Психотерапевтические этюды

Psychiatric quarterly Journal, 1938, No 7, рр 443--466.

Предмет научной дискуссии, независимо от того, насколько точно он определен, всегда бывает полезньм и ценным. Помня это, автор дает подробное описание нижеследующего случая, поскольку он ярко иллюстрирует определенный тип символической деятельности, сравнимой по своему характеру с той, что проявляется во время сна и в психотических состояниях.Обычно исследованием и интерпретацией таких состояний занимаются психоаналитики, стремясь прояснить определенные динамические взаимосвязи, которые существуют между сознательным и бессознательным аспектами человеческой психики. Мы описываем этот случай еще и потому, что существует определенный интерес к предлагаемому методу как средству выявления скрытого бессознательного материала, и поэтому такой подход может способствовать развитию психоаналитического метода.

История болезни

Двадцатичетырехлетняя девушка присутствовала на клиническом сеансе гипноза для студентов курса по психологии в университете. На этом сеансе особое внимание было уделено явлению автоматического рисунка и совместному действию сознательных и бессознательных процессов, которые иногда кажутся независимым единством в общей картине психики. После сеанса девушка очень долго и подробно расспрашивала о возможности приобрести способность выполнять автоматическую запись самой и о том, возможно ли, чтобы ее собственное бессознательное функционировало без ее сознательного понимания. На оба вопроса она получила утвердительные ответы. Затем, как бы объясняя свой собственный повышенный интерес к этому вопросу, она заявила, что в течение предыдущего месяца чувствовала себя несчастной и ей по неизвестной, непонятной для нее причине было очень трудно поддерживать обычные взаимоотношения с окружающими; что она становится все более беспокойной, несчастной и расстроенной, хотя не знает никаких личных проблем, которые могли бы ее серьезно беспокоить. Потом она спросила, можно ли ей попытаться сделать автоматическую запись, с помощью которой ее бессознательное, действующее независимо от сознания, поможет определить, что же ее беспокоит. Ей сказали, что она может попробовать выполнить свой план, если действительно заинтересована в этом, и девушка ответила, что .сначала хотела бы получить психологическую интерпретацию краткого описания своей жизни.

На следующий день ее подробно расспросили. Вкратце наиболее важные данные, полученные при этом интервью, можно свести к следующему.

1. Единственный ребенок в семье, для родителей она была идолом, как и они для нее; их семья казалась одной из самых счастливых на земле.

2. Ее учеба и отношения в колледже были отличными до прошлого месяца, когда ее учеба начала серьезно страдать из-за внезапно появившегося "беспокойства", "тревоги", "страха", чувства того, что она "несчастна" и "ужасной депрессии", причину которых она понять пока не смогла.

3. Недавно она ознакомилась кое с какой психоаналитической литературой и обнаружила, что предмет "символизма" показался ей "интересным и любопытным", но "глупым", "бессмысленным" и "не имеющим конкретной ценности". Когда ее спросили, какие именно работы она прочла по этому вопросу, девушка ответила: "О, я просто перелистала множество книг и журналов в библиотеке, но единственное, что меня заинтересовало, это символизм".

4. После того как она прочитала о символизме, у нее появилась привычка "чиркать чем-нибудь по бумаге", "чертить, рисовать что-нибудь", "рисовать на бумаге картинки и линии", в то время когда она говорила по телефону, сидела в кресле или просто бездельничала. Обычно она проделывала это, не замечая, что делает, и считала просто признаком нервозности, желания действовать; что же это могло быть на самом деле, она не знала. Девушка добавила, что эта "нервная" привычка вызывала у нее неприятные ощущения, потому что она пачкала стены телефонных будок, скатерти на столах в ресторанах, чистую бумагу в блокнотах и тетрадях (во время интервью пациентка весьма наглядно и убедительно демонстрировала свою "привычку", и было очевидно, что она не сознает того, что она делает). Только при завершении интервью она заметила свое "чириканье" и сказала: "Ну, я думаю, что показала вам свою нервозность лучше, чем рассказывала о ней".

5. Единственной личной проблемой, которая беспокоила пациентку, это осознание того, что трехлетнее пребывание в колледже постепенно отдаляло ее от самой близкой подруги детства, несмотря на то, что по субботам и воскресеньям та бывала в ее доме. Пациентка чувствовала себя "покинутой" и "обиженной" в этом отношении, и в течение предыдущих нескольких недель это чувство возросло настолько, что превратилось в "неуправляемое чувство обиды" из-за потери подруги. Это чувство обиды не уменьшалось даже от ее понимания того, что с этим ничего нельзя поделать из-за все большего расхождения их интересов.

Рассказав свою историю (в манере, характерной для невротических пациентов, которые рассказывают больше, чем знают), она спросила, возможно ли зафиксировать с помощью автоматической записи факты, которые имеют прямое отношение к ее проблеме, если "таковая вообще имеется". Она полагала, что, прочитав и поняв впоследствии свою автоматическую запись, сможет таким образом осознать и понять то, что беспокоит ее в последнее время. Она также хотела знать, уверен ли экспериментатор, что ее бессознательное будет функционировать таким образом, чтобы дать нужный, понятный результат.

В ответ на эти тревожные вопросы ей уверенно сказали, что она сможет все сделать точно так, как хочет. Потом ей был дан целый ряд повторяющихся, тщательно сформулированных внушений в мягкой, настойчивой и не привлекающей внимание манере (с целью индукции пассивно воспринимаемого состояния, которое развивается в самом начале легкого гипнотического транса), для того чтобы:

1. Время, оставшееся до следующей встречи, ее бессознательное потратило на просмотр и организацию всего материала.

2. Ее бессознательное решило вопрос о методе и средстве связи. Оно должно было выбрать какой-то понятный, ощутимый способ, с помощью которого можно общаться с экспериментатором и который понятен самой пациентке, так, чтобы не возникало ни сомнений, ни противоречий.

Поскольку она сама предложила автоматическое письмо, нужно было приготовить карандаши и бумагу, чтобы у нее была возможность использовать этот способ в той же абстрактной манере, в которой она делала свои рисунки во время интервью. Читателю следует помнить, что это внушение фактически состояло из одной косвенной команды сознательно повторить свои рисунки. Это было сделано по той причине, что автоматическое письмо трудно бывает закрепить при первых же попытках.

Следовало ожидать, что это поможет нашей пациентке, у которой можно было предположить подсознательное нежелание знать какие-то определенные факты, в то время, как ее сознание стремилось узнать их.

3. В период до следующей встречи она должна была занять свой ум учебой, чтением легкой\удожественной литературы и общественной деятельностью, что могло бы дать ей безобидные темы, на которые она могла бы сознательно беседовать. Таким образом, во время второго сеанса, все, что связано с ее проблемой, будет полностью подчинено подсознательному автоматическому поведению (в данном случае -- рисованию) и не станет частью ее сознательной речи.

В конце беседы пациентка казалась смущенной и неуверенной относительно данной ей инструкции. Она несколько раз пыталась собрать листы бумаги, на которых "нервно что-то написала", снова умоляла дать ей какие-то гарантии успеха и, когда ее опять уверили в этом, быстро вышла из кабинета.

Просмотр и изучение ее рисунков после того, как она ушла, показал, что некоторые фигуры и линии в них повторяются снова и снова, хотя и в другом размере. Мы увидели длинные и короткие линии, вертикальные и горизонтальные. Некоторые из них были тонкими, другие толстыми и сильно заштрихованными. Здесь были спирали, цилиндры, треугольники, квадраты и прямоугольники с различными пропорциями, одни из них были нарисованы тонкими линиями, другие -- толстыми, жирными. Когда она делала эти рисунки, никакой связи и последовательности не замечали. Их особенность состояла в том, что каждая фигура была нарисована как изолированная единица, они не накладывались друг на друга и не переходили одна в другую.

Последующее изучение ее конспектов с записями лекций показало, что в последующие недели "нервические записи" получили неожиданное развитие. В этих тетрадях, страница за страницей, мы видели одни и те же ограниченные типы рисунков и линий, начерченных одинаково бессвязно и запутанно.

Когда пациентка снова появилась в кабинете, она сразу же отметила, что внушения, данные ей накануне, оказались эффективными, так как она вообще не думала о себе, уйдя отсюда. Она даже настолько утратила осознанный интерес к своей проблеме, что вернулась сюда, лишь чувствуя себя обязанной прийти на встречу с экспериментатором. Она также сказала, что прочла последний роман и готова подробно рассказать всю историю, весело заметив, что для экспериментатора это очень легкий путь знакомства с литературными новинками.

Ей сказали, что она может тотчас же начать рассказ, и предложили сесть на стул, поставленный таким образом, чтобы правая рука пациентки опиралась на стол вблизи от карандаша и блокнота, в то время как экспериментатор занял место против нее по диагонали. Таким образом, хотя лицо девушки не было обращено к блокноту, он находился в диапазоне ее периферического зрения.

Вскоре после того как пациентка начала рассказывать историю, изложенную в книге, она рассеянно взяла в руки карандаш и начала усердно, напряженно повторять на верхней половине листа рисунки, сделанные во время предыдущей встречи, иногда рассеянно поглядывая на свои "произведения". Как и прежде, никакой определенной связи между рисунками не замечалось, но на втором рисунке некоторые элементы явно дублировались.

Закончив рисовать, девушка стала заметно путаться в своей речи, и было видно, что она так держала карандаш, будто хотела положить его на стол, но в конце концов не смогла этого сделать. Здесь ее подбодрили настойчивым, произнесенным вполголоса внушением: "Продолжайте, рассказывайте дальше, все нормально, продолжайте, дальше, дальше!".

Она сразу же заметила: "Да, я знаю, где я нахожусь. Я просто на минуту потеряла нить рассказа", -- и продолжила свой рассказ.

В то же время ее рука снова схватилась за карандаш. Она перевернула блокнот так, чтобы можно было писать на нижней части листа. Потом медленно и задумчиво, заметно напрягая правую руку и ускоряя свою речь, начала строить рисунок, компонуя элементы, которые так часто рисовала раньше, в упорядоченное систематическое целое -- словно собирала их вместе. Так, например, четыре жирно заштрихованные линии одинаковой длины образовали квадрат, а другие линии, скомпонованные вместе, сформировали рисунок.

Однако когда пациентка заканчивала квадрат, у нее появилась явная неуверенность. Дойдя до нижнего левого угла, она несколько раз рассеянно взглянула на рисунок и, наконец, немного исказила угол, оставив его открытым. Кроме того, рисуя нижний правый угол, она слишком сильно нажала на карандаш и сломала его.

Проводя диагональную линию от левого нижнего угла квадрата, она начала двигать рукой с неожиданной силой и скоростью. Сделав значительную паузу перед изображением второй диагонали, рука стала двигаться все медленнее и медленнее, когда приближалась к нижнему правому углу квадрата, линии стали изгибаться; наконец, рука задвигалась быстрее и более уверенно, перейдя к заштрихованному треугольнику.

Проводя линию, соединяющую маленький треугольник с жирно заштрихованным треугольником, ее рука неожиданно остановилась, когда приблизилась к боковой стороне квадрата, и какое-то время спокойно лежала на столе. Затем приподнялась и передвинулась к краю, как бы преодолев барьер, после чего закончила линию, проведя ее твердо и решительно.

Спиральная линия, соединяющая цилиндр и заштрихованный треугольник, началась свободно и легко, но по мере того как рука приближалась к треугольнику, ее движения становились все более затрудненными и медленными.

Несколько раз во время процесса рисования рука пациентки возвращалась к большему из двух треугольников, нарисованных тонкими линиями, карандаш едва касался его, исправляя контур, в то время как жирный треугольник был нарисован грубо, небрежно.

Когда пациентка делала рисунок, нам удалось записать тот порядок, в котором к общей картине добавлялись различные элементы:

1. Квадрат.

2. Цилиндр.

3. Большой тонкий треугольник.

4. Маленький треугольник.

5. Соединительные линии между цилиндром и большим треугольником, большим треугольником и маленьким треугольником, цилиндром и маленьким треугольником.

6. Заключительный четырехугольник.

7. Жирно заштрихованный треугольник.

8. Соединительная линия между маленьким треугольником и заштрихованным треугольником.

9. Линия, проходящая от цилиндра к квадрату и за пределы четырехугольника, потом снова к квадрату, а затем к заштрихованному треугольнику.

10. Спиральная линия.

11. Штриховка в центре верхней части цилиндра.

Закончив рисунок, пациентка несколько раз взглядывала на него, но, казалось, ничего не видела. После этого она с шумом уронила карандаш, и это привлекло ее внимание. Затем она сразу же обратила внимание на свой рисунок и вновь взяла в руки карандаш. Потом она левой рукой вырвала лист из блокнота, чтобы рассмотреть его получше, а правую руку держала так, словно готовилась что-то написать. Заметив это, экспериментатор решил вызвать у нее подсознательное желание дать какое-то скрытое пояснение и сделал ей внушение: "Короткая вертикальная линия означает „да", а короткая горизонтальная линия -- „нет"".

Неправильно поняв это внушение, пациентка внимательно посмотрела на рисунок и заявила, что не видит таких линий, и спросила, как они вообще могут что-то означать.

Потом ей был задан вопрос: "Все ли теперь?", на что она ответила: "Я считаю, что да, если здесь вообще что-то есть", неосознанно сделав рукой знак "да". -- "Все?" -- "Да, я думаю, что все, если здесь вообще что-то есть", -- и снова, не сознавая этого, сделала рукой знак "да".

Пациентка несколько минут рассматривала свой рисунок, а потом заметила: "Ну, это все чепуха, бессмыслица. Неужели вы думаете, что из этих каракулей можно что-то понять, или, говоря вашими словами, это вам все скажет?".

Очевидно в ответ на ее собственный вопрос ее рука сделала знак "да", а потом опустила карандаш, что могло бы означать завершение задачи. Не ожидая ответа, она добавила:

"Смешно! Хотя я знаю, что этот рисунок -- чепуха, я знаю также, что он имеет какое-то значение, поскольку именно сейчас у меня появилось желание дать вам что-нибудь; хотя я знаю, что это глупо, я отдам вам ее, поскольку все это связано вот с ним". Указывая на заштрихованный треугольник, она вынула из кармана коробку спичек с рекламой местного отеля и бросила ее на стол.

Затем взглянула на часы, заявила, что ей пора уходить, и, кажется, была в легкой панике. После недолгих уговоров она согласилась ответить на несколько вопросов о том, что могла бы означать эта картинка. Девушка взглянула на рисунок и предложила несколько комментариев, развить которые не захотела:

"Две картинки в рамках, большая (указывает на четырехугольник) и маленькая (указывает на квадрат) с разломанным углом". Указывая на рисунки в квадрате, она сказала: "Они все соединены, и эти соединения происходят через маленький треугольник (указывает на небольшой треугольник), а это (показывает на цилиндр) -- сигарета. У нас в семье все курят, может быть, это те спички, которые я дала отцу. Но в целом вся вещь не имеет никакого смысла. Только психиатр может из нее что-то понять". Сказав это, она бросилась вон из кабинета и вернулась, чтобы спросить: "Когда мне к вам прийти снова?". Ей ответили: "Приходите, как только вам захочется что-нибудь узнать". Девушка быстро ушла. Никаких комментариев относительно отдельных рисунков она не сделала и, казалось, просто не замечала их.

Через три недели она неожиданно появилась в моем кабинете и сообщила, что у нее наметились кое-какие успехи. Она заявила, что, очевидно, ее рисунки все-таки что-то означали, так как в ее чувствах появились значительные изменения. Она больше не испытывала беспокойства и депрессии, хотя "ощущала иногда сильный ужас перед чем-то, как будто я споткнулась обо что-то и упаду; у меня такое ощущение, что я обнаружу что-то ужасное для себя". -- Немного поколебавшись, она добавила: -- "У меня такое чувство, будто я скоро узнаю то, что мне уже известно, но я не знаю, что мне это известно. Это звучит ужасно глупо, но больше я ничего не могу сказать. Я действительно боюсь узнать все об этом. Это связано со спичками". Она вручила экспериментатору вторую коробку со спичками, очень похожую на первую. "Вчера вечером мы с родителями обедали в отеле, и именно там спички попали ко мне. Прошлым вечером я увидела на столе в библиотеке вторую коробку, но это именно те, что я взяла в отеле".

Все другие реплики носили случайный характер, ничего нового узнать не удалось. Девушка быстро ушла, и было видно, что она весьма смущена и чувствует себя довольно неловко.

Через две недели она неожиданно снова пришла, заявив, как и раньше, что в ее самочувствии заметно значительное улучшение. Пациентка объяснила, что за это время у нее появилась абсолютная уверенность в том, что ее рисунки имеют важное значение. "На этой картинке вся история, которую нужно прочесть, и мне ужасно любопытно, что же это такое".

Она попросила рисунок, чтобы взглянуть на него, и, внимательно рассмотрев его, заметила: "Ну, здесь какая-то смесь чепухи. И все же я знаю, что здесь вся история. Не знаю, почему я так говорю, однако я уверена, что мое подсознательное многое знает, но не говорит мне. У меня ощущение, что оно ждет, когда мое сознательное мышление приготовится принять удар на себя. И мне так любопытно все это узнать, что я не возражаю против удара".

На вопрос, когда она поняла это, пациентка ответила: "Я думаю, не так давно". Потом она стала эмоционально беспокойной и начала настаивать на том, чтобы сменить тему разговора.

Неделю спустя она пришла сказать, что договорилась пообедать с подругой детства в том же отеле сегодня вечером, и эта встреча вызывает у нее очень печальные чувства. Она объяснила: "Мне страшно видеть, как ломается наша дружба и как мы плывем в разные стороны. И мне не нравится мое отношение к Джейн. Понимаете, Джейн моложе меня на год, а у нее есть приятель, и они, кажется, очень любят друг друга. Она считает, что я знаю его, но не называет его имени и вообще ничего о нем не говорит. Я так ревнива, что иногда ненавижу Джейн; я готова оттаскать ее за волосы. Я ненавижу ее, чувствуя, что она отбирает у меня моего приятеля. Но это очень глупо. У меня нет никакого мальчика. Я не хочу идти на эту встречу, потому что обязательно с ней поссорюсь. И хотя нам не из-за чего ссориться, я знаю, что буду говорить отвратительные вещи. Я не хочу этого, но это произойдет, и я ничего не могу с собой поделать. И еще одно: после ссоры с ней у меня будет неприятный разговор с отцом. Я готовилась к этой встрече всю неделю. Мы с отцом ссорились только дважды, и оба раза -- из-за моих планов относительно колледжа. Я не знаю, из-за чего мы поссоримся сегодня. Вероятно, из-за какого-нибудь пустяка, например, из-за его небрежности: он курит и стряхивает пепел на ковер, -- или еще из-за какой-нибудь ерунды. Я просто надеюсь на то, что отца не будет дома, когда я вернусь. Посоветуете ли вы мне что-нибудь, чтобы этого не случилось? Хотя, поскольку это сидит глубоко во мне, я, наверное, должна это пережить. Договариваясь с Джейн о встрече, я думала: что-то должно произойти. И когда она согласилась со мной встретиться, я сразу же поняла все, что только что вам сказала. Я тут же повесила телефонную трубку, чтобы не иметь шанса отменить приглашение".

Было сказано еще немало слов такого же характера и значения. Все попытки обсудить рисунки пациентки и дать какое-то толкование ее предчувствиям потерпели неудачу. Как она заявила, единственное, что ее сейчас интересует, это предстоящие "сражения".

На следующий день она вбежала в кабинет со словами: "Я очень спешу. Я только хочу сказать вам, что все случилось именно так, как я и предсказывала. Сначала наша встреча с Джейн протекала очень мило. Но потом я потеряла всякий рассудок и начала обижать ее. Сначала я не заметила этого, а когда поняла, ничего не могла с собой поделать, я начала говорить ей самые ужасные жестокие слова, какие могла придумать. Я, впрочем, не сказала ей ничего особенного, но то, как я с ней говорила, глубоко ее обидело. Когда она заплакала, я почувствовала себя лучше, и, хотя мне было стыдно за себя, я не испытывала жалости к ней. Я еще больше осложнила ситуацию, сказав ей, что между нами не может быть никакого согласия и что пусть она идет своей дорогой, а я -- своей. Потом я поехала домой. Отец был дома и читал газету. Меня так и подмывало сказать ему что-нибудь неприятное, ну хоть что-нибудь. Удивительно, но я не смогла ничего придумать. Поэтому я закурила и начала ходить взад-вперед. Наконец отец сказал, чтобы я села и успокоилась. Это окончательно вывело меня из себя. Я закричала, чтобы он замолчал, что я буду бегать вокруг него, если мне захочется, и он не может мне ничего запретить. Идти куда-то уже слишком поздно, и, если бы я хотела бегать вокруг, у меня на это такое же право, как и у него. Я сказала ему, что он, должно быть, считает себя очень хитрым, но я хитрее его, что я не вчера родилась и знаю все, что полагается знать об этом. В общем, я наговорила ему много глупого, ненужного, чего и не думала и что не имело никакого смысла. Он рассвирепел и сказал, что, если я не могу разговаривать разумно, мне нужно замолчать, лечь в постель и проспаться. Так я и сделала. И странная вещь: проснувшись утром, я подумала о тех рисунках, что сделала у вас. Я пыталась думать о них. но все, что пришло мне в голову, -- это слово „сегодня", а потом слово „завтра", и в конце концов я могла думать только об этом „завтра". Вам это о чем-нибудь говорит? Мне нет". Сказав это, она ушла.

На следующий день она пришла и заявила: "После того как я вчера ушла, у меня было странное ощущение, что я назначила встречу с вами на сегодня, но точно я этого не знала. Сегодня утром я подумала о рисунке и поняла, что теперь смогу разобрать его. Я думала об этом весь день. Я помню всю картинку, она словно отпечаталась у меня в голове, но не могу понять ее смысла. Дайте мне еще раз взглянуть на нее".

Девушке дали ее рисунок. Она рассматривала его с болезненным видом, с выражением напряженного любопытства на лице. Наконец, вздохнув и отложив рисунок, заметила: "Я, кажется, ошиблась. В ней нет никакого смысла. Просто глупая картинка. -- Потом, просияв, неожиданно сказала: -- Но если вы для начала подскажете мне хоть одно слово, я пойму ее".

Автор ничего не ответил, и она опять и опять рассматривала картинку, но потом вновь откладывала ее в сторону. С каждым разом ее замешательство становилось все сильнее и сильнее.

Наконец она повторила свою просьбу о "начальном, первом слове". "Какое слово?" -- "Любое. Вы знаете, что означает эта картинка, поэтому назовите какое-нибудь слово, которое послужит мне подсказкой. Я просто смертельно хочу знать все об этом деле, хотя и боюсь немного, а может быть, и очень сильно. Но скажите хоть что-нибудь".

На ее настойчивую просьбу автор ответил замечанием: "Недавно вы сказали мне, что очень интересовались символизмом". Произнося эту фразу, он осторожно опустил на стол коробку спичек.

Быстро взяв в руки рисунок и мгновение поглядев на него, она схватила коробку спичек и с яростью швырнула ее на пол. Потом девушка разразилась потоком брани, который перемежался выражениями сочувствия ее матери и пояснениями. Вкратце она рассказала следующее: "Будь проклята эта отвратительная, грязная маленькая обманщица. И она еще называет себя моей подругой. Она, конечно, имеет любовную связь с отцом. Будь он проклят. Бедная мама. Она ходит к маме, а отец дома ведет себя как святой. Они идут в отель, тот самый отель, куда отец возил нас обедать. Я ненавидела ее, потому что она отнимала у меня отца -- у меня и у матери. Вот почему я всегда воровала у него сигареты. Даже тогда, когда у меня были свои, я прокрадывалась в гостиную и брала их у него из кармана пальто. Иногда забирала всю пачку, иногда -- только две-три штуки. Когда Джейн впервые рассказывала мне о своем друге, она зажигала сигарету точно такими же спичками. Я и тогда знала, но не хотела этому верить. И я стала часто забирать у отца спички и становилась просто сумасшедшей, когда он говорил мне, чтобы я пользовалась своими. Я не хотела, чтобы мама увидела эти спички, хотя это не имело никакого смысла". Вновь посыпались ругательства, после чего она горько разрыдалась. Успокоившись, девушка извинилась за ругательства и ярость и спокойно сказала: "Я думаю, мне лучше объяснить вам все. Когда вы напомнили мне о символизме, я неожиданно вспомнила, что, по Фрейду, цилиндры символизируют мужчин, а треугольники-- женщин. Я поняла, что сигареты -- это тоже цилиндры и что они могут символизировать и пенис. Потом значение картинки прояснилось. Сначала я просто не могла ее понять, поэтому и вела себя так. Теперь я смогу объяснить ее вам".

Указывая на различные элементы на картинке, она быстро объяснила: "Эта сигарета -- отец, а этот большой треугольник -- мать. Она пухленькая, невысокая блондинка, а самый маленький треугольник -- я. Я тоже блондинка. Я гораздо выше матери, но чувствую себя маленькой по сравнению с ней. Вы видите, все эти линии соединяют нас в семейную группу, а квадрат -- это наши семейные рамки. А эта линия от отца прорывается через семейные рамки и проходит ниже общественных рамок поведения -- этого большого квадрата, -- а потом пытается вернуться вновь в семью и не может, и переходит к Джейн. Вот видите, это она: высокая стройная брюнетка. Этот дым от пениса отца вьется вокруг Джейн. Линия между мной и Джейн прерывается там, где подходит к семейным рамкам. Я постоянно рисовала такие картинки все это время (указывая на фрагментарные картинки на верхней части страницы), но впервые соединила их вместе. Смотрите, где я зачертила лицо отца. Так и должно быть. Когда я отдала вам спички, я сказала, что они связаны с Джейн, хотя и не знала, почему".

В течение нескольких минут пациентка сидела спокойно и задумчиво, то и дело взглядывая на рисунок. Наконец она произнесла: "Я знаю, что такое толкование этой картинки отвечает истине, но только потому, что я чувствую, что это правда. Я много раз обдумывала все это. Это не единственный известный мне факт. Мы с Джейн расстаемся, но не это сделало ее любовницей отца. Джейн приходит к нам всегда по вечерам, когда отца нет дома, и, хотя она проводит у нас не более пяти минут, это не означает, что никто ничего не видит. Мама ничего не может скрывать, и ее натура такова, что она знает все прежде, чем это случится. Я знаю, что сейчас она не имеет ни малейшего представления об этом. В конце концов, любой может взять спички в гостинице, а мое воровство сигарет у отца только подтверждает, что со мной не все в порядке. Поняв это, я собираюсь выяснить все до конца, и теперь у меня будут более убедительные доказательства, чей мой рисунок".

Что это за доказательства, она отказалась говорить. Остальная часть беседы была потрачена ею на спокойное, пассивное философское исследование и восприятие всей этой ситуации.

Через два дня она пришла в кабинет автора в сопровождении молодой женщины и заявила: "Это Джейн. Я уговорила ее прийти сюда, и она не имеет ни малейшего представления, зачем и почему, а чувство вины передо мной помешало ей отказать мне. Я оставлю ее у вас, чтобы вы могли поговорить с ней". Затем она повернулась к Джейн: "Около двух месяцев назад в твоей жизни началось что-то такое, что ты хотела бы скрыть от меня. Ты думала, что выберешься из этого положения, но это тебе не удалось. Ты сказала мне, что твой приятель на четыре года старше тебя, что он хочет вступить в любовные отношения с тобой, но ты не согласилась. Ты была просто свежей юной девушкой, которая рассказывала подруге о своем дорогом парне. И все это время ты знала, а я все это время думала и соображала. Наконец, я пошла к психиатру, а на другой день получила ответ. Теперь я знаю всю твою грязную отвратительную историю. Вот сигарета, прикури ее этими спичками -- они из отеля. Теперь ты знаешь, о чем я говорю".

С этими словами она выбежала из комнаты. Тогда Джейн повернулась к автору и спросила: "Энн действительно знает о своем отце и обо мне?".

Затем, не задавая больше никаких вопросов, она достойно отреагировала на эту трудную ситуацию. Она нашла в себе силы и мужество, чтобы рассказать историю своей интрижки с отцом пациентки, подтвердив каждую деталь, которую та сообщила автору, и добавив сведения о том, что она и ее любовник были очень осторожны. Они были уверены, что ни у кого не возникнет никаких подозрений по поводу их отношений. Она почувствовала, что, когда Энн в первый раз приехала из колледжа домой на выходные, она была раздражена без видимых причин. То же самое в одну из их встреч сказал и отец Энн. Она полностью приписала такое поведение подруги интуиции.

После этих признаний Энн позвали в кабинет. Войдя, она пристально посмотрела Джейн в глаза и заметила: "У меня была слабая надежда, что это неправда. Но все именно так и обстоит, не .так ли?" Джейн утвердительно кивнула головой, на что Энн философски ответила: "То, что делает отец, -- его личное дело, а то, что делаешь ты, -- твое, но больше никогда не приходи к нам домой. Выберите себе для встреч другой отель, так как в этом отеле часто обедает наша семья. Я объясню матери, что ты прекратила посещать наш дом из-за того, что мы поссорились. Что касается тебя и меня, мы просто знакомые, а отцу можешь сказать: пусть ему поможет сам бог, если мама узнает об этом. Ну, вот и все. Ты вернешься в город на одном автобусе, а я на другом. А теперь убирайся, я хочу поговорить с доктором".

После ухода Джейн пациентка говорила о своем намерении относиться к сложившейся ситуации насколько возможно безразлично, спокойно и философски. Она по-прежнему была в сильном замешательстве относительно того, как натолкнулась на это. Девушка была убеждена, что "это дело правильно сработавшей интуиции". "Когда я впервые начала рисовать эти картинки, они меня ужасно раздражали, но я не могла перестать делать это. Я была поглощена своими рисунками, но До прошлой среды они не имели для меня никакого значения.

Теперь, когда я оглядываюсь назад, все это кажется мне подозрительным, потому что я должна была понять все с самого начала, но до вчерашнего дня не понимала. Сейчас я не хочу, чтобы мое подсознательное знание расстраивало меня так ужасно, как раньше".

Автор от случая к случаю встречался с пациенткой и наблюдал удовлетворительные доказательства того, что дела у нее шли гораздо лучше. Спустя несколько лет она очень удачно вышла замуж. Автор также узнал от нее, что она подозревала своего отца в интригах с различными женщинами, но всегда отбрасывала свои подозрения как необоснованные. Эти подозрения неожиданно подтвердила Джейн, когда автор обсуждал с ней ее отношения с отцом пациентки.

Спустя несколько месяцев автор снова просмотрел тетради пациентки. Она заметила: "О, я забыла рассказать вам, что утратила эту привычку, как только все узнала. Я никогда больше ничего не рисовала". Просмотр тетрадей подтвердил ее слова.

Впоследствии автор иногда встречался с Джейн, и она сообщала о том, что ее любовная связь продолжалась, но что она согласилась с требованиями Энн.

Анализ

Значение болезни

Вряд ли можно переоценить теоретическое значение этого случая и тот интерес, который он представляет. Редко появляется такая возможность изучить сильный невротический, в некоторых случаях почти психотический, взрыв при таких хорошо регулируемых условиях.

Молодая женщина, глубоко преданная своим родителям, неожиданно столкнулась с угрозой благополучию матери, исходящей от отца и от ее лучшей подруги, и с остро болезненной картиной эмоционального отхода отца от семьи. Конечно, это представляло собой серьезное основание для горя и гнева. Но еще более важно то, что она встречалась с этими обескураживающими фактами не в сознательном восприятии, а только в своем подсознании, и то, что ее реакция на это подсознательное не была реакцией простой печали и гнева, а оказалась очень сложным сцеплением невротических и маниакально-депрессивных психотических симптомов. Все это становится ясно даже без запутанных и спорных аналитических расследований и интерпретаций.

Следовало выяснить, могут ли психические травмы, о которых мы осознанно знаем, находиться в сердце основных психопатологических реакций. И как реакция нашей пациентки освещает эту проблему?

Дома во время уик-энда, когда она впервые подсознательно почувствовала интимные отношения между своей подругой и отцом, ее реакцией была беспокойная и немотивированная раздражительность, которая ни на чем не фокусировалась, а постоянно смещалась с одного обыкновенного предмета на другой. После этого она погрузилась в состояние навязчивой депрессии, которая была, по ее мнению, бессодержательна и необоснованна и сопровождалась потерей интереса ко всей ее предыдущей деятельности и ко всем ее предыдущим связям. Депрессивное настроение пациентки нарастало, а ее раздражительность по-прежнему не была направлена ни на что конкретное. Однако впервые оно начало фокусироваться в двух симптоматических принудительных актах, символическое значение которых позже становится безошибочным. Первым из них была тщательно ограниченная клептомания, то есть специфическое вынужденное воровство сигарет и спичек из карманов отца (очевидно, с подсознательной целью выразить свой гнев и наказать отца), но, как видно из автоматических рисунков, это воровство имело более глубокую кастрирующую цель. Вторым действием было также ограниченное, почти инкапсулированное стремление к постоянному повторению в рисунках цилиндров, треугольников, спиралей и прямых линий, проходящих во всех направлениях.

Интересно отметить, что ее болезнь началась с эпизодических эмоциональных взрывов, за ними быстро следовал аффект, который становился фиксированным и навязчивым, что, в свою очередь, дополнялось серией навязчивых действий. Теоретическое значение этой последовательности событий представляет собой вопрос, в котором мы не можем прийти к единой точке зрения, но который всегда должны помнить.

Нежелательная и таинственная для пациентки раздражительность заслуживает дополнительного анализа. Это точная копия неистовой и явно немотивированной раздражительности, свойственной детям, когда они погружаются в переполняющую их подсознательную ревность к своим родителям, братьям и сестрам. У этой пациентки можно наблюдать, как раздражение ускорялось, когда подсознательное сталкивалось с любовной связью между ее отцом и подругой. Раздражительность отражает конфликт между различными ее ролями. Это касается, например, ее идентификации со своей матерью в семейной группе, ее фантазий относительно себя в роли любовницы своего отца, ее ревности к этой любовнице.

Ясно, что подсознательные импульсы заставили ее различными путями искать нужного выражения и разрешения: во-первых, в ее мстительных жестах (воровство спичек и сигарет), потом в автоматическом рисовании (так называемая "привычка", которая позже стала носителем определенных и интерпретируемых знаний) и, наконец, в возрастающей и навязчивой необходимости узнать все, -- что и явилось поводом для поисков ответа в психиатрической и аналитической литературе. Отсюда ее вера в символизм и разочарование в нем, обращение за помощью, еще слегка завуалированное "любознательностью", ее интерес к "автоматическому рисованию".

Несомненно, никакой лабораторный тест не позволит показать побуждающую и направляющую силу подсознательного мышления лучше, чем данный случай. Можно привести еще один пример нежелательного двойного значения в наивно выбранной фразе "бегать вокруг", которую пациентка часто повторяла в своем слепом сердитом взрыве против отца, не понимая сознательно очевидного намека на его сексуальные привычки.

И, наконец, символическое изображение сложных человеческих взаимосвязей простыми детскими рисунками, которые представляют собой наиболее драматическую характеристику этой истории, настолько понятно, что не требует дальнейших пояснений.

Метод

Этот эксперимент вызвал ряд сомнений технического характера. Во-первых, нужно признать, что даже искусное применение ортодоксального психоаналитического метода вряд ли смогло бы за несколько сеансов раскрыть репрессивное подавление осознания связи отца. Скорость получения результата, конечно, не единственный критерий совершенства. Было бы хорошо, чтобы наряду с такой быстрой терапией в психику пациента не были внедрены некоторые отрицательные последствия реконструкции, которые, с другой стороны, могут оказаться значительной частью наиболее ортодоксального аналитического подхода. Но в этих наблюдениях нет ничего, что могло бы сделать эти два подхода взаимоисключающими. В некоторой форме они могут дополнять друг друга; и, по крайней мере, хотя бы некоторым пациентам из числа тех, к кому неприменим анализ, такой подход может оказаться вполне полезным не только из-за его скорости и направленности.

Кроме того, следует подчеркнуть, что автоматический рисунок тесно связан с психоаналитическим методом свободных ассоциаций. Здесь спонтанные рисунки пациентки были невербальной формой свободной ассоциации. Перевод таких рисунков в понятийные представления довольно сложен, но эти трудности не больше, чем те, с которыми встречается аналитик, имеющий дело с символическим материалом сновидения. На двухмерной плоскости эти рисунки эквивалентны драматическому символическому изображению инстинктивных конфликтов, которые Эрик Эриксон описал в детской трехмерной игре со строительными кубиками.

Затем, при изучении этого материала, появляется определенное впечатление, когда видишь, с какой готовностью подсознательное сообщается, как посредством условного языка рисунков устанавливается связь с экспериментатором, и в то же время сознательно организованная часть личности занята пересмотром других материалов. (Это предполагает, что с помощью указанного метода можно закрепить коммуникацию с подсознательным гораздо проще, чем в случае, когда обе части личности используют одно средство -- речь. Следует иметь в виду, что, когда используется только одна форма коммуникации, борьба между стремлением выразить себя и подавлением этой тенденции может усилиться.)

При обычной аналитической процедуре пациент выражает все, как сознательное, так и подсознательное: инстинктивные побуждения и тревоги, страх и вину, -- в одно и то же время и той же системой жестов и слов. При этом бывает сложно интерпретировать содержание его сообщений, однако различные аспекты психики могут выразить себя более понятно и с меньшей внутренней путаницей и сопротивлением, если использовать для этого различные прямые способы коммуникации. В данном случае это и произошло: стыд и вина, тревога и ярость, которые мешали пациентке выразить словами ее подсознательное знание, позволили ей выразить его в автоматически нанесенных рисунках, кроме того, это проясняет основной механизм творчества, анализ которого автор собирается провести в более позднее время.

Однако нужно помнить, что до того, как автор начал работать с пациенткой, ее внутреннее сопротивление делало ее рисунки хаотичными. Если оглянуться назад, станет очевидным, что пациентка пришла найти себе замену отца, человека, который разрешил бы ей выяснить некоторые факты, касающиеся ее реального отца, -- "разрешающий агент", функция которого состояла в том, чтобы уменьшить ее вину и тревогу и позволить ей выразить гнев и боль, которые она ощущала.

Таким образом, мы видим, что первое побуждение к выздоровлению происходило, когда она одновременно рисовала и говорила, но, очевидно, без какого-либо внутреннего понимания. Гипнотерапевт дал ей определенное, прямое, спокойное, но впечатляющее внушение: она должна позволить своему подсознательному разрешить ее проблему вместо сознательного размышления над ней. Это важное расхождение с психоаналитическим методом, с его намеренным стремлением ввести все в сознание, поскольку, разрешая подсознанию пациента смотреть фактам в лицо, психотерапевт дает право его сознанию освободиться от навязчивых размышлений над существующей проблемой. Пациентка сразу же испытала временное облегчение. На следующий день она почувствовала себя "так хорошо", что даже не собиралась приходить на следующий сеанс. Имея такую поддержку, она на следующем сеансе углубилась в свою проблему и справилась с первым моментом сознательной паники, паники, которая в тот момент не сопровождалась внутренним пониманием. Следующее эмоциональное изменение у пациентки возникло именно из этого опыта и вскоре проявилось как способность открыто выражать свою ярость, печаль и отвращение в ее вынужденном взрыве против своей подруги и отца, а не только в символических актах.

Психотерапевт своим активным подбадриванием и прямыми внушениями снял груз вины, тревоги и амбивалентности с ее плеч. В качестве нового, доброжелательного, отца он отвлек некоторые из препятствующих чувств от их прежних целей, что обусловило полное понимание. Важная функция лечащего врача выяснить старые и устойчивые модели была, бесспорно, выполнена этим мягким внушением при первой беседе врача и пациентки.

Естественно, это породило тревогу, но она заменила длительно существовавшие депрессию и принуждение и совершила переворот в болезни пациентки.

Заключение

Мы далеки от того, чтобы делать определенные выводы из одного опыта. Такие наблюдения нужно повторить много раз, прежде чем можно будет решить, что в аналитическом методе наметились какие-то изменения.

Однако нужно заметить, что, не делая попыток раскрыть весь скрытый материал подсознания пациентки, удалось очень просто установить прямую связь между сознательной и подсознательной системами мышления и чувств, которыми были окружены фигуры родителей. Больше того, как прямое следствие этого, произошло почти немедленное освобождение от невротических симптомов.

К сожалению, хотя у нас была ясная картина невроза пациентки, у нас не было полного аналитического понимания особенностей ее характера. Это имеет важное значение, поскольку понятно, что к одному типу организации характера такой метод может быть применен, а к другому -- нет, даже тогда, когда у обоих пациентов одинаковый невроз. Такие исследования нужно проводить совместно с психоаналитиками.

ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ НАВЯЗЧИВОЙ ФОБИИ ПОСРЕДСТВОМ КОММУНИКАЦИИ С ПОДСОЗНАТЕЛЬНОЙ ВТОРОЙ ЛИЧНОСТЬЮ

В соавторстве с Лоренсом С. Кьюби)

Psychoanalitic Quarterly, 1939, No 8, pp. 471--509.

В течение целого года спокойная, сдержанная и вполне уравновешенная двадцатилетняя студентка колледжа тайно страдала от постоянно возникающих навязчивых страхов относительно того, что холодильник, кухня, лаборатория в колледже, дверцы в шкафчиках оставлены открытыми. Эти страхи всегда сопровождались вынужденной, не поддающейся контролю потребностью вновь и вновь проверять двери, чтобы убедиться, что они правильно закрыты. Она просыпалась среди ночи, чтобы еще раз сходить на кухню, но это не могло разрешить ее постоянных сомнений относительно дверей. Дополнительным симптомом, который, казалось, не имел никакого отношения к первому, была постоянная ненависть к кошкам, которых она считала "ужасными, отвратительными тварями". Это чувство она приписывала опыту раннего детства, когда наблюдала, как "ужасная" кошка поедала маленьких хорошеньких птенцов дрозда. Мы знали, что она с удовольствием ласкала и баловала лабораторных животных, белых мышей и морских свинок и часто ходила к ним, несмотря на навязчивый страх, что она забудет запереть дверь в комнате, где содержатся животные.

Индукция каталепсии, левитации руки и внушение имени гипнотического двойника

Девушка (назовем ее мисс Дамон) добровольно вызвалась быть субъектом на некоторых учебных гипнотических сеансах. Транс, индуцированный на первом сеансе, характеризовался значительной амнезией, легкой левитацией руки и глубокой каталепсией; ей было дано постгипнотическое внушение, что в состоянии транса ее имя будет мисс Браун.

Сохранение удивления перед левитацией и ужас перед каталепсией

На следующий день мисс Дамон сидела в кабинете исследователя, поглощенная индукцией левитации руки и каталепсии путем самовнушения. Она наблюдала за этими явлениями в течение небольшого отрезка времени, а потом дополнительными самовнушениями заставляла их исчезать полностью. Этот опыт снова и снова повторялся в течение дня. Внушая себе поднятие и опускание рук, она постоянно спрашивала: "Вы видите, как двигается моя рука? Как вы это объясняете? Что происходит? У вас уже такое было? Какие психологические и неврологические процессы здесь начинаются? Это не смешно? Это не кажется странным? Разве это не интересно? Я просто восхищена этим!".

Она почти не обращала внимания на ответы и, казалось, не сознает ни того, что говорит сама, ни того, что говорят ей.

При индукции левитации на ее лице появлялось выражение напряженного, оживленного интереса и удовольствия, но, когда ее рука или обе руки достигали уровня плеча, ее отношение к этому резко менялось. У нее появлялись явные признаки каталепсии. На лице возникало выражение, которое можно охарактеризовать как "диссоциативное". По-видимому, она теряла контакт с окружающими и не могла реагировать на словесные и тактильные, осязательные, стимулы. Взгляд ее становился напряженным, испуганным, зрачки расширялись, она бледнела, дыхание становилось глубоким, затрудненным и неровным, пульс -- медленным и нерегулярным, все тело напрягалось и теряло подвижность. Вскоре эти проявления исчезали и вновь сменялись выражением оживленного интереса; при этом девушка сразу же начинала внушать себе опускание руки и исчезновение каталепсии.

В этот же день, но немного позже, ее спросили, почему она так заинтересовалась каталепсией и левитацией, но она смогла дать лишь рациональный ответ, сказав, что ее интерес основан на изучении психологии в колледже. Похоже, она не понимала, что здесь было заключено гораздо большее.

На следующий день все повторилось. После подтверждения наблюдений предыдущего дня ей предложили попробовать вызвать более сложные координированные движения. Она сразу же заинтересовалась, и ей было сделано внушение взяться за автоматическую запись, на что она охотно согласилась, сомневаясь только, что у нее что-нибудь получится.

Исследование острого приступа тревоги, возникшего в процессе автоматического письма

Удобно усадив девушку, чтобы полностью отвлечь от происходящего, ей дали команду прочесть про себя статью о направлениях психологии и подготовить устное заключение к ней, игнорируя все, что будет происходить и говориться рядом с ней.

Когда она погрузилась в чтение, ей была внушена левитация руки. Потом испытуемой дали команду взять карандаш и написать причину ее интереса к левитации руки в каталепсии. Эта последняя инструкция повторялась несколько раз, и вскоре девушка начала писать, не прерывая чтения. Уже к концу записи появилась дрожь в теле, общее физическое напряжение, глубокое затрудненное дыхание и расширение зрачков, а чтение стало для нее мучительно трудным. Когда она кончила писать, лицо ее было бледным и выражало ужас. Она бросила карандаш и объяснила, что чувствовала себя "ужасно испуганной", ей хотелось плакать, но она не могла понять, почему, так как в данный момент у нее не было причин для печали и ничто в том, что она читала, не могло ее огорчить.

С этими словами ее тревога, по-видимому, полностью исчезла и сменилась оживленным интересом. Девушка больше не упоминала о своем эмоциональном переживании, очевидно, полностью забыв его. Непосредственные вопросы показали, что она может правильно пересказать суть того, что прочла. Потом ей напомнили о задании, которое было дано прежде. Девушка спросила, написала ли она что-нибудь, и ей показали запись. Сначала она сказала, что запись ей Понравилась, а потом почувствовала разочарование. Запись была неразборчива, переполнена закорючками и непонятными знаками, и трудно было различить в ней хоть что-нибудь. Девушка изучила ее и успешно расшифровала первое слово как "цепочки", хотя тщательное изучение этого слова и наблюдение за перемещением карандаша в то время, когда она писала, показали, что это было слово "транс".

Потом ее попросили повторить запись на тех же условиях, что и прежде. Она продемонстрировала такие же результаты и поведение за исключение^ того, что на этот раз вместо того, чтобы бросить карандаш, продолжала писать в воздухе, на словах выражая свое чувство как "ужасный испуг". Сформулировав свое эмоциональное переживание словами, она, по-видимому, забыла о нем, интересуясь больше изложением прочитанного и пытаясь понять свою запись. Ее попросили расшифровать то, что она написала. Пока она была занята этим, тихим голосом были сделаны внушения "записать все остальное, что еще не записано на бумаге". Явно не сознавая этого, она возобновила автоматическую запись строчками, содержащими отдельные слова и короткие фразы.

Когда девушка писала, наблюдателю показалось, что она делит свое сообщение на отрывки; написав немного в одном месте, она перемещала руку к другой части листа, записывая что-то там, и, очевидно, вставляя что-то между двумя прежде написанными фразами. Кроме того, было замечено, что ее рука стремится двигаться взад-вперед по законченной записи, что возбудило у наблюдателя подозрение, что она либо читает, либо проверяет то, что написала. Следовательно, это доказывает то, что она делала: вставки в текст были связаны с устойчивым неудовлетворением, которое заставило ее ввести повторные изменения. Заключительная точка была поставлена только после того, как ее рука "побродила" туда-сюда по бумаге, как бы выискивая правильную фразу. Позже было установлено, что она поставила вторую точку после другой фразы.

В конце концов было обнаружено, что запись представляла собой полное завершенное произведение, составленное из отдельных, но связанных между собой элементов: некоторые из них были частичными повторениями и перекомпоновками различных отрывков.

Из-за необычной реакции на левитацию руки и каталепсию, сильные воздействия которых она полностью не осознавала, и из-за особого характера ее автоматического письма и соответствующего поведения было сделано предположение, что эти записи дают важный материал и что субъект подсознательно ищет помощи у исследователя. Исследование выполнялось совместно с ассистентом (который, главным образом, выполнял роль партнера в разговоре), секретарем (который вел запись всего, что было сделано и сказано) и самим субъектом.

Особый характер того, как был представлен материал (метод его изображения сам составляет значительную часть этой проблемы), не позволял применить какую-то упорядоченную или систематическую процедуру исследования. Пришлось прибегнуть к методу проб и ошибок для расшифровки записи.

Потребовалось больше двенадцати часов почти непрерывной работы, чтобы решить эту проблему. Мы не пытаемся изложить весь ход работы в хронологическом порядке, но приводим вполне достаточное описание, чтобы показать основные этапы, которые привели к решению проблемы.

Обнаружение двойника

Первый значительный этап был отмечен в начале исследования и подтвержден идентификацией неизвестной личности в субъекте. Это открытие было сделано следующим образом.

Когда рука испытуемой закончила последний отрывок автоматической записи и поставила точку, исследователь спокойно вытащил из-под нее лист бумаги и подсунул под руку, все еще державшую карандаш, чистый лист. Это было сделано так, чтобы не привлечь внимания девушки. Она продолжала расшифровку, и в конце концов заявила, что может различить только слова "транс", "будет", "каталепсия" и "когда-либо". Она выразила большое изумление по поводу своей неспособности прочесть еще что-нибудь и, смеясь, спросила: "Это действительно я написала такую чепуху?". Исследователь и его ассистент подтвердили это таким же веселым тоном. В этот момент девушка наклонилась над столом, а рука находилась вне поля ее периферического зрения. Когда ей ответили, было замечено, что ее рука писала слово "нет", чего мисс Дамон не сознавала. Исследователь сразу же спросил, как бы обращаясь непосредственно к субъекту: "Что вы имеете в виду?", и, пока мисс Дамон размышляла над его словами, ее рука вывела на бумаге: "Не может". Ей задали вопрос: "Почему?", рука вывела: "Мисс Дамон не знает таких вещей".

Затем последовала целая серия вопросов, только на первый взгляд направленных к мисс Дамон, которая пребывала в замешательстве и смущении, поскольку вопросы были ей непонятны, в то время как ее рука писала соответствующие ответы. Эти вопросы и ответы приводятся дословно, чтобы показать образование второй личности.

Вопрос: Почему?

Ответ: Не знаю, боюсь узнать.

В. Кто?

О. Дамон.

В. Кто знает?

О. Я.

В. Я?

О. Браун.

В. Кто?

О. Я -- Браун.

В. Объясните.

О. Дамон есть Дамон, Браун есть Браун.

В. Браун знает мисс Дамон?

О. Да.

В. Дамон знает Браун?

О. Нет. Нет.

В. Браун -- это часть Дамон?

О. Нет. Браун есть Браун, а Дамон есть Дамон.

В. Могу я поговорить с Браун?

О. Пожалуйста.

В. А можно мне поговорить с Дамон?

О. Если хотите.

В. Сколько времени вы были Браун?

О. Всегда.

В. Чего вы хотите?

О. Помочь Дамон.

В. Почему?

О. Дамон боится.

В. Вы знаете, чего боится мисс Дамон?

О. Я знаю, а мисс Дамон нет.

В. Почему?

О. Дамон боится, забыла, не хочет знать.

В. Вы считаете, что Дамон должна знать?

О. Да,да, да.

В. Вы знаете, что это такое?

О. Да.

В. Почему вы не скажете Дамон?

О. Не могу, не могу.

В. Почему?

О. Дамон боится, очень боится.

В. А вы?

О. Боюсь, но не очень.

В этот момент мисс Дамон прервала этот странный диалог, чтобы выразить свое полное замешательство отрывочными замечаниями исследователя и потребовала объяснения.

В.: Мне нужно сказать ей?

О.: Конечно, она же не знает.

Тогда секретарь зачитала вопросы, а мисс Дамон показали ответы на них. Она внимательно, с выражением все более возрастающего понимания вслушивалась в вопросы и наконец воскликнула: "Так это же означает, что у меня раздвоение личности!". Она пришла в сильное замешательство, когда ее рука с силой написала: "Правильно". Придя в себя, мисс Дамон спросила: "Могу я с вами поговорить?". Ее рука написала: "Конечно". -- "Ваше фамилия действительно Браун?" -- "Да". -- "А ваше имя?" Она назвала имя Джейн. Позже оказалось, что оно означало идентификацию с любимой героиней детской книжки и что Джейн было действительно важным именем для нее, а фамилия Браун была, очевидно, добавлена к имени во время первого гипнотического сеанса, описанного выше.

Мисс Дамон еще раз перечитала вопросы и с иронией спросила: "Браун, вы хотите мне помочь?" -- "Да, Эриксон просит, просит, просит!" -- ответила ее рука. Ответить более подробно на дополнительные вопросы мисс Дамон Браун упорно отказывалась.

Исследование помогло обнаружить, что личность мисс Браун представляет собой в буквальном смысле отдельное, хорошо организованное единство, полностью сохраняющее свою идентичность и проводящее четкую дифференциацию между мисс Дамон и мисс Браун. Браун могла вступать в горячие споры с исследователем, его ассистентом и мисс Дамон и высказывать идеи, которые полностью расходились с мнением последней. Она заранее знала, что сделает или скажет Дамон, и сообщала свои мысли мисс Дамон так же, как это делают психотические пациенты, сообщая свои автохтонные мысли. Она прерывала объяснения мисс Дамон, написав: "Неверно!", -- реагировала на стимулы и коды, которые не могла уловить или не понимала Дамон. Она так навязывала свою личность всем присутствующим в кабинете, что вся группа инстинктивно вынуждена была воспринимать ее как отдельную личность, человека, находящегося среди них. Мы даже не смогли ограничить мисс Браун кругом проблем, которые рассматривались в данный момент. Она охотно вступала в разговоры на различные темы и часто прибегала к этому, пытаясь отвлечь исследователя от его усилий. Кроме того, мисс Браун обладала определенным чувством личной гордости; она дважды выразила свое негодование по поводу оскорбительных замечаний мисс Дамон, сделанных в ее адрес, и отказывалась писать в ответ что-либо, кроме слов "не буду", до тех пор, пока мисс Дамон не извинилась перед ней. Неспособность исследователя понять некоторые из ее письменных ответов часто вызывали у Браун раздражение. В такие минуты она не колеблясь обзывала его глупцом.

Для автоматического письма мисс Браун была характерна экономность. Там, где это было возможно, вместо слова она писала одну букву, а вместо фразы -- одно слово; сокращения, каламбуры, искажения смысла и значения использовались сначала в небольшой степени, а затем все больше и чаще. Естественно, это сделало задачу исследователя чрезвычайно трудной. С помощью соответствующих вопросов удалось определить, что все -- Дамон, Браун и Эриксон -- на письме обозначались инициалами, что слово "помочь" означает "Браун хочет помочь" или "Эриксон должен помочь Дамон", что буквы в. б. означают "вы будете?", что слово "нет" (no) иногда означает "нет", иногда "знать" (know), а иногда -- сокращение целой фразы, например "Браун знает"; слово "subconsement" было сцеплением слов "подпункт", "последующий" и "следующий", а буквы "уо" оказались не обозначением слова "yes" (да) и "no" (нет), а означали "я не знаю". Слово "no", написанное справа налево, означало "да" (этот частый при автоматическом письме трюк подтверждает, что прочесть автоматическое письмо недостаточно -- нужно еще наблюдать за процессом его написания. Следовательно, объективные записи можно сделать только с применением киноаппарата). Браун так объяснила происхождение обратной записи: "Дамон не знает вопроса. Дамон прочтет вопрос. Дамон считает, что понимает. Эриксон увидит запись. У Эриксона не было реального ответа. Дамон тоже не знает. Так Дамон не будет бояться". В этом отношении язык Браун очень похож на язык сновидений и демонстрирует истинность высказываний Фрейда об использовании сгущений, обратного смысла, двойственности значений в сновидениях.

Для сокращения использовались особые пометки карандашом: вертикальная черта -- "да!", горизонтальная -- "нет", а наклонная черта -- "я не знаю". Так означало "первая часть -- нет, вторая часть -- да", а имело противоположное значение. Подобным же образом означало "первую часть я не знаю, вторую часть -- да" и т. д.

Кроме того, Браун прибегала к многочисленным кодам и знакам, часто очень сложным и запутанным. Например, Браун спросили: "Можно ли получить какую-то информацию у Дамон?". Медленно, явно колеблясь, Браун передвинула руку по листу бумаги, как бы в поисках места для записей, потом перевернула лист и быстро написала: "Да". Так как этот ответ противоречил предыдущим высказываниям, исследователь ответил: "Не понимаю", на что получил замечание: "Тупица". -- "Почему?". Браун написала слово "видела". Пришлось потратить много усилий на выяснение, пока она не перевернула бумагу, давая понять, что вопрос тоже нужно перевернуть. Ее спросили: "На что вы тогда ответили словом „да"?" -- и получили ответ: "Информацию можно получить от Браун".

В качестве шифра часто использовалась наклонная линия, которая произвольно появлялась на бумаге и выглядела так, будто Браун хотела что-то записать, но не смогла преодолеть какое-то препятствие. Эта линия была знаком ударения и обозначала, что слово, которое, по мнению исследователя, было словом "consequent" (последовательный) -- а мисс Браун подтвердила, что это правильно, -- оказалось французским словом "consquent" (значения этих слов в английском и французском языках совпадают -- прим. ред.). Браун подтвердила это предположение, а когда исследователь иронически заметил: "Ну и что вы думаете об этом?" -- написала: "Тупица".

Мисс Браун использовала также запись на чистом листе бумаги, что означало переход к новому аспекту проблемы: запись по предыдущей записи; широко разделенные между собой различные части одного письменного ответа: точки, поставленные внутри фразы или отстоящие далеко от нее; бросание карандаша или ластика в прямой связи с окончанием слова; противоречивые ответы на один и тот же вопрос; подсчет букв в слове или слов в предложении и получение различных итоговых сумм при пересчете; неправильное написание, чтобы обратить внимание на какое-либо слово, и другие коды и шифры, многие из которых были сначала не замечены или неправильно поняты.

Большое значение имело напряженное отношение Браун к исследованию. Она усиленно утверждала, что ей одной известно содержание записи, что мисс Дамон его не знает и не может знать из-за своего страха; что мисс Дамон нуждается в помощи, которую можно оказать путем, известным только мисс Браун, и что задача исследователя -- прежде всего взять на себя "ответственность" особого рода, что она поможет только в ответ на прямые и определенные вопросы, которые может принимать или отклонять. Оказалось, что Браун постоянно сохраняет защитное отношение к Дамон, требуя к ней особого отношения, укрывая, подбадривая ее, отвлекая ее внимание, намеренно обманывая ее, принимая другие защитные меры.

Лучше всего позицию мисс Браун иллюстрируют следующие ее ответы: "Запись означает многое, Б. (Браун) знает об этом все, Д. (Дамон) не знает, не может знать, боится, забыла уже давно, Д. не помнит, потому что никогда не знала кое-чего об этом, она просто думает, что знала, но она не знала. Б. боится сказать Д., Д. ужасно испугается, боится, плачет. Б. не нравится, когда Д. боится, не позволяет ей пугаться, не дает ей чувствовать себя плохо. Б. не может сказать Д., не скажет Д. Д. должна знать. Д. должна получить помощь. Б. нужно помочь. Э. (Эриксон) спрашивает. Задайте верный вопрос, Б. даст Э. правильный ответ. Правильный ответ только на правильный вопрос. Б. просто отвечает, не говорит, не скажет, потому что Д. боится, ужасно боится. Эриксон спрашивает, спрашивает, спрашивает. Браун отвечает, не рассказывает, вопрос -- ответ, не скажет, вопрос -- ответ, такая помощь. Б. ответит, но не слишком быстро, потому что Д. испугается, заплачет, заболеет. Б. скажет правду, всю правду, Э. не понимает, не поймет, потому что не знает. Б. попробует рассказать. Эрик-сон не задает правильных вопросов. Спрашивай, спрашивай, спрашивай. Б. не может сказать, не скажет. Б. немного боится; Б. только отвечает. Спрашивай, спрашивай".

Исследователь попытался заставить Браун помочь ему сформулировать нужные вопросы, но ее ответом всегда было: "Эрик-сон спрашивает, Б. отвечает; правильный вопрос -- правильный ответ; неверный вопрос -- неверный ответ".

Таким образом, задачей исследователя стал активный поиск информации, которая появится только тогда, когда будет найден вопрос, который попадет прямо в точку и на который можно будет коротко ответить. Шифры, даваемые мисс Браун, по-видимому, предназначались для того, чтобы вызвать дальнейшие агрессивные вопросы. В ходе бесед, касавшихся любой другой темы, кроме непосредственной проблемы, Браун не придерживалась таких ограничений и свободно отпускала бесчисленные намеки, давала "ключи", большинство которых исследователь не замечал.

Так как различные аспекты двух личностей, их отношение к исследователю и их методы дачи информации постепенно становились все понятнее, задачи обнаружения значения записей упрощались.

Сначала субъекта попросили написать, а потом переписать свое сообщение, которое с каждым разом становилось бы все понятнее. Это не имело успеха ни с фразами, ни со словами, ни со слогами и даже буквами. Попытка сделать запись сообщения с помощью синонимов или просто подстановки других слов так, чтобы исследователь смог, по крайней мере, определить, сколько слов было использовано, была встречена прямым отказом: "Не буду".

Тогда исследователь прибег к новому способу и спросил у Браун: "Это предложение правильное и законченное?" -- "Нет". Дальнейший подробный опрос, в конце концов, дал ключ: "Неверный вопрос". После долгих бесполезных вопросов оказалось, что запись содержала два предложения, и экспериментатору нужно было сказать не "предложение", а "предложения". Б. ответила, что эти предложения сокращены, а слова либо сокращены, либо сконденсированы. Но Б. добавила, как бы успокаивая: "Все здесь, Б. знает, Б. понимает, Э. задаст правильный вопрос, Б. скажет".

Затем мы узнали, что первое предложение содержит семь, восемь или девять слов; семь и восемь слов были написаны уверенно, а девятое -- с сомнением; кроме того, Б. указала на то, что второе предложение содержит тринадцать, четырнадцать и шестнадцать слов; тринадцать и четырнадцать -- несомненные, а шестнадцатое -- сомнительное. Предположив, что некоторые из слов повторялись, а некоторые можно разделить на два слова, мисс Браун попросили сосчитать слова, указывая на них карандашом. Она ответила: "Не буду". Когда ей сказали, что ее отказ доказывает, что некоторые слова повторяются, а некоторые можно разделить на два слова, Браун призналась: "Может быть". При этом мисс Дамон, которая рассказывала о последней книжной новинке, неожиданно запнулась, пожаловалась на появившееся чувство испуга, а потом вновь продолжила рассказ, по-видимому, полностью подавив сознание своих эмоциональных тревог, как это было с паникой, возникшей во время первой автоматической записи.

Смысл поведения мисс Дамон был доведен до мисс Браун, которая ответила: "Может быть. Нельзя сказать слишком быстро".

В ответ на дальнейшие расспросы были расшифрованы следующие слова: "транс", "буду", "мой", "каталепсия", "каждый" и "когда-либо"; они были подтверждены и в нужном порядке размещены в предложении.

Дальнейший опрос оказался бесполезным и не помог расшифровке. На все вопросы Браун просто отвечала: "Не буду".

Тогда исследователь начал все с самого начала, пытаясь заставить мисс Дамон посмотреть на различные части записи и дать свободные ассоциации. Мисс Браун сразу же прервала эту попытку, написав: "Нет, нет". Последовала полная блокировка усилий мисс Дамон понять, что от нее хотят. Это интересная параллель с поведением тех пациентов, которые на сеансах психоанализа внимательно и серьезно слушают повторные объяснения того, что они должны сделать, но, видимо, не способны даже переварить услышанное и вообще дать свободные ассоциации. Это выглядело так, будто Браун имеет власть, которая запрещает мисс Дамон думать и, таким образом, приостанавливает ее интеллектуальные процессы.

Так как мисс Дамон знала код Морзе, было сделано внушение, чтобы Браун использовала ее привычку барабанить пальцами и отстучала сообщение. У нее несколько раз получился знак SOS, который, по ее словам, означал: "Эриксон, помоги, спрашивай".

Затем последовали усилия идентифицировать отдельные буквы как таковые, независимо от их положения в предложении или в словах. На эти попытки были даны путаные, противоречивые ответы, которые Браун в конце концов суммировала так: "Не могу; просто не могу; нет правильных вопросов". Она так и не дала .понять, какими же могут быть правильные вопросы.

В этот момент у Браун спросили, нужно ли исследователю продолжать свои попытки закрепить отдельные слова, и она ответила: "Попытайтесь". Браун дали инструкцию начертить две горизонтальные линии: одну, чтобы символизировать наиболее значащие слова в сообщении, а вторую -- для обозначения менее значащих слов. Они могли быть любой длины, равные или неодинаковые, так как линии сами по себе не имеют значения.

Браун начертила две линии, одна из которых была почти вдвое длиннее второй. Проводя первую линию, Браун на мгновение сделала паузу приблизительно в середине, а вторую начертила одним штрихом. Исследователь взял это на заметку и сразу же протянул свою ручку, как бы указывая на первую линию, а на самом деле прикрыл вторую половину линии. В это время мисс Дамон, которая обменивалась с ассистентом ироническими замечаниями относительно глупых вопросов исследователя, заметила, что он, вероятно, слишком поглощен своей работой и не замечает неприятного запаха от сигареты, брошенной в пепельницу. Когда исследователь с извинениями загасил окурок, Браун отодвинула от себя лист бумаги с нанесенными линиями. На вопрос, может ли экспериментатор продолжать свои вопросы, она ответила: "Попробуйте, спрашивайте". Ее внимание привлекли к разрыву линии и спросили, не означает ли это сложное слово, образованное двумя словами. Этот вопрос в различных формулировках повторили'несколько раз, но в ответ получили лишь утверждение, что правильный вопрос не задавался. Наконец исследователь уверенно заявил: "Эта прерванная линия должна означать два слова в форме одного, не так ли?" -- "Да". -- "И слово „запах" каким-то образом касается первой части, не так ли?" -- "Нет". -- "Вы имеете в виду, что это может быть неприятно?" -- "Да".

Тогда Браун передвинула руку к другой части листа, а мисс Дамон заявила, что ей страшно и хочется плакать. Браун тем временем писала: "Помогите Д.", и, когда исследователь предположил, что это означает: "Успокойте Д.", написала: "Правильно". Исследователь немедленно вовлек мисс Дамон в обсуждение своих действий, и она проявляла к этому живой интерес, пока ей не показали прерванную линию. Здесь у нее снова появился страх; она сказала, что не может понять своих "странных ощущений", и начала их высмеивать.

Браун сразу же написала: "Чувствует себя лучше, спрашивайте", а потом добавила слог "con", который объявила неправильным. Подробный опрос, в котором активно участвовала мисс Дамон, выявил слова "подсознательный", "последующий", "последовательный", "последствия", которые мисс Браун объявила и верными и неверными. Мисс Дамон сразу же назвала ее сумасшедшей и лгуньей. Браун тут же отказалась писать что-либо за исключением "Не буду". Когда ее спросили: "Почему?", -- Браун ответила: "Сердита". Мисс Дамон, прочитав это, сильно покраснела и в замешательстве объяснила: "Браун хочет, чтобы я извинилась", и смущенно добавила: -- Извините меня, Браун!". Вопросы исследователя выявили, что Браун приняла извинения и теперь снова будет писать. Она непроизвольно написала: "Э., Э., Э.", как бы адресуясь непосредственно к исследователю, в то время как мисс Дамон весело обсуждала с ассистентом свое "невежественное поведение". Исследователь продолжал задавать свои вопросы, на что Браун ответила одним словом: "Спать". -- "Почему?" -- "Мешает". Пока Браун писала это последнее слово, мисс Дамон по-прежнему беседовала с ассистентом, не зная о том, что пишет Браун, но когда слово было закончено, мисс Дамон заявила: "Ну, Браун хочет меня наказать". Вопросы, обращенные непосредственно к мисс Дамон, показали, что у нее есть только "ощущение", что она должна быть наказана, и что у нее нет этому объяснений, кроме того, что ее извинение было неправильно предложено. Пока она объясняла, Браун написала: "Э., ждите!". Исследователь принял этот намек и загипнотизировал мисс Дамон, исключив ее как источник помех.

После этого удалось быстро достичь успеха относительно слов, написанных раньше. Браун исключила слово "подсознательный" и заявила, что слово "последующий" является одновременно и верным, и неверным. В этот момент мисс Дамон в ужасе проснулась, быстро пришла в себя и начала беседовать на различные темы, упомянув среди всего прочего, что ее дед был канадцем французского происхождения. Вскоре после этого Браун написала: "Спать". Исследователь подчинился команде и снова ввел мисс Дамон в состояние транса. Опрос показал, что использовались французские слова и опорным может быть слово "последовательный", "последующий" или что-то в этом роде. Мисс Дамон несколько раз просыпалась и снова засыпала, и каждый раз, когда она просыпалась, у нее на лице было выражение ужаса. Когда мы спросили мисс Браун о мисс Дамон, она объяснила, что мисс Дамон никак нельзя помочь, что ей необходимо испытать эти приступы страха, но она почувствует себя гораздо лучше, пережив этот ужас, связанный со словом, которое в данный момент проверяется. Пока мисс Браун выдавала эту информацию, экспериментатор старался не задавать наводящих вопросов.

В конце концов мисс Дамон проснулась в спокойном состоянии и спросила, что происходит, а Браун написала: "Расскажите". Осторожно, не зная, что именно говорить, исследователь указал на расшифрованные слова. Мисс Дамон с интересом заметила, что проблема, вероятно, в правильном написании французских слов. Когда она это говорила, мисс Браун написала всего лишь одно слово: "Смотрите!". Эту запись показали мисс Дамон, и все начали изучать слова, которые нетерпеливо писала мисс Браун. "Смотрите, смотрите, смотри" те". Внимание мисс Дамон обратили на это слово, и она заявила: "Да она, верно, имеет в виду, что нужно посмотреть это слово где-нибудь еще. Ну конечно, в словаре".

Мы страницу за страницей перелистывали словарь под аккомпанемент противоречивых ответов мисс Браун, пока она нетерпеливо не сказала: "Неверно!". Более тщательный осторожный расспрос выяснил, что в словаре было слово, похожее на слово Браун, и что хотя это и нужное слово с правильным правописанием, оно все же неверно, потому что Браун написала свое слово с ошибкой: "Никогда не знала правописания".

Получив команду записать свое слово, Браун написала французское слово "внезапно", за которым шло слово "последовательный", тоже по-французски. Когда Браун спросили, нужно ли слово "последовательный" для ее сообщения, она ничего не ответила, а мисс Дамон снова испугалась и полностью забыла о последних этапах исследования. Она быстро восстановила свое самочувствие и высказала несколько замечаний, звучащих так, будто она только что пробудилась из состояния транса.

Мы спросили Браун, не нашла ли она в словаре еще какое-нибудь слово, имеющее для нее важное значение. "Да". -- "Ваше слово?" -- "Да, только правописание другое". Здесь мисс Дамон прервала диалог, чтобы спросить у исследователя:

"Что он имеет в виду?" (очевидно, говоря о Браун). Оговорившись, она неожиданно побледнела и тут же забыла свой вопрос. На вопрос, какое слово она видела в словаре, Браун написала: "Niaise". Когда мисс Дамон заявила, что такого слова нет, что она никогда его не слышала, Браун написала: "Да, не знает его". Когда ее спросили, было ли это слово в ее автоматической записи, Браун написала: "Да". После вопроса: "Как узнали?" Браун ответила: "Дедушка". Выяснилось, что в возрасте трех лет мисс Дамон потерялась, и дедушка часто назвал ее "Niaise" ("дурочка" по-французски). (Нужно сказать, что мисс Дамон ошибочно относила этот эпизод к возрасту четырех лет, но сам факт этого события не оспаривала.)

Браун возражала против того, чтобы дальнейшие вопросы шли в этом направлении, объяснив: "Б. боится, что Д. боится, что Б. скажет". Мисс Дамон удивилась, отрицала страх и заявила, что ей "ужасно интересно". Браун прокомментировала ее слова следующим образом: "Д. не знает". Прочитав это, мисс Дамон сказала: "Не сокращает ли он слова?". Исследователь сразу же спросил: "Браун, что вы думаете о последнем замечании Дамон? Объясните это". Браун написала: "Браун -- она. Да - - -". Мисс Дамон с неослабевающим интересом следила за записью, спросила у секретаря, неужели она действительно сказала "он", а потом объяснила, что "да" -- это первые две буквы ее фамилии, Дамон, а три черточки означают буквы м, о, н. Когда она закончила свое объяснение, Браун бросила карандаш, бумагу и книги на пол, а мисс Дамон, тяжело дыша, в ужасе заявила: "У Браун вспышка гнева, и она не может с ним справиться".

Никаких других сведений ни от мисс Браун, ни от мисс Дамон добиться не удалось. Наконец мисс Дамон умоляюще произнесла: "Пожалуйста, Браун, сообщи нам все". Браун ответила: "А вдруг у меня не получится?". Все тем же умоляющим тоном мисс Дамон спросила: "Браун, мы когда-нибудь узнаем?". Браун медленно написала: "Да". Услышав это, мисс Дамон откинулась назад в кресле, закрыла лицо руками и заплакала. Исследователь спросил: "Когда?" -- "Не знаю". Заняв твердую, даже агрессивную позицию, исследователь заявил, что потрачено уже слишком много времени, что сейчас четыре часа пополудни, что у ассистента, как и у секретаря, на вечер назначено свидание и что нужно больше ответственности возложить на Эриксона, нужно ему больше доверять. Ассистент заявила, что свидание у нее назначено на восемь часов. В этот момент мисс Дамон пришла в себя, восстановила свой интерес и с восхищением прочла запись Браун: "7.30". Когда мисс Дамон попросила подтвердить это сообщение, Браун не обратила на нее никакого внимания, написав: "Э, спрашивайте, работайте". (Здесь Браун указала точное время, когда будет достигнуто полное понимание. Очень часто бывает полезным просить субъектов указать точное время, когда они что-то поймут, побуждая их назвать время ни слишком раннее, ни слишком отдаленное. По-видимому, это дает им определенную цель и облегчает задачу, настраивая на конечный момент решения, когда они обретут нужное понимание. Таким образом, у них появляется возможность подготовиться к этому пониманию.)

Применение зеркала как "магического кристалла" для выявления визуальных воспоминаний

Когда у Браун спросили: "Каким образом?", она написала: "Волшебный кристалл". Мисс Дамон объяснила, что Браун, вероятно, хочет, чтобы она посмотрела в "магический кристалл", но это нелепо, ведь она не знает, как это делается, хотя и слышала об этом, так что у нее едва ли что-нибудь получится. Браун ответила: "Ждите".

Был индуцирован транс, и мисс Дамон дали команду: "Браун хочет, чтобы вы посмотрели в зеркало и увидели". Почти сразу же после того как мисс Дамон поглядела в зеркало, в котором отражался потолок, у нее на лице появилось выражение сильного ужаса. Она пробудилась, рыдая, сжавшись в кресле, и, закрыв лицо руками, восклицала, что ей ужасно страшно, и жалобно просила помощи. Очевидно, на лице исследователя отразилась тревога, но, прежде чем он смог что-либо сказать, Браун написала: "Все в порядке, Э., Д. просто напугана. Так и должно быть. Потом почувствует себя лучше. Просто успокойте". Исследователь осторожно сделал несколько успокаивающих замечаний, пока Браун писала слово "Правильно", а мисс Дамон жалобно и слезливо выдавливала из себя: "Я так напугана, просто ужасно напугана".

Вскоре мисс Дамон пришла в себя и извинилась за свое "ребяческое поведение". В это же время Браун писала: "Теперь лучше; кристалл".

Процедура повторилась с такими же результатами, за исключением того, что на этот раз, прежде чем проснуться, субъект несколько раз взглянул в зеркало, потом откинулся назад, затем снова долго и пристально вглядывался в него, наконец, попытался что-то сказать, но проснулся, так и не произнеся ни слова. Вновь возникла паника, которая продолжалась двадцать минут, а Браун в это время писала, успокаивая исследователя, что "Д. вскоре почувствует себя лучше. Все будет хорошо. Д. вновь будет готова узнать, но она этого не знает".

Наконец, когда мисс Дамон успокоилась, извинившись, как и раньше, за свою эмоциональную вспышку, Браун опять написала: "Кристалл".

Был индуцирован еще один транс и внушено разглядывание кристалла. На этот раз, хотя мисс Дамон была заметно возбуждена, она в состоянии транса сообщила, что видит своего дедушку, и он произносит какое-то слово. Браун написала:

"Б. пугается, ужасно испугана", а мисс Дамой проснулась и спокойно спросила: "Сколько времени?", хотя на столе лежали часы экспериментатора. Не дожидаясь ответа, она взглянула на часы и правильно назвала время: 6.35, а Браун написала: "Д. все узнает в 7.30", "Д. расскажет давно забытое", "Б. не скажет", "Б. не скажет Д. до 7.30".

В этот момент мисс Дамон не к месту спросила: "Браун, как ваше первое имя?", а когда та не ответила, возбужденно сказала: "Он сошел с ума! Он! Боже!". Затем спокойно, но в явном замешательстве спросила Браун, почему она произнесла слово "он". Браун ответила: "Д., не так скоро, еще не готова". Когда мисс Дамон свистнула в ответ, Браун написала: "Д. не верит, потому что боится". Мисс Дамон заявила, что немного боялась раньше, но сейчас у нее нет чувства страха, и весь ее вид выражал удивление. Браун прокомментировала это так: "Д. не знает. Д. ошибается, Д. подготавливается, вскоре будет готова. А точнее -- в 7.30. У Д. достаточно времени подготовиться".

Дамон усмехнулась, удивленно заявила, что она уже ко всему готова и не испытывает страха. Браун повторила свои комментарии и, наконец, заявила: "Б. скажет все в 7.30. Д. понимает; никто еще не понимает".

Неожиданно спор мисс Дамон и мисс Браун изменился по своему характеру, и у мисс Дамон явно возникло чувство опасения. Адресуясь к мисс Дамон, исследователь спросил, что случилось. Браун, удивляя мисс Дамон, ответила: "Д. слегка боится, Д. боится того, что собирается узнать это", -- слово "это" она написала жирным шрифтом. ,

Мисс Дамон пыталась высмеять это объяснение, но ее беспокойство становилось все очевиднее, и она начала бороться с логикой различными заявлениями, теряя исходную точку и едва возвращаясь к ней.

Неожиданно мисс Дамон взглянула на часы и заметила, что уже 7.12. Пока она говорила, Браун написала: "7.21". Мисс Дамон возбужденно воскликнула: "Смотрите, она опять прибегла к реверсии".

У Браун спросили, почему она это сделала. Она объяснила это следующим образом: "Д. думает, что сейчас 7.07" (Дамон начала с этим спорить), "Э. не (понимает)", "Э. поймет позже". Дальнейших объяснений от нее получить не удалось. Пока Дамон размышляла над этим, Браун написала: "Д. начнет вспоминать это в 7.23".

Дамон: Это нелепо. Как она может говорить такие вещи? Мне нелегко вспоминать.

Браун: Б. изменила мнение Дамон.

Дамон: Она этого не сделает, она этого не сделает, мне нечего вспоминать.

Браун: Д. не знает, Б. изменит мнение Д.

Дамон: Это нелепо и смешно. Как будто я не узнала бы, если бы мое мнение начало меняться. -- Она разрыдалась, но плакала недолго и потом робко спросила: -- У меня есть причина бояться?

Браун: Да.

Браун (исследователю) Д. плачет. Не обращайте внимания, ничто ей сейчас не поможет. Д. почувствует себя лучше.

В 7.22.30, все еще плача, мисс Дамон заметила, что время бежит быстро, пришла в себя, стала отрицать, что ей есть что вспомнить и что она испугана, говорила, что ничего не вспомнит и т. д., переходя от удивления к опасениям и наоборот.

В 7.27.37 у мисс Дамон еще раз возникла сильная паника, ужас; она рыдала, съеживалась в кресле, жалобно говорила, что ей нечего вспоминать.

В 7.30 Браун, прерываемая рыданиями мисс Дамон, медленно написала: "Последствия поимки ондатры для маленькой дурочки", -- после чего мисс Дамон расплакалась, вздрогнула и съежилась от страха, жалобно умоляя о помощи. Ровно в 7.35 она пришла в себя и заявила: "Я только что вспомнила историю, которую дедушка рассказывал нам, детям. Ондатра попала в кладовую. Все начали ее ловить, бросали в нее все, что попало под руку. -- Я не имела в виду ничего того, что выделывала сейчас на бумаге моя рука". (Здесь необходимо дать некоторые объяснения ссылкам на различное время. 1) Браун обещала рассказать все в 7.30; 2) Вскоре после того как мисс Дамон упомянула, что уже 7.12, а Браун написала, что сейчас 7.21 (на что мисс Дамон заметила: "Смотрите, она опять переставила цифры"), Браун сразу же написала: "Дамон думает, что сейчас 7.07" и Дамон стала спорить с ней; 3) Браун заметила тогда: "Э. не (поймет). Э. поймет позже". За этим последовало заявление: "Дамон начнет вспоминать в 7.23"; 4) В 7.22.30 Дамон достаточно небрежно заметила: "Время идет быстро", но в 7.27.30 у нее возникла паника; 5) В 7.30 Браун написала важный материал, что Дамон осознала лишь до 7.35.

Объяснение таково: мисс Дамон взглянула на часы, которые лежали на столе, определила время как 7.12. Браун написала те же цифры, но поменяла их местами, тем самым привлекая внимание к минутам. Мисс Дамон заметила: "Смотрите, она перевернула их", на что Браун заметила: "Дамон знает, что сейчас 7.07", а потом быстро заявила, что исследователь сейчас не поймет, а поймет позже. Теперь нужно отметить, что 7.07 -- точно на пять минут меньше, чем 7.12. Кроме того, было сделано заявление, что в 7.23 Дамон начнет вспоминать; но единственное, что произошло, -- это замечание о времени, которое "бежит быстро". В 7.27.30 у мисс Дамон возникла паника, очевидно, опоздавшая на пять минут. В 7.30, точно в соответствии с обещанием "рассказать все", был написан полный материал, но Дамон не понимала этого до 7.35. Когда исследователь позже спросил Браун: "Почему вы не сдержали свое обещание в 7.30?", она ответила: "мои часы". Проверив часы мисс Дамон, исследователь обнаружил, что они ровно на пять минут отстают от часов, лежащих на столе. Когда это было замечено, рука Браун показала на ранее сделанную запись 7.07, а затем и на запись: "Э. не (понимает). Э. поймет позже".)

Исследователь спросил: "Ну, и что же все это значит?". Браун ответила: "Д. знает, Э. не понимает, говорила вам прежде".

Эриксон: "Вы согласитесь дать полное сообщение". Дамон прервала его словами: "Каждая неожиданная каталепсия является следствием поимки ондатры для маленькой дурочки". Эриксон: Это так? Браун: Нет. Эриксон: Что же это?

Дамон: Ее беспокоит правописание, дайте ей посмотреть в словаре.

После того как было, очевидно, наугад, перелистано много страниц, Браун написала несколько слов по-французски:

"subsequemment, subsiquent, susequent" (последовательно, следствие, последующий).

Эриксон: Это предложение?

Браун: Каждая последующая каталепсия -- следствие поимки ондатры для маленькой дурочки. Эриксон: Первое предложение? Браун: Нет. Эриксон: Напишите первое.

Браун: Транс введет мою мышку или крысу антросия (antrosine)?

Дамон: Бедняжка не знает правописания. Браун: Antrosine, osine.

Дамон: Osine, asine. Так это же французское слово aussi (тоже). Браун: Да, aussi.

Эриксон: Два слова в antrosine? А первое?

Браун: Entrer (входить).

Эриксон: A rat (крыса)?

Браун: Musk rat (ондатра).

Эриксон: Настоящее предложение.

Браун: Транс, не входит ли в него и моя ондатра. Каждая следующая каталепсия -- следствие поимки ондатры для маленькой дурочки.

Эриксон: Я не понимаю.

Браун: Д. понимает.

Объяснение мисс Дамон: "Теперь я знаю, что она имеет в виду, но раньше я не понимала. Теперь все ясно. Все, за исключением некоторых слов, означает очень многое. Каждое обозначает различные вещи. Видите ли, я думала, что интересуюсь каталепсией. Это была не каталепсия, а какое-то окоченение. Я была очень напугана эпизодом с ондатрой. Видите ли, я потерялась, когда мне было всего лишь четыре года. (Браун прервала ее и написала: "Три года", и мисс Дамон согласилась с поправкой, объяснив, что, возможно, неправильно запомнила, а Браун прокомментировала: "Верно".) И я тогда ужасно испугалась. Дедушка ругал меня, когда я вернулась домой; он назвал меня маленькой дурочкой (Браун написала "маленькая дурочка" и указала карандашом на фразу, за которой следовал восклицательный знак), бранил меня и сказал, что я оставила дверь открытой, а я не оставляла. Я очень рассердилась на него и после назло ему оставляла открытыми двери в кладовую и в холодильник и даже заставляла своего брата делать так. Дедушка смеялся надо мной из-за того, что я потерялась, а потом рассказал мне о том, как сам потерялся однажды, а крыса попала в кладовую и все там испортила, и я подумала, что со мной произошло то же. Я была так напугана, что перепутала свою историю с дедушкиным рассказом. (Браун написала: "Маленькая дурочка думает, что она -- ее дедушка".) Я очень гневалась на дедушку, была так напугана, назло ему оставляла двери открытыми, и мне было интересно, попадется ли снова ондатра". И опять Браун написала: "Маленькая дурочка думает, что она -- ее собственный дедушка". На этот раз мисс Дамон осознала наличие записи, прочла ее, засмеялась и сказала: "Помните, когда я назвала Браун „он", а Браун написала „Да". Теперь я могу это объяснить. Браун говорила вам, что я не знала, кем тогда была, потому что моего дедушка звали Давид. Как и мое, это имя начинается с букв "Да", и в нем еще три буквы. Вот что имеет в виду Браун, когда говорит, что маленькая идиотка думает, будто она -- „ее собственный дедушка"". (Настойчивость Браун и в данном случае знаменательна. Дважды она возвращала мисс Дамон к этой истории, написав: "Маленькая дурочка думает, что она дедушка", очевидно, для того, чтобы заставить Дамон задержаться мыслями на этом важном для нее случае.)

Эриксон: Нет, это все.

Браун: Да.

Мисс Дамон заметила ответ Браун и, покраснев, спросила:

"Браун, имеет ли это все какое-то отношение к дверям, которые меня так беспокоят?"

Браун: Да, расскажи.

Тогда мисс Дамон рассказала о своем страхе, говоря об этом в прошедшем времени. После этого она спросила: "Связано ли это с тем, что я не люблю кошек?"

Браун: Да.

Дамон: Каким образом?

Браун: Кошки преследуют крыс и охотятся за ними.

Дамон: Как я раньше объясняла свою ненависть к кошкам -- я всегда считала, что ненавижу их потому, что видела, как кошка поймала дрозденка, ручного дрозденка. Но в действительности я не любила кошек потому, что они любят крыс, а мне крысы не нравятся. -- Затем она восторженно воскликнула: -- Теперь я знаю, почему мне всегда казалась ненормальной моя привязанность к белым мыши в лаборатории. Когда я играла с ними, я знала, что на самом деле не люблю их, но уговаривала себя, что люблю, и любила их как-то странно, беспокойно. (Здесь Браун написала: "Д. любила их, потому что не знала правды".) Я полагаю, что теперь с мышами все будет в порядке и я перестану быть такой сумасшедшей в их отношении.

Анализ ситуации

Эта история выдвигает интересные проблемы, связанные с работой подсознания, и различные технические подходы к их решению.

За один сеанс, длившийся несколько часов, были вскрыты подавленные воспоминания о происшедшем в возрасте трех лет жизненном испытании, повлекшем за собой травму психики и полностью забытом.

Воспоминания удалось восстановить с помощью автоматического письма. Первоначальная автоматическая запись была неразборчивой, можно было узнать только несколько букв и слогов. Запись сопровождалась сильной преходящей паникой. Медленная и трудоемкая расшифровка одновременно вскрыла тайну самого невроза.

Далее автоматическая запись стала использоваться как метод ответа на вопросы о значении первоначальной автоматической записи. В конце концов были разбужены визуальные образы, заставившие субъекта под гипнозом разглядывать зеркало, которое отражало потолок.

В течение наблюдений было вскрыто совершенно неожиданное для субъекта раздвоение личности. Возможно, его наличие и может оказаться основным предварительным условием для успешного применения таких средств, как автоматическая запись, рисунок, разглядывание зеркала и т. п., которые, по-видимому, зависят от высокой степени истерической диссоциации. Вероятно также, что неожиданное присутствие второй личности, тесно связанной с остальной частью личности и в то же время полностью изолированной от нее, может объяснить некоторые автоматические действия.

С точки зрения психоанализа, автоматическая запись представляет особый интерес, потому что использует те же сжатые и замаскированные средства, как и те, с которыми мы имеем дело в языке сновидений. Это уже отмечалось Эриксоном и Кьюби. Нам кажется, что в некоторых определенных случаях автоматический рисунок и автоматическое письмо могут оказаться дополнительным методом подхода к бессознательному, методом, который зависит от принципов интерпретации, хорошо известных из анализа сновидений. В особых обстоятельствах эти средств могут оказаться более эффективными, чем обычные технические процедуры.

Столь же интересно и применение разглядывания зеркала под гипнозом. При взаимодействии двух основных личностей и с помощью вопросов исследователя, на которые путем автоматического письма отвечает вторая личность, была уже проделана большая работа по выявлению значения некоторых фрагментов первоначальной автоматической записи. Постепенно выяснилось, что содержание, лежащее за этой записью, отмечено непереносимым страхом, но с помощью только этих процедур оказалось невозможным перевести эту запись на ясный, понятный язык и выявить первоначальные события, лежащие в основе паники. Предварительные этапы, по-видимому, послужили созданию ситуации, в которой субъект постепенно почувствовал себя в безопасности под защитой своей второй личности и исследователя. Когда субъект становится достаточно спокойным, он может смотреть в лицо источникам своего страха и, в конце концов, восстанавливает утраченные воспоминания, разглядывая под гипнозом зеркало. Особенно нужно отметить, что использовать такое средство предложила вторая личность.

Применение гипноза также заслуживает дополнительного анализа. Гипноз пользуется такой плохой репутацией, что мы часто забываем, чем ему обязан весь психоанализ. Первые записи Фрейда полны ссылок и намеков на различные явления гипноза. Однако постепенно все ссылки на проблемы, с которыми сталкивают нас эти явления, исчезли, если только не упомянуть о работах по групповой психологии и анализу Эго, изданных в 1921 году в Германии. Тут стало очевидным, что негативное отношение к гипнозу, вызванное терапевтическими неудачами и неумеренным коммерческим потреблением, лишило мысли Фрейда серьезного научного значения даже в качестве предмета аналитического изучения. Однако, вопреки его отрицательному отношению к применению гипноза, Фрейд в свое время писал о гипнозе так: "Он... оживляет в подсознательном этапы ранней истории семьи человека". Смысл этой фразы состоит в том, что гипнотические явления универсальны и их следует учитывать во всех попытках понять неврозы. Если это отвечает истине, то тогда изучение гипнотических методов -- обязанность психоаналитика и ему следует обратиться к первоисточнику оригинального драматического подсознательного материала, из которого сам Фрейд получил свой первый толчок к гипнозу.

Кроме того, интересно отметить, что Анни Фрейд в своей книге "Эго и механизмы защиты" объясняет традиционные отрицательные суждения о применении гипнотических методов для выявления подсознательного материала. Она говорит, что под гипнозом раскрытие подсознательного достигается с помощью "полного устранения". Однако Эго, хотя не принимает участия в терапевтической процедуре, в конце концов блокирует влияние врача и снова подавляет выявленный подсознательный материал. Она противопоставляет этому процесс свободной ассоциации, при которой Эго вынуждено "молчать" только в определенные отрезки времени так, чтобы внимание наблюдателя постоянно колебалось между выявлением этого материала в периоды молчаливого согласия Эго и непосредственным исследованием деятельности самого Эго, когда оно начинает сопротивляться.

Таким образом, нет причины отказываться от выполнения гипнотического исследования подсознательного именно этим путем. Нет также и обоснованных причин, почему аналитически информированный исследователь или терапевт, который в наши дни применяет гипноз, должен насильно внедрять в пациента материал, полученный из подсознательного под гипнозом просто потому, что раньше, в более наивный период, было что-то известно о силах сопротивления, и традиционный гипнотизер прибегает к такому безжалостному маневру. Информацию, полученную благодаря психоанализу, можно использовать и при употреблении этого метода, и нет больше причин, почему гипнотическая терапия должна состоять в объяснении симптомов пациента самому пациенту, а не в процессе анализа вместе с ним. Наоборот, можно в гипнотическом состоянии и в состоянии пробуждения получить информацию из подсознательного и так мотивировать всю личность, что установится взаимодействие сознательного и подсознательного ее аспектов, при котором первый постепенно преодолевает силы сопротивления и требует понимания последнего. Как и при анализе, здесь должна быть полная возможность для пациента осуществлять задержку, отсрочку, сопротивление и искажение, когда это необходимо, и, однако, через эти действия усилить воздействие терапевтического процесса.

Этот процесс хорошо проиллюстрирован в описанном случае, когда, например, мисс Дамон неожиданно прервала опрос Браун, сказав: "Каждая последующая каталепсия -- следствие поимки ондатры для маленькой дурочки". Это было неожиданным и, как показалось, ничего не значащим вторжением подсознательного материала в сознательное, однако в нем отразилось возвращение нескольких важных фрагментов памяти.

Этими "ничего не означающими" словами мисс Дамон проявила безопасное и частичное участие в терапевтическом процессе на сознательном уровне; тем самым она готовила себя к более опасному полному участию, которое пришло позже. Таким образом, это сыграло роль, похожую на роль сновидения, которое помнят только частично и только частично объясняют.

Это клинический факт, что воспоминания, вызванные к жизни, и эмоции, разряжаемые в эксперименте, облегчали у пациентки проявления быстро нарастающего компульсивного фобического состояния. Тут можно спросить, всегда ли пишущий (имеется в виду автоматическая запись) в состоянии объяснить происхождение страха и его разрешение. Лучше всего дать фактам говорить самим за себя, кратко изложив историю, насколько она нам известна.

В течение короткого периода времени девочка трех лет считает, что потерялась, и впадает в ужас. Ее находят или она сама находит путь домой. Девочку встречает дедушка, который ругает ее, заставляет почувствовать вину за оставленные открытыми двери, смеется над ней, унижает ее, называя "маленькой niaise" (дурочкой), и, наконец, пытается утешить, рассказав случай из своего собственного детства, когда он тоже потерялся и когда в дом через открытую дверь попала ондатра, которая пробралась в кладовую и многое испортила. При этом девочка вновь впала в состояние ужаса, ярости, гнева, негодования и путаницы. Она смешивает свою историю со случаем из жизни дедушки, и, в частности, с рассказом об ондатре. Она чувствует себя так, будто с ней случилось почти то же, что и с дедушкой. Она сердится и, назло дедушке, мстя ему, начинает намеренно оставлять открытыми двери, что он сделал когда-то и в чем он несправедливо обвинял ее. Потом она начинает бояться, что совершает ошибку, оставляя двери открытыми, и что из-за этого произойдет что-то ужасное.

Браун заявила, что, когда мисс Дамон была "так напугана", ее дедушка должен был объяснить ей ее ошибку и испуг, вместо того чтобы "эгоистично" рассказывать о своем испуге, поскольку это означало, что испуг Дамон был слишком силен и напугал даже дедушку, и, кроме того, это "добавило к ее испугу его испуг". Браун утверждала также, что именно Дамон испытывала негодование по этому поводу и именно Дамон наказывала дедушку; в то же время Браун признавалась: "Я тоже немного помогла этому. Это Дамон оставляла двери открытыми, но именно я заставила ее подбить на это и брата". Потом Браун объяснила страх как прямое следствие попытки наказать дедушку, из чего Дамон сделала заключение, что, наказывая дедушку таким образом, она боялась, что ее застанут при этом, но не могла остановиться.

Не пытаясь решить вопрос о том, насколько это правильное объяснение фобии, можно сделать заключение, что первый компонент мотивирующих сил, а именно мстительная фантазия относительно дедушки, был подавлен, что фобия оставалась навязчивой до тех пор, пока не был восстановлен первоначальный мотив. С точки зрения аналитической терапии особенно интересно подчеркнуть, что навязчивые страхи намного облегчаются простым восстановлением этих определенных обусловивших их событий и без какого-либо исследования или разрядки лежащих в ее основе моделей инстинктивных эдиповых связей, страха кастрации и т. п.

Возможно, самое удивительное -- неожиданное открытие раздвоения личности в этой молодой женщине. При отсутствии фобии, описанной выше, вторая личность вела относительно нормальную и хорошо отрегулированную жизнь, и существование alter ego (второе я -- лат.) даже не подозревалось. Неизбежен вопрос о том, как часто возникают такие неопознанные двойные личности и имеют ли они частичную или полную формацию. Если они существуют, то могут создать осложнения в переносных связях при формальной психоаналитической терапии. Этот вопрос, имеющий огромное значение, никогда еще не исследовался. Вероятно, они требуют разработки методов для испытания их на частоту и значение.

Нельзя сказать, что существование таких комплексных личностей никем не предполагалось и не упоминалось в статьях об аналитической терапии, но их далеко идущее значение, как это ни покажется странным, не замечалось. Фрейд и Брейер утверждают, что "расщепление сознания, такое удивительное в известных классических случаях двойного сознания, существует в рудиментарном состоянии при каждой истерии" и что "тенденции к диссоциации, а с ее появлением и к ненормальному состоянию сознания, которое мы часто определяем как „гипноз", являются основными явлениями неврозов". Кроме того, "существование гипноидных состояний является базисом и определением истерии". Позже они говорят об этом изменяющемся "средстве", к которому прибегают люди при "гипноидальной диссоциации" и которое имеет этиологическую взаимосвязь с развитием невроза. Брейер также описывает механизм "расщепления", подчеркивая его универсальность. Фрейд в своей статье "Общие замечания об истерических приступах" (1909) отмечает роль множественных идентификаций и фантастического и драматического исполнения различных ролей у истерического пациента. Другие исследователи не стали ограничивать эти явления истерическими структурами. Александер в своей статье "Психоанализ всей личности" пишет: "Следовательно, когда я не описываю супер-эго как личность, а невротический конфликт как борьбу между различными личностями, я рассматриваю этот анализ не просто как фигуральное описание... Кроме того, при изучении неврозов можно найти много видимых проявлений раздвоения личности. К примеру, есть, хотя и крайне редко, даже истинные, определенные, явные случаи раздвоения личности. Но при принудительном, вынужденном неврозе такие неоспоримые проявления раздвоения личности почти отсутствуют".

Удивительно, что при всей ответственности, возложенной на различные роли психоаналитика в процедуре перемещения личности, так мало сказано о постоянно меняющейся роли пациента, который может предстать перед психиатром не в одной личности, а в нескольких.

Я не собираюсь анализировать механизм, с помощью которого создаются и выявляются такие множественные субличности. Вероятно, следует сказать, что, несмотря на драматические описания, существующие в классической литературе, ни один случай не был исследован достаточно глубоко, чтобы ответить на этот вопрос. Нет у меня и достаточных доказательств того, в какой различной степени существуют эти сложные формации. Приводит в замешательство взаимосвязь этих явлений с процессом репрессии. Ясно, что при раздвоении личности возникает процесс, при котором некоторые психологические события становятся подсознательными. Не тот ли это процесс репрессии, который мы наблюдаем в психопатологии повседневной жизни и при неврозах? Топографическая манера речи является проявлением "репрессии", а психологическая структура приводит в результате к возникновению целого ряда слов, расположенных одно над другим; в то время, как "репрессия", которая приводит в конце концов к раздвоению личности, будет являться вертикальным разделением личности на две или более или менее полные единицы. Однако, вероятно, такой подход может оказаться схематическим и неверным.

Оправдано ли пренебрежение вероятностью того, что все акты репрессии могут повлечь создание скрытой формы личности? В своем единственном обращении к этой проблеме Фрейд в работе "Заметки о роли подсознательного при психоанализе" (1912) кратко говорит о существовании чередующихся состояний отдельных и независимых систем сознания. Подчеркнув тот факт, что они чередуются и не существуют в сознании одновременно, Фрейд не анализирует, как эта форма сегрегации сознательного материала отличается от того, который мы наблюдаем в обычных репрессиях. Здесь, как мне кажется, мы снова сталкиваемся с огромным пробелом в психологических знаниях, возникшим из-за того, что мы повернулись спиной к материалу, который может быть доступен только при экспериментальном использовании гипноза. Состояния сознательного и подсознательного мышления, существующие в случаях раздвоения личности, сосуществуют так же достоверно, как при более простых случаях репрессии.

В вышеописанном случае мы не смогли объяснить существование личности, которую сначала звали Джейн, а потом Джейн Браун. Мы можем до какой-то степени понять функцию, которую выполняла эта вторая личность, но не то, как она возникла. Известно лишь, что под воздействием ужаса у девочки создалась очень глубокая и болезненная идентификация себя с дедушкой. В какой-то степени все ее последующие тревоги и затруднения берут начало из этого кратковременного события. В какое-то время она построила для себя защитное сопутствующее alter ego, Джейн, которая знала то, чего сама мисс Дамон знать не хотела, и которая не могла (ей было даже запрещено) рассказывать об этом кому-либо, но почти постоянно выполняла защитную роль по отношению к пациентке. Это подтверждалось многочисленными событиями во время сеанса, описанного в статье, и резко противоречит представлениям о разрушающей и почти злобной второй личности, о которой часто пишут в литературе.

Тип личности "Салли", описанный Мартоном Принсом, часто торжествует в смысле власти, но может продемонстрировать ее, в интересах терапии вынуждая другую личность принять подсознательные данные, которые она пытается отвергнуть. В данном случае разногласия между двумя личностями (оскорбления, прозвища, чрезмерное высокомерие, дурное расположение духа, извинения) оказались мнимыми, бутафорскими битвами, с помощью которых одна управляла другой. Об этом свидетельствует следующее заявление Браун: "Д. нужна помощь. Д. не знает, что ей нужна помощь. Б. должна помочь Д. Э. должен помочь Д. Д. не знает, как получить эту помощь., Нужно оказать помощь, в то время как она не знает, как принять ее. Д. не знает, что ей нужно сделать. Д. делает неверно. Б. знает правду. Б. не может рассказать Д. Б. должна заставить Д. сделать верно, наилучшим образом". Это объяснение типично и показывает, что явная внутренняя война является побочным продуктом неуклюжих усилий Браун подвести мисс Дамон к пониманию сути вещей.

Даже гаев Браун против мисс Дамон, по-видимому, должен был внушить ей мысль о серьезности всего дела. Так, случайное нетерпеливое оскорбление исследователя напоминает гнев ребенка, который нетерпеливо объясняет взрослому что-то, чего взрослый все же не может понять.

Очевидная "проказливость", вероятно, не является выражением реального отношения Браун и должна замаскировать большую серьезность и озабоченность, тревогу и беспокойство, которые она старалась спрятать от себя, от исследователя и, особенно, от мисс Дамон, чтобы последняя не испытывала особой озабоченности. То, что Браун сама боялась, показало ее следующее заявление: "Э. не повредит. Э. может сделать это. Э. не боится. Д. боится. Б. боится, поэтому пусть Э. сделает это".

Двусмысленность ответов и настойчивость требования Браун задать абсолютно верный вопрос, на который она смогла бы ответить, являются характерными и в то же время приводят в замешательство. Это происходит так, будто она не может прямо рассказать всю историю, а может только намекнуть на нее так, как это делает маленький школьник, который не осмеливается назвать школьного хулигана, но может намекнуть на него, если правильно сформулировать вопрос. При тщательной проверке большая часть, казалось бы, не относящегося к делу материала оказалась самой уместной и нужной, поскольку давала "ключи", понятные Браун, но не исследователю, пока вся история не прояснилась. Именно по этой причине исследователь показался Браун невыносимо глупым.

Детальное изучение множественных личностей должно пролить свет на проблему тревоги: как она распределяется между различными личностями, какие формы может принять тревога в каждой из них, как это соотносится с особыми чертами характера каждой личности.

Этот случай подтверждает только несколько замечаний, сделанных к этому времени. Прежде всего было ясно, что субъект сама страдала от двух типов страха. Гипнотически индуцированная каталепсия вызвала в ней ужас, первоначально испытанный, когда она потерялась и когда дедушка рассказал ей историю об ондатре. В ее каталепсии этот старый страх вновь возник как состояние парализующей паники без фобических искажений и проекций, но с характерной неподвижностью тела. От этого она сначала защищалась частичной диссоциацией и попыткой идентифицировать себя со своим дедушкой. Однако это привело ее к погружению в более глубокие воспоминания о дедушкиных страхах. Связь такого типа между опытом и формированием второй личности мы можем рассматривать только чисто умозрительно.

Второй тип страха, от которого страдала мисс Дамон, возникал, когда беспокоящий ее подсознательный материал неожиданно угрожал прорваться в сознание. Она драматизировала этот тип страха более свободно, чем другой, с явными вазомоторными нарушениями и со слезами стыда и смущения; его демонстрация была особенно четкой во взаимодействии между двумя личностями.

Защищающая ее Браун также испытывала страх. У нее появилось мгновенное беспокойство, тревога о том, что она слишком пристально смотрит на визуальные образы, вызванные воображением в зеркале. Она боялась увидеть в зеркале ужасное. Зачастую мы прибегали к эвфемизмам, двусмысленностям, чтобы избежать непосредственной связи с пугающей ее темой. Она, по-видимому, знала, что исследователь именует "ужасной вещью", не испытывая такого же страха, как ее собственный. Поэтому она сказала: "Э. не повредит. Э. может сделать это. Э. не боится. Д. боится. Б. боится, поэтому пусть Э. сделает это". Трудно сказать, какая часть страха Браун была предназначена для ее собственной безопасности, а какая -- для мисс Дамон.

Для последующего анализа необходимо выяснить тот особый и запутанный способ, которым субъект считает позиции слов в предложениях. После того как все предложения были расшифрованы, можно пояснить этот счет.

Эриксон. Настоящее предложение.

Браун. Транс, не входит ли в него и моя ондатра. Каждая следующая каталепсия -- следствие поимки ондатры для маленькой дурочки.

Слово "каталепсия" могло иметь различные позиции, но субъект позже объяснила, что ей никогда не приходило в голову так разделять и копировать слова, пока она не дошла до слова "когда-либо", а потом было уже слишком поздно возвращаться к слову "каталепсия".

Этот отрывок слов и предложений из автоматического письма очень похож на автоматические рисунки, описанные Эриксоном и Кьюби. Слова считаются не частью предложения, а слогообразующими единицами, только в численной взаимосвязи друг с другом. Уяснить эту намеренно запутанную систему подсчета было чрезвычайно трудно.

Заключение

Это история молодой женщины, у которой в течение многих лет наблюдались скрытые фобические и компульсивные побуждения, настолько тайные, что их не замечали даже те, ко ее хорошо знал. Добровольно вызвавшись быть субъектом на сеансе гипноза, она очутилась в потоке событий, которые несколько часов спустя привели к полному выявлению ее страхов и навязчивых состояний.

Сначала она была зачарована левитацией руки и пришла в ужас от индуцированной каталепсии. Затем была предпринята попытка с помощью автоматического письма исследовать причины этого ужаса и восхищения. Это привело сначала к целой серии острых состояний беспокойства, тревоги, а потом к выявлению совершенно не подозреваемого раздвоения личности, то есть к выявлению второй личности, связанной с литературной героиней, любимой в детстве. Во время сеанса, который длился несколько часов, предпринимались безуспешные попытки расшифровать автоматическую запись, выполненную этой второй личностью. Наконец, заставив субъекта под глубоким гипнозом вглядываться в зеркало, исследователь индуцировал визуальные образы. Они вернули в сознание пациентки некоторые эпизоды из ее жизни, которые прояснили значение записи и в то же время объяснили причину ее фобического и компульсивного поведения, что послужило нахождению терапевтических средств и, следовательно, излечению.

Литература

Александер Ф. Психоанализ всей личности / Душевные болезни. Монография. Нью-Йорк, Вашингтон, 1930.

БройерЛ., Фрейд А. Психический механизм истерических явлений / Исследование при истерии // Nerv. S. Ment. Disease Mon, No 61. Нью-Йорк, Вашингтон, 1936.

Бройер Л., Фрейд А. Теоретический материал / Исследование при истерии // Nerv. S. Ment. Disease Mon, No 61. Нью-Йорк, Вашингтон, 1936.

Гринс М. Диссоциация личности. Нью-Йорк, 1908. Психология и анализ это / The international Psychoanalytic Library, No 6. Лондон, 1922. .

Фрейд А. Это и механизм защиты / The international Psychoanalytic Library, Ns 8. Лондон, 1937.

Фрейд А. Общие замечания о приступах истерии / Избранные работы // The international Psychoanalytic Library, No 8. Лондон,1924.

Фрейд А. Заметки о роли подсознательного при психоанализе / Избранные работы // The international Psychoanalytic Library, No 10. Лондон, 1925.

Эриксон М. Г. Экспериментальная демонстрация подсознательного мышления путем автоматического письма (Psychoanalytic quarterly, том VI. 1937. С. 513.)

Эриксон М. Г., Кьюби Л. С. Применение автоматического рисунка при интерпретации и лечении состояния "острой навязчивой депрессии (Psychiatric Quarterly Journal, 1938, No 7, 443- 466 pp)