Прямой наследник

Глава 8 Экономика должна быть

Ох некстати, ох некстати…

Да когда война кстати, блин?

Только начал обратно свои проекты налаживать, как на тебе, скачи, руби и, главное, кого — своих же! Но пока распутица, воевать смысла нет, больше войско измотаем, да и бояре по свои вотчины разъехались, сейчас самое горячее время — оброки и корма принимать, припасы на год закладывать, так что малость времени есть.

Вечером, после трудов праведных — ладили новые перегонную и книжарню — добрался до «апартаментов», скинул сапоги и пропотевшую за день одежку, сполоснулся теплой водой и полез в домашних войлочных тапках в опочивальню.

Там, на краю кровати, расчесывала ко сну волосы Маша. Совсем молодая девушка, нежданно получившая в руки огромную власть (одних только дворских у великого князя не меньше тысячи, а сколько прочих и не сосчитать), поначалу робела, но понемногу освоилась и принялась гонять прислугу и устраивать немаленькое хозяйство. А потом взялась и за меня — право спать под боком мелкая, но великая княгиня выбила после изрядного скандала, устроенного вдали от посторонних глаз.

В ход пошло все — и мои шашни с Липкой, и Машин долг рожать наследников, и освящение церковью таинство брака. Больше всего меня прибил долг рожать — ну невозможно себе представить, что такое могла сказать моя жена образца XXI века или, тем паче, Ольга. Я отпирался как мог, но у Маши характер дай боже, не смотри что пигалица, не иначе, в деда пошла, во Владимира Храброго.

Пришлось поговорить серьезно, объяснить, чего опасаюсь и оставить взрослеть лет до шестнадцати. Ну и допустить до опочивальни, чтобы лишние разговоры убрать. Маша умная, все поняла, даже с Липкой смирилась — один день чуть не убила меня наповал, когда глядела с гульбища на беготню сенных девок и вдруг выдала:

— Хм… наша-то краше всех!

Как я тогда через перила не сверзился, даже и не знаю.

И вот теперь вечерами, перед сном, княгинюшка докладывает мне о сделанном за день. Сколько за день пришло возов на житный, рыбный или соляной дворы, как проверяла все привезенное — не дай бог зерно сырое! Как пришлось отчитать чашника, из-за которого возчики мокли под дождем и вовремя не поели горячего. Крайне деятельную девицу вырастила серпуховская семейка, ключница за ней не поспевают — княгиня чуть ли не вприпрыжку носится. Жаловались мне — чуть было не поменяла опытных теток на других, помоложе, чтоб не отставали. Пришлось вмешаться, сгоряча просто запретил, но потом поглядел-поглядел на поджатые губы и понял, что при таком характере ей лучше объяснить, куда больше толку будет. У молодых-то при всей скорости опыта еще нет, а здесь и сейчас опыт главное, книжек по домоводству да интернетов пока не предвидится. Выслушала, согласилась.

Волосы у нее красивые. И вообще, на загляденье вырастет, классический славянский тип — волосы светлые, глаза голубые. Красотою лепа, губами червлена, бровьми союзна, ага.

Я скинул тапки и татарский халат, залез под одеяло и ко мне, перекрестившись на иконы в углу, немедля залегла Маша, уложив головку на плечо. Все-таки хорошо, что с Липкой все так просто — догнал, поймал, затащил в темный угол, задрал подол, да и сбросил напряжение к обоюдному удовольствию — а то бы я ей-ей не удержался.

— Ино за весь день и не присела! — начала свою ежедневную повесть Маша. — Умаялась. На рыбном дворе кровля прохудилась, надо перекрывать наново и с промазкой, чтобы не протекала.

— Есть кому исполнить?

— Есть. Еще завтра житный двор проверять буду, все ли сделано, как приказывала. Новые оброки везут, кули с рожью и овсом, частью сразу на мельницу на Неглинке, частью в сусеки. Старую муку отберем, на корм скоту пустим. Надо бы капусты заквасить, да поставить моченых яблок на сусле и груш на медовой воде.

— Так за чем же дело стало?

— На холодке ставить надо, а льда в погребах мало осталось.

— Ну, не сегодня-завтра морозы ударят, пошлешь наколоть, набьешь ледники.

— Лишь бы дотянуть, а так набью не на год, а на два вперед.

— А влезет?

— Влезет, летом новый ледник вырыли, большой, соломой стены проложили.

Маша вздохнула, вспоминая, что успела за день.

— Овощь сухую перепроверила…

Этого добра у нас полны закрома, начиная от простецких репы, гороха, лука да редьки и кончая изюмом, урюком, вялеными ордынскими дынями, орехами лесными и волошскими. Гранаты иной раз привозят, а вот персиков и абрикосов извините, никак, портятся в дороге.

Она на мгновение замолчала, будто решая, нужно говорить или нет, но поделилась малой своей бедой:

— Масла бочонок открыли, так горчит! Велела перетопить. Что в поварню не пойдет, в монастырь отошлем.

Хозяюшка. Вот радует меня, даже в мелочах:

— Студню твоего наварили! И хрена к нему натерли.

— Со свеклой?

— Со свеклой, как ты любишь.

Мои высокопоставленные знакомые всегда посмеивались, когда я в понтовых ресторанах холодец или заливное заказывал, плебейская, дескать, еда, не трюфеля и не хамоны. Ну а мне пофиг — люблю и все тут, а безобидное чудачество иметь полезно для общения, пусть видят, что живой человек. Здесь же пришлось учить, вернее, наново придумывать, как студень делать. В общем-то ничего сложного, я принцип объяснил (варить хвосты, ноги да головы подольше, потом мясо мелкими волокнами нащипать, наваром залить и дать застыть), а все остальное повара и стряпухи додумали сами, и какие травки класть, и лук в бульон, и морковку для красоты.

Маша продолжала ежедневный отчет о своем многотрудном хозяйстве, о ключницах, сытниках, постельничих, похвасталась, что найденная ею лично баба прекрасно управляется со всем пряным хозяйством, с дорогим перцем, дешевым чесноком, уксусом, горчицей…

— Заботы не стало, знаю, что все у ней на месте.

— Так награди, — предложил я, — и других таких же ищи, чтобы тебе меньше беготни.

— Да я бы Липку твою забрала, — искоса глянула на меня Машка.

— Не-не-не, Липка нам для других дел нужна!

Маша прыснула — знаем, мол, для каких! Ну и пусть знает. Один вопрос только, а если залетит? Нет, ребенка я обеспечу, но с незаконнорожденными тут проблем море, не говоря уж о возможных претензиях на престол в будущем.

— Я каждую седмицу все обхожу, в понедельник житничный двор, во вторник кладовые и медовушу, в среду…

— Погоди, так ты на житничный двор только по понедельникам ходишь?

— Да.

— Зря.

— Как это? — аж приподнялась на локте Маша. — Не ходить?

— Ходить, но в разные дни, а то они привыкнут, что ты только по понедельникам бываешь, а в другие дни будут балду пинать.

У нее аж глаза загорелись. Чую, будет многим нежданчик, у нее не забалуешь, кто сачкует — прямой кандидат на конюшню, где розог и вожжей на всех хватит. Впрочем, после того, как она выгнала на мороз старшую стряпуху, уж не помню, за какое прегрешение, да с ней еще полсотни невладелых да нерасторопных, слушаются ее беспрекословно. И, кстати, еда при ней явно лучше, сыр появился, каша овсяная вкуснее стала, перловка вообще невероятная, а такого, чтобы на стол попало забродившее, прокисшее или вообще плесневелое, что изредка, но случалось при руководстве маман, я уже давно не упомню. Маман, видимо, больше политическими играми развлекалась, а Маша первым делом заставила дворню все вымыть-вычистить, часть кадок уксусом, часть ошпарить, а все негодное переработать или вообще выкинуть.

Задумавшись, я почти перестал ее слушать, но она ткнула меня в бок и повторила жалобу на княжеских бортников — все время нудят, что год нехорош для медосбора, а меду требуется все больше и больше, гостей поить, ягоды заливать, да и вообще сейчас это практически единственный источник сладкого.

Так. Бортники. Если я правильно помню…

— Не печалься, Маша, знаю я как тебе помочь. Сейчас моя перегонная заработает, с хмельным питьем проще будет. А бортников пришли ко мне, обскажу им, что сделать можно.

Они ведь мед как добывают? В основном ходят по лесу и диких пчел грабят — рой убивают и выгребают все до донышка, чистый грабеж. Навидался, когда владения объезжал, но так и позабыл подкинуть им идейку насчет если не улья с рамками, то хотя бы колод, куда можно переселять пчелиные рои. Такие недоульи можно собирать в пасеки, да и ставить там, где медоносов побольше. Глядишь, и здесь поднимем производство на недосягаемую средневековую высоту.

Да, хватает у Маши дел, и это ведь только о снедном рассказала! А еще на ней мягкая рухлядь, то бишь меха, ткацкие и швейные мастерские, княжеские сапожники, прачки, скорняки, шорники, вышивальщицы… С ума сойдешь с этим хозяйством. Хорошо, что есть Маша, и что она из небольшого княжества, где приходилось заниматься всем и сразу. И хорошо, что есть Волк, который взял на себя оружейную палату и конюшни, оставив мне только высокую политику, книги и прогрессорство. И учебу — Васенька, балбес такой, не удосужился как следует выучить греческий, приходится мне нагонять.

Перечислив все свершенное за день, Маша повозилась и почти сразу засопела в две дырочки. Привыкла уже к моей «жесткой» кровати, хотя поначалу очень неуютно себя чувствовала. Я-то первым делом всю эту гору перин выкинул нафиг, нехрен пыль да клопов разводить. Велел сколотить простую раму, на нее впереплет натянуть широких кожаных ремней, на них толстый жесткий матрас, набитый конским волосом. А уж поверх тонкий, помягче, на вате. Простыни льняные, по моему заказу сделанное в Сарае одеяло легкого верблюжего войлока, подушки не громадные, а небольшие, прямоугольные, в наволочках. Концепция последних тут вообще произвела фурор, оказалось, можно стирать небольшую тканевую фиговину, а не чистить все перьевую подушку разом! А уж когда я личную мыльню повелел включить в число покоев… Пришлось рубить лесенку вниз, в подклети, там выгораживать отдельное помещение, потому как обливаться водой на поверхах и в горницах никак невозможно — водоотвод, черт бы его побрал, никакой сантехники и труб тут нет. Наверное, можно сбацать из свинца, но, во-первых, для моего небогатого княжества это станет неоправданно дорого, а во-вторых, помнится мне, что свинец в воде очень плохо на организм действует — у Романовых в XVII веке из-за этого хреновенько со здоровьем было, как мне рассказывал один академик-музейщик на президентском приеме. Так что пока дубовыми трубами обойдемся, заведенными еще при Иване Калите.

Маша спала, а я думал о Костроме. Оставлять ее в руках Юрьевичей никак нельзя, уж больно важное положение занимает город — через него идут главные дороги, сухопутная и речная, на Галич, в вотчину дядьки Юрия. Если братцы мои Вася и Дима в Костроме окопаются, то дядька сможет за такой стеной творить все что угодно — хоть Заволочье отжать, хоть Бежецкий Верх, хоть Вологду или там с Новгородом договориться. Хотя он сам не полезет, а вот наследнички запросто могут снова ударить на Москву, тем более с вятской силой. Но воевать, тем более со своими, чрезвычайно не хочется.

Хочется вылезти из жопы, раскрутится, да так, чтобы Европе нос утереть. И не мне одному — вон, перед тем, как меня сюда зафитилило Федя Пучков рассказывал, что есть, мол, такой жанр с «попаданцами». Я-то ни сном, ни духом, а там, оказывается, сотни людей книги пишут, прошлое переделывают. И как-то все сводится к «создать вундервафлю и нагнуть всех врагов», а мне сдается, что это тупик. Если просто копать руду, лить пушки и взвешивать люлей всем соседям, страна так и останется в основе аграрной, то есть обреченной на отставание. Так и будет продавать лес, пеньку и прочее сырье в обмен на продукцию высокого передела, если не будет промышленного рывка. А сделать его в нынешних условиях могут только предприимчивые люди.

То есть надо строить капитализм.

Срезать, так сказать, угол — выходить на те отношения, до которых Европа дозреет только лет через сто-сто пятьдесят. Чтобы у них там один предприниматель был, а у нас — десять! Да, кровищи на этом пути тоже будет немало, но иначе все мои вундервафли рано или поздно расползутся по миру. И та же Священная Римская империя, Оттоманская Порта или Бургундия какая, просто в силу более высокого промышленного потенциала, легко нас обскачут и согнут в бараний рог.

Да и какой из меня создатель вундервафлей? В башке полно всякой хрени или совершенно непригодных тут знаний, а вот рецептов пороха или там оружейной бронзы — хренушки. Вот нафиг мне в XV веке знать, что толстяка, партнера Чарли Чаплина по немым фильмам, звали Роско Арбакл? Лучше бы что-нибудь из металлообработки, но в финэке этому не учили.

Ворочался, ворочался, да так и заснул, в мыслях о высоком.

Как ни пытался я продавить переговоры, но бояре и княжата уже рассылали гонцов, собирать войско и как только встанет путь, двинутся отвоевывать город, Патрикеев прям удила грызет, настолько хочет себя полководцем показать. Ничего, есть и у меня методы на Костю Сапрыкина.

А пока вот, сквозь Торг на Кучково поле снова проходит московская сила. Тут со своими ратными и великие бояре, заматерелые мужики в седине и шрамах, и совсем юные ребята, только-только унаследовавшие удел или вотчину — румяные, застенчивые, все время оглядываются на приставленных к ним опытных дядек и посматривают, а не хуже ли они прочих, не мало ли ратных привели, добро ли оружие и справа. Шурин, серпуховской князь, красуется на аргамаке — все завидуют, цокают языками, восхищаются какого коня выменял. Можайцы подходят, добрые воины, только за их князем глаз да глаз нужен, ненадежен, откачнуть может.

Коломенские ратники, дмитровские, митрополичьи, суздальцы и многие другие идут прямо в Переславль, где назначен общий сбор, как раз на полпути к Костроме — в Москву, конечно, всем проще, но потом топать обратно, сапог не хватит. Стяги с иконописными ликами и архангелами реют, вперед уходят конные дозоры, следом трогаются пешцы, в своих тулупах пока неотличимые от обычной городской толпы — все доспехи уложены на телеги, только малая часть конных везет их в тороках. Обоз большой, помимо броней и тегиляев, везут и щиты, и копья, и припасы, и разное нужное в походе, от котлов до шатров.

Удачный момент — в Литве котора за великий стол, в степи сцепились Улу-Мухаммед и Сеид-Ахмат за власть над Ордой, Новгород и Тверь объявили нейтралитет, но благожелательный. Если все пойдет по плану, то и тверские пушки подтянутся.

А план размашистый — взять Кострому, валить на Галич, взять Галич, валить на Устюг и Вятку. Очень дохрена размашистый план, тут бы под Костромой не опозориться, поелику город войско московское и не упомню, когда последний раз брало.

Да уж, кинулись все прямо поперед собственных криков. Воевать да грабить, грабить да воевать. Шанс поквитаться за растащенное из Москвы. Только в обратку растащат из такого же русского города, из Костромы, которая вообще не при делах.

Потому в Переславле выложил я боярской думе парочку непопулярных решений, а то слишком много они за меня думать стали. Ладно бы поход на чужиих, там пусть резвятся, но здесь я твердо намерен закончить миром. Дядя ведь мне великий стол отдал? Вот и нехрен на него наезжать, а с кузенами я как-нибудь договорюсь.

Начал с того, что объявил:

— Первым воеводой похода на Кострому ставлю Федора Добрынского-Симского!

Патрикеев аж задохнулся и покраснел, до того был уверен, что назначу его. Фигушки, мало того, что он ничем, кроме знатности, в военном деле пока не засветился, так мне еще и местнические закидоны ломать надо. Я бы вообще назначил Федьку Пестрого, уж больно лихой командир, да и ратники его любят — специально просил Волка послушать, что о наших полководцах говорят, так за Федьку все прям стеной. Бывают такие, суворовский тип. Но Пестрый уже при деле и только что прислал гонца из Кукшинского городка, где он и засел со своим передовым отрядом, наблюдать за Юрьевичами. Тоже кому попало не поручишь, там человек нужен инициативный и решительный, не боящийся ответственности. Так что князь Палецкий там самое то, что надо. А воеводой потом, когда малость в лета войдет, а то боярство рассвирипеет поголовно, гвалт поднимут, если над ними «мальчишку» поставить.

— …воеводой Добрынский пойдет в мое место, — пресек я шепотки считающих себя более знатными и годными для такого поста.

«В мое место» — значит, с полномочиями великого князя, а с великим князем уже не поместничаешь. Федор встал и поклонился, сперва мне, потом собранию. Теперь надо Патрикеева удоволить, а то он с горя на Литву отъедет или кондратий его хватит, вон как дурной кровью наливается.

— Князя же Юрия Патрикеевича нарекаю послом в Кострому, також в мое место.

Выдохнул Гедиминович, нет в таком раскладе умаления чести. Зато загомонили остальные — зачем посол? Для чего посол? Воевать их, и никаких посолов!

— Значит, драться рветесь, а не договариваться?

— Чего с ними договариваться! — выразил общее мнение Голтяй.

— Свои же, гнезда Калиты князья. И Кострома город великокняжеский. Или восхотели в нем добычи найти?

Попрятали глаза, сукины дети, зарились, зарились на город! Мало того, что там Юрьевичи порезвились, так теперь вы желаете!

— А как же без добычи, княже? — простодушно вопросил Старко-Лжа — Нам же протори свои возмещать, ратных кормить-поить, справу им ладить. Никак невозможно без добычи.

Вот тоже беда, все сплошь «силовики», а вот та самая пресловутая Англия поднялась на том, что аристократия не чуралась торговать. А у нас это разделение так и осталось до моего времени — есть верные служаки и есть неверные торговцы. Может, попробовать его поломать прямо сейчас, не дать закостенеть?

— Да очень просто. Как купцы без добычи свое богатство наживают?

Опять загомонили — как же, посмел намекнуть, что не саблей, а торговлишкой надо.

— Причем самим ведь не нужно с товаром ездить, на то доверенные гости есть.

— Это как, княже?

— Да очень просто. Я вот семейству Ермолиных двести рублей о прошлом годе выдал, так они с товаром обернулись и мою долю выплатили, триста рублей.

Ну да, такие тут обороты и маржи, и это еще не предел. Есть товар, что от закупки до конечного потребителя и в восемь-десять раз вздорожать может. Но цифры на бояр впечатление произвели — вон, примолкли, губами шевелят и глаза под лоб закатывают, не иначе, кинулись считать, сколько могут гостям отбашлять и сколько на этом заработают. Хорошо пошло, ну я им сразу и вбросил проект компании — не каждый поодиночке, а скопом, и вкладывать в разные предприятия, чтобы гарантия была от потерь, своего рода взаимное страхование и укладка яиц в разные корзинки. Не скажу, что проняло всех, но человек пять, похоже, идеей загорелись. Поставлю во главе Григория Ховрю, казначея моего, боярина и гостя, глядишь, развернем Персидскую или там Ганзейскую компанию, опередим англичан и разных там прочих шведов! Хотя с нашим континентальным положением вряд ли, ну хоть денег немного заработаем.

На том порешили пока разойтись, потому как опаздывал епископ Иона, местоблюститель митрополичьего престола, а без пастырского благословения в поход выступать никак невозможно.

— А тебя, Юрий Патрикеевич, прошу остаться.

Князю я долго и старательно объяснял задачу, чтобы его как Лжу и Товарко какой ушлый тип не заморочил, но Патрикеев и сам был не дурак и много толкового подсказал. Например, если Юрьевичи заартачатся, то попробовать их расколоть, чтобы старший, сущий отморозок, умотал из города, а уж с Шемякой всяко будет проще договориться. И что договариваться должен не «посол в великого князя место», а сам великий князь, для чего предложил как место саммита на высшем уровне Ростов, лежащий как раз посередке между Переславлем и Костромой.

— Так Ростов наполовину московский! — возразил я.

— Вот на ростовской половине и встретить, у епископа у Ефрема. Дорогой в Кострому грамотку у него грамотку выпрошу, что под свой омофор призывает.

Да, это хорошая гарантия, священнослужитель такого ранга может запросто проклясть за нарушение условий встречи, кои мы обсудили с Патрикеевым и постановили прописать в той же грамотке от Ефрема. Еще хитрозадый Гедеминович выбил своему сыну разрешение поехать со мной в качестве рынды — парню уже стукнуло пятнадцать и он даже успел заработать погоняло «Гвоздь». Ну а что, хорошее начало карьеры — не среди прочих ратников, а сразу великокняжеским оруженосцем. Толково, уважаю. Но и в обратку это тоже работает, коли Патрикеев накосячит — выпру сына на мороз.

Впрочем, на единственного посла я не надеялся и еще день назад отослал гонца в Кукшинский городок, чтобы оттуда передали мою личную весточку Шемяке.

Я ведь помнил, как Дима себя вел в заварухе с поясом, если братец его рвал и метал, бешенство явно застило ему глаза, он и за нож успел схватиться. А Дима на нем буквально повис и старался вырулить из малоприятной ситуации миром, удерживал брата — не будь Шемяки, Василий бы легко маман зарезал. Вот я и подумал, что коли он в таком стрессе соображал, то уж сейчас, в более спокойной обстановке, наверняка договороспособен.

Окончательно крест в прямом и переносном смысле на идее брать приступом Кострому поставил епископ Иона. Он, стоило появится в Переславле, с ходу закатил проповедь о том, что русских людей сберегать надо, поелику еще Дмитрием Донским завещана великая задача — скинуть окончательно татарское иго да выстоять против Литвы.

Так подошел Патрикеев под благословение от местоблюстителя, да и поехал, а мы остались ждать результатов.