Пройти по Краю Мира

Один

Мистер Тан был влюблен в Лу Лин, хоть ни разу с ней не встречался. Рут это чувствовала. Он говорил так, будто знал ее лучше кого бы то ни было, даже ее собственной дочери. Ему было восемьдесят, он пережил Вторую мировую, гражданскую войну в Китае, культурную революцию и три коронарных шунтирования. На родине он был известным писателем, но здесь его работы оставались непереведенными и неизвестными. Рут получила его имя и номер от коллеги Арта, тоже лингвиста.

— Эта женщина обладает очень сильным характером и честностью, — сказал он по телефону, приступив к переводу страниц, которые Рут отправила ему по почте. — Не могли бы вы прислать мне ее фотографию, на которой она изображена молодой? Если я ее увижу, мне будет легче сделать более точный перевод.

Рут нашла эту просьбу странной, но тем не менее выполнила ее, отправив ему отсканированную копию снимков Лу Лин и Гао Лин с матерью, когда они были еще девочками, и другую, сделанную, когда Лу Лин только прибыла в США. Потом мистер Тан попросил у Рут фотографию Драгоценной Тетушки.

— Она была очень нетипичной для того времени, — заметил он. — Самообразованной, прямой, настоящей бунтаркой.

Рут с трудом сдерживалась, чтобы не спросить: правда ли, что Драгоценная Тетушка была матерью ее матери?

Она хотела прочитать перевод целиком, а не отдельные выдержки. Но мистер Тан сказал, что на работу ему потребуется около двух месяцев.

— Мне не нравится делать буквальные, дословные переводы, — заявил он. — Хочется сохранить естественность речи и подобрать именно те слова, которые могла бы использовать ваша мать, если бы хотела донести свои мысли до вас и ваших детей, а также до всех будущих поколений. Они должны соответствовать этой цели. Вы так не считаете?

Пока мистер Тан работал над переводом, Рут оставалась в доме Лу Лин. Она сообщила Арту о своем решении, когда тот вернулся из отпуска.

— Как-то неожиданно, — сказал он, наблюдая за тем, как она собирает чемодан. — Ты уверена, что не поторопилась? Может, стоит нанять кого-нибудь?

Неужели она недостаточно ясно описывала ему проблемы, возникшие за последние полгода? Или Арт просто ее не слушал? Она была обескуражена тем, как на самом деле мало они друг друга знали.

— По-моему, тебе проще нанять кого-нибудь для присмотра за тобой и девочками, — ответила она.

Арт вздохнул.

— Прости. Просто помощницы, которых я нанимаю дня матери, постоянно увольняются, а я не могу просить тетушку Гал или кого-нибудь другого ухаживать за ней постоянно. Только на пару дней, и то лишь время от времени. Тетушка Гал призналась, что неделя с матерью оказалась хуже, чем беготня за всеми ее внуками, когда те были маленькими. Но она наконец хотя бы поверила диагнозу и поняла, что не во всех случаях помогает чай с женьшенем.

— Ты уверена в том, что это единственная проблема? — спросил он, последовав за Рут в «каморку».

— В смысле?

— У нас с тобой все в порядке? У тебя и меня. Нам не надо поговорить о чем-нибудь, кроме разрушающегося разума твоей матери?

— Почему ты спрашиваешь?

— Ты стала какой-то… не знаю, отстраненной. Может, даже немного рассерженной.

— Я напряжена. На прошлой неделе я увидела, в каком она состоянии на самом деле, и это меня напугало. Ей гораздо хуже, чем я думала. И я не понимала, что болезнь началась уже давно, намного раньше, чем мне показалось вначале. Она уже страдает от нее лет шесть или семь. Не понимаю, почему я не заметила этого раньше…

— То есть твой переезд к матери к нам никакого отношения не имеет?

— Нет, — твердо ответила Рут. Но затем добавила, уже мягче: — Не знаю. — Потом, после долгого молчания заговорила снова: — Я помню, как ты когда-то спрашивал меня, что я буду делать со своей матерью.

И это застало меня врасплох. Да, что я буду делать?

Я почувствовала, что решение надо принимать мне.

Я пыталась сделать все наилучшим образом, и вот что у меня получилось. Может, мой переезд и связан как-то с нашими проблемами, но теперь, даже если они у нас и есть, они второстепенны по сравнению с тем, что происходит с матерью. Потому что я не смогу заниматься всем сразу.

Арт выглядел каким-то неуверенным.

— Ну, когда ты почувствуешь, что готова разговаривать… — И он ушел, как показалось Рут, несчастным.

Ей даже захотелось немедленно заверить его в том, что между ними все по-прежнему.

Лу Лин тоже с подозрением отнеслась к идее дочери жить вместе с ней.

— Меня попросили написать детскую книгу с иллюстрациями, на которых будут животные, — сказала Рут. Она уже привыкла лгать матери, не испытывая при этом стыда. — Я надеялась, что ты сделаешь к ней рисунки. А если ты будешь рисовать, то нам будет проще работать тут вместе. Так меньше суеты.

— А сколько надо животный? И какой? — Лу Лин пришла в восторг, как ребенок, собирающийся в зоопарк.

— Любые, какие мы захотим. Ты сама будешь решать, что рисовать в китайском стиле.

— Хорошо.

Мать выглядела довольной. Ее радовала мысль о том, что она внесет свой вклад в успех дочери. Рут вздохнула с облегчением и грустью. И почему ей раньше не приходила в голову идея попросить мать нарисовать иллюстрации? Ей надо было это сделать, пока ее рука была тверда, а разум крепок. У нее разрывалось сердце, пока она смотрела, как та старается сосредоточиться, как хочет приносить пользу. Как оказалось, она легко могла сделать мать счастливой. Лу Лин, как и любая мать, просто хотела участвовать в ее жизни.

Каждый день она шла к письменному столу и пятнадцать минут растирала сухую тушь на каменной чернильнице. К счастью, рисунки в основном оказались такими же, какие она часто рисовала на свитках: рыбы, лошадь, кошка, обезьяна, утка. Она делала их, опираясь на двигательную память. Результат получался размытым, но узнаваемым отголоском того, что раньше исполнялось с идеальной точностью. Однако стоило ей попробовать нарисовать то, чего она никогда не делала, как ее рука начинала метаться вслед за мыслями. Наблюдая за страданиями матери, Рут тоже расстраивалась, хоть и старалась этого не показывать. Всякий раз, когда Лу Лин заканчивала рисунок, Рут хвалила его, забирала и предлагала нарисовать новый.

— Бегемот? — Лу Лин озадаченно размышляла над словом. — А как это по-китайски?

— Ладно, не надо, — говорила Рут. — Как насчет слона? Нарисуй слона, ну такого, с длинным носом и большими ушами.

Но Лу Лин продолжала хмуриться.

— Почему ты сдаваться? Что-то сложное может стоить больше простого. Бегемот, какой выглядеть? Вот тут рог? — И она хлопала себя по макушке.

— Нет, это носорог. Тоже хорошо. Тогда нарисуй носорога.

— Не надо бегемот?

— Не переживай из-за бегемота.

— Я не переживай! Ты переживай! Я видеть. Твой лицо такой. Ты не спрятать от меня. Я знать. Я твоя мать! Хорошо, хорошо, ты не переживай больше о бегемот. Я переживать за тебя. Потом я вспомнить и сказать тебе. Ты счастливый. Хорошо? Все, не плакать больше.

Мать внимательно относилась к просьбе Рут не мешать, пока она работает.

— Учись хорошо, — шептала она.

Но если Рут смотрела телевизор, Лу Лин, как обычно, считала, что дочь ничем полезным не занята. Это значило, что она могла болтать о Гао Лин, вспоминать самые большие обиды, накопленные за долгие годы.

— Она хотеть, чтобы я ехать на корабль, круиз в Гавайи. Я спрашивать ее: где я взять столько деньги? Моя страховка только семьсот пятьдесят доллар! Она говорить: ты дешевый! Я говорить, я не дешевый! Я бедный!

Я не богатый вдова! Пф! Она забыть, что когда-то хотеть выйти замуж за мой муж! А потом сказать мне, когда он умереть: как повезло, я выходить за второй брат!

Иногда Рут прислушивалась к ней с интересом, пытаясь определить, какую часть истории мать изменила со времени прошлого рассказа. Но чаще Рут просто испытывала раздражение оттого, что ей приходилось это слушать, и раздражение приносило ей странное удовлетворение, как будто все было по-прежнему и ничего плохого не происходило.

— Та девушка, внизу, ест попкорн каждый вечер! Сжигать его, дымовая сигнализация работать. Она не знать, а я чувствовать запах! Мерзкий! Только и ест попкорн! Нечего уд ивляться, что тощий. А потом она мне говорить: это не работать, то не работать. А потом она мне угрожать: суд присяжных! Нарушение!

По ночам, лежа в своей старой кровати, Рут чувствовала, что вернулась в подростковый возраст. Внешне она оставалась тем же самым взрослым человеком, но в то же время была другой. Или, может, в ней сейчас жили два человека: Рут тысяча девятьсот шестьдесят девятого года и Рут тысяча девятьсот девяносто девятого: одна невинная, другая более чуткая, одна требующая внимания, а другая самодостаточная, но обе они сейчас были испуганы. Она чувствовала себя одновременно и дочерью своей матери, и матерью ребенка, которым стала ее мать. Это осознание открывало множество смыслов, как в китайских именах и символах: казалось бы, одинаковые элементы, но при разном сочетании они создавали великое многообразие значений.

Эта детская кровать помнила ее мечты и размышления, когда она пыталась представить, что будет с ее жизнью дальше. И точно так же, как в детстве, когда она, засыпая, слушала собственное дыхание, ее пугала мысль о том, что случится, когда ее мать перестанет дышать. Странно, но, когда она об этом думала, каждый вдох давался ей с трудом, а выдохи происходили сами по себе. Рут очень боялась потерь.

Лу Лин и Рут разговаривали с призраками по несколько раз в неделю. Рут доставала с холодильника поднос с песком и предлагала написать сообщение Драгоценной Тетушке. Мать всегда реагировала на это предложение с вежливостью, с которой люди обычно принимают коробку конфет:

— Ах… ну разве чуть-чуть!

Лу Лин хотела знать, принесет ли Рут известность эта детская книга, но Рут сделала так, чтобы Драгоценная Тетушка пообещала известность самой Лу Лин. А еще Лу Лин спрашивала о новостях на фондовой бирже.

— Доу Джонс идти вверх или вниз? — спросила она однажды.

Рут нарисовала стрелку вверх.

— «Интел» продать или «Интел» купить?

Рут знала, что мать наблюдала за фондовой биржей ради развлечения, потому что не находила писем от брокерских фирм.

«Купить на распродаже», решила она написать.

— А, надо подождать, пока дешевый, — кивнула Лу Лин. — Драгоценная Тетушка очень умный!

Однажды Рут держала в руке палочку, готовясь изобрести божественные ответы. Вдруг она услышала:

— Почему ты и Арти спорить?

— Мы не спорим.

— Тогда почему вы не жить вместе? Это из-за меня? Моя вина?

— Конечно нет, — сказала Рут чуть громче, чем следовало.

— Я думаю, да. — Она понимающе посмотрела на Рут. — Давным-давно, когда ты только его встретить, я тебе говорить: зачем сначала жить вместе? Если ты так делать, он никогда на тебе не жениться. Ты помнить? Ну да, теперь ты думать: мать права. Если вместе жить, то ты как объедок, легко выбросить. Не надо стыдиться. Ты быть честный.

Да, Рут с горечью припоминала, что мать действительно об этом говорила. Она принялась отряхивать серые песчинки с краев подноса. Ее удивило, что мать это помнила, и она была тронута ее заботой. Хотя то, что Лу Лин сказала об Арте, не совсем соответствовало действительности, тем не менее отражало саму суть проблемы. Дело в том, что Рут действительно ощущала себя объедком, последним, кому доставались жизненные блага и внимание.

Между ней и Артом что-то было ужасно неправильно. Сейчас, в процессе их «временного расставания», она ощущала это острее. Она ясно видела, что в их отношениях больше привычки, чем чувств, и то, как она старалась приспособиться к нему там, где это ему было не нужно. Когда-то она думала, что приспособление — это этап, через который проходят все пары, женатые и нет. Неважно, как это происходит, осознанно или по необходимости, но это обязательное условие отношений. А вот приспосабливался ли к ней Арт? Если да, то Рут не могла понять, как именно. И сейчас, когда они не были вместе, она чувствовала себя не стоящей внимания и какой-то заброшенной. Ей казалось, что так она будет чувствовать себя, когда потеряет мать, поэтому теперь она держалась за нее, словно от этого человека зависела вся ее жизнь.

— Меня больше всего беспокоит то, что без Арта я не чувствую себя более одинокой, — призналась она Вэнди по телефону. — Я просто в большей мере ощущаю себя собой.

— А по девочкам скучаешь?

— Не особо. Точно не скучаю по шуму и бьющей через край энергии. Думаешь, у меня умерли чувства, да?

— Я думаю, что ты вымогалась.

Дважды в неделю Рут и Лу Дин ходили на ужин на Валеджо-стрит. В эти дни ей приходилось пораньше заканчивать работу и ехать в магазин за продуктами. Поскольку она не решалась оставлять мать без присмотра, Лу Лин ездила в магазин вместе с ней. В торговом зале мать высказывалась по поводу стоимости каждого продукта, спрашивая Рут, не стоит ли ей подождать, пока цена не снизится. Приехав домой (да, она все время напоминала себе о том, что квартира на Валеджо все еще была ее домом), Рут усаживала мать перед телевизором и начинала просматривать их общую с Артом почту. Она не могла не заметить, как мало стало таких писем и что большая часть счетов за ремонт приходили на ее имя. К концу вечера она чувствовала себя огорченной и измученной и с облегчением возвращалась в дом матери, на свою маленькую кровать.

Однажды, когда она резала овощи на кухне, к ней стал подкатывать Арт, поглаживая ее по мягкой части спины.

— Почему бы тебе не попросить Гао Лин посидеть с матерью? Тогда мы смогли бы провести супружескую ночь.

Она вспыхнула. Ей хотелось прижаться к нему, обнять, но почему-то это ее пугало так, словно она собиралась броситься с утеса.

— Или, может, ты сделаешь перерыв сейчас, и мы ненадолго запремся в ванной?

Она нервно рассмеялась:

— Все будут знать, чем мы там занимаемся.

— Нет, не будут. — Арт выдохнул ей в ухо.

— Моя мать все видит, все знает.

Больше Арт настаивать не стал, и Рут почувствовала разочарование.

На второй месяц раздельного проживания Рут сказала Арту:

— Если ты правда хочешь поужинать вместе, может, вы приедете к матери для разнообразия? Чтобы я не разрывалась между двумя домами. Это очень выматывает.

Так Арт с девочками дважды в неделю стал приезжать к Лу Лин.

— Рут, — заныла однажды Дори, глядя, как та нарезает салат. — Когда ты уже вернешься домой? Папа ужасно скучный, и Фи все время ноет: «Пап, нам нечем заняться, и нет ничего вкусного».

Рут было очень приятно, что по ней скучают.

— Я не знаю, милая. Я нужна Вайпо.

— Но ты и нам нужна.

У Рут сжалось сердце.

— Я знаю, но Вайпо больна. И мне надо о ней заботиться.

— Можно тогда я приеду и поживу тут с вами?

Рут рассмеялась:

— Я была бы очень этому рада! Но тебе надо спросить разрешения у папы.

Через два выходных Дори и Фи приехали к ней с надувным матрасом. Все расположились в комнате Рут.

— Только девочки! — настояла Дори, и Арту пришлось отправиться домой.

Вечером Рут и девочки смотрели телевизор, и рисовали хной узоры мехенди на руках друг у друга. На следующие выходные Арт спросил, не настала ли очередь мальчиков оставаться на ночь.

— Думаю, это можно устроить, — игриво ответила Рут.

Арт привез зубную щетку, смену одежды и переносной проигрыватель с диском Гершвина в исполнении Майкла Файнстайна. Ночью он забрался в кровать Рут, но из-за того, что спальня Лу Лин была за стенкой, у нее не появилось амурного настроения. Во всяком случае, именно так она объяснила это Арту.

— Ну давай тогда просто обнимемся, — предложил он.

Рут была рада, что он не потребовал других объяснений. Она устроилась у него на груди и до глубокой ночи прислушивалась к его шумному дыханию и береговой сирене. Впервые за очень долгое время она почувствовала себя в безопасности.

В конце второго месяца позвонил мистер Тан.

— Вы уверены, что больше нет страниц для перевода?

— Боюсь, что так. Я убирала в доме матери, перебирала содержимое столов и шкафов, ящик за ящиком. Даже нашла ее тайник в тысячу долларов под напольной доской. Если бы у нее где-нибудь хранились еще тексты, я бы обязательно их нашла.

— Тогда я закончил. — Мистер Тан казался грустным. — Там было несколько страниц с одними и теми же строками, повторявшимися несколько раз. Она беспокоилась, что стала слишком много забывать. И написано это было уже неверной рукой. Я думаю, это самые свежие записи. Возможно, это вас расстроит. Я просто предупреждаю вас, чтобы вы были готовы.

Рут его поблагодарила.

— Могу ли я подъехать к вам и привезти свою работу? — Это прозвучало почти официально. — Вы не будете возражать?

— Это вас не затруднит?

— Почту за честь. Честно сказать, я бы очень хотел познакомиться с вашей матерью. После того как я читал днем и ночью ее записи, мне кажется, что я знаю ее как очень хорошего друга, и уже соскучился по ней.

— Она уже не та женщина, что написала все это, — предупредила Рут.

— Возможно… Но мне почему-то думается, что она осталась прежней.

— Не хотите приехать к нам сегодня на ужин?

Рут шутливо сказала матери, что к ней приедет поклонник, чтобы познакомиться, и что ей надо нарядиться для этой встречи.

— Нет! Никто не приходить!

Рут улыбалась и кивала.

— Кто?

— Старый друг одного из твоих старых друзей из Китая, — загадочно ответила Рут.

Лу Лин принялась вспоминать.

— Ах да. Теперь помнить.

Рут помогла матери принять ванну и одеться, повязала на шею красивый шарфик, причесала и слегка подкрасила губы помадой.

— Ты у меня красивая, — сказала она ей, и это было чистой правдой.

Лу Лин посмотрела на отражение в зеркале.

— Красива, как Будда. А Гао Лин не такой красивый, как я.

Рут рассмеялась. Мать никогда не гордилась своей внешностью, но с приходом деменции строгий цензор скромности перестал работать одним из первых. В каком-то смысле эта болезнь действовала как сыворотка правды.

Мистер Тан прибыл ровно в семь часов. Он привез записи Лу Лин и свой перевод. Тан оказался стройным мужчиной с копной белых волос, глубокими морщинками от улыбок и очень добрым лицом. Он привез Лу Лин целый пакет апельсинов.

— Не надо быть такой вежливый, — привычно сказала она, уже ощупывая фрукты в поисках мягких мест. А потом принялась бранить Рут по-китайски: — Ну что ты! Возьми у него пальто. Скажи, чтобы садился. Предложи что-нибудь попить.

— Не стоит так беспокоиться, — сказал мистер Тан.

— О, вы говорите на пекинском диалекте, очень приятно, — сказала Лу Лин.

Она внезапно стала женственной и стеснительной, что позабавило Рут. Мистер Тан, в свою очередь, был самим очарованием: отодвигал ей стул, наливал Лу Лин первой чаю и подливал его, когда ее чашка наполовину пустела. Они продолжили разговаривать на китайском, и Рут показалось, что мать выражается яснее и меньше путается.

— Откуда вы родом? Из какого района Китая? — спросила Лу Лин.

— Из Тяньцзиня. Я учился в Яньцзинском университете.

— О, там учился мой первый муж, Пань Кай Цзин, очень умный юноша. Вы его не знали?

— Я о нем слышал, — донеслись до Рут слова мистера Тана. — Он изучал геологию, да?

— Именно! Он работал над многими важными проектами. Вы когда-нибудь слышали о «Пекинском человеке»?

— Разумеется, «Пекинский человек» известен всему миру.

Лицо Лу Лин стало грустным:

— Кай Цзин погиб, присматривая за этими старыми костями.

— Он был настоящим героем. Люди оценили его отвагу, но вы, должно быть, очень страдали.

Рут слушала с растущим восхищением. Казалось, что мистер Тан знал ее мать долгие годы. Он легко направлял ее воспоминания к тем фактам, которые еще не были искажены болезнью. Тут она услышала, как мать сказала:

— Моя дочь Лути тоже работала вместе с нами. Она была в том же самом приюте, где я жила после смерти Драгоценной Тетушки.

Рут обернулась сначала с испугом, но потом растрогалась оттого, что мать включила ее в свои воспоминания.

— Да, я был очень расстроен, узнав о вашей матери. Она была замечательной женщиной. Очень умной.

Лу Лин склонила голову, явно борясь с грустными воспоминаниями.

— Она была дочерью костоправа.

— Очень известного лекаря, — кивнул мистер Тан.

В завершение вечера мистер Тан изящно поблагодарил Лу Лин за часы, прекрасно проведенные в размышлениях о прошлом.

— Могу ли я просить о чести снова вас навестить в скором времени?

Лу Лин хихикнула. Она выгнула брови и посмотрела на Рут.

— Милости просим, приезжайте в любое время, — ответила дочь.

— Завтра! — выпалила Лу Лин. — Приезжайте завтра!

Рут не спала всю ночь, читая перевод мистера Тана.

«Истина» — так назывался первый рассказ. Она начала нумеровать по порядку те фрагменты «Истины», которые узнавала, но вскоре потеряла им счет, потому что чем больше она узнавала, тем больше вопросов у нее возникало. Получается, мать сказала доктору Хью правду о своем возрасте! И то, что они не родные сестры с Гао Лин, — тоже правда. Тем не менее мать и Гао Лин все же считали себя сестрами, и даже больше. У них было множество поводов (гораздо больше, чем у других людей), чтобы отречься от своих отношений, но они сохранили им неистовую верность. Теперь они неразрывно связаны друг с другом старыми обидами, долгом и любовью. Но почему Лу Лин не хотела признаваться Руг в том, что Драгоценная Тетушка была ее матерью? Неужели она боялась, что ее собственная дочь устыдится того, что Лу Лин была незаконнорожденным ребенком? Рут бы убедила ее, что в этом нет позора, а сейчас и вовсе рождение «ребенка любви» считается даже модным. Но потом Рут вспомнила, что в детстве очень боялась Драгоценной Тетушки. Она противилась ее присутствию в их жизни, винила ее в странностях матери, в ее чувстве обреченности. Поразительно, насколько не понимала Драгоценную Тетушку сначала ее собственная дочь, а потом и внучка. Но несмотря на это, временами Рут казалось, что бабушка наблюдает за ней и понимает, когда ей плохо.

Она размышляла обо всем этом, лежа в кровати. Теперь ей было ясно, почему мать все время хотела разыскать останки Драгоценной Тетушки и похоронить их достойным образом. Она хотела пройти по Краю Мира и загладить вину. Она хотела сказать матери: «Прости меня, и я прощаю тебя тоже».

На следующий день Рут позвонила Арту, чтобы рассказать о прочитанном.

— У меня такое ощущение, что я нашла волшебную нить, которая может починить порванное лоскутное одеяло. Это удивительно и в то же время грустно.

— Я бы тоже хотел это прочесть. Ты мне позволишь?

— Я хочу, чтобы ты это сделал, — вздохнула Рут. Она давно должна была рассказать мне обо всем этом. Это многое изменило бы…

— Я тоже давно должен был тебе кое-что сказать, — перебил ее Арт.

Рут замолчала, ожидая продолжения.

— Я думал о твоей матери и думал о нас.

У Рут лихорадочно забилось сердце.

— Помнишь, что ты сказала, когда мы только познакомились? О том, что не хочешь чего-то ждать от любви?

— Это не я сказала, а ты.

— Правда?

— Абсолютно. Я помню.

— Забавно. Я думал, это твои слова.

— Ты просто приписал их мне!

Он рассмеялся:

— Значит, твоя мать не единственная, у кого начались проблемы с памятью. Ну если я это сказал, то я был не прав. Я считаю, что иметь ожидания нужно, так как некоторые из них очень важны. Во-первых, важно знать, что человек, с которым ты сейчас находишься рядом, с тобой надолго и что он будет заботиться о тебе и обо всем, что идет с тобой в комплекте: о матери и прочем. И по какой бы причине я ни сказал тогда, что сказал (про отсутствие ожиданий, и ты с этим согласилась), наверное, тогда я считал, что Это правильно. Что это любовь без обязательств. Но я не знал, что потеряю, пока ты не уехала.

Арт замолчал. Рут понимала, что он ждет ее ответа. С одной стороны, ей хотелось закричать от благодарности — он сказал именно то, что она чувствовала, — но она не знала, как это выразить. С другой — она очень боялась, что эти слова прозвучали слишком поздно. Его признание не принесло ей никакой радости. Напротив, стало грустно.

— Я не знаю, что тебе сказать, — наконец призналась она.

— Тебе и не надо ничего говорить. Я просто хотел, чтобы ты знала… А еще, я правда беспокоюсь о том, как ты будешь дальше ухаживать за матерью. Я знаю, что ты хочешь это делать и что это важно и ей это нужно. Но ты же понимаешь, что ей будет все хуже. Ей понадобится все больше и больше внимания, сама она уже не сможет с этим справляться, и ты тоже. У тебя ведь есть работа, которую надо делать, и своя жизнь. Твоя мать будет последним человеком, который хотел бы, чтобы ты всем этим пожертвовала ради нее.

— Я не могу все время искать новых помощников.

— Я знаю… Я читал про болезнь Альцгеймера, о том, какие у нее стадии, какая существует медицинская помощь и группы поддержки. И у меня появилась идея, возможный выход из этой ситуации… Специализированный пансионат.

— Это не выход. — У Рут было такое же ощущение, как после того, как мать показала ей рекламный чек на десять миллионов долларов.

— Почему?

— Потому что моя мать никогда на это не согласится. И я никогда на это не соглашусь. Она решит, что я отправляю ее в собачий приют. И будет каждый день грозить самоубийством…

— Я не говорю о доме престарелых, где их привязывают к кроватям. Речь вдет о специализированных пансионатах. Они очень современные и созданы специально для решения проблем, с которыми могут столкнуться пожилые люди — дети послевоенного демографического взрыва. Это как сеть курортов, где все включено, только для определенного возраста: питание, уборка номеров, прачечная, транспорт, организованные выезды, физкультура, даже танцы. И там есть круглосуточный медицинский присмотр. Это заведение высокого уровня, совершенно не депрессивное. Я уже просмотрел несколько таких пансионатов и нашел один, замечательный, он недалеко от того места, где твоя мать живет сейчас…

— Забудь об этом. Какого бы уровня он ни был, она никогда не согласится в нем жить.

— Ей надо хотя бы попробовать.

— Я же говорю, забудь об этом. Она никогда не согласится.

— Стой, стой! Перед тем как откинуть эту идею, скажи мне, что конкретно тебе в ней не нравится. Давай попробуем это обсудить.

— Ничего не надо обсуждать. Но если тебе непременно нужны конкретные возражения, то, во-первых, она никогда не уедет из своего дома. Во-вторых, стоимость. Я так понимаю, что проживание в таких местах не бесплатно, что было бы непременным условием для того, чтобы она эту идею хотя бы обдумала. И даже если бы оно было бесплатным, она бы решила, что это благотворительность, и отказалась от этого места уже по одной этой причине.

— Так, хорошо. С этим можно работать. Что еще?

Рут глубоко вздохнула:

— Ей должно там очень понравиться. Она должна захотеть там жить по собственному выбору, а не по твоему или моему.

— Договорились. И она может приезжать к нам с тобой в гости в любое время, когда захочет.

Рут обратила внимание на то, как он сказал «к нам с тобой», и расслабилась. Арт старался все наладить.

Он говорил, что любит ее, лучшим из известных ему способов.

Через два дня Лу Лин показала Рут официальное на вид уведомление от Калифорнийского управления общественной безопасности. Оно было выполнено на печатном бланке, созданном с помощью компьютера Арта.

— Утечка радона! — воскликнула Лу Лин. — Что это значит, утечка радона?

— Дай-ка посмотреть, — сказала Рут и пробежала глазами письмо.

Арт все здорово придумал. Рут решила подыграть:

— Хм, это такой тяжелый газ. Тут сказано, что он радиоактивный, опасный для легких. Его обнаружила газовая компания во время плановых проверок по предупреждению землетрясений. Протечка не из трубы. Этот газ выходит из почвы и камней под домом. Они хотят, чтобы ты выехала на три месяца, а они за это время провели бы оценку состояния окружающей среды и обеззараживание почвы с помощью интенсивной вентиляции.

— Ай-ай! Сколько стоит?

— Тут сказано, что нисколько. Город берет расходы на себя. Смотри, они даже платят за место, где ты будешь жить, пока они станут вентилировать. Три месяца оплаченной аренды, включая питание. Тут написано, что поместье Мира Мар «находится вблизи с вашим нынешним местом жительства». О, «с удобствами, соответствующими пятизвездочному отелю»! Это самая высокая категория — пять звезд. Они просят тебя переехать туда как можно скорее.

— Пять звезд? На два человека?

Рут сделала вид, что читает приписку, напечатанную мелким шрифтом.

— Нет. Кажется, это только на одного человека. Я не могу поехать. — Она разочарованно вздохнула.

— Пф! Я не про тебя! — воскликнула мать. — А как же та девушка на первый этаж?

— Ах да… — Рут совсем забыла про квартирантку. Судя по всему, Арт тоже. Но ее мать, несмотря на болезнь мозга, о ней помнила.

— Она наверняка получила такое же уведомление. Они же не позволят никому оставаться в здании, если это приведет к болезням легких.

Лу Лин нахмурилась:

— Значит, она жить в мой отель?

— Ой… Нет, скорее всего, раз ты владелица дома, а она всего лишь арендатор, ее отель будет другим, не таким роскошным.

— Но деньги за аренда она платить мне?

Рут снова посмотрела на письмо.

— Разумеется. Таков закон.

Лу Лин удовлетворенно кивнула:

— Тогда хорошо.

Рут рассказала Арту по телефону о том, что его план, суда по всему, сработал. Она была рада, что он не стал задаваться.

— Вообще-то, даже страшно, как легко оказалось ее одурачить, — заметил он. — Вот так пожилые люди и лишаются домов и сбережений.

— Я чувствую себя шпионкой, — добавила Рут. — Как будто мы только что выполнили секретную миссию.

— Думаю, она, как и большинство людей, легко попадется на любую идею, которая будет обещать что-то даром.

— Да, кстати об этом, сколько стоит этот Мира Мар?

— Не беспокойся об этом.

— Брось. Сколько?

— Я беру это на себя. Если ей там понравится, мы потом разберемся. Если нет, эти три месяца будут за мой счет. Она вернется к себе, а мы придумаем что-нибудь еще.

Рут нравилось, что он снова сказал «мы придумаем».

— Ну давай тогда поделим стоимость этих трех месяцев пополам.

— Позволь мне сделать это самому, ладно?

— С чего бы?

— Потому что, как мне кажется, это самая важная вещь из всех, что я делал за последнее время. Считай это добрым поступком вдень бойскаута. Мицвой[23] и тренингом праведности. Или временным помешательством. Мне просто это приятно, по-человечески. Это делает меня счастливым.

Счастливым… Если бы только еще и ее мать смогла быть счастливой, живя в таком месте, как Мира Мар! Рут задумалась о том, что делает людей счастливыми. Можно ли найти счастье в каком-нибудь месте? Или в человеке? И что такое личное счастье? Что нужно для того, чтобы его достичь? Просто понять, что тебе нужно, и потянуться за этим в волшебный туман?

Когда они парковались возле трехэтажного крытого гонтом здания, Рут с облегчением заметила, что оно не было похоже на приют для умалишенных. Лу Лин отправили к сестре на выходные, и Рут решила воспользоваться предложением Арта съездить в Мира Мар для ознакомления. Это им поможет подготовиться к возможным возражениям Лу Лин.

Поместье, выходящее окнами на океан, было окружено раскидистыми раскачивающимися на ветру кипарисами. На кованой решетке забора висела табличка, сообщавшая, что это здание, изначально возведенное после Великого Землетрясения для приюта, являлось достопримечательностью Сан — Франциско.

Рут и Арта проводили в отделанный дубовыми панелями кабинет и сказали, что директор службы ухода подойдет к ним через минуту. Они уселись на кожаный диван и замерли, глядя на стоявший перед ними массивный письменный стол. На стенах в рамках висели сертификаты, дипломы и старые фотографии здания, перед которым позировали сияющие улыбками девочки в белых платьях.

— Простите, что заставил вас ждать. — Говоривший имел британский акцент.

Рут оглянулась и с удивлением увидела напомаженного молодого мужчину индийского происхождения в костюме и при галстуке.

— Эдвард Патель, — представился он, тепло улыбаясь.

Он пожал им руки и протянул каждому свою визитную карточку. Рут показалось, что ему было тридцать с небольшим. Мужчина больше напоминал биржевого маклера, а не человека, думающего о слабительном и лечении артрита.

— Я бы хотел начать знакомство с нашим заведением отсюда, — сказал Патель, приглашая их выйти в фойе. — Потому что именно его видят ваши пожилые родственники, когда впервые попадают сюда. — Дальше он говорил так, словно исполнял давно заученную роль в рекламном ролике. — Здесь, в поместье Мира Мар, мы считаем, что дом не ограничивается кроватью. Дом — это концепция.

Концепция? Рут посмотрела на Арта. Это не сработает, без шансов.

— А что означают буквы «П» и «Ф» в медицинском обслуживании? — спросил Арт, глядя на карточку, которую дал ему Патель.

— Патель и Финкельштейн. Один из моих дядюшек был учредителем. Он давно занимается ресторанным бизнесом, держит отели. Моррис Финкельштейн — врач. Здесь проживает его мать.

Рут удивилась тому, что еврейская мать позволила сыну поместить себя в подобное заведение. Вот это действительно было гарантией качества.

Через высокие стеклянные двери они вышли в сад, окруженный живой изгородью. По обе стороны от дверей располагались тенистые беседки, оплетенные жасмином. В беседках стояли кресла с подушками и столики, покрытые непрозрачным стеклом. Несколько сидевших там женщин подняли на них взгляды, отвлекшись от беседы.

— Здравствуй, Эдвард! — по очереди пропели три из них.

— Доброе утро, Бетти, Дороти, Роуз. Боже, Бетти, этот цвет вам удивительно клипу!

— Вы там осторожнее, юная леди, — строго сказала одна из женщин, обращаясь к Рут. — Этот прохвост может продать вам ваши же штаны, если вы ему позволите.

Патель легко рассмеялся, а Рут задумалась, какая доля шутки была в этом высказывании? Но он как минимум знал их имена.

В центр сада вела красноватая дорожка, по обе стороны которой стояли скамейки, некоторые — в тени навесов. Патель указывал на удобства, которые для несведущего глаза могли остаться незамеченными. У него был звучный голос, со знакомыми интонациями и манерой речи, напоминавшей Рут давнего учителя английского.

Он рассказал, что дорожка для прогулок имеет то же покрытие, что и беговые дорожки на тренажерах, никаких кирпичей или каменного мощения, о которые может споткнуться нетвердая нога, и ничего жесткого. Конечно, если пожилой человек падает, он все равно может сломать шейку бедра, но в таких условиях перелом не будет сложным, с дроблением.

— Исследования показывают, что именно этот фактор губителен для людей пожилого возраста. Одно падение и… р-раз! — Патель щелкнул пальцами. — Это очень часто происходит, когда пожилые люди живут в одиночестве в старых семейных домах, не приспособленных под их нужды, где нет ни пандусов, ни перил.

Потом он указал на цветы в саду:

— Все растения без шипов и нетоксичные, никаких ядовитых олеандров или наперстянок, которые по забывчивости люди могут взять в рот.

Растения были снабжены табличками с их названием: они располагались на уровне глаз, поэтому не нужно было наклоняться, чтобы его прочесть.

— Наши постояльцы обожают называть растения по именам. По понедельникам они собирают травы и пряности. Здесь есть розмарин, петрушка, орега-но, тимьян лимонный, базилик и шалфей. Вот только со словом «эхинацея» у них возникают сложности. Одна леди называет ее «эти на шее». Теперь мы все так ее называем.

Патель рассказал, что травы из сада используют в пишу.

— Женщины гордятся своими кулинарными способностями и обожают напомнить, чтобы в блюдо добавили щепотку орегано или натерли цыпленка изнутри (ни в коем случае не снаружи!) шалфеем и тому подобное.

Рут сразу представила дюжину старушек, на все лады жалующихся на еду, и свою мать, перекрывающую все голоса воплем: «Слишком соленый!»

Они пошли дальше по дорожке, которая вывела их к оранжерее в дальнем углу сада.

— Мы называем это место «Питомником любви», — сообщил Патель, когда все трое перешагнули порог и оказались в настоящем царстве цвета: от пронзительно-розового до лучистого шафрана. Воздух здесь был влажным и прохладным.

— У каждого постояльца тут есть своя орхидея. На горшке написано имя, которое они дают своему растению. Вы, наверное, обратили внимание, что около девяноста процентов наших клиентов — женщины, а у них, независимо от возраста, очень силен материнский инстинкт. Они просто обожают поливать свои орхидеи и делают это каждый день. Мы держим здесь девдро-биумы Кутберсона. Эти растения цветут почти круглый год, без перерывов и, в отличие от остальных собратьев, неплохо переносят ежедневный полив. Многие наши постояльцы называют свои орхидеи именами мужей или детей, которых уже нет в живых. Они часто разговаривают с растениями, касаются их, целуют лепестки, хлопочут и заботятся о них. Мы даем им маленькие пипетки и емкости с водой, которые называем «Зельем любви». Можно услышать, как они приговаривают: «Мамочка вдет, мамочка сейчас будет». На самом деле то, как они кормят свои орхидеи, — очень трогательное зрелище!

У Рут навернулись слезы. Почему она плачет? Она должна немедленно это прекратить, это глупо и излишне сентиментально. Он рассказывает ей бизнес-план, свою одобренную учредителями концепцию счастья!

Она отвернулась, сделав вид, что хочет осмотреть другие орхидеи.

Взяв себя в руки, Рут сказала:

— Должно быть, им здесь нравится.

— Нравится. Мы постарались подумать обо всем, о чем позаботились бы дома.

— Или что в семье могли бы упустить, — сказал Арт.

— Да, здесь много о чем надо помнить, — произнес Патель со скромной улыбкой.

— А часто случается так, что постояльцы не хотят тут оставаться, особенно в начале своего пребывания здесь?

— О да, это ожидаемая реакция. Они не хотят уезжать из своих домов, потому что с ними связаны все их воспоминания. А еще они не хотят тратить наследство своих детей. К тому же они не считают себя старыми. Разумеется, не настолько старыми, как они говорят. Уверен, я в их возрасте буду говорить то же самое.

Рут рассмеялась, отдав дань вежливости.

— Возможно, нам придется прибегнуть к обману, чтобы привезти мою мать сюда.

— В таком случае вы не будете первой семьей, которая так делает, — отозвался Патель. — Некоторые люди придумывают поистине гениальные комбинации. Это происходит довольно часто.

— Например? — уточнила Рут.

— Большинство местных постояльцев считают, что находятся здесь бесплатно.

— Да что вы говорите! — воскликнул Арт и подмигнул Рут.

— О да! Их представления об экономике остались на уровне периода Великой депрессии. Они считают аренду выброшенными на ветер деньгами, потому что привыкли владеть недвижимостью, не обремененной выплатами.

Рут кивнула. Выплаты по дому, принадлежавшему Лу Лин, были закончены в прошлом году.

Они снова вышли на дорожку, ведущую к зданию, и направились в столовую.

— Один из наших постояльцев, — продолжал Патель свой рассказ, — девяностолетний бывший профессор социологии, все еще в хорошей форме для своих лет. Так он считает, что находится здесь в рамках программы своей альма-матер, и занимается исследованием эффектов старения. Еще одна женщина, бывший учитель музыки, уверена, что работает здесь, что ее наняли, чтобы она каждый вечер играла для постояльцев. Кстати, она весьма неплохо это делает. Большинству семей мы выставляем счета напрямую, чтобы их родители даже не знали, сколько это стоит.

— Это законно? — спросила Рут.

— Совершенно, если у родни есть права на доверительное управление или доверенность на распоряжение средствами. Некоторые берут кредит под залог дома или продают дома родителей, вкладывают эти средства в трастовые фонды и используют их, чтобы покрывать стоимость проживания здесь родных. В общем, я прекрасно понимаю проблемы, которые возникают у пожилых людей, когда им предлагают хотя бы обдумать идею о переезде в такое учреждение, как наше. Но я могу вам гарантировать, что, пробыв здесь один месяц, ваша мать не захочет отсюда уезжать.

— А что вы делаете? Подмешиваете в еду травку? — пошутила Рут.

Патель ее не понял.

— К сожалению, в силу возрастных особенностей мы не можем готовить для наших клиентов ничего излишне острого. Но у нас есть специалист по питанию, который составляет меню на каждый месяц. В основном в него входят нежирные блюда, мы также предлагаем по желанию веганские блюда. Все постояльцы каждый день получают меню в распечатанном виде. — Он взял лежавший на столе лист.

Рут заглянула в меню. Блюдами сегодняшнего дня были рулет из индейки, запеканка с тунцом, фахитос с тофу и овощным салатом, ролы, свежие фрукты, щербет из манго и макаруны. Внезапно она увидела еще одну проблему: здесь не было блюд китайской кухни.

Но стоило ей об этом упомянуть, как Патель тут же ей ответил:

— Мы уже сталкивались с этим. Сейчас мы можем предложить блюда любой кухни: китайской, японской, кошерной — все, что вам будет угодно. У нас налажена доставка из проверенных и надежных ресторанов. А поскольку здесь сейчас живут два постояльца китайского происхождения, для которых дважды в неделю осуществляется доставка из китайских ресторанов, ваша мать может присоединиться к ним. К тому же одна из наших поваров — китаянка. Она готовит рисовую кашу на завтрак, которую с удовольствием едят и другие наши клиенты, не китайцы. — Затем Патель перешел к заученной части своей презентации: — Какой бы ни была диета, наши постояльцы обожают обслуживание, которое мы им здесь предоставляем: нарядные скатерти, салфетки — все, как в дорогих ресторанах. И чаевые не просто не обязательны, они здесь не приветствуются. Рут кивнула. В представлении Лу Лин долларовая купюра уже была неслыханными чаевыми.

— Жизнь здесь действительно беззаботна, какой и должна быть у людей этого возраста, вы согласны? — Патель посмотрел на Рут.

Должно быть, он уже понял, что именно она являлась сдерживающим фактором этой сделки. И какой это узнал? У нее что, лоб наморщен? Арт явно считал, что это место — прекрасно.

Рут решила проявить характер:

— Скажите, а здесь есть люди, ну, знаете, как моя мать? У кого-нибудь имеются, например, проблемы с памятью?

— Я позволю себе предположить, что в возрасте восьмидесяти пяти и старше у всех возникают различные проблемы с памятью. А у нас здесь средний возраст постояльцев — восемьдесят семь лет.

— Я не имею в виду простую забывчивость. Что, если у человека…

— Вы хотите сказать, болезнь Альцгеймера? Деменция? «е Патель поманил их в следующую большую комнату. — Мы вернемся к вашему вопросу буквально через минуту. Вот здесь основной зал для развлечений.

В комнате оказалось несколько человек, и кое-кто из них оторвал взгляд от карточек бинго. Игру вел молодой человек. Рут обратила внимание на то, как нарядно они все были одеты. На одной женщине был пепельно-голубой брючный костюм, жемчужное ожерелье и серьги, словно она собиралась на какое-то празднество. Рут подмигнул мужчина с похожим на клюв носом и в кокетливом берете. Она представила, каким он был в тридцать лет: решительным, деловым, уверенным в себе, в своем положении в этом мире и в дамских сердцах.

— Бинго! — воскликнула женщина, у которой почти не было подбородка.

— Я еще не назвал достаточно цифр, Анна, — терпеливо отозвался молодой человек. — Вам нужно по меньшей мере пять, чтобы выиграть. А мы пока назвали только три.

— Ну не знаю. Тогда просто зовите меня дурой.

— Нет! Нет! Нет! — закричала женщина в шали. — Не смейте произносить здесь это слово!

— Правильно, Лоретта, — согласился молодой человек. — Здесь дураков нет. Мы иногда допускаем неточность, вот и все.

— Дура, дура, дур-ра… — тихо бормотала Анна, словно ругаясь с собой. Потом бросила на Лоретту злобный взгляд: — Дура!

Пателя эта сцена нисколько не смутила. Он тихо вывел Арта и Рут из комнаты и направился к лифту. Пока они поднимались, он решил вернуться к прерванному разговору:

— В ответ на ваш вопрос могу сказать, что все наши постояльцы находятся в так называемом ослабленном возрастом состоянии. У каждого это проявляется по-своему. Кто-то плохо видит или слышит, кто-то не может передвигаться без палочки или ходуль. Кто-то сообразительнее нас с вами, а кого-то легко запутать из-за проявлений Альцгеймера или деменции. Все могут забыть принять свои пилюли, поэтому здесь мы сами следим за тем, чтобы все было сделано своевременно. Но они всегда знают, какой сейчас день недели, воскресенье или понедельник, когда надо собирать травы. Ну а если они не помнят, какой сейчас год, как это может им навредить? Некоторые понятия времени становятся относительными.

— Наверное, нам стоит предупредить вас, что миссис Янг считает, что прибывает сюда из-за утечки радона в своем дворе, — сказал Арт и протянул Пателю копию созданного им письма.

— Это что-то новенькое, — отозвался тот с одобрительным смешком. — Я запомню на тот случай, если другим семьям понадобятся идеи для стимула. О да, пребывание оплачено Калифорнийским управлением общественной безопасности. Очень умно было придать документу официальный вид, это выглядит как предписание. — Он распахнул дверь. — Вот этот номер только что освободился.

Они вошли в квартиру, выходившую окнами на сад: небольшая гостиная, спальня и ванная. Мебели нет, пахнет свежей краской и новым ковролином. Тут Рут поняла, что стояло за словами Пателя о том, что номер «только что освободился». Живший здесь человек недавно умер. Благостность этого заведения тут же померкла, и оно стало зловещим, как яркий фасад, скрывающий темную правду.

— Это один из лучших номеров, — тем временем продолжал Патель. — У нас есть другие, меньшего размера и более дешевые, студии, и есть те, у которых нет вида ни на океан, ни на сад. Один из таких будет свободен, скажем, через месяц.

Господи! Он ожидает чьей-то скорой смерти! И говорит об этом так обыденно, как о чем-то незначительном! Рут показалось, что ее загнали в ловушку, и ей тут же захотелось сбежать из этого места. Оно сразу стало ассоциироваться со смертным приговором. Не будет ли ее мать чувствовать здесь себя так же? Она не сможет прожить тут и месяца, не говоря уже о трех!

— Мы можем обставить комнату мебелью, без дополнительной платы, — предложил Патель. — Но обычно наши постояльцы предпочитают привезти сюда свои собственные вещи, чтобы здесь им было уютнее. С их помощью они создают для себя более комфортную атмосферу, и мы это приветствуем.

На каждом этаже работают постоянные штатные помощники, по двое на этаже, днем и ночью. Все знают их по именам. Один из них говорит по-китайски.

— На кантонском или мандаринском? — спросила Рут.

— Хороший вопрос. — Он вытащил из кармана цифровой диктофон и проговорил: — Узнать, на каком языке говорит Дженис: кантонском или мандаринском.

— Кстати, сколько стоит пребывание здесь? — спросила Рут.

Патель ответил без промедлений:

— Три тысячи двести или три тысячи восемьсот долларов в месяц, в зависимости от номера и уровня необходимого обслуживания. Сюда входит сопровождение на ежемесячные медицинские осмотры. Я могу показать вам детализированное расписание, оно висит внизу.

Рут не смогла сдержать изумления от такой цены.

— Ты это знал? — спросила она Арта.

Тот кивнул.

Она была шокирована дороговизной и поражена тем, что Арт хотел оплатить пребывание здесь Лу Лин на три месяца. Это же почти двенадцать тысяч долларов! Рут уставилась на него с открытым ртом.

— Оно того стоит, — прошептал он ей.

— Но это безумие!

Она продолжала повторять эту фразу всю дорогу домой, пока Арт вел машину.

— Здесь же не только цена проживания, — ответил ей Арт. — В эту стоимость входят питание, номер, круглосуточная медсестра, прачечная…

— Ну да, и очень дорогая орхидея! Я не могу позволить тебе взвалить на себя такие траты. Только не за целых три месяца!

— Оно того стоит, — повторил он.

Рут тяжело вздохнула:

— Слушай, я сама оплачу половину, и, если все получится, я верну тебе стоимость полностью.

— Мы уже это обсуждали. Никаких половин, и ничего ты не будешь мне отдавать. У меня есть сбережения, и я хочу ими распорядиться так. Я не ставлю это в качестве условия для нашего воссоединения, чтобы мы избавились от твоей матери, ничего подобного. Я вообще никаких условий не устанавливаю и не давлю на тебя, чтобы ты приняла решение. Делай так, как считаешь нужным, я ничего не ожидаю взамен, это бескорыстно.

— Я очень признательна тебе за беспокойство, но…

— Это не просто беспокойство. Это подарок. Тебе надо научиться время от времени их принимать, Рут. Ты сама себя обделяешь, когда от них отказываешься.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты ожидаешь чего-то от людей, какого-то доказательства любви к тебе или веры в тебя. Но в то же время ты к этому не готова. И, когда тебе пытаются это доказать, ты не замечаешь. Или даже сопротивляешься или отвергаешь.

— Я не…

— Ты как человек, у которого катаракта. Он хочет видеть, но отказывается от операции, потому что боится совсем ослепнуть. Ты скорее будешь медленно слепнуть, чем рискнешь. Поэтому не видишь, что все это время решение было прямо перед тобой.

— Это неправда, — запротестовала Рут. Но в то же время она понимала, что в словах Арта есть доля правды. Рут не со всем была согласна, но большая часть его слов отзывалась чем-то знакомым, чем-то, что она видела в снах. Она повернулась к нему:

— Ты всегда так обо мне думал?

— Не так детально. Я вообще об этом не задумывался до недавнего времени, пока ты не уехала. А потом я стал задаваться вопросом, правда ли то, что ты обо мне сказала. И тогда я понял, что я действительно эгоцентричен и привык думать о себе в первую очередь. Но еще я понял, что ты привыкла ставить себя на второе место. Ты словно разрешала мне быть безответственным. Я не хочу сказать, что ты сама во всем виновата, но тебе надо научиться принимать, брать, когда тебе что-то предлагают. Не сопротивляйся этому. И не напрягайся, отыскивая в этом двойное дно. Просто бери. И если хочешь проявить вежливость, скажи «спасибо».

Мысли в голове Рут перепутались. Ей было не за что зацепиться, и это пугало.

— Спасибо, — наконец произнесла она.

К удивлению Рут, Лу Лин не возражала против пребывания в Мира Мар. Хотя с чего бы ей возражать? Ведь Лу Лин думала, что это временное явление или совершенно бесплатное. После осмотра поместья Рут и Арт отвезли ее в ближайший ресторанчик, чтобы пообедать и выслушать ее мнение об этом месте.

— Как много старых людей с утечка радона, — с удивлением произнесла она.

— Вообще-то, не все они там живут из-за радона, — сказал Арт.

Рут стало интересно, что будет дальше.

— Да? Другие проблема дома?

— Нет, никаких проблем. Им там просто нравится.

Лу Лин фыркнула:

— Почему?

— Ну, там удобно, интересная компания. Чем-то это даже похоже на круизное судно.

Лицо Лу Лин тут же исказилось отвращением:

— Круизное судно! Гао Лин всегда хотеть меня ехать на круизное судно. Ты дешевый, она говорить. А я не дешевый! Я бедный, я не иметь деньги, чтобы бросить в океан…

Рут показалось, что Арт все испортил. Круизное судно! Если бы он прислушивался к жалобам ее матери за последние несколько лет, он бы понял, что как раз эту ассоциацию и не стоило вызывать.

— Кто может позволить себе круизное судно? — неистовствовала Лу Лин.

— Люди, которые живут в Мира Мар, часто говорят, что там жить дешевле, чем дома, — отозвался Арт.

Брови Лу Лин выгнулись дугой:

— Как дешевле?

— Всего тысяча в месяц.

— Тысяча! Ай-ай! Слишком дорого!

— Но туда входит номер, еда, кино, танцы, коммунальные услуги и кабельное телевидение! Его туда добавляют бесплатно.

У Лу Лин не было кабельного телевидения. Она часто говорила о том, что надо бы его подключить, но, когда узнала, сколько это стоило, передумала.

— С китайский канал?

— Да. С несколькими китайскими каналами. И налогов никаких.

Это тоже не могло не остаться неоцененным. На самом деле у нее были небольшие налоги на недвижимость, потому что штат компенсировал ей как пожилой гражданке только часть из них. Однако каждый год, когда Лу Лин получала квитанцию на оплату, сумма казалась ей огромной.

— Но не все номера там по тысяче, — продолжал Арт. — Ваш дороже потому, что он лучший, с прекрасным видом и самым удобным этажом. Нам повезло, что нам он достался бесплатно.

— Ах, лучший номер!

— Самый, — уточнил Арт. — Те, что поменьше, они и подешевле… Милая, сколько они там стоят, что сказал мистер Патель?

Этот вопрос застал Рут врасплох. Она сделала вид, что пытается вспомнить.

— По-моему, он говорил, семьсот пятьдесят.

— Я столько получать по страховка! — гордо объявила Лу Лин.

— Еще мистер Патель сказал, что те, кто немного ест, получают скидку, — продолжал Арт.

— Я не много едят. Не как американец, они всегда большой добавка.

— Тогда вы, скорее всего, ее получите. По-моему, там надо весить меньше ста пятидесяти фунтов…

— Нет, Арт, — вмешалась Рут. — Он сказал, что предел — сто фунтов.

— Я только восемьдесят пять.

— Ну да, — небрежно заметил Арт. — Такой человек, как вы, может жить в лучшем номере за ту сумму, которую вы каждый месяц получаете по социальной страховке. Это все равно что совершенно бесплатно.

Они обедали, и Рут наблюдала за тем, как в голове матери происходит серьезная работа: перед такими предложениями, как бесплатное кабельное телевидение, большие скидки и лучший номер, устоять было невозможно.

Наконец, прервав молчание, Лу Лин сказала, сияя от удовольствия:

— Гао Лин решит, что я очень богатый, раз жить в такое место. Как круизное судно.

Два

Они праздновали семьдесят седьмой день рождения тетушки Гао. То есть восемьдесят третий, если уж быть точными, но об этом знали только она, Лу Лин и Рут.

Весь клан Янг собрался на ранчо Гао Лин и Эдмунда в Саратоге. На тетушке Гал, согласно цветочной теме вечеринки, была гирлянда из искусственных цветов и свободная туника с гибискусами. На дядюшке Эдмунде — гавайка с изображениями укулеле[24]. Они только что вернулись из своего двенадцатого круиза на Гавайи. Лу Лин, Арт, Рут и многочисленные кузены сидели на заднем дворе возле бассейна — на веранде, как говорила тетушка, — где дядюшка Эдмунд жарил на гриле такое количество стейков и ребрышек, что всем участникам грозило несварение желудка. От горящих газовых фонарей исходило тепло, но детей было не так легко обвести вокруг пальца. Они решили, что погода не подходящая, чтобы плескаться в бассейне, и затеяли игру в хоккей на лужайке. Каждые несколько минут им приходилось вылавливать мяч из бассейна сачком на длинной ручке.

— Слишком много брызги, — пожаловалась Лу Лин.

Когда тетушка Гал отправилась на кухню, чтобы приготовить закуски, Рут отправилась следом. Ей нужно было поговорить с ней наедине.

— Вот смотри, как надо готовить мраморные яйца, — сказала тетушка Гал, когда Рут снимала скорлупу. Берешь две большие щепотки черного чая, не японского зеленого и не травяного, который вы, молодежь, пьете для здоровья. Кладешь чай в марлю и туго завязываешь. Потом складываешь сваренные яйца в кастрюлю вместе с чаем, добавляешь половину чашки соевого соуса на двадцать яиц и шесть звездочек аниса, — продолжала тетушка Гал. Она добавила в смесь щедрую щепоть соли. Ее долгожительство было связано скорее с генами, а не с соблюдением диеты. — Запекать один час, — сообщила она и поставила кастрюлю в духовку.

— В детстве ты просто обожала эти яйца. Мы называли их «счастливыми». Правда, как-то ты съела целых пять штук, и тебе стало плохо. Тогда ты сильно запачкала мне диван. После этого ты сказала, что больше никаких яиц, и не притрагивалась к ним целый год, но потом снова стала есть. Вкуснятина!

Рут ничего этого не помнила и начала подозревать, что Гао Лин путает ее со своей дочерью. Неужели у ее тетушки тоже появились первые признаки деменции?

Гао Лин пошла к холодильнику, достала оттуда ошпаренный кипятком сельдерей и покрошила его. Потом, не примериваясь, добавила в него кунжутное масло и соевый соус, при этом она не переставала болтать, словно была ведущей кулинарного шоу.

— Я тут как-то подумала, не написать ли мне книгу? С таким названием: «Кулинарная дорога в Китай». Что думаешь? Неплохо? С простыми рецептами. Может, если у тебя будет свободное время, поможешь мне с ней? Конечно, не даром. Большая часть текста уже в моей голове, мне просто нужен человек, который бы его для меня записал. Но я все равно тебе заплачу, несмотря на то что я твоя тетушка.

Рут не хотела развивать эту тему.

— Вы готовили такие яйца, когда жили с мамой в приюте?

Гао Лин застыла с ложкой в салатнике, подняла глаза:

— Вот как, твоя мать рассказала тебе о том месте. — Она попробовала листик сельдерея и добавила еще соевого соуса. — Раньше она не хотела никому говорить, почему оказалась в сиротской школе. — Гао Лин замолчала и сжала губы, словно уже сказала больше, чем собиралась.

— Вы считаете, она не хотела, чтобы кто-то знал, что Драгоценная Тетушка была ее матерью?

Гао Лин цокнула языком:

— Значит, она тебе все рассказала. Это хорошо, я рада. Надо говорить правду.

— Я также знаю, что вы с мамой на самом деле старше на пять лет, чем мы раньше думали. И что ваш настоящий день рождения был где-то на пять месяцев раньше.

Гао Лин попыталась рассмеяться, но в то же время ей явно не нравилась эта тема.

— Я всегда хотела быть честной. Но твоя мама слишком многого боялась. Она говорила, что власти отправят ее назад, в Китай, если узнают, что она мне не родная сестра. И Эдвин может не захотеть на ней жениться, если узнает, какая она старая. Потом боялась, что тебе будет стыдно за то, кем была твоя настоящая бабушка, что она родила не в замужестве, что у нее было обожженное лицо и с ней обращались как со служанкой. А что я? С годами я стала думать по-современному. Старые секреты? Да здесь до них нет никому дела! Не была замужем? Как Мадонна! Но твоя мама все твердила: нет, не говори, пообещай, что не скажешь.

— А кто-нибудь еще знает? Дядюшка Эдмуцд? Салли? Билли?

— Нет. Я же пообещала твоей матери. Конечно, Эдмунд знает, мы не держим секретов друг от друга. Я все ему рассказываю… Хотя про возраст не говорила. Но я не лгала. Я просто забыла. Честное слово! Да я не чувствую себя даже на семьдесят семь! Самое большее — на шестьдесят! Но теперь, раз ты мне напомнила, сколько же мне лет?

— Восемьдесят два.

— Ба! — Ее плечи поникли. — Восемьдесят два… Такое впечатление, что я узнала, что на моем банковском счете меньше денег, чем я думала.

— Вы по-прежнему выглядите на двадцать лет моложе. И мама тоже. И не беспокойтесь, я никому ничего не скажу, даже дяде Эдмунду. Забавно, но когда в прошлом году мама сообщила доктору, что ей восемьдесят два, я подумала, что это симптом ее болезни. А потом оказалось, что у нее действительно болезнь Альцгеймера, но вот с возрастом она ничего не напутала. Она просто забыла обмануть.

— Это не обман, — поправила Гао Лин. — Это секрет.

— Я это и имела в виду. И я так и не узнала бы про ее возраст, если бы не прочитала то, что она написала.

— Она об этом написала? О своем возрасте?

— Она написала о многом. Там целая стопка страниц, вот такой толщины. Там история всей ее жизни, всего, о чем она не хотела забывать. И о том, о чем не могла говорить: о своей матери, о приюте, о первом муже, о вашем муже.

Тетушке Гал становилось все неуютнее.

— И когда она все это написала?

— По-моему, лет семь или восемь назад, наверное, когда только начала замечать, что у нее что-то происходит с памятью. Часть страниц она отдала мне довольно давно. Только там все было на китайскими, и у меня так и не дошли руки за них взяться. А пару месяцев назад я нашла переводчика.

— А почему ты меня не попросила? — Гао Лии попыталась сделать вид, что оскорблена. — Я же твоя тетушка, она моя сестра. Мы все-таки родственники, пусть даже матери у нас разные.

Дело было в том, что Рут опасалась нелестных слов матери о Гао Лин, и теперь она понимала, что тетушка вполне могла подвергнуть цензуре те части рассказа, которые касались ее личной истории, например ее брака с опиумным наркоманом.

— Я не хотела вас беспокоить, — просто ответила она.

Тетушка фыркнула:

— Зачем тогда нужны родственники, если их нельзя беспокоить?

— Тоже верно.

— Ты можешь звонить мне в любое время, ты же знаешь. Если тебе нужна китайская кухня, я для тебя приготовлю. Если надо перевести с китайского — я это тоже могу. Нужно присмотреть за твоей мамой — не спрашивай, просто привози ее.

— Кстати, об этом. Помните, мы говорили о том, что маме понадобится в будущем? В общем, мы с Ар-том подыскали одно место. Поместье Мира Мар. Это пансионат, очень приличный. Там круглосуточный присмотр, с ними занимаются, есть медсестра, которая делает процедуры…

Гао Лин нахмурилась:

— Как ты можешь отправлять собственную маму в дом престарелых? Нет, это неправильно! — Она поджала губы и закачала головой.

— Это не то, о чем вы подумали…

— Не делай этого! Если ты не можешь заботиться о своей маме, пусть она приезжает сюда и живет со мной.

Рут знала, что Гао Лин с трудом на выходных справлялась с матерью. «Чуть до инфаркта не довела», — так она прокомментировала последний визит сестры. И все равно Рут было стыдно, что тетушка видела в ней бессердечную и равнодушную дочь. Тут же все ее былые сомнения насчет Мира Мар всплыли на поверхность, и она растерялась. Неужели это единственный способ обеспечить матери безопасное и комфортное проживание? Или она бросает ее ради собственного благополучия? А вдруг она просто следует за рациональными предложениями Арта, как это было во многих других случаях? Ей вдруг показалось, что она всегда жила с оглядкой на других людей и для них.

— Я просто не знаю, что еще здесь поделать! — сказала Рут с отчаянием, которое так долго подавляла в себе. — Эта болезнь просто ужасна! Она развивается быстрее, чем я думала. Маму больше нельзя оставлять одну. Она уходит из дома. Она не помнит, когда ела: десять минут или десять часов назад. Она сама не может помыться, боится розеток…

— Я знаю, знаю. Это очень трудно и очень печально. Вот потому я и говорю, что, если ты больше не можешь, привози ее сюда. Пусть она живет то у меня, то у тебя. Так будет легче.

Рут опустила голову:

— Мама уже посмотрела это место, Мира Мар. Ей там понравилось, как на круизном лайнере.

Гао Лин с сомнением фыркнула.

Рут очень хотелось получить одобрение тетушки. И она чувствовала, что Гао Лин хочет, чтобы она его попросила. Они с матерью долго заботились друг о друге по очереди.

Рут посмотрела ей в глаза:

— Я не буду принимать решения, пока вы не скажете, что я поступаю правильно. Но я бы хотела, чтобы вы сначала сами посмотрели, что это за место. А когда вы туда съездите, я отдам вам копию того, что написала мама.

Это не могло не заинтересовать Гао Лин.

— Кстати, — продолжала Рут. — Я хотела спросить, что случилось с теми людьми, которых мама знала в Китае. Она не рассказывала ничего о своей жизни после того, как уехала из Гонконга. Что случилось с этим мужчиной, за которым вы были замужем, Фу Нанем, и его отцом? Лавка так и осталась у них?

Гао Лин быстро оглянулась, чтобы убедиться, что никого нет рядом.

— Это были ужасные люди, скривившись, сказала она. — Такие плохие, что ты и представить себе не можешь. У сына были очень серьезные проблемы. Твоя мать об этом писала?

Рут кивнула:

— Он подсел на опиум.

Тетушка была потрясена, осознав, что Лу Лин мало что утаила из ее истории.

— Да, это так, — признала она. — Потом он умер, наверное, в тысяча девятьсот шестидесятом, хотя никто не знает точно. Но именно с тех пор перестали приходить письма и он прекратил звонить разным людям с угрозами, чтобы вытрясти из них денег.

— Дядюшка Эдмунд о нем знает?

Гао Лин запыхтела:

— Ну как я могла ему сказать, что все еще была замужем за другим мужчиной? Твой дядюшка тогда засомневался бы, женаты ли мы на самом деле и, вообще, не двоемужница ли я. Да и про детей бы подумал, не такие ли они, как… в общем, как твоя мать. Потом я просто об этом забыла, а когда услышала, что мой первый муж, скорее всего, умер, было уже поздно объяснять ему то, что он должен был потом забыть. Ну, ты понимаешь.

— Как с вашим возрастом.

— Именно. А что касается старшего Чана… В тысяча девятьсот пятидесятом коммунисты обрушились на землевладельцев. Они бросили старшего Чана за решетку и выбили из него признание, что ему принадлежит сразу несколько бизнесов, что он обманывал людей и торговал опиумом. Они признали его виновным и публично расстреляли.

Рут попыталась себе это представить. В принципе, она была против смертной казни, но сейчас ощущала тайное удовлетворение оттого, что человек, который поломал жизнь ее бабушке и матери, принял такой конец.

— У него конфисковали дом и заставили его жену мести улицы, а сыновей отправили на работы в Ухань. Там так жарко, что многие люди предпочли бы котел с кипящим маслом, а не работу в этом месте. Мои отец и мать радовались, что были бедными и им не пришлось понести такое наказание.

— А Сестра Юй и Учитель Пань? Вы о них ничего не слышали?

— Мой брат слышал, ну ты знаешь, Цзю Цзю, что живет в Пекине. Он сказал, что Сестра Юй много раз получала повышение, пока не заняла высокий пост в Коммунистической партии, стала там каким-то лидером. Я не знаю, какая именно у нее была должность: что-то там про правильную гражданскую позицию и реформы. Но во время Культурной революции все перепуталось, и ее обвинили в неправильной гражданской позиции — это касалось ее прошлого, связанного с миссионерами. Революционеры бросили ее в тюрьму (она долго там просидела) и обращались с ней очень плохо.

Но когда ее выпустили, она снова была рада стать коммунисткой. Потом, по-моему, она умерла от старости.

— А Учитель Пань?

— Цзю Цзю сказал, что в какой-то год в Китае было устроено чествование китайских рабочих, которые помогали в исследованиях, посвященных «Пекинскому человеку». Он прислал мне статью из газеты, где говорилось, что Пань Кай Цзин, тот самый, за кого твоя мама вышла замуж, принял мученическую смерть, не выдав местонахождение коммунистических отрядов, и его отец, Учитель Пань, был на этих чествованиях и получал за него награду. Не знаю, что стало с ним после. Сейчас он, скорее всего, уже мертв. Так грустно! Когда-то мы были семьей, жертвовали собой ради друг друга. Сестра Юй могла бы поехать в Америку, но уступила эту возможность твоей маме и мне. Вот почему твоя мать назвала тебя в ее честь.

— Я думала, она назвала меня в честь Рут Грутофф.

— Да, но твое китайское имя дано тебе в честь Сестры Юй: Юй Лю. Лю означает «все, что пожелаешь».

Рут была потрясена и тронута тем, какие чувства вложила ее мать в данное ей имя. Большую часть своего детства она ненавидела и американскую, и китайскую части своего имени. Старомодное «Рут» не могла произнести даже мать, а «Лю» больше подходило мальчику, боксеру или задире.

— А ты знала, что твоя мама отказалась от своего шанса уехать в Америку, чтобы я попала туда первой?

— Что-то вроде того. — Она с ужасом подумала о том дне, когда Гао Лин прочитает страницы, описывающие, как тетушка добыла свой шанс иммигрировать в Штаты.

— Я много раз ее благодарила, и она всегда отвечала: «Нет, не говори больше об этом, или я на тебя рассержусь!» Я часто хотела ей отплатить, но она все время отказывалась. Каждый год мы приглашаем ее с нами на Гавайи, и каждый год она отвечает, что у нее нет на это денег.

Рут кивнула. Сколько раз ей приходилось выслушивать жалобы матери на то же самое!

— Ведь я ей говорила: я тебя приглашаю. Зачем тебе деньги? Тогда она отвечала, что не может позволить мне заплатить. Вот и все. Я говорю ей: так возьми деньги со счета Чарльза Шваба. Нет, она их не хочет. Она все еще не желает ими пользоваться.

— А что это за счет Чарльза Шваба?

— А об этом она тебе не говорила? Это ее половина наследства от родителей твоего отца, которое она получила после их смерти.

— Я думала, там совсем немного.

— Да, это они очень плохо поступили. Очень старомодно. Так рассердили твою маму. Вот поэтому она и не хочет брать оттуда деньги, даже после того, как мы с твоим дядюшкой Эдмундом сказали, что поделим их пополам. Давным-давно мы вложили ее половину в государственные облигации. Твоя мама всегда делала вид, что не знает об этом. Но потом как-то сказала: «Я слышала, что можно зарабатывать деньги на фондовой бирже». Ну мы и открыли ей счет на фондовой бирже. А тут она снова говорит: «Я слышала, что вот эти бумаги хорошие, а эти — плохие». Тогда мы говорим нашему брокеру, что продавать, а что покупать. Потом сообщила: «Я слышала, что надо вкладываться, сейчас это выгодно». Ну мы и открыли счет Чарльза Шваба.

У Рут пробежал мороз по коже.

— А не было ли в тех ценных бумагах, которые она покупала, «Ай Би Эм», «Эй Ти Эн Ти», «Интел»?

Гао Лин кивнула:

— Жаль, дядюшка Эдмунд не слушал ее советов Все гонялся за первичным размещением акций.

Рут вспомнила, как часто ее мать просила Драгоценную Тетушку о подсказках для фондового рынка. Ей и в голову не приходило, что ее ответы могли иметь такое значение, потому что у матери никогда не было денег, которые она могла бы вложить. Она думала, что Лу Лин следила за событиями на бирже так же, как некоторые смотрят сериалы. Поэтому каждый раз, когда мать просила ее выбрать между двумя фондами, Руг всегда выбирала тот, название которого было короче. Вот по какому принципу она их отбирала. Или это делала не она? Неужели ее руку направляло что-то извне? Или кто-то?

— Так вложения были успешны? — спросила Руг с замиранием в сердце.

— Лучше, чем у дядюшки Эдмунда, и лучше, чем у «Эс энд Пи»[25]. Твоя мать — вообще что-то вроде биржевого гения! Каждый год денег становилось все больше и больше, и она не прикоснулась ни к единому пенни! Она могла бы съездить не в один круиз, купить шикарный дом, дорогую мебель, большую машину. Но нет!

Я думаю, она откладывала их для тебя… Хочешь знать, сколько там?

Рут покачала головой. Она и так получила слишком много информации.

— Потом скажете.

Вместо того чтобы радоваться известию о деньгах, Рут почувствовала горечь от того, что мать все это время отказывала себе в удовольствиях и радости. Из-за любви к сестре она осталась в Гонконге, чтобы Гао «Лин первой могла получить шанс на свободу. Но сама эту любовь от других людей она не принимала. Почему так вышло? Неужели из-за самоубийства Драгоценной Тетушки?

— Кстати… — Рут только сейчас догадалась спросить. — Как на самом деле звали Драгоценную Тетушку?

— Драгоценную Тетушку?

— Бао Бому?

— А, Бао Бому! Ну, знаешь, так ее называла только твоя мать. Все остальные называли ее Бао Му.

— Ав чем разница между Бао Бому и Бао Му?

— «Бао» означает «драгоценная» или «защищать». Оба слова в третьем тоне[26], ба-а-а-а-о-о-о. А часть «му» обозначает «мать», но, когда она пишется вместе с «бао», перед «му» появляется дополнительный знак, что уже означает «женщину-прислугу». То есть «бао му» — это «нянька» или «служанка». А «бому» — «тетушка». Я думаю, что она научила твою мать говорить и писать это таким образом. Так нежнее.

— Так как ее звали на самом деле? Мама никак не может вспомнить, и это очень ее расстраивает.

— Я тоже не помню… Не знаю.

У Рут заныло сердце. Теперь она об этом и не узнает. Никто не помнит имени ее бабушки. Надо же, человек жил, а имени у него не было. Огромная часть жизни Драгоценной Тетушки пропала, и теперь связь между ней и ее семьей утеряна.

— Мы все звали ее Бао Му, — продолжала Гао Лин. — Ну и разными плохими прозвищами из-за ее лица. Жженое Дерево, Жареный Рот — такого рода. Ну это не со зла, просто люди шутили… Хотя… Только сейчас, когда я об этом думаю, понимаю, что они были злыми. Очень злыми. Нельзя было так.

Рут было больно это слышать. Она почувствовала комок в горле. Как же ей хотелось сказать той женщине из прошлого, своей бабушке, что она дорога своей внучке, что она, как и ее мать, хотела найти ее останки.

— А что с домом в Бессмертном Сердце, он еще стоит? — спросила Рут.

— В Бессмертном Сердце? А, ты про нашу деревню… Я знаю только китайское название. — И она произнесла два слога: «Сянь Синь». — Да, наверное, это можно перевести так: Бессмертное Сердце или что-то вроде этого. В общем, дома больше нет. Об этом мне рассказывал брат. После долгой засухи прошел сильный ливень. С горы сошел сель, заполнил балку и обвалил ее края. Земля, поддерживавшая наш дом, осела, дом треснул и стал сползать вниз. Сначала сползли задние комнаты, потом колодец, и осталась только половина дома. Он простоял в таком виде еще несколько лет, потом в тысяча девятьсот семьдесят втором внезапно провалился, и его сверху накрыло землей. Брат сказал, что это известие убило мать, хоть она и не жила там уже долгие годы.

— Выходит, дом сейчас лежит на Краю Мира?

— Где? На краю чего?

— В расселине.

Она произнесла еще пару слогов на китайском и рассмеялась.

— Да, мы так ее и называли, когда были детьми: Край Мира. Это потому, что мы слышали, как родители говорили, что чем ближе расселина подберется к нашему дому, тем быстрее мы доберемся до края этого мира.

В том смысле, что утратим всю свою удачу. И они были правы! В общем, мы давали этому месту множество прозвищ. Кто-то называл его Краем Земли, как твоя мама, которая теперь живет в Сан-Франциско, — тоже на Краю Земли. А иногда дядюшки шутили и называли расселину Момо Мэйю, что значит «ужасная клоака». Но остальные люди в деревне называли ее мусорной свалкой. В те дни не было компаний, которые каждую неделю вывозят мусор со свалок, и о вторичном использовании мусора тоже не знали. Правда, тогда и выбрасывали гораздо меньше. Кости да испортившуюся еду съедали собаки. Старую одежду чинили и передавали младшим детям, а то, что нельзя было починить, разрывали на полоски и использовали для утепления зимних курток. С обувью то же самое: зашивали и заклеивали дары. Так что, как видишь, туда сбрасывалось только самое плохое и самое бесполезное. И когда мы были маленькими и плохо себя вели, родители пугали тем, что выбросят нас в расселину, как что-то негодное и ненужное! Став постарше, мы захотели там играть, но это уже была другая история. Все боялись…

— Мертвых тел?

— Тел, привидений, демонов, духов животных, японских солдат — всего, что нам казалось страшным.

— Неужели туда и правда сбрасывали тела?

Гао Лин надолго задумалась, прежде чем ответить. Рут показалось, что она не знает, как рассказать о чем-то плохом.

— Понимаешь, времена были другими… И не все могли позволить себе похороны и место на кладбище. Похороны стоили в десять раз дороже, чем свадьбы. Но дело было не только в стоимости. Иногда нельзя было хоронить человека по другим соображениям. Поэтому тело сбрасывали. Ну да, это было очень плохо, но не так, как это может показаться. Это не значило, что нам не было дела до человека, который умер.

— А что насчет тела Драгоценной Тетушки?

— Ай-ай! Так твоя мама написала обо всем! Да, то, что сделала моя мать, было очень плохо. Она была не в себе, когда это делала, боялась, что Бао Му прокляла нашу семью. После того как она сбросила туда тело, из расщелины вылетела стая черных птиц. У них были огромные, как зонтик, крылья. И их было так много, что они почти заслонили солнце. Они так и летали, ожидая, пока дикие псы растерзают тело. И один из наших слуг…

— Старый Повар.

— Да, Старый Повар, это он скинул тело. Он подумал, что птицы — это дух Бао Му, и он испугался, что они подхватят его, поднимут высоко и сбросят на землю, если он не похоронит ее тело. Поэтому он взял палку и отогнал псов, а птицы парили над ним, наблюдая за тем, как он укладывал камни на ее тело. Но даже несмотря на то, что он ее похоронил, наш дом все равно был проклят.

— Вы в это верили?

Гао Лин задумалась:

— Должно быть, верила. Тогда я верила во все, во что верила моя семья. Я ничего не подвергала сомнению. Да и Старый Повар умер спустя два года.

— А сейчас?

Теперь Гао Лин замолчала надолго.

— Теперь я думаю, что Бао Му оставила грустный след. Ее смерть была подобна той самой расщелине: если мы чего-то не хотели или нам что-то не нравилось, мы во всем винили ее.

Дверь распахнулась, и в нее влетела Дори.

— Рут! Рут! Скорее иди! Там Вайпо упала в бассейн! Чуть не утонула!

К тому времени как Рут добежала до бассейна, Арт уже выносил Лу Лин на руках, поднимаясь по ступеням. Лу Лин дрожала и кашляла. Салли уже бежала им навстречу с охапкой полотенец.

— За ней что, никто не смотрел?! — закричала Рут, слишком расстроенная, чтобы помнить о такте.

Лу Лин взглянула на Рут так, словно это ее отчитывали:

— Ай-ай, как глупо!

— У нас все в порядке, — успокаивающе произнес Арт. — Вышла маленькая промашка — и все. Никто не пострадал.

— Она была всего в десяти футах от нас, — сказал Билли. — Просто пошла и упала, мы и понять ничего не успели. Арт нырнул с разбега вместе с пивом. Сразу, как увидел.

Рут укутала мать полотенцами, растирая ее, чтобы ускорить кровообращение.

— Я видела ее там, — смогла сказать Лу Лин на китайском между приступами кашля. — Она просила помочь ей освободиться из-под камней. А потом вдруг земля расступилась, и я стала падать сквозь дождевую тучу, вниз, вниз. — И она повернулась, чтобы показать, где видела призрака.

Проследив туда, куда указывала мать, Рут увидела тетушку Гал, лицо которой исказилось от осознания того, что произошло.

Рут оставила мать у тетушки и провела весь следующий день в ее доме, просматривая вещи, которые надо было взять в Мира Мар. В список вошла почти вся мебель из ее спальни, постельное белье и полотенца, которыми Лу Лин никогда не пользовалась. Но как быть с ее рисунками, тушью и кистями? Лу Лин может разволноваться, глядя на эти символы ее былого мастерства. Что же касалось старого кресла из искусственной кожи, то тут Рут не сомневалась: ему была прямая дорога на свалку. Вместо него она купит матери новое, гораздо более удобное, обтянутое мягкой красной кожей. Одна мысль об этом доставила Рут огромную радость. Она даже представила глаза матери, полные удивления и благодарности, и как она пробует его и тихо приговаривает: «Как мягко, как удобно!»

Вечером она приехала в ночной клуб «Бруно» на встречу с Артом. Много лет назад они часто заглядывали туда в качестве прелюдии к романтической ночи. В ресторане были кабинки, которые позволяли им сидеть рядом и ласкать друг друга.

Она припарковалась в квартале от места, где располагался клуб, и, взглянув на часы, поняла, что приехала на пятнадцать минут раньше. Ей не хотелось выглядеть нетерпеливой, поэтому, увидев перед собой книжный магазин «Модерн Таймз», она решила заглянуть в него. В книжных она всегда в первую очередь шла к столу, где лежали нераспроданные остатки тиражей, помеченные лимонного цвета наклейками, — все по цене три девяносто девять. Эти наклейки напоминали ей бирки с именами, которые вешают на трупы в моргах. Обычно там лежали книги по искусству, биографии и «сборники сплетен» о знаменитостях. А потом ей на глаза попалось название: «Всеобъемлющая нирвана в Сети: связь с высшим сознанием». Тед, автор «Духовности в Сети», оказался прав. Его тема действительно была жестко привязана ко времени. И это время уже прошло. Она почувствовала прилив неприличной радости. На столике с беллетристикой лежали самые разные романы, по большей части современных авторов, еще не известных широкому читателю. Она взяла тоненькую книжку, которая удобно уместилась у нее на ладони, приглашая унести ее с собой в кровать, под мягкий свет лампы. Рут взяла другую, пролистала страницы, время от времени выхватывая по строке то тут, то там. Ее тянуло ко всем этим книгам, ко всем дверцам в чужие времена и судьбы. Ей было их жаль, как собак в приютах, незаслуженно брошенных, но все еще не теряющих надежд, что их могут полюбить. Она вышла из магазина, неся в руках сумку с пятью книгами.

Арт сидел в баре «Бруно», сохранившем гламур пятидесятых годов.

— Ты выглядишь счастливой, — сказал он.

— Правда?

Ей вдруг стало стыдно. В последнее время Вэнди, Гидеон и многие другие часто говорили ей, что у нее такой вид, будто она чем-то обеспокоена, расстроена или озадачена. Рут почему-то не осознавала, что у нее есть эти чувства, но другим это было заметно. Но как могло случиться, что она не понимала, что чувствовала?

Метрдотель усадил их за столик в кабинке, которая недавно была отреставрирована и заново обита кожей. В этом ресторане на протяжении пятидесяти лет не менялось ничего, кроме цен и списка закусок с осьминогами. Пока они изучали меню, к ним подошел официант с шампанским.

— Это я заказал, — прошептал Арт. — По случаю нашей годовщины. Помнишь? Нудистская йога. Твой голубоватый приятель. Мы познакомились десять лет назад.

Рут рассмеялась. Она этого не помнила. Пока официант наполнял бокалы, она тоже зашептала в ответ:

— Я думала, что у тебя слишком красивые стопы для извращенца.

Когда они остались одни, Арт поднял свой бокал:

— За десять лет! По большей части потрясающих, с парой сомнительных эпизодов. И за надежду, что мы вернемся туда, где должны быть! — Он прижал руку к ее бедру и добавил: — Надо будет обязательно попробовать.

— Что?

— Нудистскую йогу.

Ее накрыло волной тепла. Месяцы, проведенные в доме матери, заставили ее опять почувствовать себя девственницей.

— Эй, крошка, не хочешь зайти ко мне после ужина?

Она была в восторге от этой идеи.

Перед ними снова появился официант, готовый принять заказ.

— Мы с леди желаем начать ужин с устриц, — сказал Арт. — Это наше первое свидание, поэтому нам нужны те, у которых лучшие качества афродизиака. Что вы нам посоветуете?

— В таком случае вам нужны устрицы Кумамото, — ответил официант, не меняясь в лице.

В ту ночь они не сразу стали заниматься любовью. Они лежали в постели, Арт держал ее в объятиях, и оба прислушивались к реву береговых сирен, доносившихся из открытого окна.

— Мне кажется, что за все эти годы, что мы прожили вместе, — сказал он, — я так и не узнал, что для тебя важно. Ты хранишь в себе секреты. Ты прячешься. Как будто я никогда не видел тебя обнаженной и должен был все время представлять, как ты выгладишь под простынями.

— Я ничего не прячу осознанно, — сказала Рут и тут же задумалась, правдивы ли эти слова. Но ведь никто и не показывает все: и раздражение, и страхи. Это было бы так утомительно! И что он имел в виду под секретами?

— Я хочу, чтобы мы стали ближе друг другу. Я хочу знать, чего ты хочешь. Не только от наших отношений, но от жизни. Что делает тебя по-настоящему счастливой? Ты занимаешься тем, чем хотела бы заниматься?

Она нервно рассмеялась:

— Я как раз редактирую для других всю эту близость душ и прочие шалости. Я могу описать процесс поиска счастья в десяти главах. Но я не знаю, что это такое на самом деле.

— Почему ты меня все время отталкиваешь?

Рут сразу ощетинилась. Ей не нравилось, когда Арт вел себя так, будто знал ее лучше, чем она сама. Потом она почувствовала, что он трясет ее за руку.

— Прости, я не должен был это говорить. Я не хочу, чтобы ты напрягалась. Я просто пытаюсь лучше тебя узнать. Когда я сказал официанту, что это наше первое свидание, я говорил почти правду. Я хочу представить, что только что с тобой познакомился и полюбил тебя с первого взгляда. И теперь хочу узнать, кто ты такая. Я люблю тебя, Рут, но я тебя не знаю. Просто мне хочется узнать, кто та женщина, которую я люблю. Только и всего.

Рут обмякла у него на груди.

— Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю, — повторяла она. — Иногда я просто пара глаз и ушей, тогда я лишь стараюсь не влипнуть в неприятности и разобраться в том, что вокруг меня происходит. Я знаю, чего мне стоит избегать и о чем надо беспокоиться. Я — как те дети, которые растут там, где все время стреляют. Я не хочу боли. Я не хочу умирать. Я не хочу видеть, как умирают люди вокруг меня. Вот только у меня не остается сил, чтобы выяснить, где мое место и чего я хочу. Если я чего-то и хочу, так это понять, чего вообще я могу хотеть в этой жизни.

Три

В первой галерее Музея азиатского искусства Рут увидела, как мистер Тан целует ее мать в щеку. Лу Лин рассмеялась, как смущенная девочка, и они, рука в руке, пошли дальше, в следующую галерею.

Арт подтолкнул Рут и предложил свою руку, согнутую в локте.

— Ну же, а то эти ребята меня обойдут.

Они догнали Лу Лин и ее спутника, когда те уселись на скамью перед бронзовыми колокольчиками, вывешенными едва ряда в огромной рамке, около двенадцати футов в высоту и двадцати пяти футов в длину.

— Похоже на ксилофон богов, — прошептала Рут, присев радом с мистером Таном.

— Каждый колокольчик издает два четких тона. — Голос мистера Тана был тих, но внушителен. — Молоточки ударяют по колокольчику снизу и справа. И, когда играют сразу несколько музыкантов, получается сложное и многослойное музыкальное полотно. Я имел удовольствие послушать игру китайских музыкантов на недавнем важном событии. — Он улыбнулся, вспоминая его. — Мое воображение унесло меня на тысячу лет назад. Я слышал то, что мог слышать человек того времени, и испытывал то же благоговение. Я даже представлял себе, кем был тот древний человек, слушавший эту музыку. Это была женщина, да, очень красивая женщина. — Он сжал руку Лу Лин. — А потом я подумал, что, может быть, еще через три тысячи лет их услышит другая женщина и подумает обо мне как о красивом мужчине. Пусть мы не знаем друг друга, но нас объединяет музыка. Вы согласны? — И он посмотрел на Лу Лин.

— Наполненный Буддой, — проговорила она.

— Мы с вашей матерью думаем одинаково, — сказал он Рут.

Она улыбнулась ему в ответ и поняла, что теперь мистер Тан переводил для Лу Лин, как некогда это делала она сама. С той только разницей, что он не гнался за буквальным значением слов. Он просто говорил о том, что было в сердце Лу Лин, что касалось ее лучших намерений, ее надежды.

Весь последний месяц Лу Лин жила в Мира Мар, и мистер Тан навещал ее по несколько раз в неделю. По субботам он выводил ее в свет: на дневные концерты, на бесплатные публичные репетиции симфонического оркестра, на прогулки по дендропарку. Сегодня это была выставка китайской археологии, и он пригласил Рут и Арта присоединиться к ним.

— У меня есть кое-что интересное, что я хотел бы вам показать, — таинственно сказал он по телефону. — Вы определенно не пожалеете.

Рут уже не жалела, видя, как счастлива ее мать. Счастлива. Рут вдумалась в значение этого слова. До недавнего времени она не знала, как может выглядеть счастье Лу Лин. Да, ее мать все еще жаловалась при каждом удобном случае. Еда в Мира Мар предсказуемо была «слишком соленый», ресторанное обслуживание «слишком медленный, блюда холодный, когда придет на стол». И она возненавидела кожаное кресло, которое купила ей Рут. Ей пришлось заменить его старым креслом из искусственной кожи. Но Лу Лин избавилась от большей части того, что ее раздражало и беспокоило: от мыслей о квартиросъемщиках на первом этаже, от страхов быть обворованной, о нависающем проклятии, которое обрушится на нее, если она не будет все время настороже. Или она просто обо всем этом забыла? А может быть, все это из-за того, что она влюблена? Или смена обстановки избавила ее от напоминаний о болезненном прошлом? Хотя сейчас она еще чаще о нем вспоминала, но теперь оно представало другим — более счастливым. Например, оно включало мистера Тана. Лу Лин вела себя так, будто они были знакомы с ним еще в прошлой жизни, а не около месяца.

— То же самое он и я видеть давно, — громко сказала Лу Лин, любуясь колокольчиками. — Только теперь мы стать старше.

Мистер Тан помог Лу Лин встать, и вместе с Рут и Артом они пошли к другой экспозиции, расположенной посередине зала.

— Следующий экспонат — настоящее сокровище китайских ученых, — сказал мистер Тан. — Большая часть посетителей желают взглянуть на ритуальные сосуды для вина и нефритовые погребальные наряды. Но для настоящего ученого этот предмет будет истинной ценностью.

Рут начала рассматривать экспонаты. На ее взгляд, ритуальный сосуд больше походил на большой котел с надписями.

— Этот бронзовый шедевр уже сам по себе бесценен, — продолжал мистер Тан. — Но на нем видны письмена. Это эпическая поэма, написанная великими учеными о великих правителях, живших с ними в одно время. Одного из императоров, которого они прославляют, звали Чжоу, да, тот самый Чжоу, в честь которого назван Чжоукоудянь, где когда-то жила ваша мать и где нашли «Пекинского человека».

— Это Рот Горы? — спросила Рут.

— Именно. Правда, Чжоу там не жил. Множество мест названы его именем, как в каждом городе в США есть улица Вашингтона. А теперь пройдемте дальше. Причина, по которой я вас сюда пригласил, ожидает в следующем зале.

Вскоре они стояли перед новой витриной.

— Не смотрите на подпись на английском, пока еще рано, — сказал мистер Тан. — Как вы думаете, что это?

Рут смотрела на лопатообразный предмет цвета слоновой кости. Он был покрыт трещинами и темными дырами. Может, это дощечка для старинной игры го? Кухонная утварь? Рядом с ним лежал еще один предмет, поменьше, светло коричневый, овальной формы, с кромкой по краям и без дырок. На нем были только письмена. Она тут же поняла, что было перед ее глазами, но Лу Лин первой дала ответ на китайском:

— Гадательная кость.

Рут поразилась тому, что мать еще помнит это. Она уже знала, что не стоит ожидать от Лу Лин способности запоминать события недавнего прошлого: кто где был и что когда случилось. Но мать часто удивляла ее свежестью чувств, когда говорила о юности, и ее воспоминания совпадали с тем, что было в ее записях. Способность матери помнить отдаленные события была для Рут своеобразным свидетельством того, что дороги в прошлое Лу Лин все еще открыты, хоть на них уже кое-где появились ямы и разбитая колея. Иногда она смешивала воспоминания из мемуаров с другими своими воспоминаниями, но та часть ее памяти была неиссякаемым источником, из которого она черпала силы и которым делилась с другими. И даже если она и путала какие-то детали, это не имело значения, потому что прошлое, даже переосмысленное, было очень важно.

За последние недели Лу Лин несколько раз рассказывала о том, как она получила нефритовое кольцо, которое Рут достала из тайника в кресле.

— Мы пошли в танцевальный зал, ты и я, — говорила она на китайском. — Спустились вниз по лестнице, и ты представила меня Эдвину. Его глаза посмотрели в мои, и он долго их не отводил. Я видела, как ты улыбаешься, а потом исчезаешь. Какая шалунья! Я знала, о чем ты думаешь! Когда он предложил мне выйти за него, он дал мне это кольцо.

Рут поняла, что представляла их друг другу тетушка Гал.

От воспоминаний Рут отвлек голос матери, которая говорила на мандаринском Арту:

Моя мать нашла одну такую. На ней были вырезаны слова о красоте. Она отдала ее мне, когда была уверена, что я не забуду о том, насколько она важна.

Я ее очень берегла, никогда не теряла.

Арт кивал, словно понимал, что она говорит, а потом Лу Лин перевела свои слова на английский для мистера Тана:

— Я говорить ему, эта кость, моя мать дать мне такой. Это очень важно, — сказал тот. — Тем более что ваша мать была дочерью костоправа.

— Известный, — сказала Лу Лин.

Мистер Тан закивал так, словно и он об этом помнил.

К нему все приходили из окрестных деревень.

И ваш отец тоже пришел со сломанной ногой. На нее наступила лошадь. Вот так он познакомился с вашей матерью. Благодаря этой лошади.

Лицо Лу Лин внезапно лишилось выражения, и Рут испугалась, что та сейчас расплачется. Но вместо этого мать заулыбалась.

— Лю Син, — сказала она. — Он звать ее так. Моя мать сказать, он писать стихотворение про это.

Арт посмотрел на Рут, ожидая от нее подтверждения правдивости этой истории. Он прочел часть перевода мемуаров Лу Лин, но не мог связать китайское имя и того, к кому оно относится.

— Это значит «падающая звезда», — прошептала Рут. — Я объясню позже.

— А какая фамилия была у вашей матери?

Рут знала, что трогать эту тему рискованно, но сейчас, похоже, память матери вернулась на территорию имен. Может быть, они терпеливо ждали, когда она обратит на них внимание. Лу Лин задумалась лишь на мгновение.

— Фамилия Гу. — Она бросила строгий взгляд на Рут. — Я так часто тебе говорить, и ты не помнить? Ее отец Доктор Гу. Она дочь Доктор Гу.

Рут захотелось закричать от радости, но в следующую секунду она поняла, что ее мать произнесла китайское слово, обозначающее «кость». Доктор Гу — это доктор Кость, костоправ. У Арта все еще были подняты брови, он думал, что давно потерянное имя предков было наконец найдено.

— Я объясню позже, — снова повторила Рут, но на этот раз ее голос был безжизненным.

— А, хорошо.

Мистер Тан рисовал в воздухе иероглифы.

— Гу? Вот так? Или так?

На лице Лу Лин отразилась обеспокоенность.

— Я не помню.

— Я тоже, — быстро отозвался мистер Тан.

— Ну что же, не страшно. — Арт попытался сменить тему. — А что за надписи на гадательной кости?

— Это вопросы, которые императоры задавали богам, — ответил мистер Тан. — Какая погода будет завтра? Кто победит в войне? Когда сажать рис? Что-то вроде шестичасовых новостей, только с досрочным оповещением.

— И что, ответы были правильными?

— Кто знает? Рядом с темными пятнами есть трещины. Предсказатели использовали раскаленные гвозди, чтобы раскалывать эти кости. И они издавали звук: щелк). А потом предсказатели толковали трещины, представляя их как ответы небес. Я думаю, что успешные предсказатели вполне успешно угадывали, что именно хотели услышать императоры.

— Какая замечательная лингвистическая загадка, — сказал Арт.

Рут вспомнила о подносе с песком, которым они с матерью пользовались несколько лет. Она тоже пыталась угадать, что именно могло успокоить мать и что при всем умиротворении не могло быть сразу распознано как обман. Иногда она придумывала ответы, которые были нужны ей самой. Но в остальное время она действительно пыталась написать именно то, что нужно было слышать матери: что ее муж по ней скучает, а Драгоценная Тетушка больше не сердится.

— Кстати, о загадках, — сказала Рут. — Ты недавно говорила, что кости «Пекинского человека» так и не нашли.

Лу Лин оживилась:

— Не только мужчина, женщина тоже.

— Да, мам, ты права, «Пекинской женщины». Интересно, что с ней стало? Неужели кости были раздавлены на дороге в Тяньцзинь? Или утонули вместе с судном?

— Если кости все еще существуют, — ответил мистер Тан, — то о них все помалкивают. Да, раз в несколько лет в газетах мелькают статьи. Когда кто-то умирает: жена американского солдата, бывший японский офицер, археолог из Тайваня или Гонконга. Вот тогда и начинается: были найдены кости в деревянном сундуке, похожем на те, что использовались в тысяча девятьсот сорок первом. Потом появляются слухи, что это кости «Пекинского человека». Начинают заключаться договоры, оплачиваются затраты и вносятся залоги. Только потом кости оказываются частью бычьего хвоста или слепками настоящих, или они вообще исчезают до того, как их успевают исследовать. А в одной статье говорилось, что человек, укравший кости, собирался везти их на остров, чтобы продать торговцу, но самолет не долетел, упав в океан.

Рут вспомнила о проклятии предков, которым не нравилось, что их кости отделяли от других их останков.

— А вы чему верите?

— Не знаю. В истории вообще много тайн. Мы не знаем, что пропадает навсегда, а что со временем возвращается. Все существует только в определенный момент, и этот момент либо сохраняется, либо теряется навеки, либо вдруг обнаруживается самым таинственным образом. Тайна — прекрасная часть жизни. — И мистер Тан подмигнул Лу Лин.

— Прекрасно, — отозвалась та.

Он посмотрел на часы:

— Как насчет прекрасного обеда?

— Прекрасно, — ответили все.

Той же ночью, лежа в постели с Артом, Рут вслух размышляла о романтическом интересе мистера Тана к ее матери.

— Я не понимаю, чем именно она его заинтриговала, после того как он перевел все ее мемуары. Этот человек увлечен культурой, музыкой, поэзией. Она не сможет ему соответствовать, и ей будет только хуже. Пройдет еще немного времени, и она вообще перестанет его узнавать.

— Он полюбил ее еще с тех пор, как она была девочкой, — сказал Арт. — И она для него не просто временная спутница. Он любит в ней все: и то, кем она была, и то, кто она сейчас, и то, кем она будет. Он знает о ней больше, чем некоторые супружеские пары друг о друге. Он крепче прижал к себе Рут. — Вообще-то, я надеюсь, что мы до этого доберемся. До долговременных обязательств, распространяющихся на прошлое, настоящее и будущее… До брака.

Рут задержала дыхание. Она так долго гнала от себя эту мысль, что все еще чувствовала ее опасность.

— Я пытался привязать тебя к себе юридически, через долю в собственности, которую ты так и не приняла.

Так вот что он имел в виду под этими процентами? Она была обескуражена тем, какой слепой делали ее собственные защитные механизмы.

— Ну это просто идея, — неловко продолжил Арт. — Я не давлю. Просто хотел узнать, что ты думаешь по этому поводу.

Она прижалась к нему и поцеловала в плечо.

— Прекрасно, — ответила она.

— Фамилия! Я знаю, какую фамилию носила семья твоей матери! — Гао Лин звонила Рут с восхитительными новостями.

— О боже! И какую?

— Нет, сначала я расскажу тебе, чего мне стоило ее разыскать. После того как ты у меня об этом спросила, я написала Цзю Цзю в Пекин. Он не знал, но написал, что спросит у женщины, которая замужем за кузеном, чья семья все еще живет в той деревне, где родилась твоя бабушка. На то, чтобы разобраться что к чему, ушло немало времени, потому что те, кто что-то знал, по большей части уже мертвы. Но потом они смогли разыскать старую женщину, дед которой был странствующим фотографом. И у нее нашлись старинные стеклянные пластины с его снимками. Они лежали в подвале, и, к счастью, большинство из них сохранилось. Ее дед вел очень аккуратные записи: даты, кто сколько заплатил, имена людей, которых он фотографировал. А это тысячи снимков и имен. В общем, старушка вспомнила, как дед показывал ей фото девушки, очень красивой. На ней была миленькая шапочка и куртка с высоким воротником.

— Тот самый снимок Драгоценной Тетушки, который был у мамы?

— Должно быть, тот самый. Старушка сказала, что у снимка грустная история, потому что вскоре после того, как он был сделан, девушка была изуродована на всю жизнь, ее отец умер и вся семья уничтожена. Люди в деревне говорили, что девушка была проклята с самого рождения…

Рут больше не могла ждать.

— Как ее фамилия?

— Гу.

— Гу? — Рут почувствовала, как рушатся ее надежды. Та же самая ошибка. — Гу означает «кость». Должно быть, она думала о костоправе, то есть Докторе Гу.

— Нет-нет, — сказала Гао Лин. — Гу как «ущелье». Это другое «гу». Оно звучит так же, как «гу», которое «кость», но пишется иначе. Гу третьего тона может иметь разные значения: «старый», «ущелье», «кость», а еще «бедро», «зерно», «купец» и еще много чего. И слово «кость» может также обозначать «характер». Вот почему у нас есть поговорка: «это у тебя в кости», то есть «это в твоем характере».

Когда-то Рут думала, что китайский язык очень сложный из-за ограниченного количества звуков, но теперь из-за многообразия значений он казался ей очень богатым. Слепой костоправ из ущелья вылечил бедро старого торговца зерном.

— Ты уверена, что это Гу?

— Именно это было написано на негативе того снимка.

— А имя там было?

— Лю Синь.

— Падающая Звезда?

— Нет, это Лю Син, почти то же самое. Только Син — это «звезда», а Синь — «истина». Лю Синь означает «оставайся правдивой». Но из-за того, что слова звучат похоже, некоторые люди, которым она не нравилась, называли ее Лю Син. А падающая звезда считалась дурным знаком.

— Почему?

— Непонятно почему. Люди говорят, что видеть звезду со шлейфом, — к беде. Ну такую, с длинным световым следом, которая летает кругами.

— Комета?

— Да, комета. Появление кометы на небе означает, что произойдет какая-то редкая катастрофа. Но некоторые путают комету с падающей звездой, поэтому если даже падающая звезда не предвещает беды, люди ее все равно боятся. Да в ней все равно ничего нет хорошего: сгорает быстро, только что была — и уже ее нет. В точности как произошло с Драгоценной Тетушкой.

Рут вспомнила, что ее мать об этом писала. Эту историю Драгоценная Тетушка рассказывала, когда Лу Лин была еще совсем маленькой. О том, как она смотрела на небо и увидела падающую звезду, которая попала в ее открытый рот.

Рут заплакала. У ее бабушки было имя: Гу Лю Синь. Она существовала. Она существует до сих пор. У Драгоценной Тетушки была семья, и Лу Лин произошла из той же семьи, а Рут стала продолжением их обеих. Их фамилия была рядом с ними все это время, как кость, застрявшая в изломе ущелья. Лу Лин догадалась об этом, когда стояла перед витриной в музее. И это имя вспыхнуло перед ней на короткое мгновение, как падающая звезда, вошедшая в земную атмосферу и навсегда оставившая след в памяти Рут.