Психологическая зависимость: как не разориться, покупая счастье

Глава 7. Послушаем, что скажет эхо

Анестезия для операции под названием жизнь

Немногие предпочитают глядеть прямо в несимпатичное лицо действительности, не украшая его ни макияжем, ни вуальками. Хотя… Представляете себе Медузу Горгону в парике? Кажется, это зрелище еще ужаснее, чем ее природный хаер из ядовитых змей.

Между тем стресс способен не только повреждать, но и закалять личность. Психологи отмечают: люди, преодолевшие сильный дистресс, считают это переживание своей победой и расценивают как положительное ощущение. На такой «отрицательно-положительный» допинг можно даже подсесть. То есть не на сам стресс, а на те положительные эмоции, которые, как ни странно, сопровождают стрессовое состояние. Прежде чем дать волю удивлению и недоверию, представьте в деталях хотя бы начало этого процесса: опасность стимулирует выработку адреналина, преодоление опасности сопровождается волной серотонина, и все эти ощущения фиксируются мозгом как прямая связь. Так и становятся экстремалами. И не только в духе Индианы Джонса, вечного неудачника, искателя приключений. Некоторые ищут сильных эмоций не в горах и не в джунглях, а в повседневной жизни. Но также используют дистресс в качестве предварительной, «возбуждающей» стадии получения эустресса — мощного, опустошающего чувства удовлетворения.

Эта последовательность действий построена по тому же принципу, что и цепочка «игра-выигрыш-игра-проигрыш-игра», формирующая психологическую зависимость от азартных игр. И она тоже формирует зависимость, которая носит название «эмоциоголизм». Некоторые специалисты не уверены в том, что это именно аддиктивное расстройство. Его скорее относят к расстройствам настроения или к расстройствам личности. И все-таки многие симптомы этого состояния свидетельствуют о гипертрофированном влечении к получению определенных ощущений определенным способом — что, собственно, и является отличительным признаком аддиктивной личности. Во всяком случае, отрицать сам факт зависимости человека от эмоций не приходится.

Зависимость от эмоций — самая древняя зависимость. Периодически она формируется не только у людей, но даже у животных. Притом, что представителей дикой природы не беспокоит чувство тревоги, низкая самооценка или неуверенность в завтрашнем дне. И тем не менее животные так же привыкают к определенным веществам и действиям, вызывающим приятные ощущения, как и мы с вами. Хотя никто и не пытается целенаправленно повлиять на сознание зверушек: им не подсовывает наркотиков преступная социальная среда, не предлагает табачных и спиртосодержакщих изделий навязчивая реклама, не кормят антидепрессантами психоаналитики. И все равно кошки подсаживаются на валериану, ежики жуют окурки, а мартышки воруют в открытых кафе спиртные напитки. Эти пристрастия не спишешь на хронический или единичный стресс, случившийся у ежика, кошки или мартышки, на их недовольство своим окружением или обстановкой на работе, пардон, в лесу, в саду и в поле. Тогда что же это?

Это естественное желание испытать приятное чувство, каких бы трудов оно ни стоило. И цена блаженства тоже, в принципе, не важна. Ни для животного, ни для человека. Вот дикую природу эволюция хранит от зависимости как может: животные в основном испытывают удовольствие от веществ и действий, приносящих пользу. Например, от «косметических процедур»: морские обитатели сами плывут туда, где водятся рыбы-чистильщики; обезьян бананами не корми, дай только предаться гроумингу[82]; вороны окуривают перья дымом и ради этой нехитрой процедуры поджигают прелестные деревенские домики с обширными замусоренными чердаками, где так легко устроить небольшой костерок с помощью тлеющей сигареты… Вдобавок многие из природных наркотиков нормализуют, кроме настроения, и пищеварение животных. В общем, фауна не привычна к жестким наркотикам, поскольку флора их не производит. Их производит человек. И он же их употребляет, не делясь, слава богу, ни с кем из своих собратьев. Или почти ни с кем. Лабораторные крысы не считаются.

Но, к счастью для себя, хомо сапиенс может не только химически стимулировать выброс серотонина или адреналина. Он может поступить, как представитель дикой природы: испытать приятное ощущение и логически связать его с некими действиями/условиями. А потом возвращаться в благоприятную обстановку — снова, и снова, и снова… Наплевать на всякие там священные и отнюдь не священные долги, миссии, предназначения, избавиться от семьи, работы, амбиций, уз и оков, расслабиться до невменяемости, запутаться до неподвижности ума и тела, расстаться с собственной личностью и вздохнуть с облегчением. Напоследок. Вероятно, это и есть земной аналог нирваны, идея которой, честно говоря, не слишком-то привлекательна для состоявшегося человека.

Видимо, для самоотверженных поисков нирваны надо быть состоявшимся лузером. Хотя бы в душе.

Позволим себе сделать еще одно предположение: растерянный, напуганный, уставший от окружающей действительности человек однажды непременно махнет искать нирвану — и найдет ее. Пусть нетрадиционную, не имеющую отношения к буддизму, пусть временную, протяженностью в несколько часов или даже минут, пусть неглубокую, без выхода из материального тела и без выпадения из окружающей реальности. Для земного существа и такая сгодится.

Потенциальный аддикт далеко не всегда превращается в наркомана или алкоголика с химической зависимостью. У него может возникнуть и закрепиться зависимость определенных душевных состояний. Это именно психологическая зависимость, нирвана земного происхождения. Потребность в этом чувстве закладывает основу для целой системы действий — и довольно опасных действий. В их число входит гневоголизм, сексоголизм, трудоголизм, шоппингомания и прочие странные (с точки зрения неаддиктов) пристрастия.

Обычному человеку, чья система ценностей далека от системы аддикта, трудно понять поведение психологически зависимой личности. В качестве объяснения нередко используется следующий прием: аддикт представляется как творческая, романтическая натура. Ему, дескать, чистая радость и полнота жизни дороже презренной карьеры и не менее презренного счета в банке. А поскольку романтическим натурам, действительно, свои чувства дороже внешнего социального одобрения, то прием срабатывает. К тому же романтиков у нас традиционно любят и почитают. Аддикт, затесавшись в толпу романтических натур, имеет шанс какое-то время косить под креатив. Даже если его поведение не выдерживает никакой проверки.

Сергей Довлатов в романе «Наши» вывел удивительный персонаж — из тех, кого стимулирует невыносимость окружающего, кому несовместимые с жизнью условия нравятся. Его герой на пике карьеры и благополучия неизменно срывается: «И снова что-то произошло. Хотя не сразу, а постепенно. Начались какие-то странные перебои. Как будто торжественное звучание «Аппассионаты» нарушилось режущими воплями саксофона. Мой брат по-прежнему делал карьеру. Произносил на собраниях речи. Ездил в командировки. Но параллельно стал выпивать. И ухаживать за женщинами. Причем с неожиданным энтузиазмом. Его стали замечать в подозрительных компаниях. Его окружали пьяницы, фарцовщики, какие-то неясные ветераны Халхин-Гола». Перед нами — типичный экстремал, только не спортивный, а социальный: он получает удовольствие от впечатляющих изменений своего общественного положения. Перемещения на вершину от самого подножия — вот кладезь адреналина.

Плавное течение карьеры и сытое существование таких людей не устраивает. Они предпочитают выживать на пределе возможностей. Они вообще живут исключительно в момент острой борьбы за жизнь. В остальное время они восстанавливают силы, готовясь к очередной схватке. Вы, может быть, и сами встречали субъектов, способных неплохо устроиться где угодно — даже в концлагере. Причем остальные бешено завидуют «ловкачам и везункам»: вот, мол, умеют же люди! Фартит же некоторым! А на самом деле подобные таланты — как и любые другие таланты — чреваты всякими побочными эффектами. В частности, чтобы начать обустраиваться, им буквально необходимо попасть если не в концлагерь, то в зону. В зону невезения. Но, поскольку эта установка сильно противоречит общественным стандартам «хорошей жизни», любители выживания прячут ее кто как может. И не только от окружающих, но и от себя. Кто-то полагает, что ему попросту не везет, что какие-то внешние силы и обстоятельства мешают его нормальному существованию; кто-то валит вину на таинственных недругов, мешающих ему подняться как минимум в поднебесье; кто-то утверждает, что успех — это всего-навсего вопрос времени, надо лишь чуть-чуть подождать, и все наладится…

В общем, оправданий много. А причина одна — эмоциоголизм. Стремление получить психологическое и социальное удовлетворение тем способом, который не приветствуется обществом. Да, этот способ не столь криминален и не столь заметен, как, например, употребление химического допинга. Но он все-таки не радует близких экстремала: они бы предпочли видеть его на высоком посту с толстой чековой книжкой в руке, нежели вечным оппозиционером, маргиналом, аутсайдером и как там еще называются отбросы и отстои общества. Если еще учесть, что представления близких об успехе беспредельны, будто сама вселенная…

Верно говорил римский писатель Петроний: «Никто ничем никогда не довольствуется». Чего бы вы ни достигли, они найдут, что с вас еще спросить: поста добился? И сколько платят? А когда прибавки попросишь? Начальство хвалит, грамоту дало? Грамотами, значит, стены обклеивать будешь? Ты повышения проси! А как семья? Жена/муж уважает? Дети слушаются? Мало! Ты их редко строишь! Знаешь, как надо? Рявкни: «А ну молчать, сидеть, бояться!» — и плеткой-семихвосткой — бац! После нескольких подобных инструктажей махнуть на рукой на удовлетворение чужих амбиций и погрузиться в экстремальный поиск собственного удовлетворения — вот решение, логически оправданное. Но зачастую… неосознанное.

Потом конечно, начинаешь сетовать — и вполне справедливо: ах, как же меня угораздило? И почему такое происходит со мной? Между прочим, последняя фраза — не что иное, как название психологической игры, где игроки, как всегда, стараются достичь лидирующего положения. И что, вы полагаете, они используют в качестве «козырей»? Вот именно — выпадающие на их долю несчастья. И, разумеется, каждый игрок доказывает, что остальные неудачники не в силах с ним сравниться. Поелику считает себя самым несчастным и неудачливым человеком в мире. Ну, по крайней мере, на обозримом участке мира. И, конечно же, требует соответственного внимания и сочувствия. Возможно, сейчас вам захочется сказать: с чего это я стану такого жалеть? Сам виноват! Это же аддикт! Человек слабовольный, эгоистичный, лживый, безнравственный.

Возможно, вы правы, но лишь частично. Определенная часть индивидуальности аддикта — скопище довольно скверных черт. И все-таки повторяем: игра может происходить без участия всей личности водящего.

Один из самых опасных мифов на тему психологической зависимости — это вера в то, что обладатель сильной воли никогда аддиктом не станет. Му-ра! Освященная мнением дилетантов му-ра.

Надеемся, из всего написанного выше читатель уже понял: к аддикции человека подводит множество факторов, как внутренних, так и внешних. Среди них есть такие, которым невозможно сопротивляться, а можно только пережить и переждать: например, тяжелейший стресс — вроде участия в военных действиях или смерти близкого человека. Или такие, которые действуют исподволь, накапливаясь незаметно для сознания: в частности, долгий уход за больным родственником, требующим постоянного внимания. Генетической предрасположенности к аддикции также трудно противостоять. А если вдобавок человек растет в соответствующей обстановке и постоянно наблюдает аддиктивное поведение в собственной семье…

Основоположник теории стресса Ганс Селье, как вы помните, сказал, что «есть два способа выживания: борьба и аддикция».

И если в вашем окружении привычным способом взаимодействия со средой является аддикция — меняйте среду.

Окружение психологически зависимого индивида довольно быстро усваивает паттерны соаддикции — то есть намертво связывает и свою жизнь, и свою систему ценностей, и свое будущее с аддиктом. И так же, как аддикт сконцентрирован на своем аддиктивном агента, соаддикт фиксируется на аддикте. Вот почему созависимые личности манипулируют своим окружением, стараются контролировать ситуацию, покрывают проступки и даже преступления «своего» аддикта, спасают его от осуждения и наказания. И тем самым лишают всякой ответственности за свое поведение.

Хотя соаддикты и создают видимость желания вылечить близкого человека, избавить его от психологической зависимости, но их поведение лишь усугубляет проблему. В конечном итоге стратегии соаддикта дают обратный эффект: вместо нормализации состояния аддикта тот приходит к выводу, что его здесь всегда «прикроют». Значит, можно прямо на глазах у родного семейства смело разложиться на элементы. Притом, что впечатление от ежедневных (или еженедельных — неважно, здесь важна не столько частота, сколько регулярность) «бенефисных выступлений» аддикта перед домашними оказывает не самое благотворное воздействие на подрастающее поколение.

Мать/отец, воспитывая детей рядом с аддиктом, закладывает в них незащищенность и предрасположенность к психологической зависимости. Такие семьи растят индивидов двух категорий — аддиктов и тех, кто заботится об аддиктах. А как же иначе, если ребенок с детских лет обучается психологическому языку зависимости — ведь эта «языковая среда» окружает и формирует его? Поэтому с возрастом он бессознательно выбирает тех, кто ему понятен и, соответственно, понимает его. То есть людей, так или иначе связанных с аддиктивной средой. И тогда уже сам начинает выбирать пути аддикции.

Эти же принципы действуют и в психологических играх, дополняющих и оправдывающих аддикцию. Кабы игрок знал, что ему предложат в качестве выигрыша… Но, повторяем, игрок действует по плану, взятому из подсознания. Его представление о правильных психологических стратегиях сформировалось в возрасте от двух до семи лет, когда человек склонен подражать окружающим. Способности к критическому отношению возникнут позже, намного позже. Поэтому не следует обвинять в безволии и глупости детский опыт, заложенный в подсознание. Это базовые структуры, корректировать которые невероятно сложно. К тому же большинство игроков попросту реализует сценарии, унаследованные от родителей. Или оказываются втянуты в игру окружением. В общем, у многих из них создается неутешительное впечатление: это не моя игра. И что тогда я здесь делаю?

Становится ясно, отчего страдалец беспрестанно ищет выход из сложившейся ситуации. И что же ему предлагает современный рынок полезной информации? Другую психологическую игру. Вы с ней уже знакомы. Ее название «Я только хочу помочь вам». Первый ход — за прессой: журналы и консультанты засыплют игрока незатейливыми советами вроде «принимайте активные добавки», «обратитесь душой к богу», «немедленно займитесь йогой», «поменяйте образ жизни на более подвижный (здоровый, духовный)». Исполнение рекомендаций отнимет годы, но не поможет ни на йоту. И даже может ухудшить ситуацию. Все зависит от того, какие «отвлечения» советчики предложат аддикту.

Человек, имеющий склонность к аддиктивному поведению, — система нестабильная. Ему постоянно требуется психологическая подпорка — то есть «волшебный помощник». Но переключение с одной разновидности «подпорки» на другую ничего, в принципе, не дает. Отказавшись от привычного средства аддикции, психологически зависимый индивид может использовать свое отвлечение как увлечение, извините за каламбур.

Подумайте: не приходилось ли вам встречать людей, занятых благородным и полезным делом как-то так, что создавалось впечатление странности, неправильности происходящего? Видели ли вы когда-нибудь религиозность, доходящую до истерии; здоровый образ жизни на грани паранойи; благотворительность в стадии бредового расстройства и тому подобные «перегибы»? Согласитесь: люди, в подобном состоянии пребывающие, — не самое приятное зрелище и не самое желательное общество, несмотря на отвлеченное благородство целей и средств. А почему? Да потому, что мы все-таки ощущаем это несоответствие — разницу между реальными намерениями адекватной личности и демонстративными намерениями эмоциоголика. Аддикт, нашедший свое удовлетворение, воспринимается как пьяный (одурманенный, закосевший, улетевший и словивший кайф). И для тех, кто не является его подобием, единомышленником и собутыльником, он довольно несимпатичен. Патологическое состояние аддикта проглядывает даже сквозь общественно одобряемые пристрастия. Выдает бессмысленное выражение лица и расторможенное поведение. А также многочисленные отговорки и отмазки.

Чего вы ждете от человека с такой наследственностью? Чего вы ждете от человека с таким образованием? Чего вы ждете от человека с таким здоровьем? Чего вы ждете от человека, живущего в такой стране? Все это argumentum ad hominem[83], как говорили римляне. И рассчитан этот argumentum на то, что собеседник сразу же начнет извиняться: да нет, я вас не обвиняю, я, наоборот, понимаю ваши проблемы, но не могли бы вы постараться, сделать усилие, как-то преодолеть… Или, наоборот, начнет ругаться: что это за уловки, люди и побольнее вас трудились, боролись, добились, и между прочим, живется сейчас не хуже, чем при татаро-монгольском иге, а ведь и тогда русские люди… Словом, краткий курс истории с активными патриотическими добавками. Оба варианта реагирования — не что иное, как проявление Родителя: снисходительного, все понимающего, или строгого, жутко требовательного. А вашему собеседнику только того и надо. Он может оставаться Ребенком и сколько угодно ратовать за свободу самовыражения вплоть до криминальных выходок.

Между прочим, эту психологическую игру (она называется «Убогий») подкрепляет мысль: «Если я прекращу совершать асоциальные, не одобряемые поступки, я никогда не узнаю мотивы своего поведения, а значит, никогда не выздоровею окончательно». Стало быть, познание себя вообще полезно. А данная конкретная форма познания еще и приятна. И я не перестану этим заниматься, сколько вы на меня, дяденька/тетенька, ни ругайтесь. В общем, для выхода из игры есть только один антитезис: на вопрос аддикта «Чего вы хотите от меня?» отвечать «Я ничего не хочу. А вы чего хотите от себя?» — то есть занять позицию Взрослого с его объективностью и, что греха таить, равнодушием. Пусть ведущий попробует ответить также с позиций Взрослого, а не Ребенка, хнычущего, дабы вызвать жалость.

Увы, но человек редко углубляется в собственное «Я». И даже в поисках ответа на жизненно важные вопросы он предпочитает шарить по поверхности. Как-то утешительней представлять, что причины всех проблем коренятся в плохих условиях для жизни, работы и любви. Вот почему людям свойственно применять разные «исправительные меры» без оглядки на конкретные задачи, поставленные их собственным телом и мозгом. Намного удобней вернуться в рамки игры «Я только хочу помочь вам» — в роли подопытного кролика, он же Клиент, — и принимать расплывчатые рекомендации Советчика вроде «Попробуй эти травки! Вот я (моя тетя, моя тренерша, моя соседка, моя собака) попробовала — улет!» А расспроси поподробнее, что за улет такой случился с рекомендующей стороной, с пресловутыми соседкой, собакой, теткой и прочими — сразу выяснится: больше «улетности» гнездится в воображении Советчика, нежели в его опыте.

Как говорил Станислав Ежи Лец: «Тот, кто не разбирается ни в чем, может взяться за что угодно». А для игры требуется именно такой участник: чтобы ни за что не отвечал и ни на что не годился. Причем по мере «утяжеления» последствий выход из игры становится все более проблематичным, а окончание игры — все более опасным. Аддиктивное поведение усугубляет обычную психологическую игру, превращая обычные проступки в преступления…

Эхо детских переживаний в каменных джунглях

Психологически зависимый человек ищет в подобной игре оправдания и основания, каковых у него нет и быть не может. Ведь у аддикта одна цель: следовать своему образу жизни сколько получится. Со своей стороны, партнер аддикта ищет повода, чтобы не разрывать привычных отношений, не менять обстановку, не обращаться за помощью к психотерапевту, не смотреть в глаза реальности. Еще несколько лет игроки будут закрывать глаза на очевидные вещи, пока однажды ситуация «сама собой» не сорвется в пропасть. И тогда бесполезно заламывать руки и глядеть на разбушевавшегося партнера жалобно-преданным взглядом. А также клясться всеми религиозными святынями и всей своей преданной родней, что данный конкретный раз был последний, что никогда больше… Вероятнее всего, последует единственно возможная мера — окончательный разрыв отношений и великий передел имущества. Хотя бывает и по-другому.

Ира считала себя человеком неординарным, наделенным недюжинной харизмой и бездной вкуса. Поводов у нее было предостаточно. Ну, во-первых, она чувствовала себя не такой, как все. Ей было тяжело сходиться с людьми, налаживать отношения, заводить друзей. Окружающие ее люди казались Ире агрессивными, туповатыми, корыстными и эгоистичными. А еще серыми. Как такие самоупоенные чудовища могли отличить Иру и воздать ей должное? У них на это ума не хватит. Во-вторых, Ира считала себя наделенной тонким художественным видением. Во всяком случае, ей не нравились вещи дешевле трехсот долларов. Ирины родители не особенно вникали в рефлексии утонченной натуры своей дочери и тем более не стремились удовлетворять ее потребности целиком и полностью. Нет, они не игнорировали Ирины запросы, но и не желали давать девочке то, что сами считали излишеством. Одевалась Ира в магазинах подростковой одежды, разговаривала не по самому крутому мобильнику, училась не в самой престижной гимназии. Если Ирина семья ездила отдыхать, то останавливалась в добротных трех-четырехзвездочных отелях, а не в «Астории» и не в «Ритце». Обычная девочка не обратила бы на это никакого внимания, но Иру поведение родных страшно уязвляло. Ей казалось: никто не обращает внимание на ее индивидуальность именно потому, что она довольствуется средним продуктом. Ведь даже посредственные девушки считаются законодательницами моды, если их родители вкладывают в них деньги. А у Ириных родителей на все был один ответ: «Вот вырастешь, выйдешь замуж, будешь сама себе хозяйка, станешь покупать, что сочтешь нужным».

Класса с восьмого Ира мечтала вырваться из родительского дома и зажить своим умом. Но, поступив в институт, Ира все равно продолжала жить с родителями. Зарабатывать она не умела. Оставалось последовать родительскому совету — выйти замуж. Мужа себе Ира искала со средствами. И остановила свой выбор на Антоне. Антон был на пятнадцать лет старше, имел свою фирму, ездил на BMW и строил дом в Подмосковье. Оставалось только найти молодую красивую жену, так почему бы и не Иру? Самой Ире Антон нравился. Он относился к ней, как к ребенку, только без родительской строгости, постоянно ее баловал, дарил подарки. Еще в медовый месяц во Франции Ира оттянулась в парижских магазинах и бутиках. А когда вернулись домой, то есть в дом Антона, Ира получила от мужа кредитку на расходы по хозяйству, на то, на се…

До хозяйства как такового у Иры руки не дошли, хотя она была уверена, что прекрасно справляется. Каждый день Ира встречала мужа с работы в новом платье, подавала на ужин деликатесные продукты с бутылкой коллекционного вина. Обставляла дом очаровательными безделушками. К своей роли жены Ира относилась с большим усердием. Она с трудом высиживала занятия в институте, а потом садилась в свою тойоту, подаренную мужем, и отправлялась по магазинам. Для Иры шоппинг представлялся экспедицией в рай. Магазины и бутики образовывали собственную вселенную, отдельную от реальной жизни, воплощение идеального мира. Красивые интерьеры, приятная музыка, услужливый персонал, разнообразные вещи. В магазинах Иру посещало чувство душевного равновесия. Здесь реальность становилась адекватной Ириным представлениям о ней. Ее не обижали, не задирали, ее внимания добивались, разговаривали с ней сладкими голосами, демонстрировали преданность и уважение, выслушивали ее мнение с любезной улыбкой. Никто не смел с ней говорить, как подружки по школе или институту, оборвав на половине фразы: «Ну, Ирка, ты и коза!» А еще Ира могла здесь реализовать свои желания: получить все, что хотела, под восхищенные взгляды продавщиц.

Когда через месяц Ира попросила у Антона пополнить счет — муж от неожиданности аж присвистнул. Последовало разбирательство, требования отчета. Поначалу Ире казалось, что она легко отделалась. Антон повел себя снисходительно: «А ты у меня, Парамоша, азартный, — отшутился он фразой из популярного фильма, — ладно, не реви, я сам виноват. Но теперь аппетит придется умерить. Так что, лапуля, будем мы с тобой, как чеховские герои, мать их за ногу, работать, есть простую грубую пищу и увидим небо в алмазах». Ира согласно кивала, но когда спустя пару дней увидела, сколько муж перевел ей на кредитку, смертельно обиделась. Она думала, что вышла замуж за щедрого, великодушного мужчину, а Антон оказался жадиной и жлобом — как все. Ира пробовала поговорить с мужем, но в ответ натолкнулась на стену глухого непонимания: «Давай лучше ребенка заведем», — предложил Антон, и Ире пришлось пенять на институт, на сессии, на диплом, чтобы хоть как-то отовраться от нежелательной беременности со всеми вытекающими последствиями.

Поначалу Ира попыталась сосредоточиться на учебе, на общении с подругами. Все это не требовало больших затрат. Но ее страшно тянуло в магазины. Подруги стали раздражать, причем раздражать до того, что хотелось запустить в них чем-нибудь тяжелым или от души стукнуть кулаком. Ссориться с девчонками не хотелось, поэтому Ира решила перестроиться. Она стала просто гулять по магазинам, не делая покупок. В начале этих холостых вояжей к Ире вернулось чувство эйфории, которое потом обернулось куда более сильной депрессией, нежели депрессия после насильственного отлучения от магазинов. Однажды Ира сорвалась. Потом она даже не смогла объяснить, как это случилось. Просто встала и ушла с середины лекции, поехала домой, взяла свою шубу, сдала ее в ломбард и рванула по магазинам. В каком-то истерическом припадке она покупала вещи, истратила все вырученные за шубу деньги до копейки и очнулась уже дома рядом с кучей коробок и пакетов. Придя в себя, Ира растерянно перебирала покупки и отчаянно не понимала, зачем она все это приобрела. На следующий день, сгорая от унижения, она возвращала покупки в магазины. Большую часть удалось вернуть. Взяв деньги у родителей, Ира выкупила шубу и дала себе честное-пречестное слово, что никогда больше… Но в следующий раз невероятным усилием воли заставила себя поставить на место китайскую вазу XVIII века, память об антоновом дедушке-дипломате.

Без магазинов семейная жизнь с Антоном не представляла для нее никакого интереса, он становился досадной помехой между Ирой и своими деньгами. Ира начала искать Антону замену. То есть она специально никаких планов не строила, никаких тактик и стратегий не изобретала, просто начала внимательно оглядывать рядом находящихся мужчин и чаще улыбаться в никуда. Судьба в ответ улыбнулась не сразу. На Иру, в основном, клевали молодые люди, которые тусуются то там, то сям, заводя необременительные адюльтеры со скучающими замужними домохозяйками. Ни один из них не выдержал «испытание кошельком»: Ира вместе с кавалером заходила в магазин, выбирала понравившуюся вещь, а потом предлагала ему расплатиться за нее. Молодые люди, проявлявшие небывалую прыть в постели, как-то серели и никли у кассы, а если и расплачивались, то потом никогда в Ириной жизни больше не появлялись. А она и не жалела. Неспособный расплатиться мужчина вызывал у нее отвращение — в том числе и на физиологическом уровне.

С Борисом Ира познакомилась случайно, в магазине. Борис покупал дорогое портмоне. Ира, оценив стоимость покупки и покрой костюма, невзначай бросила фразу, завязался разговор, который продолжился в ближайшем ресторане и закончился весьма посредственным сексом. Но потом Борис произнес волшебную фразу: «Я бы хотел тебе сделать подарок, купи себе что-нибудь». И вложил Ире в руку несколько купюр. Ира испытала один из самых сильных оргазмов в своей жизни. Роман с Борисом ее захватил, Борис щедро оплачивал ее прихоти. Ира забросила институт, перестала скрываться перед Антоном, а когда муж уличил ее в измене, демонстративно собрала свои вещи и переехала к Борису. Тем более что Борис был один: с женой они давно жили раздельно, а с любовницей он расстался незадолго до знакомства с Ирой, застукал ее с тренером по фитнесу и отлупил обоих — мало не показалось.

Жизнь с Борисом казалась Ире раем. Дни она проводила в магазинах, вечерами ходила с Борисом на тусовки. Она даже не поинтересовалась, собирается ли Борис жениться на ней. Правда, однажды Борис устроил ей дикую сцену, когда Ира спустила крупную сумму в магазине элитного белья. Борис надавал молодой сожительнице пощечин, разорвал в клочья покупки, что не смог порвать — порезал ножницами, и устроил форменный допрос с пристрастием. Ира плакала, каялась, зарекалась на всю жизнь, но на самом деле она плохо соображала, что говорила в тот момент. Ей просто хотелось, чтобы этот ужас кончился. На следующий день Борис, как ни в чем не бывало, дал Ире денег и будто бы невзначай произнес: «Я там вчера намусорил. Не бери в голову. Купи себе, что хотела». И Ирина жизнь снова покатилась по наезженной колее. До следующего раза, когда она получила бланш под левым глазом и такую же зверскую разборку за семьдесят вторую пару туфель. Наутро Борис снова был в прекрасном расположении духа и дал денег на семьдесят третью и семьдесят четвертую. Потом был скандал и нож у Ириного горла за сервиз лиможского фарфора, потом выбитый зуб за не ко времени купленную шиншилловую шубу, потом — устанешь перечислять. Зато теперь Ира мастерски умеет прятать синяки и ссадины под толстым слоем матового тона. Но с Борисом они живут душа в душу: Ира транжирит, Борис ее поколачивает. О будущем Ира не задумывается. А зачем? Она счастлива.

Вот пример парадоксальной гармонии — два аддикта, гневоголик и шоппингоман, «сошлись диагнозами». Личностей там, честно говоря, и не наблюдалось: у Иры индивидуальность сформироваться не успела, ограниченная рамками аддиктивного мышления, а Борис… Может, он и был когда-то человечнее, а может, и не был никогда. Без подробностей о таком судить трудно. Во всяком случае эти двое чувствуют себя вполне комфортно, одновременно подстегивая и удовлетворяя аддиктивные потребности друг в друге. Можно сказать, они скованы одной цепью, но стараются этого не замечать. Как долго их усилия будут успешными — предсказать невозможно. Одно мы скажем наверняка: конструктивным такой союз, в котором двое людей планомерно разрушают друг друга и сами себя, не назовешь.

Шоппингоманы представляют два типа транжир: подсознательный и личностный. Их объединяет любовь к мотовству и особенности домашнего воспитания. В детстве ребенок воспринимает потраченные на него деньги в качестве доказательства искренней любви. Все потому, что в семье не хватает денег или не хватает любви. И одно служит заменой другому. Неважно, что чем заменяется: детское сознание уже связало обе эти материи в общую цепочку. Впоследствии ассоциация «деньги = любовь» скрывается под пластами более поздней информации, но, как это всегда происходит с подсознанием, не исчезает бесследно. И при определенных обстоятельствах всплывает в разных проявлениях. Чаще всего в виде ничем не оправданного мотовства.

Дети экономных, скупых, равнодушных или попросту бедных родителей, вырастая, ищут компенсации за все утраты, пережитые в детстве. Особенно девушки ждут от поклонников, женихов, мужей дорогих подношений и знаков внимания. Роскошь нужна им как подтверждение чувства, как пылкое признание. Ну, а если партнер подобру-поздорову не согласится… Тогда ведь можно и самой по магазинам прошвырнуться!

По результатам «прошвыривания», как правило, и можно судить, кто перед вами. Чем более идиотским оказывается результат, тем больше вероятности, что перед вами — подсознательный тип шоппингомана. Скажем, аквариум вместимостью в 10 тонн воды, размером с «Куин Мэри», наполненный тропическими рыбками, непрерывно сетующими на особенности местного климата, — и вся эта благодать приобретается для однокомнатной квартиры емкостью в полтора человеко-кота. Или набор усовершенствованных клюшек для гольфа, покрытых анодированным серебром, с ручками мореного дуба — в качестве подарка для того, кто посуду вытереть не может без члено- и чашковредительства. Это не покупки — это символы. Символы богатства, которое есть материализованная любовь, забота и нежность.

Поэтому явная непрактичность такого приобретения — лишнее доказательство его символической природы. Бесполезная покупка есть свидетельство безмерной любви.

Естественно, родственники и супруги, оплачивающие все эти «эквиваленты нежности и заботы» из своего кармана, реагируют нервно. Их возмущает буквально все: и то, что потрачена очередная заначка, припрятанная от транжиры на черный день, на лечение зубов, на зимнюю обувь — словом, на дело; и то, что потрачена она бездарно и бессмысленно; и то, что ситуация повторяется не в первый и даже не в десятый раз, а хуже всего то, что и не в последний. С каждым инцидентом близкие вскипают все сильнее. В случае подсознательной шоппингомании они тычут провинившемуся в лицо счет и кричат что-нибудь жизнеутверждающее, типа «Ты что купила, а?! Что ты купила?! Да я год мечтал в Египет съездить, хоть на недельку, деньги копил, а тут как раз ты, благодетельница! Обра-адовала, нечего сказать! Мамани своей портрет, в бронзе, верхом на папаше, «Бегемот, оседлавший кентавра» называется! Вон Бубликову в «Служебном романе» на юбилей хоть лошадь подарили, а это, это что?!» — и однажды докричатся либо до инсульта, либо до развода.

Но и другая разновидность раздражает своих близких. Хотя сознательные, вернее, личностные шоппингоманы приобретают вещи более адекватные. Главным образом пополняют свой гардероб и обновляют компьютерный арсенал. В общем, ищут возможности выпендриться перед знакомыми и незнакомыми.

Это, вероятнее всего, противоположный вариант: дети из состоятельных семей, отпрыски вечно занятых родителей. Беспрекословно покупая «сироте при живых родителях» самые навороченные джинсы и мобилы, устраивая детку в крутой колледж, родители как бы извиняются за свой дефицит времени: прости, мы тебя очень любим, просто мы так заняты, так заняты… И ребенок привыкает, что заверение «мы тебя любим» неизменно принимает вид дорогих вещичек, которыми всегда можно похвастать в кругу приятелей.

Если эта привычка всплывет в зрелом возрасте, то именно в форме ребячески-хвастливого поведения: это я, а это тачка моя, угадай, кто круче? Простые мысли: «А супругу/супруге-то за что извиняться? Он/она в воспитании меня участия не принимал/не принимала? Выходит, вины за собой не чует? Зачем же ему/ей мои выходки терпеть?» в голову как-то не приходят. Поскольку транжира не знает, что делает. Он просто ведет себя как всегда. И покупки совершает отнюдь не потому, что в голову вступило. Поэтому его приобретения носят более рациональный характер.

Но все равно оба типа транжирят не только свои деньги, но и доходы своих родных. А человека, разгневанного подобным обращением с его трудовыми-кровными, утихомирить заявлением вроде «Я нуждаюсь в любви, в душевном тепле», мягко говоря, трудно. В лучшем случае он проорет: «Да я и так тебя люблю, ясно!!!» голосом без единой нежной ноты. И его можно понять.

Хотя некоторые люди буквально тянутся к аддиктам, подхлестывают их гибельные увлечения, не контролируют их поведение — все ради того, чтобы самим сыграть в психологические игры «Это вы меня втянули» или «Взгляните, что я из-за вас натворил», в процессе которых легко снять с себя всю ответственность и ощутить себя свободным как никогда. Особенно представители активного и импульсивного психотипов — люди необузданные, агрессивные. Негативная разрядка каждую неделю, а то и два-три раза в неделю, сочувствие знакомых, виноватое лицо аддикта, жалко кивающего повинной головой — ну, разве не прелесть? Эти игры удобны и для законченных зануд эпилептоидного типа: кто еще станет через день выслушивать нотации мужа/жены, покорно созерцать многозначительно поджатый ротик его/ее мамочки, терпеть намеки на тему «Вы же знаете, какое мне сокровище досталось!» за семейным обедом и за дружеским ужином? Только вечно виноватый, изолгавшийся, потерявший самоуважение аддикт! За такое наслаждение человек состоятельный заплатит — и еще раз… вернее, еще не раз заплатит. А супер-аквариум и супер-клюшки передарит друзьям с соответствующими увлечениями, или сам к делу пристроит.

Если стратегия игр «Это вы меня втянули» и «Взгляните, что я из-за вас натворил» сработает в полном объеме, каждая сторона получит свой выигрыш: с одной стороны, аддикт сможет отказаться от ответственности за свое состояние, делегировав ее созависимому лицу — мужу/жене или другому близкому/дальнему, но непременно богатому родственнику; с другой стороны, родственник, не задумываясь о судьбе аддикта, личность которого постепенно разрушается из-за болезненного пристрастия, будет наслаждаться собственной выгодой — агрессивными всплесками, доминирующей позицией и т. п. И, нехорошо улыбаясь, шутить, что эрогенная точка g у женщин находится в конце слова shopping.

Хорошие и истинные мотивы наших поступков

Время от времени потребность в том, что психологи называют разрядкой агрессивного аффекта, испытывают не только гневоголики, но и психически здоровые люди. Психологическая проблема заключается не в наличии самой потребности, а в ее силе, остроте, частоте. То есть в количестве и, конечно же, в причине негативных разрядок.

В некоторых случаях такое поведение вписывается в социокультурный список ритуальных реакций: например, стенания, рыдания, крики и жалобы во время похорон или других скорбных церемоний играют роль компенсации психологического ущерба. Это внешнее обозначение скорби одновременно работает как отвлекающее действие, требующее больших энергозатрат. Истощая себя воплями и заламыванием рук, плакальщицы и плакальщики добивались разрядки аффекта. А значит, могли избегнуть серьезных травм и заболеваний — психологических и соматических. «Разрешение на истерику», выданное этикетом, помогало людям пережить стресс.

Психологическая разрядка снимает напряжение и позволяет расслабиться. Не зря она считается первичным выигрышем в психологической игре. Но есть целая категория людей, которым следует избегать «шумовой» разрядки. Мы говорим о гневоголиках — людях, легко в падающих в зависимость от истерических проявлений, скандалов и сцен. Первой реакцией на информацию о подобном пристрастии, как правило, бывает недоверие: что это за сомнительное удовольствие — мотать нервы себе и окружающим? Разве только внимание… Истероида, например, хлебом не корми, дай только на публике выступить.

Но для целой категории расстройств личности внимание других людей представляет не просто ценность, а одну из базовых ценностей — такую же, как удовлетворение потребности в еде и сне. Индивид с истероидным, нарциссическим, асоциальным или пограничным расстройством испытывает чрезвычайную озабоченность тем, чтобы оказаться в центре внимания. А средства для этого он черпает в беззастенчивом манипулировании другими людьми. Направление формирующейся аддикции предопределяется недостаточным морально-этическим развитием в сочетании с раздражительностью и приступами гнева. Впрочем, гневоголик не всегда осуществляет разрядку в форме «театрального эксперимента», предназначенного для привлечения внимания публики. Зачастую он не режиссирует своих проявлений и не следит за зрительской реакцией, а действует спонтанно, на волне раздражения. Итак, существует несколько систем ценностей и систем поведения, для которых гневоголизм — вполне органичная манера поведения.

Тем не менее истерику и скандалисту не всегда можно поставить диагноз «гневоголизм». Если человек просто не умеет контролировать свои эмоциональные проявления, он может грешить недостатком воспитания, недостатком воли и недостатком ума. Но если он сознательно или подсознательно использует гнев как средство достичь удовлетворения… Вот это уже зависимость. И зачастую непреодолимая.

Демонстративное, громкое проявление стрессового состояния бывает подчас необходимо: оно помогает человеку избежать внутреннего шока и тяжелой депрессии. Но увлекаться положительным эффектом, достигнутым в ходе разрядки — иллюзией внутренней свободы, небывалой полноты жизни, яркости и новизны ощущений — не стоит. Фиксация на испытанном удовольствии и желание возвращаться вновь и вновь в это «волшебное место» может сформировать зависимость. Притом, что зависимость направляет мозг и тело по одному-единственному пути — по пути привыкания. В свою очередь, последствием привыкания становится увеличение дозы. Когда-нибудь отсутствие аддиктивного агента — в данному случае разрядки — само превратится в причину для депрессии, а то и для абстинентного синдрома, «ломки».

Гневоголик, как и всякий аддикт, испытывает потребность в увеличении дозы. А потому занимается тем, что накручивает себя все основательнее, устраивает сцены все чаще и использует все более криминальные средства. Чем ниже интеллектуальный уровень и эмоциональная управляемость гневоголика, тем страшнее его выходки. Рано или поздно гневоголик начинает искать повода для разрядки или, как в народе говорят, нарываться. Ну, а поскольку выбор жертвы с каждым скандалом становится все уже (люди знающие попросту начинают разбегаться), гневоголик, превратившись в аддикта, перестает себя сдерживать. И однажды гневоголика постигнет ответная агрессия со стороны очередного объекта разрядки. Но так происходит не всегда.

Альбина росла серой мышкой и вечной тенью своих подруг. Ее уделом были вторые роли. Если в классе ставили спектакль «Золушка», Аля оказывалась второй мачехиной дочкой, если капустник — третьим лебедем у пруда. Когда Альку просил о встрече однокашник, это лишь означало, что ему надо узнать: как к нему относится Вера или согласится ли Марина пойти с ним в кино. У Альки в глазах темнело от злости на подруг, хотя по здравому размышлению выходило: они перед ней ни в чем не виноваты. Альбина постоянно перебирала в уме недостатки одноклассниц, и получалось, что она гораздо лучше остальных. Только кроме нее никто этого не замечал. Однажды Аля не сдержалась и сорвалась, когда очередной однокашник Миша попытался у нее узнать, есть ли сейчас парень у ее подруги Нади. Альку будто прорвало: она топала на Мишу ногами, кричала на него, обзывала слепым дураком, эгоистом и безмозглым уродом, вполне подходящим такой кретинке, как Надька. И под конец расплакалась. Эта жуткая сцена произвела на Мишу неизгладимое впечатление и, тем не менее, польстила его самолюбию. Юноша и не подозревал, что кто-то может так в него влюбиться. Кроме того, ему было страшно неловко. Он не понимал, как из этой ситуации выпутаться. Оттого и начал Алю утешать, говорить, что она ему очень нравится, но просто он никогда и т. д., и т. п.

Оторавшись, Альбина почувствовала себя необыкновенно хорошо: она повеселела, в теле появилась странная легкость, ей захотелось петь и танцевать, рядом был Миша, который ее утешал. И Альбина, пребывая в самом воздухоплавательном состоянии, только сбивчиво извинялась перед Мишей и беспрестанно хихикала. Тогда ей казалось: смеется она над своей глупостью, ей так хорошо, потому что совсем неожиданно у нее, у Альки-третьего лебедя, появился собственный парень. Ведь она только хотела посетовать на вселенскую несправедливость, а тут такой сюрприз. Альбина не была влюблена в Мишу: тот просто попался под горячую руку. Но решила, что Миша ей дорог как первый трофей. Чувство эйфории после скандала еще держалось пару-тройку дней. Отношения с «трофеем» сами собой сошли на нет через пару недель. И Миша начал ухаживать за Надей. Увидев их вместе, Алька закатила истерику Наде: обвинила подругу, что та из зависти увела ее парня. Надя расстроилась, оправдывалась, говорила, что не знала и не хотела, а под конец пообещала Але больше с Мишей не встречаться. И снова Алька добилась своего, и снова после скандала почувствовала себя великолепно. Мир опять был прекрасен и она, Аля, в нем прекрасней всех. Альке снова хотелось петь и смеяться, она уверяла Надю в своей неизменной дружбе, говорила, что Надька классная девчонка и замечательная подруга, а все мужики козлы… Еще пару дней после разборки с Надей Альбина ощущала чувство глубокого удовлетворения. Тогда ей казалось — морального. Ведь она добилась своего: Надя приняла ее условия и перестала встречаться с Мишей. Кстати, сама Альбина и не собиралась возвращать Мишу, восстанавливать отношения, играть в любовь… Миша Альке был по барабану, однозначно.

Правда, через неделю, когда Аля с Мишей случайно столкнулись в пустом холле, она совершенно неожиданно для себя вновь устроила скандал: обвиняла парня в черствости, слепоте, эгоизме. Миша брезгливо поморщился, — он злился на Альбину из-за Нади — и ответил на гневную тираду лаконично: «Да пошла ты…» Развернулся и ушел. Аля смотрела вслед Мише и не понимала, что с ней происходит. По идее, ее только что бросили и послали, но это никак не повлияло на Алино самоощущение. Самоощущение было радостным и упоительным. Просто хоть в пляс пускайся. Алька объяснила свое состояние как умела: ей, мол, важен не сам Миша, ей важен слушатель. Получалось, Миша всего лишь дал Альбине шанс высказаться. Утвердившись в своем мнении, Альбина решила: необходимо донести свои мысли и чувства до окружающих в яркой и доходчивой форме. И стала закатывать истерики при каждом удобном случае.

Поначалу Алька убеждала себя в благородстве собственных намерений: хочу себя выразить, ищу возможности для общения, а скандалю только ради эффективности процесса. Люди скорее со мной согласятся, если привести их на крутой берег, под которым плещется бурный поток моих эмоций. Но она, Алька, прекрасно знает, что в любой момент сможет взять себя в руки и держать ситуацию под контролем. Просто в данное время не видит в этом особого смысла. Тем более, что после каждого скандала прекрасно себя чувствует. Алька даже придумала некую теорию: мол, отстаивая свои интересы и неизменно срываясь на крик, она вырабатывает в себе лидерские качества. При таких мощных доводах можно мно-огое себе позволить. Конечно, Альбина сознавала, что становится неприятной окружающим людям, но ее это мало беспокоило. В конце концов, харизматичные личности тоже не вызывали восторга у современников, а она борется за то, чтобы мир стал лучше.

Со временем продуктивность Алькиных гневных излияний практически сошла на нет. Альбине уже было неинтересно разбираться: можно или нельзя в данной ситуации поорать. Ей просто этого хотелось. Альбине не терпелось войти в то прекрасное состояние эйфории, которое появлялось у нее после истерики, но теперь уже не всякий раз. Не получив после очередного эмоционального выброса блаженного чувства легкости, почти невесомости, равно как и счастливого просветления, Алька норовила поругаться с кем-нибудь еще разок — и посильнее. Альбина надеялась: если удастся поддать жару, она непременно добьется своего. Иногда после усиления «истерической дозы» Альке удавалось обрести желанное состояние. Но мыслей о собственной харизме и неустанной борьбе за вселенское совершенство больше не возникало. Теперь Альбина утешала себя другими доводами, гораздо более скромными: «Ну и что, что я кричу? Кричу — и все. Да, я себе это позволила. А если я только так могу почувствовать себя счастливой? Да, я — очень эмоциональная. Я так устроена. Я неравнодушный человек. Я все принимаю близко к сердцу. Почему я должна быть такой же, как все? Я никому ничего не должна!»

Сейчас Альбину чувство эйфории после скандалов уже не посещает. Ей не до того. Если она какое-то время не поорет, внутри у Али возникает неприятное сосущее чувство, нервный зуд, который впивается во все тело с навязчивым тонким комариным писком, мучает душу и раздражает нервы. Без скандалов у Альбины наступает абстиненция. И она закатывает истерики просто для того, чтобы не сойти с ума. У нее всегда плохое настроение. Альбина уже не первый год в депрессии. У нее проблемы на работе. Забавно то, что близкие не осознают: рядом с ними живет больной человек, гневоголик в стадии тяжелой зависимости. Ведь Альбина не пьет, не курит и не ширяется наркотой. Так чего же еще? Такая вот она у нас, своеобразная.

Поведение Альбины хорошо знакомо всем. У каждого из нас есть соответствующие знакомые — сварливые бабы разной степени крикливости и безбашенные горлопаны, имеющие дурную привычку в процессе беседы топором дирижировать. Наверное, убедительности ради. Мы их на дух не переносим, но что поделать? — это наши соседи, сослуживцы, родственники… Время от времени в ответ на свое скандальное поведение такие вот Альбины встречают могучий отпор в форме неприкрытой агрессии. И нет никаких гарантий, что эта встреча на Эльбе не закончится трагически. Или травматически. Но для аддиктов подобные инциденты не редкость. Они — часть аддиктивного образа жизни.

Впрочем, женщины-гневоголики до поры до времени воспринимаются окружающими весьма снисходительно: ну, голосит дурниной, ногами топает, руками машет, головой трясет — натура у девушки чувствительная, импульсивная. Переволновалась небось. Может, ее кто обидел с утра, а может, и с вечера. Или предменструальный синдром случился. А может, климактерический. В общем, не любо — не слушай, а разрядке не мешай. У нее уже так бывало: поорет-поорет — и опять зайка. Она у нас отходчивая.

Отходчивая зайка, не стесняясь, пользуется добротой окружающих, пока не нарвется на такую же, как она, фурию местного значения. Или на укротителя фурий, бесстрашного и безжалостного. В принципе, если личностью руководила обыкновенная распущенность (или даже необыкновенная), у индивида, скорее всего, хватит сил взять себя в руки и исправить некоторые особо вопиющие паттерны поведения. А если положение намного более серьезно? Если человек знает о собственном безобразии, но прекратить эти безобразия не способен? Если приступы ярости дают индивиду то, чего он не способен получить в нормальном состоянии? Например, удовлетворение. Причем вовсе не то удовлетворение, которое приносит разрядка негативного аффекта — нет, совершенно иное, гораздо более мощное.

Мы все время говорим о том, как внутреннее напряжение выливается в агрессивные проявления. А если предположить обратную связь? То есть не внутреннее напряжение вызывает агрессивные проявления — наоборот, агрессивные проявления провоцируют внутреннее напряжение? Странная мысль, не правда ли? А между тем формирование психологической зависимости происходит именно по этой «перевернутой» схеме.

Исследования поведения гневоголиков показали, что во время приступа ярости содержание тестостерона в крови резко повышается (у мужчин — в три-четыре раза), активизируются определенные зоны мозга, происходит прилив крови к органам малого таза… Узнаете? Это же сексуальное возбуждение! Оказывается, гнев обладает эффектом афродизиака[84]. Неудивительно, что большинство гневоголиков — мужчины. Мужчины, у которых имеются большие сложности — и в плане секса, и в плане самоуважения. Домашние тираны, старательно маскирующиеся под отходчивых заек…

Сейчас же прекратите орать на Мадонну!

Сложности атрибуции либидо, то есть сложившихся сексуальных пристрастий, — отдельная и обширная область психологии. Но было бы неправильно рассматривать формирование некоторых форм психологической зависимости в отрыве от самой значимой эмоциональной сферы — сферы любовных и сексуальных переживаний. Ведь она служит источником и удовольствий, и страданий. Чтобы добиться удовлетворения и избежать фрустрации, подсознание создает чрезвычайно сложные и далеко не всегда эффективные обходные пути. А уж если заходит в тупик, то непременно формирует депрессогенные схемы и дисфункциональные убеждения, мешающие личности нормально функционировать и адекватно оценивать себя и обстановку.

Источником гневоголизма служит ситуация, когда любовное влечение направлено на один тип объекта, а сексуальное — на другой. В этом случае возникает раздвоение желаний, которое З. Фрейд называл схизисом. Возникает комплекс «Мадонны — Блудницы» (он же комплекс «Святой — Шлюхи»): мужчина предпочитает заниматься сексом с особами свободного нрава или с платными партнершами, но одновременно состоит в браке с «порядочной» женщиной — сдержанной и отнюдь не гиперсексуальной. У женщин схизис встречается реже и носит название комплекса «Рыцаря — Негодяя». Секс с Мадонной (Рыцарем) все время балансирует на грани целибата[85]: любовное чувство сохраняется, но влечение постепенно снижается, а то и вовсе пропадает. Уровень тестостерона находится на нижней границе нормы, эрекция далека от стопроцентной, а бурный секс представляется бессовестной выдумкой рекламодателей «Виагры».

Удивительно то, что подобное положение дел может сохраняться годами, десятилетиями. Многие так и бредут через сексуальную пустыню, не зная о возможностях собственного организма. Но если один из супругов обнаружит ситуацию, в которой его ощущения приблизятся к тем самым бессовестным выдумкам, он, конечно же, начнет эксплуатировать свой индивидуальный «разогрев». Это нормально, но… при одном условии. Вторая сторона должна хотя бы не испытывать отрицательных ощущений от участия в упомянутой сексуальной игре. Притом, что гневоголизм — совсем не тот случай.

Когда скучноватый супружеский секс надоедает, возникают два пути: измена и… маскарад. Второй путь связан с временным превращением добропорядочного, но сексуально непривлекательного партнера в желанный, но безнравственный предмет страсти. Если партнеры используют элементы любовного театра — переодевание, макияж, исполнение заданных ролей — их поведение остается в рамках нормы и дает хорошие результаты. Но, к сожалению, гипосексуальные (обладающие вялым сексуальным темпераментом) натуры не всегда довольствуются «домашним интимным театром». Им для вящей достоверности требуется «правда жизни». И тогда в ход идет агрессивный всплеск, отдаляющий супругов друг от друга. Проще говоря, скандал. Негативные чувства, вызванные искусственно, могут не иметь никаких реальных оснований. Почему на ужин рыба, а не мясо? Куда делись мои любимые джинсы? Почему этот кот снова орет? Ты портишь мне жизнь! И пошла писать губерния…

В процессе скандала любимая жена обретает вожделенный статус посторонней безнравственной бабы, с которой можно и нужно испытать острые сексуальные ощущения. Причем испытать немедленно. Гневоголик знает: действовать надо быстро, не дожидаясь, пока утихнет агрессия. Поэтому на пике выяснения отношения или спустя некоторое, достаточно короткое время, начинает домогаться партнера, совершает грубый, поспешный половой акт, избегая любовной прелюдии и тем самым нанося серьезную психологическую травму своей половине. Словесные оскорбления, язвительные замечания и унизительные заявления, переходящие в сексуальные действия, превращают половой акт в изнасилование.

Надо сказать, что потребность в совершении насилия испытывает больше людей, чем кажется на первый взгляд. Так же, как раздвоение любовного и сексуального влечений. Проявлением этого состояния не всегда становится гневоголизм, чаще это бывает копролалия — сильное желание произносить бранные и непристойные слова в адрес сексуального объекта. Если объект протестует против такой «непроизводственной характеристики», любитель ненормативной лексики может сдержаться, но его впечатление от половой связи будет весьма блеклым. Копролалия и гневоголизм — чрезвычайно сильные проявления комплекса «Мадонны — Блудницы». Притом, что само по себе произношение непристойностей и рассматривание порнографических изображений — древний и, более того, традиционный способ увеличения содержания тестостерона в крови и подготовки к половому акту. Им увлекался еще император Нерон, отчего подобное поведение получило название «синдром Нерона».

Неуправляемость этого влечения связана с особенностями сексуального «импринтинга»[86] — главным образом с тем, что сексуальное возбуждение приходит лишь в четко обозначенной ситуации и реакция распространяется лишь на объекты с соответствующими атрибутами. Но «объект» может быть не согласен с намерениями субъекта. Он может изъявить свое несогласие или умолчать о нем — все зависит от индивидуальной сопротивляемости предмета влечения. Состоится или не состоится акт насилия — зависит от того, достаточно ли велико влечение сексуально ограниченного индивида, чтобы преодолеть сопротивление потенциальной жертвы, а заодно и обстоятельств. Как видите, интересы жертвы в расчет не принимаются. Вот почему, даже сознавая, насколько разрушительно его поведение, гневоголик не оставит своих привычек. Последовательность «агрессия — возбуждение — секс — удовольствие» для гипосексуального, закомплексованного мужчины — единственный путь к получению настоящего, полноценного, яркого удовлетворения.

В описываемых обстоятельствах жена неизменно остается в проигрыше. Ее самоуважение подвергается серьезным испытаниям. Ее сексуальные потребности подавляются. Ее желания игнорируются. Ее представление о нормальных взаимоотношениях искажается. Она может даже не понимать, что муж-гневоголик безжалостно мстит ей за унижения, перенесенные в далеком детстве, чаще всего за свои разногласия с матерью — слишком равнодушной или чересчур властной, чтобы научить сына любить и уважать женщин. Вместо позитивного представления о противоположном поле мама наделила сына деструктивным образом женщины как «врага вообще»[87] и научила этого врага бояться и ненавидеть. Вот почему гневоголик испытывает трудности при создании партнерских отношений. Он привык подчиняться или подчинять. И предпочитает доминирующую позицию. Его «семейное правление» становится все более жестоким, пока не превратится в тиранию. Свою неприязнь к женскому полу гневоголик пронесет через всю жизнь и сделает несчастным всех женщин, имевших неосторожность вступить с ним в близкие отношения. Впрочем, его собственное душевное состояние никак не назовешь гармоничным и комфортным.

Но гневоголики, как и большинство аддиктов, не признаются в наличии проблемы. Они обвиняют во всем жену: она неправильно себя ведет, она меня достала, она не умеет вести хозяйство… Отрицание проблемы — анозогнозия — симптом, характерный не только для всех зависимостей, но и для всех сексуальных злоупотреблений. У гневоголиков он выражен особенно отчетливо. В крайнем случае скандалист предполагает возможность компенсации: забота, внимание, подарки, участие в воспитании детей. Все эти «блага» действительно имеют место между разборками. Но они лишь усугубляют страдания жертвы. Тот из супругов, кому выпадает роль боксерской груши, надеется на изменения к лучшему: когда-нибудь этот ужас кончится, ссоры прекратятся, мы заживем в любви и согласии…

Увы. Даже в том возрасте, в котором сексуальность домашнего тирана утихнет, вспышки гнева не прекратятся. Они останутся — но в другом качестве. Теперь гневоголику требуется не полнота сексуальных ощущений, а полнота власти. Беспрекословное подчинение тоже приносит «властелину» удовольствие. В личности гневоголика нередко сочетаются гипосексуальность и мизогинизм — стойкое презрение и ненависть ко всему женскому полу. Вот почему даже сознавая, насколько отвратителен для женщины половой акт на пике ссоры, гневоголики продолжают унижать партнерш, настаивая на немедленном выполнении супружеского долга. И вдобавок убеждают себя (а если придется, то и окружающих) в том, что жена, дескать, ничего другого не заслуживает: да любой мужик на моем месте показал бы ей Варфоломеевскую ночь! А я что? Я тихий, мирный. Только иногда срываюсь. Уж очень она меня достала.

Как правило, при совершении сексуального насилия проявляют себя и сексуальные, и агрессивные мотивации. Со временем гневоголик, избегая чувства вины, перекладывает ответственность за происходящее на плечи близких людей. Проекция и рационализация — вот наиболее предпочтительные защитные механизмы, которыми пользуются психологически зависимые индивиды. Они могут убедить в собственной правоте не только себя, но и свою жертву. И ей уже не будет исхода. Хотя «исход», а, выражаясь современным языком, бегство — фактически единственный способ решить проблему семейной жизни с гневоголиком. В данной ситуации можно спасти только себя. Брак обречен. И любая отсрочка лишь усугубляет проблему.

Гипосексуальность практически не поддается лечению. Даже гормональная терапия не помогает: у многих гневоголиков низкая чувствительность к тестостерону, а следовательно, требуется слишком большая доза. Психологический аспект также не поддается улучшению: подсознание давным-давно, задолго до начала полового созревания, сконцентрировала либидо гневоголика на одной-единственной ситуации. Он способен возбудиться и получить удовлетворение исключительно в тех условиях, которые предписывают глубоко укоренившиеся сексуальные паттерны. Для аддикта отказ от единственно значимого удовлетворения представляет невосполнимую потерю. Увещевать гневоголика, объясняя ему, что женская сексуальность — хрупкая и уязвимая структура, а «семейные изнасилования» разрушают ее, да и всю личность жертвы в целом — столь же формальная мера, как плакаты: «Дорогу мирному сексу!» и «Будь ласков, ты, скотина!» в изголовье супружеской кровати.

Что же делать? Ведь поведение гневоголика вызывает у его жены стойкую депрессию. Она живет в ожидании очередной безобразной сцены. Супружеский секс превращается в неприятную обязанность, а то и в тяжкое испытание. Женщина сомневается в собственной полноценности, ей кажется, что семейные проблемы — следствие ее некондиционности. В качестве доказательства служат взаимоотношения мужа с друзьями, коллегами, родственниками: с посторонними людьми он совершенно другой человек. Он добр с детьми, внимателен с тещей, обаятелен с гостями… А немыслимым грубияном бывает только с ней! Видимо, она действительно неудачница, дура, бревно, растяпа, транжира и уродина. И неудивительно, что муж периодически взрывается, словно шахид-самоубийца. Несколько лет подобных угрызений — и жертва становится моральным и физическим инвалидом.

Жены гневоголиков нередко пытаются уйти. Попытки могут следовать одна за другой и кончаться ничем. Уйти с первой попытки не удается никому. Гневоголик немедленно развивает бурную деятельность по возвращению супруги в лоно семьи: клянется и божится, что скандалов больше не будет, не будет и принуждения к сексу, что впереди у них — счастливейший из браков, долгий и упоительный! Заниженная самооценка, подавленное состояние и продолжительная депрессия делают из жены гневоголика идеальный объект для манипуляции. Начинается долгая эпопея уходов и возвращений, еще больше изматывающая жертву. Разумеется, если супруги останутся вместе, все останется как было. Притом, что оптимальный выход из положения заключается, конечно же, не в сохранении брака.

Решение проблемы, как всегда, связано с самопознанием. Гневоголик, признавший проблему, вряд ли сможет избавиться от гипосексуальности и от своих пристрастий в сексе. Но он, по крайней мере, перестанет играть чувствами ни в чем не повинной жертвы. И не будет больше совершать преступлений. Потому что принуждение к сексу, как ни объясняй его физиологическими или глубинными психологическими особенностями, неподвластными коррекции, — это было, есть и будет насилие. Следовательно, гневоголик ничем не лучше сексуального маньяка, который не в силах противостоять навязчивому желанию совершить насильственный половой акт и потому регулярно выходит на охоту, рискуя своей свободой.

Но гневоголик может попытаться избавиться хотя бы от мизогинизма. Если его женоненавистническая позиция сменится более адекватным восприятием противоположного пола, есть вероятность решить и проблемы, связанные с гипосексуальностью. И эта вероятность уже упоминалась нами. Это театр. Плюс дополняющие друг друга пристрастия партнеров. Если «тяжелому» гневоголику необходимо реальное унижение женщины, то после коррекции он вполне способен возбудиться в ходе постановочной любовной игры. Его желания сможет воплотить «игровая» жертва: женщина, чьим пристрастием является сексуальный мазохизм — но не какой попало мазохизм, а лишь определенная форма, при которой личность испытывает возбуждение именно в момент скандала, слушая обвинения и оскорбления в свой адрес. Тогда любая ссора превращается в любовную прелюдию.

Впрочем, психологи утверждают, что «мазохисты обычно не объединяются с сексуальными садистами; для них предпочтительнее индивиды, готовые бить и унижать их в пределах, которые они сами устанавливают»[88]. А чтобы согласовать эти пределы, в наше время можно использовать службу знакомств или интернет. Да, узкоспециальные пристрастия в сексе согласовать гораздо труднее, нежели практически не ограниченные сексуальные допущения двух нормальных партнеров. Но даже у тех, чьи взгляды и желания отличаются широтой, могут возникать проблемы. А проблемы, связанные с сексом, необходимо решать при участии обоих партнеров. Хотя многие стараются пойти другим путем — то есть путем использования своего партнера в качестве реквизита в задуманной ими постановке. Плохой выбор. Недостойный. И глупый. Режиссеру постоянно светит схлопотать по… по первое число. От оскорбленного реквизита.

Зато при умело подобранной паре взаимоотношения могут стать гармоничными и комфортными, несмотря на их нестандартность. Этот совет действенен для всех, чьи пристрастия в сексе жестко ограничены. У такого ограничения — оно называется парафилией — несколько форм:

1) вуайеризм — любовь к подглядыванию;

2) эксгибиционизм — желание демонстрировать собственное обнаженное тело или гениталии;

3) сексуальный садизм — желание причинять боль и страдания;

4) сексуальный мазохизм — желание испытать боль и страдания;

5) педофилия — любовь к детям, не достигшим полового созревания;

6) фетишизм — любовь к неодушевленным объектам, чаще всего к предметам одежды, или к частям тела других людей;

7) трансвестический фетишизм — любовь к ношению предметов одежды лиц противоположного пола;

8) фроттеризм — желание прижиматься или тереться о посторонних людей, преимущественно в людных местах;

9) донжуанизм — стремление к сексуальным связям с как можно большим количеством женщин;

10) порнофилия — привязанность к порнопродукции во всем ее многообразии;

11) пигмалионизм — фиксация на фотографиях, картинах, скульптурах не порнографического содержания;

12) телефонная скатология — телефонные звонки с непристойными высказываниями;

13) некрофилия — сексуальное влечение к трупам;

14) копрофилия — сексуальное влечение к экскрементам;

15) зоофилия — сексуальное влечение к животным.

Последние пять категорий встречаются реже, чем первые девять, и сравнительно мало изучены.

Но все эти категории объединяет стойкость сексуальных паттернов и… нежелание исправлять ошибки, возникшие при выборе эротической мишени много лет назад, в далеком детстве. Те парафилики, которых привело на скамью подсудимых неукротимое желание достичь удовлетворения, немногим отличаются от наркоманов. Они неоткровенны с врачами, они саботируют лечение, они не собираются прекращать свои опасные выходки, наносящие моральный, физический, а нередко и материальный ущерб другим людям. Можно сказать, что поведение парафиликов во многом совпадает с симптомами психологической зависимости. Но в то же время парафилии относятся к другой разновидности расстройства — к сексуальным злоупотреблениям и дисфункциям.

Аналогия усугубляется тем, что искаженные модели удовлетворения потребности приносят чрезвычайно мощные ощущения, не сравнимые с «нормальным» сексом или с нормальными взаимоотношениями. Удовольствие, испытанное парафиликом в процессе следования «дурным привычкам», существенно превышает удовольствие от половой связи в ее общепринятой форме. И ради возобновления этих переживаний парафилик готов даже на преступление. Что еще больше роднит его с другими аддиктами — наркоманами, алкоголиками, патологическими игроками.

Но сходство между «классической» аддикцией и сексуальным расстройством позволяет соотносить эти состояния и успешно применять сходные методы лечения — в частности, когнитивную терапию. Причина такого сходства кроется в том, что парафилия — аналогичная ошибка научения в ходе формирования схем поведения и восприятия. Человек не рождается гетеросексуальным и, если так выразиться, нормальным партнером — эмоциональным, сексуальным, социальным — для своего окружения. Всем этим навыкам он обучается в процессе приспособления к действительности. И так же, как усваивается неверный навык получения удовольствия в несексуальной сфере, формируется и закрепляется ошибочный сексуальный стимул: в этом качестве выступает не другой человеческий индивид во всей полноте его личности, а только некоторые его признаки — одежда, облик, элементы поведения и проч.

При этом «большая часть» партнера оказывается за бортом сексуальных интересов парафилика и не получает должного внимания, уважения, любви. Как все аддикты, парафилик, не будучи уверен в своей способности наладить взаимоотношения с одушевленным объектом, переносит свои чувства на неодушевленный. В крайнем случае, обращается с человеком как с вещью: использует для достижения удовольствия, а после использования выбрасывает.

«Поза нелепая, удовольствие минутное, расход окаянный»

Так лорд Филип Честерфилд, английский дипломат и писатель, охарактеризовал секс. А другой английский писатель, Джулиан Барнс, добавил: «Постель не терпит лжи, секс — не мелодрама». И оба, как водится, оказались неправы. Секс включает в себя самые разные жанры, он может оказаться и мелодрамой, и комедией, и триллером… А что касается нелепости поз, краткости удовольствия и непомерных расходов — качество секса улучшается прямо пропорционально грамотному выбору.

Но, к сожалению, человек не всегда готов выбирать. Он охотнее соглашается на тот вариант, который сам подвернется. Это правило действует не только в отношении сексуальных партнеров, но и в отношении тактики поведения с каждым очередным партнером. Если обстоятельства сложатся так, что в детстве личность оказывается обделена вниманием и любовью со стороны родителей, индивид переживает, но не старается преодолеть последствия этой депривации (так в психологии называется лишение необходимых вещей — от крова и пищи до родительской заботы). Он продолжает безвольно двигаться в том же направлении, в котором его подталкивает опыт негативных детских переживаний.

Психологи по-разному трактуют последствия родительской депривации:

1) она может затормозить развитие у ребенка способности к обмену нежностью и интимностью с другими людьми, и во время близких отношений он уже никогда не освободится от чувства тревоги (Салливан);

2) она может замедлить приобретение необходимых навыков из-за отсутствия подкрепления (Скиннер);

3) она может привести к тому, что ребенок приобретет дисфункциональные схемы и такое представление о себе и о мире, в котором близкие отношения будут охарактеризованы как нестабильные, не заслуживающие доверия и лишенные любви (Бек).

Таким образом формируется личность интимофоба — человека, боящегося близких отношений и брачных уз.

Подавляющее большинство интимофобов — мужчины, которых воспитывали импульсивные, эмоционально неустойчивые матери, подверженные частым перепадам настроения. Ребенком интимофоб испытал на себе все сомнительные прелести эмоционального «контрастного душа», который похож на гадание на ромашке: любит — не любит — плюнет — поцелует — к сердцу прижмет — к черту пошлет… В ответ ребенок, дабы уберечь свою психику от мучительной неизвестности и регулярно возвращающихся депрессивных мыслей на тему «Мама меня не любит, потому что я плохой», вырабатывает отстраненное или, как говорят психологи, дистантное отношение к матери. Он перестает ей доверять — какие бы чувства она ни демонстрировала — перестает насовсем. Теперь он в безопасности: может принимать знаки материнской любви и нежности, но не страдать от периодов охлаждения и невнимания.

С возрастом дистантное отношение переносится с личности матери на весь женский пол в целом. Интимофоб боится за себя и потому избегает чрезмерного сближения. Он подсознательно не верит в существование добрых, заботливых, отзывчивых, а главное, уравновешенных женщин. Если его предубеждение пройдет (годам к сорока), он все-таки заведет семью с той из своих партнерш, которой удалось его «переупрямить». Если же оно останется неприкосновенным, интимофоб… женится. Но уже на совершенно другой женщине — такой, которая напоминает ему незабвенную маму-истеричку. Как видите, интимофобия в принципе излечима. Более того, это не психологическая и тем более не сексуальная, а скорее социальная дисфункция: человек опасается чересчур сближаться с партнером, предпочитая сначала убедиться в его преданности, а потому не женится на своей любовнице и не заводит детей, хотя ведет с нею общее хозяйство и строит планы не только на ближайший уикенд, но и на грядущий отпуск. В таком поведении нельзя усмотреть ничего криминального: прежде чем жениться, следует понять друг друга. И, как говорится, загс вам судья. Ведь если женщина до конца понимает мужчину, это кончается либо браком, либо разводом.

В больших городах тактику повышенной осторожности предпочитают и мужчины, и женщины. Получить достоверную информацию о человеке довольно трудно, даже если это человек твоего круга: в ограниченном (профессионально или имущественно) круге общения все знакомы со всеми, но весьма поверхностно. Мы видим только те маски, которые нам позволяют увидеть. И, раз-другой попавшись в ловушку «неудачных» отношений, начинаем пристально вглядываться в потенциального партнера: а он вообще тот, за кого себя выдает? Иногда личное знакомство ничуть не правдивей контактов в интернете: беспомощный мамсик играет крутого предпринимателя, акулоподобная бизнес-леди строит из себя эфирное созданье, циничный пофигист косит под спасителя голодающих детей и бездомных собак (или голодающих собак и бездомных детей)… Чтобы снять маску с другого человека, требуется время, упорство и жесткость. Вернее, жестокость. Люди страдают, когда мы добираемся до их сути. Ну, а когда не добираемся, предпочитая поверить в маску, тогда страдаем мы. Индустриальное общество в отличие от традиционного не может предоставить досье на каждое интересующее лицо и не ведет тотальных слежек всех за всеми. Потому и приходится полагаться на собственную наблюдательность и сообразительность. Так что в городском жителе всегда сидит интимофоб. Маленький такой, назойливый.

Интимофобия как черта характера обременительна, но не столь разрушительна, как расстройство психики. Хотя интимофобия может заложить фундамент для формирования расстройства (как, в принципе, любая другая черта характера): если она из акцентуации перерастает в деформацию личности, интимофоб превращается в сексоголика. Для подобной патологии требуется не только «дефицит доверия» к женскому полу, но и немалый запас агрессии в адрес женщин. Словом, добрый старый мизогинизм. Коктейль из подозрительности и ненависти отравляет сознание мужчины, заставляя его мстить всем представительницам противоположного пола за прегрешения его непутевой мамаши. Мизогинизм вручает потенциальному сексоголику орудие мщения и средство удовлетворения «в одном флаконе»: подвергая женщину недоброй памяти «контрастному душу» из теплоты и отчуждения, он заставляет ее страдать, а потом бросает. Совсем. Тоже, можно сказать, работает на контрастах.

Ухаживания, комплименты, свидания и сексуальная близость обнадеживают женщину: она полагает, что наконец встретила Его — мужчину своей мечты. К тому же сексоголики проницательны и знают, как понравиться очередной любовнице: обаятельный, вежливый, чувствительный, внимательный, неглупый и психически здоровый (якобы). Большего нашей женщине не требуется. Особенно если она не намерена посредством брака решать свои материальные проблемы. Итак, жертва готова к последнему жертвоприношению. Следующий шаг — за сексоголиком. Он порывает отношения с партнершей. Причем без всяких там глупостей вроде душеспасительных бесед и трогательных извинений. Конечно же, подобная манера расставаться вызывает у женщины массу негативных последствий. Во-первых, растерянность, подавленность и депрессия. Во-вторых, стойкое снижение самооценки. В-третьих, осознание всей унизительности ситуации. В-четвертых, страх перед новыми романами с новыми мужчинами, каждый из которых может оказаться таким же холодным предателем. Но для сексоголика страдания оставленной им любовницы — дополнительный стимул, возможность снова и снова мстить родительнице за «материнскую неверность».

Если агрессивный фактор не имеет первостепенной важности, на первый план выступает потребность в удовольствии. Для сексоголика главная составляющая эмоционального стимула — это фактор новизны. При таком подходе личность партнерши не имеет ни малейшего значения: как только элемент новизны пропадает, отношения прекращаются. Поэтому сексоголики, как правило, имеют в 20–30 раз больше сексуальных партнеров, нежели обладатели «среднестатистических» взглядов в этом вопросе. Когда стремление к сексуальной разрядке принимает тяжелую, аддиктивную форму, растет толерантность: удовольствие от строительства отношений исчезает, в качестве фактора удовлетворения начинает доминировать новизна отношений. Как следствие, продолжительность личностного контакта неуклонно уменьшается, связи становятся все короче, зато увеличивается число партнеров. Счет может идти на сотни.

В какой-то момент проблемы сексоголиков завладевают их существованием, проникают из личной жизни в деловую сферу. Ради очередной добычи и очередной дозы секса аддикт меняет работу: он подыскивает себе место, которое бы обеспечило «приток» новых партнерш, — фитнес-клуб, косметический салон, магазин, ночной клуб, женский журнал… Словом, заведение, где учатся или работают в основном лица женского пола. Зависимость подавляет личность и заставляет ее включиться в погоню за «дозой». Сексоголик, как и все аддикты, легко забывает о важных договоренностях, проектах, обязанностях. И если предприниматель срывает важную сделку ради встречи с любовницей, можно говорит о том, что наступила стадия крушения. Только на этом этапе мужчина начинает понимать, что его жизнь «не в порядке». В том числе и сексуальная.

Как правило, к этой мысли быстрее приходят парафилики. Их «странности» изначально не одобряются обществом. Зато поведение сексоголика хорошо вписывается в архетип героя с его агрессивностью, гиперсексуальностью и охоте к перемене мест. Поэтому в юности сексуальные паттерны сексоголика вызывают восхищение его сверстников. Таким образом, схема подкрепляется и укореняется в сознании индивида. Зачастую не только подростки, испытывающие затруднения при общении с противоположным полом, но и довольно взрослые мужчины (которые, несмотря на паспортные данные, в душе все те же подростки) восторгаются друзьями, способными пить все, что горит, и… ну, продолжение вам известно. А потому сексоголик, сам себя ощущая героем, радостно соглашается с позитивной оценкой своих стратегий.

Конечно, для понимания причин столь героического поведения, а именно: что агрессивность есть последствия детской обиды на эмоционально нелабильную мамочку, что гиперсексуальность вызвана потребностью в «допинге новизны», — человеку необходимо проанализировать собственный выбор, не сливаясь бездумно с бессознательным образом мачо. Но, к сожалению, люди «идут на голос» бессознательного, не задумываясь, куда он их ведет. А главное — откуда он исходит. В сексологии существует понятие «диктатуры члена»: если способ возбуждения или удовлетворения сексуальной потребности вступает в конфликт с моралью, то мужчина чаще всего через мораль переступит, но ограничивать свою сексуальную жизнь не даст! И даже в том случае, если его индивидуальный способ возбуждения и удовлетворения обществом не одобрен — то есть в случае парафилии. Хотя сексоголизм — та же парафилия.

Новая партнерша — генетически обусловленный и наиболее распространенный допинг для мужчины. При первом интиме с нею даже гипосексуальный мужчина может больше и ощущает ярче. При этом сама партнерша играет не более важную роль, чем колготки для трансвестита. Она дарит любовнику возбуждение, но не имеет личностной ценности. Ее всегда можно сменить на другую, как меняют старую, изношенную вещь на новую. Естественно, подобное отношение вызывает негативную реакцию со стороны сексуального партнера, подвергшегося «вещевому использованию». Возмущение и боль оскорбленной личности легко понять. И единственным оправданием сексоголика становится идиотская (а в данном случаем вдвойне идиотская) фраза «Ничего личного!», которая, тем не менее, отражает истинное положение дел. Сексоголик не способен заводить личные любовные связи. Он — человек, психологически зависящий от предметов, которые кажутся ему неодушевленными.

Австрийский писатель Карл Краус утверждал, что «нет более несчастного существа, чем фетишист, который тоскует по женской туфельке, а вынужден иметь дело со всей женщиной». Но сексоголик — тот же фетишист, страсть которого направлена не на трусики-чулочки, а на отдельные свойства очередной любовницы. Чаще всего на ее «неизведанность». Она же «непознанность». Как только «неизведанность и непознанность» благодаря разведке и познанию существенно уменьшатся (а то и вовсе сгинут), допинг перестанет действовать, интерес пропадет и гипосексуальность возьмет свое.

Для сексуального аддикта чрезвычайно важен количественный фактор. Он не воспринимает партнера как личность, а исключительно как очередной объект — под номером таким-то.

В принципе, фактором усиления потенции и оргазма может стать любой сексуальный момент. Притом, что личность разрушают не специфические сексуальные пристрастия, а обезличивание отношений. Переодевание и подглядывание могут быть элементом сексуальной игры. Главное, чтобы эта игра происходила между людьми, а не числами.

Надо отметить, что сексоголик, чья аддикция приняла форму донжуанизма, изрядно отличается от образа Дон Жуана, жизнелюбивого и галантного малого (как, впрочем, и от Кармен с ее свободной любовью, крылатой, словно пташка). Его настроение подвержено резким перепадам, до и после «дозы» это фактически два разных человека. При нарастании напряжения возникает острая потребность в сексуальной разрядке. И вряд ли ради удовлетворения этой, извините за двусмысленность, нужды сексоголик затеет великую кампанию по покорению сердец. Вероятнее всего, он будет действовать проще и грубее — и с каждым разом все грубее и проще. Может быть, примется искать таких же «охотниц за сексом», благо новейшие технологии общения позволяют расширить поиск партнеров почти до бесконечности. Подобная гонка за удовлетворением ведет к банальному исходу: аддикт становится равнодушен ко всему, в том числе и к сотням практически безымянных сексуальных партнеров, марширующих через его спальню. Теперь у него одна задача: добиться эйфории, кратковременного эмоционального подъема после секса. И смириться с дискомфортом и депрессией, неизменно приходящими следом за эйфорией.

Каковы основные признаки сексоголизма? Сексуальный аддикт:

1) поддерживает сексуальные отношения с несколькими партнерами сразу;

2) в присутствии уже имеющегося партнера может склонять к интимной связи новый «объект»;

3) не понимает, почему его поведение вызывает резкую отрицательную реакцию у прежнего партнера;

4) демонстрирует раскаяние, только если ситуация закончится шумным скандалом;

5) то и дело клянется, что будет хранить верность, но способен нарушить данное обещание уже через час;

6) тщательно сортирует свои связи: об одних готов рассказывать знакомым, другие намерен скрывать любой ценой;

7) все время говорит о ребятах, не пропускающих ни одной юбки, причем в его рассказах это на диво обаятельные персонажи;

8) пытается убедить партнера, обнаружившего измену, что партнера и самого «это заводит».

Здесь невооруженным глазом прослеживается несколько приемов психологической защиты: реализация в действии, отрицание, проекция, рационализация… Вместо того, чтобы признаться себе и психологу в своих проблемах, сексоголик упорно старается убедить себя в допустимости образа жизни, подчиненной случайному и небезопасному (во всех отношениях небезопасному) сексу.

«Коварство и любовь». Не Шиллер

Сексуальные злоупотребления и дисфункции сопровождаются инфантилизмом личности, не сумевшей в процессе взросления научиться навыкам сближения и сосуществования с другими людьми. Сколь ни удивительно, но вышеописанные злоупотребления имеют место не только в сексуальной сфере, но и в самых «эфирных» стремлениях — таких, как любовь. На вопрос: разве можно злоупотреблять любовью? — отвечаем: еще как можно! И повторяем — не сексуальным, а именно эмоциональным аспектом. Кстати, вы неоднократно встречались с примером подобной «передозировки любви» — не только в жизни, но и в искусстве.

Собственно, все направление романтизма было целиком ориентировано на использование эмоций в качестве аддиктивного агента. Это романтики нам обещали: жди — и предчувствие неземной любви сбудется. «Далеко-далеко отсюда я увидел тебя во сне и приехал, чтобы увести тебя навсегда в свое царство. Ты будешь там жить со мной розовой глубокой долине. У тебя будет все, что ты пожелаешь: жить мы с тобой станем так дружно и весело, что никогда душа твоя не узнает слез и печали». Кто сказал? Александр Грин, небиологический папа психически неблагополучной Ассоли. А герои сериалов повторяют за ним, как нанятые. Хотя почему «как»? Им и в самом деле платят за романтизм! А как обстоят дела в реальной жизни, у обыкновенных женщин? В основном они попадаются в ловушку расстройства, получившего название «любовной зависимости».

Итак, если без сантиментов, то на ожидание праздника в личной жизни ушло, предположим, десять лет: шесть продвинуто-скучных романов, три современно-гражданских брака, четыре экспедиции в труднопроходимую тайгу с романтически настроенными коллегами по предчувствию — но алмазов в небе так и не возникло. И вот сегодня вы узнаете, что вечная любовь к большинству Ассолей так и не приходит, сколько ни торчи на утесе, сколько ни таращи глазки в синюю даль. И зачем только мы ищем любви? Откуда возникает ощущение, что жизнь не удалась, деньги кончились, последний поклонник вообще, как выяснилось, относится к другому биологическому виду, паразит диванный, так что несовместимость между вами пожизненная и непреодолимая? Оттуда же, откуда Родитель может лицезреть изнанку своих достижений — от Ребенка. Именно Ребенок, приняв максималистскую установку «все или ничего», мешает личности воспринимать окружающее позитивно. Потому что гран-при, обозначенный в инфантильной установке словом «все» попросту… не существует.

Как мы уже говорили, земные божества нашей с вами современности — актеры, певцы, финансисты и политики — не свободны ни от депрессии, ни от аддикции, ни от сокрушительных разочарований. Тем не менее их жизнь и они сами служат образцом для подражания миллионам молодых людей. Общественное мнение программирует инфантильную личность сразу на двух уровнях: на официальном уровне программа настраивает индивида на служение обществу; на неофициальном стимулирует потребление индивидом материальных ценностей. За выдающееся служение или за выдающееся потребление можно даже орден схлопотать — или хотя бы грамоту, в которой золотом по триколору написано: предъявитель сего есть выдающийся предъявитель. Не самый плохой исход, но для людей чувствительных — весьма опасный. Получив очередной приз, сензитивные натуры сознают, что не испытывают ни-че-го. Кроме разочарования.

Самые разочарованные люди на свете — люди, получившие то, чего добивались.

Так же и с аддиктивным агентом по имени Любовь. Образ «суперлюбви» постоянно встречается в книгах и фильмах и четко стандартизирован. Нет, его нельзя описать в трех-пяти-десяти словах, но свой образ под названием «мистер Мечта» имеется у каждой женщины и, как правило, похож на киногероя. И точно так же имеется предпочтительный сценарий развития отношений между обладательницей идеала мужчины и самим идеалом. Юные (да и не очень юные) максималистки знать не знают, насколько «мистер Мечта» не соответствует их индивидуальным потребностям. Он и создается не для любовных отношения, а для социального самоутверждения в среде сверстников: если у меня такой потрясающий парень, представляете, насколько классная я сама?

А что, собственно, происходит с реальными любовными и сексуальными влечениями данной особы, пока она фиксируется на упомянутом принце, скачущего на белом коне под алыми парусами? Да то же, что и всегда. Они, будучи не раскрыты и не осознаны, вовсю подавляются и фрустрируются. И, как оно по законам психологии, положено, энергия подавленных желаний перетекает в другую сферу — в какую именно, зависит от личности. Зачастую по мере того, как ожидание пресловутого принца становится все более безнадежным, организм начинает предъявлять все более отчетливые требования, и подсознание производит передислокацию влечения: возникает потребность в любви как таковой. Без образцово-показательного объекта и сценария. Предмет влечения меняется: завышенные требования в виде «голливудского секс-символа» (то есть категория, обозначенная понятием «все») сменяются заниженными «встретился бы нормальный парень» (то есть вариант, приближенный к понятию «ничего»). Этот процесс можно назвать сменой ориентира влечения с объекта на процесс: «мистер Мечта» уже не играет главной роли и отходит на второй план. Отныне бывшей Ассоли важна лишь любовь. Точнее, Любовь с большой буквы.

Влияние этого могучего чувства на сознание и судьбу человека можно смело назвать двойственным. С одной стороны, оно поднимает самооценку (конечно, в случае взаимности), помогает обрести опыт общения, формирует индивидуальные тактики знакомства, ухаживания и проч. С другой стороны, оно же закладывает базу для серьезной проблемы, в психологии обозначаемой терминами «любовная зависимость», «сверхценная компенсация», «эмоциональная сверхзависимость», «романтическое безумие» и др. Некоторые специалисты утверждают, что психологическая зависимость от любви — удел исключительно женского пола. Но авторам кажется, что это дискриминация. О чем же тогда написаны груды викторианских романов? Вот если бы их все написала Джейн Остин[89] или Маргарет Митчелл[90]… Тогда можно было бы считать, что сентиментальный роман как таковой — масштабная попытка писательниц, плодовитых и не очень, убедить человечество: и мужчины умеют любить. Плохо, деструктивно, со всякими поведенческими казусами, но умеют. Ура Ретту Батлеру[91] и мистеру Дарси[92]! Хотя и мужчины-писатели стройными рядами вливались в жанр мелодрамы и вовсю живописали страдания юных Вертеров…

И даже если не принимать культурный продукт в расчет как аргумент недостоверный, в психологии личности также найдутся доказательства «романтического безумия» у мужчин. Согласно теории К. Юнга, в структуре человеческой личности сосуществуют оба сексуальных начала. Юнг называет фемининный архетип в мужчине «анима», а маскулинный архетип в женщине — «анимус». Общаясь на протяжении всей истории рода человеческого, оба пола прониклись ценностями и идеями друг друга. Поэтому никаких «исключительно женских» или «исключительно мужских» паттернов не существует в принципе. Да и массовая культура (сколь бы пренебрежительно ни относились к литературному вымыслу некоторые специалисты) не станет широко использовать сюжет, не обеспеченный эмоциональной базой. Да, вампиры, инопланетяне, мыслящие вирусы и пышноволосые русалки, поющие голосом Шакиры, мягко говоря, не похожи на физически реальные существа. Зато они реальны в другом отношении: все эти монстры ведут себя как люди и испытывают вполне человеческие чувства. Публике не интересны абсолютно невозможные эмоции. А вот слегка преувеличенные — это другое дело! Поэтому развитие целого жанра, основанного на несуществующих чувствах, — феномен, достойный внимания уфологов. Но вернемся на землю, к основам психологии.

Анима и анимус помогают нам понять лиц противоположного пола, сколько бы нас ни убеждали, что мужчины — с Марса, а женщины — с Венеры. Может, это намек на то, что для женщины всего важнее любовь, а для мужчин — война? И все-таки мы периодически натыкаемся на дам, прочно обосновавшихся на Марсе, и на мужчин, никогда не покидавших Венеры. Вероятно, у «марсианок» объем анимуса несколько больше, чем у «венерианок». А у «венериан» анима проявлена сильнее, чем у «марсиан». И те, кого можно назвать «венерианами», страдают из-за несчастной любви сильнее, чем «марсиане».

В полярной ситуации любовные переживания доводят до самоубийства и женщин, и мужчин. Но даже если страдания не провоцируют суицид, они сильно деформируют личность и зачастую приводят к необратимым последствиям. Женщины охотнее рассказывают свои незабвенные любовные истории — родне, знакомым, коллегам, психологу — всем, кому надо и не надо. Женщина практически всегда настроена выговориться. Что касается мужчины, то стандарты маскулинного поведения предписывают демонстрировать сдержанность. Поэтому один юный Вертер умалчивает о своих страданиях, а другой, наоборот, выставляет воспоминания о них. Как щит. Или как мышеловку. Мужчина, если он наблюдателен, довольно быстро понимает: на мелодраматическую историю, рассказанную мужчиной, сразу же клюнут десятки добрых, отзывчивых, чувствительных женщин. А еще за этой историей легко спрятаться от ненужного продолжения отношений: знаешь, я не в силах забыть Ее, прости, мы должны расстаться… Вычислить манипулятора среди несчастных влюбленных (или, наоборот, несчастного влюбленного среди манипуляторов) — непростая задача.

Мужская или женская любовная зависимость — это сексуальный паттерн, причисленный к сексуальным девиациям и к проявлениям мягкой эндогенной депрессии. Подобное состояние связано с целым рядом симптомов, весьма напоминающих аддиктивное поведение:

1) наступает сексуальное и, главное, эмоциональное отчуждение от всего, что не связано с предметом обожания;

2) периодически возникают депрессии разной силы;

3) влюбленного охватывают внезапные приступы возбуждения от свидания или от возможности свидания с объектом страсти;

4) чувство не разрушается под влиянием внешних факторов, на него практически не оказывают влияют ни отсутствие взаимности, ни препятствия, ни от осуждение окружающих;

5) субъект любовной зависимости жертвует собственным достоинством ради мимолетной встречи и терпеливо сносит отказы и даже унижения.

Любовная аддикция не появляется из воздуха, а так же, как и другие формы зависимости, произрастает на почве психологических и биохимических изменений в психике и соматике человека.

В соответствии с этими изменениями перерождается и все наше мироощущение. В организме человека вырабатывается около тысячи гормонов, но науке пока известно не более двухсот. Иначе уже сегодня бы нам смешивали согласно заказу средства для и против любви, по индивидуальному требованию подбирали таланты и пристрастия, ум и храбрость… Впрочем, и в наши дни науке кое-что известно о биохимии чувств. Психологами уже исследована деятельность человеческого мозга в момент вспышки страсти. То есть не собственно в процессе полового контакта, а в момент влюбленности страстной, которая вроде бы не объясняется материальными причинами. Это только романтикам кажется: ну, расшалился паршивец Купидон, любовь проникла в сердце — и при чем тут деятельность мозга?

Оказывается, и такое таинственное чувство, как любовь, поддается современным методам сканирования магнитного резонанса — благо любви тоже соответствуют определенные химические реакции и излучения. 60 разных нейропептидов — аминокислотных цепочек — плавают в нашем организме, свободно прикрепляясь к рецепторам и вызывая эмоции. Влюбленность вызывается главным образом фенилэтиленамином — тем самым, которого так много в шоколаде. Как только этот провокатор любви, легко навевающий сон золотой, овладеет сознанием, человек фактически входит в невменяемое состояние. Это фенилэтиленамин активизировал ваш мозг, состоящий из 100 миллиардов нейронов, в ту минуту, когда вам понравилась брюнетка в мини-юбке (вариант: рыжий байкер в татуировках), а отнюдь не попадание в грудь колюще-режущих предметов.

Последствия душевного состояния «всё в шоколаде» непредсказуемы: вы можете каждую ночь видеть объект вашей мозговой активности во сне, а можете через пару часов напрочь забыть, что встретили сегодня кого-то потрясающего.

Сама любовь делится на несколько стадий, каждая из которых может оказаться последней: вожделение, страстное увлечение, привязанность. Вожделение связано с сексуальным возбуждением, а потому может длиться от нескольких часов до нескольких дней — пока не сменится гормональный фон. Оно сильное, но кратковременное — и потому менее опасно для психики, чем следующий этап. Страстное увлечение длится намного дольше — от 3 до 12 месяцев. Голова влюбленного становится пустой и легкой, и в этом замкнутом пространстве не без удобства располагается предмет страсти. И ведет он себя отнюдь не по-джентльменски, а скорее как оккупант и террорист: разгоняет другие мысли и беспардонно вылезает на первый план. Назвать это состояние «трезвым умом и ясной памятью» никак нельзя.

Вероятность психологической зависимости возрастает, если формируется четкая связь между самооценкой одного из партнеров и тем фактом, что второй партнер его приметил, приветил, отобрал среди других и полюбил, как казалось, на всю жизнь.

С этой функцией любви в психике избранника/избранницы связаны почти все его/ее планы на будущее. Человек, построивший свою самооценку на базе любовных романов, может впадать в разные крайности. Две полярные формы упомянутых крайностей — это частая смена партнеров для экстенсивного (количественного) любовного самоутверждения; или строительство «выдающегося» чувства с постоянным партнером — прием интенсивного (качественного) самоутверждения. Первый вариант есть упомянутый выше сексоголизм, а противоположный полюс этой шкалы — любовная зависимость. С сексоголизмом любовную зависимость роднят своеобычные модели аддиктивного поведения: резкие перепады настроения в зависимости от получения или неполучения дозы стимулятора, лживость, эгоцентризм, неспособность учитывать интересы партнера, неадекватное поведение в случае отказа, готовность преступить этические нормы.

Потенциальные любовные аддикты старательно добиваются гарантий от своих избранников. Тех самых, которых в любви не бывает. Обычная стратегия получения гарантий включает в себя:

1) попытки развести партнера с родными и близкими;

2) холодность в обращении с его родственниками и друзьями;

3) скандал или вранье вместо разумных объяснений;

4) демонстративное перекладывание всего объема ответственности на плечи партнера;

5) психологическое давление, капризы по любому поводу, а отчасти и вообще без повода;

6) шантаж посредством секса — когда близость выступает в роли оплаты за уступки.

Адская смесь. Кто в силах выносить подобное положение дел? Надолго никого не хватает. Разрыв неизбежен.

Когда любовь прошла, поникли и завяли все ромашки-лютики, брошенная половина принимается латать безнадежно обветшавшее чувство, словно побитую молью шубу, которая лезет клоками и взрывается мездрой. Берет на жалость, демонстрирует душевную муку, устраивает сцены, требует объяснений. В качестве «ударного аккорда» использует клятвенные обещания покончить с собой, а напоследок убить его новую подружку (любимую канарейку, престарелую тетушку), а также сжечь машину (их общую дачу, его коллекцию открыток с котятами, новый галстук от Гуччи). Даже после самых категорических отказов от встреч, от совместных обедов, от переговоров по телефону и электронной почте находит для этого форс-мажорные обстоятельства. Здесь присутствует другой механизм психологической защиты — фиксация.

Аддиктивная «суперверность» опасно проявляется в момент, когда человек расстается со своим «живым наркотиком»: после разрыва отношений зависимая личность оказывается в очень тяжелом состоянии. Пустота в душе и зубная боль в сердце сопровождают своего рода абстинентный синдром.

Некоторые не в силах перенести эту ломку и делают все, чтобы вернуть ушедшего партнера. На западе подобное преследование нередко становится предметом не только осуждения, но и суда с последующим принятием юридического запрета на звонки, визиты, попытки общения и т. п. И тем не менее аддикт продолжает строить планы на грядущее воссоединение «в любови» и придумывает объяснения, отчего сейчас это невозможно. Или делает кардинальный вывод: ушедший партнер в данный момент находится в состоянии временного помешательства. Как только помешательство улетучится, беглец вернется, и они снова будут вместе. Это позволяет не расставаться с иллюзиями, не менять планов, не перестраивать тактику поведения. Лучше сидеть и ждать возврата былого счастья вкупе с воскрешением усопшей любви.

В подобном состоянии можно провести несколько десятилетий. Чтобы сохранить столь «благодатный» настрой, аддикты нередко тратят массу усилий и идут на огромные затраты. Никаких новых знакомств, романов, увлечений и хобби! Самое любимое времяпрепровождение: крепить контакты! Не с объектом влечения, так хотя бы с его знакомыми. Если же избранник (как правило, на «временное отступление» чаще соглашаются мужчины) идет на попятную и соглашается «разок переспать» с осточертевшей партнершей — та охотно соглашается. Каждая свободная минута посвящается памяти усоп… ушедшего. Аддикт может сутками медитировать, расставив вокруг в шахматном порядке фотографии в рамочках, разложив засушенные цветики-семицветики, включив любимый музон избранника/избранницы и поедая его/ее любимый попкорн. В голове крутятся воспоминания, в комнате чудесно пахнет его старыми носками — настоящий музей памяти великой любви. Убежище Сольвейг, чей Пер Гюнт ушел безвозвратно, забрав лыжи, тулуп и частицу девичьей души.

На стадии консервации чувства человек, склонный к любовной зависимости, дополняет свой набор дисфункциональных убеждений и деструктивных стратегий различными паттернами, основанными на ипохондрии.

В частности, психологической игрой «Убогий». Жалость окружающих приятно дополняются отборными воспоминаниями. Аддикт, подсевший на любовь, как на наркотик, не хочет помочь ни собственному сознанию, ни собственному организму, который, по всей вероятности, справился бы с «токсинами любви» и вернулся к жизни. «То не любовь, затем что в ваши годы разгул в крови утих, — он присмирел и связан разумом…» — выговаривал Гамлет своей матушке, беспутной королеве Гертруде, напоминая о человеческом достоинстве и государственных интересах.

Кстати, лекарство от любовной зависимости заключено не в «вечном чувстве», а в умении пережить разрыв и остаться собой. Заниженная самооценка и неверие в себя придают каждому очередному чувству, каждому следующему партнеру некую «сакральность»: это святое. Я не откажусь от священных носков и пожелтелых фоток. У меня ничего не осталось, кроме памятных реликвий. И пожалуйста — вместо нормального существования индивиду остается… реликварий. И сам аддикт в этом реликварии — в качестве мумии.

Сексуальная, любовная, агрессивная разрядка порождают множество версий зависимости. Или, по крайней мере, гипертрофированного увлечения. А страх перед реальной жизнью, которая, по мере погружения индивида в болото аддикции, все меньше походит на человеческое существование, дополняет стремление сбежать из дискомфортной обстановки в уютные виртуальные миры. В каждом из нас живет Ребенок, истероидный компонент, которому требуется внимание и опека. Важнее всего — вовремя осознать, куда он ведет вас и куда вы бы хотели придти. Не оставляйте своего внутреннего Ребенка без присмотра.