Пси-ON. Книга I (СИ)

Глава 22 Длинные руки Трона

Что я знал о разломах? До прошлого вечера — преступно мало. Лишь то, что они ведут вовне нашей планеты, и оттуда лезут не брезгующие человечиной твари. Ну и о фоне пси, повышение которого каким-то образом фиксируется, что позволяет заранее стянуть силы подавления к точке с потенциальным разломом. И фиксация эта не совсем эффективна, ибо я ощутил неладное задолго до. Даже направление мог бы указать, если бы понимал, что вообще происходит.

Но вот о том, как это выглядит и ощущается я узнал лишь вчера. Можете представить себе лист бумаги? А окружающий мир, состоящий из таких листов? Отлично. Разлом — это растягивающийся подобно резине, сминаемый и оттого разрывающийся лист. Сложновоспринимаемая многомерная конструкция, в центре которой растяжение достигает такого уровня, что от попыток осознать его даже у меня кипел котелок. Я привык осмысливать трёхмерный мир, а эффект, возникающий рядом с разломом, воспринимался разумом в штыки. О полноценном осознании природы разлома при таких исходных не могло быть и речи, но я всё равно понял очень и очень многое. Например то, что перемещение вещества из точки в точку всё-таки возможно. Осталось только окончательно разобраться в процессе и когда-нибудь его воспроизвести: моментальные перемещения даже в пределах радиуса воздействия — это уже очень и очень немало!

Тем не менее, здесь и сейчас меня волновало не столько практическое применение этих знаний, сколько их углубление для обретения максимально полного понимания сути разломов как таковых. Что их порождало? Как можно предотвратить их появление? Возможно ли стабилизировать разлом? Ответы на этот и все остальные вопросы ещё только предстояло получить… или не получить в силу сложностей, с которыми, очевидно, столкнулось всё остальное человечество. Пятьдесят лет прошло с появления первого псиона и, подозреваю, разлома, а мы всё там же: никаких тебе стабильных «порталов» на ту сторону, лишь разгребание последствий да ловля всяких мутированных чудищ. И казалось бы: бери да делай, однако…

— Это было безответственно, Артур Геслер. — Троекуров-старший сурово, но с какой-то смешинкой в глазах смотрел прямо на меня, убрав руки за спину и всем своим видом демонстрируя обуревающее его недовольство. При этом его эмоции слабо, но указывали на то, что ни о каком серьёзном разговоре пока не шло и речи. Слишком уж легкомысленно он держался. — Разломы опасны не только существами, периодически в них попадающими и появляющимися с нашей стороны. Бактерии и вирусы, радиация, газ — всё это тоже представляет нешуточную угрозу, которой ты, безо всякой экипировки приблизившись к разлому, себя подверг.

— Господин Троекуров, я предположу, что вы просто не можете мне этого не сказать… — В силу, допустим, должностных инструкций. Потому что иначе я решительно не понимаю, почему вообще идёт речь о таких опасностях при том, что ни сейчас, ни «обычно» соответствующие меры не принимались, или принимались крайне редко. Я много лет назад слышал об угрозе подрыва «грязной бомбы» радикалов в Европе, и в силу доступности информации видел, как силовики подходили к её устранению. Вывезли целый город, в то время как здесь и сейчас студентам, жилища которых располагались в километре-двух от разлома, просто сказали сидеть дома. Да и в городе эвакуацию проводили лишь когда «с той стороны» наружу лезли совсем уж недружелюбные существа, а не бактерии и радиация. — … но не могу не отметить, что, судя по всему, обозначенная вами угроза или крайне мала, или отсутствует вовсе. За свою жизнь я неоднократно видел, что предпринимают в случае появления разломов, и пока ещё ни разу туда не отправлялись войска или псионы в костюмах химбиозащиты.

— Верно подмечено, Геслер. Но то, что угрозы нет обычно, не означает, что она не может вдруг обозначить себя. И что бы ты делал, надышавшись испарений какой-нибудь едкой дряни?

— Я бы заранее обнаружил эти испарения, и просто не подпустил бы их к себе, господин Троекуров. — Значительные отличия в составе воздуха вокруг не прошли бы мимо моего восприятия в момент чрезвычайного его напряжения, так что подхватить болезнь из иного мира я не опасался. — В этом плане я подошёл к своей вылазке с максимально возможной ответственностью.

— Максимально возможная ответственность в данном случае — это остаться сидеть дома, как предписано инструкциями. — Мужчина ещё пару секунд сверлил меня взглядом, после чего вздохнул: — Но за своевременно поднятые стены хвалю. Не будь их, и устранение последствий затопления отняло бы куда больше времени. За сколько справился?

— Пять минут. — И то лишь потому, что мне пришлось летать вокруг, компенсируя свой невысокий радиус воздействия. — И у меня есть вопрос… не совсем по теме, скажем так.

— Слушаю. — Занятно, но в отсутствие других людей Троекуров вёл себя чуточку иначе, да и ощущался по-другому. Менее жёсткий, более расслабленный. Правда, несмотря на это на фоне других людей он всё равно казался человеком в достаточной мере жёстким.

— Я могу как-либо получить разрешение на посещение прорывов, находящихся в активной фазе?

— Не раньше, чем тебя проаттестуют хотя бы на первый ранг, Геслер. И у такого стремления должна быть серьёзная причина… помимо утоления юношеского любопытства. — Я хмыкнул. Может, жизненного опыта мне и недостаёт, а некоторые особенности разума провоцируют поведение «как у юнца», но ментально я намного старше даже этого матёрого псиона. — Я сказал что-то смешное?

— Никак нет, господин Троекуров. Просто мне показалось забавным то, что в моём научном интересе вы видите всего лишь любопытство. — Для того, чтобы задать вопрос слов гвардии майору не потребовалось. Он просто посмотрел на меня так, что я не мог не развить поднятую тему. — Сам разлом очень интересно взаимодействует с материей, будто растягивая её, но не разрушая. Почти всё время, проведённое у эпицентра, я пытался понять, что это и как оно работает.

— И результат?..

— Практического результата нет. Тем не менее, я склонен считать, что дальнейшее изучение разломов может помочь их стабилизировать. А где стабилизация — там и исследование новых миров, как в японских мультиках. — Надо хоть глянуть, что они там нарисовали. Когда-нибудь, если появится свободная минутка. А про телепортацию я пока буду молчать: ни разу не услышал о том, чтобы псионы такое проворачивали, так что пусть эта потенциальная возможность останется моим маленьким секретом. — Я сказал что-то смешное?

Я воспользовался той же фразой, что и Троекуров минутой ранее. Просто потому, что она идеально легла на «почву» в лице улыбнувшегося и коротко рассмеявшегося мужчины.

— Уже много лет лучшие учёные умы бьются над тем, как можно стабилизировать разлом. Но их усилия пока не принесли никаких результатов. — Мужчина потянулся к поясу, достав табельный пистолет достаточно футуристичного, хоть и без изысков, вида. «Злат-7», совсем новый, только поступивший на вооружение и пока особо себя не проявивший, этот пистолет с уникальной конструкцией был мне знаком исключительно по соответствующему руководству в планшете. — Меня рассмешила твоя самоуверенность, Геслер. Ты же изучил все материалы, которые были на планшете?

— Кроме видеозаписей. Ускорить их в достаточной мере планшет не мог, а времени у меня было не так много. — Кивнул я, глядя на то, как ловко опустившийся на корточки Троекуров-старший, повернувшись ко мне боком, разбирает оружие, размещая его составляющие прямо на полу. Самого процесса я не видел, да и подглядывать не собирался, уже понимая, что он хочет сделать.

Не прошло и десяти секунд, как мужчина пригласительно махнул рукой.

— Собери и сделай несколько выстрелов по во-о-он той мишени. — Я кивнул, телекинезом подхватил разобранный пистолет и за неполных пять секунд собрал его в нечто цельное и, теоретически, работающее. Едва слышимый щелчок уведомил меня о том, что «Злат-7» автоматически дослал патрон в ствол, и я, наведя оружие на пресловутую мишень, начал стрелять, морщась от достаточно громкого и в условиях компактного подземного полигона бьющего по ушам рокота. Благо, уже к третьему выстрелу я сообразил приглушить шум оружия безвоздушной прослойкой, так что оглохнуть не успел. — Прекрасно. Стрелять ты, конечно, ни черта не умеешь, но способности к обучению, похоже, соответствуют заявленным. Предельная дальность эффективного разлёта осколков гранаты «ОФ-2»?

— Шестьдесят метров.

— Какую последовательность действий необходимо выполнить оператору комплекса связи «Решето» для того, чтобы прибор начал работать как широкополосная глушилка?..

Я отвечал и отвечал, по большей части сосредотачиваясь не на вопросах, а на отношении к ним и ответам моего преподавателя. Потому что порыться в памяти и выдать уже известное — это наипростейшая задача, в то время как понять человека было на два порядка сложнее. И справиться с ней вот так просто я, конечно же, не мог. Никакая телепатия не поможет разобраться в хитросплетениях чужой личности, но вот понять, какая форма ответов находит у Троекурова наибольший отклик я всё-таки сумел. И к концу растянувшегося на двадцать минут блиц-опроса заработал несколько баллов в копилку репутации у этого цепкого, дотошного, но не чрезмерно строгого человека.

— Выглядит всё так, будто теорию тебе преподавать бессмысленно. Значит, сегодня мы займёмся практикой, а в скором времени и остальную программу скорректируем. — Троекуров-старший повёл плечами, крякнул и, отойдя подальше от стен, поманил меня рукой, в которую прилетело ровно семь выпущенных мною в мишень сплющенных пуль. На расстоянии в шестьдесят метров, хочу заметить. — Задача, Геслер, весьма проста. Отними у меня пули телекинезом, возьми их под полный свой контроль. Продержишь их «у себя» минуту — и я поспособствую тому, чтобы тебе выдали разрешение на выход с территории академии.

— Когда начинаем? — Я загорелся энтузиазмом как никогда ранее, ибо выход с территории академии — это первый шаг на пути к изучению прорывов! В целом, я и так, без официального одобрения смогу посещать интересующие места, но всё упирается в своевременность. Мне ведь нужен действующий разлом, а попасть к такому без «оповещения» от лиц уполномоченных будет непросто. Сколько они существуют? Пару часов от силы в большинстве случаев. За это время я и из академии-то не выйду, если буду узнавать обо всём из новостей.

— Да хоть сейчас. Давай, Геслер, не стесняйся. От того, что ты сейчас покажешь, зависит моя оценка твоего боевого потенциала…

Я выждал пару секунд, глядя на взлетающие в воздух и смещающиеся в сторону от наставника пули, после чего начал прощупывать чужие телекинетические жгуты…

Нет, не жгуты: плотные сети, подобно многослойным покрывалам окружающие объекты интереса. Гнущиеся, прогибающиеся, но не рвущиеся. Весьма тонкая работа, прекрасная организация разума и новый вызов, который я уже принял, начав избавляться от привычных гибких телекинетических «канатов» в пользу сплетённых воедино нитей, в общем обладающих большей гибкостью и, подозреваю, устойчивостью к противодействию чужой воле. Прямо сейчас удостовериться в том, что это имеет смысл я не мог, но весьма глупо было бы считать, что опытный боевой телекинет стал бы пользоваться чем-то бесполезным. Да и воплощение чужой «техники» не отняло у меня много времени, и спустя десяток реальных секунд я обрушился на наставника с новой силой, рассекая окружающую пули защиту и прорываясь к ним. С каждой секундой я действовал всё эффективнее, понимая, как лучше противостоять «противнику» и что из себя представляет телекинетическая недо-дуэль. Но как только я почти дотянулся до первого приза, Троекуров-старший просто отступил, отведя пули назад и сформировав новый слой защиты, покуда я разбирался со старым. Пришлось наступать и в буквальном смысле приближаться к нему, дабы получить возможность свободно давить со всех сторон разом.

— Уже видишь свою слабость? Думаешь над тем, как её можно компенсировать? — И вновь мужчина просто разорвал дистанцию между мной и пулями, искусно лавируя меж стремительных и крепких сетей, призванных его задержать. Естественно, я никоим образом не воздействовал на самого Троекурова, и поймать пытался пули, но пока выходило это как-то не очень. Радиус воздействия опытного боевого псиона намного превосходил мой, а давить голой силой я не решался. Хотел продемонстрировать умение, которого, как оказалось, не было. Я просто не успевал за Троекуровым, отставал на целый шаг, и слишком медленно «сокращал дистанцию». Но вот уж что-что, а прогрессировал я очень быстро, перенимая чужие приёмы и вписывая их в свою тактику. Не даром от наставника то и дело шибало волнами удивления, когда я обрушивал на его защиту что-то, только что подсмотренное и адаптированное для атаки.

Сложные объёмные структуры, пронзающие телекинетические сети и раскрывающиеся внутри подобно инструменту безумного вивисектора, нити-обманки, хлещущие защиту противника и оттягивающие на себя внимание, давящие стены, за которыми скрывалась настоящая угроза — всё это по-отдельности не особо впечатляло, но вместе, комбинируемое с десятками и сотнями других элементов…

В какой-то момент я даже почувствовал, что стоит немного надавить — и Троекуров-старший просто за мной не успеет, но уже в следующую секунду это ощущение кануло в лету. Мой оппонент ускорился и увеличил напор столь резко, что на мгновение мне показалось, будто мои мысли прорвали некую дамбу, стали тем триггером, что спровоцировал псиона на «серьёзную игру». Все мои сто семнадцать единовременных комплексных воздействий лишились численного преимущества, а пули… перешли ко мне. Троекуров просто выбросил их в мою сторону.

— Защищайся. Пытайся воспроизвести то, что увидел.

И начался форменный ад для моего разума. Я не единожды срывался в десятикратное ускорение, лишь за его счёт успевая отразить тот или иной выпад опытнейшего боевика. От столкновений телекинетических энергий то и дело расходились ударные волны, оставляющие на покрывающем стены, пол и потолок металле глубокие царапины, из которых сыпался измельчённый в труху бетон, а оглушительные хлопки уже минуту как стали для меня обыденностью. Формально я продержался столько, сколько было нужно, но на деле я сам нарушил навязанное себе же ограничение: слишком часто и крайне значительно ускорял сознание. Да и Троекуров-старший явно не выкладывался на все сто, хоть и был предельно сосредоточен. Сосредоточен настолько, что эмоции, исходящие от него, к нынешнему моменту исчезли практически полностью. И это пугало: впервые я встретил человека, который ощущался, но вместе с тем был ничем. Это не Синицын со своим «карманом для разума», когда сознание просто не ощущается, и не блок опытного псиона, притупляющего эхо эмоций до уровня, когда в размеренно текущей каше невозможно ничего разобрать.

Это пустота, абсолютное ничто, штиль, затишье там, где его не должно быть никогда. И почему-то это пугало меня до дрожи. Пугало настолько, что я ускорил разум ещё сильнее, приведя наше противостояние к паритету. Но лишь затем, чтобы безэмоциональная машина, стоящая напротив меня, взвинтила темп ещё выше, и продемонстрировала ещё больше силы. Звуковой сигнал, оповещающий о превышении допустимой нормы воздействия на этом полигоне, утонул в грохоте сталкивающийся телекинетических волн, а моргнувшее и сменившееся аварийным освещение нас совсем не остановило. Я знал, что реальная прочность полигона превышала установленные нормы на двадцать пять-тридцать процентов, но будет ли этого достаточно, если наставник от комитета ещё больше задерёт взятую планку?..

Определённо, допускать этого нельзя. Одно дело — рисковать собой, и совсем другое — кучей студентов над нашими головами. Придя к этой мысли, я извернулся и выдвинул пули на передний фланг, где их практически моментально стёрло в пыль. От Троекурова шибануло на удивление яркой вспышкой досады и раздражения, а спустя секунду всё стихло. Лишь шум вентиляционной системы разрывал тишину, ибо та разогналась на максимум в попытках очистить воздух от поднятой пыли.

— Что-то мы увлеклись. — Я тоже начал успокаиваться, ощутив вполне нормальные, человеческие эмоции, исходящие от наставника. — Кхм, ладно, я увлёкся. Хорошо, что ты сообразил избавиться от пуль.

— Могу я поинтересоваться тем, что это было? Что с вами было? — Последнюю фразу я выделил голосом, как бы указав на то, что я заметил.

— Боевой транс. Я не телепат, как ты уже знаешь, и не могу форсировать работу разума, ускорить его, что доступно, например, тебе. Но я всё равно могу развивать своё ментальное поле и тренировать ядро, пусть и таким… неоднозначным способом. — Троекуров-старший достал сигарету, запалил её одинокой искрой и с наслаждением затянулся. Похоже, этот «форсаж» не проходил для психики бесследно. — Боевой транс позволяет сосредоточиться на цели и многократно ускорить работу сознания именно в области применения псионических способностей. Но плата за это — утрата гибкости мышления и перегрузка нервной системы. Десять минут в таком состоянии выматывают не хуже, чем пять часов обычного боя, и то, что ты выдержал наше «столкновение» говорит о многом.

— Я заметил, что вы сознательно ограничивали себя…

— У меня почти тридцать лет боевого опыта за плечами. Я убивал, когда тебя ещё в планах не было. — Фыркнул он. — А ограничения для такой «игры» — норма. Почти все курсанты спецотделов так тренируются. Отличный способ развить скорость реакции и научиться инстинктивно отвечать на неожиданную угрозу.

— Странно, что в академии так не «играют»…

Мужчина скупо хохотнул:

— Ты сам видел, насколько это разрушительная «игра», Геслер. Её не доверить детям, а те, кто постарше, так тренируются втихую. Просто не афишируют. — Ну, не то, чтобы подобные «нарушения» сильно скрывались. Что-то помельче и вовсе у всех на виду, вроде того же махания посохом из плазмы в исполнении Литке. — Формально в стенах академии существует конкретный свод правил, за нарушение которых могут и исключить.

— Значит, нужно найти эти «кружки по интересам», и если там будет что-то полезное…

— Забудь. По крайней мере в ближайшие месяцы у тебя не будет свободного времени: уж поверь, если не тренировками, то «общением» тебя в конец за… — Мужчина закашлялся, рывками выдыхая клубы дыма. — Достанут, в общем. Я это когда-то тоже пережил, и могу сказать, что в какой-то момент тебе захочется убивать. Так что подготовься морально, парень. Простолюдин, каким бы могучим псионом он ни был, в глазах снобов навсегда останется простолюдином…

— А вы?.. — Я вопросительно посмотрел на Троекурова. То, что он сказал, и как он это сказал указывало на одно…

— Я не рождён дворянином, если ты об этом. — Спокойно, безо всяких эмоций, — вполне ожидаемых, между прочим, — сказал он. — Вошёл в род на правах супруга женщины из побочной ветви. И это было не так радужно, как мне хотелось бы. Презрение по отношению к выходцам из простого люда — для дворянства норма…

— Я уже успел это заметить. — Интересный выход на откровенную беседу. — Но мне встречались и вполне разумные люди, с которыми можно вести дела.

— Ты чувствительный ментал, Геслер. Это и твоя сила, и твоя слабость — тут уж как посмотреть. — Что интересно, лицемерия в этих откровениях я не ощущал. Значит, высока вероятность того, что весь этот разговор или инициатива самого Троекурова-старшего, или выданные ему указания не расходятся с его собственными стремлениями. И то, и то для меня хорошо. — Но в одном ты можешь быть уверен точно: Император всегда будет на твоей стороне. Потому что для того, чтобы уравновесить дворянство, нужны простые люди. Сильные люди.

Мне услышанное показалось крайне занимательным, ибо Троекуров практически прямым текстом сказал, чьи интересы преследует. Или же он просто хочет сделать вид, что для него первостепенен Трон? Тогда неясно, зачем пытаться настроить меня против дворянства в целом. Я и так не очень лояльно отношусь к аристократии хотя бы из-за того, что с их попустительства и одобрения происходило с Ксенией, а подбрасываемые со стороны дровишки и вовсе могли «нормального» двадцатилетнего псиона унести не в ту степь. Определённо, я уже оказался в эпицентре «игры». И теперь мне нужно было определить игроков, за ней стоящих, и попутно не поступиться своими интересами.

— Я никогда не скрывал своего отношения к служению, господин Троекуров. Как и того, что в моих глазах только Его Императорское Высочество достоин того, чтобы перед ним склоняли голову. — О нет, это не слепая преданность дурака с промытыми мозгами. Всего лишь гордыня, которой я не стыжусь, но и не трепещу перед ней. Ведь если и следовать за кем-то, то этот кто-то должен быть на три порядка лучше всех остальных.

А человек, удерживающий в своих руках такую власть и такое могущество, был именно таковым.

— Нам об этом известно, Геслер. Потому я здесь и стою: для тебя — лучший наставник из всех возможных. По крайней мере, пока что лучший. — Ну да, сам себя не похвалишь — никто не похвалит. Но как бы я ни ёрничал в своих мыслях, отрицать то, что к Троекурову как к личности я уже относился крайне положительно, было нельзя. Прямой как топор человек, добившийся значимых высот. У такого не стыдно учиться. — Ладно, бросили всю эту болтовню. Хватай камни, и продолжаем. Но на этот раз без перегибов!..

Волею наставника от пола оторвалась горсть камешков, которые перекочевали под мою ответственность. Я же подобрался, временно отложил все посторонние мысли и приготовился учиться, параллельно оттачивая перенимаемые навыки на практике.

Для меня — идеальный подход, и как же хорошо, что кто-то это понимает!..