Проводник

— Меня Тарасом кличут. Рассказывайте, что тут случилось, я как выстрелы услышал, бегом сюда, да, вижу, опоздал.

— Он стрелял в кого-то в лесу. Потом вскочил и помер. Похоже, сердце не выдержало, — объяснил Локис.

— Я знаю, в кого он стрелял. Успела снять. Вот, смотрите, — вмешалась в разговор Эльза и, приблизившись, протянула Тарасу камеру. — Вот здесь, на экране, смотрите.

Они втроем, едва не сталкиваясь головами, всматривались в крошечное изображение непонятного двуногого существа, которое вначале метнулось в одну сторону, затем в другую и, опустившись на четыре конечности, бросилось в лес. Покрытое редкой буро-белесой шерстью, существо не было похоже ни на что встречающееся на земле.

— Да, чертовщина какая-то. Но это не человек, точно, — заметил Тарас. — Бежит странно и на четырех конечностях явно чувствует себя увереннее, чем на двух, если бы не форма тела, я бы сказал, что это медведь.

— Что вы, Тарас, откуда здесь медведи? — удивилась Эльза.

— Пришли. Еще в восемьдесят третьем у меня в лесничестве семья поселилась. Сам наблюдал.

— Кто бы это ни был, почему он до смерти напугал бедолагу? — задумался Локис.

— А вы здесь все осмотрели, пока меня не было? — уточнил Тарас.

— Да ничего мы не осматривали. Только и успели подойти к телу, а тут и вы с ружьем, — улыбнулась Эльза.

— Все верно, — подхватил Локис. — Мы вышли вон оттуда. Заметили парня с автоматом, он на пороге сидел. Все смотрел в лес, то ли предчувствовал, то ли ожидал. Вдруг начал палить. Была одна очередь, длинная, на полрожка. Профи так не стреляет, если только это не оправдано необходимостью. Потом с криком вскочил и бросился навстречу Твари. Скончался, я так понимаю, на бегу. Когда я его перевернул, он уже был мертв, — рассказывал Казимир. Он шагнул вперед, поднял автомат. Затвор замер на задержке. Магазин был пуст. — Да, все, что в рожке было, выпустил. Потому трещотку и бросил. Вообще-то против зверя игрушка совершенно бесполезная. Пять целых сорок пять сотых — только человека останавливает.

— Это что, новый калибр? Вроде ничем от обычного не отличается, — уточнил Тарас.

— А он действительно не отличается, его в семьдесят шестом на вооружение приняли, — пояснил Локис и поставил автомат у стены дома. — Зайдем? Посмотрим?

— Пошли, — согласился Тарас и, обращаясь к Эльзе, уточнил: — Вы, дама, с нами или тут побудете?

— С вами, только разрешите, я первая войду, мне все нужно снять.

В избушке словно поорудовали орды Мамая. Сломано было все, что только можно сломать, остальное перевернуто и растоптано. Когда Эльза закончила водить камерой, ее отодвинул в сторону Тарас и едва ли не на четвереньках обыскал все помещение. Осмотр занял почти полчаса. Но на этом Тарас не остановился. Он внимательно обследовал валяющуюся на траве дверь, поковырял бурые, облепленные мухами комочки, разбросанные перед домиком. Затем, ориентируясь по едва заметным пятнам, углубился в лес. Эльза следовала за ним по пятам, словно собачка на привязи. Локис, давно забравший у Тараса свой карабин, шел рядом, на всякий случай прикрывая спутников от неожиданного нападения.

Через час вернулись к избушке. Выкопали неглубокую могилу, похоронили тело неизвестного. Присели на порог, ожидая объяснений Тараса.

— Выходит так, что вдвоем они жили здесь, — медленно сказал бывший лесничий. — Долго жили. Не один год. Тварь напала на одного из них. Может, сонного, а может, и раненого. Даже скорее всего раненого. На кровь Тварь пришла. Тот, второй, один был. Пытался защищаться. Возле двери пулевые отметины. Тварь дверь разнесла и ворвалась внутрь. Там повсюду следы зубов и когтей. И кровь. Много крови. Тварь вылизывала ее, где доставала. Пожирала второго человека перед домом, прямо на двери. Тот, которого мы нашли, очевидно, застал Тварь врасплох. Спугнул. Но и сам перепугался. Сбежал. А когда вернулся, тела товарища уже не было. С тем, что умер у вас на глазах, что-то случилось. Может, болел, может, еще что-нибудь. Кровь у него горлом шла. Ослабел сильно. Патронов у них почти не было. Сидел и ждал. Рассудил, что Тварь вернется, чтобы и его прикончить. Вот и дождался. Я так понимаю, того первого Тварь где-то припрятала, но вернулась поискать еще добычи. Когда мы шли по следам, я заметил свежие капли крови. Покойник попал в зверя. Так что теперь это чудовище особенно опасно.

Зверюга странная, я раньше таких не встречал, ведет себя почти как медведь, но что это не медведь, точно. Больше на задних лапах ходит, на четыре опускается только в момент опасности. Очень высокая. Следы когтей — на высоте почти трех метров. Если предположить, что зверюга не слишком вытягивалась, когда стояла возле дерева, получается, что ростом она где-то метра два с половиной. Словом, громадная зверина. Если исходить из предположения, что какое-то родство с медведем Тварь имеет, то значит, попробовав человечины, она станет, или, вернее, уже стала людоедом. Зверина опасная. Ее необходимо остановить. А сюда она вернется. Слово даю.

— Так что будем делать? Ждать? — помолчав, спросил Локис.

— Другого выхода нет, — кивнул старик. — Будем готовить засаду и ждать.

С самого утра Тарас ушел в лес. Яна, оставшись одна, возилась по хозяйству. Она уже научилась доить овец, топить печь — и теперь вполне могла справляться по дому сама. Переделав с утра основные дела, Яна устроилась на крыльце и занялась ремонтом одежды деда Тараса. Тихонько напевала, штопала его изношенные рубахи, ставила латки, и от этого немудреного занятия на душе становилось легко и спокойно. Яна мечтала, что когда-нибудь встретит такого же, как Тарас, человека и они вместе будут жить, растить детей. Почему-то Яне хотелось иметь много детей. У родителей она была единственным ребенком, и все внимание уделялось только ей, но Яна всегда немного завидовала тем подружкам, у которых были братья и сестры.

Как же это замечательно, когда у тебя большая семья! Ты никогда не остаешься один, всегда есть возможность с кем-то поговорить, посоветоваться. Сейчас она представляла, как хорошо будет жить с мужем, ее муж тоже будет любить детей. Все вместе по выходным они станут выбираться за город, долго гулять по лесу, а затем на берегу реки разводить костер. Муж начнет нанизывать куски маринованного мяса на шампуры, а дети будут сидеть и смотреть, как ловко он это делает, и учиться всем премудростям походной жизни. Костер прогорит, муж разровняет пышущие жаром угли, пристроит жариться шашлык, а Яна тем временем на расстеленной прямо на земле скатерти накроет стол. На скатерти заполыхают ярко-красные помидоры рядом с пучками ароматной зелени и влажными, нарезанными полосками огурца, ну и конечно же порадует глаз аппетитная, загодя отваренная картошка. Хотя нет, картошку они станут печь в золе. Именно печь. А затем, когда шашлыки изжарятся, вместе с одуряюще пахнущим, шипящим и истекающим жиром мясом на импровизированный стол выложат и черную, обугленную печеную картошку. Дети извозятся в мясном соке и пепле, станут чумазыми, как чертенята, но никто не будет их ругать за это, потому что и она и муж измажутся точно так же и станут смеяться, глядя друг на друга. Все будут счастливы. Даже если пойдет дождь, они не расстроятся. Просто накинут на себя непромокаемые накидки и отправятся гулять под дождем, и веселые капли, скатывающиеся с листьев, не смогут их огорчить. Муж будет рассказывать детям разные легенды и истории из реальной жизни. Дети станут его слушать, радоваться и огорчаться вместе с героями рассказов. Вечером, когда они вернутся домой, детвора еще долго вполголоса будет обсуждать события прошедшего дня, а она, лежа рядом с мужем в постели, привычно прислушается к их разговорам за стеной и засмеется от счастья.

Так будет повторяться каждый выходной, пока дети не вырастут и не обзаведутся собственными семьями. Но и тогда время от времени все вместе они станут выбираться за город. Только тогда уже взрослые сыновья научатся жарить мясо, а они с мужем будут с нежностью смотреть на них. И уже не она, а взрослые дочери накроют походный стол. В этой заботе друг о друге появится новый, не передаваемый словами смысл.

Янка зачинила все дыры и прорехи на Тарасовой одежде. Чтобы занять себя, принялась таскать воду в баню. Ведра были тяжелые, но она приспособилась наливать по полведра. Не беда, что ходить приходилось в два раза дольше, времени у нее было много, Тарас вернется только к вечеру. Она успеет и приготовить ужин, и истопить баню. От одной только мысли, что сегодня удастся, наконец, по-настоящему вымыться, Янка развеселилась и принялась таскать воду с удвоенной энергией.

Солнце уже клонилось к закату. Она растопила печь в бане и отправилась в дом — готовить ужин. По ее расчетам, Тарас должен был появиться вскорости. Баня протопилась, сумерки опустились на поляну, а деда Тараса все не было. Яна начинала волноваться.

Банда Серого снималась с насиженного места неспешно. Предстоящий переход не таил особых опасностей, но все же пройти по Зоне без малого полсотни километров было не так уж и просто. Не они одни промышляли разбоем. Здесь не было законов, не существовало привычной власти. Все решали сила и ярость. Да еще оружие. У них в наличии имелось три обреза. Да к ним — два десятка патронов. Прямого боя не выдержать, а поселенцы, как правило, вооружены. Всякий, кто направляется в Зону, обязательно запасается оружием. Уже не раз Серый натыкался на защитников своего добра, потому и решил осесть где-нибудь в тиши и желательно на всем готовом. Разбойничать становилось труднее. Им в последний раз крупно повезло: заряд картечи никого не зацепил. А по весне они таким образом лишились одного из своих.

…Как обычно, вошли в деревню, вломились в один из домов. Знали, что там живет довольно молодая пара. Бабы у них не было всю зиму. Рассчитывали повеселиться. А вышло наоборот. Васька Кныш, самый сильный из банды, вынес дверь одним ударом. С топором в руке первым ворвался в избу. Выстрел сразу разнес ему череп. Серый тогда успел укрыться за стеной. Второй выстрел пришелся в простенок. Клоп, самый молодой из них, сдуру бросился вперед, но третий выстрел остановил и его. Ваня и Хруст разрядили обрезы в темноту избы, а в ответ опять громыхнуло. Стало понятно: у мужика многозарядка. Да и патронов у него, видать, было немерено. Пришлось отходить. Кныш так и остался там, откуда не возвращаются. После того случая настроение у всех резко ухудшилось. Умирать никто не желал. Так и перебивались чем придется. Убивали собак. Иногда везло, уносили либо поросенка, либо овцу. Но обычно жилось голодно.

Серый в Зоне топтался почти пять лет. До этого бывало всякое. Когда-то работал, но по пьянке убил собутыльника. Сел. Вышел на волю — работы нет, семьи нет, жить негде. Прибился к бомжам. Ограбил с ними мужика. Взяли их в тот же вечер пьяными. Оттрубил новый срок. После освобождения Серый заклялся попадаться. Прослышал про Зону. Добирался долго. В одной из деревень зарезал старика, разжился стареньким ружьем, одежонкой, патронами — и рванул в Зону. Вначале обосновался в заброшенном доме. Разбойничал, грабил. Бывало — и убивал. Затем к нему прибился Ваня. Вечный бомж, он не гнушался ничем, только в людей никогда не стрелял. Говорил, грех. А так ничего, надежный. А вскоре и Кныш появился. Вот тогда они зажили. Кныш с голыми руками на дело шел, ничего не боялся. Для него задушить что человека, что курицу — разницы не было. А год назад они столкнулись с другой бандой. Хлебные места делили. Тех кто-то крутой потрепал, вот они и начали двигать остальных. Положили почти всех. В живых остались Хруст и Клоп. Эти вроде не разлей вода, но недоглядишь — глотки друг другу порвут. А тут еще и хата сгорела. Пришлось рыть землянку в укромном месте. Зиму люто бедствовали. Сложенная Ваней печурка отчаянно дымила. Как не угорели, до сих пор непонятно. Самое страшное зимой — следы на снегу. На дело приходилось уходить все дальше и дальше. Поселяне сами пытались устроить охоту на ловцов удачи. Пока обходилось, но риск сложить голову за ломаный грош возрастал с каждым днем.

Серый тогда принял Хруста, а Клопа хотел порешить. Но Хруст молодого отстоял, заявил, что ручается. Так и стало их пятеро. Поселенцев становилась все больше, но и защищаться научились. Теперь у Серого появился шанс повернуть жизнь по-своему. Даже если старик кого и положит, не страшно. Главное, чтобы не его. По большому счету Хруст в банде явно лишний, давно в вожаки метит. Потому ему и помирать. А что Ваню, что Клопа Серый под себя подомнет. Так и будет. Хрусту пулю, малого на хозяйство вместе со стариком и девкой. Эх, до девки бы добраться, до сладкого мяса. Уже больше года Серый с бабой не забавлялся.

С собой забрали все пожитки: потрепанную одежонку, закопченный чайник, пару котелков, остатки мяса. Казалось, нет ничего, а как нагрузились, так стало понятно: поклажи на всех хватит. С самого утра, едва солнце поднялось, тронулись в путь. Выбирали самые безлюдные места, лезли через буреломы, обходили обжитые деревеньки и уцелевшие дороги. Шли почти до самого вечера. Добрались до широкой полноводной реки. Стали табором. Костер развели, разогрели уже подпортившееся мясо. Неугомонный бродяга Ваня порывался идти дальше, мол, осталось меньше двадцати верст. Но Серый решил остановиться. Тогда Ваня вызвался сбегать и поглядеть, все ли в порядке у старика.

Вернувшись под утро, быстро догрыз остатки еды и, прикорнув ненадолго, чуть свет растолкал Серого:

— Серый, видел девку, одна была, нужно было нам вчера идти. Старика не было в хате, видать, на охоту убег. Баньку девка топила. Молодая, справная, только сиськи еще маленькие, я побольше люблю.

— Тебе не на сиськи пялиться нужно было, а разглядеть все толком, — огрызнулся раздосадованный Серый.

— Так я и разглядел! Значит, так, дом громадный, по три окна с каждой стороны крыльца, две печи, чуть поодаль сеновал и хлев. Сено еще с прошлого года, видать, лежит. Запасливый старый хрыч. Овцы в хлеву содержатся, выгон там большущий. Забор крепкий, высокий, судя по столбам, старик жерди перекидывает, когда овец с места на место перегоняет. Да… там еще два сарая, тоже из бревен, крепкие.

— Ты старика самого видел?

— Вчера нет. Девка одна была.

— Старик какой из себя? Может, ему годков меньше, чем мне?

— Нет, Серый, ему лет семьдесят, не меньше. Песок из него уже сыплется.

— Гляди, Ваня, ты за базар отвечаешь!

— Штоб я сдох, Серый, ты за кого меня держишь, в натуре! Я тебя ни разу не кидал! — не на шутку обиделся Ваня.

— Ладно тебе, Ваня, — снисходительно усмехнулся Серый, — поднимай остальных, выходить пора.

Ожидание Твари затянулось. Эльза в который раз просматривала изображение на крошечном экране. Зверь и в самом деле был огромен. Редкая шерсть свалялась на боках, передние лапы мощные, с длинными острыми черными когтями. Но самой жуткой была голова: крупная, словно приплюснутая сверху, с развитыми, выдающимися вперед челюстями. Когда чудовище разевало пасть, были отчетливо видны огромные клыки.

Локис внимательно просмотрел кадры и стал готовить подарок зверю. Достал из коробки пяток патронов, начал осторожно распиливать головки пуль. Тарас посмотрел на это дело, усмехнулся.

— Ты где этому, парень, научился? — спросил Локиса. — Не иначе дум-дум решил сделать?

— Так ведь обычной его не свалишь! — довольно улыбнулся Казимир. — А научился в Афгане, духи такие подарки любили делать.

— Воевал там?

— Не совсем, журналист, больше писал, но и пострелять пришлось.

— А где пишешь сейчас? Ты же сказал, что она журналистка.

— Сейчас я простой водитель такси. — Казимир вздохнул и помолчал. — А она на самом деле журналистка. Более того, иностранная. В Германии работает, на телевидении.

— Это что ж, немцев интересует, что у нас здесь происходит?

— Они, я так понимаю, больше за себя беспокоятся. Чтобы к ним вся наша зараза не проникла. Для таких Тварей границ не существует.

— Это точно. Ты, парень, прости, что я тебя на мушке держал. Пойми, места у нас теперь стали совсем дикие, люди страшнее иного зверя.

— Ничего, Тарас, я не в обиде, сам бы то же сделал. Ты думаешь, зверюга придет сегодня?

— Надеюсь. Тварь разозлена, ранена, если у нее медвежьи замашки, придет. Слушай, ты назвался Казимиром, а дамочка тебя Локисом называет. Это что, прозвище?

— Да как сказать, скорее родовое имя. У нас в семье всех мужчин зовут Локисами.

— Словечко странное, вроде литовское. Ты сам оттуда?

— Почти. На самой границе с Литвой есть маленький поселок Гадутишки, так вот граница проходит как раз по нему. Так уж получилось, что с одной стороны Гадутишки, а со второй — Адутишкис. Народ там, естественно, перемешался. Кто чей, не поймешь.

— Я тебя не о том спрашиваю, сам знаешь, что по-литовски означает слово «локис»?

— Знаю, Тарас, слишком хорошо знаю.

— Не боишься? А вдруг?…

— Нет, Тарас, это просто мутант, я в сказки не верю. Вырос уже, — зло ответил старику Локис.

Пять раз оттянул затвор, выщелкнул патроны на траву, вместо обычных дослал с разрезанными крест-накрест пулями. Поднял рассыпавшиеся патроны, собрался вставить их в обойму, но Тарас взял из его ладони один и принялся рассматривать.

— Что тебя удивило, Тарас?

— Да вот смотрю, раньше таких вроде не было. Да и калибр странный.

— Да, этот карабин сделан на базе СКС-45. И калибр действительно девять миллиметров. Пуля видишь какая? Головка свинцовая, мягкая, экспансивная называется. Попадает в тело зверя и сминается. Эффект как от двенадцатого калибра.

— Суровая штука. А ты еще и распилил!

— Что делать, эту Тварь валить нужно, пока до остальных людей не добралась.

Эльза сидела в сторонке и наблюдала за мужчинами. Удивительно легко эти двое нашли общий язык. Пару часов назад готовы были вцепиться друг другу в глотки, а сейчас мирно сидят плечом к плечу и беседуют. Неторопливая чисто мужская беседа двух умудренных жизнью людей завораживала ее. Невольно мысли Эльзы обратились к недавнему прошлому. Сталкиваясь по работе со множеством людей, она никогда не встречала таких, как эти двое. Да еще, пожалуй, Михай, он чем-то походил на Локиса и на старика Тараса. Наверное, способностью меняться в зависимости от ситуации. То несдержанный, бурный, стремительный, то спокойный и рассудительный. Скорее всего, и Тарас в молодости был таким же. Эльзе стало интересно узнать о Тарасе побольше, как жил, чем занимался до лесничества, была ли у него любовь, а если была, то какая. В старике, судя по глазам, не угас огонь жизни. Тот самый, от которого у женщин начинает сильнее биться сердце, загорается кровь в жилах. Рядом с такими мужчинами любая женщина чувствует себя единственной и неповторимой. Да, разумеется, очень приятно находиться рядом с мечтой, киношным красавцем, но до поры до времени; для жизни, для нормального женского счастья нужен именно такой, настоящий, а не виртуальный мужчина. С сильными руками, горящим взглядом, верным, любящим сердцем. Такой не предаст, не струсит, пойдет грудью на все невзгоды, защитит свою женщину от любой опасности. Именно таким и должен быть муж. Что бы ни говорили другие, что бы ни заявляла вслух сама Эльза, но выйти замуж, стать женой лучшего из мужчин остается тайной мечтой каждой женщины. Феминистками становятся только те женщины, которые так и не встретили настоящего мужчину. Обжегшись раз, другой, они начинают думать, что все особи противоположного пола лишь жалкая пародия на женщину. Но они горько ошибаются, есть настоящие, сильные мужчины, просто их мало, они погибают, потому что первыми встают на защиту женской чести, своего дома, семьи, страны. И пусть не каждой повезет, но те счастливицы, которые встретили настоящего мужчину, остаются рядом с ним до конца.

О том, что брак с Михаем не состоялся, Эльза не горевала. Ей уже тем повезло, что она повстречала такого человека. Для Эльзы самым важным была любовь, а Михая она не любила. Так сложилось, что Эльза полюбила лишь раз, давно. Она тогда училась в десятом классе, на школьном вечере ее пригласил на танец довольно симпатичный парень. Потанцевали, разговорились. Голова у Эльзы пошла кругом.

Артем окончил школу три года назад, на вечер пришел с младшей сестрой. Сейчас ему, студенту Киевского университета, было не до вечеринок: он учился. Но знакомство с Эльзой изменило его отношение к миру. Нежная дружба переросла в любовь. Они представить не могли жизни друг без друга. Выходные проводили вместе. Подолгу гуляли в парке над могучим Днепром и говорили, говорили… Мечтали о будущей жизни. Строили планы.

Родители Эльзы не слишком одобряли это знакомство. Артем хотя был перспективным студентом, но происходил из почти нищей семьи обычных интеллигентов. Его отец преподавал сопромат в техническом вузе, а мать учила детишек игре на фортепиано в музыкальной школе. Денег у родителей Артема не было. Отец Эльзы, бывший комсомольский лидер, к тому времени успешно переквалифицировался в крупного предпринимателя, приобрел сеть дорогих магазинов, а потом серьезно подсел на газовую трубу. Деньги в семью потекли невероятные.

Как только Эльза заикнулась об отношениях с Артемом, мать запретила им встречаться. Эльза и Артем стали встречаться тайно. Тогда служба безопасности отца выследила их. Эльза никогда не забудет, как дюжие молодцы из папашиной охраны методично избивали беззащитного Артема на ее глазах. С тех пор ее отвозили в школу и привозили домой с охраной. Тайком от родителей она звонила Артему. Но однажды попала на его мать. Боже, что она услыхала от приличной с виду женщины.

Встретиться с любимым удалось лишь однажды. Когда она убежала с выпускного вечера. Что это была за ночь! Они укрылись в беседке над днепровской кручей, держались за руки и целовались. Эльза, уже теоретически представлявшая, во что выливаются отношения между мужчиной и женщиной, вполне откровенно предложила себя Артему, но он отреагировал несколько странно. Постарался успокоить, перевел разговор в иное русло. Для него близость была возможна только после свадьбы… Утром их нашли. Через два дня Эльза уже вылетела в Германию. Артема выписали из больницы месяц спустя…

Вовчик был вполне доволен своим положением, главное, никто не учил его жить, не зудел, чтобы он учился или искал работу. Здесь все было просто, среди сильных людей он сам себя ощущал едва ли не героем. Тогда ночью в него даже стреляли, а он не струсил, не сбежал, хотя выстрел прозвучал почти над ухом. О том, что произошло с Янкой, Вовчик старался не думать. Ведь тогда он получил прикладом по голове и вполне мог умереть прямо у крыльца пустого, заброшенного дома. Тот бандит оказался сильнее плюс автомат, ну что он мог сделать с голыми руками! Хотя, конечно, занявшись Янкой, бандюган вряд ли держал автомат в руках. Может, и можно было подкрасться незаметно и застрелить его. Тогда к этим людям он мог бы прийти с оружием, и не с каким-то там обрезом, а с настоящим автоматом. Вот это было бы клево. Тогда не он бы шестерил перед ними, а совсем наоборот. Ну и поплясали бы у него эти старые хрычи! Мыли бы ему ноги, которые так сильно устали, и на закорках носили. Кроссовки едва не разваливаются, мозоли размером с кулак, а идти еще неизвестно сколько. На кой хрен они снялись с насиженного места? Там была уютная землянка. Он всю жизнь мечтал так жить. Теперь прутся неведомо куда. Да еще и подгоняют. Веревочные лямки разрезают вспотевшую кожу почти до крови, а останавливаться нельзя. Уже второй день они тащатся по буреломам. Главное, никто не говорит — куда и зачем! Эх, вот если бы у него был автомат, тогда бы он не тянул тяжеленный мешок, который содрал всю спину. Шел бы себе припеваючи. А тянули бы весь скарб они, под дулом автомата чё хошь попрешь. Вовчик только подгонял бы их всех и этого Серого. Тоже мне главный, можно подумать, что самый здоровый! Как же, тот же Клоп сильнее его. Даст раза — и рассыплется старикан. Ничего, Вовчик тоже станет здоровенным. Он видел, какими становятся пацаны, которые ходят качаться. Он тоже пробовал, но это трудно. Каждый день, как каторжный, таскаешь бестолковое железо. Нет, он, как Джеки Чан, лучше научится драться. Станет мочить голыми кулаками всех подряд и того с автоматом тоже замочит, как не фиг делать замочит. И Янку бы он спас и трахал бы ее, как в том фильме, по-всякому, а она бы только орала от удовольствия. Интересно, а почему она никогда не орет? Может, она… как это, ну, слово еще такое фраерное, когда баба не чувствует кайфа. На фиг. Когда Вовчик станет драться как Джеки Чан, у него этих баб будет завались.

— Малой, не отставай, в тыкву получишь.

Конечно, Клоп, ему что, наверно, самый легкий мешок взял, вот попробовал бы этот тащить. Ишь ломит. Как конь. Вчера вечером Ваня-придурок куда-то слинял, утром только нарисовался. Потом с Серым тер что-то. Какие у них могут быть терки? Или они снова на дело идут? Жрачка уже закончилась. Вчера остатки сожрали. А хавать хочется. Мамка говорила: это оттого, что Вовчик еще растет. Интересно, а батя, когда рос, тоже постоянно жрать хотел? Батя был классный, хоть и пил. А что, ему можно, мастером спорта был по боксу. Он бы любого из этих козлов слегонца завалил. Как два пальца. Медалей у бати было море, пока не пропил. А пропивать начал потому, что мамка денег ему не давала. Все ей жалко было. Ну вот и помер батя. Как теперь без него? Хреново. Он же несильно старый был. Всего тридцать семь лет стукнуло, когда отравился паленой водярой. С другой стороны, батя в кайф пожил, после такого нестрашно и помирать, а вот ему, Вовчику, еще охота пожить.

Под вечер остановились на берегу небольшой лесной речушки. Едва Вовчик попытался разжечь костер, немедленно получил затрещину от Хруста. Теперь Серый откровенно дистанцировался от Клопа и Вовчика, устроился в некотором отдалении, они бурно что-то обсуждали с Хрустом и Ваней.

Ночь постепенно овладевала лесом, неспешно выползала из-под деревьев, из зарослей кустарника на берегу речушки. Смолкли дневные птицы, только раздавались заливистые трели соловья где-то у воды. Поскрипывало дерево, покачивалось под легким ветром. В траве на поляне зашуршал ежик. Сыч гулко захохотал где-то в лесу.

Поужинали консервами с хлебом. Локис с Тарасом заняли заранее намеченные позиции, а Эльза укрылась в избушке. Время тянулось медленно. Локис словно физически ощущал его плавное течение. Как неожиданно повернулась жизнь! Неделю назад он даже не подозревал о существовании Эльзы, а теперь каждый миг думал о ней. Постоянно хотелось слышать ее голос, видеть ее глаза, то смеющиеся, то грустные. Такое он переживал лишь однажды, когда познакомился с Леной. Только что окончивший журфак лейтенант Казимир Станиславович Подвойский, молодой, подающий надежды журналист армейской газеты, увидел девушку в метро и не удержался, подошел, заговорил… А дальше началась сказка… Наверное, каждый переживал в молодости подобное. Если Казимир не бывал в командировках, встречались они каждый день. Им постоянно не хватало времени. В крохотной съемной квартирке Казимира появилась настоящая хозяйка. Сколько любви и нежности они дарили тогда друг другу! Через два месяца после первой встречи подали заявление в ЗАГС. А еще через три сыграли свадьбу. Вскоре Казимир попал в первую серьезную командировку. На военном аэродроме под Ташкентом пришлось сидеть без малого неделю. Пыль, жара, на небе ни облачка. Воды мало, только умыться. В ожидании борта, который должен был забросить его в Джелалабад, Казимир насмотрелся всякого. Оттуда каждый день прилетали тяжелые транспортники. Выгружали раненых и цинковые ящики с телами убитых, забирали оружие, боеприпасы, продовольствие и пустые гробы. Для тех, что еще живы, но умрут завтра или на следующей неделе. В этом ужасающем круговороте войны и близкой, такой осязаемой смерти невозможно было не очерстветь душой. Спасала только водка, вернее, спирт, чаще неразведенный, чистый. Благо этого добра хватало. В стране уже тогда были перебои абсолютно со всем, здесь, под Ташкентом, тоже трудно стало достать сигареты, нормальную еду, но спирта на базе было хоть залейся. В конце концов группа журналистов, в которую входил и Подвойский, на самолете с грузом гуманитарной помощи вылетела в Афганистан. Не особенно приспособленный для перевозки пассажиров военный транспортный самолет больше напоминал склад с крыльями. В салоне было холодно и очень тесно из-за множества ящиков и тюков. В категорию срочных гуманитарных грузов входили и неизменные сосновые корявые гробы из неструганых досок. Два месяца провел в Афгане Казимир, попал с колонной под обстрел, укрывался вместе с солдатами между колес БТР, наслушался свиста пуль, сам стрелял в сторону злых колючих огоньков, вспыхивающих в зеленке. Ночевал на блокпостах, своими глазами видел, как захлебывается горячей кровью раненный в грудь молоденький солдат, с которым всего час назад хлебал кашу из одного котелка.

В госпиталь Казимир попал по совершеннейшей глупости. У него выявилась невероятно сильная аллергия на укус скорпиона. С температурой под сорок его привезли в санчасть, а оттуда переправили в Джелалабад. Именно там он познакомился с Павлом Севериным, врачом-хирургом. Через него и с офицером-спецназовцем Андреем Макушинским. Почти две недели до отлета в Союз они были неразлучны. Много интересного рассказывал Андрей долгими вечерами. К сожалению, и очерк о нем, написанный Казимиром, и рассказ о смерти мальчишки-солдата не пошли в газетные номера, но память сохранила эпизоды в неприкосновенности. Оставшись не у дел, Казимир начал писать книгу об Афгане, но работа таксистом требовала слишком много сил, и книга так и осталась неоконченной. С Павлом Казимир довольно долго переписывался, а когда увидел на прилавке книжного магазина его книги, стал регулярно покупать. Оказалось, что у Павла очень легкое перо. Казимир буквально проглатывал его романы, сидя в машине в ожидании клиента. Хотя и испытывал угрызения совести, что он, дипломированный журналист, водит такси вместо того, чтобы писать, а врач пишет такие замечательные книги. Об Андрее Казимир кое-что знал из писем Павла. Но встречаться с ним не приходилось. Хотя тот частенько наведывался в город. Вот и сейчас Казимир думал о том, что происходящее наверняка заинтересует Северина, а возможно, послужит основой для очередного романа.

Но больше всего Казимира волновал не будущий сюжет книги Павла и даже не предстоящая встреча с Тварью. Его волновала Эльза. Было в ней что-то особенное, не такое, как в других женщинах. После того как в отношениях между Казимиром и Леной наступило охлаждение, Казимир периодически прибегал к услугам различных женщин. Но там была всего лишь физиология. К Эльзе его тянуло всерьез. И это желание приходилось постоянно подавлять. Странное дело, но в тот вечер, когда он массировал ее измученные ноги, желание обладать ею оказалось не таким нестерпимым, как сегодня. Тогда он старался ей помочь чем только возможно: смазывал истертые места, омывал, раздевал, почти сонную, укладывал в спальный мешок, но вовсе не хотел ее так, как сейчас. В тот момент у него даже мысли не возникло воспользоваться ситуацией. Теперь Казимира все чаще посещали крамольные мысли. Воображение подбрасывало такие откровенные картинки, что они вызывали смущение, хотя он считал себя достаточно искушенным в подобных вопросах.

Эльза всячески демонстрировала собственную независимость. Старалась лишний раз не прибегать к помощи Казимира, но при этом она оставалась женщиной со всеми присущими ей слабостями. Пыталась доказать ему, что она, женщина, справляется с проблемами вполне достойно, и едва ли не всякий раз оказывалась не в лучшем положении. Казимира это откровенно смешило, но он старался не показать виду, что заметил очередной промах. Сегодня она упорно пыталась притащить валежину, для нее явно неподъемную. Казимир, стараясь не обидеть ее, встал рядом и принялся помогать Эльзе. Как она поглядела тогда!..

И вдруг ветер донес до него острый запах зверя…

Тарас положил на колени верную ижевку, привалился спиной к стволу огромной сосны. Недобрым веяло от тонущего в сумерках леса. Всякого зверя встречал за свою долгую жизнь старик, но с таким сталкиваться не приходилось. Изображение на крохотном экранчике пугало. Тварь одновременно походила и на медведя, и на человека, если только можно представить себе человека таких размеров. Огромная приплюснутая голова, несоразмерно большая даже при чудовищных размерах самой туши, и еще — огромные клыки. В том, что Тварь — людоед, сомнений не было. Оставался вопрос, нападает она на сильную добычу или предпочитает обессиленных, раненых, больных. В любом случае Тварь необходимо было остановить любой ценой. Ведь если она найдет пару, появится новый, неизвестный ранее на Земле вид, пойдут плодиться неведомые монстры. Огромные, свирепые, смертельно опасные. Для них Зона не будет преградой, они расселятся сначала здесь, а затем понесут смерть по Земле.

Тарас вспоминал, как трудно, но относительно спокойно они жили с Марией до тех пор, пока в Зоне не начали появляться люди. Вначале это были в основном мародеры. Бродили по брошенным деревням, тащили все, что придется, большей частью на продажу. Им было абсолютно все равно, что любая вещь из Зоны таит в себе смертельную опасность. Для них главным были деньги. Со временем начали появляться и такие горемыки, как Тарас с Марией. Причем не только люди в возрасте. Много было и молодых, с малыми детками. После катастрофы выселили всех, поголовно, да только приют нашли далеко не все. Многие, очень многие вынуждены были вернуться на родную землю, закрыв глаза на риск заболеть и на скорую неминуемую смерть. Как это ни удивительно, многие приспособились к полудикой жизни. Растили хлеб, согнали в опустевшие хлева одичавший скот. Начали налаживать привычный быт. Кто-то стал возрождать свои села и веси, некоторые селились обособленно, вроде хуторян. До определенного момента в Зоне царил и мир и покой. Власти не было, законы соблюдали только неписаные. Но так продолжалось недолго. Постепенно Зона начала привлекать к себе беглых, бомжей и прочий лихой люд. Попадались среди них совершенно закоренелые бандиты. Сбившись в шайки, начали грабить и убивать поселян. Народ стал обзаводиться оружием, пытался защитить собственное добро и жизнь близких. Самому Тарасу, когда еще была жива Мария, не раз приходилось выдерживать и нападения, и осады. Благо старый охотник стрелял метко и за себя постоять мог. Сначала старался только калечить разбойников, затем пришлось несколько раз взять грех на душу. Наконец в Зоне установился некий баланс. Пусть шаткий, но относительный мир. Разбойничающие шайки поделили между собой территории и не трогали тех, кто живет поблизости. Об этих двоих Тарас знал давно. У них тоже был негласный договор. Раз в три месяца он вроде бы забывал овцу. А они как бы находили и прибирали к рукам. Беглые солдаты не трогали Тараса, а он не вмешивался в их жизнь. Тарас знал о них почти все. Когда пришли, как жили, где разбойничали. Это зло постепенно стало вроде как своим, привычным. Промышляющие разбоем по соседству шайки опасались открыто нападать на беглых солдат, справедливо полагая, что силы не равны. С ножами да обрезами против автоматов не сильно навоюешь. Но вот один из солдат то ли заболел, то ли был ранен, и Тварь пришла на запах крови. Теперь Тарас обязан был убить Тварь, чтобы она не пришла к нему. Умирать не хотелось. Особенно сейчас, когда он приютил Яну.

Милая девчушка, вежливая, трудолюбивая, по чистой случайности оказалась в Зоне. Лесничему не хотелось, чтобы она закончила здесь свою жизнь. Встреча с Казимиром и Эльзой вселила в Тараса надежду, что Янку удастся вывезти. Он еще не говорил с ними на эту тему, но мысль о спасении Яны прочно поселилась в душе.

Но с этим он разберется потом. А пока старик слушал лес. Огромный и таинственный, он жил своей обычной ночной жизнью. Где-то в темноте шуршали мелкие зверьки, неслышно парил в воздухе круглоголовый филин, что-то похрустывало, поскрипывало. Пока никаких признаков того, что Тварь приближается, не было. Тарас впал в полудрему, чуткую, тревожную. Не по-старчески крепкие руки уверенно держали ружье.

Расстроенная Яна весь вечер просидела у окна. Уже близилась полночь, а Тараса все не было. Давно остыл ужин. Протопленная баня медленно теряла жар. Чтобы хоть чем-то занять себя, Яна долго парилась, тщательно мылась, затем, поняв, что Тараса придется ждать долго, перестирала свою и его одежду, заперла дверь и теперь сидела у темного окна и вглядывалась в страшный ночной лес.

Прокручивала в памяти свою недолгую жизнь, вспоминала родителей. Мама и отец с первого класса учились вместе. Росли, дружили, а потом незаметно к ним пришла любовь. После окончания института поженились. Жили дружно, души друг в друге не чаяли, пока не пришла беда. Отец старался поскорее выкарабкаться из болезни, но сил явно не хватало. Мама помогала ему, чем только могла, почти поставила на ноги, а вот теперь отец снова в больнице. Яна не могла простить себе того, что бросила родителей в такую трудную минуту. Но выбраться отсюда, из Зоны, самостоятельно не могла. Почему она так поступила с родными, сейчас, после того как ее бросил Вовчик, понять было сложно. Наверное, любила. Старалась о нем заботиться. Пыталась походить на маму. Вот только Вовчик оказался совсем не таким, как отец.

Добирались они сюда чем придется. На попутках, на пригородных электричках. Последние дни большей частью пешком. Прятались от патрулей, которые время от времени колесили по прилегающим к Зоне дорогам. Ночевали в заброшенных домах, на сеновалах. Денег у Яны было немного, еды купили совсем мало. На последние рубли в деревенском магазине набрали спичек, консервов, сигарет для Вовчика и бутылку водки по его требованию. Как ни пыталась Яна сэкономить, деньги кончились быстро. В Зону вошли без копейки. Вовчик утверждал: жить они будут в какой-нибудь деревне из тех, что разбросаны повсюду. Деревни действительно попадались, вот только в них никто не жил. В третьей или четвертой по счету деревушке, такой же брошенной и страшной, как остальные, остановились на ночлег. Яна устала так, что больше не могла сделать ни шага. В том доме, который они выбрали, окна были заколочены досками и даже сохранилась дверь.

Поругались они с Вовчиком из-за еды. Вовчик настаивал на том, что пора открыть и съесть банку тушенки, а Яна предлагала ограничиться хлебом и сыром, мол, все равно хранить их долго нельзя. Вообще-то ругаться они начали еще в дороге. Яна уговаривала Вовчика вернуться, а он едва сдерживался, чтобы не наброситься на нее с кулаками. Кричал, что никогда не пойдет под суд, а однажды даже ударил по щеке. От боли Янке показалось, что у нее лопнул глаз. А еще было невыносимо обидно. За всю жизнь отец, как бы крепко ни спорил с мамой, ни разу не поднял на нее руки. Конечно, родители иногда ссорились, но их ссоры были короткими и всегда заканчивались примирением. После мгновенной, как молния, стычки отец и мама обнимались и осыпали друг друга поцелуями. Янке такое поведение казалось нормой. Она даже представить себе не могла, что может быть по-другому. А Вовчик влепил ей пощечину и даже не извинился. Некоторое время она была в растерянности, но затем успокоила себя: нервы у друга были напряжены до предела, и не стоило сейчас лишний раз его тревожить. Там, в доме, скандал назрел с новой силой. Вовчик даже замахнулся на нее, но сдержался в последний момент и, бормоча проклятия, выскочил из дома. А дальше все произошло как во сне. Кто-то чужой, сильный, небритый, воняющий давно не мытым телом, навалился на нее, несколько раз ударил по лицу, начал рвать на ней одежду. От неожиданности Яна сначала даже не сопротивлялась, но, когда чужая грязная рука полезла ей в трусики, стала бороться изо всех сил. Она даже не заметила, как в комнате появился Тарас. Только почувствовала: стало чуть легче дышать и потные отвратительные руки перестали сжимать ее грудь и мять живот.

А затем они бежали. Сердце выскакивало из груди, она тревожилась за Вовчика, а старик, в тот момент вовсе не казавшийся ей стариком, все тянул и тянул за собой.

Теперь, ожидая Тараса, Яна думала о нем, как о самом близком человеке. Действительно, а как иначе можно было к нему относиться? Тарас спас ее от бесчестья и смерти. Приютил, заботился, как о родной внучке, а что до того, что не мог отправить Яну домой, к родителям, на то у него была вполне веская причина — полное отсутствие денег, как и у Яны. Здесь, в Зоне, деньги не существовали. Мера ценности в этих краях была совершенно иная. На самой высшей ступени по местной шкале стояли порох и патроны, затем, чуть ниже, соль, а уж на самой низшей ступеньке — хлеб, самогон, махорка. Бутылка самогона, кисет самосада или каравай хлеба среди поселян были разменной монетой. Но оставались лакомым куском для различных одичавших бродяг. Все это разъяснил Яне Тарас.

Местные жители редко контактировали между собой. Не было в этом особой нужды. Если кто-то хотел жить рядом с другими, селился в заброшенных деревнях, но много было таких людей, которые не желали видеть рядом с собой никого, кроме своих близких. Заселяли особняком стоящие дома, а то и строили сами, возводили едва ли не крепости на обширных лесных полянах. Земли под огород брали столько, что едва под силу обработать. Сами пахали, сами сеяли, своими силами защищались от разбойников. Рожали детей, воспитывали их так, как считали нужным. За двадцать лет в этих краях выросло целое поколение людей Зоны. Замкнутых, суровых, нелюдимых, зачастую не умеющих толком читать, зато виртуозно читающих следы и владеющих оружием. Трогать таких опасались даже закоренелые бандиты. Властям до них не было дела. Эти люди вроде не существовали. Сюда, в Зону, не проникали ни журналисты, ни врачи, никто из большого мира. В большом мире старательно делали вид, что Зона — всего лишь пустующая территория, на которой отсутствует жизнь как таковая. Потому и патрулировали так усердно периметр, не подпуская близко к Зоне любопытных. В то же время проникнуть в Зону было относительно легко, вот зато выбраться непросто. На всех железнодорожных станциях постоянно дежурили люди в штатском. Наметанным глазом обнаруживали тех, кто пытался бежать, дальше шла проверка документов — и человек попросту исчезал. Всякого, кто интересовался Зоной, также очень быстро обнаруживали и высылали, не делая различий между своими и иностранцами. Документов у Яны не было. Оттого и выбраться ей было намного сложнее, с одной стороны, и проще — с другой. Достаточно пробраться через полосу патрулирования. А дальше ногами протопать с полсотни километров и, добравшись до автотрассы, примитивно голосовать, пока не найдется добрый человек, который отвезет ее домой. Опасность подстерегала на каждом этапе предстоящего пути, но другого выхода не было.

Казимир взял карабин на изготовку. О близости зверя говорил пока только запах, самого чудовища не было видно. Ночной лес не спешил выдвинуть на освещенную призрачным лунным светом поляну свою главную фигуру. Обычные ночные шорохи, уже ставшие привычными, и больше ничего.

Незаметно начался рассвет. Небо, надежно скрытое густыми черными кронами сосен, посветлело. Пробуя голос, тренькнула первая птица. Высоко в небесной сини вспыхнуло алым одинокое облачко. Зарождался новый день, такой же, как и множество других дней. Тварь так и не появилась на поляне. Усталые глаза слезились. Ощущение было таким, словно в них швырнули пригоршню мелкого песка. Внезапный шорох за спиной заставил Казимира резко развернуться. В десяти шагах от него стояла Эльза.

— Это я, Локис, не стреляй! — негромким шепотом сказала она.

— Заранее предупреждать нужно, — отозвался он и опустил карабин.

— Тихо как! Словно и нет ничего, только мы, лес и небо! — зачарованным шепотом пропела Эльза.

— Да, ты права, романтичное утро, — миролюбиво согласился Казимир. — Ты что, совсем замерзла?

— Угу. Наверное, одеться нужно было потеплее, я сидела там, сидела и незаметно уснула, — доверчиво сообщила Эльза и приблизилась к Казимиру.

— Иди ко мне, я тебя согрею, — опустив карабин, сказал он.

В этот момент от ближнего дерева отделилось нечто огромное и раньше совсем незаметное. Резко пахнуло зверем. Глухо рыкнув, Тварь рванула в лес. Казимир, закрывая Эльзу спиной, навскидку разрядил карабин вслед убегающему чудовищу. Секундой позже с другой стороны поляны послышался топот ног, и они увидели, как за Тварью в сторону темных деревьев бросился Тарас.

Казимир на бегу выхватил обойму, дослал патроны в магазин, оттянув, резко отпустил затвор. Тонко взвизгнула в по-утреннему свежем воздухе и вылетела опустевшая обойма. Деревья мелькали по сторонам, ветки разлапистых елей били по лицу. Тварь словно растворилась. Казимир давно обогнал Тараса, но впереди ничего не было. Остановившись, перевел дыхание. Получалось, что нос его не обманул, Тварь всю ночь была где-то совсем близко, но не хрустнула ни одной веточкой, ни единый шорох не выдал ее присутствия, словно зверь превратился в бесплотный дух. Задыхающийся от быстрого бега Тарас остановился рядом.

— Вот черт! Упустили! Оно же рядом с тобой было! Как же ты не попал? Не больше десяти шагов! — хватая ртом воздух, возмутился лесничий.

— Да пошел ты, дед! Я не видел его, всю ночь ожидал, запах чуял — и не видел! До самого последнего момента!

— Быть того не может, оно же рядом с тобой из-за дерева выскочило!

— Вот я и говорю! Я его не видел! Между нами десяти шагов не было, не больше трех! Я сам ничего не могу понять! — закричал от возмущения и досады Казимир.

— А теперь куда оно делось? Ты же бежал за ним! — рявкнул Тарас. — Что, снова не видел?

— Я как тебя обогнал, вперед бежал, надеялся, что увижу Тварь хоть на миг и выстрелю. Но так и не увидел.

— Как — не увидел? Я что, по-твоему, слепой? Я вас обоих видел, а стрелять не мог, потому что ты мне постоянно закрывал зверя!

— Ты бредишь, Тарас! — ошарашенно посмотрел на лесничего Локис. — Я еще раз говорю, не было его впереди!

Вдруг отдаленный женский крик разорвал утреннюю тишь. Казимир только и сумел крикнуть «Эльза!!!» и бросился обратно к избушке.

Казимир бежал так, что ветер свистел в ушах, огибал деревья, уворачивался от сучьев и ветвей. Страх за Эльзу подстегивал его, заставлял выкладываться полностью. Выскочил на знакомую поляну. Заметил стоящую перед избушкой огромную тушу. Больше двух метров в высоту, широкий, неохватный, с длинными, свисающими до колен мощными лапами, поросший редкой буроватой шерстью, более темной на спине и почти белесой на боках, зверь переминался на задних лапах, словно раздумывал. Дикий крик, раздавшийся над поляной, едва не заглушил звук выстрела. Казимир не сразу понял, что кричит он сам. Не опуская карабин, еще дважды выстрелил в воздух. Тварь развернулась к нему, блеснула красными глазами. Казимир застыл на месте. Незнакомый, непонятный холод сковал его. Закаменевшие мышцы не слушались, липкий ужас темной болотной водой всколыхнулся где-то внутри и начал заполнять сознание. Непослушными руками Казимир навел оружие на Тварь. Одеревеневший палец потянул спусковой крючок. Выстрел! Другой! Третий! Медленно приходя в себя, Казимир методично нажимал на спуск.

— Казимир, остановись, оно снова сбежало! Остановись! — слышался вдалеке голос Тараса.

Причитала Эльза. Кровавый туман застилал глаза. Тело трясла крупная дрожь. Скованные мышцы болели. Обессиленный Казимир опустился на траву.

— Что произошло? — побледневшими губами прошептал он.

— Это я у тебя должен спросить! Выбегаю, а ты палишь в сосну из карабина. Глаза дикие, только пены изо рта не хватало, — возмущенно объяснил Тарас.

— Здесь Тварь была! — сообщила появившаяся из избушки Эльза. — Стояла на поляне, принюхивалась. Я все сняла, как только заметила ее, выходящую из леса, так и начала снимать. С чердака. Кстати, там автоматы лежат. Три штуки. «Калашниковы».

— Так, понятно. А что ты еще видела? А то от Казимира сейчас толку мало, пусть в себя придет, — обратился к спутнице Тарас.

— Когда я Тварь заметила, закричала с перепугу и бросилась в избушку. Там лаз на чердак. Шмыгнула наверх и в щель начала снимать. У меня все записано. Тварь постояла немного у дерева, затем пошла к дому. Стала напротив двери. В этот момент из-за деревьев выскочил Казимир. Закричал страшно и выстрелил в воздух. Хорошо, что в воздух. Тварь как раз между нами стояла. А дальше совсем непонятно. Тварь на него посмотрела. Казимир как-то очень медленно повернулся и начал стрелять в сосну.

— А Тварь что сделала? — уточнил Тарас.

— Опустилась на четыре лапы и ушла. Вон туда, спокойно так, не спеша.

— Погоди, ты хочешь сказать, что Казимир отвернулся от нее? А только затем начал сосну убивать?

— Вот именно! Да вы видео посмотрите. Все было так, как я рассказываю!

Казимир уже полностью справился с собой и вместе с остальными склонился над камерой. Все происходило именно так, как рассказала Эльза. Вот он выбегает из леса, стреляет в воздух. Дальше происходит что-то непонятное. Тварь поворачивается к нему. Локис, словно зачарованный, отводит от нее карабин и начинает методично стрелять в ближайшую сосну. Тварь спокойно уходит в лес.

— Ничего не понимаю. Я был уверен, что стреляю именно в зверюгу! — возмутился Казимир.

— Тебе, парень, повезло, что она не убила тебя, пока ты так самозабвенно избавлялся от патронов, — подвел черту под происшедшим Тарас. — Собирайте пожитки, пойдем ко мне домой. С Тварью будем разбираться позже. У меня там Янка одна, извелась небось. Сутки как я ушел.

Серый поднялся на рассвете. Природа только начинала просыпаться. Но ему уже было не до сна. Сегодня должна была осуществиться его мечта. Последним препятствием оставался Хруст. То, что старик жил один, было, конечно, замечательно. Но вдруг он владеет оружием так, как тот, который положил Кныша? И где гарантия того, что под выстрел попадет именно Хруст? А если заряд картечи достанется ему, Серому? Вылечить его никто и не попытается. А хотелось жить! Вольно и сыто! Плохо то, что раньше времени Хруста положить нельзя, он явно что-то подозревает и наверняка постарается обернуть ситуацию в свою пользу. Хруст осторожен. В той давней разборке не подставился под пулю. Уцелел. Да и из всех других дел выходил, словно заговоренный, ни единой царапины! Хотя, казалось, побывал в самых рискованных предприятиях. Очень непросто будет его устранить. Но сделать это необходимо, иначе Хруст не остановится, пока не убьет его самого.

Серый прекрасно понимал, что никого не сможет привлечь к своему плану. Даже Ваня возмутится и не окажет ему поддержки. Клоп до сих пор не определился, с кем он, только с появлением малого вырвался из вечных шестерок. Но Клоп понимает, что стоит малому исчезнуть, как он тут же скатится до положения бесправного слуги.

Серый скрутил козью ножку и закурил. Было прохладно. Замшелые зеленоватые стволы елей обступили ложбину сплошной стеной. Даже в разгар дня сюда почти не проникал солнечный свет. От крошечной речушки тянуло сыростью и холодом. Сизый дым самосада висел в неподвижном воздухе вонючим облаком. Есть хотелось все сильнее. От голода начинало сводить живот. Докурив самокрутку, Серый спустился к воде. Коричневая от болотной взвеси влага была не по-летнему холодной и стылой, будто пробивалась на поверхность из преисподней. Сполоснул лицо, напился от души, чтобы хоть немного унять голод. Заметил изумрудную лягушку. Изловчился и быстрым движением выхватил ее из воды. Длинные, с пол-ладони лапы беспомощно трепыхались в воздухе. Серый достал нож, деловито отрезал лапки одну за другой, а еще живое тельце земноводного выбросил в речку. Пока обдирал с тоненьких косточек белесое мясо, нечто темное плеснуло в воде, и бьющееся тельце лягушки исчезло в огромной пасти. «Поделили, — хмыкнул Серый. — Совсем как в жизни: пока можешь бежать, бороться и пожирать слабых, ты живешь, а стоит зазеваться, тут же рядом оказывается кто-то более быстрый и ловкий и сжирает тебя, оставляя объедки для стоящих рангом пониже. Сегодня я обязан победить, иначе Хруст бросит меня подыхать в лесу. И еще живого меня начнут пожирать всякие мелкие твари. Нет, ни за что! Лучше уж он станет поживой для гнусного зверья. Я должен жить! Потому что именно я заслужил это право! И поможет мне малой. Этот молоденький подонок явно что-то скрыл. Ведь не один он пришел в Зону. А того, с кем пришел, либо убил, либо попросту бросил умирать. Короче, для того, чтобы убить Хруста, пригодится именно он».

Серый никому не говорил, что еще два года назад во время налета на один из дворов отнял у довольно молодой бабенки пистолет. Она не успела выстрелить только потому, что забыла снять оружие с предохранителя. В обойме было всего четыре патрона, но в ближнем бою пистолет мог пригодиться. С бабой тогда повеселились все. Драли как хотели рядом с остывающим телом мужа. Трое суток они провели в том доме, пока не насытились. Пили самогонку, сменяя друг друга, трахали уже ничего не соображающую селянку. Когда она превратилась в безвольное животное, Кныш сломал ей шею. Богатую они взяли добычу. Спьяну Серый не сообразил тогда, что бабу нужно увести с собой. Привязать проволокой в землянке и использовать по нужде. Кормить, чтоб не сдохла, заставлять работать. Хоть бы толк был, а от трупа — никакой пользы. Как бы то ни было, пистолетик Серый тогда припрятал. Вот теперь он и пригодится. Он подошел к спящим, пнул ногой в бок малого. Худенькое, почти детское тельце дернулось.

— Вставай, дело есть, — приказал Серый.

Вовчик вскочил и, поеживаясь от утренней прохлады, пошел вслед за вожаком. Серый шел молча, широко ступая, привычно пригибаясь под низкими лапами древних елей. Вовчик едва поспевал за ним. Убедившись, что отошли достаточно далеко, Серый остановился и, дождавшись Вовчика, пристально посмотрел тому в глаза:

— Ты вроде парень не дурак. Как считаешь, зачем я тебя сюда привел?

— Ну, типа не врубаюсь. А чё?

— А куда сегодня идем, уже врубился?

— Типа на дело. Я-то при чем? Я как все, куда скажешь, туда и пойду.

— Это понятно. Деваться тебе некуда. Тебе жизнь такая, как у нас, нравится?

— Да ты чё, Серый, я, блин, ваще, тащусь! Кайф!

— Кайф, говоришь? Ну, это как поглядеть. А насчет того, чтобы жить в теплом доме да на всем готовом, это как? Не в кайф?

— Я чё-то не врубаюсь, меня не плющит к мамке возвращаться! — испуганно крикнул Вовчик.

— Парень, ты, похоже, тупой, как сибирский валенок. Ты мне нужен! Въезжаешь?

— Типа да. А на фиг?

— Сегодня ночью мы будем ночевать в крепком теплом доме. У нас будет немерено жрачки и пойла! Всосал?

— Ну. А чё я должен?

— Малой, ты меня не перебивай, я вижу, ты пацан правильный, сразу в тему врубаешься. У нас с тобой есть одно препятствие. Среди нас есть человек, который не хочет, чтобы мы заняли тот дом. Ему, видишь ли, старика жалко. Пойми, малой, мы старика трогать не будем. Он нам нужен. Там у него скотина, хозяйство. Пусть он сам за овцами ходит, а мы будем у него жить и харчеваться. Ну и естественно, охранять, чтобы другие не зарились. Как тебе такой расклад?

— А чё, в тему! — одобрил Вовчик. — Мы типа командовать будем, а он шестерить. Ну, тот, хрен старый.

— Я же говорю, ты пацан правильный. Только с тем гадом что делать? Ума не приложу!

— Гнать или мочить. Чё тут тереть!

— Молоток, тему просекаешь. Выходит, будем мочить?

— А на кой… нам лишний рот! Если тот хрыч загнется, кто за скотиной будет ходить? Я, что ли? А старого нам теперь беречь нужно, чтоб пахал на нас.

— Ну, малой, я не ожидал от тебя такого! В точку базаришь! — Серый изобразил восхищение, похлопал Вовчика по плечу. — Только видишь, какая закавыка, мне мочить гада не с руки. А поручить некому.

— Ты что, Серый, мне хочешь это поручить? Я не умею! — неожиданно заговорил парень на почти нормальном языке. — То, что случилось в парке, случайность! Я не хотел убивать ту девку.

— Малой, я тебе дам пистолет, резать не придется. Просто нажмешь на спусковой крючок, и все. Поверь, это не страшно, просто он наверняка окажется за моей спиной. Я могу не успеть обернуться. Ты должен сделать это первый. Понимаешь? Если ты меня не прикроешь, нам всем зимой крышка. Ты не жил в землянке в морозы, когда иней выступает на потолке, а печку нуж-5 Н. Берзина «Неоконченный рейд» но топить днем и ночью. Когда жратвы нет неделями. Поверь, нам не дожить до весны, если мы сегодня ночью не захватим старика. Передохнем. Как собаки передохнем. Наша жизнь зависит от тебя, от твоей решительности. Пойми, он зверь. Мне рассказывали, что раньше он человечину ел. Когда было голодно, насчет тебя намекал. Мол, если жратвы не добудем, малого стоит под нож, у него мясо самое нежное. Ты подумай, малой, или ты его положишь, или он меня, тогда ты точно в котелок попадешь.

— Кто — он? — спросил Вовчик после раздумья.

Яна просидела полночи в ожидании Тараса и уснула на рассвете. Сны снились тревожные, страшные. Гремел гром, молнии рассекали черное, затянутое тучами небо. Деревья тянули к ней корявые сучья. Приближаясь, сучья превращались в мохнатые когтистые лапы. Хватали Яну за горло, душили, рвали одежду, мяли и больно сжимали беззащитное обнаженное тело. Внезапно из мрака выглянуло искаженное яростной похотью бородатое грязное лицо того человека, который пытался изнасиловать ее в заброшенном доме. Раскат грома больно ударил по ушам. Яна в холодном поту вскочила с лавки. Кто-то отчаянно барабанил в дверь.

— Яночка, деточка, открой! Это я, дед Тарас!

— Сейчас, дедушка, секунду, открываю! — радостно закричала Яна и бросилась отпирать.

На пороге кроме Тараса стояли еще двое в камуфляже. Высокий крепкий мужчина и почти одного с ним роста молодая, невероятно красивая женщина. Их объемистые рюкзаки стояли на крыльце. На плече у мужчины висело ружье на простом брезентовом ремне.

— Что ж ты заспалась, Янка, смотри, каких я тебе гостей привел! — засуетился дед Тарас. — Знакомься: Казимир, Эльза. Хотя, похоже, она такая же Эльза, как ты королева Австрийская. По-хохляцки балакает так, что мне, старому полешуку,[2] завидно. Заходите, гости дорогие. Яна, накрывай на стол и баню готовь. Они, бедолажные, с дороги помыться хотят. Да и нам не помешает, — не унимался Тарас.

— А я баню вчера топила, вас ждала. Всю ночь глаз не сомкнула, — сообщила Яна.

— Тогда только прогреть нужно, не успела баня выстыть, разведи огонь, чтобы вода закипела. А пока давай потчуй гостей, — распорядился Тарас.

Пока Яна суетилась на кухне, Казимир оглядел необычайно просторный дом, спросил Тараса:

— Твое лесничество?

— Да, — кивнул тот. — Дом мой был неподалеку, в деревне. Да пока мы с женой гостевали на севере, разграбили ироды. Представляешь, подчистую унесли все. Тряпки целой не оставили. А здесь каким-то чудом все уцелело. Вот мы с Марией сюда и перебрались.

— Так все время одни и жили?

— А что было делать? В округе тогда еще никого не было, в лесу я привычный, да и жена сроду ничего тут не боялась. Вот мы и осели. Повезло нам тогда, овцы прибились. Как их волки не погрызли, не представляю. Они и стали нашей первой и до сей поры главной скотиной. Я даже сыр научился варить. Картошку посадили, ржи немного, охота — тоже большое подспорье. А самое важное: здесь, в лесничестве, у меня запас соли был для косуль и оленей. Вот она и выручила. Мясо солили, рыбу. Все впрок, чтобы не сдохнуть с голоду. И так — почти двадцать лет, да вот только померла моя Машенька пять лет назад. Схоронил ее на берегу реки. Понимаю, что надо бы к людям уходить, а ее оставить не могу. Пойми, Казимир, ведь без малого пятьдесят лет вместе. Рука об руку. Как же теперь я ее оставлю? Вся надежда, что, когда помру, кто-нибудь и меня рядом с ней положит, чтобы и там быть вместе.

— Рано о смерти говоришь, Тарас, коли девчонку приютил, — недоверчиво откликнулся Казимир. — Кто она тебе?

— Да никто, приблудилась. Вот о ней с тобой я и хотел поговорить. Не дело девке здесь загибаться. Выручить ее нужно, к людям вывести, а того лучше — к родителям доставить. Самому мне из Зоны не выйти. Мигом завернут или что похуже. Да и Марию бросить не могу. А тебе все одно уходить отсюда. Выручи, уведи девчонку!..

— А как она здесь очутилась?

— За любовью бежала, да только любовь ее полным дерьмом оказалась. Бросил ее любовничек, при первой опасности бросил. Этот вояка, которого мы вчера закопали, ее ссильничать пытался, да, к счастью, я подоспел. Сунул прикладом по затылку да уволок сюда девку. Христом Богом прошу тебя, Казимир, спаси ее!

— Тарас, ведь мы, пока дело не сделаем, не уйдем. Понимаешь? — озабоченно откликнулся Локис. — Да и Тварь оставлять нельзя.

— Да я что же, тебя гоню? — спохватился лесничий. — Нет, оставайтесь и дело делайте, а что до Твари, как ты говоришь, порешу я ее и без вас.

— Ты сам видел, что со мной случилось, — с сомнением кивнул Казимир, — непростая это добыча. Я ведь был уверен, что в нее стреляю. Да вспомни, когда мы за ней гнались, куда зверюга исчезла? Или их несколько?

— Одна она, я, когда назад бежали, следы смотрел. Понимаешь, какая штука, — поморщился Тарас, — одно время ты впрямь за ней гнался. Да только затем она в сторону ушла, а ты как бежал за ней, так дальше полетел, но самое странное, что и я вас двоих видел, когда ее уже в том месте не было. То есть… и меня она провела. Вот только бегает плохо. С поляны, когда она метнулась в лес, а ты следом, — не более полусотни шагов пробежала, а там притаилась и пропустила нас, причем обоих. Я, когда за тобой трусил, в одном месте запах почувствовал, но не и подвели. Ладно, еще поговорим, пойдем поснедаем, да в баньку. А потом спать. Всю ночь как-никак колобродили.

Пока гости во главе с Тарасом сидели за столом, Яна затопила печь в бане. Печь действительно еще не остыла, через час каменка раскалилась так, что можно было париться. Пусть пар был легкий, но все же лучше, чем никакой. Тарас по простоте душевной пустил первыми в баню гостей.

Эльза взглянула на Казимира, не стала протестовать, послушно кивнула, достала из рюкзака все необходимое и направилась вслед за своим телохранителем к небольшой прокопченной баньке. Оставив их одних, Тарас вернулся к Яне и, усевшись на широкую лавку, стал слушать ее рассказ о прошедшем дне.

Казимир заглянул в баню, притворил дверь, спросил у Эльзы:

— Как будем очередь устанавливать? На пальцах выкидывать или как?

— А разве нам нужна очередь? — лукаво усмехнулась Эльза. — Я лично не отказалась бы от того, чтобы ты меня попарил, все равно ведь насмотрелся на меня без одежды. Разве не так?

— Мало ли на кого я насмотрелся, — засмущался Казимир. — Просто спросил. Из вежливости.

— А я тебе из вежливости предлагаю: пошли. Ручаюсь, приставать не буду, — как-то по-особому улыбнулась Эльза.

— Раз так, пошли, а то я было испугался, что ты воспользуешься моей неопытностью и втопчешь мою невинность в грязь, — в тон ей усмехнулся Казимир и стал раздеваться.

Эльза, вроде бы не обращая на него внимания, сбросила с себя пропотевший камуфляж и, оставшись в одном белье, с вызовом посмотрела на Казимира, но тот целомудренно стоял спиной к ней и сосредоточенно выбирал веник. Фыркнув, она сбросила с себя последнюю одежду и вошла в душную жару бани. Света, льющегося из подслеповатого окошка, едва хватало на то, чтобы ориентироваться в полумраке. Справа высилась громада каменки с вмурованной двухсотлитровой бочкой. Прямо у стены были устроены полки. Эльза прошла вперед, присела на средний полок и тут же с визгом вскочила: доски раскалились так, что, казалось, готовы были вспыхнуть. Она плеснула из бадьи холодной воды и стала ждать Казимира.

Казимир выбрал веник и в нерешительности закурил, остановившись у открытой двери предбанника. От него не ускользнуло неприкрытое любопытство Эльзы. Она явно просчитывала варианты — уступить ему или, наоборот, поиграть и в последний момент отказать. Было довольно обидно, что она может себе позволить подобную игру, а он не имеет права откликаться на ее действия. Как ни крути, он всего лишь наемник. А она в данный момент — хозяйка. И совсем не с руки позволять себе подобное расслабление. «Ну Тарас! Ну удружил! Хоть бы словом со мной перекинулся, прежде чем нас двоих посылать в баню. Ладно, была не была, постараюсь не опозориться перед этой белой госпожой», — подумал Казимир, отбросил окурок, взял веник и решительно распахнул дверь в раскаленный полумрак.

В тусклом свете, падающем через закопченное оконце, он разглядел Эльзу — та сидела в непринужденной позе. С явным интересом окинула взглядом его крепкую фигуру, провела языком по губам. Стараясь не обращать на нее внимания, Казимир запарил веник и, пока тот прогревался в горячей воде, присел рядом с Эльзой — близко, но в то же время не касаясь ее.

— Тебе не горячо? — спросил он, стараясь скрыть волнение.

— Нет, нормально. Сто лет не парилась в настоящей бане. Хорошо! — расслабленно ответила Эльза. — Ты парить-то хоть умеешь?

— Как тебе сказать, — улыбнулся он, — приходилось. Боишься, что отстегаю веником и заставлю голышом бегать вокруг?

— Кто тебя знает, может, ты скрытый сексуальный маньяк?

— Хватит трепаться, ложись на верхний полок, я сейчас парку поддам — и приступим.

Только Эльза устроилась на чуть влажных, горячих досках, волна раскаленного пара, вырвавшегося из жерла каменки, окатила ее с головы до ног. Мягкий березовый веник заплясал в умелых руках Казимира. Он не касался кожи, лишь создавал приятное, волнующее движение жаркого воздуха. Очень скоро она отдалась непередаваемому чувству. Ее тело словно растворилось в сказочном блаженстве, она позабыла о том, что собиралась слегка пошутить над Казимиром и его непреклонностью. Забывшись, Эльза перевернулась на спину, подставила его искусным рукам грудь и живот. В реальность вернулась только тогда, когда Казимир, осторожно потянув ее за руку, поставил на ноги и вывел отдохнуть в предбанник. Словно со стороны Эльза оглядывала свое раскрасневшееся тело с прилипшими к нему кое-где березовыми листочками и едва не стонала от блаженства. Казимир вернулся в баню, как следует поддал парку, от души выпарился, окатил себя холодной водой и вышел наружу. Эльза все еще наслаждалась покоем.

— Казик, ты просто волшебник. Мне никогда не было так хорошо, как сейчас, — промурлыкала она.

— Еще пойдешь париться?

— Ой нет, боюсь, не вынесу еще раз такого наслаждения! Спасибо тебе! — Она прильнула к нему на мгновение, поцеловала его в щеку и юркнула в баню.

Казимир почувствовал прикосновение прохладной упругой груди и, задержав дыхание, проводил ее взглядом. Когда за Эльзой захлопнулась дверь, шумно выдохнул, постарался привести мысли в порядок. Эльза волновала его, как ни одна другая женщина. Безумно хотелось броситься вслед за ней, схватить в объятия, зацеловать до головокружения, ласкать ее восхитительное тело, познать ее на вкус, завладеть ею, получить немедленно все то, что рисовало воспаленное воображение. Он едва удержал себя на месте. Только окончательно успокоившись, Казимир вошел внутрь бани и принялся как ни в чем не бывало мыться.

— Хруст. Тебе придется убрать Хруста, — чуть помедлив, сообщил Серый.

— Но он же твой доверенный человек! — воскликнул удивленно Вовчик.

— Вот именно, — подтвердил вожак, — он и есть самый опасный. Я его хорошо знаю, даже то, о чем ты не догадываешься. Сегодня ночью мы захватим старика. В тот момент, когда все станет ясно, ты должен оказаться за спиной у Хруста и всадить в этого поганого пса все, что есть в пистолете. Ты с пистолетом обращаться, конечно, не умеешь?

— Нет, только в кино видел, — растерянно признался Вовчик.

— Ничего, я тебе все объясню. — Серый достал из кармана ПМ[3]

. — Смотри. Это курок, ты его не трогай, пистолет самовзводный, просто нажимаешь на спусковой крючок. Курок придет на боевой взвод, сорвется, боек ударит по капсюлю. Вот так это происходит.

Серый достал магазин из рукояти, оттянул затвор, выбросил патрон из патронника. Ловко поймав его на лету, заправил в магазин. Спустил с задержки затвор, показал Вовчику:

— Вот видишь, тебе ничего не нужно делать. Главное, перед тем, как стрелять, сними с предохранителя. Вот эту штучку опусти вниз. Только тогда пистолет выстрелит.

— Класс! — восторженно воскликнул Вовчик. — А можно подержать?

— Конечно держи, — согласился Серый и протянул Вовчику пистолет.

Пока тот рассматривал оружие, Серый прокрутил в памяти свою прежнюю жизнь до суда. Так случилось, что сломала ему жизнь любовь. Не повезло! Угораздило его влюбиться в жену сослуживца. Более того, напарника. Они жили в одном общежитии, на одном этаже. Быстро сдружились. Алла, жена Валерки, работала врачом-невропатологом в районной поликлинике. Посменная работа позволяла Алле достаточно много времени проводить дома. У них была красивая семья — оба веселые, спортивные, вокруг них всегда кружились люди. Незаметно и Серый влился в этот круг, сначала знакомых, а затем друзей. Всегда мог зайти на огонек и просидеть весь вечер. Родом из далекой глухой деревни, он постоянно чувствовал себя крайне одиноким в городе. Когда у него появились друзья, Серый был вне себя от счастья. С Аллочкой он быстро нашел общий язык. Обычно замкнутый, нелюдимый, он неожиданно для себя раскрылся перед ней и испытывал несказанное удовольствие оттого, что есть с кем поделиться всеми радостями и горестями.

Для деревенского, не слишком образованного было большой удачей. Серый получил звание сержанта и написал заявление в школу прапорщиков. Учился старательно, отличался отменной дисциплиной и, наконец, добился своего. Пусть хоть какие звезды на погонах, все лучше, чем лычки. Валерка поступил иначе: решил заочно закончить юридический. Поступил с первого раза, говорил, что просто повезло. Начал уезжать на сессии. Во время одной из сессий все и случилось. Тот самый первый раз Серый помнил до сих пор в мельчайших подробностях.

Он пришел с дежурства и на кухне готовил немудреный ужин. Как на грех, закончилась соль. Куда, спрашивается, податься, как не к друзьям, он в тот момент даже забыл, что Валерка на сессии. Вошел, как обычно, даже не постучавшись. В ванной шумела вода. Комната была пуста. Он уже собрался уходить, когда из ванной выпорхнула совершенно голая, аппетитно пахнущая, распаренная Алла. Серый онемел от восторга. Ноги словно приросли к полу. Он во все глаза смотрел на жену друга и не мог совладать с желанием прикоснуться к ней. Алла всегда нравилась ему — красивая, ухоженная, с гладкой матовой кожей, но Серый и в мыслях не мог представить, какая она на самом деле. В шаге от него стояла самая совершенная женщина из всех, какие только могут жить на земле. Тяжелая налитая грудь чуть провисала под собственной тяжестью. Талия тонкая. Оттого бедра казались еще шире и соблазнительнее. Длинные сильные ноги чуть расставлены в стороны, треугольник русых волосиков, немного взъерошенных, вызывающе раскрылся, давая возможность взглянуть на сокровенное.

Серый, у которого опыт близости с женщинами ограничивался двумя случайными эпизодами, да и то по пьяни, опешил. Ничего подобного он в жизни не видел! А Аллочка, словно забавляясь, дала себя рассмотреть и лишь затем, сделав шаг, провела по щеке Серого нежной, ухоженной ладошкой и сказала:

— Ну что ты, глупенький, никогда женщин голеньких не видел? Что же ты так растерялся? Хочешь еще посмотреть?

Серый не мог вымолвить ни слова, но, видимо, кивнул или подал другой какой-нибудь знак. А может, и не подавал, но Аллочка, легонько толкнув его в грудь, заставила сесть в глубокое кресло. Серый невольно откинулся на спинку, и она… О боже! Поставила точеную пленительную ногу на подлокотник. То, что Серый видел лишь мельком, оказалось прямо перед его густо покрасневшим лицом. Рука Аллочки уже теребила его короткие волосы, а он как зачарованный все смотрел и смотрел.

— Ну как? Тебе нравится то, что ты видишь? Смотри, любуйся, там у меня все самое лучшее. Ты можешь даже поцеловать, ну же, смелее! — говорила невозможно низким, сводящим с ума голосом Алла, одновременно притягивая голову Серого к себе.

Что было дальше, Серый помнил так, будто это происходило вчера. Каждый день он навещал вое. Фантазии ее были неистощимы и порой столь изощренны, что ставили Серого в тупик. Но наступил черный для его жизни день. Вернулся Валерка. Добрых две недели Серый боролся с собой, пока не застал Аллу одну на кухне. Прижал ее к стене, принялся яростно целовать, рука скользнула в низкий вырез халатика и начала ласкать восхитительную грудь.

Алла остановила его:

— Нет, потерпи, миленький, Валерка завтра дежурит, вечером придешь.

И, оттолкнув Серого, принялась готовить дальше как ни в чем не бывало. Так началась у них своя, скрытая от посторонних глаз жизнь. Все получалось наилучшим образом, учитывая то, что теперь Валерка не был напарником Серого. Они дежурили в разных местах и в разных сменах. Всякий раз, когда мужа не было дома, Аллочка приглашала Серого к себе или навещала его.

Очень скоро Серый осознал, что не представляет жизни без нее. Он постоянно думал об Алле, его непрерывно тянуло дотронуться до любимой, просто прикоснуться, ощутить прохладную гладкость ее бедер, незабываемый вкус ее тела. Несколько раз он предлагал Аллочке развестись с Валеркой и перебраться жить к нему. Но та отшучивалась, говорила, что им и так неплохо. Серый начал понемногу сходить с ума. Когда в очередной раз предложил ей развестись с мужем и выйти замуж за него, Аллочка рассмеялась ему в лицо:

— Серый, опомнись, какое «замуж»? О чем ты вообще говоришь, сейчас у тебя высокий статус моего штатного любовника, а тебе очень хочется стать рогатым мужем? Забудь об этом. Если хочешь, я найду тебе классную девчонку, а со мной будешь встречаться время от времени, чтобы не пропадал вкус к жизни. Ну, соглашайся, дурашка! Серый обиделся, но смолчал, а через неделю взвыл от тоски. Он даже не представлял, что так можно хотеть женщину. Словно во сне он бродил по городу, не решаясь вернуться в общежитие, где непременно встретит ее… Со Светой он познакомился в метро. Тихонькая, скромная, серенькая. Проводил ее до дома пару раз, поцеловал в подъезде, как-то вечером пригласил к себе на чашку чая. Она согласилась. Вот такая она была, соглашалась на все. Впрочем, и неудивительно, с такой внешностью хорошо хоть Серый на нее внимание обратил. В общем, осталась она у него на всю ночь. Вот только Серый так и не понял зачем. Пока ласкал ее сероватую, пупырчатую от волнения кожу, вроде бы было какое-то смутное желание, но, как только перешел к главному, все как отрезало. Ему стало просто противно. Света пыталась как-то сгладить ситуацию, цитировала каких-то знаменитостей, но он не слушал ее, он уже понял, что единственная женщина в его жизни — Алла. Он смотрел на это жалкое существо и не мог понять, за каким чертом привел ее в свою комнату, где столько раз занимался любовью с Единственной, Неповторимой, Настоящей женщиной. Когда невмоготу стало слушать жалкое лепетание Светы, выставил ее за дверь и завалился спать. Через несколько минут в дверь постучали. Злой как зверь, Серый распахнул дверь и увидел смеющееся лицо Аллы.

— Ты? — только и смог спросить он.

Но Алла молча толкнула его в комнату и заперла за собой дверь. Не говоря ни слова, она надвигалась на растерявшегося, словно в первый раз, Серого, на ходу распуская шнур халата. Легкий шелк с нежным шуршанием скользнул на пол, и Аллочка, совершенно голая, замерев на мгновение, вдруг прыгнула на Серого и, обвив его ногами, впилась в губы неистовым поцелуем.

Затем они лежали разгоряченные, смертельно уставшие. Рука Аллочки скользнула вниз и вновь принялась охальничать, пользуясь вседозволенностью. Серый не в состоянии был даже оказать сколько-нибудь значительное сопротивление. Только сладострастно прислушивался к движениям любовницы.

— Скажи мне, Серый, что я самая искусная женщина, а то я замучаю тебя до смерти, — ворковала на ухо Алла, продолжая дразнить его.

— Да, ты самая лучшая женщина! — хрипло выдохнул Серый, опрокидывая ее на спину.

В ту ночь она осталась у него до утра, а на следующий день, когда невыспавшийся Серый пришел на службу, в коридоре управления он столкнулся нос к носу с Валеркой.

— Привет, Серый, ты на сутки? — спросил бывший друг.

— Да, на сто третьем, а что ты хотел?

— А так, ничего, я, наверное, зайду к тебе попозже. Идет?

— Ну, заходи, — пожал плечами Серый.

Валерка заявился за полночь. С целой сумкой провизии и двумя литровыми бутылками водки. Пока он выставлял на стол закуску, приготовленную Аллочкой, Серый молча наблюдал за ним. Валерка налил по полному стакану, выпили не чокаясь.

Потом последовала следующая порция. Закусили. Закурили.

— Знаешь, Серый, ты мне друг, я все понимаю, но кончай трахать Алку, — заявил заплетающимся языком Валерка. — Я тебя как друга предупреждаю. Не нужно тебе это. Б… она.

Уже крепко захмелевший Серый слушал своего бывшего напарника раскрыв рот. Выходит, Валерка все знал? Знал и молчал? Как же так, он ведь муж, должен защищать свою жену, а такое о ней говорит!

А Валерка тем временем продолжал, разливая водку по стаканам:

— Она ведь не только с тобой трахается. Ее, ненасытную… вся общага обслуживает. Она же без хорошего… жить не может, у нее на уме только… Уж сколько я с ней говорил, даже, не поверишь, вибратор ей купил… электрический. Ни… не помогает, как… со всеми так и… Ты хоть с ней не связывайся, она… тебя… и спасибо не скажет.

Пока Валерка говорил об Аллочке всю эту гадость, Серый рвал застежку кобуры.

…А затем был суд. Дали Серому десятку, спасибо еще за то, что попал в красную зону, иначе каюк. Выжил, а что было — отдельная песня. С зоны Серый первые годы писал Аллочке письма, глупые, нежные, пронизанные любовью. Несколько раз она ответила, затем переписка прекратилась. Письма возвращались с пометкой: «Адресат выбыл». Отсидев семь лет, Серый вышел как условно-досрочно освобожденный. Залетел еще раз по дурости. Следующие пять лет уже отсидел по полной в самой что ни есть обычной зоне. Вот там пришлось круто. Спасло только то, что Серый был парень крепкий и в обиду себя не давал. После очередной отсидки поставил жирный крест на своей прошлой жизни и рванул в Зону. Аллочку разыскивать не стал — попытался вычеркнуть ее из жизни.

Напарившиеся, расслабленные Эльза и Казимир возвращались из бани смущенные. Эльза в какой-то момент откровенно пыталась соблазнить Локиса, но он так и не поддался на ее уловки. Она была удивлена и, как ни странно, обрадована. Он оказался первым мужчиной в ее жизни, которому удалось так стойко перенести испытание. Хотя она видела, как нелегко ему это далось.

После развода Эльза почти не интересовалась мужчинами. Да, конечно, время от времени женское начало требовало своего, но решение проблемы обычно находилось быстро. Для нее не составляло труда познакомиться где-нибудь в баре с симпатичным мужчиной и почти открытым текстом предложить разделить постель в эту ночь. Отказов не было. Наоборот, почти все жаждали продолжения. Вот только Эльзе как раз это и не было нужно. Она легко расставалась с одноразовыми партнерами и успокаивалась на долгий срок. И еще ни разу не захотела продолжения отношений. Нет, она отнюдь не была холодна, просто работа отнимала много сил, а вступать в очередной нудный брак не было ни малейшего желания. Иоганн был по-своему хорошим мужем, возможно, он даже любил Эльзу, но ее угнетала его немецкая педантичность. Ordnung должен был присутствовать во всем, даже в постели. Порою это откровенно раздражало. Она намеренно устраивала разгромы в доме, чтобы чуть-чуть позлить Иоганна. Иногда это забавляло, иногда выводило из себя, только муж уверенно проводил свою непреклонную линию. Его нельзя было назвать равнодушным. Скорее — сдержанным. Иоганн даже сексом занимался в строго определенные дни. Нужно признать, любовником он был весьма достойным. Эльза никогда не скучала с ним в постели. Искусный, нежный, внимательный, для любой другой женщины Иоганн был просто находкой, только не для нее, особенно если учесть, что сама Эльза к мужу абсолютно никаких чувств не испытывала. Да, он помог ей, взял к себе в редакцию, обеспечил продвижение, но Эльза считала, что расплатилась с ним. В редакции ее считали стервой. Возможно, так оно и было, она сама старательно культивировала в себе эту сторону души, взращивала и лелеяла. Сейчас, в свои двадцать семь лет, на пике женской красоты, она справедливо считала, что такая женщина, как она, умная, расчетливая, красивая, просто обязана быть стервой, чтобы чего-то добиться в жизни.

Иоганн долгое время мирился с завихрениями жены, затем завел один романчик, потом другой. Эльза наблюдала за мужем, безмолвно поощряла его поведение, ведь ее целью была свобода. Теперь, когда она носила другую фамилию и связи с родными практически оборвались, к свободе оставалось сделать один шаг. Однажды она попросту вошла в кабинет Иоганна в тот момент, когда он в весьма замысловатой позе оприходовал молоденькую сотрудницу редакции. Разразился маленький, грамотно спланированный скандал, за ним последовал тихий, без лишнего шума развод. Эльза дала Иоганну прийти в себя, восстановила с ним достаточно тесные дружеские отношения, даже несколько раз переспала с бывшим мужем.

Когда перипетии продвижения по карьерной лестнице остались позади, Эльза посвятила себя работе. Журналистский азарт стал для нее основой жизни. Она моталась по свету, выискивала самые яркие, сенсационные материалы для телекомпании. Неоднократно ей делали такие заманчивые предложения о сотрудничестве, о каких пару лет назад она даже не смела мечтать. Но резона уходить с RTL-2 не было. Вот и сейчас материалов у нее уже набралось вполне достаточно: как минимум на два репортажа. Из Зоны можно выжать еще очень многое, Эльза это понимала. Возвращаться рано, она должна была работать. Во всем случившемся было еще одно обстоятельство, которое удерживало ее от скорого отъезда: а именно — Казимир. Сейчас она шла рядом с ним к дому и всей кожей чувствовала его магнетизм. Ее влекло к нему как к мужчине. Эльза отчаянно надеялась, что уж если старик отправил их вдвоем в баню, то и постель постелет одну на двоих. Тогда уж точно Казимиру не отвертеться. Она сделает все возможное, чтобы заполучить его. Раньше в командировках Эльза не задумывалась над тем, как бы соблазнить кого-нибудь из помощников, было не до того. Но на этот раз она поняла, что ей не устоять, — еще тогда, во время их первой встречи, когда Казимир вышел к ней заспанный, босой, в старых линялых джинсах. Она даже предположить не могла, что ее могут так возбудить длинные мускулистые мужские руки. Причем не накачанные долгими нудными упражнениями для того, чтобы покрасоваться перед Frau, а развитые обычным трудом. А еще у Казимира оказались совершенно необыкновенные глаза, серо-стальные, очень внимательные и невозможно красивые. В мужчину с такими глазами нельзя не влюбиться.

В бане Эльза, ничуть не смущаясь, рассмотрела его всего, и чем больше она его изучала, тем сильнее в ней разгоралось желание. Еще там, в полутемной парной, она безумно хотела ощутить его мужскую силу, испытать чувство восторга и неземного наслаждения, отдаваясь ему, сильному, уверенному и изысканно нежному. Ей почему-то казалось, что именно с ним она сможет получить нечто такое, чего никогда не случалось в ее жизни. Он просто не мог оказаться обыкновенным, таким, как те многочисленные мужчины, с которыми она изредка утоляла свой сексуальный голод. В Казимире все было изначальным, первородным, словно сам он происходил не из этого времени. Будто неведомые силы забросили в век изнеженных, женственных мужчин одного из тех, кто начинал заселять планету: могучего, упрямого, решительного. Мужчину, который способен дать настоящее сильное потомство. Каждая женщина, если она обратится к своему глубинному женскому естеству, поймет, что желает понести ребенка именно от такого мужчины. Жаль, что таких мужчин почти не осталось и мир заселяет сорная поросль слабых, болезненных самцов, не умеющих не то что защитить женщину, элементарно самостоятельно выжить. Сегодняшний сильный пол нуждается в постоянной опеке, поддержке, помощи. И им, самой природой созданным для того, чтобы защищать и добывать, вынуждены помогать женщины. Не смешно ли? Нет, скорее грустно. Так не долго скатиться и до матриархата. Кто знает, может быть, правы феминистки, утверждающие, что мужчина нужен только для зачатия, но на сегодняшний день и это уже не обязательно: мир привык к искусственному зачатию. И все же Эльза по-настоящему хотела Казимира. Ее уверенность в том, что с ним это будет необыкновенно, была непоколебима.

Яна восторженно глядела вслед идущим в баню Эльзе и Казимиру. Именно такой, как эта женщина, она мечтала стать. И мужчина, который шел рядом с ней, был ей под стать. Высокий, сильный, уверенный в себе, такой, какого можно увидеть во сне, потому что в жизни таких не бывает.

— Ты о чем задумалась, Янка? — окликнул ее Тарас.

— Да вот смотрю. Они удивительно подходят друг другу. Кажется, даже внешне похожи. А кто они?

— Журналисты. Готовят репортаж о Зоне.

— Да? Я не очень читаю газеты, но, насколько мне известно, о Зоне давно не пишут.

— Они не наши журналисты. — Тарас на минуту запнулся. — Телевизионщики из Германии.

— Что они, немцы? Никогда бы не подумала. Лиза и Казимир говорят по-нашему очень хорошо, совершенно без акцента!

— Как я понял, Лиза — киевлянка, украинский для нее родной язык. А Казимир вообще из наших.

— Почему, учишься плохо? — спросил Тарас.

— Нет, учусь хорошо, только маме помогать нужно. Я в этом году собиралась в училище поступать на портниху учиться. Да наверное, уже не выйдет.

— Так вот почему ты так хорошо шьешь. Тебя мама учила?

— Да, она мне все вещи сама шила, когда я маленькая была. Денег постоянно не хватало. Вот и приходилось выкручиваться. Родители у меня оба инженеры. Учились вместе, работали на одном заводе, только папа в КБ, а мама технологом. А потом завод закрыли. Всех уволили, пришлось искать работу. Мама теперь на рынке продавцом работает, а папа, пока у него было хорошее здоровье, работал на станции грузчиком. А как попал в больницу, так его сразу же и уволили.

— А что с ним случилось?

— Инсульт. Его парализовало, но в тот раз удалось выходить. Даже рука полностью восстановилась. Только на работу его уже не берут, подрабатывает где придется. А недавно снова был приступ, отвезли в больницу. Даже не знаю, жив ли он.

— Он что же, заболел, когда ты сбежала?

— Незадолго до этого. — Яна задумалась. — Зачем я Вовчика послушалась, сама не пойму. Знала ведь, что нельзя, и пошла с ним. Дура, как есть дура!

— А кто он, твой Вовчик? Ты мне о нем так толком ничего и не рассказала.

— Да как сказать, парень обычный, как все. Я с ним познакомилась прошлой осенью в школе, на дискотеке. Мне он тогда показался необыкновенным. На меня ведь никто внимания не обращал. Я думала, что меня вообще никто никогда не заметит, а он меня разглядел. Вечерами мы иногда с ним гуляли. Он вообще-то хороший парень, только компания у него плохая. Все его друзья пьют, курят, дерутся. И он с ними. У Вовчика отца нет, умер несколько лет назад. Мать одна, выкручивается как может, старается, чтобы у сына все было как у людей. Только Вовчик мать свою не очень любит, больше покойного отца. Все говорит, что именно мать отца в могилу свела. Но как я понимаю, не мать, а водка. Пил его папаша по-черному. Хотя и бывший спортсмен. И Вовчик последнее время пристрастился.

— А сюда зачем бежали? Тебе мама не разрешала с ним встречаться? — уточнил Тарас.

— Нет, что вы. Мама была не против, только предупреждала, чтобы я не залетела.

— Куда не залетела? — не понял Тарас.

— Не забеременела.

— Погоди, а вы что, уже? Ты же еще совсем молоденькая! Тебе хоть шестнадцать есть?

— Конечно. Мама говорила, что лучше повременить, не делать этого, но на всякий случай все мне объяснила. А Вовчик, он же безбашенный, ему если что в голову влетело, то туши свет. Ни за что не отступит.

— Ясно, он, значит, тебя и уговорил. Ты маме хоть рассказала?

— Да, конечно, она очень переживала. Я ее люблю, жалею.

— А отца? Его ты жалеешь?

— Разумеется, просто в тот момент, когда Вовчик за мной пришел, у меня выхода не было. С отцом мама осталась, а Вовчик, он же к жизни совершенно не приспособленный. Он, когда бежать собрался, даже вещи с собой не взял. Сказал, денег достанем, по дороге купим, он такое в кино видел. Он и живет словно в том кино. Совершенно не думает о завтрашнем дне.

— Так из-за чего вы убежали? Ты мне не ответила.

— Я же говорила, Вовчик связался с плохой компанией, там… — Яна замялась и почернела. — Ну, в общем, там произошло убийство. Девушку убили. Вовчик там был. Он не признался, говорит, ничего не помню, пьяный был, да только друзья на него показывают. Вот и решил сбежать, а я не смогла его бросить в трудную минуту.

— А он, выходит, тебя бросил, — назидательно напомнил дед Тарас.

— Выходит, что да. Я, честно говоря, сразу пожалела, что с ним убежала. Сам нашкодил, сам и отвечать должен, я много раз ему говорила, что лучше сдаться. А он меня ударил. Понимаете, меня никто никогда не бил, ни родители, никто, а он ударил. Больно было и обидно. Вы знаете, дедушка Тарас, я не жалею сейчас о том, что он сбежал, будь он рядом, мыкалась бы с ним, сопли вытирала, а так сбежал — и Бог ему судья.

— Понятно. Только как тебя домой отправить? Буду с Казимиром говорить, может, он сумеет тебя отсюда вывести.

— А как же вы, дед Тарас, снова один останетесь?

— Что мне сделается? — вздохнул лесничий. — Здесь и жена моя похоронена, стало быть, и мое место тут. Иди комнату им приготовь, постель чистую застели, уже идут, напарились, пусть поспят, ведь всю ночь глаз не сомкнули оба.

Хруст почувствовал угрозу и теперь внимательно наблюдал за Серым. Сегодня на рассвете Серый разбудил Малого и ушел с ним в лес. Как только они скрылись за деревьями, Хруст неслышно поднялся и направился следом. Идти пришлось довольно долго. Наконец остановились. Хруст притаился в зарослях малинника и обратился в слух, но, к сожалению, ни единого слова разобрать так и не смог. Зато он увидел то, чего не сумел услышать. У Серого оказался пистолет! Не бог весть какой, обычный «макар», но этот ствол, что называется, был неучтенный, показывать его просто так пацану не имело никакого смысла, разве что с целью использовать щенка как наводящую приставку к оружию. Хруст никогда не служил в армии, но представление об оружии имел приличное. Побросала его жизнь, другой бы давно копыта откинул, но только не он.

Ни отца, ни матери Хруст не помнил. Выпали на его сиротскую долю детские дома да интернаты. Первый срок мотал по малолетке. За сущую ерунду, угнал мотоцикл. Но школу прошел суровую. Колония была образцовой. Гоняли почище, чем где-нибудь еще. Откинувшись, поступил в училище, его всегда тянуло к технике. Стал мотористом, но крутить гайки где-то в МТС было западло, и Хруст рванул на Дальний Восток. Там устроился на рыболовецкий траулер. В море ходил, рыбу ловил, одно плохо — в загранку не пускали. Как-то на берегу, когда околачивался в ожидании рейса, познакомился с крутыми парнями. Узнали, что любой механизм для Хруста семечки, пригласили войти в долю. Ломанули они тогда кассу в совхозе. Хорошо взяли, тайгой ушли, затем на товарняке. Остановились недалеко от Хабаровска. Уж больно местная поселковая сберкасса приглянулась. Здесь пришлось пострелять. Положили охранника, выгребли деньги подчистую. Но это только кажется, что Сибирь большая. Прятаться там негде. Тайга, поселки, в них каждая собака тебя узнает. Словом, на пару с корешем сдернул тогда Хруст за Урал. Но там тоже жизнь как на зоне. А бабки ляжку жгут, так и попали они в Сочи. Вот уж где оттянулись! И все было бы путем, не проиграйся кореш вчистую. А попал он на очень серьезных мужиков. Словом, поставили кореша на бабки, даже пискнуть не успел. Остались без гроша. Корешок бросился концы искать, а Хруст, благо документики были при нем, устроился на привычную работу мотористом к рыбачкам. Потянулась обычная жизнь: море, причал, сети, рыба, дизельная гарь да виноградное вино по вечерам. Так продолжалось, пока не объявился кореш. С заказом. Револьвер отладить нужно. Старенький, наверное, сам Дзержинский из него кулаков расстреливал. Восстановил его Хруст, да так, что в ляльку превратился древний ствол. А через месяц тот же кореш привел другого клиента. С пистолетом. Тут Хруст помучился подольше, пока разобрался, но выполнил и этот заказ. А когда клиент пожаловался, мол, если, мало ли что, патронов не достать, Хруст предложил ему сделать такой же, только поменьше. Смехом, но клиент заказал ствол. И начал Хруст потихоньку процветать. И рыбку ловил, и стволы на заказ делал, пока не взяли. Впаяли ему на всю катушку. Только так случилось, что не довезли. Подконвойные бузу заварили, в бега отправились, а за ними и Хруст. Зло он тогда уходил. Хвосты рубил без жалости. Совсем не светило Хрусту в неполные двадцать семь лет лес валить. Подфартило, ушел. В Уфе прибился к геологам, им как раз моторист нужен был в партию. Уехал с ними за Урал нефть искать. Тогда-то и случилась у него настоящая любовь. Любава поварихой в отряде была. Хоть и постарше, ей все тридцать пять уже исполнилось, но справная баба, гладкая. Круто тогда завертелось. Почитай, два года Хруст как сыр в масле катался. А кончилось по-глупому. Зимой на гололеде поскользнулась — и прямо под автобус. Остался Хруст снова один. Больше с геологами решил не ходить. Захотел свет повидать. Оказался на Кавказе. Серьезно развернулся с ремонтом и изготовлением стволов, даже автоматы делал. Жил спокойно, безбедно. Заказов было много, пришлось даже парнишку-гравера взять. Любят аборигены украшать свои игрушки. До самого развала Союза работал Хруст, но, когда начались заварушки, пришел к выводу, что пора сваливать. Осел в Раменском под Москвой, начал серьезное производство. Не повезло — взорвали его мастерскую конкуренты. От злости и обиды, что столько добра утерял разом, положил он их всех на дачке, где они пирушки закатывали, вместе с домочадцами и собаками. С того времени началась за Хрустом настоящая охота. Видно, не всех на тот свет отправил. Так очутился в Зоне. Трудно было первые месяцы. Отвык выживать. Но вскоре жизнь относительно наладилась. Вместо того чтобы ожидать, когда тебя ограбят, он начал грабить сам. Уже четыре года Хруст жил разбоем и давно помышлял осесть в крепкой усадьбе. Когда Ваня рассказал о старике, Хруст загорелся. Видимо, где-то проявил неосторожность, и Серый это заметил. Теперь у них у обоих была одна задача — свалить соперника. Серый чем-то неуловимо походил на самого Хруста. Способен многое сделать своими руками, но заставляет работать других. Похоже, отмотал свое, но никогда не говорит, где и за что. Наколок нет. Впрочем, нет их и у Хруста. Только в любом случае Серый опасен, и сегодня должно решиться, кто из них останется в живых. А щенка за спиной держать нельзя. Пусть уж лучше впереди маячит.

Хруст вернулся в лагерь, устроился на своем месте и притворился спящим. Через двадцать минут пришел Серый. Малой топтался у речушки, делал вид, что собирается умываться.

Им действительно приготовили одну постель на двоих. На основании из струганых сосновых плах лежал необъятных размеров матрас, набитый душистым мягким сеном. Наличествовали даже простыни из плохо отбеленного льна. Эльза, не задумываясь, сбросила с себя легкий халатик и юркнула в постель. Казимир оглянулся, стянул с себя шорты и, посмотрев на Эльзу, чуть улыбнулся. Конечно, сейчас она попробует начать игру старую как мир — игру в обольщение. Вот только одного она не учитывает, что Казимиру не восемнадцать лет и он кое-что понимает в этой жизни. Тарас очень верно поступил: оставил им в глубокой глиняной миске отварную картошку и солидный кусок копченого мяса. Это было дополнением к бутылке с мутноватой жидкостью, заткнутой тряпицей. Да и две алюминиевые кружки, чуть мятые, но чистые, стояли рядом.

Даже не думая прикрываться, Казимир наполнил до половины обе кружки, нарезал широкими аппетитными ломтями темное, очевидно кабанье, мясо и, пристроив все это на крепкий самодельный табурет, перенес к ложу.

— Держи. Как говорится, год не пей, два не пей, а после бани портки продай, но выпей, — сказал он, протягивая Эльзе кружку.

— А что это? Водка?

— Какая разница, уверен, что не отравимся. Ну, твое здоровье!

Эльза поглядела на него, одним махом опорожнила свою посудину и шумно выдохнула.

— Фу, гадость какая, тестом воняет!

— Не обращай внимания, на, мяском закуси.

Пока Эльза расправлялась с солидным ломтем кабанины, Казимир налил в обе кружки еще самогона. Снова выпили. Эльза ела уже с жадностью, сжимая в левой руке кусок мяса, а в правой картофелину. Проглотила последний кусок, откинулась к стене и, не обращая ни малейшего внимания на сползшую с груди простыню, попросила:

— Прикури и мне сигарету.

Казимир достал из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и, прикурив, подал Эльзе. Та с наслаждением затянулась, выпустила дым, сказала:

— Слушай, Локис, расскажи мне о себе, а то уже столько времени вместе, а я ничего о тебе не знаю.

— Мне по большому счету нечего рассказывать. Когда-то был журналистом, работал в газете. Началась охота на ведьм, и меня турнули. Затем работал таксистом. Ничего интересного, — сказал он, сел рядом и вытянул длинные волосатые ноги.

— Но когда ты писал, ведь были интересные случаи, какие-то события. Ты многое видел, в чем-то участвовал… — уже немного заплетающимся языком проговорила Эльза.

— Разное было. В Афгане, например. Там был такой случай: колонна с продовольствием должна была проследовать в большой кишлак. Вышли, как положено, в сопровождении бронетранспортеров и двух БМП. Дорога шла по узкому ущелью. Представь: лето, жара, воздух густой, как смола. Ты сидишь на броне. Рядом с тобой молоденькие ребята, большинство первого года службы. Кто-то трусит, кто-то откровенно храбрится, но даже невооруженным глазом видно, у кого трясутся поджилки. Те, кто уже послужил немного, ведут себя более сдержанно. По лицам видно: при малейшей опасности готовы спрыгнуть с брони и принять бой. Каменистая не то дорога, не то просто широкая тропа вьется по краю ущелья, поднимается все выше в гору. Там, на перевале, блокпост. Ты знаешь, что такое блокпост?

— Конечно, — хмыкнула Эльза. — Я не раз бывала и в Югославии и на Кавказе.

— Значит, представление имеешь. Там закрепился крохотный гарнизон, не больше взвода, а то и отделения солдат. Караван, ревя моторами, медленно ползет вверх к перевалу. Там его ждут, караван — это вода, которой постоянно не хватает, свежий хлеб и, возможно, письма из дома. Ты даже не догадываешься, как там ждали писем. Любая самая короткая весточка поднимала настроение на целую неделю. Но такое событие, как проход каравана через твой блокпост, явление редкое, обычно солдаты получали письма только возвращаясь на базу.

Так вот… Караван ползет уже несколько часов. Люди устали. Пот льется ручьем, разъедает глаза. Просоленная потом хэбэшка натирает тело. В горле першит от пыли. Постоянно хочется пить, а воды мало, ее приходится беречь, на сутки — всего два литра. На базе все немного проще. Там хотя бы вода есть. Те, кто едет в середине колонны, завидуют головной машине, там пыль не глотают. Но если нападают духи, первый удар принимают головная и замыкающая машины. Тактика привычная, потому впереди ползет БМП. У нее и скорость на камнях повыше, и вооружение серьезнее. Но духи уже научились бороться с бээмпэшками. Гранатомет способен разнести бронированную коробку вдребезги. Все, кто внутри, смертники. Выбраться из горящей машины почти невозможно, потому и едут они с открытыми люками. Десантники облепили машину снаружи. Уже ученые: насмотрелись, во что превращается надежная броня после попадания в нее той же «мухи»…

Казимир замолчал и посмотрел на Эльзу. Та уже свесила голову на грудь и мирно посапывала. Казимир осторожно устроился рядом. Бессонная ночь в сочетании с шестидесятиградусной самогонкой давали о себе знать. Вскоре и он крепко спал рядом с обнаженной красавицей Эльзой.

Серый выдвигался на позицию почти по всем правилам боевого искусства. Еще раз на подходе к дому старика он напомнил малому, что тот должен сделать. Это не ускользнуло от внимательных глаз Хруста. Все находились в напряжении. Даже бесшабашный Клоп. Хруст успел с ним перетереть тему, и тот должен был прикрыть ему спину, если малой начнет что-либо предпринимать. Хруст, конечно, предпочел бы разобраться с ситуацией заранее, но с Серым постоянно крутился Ваня. Если сейчас начать разборку, еще неизвестно, выгорит ли дело с дедом. А осесть надежно, в крепком доме, с девкой под боком, очень хотелось. Вот и приходилось выжидать. Хруст ставил на то, что малой не боец. Ствол в руках никогда не держал, наверняка замешкается. Вот тут-то Клоп и должен его свалить. А Серого Хруст приберег для себя. В себе он был уверен: рука не дрогнет, да и Клоп ему предан, не забыл еще, кто спас его от верной смерти.

Серый поставил сегодня на карту все. Теперь от каждого шага зависело, останется ли он жить, а если останется, то в каком качестве. Хозяином собственного дома или так же, как и раньше, бесприютным скитальцем. В любом случае нужно было выжить. Ночь неторопливо опускалась на землю. Впереди уже виднелась поляна, а посреди нее — большой крепкий дом. Все как описывал Ваня, и хозяйственные постройки справа, в точности как он и говорил.

— Ну как? Самое то! Верно? — раздался совсем близко горячий Ванин шепот.

— Молодец, Ваня, хороший дом подыскал, как стемнеет, начнем согласно плану. Помнишь, что ты должен сделать?

— Обижаешь, начальник. Все будет тип-топ. Так я побежал остальных предупреждать?

— Стоп. Вот этого как раз и не нужно делать. Мы уж как-нибудь сами. Без сопливых. Начнешь по моей команде. А там поглядим, кто чего стоит.

С поляны тянуло банным духом. Со стороны приземистой закопченной баньки к дому вприпрыжку скакала молоденькая, но уже вполне оформившаяся девчонка. Прижимая к груди узел с тряпьем, что-то напевала. Вдруг наперерез ей непонятно откуда выскочил Хруст, с невероятной прытью достал девчонку, свалил на землю и в одно мгновение скрутил ей руки. Серый едва не взвыл от досады. На такой поворот дела он совершенно не рассчитывал. Откуда на его голову взялась эта девка! Дома ей не сиделось! Он выскочил из своего укрытия и бросился к дому, но возле двери уже стоял, поигрывая обрезом, Клоп. Малого нигде не было видно. Ваня вдруг понял, что дело пошло наперекосяк, засуетился, стал в нетерпении поглядывать на Серого, но тот не мог придумать ничего путного. Клоп распахнул еще не запертую на ночь дверь и скрылся внутри. Тем временем Хруст, прижимая к себе девку, прислонился спиной к стене, одновременно прикрываясь заложницей от выстрела Серого и удерживая ее от преждевременного крика. Серому не оставалось ничего другого, как броситься к дому. Ваня побежал следом. Они были на середине поляны, когда произошло невероятное: дверь распахнулась, и из дома кубарем вылетел Клоп. Плашмя рухнул на землю и затих, не подавая признаков жизни. Серый видел, как растерянно закрутил головой Хруст. В этот миг со стороны баньки, где по плану должен был находиться Хруст, громыхнул пистолетный выстрел, за ним другой. К дому с дурным криком бежал малой. Дверь дома снова распахнулась. На пороге возник дед с ружьем в руках. Он только успел что-то крикнуть — пистолет в руке малого снова пролаял. Старик пошатнулся и начал сползать на крыльцо.

Хруст вскинул обрез и прицелился в замершего в десяти шагах Серого. Дико завопил Ваня. Малой все еще бежал к дому и не прекращал орать. Но обстановка уже изменилась, да так, что Серый даже не сдвинулся с места от растерянности.

Откуда-то из-за угла внезапно появилась рослая фигура в камуфляже. Одно смазанное движение — и Хруст словно подкошенный свалился на траву. Мужчина в камуфляже поднял армейский карабин. Хлестнул выстрел. Малой, раскинув руки, пробежал еще несколько шагов, затем, словно споткнувшись, уткнулся носом в землю.

Серый не стал ожидать, когда карабин развернется в его сторону. Пользуясь надвигающейся темнотой, шмыгнул в лес и затаился. Лежа в какой-то яме, слышал, как возле дома заголосила девчонка. Потом началась непонятная возня, там что-то таскали, кто-то стонал. Когда все утихло, Серый ползком двинулся в глубь леса, чтобы найти хоть какое-нибудь укрытие.

Яна дождалась, когда Тарас вернется из бани, накрыла стол и отправилась будить гостей к ужину. Постучала в дверь, подождала немного, преодолев нерешительность, вошла. Разметавшись на постели, спал Казимир, на его плече светилась растрепанная головка Эльзы. Рука ее обхватывала крепкую шею мужчины и слегка подрагивала во сне, словно пытаясь погладить, приласкать его.

Яна замерла в умилении: сколько раз в жизни она уже наблюдала подобную картину! Мама тоже часто спала именно так, положив голову на плечо отца, и ногу на него забрасывала точно так же. В этой позе было столько доверия, нежности, что к глазам подступили слезы. Сглотнув ненужный комок, Яна наклонилась, дотронулась до плеча Казимира. Плечо оказалось твердым, словно вырезанным из дерева.

— Казимир! Простите, это Яна, ужинать приходите, дедушка Тарас уже вас ждет.

Казимир резко открыл глаза, внимательно, будто и не спал, посмотрел на Яну. Затем скосил глаза вниз, убедился, что укрыт, поправил простыню на Эльзе, бережно укутал ее обнаженную спину.

— Спасибо, Яночка, мы сейчас придем. Передай деду Тарасу, что будем через минуту.

Яна вернулась в гостиную и собралась присесть отдохнуть, но вдруг всплеснула руками:

— Ой, вот я ворона, гости наши одежду выстиранную оставили сушиться возле баньки. А уже к ночи дело. Я сбегаю, дедушка? Мигом туда и обратно. Хорошо?

— Конечно сбегай. Отсыреет за ночь. Если сырая, все равно неси, возле печи высохнет.

Яна побежала в баню. На пороге комнаты уже появились Казимир вместе с заспанной и немного смущенной Эльзой.

— Присаживайтесь, — пригласил Тарас. — Дело такое, Казимир. Я бы не стал вас будить, но с Тварью нужно решать, пока она крутится рядом. Не ровен час уйдет, тогда ее не сыскать. Словом, я предлагаю сегодня ночью попробовать ее выследить. А план мой таков. Мы с тобой, Казимир…

Тарас не договорил. Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвался грязный, заросший мужик с обрезом в руке.

— А ну, лапы в гору, суки! — зверским голосом заорал он.

Казимир, не успев сесть, странно изогнулся и резко выбросил ногу вперед и вверх. Нелепо взмахнул руками, словно собирался взлететь, мужик с грохотом впечатался в стенку и безвольно сполз по ней на чисто вымытый пол.

— Что за хрень? — спросил Казимир, взглянув на Тараса.

— Твою мать, там Янка! — воскликнул тот и бросился к окну, уже закрытому на ночь тяжелыми ставнями. Выглянув в неприметную снаружи щель, ахнул: — Там еще бандюки. Янку схватили. Один у стены. Держит.

Казимир, став рядом с дедом, заглянул в щель, оценив обстановку, спросил:

— Еще выход из дома есть?

— Да, через кухню, там лаз, снаружи не виден, — коротко ответил Тарас.

— Отвлеки их как-нибудь через две минуты, — бросил Казимир и схватил карабин. — Запомни, через две минуты!

Тарас посмотрел на побледневшее лицо Эльзы и спокойно спросил:

— Ты стрелять-то умеешь?

— Да, если оружие есть, — кивнула она.

— Там, в шкафу, ружье и патроны.

Тарас отбросил на середину комнаты обрез и словно тряпичную куклу подхватил мужика. Эльза открыла входную дверь. Старик напрягся и вышвырнул разбойника во двор. Эльза плечом захлопнула дубовую дверь. Взяв в руки ружье, старик с напряженным лицом замер в простенке.

— Лиза, меня рядом с Марусей положите. Пошел я! Прощай!

Тарас распахнул дверь и выскочил на крыльцо. Тут же загрохотали выстрелы.

Яна заперла дверь бани, сняла почти высохшие вещи гостей, на секунду остановилась, рассматривая простое и элегантное белье Эльзы. Потом, собрав все в охапку, побежала к дому. «Интересно, — думала она, — Казимир почти такого же возраста, как мой отец, а Эльза молоденькая. Как это у них так получилось? Отец, до того как его свалил инсульт, тоже был очень сильным. Только во время болезни сильно сдал. Но я помню, как легко он носил маму на руках, как подбрасывал меня. Казимир такой же. Видимо, не страшно, если рядом с тобой мужчина старше тебя. Все зависит от того, какой это человек. Эльза нашла себе настоящего, сильного мужчину. Как красиво она спала у него на плече! А как нежно он ее обнимал! Мама с папой тоже часто так спят. Я всегда восхищалась их отношениями. Почему же мне самой не повезло? Из-за того, что Вовчик — почти мой ровесник? Или потому, что он из породы людей, которые никогда не становятся настоящими мужчинами? Я всегда мечтала о том, чтобы рядом со мной оказался такой же человек, как мой отец. Но среди школьных друзей такие не попадались. Из всех, кого я знаю, только Казимир похож на отца. Но он из другого, совсем уже немолодого поколения. Неужели таких людей больше нет? Быть этого не может. А я найду! У меня получится! Вон дед Тарас до сих пор любит свою жену, вспоминает о ней. У меня тоже будет любящий муж, такой, как отец, как Казимир, как Тарас».

До крыльца оставалось совсем немного. Яна будто споткнулась. Сильные грубые руки жестко схватили ее, сковали движения, зажали раскрывшийся для крика рот.

Эльза не помнила, что именно ей снилось, но снилось что-то очень приятное. Поэтому, когда Казимир тронул ее за плечо, она только сладко потянулась во сне и упорно не пожелала открывать глаза. В сознание откуда-то издалека проникал голос Казимира. Все вокруг слегка покачивалось и плыло. Как же замечательно просыпаться в мягкой душистой постели, ощущать легкость в каждой клеточке чисто вымытого тела, да еще чувствовать себя абсолютно защищенной и любимой! «Это кто же меня любит?» — открывая глаза, попыталась вспомнить Эльза.

— Эльза, просыпайся, нас Тарас зовет ужинать, — негромко сказал Казимир, поглаживая ее по плечу.

— Я все проспала, да? — улыбнулась она от ощущения счастья, теплой твердости Казимировой руки на плече и легкости во всем теле.

— У тебя есть реальный шанс все наверстать, одевайся, Тарас зовет.

— Казик, я совершенно не хочу никуда идти, — проворковала Эльза и потянулась, отчего тонкая ткань отчетливо обрисовала ее грудь.

Казимир отвел глаза.

— Ты знаешь, что невероятно красив? — продолжала заигрывать Эльза. Она небрежно отбросила простыню и выставила на обозрение ногу.