Птичка на тонкой ветке

Глава 1 (20) — Беседа с Леонтием — рассказывает Тинч

1

Тук-тук-тук.

— Входите, ваше величество!

Сэр Линтул Зорох Шлосс как не ложился со вчерашнего вечера. Исписанные листы бумаги и огрызки гусиных перьев усеивали стол и валялись на полу. Удивительное самопишущее перо, подарок месье де Фужере, он давным-давно исписал, и на него не могли напастись гусиных.

В открытое настежь окно пахло черёмухой.

— Как здоровье королевы?

Я знал, что он меня подначивает, хорошо понимая, что между мною и нынешней Тайрой вряд ли могли получиться близкие связи. Десять лет назад между нею и мною разницы в возрасте ровно никакой не было, теперь же образовался сверхъестественный разрыв… Какие у нас могли быть отношения? Как у мамы с сыном? Или как у тётки с любимым племянником? Чушь какая-то.

— Её величество и её высочество изволили до обеда отбыть в провинцию, любоваться цветами граната, — объяснил я, набивая и раскуривая трубку.

— А как поживает сэр Бертран, наш досточтимый командор?

— С сэром Бертраном мы очень удачно сходили на море. Там мы искупались, поупражнялись в бою на мечах, привлекли к себе массу зевак, после чего снова искупались, а потом сэра Бертрана повлекла его муза и он заявил, что ему срочно следует вернуться к себе в комнату, помучить лютню и сочинить пару новых песен. После чего, придя домой, сэр Бертран изволил выкушать бокал вина, завалился спать и дрыхнет как сурок по сию пору… Море, оно утомляет, Леонтий…

— Великолепно!

Я не ждал от него этого восклицания.

— Что "великолепно"?

— Вот видишь, насколько просто и понятно ты всё повествуешь своими словами. Но как только ты берёшься за перо…

Он указал на стопочку исписанных листов, что я принёс ему вчера вечером.

— …ты начинаешь составлять фразы так, как будто пишешь объяснительную своему начальству.

Мне припомнился Хэбруд.

— Здесь… здесь!.. — ткнул он пальцем, — ты пишешь для себя. Но когда начинаешь рассказывать — рассказываешь для меня. Понимаешь разницу?

Пару дней назад я попросил его научить меня писать. В ответ он попросил научить его рисовать. Однако, если в искусстве изображения он сразу же стал делать очевидные успехи, то мои скромные этюды по искусству письма никуда не годились, и это было ясно даже мне самому…

— Уйди ты от этого подражания казённым предложениям и оборотам! Не концентрируйся на мастерстве, оно проглянет само! Просто рассказывай, импровизируй, подбирай слова как подбираешь краски!

Ну, с красками — это он перегнул. Я захотел повернуть разговор и сказал ему:

— Ладно. Так вот, с чем я пришёл.

И развернул перед ним принесённое.

— А… карта…

— Скопировал в архиве.

— И что она нам даст? Говорю тебе: есть две Омнии, одна сейчас, другая — через несколько сотен лет. Сэр Джеймс меня достаточно просветил на эту тему… И твой Тагр-Косс там наверняка тоже есть, а если Дар настаивает — поезжай, поговори сам с собой теперешним.

— Пускай Дар сам туда едет. Он почему-то считает меня великим знатоком экономики…

— А меня — великим знатоком в области образования и культуры. Вот, за этим столом, я день и ночь пишу не переставая…

— Ты пишешь свою книгу, сэр Линтул Зорох Жлосс…

— "Шлосс". Это значит "зАмок".

— А причём тут замок?

— Ещё сам не знаю.

— Слушай, Леонтий. А почему бы нам действительно не попробовать сплавать в Тагэрра-Гроннги-Косс, разыскать там твою же, давным-давно написанную книгу…

— Тинчи, Тинчи… Вот, представь: задумал ты написать картину. И тут из ниоткуда является добрый дядечка волшебник и говорит: а зачем тебе её писать? Зачем мучиться, исходить силами в воображении, не спать ночами, травить себя красками? Зачем всё это, если я, добрый дядечка, просто достану её для тебя из будущего? Согласился бы ты?

— Гм… Одну картину?

— Хотя бы.

— Иногда хотелось бы. Хэбруд порой как завалит работой…

— А в принципе?

Я задумался. В его вопросе был подвох, и подвох хорошо мне понятный. За эти дни я многому чему у него поднабрался… Да, он действительно в этом здорово походил на великого Хэбри — тот тоже старается ничего не говорить прямо, но подводит всякий раз к тому, чтобы я догадался сам…

Я решил сыграть в непонятки:

— Ну, если это обычная халтура… картинка для отдела новостей…

— Уходишь от ответа. Не халтура.

— Тогда… одна голова хорошо, а две лучше. Стать соавтором самому себе, почему бы и нет? Внести кое-какие дополнения, может быть…

— Но эта картина не нуждается в твоих теперешних дополнениях. Она, для тебя нынешнего — шедевр, ещё не достигнутая вершина. Вершина, которую ты можешь достигнуть, но пока не достиг.

— И? И что?

— Вот подумай. И ты поймёшь, быть может, почему тебе так не хочется встречаться с самим собой теперешним.

И он, закусив перо, углубился в бумаги. Вот незадача! Я ведь пришёл к нему совсем для иного разговора… Ну ладно.

— Написание картины… если это действительно должна быть картина, а не подмалёвок… требует усилий? Так?

— Определённо, — согласился он, не поднимая головы.

— Требует знаний, требует умственного труда, требует воображения…

— Так.

— На неё тратится время.

— Естественно.

— Жизнь…

— Жизнь.

— А если я, не прожив эту жизнь, ничему не научившись, не пройдя этой дороги, вдруг получу результат… Может быть и неплохой результат. А дальше…

— Дальше, дальше! Что дальше?

— Дальше… тупик? Ведь теперь я не смогу сделать лучше.

— Во-от! — воткнул он перо в чернильницу. — Именно тупик. Творчество живёт и возрастает непрерывным совершенствованием. И пройти эту дорогу за тебя не сумеет никто. Вернее, отныне это будет не твоя дорога. Работая, ты одновременно многое постигаешь, ты совершенствуешь свои приёмы, подновляешь мастерство, совершенствуешься сам.

— Посему… шёл бы этот добрый дядечка?

— Однозначно. Он предлагает лёгкий путь, не ведущий к главному — к твоему совершенствованию. К халтуре, но не более того. Многих мне… да и тебе наверняка… доводилось видеть мастеров, что повесили себе на грудь табличку: "Известный… или более того — Великий Мастер", а сами, утвердившись в обществе в этом звании, не создают ничего нового. И наоборот. С достигнутого уровня можно идти только вверх. Это как взбираться по глинистому склону. Остановился на миг — и тут же поехал вниз…

Ну да, халтура, это было мне знакомо. Как делился со мною опытом один халтурщик: "Рисовать море легко. Размажешь, там, зелёного, синего… А главное, слюней, слюней побольше!.."

Наверное, Леонтий всё-таки был прав. Но червячок сомнения продолжал копаться во мне.

— А как же вдохновение? Озарение? Гениальность? Тоже "пришёл добрый дядечка"?

— Не-а… К гениальным "дядечки" не ходят.

Он издевается? Но я не таков, чтобы меня так просто можно припереть к стене. Я понимал, что прав-то, разумеется, он. Но мне было интересно, к чему он приведёт разговор.

Поэтому я просто промолчал.

Замолчал и он, и снова потянулся к перу.

— А как же? — не выдержал я.

— Ждёшь, чтобы "добрым дядечкой" для тебя сейчас оказался я? — откликнулся он.

Вот негодяй!

— Конечно, я понимаю, что ты явился с этой картой вовсе не для того, чтобы разгадывать мои шарады, — наставительно продолжал он. — У тебя другое дело… я даже могу понять, какое именно… это ещё успеется. Засиделись мы в гостях, так?.. Отвлекись-ка пока от этой мысли. Тем более, что, возможно, твой верный ответ подвигнет нас на верную дорогу.

— А ты сам-то знаешь этот ответ?

— Знаю. Или мне кажется, что знаю. Но мне хотелось бы, чтобы и ты добавил сюда толику своего мнения… Ведь ты явился в этот мир, возжелав вдохновения? Что же оно есть, это самое вдохновение?

Мне очень, чрезвычайно очень хотелось напомнить ему, что по этой проблеме написаны сотни книг, и что никто, и что никогда ещё никто не пришёл к её разгадке…

— Хорошо, отвлечёмся, — как ни в чём ни бывало сказал он. — Поговорим о чём-нибудь другом… Да, говорят, Дар мучил тебя не только расспросами об экономике?

2

И это было верно. Дар привёл меня в один из храмов, где требовалось восстановить, вернее — создать заново несколько витражей. Я до этого никогда витражами не занимался, да и не предполагал заниматься. Дар познакомил меня с мастером, мастером этим оказалась, к моему удивлению, женщина — высокая, худая, с короткой стрижкой и орлиным, цепким взглядом. Её звали Симона. Она объяснила мне, что эскизов требуется не так много, около десяти. Эскизы можно сделать и не цветными, "хотя, конечно же, сэр Тинчес, цветА будем подбирать совместно, у нас достаточно широкая палитра стёкол".

— Не желает ли мастер ознакомиться с сохранившимися фрагментами старых витражей?

Я, разумеется, был совсем не против, и мы полезли на леса.

Изображать святых и подвижников мне тоже пока не приходилось. Я вооружился блокнотом, достал огрызок карандаша (очень неудобно!) и принялся за наброски. Она терпеливо стояла рядом, наблюдая за моей работой. Потом сказала:

— Можно взглянуть?

Да пожалуйста.

Она прошлась беглым взглядам по моим наброскам. Потом, не спрашивая, начала листать блокнот, её глаза останавливались то на одном, то на другом рисунке. Закрыв блокнот, она сказала:

— Требуется не просто изображать фигуры. Человек приходит в храм. Храм — это место беседы с Богом. Для того, чтобы разговаривать с Богом, мало обладать одним рассудком. Вам необходимо создавать настроение. Вы это умеете. Вот, возьмите. Это небольшой подарок от меня.

Я как раз в это время отвлёкся… (Бог бы с ним, с блокнотом, если интересно — пусть смотрит)… меня заинтересовала занимательная игра линий. Они не просто существовали, они вели за собой, текли как ручеёк, как мысль от одного изображения к другому.

— Спасибо, — рассеянно сказал я. У меня в голове начинали роиться замыслы. — И что это за подарок?..

— Волшебная палочка, — впервые улыбнулась Симона.

И вместе с блокнотом протянула мне… новый карандаш.

— Да, кстати, — прервал меня Леонтий. — Ты не одолжишь мне его? Я хотел бы записать твой рассказ. Гусиным пером не очень ловко…

— Пожалуйста.

Я был не против, пусть пишет. А он тут же взял несколько чистых листов и принялся усеивать их какими-то закорючками.

— Это называется стенография… ну, проще говоря, скоропись. Говори, говори…

— Прошло дня два… Меня не торопили. Изредка я заходил в храм, где на полу, на деревянных брусьях покоились вынутые из рам витражные плоскости и где хрупкая Симона, одетая по-рабочему, в брюках и мужской рубашке навыпуск, терпеливо подновляла старые изображения. Заходил так, по мелочи, уточнить, с какой стороны Богородица должна держать ребёнка, или каким именно жестом должен благословлять плавающих святой Никола Морской…

Линии! Именно линии!

Линия ведёт взгляд. Как именно она должна его вести?

От складок одеяния — к очертаниям фигуры, от жеста — к движению, от взгляда — к тому, что находится в направлении этого взгляда… И как всё это втиснуть в узкие очертания витража?

Я сердился. У меня ничего не получалось. Непривычную задачу поставили передо мной! Симона тоже хмурилась, проглядывая мои эскизы, но ничего не говорила. Я… или другого, более знающего кого-то пригласят потом? Не всё ли равно…

Но она очень сочувствовала мне, и это было видно.

Потом я плюнул и вместо того, чтобы проводить часы в своей комнате, принялся гулять по городу. Интересно, когда-то мне довелось неоднократно бывать в Анзурессе, но вот сюда, ещё далее Анзуресса, добираться не удавалось никогда.

Я зарисовывал всё: дома и улицы, деревья и цветы, людей, животных, паруса кораблей в гавани, бельё на верёвках, повозки, скамейки, даже урны…

Мне казалось, что я вернулся в детство.

Вечером я просматривал свои находки и лишний раз убеждался насколько же я бездарен.

Не складывалось картины! Что поделать…

Отчаявшись, я отправился жаловаться к своей королеве. Тайра тоже посочувствовала, пожалела, кое-что посоветовала, тоже — так, по мелочи. А потом сказала:

— Возьми-ка ты плащ, да отправляйся в горы.

Я так и сделал.

Там я, конечно, тоже сделал немало набросков: солнце на восходе, солнце на закате, горы под солнцем, пейзаж ущелья, пейзаж города с высоты. Ночи сейчас стоят холодные, я щёлкал зубами, но терпел. Совершенно измученный бессонными ночами и жарою дня, изнывшими от постоянных подъёмов и спусков ногами, спустя трое суток, я вернулся в город и, даже не заходя на море, завалился спать.

"Горы не знают прямых линий" — пришла мне мысль во сне.

Ну и пусть себе не знают! — перевернулся я на другой бок.

Подумаешь, линии. И чего это я к ним так привязался?

Но мысль не отпускала.

Чертыхнувшись, я поднялся и сделал несколько набросков — по памяти: изгибы пластов на обнажениях пород, искривлённые ветви кустарника, бесформенные глыбы скал, зубчатые оконечности вершин, ещё что-то…

Лёг и заснул окончательно — до самого утра. Что-то снилось мне тогда, и образ наползал на образ…

А рано утром я, скрепя сердце, снова засел за свои эскизы.

Вот тут-то оно и началось.

Слуга с беспокойством унёс тарелки с почти нетронутым завтраком. С ещё большим беспокойством и даже каким-то ужасом обратил внимание на то, как, стоя посреди комнаты, я то безмолвно вожу по воздуху руками с шевелящимися пальцами, то с победным воплем лихорадочно черчу в блокноте. Я его видел… и в то же время не замечал.

Он принёс обед, затем снова пришёл за тарелками и застал меня за теми же занятиями.

— Как вы себя чувствуете, мой господин?

Но я только кивал и отмахивался…

Правда, ужину я, к его огромной радости, всё же отдал должное, и даже попросил принести ещё. После ужина, захватив блокнот, я пошёл гулять по городу, останавливаясь чуть ли не у каждого фонаря с тем, чтобы вновь и вновь зафиксировать на бумаге тот или иной образ.

Я знал, что назавтра представлю Симоне…

— Ага, ага, ага, — одобрительно сказала она, просмотрев предварительные эскизы. — Так. Сколько их у тебя, три? И всё? Хотелось бы немного побыстрее.

Я готов был убить её… Или… вначале всё-таки расцеловать от души?

— Да, — прибавила она, бесстрастная как ледяная вершина, — хорошо бы поменьше деталей. Взгляд рассыпается — вот здесь, здесь и, пожалуй, вот здесь… Учитывайте, что это всё-таки будет в цвете. Не получилось бы излишней пестроты… А так хорошо. Когда ВЫ думаете завершить свою работу?

И начала пояснять, что рисуночки в блокноте — это, несомненно, хорошо, но настоящие эскизы мне придётся сделать на больших листах, а это тоже потребует немало времени…

И она, — инта каммарас, о`на харрактанайя, чёрт подери, наконец! — была безусловно права.

И работа моя закипела!

Это трудно объяснить… Образы… невыдуманные, в непридуманных, пришедших ниоткуда очертаниях, связках друг с другом, вспомненные, пришедшие во сне и наяву, из жизненного опыта, из разгулявшегося воображения, из осмысления мелодий и сюжетов, когда-то виданных мною узоров на камнях, из очертаний растений и морских волн, надутых парусов и развевающихся тканей…

Пожалуй, самое трудное — было их укрощать… хотя нет, было ещё труднее — от них порой отказываться, когда они не вписывались в картину… хотя, тоже нет — видоизменять их таким образом, чтобы они в картину всё-таки вписались.

— О!.. Ага!.. — говорила мне теперь Симона. — Это значительно лучше. Пожалуй только…

И я слушал её советы… и был безумно благодарен ей.

И ещё, конечно, благодарен Тайре…

3

— И нужен ли был тебе "добрый дядечка"?

— Кто? Какой… А!

Я усмехнулся и ответил ему, что, вообще-то и дядечка тот пресловутый, в принципе, конечно мне не помешал бы… хотя, если честно, когда работа поручена мне, то, явись мне в те минуты этот дядечка, я бы, наверное, порвал его на части, чтобы не лез с советами, потому что это ведь бывает нечасто, когда всё складывается само по себе. Мои образы сыпались на бумагу как перезрелые плоды… но ведь я художник, это для меня привычно, я живу этим…

— Ты ищешь оправдания самому себе. Ты скромен… хотя я могу понять внутреннюю причину этой скромности. Ты стесняешься признаться, что тебе как будто помогал кто-то. Кто-то, чьё соавторство ты подозреваешь, и кого сейчас весьма глупо и нарочито путаешь с тем самым "дядечкой". Правда, такое в истории бывало, и не только с тобой… Хочешь, я прочитаю тебе твой же рассказ?

И он прочёл его. И прибавил к тому:

— Если отсюда выбросить твои "ага" и "ну", то, по-моему, получается не так и худо. Тебе самому как кажется?

— По-моему, неплохо… А что, ведь я говорил о том, что хорошо знаю…

— Вот именно. И говорил это своим собственным, а не заимствованным у кого-то языком. Что, скажешь, тебе и в этом помогает какой-то посторонний "дьЯдечка"?

Он отчётливо выговорил это новоизобретённое им только что слово. Я наконец-таки понял его…

— Есть легенда, по которой Бог, уставший от просьб, задумал скрыться от человека. Спрятался он в океане — человек нашёл его. Укрылся в лесу — и здесь Ему не было покоя от внимания человека. Поднялся в небеса — человек и здесь отыскал Его… И тогда Бог спрятался в самом человеке, потому что далеко не каждый из нас попытается найти Его там, в себе.

— Человек и Бог, Бог и Человек, — продолжил он. — Нет связи выше, нет связи крепче. Мы суть едины с ним. Пойми и ты свою собственную скромность! Ты можешь не понимать этого, но способен ощущать непрерывное присутствие в своей жизни Того, Кто дал тебе талант, Кто привёл тебя к твоим учителям, Кто повёл тебя по жизни, Кто по жизни является твоим неизменным соавтором, не подсказывая тебе готовых решений, не отказывая тебе в твоём великом счастье и несчастье творить жизнь самостоятельно. Он не лишает тебя главного — быть свободным, он даёт тебе Надежду, даёт тебе крылья…

— А "дьядечку", — завершил он свою речь, — придумали глупцы и лентяи, которым очень бы хотелось, чтобы он действительно существовал. Вот так… Так что ты мне хотел показать по карте?

В дверь стукнули. И, не дожидаясь ответа, в комнату вошёл сэр Бертран де Борн.

Глава 2 (21) — О том как сэр Бертран приискал себе оруженосца, рассказывает Леонтий

1

Одет он был в свой обычный дорожный костюм, основательно застиранный, но чистый и опрятный: мамелюкские шаровары, заправленные в мягкие сапоги и длинная цельнокроенная рубаха, подпоясанная пёстрым кушаком. Я давно заметил, что служанки весьма благоволят молодому усачу; как-то я застал одну из них в его комнате прикладывавшей свежевыстиранное и выглаженное бельё к щеке и бормочущей заветные молитвы. Но, несмотря и на эту невинную магию, и на то, что его комната была убираема чаще наших, несмотря на всегда чисто прибранную постель, несмотря даже на скромный, собранный терпеливыми руками букетик фиалок на столе, а также на тайные знаки, полускрытые вздохи и тихие слёзки, де Борн оставался глух как скала.

Не далее как вчера он заходил ко мне и попросил взглянуть в Чашу.

Заветный Кубок, как и прежде, оказался непроливаем, когда рыцарь в задумчивости покачал его туда и сюда. Безумными глазами он вглядывался и изучал открывавшееся ему, после чего, оставив Чашу на столе, удалился, не сказав ни слова о том, что сумел увидеть…

— Выбирайте!

В одной руке его была лютня, в другой — Исидора-Сервента-Спада.

— Выбираю лютню, — сказал я.

— Выбираю меч, — ответил Тинч.

— Хорошо, — сказал сэр Бертран, усаживаясь на скамью. — Начнём с лютни… Сэр Линтул, мне бы хотелось поделиться с вами своими видениями. Они предстали передо мною в Чаше, и я полночи заносил их на бумагу. Под утро я понял, что имел честь записать нерифмованные стихи. Вот они.

И, подкрутив колки, спел нам, вкратце, следующее:

Далее (песнь оказалась длинной) он спел нам о трудностях грядущего пути, о рунах, что раскрывают тайны посвящённым, о непрерывных поисках Истины, о предопределённости и неизбежности, и много о чём другом.

Завершалась песня так:

— Ну, это всё ещё, конечно, надо будет обработать, — не глядя на нас, проговорил он, откладывая лютню, — всё это пока сыровато… Божественные Слова так просто в размер не уложишь…

— Спасибо, сэр командор, — сказал Тинч. — По-моему, здесь не надо ничего переделывать. По-моему, это лучшее из того, что вы пока написали.

Рыцарь сдержанно поклонился и наполовину вытянул меч из ножен:

— Мы — Орден Звезды Бегущей или Орден Звезды Стоящей на месте? До каких пор нам оставаться здесь и предаваться отдыху? Мы что, достигли своей цели? Мы нашли то, за чем шли? Целыми днями мы только и делаем, что пребываем в праздности, ибо всё, что мы могли сделать для этих людей, мы сделали. Ответьте мне!

— Да, конечно, сэр рыцарь, — сказал Тинч, — но для начала неплохо бы узнать мнение принцессы. По-моему, она должна была вернуться из своей поездки.

— А что мне принцесса? Пускай себе сколько угодно болтает с месье де Фужере, нюхает цветочки, целуется с драконами! Мне надоело бездельничать!

И с силой вбросил меч в ножны.

— Ты так громко кричишь, сэр Бертран, — сказала, входя и шурша платьем Исидора, — что эхо разносится по всему дворцу.

Мы, все трое, встали и поклонились принцессе. Впрочем, командор лишь привстал и поклонился лишь чуть-чуть, для вида, и сразу же перешёл в атаку:

— Вам-то что, ваше высочество? Вы дома. Мы будем совершенно не против, если вы здесь и останетесь.

— Ну-ка, ну-ка! — перебил его Тинч. — Мы ещё не сказали своего мнения.

Я понял, что пора вмешаться.

— Спокойно, ребята. Сказали — не сказали… но думаем об одном и том же. А как вы, принцесса?

— Ой… — весело отозвалась Исидора. — Да, кстати, сэр Бертран…

И, откинув волосы, присела рядом с ним.

— Не вашу ли новую сервенту я слышала только что, краем уха? Мне она показалась весьма недурна, да и прохожие на улице остановились во внимании, и даже дракон Часовой Башни, кажется, тоже заслушался, внимая вашему новому сочинению…

— Дорогой командор Ордена, — она погладила его по волосам своими длинными изящными пальчиками. Рыцарь возмущённо засопел и напрягся, но отодвигаться не стал.

— Видите ли, лично у меня всё давно готово для продолжения нашего совместного путешествия. Я поговорила с матушкой и она дала своё согласие. Готовы шатры, готовы кони, приготовлены съестные припасы. По-моему, нам ничего не мешает хоть завтра отправиться в путь.

— Всё это хорошо, — решил вмешаться я. — Только вот куда? В какую сторону?

— На этот счёт соображения есть у меня, — и Тинч расстелил на полу карту.

— Тагр-Косс, Бэрланд, Келланги… туда можно добраться только морем. Надо ли? Везти с собою лошадей… это будет хлопотно, да и страны эти мне известны довольно хорошо… Теперь, острова Анзуресса. Та же история. Правда, часть территории этой бывшей пиратской республики расположена не так далеко, до неё можно добраться и по суше — эта одна из дорог, что проходят через пограничный пункт. Остаётся один-единственный, никому не известный путь — тот, о котором говорил Шершень. Это дорога, по которой мы сюда явились. Странствующего леса мы там не встретим, значит, наш путь ляжет дальше — через горы. Что находится в той стороне? Это никому не известно. Известно лишь, что омнийские изуверы дальше буковых зарослей и болот не ходили, а если и ходили, то никогда не возвращались… Что вы скажете на это?

Исидора приплюснула на ладони чётки.

— Руны Золь и Рейдо, — просто сказала она. — Единственно верный путь.

2

Подготовили нас действительно здорово. Нам выдали верительные грамоты, на вполне вероятный случай если там, за перевалами мы встретимся с владыками иных государств. Помимо наших привычных скакунов, в отряде прибавились две вьючные лошади, которых, с моей лёгкой руки тут же окрестили Меланиппа и Цирцея.

Рано утром, по холодку, распрощавшись с друзьями, мы той же, привычной дорогой направились к заставе.

И Тинч, и я, и сеньора Исидора — все мы с упоением предвкушали грядущий поход. Сэр Бертран пребывал в привычном ему настроении — он ворчал. Вчера, весь остаток дня он пытался нанять оруженосца, но, по воле злосчастной Фортуны, те, кто ему попадались, по большей части или, узнав о цели путешествия, наотрез отказывались ехать, или же, по мнению командора, в оруженосцы никак не годились.

И навстречу, и попутно нам, несмотря на ранний час, непрерывно двигались повозки и шли люди — чего ещё полгода назад мы совсем не встречали.

Вскоре мы миновали тот участок дороги, где когда-то высился дурацкий плакат и поджидал нас сеньор Палтус. Потом опять был широколиственный лес, и распадок, и болотистые поляны, и снова был лес. К полудню добрались до заставы.

Теперь это были далеко не те развалюхи-шалаши, в которых обитали стрелки "полевого командира" Шершня. Здесь, в тени леса, появился целый посёлок — с настоящими жилыми двухэтажными домами, казармами, конторами, службами, мастерскими, конюшнями, складами и шлагбаумами. Впрочем, многих из живущих и служащих здесь мы хорошо помнили, и они хорошо помнили нас; где-то на четверть это были бывшие стрелки, одетые не в нищенские плащи, как раньше, но в военную форму страны Таро, в стальных нагрудниках и с мечами у пояса. Нас пригласили, по старой памяти, отобедать, а стол накрыли на открытом воздухе, на веранде дома бывшего стрелка, а ныне начальника караульной роты.

После первых тостов и первых блюд, мы разговорились. Встал простой вопрос: двинуться в дальнейший путь сразу же после обеда или стоит обождать, пока не спадёт жара. Остановились на втором. В конце концов, никто нас вперёд не гнал, и на той стороне реки никто с секундомером не стоял.

Мимо нас, за невысоким забором и зарослями кустарника, проходила лесная дорога, чуть поодаль можно было рассмотреть и видимый краешком мост, под которым шумела прохладой река. Волны этой прохлады доносились ветром и сюда, и так приятно было сейчас, утолив первый голод, развалиться в плетёном кресле и вести неторопливую беседу…

Но спокойно посидеть не удалось.

— Держи его, держи! — донеслось с реки.

— Стой!

— Я вот тебе сейчас! Стой, тебе говорят!

Прямо рядом с нами, за кустарником, быстро затопали сапоги, затем кого-то поймали, выпустили, снова поймали…

— Заходи сзади! Сзади заходи!

Зазвенели мечи.

— Чёрти что… — сказал командир заставы, поднимаясь из кресла.

— Пойдёмте-ка! — предложил де Борн.

Совсем молодой, лет шестнадцати, смуглолицый паренёк, обнажив длинный меч, отбивался от четверых стражников, которые, по правде говоря, не столько нападали, сколько старались не дать ему уйти. Прижатый ими к забору, нарушитель границы (и это было действительно так), тяжело дышал — судя по всему, не столько от усталости, сколько от возмущения.

— Так-так. Что у нас здесь происходит? — задал командир обычный вопрос всех начальников.

— Разрешите доложить: попытка пересечения границы, не уплатив положенной пошлины!

— Это ложь! — воскликнул паренёк.

— Хорошо, ложь это или не ложь мы сейчас разберёмся. Молодой человек, вложите меч в ножны и следуйте за мной.

— Я никуда с вами не пойду. Я пойду своей дорогой, куда намеревался идти, и никто не посмеет меня остановить.

— Хорошо. Уплата составляет всего пять солидов. У вас есть с собой деньги?

Острие меча в руках юноши опустилось к земле.

— И что же? — продолжал уточнять начальник.

— Но я же… но я ведь перешёл реку не по мосту!

— Тем более, за переправу вплавь взымается штраф…

…Господи, по этой части на границе порядки оставались такими же, как это было при Шершне…

— Но я и вплавь не переправлялся!

— Простите, но как же вы оказались на этом берегу? Перелетели по воздуху?

— Разрешите объяснить, господин начальник? — влез в разговор один из стражников. — Я говорю ему: как только ты ступил на мост, вот на эти самые доски, ты обязан заплатить. А он мне: хорошо, дескать, тогда я на эти ваши доски ступать не буду…

— Всё равно ни-че-го не понимаю!.. Объясните толком.

— Очень просто, — с усмешкой объяснил парень и широким уверенным движением заправил меч за спину. — Я перешёл на эту сторону по перилам. Это законом дозволяется?

Теперь он никуда не бежал, а спокойно стоял, скрестив на груди руки.

Командир медлил с ответом, очевидно, прикидывая в уме длину моста и ширину перил…

И тогда в разговор вмешался де Борн.

— Откуда вы явились, молодой человек?

— Оттуда, — махнул он рукою вдаль. — С гор.

— Откуда???

Мы переглянулись.

— Ну, из-за гор, если вам так больше нравится.

— Так вы идёте не из Анзуресса? — удивился и начальник.

— Ну, не из Анзуресса… А какое это имеет значение?

— А почему вы не пошли сразу в Анзуресс? — спросил я. — Тогда бы не было этих хлопот с переходом реки.

— Там свои пограничники есть… А сюда у меня есть дело. Допрос окончен? Я могу идти?

— Ну нет, юноша. Так легко такие вопросы не решаются… — с усмешкою в усы промолвил начальник заставы.

— У меня есть предложение, — снова вмешался де Борн. — Сэр Тинчес! У нас наберётся десять солидов?

Тинч пошарил в сумке и достал горсть монет:

— Найдётся. Ровно десять. Можно не пересчитывать.

— Великолепно. Надеюсь, этой суммы хватит, чтобы возместить все ваши хлопоты, сеньор начальник? А вас, молодой человек, я попрошу пройти со мной… Есть серьёзный разговор.

— Никуда я не пойду…

— Замечательно. В таком случае, эти деньги мы оставляем себе и спокойно идём продолжать обед, а вы объясняйтесь со стражниками самостоятельно… Вы есть хотите?

Есть юноша, очевидно, хотел… И даже очень хотел.

— Ладно, — не удержавшись и сглотнув слюну, ответил он. — Только если по делу!

И дальнейший обед мы продолжили в компании с ним.

3

Свою плотную суконную куртку он, краснея и очень стараясь не выглядеть чрезмерно торопливым, аккуратно повесил на спинку кресла, туда же поместил ножны с мечом. Хотел было присесть, но вспомнил, снял берет и поискал взглядом, куда его можно было бы положить. Повесил на рукоять меча… Присев за стол, прошептал короткую молитву и лишь после этого принялся за еду, стараясь ничего не уронить, не пролить и не рассыпать.

Мы, стараясь не донимать юношу излишним вниманием, последовали его примеру. Когда он утолил первый голод, сэр Бертран спросил:

— Откуда у тебя такой меч?

— Наверное, оттуда же, откуда золотое кольцо на пальце? — предположила Исидора.

— И как тебя зовут? — завершил Тинч.

— Можете называть меня Пикус. Или просто — Пик… — неохотно начал он.

Тут не выдержал я:

— Интересное имя. Так вы, сударь, быть может, действительно умеете летать? И живёте в лесах? И способны предсказывать судьбу?[16]

Тут он впервые улыбнулся:

— Да, меня назвали в честь этой славной птицы. Её очень почитают у меня на родине, в стране лесов, полей и гор.

— Вы дворянин? Или рыцарь?

Он замялся:

— Нет… Я ещё не проходил обряд посвящения.

— Ты пока оруженосец, — констатировал сэр Бертран.

— Да. Можно сказать и так.

И, не дожидаясь последующих наших расспросов, принялся рассказывать сам:

— Меч и кольцо достались мне от родителей. Я иду к славному владыке Дару и королеве Таре, чтобы наняться в армию. Я надеюсь, что мои способности будут по достоинству оценены в этом королевстве, о котором я столько слышал. Тем более, что…

— Тем более, что? — уточнил командор.

Пик прикусил губу, поняв, что, возможно, сболтнул лишнее.

Мы терпеливо молчали.

— Об этом я не могу вам сказать, — наконец, промолвил он. — Об этом должны первыми узнать лишь те, кого я сейчас назвал.

— Вы можете рассказать об этом мне, дорогой юноша, — предложила Исидора. — Перед вами — дочь королевы Тары.

— А если ты так стремишься попасть в армию, то взять тебя на службу могу, например, я, — сказал де Борн. — Я давно ищу хорошего оруженосца. Тем более, нам не помешал бы проводник.

Пик растерянно переводил взгляд то на него, то на принцессу.

— Ладно тебе мучиться, — сказал Тинч, который сидел прямо напротив него, и налил вина. — Вот, выпей-ка для храбрости, для храбрости, вот так, вот так… Вот так… И ничего не бойся. Ты у друзей, всё будет хорошо… Только чур не врать. Я враньё за версту чую. Что, молчишь? Ладно, попробуем по-другому…

И вдруг резко поднялся. Я ещё никогда не видал его таким. Это был сам Таргрек, на сей раз оставшийся в облике Тинча. Он как-то по-особому громко щёлкнул пальцами и приказал:

— Смотри сюда! Теперь закрой глаза! Сейчас ты расскажешь всё, не утаивая ни одной мелочи! Говори, кто ты и как твоё настоящее имя!

Бедняга Пик, обмякнув и уронив руки на стол, сказал, не открывая глаз:

— Моё имя Пикус, сын Стеркула, короля икарийцев…

— Что привело тебя в эту страну?

— Предупредить…

— Предупредить о чём?

— Готовится война… вторжение… Кротос, вождь тельхинов, подстрекаемый учёными пришельцами из Омнии… Отец в плену… Страна захвачена… Мне удалось бежать… предупредить… предупредить королеву… нельзя доверяться каждому…

С этими словами он начал съзжать под стол.

— Открой глаза! — рявкнул Тинч.

Пик во мгновение ока встряхнулся и открыл глаза. Доли секунды хватило, чтобы он снова принял прежнее положение.

— Что, Пики, сморило тебя чуток? — как ни в чём ни бывало, спросил его Тинч. — Отдохнуть не желаешь?

— Н-нет…

— Ну, тогда поговорим о деле. Сэр Бертран, я понимаю так, что вы собираетесь нанять своим оруженосцем наследного принца…

— К-как вы догадались?

— Один чёрт разберёт, что творится в этом мире, — привычно забурчал командор. — По дорогам бродят сплошь одни принцы и принцессы…

— И всё же, как вы догадались? — не отставал Пикус.

— Золотое кольцо, фамильный меч, денег не гроша, не дворянин и не рыцарь, но и не простолюдин. Беглый принц, не иначе…

— А пусть бы и принц, — заметил командор. — Главнокомандующим его всё равно никто не поставит. Вы на что рассчитывали, юноша? Армия здесь небольшая, только на крайние нужды, чтобы лишний раз не тревожить спящего дракона…

— Так дракон существует? — прошептал взволнованный Пик. — Я полагал, это выдумки…

— Дракон мирно спит в Часовой Башне. И пробудить его имеют право лишь немногие. Скажи мне, Пикус, придя в эту страну, ты всё-таки рассчитывал на помощь именно дракона?

— К стыду моему, да…

— Тебе случалось лгать? — бросил Тинч.

— Я не люблю этого делать. Но, как вы изволили видеть, случается даже обманывать.

— Ты умеешь чистить лошадей, задавать им корм? Ухаживать за оружием? Стирать? Готовить еду? — не отставал сэр Бертран.

— Если необходимо, я готов делать и это, — сказал смущённый принц. И добавил:

— Ещё я могу коня подковать…

— Неплохо. Поможешь денщикам убрать со стола, когда мы пообедаем. И оставь сомнения. Я сам, будучи оруженосцем, проходил все эти премудрости. В конце концов, вся наша жизнь есть путь оруженосца. Без этого нельзя. Просто так рыцарями не становятся, мой мальчик…

— А вы действительно направляетесь к нам, в Икарию?

— Возились бы мы с тобой, если бы это было не так.

— Тогда я согласен, — ответил Пик и твёрдо посмотрел в глаза командора. — Правда, предупредить королеву…

— О том не беспокойся. У нас существует голубиная почта. Королева Тара будет обо всём извещена сегодня же.

Тем временем Исидора вглядывалась в узор чёток.

— Руны Эваз и Гебо, — объявила она. — По-моему, он действительно нам подходит.

— Откуда у вас эта вещица? — всплеснул руками парень.

И в его руках появились точно такие чётки.

— Их делают… делали только у меня на родине.

— И ты умеешь с ними обращаться, — утвердительно сказал Тинч.

— Конечно…

Глава 3 (22) — Рассказ Пикуса

1

Пожалуй, единственное, чему воспротивился принц — это садиться на лошадь. Всадники королевской крови никогда на кобылах не ездили.

— А почему ты сейчас пешком, а не верхом? — спросил Тинч.

— По дороге я попал в засаду. Тельхины подрубили дерево, я думал: проскочу. Но конь споткнулся и ствол перебил ему хребет.

— А как ты спасся?

— А я и не спасался. Их было всего пятеро… против нас двоих, — усмехнулся он и большим пальцем указал на рукоять меча за спиной.

Коня ему подыскали. Это был гнедой годовалый жеребец с именем Растабан, что сразу же вызвало возражение знатока астрологии Леонтия и коня нарекли именем Хадар.

Ближе к вечеру пять вооруженных всадников при двух вьючных лошадях миновали болотце, где некогда обитал Алекс Болотная Тварь, с пригорка, напоследок, помахали остающейся позади Аркании, и направились дальше, вдоль бурной глинистой реки, направляясь к горам.

Ни в лесу, ни в безлесье, никто им так и не встретился. Вовсю распевали птицы, дорогу то и дело пересекали кабаньи следы, и невидимый дятел-пикус порою заливался дробью неподалёку, к великой радости принца, утверждавшего, что это — добрый знак в дорогу.

Темнело. Присматривая место для ночлега, миновали распадки, редколесье, заросли кустарника — всё это было не то. Решили поставить лагерь на пологой горочке у наклонной скалы, где естественные неровности почвы отлично могли бы скрыть и костёр, и верхушки трёх шатров. К тому же, вершина горочки была, подобно тонзуре монаха, окаймлена колючим кустарником — "держи-деревом", как сразу же определил Леонтий.

Из-под скалы выбивался ручей, что тоже было кстати.

Солнце на закате было белым — верный признак хорошей погоды на ночь и на завтрашнее утро. На это указывала и обильная роса. Росистое разнотравье тут же по достоинству оценили кони…

Расседлав и стреножив коней, путники занялись устройством жилища, а покончив и с этим делом, расселись поужинать, а заодно прикинуть очерёдность ночного дежурства. Как раз с этого места они когда-то покинули Странствующий Лес. Далее начинались места неизведанные.

Пик с суеверным ужасом поглядывал на курящих Леонтия и Тинча, и рассказывал.

2

Лежавшая за горами-перевалами, примерно в двенадцати днях пути отсюда, рассказывал принц, всегда была страной мирных земледельцев и скотоводов. "Навозной куче поклоняемся", — шутил он.

Икария располагалась в широкой долине, среди снежных гор, где из Чистого озера вытекают две реки, и имела выход к морю. Огибая широкий скалистый полуостров, корабли иногда ходили и в Анзуресс, но плаванью мешали течения, рифы и переменчивый ветер…

— Кстати, а почему, как ты говоришь нам, тельхины собираются воевать с Таро, а не с Анзурессом? — спросил недоверчивый Тинч.

— Анзуресс — государство сильное. Их корабли вооружены пушками, а их солдаты — такими же стреляющими дубинами как у сэра Линтула. Правда, если так пойдёт, дойдёт и до войны с Анзурессом…

Тельхины явились с моря. Они заявили, что они — беженцы из заморских стран, что им необходимо временное убежище. Заискивающе глядя в глаза, они просили разрешения поселиться где-нибудь на пустующих землях здесь, в Икарии.

— А какая нам от вас будет польза? — спросил у них король.

Польза, оказывается, была. Пришельцы оказались сведущи и в кузнечном деле, и в механике, и в строительстве. Всего за год они вполне освоились на предоставленных им землях.

— Тарокканцы и ротокканцы? — спросил Тинч у Леонтия.

— М-м-м, пока не думаю, — ответил Леонтий — Подождём, что последует дальше.

Потом они потребовали избирательных прав наравне с коренными жителями. Когда им было отказано, их представители заявили, что организуют и своё, независимое управление, а власть короля или икарийского Совета им отныне не указ, и вообще, они хотят организовать на этих землях своё государство. "Свободы! Свободы! Свободы!" — восклицали они. Уже тогда было замечено, что среди них то и дело мелькают представители Омнии, которая находится незнамо где, но имеет власть в стране Таро, что за горами.

Омнийские учёные советники время от времени проникали с той стороны, а особенную приязнь имели к тельхинам, называя их "маленьким, но гордым народом" и побуждая к активным действиям.

А с моря прибывали всё новые корабли с "морскими волками" — как они себя иногда называют.

Пришельцам не хватало места.

Они попробовали было начать таким образом захватывать и Анзуресс, но там им сразу же дали от ворот поворот, и лишь немногие вернулись из-за скалистого полуострова. Это их ожесточило окончательно.

Икария никогда не имела сильной армии (не с кем было драться!). Пахари и скотоводы не могли препятствовать захвату своих исконных земель. Армия пришельцев в несколько дней захватила страну, захватила столицу, захватила короля, арестовала Совет…

Вслед этому было немедленно объявлено, что высшею расой на земле являются именно они, тельхины…

Но тут произошло неожиданное.

Говорили, что захлопнулся и более не открывается "рот", через который омнийцы являлись в страну Таро. Говорили, что жители Таро, объединившись, отныне называют себя по-старому — альтарийцами, и что помогает им фантастический дракон по имени Хоро.

Тельхины очень рассчитывали на помощь Омнии. У них нет огнестрельного оружия, а значит, что нет возможности бороться на равных с Анзурессом. Катапульты, баллисты, тараны — не лучшее вооружение против корабельных орудий бывшей пиратской республики…

"Подумаешь, дракон! Сказки это!" — решили тельхины и стали готовиться к завоеванию Таро…

— Тельхины, тельхины… — произнёс Леонтий. — Они люди? Как они выглядят, тельхины?

— А разве я не сказал?

3

Я, как и все, тоже вначале думал, что они люди, правда, какие-то странные…

Когда-то они добились таких успехов в науках и ремёслах, а особенно по части колдовства, что решили превознестись над обычной жизнью.

Что человек? — рассуждали они.

Человек не имеет острых когтей и зубов.

Человек вынужден носить одежду, скрываясь от холодов и непогоды.

Человек слаб и подвержен болезням.

Человека обременяет семья, обременяют дети.

Человек подвержен настроениям и порой ведёт себя как безумец.

Высший идеал разумного существа — это киноцефал, что поднимается по Колесу Фортуны с кадуцеем в руке. Это — тот, кто обрёл Высшую Мудрость и Высшее Совершенство!

Просите — и дано будет!

Просите — и само будет!

Просите — и всё будет!

И — сразу будет!

И — пучком будет!

— Кто такой киноцефал? — спросил командор.

— Погоди, погоди! — остановил его Леонтий. — Кажется, я начинаю догадываться. Продолжайте, ваше высочество!

— Они решили превознестись и получить всё сразу… это я уже сказал… Так вот…

В своих святилищах они неустанно творили молитвы и заклинания, прося о том, чтобы стать совершенными. И их бог внял им.

С тех пор у них нет ни детей, ни женщин, а сами они появляются на свет из норы в земле. Я вначале не верил… потом убедился: туда высыпают песок и льют морскую воду, потом оттуда, силой жреческих заклинаний, появляется готовый тельхин…

— Это не люди, — спокойно прокомментировал Леонтий. — Они перестали быть людьми. Это демоны. Демоны моря. В истории они не раз появлялись и на островах Средиземноморья — Родосе, Кипре и Крите, и на островах Индийского океана, и в Эфиопии, и на севере Африки, по соседству с племенем мармаритов… Уточним: так как же, всё-таки, они выглядят?

— Так же, как выглядит их главное божество — святой Категорий.

— Категорий…

— Они — "псы господни", обросшие шерстью и с головою собаки.

— Старые знакомые, — презрительно хмыкнул де Борн.

— Они могут прикидываться добродушными и милыми, и преданно смотреть в глаза, и любят играть, и всем своим существом уверять в своей дружбе и преданности… Любят спортивные игры. Их любимое изречение — "в здоровом теле здоровый дух!". Очень любят развлечения, пляски, соревнования, особенно бои на мечах и дубинах. А ещё приносят друг в друга в жертву их святому Категорию и поедают по праздникам. Только это они хранят в тайне, и слишком поздно мы узнали об этом…

— Скажи, а откуда их изгнали… в последний раз?

— Откуда-то из-за Белых гор, это ещё дальше. Правда, не до конца; говорят, что там до сих пор ещё сохранилось их главное святилище…

— Так, допустим, "Белые горы" ещё иначе называются "Альпы"… Скажи, не носят ли тельхины белые нагрудники с чёрным крестом?

— А вы откуда знаете?

— Сэр Бертран, а ведь значит, это всё-таки Альпы. А, стало быть, если через Альпы и к западу, то там южная Франция, а далее — и твой заветный Лимож… Непонятно, правда, в каком времени всё происходит. Может случиться и так, что сеньора Гвискарда ещё не изволила родиться на свет Божий, и так, что твой бывший приятель Да-и-Нет[17] уже погиб у замка Шалю…

— Так или иначе, сэр Линтул, но я очень рад, что всё разъясняется. Да-а-а! Давненько я не расчёсывал пёсьей шерсти клинком Исидоры-Сервенты-Спады!

— Дело не в этом, — заметил Тинч. — Вернёмся к началу. Мы прём напролом в самое логово псоглавцев. Нам хорошо бы хорошенько продумать, как действовать. Не вручать же им верительных грамот!

— У меня на этот счёт другое мнение, — высказалась молчавшая до сих пор Исидора.

Глава 4 (23) — Происшествие у костра

1

— И это очень хорошо! — перебил её Тинч. И, невзирая на недоумённый взгляд принцессы, обратился к де Борну:

— Сэр Бертран! Разрешите мне покомандовать вашим оруженосцем?

— Командуй… А в чём, собственно, дело?

— Пока ещё светло… Меня смущает обстановка. Мы чересчур беспечны и не исследовали как следует местность. А должны быть следы… Кроме того, неплохо бы послать вашего оруженосца на разведку. Что там впереди? Не мелькают ли огоньки костров? А вдруг тельхины выставили заслон недалеко от нас?.. И мы рискуем на него нежданно напороться утром?.. Пикус, ты хорошо понял, что от тебя требуется?

Принц неохотно поднялся на ноги. Поискал перевязь с мечом, привычно забросил меч за спину.

— Понял. Я могу идти?

— В случае чего — подашь сигнал: криком дятла.

— Вот что, друзья, вот что, принцесса… — негромко, прислушиваясь в ту сторону, где за колючим кустарником только что пропала тень ушедшего на разведку Пикуса, сказал Тинч. — Нам следует быть более осторожными в своих разговорах.

— Ты снова ему не доверяешь? — спросил рыцарь. — Отчего же?

— Кое-что в его рассказе… и в поведении кажется мне странным. У нас есть по крайней мере полчаса. Вам слово, принцесса!

— Дело в том, что мы подготовили несколько вариантов верительных грамот. Согласно одному из них все мы являемся не просто подданными королевы Тары, но выразителями мнений и желаний дракона Хоро.

— Который на самом деле спокойно дремлет в Часовой Башне, — кивнул Леонтий.

— И пусть дремлет, тельхины этого не знают.

— Или пока не знают, — нахмурился Тинч.

— Я — принцесса, наследница престола, возглавляю посольство. Сэр Бертран — военный советник. Сэр Линтул — верховный советник по особым делам. Сэр Тинчес — посол Тагэрра-Гроннги-Косса при дворе Таро…

— С каких это пор командором Ордена является всадница Исидора? — возразил де Борн.

— Командором, так или иначе, остаётесь вы, сэр Бертран де Борн.

— И, кстати, — поддержал её Тинч, — в присутствии Пикуса об Ордене — молчок.

— Ну-у… Вы что, так боитесь, что эти тупые псоглавцы с дубинками…

— Те, кого вместе с нами зацепил краем Странствующий Лес — лишь передовой отряд. У них и мечей-то не было.

— Но был знак бога Ра…

— Который они захватили у крысокотов.

— Значит…

— Быть может, те, кого мы встретим по ту сторону гор, извещены об этой стычке, — продолжал рассуждать Тинч. — Тем лучше. Мы представим дело так, что имело место глупое нападение на наше посольство, когда мы направлялись к королю Эдгару. И нашей вины здесь абсолютно нет — пускай спрашивают со своих солдат… если те, разумеется, ещё живы. Но мы не должны недооценивать остальных. Тем более, если (и это наверняка) их продолжают консультировать уцелевшие омнийские учёные. Какими знаниями обладают они — нам ещё предстоит выяснить…

…Теперь не Тинч сидел у костра, шутливо с приятелями. Это был, и по речам, и по внешнему облику сам Таргрек — с его богатырской фигурой, русой бородой и неторопливыми, взвешенными фразами бывалого воина…

— Я обратил внимание на несколько деталей в рассказе принца… Да-да, Леонтий, здесь он не обманывает. Конечно, согласно древнему мифу, тельхины могли перевоплощаться в самых разных существ, но это не тот случай. С другой стороны, например, почему сюда, на эту сторону, прибыл только он один? Где потоки беженцев из Икарии? Следовательно…

— Следовательно, ему РАЗРЕШИЛИ пройти на эту сторону.

— Далее. История с конём. Больно замысловато. Зачем устраивать столь сложную ловушку, если по этой тропе мало кто ходит?

— Так ты считаешь…

— Я пока ничего не "считаю". Третье: кто снарядил его в дорогу? Об этом он не говорит ничего. Опальный принц с громадным мечом, открыто шествующий по дороге… не совсем убедительно, если учесть, что за ним должны охотиться.

— Ну, может быть, он скрывался…

— У него нет денег. На что он их потратил? А если тратил, то отдавал их кому-то? А этот кто-то вполне мог донести. Во всём этом надо разобраться… Далее. Меч! Они — мирный народ, так? Но меч — не игрушка, хотя бы и перешедший по наследству. Следовательно, когда-то они всё-таки воевали. С кем именно?..

— Это могло быть в незапамятные времена…

— Насколько незапамятные?.. В общем, по его возвращении следует устроить более детальную проверку относительно того, кем он послан и с какой целью.

— Так ты… всё-таки считаешь его лазутчиком Кротоса?

— Да. Хотя, к его чести, скажу, что сам он может о том и не подозревать…

— Это как?

— Увидишь. Там, на заставе, я провёл только предварительную разведку. Вполне допускаю, что в его голове поставлена блокада против такого рода проверок. Моей задачей будет попробовать эту блокаду преодолеть… Между прочим, он возвращается… Исидора, что ты там рассказывала нам о Кротосе?

Пред ними снова был Тинч…

А шорох росистой, тяжелой травы вдалеке показал, что оруженосец идёт обратно в лагерь.

2

— Никого вокруг, кроме сов и летучих мышей. Дорога свободна!

— Хорошо, мой мальчик, — сказал командор. — Присядь и обсуши ноги у огня. Сеньора Исидора?

— Эта история известна, пожалуй, всем нам, кроме тебя и… наверное, принца.

Когда-то, в те незапамятные времена, когда на священных горах Парнас и Геликон обитали боги и музы, глава всех богов, великий Дий[18] обратился к всезнающему и высокомудрому кентавру Хирону. Необходимо было спроектировать и построить небесный свод с его планетами и звёздами. В награду Дий разрешил Хирону взять во владение один из двенадцати дворцов будущего солнечного круга — Зодиака… хотя так этот круг тогда ещё не называли.

Хирон удачно справился с порученной работой, но вселяться на своё место не спешил. Ведь он был бессмертен, а на земле было ещё столько дел…

В это же время на горе Геликон обитал некий Кротос, чудесный златокудрый мальчик, обласканный музами и одаренный ими многими знаниями за то, что изобрёл хлопОк — как знак одобрения талантливому поэту или музыканту. Потом он развил эту идею, изобретя одиночные хлопки, аплодисменты, овацию…

Правда, аплодировали не ему. И это его очень стесняло.

Не в силах изобрести что-либо ещё, он присвоил себе идею лука со стрелами. Несмотря на то, что к тому времени существовали струнные инструменты, например, лира, своё происхождение ведущие непосредственно от лука, имя подлинного автора по сей день неизвестно, чем и воспользовался неглупый юноша.

Ему простили эту шалость, и даже согласились с ним.

Но никто не аплодировал…

Охваченный отчаянием, Кротос обратил внимание на небесный свод и на звёзды. И зорким глазом приметил, что один из небесных дворцов пустует.

А ему так хотелось внимания, так хотелось, чтобы и люди, и боги восхищались им каждый день… или каждую ночь?

И тогда он решился и, взойдя от горы Геликон на звёздное небо, самовольно занял то место на нём, которое мы сейчас называем созвездием Стрельца.

А поскольку это место своей формой было сотворено Хироном для себя, то Кротос распределился в нём в виде кентавра…

И когда Хирон всё-таки взошёл на небо, то обнаружил, что дворец его захвачен.

Он обратился за помощью к Дию. Но даже Дий не смог… или не захотел ничего поделать, и лишь разрешил Хирону пристроить неподалёку ещё одно созвездие — то, что называют созвездием Кентавра, а там — решить спор самому.

Тем временем Кротос, распалённый успехом, а более того — терпимостью богов к его выходкам, решил пойти дальше и распространить свою власть на весь круг… Он влезал и в Скорпион, и в Козерог, и пытался войти в Лев, и в Телец, и в Рыбы… Правда, отовсюду его рано или поздно выгоняли.

От своих усилий, (в особенности ему досталось в созвездиях Большого, Малого и Гончих Псов), он начисто потерял очертания первоначальной формы, превратившись в подобное волку существо.

Он объявил себя Великим Зверем, самим совершенством, а круг двенадцати созвездий, с его подачи, стали называть Звериным Кругом или Зодиаком. Это было последним из его изобретений.

Потому что Хирон построил неподалёку не только Кентавр, но и Алтарь, Жертвенник, а самого Кентавра вооружил длинной пикой.

Вслед за этим он начал долгую и непрерывную войну со Зверем.

Длится она по сей день.

По сей день мы можем наблюдать в звёздном небе Кентавра, что, пронзая Волка пикой, возлагает его тушу на Алтарь.

Да, на рисунке герба у короля Эдгара изображены два кентавра. Это Хирон молодой и Хирон старый. Это намёк на то, что каждому из нас нелишне бывает порой отойти в сторону и посмотреть на себя самого: насколько ты чист внутренне? не завёлся ли в твоём дворце кто-то, кто диктует твоему разуму и чувствам низменные, животные желания? А если так — поддень его на пику самых чистых и бескорыстных, светлых и смелых убеждений, и возложи эту нечисть на очистительный огонь Алтаря!

3

— Хы. Хы-хы… Забавная сказочка…

Леонтий, сэр Бертран и леди Исидора с тревогой и удивлением взглянули как исказилось лицо принца. Углы рта оттянулись назад, оскалились зубы, выпятились из орбит глаза…

Никто не заметил исчезновения Тинча…

— Забавно… Хы, забавно… — говорило существо и шарило правой рукой у себя за правым плечом.

— Не это ли ты ищешь? — спросил Таргрек, появляясь напротив него, с той стороны костра. И в его руке сверкнуло длинное узкое лезвие меча. Его отблеск рыжим трепещущим огнём ударил в глаза существу…

— Не это ли ты ищешь, КРОТОС?

— Д-ды… Как же ты… успел ведь…

— Встать!!!

Существо неловко поднялось на ноги. По внешнему виду это всё ещё был Пикус, но лицо его, выражавшее все оттенки неукротимой злобы, более не было лицом принца…

— Ключевые слова! — приказал Таргрек. — Назови! Ключевые! Слова!

— Ы-ы-ы…

— Повинуйся мне! Ключевые слова!

— Дракон. Омния. Омнийцы. Оружие. Армия. Война…

Существо произносило это машинально, тупо устремив взор на горевшее перед глазами лезвие.

— Твоё задание!

— Смотреть. Видеть. Рассказать. Убить. Доложить.

— Как именно убить?

— Убить во сне или отравить…

— Кто в стране Таро должен помочь тебе?

— Вы.

— Твоя задача — войти в доверие.

— Да. Войти в доверие. Завоевать доверие. Быть приближённым. Воспользоваться моментом. Убить. Убить. Убить. Убить. Убить. Вернуться. Доложить… — механически повторяло существо.

— Достаточно. Я приказываю тебе покинуть тело этого человека. Изыди!

— Гы. Гыыыыы…

— САТОР, АРЕПО, ТЭНЭТ, ОПЕРА, РОТАС! Именем Бога Всевышнего и Волею Его заклинаю: покинь это тело! Шаг вперёд!

Существо, покачиваясь, шагнуло вперёд, к костру.

— САТОР, АРЕПО, ТЭНЭТ, ОПЕРА, РОТАС! САТОР, АРЕПО, ТЭНЭТ, ОПЕРА, РОТАС! САТОР, АРЕПО, ТЭНЭТ, ОПЕРА, РОТАС!!! Очистительный огонь! Очистительный огонь! Очистительный огонь! Огнём Алтаря Небесного заклинаю тебя! Шаг вперёд!

Существо сделало шаг вперёд, в сам костёр — босыми ногами принца…

— А-а-а?.. А-а-а! А-а-а! А-а-а!!! — закричало оно, корчась от боли. Языки пламени побежали вверх по одежде.

— Во-о-он!!! — закричал Таргрек и ударил его мечом по темени…

Здесь стало происходить что-то невообразимое. Изо рта существа полезло что-то белое, туманное, бесформенное…

— Гасите одежду! Оттащите принца от костра! — приказал Таргрек.

Леонтий и Исидора с двух сторон подхватили обмякшее тело Пикуса, отдёрнули его от огня, принялись хлопать по одежде, чтобы погасить огонь…

А между ними и костром колыхалась странная белёсая фигура, напоминавшая по форме человеческую.

— Сэр Бертран!

Рыцарь мгновенно понял, что от него требовалось.

И сверкнул клинок Исидоры-Сервенты-Спады!

Посыпались искры. Раздался звонкий хлопок, как будто ударили в ладоши. Пламя костра взвилось, казалось, до самых небес и… погасло.

4

— Дайте ему вина, — сказал Тинч, устало опускаясь на землю. — Да, и в аптечке надо бы пошарить. Там мазь от ожогов… Да, голову перевязать не забудьте, хотя это царапина, до свадьбы заживёт…

— Что случилось? Что со мной? Где я? — шептал несчастный принц. — Болит… Кто вы???

— Ты нечаянно шагнул в костёр, сынок, — сказал ему Леонтий. — Сейчас мы смажем твои болячки, дадим тебе вина и — спать, спать, спать… А наутро ты вспомнишь. Вспомнишь всё…

— Я принц Пик-кус… — захлёбываясь вином, говорил тот. — Я сын Стеркула, короля икарийцев… Вы — сэр Линтул, вы — сэр Бертран, вы — принцесса Исидора… А вы…

— Ладно уж, — сказал Тинч, подбрасывая в костёр сухих веток. — Э-эй! Не вливайте в него весь кувшин! Оставьте и мне глоточек!..

Глава 5 (24) — Спорные земли

1

— Скажи, Леонтий, а что такое это странное число — 666? Почему его все так боятся?

— Кто-то боится, а кто-то и нет. Видишь ли, Тинчи, это число полноты и высшего совершенства. Представь, что кто-то, вдруг или постепенно, но сумел его достичь. Он всё знает и всё может. Он, по сути, идеал…

— Так что же в этом такого страшного? Он столько сумеет сделать…

— Суметь-то сумеет. Но в пределах полученных знаний и сил. А далее? Далее, это число должно быть преобразовано: три шестёрки дают 18, а при сложении цифр — девятку. Девятка же — ключ к дальнейшему развитию. Не будет этого развития, движение по кругу не сумеет перейти в движение по спирали — тогда беда. Идеал превращается в идол, который тормозит все духовные и физические процессы.

— Стало быть… Кротос…

— А что Кротос и иже с ним? Он прав, он и есть 666. Шагнув вперёд, минуя ступень обучения и набора опыта, он потерял способность к развитию… Кстати, именно спираль как символ — это символ Аркана 17, "Звезда", чьё кодовое слово — именно Надежда. По сути, Надежда — это то, что помогает перевести движение из консервативного кругового в прогрессивное спиральное.

— Тогда Кротос…

— Это щепка, попавшая в Колесо. Потому Кентавр и вооружён пикой, которой, как застрявшее в зубах мясо, выковыривает Зверя из круга двенадцати дворцов. Истинный Бог не терпит остановки в развитии, и всякий подобный казус, пусть это Антихрист 666, пусть это раковая опухоль в организме, пусть это применение магических знаний исключительно в эгоистических целях — всё это восстание против Истины, восстание против развития, восстание против Бога… То есть, если какая-то система вдруг перестаёт поступательно развиваться, у неё один путь — к деградации, развалу, хаосу, лжи, лицемерию, стремлению обособиться от высших духовных принципов и, в итоге — к гибели… Я где-то понимаю Хэбруда, который, хотя или нехотя, направил тебя в это путешествие. Наверное, и я, тоже не случайно оказался здесь…

— А сэр Бертран и леди Исидора?

— Ты их не тревожь. И не торопи. Загадка эта из тех, что сами, рано должны найти себе разгадку. Рыцаря нашего призывает любовь, но более всего — призывает тайна…

— Понял!

— Что ты понял?

— Я понял, как действует напиток в моей фляге! Он исполняет желания, но они не те, о которых мы думаем. Наверное, те, осуществления которых мы хотели бы внутренне?..

Они спустились со скалы в лагерь. Исидора хозяйничала у костра. Сэра Бертрана не было видно.

Пикус сидел спиной к ним, свесив ноги с обрыва, а по временам оглядывался и странно улыбался. Бинт на его голове всё ещё подмокал кровью.

"Это ничего, — раздалось в голове Тинча. — Это правильно. Вот если бы всё заживало сей миг как на собаке — вот тогда бы был повод беспокоиться…"

— Эгей, как дела! — помахал он принцу.

Пик не ответил, только улыбнулся ещё шире и погладил ладонью траву.

Сегодня он проснулся рано и сказал, что не помнит, что было вечером и как он лёг спать. И ещё сказал, что несмотря на то, что побаливают ноги и немного голова, никогда он не чувствовал себя так хорошо. "Правда, пустота внутри какая-то образовалась, но как-то просторно… петь хочется… А можно я босиком по траве похожу?"

Ему разрешили, тем более, что травяной сок — замечательное заживляющее средство.

— Есть хочешь? — спросила принцесса.

Принц отрицательно замотал головой. Указал вдаль, на оставшуюся внизу равнину:

— Красиво как… Вчера… ведь это был розыгрыш, да? Я с детства люблю розыгрыши…

— Ладно. Давайте дадим человеку спокойно воскреснуть из мёртвых, — бросил Тинч.

— Откуда тебе знакома техника экзорцизма? — полюбопытствовала Исидора.

— Знаешь, я сам не очень помню, что вчера делал и говорил… Кое-что от Хэбруда, а ещё более от Таргрека… Мы с тобой вообще уникальные личности. Наверное, это у нас наследственное… Жестоко получилось, конечно, но иного выхода не было. Побаиваюсь даже. Как бы наш оруженосец от такого лечения… Натерпелся парень.

— Он теперь не оруженосец, — молвил, подходя к ним, сэр Бертран. — Вчера ты посвятил его… Мы примем его в свои ряды — так, бывало, поступал славный Балеан при обороне Иерусалима… А это я нашёл зашитым в воротник его куртки…

Небольшой плоский пузырёчек был наполнен серовато-зелёным кристаллическим порошком, очень похожим на соль.

— Дай-ка его сюда, — сказал Леонтий. — Ну-с, попробуем, что это за штука.

С этими словами он расщепил вдоль сухую веточку кустарника и одной из половинок подхватил несколько кристалликов.

— Ну-с… Запаха нет… на вкус, как я понимаю, лучше не пробовать.

Сплюнул…

Щепотка на кончике палочки запузырилась. Леонтий бросил палочку в огонь. На мгновение вспыхнуло зеленоватое пламя.

— Ну, то, что это не совсем обычная соль — жуку понятно. И вряд ли приправа для супа. И не лекарство. Вещества такого рода не хранят зашитыми в воротник… Счастье, что его не успели привести в действие… Ну, а что мы теперь будем делать с этим сокровищем? Сохраним? Уничтожим?

Друзья были единогласны:

— Уничтожить!

— Я тоже за то, чтобы уничтожить, но как? Закопать? Бросить в костёр? Развеять по ветру?.. Ну-ка…

Он прошёл до края обрыва и присел рядышком с принцем.

— Как ты полагаешь, Пикус, что это за пузырёк?

— Сэр Линтул, по-моему, это соль. Или лекарство.

— Откуда он у тебя?

— У меня??? Хотя… хотя… никак не вспомню. Ах да, мне его дали, чтобы… чтобы… сейчас…

— Кто тебе его дал?

— Его… его на моих глазах зашивали в воротник… кажется. Не помню! Что-то с головой… Как будто кто-то пытается влезть в неё. Сэр Линтул! Я, честно, не понимаю что со мной творится!

Тинч, на ходу снимая с пояса заветную флягу, приблизился к ним.

— Пик! Ты видишь, что тут написано?

— "ЗАГАДАЙ ЖЕЛАНИЕ!"

— Я хочу, чтобы ты немедленно загадал желание и отпил глоток.

— А, это лекарство? Хорошо. Я хочу… Хочу побыстрее выздороветь и чтобы мы больше не теряли дни из-за моих болячек. Вот!

С этими словами он сделал большой глоток, громко сказал: сначала "Фу-уф!", а затем "А-а-ах!", и отдал флягу назад.

В ту же секунду что-то тихо зашипело в руках у Леонтия.

Писатель вскочил и бросил подальше, в обрыв злосчастный пузырёк, из которого на излёте повалил дым, вылетел язык пламени, а когда пузырёк там, далеко внизу, коснулся земли, хлопнул взрыв… Зеленоватое облачко покрутилось-повихрилось над местом падения… и его рассеял и унёс вдаль свежий утренний ветер…

— Та-ак! Вот это точно пикус-покус! — удовлетворённо сказал Леонтий, покручивая мизинцем в ухе.

От костра подбежали взволнованные сэр Бертран и леди Исидора:

— Чем вы здесь занимаетесь, чёрт подери?

— Пикус, с тобою всё в порядке?

— С ним теперь будет точно всё в порядке, — уверенно заявил Тинч.

— Отлично! Когда завтракать будем? — засмеялся принц и вдруг выражение его лица резко поменялось. Полными ужаса глазами он смотрел на товарищей.

— Ведь… — с усилием выдавил он, — ведь я всё вспомнил. Вы… я же не сказал вам… не мог… почему… Боже! Боже!..

И повалился навзничь.

— Ничего, пройдёт, — сказал Леонтий, похлопывая его по щекам. — Кстати, нам действительно не мешало бы позавтракать. А заодно послушать ДРУГОЙ его рассказ.

2

— А я бы не спешил с расспросами, — высказал мнение Тинч. — Человеку и так досталось. Что действительно будет нужно — скажет сам.

— Может быть, может быть…

— Меня гораздо более смущает, что мы, получается, будем заявлять себя как посольство, — заявил командор. — Это ложь. Нас не посылает никакой дракон! Мы, выходит, прикрываемся драконом, а на деле просто соглядатаи. К чему тогда ехать? То, что нам действительно необходимо — расскажет Пик… сэр Пикус. Если против Таро готовы выступить армады войска, благоразумнее было бы отступить и подготовить оборону… А так… вести переговоры с заведомыми мерзавцами, лезть прямо в глотку Кротоса. Я допускаю, конечно, что можно попробовать взбунтовать икарийцев, но это, во-первых, выступление плохо вооружённых людей и, значит, излишняя кровь. А во-вторых, это как-то не совсем честно — прибыть с мирной миссией, а после… Не уподобимся ли мы своему противнику?

— М-да, — сказал Леонтий. — Пожалуй, ещё немного, и я соглашусь с сэром Бертраном… Ну, пусть не сами икарийцы. Пусть даже король Эдгар, который, я уверен, не преминет придти к нам на помощь. Или даже сам дракон. Уничтожать толпы врагов? Это хорошо на страницах романа. Какой бы ни был враг, какими бы ни были наши устремления, но побеждать должен не меч, а человек… Правда, в нашей новейшей истории был случай, когда войска соседней страны вторглись на территорию, где царили смерть, ужас, ложь… Мирные прежде люди оказались под властью фанатика, имя которому было Пол Пот… Пришедшие им на помощь соседи раздавили эту гадину, а потом, когда жизнь понемногу наладилась, вернулись обратно… Но это, скорее, исключение, чем правило.

— Мне кажется, ты сам себе противоречишь, Леонтий, — сказал Тинч. — По-моему, нашей целью должна стать прежде всего помощь людям. Стоит ли интересоваться мнением нелюдей?

— Не нелюдей. Нас самих!

— Разрешите и мне сказать! — вмешалась Исидора.

— Мне кажется, надо предоставить слово принцу. Он, как я понимаю, в наших глазах должен рассматриваться как представитель пусть свергнутой с престола, но всё-таки власти.

Пик только что пришёл в себя и, переводя взгляд то на одного, то на другого из новых друзей, внимательно слушал.

— Может, вначале всё-таки позавтракаем? — спросил Леонтий.

Принц сделал отрицательный жест ладонью, потом, сжав пальцы в кулак, придавил кулак к губам. Потом, отбросив кулак и растопырив пальцы, сказал:

— Не знаю с чего начать.

— Хорошо, — согласился Леонтий. — Тогда начни с того, что не у всех икарийцев пёсьи головы.

Друзья обменялись взглядами.

— Это как? — хмуро бросил рыцарь.

— У каждой деспотической власти есть слабое место. Она, внутренне предчувствуя свою шаткость, очень любит самовозвеличиваться. Отсюда, встаёт необходимость существования отборной интеллектуальной элиты… Ей, в принципе, надо немного, она сравнительно дёшево обходится. Капелька внимания, капелька потакания тщеславию… И всё же… Когда в истории восстают рабочие, крестьяне, гладиаторы, их главное требование — это справедливые законы, справедливая власть. Добрый царь… Понять же, каков должен быть этот "добрый царь", способна только интеллигенция… Скажи-ка, Пикус, в вашей столице, наверное, полным-полно красивых зданий, храмов, памятников? Построенных под руководством тех же псоглавцев?

— А вы откуда знаете?

— Догадываюсь. Камень для них ломают рабы-икарийцы, не так ли?

— На главной площади поставлен памятник волчице, кормящей двоих малышей. Один из них с головой человека, другой — с головой псоглавца…

— Рем и Ромул… А ещё среди твоих подданных есть немало, например, художников, музыкантов, писателей, поэтов…

— Да. Моя задача была заводить знакомства с ними и докладывать Кротосу о тех разговорах, что они ведут в узком кругу… Меня готовили быть таким человеком… и не только в Икарии.

— Вот оно как. А что ты думаешь об этой своей миссии сейчас?

Пик потёр ладонью вспотевший лоб:

— Сейчас мне очень хочется броситься с этого обрыва. Со мною беседовал сам Кротос. Он умеет читать мысли, и не только это… Как-то он заметил, что если я ПРЕДАМ его, то не проживу и мгновения, исчезну в огне. Ещё он сказал, что если меня не страшит и это, то мой отец погибнет ужасной смертью, проклиная моё имя…

— Сынок, — сказал Леонтий, — беда и вина — не одно и то же.

— Тем более, когда мы изгнали эту проклятую сущность… — поддержала его принцесса.

— Правда, — с сомнением добавил Тинч, — теперь, когда твоя связь с Кротосом прервана, он наверняка понимает, что что-то пошло не совсем так, как он рассчитывал. Ты или погиб, или перешёл на нашу сторону. К тому же он должен был почувствовать, что и с нашей стороны есть маги — не чета ему…

— Вот что, — подытожил командор. — Теперь я сам желаю идти в Икарию. Мне почему-то очень захотелось посмотреть в глаза этому… Кротосу. И проверить, так ли сильно его могущество, как говорит этот мальчик. Как она называется, твоя столица?

— При отце она называлась Минойя. Ныне Икария называется Кротонией, а столица её — Кротониа…

— Итак, вперёд, на Кротонию! А там… будь что будет! Возглавляйте же своё посольство, сеньора принцесса!

3

Они ехали день, и ещё день, и ещё день… Дорога всё круче забирала в горы. Леса сменялись редколесьем, потом лугами, потом снова лесами. Тропинка становилась то уже, то вновь расширялась, горы то сжимали свои объятья, то опять расходились по сторонам. Не раз и не два они замечали где-нибудь в глухих зарослях фигуры людей, иногда — со снаряженными луками, но вид вооружённого до зубов отряда был настолько внушительным, что нападения не следовало.

На седьмой день из колючего кустарника навстречу им вышел обитатель леса.

— Мир вам, добрые путники! — сказал он, поднимая руку. — Откуда и куда путь держите?

— Мир и тебе, лесной житель! — отвечала леди Исидора. — А путь мы держим из страны Таро, и наша цель — тот город у озера, что некогда носил название Минойя.

— То есть, вы идёте в Кротонию? — удивился лесной человек. — Какого лешего вам там понадобилось? Кто вы?

— Мы представляем посольство страны Таро, — ответил сэр Бертран. — А кто ты, и почему ты загораживаешь нам дорогу?

— Называйте меня Приближающийся Гром. Это наши земли. А далее я вам идти не советую. От тельхинов человеку ждать нечего, кроме рабских колодок… если не хуже.

Одет он был как староанглийский йомен, в узкие штаны, тунику и грубую кожаную куртку — настоящий Робин Гуд. За спиной его торчал длинный лук, в руке он держал стрелу длиною в ярд, оперением которой задумчиво почёсывал заросшую щетиной щёку.

— Далеко они? — спросил Леонтий.

— Как сказать. Иногда совсем близко. Правда, те, кто подходит ближе всех, обычно не возвращаются обратно. Как вы полагаете, почему?

— Тем не менее, отважный стрелок, — холодно сказала Исидора, — мы не преминем сами пойти им навстречу.

— Напрасные хлопоты — то, что вы затеяли.

— Это нам судить.

— Что ж, это достойный ответ, леди. Но будьте осторожны. Ближайшая застава — в полудне пути.

— Вот что, Приближающийся Гром. Не соблаговолишь ли ты дать нам проводника?

— Хм… А этот паренёк, что носит меч сзади? Он, помню, проскочил мимо нас как лиса вокруг капкана… Я с тех пор всё ломаю голову: кто он? И не ведёт ли он вас прямо в руки псоглавцев?

— Ты прав, он именно туда нас и ведёт. И ведёт по моему приказанию. Но было бы лучше, если бы ты или кто другой…

— Это вовсе незачем делать, дорогая леди. Друзья вы или, как и мы, враги тельхинов, место их заставы вы определите мгновенно. С некоторых пор они побаиваются выходить за пределы границы…

— Какой границы?

— Увидите… И да поможет вам Бог!

И снова пропал в колючем кустарнике.

И спустя полдня пути они действительно увидели…

4

У дороги, в том месте, где лес расступался, открывая широкое пространство плато, высилась гипсовая скульптура, на постаменте которой красовалась успевшая порасти чёрным лишайником надпись:

Скульптура изображала собакоголовое существо, одетое в ниспадающее одеяние и скрестившее руки-лапы ниже живота. В одной из конечностей псоглавец держал свиток.

— Ага, — сказал Леонтий. — Поклонитесь от меня Дюку в профиль…[19]

— Интересно, кто такой Эрул? — спросил его Тинч.

— Был такой деятель… — ответил Леонтий. — С тройным телом и тройной душой… Леди Исидора! Как вы считаете, принцесса, те земли, что мы успели миновать, лежат на территории Икарии или же это исконные земли страны Таро?

Все переглянулись, понимая намёк.

— О да! — хмыкнул Тинч. — Не слишком ли много землицы желает захапать дяденька?

— По-моему, за нами наблюдают, — заметил командор. — Во-он оттуда, с вершины сосны, что стоит напротив нас, возле леса. На расстоянии… чуть побольше полёта стрелы.

— Побольше — это неплохо, — осторожно вставил Пикус.

— Наблюдают? Это то, что требуется, — высказал мнение Тинч. — Учтите, что за нами наблюдают не только спереди, но и сзади. Этот Приближающийся Гром — парень предусмотрительный…

— Ага… Вы, сэр Линтул… — промолвила принцесса, — Вам кажется, что это может быть вполне удобным поводом поговорить о территориальных претензиях?

— О да!

— Тогда, судя по всему, вы знаете, что в таких случаях следовало бы предпринять. Предпринимайте же!

— Великолепно! — воскликнул Леонтий, сдёргивая с плеча автомат. — Очевидно, обмен мыслями всё-таки существует!..

И с этими словами, недолго целясь, выпустил короткую очередь, грохотнувшую, и эхом несколько раз отозвавшуюся в ущелье.

Полетели осколки. У скульптуры отлетела волчья голова и лишь кусок арматуры жалким хвостиком торчал из гипсового остова.

Позади них, в зарослях, кто-то удивлённо охнул. Впереди, с ветвей сосны, что высилась на опушке леса, сорвалась и напролом кинулась в чащу мохнатая тень…

— Теперь мы милостиво соизволим подождать немного, — сказала леди Исидора.

Немного погодя, на поляне показалась одинокая серая фигура. Взмах куском белой ткани: туда-сюда, туда-сюда…

— Стоим на месте, — приказала Исидора. — Впрочем… сэр Пикус, разрешаю вам ответить на этот сигнал.

Принц выехал вперёд и неловко помахал рукой — как бы приглашая. После этого фигура скрылась, и надолго.

— Может быть, одиночным в воздух? — предложил Леонтий.

Исидора не согласилась:

— Довольно стрельбы.

Ещё спустя некоторое время, из сосновой рощицы поднялся столб дыма.

— Предупреждают своих, мерзавцы, — прокомментировал командор. — Мы так и будем торчать здесь?

— Будем торчать! Наследная принцесса не собачка, что бежит на первый зов.

Поодаль, на вершине горы, поднялся к небу ещё один дымок. А от опушки леса, по направлению к путникам, отправилась группа вооружённых мечами и копьями существ, при виде которых сэр Бертран почувствовал, как его рука сама потянулась к рукояти меча. Их шлемы, металлические нагрудники и щиты блестели на солнце.

— Кто такие? — издалека пролаял возглавляющий группу псоглавец.

— Стоять, — сказала Исидора тихо. — И помалкивать.

И, на всякий случай, не оборачивая лица, откинула краешек плаща — там, где за седлом топорщился чехол арбалета.

Тельхины, не слыша ответа, приблизились ещё немного, и остановились, как им показалось, на безопасном расстоянии.

Исидора шепнула Пикусу несколько слов на ухо и слегка, ободряюще, шлёпнула его меж лопаток, мол: вперёд!

— Доложите своему командиру! — крикнул юноша, не доскакав нескольких метров. — В столицу, на приём к владыке Кротосу, направляется посланница великого дракона из страны Таро, несравненная принцесса Исидора! И шевелитесь, принцесса не может долго ждать!

— Ну, я командир, — переглянувшись с подчинёнными, ответил один из псоглавцев. — Что за принцесса ещё? Чего ты мелешь? Шьто вам вообще тут надо?

— Не понимаешь? — вскричал Пикус и указал на обезглавленную статую. — Переговоры о территориальных претензиях!

Всё это время, по незаметному сигналу Исидоры, всадники медленно приближались к спорившим.

— Чё ещё за претензии? Что ещё за дракон? — гаркал, распаляясь, псоглавец. — Вы находитесь на земле…

— …великой Кротонии… — договорил он через мгновение совсем иным голосом. Если бы у него было лицо человека — оно побледнело бы. Арбалетная стрела, щёлкнув, вошла в его щит и, легко пробив броню, вышла остриём с другой стороны.

Псоглавцы замерли. Бежать от пятерых, хорошо вооружённых всадников, было поздно.

— Вот видишь, — участливо сказал Пик. — Она может и точнее.

— Ладно… Сойдите с коней и следуйте…

— А вот этого принцессе приказывать не надо, — холодно бросил сэр Бертран. — Принцесса крови имеет право ходить пешком только тогда, когда сама этого захочет. Понял, дубина?

— И только туда, куда захочет, — поддержал его Тинч.

— Ладно, — произнёс псоглавец сквозь зубы. — Но учтите, что пройдёт не меньше пяти дней, прежде чем я пошлю запрос и получу ответ из столицы. На это время я попросил бы вас всех… и досточтимую принцессу отъехать за пределы границы.

И указал на обезглавленного истукана Кротоса.

— Вы, офицер, должно быть, не совсем понимаете создавшуюся ситуацию, — ядовито сказал Леонтий. — Это вы, сами, сейчас изволите находиться на территории владений великого Дракона Хоро. Посему…

— Посему, мы изволим встать вон там, у реки, — брезгливо кривя губки, прервала его речь Исидора. — Так и быть, мы согласны немного подождать. Сутки, не более, поскольку ваш Кротос извещён о нашем возможном прибытии!.. Объясните же! — накинулась она и на Леонтия, и на Тинча, и на сэра Бертрана, — Объясните этому… волосатому… чтобы он поторапливался со своим дурацким запросом! Дракон не может долго ждать!..

Глава 6 (25) — Кротос

1

Утром их разбудил крик дятла — на страже стоял Пикус.

Со стороны леса к шатрам приближался командир псоглавцев в сопровождении двух воинов.

— Кому-то из вас придётся пройти со мной. САМ вызывает, — объяснил он причину своего визита.

— Любопытно. Кто он, этот Сам? Сам Главный, что ль? — спросил Тинч.

— Сам есть Сам, — отвечал тельхин. — Вам разрешается взять с собой оружие.

— Ого-го, — рассмеялся Леонтий. — Похоже, особого запроса не потребуется.

— Интересно. Он что, так быстро перенёсся? — посомневался командор. — А вдруг это ловушка?

— Не думаю. Скорее, о нашем возможном прибытии просто ЗНАЛИ.

— Так или иначе, сопровождать леди Исидору буду я и никто другой.

— А вот это будет ошибкой, — сказала Исидора. — Принцесса не обязана бежать по первому приглашению. Пожалуй… — обвела она взглядом присутствующих, — вручать верительную грамоту отправитесь вы, сэр Линтул и… пожалуй, вы, сэр Тинчес. Что касается вас, сэр Бертран, а также вас, сэр Пикус, то лучшей охраны для себя, ожидающей ответа здесь, я не представляю.

С этими словами она пришлёпнула на ладони звенья чёток.

— Тэйваз и перевёрнутая Петра… Будьте осторожны. Как у тебя, Пикус?

— Ансуз и Рейдо.

— Если будем говорить и поступать правильно — нас ждёт дальнейшая дорога. Удачи вам! Вперёд!

У опушки леса Леонтий и Тинч заметили то, чего вчера вечером ещё не было. На суку той самой дозорной сосны висел человек, одетый по-лесному, так же, как давешний их знакомый, Приближающийся Гром.

— Нарушитель границы, — многозначительно пояснил псоглавец.

— Да-а? — как будто удивился Тинч. — Что же вы не сожрали его сразу? Или вы предпочитаете с тухлинкой?

Тельхин только скрипнул зубами и ничего не ответил.

По узкой тропинке их провели на широкую поляну, точнее вырубку, где за специально оставленными заострёнными пеньками стоял высокий частокол. На одной из башен, на флагштоке, развевалось белое знамя с чёрным антониевским крестом.

— Что-то я и черепов на кольях не вижу, — продолжал издеваться Тинч. — Непорядок!

— Спокойнее, — одёрнул его Леонтий.

Часовые пропустили их в полуоткрытые ворота и створки захлопнулись у них за спиной. Затем их провели мимо рядов кожаных палаток, за центральную башню, где одиноко возвышался простой полотняный шатёр. Часовые у входа отсалютовали своему командиру копьями, он вполголоса отдал команду, после чего все тельхины отошли шагов на пятнадцать.

— Вы можете войти! — объявил псоглавец.

2

Внутри шатёр оказался разделённым на три части занавесками. В наиболее просторной, средней комнате, у широкого окна, затянутого прозрачной материей, спиной к ним стоял, одетый в ниспадающие просторные одежды среднего роста, полноватый человек. По временам он отхлёбывал из чашечки, что держал на ладони, горячий, курящийся паром напиток. Капли пота блестели на пробивавшейся сквозь седину лысине.

— У вас весьма выразительный затылок, милостивый сударь! — прервал молчание Леонтий.

Человек (он действительно имел вид человека) медленно обернулся и посмотрел в их сторону.

— А… вы уже здесь…

И глубоко посаженными тёмными глазами окинул вначале Леонтия, затем Тинча. Поискал взглядом у них за спиной. Не удивившись, бросил коротко:

— Давайте ваши… грамоты.

— Вначале хотелось бы познакомиться, — предложил Леонтий и прибавил:

— Если вы не желаете здороваться.

Человек насмешливо передёрнул плечами и присел за низкий столик. Не спеша долил в чашечку горячего напитка из чайничка. Не спеша отпил ещё глоток.

— Мне представляется, что нам с вами поздновато знакомиться, — медленно и тихо, не спуская с них глаз, ответил он. — Не так ли, сэр Линтул? Не так ли, сэр Тинчес… или, как вас ещё там… сэр Таргрек, кажется?

— Пройдём-ка, Тинчи, — сказал Леонтий и, сделав несколько шагов вперёд, положил на столик верительную грамоту. — И присядем, пожалуй!

После чего, не дожидаясь особого приглашения, взял и присел на один из низеньких табуретов, и кивнул Тинчу на соседний.

Некоторое время и гости, и хозяин шатра молча глядели друг на друга.

— Как я и ожидал, наглость ваша переходит все границы, — проворчал Кротос, неохотно разматывая свиток. — Что ещё за игра? Что за территориальные претензии? Вы хоть понимаете, где находитесь?

— Великий Дий! Какой там ещё дракон!.. — воскликнул он, пробежав глазами строчки. — Спит он, ваш дракон!..

— Поверьте, его есть кому разбудить, — возразил Леонтий.

— Есть? — поднял на него насмешливые, неверящие глаза Кротос. — Есть?! И кто же это? Ваша глупая девчонка, эта, как её, Исидора? Или этот молодой увалень рядом с вами? Что за глупости вы тут плетёте?!

— Увы! — в тон ему не удержался от реплики Тинч. — Увы, вы правы! Да, это мы… то есть, те самые наивные глупцы и увальни, из-за которых вы соизволили прибыть сюда из самой столицы!

А Леонтий ядовито прибавил:

— Хотя я, лично, до сих пор не уверен, что именно вы — тот самый Кротос. Скажите, а вашу собачью голову вы, очевидно, держите где-нибудь в нафталине и надеваете по праздникам?

— Гхы! — глухо выдохнул Кротос, швыряя грамоту на столик. И тотчас пушок на его ушах вдруг почернел, потом потемнели волосы, по рукам тоже потянулась чёрная шерсть… Лицо вытянулось вперёд, превращаясь в морду, зубы предостерегающе оскалились…

— Что вы на это скажете? — прорычал он.

— Что ж… браво, браво! — сказал Леонтий. — Правда, превращаться в старого лысоватого волка умеет каждый дурак. А вы не смогли бы, для разнообразия, превратиться в ма-аленькую мышку?

— Хватит! Довольно! — ударил лапой по столу псоглавец и снова обратился в человека.

От его удара чашечка на столе подпрыгнула и её содержимое, издавая пряный запах, широко разлилось по поверхности.

— Ваши требования! — не притворяясь более, пролаял Кротос.

— Ну вот. Так-то оно будет лучше. Требование номер первый. Вы немедленно прикажете снять с верёвки и достойно похоронить того беднягу, которого этой ночью ваши солдаты казнили у выхода из леса.

— Р-ргау!

В шатёр вбежал командир гарнизона.

Покуда Кротос отдавал распоряжения, друзья вновь обменялись взглядами и перемигнулись. И, когда он вновь обратил на них внимание, на месте Тинча сидел Таргрек, который, как бы от нечего делать, спокойно покручивал посох меж пальцами.

— Второе наше требование? — спросил Таргрек. — Оно таково. Вы немедленно отдаёте приказ своим легионам, когортам… как их там у вас называют… следовать обратно, в столицу. Далее, туда же проследуете и вы. Дальнейшие переговоры мы будем вести с вами только там, в столице Икарии, Минойе!

— В Кротонии…

— Называйте как хотите. Если вы не хотите неприятностей, то не далее, чем спустя час мы ожидаем вашего известия там, у себя в лагере. После чего следуем за вами. На сегодня переговоры закончены. Не будем вам мешать. Пойдём, Леонтий!

И, не дожидаясь ответа, поднялся — как прежний Тинч. Блеснула серебром фляга на поясе…

— Ах да, — громко сказал Леонтий, — я совсем забыл… Передайте тем троим, что сидят сейчас за занавеской и щёлкают предохранителями автоматов, что с собою у меня имеется запас гранат. Не будем осложнять ситуацию, господа? А в принципе — заходите в гости, побеседуем, о`кей?

Друзья беспрепятственно покинули и шатёр, и крепость, и, столь же беспрепятственно вернулись в лагерь.

Не прошло и часа, как гонец доставил им депешу, в которой стояло всего одно слово:

"СОГЛАСЕН".

3

— А я ему всё равно не верю, — высказал своё мнение сэр Бертран. — Собрать армию, провести её практически до половины пути, и тут мы. Что ему стоит смести нас в эту реку и спокойно двигаться дальше? Только страх перед драконом, который то ли есть, то ли нет? Я уважаю ваши способности, сэр Линтул, и ваши, сэр Тинчес…

— Вот в том-то и дело, — сказал Леонтий. — Только ли это? Они без колебания расправляются с местными жителями, но не смеют пальцем тронуть нас.

— Пока не смеют, — сказал Тинч. — Что скажешь ты, Исидора?

Они сидели за раскладным походным столом в тени деревьев. Пикус, по его собственному желанию, взял поесть с собой и ушёл на свой наблюдательный пункт, на вершину скалы, откуда, в просветах деревьев, можно было хорошо видеть лагерь псоглавцев.

— Так или иначе, — осторожно начала Исидора, — нам хорошо бы вопросить чашу.

— Я спрашивал с утра, — признался Леонтий. — Странный ответ. Как бы сказать почётче: "сильная женщина сделает то же, что десяток мужчин…", что-то в этом роде… Оракул — он и в Африке оракул. Ясность необыкновенная.

— Допустим, "сильная женщина" — это вы, леди Исидора, — предположил командор. — Но откуда это вы вдруг обретёте силу десятерых мужчин? Или, вы тогда сама превратитесь в мужчину? Что это такого мужского может сделать женщина, не будучи мужчиной? Впрочем… с некоторых пор я ничему не удивляюсь.

— А почему именно я?.. Женщин на свете предостаточно. Быть может, речь идёт о нашей покровительнице, богине Ананке?

— Так или иначе, — подвёл итог Тинч, — мне кажется, что пророчество не сулит ничего плохого. По крайней мере, нам…

Крик дятла заставил их насторожиться.

— Интересно, — прищурился Леонтий. — Трое мужчин, и это не тельхины. По-моему, те самые ребята, что таились за занавеской, пока мы вели переговоры. Ха-ха! Неужто я оказался настолько прав? Смотри-ка, и пушки не забыли прихватить… Ну что ж, привет вам, защитники свободы и демократии.

— Шон Коннорс, доктор биологических наук, — отрекомендовался один из них, высокий, седобородый, одетый в джинсы и полевую куртку прямо на голое тело.

— Зак Михельсен, микробиолог, — отрекомендовался второй, худой и коротко стриженный. Костюм его был в точности таким, какой имел Леонтий, то есть — пятнистая одежда спецназовца, а за спиной болтался точно такой же автомат.

— Джуниор, ассистент доктора Коннорса, — представился третий, молодой человек лет двадцати пяти.

— Великолепно! — съязвил Леонтий. — А Чипа и Дейла с вами нет?.. Что ж, друзья, давайте и мы представимся. И пригласим гостей за стол… Тинчи, ты не принесёшь ещё вина и три бокала? Да и ещё одна скамья не помешала бы…

— Ну что ж, за знакомство, что ли?

Гости много не пили. Шон и Зак лишь пригубили из своих бокалов, Джуниор сделал глоток и тут же встретил осуждающий взгляд доктора Коннорса.

На некоторое время воцарилась тишина.

— Вы можете безо всякой опаски употреблять всё, что находится на этом столе, — подарила гостям улыбку принцесса. — В наших краях нет привычки травить собеседника.

— Спасибо, мы пообедали, — пронизывая её внимательным взглядом, произнёс Зак. — Итак, зачем вы хотели нас видеть?

— Есть много тем для обсуждения, — дипломатично уклонился от ответа Леонтий.

— Например, кто вы и откуда, и что вы делаете в свите владыки Кротоса, — предложил командор.

— Вы — те самые омнийцы, что охотились за Алексом? — напрямую спросила Исидора.

— А вы его встречали? — не выдержал Джуниор.

— Приходилось…

— Вот что, — сказал доктор Коннорс, — давайте обо всём по порядку. Как я полагаю, вы, по крайней мере — в данный момент, к нам откровенно враждебно не настроены. Паритет так паритет… Я очень попрошу вас не перебивать меня во время моего рассказа. Все вопросы потом, договорились? Итак…

— Всё началось с того, что в отрогах Кордильер археологи раскопали эту чёртову дыру. Вы… Леонтий… должно быть, знакомы с сериалом "Звёздные врата"? Так вот, этот проект существует… или существовал до недавнего времени… в реальности, фильм же был снят исключительно для того, чтобы прикрыть действительные исследования. Кто после выхода фильма скажет о том, что проект "Врата" реален и что в параллельном мире несколько лет проводят исследования специалисты самых разных направлений и областей?.. Но я отвлёкся.

— Первыми, разумеется, пошли социологи и политологи. Соблазнительная идея — увеличить территорию Штатов до невероятных размеров — была вскоре отложена в долгий ящик. Получить полигон для самого разного рода социологических экспериментов — это свежее. Мы… пусть мы… назвали себя гостями из Омнии, благо реальная Омния находится по ту сторону здешнего океана и вряд ли кому из местных знакома.

— Что происходило все эти годы в стране Таро — это вам, я полагаю, известно… Нас же, биологов, интересовали совсем иные вопросы. Несмотря на то, что флора этой местности весьма походит на земную, тем удивительнее было встретить здесь абсолютно незнакомые нам виды фауны. Всякая там микроорганика — это мелочь… В лесах обитают монстры, которые у нас считаются вымышленными персонажами древних мифов: кентавры, например…

С этими словами он почему-то внимательно посмотрел на леди Исидору. И принцесса тоже, без всякого смущения, посмотрела ему в лицо.

— Хорошо, — отводя взгляд, продолжал профессор. — Одним из таких интереснейших объектов стал некий Алекс Болотная Тварь — так его сплеча, опять-таки исходя из сюжета известного фильма, окрестил один из первых исследователей. Да, эксперименты над ним были бесчеловечны, это я готов признать… Тем более, когда руководить группой биологов было поручено мне, а Алекс снова исчез, и мы знали, где он в очередной раз может появиться, я лично возглавил эту экспедицию.

— Что случилось далее, вы, очевидно, догадываетесь. За это время Болотная Тварь научился неплохо прятаться. Мы обшарили все чащи и заросли. Потом решили двинуться дальше, в горы. И здесь случилось неожиданное…

— Скажите, м-м-м… Леонтий, тот комплект обмундирования, и оружие вы, очевидно, нашли в лесу? Это был наш запасной комплект. Этот странный лес… да, действительно, можно назвать его Странным лесом…

— Или, точнее, Странствующим лесом, — уточнил Тинч, раскуривая трубку.

— Да, вы железно правы. Это большая аномальная зона. Мы полностью потеряли представление о том, где находимся. В итоге, нас отшвырнуло далеко в горы, на ту сторону континента. Радиосвязь здесь практически бесполезна. А самое страшное — в тех местах водились монстры пострашнее, чем этот несчастный Алекс. Теперь о самом печальном. В схватке с ними погибли двое наших сотрудников, Питер и Эмили, а также оба наших индейца-шерпа. С другой стороны, нас троих тотчас доставили в ставку Кротоса. Повелитель обошёлся с нами милостиво, а когда мы откровенно рассказали кто мы и откуда, помог наладить связь с нашими сотрудниками в Тароккании. Некоторое время мы получали инструкции от социологов… и… вы, разумеется, должны понять… так складывались и продолжают сами собой складываться обстоятельства. Образцом для очередного социологического эксперимента стал Древний Рим…

— И вы присоединились к экспериментам над людьми? Так же, как до этого экспериментировали над бедным Алексом? — не выдержал Леонтий. — Во имя демократии? Или во имя чисто научного интереса? Отчетливо понимая, что ни перед каким законом вы никогда не понесёте никакой ответственности? Я пока не знаю, быть может, вы там и фабрики смерти организовали? Из таких же людей, как вы сами, под властью собакоголовых извергов? Молчите? Вам нечего мне ответить?

— Мы всё равно не смогли бы ничего поделать… У нас ведь не было вашего дракона!

— О да-а-а! — злорадно протянула Исидора.

— Хорошо. Простите, не сдержался. Поймите и вы меня.

— На вас не за что обижаться, дорогой Леонтий… Просто… у нас не получилось иначе. Ведь мы простые биологи, а Кротос… он не просто хитёр и тщеславен. У него каким-то образом получается следить за каждым нашим шагом.

— Так он и сейчас с вами, — заметил Тинч. — точнее, в вас самих. Так же, как он до недавнего времени присутствовал в одном из нас…

И рассказал об обряде изгнания сущности.

Потрясённый доктор Коннорс некоторое время молчал. Молчали и его спутники. Затем, как по команде, стали ощупывать свои воротники.

— Вроде бы, до этого пока не дошло… — полувопросительно произнёс Зак.

— Очевидно, с вами он более аккуратен. А вообще, вы, сами не ведая того — его глаза и уши. А порою — и язык. Может быть, и поступки. В этом и состоит суть подселения.

— Кротос потребовал вооружить его армию огнестрельным оружием. Благо, правда, компонентов для изготовления пороха в здешних горах не водится, а доставлять их с равнины… тем более, что и "Врата" неожиданно перестали существовать…

— Скажите, а дракон действительно есть? — нетерпеливо спросил Джуниор.

— Об этом вам мог бы многое порассказать ваш соотечественник, сэр Джеймс Лэндмарк…

— Как???

— Старина Джеймс?..

— Он жив?

— Разумеется, как и живы все остальные. Сэр Джеймс по-прежнему возглавляет столичную полицию… Хотя… нет, теперь его полномочия шире — вся территория страны Таро… Подумывает об отставке, годы берут своё, но обстановка и в столице, и в стране сейчас спокойная. Никто и не вспоминает ни о правлении Папы Блиссоплё, ни о законах Гистрио…

— "По-моему, перед нами перламутровый дракон, сэр!" "Да, вы безусловно правы, он действительно перламутровый, сэр!" — припомнил Тинч, довольно попыхивая трубкой.

— Расспросите, расспросите его при встрече! — продолжал Леонтий. — Он был свидетелем всех событий. В особенности расспросите его о том, как пёрла ваша бронетехника на толпу безоружных людей! Что в сравнении с этим ВАШИ легионы Кротоса!

— А потом… дракон?

— Да.

— Так откуда же он взялся, этот дракон?

— Это, — вмешался в разговор сэр Бертран, — разрешите считать нашим маленьким секретом.

— Легионы Кротоса… — задумчиво почесал бороду профессор. — Знаете, Кротос… ведь ему, по большей части, наплевать даже на собственные легионы. Убьют этих солдат — он легко наделает новых… чем и оказался, в конечном счёте, интересен определённого рода специалистам…

И замолчал.

— Говорите, говорите, — подбодрил его Леонтий.

— Дело, по-моему, даже не в драконе. Что-то произошло с ним в ходе вашего утреннего визита. И он не обманывает. Легионам действительно отдан приказ поворачивать обратно в столицу. Что-то он увидел… или услышал от вас… Я никогда прежде не видал в его глазах такой растерянности…

— Можно я перейду к делу? — спросил Зак. — Тем более, что, по-моему, теперь всё и всем понятно.

И доложил:

— Мы… Кротос… принимаем ваши условия и согласны вести переговоры в столице страны. Кротос, по нашей просьбе, дал нам своё согласие сопровождать вас в дороге. Вы не против?

Глава 7 (26) — Развязка приближается

1

РАССКАЗЫВАЕТ ЛЕОНТИЙ:

На одном из переходов ко мне приблизился Зак — так же, как и мы, верхом. Местные лошадки по размерам больше напоминают пони, поэтому всаднику приходится подгибать ноги. Тем более страдал мой высокорослый собеседник… однако, разумеется, лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

— На пару слов именно с вами, идёт?

И мы поплелись в хвосте колонны.

Некоторое время он молчал. Потом как прорвало:

— Не предполагал я, что рука Москвы дотянулась и до этой дыры.

Я не стал отвечать, намекая: "сказал "А" — говори "Б"".

— Так что же вы, в конце концов здесь ищете? Только не надо снова заливать про какой-то "Орден Звезды"…

— Это ваше дело — верить нам или не верить.

— Не верю.

— Никто не против. Скажите, Михельсен, а вам не кажется странным, например, что сейчас вы беседуете со мной по-английски, а я с вами по-русски, но тем не менее, мы друг друга отлично понимаем?

— Здесь почти не действует радиосвязь, но ощутимо действует магия. Вы на это намекаете?

— Вот что, Зак. Вы будете смеяться, но мне тоже не даёт покоя один вопрос.

— Он относится к сфере отношений или к сфере науки?

— Решайте сами. Зачем вам понадобилось тащить с собой маскировочные сети?

Он как-то странно посмотрел на меня.

— А вам… вам ни разу не приходилось ночевать в том лесу, который ближе к переправе… ну, мосту?

— Как-то не пришлось. А что?

— По ночам прилетают птицы. Летят на огонёк. Они похожи на ворон, но гораздо более агрессивны. Почти по Хичкоку. Первая наша экспедиция не выдержала и двух ночей. Поэтому в дальнейшем нас очень спасали сети… которые мы тоже потом потеряли… а вы, судя по всему, нашли.

— Теперь ими ловят рыбу.

— Хм. Странное применение. Кто же?

— Ничего странного. Племя крысокотов.

— Очередные монстры. А говорите, что…

— Коты — не тельхины. Тем более, что их вождь — мой хороший и давний знакомый.

— Давний?

— Я знавал его ещё котёнком…

Я рассказал ему о славном Мякушкине-Мяурысьо и обо всей кошачьей компании Странствующего Леса. Он снова хмыкал и снова не верил.

Я сказал, что странно не верить, пережив и увидев такое, о чём человек нашего мира может прочесть лишь на страницах фантастических романов. Но меня смущали птицы.

— А вы не пробовали выяснить, почему они нападают именно на вас?

— Почему только на нас? Они — охотники, и нападают на любую подвернувшуюся дичь. Очевидно, в зрении у них преобладает чувствительность к инфракрасному излучению. А может быть, они ориентируются по наличию "живы".

— По наличию… чего?

— Видите ли, я, как микробиолог, изучаю также наличие и взаимовлияние различных излучений, присущих живым организмам. Так вот, в этом мире гораздо более, чем в нашем, представлен именно данный участок спектра. Может быть, именно это и есть излучение магии?

— Вам виднее… Любопытно, но почему тогда там же, в болотах преспокойно обитал Алекс?

— Может быть, потому что он относится к хладнокровным… Постойте, постойте! Как это "обитал"? Он что… Вы имеете в виду, что теперь его там… нет?

Я понял, что проговорился, но отступать было поздно.

— Да, Алекса давно нет. Есть дракон Хоро.

— Боже!

Это его действительно потрясло:

— Погодите-погодите. Мне надо подумать… Значит… Вот идиоты. Несравненные идиоты! Столько лет, столько лет… Да, сэр Линтул…

— Леонтий.

— Вы грек?

— А вы, судя по фамилии, датчанин?

— М-м-м… Да, Леонтий, и в этот и состоит ваш "маленький секрет"?

— Сэр Бертран не хотел говорить об этом, потому что ревнует принцессу к дракону.

— Ни-че-го не понял! Объясните!

Я объяснил.

— Потрясающе! Так вот в чём здесь было дело! Так просто… Ну, идиоты! Потрясающие идиоты! Находиться в стране, где в спектре излучений преобладает "жива", каждодневно иметь дело с магией и не допереть до такой простой вещи!.. Скажите, а ведь вероятно… это дракону мы и обязаны тем, что "Врата" закрылись?

— Видите ли, ваши "Врата" искажали здешнюю реальность. А Хоро не любит искажений. Он — дракон не только Времени, но и Меры.

— Погодите! В то время, как мы… наши учёные кромсали несчастного говорящего тритона как колбасу… а нужна была лишь капелька сострадания… Мне же говорили: он сам просил об этом! А над ним смеялись, и ни одна дура… О Господи!

Копыта наших коней ступали по опавшей листве. Он замолчал, молчал и я.

Мы отстали от группы метров на сто, но неожиданного нападения я не боялся. Приближающийся Гром точно не стал бы на нас нападать, а что до всех возможных прочих… оружие на что? И, притом, не так мы и отстали…

— О чём вы сейчас думаете? — спросил он.

Я объяснил.

— А… Знаете, давайте так. Вы со мною откровенны, я тоже хочу быть с вами откровенным. Собственно, я заговорил с вами по совсем иному поводу. Быть может, те спецслужбы, которые вы представляете, могли бы как-то помочь нам выбраться из этой дыры?

— Моя "спецслужба", господин Михельсен, в данное время, скорее всего хлопочет где-нибудь в больнице возле моего бездыханного тела… Вы знакомы с работами Моуди? Так вот, сюда я перенесся незнамо как, а последним, что я видел, был мой собственный полутруп, который санитары выносили из дверей подъезда. Возможно, прихватило сердце под утро.

— Но… ваше тело здесь?

— Я сам не могу понять в чём дело. Быть может, во мне присутствует избыток того, что вы называете "живой". Как и, например, в Тинче, который два раза погибал в одном и том же горящем доме, один раз как Тинч, другой раз как Таргрек. Тем не менее, здесь вы могли наблюдать Таргрека так же как наблюдаете Тинча… Опираясь на точку зрения материалистической логики нашего мира здесь делать нечего. Мы будем пытаться понять Незнаемое исходя лишь из своего повседневного опыта. Принять! — пусть и не понимая — вот моя точка зрения.

Своими расспросами он невольно затронул тему, на которую я в последнее время старался не думать. Как там моя Мика?.. Микаэла… моя верная англичаночка, с которой мы каждую весну обычно путешествовали в Йорк… и которой и наши, и тамошние врачи поставили страшный для нас обоих диагноз, а я всё никак не мог уговорить её съездить в оздоровительный центр на Маленковской, где, как рассказывали знакомые, есть целители, что чудесными методами йоги излечивают бесплодие… Чьё бездыханное тело я видел на носилках в то утро? Моё? С чего бы это? Чьё-то ещё? Тоже мало утешает…

Ко мне совсем недавно подходил Тинч и сказал, что с ним творится давно не бывалое — он скучает по отцу. "Это как тогда, десять лет назад. Только тогда на войне был он, сейчас — я… Знаешь, Леонтий, солдат, по-моему, на войне о войне старается думать поменьше, а всё больше — о доме, о родных и близких людях, о той жизни, что осталась позади… Ты как считаешь?"

И что я мог ему ответить?

— Представляете, я только сейчас вспомнил номер дома, где находится школа, в которой учился мой сын! Мой старший… он, сейчас, наверное, совсем большой. У вас есть дети?

— Нет.

— Тогда вам меня не понять.

— Взаимно.

Но он не понял моей иронии и продолжал:

— Вы меня разочаровали… Вы меня разочаровываете на каждом шагу. У меня в Мэне осталась семья, у Шона в Алабаме — вообще целый клан… У Джуниора мать…

— Так вы из Мэна? Если получится вернуться — передавайте привет Стивену Кингу.

— Вы знакомы?

— Обменялись письмами. Кстати, спросите его мнение обо всём этом. Там, где чего-то не поймёт учёный — способен понять писатель…

— Завидуете ему? Ведь вы тоже, кажется, писатель…

— Отнюдь.

И я процитировал:

— "Зависть питает гончар к гончару, к плотнику плотник, к нищему нищий. Певцу же певец соревнует усердно"[20].

— Хм. Над этим стоит подумать. Ваше?

— Это Гесиод.

— Он из какого мира?

— Из Древней Греции.

— О!.. Знаете, я всё не могу понять, почему вы так агрессивно относитесь к Кротосу. Ведь он тоже, кажется, оттуда?

Я смолчал. Мне не хотелось вести этот разговор. Что, мне прямо сейчас следует прочитать ему лекцию о тиранах и диктаторах всех времён и народов? Лекцию, которую он вряд ли сумеет понять?

Его глаза сделались тёмными и глубокими:

— Он… не без помощи наших советников, конечно… Здесь он сумел выстроить логичное и целесообразное общество. Чиновничьи посты в нём занимают тельхины, зато вся остальная деятельность — целиком в руках туземцев. Им даны определённые права, они имеют право (правда, под естественным контролем) заниматься науками и искусствами, для них созданы рабочие места, снесены к чертям собачьим старые одноэтажные хибары. Вокруг прямые новые проспекты, многоэтажные дома…

— Ну да, ну да, — откликнулся я. — То есть, инсулы? Иными словами, древнеримские развалюхи для проживания бедноты? Да-да… "При нём началось большое строительство"…

— Называйте как хотите… Дворцы Славы, Красоты, Культуры, новые храмы…

— А чем так плохи были старые?

— ?

— Ну, а музеи?

— Что "музеи"?

— Музеи-то хоть оставили?

— А зачем они? Страна устремилась в будущее!

— Вашими устами говорит Кротос.

— Вы иронизируете, а ведь, в действительности, тельхины во главе с Кротосом внесли во всё порядок. Это история. История, в которой будет записано о пришествии из-за моря мужественных и гордых воителей…

— Была такая переделка известной песни в моём детстве: "С чего сочиняется родина", — прервал я его. — Вы так симпатизируете диктатору и узурпатору трона… Может быть, в вас пробуждается и желание его поцеловать?

Он смолк, но ненадолго.

— Можно ещё вопрос? — сказал он, как мне показалось, с оттенком смущения в голосе. — Ведь я… и мы — нашими глазами и ушами видит и слышит Кротос, не так ли? Вам не страшно?

— Не-а… А что Кротос? Подумаешь, живая мифология. Ну, бессмертен… Ну, несколько тыщ дураков под началом. Ну, как всякий диктатор, несомненно трус и лелеет свои тёмные комплексы. Ну, сам и приведёт себя к надлежащему концу…

— Вы, конечно, не имели в виду, что кто-то из нас его реально поцелует…

— Всё может быть… Знаете, дорогой Зак. Вот вы убеждаете меня в необходимости режима Кротоса, а сами при этом раздумываете. О чём? Да о том, что хорошо бы перевезти свою семью из штата Мэн в страну Таро, где проживает мирный спокойный народ, где у каждого хозяина в доме два подвала — один для еды и один для вина, где каждый без опасения и тревог помышляет о будущем, где королева порой манкирует своими обязанностями, чтобы лишний раз полюбоваться цветущим садом. Где были бы полностью востребованы ваши услуги и никто бы не спросил за старое. Где, в общем, вся обстановка напоминает Югославию начала 80-х…

— А… Тогда как Албанией, в таком случае, вы склонны считать…

Я не успел ответить, потому что:

— Уху-у!.. Уху-ху-у!.. — донеслось из чащи.

— Боже, что это? — спросил Зак.

— Вы МЕНЯ спрашиваете?

— Уху-ху-ху-ууу! — надрывался неведомый голос.

— Это сова, — пояснил я. — Неясыть. Вечереет, знаете ли… Неясыть любит подлететь поближе и крикнуть прямо в ухо. Птицам тоже присуще чувство юмора.

— Э-хе-е-е! — и мрачная головастая тень опустилась на толстую ветку перед нами.

— Сова, говорите? — с дрожью произнес мой собеседник.

И он был прав в своем испуге.

У совы… у нее, вместо двух обычных желтых глаз на лицевом щитке был всего один, посередине. И глаз этот моргнул, и глаз этот был человеческий.

— Угу-гу-у!.. — восторженно прокричало существо, взмахнуло широкими крыльями и… умчалось в чащу леса.

В этот момент кусты перед нами зашуршали и на дорогу ступили две фигуры, и остановились у нас на дороге. Пальцы Зака потянулись к автомату…

— Тихо! — остановил его я. — Это друзья.

2

— Чьи друзья? — не понял он. — Ваши?

— Возможно, станут и вашими, если не будете делать глупостей.

На тропинке плечом к плечу стояли старые знакомые. Во-первых, рыжевато-серый кот Буцамной. Во-вторых, Приближающийся Гром.

— Этого — знау! — махнул лапой крысокот в мою сторону. — А того — не знау!

— Кто это рядом с вами? — подозрительно спросил Гром.

— Это один из так называемых "омнийцев". Личная охрана Кротоса.

— А… ну, тогда я приветствую вас, сэр Линтул. И плевать хотел бы на него.

— Это вы зря. Возможно, этот человек может оказать нам услугу.

— И тут же побежит докладывать псоглавому?

— Дорогой Гром! Поверьте мне: это не будет иметь никакого значения.

— Значения… — проворчал он. — Мне и без того не терпится вздёрнуть кого-нибудь из них. В ответ за нашего Хорька…

Я решил перейти к делу:

— Что случилось?

Приближающийся Гром глубоко и неодобрительно вздохнул и решился:

— Вам передаёт привет король Эдгар. И спрашивает: не нужна ли помощь?

— О! Привет и ему тоже! Так Лес здесь?

— Как видите. Его паладины наготове и только ждут команды. Крысокоты тоже полны решимости подраться с негодяями. Ну, обо мне и моих друзьях можно и не упоминать…

— Кто этот Эдгар? — спросил Зак, сглатывая слюну.

— Для вас — радуйтесь оказии! — это тот, кто может вернуть вас домой, на родину. Для нас он ближайший друг и глава Ордена. Для Кротоса… и вы вполне можете передать это Кротосу… король Эдгар со своими воинами… короче, я видал однажды его паладинов. Представьте воина, целиком закованного в латы и высотой как я с конём. В руках его — эспадон, то есть двуручный меч…

— И сколько их?

— Ну… примерно столько же, сколько деревьев в Странствующем Лесу. Вас убеждает этот аргумент в нашу пользу?

— То есть, вы хотите сказать…

— Я хочу сказать только то, что если теперь вы попробуете хотя бы сымитировать нападение на наш отряд — и от всех ваших легионов и когорт останутся рожки да ножки, прямо здесь, на марше. Нам теперь и дракон не понадобится, если что…

Лицо моего собеседника исказилось, глаза потемнели:

— Так вы смеете угрожать нам интервенцией?

— Вообще-то, это называется дружеской взаимопомощью.

Раздался стук копыт и к нам галопом подлетели двое всадников.

— Этого знау, этого — не знау, — подал голос Буцамной.

— Что случилось? — спросил Тинч. — О! Привет! Это ты, котяра? И ты, Приближающийся Гром? ЗдорОво!

— Нужна помощь? — спросил Пикус.

— О нет, мой король! — ответил Гром. — Правда, я хотел принести извинения. Я толком не разглядел вас тогда, в лесу…

— Как ты меня… Что? Что с моим отцом?

— Прошу прощения, ваше величество. Да, наши племена когда-то воевали друг с другом, но теперь у нас один враг… Если вы до сих пор не знали этого, я с прискорбием извещаю: да, вы полгода как король. Благородный Стеркул, вместе со всеми своими единомышленниками, был подло умерщвлён в темнице еще в середине осени…

— Этого не может быть… Не может быть…

Тинч осторожно взял его под руку и, извиняющимся взглядом окинув присутствующих, потащил принца обратно по дороге. Их кони шагали рядом, тихо-тихо, словно тоже понимали ситуацию…

— Он же давал мне клятву! Он обещал мне свидание с отцом, как только я… О отец! О подлый Кротос! — восклицал Пикус, уткнувшись лбом в рукав куртки Тинча.

— Конечно, я мало чем тебя утешу, но… знаешь… Скажу тебе честно, как король королю… Знаешь, у меня когда-то был друг, очень похожий на тебя… он погиб в бою при штурме Коугчара… его звали Пиро. Так вот, он частенько говаривал мне…

— Это всего лишь политика. Эпизод истории, — деревянным голосом произнёс Зак. — Кротос — лицо нации, фактически — народный герой.

Он, (а вернее, они с Кротосом) стали надоедать мне. И я сказал начистоту, что думал:

— А вот теперь, дорогой Зак, попробуйте объяснить этому мальчику, за что был убит его отец. И почему ваше "лицо нации" на поверку оказывается звериной мордой подонка, для которого — ничто его собственные клятвы.

Это немного встряхнуло моего собеседника.

— Что вы собираетесь делать?

Но мне сейчас было не до него:

— Приближающийся Гром! Давайте поступим так. Нападать на тельхинов мы пока не имеем права. Согласно соглашению, дальнейшие переговоры с Кротосом должны пройти в столице. В отличие от кое-кого, мы держим свои обещания… Но мы были бы очень не против, чтобы король Эдгар прислал десяток молодцов для охраны нашей ночной стоянки. Мало ли какая блажь придёт в голову этому живодёру.

— Это будет передано и исполнено, сэр Линтул. Какие будут ещё распоряжения?

— Сейчас подумаю… Послушайте, Зак. Каковы теперь ваши планы на будущее? Если вы желаете, для вас троих открывается реальная возможность отправиться домой в самое ближайшее время… Да, ещё поговорите о своих возможных будущих планах с королём Эдгаром… Откуда я узнал ваши мысли? Сами же просветили меня — "жИва"… Или же вы хотите побыть здесь и пройти сценарий до конца?

— Я, конечно, не знаю, на что ещё рассчитывает Кротос при таком раскладе сил… Пожалуй, я… мы пока воздержимся от этого перехода. Единственное, что я могу сказать вам с уверенностью: берегитесь. Вы плохо знаете этого узурпатора власти…

К ночи вокруг наших шатров, стоявших на открытой местности, неведомо откуда появилось с десяток деревьев. Это были высокие медноствольные сосны.

В небе светила почти полная луна… Ночь прошла спокойно. Правда, из соседнего шатра до нас с де Борном ещё очень долго доносились почти не сдерживаемые рыдания молодого короля…

Глава 8 (27) — О том, как исполнилось заветное желание Кротоса

1

ПРОДОЛЖАЕТ РАССКАЗЫВАТЬ ЛЕОНТИЙ:

— Сограждане! В эту великую минуту, когда у каждого из нас учащённо бьётся сердце и слёзы радости подступают к горлу, я обращаюсь к вам! Наши победоносные войска одержали решительную и безоговорочную победу над противником, представители которого ныне приехали упрашивать нас о мире! Правда, мы ещё подумаем, насколько правдивы их уверения!.. Хочу, в эту знаменательную для каждого из нас минуту спросить вас: а что вы, сами думаете по этому поводу? Чего вы сами хотите? Хотите ли вы, чтобы наша маленькая, но гордая страна каждодневно испытывала трудности от более могущественных и подлых соседей?.. Или же вы хотите свободы и независимости? Во имя свободы и демократии наши доблестные солдаты готовы вновь и вновь доказывать непоколебимость наших убеждений! Иными словами: хотите вы жалкого и унизительного мира или же вы, как великая древняя нация, хотите победоносной войны?! А? Не слышу!

И Кротос приложил ладонь к уху. Лицо его, сегодня человеческое, пылало праведным гневом.

— Не слышу!

Площадь была черна от голов. Люди стояли почти впритирку друг к другу и… молчали.

— Войну! Чего там! Хотим войну! — нестройно донеслось из строя тельхинов.

Ступенчатую трибуну окружали псоглавцы из Первой когорты. Сбоку от трибуны, также в окружении вооружённых мечами и копьями псоглавцев, стояли мы… "Омнийцы", все трое, пребывали среди военачальников, также на трибуне, на ступеньку ниже диктатора, который огорчался и сокрушённо взмахивал руками:

— Нет, нет, нет… О чём я веду речь? Кому я это всё говорю, если я не вижу и капли радости в ваших глазах?.. Где ваши глаза? Почему вы не желаете их поднять, чтобы увидать очевидное?

И вдруг взорвался:

— Вы — отбросы! Вы — жалкое стадо! Вы — дерьмо! Вы покорно соглашаетесь, чтобы враги, со всех сторон окружающие нашу многострадальную родину, топтали бы нашу свободу! Вам всё равно, когда за вас проливают кровь солдаты! Вы погрязли в своих постелях, прячетесь под юбки своих баб, не видите дальше своего носа, а вот, быть может, завтра полчища неприятеля будут убивать и грабить, насиловать, жечь и обращать вас в рабов! Вы такого мира хотите? Хотите?.. Вправду хотите?

— Нет… нет… нет… — пронеслось по головам.

— Хотите, хотите! — не унимался Кротос и его глаза сияли удовлетворением — он верно выбрал направление.

— Нет! Не хотим! Не хотим! — видя, что псоглавцы тому не препятствуют, закричали люди.

— Не пойму, к чему он клонит? — спросил сэр Бертран. — Он хочет натравить на нас толпу?

— Это вряд ли… — ответил я. — Для этого он слишком нас боится. Сейчас ему важно не столько унизить нас, сколько спрятать за словами свои ничтожество и трусость. Мы же ему необходимы. Не посмеет.

Молчал бледный Пикус, на плечо которого опиралась леди Исидора и что-то тихо-тихо, утешаючи, шептала на ухо молодому королю. Молчал и Тинч, белыми от напряжения пальцами сжимая посох Таргрека и, наверное, припоминая события десятилетней давности — исступлённые речи генерала Курады и воющие толпы на площадях Коугчара…

— Та-ак… Плохо, сограждане, плохо! — прогуливаясь по трибуне как массовик-затейник перед группой отдыхающих, вещал тем временем Кротос. — Мир? Унизительный мир, которого требуют от нас послы так называемых великих держав… — сказал он, помавая рукой в нашу сторону, — вот что ждёт всех вас! Нам-то, тельхинам, что… Мы, которые храним и защищаем ваше существование, мы, которые только что принесли вам первую долгожданную победу, что же… мы готовы снова погрузиться на корабли и отправиться дальше по свету. Мы направимся в ту страну, где наши благородные устремления и наши заслуги оценят по достоинству… Вы этого хотите? Не слышу!

— Нет… Нет…

— Верите ли вы мне, избранному вами же вождю нации?

— Верим!

— Не слышу!

— Верим!!!

— Так вот, господа посланники, — и Кротос, подбоченясь, обернулся в нашу сторону. — Ни-че-го у вас не выйдет! Да, сегодня — вы наши гости. Мы свято чтим незыблемые традиции гостеприимства в нашем народе! Но… будь я проклят, если вы сегодня же, в этот знаменательный день нашей победы над вашими полчищами, не подпишете с нами договора — на тех условиях, которые будут определены нашим, свободолюбивым и могучим народом!

— Не пойму, о чём он? — волновался командор. — И, в конце концов, что за победу он там одержал?! Что он, чёрт побери, имеет в виду? Он издевается над нами?

— Не обращай внимания. "Сяо-ляо"…

— Что?

— Треплется…

— А потом… — сверкая глазами, продолжал великий диктатор, — потом мы сами будем диктовать этим недоумкам, и будем ежечасно напоминать им, кто на самом деле хозяин в этом мире, ибо наша историческая задача — стать именно хозяевами этого мира, и взять на себя эту историческую ответственность — наша задача!.. А теперь я сызнова спрашиваю вас: согласны ли вы готовиться к новой победоносной войне, чей очистительный пламень сожжёт и очистит воздух от последнего из наших врагов? Вы готовы к великой войне?

— Готовы!!!

— Хотите вы гадкого, унизительного мира или хотите великой победоносной войны?

— Войны!

— Ещё раз!

— Войны! Войны! Войны!

— Вот видите?! — снова крикнул Кротос в нашу сторону. — Вы слышите глас нашего великого народа? Народа, который вам не сломить никакими испытаниями, а тем более — вашими угрозами, господа иноземцы!.. Вы согласны со мною? — проревел он толпе.

— Согласны!!!

— Сегодня же, в честь великого праздника, я объявляю по всей стране выходной день! На улицах наших городов и сёл будут бесплатно раздавать еду и выпивку! Будем же вволю и есть, и пить, и славиться! Во дворцах зрелищ будут даны бесплатные представления с участием элитных звёзд сцены! Венцом же этого знаменательного дня станет не виданное ранее представление на главной Арене Стадиона! Восхвалим же всех богов, сыны Фенрира! Вы согласны со мной, восхвалим?

— Восхвалим! Восхвалим! Вос-хва-лим! Вос-хва-лим! Вос-хва-лим!..

— Ага. Точно, "Гистрио гистрио"! — не удержался я. — Ничего нового…

— А… я всё забываю спросить: что значит "гистрио"?

— По-латыни так именуется рыба-клоун.

— Ну, как я вас? — поблескивая масляными глазками и потирая руки, говорил нам Кротос немного спустя. — Так вам, так вам и надо. Вот он, вот он, мой народ! Вечерком подпишем соглашеньице, так ведь? А теперь я, как вполне дружелюбно настроенный хозяин, приглашаю вас на представленье. В Арене сегодня бои гладиаторов, это как раз по теме дня…

— Хотелось бы вначале пообедать. И отдохнуть с дороги, — возразил командор.

— Так там и пообедаете, и отдохнёте! — воскликнул дружелюбный Кротос, внимательно оглядывая всю нашу компанию и почему-то, тёмным взором, особо выделяя Тинча — который так же внимательно изучал его.

— А скажите, — спросил Тинч, — Меня интересует, как потомственного каменщика, почему в вашем городе так много плохих домов?

— Как это "плохих"? Почему же сразу "плохих"? Они высоки, они вместительны…

— Они сложены из отвратительного, кое-как обожженного кирпича из самой низкосортной глины! Они же песком плачут! Кроме того, я заметил множество трещин на стенах! Кто же ставит дома на плывунах и подземных потоках?

— Зато какие у нас дворцы! А дом правительства!

— Мне глубоко плевать на все ваши дворцы и дома правительства, когда жилища людей построены так, что вот-вот обрушатся на головы хозяев. И ещё, почему дома эти вы строите так близко от своих дымящих фабрик? Такого даже у нас в Бугдене не увидишь!

— Как это "почему"??? Ведь это так удобно: вышел с работы — и вот, уже дома…

— Ага, конечно. Утром, как продрал глаза — и вот она, работа!.. За что только вас так любят эти люди?

— Хлеба и зрелищ, сыночек, хлеба и зрелищ!

— Интересно, а что произойдёт, если я сейчас, на глазах у всех, дам вам по шее…

— А что входит в программу представления? — чтобы разрядить эту перепалку, полюбопытствовал я.

— Там увидите, вам понравится! — улыбнулся Кротос. — Скажу не тая, это наше любимое зрелище. Вначале гонки на колесницах, а на закуску — бои…

— Бои кого с кем? — спросила Исидора.

— Увидите, принцесса, увидите! Я уверен, именно ВАМ это очень понравится!

2

РАССКАЗЫВАЕТ ТИНЧ ДАУРАДЕС:

Нет, видит Бог, не вмешайся Леонтий — я бы действительно попробовал на прочность шею этого мерзавца. Ну, да ладно…

Нас провели в большую ложу, которая, разумеется, именовалась "императорской". Посередине её, на особом возвышении, за особым столом, поместился сам Кротос с двумя телохранителями-тельхинами. По правую руку сели "омнийцы", по левую руку усадили нас…

К еде я почти не притронулся, хотя её было в избытке — столы ломились… Так, не удержался от луковки с солью и пожевал немного хлебушка, втайне надеясь по-настоящему угоститься попозже, из наших припасов.

Кротос толкнул очередную речугу про мир, войну и грядущее изобилие, отпил глоток вина, остальное содержимое бокала выплеснул на головы внизу сидящих, что они встретили дружными воплями восторга. Кто-то из них, я заметил, даже начал размазывать по лицу попавшие на него капли…

И это были люди, икарийцы. Псоглавцев, к моему удивлению, среди них было мало, те, в основном, суетились внизу, на арене, приготовляя представление.

И оно началось.

Поначалу овал арены обошла пёстро одетая процессия (их называли почему-то "звёздами") — икарийцы с цветами и музыкальными инструментами. Хор пел здравицы Кротосу и, поначалу, всё шло чинно-благородно, пока они вдруг все как по команде не стали кривляться и выбрасывать ноги. Ритмы песнопений стали рваными, инструменты взвизгивали подобно свинье, которую невзначай ошпарили кипятком (бедняга Берт! — я наблюдал, как его корёжило!). Из слов можно было расслышать только периодически повторяемое: "Кротос! Кротос!.. Кротос, Кротос, Кротос!"

— Кро-тос! Кро-тос!.. — подхватили трибуны.

Владыка вновь поднялся с трона, осеняя своим благословением и выступавших, и собравшихся, и этот дурдом продолжался довольно долго.

Потом сцену обошли, под восторженные крики, вооружённые копьями тельхины — числом не менее когорты. Трибуны снова бушевали воплями и аплодисментами.

Потом прошли псоглавцы святого Категория с чёрными крестами на одеждах — с тем же успехом.

Я было подумал, что они до конца представления так и будут ходить, орать и приветствовать Кротоса, но тут объявили заезд и вдоль трибун понеслись колесницы.

Тельхины, слава Богу, верхом не ездят, а то бы это было вообще… Малорослые местные лошадки, запряжённые в какие-то рыдваны, что назывались у них колесницами (там находилось по паре икарийцев, возничий и стрелок) — всё это напоминало парк развлечений. Мне было скучно… Когда одна из колесниц всё-таки перевернулась на повороте и ездоки на всей скорости проехали лицами оземь, зрители отозвались новыми восторженными криками, довольным гоготом, аплодисментами…

Словом, дурдом продолжался во всей красе, и я стал соображать, как бы нам незаметно отсюда смыться — если это, конечно, было возможно, но тут объявили первый бой.

На арену выгнали огромных зверей, похожих на медведей, но с львиными гривами. Затем появились люди с мечами и копьями, и стали этих медведей задирать. Признаться, я втайне надеялся, что это просто видимость, и что под звериными шкурами находятся актёры, однако тут группа охотников разом вонзила копья в одного из зверей, а другой зверь, изловчившись, лёгким мановением лапы снёс голову одному из нападавших, и фонтан крови окрасил песок арены…

— Отвратительно, — отчётливо сказала Исидора, не спуская глаз со зрелища. И это сказала именно она, наша неустрашимая в бою Ассамато…

И эти слова, сквозь крики зрителей и поминутные порски труб и барабанов, расслышал Кротос, и помахал нам рукой.

— То ли ещё будет! — довольно вскликнул он и многозначительно поглядел на принцессу.

— Внимание! Невиданное зрелище древней истории! — возгласили снизу. — Великая битва лапифов с кентаврами! Сценарий: перепившие вина кентавры похищают лапифских невест, но на пути у них встают отважные герои!

Из ворот вышла колонна вооружённых щитами и копьями тельхинов и, раздваиваясь, оцепила поле будущего сражения.

Следом за ними провели толпу мужчин и женщин, они уселись и стали изображать пирующих. Затем вышли лучники и встали в отдалении. Затем псоглавцы погнали пьяных (действительно опоенных вином!) кентавров. По временам их подгоняли древками и остриями копий тельхины, а кентавры шарахались из стороны в сторону, даже не пытаясь отбиваться копытами. Потом за их спинами что-то подожгли, и задымило, и в них стали швырять это, а кентавры кинулись врассыпную по арене, и за некоторыми из них тянулись струйки смолистого дыма. Запахло палёным, а псоглавцы, весело покрикивая, гнали их к середине арены. Лучники с другой стороны приготовились к стрельбе…

— Прекратите!

Это воскликнула Исидора, поднимаясь с места. Кротос с улыбкой смотрел на неё, похотливо любовался ею, измывался над нею… И тогда она обратилась ко мне:

— Тинчи! Твою флягу!

Флягу "ЗАГАДАЙ ЖЕЛАНИЕ!" долго искать не пришлось, она с некоторых пор всегда была у меня на поясе.

— Хочу… Желаю… Приказываю! — звонко произнесла она.

Я, несмотря на сложность ситуации, любовался её видом… это было что-то, о чём рассказывал Леонтий… о фуриях. Её лицо снова было лицом Ассамато, таким, каким оно было тогда, во время той схватки в лесу… Огромные яростные глаза! Развевающиеся волосы!..

— Дождь! — по-боевому прокричала она. — Палящий дождь! Палящий ливень!

И на какое-то время стало очень тихо. Я понял: это весь огромный стадион, и зрители, и все участники омерзительного спектакля разом посмотрели на неё.

А в следующее мгновение произошло что-то немыслимое, что, конечно же, мне, с моим слабым литературным опытом, описать вряд ли получится.

Что-то оглушительно гукнуло там, в небесах. И, с до этого абсолютно чистого, бездонно синего купола на всё — на арену, на трибуны, город, мир… — рухнул ливень.

Ни до, ни после я не видывал такого. Это было похоже, как на вас обрушивается штормовая морская волна — тяжёлая, слепящая, сбивающая с ног… И волна эта всеобщая просто вдавила всех нас в те места, что мы занимали, и в её грохоте потонуло всё на свете…

А когда оно прекратилось — так же внезапно, как началось, мы, все пятеро, не размышляя, ринулись друг к другу и, точно так же, как тогда, в лесу, в самые первые дни, с оружием наизготовку, встали кольцом вокруг принцессы, спинами внутрь, ожидая нападения.

И я,

И Леонтий,

И сэр Бертран де Борн в мокрой кольчуге,

И Пикус с мечом.

Леди Исидора в этот миг она действительно превратилась в Ассамато и, возвышаясь над всеми нами, изготовила к бою арбалет и дротики…

И тут вдруг выяснилось, что целиться было не в кого…

Вокруг, что на трибунах, что на арене, что в каких-то помещениях под крышей — не стало ни одного тельхина. Пропали тельхины!

Более того, с этого случая, они действительно просто пропали, всюду и навсегда. Потом кто-то уверял, что видел, как все они в одночасье обратились то ли в дождевых червей, то ли в слизней, то ли вовсе в каких-то мерзких глистов…

Синее открытое небо освещало стадион, на трибунах которого странно затихли и, характерными движениями почёсывая затылки, недоуменно оглядывались вокруг зрители…

Они напоминали внезапно прозревших слепых. Или глухих, внезапно обретших слух…

На арене кентавры, разом протрезвев и перемешавшись с лучниками, общей толпою рванулись в открытые настежь ворота, и некому было их задержать…

Нигде не было видно и Кротоса — хотя он и не был урождённым тельхином.

А сэр Бертран, как ни в чём ни бывало, спрашивал Леонтия:

— Так что ты тогда прочитал в золотом кубке? "Женщина должна исполнить то же, что и десять мужчин…" — так, кажется? Ну да, принцесса — единственная из нас, кто до сего дня не загадывал желаний, сделав глоток из фляги. Теперь посчитаем мужчин. Король Эдгар — раз. Мы, втроём, в первый вечер знакомства — ещё три…

— Снова мы, втроём, в компании с сэром Джеймсом — ещё четыре…

— Пикус — ещё один! — вспомнил я. — Тогда всего получается девять, а не десять. Кто же десятый?

И тут я внезапно понял, что что-то идёт совсем не так, как следовало бы…

— Фляга! — крикнул я, обращаясь к кентаврице. — Куда ты дела флягу?

— Выронила, кажется…

Нигде вокруг, ни на столе, ни на полу фляги с надписью "ЗАГАДАЙ ЖЕЛАНИЕ" не оказалось…

"Кажется…" О женщина!

— Ну, и почему вы все так волнуетесь? — усмехался Леонтий. — Старый вор сбежал, прихватив с собой исполнитель желаний? Вот, оказывается, чего он так боялся и на что рассчитывал… Знал, наверняка, знал заранее, давно знал, с-собака, о том, что такая фляга существует… Ну и подумаешь! Чего нам бояться? Посредственность — она не может выдумать ничего оригинального, не-посредственного. Что там выпало у тебя на чётках, Ассамато? "Вуньо"? Великолепно! А у тебя, Пикус? "Яра"? Замечательно! И пускай себе он бежит как бездомный шакал, боящийся собственной тени! Кому он теперь нужен? Если вообще, честно говоря, вообще был когда-нибудь нужен хотя бы кому-нибудь!

— Но ведь в его руках отныне власть над миром? — недоверчиво спрашивал Шон.

— Какое право властвовать миром имеет тот, у кого нет сил возобладать даже над самим собой? — фыркнула Ассамато и "омнийцы" с уважением и страхом, снизу вверх, посмотрели на неё…

3

ПРОДОЛЖАЕТ РАССКАЗЫВАТЬ ТИНЧ ДАУРАДЕС:

А потом…

Это был какой-то бесконечный ряд радостных и знаменательных сцен, о которых я, упоминая, боюсь ошибиться в последовательности.

Откуда-то появился король Эдгар, а с ним Приближающийся Гром, Буцамной и, разумеется, Мяурысьо, который сразу же принялся мурлыкать и приставать к принцессе. И ещё вокруг появились закованные в латы высокорослые воины короля Эдгара, которые следили за порядком.

Потом мы, вполовину рассказывая о наших приключениях, вполовину угощаясь, всё-таки по-настоящему поели.

Потом снова были ступенчатая трибуна, и главная площадь, и повергнутый наземь самими икарийцами болван Кротоса, и вновь толпа народа… И Пикус, обращаясь к людям, очень последовательно и твёрдо (я не ожидал от него, признаюсь!) простыми словами сказал всё, что он думает и о бывшем диктаторе, и о той лжи, что пришла на землю Икарии вместе с его псоглавцами. Сказал и о нас, и о том, что отныне именно сегодня в сердцах людей вновь пробуждается Надежда… Преклонив колено, он принял из рук короля Странствующего Леса корону Икарии и при всех собравшихся на площади произнёс надлежащую клятву…

Потом были музыка, и песни, и танцы, и Ассамато плясала в компании с другими кентаврами, под одобрительные возгласы и хлопки в ладоши… И даже суровый сэр Бертран де Борн, командор Ордена, снизошёл до того, чтобы исполнить перед всеми одну из своих любимых песен.

Да-да, хлопки в ладоши… — казалось, что это, пожалуй, единственное, что осталось существовать на земле после Кротоса.

Ну, так вот…

Была глухая ночь, и наступила полночь, но всем хотелось гулять до утра… И вдруг в общей толкучке раздался хорошо всем знакомый вой псоглавца.

Люди отшатнулись и образовался широкий круг, посреди которого стояла хорошо всем знакомая полноватая фигура — во всё ещё мокрых до нитки и грязных, ниспадающих одеждах…

Обводя присутствующих тёмным торжествующим взором, Кротос потрясал в воздухе флягой и злорадно повторял:

— Что, веселитесь? Ну, веселитесь, веселитесь! Сейчас вы все у меня ещё не так будете веселиться!

И, прежде чем кто-нибудь сумел что-то сообразить, он отвинтил крышку и стал торопливо отпивать глоток за глотком, приговаривая:

— Хочу быть Великим Хозяином Вселенной! Нет — Наивеличайшим её Хозяином! Желаю сию минуту стать Великой и Неоспоримой Истиной, Единственным и Неповторимым Богом! Желаю быть выше самого Дия, и всесильнее Ананке! Желаю сравняться со всеми богами мира! И чтобы жить мне в раю! И чтобы это продолжалось вечно, вечно, вечно!!!

Фляга опустела… он отшвырнул её в сторону и, продолжив слова пронзительным воем, встал, раскачиваясь, воздевая руки к Луне и звёздному небу.

Фляга же, как только коснулась мостовой, не подпрыгнула, как можно было ожидать, а расплющилась и растеклась, как если бы была сотворена из воска. И начала шипеть и таять, и буквально через полминуты на ней вначале исчезли слова "ЗАГАДАЙ ЖЕЛАНИЕ!", а потом она пропала совсем…

Тогда я обратил внимание снова на Кротоса. Но Кротоса… вернее, Кротоса в предыдущем его виде на месте не было.

На том месте… лежала лишь груда его одежд… да, просто груда мокрых тряпок, внутри которых, правда, копошилось что-то мелкое и повизгивающее.

И все заинтересованно, но, не решаясь пока приблизиться, смотрели на это, последнее на сегодня превращение.

Из груды материи высунулась круглая, туповатая голова с морщинистым шерстистым лобиком, короткими ушками и длинным, туда-сюда ходящим язычком. Затем небольшая, всего в пол-локтя высоты, собачонка выбралась наружу вся и встала, помахивая хвостиком-крючочком, озираясь и, по временам повизгивая, обводила окружающий мир тёмными недоумёнными глазами.

— Знаете, а по-моему, это — мопсик! — сказал Леонтий.

— Господи! Господи, Боже мой! Да пропустите же!

Сквозь толпу протискивалась женщина. Она была немолода, но ярко накрашена и одета в цветастое платье, а её руки потянулись к собачонке.

— Боже мой! Какое чудо! Чей же это пёсик? Ничей?..

И, не дожидаясь ответа, подхватила мопсика на руки.

— У ти, мой холёсенький! Не плачь, мой бедняжка, не плачь!.. И кто же тебя замотал в эти гадкие, мокрые тряпки? Разве можно так обращаться с бедным животным? Ничего, сейчас мы пойдём домой, я устрою тебе тёплую ванночку… ты ведь любишь тёплую ванночку? А потом мы покушаем, а потом мы купим тебе красивый ошейничек и красивый поводочек, и будем с тобою гулять! Я буду называть тебя Тяпа-Ляпа!

Новоявленный Тяпа-Ляпа сучил ножками и скорбным тёмным взором безнадёжно поглядывал вокруг… и вдруг, извернувшись, попытался укусить хозяйку за палец.

— У ти, какой ты у нас капризный, у ти, какой непослушный! Давай я тебя поцелую! У ти, мой сладенький!

И она чмокнула его — прямо в чёрный сопливый носик…

При этом все трое "омнийцев" вдруг характерно схватились за затылки — так же, как до этого те люди, на стадионе…

— Ну, пойдём, пойдём, мой крошечка, пойдём, мой ненаглядненький!..

И женщина ушла, унося бывшего диктатора туда, где его, вне всякого сомнения, ожидали и тёплая ванночка, и кормушка, и мягкая подстилочка на ночь, а в ближайшей перспективе — крепкий поводок и надёжный ошейник.

— Не скули, приятель! — крикнул кто-то вслед. — Делать нечего! Теперь ты в её мире — и король, и бог… Райского житья тебе по гроб жизни!

А король Пикус, подумав, решил:

— Вот что, друзья мои! Раз всё завершилось так благополучно, и мы свободны от тревог… Праздник есть праздник. Давайте праздновать дальше!

Глава 9 (28) — Размышления сэра Бертрана де Борна

1

Занимательная вещь эта бумага. Или "бамбигия", как её ещё называют, хотя это неверно. По ней можно писать, на ней можно рисовать. Можно просто отбросить или даже сжечь, потому что выскоблить её как пергамент невозможно. Она недорога в изготовлении, она бела как свежий снег… Строки на ней могут стать стихами, могут стать любовной запиской, могут стать доносом… Чем-то она напоминает человека. Она близка нам, людям. Помещая в неё свою душу, мы творим незаметную магию, или… творим молитву?

Я разбираю свои старые бумаги, проглядываю нотные записи. Вот интересная запись, её мне подарил один мавританин… сарацин…

Гм. "Сарацин". Это вы здесь, в Европе, привычно именуете всех восточных людей этим названием, не разбирая, кого именно имеете в виду.

Есть арабы, есть сельджуки, есть сирийцы, есть бедуины, есть мамелюки Египта. Есть воины, есть священники, есть торговцы, есть простые крестьяне. Может быть, единственное, что их объединяет — сочетание покорности судьбе, а с другой стороны — их гордости. Помню, как вступив в одну из горных деревень, мы не нашли в ней ни одного человека. И причина их отсутствия была ужасна. Они все покончили с собой, бросившись в пропасть… Да, да, именно так. Они узнали, что идём мы. Они представили, как воины с крестами на одежде врываются в их дома, насилуют их женщин, убивают или отдают в рабство детей… И решили, что уйдут сами.

Война… она не щадит никого. Я побывал во многих схватках, не задаваясь особенно вопросами: за что идём и за что боремся? Да, я воин, и призвание моё — битва. Но когда случается такое…

Вспоминается Саладин.

"Почему же ты не принёс с собою лютни, молодой певец?"

Вот.

Вот где должны соревноваться меж собою люди! И именно этому должна быть посвящена их недолгая жизнь!

Ибо жизнь человека напоминает песню.

Мелодию её мы нащупываем пальцами правой руки; струны можно перебирать медленно, а иногда бросать на них пальцы, ураганными аккордами поражая слух людей; а можно чередовать то и другое — так по-разному бьётся наше сердце в зависимости от наших чувств и мыслей; а можно заставить их замолчать, прихлопнув струны ладонью.

Гриф лютни напоминает позвоночник. Как говорил мой восточный учитель, здесь требуется особенная чувствительность и точность пальцев, она должна стремиться к той тщательности, которую проявляет Бог, ведя нас по жизни, создавая ситуации, ставя перед нами цели, помогая определить задачи и… находить их решения, быть может?

В словах песни — наши чувства и мысли. Верно подобранные слова, слитые с мелодией напева в единое целое, раскрывают нам смысл существования. В этом существует великая ответственность певца и в этом — высокое мужество Слова.

Есть песня-марш, есть песня-танец, есть песня-молитва.

Но это ещё не всё.

Модуляции нашего голоса, его громкость и тембр?

Молчание… вернее, умолчание — что стоит за словами?

Настроение, с которым мы совершаем этот великий акт? — который есть акт любви, или молитвы, или нового рождения на свет? Наши чувства, мысли, идеи? К чему ты стремишься, во имя чего живёшь, зачем ты сочинил всё это, зачем, кому и что поёшь? Что за звезда ведёт тебя по жизни?

Присутствует ли в тебе любовь?

И что она, любовь? Бесплодное ожидание высшего счастья? Идея, что овладела твоими чувствами? Радужный кошмар, что прерывается жестоким пробуждением?

Или же она — в невольном сочувствии? В желании защитить, помочь, развеселить, развлечь, вызывая улыбку, привлекая внимание к себе?

Откуда же оно берётся, желание?

"Ах, как ты стараешься, милый — конечно, для меня, любимой…"?

Человеку не свойственно долго оставаться одному. Там, где это, волей случая, всё же происходит, он порывается разговаривать с собакой, или птицами, или цветком, или с самим собой, или со стенами своей темницы.

Полностью одинокий человек, презирающий общение — злобен.

Быть может, любовь — это поиски собеседника?

Мы не в силах, по своей природе, лицезреть Божества… так, поэтому, пытаемся увидеть Его в лучшем из Его творений?

Так маленькие щенки, разлучённые с матерью, к которой не могут прижаться, сбиваются, в конце концов, в одну кучу. И дело даже не в том, что им холодно, но в том, что они одиноки и ищут подобного себе.

О мои добрые, о мои милые, о бесконечно великодушные друзья мои! Как благодарен я Богу, что Он позволил мне встретить именно вас на моей жизненной дороге! Как вы меня понимаете, как мне сочувствуете, как поддерживаете в тяжёлые минуты! Как вы терпеливы к моей преждевременной старости в суждениях, как, подобно чуткому и умелому лекарю, понемногу, терпеливо помогаете мне избавляться от этой болезни!

Вы смиренно сносите мои ворчание и грубость. Вы тонко различаете, когда я расположен к общению, а когда желаю остаться наедине со своими мыслями. Вы не навязываете мне своего общества и не докучаете несвоевременными советами, но всегда рядом, когда я действительно нуждаюсь и в общении, и в советах.

Вы, которые, как и я, не раз смотрели глаза в глаза смерти, но никогда не бравировали этим. Вы, изведавшие любовь, но никогда не посмевшие бы смеяться над нею. Хотя, каждый из вас знает немало весёлых историй, но ни в одной из них нет и тени ни ненависти к человеку, ни издевательств над его страданиями…

С вами я вновь обрёл стихи и песни. С вами я вспомнил, что, помимо бесконечной и полной испытаний дороги, перемежаемой кровью сражений, сопровождаемой разочарованиями из-за лжи и предательств, дороги, что до того проходила в изнуряющей душу погоне за идеалом — в ней существуют и другие явления, когда залечиваются раны, когда уходит тоска, и начинает быть видимым свет вдали, и сама жизнь проявляет новый смысл.

Я стал очень бояться потерять вас, мои верные попутчики Свыше. Хотя, и предчувствую, что это, в конце концов, всё же произойдёт, и мы разойдёмся по своим мирам, сохраняя светлую печаль друг о друге.

О чём беседуем мы?

Не о сражениях или подвигах, и не о любовных победах, не о деньгах, не о славе… Мы стараемся не жаловаться на здоровье, не вступаем в склоки, не интригуем, не сплетничаем. Почему так? Разве так бывает? — спросил бы я ещё недолгое время назад.

Или мы, все мы чем-то отличаемся от большинства людей?

Или секрет всё-таки не в этом?

Я смотрю на себя в зеркало. Это удивительное изобретение. Пусть монахи твердят, что его изобрёл сатана, но в нём я наблюдаю не столь свои достоинства, сколь недостатки. Сатане сие невыгодно, он льстец и лжец, а значит, зеркало — изобретение Божье. Только Он, помогающий каждому из нас почувствовать своё истинное "я", а именно — совесть, мог бы подарить нам такое.

Я вижу холодные, без искорки тепла, настороженные глаза. Как будто сам себе хочу нанести удар или целюсь сам в себя из арбалета. И ещё я вижу губы, и они улыбаются.

Да, таков я и есть. Я привык ожидать засады… Помнится, славный де Гриньоль, что учил нас с Констаном мечевому бою, говорил: всякую минуту готовься к атаке. Не упускай ни одной мелочи. Настоящая опасность всегда возникает внезапно…

Но… эти мои глупые губы, что соприкасались с губами стольких красавиц.

А глаза постоянно ждали атаки.

Интересно, как там поживает братец Констан? Наверняка… да, ведь он женился… успел обзавестись детьми. Всегда был домовит и практичен.

А глаза у него — тёплые, с лукавинкой. Но губы — как мои глаза, всегда поджаты и нехотя бросают холодные высокомерные слова.

Тем не менее, повидаться бы… наверняка, он тоже заглянет на днях в Лимож.

И… а ты, моя досточтимая леди? Эх, я как сейчас вижу тебя пролетающей мимо, с развевающимися волосами, из которых вылетает и падает мне прямо под ноги букетик цветов… И слуга кричит: "дорогу, дорогу сеньоре Гвискарде Бургундской!"

Как-то ты встретишь меня?

Как-то я повстречаю тебя?

В особенности, сейчас, когда я — на распутье? Когда у тебя появилась соперница, и соперницу эту ты не знаешь… а знает лишь сердце моё?

Вот и улыбаются мои губы. Вот и светятся холодным огнём глаза…

Будь что будет.

Откуда же оно берётся, желание?

2

…Интересно, что все мы что-то пишем. И даже леди Исидора — тоже пишет.

В канун отъезда я зашёл к ней в шатёр. Не знаю, зачем. Отчасти, быть может, затем, чтобы ещё раз уточнить наши роли на пути в Лимож, отчасти — ещё раз подивиться на её новых служанок: Миуру и Ахискалу, магией короля Эдгара превращенных в двух прекрасных девушек, светло- и тёмнокожую… Нигде и ни у кого в мире не бывало такой прислуги!

Моя… или… лучше — наша кентаврица, сейчас тоже человек, что-то писала, сидя за походным столиком. Кивнув мне, она, в то же время указала на плетёное креслице рядом с нею и жестом попросила молчать и не мешать какое-то время.

Мне это было хорошо знакомо — то состояние, когда боишься упустить мысль. О-го-го, увы, потеряешь — потом не догонишь…

От нечего делать, я, с её молчаливого согласия (просто разрешила глазами) стал просматривать кипу исписанных набело, готовых листов. И… чем далее шло моё чтение, тем больше возрастало вопросов.

— Вас что-то смущает, сэр рыцарь? — оторвавшись от работы, спросила она.

— Вне всякого сомнения… А… почему это может не смущать? Пишет какой-то монах Исидор…

— Сэр Бертран! — улыбнулась застенчиво она… (Боже, как ей идёт эта улыбка!) — А вам не случалось подписывать свои сочинения вымышленным именем?

— Но отчего мужским?

— Ах… по-моему, это так понятно. Повести, написанные женщинами, читают женщины. Но повести, написанные мужчинами, читают и женщины, и мужчины…

— Какой-то король по имени Медведь… Это что, намёк?

Она вновь улыбнулась:

— Это как хотите. Совпадение чисто случайное. Так вышло…

Супругу короля звали Гвиневра… это мог быть намёк на сеньору Гвискарду.

Вспомнилось: принцесса почему-то не была настроена сопровождать нас в Лимож. Ревность?.. правда, это вполне естественно. С другой стороны, она смиренно принимает мой выбор. Поступиться даже своей любовью, лишь бы был счастлив тот, кого любишь? На это способны немногие женщины. Тем более, что Исидора действительно прекрасна и, как всякая красавица, далека от самоуничижения, хотя… никогда не играет, предпочитая и казаться, и быть всегда одной и той же.

Наверное, сеньора Гвискарда тоже где-то такая как она… нет, лучше, конечно же лучше! — так утешал я себя, пытась вновь погрузиться в чтение.

Но её голос…

Есть люди, которые просто говорят слова. И есть люди, которые говорят с подтекстом. И за каждым словом разверзается бездна.

Иному шуту вольно летать привязанным верёвочкой и для вида хлопать искусственными крыльями: дескать, глядите, лечу — хотя бы над заранее подстеленными тюфяками.

Но очень немногие согласятся попробовать полетать на настоящих крыльях и над настоящей бездной.

И всё же, её голос.

Она как будто постоянно вспоминает что-то. Низкие тона внезапно проникают в речь, подхватывают речь снизу, как будто бы ребёночка, мягкой материнской ладонью, они словно идут из глубин памяти, их вибрации идут параллельно тексту.

Говорить в два голоса одновременно — это редко встречается…

— Какой-то меч… его надо вынуть из наковальни… Никто не в силах… Он становится королём, в отличие от других сумев сделать это… Хм… На что вы, собственно, намекаете, принцесса?

Она как-то, по особому, долго-долго взглянула на меня:

— Но ведь это так просто! — и прибавила с усмешкой, и в её голосе запели низкие тона:

— Не всякому, сэр Бертран, удаётся вытянуть меч из собственной наковальни!

И в этом опять была загадка.

Потом наш разговор прервал посыльный, позвали к королю… Но странные её намёки не выходят у меня из головы…

3

Стол был накрыт очень просто и по-летнему — дни стояли жаркие. Охлаждённое молодое вино, сыр, маслины, зелень, немного холодного мяса, свежие овощи и фрукты. Король Эдгар приветственно, с лёгким поклоном поднял кубок, отпил немного и сказал:

— Я приветствую за этим столом всех вас, моих добрых и надёжных друзей! Вас, досточтимый сэр Линтул! Вас, отважный сэр Тинчес! Вас, благородный сэр Бертран! Вас, прекрасная воительница Исидора! Вас, о царственный собрат мой, сэр Пикус, король Икарии!

— Признаться… — продолжил он после того, как мы утолили первый голод, — признаться, поначалу я вообще подумывал отменить этот поход. Если на то пошло, я мог бы просто помочь сэру Бертрану попасть на турнир в Лимож, а там — его дело. Однако, судя по знамениям ваших и моих оракулов, всё обстоит не так просто…

— Там вы сумеете общаться друг с другом, но местный язык понимать не будете, за исключением сэра Бертрана и… отчасти, сэра Линтула, конечно.

— Впрочем, именно там вы можете достичь цели ваших путешествий. Я говорю о таинственном предмете… Он может быть скрыт в какой-нибудь местной общине, может как реликвия храниться в одной из церквей или в одном из замков иоаннитов, тамплиеров или тевтонов. Может быть, его поместили в одно из тайных святилищ… ведь Лимож изрыт подземными ходами. В любом случае, его хранят как зеницу ока и вряд ли отдадут просто так. А это означает, что здесь нам потребуются усилия и разум не одного героя, а по возможности — ваши общие усилия.

— Я принял решение, — продолжил он, — подкрепить ваш отряд, отпустив с вами сэра Пикуса. К сожалению, в мире сэра Бертрана магия действует не так явно, как у нас. Посему, там вы мало можете рассчитывать как на мою быструю помощь, так и на помощь Таргрека… Да, сэр Тинчес, обходиться там, а возможно и драться, а возможно и принять участие в турнире вам придётся самому.

— Сэр Линтул! Вам, как Всаднику Кубка, предстоит особая работа. Во-первых, не исключено, что в том мире вы повстречаете одного своего старого знакомого. Он может быть участником или даже главой одного из орденов или общин. Тамплиеры? Новоявленные альбигойцы? Об этом сказать не могу. Во-вторых, на днях мне было пророчество. Оно гласило буквально следующее: "один кубок исчерпан, один погибнет, один восстанет". Подумайте. Загадку эту решать вам.

— Не идёт ли речь о Святом Граале? — не выдержал я.

— Возможно. Спешить пока не будем. На то оно и пророчество, чтобы сбыться! И за исполнением его стоят силы намного более высокие, чем наши человеческие…

— Простите, ваше величество, — вмешался Леонтий. — Возможно, этот предмет — действительно Грааль. Судя по преданиям, Грааль способен пребывать лишь в руках благочестивого, святого в мыслях и поступках человека. Тогда, отняв его, не упустим ли мы его, совершив этот акт греха?

— Это вам также предстоит выяснить, — согласился король. — На территории страны действуют лангедокские катары, недавно получившие прозвище альбигойцев. Вряд ли их, конечно, допустят в Лимож, но… Далее, неминуемо вам придётся столкнуться с могущественным орденом тамплиеров. Сам король Филипп-Август хранит деньги в их банке…

— Теперь… — продолжил король Эдгар. — Там будет необходимо и ваше присутствие, принцесса. Если в составе отряда будет присутствовать прелестная знатная дама, это усыпит бдительность и снимет многие сомненья… Правда, там вы будете пребывать не в облике кентавра, отнюдь. Неизвестно, чего можно ожидать от местных изуверов… Далее, ваши ум и смекалка, что вы неоднократно имели честь доказать, несомненно помогут в осуществлении наших намерений. И далее… Одних, как прежде, я вас в тот мир не отпущу. Каждого из рыцарей будет сопровождать оруженосец. Помимо того, я придам вам в помощь отряд всадников, числом не менее десятка. Всего… включая слуг, двадцать четыре человека, не считая лошадей… Шатры, палатки, съестные припасы, дополнительное вооружение… Весьма представительный вид будет у вашего отряда! Теперь распределим роли…

— Сэр Линтул! Вы — богатый и знатный сеньор… титул и происхождение найдёте себе сами. Вы сопровождаете принцессу Исидору в её поездке. Что касается остальных, здесь замечаний нет. В Лимож будут стекаться многие рыцари из разных земель и стран, а знание реальной географии в ту эпоху ощутимо хромает. Посему, особых придирок со стороны герольдмейстеров я не предвижу. Тем более, если вы будете следовать под знаком особого ордена, которых в ту пору организовывается немало.

— Может показаться, что все эти приготовления излишни. Но учтите: эта миссия будет гораздо более серьёзной, чем две предыдущие. Так, более чем вероятно, что вам придётся вступать в сражения, и меряться силами с врагом не только на турнире. О вашем вооружении, равно как о доспехах и одежде, равно как и о необходимых подарках, кои вы обязаны будете преподнести царственному брату нашему, королю Филиппу-Августу, позвольте позаботиться мне… О чём говорит ваш оракул, сэр Линтул?

— Он печалится о скором расставании со мной… Он радуется, что по дороге я встречу не только Врага, но и Друга…

— А ваши чётки, досточтимая Исидора?

— Руны Турс и перевёрнутая Пайнтра… Затруднения и возможный обман!

— Возможны потери… невосполнимые… Потеря иллюзий… Сознательный уход от самообмана… А ваши, сэр Пикус?

— Я вижу сразу четыре прямых руны… Ого! Ансуз, Золь, Тейваз, Рейдо! Это добрый знак!

— То есть, четыре пограничных знака: Слово, Добро, Отвага и Знание Пути… Трудности, но трудности преодолимые… Вперёд! Да сопутствует удача рыцарям Ордена Бегущей Звезды! И да пребудет на всё Высшая Воля!..

Глава 10 (29) — Телле из Лангедока

1

Дорога, где оказались они на этот раз, вела, как объяснял сэр Бертран, к Лиможу, и совсем скоро должны были начаться его владения. Несмотря, что долгожданный Лимузен был необыкновенно близок, командор не торопил коня. Суровый и молчаливый, одетый ныне не в доспехи — что везли за ним оруженосцы, но в обычные одежды знатного дворянина своего времени, он неспешно возглавлял отряд. Чуть поодаль продвигались Леонтий и Тинч, далее следовали сеньора Исидора и паланкин со служанками, что везли малорослые икарийские лошадки, а замыкали колонну всадники — конные стрелки, которыми предводительствовал Пикус.

Запасные кони, вьючные лошади, наконец, оруженосцы и слуги — всё это предавало шествию пышный и значительный вид. Со стороны можно было подумать, что в Лимузен въезжает сам король… Правда, сэра Бертрана это совсем не радовало. Он размышлял над словами принцессы… и, чем больше размышлял, тем становился мрачнее. В конце концов, он решил рассказать о вчерашнем разговоре Леонтию.

— Что ж… — отвечал ему сэр Линтул. — Её действительно бывает трудно понять, она не простая девушка. Ты заметил, очевидно, что она почти никогда не выпячивает губы и не морщит лба, и не страдает излишней жестикуляцией — просто наблюдает и делает выводы. На её лице отражены то ли внимание, то ли спокойное сочувствие… иное сочувствие мужчины приняли бы за знак повышенного интереса к собственной персоне, но она умеет заставить соблюдать дистанцию. Правда, вспоминая нашу первую встречу…

— Это не в счёт, сэр Линтул, это не в счёт… — заметил рыцарь. — То был лишь первый вечер, мы совершенно не знали друг друга…

— Ты хочешь, чтобы я дал тебе какой-нибудь совет?

— Нет, напротив. Иногда мне хочется с кем-нибудь поделиться своими мыслями. Найти созвучие, попробовать, насколько верно настроен я как инструмент Господа Бога. А вы, досточтимый Леонтий, гораздо старше и опытнее меня. К кому, как не к вам мне обратиться в подобном случае? Меня влечёт мой Лимузен, мой замок Аутафорт, меня влечёт мой обет сразиться за руку и сердце благородной сеньоры Гвискарды Бургундской… и всё же, я полон сомнений… Возможно, меня ждёт возврат к прежней жизни: это новые интриги, ссоры, новые дрязги, конфликты с братом моим Констаном, переписки и договоры с соседями, те же враги, те же сомнительные друзья… Почему я не погиб ещё там, где-нибудь при Арсуре или под стенами Акры… Понимаете, ведь она права: наковальня, сэр Линтул, наковальня!

— Тогда… тогда, по-моему, вам, сэр Бертран, следует просто двигаться дальше по своей дороге. Будь что будет, и будущее покажет. На всё Божий суд…

— Ха! Неужели все таможенники такие толстые?! — прервал их беседу Тинчес.

За поворотом дороги их ожидал внушительных размеров бруствер, широкий проход меж брёвнами которого загораживали полуоткрытые сейчас ворота. В отдалении паслись кони, за обочиной, поодаль были разбиты три шатра и несколько палаток. Отряд не менее двух десятков воинов, одетых в чёрное, но с белыми нагрудниками с красным знаком стрельчатого креста охранял эту новостроенную крепость. Часовой, выступив вперёд, поднял руку, приказывая путникам остановиться.

— Блокпост, — на своём языке констатировал Леонтий.

— Ага… Ну, начинается!.. — не преминул вставить своё слово Тинч, нащупав сзади, под плащом, ребристую головку шестопёра. Конечно, вооружиться мечом в обстановке этой эпохи было бы традиционнее, но сэр Тинчес запасся более привычным для себя оружием.

— Рыцари Храма, сиречь тамплиеры, — устало молвил сэр Бертран. — Кьяри, спроси, что ему угодно. Да скажи, что беседовать я буду не с ним, а с его начальником. Да прибавь, чтобы он опустил свою дурацкую руку, покуда я не отсёк её по плечо!

Бородач Кьяри, оруженосец командора, подъехал к храмовнику. После недолгих переговоров, из ближайшей палатки был вызван начальник охраны, с любопытством уставившийся на знаки креста и розы на одежде путников.

— Кто вы такие и что здесь делаете? — вопросил его командор. — С каких это пор сэру Бертрану де Борну мешают въехать в пределы его владений?

— Мы — смиренные служители бедного воинства Христова! — поклонившись, отвечал ему начальник. — Согласно договорённости короля французского, а также с недавних пор и нормандского, его величества Филиппа-Августа с магистром нашего Ордена, мы несём охрану этого пути. Знаете, господин, ведь всякие людишки здесь проходят, а бывает, что и прокажённые, что и чумные, что и колдуны и ведьмы, что и вообще всякие и всяческие разбойники…

— Разбойники, дурак, дорогами не ходят! — прервал его де Борн. — Отвечай, с какой стати я вынужден разговаривать здесь, с тобой? Я что, чёрт подери, похож на прокажённого или колдуна?!

— Бывает, просачиваются еретики из Лангедока… — неуверенно произнёс служивый и снова посмотрел на знак розы и креста на плече командора.

— Катары кресту не поклоняются, и это тебе известно. Если ты любопытствуешь, то повторю, что я, сэр Бертран де Борн, хозяин этих мест, всего Лимузена и замка Аутафорт, возвращаясь из крестового похода, вступил в священный Орден Бегущей Звезды, командором которого ныне являюсь. Тот знак, что ты видишь — это Воля Христова, крест, и Сердце Христово, роза… Тебя удовлетворит этот ответ или…

— Простите, благородный сэр командор… — недоумённо прошептал начальник стражи. — Но ведь, насколько мне известно, сэр Бертран благоволит более нашему Ордену… Я, невежда, никогда не слыхал об ордене Розы и Креста, простите мою дерзость…

— Всё это глупые слухи! — оборвал его речь рыцарь. — Возможно, ты путаешь меня с моим братом Констаном, который готов водить дружбу с самим сатаной, лишь бы первенство осталось за ним… Короче, ты смеешь требовать с меня денег за въезд в мои собственные владения? Я правильно понял?

Стражник облегчённо вздохнул.

— Мы лишь исполняем приказ… Благородный рыцарь, согласно распоряжению устроителя празнества, сэра Адемара, досточтимого виконта Лиможского… Всего по лиару с человека и по поллиара с его коня… Деньги эти должны пойти…

— Ясно! На устроение постоялых дворов и гостиниц, провонявших клопами… Кьяри! Заплати ему сколько он требует, и отправимся, ради всего святого, дальше! Нам пора уж где-нибудь устроиться на обед и отдых, а от этих святош за версту разит ладаном и луком!

Как только появились деньги, недоразумение, как по мановению волшебной палочки, сразу уладилось, и дальнейший путь отряда проходил беспрепятственно.

— Однако, это странно, — бормотал под нос сэр Бертран. — Что он там болтал? С каких это пор тамплиеры — и я! водим дружбу? Или меня снова мешают с графом Пуату?[23] Ничего не понимаю!..

Перекусив, отдохнув и, по настоянию командора, всё же облачившись в доспехи, друзья отправились дальше. Правда, свои доспехи наотрез отказалась надевать Исидора, заявив, что её и так окружает множество доблестных мужчин, а коли так — ей нет никакой надобности вооружаться самой… и с этим все вполне согласились.

2

Несмотря на то, что солнце упрямо шло к закату, на дороге, время от времени, им непрерывно попадались и настороженно их сторонились и одинокие путники, старавшиеся к наступлению ночи держаться по возможности невдалеке друг от друга, и весёлые ватаги молодцов-мастеровых, и вооружённые кто арбалетом, кто луком вояки — желавшие принять участие в соревнованиях по стрельбе и метанию дротика. Встречались такие же, как они, в одиночку или в сопровождении слуг, оруженосцев и пажей, рыцари, с завистью поглядывавшие на великолепное снаряжение наших друзей — король Эдгар не поскупился. Катились запряжённые волами повозки с поклажей-товаром, и возчики недоверчиво косились на вооружённых путников и указывали пальцами на принцессу Исидору, не пожелавшую расстаться с неведомым в этих краях зонтиком. Встречались и словоохотливые попутчики, и монахи, что с любопытством изучали кресты с распятой розой, и герольды, и книжники, но вести долгие разговоры с ними не входило в планы командора, который постоянно подгонял Караташа и всё говорил, что недолго осталось им идти до его наследственного замка — Аутафорта…

Прямо посередине более скромной, уходившей в сторону тропы-дороги, на которою им надлежало в конце концов свернуть, сидел на корточках человек, одетый в рубище. Острые внимательные глаза его глядели из-под тряпицы, которой была обмотана голова. В ладонях своих, тоже кое-как перебинтованных, он держал длинный посох, который упирал перед собою, чтобы не упасть. Он чуть было не попал под копыта Караташа — чем вызвал гневный окрик де Борна: дескать, нашёл где просить милостыню — посреди дороги!.. Наверное, ты не только хромой да увечный, но и слепой!..

— Тем более, благородный сеньор, тем более! — отвечал тот, не желая сдвигаться с места. — Только заботами Бога и святого Михаила, только ими и держусь… Да ещё милостью добрых господ, таких, как ваша милость…

— Ладно, счастье твоё, что я сегодня добрый… — смягчился рыцарь. — Лови!

Попрошайка, несмотря на мнимую подслеповатость и увечность, ловко ухватил монету…

— Это какая же? — озадаченно спросил он. — Неужто золотая? Солид? Э-э-э, сеньор…

— Ты ещё и неблагодарен, глупец? — спросил его рыцарь.

— За золото? Благослови вас, добрый сеньор, Бог и святой Михаил! Только вот, посудите сами — куда я пойду с таким богатством? Всяк подумает: вот, у него есть золото. А иной подумает: вот, наверняка, золото это он украл. А ещё и третий подумает: а не выходит ли этот парень ночами на просёлочные дороги, грабить мирных путников? Не из тех ли он ребят, на которых, бывало, устраивает весёлую лесную охоту его милость сэр Бертран де Борн, хозяин этих мест?

— Погоди. Ты сказал: Бертран де Борн? — вмешался Леонтий. — Так ты его знаешь?

— Как бы не знать… Видите эту повязку на голове? Не далее как сегодня утром сэр Бертран, проезжая мимо, изволил благословить меня семихвосткою по лбу…

— Как… Погоди… Ведь сэр Бертран… он ведь в крестовом походе?

— Говорят, пару лет назад уезжать-то — уезжал, да вот только через пару дней вернулся. И ныне его резиденция здесь, правда, сам он не далее как утром изволил отправиться в Лимож, на рыцарскую потеху, что устраивает их величество Филипп II Август, благослови его Бог и святой Михаил…

— Что за чушь ты несёшь! — перебил его рыцарь. — В этой местности проживает всего один Бертран де Борн, и он перед тобой!

Путник как будто и не удивился…

— Так что, досточтимый сэр рыцарь, кто бы ты ни был, ты — бескорыстный и щедрый человек, но прошу — возьми свою монету назад, — сказал он, протягивая обратно блестевший при закатном солнце солид. — А если хочешь меня чем-то утешить в странствиях и бедствиях моих — помоги мне лучше немного едой.

— Сэр Бертран! — сказала Исидора. — Здесь что-то не так…

— И почему мы все так хорошо понимаем речи этого бродяги? — недоумевал Леонтий. — Такое впечатление, что он — один из нас!

— А не взять ли его с собой? — предложил Тинч.

— Хорошо. Расспросим его дорогой, — решил командор. — Эй! Ты, я надеюсь, не против?

— Бог и святой Михаил… — начал было вести обычную речь попрошайка.

— Кьяри! Коня ему! — приказал сэр Бертран де Борн.

3

Как это ни покажется странным, бродяга в седле держался вполне уверенно.

— Откуда ты? — поинтересовался рыцарь. — Ты — свободный человек?

— Интересный вопрос. Да, куда свободнее…

— Ты очень складно говоришь для простолюдина. Кто ты? И кто твой святой?

— Родом я из Лангедока, благочестивый господин. Семья наша испокон веков промышляла бортничеством. И мне пришлось полазить по деревьям… А потом пришёл его светлость добрый граф Раймонд Тулузский, и войска его прошли по нашим землям как саранча, что не сожрали — то пожгли. А рощицу нашу заветную срубили под корень и продали венецианцу Дандоло. И какую рощицу! Нашу, исконную, с её вековыми стволами и дуплами, где по исходу лета можно было отыскать столько благословенного мёда… Из сосен, говорят, получаются великолепные мачты, что поделать… Да вот только, знаете ли, сэр рыцарь, вековая сосна, медовое дерево, стоит как хороший боевой конь со всею сбруей… Целые семьи этим кормились… Никого у меня нет, и семьи нет, жениться я так и не собрался… Нанялся в войско, путешествовал, бродяжничал, снова воевал… Да, а после, в Генуе, нанялся матросом на судно, что намеревалось посетить далёкий благословенный Винланд, землю чудес и богатств невиданных. Месяц пробирались мы берегом до Нормандии, а там — налетели на нас лихие разбойнички, и попал я в рабство к маврам… бежал… пробирался морем и полем назад… И вот, месяц назад, почти дома, в Лангедоке, случилось мне попасть в передрягу. По лесу прохожу — чу, знакомое гудение. И запах… И потёки по стволу… Ах, как захотелось мне мёду! Только вот не принял я в расчёт, что на стволе — знак, что рядом — селение, а жители его — еретики-катары, что своих обычаев держатся, и креста не чтут, а за воровство — живьём да в землю. Или с распоротым брюхом гоняют по селу, тоже радости мало. Ну, меня хоть и поймали тут же лесники… но смилостивились, закапывать не стали. Просто обмазали мёдом, да и там, неподалёку, оставили. Не просто так оставили, правда. Заставили обнять толстенный осиновый ствол, а руки с той стороны прибили колышком. Дескать, пусть разбираются с тобою либо чёрная пчёлка лесная, либо сам лесной владыка… тот, что намалёван на вашем щите, сэр рыцарь… а там их много! Вот так, придёт и откусит мне ноги! Вишу я на этом древе, едва касаясь ногами земли, мухи лицо облепили, пчёлки мои добрые тоже… стараюсь не пошевелиться… Солнце печёт…

— Да! А святой у меня самый главный — это моя матушка, Дева моя Пресвятая, что была и будет. И пусть мне кто угодно докажет, что это не так!.. Она называла меня "Телле", что означает на нашем наречии "непоседа"… Так меня можете называть и вы, если вам угодно, доблестные господа… И пришла она ко мне в видении, и отмолила, и колышек-то тот из пястей моих и вынула. Очнулся я под деревом, с дырами в ладонях, но живой. И — бегом из Лангедока!

— Ты остроумен и забавен, — улыбнулась Исидора. — Как ты посмотришь на то, что я найму тебя шутом?

— Что же… — отвечал ей Телле. — Все мы по жизни — шуты, как нас ни величай. Вот, взять, хотя бы, тебя, сэр командор…

— Что ты сказал? — не понял сэр Бертран.

— Погоди, погоди, — сказал Леонтий. — Что ты имеешь в виду?

— Была такая притча. Встретились как-то молодой пёс да старый пёс. У молодого много прыти, знай, гоняется за своим хвостом, да приговаривает, дескать: вот поймаю хвост, так открою Истину…

— Истину?

— Да, так, ни много, ни мало… А старый ему сказал так: был я молод, и я гонялся за этим. А сейчас понял, что смысла в том, чтобы ловить свой хвост нет никакого. Ведь он и так всегда при нас, дружище!

Сэр Бертран улыбнулся и коротко хохотнул.

— Так ты считаешь, что, например, я…

— Ну почему только ты…

— Великолепно! — констатировал Леонтий. — А что ты ещё знаешь?

— Да немало, признаюсь. Все эти байки сопровождают меня, где бы я ни был. Пчёлки это мои, пчёлки…

— А загадки ты знаешь? — спросил Тинч. — Что это такое: круглое, потом квадратное, синее, потом зелёное, в мешке и не в мешке, и вдобавок пищит?

— Ага, так… — задумался Телле. — А давай-ка, сэр рыцарь, договоримся вначале. Если я не разгадаю загадку, то даю тебе реал. Если ты не разгадаешь — то даёшь мне пять реалов. Идёт?

— А идёт! — согласился Тинч. — Ну, и каков будет ответ на мою загадку?

— У неё нет точного ответа. Скажу я, что это яблоко, ты возразишь, что это кусок теста. Скажу, что кусок теста, ты скажешь, что это яблоко… Почему синее или зелёное? А покрасили! Причём тут мешок? Моё яблоко, куда хочу, туда прячу… Вот только почему пищит?.. Что-то не пойму, и с меня реал.

— А пищит — это чтобы ты не догадался! — расхохотался сэр Тинчес. — Хорошо, давай твою загадку!

— Что за зверь такой: сидит на дереве — три лапки, спрыгнул с дерева — четыре лапки?

— Глупость какая-то! — вмешался сэр Бертран.

— Напротив, напротив! — возразила Исидора.

— Так… Бедный Тинчи! — молвил Леонтий.

— И что же? — настаивал на ответе Телле.

— Инта каммарас… Ну, не знаю! Бог с ними, с реалами. Сдаюсь. Что за зверь такой?

— Эх… Кабы я сам об этом знал… — притворно смутился Телле. — Короче, коли я и сам не знаю ответа, с меня ещё один реал. А с вас, сэр Тинчес — пять. Если же отнять мои два… Итого, с вас всего три реала, сеньор!

— Мошенник!.. — давясь от смеха, ответил Тинч и потянулся за кошельком. — Ты честно заработал эти деньги…

— Оставьте деньги при себе, сэр рыцарь. Вы и так платите мне наилучшей монетой на свете — вашей дружбой. Ваши искренность и сочувствие… это сейчас так редко встречается. И для меня и действительно сейчас не будет лучшей доли, как немного поскитаться с вами по миру…

— Мы не найдём одеяния шута в наших вещах, — сказал командор. — Да оно тебе и не нужно. Достаточно будет простого дорожного платья. Что ж… ты двадцать пятый в нашей команде, а число двадцать пять, как говорит сэр Линтул…

— Командор! Сэр командор!

Это был Пикус.

— Темнеет, сэр командор! К тому же густеет туман, и спустя малое время… час… вокруг всё будет темно и сыро.

— Да, действительно, — сказал Леонтий. — Эти деревья загораживают нам весь обзор. Далеко до замка?

— Ещё где-то часа полтора езды… Впрочем, возможно, вы правы, сэр Пикус. Мы весь день в дороге… К тому же ломиться в ворота, когда все его обитатели, за исключением стражи, легли спать (а спать у нас ложатся рано)… К тому же, в мои планы не входит обосновываться в Аутофорте надолго, даже хотя бы и на ночь. Нас ждёт Лимож!.. Ладно. Пусть так и будет… Ты прав, бродяга: что толку гоняться за тем, что и так никуда не убежит!.. Мы разобьём шатры здесь… хотя бы на той поляне, там, в овражке бьют ключи… А замок посетим… хотя бы завтра утром. Возражений нет? Всё, становимся здесь!..

4

Телле очень быстро подобрали одежду. Раны его осмотрела сама принцесса, и Тинч заверил Телле, что её знание — это самое верное, наследственное, дескать, в своё время её мать излечила ему перебитые ноги.

Впрочем, следы плети вполне зажили, а глубокие раны на ладонях затянулись, и Исидора ограничилась простой повязкой со вкладышем, пропитанным бальзамом.

— Красное вино, розмарин, масло и соль? — сразу же определил больной.

— Ты очень многое знаешь, — сказал сэр Бертран.

— Немудрено… — загадочно хмыкнул Леонтий.

— Ты, вероятно, учился где-нибудь?

— Вся наша жизнь — это урок и наука, — отвечал ему Телле.

Они кружком восседали у главного костра, что был разведён неподалёку у шатра командора. Спустилась ночь, и сквозь дымку тумана просвечивали звёзды.

Оруженосцы и слуги размещались у костров вокруг. Безмолвные воины короля Эдгара окружали лагерь, на стволах их деревьев играли отблески огня.

— Говорили мне, — задумчиво молвил Пик, — что в древности эти два слова означали наказание. Мол, будет тебе урок, будет тебе наука!

— Можно и так, — сказал Телле.

— А я слыхал, — в тон им сказал Леонтий, — что само слово "человек" означает того, кто весь век учится. И учиться — его основная обязанность, поскольку ТАМ он обязан будет отчитаться перед Всевышним в первую очередь именно за это.

— За то, что он изучил или за то, что представлял себе? — решила уточнить Исидора.

— Там узнаем, — усмехнулся писатель.

— А скажи-ка мне, Телле, — начал свой вопрос де Борн. — Как ты полагаешь, учёный человек, правильно ли, верно ли я провожу науку свою?

— Конечно же неправильно! Конечно же, неверно, сэр рыцарь! — оживился тот. — Но в этом весь смысл!

— Какой же смысл может быть в бессмысленности?

— На вопрос этот отвечу тебе вопросом. Ребёнок — он осмысливает что творит и что делает?

— Смотря какого возраста ребёнок…

— Так вот, по моему скромному мнению, для Бога — все мы самые ранние дети. Но разве отец и мать откажутся от своего дитяти лишь только потому что он, по неразумению своему, проказничает или делает разные глупости?

— Был у меня в детстве такой случай, и я его запомнил. Я… мне было года четыре, не больше… мы тогда проживали в этом самом замке, в Аутафорте… заинтересовался как-то огнём в очаге. Меня привлекал и манил этот огонь, быть может, во мне говорила сама судьба моя, ибо жизнь моя проходит в огне… Я, по недоразумению, совал и совал в него руку. Мать моя всячески старалась, чтобы я этого не делал… ну как же, обожжётся дитятко! А отец мой, Итье, однажды застав такую сцену, вдруг схватил мою руку, да как сунет в самый огонь! Я, конечно, обжёгся, вырвал ручонку свою, заплакал! Мать была в ужасе от поступка отца… Но! Зато, познав что есть огонь, я больше никогда его не искушал и её не мучил… Наверное, Бог с каждым из нас творит то же самое?

— Всё узнать и познать… — сказал Тинч. — Всё увидеть и познать. И обжечься, и понять природу вещей…

— Наверное, ты прав и ответил верно на вопрос, — подвёл итог Телле. — Правда, на мой взгляд, всё ещё далеко не так просто…

— Например, ты, сэр Бертран (а ты истинный сэр Бертран де Борн, и теперь я в этом готов поклясться!)… Вот, познал ты всю горечь войны, и видел и смерть, и лишения, и всю несправедливость победителей, и всё горе побеждённых, ты был как гладиатор на арене, за которым наблюдают, попивая вино, высокопоставленные зрители, и делают ставки на тебя, и вращают деньги, которые тебе и не снились… Ты прошёл эту… как мне сейчас подскажет сэр Линтул…

— "Горячую точку", — откликнулся Леонтий.

— Да… И вот, ты, разочаровавшись в смысле этой бойни, бежишь назад, на родину. Ты надеешься, что там… вернее, здесь, всё осталось как было. Ты гонишься за своим прошлым, но его давно нет. Тебя ожидает разочарование, ибо в одну воду…

— …два раза не входят, — продолжил Тинч. — Как сказал Гер Оклит.

— Гераклит, — мягко поправил его Телле.

— А в действительности, откуда ты набрался такой премудрости? — спросил Леонтий.

— Мало ли откуда… Дело не в этом. Вы гонитесь за Чашей Надежды, а она, быть может, давно с вами. Вам необходим предлог, вам необходим символ, вы желаете пощупать огонь, хотя внутренне давно с ним знакомы…

— Если это Святой Грааль, — вмешался в его речения сэр Бертран, — то где он способен пребывать? В Лангедоке, у катаров?

— Это вряд ли, — сказал Леонтий. — Возможно, чаша эта и пребывала там в начале времён, но сейчас сам Бог бежит из Лангедока…

— В Англии, в аббатстве Гластонберри?

— Далековато. Есть такая легенда, правда, но вряд ли святой Иосиф Аримафейский вздумал потащить её так далеко из мест Обетованных…

— Может быть, у тамплиеров? — предположила Исидора.

— Вот это может быть. Правда, если судить по их делам… Грааль не может пребывать в столь нечестных и жаждущих богатства и власти руках…

— Лимож изрыт подземными ходами, — вспомнил рыцарь. — Я слыхал об этом. Может быть, имеет смысл заглянуть туда? Говорили, что в них когда-то скрывались первые христиане, а ныне проводят свои потайные обряды рыцари Храма… за что их порицает Папа Римский…

— Так или иначе, — сказал Телле, — но вам, хотите или нет, придётся сунуть руку в этот огонь. И, быть может, разгадка тайны, окажется совсем неожиданной… А сейчас… я осмелюсь предложить вам это, мои высокопоставленные друзья, не лечь ли нам спать? Все наши уроки и науки — впереди, и сего не избежать никому…

Глава 11 (30) — Замок Аутафорт, из дневника Леонтия

1

Ночь прошла без происшествий.

Утром мы с Тинчем, прихлёбывая вина с ключевой водой, посиживали на стволах у костра и с удовольствием наблюдали за сэром Бертраном. Рыцарь ещё с вечера приказал слугам приготовить несколько вёдер воды и теперь занимался обливаниями. Он рычал и пыхтел, перемежая ругательства криками восторга, и шумел нарочито: в шатре принцессы наблюдалось шевеление, а временами из него выглядывала любопытная мордочка, чтобы быстро скрыться, сообщить, после чего из шатра доносился новый взрыв дамского смеха.

Телле, которому был предложен завтрак, смотрел на командора и улыбался. Я увидел нечаянно, что он не просто наблюдает, нет — он, по-актёрски, опробовал этот образ на себе, дабы почувствовать и нарастающий жар утреннего солнца, и внезапный ожог ледяной водяной массы на разгорячённом теле… Он чувствовал это, как чувствовал это неподалёку от него человек и… смеялся, и радовался при этом.

Сегодня он был менее многословен, чем вчера. За неторопливым завтраком, среди воинов охраны, рассказывал что-то… кажется, развивал идею, что всё на свете — пчёлы, и весь мир состоит из таких маленьких пчёл, и человек из них состоит тоже. Почему у меня так быстро затянулись раны? — вопрошал он и сам отвечал: а потому, что я попросил сделать так моих пчёлок. А что бальзам не на меду? — так ведь это особые пчёлы…

"Не любо — не слушай, а врать не мешай" — так, кажется, гласит известная пословица.

Он, разумеется, в чём-то походит на помешанного, да и впрямь — если человек подвергся тому испытанию, о котором он повествовал вчера, голова у него не может быть в полном порядке… Светлые, необычные для юга Франции волосы, очевидно его предки родом всё-таки с севера или с востока, откуда-нибудь из южной Саксонии. Глаза светло-серые, такие бабушка моя покойная, помнится, называла "чухна белоглазая"…

Да, интересный парень этот Телле — Божий человек.

Признаться, поначалу, вчера мне припомнился мой визит в Волошскую пустынь, да и предупреждение короля Эдгара: "не исключено, что в том мире вы повстречаете одного своего старого знакомого" — это более чем понятно. С другой стороны… а почему бы не наоборот, и это радует.

Чего не может диавол, но может Бог? Сочувствовать и радоваться за другого, будь то человек, будь то какое другое живое существо. Бог лишен чувства юмора? Ага, ага, ага, вешайте лапшу на уши кому другому… В этом вопросе достаточно мнения великого Эко, знатока-медиевиста с его "Именем Розы"…

Потому как сатана, как его ни называй — это целесообразно подобранный идиот, неспособный на истинные чувства.

А Бог — это, всё-таки, Бог… Бог человечен, и не надо лепить из него какого-то благообразно-холоднокровного "Хозяина". Он любопытен, он не прочь пошутить, ему неинтересны лишь те, кто действует по отлаженным схемам, превращая Им данную жизнь в источник страданий, гордясь и похваляясь сими страданиями, как будто в жизни не бывает и не должно быть хотя бы маленьких, но всё-таки радостей.

В каждом из нас заложено что-то от Него, что-то от… да, Бог бы с ним…

В этот поход я решил не брать с собой ни автомата, ни гранат. Я — не марк-твеновский "янки" — крушить рыцарей гранатами.

Специально упросил де Борна, за несколько дней до выезда, дать мне несколько уроков обращения с копьём — а вдруг кто вызовет? Сэр Бертран охотно согласился и мы помчались друг на друга!

Признаться, у меня получилось не очень. Это весьма непросто — удержать на весу четырёхметровый шест, да ещё его нацеливать, обязательно в щит или шлем противника. Целить в корпус или коня правилами турнира не поощряется, за такое, как пояснил рыцарь, могут и верхом на ограду посадить.

Словом, сшиблись мы с ним и — оба потеряли копья.

Командор расстегнул ремешки шлема, подъехал, стащил шлем с головы и я увидал, что он хохочет.

— Нет! нет! — восклицал он, борясь со смехом. — Довольно! Более никаких уроков! Никаких уроков! Нет!..

— Отчего же?

— Где вы научились таким приёмам, сэр Линтул? Ну, вот так покручивать копьём?

— Нигде… Хотя… копьё — это ведь то же, что рулевое весло. Когда-то в молодости мне доводилось водить плоты по Енисею…

— Ах-ха-ха-ха-ха! Весло, говорите, сэр Линтул? Замечательно! Вот так и действуйте!

— Я что-то делаю неправильно?

— Ха-ха-ха!.. Ничего! Ничего!.. Вы ничего не делаете правильно! А если серьёзно — голову даю в заклад, что своими манипуляциями с оружием вы собьёте с толку любого противника! А это, согласитесь, залог победы!

Любопытно, насколько спокойно я отношусь к происходящему. Не так много времени прошло с той минуты, как я в том весеннем дворе наблюдал за голубями и сиренью, и, кажется, планы на лето пытался строить…

Сколько времени прошло там? Сколько здесь? И что оно, это "здесь"?

Прибрёл Пикус, а с ним ещё пять человек охраны.

Всё вокруг дышит спокойствием.

Наконец, из дамского шатра, придерживая складки платья, показалась принцесса в сопровождении служанок.

Весь наш лагерь любуется тем, как умывается сэр Бертран… Могучий, мускулистый, с недавно отпущенной бородкой — за которой он прилежно ухаживает — молодой Геракл, да и только.

И только сейчас большинство из нас увидели множество шрамов, то здесь, то там покрывавших его великолепное тело…

— Ну, что? — закричал он нам, растираясь полотенцем. — Кто со мной до замка?

2

В путь до замка мы отправились всемером: де Борн, Тинчес, я, три наших оруженосца и принцесса Исидора, не желавшая, чтобы за её оружием ухаживал кто-то помимо неё. Впрочем, Кьяри, на которого переносилась часть её несомненного внимания к сэру Бертрану, старался за двоих.

Сэр Бертран, вопреки обыкновению, говорил без умолку. В этом сказывалось его несомненное волнение, вызванное вчерашней беседою с Телле.

— …А вот здесь когда-то росли столетние дубы, под которыми, говорят, любили собираться язычники. Потом, по приказу епископа, дубы срубили и насадили ясень, он хорош для копий… А вон там, за пригорком, течёт речушка, что через два лье впадает в Вьенну. Там, помнится, была неплохая рыбалка, мы с братом так любили это в детстве… Было же время… — вздохнул он. — Тогда мы с Констаном, я — чуть постарше, он — помладше, рубились себе деревянными мечами и не помышляли ни о какой вражде… А потом он собрался жениться на троюродной нашей сестре, а формально замок принадлежал его будущей жене как приданое, хотя по другим законам он должен был остаться мне — как старшему сыну. И потекла у нас междоусобица… Сколько крови пролито, сколько стихов по этому поводу написано… Хм! Повод! Кабы знал я тогда, что существует Восток, что существуют войны куда более страшные, и что такое вообще война… Нет-нет, разумеется, я не трусил тогда, не трушу сейчас и не струшу, что бы ни случилось… тем более, впереди турнир. Просто обидно, если от той войны я прихожу к новой… Что вы скажете на это, сэр Линтул? Ведь, насколько мне понимается, вы — представитель будущего времени?

— Быть может, это ошибка? Наши историки не сходятся во мнениях: сколько же было Бертранов де Борнов? Это имя очень распространено в вашем роду. И до, и после вас в роду де Борнов был и будет не один Бертран, и о ком именно повествуют исторические документы… Сплошная путаница!

— …Да, а во-он там, в отдалении — замок Шалю, это на полпути к Лиможу! — казалось, совсем не слушая меня, продолжал изъясняться рыцарь.

— Тот самый, где по легенде скрыты неисчислимые сокровища?

— Он самый! Завладеть им, помнится, всё мечтает король Ричард…

— И где, через несколько лет, он найдёт свою смерть.

— Да? — на короткое время приумолк командор. — А где он находится сейчас? Я встречу его на турнире?

— Увы, нет, и невозможно. Тем более, что турнир устраивает его ныне непримиримый враг, король Филипп-Август. Львиное Сердце томится в заключении в замке Трифель, что в Эльзасе, и нескоро оттуда выйдет…

— Может быть, это и к лучшему, может и к лучшему… Глядите, друзья, следы на дороге. Здесь сутки назад проскакало не менее десятка всадников, и все по пути к Лиможу… Это мог быть только один человек, только один… Господи, пусть то, о чём я подозреваю, будет не так!

И смолк, и снова погнал Караташа.

Миновав ясеневую рощицу, мы форсировали мелководную, похожую более на ручей речушку и, сквозь перелесок вырвались на открытое место, где на возвышенности, в полутора-двух лье от нас чернели стены замка Аутафорт.

— Бездельники! — ворчал де Борн. — За два с лишним года не удосужились хоть как-то очистить стены!..

С этими словами он приостановил коня и протрубил в рог. Мы прислушались.

Никто не отвечал на этот зов.

— Что-то случилось… Что, чёрт подери? — и он опять поторопил коня. Мы едва поспевали за ним.

— На башне, мне кажется, кто-то есть! — крикнула Исидора.

— Если есть, тем хуже для него! — не меняя аллюра, отозвался рыцарь. — Я прикажу прочистить ему уши вертелом для перепёлок!

Вблизи нам стала понятной необычная окраска стен — они, по крайней мере здесь, были сплошь покрыты застарелыми потёками смолы. Три года назад, как неохотно и отрывочно объяснял командор, Констан, в очередной раз выбитый из замка, призвал на помощь соседей и осадил Аутафорт. Правда, то было время примирений — мирились, хотя б и ненадолго, король французский и король английский, да и его святейшество почтенный архиепископ, давний друг семьи, замолвил своё словечко… Словом, братья примирились и честно поделили владения…

— Погодите-ка, а это что такое?

На шпиле донжона, главной башни замка развевалось белое знамя со стрельчатым крестом.

— Флаг тамплиеров… Так вот, оказывается, кто теперь хозяйничает в замке! Святоши!.. Ещё и это. Ну, будет братцу Констану при встрече, попомните моё слово…

Мост оказался поднят, и ни вокруг, ни на стенах не было заметно ни души. Рыцарь вновь нетерпеливо протрубил в рог.

— Привет вам, добрые путники! Кто вы такие? — окликнули нас сверху. — А хозяина нет, ещё вчера изволил отбыть в Лимож…

— Хозяин здесь один! — теряя терпение, вскричал рыцарь. — И он перед тобой!

— Наш хозяин, сэр Бертран де Борн изволил вчера отбыть…

— Так ты, оказывается, не только глухой, но и слепой! Разве герб на моём щите — не герб де Борнов? Разве медвежья лапа на моём шлеме тебе ни о чём не говорит? Разве, вернувшись после трёх лет похода…

— Мой хозяин, сэр Бертран де Борн… — в третий раз затянул ту же песню занудливый голос.

— Упрямый осёл! Опускайте мост, чёрт бы вас всех подрал, а не то я…

— А вы бы так не ругались, господин хороший, — отвечали ему с башни. — А если вы друзья сэра Бертрана или его благословеннейшего брата, сэра Констана де Борна, то почему бы и не впустить? Только вот хозяин ничего не изволил приказывать насчёт вас…

— Протри глаза! — и рыцарь сорвал с головы шлем. — Ты что, не узнаёшь истинного хозяина этого замка? Что у вас здесь, чёрт подери, творится? И почему вместо нашего родового знамени на шпиле болтается тамплиерская тряпка?!.

— Постойте, сэр командор! — мягко остановила его гневную речь принцесса. — Так вы будете долго с ним препираться. Ведь, если это ваш родовой замок, то какой-нибудь из его старых обитателей, старых слуг, что вас хорошо помнят ещё до отъезда…

— Тем более, штурмовать замок, вроде бы, не входит в наши планы, — поддержал её Тинч.

— Ох, фу ты… Пусть будет по-вашему. Эй, на башне! Старый Гастон из Беарна ещё жив? Позови его!

— Господин мажордом только что сел завтракать и велел его не беспокоить… Или…

— Или у тебя будут крупные неприятности.

— Ну хорошо, хорошо… Как вас представить, сеньор?

— Скажи, что я — тот самый Бертран, которому он когда-то, когда я был мальчишкой, мастерил деревянных лошадок…

Прошло ещё немало времени, и теперь другой, раздражённый и надтреснутый голос окликнул нас:

— Это который Бертран?

— Ты уж и не узнаёшь меня, Гастон? А прошло всего лишь два с небольшим года…

— Глаза у меня сейчас не те…

— Я — тот самый Бертран де Борн, которому ты, провожая в крестовый поход, сказал: "плохая примета, сэр — возвращаться с полдороги!" А я тебе ответил: "ничего, я обязательно вернусь живой и здоровый, да тебя найду в добром здравии! Вот увидишь!"

— Святые угодники… Так это действительно вы… Вы, мне помнится, тогда забыли захватить какую-то веточку… ваш талисман…

— Букетик иван-чая!

— О да! Господи, спустя столько времени… Впустите же их, впустите… хотя, нет. Сейчас я сам к вам спущусь, погодите, погодите!..

Открылась боковая калитка, что рядом с воротами, но моста не опустили.

Мажордом оказался именно тем старичком, каким и должен был быть: маленьким, седобороденьким, с подслеповатыми глазками…

— Господи! — воскликнул он, сразу же поняв, кто находится перед ним. — Каков молодец! Как бы порадовались и отец ваш, и ваша матушка!..

— Мы что, так и будем переговариваться через ров?

Сэр Бертран, спешившись и передав поводья оруженосцу, насупясь, стоял напротив старого Гастона.

— …И как бы они огорчились, узнав о том, что произошло теперь, — как ни в чём ни бывало, продолжал тот, — узнав, что даже стены замка, в котором вы изволили родиться и провести столько лет, не могут принять вас!

— Прошу, объясни подробнее.

— Это грустно, мой мальчик, это очень грустно, но я вынужден предавать тебя. Даже за то, что я сейчас имею смелость говорить с тобой и называть тебя по имени твоего святого, меня может ожидать самое лютое наказание. Правда, я стар…

— Это не беда, старик. Если ты желаешь, я возьму тебя в свою свиту. У меня на службе тебя никто пальцем не посмеет тронуть…

— Господи, да куда мне, на поклон лет, — отмахнулся Гастон. — Нет, я совру, что просто поговорил с одним проезжим рыцарем, что спрашивал дорогу на Лимож, что недоразумение быстро уладилось, иначе бы… Видите, сэр, тех арбалетчиков на стенах?

— Так ты… Ну, хорошо. Будет лучше, если ты объяснишься. Я жду твоих объяснений, Гастон!

— Спустя пару дней по вашем отъезде в Святую Землю, сэр рыцарь, в замок прибыл ваш брат Констан. Якобы вы наказывали ему, уезжая, быть здесь за хозяина.

— Ну и что, это действительно было!

— Прошу, не перебивайте! Я стар, и мне тяжело столько говорить!.. Так вот, а потом… потом он обрядился в ваши одежды и сказал, что он — это вы, и что ни в какой поход он не отправлялся, что здесь и так дела одно важней другого, тем более, что он навестил своего брата Констана, то есть себя самого, причём говорил он настолько убедительно… Были, да, были и те, кто сомневался… Боже, где они теперь… Посему, с тех самых пор, пребывая в двух лицах, здесь он — сподвижник Ордена Храма, сэр Бертран де Борн, а появляясь у себя в поместье — свой собственный брат, сэр Констан де Борн…

— И все верят этой чуши? Не может быть!

— Может быть, им так удобнее… как и мне… Может, может! Тем более, вы схожи с ним лицом и фигурой. Он — любимец короля. Он сочиняет такие же сервенты, как и вы когда-то… А временами он даже устраивает военные потасовки сам с собой, и сам собой приходит к миру. А ещё — охоты, а когда дичь в окрестном лесу вся перевелась, он стал устраивать ночные облавы на лихих людей. Зная, что в большинстве своём они — его вилланы, наутро он посылает по сёлам специальных людей, узнать, не появился ли в какой семье покойник, и если такое открывается — горе той семье и тому дому… Он называет себя защитником справедливости, и действительно, ему многие благодарны, шалить в нашей местности стали много меньше…

— Словом, твой брат неплохо устроился, сэр Бертран! — подытожил Тинч.

Де Борн, чьё лицо постепенно наливалось краской как разогреваемая в горне сталь, так посмотрел на него, что Тинч тут же прикусил язык…

— И… сэр рыцарь, я не знаю, я не знаю, как вам сообщить…

— Что ещё плохого ты мне можешь поведать, старый палач?

— Говорят, что, помимо законной супруги, он особо благоволит ещё и сеньоре Гвискарде де Божё, протеже некоего Арчимбаута, виконта Комборна… Говорят, ей по сердцу пришлась одна его сервента, где сэр Бертран по очереди говорит вначале от своего имени, потом…

— Какую же мне казнь придумать для него… — сквозь зубы простонал сэр Бертран. — Каин! Клятвопреступник! Предатель!

— И говорят, что это ради неё он отправился в Лимож, где он, с согласия короля и главного герольдмейстера, сеньора де Трайнака, будет одним из зачинщиков турнира… Я сказал вам правду, сэр. И очень просил бы, чтобы вы никому не говорили о том, что её открыл вам именно я…

— Что же ты со мною делаешь, старик… Молчи, молчи, и более — ни слова!!! И прощай. Быть может, ненадолго… Боже, а как хорошо начинался день!

Обратно мы летели галопом. Рыцарь скакал, не разбирая дороги, впереди всех, словно и не замечая, следует ли кто за ним, или нет…

3

— Пикус! Сэр Пикус!!! — заорал он, на всём скаку врываясь в лагерь.

— Что произошло? — не сразу понял тот.

— Поднимай всех! По коням! Захватить побольше оружия, мечи, копья, арбалеты! Быстрее! Выполняйте приказ!

— Но ваши кони устали, сэр командор!

— Сменить коней и вперёд! — и сам начал поспешно спускаться на землю из седла взмыленного Караташа. — Сейчас я не оставлю от этого крысиного гнезда камня на камне!

Опираясь на седло коня, он шатался как пьяный, бормоча под нос. Ему стало душно в шлеме, он отстегнул ремни и отшвырнул шлем в кусты. Его лицо было цвета перекалённой стали.

— Но сэр, а как же лагерь, шатры, обоз?

— К дьяволу шатры! К дьяволу обоз! Король обойдётся без наших подношений!

— Бертран… — донесся до него шёпот Исидоры.

— Берт!.. — это Тинчес, также спешившись, обнял его за плечи.

— Отстаньте от меня! — уткнулся он лицом в седло Караташа.

— Боже… — стонал он, так и вцепившись в седло. — Зачем Ты дал мне волю отправиться в этот далёкий путь? Зачем я не подох от чумы в египетских болотах? Почему мне не размозжило башку камнем из катапульты? Почему я не погиб при осаде Акры? Почему я не был убит при Ашкелоне и Арсуре? Почему я не разделил участь бедняги Папиоля, почему мне не перегрызли глотку служители святого Категория, почему, назло судьбе, я всё ещё жив, жив, жив?!!

— О! Нет, нет, нет! — прибавил он. — Друзья и единоверцы мои, не уговаривайте меня продолжать это путешествие! Я возвращусь в Святую Землю! Я буду вызывать на бой одновременно по десятку, по сотне, по тысяче сарацин! Я приму, наконец, ту смерть, которая была мне уготована! О моя Гвискарда! И ты, ты тоже предаёшь меня!

— Вот, сэр рыцарь, — тихо заметила Исидора, — вы сами себе противоречите. Быть может именно она, та, которая и не знает совсем какой вы есть на самом деле, окажется более разборчивой, чем остальные…

Рыцарь, подняв тяжёлую голову, внимательно, очень внимательно взглянул на неё. И… вот чудо — он наконец как будто бы прозрел. Странно шевельнув губами в попытке дружески улыбнуться, он произнёс, теперь гораздо спокойнее и тише:

— М-м-м… да. Наверное, вы всё-таки правы, леди.

И прибавил, отрываясь от седла и глубоко, во всю грудь вздохнув и обводя всех нас посветлевшим взглядом:

— В конце концов, во всём виноват я сам… Кьяри! Ломоть хлеба, кусок мяса и вина! Сейчас — всем отдыхать. Наутро, по холодку, мы отправляемся в путь. На Лимож! А там… будь я проклят, если не разберусь во всей этой путанице!..

* * *

Ночь он провёл у костра. Сам ломал щепу, сам раздувал огонь, и языки пламени плясали в его бессонных глазах.

А если бы он прислушался… столь же тревожную ночь в своём шатре провела принцесса Исидора. Огненные отсветы, как на экране, гуляли по стенам… Вот качнулись ветви, вот тень сэра Бертрана, огромная, до потолка, шагнула к поленнице. Удары топора… это он рубит сучья. Тень пригнулась… это он подбросил дров в костёр и теперь сидит на корточках, раздувая пламя.

О нет, о нет, думала в эту минуту принцесса.

"О нет… Боже, Ты милостив, Ты исполнен доброты. Но как быть, коли я, женщина, преисполнена любви?

Ты, конечно, пощадишь ИХ и дашь прощение и ИМ тоже.

Но как мне дать прощенье негодяям, посмевшим так низко над НИМ насмеяться? Могу ли дать ИМ это прощение я?!.

Я?.. Та, Кто Не Знает Пощады?

И потому, мой Боже, когда-нибудь у Тебя со мною будет непростой разговор.

Ибо Ты Сам сотворил меня такой…"

"…Ну, и что он там сидит, чего ждёт? Чтобы наследная принцесса так просто взяла и вышла из шатра? Или я неправа?

Боже, а быть может, я оказалась полной дурой, напомнив ему о его Гвискарде?

А если… если она действительно такая, какой он воображает её в своих мечтах?

Вдруг… нет, нет, нет, пускай она даже будет именно такой. Он будет счастлив с нею…

О да-да, пускай он будет счастлив!

Пусть он будет счастлив!

Пусть будет счастлив ОН!.."

С этой мыслью принцесса Исидора уткнулась щекой в подушку и вдруг, незаметно для себя… уснула.

День был больно утомительный…

Глава 12 (31) — Лимож

1

Площадку для ристалища местные власти решили устроить на каменистой пустоши, что на суходольном лугу, в излучине Вьенны. Наши путешественники прибыли вовремя — в турнире пожелало участвовать не менее полусотни рыцарей, а так как каждый из них вёз с собой иногда до пяти, а порой и более десяти человек прислуги, то удобных мест, где можно было установить шатёр, становилось всё меньше и меньше. Здесь им повезло ещё раз: в лагере этим утром присутствовал сам главный герольдмейстер, сеньор де Трайнак — высокий, осанистый седобородый господин, которому, судя по его движениям, весьма мешал его золотой венец, выделявший его среди прочих герольдов.

Приезжие волна за волной подступали к нему, восседающему в кресле посреди выложенных в стопки чистых и уже заполненных пергаментов. Здесь были и владетельные бароны, и простые рыцари из ближних земель — аквитанцы, анжуйцы, бретонцы, бургундцы, здесь были арагонцы, италийцы, германцы, англичане. Светло- и темноволосые, светло- и смуглолицые, совсем молодые и уже в годах, по большинству — крепкие, мощные, жилистые, закалившиеся кто в турнирных боях, кто в междоусобицах, а в ком-то по загару и наличию кольчуги сразу можно было определить паладина, побывавшего на Востоке.

На каждого из них самым аккуратным образом оформлялась запись в книге турнира, включавшая, в частности, описание гербов и девизов, а также описание шлемов — самой разной формы, в виде бочонков или горшков, с прорезями или решетками, остроконечных или с фигурой наверху, описание рисунков на плащах, нагрудниках, щитах и флажках на копьях, описание оружия помимо копья — меча, секиры, бердыша, палицы, описание цветов одежд, описание мастей боевых коней. И это не считая того, что герольды обязаны были самым тщательным образом проверять имена и титулы прибывших — если, разумеется, рыцарь по какой-то причине не желал назваться псевдонимом. Могли и помочь придумать этот псевдоним…

Де Трайнак без особенного удивления выслушал заявление о посольстве короля Эдгара и желании рыцарей ордена Бегущей Звезды принять участие в турнире. О возможности скорейшей встречи с королём он говорил уклончиво, зато, когда эта просьба была подкреплена не только пергаментом с золотой печатью, но и личным ему подарком, а именно — золотым перстнем с сапфиром, а также мешочком с пряностями, милостиво снизошёл до того, что лично пригласил гостей на совещание зачинщиков, что должно было состояться ровно в полдень. Затем он приказал одному из помощников надлежащим образом разместить гостей, а также оформить запись на каждого из них.

Из двух предложенных мест для размещения: либо на опушке леса, либо на берегу реки, командор выбрал реку — не столько из-за того, что здесь практически отсутствовала проблема воды, сколько потому, что, в случае нападения, эту позицию на высоком берегу оборонять было бы гораздо удобнее.

Трудности начались позднее, когда герольды принялись выспрашивать путников и составлять каталог их гербов и званий. Не было никаких трудностей ни у Тинча с его гербом, изображающим скорпиона, корчащегося на пике, ни у Пикуса с его дятлом на сосновой ветке — которого, впрочем, в записи представили как ястреба. Герольды, посовещавшись, решили именно так. Леонтий в этой поездке выбрал щит с изображением замка Крон-Шлосс[26] со звездой наверху, прошло и это…

А сэра де Борна, несмотря на все его протесты, в реестр внесли как сэра Артура, то есть Медведя, поскольку его истинное имя было занято. Правда, ни герб с изображением медведя, держащего в лапах дубовые ветви, ни украшение в виде медвежьей же лапы на его шлеме никаких возражений не вызвали. Выяснилось, что у того, кого герольды называли сэром Бертраном де Борном герб совсем иной, а именно: чёрный лев с красным языком и когтями.

Что ж поделать…

Вполголоса поминая иуду-братца, презревшего всё, включая традиции рода, подлинный сэр Бертран согласился на это, мысленно прикидывая какими словами заявит при встрече обо всем королю, а там — судебный поединок, и будь, что будет…

Сеньора Исидора, по её желанию, осталась в лагере, где её хлопотами вскоре возник обширный бивуак из семи шатров и загона для лошадей. Покуда слуги и всадники короля Эдгара занимались дальнейшим обустройством, Исидора, не без помощи герольдов, выхлопотала себе одно из лучших мест в ложах, что далось ей нелегко — одновременно с кавалерами посмотреть состязания прибыли не менее сотни дам всех родов и сословий.

Сэр Бертран же, как и сэр Линтул, сэр Тинчес и сэр Пикус, в сопровождении оруженосцев отправились на аудиенцию к королю.

2

Впрочем, аудиенцией, в буквальном смысле этого слова, эту встречу назвать было трудно: в зале было довольно много народу. Помимо самого Филиппа-Августа, в нём находились: непосредственный устроитель турнира сэр Адемар — виконт Лиможский, а также сеньор де Трайнак — главный герольдмейстер, а помимо них епископ де Бове — тот, что и сам иногда, надев доспехи, бывал не прочь принять участие в воинских увеселениях и не только в них, а кроме перечисленных — великий магистр Ордена Храма Филипп Дюплесси и с ним с полдесятка рыцарей этого ордена.

На отдельных скамьях помещались семеро зачинщиков в сопровождении слуг и оруженосцев. Многие из этих господ были хорошо знакомы де Борну, в особенности тот, кто, внезапно встретясь взглядом с ним, побледнел как снег и тут же отвёл глаза.

Глаза у него были голубые и яркие, длинные волосы, при помощи отвара из трав осветлены до тёмнорусых, длинная борода тщательно подстрижена и расчёсана — красавец, да и только. Да, сэр Бертран не ошибся в своих самых первых предположениях — это действительно был Констан, его двоюродный брат, и сходства этих двух лиц нельзя было не заметить.

Почти посередине зала, ближе к трону, возвышалось бронзовое распятие.

Король Филипп-Август — располневший не по возрасту мужчина, с аккуратно подбритой бородкой и золотой короной на распущенных по плечам пышных волосах — ужасно мучился и старался по мере сил бороться со сном. Хорошо, что начало турнира назначено лишь на послезавтра, будет время выспаться… Все эти новоприбывшие, все эти и известные ему, и неизвестные имена, все эти Красные, Чёрные, Синие и Зелёные рыцари, каждый со своими претензиями и бандами разной челяди крутились в его мозгу, и он, почти не слушая окружающих, в уме старался лишь подсчитывать возможную прибыль от каждого из них, а также старался не упускать возможности использовать кое-кого из них в своих политических играх.

Известие о прибытии делегации от короля Эдгара немного встряхнуло его. У всех на устах испокон веков была легенда о таинственной и неимоверно богатой стране Винланд — это, говорят, где-то на западе, на самом краю земного круга…

Вперёд выступил Леонтий и, развернув пергамент, громким голосом зачитал послание, где содержалось приветствие великому объединителю земель, а также предлагались дружба и взаимовыгодная торговля. В довершение сему, по хлопку Леонтия, в зал внесли подарки.

Во-первых, это была удивительной красоты брошь, исполненная в виде гранёных кабошонами россыпей рубинов, изумрудов и сапфиров.

Во-вторых, это были несколько тюков с шелками, сафьяном и бархатом.

И, в третьих, в зал подтащили объёмистых размеров сундук.

— Что, это столько золота? Или драгоценных камней? — перешёптывались придворные, и Филипп-Август повторил этот вопрос.

— Нет, ваше величество, — скромно поклонившись, отвечал ему Леонтий. — Это гораздо ценнее!

По его сигналу слуга приоткрыл крышку сундука и распаренную атмосферу помещения прорезали все возможные ароматы бакалейной лавки второй половины ХХ — первой половины XXI века.

— Это, ваше величество, пряности. Здесь перец, кардамон, ваниль, корица, мускатный орех… Его величество король Эдгар посылает вам этот дар и, как он полагает, вы, с вашей проницательностью, сумеете использовать его не только на королевской кухне!

По тем временам, когда наш обыкновенный перец ценился дороже золота и им давали взятки и платили налоги, это был действительно королевский дар…

— Что, ваша страна настолько богата? — задал король вопрос, на который можно было бы и не отвечать. Леонтий вновь лишь скромно поклонился. — Или же… настолько богат ваш орден?

— Разрешите, ваше величество? — вмешался епископ и, получив одобряющий знак, задал вопрос в свою очередь:

— Судя, по крестам, хотя и не совсем обычной формы на ваших одеждах, вы — христиане? Но… поймите меня правильно, ваше величество… — здесь он обратился уже непосредственно к самому королю, — а не еретики ли они?

И снова обратился к гостям:

— Скажите, успели ли вы посетить Папу Римского? Испросили ли вы у него разрешения на пребывание в нашей стране?

И вновь отвечал Леонтий:

— Наши корабли стоят в порту Кале. Мы намеревались первоначально посетить именно Папу Целестина III, однако, по пути к нему, услышали о необыкновенных успехах вашего величества в Нормандии, а также до нас дошла весть о том, что в честь одержанной победы, будет дан турнир, где будете присутствовать и вы, ваше величество. Посему мы сочли бы нескромным просто проехать мимо и не засвидетельствовать вам своего искреннего почтения.

Этот ответ всех удовлетворил. В то же время, как рассуждал мысленно Леонтий, даже на простую проверку самыми заядлыми скептиками правоты его сведений, ушло бы не менее недели. Времени у них, в любом случае, было с избытком…

— Судя по всему, — заметил король, любуясь отблесками драгоценных камней, — вы не прочь бы также и принять участие в турнире?

— Да, это несомненно так, ваше величество. Однако у нас возникло затруднение…

Король с усилием поднял глаза от броши:

— Какое здесь может быть затруднение? Как мне доложили, ни в необходимом для этого оружии, ни в съестных припасах вы нужды явно не испытываете, а ваши доблестные воины…

— Вот об этом и речь, ваше величество. Точнее, речь идёт только об одном из наших рыцарей. Волею судьбы, возвращаясь из Святых Земель, куда он два года назад прибыл в составе крестоносных войск вашего величества, он заблудился и попал в нашу страну, где был принят и совершил немало славных подвигов…

Все на минуту примолкли. Леонтий прямо-таки чувствовал, как их не особенно опытные в географии (прав был король Эдгар!) здешние мозги пытаются через силу понять, каким именно образом рыцарь, возвращаясь из восточных земель, сумел очутиться на западе.

— И вот, — пошёл в наступление Леонтий, — не далее как вчера, посетив свой родовой замок, он, с законным негодованием, вдруг обнаружил, что замок занят его братом Констаном, который, узурпировав его владения, не просто стал их незаконным собственником, но и присвоил его имя, под которым и правит ныне этими землями здесь, в Лимузене!

— Это неправда! — выкрикнул Констан. — Я и есть Бертран де Борн! Это все подтвердят! Да, я по причине болезни не сумел побывать в Святой Земле! И тот, кто ныне претендует на мои законные права — наглец и лжец, кто бы он ни был!..

— Кстати, а где сейчас находится ваш брат Констан? — спросил король.

— К сожалению, узнав, что я отправляюсь в Лимож, он отказался поехать со мной… Старые споры, ваши величество…

— Хорошо, пусть рыцарь, называющий себя Бертраном де Борном, выйдет вперёд!

— Вы, очевидно, должны помнить меня, ваше величество, — с поклоном отвечал командор. — Помните, в самом начале нашего прибытия в Палестину, весной, когда мы ничего не знали о судьбе короля Гвидо…

— А-а… кажется, припоминаю. Увы, я совсем запамятовал ваше имя. Да, я лично готов засвидетельствовать: вы были со мною тогда, в Палестине…

— Государь! — и со своей скамьи поднялся один из рыцарей-зачинщиков. — Я также присутствовал при этом. И я запомнил, что имя его — сэр Бертран де Борн! Ваше величество! Рыцарь, что по вашему повелению вёл рискованные переговоры с самим Саладином, а после, как мне довелось услышать о нём, отмеченный славой многочисленных ранений и подвигов во имя Господа нашего, ваше величество — такой витязь не может лгать!.. Тот же из нас, кто здесь это имя носит официально… я бы не хотел открыто конфликтовать с ним. Быть может, мы имеем дело с однофамильцем?

— Дорогой Эн Гольфье де ла Тур! Вам я привык доверять как никому другому. Но ваш голос пока единственный. Э-э-э… этот рыцарь записан у нас как сэр Артур, мне кажется? — обратился король к герольдмейстеру.

— Да, ваше величество. Мы вынуждены были поступить именно так, поскольку правила турнира…

— Ладно, ладно! — оживился Филипп-Август. — Правила есть правила. Таким образом, нам, в присутствии наших уважаемых гостей, предстоит выяснить подлинное имя этого рыцаря… или этих рыцарей…

— Ваше величество! — сбивчивым голосом сказал сэр Бертран. — Простите, что я дерзнул перебить вашу речь, но мне нанесено оскорбление! Я осмеливаюсь требовать судебного поединка!

— Погодите, погоди-ите! — примирительным, мягким голосом ответил король. — У меня возникло такое предложение… Из восьми зачинщиков турнира здесь пока присутствуют семеро, один, как мне доложили, запаздывает, да и ладно — он не из наших мест и наверняка вас не знает. Семь! Замечательное число! Один голос — уже в вашу пользу. Правда, сэр Бертран де Борн, который также входит в число зачинщиков — явно против. Один — за, один — против! Что же нам скажут остальные пятеро?

— Ваше величество! — скрестив на груди руки, молвил командор. — Разве же моего слова, слова вашего паладина, два с лишним года проливавшего кровь за Святой Гроб, для вас недостаточно? Разве…

— Ну, например, вы, де Гриньоль! — не слушая его, продолжал развлекаться король. — Что вы можете сказать по обсуждаемой проблеме?

С места поднялся старый рыцарь.

— Ваше величество, я знаком с обоими братьями много лет. Знавал я и отцов их… Вот — Бертран, вот — Констан!.. Конечно, я допускаю, что в отсутствие сэра Бертрана его брату пришла в голову эта оригинальная мысль. Я считаю, что нам, здесь, необходимо помирить их…

— Хватит, хватит! А вы, сэр Элиас?

Располневший, лет сорока на вид Элиас VI, граф Перигорский, по прозвищу Таллейран, презрительным взглядом окинул командора.

— Я по-омню сервенты сэра Бертрана! Я всё хорошо помню! У меня хор-рошая память! В их числе я припоминаю одну, где моя болезненная полнота подвергалась его самому дерзкому осмеянию! — произнёс он со значением и злорадно улыбнулся. — Но… — сделал он театральную паузу и повернулся в сторону Констана, — ведь я сейчас с вами, господин Бертран де Борн! А этот пришелец, будь он тысячу раз Медведь…

— Ага, мы поняли, мы поняли… — всё более входил в азарт король. — А вот, например, вы, Сен-Жермен, урождённый граф де Сент-Экзюпери! Что вы можете сказать по этому поводу?

Совсем молодой, не старше двадцати лет, рыцарь весёлым обнадёживающим взглядом окинул присутствующих.

— Я, увы, до сих пор не имел чести знать доблестного сэра Бертрана. Однако я знаю, что он — замечательный поэт и прославился своими сервентами гораздо более, чем ратными подвигами. А пусть-ка, оба претендента на это имя продемонстрируют нам своё искусство!

— А неплохая идея! — вмешался на сей раз герольдмейстер.

— Действительно. Почему мы раньше не подумали о такой простой вещи? — разочарованно произнёс король.

— Нет ничего легче, чем осуществить подобную проверку, ваше величество, — сказал Констан. — Эй!..

В залу, поминутно кланяясь, вбежал жонглёр.

— Папиоль! — обратился к нему самозванный сэр Бертран де Борн. — Исполни-ка для всех собравшихся сервенту… ту, мою любимую, что знают все!

И жонглёр, настроив лютню, спел им следующее:

— О Боже! — в наступившей тишине сказал сэр Бертран де Борн. — Неужели я когда-то написал такую гадость?

И тут же набросился на брата:

— Кто это передо мною? Папиоль? Рассказывай сказки! А ты знаешь, как погиб настоящий Папиоль? Ты называешь своего раба этим драгоценным для меня именем? Так ты не только на себя примеряешь чужую личину? Ты примеряешь чужие личины на других, лицемер?!.

— Уважаемый сэр! — вмешался Филипп-Август. — Вы имеете возможность оспорить талант предыдущего певца. Где ваш жонглёр?

— Мой жонглёр, которого действительно звали Папиоль, погиб в неравном бою, так и не сумев добраться до своей родины… А ну, картавый, давай сюда инструмент! Слушайте же все! Из моих последних стихов:

— Браво! Браво! — воскликнул де Сент-Экзюпери. — Вот это поэзия, вот это поэт! И такой поэт не может лгать! Мой голос — в его пользу!

Но оставшиеся двое зачинщиков, рыцарей Храма, остались иного мнения:

— Эта песня — не песня Бертрана де Борна! Это какая-то пародия на церковные песнопения! — сказал Гильом Гурдонский.

— Медведь — он и в поэзии медведь! — воскликнул де Сент-Астье, чем заслужил одобрительный кивок головой со стороны магистра Филиппа Дюплесси.

— Итак, — подвёл итог король, — три против четырёх и… увы, не в вашу пользу, мой друг. Объявляем нашу волю. Рыцарь, называющий себя…

Шум у дверей прервал его слова.

3

— Ну, что там ещё такое? — недовольно буркнул Филипп-Август.

— Посланец германского императора Генриха, барон Ульрих фон Гибихенштайн! — объявил вестник.

— О! Это кстати! — потёр ладони король. — Наконец-то, наконец-то!

В зале оказался невысокого роста, скромно, но чисто и аккуратно одетый человек. На вид ему можно было дать и сорок, но и порой и далеко за пятьдесят лет. Орлиный нос, проницательный взгляд из-под густых бровей… чем-то он напоминал сэра Джеймса из далёкой ныне страны Таро. Знак на его плаще указывал на принадлежность к недавно возникшему тевтонскому ордену. Магистр храмовников смерил его презрительным взглядом, на что барон ответил взглядом, не менее исполненным презрения и насмешки. Энергично пробежав — иначе и не скажешь — половину зала, он остановился на его середине и, развернув пергамент, начал было громко и выразительно зачитывать его содержание, но король остановил его:

— Дорогой друг! Вы прибыли как раз вовремя, мы стали тревожиться о вашей задержке… Сегодня мы обсуждаем некоторые детали проведения предстоящего турнира, и здесь ваше авторитетное мнение… равно как и любая весть от брата нашего, императора Генриха, нам исключительно важны.

Барон фон Гибихенштайн с поклоном поднёс грамоту, которую Филипп-Август с нарочитым усердием принялся изучать; и в эту минуту сэр Бертран де Борн (настоящий) тихо позвал:

— Ульрих!

Барон обернулся в его сторону и в тоже время гордое, надменное выражение его, загорелого под солнцем Палестины лица сменилось на выражение лица ребёнка…

— Ты?!! — не удержался он от короткого восклицания.

— Брат наш, император Генрих, — оторвавшись от чтения, важно провозгласил король, — изволят поздравить нас с победой в Нормандии, желают успеха в проведении турнира, а также… — бросив взгляд вначале в сторону епископа, затем в сторону магистра Дюплесси, затем многозначительно обведя глазами всех присутствующих, — испрашивают нашего согласия и сотрудничества на участие в неустанно освящаемом Папой Римским Целестином III новом Крестовом походе… Мне показалось, что вы желаете что-то прибавить на словах, сэр Ульрих?

— О да, о да, ваше величество! Вне всякого сомнения! Я вижу среди присутствующих своего лучшего боевого друга, и хотел бы привлечь ваше внимание к нему, поскольку… как мне кажется, здесь идёт разбирательство его дела? Смиренно умолкаю и жду решения вашего величества.

— Что ж, — пожав плечами, согласился Филипп-Август, — вы, как один из заявленных зачинщиков будущего послезавтра праздничного действа, несомненно, имеете на это право. Быть может, именно ваше авторитетное мнение позволит разрешить возникший спор.

— Это произошло в битве при Арсуре, — начал свой рассказ барон, — в тот момент, когда брат ваш, король Ричард Английский ударил по неверным всей силой своей кавалерии, намереваясь пробиться к шатрам Саладина… Он столь торжественно и самозабвенно призвал воинов к атаке, что многие рыцари устремились за ним, но… при этом он совершенно оголил наш левый фланг. Увы, сарацины, казалось, только и ждали этого безрассудного поступка и сотни всадников, на лошадях и верблюдах, сопровождаемые тучами стрел и дротиков, обрушились на нас. Лица этих бедуинов были черны как сажа, а их победные вопли обратили пехоту в бегство. Ещё несколько мгновений — и я, и мои товарищи оказались в окружении. И все они пали… только я, чью голову и правую руку захватил аркан, барахтался на земле, поверженный вместе с конём, в кольце обступивших меня со всех сторон врагов…

— Смерть или плен? — мелькало в моей голове в ту минуту. — Смерть или плен?

— Вы знаете, вы ведь тоже бывали там, в Святой Земле… что плена мы боялись хуже смерти… И… признаюсь вам не тая, я в душе своей подвергся худшему из искушений — унынию. Я понимал, что помочь мне в моём положении не в силах никто. Я вспоминал свою родину, славный город Галле, в честь главного святого которого, епископа Ульриха, я получил когда-то своё имя, я мысленно прощался с моею верной доброй Гретхен и моими детьми, которым я оставил так мало… ибо род наш не особенно богат…

— Нельзя ли покороче? — перебил его Дюплесси. — Лянг заген![27]

— Лянг заген нихьт! Нель-зя! — гневно отрубил сэр Ульрих фон Гибихенштайн. — В то время как мы, небольшая горстка германских воинов, оставшихся после поражения императора Фридриха Барбароссы, отбивались от десятикратно превосходивших нас сарацин, ваши бравые вояки, с вашими крестами и знамёнами, и вашей глупой гордостью, стояли в двух шагах и ничего не сделали для нашего спасения!

И продолжал:

— И вдруг, в круг почти захвативших меня бедуинов, ворвался воин на вороном коне и с золотым мечом в руках. С криком: "Исидора-Сервента-Спада!", он на всём скаку перерубил верёвку аркана и освободил меня. Потом он, подобно архангелу Михаилу, помчался по кругу, сея смерть на своём пути, и каждый из его ударов попадал в цель. "Шайтан, шайтан!" — кричали бедуины и подавались прочь. Я сумел освободиться, поднялся на ноги и мой верный конь, и мы, вдвоём с моим отважным избавителем продолжали эту битву. Подоспели всадники его дружины, они помогли нам, и подоспели всадники эрцгерцога Австрийского, и нам удалось оттеснить противника… словом, если бы не этот благородный и бесстрашный рыцарь… Ему я обязан ныне жизнью, свободой, а главное — Надеждой, посланницей Бога, которая с той минуты навсегда поселилась в моём сердце. Всё наше войско в тот великий день именно ему обязано нашей победой…

— Достаточно, довольно, — сказал король. — Сейчас речь идёт о его имени. Назовите его.

— Это имя я, пока я жив, буду поминать в своих молитвах, а не станет меня — будут поминать мои дети, внуки и правнуки. Это имя — сэр Бертран де Борн! О благородный боевой товарищ мой!.. Ваше величество, я опоздал… быть может, я присутствую при решении судьбы этого человека, но я готов всем сердцем поручиться за его честь и достоинство!

— Досточтимый сэр Ульрих! — решил вмешаться в разговор Леонтий. — Прошу, ответьте мне на прямой вопрос. Если тот, на кого вы изволите указывать, есть истинный Бертран де Борн, то кто это?

И указал на Констана.

— Это?.. а причём здесь он? М-м-м, они похожи лицом, очевидно, как я понимаю, родственники. Но лицо сэра Бертрана я не спутаю с лицом ни одного человека на свете. Я имел честь гостить в его шатре, мы целый месяц после этих событий делили вместе хлеб, соль, слёзы и радости… Могу ли я забыть его родовой герб — медведь с дубовыми ветвями в лапах? Могу ли я забыть его верного слугу Папиоля?..

— Папиоль погиб, Ульрих… — тихо отметил де Борн.

— Как это произошло? Боже, как это произошло?

— Перейдя Альпы и миновав южные провинции, мы в глухом лесу наткнулись на отряд псоглавцев…

— Кого, простите? — насторожился король.

4

— Псоглавцев. То есть, двуногих воинов с пёсьими головами, служителей святого Категория… — продолжал сэр Бертран, невзирая на знаки, что подавал ему Леонтий. — Волею Неба я и мои товарищи, что готовы подтвердить правоту моих слов, были перенесены на границы владений короля Эдгара. Нам помогали местные племена крысокотов и кентавров, а враждовали мы с псоглавцами тирана Кротоса, что поработил Икарию… Мы разгромили их, а также, с помощью великого дракона Хоро, обратили в бегство полчища бронированных машин…

— По-моему, этот рыцарь плетёт небылицы, — сморщился Дюплесси. — Как можно верить этому человеку?

— А по-моему, небылицы плетёте вы с Констаном де Борном! — возразил Леонтий. — При помощи этих небылиц вы овладели наследным достоянием одного из древнейших и славнейших родов, что когда-либо существовали в Галлии!

— Довольно! — прервал их диалог король и обратился к командору:

— Сэр рыцарь, готовы ли вы поклясться в том, что всё, здесь сказанное вами, есть чистая правда?

— О да, ваше величество!

И, опустившись на колени перед распятием, поцеловав ноги Спасителя, сэр Бертран перекрестился и заявил:

— Именем Всевышнего! Клянусь, что в этом собрании, где решается моя участь, я не говорил, не говорю и не стану говорить ни одного словечка лжи! И да будет над всеми нами Суд Божий!

— Ну, хорошо… — утомлённо произнёс король. И повернулся к епископу.

— Неплохо было бы привести к клятве и того, другого, — в ответ на его безмолвный вопрос, сказал де Бове.

— А по-моему, это излишне, — подал голос главный герольдмейстер. — Тогда необходимо будет привести к клятве всех, находящихся в этом зале, а у нас так мало времени…

— Тогда давайте решать… Сэр рыцарь, вы можете встать с колен! Господа, я попрошу вас всех отойти на ту половину зала…

— Ни в коем случае, ваше величество! Ни в коем случае! — шипел Дюплесси. — Чтобы какие-то варвары имели наглость навязывать нам свои претензии? Чтобы какой-то безземельный рыцаришко да с ним какой-то толстогубый крикун покушались на честь Ордена! Гнать их! Гнать их всех в три шеи! Еретики! Негодяи! Будь я проклят, если их пребывание здесь не обернётся какой-нибудь дьявольской каверзой!

— Но этим мы нарушим исконные правила турнира, — возражал ему де Трайнак. — Не забывайте, они вписаны в книгу.

— К тому же, — поддержал его виконт, — те подарки, что они преподнесли, свидетельствуют прямо: нам в дальнейшем будет выгодно поддерживать отношения с Винландом. Судя по весу хотя бы этого пряного сундука, мы уже сейчас сумеем расплатиться со многими долгами.

— И потом, — сказал епископ, — я… и Святая Церковь в моём лице… очень сочувственно относятся к тем, кто побывал на Востоке. Этот рыцарь, кто бы он ни был — истинный христианин, и должен получить возможность доказать свою правоту. К тому же, ваше величество, его случай не единственный. Мне докладывали, что не далее как месяц назад подобный случай имел место в Бретани. Некто Дюгесклен… или Дюгеклен…

— Дорогой де Бове! — прервал его речь король. — Нам не хотелось бы прерывать ваш, несомненно интересный рассказ, однако речь сейчас идёт о конкретном случае… Быть может, уважаемый герольдмейстер составит документ… где мы и не откажем в требовании, и в то же время поставим препятствие к её выполнению?

— Я с готовностью возьмусь за это дело! — согласился де Трайнак.

— Ещё бы! — ехидно ввернул Дюплесси.

— Видите ли, ваше величество, — словно не замечая этой реплики, продолжал главный герольдмейстер, — в каждом турнире должна заключаться своя интрига. Я, признаюсь откровенно, все последние дни ломал голову, какую бы интригу заложить в предстоящее действо. И вот… чем это нам не интрига?..

5

Спустя около двадцати минут, помощник герольдмейстера огласил всем присутствовавшим следующее решение:

— Мы, Волею Всевышнего, король Филипп II Август, герцог Анжуйский и Аквитанский, властитель Бретани, Нормандии, Бургундии… (здесь идёт весьма обширное перечисление, которое мы не станем приводить), а также члены совета по организации турнира, что произойдёт в июле этого года в городе Лимож: Адемар V, виконт Лиможский… (здесь опять идёт перечисление), по существу претензий рыцаря, вписанного в книгу турнира как сэр Артур, к рыцарю, вписанному в книгу турнира как сэр Бертран де Борн, решили следующее:

— Ничего не понимаю. Чушь какая-то, — отозвался на это заявление Тинч.

— Это потому, что ты, в отличие от меня, не изучал в своё время старофранцузский, — сказал Леонтий. — А это язык замысловатый и двусмысленный…

— Писано от имени короля, но подпись вельможи? — заметила Исидора.

— Так или иначе, — заметил Пикус, — но похоже, на турнире нам придётся жарко. Я обратил внимание, как главный тамплиер смотрел на сэра Линтула, а сэр Констан — на сэра командора.

— Я не предполагал, что всё так обернётся, — признался де Борн. — Что же, нам, судя по всему, придётся стать победителями этого турнира. А мне, очевидно, в особенности.

Глава 13 (32) — Три грации (начало)

1

Слуги знают всё…

По приказу сэра Бертрана де Борна, Телле ещё с вечера разузнал, что прибывший из Бургундии несколькими днями раньше виконт Комборна Арчимбаут снимает дом неподалёку от рыночной площади, что возле собора святого Мартена. По слухам, отдельную пристройку к дому, ту, что ближе к монастырскому саду, занимает дама, которой престарелый виконт неустанно покровительствует, и имя этой дамы — сеньора Гвискарда де Божё…

Де Борн провёл тяжёлую ночь. Сомнения, надежды, планы, страхи и все беды распалённого воображения преследовали его до утра. И, когда за завтраком сэр Тинчес предложил именно сегодня поискать вход в катакомбы тамплиеров, сэр Бертран меланхолично ответил: делайте что хотите…

Одним словом, он полностью отстранился от дел ордена и предоставил командовать всем сэру Линтулу, не преминув заметить остальным, что этот день им хорошо бы посвятить не рискованному путешествию по подземельям, но усиленной подготовке к завтрашнему состязанию — против чего, разумеется, никто возражать не стал…

Видя такое состояние командора, его оставили в покое и занялись хозяйственными делами.

Приодевшись и захватив некоторые подарки, которые он рассчитывал преподнести при встрече, сэр Бертран — или сэр Артур? кто знает? — отправился в город. Его сопровождал Кьяри.

Они миновали рыцарский лагерь, поделённый на прямоугольной формы участки и пестревший флажками, гербами и знамёнами, получили у герольда пропуск на въезд, миновали множество лавчонок с разной снедью и прочими припасами и снаряжением, полюбовались на богато украшенные трибуны ристалища и, по отмеченной значками и флагами дороге, предъявив в воротах пропуск, проехали в Лимож.

Дорог и улиц в то время не мостили, а главная улица города, по которой им, согласно сведениям, полученным Телле, предстояло проехать к собору Сен-Мартен, была запружена повозками, конными процессиями и просто пешеходами, как приезжими, так и жителями города и его предместий. Гравий, которым, по случаю торжества, отцы города распорядились посыпать улицы, скрипел под ногами коней. В переулке, собрав толпу зевак, возчики выталкивали из грязи повозку с товаром. Ближе к мясным лавкам возникло новое затруднение — здесь, прямо посередине улицы, гнали быков, обречённых завтра стать главным блюдом за пиршественными столами победителей. Ночью прошёл дождь, частично смыв в дренажные канавы нечистоты, однако запах до конца так и не выветрился, и более того — усиливался по мере того, как в городе нарастала деятельность. Всадники старались держаться подальше от балконов, откуда могли получить на головы солидную порцию помоев… О Боже, вспоминал сэр Бертран, как это было непохоже на широкие, цветущие, ухоженные улицы Аркании…

Впрочем, сейчас, когда он был так близок к цели, следовало думать не об этом.

Как он представится? Что он скажет виконту? И, главное, если разрешение на аудиенцию будет получено — с какими словами он обратится к сеньоре Гвискарде? а ещё важнее — кто она и как она, собственно, выглядит? а самое важное — как она встретит его?

На окраине рыночной площади, в цветочных рядах, он приказал Кьяри спешиться и приобрести у торговцев букет самых лучших цветов… какие можно найти в этой дыре, прибавил он. Кьяри понедоумевал немного, дескать, мы ведь совершенно не знаем, какие именно из цветов предпочитает сеньора Гвискарда. Сошлись на огненно-красных лилиях — цветке королей.

У Сен-Мартена их ожидало новое затруднение. Который именно из этих двухэтажных, серого камня, домов снимает виконт?

И случай подсказал им разгадку.

— Сэр Бертран!.. Сэр Артур! — окликнули его.

Это был его вчерашний знакомый — тот самый молодой рыцарь из числа зачинщиков, по предложению которого ему пришлось состязаться в стихотворных упражнениях — сэр Франсуа де Сен-Жермен де Сент-Экзюпери, который в сопровождении оруженосца и двух пажей направлялся в церковь, помолиться Святой Деве и Святому Мартену об успехе завтрашнего предприятия.

— О великая Фортуна! — воскликнул он. — Кто бы вы ни были, я рад видеть вас, мой будущий соперник! Как ваши дела, как вы себя чувствуете после вчерашнего?

— Я также рад видеть вас, дорогой мой неожиданный друг! — отвечал ему де Борн. — Простите, вчера я, за суетой, не сумел поблагодарить вас за ваши хлопоты относительно моего доброго имени…

— О, это всё пустое! — рассмеялся Франсуа. — Ручаюсь, я счёл бы себя тупым и неблагодарным скотом, если бы не заступился за такого поэта как ваша милость! А кстати, коли у вас не пропало желание меня отблагодарить, не подарите ли вы мне при случае список той чудесной сервенты… или кансоны… — я, каюсь, полнейший невежда в этих ваших стихотворных экзерсисах!.. — словом, то, что вы изволили вчера преподнести отнюдь не благодарному собранию? Это молитва, и молитва воина!

Сэр Бертран пообещал исполнить просьбу, а заодно не преминул пригласить сэра Франсуа на сегодняшний ужин — где, как раз, он сумел бы и преподнести обещанный подарок.

— Ха-ха! А почему бы и нет? — согласился тот. — Надеюсь, что у вас, как командора сказочного острова Пряностей, я увижу на столе весьма изысканные блюда? Я гурман, признаюсь откровенно, и мне поперёк горла стоит здешнее пресное мясо. Такое впечатление, что приезжие съели все запасы соли!.. А вечерняя беседа, а ваши стихи, а ваши благородные друзья, с которыми и я также не против был бы свести дружбу… О-о! Вы преподносите мне королевский подарок, дружище!

— А вы… — прибавил он заинтересованно, — простите мою назойливость, куда сейчас направляетесь?

Де Борн в двух словах объяснил свою цель и своё затруднение.

— Хм… так вы всерьёз намерены посетить жилище этого… де Каброна[28]… тьфу!.. де Комборна? Этого старого скряги? Которого когда-нибудь съест живьём его предполагаемая жена… Ой, простите, я кажется сказал неловкость! Значит, это ей предназначаются сии великолепные лилии?.. О Боже!.. Ведь я знаком с вашими стихами, посвящёнными сей юной особе… которая имеет все возможности стать завтра законной Королевой Любви и Красоты… Дом, который вы изволите разыскивать — вон тот, крайний слева, входить лучше со двора, там есть калитка, куда приходят избранные гости… Ну, хорошо, мой друг, удачи вам в вашем предприятии, и до встречи вечером… в вашем шатре, я надеюсь? Вечерний свежий воздух, компания друзей, изысканное угощение… О да, я обязательно загляну на огонёк… До встречи, до встречи!

Щеголеватая усмешка, что как бы ненароком проскользнула в речах его нового друга, слегка смутила де Борна, но, как мы знаем, наш герой не привык отступать перед препятствиями.

И действительно, несмотря на то, что фасадная дубовая дверь была заперта, со стороны сада нашлись и решётка, и высокая калитка в ней, и привратник, заслышав имя "сэр Бертран де Борн", тотчас впустил обоих всадников во дворик, где, оставив оруженосца ждать, наш рыцарь, прихватив букет и очередной мешочек с перцем, поднялся по винтовой лестнице на второй этаж…

Виконт, лично встретивший его в занимаемых им ныне апартаментах, оказался не старым ещё человеком, худым, востроносым и слегка близоруким. Несмотря на этот, последний недостаток, он, с лёгким поклоном приветствуя гостя, сразу определил:

— Но вы — не сэр Бертран? Вы… возможно, его брат? Как мне довелось услышать… ваше имя, очевидно, сэр Артур… Артур де Борн, если я не ошибаюсь? Тот, кто прибыл в Лимож не далее как позавчера? И ваша тяжба, согласно воле короля, очевидно, должна разрешиться на турнире?

Сэр Бертран решил не спорить и не объясняться с виконтом, сказав только, что желал бы засвидетельствовать своё почтение сэру Арчимбауту де Комборну, о славных делах которого имел честь столько слышать, преподнести свой небольшой подарок, а также нижайше испросить позволения увидеть досточтимую сеньору Гвискарду Бургундскую… о несравненной красоте которой он так же весьма наслышан и лично одарить её вот этими лилиями, которые, по его мнению, должны понравиться сеньоре Гвискарде, слухи о красоте и добродетелях которой… и т. д.

— Да-да, разумеется, очевидно!.. Знаете, мы с нею друг от друга ничего не скрываем, а добропорядочность ваших намерений не вызывает у меня никаких сомнений. Да, да, конечно… Вы, очевидно, не останетесь обедать с нами? — с явным подозрением ответил виконт и, с явным облегчением услышал отрицательный ответ.

После чего, сэр Бертран… или сэр Артур (он уже и сам, в волнении, путался как ему себя называть), был высочайше допущен в другое крыло здания, где, спустя некоторое время, его пригласили в будуар сеньоры Гвискарды де Божё.

2

Окна в этой комнате были тщательно зашторены — сеньора не выносила яркого солнечного света. Зато по всем углам стояли высокие канделябры и будуар был освещён не менее чем тремя десятками свечей. Сеньора Гвискарда восседала в удобном кресле с широкими подлокотниками и высокой спинкой. Светлорусые локоны её были тщательно уложены в причёску, что освобождало высокий лоб и делало её немного старше. Большие серые глаза серьёзно осмотрели вошедшего рыцаря, ноздри тонкого, с небольшой породистой горбинкой носа раздулись в волнении, полные чувственные губы… (нет, явно не те, что когда-то появились в рисунке сэра Тинчеса и не те, коими обладала Исидора… причем тут она, подумал он, да ну её… правда, и не те, которыми должна была бы обладать некая "составная дама", замысел об облике которой пришел к нему в голову когда-то, во время лесной беседы с тем же сэром Тинчесом…), раскрылись и произнесли негромко:

— Я весьма рада вас видеть, сэр рыцарь. Пьеретта, прими у сэра рыцаря букет… На балкон, конечно… Сеньор, вы можете присесть… Да, вот на этот стул, пожалуй… Итак, чему я обязана видеть вас?

Да, с виду она была… да, примерно такой, какой все эти три года представлял себе де Борн. Очень милое, понимающе внимательное, с наивно детским выражением взгляда лицо… крылья ресниц, мечтательный блеск в глазах… что с некоторой иронией окинули его фигуру, остановились на усах и бороде, выжидательно устремились на его губы…

— Почему же вы молчите? Вы… представились как сэр Бертран де Борн, но я хорошо знакома с этим сеньором. Ах, да, я, кажется, поняла… Вы, очевидно, тот самый сэр Медведь, о котором все так много говорят? Чем я обязана вашему визиту, сэр?

Ах, как часто и как много в далёком прошлом его знакомства с дамами самого разного света всё начинались именно так! Сколько было их, этих бесчисленных знакомств, дружб, любовных связей, встреч, поединков, погонь, объяснений, что прошли, пробежали, пролетели сквозь всю его жизнь! Но сеньора Гвискарда не могла быть такой как все!

Он не то, чтобы смущался как мальчишка, нет… Памятуя прошлое, он без всякого стеснения и дрожи под коленками мог бы сейчас подняться, сделать шаг… да, конечно, стряхнуть с её колен этого глупого кота, которого она столь нежно и упорно почёсывает за ушами… потом вынуть её за плечи из кресла и, несмотря на все её сопротивления и вскрики "что вы себе позволяете, сеньор!", целовать, целовать, целовать — в губы, в шею, в удивлённые и растерянные от такого напора глаза…

— Сэр Бертран рассказал мне о вас, сударь, — сухо произнесла она. — Вы, кажется, изволили присвоить себе его сервенту?

— Видите ли, сеньора, — хрипло произнёс де Борн. — Вам, возможно, угодно доверять вору, что сам присвоил себе чужую песню, хотя и более того — чужое имя, чужой титул и чужие владения…

— Ах, оставьте… — неприязненно сказала она. — Всё это… что вы говорите, очевидно, надо ещё доказать…

— Хотя вы, и безо всяких на то доказательств, изволите доверять Констану?

Куда-то не туда идёт разговор, подумал он и прибавил:

— По загару на моём лице вы изволите видеть, что я не так давно вернулся с Востока… сударыня. Два года с лишним я провёл, сражаясь за Гроб Господен, и всё это время не забывал о вас… хотя, до сего дня видеть вас, так, в открытую, мне не доводилось. Ваша охота, что пронеслась тогда, три года назад, осенним лесом мимо меня там, в Бургундии… Вы, на коне, с развевающимися по ветру волосами… из которых вылетел и упал мне прямо в руки букетик пурпурных цветов… Я тогда даже не успел разглядеть вашего лица, сеньора, но всё это время, время опасностей и тревог, не забывал вас и верил, и надеялся, что когда-нибудь, но встречу вас воочию и скажу вам, что люблю вас больше жизни и что храню вам верность, и что дал обет во что бы то ни стало, пусть это будет безнадёжно, но сказать вам обо всём этом… И полностью положиться на ваш суд… Если же судьба приведёт меня когда-нибудь назад, в мой Лимузен, говорил я себе, то на первом же турнире я вызову на бой всякого, кто осмелится противоречить тому, что именно вы имеете среди прочих право называться Королевой Любви и Красоты. И с этой мыслью, с этой безумной идеей… да, вы можете назвать меня сумасшедшим, и может быть, это действительно так…

Де Борн говорил, говорил, говорил, а она молчала, опустив глаза и почёсывая спинку мурчащему котику. Сэру Бертрану на мгновенье показалось, что он сейчас беседует сам с собою, показалось, что его губы выговаривают машинально и уже много раз подряд одно и то же — заученное, нарочитое, неинтересное никому помимо его самого…

— Что же вы остановились, сеньор? Говорите, говорите, — на миг приподняла она свои очаровательные глазки под крылатыми ресницами. — Ваши речи мне интересны, хотя, признайтесь сами — вы ведь ныне прибыли не совсем с Востока, но… из какой-то Страны Пряностей, ведь верно?

— Да, конечно, мой путь из Святой Земли был длительным, но лишь благодаря моим друзьям и соратникам из Ордена Бегущей Звезды я ныне имею честь видеть вас и беседовать с вами, сеньора Гвискарда…

— Вот что, сеньор Бертран… или Артур?.. Пьеретта! этот гнусный кот исцарапал мне руку! На балкон его!.. Вот о чём я хотела вас спросить… Говорят, что вчера, на приёме у его величества, вы изволили рассказывать какие-то небылицы? Якобы, о странных существах с головами собак? О каких-то драконах и бедуинах верхом на бронированных чудовищах?

— Сеньора, ни сейчас, ни вчера я не сказал ни слова неправды, и в том поклялся на кресте!

— Ох, эти ваши клятвы… И эти ваши странные слова… Давайте мы сейчас будем просто серьёзными, отвечающими за каждое сказанное слово людьми. Вы, как я должна понять из ваших слов, все эти два… или три года лелеяли надежду меня увидеть, признаться мне в любви и… возможно, стать моим супругом? Не правда ли?

Рыцарь в ответ лишь пожал плечами. "Так, — подумал он. — Следующий кандидат на балкон — очевидно я…"

— Так вот, — продолжала рассуждать сеньора Гвискарда, — я, в принципе, не против. Вот только… Видите ли, выходя замуж девице моих лет (а мне скоро двадцать), следует подумать не только о любовных отношениях, но и о том, что произойдёт за ними. Да, я хочу замуж. Да, я хочу завести детей. Да, но… Кто и что вы, сэр Артур? Мало кому известный, лишившийся своего поместья, разорившийся сеньор? Хорошо, не будем спорить! Согласно королевскому решению, вам будет дан шанс исправить это положение. Быть может, вам стоило бы нанести мне свой визит не сегодня, а по окончании турнира? Одержите верх, сэр рыцарь! И наш разговор пойдёт совсем иначе, не так ли?

— То есть, верно ли я понял, — произнёс сэр Бертран, — что вы… Что вы, не веря ни одному моему слову, готовы поверить мне абсолютно во всём, только бы мне удалось одержать верх над моим братом Констаном?

— М-м-м… да! примерно так! Да, очевидно, да, да!

"Боже, боже, да с НЕЮ ли я сейчас разговариваю? ОНА ли это? Не снится ли мне то, что сейчас со мною происходит? Она… играет со мной? Или я ошибался так жестоко? Воистину, если Бог захочет наказать, то лишает разума…"

Сэр Бертран беспомощно огляделся вокруг. Он оглядел всю комнатку, витые колонны попарно у альковов, шкатулку чёрного дерева на столике в углу, служанку Пьеретту, что неподвижно, как породистая собачка, застыла со сложенными на животе руками…

Но надо было что-то отвечать.

— Я рад, сударыня, что мы очень хорошо понимаем друг друга. Вы, ОЧЕВИДНО, правы. Пусть судьбу нашу решит Господь Бог. Всего вам наилучшего!

— Да-да, сеньор. И вам всего доброго… Пьеретта, проводи гостя. Да, узнай, не пришёл ли сэр Бертран, он обещался быть к обеду!..

"Мне остаётся лишь повстречаться с ним в прихожей и размозжить ему башку", — думал де Борн, спускаясь вниз по винтовой лестнице. Но Бог хранил его от этой встречи…

— Кьяри! — крикнул он оруженосцу, который, держа в поводу коней, терпеливо ожидал у калитки. — Не забудь напомнить мне пригласить сегодня на ужин господ де ла Тур, де Гриньоль и барона фон Гибихенштайн.

Оруженосец молча поклонился и подал сэру Бертрану стремя.

— Сэр, — заметил он при этом, — могу ли я задать вам три вопроса?

— Целых три?

— Вы, судя по вашему лицу, чем-то сильно обижены. Разрешите мне отвлечь вас от ваших забот?

— Что-то ты сегодня разговорился, Кьяри. Ну хорошо, так чем ты хочешь меня отвлечь?

— В принципе, это сущие пустяки, мой господин. Во-первых, возложите обязанность пригласить упомянутых вами господ мне. Я хочу лично заняться этим, несомненно, очень важным для вас делом. Во-вторых, сэр Бертран, несмотря на то, что я знаю вас так мало, я хотел бы оставаться вашим оруженосцем и далее, после окончания нашей миссии…

— И то, и другое вполне правомочно. А третье?

— Время обеда, сэр. Конечно, "зверь ест раз в день, человек — два, и только ангелы едят в день трижды". Не заглянуть ли нам в один из кабачков по дороге? Ручаюсь, что бутылочка старого доброго оверньского приведёт вас в чувство…

— И в этом ты в особенности прав, дружище! Я рад, что мне достался такой оруженосец! Отличная идея!..

3

И, разумеется, бутылочка оверньского оказалась к месту. К тому же, здесь, у постоялого двора, у сэра Бертрана оказалось немало старых знакомых. Оказалось, что о вчерашних событиях наслышаны буквально все. И все сочувственно отнеслись к проблеме, и все похлопывали его по плечу, и все желали успеха на завтрашнем поприще.

Сэр Бертран ел много и пил много, Кьяри же наоборот, ел мало и пил мало, и не спускал глаз с кошелька своего господина, а также со своего собственного кошелька. Спустя два с лишним часа они, пошатываясь, вышли из таверны, вползли на коней и, не торопясь особенно, направились вдоль по той же улице.

Настроение рыцаря действительно как-то приподнялось. В конце концов, размышлял он, не всё ли равно? "Пусть завтрашний день сам о себе позаботится…" — где-то он слышал такую фразу и она показалась ему разумной.

Как-то непривычно спокойно он вспоминал о сеньоре Гвискарде. Она играла? ОНА обманывала его? И он так послушно позволял проделывать всё это над собой? Но таковы ведь, чёрт подери, все женщины и все мужчины на свете, а сражения меж женщинами и мужчинами — да, Господи, ведь на сём стоит мир! и что здесь особенного, и в чём повод печалиться?

Правда, вот беда — самим этим он невольно ставил ЕЁ на одну ступень с другими… А, впрочем, не всё ли равно!

— Сэр! По-моему, вас зовёт эта дама!

Глава 14 (33) — Три грации (продолжение)

1

Конечно, её он узнал сразу…

— Ах, погодите! — прикрикнула она на своих возчиков, что влекли её паланкин по улице Лиможа.

— Лана? Лана??? — только и произнёс сэр Бертран де Борн. — Хороший день, сеньора Матильда! Вот не ждал встретить вас здесь!

— Ах, бросьте ваши реверансы! дрянной мальчишка! Третий день в городе, и не справится обо мне, и не заглянет! Ну-ка, свернёмте в улочку, я вас ещё и не так отругаю!

Развернуть конные носилки на неширокой, хотя и главной улице, да ещё и запруженной народом, оказалось непростым делом, но опытные возчики справились и с этим, и, в конце концов дона Лана, она же сестра короля Ричарда Львиное Сердце, сеньора Матильда Английская, герцогиня Баварская и Саксонская, опираясь на руку одного из слуг, постанывая и разминая суставы, выбралась из паланкина.

— Спуститесь же с вашего чудовища, сеньор! Дайте мне поглядеть на вас!

Сэр Бертран охотно спешился, передал поводья Кьяри и поспешил обнять свою Лану, которой когда-то посвятил не один десяток своих первых стихов.

Она заметно постарела. Вернее, ей было за тридцать… И она, когда-то, в какие-то дальние-предальние времена, была его самой первой настоящей любовью…

О сеньоре Матильде ходило много слухов, большую часть из которых она сама же и распускала. Например, оставалось под вопросом чья же она дочь: короля Людовика Французского или же всё-таки короля Генриха Английского… она неустанно поддерживала вторую версию, не переставая повторять, что она впитала в себя лучшие качества как своей матери, королевы Альеноры, так и своей саксонской бабки, королевы Мод. Её и саму нередко величали этим именем: Мод, или "наша Мауд", как прозывали её в войсках. Из уст в уста ходила история о том, как в сражении под Люнебургом она на коне, с развевающимися волосами и пылающим лицом, потрясая мечом, подняла в атаку войска. "Я, жалкая саксонская курица! — кричала она, — и я не боюсь! а вы, боевые галльские петухи, страшитесь идти в бой?!. Бар-рабаны! Франция, вперёд!.."

И армия пошла, и армия двинулась, и, несмотря на все стрелы и камнемёты, стены города пали пред мужеством герцогини и её несокрушимого воинства…

"И тут барабаны грохнули во всю мощь! да так, что я описалась!.." — хохотала она, рассказывая потом об этом событии юному пажу. — "Мы, французы, так любим, когда всё вокруг грохочет!.."

Когда-то он, про себя, называл её "львицей, что возникает под грохот барабанов"…

В Лиможе Лана оказалась, надеясь, несмотря на возникшую вражду между Филиппом-Августом и Ричардом, хоть как-то похлопотать перед королём о судьбе брата.

С нею можно было не подыскивать слов, можно было вообще молчать. Говорила она.

— Ну вот, Медведь — он и есть Медведь! — хохотала она, освобождаясь от его объятий. — Я наслышана о ваших похождениях, точнее — наслышан весь Лимож! Все только и говорят о том, как вы сражались с десятирукими псоглавыми великанами верхом на трёхгорбом верблюде! В особенном восхищении от вас иные дамы… Знаете, почти все из них, после того, как вы их оставляли, тут же удачно вышли замуж! И тотчас же родили детей! Вы — волшебник! А знаете ли вы, что также весьма удачно вышла замуж и я! Причём, удачно настолько, что герцог вскоре освободил меня от своего присутствия, отправившись в лучший мир и оставив немалую ренту, которой, по крайней мере, мне будет достаточно, чтобы без хлопот воспитывать сыновей, в особенности старшего… Вы как-нибудь должны повидать его, чудесный мальчик, и уже, несмотря на свои семь лет, вовсю размахивает деревянным мечом и даже пишет неплохие стихи, да, а зовут его, как это ни покажется странным, тоже Бертран… с чего бы это, скажут злые языки? Но я вас ничем не обязываю, отнюдь!.. Признайтесь, вы по-прежнему очаровываете милых женщин, и охотно разрешаете им прокатиться на своём великолепном скакуне? Ах, шалун! Говорят, что вы сегодня изволили даже посетить эту мнимую монахиню Гвискарду де Божё? Ах, не закипайте, ведь никто не знает вас так, как знаю я! И не делайте мне прищуренные глаза, да-да, вы посвятили ей чудесные стихи, которые этот негодяй Констан пытается выдать за свои, и прикинуться вами, и об этом знают все, но никто не протестует, все довольны, вот ведь в чём загвоздка! Я более чем уверена, что всё разрешится в вашу пользу! Король — на вашей стороне… и, к сожалению, не на моей…

— Если Констан — негодяй, — решил, воспользовавшись паузой, вставить де Борн, — то кто же я?

— Ты? Ты??? — от души рассмеялась Матильда. — Ты — просто смешной, и за то тебе простятся все грехи… Знаешь, мой брат очень жалеет о размолвке с тобой, он просил передать тебе привет…

Сэр Бертран молча поклонился.

— А кстати, — оживилась она. — Почему бы тебе не пригласить сестру короля Английского в гости? Тем более, говорят, вы изволили прибыть с интересной компанией, а также говорят, что ввечеру, а точнее к ужину у вас должно собраться приятное общество? Мой дорогой Бертран, спасите меня от скуки, я требую этого! А вообще, в вашем окружении была замечена некая очаровательная особа. Вы привезли её с Востока… или из своего сказочного Винланда? Ну признавайтесь же, ну признавайтесь! Удивительная юная дама, которая предпочитает ездить верхом на немыслимой красоты, серой в яблоках лошадке в то время как её прислуга трясётся в этом душном и неудобном паланкине, после часа пребывания в котором необходимо звать людей, чтобы тебя разогнули!.. Между прочим, пару часов назад её, в сопровождении слуг, заметили… где бы вы думали?.. на местном рынке, где она лично покупала… что бы вы думали?.. неимоверные количества бадей, кувшинов, котлов и вёдер!

— Я об этом ещё ничего не знаю, — признался де Борн.

— Мой друг, Лимож — не столь огромный город, и новости в нём передаются мгновенно… Ну, хватит, мне кажется — мои ноги наконец-то пришли в себя. Так мы поедем?

Особенных препятствий к выезду из города не случилось. Масса горожан в это время тянулась к ристалищу, иные — чтобы заранее занять удобные места накануне завтрашнего зрелища, иные — для того, чтобы полюбоваться, как король, в силу принятого обычая, объезжает с проверкой места будущих состязаний. За стенами города слышалась музыка — сарацинский оркестр, как это вошло в моду по возвращении крестоносцев из Земли Обетованной… Де Борн узнал тамбурины и цимбалы, по резкому визгливому звуку узнал зурну… Они проследовали сквозь ворота…

— Какая странность! — приподняв занавеску паланкина, сказала Матильда. — Такое впечатление, что большинство этих ротозеев торопится посмотреть вовсе не на короля!

И действительно, по выходе из ворот толпа раздваивалась. Почему-то очень многие спешили попасть не к ристалищу с его трибунами, фанфарами и длинными полотнищами штандартов, но совсем в другую сторону, а именно — в шатровый городок, где, ближе к берегу реки, собралось несколько сотен зевак.

— Чёрти что! — вслух подумал рыцарь, — не мои ли ребята снова что-то учудили?

— Ах, не пожар ли это?! — восторженно всплеснула руками Матильда.

2

Каждый из предоставленных приезжим рыцарям участков пустоши был огорожен невысоким забором. По условию аренды, здесь могли размещаться не только шатры, но и временные помещения под склад снаряжения, конюшня под открытым небом, а также костровища, где каждый из обитателей городка мог сам готовить себе еду. К часу возвращения рыцаря в лагерь, над большинством участков курились дымки. Над самым крупным участком, что занимали их семь шатров, поднималось не менее семи дымов, и именно сюда почему-то стремились люди.

Нет, это был не пожар, это было нечто совсем иное, никогда невиданное ранее в этих местах…

Спуск к реке оснастили специально построенной лестницей и мостками. Стоя цепочкой на лестнице, воины короля Эдгара передавали из рук в руки деревянные ведра с водой.

Наверху же, один из шатров, (что обычно был выделен под хозяйственные нужды), был перенесён ближе к обрыву. Рядом с ним пылал костёр, в котором докрасна калили булыжники, чтобы, достав их щипцами из огня, тут же отнести в шатёр и бросить в специально установленный внутри котёл с водой, после чего полог шатра снова наглухо закрывали — дабы не упустить пар.

Здесь же, впритык к парному шатру, огородили и закрыли тканями широкую площадку, поделённую на два отделения, мужское и женское. На кострах, в закопчённых котлах булькала вода, в бадьях замачивали веники, Миура и Ахискала носились с покрывалами и полотенцами… словом, называлось это действо, привлекшее к себе внимание нескольких сотен зрителей, "походнАйя русскАйя баньЯ" — как пояснил Кьяри кто-то из зевак.

Командовал всем этим представлением, естественно, ни кто иной, как сэр Линтул.

Тут же горели ещё несколько больших костров, с вертелами и большими котлами, и запах мяса и пряностей тянулся далеко вдоль берега. Здесь распоряжался Телле. На готовочных столах нарезали хлеб и овощи, разливали вина по кувшинам; отдельно поставленные два стола — для господ и прислуги были покрыты скатертями.

— Крупнее нарезай, крупнее! — поучал слугу Телле. — Ты пойми: люди бывают малоежки и бывают многоежки. А вдруг кому-то захочется взять кусок побольше? Повкуснее?..

У входа на участок высился столб, на верхушке которого красовались крест и роза.

На дороге, что отделяла изгородь хозяев от изгороди соседей, было особенно многолюдно. Помимо рыцарской прислуги и пришедших горожан, здесь толпились и стражники, и герольды, и даже монахи. Толпа ревела от восторга: посреди круга бились в показательном бою на посохах сэр Тинчес и сэр Пикус, оба перемазанные в земле и прокопчённые, но, тем не менее, без всякой устали крутившие "мельницы", то одним посохом, а то и двумя, и прыгавшие друг вокруг друга как две обезьяны.

Они успели переломать с полдесятка посохов, как в круг вошла сеньора Исидора и попросила прекратить бой — мол, пора готовиться к омовению, а также к ужину, тем более, что ожидаются гости. Но двум здоровенным парням было не до того… Тогда принцесса сама схватила пару посохов и двинулась в решительную атаку — чем вызвала особенно одобрительные возгласы и хохот публики, никогда не видавшей подобного зрелища…

— Ну, я вам сейчас покажу! — восклицала она, изящно уворачиваясь от ударов (разумеется, более притворных, чем настоящих), и не упуская случая угостить ударом ниже спины то одного, то другого из забияк:

— Вот первому! Вот второму! Первому! Второму! Первому! Второму!..

— Дорогу Матильде Английской! — крикнул слуга и толпа потеснилась, освобождая место у арены.

— Что тут у вас творится, чёрт подери? — спросил у Леонтия сэр Бертран.

— Альтернативный турнир, сэр командор! Дамы приглашают кавалеров! — отвечал ему сэр Линтул, стоявший на пригорочке, засунув ладони за пояс.

— Ничего не понимаю, объясни.

— Только не бухти. Ребята полдня лазили по катакомбам…

— Я же запретил вам это делать!

— Тс-с-с!.. Не запретил, а выразил несогласие, это разные вещи.

— Нашли?..

— Нашли другое. Тайное святилище тамплиеров. Стали свидетелями обряда. Навидались мерзостей. Едва утекли от стражи… Словом, пусть потом расскажут сами, не хочу портить аппетит. Пускай немного разомнутся, им это сейчас полезно…

Аплодировать средневековые зрители ещё не умели… Когда принцесса, в конце концов, прогнала обоих королей, как гусей, за ограду, и они повалились на землю, пытаясь отдышаться, она приказала страже:

— В реку их! — чем вызвала очередной взрыв зрительского восторга.

Воины, поколебавшись, понесли и того и другого в реку — не потому понесли, что им приказали, а потому, что ни тот, ни другой не могли идти, давясь от хохота. Здесь их, с их высочайшего согласия, одного за другим, раскачав, прямо в одежде забросили в воду…

Толпа было сунулась в ограду — посмотреть на дальнейшее, но её оттеснила стража.

Матильда, чей паланкин был уже в ограде, а лошади выпряжены и отведены в загон, как ни в чём ни бывало, обмахиваясь веером, беседовала с Исидорой.

— Ах, ну вы прямо-таки воительница, прямо-таки валькирия! — доносился до сэра Бертрана её пронзительный голос.

— Глядите, сэр Бертран, сейчас ваша англичанка соблазнится на парнУю баню! — усмехался сэр Линтул.

И так оно действительно и случилось, и дамы отправились париться первыми.

— Миура, прикажи подать ещё камней! Да пару веничков, конечно…

— Госпожа изволит париться берёзовыми?

— О да, и ты нам в этом поможешь! Ахискала, не стыдись, ты тоже с нами!

— О боже! — доносилось из шатра, который буквально подпрыгивал от распиравшего его пара. — Это же камера пыток!.. И что я должна делать с этим распаренным букетом? Так? Именно так? Это же избиение! Хотя, мне почему-то нравится… Миура, вот по спиночке мне пройдись, пожалуйста! И пониже, пожалуйста! Ой! Ой! Мне кажется, что сейчас я… О-ой!.. Замечательно, замечательно, великолепно! Если я когда-нибудь всё же стану королевой… А что теперь? Зачем холодная вода?.. О-о-о!.. О-о-о-о-о-о!..

Все четыре женщины, наспех прикрываясь полотенцами, прошли на свою половину, где продолжили мытьё. Их место в парной заняли мужчины, вначале сэр Бертран и сэр Линтул, затем сэр Тинчес и сэр Пикус, затем по очереди все остальные.

— А скажите, Исидора… здесь будут только дамы, а с той стороны — мужчины? А если ветер поднимет эти полотнища?

— Не знаю как вы, дорогая Лана, но лично я пять лет провела среди кентавров, и вряд ли увижу что-то новое…

— Великолепно, великолепно! Кентавры! Первобытная дикость! Как это замечательно! Я заново рождаюсь как женщина! А это… Это такое зеркало? Это я? А я ещё неплохо сохранилась! Вы мне, конечно, подАрите его — как лучшая подруга?.. О Исидора!

Эти звуки далеко разносились по окрестности. На шум прибыли главный герольдмейстер и епископ де Бове. Им объяснили в чём дело, и, разумеется, тоже пригласили принять баньку, пока ещё теплая. Принять баньку властные мужи наотрез отказались, но, поведя носами, сказали, что не прочь бы разделить трапезу, что было тут же принято и за столом появились первые гости.

3

Ну, не желают, так не желают!

Полотнище шатра развернули и оставили сушиться на кольях. Слуги, оруженосцы и воины, по очереди прошедшие парную и мытьё, одетые в лёгкие одежды, накрывали на стол. Сеньора Матильда и сеньора Исидора, румяные и озорные, в простых полотняных платьях, в венках из душистых трав, торжественно присели во главе стола. Бок о бок с ними, втайне завидуя свободным одеждам обитателей шатров, но предвкушая сытный ужин, разместились сеньор де Трайнак и епископ.

Темнело. Зажгли факела и масляные благовонные лампы. По сигналу сэра Линтула, взялись за инструменты музыканты. На том берегу Вьенны за лес закатывалось белое солнце… Хороший денёк будет завтра!

— Странный напиток… — отхлебнув с ковша, произнесла Матильда. — Напоминает пиво, но не пиво… Подскажите рецептик, я прикажу своему повару каждый день готовить такое!

— Это называется квас, — объяснил Леонтий. — Приготовляется из простого чёрного хлеба…

— Ой, боже… Чего только у вас не увидишь… и не попробуешь… — хищно принюхиваясь, произнесла она, озирая длинный стол, уставленный яствами. — Это, кажется, грибы? А это? М-м-м… Пахнет укропчиком-м-м!.. А это? Неужели простой лук? Ах, вымоченный в уксусе! А это?.. Как? Кар-тойфель?.. но, по-немецки, это, кажется, означает… ах, была — ни была!..

Вскоре, не заставляя себя долго ждать, прибыли и де Сент-Экзюпери, и Эн Гольфье де ла Тур, и де Гриньоль, и фон Гибихенштайн. Впрочем, этим дело не ограничилось. Соседи, явно перевозбуждённые аппетитнейшими в мире ароматами, то и дело заглядывали в гости и пополняли число присутствующих. К сему прибавим, что заявлялись они обычно не в одиночку, а в сопровождении пажей, оруженосцев и слуг…

Словом, не успели лучи солнца окончательно уступить место ночной тьме, а на участке рыцарей Ордена Бегущей Звезды кипело настоящее пиршество. Выпили и за здоровье всех присутствующих, и за успех завтрашнего состязания, и — "мужчины пьют стоя, женщины до дна!" — за присутствующих здесь дам! Истребили массу закусок, но к столу подавали всё новые и новые. К рыцарскому столу был приглашён Телле, который с готовностью потешил гостей своими притчами…

"Вот, встретились как-то, однажды, в одной стране-странице, доблестный сэр Гарамонд и непревзойдённая по красоте сеньора Люцида Консоле…"

— Ах, как жаль, что мой несчастный брат не присутствует при этом! — время от времени про себя повторяла Матильда. — Ему бы так понравилось…

Правда, вслух она эти мысли, разумеется, не высказывала…

И вот, в разгар празднества — это произошло как раз после того, как некий посыльный доставил к столу кувшин, запечатанный королевской печатью, от самого Филиппа-Августа — сэр Ульрих решил воспользоваться случаем и осуществить то намерение, которое давно вынашивал в своём сердце.

— Друзья мои! — так начал он свою речь. — Я бывал на многих пирах, и во многих собраниях. Но здесь у вас всё настолько искренне, настолько вкусно и настолько чисто, что я не могу удержаться от того, чтобы сделать подарок хозяину этого стола… Сэр Бертран! Я более чем уверен, что вы и завтра, в поединках, и послезавтра, в схватке полностью докажете свою правоту!.. Здесь… — он подозвал оруженосца и тот передал ему завернутый в ткань кубок, и сэр Ульрих развернул его, — так вот, это — единственный предмет, который я привёз из Крестового похода… и за который моя добропорядочная и благочестивая Гретхен не устаёт ругать меня, дескать: кого-то ограбил, у кого-то украл… что взять с женщины… Но умирающий греческий монах… это произошло во время одной из стычек на окраине Иерусалима… попросил меня хранить его. Наверняка, это какая-то местная святыня, я вожу его с собой как талисман, в нём очень удобно готовить лекарства, и они всегда помогают!.. Сэр Бертран! Вот он, этот кубок, я хотел бы обменять его на тот, что вы сейчас держите в руке. А заодно выпить с вами, как говорят на моей родине, на "брудершафт" этого, только что присланного королём вина. Это хорошая примета — открыть свежий кувшин и почать его вдвоём!.. Надеюсь, присутствующие здесь лица поймут меня верно и не будут в претензии!

— Отчего же… — сказал главный герольдмейстер, — это старинный обычай, и мы его всецело поддерживаем.

Откупорили кувшин, наполнили бокалы.

— Любопытен цвет вашего кубка, сэр! — заметил де Борн. — По-моему, это камень, причём камень весьма необычный. Я никогда не встречал такого.

— Мне кажется, — заметил Леонтий, — это редчайшая синяя яшма. Обратите внимание на оранжевые прожилки, как маленькие молнии изнутри… И ещё, сэр Бертран, поглядите: ведь там изображение маленькой птички, что сидит на ветке… Вы делаете нам очень богатый подарок, сэр Ульрих фон Гибихенштайн!

— Ну, так или иначе… — отмахнулся довольный похвалою сэр Ульрих. — Цумволь! Выпьем, мой боевой друг!

Серебро зазвенело о яшму и оба рыцаря, под одобрительные возгласы присутствующих, осушили свои кубки.

После чего сэр Ульрих, странно побледнев, на мгновение прищурился как от сильной боли, затем выронил кубок и рухнул замертво.

4

Поначалу никто не понял, что произошло.

Леонтий, первым рванувшись к германцу, расстегнул ему ворот и пощупал шею. Пульса не было…

Сэр Бертран, растерянный и недоумевающий, стоял напротив мёртвого друга и вертел в руке подаренный кубок.

Остальные затихли, никто не сказал ни одного слова о том, что, вероятно, старику не надо было бы глотать вино таким залпом… или что-то вроде этого…

— Исидора! — вдруг сказал Телле. — Ты одна знаешь, что делать!

— Постойте! Ничего не трогайте! — встрепенулась Исидора. Подбежав к командору, она выхватила у него из руки синий кубок, заглянула внутрь…

— Здесь ещё осталось немного… Сэр Линтул, помогите мне, откройте ему рот…

И влила эти несколько капель в рот неподвижного сэра Ульриха…

Буквально тотчас тот отрыл глаза и выпрямился на руках Леонтия.

— Доннерветтер! Что тут происходит, чёрт возьми? И почему вы все на меня так смотрите? И почему никто не поддерживает наш тост?

— Мы обязательно поддержим его, сэр рыцарь… правда, не из этого кувшина, — сказал Леонтий. — Кстати, а где тот посыльный, что его принёс?

Поискали, но посыльного нигде не оказалось…

— Вам просто стало плохо, дружище! — заставляя себя улыбнуться, промолвил командор, рассматривая изображение синей птички. — Бывает, возраст, это нам всем так понятно… Друзья, всё в порядке и выяснилось! Наполним же свои чаши и отдадим должное этим дивным закускам! Ничего не произошло! Ничего!..

И через несколько минут пиршество пошло прежним ходом. Всё так же неугомонно болтала герцогиня Матильда-Лана, сэр Ульрих занудливо рассказывал о красивейшем месте на свете — своей родине Галле, о горах Гарца и о том, какие узкие улочки в Мерсебурге… епископ де Бове, после третьего кубка оверньского, выразил желание назавтра сесть на коня и самому принять участие в турнире, гости хвалили острые и пряные закуски, рассказывали истории… Матильда выразила желание остаться на ночь, и всласть поговорить-посплетничать с новой подругой… — на что ей, разумеется, дано было полное согласие.

Хотели попросить сэра Бертрана исполнить пару-другую его песен, но командор ненадолго отлучился из-за стола…

— Кьяри.

— Я слушаю вас, командор.

— ЭТОТ кувшин вина — вновь запечатать и скрыть в моём шатре. Никто, за исключением нас пятерых, да тебя шестого не должен знать о его существовании. Туда же, к нему, приложишь этот синий кубок. Ты меня хорошо понял?

— Сэр… я вас ОЧЕНЬ хорошо понял. Прикажете выставить дополнительную охрану?

— Не помешает. Действуй!..

Глава 15 (34) — Первый день турнира

1

— Однажды, — говорил Телле, — мудреца, что много странствовал по свету, спросили: скажи, мудрейший, а что ты назовёшь самым удивительным из того, что видел на свете? И мудрец ответил, не задумываясь: самое удивительное в моих странствиях — это то, что я вообще вернулся назад! Так и здесь…

— Всё это одновременно и по теме, и не по теме, — поморщился Леонтий. — Исидора, что там поделывает наша гостья?

— Изволит отдыхать…

— Так у нее бывают и часы отдыха? Ну, хорошо… Пусть сейчас наши ребята вкратце расскажут, что они видели там, в подземелье.

— Ничего хорошего, — сказал Тинч. — Ну, вход в него мы отыскали быстро, помогли чётки Пикуса…

— Точнее, несколько входов, — заметила принцесса, в руках у которой были сейчас такие же чётки. — Главный из них где-то в переулках, возле западных ворот?

— Да… но мы отыскали тот, что не охранялся. Чудо, что не запутались… шли по следам факелов на потолке… Никогда больше не полезу под землю. Давит на плечи… Так вот. На те ходы, которыми ОНИ пользуются, мы выскочили случайно, чутьём. И видели, чем занимались в середине дня, в обеденное время тамплиеры.

— А это точно были они? — посомневался Леонтий.

— Графа Дюплесси я там точно видел…

— Чёрные факела, — вмешался Пикус, — заунывные песнопения… напомнило тельхинов. А после, на возвышение поднялся какой-то ряженый в маске, изображавшей чёрта. Они называли его "Бафомет" и целовали в…

— Это можно опустить. Дальше?

— Потом привели человека. Мы не успели и глазом моргнуть, как ему перерезали горло и причащались его кровью. Потом они его освежевали как свинью, разрезали на кусочки, ели…

— Восхваляя того же Бафомета, — вставил Тинч.

— Так, потом?

— А потом они нас заметили и нам пришлось бежать…

— Они поняли, кто вы?

— Вряд ли. Там было темно, и единственное, что можно было углядеть — наши спины. Вступать в открытую схватку мы не решились…

— И правильно сделали, — заметил Леонтий. — Ну, хорошо. Ребята, выпейте ещё по стаканчику вина покислее — и спать… То есть, Грааля нет у катаров, Грааля нет и не может быть у тамплиеров, следовательно…

— Кьяри! — негромко позвал командор.

Полог шатра приоткрылся, и на присутствующих на мгновение повеяло полуночным холодом, где в небе царили изумрудные звёзды…

— Принеси нам ТОТ кувшин и ТОТ кубок.

— Скажите-ка, — пока отсутствовал оруженосец, задал вопрос де Борн. — Вы не заметили там, среди прочих моего брата?..

— Он был там, но он не принимал участия в…

— Хотя бы это радует.

— Видишь ли, дорогой Бертран, — объяснил Леонтий, — если он реально вступит в ряды тамплиеров, он потеряет очень многое: свои владения, свою возможность жениться и завести детей… Так что он поступает очень хитро: помогает чем может, но сам не участвует.

— И попутно присылает мне к столу кувшин с отравленным вином? Кстати, я уточнил: Филипп-Август никакого подарка нам к столу не посылал. Печать подделана!.. Спасибо, Кьяри…

— Согласно легенде, — сказал Леонтий, — священный Грааль может находиться лишь среди тех и в руках того, кто чист духом. Одно из его несомненных свойств — спасать людей от верной гибели. Скажи мне, Телле, откуда тебе было известно о том, что именно надо было сделать сегодня… вчера на пиру? И откуда ты узнал, что Исидора тоже знает об этом?

— Я не могу… я не могу найти слов, чтобы это описать. Вначале было удивление… когда тот рыцарь упал бездыханным… потом другое удивление, когда сэру Бертрану ничего не сделалось. А потом я вдруг почувствовал… что вы, принцесса, тоже удивились этому…

— Так оно и было, — подтвердила Исидора. — Мне показалось, что по рядам гостей прошла как будто молния, и люди… отдельные люди, не все, мы… как бы засветились, а кубок окрасился в изумруд и стал просвечивать насквозь. И я вдруг поняла…

— …Что в нём — противоядие, — закончил Телле.

— Может быть, и воистину цель наша достигнута? — спросил Тинч. — В таком случае, кто мешает нам тотчас же свернуть лагерь и двинуться назад?

— Я назад не двинусь, пока не добьюсь полной победы, — хмуро заявил командор.

Исидора внимательно поглядела на него, но ничего не сказала.

— Может быть, нам следует испытать этот кубок ещё раз? — предположил Пикус.

— На ком? — возразил Тинч. — На собаке, кошке, лошади? Может быть, на мыши?

— Ну, на мыши! — фыркнул Пикус. — Мышь — она и от простого вина загнётся…

— Погодите, — сказал Леонтий. — Есть один способ. В конце концов, из нас пятерых… даже четверых… наиболее слабый и бесполезный в военном отношении — это я. Командор прав: просто так сбежать, даже не испробовав своих сил в бою — значит поколебать честь ордена. А самая главная проблема в том, что каким-то образом нам необходимо проверить: действительно ли в этом кувшине — отрава? А проверить просто. Там, где прошёл один, пройдёт и другой!

С этими словами он схватил кувшин, одним движением выдернул пробку, а другим — произвёл солидный глоток из горлышка…

…И тотчас же почувствовал, что как будто клещи сомкнулись на горле. Как будто сошлась петля виселицы. Как будто по его шее прошёлся нож гильотины… Как будто…

Впрочем, далее он уже ничего не чувствовал, вернее — следующим, что он почувствовал — что его за затылок сильно, но бережно поддерживает чья-то рука.

— Ну, пришёл, пришёл в себя! Слава Богу! Слава Богу! — и его щеки на мгновение коснулась небритая щека де Борна.

Мир понемногу приобретал прежние очертания, вспыхнул яркий свет… это горела лампа… вокруг обозначились встревоженные лица товарищей. Странное, утешающее тепло растеклось по телу.

— Ну, ты даёшь, сэр Линтул! — сказал, кажется, Тинч.

— Значит, кошечку-собачку пожалели… — хмыкнул Телле. — А собою можно и пожертвовать?

— Очевидно, можно, — допивая остатки вина из синего кубка, подытожила Исидора. — Так, мальчики. Не пора ли нам заканчивать эти опыты? Тем более, на сон грядущий?.. А ну-ка, встань! Встань и пройдись!

Леонтий встал и прошёлся.

— Что ты чувствуешь?

— Ничего не чувствую… Да! Голова чистая, ясная. Как будто и не пил сегодня.

— Сэр Ульрих, помнится, говорил, будто в этом сосуде давали больному лекарства…

— Да, всё это так! — размышлял вслух Леонтий. — Но каким образом кубок из редчайшей, дальневосточной синей яшмы оказался в Палестине?

— Быть может, мы кое-чего не знаем о странствиях Бога нашего, Иисуса Христа? Что вы можете сказать на это, о Рыцарь Кубка? — с усмешкой ответил Телле.

— Вот что, — сказал командор. — Исидора права. Кубок и… эта отрава будут до поры храниться у меня. Завтра — турнир поединков. Предлагаю разойтись и хорошенько выспаться. Всё! Спать, спать и спать!

2

В ту ночь командор, не без оснований опасаясь нападения, приказал удвоить караул. Но ничего существенного так и не произошло. Если лагерь наших путешественников был тих и спокоен — то вокруг, среди шатров городка, чуть ли до самого утра слышались вопли и песни, лай собак, а иногда и бряцание оружия… что ж, происходившее, в конце концов, было на руку нашим героям, поскольку к утру оказалось, что лишь две трети из всего состава рыцарей способны влезть на лошадь.

Было прохладно и солнечно. Лёгким ветерком тянуло со стороны Вьенны. Все окружающие возвышенности, включая украшенные флагами, вымпелами и штандартами башни и стены Лиможа были усеяны людьми.

Турнир начался обычно. Вначале вдоль переполненных трибун, потешно кривляясь и поминутно тыкая друг в друга короткими тупыми копьями, пропрыгала под музыку пёстрая кавалькада шутов с матерчатыми макетами лошадок на бедрах.

Затем вдоль трибун торжественно проехались король и его свита. Под дикие звуки всё той же сарацинской музыки, объезжая ристалище, король медово улыбался и правой рукой приветствовал собравшихся. На самом деле, в это время он слушал речь одетого в черные доспехи магистра Дюплесси, ехавшего от него по левую руку. Справа от короля, герольдмейстер — тот, который никогда не допускал оплошностей при организации турниров, придирчиво осматривал местность, но всё пока было в должном порядке.

— Прекрасно же кольцо на вашем пальце, сэр! — язвительно бросил ему Дюплесси. — По-моему, это сапфир? Говорят, что вы пользуетесь повышенным вниманием со стороны этих еретиков из новоявленного Ордена Звезды?

— Что же, несмотря на некоторые странности в обычаях, это вполне достойные люди. Да, ваше величество, я совсем забыл сказать, сэр Линтул…

— Это тот самоуверенный сеньор, что говорит по-провансальски со странным варварским акцентом? — перебил его Дюплесси.

— Так вот, ваше величество! он просил передать вам благодарность за тот кувшин вина, что вы изволили прислать к их столу накануне. Он понимает, что вы, за суетой подготовки к состязаниям, совсем забыли пригласить их к своему столу…

— Вот ещё! — снова перебил его речь Дюплессии.

— Вы действительно что-то не то говорите, дорогой мой де Трайнак, — искренне удивился король. — Насколько я помню, никакого вина я им не посылал…

— Ваше величество! — вмешался магистр тамплиеров. — Не соблаговолите ли вы перед началом состязаний исполнить одну мою нижайшую просьбу… Уж очень хочется поставить на место этих дикарей!

Далее, после того, как Филипп II Август поднялся к себе в ложу и осушил кубок за успех соревнований, тот же почётный круг описал корпус герольдов, и каждый занял на ристалище то место, которое обязан был занимать по должности и своим непосредственным обязанностям.

На арену выезжал отряд зачинщиков — те самые восемь рыцарей, которые нам уже знакомы. Следом шли тамплиеры, встреченные недобрым молчанием со стороны зрителей. За ними, согласно распорядку, круг почёта совершили построенные в ряды по трое прочие участники будущих боёв, что вызвало оживление на трибунах… правда, самое большое оживление вызвало появление среди прочих рыцарей ордена Бегущей Звезды. Все были наслышаны об их вчерашних деяниях, и потому топали ногами по дощатым настилам и вопили, не жалея глоток. Единственное, что разочаровало зрителей — это то, что… ну, а как же иначе? по законам того времени женщины никак не могли принять непосредственного участия в мужской забаве! — сеньора Исидора, оставив лошадь оруженосцу, скромно заняла своё место в ложе, по соседству с Матильдой Английской.

После того, как, продефилировав по арене, рыцари выстроились напротив ложи короля, вперёд вышел глашатай и возвестил правила, которых должны были придерживаться состязающиеся.

Это был обычный свод законов турнира, в котором, в частности, предписывалось, что колющие удары мечом запрещены, что бой может проходить только или между конными рыцарями, или между пешими, что если рыцарь потеряет шлем, то удары в лицо также запрещаются, что рыцарю достаточно сбросить своего противника с коня и т. д.

По зачтении этого обязательного документа, всех участников, за исключением восьмерых зачинщиков, вставших с северной окраины арены, попросили удалиться на её южную окраину для определения очереди выступления на ристалище. Покуда проводилась жеребьёвка, публику развлекали шуты.

Впрочем, иные из присутствовавших лиц имели право воспользоваться привилегией затевать бои вне всякой очереди. О таком праве, в частности, к удивлению всех, тут же заявил магистр тамплиеров. Погарцевав по арене, он приказал глашатаю объявить имя своего противника.

К новому удивлению публики, глашатай объявил:

— Сэр Линтул Зорох Шлосс! Орден Бегущей Звезды! Боевым копьём!

— Вот ведь незадача, — сказал сэр Бертран, — вот ведь негодяй! Но ничего не поделаешь… Леонтий, ты помнишь наш урок? Помнишь, что я тебе сказал тогда? Тогда с Богом! Иди! Я буду молиться за тебя!

Кьяри и прочие их оруженосцы помогли застегнуть ремешки тяжёлого шлема.

Чертыхаясь про себя, сэр Линтул пришпорил тяжелого и флегматичного Борея. Конь, не привыкший торопиться, шёл как-то туго, в то время как противник в чёрных доспехах, верхом на изящном испанском скакуне уже пребывал на том краю ристалища, гарцевал и склонил копьё.

Ристалища того времени ещё не имели предохранительных барьеров, когда рыцари смогли выбирать как именно сражаться — щит в щит или копьё в копье. Свобода эта нынешняя давала широкое пространство для маневров.

"Интересно, куда он нацелится? В туловище? Это считается позорным. В щит? Ну да, ну да… В шлем?.. Н-да, хорошо бы прикрыть личико. Да-да, не забыть. И пускай копьё моё бьёт вслепую! Чего он, в конце концов, желает? Убить меня? Но я этой ночью узнал, и слава Богу: смерть ничуть не страшнее жизни…"

— Вы готовы, сэр рыцарь? — спросил герольд. — Готовы? Вперёд!

"У него — наглость, самоуверенность, набор приёмов и скорость. Так, что у меня? Конь, что ползёт как черепаха… Как там в айкидо? Не сопротивляйся силе, но слейся с нею, стань с нею одним целым. Пускай события идут как бы помимо тебя. И ты дождёшься своей победы…"

В его распоряжении было две-три секунды. Дюплесси, тяжёлый и многоопытный, нёсся на него как танк, низко пригнувшись в седле, выставив овальный щит с изображением черепа, увенчанного лавровым венком, прикрывавший всю его фигуру за исключением прорези шлема. Леонтий, по неопытности, был открыт фактически весь, да и Борей, при всём желании всадника, шёл лишь лёгкой рысью…

"Так, его копьё… ах, сволочи, значит они такое допускают… длиннее моего по крайней мере на полметра, значит, он коснётся меня раньше. Хорошо, тогда, в этом случае, после момента проскальзывания, на долю секунды он будет весь в моём распоряжении. Этот миг сознанием, конечно, не уловишь… Отключи разум, Леонтий!.."

— Эй, воин! Щитом прикройся! — напомнили из рядов, окаймлявших арену…

— Да что ты ему кричишь, не видишь — он пьян как свинопас! десять против одного, что… — и далее он не успел расслышать, потому что Борей, вдруг догадавшись, чего ожидает от него хозяин, рванул вперёд с удесятерённой скоростью…

А далее произошло вот что.

Копьё храмовника… о да, удар был нацелен и верно, и сильно, и точно, да вот только Дюплесси ничего не знал о восточных учениях… В то время как он всей массой своего тела и доспехов устремлялся вперёд, его противник оказался готов к тому, чтобы прогнуться назад. Посему, острие копья тамплиера лишь скользнуло по ободу щита, в то время как Леонтий (как мы помним, в миру, вообще-то, человек, пусть не очень опытный в бою, но и отнюдь не слабый), всю силу правой руки употребил на то, чтобы удерживать копьё на весу во что бы то ни стало, а там будь что будет… Посему, острие его копья, вот ведь незадача, каким-то чудом попало прямо в прорезь на шлеме храмовника…

Страшная тяжесть повисла на руке Леонтия, заставив его, по необходимости, повернуть коня по дуге налево. Когда же он открыл глаза, инстинктивно придерживая Борея, то сквозь щели собственного шлема увидел следующее:

Далеко ушёл лёгкий испанский жеребец… А рыцарь с черепом на щите, потеряв оружие и раскинув руки, подобно попавшей на гарпун огромной рыбе, висел, болтаясь, на острие его копья, что постепенно опускалось под его тяжестью…

— Что застыл? Так его! Так его! Вздёрни его ещё раз! — заорали с трибун.

В голос завизжали дамы.

— Ры-царь Зам-ка! Ры-царь Зам-ка! Ры-царь Зам-ка! — скандировал кто-то.

— Вот это удар! Всем ударам удар! Как он его из седла вылущил!

— Как мясо из зубов! Давно я такого не видел!

— И верно! Неча зарываться, тамплиер…

— Бросьте копьё! Оставьте копьё! Сэр Линтул!.. — к месту окончания поединка бежали какие-то люди. — Не двигайтесь! Стойте спокойно!

Ну, что весьма мог и всегда охотно любил делать Борей — так это стоять спокойно…

Служитель расстёгивал ремешки тамплиерского шлема, другой осторожно придерживал конец копья, которое всё никак не желала отпустить рука Леонтия… Наконец, шлем осторожно стащили с залитой кровью головы Дюплесси…

— Слава Богу! — сказал оруженосец рыцаря и перекрестился. — Глаза не задеты! Щеку разворотило… Говорил я вам, сэр Линтул, оставьте копьё…

— Ну да, бросил бы он копьё, тогда бы вообще… Молодецкий удар, сэр рыцарь!.. Ну что, потащили?..

— Да, вряд ли сэр магистр в ближайшее время сумеет вновь заняться воинскими делами… — сухо заметил вестник, а герольд приказал объявить глашатаю имя победителя:

— Сэр Линтул Зорох Шлосс, рыцарь Замка!

И снова восхищенно завизжали женщины, среди голосов которых сэр Линтул отчетливо расслышал пронзительный голосок сеньоры Матильды:

— Виват, сэр рыцарь! Так держать!

Уперев тупой конец копья в стремя, он медленно поехал вдоль трибун…

— Слава победителю! Молодецкий удар! Сильное копьё! — восклицали вокруг.

У южной окраины ристалища его, как мог, обнял, не слезая с коня, сэр Бертран де Борн.

— Ну, слава Богу! новичкам везёт! Молодчина! Как ты говоришь? Один — ноль в нашу пользу?! А здорово ты его подцепил! Надо бы и мне испробовать какой-нибудь приёмчик!..

— Мне жаль его… И… кажется, я свернул руку, — пожаловался Леонтий.

— Это мы уладим. Сойди с коня, отдохни… Я сообщу герольдам. Сегодня мы покажем кой-кому! — воскликнул сэр Бертран, взмахнув бронированным кулаком.

— Быть может, будет правильным послать ему немного вина, побывавшего в Граале…

— Ага! Ну, что ж, пошлём! Это будет с нашей стороны достаточно благородно… Хотя, по разуменью моему, а поможет ли святое причастие наместнику чёрта на земле? А?!. Ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..

— Король Филипп-Август! — объявляли тем временем на арене, — волею своей и согласно принятым правилам, объявляет на сегодня полный запрет на поединки боевым оружием!

3

В последующее время дня рыцари, разбившись по четыре, вызывали на бой зачинщиков. Выбитый из седла рыцарь не имел права продолжать состязание, его место тут же занимал следующий по очереди. Если же из седла был выбит зачинщик, его место мог по праву занять победитель.

Первые четыре рыцаря (наши герои в эту четвёрку не вошли) вызвали на бой сэра Ульриха, сэра Элиаса-Таллейрана, де Гриньоля и сэра Гильома Гурдонского. Восемь всадников сшиблись посреди арены.

Тевтонец, несмотря на возраст, полностью поддержал славу германского рыцарства и умелым ударом в щит противника поверг того наземь вместе с конём. Таллейран и де Гриньоль просто переломили с противниками копья. Сэр Гильом сшиб с противника шлем, попав в горло, и того, полузадушенного этим ударом, унесли с арены.

Повторный бой лишил зачинщиков Таллейрана. Неповоротливый воин не успел вовремя среагировать на поворот копья и был выбит из седла под восторженные вопли трибун. Зато старик де Гриньоль не ударил в грязь лицом и опрокинул противника навзничь. Лошадь того понесла, волоча всадника за стремя, и ему тут же засчитали поражение.

В следующей группе нападавших оказались одновременно сэр Тинчес и сэр Пикус. Они вызвали на бой, соответственно, де Сент-Экзюпери и того рыцаря, который одержал победу над Таллейраном в первых боях.

Пикус справился со своим противником играючи. Его низкорослый икарийский конь (Хадара он подарил оруженосцу) давал ему известное преимущество перед противником, и молодой король, прогнувшись назад, просто подцепил его за решётку шлема — повторив приём Леонтия.

Сэр Тинчес и сэр Франсуа де Сент-Экзюпери три раза выезжали на бой друг с другом и все три раза ломали копья о щиты. После этого, третьего раза противники расхохотались, сорвали с голов шлемы и, взявшись за руки, под крики публики торжественно объехали арену.

Двое других, рискнувшие вызвать на бой Констана (заявленного как сэр Бертран де Борн) и сэра Гильома Гурдонского, потерпели поражение.

Подлинный сэр Бертран де Борн, волей жребия оказавшийся где-то ближе к концу списка, рычал и негодовал. Один из его возможных противников был уже выбит из седла, трое других одержали победу, причём, Гильом Гурдонский — дважды…

В то же время, сэр Тинчес и сэр Пикус единодушно заявили, что, дабы поддержать командора своего ордена, готовы передвинуть свои очереди назад, чтобы сражаться в одно время с ним. Посовещавшись, маршалы турнира предложили иное решение, а именно: сэр Тинчес меняется своей очередью с сэром Артуром, а сэр Пикус остаётся в числе победителей.

Так и сделали, и сэр Артур, под восторженный вой публики, наконец-то выехал на ристалище.

В первом же бою четвёрок он свалил наземь Гильома Гурдонского, во втором — де Сент-Астье. Поскольку он выбил из седла двоих зачинщиков, судьи решили, что он обязан пропустить очередной бой. После короткого совещания, на места выбитых зачинщиков были назначены двое рыцарей из предыдущей партии (один из них победил де Гриньоля, другой переломил копья с сэром Ульрихом, но сэр Ульрих заявил, что по состоянию здоровья не может далее принимать участия в состязаниях — под ударом копья у него была сломана ключица).

Таким образом, у него остался один-единственный противник, схватиться в поединке с которым он жаждал больше жизни — его брат Констан де Борн. В следующем бою Констан одержал верх ещё над одним рыцарем, доведя число своих побед до двух и сравнявшись с ним, сэром Гильомом и сэром Пикусом… Остальные рыцари были либо выбиты из седла, либо одержали лишь по одной победе.

Из числа зачинщиков в сёдлах осталось меньше половины. Сэра Франсуа де Сент-Экзюпери и сэра Эн Гольфье де ла Тура, хорошо известных турнирных бойцов, вызывать никто не желал. И тогда маршалы турнира объявили, что, учитывая заслуги сэра Артура, ему предоставляется возможность одному выступить против того из рыцарей, зачинщика или не зачинщика, помериться силами с которым он считает возможным. Остальные бои пусть проходят по новому жребию.

Этого поединка ждали все. По указанию де Трайнака, сэр Артур и сэр Бертран де Борн должны были сразиться один на один, без сопровождения остальных шести соперников. Прозвучала сигнальная труба и всадники с топотом помчались друг на друга.

Трибуны замерли. Та-дах!

Удар этот был не похож на обычный щелчок ясеневого копья о щит противника. Это был полновесный звук прикосновения стали со сталью. Концы копий взлетели вверх — это сэр Артур на всём скаку подбил снизу копьё того, кто называл себя сэром Бертраном. И, в тот же миг, его щит с изображением медведя с разлёта ударил в щит с изображением чёрного льва…

В грохоте и пыли сэр Артур, с поднятым копьём, промчался мимо своего противника, повергнутого наземь столь необычным приёмом. Вновь оглушительно взвизжала дона Лана…

— Ну-у, это никуда не годится… — недовольно покосившись в её сторону, протянул король. — Переиграть, переиграть!

— По-моему, это далеко не турнирный приём, — поддержал его присутствовавший в ложе виконт Адемар.

— Напротив, ваше величество, — возразил главный герольдмейстер. — Это очень старый и очень трудный, правда, хотя, сэр Адемар здесь безусловно прав — по большей части боевой приём. Он называется "уступи дорогу" и, как я помню… это было, правда, давно, я тогда был ещё желторотым вестником… его когда-то столь же мастерски использовал ваш покойный дядюшка, граф д`Артуа, на турнире в Барселоне… Притом, симпатии народа, по-моему, явно на стороне этого рыцаря…

— Так ему и надо! Так ему и надо!.. — изнемогали от воплей и топота трибуны, в то время как Констана поднимали с земли, а победитель спокойно возвышался неподалёку верхом на Караташе, уперев копьё в стремя.

— Победил сэр Артур, командор Ордена "Бегущей Звезды"! — объявил глашатай, и всадник с медвежьей лапой на шлеме, под восторженные крики, потрясая оружием, двинулся по кругу ристалища.

В последующие бои он закрепил свой успех, победив ещё двоих рыцарей.

Встретились в поединке сэр Тинчес и сэр Пикус, и сэр Тинчес одержал победу, лишив противника щита.

Остальные рыцари, участвовавшие в поединках, побед набрали заметно меньше.

Чем дальше, тем больше, накал страстей ослабевал и, как только свой бой провёл последний из участников турнира, судьи решили прекратить состязания, заявив, что тот, кому, по каким-либо причинам, Фортуна не улыбнулась сегодня, имеет все возможности попытать её завтра, боевым оружием, в общей схватке.

Согласно всем показаниям судей, маршалов и герольдов, победителем этого дня был признан никому доселе не известный сэр Медведь, командор никому доселе неизвестного Ордена Бегущей Звезды…

И, что показательно, ни один из четверых, принимавших участие в турнире рыцарей этого ордена не потерпел в этот день сколько-нибудь серьёзного поражения…

— Здесь не обошлось без колдовства! — скрежетал зубами заместивший магистра тамплиеров де Сент-Астье.

Тем не менее, результат оспаривать не стали.

Так подлинный сэр Бертран де Борн сделал первый шаг на пути к победе.

Глава 16 (35) — Королева Любви и Красоты

1

Тронув шпорами бока Караташа, рыцарь подъехал к королевской ложе, где, согласно традиции, ему должны были вручить ценный приз — боевого коня. Впрочем, подозвав Кьяри и истребовав вина, сэр Артур, передав оруженосцу шлем и щит, и передав ему также поводья призового коня, заявил, что отказывается от приза в пользу старого друга семьи де Борн, отважного седого де Гриньоля, который лишь по недоразумению потерпел поражение в сегодняшнем поединке.

— Однако, сэр рыцарь, вы, кажется, забываетесь, — сказал ему на то король. — От королевских подарков так просто не отказываются.

— Мне очень дорог тот конь, на котором я ныне сижу, — отвечал ему победитель. — Я могу всецело доверять ему… как, очевидно, и вы, ваше величество, доверяете лишь тем из ваших подданных, о которых вам известно, что они никогда не обманут, и, тем более, никогда не предадут вас.

— Ваше величество, — шепнул Филиппу-Августу на ухо главный герольдмейстер. — Королева Любви и Красоты!

— Ах да… — скривил губы тот. — Совсем забыл… Этот наглец сбил меня с толку, да и не только меня. Вы слышите этот гул толпы? Клянусь, она не приветствовала так и проклятого графа Пуатье… чья несносная сестрёнка уже целую неделю отравляет мне душу. А вдруг он выберет её? Говорят, она провела минувшую ночь в его лагере? Вот что, де Трайнак. Если это возможно… До меня дошёл слух, что этот Медведь закатывает у себя какие-то необыкновенные пирушки, куда собирается весь неблагонадёжный сброд… хотя, мне довелось услышать, и вы на них бываете?.. Молчите, я не требую от вас ответа…

— Я готов исполнить любую вашу просьбу… лишь бы она не шла вразрез с принимаемыми вашим величеством законами…

— Пусть будет так. Мы… забудем пригласить его на сегодняшний пир. У нас и так траур. Бедняга Дюплесси… мне доложили, что у него повреждён позвоночник… этот зверь… как его, сэр Линтул… впрочем, они, эти посланцы короля Винланда, все такие… Да, на чём мы остановились?

— Ваше величество, Королева Любви и Красоты…

— Да, отдайте ему этот венец, и пусть он вручит его кому пожелает. Мне всё равно…

— Быть может, следует намекнуть ему, что сеньора Гвискарда де Божё, которая…

— Ах, та самая красотка, что крутит шашни с этим стариком Арчимбаутом, виконтом из Комборна?

— Ваше величество, избрание этой красотки могло бы послужить укреплению наших отношений с графом Бургундским… — шепнул сэр Адемар, не столь дальний родственник комборнского виконта.

— Ну… ну, делайте же, наконец, что хотите!.. Если вы и так всё за меня решаете! — недовольно буркнул король.

— Итак, сэр Артур! Теперь на вас возлагается последняя на сегодня обязанность! Своею волею вы должны избрать из присутствующих в нашем обществе великолепных дам Королеву Любви и Красоты! Не ошибитесь в выборе!.. Его величество весьма наслышан о ваших отношениях с сеньорой де Божё. Сейчас вы вполне могли бы проявить к ней определённый знак внимания…

С этими словами де Трайнак, как это водилось в те времена, лично надел золотой венец, искусно выполненный в виде сплетения роз и фиалок, на конец копья, склонённого к королевской ложе. И де Борн, учтиво поклонившись, медленно поехал вдоль трибун.

Он не торопился. Он, обладая чутким слухом, уловил краем уха отрывки разговора, который только что произошёл между королём и его свитой. Ему было над чем подумать.

— Медвежья Лапа! — кричали с трибун. — Медвежья Лапа!

А дамы в ложах стыдливо прикрывались веерами…

Вот он миновал ложу Матильды Английской, и она сделала отрицательный жест ладонью. И действительно, выбор её главной красавицей турнира, только повредил бы её делу — спасению брата… с которым, правда, он находился во вражде, но что поделаешь…

Оставались ещё две женщины.

Проезжая мимо ложи сеньоры Гвискарды де Божё, он остановил на несколько мгновений Караташа…

Вот она, подумал он. Но ОНА ли это?

Сунув левую руку в сумку, притороченную к седлу, он извлёк на белый свет то, что старался эти три долгих года не показывать никому — мешочек с несколькими сухими, давно потерявшими цвет веточками иван-чая.

Затем он швырнул мешочек в направлении ложи и, более не интересуясь ни её ответом на свой жест, ни ею самой, столь долгое время хозяйкой его бесконечных грёз, неторопливо двинулся дальше…

Он совершил уже почти полный круг по арене, и на трибунах начинали роптать, как вдруг он сделал остановку напротив ложи принцессы Исидоры. Поклонившись, он протянул копьё и положил венец к её ногам.

— Слава Королеве Любви и Красоты! — воскликнули глашатаи. — Слава принцессе Исидоре!..

Подвели осёдланную Июльку. Принцесса, опираясь на руку служанки, прошла с трибуны и легко запрыгнула на лошадь. Бок о бок с сегодняшним победителем, Королева Любви и Красоты объезжала арену…

— Ведьма! — вдруг заслышала она чуть слышный голос, донесшийся от одной из лож. И вдруг поняла, чей голос это мог быть.

Остекленевшие, полные ненависти глаза так и сверлили её…

Усмехнувшись победно,

— Очень приятно, леди! — бросила она в ответ, едва повернув голову. — А я — принцесса Исидора!..

2

Вернувшись в лагерь, рыцарь, не говоря никому ни слова, сорвав с себя и побросав куда попало своё снаряжение, залёг спать до вечера. Его никто не посмел тревожить, даже сэр Линтул, желавший поделиться с ним новостью о необычайном происшествии: чаша — бывшая его кофейная чашечка — которую он хранил и возил с собой всё это время, их верный талисман, оказалась абсолютно пустой! Ни одной капельки, ни малейшего следа содержимого, по которому когда-то можно было прочитывать будущее, в ней теперь как ни бывало!

Вечерком его разбудил Кьяри. Во-первых, в лагерь зачастили оруженосцы побеждённых рыцарей. Что с ними делать, куда их посылать, брать ли с них выкуп? Или пусть оставляют коней и оружие?

На кой чёрт нам их железный хлам, отвечал рыцарь. Пускай платят золотом! Нам будет чем вернуть долг королю Эдгару…

— Во-вторых, сэр, на закате спать вредно. И вообще, не мешало бы поужинать. Вам принести ужин сюда?..

— Да, пожалуй.

— И, в-третьих, назавтра, в общей схватке, общество избрало вас командиром партии. Состязание начнётся в полдень…

— Ну да, хорошо, хорошо… Кьяри, ты ведь сам знаешь обо всём не хуже меня. Принеси поужинать и, прошу, прошу: оставь меня в покое…

Уже темнело, когда он, кое-как отужинав, вышел из своего шатра.

Рыцарский табор жил обычной вечерней жизнью. Где-то пировали и пели песни. Откуда-то слышались удары молота о наковальню и надрывный скрежет точильного колеса. Конечно, лаяли собаки, конечно, горели костры…

Наш рыцарь одиноко брёл по городку, поневоле прислушиваясь к звукам, и дурные предчувствия сопутствовали его размышлениям. Он понимал, что так, просто, выпадением из седла магистра Дюплесси, также как и победой сэра Артура в поединке с Констаном дело не кончится. А восклицание в адрес Исидоры? О Господи, неужели и впрямь дона Гвискарда тоже с НИМИ?

— А ты не подозревал об этом? — спросил его внутренний голос.

— Быть может… Но… — отвечал он сам себе.

— Всё дело ещё более запутано, нежели ты в силах себе представить, — спокойно и холодно констатировал тот же голос. — Например, ты из-за суеты, не заметил, что леди Матильда тоже успела отхлебнуть из того самого кубка…

— И что? — спросил он. — И она — тоже с НИМИ?

— О нет! — отвечали ему. — У неё совсем другие планы…

3

Странный глухой шум прервал его диалог с самим собой.

Шорох ветвей о пыльную дорогу. Лай собак. Всё приближающиеся детские голоса и вскрики…

Дети не любят переговариваться друг с другом тихо. Им обязательно надо кричать, нарушая вечернюю тишину, — недовольно подумал он.

Из-за поворота дороги прямо на него вылетела восторженная орава ребятишек. Все они размахивали деревянными мечами и копьями, и все, очертя голову, поднимая облака пыли, летели и летели вперёд, восседая верхом на свежесрубленных ветках тополей.

Они, очевидно, взяли их из той кучи, с окраины лагеря. Шатры рыцарей нуждались в подпорках и кольях, а ненужные ветки тут же позаимствовали дети.

О-о, когда-то, очень давно, он сам, точно так же, скакал, бывало, вдоль по пыльной лимузенской дороге, потрясая игрушечным копьём, наслаждаясь запахом листвы и помышляя о будущих сражениях и победах…

— Сэр Артур! Сэр Медвежья Лапа! — раздался чей-то восторженный вопль.

И тут же — странная тишина.

Кавалькада замерла на месте, не доскакав до него пяти шагов. Пять пар глаз воззрились на него с удивлением и обожанием. И даже собаки, сопровождавшие эту необычную компанию (мордатые бордоские зверюги, с которыми, однако, вполне безопасно пускать детей гулять одних на улицу), разом присели и, пуская слюни, тоже внимательно на него смотрели.

Он вспомнил, что на нём — нагрудник с изображением розы и креста.

— Приветствую вас, славные витязи! — поклонившись, ответствовал он. — Кто вы и куда держите путь?

Свежий, пахнущий детством запах свежей листвы… Как давно это было…

— Сэр Артур, рыцарь Медвежьей Лапы! — отрекомендовался вихрастый командир.

— Исидора, наследная принцесса Таро, Винланда и Румелии! — сказала темноволосая девочка рядом с ним.

— А я — сэр Линтул, победитель тамплиеров!

— А я — великодушный сэр Тинчес!

— А я — сэр Пикус!

— Мы — рыцари Ордена Бегущей Звезды!

— Мы в вас играем! — сообщили все хором.

— Мы спешим на битву с драконами и великанами…

— Стоп, стоп, стоп. Погодите! — оборвал он их представление.

— Прямо-таки с драконами? Но среди них немало и добрых драконов. С великанами? Но чем виноват великан, что он такой вырос?

Его собеседники примолкли. Потом первый из них, одетый более представительно, в расшитой леопардами пыльной тунике, явно сын одного из рыцарей, спросил:

— Но вы же сражались с ними на Востоке, сэр? Защищая Гроб Господен от неверных сарацин?

— На Восток, сеньор, я попал потому что не мог оставить своих товарищей, — серьёзно ответил он. — А что касается сарацин… живут они там, что поделать. Там их родина.

— И вы сражались с самим Саладином? — в тон ему, так же серьёзно спросила девочка, и он присел, чтобы ей ответить глаза в глаза:

— Да. И ещё я разговаривал с ним, как сейчас с тобой. И многое после этого понял…

Где-то он уже встречал её… Эти любопытные глаза, что наблюдали за проходившими всадниками, тогда, рано утром, со второго этажа дома…

О да! Да, да, да, да!

И множество радужных пузырьков, что она выдувала из тонкой трубочки. Они во множестве кружились в воздухе, они лопались под ногами коней, когда мы входили в освобождённую Арканию…

"Вот тебе, сэр Артур, и твой Камелот…"

Н-да…

— И о чём же таком вы от него узнали, сэр?

— Много о чём. Например, что значит быть настоящим рыцарем.

— О! — воскликнул командир. — Сэр Артур! Посвятите нас в рыцари!

— Как тебя зовут, парень? — спросил его сэр Артур.

— Я — Пьер Дюгеклен! — гордо выпятившись, отвечал тот.

— А я — Жанетта д`Армуаз!

Представились и остальные.

— Так вот… — сказал он, выпрямляясь и обнажая меч.

— Ух, ты! Исидора-Сервента-Спада! — воскликнул кто-то.

— Так вот, — стальным голосом продолжил сэр Артур. — Рыцарями так просто не становятся. Вначале надо прослужить пажом, потом оруженосцем. И только потом стать достойным звания рыцаря… Вы хотите быть настоящими рыцарями?

— Сэр, а кто настоящий рыцарь? — спросила девочка.

— Во-первых, это тот, кто бесстрашен и никогда не кривит душой. Его слово — это искреннее слово, и нарушивший его не имеет права называться рыцарем. Во-вторых, рыцарь всегда заботится о тех, кто с ним рядом. Помышляющий лишь о своих интересах — разве он настоящий рыцарь?..

— А в-третьих?

— А в-третьих — самое главное. Настоящим рыцарем всегда движет любовь. И во имя её он пойдёт на всё, и совершит невиданные подвиги, и никогда не струсит в тяжёлую минуту. Презрение к смерти и великие Надежда и Вера во имя Любви да пребудут с вами, друзья мои.

— Единственное, что я вправе сделать, — продолжал он, — это благословить вас. И я, — прибавил он, очерчивая мечом полукруг над их головами, — во имя видавших не одну битву зубцов этих стен и башен, во имя этой земли, во имя ваших благословенных родителей и той страны, что вскормила вас — благословляю вас на ваш великий жизненный путь. И да пребудет со всеми нами, в наших мыслях и поступках Господь Бог!.. Монжуа Сен-Дени![31] — повторил он старинный рыцарский клич.

— Монжуа Сен-Дени!.. — повторили они вполголоса.

— Монжуа Сен-Дени! — вдруг выкрикнул Пьер Дюгеклен, взмахнув мечом. — Да здравствует Франция! Вперёд, за мной!

И вся кавалькада, вскинувшись и — не обращая более на рыцаря никакого внимания, под лай собак и шорох листьев, с восторженными птичьими воплями рванулась далее по улице городка…

Рыцарь остался один. Ведь у него не было с собою тополевой ветки…

Сотни и тысячи Бертранов де Борнов проносились в его памяти. Они рождались, воевали, любили, умирали… Стремились всю жизнь утвердить свою правоту, строили и защищали замки, не замечая, что постепенно становятся пленниками этих замков…

4

В их лагере царило молчание, лишь у неярких костров, повернувшись к ним спиной — чтобы не потерять остроту зрения в темноте, негромко переговаривались часовые.

Лишь два шатра из семи были освещены изнутри — сэра Линтула и принцессы Исидоры. Из шатра Исидоры доносилось едва слышное треньканье лютни (опять украла мои ноты, усмехнулся рыцарь). Поколебавшись, он решил заглянуть в шатёр к Леонтию.

Сэр Линтул, чьё правое плечо под одеждой топорщилось из-за тугой повязки, сидел на раскладном стульчике за походным столом и писал.

— Рад вас видеть, сэр рыцарь…

Де Борн присел на груду вещей, сваленных в кучу в углу шатра.

— Я отпустил молодёжь повеселиться в компании наших новых друзей, — не отрываясь от работы, сказал Леонтий.

"Молодёжь…" — усмехнулся он, который, вспомним, был на полтора года моложе Тинча.

— Сам я завтра не буду принимать участия в турнире, — продолжал сэр Линтул. — После сегодняшних событий, я не в силах поднять ничего тяжелее этого пера… Да, разворошили мы осиное гнездо. И сам магистр Ордена Храма, и его… подручные, да и ваше поведение сегодня, когда вы выбрали не ту Королеву, которую им хотелось бы видеть на троне… Я приказал, чтобы завтра же, сразу после состязаний, лагерь был свёрнут. ОНИ намерены атаковать нас завтра вечером, в полной уверенности, что мы снова будем пировать…

— Почему не сегодня?

— Сегодня они зализывают раны. Я велел слугам распустить слух, будто бы мы назавтра вечером, под закат турнира, хотим закатить ещё более пышную пирушку. Пускай кое-кто надеется перерезать нас во время пьянки или во время ночного отдыха. Пока ОНИ поймут, как их надули, мы будем далеко…

— Мы? Кто это "мы"? — спросил рыцарь.

Сэр Линтул отставил перо и внимательно посмотрел ему в глаза.

— Наверняка, уточнить это придётся назавтра вам, сэр Артур… или сэр Бертран де Борн?

Рыцарь молча встал и, не сказав ни слова, вышел из шатра.

5

Он вышел к обрыву над рекой, спустился по лесенке и присел на ступеньку. Вода, в двух шагах от него, тихо струилась, завихряясь среди камышей. Где-то плеснула рыба… Звёзды были вверху, звёзды были внизу…

В такт тихому шелесту волн снова прозвучали струны лютни. Это была музыка, которую он впервые услышал когда-то в Пиринеях, у мавров, а потом местный музыкант помог ему записать её во всех акцентах и подробностях, ибо не так проста была она в исполнении…

Вот мелодия прозвенела до половины и остановилась. Звякнуло несколько новых аккордов. И вновь исполнитель… точнее, исполнительница попыталась забраться на эту гору… И снова сбилась, и снова тренькнули обиженно струны.

— Ну!.. — простонал он. — Ну же… Ну, Боже!.. Ну, Боже, ну что она делает!

Он больше не мог терпеть эту пытку, он поднялся со ступеньки и решительно направился вверх по лестнице.

В шатре принцессы было полутемно. Обе служанки, свернувшись калачиком, мирно спали у входа. Рыцарь осторожно перешагнул через них и увидел Исидору.

Она была в том же простом белом платье, что и вчера, на пиру, что и тогда, когда-то в лесу, когда он впервые увидел её в образе человека. Подсвеченная огнём светильника, она держала в руках лютню, перед нею, на трех связанных в пирамиду посохах были развешаны листы бумаги с нотами.

Заметив его появление, она, с выражением просьбы и ожидания в глазах, посмотрела навстречу.

— Ну, кто же так, не зная, пытается разобраться в этой музыке! — укоризненно произнес он.

— Я ничего не понимаю, — призналась она, — получается, что у меня на каждой руке должно быть, по крайней мере, восемь пальцев!

— Могу ли осмелиться я рассказать вам небольшую историю о происхождении этой нотной записи?

— О да, осмельтесь же, сэр рыцарь, — позволила Исидора. — Присаживайтесь…

Он присел неподалеку, потер ладонями лицо.

— Дело в том, что как раз после того… после известных вам событий… тогда, в лесах Бургундии, когда я уже был готов разыскать, во что бы то ни стало, мою непонятную тогда Гвискарду, меня вдруг настигло письмо. Оно было от Альфонса, короля Арагона, которого я до того числил во врагах и неустанно обличал в сервентах. В том письме, леди, король Альфонс говорил о том, что он очень сожалеет, что вызвал мой невольный гнев своими необдуманными поступками, говорил о том, как он уважает мой талант, звал все-таки стать друзьями и просил, прослышав о моем таланте красноречия, по возможности помочь в переговорах с эмиром андалусийской тайфы… Вы поймете меня. Я не мог не откликнуться и, вместо того, чтобы полить слезами грудь возлюбленной своей, согласно своим же правилам был вынужден отправиться в крепость Алькасаба, в страну шелка, чтобы помогать бывшему врагу, а теперь другу, королю Арагона… Мы путешествовали несколько месяцев, и я многое узнал о том, насколько иногда бывает великодушен тот, о ком ты еще вчера помышлял так низко. Он, в знак благодарности за мои усилия, преподнес мне в подарок толедский меч, мою Исидору-Сервенту-Спаду… Не верьте, леди, слухам о том, что сэр Бертран де Борн бывал лишь мелким склочником. Мне случалось и мирить меж собою целые народы… А воротившись домой, в надежде, что именно сейчас я наконец смогу навестить возлюбленную свою Гвискарду и открыть ей свое исстрадавшееся от ожидания сердце, я застал там новое письмо, где сэр Ричард, король Английский, призывал меня присоединиться к новому Крестовому походу…

— И все-таки? В чем же секрет этой музыки? — нахмурясь, прервала его словесные размышления Исидора.

— Ах, да… У сарацин, будь то мавритане или арабы, это называется "персторяд шайтана"[32], - пояснил рыцарь. — Кое-кто считает, что такую музыку способен исполнить лишь сам нечистый, помогая себе хвостом.

— Ну, это всё, конечно, глупости, — заметила она. — Однако, в чём же здесь разгадка?

— Я записал эти странные ноты именно тогда, в Малаге, у мавров. А разгадка здесь в том, дорогая принцесса, что, как объяснил мне один сарацин, эту пьесу должны исполнять двое… Это — разговор между мужчиной и женщиной. Вы не против попробовать?

Она была не против.

Они сидели друг подле друга — так тесно-тесно, что молодой рыцарь ощущал каждую упругую выпуклость её тела.

Мешал меч. Сэр Бертран, учтиво поклонившись, привстал с ложа, отстегнул пояс и перевязь, и уложил меч справа подле себя.

"Исидора справа, Исидора слева, — подумалось ему. — Загадать желание?.."

Их руки переплелись, их пальцы, поначалу неторопливо, трогали и перебирали струны лютни…

— пропели под его правой рукою струны.

Он словно поднимался вверх по ступеням лестницы.

— ответили ему пальцы сеньоры Исидоры, которая, так и быть, словно оттягивая складки платья, снизошла на несколько ступенек встречь ему.

"— Дорогой, непростой сеньор! — далее, согласно нотам, резко и отчетливо продолжила она, -

Условие стало понятным. Следуя нотной записи, он пошел, пошел, пошел объяснять ей без слов, нотами, звуками — от них кружилась голова и немели пальцы на руках: вот, дескать, бродил я и бродил, и нашел, а что нашел и что при этом потерял — я сам никак не могу толком ни объяснить, ни уразуметь…

"— Помоги мне!.."

Их пальцы, и левой и правой рук мягко ласкали струны. Сейчас не особенно громкая, странная и в тоже время глубокая, завораживающая, сопровождающая все их чувства, мелодия лилась в ночи…

И вдруг взорвалась!

"— И чего же ты хочешь, чего желаешь? — загремели басовые струны под ее пальцами. — Неужели ты думаешь, что мне так легко взять и придти к тебе? К тебе, который давал клятвы верности другой?"

И… выжидательный пропуск в нотах. В этом месте женщина ожидает ответа на заданный вопрос… Но ведь ожидает! Она желает узнать причину! Не бросает сразу!

Их пальцы заплясали вместе — и слева, на грифе лютни, и справа, на открытых струнах. Их пальцы стремились порвать эти злосчастные струны, били и терзали их аккордами, прорываясь сквозь них как сквозь решетку темницы, навстречу друг другу…

В ней взыграл кентавр:

"— Если ты и дальше будешь вспоминать про эту предавшую тебя потаскуху со стеклянными глазами — я… я не знаю, что с нею сделаю. Я вырву ей волосы и выцарапаю когтями глаза! я спляшу на ее костях! Я буду наслаждаться ее предсмертными воплями! я затопчу ее копытами в землю! я испражнюсь на это место!.."

"— Погоди, погоди, — успокаивал он, — зачем так жестоко? Знаешь, у меня странное отношение к ней, сейчас. Знаешь, я почему-то НЕ ХОЧУ убить ее…"

"— Как это?" — не поняла она.

"— Ну, она мне стала почему-то совершенно безразлична. Как не была совсем. Ни страсти, ни ненависти я к ней не испытываю. Во мне угасли чувства. Пустота в душе…"

"— И потому ты приходишь ко мне?"

"— Это другое, моя принцесса, это совсем другое. Знаешь, я очень боюсь причинить тебе боль, я почему-то очень боюсь услышать твой болезненный вскрик, когда…"

"— Неужели грозный сэр Бертран остановится перед такой мелочью?" — усмехнулась она.

"— Боюсь, теперь я уже не сэр Бертран…"

Наступила небольшая пауза. Мелодия вновь обратилась в томную, тягучую, выжидательную, облачную как мавританское небо…

"— А я и ни на что и не претендую… — попытался вставить он, и лишь после того удивился: как это? или я действительно сам только что сказал это, и я отныне — не сэр Бертран де Борн?!!"

"— А чего вы, собственно, от меня добиваетесь? — взрокотали струны лютни, и их звуки прорвались неожиданным и безжалостным камнепадом с вершины горы. — Любви? Изысканной ночки с наследной принцессой страны Таро? Или так, попросту поманить и оставить, как случалось у вас со многими? Учтите, вы меня плохо знаете, досточтимый сэр!.."

И снова ожидали от него ответа.

"— Гр-р! — вознегодовали они же, теперь у него под рукой. — Поверьте или не поверьте, сейчас я… я даже не знаю, но!!! Я буду танцевать с вами этот танец до утра, коли будет на то ваше высочайшее соизволение, а потом, если вы того захотите — и всю вашу и мою жизнь, ибо мне некуда идти, и я тоже дурак, призвал вашу милость к себе, на свою голову, а теперь у меня ничего не желает рифмоваться, и я стремлюсь к тебе, и пусть даже ты оторвешь мне голову как делает самка богомола со своим ухажером, чтобы зачать от него детей, но я не в силах более никуда идти, прими же меня таким, как я есть!.."

Далее в партитуре почти целиком шли острые сплошные удары пальцев и костяшек пальцев о кузов лютни. Две их правые руки неистово и люто плясали друг подле друга, временами касаясь струн и оглушая аккордами ночную тишину, а то и вновь принимаясь кружиться в бешеном танце…

Молитвы, мольбы, угрозы, обвинения, оправдания, объяснения и новые, и новые мольбы и молитвы, и просьбы, и жалобные вскрики и всхлипы, и суровые окрики, и вздохи примирения, и позы, и резкие движения, и замирания, и новый, и все новый бешеный, непримиримый танец…

Он нарастал, вбирая их в себя как безумие, как буря, а их руки, с нарастающими, неуклонными, следующими нотной записи движениями костяшек и кончиков пальцев, стремились, наконец, к разрешению этого разговора. Ударил последний аккорд, и эхо затихающих звуков прошумело за ним…

После чего леди Исидора решительно прижала струны ладонью:

— Господин мой, — произнесла она негромко, но отчётливо, — ведь я вас ни к чему не обязываю!

Их глаза встретились. Он заметил… слёзы в её глазах и почувствовал, что по его щекам катятся такие же слёзы. Он вдруг понял: всё, всё, хватит, не надо больше сдерживать себя… свободен, свободен, свободен!

И, вслед за тем, они решительно устремились навстречу друг другу, и влажно сомкнулись их губы…

"Лунный свет падал на левую руку молодой графини. Усталая и счастливая, она радовалась наступившему покою. Она была обнажена… Любовь хранила её счастье, которому не было границ…"[33] — эти строки, поскрипывая пером, заносил в эту ночь в свою будущую книгу Рыцарь Кубка, сэр Линтул Зорох Жлосс.

Глава 17 (36) — Западня

1

— Госпожа, госпожа?..

— Что тебе, Ахискала?

— К вам какой-то человек! Говорит, что он от господина де Трайнака, и говорит, что вам пора, госпожа!

— В такую рань?.. Хорошо, скажи: я сейчас выйду.

— Разбудить господина Бертрана?

— Пусть спит… Хотя, вот что. Позови отца.

— Слушаюсь, моя госпожа.

— Миура! Воды для умывания. И помоги одеться. Да-да, это платье, а ещё разыщи-ка мне мантию подлиннее. Да, красная как раз подойдёт…

Солнечные часы, сооружённые в центре лагеря умелым Леонтием, показывали шесть, когда принцесса Исидора, свежая и улыбающаяся, задорно сияя глазками, вышла к ограде, за которой её поджидали человек в одежде герольда и двое сопровождавших его всадников.

— Ой! — всплеснула ладонями она. — Вы действительно за мной?

— Господин де Трайнак… — развернул пергамент герольд, — извещает вас, что вы, как избранная Королева Любви и Красоты…

— Ой! — повторила она.

— Ваше избрание предполагает, что нынешний день до полудня вы, согласно своей почётной обязанности, должны будете посвятить посещению города Лимож и его окрестности, включая арену состязаний… Сейчас же я, по своей прямой обязанности, должен проводить ваше величество до западных ворот города, откуда вы торжественно проследуете через весь город до его восточных ворот…

— "Ваше величество"? Ой, как здорово! Как здорово! — захлопала в ладоши Исидора.

И, склонив задумчиво голову, спросила:

— Господин герольд! Я вот всё хотела спросить у господина де Трайнака… На вас такие красивые гербы и эмблемы… наверное, ваш господин — знатного рода…

— О да! — важно отвечал герольд, опуская пергамент, — это очень древний и славный род!

— А эти милые зверюшки наверху — наверное, кошечки?

— О нет, что вы! Это львы!

— А эти столбики внизу — наверное, это городские стены?

— Это изображение горностайного меха, сударыня! Сеньор де Трайнак…

— Ой, а можно я возьму у вас этот пергамент? На память!

— Хорошо, сударыня, я не против, но я также не буду против, если вы немного поторопитесь. Вы можете взять с собой охрану и свиту, если вам угодно, но не более двух человек. Ваше величество будет сопровождать особая свита…

— Ой, как интересно! Тогда, я, наверное, поеду вообще одна… Хорошо, хорошо, я сейчас, сейчас, только не уезжайте, прошу вас!

Всадники переглянулись. Один из них недвусмысленно присвистнул… и все заулыбались. А она скрылась у себя в шатре, куда следом за нею вошёл взволнованный Тинч.

— Вот что, Тинчи, — быстро проговорила она, перебирая в пальцах чётки. — Сразу после моего отъезда, ты пошлёшь гонца к де Трайнаку. Пускай ему передадут этот пергамент и скажут, что с его вестником случилась беда… Погоди, не перебивай. Этот гонец — не герольд. На груди его — рог, но он не трубит, а в геральдике не смыслит нисколечко.

— Ты с ума сошла! Ты собираешься ехать с ними? Я разбужу командора!..

— Совсем не надо… Пусть спит. Я поеду одна.

— Но…

— Тинчи! Пожалуйста, не порть мне представления!!!

И она зыркнула на него безумными глазами Ассамато… Или, быть может, Тайры, той самой девушки, которую Тинч знал, когда та еще не была королевой…

— Лучше помоги собраться. Они рассчитывают поймать меня в западню? Не позавидую я охотникам, надумавшим затравить такую дичь!..

— Что это за сумки у вас сзади под мантией, ваше величество? — подозрительно спросил "герольд", когда они проезжали по главной дороге рыцарского городка.

— А что, они так портят мою внешность?

— Ну-у…

— Ой, там у меня всё необходимое, а также я захватила мешочки с мелкой монетой. Должна же я что-то бросать в толпу, которая будет меня приветствовать! Надеюсь, это не нарушает установленных правил?

— Ну… не нарушает, конечно, это даже к лучшему… Вы вольны поступать как знаете… А что это за чётки я вижу у вас в руках?

— Ой, а скажите, меня будут осыпать цветами?!. - уходя от ответа, с видимой беззаботностью перебила его та, которую когда-то, в кентаврьем племени, подруги величали титулом "фералис", "смертоносная"… — Ой, а поэты будут петь для меня стихи? А колокола? А музыка? Вы знаете, я так люблю восточную музыку, я от неё в восторге!..

Мнимый герольд (только что назвавший львят львами и не отличающий условное изображение беличьего меха от меха горностая) не успевал открывать рот, а она задавала всё новые и новые вопросы, а когда вопросы были исчерпаны, она пошла по второму кругу:

— Да, я забыла у вас спросить: цветы… я так люблю цветы… меня будут осыпать цветами?..

— Осыплют, осыплют, можете не волноваться, — отвечал с усмешкою тот, перемигиваясь с приятелями.

Так, в такой непринуждённой беседе, они, следуя вдоль городской стены, доскакали до западных ворот. Сопровождающие предъявили страже условный значок, и они углубились в город…

2

— Ой, а почему мы едем не по главной улице? И где, в конце концов, моя свита? Вы же обещали!.. Ой, скажите, а вы находите меня красивой?

— Я?.. — спросил командир отряда, внутренне торжествуя, потому что, следуя по грязной полутёмной улочке, они уже почти приблизились к месту назначения. — Вы так прекрасны и нежны своей шелковистой кожей, ваше величество! Точь-в-точь, как породистая английская свинья моего папаши!

— Га-га-га! — подкрепили это мнение сопровождающие.

— Ой, а скажите, а ваши свиньи…

Но она не успела досказать своего вопроса, потому что из-за угла ближайшего дома появился человек в плаще с капюшоном и схватил Июльку под уздцы.

— Я очень прошу вас, сойдите на землю, сударыня.

— Ой, я сейчас, надеюсь, вы мне поможете… Так вот, насчёт свиней… Скажите, а чем их погоняют, бичом или просто палкой?

— Я не шучу, сударыня! Сойдите на землю, и вам не причинят вреда!

Исидора быстро оглянулась… Из переулка показались ещё двое, вооружённые копьями, за ними ещё один, вооружённый арбалетом.

Вспомнился рассказ Тинча и Пикуса о путешествии в катакомбы.

Переулки у западных ворот…

Ага! Ну, нет! Не причащаться вам моею кровушкой!

— Щелк-щелк!.. — тихо сложились в её пальцах чётки, превратившись в хлыст…

— Ах, ну что вы меня торопите, и вообще, предложили бы помощь даме… — с удовольствием и нарастающей яростью продолжала играть она.

— Анри, помоги даме сойти на землю…

— А вы знаете, наверное, всё-таки бичом! — только и произнесла Исидора, когда человек в одежде герольда, соскочив с коня, протянул к ней руки.

— В-вжик, в-вжик! — это дважды свистнул в воздухе хлыст…

— Ш-шик! — это просвистел дротик и человек с арбалетом повалился навзничь, схватившись за горло. Его стрела ушла в небо.

— Ш-шик! Ш-шик! Ш-шик! — и, ещё раз, — ш-шик!

Лже-герольд попятился, беспомощно хлопая глазами и тут же получил удар своим собственным коротким мечом по голове. Человек в плаще отпустил Июлькин повод и, откинув капюшон, также попятился…

А Исидора, легко подхватив с земли пику одного из всадников, уже высилась над ним как Немезида из древнегреческих мифов.

— Я вас почти не знаю, сударь, — с не предвещающим ничего хорошего холодком в голосе сказала принцесса. — Но если вы попробуете хотя бы прикоснуться к оружию, я покажу вам как колют свиней у меня на родине.

Констан де Борн и так не мог пошевелиться. Весь его отряд растаял за несколько мгновений, а возле горла маячило острие пики.

— Очень жаль, сэр рыцарь, что мы не можем встретиться с вами на арене. Сколько бы сволочи вы ни привели с собой, у меня в колчане всегда будет достаточно аргументов против. Итак, отвечайте прямо и честно: что вы задумали?

— С-сеньора Гвискарда де Божё… если бы вы вдруг пропали… её назначил бы король…

— На моё место?

— Д-да…

— И только в силу этой глупой причины вы решили организовать моё похищение? — произнесла она, глядя на него с тем выражением одновременно презрения и любопытства, с которым домохозяйка глядит на таракана, готовясь прибить его шлёпанцем.

Пика чуть двинулась вперёд и уколола его меж кадыком и воротом.

— К сожалению, я плохо знаю этот город, — с тем же ленивым спокойствием, как будто речь шла о самых обычных, повседневных делах, произнесла она. — А ну-ка, повернитесь ко мне спиной… медленно… Теперь выводите меня на главную улицу… медленно… Попробуете шалить, и это пика будет торчать у вас в затылке по самую рукоять. Идите!

— Видите ли, — перебирая ватными ногами, говорил сэр Констан, — нам надо объясниться. Скажите…

— Вопросы буду задавать я, а вы — на них отвечать. Вино в кувшине было вашим?

— А…

Острие кольнуло его в затылок, уже гораздо сильнее.

— Я же просила: не поворачивайтесь, идите вперёд. Вашим?

— Да, но не совсем…

— Этого достаточно. Следующий вопрос: какой ВАМ смысл в моём похищении? Выкуп?

— О нет, сударыня…

— Ваше высочество.

— О нет, ваше высочество!.. Погодите, главная улица вот здесь, за этим домом! Прошу вас, только выслушайте меня!

— Ну, хорошо. Но будешь дёргаться — прибью. Итак?

— Разрешите мне обернуться, ваше высочество!

— Не разрешаю. И требую, чтобы вы встали на колени.

— Но…

Как раз в эту минуту они переходили большую лужу.

— Живо!

И сэру Констану де Борну ничего не оставалось, как позорно плюхнуться коленями в зловонную, покрытую пузырями, чёрную жижу…

— Ну! Я жду ваших объяснений!

— Исидора! — прерывистым голосом начал он. Глубоко вздохнул и продолжил так:

— Я полюбил вас с первой минуты, как только вас увидел! Вы — прекраснейшая женщина на свете, и этом, и том! Вы ангел! Все эти дни я только и думал, как бы нам объясниться! На нашем пути…

— На ВАШЕМ пути! — поправила его принцесса.

— О да… Мой беспутный брат… и его… эта дура Гвискарда… которую никогда не отдаст за меня виконт Арчимбаут… Я понимаю, вы богаты, вы древнего рода, и что вам за дело до какого-то перигорского сеньора, у кого всего лишь этот крошечный Лимузен, да жалкий полуразрушенный замок… И вот я решился открыть вам своё сердце, но вас так сильно охраняют, что я пошёл на эту хитрость, надеясь…

— Не оборачиваться!

— …надеясь, что вы всё-таки простите и поймёте меня. Единственно любовь, и только любовь с первого взгляда толкает меня на подобного рода действия…

— Подобного рода? Там, позади, лежат шесть человек, и они уже никогда не поднимутся на ноги. Что вы желаете сказать кроме этого? Ну, смелее, смелее! Сегодня вам ещё сражаться на турнире!

— Моя принцесса! Уедемте отсюда, уедемте из этих мест, клянусь, я буду служить… вашему высочеству верой и правдой, буду для вас самым нежным и заботливым супругом на свете! Скажите, вы хоть чуточку верите в мою искренность? Доверьтесь мне, я умоляю, я умоляю вас на коленях!.. Принцесса Исидора!

— Встаньте с колен, сэр рыцарь… Фу, как от тебя воняет!.. А теперь закрой глаза и не вздумай открывать их, пока я не скажу… Ты, недоносок! Подумай на досуге, почему я оставляю тебе жизнь!

И сильный тычок в спину тупым концом пики повалил его ничком в ту же лужу.

Некоторое время он лежал в грязи, боясь пошевелиться, пока вдали затихал приглушённый стук копыт, показавший, что опасность миновала. Потом он приподнялся, открыл глаза…

Единственное, что он успел заметить — странный силуэт, напоминавший женщину и лошадь, слитых воедино… силуэт этот метнулся в конце улочки за угол и тотчас же пропал…

3

В это же самое время главный герольдмейстер Франции, встревоженный сообщением сэра Тинчеса, уже поднял на ноги всю городскую стражу, тем более что нашлись ограбленные тела трёх его непосредственных подчинённых. Раздавая приказы и предчувствуя неизбежный скандал, де Трайнак находился неподалёку от западных ворот, в то время как из переулка, как ни в чём ни бывало, слегка подгоняя хлыстиком серую в яблоках кобылку, в белом платье, красной мантии и с золотым вычурным веночком на голове появилась сама Королева Любви и Красоты.

— Боже! — воскликнул он. — Где! Вы! Были?!.

— Ой! — отвечала она ему с очаровательной улыбкой. — Знаете ли, один из моих обожателей, что очень неосторожно с его стороны, пытался меня похитить… я так его понимаю, бедняжку… Словом, их вы найдёте там… — указала она хлыстом, — в переулке…

Де Трайнак отдал команду и несколько всадников помчались в указанном ею направлении.

Несмотря на всё ещё ранний час, взбудораженный этими скАчками город был весь на улицах. Рядом с герольдмейстером гарцевали на своих конях сэр Тинчес и сэр Бертран де Борн (настоящий).

— Что это ещё за обожатель? — подозрительно спросил рыцарь.

— Ах, он такой душка… да ты его хорошо знаешь… потом расскажу.

— Почему с этого утра вы все так чисто говорите по-нашему? — поинтересовался де Трайнак.

— Знаете, сэр главный герольдмейстер, произошло чудо! Нам, всем одновременно, явился во сне святой Мартен! Об этом случае надо будет как-нибудь перемолвиться с епископом де Бове…

Появились конные стражники.

— Нашли!

— Там, в улочке, шесть трупов!

— Трое из них — в одежде наших герольдов!

— Один убит собственным мечом, остальные — дротиками!..

— Убийство одновременно шестерых человек?.. — не веря собственным ушам, спросил де Трайнак, изумлённо взирая на Исидору.

— Ах! Я так виновата! Да, я признаюсь!.. во всём! во всём!.. Да, это я, хрупкая беззащитная девушка, это я заманила в глухую, полутёмную улицу шестерых вооружённых мужчин и убила их одного за другим! Ах, вяжите меня, вяжите!..

И она, в самозабвении, протянула герольдмейстеру две свои тонкие изящные ручки, сложенные крестом…

Многое, многое он успел повидать на свете. Но чтобы такое…

Ещё немного времени он просто глотал воздух, не зная, что отвечать на эту тираду. Потом старый и седобородый вельможа просто поставил руки в боки и грохнул, и вслед за ним загрохотала вся улица:

— Ах-ха-ха-ха-ха-ха!.. Ах-ха-ха-ха-ха-ха!.. Ах-ха-ха-ха-ха-ха!..

— О-ох!.. О-ох! — медленно приходил он в себя. — Ох!.. Ладно, пусть будет так. Будем считать, что вашими руками (да уберите вы их, наконец!) свершилось Правосудие Божье!.. О-ох… А знаете, мне почему-то кажется, что когда-нибудь именно женщина, похожая на вас, спасёт Францию!..

— Да, может быть, — тихо согласилась она. — Да вот только нелегко придётся ей, бедняжке…

— Да, кстати, — спросил он, — а как вы догадались, что герольд — поддельный?

— Ну, начнём с того, что он, зачитывая ваш приказ, держал пергамент вверх ногами…

— Ну, коли всё закончилось благополучно… Или почти всё… — молвил главный герольдмейстер, — тогда что же… Слава Королеве Любви и Красоты! Слава! Слава! Слава!

— Слава!!! — понеслось по городу.

— Ты б поспал ещё чуть-чуть, дорогой! Ведь есть немного времени…

— Поспишь с тобою… Скажи, это был ОН?

— Ну не волнуйся, он, он… Потом расскажу тебе всё подробно…

— Предчувствую… ты наверняка могла убить его. Так?

— Ну так, так…

— И оставила в живых. Почему?

— О милый мой, любимый мой, супруг мой и защитник! Тогда с кем же ты будешь столь доблестно сражаться сегодня?..

4

Кортеж Королевы Любви и Красоты, в сопровождении герольдов, медленно прошествовал по главной улице Лиможа.

Вести в небольших городах расходятся быстро. Описанная выше история (за исключением понятных нашему читателю подробностей), покуда Королева добралась до восточных ворот, обросла немыслимыми слухами. Болтали о целой сотне головорезов, которую уложила на месте хрупкая очаровательная девушка…

Трибуны, которые были переполнены народом, предвкушающим утренние соревнования по стрельбе и метанию дротиков, также были в курсе событий и встретили Исидору рёвом восторга. Вряд ли хоть какой-нибудь из королей или даже императоров удостаивался такого триумфа.

Единственной из лож, которая была пустой и тихой, была ложа сеньоры Гвискарды де Божё…

Глава 18 (37) — Схватка

1

— Вы умеете читать по губам, девочка моя? Очень жаль, советую научиться… Правда, поживи вы при дворе… впрочем, забудьте. Двор не для вас… А вообще, я сейчас очень жалею, что, по случаю вашего нежданного визита вынуждена лишь кое-как, из-за занавески, наблюдать мои любимые соревнования по дротикам… Правда, самое интересное, мне только что сообщили… эта, невинная с виду принцессочка в уличной драке преспокойно уложила шестерых… Да, а седьмого она великодушно отпустила, хотя он домогался её любви, а также, насколько я могу понять, в её лице — руки и сердца внучки Эдгара, короля Винланда. А Винланд, насколько я это тоже могу понять… это отнюдь не Лимузен и не герцогство Анжу, и не Аквитания, и не Франция с Англией вместе взятые… Вот видите, за кого вы изволите просить меня, дорогая Гвискарда…

Сеньора Матильда Английская, она же герцогиня Баварская и Саксонская, она же дона Лана, глядя в пространство, задумчиво затянулась трубкой. Клубы сиреневого дыма поплыли по маленькой комнатке, соседствующей с её турнирной ложей…

— Вы смущены? Это восточное благовоние для дыхательных путей, называется "ку-рэвО"! Мне подарили этот нехитрый прибор… правда, предупредили, что запас сушёной травы ограничен… хватит на месяц от силы. Быть может, за это время мои хлопоты достигнут результата, и король Ричард, брат мой, вернётся в Англию… Да, мы, Плантагенеты, далеко не ангелы… Да, пред-предыдущую ночь я провела в компании врагов моего брата. Но, однако — насколько же благородны эти наши враги!.. Ни слова упрёка, ни слова намёка… Кстати, девочка моя… всё-таки учитесь читать по губам… Вот герольдмейстер попросил назвать имя похитителя. Сеньора Исидора отвечает… да, что не стоит излишне позорить рыцаря, который и так ударил лицом в грязь… Вы знаете, это высшая степень благородства. Назови она имя Констана — и его прогнали бы по арене с собакой на плечах, подразумевая, что он гораздо ниже собаки!

Расхаживая туда и сюда, она всякий раз делала очередной шаг с некоторым оттягом, как бы размышляя над тем, как и куда ей следует поставить ногу.

— Я… навела некоторые справки. На пути сюда я встретила одного из моих старинных друзей, быть может, он вам тоже известен, некто сэр Эн Гольфье де ла Тур. Я спросила его ненароком: "а правда ли, что воин смог бы за несколько мгновений уложить ударами дротиков сразу с полдесятка противников?" На что он спросил, в свою очередь, очевидно будучи осведомлён об утренних событиях: "а этот воин мужчина или женщина?" И пояснил: "мужчина мог бы сбиться и ошибиться, но женщина… хотя, это достаточно редкий случай… не ошибётся никогда!.."

— И прибавил к тому: "с нами, на Святой Земле, бок-о-бок сражался отряд таких же принцесс. В мечевом бою они, со своими визгами и воплями, кромсали несчастных сарацин как капусту, приводя в трепет даже нас, бывалых воинов…"

— Ваш возлюбленный… ну да, вы просите похлопотать, чтобы сэр Бертран не убивал его на ристалище… но кто сказал, что он намерен убить его? Хотите начистоту? Во всей Аквитании, в Лимузене, Перигоре, Провансе, всем и без того давно известно и понятно, что Констан узурпировал власть, что он доит двух маток, что законные права старшего брата нагло попраны, и что Бертрану совершенно не на что рассчитывать, если он окажется побеждённым в сегодняшней схватке. Впрочем, вы ему о том и сказали при встрече, не правда ли?.. А вот вам оборотная сторона дела…

И дона Лана сладко затянулась чаттарским табачком.

— Эта, поистине святая воительница… эта заморская Аталанта, воинствующая девственница… вы слышали когда-нибудь, наверняка? это из греческих сказаний… она же немыслимо богатая невеста. А впридачу, она любит сэра Бертрана больше жизни! Сделай он ма-алюсенький шажок в её сторону — и у него будет всё!.. Вот что сразу же понял ваш протеже… Но, в отличие от него, поэт сэр Бертран де Борн любит… или любил исключительно вас…

— Поймите же, наконец, разницу между братьями!.. И… о Боже, как вы отнеслись к ЕГО стихам? Как вы отнеслись к его чувствам? Ведь он, наверняка, летел навстречу вам с такой надеждой! Сумели ли вы оценить его трехлетний подвиг? Его скитания, его лишения, его мучения, наконец — подвиг его воздержания, что так нелегко даётся мужчине его возраста и сил?… И… как, в конце концов, вы расценили его заключительный жест вчера, когда он, вместо короны Королевы Любви и Красоты, в отчаянии бросил вам под ноги талисман, что согревал его воспламенённое сердце эти три долгих года?.. Вы, вы хотя бы осознаёте, что вы наделали? И кого лишились? И, в конце концов, кого этой нарочитой холодностью вы, сами, бросаете в объятия другой женщины?

— Нет, девочка моя, ему несподручно будет убивать своего братца, да он и выше этого. Вопрос в другом… Зачем, ну зачем вам так необходимо хлопотать о жизни заведомого лжеца и проходимца?.. Когда-то я, по молодости лет, завела роман с безумно влюбленным в меня бедняжкой пажом… который, собственно, ни на что не претендовал, как только быть со мною рядом… но я, всё-таки, соизмеряла величину времени и возраста, что нас разделяли и разделяют, и разделят в будущем… Но ему глубоко было плевать, что своими ласками он домогается любви дочери самого Анри Плантагенета!.. И внучки самой королевы Мод! Любовь — это безумие, девочка, и она не терпит расчёта!

— Что я, как более опытная в жизни женщина, могу посоветовать вам?.. Выходите замуж за виконта. Ну да, он известный скряга, вы его только используете… Так используйте же и дальше, кто вам мешает!

— Ну-ка, посмотрим… Вот, она беседует с лучником… или метателем дротиков… а он смеётся и говорит… ага… дескать, про вас, принцесса, ходят слухи, что вы запросто можете унести подмышками двоих рыцарей в доспехах… А вот какой-то стражник из тамплиеров что-то крикнул в её адрес… А! "Ведьма!" Боже мой, да взгляните же, наконец! Её дротик рассек его копьё надвое! Вот это сила!.. Она говорит, она говорит… ага!.. она предупреждает его, что следующий удар будет прямо в глаз! О да! Ах, как бы я хотела быть на её месте!!! И ещё, говорит… предлагает лучнику взять этот дротик себе на память… Королевский подарок…

— Ну, что же… простите, но я всё-таки пойду смотреть соревнования. Не печальтесь так, друг мой! У вас ещё есть выбор. А относительно вашей просьбы… обещаю помочь… сделаю, что смогу, но напоследок советую. Всегда подумайте, стоит ли тот человек, за которого вы изволите просить, такого внимания и заботы. Поверьте уж многоопытнейшей Матильде Английской!..

2

— Разрешите войти герцогине Баварской и Саксонской? Вы не будете против, если я полюбуюсь схваткой из вашей ложи? О Королева Любви и Красоты! Вас так полюбили в народе! Последняя версия вашего подвига — это что вы запросто носите подмышками двух конных рыцарей в доспехах, поздравляю! Таких слухов не ходило даже в бытие здесь моего брата… предчувствую, ему придётся очень постараться, чтобы, хотя бы в малом, сравниться с вами, принцесса…

— …И, разумеется, как бы там ни получилось, тотчас же по окончании сегодняшнего боя вам придётся бежать… И непременно! Вас не посмеют схватить тотчас же, нет, того не допустит, во-первых, народ, во-вторых, этот воинственный добряк, епископ де Бове. А вот немногим позднее… Крысиное логово под Лиможем — лишь небольшая часть того, что существует на самом деле, это — для иных дураков, что жаждут приобщения к тайнам Сионского Храма. Чуть выше — это дисциплинированная воинская организация. Ещё выше — это создаваемая ныне тайная канцелярия, что будет надзирать над деятельностью всех христианских церквей Европы. Ещё выше — это приближённость к престолу самого Папы Римского… Рано или поздно, орден тамплиеров будет вынужден уничтожить сам себя — формально, разумеется. Тех, кто ныне балуется поклонением голове Бафомета — ха, вот ведь придумали! — их порежут и пожгут как солому, а потом заявят, что вот, дескать, неисчислимые богатства Ордена Храма унесли, похоже, черти… Хотя истинные руководители Ордена останутся у власти… увы, надолго, и уже сейчас идут разговоры о тысячах и сотнях тысяч костров и виселиц по всей Европе… и всё то, что было до сих пор, померкнет перед тем ужасом, что ожидает нас в ближайшую эпоху, дорогая моя ведьмочка…

— Откуда мне известно обо всём этом?.. Оставим эту тему, тем более что вы сейчас сами всё поймёте. Давайте зададим мне иной вопрос: почему я так охотно делюсь с вами этими сведениями?.. А-а… Очень просто: я бегу вместе с вами.

— Вы помните вот эту звезду? Ваш… сэр Линтул (тот, что так мастерски свернул шею этому уроду Дюплесси) преподнёс её королю. Откуда она у меня? А вы как думаете?.. Филипп-Август, при всей его скаредности и беспамятности, не забыл, чьи войска оказали ему помощь, вовремя высадившись в Нормандии… Возьмите же её обратно, да, да… и не мечите впредь бисера перед свиньями… Да, а ещё у меня есть некий определённый интерес к королю Эдгару… он, кажется, вдовец? Ха-ха, вы мне верите и в этом?.. Как приятно иметь дело с честными!

— Ах, Винланд, этот ваш таинственный Винланд… откуда ведут дороги во все страны земли!.. Правда, не из каждой страны земли ведут дороги в Винланд, и это меня интригует.

— Один астролог предсказал, что один из моих сыновей станет германским императором. Правда, династия Вельфов окажется недолговечной… А Ричарду было предсказано, что он примет смерть спустя несколько лет после освобождения из плена… И, хлопоча о его освобождении, я, по сути, приближаю день его смерти…

— Не волнуйтесь, я постараюсь не докучать вам своим присутствием. И, более того, то, о чём вы узнаете сейчас… Эй, Телле!..

— Откуда я так хорошо знаю вашего недавнего знакомого?.. Вопрос резонный… Итак, Телле из Лангедока, он же Телле из… Это имя означает "ягнёнок" на одном из очень древних языков. И он далеко не всегда обращается именно к святому Михаилу, поскольку есть для него и более высокая инстанция… А вот, например, меня вы совершенно не помните?.. МАГНА МЭ СПЭС ТЭНЭТ! — вы должны помнить эти слова, что были сказаны при вашем посвящении, о Всадница Святой Тайны!

— Так вот, по тем сведениям, что поведал мне Телле, путь назад, к замку Аутафорт, для вас закрыт. Полторы сотни всадников… немалая армия, согласитесь? Тем более, учитывая несомненную ценность предмета, который вы повезёте с собой… Посему, король Винланда и Румелии приготовил для вас иной путь — на запад, через Ла-Рошель. Понимаю, что это — три дня пути, и что это, снова — гнездо тамплиеров. В гавани ожидает корабль… на котором вместе с вами отправлюсь и я… Телле, я посылаю тебя к сэру Линтулу (надеюсь, вы не будете против, принцесса?). Пусть нас ожидают у западных ворот…

— Теперь о самом главном. Вы можете отвергнуть любовь сэра Артура, и в этом случае всё пойдёт совершенно по-другому. Каюсь, у НАС были планы свести вас с сэром Пикусом — несмотря на разницу в возрасте… В любом случае, у вас родятся близнецы, один от человека, один от дракона. А вы не знали, как прорастает семя дракона? Оно, проникая при поцелуе в губы, дремлет в женщине до тех пор, пока она не забеременеет от мужчины…

— Сэр Бертран, если он НЕ одержит победы в сегодняшней игре, будет добиваться её в будущем… и это будет ЗДЕСЬ. Тогда он ЗДЕСЬ и остаётся. Если он побеждает и принимает условия нынешней игры, он — полноправный владелец Лимузена и Аутофорта, и он так же остаётся ЗДЕСЬ… Есть ли какой-то иной выход? А это, похоже, придётся решать вам вдвоём, принцесса Исидора!

— Ах, всё же, какое миленькое зеркальце вы мне подарили! Такие ЗДЕСЬ научатся делать ещё нескоро… Пожалуй, я прикажу сделать ему золотую окоёмочку. Я буду глядеть в него время от времени и… вспоминать вас… и вашу щедрость, разумеется!.. Ах, глядите, они построились и ждут сигнала! Фанфары, фанфары!.. Как развеваются флажки на их копьях! Как пестрят значки на разноцветных попонах боевых коней!.. Как отсвечивает полуденное солнце на их великолепных латах!.. Что же вы молчите, Королева Любви и Красоты, почему не даёте знака герольдам? Пора бы уж, пора! Час сражения, как и час развязки близок как никогда ранее! Что вы должны сказать при этом? Что прольётся кровь, что каждый из этих сорока восьми закованных в сверкающие латы мужчин обязан драться и обязан стремиться к победе! Да возвысятся они духом над страхом смерти, и да не дрогнёт их рука в бою, и да будут за каждым их шагом с нетерпением, надеждой и любовью следить глаза прекрасных дам… Итак, ваше слово, Королева!

— Рыцари, вперёд!!!

3

— Рубите канаты!

Четыре топора ударили разом и оба каната, сдерживавших ряды вооружённых всадников, упали, открывая путь первым шеренгам. Склонив копья, по двенадцати рыцарей с каждой стороны ристалища, помчались друг на друга и с грохотом сшиблись посреди арены.

Около половины их тут же оказались выбитыми из седла, но, согласно правилам схватки, ещё могли продолжать бой пешими. Остальные, развернувшись, отъехали каждый на полсотни ярдов и вновь помчались друг на друга.

С этим, новым ударом волны на волну, герольды подали знак следующим группам рыцарей. Этим пришлось труднее, поскольку им приходилось маневрировать в образовавшейся толпе сражающихся, пеших и конных, рвущихся в схватку и пытающихся прорваться назад — что допускалось в том случае, если рыцарь уже одержал победу хотя бы над одним противником. И всё же дерущихся было гораздо больше. Сторонники одной партии, где преобладали тамплиеры, дрались с криком "Бо-Сион!", правая рука каждого из них была повязана красно-белым шарфом. Сторонники другой, переняв клич своего предводителя, кричали "Исидора-Сервента-Спада!", и отличительные шарфы их были синие.

На сэра Артура напали сразу трое тамплиеров. Он был вынужден бросить копьё и рубился мечом, да с такой отвагой и силой, что только искры летели.

Де Сент-Экзюпери в этом бою не участвовал — он вынужден был срочно уехать на рассвете.

Сэр Эн Гольфье де ла Тур в первой же стычке получил сквозное ранение копьём в ногу, и был вынужден покинуть ристалище.

Сэр Пикус — с одной стороны и сэр Тинчес — с другой пытались прорваться к центру схватки, но у каждого нашлось по нескольку противников. Тамплиеры пытались сделать всё, чтобы в первую очередь выбить лидеров… В то же время, это дало возможность другим рыцарям партии "синих" постепенно вышибать из строя более слабых из "красно-белых". Какое-то время в мешанине схватки ничего нельзя было разобрать: все дрались со всеми…

Сэр Артур, раздосадованный тем, что никак не мог пробиться к рыцарю с чёрным львом на щите, уже, казалось, и не замечал случайных ударов. Опрокинув ударом щита одного из наседавших на него противников, ударом кулака оглушив второго, он с такой силой нанёс удар пониже шлема Гильому Гурдонскому, что того замертво унесли с ристалища. Наконец, ему представился случай схватиться с желанным противником, но тот, очевидно специально сберегая для этого силы, устремился на него с копьём. Лезвие Исидоры-Сервенты-Спады перерубило конец копья, два всадника ударились друг о друга и оба повалились на песок ристалища вместе с конями, и бой их продолжался на земле.

Тем временем сторонники партии "синих" всё более теснили противника. Сэр Пикус, со своим тяжёлым двуручным мечом, отбросив щит, казалось, так никогда и не найдёт равного себе. Тинч, в свою очередь, щедро угощал подвернувшихся под руку тамплиеров тяжкими ударами шестопёра. Следовавшие с ними рыцари довершали начатое. Уже и невозможно было сосчитать, сколько побед и кто одержал…

Тинч хвастался потом: великое ли дело — тумаков надавать! Этим, что к турнирам привыкли и не ведают, что такое настоящая драка. А сэр Артур, качая головой, скептически смотрел на него, и Тинч смолкал, то ли стыдясь, то ли сочувствуя убогим…

Сэр Артур, оказавшись пешим, к своему удивлению обнаружил, что противник выше его на голову. Впрочем, это мало смутило его, как и то, что обладатель щита с изображением чёрного льва, дрался не мечом — как, традиционно, все де Борны, — но бердышом. Так или иначе, сила противника и больший радиус удара не дали великану никакого преимущества — сэр Артур подобрался ближе, куда не доставал бердыш, и нанёс удар в крестовину шлема, отчего противник, ослеплённый и оглушённый, покачнулся и тут же был сбит наземь. Сэр Артур, по праву победителя, занёс над ним меч и спросил единственное, что сейчас надо было спросить:

— Имя! Ваше имя, сэр рыцарь?!

— Жоффруа де Монтабан… — простонал тот, пытаясь подняться.

— Мне не нужно вашей крови, сэр Жоффруа! Где Констан де Борн? Где этот трус, что отдал вам свои доспехи? Где он?! Где этот подлый пёс?!!

Он прокричал это так громко и так отчётливо, что на минуту примолкли трибуны и опустили оружие сражавшиеся.

Констан, в ходе первого боя потерял и коня, и щит, и даже шлем. В окружении трёх тамплиеров, он стоял в углу арены, волей-неволей вызывая на себя насмешки зрителей. Разумеется, это позорное стояние не могло продолжаться вечно…

— Я здесь! — нашёл в себе силы крикнуть он в ответ. — Я без шлема! Я требую, чтобы мой противник…

Сэру Артуру не надо было ничего объяснять. Подозвав одного из своих рыцарей, он отдал ему и шлем, и щит, после чего повторил свой вызов.

— Исидора-Сервента-Спада! — вскричал он, подбегая к брату.

Констан умоляюще смотрел на своих сопровождавших, но те не двинулись с места. Какими бы нравственными качествами они ни обладали, но законы рыцарства оставались законами рыцарства… Потому он, собрав все силы и смелость, размахивая мечом, обрушился на сэра Артура.

Оба рыцаря, обмениваясь ударом за ударом, закружили по арене. Все остальные, не в силах оторвать глаз от этого, решающего боя, прекратили сражаться и лишь наблюдали, как сшибаются мечи над головами братьев.

Правда, исход этого поединка, как мы понимаем, можно было предсказать заранее.

Клинок толедского меча перерубил лезвие меча Констана у самой рукояти… однако, сэр Артур не поспешил воспользоваться этой возможностью.

— Ваше величество! — обратился он в направлении королевской ложи. — Прошу вас, прекратите бой!

— Что он там говорит? — спросил Филипп-Август.

— Он просит прекратить этот бой, ваше величество, — объяснил де Трайнак. — И действительно, ваше величество, его неоспоримая победа…

— Ничего не знаю, ни о какой победе, — отвечал король. — Пусть бьются дальше!

Констан, улучив момент, подхватил с земли кем-то потерянную в бою секиру, и снова бросился на брата. Сэр Артур, уклонившись от удара, ударил его в висок рукоятью меча. Полуоглушённый, Констан, выронив секиру, стоял на коленях…

— До-бей! До-бей! До-бей!.. — тосковали вокруг.

— Прекратите же это насилие! — вдруг донёсся женский голос с трибуны. — Перестаньте его мучить, изверг!

— Ваше величество! — вновь обратился к королевской трибуне рыцарь Медведь. — Я прошу вас прекратить этот бессмысленный бой!

— Ваше величество… — сказал епископ де Бове. — По-моему, с точки зрения христианского милосердия, этот рыцарь…

— Ах, оставьте, — раздосадованно бросил Филипп-Август. — А что же остальные? Почему они не сражаются?

— Но, ваше величество…

Сэр Артур вложил меч в ножны и, скрестив руки на груди, стоял напротив королевской ложи.

— Ваше величество! — в наступившей почти полной тишине, сказал он. — Я в третий раз прошу вас прекратить этот бой…

И в это самое мгновение Констан, собрав последние силы, подхватил секиру, вскочил и попытался нанести брату сзади страшный удар по голове…

Солнце ударило ему в глаза. Словно тысяча молний ослепила его. И он, промахнувшись, стоял, шатаясь, не понимая, что произошло, в то время как сэр Артур, выворотив из его руки оружие, нанёс ему сильнейший удар кулаком в грудь.

— Ах! — произнесла сеньора Матильда, пряча зеркальце в сумочку. — Мы, Плантагенеты, всегда славились своим необыкновенным коварством!..

Констан де Борн, раздвинув ноги, сидел на песке и затравленно дышал, с ненавистью взирая на соперника.

И тогда король, слыша нарастающий ропот трибун, всё же сделал крестообразный знак жезлом, означавщий закрытие состязания, и тотчас же на арену устремились слуги, пажи, оруженосцы… и фанфары возвестили победу партии "синих".

4

— Подведите его сюда… Де Трайнак, прошу вас, скажите за меня, что надо сказать… и завершим эту часть турнира.

— Рыцарь, которого до сего дня мы именовали сэром Артуром, одержав победу, полностью восстановил себя в правах! Отныне он должен быть справедливо поименован как сэр Бертран де Борн, сеньор Лимузена и замка Аутофорт, с возвращением ему всех прав и привилегий, долженствующих быть как представителю сего славного рода!

— Сэр Бертран де Борн! Приблизьтесь же к ложе Королевы Любви и Красоты! О Королева! Да возлОжите вы на главу сего славного паладина венец Победителя турнира!

Рыцарь, в сопровождении герольдов, прошествовал к ложе принцессы Исидоры, где, согласно правилам, был установлен трон, а также лестница. Привстав с трона, принцесса протянула золотой венец, украшенный изображениями гербов, мечей и стрел, и стала медленно спускаться вниз, где, встав на одно колено, преклонив голову, ожидал победитель турнира.

— Фанфары!

Фанфары действительно грянули, причём так громко, что рыцарь недоумённо поднял голову и встретился взглядом с принцессой.

И тут же что-то произошло… Королева Любви и Красоты на мгновенье замешкалась, а рыцарь решительно встав с колена, выхватил из её рук венец Победителя.

— Боже, что он делает! Это же не по правилам! Де Трайнак!..

— Сэр рыцарь!

— Я желаю сказать слово! — произнёс сэр Бертран де Борн, потрясая венцом. — Я прошу предоставить мне такую возможность.

Де Трайнак, поморщившись, сделал знак рукой: говорите, мол, что уж там, всё равно всё испортили…

— Кьяри! Подай-ка мне ТО вино и ТОТ кубок! НАПОЛНИ ЕГО! Сэр главный герольдмейстер! Ваше величество! Я хотел бы, чтобы ко мне сейчас приблизился мой брат, что всё это время столь безрассудно пользовался моими угодьями и моим именем! Подойди сюда, Констан! Давай мы вспомним старое и по-дружески выпьем вместе вина из этого кувшина! Ты узнаёшь его?

И, разумеется, Констан, что, поддерживаемый пажами, стоял ни жив, ни мёртв, сразу же узнал кувшин, и отрицательно замотал головой.

— Так я и думал, ваше величество! — продолжил свою речь рыцарь. — Что же, если ты не желаешь выпить дружественную чарку вина со своим братом, я выпью за тебя!

И выпил…

5

И, как мы понимаем, памятуя предыдущие события, с ним ничего особенного не произошло.

И вот только лицо у сэра Констана побелело ещё сильнее прежнего. И жутко было смотреть в эту минуту на вылезшие из орбит глаза, на это выражение ужаса и одновременно ожидания, что исказило прекрасно безупречные черты его лица…

— Как видишь, я всё ещё жив, Констан. И Бог не даёт мне уйти на тот свет прежде, чем настанет время… И… э-эх, ладно!

И рыцарь, выхватив кувшин из рук Кьяри, с размаху разбил его о стойку ограды.

— Теперь эта отрава никому не причинит зла!.. Кьяри! Спрячь сей священный кубок, что даётся в руки всегда случайно, но даётся далеко не каждому! Благодарю тебя! А теперь…

Это он сказал, возлагая венец на тот же самый столбик ограды…

— Поскольку я отравлен тобой, поскольку я уже не существую, то ЗДЕСЬ остаётся лишь один Бертран де Борн, и это — ты, Констан! Да, да! Я отказываюсь от своего иска! Я оставляю тебя играть, подобно самому жалкому из жонглёров, роль меня! До сих пор это у тебя получалось! Ты взял себе всё самое худшее, чем отличался я, сидя на этих приграничных землях, ты взял себе мои жестокость, желание интриговать, взял себе мои похоть и мнимую святость! Ты забрал себе мои стихи… ну и оставь их в своём ларце, и пиши новые в том же стиле, выдавая за стихи Бертрана де Борна!.. Ибо на твоих глазах только что умер отравленный тобою истинный их автор! Пусть будет так! Не жалко! Сэр Артур, что ныне окончательно свободен, в далёкой стране, напишет новые! Если от поэта отказывается его эпоха — тем хуже для этой эпохи! Если вы желаете жить во лжи — живите, Бог стерпит и это, да вот только как быть с вашей совестью, что мечется, не находя выхода? Как быть с двуличием?.. А как быть с любовью, с дружбой, кодексом рыцарства?

— Итак, я искренне советую этому человеку, которого когда-то называл братом, на старости лет удалиться в монастырь. Есть много грехов, которые не лишне будет отмолить, ибо вместе с моею славой он воспринял и мои грехи, и это его великий Дантэ, поэт грядущего времени, изобразит в аду, идущим со своею головою в руках!.. Да, вот ещё что. Кьяри, прикажи отсчитать ему пятьдесят солидов на похороны, ибо образ его умер в сердце моём!..

— И это последняя из моих песен, спетых ЗДЕСЬ! Всё! Я, отныне сэр Артур, вытянул меч из своей наковальни! Коня мне!

— Погоди, сэр рыцарь! Я с тобой!

И Исидора, проворно сбежав по ступенькам, на ходу сняв с головы венец Королевы Любви и Красоты, возложила его на тот же столбик ограды:

— Носите на здоровье!

И, обратясь к сэру Артуру (которого мы… так уж получилось!.. будем отныне всегда называть именно этим именем), сказала:

— Я люблю вас, и только вас, мой рыцарь! И последую за вами на край света! Пойдёмте же! Нас ждёт дорога!

— Погодите! А я? Я ведь тоже еду с вами! — это заторопилась дона Лана…

— Как шумит эта толпа! И кто, чёрт возьми, отдал приказ о музыке? Провожать фанфарами этих наглецов, что извратили нам весь праздник?.. Де Трайнак!

— Ваше величество! Всё в порядке! Сей же час я отдам распоряжения о реорганизации турнира…

"Боже мой, о Боже! Благодарю Тебя! Это был лучший мой турнир…"

— …Мы раздадим бесплатную выпивку… Мы вновь выберем Королеву Любви и Красоты! Ручаюсь вам, что к вечеру толпа начисто забудет о происшедшем!

— Так поспешите же!..

— А надо ли? — посомневался сэр Адемар, в уме прикидывавший цифры возможных новых расходов. — Ваше величество!..

— А может быть, они действительно колдуны? Что скажете вы, дорогой де Бове?

— Не могут быть колдунами те, кому помогает сам Бог, ваше величество.

— Хорошо, — вмешался сэр Адемар. — Ваше величество! Ваше преосвященство! У меня мелькнула догадка: а действительно ли они направляются к Папе Римскому? Или это какой-то обман с их стороны? Правда, нелепый какой-то обман. Эти подарки, эта драгоценная брошь…

— Да, брошь… — вздохнул король.

— Погодите, погодите… — заметил де Бове. — В руках у них — тот самый кубок… Что это за предмет? А что, если он и был целью их появления у нас?

— Ну, не Святой же Грааль… — посомневался де Трайнак. — Потом, допросить барона Ульриха мы не можем, он лицо неприкосновенное… Принцесса Матильда…

— Которая, судя по её словам, поспешит уехать с ними… — снова вздохнул король. — Да, а что же вы, де Сент-Астье? Вы клялись мне вчера, что Орден Храма… Где они, ваши тамплиеры? Рассеялись как комары при запахе дыма?

— Не волнуйтесь так, ваше величество! Я полностью держу в руках все нити этого представления. И вскоре кое-кто очень пожалеет, что столь неразумно связался с нами, рыцарями Ордена Сионского Храма. Бо-Сион!..

— Погодите-ка! — вспомнил король. — Не далее как утром, я получил сведения о том, что в порту Ла-Рошель встал на якорь необычный, огромных размеров корабль. В его трюмы загружают вино, солонину и… овёс! Зачем морякам в дороге овёс?

— То есть, они не будут следовать через Аутофорт?! — вскочил де Сент-Астье. — То есть, посланный мною отряд… Хотя, с другой стороны, Ла-Рошель — это наша крепость. Никто бы не подумал, что они так рискнут… Ну, тогда всё, тут они попались!

— Есть также сведения, — продолжил король, — что залив кишит пиратскими галерами. Похоже, что им действительно будет некуда деваться из этой ловушки, если даже им будет помогать их колдовской кубок. Дорогой де Сент-Астье, я полагаю — теперь вам понятно, что надо делать?

Глава 19 (38) — Последний довод королей

1

Они уходили от погони немногим более двое суток, вместо ожидаемых трёх. Отдыхали, включая еду и сон, четыре часа, после чего вновь скакали. Были брошены великолепные шатры, были оставлены конные носилки, и Миура с Ахискалой тряслись на крупах позади конных стрелков короля Эдгара — как деревянные, они не ведали усталости. Каждую ночь они наблюдали в поле до сотни костров — это пытались нагнать их рыцари Ордена Сионского Храма под предводительством неутомимого де Сент-Астье.

Конные стрелки короля Эдгара начинали роптать: мол, у каждого из нас в котомке — моток верёвки, колышки и молоток. Это делается просто: забиваешь колышки, протягиваешь верёвку, отходишь так ярдов на сорок, настраиваешь арбалет. Первый ряд рыцарей натыкается и падает, за ними остальные. Остаётся выбрать мишень…

На исходе вторых суток изнурительной гонки поймали шпиона.

Зашитый в уголок куртки клочок пергамента гласил: "Верь каждому его слову" и был подписан временно исполняющим обязанности магистра Ордена, графом де Сент-Астье.

— И что же ты должен сообщить на словах? — спросил сэр Линтул.

Но лазутчик молчал.

— А что, может быть, внушить ему пару пьяных песенок? — предложил Тинч.

— Ну да. Лучше бы внушить, что нас следует встречать с почётом и уважением, — возразил Пикус.

— Лучшим будет просто написать у него на лбу: "дурак", — пошутила Исидора.

Сэр Артур молчал. В последние дни он предпочитал манкировать своими обязанностями командора ордена, но всё чаще и сильнее прижимался к Исидоре.

— Ах, вот, какие все вы честные и благородные! — улыбаясь во все зубы, молвила Матильда. — Ладно!

И приказала слугам, извлекая из складок платья небольшой кинжальчик:

— Держите-ка его крепче. Не желает говорить, так пускай не сможет отныне сказать ничего… Откройте ему рот! Я сама подрежу его поганый язык!

После чего лазутчик заметно оживился и высказался начистоту — дескать, ему поручено передать на словах…

— А может, его просто убить? — пожал плечами Пикус. — Не тащить же за собой…

— Погоди, — сказал Телле. — Вот, всё же, он — навроде мухи или мыши. Тоже тварь Божья! Отпустим — так его свои же и прихлопнут. Убьём — всё грех на душу… И за что? Всё за то, что он, как Божья тварь, верный пёс, выполнял волю хозяина своего? Давайте просто угостим его вином! Хорошенько угостим! А утречком, проспавшись, он выскажет тамплиерам, что мы ничего не будем иметь против, если де Сент-Астье поумерит свой пыл… Правда, его записочку хорошо бы оставить себе. Пригодится, быть может…

И шпиона увели пьянствовать.

— Не поумерит… — вздохнула Матильда. — Увы, истинная причина его настойчивости лежит гораздо выше…

— О наша таинственная гостья! — сказал тогда Леонтий. — Быть может, вы соизволите объяснить причину вашего появления у нас? Я теряюсь в догадках и, кажется, что-то начинаю понимать, однако…

— Однако, вы, сэр Линтул, как и все, присутствующие здесь, хотели бы услышать разъяснения из моих уст? — удобно устроившись на попонах, шоколадным голоском пропела герцогиня Баварская и Саксонская.

2

— О боже! В какое приключение я попала! Кто бы мог подумать, что всё, о чём нам рассказывала в детстве наша мать, королева Альенора, действительно бывает, и более того — что мы сами невзначай можем оказаться главными героями такой сказки!

— Вот, мы сидим здесь, все вместе, у этого костра, и нам всем хорошо бы отдохнуть после долгой скачки, но ни в ком из нас нет сейчас и намёка на усталость. Вы, сэр Линтул, всё так же пишете свою бесконечную книгу. Вы, сэр Тинчес, изрисовали уже пятый блокнот своими набросками. Вы, сэр Пикус, не устаёте соревноваться с Телле в остроумных историях, которые когда-нибудь будут вами также записаны и на долгие годы будут составлять досуг грамотных бездельников вроде меня. Вы, сэр Артур, и вы, дона Исидора, скромно молчите, ибо вам не надо слов в общении друг с другом…

— Мы вынуждены остановиться здесь, чтобы дать отдых лошадям… Хотя, те кони, на которых ездят ваши слуги, по странной причине не нуждаются в отдыхе. А сами слуги по ночам превращаются в деревья и несут удивительно чуткую охрану. А ваши две служанки, принцесса, у которых под юбками — пушистые хвосты? А вы сами, что верхом на лошади порой превращаетесь в кентавра?.. Впрочем, что я всё о вас, да о вас…

— Вас удивило, Исидора, что во мне вдруг оказалась другая женщина?.. Наверное, боги тоже порой спускаются на землю, и им, как я полагаю, бывает удобнее при этом пребывать в телах нас, простых смертных… Говоря "боги", я подразумеваю "Силы Божьи", которые Он посылает в помощь нам и замыслам Своим…

— Так вот!.. В ночь перед схваткой я имела честь разговаривать с королём Филиппом-Августом. Удивительная и незабываемая встреча! Великий скряга стоял передо мною на коленях, прося прощения за то, что только сейчас по-настоящему понял мою красоту и прелесть, и понял, что всю жизнь любил меня и только меня… В знак своей любви он изволил преподнести мне ту самую драгоценную брошь, что подарил ему король Эдгар, и просил лишь об одном… вы понимаете, о чём. А что? Замысел интересный. Связать родственными узами Капетов и Плантагенетов, объединить под единой властью Францию, Англию и Германию… словом, сроднить всех нас наподобие того, как крестьяне сводят вместе свиней или коз двух разных пород, дабы получить в итоге третью… Принц Джон оказывается не у дел, Ричард Львиное Сердце оказывается на положении слуги, что каждое утро будет приносить в наши покои тазик с водой для умывания… Сказочная картинка, нечего сказать!

— Ах, он говорил мне всё это столь убедительно, что я чуть было не согласилась… но… обещала подумать. "До завтра! — приговаривал он. — Только до завтра!.."

— Только вот, коснувшись этой броши, я вдруг почувствовала, что во мне происходит что-то странное. И что, как будто, это уже не я… И что повторялась, и не раз эта сцена, только когда-то, очень давно, вот так же, сам великий Дий из греческих сказаний, позабыв законную жену свою Геру, стоял на коленях перед владычицей судеб, богиней Ананке… И что богиня эта продолжает жить во мне…

— И я вдруг поняла… поняла очень многое. Мне стало ясно, что под видом взаимоотношений простых смертных скрываются игры богов. И я увидела то, о чём никогда бы не смогла подумать раньше. Вдруг вспомнила, что уже хорошо знаю вас всех, и вспомнила те слова, которые сказал ТОГДА король Винланда и Румелии… И увидела, что в порту Ла-Рошели стоит необычный корабль, который по его приказу должен вывезти вас отсюда…

— Однако, Филипп-Август — не тот человек, что так просто отступается от великих замыслов. Отсюда делайте вывод. Они гонятся даже не столько за вами. Они гонятся за мной. И мне очень грустно, что я отягощаю ваше путешествие своим присутствием. Не бросайте меня, прошу вас! Впервые в жизни оказаться в таком обществе, где никто не кривит душой… как мне будет тяжело расставаться с вами! Поверьте уж опытной интриганке, которая, несмотря ни на что, всё же пытается остаться сестрой Ричарда Львиное Сердце!.. Хотя… Правда и то, что если я покину вас и всё-таки сдамся моим преследователям, они вряд ли прекратят свою погоню… Я ответила на ваш вопрос, сэр Линтул?

3

Ближе к вечеру следующего дня, когда, следуя вдоль берега реки, наши путники неуклонно приближались к стенам порта-крепости Ла-Рошель, далеко позади себя они увидели множество, не менее двух сотен всадников в белых плащах, что неустанно подгоняли коней, пытаясь настичь беглецов.

— Великолепные мишени, сэр! — сказал Кьяри. — Разрешите моим стрелкам наконец-таки показать себя в деле!

— А надо? Мы в двух шагах от городских ворот…

— Разрешите… — это был Телле. — Я прошу простить, что дерзко вмешиваюсь в вашу беседу. Но, по-моему, сэр командор прав.

И, хитро усмехнувшись, саркастически молвил, указывая назад:

— Скользкая дорога, сэр! Очень и очень скользкая дорога!

И действительно, что-то странное стало происходить с преследовавшими их тамплиерами, вернее — с их конями, которые начали поскальзываться, падать и никак не могли установиться на ноги. Войско смешалось в невообразимую кучу-малу, и те из рыцарей, кто спешился, тоже падали один за другим, как будто бы земля постоянно уходила из-под их ног…

И это — посреди лета…

Въехать в Ла-Рошель оказалось просто: их ждали, да и имя сеньоры Матильды оказало должное воздействие, так что не понадобилось и пускать в ход записку де Сент-Астье.

Здесь ещё ничего не знали о последних событиях в Лиможе, но, как сказал начальник порта, со дня на день ожидали группу конных путников, и корабль действительно стоял в порту, и очень затруднял собой маневры остальных судов, тем более что гавань была переполнена, а по морю, ожидая верной добычи, вовсю шастали нормандские пираты.

— Как это неловко! — жаловался он при этом, сопровождая путников к пристани. — Он упрямо, уже целую неделю занимает место у пирса, а я даже не могу толком побеседовать с капитаном. Варварский язык! "Тр-бр-гр!.." В их трюмах достаточно места, куда мы могли бы загрузить ещё немало товара, но его берегут… я так понимаю, что для вас… точнее, ваших коней… Так что, как только вы соизволите погрузиться на этот корабль… как объяснил мне капитан… вы, судя по какой-то необыкновенной вашей смелости, пиратов не боитесь… я тотчас отдаю приказ убрать цепь, которая перегораживает вход в залив…

— Конечно! Не боимся! — со смехом откликнулся Тинч, который как раз в эту минуту углядел поверх крыш низких домиков три мачты, на одной из которых гордо развевался хорошо знакомый ему флаг — голубая нереида с мечом и щитом на фоне морских волн. — Не волнуйтесь так, уважаемый сеньор, и можете смело отдавать приказ опустить цепь! Мне хорошо известен язык этой страны! И вряд ли боевой транспортный корабль республики Тагэрра-Гроннги-Косс будет опасаться каких-то там пиратов! Тут будет ещё неизвестно, кто кого поймал!

Горяча коней, они промчались по пирсу, а с палубы, завидев их приближение, сразу поняли в чём дело и торопливо спускали сходни и открывали люки трюмов. Первым по трапу прошёл капитан, он был одет необычно для того времени… мы бы сказали, что на нём были военная форма и фуражка середины XIX века. Его рыжеватая бородка и ярко-голубые глаза… Тинч их сразу же вспомнил, и, оставив коня оруженосцам, побежал навстречу.

— Ангарайд Орси, капитан корабля "Аргантона"! — представился тот. — Надеюсь, вы — именно те, кого нам предстоит доставить в порт Аркания? Хотя… инта камаррас… это где-то возле Анзуресса, насколько я понимаю…

— Ангарайд, собака, ты что, не узнаёшь меня?

— Сто якорей мне в глотку! Тинчи!.. Меня предупреждали, что будет хороший лоцман, но я никак не предполагал, что это будешь ты!

— А я совсем не знал, что ты теперь в военном флоте!..

И два старых друга обнялись, и Тинч всё кричал на ухо капитану, что надо спешить, что по пятам — погоня, что там, в островах и шхерах Анзуресса они как-нибудь разберутся, как им разыскать дорогу в порт назначения…

Тем временем коней поочерёдно заводили в трюмы, тем временем всех прибывших пригласили на палубу, тем временем цепь меж двумя высокими башнями у входа в гавань Ла-Рошели была опущена, дабы выпустить из порта "Аргантону" — корабль, названный по имени бригантины, на которой когда-то ходил подшкипером Карраден… Корабль, носовой фигурой которого было скульптурное изображение нереиды Аргантоны, Обнимающей Море, с распростёртыми и поднятыми вперёд и вверх серебристыми руками…

Они наскоро попрощались с начальником порта, который радостно не ожидал, что докучливые гости столь скоро погрузятся и поднимут якоря. Уверенно маневрируя между скорлупками судов раннего средневековья, "Аргантона", увозя беглецов, продвигалась к створу ворот, как на пирсе, в сопровождении рыцарей, появился не кто иной, как де Сент-Астье…

Не будем передавать тех слов, которые потенциальный магистр Ордена Сионского Храма высказал в адрес начальника порта. Но поднимать цепь было поздно, и преследователи могли, с высоты прибрежных стен и башен, лишь наблюдать, как гигант-трёхмачтовик неспешно уходит всё дальше в море.

— Ха! Ничего у них не выйдет! — сказал де Сент-Астье. — Обратите внимание на вон те точки в заливе, их никак не меньше двадцати! Или даже больше! Бог слышит наши молитвы!.. И не только Бог…

4

— А ты не хотел бы прибавить парусов? — спросил Тинч. — Что мы, инта каммарас, плетёмся как какая-нибудь габара[37]?

— Ну, нет! — усмехнулся Ангарайд. — Довольно я насмотрелся на их проказы в эти дни, пока дожидался вас! И… что мы, чёрт меня дери, за военный корабль Тагр-Косса, если будем показывать пятки такому жалкому противнику? Эй! Убрать грот! Поставить кливер, бом-кливер, стаксели и бизань! (Сейчас нам лучше маневрировать, — объяснил он).

— А вас, сударыни, — обратился он к сеньорам Матильде и Исидоре, — я попросил бы пройти в свои каюты, где вам, если будет на то ваше желание, накроют стол. Сейчас…

— Напротив, сэр капитан, — рассмеялась Матильда. — Мы непременно хотели бы взглянуть на это зрелище. Я полагаю, что оно окажется не менее захватывающим, нежели сухопутные турниры…

— Сэр Артур! — обратился к командору Кьяри. — Я вижу, на галерах готовят копья, арбалеты и абордажные крючья! Разрешите, я расставлю вдоль фальшборта наших стрелков!..

— Сэр!!! — решительно прервал его речь Ангарайд. — Давайте так: одно судно — один капитан! Отставить!.. Никак не пойму, как к ним обращаться! — пожаловался он Тинчу. — Назовёшь "дон", а он, оказывается, сеньор! Назовёшь "сеньор", а он, выходит, сэр!

Тем временем, на палубах стремительно приближавшихся галер действительно готовились к абордажу. Любопытно было наблюдать, как около тридцати судов — иные под треугольными латинскими парусами, иные под квадратными норманнскими, чуть не сталкиваясь бортами, окружали их со всех сторон. Ритмично взлетали вёсла. Кто-то уже размахивал полосатым флагом — призывая лечь в дрейф и сдаться на милость победителя.

"Они идут, совсем не зная, с кем хотят связаться, — пронеслось в голове Тинча, — это все равно, как если бы мы, тогда, в тогдашней Тароккании, пошли бы с мечами на бронированные машины…"

"— А ты что, до сих пор не понял, что они в сговоре с тамплиерами? Теми самыми, чью внутреннюю суть ты недавно наблюдал в подземелье?" — спросил его Таргрек.

"— Мы, тагры, подобных шуток не понимаем. Не препятствуй неизбежному. Восприми его как науку. И пусть над всем возобладает "Последний довод королей" — тот девиз, что запечатлен на стволах наших пушек!" — сказал ему отец…

Что ж, пускай будет так.

— Как ты говоришь? — затянулся трубкой Ангарайд. — Ещё неизвестно, кто кого поймал? Сейчас увидим… В конце концов, не я ли сам потомок анзуресских пиратов… Команда… ПОрты открыть! Вертлюжные пушки — расчехлить! Орудия, на всех палубах — к бою!.. Ядра — не калить!.. С них хватит и холодненьких…

И, дождавшись пока судёнышки приблизятся на расстояние кабельтова, когда оттуда кое-кто уже начал нетерпеливо постреливать из арбалетов, приказал коротко и ясно:

— Орудия! Залпом… Пли!..

В последовавшем ужасном громе пушек и взвившейся к небу со всех сторон стене воды пропали вскрики ужаса и удивления, в трюме слуги с трудом удержали коней… корабль качало на волне… на мгновение все оглохли и только громкое восхищённое: "Вау!" сеньоры Матильды прорезало наступившую тишину…

— Перезарядить орудия! Залпом… впрочем, отставить! Ну их к Хайяку!..

И, затем:

— Поставить грот, фок, марсель! Всё поставить! Задраить порты! Курс — бакштаг, вест норд-вест! Полный вперёд!

И ещё:

— Дежурные спасательные плавсредства — за борт!.. Уходить надо красиво! — пояснил он, обращаясь к Тинчу…

И последнее было весьма кстати… разумеется, для тех, кто только что рассчитывал легко захватить огромное по их меркам грузовое судно.

Море позади кишело обломками и обрывками парусов. На ходу оставалось всего два-три судёнышка, но и они явно черпали бортами воду. За спущенные с "Аргантоны" доски и спасательные круги отчаянно цеплялись люди…

— Бедный мой брат… — повторяла Матильда. — Бедный мой брат, если бы он мог видеть всё это… Вау! — ещё раз с удовольствием повторила она это новое для себя словечко.

— Я полагаю, — сказал Ангарайд, выбивая пепел из трубки, — что вполне могу передать вахту помощнику, а господ пассажиров приглашаю отужинать со мной в кают-компании.

— Сэр Артур! Исидора!

— Да оставь их, Тинчи! Не видишь — они заняты делом. Они воркуют…

Молодые, крепко обнявшись, стояли на корме и глядели вдаль, на постепенно отдалявшийся французский берег.

Ветер звенел в снастях такелажа. Полоса воды в кильватере судна отсвечивала толедским золотом…

— Я вытянул меч из своей наковальни? — в который раз вопрошал рыцарь.

— Конечно, милый, конечно… Как хорошо… мы теперь вместе, навеки вместе… Ты плачешь? Поплачь, мой милый, поплачь, если это тебе так нужно. Но нас ожидает будущее, у нас ещё всё впереди…

— Ты знаешь, я всё спрашиваю себя: зачем мы живём, за чем гоняемся по свету? Наверное, отвечаю я себе, мы стремимся вовсе не за чем-то посторонним, живущим вне нас, отделённым от нас пока. Птичка на тонкой ветке — это наша душа. Правда, для того, чтобы открыть её в самих себе, порой приходится так много пройти и испытать. Этого нельзя увидеть просто так, это бывает надо именно испытать, испытать, чтобы понять, что всё, что кажется сложным, на самом деле просто, а то, что мы так поспешно считаем простым, на самом деле глубоко сложно… Я не скажу, что всё понял верно, я не скажу, что понял и половины того, что должен был понять на этом свете. Но мне кажется, что я всё-таки в чём-то нашёл, что так долго искал… Я говорю очень путано, прости… Вы, женщины, побуждаете нас понять самих себя, вы заставляете нас остановиться, оглядеться вокруг, почувствовать, и, в конечном счёте, обрести самих себя, обрести по-новому, по-иному, вы заставляете нас с презрением относиться к страхам, вы окрыляете нас, вы рождаете нас заново, вы — истинный Бог, что даёт нам ещё одну возможность найти себя, раскрыть себя, одержать победу над собой. Вы — истинная наша родина, вы — истинное наше прибежище и, только будучи с вами, мы — мужчины!..

— Да ладно, успеют наворковаться… Эгей, влюблённые!

Они неохотно обернулись и одновременно смешно зажмурились от света непривычно яркого заходящего солнца.

— Белый закат, — пояснил капитан. — Хорошая погода будет завтра!

Корабль, на грот-мачте которого рядом с нереидой теперь развевался флаг и крестом и розой, разрезая прохладные волны, уносил их всё дальше, всё дальше, неутомимо преследуя солнце, и — неуклонно стремясь вперёд, сквозь расстояния, страны, времена и эпохи.

Ликующий перезвон колоколов сопровождал их путь из глубины моря…

Глава 20 (39) — Возвращение на круги своя

1

РАССКАЗЫВАЕТ ЛЕОНТИЙ:

…В ушах у меня звенело от музыки и песен. Открыв глаза, я с трудом сумел понять, что помещаюсь, полунакрытый серым одеялом, в ярко освещённой комнате, а точнее — в боксе, и что в углу женщина в белом халате гремит стекляшками, перебирая их на больничном столике. Ко мне склонилось бледное, озабоченное лицо:

— My God!.. Он очнулся! Он действительно очнулся! Вот видите!

Мика… Микаэла… Моя верная англичанка!..

— Сестра! Да посмотрите же!

— Как вы себя чувствуете? Вы можете говорить?

— Да уж конечно могу! — во рту было сухо, в голове ясно, как будто я и не выпил сегодня верных полкварты оверньского. Ну, ладно, я пошевелился и попробовал привстать…

Однако меня тут же уложили на место. Я заметил, что к моему локтевому суставу тянутся пластиковые трубочки…

— Лежи! My darling! Лежи! Тебе нельзя вставать!

— Что ещё за глупости! Мика! Ё-моё! Уберите, наконец, эти проклятые трубки! Я чувствую себя как никогда…

— Ты третий день лежал в беспамятстве… Я решилась и влила тебе в рот несколько капель этой вот воды…

— Что ещё за вода!

— Один твой старый друг… Этот почтенный джентльмен встретил меня у входа в отделение. Он дал мне этот пузырёк и сказал, что если это тебе не поможет, то не поможет ничто. Он говорил по-английски… с акцентом… И не сказал своего имени. Сказал, что ты и так поймёшь…

— Инта каммарас! Как он выглядел?

— Такой… высокий, ещё не очень старый… седой…

— Эдгар…

— Ты его действительно знаешь? Он не шарлатан, я понимаю… Кто он?

— Король Винланда и Румелии! Король Странствующего Леса! — торжественно провозгласил я. — Конечно же! Я сам, перед отъездом из Лиможа, точно так же отправил немного воды, пропущенной через Святой Грааль, барону Ульриху фон Гибихенштайн и сэру Эн Гольфье де ла Туру — для поправки их ран, полученных на турнире в честь взятия Нормандии!.. Смотри-ка, и правое плечо перестало болеть. Знаешь, я здорово подвихнул его в том бою, с магистром тамплиеров… Ну, я потом тебе всё расскажу!

Они обе с ужасом смотрели на меня. Медсестра, привычным движением отколов хвостик ампулы, набирала лекарство в шприц…

— Полно вам! Сестра! — я уже сидел, спустив ноги, и выдёргивал из вен иголки. — Говорю же вам: я в полном порядке!

После чего только осознал, какую, на первый их взгляд — ахинею, несу, прибавил:

— Современная медицина творит чудеса! Пока я находился в коме, мне в голову пришёл сюжет великолепного романа из эпохи раннего средневековья… Ну, вот и всё! И нечего так на меня смотреть!

— Леон! Ты действительно уже здоров? А врачи…

— Ура! "Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все-таки выздоровел"!!![38] Одежду мою сюда! Мика! Мы будем готовиться к поездке в Йорк!.. Как же я тебя обожаю, как люблю, дорогая ты моя! Я понимаю: ты всё это время была со мною здесь, рядом… Как же я благодарен тебе!

— Я всё-таки позову… — промолвила сестра, делая неуверенное поползновение к двери.

— Зовите! И всех светил науки зовите! И журналистов зовите! Пусть знают: меня излечили бесконечно великая любовь моей жены и… несколько капель воды из чаши святого Грааля!

— Знаешь, — сказала Мика, — я так волновалась, и… не только за тебя.

— Как это?

— У меня… у меня все эти ужасные дни очень мучила совесть, что я ничего не сказала тебе до того, как ты… Словом, у нас с тобою будет ребёнок…

И она бросилась ко мне на грудь и вся затряслась от облегчения и рыданий…

— Ты… а врачи? — только и сумел выдавить из себя я.

— Я боялась, я боялась ошибиться… Прости меня, прости!

— Ну, что там…

— Ещё рано, но у меня предчувствие, что будет девочка… А ещё… Тебе же звонили из редакции! Очень извинялись за происшедшее и обещали дать для тебя более опытного рецензента…

— Ну их к чёрту!.. Знаешь, — сказал я, — коли так, давай назовём её Исидорой… Или, пожалуй, Матильдой — в честь блистательной Мод Английской, предшественницы всех английских королев!..

2

РАССКАЗЫВАЕТ ТИНЧ:

…Ну и (снова шутки короля Эдгара!) я, разумеется, тут же вновь очутился на том же берегу, и на том же месте, в ступне Какотиса, и солнце почти не сдвинулось в весеннем небе!

Я закурил и осмотрелся. Нет, злосчастной (или благой? кто его поймёт?) фляги со мною не было. Зато, изо всех карманов торчали мои изрисованные и исписанные блокноты!

Вот незадача! Я ведь не успел толком поздравить молодых короля и королеву… да и с Симоной хотелось бы потолковать о том и о сём — великолепные получились витражи!.. и с Тайрой, разумеется, словом перемолвиться…

"Найди меня, Тинчи! Обязательно найди!.."

Ну, теперь-то, я её обязательно найду, тем более что хорошо знаю, как попасть в страну Таро. И Ангарайд знает, надо бы передать от него весточку Тиргону и Кайсти…

И ещё… ведь что-то обязательно поменяется в моих отношениях со всеми… Как быть?

Поразмыслим. Должен быть какой-то выход.

Ладно…

Только теперь я вспомнил об обещании написать для Хэбруда серию очерков.

Что ж. И это я сумею. Такого навидался… Столько довелось передумать…

Отец…

И чего мы, в конце концов, не поделили?

Опираясь на посох Таргрека, я решительно поднялся на ноги.

Я шёл по обрыву вверх, от моря к городу.

Я знал, что сказать ему сейчас.

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ