Сердце Ясновского молотилось так, словно сейчас выпрыгнет из груди, холодный липкий пот ручьем струился по спине. Он отбивался изо всех сил, но чьи-то цепкие руки держали его за ноги и тащили к яме. Из ямы доносилось зловоние, от которого перехватывало дыхание. Голова ротмистра зависла над обрывом, и зияющая пустота обдала лицо могильной жутью. Попытка схватиться за кусты ничего не дала – острые шипы только разодрали в кровь ладони. Смерть была неминуема.
Внезапно яркая вспышка, разорвавшая чернильную темноту ночи, залила яму тревожным багрово-красным светом. Волосы на голове ротмистра встали дыбом. Он увидел, что на дне ямы бурлит кровавое месиво из человеческих тел. Ужас придал ему силы, он рванулся и высвободился из захвата. Державшие его замешкались. Не чувствуя под собой ног, он бросился бежать. Мокрые ветки хлестали по лицу, глаза заливал дождь, но его гнал вперед страх. Сзади слышался шум погони. В последнем отчаянном рывке Ясновский попытался оторваться от преследователей, но так не кстати попавший под ноги корень опрокинул его на землю.
Он сжался в комок, ожидая, что пальцы-клещи снова вопьются в плечи и потащат к жуткой яме. Но ничего не произошло. На него навалилась оглушительная тишина, такой тишины он еще никогда не слышал.
Ясновский приоткрыл глаза и даже потряс головой, не понимая, где он находится. Потом до него дошло. Режущий глаза электрический свет заливал просторный вестибюль ресторана «Тройка». Из зала доносились звуки музыки и пьяный шум голосов. Перед ним двоился силуэт знакомого гардеробщика. Ротмистр открыл рот, чтобы спросить, что с ним происходит, но тут из зала выскочил весь взъерошенный, непохожий на себя Люшков. Ни с того ни с сего он набросился с кулаками на гардеробщика, выкрикивая оскорбления. Попытавшийся их разнять швейцар получил хорошего пинка. Чтобы не оставаться внакладе, он в свою очередь принялся молотить всех без разбора, под его горячую руку подвернулся и ротмистр.
Шум драки привлек обслугу, а вместе с ней и кутивших в зале офицеров, охочих до подобных дел. Завязалось грандиозное побоище. Как водится, в ход пошли тяжелые предметы. Началась пальба. Кто-то стонал, истекая кровью; пронзительно визжали дамы.
В какой-то момент Ясновский почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся и увидел Дулепова. Тот, как на троне, сидел в обитом бархатом кресле и с гаденькой улыбочкой наблюдал за происходящим. Потом он резво вскочил, вцепился ротмистру в горло и гаркнул во всю мощь своей луженой глотки:
– Казенные деньги пропиваешь, скотина?!
Ясновский попытался что-то сказать в свое оправдание, но от удушья ему не хватало воздуха. Костлявые пальцы сжимались все больше. В последнем отчаянном усилии ротмистру удалось дотянуться до одного из них и вонзить в него зубы…
Истошный вопль вырвал ротмистра из кошмарного сна, но лучше бы он не просыпался. Тряся укушенным пальцем, над ним навис вполне живой, из плоти и крови, шеф. Может быть, это все-таки сон? Ясновский поднял руку и ущипнул себя за щеку. Больно… Значит, не сон… Глаза уткнулись в знакомую трехрожковую люстру под потолком, с фотографии на стене на него смотрела счастливая супружеская чета Ясновских, даже обои были его – в мелкий выцветший цветочек. На пороге застыла испуганная жена, из-за ее плеча выглядывала угрюмая физиономия Клещева. Вся эта картинка вдруг стала расплываться. Господи, что он наделал…
Первым опомнился Клещев. Он выхватил из кармана наглаженный платок, бросился к Дулепову и принялся перевязывать палец. Дулепов пришел в себя и обрушился на заместителя:
– Скотина! Мерзавец! Да я тебя сгною!
Когда руки Дулепова вцепились в ворот его пижамы, Ясновский приготовился к худшему. Треск рвущейся ткани заглушил очередной вопль:
– Ты, пьяная рожа, говори, как выглядел Длинный? Ну!
– Долговязый, господин полковник, – подал голос Клещев.
Но ротмистр утратил способность соображать. Он никак не мог взять в толк, о чем его спрашивают. Вчерашний пьяный дебош в «Тройке», ночной кошмар и беснующийся шеф – все смешалось в его замутившемся сознании.
– Я тебя в последний раз спрашиваю, скотина! – кричал Дулепов. – Как выглядел Длинный из аптеки Чжао?
– Долговязый, – снова поправил его Клещев.
«Какая аптека? Какой Длинный? Какой Долговязый?» – силился понять Ясновский.
– Господин полковник, о чем вы? Какой Долговязый? – пробормотал он.
– Ну, с тобой еще болтал про болячку Люшкова, – напомнил Клещев.
И тут до Ясновского дошло. Там, у Чжао, он нос к носу столкнулся с тем, кого Модест со своей командой засек на бульваре… Сходство со словесным портретом было поразительным… Долговязый…
– О боже… Как же я… – Ясновский похолодел. Когда к нему вернулся дар речи, он воскликнул: – Азалий Алексеевич, он, точно! Могу поклясться, что…
Дулепов снова затряс ротмистра за ворот пижамы.
– Где эта чертова аптека? – прорычал он.
– В районе пристани, сразу за…
– Во сколько там должен быть Люшков?
Ясновский лихорадочно вспоминал:
– В девять, нет, в десять! То есть в десять он выходит… В половине одиннадцатого, господин полковник!
Дулепов и Клещев одновременно взглянули на часы. Стрелки показывали начало одиннадцатого.
– У-у, – горестно застонал Дулепов. – Модест, быстро тащи его в машину! Не могу видеть эту тварь!
За шефом с треском захлопнулась дверь. С косяка тонкой струйкой посыпалась штукатурка. Семейный портрет покачнулся и рухнул на пол. Ротмистр натягивал брюки, но нога никак не попадала в штанину. На помощь пришла жена. Вместе с Клещевым она кое-как одела его, вывела на улицу и посадила в машину.
Дулепов, сыпля проклятиями, подгонял водителя. Клещев благоразумно помалкивал. Молчал и его заместитель Соколов. Оба знали не понаслышке, что значит попасть под горячую руку шефа. В запале тот не разбирал, кто прав, кто виноват, и его костлявый кулак выбил не один зуб у подчиненных.
Ротмистр, мучаясь от похмелья, забился в угол и боялся проронить лишнее слово. На крутых виражах его подбрасывало как мешок, тошнота подкатывала к горлу, но он молил Бога только об одном – чтобы опередить красных боевиков. В противном случае – а об этом даже не хотелось думать – Дулепов спишет провал операции на него. И то, что оставил Люшкова без охраны. И то, что раскатывал с женой по базарам и магазинам, в это время как весь отдел в поте лица гонялся за агентами НКВД… И припомнит, конечно, что казенные деньги, выданные на оплату осведомителей, были спущены в казино. В лучшем случае погонят со службы, а в худшем… Тут уж как повезет…
А Дулепов, покачиваясь как шаман, твердил:
– Где, где они могут торчать? Где? Соображай, Модест, соображай!
Клещев напряг память. Он знал Харбин как свои пять пальцев, в том числе и район у аптеки Чжао, но этого было недостаточно. Требовались детали: проходные дворы, уличные торговые точки, стоянки машин и извозчиков – всё, по чему вычисляют засаду, но главное – место, где могут сойтись жертва и палач.
– Стоянка такси и извозчиков у харчевни, – вспомнил он.
– От нее метров сто – сто пятьдесят до аптеки, – подтвердил Соколов.
– Все правильно, там у них может стоять машина или пролетка, – согласился Клещев.
– Плюс подходящая позиция для стрелка.
– Вряд ли, далековато. Что там еще?
– Строительная контора Букреева.
– Точно! Через улицу напротив.
– Бойкое место, возле нее вечно толчется народ. И затеряться легко, и позиция отличная. Бабахнул, скакнул в машину – и поминай как звали. – Соколов в возбуждении хлопнул по коленкам.
– Вот ты его и закроешь, – согласился Клещев, – возьмешь в помощь ребят Хватова и наглухо заблокируешь подходы к конторе. Особое внимание удели окнам, что выходят на аптеку. Улица там узкая, могут пальнуть через стекло.
– Понял, – ответил тот и предложил: – Мефодич, надо бы прошерстить чердак…
– Молодец, что вспомнил! – одобрил Клещев и обратился к Дулепову: – Азалий Алексеевич, как – такой план принимаете?
– Действуйте, – кивнул шеф и напомнил: – Про проходные дворы не забудьте.
– Их и соседнюю улицу перекроет бригада Тяжлова.
– А про саму аптеку забыли? – спохватился Соколов. – Там Люшкова как раз и могут кокнуть.
– Вряд ли, – усомнился Клещев.
– Этот вариант можно исключить, – поддержал его Дулепов.
– Почему?! – удивился Соколов.
– Толпой в аптеку они не повалят, а у одиночки шансов почти нет. Люшков, между прочим, тоже профессионал.
– Да, он с лета бьет в яблочко, – кивнул Клещев.
– И потом, Долговязый, как я полагаю, не совсем дурак, чтобы лезть в петлю, – буркнул Дулепов.
– Но почему Долговязый?! – в один голос воскликнули Клещев и Соколов.
– Потому что он… – впервые подал голос Ясновский, но договорить не успел.
– А… протрезвел, мерзавец? – накинулся на него Дулепов.
– Азалий Алексеевич, но все-таки почему Долговязый? – напомнил Клещев.
– Интуиция, Модест! Ты лучше скажи, из-под какой колоды эта змеюка может вы…
Резкий толчок швырнул их вперед. Дулепов ударился головой о лобовое стекло и коротко матюгнулся. Водитель крутанул руль, машину развернуло и потащило по мостовой. Над капотом промелькнуло и исчезло испуганное лицо рикши, откуда-то из-под колес донесся слабый крик, позади взвизгнули тормозами машины с филерами.
Первым пришел в себя Клещев. Он выскочил из кабины. На тротуаре корчился от боли сбитый рикша, под ногами похрустывали обломки его коляски. К ним уже спешил плюгавенький китаец-полицейский, на глазах раздувавшийся от собственной значимости. Вокруг собиралась галдящая толпа, большинство которой составляли китайцы. Клещев выхватил из кармана удостоверение, раскрыл и сунул полицейскому под нос, но оно не произвело на него никакого впечатления. Похоже, он не знал ни слова по-русски.
– Дорогу! – зарычал Клещев.
Полицейский ничего не понял, но на всякий случай набычился и схватился за кобуру.
– Модест, кончай с ним цацкаться! Тащи эту обезьяну в машину! – крикнул из кабины Дулепов.
Соколов кинулся Клещеву на подмогу. Вдвоем они скрутили полицейского и пинками впихнули на заднее сиденье. Толпа угрожающе загудела, кое-кто уже вооружился палками, но Дулепова это не остановило. Выхватив револьвер, он пальнул в воздух. Этого, как ни странно, хватило. Давя друг друга, китайцы бросились врассыпную. Коротышка-полицейский что-то продолжал верещать на своем птичьем языке. Клещев, потеряв терпение, несильно стукнул его рукояткой пистолета по голове и вытолкал из машины.
– Гони! Гони! – яростный вопль Дулепова подхлестнул водителя.
Громко сигналя, машины контрразведки понеслись дальше, к аптеке Чжао. Время безжалостно работало против Дулепова. Ему оставалось положиться только на удачу.
* * *
Было уже почти одиннадцать. Павел извелся в ожидании. Не лучше чувствовали себя и другие. Наконец на перекрестке мелькнул знакомый темно-синий «опель».
– Кажись, пожаловал! – с облегчением вздохнул Николай.
Машина с Люшковым миновала стоянку у пирожковой, въехала на тротуар и остановилась в десяти метрах от входа в аптеку. Дальше путь загораживали строительные леса, на которых возилась бригада китайских и русских рабочих. Водитель вышел и открыл заднюю дверцу. Первым показался Люшков, следом резво выпрыгнул мальчишка лет семи, за ним осторожно ступила на скользкий тротуар пышнотелая брюнетка. Ротмистра с ними не оказалось, но это не обрадовало боевиков. Они озадаченно переглянулись.
– Черт бы их всех побрал! – выругался Дмитрий.
– Только бабы нам не хватало! – чертыхнулся Николай и заерзал на сиденье.
Павел нервно покусывал губы. Он уже давно был готов выполнить приказ Центра – ликвидировать предателя. Он был уверен – рука не дрогнет, когда придет час нажать на спусковой крючок. Но сейчас в его душе царило легкое смятение – на глазах женщины и ребенка стрелять в Люшкова было непростым испытанием.
Рядом мрачно бормотал Николай:
– Бабу с пацаном приволок… Охраны нет… Ясновского тоже… К чему бы это?
– Коля, кончай накручивать, и без того тошно! – раздраженно оборвал его Дмитрий.
Поведение Люшкова и его поставило в тупик.
– Дима, может, у сына какая болячка выскочила? – предположил Павел.
– Это когда ж он успел такого настрогать? Не знаю, кто там у него – сын или дочь, но они в союзе остались.
Павел огляделся:
– Вроде все тихо, и филеров с охраной не видно. Должно получиться! – Постепенно к нему возвращалась уверенность.
– Я тоже не заметил! Да, откладывать нельзя! – согласился Дмитрий. – Одно только хреново – глаза можем намозолить!
– А если свернуть туда? – Николай показал на арку проходного двора.
– А что, это мысль. Оттуда я пешком пройду, – поддержал Павел.
– Многовато времени уйдет! Секунд двадцать останешься без прикрытия, – засомневался Дмитрий.
– Димыч, а зачем оно?
– А ты про водителя забыл? Он ведь тоже может выстрелить.
– Ну и что? Пока у него первый мандраж пройдет, вы успеете меня подхватить.
– Ну что, едем, ребята? – Николай потянулся к ключу зажигания.
– Подожди, выждем еще, – сказал Дмитрий и окинул взглядом улицу.
На стоянке было негусто – три машины и две пролетки. В конце улицы наблюдалась некоторое оживление. Там была дешевая забегаловка. Несмотря на холодную погоду, столики были вынесены на тротуар. Всякий сброд жался к закопченному металлическому казану, в котором варилась серая лапша. Повар в грязном фартуке неторопливо помешивал варево длинным черпаком, не забывая при этом отгонять назойливых нищих. Среди них был и Ван, который накануне перебрался на новый пост наблюдения.
Машина Люшкова стояла на месте, водитель не выходил, а ротмистр с охраной так и не подъехал.
Перед строительной конторой жизнь также шла своим чередом. У подъезда китайцы поденщики, сбившись в кружок, с азартом играли в «камень – ножницы». Сжатая в кулак рука стремительно вылетала вперед, а навстречу ей выбрасывалась чумазая пятерня. Растопыренные пальцы – «ножницы» – проигрывали «камню». Самые проворные успевали в последний момент раскрыть ладонь – «бумагу», – и в воздухе долго звучал торжествующий крик. «Ножницы» уступали «бумаге», и мелочь, что водилась в карманах проигравшего, перетекала к победителю, который отправлял мальчишку-нищего в лавку за кувшином с шаосинцзю. Дешевое вино подогревало участников, и игра продолжалась с еще большим азартом.
Очередной вопль потонул в грохоте подводы. Остановившись, она перегородила въезд во двор конторы, где обычно разгружали строительные материалы. Хозяин подводы, соскочив на землю, резво куда-то унесся с накладными в руках, а два его работника, достав колоду замусоленных карт, принялись играть в подкидного дурака.
– Везет же некоторым, никаких забот, – беззлобно прокомментировал Николай.
– Сапожнику тоже, наверное, с утра уже заквасил, – Дмитрий кивнул на недавно открывшуюся мастерскую.
С того времени, как они подъехали, сюда не заглянула ни одна живая, и лишь распахнутая форточка говорила о том, что хозяин мастерской находился на месте. Вскоре он вышел на улицу с холщовой сумкой в руках, купил у лоточников головку лука с лепешкой и возвратился обратно.
На строительных лесах наблюдалось оживление. Маленький и верткий бригадир-китаец стал подгонять рабочих. Те, незлобно поругиваясь, принялись долбить кирками фасад. Облако бурой пыли поползло по улице и закрыло вход в аптеку, стоянка машин и вовсе исчезла из вида.
– Да чтоб у них руки отсохли! – в сердцах воскликнул Дмитрий.
– Надо перебираться, – предложил Ольшевский.
– Едем, – согласился Дмитрий, и Николай завел машину.
На малой скорости они покатили по улице, свернули во двор, развернулись и остановились в тени арки. Аптека отсюда неплохо просматривалась. Виднелось и крыльцо конторы. Боевики увидели, как к нему подъехал черный «опель». Из «опеля» вышли трое. Среди них выделялся высокий старик, отдававший распоряжения. Лица старика они не рассмотрели, а то узнали бы Дулепова.
Приближалось время обеда, и на улице прибавилось народу. На стоянке перед харчевней уже не осталось свободных мест. Припозднившемуся такси пришлось парковаться на обочине. Водитель, потягивая дешевую сигарету «Каска», обшарил взглядом прохожих. Некоторое время он всматривался в отвратительного нищего в прожженной монголке – тот приткнулся на крыльце сапожной мастерской. Потом он брезгливо поморщился и возвел глаза к небу. На крыше аптеки возились два трубочиста. За их спинами болтались мешки. Балансируя на скользких лесенках, они пробирались к печной трубе.
– Что это они взялись трубы чистить? – удивился Николай.
– Заткнули бы лучше дымарь и выкурили Люшкова! – начал терять терпение Дмитрий.
Его слова словно были услышаны. Дверь аптеки распахнулась, и на улицу выбежал мальчишка. Долгое пребывание в душном помещении утомило непоседу. Он с криком набросился на рыжего кота, который давно уже караулил шумную стайку воробьев, терзавших кусок печеной тыквы.
– Шустрый пацан, как бы не помешал, – забеспокоился Николай.
Но Павел уже ничего не слышал. В дверях появился Люшков, и рука сама опустилась в карман плаща, где лежал пистолет. Холод металла придал уверенности. Как пловец перед прыжком в воду, Павел глубоко вдохнул и повернул ручку дверцы.
– Все будет нормально, Паша, – подбодрил его Дмитрий.
– Да. Я пошел, ребята. – Дрогнувший голос выдал волнение.
– Удачи! – прошептал Николай и незаметно от Дмитрия перекрестил товарища.
Павел вышел из машины. Он забыл про опасность, ему хотелось одного – поскорее спустить курок. Строительные леса скрыли Люшкова, и ему пришлось сойти на мостовую. Боковым зрением Павел наблюдал за тем, что происходит вокруг. Однако пока ничего необычного на улице не происходило, и это придавало уверенности. До Люшкова оставалось чуть больше тридцати метров, тот ничего не подозревал и беззаботно болтал с брюнеткой.
* * *
– Долговязый? Он? – воскликнул Соколов и приник к оконному стеклу.
– Каланча пожарная, кучерявый, слегка припадает на левую ногу, – перечислял вслух приметы Клещев.
– Ну, шеф! Ну, дает! – Соколов поразился прозорливости Дулепова. – Сразу угадал, кто пойдет!
– А ты как хотел, Савелий?
– Чего ждем, Мефодич? Пора! – рвался в дело Соколов.
– Погоди, не гони, лошадей!
– Но Люшкова же кокнут!
– Туда ему и дорога.
– Что?
– Приказ шефа! Ждать до последнего, пока все большевистское отродье из нор не вылезет. Прихлопнем всех скопом! – пояснил Клещев, провожая взглядом Долговязого.
* * *
«Пора!» – нашептывал Павлу внутренний голос.
«Смотри не промахнись, подойди поближе!» – сдерживал он сам себя.
Он уже отчетливо видел лицо Люшкова – отечное, с набрякшими мешками под глазами. Перебежчик продолжал что-то оживленно говорить, брюнетка отвечала грудным заливистым смехом. Неспешным шагом они приближались к машине. Поравнявшись с ней, он пропустил спутницу вперед, и водитель предупредительно распахнул дверцу.
Дальше ждать было нельзя. Павел вскинул руку с пистолетом. Люшков обернулся. Глаза его расширились, рот распахнулся в беззвучном крике. Павел плавно нажал на спусковой крючок, но выстрела не услышал – злая судьба коварно подставила ножку: пистолет дал осечку.
– Генрих!!! – истеричный женский крик взорвал спокойствие улицы.
Подчиняясь инстинкту, спутница Люшкова бросилась к нему. Павел быстро передернул затвор и снова вскинул пистолет, наводя его на цель, но было уже поздно – брюнетка закрыла Люшкова своим телом.
Люшков опомнился, левой рукой придерживая брюнетку, он отступал к машине, а правой пытался достать оружие.
В следующее мгновение улица взорвалась командами. Филеры Клещева замыкали кольцо.
– Брать живьем! Живьем! – надрывался Дулепов.
Но Павел видел одного только Люшкова, все остальное для него не имело значения. Он отчаянно рванулся в его сторону.
Люшков искал спасения в машине, но брюнетка, окончательно потерявшая голову от страха, висела на нем как стопудовая гиря. Тяжелый удар кулака – и женщина полетела на мостовую. В створе отчетливо пропечатались затылок и спина перебежчика.
Грохот выстрела слился с детским криком. Павел упал. Рядом с ним свалился мальчишка, невесть как оказавшийся под ногами. Огромными, вмиг повзрослевшими глазами он посмотрел на подпольщика. Павел застыл. В памяти возникли приграничная Соловьевка и молодой красноармеец, распятый на крыльях ветряной мельницы.
– Дяденька, не надо! – взмолился мальчик, приведя Павла в замешательство.
Но рев двигателя все же заставил его действовать. Он вскинул пистолет и несколько раз нажал на курок. Заднее стекло «опеля» разлетелось вдребезги, кабину покрыла россыпь пробоин. Внутри кто-то пронзительно вскрикнул. Машина вильнула и врезалась в стену сапожной мастерской.
Филеры открыли ответный огонь, рядом срикошетила пуля. Отстреливаясь, Павел откатился под защиту крыльца. Выстрелы не давали поднять головы, но здесь подоспела помощь. Прорвав кольцо оцепления, рядом с ним притормозил «форд». Задняя дверца распахнулась, из нее высунулся Дмитрий и прокричал:
– Прыгай, Паша! Прыгай!
Павел коротким прыжком нырнул в машину. Николай выжал на газ, Дмитрий палил по филерам сразу из двух пистолетов. Вслед раздалась бешеная пальба, которую перекрыл оглушительный взрыв гранаты – это вступили в бой ребята из группы прикрытия. Они приняли огонь на себя и отсекли погоню, но внезапно из проулка вылетела «рено» и перекрыла дорогу. Николай резко крутанул руль, «форд» едва не опрокинулся, куски штукатурки забарабанили по капоту. Машина чудом протиснулась между «рено» и стеной дома и с бешеной скоростью понеслась в сторону пристани.
Наконец стрельба и истошные вопли остались позади – им удалось оторваться от погони. Павел пришел в себя, только сейчас он ощутил острую боль. В плече торчал осколок стекла.
– Павел, ты ранен? – встревоженно спросил Дмитрий.
– Не знаю, кажется, только стеклом зацепило, – ответил тот и потянулся, чтобы вытащить осколок.
– Оставь! Потерпи чуть-чуть! – остановил его Дмитрий и полез в сумку, где лежали бинты, на всякий случай приготовленные Свидерским.
– Ребята сейчас, сейчас! – твердил Николай, рыская глазами в поисках удобного поворота.
– Давай туда! – показал Дмитрий.
«Форд» с большим трудом вписался в арку. Двор оказался проходным. Дмитрий на ходу делал перевязку. По малолюдным улицам они доехали до Никольской церкви – здесь их должна была ждать другая машина. Но ее на месте не оказалось.
– Ладно, как-нибудь проберемся, – решил Дмитрий. – Коля, гони к депо, там затеряться легче.
Пока удача была на их стороне. Основные силы полиции были стянуты к аптеке, где ребята из группы прикрытия вели затяжной бой. До депо им не встретился ни один патруль. Машину они бросили на пустыре за строительными складами.
Николай помог Павлу выбраться из салона. Рана оказалась глубокой, похоже, зацепило вену, и молодого человека пошатывало от потери крови.
Пришлось подождать, пока Дмитрий слил из бака бензин и поджог «форд». Гудящий факел взметнулся вверх, ухнул глухой взрыв, и от машины осталась груда искореженного металла.
Выбравшись на Деповскую, они попробовали перехватить такси, но, как назло, не одной не было. Павел уже с трудом держался на ногах, голова кружилась, от навалившейся жажды пересохло горло. Повязка быстро набухала кровью, бурые пятна просачивались на плащ, редкие прохожие с удивлением поглядывали на странную группу.
Дмитрий распорядился:
– Коля, как хочешь, лови машину, иначе мы не дойдем.
Он довел Павла до ближайшего двора и усадил на лавку. Минуты казались вечностью. Наконец показался Николай. Энергичный взмах руки показывал: можно идти. Дмитрий стащил с себя плащ, укутал им Павла и повел к такси. Усадив его на заднее сиденье, он бросил шоферу:
– Землячок, нам к «Мутному глазу»!
Таксист весело заметил:
– Однако хорошо гуляете, ребята!
– Грех жаловаться! Подбросишь с ветерком, и тебе нальем, – поторопил Николай.
– Не откажусь, – хмыкнул таксист, машина понеслась.
«Мутный глаз» знали все в Харбине. На самом деле эта рюмочная носила другое название, но какое именно, никто не помнил. Здесь подавали пиво с «прицепом», и самый трезвый взгляд быстро становился мутным.
Для подпольщиков главное преимущество было в том, что рюмочная находилась в двух шагах от дома Свидерского.
Таксист знал свое дело. Со свистом подрезая повороты, он всякий раз притормаживал, когда навстречу мчались полицейские машины и грузовики с солдатами. Власти предпринимали все возможное, чтобы не дать боевикам вырваться из кольца. Дмитрий молил бога, в которого не верил, чтобы машину не остановил патруль, но таксист повода не давал.
Наконец впереди показался бронзовый Асклепий. Можно было перевести дыхание. Дмитрий вместе с Павлом сошел у рюмочной, а Николай поехал к Дервишу, чтобы разузнать обстановку.
Слухи о перестрелке разнеслись по Харбину со скоростью лесного пожара. Знали о ней и Свидерские. Они и без того сидели как на иголках, а теперь и вовсе не находили себе места. Когда в дверях зазвенел колокольчик, аптекарь, несмотря на свой возраст, первым оказался у двери. Вслед за ним по лестнице скатилась Аннушка. Увидев раненого Павла, она побледнела.
– Аня, бинты и воду! Павла в кабинет! – распорядился Свидерский.
Девушка бросилась за бинтами. Дмитрий, подхватив под мышки обессилившего Павла, потащил его наверх. В кабинете они со Свидерским уложили Павла на кушетку. Подоспевшая Аннушка помогла отцу обработать рану.
После перевязки Павел почувствовал себя лучше, он даже сделал попытку приподняться.
– Лежи, лежи, герой! Еще успеешь набегаться! Сейчас примешь успокоительное и заснешь как убитый, – повеселел Свидерский.
Поискав в шкафу, Аннушка нашла аптечный бутылек с желтоватой жидкостью и отлила в мензурку.
– Мало! Это только воробью горло промочить, – заворчал доктор.
– Пап, да я еще налью, – пообещала девушка.
Павел невольно поморщился, почувствовав запах багульника и валерьяны.
– Пей, пей! Только здоровее станешь, – подмигнул ему Свидерский.
На вкус снадобье оказалось вполне сносным. Сухость в горле прошла, и через несколько минут по телу разлилась приятная истома. Глаза начали слипаться, голоса доносились до него как сквозь вату. Последнее, что он запомнил, – это склонившееся над ним лицо Анны.
– Кажется, уснул, – сказала она и бережно поправила подушку.
– Проспит до утра как убитый, – заверил Свидерский.
– Тогда мне пора, – заторопился Дмитрий. – Надо узнать, что с ребятами.
– Будь осторожен! – предупредила девушка.
– За Павла не волнуйся, мы присмотрим, – сказал аптекарь, распрощавшись с ним у черного хода.
Приоткрыв дверь, Дмитрий прислушался к тому, что происходило у дома. Слабый дождь тихо стучал по крыше, в дырявых водосточных трубах заунывно свистел ветер. Слух не уловил ничего подозрительного – можно идти. Чтобы пересечь двор, хватило нескольких шагов. На соседней улице тоже было спокойно, но ближе к центру в глазах зарябило от мундиров. Патрули трясли пассажиров на стоянках такси, рикши попрятались, поэтому весь путь до резервной явочной квартиры Дмитрий проделал пешком.
К тому времени, когда он добрался до нее, уже стемнело. По комнате из угла в угол ходил Дервиш, на стульях сидели Николай и двое незнакомых ему ребят из группы прикрытия. Судя по их подавленному виду, операция провалилась. Погиб шофер Люшкова, однако сам он не получил ни царапины – его словно заговорили. Подпольщики понесли серьезные потери – двое убитых, трое раненых и еще двое в руках полиции. И счет потерям, как полагал Дервиш, мог продолжиться. Дулепов теперь точно знал, кого искать в харбинской конторе фармацевтической компании.
Остаток дня они провели, как на раскаленной сковородке. И только к ближе к ночи, когда никаких новостей, к счастью, не поступило, Дервиш с Дмитрием отправились к Свидерским.
Павел уже был на ногах – видно, зелье аптекаря не подействовало как надо. Но все же он восстановил силы, рана напоминала о себе лишь неприятным зудом. Выглядел Павел неважно. Правая щека вздулась, левый глаз затянул багрово-лиловый синяк. В таком виде выходить на улицу и тем более появляться в конторе было опасно. Но подпольщика мучило не это. Он не знал, что стало с Люшковым. Достигли ли пули цели? Кроме того, он беспокоился о ребятах, принявших бой. Но Дервиш, поднимаясь по лестнице, молчал. В тусклом свете его лицо напоминало восковую маску. Молчал и Дмитрий.
– Вокруг чисто! – сказал поднявшийся вслед за ними в кабинет Свидерский. – Аннушка дежурит внизу. Если что, она предупредит.
Дервиш искоса глянул на Павла и, кивнув на повязку, спросил:
– Как чувствуешь?
– Вроде ничего, а как у ребят?
– У них хуже, – неопределенно ответил Дервиш.
– Что с ними?
– Есть раненые, есть убитые. Володю и Антона взяли, – мрачно обронил Дмитрий.
– Да?.. А Люшков? – с надеждой спросил Павел.
– А что Люшков? Жив, сволочь!
– Не может быть! Я в него всю обойму всадил.
– А вот может! – сорвался Дмитрий. – Сопли не надо было жевать, стрелял бы сразу в эту сволочь! А сейчас этот гад вместе с Дулеповым наших ребят в контрразведке наизнанку выворачивает!
Павел опешил. Его растерянный взгляд метался между Дмитрием и Дервишем, с губ срывались обрывки бессвязных слов:
– Люшков… Живой… Я… Но… Не мог…
– Что не мог? – Дмитрий выплеснул на Павла накопившуюся за эти часы горечь. – А Володя смог, когда твою задницу прикрывал?!
– Дмитрий, перестань! – строго сказал Дервиш.
– Может, мне ему еще спасибо сказать? Таких ребят потеряли, а у него, видите ли, ручки затряслись!
– Ты… Ты считаешь меня трусом? Ты хочешь… Я… – Павел задохнулся от возмущения. Когда к нему вернулся дар речи, он с трудом выдавил из себя: – Понимаете, была осечка. А… потом женщина и этот мальчик… Он так смотрел… Он…
– Что?! Какая женщина? Какой ребенок? Белогвардейская шлюха с сучонком?!
– Этот мальчик…
– С такого расстояния и слепой мог бы попасть!
– Дмитрий, остынь! Мы с детьми не воюем! – вмешался Дервиш.
– О чем вы говорите?! Какие дети, когда такая мразь, как Люшков, по земле ходит! Дожалеемся! Сегодня они прихлопнули наших ребят, а потом и до советской власти доберутся!
– Ты советскую власть не трожь! – нахмурил брови Дервиш. – Она и Люшкова, и всю остальную шваль переживет. Мы не душегубы, чтобы детей убивать.
– Много вы в белых перчатках навоюете! Подрастет тот выкормыш и все нам припомнит, – огрызнулся Дмитрий.
– Все, хватит! Не время собачиться, о деле подумать надо! – повысил голос Дервиш. – Что, – перевел он взгляд на Павла, – крепко задело?
– Не очень. Вот только с конторой проблема, там порядки строгие…
– О конторе можешь забыть.
– Почему?
– Тебе не ясно? После провала Дулепов не только там, но и на квартире твоей капканы наверняка расставил.
– Так что же мне делать? – растерялся Павел.
– Ничего! Поправишься, а как только встанешь на ноги, переправим за Амур. Этим займется Дмитрий, вот и доспорите тогда. А теперь пора расходиться. Впереди у нас дел по горло!
Всем хотелось верить, что, несмотря на понесенные потери, советская резидентура выдержит и этот удар. Но никому, в том числе и Дулепову, отмечавшему с Сасо в эти минуты свою маленькую победу, не было известно, что принесет с собой завтрашний день. Людские судьбы перекраивают обстоятельства, а на Тихом океане назревала война.