Пулеметчики. По рыцарской коннице – огонь!

Глава XI. Хохот демонов и скрежет, черных змей клубок

На городских улицах тесно от многолюдья, но спешащему к стенам отряду воев дорога свободна. Все расступаются в стороны, провожая защитников города взглядами, в которых появляется и тает надежда. Мало их, очень мало по сравнению с ордами и полками, обступившими город. Множество ополченцев уже покинуло город, пользуясь установившейся хорошей погодой, и отправилось в пятины по торговым и охотничьим делам. Так что и многолюдье в Новгороде в основном от набежавших с окрестностей крестьян. И не такое уж оно большое, просто заметное после обычного для начала зимы малолюдства.

Ко всему прочему, и князем новгородским числился Изяслав Ярославич, проживавший далеко на юге, в стольном граде Киеве, и посему не слишком вмешивающийся в дела Нового города. Поставил посадника Остромира, следившего в основном за поступлением дани да проживавшего вместо князя в Ярославовом Дворище. В мирное время это устраивало всех от «вятших людей»[27] до черни, зато теперь многие предпочли бы, чтобы князь был здесь, в городе вместе со своей дружиной. Потому что тот малый отряд, который был у посадника, город защитить не мог никак, даже если бы находился на месте. По несчастливому же для горожан совпадению обстоятельств и посадник с дружиной в эти дни был в отъезде. Так что спешащий сейчас малый отряд дружинников был первой и единственной силой, способной на равных встретить врага.

Едва прошедший отряд скрылся за поворотом, как стоявшие на разных сторонах улицы кумушки-соседки собрались у ворот одной из них.

– Ну, кума, последние дни настали, молвлю тебе. Не зря звезда кровавая висела над землею, ой, не зря. Целую седмицу! То ангелы небесные весть подавали, инда будут беды великие.

– И не говори, кума. Не только звезда сия, а и иные знаменья были. Помнишь, третьим от сих летом Волхов вспять тек? Ажно пяток дней!

– Те дни мы семьей в Водской пятине были. Вот про тьму дневную помню, самой зрить довелось.

– И я сие зрила. А днесь Сувориха рассказывала у колодца, что рыбали на Сетомли выловили неведомо существо. С виду как бы ребенок, но зело уродлив. Говорила она, что на лице у него были срамные части, а иного нельзя и сказать срама ради. Спужавшись, грит, рыбаки сие существо обратно в реку бросили.

– Ой, что деется! – всплеснула руками соседка.

Но тут появились мужья, которые ходили узнать последние новости, и разговор кумушек прервался, так как мужчин надо было покормить и собрать в ополчение.

Ополченцев Людинова конца, среди которых были и два кума, Ярыш и Гюрята, чьи жены недавно столь увлеченно обсуждали недобрые предзнаменования, разместили на стенах и в башнях, прикрывавших Новгород с юга, со стороны Мячина озера. Эти сооружения как раз и прикрывали Людин конец, так что ополченцы, можно сказать, грудью прикрывали свои дома и своих родных. Даже сбегать в свободное время домой можно было бы легко. Если бы на стенах народу собралось побольше, да еще если бы нападающие дали это самое свободное время.

– Ярыш, глянь! – Стоявший на забрале[28] у бойницы Гюрята показал на поднимающийся к небу густой дым. – Рюриково городище горит, мнится мне, – добавил он, не замечая сам, как побелели пальцы, вцепившиеся топорище. – Ну, вот и гости пожаловали.

Огромная, не меньше четырех сотен конников, орда половцев, что-то крича и улюлюкая, подскочила к стене на два перестрела и встала, словно заколдованная, на месте. Наконец из толпы выскочили двое удальцов, которые подскакали к стене на половину перестрела. Один из них, картинно остановившись и подняв на дыбы коня, замер. Второй, догнавший его мгновением позже, привстал на стременах и закричал, надрывая глотку:

– Люди новагородские! Хан Искал молвит моими устами! Хан Искал, правящий племенем етебичей, друг и союзник князя полоцкого, предлагает вам открыть ворота без брани и сдаться на милость князя сего!

– Щагол щаглуя на осиновом дубу! – крикнул в ответ Гюрята, вызвав бурю смеха среди собравшихся на стене. Всадники о чем-то переговорили и бирич[29], он же переводчик, опять закричал:

– Вы сами выбрали судьбу свою, говорит хан Искал! И посему не сетуйте, когда жены и дети ваши пойдут в полон, а дома ваши станут пеплом. Имущество же и животы ваши князь и союзник наш отдал на сей случай нам!

– Восхотела лягушка Нево испить, да лопнула! – опять рассмешил соседей Гюрята.

Кое-кто уже начал натягивать луки, но ни хан, ни его бирич не стали искушать судьбу и, пришпоривая коней, стремительно умчались прочь, подальше от стен. Когда же ополченцы наконец отвели взгляды от скачущих кочевников, то на стене раздалась дружная ругань. Оказалось, что пока шли переговоры, к орде присоединилось не меньше «тысячи» кривичей с осадными лестницами.

А из-за Волхова, со стороны Славенского конца уже видны были поднимающиеся в небо клубы дыма от огненных стрел, которыми забрасывали город нападающие, и пыли.

– На приступ пошли, на Славенский конец, – успел сказать Гюрята, когда половцы и кривичи на их стороне тоже вступили в бой. Шурша оперением, влетали в бойницы и стучали, вонзаясь в дерево стен, стрелы. Прячась за зубец, Гюрята успел заметить, как половцы, лавой несясь вдоль стены, орали и улюлюкали, выпуская стрелу за стрелой.

Несколько лучников-ополченцев, пытавшихся отвечать, упали, пробитые стрелами, вместе с не успевшими скрыться от обстрела. Стонали раненые, что-то неслышное за воем и криками из-за стены кричали из ближайшей стрельни[30]… Гюрята осмотрелся и обрадованно улыбнулся, заметив, что его кум, целый и невредимый, прячется от стрел за зубцом в дюжине шагов от него. Ярыш, не оглядываясь и не замечая кума, выглянул из-за зубца, метнув куда-то вниз одну из сулиц. И сразу схватился за десницу, в которую вонзилась половецкая стрела.

Гюрята рванулся было помочь соседу, но тут обстрел вдруг прервался и прямо под ним о стену что-то ударило. «Лестница!» – Гюрята даже не успел повернуться к бойнице, как в ней появилась чья-то голова в шлеме. Не теряя времени, ополченец подхватил прислоненный к стене топор на длинной боевой рукояти. С короткого замаха, хекнув, Гюрята ударил обухом по шлему уже влезшего по обтянутые кольчугой плечи в бойницу врага. Даже не вскрикнув, тот вылетел куда-то наружу. Гюрята шуйцей подхватил выроненный противником на пол забрала меч. Отставив ценную добычу в сторону, он высунулся в бойницу и топорищем уперся в верхнюю перекладину лестницы. Только тут новгородец понял, как ему повезло. Второй из лезущих на стену кривичей почему-то отстал, поэтому у новгородца появилась возможность оттолкнуть лестницу. Поднимавшийся вой что-то закричал, широко раскрытый рот напоминал внезапно появившуюся среди зарослей усов и бороды черную дыру. С шипением над головой Гюряты пронеслась стрела. Напрягая мышцы рук и спины, новгородец нажал… С хрустом треснуло топорище, но одновременно лестница отошла от стены… постояла несколько томительных мгновений, словно в раздумье или дожидаясь, пока с нее спрыгнут успевшие понять, что случилось, враги. А затем все быстрее и быстрее полетела назад, вниз, в пытающуюся разбежаться толпу воев. Еще одна стрела с силой ударила по шлему Гюряты, вызвав звон в ушах, словно от ударов колокола.

От неожиданности он присел, и следующая стрела, иначе точно попавшая бы ему прямо в лицо, улетела мимо.

Опомнившись, новгородец огляделся и мысленно помянул всех богов. Пока он бился с врагами, лезущими в его бойницу, они сумели влезть сразу в трех местах. Гюрята, схватив отставленный меч, бросился к ближайшей схватке. Двое новгородцев с трудом отмахивались от двоих влезших на стену воев, и только узость стены позволяла ополченцам пока держаться против опытных вояк. Но вот один из новгородцев упал, пропустив удар мечом в правую ногу. Второй ополченец сделал шаг назад… Ревя медведем, Гюрята метнул в кривичей топор и, перехватив меч в десницу, прыгнул к ошеломленному ударом противнику. Мечом плотник владел хуже, чем привычным по повседневной работе топором. Но кривич, еще не пришедший в себя, не смог отразить удар в шею. Брызнула кровь, заливая грудь и лицо Гюряты. Он невольно утерся. И тут же вынужден был отпрыгнуть назад от мелькнувшего прямо перед грудью меча.

Поскользнувшись, Гюрята упал, стукнувшись головой с такой силой, что на время потерял сознание…

И опять ему повезло. Приняв упавшего и залитого кровью новгородца за убитого, дружинник и другие поднявшиеся за это время на стену кривичи просто бросили его на стене, а сами побежали к стрельне, спеша скорее спуститься на землю…

Чуть позже всем стало вообще не до какого-то раненого ополченца.

Половцы, ворвавшиеся в город через ворота, открытые дружинниками Всеслава, неслись по улицам, как всадники Апокалипсиса, убивая всех встречных и на ходу подхватывая попавшиеся на глаза ценные предметы. Кое-где уже разгорались пожары. Вслед за конниками бежали отряды полочан, стремясь поскорее добежать до детинца, пока в нем не заперлись уцелевшие защитники. Новгород не успел полностью ополчиться, как был уже взят. В детинце еще добивали сопротивлявшихся, небольшие отряды, включая и оставшихся в живых дружинников посадника, отходили, огрызаясь стрелами и мечами, к Неревскому концу… А на улицах, во дворах и домах уже происходило то, что обычно происходит в городе, захваченном противником. Разбившись на мелкие отряды, половцы и кривичи бежали между домов, выглядывая дворы побогаче. Ворвавшись, хватали полон, вскрывали клети с добром и грузили на захваченных хозяев. И те сами несли собственное достояние на собственных спинах в лагерь победителей.

Въехавший последним со своими гридями[31] Всеслав ехал, делая вид, что не видит бродящие по дворам шайки грабителей, не слышит криков насилия и не чувствует дыма пожаров. Только подъехав к храму Софии, у которой несколько десятков дружинников охраняли сбежавшийся церковный клир, вятших мужей и бояр города, он укоризненно указал десятникам на ободранные одеяния.

– Что, мужи честные новагородские, не согласны стать под руку мою? – остановив коня, негромко спросил Всеслав у командовавшего дружинниками боярина Рогволда. Тот лишь молча развел руками.

– Мужи новагородские! – приподнявшись в стременах, крикнул князь. – Печалуя о бедах ваших и беспорядке в Землях Новагорода Великого при обилье вашем из-за того, что князя в ней нет, решил я, что беру на себя Новагород со всеми городами, пригородками и землями ближними и дальними! Отныне я есмь ваш князь, ваша защита и опора! – Князь внимательно всмотрелся в угрюмые лица новгородцев и добавил: – Сейчас всех проводят по домам, а монасей – до двора епископского! Жду до вечера решения вашего! – Опустившись в седло, он приказал Рогволду отправить собранное людство по домам и добавил шепотом, едва расслышанным боярином: – Не пойдут под руку, разорить домы их…

Пока в городе буйствовали вторгшиеся полочане и союзные им половцы, Гюрята, очнувшись, осторожно огляделся вокруг и, осознав случившееся, осторожно побрел по стене к стрельне. Отойдя немного от валяющихся тел, с которых было содрано все более-менее ценное, он нашел и подобрал брошенный кем-то топор. Чуть дальше валялось еще несколько трупов. Наклонившись над ними, Гюрята расслышал тихий стон. Отвалив в сторону валявшееся сверху тело кривича, он увидел под ним раненого Ярыша.

– Куме, жив? – негромко спросил Гюрята.

– Язвлен, но на жальник[32] не спешу, – слабым голосом ответил Ярыш.

– Ино побредем вон из града, пока живы, – предложил Гюрята, помогая куму подняться.

И снова Гюряте повезло. Стрельня пустовала, и у ворот никого не было. Прихватив с собой оставшуюся после воротников[33] торбу с едой, новгородцы осторожно выбрались за стены…

А через два дня они встретили один из отрядов земского войска, спешащий на помощь Новгороду. Еще через день они вернулись в Новгород. Понимая, что против воли Новгорода князю в городе и в землях его не удержаться, ушел Всеслав. Но перед уходом полоцкая рать еще раз ограбила нетронутые до того дома и даже храмы. Всеслав не пощадил и храма Святой Софии Новгородской – приказал снять с нее колокола и увезти к себе в Полоцк, а из самого храма люди Всеслава вынесли все самое ценное, вплоть до последнего паникадила.

Семья ж Ярыша уцелела, только старшую дочку, не успевшую спрятаться в схроне, угнали половцы. Ну и добро растащили, да дом сгорел. А вот у Гюряты горе великое случилось – жену убили и всех детей угнали кривичи. Но унывать и горевать долго плотники не стали, Ярыш достал из тайника кубышку и стал обустраиваться. А Гюрята, которому жить в городе расхотелось, распрощался с кумом да ушел в Торжок, где у него родственник в городской дружине состоял…

В то лето сыну Всеволода Ярославича Переяславского, третьего сына Ярослава Мудрого, Владимиру Мономаху исполнилось тринадцать лет. И отец отправил его в Ростов, чтобы княжил он там, удерживая землю ростовскую под рукой отцовой. Перед отъездом Всеволод рассказал сыну, что с Всеславом Брячиславичем начинается настоящая война. Князь полоцкий не идет на мировую, гонит гонцов прочь, хочет отложиться от Киева, не признает Ярославичей за старших князей. Поэтому главная для Владимира обязанность – не просто строго соблюдать порядок в ростово-суздальской земле и управлять ею, а обязательно подготовить войска для борьбы против кривичей.

Вместе с Владимиром князь Всеволод посылал полсотни своих опытных дружинников во главе с опытным и многознающим боярином Пореем, часть младшей дружины и Владимирова друга, молодого боярина Илью Дубенца.

С этого дня началась для тринадцатилетнего Владимира самостоятельная и нелегкая княжеская жизнь. Оказалось, что править самому намного труднее, чем смотреть, как это делает отец. Даже советы искушенного боярина Порея – это всего лишь советы, а решать и думать надо самому. И отвечать за решенное перед Богом и людьми – тоже самому. Владимир в Ростове обжился быстро, придясь ростовчанам по душе своим разумным правлением. Но полк набрать – это вам не княжеским судом заниматься. Воевать ростовчане не рвались. За что? Оскорбление Ярославичей трогало их мало, как и угроза нападения на Псков и Новгород. А время шло, уже начинали кое-где желтеть листья, зима стояла на пороге, только княжеское войско пополнялось плохо. Тогда Владимир позвал к себе воеводу, которым назначил боярина Порея, и спросил, что сделать, чтобы люди сами согласились пойти с ним на рать. Воевода сказал коротко: «Обещай им десятую часть всей добычи и отдание на поток захваченных градов». Не по душе было это князю, но понимал он, что иначе не поднять людей воевать непонятно за что. Поэтому продолжал он собирать свою дружину, обещая им не только славу, но и добычу. Так что дружина его пополнялась, хотя и не так быстро, как хотелось.

И когда до Ростова дошли слухи о взятии кривичами Новгорода, то Владимир созвал людей ростовских и звал их в поход, чтобы отомстить полочанам за разгром Новгорода, за поругание Святой Софии. Но при этом не забывал напоминать о богатствах и красоте полоцких городов, о полных разной утвари домах кривичских бояр и дружинников, о набитых снедью и рухлядью амбарах.

Поэтому, когда в конце декабря пришли в Ростов гонцы из Переяславля с посланием от Всеволода, дружина Владимира была готова к походу. Отец приказывал Владимиру привести ростово-суздальскую рать под Менеск к концу января. Туда же к этому сроку должны были подойти рати из Киева, Чернигова, Переяславля и прочих городов. Оттуда и начнется поход на Всеслава. К исходу месяца ударили сильные морозы, полностью стали реки, затянувшись льдом и открыв истинные дороги на Руси. Потянулись первые купеческие обозы и первые отряды войск к местам сбора. И вышел из Ростова в свой первый ратный поход князь Владимир, крещенный именем Василий, прозванный Мономахом по матери – греческой царевне…

Русь, Россия – (др. – рус. и ст. – слав. Роусь, Роусьскаѫ землѫ, лат. Russia, Ruthenia, Ruscia, Ruzzia, англ. Russia) – …

История. Средневековье.

В Х веке началось объединение разрозненных славянских племен в единое государство, выделился административный центр – Киев. […] Около 960 года Святослав принял власть в Киеве. […] После смерти Святослава между его сыновьями разгорелась междоусобица за право на престол (972–978 или 980). Старший сын Ярополк стал великим киевским князем, Олег получил древлянские земли, а Владимир – Новгород. В 977 году Ярополк разбил дружину Олега, а сам Олег погиб [42]. Владимир бежал «за море», но вернулся через два года с варяжской дружиной. Во время похода на Киев он покорил Полоцк – важный торговый пункт на Западной Двине и взял в жены дочь убитого им князя Рогволода Рогнеду.

В ходе междоусобицы Владимир Святославич отстоял свои права на престол (годы правления 980—1015). При нём завершилось формирование государственной территории Древней Руси, были присоединены червенские города и Карпатская Русь, которые оспаривала Польша. […] Добившись единовластия в русской земле, Владимир начал религиозную реформу, и в 988 году официальной религией Руси становится христианство. […] Став киевским князем, Владимир столкнулся с возросшей печенежской угрозой. […] После смерти Владимира на Руси произошла новая междоусобица. Святополк Окаянный в 1015-м убил своих братьев Бориса (по другой версии, Борис был убит скандинавскими наёмниками Ярослава), Глеба и Святослава. Сам Святополк дважды потерпел поражение и умер в изгнании. Борис и Глеб в 1071 году были причислены к лику святых. Правление Ярослава Мудрого (1019–1054) стало порой расцвета древнерусского государства. […] После Ярослава Мудрого окончательно утвердился «лествичный» принцип наследования земли в роде Рюриковичей. Старший в роде (не по возрасту, а по линии родства) получал Киев и становился великим князем, все остальные земли делились между членами рода и распределялись по старшинству. Власть переходила от брата к брату, от дяди – к племяннику. Второе место в иерархии столов занимал Чернигов. При смерти одного из членов рода все младшие по отношению к нему Рюриковичи переезжали в земли, соответствующие их старшинству. […]

Первым от Киева обособилось Полоцкое княжество – это произошло уже в начале XI века. Сконцентрировав все остальные русские земли под своей властью лишь через 21 год после смерти своего отца, Ярослав Мудрый, умирая в 1054 году, разделил их между пятью пережившими его сыновьями. После смерти двух младших из них все земли оказались под властью троих старших: Изяслава Киевского, Святослава Черниговского и Всеволода Переяславского (так называемый «триумвират Ярославичей»).

С 1061 года (сразу после разгрома торков русскими князьями в степях) начались набеги половцев, пришедших на смену откочевавшим на Балканы печенегам. В ходе долгих русско-половецких войн южные князья длительное время не могли справиться с противниками, предприняв целый ряд неудачных походов и понеся чувствительные поражения (битвы на реках Альте и Стугне).

После смерти Святослава в 1076 году киевские князья предприняли попытку лишить его сыновей черниговского наследства. В этой борьбе погибли Изяслав Киевский (1078) и сын Владимира Мономаха Изяслав (1096) [34] . […] На Любечском съезде (1097), призванном прекратить междоусобицы и объединить князей, в том числе и для защиты от половецких набегов, был провозглашён принцип единовластия. Полную власть получал Великий Князь Киевский Владимир Мономах, вместе с этим титулом получивший титул кагана, остальные князья считались «в его молодших братьев место». Киевский престол был закреплен за родом Ярославичей «на веки вечныя». При этом было оговорено, что при переносе великокняжеской резиденции потомками кагана Владимира Мономаха в любой город Руси титул и власть Великого Князя Киевского сохраняются за ними. «Лествичное» право по отношению к киевскому престолу не действовало, наследником Мономаха стал его сын Мстилав Владимирович, прозванный впоследствии Великим (после захвата Константинополя получивший также титул императора). […]

«Большая энциклопедия, или свод знаний обо всем на свете, что образованному человеку ведать надлежит, а также фактов куриозных и справок для памяти».

Г. Владимир Великий, «Кучково поле», 1778 год.

Владимир Всеволодович Мономах (др. – рус. Володимиръ Мономахъ; в крещении Василий; англ. Vladimir-Vasily Monomach, лат. Volodimirus-Vasileus Monomachus, 1053—19 мая 1125) – князь смоленский (1073 – 1078), ростовский и черниговский (1078 – 1094), великий князь киевский и каган Руси (1095—1125), государственный деятель, военачальник, писатель, мыслитель. Сын князя Всеволода Ярославича. Прозван Мономахом по названию рода матери, которая была дочерью византийского императора Константина IX Мономаха. […] Как известно, в XI веке, особенно во второй его половине, развивается феодальная раздробленность Руси. Каждый князь претендует на самостоятельное управление своей отчиной. Владимир-Василий Всеволодович не был противником все углублявшегося деления Русской земли на отдельные княжества, но стремился при этом сохранить политическое, военное и культурное единство Руси на новой моральной основе: на основе договоров о союзах князей между собой, скрепляемых целованием креста, взаимными обещаниями и сохранением за собой отчин без посягательств на отчины соседей. Свою идею союзов Владимир Мономах постоянно высказывал на встречах князей. Однако, убедившись в нереальности подобного устройства, в 1095 году занимает киевский стол и после непродолжительной междоусобной войны разбивает войска коалиции князей во главе со Святославом. После чего на Любечском съезде (1097), фактически объявляет всех остальных князей своими подданными, получая титулы Великого Князя Киевского и кагана Руси. […]

Talbooth, «Encyclopedia Maxima mundi». London, 1898.