Внезапность удара корпуса предрешила исход боя. Конные дивизии противника, преследуемые частями нашего корпуса, отступили за Маныч. Положение на фронте 32-й и 37-й стрелковых дивизий было восстановлено.
В этом бою корпус разгромил 1-ю Пластунскую кубанскую дивизию, частью уничтожил, частью пленил, захватил шестнадцать орудий, два автоброневика и один грузовик. Захваченные машины были переданы автобронеотряду корпуса, в составе которого теперь уже находились шесть автоброневиков и три грузовые автомашины.
Послав донесение командующему армией о результатах боев под Граббевской и Великокняжеской, я отдал приказ о сосредоточении корпуса в хуторах севернее Великокняжеской.
2
Группировка деникинских войск, наступавшая против 8-й и 9-й Красных армий, стремилась захватить Донбасс и своим левым крылом выйти на Украину. Главной же задачей правого фланга деникинских войск был разгром 10-й Красной армии и овладение Царицыном.
Потерпев поражение под Великокняжеской, противник особой активности на левом и центральном участках фронта нашей армии не проявлял. Но в связи с тем, что 8-я и 9-я Красные армии отошли и правый фланг 10-й армии остался открытым, Егоров отдал приказ стрелковым соединениям армии отойти на рубеж реки Сал. Конному корпусу было приказано занять оборону на широком фронте по правому берегу реки Маныч и обеспечить стрелковым соединениям армии планомерный отход на новый рубеж обороны, а выполнив эту задачу, отходить вдоль железной дороги.
18 мая дивизии корпуса заняли оборону по берегу реки Маныча. Штаб корпуса расположился в Великокняжеской. В течение нескольких суток на фронте корпуса противник не предпринимал активных действий. Стрелковые соединения армии спокойно отошли и к 20 мая заняли оборону по северному берегу реки Сал. То, что белые не пытались преследовать их, вызывало у меня предположение, что они собираются нанести удар в другом направлении. С целью выяснения группировки и направления главного удара противника мы организовали разведку на широком фронте. Разведподразделениям было приказано непременно захватить пленных. По данным разведки и особенно по показаниям пленных и местных жителей, нам удалось установить, что белые, пользуясь успешным продвижением своей левофланговой группировки, наступавшей в районе Донбасса, сгруппировали конный корпус генерала Покровского в составе трех дивизий в районе хутора Казачий Хомутец и форсировали Маныч на участке Жеребков, Дальний с задачей наступать в направлении Большая Мартыновка, Романовская, станция Котельниковская, чтобы, прикрываясь рекой Дон, обойти правый фланг 10-й армии и перерезать в районе Котельниковской железную дорогу на Царицын. Я немедленно донес командующему армией о предполагаемом намерении Покровского и вскоре получил приказание сосредоточить корпус в резерве командующего армией на северных скатах высот севернее населенных пунктов Кудинов, Тарасов, Андреевская, Плетнев.
25 мая корпус сосредоточился в указанном районе.
Это был первый день, когда наши дивизии собрались в одном месте. Позади были дни и ночи упорных боев и напряженных переходов. Люди и лошади утомились. Чтобы дать корпусу хотя бы небольшой отдых, мною было приказано сделать привал и выставить сторожевое охранение. В один миг бойцы расседлали лошадей, спутали их и пустили пастись. Не прошло и десяти минут, как весь корпус погрузился в крепкий сон. Широко по степи до видневшихся вдали высот раскинулись спящие полки. Высокая трава укрывала отдыхающих бойцов. Гулко разносился их храп, заглушающий монотонное стрекотание кузнечиков. Казалось, ничто не сможет нарушить этот сон людей.
Зрелище было необыкновенное. Я стоял и любовался им. Вот они, богатыри, защитники Советской власти. Корпус представлялся мне многоликим Антеем, набиравшим силы от родной матери-земли.
Однако и меня усталость клонила ко сну. Разостлав шинель под бричкой, на которой мирно спали ординарцы и трубач, я моментально уснул. Но спать пришлось очень немного. Сквозь сон я почувствовал, как кто-то толкнул меня в ногу. Открыв глаза, я увидел командующего армией Егорова.
- Прошу прощения, - шутливо сказал он, - что нарушил твой светлый сон. Ничего не сделаешь, уж такая у меня обязанность: не давать покоя даже тем, кто его законно заслуживает... Сколько, Семен Михайлович, нужно времени, чтобы собрать и построить корпус? - И, не дожидаясь ответа, он продолжал: Противник сегодня форсировал реку Сал в районе хутора Плетнева, пытается переправиться на правый берег крупными силами. Надо во что бы то ни стало сорвать переправу белых и уничтожить их переправившиеся части.
Я доложил командующему, что корпус будет построен в течение двадцати минут, и приказал трубачу трубить тревогу.
По сигналу трубача корпус пришел в движение, как растревоженный муравейник. Мы с командующим стояли и наблюдали, как одиночные всадники быстро группировались в отделения, отделения во взводы, взводы в эскадроны, эскадроны в полки. Не прошло и двадцати минут, как начальник штаба корпуса доложил, что корпус построен.
- Вот это дисциплина! - сказал Егоров и попросил меня распорядиться приготовить для него хорошую верховую лошадь.
Пока готовили лошадь, мы развернули карту, и я доложил командующему свои соображения о порядке действий корпуса. 6-я дивизия наносит удар с запада, со стороны Андреевской, а 4-я - с востока, со стороны хутора Гуреева, имея целью отрезать переправившихся белогвардейцев в хуторе Плетневе и уничтожить.
- Хорошо, - сказал Егоров, - я согласен с вашим решением и шестую дивизию поведу в атаку сам.
День был уже на исходе. Гасли последние лучи заходящего солнца, когда 4-я дивизия, прикрываясь складками местности, подтягивалась к правому берегу Сала. Следуя с 4-й дивизией, я видел в бинокль, как 6-я дивизия совместно с нашей отходящей пехотой завязала бой с противником.
Уже было темно, когда 4-я дивизия подошла со стороны хутора Гуреева почти вплотную к хутору Плетневу, с ходу развернулась и нанесла удар в тыл переправившимся частям противника. Все белогвардейцы, успевшие переправиться на правый берег Сала, были истреблены или захвачены в плен. Выброшенные на фланги дивизии пулеметы на тачанках в упор уничтожали бросившихся к реке белогвардейцев. В течение часа бой был закончен, и положение наших частей, занимаемое ими до переправы противника, восстановлено.
4-я дивизия выступила к месту прежнего расположения корпуса.
На выходе из хутора Плетнева ко мне подскакали двое бойцов из походного охранения головного полка и доложили, что в четырехстах метрах западнее хутора лежит тяжело раненный командующий армией. Я сейчас же поскакал к указанному бойцами месту. Егоров был ранен в левое плечо. Я застал его лежащим рядом с убитой под ним лошадью. Два бойца пытались остановить у него сильное кровотечение. Я вытащил из кобуры седла своей лошади чистую рубаху, разовал ее на полосы и перевязал раненое плечо командующего, а потом с помощью бойцов осторожно положил его на пулеметную тачанку. Егоров молчал. Он попросил только снять седло с убитой под ним лошади и положить его рядом с ним на тачанку.
Приказав своему начальнику штаба сосредоточить корпус в районе севернее слободы Ильинка, я повез командующего на станцию Ремонтная, где стоял его поезд. В вагоне после оказанной ему врачебной помощи Егоров почувствовал себя лучше и стал оживленно рассказывать, при каких обстоятельствах он получил ранение. Оказалось, что вместо того, чтобы обойти противника с фланга, командующий решил помочь нашей отходившей пехоте и повел 6-ю дивизию вместе с начдивом Апанасенко во фронтальную атаку, не дожидаясь наступления полной темноты. Когда дивизия подошла на расстояние четырехсот метров к хутору Плетневу, с северозападной окраины его белые открыли ураганный огонь из станковых пулеметов. Под воздействием пулеметного, а также фланкирующего артиллерийского огня атака 6-й дивизии захлебнулась. В этой атаке и был ранен Егоров.
Поезд командующего готовился к отправке в Царицын. Прощаясь со мною, Егоров приказал мне возглавить руководство частями армии на фронте до тех пор, пока начальник штаба армии Клюев не примет обязанности командарма на себя.
К А. И. Егорову я относился с большим уважением. Я видел в нем крупного военного специалиста, преданного революционному народу, честно отдающего ему свои знания и опыт. Мне нравилось, что он держится скромно, не щеголяя своей образованностью, как это нередко делали бывшие офицеры. Особенно меня подкупала его смелость в бою, то, что он, командующий армией, когда это необходимо, ходил в атаку вместе с красноармейцами.
Проводив раненого командующего в Царицын, я неожиданно встретил на станции Федора Прасолова - своего соседа по Платовской. Он служил в 20-м кавалерийском полку 4-й дивизии, в эскадроне моего брата Дениса.
- Федор, ты что здесь делаешь? - окликнул я Прасолова.
Прасолов остановил лошадей, и я подошел к нему.
- Вот хорошо, что я вас увидел, а то никак не доберусь, проклятые кадеты дыхнуть не дают! - сказал Федор и после этого уже ответил на мой вопрос: - За патронами я приезжал.
Он снял с брички грязный рваный мешок, наполовину чем-то набитый и туго перевязанный веревкой.
- Это кожух и валенки Дениса, возьми их, Семен Михайлович, а то не ровен час стянут.
- Зачем они мне? Денису и отдай, раз его добро.
Прасолов посмотрел на меня широко открытыми, испуганными глазами и опустил голову.
Почувствовав что-то неладное, я с тревогой спросил Прасолова:
- А где же Денис? Почему он не показывается мне на глаза?
Федор молчал... А затем, заикаясь, сказал:
- Нет нашего Дениса... Я думал, вы знаете... Пропал Денис - угробили его кадеты.
Я не мог этому поверить.
- Денис погиб?! Да что ты, Федор, мелешь!.. Где? Когда?
- Да я-то там не был. Кожух с весны у меня. На, говорит, Федя, вози вместе с патронами. Кожух-то у меня не простой, батя носил, - тихо, сквозь слезы говорил Прасолов. - Слыхал, наших выручать ездил с эскадроном да напоролся на кадетов. Мать же осталась в Платовской... Побили многих, а Дениса в живот ударило. Пока трясли его на бричке, он кровью изошел...
- Где же его похоронили? - перебил я Федора.
- До похорон ли было, Семен Михайлович, когда кадеты на хвосте сидели...
Холодной тяжестью легла мне на сердце весть о гибели брата. Думая о нем, я глядел на последнее, что от него осталось - старый, в нескольких местах протертый отцовский полушубок да изношенные, с заплатами валенки.
Худой, оборванный Федор, сняв с головы порыжевшую кубанку, все так же потупившись, стоял у вещей Дениса.
- Возьми это себе, - показал я Прасолову на полушубок и валенки. - Да оденься ты мало-мальски, на бойца не похож, ходишь, как нищий.
Прасолов взял мешок, сунул в него вещи Дениса и, сгорбившись, пошел к своей бричке. Через пять минут он уехал, сердито прикрикивая на лошадей.
Долго стоял я неподвижно, вглядываясь в полыхающие вдали зарницы артиллерийской канонады. Вся короткая боевая жизнь Дениса прошла передо мной.
Мне вспомнилось, как однажды в такой же темный вечер прискакал Денис ко мне с донесением от Городовикова. Привязав свою взмыленную лошадь к пулеметной тачанке, стоявшей у окна штаба корпуса, он ворвался в штаб и, не поздоровавшись даже, начал рассказывать об удачном бое дивизии. В его черных, чуть прищуренных глазах сверкали искры боевого задора, энергичное, загорелое лицо светилось радостью победы. Мне тогда как раз нужен был расторопный командир для поручений. Выслушав Дениса, я предложил ему остаться при мне.
- Что ты, братуха! - удивился Денис. - Больше ты ничего не придумал, как привязать меня к своему хвосту? Нет, мое место там, где рубят кадетов! И не желая слушать моих доводов, он заторопился, сунул мне пакет с донесением и ускакал в ночную темноту. С гордостью я подумал тогда о брате: из этого выйдет хороший командир. Совсем недавно еще вручали ему боевой орден Красного Знамени, и вот его уже нет в живых!
3
После боя у хутора Плетнева противник прекратил попытки прорвать оборону 10-й армии на этом участке и перегруппировал свои силы в направлении железной дороги Тихорецк - Царицын. Но когда мы укрепили оборону железной дороги, белые сосредоточили крупные силы перед флангами нашей армии и начали переправу через Сал, угрожая охватом наших фланговых стрелковых частей. Вследствие этой угрозы 10-я армия начала отход на рубеж реки Аксай Есауловский.
1 июня корпус получил приказ прикрывать отход стрелковых соединений армии на новый рубеж обороны. Выполняя этот приказ, части корпуса заняли оборону на широком фронте по линии населенных пунктов: Романовская, Нижний Жиров, Крюков, Моисеев, Ильинка, Кудинов, Андреевская, Гуреев. Сплошного фронта наша оборона не имела. Основные усилия были направлены на оборону вышеуказанных населенных пунктов, которые занимались отдельными частями и подразделениями корпуса. Промежутки между населенными пунктами брались под наблюдение боевого охранения, выставляемого частями. В задачу частей входило ведение разведки перед фронтом своего оборонительного участка и поддержание связи с соседями.
Стремясь прорвать растянутый фронт обороны конного корпуса, противник сосредоточил крупные силы на участке Романовская, Нижний Жиров и перешел в наступление.
С каждым днем атаки белогвардейцев становились упорнее. Противник все подтягивал и подтягивал новые силы. А я не мог перебросить на этот участок значительных подкреплений, не рискуя оставить без надежного прикрытия железную дорогу.
Назревала угроза прорыва обороны корпуса на этом участке. Во избежание прорыва белых в тыл наших частей было принято решение в ночь на 3 июня вывести корпус из боя и занять оборону на более выгодном рубеже - по правому берегу реки Аксай-Курмоярский, от станицы Верхне-Курмоярская до хутора Дарганов.
На этом рубеже обороны корпус в течение пяти суток вел упорные бои с противником. Несмотря на большие потери, белогвардейцы настойчиво атаковали, вводя в бой на правом фланге нашей обороны конные корпуса генералов Покровского, Шатилова и Улагая. Сюда же спешно подтягивались и пластунские (пехотные) соединения, находившиеся в оперативном подчинении генерала Врангеля.
7 июня белые повели особо энергичное наступление, рассчитывая превосходящими силами пехоты и кавалерии сломить сопротивление корпуса. На участке 6-й дивизии весь день не смолкала ружейно-пулеметная стрельба и артиллерийская канонада. Жаркие схватки в конном и пешем строю следовали одна за другой. 6-я дивизия и часть 4-й дивизии ни на минуту не прекращали боя. Мужественно сражались в обороне красные кавалеристы. Содействовали успеху нашей обороны и исключительно удачное расположение позиций, а также мощность огневых средств корпуса. Артиллеристы и пулеметчики умело использовали для ведения огня занимаемые ими позиции.
К концу дня, не добившись успеха на участке 6-й дивизии, противник прекратил атаки. Однако ясно было, что, перегруппировав свои силы, он завтра попытается прорвать оборону корпуса на другом участке. К этому времени соединения 10-й армии отошли и закрепились на рубеже реки Аксай-Есауловский. Таким образом, корпус выполнил поставленную ему задачу. Учитывая это, а также и то, что корпус очень утомлен непрерывными боями, я решил ночью вывести его из боя и сосредоточить на станции Гремячая, а оттуда отвести вдоль железной дороги, за оборонительные позиции наших стрелковых соединений.
Отдав распоряжение начдиву Апанасенко - с наступлением темноты снять 6-ю дивизию с обороны, я поехал к правому флангу корпуса, чтобы ознакомиться с положением на этом участке. По пути пришлось заехать к начальнику снабжения корпуса Сиденко. Отдав ему необходимые распоряжения о перемещении тылов, я собрался уезжать, но снабженцы уговорили пообедать с ними.
Сидим мы на травке, обедаем, а мимо нас проходит высокий худой казак в изрядно поношенной венгерке и рваной шапке. Одежда казака запылена, вид усталый, на плече уздечка. Я окликнул казака и пригласил его поесть борща.
- Благодарствую, - ответил казак и присел около меня. Кто-то дал ему котелок с борщом, и он начал жадно, обжигаясь, есть.
- Откуда, станичник, идешь? - спросил я его.
- Да вот лошадь ушла, искал ее, сатану, а она как в воду канула.
- Конягу его, товарищ Буденный, видно, цыган Улагаю продал! - пошутил Сиденко.
Услышав мою фамилию, казак опустил в котелок ложку и, часто моргая глазами, уставился на меня. Он даже рот открыл от удивления.
- Ну, что смотришь, не узнал?
- Да как вам сказать, шукаю я вас третий день.
Казак вскочил на ноги и растерянно посмотрел по сторонам.
- Прошу помиловать. Вот вы какой - добрым словом меня позвали и накормить приказали. А меня ведь, сукина сына, послали вас изловить или того... Но вижу - рука не подымется.
Казак вытащил из кармана револьвер и бросил его на землю.
- Нет, не подымается, можете меня стрелять.
- Коли сам признался, стрелять не буду.
- Тогда примите меня к себе, я буду честно служить у вас.
- Хорошо. Из какой ты станицы?
- Кубанский я.
- Эк занесло! Послать, что ли, его к казакам Колесова?
- Нет, я ж хочу при вас.
- Ишь ты! - и я пристально посмотрел ему в глаза.
Казак вытянулся:
- Виноват! Не вышло - стреляйте!
Я приказал Сиденко хорошенько допросить его и поехал в 4-ю дивизию.
В пути, поднявшись на одну высотку, я влез на скирду сена и стал наблюдать за селениями, занятыми противником. С этой высоты, расположенной юго-восточнее хутора Верхний Яблочный, в бинокль хорошо просматривались населенные пункты Похлебин, Майорский, Котельниковский.
Сначала незаметно было чего-либо заслуживающего внимания. Но вот около одного из этих населенных пунктов я вдруг увидел движение кавалерии. Продолжая наблюдение, я определил, что несколько конных полков белогвардейцев строятся в развернутом разомкнутом строю, один другому в затылок. Не трудно было определить, что противник строил боевой порядок в несколько эшелонов для атаки нашего корпуса в конном строю. Глубина боевого порядка обеспечивала противнику наименьшие потери от артиллерийского огня, а также позволяла наращивать силы в атаке наших оборонительных позиций. Уже вечерело, значит ясно, что белые решили атаковать корпус ночью и тем самым уменьшить эффективность наших огневых средств. Они, очевидно, пришли к заключению, что бессмысленно продолжать дневные атаки наших позиций под ливнем артиллерийского и ружейно-пулеметного огня.
Белые готовили атаку на участок обороны 20-го кавалерийского полка 4-й дивизии, за позициями которого располагался 19-й полк этой же дивизии, выведенный в резерв. Больше частей на этом участке не было, и времени на переброску дополнительных сил и средств с других участков тоже уже не было. Что делать: либо обороняться либо отходить?
Отходить было уже поздно, так как белоказаки, увидев наш отход, немедленно начали бы преследование бригады, а это могло поставить ее в тяжелое положение. Поэтому я решил, что бригаде необходимо обороняться с тем, чтобы при подходе противника к нашим позициям обрушиться на него огнем всех огневых средств, расстроить его боевой порядок, а затем перейти в контратаку. 19-й и 20-й полки были одними из лучших в корпусе. Они располагали сильной артиллерией и достаточным количеством пулеметов. На эти полки можно было положиться.
Приняв это решение, я спрыгнул со скирды, сел на коня и поскакал на участок обороны 20-го полка. Ко мне навстречу уже спешил командир 1-й бригады Маслаков, который также заметил сосредоточение белогвардейцев. Я приказал Маслакову немедленно выдвинуть все пулеметы и артиллерию 19-го и 20-го полков на передний край обороны, а бригаду скрытно для противника построить для контратаки в конном строю двумя эшелонами (19-й полк в первом, а 20-й во втором эшелоне).
Такое построение боевого порядка бригады обеспечивало наращивание силы удара в ходе контратаки, а также затрудняло противнику определить силы контратакующих его частей конницы.
Вскоре Маслаков доложил, что артиллерия и пулеметы заняли указанные огневые позиции, а бригада построена для контратаки.
И вот белые начали движение. Они двигались шагом, развернутым фронтом поэшелонно, полк за полком, строго соблюдая установленные дистанции. Белогвардейцев было так много, что, казалось, в наступающих сумерках ползет туча саранчи, поглощающая собой ослабевший свет дня.
Артиллерия бригады открыла беглый огонь по противнику. Колонна противника заколыхалась. Тускло блеснули тысячи клинков, и белогвардейцы галопом перешли в атаку. Но вот дружно застучали все сорок пулемётов бригады, и первый эшелон белогвардейцев, опрокинутый метким огнем, метнулся назад, сшибаясь со следующими за ним эшелонами. Атака противника захлебнулась. Наступило время контратаки. Я приказал выбросить на фланги бригады пулеметные тачанки и подал команду: "Шашки к бою! За мной, в атаку марш, марш!" 1-я бригада с места в карьер устремилась в контратаку, заглушая треск пулеметов мощным боевым криком "ура". Лавой катилась на врага бригада. Рядом со мной на крупном гнедом коне мчался комбриг Григорий Маслаков. Это был человек огромной физической силы и отчаянной отваги. Были в его поведении крупные недостатки, но храбрость в бою, умение личным примером увлечь за собой бойцов и добиться победы искупали их.
Сблизившись с противником, бригада врезалась в его боевой порядок, действуя шашками и револьверами. Трудно описать эту отчаянную рубку в ночной темноте. Лязг клинков, выстрелы, ругань, крики и стоны раненых людей, топот и ржание лошадей, треск пулеметов и гулкое уханье пушек впереди, позади, справа, слева. В темноте нельзя было различить, где свой, а где чужой, так как все кричали и ругались на русском языке. Только чувство подсказывало, где враг. Захваченный боем, я пробивался все дальше и дальше и не заметил, что зарвался слишком далеко. Как-то вдруг стало тихо и впереди никого не видно. В стороне проскакал казак. Я прицелился, но пистолет не выстрелил. Оказалось, что в обойме кончились патроны. Повернув обратно, я остановил лошадь и прислушался. Влево, впереди слышался шум боя. Одиночные выстрелы чередовались с нестройными залпами. Я извлек из пистолета обойму и стал набивать ее патронами. Вдруг справа и слева послышался стук копыт, и в это же мгновение меня кто-то потянул за рукава шинели. Четыре казака справа и слева, ухватившись за полы и рукава моей шинели, закричали:
- Держи, держи его, сатану! Это красный!
- Кого держи, черт бы вас побрал! - крикнул я, решив выдать себя за белогвардейского офицера. - Я вам покажу, мерзавцы, какой я красный!
- Виноваты, ваше благородие. Не признали.
- А ну, вперед, за мной - приказал я казакам и поскакал в сторону боя...
Ну, думаю, вышел из положения. Но что делать дальше? Я все больше и больше прибавлял аллюр лошади, рассчитывая оторваться от казаков. Но казаки, видно, не намерены были отставать и держались от меня метрах в тридцати.
Выглянувшая из-за облаков луна осветила своим тусклым светом степь. Это уже было совсем не в мою пользу. При лунном свете казакам не трудно будет разобраться, за кем они следуют. Я еще больше прибавил скорость лошади и повернул ее влево - в ту сторону, где на расстоянии не более четырехсот метров шел бой. 1-я бригада шагом отходила от противника и отстреливалась. Белогвардейцы также шагом наступали и с лошадей вели огонь по нашим.
Тяжелая, словно свинцовая, тучка медленно надвигалась на диск луны. Кругом лежали трупы убитых людей и лошадей, слышались крики раненых. Я уже хотел круто повернуть вправо, к флангу отступавшей бригады, и выжидал только, когда туча закроет луну, как вдруг справа, в пяти шагах от меня, поднялся во весь рост человек и закричал:
- Товарищ Буденный, помогите!
Это кричал раненый Яша Гребенников, известный мне с самого начала боев. Я круто повернул коня в сторону следовавших за мной белоказаков и стал в упор расстреливать их из пистолета. Первым выстрелом был убит один из казаков, лошадью которого быстро овладел Гребенников. Второй казак выронил из рук шашку, схватился за живот и с криком поскакал в сторону. Остальные казаки, следовавшие за мной, повернув лошадей, скрылись в темноте.
Перестрелка между 1-й бригадой и белоказаками затихала. Видно было, что у казаков отпала охота продолжать наступление и они наступали лишь потому, что их подгоняли офицеры. Мы с Гребенниковым ехали шагом, прислушиваясь в темноте к шуму боя. Вдруг казаки внезапно прекратили стрельбу и замерли на месте. Далеко слева послышалось и все больше и больше нарастало раскатистое многоголосое "ура". Мощный боевой клич ошеломляюще подействовал на белогвардейцев, и они, прекратив стрельбу, начали отходить.
Вскоре все стало ясно: 6-я кавалерийская дивизия двигалась к Гремячей; услышав шум боя, она повернула на выстрелы и атаковала белоказаков, ведущих бой с 1-й бригадой 4-й дивизии.
4
Во время марша корпуса к станции Гремячей начдивы докладывали мне о состоянии своих соединений. Апанасенко ругался:
- Проклятая контра, лезет, как волчья стая к добыче, не дает покоя ни днем ни ночью! Ну скажи, Семен Михайлович, сколько могут люди не есть, а главное не спать? Бойцы спят на ходу, валятся сонные из седел. Надо дать отдых людям, накормить лошадей.
Нельзя было не согласиться с Апанасенко. 6-я дивизия вот уже несколько суток вела ожесточенные бои, сдерживая во много раз превосходящие силы противника на главном направлении его удара. Люди сутками не спали, некогда было поесть, покормить лошадей. Только благодаря огромному напряжению человеческой воли части корпуса могли отбивать бесчисленные атаки врага и переходить в контратаки, только беспредельная преданность революции помогала еще нашим кавалеристам держаться в седле. Но и у героев есть предел возможностей.
Сдерживая противника на рубеже реки Аксай-Курмоярский, имелось в виду дать стрелковым соединениям 10-й армии побольше времени на подготовку обороны по рекам Аксай-Есауловский и Гнилой Аксай, а затем вывести части корпуса за оборонительные позиции нашей армии на отдых. Но нажим противника оказался значительно сильнее, чем мы ожидали. В течение четырех суток не удавалось предоставить отдыха ни одной части корпуса. Отход на станцию Гремячая, до которой оставалось не менее десяти километров, тоже не обеспечивал корпусу отдых, так как несомненно было, что противник с утра перейдет в наступление вдоль железной дороги, в направлении, по которому мы согласно приказу командующего должны были отходить.
Посоветовавшись с начальником штаба и начдивами, я решил немедленно, под покровом ночи, сделать привал, чтобы люди отдохнули и накормили лошадей. В случае, если противник будет ночью наступать вдоль железной дороги, предполагалось нанести ему на рассвете внезапный фланговый контрудар и тем самым обеспечить корпусу отход в указанном направлении. Чувствовалось, что силы людей на исходе, надо было опасаться, что даже бойцы, назначенные в сторожевое охранение, не найдут сил держаться на ногах - свалятся и уснут. Пусть отдохнет весь корпус, до рассвета времени немного, решил я.
Для привала выбрали большую балку, по дну которой протекал ручей и росла густая трава. Я вызвал начальника снабжения корпуса Сиденко, начальника артиллерии Снежко, начдивов, приказал накормить людей и всем, начиная от бойцов и кончая начдивами, ложиться спать.
- На отдых даю ровно... - Я посмотрел на часы. До рассвета оставалось не более четырех часов. Это было очень мало. Но, чтобы ободрить бойцов и показать, что им спать придется все-таки приличное время, я сказал, что даю на отдых ровно двести сорок минут.
- Да, двести сорок - это много, - проворчал Апанасенко. - Постойте, вдруг обратился он ко мне. - Все будут спать, а кто же будет охранять корпус?
- Охранять будем мы с Ковалевым. Ему как ординарцу комкора спать нельзя, раз комкор не спит. Начдивам выделить людей в сторожевое охранение и разрешить отдыхать им, пока я не разбужу. А вы, товарищ Снежко, распорядитесь поставить вон там, у обрыва балки, пушку и зарядить ее. Когда я выстрелю из пушки, всем садиться на первую попавшуюся лошадь и действовать без промедления.
Через несколько минут весь корпус спал.
Пришел Сиденко и доложил, что во всех полках бойцы не стали есть, а как только получили команду на отдых, так и повалились к ногам лошадей.
- Где там есть... Лошадь-то не каждый в силах был спутать.
- Ну хорошо. Идите, отдыхайте, - посоветовал я огорченному начальнику снабжения.
Корпус спал. Я медленно объезжал спящих бойцов, приворачивая отбившихся в сторону лошадей. За мной, как тень, засыпая в седле и просыпаясь от резких толчков лошади, следовал ординарец Гриша Ковалев. Непривычную после горячих боев тишину изредка нарушали крики ночных птиц да всхрапывание пасущихся лошадей. Небо понемногу очищалось от облаков, становилось светлее. В глубоких низинах накапливался туман и окутывал серой пеленой спящих бойцов. Я поднялся на крутой обрыв балки, откуда просматривался весь лагерь корпуса. Все было спокойно. В сторону хутора Верхне-Яблочного отошло несколько лошадей. Я подъехал к ним и увидел по длинным хвостам, что лошади казачьи. Однако казачьи лошади в корпусе не были редкостью. Их часто захватывали в боях, и поэтому присутствию здесь казачьих лошадей я не удивился, подумал только, что бойцы не успели еще подрезать им хвосты.
Время, отведенное мною для отдыха, подходило к концу. Но как мало спали бойцы! Пока все тихо, спокойно - пусть спят еще час, то есть до полного рассвета, решил я.
Ковалев разбудил бойцов, назначенных в сторожевое охранение, а я расседлал лошадь, привязал ее на два повода, приготовил себе несложную походную постель - седло под голову и шинель, чтобы накрыться. Страшная усталость так и валила на землю. Несколько суток я не разувался. С трудом стянул сапог. Нога отекла, портянка перепрела. Я принялся было снимать второй сапог, как вдруг заметил, что к бойцу сторожевого охранения, сидевшему у чуть тлеющего костра из кизяка, подъехала группа всадников.
- Эй, станичник, дай прикурить, - крикнул один из них и наклонился, принимая тлевший кусок кизяка. Предутренний ветер раздул огонь и осветил лицо и грудь всадника. Спавшая с правого плеча бурка обнажила офицерский погон.
- Белые!
Меня как будто бы подбросило вверх. Схватив пистолет, я в два прыжка оказался около офицера и выстрелил в него в упор. Офицер, схватившись за раненое правое плечо, закричал:
- Что ты, что ты делаешь! - Он никак не мог сообразить, что находится в лагере красных.
Выстрел поднял на ноги сотни людей. В один миг вокруг разъезда белогвардейцев выросло плотное кольцо бойцов с винтовками наперевес.
- Бросай оружие! Слезай с лошадей! - приказал я потерявшим рассудок белогвардейцам.
Тут же, допрашивая раненого офицера, я установил, что офицер по национальности осетин, является начальником разъезда от 2-й Терской дивизии корпуса Улагая. Но, что было еще интереснее, так это то, что 2-я Терская дивизия расположилась на привал в той же балке, где отдыхал наш корпус. Нас от противника, который тоже отдыхал, отделяло расстояние не более шестисот метров. Теперь мне стало понятно, чьих лошадей мы с Ковалевым приняли за трофейных.
Надо было действовать немедленно.
Я вызвал к себе начдивов и приказал им бесшумно построить дивизии. Через пятнадцать минут части корпуса были готовы к выполнению боевой задачи. 6-й дивизии было приказано выйти в тыл белых, отрезать им путь отхода на хутор Верхне-Яблочный, в юго-западном направлении и совместно с 4-й дивизией, которая должна охватить противника с северо-востока, атаковать его. Дивизии быстро двинулись в указанных им направлениях, и 2-я Терская дивизия, окруженная нашим корпусом, не успела еще проснуться, как была обезоружена. Лишь незначительной части белогвардейцев удалось спастись бегством.
Быстро разделавшись с 2-й Терской казачьей дивизией белых, корпус двинулся дальше, к станции Гремячей. Небольшой отдых поднял боевой дух бойцов. Они весело смеялись, рассказывая друг другу, как ловили не очухавшихся от сна белоказаков. Я вместе с начдивами, начальником штаба корпуса Погребовым ехал в голове колонны. Мы оживленно обсуждали дальнейший план действий корпуса и пришли к заключению, что прежде всего необходим хотя бы кратковременный отдых.
А отдых был возможен лишь при условии отхода корпуса за передний край обороны стрелковых соединений. Поэтому было принято решение в бой с противником больше не ввязываться, а отходить, прикрывшись с тыла арьергардом. Получив необходимые указания, начдивы направились в свои дивизии.
Но здесь обстановка неожиданно изменилась. Высланные на фланги и в тыл корпуса разъезды донесли, что из Котельниковского вдоль железной дороги в направлении станции Гремячая движется большая колонна пехоты противника. По определению начальников разъездов, двигалась пехотная дивизия с артиллерией и обозами. Белые не заметили наших разъездов и, видимо, не предполагали, что тут могут быть красные.
Получив эти сведения, я решил использовать выгодную для нас обстановку и внезапно атаковать противника, не дав ему развернуться в боевой порядок. Местность этому благоприятствовала. Уже совсем рассвело, стояла спокойная тишина, рассеивался утренний туман, на востоке алел горизонт, готовый брызнуть первыми лучами жаркого летнего солнца.
Пехота противника спокойно продолжала движение, совершенно не подозревая нависшей над ней угрозы. Прикрываясь возвышенностью, мы с Погребовым рассматривали в бинокль противника.
- Смотрите, Семен Михайлович, до чего же причудливо вьется лента дороги, - заметил Погребов. - Их колонна совсем как змея.
- Так вот, Виктор Андреевич, - ответил я, - нам нужно разрубить эту змею на куски и прежде всего отрезать у них артиллерию. Как видите, артиллерия у них тяжелая, и она нам может пригодиться сейчас же.
- Почему вы думаете, что у противника тяжелая артиллерия и почему именно сейчас она может нам пригодиться? - спросил Погребов.
- Потому, что везут ее на волах - это вам во-первых. А во-вторых, посмотрите на возвышенность западнее Котельниковского, и вы увидите там скопление кавалерии противника.
- Да, действительно так, - согласился Погребов. - Семен Михайлович, может быть, нам и не следует вступать в бой с этой пехотой - еще попадем под фланговый удар казаков.
- Нет, Виктор Андреевич, упускать такого случая мы не имеем права. Да и бой, как это по всему видно, будет короткий... - И я приказал начштабу скакать к начальникам дивизий и передать мое приказание - немедленно атаковать пехоту противника, а артиллерии, сосредоточившись на правом фланге корпуса, открыть огонь по кавалерии белых.
Погребов поскакал к начдивам. Через несколько минут корпус развернулся и перешел в атаку. Ошеломленная пехота и артиллерия белых, не оказав никакого сопротивления, бросили свое оружие и сдались в плен. Пленным артиллеристам было приказано немедленно открыть огонь по кавалерии.
- По какой кавалерии?! - удивились они.
- По казакам в Котельниковском живо, огонь!
И если стрельба легкой артиллерии корпуса не достигала цели, то захваченные у врага тяжелые шестидюймовые пушки быстро заставили белогвардейскую конницу скрыться за высоты.
Таким образом, на глазах у конницы противника была захвачена в плен его пехотная дивизия. Это была дивизия генерала Виноградова, восстановленная после того, как мы ее разгромили в Гнилоаксайской осенью 1918 года.
В итоге этого боя корпус захватил шестнадцать орудий, из них шесть шестидюймовых, семьдесят пулеметов, все обозы Астраханской пехотной дивизии и взял около пяти тысяч пленных. Здесь же был захвачен и расстрелян бойцами генерал Виноградов. Начальнику штаба корпуса, прибывшему к месту расстрела Виноградова, бойцы заявили, что этот генерал был перед ними в долгу еще с осени 1918 года, когда убежал от них из-под Гнилого Аксая.
Пленные были построены в колонны, и мы продолжали движение к станции Гремячей, выслав арьергард, способный обеспечить корпус от внезапного нападения противника с тыла. Кроме того, впереди, в тылу и на флангах, вели разведку разъезды.
Корпус начал движение, я сел в экипаж, рассчитывая в пути отдохнуть. Усталость клонила ко сну. Но вдруг поднялся шум.
- Что случилось? - спросил я ординарца.
- Да вон белый разъезд к нам заскочил, так наши хлопцы кинулись их ловить.
Я посмотрел в бинокль и увидел, что к левому флангу корпуса приближается группа всадников в белогвардейской офицерской форме, причем каждый всадник имеет заводную (вторую) лошадь. К этой группе белых спокойно подъезжал наш разъезд. Они сблизились, не проявив друг к другу никакой враждебности, и вместе направились в нашу сторону. Оказалось, что всадники, которых мы приняли за белогвардейский разъезд, были наши бойцы, переодетые в офицерскую форму. Эти бойцы накануне, во время ночного боя, попали в плен к белым. Комендант штаба белогвардейского соединения приказал на ночь посадить пленных в кузницу и охранять, рассчитывая утром допросить их и расстрелять. Однако ночью, воспользовавшись плохой охраной, бойцы выбрались из кузницы, проникли в комендатуру, расправились там с группой спящих офицеров и, овладев их оружием, обмундированием и лошадьми, бежали.
5
К вечеру 8 июня корпус вышел за оборонительные позиции 10-й армии и сосредоточился в районе Громославка, Ивановка, Абганерово. В течение двух дней части корпуса отдыхали и приводили себя в порядок, пополнялись боеприпасами, сдавали пленных и лишнее трофейное имущество.
Стрелковые части 10-й армии под прикрытием нашего корпуса хорошо подготовили в инженерном отношении первую линию обороны, проходившую по правым берегам рек Аксай-Есауловский и Гнилой Аксай от станицы Потемкинской до Мал. Дербенты. Готовилась и вторая линия обороны по реке Мышковка и далее на восток - Капкинский, станция Абганерово, Плодовитое, Райгород На обоих рубежах местность позволяла выгодно расположить огневые позиции пулеметов, артиллерии и обеспечивала широкий обстрел перед фронтом обороны и на ее флангах. Кроме того, оборона 10-й армии на этих рубежах лишала противника возможности широкого маневра конницей на флангах, так как правый фланг нашей армии упирался в Дон, а левый фланг далеко уходил в почти безжизненные солончаковые степи, где не было населенных пунктов и важнейшего для конницы - хорошей питьевой воды.
Лишенный широкого маневра на флангах, противник вынужден был бы прорывать оборону 10-й армии с фронта. Но для прорыва обороны необходима пехота, которой у белых было недостаточно. Следовательно, противнику пришлось бы спешивать кавалерию, а казачьи конные части, как известно, шли на это неохотно и в пешем строю дрались плохо.
Таким образом, у 10-й армии были все условия для того, чтобы остановить наступление противника. Наличие в резерве армии Конного корпуса еще более укрепляло оборону. Корпус всегда мог быть использован на самых угрожаемых участках для контратаки и удара по флангам и тылам противника. Следовало полагать, что стрелковые соединения 10-й Красной армии прекратят, наконец, отход без выстрела, встретят противника упорной обороной и создадут условия для перехода армии в наступление.
Тем более велико было мое удивление, когда на второй день отдыха нашего корпуса был получен приказ Реввоенсовета армии на отход ее частей на новый рубеж обороны по рекам Карповка, Червленная и далее на восток по населенным пунктам Солянка, Большие и Малые Чапурники, Светлый Яр. В приказе имелась также в виду полукруговая оборона Царицына с флангами, примкнутыми к Волге, и линия этой обороны намечалась по населенным пунктам Песковатка, Садки, Заварыкин, затем по рекам Тишанка, Дон, Карповка и далее к Волге - Райгород.
Конному корпусу было приказано занять оборонительный рубеж стрелковых соединений армии по рекам Аксай-Есауловский и Гнилой Аксай и прикрывать отход 10-й армии.
Я попросил оставить на оборонительных позициях хотя бы временно 32-ю стрелковую дивизию. Но на мою просьбу последовал категорический отказ. Оставался в силе приказ - занять корпусом оборону на широком фронте и действовать в конном или пешем строю в зависимости от обстановки.
11 июня корпус занял оборону на указанном ему рубеже. Задача, поставленная корпусу - обороняться на широком фронте, была явно непосильной. Однако задержать продвижение противника до отхода 10-й армии на новый рубеж обороны надо было во что бы то ни стало. Не имея сил и средств выполнить эту задачу позиционной обороной, мы начали поиски новых форм и тактических приемов борьбы с врагом. Дивизии заняли оборону на основных направлениях движения противника с таким расчетом, чтобы обеспечивалось постоянное взаимодействие между ними в интересах выполнения задачи корпуса. С таким же расчетом располагались и полки в полосе дивизии. Это взаимодействие уже в первые дни полностью оправдало себя и явилось началом рождения так называемой "тактики идти на выстрел", сущность которой заключалась в том, что все командиры, начиная от командира взвода, взяли себе за правило идти на помощь соседу по первому выстрелу, не дожидаясь указаний свыше. Благодаря этому мы всегда могли быстро сосредоточивать необходимые силы на угрожаемых участках и наносить эффективные внезапные удары по противнику с флангов и тыла.
Другой формой борьбы являлось ночное, заранее подготовленное нападение на отдельные части и подразделения противника, расположенные в населенных пунктах. Разведывательные органы устанавливали место расположения белых, а также систему их сторожевого охранения, и в намеченную ночь полк или бригада внезапно налетали на противника, громили его части, штабы и тылы, а к рассвету возвращались на занимаемые позиции.
Новым и неожиданным для противника явились и действия частей и соединений корпуса непосредственно за своими разведывательными подразделениями или действия полков и даже бригад в качестве разведывательных органов. Разведка белых действовала обычно мелкими подразделениями и на большом удалении от главных сил. Это позволяло нам, действуя крупными силами, уничтожать разведку противника или же на ее плечах неожиданно врываться в расположение белогвардейцев.
Таким образом, исходя из конкретно сложившейся обстановки, были найдены новые тактические приемы борьбы, позволившие корпусу выполнить, казалось бы, непосильную для него задачу.
Опыт убеждал нас, что белогвардейское командование организует действия частей и соединений по строго установленной схеме. Даже в тех случаях, когда обстановка явно требовала решения, соответствующего создавшимся условиям, белые генералы и офицеры слепо следовали шаблону. Так, например, зная, что мы хорошо изучили их организацию сторожевого охранения, они все-таки не отступали от раз навсегда установленного порядка, продолжали нести службу охранения по-прежнему и за это жестоко расплачивались. То же самое надо сказать о привычке располагаться на ночь в населенных пунктах, от которой они никак не могли отказаться.
Уже первые бои с белыми показали, что противник, концентрируя артиллерию в одном месте, зачастую оставляет ее без надежного прикрытия. Мы учли это и стали наносить удары по артиллерии противника, рассчитанные на ее захват, и одновременно усилили охрану своей артиллерии пулеметами. В результате почти во всех боях противник терял свою артиллерию.
В то время как белые вели наступление днем, а ночью отдыхали, мы, добиваясь внезапности и стремительности нападения с флангов и тыла, часто использовали для этой цели ночь. Белым это, конечно, не нравилось, они вели боевые действия на основе положений, выработанных еще в девятнадцатом веке, и возмущались, что мы нарушаем законы войны, действуем по-партизански.
В боях Конного корпуса на рубеже реки Аксай-Есауловский и Гнилой Аксай родилось много нового в тактике активной обороны на широком фронте. Творческая инициатива нашего командного состава во многом способствовала тому, что в течение нескольких дней корпус был хозяином положения и диктовал свою волю превосходящему в силах противнику. Непрерывные налеты на занятые белыми станицы и хутора, действия частей в составе разведывательных органов по всему фронту деморализовали противника, приводили его в состояние постоянной тревоги и неуверенности.
Когда наши ночные налеты вынудили противника не спать ночью, мы начали производить налеты не только ночью, но и днем. Это привело к тому, что белогвардейцы оказались окончательно сбитыми с толку.
Придерживаясь устава, "яко слепой стенки", белогвардейское командование во всех случаях, когда мы действовали не по уставу, теряло самообладание и способность принять ответные меры. Иной раз самые простые, подсказанные обстановкой и здравым смыслом действия ставили его в тупик. В этом, пожалуй, не было ничего удивительного: сказывалась выучка у иностранцев, засилие которых в старой русской армии общеизвестно. Конечно, огромное значение имело и то, что офицерскому составу белогвардейских войск, находившемуся в плену окостеневших представлений о войне, чуждому солдатской массе, у нас противостояли командиры из народа, рожденные революцией, воспитанные большевистской партией, учившиеся искусству войны на поле боя у самой жизни, видевшие перед собой благородные цели борьбы, люди поразительной отваги и смелой инициативы. Своей выдумкой, дерзкой военной хитростью они сбивали противника с толку, сеяли в его рядах растерянность и панику. Таковы были Городовиков, Морозов, Литунов, Тимошенко, Апанасенко, Мирошниченко, Пивнев, Баранников, Кузнецов, Мироненко, Усенко, Вербин, Алаухов, Стрепухов, Гончаров и десятки других славных героев красной кавалерии и творцов ее тактики.
Пленные офицеры показывали, что Деникин огорчен неспособностью своих генералов - Врангеля, Покровского, Шатилова, Улагая организовать решительное наступление против 10-й армии и тем, что они пасуют перед дерзостью красных кавалеристов. Пленные говорили, что их генералы бросают каждый раз жребий, кому первому наступать на наш Конный корпус.
Не знаю, действительно ли они бросали жребий, но одно несомненно белые наступали нерешительно, и, если бы 10-я армия осталась на занимаемом рубеже обороны, противник, по моему убеждению, никогда бы не сумел взять Царицын.
10-я армия имела все возможности успешно обороняться, и не только обороняться, но и перейти в наступление. Однако этого, к сожалению, не случилось. К 16 июня 10-я армия отошла и заняла оборону на рубеже Песковатка, Карповка, Басаргино, Отрадное. Конному корпусу было приказано выйти в резерв за правый фланг армии, в район хутора Вертячий.
С оборонительного рубежа по рекам Аксай-Есауловский и Гнилой Аксай корпус снялся среди белого дня, при совершенном бездействии со стороны противника. Разведка донесла, что противник обнаружил отход корпуса и начал продвижение лишь на третий день после того, как корпус оставил оборонительные позиции.
Надо сказать, что обстановка на фронте 10-й Красной армии начала ухудшаться после ранения Егорова у хутора Плетнева, когда армия осталась без твердого руководства. Она готовила оборонительные рубежи, а потом, как правило, не принимая серьезного боя с противником, передавала эти рубежи Конному корпусу и вновь отходила. Такой отход подрывал дисциплину в частях, порождал неверие в свои силы и страх перед войсками белогвардейцев, особенно перед его кавалерией. Подвижность противника пугала не только бойцов и командиров стрелковых частей и соединений, но и Реввоенсовет армии.
В Реввоенсовете не было дружной, коллективной работы, и это чувствовалось во всей жизни армии. Члены Реввоенсовета Легран, Сомов, Ефремов без согласования между собой отдавали противоречивые распоряжения. Л. Л. Клюев, будучи хорошим начальником штаба, оставшись за командующего, не смог, очевидно, по слабости своего характера проявить должной воли, настойчивости и принципиальности и других качеств, необходимых для командарма.
Члены Реввоенсовета, особенно Ефремов, вмешиваясь в дела командующего, запустили руководство деятельностью политических органов в стрелковых соединениях, и вследствие этого политико-воспитательная работа в частях ослабла. Вражеские элементы воспользовались этим и стали внедрять в ряды армии пораженческие настроения. Поползли ложные слухи, что 8-я и 9-я армии разгромлены, что Деникин занял Курск, Орел и стремительно продвигается к Москве. Люди стали терять веру в победу, участились случаи дезертирства бойцов.
Подготовка оборонительной линии у Царицына с примкнутыми флангами к Волге создавала впечатление, что командование 10-й Красной армии намерено упорно оборонять город с тем, чтобы в последующем перейти в наступление. В то же время мне лично приходилось слышать от Ефремова и даже от Клюева, что армия не имеет сил, способных противостоять натиску белых. По моему убеждению, такое неверие в силу наших войск порождалось только паническими настроениями. По численному составу 10-я армия превосходила наступавшую на Царицын группу генерала Врангеля. Превосходство противника в коннице, что особенно пугало Реввоенсовет армии, можно было ликвидировать умелой организацией оборонительных действий. Это убедительно показали бои Конного корпуса на рубеже обороны по рекам Аксай-Есауловский и Гнилой Аксай. Ко всему этому следовало бы направить работу политического аппарата в армии на усиление борьбы против белогвардейской пропаганды, сеющей пораженческие настроения, поднять веру людей в свои силы.
С удовлетворением могу сказать, что Конный корпус не поддавался влияниям белогвардейской агитации и не терял веру в победу. И в этом огромную роль сыграла та неоценимая работа, которую проводил наш дружный коллектив политработников, возглавляемый сначала Кузнецовым, а после его ранения бывшим паровозным машинистом, потомственным пролетарием А. А. Кивгелой, очень чутко разбиравшимся в людях и умевшим организовать политическую работу. Конечно, и в части Конного корпуса проникали распускаемые врагами слухи, но они сейчас же разбивались веским большевистским словом наших политработников. Высоко поставили достоинство наших комиссаров такие люди, как Бахтуров, Детистов, Берлов и многие другие политработники, крепившие революционное сознание, организованность, дисциплину и порядок в Конном корпусе, а впоследствии и в Первой Конной армии.
VII. Падение Царицына и отход к Саратову
1
После того как все части корпуса сосредоточились в районе хутора Вертячего, я доложил командующему армией Клюеву о состоянии и боеготовности корпуса, а также и сведения о противнике, которыми мы располагали, находясь с ним в соприкосновении. Докладывая Клюеву, я убеждал его, что противник совсем не такой, каким его некоторые представляют, что 10-я армия может успешно вести бой с белогвардейцами и даже перейти в наступление. В этой связи я просил Клюева использовать Конный корпус для удара по левому флангу противника из-за правого фланга 10-й армии. Имелось в виду, что при подходе противника к линии обороны 10-й армии стрелковые соединения своим огнем скуют его продвижение и этим обеспечат удар нашего корпуса по левому флангу белогвардейской конницы.
Клюев одобрил мое предложение и заверил меня, что вскоре я получу приказ с постановкой задачи корпусу. В заключение он просил меня передать бойцам и командирам частей и соединений корпуса его благодарность за храбрые действия по прикрытию отхода 10-й армии. Я несколько удивился этой устной похвале. Обычно Ворошилов, а затем Егоров выносили благодарность частям и соединениям в приказе по армии.
Следующий день прошел в ожидании боевого приказа. Я рассчитывал получить приказ во второй половине дня, имея в виду наиболее удобное время для выполнения одобренной командующим задачи - ночь или начало рассвета. Но днем приказа не последовало. Наконец к утру приказ за подписью Клюева и Ефремова был получен. В приказе указывалось, что Конный корпус, взаимодействуя с 32-й стрелковой дивизией, демонстрирующей наступление с фронта, должен из-за правого, фланга армии нанести удар во фланг противнику и после разгрома попавших под его удар частей и ближайших тылов белых вновь сосредоточиться в районе хутора Вертячий.
Я вызвал начальников дивизий и в соответствии с полученным мною приказом корпусу поставил каждой дивизии конкретные задачи: 4-я дивизия наносит удар по левому флангу противника непосредственно перед фронтом 32-й стрелковой дивизии, 6-я дивизия атакует противника из-за правого фланга 4-й дивизии с целью захвата ближайших тылов белых.
После этого корпус немедленно начал движение в направлении правого фланга 32-й стрелковой дивизии. Я несколько задержался в штабе - надо было отдать некоторые распоряжения по боевому обеспечению корпуса, а потом направился в голову походной колонны корпуса, которая, продвигаясь, растянулась уже на несколько километров.
По пути меня нагнала открытая легковая автомашина. В ней сидели член Реввоенсовета армии Ефремов - рыжий небольшого роста человек в кожаной тужурке и такой же фуражке - и командир сводной бригады Жлоба.
Машина остановилась, Ефремов окликнул меня, поздоровался и приказал остановить корпус.
Я опешил.
- Почему остановить корпус?!
- Остановите немедленно корпус и вообще слушайте то, что вам приказывают.
Я ответил ему, что корпус выполняет приказ командующего армией и может быть остановлен только распоряжением командующего.
На это Ефремов сказал, что в связи с новой обстановкой Реввоенсовет армии принял решение не предпринимать каких-либо действий до тех пор, пока не будут получены указания оборонять или оставить Царицын.
- Какая там новая обстановка, я не знаю, но у меня на руках приказ, который корпус обязан выполнить, - повторил я Ефремову.
- Ну обо всем вам знать не обязательно, - сказал Ефремов. - Что же касается имеющегося у вас приказа, то я его с Клюевым подписывал, я его и отменяю.
- А я отказываюсь выполнять ваше приказание до тех пор, пока не будет отменен приказ командующим армией.
- Да как вы смеете так со мной говорить?! - закричал Ефремов.
- А вот и смею, потому что ваши действия считаю изменой. И если я не прав, можете меня арестовать. - Что вы! Я не намерен вас арестовывать, растерянно проговорил Ефремов. - Я только велю вам остановить корпус.
- Ну, Буденный, не дури, выполняй приказание товарища Ефремова, вмешался Жлоба.
- Арестовать не можете, тогда убирайтесь поскорей и не мешайте корпусу выполнять приказ командующего.
- Анархист! - закричал Ефремов и, толкнув кулаком шофера в плечо, велел ему ехать в Царицын.
Я повернул коня и поскакал в направлении движения корпуса, а Ефремов все кричал вслед:
- Мы вас приведем к порядку! Мы вас ударим по рукам, посадим на свое место!
Корпус продолжал движение. При подходе к участку обороны 32-й стрелковой дивизии я связался с ее начдивом, и мы с ним на месте согласовали порядок взаимодействия. Он был рад, что Конный корпус наносит удар противнику перед его участком обороны, так как 1-я и 3-я конные дивизии Улагая готовились к атаке позиций 32-й стрелковой дивизии. Части дивизии уже вели огневой бой с белыми.
Согласно моей договоренности с начдивом 32-й, левофланговые части его дивизии усилили огонь, чтобы приковать к себе внимание противника. Белые спешили свои части и начали поспешно перебрасывать огневые средства на свой правый фланг. Этим воспользовалась наша 4-я кавалерийская дивизия и нанесла сильный удар по левому флангу белогвардейцев. Правее 4-й дивизии развернулась 6-я дивизия, нацелив свой удар на тылы корпуса Улагая.
Появление красной кавалерии, устремившейся в атаку, было для противника неожиданностью. Многие спешившиеся белогвардейцы не успели сесть на лошадей, отведенных в укрытие от огня 32-й стрелковой дивизии. Та часть противника, которая сумела ускользнуть от удара 4-й дивизии, попала под удар 6-й дивизии, атаковавшей тылы улагаевского корпуса.
В результате боя противник понес большие потери. Конный корпус взял семьсот пленных, захватил тысячу восемьсот лошадей с седлами, двадцать станковых пулеметов и обозы двух конных дивизий противника.
Выполнив задачу, поставленную в приказе командующего, корпус сосредоточился в районе Вертячий, Калач, Кривая Музга. Я связался со штабом 10-й армии и доложил Клюеву о результатах операции. Выслушав меня, ; Клюев поблагодарил за успешное выполнение приказа и тут же спросил, что у меня произошло с Ефремовым. Я ответил, что немного погорячился, однако считаю, что возмутительная попытка Ефремова отменить приказ командующего похожа на прямую измену.
- Действия корпуса я одобрял и одобряю, - заявил Клюев. - Решения Реввоенсовета об отмене приказа не было. Однако за нетактичное поведение по отношению к члену Реввоенсовета армии Ефремову выношу вам порицание.
Я спросил Клюева, что нового в обстановке на фронте и будет ли армия оборонять Царицын. Клюев ответил мне, что сдача Царицына белым была бы преступлением. На этом у меня разговор с Клюевым и закончился.
2
Судьбой Царицына были все обеспокоены. Еще в 1918 году ЦК партии и лично В. И. Ленин, непосредственные организаторы обороны Царицына К. Е. Ворошилов и И. В. Сталин внедрили в сознание каждого нашего бойца и командира неоспоримую необходимость защиты Царицына до последней капли крови. В мае 1919 года, когда 10-я армия начала отходить к Царицыну, В. И. Ленин в своей телеграмме Реввоенсовету 10-й армии требовал ни в коем случае не отдавать Царицын врагу. Все мы понимали, что Царицын - стратегический ключ к судьбе революции, ворота, через которые хотят продвинуться контрреволюционные силы юга России к сердцу Советской республики - Москве. Закрыть эти ворота наглухо, встать стеной у Царицына, разгромить врага - в этом мы видели свою задачу. Царицын - крепость революции на Волге. Это душой и сердцем сознавали защитники города. С Царицыном связывали и свои надежды на освобождение своих родных станиц, хуторов и сел крестьяне Дона, Кубани, Ставрополья - всего юга России. В направлении Царицына тянулись десятки тысяч беженцев, многочисленные партизанские отряды и группы.
Под Царицыном создавалась 10-я Красная армия. Одно дело собрать партизанские силы, другое, гораздо более трудное - реорганизовать их в регулярные части и соединения, без чего нельзя было устоять от натиска белогвардейских войск. Создание регулярных частей Красной Армии из краснопартизанских отрядов встречало упорное сопротивление со стороны большинства командиров этих отрядов, зараженных духом анархизма в период их самостоятельных действий. Они выступали против строгой воинской дисциплины, считая дисциплину насилием над волей людей. Защищая свой ложный авторитет, они противопоставляли себя старшим командирам, не желали никому подчиняться и тем возбуждали дух неповиновения среди бойцов. С другой стороны, в только что сформированные полки и дивизии проникали и махровые контрреволюционеры с целью разложения регулярных частей Красной Армии. Они подогревали своевольное поведение анархически настроенных командиров и бойцов, сеяли пораженческие слухи, призывали к восстанию. Так, в результате вражеской работы скрытых контрреволюционеров и анархического поведения отдельных командиров взбунтовалась Волжская дивизия, созданная из партизанских отрядов рабочих и служащих Волжского пароходства. Дивизия самовольно снялась с фронта и ушла в Дубовку. Узнав об этом, Сталин и Ворошилов лично выехали в Дубовку и приняли решительные меры по наведению порядка в дивизии. Они очистили ее от злостных провокаторов, арестовали распоясавшихся анархистов, ставших орудием в руках наших врагов.
Не успели Сталин и Ворошилов вернуться из Дубовки в Царицын, как аналогичный бунт произошел в полку грузолесов. Этот полк, созданный из грузчиков порта и главным образом из рабочих лесосплава, так же как и Волжская дивизия, отказался идти на фронт. Пришлось прибегнуть к силе, чтобы обезоружить бунтовщиков и арестовать предателей.
Много было трудностей при обороне Царицына. Бывшие чиновники, контрреволюционные элементы из рядов свергнутых классов, замаскированные меньшевики и эсеры сеяли панику, нарушали нормальную жизнь города, саботировали работу на предприятиях, срывали снабжение рабочих и армии продовольствием и особенно" отправку хлеба в Москву и другие промышленные центры Советской республики.
И все эти колоссальные трудности были преодолены большевиками Царицына под руководством Сталина и Ворошилова, в которых все мы видели посланцев Центрального Комитета нашей партии.
Вспоминая оборочу Царицына в 1918 году, когда 10-й Красной армией руководили Ворошилов и Сталин, нельзя было не задуматься о работе Реввоенсовета 10-й армии нового состава. Сам собой напрашивался вывод, что в лице Клюева, Ефремова, Сомова Реввоенсовет не способен руководить обороной Царицына. Руководители армии оторвались от жизни своих войск, не знали, на что способны войска армии, не верили в их боевые возможности; их пугала конница белогвардейцев, они жаловались, что в их распоряжении мало кавалерии. Они как огня боялись окружения и эту боязнь оправдывали отходом 8-й и 9-й армий. Однако последние, отступая, все-таки дрались и дрались упорно в самых тяжелых условиях с войсками Деникина, наступающими с фронта, и повстанцами, действующими в тылу. А 10-я армия лишь готовила рубежи обороны и, не давая серьезного боя противнику на этих рубежах, отходила на следующие рубежи. Ссылка на недостаток кавалерии была также не состоятельной. Кроме Конного корпуса, в 10-й армии имелась и войсковая конница, которая также могла умело и храбро сражаться.
В 32-ю стрелковую дивизию входил кавалерийский полк, 37-я стрелковая дивизия имела кавалерийскую бригаду Лысенко, 30-я стрелковая дивизия кавалерийскую бригаду Попова, Коммунистическая дивизия - кавалерийскую бригаду Текучева. В армию входила также отдельная кавалерийская бригада Курышко и сводная бригада Жлобы. Таким образом, и кавалерии было достаточно для того, чтобы успешно противостоять белым, нужно было только организовать ее действия и умело использовать ее в бою. Большинство частей и соединении 10-й армии являлись полноценными, но их боеспособность не использовалась руководителями армии.
Многие бойцы и командиры подразделений и частей армии были выходцами с Дона, Кубани, Ставрополья и Терека. У них в родных краях остались под пятой белогвардейцев отцы, матери, жены и дети. Зверства белых переполняли сердца красноармейцев гневом и ненавистью. Они стремились отомстить врагу за надругательства над их семьями, они готовы были сражаться в самых тяжелых условиях. Рядовые бойцы и командиры считали, что дальше Царицына отходить нельзя, что при обороне Царицына противник будет непременно разбит; они верили, что Деникина под Царицыном ждет такая же участь, как и Краснова в 1918 году. Но вся беда была в том, что ничему этому не верил Реввоенсовет армии. Растерянность вместо твердой воли к победе, блуждание в потемках вместо четкого плана действий - таково было поведение Реввоенсовета 10-й Красной армии на исходе июня 1919 года.
3
В хутор Вертячий приехали Клюев, Ефремов и Сомов.
Клюев спросил, что я думаю относительно возможности обороны Царицына? И в случае, если оставим Царицын, куда отступать, на север, по железной дороге на Поворино, или вдоль Волги на Саратов?
Я ответил, что не гадал, будем мы оборонять Царицын или нет. Этот вопрос для меня был давно решен. Я считал и считаю, что оставлять Царицын, тем более сдавать его без боя - значит совершать преступление.
- И вообще, что вы меня спрашиваете, - сказал я, - когда своим вторым вопросом ответили на первый. Для меня ясно, что вы уже решили сдать Царицын, бросить армию, бросить царицынских рабочих. Простите за резкость, но я должен высказаться со всей своей прямотой и откровенностью. Вы не верите в боеспособность наших войск, не знаете настроения бойцов и командиров. Всем известно, что бойцы стремятся в бой, но Реввоенсовет тянет армию назад... И меня удивляет ваша неопределенность, товарищ Клюев, - продолжал я, - не позже как вчера вы говорили, что сдача Царицына - преступление, а сегодня спрашиваете, куда отступать?
- Постойте, Семен Михайлович, не горячитесь, - прервал меня Клюев. Вчера я думал действительно так.
Но не один же я решаю. Посоветовавшись с товарищем Ефремовым, я вынужден был признать, что армия может оказаться в окружении, а это грозит поражением.
- Оборона Царицына не будет иметь успеха. Продолжая оборонять город, мы просто потеряем армию, - вмешался Ефремов.
- А я утверждаю, что сдача Царицына может привести 10-ю армию на грань полного разложения. Уже сейчас, отступая, мы подорвали боеспособность стрелковых частей.
- Позвольте, Буденный, вы много на себя берете! - загорячился Ефремов. - Вы абсолютно не учитываете той критической обстановки, которая диктует дальнейшее отступление. Вам известно, что 8-й и 9-й армий по сути дела нет и Деникин без особой задержки идет на Москву.
- Я слышал уже об этом и не раз, - прервал я Ефремова. - Можете дальше не пояснять - все равно не поверю.
- Семен Михайлович, - опять заговорил Клюев, - действительно надо же считаться со сложившейся обстановкой. Хотя вы и уверены в том, что противник, находящийся перед фронтом армии, по вашему определению, "не может нас гнать, если мы сами не побежим", но имеете ли вы в виду угрозу выхода в тыл мятежных казаков с Верхнего Дона, а также рек Хопер, Медведица и Иловля? Совместными усилиями белоказаки охватят армию с севера, запада и юга. Придется драться в полуокружении. По имеющимся у нас сведениям, мятежные казаки в верховье Дона располагают значительными силами и готовятся нанести удар во фланг и тыл нашей армии, а затем прижать ее к Волге и уничтожить.
- Можно предположить, - ответил я Клюеву, - что казакам удастся окружить нашу армию, но при активной обороне казачья кавалерия вынуждена будет спешиться, а наступать в пешем строю и тем более штурмовать Царицын казаки не будут. Кроме того, на всякое действие есть противодействие. Вы боитесь казаков-повстанцев? Перебросьте Конный корпус в угрожаемый район, и мы гарантируем вам, что корпус с честью выполнит поставленную перед ним задачу.
- Но как же оставить фронт армии без кавалерии? - остановил меня Клюев.
- Почему без кавалерии? В армии много войсковой конницы. Сформируйте из отдельных частей конницы еще один корпус, вот вам и кавалерия.
- А ведь, пожалуй, Семен Михайлович во многом прав, - сказал молчавший до этого Сомов. - К сожалению, товарищ Легран болен. Я уверен, что и он бы полностью согласился с этим.
- Нет, нет! - вновь заговорил Ефремов. - Не будем, товарищ Сомов, заблуждаться. Мы реалисты и должны считаться с действительностью. Мнение Буденного - сплошной абсурд, и, я надеюсь, вы в этом скоро убедитесь. Сохранять силы, не рисковать, уходить - другого решения я не вижу.
- Какой же абсурд?! - воскликнул я. - Эта же 10-я армия, даже в более слабом составе, три раза дралась при окружении белыми Царицына. И не только выстояла, но и разгромила армию Краснова. Почему же вы сейчас боитесь окружения, когда разбит Колчак и мы сильнее противника, когда в Царицыне 12 бронепоездов, там делают пушки, там боевой пролетариат, а это - большая сила!
- Ну, хорошо, - примирительно заговорил Клюев, - не горячитесь, Семен Михайлович, мы учтем ваше мнение. Но если обстановка изменится в худшую сторону, то имейте в виду, что основное направление отхода армии будет на Камышин.
После отхода 10-й армии на позиции, проходившие по линии: Песковатка, Карповка, Басаргино, Отрадное, Конный корпус вел тяжелые бои с крупными силами конницы противника в районе хутора Вертячего. Не добившись успеха на этом участке, белые развернули наступление севернее Царицына. Конный корпус генерала Мамонтова переправился через Дон у Ново-Григорьевской, отбросил наши стрелковые части и устремился на восток, к Волге, с целью выхода на тылы 10-й армии. В первые же дни своего наступления Мамонтов овладел станцией Арчеда, перерезав, таким образом, железную дорогу, соединяющую Царицын с войсками 9-й армии, а 23 июня захватил Лозное и Давыдовку, создав угрозу ближайшим тылам 10-й армии. Об этом я узнал из приказа командующего 10-й армией, полученного в ночь на 24 июня. Клюев приказывал Конному корпусу двинуться форсированным маршем в район Лозное через Котлубань, Широков, Садки с задачей разгромить Мамонтова и прикрыть правый фланг и тыл армии. Выполняя полученную задачу, Конный корпус в необычно знойный безветренный день 24 июня подходил к хутору Широков. Здесь было решено сделать привал: дать бойцам отдых, накормить и напоить лошадей. Но при подходе к хутору корпусная разведка донесла, что Мамонтов совершил налет на Дубовку и, не задерживаясь там, стал быстро уходить обратно в Лозное. В связи с этим привал в Широкове был отменен и корпус двинулся к хутору Садки, чтобы отрезать путь отхода Мамонтову и разгромить его. Чем же объяснялся поспешный отход Мамонтова? Почему он не развивал успех так удачно начатого им налета на Дубовку? Эти вопросы интересовали Погребова и Зотова, ехавших со мной в голове колонны корпуса.
Я был того мнения, что Мамонтова гнал страх перед встречей с нашим корпусом, но объяснял это отнюдь не бездарностью Мамонтова как военачальника. Напротив, я считал его наиболее способным кавалерийским командиром из всех командиров конных корпусов армий Краснова и Деникина. Его решения в большинстве своем были грамотные и часто дерзкие. При действиях против нашей пехоты он, умело используя подвижность своей конницы, добивался значительных успехов. Но советская конница по своим морально-боевым качествам превосходила конницу Мамонтова. Мы сумели доказать ему это еще в 1918 году. Именно потому он избегал теперь встречи с нашим корпусом и в данном случае уходил в безопасное место, не завершив до конца свой успех.
Четвертой и шестой дивизиям было приказано ускорить свое движение, хотя Погребов и Зотов утверждали, что корпус Мамонтова еще далеко и мы успеем его перехватить. Однако Мамонтов был более подвижным, чем они предполагали. Не доезжая до хутора Садки, мы получили донесение, что колонна конницы противника, численность которого из-за пыли определить не удалось, продвигается у хутора Садки.
4-й дивизии было приказано немедленно развернуться в боевой порядок и атаковать противника во фланг, а 6-й дивизии охватить хутор Садки с запада и отрезать пути отхода противнику в этом направлении. 4-я дивизия с ходу атаковала противника.
Выехав на высотку, мы стали наблюдать за ходом боя и вскоре поняли, что под удар корпуса попала лишь одна из дивизий противника. Мамонтов оказался хитрой лисой. Обнаружив движение Конного корпуса, он прикрыл левый фланг своих главных сил одной дивизией и держался от нас на почтительном расстоянии. Когда 4-я дивизия атаковала прикрытие белогвардейцев, Мамонтов повел свой корпус рысью и в тучах пыли, как за дымовой завесой, скрылся в северо-западном направлении. К нашему удивлению, он даже не сделал попытки поддержать свою дивизию артогнем.
2-я Хоперская дивизия Мамонтова, которой он пожертвовал, чтобы дать возможность отойти своим главным силам, состояла из казаков-стариков. Пытаясь оказать сопротивление, она большей частью погибла от ураганного огня станковых пулеметов нашей 4-й дивизии. Спаслись только те казаки, которые, поняв бессмысленность сопротивления, бросили оружие и сдались в плен.
Здесь, в бою под хутором Садки, постигла нас тяжелая утрата - погиб прославленный воин, человек сказочной храбрости, первейший из тех людей, чьи подвиги создавали боевую славу советской конницы, - наш незабвенный Гриша Пивнев. В сражении с белоказаками он получил тяжелое ранение в живот и, не приходя в сознание, скончался. Мы с почестями похоронили Пивнева как славного сына красной конницы, ее бесстрашного героя, отдавшего свою молодую жизнь за светлое будущее нашего народа.
4
Преследуя Мамонтова, Конный корпус занял район, Лозное, Давыдовка. Но на следующий же день белые, сгруппировав крупные силы конницы, повели энергичное наступление с целью разгромить Конный корпус и выйти в тыл нашей армии. Завязались ожесточенные бои, в результате которых Конный корпус отбросил противника к Дону и вновь сосредоточился в районе Давыдовка, Лозное, Садки, обеспечивая правый фланг и тыл 10-й армии. Из Садков я послал Клюеву донесение о результатах последних боев и просил его дальнейших указаний.
Получив мое донесение, Клюев 30 июня прислал распоряжение следующего содержания:
"В связи с отходом 10-й Красной армии в направлении Камышина Реввоенсовет приказывает Конному корпусу прикрывать правый фланг армии. Ось маневра корпуса - река Иловля. Дальнейшие указания о порядке действий корпуса последуют. Штаб армии перемещается на пароходе по Волге в Золотое". Одновременно был получен официальный приказ об организации Конного корпуса, названного "Конным корпусом 10-й Красной армии".
Из этого распоряжения мы узнали, что Царицын сдан врагу. Объективно оценивая создавшееся положение к моменту сдачи Царицына, можно сказать следующее.
После перемещения корпуса на правый фланг 10-й армии положение стрелковых соединений стало крайне неустойчивым. Пехота уже свыклась с тем, что всегда далеко впереди ее находилась в непосредственном соприкосновении с противником наша кавалерия, и вследствие этого считала, что внезапность нападения белых, особенно их конницы, почти исключена. Когда на глазах бойцов и командиров стрелковых частей наш корпус снялся с фронта и ушел на фланг армии, чувство безопасности сменилось чувством тревоги в ожидании наступления больших конных масс белых. В этой атмосфере усилились распространенные врагами панические настроения. Поползли слухи о несметных силах белых, надвигавшихся и с юга, и с запада, и с северо-запада. Немногие знали, что перед Конным корпусом поставлена задача обеспечения правого фланга 10-й армии. Большинство считало, что корпус ушел в 9-ю или даже в 8-ю армию.
Переезд Реввоенсовета армии в Золотое был воспринят как сигнал к бегству армии. Командиры стрелковых соединений и частей, очевидно, не получили никаких конкретных указаний относительно организации отхода войск. Большинство их не знало, что делать. Бойцы, видя растерянность командиров, стали вначале одиночками, а потом и группами, целыми подразделениями и частями сниматься с фронта и уходить на север вдоль Волги.
В силу этих обстоятельств Царицын был сдан без серьезных боев.
Многие рабочие и служащие Царицына, опасаясь репрессий со стороны белогвардейцев, бросали на ходу свои фабрики и заводы и вместе с семьями уходили из города. На север, вдоль Волги, и на восток, за Волгу, потянулся поток беженцев.
В Царицыне были брошены несколько бронепоездов при полном и исправном вооружении. Лишь в некоторых бронепоездах по инициативе бойцов были изъяты замки артиллерийских орудий.
Узнав об отходе стрелковых частей из-под Царицына и о том, что этим отходом по существу никто не руководит, мы вынуждены были выделить специальные отряды заграждения, приказав им задерживать всех бегущих с фронта, как отдельных бойцов, так и подразделения, останавливать обозы и возвращать их в свои части. Эта мера многих привела в чувство. Прежде всего она дала знать бойцам и командирам стрелковых частей, что Конный корпус никуда не ушел и в случае тяжелого положения придет на помощь своей пехоте. Весть о том, что наш корпус действует на правом фланге, быстро облетела все части армии. Бойцы, даже те, которые были уже давно в тылу и которых отряды заграждения не могли задержать, стали возвращаться в свои части. Артиллерия стрелковых частей потянулась к нам, так как в создавшейся обстановке только Конный корпус был способен прикрыть ее. За два дня отступления от Царицына в расположении корпуса сосредоточилась почти вся артиллерия стрелковых дивизий 10-й армии.
В результате принятых мер отход всех стрелковых дивизий: 32-й, 37-й, 39-й, Коммунистической, Отдельной кавалерийской бригады Курышко и сводной бригады Жлобы был приостановлен.
После этого было созвано совещание командиров и комиссаров стрелковых полков, бригад и дивизий совместно с командирами и политработниками Конного корпуса, на котором мною была дана следующая характеристика создавшегося положения: беспорядочное отступление ведет к развалу армии; некоторые стрелковые части и соединения находятся уже на грани разложения, однако есть еще возможность предотвратить катастрофу - все зависит от самих бойцов и главным образом от командиров и политработников, которые должны разъяснить всем, что если мы и вынуждена отходить, то отходить следует с боями и организованно. На востоке Красная Армия разгромила Колчака и оттуда идет к нам на помощь; 8-я и 9-я армии сражаются с противником, и если мы сейчас не имеем с ними соприкосновения, то лишь потому, что временно произошел разрыв между флангами армий.
Затем выступил комиссар корпуса А. А. Кивгела.
Когда он сказал, что Красная Армия разгромит Деникина, так же как и Краснова, кто-то крикнул с места:
- То же и мы все думаем!
По выступлениям, репликам с места и выражениям лиц присутствующих можно было определить, что оснований для паники нет.
Выслушав всех собравшихся на совещании командиров и политработников, я принял и объявил следующее решение: ввиду того, что связи с Реввоенсоветом армии нет, в целях сохранения единства действий все части армии будут подчиняться в оперативном отношении мне как старшему по должности командиру, а Отдельная кавалерийская бригада Курышко войдет в непосредственное подчинение штаба Конного корпуса.
Все присутствующие согласились с этим решением. Дивизиям были даны участки обороны, а также установлен порядок взаимодействия между ними и Конным корпусом. Тут же было приказано всем начдивам немедленно приступить к подготовке оборонительных позиций на своих участках.
По предложению комиссара корпуса на совещании было принято решение выделить из стрелковых дивизий специальные отряды для оказания помощи в эвакуации беженцев, следующих из Царицына.
Эти отряды, возглавляемые преимущественно политработниками, приступив к выполнению своих задач, помогали беженцам транспортными средствами, организовывали переправы людей на левый берег Волги и указывали основное направление движения потока беженцев.
Захват Царицына окрылил белогвардейцев. 3 июля генерал Деникин отдал в Царицыне так называемую Московскую директиву, в которой объявлял своей конечной целью захват Москвы. Уверенные в своей окончательной победе, белогвардейцы устраивали в городе пышные празднества и балы. А тем временем наша 10-я армия, которую они считали деморализованной и неспособной уже к сопротивлению, готовилась к упорной обороне на линии высоты 111, Давыдовка, Оленье. Стрелковые соединения армии рыли окопы, оборудовали огневые позиции для артиллерии, приводили в порядок свои части. Политработники крепили боевой дух бойцов и их организованность. Мы с комиссаром Кивгелой объезжали участки обороны дивизий, давали на месте указания.
Главные силы Конного корпуса расположились на правом фланге армии, в районе Лозное, Заварыкин. Такое расположение диктовалось необходимостью прикрытия правого фланга армии от мятежных белоказаков верховья Дона, Медведицы и Хопра, но не только этим. Мы имели в виду встретить с фронта группировку генерала Врангеля упорной обороной стрелковых дивизий, дать возможность нашей пехоте по-настоящему проявить себя в бою, а в случае прорыва нашей обороны противником нанести ему контрудар Конным корпусом во фланг из-за правого фланга армии.
Чтобы укрепить веру стрелковых частей в наши силы, а также дать им возможность лучше подготовиться к обороне, решено было нанести Конным корпусом контрудар по противнику, выдвинувшемуся в хутора Широков, Ерзовка, Пичуга.
При подготовке к этой операции решено было оставить в тылу армии все, что могло тормозить маневр корпуса. Наши кавдивизии усиливались артиллерией стрелковых соединений. Тщательно организовывалось взаимодействие частей в интересах выполнения задачи корпуса.
С рассветом 2 июля из района Лозное, Заварыкин корпус стремительно атаковал противника.
В хуторе Широков под удар корпуса попала 3-я дивизия корпуса генерала Покровского. Белогвардейцы не ожидали нашего нападения и поэтому не смогли оказать сколько-нибудь организованного сопротивления. Бросая артиллерию и пулеметы, они бежали в направлении Царицына. В Ерзовке была атакована 4-я дивизия Покровского. Опрокинутая корпусом, она начала поспешный отход в Пичугу, где вместе с казачьей дивизией корпуса генерала Шатилова была прижата нами к Волге. Здесь-то мы и использовали на полную мощь свою артиллерию. В течение нескольких часов артиллерийские батареи корпуса громили противника. В итоге этой успешной операции Конный корпус взял в плен до шестисот казаков, захватил семь орудий, тринадцать пулеметов, несколько десятков подвод с боеприпасами и различным имуществом и восемьсот лошадей с седлами. Но главным результатом операции явился подъем боевого духа 10-й армии. Наши стрелковые части увидели, что можно не только успешно обороняться, но и бить противника.
После налета на Широков, Ерзовку и Пичугу Конный корпус сосредоточился в районе Давыдовки, за позициями стрелковых частей армии, продолжая обеспечивать отход 10-й армии к Камышину и далее к Саратову (схема 6).
Ошеломленные контрударом нашего корпуса части Кавказской армии генерала Врангеля несколько дней не проявляли особой активности, и поэтому на фронте 10-й армии было относительно спокойно. Зато на правом фланге армии казаки верховьев Дона и станиц, расположенных по рекам Медведица, Хопер и Иловля, все больше свирепели. Побуждаемые общими успехами деникинских войск, они стремились поскорее разделаться с Советской властью, и не только в Донской казачьей области, но и везде, где она существует. Их ярость росла по мере отхода советских войск из пределов Донской области и пополнения белоказачьей армии мятежными казаками-стариками, поставившими своей задачей восстановить казачью "честь", которую, как они считали, уронили молодые казаки в период боевых действий армии Краснова. Донские мятежники дрались куда ожесточеннее, чем кубанские и терские казаки армии Врангеля. Если у терцев и кубанцев их родные места были далеко позади, то казаки верховья Дона, рек Медведицы, Хопра и Иловли сражались непосредственно за свои станицы и хутора, их толкала вперед лютая ненависть к иногородним и коренным крестьянам Дона, составлявшим основной костяк 10-й армии. И теперь, когда эта армия, причинившая, по их мнению, наибольшее зло казачьему Дону, была ослаблена, они торопились добить ее, или, как говорил мне один пленный офицер, изрубить на куски и потопить в Волге.
Обстановка исключительно благоприятствовала донским белоказакам. Армия была прижата к Волге. С фронта против нее наступали части Кавказской армии генерала Врангеля, а правый фланг и тыл оставались открытыми. Разрыв между флангами 10-й и 9-й армий был свыше ста километров. Используя этот разрыв, донская белогвардейская конница генерала Голубинцева обошла правый фланг 10-й армии и вышла на тылы наших стрелковых частей в районе Усть-Погожье. захватив переправы на реке Бердия. Путь отхода 10-й армии к Камышину был отрезан. Надо было принимать самые энергичные меры по разгрому конницы Голубинцева, так как врангелевские войска могли немедленно воспользоваться ее успехом и перейти в наступление по всему фронту. Это заставило меня с наступлением темноты двинуть Конный корпус из района Давыдовки в Усть-Погожье, с целью разгромить противника, захватившего переправы, и освободить для 10-й армии путь отхода.
С подходом к Усть-Погожье 6-я дивизия корпуса развернулась и стремительно атаковала противника. Тем временем 4-я дивизия, пользуясь темнотой, вышла на пути отхода белогвардейцев. Застигнутые врасплох белогвардейцы беспорядочно бросались в стороны и везде попадали под огонь пулеметов и конную атаку частей корпуса. Часть белоказаков вырвалась из Усть-Погожьего и бросилась бежать вдоль реки Бердия на Большую Ивановку. К рассвету все переправы на реке были в наших руках. 10-я армия получила возможность начать отход и к 7 июля отошла на рубеж Липовка, Щепкин, Варкин. Конный корпус сосредоточился в Липовке.
Но белые не отказались от своего плана окружения и уничтожения 10-й армии. Оправившись от поражения в Усть-Погожьем, они сосредоточили крупные силы конницы в районе Гусевки, Зензеватки и Ольховки с целью нанести удар во фланг и по ближайшим тылам 10-й армии. В этих условиях Конному корпусу было приказано нанести удар по скоплению конницы белых в районе Гусевки. 7 июля утром корпус перешел в наступление и к концу дня атакой в конном строю выбил противника из Гусевки. Но белые подтянули свежие силы из Зензеватки и перешли в контрнаступление. Завязался исключительный по своему ожесточению кавалерийский бой. Белогвардейцы, особенно казаки-старики, дрались с отчаянным упорством. Они лавой бросались на наши пулеметы, и, несмотря на большие потери, остервенело лезли вперед. Исход боя во многом предрешила артиллерия корпуса. Выбрав удачные огневые позиции, артиллеристы открыли ураганный огонь. Белые не выдержали огня артиллерии и конных атак корпуса и начали отход. К вечеру наш корпус занял Гусевку и Николаевку, надежно обеспечивая правый фланг армии.
Из опроса пленных выяснилось, что части белых, потерпевшие поражение у Гусевки, относились к группе генерала Алексеева, расположившегося штабом в селе Михайловке. Эта группа, получившая у нас условное наименование Михайловской группы войск противника, состояла из конных корпусов генералов Мамонтова, Секретева, Сутулова и нескольких пехотных полков.
Не добившись успеха непосредственно против правого фланга 10-й армии, генерал Алексеев решил нанести удар в направлении Камышина, то есть на этот раз уже по глубокому тылу нашей армии. Его замыслу способствовал переход в наступление войск генерала Врангеля и все еще существовавший большой разрыв между флангами 10-й и 9-й Красных армий. 12 июля конные корпуса Мамонтова и Секретева, выполняя приказ генерала Алексеева, двинулись из Березовской и Атаманского в район Котово и Серино. С целью ликвидации этой угрозы Конный корпус получил задачу нанести контрудар Мамонтову и Секретеву в районе Котово. Наступление Врангеля с фронта нас уже теперь не пугало. Мы были твердо уверены в том, что наши стрелковые части, окрепшие за последнее время, достойно встретят врангелевские войска.
13 июля Конный корпус двинулся через хутор Романов в направлении Котово. Погода не благоприятствовала. Шел проливной дождь, дороги испортились. В пути, получив сведения о противнике, силы которого превосходили наш корпус, я принял решение совершить по бездорожью глубокий обходный маневр и выйти в тыл белогвардейцам. Маневр удался. 14 июля корпус, обойдя Котово с запада, нанес внезапный удар по противнику. В ожесточенном бою белые понесли большие потери и, спасаясь бегством от полного разгрома, переправились на правый берег реки Медведица. Особенно крупное поражение было нанесено частям генерала Секретева, попавшим под удар главных сил нашего корпуса.
Отбросив противника за Медведицу, Конный корпус сосредоточился в районе Серино. К этому времени 10-я армия отошла на рубеж Авилово - Камышин. Здесь мы оставались несколько дней, ожидая очередного наступления белогвардейцев. Однако наступления не последовало. Но если на правом фланге 10-й армии наступило временное затишье, то на фронте ее шли упорные бои наших стрелковых частей с войсками Кавказской армии Врангеля. Уверенность в том, что наша пехота может успешно сражаться с белогвардейцами, оправдалась.
Красноармейцы не только отбивали бешеные атаки врангельцев, но и сами переходили в контратаки, уничтожая огнем, штыком и прикладом и пехоту и конницу противника. Правда, белые, имея превосходство в живой силе, местами потеснили наши стрелковые части, однако прорвать фронт 10-й армии они не смогли.
25 июля генерал Врангель, подтянув резервы, перешел в наступление на всем фронте 10-й армии. Весь день шли тяжелые бои на всех участках обороны армии. Противник, используя свое преимущество в маневре, создавал сильные группировки конницы и бросал их в стыки наших частей. Особо тяжелое положение создалось на фронте 38-й стрелковой дивизии. Два полка ее, сбитые противником с позиции, начали отход и увлекли за собой остальные части дивизии. Белые воспользовались этим и начали развивать наступление в направлении Камышина. Для ликвидации прорыва противника был срочно брошен Конный корпус.
Совершив форсированный марш, Конный корпус вышел на участок обороны 38-й стрелковой дивизии и сильным контрударом отбросил наступающие части белогвардейцев.
В связи с тем, что противник наращивал свои силы, а фронт 10-й армии очень растянулся, было принято решение начать отход стрелковыми соединениями на более выгодный рубеж обороны. Конный корпус получил задачу прикрывать отход армии и с этой задачей блестяще справился. Заняв одной дивизией оборону на рубеже Борадачи - Веревкин, корпус надежно обеспечил отход армии. Попытки противника перейти в преследование нашей пехоты завершились разгромом Атаманской и Егерьской дивизий белых.
К 1 августа 10-я армия отошла и заняла оборону на фронте Медведицкое, Верхняя Добринка, Каменка, Красный Яр.
Противнику теперь трудно было совершать охваты, так как правый фланг обороны нашей армии упирался в реку Медведицу, а левый - в Волгу. Конный корпус сосредоточился в центре оборонительного рубежа стрелковых частей. Этим расположением корпуса предусматривалось нанесение противнику фланговых ударов в нужных направлениях.
В первых числах августа в штаб корпуса, разместившийся в Тетеревятке, приехал командующий 10-й армией Клюев. После того как я доложил об обстановке на фронте армии и о последних боях с противником, Клюев информировал меня о том, что создана Особая группа войск Южного фронта, в которую включены 9-я, 10-я армии и Заволжские части; командующим группой назначен В. И. Шорин. В разговоре был затронут вопрос о сдаче 10-й армией Царицына. Клюев по-прежнему говорил, что для обороны Царицына мы не имели ни сил, ни средств, и в заключение сообщил, что 10-я армия, по решению Реввоенсовета Особой группы Южного фронта, должна отойти на рубеж обороны по реке Карамыш. Здесь части армии приведут себя в порядок и получат пополнения, прибывающие в Саратов с Восточного фронта.
С рубежа реки Карамыш, как сказал Клюев, 10-й армии предстоит начать контрнаступление.
5
Несмотря на значительные потери, понесенные в бою под Котово, конный корпус Секретева, пополненный свежими силами, вновь перешел в наступление.
Наступая вдоль берега Медведицы на Медведицкое, части генерала Секретева столкнулись с правофланговыми частями нашей 4-й дивизии. После короткого ожесточенного боя белогвардейцы начали отходить, но. в результате удачного маневра 4-й дивизии оказались прижатыми к Медведице и понесли большие потери.
Не успели части дивизии отойти в место своего прежнего расположения, как на Медведицкое перешел в наступление корпус генерала Улагая. Снова завязался ожесточенный бой. Он закончился тем, что корпус Улагая бросил всю свою артиллерию и бежал по левому берегу Медведицы в юго-западном направлении.
Однако и после поражения Улагая белые не прекратили попыток прорвать фронт 10-й армии. 4 августа на рассвете силами корпусов генералов Покровского и Шатилова они повели наступление вдоль железной дороги в направлении Каменки. Конному корпусу было приказано выдвинуться к левому флангу армии и нанести удар противнику в направлении Грязнуха, Каменка.
5 августа, сосредоточившись на левом фланге армии, корпус перешел в контрнаступление и, выйдя в тыл корпусу Покровского, смял его боевые порядки,а затем начал преследование. Отступая в направлении Усть-Грязнуха, противник понес большие потери в людях и оружии. Корпус Шатилова, наступавший правее корпуса Покровского, вынужден был перейти к обороне.
После этого наступило затишье. Чувствовалось, что белые на фронте 10-й армии выдыхаются и инициатива начинает переходить в наши руки. Конный корпус вернулся в место своего прежнего расположения. Штаб его разместился в Верхней Добринке. Части корпуса вновь стали с успехом применять тактику налетов на войска противника, расположенные в населенных пунктах, не давая им покоя ни днем, ни ночью. Вскоре я узнал от пленных, что корпус Мамонтова снят с нашего фронта и переброшен в западном направлении.
Вечером 8 августа я вышел из штаба корпуса и направился в 20-й полк, расположенный неподалеку. В этом полку служили мои земляки: платовцы, мартыновцы, орловцы. Подходя к домику, занимаемому штабом полка, я встретил своего соседа по Платовской Филиппа Новикова. Будучи начальником разведки полка, он часто исполнял должность начальника штаба полка.
- Ну как дела, начштаба? - спросил я, здороваясь с Филиппом.
- Какие там дела! - недовольно ответил он. - Требуют разные сводки, а бумаги нет, писарями работать никто не идет. А тут еще Кондрат Степанович работать мешает...
- Как это мешает? Он же ранен, больной лежит.
- То-то лежит, да не там, где надо. Только я развернулся со своими бумагами, а он вваливается в штаб с седлом и тянет за собой бурку. Я к нему с докладом, а он подходит к столу, кладет на него седло и говорит: "Кышь, Филипп, со стола, убирай свои шпаргалки, я здесь лягу". Как, говорю, ляжете! Здесь же штаб полка. "А я тебе кто, - сердится Кондрат Степанович, командир полка или нет? Ты читал приказ товарища командира корпуса?" Какой там приказ? - спрашиваю его. "Ну так вот читай, раз шибко грамотный. Видишь, тут прописано: "Командира двадцатого полка Гончарова Кондрата, в связи с ранением, полагать больным при полку". Так где же меня полагать-то должны, как не в штабе". И завалился на стол, как медведь. "Ты, - говорит, - Филипп, скрипи пером, я тугой на уши-то, не помешаешь".
Выслушав Филиппа, я рассмеялся.
Гончарова Кондрата Степановича я знал давно: бывший драгун, старший унтер-офицер, георгиевский кавалер. Он был малограмотным, но опытным командиром, хорошо знал тактику мелких подразделений, воевал со смекалкой, хитростью, народной мудростью.
- Вы смеетесь, - огорченно сказал Новиков, - а мне каково? Нет, Семен Михайлович, прикажите работать здесь кому-нибудь другому, а я к своим разведчикам пойду.
Мы вошли в штаб полка. Увидев меня, Гончаров слез со стола и сердито посмотрел на Новикова - пожаловаться, мол, успел.
- Что же ты, Кондрат Степанович, людям работать мешаешь? - начал я отчитывать его. - Ну ранен, так лежи, где тебе положено!
- А где же мне быть? Сам приказ отдал "полагать при полку", а теперь ругаешься, - оправдывался Гончаров и из-за спины грозил Филиппу кулаком.
- Придется приказать, чтобы положили тебя в госпиталь.
- Нет, в лазарет не пойду, - сказал Кондрат, ощупывая свою раненую руку. - Помирать я не собираюсь, а примочки мне и ординарец делает.
- Почему ты седло за собой носишь?
- Да лошадь у меня снова убили. Вот напасть - как бой, так лошадь убивают. Ты бы вместо того, чтобы ругаться, приказал дать мне непробивного коня.
- Ну вот что, Кондрат Степанович, иди к себе и ложись, а то я тебе дам непробивного коня - в пехоту спишу!..
Кондрат торопливо схватил седло и, проворчав что-то непонятное, быстро вышел из штаба.
Мы с Филиппом смеялись до слез, глядя в окно на торопливо уходившего Гончарова. Все знали, как магически действуют на Кондрата слова: "спишу в пехоту".
Чем дальше, тем больше обстановка складывалась в пользу 10-й Красной армии. Стрелковые соединения отдохнули, получили свежие пополнения за счет частей, прибывших с Восточного фронта. Со дня на день я ожидал приказа на наступление и очень удивился, когда Клюев, приехав в корпус, заявил, что армия может наступать не раньше, чем через десять дней.
- Почему через десять дней? - спросил я Клюева.
- Не собрались еще с силами, - ответил он.
- По меньшей мере странно получается, - сказал я. - Надо громить белых сейчас, когда они в своих попытках наступать потерпели серьезное поражение и не успели перегруппировать силы. А мы ждем, когда они вновь соберутся с духом и начнут наступать. Подчините корпусу в оперативном отношении хотя бы две стрелковые дивизии и разрешите мне наступать. Заверяю вас в успехе, убеждал я Клюева.
- Нет, я это не могу разрешить, - ответил он.
- Ну, если вы не можете сами разрешить, то докажите командующему группой Шорину о необходимости наступления.
- Не могу, не могу, Семен Михайлович! У меня есть директива на подготовку армии к наступлению, и я ее должен выполнять.
Подводя итоги оборонительных операций 10-й Красной армии, следует сказать, что Конный корпус, начиная с отхода 10-й армии с рубежа Маныча, все время использовался командованием или в качестве завесы для прикрытия отхода стрелковых частей или в качестве ударной группы для разгрома противника на наиболее угрожаемых направлениях. Основным способом действий корпуса были короткие контрудары. Нанося их, корпус неоднократно ликвидировал угрозу окружения противником 10-й армии и обеспечивал ее отход на последующие оборонительные рубежи. Имеются все основания утверждать, что Конный корпус летом 1919 года предотвратил разгром 10-й армии противником.
Действия корпуса убедительно подтвердили необходимость создания крупных кавалерийских соединений, являющихся средством армейского и главным образом фронтового командования. Можно смело сказать, что если бы в составе Южного фронта был не один, а несколько корпусов или хотя бы один, но более сильного состава и он использовался бы не в интересах одной армии, а в интересах всего фронта, то вряд ли нашим армиям пришлось бы отходить в таких тяжелых условиях. С гордостью можно отметить высокую боеспособность личного состава корпуса, показавшего в неимоверно трудных условиях борьбы с врагом образцы несгибаемой стойкости и мужества. Надо сказать также, что организованный отход стрелковых соединений 10-й армии от Царицына к Саратову в условиях постоянной угрозы окружения, при хроническом недостатке боеприпасов, при отсутствии связи с армейским штабом и соседями свидетельствовал о высоких морально-боевых качествах пехоты нашей армии. И если после сдачи Царицына некоторые стрелковые части ее временно поддались панике, то причиной этого была прежде всего растерянность Реввоенсовета армии.
VIII. Против Мамонтова
1
Летом 1919 года армии Деникина, быстро продвигавшиеся с юга к центральным областям страны, были для молодой Советской республики самым опасным врагом.
9 июля в своем письме к организациям партии "Все на борьбу с Деникиным" Ленин указывал, что наступил самый критический момент в социалистической революции, и призывал всех коммунистов, сочувствующих, рабочих, крестьян напрячь все силы на отражение нашествия Деникина. Для организации отпора врагу партия направляла на Южный фронт лучших своих работников. На Южный фронт срочно перебрасывались части Красной Армии с Восточного фронта, вооружение и снаряжение.
ЦК партии во главе с Лениным готовил силы, которые должны были не только остановить врага, но и, перейдя в наступление, разгромить его. Но пока 10-я и другие армии Южного фронта вынуждены были, сдерживая врага, повсеместно отходить на север.
После поражений, нанесенных нами корпусам Улагая, Покровского и Шатилова, белые объединили эти корпуса и сосредоточили их в районе Усть-Грязнуха, чтобы еще раз попытаться разбить Конный корпус.
14 августа противник начал движение в нашу сторону. Получив от разведки данные о намерениях противника, я принял решение немедленно выступить навстречу белым с расчетом атаковать их прежде, чем они развернутся из походных колонн в боевой порядок. Для быстрого развертывания корпуса в случае внезапного столкновения с противником 4-я и 6-я дивизии двигались параллельными маршрутами, головами походных колонн на одном уровне. Позади дивизий следовала Отдельная кавалерийская бригада Курышко, составлявшая мой резерв. Для точного определения направления движения противника вперед и на фланги были высланы сильные разъезды.
По характеру местности наиболее удобным направлением для движения противника из Усть-Грязнухи была степная полоса между восточными скатами Гусельско-Тетеревятского кряжа и железной дороги. Предполагая, что противник изберет именно этот путь, я решил продвигать корпус по западным скатам Гусельско-Тетеревятского кряжа. Гребень кряжа, поросший кустарником, прикрывал движение корпуса со стороны предполагаемого движения противника.
Корпус двигался шагом. Стояла жара, изнурявшая и людей и лошадей. Я с И. В. Тюленевым и оперативной группой штаба корпуса ехал в голове колонны 4-й дивизии. Тюленев, недавно прибывший к нам из Академии Генерального штаба, рассказывал мне столичные новости. Мой ординарец Гриша Ковалев достал где-то большой арбуз и предложил нам утолить давно уже мучавшую нас жажду. Только было принялись мы за сочный арбуз, как кто-то из нас заметил всадников, спускавшихся через кустарник с гребня кряжа. Оказалось, что это отходили наши левофланговые разъезды, они доложили мне о движении противника. Поднявшись на высоту, мы увидели большую колонну белых, двигавшуюся на север по восточному скату Гусельско-Тетеревятского кряжа. Голова колонны противника уже вышла на уровень хвоста колонны нашего корпуса. А дальше на юг, насколько мог охватить взгляд, тянулись артиллерия и обозы противника. Белые считали, видимо, что наш корпус находится на рубеже обороны 10-й армии, и поэтому двигались спокойно в походных колоннах. Ни впереди колонны белогвардейцев, ни на флангах - нигде не было заметно разъездов. Я приказал корпусу немедленно атаковать противника, а артиллерии поддержать атаку огнем с открытых позиций.
Через несколько минут наши дивизии, повернутые на девяносто градусов, развернулись в боевой порядок и, перевалив через гребень Гусельско-Тетеревятского кряжа, лавиной обрушились на противника.
Ошеломленные артиллерийским и пулеметным огнем, белогвардейцы начали метаться в разные стороны и, наконец смятые стремительным ударом корпуса, хлынули на юг, к Камышину. Части противника, которые шли позади, не могли быстро повернуть обратно, и. началась давка. Казаки сшибались друг с другом, артиллерийские орудия и повозки от резких поворотов опрокидывались, преграждая путь бегущим. Конный корпус врезался в беспорядочную массу противника. Отдельные группы казаков, бросая лошадей и оружие, сдавались в плен, но основная масса их дико несущейся толпой отчаянно пробивала себе дорогу.
Паническое бегство привело противника в междуречье Иловли и Мокрой Ольховки. Трудно описать всю трагичность положения белогвардейцев, зажатых Конным корпусом в этом роковом для них междуречье. Основная переправа через Иловлю оказалась в наших руках. Белым оставалось либо бросаться вплавь, либо переправляться вброд. Наши пулеметчики и артиллеристы открыли по ним ураганный огонь. Как показывали потом пленные, переправа была для белых сущим адом. Те, кто сумел переправиться, считали себя "воскресшими".
К вечеру бой закончился. Части противника, сумевшие переправиться через реки Иловля и Мокрая Ольховка, уходили на Царицын, минуя Камышин. Группы белоказаков, потерявшие свои части, подъезжали к нашим разъездам и добровольно сдавались в плен.
Прекратив преследование противника, Конный корпус в ночь на 18 августа сосредоточился в Лебяжьем. Надо было дать людям и лошадям отдых, подтянуть тылы, собрать трофеи и уточнить дальнейший порядок действий.
На совещании начдивов, командиров бригад и политработников мы пришли к решению: после короткого отдыха продолжать наступление с целью овладеть Царицыном. Это, на первый взгляд, дерзкое решение опиралось на реальные возможности. Противник перед корпусом был разбит и деморализован. Чтобы корпуса генералов Покровского, Улагая и Шатилова могли оказать организованное сопротивление, им необходимо было оправиться от поражения навести в частях порядок, получить пополнения, оружие и боеприпасы. В Царицыне же, по нашим данным, кроме штаба Врангеля с небольшой охраной, тыловых частей и отдельных мелких формирований, других войск не было. Наш Конный корпус, воодушевленный крупной победой, представлял собой достаточно мощную силу, чтобы разгромить противостоящего врага и овладеть Царицыном. Необходимо было лишь подтянуть стрелковые соединения 10-й армии и закрепить достигнутый успех. Решив просить об этом командующего армией, мы стали добиваться связи с ним из Лебяжьего. Настроение у меня было приподнятое. Я так был уверен в предстоящем успехе, что даже лелеял надежду захватить в плен Врангеля и думал послать для этого вперед Морозова и Дундича с тремя десятками таких же лихих удальцов.
С Клюевым мы связались быстро. Выслушав меня, он одобрил действия корпуса за прошедший день, однако наступления на Царицын не разрешил.
Я стал горячо доказывать, что необходимо преследовать разбитого противника и овладеть Царицыном, что для этого имеются все условия.
- Корпуса Покровского, Улагая и Шатилова деморализованы. Белые пачками сдаются в плен. Разрешите наступать, и мы ворвемся в Царицын раньше, чем туда отойдет противник.
- Нет, Семен Михайлович, не могу я вам разрешить продолжать наступление и вот почему: по имеющимся у меня сведениям, в районе Даниловки активизировалась конница генерала Голубинцева. Пока Голубинцев будет висеть у нас на правом фланге, мы не сможем успешно продвигать вперед стрелковые дивизии. Поэтому приказываю прекратить преследование врангелевских частей, повернуть корпус на Даниловку и разгромить Голубинцева.
- Товарищ командующий, - продолжал я убеждать Клюева, - неужели какой-то Голубинцев важнее Врангеля, окончательный разгром которого очистит путь к Царицыну для всей 10-й армии? Продвиньте вперед стрелковые дивизии, а от Голубинцева прикройтесь заслоном из войсковой конницы.
Но Клюев стоял на своем. Больше того, раздраженный моим упорством, он стал угрожать мне ревтрибуналом за невыполнение его приказа.
- Хорошо. Я выполню ваш приказ. Но считаю прекращение преследования корпусов Врангеля грубой ошибкой. Я не пойму, почему стрелковые дивизии топчутся на месте, когда перед ними нет серьезного противника.
- Так вот, Семен Михайлович, - сказал Клюев, - разгромите конницу Голубинцева и тогда тяните за собой стрелковые части.
- Да что же, их за уши тянуть, что ли? - не вытерпел я. - Когда прикажете выступать на Даниловку?
- Чем быстрее, тем лучше.
На этом мой разговор с Клюевым закончился. Мне пришлось потом не раз пожалеть, что я начал его: если бы связь с Лебяжьим не работала, могло быть иначе - Конный корпус занял бы Царицын, а это означало бы охват правого крыла войск Деникина. И если учесть, что к этому времени была создана Особая группа войск Южного фронта, усиленная частями Красной Армии, прибывшими с Восточного фронта, то станет понятным, какую угрозу для белых таило в себе энергичное наступление 10-й армии на Царицын. Это неизбежно вынудило бы Деникина снять часть своих сил, действующих на Украине и в центре - в направлении Курска, Воронежа, чтобы укрепить свое положение в районе Царицына, и не допустить выхода советских войск в Донскую область, то есть на тылы белых.
Но этого не произошло. Пассивность 10-й армии позволила Кавказской армии Врангеля оправиться от поражения.
20 августа утром корпус, выполняя приказ командарма, начал движение из Лебяжьего через Котово на станицу Островскую, чтобы перехватить в этом районе конницу Голубинцева.
Между Котово и Островской была захвачена в плен конная группа противника. Пленные офицеры показали, что поражение, понесенное корпусами Покровского, Шатилова и Улагая, сильно потрясло штаб генерала Алексеева. Чтобы спасти эти корпуса от полного разгрома, генерал Алексеев приказал Голубинцеву быстро выдвинуться в район Даниловки и оттянуть на себя Конный корпус.
Пленные показали также, что их задачей было отвлечь на себя внимание частей Конного корпуса, а в случае необходимости, не ввязываясь в затяжной бой, уходить от преследования в район Даниловки, где корпус генерала Сутулова, в подчинение которого входила и конница генерала Голубинцева, готовится к обороне.
25 августа части нашего корпуса подошли к станице Островской. Однако в Островской белых не оказалось. Мы тут же приняли решение - 4-й дивизии переправиться на правый берег Медведицы и атаковать противника в Даниловке с севера во фланг и тыл. 6-й дивизии и бригаде Курышко было приказано продвигаться на Даниловку по левобережью.
Утром 26 августа, находясь в 4-й дивизии, я к полудню подъехал к Даниловке. С опушки леса мы с Городовиковым увидели тысячи белоказаков, рывших окопы. Многие работавшие были раздеты по пояс.
Прикрываясь лесом, артиллерия корпуса заняла огневые позиции и открыла ураганный огонь по противнику. Я приказал Городовикову развернуть дивизию и атаковать белогвардейцев. Волна атакующих полков захлестнула казаков, и они не смогли оказать серьезного сопротивления. В Даниловке был захвачен штаб Сутулова, а сам он зарублен в бою.
В штабе Сутулова оказался один бывший красный командир, попавший по ранению в плен к белым и работавший у них связистом. Он подтвердил, что Сутулову приказано было отвлечь наш корпус от действий против группы Врангеля, и показал мне телеграфную ленту - донесение Сутулова Алексееву о том, что задача по отвлечению корпуса Буденного им, Сутуловым, выполнена.
В Даниловке 4-я дивизия задержалась ненадолго и только потому, что были захвачены походные кухни противника с готовым обедом. Дивизия вела непрерывные бои, и бойцы несколько дней не получали горячей пищи. Поэтому по просьбе начдива и командиров полков я разрешил дивизии пообедать из захваченных у противника кухонь. Тем временем покормили и лошадей.
После небольшого привала 4-я дивизия переправилась через Медведицу по мосту в районе Даниловки и нанесла удар в тыл коннице генерала Голубинцева, вступившей в бой с 6-й кавалерийской дивизией. В первые же минуты, как только началась атака 4-й дивизии с тыла, 6-я дивизия в свою очередь перешла в атаку с фронта. Стиснутые с двух сторон белогвардейцы беспорядочно побежали на юг.
Конный корпус двинулся в направлении Михайловки, в которой, по данным разведки, располагался штаб генерала Алексеева. К сожалению, штаба Алексеева в Михайловке не оказалось, но там мы захватили три бронепоезда. Это любопытный эпизод.