Энергично наступала и группа золочевского направления. Под ее ударами враг откатывался, оставляя оборонительные рубежи один за другим.

Хуже обстояло дело у Морозова. Неоднократные атаки 11-й дивизии на Броды, поддержанные огнем бронепоездов, успеха не приносили. Неприятель, засевший в окопах на окраинах города, прикрытый несколькими рядами проволочных заграждений, держался упорно.

Вообще следует сказать, что действия армии проходили в неблагоприятных для конницы условиях. Наступление шло по размытым дорогам и сильно пересеченной лесисто-болотистой местности. При отходе враг взрывал мосты, уничтожал все, что можно было использовать для переправы. Лишенные широкого маневра в конном строю, войска действовали спешенными и без артиллерии, застрявшей в грязи у переправ.

Противник же имел много артиллерии и пулеметов. К тому же достаточно хлопот доставляла нам польская авиация. Группами по 4-5 аэропланов она бомбила, и обстреливала из пулеметов наши наступавшие части.

И несмотря на все эти трудности, соединения Конармии продвигались на запад, проявляя высокую боеспособность и массовый героизм. Шаг за шагом сбивали они отчаянно сопротивлявшегося противника и теснили к Западному Бугу.

К вечеру Особая кавбригада, Реввоенсовет и полевой штаб армии перешли в село Лопатин на западном берегу Стыри. Только мы въехали, как неприятель подверг село обстрелу. Снаряды либо рвались в огородах, либо вообще почему-то не взрывались, так что ущерба нам этот обстрел не принес.

Допоздна в полевом штабе допрашивали пленных, взятых 6-й дивизией. По их словам, из Львова к Западному Бугу спешно подтягивались свежие силы, в том числе части 5-й и 12-й пехотных дивизий, какой-то кавалерийской дивизии и добровольческой группы. Видно было, что противник принимал срочные меры для противодействия нам.

- Из этого, Климент Ефремович, следует вывод, что нам медлить нельзя, сказал я. - Надо форсировать наступление и переправиться через Буг раньше того, как противник сосредоточит там крупные силы и закрепится.

Ворошилов утвердительно кивнул головой, лишь высказал опасение:

- Вот только смущает меня бродская группировка. Она может нанести нам удар в спину.

- Да, это не исключено, - согласился я. - Но не так страшен черт, как его малюют. Перед бродской группировкой находится одиннадцатая дивизия, а в тылу у нее части Литунова и Апанасенко. Думаю, что завтра с движением их к Бугу оборона Бродов потеряет значение. Гарнизону ничего не останется, как бросить город и убираться на запад.

Мы распорядились 14 августа начать наступление, не ожидая рассвета. В основном задачи дивизиям оставались прежними. Лишь главные силы 6-й кавалерийской должны были наносить удар в обход Топорова и прорваться к реке Западный Буг через Чаныж - Яблоновку.

В 3 часа ночи мы с Климентом Ефремовичем убедились, что все необходимые указания переданы дивизиям, и отправились отдыхать. Выйдя на улицу и спустившись со ступенек крыльца, словно попали в бездонную яму. Кругом стояла непроглядная тьма. Разморенная теплом сырая земля дышала густым туманом, и буквально в двух шагах ничего не было видно.

Около нашего домика нас окликнули часовые. На высоком крыльце дремали ординарцы Гуров и Шпитальный. В стороне, у сарая, всхрапывали лошади, из-под навеса доносился приглушенный разговор коноводов и бойцов эскадрона Реввоенсовета.

Мы легли, не зажигая лампы. Усталость и глухая тишина быстро погрузили нас в сон.

Было около восьми утра, когда я проснулся. В окна глядела серая муть, и казалось, утро еще не наступило.

Я только начал одеваться, как вдруг рядом вспыхнула стрельба. Схватив маузер, выскочил во двор. Часовой вел огонь из-за угла дома и что-то кричал. По улице бежали польские солдаты. Один из них вдоль забора подбирался к нашему часовому. Я выстрелил в него и кинулся в дом, чтобы разбудить Ворошилова.

У крыльца уже стояли наши лошади, вздрагивая телом и перебирая ногами. Мой ординарец Гуров подбежал к калитке и швырнул гранату. Одновременно за сараем застучал пулемет, хлопнул винтовочный залп. Стреляли бойцы эскадрона Реввоенсовета.

На пороге я столкнулся с Ворошиловым. В одной руке он держал револьвер, другой торопливо застегивал френч.

- Что там происходит? Почему стреляют?

- В село ворвались поляки.

- Как же это случилось? А где Особая бригада?

- Пока я знаю не больше вас. Потом разберемся. Думаю, проворонило сторожевое охранение, - на ходу ответил я, и мы вышли во двор.

Обстрелу подвергся наш дом. Свистели пули, звенели разбитые стекла. Метрах в пятидесяти рвались гранаты. Мы вскочили на коней и перемахнули через плетень в огород. За нами метнулось около десяти конармейцев.

- Климент Ефремович, вы поезжайте в полештарм, отводите его на север, к лесу. А я соберу Особую бригаду - и к вам.

Ворошилов умчался. Со мной остались ординарец и несколько бойцов.

Минуту я стоял на месте и осматривался. На южной окраине и в центре села гремела ружейная и пулеметная стрельба, ухали разрывы гранат. Ударила даже артиллерия. Но нельзя было определить, кто и откуда ведет огонь. Там, где располагался полештарм, шла шумная схватка, дымились постройки, тарахтели повозки.

Метрах в трехстах, на восточной окраине села, появилась конница, и я поскакал ей навстречу. Это оказались эскадроны Сибирского полка Особой бригады. Впереди выделялся мощной фигурой командир полка Н. В. Ракитин. Бывший офицер, он был отличным спортсменом-боксером, смелым человеком.

- Стой! - осадил я коня. - Почему противник в Лопатине? Проспали? Где комбриг Степной? Куда ведете полк? - в гневе засыпал я его вопросами.

Ракитин оторопело смотрел на меня, соображая, видно, на какой вопрос в первую очередь отвечать.

- Не знаю, товарищ командарм, как все получилось, - наконец заговорил он. - Сам не пойму. В районе полештарма идет бой, вот я и хотел ударить по противнику.

- Нет. Поворачивайте полк на северную окраину села. Ворошилов с полевым штабом и эскадроном Реввоенсовета отходит туда же. Да пошлите людей к комбригу. Пусть Особый полк тоже идет на север, а сам Степной - немедленно ко мне!

- Есть! - гаркнул Ракитин, поворачивая коня.

Тут я заметил, что его окровавленная правая рука безжизненно повисла. Большие пятна крови расплылись па боку.

- Что с вами? Ранены?

- Так, пустяки. Кость цела, рука перевязана.

- Ну тогда действуйте!

Я поскакал к полештарму. Оттуда наши обозы по дороге и прямо огородами, ломая плетни, отходили на северо-восток. Северная часть Лопатина была еще в наших руках. Эскадрон Реввоенсовета отчаянно отбивался от противника, цепляясь за каждую хату. Около полуразрушенного сарая я увидел С. А. Зотова, а чуть подальше - К. Е. Ворошилова с группой бойцов.

- Отводите полештарм в Завидче. Эскадрон Реввоенсовета пойдет за вами, - приказал я Зотову.

Часам к 9 противник занял Лопатин полностью. Мы с Ворошиловым отправились на север, к перелескам, где сосредоточивалась Особая кавбригада. Силы врага, захватившего село, нам пока были неизвестны, но следовало сделать все, чтобы не позволить ему закрепиться. Решили бросить в атаку полки Особой бригады.

Как раз навстречу нам скакал комбриг Степной-Спижарный. Устроив ему должную встряску, я приказал готовить бригаду к атаке в пешем строю.

- Умели потерять Лопатин, теперь сумейте взять его обратно, - строго заявил комбригу Ворошилов.

Три атаки Особой бригады были отбиты. Противник оказался отлично вооруженным и стойким. Десятки пулеметов создавали сплошную завесу огня. Артиллерия стреляла по нашим боевым порядкам и причиняла потери. Кроме Ракитина оказались раненными несколько командиров эскадронов и взводов, в их числе и командир взвода, ныне Министр СССР Е. П. Славский.

Становилось очевидным, что двум полкам - Особому и Сибирскому - не под силу освободить село. Бой принимал затяжной характер, выгодный только для противника. Поэтому решено было подтянуть сюда часть сил 4-й и 6-й дивизий.

К Литунову и Апанасенко помчались командиры с распоряжением выделить по бригаде для атаки Лопатина.

Но оказывается, весть о нападении белополяков на полештарм уже дошла до соединений. Ф. М. Литунов, услыхав шум боя в Лопатине, двинул на выстрелы две бригады.

Командирам, прибывшим в дивизии с приказанием, осталось только ориентировать начдивов в обстановке и уточнить задачи выделенным частям. В частности, бригаде 6-й дивизии предстояло захватить переправу через Стырь в Станиславчике и отрезать неприятелю пути отхода на Броды.

Часов около 13 западнее Лопатина послышался шум боя, волной прокатилось "ура". Это подошли подкрепления 4-й кавалерийской дивизии.

А вскоре к нам прискакал и сам Ф. М. Литунов.

- Я сразу понял, что у вас тут неладное, и бросил на выручку полештарму первую бригаду. А сейчас и третья подходит.

- Молодец, Федор Михайлович! - похвалил я начдива. - Особая бригада проморгала, и теперь надо выправлять положение. Главное - не позволить противнику уйти. Бригада Чеботарева пусть охватывает село поглубже с юго-запада, а первая - атакует западную окраину. Особой бригаде отдано приказание овладеть северо-восточной окраиной Лопатина. Переправу в Станиславчике должны захватить части шестой дивизии.

- Все ясно! - ответил Литунов.

Через полчаса конармейцы начали энергичные атаки в конном и пешем строю. Противник оказывал исключительно упорное сопротивление. То здесь, то там завязывались рукопашные схватки. И все-таки выдержать натиск трех наших бригад враг не смог. Часов в 16 он начал пробиваться к Станиславчику и конармейцы перешли в преследование.

Рассчитывая, что к переправе у Станиславчика вышла 6-я дивизия, я приказал Литунову одну из его бригад направить на юг, вдоль Стыри, чтобы не позволить ни одному неприятельскому солдату даже вплавь переправиться через реку.

Когда определился успех, мы с Климентом Ефремовичем уехали в полештарм, разместившийся теперь в Завидче. С. А. Зотов был мрачнее тучи. Он ожидал, что ему не поздоровится за лопатинскую ночь, тем более что мы потеряли радиостанцию и несколько повозок полештарма с продовольствием. Хорошо еще у нас имелась запасная радиостанция. Связисты теперь готовили ее к работе.

К вечеру стали поступать сведения из дивизий. 11-я овладела городом Броды и подходила к реке Стырь.

Группа И. Э. Якира, с которой она имела тесную связь, продвинулась за день на разных участках от 5 до 10 километров.

На правом фланге армии 14-я дивизия во взаимодействии со 2-й бригадой Литунова захватила Холоюв и находилась теперь всего в 6 километрах от Западного Буга.

В центре 4-я кавалерийская дивизия и Особая бригада преследовали противника, выбитого из Лопатина. Враг потерял около 600 человек убитыми и пленными. Наши захватили 14 пулеметов. Но значительной части противника и его артиллерии удалось ускользнуть из-за того, что на переправе в Станиславчике бригады 6-й дивизии не оказалось.

На ночлег части Литунова сосредоточились в районе Оплицкое - Оглядов за 6-й дивизией. Последняя к тому времени выбила противника из Топорова и захватила деревни Грабова и Яблоновка, в 4 километрах восточнее Буга.

Выяснились и обстоятельства нападения противника на Лопатин. По донесениям 4-й дивизии и Особой бригады, а также по показаниям пленных было установлено, что в захвате села участвовали 40-й и 105-й пехотные полки группы генерала Шиманьского общей численностью около 2500 штыков при 25 пулеметах и нескольких орудиях. Значительная часть польских солдат была вооружена автоматическими винтовками. Неприятель ставил себе целью внезапным налетом овладеть Лопатином и двинуться на Радехов, где соединиться со своей конницей, действовавшей против нашей 14-и дивизии.

И вот в ночь на 14-е, используя темноту и туман, неприятельская пехота внезапно навалилась на эскадрон Особой бригады в Станиславчике и, очистив себе путь, быстро двинулась на северо-запад. Сторожевая застава на окраине Лопатина в ночном мраке не распознала врага, а приняла его за своих. Эта ошибка дорого нам стоила. На плечах смятой заставы противник ворвался в село.

Это могло случиться только в результате беспечности командования Особой бригады, не организовавшего круговой разведки, надежного охранения и связи. Было удивительно, как смог допустить такое всегда осторожный и предусмотрительный комбриг Особой К. И. Степной-Спижарный.

Разобравшись в причинах чрезвычайного происшествия, Реввоенсовет издал приказ по армии об усилении разведки, сторожевого охранения и связи. К. И. Степной-Спижарный был наказан, С. А. Зотову, ослабившему контроль за охраной полевого штаба, поставили на вид, а командира 2-й бригады 6-й дивизии Коротчаева, не выполнившего задачу по захвату переправы в Станиславчике, решили предать суду Военного трибунала.

Вечером 14 августа, около 21 часа, поступила директива Реввоенсовета Юго-Западного фронта, датированная 13 августа. В ней говорилось:

"Согласно директиве главкома от 13 августа за № 4774/оп 1052/ш приказываю:

1. 12-й и 1-й Конной армии без 8-й кавалерийской дивизии червонных казаков с 12 час. 14 августа поступить в оперативное подчинение командзапу. Впредь до организации Западным фронтом непосредственного снабжения передаваемые армии остаются на всех видах довольствия, равно и в отношении пополнения, при Юго-Западном фронте. Для связи со штабом Западного фронта распоряжением последнего в Киеве будет установлен оперпункт. До его организации командарму 12-й и 1-й Конной (армий) держать связь со штабом Юго-Западного фронта, через который и будут даваться армиям командзапом все оперативные задачи.

2. Командарму 1-й Конной с 12 час. 14 августа передать 8 кавдивизию червонных казаков в полное распоряжение командарма 14..."{67}

Итак, только вечером 14 августа нам стало известно, что Первая Конная армия на основании распоряжения главкома передается в состав Западного фронта.

В то время трудно было понять причины задержки переподчинения Конармии. В двадцатых годах этот вопрос стал предметом оживленной дискуссии видных военных работников и историков. В ней приняли участие С. С. Каменев, А. И. Егоров, М. Н. Тухачевский, Б. М. Шапошников, А. С. Бубнов, Р. П. Эйдеман, В. К. Триандафиллов, Н. Е. Какурин и другие. Однако им не удалось прийти к единодушному мнению, так как они не располагали всем объемом документальных источников. В годы культа личности И. В. Сталина исследование этой темы приняло однобокий характер. Лишь после XX съезда КПСС появилась возможность всесторонне разобраться в исторической действительности. Этому способствовало опубликование ряда важнейших документов о советско-польской войне, в том числе решений ЦК партии и ранее неизвестных работ В. И. Ленина.

Как же произошло, что Первая Конная армия не была своевременно передана Западному фронту и не могла принять участия в Варшавской операции?

2 августа 1920 года Политбюро ЦК РКП (б), обсудив положение на юге страны в связи с активизацией Врангеля, приняло решение выделить крымский участок Юго-Западного фронта в самостоятельный Южный фронт. Члену РВС Республики И.В.Сталину поручалось сформировать Реввоенсовет нового фронта. Одновременно Западный и Юго-Западный фронты объединялись и в качестве Реввоенсовета объединенного фронта намечалось оставить Реввоенсовет Западного.

В тот же день В. И. Ленин телеграммой сообщил об этом решении И. В. Сталину. В ответ Сталин телеграфировал: "Вашу записку о разделении фронтов получил, не следовало бы Политбюро заниматься пустяками". Он потребовал освободить его от работы на фронте и выразил недоверие к обещаниям главкома усилить врангелевский фронт.

Ленина этот ответ удивил. "Не совсем понимаю, почему Вы недовольны разделением фронтов, - писал он. - Сообщите Ваши мотивы"{68}. Одновременно с телеграммой И. В. Сталину был направлен полный текст решения Политбюро.

4 августа И. В. Сталин телеграфировал в ЦК РКП (б) о согласии с постановлением Политбюро в части, касающейся передаче трех армий Западному фронту. Вместе с тем он высказал предложение штаб и РВС Юго-Западного фронта не делить, а преобразовать в штаб и РВС Южного фронта. Эти его соображения были приняты Пленумом ЦК партии 5 августа.

В соответствии с решением Центрального Комитета главком директивой известил командование Юго-Западного фронта о предстоящем подчинении Западному фронту 12-й и Первой Конной армий{69}, а 6 августа потребовал подготовить к передаче М. Н. Тухачевскому и 14-ю армию. Последней директивой предлагалось "сменить пехотой 1-ю Конную армию и вывести ее в резерв для отдыха и подготовки к решительному новому удару"{70}.

Включительно по 10 августа между главкомом и командованием фронтов велись переговоры и переписка по организационной стороне передачи армий. Командующий Западным фронтом считал, что подчинение ему всех войск, действовавших против белополяков, сделает характер операций более решительным. Он просил управление передаваемыми ему армиями временно осуществлять через оперативный пункт, созданный силами и средствами штаба Юго-Западного фронта. "Это совершенно необходимо, - писал М. Н. Тухачевский 8 августа, - так как, с одной стороны, обстановка требует срочного объединения армий, а средств быстро установить с ними всестороннюю связь у нас нет"{71}.

Командование Юго-Западного фронта, не возражая против передачи Первой Конной, 12-й и 14-й армий М. Н. Тухачевскому, вместе с тем телеграфировало главкому, что создание оперативного пункта повлечет за собой раздробление и парализацию штабного аппарата Юго-Западного фронта, выполняющего ответственную задачу по ликвидации Врангеля. А. И. Егоров и И. В. Сталин предлагали передачу армий приурочить к моменту организации оперативного пункта средствами Западного фронта. "Всякое другое решение вопроса, говорилось в их телеграмме, - считаем вредным для дела вообще, в частности для достижения успеха над Врангелем"{72}.

8 августа главком в своей телеграмме обещал рассмотреть все условия, выдвинутые командующим Западным фронтом. Однако ему казалось, что мнение М. Н. Тухачевского о необходимости быстрейшей передачи ему трех армий является неправильным. Первоочередной задачей главком считал вывод Конармии за пехотные части для отдыха и дальнейшего ее движения "в более выгодном направлении, которое к тому времени определится"{73}.

Изучение хода всех операций Западного и Юго-Западного фронтов дает основание утверждать, что Главное командование хотя и ставило до 11 августа вопрос о передаче 12-й и Первой Конной армий, а затем и 14-й армии Западному фронту, но конкретного плана использования Конармии в операции по разгрому варшавской группировки противника еще не имело.

Недооценивал опасность, угрожавшую его войскам с люблинского направления, и командующий Западным фронтом. 10 августа, то есть во время разработки плана наступления на Варшаву, М. Н. Тухачевский полагал, что главные силы неприятеля концентрируются севернее Варшавы. "Для создания прочного левого фланга", действовавшего на люблинском направлении, М. Н. Тухачевский просил главкома передать ему пока хотя бы одну 58-ю стрелковую дивизию 12-й армии{74}.

Мне думается, что на М.Н.Тухачевского в значительной степени влиял чрезмерный оптимизм члена РВС Западного фронта Смилги и начальника штаба фронта Шварца. Первый из них убеждал, что участь Варшавы уже предрешена, а второй представлял в эти дни главкому, а следовательно, и командующему фронтом ошибочные сведения о превосходстве сил Западного фронта над противником в полтора раза{75}.

А между тем противник на варшавском направлении превосходил по численности наши войска почти в два раза. У нас на 300-400 километров отставали тылы и далеко позади находились резервы, застрявшие в вагонах на разбитых железных дорогах. В этих условиях своевременная передача М. Н. Тухачевскому армий польского участка Юго-Западного фронта и разработка им новых целеустановок приобретали важнейшее значение.

Нависшая угроза на левом крыле Западного фронта была отмечена главкомом. 11 августа С. С. Каменев в разговоре по прямому проводу с М. Н. Тухачевским предложил поднять 12-ю и Первую Конную армии на север, опасаясь за сильно ослабленный левый фланг Западного фронта, после того как его главные силы стали группироваться к северу для обхода Варшавы. Командующий фронтом согласился с предложением главкома, считая возможным использование этих армий в главной операции{76}.

Таким образом, 11 августа была достигнута окончательная договоренность об участии 12-й и Первой Конной армий в боях против основной, варшавской группировки неприятеля.

В тот же день главком отдал директиву Реввоенсовету Юго-Западного фронта. В ней указывалось на необходимость временно отказаться от овладения Львовским районом с тем, чтобы направить возможно больше сил для поддержки левого фланга Западного фронта, который переходил в решительное наступление на Варшаву. Предлагалось 12-й армии наносить главный удар на Люблин, а Первую Конную армию двинуть в район Грубешов - Замостье - Томашов{77}.

К сожалению, эта директива не носила характера приказа, подлежащего немедленному выполнению. В конце ее главком просил командование Юго-Западного фронта дать свое заключение, то есть предоставил право РВС Юго-Западного фронта предварительно высказать свое мнение. Правда, следом он направил вторую директиву, которая в развитие первой требовала от 12-й армии немедленно приступить к выполнению своей новой задачи - двинуться на Люблин{78}. Но в ней ничего не говорилось о Конной армии.

И все же это, хотя и запоздалое, решение еще могло быть вполне осуществимым, если бы его быстро реализовали. Однако в полевом штабе Реввоенсовета Республики при передаче директив в штабы фронтов шифр был искажен, и они стали известны командованию Юго-Западного фронта лишь во второй половине дня 13 августа.

А тем временем 12 августа командование Юго-Западного фронта вновь бросило Конармию в наступление на Львов, хотя уже не имело права использовать ее. Армия находилась в резерве по приказу главкома и только с его разрешения могла быть введена в бой. Нужно прямо сказать, что И. В. Сталин и А. И. Егоров рассчитывали после овладения Львовом перебросить Конармию для борьбы против Врангеля. Об этом свидетельствует и предложение, подписанное ими того же 12 августа.

"Складывающаяся боевая и политическая обстановка, - говорилось в этом документе, - вызывает необходимость рассмотреть вопрос о дальнейшем использовании 1-й Конной армии. Считаю вполне возможным:

1. Боевой участок, занимаемый ныне 1-й Конармией, передать 14-й армии вместе с частями 45-й и 47-й стрелковых и 8-й кавалерийской дивизий.

2. 1-ю Конармию, без одной кавдивизии, сосредоточить немедленно в районе Проскурова, где она, оставаясь в резерве фронта, составит маневренную группу для действий на случай выступления Румынии. Наиболее вероятным районом первоначальных действий румын можно считать участок Днестра Хотин Сороки.

3. С другой стороны, сосредоточение 1-й Конармии в резерве фронта позволит базироваться на ней, как на ближайшем источнике для усиления конницей крымского участка.

4. Одну из кавдивизии (желательно 6-ю) нахожу необходимым начать перебрасывать по железной дороге в район Каховки безотлагательно. Прошу срочного ответа"{79}.

Эта телеграмма едва ли нуждается в комментариях.

Следует отметить, что главком, получив ее, проявил колебание. В надежде, что Западный фронт, может быть; все же справится со своей задачей собственными силами, он допустил возможность вывода Конармии, в резерв и переброску одной из ее дивизий на крымский участок{80}.

По-человечески С. С. Каменева легко понять. Главкома в равной степени тревожила судьба и польского и врангелевского фронтов, а сил не хватало. Но командующий Западным фронтом не согласился с предложением о переброске 6-й кавдивизии в Каховку, заявив, что не может пойти на ослабление Конармии, поскольку Юго-Западный фронт еще не ликвидировал противника. Он просил главкома немедленно подчинить ему Первую Конную, 12-ю и 14-ю армии.

Выполняя настойчивую просьбу М. Н. Тухачевского, в 3 часа 13 августа главком направил Реввоенсовету Юго-Западного фронта еще одну директиву № 4774/оп 1052/ш, в которой потребовал для развития решительного наступления Западного фронта с 12 часов 14 августа передать 12-ю и Первую Конную армии без 8-й кавдивизии в оперативное подчинение командующему Западным фронтом{81}.

Днем 13 августа командование Юго-Западного фронта получило три директивы главкома. Вначале пришли две от 11 августа. Первая из них предлагала направить 12-ю армию в люблинском направлении, а Первую Конную сосредоточить в районе Грубешов - Замостье - Томашов. По ней главком ожидал заключения. Вторая - обязывала ускорить продвижение 12-й армии на Люблин.

Отвечая на эти директивы, Реввоенсовет Юго-Западного фронта телеграфировал С. С. Каменеву:

"Доношу, что ваши № 4738/оп, 1041/ш и № 4752/оп Ю44/ш только что получены. Причина запоздания выясняется. Армии Юго-Западного фронта выполняют основную задачу овладения районом Львов - Рава-Русская и втянуты уже в дело. Для оказания содействия Мозырской группе 12-й армии приказано правым флангом наносить удар в общем направлении Красник - Янов для захвата в кратчайший срок переправ на Висле в районе Аннополь - Завихвост и на Сане в районе Развадув - Ниско. Изменение основных задач армиям в данных условиях считаю уже невозможным"{82}.

Конечно, всякая перегруппировка крупных войсковых объединений, втянутых в бой, сопряжена с трудностями. Но ведь накануне, 12 августа, Реввоенсовет Юго-Западного фронта, уже дав приказ на наступление, предложил главкому вывести Конармию в резерв в Проскуров. Значит, возможности для этого существовали.

К 13 августа мало что изменилось. Первая Конная начала наступление лишь утром. 14-я и 6-я кавдивизии находились восточнее Радехова - Топорова и только завязали бой с арьергардами противника, отходившего на Буг. 4-я кавдивизия и Особая кавбригада выдвигались на реку Стырь в стыке между 14-й и 6-й кавдивизиями, а 11-я дралась за город Броды. При такой группировке Конная армия могла быть повернута на Грубешов, разумеется, обеспеченная сильным заслоном с юга соответствующей перегруппировкой 14-й армии. Это, вероятно, и намерен был сделать А. И. Егоров, предлагавший накануне вывести Конармию в Проскуров.

Ответ командования Юго-Западного фронта о невозможности изменить задачи передаваемым Западному фронту армиям скорее всего отражал те же тенденции использовать Конармию для овладения Львовом, а затем перебросить ее на Врангеля. Я помню, как Реввоенсовет Юго-Западного фронта на запрос о том, какое решение принял главком по нашей просьбе подчинить армию непосредственно главному командованию, ответил: "По-нашему, правильнее было бы снять вас на крымский участок"{83}.

Если первые две директивы допускали возможность их обсуждения, то последний документ от 13-го числа категорически требовал передать 12-ю и Первую Конную армии в подчинение командующему Западным фронтом. А. И. Егоров заготовил проект приказа. Но Сталин отказался подписать его. С. С. Каменеву он телеграфировал, что его последняя директива без нужды опрокидывает сложившуюся группировку сил Юго-Западного фронта, уже перешедших в наступление. По его мнению, эту директиву следовало бы дать "либо три дня назад, когда Конармия стояла в резерве, либо позднее, по взятии района Львова"{84}.

После разъяснений заместителя Председателя Реввоенсовета Республики Э. М. Склянского второй член РВС фронта Р. И. Берзин поставил свою подпись под приказом, который того же 13 августа был направлен войскам.

Но и этот приказ не прерывал Львовской операции Конармии. Он только передавал 12-ю и Первую Конную армии в состав Западного фронта. Не поставил нам 14 августа новой задачи и М. Н. Тухачевский.

Все это не могло не привести нас к заключению, что Первая Конная и 12-я армии подчиняются командзапу с целью координации действий всех советских войск на польском фронте, а задача наша остается прежней. Мы отдали распоряжение дивизиям продолжать наступление и форсировать Западный Буг. Командующему группой золочевского направления И. Э. Якиру приказали передать 8-ю червоноказачью дивизию командарму 14, а остальными силами продвигаться к реке Буг и захватить переправы на участке Петриче - Белый Камень.

В последние дни мы не знали обстановки на Западном фронте и поручили С. А. Зотову во что бы то ни стало связаться со штабом Юго-Западного фронта, чтобы получить исчерпывающую информацию.

Когда необходимые распоряжения были разосланы в войска, мы с К. Е. Ворошиловым принялись за некоторые текущие дела. Решения ожидал вопрос о порядке приема добровольцев, об экономической помощи населению освобожденных районов и другие.

Уже несколько дней начальники дивизий доносили, что к ним приходят жители и просят принять в Конармию. Это было очень кстати. После понесенных больших потерь пополнение нам было крайне необходимо. Однако принимать добровольцев следовало с осторожностью. Этому учил нас горький опыт. На деникинском фронте под видом добровольцев к нам пробирались белогвардейцы и тайно творили гнусное контрреволюционное дело, разлагали бойцов.

Посоветовавшись, мы решили предоставить начдивам право принимать добровольцев в районах действий дивизий, а в тылу возложить это на начальника штаба армии. Бывших солдат разрешалось зачислять прямо в строевые части, а остальных маршевыми ротами направлять в штаб армии для обучения. "Но прием добровольцев непосредственно в действующие части, - указывалось в подготовленном нами приказе, - надлежит производить при участии представителей особых отделов дивизий и армии, дабы не проникли под видом добровольцев неприятельские агенты и вообще неблагонадежный элемент".

Уже давно мы собирались предпринять дополнительные меры экономической помощи трудовому населению освобожденных районов. Помню, Ворошилов часто говорил мне:

- Душа болит, когда вижу неубранные поля. А у крестьян сил не хватает, нет лошадей, вот урожай и гибнет.

В тот вечер Климент Ефремович с С. Н. Орловским составили от имени Реввоенсовета армии и разослали военкомам письмо, рекомендовавшее оказывать крестьянству широкую помощь. Письмо, в частности, предлагало создать в частях бюро коммунистического труда, которое бы организовывало субботники и воскресники. "Коммунистический труд, - указывалось в письме, - должен иметь целью содействие крестьянскому хозяйству. Подводная повинность затрудняет сбор урожая. Крайне важно, чтобы нашим даровым трудом хотя бы частично возместить крестьянству его потери... Трудовое население Галиции и Польши, которое мало знает о нас, должно видеть, что мы не только воюем, но и трудимся, строим, созидаем"{85}

Из частей стали поступать тревожные сигналы о недовольстве бойцов тяжелым материальным положением их семей в тылу. Матери и жены в письмах к конармейцам жаловались на местные органы власти. Я предложил сообщить об этом Ростовскому, Екатеринодарскому{86}, Ставропольскому и Царицынскому губисполкомам. Мы составили и послали им телеграммы, в которых говорилось: "Реввоенсовет просит прежде всего побеспокоиться о том, чтобы семьи бойцов и бойцы-инвалиды регулярно обслуживались согласно декретам. Кроме того, Реввоенсовет усиленно просит вас присылать ваши газеты в Поарм Конной, а также политсводки и вообще пользоваться всяким лишним случаем, чтобы информировать своих земляков - бойцов Конармии"{87}.

Военкомам и партийным организациям было дано указание усилить разъяснительную работу среди конармейцев, объяснить, что трудности и лишения вызваны тяжелой войной, навязанной капиталистами, и только разгром врага позволит нам заняться мирным трудом и обеспечить свои семьи хлебом, солью, керосином, одеждой и обувью.

С утра 15 августа Конная армия продолжала развивать наступление. Противник упорно сопротивлялся на заранее подготовленных оборонительных позициях. Начальники 4-й и 6-й дивизий доносили, что польские аэропланы постоянно висят в воздухе и обстреливают наши войска из пулеметов, забрасывают их бомбами, нанося потери, особенно конскому составу.

Но сдержать порыв конармейцев было невозможно. Они сражались с отвагой, какой мы не видели даже в боях за Броды, и отвоевывали километр за километром.

К вечеру 14-я дивизия, преодолев большой лесисто-болотистый массив, отбросила конницу противника на левый берег Западного Буга в Добротвор. Южнее бригады 6-й кавалерийской ворвались в Буек и вели там ожесточенный бой. 4-я дивизия, оказывая поддержку 6-й и ликвидируя оставшиеся в тылу разбитые группы противника, заняла район в 6-7 километрах северо-восточнее Буска. Успешно наступали к Западному Бугу 11-я кавалерийская дивизия и группа золочевского направления.

Однако все попытки форсировать Буг на плечах отступавшего неприятеля не увенчались успехом ни в Добротворе, ни в Буске. Западный берег Буга был более высоким. К тому же у мостов и бродов противник сильно укрепился. Основу его обороны составляли построенные еще в годы мировой войны бетонированные пулеметные гнезда, державшие переправы под перекрестным огнем.

Когда стало ясно, что форсировать Буг в районе Буек - Добротвор не. удастся, мы решили попытаться это сделать в других местах. Начдиву 6 приказали ночью оставить в Буске заслон, а главными силами переправиться севернее города. 14-й кавдивизии было отдано распоряжение спуститься к югу от Добротвора и форсировать Буг в Каменке.

Из показаний пленных установили, что Буек оборонял 240-й полк 5-й пехотной дивизии. Кроме того, пленные говорили, что из Львова против Конармии выступила какая-то добровольческая группа Абрахама, в которую входили пехота и кавалерия. Словом, противник подбрасывал свежие силы.

Мы с полештармом перебрались в деревню Чаныж, поближе к штабам дивизий. Ночь провели беспокойно. Меня волновала мысль, а вдруг и ночью форсировать Буг не удастся.

Чуть заалел восток, а мы уже были на ногах. Полевой штаб армии, Особая бригада и эскадрон Реввоенсовета двинулись в село Адамы, откуда было удобнее руководить 4-й и 6-й дивизиями.

Еще в пути услышали гул артиллерийской стрельбы, доносившейся с Буга. И чем ближе подъезжали, тем шире он разрастался.

Адамы были забиты обозами 4-й дивизии. Через полчаса после нашего приезда туда прискакал Литунов. Увидев нас с Климентом Ефремовичем во дворе дома, занятого полештармом, бросил повод ординарцу и, прихрамывая, зашагал к нам.

- Что, ранены, Федор Михайлович? - с тревогой спросил Ворошилов.

- Да нет, - махнул рукой начдив. - С коня соскочил неудачно, подвернул ногу.

- Это ваши части бой ведут? - кивнул я головой в сторону Буга.

- Дерется шестая дивизия. А мои бригады - восточнее Буска. - Литунов помолчал, потом недовольно спросил: - Чего вы, товарищ командарм, придерживаете мою дивизию?

- Всему свой черед, - остановил я его, прислушиваясь к усилившейся артиллерийской канонаде. Потом повернулся к Ворошилову: - У Апанасенко, видно, жарко. Не проскочить ли к нему?

- По-моему, надо подождать донесения, - ответил Климент Ефремович.

Ждать мне не хотелось. И я уже собирался позвать ординарца с конем, когда из полештарма с несвойственной ему поспешностью вышел Зотов:

- Донесение из шестой! Дивизия форсировала реку в Побужанах и ведет бой на западном берегу.

- Отлично! Вот теперь и вам будет работа, - посмотрел я на Литунова. Рысью ведите дивизию к Побужанам. Переправляйтесь и вместе с шестой расширяйте плацдарм. Приказ с дальнейшей задачей получите после.

- Ну вот и прорвали оборону на Буге, - сказал Ворошилов, прочитав донесение Апанасенко. - Молодцы, Настоящие герои! Реку-то форсировали вплавь!

- Да, это большая удача, - согласился я. - Теперь надо развивать успех шестой дивизии. Думаю, что Литунов сделает как нужно.

До позднего вечера на всем фронте Конармии кипел жестокий бой. Бригады 6-й дивизии в ожесточенной схватке разбили польские части на западном берегу Буга. Преследуя беспорядочно отходившего противника, вышли на рубеж Стрептов - Желехов, в 10-12 километрах к западу от Буга. В этом бою они захватили около 800 пленных, 18 пулеметов, много повозок с боеприпасами и продовольствием.

4-я дивизия, переправившись вслед за частями Апанасенко, атаковала противника правее 6-й, взяла в плен 200 человек и продвинулась на 8-10 километров.

К вечеру 16 августа 6-я и 4-я кавалерийские вышли на рубеж Стрептов Неслухов - Лиско - Милятин, в 15 километрах от Львова. Правда, затем они были контратакованы 1-й польской кавалерийской, 5-й и 12-й пехотными дивизиями и отдельной кавбригадой, поддержанными крупными силами авиации. В результате тяжелого боя нашим соединениям пришлось потесниться к Бугу. Но они удержали плацдармы.

Удачно действовали 11-я дивизия и группа И. Э. Якира, продвигавшиеся в направлении Золочев, Белый Камень.

Решительное наступление Конармии подействовало на противника деморализующе. По показаниям пленных и данным агентурной разведки, в Львове вспыхнула паника. Из города начали эвакуироваться некоторые учреждения, семьи промышленников и офицеров. Польское командование экстренно перебрасывало к Львову резервы, сколачивало различные добровольческие отряды из представителей имущих классов и даже женские подразделения.

Мы хорошо понимали, что взять Львов будет нелегко. И все же у нас была надежда на успех. В наших руках оставалась инициатива. После хотя и небольшого отдыха войска имели высокое моральное состояние и крепкий боевой дух. У всех было одно стремление - во что бы то ни стало овладеть Львовом.

Паническое настроение буржуазии было нам на руку. Мы рассчитывали на активную поддержку львовских трудящихся и особенно галицийцев, которые с нетерпением ждали освобождения.

В этой обстановке Реввоенсовет решил отдать приказ на охват с трех сторон и атаку непосредственно города Львова.

4-й дивизии ставилась задача овладеть северной и северо-западной окраинами города, а затем преследовать противника в направлении Яворова. 6-я дивизия должна была захватить южную и юго-восточную части города и продолжать наступление на Городок. 14-й дивизии предстояло форсировать Буг в районе Каменки и наступлением на Куликов обеспечить армию от ударов с севера. 11-я дивизия имела задачей наступать на Миклашев - Подбережье уступом за 6-й дивизией, оказывать ей помощь и прикрывать левый фланг армии.

Особая бригада сосредоточивалась в Побужанах, чтобы действовать совместно с 4-й и 6-й дивизиями. Полештарм оставался в Адамах. Отсюда через оперпункт имелась телеграфная связь с основным штабом армии и командованием Юго-Западного фронта, через которое к нам должны были поступать указания командзапа.

Подписав приказ, я хотел отдохнуть, но в половине десятого вечера Зотов прислал связного. Оказывается, поступила директива командующего Западным фронтом № 0361/сек от 15 августа. В ней говорилось;

"Для сосредоточения сил на решающем направлении приказываю:

1. Командарму 12 сменить части 1-й Конной армии до района Топоров включительно, продолжая в то же время выполнять мою директиву № 0359/оп. сек. В подчинение командарма 12 с получением сего поступает кавгруппа Осадчего.

2. Командарму 1-й Конной с получением сего вывести из боя свои конные части, заняв участок от Топорова к югу частями 45-й и 47-й стрелковых дивизий. Означенным дивизиям поступить в подчинение командарма 14. Всей Конармии, в составе 4, 6, 11 и 14 кавдивизий, четырьмя переходами перейти в район Устилуг - Владимир-Волынский"{88}.

Директива № 0361/сек была для нас первым приказом командующего Западным фронтом. Она прерывала Львовскую операцию Конной армии и изменяла направление наших действий. Мы обратили внимание, что документ не имел подписи члена Реввоенсовета фронта и по существующему тогда положению не мог быть принят к исполнению. Поэтому я сразу же связался с основным штабом армии и поручил С. К. Минину запросить разъяснения. Он ответил, что такой запрос уже сделан.

Как потом выяснилось, директиву подписали в 14 часов 35 минут 15 августа М. Н. Тухачевский и за члена РВС комиссар штаба фронта Буткевич{89}. Но при передаче ее в тот же день в 22 часа 58 минут из Минска подпись Буткевича по ошибке дежурного оперативного управления не была указана. Директива шла через штаб Юго-Западного фронта и была получена в основном штабе Конармии только в 18 часов 30 минут 16 августа{90}. Оттуда ее передали в наш оперативный пункт в Вербах, а затем автомобилем в 21 час 15 минут доставили в полештарм.

Все эти детали с передачей директивы указываются потому, что некоторые историки, достаточно не изучив документы, необоснованно утверждают, будто РВС Конармии затратил на переписку из-за формальностей два дня и этим, мол, задержал выполнение приказа командующего Западным фронтом.

Из приведенных же документальных сведений следует, что на передачу директивы из штаба Западного фронта в полештарм Конармии были затрачены сутки. Их нужно отнести за счет плохой организации связи между штабами фронтов и большой затраты времени на зашифровку и расшифровку оперативных документов, что, к сожалению, имело место и в последующие дни. Переписка и переговоры по директиве № 0361, как не оформленной в установленном порядке, совершенно не повлияли на сроки исполнения ее. Их вели С. К. Минин, главком и штаб Западного фронта в то время, как командование Первой Конной армии приняло директиву к руководству и за одной подписью М. Н. Тухачевского. Это видно хотя бы из того, что донесение командарма Конной командзапу о получении директивы было направлено раньше, чем на нее пришло подтверждение.

Совсем иные причины задержали выполнение приказа М. Н. Тухачевского о движении Конармии в район Владимир-Волынского. Чтобы понять их, нужно вспомнить, что все попытки главкома сменить Конармию пехотой и полностью вывести ее в резерв начиная с 6 августа не имели успеха. 13 августа он, разговаривая по прямому проводу с командующим Западным фронтом, заявил, что "Конармия и сейчас стоит перед стеной пехоты, которую ей до сих пор не удалось сокрушить"{91}.

15 августа командующий Западным фронтом предложил сменить Конармию частями 12-й армии с севера до Топорова, а южнее Топорова - 14-й армией, передав ей 45-ю и 47-ю дивизии {92}.

Этот правильный замысел смены и нашел отражение в директиве № 0361. Однако он, к сожалению, оказался неосуществимым. К моменту получения директивы главные силы Первой Конной вели тяжелые бои, удерживая плацдармы на западном берегу Буга. Ее фронт составлял 45-50 километров. 45-я и 47-я стрелковые дивизии уклонились далеко к юго-западу, отстали от нашего левого фланга и не могли своевременно сменить нас южнее железной дороги Ровно Львов. Но еще хуже сложилось положение на участке, который должны были занять войска 12-й армии. Командарм 12 поручал смену наших дивизий кавгруппе Осадчего. А такой кавгруппы не существовало. Она была расформирована еще в июле. Следовательно, на самом активном участке фронта протяженностью свыше 25 километров, где наши 4, 6 и 14-я кавдивизии сражались с контратакующим противником, Конармию никто не сменял. В такой обстановке она не могла выйти из боя, чтобы немедленно двинуться на Владимир-Волынский. Обнаружив ее отход, противник, без сомнения, тотчас же мог устремиться за нашими соединениями в никем не прикрытую брешь. Атакуя во фланг и тыл, польские войска получали возможность прижать к Бугу прежде всего 4-ю и 6-ю кавдивизии и разгромить их. Что это произошло бы именно так, мы убедились позже, узнав о приказе Пилсудского.

"В случае же движения на север Буденного, - писал он, - я приказал, чтобы вся наша конница, совместно с лучшей находившейся там пехотной дивизией, немедленно двинулись за Конной армией Буденного, стараясь во что бы то ни стало задержать ее в походе"{93}.

Так, кстати, польские войска и действовали в последующем.

В 23 часа наштарм Конной Л, Л. Клюев донес во фронт и сообщил штабу 12-й армии, что кавгруппы Осадчего не существует и, следовательно, Конармия никем не сменяется{94}. И после этого Реввоенсовет Конармии продолжал изыскивать все возможности для отрыва от неприятеля, но не находил их. По нашему мнению, единственным выходом из создавшихся чрезвычайно сложных условий был разгром львовской группы противника, после чего Конармия могла получить оперативную свободу для выполнения директивы командующего Западным фронтом. В 1 час 30 минут 17 августа мы телеграфировали М. Н. Тухачевскому: "Директива № 0361/оп. сек. получена 16 августа в 21 час 14 мин. Армия в данный момент выйти из боя не может, так как линия Буга преодолена и наши части находятся на подступах к Львову, причем передовые части в 15 верстах восточнее города, и армии дана задача на 17 августа овладеть Львовом. По окончании операции армия двинется согласно директиве № 0361/оп. сек."{95}.

Ответа на это донесение мы не получили и, считая, что командующий фронтом согласился с нами, принимали все меры к разгрому неприятеля в Львовском районе.

Всю ночь 17 августа Конармия вела тяжелые бои. Крупные силы пехоты и кавалерии противника, беспрерывно контратакуя 4-ю и 6-ю кавдивизии, вынудили их оставить Неслухов, Стрептов и Лиско. С рассветом мы выехали в Побужаны, где сосредоточилась Особая кавбригада. Вызвав комбрига, я приказал ему переправиться через Буг и поспешить к Милятину на помощь 6-й дивизии.

Переправа все еще не была налажена. Многие преодолевали реку вплавь на подручных средствах. Другие шли по связанным, прогибавшимся жердям и держали за поводья плывших рядом лошадей. Лишь артиллерия, пулеметные тачанки да обозы медленно двигались через наспех исправленный мост.

Мы выехали на крутой западный берег реки и сразу же ощутили ритм напряженного боя. Гул артиллерийской стрельбы, казалось, несся со всех сторон, но особенно сильным был на западе и юго-западе.

Неслухов, расположенный западнее Милятина, ночью занял противник. Заметив, что шум боя удаляется к югу, мы прямо направились в это село. К полудню сюда же прибыл С. А. Зотов с группой командиров полештарма.

Донесения начдивов помогли представить положение войск. 14-я дивизия после кровопролитного ночного боя овладела селом Руда, но форсировать Буг ни в Руде, ни в Каменке не смогла. Продолжать бой за переправы не имело смысла, так как это вело только к потере времени и большим жертвам. Поэтому мы приказали А. Я. Пархоменко главные свои силы переправить через Буг в Побужанах, затем обойти противника и атаковать его во фланг и тыл. В дальнейшем ему предстояло, наступая на Куликов, содействовать Литунову в овладении Львовом и обеспечивать армию от ударов с севера.

Большого успеха добились наши соединения на главном направлении. Несмотря на упорство врага и активность его авиации, 4-я дивизия на рассвете освободила Стрептов, а затем, перейдя в энергичное наступление, к вечеру овладела селом Печихвосты и перерезала железную дорогу Львов - Каменка. В бою было захвачено около 700 пленных, пулеметы и орудия. Части 6-й дивизии с утра отбросили противника из Неслухова и, продолжая наступление в районе Новоселки - Задворье, захватили 500 пленных, много оружия, обозы с боеприпасами и продовольствием. Уже к середине дня дивизия продвинулась от Задворье на 10 километров и заняла Ярычев. Словом, оба эти соединения выходили к Львову.

Наконец и 11-я дивизия форсировала Буг в Петричи, юго-восточнее Буска, и устремилась на запад. Противник, занимавший Буек, увидев у себя в тылу нашу конницу, начал отступать на юго-восток. Часть польских подразделений при отходе двинулась на Задворье, где была окружена и пленена 6-й кавалерийской дивизией.

Уверенно продолжали наступать и соединения группы И. Э. Якира{96}. Они переправились через Буг и овладели Золочевом, захватив в плен до 300 польских солдат.

Вечером Реввоенсовет Конармии отдал начдивам распоряжение продолжать выполнение боевых задач. Для непосредственного руководства войсками, наступавшими на Львов, мы с К. Е. Ворошиловым решили выехать на железнодорожную станцию Задворье.

С. А. Зотов должен был переместить полевой штаб в Буек, установить телеграфную связь с основным штабом армии и после этого с оперативной группой тоже прибыть в Задворье.

Наши бронепоезда выдвигались к станции Красное, южнее Буска. Мы рассчитывали, что они поддержат огнем наступление армии на Львов. Но, к сожалению, использовать их непосредственно в борьбе за Львов нам не удалось. Колея железной дороги на правобережье Буга оказалась уже нашей, а времени для перешивки ее не было.

Утром 18-го, как и планировалось, мы в сопровождении эскадрона Реввоенсовета выехали в Задворье. Перед деревней поднялись на высотку, с которой был хороший обзор. На запад простиралась равнина с вырубками и полосками жнивья. К юго-западу, за железной дорогой, раскинулся большой лес, на опушке которого пристроилась маленькая деревенька Полоничи с одиноко возвышавшейся церковью. Из-за леса доносился грохот орудий да изредка прорывался дробный стук пулеметов. Мы стояли молча, разглядывая раскинувшуюся перед глазами, казалось, безжизненную панораму, Вдруг Ворошилов воскликнул:

- Поляки!

Я посмотрел в бинокль. Восточнее деревни Полоничи на равнину действительно выходила польская пехота. Немного дальше, на опушке леса, разворачивалась в боевой порядок конница.

- А это видите? - показал я Клименту Ефремовичу в сторону кавалеристов. - Там наши.

Не успели мы обменяться несколькими фразами, как конармейцы лавой ринулись в атаку. Косые лучи солнца зайчиками запрыгали по обнаженным клинкам. Загремело "ура" и вместе с конной массой покатилось на неприятельскую пехоту.

- Если поляки не сдадутся в плен, то их изрубят как капусту. Остановить атаку огнем уже невозможно, противник в панике, - сказал я, наблюдая за развернувшимися событиями.

Колонны пехоты начали рассыпаться, послышалось несколько неуверенных выстрелов, а затем мы стали свидетелями удивительной картины. Бросая винтовки, пехотинцы побежали навстречу конармейцам с протянутыми вперед или поднятыми вверх руками. Те на всем скаку спрыгивали с лошадей и принимали поляков в объятия.

- Вот так-так! Не пойму, что там происходит, - недоумевал я.

- Надо поехать туда, - предложил Ворошилов.

Мы спустились с высоты и прямо полем направились к месту, где разыгралось это примечательное событие. Нам навстречу уже скакал помощник командира 2-й бригады 6-й дивизии М. И. Чумаков.

- Что это у вас происходит? - спросил я, когда он подъехал.

- Да видите, как получилось, целуются и обнимаются, словно друзья, а не враги, - кивнул он головой назад, где осталась бригада. - Поляки побросали винтовки, и нашим рубить их не за что, раз не сопротивляются.

- Давно бы им так поступить, - заметил Ворошилов.

Когда мы подъезжали к польским и русским бойцам, они стояли небольшими группками, улыбались, жестикулировали и тискали друг друга в объятиях. Нас сразу окружили плотным кольцом.

- Это товарищи Буденный и Ворошилов. Слышали о них? - указывали на нас конармейцы.

Поляки кивали и с любопытством, изучающе нас рассматривали. Потом по всему полю вдруг разнеслось многоголосое "ура" по случаю мирного исхода боя. Кричали все: и поляки, и конармейцы.

Когда немного успокоились, к нам подошел крепко сложенный, чуть сутулый солдат и под одобрительный шум присутствующих на ломаном русском языке заговорил:

- Я рабочий. Как почти все здесь, прошел мировую войну. Против Красной Армии нас не посылали, пока шляхта могла бросать на фронт обманутую молодежь. А теперь и до нас дошла очередь. Но мы не хотим воевать против братьев - русских рабочих и крестьян. Нам нужен мир, - и он поднял вверх руку со сжатым кулаком.

- Верно говорит солдат, - сказал Ворошилов. - Красная Армия вынуждена воевать с польскими войсками только потому, что буржуазное правительство Пилсудского не хочет мира и стремится в союзе с Врангелем, с помощью международного капитализма, уничтожить Советскую Рабоче-Крестьянскую Республику...

Когда импровизированный митинг закончился, я предложил Чумакову:

- Отправьте польских солдат в тыл, а сами продолжайте выполнять свою задачу...

На станции Задворье мы встретили С. А. Зотова с оперативной группой. Он сообщил, что полевой штаб ночью перешел в Буек, связь с основным штабом и штабами дивизий установлена.

К тому времени две бригады 14-й дивизии переправились в Побужаны и атаковали неприятеля. Противник оставил Каменку и начал отходить на запад.

Но 4-й и 6-й дивизиям неприятель оказывал ожесточенное сопротивление. Свыше двадцати аэропланов беспрерывно летали над полем боя и бомбили, обстреливали наши боевые порядки. Большую опасность представляли польские бронепоезда. Под прикрытием их огня пехота противника настойчиво пыталась вклиниться в стык между 6-й и 4-й дивизиями. Чтобы ликвидировать эту угрозу и поддержать наступление передовых наших соединений, мы решили ввести в бой Особую кавалерийскую бригаду. Я вызвал комбрига К. И. Степного-Спижарного и приказал ему наступать вдоль железной дороги на Борщовичи.

Через полчаса бригада выступила. В голове колонны Сибирского полка двинулись и мы вместе с эскадроном Реввоенсовета.

Трудно было конармейцам пробираться вдоль железнодорожной насыпи. Укрывшийся в выемке бронепоезд обстреливал подступы к станции и деревне, прикрывая засевшую в окопах пехоту.

Попытка обойти станцию с юга в конном строю кончилась неудачно - лошади вязли в болоте. Тогда я посоветовал комбригу спешить Сибирский полк и направить его севернее дороги, а для поддержки наступления подтянуть артиллерию в боевые порядки.

Маскируясь кустарником, бойцы Сибирского полка подобрались к выемке и залегли. Вскоре подошла батарея. После первого выстрела вражеский паровоз зачихал и дал задний ход. Воспользовавшись этим, конармейцы бросились в атаку и овладели станцией.

В это же время Особый полк атаковал в конном строю и захватил деревню Борщовичи. Преследуя отступающего противника, бригада захватила поврежденный бронепоезд, взяла пленных. А к 16 часам с ходу овладела деревней Прусы, всего в 7 километрах от Львова.

Мы остановились на поросшей мелким кустарником высоте в двух километрах северо-западнее деревни. Отсюда хорошо наблюдались Прусы и железная дорога из Львова на Каменку, перехваченная 4-й кавдивизией. На западе угадывались очертания Львова, пока скрытого от нашего взора высокими, поросшими лесом холмами.

Южнее шел бой. Вела огонь артиллерия, к небу поднимались черные столбы дыма. Там наступала 6-я дивизия. Успех Особой кавбригады озадачил противника, и, опасаясь флангового удара со стороны Прусы, под прикрытием бронепоездов он начал отходить к Львову.

Мы уже решили возвращаться в полевой штаб, когда внимание привлекли события, разыгравшиеся километрах в трех севернее. С высоты, в бинокли, мы заметили колонны польской пехоты, двигавшиеся с запада. И тут же из леса появились наши кавалерийские части. Развернувшись, они с ходу бросились в атаку. Я думал, что неприятельская пехота сдастся в плен, как это было утром у деревни Полоничи. Но этого не произошло. Наоборот, пехотинцы пошли против конницы с винтовками наперевес. Они даже не стреляли.

Бой был скоротечным. Конная масса врезалась в боевые порядки врага, и через несколько минут все было кончено.

После выяснилось, что это отряд добровольческой группы Абрахама, сформированной из торговцев, чиновников, помещиков и отставных офицеров, попал под удар 4-й нашей дивизии. Не знаю, сколько времени потребовалось для сколачивания этого отряда, но прекратил он свое существование всего за несколько минут. Лишь небольшим группам противника удалось бегством спастись в лесу.

В тот день против Конной армии вели бои части 5, 6, 12, 13-й пехотных и 1-й кавалерийской дивизий, а также отдельные добровольческие отряды противника, поддержанные бронепоездами к авиацией. Но, несмотря на численное превосходство и упорное сопротивление неприятеля, наши войска продвинулись вперед и к вечеру охватывали Львов полукругом, находясь в 6-9 километрах от города.

Вернулись мы в Борщовичи уже вечером. Начдив 6 донес, что командир 2-й бригады Д. Д. Коротчаев ранен и отправлен в Буек, но что его ранение, хотя и тяжелое, для жизни опасности не представляет. И. Р. Апанасенко отмечал мужество Д. Д. Коротчаева, умелое командование бригадой, точное выполнение всех приказов и распоряжений.

Мы с К. Е. Ворошиловым и С. А. Зотовым посоветовались и решили прекратить следствие по делу о допущенной Коротчаевым ошибке в бою под Лопатином и за проявленный героизм наградить его орденом Красного Знамени. Степан Андреевич тут же стал готовить приказ по армии,

На 19 августа был назначен штурм Львова.

А ночь накануне выдалась темная, душная. В хате было тесно и жарко. Я предложил Ворошилову отдыхать на свежем воздухе.

- Что может быть лучше, - весело отозвался Климент Ефремович.

- А я рекомендую вам отличное место, - предложил С. А. Зотов. - За огородом большая скирда свежей соломы...

Миновав огород, мы нашли скирду, возле которой расположился и эскадрон Реввоенсовета. По отлогой стороне поднялись наверх, разровняли солому и улеглись.

Стояла необычайная тишина. Умолкла артиллерия, сотрясавшая окрестности в течение всего дня, не слышно было ни одного винтовочного выстрела. Только где-то далеко, в районе 6-й дивизии, полыхало громадное зарево.

В стороне проскрипели повозки, стихли голоса часовых, и мы вскоре уснули.

Утром меня разбудила стрельба. Подняв голову, я осмотрелся. Эскадрона Десятникова у скирды не было. "Куда же бойцы девались? - удивился я и, оглянувшись в сторону речки, увидел, как к нам на скирду по пологому ее скату, согнувшись и озираясь по сторонам, поднимается польский солдат.

- Руки вверх! - крикнул я, выхватив, из кобуры маузер.

Поляк поднял руки, потерял равновесие и упал на колени. Широко раскрытыми от ужаса глазами он смотрел на меня и что-то шептал посиневшими губами.

От моего крика проснулся Ворошилов и тоже схватился за оружие. Это еще больше напугало польского солдата. У него затряслись руки, по щекам покатились крупные слезы.

- В чем дело, Семен Михайлович? Где наши? - спросил Ворошилов.

- Лошадей водили поить. Вон от реки возвращаются.

- Вот комедия. Как же он попал сюда? - Потом повернулся к поляку: Иди-ка, брат, сюда, садись.

Солдат немного пришел в себя, а когда увидел, что мы убрали оружие, подошел к нам и сел. Рядом с ним присели и мы.

- Как же ты здесь оказался? - спросил я неожиданного пленника.

Вначале он отвечал неохотно, потом все-таки разговорился. Рассказал, что принадлежал к отряду добровольческой группы Абрахама, разгромленному накануне 4-й дивизией. Отряду ставилась задача ударить в тыл Конармии, но все кончилось трагически.

- О, что там было, Езус, Мария! - восклицал поляк, качая головой. Едын остался, - и поднял вверх палец.

Пленный оказался из торговцев, прежде на войне не был. Только читал в газетах "о храбрых польских солдатах и о трусливых, оборванных, голодных и плохо вооруженных большевистских бандитах".

- Ну а теперь что вы об этом думаете? - спросил Ворошилов.

- О, что там было, что там было! Едын остался! - снова принялся он причитать.

Солдат рассказал, как попал в Борщовичи. Ночью пытался пробраться в Львов, но это не удалось: кругом были красные. К утру подошел к Борщовичам. Когда бойцы Десятникова повели лошадей на водопой, решил, что наши уходят, и зашагал в деревню. Но заметив, что они возвращаются, бросился к скирде, рассчитывая зарыться в солому и дождаться темноты.

- Прошу, пане офицеры, не стрелять в меня, - взмолился солдат. - У меня жена, дети, старики - мать и отец, - и вынул из кармана фотографию.

- Никто вас не думает расстреливать. - Я взял из его рук фотокарточку. На ней был запечатлен наш пленный в военной форме с женой и ребенком. Офицеры вам врали, будто мы злодеи, а вы и верите.

- Что же тогда со мной будете делать?

- Отправим в тыл. А может, и домой отпустим. Как, Семен. Михайлович? посмотрел на меня Ворошилов.

- Пусть идет и расскажет о своем приключении да посоветует другим не попадаться на обман подлой пропаганды о большевиках.

Мы спустились со скирды. Поляк шел за нами, и его глаза радостно блестели.

- А позвольте спросить: с кем имею честь говорить? Кто вы такие, что даже можете отпустить меня? - торопливо заговорил он, останавливая Климента Ефремовича.

- Это - Буденный, а я - Ворошилов, - ответил тот и улыбнулся.

Солдат оторопел. Моргая глазами, он глядел на людей, о которых ему, видно, наговорили много страшного.

С удивлением смотрели на поляка и подошедшие наши бойцы, недоумевая, как он попал к нам на скирду. Я подозвал Десятникова:

- Отведите солдата к Зотову и скажите, что мы отпускаем его домой. Пусть обеспечит ему безопасность прохода...

Пока мы завтракали, пришел С. А. Зотов:

- Степной-Спижарный прислал шесть человек штатских. Говорят, что делегация рабочих из Львова. Просят допустить к Буденному.

- Интересно! А ну-ка давайте их сюда!

Через пять минут к нам вошли шестеро. Поздоровались, пристально осмотрели нас и, убедившись, что мы те, к кому их послали, предъявили документы.

Из них мы узнали, что это рабочие, главным образом с Львовского железнодорожного узла, трое - поляки, остальные - украинцы. К сожалению, у меня не сохранилось фамилий этих смелых людей, настоящих революционеров-интернационалистов.

Старший из них - плечистый, в кожаной фуражке и синей засаленной тужурке - имел что-то вроде мандата. В нем говорилось, что делегация рабочих направляется в Конную армию от подпольного повстанческого комитета для согласования совместных действий.

- Трудящиеся Львова ждут Красную Армию и готовы оказать ей всяческую помощь в освобождении города, - сказал делегат.

- А как же вы пробрались к нам? Ведь вокруг Львова польские войска.

Мой вопрос смутил старшего делегата. Он был поляк и, может быть, подумал, что я не доверяю ему. На помощь поспешил смуглый галичанин лет сорока, говоривший на русском языке почти без акцента. После мы узнали, что он долгое время жил в Центральной России, участвовал в революционной борьбе вместе с русскими рабочими.

- О, пройти к вам оказалось не так сложно, - улыбнулся галичанин, показывая ровный ряд белоснежных зубов. - Мы катили по рельсам тележку со шпалами. Кто обратит внимание на рабочих, ремонтирующих путь?

- А какую помощь вы смогли бы нам оказать? - спросил Ворошилов.

- Или мы вам? - добавил я.

- Видите ли, у нас имеются боевые дружины - около трех тысяч рабочих, правда вооруженных кое-чем: винтовками, револьверами, охотничьими ружьями, бомбами... Мы готовы поднять восстание, но без вашей поддержки оно будет подавлено. В городе и вокруг него много войск Пилсудского, - ответил старший.

- В восстании могли бы участвовать и все десять тысяч человек, только у нас не хватает винтовок, - вмешался смуглый галичанин. - Вот если бы перебросить нам оружия...

- А как это сделать?

- Мы, товарищ Буденный, знаем здесь все тропки, - ответил старший. Ночью можем провести немного ваших войск прямо в город.

Мы с Ворошиловым задумались. Рабочие предлагали разумное решение, облегчающее выполнение нашей задачи.

- Хорошо. Реввоенсовет армии обсудит ваше предложение и сообщит вам свое мнение, - встал я из-за стола. - Степан Андреевич, отведите товарищам место для отдыха, позаботьтесь, чтобы их накормили...

А пока соединения армии продолжали наступать. 11-я и 6-я дивизии теснили противника к Львову. 4-я уже прижимала неприятельские войска к северо-восточным окраинам города.

Труднее было контратакованным 14-й дивизии и Особой бригаде. Степному-Спижарному пришлось даже оставить западную окраину деревни Прусы.

Разобравшись в обстановке, мы приказали начдиву 6 И. Р. Апанасенко одну бригаду оставить на занимаемом рубеже, а главные силы двинуть в Борщовичи. Оттуда вместе с Особой бригадой наступать через Прусы и овладеть восточной окраиной Львова. 11-й дивизии и оставшейся бригаде 6-й кавалерийской ставилась задача овладеть Львовом ударом с юго-востока. Части Ф. М. Литунова должны были охватить город с северо-востока.

Рассчитывая после овладения Львовом двинуться на север, как требовала директива командующего Западным фронтом, мы предложили командующему группой львовского направления И. Э. Якиру не позже рассвета 20 августа сменить Конармию в районе Львова. Специальным приказом Реввоенсовет объявлял благодарность личному составу 45-й стрелковой дивизии за мужество и умелое выполнение боевых задач при совместных действиях с нашими кавалерийскими соединениями. Эта небольшая по численности, но сильная высоким революционным духом дивизия показала себя стойкой и заслужила глубокое уважение конармейцев.

Хорошо мы узнали и высоко оценили командирский талант начдива 45 Ионы Эммануиловича Якира. Он отлично разбирался в сложных оперативных вопросах, проявлял разумную инициативу, творчески руководил дивизией и группой соединений, мужественно вел себя в самых тяжелых условиях, отличался большой скромностью. Позже мы рекомендовали его на должность командующего 12-й армией.

Весь день продолжался штурм ближайших подступов к Львову. Бои отличались невиданным ожесточением и кровопролитностью. Конармейцы потеряли счет своим атакам. Но противник держался очень упорно и, не считаясь с потерями, отстаивал каждую позицию.

Обе стороны несли тяжелые потери. У нас выбыло из строя много командиров и комиссаров. Из всех дивизий тянулись к Буску повозки, перегруженные ранеными. В полештарм пришла горькая весть о гибели прославленного начальника 4-й кавалерийской дивизии Ф. М. Литунова.

Федор Михайлович находился в наступавших цепях, сам возглавлял атаки то одной, то другой бригады. Стремительный, вездесущий, с обнаженной шашкой в руке, он скакал перед фронтом частей, ободряя бойцов, заражал их своим бесстрашием, непреклонной решимостью и верой в победу.

Вражеская пуля оборвала его жизнь в момент, когда он ставил задачу на атаку 2-й бригаде и сам был готов первым устремиться вперед. Противник зловеще молчал. Раздался всего лишь один выстрел, и голова Федора Михайловича склонилась, обагряя алой кровью переднюю луку седла и гриву коня. Стоявшие рядом комиссар дивизии В. И. Берлов и командир бригады И. В. Тюленев бережно сняли с седла тело начдива и положили на пулеметную тачанку.

За свою жизнь я видел немало храбрых людей. Но не у всех лихая отвага сочеталась с организаторским талантом, с умением сплотить десятки, сотни и тысячи бойцов в четко действующий коллектив, подчиненный единой воле. Литунов же был человеком, сочетавшим личное мужество с выдающимися организаторскими способностями. Гибель его была тяжелой утратой не только для нас, но и для всей Красной Армии, так как он по праву считался одним из храбрейших и талантливых командиров среди военачальников, выдвинутых нашей партией из глубинных низов народа.

Помню, весной 1918 года Федор Михайлович стал одним из первых организаторов борьбы против белоказаков на Дону, вступил в ряды Коммунистической партии. Конный отряд Литунова скоро вырос в полк и под Царицыном вошел в состав 4-й кавалерийской дивизии. В этой дивизии он прошел трудный, но яркий боевой путь, командуя полком, затем бригадой и на польском фронте - дивизией. Незаурядными командирскими способностями, отвагой и железной волей, человечностью и заботой о людях Федор Михайлович завоевал горячую любовь конармейцев. Его авторитет был незыблемым, за ним шли без оглядки.

Есть люди, о подвигах которых созданы легенды, порой настолько необыкновенные, что герой превращается в какого-то сверхчеловека. О Литунове не слагали сказаний. У него все было обычное, человеческое, присущее простым смелым людям. И поэтому он остался в сердцах людей как живой человек, как солдат революции, стойкий большевик, верный сын трудового народа, за интересы которого отдал свою светлую жизнь.

Солнце опускалось за львовские форты, когда тело начдива привезли в Борщовичи. Мне и сейчас тяжело вспоминать о минутах прощания. Угасал закат, его отблески последний раз освещали мужественное лицо Литунова, трепетно дрожали на эмали ордена Красного Знамени. Навсегда ушел из жизни человек, имя и подвиги которого оставались с теми, кто продолжал борьбу за торжество Советской власти.

Мы приказали отправить тело Федора Михайловича в оцинкованном гробу на родину - в Малую Таловую, Веселовского района, Ростовской области. Командование 4-й дивизией было временно возложено на И. В. Тюленева.

19 августа под стенами Львова погиб и другой верный сын нашей партии, заместитель начальника политотдела Конармии, главный редактор газеты "Красный кавалерист" пламенный оратор и опытный пропагандист И. Д. Перельсон.

К ночи напряжение боя стало понемногу спадать. Наши утомленные части прекращали атаки и устраивались на отдых. Чувствовалось, что и противник ослабел, хотя окончательно еще не сломлен. Главным препятствием для наступающих оставались бронепоезда с их мощным пулеметным и артиллерийским огнем. Маневрируя и укрываясь в выемках, они были почти неуязвимы. Стало ясно, что, только покончив с бронепоездами, Конармия обеспечит себе победу под Львовом.

За день наше положение, улучшилось. В центре фронта 6-я и 4-я дивизии отбросили противника на 2-3 километра. На правом фланге 11-я дивизия продвинулась к юго-западным окраинам города, хотя левофланговые части 14-й дивизии оказались немного потесненными неприятельской конницей. В целом Конармия находилась в 5-7 километрах от Львова и охватывала его с трех сторон.

На следующий день мы решили воспользоваться предложением делегатов львовских рабочих. Условились, что К. Е. Ворошилов во главе спешенной 6-й кавалерийской дивизии ночью двинется к Львову путем, указанным рабочими, чтобы на рассвете при поддержке восставших трудящихся ворваться в город. В это время главные силы армии нанесут удар противнику с северо-востока и юго-востока. Артиллерия обрушится на неприятельские бронепоезда, чтобы парализовать их противодействие.

Однако нашему плану не суждено было осуществиться. В 21 час 15 минут 19 августа из Буска, из полевого штаба армии, доставили директиву командующего Западным фронтом М. Н. Тухачевского от 17 августа.

Из оперативной сводки, полученной одновременно с директивой, мы впервые узнали, что на варшавском направлении польские войска перешли в контрнаступление. Утром 16 августа ударная группировка противника из района Люблина атаковала нашу слабую, растянутую на широком фронте мозырскую группу Т. С. Хвесина и отбросила ее. На следующий день она заняла Седлец, Бяла-Подляска, продвинувшись к северу на 80 километров. Выяснилось, что все армии Западного фронта начали отступать от Вислы на восток еще утром 17 августа.

Для нас стало очевидным, что с движением в район Владимир-Волынского Конармия безнадежно опаздывала не только 19-го, но и раньше, когда получила первую директиву М. Н. Тухачевского. Даже начав движение 16 августа, наши соединения могли подойти к Владимир-Волынскому не раньше 20-го. А к этому времени противник уже продвинулся далеко на восток и занял линию Прасныш Маков - Остров - Бельск - Брест. Разве могла Конармия предотвратить или сколько-нибудь ослабить контрудар неприятеля, если она находилась бы от Бреста в 140 километрах?

Противник упредил нас своим контрнаступлением. Главком, разговаривая с М. Н. Тухачевским в 1 час 18 августа, заявил, что момент перегруппировки 12-й и Первой Конной армий упущен и надо усиливать Брест с тыла. На следующий день признал это и М. Н. Тухачевский.

Директивой же от 17 августа командующий Западным фронтом требовал ликвидировать люблинскую группировку врага. 12-й армии он приказывал перейти в наступление на Холм - Любартов, а Конной армии напрячь все силы и во что бы то ни стало сосредоточиться в назначенный срок в район Владимир-Волынский - Устилуг, имея в дальнейшем задачей наступать в тыл ударной группировке противника.

Перед нами встала довольно сложная проблема. С одной стороны, мы видели, что положение наших войск на варшавском направлении действительно тяжелое, и сознавали всю свою ответственность. С другой стороны, простой расчет времени показывал, что задача, определенная нам директивой, явно невыполнима. Физически невозможно было в течение одних суток выйти из боя и совершить стокилометровый марш, чтобы 20 августа сосредоточиться в указанном районе. А если бы это невозможное и произошло, то с выходом к Владимир-Волынскому Конармия все равно не смогла бы принять участия в операции против люблинской группировки противника, которая, как уже говорилось, действовала в районе Бреста.

И кроме того, нам непросто было уйти из-под Львова. Уйди мы - и инициатива сразу переходила к противнику, что ставило польский участок Юго-Западного фронта в катастрофическое положение.

Силы львовской группировки противника, потрепанные Конармией, оставались еще достаточно мощными и активными. А нас по-прежнему никто не сменял. Одни наши малочисленные и измотанные боями 45-я и 47-я стрелковые дивизии были не в состоянии занять весь фронт Конармии. Надо иметь еще в виду, что группа И. Э. Якира действовала с открытым флангом, так как левофланговые войска 14-й армии далеко отстали.

В сложившейся к 19 августа обстановке, по нашему твердому убеждению, единственно правильным решением было продолжать наступление на Львов и какой угодно ценой овладеть им. Это привело бы к разгрому львовской группировки неприятеля и укреплению Юго-Западного фронта. Больше того, захват Львова создавал угрозу правому флангу и глубокому тылу противника, оперировавшего против наших армий на варшавском направлении. В этом случае белопольское командование неизбежно вынуждалось на переброску значительных сил в Львовский район с севера, что, безусловно, должно было облегчить положение отступавших соединений Западного фронта.

После овладения Львовом мы рассчитывали создать не менее двух галицийских дивизий, оставить их и группу И. Э. Якира в качестве заслона, а самим двинуться по кратчайшему пути в северо-западном направлении на Рава-Русскую, Красностав, Люблин, имея в виду нанести удар противнику из-за левого фланга 12-й армии.

Все эти соображения мы решили сообщить М. Н. Тухачевскому и просить его указаний. Из Борщовичей в Буек срочно выехал командир штаба и оттуда в 23 часа 30 минут 19 августа направил в Минск через штаб Юго-Западного фронта донесение следующего содержания:

"К данному моменту части Конной армии подошли к г. Львов с юго-востока и востока на 6 вер. Противник, накопившийся перед Конной армией в огромных силах в составе 1-й и 2-й кавдивизий, 5, 6, 12 и 13-й пехотных дивизий, одного полка 11-й пехдивизии и гарнизона г. Львова, состоящего исключительно из добровольцев, при 8 бронепоездах, многочисленной артиллерии и нескольких эскадрильях самолетов, оказывает отчаянное сопротивление на всех подступах к г. Львову и даже переходит в контрнаступление, причем противник стягивает к Львову резервы, подвозя эшелонами по железной дороге. За 18 и 19 августа взять г. Львов не представилось возможным, но через два-три дня Львов должен быть занят частями Конной армии. Оставление Конной армией занимаемого участка и замену ее другой частью в данный момент и при данных условиях я считаю абсолютно невозможным и могущим катастрофически отразиться на всем фронте, ввиду того что противник, оперирующий против Конной армии, хотя и понес в боях 17 и 18 августа огромные потери в живой силе, однако не потерял активности и способности в значительной мере повести наступление тот же час, как только Конная армия снимется с боевого участка. Группа же львовского направления, состоящая из 45-й и 47-й пехдивизии, не в состоянии удержать львовской группы противника, причем фланг 14-й армии отстал от нашего левого фланга на 60-70 вер. Донося о вышеизложенном, прошу ваших указаний, как поступить"{97}.

Все же на случай, если командующий фронтом не согласится с нашим предложением, подготовили приказ на отход армии за реку Буг.

Всю ночь мы с Климентом Ефремовичем не спали, ожидая ответа из Минска. Он поступил около 6 утра. М. Н. Тухачевский подтвердил директиву о движении Конармии в район Владимир-Волынского.

Мы сразу же разослали в соединения заготовленный приказ. Он требовал, чтобы после отхода за Буг 4-я дивизия сосредоточилась в селе Руда, 6-я - в Адамах, 41-я - в Побужанах, а 14-я - в Холоюве. Для прикрытия оставленных рубежей каждая дивизия должна была выделить по полку. С подходом частей И. Э. Якира и после смены пехотой эти полки присоединялись к своим соединениям.

Во второй половине дня мы прибыли в Буек. Надо было позаботиться об обеспечении армии всем необходимым для действий в новом направлении. Начальник основного штаба армии Л. Л. Клюев получил задачу начать переброску материальных средств по железной дороге Ровно - Ковель, а гужевой транспорт с боеприпасами, продовольствием и фуражом выдвигать в Луцк и Владимир-Волынский.

Утром 21 августа, когда Конармия отошла уже за Буг, поступила телеграмма председателя Реввоенсовета Республики Троцкого Ворошилову. "Общая обстановка требует энергичного и немедленного содействия Конной армии Западному фронту, - писал он. - Поэтому РВС армии должен принять исключительные меры к самому срочному выполнению приказов командзапа по перемене направления действий армии из львовского направления на северо-запад. Обращаю особое внимание Реввоенсовета на то, чтобы занятие самого Львова не отразилось на сроке выполнения этих приказов, для чего должны быть приняты все меры к тому, чтобы занятие большого города не произвело разлагающего влияния на войска"{98}.

Этот документ - яркий образец противоречивости. С одной стороны, он требовал срочного выполнения приказов командзапа, а значит, и движения к Владимир-Волынскому, с другой - предупреждал, чтобы занятие большого города не разложило Конармию, то есть, по существу, санкционировал взятие Львова.

В тот же день К. Е. Ворошилов направил Троцкому, члену Реввоенсовета Республики Сталину и члену РВС Западного фронта Уншлихту обстоятельный доклад о причинах задержки с выполнением директивы командования Западного фронта на движение Конармии в район Устилуг - Владимир-Волынский.

"...В момент получения директивы командзапфронта от 15 августа № 0361/сек., - писал он, - армия вела жестокие бои, и снять армию не представлялось никакой возможности, так как противник немедленно же перешел бы в решительное наступление и ударил бы нам в тыл. Боевой участок Конармии занять было некому, как он остается незанятым и в данное время, так как малочисленность сорок пятой и сорок седьмой пехдивизий (группа Якира) не гарантирует прочности положения на этом участке. Реввоенсовет Конармии, изыскивая всяческие средства приступить к немедленному выполнению директивы командзапфронта № 0361 и не найдя их, решил добить живую силу противника на своем участке и, тем обеспечив левый фланг Запфронта и правый четырнадцатой армии, двинуться затем в указанный директивой пункт сосредоточения или же, если будет приказано, прямо на Люблин в тыл наседающему врагу. Ваше и повторное приказание командзапа о выполнении директивы № 0406 обязали нас оставить все и немедленно приступить к ее выполнению, что и сделано двадцатого августа... С отходом Конармии из Львовского района противник получает полную свободу действия не только в восточном, ню и южном направлении.

В заключение позволю себе заметить, что, по моему глубокому убеждению, основанному на опыте, снятие Конармии с Львовского фронта в момент, когда армия подошла вплотную к городу, приковав к себе до семи дивизий противника, является крупнейшей ошибкой, чреватой значительными последствиями. Я не буду говорить о том, какое моральное действие оказывает подобный отход на армию. Вы это учтете сами, если вспомните огромные наши потери в последних боях, но я должен сказать, что, продолжая бои за овладение Львовом, мы не только служили бы магнитом для противника, "о в то же время самой серьезной угрозой тылу его ударной группы, которой мы всегда смогли бы через Люблин нанести сокрушительный удар..."{99}

Об этом же я несколько позже писал Сталину. Решительно не одобряя поворот Конной армии с люблинского направления на Львов в июле, я вместе с тем считал еще более неверным шагом отвод ее от Львова, когда она стояла под стенами города.

14. Рейд на Замостье

1

Ночь на 21 августа провели в Буске, в доме священника, на редкость добродушного и гостеприимного. Нас даже удивили его симпатии к большевикам. Узнав, что у нас плохо с продуктами и совершенно нет мяса, он сам предложил кое-что имевшееся в его хозяйстве из живности.

Утром мы с К. Е. Ворошиловым выехали верхом в Радехов, куда еще ночью переместился полевой штаб армии. В пути решили осмотреть двигавшиеся по той же дороге части 6-й кавалерийской дивизии.

Погода выдалась пасмурная. Моросил нудный дождик. Хмурыми были и лица людей. Чувствовалось, что настроение у них подавленное.

- Как, орлы, дела? - обратился я к проезжавшим мимо бойцам.

- Были орлы, да крылья подрезали, - буркнул светловолосый здоровяк с фиолетовым шрамом на щеке.

По рядам прошел глухой ропот. Мы тронули лошадей и поехали рядом с колонной.

- Что так невеселы? Или забыли, что вы конармейцы?

- Куда нас ведете, товарищ командарм? - вопросом на вопрос ответил тот же светловолосый.

- Куда-то по приказу свыше! - сверкнул белками глаз ехавший рядом с ним худой, скуластый парень.

Другой, широкоплечий, с пропитанной кровью повязкой на шее, без обиняков сказал:

- Мы вам верим, но тут творится что-то неладное. Жестом я приказал раненому выехать из строя. Двигаясь дальше, мы с ним продолжили разговор.

- Бойцы пали духом и недовольны, - прямо заявил он. - Зачем отходим от Львова? Ведь взяли бы его! А то сколько крови пролито, и все зазря.

Что ответить ему? Как объяснить события, которые волнуют всех конармейцев? После небольшого раздумья я сказал:

- Мы с вами люди военные. Вы подчиняетесь нам, а Реввоенсовет армии фронтовому командованию. Есть приказ фронта, и мы обязаны его выполнить. И если приказывают отходить, значит, так нужно для дела, для победы.

- Так приказ приказу - рознь, - возразил боец. - Вам дадут приказ сдаться в плен, вы же его не выполните?!

- Но мы не в плен идем, а бить врага, и именно в том месте, где сейчас нужнее. Вы же говорите, что верите нам. А Реввоенсовет армии верит высшему командованию, поставленному Советской властью. Какие же могут быть основания обсуждать приказы и выражать недовольство? Это не к лицу революционному бойцу! - с укором сказал Ворошилов.

Конармеец замолчал, в волнении перебирая поводья. После некоторого колебания заговорил о другом:

- Опять же, из дому дурные вести. Мы здесь за Советскую власть воюем, а там в Советы бывшие белогвардейцы пролезают да наших за горло берут. Хлеб по продразверстке под метелку гребут, а старики, жены и ребятишки с голоду воют. Как на это смотрит Реввоенсовет?

То, о чем говорил боец, не было для нас новостью. Мы знали, что об этом пишут некоторым бойцам родные, рассказывает кое-кто из вернувшихся после излечения.

- Не исключено, что в некоторые Советы на местах пробираются контрреволюционеры и вредят. Но большинство в Советах наши люди, преданные народной власти, - разъяснял я бойцу. - Есть там и коммунисты. Они выведут врагов на чистую воду. А наша с вами задача разбить интервентов. В них главная опасность для наших семей и для Советской власти.

- А вы как думаете, товарищ Ворошилов? - боец пытливо глядел на Климента Ефремовича.

- Так же, как командарм. А насчет хлеба скажу вот что: в стране голод. Не обеспечим пайком пролетарские центры и армию - погибнем: не выдержит ни фронт, ни тыл. Поэтому и вынуждена Советская власть брать излишки зерна на Дону и Кубани, там, где они есть.

- Да мы не против этого, но бабы голосят, мол, гребут безбожно, - не унимался конармеец.

- "Гребут", как вы говорите, у тех, кто не хочет честно отдать свои излишки, - продолжал внушать бойцу Ворошилов. - А вы знаете, что враги Советской власти закапывают зерно в ямы, даже выбрасывают в Дон, только бы не дать народу? Вполне возможно, что в этой борьбе за хлеб допускаются отдельные неправильные действия. Их немного, но контрреволюционеры раздувают слухи, чтобы повлиять на менее сознательных, ослабить нас на фронте, открыть путь в страну польским захватчикам и Врангелю.

- Вы давно на фронте? - спросил я конармейца.

- Под Царицыном начинал, в девятнадцатом году, товарищ командарм.

- Тогда вспомните, разве легче нам было в ту пору? Как с нашими семьями расправлялись белоказаки и деникинские офицеры! Мало того что хлеб, скот да землю отбирали, людей расстреливали, вешали, живыми закапывали, хутора и станицы сжигали. А мы не сдались - и победили. Ленин спасибо нам сказал. Так не стыдно ли нам, закаленным революционным бойцам, хныкать и поддаваться на провокации наших врагов?

Последние мои слова на бойца произвели впечатление. Встряхнул ли я его душу воспоминаниями о прошлом, подогрел ли в сердце пламя ненависти к врагу, ободрил ли похвалой великого Ленина - не знаю. Наверное, повлияло все вместе. Но конармеец на глазах преобразился, взгляд его повеселел.

- И передайте вашим товарищам, - добавил Ворошилов, - что Реввоенсовет армии уже послал председателям Советов на Дон, Кубань и в Ставропольскую губернию телеграммы с просьбой помочь семьям конармейцев.

- Вот за это спасибо, - улыбнулся боец, - теперь все ясно. У нас, понимаете, за последнее время многие комиссары из строя повыбывали и некому растолковать, что к чему. К тому же, чего греха таить, есть у нас бузотеры, которые вредными разговорами бередят душу.

- Ну вот и хорошо, что вы поняли. Теперь, товарищ, поезжайте в строй, сказал Ворошилов. - Да не забудьте рассказать бойцам о нашем разговоре.

Беседа эта хорошо запомнилась мне. Она дала понять, насколько сильно отход ударил по моральному состоянию армии. Это и понятно. До последнего дня наши приказы требовали полного напряжения сил для овладения Львовом. Командиры, комиссары и коммунисты сумели поднять бойцов на выполнение этой трудной задачи. Было много сделано, наступление к Львову стоило нам больших жертв. Но когда город вот-вот уже должен был пасть, поступил приказ на отход. Конармейцы сразу не могли осознать, почему мы сами отдаем инициативу в руки противнику.

Надо помнить и то, что наши бойцы по сознательности коренным образом отличались от солдат царской армии, которых приучали не думать, а слепо повиноваться приказу. Воины революции и мыслили по-революционному. Они сами хотели все до конца понять, во всем разобраться.

В тот же день Реввоенсовет армии отдал распоряжение командирам и политработникам во время остановок и ночлегов, в беседах и на собраниях разъяснять личному составу, что отход армии вынуждается обстановкой на Западном фронте. Мы требовали так поставить политическую работу, чтобы каждый конармеец понял всю важность нашей новой задачи. Попутно предлагали развенчать слухи о "бедственном положении" семей конармейцев.

Помню, только мы пропустили 6-ю дивизию и повернули на Холоюв, как Ворошилов начал беспокойно ощупывать карманы своей тужурки.

- Нет часов! - сокрушенно проговорил он. - Ночью положил под подушку, а утром забыл взять.

Я знал, что эти часы - подарок ВЦИК - были для Климента Ефремовича очень дороги, и предложил послать за ними в Буек двух бойцов из сопровождавшего нас эскадрона Реввоенсовета. Кстати, проехали мы еще не так много. Поскольку в Буске могла быть разведка противника, И. М. Десятников направил туда добровольно вызвавшихся двух известных смелостью бойцов.

В Холоюве пробыли несколько часов. Осмотрели вступавшие в местечко полки 11-й кавалерийской дивизии, побеседовали с бойцами. Перед вечером направились в Радехов.

С. А. Зотов встретил довольно неприятной новостью. Оказывается, 45-я и 47-я стрелковые дивизии, сменившие Конармию под Львовом, были сбиты, и конница неприятеля устремилась за нами в открывшуюся брешь. К вечеру противник уже занял переправу через Буг в районе Добротвора, севернее Каменки, и распространялся в сторону Холоюва. Начдив 11-й кавалерийской вынужден был бросить на Добротвор бригаду Колпакова.

Несмотря на то что неприятель "садился нам на хвост", стремясь втянуть армию в бои, мы решили двигаться на север. Начдиву 11 приказали отбросить неприятельскую конницу за Буг и обеспечить левый фланг армии.

За многочисленными делами мы совсем забыли о бойцах, посланных за часами. Но в полночь они сами напомнили о себе. Усталые, с выбившимися из-под фуражек потными прядями волос, влетели в полештарм, и один из них, положив часы на стол, отрапортовал:

- Все в полном порядке, товарищ член Реввоенсовета. Часы, значит, нашлись, а к ним в придачу и два польских улана.

- Большое вам спасибо! - пожал им Ворошилов руки. - А о каких уланах вы говорите?

- Пленных привели, - и первый боец начал рассказывать о своих приключениях: - Приехали, стало быть, в Буек. Через огород прошли в дом священника. Все шло тихо, скромно. Но стоило батюшке увидеть нас, как у него волосы на голове зашевелились. "Откуда, говорит, рабы божьи, взялись?" - "Не пужайся, отвечаю, отец, не с того света. Часики тут наш начальник забыл". А старик замахал на меня руками: "Тише, говорит. Не за себя боюсь, а за вас. Неудовольствие можете претерпеть: в городе поляки". Я удивился даже, не брешет ли старый, - очень спокойно в селе, и ничего подозрительного мы не видели. А дружок шепчет мне: "Кончай беседу, возвращаться надо". Ну, старик принес часы, на прощание угостил нас квасом, и мы двинули к речке, где лошадей оставили. Идем, видим: не обманул святой отец, присматриваются к нашим коням два улана. Сцапали мы их - и ходу.

- Устали? - участливо спросил Климент Ефремович.

- Может, трошки, - улыбнулся боец. - Дорога-то дальняя, ну и пленные мешали. Из-за них изрядно пешком топать пришлось.

- Тогда отдыхайте, а пленных передайте начальнику разведотдела товарищу Строило, - проводил бойцов Ворошилов...

Весь следующий день главные силы армии продолжали двигаться в указанный нам район. Лишь 11-я кавалерийская дивизия в районе Добротвор - Каменка вела бои с переправившимися на восточный берег Буга передовыми частями вражеской конницы.

Положение сложилось серьезное. Правый фланг 14-й армии вместе с группой И. Э. Якира откатывался к Бугу. 12-я армия, ослабленная в предыдущих боях и растянутая на фронте 180 километров, не заняла предназначенный ей участок Первой Конной севернее Топорова. Поэтому противник беспрепятственно шел за нами.

В ночь на 23-е поступила директива командующего Западным фронтом. В ней указывалось, что сильно расстроенные советские армии на варшавском направлении повсеместно отступали на восток. Белополяки заняли Брест-Литовск и угрожали правому флангу 12-й армии. Изменившаяся обстановка меняла и наши задачи. Конармии предлагалось сосредоточиться не в указанном раньше, а в новом районе Стоянов - Сокаль - Добротвор и ждать распоряжений.

Мы как раз уже достигли названных пунктов и остановились.

Всю ночь 11-я дивизия вела тяжелый бой с наступавшим на Холоюв противником. Утром мы хотели двинуть на помощь Морозову Особую кавбригаду. Но новая директива М. Н. Тухачевского нарушила наши планы. Командующий фронтом приказывал нам нанести всеми силами короткий контрудар и восстановить положение, утраченное группой Якира.

Посоветовавшись, мы решили ударить на юго-запад вдоль фронта группы И. Э. Якира в направлении Жолкев - Городок. Быстро подготовили и отдали приказ. Начдиву 4 ставилась задача сосредоточиться в 5 километрах к западу от Кристинополя{100}. 6-я дивизия должна была двинуться на юг от Сокаля и захватить переправы через Западный Буг на участке Кристинополь - Беньков. 11-й дивизии предстояло очистить от противника весь правый берег Буга от Селец до Сокаля и перебросить на левобережье часть своих сил для непосредственной связи с группой И. Э. Якира. 14-я дивизия, составлявшая армейский резерв, оставалась в районе Горохова.

Первыми добились успеха части Ф. М. Морозова. После нескольких контратак они отбросили противника за Буг и установили связь с 45-й стрелковой дивизией. Вслед за тем 4-я кавалерийская нанесла поражение неприятельской кавалерии, которая накануне выбила из Кристинополя 72-ю бригаду 24-й стрелковой дивизии 12-й армии. Не встречая сопротивления, выдвигались в исходный район для наступления и полки 6-й дивизии.

Во второй половине дня из нашего основного штаба передали третью директиву командующего Западным фронтом. На этот раз М. Н. Тухачевский отменял контрудар перед группой И. Э. Якира. Конармии ставилась новая задача - перейти в решительное наступление в направлении Красностав, Люблин, в четырехдневный срок овладеть Красноставом, а затем двигаться в Люблинский район.

Больше всего нас удивила та часть директивы, где говорилось об "успешном" наступлении группы Якира. Мы-то имели с ней связь и хорошо знали, что она не только не наступала, а даже отошла к Бугу. Неужели командующий фронтом не получил наших донесений?.. Я приказал С. А. Зотову передать начдивам, чтобы наступление прекратили и ждали указаний. Кроме того, попросил связаться с Л. Л. Клюевым и узнать, переданы ли наши телеграммы командующему фронтом.

Связь с основным штабом установили быстро. Клюев сообщил, что наши донесения о наступлении польских войск на львовском направлении направлены М. Н. Тухачевскому через штаб Юго-Западного фронта. Затем он информировал нас о положении на Западном фронте. Советские войска там продолжали отступление. Исключительно тяжелое положение сложилось в правофланговых 4-й и 15-й армиях, отрезанных противником и прижатых к прусской границе. 3-я и 16-я армии, а также мозырская группа Хвесина отходили на рубеж Гродно Липск - Свислочь.

Раздумывая над сообщением начальника основного штаба, мы все больше убеждались, что оказать помощь нашим отступавшим от Вислы войскам не можем. С выходом на люблинское направление Конная армия безнадежно запоздала, и все, о чем мы докладывали командующему Западным фронтом в донесении 19 августа, сбывалось. Подтвердились наши опасения об отступлении войск Юго-Западного фронта. Обнаружив отход Конармии, противник начал нас преследовать и уже вышел на реку Буг. Позже из захваченного приказа генерала Галлера стало известно, что наше движение от Львова противником было расценено как его крупный успех и использовано для повышения боевого духа войск. Мы же пока ничего не выиграли. Больше того, вместо двух дней, испрашиваемых нами для овладения Львовом, Конармия потеряла четверо суток.

Не трудно было представить, что в условиях отхода главных сил обоих фронтов наступление на Замостье - Красностав могло превратиться в обособленную операцию Конармии. Однако директиву требовалось выполнять, и мы немедленно начали готовить соединения к наступлению. Справедливости ради следует сказать, что М. Н. Тухачевский был против движения Конармии на Замостье и отдал директиву лишь по настоянию главкома{101}.

Выполняя последнюю директиву, Реввоенсовет армии принял решение к исходу 25 августа выдвинуться на 25-30 километров в сторону Замостья и занять район Скоморохи - Варенж - Комаров. Поскольку нам предстояло действовать с открытыми флангами, оперативное построение войск избрали в форме ромба. 4-й кавалерийской дивизии предстояло наступать в голове, за ней справа, уступом назад, - 14-й, а слева - 6-й. 11-я кавалерийская - армейский резерв - имела задачу двигаться в хвосте армии.

Учитывая горький опыт действий в тылу противника в отрыве от обозов второго разряда и при недостатке продовольствия, боеприпасов, Реввоенсовет особо указывал начдивам на необходимость загрузить дивизионные обозы всем необходимым из расчета на несколько дней боя и постоянно иметь их вблизи соединений.

Бронепоезда Конармии перебрасывались на железнодорожные участки Ковель - Владимир-Волынский, Ковель - Холм. Армейские артиллерийские и продовольственные летучки направлялись в Луцк, откуда боеприпасы и продукты автомашинами можно было доставить в дивизии. Туда же перемещался оперативный пункт основного штаба, чтобы иметь бесперебойную связь с полештармом, со штабом фронта и соседними армиями. В Луцк и Владимир-Волынский передвигались и санитарные поезда.

Утром 25 августа армия пришла в движение. Часов в 12 мы с полевым штабом и Особой бригадой выехали в Тартаков. Моросил дождь, дороги быстро портились, и это вызвало серьезное беспокойство за обозы и артиллерию.

В течение дня наши дивизии почти не встречали сопротивления противника. Лишь у реки Хучва в районе Лащув - Угнев разъезды обнаружили неприятельскую пехоту и кавалерию.

В 20 часов Конармия сосредоточилась на реке Западный Буг в готовности на следующий день начать движение к Замостью. Справа от нас, восточнее Грубешова, находилась 44-я, а слева, на рубеже Кристинополь - Сокаль, - 24-я стрелковые дивизии 12-й армии. Дождь не прекращался всю ночь, а к утру похолодало и разразился такой ливень, что в хате, где мы ночевали, промок потолок. Погода нам явно не благоприятствовала. На рассвете начдивы донесли, что дождь совершенно испортил дороги, движение обозов, а тем более артиллерии, стало невозможным.

Плохая погода и непролазная грязь вынудили нас приостановить наступление. До полудня нам удалось побывать в 14, 6 и 11-й дивизиях, побеседовать с бойцами, осмотреть обозы. А во второй половине дня мы созвали совещание старшего командного и политического состава, на которое были вызваны и Минин с Клюевым. Надо было посоветоваться, как лучше выполнить задачу нашими сравнительно небольшими силами и средствами.

Картина материального обеспечения частей, нарисованная в выступлениях командиров и политработников на совещании, была безрадостной. Оружие и боевая техника нуждались в ремонте, а производить его негде и некогда. Продовольствие и фураж поступали в крайне недостаточном количестве. Бойцы находились на голодном пайке. Лошади были сильно изнурены.

Тяжелое положение сложилось в частях с кадрами командного и политического состава. Выбыли из строя многие опытные комиссары и штабные работники, командиры бригад и полков. Заменившие их младшие командиры не были подготовлены к командной, политической и штабной работе в новых масштабах и нуждались в повседневных советах и помощи.

Совещание пришло к выводу о необходимости усилить партийно-политическую и культурно-воспитательную работу в частях. Было решено перевести членов партии из тыловых органов армии в боевые подразделения. По рекомендации совещания Реввоенсовет обратился в Политуправление Красной Армии, а также к московскому и петроградскому пролетариату с просьбой прислать в Конармию опытных политработников.

Много внимания было уделено улучшению медицинского обслуживания раненых и больных конармейцев. Нам не хватало медикаментов, перевязочных средств, врачебных инструментов, транспорта, постельных принадлежностей, подвижных госпиталей. Для раненых в госпиталях просто недоставало мест. Но главным бичом стали инфекционные болезни, которые порождались редкими банями, недоеданием, употреблением в пищу различной зелени.

А врачей не хватало. Известно, что большинство военных медиков с начала революции осталось в лагере белых. У нас работали лишь наиболее прогрессивная часть врачей, вставшая на сторону Советской власти, и некоторые медицинские работники, захваченные в плен вместе с белогвардейскими госпиталями. В конце гражданской войны Красная Армия пополнилась врачами выпуска 1919/20 г. Но и этого было недостаточно.

Каждому медработнику Конармии приходилось работать за троих. Начальник санслужбы армии Д. К. Дедов-Назрицкий, врачи Петров, Данилов, Рейтлингер, Сербинов, Французов, Очкин, Шмидт, Ишлонский, Гейнали, Ванеев, Гальперин, Желиковский, Мацкевич, Легов, Капланов и многие другие сбивались с ног. Трудно подобрать слова, в полной мере характеризующие героический труд наших врачей, фельдшеров, медицинских сестер, санитаров. Их работа была непрерывным подвигом. И все же им не хватало времени, чтобы оказать помощь всем пострадавшим. Кончался один обход, начинался другой. И зачастую так продолжалось до тех пор, пока врач не выбивался из сил или сам не заболевал.

Трудности работы медицинского персонала усугублялись большой подвижностью Конармии. Нередко оперировать приходилось прямо на колесах.

Большая часть забот о раненых и больных ложилась на плечи наших сестер милосердия, как их тогда называли. В подавляющем большинстве это были жены или сестры бойцов, командиров и политработников. Специального образования они не имели. Учились перевязывать и даже лечить прямо на фронте.

В армии хорошо знали Таисию Плотникову, Пелагею Тоцкую, Зинаиду Патрикееву, Елену Кузнецову, Марию Еремееву, Василису и Евдокию Чумаковых, Александру Волынскую, Неонилу Голубенко, Юлию Алексееву, Петрову-Круковскую и многих, многих других. В наступлении и обороне, в стужу и жару они были вместе с бойцами. Подвергаясь смертельной опасности, сестры милосердия перевязывали раненых под огнем противника и вытаскивали с поля боя. А нередко им приходилось отбиваться и защищать раненых от врага. Недаром у нас называли их сестрами-бойцами.

На совещании выяснилось, что в дивизиях собралось много раненых. Мы обязали начдивов выделить как можно больше повозок и всех раненых и больных доставить во Владимир-Волынский. Оттуда начальник санслужбы должен был эвакуировать их в тыловые госпитали.

Ночью участники совещания разъехались. К этому времени дождь перестал, подул ветер, очищая небо от облаков. Рассчитывая, что ветерок подсушит дороги, мы распорядились, чтобы с началом дня дивизии приступили к выполнению своих задач.

Наступило утро 27 августа. Соединения армии вошли в соприкосновение с противником и вели бой на реке Хучва. 14-я дивизия вышла в район Модринец Мирче и захватила переправу у Теребиня. Переправа находилась в 6-8 километрах юго-западнее Грубешова, занятого противником.

В центре при подходе к Тышевцам разъезды 4-й дивизии завязали перестрелку с разъездами белогвардейской казачьей бригады есаула Яковлева. Казаки стали разбрасывать листовки, в которых содержался призыв к конармейцам переходить на сторону белых и бороться против большевиков "за самостийность" Дона и Кубани. В момент, когда, преследуя этих агитаторов, разъезды дивизии столкнулись в Тышевцах с бригадой Яковлева, около батальона польской пехоты перешло в наступление из Лащува. Хорошо, что подошли главные силы 4-й дивизии. 2-я бригада с ходу развернулась против пехоты, а белоказаков атаковала 1-я бригада. В коротком бою более 200 казаков было изрублено и около 100 взято в плен. Остальные бежали к Комарову, бросив 3 орудия, несколько пулеметов и около 200 лошадей. Пленные сообщили, что есаул Яковлев застрелился. Польская пехота тоже понесла большие потери и отошла.

6-я кавалерийская дивизия встретила упорное сопротивление в районе Жеплин - Пшеводув - Белз. Здесь при поддержке бронепоезда, который курсировал по ветке Угнев - Кристинополь, противник пытался нанести удар по левому флангу армии. Бой принял ожесточенный характер. Дивизия развернулась и, отражая настойчивые контратаки, медленно теснила польские части к югу.

К концу дня все наши соединения выполнили задачи. 14-я дивизия удерживала переправу через реку Хучва в районе Теребиня, 4-я овладела Тышевцами, 6-я и 11-я, отбросив противника к югу, вышли на рубеж Телятин Новоселки - Гульча.

Постепенно стала вырисовываться группировка неприятельских войск, действовавших против Конармии. Пленные, захваченные в хуторе Теребинь, принадлежали 2-му полку 2-й пехотной дивизии легионеров. Они показали, что их соединение занимает район местечка Грабовец. Казаки, взятые в Тышевцах, сообщили, что бригада Яковлева численностью до 750 сабель состояла из 1-го Терского и 2-го Сводного Донского казачьих полков, сформированных в польском городе Калиш из бывших солдат корпуса русского генерала Бредова. Польское командование направило бригаду в Тышевцы с разведывательными целями, рассчитывая установить силы нашей армии и направление ее движения. Казаки рассказали также, что в Замостье перебрасываются 10-я польская и 6-я петлюровская пехотные дивизии.

Ценные показания дали солдаты 13-й польской пехотной и 1-й кавалерийской дивизий, плененные 6-й кавдивизией. По их словам, оба эти соединения сведены в специально созданную для операций против Конармии группу генерала Станислава Галлера. Обе действовали против нас под Львовом. 1-я кавалерийская двинулась за Конармией сразу же, как только мы начали отходить из Львовского района, а 13-ю пехотную перебросили по железной дороге в район Угнев - Белз. Сопоставление дат переброски позволило установить интересную деталь: противник начал стягивать в район Замостья войска для борьбы против Конармии еще до того, как нам стало известно об этом направлении. Видно, не плохо работала польская разведка.

Полученные сведения заставили нас задуматься. Особенно беспокоили фланги армии. С юга нам угрожала группа Галлера, а с севера - 2-я пехотная дивизия легионеров. Опасность особенно возросла после отхода наших соседей 44-й и 24-й стрелковых дивизий.

Пришлось двум своим дивизиям - 14-й и 11-й - специально поручить обеспечение флангов. Первой из них мы приказали двинуться на Конюхи, а второй - в направлении Семержа. В центре две самые крупные и наиболее опытные дивизии - 4-я и 6-я - должны были наступать на северо-запад и к исходу 28 августа овладеть Чесниками и Комаровом, в 15-20 километрах восточнее Замостья.

Ночью мы донесли М. Н. Тухачевскому о сложившейся обстановке. Он потребовал от 12-й армии перейти в наступление и поддержать нас. А нам предложил передать командарму 12 Особую кавбригаду.

Последнего понять было никак нельзя. Нам приходилось действовать, по сути дела, в тылу противника, стягивавшего превосходящие силы. А тут вместо усиления армию ослабляли. Ведь лишившись Особой бригады, мы вынуждены были выводить в резерв одну из дивизий, что резко снизило бы ударную силу армии. Мотивируя этим, обратились к командующему фронтом с просьбой оставить нам Особую кавбригаду. Он с нами согласился.

Весь день 28 августа снова шел проливной дождь. Но, несмотря на ненастье и плохие дороги, наступление проходило успешно.

Бригады А. Я. Пархоменко отбросили с реки Хучва полк 2-й дивизии легионеров и заняли Конюхи. Передовые части 4-й дивизии внезапным налетом захватили в хуторе Переела неприятельскую заставу, а затем разгромили до трех рот легионеров. К вечеру дивизия овладела Чесниками.

Снова наиболее жаркие бои выпали на долю 6-й дивизии. Пехота и конница противника, закрепившиеся в Лащуве и поддержанные сильным артиллерийским огнем, сопротивлялись довольно упорно. Но в конце концов не выдержали атаки и отошли. Развивая наступление, дивизия овладела Комаровом, где и расположилась на ночлег. В затылок ей, в.деревню Зубовице, вышла Особая бригада, а к ночи туда переместился и полештарм.

Спокойнее других прошел день у Ф. М. Морозова. Его части без боя заняли Рахане - Семерж.

За день армия продвинулась на 25-30 километров, и связь с оставшимися на Буге соединениями 12-й армии была полностью потеряна. Отстали наши обозы и артиллерия, завязшие на болотистых проселках. Тем не менее мы решили продолжать наступление и приказали войскам к исходу 29-го выйти в район Замостья. Левой колонне - 6-й и 11-й дивизиям - предстояло овладеть Замостьем и, выбросив передовые части на 15 километров западнее его, перерезать железную дорогу у станции Завада. Правая колонна - 4-я и 14-я дивизии - должна была охватить местечко с северо-востока и севера, чтобы поддержать левую.

Поскольку с углублением в тыл противника усилилась опасность внезапных ударов по нашим тылам, Рев-353

военсовет приказал начдивам подтянуть обозы ближе к войскам, пополнить части боеприпасами, вооружить всех ездовых винтовками, всегда иметь надежное охранение и круговую разведку, держать непрерывную связь с соседями и в случае нужды оказывать друг другу помощь, не ожидая распоряжений. Особое внимание обращалось на экономное расходование боеприпасов и продовольствия, ведь армейские базы снабжения оставались далеко позади, и не исключалось, что дивизии могли быть отрезаны от них.

Подготовив приказ, мы послали радиограммы командующему Западным фронтом и командарму 12, в которых вторично просили энергичным наступлением стрелковых дивизий сковать противника в районе Грабовец - Грубешов и группу генерала Галлера, угрожавшую нашему левому флангу.

На рассвете 29 августа начали поступать тревожные донесения из правой колонны. Врид начдив 4 И. В. Тюленев сообщал, что перед рассветом противник предпринял наступление и потеснил 1-ю бригаду. С помощью пришедшей на подмогу 2-й бригады положение сначала было восстановлено, но затем враг снова предпринял упорные атаки. Тяжелый бой вела и 14-я кавалерийская, которую со стороны Грабовца атаковала 2-я польская пехотная дивизия, поддержанная двумя бронепоездами.

Весьма сильное давление испытывали части А. Я. Пархоменко. Я приказал И. В. Тюленеву повернуть две бригады на северо-восток. Во взаимодействии с 14-й дивизией им предстояло контратаковать 2-ю пехотную дивизию противника и отрезать ей пути отхода на Грабовец.

Поручив С. А. Зотову следить за успешно наступавшей левой колонной и как можно чаще сообщать нам о ее действиях, мы с Ворошиловым отправились в 4-ю дивизию. К нашему приезду две ее бригады, достигнув железной дороги километрах в двенадцати от Замостья, повели наступление на Менчин и Хорышув-Польский. Лесисто-болотистая местность здесь лишила конармейцев маневренности и заставила действовать в пешем строю.

Противник, подтянув бронепоезда из Грубешова, буквально забросал наши части снарядами. Взрывы поднимали землю даже возле командного пункта начдива, который мы разыскали на опушке небольшой рощи. Наша же артиллерия, застрявшая в болоте, вынужденно молчала.

В таких условиях нельзя было надеяться на успех атаки спешенных частей, и я приказал И. В. Тюленеву частью сил прикрыться от ударов со стороны Замостья, а три полка посадить на лошадей и, перебросив к северу, в Завалюв, атаковать оттуда в конном строю.

Перелом наступил во второй половине дня. Скрытно переброшенные в Завалюв три полка И. В. Тюленева нанесли 2-й польской пехотной дивизии внезапный удар во фланг. Противник, бросив свои укрепления, начал откатываться к северу. Используя этот успех, перешла в контратаку и 14-я кавдивизия.

В Зубовице мы возвратились к вечеру. К большому удивлению, полештарма там не было. В деревне находились лишь обозы и два эскадрона Особой кавбригады. В доме, где размещался полевой штаб армии, лежал раненый комбриг К. И. Степной-Спижарный.

Константин Иванович рассказал, что в наше отсутствие польская конница из группы Галлера выбила части 44-й стрелковой дивизии из Тышовцев и прорвалась в тыл Конармии, Как только возникла опасность для Зубовице, С. А. Зотов свернул полештарм и выехал в Комаров. Особая бригада предприняла контратаку и отбросила конницу противника в Тышовцы. В этом бою и ранило комбрига.

Загрузка...