Просто незабываемая

Глава 20

На следующий вечер миссис Мелфорд и мисс Дрисколл вместе со своей внучатой племянницей благополучно добрались до Маршалл-Хауса, где их любезно встретила виконтесса Синклер, которой граф Эджком представил их.

– Я уверена, что прежде уже встречалась с вами, миссис Мелфорд, – сказала виконтесса, – и с вами тоже, мисс Дрисколл. Правда, это было много лет назад, когда еще был жив мой муж. А вы мисс Аллард, – улыбнулась она Фрэнсис. – Мы много слышали о вас и мечтаем после обеда услышать ваше пение. Я должна поблагодарить вас за то, что вы были добры к Эйми во время ее пребывания в Бате. Ее огорчает, что она в семье самая младшая и ей придется еще год ждать своего выхода в свет.

– Она очень любезно принимала меня на Брок-стрит во время чаепития, мадам, и я чувствовала себя как дома, – заверила ее Фрэнсис.

Фрэнсис отметила, что в гостиной собрались девять человек – гораздо больше, чем она ожидала, – а вместе с ней и бабушками двенадцать. Но это, конечно, не могло служить причиной того возбуждения, в котором пребывала Фрэнсис. Хотя, вероятно, «возбуждение» – не совсем правильное слово. Фрэнсис плохо спала прошедшей ночью и днем не могла ничем заниматься. Ярость, охватившая виконта Синклера, когда он уходил, проводив ее домой, не давала ей покоя со вчерашнего дня. В первый раз она всерьез предположила, что он, возможно, в самом деле питает к ней глубокие чувства, что преследует ее не просто из вожделения, под воздействием минутной прихоти или из-за того, что получил отказ.

Вчера Фрэнсис не могла не увидеть, что он страдает.

И она очень жалела, что тогда не рассказала ему до конца всю историю своей жизни. Быть может, и сейчас еще не поздно это сделать? Быть может, это все-таки остановит его и покажет, что брак между ними совершенно невозможен?

Виконтесса представила всех вновь прибывшим: мисс Эмили Маршалл, хорошенькую молодую леди со светлыми волосами и ямочкой на левой щеке, появлявшейся при улыбке; сэра Генри Кобема, жениха Кэролайн Маршалл, серьезного молодого джентльмена в пенсне; и еще одну пару – лорда и леди Тейт. По сходству с Эмили Маршалл Фрэнсис догадалась, что леди Тейт – это старшая из сестер.

Фрэнсис старательно избегала виконта Синклера, и задача облегчалась тем, что он, по-видимому, в равной степени старался избегать ее. Во время обеда она сидела между мистером Кобемом и лордом Тейтом и нашла в них приятных собеседников. Обе ее бабушки пребывали в хорошем настроении и явно получали удовольствие.

«Все, что осталось сделать, – подумала Фрэнсис, когда обед подошел к концу и она увидела, что леди Синклер делает дамам знак удалиться и оставить джентльменов одних с их портвейном, – это спеть для удовольствия графа и бабушек, а потом можно будет уйти и оставить позади весь этот кошмар».

Завтра или послезавтра Фрэнсис собиралась вернуться в Бат и на этот раз с головой уйти в работу учительницы. Она решила, что забудет о мистере Блейке – несправедливо пытаться заставить себя принимать его ухаживания, когда она не чувствовала к нему ничего, кроме некоторой признательности. Она вообще собиралась забыть о кавалерах – и в первую очередь о Лусиусе Маршалле, виконте Синклере.

Она подумала о музыке, которую будет исполнять, и постаралась настроиться на выступление. Единственное, чего ей хотелось, – это чтобы можно было петь в гостиной, а не в музыкальном зале. Зал казался ей слишком величественным и официальным для небольшого семейного приема.

– Мисс Аллард, – неожиданно обратился к ней граф через весь стол, – в последние дни мы решили, что это просто эгоистично, если вы будете петь только для нас одних, поэтому Лусиус пригласил нескольких друзей присоединиться к нам после обеда, чтобы они тоже могли послушать вас. Мы подумали, что этот сюрприз доставит вам удовольствие. Надеюсь, вы не против.

«Нескольких друзей»? – Фрэнсис застыла.

Конечно, она была против, категорически против, ведь это Лондон.

– Как чудесно! – воскликнула бабушка Марта. – И как внимательно со стороны вас обоих! – Она радостно улыбнулась сначала графу, а потом виконту. – Конечно, Фрэнсис не возражает. Правда, моя дорогая?

«Несколько друзей – это сколько? – задумалась Фрэнсис. – И кто они?»

Но она видела, что ее бабушки просто раздуваются от гордости и счастья, а граф не мог бы быть больше доволен собой, даже если бы преподносил ей в подарок бриллиантовое ожерелье на бархатной подушечке.

– Для меня это большая честь, милорд, – сказала Фрэнсис.

Возможно, «несколько» означает всего двое или трое и, возможно, все они окажутся ей не знакомы. И Фрэнсис решила, что на самом деле так и будет, ведь она не была в Лондоне уже три года.

– Я знал, что вы обрадуетесь, – сказал граф, потирая руки от удовольствия. – Но уверяю вас, сударыня, это честь для всех нас. Вот так. В ближайшее время вам не нужно утруждать себя необходимостью общаться с другими гостями. Вы, наверное, захотите расслабиться перед выступлением, так что Лусиус проводит вас в гостиную, пока все остальные будут собираться в музыкальном зале. Лусиус?

– Конечно, сэр. Мы присоединимся к вам через полчаса. – Виконт Синклер поднялся со своего места в дальнем конце стола и подал руку Фрэнсис, которая, тоже встав, взяла его под локоть.

– Несколько друзей – это сколько человек? – спросила она.

– Фрэнсис, – открыв дверь в гостиную, он провел Фрэнсис в комнату, – вы уже говорите раздраженно.

– Уже? – Она повернулась лицом к виконту. – Значит, я рассержусь еще сильнее, когда получу ответ?

– Некоторые люди, обладающие четвертью вашего таланта, готовы пойти на убийство ради возможности, подобной той, что представится вам сегодня вечером.

– Тогда предоставьте эту возможность им, – изумленно раскрыв глаза, сказала Фрэнсис, – и спасите их от необходимости совершать убийство.

Лусиус выразительно поднял одну бровь.

– И что же это за возможность? – потребовала она ответа.

– Полагаю, вы не слышали о лорде Хите, – сказал Лусиус.

Фрэнсис безмолвно смотрела на него. Каждый слышал о лорде Хите – во всяком случае, каждый, кто интересовался музыкой.

– Он известный ценитель музыки и покровитель музыкантов, – объяснил виконт Синклер. – Фрэнсис, он может обеспечить вам карьеру, как никто другой в Лондоне.

То же самое когда-то сказал ее отец. Он собирался привлечь к ней внимание барона, хотя и сказал, что это будет очень трудно сделать, так как все обладающие даже самыми скромными способностями к музыке постоянно донимают его просьбами прослушать их.

– У меня есть работа, а вы оторвали меня от нее в середине семестра под нагло выдуманным предлогом, но через день или два я снова вернусь к ней. Мне не нужен покровитель, у меня есть работодатель – мисс Мартин.

– Сядьте и успокойтесь. Если вы доведете себя до нервного срыва, то не сможете спеть наилучшим образом.

– Сколько, лорд Синклер?

– Не уверен, что смогу назвать вам точное число без того, чтобы пойти в музыкальный зал и пересчитать всех по головам.

– Сколько? Сколько приблизительно?

– Вы будете довольны, – пожал плечами он. – Это шанс, которого вы так долго ждали. Вчера вы признались мне, что об этом мечтали и вы сами, и ваш отец.

– Не впутывайте сюда моего отца! – Фрэнсис внезапно почувствовала, как у нее похолодело сердце, и села на ближайший стул. Ей в голову пришла пугающая мысль. – Перегородки, отделяющие музыкальный зал от бального, вчера были убраны. Они возвращены на место?

– Конечно, нет. – Лусиус прошел к камину и, повернувшись к нему спиной, посмотрел на Фрэнсис.

– Почему нет?

Боже правый, объединенные помещения образуют огромный концертный зал. Разумеется, это было сделано не...

– Сегодня вечером вы будете великолепны, Фрэнсис. – Он стоял, заложив руки за спину, и смотрел на нее пристальным взглядом, который при других обстоятельствах мог бы привести ее в замешательство.

Нет, это было сделано намеренно, поняла Фрэнсис. Перегородки между залами убрали специально, так как ожидалось, что слушателей будет слишком много для одного музыкального зала. И они сделали это – он сделал это, даже не посоветовавшись с ней, точно так же, как обманом заманил ее в Лондон.

– Мне следует прямо сейчас уйти отсюда. Я так и сделала бы, если бы этим не поставила бабушек в неловкое положение.

– И если бы это не расстроило моего дедушку, – подсказал Лусиус.

– Да. – Фрэнсис смотрела на него, а он, сжав челюсти, смотрел на нее в упор.

– Фрэнсис, – заговорил он после нескольких минут напряженного молчания, – чего вы боитесь? Провала? Этого не случится, обещаю вам.

– Вы просто вмешиваетесь не в свое дело, – с горечью сказала она. – Вы самовлюбленный эгоист, который твердо убежден, что только он один знает, как мне следует распоряжаться моей жизнью. Вы знали, что я не хочу возвращаться в Лондон, и тем не менее устроили все так, чтобы я в любом случае приехала. Вы знали, что я не хочу петь перед большой аудиторией, особенно здесь, и тем не менее собрали огромное количество слушателей, а потом сделали так, чтобы я не смогла отказаться петь перед ними. Вы знали, что я не желаю больше видеть вас, но вы вообще не считаетесь с моими желаниями. По-моему, вы всерьез думаете, что заботитесь обо мне, но вы ошибаетесь. Нельзя заботиться о ком-то и одновременно манипулировать им или сбивать его с пути, который он сам себе выбрал. Вы не заботитесь ни о ком, кроме самого себя. Вы деспот, лорд Синклер, и самый отвратительный интриган.

Фрэнсис видела, что, пока она говорила, он становился все бледнее, а его лицо делалось все более жестким и замкнутым. Когда она замолчала, он резко повернулся и устремил взгляд в остывшие угли камина.

– А вы, Фрэнсис, – заговорил он после долгой тягостной паузы, – вы не знаете значения слова «доверие». Я не спорил с вами из-за того, что вы решили стать учительницей, хотя могли быть знаменитой певицей. Какое мне дело? Вы свободны выбирать свою собственную дорогу в жизни. Но мне нужно понять причину ваших поступков, а причина не просто в предпочтении и даже не в бедности. Я не спорил с вами, когда вы отказались поехать со мной в Лондон после Рождества или выйти за меня замуж, когда я попросил вас об этом чуть больше месяца назад. Я вовсе не считаю себя подарком для женщин и не ожидаю, что все женщины будут по уши влюбляться в меня – даже те, которые со мной спят. Но я должен понять причину вашего отказа, потому что я не верю, что это отвращение или просто безразличие. Вы не хотите открыть мне эти причины. Вы не хотите довериться мне.

Фрэнсис была слишком сердита, чтобы снова пожалеть о том, что вчера не была с ним полностью откровенной.

– Я не обязана это делать, – возмутилась она. – Я не обязана открывать свое сердце ни вам, ни кому-либо другому. Почему я должна это делать? Вы для меня никто. И в своей жизни я уверена только в одном, а именно в том, что доверять могу лишь самой себе. Я себя не подведу.

– Вы в этом уверены? – Обернувшись, Лусиус посмотрел на нее без какого-либо намека на насмешку или издевку. – Вы уверены, что уже не сделали этого?

Внезапно Фрэнсис поняла – хотя, пожалуй, она давно это знала, – почему способна представить себе свое будущее с мистером Блейком и не способна с Лусиусом Маршаллом. После откровенного рассказа о своем прошлом, включая то, что произошло после Рождества, ей больше не придется делиться с мистером Блейком своим самым сокровенным – никогда, так говорило ее какое-то внутреннее чувство. Вежливость, заботливость и, конечно, общие интересы и друзья будут спокойно сопровождать их по жизни. С Лусиусом ей придется делиться своей душой, а ему – своей. Ничего другого между ними никогда не будет. Вчера она была не права, говоря об открытых книгах. Как очень молодая женщина она, возможно, отважилась бы открыться ему – на самом деле она благосклонно смотрела на такую перспективу. Молодые люди склонны мечтать о такой любви и страсти, которые вспыхивают и горят всю жизнь и даже дольше.

Хотя Фрэнсис было всего двадцать три года, сейчас она старалась избежать таких отношений – и одновременно стремилась к ним.

С внезапной, непрошеной ясностью Фрэнсис вспомнила их ночь, проведенную вместе, и закрыла глаза.

– Через двадцать минут я приду, чтобы проводить вас в музыкальный зал. Этот концерт я устроил для вас, Фрэнсис. Там будут и другие исполнители, но вы будете последней, как и подобает, потому что никто не захотел бы выступать после вас. Я оставлю вас одну, чтобы вы успокоились. – Не глядя на нее, Лусиус большими шагами пересек комнату, но, взявшись за ручку двери, задержался. – Если, когда я вернусь или прямо сейчас, вы попросите меня отвезти вас домой на Портмен-стрит, я вас отвезу. Я найду, как извиниться перед гостями в музыкальном зале. Я бесконечно изобретателен, когда мне это необходимо. – Он медлил, словно ожидая от нее ответа, но Фрэнсис ничего не сказала, и он, молча выйдя из комнаты, закрыл за собой дверь.

Фрэнсис подумала, что будет чудом, на которое можно только надеяться, если в музыкальном зале не окажется никого, кто мог бы ее узнать. Странно, но, осознав это, она почувствовала себя почти спокойно – отдала себя в руки судьбы. Теперь от нее уже ничего не зависело. Конечно, она могла уйти отсюда – уйти, даже не дожидаясь возвращения Лусиуса, – но знала, что не сделает этого.

Граф Эджком был бы разочарован, ее бабушки были бы расстроены и унижены, да и у самой Фрэнсис была причина, чтобы остаться, – сейчас оживала мечта всей ее жизни...

Виконт Синклер не ответил на ее вопрос о количестве приглашенных, но ему и не нужно было этого делать, Фрэнсис знала, что их должно быть много. Почему еще могли быть убраны перегородки между музыкальным и бальным залами? Сам по себе музыкальный зал был внушительных размеров и, вероятно, мог вместить несколько дюжин человек, но и он оказался недостаточно большим для сегодняшнего концерта.

И одним из приглашенных гостей должен быть лорд Хит. Как гордился бы ее отец, если бы мог знать об этом!

Певица, которая жила в ней, мечтая выступать перед публикой, жаждала петь сегодня вечером, невзирая на последствия.

Ведь художник, создавая полотно, не закрывает его потом простыней, чтобы никто не смог его увидеть. Писатель, который пишет книгу, не кладет ее на полку под другие книги, чтобы никто никогда не прочитал ее. Хозяин дома, как гласит библейская история, не ставит зажженную лампу под корзину, чтобы она не светила другим домочадцам.

Все годы, проведенные в школе мисс Мартин, Фрэнсис до конца не понимала, насколько подавляла свое естественное стремление петь ради того, чтобы другие ее слушали.

«Он научил меня дотягиваться до звезд и не соглашаться ни на что меньшее».

Папа!

Что ж, сегодня вечером она будет петь и для него, и для себя – а завтра соберет вещи и вернется в Бат.

Спустя двадцать минут, проведенных наедине с мрачными мыслями, Лусиус отправился в музыкальный зал, чтобы посмотреть, кто пришел, и постараться быть любезным с гостями. Войдя в комнату, Лусиус понял, что, по-видимому, пришли все, кого он пригласил, – и музыкальный, и бальный залы были заполнены, хотя на самом деле многие еще не расселись по местам, а прогуливались, создавая изрядный шум.

Поздоровавшись с бароном Хитом и его женой, Лусиус проводил их к местам в первом ряду, оставленным специально для них. Он обменялся приветствиями с несколькими друзьями и знакомыми и счел себя обязанным встретить леди Лайл и уверить ее в том, что она получит особое удовольствие от концерта, а когда леди несколько озадаченно посмотрела на него, улыбнулся ей и сказал, что довольно скоро она поймет, что он имел в виду.

Остальные исполнители уже прибыли, и слушатели начали занимать свои места. Ничего не могло быть хуже начинавшихся с опозданием концертов – пора было идти за Фрэнсис.

Возвращаясь обратно в гостиную, Лусиус подумал, что Фрэнсис снимет с него голову, когда увидит, сколько людей он пригласил. По какой-то причине, которой он не мог понять, три года назад она отказалась от своей мечты и теперь более чем неохотно снова возвращалась к ней.

«Самовлюбленный эгоист. Деспот. Интриган».

Что ж, Лусиус признавал, что полностью виновен, но, по его мнению, лучше быть самовлюбленным эгоистом, чем размазней. Он всегда встречал жизнь лицом к лицу и не собирался этого менять.

Фрэнсис стояла у окна спиной к комнате и смотрела в густой сумрак. Она держалась неестественно прямо, но когда повернулась при звуке открывшейся двери, Лусиус увидел, что выражение ее лица было спокойным и сдержанным.

– Мы идем? – спросил Лусиус.

Не говоря ни слова, Фрэнсис пересекла комнату и приняла предложенную ей руку.

Лусиус подумал, что, возможно, в последний раз идет куда-то с Фрэнсис Аллард. Он ей не нужен – или, вернее, она не будет с ним. И теперь он отказался от своих притязаний. После этого вечера Фрэнсис сделает окончательный выбор – в этом Лусиус не сомневался. Она может вернуться в Бат или отдать себя в руки Хита и сделать новую блистательную карьеру.

Во всяком случае, Лусиус устроил все так, чтобы она получила возможность выбора – и он больше не самовлюбленный эгоист. Если для того, чтобы доказать свою любовь к ней, ему придется отказаться от Фрэнсис, он так и сделает, хотя это будет самое трудное из всего, что ему когда-либо приходилось делать. Смирение никогда не входило в число его добродетелей.

Когда они подошли к музыкальному залу, Фрэнсис, остановившись на пороге, немного сжала его локоть.

– Ах, так вот что означает «несколько друзей», – тихо сказала она.

Лусиус не стал ничего говорить, а повел ее к пустому креслу в переднем ряду между креслами ее двоюродных бабушек.

– Ну разве это не удивительный сюрприз, дорогая? – спросила ее мисс Дрисколл, когда Фрэнсис села рядом с ней.

– Ты не слишком нервничаешь, моя милая? – поинтересовалась миссис Мелфорд.

Лусиус отошел, чтобы занять свое место по другую сторону центрального прохода, и отметил, что все уже расселись. При его появлении в зале воцарилась тишина, и он, снова встав, приветствовал всех и представил первого исполнителя, своего знакомого скрипача, который в прошедший год с успехом выступал в Вене и других городах Европы.

Его безукоризненное исполнение было тепло принято слушателями. Так же была встречена пианистка, последовавшая за ним, и арфистка, выступавшая после нее, но Лусиусу было трудно сосредоточиться. Следующей была очередь Фрэнсис.

Не совершил ли он непоправимую ошибку?

Лусиус не сомневался, что Фрэнсис будет великолепна, однако... Простит ли она его когда-нибудь?

Но, черт побери, кто-то же должен вывести ее из этого оцепенения! Лусиус поднялся, чтобы представить Фрэнсис.

– Мой дедушка, моя самая младшая из сестер и я несколько недель назад посетили званый вечер в Бате, на котором состоялись музыкальные выступления. И там во время этих выступлений мы в первый раз услышали голос, который мой дедушка продолжает называть самым великолепным сопрано из всех, которые он слышал за почти восемьдесят лет. Нам была оказана честь и дано право послушать этот голос. И сегодня вечером мы вместе с вами снова услышим его. Леди и джентльмены, мисс Фрэнсис Аллард.

Когда Фрэнсис встала, раздались вежливые аплодисменты, а Кэролайн заняла свое место у фортепьяно и раскрыла на пюпитре ноты.

Фрэнсис выглядела немного бледной и такой же сдержанной, какой была в гостиной. Она спокойно окинула взглядом слушателей, потом нагнула голову, на несколько мгновений прикрыв глаза, и в зале воцарилась тишина. Лусиус смотрел, как Фрэнсис медленно набрала в легкие воздух, потом выпустила его и, открыв глаза, кивнула Кэролайн.

Фрэнсис дерзко выбрала «Пусть сияет серафим» из «самсона» Генделя, сложный отрывок для трубы и сопрано – трубы, конечно, не было, а было только фортепьяно и голос Фрэнсис.

«Пусть лучезарный Серафим в огне, но ангелы уже подняли свои звучные трубы».

Фрэнсис пела и смотрела на слушателей. Она пела перед ними и для них, приобщая их всех к торжеству текста и великолепию музыки, и было очевидно, что для нее это не просто выступление. На этот раз – и впервые – Лусиус видел, как она поет, и ему стало ясно, что она глубоко погружена в мир музыки и создает его заново с каждой нотой, которую берет.

И в том мире он был вместе с ней.

На самом деле Лусиус ушел в него так далеко, что вздрогнул от неожиданности, когда после ее исполнения грянули громкие продолжительные аплодисменты. С опозданием он присоединился к ним, чувствуя, как его горло и грудь сжимаются от того, что могло быть только непролитыми слезами.

Сказать, что он гордился Фрэнсис, было бы неправдой. Он не имел права на подобные чувства. То, что он чувствовал, было... радостью. Он радовался за Фрэнсис, радовался тому, что сам оказался причастен к этому событию.

А потом с еще большим опозданием он осознал, что должен встать, дать пояснения и попросить спеть еще. Но делать этого не было необходимости. Аплодисменты стихли, как только Кэролайн зашуршала нотными листами, разворачивая их и ожидая сигнала, чтобы начать играть.

Фрэнсис запела «Я знаю, мой Спаситель жив».

То, что было истинным великолепием в первом отрывке, во втором вызывало неподдельную боль. Еще до того, как Фрэнсис закончила, Лусиус смахнул слезы, совершенно не стыдясь плакать на публике во время музыкального выступления. Фрэнсис спела это лучше, чем в предыдущий раз, если такое возможно. Но конечно, в предыдущий раз, чтобы послушать ее, ему приходилось бороться за то, чтобы его не отвлекали.

Еще до того как стихла последняя нота, Лусиус был на ногах, хотя зааплодировал не сразу – он смотрел на Фрэнсис, стройную, величественную и красивую, остававшуюся в мире музыки до тех пор, пока не замер последний звук.

В течение короткого мгновения между последним аккордом и первым звуком аплодисментов Лусиус, без всяких сомнений, понял, что Фрэнсис Аллард – это та женщина, которую он будет глубоко любить всю оставшуюся жизнь, даже если после этого вечера никогда больше ее не увидит. Вопреки всему и несмотря на все, в чем она обвиняла его раньше в гостиной, он не жалел о том, что сделал.

Ей-богу, не жалел и сделал бы это снова.

И Фрэнсис никогда не пожалеет. Безусловно, она никогда не сможет пожалеть об этом вечере.

Наконец Фрэнсис улыбнулась и, повернувшись, жестом указала на Кэролайн, которая на самом деле проделала огромную работу за фортепьяно. Они обе кланялись, а Лусиус стоял, улыбаясь им обеим, и чувствовал себя таким счастливым, каким не был никогда в жизни.

В этот момент невозможно было не поверить в счастливый конец.