Миф об аргонавтах


1

У длинного, далеко вынесенного в гавань причала лесозавода грузились лихтера. От биржи к причалу по дощатому настилу мола на сумасшедшей скорости носились уродливые лесопогрузчики. Казалось странным, что нелепая машина со штабелем досок под брюхом не опрокидывается на поворотах. Лесопогрузчик опускал доски на причал. Кран осторожно приподнимал штабель, разворачивал и опускал в чрево лихтера. У края причала, бортами друг к другу, стояли три новеньких буксира немецкой постройки. Их корпуса с высоко задранным полубаком и низким срезом кормы были окрашены шаровой краской. Четким красным ободом выделялась марка на крейсерской фальштрубе.

— Один из них наш, — сказал Игорь.

— Красивые корабли, — произнес Иван, поставил чемодан и утер со лба пот рукавом.

Игорь не знал, что Иван напихал в чемодан. Он тоже поставил свой чемоданчик, в котором лежало белье, свитер да пара книжек.

— Ну, отдохни, — сказал он. — И надо говорить не «корабли», а «суда». Корабли в военном флоте плавают.

— У меня мозга за мозгу заходит с вашей терминологией, — вздохнул Иван. — Жарко-то на Севере как, а?

— Это еще не Север...

Иван достал записную книжку, огляделся, записал несколько фраз и сунул книжку в карман.

— Уже канцелярию завел? — спросил Игорь.

— А что, нельзя?

— Царапай... Любопытно, который из них «Сахалин»?

Иван посмотрел на буксиры, подумал.

— Трудно сказать. Все одинаковые.

— А я и не спрашиваю, — сказал Игорь. — Пойдем, что ли?

Они подняли чемоданы и пошли к буксирам. Около трапа скучал двухметрового роста матрос с красно-белой повязкой на рукаве робы.

— Вы к кому? — спросил он, когда Игорь поставил ногу на трап.

— На «Сахалин».

— Вы не второй помощник будете? — снова спросил матрос, посмотрев на его фуражку с эмблемой.

— Буду, — согласился Игорь. — Этот парень, — он указал на Ивана, — со мной.

— Ну, идите, — сказал вахтенный. — Вас там ждут. Мы завтра на Двинск выходим с лихтерами.

Перебравшись через два судна, Игорь с Иваном ступили на палубу «Сахалина».

— Исторический момент, — прокомментировал Иван.

— Запиши в книжечку, — съязвил Игорь и спросил у проходившего матроса: — Где капитан живет?

Матрос довел их до каюты капитана, помещавшейся в надстройке. Игорь постучался и, услышав басистое «Входите!», зашел в каюту. Иван проник в каюту вслед за Игорем и аккуратно прикрыл дверь.

— Второй, наверное? — спросил капитан. — Ну, приветствую. Давайте ваши бумажки.

— Со мной матрос, — сказал Игорь и выложил на стол два направления.

— Матрос может идти, — сказал капитан. Повернувшись к Ивану, он добавил: — Обратитесь к боцману, он вас разместит в каюту.

— А как найти боцмана? — спросил Иван.

Капитан приподнял очки, внимательно посмотрел на Ивана.

— Посидите пока в салоне, — сказал он, вдоволь насмотревшись на его покрасневшее лицо. — Потом я освобожусь и сбегаю, найду вам боцмана.

— Простите... — Иван вышел из каюты.

— Каков гусь... — проворчал капитан. — Так... С направлениями все в порядке, Игорь Петрович... Дайте-ка ваш дипломчик посмотреть...

Игорь достал диплом и подал его капитану. Капитан раскрыл диплом, внимательно прочитал обе страницы, поморщился.

— Вы, оказывается, и года в штурманах не проходили...

— Так точно.

— А до этого плавали?

— Восемь лет.

— Это уже лучше. Училище заочно окончили?

— Заочно.

— Совсем хорошо... Санитарная книжка у вас есть?

— Конечно.

— «Конечно» — нехороший термин. Избегайте его употреблять в разговоре со мной... А где плавали до меня?

— На Балтике. Третьим помощником на спасательном судне.

— Прекрасно. Значит, с буксировкой вы немного знакомы.

— Немножко знаком. — Игорь пожал плечами. — Я, между прочим, на буксире боцманом работал.

— Не петушитесь, — улыбнулся капитан. — Значит, такое дело: третьего помощника у нас нет. Поэтому вся штурманская часть будет в вашем распоряжении. Бухгалтерия тоже. Палуба и имущество — это висит на старшем. Вам отвечать почти не за что. Стояночную вахту третьего вы со старшим делите пополам. В море за третьего стою я. Понятно?

— Вполне.

— Это — двести пятьдесят рублей лишних в ваш карман.

— Тоже неплохо, — сказал Игорь.

— Я думаю, — согласился капитан. — Ну, с моей стороны все. У вас есть ко мне вопросы?

— Пока нет.

— Тогда идите к старшему. Его каюта по левому борту. Он вас подробно введет в курс дела. Желаю удачи... Да, — остановил Игоря капитан, — еще вопросик: как у вас насчет этого? — капитан пощелкал себя пальцем по сонной артерии.

— Очень умеренно.

— Это точно? Смотрите, а то мы можем крупно поссориться.

— На этой почве не поссоримся, — улыбнулся Игорь и вышел из каюты.

Старпом, грузный, сонный мужчина лет тридцати пяти, встретил Игоря, не поднявшись с койки. Жалюзи на большом квадратном окне были опущены. В каюте полумрак, беспорядок, накурено. Старпом лениво протянул Игорю руку, представился:

— Григорий Ильич.

Он потянулся к выключателю, зажег свет.

— Невозможно жалюзи поднять, — пожаловался cтарпом. —Все время заглядывают. Особенно буфетчица. Скверная баба. Вы с ней еще не знакомы?

— Нет.

— Познакомитесь. Она из вас не одну пол-литру крови высосет, — пригрозил старпом. Он спустил ноги, сунул их в сапоги, предложил Игорю: — Садитесь в это кресло.

Игорь сел. Старпом зевнул, приподнялся, достал из-за койки оплетенную бутыль.

— Подайте-ка стаканчики, Игорь Петрович, — попросил старпом. — Они вон там, над умывальником.

Григорий Ильич налил в поданные Игорем тонкие высокие стаканы пенящееся пиво. Потом поболтал бутыль, приложил к ней ухо.

— Кончается пиво-то, — грустно сказал старпом и нажал кнопку звонка. — Пейте. Пиво свежее.

Игорь выпил. Пиво в самом деле оказалось свежим. Постучавшись, в каюту зашел матрос. На голове у матроса была наглухо натянутая кепка.

— Слетай-ка, Федоров, за пивом, — сказал старпом и протянул матросу бутыль.

— Я сейчас дугу крашу, Григорий Ильич, — сказал матрос. — Боцман велел до обеда выкрасить, чтобы к завтрему просохло.

— «Боцман велел...» — проворчал старпом. — А у тебя своей головы нет на плечах? Когда это чернь за сутки просыхала?.. Все равно дугу завтра тросом обдерем. В Двинске покрасишь. Беги за пивом.

Матрос переступил с ноги на ногу, почесал справа под ребром.

— Ну, давайте.

Он взял бутыль и деньги.

— Пять литров! — Старпом поднял палец.

— Знаю.

Матрос натянул кепку еще поглубже и вышел из каюты.

— Теперь полдня его не дождешься, — сказал Григорий Ильич и вынул ноги из сапог. Он поудобнее устроился на койке, продолжил сочным, ленивым голосом: — Разгильдяй первой марки. Лодырь. Думаете, ему очень хотелось дугу красить? Ничего подобного. Это он только для вида отказывался, чтобы потом сказать, что его старший помощник от дела оторвал. Старший помощник всегда нехороший... Вы с буфетчицей-то особенно не фамильярничайте. А то она вам на голову сядет. И если что будет рассказывать — не слушайте, гоните ее вон. Язык у нее как помело. Любого и каждого может помоями облить.

— Когда мне штурманское имущество принимать? — спросил Игорь. Ему надоело слушать про буфетчицу.

— Успеется, — произнес старпом и посмотрел на часы. — Вот через пару часов пообедаем, часик отдохнем...

Игорь отвернулся, чтобы Григорий Ильич не увидел улыбку.

— А вы пока устраивайтесь, — продолжал старпом. — Знаете, где ваша каюта?

— Не знаю.

— Сейчас...

Старпом нажал кнопку два раза.

— Вот заберите у меня журнал зарплаты. Теперь вы будете начислять, — сказал старпом и указал на большую книгу, лежащую на столе. — Хуже нет, чем этой бухгалтерией заниматься... Чего это она не торопится?

Он снова дважды позвонил. Раздался легкий стук в дверь.

— Входи! — крикнул Григорий Ильич.

В каюту вошла худенькая, черноволосая, очень миловидная девушка, с белой наколкой и в белом фартуке. На ногах — стоптанные тапочки.

— Вот, Маша, новый второй помощник. Покажи ему каюту, сделай там приборку, постели новое белье — в общем все, что полагается.

Маша кивнула.

— Что на обед? — спросил Григорий Ильич. Игорь удивился этому вопросу. Старший помощник капитана обязан накануне утверждать меню на следующий день.

— Борщ и жареная колбаса с макаронами. Компот, — сказала Маша, ничуть не удивившись.

— Опять макароны... Сделали бы хоть раз гречку, что ли...

— Это вы артельщику говорите, — сказала Маша. — Нам что дают, то мы и готовим.

— Надо бы сказать, — задумчиво произнес Григорий Ильич. — В общем, часа в три зайдите ко мне, — обратился он к Игорю, — тогда и займемся делами.


2

Штурманское имущество Игорь принял быстро. Все оказалось в порядке, если не считать пустяков: секундомер был сломан и номер его не соответствовал номеру, указанному в аттестате. Старпом высказал несколько нелестных эпитетов в адрес прежнего второго помощника и обещал заменить секундомер. Игорь поверил ему на слово и не стал вписывать эту деталь в акт приемки. В одном из шлюпочных компасов вместо спирта оказался глицерин. Игорь тут же вылил глицерин за борт, а Григорий Ильич вручил матросу пятнадцать рублей и послал его в город за четвертинкой. В котелок шлюпочного компаса как раз надо было залить двести пятьдесят граммов спирта крепостью в сорок один градус. Решили, что один градус роли не играет. Вечером Игорь посмотрел судовую документацию, попробовал запомнить фамилии членов экипажа. Но голова устала за день, фамилии путались. Он отложил это дело на завтра, ложиться спать было еще рано, решил написать письмо в Ленинград, Ирине. Впечатлений одного дня мало для первого в жизни письма женщине, которую любишь... Зато впечатлений прошедшей зимы... Игорь хотел высказать их на вокзале. Ирина держала его за отвороты плаща, говорила что-то ненужное, постороннее. Игорь слушал ее, молчал и не мог себе точно сказать, хочет он, чтобы скорее отошел поезд, или не хочет. Он поклялся, что поцелует ее перед тем, как прыгнуть в вагон, но подошел Иван Карпов, и при нем это сделать было невозможно. После третьего звонка Ирина опустила руки, посмотрела куда-то в сторону и сказала, что в разлуке две трети печали берет на себя тот, кто остается. Игорю показалось, что глаза ее стали влажными. Потом он долго думал в вагоне, плакала Ирина или нет.

Их познакомил Куприян Купавин, считавший, что двум личностям, столь оригинальным и выдающимся, совершенно необходимо узнать друг друга. Это было больше года назад. Тогда Игорь почему-то вдруг стал писать роман. Действие романа происходило на всей планете сразу, в нем были десятки персонажей, настырно проповедовавших одно и то же: надо жить так, чтобы быть счастливыми. Прочитав первые главы романа, Куприян заявил Игорю:

— Ты или сопьешься, или с треском войдешь в большую литературу. Боюсь, что в морях и океанах тебе делать нечего.

Тут же он попросил Игоря сочинить для него что-нибудь «этакое». Куприян был актером. Он часто употреблял выражение «по большому счету» и не имел никакого представления о большой литературе. Куприян выписывал подписные издания. Об Ирине Лесковой, хорошей подруге своей жены, он говорил так:

— О, это женщина с абсолютным вкусом!

Игорь не спросил тогда, что такое «абсолютный вкус». Он был уверен, что ничего абсолютного в природе нет, и не любил толочь воду в ступе. А Куприян верил в незыблемость.

За семь месяцев Игорь встретился с Лесковой семь раз. Он смотрел на нее исключительно как на литсотрудника газеты. Лескова тоже обращала на Игоря мало внимания. Ей пошел двадцать шестой год, и она все чаще задумывалась о том, что пора выходить замуж. Какой-то вкус у нее все-таки был. Из всего того, что Игорь таскал в газету, она приняла только четыре заметки информационного характера, два стишка на мореходную тему и один плохой рассказ, который сошел за очерк. Игорь не обижался. Он тогда работал боцманом на портовом буксире, заочно кончал Мореходное училище и писал свой роман. В газету ходил просто так. Одно то, что он вхож в редакцию, возвышало его в собственных глазах.

...17 апреля Игорь купил на улице букетик ландышей. Уж очень солнечный и радостный был день. Все покупали цветы. Он отдал ландыши Лесковой. Она обрадовалась, но потом решила, что это — подхалимаж, и зарезала Игорю статью о начале весенней навигации. Начались государственные экзамены. Игорь получил диплом штурмана и уехал работать в Таллин. Куприян Купавин плюнул на творческие поиски и стал изображать мотоциклет. Публике нравилось. Игоря назначили третьим помощником капитана спасательного судна «Нептун». Он гордился этим, продолжал писать роман и в «Балтику» ходил очень редко. Лескова была забыта.

С каждым выходом в море морская профессия раскрывала перед Игорем все новые и новые тайны. Все реже он ошибался. Все шире становились границы возможного. Человек может все. Человек сильнее всего, даже той стихии, которая на языке судовых документов называется «форс-мажор». Странно было одно: тот самый человек, который только что одолел ее, сходя на берег, надевает калоши и поправляет на шее кашне, чтобы не надуло. Этого Игорь никак не мог понять.

В начале декабря он вдруг стал думать о Лесковой. Надо было о ком-то думать — вот и думал. Куприян потом рассказывал, что Лескова спрашивала, не пишет ли Игорь ему. В середине декабря «Нептун», проломившись сквозь лед Финского залива, пришел в Ленинград и стал в средний ремонт. Команду списали в резерв. Игорь снял комнату в городе и раз в трое суток ходил в пароходство стоять вахту. Это было скучно.

И одиноко. В комнате стояли диван, стол и два стула. Диван был широкий и мягкий, почти новый. Стол поражал древностью — от него так и несло концом восемнадцатого века. Стол скрипел и шевелился, когда Игорь клал на него локти. Шкафа не было. Имущество Игорь хранил в двух чемоданах. Самое необходимое он положил в диван, внутренность которого ошпарил кипятком и застелил газетами. В левом углу у двери стояла круглая, до потолка печь. Запас дров для нее находился во дворе, в сарае. По утрам вместо зарядки Игорь пилил дрова. Пилить он не любил, зато колол топором с наслаждением. Он колол дрова двум соседкам. Сначала они просили его об этом, потом привыкли и уже не просили и не благодарили. Игорь приносил дрова домой и складывал их у печки, чтобы сохли. Окно было не заклеено. Игорь топил много, разводя огонь черновиками своего бесконечного романа. Первые дни приятно было сидеть перед открытой дверцей топящейся печи, глядеть на корчи и судороги пламени, на дотлевающие, покрывающиеся пеплом головни. Это побуждало искать что-то необычное в рождении, буйстве и неизбежной смерти огня. Потом стало скучно. Ничего необыкновенного не было. Окислялась клетчатка — и все. При окислении она выделяла тепло. Это тепло позволяло Игорю сидеть в комнате без шинели. Паровое отопление делает жизнь спокойнее — никакой мистики, никаких саламандр...

Одиночество угнетало его. Раньше он никогда не был одинок. Всегда вокруг были какие-нибудь люди. Он привык к людям. А сейчас он был один. Приходя раз в трое суток на вахту, он встречал все тех же трех матросов, двое из которых спали в единственной отапливаемой каюте. Днем на судно приходили рабочие. Они гремели молотками, шипели автогенами, несли с берега грязь, мусор, тяжелую матерщину. Игорь сутки слонялся по судну — и никому не был нужен. А судно стояло холодное, мертвое, ржавое... Утром он приходил домой и торопливо разводил огонь в печи. За сутки комната выстуживалась так, что в чайнике замерзала вода.

Однажды, возвращаясь из порта домой, Игорь встретил Куприяна Купавина. Куприян шел с каким-то высоким, худощавым человеком, очень скромно одетым. Куприян был в новом желтом пальто с меховым воротником, тянущимся по отвороту до пупа. На шее у него был намотан красный шарф.

Куприян кинулся к Игорю, облапил его и трижды поцеловал в щеки.

— Здоро́во, — сказал Игорь, высвободившись из жаркого объятия. — Ты цветешь, я вижу?

— Н-ну! — провозгласил Куприян, гордо вскинув нос. — В Польшу на гастроли ездил! Шесть рецензий в газетах — расхвалили в пух и прах. Самому совестно. Сейчас покажу...

Куприян расстегнул пальто и полез во внутренний карман.

— Не надо, — сказал Игорь. — Я по-польски не пойму. Пойдем ко мне.

— Да!.. — Куприян стукнул себя по лбу так, что модная меховая шапка подпрыгнула и съехала на затылок. — Николай Эдуардович!

Он подвел Игоря к своему спутнику.

— Позвольте вам представить морского волка... Игорь Соколов. Штурман и знаменитый писатель. Помните, как Бурлюк представлял Маяковского? Знаменитый поэт...

— Раздрогин, — сказал Николай Эдуардович, некрепко, но тепло пожав Игорю руку.

— … А Маяковский тогда еще ни одного стиха не напечатал.

— Поэт Раздрогин? — спросил Игорь.

— Сочиняю помаленьку, — кивнул Раздрогин.

— Я читал ваши стихи, — сказал Игорь. — Кое-что мне нравилось.

— Так все говорят, — улыбнулся Николай Эдуардович.

— А как твой роман? — спросил Купавин. — Дописал, поди?

— Почти.

— Такой роман завернул этот птенец, диву даешься! —сказал Куприян, зажмурившись. — Ему бы еще трудолюбие — цены бы ему в литературе не было. Эдисон понимал, в чем соль искусства... Ну, пойдем к тебе на радостях!

— Пойдем, — сказал Игорь. — Моя лачужка тут рядом.

— Один живешь?

— Как перст.

— У тебя еще все впереди, — подмигнул Куприян. — Заглянем к моряку, Николай Эдуардович?

— Заглянем, — согласился Раздрогин. — Только неудобно с пустыми руками. В гастроном бы сначала зайти...

— Надо, — кивнул Игорь. — У меня в буфете шары катать можно. Впрочем, я соврал. У меня нет буфета. Шаров тоже нет.

— А стаканы есть?

— Да. Граненые.

— Не все сразу, — утешил его Раздрогин. — Хрустальные полагаются человеку только к сорокалетнему юбилею. Ну, пошли, раз так.

Игорь топил печь, а Куприян вскрывал банки и бегал на кухню смотреть, не закипели ли пельмени. Раздрогин, не сняв пальто, рассматривал книги. Книги были свалены в углу рядом с диваном. Раздрогин поднял с пола книжку своих стихов.

— Я в эту книжку вложил несколько литров пота и крови, — сказал он. — Здесь есть и военные стихи. А вы швырнули книгу на пол. Нехорошо так, молодой человек. Книгу надо уважать.

— Простите, — сказал Игорь. — Я не знал, что вы зайдете ко мне в гости. Кроме того, у меня нет книжного шкафа. Полки тоже нет.

— А руки у вас есть? — Раздрогин внимательно посмотрел, как Игорь ломает не до конца расколотое полено. — И, судя по размеру кисти, довольно сильные, — сказал он. — Смастерите полку.

— Это мысль, — согласился Игорь.

Распахнув дверь ногой, зашел Куприян, неся перед собой на вытянутых руках кастрюлю с пельменями. После первой рюмки, выпитой за добрую встречу, молча ели пельмени и фаршированный перец. От второй Куприян отказался. Через два часа у него был концерт.

— Не ходи, — предложил Игорь.

— Что ты, милый! — воскликнул Куприян. — Мне семью кормить надо. Семья... — сказал он, сладко зажмурившись и проглатывая пельменину. — Если бы у тебя была семья, тебе не пришлось бы шататься по всяким портам и снимать углы.

— А если бы у тебя не было семьи, тебе не пришлось бы мотаться по концертам, — вставил Раздрогин.

— Молчи, поэт! — произнес Куприян. — Я знаю стихи, которые ты писал моей жене. Я нашел их у нее в сумочке. Это было еще в прошлом году. Не бойся, я ей ничего не сказал.

— Ты настоящий друг, — вздохнул Раздрогин. — А вы не пишете стихов? — спросил он у Игоря.

— Нет, — сказал Игорь. — Только прозу, и то плохую.

— Он пишет прозу по большому счету! — воскликнул Куприян. — И стихи он тоже пишет. Два стихотворения напечатал в газете. Это я тебе устроил, да?

— В такой обстановке надо писать стихи, — задумчиво сказал Раздрогин. — Только в газету их не носите. Пишите для себя. Пусть плохо, пусть тоскливо, пусть, как теперь говорят, ущербно — все равно пишите... Максим Горький каждый день писал стихи. Я вижу, каково вам в этой дыре по вечерам...

Игорь налил четвертую рюмку.

— Я пишу стихи, — признался он. — Только это очень плохие стихи. Они приходят сами, я о них не думаю.

— Была в древности у греков легенда о человеке, который пустился в дальнее и опасное плавание за своим счастьем, — вдруг начал Раздрогин задумчиво. — Красивая легенда, мудрая...

— Ну, мне пора, — сказал Купавин и поднялся. — Вы люди вольные, а мне семью кормить надо.

— Иди, трудолюбец, корми, — махнул рукой Раздрогин. — Не было бы у тебя такой... семьи, чего бы ты стоил на этом свете...

— Семьдесят рублей за выступление, — ответил Куприян. — Только налогов больше платил бы.

Проводив Купавина, Игорь вернулся в комнату. Раздрогин медленно тянул из стакана голубоватую водку. Вылив в рот последние капли, он отломил кусочек сыру, сказал, глядя в стену:

— Это очень красивая легенда. Человек плывет в неизвестный край, битком набитый драконами, волшебниками и чертовщиной. Он плывет за счастьем. Счастье для него — слава и власть. Богатство тоже, конечно. Он напрягает все силы, находится на краю гибели и наконец добывает то, за чем отправился в поход. Плюс к тому — он находит любимую женщину. Понимаете, он любит! А когда он вернулся домой... Тут и начинается самое страшное. На душе нет покоя, потому что есть покой. Любимая забыта. Он снова отправляется скитаться... Но силы уже не те. Знаете, как кончается эта легенда? Однажды он вышел на берег моря. Там стоял его корабль, вытащенный на песок. Человек лег в тень от кормы корабля и уснул. Ветхая корма обрушилась и убила его...

— Это миф об аргонавтах, — сказал Игорь.

— Да, это миф об аргонавтах... Теперь давайте ваш роман. Я почитаю его. Можете уйти, если вам надо.

— Я лягу спать, — сказал Игорь. Он достал рукопись и дал ее Раздрогину.

Когда Игорь проснулся, было уже десять часов вечера. Раздрогин сидел у стола и листал альбом с видами Стокгольма.

— Суровый город, — сказал он. — Вы там бывали?

— Бывал...

Он значительно посмотрел на Раздрогина.

— Желаете, чтобы я высказался, вероятно? — спросил Раздрогин.

— Желаю, — сказал Игорь.

— Это плохо. На роман вас не хватает.

— Жаль, — сказал Игорь. — Я тоже это чувствовал, но боялся признаться себе. В общем, спасибо.

— И не бросайте свою морскую работу, — сказал Раздрогин, надевая пальто. — У вас такая прекрасная профессия!.. И чего вас потянуло писать? Впрочем, это от бога...

— Бога нет. Я позвоню вам, когда смастерю полку, добро? И вы поставите на нее свою книжку с автографом.

— Звоните. Буду рад, — улыбнулся Раздрогин.

— Я тоже, — сказал Игорь. — Я люблю людей, которые меня ругают.

Раздрогин ушел, а Игорь еще долго перечитывал рукопись. Это в самом деле было безнадежно плохо...


3

Буксиры экспедиции специальных морских проводок, которые должны были идти через Арктику на сибирские реки, зафрахтовало Двинское пароходство, чтобы таскать из Беломорска в Двинск баржи с лесом. Буксиры эти были полукилевые, озерного типа и в море вели себя довольно прилично. Для не слишком большого бюджета экспедиции фрахт, получаемый от пароходства, был солидным подспорьем. Буксиры работали, в то время как грузовые теплоходы, тоже приготовленные к переходу на Енисей и Лену, стояли без дела на Западном рейде Двинска. Команды на них дичали и разлагались. Командир Двинского отряда экспедиции время от времени издавал грозные приказы с объявлением выговора такому-то капитану за случай пьянства или драки на теплоходе. Капитан «Сахалина» Лавр Семенович Лагунов, читая очередной приказ, приподнимал очки и говорил Игорю:

— Это счастье, что мы занимаемся делом.

Старпом, широко расставив тяжелые ноги в ватных штанах и кирзовых сапогах сорок шестого размера, прибавлял от себя:

— И десять процентов за буксировку получаем. Маленькие, а все же деньги.

— Как раз вам на пиво, — ворчал капитан, исподлобья глядя на своего старшего помощника. — И как вы от него не лопнете...

Капитан не любил Григория Ильича — за пиво, за неряшливость, за непобедимую ничем лень.

— Хоть бы вы́ порядок на судне навели, — горько сказал он однажды Игорю. — Везде грязь, краска ободрана, матросы как тюремщики ходят... А это что?! — воскликнул капитан и указал на кусок палубы, с которого начисто была слизана краска.

— Электромеханик утром аккумуляторы заливал, — сказал вахтенный матрос. — Пролил кислоту.

— Игорь Петрович, немедленно дайте электромеханику краску, и пусть он сам закрасит свое паскудство, — распорядился Лавр Семенович.

— Это есть дело старпома, — сказал Игорь. — Я не могу вмешиваться в его функции. Григорий Ильич обидится.

— Нет у меня старпома, — вздохнул капитан и пошел наверх, в свою каюту.

Игорь нашел боцмана, взял у него кисть и ведерко с шаровой. Он спустился в машину, подозвал электромеханика. Через полчаса на палубе красовалось свежее, не очень аккуратное пятно краски, а вахтенный предупреждал проходивших:

— Окрашено. Не наступи.

Иван Карпов, все еще бегавший по судну с ошарашенным видом, наступил-таки в краску, и ему пришлось самому подкрашивать палубу и отмывать растворителем подошву тяжелого казенного сапога.

За месяц Игорь привык к судну так, как будто плавал на нем по крайней мере полгода. Он привык к людям, к работе, к своей просторной каюте с удивительно упругим матрасом на койке и двумя иллюминаторами, латунные ободья которых буфетчица Маша регулярно чистила до блеска патентованной немецкой пастой. Работа Игорю нравилась, — после зимнего безделья он ушел в нее с головой. Он делал все свои дела и даже брал на себя кое-что из обязанностей старпома. Как ни странно, Григорий Ильич не обижался. Он все больше лежал в каюте и пил свое пиво. Потом стал выходить только на вахту и на прием пищи. Капитан махнул на него рукой.

— Заменить бы этого, с позволения сказать, старшего помощника. Да некем. Навигация началась, порядочного штурмана не найдешь, — жаловался Игорю Лавр Семенович. — Вы уж глядите за порядком, Игорь Петрович. Особенно за продуктами присматривайте, чтобы повариха в норму укладывалась. А то за эти продукты потом не расплатишься... И так у нас тысячи на три перерасход.

Игорь часто писал Ирине. Она отвечала короткими, мало что значащими письмами. Ему становилось горько. Но работа спасала от меланхолии.

Однажды Игорь встретил на почте Сергея Огурцова, приятеля по Мореходному училищу. После окончания училища Сергей заочно поступил на географический факультет университета. Он отказался от назначения и остался работать в порту на землечерпалке, чтобы не слишком удаляться от своего университета. Увидев Сергея в Двинске, Игорь удивился:

— Как ты сюда попал?

— Вот, командую землесосом, — улыбнулся длинный, тощий Сергей. — Хочу перегнать его на Лену. Только вряд ли удастся. Капитан порта не хочет мою посуду в море выпускать. Не было такого случая в истории мореплавания, чтобы землесосы по морям ходили.

— Ты тоже в экспедиции? — удивился Игорь.

— И ты?

— Вторым помощником на «Сахалине» молочу.

— Знаю. Хорошее судно?

— Прекрасное. Мы сейчас из Беломорска баржи таскаем.

— А как у тебя капитан? Там, кажется, Лагунов?

— Ничего мужик. Работать не мешает.

— Я знаю, — заулыбался Сергей, тряхнув белобрысыми вихрами. — Он старый капитанюга. А мой землесос на Западном рейде стоит. Может, видал? ДЭ-97 на борту.

— Вроде видал. На трехэтажный дом похож, да?

— Он, — засмеялся Сергей. — Там и каюта-то моя как квартира. Кабинет, спальня, ванная. Даже книжный шкаф поставили, черти. Хочешь в гости зайти?

— Можно. Сегодня вахта старпома, я свободен. Обожди, только я спрошу, нет ли письма.

Игорь протянул в окошечко свой паспорт. Девушка взглянула на фамилию и стала перебирать письма быстрыми движениями тонких пальцев.

— Игорь Петрович? Возьмите.

Девушка вложила в паспорт конверт и протянула его Игорю.

— От жены? — спросил Сергей. — Что-то ты уж больно лихорадочно конверт рвешь.

— От знакомой, — сказал Игорь.

«У нас вдруг стало холодно, — писала Ирина. — Вода в заливе такая, что ногу не сунешь. Раза по два в неделю езжу в Солнечное. Через две недели поеду в отпуск — погрею кости где-нибудь на сухумском или сочинском пляже. Устала я что-то... Вчера за столом вдруг разревелась беспричинно. Нервы. Ну, будь здоров и скорей возвращайся. Как вам надо говорить? Попутного ветра, да? Целую тебя в нос. Ирина».

— Пойдем, — сказал Игорь и спрятал письмо в карман. — В Питере, пишут, холод собачий. А здесь двадцать три градуса жары и в Двине купаются. Как до тебя добираться?

— Со всеми удобствами, — похвастался Сергей. — У меня своя моторная шлюпка. На ней и пойдем, если матросы не разбежались.

— Команда у тебя большая?

— Девять человек. Механик, электромеханик, три матроса, два моториста, повариха. И я, естественно.

— А когда он в работе, какая на нем команда? — поинтересовался Игорь.

— Тогда там полдеревни собирается. Сорок с лишним человек.


До стоящего на якоре землесоса они добрались на моторной шлюпке. Сергей провел Игоря наверх. Его каюта в самом деле больше походила на квартиру среднего служащего, чем на судовое помещение. Сергей приоткрыл дверь, громко крикнул:

— Афанасьевна!

— Иду! — донеслось снизу.

— Живу, как бюргер. Цветка на окне не хватает, — сказал Сергей. — Ты садись.

В каюту зашла старая женщина в сереньком фартуке. Волосы были повязаны ситцевым платком.

— Сообрази-ка нам закусить, Афанасьевна, — сказал Сергей.

— Так вы ж непьющий, Сергей Трофимыч, — удивилась повариха.

— Как это непьющий? — засмеялся Сергей. — А это что?

Он достал из шкафа большую бутылку южнобережного портвейна и повертел ее перед поварихой.

— Так что не позорь меня перед товарищем, — сказал он.

— Это можно. — Афанасьевна вздохнула. — Если б и мой Петька такое пил... — Она вышла.

— Сын у нее, понимаешь... — сказал Сергей. — На сухогрузе матросом плавает. Пьяница безудержный. Водки нет — одеколон выпьет, зубную пасту на воде разведет, денатурату налижется. Только по капитанской доброте и держится на судне. Капитану Афанасьевна какой-то кумой доводится. А этот Петька, мерзавец, старухе ни копейки не дает. Сейчас-то она хорошо получает, а на берегу ей туго со своими ревматизмами... Ты обедал?

— На судне.

— А то могу тебе полный обед устроить. Желаешь?

—Не надо. Я сыт.

— Вот так и плаваем, — снова улыбнулся Сергей. Улыбка у него была свежая, белозубая, добрая. Улыбаясь, он щурил глаза и встряхивал легкими, прямыми волосами. — Дотащили меня от Ленинграда до Двинска на буксире. Теперь, дай бог, через Арктику на буксире протянут... Я штурманское дело забыл уже.

— Ты, как я помню, никогда его особенно не любил.

— Это верно, — сказал Сергей. — Я человек умственный, меня в настоящую науку тянет... Судовождением не хочу заниматься.

Сергей посмотрел на свои тощие, белые руки, улыбнулся, тряхнул волосами.

— С такими руками стыдно кому-нибудь признаться, что моряк, — сказал он. — Так и докладываю, что студент... Ну а ты как жил после училища? Давно в нашей конторе?

— В конце апреля нанялся, — ответил Игорь. — А жил... — Он задумался. — Всяко жил. На спасателе плавал до января. Потом филонил три месяца...

Зашла повариха, принесла еду на тарелках. Сергей открыл бутылку, налил в три стакана до половины.

— Выпей, Афанасьевна, с нами...

— Много мне, старой-то, — сказала довольная повариха и взяла стакан.

— Ничего, не запьянеешь. Ну, друзья, за встречу в пути!


4

— Куда только не забросила ребят морская судьба, — задумчиво говорил Сергей, поигрывая недопитым стаканом. — Славка Сергейчук во Вьетнаме работает на каботажной линии... Вася Мельников в Бельгии живет — суда принимает на верфи. Веревкин китов бить пошел. Рыбий жир детям обеспечивает... Толя Кубарь инженером по технике безопасности пристроился в Ленинграде.

— Кесарю — кесарево, слесарю — слесарево, — сказал Игорь. Он смотрел на пустую бутылку и немного завидовал тому, кто во Вьетнаме, тому, кто в Бельгии, и тому, кто бьет китов. — Я им не завидую, — сказал он. — Бельгию мы с тобой еще повидаем, а в Арктику на склоне лет вряд ли захочешь сунуться.

— Ерунда, — сказал Сергей. —Это не так страшно, как пишут в книжках. Хотя... раз на раз не приходится. В прошлом году здоровый пароходище зажало в проливе Вилькицкого. Два часа тонул.

— А команда?

— Вынесли на лед чемоданы, посидели немного. Потом их сняли. А ты почему со спасателя ушел?

Сергей взял пустую бутылку, поставил ее в шкаф, вынул оттуда кислое гурджаани, показал Игорю. Игорь кивнул. Сергей открыл бутылку и поставил ее на стол.

— Это сложный вопрос... Я бы не ушел, не стань он в ремонт. Скучно до одури. Понимаешь, в сторожа превратился из штурмана. Стоишь суточную вахту, стережешь ржавую коробку, — противно. А там причина нашлась...

— Какая?

Игорь задумался. Причина была такая, что сразу и не сообразишь, как рассказать. Тогда, после встречи с Раздрогиным, он некоторое время продолжал жить все так же одиноко и бессмысленно. С отвращением выстаивал сутки вахты, приходил домой, топил печь и подолгу спал, чтобы быстрее шло время. Но оно все-таки тянулось размеренно и уныло. Иногда грудь наполнялась свирепым желанием взбаламутить эту медленно текущую реку времени, нарушить, разбить отвратительный, иссушающий ритм. Игорь физически ощущал, как отгородили его от мира четыре стены, оклеенные грязненькими обоями в цветочках. Он уходил на улицу, выпивал где-нибудь стакан горькой водки — в одиночку и без закуски. Напряжение души спадало. Потом он возвращался, топил печь и варил пельмени на завтрак. По вечерам Игорь внимательно перечитывал страницы своего неудавшегося романа и одну за другой отправлял их в печку. Бумага вспыхивала, корчилась, становилась черной, рассыпалась в пыль.

«Да, графа Льва Толстого из меня не вышло», — уныло думал Игорь, отправляя в печку очередной лист. Когда вспыхнул, почернел и рассыпался последний, триста двадцать четвертый лист, Игорь раздобыл досок, опилил их в сарае, отполировал наждачной бумагой. Он развел в баночке столярный клей и соорудил стеллаж. Когда высохли клей и лак, Игорь поставил на стеллаж книги. Комната вдруг облагородилась. Удивившись и почувствовав удовлетворение, Игорь продолжил дело благоустройства. Он помыл окно, зашпаклевал и выкрасил пол, купил в магазине картинку. На ней был изображен скалистый берег северного моря. На камне сидела нахохлившаяся чайка. В серо-зеленом небе для чего-то летел самолет. Игорь повесил картину на стену и на этом поставил точку. Книги аккуратно стояли на полке, а звонить Раздрогину не хотелось. Игорь позвонил Куприяну. Куприян сказал, что его хотела видеть Ирина — ей нужен какой-то материал из порта.

— Ладно, зайду, — сказал Игорь. — Как твои успехи?

— Плохо, — скучно сказал Куприян. — Фельетона нет. Выезжаю на пантомимах. Куплеты пою.

— Ты еще и поешь? — съязвил Игорь.

— А что? Я и сапоги чинить могу, — сказал Куприян, не обидевшись.

— Так и чинил бы...

— Нельзя. Я человек интеллигентный, творческий... Слушай, Гарик, а ты не написал бы мне фельетончик? Стихом ты владеешь по большому счету, тему я тебе обговорю, подберем хохмы, найдем поворотики...

— Можно попробовать, — неопределенно сказал Игорь. Куприян продолжал говорить что-то. Игорь не слушал его. Он думал об Ирине. Вспомнилось, как она улыбнулась и порозовела, когда он положил на редакционный стол первые ландыши...

— Ирина Сергеевна в самом деле просила, чтобы я зашел? — спросил Игорь, оборвав рассуждения Куприяна.

— Что? Ирина? Конечно, — сказал Куприян. — С неделю назад она была у нас. Удивилась, что ты здесь и не заходишь. Так не делается в приличном обществе... Значит, ты понял? Завтра в восемь приедешь ко мне, и все обсудим. Фельетон получится по большому счету, — я в этом уверен, как в своей зарплате. И помни, дорогой, что для литературы тебя открыл Куприян Купавин!

Следующим утром Игорь разложил на диване свой гардероб. У него было три пиджака. Один старый, потертый, в пятнах — рабочий. Другой пиджак был серый, с красной искрой, давно еще купленный в Стокгольме за восемнадцать крон. Когда Игорю случалось показывать его приятелям — те разевали рты и просили продать за сколько угодно. Игорь не продавал и не носил его. Кроме того, у него имелась прекрасная черная тужурка с английскими позолоченными пуговицами и шевронами штурмана на рукавах. Надевать ее было совестно — все обращали внимание. В результате получилось так, что Игорь постоянно ходил в одном и том же «рабочем» пиджаке. И впервые ему пришла мысль отправить этот пиджак на покой, когда он собрался в редакцию, к Ирине.

Игорь надел шведский пиджак, с искрой. Во-первых, пиджаку сразу не понравилась прическа. У Игоря волосы свисали на уши, а надо лбом змеились тремя волнами. Пиджак требовал набриолиненного шлема с четким пробором слева. Во-вторых, пиджак запротестовал против морщинок на воротничке. Ему совершенно необходим был воротничок из полированного мрамора. В-третьих, пиджак не удовлетворили галстуки. Прекрасный черный финский галстук был ему органически ненавистен. Два полосатых галстука, которые Игорь предлагал капризному пиджаку, довели его до истерики. Глубокого синего цвета японский галстук с великолепным изображением снежноголовой Фудзиямы вызвал у пиджака стоны и жалобы на судьбу, отдавшую его в руки столь не комильфотного хозяина. Наверное, сам народный артист Кторов не смог бы подобрать этому пиджаку соответствующий галстук. Игорь еще на что-то надеялся. Он надеялся до тех пор, пока не взглянул на брюки.

С тяжелым сердцем Игорь отпорол от тужурки золотые галуны и тщательно повыдергивал нитки. Бритвенным лезвием отрезал английские пуговицы с якорями и пришил на их места обыкновенные черные кружочки. Теперь он был похож на уволенного в запас офицера Военно-Морского Флота. Смирившись с таким видом, Игорь пошел в редакцию.

— Куприян говорил мне, что ты работаешь на спасательном судне, — сказала Ирина. — Напиши что-нибудь героическое. Ведь при спасении людей на море обязательно совершаются подвиги...

— Это не подвиги. Это наша основная работа, — повторил Игорь слова своего капитана. — Мы за нее получаем зарплату, а иногда и премии, — добавил он от себя.

— Очень жаль, — сказала Лескова. — Я думала, что в твоей работе есть элементы героики.

— Нет, — покачал головой Игорь. — Просто это иногда очень трудно. За семь месяцев, которые я работаю на «Нептуне», у нас никого из команды не убило и никто не утонул. Одному матросу переломило позвоночник, так это случилось не во время спасательных работ, а при простой буксировке старой лоханки на кладбище кораблей.

— Какой ужас... — Лескова вздрогнула. — И что же с ним теперь?

— Лежит в больнице. Врачи говорят, что руки у него будут двигаться... Честное слово, те люди, которые терпят аварии, совершают больше героического, чем спасатели.

Он подумал, вздохнул и сказал горько:

— Вот если бы мы, например, сняли рыбаков со льдины, оторвавшейся от берегового припая, тогда бы о нас писали во всех газетах, вплоть до «Известий».

Игорь говорил и внимательно смотрел на Лескову. Что-то изменилось в ней за то время, которое он ее не видел. Он подумал, что она стала красивой...

— Значит, ты не хочешь мне ничего написать? — спросила Ирина.

— Наоборот, очень хочу, — спохватился Игорь. — Можно, конечно, изобразить нас героями. Это нетрудно — выдать немного больше страху, чем бывает на самом деле. Я попробую, если вам это необходимо. Был один смешной случай. Хотите?

— Давай, — сказала Ирина и поудобнее уселась на стуле.

Игорь стал рассказывать:

— Мы снимали у Родшера с камней немецкий пароход. Работали пять дней, уродовались, как тигры, с полной отдачей. За него нам полагалась колоссальная премия — по целому окладу, а то и больше. Потом подошел морской буксир Ленинградского пароходства и стал нам помогать. А у нас кончились уголь и пресная вода. Мы пошли за углем и водой, а тот буксир взял да и сдернул пароход с камней. Вся премия досталась команде того буксира. Смешно?

— Странно, — сказала Ирина. — Вы же работали больше, чем они. Почему вся премия досталась им?

— Таков порядок на морях. Написать об этом случае?

— Как хочешь. Написать можно о любом случае. Главное, как написать, с какой мыслью... Ты что-то делаешь сейчас для Купавина?

— Это он вам сказал?

— Да, сказал, что ты согласился писать для него фельетон. Как обычно, выразил уверенность, что фельетон будет «по большому счету». Почему он в тебя так верит?

— А вы, Ирина Сергеевна, верите в меня? — спросил Игорь.

— Не задумывалась об этом, — сказала Ирина. Она взглянула на часы и поднялась. — Надо пойти пообедать. Пойдем вместе?

Игорь вспомнил, что у него в кармане только пятнадцать рублей, и отказался.

— Я недавно завтракал, — сказал он и подал Лесковой пальто.

Из редакции они вышли вместе.

— Я жду очерк, — сказала Ирина, прощаясь.


— Ну и ты написал ей этот очерк? — спросил Сергей.

— В тот же день, — сказал Игорь. — Я пришел домой и сразу сел писать. Торопился закончить его к восьми, потому что надо было идти к Купавину. Сочинять ему фельетон мне не хотелось. Но что-то надо было делать.

— Ты писал в очерке, как вы жалели, что не получили премию? — спросил Сергей.

— Совсем нет. Честное слово, мы об этом не жалели. Мы только радовались, что этот «Фленсбург» был уже на плаву, когда мы вернулись к Родшеру. «Смелый» стоял у него под бортом и откачивал воду из трюмов. У «Смелого» очень мощные помпы. Мы подошли, помогли откачать воду и заделать пробоины. О премии вспомнили только на обратном пути. Вспомнил второй помощник — он присмотрел себе в универмаге макинтош за две с половиной, и у него не хватало на этот макинтош денег... Отвези меня домой, Сережа. Что-то я устал от твоей кислятины. — Игорь щелкнул ногтем по пустой бутылке. — А завтра у нас с утра выход на Беломорск. Надоело таскать эти баржи... Скорей бы в Арктику.

— Недолго осталось, — сказал Сергей. — Июль кончается.


5

… Наступил август. «Сахалин» уже не работал, готовясь к арктическому плаванию. Старпому пришлось вылезти из каюты, чтобы получать имущество и продукты. Игорь ничем не мог ему помочь. На каждом складе требовалось личное присутствие старпома, на каждой бумажке — его подпись. Григорий Ильич кряхтел, ругался как биндюжник и пил пива в полтора раза больше, чем раньше. Однажды капитан вернулся из штаба отряда в наимрачнейшем состоянии. Он ни за что разбранил вахтенного и, отдуваясь, поднялся на мостик.

— Что случилось? — спросил Игорь, разбиравший в рубке путевые карты.

— Дайте-ка бинокль, — сердито сказал капитан. Лавр Семенович приставил к глазам бинокль и долго смотрел на рейд, пожевывая губами.

— Да, хлебнем мы с вами горюшка... — сказал он, положив бинокль на штурманский стол.

— Что такое? — не понял Игорь.

— Повесили нам на хвост этого обормота, — сказал капитан и еще раз посмотрел в бинокль на рейд.

— Какого?

— Один у нас обормот, — сказал Лавр Семенович и указал рукой на землесос. — Вот он стоит, красуется... Капитан порта отказывался его в море выпускать, да наш начальник уговорил. На условии, что там все будет законвертовано, а команда перейдет на буксир. Выбрали для этого дела «Сахалин» — как образцовое судно. Ах, черт, — Лавр Семенович почесал себе висок, — надо было мне хоть пару фитилей получить от начальства... Сходите туда, Игорь Петрович. Познакомьтесь с его капитаном.

— Я его знаю, — сказал Игорь.

— За бутылкой, должно быть, познакомились? — недоверчиво посмотрел на него капитан.

— В одном году мореходку кончали.

— Ах, так... Это серьезнее. Как он, ничего человечек?

— Первый класс регистра.

— Ну-ну... Хоть поможет нам в плавании.

Лавр Семенович сцепил руки за спиной. Игорь сложил карты по порядку номеров и свернул их в рулон. Походив по рубке, капитан немного успокоился и примирился с судьбой.

— Одно приятно в этом положении, — сказал Лавр Семенович. — Плавание у нас будет автономное. Во всяком случае до Диксона. А там, бог даст, оставим этого обормота. Не погонят же нас с ним во льды...

— А когда выход, неизвестно? — спросил Игорь.

— Послезавтра в ночь, — вы пока молчите. Завтра объявим.

Капитан еще походил по рубке, сказал:

— Скажите старпому, чтобы он распорядился насчет жилья для девяти человек. Сколько у них комсостава, я забыл?

— Командир, механик и электромеханик, — напомнил Игорь.

— Командиру дадим отдельную каюту. Механика и электромеханика разместим вдвоем. Остальных — где есть свободные койки.

— Я передам старпому.

— С картами все в порядке?

— Да. Весь комплект полностью...

Утром «Сахалин» отошел от дебаркадера и стал бортом к землесосу. Улыбающийся Сергей Огурцов забрался на мостик «Сахалина», познакомился с сердитым Лавром Семеновичем, потрепал Игоря по плечу.

— Значит, потащишь меня? Удачно получилось.

— Нам в этой ситуации радости мало, — сказал Игорь.

— Не грусти. Моя посуда добрая, не перевернется.

— Каким ходом вас сюда тащили? — спросил Лавр Семенович.

— Узлов шесть-семь, — сказал Сергей. — Больше не выходило.

— Похоронная процессия, — проворчал Лавр Семенович и спустился с мостика.

— Зато самостоятельное плавание! — крикнул Сергей ему вдогонку.

— Старпом подобрал твоей команде жилплощадь, — сказал Игорь. — Сейчас будете перебираться?

— Нет, завтра с утра. Сейчас пусть народ дырки затыкает. К нам сегодня инспекция Регистра придет конвертовку проверять. Пойду послежу...

Сергей ушел к себе, а Игорь, наведя порядок в рубке, спустился в каюту.

Следующим утром команда землесоса перебралась на буксир. Сразу стало люднее, веселее и суматошнее. После обеда капитан отпустил Игоря, и он с Сергеем поехал в город. Походили по магазинам, купили бритвенные лезвия, сигареты, одеколон, носочки...

— Как твой старпом в море без пива обходиться будет? — спросил Сергей.

— У него стоит ящик в каюте, — ответил Игорь. В каюте у старпома действительно стоял ящик с пивом.

— Надолго ли ему ящика хватит?

— На квас перейдет...

Зашли на почту. Писем не было ни тому ни другому. Игорь написал записку на одной стороне листка: «Сегодня в ночь мы уходим. Потянем на буксире землесос Сережки Огурцова. Мореходность у него (у землесоса, конечно, а не у Сережки) ничтожная. Если нас прихватит ветерком, один морской бог знает, что будет. Желай мне безветренной погоды. Напишу тебе из Диксона недельки через две. Целую твои четыре лапы. Игорь».

Он подрисовал внизу чертика со скучной физиономией и запечатал записку в конверт.

— Пойдем, брат, — сказал он Сергею, бросив письмо в ящик.

Они вышли на улицу. Жарко сияло солнце. Трамваи дребезжали звонками настойчиво и раздраженно, потому что люди пересекали улицу, как им заблагорассудится, не обращая на них внимания. В ворота городского сада текли нарядные пары.

— Почему-то я вдруг уверился, что мы благополучно доберемся до самого Тикси, — сказал Сергей. — Мне очень весело. Захотелось даже подхватить девочку и прогуляться по набережной. Посмотри, вот идут две хорошенькие.

— Очень жарко, — сказал Игорь. — Надо где-нибудь выпить лимонаду.

— С этими влюбленными никогда не проведешь время по-человечески, — засмеялся Сергей. — Хорошо, пойдем пить лимонад. Или помянем двинскую жизнь стаканом доброго вина? — спросил он.

— Можно и так. В ресторацию пойдем?

— А ну ее! Найдем закусочную попроще.

Отыскав такую закусочную, они заняли столик в углу у окна и заказали бутылку шампанского.

— Вкус у тебя, как у первого лорда Адмиралтейства, — вздохнул Игорь. — Взяли бы портвейна, как люди...

— У меня ритуал, — объяснил Сергей. — Я прощаюсь всегда с шампанским. От портвейнов, между прочим, печень портится. А этому Купавину ты написал фельетон?

— Написал. Я в тот день пришел к нему вечером, мы часа два посидели, он рассказал, что ему надо... Потом к его жене в гости пришла Ирина. Татьяна стала чаишко собирать, а я показал Ирине очерк... Она ведь для меня до того дня была только редактором...

Сергей налил шампанского. Они медленно пили шипящее, колкое вино.


Вспомнилась купавинская комната с большим столом посередине. На диване сидит Ирина. Игорь смотрит, как она читает его очерк... Оказалось, что у Лесковой идеальный античный профиль. Она даже напомнила ему какую-то статую из Эрмитажа. Опустив глаза ниже, Игорь выяснил, что у Ирины есть полные покатые плечи, грудь, красивые длинные ноги с круглыми коленями. Ничего этого он раньше не видел. А теперь он видел немного больше, чем надо. От этого чаще забилось сердце.

Не отрываясь от чтения, Ирина сказала:

— Не смотри на меня так пристально. Не думай, что я только и хочу, что загубить в тебе литератора.

Игорь сказал:

— Я и не думаю.

Лескова повернула к нему голову:

— В таком случае это еще более неуместно.

Улыбнувшись леонардовской улыбкой, она стала читать дальше. Перевернув последнюю страницу, Ирина сказала:

— Очерк хороший. Только его надо капитально переделать. Где у тебя люди? Тут все какие-то тросы, скобы, гини, брашпили... А моторист как будто на то и существует, чтобы стоять при помпе. Разве это так на самом деле?

С трудом, отведя взгляд от Ирининых коленей, Игорь сказал:

— Не так, конечно. Моторист может пререкаться с механиком и вахтенным штурманом, может приходить с берега в нетрезвом виде, пачкать мазутом только что выдраенную палубу и не убирать после себя в душевой. Очень неудобные люди эти мотористы и кочегары. На парусных судах было лучше.

Ирина удивилась, подняла брови.

— На кого ты злишься сегодня? — спросила она, скручивая рукопись трубочкой.

— На себя, — сказал Игорь. — Со мной произошло странное. Я всю жизнь думал, что вы только редактор...

— Даже когда принес мне ландыши? — улыбнулась Ирина.

Игорь опустил глаза, ответил честно:

— Тогда была весна и по Неве шел лед. Ландыши я купил себе, а вам отдал их потому, что мне их некуда было деть.

— Спасибо.

— Не стоит. А очерк я перепишу. Вы правы: судно спасают люди, а не лебедки и помпы. Правда, про лебедки писать легче, чем про лебедчиков.

— Садитесь пить чай, — сказала Татьяна. — Не дом, а мастерская по производству литературного ширпотреба...

Без десяти одиннадцать Ирина стала собираться домой. Он тоже поднялся из-за стола и напросился ее провожать. Она долго отказывалась, потом сказала:

— Ну ладно. Только скорей одевайся.

Они спускались по лестнице, Ирина спросила:

— Когда ты принесешь очерк?

— Послезавтра к концу дня. Завтра у меня вахта, — сказал он, — буду целые сутки писать. На судне сейчас делать нечего.

Когда они вышли из дому, Ирина сказала:

— Теперь нам в разные стороны. Иди налево.

— А если я хочу направо? — удивился Игорь.

— Направо пойду я. Все. До свиданья.

Игорь, ничего не понимая, пожал протянутую руку и пошел налево. Оглянувшись, он увидел Ирину на углу улицы. Там стояла машина. Ирина взялась за ручку передней дверцы и тоже оглянулась. Секунду посмотрев на Игоря, она рванула дверцу и скрылась в машине. Машина тронулась и исчезла. Игорь вдруг опьянел и понял, что влюбился.

— Увели женщину... — пробормотал он и медленно пошел домой.

Падал мелкий сухой снежок. Снежинки щекотали нос и щеки. Кошка царапала дверь лапой. Когда он приблизился, кошка жалобно завыла. Игорь погладил кошку и открыл дверь. Кошка задрала хвост, шмыгнула в темное парадное. Он пошел дальше. Он шел и думал об Ирине. Как это неожиданно... А кто увез ее на машине? Может быть, она любит того?..

— Плохо, — сказал Игорь.

Через два дня он послал Лесковой очерк по почте...

— Ты что грустишь? — спросил Сергей. — Шампанское считается веселым вином. Не подрывай репутацию.

— Смотри, — указал Игорь. — Твоя Афанасьевна сидит.

Она сидела за столиком у противоположной стены, в платке, повязанном по-деревенски, в шерстяной кофте с подложенными плечами. Рядом с ней на полу стояла большая базарная сумка. Официантка принесла Афанасьевне полстакана водки и тарелочку с винегретом. Афанасьевна поблагодарила ее, достала из сумки завернутую в бумагу толстую колбасу. Отрезав кусок, она спрятала колбасу обратно в сумку, подперла щеку кулаком. Из глаз выкатились две большие слезы, покатились по коричневым щекам...

— Грустит женщина, — тихо произнес Игорь.

— Загрустишь на ее месте, — сказал Сергей. — Мужа на войне убили, сын — подонок. Больше ни души родной.

Афанасьевна вытерла щеки концом платка, выпила водку, стала медленно есть, глядя поверх столиков и голов немигающими глазами.

— Пойдем отсюда, — шепнул Сергей. — А то увидит нас... Неудобно.

— Пойдем, — сказал Игорь.

Они в один прием допили шампанское и вышли на улицу. Все так же ярко и горячо сияло солнце.


6

— До Диксона осталось тысяча сто двадцать четыре мили, — сказал Игорь, когда двинский плавмаяк остался за кормой. Далеко впереди чернели силуэты последних судов каравана. Сергей Огурцов, не выходивший из рубки с тех пор, когда был выбран якорь, произвел несложный подсчет:

— Семь суток ходу, если будем давать по семь узлов.

— Дались вам эти подсчеты, — проворчал капитан. — За сколько дойдем, за столько и дойдем... Не утонул еще ваш кровосос?

Лавр Семенович взял бинокль, вышел на крыло мостика и долго смотрел назад.

— Волнуется старик, — тихо сказал Игорь и подмигнул Сергею.

— Знаешь, — Сергей наклонился к Игорю, — у него есть приказ рубить буксир в случае чего. Ни под каким видом не спасать и не рисковать людьми... Это ж небывалое дело — землесос по морю тащить, да в Арктике.

— Неплохо, неплохо... — произнес Лавр Семенович, вернувшись в рубку. Он положил бинокль, поскреб отросшую за ночь рыжеватую щетину. — Игорь Петрович, потравите еще сто метров троса. Все-таки скорость станет чуть побольше.

— Есть потравить еще сто метров, — сказал Игорь и пошел на шлюпочную палубу, к буксирной лебедке.

У шлюпки, сонно глядя на исчезающие в утренней дымке сиреневые берега, стоял вахтенный матрос Иван Карпов.

— Привет, командир, — сказал он Игорю. — Ты чего не на мостике?

— С добрым утром, Ваня, — сказал Игорь и надвинул Ивану на нос комсоставскую фуражку, которую тот купил в Двинске. — Куда должен смотреть вахтенный матрос? Как об этом в книжке сказано?

— Вперед, — доложил Иван.

— А ты почему направо смотришь?

— Там вид красивее. — Иван поправил фуражку.

— Ох, — вздохнул Игорь. — Ты и старпому так отвечаешь?

— Старпом не спрашивает. Ему наплевать.

— Давай-ка потравим буксир, — сказал Игорь. — Научился с лебедкой обращаться?

— А как же. Я теперь все знаю, — прихвастнул Иван.

Игорь посмотрел ему в глаза, усмехнулся.

— А каков объем одной тонны мороженой баранины?

— Не знаю, — хмыкнул Иван.

— Вот то-то. Объем одной тонны мороженой баранины равен шестидесяти четырем кубическим футам. Запомни. Будешь плавать на рефрижераторных судах — пригодится. Ну а теперь ближе к делу: какова разрывная прочность этого троса? — Игорь пощелкал ногтем по буксиру.

— Не знаю, — признался Иван, даже не пытаясь изобразить на лице раздумье.

— Ох какой ты серый... Ну, отдавай стопора, матрос Карпов.

— Есть отдавать стопора, товарищ помощник... Иван подошел к лебедке, отдал винтовой стопор, потом ленточный.

— Можно травить? — спросил он.

Игорь открутил еще немного рычаг ленточного стопора.

— Трави.

Иван включил электропитание, повернул штурвал. Лязгнули зубья шестерен. С глухим гулом завращался вал буксирной лебедки. Толстый, витой, маслянистый трос, скребясь по дугам, пополз за борт. Иван подошел к Игорю, стал смотреть, как с вала соскальзывают шлаги троса.

— Могучая машина, — произнес Иван, сунул руку под кожух и погладил трос. Игорь взял его за плечи и отодвинул в сторону.

— Чудило. Прихватит руку тросом — ахнуть не успеешь, как из рукава вынет. Я знаю одного такого героя. Ему пенсию дали маленькую-маленькую...

— Нам до Диксона долго идти? — спросил Иван.

— Не знаю, — сказал Игорь, глядя на удаляющийся землесос и прикидывая, сколько метров троса ушло в воду.

— Разве ты не знаешь расстояние до Диксона?

— Расстояние знаю. Стоп! — скомандовал Игорь.

Иван отступил к штурвальной колонке и выключил лебедку. Потом он наложил стопора и вырубил питание.

— Сколько теперь троса вытравлено? — спросил Иван.

— Метров триста. Ну, я пойду на мостик. Увидишь капитана — моментально делай умные глаза и пристально гляди вперед. Без двадцати восемь зайдешь в рубку, сделаешь там приборочку. Это полагается при сдаче вахты. Усвоил?

— А ты сам не можешь там приборку сделать?

— Мне нельзя. Я комсостав.

— Я с этим комсоставом водку пил... — буркнул Иван.

Игорь взял его за отворот брезентовой куртки, придвинул к себе.

— То было на берегу, — сказал он. — В море ценности существенно переоцениваются, запомни это. И будь ты мне хоть родным дядем, я с тобой в море не выпью ни капли. А если плохо приборку сделаешь, взгрею и заставлю переделать. Усвоил?

— Иди ты к черту.

— Тяжелый ты человек, матрос Карпов, — сказал Игорь, снова надвинул Ивану на нос фуражку и побежал на мостик.

Без двадцати восемь Иван притащил в рубку тяжелую швабру, с которой стекала вода. Он вымыл коричневый линолеум палубы, вынес пепельницу с окурками, протер ветошкой пыль на прокладочном столе, смахнул с дивана папиросный пепел.

— Привыкаем к морскому делу, Иван Иванович? — спросил Сергей Огурцов, по обыкновению улыбаясь и встряхивая волосами.

— Дело нехитрое, — сказал Иван. — Особенно это, — он указал на швабру.

— Но полезное, — добавил Игорь. — У тебя цвет лица переменился так, что любо-дорого смотреть. А в Ленинграде что было? Огурец маринованный, а не человек.

Иван разогнул спину.

— Выбирайте все-таки выражения, товарищ второй помощник капитана.

Игорь засмеялся.

— Можешь называть меня Игорь Петрович, — сказал он. — Товарищ второй помощник капитана — это слишком длинно. Если будешь докладывать о чем-нибудь срочном — упустишь время.

Иван посмотрел на капитана, на рулевого, косившего на него глазом.

— Сказал бы я вам...

Он взял швабру, скрутил ее, взвалил на плечо и вышел из рубки.

— Грубиян ты, Игорь, — сказал Сергей, когда Иван захлопнул за собой дверь рубки. — Нельзя так с человеком.

— Я в шутку.

— Хороши шутки, когда у человека пятна на щеках выступают. Не забывай все-таки, что вы с ним приятели. А сейчас ему приходится «вы» тебе говорить и твои приказания выполнять. К этому сразу не привыкнешь.

— Человек три месяца на судне, — сказал Игорь. — Если бы хотел привыкнуть — привык бы. Вроде ветерок потянул от норд-оста...

— Не «вроде», а верных четыре балла, — строго сказал Лавр Семенович. — Замерьте-ка ветер, Игорь Петрович.

Старший помощник, на ходу застегивая ватник, поднялся на мостик, понюхал воздух, повернувшись к северо-востоку, потом зашел в рубку. Он негромко поздоровался, зевнул в ладонь, подошел к карте, долго смотрел на нее, тяжело опираясь на прокладочный стол. Игорь взял анемометр и вышел на мостик. Анемометр был новой конструкции, непосредственно показывавший на шкале скорость ветра в метрах в секунду.

— Шесть метров, — сказал Игорь, вернувшись в рубку.

— Я же говорил, что четыре балла, — произнес капитан. — Пока четыре... Ну, сдавайте вахту Григорию Ильичу и идите спать. А то вы с одиннадцати часов вечера в рубке...

Игорь посмотрел на капитана, улыбнулся.

— А вы?

— Мое дело капитанское, — сказал Лавр Семенович. — И вы идите вниз, Сергей... как вас дальше?

— Трофимович.

— Идите отдыхать, Сергей Трофимович. Вы пока тут не нужны. Вот к концу дня этот норд-ост волну разведет, тогда приходите.

Сергей подождал, пока Игорь допишет судовой журнал, и вместе с ним пошел вниз.

— Спать ужасно хочется, — признался он, улыбаясь. — Я еще не привык так...


7

К вечеру погода резко ухудшилась. Ветер гнал низко над водой тяжелые фиолетовые облака, рвал пену с гребней волн, стелил ее по воде длинными, узкими полосами. Сергей Огурцов закутался в полушубок и стоял на мостике, глядя назад, где покачивался в волнах его землесос. Время от времени на мостик выходил капитан, поднимал к глазам бинокль, подолгу смотрел на землесос.

— Ничего, пока не валится, — говорил он каждый раз одну и ту же фразу и возвращался в рубку.

Так прошла ночь. Сменялись рулевые, сменялись вахтенные помощники, а Сергей все стоял на мостике. Время от времени он включал прожектор и нащупывал лучом свое судно. Землесос пока вел себя отлично. Даже при пятибалльной волне он не зарывался в воду. В бинокль было видно, как обломившийся гребень волны прокатывается по палубе землесоса. Утром капитан вышел на мостик, обнял Сергея за плечи.

— Не надо так волноваться, Сергей Трофимович, — сказал Лагунов. — Ваш плотик ведет себя в море очень прилично. Сначала мне думалось... — он не договорил, что ему думалось, и закончил: — Я ожидал худшего.

— Если такая волна даст ему в борт, — сказал Сергей, — он перевернется. Это я точно знаю.

— Будем следить за тем, чтобы не поставить его вдоль волны, — сказал Лавр Семенович. — При надобности переменим курс. Торопиться не будем. Вы давайте-ка идите отдыхать. А то у вас уже лицо серое. Куда это годится?

— А у вас коричневое, — сказал Сергей. — Кому лучше?

Они оба рассмеялись.

— Черт его знает, кому из нас сейчас лучше, — произнес Лавр Семенович и спросил: — На Лене есть землесосы?

— Еще нет. Работают там какие-то хилые землечерпалки туземного производства. А Лена — вы же знаете, какая река: фарватеры песком заносит по нескольку раз за навигацию. Вниз судно идет одним фарватером, а через пару недель наверх возвращается уже по другому. Я тем летом прошел от Тикси до Якутска. Трепка нервов, а не плавание. После этого я речников стал уважать...

— Значит, им землесос очень нужен, — сделал вывод Лавр Семенович.

— Позарез. Они два года подряд упрашивают нашу экспедицию привести к ним землесос. Но до этого лета не могли решиться отправить в море столь ненадежную посудину... Сами видите, сколько нервов на нее тратится. Нервы-то бог с ними. Нервы новые вырастут. Лишь бы не даром. Тащишь, тащишь, а она вдруг возьмет да и булькнет... Скорее бы хоть в лед войти, что ли.

— До льда еще далеко. Раньше, чем за Югорским Шаром, мы его не встретим. В этом году, говорят, на редкость хорошая ледовая обстановка.

— Жаль. Балла четыре льда не мешало бы нам...

— Не волнуйтесь. Ветер стихает, горло Белого моря мы прошли. Так что идите отдыхать. Я, пожалуй, тоже примну диванчик часика на два. — Капитан зевнул и пошел в рубку.

В скором времени ветер и в самом деле стих. Капитан спал на диване в рубке, прикрыв лицо фуражкой. Старпом, заложив руки за спину, шагал по мостику, медленно переставляя грузные ноги.

— Пойду-ка я отдохну малость, — сказал Сергей. — А то вся фигура одеревенела от этого стояния.

— А чего вы вообще здесь стояли? — спросил Григорий Ильич. — Может, вы надеялись его за трос наверх вытянуть, если бы он оверкиль сыграл?.. Лежал бы я на вашем месте в каюте и читал бы книжку про графа Монте-Кристо.

— Не могу, — признался Сергей, виновато улыбаясь. — Душа болит.

— Ерунда, — сказал Григорий Ильич. — Про боль души — это все начальство выдумало. Начальству выгодно, когда у подчиненных душа болит. Они тогда дело лучше делают и дисциплину соблюдают.

— Все-таки свое судно... Жалко, — сказал Сергей.

— Ерунда. Сегодня оно ваше, а завтра вы его сдали в Якутии какому-нибудь дикарю, у которого три класса образования на двоих с братом. Он его за месяц в такое превратит, что и вблизи не узнаете...

— Там уже много культурного народу, — возразил Сергей. — Я в прошлом году был на Лене...

— Конечно, принимать будет культурный человек, — сказал Григорий Ильич. — А работать? Работать на нем дикарь будет. Буфетчица убирает вам каюту? — вдруг спросил старпом.

— Да, очень хорошо убирает, — сказал Сергей. — Спасибо.

— Это она на первых порах так, — предупредил его старпом. — Потом раз в неделю тряпкой махнет, вот и вся уборка. Я ее уже изучил. Этакая неприятная девка. Откуда ее только выкопали?

— По-моему, хорошая девушка. — Сергей пожал плечами. — Я ничего неприятного в ней не заметил. И даже миловидная очень...

Григорий Ильич исподлобья, подозрительно взглянул на Сергея.

— Вот-вот... — процедил он сквозь зубы. — Миловидные — они самые стервы бывают. Вы с ней в разговоры-то особенно не вступайте. И не дай вам бог к ней рукой прикоснуться — всем расскажет, что вы ее изнасиловать хотели. У нас уже такое было...

— Не знал, — удивился Сергей. — Значит, правда, что внешность обманчива.

— Еще как обманчива, — подтвердил старпом. — В общем, я вас предупредил.

— Спасибо. Учту... Если ветер станет крепчать, вы меня позовите, пожалуйста, на мостик. И второму попрошу передать то же самое, когда он вас сменит.

— Хорошо, — кивнул Григорий Ильич и спросил: — А что, второй помощник ваш приятель?

— Вместе мореходку кончали.

— Вы ему тоже особенно не доверяйте, — сказал старпом. — Этот парень — себе на уме. Видите, как бегает, старается. На мостике по десять часов торчит, не сходит... Это все не просто так.

Сергей поморщился и пошел вниз. Говорить об Игоре со старпомом ему не хотелось.


8

По длинному и извилистому проливу Югорский Шар «Сахалин» вывел землесос в первое арктическое море — Карское.

— Вот здесь я уже встречал лед в такое время года, — сказал Лавр Семенович, когда Игорь спустился в рубку.

— Лучше лед, чем зыбь.

С северо-востока катились крутые серые волны.

— Да... — протянул Лавр Семенович. — Опять ваш приятель ночь спать не будет. Беспокойный он товарищ.

— Беспокойными мир движется.

— Это верно... А я вот устаю, — капитан присел на диван. — Раньше двое, трое суток на мостике для меня раз плюнуть было. Теперь не то... Годы, молодой человек, годы... — Лавр Семенович вздохнул, снял фуражку, погладил редкие рыжеватые волосы. — Пойду посижу в каюте полчасика. Если что — вы мне свистните в трубу.

— Идите, — кивнул Игорь. — Обстановка пока спокойная. Я вас позову, если что надо будет.

Капитан постоял немного в рубке, вышел на мостик, посмотрел в сторону землесоса и спустился вниз.

Вокруг катились все те же аккуратные серые волны. «Сахалин» легко взбирался на них и так же легко и плавно съезжал в ложбины, едва заметно покачиваясь с носу на корму. У входа в моторное отделение старший механик с мотористом, расстелив на палубе большой кусок ветоши, разбирали на части какой-то замысловатый механизм. Неподалеку от них повариха складывала в алюминиевый бак соленую треску. Боцман и вахтенный Иван Карпов заделывали огон на стальном швартовом тросе. Иван неумело пихал свайку между прядей проволоки, а боцман что-то строго говорил ему и тыкал в трос пальцем.

Игорь вспомнил, с какой радостью Иван тогда в Ленинграде узнал о том, что его приняли на работу в экспедицию. Он не предполагал, что ему придется делать огона на стальных тросах и мелкие, злые проволочки будут прокалывать кожу на руках и потом придется высасывать кровь из ноющих ранок... Игорь увидел, что Иван сунул в рот палец. Он усмехнулся,

В четырнадцатилетнем возрасте впервые ободрал он руку о стальной трос. Пожалуй, на этом судне только капитан да он умеют сделать японский сплесень, завязать американскую удавку, знают, как называется правый якорь, шестой парус на гроте или рог с салом, в который втыкались парусные иглы... Потом мысли по старому, привычному руслу перенеслись в Ленинград, к Ирине. Он тогда дал Куприяну по физиономии. Куприян спросил:

— Ирина будет печатать твой очерк?

Игорь не знал, будет ли она печатать очерк. Он не ходил в редакцию. Женщина на его глазах уехала с кем-то в машине — черт знает что.

— Нет, — ответил Игорь Куприяну. — Не понравился. И вообще я не хочу иметь дела с газетой.

Куприян, делая вид, что ему многое известно, спросил:

— С газетой или с Ириной?

— Это для меня сейчас одно и то же, — сказал Игорь. Хотелось как можно скорее кончить этот разговор, но Куприян был настойчив.

— По-моему, ты смотришь на нее довольно нежно. Не совсем как на редактора. Она, кстати, замужем, так что пофлиртовать с ней очень даже удобно. Не теряй случая.

— Я знаю, что она замужем, — сказал Игорь. — И прекрати, пожалуйста, этот разговор.

Куприян засмеялся, сказал:

— У нее удобный муж. Научный сотрудник, лауреат Сталинской премии и с машиной. Весь в своей науке.

— Прекрати... — Игорь сказал это тихо, упавшим голосом. Куприян ничего не понял. Он продолжал говорить:

— Ну, не лезь в бутылку. — Он похлопал Игоря по плечу. Игорь отстранился. — Я не знаю, какие у вас отношения...

Игорь ударил его по лицу, прилагая усилия к тому, чтобы ударить не сильно. Куприян стукнулся затылком о стенку, — это спасло его от падения. Очки упали, но не разбились. Куприян поднял очки, надел их, сказал:

— Я старше тебя на восемь лет и вижу кое-что из того, что ты не видишь. Скорее кончай фельетон. Я сказал в управлении, чтобы мне его включали в программу. Боюсь, у меня распухнет губа. Ну, будь здоров.

По дороге домой Игорь купил четвертинку водки. Дома его ждало письмо в конверте со штампом газеты. Он рванулся прочесть его сразу, потом передумал. Сначала он выпил водку, заел ее копченой салакой и вымыл руки. Потом он некоторое время думал о том, что Ирина замужем. Он стал ненавидеть Ирину. Он понял, что тогда муж увез ее на машине. Он стал ненавидеть мужа. Когда в голове зашумело, а горе стало не давить, а гладить сердце, он вскрыл письмо.

«Милый мальчик, — писала Ирина. — Почему ты не приходишь? Я что-то почувствовала, но надеюсь, что это неправда. Твой очерк пойдет завтра. Пришлось сократить его на полторы странички — не влезал в полосу. Извини, но мы — газета. Если ты свободен сегодня — зайди прочесть корректуру. Я дежурю, можешь приходить в любое время. Очерк всем очень понравился. Не написал ли ты еще чего-нибудь? Редактор сказал, что такого сотрудника нельзя терять из виду — что я и делаю... »

Игорь запомнил письмо наизусть. Он говорил себе:

— Редактор приказал ей не терять из виду сотрудника... А если бы редактор велел гнать сотрудника в три шеи?..

Он решил, что ни в коем случае не пойдет в редакцию, оделся и вышел на улицу. У двери редакции он резко повернулся и пошел обратно. Дома он взял деньги и поехал в аэропорт. Хотелось снова побывать в Таллине, но таллинский самолет уже ушел. Пришлось взять билет на Ригу. Он пробыл в Риге два дня и вернулся в Ленинград, так и не успокоив душу. Из аэропорта позвонил Ирине. Секретарша объяснила Игорю, долго не понимавшему, в чем дело, что Лескова уехала на завод по заданию редакции. Она спросила у Игоря фамилию и сказала, что его хвалили на редсовете.

«Хватит ли у меня духу позвонить еще раз?» — подумал Игорь.

Он взял такси и поехал в порт — объяснять начальнику резерва, почему он вчера не явился на вахту. Конечно, это было проще пареной репы. Сказать, что был болен, сделать скучную физиономию — и все. За один прогул не повесят и не выгонят.

— По какой причине вы вчера сорвали вахту? — спросил начальник резерва, глядя на Игоря не слишком строго.

Игорь раскрыл было рот, чтобы объяснить про болезнь, но вдруг сказал другое:

— По неуважительной.

Начальник резерва посмотрел на него удивленно, спросил:

— Вы знаете, что мы в любую минуту можем взять человека на ваше место? Сейчас достаточно штурманов. Игорь сказал резко:

— Ну и берите. Я десять лет плавал и кончил Мореходное училище не для того, чтобы сторожить мертвые пароходы. Лучше поеду в Мурманск и буду треску ловить...

— Это вы всерьез? — спросил начальник резерва.

— Вполне.

— Очень самостоятельный молодой человек, — сказал начальник резерва. — Подумайте все же. Я не собираюсь увольнять вас за этот прогул.

От этой начальственной снисходительности Игорь разозлился еще больше.

— Хватит, — сказал он. — За сутки вашей вахты так надумаешься, что остальные два дня голова трещит. Мне надоело.

Через два часа, выполнив все формальности и получив в кассе тысячу двести тридцать рублей денег, Игорь вышел на улицу вольным человеком.

«А что делать с этой волей? — подумал он. — Может, и в самом деле поехать в Мурманск и наняться на траулер? Или махнуть на Камчатку крабов ловить? Вкусная штука — крабы... »

Он нашел конверт из редакции. В нем был номер газеты с его очерком. Очерк занимал весь подвал на второй полосе. В конце стояла подпись: «Штурман И. Соколов». Игорь прочитал очерк, не сняв шинели, стоя. Он так и не заметил, что же Ирина вычеркнула. Очерк стал крепче, весомее, и тот героизм людей, который Игорь старательно затушевывал и пытался представить как явление будничное, вдруг выступил из-под наплыва деталей.

Игорь вышел на улицу и позвонил Ирине.

— Мне бы Ирину Сергеевну, — сказал он, когда ему ответили.

— Это и есть Ирина Сергеевна, — сказала Ирина. — С каких пор ты перестал меня узнавать?

— Здравствуйте. Я боялся ошибиться. Мне сказали, что вы на каком-то заводе.

— Я только что вернулась, — сказала Ирина. — Человек прислал письмо, что его зажимают и обсчитывают, но, кажется, он просто склочник... Ты не хочешь заняться этим делом? Зайди-ка в редакцию, скажем, завтра с утра.

— Я не буду больше заходить в редакцию, — сказал Игорь.

Ирина долго молчала. Потом она спросила:

— Почему так?

— Потому что я люблю вас, — сказал Игорь и повесил трубку. Он снова снял трубку. В ней щелкнуло, раздался густой гудок. Игорь повесил трубку, вышел на улицу и пошел к Невскому. Он задевал встречных, натыкался на них, они огрызались.

«Надо бы позвонить Куприяну, — думал Игорь. — А что я ему скажу? Что не напишу фельетон? Какие уж теперь фельетоны...»

Он наткнулся на кого-то.

— Вы пьяны? — спросили его.

Игорь поднял глаза и увидел Раздрогина.

— Нет, не пьян, Николай Эдуардович, — сказал Игорь. — Знаете, я сделал полку.

— И поэтому у вас такое лицо, будто вы возвращаетесь с похорон любимой тети? — спросил Раздрогин.

— Не поэтому, — сказал Игорь. — Хотите выпить со мной? У меня сегодня много денег.

Игорь вынул из кармана пачку сотенных.

— Спрячьте, — попросил Раздрогин. — Здесь рядом скупочный магазин. Подумают, что мы торгуем.

— Пусть думают, — сказал Игорь и спрятал деньги. — Мы же знаем, что мы не торгуем. Как же насчет выпить?

— Что с вами произошло? — Раздрогин взял Игоря за плечи.

— Не скажу, — покачал головой Игорь.

— Ладно, — улыбнулся Раздрогин.

— Между прочим, я ушел с работы, — сказал Игорь.

— Это плохо. Что будете делать дальше?

— Уеду. Куда-нибудь на Север, на Дальний Восток... Россия велика.

— Хотите отправиться за золотым руном? — усмехнулся Раздрогин. — Хорошее дело. Валяйте...

— Далось вам это руно... Никакого руна не было. Это я точно знаю. Его Аполлоний Родосский выдумал.

— Было руно, — вздохнул Раздрогин. — Все было. Было счастье поиска, было разочарование от удач... И зубы дракона тоже были. Вы это поймете через несколько лет.

— Ничего я не хочу понимать, — сказал Игорь. — Через несколько лет я куплю себе избушку у озера. Куплю лошадь. Буду возить на базар рыбу и картошку со своего огорода. И женюсь на вологодской, чтобы смешнее было жить...

— Избушки у озера не будет, — сказал Раздрогин. — Это не для вас. Вы будете сомневаться, находить и терять до самого склероза...

— Давайте выпьем, — повторил Игорь. — Когда я выпью, у меня не так давит в груди.

— Да... Вам, конечно, надо уехать, — задумчиво сказал Раздрогин. — Без работы вы сейчас жить не сможете...


9

Все же Игорь еще долго жил без работы. К нему явился Куприян и насильно усадил за фельетон.

— Не делай из меня посмешище! — закричал он на Игоря. — Я всем раззвонил, что имею принципиально свежий фельетон. А ты манкируешь. Разве для этого я выволакивал тебя на свет?

— Заткнись, — сказал Игорь. — Через три дня фельетон у тебя будет. Не мешай и убирайся к черту. Я не могу творить при посторонних.

— Дожил Куприян Купавин, — проворчал Куприян. — Он уже посторонний... Ладно, я уберусь. Лескова звонила.

Игорь заерзал на стуле.

— Просила напомнить тебе, чтобы ты двадцатого зашел за гонораром.

— Зайду, — сказал Игорь.

— Не сомневаюсь. Ну, я покидаю тебя на три дня. И будь любезен...

Проводив Купавина, Игорь лег на диван и закурил. Голова медленно окутывалась облаком дурманящих мыслей. Игорь закрывал глаза — Ирина говорила, улыбалась, клала на ладонь круглый, чуть припухлый внизу подбородок... Иногда Ирина оказывалась у себя дома, — тогда приходилось вставать с дивана и ходить, ходить по комнате, пока не потускнеет созданная болезненным воображением картина... Так прошел день, и ночь, и еще день. Наконец Игорь сбросил с себя оцепенение, съел сразу две пачки пельменей, выпил чайник чаю и стал писать фельетон. Он просидел ночь, написал семь страниц стихов, сделал приписку на последней странице: «Сделал, что мог. Пускай, кто может, сделает больше».

Он вышел на улицу, отправил фельетон Куприяну по почте и, чувствуя, что с плеч свалилась тяжкая обуза, отправился на Витебский вокзал и уехал в Пушкин.

Екатерининский парк был пуст. Безукоризненно прямым проспектом тянулся к озеру замерзший канал. За павильоном, у спуска к воде, стояла группа людей. Игорь подошел ближе и увидел прорубь, в которой плескался голый человек. Рядом на льду суетился фотограф и щелкал аппаратом. Человек в проруби брал воду горстями и лил себе на голову. Среди зрителей раздавались возгласы восхищения.

— А вы так могли бы?

Это спросил невысокий тоненький юноша, одетый в серое осеннее пальто. Воротник пальто был поднят, кепка надвинута на уши. У него были мохнатые соломенные брови и пухлые губы.

— При необходимости мог бы, — сказал Игорь. — А для спорта нет.

— Мне от одного вида зябко становится. — Он поежился. — А тут еще этот фотограф... Пошли отсюда.

Игорь удивился, но не подал виду. Они прошли к Камероновой галерее, потом свернули налево к Розовому полю.

— Может, вы в одиночестве хотели гулять? — спросил человек в кепке. — Это бывает временами...

— Мне все равно, — сказал Игорь. — Одиночества я не люблю.

— Вы чем занимаетесь в жизни?

— Плаваю. Я штурман.

— А я вот... — сказал человек в кепке, вынул из кармана маленькую книжку в мягком переплете и подал ее Игорю. На обложке было написано: «Иван Карпов. В дороге. Стихотворения».

— Тоже неплохая профессия, — вежливо сказал Игорь, возвращая книжку. — Меня зовут Игорь Соколов, раз уж вы представились.

— Некий Соколов недавно выдал в одной газете интересный рассказ про моряков, — сказал Иван Карпов.

— Это тоже я. Только не рассказ. Очерк.

— Хороший очерк кажется рассказом, — сказал Иван. — А я вот не понимаю, как можно писать прозу. Пробовал — не выходит. А ведь иные пишут повести, романы... Представляю — написать пятьсот страниц! Это надо иметь зад, как у павиана. С мозолью... Плавать, наверное, интересно?

— Очень, — кивнул Игорь.

— Вы сколько лет уже на море?

— Девять лет.

— И все штурманом?

— Нет, — улыбнулся Игорь. — По Кодексу Торгового мореплавания штурманом можно быть только с девятнадцати лет.. Я первый год работаю штурманом. Много времени дурака провалял, не учился. Матросом плавал, боцманом...

— Я думал, боцманами только старики бывают, с серьгой в ухе.

— Я тоже не мальчик... Знаете что, Иван...

Игорь замолчал, подбирая слова. Иван смотрел выжидательно.

— Я не понимаю такой шутки, — сказал Игорь. — Как можно показывать свои стихи где-нибудь в редакциях, чужим людям... Ведь стихи — это для себя. Твои стихи может понять только человек с одинаковым настроем души.

Карпов помолчал, поднял с тропинки раздавленный чьим-то каблуком желудь, докрошил его в пальцах.

— Если вы пишете стихи только для себя, — сказал он медленно, — тогда не стоит, конечно, показывать их чужим людям. Не поймут, посмеются... Игорь, — спросил он вдруг, — а очень сложно работать матросом?

— В каком смысле?

— Много надо знать для этого?

— Много, конечно... Но практически никто из матросов не знает и половины того, что ему положено знать. Сейчас очень трудно с матросами...

— Вы как сейчас плаваете?

— Никак. Мой пароход в ремонте. Торчать так без дела мне обрыдло. Я уволился.

— А теперь куда? — спросил Иван.

— Не знаю. Вероятно, на Север. Там интересно — ловят рыбу, устраивают разные экспедиции, зверобои промышляют. Всем нужны штурмана. Есть куда деться. Каждый человек обязан искать в жизни свое золотое руно, — сказал Игорь, вспомнив Раздрогина. — А оно ведь где-то далеко, на краю света...

— Это, кажется, из греческого мифа?

— Это надо знать.

— Расскажите...

— Слушайте.

Они медленно шли вокруг озера, курили. Двое мальчишек на коньках гонялись друг за другом около Чесменской колонны. Молодая женщина везла на санках закутанного младенца. Игорь рассказывал Ивану миф об аргонавтах...


10

Лавр Семенович сел в мягкое кожаное кресло, тщательно сработанное комфортолюбивыми немцами, вытянул ноги, закрыл глаза. За сорок пять лет, проведенных на море, он привык не хотеть спать, когда спать нельзя. Он привык не уставать. А сейчас — то ли уже годы сказывались, то ли измучил проклятый землесос, от которого нет покоя ни днем ни ночью... Как было бы хорошо и спокойно, если бы он не висел на хвосте! Спал бы сейчас капитан в своей широкой капитанской постели, раздевшись, в пижаме... Обедал бы в салоне, а не на мостике, как собака... Написал бы письмо жене в Ленинград... Беспокойными движется мир. Умно сказал второй помощник. Случайно, однако умно. А когда на беспокойство уже не хватает сил, тогда что делать? Ехать у мира на хребте?

— Видимо, так, — тихо сказал Лавр Семенович. Ему не хотелось оправдываться и вспоминать о том, что он еще капитан, что он один из самых уважаемых капитанов в экспедиции и вообще на флоте. Он-то знал, что он уже не тот капитан, каким был хотя бы в сороковом году... Он вспомнил годы, когда он капитанил на Дальнем Востоке, когда хватало сил на все...

Раздался робкий стук в дверь. Лавр Семенович поморщился, сказал:

— Входите!

В каюту вошла буфетчица. Она дышала глубоко и часто, глаза были красные, заплаканные. Капитан почувствовал недоброе.

— Что с вами, Маша? — спросил он.

— Хотела к вам обратиться, — сказала Маша и опустила ресницы.

— Сначала сядьте, — капитан показал рукой на диван, — потом будете обращаться... Ну что? — спросил он, когда Маша села.

— Мне от него житья не стало, — всхлипнула Маша и уткнулась лицом в передник. — Хоть вы мне помогите, Лавр Семенович...

— Что такое? Ничего не понимаю...

При виде женских слез Лагунов всегда терялся и не знал, как себя вести.

— От кого тебе житья не стало? — спросил он.

Лавр Семенович поднялся с кресла, подошел к Маше и стал осторожно гладить ее по согнутой спине.

— Ну, успокойся, расскажи толком...

Маша подняла голову, вытерла глаза передником, достала из карманчика платья платок. Стараясь, чтобы было негромко, высморкалась.

— Григорий Ильич ко мне пристает и пристает, — сказала она, пряча платок. — Еще в Двинске когда мы стояли, все упрашивал, чтобы я жила с ним... А как же я могу на такое...

— Вот мерзавец!.. — вырвалось у капитана. — Что же ты сразу мне не сказала? Я бы ему...

— Мне совестно было... — Маша снова всхлипнула. — Он целоваться лез. На колени становился в каюте... — Маша подняла край передника и вытерла глаза.

— Какой подлец... Какой подлец...

Капитан заходил по каюте из угла в угол.

— Я ему говорю: Григорий Ильич, у вас жена, двое детей, как вам только не совестно. Разве так можно? А он: живи со мной, и все.

— Каков помощничек, а?.. Вы только подумайте! — восклицал Лавр Семенович, шагая по каюте.

— А сегодня...

Маша зарыдала и снова уткнулась в передник.

— Что сегодня? Неужели...

Маша подняла лицо.

— Позвал меня в каюту — будто бы уборку сделать. Стал на койку заваливать. Исцарапал... Я кричала, он мне рот затыкал. Едва вырвалась от него. Он же тяжелый, просто ужас.

— Под суд мерзавца! — крикнул Лавр Семенович.

— Нет, вы не думайте, — тихо сказала Маша. — Он ничего не добился.

Лавр Семенович заходил по каюте быстрее.

— Списать... Немедленно списать! И под суд.

У Маши вдруг высохли слезы.

— Не надо под суд, — попросила она. —У него же дети... Вы только скажите ему, чтобы он больше не приставал. Я ведь не какая-нибудь... — Она снова заплакала.

— Сейчас, сейчас, — торопливо сказал Лавр Семенович. Он открыл дверь каюты, рявкнул в коридор: — Старпом!

И сел в кресло. Вскоре зашел старший помощник, остановился у двери, удивленно глядя на Машу. Капитан развернул кресло в его сторону.

— Ваша работа? — указал на Машу Лавр Семенович.

Старпом отвернулся. Он молчал.

— Я вас спрашиваю! — загремел капитан.

Старпом переступил с ноги на ногу, спросил не глядя:

— А чего она наговорила?

— Нахал! — крикнул Лавр Семенович. — Наговорила... — Он вытер лоб, отдышался, сказал спокойно: — Я не собираюсь производить расследование. Но если вы еще раз пристанете к этой девушке со своими мерзостями — я вас арестую! Да, арестую, — повторил капитан. — У меня есть такое право. А в Диксоне я вас вышвырну вон с судна. Убирайтесь!

— Это она все наклеветала, — ни на кого не глядя, сказал Григорий Ильич и вышел из каюты.

— Чудовище, — произнес Лавр Семенович. — Наклеветала...

— Он же не знает, что я говорила, — удивилась Маша.

— В том-то и дело... В Диксоне пускай идет на все четыре ветра. Тоже — «наклеветала».

— Я правду сказала, Лавр Семенович... Можно мне теперь уйти? — попросила Маша.

— Иди, девочка... И если что — сразу ко мне. Понятно?

— Теперь он не посмеет. Вы на него так накричали, — улыбнулась она сквозь слезы. — А ведь житья не было. Боялась ходить его каюту убирать...

— И не убирай! — сказал Лавр Семенович. — Пусть сам убирает, подлец... — Капитан подумал, вздохнул, сказал: — Нет, ты все-таки каюту убирай. А то он там до Диксона ужей разведет...

Капитан выпроводил Машу, оделся и пошел на мостик.


11

К вечеру снова задул норд-ост, заходили угрюмые, металлического цвета волны. Сергей Огурцов занял место у прожектора, облокотился на релинги, поднял воротник полушубка. А ветер все крепчал. От ударов волн «Сахалин» вздрагивал всем корпусом. Эта дрожь передавалась Сергею. Он знал, что через полминуты волна с такой же силой ударит по землесосу. В воздухе носилась водяная пыль. Даже в бинокль нельзя было увидеть, что творится на ДЭ-97. На рассвете, глядя в бинокль и до боли напрягая зрение, Сергей заметил, что нос землесоса осел в воду. Ничего не говоря Лагунову, он вызвал на мостик своего механика и электромеханика. Механик долго рассматривал землесос в бинокль, потом смотрел на него невооруженным глазом, потом снова в бинокль. Он думал, жевал губами, морщил высокий, лысый лоб. Наконец от отдал Сергею бинокль и сказал:

— Разбиты носовые капы, в первый отсек поступает вода... Как только лопнет переборка, которая отделяет носовой отсек от машины...

— Может, не лопнет? — спросил Сергей.

— Обязательно лопнет. Вода же там гуляет, при каждом качке́ бьет по переборке...

Механик еще подумал, сунул руки в рукава шубы и сказал:

— Прощайся, командир, со своим ДЭ-97. Надо сказать, чтобы буксир рубили...

Он отвернулся и, отогнув полу шубы, полез за папиросами.

— Не говорите глупостей, Прохор Иванович, — закричал на него электромеханик. — Надо думать, как спасти судно!

— А кто будет спасать? — спросил механик усталым голосом. — Туда людей надо перебросить. А как? На шлюпке не подойдешь. Вертолетами нас пока не снабжают. А гордые слова, конечно, каждый может произносить...

Из рубки вышел Лавр Семенович.

— Вся капелла на мостике, — улыбнулся он. — Ну, как ваш мореход поживает, дайте-ка посмотреть...

Ему никто не ответил. Сергей подал бинокль. Посмотрев и опустив бинокль, капитан спросил:

— Капы разбило, что ли?

— Разбило, — сказал Сергей.

— Как же вы конвертовали, сукины сыны?

Глядя на капитанские сапоги, Сергей сказал:

— Такие удары никакая конвертовка не выдержит. Надо было заварить иллюминаторы на капах...

Капитан быстро взглянул на него.

— А где раньше твоя голова была? Догадался, умник... Позовите-ка кто-нибудь моего стармеха на мостик.

Большая волна плотно ударила в правую скулу «Сахалина». Судно рыскнуло влево, затрепетало, загудело.

— Есть выход, Лавр Семенович, — сказал Сергей.

— Какой тут может быть выход, — сморщившись, сказал капитан. — Позовите-ка стармеха...

— Надо подобрать буксир, — торопясь, чтобы капитан его не перебил, заговорил Сергей. — Подтяните землесос до двадцати метров. Мы переберемся по тросу, запустим двигатель и откачаем воду...

Капитан перебил его:

— Вы не обезьяны — лазить по тросу. Я имею приказ не рисковать людьми. Даже если бы не было такого приказа...

— Тут нет особого... — попытался возразить Сергей.

— Во-вторых, — Лавр Семенович повысил голос, — двигатель холодный. Вы будете его запускать не меньше часа...

Игорь вышел из рубки, прислушался. Он взял бинокль и посмотрел на землесос.

— 3а это время землесос двадцать раз утонет и меня за собой утащит, — закончил капитан.

— Ну и дела, — сказал Игорь. — Пробоина у него?

Ему не ответили.

— Минут за двадцать пять я бы запустил двигатель, если вода не попала в машину, — сказал механик Прохор Иванович.

— В-третьих... — Капитан поскреб подбородок, подумал. — Все pавно, как только я подберу буксир до двадцати метров, он лопнет.

— Да нет же! — убежденно сказал Сергей. — Двадцать метров — это как раз длина волны. Нас будет качать синхронно.

— Лопнет, — повторил капитан. — Ваш землесос развернется вдоль волны и пойдет ко дну мгновенно.

— Давайте попробуем, — сказал Сергей. — Вам же лучше терять тридцать метров троса, чем триста.

— Черт бы их побрал с этими приказами, — выругался Лавр Семенович.

— Попробуем, — попросил Сергей.

— Не могу, Сергей Трофимович, и не просите. Разговор идет о жизнях. Это не шуточки.

— А если только подтянуть? — спросил Игорь. — Это вас ни к чему не обязывает. Попробуем подтянуть.

— Если только подтянуть... — задумался Лавр Семенович.

— Только подтяните. А там посмотрим. Я больше не прошу.

— Игорь Петрович, — сказал капитан. — Идите к лебедке. Попробуем подтянуть эту чертову колымагу.

… Вал буксирной лебедки крутился медленно, с натугой. Из воды ползла металлическая змея и ровными кольцами ложилась на барабан. Стало видно, как безжалостно разворотило море конвертовку на носовом капе. Оборванная стальная проволока, куски досок, осколки дюймового иллюминаторного стекла, торчащие в кожухе...

— Ты всерьез решил лезть по тросу? — спросил Игорь у закутанного в полушубок Сергея.

— А что делать?

— Пропадешь.

Сергей помотал головой.

— Мне во Владивостоке цыганка нагадала, что я до семидесяти с чем-то доживу.

— Ты обвяжись бросательным концом, — сказал Игорь. — Я на корме поставлю матроса. Вытянем, если что...

— О борт разобьет, — сказал Сергей задумчиво. — Волна-то не шуточная... Нас трое полезет.

— Веселее будет.

— Куда уж веселее...

Трос вырвался из воды и туго натянулся.

— Еще немного, — скомандовал Сергей Игорю. — Оставь ровно двадцать метров. Тогда не будет рывков... Вот так. Стопори!

Игорь остановил лебедку. «Сахалин» и землесос теперь одновременно взбирались на гребни волн и одновременно опускались в ложбины между ними.

— Еще больше погрузился, — сказал подошедший сзади Лавр Семенович. — Как же вы не догадались иллюминаторы заварить. Вот растяпы... Да и я растяпа — не проверил...

— Кто знал, что с погодой так не повезет, — сказал Сергей. — Всего не предусмотришь... Ну, мы идем на корму. — Он вопросительно посмотрел на капитана.

Помедлив, Лавр Семенович спросил:

— Сколько вас собирается лезть?

— Трое.

— Как только будет возможность — свяжитесь со мной по радио, — приказал Лавр Семенович, повернулся и пошел к трапу на мостик. — Да, Игорь Петрович, — сказал он помощнику, — я надеюсь, что вы обеспечите на корме безопасность, какая возможна. Ни в коем случае не пускайте их по два человека. Пусть по одному ползут...


12

Сняв со своего плеча руку Игоря, Сергей ощупал карман: не забыты ли ключи от помещений. Потом он перегнулся, взялся за трос, подтянулся и обхватил его ногами. Волна тупо ударила в спину, горькая вода залила лицо, проникла в рот и в нос. Сергей быстро перебирал руками по рвущемуся из рук тросу. С каждым движением отдалялась корма «Сахалина». Руки немели, и сердце колотилось от напряжения и страха. На середине пути Сергей увидел, взглянув назад, что на тросе повис Прохор Иванович. Следом, упираясь головой в ноги механика, пополз электромеханик.

«Капитан устроит Игорю головомойку, — подумал Сергей, — за то, что пустил всех сразу. Но это правильно. Когда не один на тросе, тогда не страшно... »

Он повернул голову и увидел зарывающийся в воду борт землесоса. По черной пасти клюза вправо и влево скользил натянутый буксирный трос. Сергей напряг силы, извернулся в воздухе и на руках подтянулся к борту. Он уперся ногой в привальный брус и перекинул тело через фальшборт на палубу. Он ударился коленом о кнехт, и от острой боли, от перенесенного напряжения на несколько секунд помутилось сознание. Придя в себя, Сергей увидел, что стоит на палубе землесоса по колено в воде. Вода казалась теплой. К борту подползал механик. Он едва передвигал руки. В сорок лет не так просто лазать по тросам... Слышно было частое, свистящее дыхание механика. Сергей схватил его за воротник ватника и вытянул на палубу. Не взглянув на командира, механик пошел в машину. Следом за ним на подгибающихся ногах проковылял электромеханик.

Сергей прошел в первый отсек и осмотрел помещения. Форпик полон воды. Водой залиты мастерские и кладовые. Вода перекатывается, бьет в переборки. Каждый раз, когда волна накрывает землесос, из разбитого капа внутрь льются новые потоки. Переборка, отделяющая первый отсек от машинного отделения, заметно прогнулась. Если лопнет переборка — тогда конец.

Сергей собрал подушки, спасательные жилеты, каютные коврики, вылез с этой кучей наверх. Тряпьем он заткнул разбитые иллюминаторы носового капа. Потом Сергей принес на камбуз два пожарных ведра, налил пресную воду, поставил ведра на плиту. От качки ведра съезжали, вода выплескивалась. Сергей закрепил ведра штертом, привязал к ним крышки кастрюль. Ему вдруг стало холодно.

На камбуз зашел электромеханик. Он сел на край плиты.

— Греется? — спросил он, обнимая ведро.

— Плохо. У механика все готово?

— В норме. Сейчас воду отнесу — и запустим.

— Добро. Питание на радиостанцию дал?

— Пока не надо ничего включать, — сказал электромеханик. — Я боюсь за аккумуляторы. Одна плита сколько жрет... Дам на радиостанцию от генератора, когда запустим двигатель. Тебе ведь не к спеху.

— Надо связаться с «Сахалином»... Я думаю, как заделывать кап.

— Положить цементный ящик.

— Цемент залило водой. Он схватился. Я пока заткнул дырки подушками, но это на пять минут. Ладно, придумаем. Главное — скорее начать откачку воды. Помпа у нас мощная. За борт пойдет больше, чем поступает внутрь.

Электромеханик забрал ведра с горячей водой и пошел в машину. Сергей вышел на палубу. Корма вздыбилась, и казалось, что в следующее мгновение землесос уйдет под воду. Но мгновения проходили, а судно продолжало оставаться в этом нелепом положении. Волны выбили тряпки из двух иллюминаторов. Сергей снова заделал их. «Сахалин» уже стравил буксир метров до ста. Сергей посмотрел на его корму и увидел там три неподвижные фигуры. Он узнал Игоря. Капитана. Третий, кажется, Иван Карпов. Сергей помахал рукой, увернулся от перекатывающейся через палубу волны и пошел наверх, в радиорубку.

Вскоре раздались первые удары поршней двигателя. Сергей сразу забыл про мокрую одежду, собачий холод и ноющую боль в колене. Он напряженно вслушивался в ритм ударов. Сначала они следовали друг за другом медленно и четко. Потом темп их стал убыстряться, начал подрагигаать корпус. Вдруг раздалась характерная, долгожданная мелодия нормально работающей машины. На щите радиостанции зажглась зеленая лампочка. Сергей подождал, пока согреется станция, и стал настраиваться на волну «Сахалина». В наушниках был слышен треск, обрывки музыки, позывные радиомаяка. Haкoнeц сквозь хаос эфира прорвалось:

— ДЭ-97, ДЭ-97, я «Сахалин», я — «Сахалин», как слышите меня? Прием, прием...

— Слышу вас отлично! — закричал Сергей в микрофон. — Запустил двигатель! Приступаю к откачке воды! Сообщите ваши действия.

— Сергей Трофимович, я полагаю сейчас идти под остров Вилькицкого. До него нам два с половиной часа ходу. Там подтяну вас под корму, если хорошенько укроемся от зыби. Какая нужна помощь с нашей стороны?

— Цемент и человек пять народу! — закричал Сергей. — Мой цемент погиб!

— Добро приготовлю, — сказал Лавр Семенович. — Только не кричите так в микрофон. Мембрана лопается.

— Не буду, — весело сказал Сергей. — За это время я откачаю воду. У меня помпа мощная.

— А вы молодец, — сказал Лавр Семенович. — Ленские речники должны вам медаль дать. А я, старый дурак, чуть не помешал вам... Выходите на связь через полчаса.

Сергей выключил станцию. В рубке появился механик.

— Дело пошло. Качаем, — сказал Прохор Иванович. — Дай-ка папироску, командир.

Сергей откинулся на спинку стула, до хруста в ребрах выгнул грудь. Все-таки жизнь хороша, черт побери! Он беспричинно засмеялся и полез в карман за портсигаром. Из портсигара капала вода. Сергей развел руками.

— Вот и у меня такая же история, — грустно сказал механик. — Пойду посмотрю в каюте. Может, где окурок неубранный остался...


13

«Сахалин» пришел в Диксон на девятые сутки. Суда каравана экспедиции стояли на рейде на якорях. «Сахалин» тоже стал на якорь. Землесос подтянули под самую корму. Команда землесоса сразу перешла на свое судно. Вскоре к борту «Сахалина» подошел катер флагманского теплохода. По трапу с трудом поднялся начальник экспедиции Гаянов.

— Слыхал, слыхал про твои мучения, Лавр Семенович, — сказал он, здороваясь с капитаном и похлопывая его по спине. — Молодец, что довел. Теперь опыт есть в этом деле. А где сам герой?

— Какой герой? — недоуменно поднял брови Лавр Семенович.

— Да этот... Странная такая фамилия... Огурцов, да?

— У себя, — сказал Лавр Семенович. — Как пришли, они сразу отправились на землесос. Имущество спасают. У них все подмокло в первом отсеке.

— Ну, пойдем в каюту, — Гаянов взял капитана под руку. — Расскажешь, как было дело...

— Это кто же? Самый главный? — спросил у Игоря Иван Карпов, когда капитан и Гаянов ушли с палубы.

— Наиглавнейший, — объяснил Игорь. — Ему в Москве сидеть полагается и по телефону руководить. А он — видишь — с нами ходит. Разделяет, так сказать, тяготы и лишения.

— Значит, хороший человек, — сказал Иван, — и ты зря иронизируешь.

— А я и не иронизирую, — сказал Игорь. — Просто у меня такая манера речи. Постели матик перед трапом и повесь на леер спасательный круг с линем. Когда ты наконец привыкнешь к морскому порядку?

Отругав Ивана, Игорь пошел к себе в каюту. Надо было спешно закончить начисление получки команде. Он сидел, погрузившись в волны табачного дыма и в многозначные цифры рублей и копеек, когда в каюту без стука зашел Иван.

— Считаешь? — спросил он.

— Считаю.

Иван помолчал, потом снова спросил:

— А сколько мне?

Игорь поворошил ведомости, сложил несколько цифр.

— Полагается тебе за твою малоквалифицированную деятельность семьсот тридцать два рубля и двадцать шесть копеек. Доволен?

— Вполне, — сказал Иван. — Что-то мне надо было тебе передать... — Иван наморщил лоб. — Ведь я сюда по делу зашел...

— Что ж ты такой забывчивый... — произнес Игорь, взял карандаш и принялся снова складывать цифры.

— Важное дело-то? — спросил он через некоторое время.

— Нет, не особенно, — сказал Иван, потирая лоб. Через минуту он вспомнил: — Капитан тебя вызывает к себе. Просил передать.

— Не просил, а приказал, чудо ты асфальтированное! — сказал Игорь и надел фуражку.

…Капитан пригласил его сесть, помолчал, оглядывая второго помощника с головы до ног. Гаянов тоже смотрел на Игоря и поигрывал карандашиком. Игорь почувствовал себя неловко.

— Так... — сказал Лавр Семенович. — Григория Ильича мы списываем. Сделайте ему полный расчет по сегодняшнее число.

— А вы где до меня работали? — спросил Гаянов.

— На спасательном судне, — ответил Игорь. — Третьим помощником капитана.

Гаянов удовлетворенно кивнул и спросил:

— А если вас старшим поставить, справитесь?

Игорь покраснел, опустил глаза. На губы набежала непрошеная улыбка.

— Не знаю, — сказал он. — Не пробовал.

— Должен справиться, — сказал Лавр Семенович, тоже улыбнувшись. — Он последнее время за него половину работы делал. Штурман он хороший, начальник требовательный. Команда его, по-моему, уважает... Уважает вас народ? — спросил Лавр Семенович.

—Это вы у народа спрашивайте, — сказал Игорь смущенно.

— Ну, проводи его приказом по судну, Лавр Семенович, — сказал Гаянов. — А этого... как его... списать немедленно. По самой худой статье КЗОТА.

— А кого вы мне вторым дадите? — спросил капитан у Гаянова. Гаянов вздохнул, подумал.

— Тяжело у меня с народом. Надо посмотреть...

— А если Огурцова взять? — вдруг предложил Игорь. — Что ему на землесосе сейчас делать? Землесос в ремонт ставят...

— А он пойдет, Огурцов-то? — усомнился Гаянов. — Здесь ему оклад на четыреста рублей меньше будет.

— Зато дело живое, интересное! — воскликнул Игорь.

Капитан и Гаянов улыбнулись.

— Эх, молодежь... — произнес Гаянов. — Великие люди! Им четыреста рублей — раз плюнуть. Лишь бы дело было живое...

— Огурцова я возьму, — сказал Лавр Семенович. — Он мне понравился.

— Ну добро, старпом, — весело сказал Гаянов. — Поговори с ним.

Игорь еще раз покраснел и с трудом сдержал неуместную улыбку. Первый раз в жизни его назвали «старпом».

… Он перебрался на землесос, заглянул в раскрытый носовой люк:

— Сережа!

Внизу появился Сергей, задрал голову.

— Чего тебе?

— Поднимись наверх. Поговорить надо.

— Очень срочно? А то я занят.

— Экстра-срочно.

— Ладно. Пойди ко мне в каюту. Я сейчас буду.

Игорь прошел в холодную, с законвертованными окнами каюту командира, включил свет, сел на диван. Интересно: пожалеет Сережка четыреста рублей или нет? Землесос будет в ремонте и переконвертовке еще недели две. И вообще неизвестно, поведут ли его дальше. В Арктике главное — момент. Разошелся лед — иди не мешкая. Сомкнулся — жди у моря погоды.

Зашел Сергей, скинул грязный, сырой ватник, надел висевшую у двери теплую куртку.

— Хочешь настоящего дела? — спросил Игорь.

— А я что, в кубики играюсь? — удивился Сергей.

— Тебе Гаянов предлагает идти вторым на «Сахалин», — объяснил Игорь.

— А ты куда денешься? — спросил Сергей.

— Григория Ильича списывают. Я старпомом вместо него.

Огурцов сел, задумался.

— Землесос твой, слышно, пару недель здесь простоит, — сказал Игорь. — Мы его дальше не поведем. Его после ремонта какой-нибудь морской буксир возьмет.

— Вторым, говоришь? — произнес Сергей. — К тебе в подчинение?

— Ну, какое там подчинение... — Игорь пожал плечами. — Мы — люди свои, обойдемся как-нибудь и без подчинения.

— Командовать ты любишь. Не в этом дело. Я к землесосу привык уже. Хочется довести до конца...

— Но ты ведь понимаешь, что на твое место можно боцмана поставить и он даже лучше тебя с землесосом справится. Штурмана здесь не надо.

— Это верно, — сказал Сергей.

— А родине сейчас требуется штурман в твоем лице. — Игорь улыбнулся и пригладил Сергею волосы. Сергей отвел его руку.

— А что, нет свободных штурманов на караване?

— Выходит, нет. Их в форпике про запас не возят... Кстати, ты у нас рублей на триста с чем-то меньше получать будешь. Я сказал Гаянову, что это тебя не остановит. У тебя ведь семьи нет?

Сергей опустил глаза.

— Семьи нет. Мать только.

— Вот и чудненько. Завтра поставим твой землесос к мехмастерским, и переходи сразу. Каютку я тебе велю подготовить.

Сергей молчал.

— Ну, решили? — Игорь взял его за руку.

— Решили, — сказал Сергей. — Я пойду, пожалуй. Там еще дел невпроворот. Не знаю, как буду подмокшее барахло сдавать...

—Составь акт. Гаянов подпишет.

— Придется, — сказал Сергей и снова надел ватник.

Игорь вернулся на «Сахалин», доложил, что Огурцов согласен, и стал рассчитывать старпома. Приняв у Григория Ильича имущество, выдав деньги и усадив его с вещичками в шлюпку, Игорь пошел перебираться в новую каюту. В каюте старпома царил беспорядок, редко встречающийся на морских судах.

— Не каюта, а последний день Помпеи, — сказал он подошедшей с ведром и новым просяным веником Маше.

— Как так? — не поняла Маша.

— Все в пепле, — объяснил Игорь. — Прибери здесь, пожалуйста, почище. И подержи окно открытым часа два. Я тебе за эту работу лишний отгульный день запишу.

— Все-таки жалко, — сказала Маша. — Куда он теперь денется? У него дети...


14

Через два дня подул юго-восточный ветер. Он принес дымчатые, низкие тучи и тепловатый, мелкий и липкий дождик. Удушливая сырость угнетала. Все бродили по палубе как сонные, вахтенные укрывались от дождя под козырьком мостика, норовили потоптаться в рубке. Один только Лавр Семенович pacпрямился, забыл про свои радикулиты, нюхал сырой, без всякого запаха моря воздух и довольно щурился.

— Это ненадолго, старпом, — говорил он Игорю, привыкшему к новому титулованию. — Вот посмотрите — по чистой воде пойдем!

Ночью метеорологи, летавшие на ледовую разведку, доложили, что стал открываться пролив Вилькицкого. Гаянов передал по радио приказ по каравану: выходить в море в пять часов утра в порядке ордера номер один. Ровно в пять караван потянулся в море через Северный пролив. Один за другим выходили из пролива пассажирские и грузовые теплоходы, буксиры — новый, недавно сошедший со стапелей флот, который так ждали на великой сибирской реке Лене...


Потянулись однообразные дни спокойного караванного плавания. Как и предсказывал Лавр Семенович, суда шли по чистой воде. Изредка попадались разреженные ледяные поля. Туман доставлял больше неприятностей, чем лед. Но на западе, в нескольких милях от каравана, лед стоял сплошной полосой. На краю этой полосы дымил казавшийся издали игрушечным двухтрубный ледокол. Он появился там через сутки после того, как караван вышел из Диксона, и не оставлял его до самого пролива.

— Зря дымишь, совсем зря, — сказал однажды Лавр Семенович, посмотрев на него в бинокль.

— Почему? — не понял Игорь.

— Он пытается нам проводку навязать, — объяснил Лавр Семенович. — Ему неинтересно просто так в море присутствовать. А за проводку деньги платят... Гаянов — экономный товарищ. Это правильно. Зачем кому-то платить, когда и сами прекрасно доберемся.

— Всюду деньги, — скорбно произнес Игорь. — Когда их наконец отменят...

— В исторически кратчайшие сроки... Молодцы синоптики. Прекрасную погоду нам выбрали.

На судне вновь устоялся обычный порядок. Исчезло ощущение нервозности и вечной тревоги, которое царило в рубке, когда за кормой колыхалась прямоугольная коробка землесоса. Капитан выходил на свою вахту с восьми до двенадцати и с двадцати до двадцати четырех. С двенадцати до шестнадцати и с ноля до четырех стоял Сергей Огурцов. На вахте Сергея капитан появлялся в рубке довольно часто. Если он и отдыхал в это время, то не раздеваясь. С четырех до восьми и с шестнадцати до двадцати стоял Игорь. В это время капитан заходил в рубку крайне редко — только по неотложному делу или под каким-нибудь деликатным предлогом.

Игорь составил расписание вахт для матросов так, чтобы вахты у него и у Ивана Карпова совпадали. Он стал учить Ивана стоять на руле. Когда Иван натренировался сносно держать судно на курсе, Игорь преподал ему устройство навигационных приборов и основы навигации. Иван схватывал быстро и все больше увлекался морскими науками. Особенное удовольствие ему доставлял процесс определения места судна. Научившись брать пеленги и наносить их на карту, Иван занимался этим делом при каждом удобном случае. Он наносил на карту точку, снимал расстояние между нею и предыдущим определением, рассчитывал по времени и скорости, какое расстояние должно было пройти судно. Он и удивлялся и радовался, что человек умеет точно определять свое место на поверхности планеты.

А дни, наполненные постоянной ритмичной работой, четко разделенные на четырехчасовые отрезки времени, шли и растворялись где-то позади, в тумане. Казалось, «Сахалин» идет им навстречу, каждое утро встречаясь с новым днем и проходя сквозь него.

Пролив Вилькицкого был чист ото льда .Лед стоял на севере, под островом Большевик, ожидая перемены ветра, чтобы ринуться в пролив и закупорить его. Но ветер седьмые сутки дул все в том же направлении — с юго-востока на северо-запад. Лед стоял смирно, плотно прижатый ветром к берегам Северней Земли. Низко висело над водой серое, клочковатое небо.

Миновав пролив, караван вошел в море Лаптевых и стал спускаться к юго-востоку, вдоль побережья Таймыра. Льда не было. Ветер задувал сильнее, но не менял направления. Ветер нес с собой густую пелену дождя и гнал крутые, почему-то коричневого цвета волны. Кончились спокойные деньки капитана Лагунова. Все чаще можно было увидеть его в рубке сидящим на просторном диване или стоящим у правого окна, заливаемого косыми струями дождя. С большим трудом можно было различить корму впереди идущего судна...

Игорь и Сергей, не сговариваясь, стали приходить в рубку на капитанскую вахту. Два часа с капитаном стоял Игорь, два часа Сергей. Первое время капитан гонял помощников вниз:

— Идите отдыхайте. Я за это деньги получаю.

Но помощники не уходили. Они еще не умели мерить труд денежной мерой. Они знали одно — если человеку трудно, ему надо помочь. Капитан понял это и смирился.

У островов Петра на караван обрушился девятибалльный ветер. Гаянов передал по радио приказ уходить в пролив Мод. С трудом миновали суда узкий и мелководный пролив и стали на якоря под островом Восьмого марта. В четыре часа утра Игорь принял у Сергея вахту. Он обошел судно, на всякий случай потравил по полсмычки якорных цепей, замерил скорость ветра и засел в рубке. Вахтенный матрос Иван Карпов, померзнув для приличия полчаса на палубе, тоже пришел в рубку.

— Гаянов получил радиограмму из Тикси, — сказал Игорь.

— И что в ней? — обернулся Иван.

— В Тикси выехала из Якутска приемная комиссия.

— Нас принимать?

— Нас... Сам Иванов прибудет.

— Скорей бы дойти, — вздохнул Иван.

— Быстро тебе плавание надоело, — усмехнулся Игорь. — В Ленинграде ты бодрее держался.

— Тебе хорошо говорить, — отозвался Иван. — Ты в этом котле с четырнадцати лет варишься. Привык... Мне не надоело. Я просто устал.

Иван переменил позу, прислонился к переборке.

— И стихи у меня здесь не пишутся, — сказал он. — Наверное, слишком много впечатлений. Не уложилось еще... Вчера мне матрос говорит в каюте: «Что ты все думаешь, думаешь, а потом запишешь? Что это может быть за предложение такое, которое можно записать?» Я даже не нашел, что ответить...

Игорь засмеялся.

— Матрос сказал мудро... В самом деле, а что мы с тобой можем записать? То, что мы еще ни черта не понимаем? Это не так уж интересует человечество, как нам кажется.

— Почему? — возразил Иван. — Я многое понял за последнее время. Понял, что настоящее дело делается здесь. А в Ленинграде только отражают, осмысляют, истолковывают.

— Тоже не новая мысль, — сказал Игорь. — Одно хорошо: что ты пришел к ней на личном опыте. Для поэта очень полезно.

— Поэт... А что это, простите, за профессия? — спросил Иван. — Я, может, хочу штурманом стать. Смешно?

— Неожиданно.

— Понимаешь, Игорь, — торопливо заговорил Иван, — мне надоело болтаться где-то сбоку. Будь я гениален — другое дело. Можно было бы только смотреть, думать да писать. А я кто? Я — Карпов. Иван Карпов. Гениальных поэтов с такой фамилией не бывает. Я хочу заниматься делом — как ты, как Сергей Огурцов... Я понял, как это унизительно: шататься по редакциям и предлагать свои услуги.

— Поздно ты созрел, Ванюша, — сказал Игорь. — Трудно тебе теперь будет жить.

— Почему? — Иван насторожился.

— Боюсь, что ты себя не переделаешь. Есть, понимаешь, люди, которые боятся усталости. Чуть только почувствуют ее — сразу косят глазом: где бы прилечь?

— Почему ты думаешь, что я такой?

— Это трудно объяснить... приятелю. Ты почти не выходишь на палубу, когда не твоя вахта. Ничего не делаешь по собственной инициативе. Работаешь матросом три месяца, а это дело тебе опостылело — я же вижу. Вот хочешь штурманом стать. А с какого фонаря ты это взял? С таким же основанием ты мог бы сказать Лагунову: «Ну-ка, Лавр Семенович, дайте я за вас недельку покапитаню».

— Это твои домыслы, — перебил Иван.

— Ты совсем перестал вспоминать об аргонавтах, — сказал Игорь. — А помнишь, как красиво ты говорил о них в Ленинграде? Поэму написал... Как ты рвался в море! А теперь тебе хочется домой, да?

Тогда Иван часто заходил к Игорю, расспрашивал о море, читал свои стихи — эмоционально, нараспев, очерчивая голосом каждое слово так, что его было видно глазами. Но стихи были мелковаты и бессильны.

Тихо, темно.

Один, ночью,

вдруг постиг:

душу не разорвешь в клочья,

как неудавшийся стих...

— Не надо рвать душу, — говорил ему Игорь. — Работать надо. Когда человек работает, у него не бывает ипохондрии.

— Как работать? — допытывался Иван.

— Руками, спиной, головой. Всяко работать.

— Сам ты ничего не знаешь, — вздыхал Иван. — А еще про аргонавтов рассказываешь. Ты мне душу растормошил. Я ночами не сплю — Аполлония читаю... А скучно он про них написал. Я, пожалуй, переделаю... Возьми меня матросом на свой пароход, — просил Иван в конце каждого разговора.

— У меня парохода-то нет.

— Когда будет.

— Попробую...

Иван уходил. После разговоров с ним у Игоря возникало желание немедленно собрать чемодан и уехать. Где-то люди плавают, трудятся, дышат штормовой пылью, утверждают смысл своего бытия на этой земле. А он?..

Однажды, придя домой, Игорь нашел на столе непочатую четвертинку самого дешевого коньяку, под которой лежала записка, написанная прыгающим почерком Ивана: «Куда ты с утра завеялся? Зайду через час. Я написал поэму об аргонавтах. Жажду отправиться в путь. На месте сидеть невмоготу — брюхо выросло...»

Игорь убрал бутылку, расстелил на столе одеяло и стал гладить брюки. Пришел Иван. Он снял пальто, повесил его на гвоздь у печки, поинтересовался:

— Коньяк выдул?

— На диване лежит, — показал Игорь.

— Я ночь не спал, — зевнул Иван. — Вдохновение меня, видишь ли, посетило. Не могло найти другого времени.

— Читать будешь? — спросил Игорь.

— Сначала дай выпить, — попросил Иван. — А то я на ходу засыпаю. И пожевать чего-нибудь дай.

Иван выпил коньяку, сморщился, торопливо стал есть хлеб с сыром. Игорь повесил выглаженные брюки на спинку стула.

— Теперь спать не хочется, — сказал Иван. — Читать тебе стихи?

Иван сел на диван, положил затылок на спинку, прикрыл глаза.

— Читай, — сказал Игорь и тоже сел на диван. — Я люблю миф об аргонавтах, и горе тебе, если ты его испортил.

— Не знаю... Ты так и не видел с тех пор Ирину Сергеевну? — вдруг спросил Иван.

— Нет.

Иван сказал задумчиво:

— Знаешь, штурман, у меня тоже будет когда-нибудь своя Ирина... Хочешь, признаюсь?

— Валяй.

— Мне двадцать пять лет, а я еще девственник.

— Так не бывает, — сказал Игорь.

— Не веришь?

— Хорошо бы так... Меня обольстила судовая буфетчица. В пятнадцать лет. Я любил ее. После этого.

— Это гадко.

— Может быть. В войну она партизанила в Белоруссии. У нее орден Красной Звезды и серебряная партизанская медаль...

— Всякие бывают судьбы, — сказал Иван и вдруг, без паузы стал читать свои стихи. Игорь с удивлением и радостью услышал, что в стихах Ивана уже нет той философической расслабленности, которая губила их последнее время. Ушли из стихов выверты. Строчки дышали романтикой подвига и любви. Велик был подвиг Ясона, велико было его счастье, пока он искал и добивался. Столь же великие беды постигли героя, когда он успокоился в благополучии царствования. С искалеченной жизнью, с опустошенной душой Ясон снова отправляется в путь. Иван ничего не сказал о гибели Ясона. Поэма оборвалась, когда герой увидел на берегу моря свой старый корабль. Что с ним будет дальше?

Игорь сказал:

— Странные вы, поэты, ребята. Пишете красиво, но непонятно.

— Ты хорошо умеешь гладить, — сказал Иван, посмотрев на его брюки с четкой, острой складкой. — А меня разморило. Я посплю, можно?

— Спи. Я сейчас уйду. Вернусь поздно. Попробую сегодня начать устраиваться на работу. Нельзя больше сидеть на месте.

— Верно, — сказал Иван и зевнул. — Ну, иди скорее...


15

На следующий день Игорь получил открытку от Куприяна Купавина. В ней, между прочим, было написано: «Фельетон я дотянул. Работаю с режиссером. Если хочешь посмотреть репетицию — позвони мне как-нибудь с утра или после полуночи... Чем ты обидел Ирину? Она на тебя злится, хоть и отзывается о тебе очень тепло. Ну, звони».

Игорь несколько раз перечитай последние строчки. Конечно, он ведет себя глупо. Если уходить — так уходить совсем, чтобы и памяти не оставалось. Не приходить в редакцию — это не выход...

Вскоре Игорь решился позвонить Купавину. Куприян сказал, что репетиции закончены и в ближайший четверг состоится просмотр. Просмотр был в зале одного из Домов культуры. Игорь пришел чуть позже начала.

— Сейчас будет показываться балалаечник, а потом Куприян...

Игорь обернулся на голос. Сзади сидели Ирина и жена Купавина. Они смотрели на него и улыбались. Игорь протянул Ирине сразу обе руки. Она легонько тряхнула их.

— Здравствуй, пропащая душа...

Балалаечник брал первые аккорды обязательной для балалаечников «Венгерской рапсодии».

— Я каждый день снимал трубку, чтобы позвонить вам, — сказал Игорь. — Но так и не решился.

— Как у тебя дела? — спросила Ирина.

— Прекрасно, — сказал он. — Ушел из пароходства. Собираюсь двинуться на Север.

— Чем тебе плохо было в пароходстве? — удивилась Ирина.

— Не знаю. Вероятно, просто надоело сидеть на месте. А на Севере я еще не был. Пойду взгляну на Арктику...

— Бродяга ты...

— Бродяга.

— Это нехорошо.

— Прекращайте любезничать или немедленно убирайтесь отсюда, — зловеще прошептала Татьяна, когда Куприян вышел на сцену и произнес первые фразы фельетона.

— Уберемся? — спросил Игорь.

— Я хочу послушать.

— Послушаете на концерте.

— Тебя не переспоришь. Ну, пойдем. Только тихо.

Они вышли на улицу и остановились, взявшись за руки, переглядываясь и улыбаясь. Ирина, закрыла глаза и подняла лицо.

— Как оно уже сильно греет, — сказала она. — Я очень люблю солнце!

— А там в зале темно и Куприян несет околесицу, — засмеялся Игорь. — Пошли, пока нас не догнали. Вам не надо на работу?

— Нет, я предупредила. А куда мы пойдем? — спросила Ирина.

— Куда хотите. В ресторан, в кино, в цирк, в Африку...

— Хочу в Африку, — засмеялась она.

— Пошли. Африка на той стороне, — показал Игорь и взял Ирину под руку.

— А мы успеем до восьми туда и обратно?

— Вас ждут?

— Именно сегодня, — сказала Ирина. — Муж уезжает в командировку в одиннадцать пятьдесят пять. Надо собрать кое-что...

Игорь сказал тихо:

— В таком случае с Африкой дело не выгорит. Пойдем в ресторан и покоримся. А потом пойдем в кино. В восемь вы будете дома.

— Не хочу в ресторан. И в кино не хочу, — сказала Ирина.

— А куда вы хотите, Ирина Сергеевна?

Ирина улыбнулась, прижала к себе его руку.

— Ты всех своих приятелей называешь по имени и отчеству?

— Чего вы хотите, Ирина?

Она подумала и сказала:

— Хочу солнца. Много-много солнца. Я так соскучилась по нему за эту зиму.

… В половине десятого утра Игорь появлялся у ворот ее дома. Она выходила улыбающаяся, свежая, как утро, и каждый раз удивлялась:

— Игорь, у тебя дежурство здесь?

— Охота пуще неволи, — смущался он. — Опять же солнце с утра. Вдвоем оно веселее...

Они шли пешком до редакции, и там, у окованной бронзой двери, Игорь прощался — всегда одинаково:

— Зайти за вами к шести?

Чаще всего Ирина говорила:

— Приходи.

Иногда, ссылаясь на занятость, предлагала:

— Лучше завтра...

В таких случаях Игорь покорно соглашался и ехал грустить за город или возвращался домой. Как-то в воскресенье они вместе приехали в Солнечное.

— Тебе хочется в море? — спросила Ирина, глядя, с каким грустным лицом Игорь смотрит на голубой, наполовину очистившийся ото льда залив.

— Еще как, — грустно улыбнулся Игорь. — По ночам снится, что я на мостике... Ваньку Карпова заразил этим делом. Подгоняет меня: скорее нанимайся на работу, хочу, мол, с тобой матросом плавать...

— Чего ж ты медлишь?

Игорь посмотрел на Ирину, хотел сказать правду, но передумал.

— Зима была... Куда зимой наймешься? Вот в понедельник пойду наконец устраиваться. Здесь есть экспедиция по проводке морем речных судов. Как раз занятие на лето и осень. Им сейчас нужны штурмана — я узнавал...

— Далеко это надо плавать? — спросила Ирина.

— Не очень. Через Арктику на Лену.

— На речных судах через Арктику? — удивилась она.

— Казаки через Арктику на кочах ходили, 3наете, такая деревянная посудина длиной восемнадцать метров, две тысячи пудов водоизмещения... Так, под одним парусом и отправлялись в море, где «кручины великие» и «ветры страшные раздирные»...

— Красиво, — сказала Ирина и улыбнулась.

Кругом расстилалась кочковатая равнина с островками нестаявшего снега. Равнину наискось пересекала линия высоковольтной передачи. Левая половина вагона была залита лучами солнца. Они вышли в тамбур. Игорь закурил, открыл дверь. Ветер врывался в вагон, трепал и рвал в клочья голубой табачный дым.

— Вы хотели бы так ехать далеко-далеко и больше не вернуться? — спросил Игорь.

— Никогда?

— Никогда.

— Хотела бы. Только это невозможно, — покачала головой Ирина.

— А если я вас увезу? — спросил Игорь.

— Ты не решишься, — тихо и серьезно сказала Ирина. — Для такого надо много силы... Так что давай об этом больше не говорить.

Поезд затормозил, и они вышли на перрон. Снова тронулся поезд, пошел выбивать дробь на стыках рельс. Потом дробь слилась в один дребезжащий, замирающий звук. Игорь тихо взял Ирину под руку.

— Пойдем?

— Постой. Дай привыкнуть...

Ирина подставила лицо солнцу, зажмурилась. Игорь осторожно, чтобы она не почувствовала, прикоснулся губами к ее волосам.

… В понедельник он пошел оформляться на работу. Сначала ему дали направление в поликлинику. Целый день он протомился у дверей врачебных кабинетов. Только в середине второго дня он получил справку о том, что «годен для плавания в Арктике и в тропиках в должности помощника капитана». Потом пришлось писать анкеты, заполнять личное дело и несколько учетных карточек. После этого ему поставили штамп в паспорт и вручили копию приказа о том, что он зачислен в резерв на должность второго помощника капитана.

— Когда на работу? — спросил Игорь у седого, астматического инспектора по кадрам.

— Погуляй пока, — сказал инспектор и закашлялся. — В начале мая мы тебя отправим в Беломорск или Двинск. Там видно будет.

Игорь спросил, требуются ли экспедиции матросы. Инспектор сказал, что матросы нужны и, если у него есть знакомые, пусть приходят. Два дня Игорь помогал Ивану устраиваться в экспедицию. Астматический инспектор по кадрам долго кряхтел, кашлял и говорил, что нельзя брать матросом человека, который, судя по записям в тощей трудовой книжке, ни разу не нюхал моря. Игорь упрашивал, клялся, что Иван трудолюбив и понятлив, как индийский слон.

— Ну, отвяжись, — сдался наконец инспектор по кадрам. — Возьму твоего Карпова. Заберешь его на свое судно и сам будешь с ним возиться...

Игорю только этого и надо было.

Оформившись на работу и ухитрившись получить аванс, Иван прибежал к Игорю с бутылкой шампанского и полез целоваться.

— Теперь руно наше! — кричал Иван, разливая вино по столу, мимо стаканов.

— После каждого руна надо искать следующее руно, — сказал Игорь. — Иначе околеешь со скуки. Так я понял твою поэму?

Он стер со стола пролитое вино старыми носками.

— Приблизительно так, — сказал Иван и подал ему стакан. — Выпьем за наше плавание. Да пошлет нам Зевс Громовержец много подвигов и опасных приключений на нашем благородном пути!

Игорь кивнул и выпил вино. Глядя на ликующего Ивана, он загрустил. Стало жалко его.

— Ваня, — сказал Игорь. — Сколько ты будешь получать денег?

— Колоссальные суммы! — воскликнул Иван. — Пока положили мне восемьсот, а в Арктике, как ребята говорили, матрос получает до двух тысяч. Представляешь, какой я вернусь богатый?

— Ваня, — снова спросил Игорь, — неужели ты думаешь, что эти деньги тебе будут платить за игру в золотое руно?

— Что? — не понял Иван.

— Тебе придется заниматься тяжелой и грязной работой, — объяснил Игорь. — Мало того. В Беломорске на судно придет женщина и предложит тебе застраховать свою жизнь. Она совершенно серьезно спросит у тебя, кому отдать страховку... Я хочу тебя предупредить — в Арктику играют только детские писатели. Да и они, если бы там побывали, отнеслись бы к делу серьезнее. В общем, купи книжку Лухманова «Учебник матроса 1-го класса». И за ближайшее время выучи из него всю теорию. Я за тебя поручился. Имей это в виду.

— Я постараюсь не подвести тебя, — сказал Иван.

Игорь налил еще вина.

— Выпьем за нового матроса, — он улыбнулся и выпил, не дожидаясь Ивана, потом подошел к полке, снял с нее книгу. — Это «Морская практика», первая часть. Как раз то, что тебе сейчас нужно. Посмотри на досуге. Когда будем на судне, я постараюсь натаскать тебя на рулевого.

— Ты принимаешь какой-то покровительственный тон, — сказал Иван и опустил глаза.

— То ли еще будет! — Игорь засмеялся, взъерошил ему волосы. — Я тебя еще материть буду. Хорошо, что я вторым иду, а не старшим. Был бы я старшим помощником — тебе бы житья не стало. Но матрос из тебя получился бы отличный. Ну, допьем, что ли...

16

Игорь позвонил Ирине и сказал, что нанялся на работу вторым помощником капитана.

Ирина ответила без радости:

— Ну поздравляю. Когда уплываешь?

Игорь сказал, что пробудет в Ленинграде дней десять, и спросил ее, где она собирается встречать праздник.

— Не знаю, — сказала Ирина. — Я не люблю компаний. Там всегда пьют сверх меры и безобразничают...

— Встречать вас сегодня после работы? — спросил Игорь.

— Встречай, — сказала Ирина. — Говорят, в кафе в Летнем саду появился салат из свежих огурцов...

Кое-как промаявшись до половины шестого, Игорь пошел встречать ее в сад у театра. Ирина уже ждала его. Лицо ее было серьезным и грустным. Увидев Игоря, она не улыбнулась, как обычно.

— Простите, я опоздал, — сказал Игорь и взял Ирину за руку.

— Ничего. Я нарочно вышла немного пораньше, чтобы посидеть тут в одиночку...

— Что с вами? Почему вы такая хмурая?

— Устала, — вздохнула Ирина. — Мы пойдем есть огурцы?

— Обязательно. Пошли пешком. Тут близко.

Она взяла его под руку.

— Все-таки у вас что-то есть на душе, — сказал Игорь.

— У каждого человека что-то есть на душе, — отозвалась Ирина. — Сегодня мой законный муж приезжает из командировки, — сказала она после большой паузы.

Игорь вздрогнул, споткнулся, но сразу взял себя в руки. Он совсем забыл за последние дни, что у Ирины есть муж.

— И не стучи так своим дурацким сердцем, — резко сказала Ирина. — Я предупреждала тебя, что я замужем... Что тебе, девчонок не хватает?

— Мне вас не хватает, — сказал Игорь.

— Вот горе на мою голову... Ну не злись, — она попыталась улыбнуться. —Мне тоже кисло.

— Тогда зачем вы вышли за него замуж?

— Видишь ли, Игорь... — сказала Ирина. — Я не за него вышла замуж. Я вышла замуж за покой, за уверенность в завтрашнем дне, за место в жизни... Мне скоро двадцать семь... А теперь я понимаю, что ошиблась. Но не могу еще дать себе в этом полный отчет.

— Все равно это безнравственно, — сказал Игорь, опустив голову. — Хоть бы делали вид, что любите его.

— Я и делаю. Все знают, что я его люблю. Кроме тебя.

— Хватит об этом... — Игорь поморщился. — Пошли в кафе есть огурцы.

Они просидели в кафе больше часа, поужинали, выпили бутылку цинандали. Игорь рассказывал анекдоты из быта курсантов Мореходного училища. Ирина молчала и одну за другой рвала бумажные салфетки. А огурцы оказались водянистыми и безвкусными. Половину салата Ирина оставила на тарелке.

— Говори мне «ты», Игорь, — попросила она. — И дай сигарету.

— Тебе когда надо домой? — спросил он.

Ирина пожала плечами.

— Не все ли равно?

— Когда он приедет? — спросил Игорь.

— Уже приехал.

Игорь забарабанил пальцами по столу.

— Ты-то чего беспокоишься? — спросила Ирина. — Сам говорил, что прекратим этот разговор, а тут опять...

— Больше не скажу ни слова.

Они свернули на Кировский мост, дошли до Петропавловской крепости и пошли по песку вдоль стен. Было безлюдно. По Неве плыли редкие серые льдины. Одна из них, большая и ноздреватая, приткнулась к берегу у Комендантской пристани. Ирина попыталась забраться на нее, но юбка была слишком узка, и она не могла поднять ногу.

— Подлая цивилизация, — засмеялась Ирина.

Игорь молча взял ее на руки и поставил на льдину.

— Ты не очень-то пошучивай, — сказала она, раскачивая льдину. — Во мне шестьдесят три килограмма. А на ней можно уплыть? — спросила она.

— Вполне.

— Поплывем?

— Перехватят и в милицию отведут, — сказал Игорь.

— Тогда не надо, — сказала Ирина и спрыгнула на песок. — Мне нельзя в милицию — я работник газеты. Посмотри, — Ирина нагнулась у льдины, — наверху она серая и грязная, а сбоку как из хризолита.

На отломе льдина блестела и переливалась чистым голубовато-зеленым светом.

— Видишь, — продолжала Ирина, — она и зеленая, и синяя, и розовая, и голубая, и даже сиреневая. Это всегда так бывает?

— Это специально для нас с тобой, — сказал Игорь. — Я сегодня утром заказал ее по телефону.

Они зашли на Комендантскую пристань и спустились вниз, к воде. Небольшие волны бились о последнюю ступеньку гранитной лестницы. Вода булькала в щелях между камнями. Игорь наклонился к воде.

— Мне почему-то хочется спихнуть тебя, — сказала Ирина. — Отойди, а то я не удержусь и толкну.

— Полетишь вместе со мной, — пригрозил Игорь. — Слышишь, как играет вода? Это похоже на эолову арфу.

Он привлек ее к себе. Ирина прижалась щекой к его шее. Игорь чувствовал, где ее губы.

— Пойдем, — почему-то басом сказал Игорь и отстранился.

—Ты хороший... — тихо произнесла Ирина и взглянула на него блестящими, счастливыми глазами.

— Давай встретимся утром второго мая, — сказала Ирина, когда они вышли на Пушкинскую площадь.

— Где?

— Хотя бы на Финляндском вокзале. И уедем за город.

В десять часов вечера они расстались на углу ее улицы.

… Первое мая Игорь провел невесело. Вечером он пришел на Комендантскую пристань, сел на гранитную ступеньку и думал только о том, что на этом месте он обнял Ирину... Вечер был пасмурный. Далеко, за горбатыми кранами судостроительного завода, прорывались меж облаками рдяные полоски вечерней зари. Волнишка тихо шлепала в камни. Против Петропавловской крепости стоял сторожевой корабль, расцвеченный яркими гирляндами огней. С него доносилась музыка — джаз того времени, когда джаз был запрещен. Игорь сидел на гранитной ступеньке, пока не зашло солнце. У него кончились сигареты. Игорь встал, бросил в воду последний окурок. Звуки фокстрота «Веселый май», доносившиеся со сторожевика, мертвили вечер. Стоять вечером на Комендантской пристани одному очень грустно. Где сейчас Ирина?.. Может быть, пойти туда, где веселятся... Игорь быстро зашагал по пляжу к Кировскому мосту. Его догонял и бил по затылку фокстрот «Веселый май»...

В десять часов утра он встретил Ирину у вокзала. Обида прошла, когда он увидел неудержимую, счастливую улыбку Ирины.

— Надо что-нибудь взять с собой, — сказала Ирина. — Напротив есть гастроном. Купим еды.

— Ты поручаешь это дело мне? — спросил Игорь.

— Я хочу сама, — возразила Ирина. — Нам дали получку тридцатого.

— Ему ты тоже покупаешь еду сама?..

Игорь застыл и понял, что брякнул что-то непоправимое. Он смотрел на Ирину и ждал...

Ирина сказала:

— Иди купи сам, если тебя это угнетает... Кстати, я сказала мужу, что я больна. Я не хочу его... Иди.

Игорь отпустил ее руку и пошел к гастроному. Он купил сыр, колбасу, бутылку самого лучшего коньяку и лимон. Вернувшись к вокзалу, он не увидел ее. Целый час Игорь метался около вокзала и искал Ирину. Ее не было. Тогда он купил билет до Солнечного и уехал...

Выйдя из вагона, он машинально перешел пути и по шоссе направился к морю. Ему хотелось есть — он ничего не ел со вчерашнего вечера. Он вынимал из пакетов по кусочку и ел. Сначала кончился сыр, потом колбаса. Все равно хотелось есть. Игорь достал лимон, понюхал его и положил в карман. Потом он увидел арку, на которой было написано: «Пляж «Отрада». Вышел на пляж и побрел к морю, увязая в песке. Остановился у самого края воды. Лед уже ушел. Тихо плескалась волна, сверкая искорками солнечных лучей. В сиреневатом облаке громоздился тяжелый купол Кронштадтского собора.

— Ирина... — тихо сказал Игорь. — Я люблю тебя. Ты знаешь, как я люблю тебя?..

— Я знаю, — сказала Ирина.

Игорь вздрогнул и огляделся. Никого не было. Пляж «Отрада» был пуст. Игорь вынул из кармана бутылку. Она была запечатана.

— Чудеса, — сказал Игорь, положил бутылку в карман и побрел по берегу. Кончился песок, начались гранитные валуны, через которые надо было перелезать, пачкая брюки. Берег стал вздыматься обрывом. Солнце жгло левую щеку. Игорь снял фуражку, крикнул:

— Ирина!..

Мальчишка с удочкой вылез из-за камня. Он глядел на Игоря подозрительно, с опаской.

— Я моряк, — сказал Игорь. — Не бойся. Моряки никогда и никому не делали плохого.

Мальчишка отскочил, спрятался под обрыв. Игорь пошел дальше, перелезая через камни.

— Дядя, — крикнул мальчишка, когда Игорь отошел далеко. — Здесь недавно тетенька прошла...

— Ирина!.. — крикнул Игорь и помчался вперед. Левую щеку жгло солнце. Оно жгло, как тогда, у Пантеллерии... Вдруг Игорь почему-то вспомнил, как он, пошатываясь, вышел из каюты буфетчицы, поднялся наверх, вдохнул полную грудь воздуха, теплого и ароматного воздуха Средиземного моря... С правого борта далеко в дымке проплыл четкий, желтоватый контур знаменитого острова Пантеллерия... Тогда он подумал, что должен любить буфетчицу, и стал любить её. В Одессе она списалась с судна, не попрощавшись с Игорем. Потом радист Миша Иванов, который в Бейрутской гавани нырнул с тридцатиметрового спардека, чтобы спасти упавшую в воду армянскую девчонку, сказал Игорю, что благосклонностью буфетчицы пользовались в этом плавании еще двое матросов...

Игорь сел на валун, посмотрел на собор, на лес, на островки... Послышался голос:

— Дяденька...

Игорь быстро встал на ноги.

— Что тебе?

Мальчишка положил удочку на плечо.

— Дяденька, она пошла вон туда...

Он указал пальцем вдоль берега.

— Откуда ты знаешь, что это она? — спросил Игорь.

— Я вижу, — сказал мальчишка.

— Иди ты к черту, — сказал Игорь и пошел по берегу. Он снова лез через камни, пачкая брюки и обивая колени. Вдруг он увидел Ирину. Она сидела на камне и смотрела на него.

— Это тебе за гадкие мысли, — сказала Ирина.

Игорь молча обнял ее. Он прижался щекой к ее груди и слушал, как бьется ее сердце — все чаще и чаще.

— Хватит, — сказала Ирина и поцеловала его в волосы. — Где ты потерял фуражку?

Игорь поднял лицо.

— Сейчас тепло, — сказал он.

Они сидели, смотрели на море и говорили о том, что светит солнце, о том, что воздух пахнет морем, о том, что на березах лопнули почки и кажется, что роща задернута зеленой кисеей. Они говорили о белых облаках и стайках белых льдин на заливе, о гранитных валунах и далеком островке, приподнятом над поверхностью воды. Игорь объяснил, что это — рефракция.

— Давай пить коньяк, — сказал он и достал из кармана бутылку.

— Стоит ли затуманивать голову? — улыбнулась Ирина.

— Конечно, не стоит, — улыбнулся Игорь.

Он подошел к воде, размахнулся и швырнул бутылку в воду. Бутылка летела долго, она описала красивую дугу и упала в море без шума и всплеска...

— Рыбы! — крикнул Игорь, приставив ладони ко рту. — Выпейте за наше счастье!

Ирина стояла рядом. Игорь посмотрел на нее, хотел сказать что-то и остановился в растерянности...


17

Пятые сутки, не переставая, дул ветер. Ветер затыкал глотку, рвал снасти, сметал с палуб все, что люди не успели намертво закрепить. Стрелка анемометра, рассчитанного на скорость двадцать пять метров в секунду, упиралась в ограничитель. Суда дрейфовали, меняли места стоянок. Капитаны с тревогой смотрели на вытягивающиеся якорные цепи. Два судна потеряли свои якоря и теперь ходили галсами около каравана, не имея возможности остановиться ни на минуту.

Капитан Лагунов спустился вниз, наскоро пообедал и снова поднялся на мостик. С трудом оттянув прижимаемую ветром дверь, он зашел в рубку.

— Какой дурак придумал эти железные двери, — проворчал капитан, некоторое время повозившись с неподдающейся защелкой. От удара волны дверь немного сдеформировалась, и теперь закрыть ее было крайне трудно. — Не наблюдаете дрейфа? — спросил капитан.

— Пока нет, — сказал Игорь. — Интересное сообщение я нашел в лоции моря Лаптевых. Посмотрите...

Игорь взял книгу, перелистнул страницы, нашел нужное место.

— Вот: «Штормы силою более девяти баллов летом вообще не наблюдались...» А сейчас все двенадцать.

— Уже три дня, как лето кончилось, — сказал капитан. — Так что ваши претензии неосновательны.

— Уже пять дней, как этот ветер дует, — сказал Иван. — Так что он еще летом начался...

Капитан посмотрел на него, спросил:

— Ну как, Карпов, не мучает вас морская болезнь?

— Немножко было вначале, — признался Иван. — Теперь прошло. Я сухари грызу.

Он вынул из кармана кусок черного сухаря и показал его капитану.

— Это метод, — улыбнулся Лавр Семенович. — Можно еще селедочную голову сосать... Я недавно узнал, что у вас книжка стихов есть изданная. Дали бы почитать.

— Плохая книжка, — сказал Иван. — Не хочется показывать. Теперь бы я так не написал.

— Давайте, давайте, — улыбнулся Лагунов. — Я сам разберусь, какая она. Со стороны виднее.

Он взял бинокль, осмотрел берега, небо, воду, стоящие на якорях суда. В юго-восточной части неба, у самого горизонта, пробивалась голубая полоска.

— В тридцать пятом году мы с приятелем тоже вот книжку написали, — сказал капитан, положив бинокль и усевшись на диван. — Смешная такая повесть... «Петропавловск — тоже город» называлась. Представьте себе — напечатали во Владивостоке.

— А после писали что-нибудь? — спросил Иван.

— Нет, — капитан махнул рукой. — Писали мы с этим Васей Громовым, вечная ему память, все-таки плохо. Ну а капитанили хорошо. Это было совершенно очевидно... Вот такие дела. Вы мне книжечку занесите после вахты, — сказал Лагунов и вышел из рубки.

— Я начинаю всерьез уважать этого человека, — значительно произнес Иван.

— Иди-ка ты... и стой вахту на палубе как положено, — прикрикнул на него Игорь. Он запахнул полушубок, опустил под подбородок ремешок фуражки и пошел на бак проверить положение якорных цепей.


18

Утром 9 сентября «Сахалин» отшвартовался у дебаркадера в глубине Тиксинской бухты. Его морская карьера окончилась навсегда. Все это понимали. Матросы драили палубу как-нибудь и под разными предлогами норовили удрать в город. Игорь приказал закрасить шаровой краской латунный раструб сирены. По судну бродили три речника в шапках и мятых кителях. Это были будущие хозяева «Сахалина» — капитан Ефим Васильевич Кунин, его первый помощник и механик. Они залезали во все углы и закоулки, расспрашивали, изучали документацию. Лавр Семенович сказал, что он болен, и из каюты показывался редко. Банкеты и торжества по поводу прихода каравана, устраиваемые различными организациями, за него посещал Игорь. Вдруг исчезла буфетчица Маша. Игорь расспрашивал всех, где может быть буфетчица. Одни искренне пожимали плечами, другие отводили глаза. Игорь почувствовал, что на судне от него что-то скрывают. Наконец, возмущенный мистификацией, он вызвал к себе Ивана и прямо спросил его:

— Ты там в своей среде не слышал, куда Мария делась?

Он спросил это нарочито грубо, стараясь дать Ивану понять, что интересуется этим по чисто служебным соображениям.

— В моей среде, — иронически сказал Иван, — не хотят, чтобы ты об этом знал.

— Хоть когда она вернется?

— Завтра. При благополучном исходе.

— А чья работа? — спросил Игорь, догадавшись, в чем дело.

— Григория. Она тогда его пожалела, не сказала всего... А то бы он загремел лет на десять в места с плохим климатом... Она ведь девушкой была. Ты не показывай ей, что знаешь, — договорились?

— Не скажу... Между прочим, нашей команде предлагают вести «Сахалин» до Якутска. Деньги будут платить те же, что мы в море получали.

— Это надолго? — спросил Иван.

— Дней десять.

— Я бы пошел. Интересно Лену посмотреть... А почему они не могут своей командой перегнать судно в Якутск?

— У них люди в Якутске. Бессмысленно везти их сюда, когда мы на месте. В общем, дня через два-три мы выйдем. Надо торопиться, в это время на Лене ледок начинает становиться...

— Слушай, Игорь, — сказал Иван. — Тут мы с Серегой хотим отметить окончание похода. Не желаешь принять участие?

— Я на банкетах наотмечался, — сказал Игорь. — Не хочу.

— А нас на банкеты не пускают, — вздохнул Иван. —Приходится самостоятельно организовывать это дело... Сергей очень хотел, чтобы ты разделил компанию.

— Не могу, Ваня. Вот сдадим судно в Якутске — тогда и распотешимся. А сейчас у меня дел много.

— Дело хозяйское, — скучно сказал Иван. — Отпусти хоть в город за принадлежностями...

— Иди. Только когда отметите — не шатайтесь по судну.

Иван ушел. Игорь обманул его. У него сейчас не было никаких дел. Очень хотелось выпить с ребятами, поговорить по душам, отвлечься от повседневной рутины. Но — капитан находится где-то в городе. У него в порту много знакомых — все капитаны стоящих там судов. Что же получится, если оба помощника будут развлекаться?..

Известие о том, что придется идти до Якутска, неприятно резануло Игоря по сердцу. Он уже настроился в ближайшие дни взять билет на самолет и махнуть в Ленинград, к Ирине. Теперь встреча откладывалась на две недели. Игорь открыл ящик стола и достал письмо, которое он получил в день прихода в Тикси. Письмо было длинное, на шести страницах. Ирина писала, что Куприян Купавин пошел в гору и уехал на гастроли в Европу, что они с Татьяной провели три недели в Сочи, что к ним на два дня приезжал Раздрогин, а потом уехал куда-то в Сибирь. Для Игоря все это стало уже чем-то далеким, нереальным. Ирина написала, что Иван Карпов прислал в газету из Диксона хороший рассказ о моряках Севера. Его напечатали. Игорь ничего не сказал об этом Ивану. Пусть думает, что он не знает. О себе Ирина писала немного. «...Основное у меня сейчас — работа. Муж уехал в Гаагу на съезд. Не надо готовить обеды, молоть кофе и чистить вилки. Это очень здорово, когда не надо заниматься хозяйством. Отдыхаю, как в молодости. Интересно, какой ты стал? Наверное, возмужал, еще больше вырос, лицо красное, обветренное... Так, да? Приедешь — посмотрю. Ты, наверное, гордый стал, после того как тебя назначили старпомом? Смотри, не обижай Ивана. Он хороший и думающий. Я это почувствовала по тону рассказа. С твоих слов он выглядел хуже. Ну, приезжай скорей. И вообще — зря ты уехал...»

Игорь сложил письмо, спрятал его в стол под бумаги. «Зря уехал...» Он взял пьесы Ростана и стал перечитывать «Сирано». Знакомая, десяток раз виденная и читанная пьеса подействовала на него успокаивающе. Не так хотелось в Ленинград, переход до Якутска представлялся необходимым. Изредка заходили матросы, просились на берег. Несмотря на рабочее время, Игорь разрешал, требуя одного: не напиваться. Матросы делали оскорбленные физиономии («что вы, товарищ старпом, — я ее и запах-то не выношу!») и исчезали. Пришел капитан из города, спросил, как дела. Спросил по привычке. Знал, что никаких дел на судне не было, — потому и отсутствовал полдня. Игорь ответил, что дела ничего, спросил, не выяснилось ли, когда выход.

— Видимо, послезавтра, — сказал Лавр Семенович. — В пути сдайте ихнему старпому имущество и продукты, чтобы нам в Якутске не мешкать... Сходили бы вы в город, Игорь Петрович. Не надоело вам на судне сидеть?

— А что в городе делать? Этот город за полчаса по всем тридцати двум направлениям исходить можно.

— Говорят, в клубе сегодня кино хорошее.

— Как называется? — лениво поинтересовался Игорь.

— Не запомнил, — сказал Лавр Семенович. — Что-то про шпионов.

— Может, схожу...

— Идите. Я вечером буду на судне. Второй пишет ведомости?

— Должен писать.

Игорь проводил капитана и сам вышел. Он спустился вниз, остановился у каюты второго помощника, подумал: «Зайти или не зайти?» Из каюты доносились приглушенные голоса. Игорь поднял руку, чтобы постучаться, но пересилил себя и отправился на берег.


19

К вечеру «Сахалин» зашел в Быковскую протоку дельты Лены. Капитан Лагунов снял фуражку, протянул руку капитану Кунину и сказал с тяжелым вздохом:

— Ну, владейте, Ефим Васильевич.

— Есть владеть, — в тон ему ответил капитан Кунин, сам закрыл крышку компаса и приказал рулевому править «во-о-он на ту вешку». Лавр Семенович поморщился от такого выражения, нахлобучил фуражку и уселся на диван листать прошлогодней свежести «Огоньки». Началось непонятное плавание.

Игорь слонялся по рубке без дела и обозревал окрестности, которые, кстати сказать, были довольно однообразны. При сдаче вахты он написал в журнале — там, где полагается отражать курс судна, поправку компаса, дрейф, ветер, состояние атмосферы и прочие важные в морском плавании вещи: «Быковская протока р. Лены. Следуем средним ходом под проводкой капитана Кунина Е. В. За вахту пройдено 63...» Он глубоко вздохнул, выплюнул окурок в пепельницу и закончим запись: «.. .километра». Расстояние на реке мерили километрами, да еще и с ударением на букве «о».

Когда совсем стемнело, Кунин, посовещавшись со своим первым помощником, попросил застопорить ход и отдать якорь.

— Мы здесь в темное время не ходим, — объяснил он Лагунову. — Здесь перекат нехороший, а сейчас ветер. Нанесет — не слезешь. Подождем до утра. Так безопаснее будет.

— Безопасность мореплавания — очень важное дело, — сказал Лавр Семенович, вкладывая в эти слова некоторую долю сарказма. Приказав отдать якорь, он пошел вон из рубки.

— Тяжело на своем судне пассажиром ехать, — признался он вечером Игорю. — Кажется, что этот речник все не так делает.

Утром подошли к перекату. Здесь фарватер, называемый по-речному «судовой ход», узкой полосой тянулся у самой скалы. С другой стороны, почти под бортом, показывала желтую спину песчаная кошка.

— А он был прав, — негромко сказал Игорь Лагунову. — Ночью тут все лопасти на камешках пооставляешь. Особенно если ветер.

— Пожалуй, — согласился Лавр Семенович и указал рукой вперед.

Там из-за скалы постепенно, начиная с кормы, показывался черный потрепанный буксир, нелепо приткнувшийся к берегу.

— «Вавилов». Тоже вчера вышел, — сказал Ефим Васильевич, отложив бинокль, — Ему в Жиганске две баржи брать.

— Теперь он их не скоро возьмет, — произнес Игорь.

— Задержится чуток, — кивнул головой Ефим Васильевич.

На «Вавилове» сбежал с мостика человек с мегафоном в руке и побежал на корму.

— Придется его на гак брать, — сказал Ефим Васильевич. — Старпом, дай самый малый.

Игорь, впервые получивший приказание от речного капитана, удивился, не торопясь, подошел к машинному телеграфу и дал самый малый ход сперва правой, потом левой машине.

— Что с ним? — спросил Лавр Семенович.

— Однако, сейчас узнаем.

Ефим Васильевич взял мегафон и вышел на мостик.

— Винт поломал, — сказал речной первый помощник. — По всему видать, что винт. Он тут два раза ходил ночью. Не всегда повезти может, однако.

Игорь на всякий случай позвонил в машину, приказал дать питание на буксирную лебедку и вышел на мостик.

— Матвей, у тебя чего? — кричал в мегафон капитан Кунин.

— Руль заклинило! — густым басом ответил капитан «Вавилова». — Об камень хряпнулся я, вот его и заклинило. Ты, однако, подтащи меня до Жиганска!

— А что в Жиганске? — спросил Кунин. — В Жиганске тебе руль не поправят. Тебя до Сангар тащить надо.

— Мне в Жиганске две баржи брать! — крикнул капитан «Вавилова».

Кунин подумал и сказал:

— Тогда тебя до Сангар с баржами тащить надо.

Суда сблизились, и речные капитаны разговаривали без мегафонов.

— Надо, Васильич, — жалобным басом попросил капитан «Вавилова». — А то я здесь, однако, зазимую. Видал, утром шуга шла?

— Видал... Буксир только получше закрепи. В клюза его продень, обнеси за кнехты...

— Ладно, Ефим Васильевич, знаю...

— Знаешь, а рули ломаешь. Вот я Верке-то скажу. Она тебе шею-то накостыляет, однако.

— Уж конечно, — повеселел капитан «Вавилова». — Подавай буксир!

— И каким это мы теперь ходом поползем? — тихо спросил Игорь у Лагунова, слушавшего диалог речников с большим вниманием. Мимо прошел в рубку Ефим Васильевич.

— Километра три он у нас отнимет, — сказал он с ударением на «о». — Не бросать же его, дурака.

Скорость заметно убавилась. Кроме того, иногда на поворотах приходилось сбавлять ход и следить, чтобы «Вавилов» не снес какой-нибудь бакен или вешку. Днем прошли остров Столб, отделяющий собственно Лену от ее дельты. Открылась могучая, похожая на морской залив река. Берега ее были безлесы и пусты. Слева вздымались дикие, припорошенные первым осенним снегом горы. Справа до самого горизонта, тянулась серая, едва приподнятая над водой равнина. Насколько уродлива и нехороша была намытая рекой пустошь, настолько величественны и прекрасны были горы, спадающие в воду гигантскими косыми уступами. Разговоры в рубке прекратились. Все смотрели на горы, думали о чем-то... Только Кунин, оседлав нос биноклем, разыскивал впереди какой-то бакен.

— Сюда бы наш климат, — грустно сказал Сергей Огурцов.

Ефим Васильевич нашел бакен, черневший впереди едва заметной точкой, и приказал рулевому держать «на два пальца левее». Капитан Лагунов вздрогнул от такой команды. Рулевой сделал вид, что понял, и повел судно влево.

— Вот так достаточно будет, — сказал Кунин.

Рулевой повернул штурвал вправо и удержал судно на курсе.

— Теперь видишь бакен? — спросил Ефим Васильевич. — Вон он, прямо на носу.

— А кто его знает, — пожал плечами рулевой. — Что-то вижу. Может, это бревно плавает...

Кунин приник к стеклу и смотрел вперед. Он чувствовал несколько пренебрежительное отношение к себе со стороны морской команды, и не навязывался, не начинал разговоров и делал вид, что не слушает, о чем говорят другие.

— А сегодня ночью будем двигаться? — спросил у него Лавр Семенович.

Кунин молча подошел к столу, перевернул несколько листов лоцманской карты, подумал.

— Как видимость. Тумана не будет, так пойдем, — сказал он.

— Идите поспите, Ефим Васильевич, — предложил речной первый помощник капитана. — Я до темноты побуду здесь.

— Ну, давай, Михаил, — согласился Кунин. — На ужин меня разбудишь. Ночь-то вроде светлая будет...

Он полистал карту, еще раз взглянул на бакен и вышел из рубки.

— Вас как зовут-то? — спросил Игорь первого помощника.

— Меня? Однако, Михаил, — сказал первый помощник, распрямился и почему-то посмотрел на Игоря виноватыми глазами.

— Судоводителем давно работаете?

— Пять навигаций всего. Но вы не беспокойтесь, — заверил он Игоря. — Тут места хорошие. Хоть поперек плавай.

— А ваш Ефим Васильевич давно капитанит? — поинтересовался Лавр Семенович.

— Однако, не очень, — сказал Михаил. — Двенадцатый год.

Он стал листать лоцманскую карту.

— Вот до этого переката спокойно можно дойти, — Михаил ткнул пальцем в лист.

— А сколько до него этих... — спросил Игорь.

— Семьдесят километров еще, — сказал Михаил.

— Ночью его пройдем?

— Может, пройдем...

Михаил взял бинокль, повертел его в руках. Беззвучно шевеля губами, прочитал надписи. Потом он вынул из кармана платок, протер линзы, положил бинокль в футляр.

— Ведь у нас как, — сказал он, — приходит новое судно. С компасом. Капитан велит компас из подставки вынуть и к себе в каюту берет, чтобы кто-нибудь не испортил... Нам компас, конечно, особенно не нужен... Это правильно. По вешкам ходим, по береговым знакам, на глазок. Человек, окажем, пятнадцать лет на реке, а судно по румбу вести не может... У нас главное — практика.

Михаил отвел грустные глаза от компаса, облокотился на машинный телеграф и стал смотреть вперед. Игорь включил самописец эхолота, и перо забегало по бумаге, отбивая двадцатитрехметровую глубину.

— Ну и речка у вас! — удивился Игорь и выключил прибор.

Михаил подошел, внимательно посмотрел на ленту.

— А сколько здесь, однако, метров? — спросил он.

— Двадцать три показывает.

Игорь объяснил ему, как снимать показания с ленты самописца.

— До чего же просто, — обрадовался первый помощник, сразу поняв нехитрое дело. — А здесь глубины немеряные, — добавил он. — Говорят, до сорока доходит... На «Суворове» эхолот стоит, да разве они к нему подпустят? Он нам, может, еще потребуется. Может, мы на Яну, на Колыму ходить будем, через море. А здесь, однако, включать его будем редко. Ведь у нас как: наметкой дна не достал — иди спокойно. Река...

— М-да, река... — повторил Лавр Семенович.

Он опять покинул мягкий диван и теперь рассматривал то карту, то проплывающие мимо берега. Правый берег реки был все так же великолепно однообразен. Кое-где его рассекали ущелья, по которым неслись в Лену горные ручьи и мелкие речки. Изредка на фоне ясного неба появлялся черный могильный крест, неизвестно кем поставленный — может, Дежневым, может, атаманом Елисеем-бузой... Лоцманская карта мало что говорила морскому капитану. Она была очень не похожа на привычные морские карты. Только зная заранее, где идешь, можно было что-то сообразить. «Неудобно как-то...» — смущенно подумал Лавр Семенович и стал тренироваться узнавать на карте берега и объекты. Получалось плохо.


20

Ночь прошла спокойно. Утром, поднявшись на мостик, Лавр Семенович с уважением посмотрел на похудевшее, с четко обозначившимися морщинами лицо речного капитана. Ефим Васильевич радушно протянул ему руку.

— Ну и где мы оказались? — спросил Лагунов.

Утро было ясное, слегка морозное. Воздух был прозрачен и чист так, что все предметы были четко видны до самого горизонта. Очень легко дышалось на таком воздухе.

— Остров Митрофана проходим, — Кунин показал рукой на поросший тальником узкий и длинный остров. Лавр Семенович быстро нашел остров Митрофана на лоцманской карте. Он с удовлетворением похлопал себя по бедром.

— Хорошо махнули за ночь! Если так дальше побежим, суточек через восемь-девять будем в Якутске, а?

— Может, будем, — согласился Ефим Васильевич. — В Жиганске нам воз брать...

— А зачем нам его брать? — спросил Лавр Семенович. Он знал, что баржи брать надо. Он сам бы взял их в таком положении, но все-таки воз брать не хотелось. Неприятно терять два-три километра хода...

— Нельзя не брать, — сказал Ефим Васильевич. — У нас так не делается.

— Вы идите отдохните, — предложил Лавр Семенович.

— Сейчас Михаил придет — пойду. Тут ход хороший. Всего два переката. Он их знает.

— А этой ночью пойдем? — как и в прошлый раз поинтересовался Лавр Семенович. Его немного покоробило оттого, что Кунин ему не доверяет. Но потом он заставил себя согласиться, что это правильно, что море и река — разные вещи и, каким бы ты золотым капитаном на море ни был, на реке ты — почти пассажир.

— Как видимость. Может, пойдем, — сказал невозмутимо Кунин в ответ на его вопрос.

Видимость оказалась прекрасной. Следующим утром Ефим Васильевич отправился отдыхать, сдав вахту первому помощнику и попросив разбудить на подходе к Жиганску. Лицо речного капитана еще больше похудело, но вид у него был довольный. Он улыбался. Подойти к Жиганску рассчитывали к часу дня. Приближался Полярный круг, и по берегам кое-где попадались чахлые желтые елочки. Хорошо грело солнце. Таял настывший за ночь на палубе лед, пуская темные ручейки. Двери рубки Михаил открыл настежь.

Лавр Семенович подошел к карте, прикинув, где они находятся, спросил:

— Мы этим фарватером сейчас идем?

— Каким вы говорите? — Михаил посмотрел, куда упирается палец Лагунова.

— Нет, что вы! Этот ход в августе на сто метров влево отошел. Наносы. По старому ходу никак не пройти.

— А ты все помнишь, куда где фарватер отходит?

— Все не упомнить мне, — просто сказал Михаил. — Однако, Ефима Васильевича позову, если какое сомнение будет.

— Река... — улыбнулся Игорь.

— Река... — покачал головой Лавр Семенович.

В Жиганске к «Вавилову» подцепили две старинные, громоздкие баржи, зашвартованные бортами одна к другой. Караван растянулся метров на двести. Скорость стала еще меньше.

— Пойдем сегодня в ночь? — спросил Лавр Семенович у Кунина.

Кунин долго смотрел на карту, листал записную книжку. Потом он покачал головой, сказал:

— Пески здесь за Оленьим островом нехорошие. Пьяные пески. Они гуляют. Тяжело будет пройти. Тем более такой воз за нами.

— Сколько мы с этим возом в скорости теряем!.. — вздохнул Лавр Семенович. — Хоть бы на чем-нибудь сэкономить.

— Сядем, — больше потеряем.

— А может, пройдем? Я в вас как-то верю... — признался Лагунов.

— Ну что вы, — смутился Ефим Васильевич. — Ладно, я посмотрю, — сказал он и отошел.

Видно было, что он не собирается идти ночью. Он остался на мостике и отослал Михаила отдыхать. Игорь, скучая на вахте, смотрел назад, где тащились аляповатые деревянные баржи. На одной из них было развешано разноцветное белье. На другой тощий козленок, приподнявшись на задние ноги и смешно вывернув голову, старался отгрызть кусок борта. На носу каждой баржи стояли люди в шапках и в валенках. Они что-то ели и переговаривались.

— Семьями плавают, — сказал Кунин, заметив, как Игорь рассматривает баржи. — Муж шкипер, жена повар, два сына — два матроса. Как раз штат команды... Смешно было, когда нам погоны велели носить. Приходит к тебе такая фигура в валенках с галошами, бородища двухнедельная, уши на шапке развязаны, китель драный, засаленный, а на плечах золотые погоны, со звездой. Прямо карикатура являлась. Хорошо, что отменили погоны.

— А ночь-то сегодня ясная обещает быть, — сказал Лавр Семенович.

— Ночь хорошая будет, — согласился Кунин.

Темнело. Где-то за холмами пропало солнце. Сразу похолодало. Воздух стал еще прозрачнее, чем днем. Около восьми часов в рубку пришли Михаил и Сергей Огурцов. Игорь записал в журнале стандартное: «Река Лена, идем под проводкой...», сдал вахту Сергею и пошел в каюту составлять ведомость.

— Идем, значит? — спросил Сергей.

— Пока идем, — ответил не оборачиваясь Ефим Васильевич.

— И долго еще пройдем?

— Может, долго... — отозвался Кунин. — Как сумеем.

Белые и красные огоньки бакенов были хорошо видны в ясном, морозном воздухе ночи. Когда речная дорога крутилась около многочисленных островков и мелей, огоньки казались в беспорядке рассыпанными по всей реке. Ефим Васильевич сбавил ход до среднего, но продолжал упорно вести судно вперед. В полночь Лавр Семенович сказал речному капитану:

— Я вижу, Ефим Васильевич, что я вам не помощник. Пойду посплю. Если что случится — будите, не стесняйтесь.

— Если что случится — сами проснетесь, — с улыбкой сказал Ефим Васильевич. Лагунов тоже улыбнулся и пошел к себе.

… Лавр Семенович проснулся от толчка. По привычке он выскочил на палубу, даже не накинув пальто. «Сахалин» не двигался. «Вавилов» стоял к нему несколько ближе, чем полагалось. Расположение ходовых огней «Вавилова» показывало, что его развернуло влево. Огни одной из барж светились далеко справа. На мостике был только Ефим Васильевич.

— Сели... — тихо сказал Лагунов, еще надеясь, что чувства и зрение обманывают его.

— Мы-то не сели, — спокойно сказал Кунин. — Баржа села и оторвалась. Ловить надо.

— Так отдавайте буксир скорее! Смотрите: «Вавилов» тоже сел.

— Приткнулся к бровке, — поправил Кунин. — Ничего, здесь песок, — добавил он со странным для Лагунова спокойствием.

— Какой к черту песок! — крикнул Лавр Семенович. — Отдавайте буксир. Отойдем и станем на якорь, пока сами не сели. Утром разберемся...

— Зачем утром? Мы и сейчас разберемся.

На мостик влетел Сергей Огурцов.

— Дали питание на лебедку, — сказал он. — Можно подбирать буксир.

Лавр Семенович взял мегафон, поднес его ко рту и крикнул в корму:

— Эй, на «Вавилове»! Веселей отдавайте буксир! Кунин неожиданно и мягко отобрал у него мегафон.

— Не надо отдавать, — сказал он. — Оттянем «Вавилова» подальше от бровки, поставим на якорь. Потом отдадим буксир и приведем баржу.

— Вы что, сесть хотите? — тихо и яростно спросил Лагунов. — А снимать нас кто будет? Александр Пушкин?

— «Пушкин» сейчас в Жатае на ремонте стоит, — сказал поднявшийся на мостик Михаил. — Он хорошо тянет. Пятьсот сил машина.

Лавр Семенович и Кунин посмотрели на Михаила, потом друг на друга и улыбнулись.

— Нам садиться незачем, — сказал Кунин. — Вы только мне не мешайте.

— Аллах с вами, — сказал Лавр Семенович. Тревога и раздражение прошли. Все-таки он внутренне верил этому капитану. — Снимайте, сажайте, ломайте — делайте что хотите. Я умыл руки.

Он встал в стороне, на крыле мостика. Ефим Васильевич приказал отдать якорь. Потом лязгнула и загудела буксирная лебедка. «Вавилов» дрогнул, качнулся и стал медленно приближаться. Вахтенный матрос принес Лагунову пальто. Он накинул его, не сказав ни слова и не взглянув на матроса. Когда «Вавилов» уперся штевнем в корму «Сахалина», Лагунов не выдержал, спустился на шлюпочную палубу к Ефиму Васильевичу.

— Слушай, капитан, побойся ты бога. Не ходи сейчас за этой чертовой баржей. Снимем ее утром, когда хоть что-нибудь видно будет.

— Нельзя, Лавр Семенович, — сказал Кунин. — За ночь ее так засосет, что потом не сдернем. Здесь пески ядовитые. Мы их пьяными зовем...

С кормы донесся крик Михаила:

— Скорее вы, черти мордастые! Отдавайте трос!

Ему ответил густой бас:

— Погоди чуток. Скобу заело!

Наконец на «Вавилове» разъединили скобу, и лебедка вытащила на палубу последние метры троса. Кунин приказал выбрать якорь и осторожно, самым малым ходом повел судно к барже. Лавр Семенович сделал вид, что направляется в каюту. Он стал под козырьком мостика и оттуда наблюдал за ходом событий. «Сахалин» подобрался к барже, принял с нее трос и сильным рывком сдернул баржу с мели. Лавр Семенович утер со лба пот, несколько раз глубоко вдохнул воздух, чтобы успокоить сердце, и пошел на мостик. Ефим Васильевич, увидев его, чуть улыбнулся.

— Ну герой, герой... — сказал Лавр Семенович. — У нас за такое геройство... Теперь-то хоть успокоишься, станешь на якорь?

— А зачем? — удивился Ефим Васильевич. — Сейчас воз соберем и дальше двинемся. Пьяные-то пески — вон они! — он указал рукой назад, туда, где только что сидела баржа.

— Конечно, река... — пробормотал Лагунов. — Тут большой аварии быть не может. На реке можно и очень рискованно поступать.


21

Игорь подписал последний акт, потянулся, широко раскинул руки и обнял Михаила. Михаил обнял Игоря — вежливо и не сильно. Потом, выпив по этому случаю половину заготовленного с утра пол-литра, Михаил признавался — торопливо и виновато:

— Я думал, ты меня и за человека считать не станешь... Ты моряк, из Ленинграда, заграницы повидал, образование имеешь... Думаешь, я не понимаю?

— Брось, Миша, — успокаивал его Игорь. —Дело не в образовании. Дело в самом человеке — какова у него суть. Максим Горький прошел четыре класса и пятый коридор, — а какой был человечище! Ведь эти с высшим образованием иногда такие бывают...

Михаил опустил голову.

— Какие б ни бывали, однако мне до них далеко... Хочу тебе спасибо сказать, что такое судно мне подарил. Это ж моя каюта будет! — Он улыбнулся, погладил переборку.

— Ерунда, — великодушничал Игорь. — Не я, другой привел бы тебе это судно.

— Я же не другого вижу... Ты бы посмотрел, на каких судах я раньше плавал. Однако после твоей каюты туда зайти страшновато. Грязно, течет... А взять хотя бы штурвал?

У Михаила загорелись глаза, он стал размахивать руками, показывать, как трудно поворачивать штурвал на старых суднах, на «петушках», на паровых американских буксирах, которые пришли на Лену во время войны.

— А компас мы не сымем, — сказал он. — Я говорил с Ефимом Васильевичем. Будем по румбу учиться ходить... Ты знаешь, — Михаил приник к плечу Игоря, — мы на Яну и на Индигирку ходить будем, через море.

Он еще раз протер глаза, сознался:

— Я ведь на водку слабый. Так — сильный, а на водку слабый. Я не пью ее. Ну ее к черту. Ради тебя только выпил.

— Такая традиция, — сказал Игорь. — Сдаешь судно — надо выпить хоть рюмку. Ешь свинину... Почему она называется «Великая стена»?

— Китайцы так назвали. Есть и вино «Великая стена». У нас его никто не пьет, однако... Нет, ты мне скажи, почему ты меня обнял?

«Потому что через три дня я увижу Ирину», — подумал Игорь и сказал:

— Потому что я привел тебе судно и ты рад. Я думал: в чьи руки придется отдать «Сахалин»? Вижу — в добрые. За то и обнял.

Михаил выпрямился, отложил вилку.

— Один дурак говорил в Двинске, — продолжал Игорь, — что на Лене судно дикарям придется отдать. Я тогда не поверил, но была в душе тревога, не скрою. Прости меня, Миша.

— Хочешь, клятву дам? — спросил Михаил.

— Клятвы никто не исполняет...

— Шутки шутишь. Как же можно не исполнить?

— Ну давай.

— Через пять лет Ефим Васильевич на пенсию пойдет. А я на «Сахалине» капитаном буду. До конца. Никуда с него не уйду. Пока будет плавать «Сахалин» — и я на нем буду. Приедешь когда в Якутию, спросишь: «Где, однако, сейчас «Сахалин» находится?» — и найдешь меня. Понял?

— Добро. Приеду в Якутию.

Без стука зашел Иван Карпов. Он оглядел каюту, понюхал воздух, спросил иронически:

— Заняты, старпомы?

— Ты ко мне? — спросил Игорь.

— Да так...

— Я сейчас, — заторопился Михаил и стал собирать со стола акты. — Мне надо Ефиму Васильевичу доложить, что судно принял...

Он сунул акты в папку и вышел.

Иван сел на койку, положил ноги в кресло, закурил, бросил спичку на ковер. Игорь молча смотрел на него. Иван курил и стряхивал пепел на палубу. Игорь нажал звонок два раза. Почти мгновенно в каюте появилась Маша.

— Что, Игорь Петрович? — спросила Маша. — Убрать вам?

— Прибери, пожалуйста, — сказал Игорь. — Тут насорили.

Иван встал. Лицо его покрылось красными пятнами.

— Выйди, Маша, — сказал Иван. — Приберут без тебя.

Маша вопросительно посмотрела на старпома.

— Иди, — усмехнулся Игорь. — Значит, приберут.

Когда буфетчица ушла, Иван поднял спичку, собрал бумажкой пепел с ковра.

— Легко, наверное, издеваться над человеком, будучи его начальником? — спросил Иван, аккуратно сев в кресло.

— Люди суть люди, — задумчиво сказал Игорь. — Только что вышел из каюты человек, который просидел здесь три часа. Он ни разу не задрал ноги и не стряхнул пепел, куда не следует. Кроме того, ты уже не мой подчиненный. Ты — Иван Карпов. Я — Игорь Соколов. Плавание окончено. Титулы не нужны.

— Видимо, я неправ, — сказал Иван. — Я слишком много терпел от тебя в море. Теперь ты никогда не станешь мне другом, хоть ты и сделал для меня много хорошего.

— Я все думаю о человеке, который вышел... — сказал Игорь. — Кстати, ты выяснил у Сереги, сколько стоит твое золотое руно?

— Скотина, — сказал Иван.

Игорь улыбнулся:

— А все-таки?

— Я получу при расчете шесть шестьсот. Это очень важно для тебя?

— Важно, Ваня, — сказал Игорь. — Ты был плохим матросом. Ты успокоился. Я не вижу, что ты получил кроме шести шестисот? Разве за этим ты шел на Север?

Лицо Ивана окаменело. Игорь ждал. Наконец Иван с трудом, заикаясь, стал говорить:

— Сережкин землесос вчера пришел в Тикси. Я слышал, как об этом говорил капитан. Если бы Сергей остался на нем, он получил бы на тысячу рублей больше денег. Ты знаешь, что для него значит тысяча рублей? Он учится, ему надо прожить зиму до июня. У него старуха мать, которая все время болеет... Ты ничего этого не знаешь и знать не хочешь. Из-за твоей дурной романтики Сергей пошел на «Сахалин». Молчишь... Никаких аргонавтов не было. Ясон нашел баранью шкуру, при помощи которой в древности промывали золотой песок... Целину мы поднимаем для того, чтобы было больше хлеба и он был дешевле, а не для того, чтобы романтическим юношам было где подразвлечься... Я не написал за это плавание ни одного стихотворения. Вернее, я писал, но у меня выходило слишком беспомощно. Зачем ты мне все это показал? Мало тебе того, что ты сам неприкаянный?

— Мало, — сказал Игорь. — Я не хочу дешевого хлеба. Я хочу бесплатного хлеба для всех. Понял? Пойдем к Сергею. Может, он уже прикрыл свои ведомости. Завезем его в город. Помнишь, я обещал тебе в Якутске распотешиться?..

Сергей сидел в облаках табачного дыма и считал.

— Не могу, ребята, — сказал он. — К утру должны быть готовы ведомости на всю команду. Идите сами.

— Закрывай контору — сказал Игорь. — Завтра утром я схожу, к бухгалтеру на дебаркадере. Суну ему полста, и он сделает все за полчаса.

— Нет. Я сделаю сам, — сказал Сергей. — До свиданья.

Он отвернулся, закрыл уши ладонями и погрузился в свои ведомости.


22

В общем зале ресторана «Саха» мест не было. Игорь с Иваном заглянули в банкетный зал. Там тоже все столики были заняты, хотя и не так густо, как в общем зале. Игорь стоял и раздумывал, куда сесть, когда его позвали.

— Игорь Петрович!

Игорь удивленно огляделся и увидел за столиком в углу Николая Эдуардовича Раздрогина. Тот улыбался и махал рукой. Рядом с Раздрогиным сидел большой длинноволосый якут, одетый с подчеркнутой элегантностью.

— Идите сюда, — крикнул Раздрогин. — И товарища берите!

Они подошли к столику. Раздрогин познакомил их со своим соседом, Прохором Колотаревым, якутским поэтом. Игорь представил Ивана.

— А вы чем занимаетесь? — спросил у него Раздрогин.

— Матросом плаваю, — сказал Иван, смутился и сел на предложенный Раздрогиным стул. Игорь тоже сел и стал рассказывать Раздрогину о плавании. Иван широко раскрытыми глазами смотрел то на Раздрогина, то на Колотарева.

— Что ты меня глазами кушаешь? — спросил Колотарев. — Ты вот что кушай, товарищ матрос.

Он налил Ивану большую рюмку водки, положил на тарелку салат. Потом он налил всем остальным.

— Николай, — протянул Колотарев, — скажи своему знакомому, чтобы он немножко язык отдохнул.

Выпив водку, Раздрогин сказал Игорю:

— Не так давно я видел Ирину Сергеевну.

Игорь кивнул.

— Она мне написала, что вы заезжали к Тане, — сказал он.

Раздрогин засмеялся.

— Вот у нас с вами уже есть свои тайны... Впрочем, это не тайны. Это — что-то другое... Ирина Сергеевна в вас верит.

Игорь вздрогнул.

— Она вспоминала обо мне?

— В среднем каждые полчаса, кстати и некстати, — улыбнулся Раздрогин. — Не теряйте эту женщину...

— Извините, Николай Эдуардович... — начал Игорь. — А что вы делаете в Якутии?

— Смотрю на людей, брожу по приискам, колхозам... Работаю. Это долгий разговор...

— Надо и нам чего-нибудь заказать, — сказал Иван. — А то люди, — он посмотрел на Колотарева, доливавшего его рюмку, — подумают, что нам нравится пить чужое вино.

— Золотой человек! — одобрительно покачал головой Колотарев. — Раечка! — позвал он официантку.

Раскрасневшаяся официантка с большими синими, чуть удивленными глазами подбежала к столику.

— Что вам, Прохор Гаврилыч? — спросила она.

Колотарев обнял ее за талию, привлек к себе, сообщил:

— Это — наша Раечка. Если ее кто обидит — всем Союзом бить будем. — Он погрозил Игорю пальцем.

— Принесите нам, Раечка, столичной водки, шампанского и... — Игорь перечислил несложные закуски. Девушка записала заказ и ушла.

— Красавица? — спросил Колотарев.

— Хороша, — сказал Игорь. — Ей лет двадцать, видимо?

— Восемнадцать лет. Один летчик завез ее сюда и бросил. Знакомых нет, денег нет — куда пойдешь?. . Аким ее увидел ночью на улице. Сидит у кино на ступеньке, плачет.

— А потом вы ее сюда определили? — спросил Иван.

— Здесь она у нас на глазах, — сказал Колотарев. — Кончит десятый класс — в университет отдадим. Комнату ей устроили... Но если кто ее обидит... — Он снова погрозил пальцем.

— Иван женщину не обидит, — сказал Игорь. — Он поэт.

— Серьезно? — Раздрогин приподнял брови.

— Вполне. Поэт-лирик Иван Карпов.

— Позвольте... Не ваша ли это книжка вышла зимой в «Советском писателе»?

— Моя. — сказал Иван и снова смутился.

— Ой, какой вы молодец, что пошли плавать матросом! — воскликнул Раздрогин, первый раз за вечер оживившись. — У вас же порядочные стихи. Вам только силы, силы не хватает!

Раздрогин придвинулся к Ивану, завел с ним профессиональный разговор. Иван улыбался смущенно и радостно. Пришла Раечка, переставила с подноса на стол вино и закуски. После столичной и двух бокалов шампанского Колотарев совсем осоловел. Раечка подозвала ко входу такси. Вместе с Игорем она помогла Колотареву добраться до машины. У машины Колотарев обнял Игоря, несколько раз повторил свой адрес.

Когда, резко рванув с места, машина ушла, Игорь взял Раечку под руку.

— Пойдем, — сказал он. — Все-таки на улице мороз. Вы простудитесь.

В половине первого они рассчитались и вышли из ресторана. У дверей гостиницы Раздрогин спросил:

— Вам далеко добираться? А то можете остаться у меня.

— Вообще-то далеко, — сказал Иван.

— Ну и оставайтесь.

— Ты останься, — ответил Игорь на вопросительный взгляд Ивана, — а я поеду. У меня дела с самого утра. Только приезжай завтра не позже двенадцати. Сергей будет деньги выдавать. Надо сразу же съездить в аэропорт за билетами...

Игорь попрощался и пошел к площади.


23

В начале первого на судно явился Иван, получил у второго помощника деньги.

— Теперь на полном в аэропорт, — сказал Игорь. — Возьмешь три билета.

— Два, — сказал Сергей. — Я поеду на пароходе до железной дороги.

— Один, — сказал Иван, улыбаясь. — Я остаюсь в Якутии с Николаем Эдуардовичем.

— Ваше дело, — процедил Игорь сквозь зубы. — Можешь не трудиться. Я пошлю за билетом рулевого.

И он вышел из каюты второго помощника, с силой хлопнув дверью.

Красноярск... Новосибирск... Свердловск... Москва... Самолет летел, догоняя солнце, но в Ленинграде оно все-таки опередило его и скрылось за горизонт раньше, чем колеса самолета коснулись бетонной дорожки аэродрома. Игорь вышел на площадь перед аэропортом. В автобус садились люди. Некоторые цепочкой потянулись направо, к стоянке такси. Стояла тишина. Только где-то далеко гудел мотор самолета.

— Ну, и куда теперь? — спросил себя Игорь. — Какой я дурень, что не дал телеграмму. Как теперь найдешь Ирину?..

Он медленно пошел к остановке такси, сел в большую черную машину рядом с шофером, бросив чемодан на заднее сиденье.

— К Невскому, — сказал он и назвал адрес того дома, где жил зимой. Шофер включил счетчик, повернул ключ зажигания.

— Издалека?.

— Из Якутска.

Шофер свистнул.

—Ничего себе. Там, поди, зима уже?

— Пятнадцать градусов было, когда я вылетал.

— Мороза?

— Естественно...

— А у нас двенадцать тепла днем было.

— Вам легче...

Машина неслась по широкому Московскому проспекту. Игорь не глядел по сторонам, курил и думал: как увидеться с Ириной? Он чувствовал, что не проживет без нее этот вечер. Может быть, просто зайти к ней? Открыто и честно зайти — черт с ним, с мужем. Он так и не придумал, что делать. Машина остановилась. Игорь дал шоферу пятьдесят рублей и не взял сдачи. Забрав чемодан, он поднялся наверх. Дверь ему открыла хозяйка квартиры и сразу сказала, что его комната сдана артисту цирка, гастроли у артиста кончатся через месяц.

— Мне не нужна комната, — сказал Игорь. — Позвольте на день или два оставить у вас чемодан...

Освободившись от чемодана, он вышел из дому и направился в сторону улицы, на которой жила Ирина. Медленно дойдя до ее дома, Игорь остановился, нашел глазами окна квартиры... Они были освещены. По занавескам пробегали смутные тени. К Игорю вдруг подошел человек в ватнике, с морщинистым, желтым лицом.

— Дай рубль, капитан, — сказал он. — Не хватает до дому добраться.

Игорь сунул ему пять рублей и отошел, не слушая пышных слов благодарности.

«Надо было послать его с запиской к Ирине», — подумал он, глядя на удаляющуюся сутулую фигуру. Он поднялся на четвертый этаж, остановился перед дверью квартиры.

Позвонить?

Рука то поднималась к звонку, то опускалась. Он сел на подоконник, вынул записную книжку, написал на листке:

«Ирина, я жду тебя внизу. И».

Игорь сложил записку, написал сверху: «И. С. Лесковой», бросил записку в ящик, нажал звонок и быстро пошел вниз. На первом этаже он услышал, как отворилась дверь. Он задержался, подождал, пока дверь снова закроется, и вышел на улицу. Через минуту появилась Ирина. Увидев Игоря, она быстро подошла к нему.

— Ты, Игорь?

Вид у нее был растерянный. Казалось, что она вот-вот заплачет.

— Как видишь, — сказал Игорь и взял ее за руки.

— Я так и подумала, что это ты. Не знаю почему.

— Можно было догадаться по записке, — сказал Игорь.

— Какой записке?

— Ты не читала записку? Я бросил ее в почтовый ящик.

— Я не заглянула в почтовый ящик. Я просто почувствовала что-то. Пойдем отсюда...

Она взяла его под руку, они вышли на бульвар и сели на скамью.

— Я не ждала тебя сегодня, — сказала Ирина.

— А вообще ждала?

— Да. Я не знаю, что мы будем делать. Все так сложно...

— Нужно, чтобы мы были вместе.

— А как?

— Уйти от него.

— Куда?

Игорь промолчал.

— Давай не говорить об этом, — сказала Ирина. — Все равно у нас нет выхода... Будем встречаться, а потом...

— Что потом?

— Потом надоедим друг другу и расстанемся.

Она улыбнулась и заплакала. Игорь достал платок, вытер ей глаза, прикоснулся к ним губами.

— Не целуй меня сегодня, — прошептала Ирина. — Я не хочу, чтобы ты первый раз целовал меня здесь... Как вы добрались до Якутска?

— Очень хорошо...

В одиннадцать часов Ирина поднялась со скамейки.

— Мне пора, — сказала она.

—А я? — спросил Игорь и взял ее за плечи.

— Не нужно, Игорь, — тихо сказала Ирина. — Это так неожиданно. Я еще ничего не успела придумать... Проводи меня. Завтра я буду разговаривать с тобой более членораздельно. — Она улыбнулась.

— Может быть, я возьму номер в гостинице?

— Нет, нет... Я не могу сегодня. Я совершенно сбита с толку. Пожалей меня, Игорь...

— Хорошо.

Он проводил Ирину до угла. Она пожала ему руку и быстро пошла к дому. Когда она скрылась за дверью, Игорь вернулся обратно на бульвар. Купил в магазине бутылку водки и пил ее на скамейке, где они сидели с Ириной. Водка была безвкусная. Он не опьянел. Только, как обычно после спиртного, от сердца отвалился камень и в душе осталась бессильная, слезливая грусть. Время шло... Почувствовав холод, Игорь направился к набережной. С залива дул ветер. Вода в Неве поднялась, и по ней против течения катились волны. Игорь медленно перешел Кировский мост, спустился на берег у Петропавловской крепости. В камнях у Комендантской пристани ворковала вода. Под пристанью билась о камни лодка. Игорь присел, поднял воротник плаща.

— Этапная пристань, — сказал он.

Опять стало невыносимо холодно. Игорь обогнул крепость, через Тучков мост вышел на Васильевский остров, переулками и линиями снова добрался до набережной Невы и по Дворцовому мосту перешел на левый берег.

На улицах появились люди. Пошли автобусы и трамваи. Игорь взглянул на уличные часы. Они показывали пять минут седьмого.

— Еще три с половиной часа, — сказал он себе. Он давно уже разговаривал с собой вслух. — В восемь откроются кафе. Можно будет погреться...

Игорь свернул с Невского на набережную Мойки. Грязная речка надоела ему, и он повернул на улицу Дзержинского. У одного дома стояла кучка людей.

— Люди, куда стоите? — спросил Игорь.

На него посмотрели удивленно. Кто-то ответил:

— В баню. Через десять минут откроется.

— В баню так в баню, — сказал Игорь и встал в очередь.

Он купил мыло, веник и жесткую оренбургскую мочалку. В парной было прохладно. Два старичка по очереди ковшом швыряли воду на раскаленные камни. Жгучий пар вырывался из печи и постепенно заволакивал помещение. Игорь забрался на верхнюю полку, жестоко отхлестал себя веником, спустился и вылил на голову две шайки холодной воды. Усталость прошла. Он чувствовал себя так, будто проспал семь часов в постели. Игорь постоял под холодным душем и вышел в раздевалку. Часы показывали половину девятого. Игорь не спеша оделся, побрился в парикмахерской. Часы показали девять. Игорь выпил в буфете бутылку лимонада и съел холодную котлету. Было девять часов десять минут. Он вышел из бани и направился к дому Ирины. Он дошел до угла в тот момент, когда Ирина выходила из двери. Она побежала, с разбегу бросилась ему на шею. Игорь обнял ее и держал на весу, пока не кончилось дыхание.

— Какой у тебя скверный одеколон, — сказала Ирина. Она улыбалась, и в глазах ее стояли слезы. — Пойдем скорее, у нас сегодня планерка — нельзя опаздывать.

Игорь остановил такси. Они сели в машину. Игорь сказал шоферу:

— На Московский вокзал.

— Куда? — спросила Ирина, широко раскрыв глаза.

— На Московский, — повторил Игорь.

Машина тронулась.

— Что мы там будем делать? — спросила Ирина.

—Будем покупать билеты.

— Зачем? Куда?

У Ирины было испуганное выражение лица.

— Затем, чтобы уехать вместе. А куда... Это все равно. Вернее, нет. Надо поехать туда, где для нас с тобой найдется побольше работы. Я предлагаю Владивосток или Мурманск. А ты?.. В общем, там посмотрим.

— Сумасшедший...

Ирина обняла Игоря, прижалась щекой к его лицу.

— Ты понимаешь, что ты делаешь? — прошептала она. — Ведь ты ломаешь мне жизнь...

Она сказала это тихо и радостно.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги