НЕОПУБЛИКОВАННОЕ, НЕОТДЕЛАННОЕ И НЕЗАКОНЧЕННОЕ
[РАССКАЗЫ ДЛЯ «ДЕТСКОГО КРУГА ЧТЕНИЯ»]БЕДНЫЕ ЛЮДИ
12Жанна, жена рыбака,13 убирала свою хату, кормила детей — у нее их было14 трое — укладывала их спать, но не переставая думала15 о своем муже. Муж ее Поль,16 рыбак, с утра ушел с своими сетями в море. С полдня поднялся ветер, к вечеру разыгралась буря.17 Совсем смерклось, а Поля всё не было. Люди они были бедные и кормились одной рыбой, которую ловил муж. Утони он в море, как часто случалось с рыбаками, что бы сталось с семьею. Да и не одна бедность пугала Жанну. Поль был молчаливый, на вид суровый человек, но они десять лет жили вместе, и любили друг друга. Жанна без ужаса не могла подумать о том, что бы было с ней, если бы муж не воротился. Она несколько раз выбегала на улицу послушать и посмотреть.18 Темно и не слышно19 ничего, кроме грохота волн на море и свиста ветра над крышей. Жанна вышла на улицу и, приглядевшись к темноте, стала вглядываться в даль моря.20 Ничего не видно, и та же страшная мысль о том, что будет с ней и ее детьми, если он не вернется. И21 она вспомнила о соседке Лизе, вдове, у которой также пропал муж в море. Она вспомнила и то, что22 соседка больна. «Пойду навещу ее», подумала Жанна и, вернувшись домой, взяла фонарь и пошла к соседке. Ветер, подгоняя ее и облепив ей ноги юбкой, сейчас же задул фонарь и чуть не сбил ее с ног, но она справилась, дошла до двери соседки и постучалась.
Ответа не бы[ло]. Она толкнула дверь, вошла и зажгла фонарь.23 Соседка уж не больна [?] больше, она лежит неподвижная, и бледная, и холодная. На кровати24 у ее ног25 двое детей: мальчик 5 и девочка трех лет. Девочка лежит головой на груди мальчика и одной ручонкой обнимает его.
Жанна не задумывается, потихоньку берет девочку на руки,26 она не просыпается, только мальчик проснулся и заплакал. Но Жанна уговаривает его не плакать и обещается сейчас придти за ним и бежит с девочкой против ветра. Дома она кладет девочку за полог27 на свою постель и бежит за мальчиком.
Дети принесены, уложены, напоены молоком и заснули.
Жанна сидит у огня, греется и думает о том, что ее ждет. Пропадет муж, что она будет делать с 5-ю детьми? А вернется, как она скажет ему про сирот?28 Не позволит он взять их. Он человек суровый. «Боже мой, боже мой, помоги мне», думает она, и пальцы ее быстро шевелятся, работая привычное вязанье.
Ветер всё так же гудит, но вот вдруг из-за ветра послышались еще как будто шаги у порога. «Не может быть. Нет, он». И вдруг дверь дрогнула, отлипла, и в горницу, моча пол струями29 текущей с него морской воды, вошла высокая широкая фигура мужа.
Он30 переменился, поужинал и сел к огню, закурив трубку. Она всё хотела и не решалась сказать ему. Но он сам спросил:
— Ну, что соседка?
— Кончилась, —31 сдерживая дыханье, сказала Жанна. «Сейчас надо сказать. А скажешь... Не позволит он».
— Ну, а дети где? — сказал муж и нахмурился.
— Дети? Не знаю... дети... — замешалась Жанна.
— Что же и им помирать? Взять надо,32 — глядя в огонь, сказал он.
— Павел, а Павел, ты встань, поди сюда, — сказала она, подходя к пологу кровати. — Да ты поди сюда, — сказала она и заплакала.
Он встал и подошел к ней. Она отдернула полог. Дети так же, как и в том до[ме], обнявшись спали на постели.
— Вот это так! — сказал Павел, потрепал по плечу Жанну и улыбнулся, — Всем жить надо.
ЦАРСКОЕ НОВОЕ ПЛАТЬЕ
33Один царь любил одеваться и всё заказывал себе новые и новые одежды. Пришли раз к царю портные и говорят царю: «Мы можем сделать такое платье, какого никто никогда не видал». Царь обрадовался и велел портным отвести особенное помещение и давать им всё, чего бы они ни потребовали. Портные сказали, что им ничего не нужно и что платье будет готово через неделю.34
Послал царь на другой день своего министра посмотреть, как и из чего портные шьют новое платье. Когда министр подошел к помещению портных,35 он увидал на двери записку, в которой сказано было, что те люди, которые к своей должности не годятся, не могут видеть этого платья. Когда же министр вошел в горницу портных, он увидал, что портные сидят с иголками в руках и как будто что-то шьют, а что? — ничего не видно. Министр припомнил то, что написано было на двери, и когда царь спросил у него, хорошо ли платье, он сказал, что очень хорошо. То же сказали и все слуги царские, когда он посылал их смотреть новое платье. Когда пришло время примеривать новое платье, царь тоже, чтобы не подумали, что он не годится для своей должности, притворился, что видит платье, а платья никакого не было. И царь снял свое платье и надел новое, т. е. не надел ничего, и в таком виде пошел по городу. Так как все знали, что если признаться, что не видишь платья, то это значит, что не годишься для своей должности, то все притворялись, что видят новое платье, и хвалили его. Только вдруг малое дитя увидало царя голого, и закричало: «Он голый!» И вдруг все увидали, что он голый, увидал и сам царь, и ему и всем стало стыдно.
[ФЕДОТКА]
36Жил в деревне в бедной семье мальчик. Звали его Федотка.37 Вырос мальчик,38 и послал его отец к старшему брату в город на заработки по кровельному делу. Приехал39 Федотка к старшему, стал учиться работать. И не успел научиться порядком, как старший брат40 заболтался, бросил работу и пропал куда-то. Остался Федотка один, и41 заманили его к себе дурные люди и научили его пить вино42 и воровать.43 Малый он был ловкий, понятливый и сильный.
Прожил он с ворами три года и44 стал у них первым коноводом. Жил он так год и два, воровал и пьянствовал. Но пришло время, попался он. Его судили и посадили45 в тюрьму на полтора года.46 В тюрьме ему было жить хорошо, пока были деньги,47 но когда вышли все деньги, он подговорил товарищей двух и с ними подкопался и убежал из тюрьмы. И48 стал жить Федот опять попрежнему: воровал он49 коров и лошадей в деревнях,50 и в городах вещи, и деньги из домов, и всё ему удавалось.51 И прожил он так лет 10, воровал, гулял и пьянствовал. Но пришло время, и его же товарищ донес на него; его схватили и опять судили и приговорили в Сибирь. По дороге в Сибирь он опять бежал и тут в Сибири сошелся с такими же, как он, молодцами и стал уже не только воровать, но и грабить. Уже было ему лет за пятьдесят,52 когда случилось ему с товарищами забраться ночью53 к богатому старику сибиряку. Зашли они54 в горницу, связали старика, и рот ему завязали, и стали хозяйничать, а55 старуха56 услыхала,57 выскочила в сени и стала кричать.58 Ухватил ее59 Федотка за руку и втащил в избу. Она60 еще пуще кричит.61 Того и гляди, — из другой горницы народ услышит. Рассерчал он на нее и ударил ее топором по голове.62 Крикнула она:
— Что ты, злодей, сделал? и упала на спину.
Обобрали они63 всё, что было хорошего в доме, и деньги из сундука, и уехали в свой притон на конце города. Разделили они добычу и стали пить. Но сколько ни пил Федот, не мог он забыть старухи, как она ахнула64 и сказала: — Что ты, злодей, сделал? И так день и ночь представлялась она ему и не давала покоя.65 Товарищи его заснули, а у него ни в одном глазе сна не было. И вышел он на заре из дома и пошел в поле. Дело было летом, и сел он на пригорке, стал он вспоминать всю свою прежнюю жизнь, и66 проснулся в нем дух божий, и возненавидел он свое тело67 и все дела свои и68 стал думать о том, что умрет он так же, как и та старуха, что он убил, и69 вспомнил он в первый раз о боге, и стало ему скучно, и не знал он, что ему делать.
70И день и ночь просидел он в поле, а на другое утро пошел в город и заявил начальству, что он вор и убийца, чтобы его вязали и вели в острог.
И признался он во всех делах своих, и засудили его на каторгу в Сибирь. И чем телу его тяжелее было, тем легче ему на душе было.
И прожил он в Сибири 10 лет и стал другим человеком.
[СТАРИК В ЦЕРКВИ]
Жил в71 деревушке при озере старик72 смирный,73 правдивый и жалостливый. Старик всю жизнь крестьянствовал и рыбачил. Не слыхали домашние его: жена, сыновья и снохи сердитого слова74 от старика и не уходили от него нищие и странники без милостыни и ласки. Работал старик всю неделю, а по воскресеньям либо сидел на завалинке и смотрел на озеро, либо уходил в чулан и молился богу.
В одно воскресенье подошел к нему старший сын и сказал:
— Батюшка, вон, слышишь, в церкви с той стороны звонят к обедни, мы убрались с братом, хотим в лодке поплыть в село богу помолиться. Поедем с нами.75
Помолчал старик76 и сказал:
— Давно уже не был я, сынок, и неохота мне.
— Что ж так, батюшка, — сказал сын. —77 А то поедем. Нам народ смеется. Что, мол, ваш отец в церковь не ходит.
Подошел и другой сын, стал просить отца.
Вздохнул старик, покачал головой78.
— Что ж, поедем, коли вам так хочется, — сказал он и пошел, оделся и вышел на берег. Сыновья подали лодку:
— Садись, батюшка.
— Ступайте, я приду, — сказал старик и сошел на воду.
Смотрят сыновья и видят, что старика вода держит, идет по воде, как посуху. И дошел так старик до того берега и вошел в церковь. Началась обедня. Народ весь вперед продвинулся, а старик стал в сторонке в пустом приделе. И видит старик, бабы нарядные друг дружку оглядывают,79 перешептываются, и мужики80 по сторонам поглядывают и друг на дружку. Смотрит старик на народ и думает: нехорошо они молятся — только грешат. И только подумал так, оглянулся направо и видит. На пустом месте в приделе черти растянули бычачью кожу: четверо ее растягивают, а один с пером по ней бегает и записывает. Взглянет на народ, как заметит, какая баба или мужик смеется, шепчет[ся] или зевает, так сейчас записывает на шкуре того имя. И живо исписал этот всю шкуру, так что и места больше не стало.
И видит старик, что один из четырех чертей натужился, уперся ногами, а зубами тянет шкуру. Тянул, тянул, да как оборвется,81 а сам кверху копытами. И засмеялся старик. Засмеялся, и тотчас же чёрт с пером глянул на него и записал его имя.
Отошла обедня, вышел народ. Стариковы сыновья се[ли] в лодку, думают: батюшка опять пеший дойдет. И старик так же думал. Да стал на воду, а вода уже не держит; сразу окунулся, тонуть стал. Подвели лодку сыновья, вытащили старика мокрого, повезли домой.
* Г. С. СКОВОРОДА
Без малого 200 лет тому назад родился в Полтавской губернии в селе Чернухах у казака Савелия Сковороды сын Григорий. Григорий Сковорода этот прожил 72 года и оставил по себе [и] своей жизни и добрую память в народе и мудрое учение о том, как не надо жить и как надо жить82 для того, чтобы получить истинное благо.
Черновой автограф страницы рассказа
«Старик в церкви»
Учение его такое.
83Для того, чтобы человеку найти благо, ему надо познать84 бога.85 Бога же познать человек86 может только в самом себе.87 Когда же человек познает бога в самом себе, он88 увидит то, что истинное благо89 его в том, чтобы исполнять волю этого духа. А воля этого духа всегда согласна с волею бога.90 И потому духовные желания человека всегда исполняются. И человек, живущий духовной жизнью, всегда счастлив и спокоен. Такой человек сливает свою волю с волей бога и считает, что жизнь его принадлежит не ему, а богу и во всем, что с ним случается, видит волю бога.
Для того чтобы не ошибаться в том, что есть воля божия, каждый человек должен слушаться своего внутреннего голоса, который указывает ему, чтò добро и чтò зло. Человек должен жить не по своим прихотям и не по советам других людей, а по требованиям, этого голоса духа божьего.
Дух божий призывает людей к общей для всех и радостной работе: установлению царства божия на земле.
Работником для водворения царства божия на земле может быть только тот, кто верит в бога.
Верить в бога — не значит верить в то, что он существует, а значит — положиться на него и жить по его закону.
Весь закон его выражается в одном: люби ближнего.
Тот, кто много знает, но не верит в закон бога — любить ближнего, тот все знания свои употребляет ко вреду людей. Чтобы любить людей, человек должен прежде отречься от любви к себе.
Только жизнь, в основу которой положена любовь к богу и ближнему, имеет разумный смысл. Жизнь, состоящая в удовлетворении похотей тела, не может иметь разумного смысла, потому что тело наше должно неизбежно и очень скоро разложиться.
Тело человека разлагается, но дух божий в человеке вечен. И потому, если человек живет жизнью духа, то он имеет жизнь вечную. То, что люди называют смертью, есть не уничтожение жизни, а только перемена формы жизни, переход в новую жизнь.
Жизнь Григорья Сковороды была такая.
Отец, заметив в нем охоту к ученью, отдал его в Киевскую духовную академию. Ученики этой академии выходили в священники.
Отец Сковороды надеялся, что сын выйдет батюшкой, но вышло по-другому.91 У молодого Сковороды был хороший голос, и он любил петь. В то время была царицей дочь Петра Первого Елизавета. И у ней был любимец певчий Завадовский. Вот этот-то любимец велел выслать в Петербург в царский хор молодцов с хорошими голосами и вот Гр. Сковороду, когда ему было 18 лет, выслали из академии в царский хор.
После своей деревенской жизни Сковорода, должно быть, много навидал диковинного в Петербурге среди придворных.
Он пробыл в Петербурге 2 года и 20-летним юношей вернулся в Киев доучиваться. Но после Петербурга Сковорода уже иначе смотрел на поповство и не хотел выходить в священники. Ему хотелось теперь узнать, так ли живут в других землях, как живут у нас в России. И ему удалось исполнить это желание. Он поступил в дьячки в русскую церковь в Венгрии. Пробыв несколько лет за границей, Сковорода всё больше и больше вникал в жизнь людскую и всё больше и больше задумывался.
Вернувшись в Россию, Гр. Сковорода сначала занимал разные места — то учителя стихотворства, то был учителем при детях у богатых помещиков, то опять учителем в семинарии, то жил у товарища в деревне.
Живя в деревне у приятеля, когда ему было близко к 40 годам, мысли Сковороды уже совсем установились, и он так писал про жизнь человеческую:
«Блажен тот, кто с колыбели посвятил себя Христу, взял иго благое и бремя легкое и привык к нему. Свята такая жизнь. Ни нищета, ни несчастия не будут тяжелы ему; ни огонь, ни меч не разлучат его со Христом. Христос, жизнь моя, умерший за меня! Я должен был посвятить тебе всю жизнь мою — я посвящаю тебе остаток дней моих. Уничтожь черствость моего сердца, зажги в нем твой огонь, чтобы во мне умерли страсти и злые желания и чтобы я жил для тебя, свет мой!»
В другом месте он пишет так:
«Все люди заботятся только о плотском благе. Купцы обманывают покупателей, чтобы нажить побольше денег; помещики покупают новые имения и разводят лошадей заграничных пород; чиновники льстят своим начальникам, чтобы получить повышение; адвокаты истолковывают законы в своих выгодах; стихотворцы из-за наград пишут льстивые стихотворения вельможам; у студентов болят головы от усиленных умственных занятий. Один озабочен тем, чтобы построить себе дом по новому способу; другой занят охотой, третий каждый день сзывает к себе гостей, четвертый страдает от любви. А у меня одна только дума, одно только не выходит у меня из головы, как бы мне разумно прожить жизнь и разумно умереть. Страшная смерть с занесенной косой! ты не щадишь никого, — ни царя, ни мужика, ты всех уничтожаешь, как огонь солому. Все боятся тебя, кроме тех, чья совесть чиста, как стекло».
«Как нельзя горстью песка засыпать бездонный океан, как нельзя широко разлившееся пламя потушить одной каплей воды, как нельзя орлу летать в маленьком ящике, так не может дух человеческий удовлетвориться материальными благами. Дух человеческий — это бездна, беспредельная, как небо или море. Неразумные люди! долго ли еще вы будете упорствовать в своем заблуждении? Почему вы не думаете о том, кого называют богом? Почему вы не стараетесь постигнуть его? В искании бога человек найдет полное удовлетворение стремлениям своего духа».
Человек, хорошо знавший Сковороду, так пишет про него:
«Он всегда был весел, добр, подвижен, всем доволен, ко всем ласков, скромен, всем готов услужить, из всего выводил для себя поучение, посещал больных, утешал печальных, делился последним с неимущими».
Жить Сковороде везде было легко, потому что он довольствовался очень малым. Спал он на жесткой постели где попало, вставал до зари и любил ходить один по полям, лугам и лесам, обдумывал свои мысли. Одежду носил самую дешевую, старую и простую, ел один раз в день и питался только кореньями, молоком и хлебом. Не ел ни мяса, ни рыбы.
Люди начинали знать и ценить Сковороду, и архиерей послал игумна монастыря пригласить Сковороду поступить в монахи. Игумен всячески уговаривал Сковороду, обещал ему и довольство, и богатство, и почет, и славу, если только он поступит в монахи и будет проповедником. Но все уговоры игумна и архиерея не соблазнили Сковороду. Он сказал: «Не хочу прибавлять лицемеров. Кто хочет есть жирно, пить сладко, одеваться и спать мягко, те пусть идут. Мое монашество не в рясе, а в довольстве малым, в отказе от всех прихотей, в отречении от себя и в любви к ближнему, в славе божеской, а не человеческой».
Как ни уговаривал его игумен, Сковорода не поддался. И уехал жить к другу.
Григорий Савич, всегда добрый и кроткий, раздражался только тогда, когда монахи уговаривали его присоединиться к ним.
Случилось ему уже долго после этого быть в Киеве. В Лавре знакомые и товарищи по академии, узнав, что он тут, подошли к нему и стали уговаривать его: «Будет скитаться по свету! Пора тебе пристать к берегу. Мы ведь знаем твои таланты; поступай в монахи, святая лавра примет тебя, будешь столп церкви, будешь украшение обители». Григорий Савич рассердился: «Ах, преподобные! я столпотворения собою не хочу увеличивать, довольно и вас, столбов неотесанных, во храме божьем... По мне святость не в ризе, а в воле божьей».
Последняя служба Григория Савича была в Харьковской семинарии. В семинарии этой решили учить нравственности (доброй жизни) и учителем пригласили Сковороду. Он не отказался. Но отказался от жалованья.
В уроках этих Сковорода учил тому, что в каждом человеке живет дух божий. Люди называют этот дух божий разумом и совестью. И потому люди должны во всем слушаться этого92 голоса разума и совести.
Ученые наставники внушали юношам, что древние мудрецы — Марк Аврелий, Сократ, Платон и другие, — хотя и вели нравственную жизнь, не знали истины, потому что были язычники, а не христиане. Сковорода, напротив, говорил, что в них действовал тот же дух божий, несмотря на то, что они были язычники, а потому следует не осуждать их, а любить и подражать им в стремлении к истине. Бог один для всех людей, а эти люди были верными служителями его.
Наставники внушали молодому поколению, что одни положения людей в обществе особенно благословляются богом, другие менее, а третьи находятся под проклятием бога. Выше всех, учили ученые наставники, положение духовных лиц, служащих богу; затем положение царей, министров, военноначальников, вообще людей, имеющих власть, затем положение купцов и торговцев и, наконец, ниже всех положение крестьян — холопов (крестьяне в то время были прикреплены к помещикам и находились под их неограниченной властью). Сковорода, напротив, учил, что всякий труд, необходимый для людей, одинаково благословляется богом, и все люди равны.
Наставники-монахи учили своих воспитанников, что вся святость и совершенство жизни христианина состоит в исполнении таинств и обрядов. Сковорода учил, что святость жизни только в делах добра.
Уроки Сковороды не понравились начальству, и его скоро удалили с этого места, и с тех пор Сковорода уже не занимал никаких должностей, а жил у своих друзей то в одном, то в другом месте. Довольно долго он жил в густом лесу на пчельнике у помещиков Земборских, где и написал главные свои сочинения. После Земборских уже нигде не жил постоянно, а переходил с места на место.
Ходил он пешком по всей Украйне. Если люди нравились ему своей хорошей жизнью, он останавливался у них. Иногда же он поселялся нарочно у людей порочных с тем, чтобы незаметно научить их познавать самих себя, любить истину и удаляться от зла. В тех местах, где он ходил, все любили и уважали его, считали особенным божиим благословением, если он поселялся в каком-нибудь доме хоть на несколько дней. Зная его нищету, многие давали ему денег, пищи про запас, одежды; но он от этого всего отказывался, говоря: «дайте неимущему!» И сколько бы его ни просили, он не соглашался брать то, что считал для себя лишним. Всё его имущество состояло в серой свитке, чоботах (башмаках) про запас и в рукописях его сочинений, которые он носил с собой и читал тем, кто хотел слушать.
Задумав переселиться с одного места на другое, он складывал в мешок всё это добро, перекидывал его через плечо и отправлялся в путь. Часто дорогой он играл на флейте. Проповедывал он всюду, где случалось: на деревенских улицах, на ярмарках, на церковных погостах, в избах.
Он особенно любил простой, деревенский народ, и они любили его: кормили чем бог послал, чинили его свитку и чоботы.
Перед сном, в полночь, он всегда молился. Молился иногда до самого рассвета и, не ложась спать, при блеске утренней зари, шел в поле встречать восход солнца.
Кроткий, мягкий и спокойный в своем обращении с людьми, Григорий Саввич, однако, бывал иногда вспыльчив и горяч, когда защищал какую-нибудь дорогую для него истину. Люди, не понимавшие того благородного источника, из которого проистекало это раздражение, сердились на него, были им недовольны. Сам он тоже, конечно, понимал, что никогда, ни при каких обстоятельствах не должно нарушать мир между людьми. Так, однажды он писал тому человеку, с кем у него вышла размолвка: «Возлюбленный во Христе брат Иаков! Да будет с тобою тот мир, который выше разума. Прости меня, если я тебя в чем оскорбил, когда гостил у вас. Ты знаешь, что я вспыльчив, но знаешь вместе с тем, что я считаю кротость главным достоинством человека. Если я когда и разгорячусь или надоем, то делаю это не по злобе, но потому, что считаю грехом согласиться с ложью и бороться против истины. Но забудем наши взаимные обиды и помиримся».
Так прожил Сковорода более 20 лет.
Здоровье его становилось всё слабее и слабее. Кашель и общая слабость всё усиливались. Проживя у друга около трех недель, он стал собираться на родину. — «Там хочу умереть», говорил он. Друзья упрашивали Григория Саввича остаться у них до конца дней. Но Григорий Саввич отвечал, что внутренний голос велит ему ехать.
26 августа 1794 года Григорий Саввич ушел от друга. Прощаясь, он сказал ему: «Может быть, я больше уже не увижу тебя. Прощай! Помни всегда во всех случаях жизни то, что мы часто говорили: всегда перед нами выбор — свет и тьма, добро и зло, вечность и время».
Придя на родину, Сковорода прожил еще два месяца. В последнее время силы всё более и более оставляли его (хотя почти всё время был на ногах); он часто говорил: «Дух бодр, но тело немощно».
Скончался он 29 октября 1794 года.
В день его смерти к помещику, у которого он жил, собралось много гостей. За обедом Сковорода был весел и разговорчив, рассказывал про свои странствования и встречи с разными людьми. После обеда он пошел в сад. Погода была теплая, несмотря на позднее время года. Долго ходил он по извилистым тропинкам, рвал плоды и угощал ими работавших в саду крестьянских мальчиков. Под вечер хозяин, беспокоясь о том, что Григорий Саввич долго не возвращается, пошел в сад искать его.
Он нашел его под высокой развесистой липой. Сковорода с торжественным, спокойным, величавым видом рыл заступом узкую длинную яму.
— Что это, друг Григорий Саввич, чем это ты занимаешься? — спросил хозяин, подойдя к старцу.
— Пора, друг, кончить странствие. Пора успокоиться.
— И, брат, пустое! Полно тебе шутить. Пойдем в дом.
— Иду; но прежде буду просить тебя: пусть здесь будет моя последняя храмина.
Они пошли в дом; но Сковорода недолго оставался со всеми вместе. Он пошел в свою комнатку, переменил белье, умылся и лег на кровать, скрестив на груди худые руки.
Долго его ждали к ужину; но он не явился. На другой день к чаю он тоже не явился, к обеду тоже. Обеспокоенный хозяин дома решился войти в его комнату.
Отворив дверь и подойдя к кровати, хозяин, полагая, что Григорий Саввич спит, стал будить его. Но сон Григория Саввича был уже непробудный.
ШУТ ПАЛЕЧЕК
Было это без малого 500 лет тому назад. Был в Чехии добрый и мудрый человек Хельчицкий. И вник этот Хельчицкий в учение Христа как оно написано в Евангелии и понял, что всё учение93 в том, чтобы, как сказано в Евангелии, любить бога и ближнего, и что для того, чтобы жить так, нужно ни перед кем не возвышаться, обиды терпеть и не себе требовать службы, а самому служить всем. Так и понимал учение Христа Хельчицкий и так и учил людей. И нашлись такие люди, что приняли это его учение и стали жить так. Люди эти все были простые, небогатые и жили работая. Считали эти люди всех других людей братьями и никого не величали, а всем одинаково говорили: ты брат или сестра. А жили эти братья в Моравии, а потому и стали их называть моравскими братьями. И сами они так и называли себя.
Был среди этих братьев один хороший, умный и веселый человек по имени Иван Палечек. Жил он сначала в семье, работал землю, ходил за скотиной, кормил семью, пока братья его были малы и родители стары, но когда померли родители и подросли братья, и работа его уже не нужна была в доме,94 стал он ходить по деревням и городам, поучая людей, как умел, и словом и делом, как жить истинной христианской жизнью.
Ходил Палечек по деревням и заходил больше к бедным. Увидит он, что люди пилят бревна или рубят дрова, или чинят крышу, или тешут камни, или пашут, или косят, и сейчас же пристает к ним и берется за работу и помогает и трудится вместе с ними. И работает он так с теми или другими, а как придет время обеда, так он уходит и высмотрит, где богатый мужик или помещик живет, и идет к нему на обед.
— Что же ты работаешь не у меня, а обедать идешь ко мне? — сказал ему раз богатый помещик.
— Знаешь ли, братец, — сказал Палечек, — когда ты вот будешь такой бедный, как тот человек, у кого я работал, то я у тебя буду работать, а когда он станет таким богатым, как ты, то я к нему пойду обедать.
Так ходил Палечек сначала близ своей деревни Жуково, а потом пошел и в Прагу.
В Праге был у него земляк кузнец. Палечек пришел к нему и сейчас же стал помогать ему и его жене. В кузне раздувал мехи или бил молотом, а хозяйке помогал тем, что носил дрова, воду, а когда хозяйка уходила из дома или бралась за работу, оставался с детьми. А детей у кузнеца было много. Всякую работу делал Палечек хорошо, но лучше всего он умел ходить за детьми. Большие ли, малые дети, все любили его и все с ним были веселы и смирны. Так что чаще всего хозяева просили его быть с детьми, и Палечек охотно брался за это. Он выводил их на площадь, и там скоро узнали Палечека жители и стали поручать ему и своих детей. Не пробыл Палечек и двух недель в Праге, как сделалось то, что он стал нянькой всех детей в округе.
Только выходил Палечек из дома, и сейчас со всех дворов бежали к нему мальчики и девочки, одни сами по себе, а другие несли на руках еще своих самых маленьких. Палечек рассаживал детей вокруг себя и распоряжался ими так, что все были довольны: одни ползали по песку, другие делали домики, третьи пускали по ручью кораблики. Палечек играл вместе с ними и то ловил их, то они его ловили. Когда же, набегавшись, уставали или когда шел дождь, садились под навес, и Палечек рассказывал им истории из Евангелия или о богаче и бедном Лазаре, или о блудном сыне, или еще свои выдуманные такие истории, что все ребятки покатывались со смеху и кричали тонкими голосами:
— Еще расскажи, брат Палечек, еще.95
Так жил уж третий месяц в Праге брат Палечек и помогал кузнецу и занимался с детьми, но не оставлял своего главного дела — того, чтобы толковать людям про истинное христианское учение96 — то, чтобы жить — богу служить, любить людей. Толковал он это при случае и словами, толковал и всякими чудачествами.
Придет кто-нибудь просить его помочь ему или взять под присмотр еще ребенка, Палечек говорит:
— Пойду, спрошусь у учителей.
— Каких учителей!
— А вон тех, — показывает на детей.
— Отчего учителей?
— А ты разве не слыхал, в Евангелии сказано: будьте как дети, значит учитесь у них. Так вот я и учусь. Надо у них спросить: отпустят ли.
А то еще удивлял он людей тем, что когда по улице едет мимо него какой-нибудь воевода со свитой или епископ или несут статую богородицы или святого какого, и люди бегут смотреть, то Палечек всегда бежит прочь и плюет и отмахивается. И если спросят у него, для чего он это делает, он говорит:
— А разве не читал[и] в Евангелии: что велико перед людьми, то мерзость перед богом. Так как же не бежать подальше от мерзости?
Когда же проходили нищие, он всегда снимал шапку и низко кланялся им. Когда же нищие просили у него милостыню, он всегда делал вид, что сердится на них, и отгонял их, и когда они не сейчас отходили, то делал вид, что хочет прогнать их, ругался и выхватывал из мошны монеты (братья дали ему денег) и швырял их в нищих как будто затем, чтобы отогнать их. Нищие подбирали деньги и уходили и не благодарили, а еще осуждали его. А это-то ему и было нужно.
Такие и много других чудачеств делал Палечек, и прошла про него слава по городу, и сходились люди смотреть на него. И когда приходили к нему люди скромные, он беседовал с ними, а когда видел, что пришли люди только от скуки, поглазеть, он отворачивался, высовывал язык и занимался с детьми: или бегал и ловил их, или сам убегал от них на одной ноге, или от маленьких на четвереньках.
И слава его становилась всё больше и больше, и захотел чешский король Юрий видеть его и взять его к себе во дворец, чтобы он служил ему шутом и забавлял его и гостей его.
И вот пришли раз на ту площадь, где всегда сидел с детьми Палечек, послы от короля, чтобы звать его в шуты к королю. Подходя к нему, послы эти неосторожно наступили на детский домик из дощечек.
— Вот, брат, и нехорошо ты сделал, — сказал Палечек послу царскому. — Мы не ходим разорять ваши дома, а ты что сделал? Дурно, брат.
— Ну, это еще не великая беда, — сказали послы короля. — А мы к тебе пришли с хорошей вестью: мы пришли звать тебя на высокую службу.
— Ну, братцы милые, какая бы ни была ваша служба, выше моей нет и не было, — сказал Палечек.
— Мы пришли звать тебя на службу к его величеству королю Юрию, — сказали послы, — его величество король Юрий желает так.
— Ваше величество королевское желает, чтобы я ему служил, а мое величество небесное желает, чтобы и я и вы все служили не великим, а малым.
Королевские послы сказали, что, служа королю, Палечек может не оставлять служение малым, и стали говорить ему о том, какой добрый и великодушный король Юрий.
— Погодите, пойду посоветуюсь, братцы, — сказал Палечек и пошел к самой маленькой девочке. Девочка не могла еще говорить и сидела на песке, перебирая ручонками пальцы на своих ножках.
— Идти, сестрица, или не идти? — сказал ей Палечек и долго молчал.
Он молчал, а в душе своей молился и просил бога указать, что ему делать. Живя при дворе, он знал, что ему легче будет передавать христианскую истину самым заблудшим придворным людям и самому королю, и вместе с тем жалко было покидать детей.
Девочка сидела всё так же, но вдруг подняла ножонку и засунула себе в рот.
— Ну, значит, идти, — сказал Палечек и подошел к послам и сказал, что девочка велит и он соглашается.
И с тех пор Палечек стал жить при дворе короля Юрия и сделался шутом его.
Одели Палечека в шутовской наряд в полосатую куртку с одним рукавом синим, другим красным, в такие же разноцветные штаны, надели на него колпак с бубенцами. И в этом наряде Палечек ходил по всему дворцу и к королю и к королеве и по своей должности смешил их.
Палечек знал, что нет97 для христианина соблазна страшнее соблазна славы людской, того, чтобы жить доброй жизнью не для души своей, не для бога, а для похвалы людской, и больше всего боялся этого соблазна. А потому и шутовской наряд его, и то, что над ним смеялись, было только приятно ему. Теперь, будучи шутом, он знал, что всё, что он сделает доброго, он уже наверное сделает не для похвалы людской. Над шутом все смеются, а никто его не хвалит. Это-то самое и нужно было Палечеку.
И скоро после того, как Палечек поступил на место, ему довелось сделать дело такое, что он долго радовался, вспоминая о нем.
Палечек не забывал детей и скоро после поступления своего во дворец в шутовском наряде своем пошел проведать своих учителей, как он называл их. — Побыл он у них, простился с ними и стал уже подходить к дворцу, и вдруг услыхал барабан. Он спросил, что такое, и прохожий сказал ему, что это собирают народ на место казни: будут казнить убийцу. Палечек побежал на место казни и увидал: стоит палач и подле него Дубчанский (так звали молодого человека) плачет и говорит старосте (начальнику), что казнят его напрасно, что не он убил человека, что он бога берет в свидетели.
И жалко стало Палечеку этих людей и сказал он себе: «Вот тебе дело, брат Палечек; хорошо, что ты шут и можешь всегда дойти до короля. Спаси и человека от смерти и судей его от великого греха».
И подошел Палечек к старосте и палачу и сказал:
— Брат староста, брат палач. Смотрите, не сделайте дурного дела. Убить легко, а воскресить человек не может. Бегу сейчас к брату королю, скажу ему, чтобы он выслушал брата Дубчанского, а вы ждите ответа.
Обещал ему староста ждать ответа от короля. И98 пустился из всех сил рысью Палечек во дворец, только часто звенели бубенчики на колпаке и мелькали одна за другой то синяя, то красная штанина.
Прибежал Палечек прямо к королю.
— Что ты, брат король, или лучше Христа? — сказал Палечек.
— Отчего лучше Христа? — спросил король.
— Да как же. Христос какого разбойника простил на кресте, а ты казнишь, не выслушав.
— Кого? — спросил король.
— А Дубчанского. Сейчас его казнить хотят. А он говорит, что невиноват. А ты не хочешь выслушать его.
И уговорил Палечек короля выслушать Дубчанского. И оказался Дубчанский не виноват, а убийца был другой человек, и тот уже умер. Так что казнить некого было, и Дубчанский остался жив, и король был благодарен Палечеку. И с тех пор всё чаще и чаще стал Палечек выставлять ошибки людей придворных и помогать королю поступать по правде. И всё больше слушал его король.
Один раз ездил Палечек с королем за город. И увидал Палечек красивое место — дома, постройки, сады, пруды, луга и спросил у короля:
— Чья, брат король, эта хорошая усадьба?
— А это усадьба бедных, больных, слабых людей. Это для них устроено и их собственность.
Понравилось это место Палечеку, он попросился у короля идти туда и тотчас выскочил из кареты и пошел в богадельню.
Пришел он к обеду и сел за обед с больными. Была пятница, и обед был постный и очень плохой: постная кашица и хлеб. И подумал Палечек: «при такой усадьбе можно бы и получше кормить убогих».
На другую пятницу отпросился Палечек опять в богадельню обедать. Но пошел уж не к больным, а к управителям больницы. Обед был не такой плохой, как у больных, а хоть и постный, но такой, что хоть бы и самому королю, самая дорогая рыба и приправы и сладкие блюды.
Палечек и не доел обеда и выскочил из-за стола и рысью побежал к королю.
— Что, брат король, — сказал он, — был я сейчас у твоих больных. Там, брат король, всё навыворот.
— Как навыворот?
— Да как же не навыворот. Ты сам мне сказал, что больные и убогие — хозяева этого именья, а посмотрел я — хозяева едят так, что чуть живы, а слуги их так едят, что только бы тебе впору. Не порядок это.
И поблагодарил король Палечека и исправил это дело.
Другой раз шел Палечек за городом и набрел на больного нищего. Нищий лежал в грязи и не переставая стонал. Тело его всё было в гнойных ранах. Палечек побежал в ближнюю больницу, но в больнице не приняли больного: сказали, что они не принимают больных с такими ранами. Тогда Палечек сам один хотел поднять больного и снести его в какой-нибудь приют. Но больной был так тяжел, что Палечек один не мог нести его. Тогда он пошел99 к священникам и сказал:
— Братья священники, набрел я сейчас на Христово тело, лежит в куче навоза. Пойдемте, ради бога, я покажу вам, где, поднимем его и снесем в пристойное место.
Священники поняли слова Палечека так, что он нашел гостию, хлебную часть причастия, и сейчас оделись в ризы и пошли, куда повел их Палечек.
— Не взять ли лучше повозку? — сказал Палечек. Но они сказали:
— Нет, мы в руках снесем тело господне.
— Вот это хорошо, братцы, — сказал Палечек.
Когда же они пришли к больному нищему и увидали человека, покрытого ранами в навозе, они ужаснулись.
— Вот оно, тело Христа! — сказал Палечек. — Давайте же, подымемте его и поступим с ним милостиво, как вы научаете людей: что делаете меньшому из братьев, то делаете самому богу.
Нечего было делать, и священники отнесли больного нищего в больницу.
Не любил Палечек богатых, священников, попов, каноников, епископов за то, что они <одевались в роскошные одежды с золотыми украшениями и так входили в алтарь.> — «Христос был бедный, — говорил он, — и учил своих учеников раздавать всё и следовать за ним в бедности, а не велел собирать имущества и одеваться в богатые одежды».
Пришли раз к королю пражские каноники. Нарядились они в самые роскошные наряды, в свои горностаевые накидки. Накидки эти надевают мехом кверху. В то время как каноники эти стояли перед королем и говорили ему про свои дела, подошел к ним сзади Палечек и стал дергать их за горностаевые хвостики и смеяться.
— Что же рано нарядились, вывернули кожухи. У вас, видно, уже масляница!
Каноники обиделись и сказали королю:
— Не вели нас обижать тому человеку.
Королю было неприятно. И он сказал Палечеку:
— Оставь в покое господ священников.
— <Священников?> удивился Палечек. — Разве это священники? А я думал, что это ряженые.100
Другой раз случилось, что к Палечеку пришел староста и просил помочь ему в его горе. Дело было в том, что у боярыни Терчковой из Рычан была любимая дорогая борзая собака.101 Забежала раз эта собака на двор старосты и стала гоняться за его птицей — курами, гусями, утками. Услышал крик птицы староста, выбежал на двор и бросил в собаку палкой, да на беду зашиб ей ногу. Собака, хромая, визжа, побежала домой.
Узнав, кто ранил ее собаку, боярыня наложила на старосту большой штраф. Староста просил прощенья, но боярыня не миловала и взыскала с него всё.
Палечек пожалел старосту и задумал выручить его. Он велел старосте приходить к боярыне в воскресение и обещал, что сам будет у нее обедать и постарается устроить дело.
В воскресенье Палечек был у боярыни и сидел с ней за столом, когда пришел староста. Староста остановился в дверях, низко поклонился и сказал:
— Здравствуй, милостивая государыня!
— Ах ты лгун скверный, — закричал Палечек. — Вон отсюда!
— За что ты его бранишь? — спросила боярыня.
— Как за что? За то, что он тебе в лицо лжет. Он говорит: милостивая государыня. А какая же ты милостивая — взяла его деньги и разорила его. Скажи он тебе: «здравствуй, злая боярыня», вот это была бы правда. Ты говоришь, что он не лгун, так вот если не хочешь, чтобы он был лгуном, так будь милостива. Обоим вам будет хорошо.
И послушалась боярыня и отдала старосте деньги.
Король давал Палечеку денег, сколько он хотел, но Палечек брал только немного для того, чтобы раздавать самым бедным. Так что он носил всегда на ремне кожаную мошну, и в мошне этой всегда были кое-какие деньги.
Зашел раз Палечек далеко от Праги и остановился ночевать в корчме. Ночевал в эту ночь в той же корчме и бродяга — недобрый человек. И положили бродягу спать на соломе вместе с Палечеком в одной и той же горнице. Догадался Палечек, какой человек был этот сосед его, и стал думать о том, как бы не отнял этот человек его мошну. И был настороже и не спал. Не спал тоже и тот — видно, дожидался того, когда заснет Палечек. Лежали они оба друг возле друга, и всё прислушивались и приглядывались, и оба не спали. Прошла уже полночь. И надоело это Палечеку. В середине ночи поднялся Палечек и ударил по плечу бродягу. Тот притворился, что спит.
— Не притворяйся, брат, — сказал Палечек. — Я ведь, брат, знаю, что ты не спишь. А слушай: вот что, брат любезный. Знаю, милый брат, что ты не спишь для того, что хочешь отрезать мою мошну, когда я засну. А я не сплю для того, чтобы ты не отрезал ее. Так вот что: слушай. Перестанем мучать друг друга. Видишь, вот мои деньги.
Он высыпал их на стол и разделил на две кучки.
— Вот одна половина, вот другая. Бери одну, какую хочешь, а другую оставь мне и давай спать.
И они оба заснули.
Когда же они проснулись, Палечек сказал бродяге:
— Вот что, братец. Спали мы хорошо, а все-таки брось свою дурную жизнь, милый брат. Нехорошо это перед людьми, а хуже всего перед богом.
Другой раз случилось с ним такое же дело, и на этот раз он поступил еще ближе к христианскому закону.102
И случилось раз, идя лесом, наткнуться на лихого человека с большой дубиной в руках. Человек, увидав Палечека, поднял дубину над его головой и закричал:
— Давай деньги, убью!
Палечек не сробел, а бросился на разбойника и схватил его за руки. Палечек был силен и так крепко зажал руки разбойника, что тот выпустил дубину и не мог вырваться.
— Вот что, брат милый, — сказал Палечек, — жизнь свою я тебе не дам, она божья, но плащ вот, если тебе нужен, бери.
— Ну так пусти меня, — сказал разбойник.
— Нет, постой еще, братец, — сказал Палечек — есть еще у меня вот мошна с деньгами, те также бери себе, если нужны тебе. Но брось такие дела делать.
Разбойник так удивился и испугался, что не захотел брать деньги, но Палечек настоял на своем.
На утро, когда король увидал Палечека без плаща и без мошны, он спросил его:
— Куда же девались у тебя, брат Палечек, плащ и мошна?
Палечек рассказал всё, что было с разбойником. Король рассердился.
— Я хочу вывести разбойников, а ты награждаешь их. Глупо это и нехорошо.
— Нет, это хорошо, — сказал Палечек. — Разве не Христос сказал: «Если кто ударит тебя по правой щеке, подставь ему и левую. А если кто отымает у тебя верхнюю одежду, отдай ему и рубашку?»
Так поступал в жизни Палечек, исполняя во всем заповеди Христа, а в обрядах он не только отступал от церкви, но делал всё наперекор им: так, в страстную пятницу пел песни и плясал, а на маслянице, когда другие пьянствовали, наряжались и всячески безобразничали, Палечек молился и плакал. Когда у него спрашивали, почему он поступает так, он говорил, что ему веселее в страстную пятницу, потому что Христос исполнил великое дело, умер на кресте, плакал же он во время масляницы потому, что люди пьянством, невоздержанностью и всякими грехами в это время губят свое тело и душу.
Чем больше узнавал король Юрий Палечека, тем больше он любил его и верил ему.
Когда Палечек приходил с королем на собрания воевод и советчиков и сидел возле него, король примечал, что Палечек что-то записывает. Король спросил, что он пишет, и Палечек показал ему бумажку с прямыми палочками и каракулями. Когда король спросил, что это значит, Палечек сказал, что все советы вельмож он записывал. Если кто честно и справедливо советовал королю, против того имени Палечек чертил прямую линию; если же кто советовал так, чтобы ему самому была польза — против того имени Палечек делал кривую каракулю.
Когда совет кончался, и бояре уходили, король Юрий обращался к Палечеку:
— Ну-ка, покажи, брат, что ты записал?
И Палечек показывал ему и говорил:
— Да, брат король, прямота нужнее всего.
Один раз король Юрий велел написать письмо немецкому императору. И когда оно было написано, пришел канцлер к королю спросить его, какой титул надписать императору. Король сказал:
— Пиши, как всегда: его императорскому величеству, святой римской империи, всегдашнему защитнику и т. д.
— Брат король, — сказал Палечек, — не пиши так.
— Отчего же, всегда так пишут. Таков обычай.
— Держись правды, а не обычая, брат король, — сказал Палечек. — Если бы ты писал письмо на небо, то можно бы сказать: святая империя; а какая же святая империя немцев, где император и князья душат друг друга и делают всякие мерзости. Император же сварливый и жадный.
— А как же мне писать? — спросил король.
— Пиши правду: Императору немецкому, сварливому и жадному, разорителю немецкой империи, — сказал Палечек.
Палечек никогда не покидал детей, а всегда любил и ласкал их.
Возвращался раз Палечек домой и шел возле царских садов. И увидал он городских детей, как они теснились у ворот решетки, заглядывали в царский сад. А в саду принцы и принцессы играли в разные игры.
Были у принцев две маленькие лошадки. Лошадки эти были смирные, и дети короля ездили на них верхом и перегоняли друг друга. А еще другие лошадки были запряжены в коляску, и принцессы катались на них по усыпанным песком дорожкам. Городские дети смотрели на всё это. И им хотелось бы самим покататься и поиграть, и они завидовали детям короля. Палечек заметил это, открыл ворота в сад и сказал принцам и принцессам:
— Дайте, братцы и сестрицы, и этим детям поиграть с вами!
Принцы обиделись и оставили своих лошадок и пошли с жалобой к королю.
Тогда король сказал Палечеку:
— Напрасно ты, брат Палечек, водишь городских оборванных детей в мой сад, царским детям неприлично играть с детьми сапожников и портных.
— Почему неприлично? — спросил Палечек.
— Потому, что дети мои царского рода и иначе воспитаны.
— Брат король, — сказал Палечек, — все дети царского рода.
Король был недоволен, но Палечек делал всё свое, то, что считал нужным по закону Христа. И король всё больше и больше любил его и давал ему и деньги и одежды, когда Палечек приходил к нему без денег и раздетый.
— Куда же ты девал те плащи, что я дал тебе? — спрашивал король.
— Отдал господу богу, — отвечал Палечек.
— Где же это ты встретил господа бога? — спрашивал король.
— Разве не знаешь: что вы меньшему сделали, то мне сделали? А их много.
Так жил Палечек и ни перед кем не робел и всем говорил правду в лицо. Однажды Палечек зашел в деревню и помогал бедному человеку покрывать сарай. И случилось, что через эту самую деревню шла пешком королева на богомолье. Впереди ехала королевская коляска, а вслед за коляской шла королева пешком. Шла она на поклонение святому Прокопу на Càзaвe. Один из провожатых королевы увидал Палечека на крыше и показал его королеве. Королева позвала Палечека:
— Брат Палечек, слезай вниз и подойди ко мне.
Палечек слез с крыши.
— Что, — сказала она, — как ты рассудишь, милый брат Палечек, будет ли мне награда от бога за то, что я иду пешком на богомолье?
— Сестра королева, — сказал Палечек, — если бог станет награждать бродяг и лентяев, тогда и тебе будет награда. Однако, милая сестрица королева, лучше бы ты дома сидела да пряла бы и выткала бы холст и раздала бы нищим: тогда бы и была тебе награда, а не за это.
Королева послушалась Палечека, велела повернуть назад к Праге и больше не ходила на богомолье.
Палечек во всем и всегда напоминал людям и о том, что всем людям надо любить друг друга, и о том, что люди все равны и что грешно и глупо различать людей и одних больше, других меньше уважать и любить.
Раз обедал он во дворце. Подали на обед королю, на его стол, где он сидел с королевой, принцами, принцессами и знаменитыми рыцарями и их дамами, рыбу. Младшие же рыцари, пажи и юнкера и с ними Палечек сидели за другим столом в королевской комнате, близ дверей.
И вот Палечек заметил, что на стол короля подавали блюда с крупными рыбами, ему же с младшими рыцарями ставили блюда с мелкими плохими рыбками, так что в них было больше костей, чем мяса. Вот он взял одну рыбку, поднес ее к уху, что-то пробормотал и отложил ее в сторону. Потом взял другую и опять что-то проговорил и как будто от нее услышал что-то.
Рыцари, пажи и младшие придворные стали смеяться. Король услыхал и спросил, о чем они смеются.
— Да вот брат Палечек разговаривает с рыбами, — сказал один из рыцарей.
Тогда король спросил Палечека:
— О чем ты это разговариваешь с рыбой?
— Вот что, брат король, — сказал Палечек. — Был у меня брат рыболов, и потонул он в реке. Вот и спрашиваю у этих рыб, что у нас на столе, не знают ли что-нибудь про него.
— Что же они тебе сказали? — спросил король.
— Они говорят, — сказал Палечек, — что они еще очень молоды и ничего не знают про него, они говорят, что спросить надо у тех старых, больших рыб, что на твоем столе, те, должно, знают про него.
Король засмеялся, понял и велел подавать одинаковые блюда на тот и на другой стол.
И жил у короля Юрия этот шут до глубокой старости, и только когда он помер, стали люди понимать, что этот шут был мудрец и святой человек.
БЕДНЫЕ ЛЮДИ
12Жанна, жена рыбака,13 убирала свою хату, кормила детей — у нее их было14 трое — укладывала их спать, но не переставая думала15 о своем муже. Муж ее Поль,16 рыбак, с утра ушел с своими сетями в море. С полдня поднялся ветер, к вечеру разыгралась буря.17 Совсем смерклось, а Поля всё не было. Люди они были бедные и кормились одной рыбой, которую ловил муж. Утони он в море, как часто случалось с рыбаками, что бы сталось с семьею. Да и не одна бедность пугала Жанну. Поль был молчаливый, на вид суровый человек, но они десять лет жили вместе, и любили друг друга. Жанна без ужаса не могла подумать о том, что бы было с ней, если бы муж не воротился. Она несколько раз выбегала на улицу послушать и посмотреть.18 Темно и не слышно19 ничего, кроме грохота волн на море и свиста ветра над крышей. Жанна вышла на улицу и, приглядевшись к темноте, стала вглядываться в даль моря.20 Ничего не видно, и та же страшная мысль о том, что будет с ней и ее детьми, если он не вернется. И21 она вспомнила о соседке Лизе, вдове, у которой также пропал муж в море. Она вспомнила и то, что22 соседка больна. «Пойду навещу ее», подумала Жанна и, вернувшись домой, взяла фонарь и пошла к соседке. Ветер, подгоняя ее и облепив ей ноги юбкой, сейчас же задул фонарь и чуть не сбил ее с ног, но она справилась, дошла до двери соседки и постучалась.
Ответа не бы[ло]. Она толкнула дверь, вошла и зажгла фонарь.23 Соседка уж не больна [?] больше, она лежит неподвижная, и бледная, и холодная. На кровати24 у ее ног25 двое детей: мальчик 5 и девочка трех лет. Девочка лежит головой на груди мальчика и одной ручонкой обнимает его.
Жанна не задумывается, потихоньку берет девочку на руки,26 она не просыпается, только мальчик проснулся и заплакал. Но Жанна уговаривает его не плакать и обещается сейчас придти за ним и бежит с девочкой против ветра. Дома она кладет девочку за полог27 на свою постель и бежит за мальчиком.
Дети принесены, уложены, напоены молоком и заснули.
Жанна сидит у огня, греется и думает о том, что ее ждет. Пропадет муж, что она будет делать с 5-ю детьми? А вернется, как она скажет ему про сирот?28 Не позволит он взять их. Он человек суровый. «Боже мой, боже мой, помоги мне», думает она, и пальцы ее быстро шевелятся, работая привычное вязанье.
Ветер всё так же гудит, но вот вдруг из-за ветра послышались еще как будто шаги у порога. «Не может быть. Нет, он». И вдруг дверь дрогнула, отлипла, и в горницу, моча пол струями29 текущей с него морской воды, вошла высокая широкая фигура мужа.
Он30 переменился, поужинал и сел к огню, закурив трубку. Она всё хотела и не решалась сказать ему. Но он сам спросил:
— Ну, что соседка?
— Кончилась, —31 сдерживая дыханье, сказала Жанна. «Сейчас надо сказать. А скажешь... Не позволит он».
— Ну, а дети где? — сказал муж и нахмурился.
— Дети? Не знаю... дети... — замешалась Жанна.
— Что же и им помирать? Взять надо,32 — глядя в огонь, сказал он.
— Павел, а Павел, ты встань, поди сюда, — сказала она, подходя к пологу кровати. — Да ты поди сюда, — сказала она и заплакала.
Он встал и подошел к ней. Она отдернула полог. Дети так же, как и в том до[ме], обнявшись спали на постели.
— Вот это так! — сказал Павел, потрепал по плечу Жанну и улыбнулся, — Всем жить надо.
ЦАРСКОЕ НОВОЕ ПЛАТЬЕ
33Один царь любил одеваться и всё заказывал себе новые и новые одежды. Пришли раз к царю портные и говорят царю: «Мы можем сделать такое платье, какого никто никогда не видал». Царь обрадовался и велел портным отвести особенное помещение и давать им всё, чего бы они ни потребовали. Портные сказали, что им ничего не нужно и что платье будет готово через неделю.34
Послал царь на другой день своего министра посмотреть, как и из чего портные шьют новое платье. Когда министр подошел к помещению портных,35 он увидал на двери записку, в которой сказано было, что те люди, которые к своей должности не годятся, не могут видеть этого платья. Когда же министр вошел в горницу портных, он увидал, что портные сидят с иголками в руках и как будто что-то шьют, а что? — ничего не видно. Министр припомнил то, что написано было на двери, и когда царь спросил у него, хорошо ли платье, он сказал, что очень хорошо. То же сказали и все слуги царские, когда он посылал их смотреть новое платье. Когда пришло время примеривать новое платье, царь тоже, чтобы не подумали, что он не годится для своей должности, притворился, что видит платье, а платья никакого не было. И царь снял свое платье и надел новое, т. е. не надел ничего, и в таком виде пошел по городу. Так как все знали, что если признаться, что не видишь платья, то это значит, что не годишься для своей должности, то все притворялись, что видят новое платье, и хвалили его. Только вдруг малое дитя увидало царя голого, и закричало: «Он голый!» И вдруг все увидали, что он голый, увидал и сам царь, и ему и всем стало стыдно.
[ФЕДОТКА]
36Жил в деревне в бедной семье мальчик. Звали его Федотка.37 Вырос мальчик,38 и послал его отец к старшему брату в город на заработки по кровельному делу. Приехал39 Федотка к старшему, стал учиться работать. И не успел научиться порядком, как старший брат40 заболтался, бросил работу и пропал куда-то. Остался Федотка один, и41 заманили его к себе дурные люди и научили его пить вино42 и воровать.43 Малый он был ловкий, понятливый и сильный.
Прожил он с ворами три года и44 стал у них первым коноводом. Жил он так год и два, воровал и пьянствовал. Но пришло время, попался он. Его судили и посадили45 в тюрьму на полтора года.46 В тюрьме ему было жить хорошо, пока были деньги,47 но когда вышли все деньги, он подговорил товарищей двух и с ними подкопался и убежал из тюрьмы. И48 стал жить Федот опять попрежнему: воровал он49 коров и лошадей в деревнях,50 и в городах вещи, и деньги из домов, и всё ему удавалось.51 И прожил он так лет 10, воровал, гулял и пьянствовал. Но пришло время, и его же товарищ донес на него; его схватили и опять судили и приговорили в Сибирь. По дороге в Сибирь он опять бежал и тут в Сибири сошелся с такими же, как он, молодцами и стал уже не только воровать, но и грабить. Уже было ему лет за пятьдесят,52 когда случилось ему с товарищами забраться ночью53 к богатому старику сибиряку. Зашли они54 в горницу, связали старика, и рот ему завязали, и стали хозяйничать, а55 старуха56 услыхала,57 выскочила в сени и стала кричать.58 Ухватил ее59 Федотка за руку и втащил в избу. Она60 еще пуще кричит.61 Того и гляди, — из другой горницы народ услышит. Рассерчал он на нее и ударил ее топором по голове.62 Крикнула она:
— Что ты, злодей, сделал? и упала на спину.
Обобрали они63 всё, что было хорошего в доме, и деньги из сундука, и уехали в свой притон на конце города. Разделили они добычу и стали пить. Но сколько ни пил Федот, не мог он забыть старухи, как она ахнула64 и сказала: — Что ты, злодей, сделал? И так день и ночь представлялась она ему и не давала покоя.65 Товарищи его заснули, а у него ни в одном глазе сна не было. И вышел он на заре из дома и пошел в поле. Дело было летом, и сел он на пригорке, стал он вспоминать всю свою прежнюю жизнь, и66 проснулся в нем дух божий, и возненавидел он свое тело67 и все дела свои и68 стал думать о том, что умрет он так же, как и та старуха, что он убил, и69 вспомнил он в первый раз о боге, и стало ему скучно, и не знал он, что ему делать.
70И день и ночь просидел он в поле, а на другое утро пошел в город и заявил начальству, что он вор и убийца, чтобы его вязали и вели в острог.
И признался он во всех делах своих, и засудили его на каторгу в Сибирь. И чем телу его тяжелее было, тем легче ему на душе было.
И прожил он в Сибири 10 лет и стал другим человеком.
[СТАРИК В ЦЕРКВИ]
Жил в71 деревушке при озере старик72 смирный,73 правдивый и жалостливый. Старик всю жизнь крестьянствовал и рыбачил. Не слыхали домашние его: жена, сыновья и снохи сердитого слова74 от старика и не уходили от него нищие и странники без милостыни и ласки. Работал старик всю неделю, а по воскресеньям либо сидел на завалинке и смотрел на озеро, либо уходил в чулан и молился богу.
В одно воскресенье подошел к нему старший сын и сказал:
— Батюшка, вон, слышишь, в церкви с той стороны звонят к обедни, мы убрались с братом, хотим в лодке поплыть в село богу помолиться. Поедем с нами.75
Помолчал старик76 и сказал:
— Давно уже не был я, сынок, и неохота мне.
— Что ж так, батюшка, — сказал сын. —77 А то поедем. Нам народ смеется. Что, мол, ваш отец в церковь не ходит.
Подошел и другой сын, стал просить отца.
Вздохнул старик, покачал головой78.
— Что ж, поедем, коли вам так хочется, — сказал он и пошел, оделся и вышел на берег. Сыновья подали лодку:
— Садись, батюшка.
— Ступайте, я приду, — сказал старик и сошел на воду.
Смотрят сыновья и видят, что старика вода держит, идет по воде, как посуху. И дошел так старик до того берега и вошел в церковь. Началась обедня. Народ весь вперед продвинулся, а старик стал в сторонке в пустом приделе. И видит старик, бабы нарядные друг дружку оглядывают,79 перешептываются, и мужики80 по сторонам поглядывают и друг на дружку. Смотрит старик на народ и думает: нехорошо они молятся — только грешат. И только подумал так, оглянулся направо и видит. На пустом месте в приделе черти растянули бычачью кожу: четверо ее растягивают, а один с пером по ней бегает и записывает. Взглянет на народ, как заметит, какая баба или мужик смеется, шепчет[ся] или зевает, так сейчас записывает на шкуре того имя. И живо исписал этот всю шкуру, так что и места больше не стало.
И видит старик, что один из четырех чертей натужился, уперся ногами, а зубами тянет шкуру. Тянул, тянул, да как оборвется,81 а сам кверху копытами. И засмеялся старик. Засмеялся, и тотчас же чёрт с пером глянул на него и записал его имя.
Отошла обедня, вышел народ. Стариковы сыновья се[ли] в лодку, думают: батюшка опять пеший дойдет. И старик так же думал. Да стал на воду, а вода уже не держит; сразу окунулся, тонуть стал. Подвели лодку сыновья, вытащили старика мокрого, повезли домой.
* Г. С. СКОВОРОДА
Без малого 200 лет тому назад родился в Полтавской губернии в селе Чернухах у казака Савелия Сковороды сын Григорий. Григорий Сковорода этот прожил 72 года и оставил по себе [и] своей жизни и добрую память в народе и мудрое учение о том, как не надо жить и как надо жить82 для того, чтобы получить истинное благо.
Учение его такое.
83Для того, чтобы человеку найти благо, ему надо познать84 бога.85 Бога же познать человек86 может только в самом себе.87 Когда же человек познает бога в самом себе, он88 увидит то, что истинное благо89 его в том, чтобы исполнять волю этого духа. А воля этого духа всегда согласна с волею бога.90 И потому духовные желания человека всегда исполняются. И человек, живущий духовной жизнью, всегда счастлив и спокоен. Такой человек сливает свою волю с волей бога и считает, что жизнь его принадлежит не ему, а богу и во всем, что с ним случается, видит волю бога.
Для того чтобы не ошибаться в том, что есть воля божия, каждый человек должен слушаться своего внутреннего голоса, который указывает ему, чтò добро и чтò зло. Человек должен жить не по своим прихотям и не по советам других людей, а по требованиям, этого голоса духа божьего.
Дух божий призывает людей к общей для всех и радостной работе: установлению царства божия на земле.
Работником для водворения царства божия на земле может быть только тот, кто верит в бога.
Верить в бога — не значит верить в то, что он существует, а значит — положиться на него и жить по его закону.
Весь закон его выражается в одном: люби ближнего.
Тот, кто много знает, но не верит в закон бога — любить ближнего, тот все знания свои употребляет ко вреду людей. Чтобы любить людей, человек должен прежде отречься от любви к себе.
Только жизнь, в основу которой положена любовь к богу и ближнему, имеет разумный смысл. Жизнь, состоящая в удовлетворении похотей тела, не может иметь разумного смысла, потому что тело наше должно неизбежно и очень скоро разложиться.
Тело человека разлагается, но дух божий в человеке вечен. И потому, если человек живет жизнью духа, то он имеет жизнь вечную. То, что люди называют смертью, есть не уничтожение жизни, а только перемена формы жизни, переход в новую жизнь.
Жизнь Григорья Сковороды была такая.
Отец, заметив в нем охоту к ученью, отдал его в Киевскую духовную академию. Ученики этой академии выходили в священники.
Отец Сковороды надеялся, что сын выйдет батюшкой, но вышло по-другому.91 У молодого Сковороды был хороший голос, и он любил петь. В то время была царицей дочь Петра Первого Елизавета. И у ней был любимец певчий Завадовский. Вот этот-то любимец велел выслать в Петербург в царский хор молодцов с хорошими голосами и вот Гр. Сковороду, когда ему было 18 лет, выслали из академии в царский хор.
После своей деревенской жизни Сковорода, должно быть, много навидал диковинного в Петербурге среди придворных.
Он пробыл в Петербурге 2 года и 20-летним юношей вернулся в Киев доучиваться. Но после Петербурга Сковорода уже иначе смотрел на поповство и не хотел выходить в священники. Ему хотелось теперь узнать, так ли живут в других землях, как живут у нас в России. И ему удалось исполнить это желание. Он поступил в дьячки в русскую церковь в Венгрии. Пробыв несколько лет за границей, Сковорода всё больше и больше вникал в жизнь людскую и всё больше и больше задумывался.
Вернувшись в Россию, Гр. Сковорода сначала занимал разные места — то учителя стихотворства, то был учителем при детях у богатых помещиков, то опять учителем в семинарии, то жил у товарища в деревне.
Живя в деревне у приятеля, когда ему было близко к 40 годам, мысли Сковороды уже совсем установились, и он так писал про жизнь человеческую:
«Блажен тот, кто с колыбели посвятил себя Христу, взял иго благое и бремя легкое и привык к нему. Свята такая жизнь. Ни нищета, ни несчастия не будут тяжелы ему; ни огонь, ни меч не разлучат его со Христом. Христос, жизнь моя, умерший за меня! Я должен был посвятить тебе всю жизнь мою — я посвящаю тебе остаток дней моих. Уничтожь черствость моего сердца, зажги в нем твой огонь, чтобы во мне умерли страсти и злые желания и чтобы я жил для тебя, свет мой!»
В другом месте он пишет так:
«Все люди заботятся только о плотском благе. Купцы обманывают покупателей, чтобы нажить побольше денег; помещики покупают новые имения и разводят лошадей заграничных пород; чиновники льстят своим начальникам, чтобы получить повышение; адвокаты истолковывают законы в своих выгодах; стихотворцы из-за наград пишут льстивые стихотворения вельможам; у студентов болят головы от усиленных умственных занятий. Один озабочен тем, чтобы построить себе дом по новому способу; другой занят охотой, третий каждый день сзывает к себе гостей, четвертый страдает от любви. А у меня одна только дума, одно только не выходит у меня из головы, как бы мне разумно прожить жизнь и разумно умереть. Страшная смерть с занесенной косой! ты не щадишь никого, — ни царя, ни мужика, ты всех уничтожаешь, как огонь солому. Все боятся тебя, кроме тех, чья совесть чиста, как стекло».
«Как нельзя горстью песка засыпать бездонный океан, как нельзя широко разлившееся пламя потушить одной каплей воды, как нельзя орлу летать в маленьком ящике, так не может дух человеческий удовлетвориться материальными благами. Дух человеческий — это бездна, беспредельная, как небо или море. Неразумные люди! долго ли еще вы будете упорствовать в своем заблуждении? Почему вы не думаете о том, кого называют богом? Почему вы не стараетесь постигнуть его? В искании бога человек найдет полное удовлетворение стремлениям своего духа».
Человек, хорошо знавший Сковороду, так пишет про него:
«Он всегда был весел, добр, подвижен, всем доволен, ко всем ласков, скромен, всем готов услужить, из всего выводил для себя поучение, посещал больных, утешал печальных, делился последним с неимущими».
Жить Сковороде везде было легко, потому что он довольствовался очень малым. Спал он на жесткой постели где попало, вставал до зари и любил ходить один по полям, лугам и лесам, обдумывал свои мысли. Одежду носил самую дешевую, старую и простую, ел один раз в день и питался только кореньями, молоком и хлебом. Не ел ни мяса, ни рыбы.
Люди начинали знать и ценить Сковороду, и архиерей послал игумна монастыря пригласить Сковороду поступить в монахи. Игумен всячески уговаривал Сковороду, обещал ему и довольство, и богатство, и почет, и славу, если только он поступит в монахи и будет проповедником. Но все уговоры игумна и архиерея не соблазнили Сковороду. Он сказал: «Не хочу прибавлять лицемеров. Кто хочет есть жирно, пить сладко, одеваться и спать мягко, те пусть идут. Мое монашество не в рясе, а в довольстве малым, в отказе от всех прихотей, в отречении от себя и в любви к ближнему, в славе божеской, а не человеческой».
Как ни уговаривал его игумен, Сковорода не поддался. И уехал жить к другу.
Григорий Савич, всегда добрый и кроткий, раздражался только тогда, когда монахи уговаривали его присоединиться к ним.
Случилось ему уже долго после этого быть в Киеве. В Лавре знакомые и товарищи по академии, узнав, что он тут, подошли к нему и стали уговаривать его: «Будет скитаться по свету! Пора тебе пристать к берегу. Мы ведь знаем твои таланты; поступай в монахи, святая лавра примет тебя, будешь столп церкви, будешь украшение обители». Григорий Савич рассердился: «Ах, преподобные! я столпотворения собою не хочу увеличивать, довольно и вас, столбов неотесанных, во храме божьем... По мне святость не в ризе, а в воле божьей».
Последняя служба Григория Савича была в Харьковской семинарии. В семинарии этой решили учить нравственности (доброй жизни) и учителем пригласили Сковороду. Он не отказался. Но отказался от жалованья.
В уроках этих Сковорода учил тому, что в каждом человеке живет дух божий. Люди называют этот дух божий разумом и совестью. И потому люди должны во всем слушаться этого92 голоса разума и совести.
Ученые наставники внушали юношам, что древние мудрецы — Марк Аврелий, Сократ, Платон и другие, — хотя и вели нравственную жизнь, не знали истины, потому что были язычники, а не христиане. Сковорода, напротив, говорил, что в них действовал тот же дух божий, несмотря на то, что они были язычники, а потому следует не осуждать их, а любить и подражать им в стремлении к истине. Бог один для всех людей, а эти люди были верными служителями его.
Наставники внушали молодому поколению, что одни положения людей в обществе особенно благословляются богом, другие менее, а третьи находятся под проклятием бога. Выше всех, учили ученые наставники, положение духовных лиц, служащих богу; затем положение царей, министров, военноначальников, вообще людей, имеющих власть, затем положение купцов и торговцев и, наконец, ниже всех положение крестьян — холопов (крестьяне в то время были прикреплены к помещикам и находились под их неограниченной властью). Сковорода, напротив, учил, что всякий труд, необходимый для людей, одинаково благословляется богом, и все люди равны.
Наставники-монахи учили своих воспитанников, что вся святость и совершенство жизни христианина состоит в исполнении таинств и обрядов. Сковорода учил, что святость жизни только в делах добра.
Уроки Сковороды не понравились начальству, и его скоро удалили с этого места, и с тех пор Сковорода уже не занимал никаких должностей, а жил у своих друзей то в одном, то в другом месте. Довольно долго он жил в густом лесу на пчельнике у помещиков Земборских, где и написал главные свои сочинения. После Земборских уже нигде не жил постоянно, а переходил с места на место.
Ходил он пешком по всей Украйне. Если люди нравились ему своей хорошей жизнью, он останавливался у них. Иногда же он поселялся нарочно у людей порочных с тем, чтобы незаметно научить их познавать самих себя, любить истину и удаляться от зла. В тех местах, где он ходил, все любили и уважали его, считали особенным божиим благословением, если он поселялся в каком-нибудь доме хоть на несколько дней. Зная его нищету, многие давали ему денег, пищи про запас, одежды; но он от этого всего отказывался, говоря: «дайте неимущему!» И сколько бы его ни просили, он не соглашался брать то, что считал для себя лишним. Всё его имущество состояло в серой свитке, чоботах (башмаках) про запас и в рукописях его сочинений, которые он носил с собой и читал тем, кто хотел слушать.
Задумав переселиться с одного места на другое, он складывал в мешок всё это добро, перекидывал его через плечо и отправлялся в путь. Часто дорогой он играл на флейте. Проповедывал он всюду, где случалось: на деревенских улицах, на ярмарках, на церковных погостах, в избах.
Он особенно любил простой, деревенский народ, и они любили его: кормили чем бог послал, чинили его свитку и чоботы.
Перед сном, в полночь, он всегда молился. Молился иногда до самого рассвета и, не ложась спать, при блеске утренней зари, шел в поле встречать восход солнца.
Кроткий, мягкий и спокойный в своем обращении с людьми, Григорий Саввич, однако, бывал иногда вспыльчив и горяч, когда защищал какую-нибудь дорогую для него истину. Люди, не понимавшие того благородного источника, из которого проистекало это раздражение, сердились на него, были им недовольны. Сам он тоже, конечно, понимал, что никогда, ни при каких обстоятельствах не должно нарушать мир между людьми. Так, однажды он писал тому человеку, с кем у него вышла размолвка: «Возлюбленный во Христе брат Иаков! Да будет с тобою тот мир, который выше разума. Прости меня, если я тебя в чем оскорбил, когда гостил у вас. Ты знаешь, что я вспыльчив, но знаешь вместе с тем, что я считаю кротость главным достоинством человека. Если я когда и разгорячусь или надоем, то делаю это не по злобе, но потому, что считаю грехом согласиться с ложью и бороться против истины. Но забудем наши взаимные обиды и помиримся».
Так прожил Сковорода более 20 лет.
Здоровье его становилось всё слабее и слабее. Кашель и общая слабость всё усиливались. Проживя у друга около трех недель, он стал собираться на родину. — «Там хочу умереть», говорил он. Друзья упрашивали Григория Саввича остаться у них до конца дней. Но Григорий Саввич отвечал, что внутренний голос велит ему ехать.
26 августа 1794 года Григорий Саввич ушел от друга. Прощаясь, он сказал ему: «Может быть, я больше уже не увижу тебя. Прощай! Помни всегда во всех случаях жизни то, что мы часто говорили: всегда перед нами выбор — свет и тьма, добро и зло, вечность и время».
Придя на родину, Сковорода прожил еще два месяца. В последнее время силы всё более и более оставляли его (хотя почти всё время был на ногах); он часто говорил: «Дух бодр, но тело немощно».
Скончался он 29 октября 1794 года.
В день его смерти к помещику, у которого он жил, собралось много гостей. За обедом Сковорода был весел и разговорчив, рассказывал про свои странствования и встречи с разными людьми. После обеда он пошел в сад. Погода была теплая, несмотря на позднее время года. Долго ходил он по извилистым тропинкам, рвал плоды и угощал ими работавших в саду крестьянских мальчиков. Под вечер хозяин, беспокоясь о том, что Григорий Саввич долго не возвращается, пошел в сад искать его.
Он нашел его под высокой развесистой липой. Сковорода с торжественным, спокойным, величавым видом рыл заступом узкую длинную яму.
— Что это, друг Григорий Саввич, чем это ты занимаешься? — спросил хозяин, подойдя к старцу.
— Пора, друг, кончить странствие. Пора успокоиться.
— И, брат, пустое! Полно тебе шутить. Пойдем в дом.
— Иду; но прежде буду просить тебя: пусть здесь будет моя последняя храмина.
Они пошли в дом; но Сковорода недолго оставался со всеми вместе. Он пошел в свою комнатку, переменил белье, умылся и лег на кровать, скрестив на груди худые руки.
Долго его ждали к ужину; но он не явился. На другой день к чаю он тоже не явился, к обеду тоже. Обеспокоенный хозяин дома решился войти в его комнату.
Отворив дверь и подойдя к кровати, хозяин, полагая, что Григорий Саввич спит, стал будить его. Но сон Григория Саввича был уже непробудный.
ШУТ ПАЛЕЧЕК
Было это без малого 500 лет тому назад. Был в Чехии добрый и мудрый человек Хельчицкий. И вник этот Хельчицкий в учение Христа как оно написано в Евангелии и понял, что всё учение93 в том, чтобы, как сказано в Евангелии, любить бога и ближнего, и что для того, чтобы жить так, нужно ни перед кем не возвышаться, обиды терпеть и не себе требовать службы, а самому служить всем. Так и понимал учение Христа Хельчицкий и так и учил людей. И нашлись такие люди, что приняли это его учение и стали жить так. Люди эти все были простые, небогатые и жили работая. Считали эти люди всех других людей братьями и никого не величали, а всем одинаково говорили: ты брат или сестра. А жили эти братья в Моравии, а потому и стали их называть моравскими братьями. И сами они так и называли себя.
Был среди этих братьев один хороший, умный и веселый человек по имени Иван Палечек. Жил он сначала в семье, работал землю, ходил за скотиной, кормил семью, пока братья его были малы и родители стары, но когда померли родители и подросли братья, и работа его уже не нужна была в доме,94 стал он ходить по деревням и городам, поучая людей, как умел, и словом и делом, как жить истинной христианской жизнью.
Ходил Палечек по деревням и заходил больше к бедным. Увидит он, что люди пилят бревна или рубят дрова, или чинят крышу, или тешут камни, или пашут, или косят, и сейчас же пристает к ним и берется за работу и помогает и трудится вместе с ними. И работает он так с теми или другими, а как придет время обеда, так он уходит и высмотрит, где богатый мужик или помещик живет, и идет к нему на обед.
— Что же ты работаешь не у меня, а обедать идешь ко мне? — сказал ему раз богатый помещик.
— Знаешь ли, братец, — сказал Палечек, — когда ты вот будешь такой бедный, как тот человек, у кого я работал, то я у тебя буду работать, а когда он станет таким богатым, как ты, то я к нему пойду обедать.
Так ходил Палечек сначала близ своей деревни Жуково, а потом пошел и в Прагу.
В Праге был у него земляк кузнец. Палечек пришел к нему и сейчас же стал помогать ему и его жене. В кузне раздувал мехи или бил молотом, а хозяйке помогал тем, что носил дрова, воду, а когда хозяйка уходила из дома или бралась за работу, оставался с детьми. А детей у кузнеца было много. Всякую работу делал Палечек хорошо, но лучше всего он умел ходить за детьми. Большие ли, малые дети, все любили его и все с ним были веселы и смирны. Так что чаще всего хозяева просили его быть с детьми, и Палечек охотно брался за это. Он выводил их на площадь, и там скоро узнали Палечека жители и стали поручать ему и своих детей. Не пробыл Палечек и двух недель в Праге, как сделалось то, что он стал нянькой всех детей в округе.
Только выходил Палечек из дома, и сейчас со всех дворов бежали к нему мальчики и девочки, одни сами по себе, а другие несли на руках еще своих самых маленьких. Палечек рассаживал детей вокруг себя и распоряжался ими так, что все были довольны: одни ползали по песку, другие делали домики, третьи пускали по ручью кораблики. Палечек играл вместе с ними и то ловил их, то они его ловили. Когда же, набегавшись, уставали или когда шел дождь, садились под навес, и Палечек рассказывал им истории из Евангелия или о богаче и бедном Лазаре, или о блудном сыне, или еще свои выдуманные такие истории, что все ребятки покатывались со смеху и кричали тонкими голосами:
— Еще расскажи, брат Палечек, еще.95
Так жил уж третий месяц в Праге брат Палечек и помогал кузнецу и занимался с детьми, но не оставлял своего главного дела — того, чтобы толковать людям про истинное христианское учение96 — то, чтобы жить — богу служить, любить людей. Толковал он это при случае и словами, толковал и всякими чудачествами.
Придет кто-нибудь просить его помочь ему или взять под присмотр еще ребенка, Палечек говорит:
— Пойду, спрошусь у учителей.
— Каких учителей!
— А вон тех, — показывает на детей.
— Отчего учителей?
— А ты разве не слыхал, в Евангелии сказано: будьте как дети, значит учитесь у них. Так вот я и учусь. Надо у них спросить: отпустят ли.
А то еще удивлял он людей тем, что когда по улице едет мимо него какой-нибудь воевода со свитой или епископ или несут статую богородицы или святого какого, и люди бегут смотреть, то Палечек всегда бежит прочь и плюет и отмахивается. И если спросят у него, для чего он это делает, он говорит:
— А разве не читал[и] в Евангелии: что велико перед людьми, то мерзость перед богом. Так как же не бежать подальше от мерзости?
Когда же проходили нищие, он всегда снимал шапку и низко кланялся им. Когда же нищие просили у него милостыню, он всегда делал вид, что сердится на них, и отгонял их, и когда они не сейчас отходили, то делал вид, что хочет прогнать их, ругался и выхватывал из мошны монеты (братья дали ему денег) и швырял их в нищих как будто затем, чтобы отогнать их. Нищие подбирали деньги и уходили и не благодарили, а еще осуждали его. А это-то ему и было нужно.
Такие и много других чудачеств делал Палечек, и прошла про него слава по городу, и сходились люди смотреть на него. И когда приходили к нему люди скромные, он беседовал с ними, а когда видел, что пришли люди только от скуки, поглазеть, он отворачивался, высовывал язык и занимался с детьми: или бегал и ловил их, или сам убегал от них на одной ноге, или от маленьких на четвереньках.
И слава его становилась всё больше и больше, и захотел чешский король Юрий видеть его и взять его к себе во дворец, чтобы он служил ему шутом и забавлял его и гостей его.
И вот пришли раз на ту площадь, где всегда сидел с детьми Палечек, послы от короля, чтобы звать его в шуты к королю. Подходя к нему, послы эти неосторожно наступили на детский домик из дощечек.
— Вот, брат, и нехорошо ты сделал, — сказал Палечек послу царскому. — Мы не ходим разорять ваши дома, а ты что сделал? Дурно, брат.
— Ну, это еще не великая беда, — сказали послы короля. — А мы к тебе пришли с хорошей вестью: мы пришли звать тебя на высокую службу.
— Ну, братцы милые, какая бы ни была ваша служба, выше моей нет и не было, — сказал Палечек.
— Мы пришли звать тебя на службу к его величеству королю Юрию, — сказали послы, — его величество король Юрий желает так.
— Ваше величество королевское желает, чтобы я ему служил, а мое величество небесное желает, чтобы и я и вы все служили не великим, а малым.
Королевские послы сказали, что, служа королю, Палечек может не оставлять служение малым, и стали говорить ему о том, какой добрый и великодушный король Юрий.
— Погодите, пойду посоветуюсь, братцы, — сказал Палечек и пошел к самой маленькой девочке. Девочка не могла еще говорить и сидела на песке, перебирая ручонками пальцы на своих ножках.
— Идти, сестрица, или не идти? — сказал ей Палечек и долго молчал.
Он молчал, а в душе своей молился и просил бога указать, что ему делать. Живя при дворе, он знал, что ему легче будет передавать христианскую истину самым заблудшим придворным людям и самому королю, и вместе с тем жалко было покидать детей.
Девочка сидела всё так же, но вдруг подняла ножонку и засунула себе в рот.
— Ну, значит, идти, — сказал Палечек и подошел к послам и сказал, что девочка велит и он соглашается.
И с тех пор Палечек стал жить при дворе короля Юрия и сделался шутом его.
Одели Палечека в шутовской наряд в полосатую куртку с одним рукавом синим, другим красным, в такие же разноцветные штаны, надели на него колпак с бубенцами. И в этом наряде Палечек ходил по всему дворцу и к королю и к королеве и по своей должности смешил их.
Палечек знал, что нет97 для христианина соблазна страшнее соблазна славы людской, того, чтобы жить доброй жизнью не для души своей, не для бога, а для похвалы людской, и больше всего боялся этого соблазна. А потому и шутовской наряд его, и то, что над ним смеялись, было только приятно ему. Теперь, будучи шутом, он знал, что всё, что он сделает доброго, он уже наверное сделает не для похвалы людской. Над шутом все смеются, а никто его не хвалит. Это-то самое и нужно было Палечеку.
И скоро после того, как Палечек поступил на место, ему довелось сделать дело такое, что он долго радовался, вспоминая о нем.
Палечек не забывал детей и скоро после поступления своего во дворец в шутовском наряде своем пошел проведать своих учителей, как он называл их. — Побыл он у них, простился с ними и стал уже подходить к дворцу, и вдруг услыхал барабан. Он спросил, что такое, и прохожий сказал ему, что это собирают народ на место казни: будут казнить убийцу. Палечек побежал на место казни и увидал: стоит палач и подле него Дубчанский (так звали молодого человека) плачет и говорит старосте (начальнику), что казнят его напрасно, что не он убил человека, что он бога берет в свидетели.
И жалко стало Палечеку этих людей и сказал он себе: «Вот тебе дело, брат Палечек; хорошо, что ты шут и можешь всегда дойти до короля. Спаси и человека от смерти и судей его от великого греха».
И подошел Палечек к старосте и палачу и сказал:
— Брат староста, брат палач. Смотрите, не сделайте дурного дела. Убить легко, а воскресить человек не может. Бегу сейчас к брату королю, скажу ему, чтобы он выслушал брата Дубчанского, а вы ждите ответа.
Обещал ему староста ждать ответа от короля. И98 пустился из всех сил рысью Палечек во дворец, только часто звенели бубенчики на колпаке и мелькали одна за другой то синяя, то красная штанина.
Прибежал Палечек прямо к королю.
— Что ты, брат король, или лучше Христа? — сказал Палечек.
— Отчего лучше Христа? — спросил король.
— Да как же. Христос какого разбойника простил на кресте, а ты казнишь, не выслушав.
— Кого? — спросил король.
— А Дубчанского. Сейчас его казнить хотят. А он говорит, что невиноват. А ты не хочешь выслушать его.
И уговорил Палечек короля выслушать Дубчанского. И оказался Дубчанский не виноват, а убийца был другой человек, и тот уже умер. Так что казнить некого было, и Дубчанский остался жив, и король был благодарен Палечеку. И с тех пор всё чаще и чаще стал Палечек выставлять ошибки людей придворных и помогать королю поступать по правде. И всё больше слушал его король.
Один раз ездил Палечек с королем за город. И увидал Палечек красивое место — дома, постройки, сады, пруды, луга и спросил у короля:
— Чья, брат король, эта хорошая усадьба?
— А это усадьба бедных, больных, слабых людей. Это для них устроено и их собственность.
Понравилось это место Палечеку, он попросился у короля идти туда и тотчас выскочил из кареты и пошел в богадельню.
Пришел он к обеду и сел за обед с больными. Была пятница, и обед был постный и очень плохой: постная кашица и хлеб. И подумал Палечек: «при такой усадьбе можно бы и получше кормить убогих».
На другую пятницу отпросился Палечек опять в богадельню обедать. Но пошел уж не к больным, а к управителям больницы. Обед был не такой плохой, как у больных, а хоть и постный, но такой, что хоть бы и самому королю, самая дорогая рыба и приправы и сладкие блюды.
Палечек и не доел обеда и выскочил из-за стола и рысью побежал к королю.
— Что, брат король, — сказал он, — был я сейчас у твоих больных. Там, брат король, всё навыворот.
— Как навыворот?
— Да как же не навыворот. Ты сам мне сказал, что больные и убогие — хозяева этого именья, а посмотрел я — хозяева едят так, что чуть живы, а слуги их так едят, что только бы тебе впору. Не порядок это.
И поблагодарил король Палечека и исправил это дело.
Другой раз шел Палечек за городом и набрел на больного нищего. Нищий лежал в грязи и не переставая стонал. Тело его всё было в гнойных ранах. Палечек побежал в ближнюю больницу, но в больнице не приняли больного: сказали, что они не принимают больных с такими ранами. Тогда Палечек сам один хотел поднять больного и снести его в какой-нибудь приют. Но больной был так тяжел, что Палечек один не мог нести его. Тогда он пошел99 к священникам и сказал:
— Братья священники, набрел я сейчас на Христово тело, лежит в куче навоза. Пойдемте, ради бога, я покажу вам, где, поднимем его и снесем в пристойное место.
Священники поняли слова Палечека так, что он нашел гостию, хлебную часть причастия, и сейчас оделись в ризы и пошли, куда повел их Палечек.
— Не взять ли лучше повозку? — сказал Палечек. Но они сказали:
— Нет, мы в руках снесем тело господне.
— Вот это хорошо, братцы, — сказал Палечек.
Когда же они пришли к больному нищему и увидали человека, покрытого ранами в навозе, они ужаснулись.
— Вот оно, тело Христа! — сказал Палечек. — Давайте же, подымемте его и поступим с ним милостиво, как вы научаете людей: что делаете меньшому из братьев, то делаете самому богу.
Нечего было делать, и священники отнесли больного нищего в больницу.
Не любил Палечек богатых, священников, попов, каноников, епископов за то, что они <одевались в роскошные одежды с золотыми украшениями и так входили в алтарь.> — «Христос был бедный, — говорил он, — и учил своих учеников раздавать всё и следовать за ним в бедности, а не велел собирать имущества и одеваться в богатые одежды».
Пришли раз к королю пражские каноники. Нарядились они в самые роскошные наряды, в свои горностаевые накидки. Накидки эти надевают мехом кверху. В то время как каноники эти стояли перед королем и говорили ему про свои дела, подошел к ним сзади Палечек и стал дергать их за горностаевые хвостики и смеяться.
— Что же рано нарядились, вывернули кожухи. У вас, видно, уже масляница!
Каноники обиделись и сказали королю:
— Не вели нас обижать тому человеку.
Королю было неприятно. И он сказал Палечеку:
— Оставь в покое господ священников.
— <Священников?> удивился Палечек. — Разве это священники? А я думал, что это ряженые.100
Другой раз случилось, что к Палечеку пришел староста и просил помочь ему в его горе. Дело было в том, что у боярыни Терчковой из Рычан была любимая дорогая борзая собака.101 Забежала раз эта собака на двор старосты и стала гоняться за его птицей — курами, гусями, утками. Услышал крик птицы староста, выбежал на двор и бросил в собаку палкой, да на беду зашиб ей ногу. Собака, хромая, визжа, побежала домой.
Узнав, кто ранил ее собаку, боярыня наложила на старосту большой штраф. Староста просил прощенья, но боярыня не миловала и взыскала с него всё.
Палечек пожалел старосту и задумал выручить его. Он велел старосте приходить к боярыне в воскресение и обещал, что сам будет у нее обедать и постарается устроить дело.
В воскресенье Палечек был у боярыни и сидел с ней за столом, когда пришел староста. Староста остановился в дверях, низко поклонился и сказал:
— Здравствуй, милостивая государыня!
— Ах ты лгун скверный, — закричал Палечек. — Вон отсюда!
— За что ты его бранишь? — спросила боярыня.
— Как за что? За то, что он тебе в лицо лжет. Он говорит: милостивая государыня. А какая же ты милостивая — взяла его деньги и разорила его. Скажи он тебе: «здравствуй, злая боярыня», вот это была бы правда. Ты говоришь, что он не лгун, так вот если не хочешь, чтобы он был лгуном, так будь милостива. Обоим вам будет хорошо.
И послушалась боярыня и отдала старосте деньги.
Король давал Палечеку денег, сколько он хотел, но Палечек брал только немного для того, чтобы раздавать самым бедным. Так что он носил всегда на ремне кожаную мошну, и в мошне этой всегда были кое-какие деньги.
Зашел раз Палечек далеко от Праги и остановился ночевать в корчме. Ночевал в эту ночь в той же корчме и бродяга — недобрый человек. И положили бродягу спать на соломе вместе с Палечеком в одной и той же горнице. Догадался Палечек, какой человек был этот сосед его, и стал думать о том, как бы не отнял этот человек его мошну. И был настороже и не спал. Не спал тоже и тот — видно, дожидался того, когда заснет Палечек. Лежали они оба друг возле друга, и всё прислушивались и приглядывались, и оба не спали. Прошла уже полночь. И надоело это Палечеку. В середине ночи поднялся Палечек и ударил по плечу бродягу. Тот притворился, что спит.
— Не притворяйся, брат, — сказал Палечек. — Я ведь, брат, знаю, что ты не спишь. А слушай: вот что, брат любезный. Знаю, милый брат, что ты не спишь для того, что хочешь отрезать мою мошну, когда я засну. А я не сплю для того, чтобы ты не отрезал ее. Так вот что: слушай. Перестанем мучать друг друга. Видишь, вот мои деньги.
Он высыпал их на стол и разделил на две кучки.
— Вот одна половина, вот другая. Бери одну, какую хочешь, а другую оставь мне и давай спать.
И они оба заснули.
Когда же они проснулись, Палечек сказал бродяге:
— Вот что, братец. Спали мы хорошо, а все-таки брось свою дурную жизнь, милый брат. Нехорошо это перед людьми, а хуже всего перед богом.
Другой раз случилось с ним такое же дело, и на этот раз он поступил еще ближе к христианскому закону.102
И случилось раз, идя лесом, наткнуться на лихого человека с большой дубиной в руках. Человек, увидав Палечека, поднял дубину над его головой и закричал:
— Давай деньги, убью!
Палечек не сробел, а бросился на разбойника и схватил его за руки. Палечек был силен и так крепко зажал руки разбойника, что тот выпустил дубину и не мог вырваться.
— Вот что, брат милый, — сказал Палечек, — жизнь свою я тебе не дам, она божья, но плащ вот, если тебе нужен, бери.
— Ну так пусти меня, — сказал разбойник.
— Нет, постой еще, братец, — сказал Палечек — есть еще у меня вот мошна с деньгами, те также бери себе, если нужны тебе. Но брось такие дела делать.
Разбойник так удивился и испугался, что не захотел брать деньги, но Палечек настоял на своем.
На утро, когда король увидал Палечека без плаща и без мошны, он спросил его:
— Куда же девались у тебя, брат Палечек, плащ и мошна?
Палечек рассказал всё, что было с разбойником. Король рассердился.
— Я хочу вывести разбойников, а ты награждаешь их. Глупо это и нехорошо.
— Нет, это хорошо, — сказал Палечек. — Разве не Христос сказал: «Если кто ударит тебя по правой щеке, подставь ему и левую. А если кто отымает у тебя верхнюю одежду, отдай ему и рубашку?»
Так поступал в жизни Палечек, исполняя во всем заповеди Христа, а в обрядах он не только отступал от церкви, но делал всё наперекор им: так, в страстную пятницу пел песни и плясал, а на маслянице, когда другие пьянствовали, наряжались и всячески безобразничали, Палечек молился и плакал. Когда у него спрашивали, почему он поступает так, он говорил, что ему веселее в страстную пятницу, потому что Христос исполнил великое дело, умер на кресте, плакал же он во время масляницы потому, что люди пьянством, невоздержанностью и всякими грехами в это время губят свое тело и душу.
Чем больше узнавал король Юрий Палечека, тем больше он любил его и верил ему.
Когда Палечек приходил с королем на собрания воевод и советчиков и сидел возле него, король примечал, что Палечек что-то записывает. Король спросил, что он пишет, и Палечек показал ему бумажку с прямыми палочками и каракулями. Когда король спросил, что это значит, Палечек сказал, что все советы вельмож он записывал. Если кто честно и справедливо советовал королю, против того имени Палечек чертил прямую линию; если же кто советовал так, чтобы ему самому была польза — против того имени Палечек делал кривую каракулю.
Когда совет кончался, и бояре уходили, король Юрий обращался к Палечеку:
— Ну-ка, покажи, брат, что ты записал?
И Палечек показывал ему и говорил:
— Да, брат король, прямота нужнее всего.
Один раз король Юрий велел написать письмо немецкому императору. И когда оно было написано, пришел канцлер к королю спросить его, какой титул надписать императору. Король сказал:
— Пиши, как всегда: его императорскому величеству, святой римской империи, всегдашнему защитнику и т. д.
— Брат король, — сказал Палечек, — не пиши так.
— Отчего же, всегда так пишут. Таков обычай.
— Держись правды, а не обычая, брат король, — сказал Палечек. — Если бы ты писал письмо на небо, то можно бы сказать: святая империя; а какая же святая империя немцев, где император и князья душат друг друга и делают всякие мерзости. Император же сварливый и жадный.
— А как же мне писать? — спросил король.
— Пиши правду: Императору немецкому, сварливому и жадному, разорителю немецкой империи, — сказал Палечек.
Палечек никогда не покидал детей, а всегда любил и ласкал их.
Возвращался раз Палечек домой и шел возле царских садов. И увидал он городских детей, как они теснились у ворот решетки, заглядывали в царский сад. А в саду принцы и принцессы играли в разные игры.
Были у принцев две маленькие лошадки. Лошадки эти были смирные, и дети короля ездили на них верхом и перегоняли друг друга. А еще другие лошадки были запряжены в коляску, и принцессы катались на них по усыпанным песком дорожкам. Городские дети смотрели на всё это. И им хотелось бы самим покататься и поиграть, и они завидовали детям короля. Палечек заметил это, открыл ворота в сад и сказал принцам и принцессам:
— Дайте, братцы и сестрицы, и этим детям поиграть с вами!
Принцы обиделись и оставили своих лошадок и пошли с жалобой к королю.
Тогда король сказал Палечеку:
— Напрасно ты, брат Палечек, водишь городских оборванных детей в мой сад, царским детям неприлично играть с детьми сапожников и портных.
— Почему неприлично? — спросил Палечек.
— Потому, что дети мои царского рода и иначе воспитаны.
— Брат король, — сказал Палечек, — все дети царского рода.
Король был недоволен, но Палечек делал всё свое, то, что считал нужным по закону Христа. И король всё больше и больше любил его и давал ему и деньги и одежды, когда Палечек приходил к нему без денег и раздетый.
— Куда же ты девал те плащи, что я дал тебе? — спрашивал король.
— Отдал господу богу, — отвечал Палечек.
— Где же это ты встретил господа бога? — спрашивал король.
— Разве не знаешь: что вы меньшему сделали, то мне сделали? А их много.
Так жил Палечек и ни перед кем не робел и всем говорил правду в лицо. Однажды Палечек зашел в деревню и помогал бедному человеку покрывать сарай. И случилось, что через эту самую деревню шла пешком королева на богомолье. Впереди ехала королевская коляска, а вслед за коляской шла королева пешком. Шла она на поклонение святому Прокопу на Càзaвe. Один из провожатых королевы увидал Палечека на крыше и показал его королеве. Королева позвала Палечека:
— Брат Палечек, слезай вниз и подойди ко мне.
Палечек слез с крыши.
— Что, — сказала она, — как ты рассудишь, милый брат Палечек, будет ли мне награда от бога за то, что я иду пешком на богомолье?
— Сестра королева, — сказал Палечек, — если бог станет награждать бродяг и лентяев, тогда и тебе будет награда. Однако, милая сестрица королева, лучше бы ты дома сидела да пряла бы и выткала бы холст и раздала бы нищим: тогда бы и была тебе награда, а не за это.
Королева послушалась Палечека, велела повернуть назад к Праге и больше не ходила на богомолье.
Палечек во всем и всегда напоминал людям и о том, что всем людям надо любить друг друга, и о том, что люди все равны и что грешно и глупо различать людей и одних больше, других меньше уважать и любить.
Раз обедал он во дворце. Подали на обед королю, на его стол, где он сидел с королевой, принцами, принцессами и знаменитыми рыцарями и их дамами, рыбу. Младшие же рыцари, пажи и юнкера и с ними Палечек сидели за другим столом в королевской комнате, близ дверей.
И вот Палечек заметил, что на стол короля подавали блюда с крупными рыбами, ему же с младшими рыцарями ставили блюда с мелкими плохими рыбками, так что в них было больше костей, чем мяса. Вот он взял одну рыбку, поднес ее к уху, что-то пробормотал и отложил ее в сторону. Потом взял другую и опять что-то проговорил и как будто от нее услышал что-то.
Рыцари, пажи и младшие придворные стали смеяться. Король услыхал и спросил, о чем они смеются.
— Да вот брат Палечек разговаривает с рыбами, — сказал один из рыцарей.
Тогда король спросил Палечека:
— О чем ты это разговариваешь с рыбой?
— Вот что, брат король, — сказал Палечек. — Был у меня брат рыболов, и потонул он в реке. Вот и спрашиваю у этих рыб, что у нас на столе, не знают ли что-нибудь про него.
— Что же они тебе сказали? — спросил король.
— Они говорят, — сказал Палечек, — что они еще очень молоды и ничего не знают про него, они говорят, что спросить надо у тех старых, больших рыб, что на твоем столе, те, должно, знают про него.
Король засмеялся, понял и велел подавать одинаковые блюда на тот и на другой стол.
И жил у короля Юрия этот шут до глубокой старости, и только когда он помер, стали люди понимать, что этот шут был мудрец и святой человек.
* [ПЕРЕВОДЫ ИЗРЕЧЕНИЙ КРИШНЫ]
Дети мои, среди вас брошен драгоценный жемчуг, не наступите на его красоту и не скрывайте его блеск грязью и пылью, а то будете искать и не найдете его. Нет, поднимите его, сохраните в самой глубине своего сердца, там он будет светить вам, как светит месяц сквозь облака неба и освещает красоту земли.
Мудрость только в унижении. Она не борется, не шумит, чтобы ее видели, она спокойна и ни в чем не нуждается. Она не знает шумных путей и хвастовства, рождающегося от сомнений.
Несчастно дитя любви, если оно не знает мудрости и не знает пути к ней. Несчастно оно и обмануто в своих целях и желаньях, потому что жадно ищет счастья и ходит по неверным путям. Пути эти не могут привести к цели.
Мудрость кротка, добра и приятна на вид; она неразрывно связана с любовью, и потому кто найдет ее, не ищет уже ничего больше. Нашедший не знает перемены, время проходит мимо него, не трогая его, как разбойник бежит от вооруженного человека. Он не знает и пространства и общается с душами бесконечных миров. Зло навсегда оставило его, и он знает начало и конец всех вещей.
Привет тебе, дитя мое. Я пришла к тебе, чтобы звать тебя с собою и научить тебя тому, что значит жить. До сих пор ты знал только подобие жизни, ту жизнь, которая дышит только для того, чтобы жить этой жизнью, и живет только для того, чтоб дышать. Я же возьму тебя туда, где настоящая жизнь рождается, где живут истинною жизнью, где живут не для того, чтобы жить, но для того, чтобы любить.
Ты спросишь, кто я? Я то, чего ты искал с тех самых пор, когда твои детские глаза с восторгом удивления смотрели на этот мир, а мир этот скрывал от тебя настоящую жизнь. Я то, чего ты смутно и всегда желал, требовал себе как должного, хотя и не знал, что это такое. Я то, что вечно лежало в твоей душе. Иногда я молча, с грустью лежала в твоем сердце, хотя мне жалко было, что ты не узнавал меня; иногда же я нежно, а иногда громко взывала к тебе, приказывая тебе возмутиться против сковавших тебя цепей земли.
Иди же ко мне, дитя мое, я — любовь.
Я то, что много раз уничтожало в тебе твои страстные желания, я уничтожала их, прежде чем ты в своем воображении предавался прелести их исполнения. Я уничтожала их своею силой, потому что не хотела, чтоб они мучали и жгли тебя, дитя мое.
Я то, что поддерживало тебя в те минуты, когда улыбка доверия застывала на твоих устах, когда вера заменялась безверием, когда недоверие и презрение ко всему человечеству, казалось, охватывало всю твою душу. Я поддерживала тебя тогда, и на короткое время я видела, как ты мучался и страдал, но я вдыхала в твою душу мой дух, и улыбка доверия с новой силой возвращалась на твои уста, и вера с новой силой наполняла твое смягченное сердце, и доверие к человечеству охватывало тебя с еще большей силой. Этой силы не было бы, если б ты не испытал сомнения. Все это делала я — любовь.
Да, я всё это и еще нечто большее, дитя мое. Я то, что когда мрак окружает тебя, вдруг освещает все изгибы твоей души. Я то, что спасает тебя от страданий, от грубости, от несчастья.
Иди со мною, и я покажу тебе жизнь, теперь ты знаешь ее только в ее ничтожности, приди ко мне и погрузись со мною в море блаженства. Но не беги, а спокойно иди рядом со мною.
* [АФОРИЗМЫ К СВОИМ ПОРТРЕТАМ]
Если не хочешь жить по воле людей, живи по воле бога. Ничего дурного для души не сделают люди тому, кто живет по воле бога.
Зачем думать о том, что будет после смерти? И до смерти и после нее один хозяин.
Думай о том, как бы угодить ему здесь, а не о том, куда он поместит тебя в другом месте. А угодить ему нетрудно: люби его и людей. А станешь жить так — и забудешь думать о том, что будет там.
Трудно неразумному человеку быть добрым. И недоброму человеку быть разумным. Чем больше слушается человек разума, тем легче ему быть добрым, и чем больше в нем доброты, тем разумнее бывают его суждения. Увеличивай в себе любовь разумом, а разум — любовью.
Земля, как воздух и солнце, достояние всех и не может быть предметом собственности. Сотни и тысячи лет прошло, и были рабы и господа, одни люди владели другими. Но пришло время, и люди поняли, что это грех. И грех развязали. Теперь начинают люди понимать, что такой же грех, когда люди владеют землею. И вот, когда все люди поймут этот грех, то и развяжут его.
Когда испытываешь чувство недовольства всем окружающим и своим положением, уйди, как улитка, в свою раковину, в сознание покорности воле бога, и выжидай время, когда он вызовет тебя опять делать его дело в жизни.
Нам кажется, что самая главная на свете работа — это работа над чем-нибудь видимым: строить дом, пахать поле, кормить скот, собирать плоды, а работа над своей душой, над тем, что невидимо, — это дело неважное, такое, какое можно делать, а можно и не делать. Между тем только одно это дело, работа над душой, над тем, чтобы делаться с каждым днем лучше и добрее, только эта одна работа настоящая, все же остальные видимые работы полезны только тогда, когда делается эта работа над невидимой, над душою.
Мы думаем о будущем, устраиваем его, а будущее совсем не важно, потому что важно одно: делать дело жизни, а дело жизни в том, чтобы быть в любви со всеми. А дело это можно делать только сейчас и во всяком положении, а потому совсем всё равно, какое будет будущее и даже будет ли оно. Важно только сейчас, в безвременном моменте настоящего, делать то, что должно.
Лев Толстой.
1909, 18 октября.
* РЕЛИГИЯ И НАУКА
Мне сначала казалась парадоксом моя же невольно с разных сторон приходящая мысль, что наша наука есть не только не нечто полезное, но, подобно ложной вере, нечто особенно вредное, более всего содействующее тому состоянию развращения, в котором живет наше человечество. Но чем больше я живу, чем старше становлюсь и серьезнее думаю о вопросах жизни, тем меньше эта жизнь кажется мне парадоксом, и смело могу сказать, что теперь я не могу не считать ее истиной, и важной и несомненной истиной. В самом деле, из всех знаний человека есть одно не только важное, но такое, без которого никакие другие знания не могут быть на пользу, а всегда будут на вред. Вроде того, как человек, собирающий в мешок муку, для пищи, всё ссыпаемое в мешок, что не есть мука, наверное уменьшает количество муки и почти всегда портит ее качество. Это-то неизбежно необходимое для живых людей знание было и есть всегда одно: знание своего назначения в том положении, в котором находит себя человек в этом мире и в той деятельности, или том воздержании от деятельности, которые вытекают из понимания этого назначения. Знание это всегда для всех людей представлялось главным, пользовалось величайшим уважением и называлось большей частью религией, но иногда и мудростью. Правда, что в нашем теперешнем положении тесного общения всех народов всегда существовавшие несогласия и противоречия между учениями религиозными стали гораздо нам очевиднее и потому естественно всё более и более подрывают доверие к тем учениям, которые исповедуются теми или другими народами. Но просвещение, с одной стороны, увеличившее понимание наших отношений в пространстве (различие вер), как и должно было, увеличило, с другой стороны, и понимание отношений людских вер во времени. Стоит только обратить внимание на временное историческое происхождение этих учений, которые теперь кажутся нам противоречивыми, чтобы увидеть, что противоречия эти лежат не в основах религиозных учений, а во временных извращениях этих основ, со временем всё более и более грубых.
Передовые люди нашего времени, привыкшие руководствоваться разумом, встречаясь с противными и здравому смыслу, и часто самой первобытной нравственности, грубыми извращениями учений, как наше церковное, не могли не усомниться в истинности этих учений. А усомнившись, признали их ложными и откинули, предполагая, что какие бы то ни было знания все-таки лучше знаний ложных, и о самых важных предметах. Ошибка эта была самая естественная и даже неизбежная. А между тем, поступая так, руководители наших молодых поколений поступали подобно тому, что бы сделал человек с мешком, убедившись, что мука, которая ему предлагается и кроме которой он не видит никакой, совсем гнилая и не только не годится, но вредна для питания, стал бы наполнять мешок опилками с травой, хотя и свежими, но ни в каком случае не могущими быть питанием человека. Увидав, что все существующие религиозные учения, противореча одно другому, не дают того, что обещают, прямо откинули их по пословице: осердясь на блох и шубу в печь. Вместо того, чтобы, изучив сущность этих учений и усвоив себе основы их, одни и те же во всех религиях, постараться, объединив эти основы со всем тем, что сделано человечеством до последнего времени в этом направлении, поставить эти основы главным знанием и руководством жизни человеческой, они или просто откинули их, или изучали их как интересное историческое явление, не имеющее уже никакого значения в это время. Вместо того чтобы постараться понять, что противоречия между учениями возникают не от ложности самих учений, а от ложности изращений их, передовые люди решили, что учения, отвечающие на вопросы о назначении жизни и о руководстве в ней, сами по себе ложны и потому излишни, ненужны и даже вредны. Таково несомненно направление всей европейской, охватившей теперь весь мир, науки, начиная с конца XVIII столетия. Направление, состоящее, странно сказать, в том, что всякие знания, и чем больше, тем лучше, полезны человеку и могут заменить то единственное знание, без которого казалось бы человеку нельзя ступить шагу в жизни. Т. е. что сыпь в мешок что попало, и чем ты больше набьешь мешок, тем больше ты унесешь с собой для пищи.
Так что предстоящее теперь дело передовым мыслителям человечества, — мыслителям, но не ученым, это два совершенно противоположные понятия, — состоит даже не в том, чтобы показать тщету того, что называется науками, а показать неизбежность и необходимость того, что всегда считалось знанием, и показать, что это знание было давно известно человечеству и проявлялось как в учениях религии, так и в учениях мудрецов не только египетских, греческих и римских, но и позднейших мудрецов до самого последнего времени: Канта, Шопенгауэра, Вивекананды, Амиеля и др. Показать не только то, что знание это существовало и существует для избранных людей человечества, но что оно в сущности одно и то же. В этом главная задача мыслящих людей нашего человечества, задача, без исполнения которой никакие усилия, ни научные, ни умственные, ни политические, не могут подвинуть вперед человечество, осуществление же которой, давши всем людям одно и то же понимание жизни (я неверно говорю, что это даст людям общее понимание жизни: это только откроет им, что это общее понимание жизни всегда существовало для них) само собой без всяких усилий приведет человечество к тому свойственному ему удовлетворяющему его сознание положению.
* [ЗАМЕТКИ ДЛЯ ПРОИЗНЕСЕНИЯ В ФОНОГРАФ][I]«On vient me dire: «Tu es obligé de me donner le produit de ton travail, tant de dollars ou de livres sterling pour organiser des tribunaux, des prisons, des armées, des forteresses, des bateaux-à-vapeur et autres instruments de destruction, ou bien encore: excepté l’argent que tu donneras tu dois devenir toi-même soldat, c’est-à-dire être prêt à tuer tous ceux qu’on te designera».
«Je demande: — Qui est ce qui me donne tous ces ordres tellement contraires à ma dignité, à ma raison et à mon sentiment moral?
«On me répond: — C’est le gouvernement.
«Je demande: — Qu’est ce que c’est que le gouvernement?
«On me répond: — Des hommes.
«Je demande: — Si ces hommes se distinguent par quelque chose de tous les autres?
«On me dit que non, qu’ils sont pareils à tous les autres.
«— Pourquoi ferai-je donc ce que m’ordonnent ces hommes? Encore si ces hommes exigeaient de moi des actions honnêtes, tandis que tout ce qu’ils me demandent, en est tout le contraire. Il faudrait être fou pour mettre à leur disposition le produit de mon travail, ou bien mes actions.
«— Mais c’est le gouvernement.
«— Le gouvernement? Eh bien qu’il fasse ce qu’il trouve bon, mais moi laissez-moi tranquille avec votre gouvernement».
Voilà ce qu’aurait dû répondre aux exigences des gouvernements chaque homme raisonnable et non depourvu de sens moral. Mais malheureusement les hommes de notre temps sont tellement abrutis par la superstition de l’état qu’ils commettent sans discuter des actions les plus contraires à la raison, aux principes moraux les plus elementaires, à la réligion qu’ils professent et même à leur interêt materiel.
L’aveuglement des hommes de notre épôque est complet, et terribles sont les souffrances qui en ont les suites. Mais ni l’aveuglement ni les souffrances ne peuvent durer.
La vérité commence à se faire jour.
[II]L’homme peut être envisagé comme un animal parmi les animaux ne vivant que de l’heure présente; peut être envisagé comme membre d’une famille, d’une société, d’un peuple vivant des siècles, peut et doit être (parce que la raison l’y oblige) envisagé aussi comme membre, partie de l’univers vivant un temps infini.
Le rapport qu’établit l’homme envers sa personalité et l’univers dont il se sent partie et la règle de conduite que découle de ce rapport, est ce que a toujours été et sera toujours le principe dirigeant de la vie humaine, ce que les gens raisonnables entendent et comprennent sous le mot religion.
[III]Nous ne savons pas et ne pouvons pas savoir, en quoi consiste le bien général du genre humaine. Mais ce dont nous sommes tous également convaincus, c’est que ce bien ne peut être atteint que par l’obéissame de chaque homme non aux différentes loit proclamées par les hommes dans différents pays, mais seulement par l’obéissance à la loi de l’amour que chaque homme trouve dans son coeur, ainsi que dans les enseignement de tous les sages du monde.
[IV]«Ne soyez donc point en souci pour le lendemain; car le lendemain dura soin de ce qui le regard; à chaque jour suffit sa peine».
C’est une grande vérité. Le grand avantage de notre vie est que nous ne savons pas ce qui nous attend. La seule chose nécessaire et qui convienne toujours et à toutes les conditions c’est l’amour entre les hommes. L’amour ne peut se manifester que dans le présent.
[V]Un homme conscient de sa spiritualité est au-dessus de tous les maux qui peuvent l’attaquer.
[VI]Une doctrine de morale ne peut être complète que quand elle est en même temps religieuse. Une doctrine religieuse n’est bonne à rien, si elle n’est pas une doctrine morale.
[VII]Le vrai but des sciences est la connaissance des vérités nécessaires pour le bien des hommes. Le but faux c’est la justification des tromperies qui soutiennent le mal dans les sociétés hummaines. Telles sont la jurisprudence, l’économie politique et surtout la théologie.
[VIII]La plus grande partie des maux qu’épreuvent les hommes provient de l’étrange erreur que l’homme a le droit de punir son prochain.
* ПЕРЕВОД
[I]Мне сказали:
— Ты обязан отдать мне произведения своего труда, столько-то долларов или фунтов стерлингов для того, чтобы устроить суды, тюрьмы, армии, крепости, корабли и другие орудия разрушения. Или еще: — Кроме денег, которые с тебя следуют, ты должен сам стать солдатом, то есть быть готовым убивать всех тех, кого тебе укажут.
Я спрашиваю: — Кто это дает мне все эти приказания, столь противные моему достоинству, моему разуму и моему нравственному чувству?
Мне отвечают: — Это правительство.
Я спрашиваю: — Что такое правительство?
Мне отвечают: — Люди.
Я спрашиваю: — Что эти люди отличаются чем-нибудь ото всех остальных?
Мне говорят, что нет, что они такие же, как все другие.
— Для чего же я буду делать то, что мне приказывают эти люди? Еще если бы эти люди требовали от меня честных поступков, а то они требуют от меня всего противоположного. Нужно быть безумным, чтобы предоставить в их распоряжение произведения моего труда или даже мои поступки.
— Но это правительство.
— Правительство? Ну так пускай оно делает то, что находит хорошим, а меня оставьте в покое с вашим правительством.
Вот что должен бы отвечать на требования правительств всякий разумный человек, не лишенный нравственного чувства. Но, к сожалению, люди нашего времени так одурачены суеверием государства, что совершают не рассуждая поступки, самые противные разуму, самым элементарным нравственным правилам, религии, которую они исповедуют, и даже их материальным интересам.
Ослепление людей нашего времени полное, и ужасны те страдания, которые из него вытекают. Но ни ослепление, ни страдания не могут продолжаться.
Истина начинает становиться ясной.
[II]Человек может рассматривать себя как животное среди животных, живущих только настоящим часом, может рассматривать как члена семьи, общества, народа, живущего века, может и должен (потому что к этому обязывает его разум) рассматривать также как члена, часть мира, живущего бесконечное время.
Отношение, которое устанавливает человек между своей личностью и миром, частицей, частью которого он себя чувствует, и правила поведения, вытекающие из этого отношения, это то, что всегда было и всегда будет руководящим началом человеческой жизни, то, что разумные люди понимают под словом: религия.
[III]Мы не знаем и не можем знать, в чем состоит общее благо человеческого рода. Но то, в чем мы все одинаково убеждены, это то, что благо это может быть достигнуто только повиновением каждого человека не различным законам, провозглашенным людьми в различных странах, но только повиновением закону любви, который каждый человек находит в своем сердце так же, как в учениях всех мудрецов мира.
[IV]«Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне; ибо завтрашний день сам будет о себе заботиться; довольно для каждого дня своей заботы».
Это великая истина. Великое преимущество нашей жизни в том, что мы не знаем, что нас ожидает. Одно необходимо, что подходит всегда и ко всем условиям, это любовь между людьми. Любовь же может проявляться только в настоящем.
[V]Человек, сознающий свою духовность, выше всех бедствий, которые могут его постигнуть.
[VI]Нравственное учение может быть полным только тогда, когда оно в то же время религиозное. Религиозное учение ни на что не нужно, если оно в то же время не является нравственным учением.
[VII]Истинная цель наук есть познание истин, необходимых для блага людей. Ложная цель есть оправдание обманов, которые поддерживают зло в человеческих обществах. Таковы юриспруденция, политическая экономия и в особенности богословие.
[VIII]Большая часть бедствий, которые испытывают люди, происходит из странной ошибки, что человек имеет право наказывать своего ближнего.
«On vient me dire: «Tu es obligé de me donner le produit de ton travail, tant de dollars ou de livres sterling pour organiser des tribunaux, des prisons, des armées, des forteresses, des bateaux-à-vapeur et autres instruments de destruction, ou bien encore: excepté l’argent que tu donneras tu dois devenir toi-même soldat, c’est-à-dire être prêt à tuer tous ceux qu’on te designera».
«Je demande: — Qui est ce qui me donne tous ces ordres tellement contraires à ma dignité, à ma raison et à mon sentiment moral?
«On me répond: — C’est le gouvernement.
«Je demande: — Qu’est ce que c’est que le gouvernement?
«On me répond: — Des hommes.
«Je demande: — Si ces hommes se distinguent par quelque chose de tous les autres?
«On me dit que non, qu’ils sont pareils à tous les autres.
«— Pourquoi ferai-je donc ce que m’ordonnent ces hommes? Encore si ces hommes exigeaient de moi des actions honnêtes, tandis que tout ce qu’ils me demandent, en est tout le contraire. Il faudrait être fou pour mettre à leur disposition le produit de mon travail, ou bien mes actions.
«— Mais c’est le gouvernement.
«— Le gouvernement? Eh bien qu’il fasse ce qu’il trouve bon, mais moi laissez-moi tranquille avec votre gouvernement».
Voilà ce qu’aurait dû répondre aux exigences des gouvernements chaque homme raisonnable et non depourvu de sens moral. Mais malheureusement les hommes de notre temps sont tellement abrutis par la superstition de l’état qu’ils commettent sans discuter des actions les plus contraires à la raison, aux principes moraux les plus elementaires, à la réligion qu’ils professent et même à leur interêt materiel.
L’aveuglement des hommes de notre épôque est complet, et terribles sont les souffrances qui en ont les suites. Mais ni l’aveuglement ni les souffrances ne peuvent durer.
La vérité commence à se faire jour.
L’homme peut être envisagé comme un animal parmi les animaux ne vivant que de l’heure présente; peut être envisagé comme membre d’une famille, d’une société, d’un peuple vivant des siècles, peut et doit être (parce que la raison l’y oblige) envisagé aussi comme membre, partie de l’univers vivant un temps infini.
Le rapport qu’établit l’homme envers sa personalité et l’univers dont il se sent partie et la règle de conduite que découle de ce rapport, est ce que a toujours été et sera toujours le principe dirigeant de la vie humaine, ce que les gens raisonnables entendent et comprennent sous le mot religion.
Nous ne savons pas et ne pouvons pas savoir, en quoi consiste le bien général du genre humaine. Mais ce dont nous sommes tous également convaincus, c’est que ce bien ne peut être atteint que par l’obéissame de chaque homme non aux différentes loit proclamées par les hommes dans différents pays, mais seulement par l’obéissance à la loi de l’amour que chaque homme trouve dans son coeur, ainsi que dans les enseignement de tous les sages du monde.
«Ne soyez donc point en souci pour le lendemain; car le lendemain dura soin de ce qui le regard; à chaque jour suffit sa peine».
C’est une grande vérité. Le grand avantage de notre vie est que nous ne savons pas ce qui nous attend. La seule chose nécessaire et qui convienne toujours et à toutes les conditions c’est l’amour entre les hommes. L’amour ne peut se manifester que dans le présent.
Un homme conscient de sa spiritualité est au-dessus de tous les maux qui peuvent l’attaquer.
Une doctrine de morale ne peut être complète que quand elle est en même temps religieuse. Une doctrine religieuse n’est bonne à rien, si elle n’est pas une doctrine morale.
Le vrai but des sciences est la connaissance des vérités nécessaires pour le bien des hommes. Le but faux c’est la justification des tromperies qui soutiennent le mal dans les sociétés hummaines. Telles sont la jurisprudence, l’économie politique et surtout la théologie.
La plus grande partie des maux qu’épreuvent les hommes provient de l’étrange erreur que l’homme a le droit de punir son prochain.
* ПЕРЕВОД
Мне сказали:
— Ты обязан отдать мне произведения своего труда, столько-то долларов или фунтов стерлингов для того, чтобы устроить суды, тюрьмы, армии, крепости, корабли и другие орудия разрушения. Или еще: — Кроме денег, которые с тебя следуют, ты должен сам стать солдатом, то есть быть готовым убивать всех тех, кого тебе укажут.
Я спрашиваю: — Кто это дает мне все эти приказания, столь противные моему достоинству, моему разуму и моему нравственному чувству?
Мне отвечают: — Это правительство.
Я спрашиваю: — Что такое правительство?
Мне отвечают: — Люди.
Я спрашиваю: — Что эти люди отличаются чем-нибудь ото всех остальных?
Мне говорят, что нет, что они такие же, как все другие.
— Для чего же я буду делать то, что мне приказывают эти люди? Еще если бы эти люди требовали от меня честных поступков, а то они требуют от меня всего противоположного. Нужно быть безумным, чтобы предоставить в их распоряжение произведения моего труда или даже мои поступки.
— Но это правительство.
— Правительство? Ну так пускай оно делает то, что находит хорошим, а меня оставьте в покое с вашим правительством.
Вот что должен бы отвечать на требования правительств всякий разумный человек, не лишенный нравственного чувства. Но, к сожалению, люди нашего времени так одурачены суеверием государства, что совершают не рассуждая поступки, самые противные разуму, самым элементарным нравственным правилам, религии, которую они исповедуют, и даже их материальным интересам.
Ослепление людей нашего времени полное, и ужасны те страдания, которые из него вытекают. Но ни ослепление, ни страдания не могут продолжаться.
Истина начинает становиться ясной.
Человек может рассматривать себя как животное среди животных, живущих только настоящим часом, может рассматривать как члена семьи, общества, народа, живущего века, может и должен (потому что к этому обязывает его разум) рассматривать также как члена, часть мира, живущего бесконечное время.
Отношение, которое устанавливает человек между своей личностью и миром, частицей, частью которого он себя чувствует, и правила поведения, вытекающие из этого отношения, это то, что всегда было и всегда будет руководящим началом человеческой жизни, то, что разумные люди понимают под словом: религия.
Мы не знаем и не можем знать, в чем состоит общее благо человеческого рода. Но то, в чем мы все одинаково убеждены, это то, что благо это может быть достигнуто только повиновением каждого человека не различным законам, провозглашенным людьми в различных странах, но только повиновением закону любви, который каждый человек находит в своем сердце так же, как в учениях всех мудрецов мира.
«Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне; ибо завтрашний день сам будет о себе заботиться; довольно для каждого дня своей заботы».
Это великая истина. Великое преимущество нашей жизни в том, что мы не знаем, что нас ожидает. Одно необходимо, что подходит всегда и ко всем условиям, это любовь между людьми. Любовь же может проявляться только в настоящем.
Человек, сознающий свою духовность, выше всех бедствий, которые могут его постигнуть.
Нравственное учение может быть полным только тогда, когда оно в то же время религиозное. Религиозное учение ни на что не нужно, если оно в то же время не является нравственным учением.
Истинная цель наук есть познание истин, необходимых для блага людей. Ложная цель есть оправдание обманов, которые поддерживают зло в человеческих обществах. Таковы юриспруденция, политическая экономия и в особенности богословие.
Большая часть бедствий, которые испытывают люди, происходит из странной ошибки, что человек имеет право наказывать своего ближнего.
* ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИЖКЕ «ЖИЗНЬ И ИЗРЕЧЕНИЯ КРИШНЫ»
Индусы веруют, что Кришна, бог,103 проявление высшей любви, приходит на землю104 один раз каждые триста миллионов105 лет.106 Приходит он затем, чтобы научить людей жить любовью.
Описание жизни Кришны107 и его изречения есть для индусов книга, подобная Евангелию. В ней описывается жизнь Кришны108 на земле. Всё учение и вся жизнь Кришны есть только любовь. Кришна ничего не знает, кроме любви, не дает и не принимает ничего, кроме любви, действует только любовью, дышит только ею и говорит только ею. Это-то появление Кришны на землю и дела его во время его появления и описаны в прилагаемой книге. Писатель этой книги, обращаясь к читателю, говорит: «Пусть каждый с открытой душой прочтет эти строки, и божественный напиток любви вольется в его душу через его разум».
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги