Провидица поневоле

9

Кекин тренировался на подушках не мало, до самого утра. Проспав всего два или три часа, он, как всегда с нетерпением стал дожидаться той минуты, когда его позовут к Натали, ибо час, проведенный с нею, компенсировал воспоминаниями о нем все остальные часы, проведенные им в отдалении от графини. Конечно, он мог бы видеться с ней и днем, и вечером, но это значило испытывать унижение и боль не только от холодности Наталии Платоновны по отношению к нему, но, главное, от явно сквозившего в ее взгляде отвращения. И чем более дружественнее и нежнее было ее отношение к Нафанаилу в часы ее бодрствующего сна, тем большую неприязнь она испытывала к нему наяву. Однажды, разговаривая с графом в его кабинете, Кекин узнал, что Наталия Платоновна уже не единожды просила отца удалить его из дома.

— Она убеждала меня со слезами упрямства и досады, что вы никак не можете помочь ей, а если бы и могли, то все, что вы делаете доброго и полезного для нее в часы ее бесчувственности, уничтожается ее огорчениями, испытываемыми ею от вашего присутствия во время ее бодрствования, — говорил граф, стараясь не смотреть в сторону Кекина. — И поверьте, слезы ее были настоящими. Если б я не слышал от нее собственными ушами о том, что вы необходимы ей, как воздух, я, пожалуй, внял бы ее просьбам…

В этот момент Нафанаил подумал, что, если бы графиня могла просто терпеть его без отвращения, как одного из своих слуг, если была бы надежда удостоиться хотя бы одного равнодушного ее взора, он был бы счастлив! Несомненно, это была любовь. Но какая-то, право сказать, странная. Даже в своих мечтах о ней Нафанаил далее робкого поцелуя никогда не заходил, и мысли его о ней были мыслями совершенно романтического свойства, а не пылкими грезами успевшего повидать мир молодого человека, имевшего к тому же не одну связь с женщинами и даже бывавшего в «веселом» заведении мадам Жомини.

Наконец, в половине десятого, горничная Анфиска позвала его в покои графини. Кекин застал ее не одну: в комнате уже сидели в креслах сам граф, его секретарь Блосфельд, доктор и даже Августа Карловна, которая при появлении отставного поручика недовольно заерзала.

Поздоровавшись со всеми, Кекин подошел к Натали. Прикрыв глаза, она сидела на канапе с подобранными под себя ногами, и, как только Нафанаил приблизился к ней, ее лицо снова покрыл тонкий нежный румянец.

— Дорогой Нафанаил Филиппович, — назвала она его полным именем, верно не желая ставить его в неловкое положение своими обычными дружескими любезностями вроде «Фанечки» и «ты» пред столь многочисленным сегодня собранием в ее комнате. — Я желаю сообщить вам, что ваши старания не проходят впустую. Уже несколько дней, как я чувствую себя много лучше, и уже недалек тот час, как наступит мое полное выздоровление.

Граф на сие заявление дочери расплылся в счастливой улыбке, доктор испустил облегченный выдох, секретарь оживился, а Августа Карловна засмеялась, правда, смех ее был похож на звук, если бы по дереву дробно заколотили вдруг сухой палкой.

— Я теперь всецело завишу от вас, дорогой Нафанаил Филиппович, — продолжала графиня, кротко улыбаясь. — Если бы мы не нашли вас, милый друг, меня бы уже не стало, и я знаю это наверное. И живу я теперь одной вашей силой, моя душа слилась с вашей, и ваши мысли и чаяния являются теперь и моими мыслями и чаяниями.

— Благодарю вас, графиня, — принял тон Кекин, оценив ее уместную дипломатичность. — Но позвольте вас спросить, каким все-таки образом вам сообщаются мои мысли? Ведь иногда то, что известно вам, является самым сокровенным в моей душе. И что это у вас за болезнь такая, которая делает вас гораздо совершеннее других, здоровых людей? Я бы тоже был не против так болеть…

— Не вводите себя в заблуждение, дорогой Нафанаил Филиппович, — мягко улыбнулась Натали. — Я очень несовершенна, ибо не самостоятельна. И существую я только вами. Если бы вы умерли сегодня, ваш последний вдох стал бы и моим последним вдохом.

— И все же мне непонятно, — произнес Кекин, — как это возможно. Не могли бы вы объяснить мне…

— Этого более, чем достаточно, — перебила его графиня. — И не надо со мной лукавить. — Она засмеялась. — В вашей книжке, что вы купили в Москве, все это прекрасно расписано, просто вы не очень внимательно читали, увлекшись методами магнетических сеансов. К тому же хочу вас разочаровать: я до того завишу от вас, что пассы и раппорты магнетических операторов, коим вы учились сегодня ночью, ни вам, ни мне совершенно не нужны. Вам не нужно даже, как раньше, простирать надо мною руки — достаточно одного вашего присутствия, одной воли, одного вашего дыхания.

Она открыла глаза и серьезно посмотрела на Кекина. Пораженный новым откровением графини, он стоял, растеряв все нужные слова. Все присутствующие в комнате тоже смотрели на него, даже доктор, но пронзительнее всего глядел на отставного поручика секретарь Блосфельд.

Возвращаясь к себе, отставной поручик был совершенно сбит с толку. В голове все время звучали слова графини: «Я живу теперь одной вашей силой, моя душа слилась с вашей, и ваши мысли и чаяния являются теперь и моими мыслями и чаяниями… И существую я только вами. Если бы вы умерли сегодня, ваш последний вдох стал бы и моим последним вдохом». Но ведь и он живет теперь единственно ею. И если умрет она, незачем будет жить и ему..