Психонавигация

Глава 2. Охотники за головами и Бог-Ягуар

Из школы вышел мужчина, увидев которого, мальчик тут же отошел от стены. Он стоял, расправив плечи, в мятой зеленой рубашке и неглаженных брюках, его волосы были по-военному коротко острижены. На вид ему было около двадцати пяти лет. Хоть он и был худ, но широк в плечах, как и все кечуа. Мое внимание привлекла его обувь. Впервые за весь день захотелось рассмеяться. На нем были красивые черные туфли, блестящие так, что позавидовал бы сержант-инструктор строевой подготовки.

Как можно расхаживать в начищенных туфлях в таком месте, как Эль-Милагро? И зачем? Он улыбнулся и осторожно ступил в грязь.

— Я Теофило Мата. Вы, должно быть, новый волонтер «Корпуса Мира».

Я спешился. Грязь оказалась твердой. Мы пожали друг другу руки.

— Да, я здесь, чтобы помочь с вашим сберегательным и кредитным кооперативом.

На его лице отразилось явное непонимание.

— Сберегательный и кредитный кооператив? — Он отпустил мою руку. — Что вы имеете в виду? Какие кредиты? Какие сбережения? Вы знаете, в Эль-Милагро все происходит так: мои апельсины за твои бананы, твое молоко за мои яйца. Нам нужен агроном для сельскохозяйственного кооператива.

Теофило Мата был единственным жителем Эль-Милагро, который получал зарплату. В 1968 году школу посещал двадцать один ученик. Теофило учил всех детей вплоть до шестого класса. Если ребенок хотел продолжать обучение, родители должны были договариваться со школой в Макасе, расположенной в нескольких часах пути к северу.

С раннего утра и до позднего вечера в Эль-Милагро почти не было взрослых. В деревне оставались только несколько женщин. Жена Теофило, Марта, помогала в школе и пекла хлеб в пекарне по соседству.

Затем она обменивала хлеб в деревенском «магазине» — комнате в одном из домов на площади. Еще одна женщина, Юджиния, проводила день в магазине, хотя я не понимал, зачем держать магазин открытым, когда в деревне почти никого нет.

Все остальные жители вставали ни свет ни заря и отправлялись в лес. Некоторые собирали фрукты. Другие добывали мед. Большинство пасли скот и возделывали огороды, разбитые на маленьких участках, расчищенных от джунглей подсечно-огневым способом. В воздухе пахло дымом.

Как и сказал Теофило, вся торговля проходила в форме натурального обмена, и жители деревни почти никогда не держали в руках денег. Я въехал в дом рядом с жилищем Теофило. Он выходил на площадь, но заднюю его часть, нависающую над джунглями, подпирали восьмифутовые сваи. Боковые стены были общими с соседями. На стенах, как внутри, так и снаружи, росли лишайники.

Я занес свой рюкзак и спальный мешок в единственную комнату. Так как в доме не было окон, а Эль-Милагро от ближайшей линии электропередачи отделяло значительное расстояние, единственным источником света днем были дверь и дыра в полу в задней части дома. После более тщательного осмотра стало понятно, что пол недоделан. Доски просто заканчивались примерно за шесть футов до задней стены. Посмотрев вниз, я увидел зеленую гниль, в которой в поисках личинок рылись свиньи. Дальше были только джунгли.

Я заплатил Теофило немного денег за пищу. Их с Мартой дом был одним из лучших в Эль-Милагро, двухэтажный, и поэтому у них иногда оставались дети тех крестьян, которым приходилось ночевать в джунглях или в другом поселении. У Теофило были дети — сын и дочь.

Первый этаж состоял из отдельной комнаты с тремя деревянными стульями, скамьей и тремя кроватями. Второй этаж разделен на две комнаты бамбуковой перегородкой. Одна комната использовалась как столовая, другая — как кухня.

Жители джунглей, если в их домах есть второй этаж, предпочитают располагать кухни там, потому что готовят на открытом каменном очаге, и дым должен уходить через дыру в потолке. В задней стене, то есть той, которая обращена к джунглям, имелась дверь, за которой не было никакой лестницы, — она просто вела в пустоту. Дверь использовалась для вентиляции и освещения. Кроме того, из нее открывался лучший вид на джунгли. Через дверной проем я мог видеть зеленые покатые сопки, просторы тропического леса, стайки птиц и яркое лазурное небо, которое часто затягивали тучи, и мог слышать звуки тропического леса: крики попугаев, визг макак, стук дождя по листьям, гром и иногда по ночам отдаленный рык ягуара.

Вода поступала по бамбуковой трубе из источника на вершине близлежащей сопки. Она наливалась в каменный резервуар около общественных туалетов, которые, несомненно, были самыми современными в этой части страны. Построенные «Союзом Ради Прогресса» одновременно со школой, они состояли из четырех бетонных кабинок. В полу каждой была дыра. Внизу поток, берущий начало на вершине сопки, смывал нечистоты и нес их в реку к востоку от поселения. Хотя в кабинках не было дверей, они выходили на джунгли, что в какой-то степени давало возможность уединиться.

Мои попытки убедить крестьян создать учреждение для сбережения денег были, пожалуй, самым смешным из всего, что когда-либо происходило с жителями Эль-Милагро. Однако такова была моя работа, и я чувствовал, что обязан ее выполнять. Вопреки здравому смыслу я проводил вечера, разговаривая с людьми, когда они возвращались из джунглей. Мои выступления были бесконечным поводом для веселья.

Теофило был добросердечным человеком. Однажды утром после завтрака он взял меня за локоть и повел в сторону школы.

— Мы, жители джунглей, понимаем, что природа никогда не ошибается, — сказал он мне по пути, — мы научились этому у шуаров. Все, что мы делаем, приводит к какому-то результату. Возможно, не к тому результату, на который надеялись, но, тем не менее, к результату.

Мы вошли в школьную комнату и сели за один из деревянных столов.

— Твои разговоры о кооперативах приносят пользу. Благодаря им люди узнают много нового. Запомни мои слова: в Эль-Милагро никогда не будет сберегательного и кредитного кооператива. Но тебя это не касается. Ты не потерпел неудачу.

Я посмотрел на него. Я понимал, что он, должно быть, был крайне разочарован, когда вместо агронома появился я. Он жил в суровых условиях, но все же был добрым и отзывчивым. Где он научился такому отношению к жизни? Я почувствовал себя не в своей тарелке. Что я здесь делал? Как мог подумать, что у меня есть что-то, что я мог бы предложить этим людям?

Начали приходить дети. Я поблагодарил Теофило за совет, развернулся и спустился вниз по сопке к реке. Я услышал гул водопадов еще задолго до того, как к ним подошел.

Река около Эль-Милагро — стремительный поток ледяной воды, несущейся с Анд по очень узкому руслу. Ее невозможно ни переплыть, ни перейти. Единственным способом добраться до противоположного берега был канат, натянутый на высоте примерно восьмидесяти футов с одного берега на другой. Чтобы перебраться, необходимо сесть в крошечный ящик, обняв ногами металлический столб, который крепит это хлипкое сооружение к канату, и перетянуть себя руками по канату на другую сторону.

Я долго сидел на берегу, смотря на реку. И вспоминал о словах Теофило. Представляя себе, как вода начинает свой путь в две тысячи миль на западном побережье южно-американского континента и течет к могучей Амазонке, а затем к Атлантическому океану, я думал о его отношении к природе. Несмотря на то, что я всеми силами пытался принять его логику и поверить в то, что он сказал: «Природа не ошибается», — мне все еще было трудно не чувствовать себя неудачником.

Каждую неделю в Эль-Милагро приходили пачки газет из Куэнки. До конца дороги их вез автобус, а остаток пути они проделывали на лошади. В одном выпуске местной ежедневной газеты «Эль-Меркурио» рассказывалось о кровавой войне между жестоким индейским племенем аука и наемниками картеля международных нефтяных компаний в северной части джунглей, примерно в двух сотнях миль от нас. Автор статьи полагал, что аука тоже наняли отряд воинов-шуаров. Была даже напечатана пугающая фотография иссохшей человеческой головы. Подпись под ней гласила: «Бывший капрал морской пехоты, герой Вьетнама, убит и мумифицирован шаманом шуаров».

Теофило был в ярости.

— Это неслыханно! Чушь! Шуары никогда бы не совершили подобное! Это было бы для них святотатством!

Он сел за стол начал написать письмо редактору «Эль-Меркурио». Позднее в тот день, когда школа опустела, Теофило пригласил меня в свой дом. Мы сидели рядом с дверным проемом на втором этаже. Его гнев утих, но он явно не простил журналиста, написавшего статью.

— Шуары удивительные люди, мистер Хуан. Они понимают джунгли. Возможно, они и стали бы драться за землю с нефтяными компаниями. Но мумифицировать голову гринго? Нет! Это — религиозное таинство. То, о чем сообщает «Эль-Меркурио», просто немыслимо.

Я вспомнил историю Рэя.

— Теофило, ты знаешь что-нибудь о психонавигации?

Судя по всему, мой вопрос его очень удивил.

— Конечно, — сказал он, похлопав меня по руке. — Это тоже часть религии шуаров. Они верят, что Бог живет в душах животных, особенно ягуаров. Опытный шаман может стать с ягуаром единым целым. Шуары верят, что ягуар приходит к нему. Он входит в душу шамана и берет его с собой в путешествие. Он учит шамана. Очень непосредственный Бог.

— Ты видел, как они это делают, Теофило?

— Да, много раз. Во мне течет кровь кечуа. Я происхожу из провинции Сигсиг. Мы тоже занимаемся психонавигацией. Вы знаете, мистер Хуан, я добрый католик. Искренне верующий. Однако я вижу нечто прекрасное в религии шуаров. Когда они совершают психонавигационные путешествия, я верю, что они достигают своего рода просветления.

— Похоже на ересь, Теофило.

— Нет, вовсе нет. Я уверен, Христос бы это одобрил!

— И священники?

Он засмеялся.

— Это другой вопрос. Жизнь в Эль-Милагро изменила мои представления о религии. Мы видим священника примерно раз в два месяца. Между его посещениями я полагаюсь только на Бога и природу, — сказал он, снимая запачканный черный ботинок. — Современный человек слишком многое себе позволяет в отношении природы. Мы забираем у нее гораздо больше, чем необходимо. Мы проявляем жадность. Теперь я начал видеть джунгли по-другому.

Он соскоблил со своих туфель маленьким карманным ножом грязь, которую выбросил в открытую дверь.

— Джунгли исчезают?

Он встал и подошел к деревянному ящику в углу кухни. Покопавшись там, он вытащил тряпку и маленькую металлическую баночку. Когда он запустил туда руку, его пальцы были покрыты густой черной ваксой. Он начал тщательно втирать ее в одну из своих туфель.

— Определенно где-то есть предел. Но джунгли огромны, и я думал, что предел где-то далеко. Теперь я в этом не уверен.

— Что заставило тебя изменить свое мнение?

— Не то чтобы изменить. Просто задуматься. Шуары иногда ведут себя странно. Я имею в виду, по отношению к нам. Они говорят, что джунглей становится все меньше. И потом, был один случай.

Он со скрипом втирал ваксу в кожу второго ботинка.

— Что ты имеешь в виду? Какой случай?

— Всего за несколько месяцев до твоего приезда на нашу деревню напал ягуар. Сначала он убил козу на пастбище Казорласа. Затем теленка у Бенинго. Очень странно. Дикие кошки всегда стараются держаться в стороне от деревень. Но эта обезумела. Мы были напуганы, особенно дети! Мы выросли в горах, но плохо знаем, как охотиться на ягуара. По ночам мы зажигали костры и окружали ими деревню. Мы боялись уходить в джунгли, не могли пасти скот, и дальние поля и огороды остались без присмотра. Каждый вечер мы собирались, но не могли решить, что делать. Затем появились четверо воинов-шуаров и их шаман. Никто за ними не посылал. Они просто пришли, сказав, что знают о наших проблемах с ягуаром и пришли помочь, поскольку животное одержимо дьяволом и его следует убить. Они заявили, что это их священный долг. Еще они сказали, что дьявол пришел из-за колонистов, из-за того, как они обращаются с джунглями. В ту ночь шуары позволили наблюдать за их обрядом. Мы спустились к реке там, где натянут канат, и обнаружили, что они уже переправились на другую сторону и развели костер. Они привязали корзину на своей стороне, и мы не могли туда перебраться. Мы не собирались протестовать, просто сели и стали ждать. Спустилась ночь.

Теофило налил по кружке кофе. На улице лил дождь. Когда я выглянул в дверной проем, то за водяной стеной не увидел джунглей. Он передал кружку.

— Воины стояли по четырем сторонам света вокруг костра. Рядом на скамье сидел шаман. Хотя мы не могли слышать их из-за рева воды, в свете костра мы видели, что они поют и приплясывают. Шаман тихо сидел, обратив лицо на восток, где восходит солнце и начинается мир. Именно там, глубоко в джунглях, находится жилище ягуара. Их ритм постепенно ускорялся. Пение и топот становились громче, пока не перешли в неистовство. Все это время одинокая фигура сидела совершенно неподвижно на маленькой скамье. Затем ритм замедлился, и два воина подошли к огню. Они подхватили скамью и унесли шамана в темноту. Оставшиеся воины забросали костер. Они отвязали корзину и толкнули ее на нашу сторону, а затем исчезли в джунглях.

Он замолчал.

— И что потом?

— Мы поднялись обратно к Эль-Милагро. Мы все чувствовали облегчение, разговаривали, шутили и пели.

— Вы не боялись, что ягуар может прятаться в деревьях неподалеку?

— Я думаю, что никто не боялся. Мы верили в силу Бога-Ягуара. Мы все знали, что шаман слился с Богом. Они стали едины. Ягуар в нем приведет воинов к животному, которое нас терроризировало.

Теофило встал перед открытой дверью. Ливень прекратился, как будто кто-то перекрыл кран. Теперь все было удивительно отчетливым.

Джунгли простирались на многие тысячи миль во все стороны, покрывая зеленым ковром все от предгорий Анд до бассейна Амазонки. Я тоже подошел к двери. При мысли о племенах, живущих в джунглях почти так же, многие тысячи лет назад, я испытал странное чувство. Что они знали такого, чего не знал я? Мои собственные далекие предки, должно быть, жили так же. Я думал о том, скольким приходится жертвовать людям, принадлежащим к моей цивилизации, ради материальных удобств. На мгновение я почувствовал, как будто через дверь перенесся в джунгли — в мир, где никогда не жил, но который был частью моего генетического наследия.

Я посмотрел на Теофило, который неподвижно стоял в дверном проеме. Мне подумалось, что наше существование висит на волоске. Точно так же, как шуары, живущие в джунглях, все люди в большой опасности. Мы сами угрожаем себе, и поэтому только мы можем себя спасти. Теофило вернулся на свое место. С облегчением я повернулся к джунглям спиной и присоединился к нему.

— Позднее в тот день, — сказал он, — шуары вернулись в Эль-Милагро. Двое из них несли на плечах шест. С шеста свисала громадная мертвая кошка. С тех пор ни один ягуар нас больше не беспокоил.

Примерно через неделю после того, как Теофило рассказал мне эту историю, я вдруг проснулся среди ночи, уверенный в том, что слышал ягуара — леденящий душу мяукающий рык, который прокатился через джунгли и еще долго отдавался у меня в ушах. Я лежал в спальном мешке, думая о шуарах и их мире. Ягуар стал для меня символом этого мира.

Утро было туманным. После завтрака я сидел один на кухне Теофило, попивая кофе и слушая через открытую дверь звуки Эль-Милагро. Взрослые ушли еще до рассвета, а дети отправились на реку с Мартой и несколькими другими женщинами. Когда туман начал рассеиваться, в деревне стало необычно тихо. Вернувшись в дом, я достал из рюкзака книгу и уселся около двери. Я видел Юджинию, спящую на кресле в глубине магазина. Теофило нигде не было видно, возможно, он был в школе. Единственным звуком было кудахтанье нескольких кур, клюющих что-то на площади и переходящих от одного исчезающего клочка тумана к другому.

Я погрузился в чтение романа. Солнце грело, а присутствие кур почему-то успокаивало. Внезапно, даже не поднимая глаз, я понял, что за мной следят. Я ощутил присутствие двух воинов-шуаров еще до того, как увидел их.

Воины стояли на дальней стороне площади, наблюдая за мной. Они беззвучно туда пришли и стояли, не двигаясь. Мы посмотрели друг на друга через площадь. На их головах были повязки из меха и перьев. Оба одеты в короткие кожаные штаны. Их торсы, руки и ноги обнажены, если не считать браслетов, сделанных из полосок кожи, перьев и ракушек. У одного — духовая трубка, у другого — старинное одноствольное ружье. Их прямые, черные как смоль волосы заканчивались на уровне бровей.

Они повернулись к школе. Я проследил за их взглядом и увидел Теофило, который показался в дверном проеме. Обрывки тумана вплывали в Эль-Милагро и уплывали прочь. Было очень тихо.

Мне стало интересно, что шуары знают об этой деревне. Специально ли они спланировали свое посещение на то время, когда большинство людей ушли? Затем я подумал, что, должно быть, другие воины прячутся поблизости в джунглях. Холодок побежал по моей спине. Я оторвал глаза от площади и оглядел опушку леса.

Теофило помедлил, затем крикнул что-то на незнакомом мне языке. Он посмотрел на меня, дал знак следовать за ним и быстро зашагал по направлению к площади.

Мгновение я колебался, думая, что сказать воинам-шуарам, не зная ни слова на их языке и изъясняясь только на посредственном испанском. Теофило подозвал меня. Шуары смотрели, никак не проявляя своих эмоций. Когда я подошел, Теофило улыбнулся и представил нас друг другу.

— Это Таньа, — сказал он, указав на индейца с духовой трубкой, — а это Боми. Это мой друг мистер Хуан, американец. Как и вы, он плохо говорит по-испански. Мы будем говорить очень медленно.

Это растопило лед. Таньа и Боми ухмыльнулись, и стало видно, что зубов у них не так уж много. Я пожал обоим руки и удивился тому, насколько легкими были их рукопожатия.

— Пожалуйста, — сказал Теофило, направляясь к дому. — Давайте уйдем в тень. Я принесу пиво и что-нибудь поесть.

— Простите нас, — похоже, Боми говорил по-испански еще хуже, чем я, — но скоро полдень, и мы должны возвращаться домой.

— Не надо пива, — сказал Таньа. — Мы проделали долгий путь, чтобы передать вам послание. Пейте пиво, мы не будем.

— Вы должны остаться, хотя бы ненадолго — запротестовал Теофило, — мы хотим, чтобы вы погостили. Мы не видели своих друзей-шуаров с того времени, как они убили дьявола-ягуара.

Два воина заметно напряглись, их лица окаменели. Теофило, казалось, этого не заметил. Боми поднял свою винтовку и с силой стукнул ею по земле.

— Мы будем говорить об этой границе.

Теофило выглядел озадаченным.

— Границе?

— Извините, — сказал Таньа. — Мы не хотели быть невежливыми. Но у нас есть важное послание.

Теофило внимательно посмотрел на каждого из них.

— И какое послание вы принесли нам, друзья?

Таньа кивнул на Боми, который снова стукнул винтовкой о землю.

— Это конец тропы колонистов. Они должны остановиться здесь, в Эль-Милагро.

Оба воина стояли неподвижно, глядя на Теофило. Лицо школьного учителя побледнело. Он ничего не ответил.

Таньа вытянул перед собой свою духовую трубку, расположив ее параллельно земле.

— Твои колонисты должны оставаться по эту сторону границы. Они убивают джунгли, и это должно прекратиться.

— Но, Таньа, ты же знаешь, что Сан-Мигель уже там, — сказал в конце концов Теофило, указав на восток — Они хорошие люди. Они не разрушают джунгли.

— Они превращают джунгли в глиняный горшок.

— Глиняный горшок?

— Да. Они должны остановиться здесь.

— Что значит — «превращают джунгли в глиняный горшок»?

Боми шагнул ближе к Теофило. Он гордо взглянул на Таньа.

— Мой друг великий шаман. Так?

— Несомненно, — ответил Теофило, — он самый лучший.

До меня стало доходить, что Таньа был тем самым шаманом из истории Теофило, чья связь с Богом-Ягуаром помогла людям Эль-Милагро.

— Да, — сказал Боми, выпячивая грудь. — Самый лучший. Три солнца назад ягуар снова приходил к великому шаману.

Теофило взглянул на меня. А затем быстро повернулся к Боми.

— Что ягуар показал великому шаману?

— Шаман говорит от имени всех людей-шуаров.

Таньа поставил свою трубку вертикально рядом с собой. Когда он говорил, то смотрел не на нас, а на джунгли за зданием школы. Хотя он плохо говорил по-испански, он ни разу не запнулся. Меня потрясла глубина его голоса и сила его слов.

— Ранним утром я просыпаюсь еще до Солнца. Поднимаюсь на гору над рекой. Я танцую. Ухожу в страну предков. Соединяюсь с Богом-Ягуаром. Он становится мной. Подобно орлу, Бог-Ягуар летит над лесами в страну грядущих солнц. Я вижу смерть. Земля мертва. Все мертво. Деревья. Птицы. Обезьяны. Люди. Мертвые. Много, много людей. Не шуаров. Нет. Колонисты с гор. Мертвые. А земля? Сожжена. Земля как глина после обжига. Земля — глиняный горшок. Земля мертва. А воздух? Воздух — дым. Бог-Ягуар не может дышать. Кашляет. Все мертво, черепки, дым. Ничего не поделать. Один выход. Бог-Ягуар уходит. Возвращается на гору. Говорит с воином, Боми. Воин говорит, мы должны сказать учителю из Эль-Милагро. Должны прекратить это. Поторопиться и сказать это учителю. Учитель остановит колонистов прежде, чем земля станет глиняным горшком. Должен остановить.

Он замолчал. Повисла тишина. Из джунглей донеслась птичья трель. Наконец, Теофило прокашлялся.

— Ты учитель, — сказал Боми. — Люди тебя послушают.

— А что, если, — Теофило повернулся к Таньа, — смерть джунглей была не из-за колонистов? Может быть, та картина, которую видел Бог-Ягуар, была вызвана лесным пожаром?

— Нет, — сказал Таньа, — это колонисты.

— Теперь мы пойдем обратно, — Боми вскинул свою винтовку на плечо, — учитель обо всем позаботится.

Он протянул руку Теофило, а затем мне. Мы обменялись рукопожатиями. Теофило пожелал им спокойной дороги домой. Я повторил его слова. Воины развернулись и пошли прочь. Через несколько секунд они уже скрылись в тени джунглей.

Теофило и я вдвоем стояли посреди площади. Он покачал головой.

— О, боже мой, — вот и все, что он произнес.

Он медленно побрел к зданию школы и опустился на бетонную плиту. Я сел рядом с ним. Он выглядел совершенно подавленным. На другом конце площади стояла Юджиния и смотрела на деревья там, где исчезли шуары. Куры продолжали бродить около домов.

Я тронул Теофило за плечо.

— Ты отнесся к его словам очень серьезно.

— Да, — сказал Теофило, протирая глаза руками.

— Что имел в виду Таньа, когда говорил, что земля превратится в глиняный горшок?

— Мне кажется, он считает, что сельское хозяйство разрушит почву, сделает ее твердой, как обожженная глина. Я никогда не видел, чтобы подобное случалось, но шуары редко ошибаются в том, что касается джунглей.

Две недели спустя в еженедельной пачке газет из Куэнки мне пришло письмо от нового начальника из «Корпуса Мира». Его звали Джо. Он предлагал перевод в Куэнку. Хотя мне нравился Теофило, и я надеялся на то, чтобы провести больше времени с шуарами, я с радостью принял это предложение. Дело в том, что мне нечего было предложить людям Эль-Милагро. Мне было скучно, и я чувствовал себя виноватым за то, что в их сообществе был единственным бездельником.

В Эль-Милагро я провел шесть месяцев. Многое узнал о джунглях и о людях, которые пытались вести там сельское хозяйство. Хотя я не видел ягуара, но слышал его рычание, по крайней мере, восемь раз.

Шуары больше не показывались. Теофило всем рассказал про землю, которая скоро должна превратиться в глиняный горшок. Больше он не сделал ничего, чтобы попытаться остановить колонизацию. Мне кажется, он просто был слишком уверен в бесплодности подобных попыток. «Я передал послание Бога-Ягуара. Что еще я могу сделать? В конце концов, кто я такой, чтобы останавливать столь масштабную программу?»

Встречу с шуарами я никогда не забуду. Когда я переехал в Куэнку, то получил несколько недель отпуска перед началом новой работы. Бо$льшую его часть я провел, разговаривая с самыми разными людьми о встрече с шуарами. Джо не был слишком впечатлен моим рассказом о Боге-Ягуаре, но не отговаривал меня от небольшой кампании, направленной на то, чтобы убедить «Корпус Мира» и американское Агентство международного развития в необходимости пересмотра программы колонизации.

Я отправил письма в эквадорское управление обеих организаций в городе Кито. Я проделал изнурительный семнадцатичасовой путь на автобусе из Куэнки в Кито, чтобы обсудить проблему с другими американскими специалистами. Перед встречей я написал статью, в которой предложил сосредоточиться на том, чтобы помочь индейцам овладеть навыками и занятиями, которые могут быть полезны для горных жителей. Копию статьи я отправил в главный офис «Корпуса Мира» в Вашингтоне.

Мои петиции были проигнорированы. Агентство международного развития и «Корпус Мира» уже приняли официальную линию поведения в отношении колонизации джунглей. Она получила поддержку большого числа ученых, которые оценили влияние этих программ на окружающую среду. Ботаники, зоологи, геологи, агрономы и биологи — все как один заключили, что небольшие населенные пункты, такие как Сан-Мигель, не навредят экологии тропических лесов. Мне напомнили, что это было всего лишь закономерным продолжением стратегии заселения безлюдных земель, начатой североамериканскими колонистами еще в XIX веке.

Хотя несколько других волонтеров «Корпуса Мира» тоже выразили беспокойство из-за возможных экологических проблем, наши голоса никто не услышал. Нам не хватало уверенности. Мы поговорили друг с другом и пришли к выводу, что в действительности не видели никакого негативного влияния колонизации. Нас направляли не научные принципы, а интуиция и видения одного индейского шамана. А тем временем многие наши коллеги — волонтеры из Дейтона, Стейтен-Айленда и Портленда — рисковали своими жизнями в джунглях, чтобы помочь голодающим крестьянам построить новое будущее. Согласно мнению ученых, польза от колонизации должна была перевесить тот незначительный ущерб окружающей среде, который может быть нанесен даже при самом неудачном стечении обстоятельств.

Однако прошло совсем немного времени, и выяснилось, что ученые ошибались. Ботаники, геологи, агрономы и биологи допустили в своих расчетах ужасные ошибки. Предсказание Бога-Ягуара сбылось. Колонистам пришлось оставить Сан-Мигель и другие поселения. В действительности тропические леса были гораздо более хрупкими, чем всем казалось. Всем, кроме шуаров и, возможно, других «нецивилизованных» племен. После вырубки деревьев не оставалось ничего, что могло бы удержать почву. Как только тонкая сеть корней исчезла и начался сезон дождей, почва была смыта и унесена прочь во время разлива рек. Под тонким слоем почвы оказалась только глина. После того, как сезон дождей закончился, солнце обожгло глину. Там, где колонисты вырубили деревья и вырастили два-три урожая овощей, теперь была только голая глиняная площадка, единственное, что напоминало об их трудах. Там были только обожженные комья высушенной земли, твердые, как кирпичи. Пришли «грядущие солнца», о которых говорил Таньа, и земля «превратилась в глиняный горшок».