Пуля без комментариев

«Предчувствия его не обманули», – пропел для Сергея хор из мультфильма.

– Папа, не тяни, что случилось? – нетерпеливо спросила Оксана.

Ей хотелось скорее разделаться с обедом и поехать в гости к подруге.

– У нас неприятности с поставщиками? – серьезно спросил сын.

Владимир Семенович отложил в сторону вилку, промокнул губы матерчатой салфеткой. Римма Витальевна подала обслуге знак покинуть помещение.

– Ну что же, поговорим! – сказал директор СГТС.

Сын и дочь мгновенно уловили перемену настроения за столом и, следуя примеру отца, отодвинули от себя тарелки с едой.

– Как вы знаете, мы живем в эпоху перемен, – продолжил Владимир Семенович. – На смену социализму пришел капитализм. Человек человеку теперь не друг, товарищ и брат, а волк. Как писали раньше, звериный оскал капитализма. Да, что было, то прошло. Места политиков-говорунов теперь заняли воры, а нам красть нечего! – Последние слова глава семейства выкрикнул, словно хотел вбить их в крышку стола как гвозди.

– Володя, успокойся, – попросила его жена.

– Если вы не слепцы, то должны видеть, что период первоначального накопления капитала перешел в стадию поглощения малых предприятий акулами большого бизнеса, – обращаясь к детям, сказал Владимир Семенович. – Мы в масштабах Сибири кое-что значим, но для государственных корпораций наша СГТС – мелочь. «Газпром» неумолимо поглощает всех конкурентов на рынке производства и транспортировки газа. Наши дни сочтены. Мы не игроки в большом бизнесе, а так, пятое колесо в телеге. Чтобы не лишиться всего нажитого, я принял решение продать фирму. Пока за «Сибгазтранссервис» дают хорошие деньги, надо ловить момент.

«Мне принадлежит треть фирмы, – автоматически отметил Сергей. – Без моего согласия он ничего не сможет сделать. Вернее, ему не удастся продать мою долю».

– Я объявляю вам мое решение, – тоном верховного судьи заявил отец. – В ноябре мы продаем СГТС, вырученные деньги делим так. Я и мать забираем две трети, остальное поровну между вами.

Компьютер в голове Сергея заработал с бешеной скоростью, но мгновенно перегрелся и отказался делать вычисления.

«Моя треть пополам с Оксанкой, это сколько же будет? Почему, спрашивается, отец решил поделить мою долю, а не свою или матери? Так нечестно. Пусть он своей любимой доченьке из своих средств отстегивает, а моих денег не касается».

Вместо того чтобы открыто высказать родителям свое несогласие, Сергей зашел с другого конца.

– Чем мы после продажи активов будем заниматься? – спросил он.

– Я даю вам полный карт-бланш. Что хотите, то и делайте. Я лично к бизнесу больше отношения иметь не хочу. Хватит, покрутился как белка в колесе, пора и отдохнуть.

«Он что, на пенсию собрался? – с удивлением подумал Сергей. – А как же мы?»

– В современной России большие деньги можно делать только с помощью воровства или связей на самом верху, – продолжил Владимир Семенович. – Воровать я не умею, друзей в правительственных кругах у меня нет. Остается… – Владимир Семенович выдержал эффектную паузу, поочередно осмотрел детей, еще раз отер губы салфеткой и объявил финальную часть своего решения: – Мы с мамой уезжаем в Мюнхен. Я уже присмотрел там квартиру в тихом районе и договорился о ее покупке. Здесь, в России, меня ничего не держит.

– А как же мы? – спросила Оксана.

– Как хотите! – отрезал отец. – Квартира в городе остается Сергею. Тебе – этот дом. Автомобили, мебель, ковры и всю прочую обстановку поделите между собой. Мы в Германию ничего не повезем. Все там купим.

– Погоди, папа, – сказал Сергей. – А как же могилы предков, патриотизм, Родина, березки? У нас здесь две бабушки похоронены.

– Могилы предков там, где жить комфортнее. Я гулял по Мюнхену ночью. Даже на рабочих окраинах там безопаснее, чем у нас днем на площади Советов. Да что говорить! В Германии в любую пивную заходишь – там чистота, порядок, все улыбаются. А у нас? Свинство, грязь, бандитизм и оскаленные рожи на каждом углу. Все всем недовольны. Ни одного счастливого лица.

– Папа, я с вами! – не стала дожидаться конца разговора Оксана. – Меня-то здесь точно ничего не держит.

– Чем ты в Германии будешь заниматься? – со злостью спросил Сергей. – Немецкого языка ты не знаешь. Диплом твой в Германии можешь прямо в аэропорту выбросить. Оксана, ты ничего делать не умеешь, ни одного дня не работала, а за границей жить собираешься!

– Не переживай. На новом месте я найду, где устроиться.

– Понятно. Проституткой на трассу выйдешь.

– Сергей! – истерично взвизгнула мать. – Как ты можешь так говорить!

– Мне надо подумать, – сказал сын, встал из-за стола, сорвал с шеи салфетку и бросил ее на стол. – Вы как-то все кулуарно решили, не спрашивая моего мнения. Так дело не пойдет.

– Сядь на место! – приказал отец. – Я еще не закончил.

Сын остался стоять. Он уловил в голосе главы семейства скрытую угрозу, но не знал, как на нее реагировать, продемонстрировать свою независимость или прикинуться, что смирился с решением родителей.

– До ноября срок неблизкий, – заявил Владимир Семенович. – Многое может поменяться за две недели. Там, где было что-то, не останется ничего.

Сергей посмотрел в глаза отцу и понял, что проиграл.

«Этот старый козел – единоличный руководитель фирмы. Ему ничего не стоит перекинуть активы в новую организацию и оставить меня с голым задом. Как только я покажу зубы, так он тут же проделает с СГТС тот же номер, который провернул с «Орионом». Ну ничего, папочка, еще не вечер! Посмотрим, кто из нас в дураках останется».

– Прошу прощения. Я погорячился.

Сергей вернулся на место, налил из графина морс, залпом выпил полный стакан.

– Так-то лучше, – одобрил капитуляцию сына Козодоев-старший.

– Чем ты посоветуешь мне заняться после вашего отъезда? – спросил Сергей.

– У нас пустует магазин. Определенный опыт в торговле у тебя есть. Займись куплей-продажей ширпотреба. Сейчас это неплохой бизнес.

– Ты поможешь мне товарами из Германии?

– Нет, – отрезал отец. – Я твердо решил выйти из игры. Приеду в Мюнхен, осмотрюсь и буду жить как обычный немецкий бюргер на пенсии. Рыбалка, путешествия по Европе, прогулки по горам. Римма, мы будем с тобой встречать восход солнца в баварских Альпах. Представь себе свежий воздух, изумрудные лужайки, ручейки, цветочки. Красота! – Владимир Семенович протянул руку к бутылке нарзана, но передумал.

– Эй, есть кто живой? – крикнул он.

В дверной проем тут же услужливо выглянул официант.

– Принеси нам по бокалу вина.

Дальнейшее застолье, сдобренное легким возлиянием, прошло в натянутой обстановке. Как только представилась возможность, Сергей засобирался домой.

– Меня в город отвезут или на остановку идти? – спросил он.

– Это что за новости? – нахмурился отец. – С каких это пор ты стал отделять себя от семьи? Мой водитель в твоем распоряжении.

После отъезда сына Римма Витальевна поднялась в свою комнату, плотно прикрыла за собой дверь, набрала номер домашнего телефона Марины.

– Алло, – ответила личная секретарша Козодоева-младшего.

– Здравствуй, девочка моя. Как дела? Марина, нам надо встретиться. Завтра в полдень жду тебя в нашем кафе. Постарайся не опаздывать.

Сергей с облегчением покинул родительский дом и всю дорогу размышлял о превратностях судьбы.

«С юных лет я иду по полю, на котором на каждом шагу разбросаны грабли. Под ноги мне лень смотреть, вот и получаю черенком по лбу. Бац, бац – а толку никакого нет! Спрашивается, какого черта я так наплевательски относился к изучению иностранного языка в школе? Сейчас приперло, а я по-английски двух слов связать не могу. Но это дело прошлое, а фирма – вот она. Я каждый день в своем кабинете штаны просиживаю, а ума не нажил. Подумать только, я, заместитель директора, даже приблизительно не представляю стоимость наших активов. Как бы мне заполучить балансовый отчет за прошедшее полугодие? Не тот, который отец представляет проверяющим органам, а настоящий? Он ведь мог уже тайно продать все периферийные активы и деньги перекинуть в мюнхенские банки. Черт, доллары! Как пить дать, папаня сделку проведет в рублях и со мной ими рассчитается, а сам конвертирует выручку в валюту и с ней умотает за границу. Если он намерен продать СГТС иностранцам, то уже наверняка оговорил с ними схему продаж. Треть для меня и налоговиков за рубли, а себе за доллары или марки. Он скинет покупателям процентов пять, и они с радостью пойдут на такой вариант сделки. Почему у меня нет доверенного лица в бухгалтерии? Мне бы, дураку, вместо того чтобы со своими девками в комнате отдыха кувыркаться, надо было давно с какой-нибудь бухгалтершей замутить. Но ничего, еще не все потеряно! У Маринки хорошие отношения с планово-финансовым отделом. Пошлю ее на разведку. Она девушка смышленая, если копию отчета не сопрет, то итоговые цифры запомнит».

Не доезжая двух кварталов до дома, Сергей велел водителю остановиться.

«Пройдусь немного пешком, подумаю», – решил он, но ноги сами принесли его к домовой кухне, где в наскоро оборудованном буфете продавали на розлив водку в пластмассовых стаканчиках.

– Сто пятьдесят граммов и стакан томатного сока, – заказал Козодоев.

Буфетчица ловко открыла новую бутылку, налила Сергею почти полный стаканчик водки.

«Интересно, сколько она недоливает с каждого заказа? – подумал Сергей. – На глаз ведь льет и даже не пытается изобразить, что отмеряет дозу с точностью до грамма».

Козодоев отошел за свободный столик, поставил на него стаканы, решил посолить сок, но тут же отказался от этого намерения. Соль была подозрительного серого цвета, с вкраплениями засохших крошек хлеба.

«Выпью так!» – решил он и опрокинул в себя содержимое стакана.

Водка была теплой, отдавала ацетоном и еще какой-то химией. Чтобы она не вырвалась наружу, Сергей немедленно запил соком и пошел покурить на улицу. После первой же затяжки он слегка опьянел, повеселел и решил выпить еще сто граммов, но уже в другом месте. По пути домой ему попалась рюмочная. Водку там подавали лучшего качества, но любимого томатного сока в ассортименте не было. Сергей закусил выпивку бутербродом с вареной колбасой и, пошатываясь, двинулся к дому.

На углу у гастронома к нему привязался грязно одетый мужичок в засаленном пиджаке с орденскими колодками.

– Земляк, помоги участнику войны, дай сто рублей на похмелку. Помираю, трубы горят!

Козодоев презрительно взглянул на этого фальшивого ветерана. На вид тому было лет пятьдесят с небольшим. Свои ордена он мог заработать только в тыловом роддоме, где громче всех младенцев требовал соску.

– Да пошел ты! – отмахнулся от привязчивого незнакомца Козодоев.

Не успел Сергей отойти на приличное расстояние, как его догнали двое нетрезвых парней в спортивных костюмах нараспашку.

– Стой, козел! Это ты, фашистская морда, ветерана обидел?

Ответить Сергей не успел. Первый удар пришелся ему в глаз, второй – в солнечное сплетение, еще один, ногой, – по почкам. Пока Козодоев ловил ртом воздух, парни затащили его за угол дома, стащили с плеч кожаную куртку и скрылись с добычей в лабиринте дворов.

Что было дальше, Сергей помнил смутно. Очнулся он уже ночью, на полу у себя в прихожей.

«Слава богу, живой добрался! – подумал он. – Могли бы ведь, гады, и по голове огреть. Валялся бы сейчас у гаражей с проломленным черепом».

Козодоев ощупал лицо и понял, что с ним что-то не так. Он включил свет в прихожей, посмотрел в зеркало и застонал.

– Боже мой, только не это! Как я в понедельник на богослужение пойду? Проклятые грабители! Мало им новенькой куртки, так они еще синяк мне под глазом поставили. За выходные он точно не пройдет, придется с побитой физиономией на работу идти.

Сергей выдохнул на зеркало алкогольные пары, почувствовал себя дурно, поспешил в туалет и очистил желудок от поддельной водки из домовой кухни.

В понедельник утром, перед работой, Сергей попытался замазать синяк под глазом тональным кремом «Балет», но тщетно. Ядреный фофан, отливающий всеми оттенками лилового цвета, никакими косметическими средствами нельзя было замаскировать.

«Ну и черт с ним!» – решил Козодоев и спустился к «Волге», ожидавшей его во дворе.

Девушки из личного секретариата Сергея на появление побитого начальника отреагировали сдержанно. Марина и Катя сделали вид, что ничего не заметили, а простодушная Аня ойкнула.

Отец, увидев своего заместителя в образе вокзального бомжа, впал в ступор.

Несколько секунд он молча разглядывал сына, потом вполголоса спросил:

– Ты с ума сошел? Как ты в таком виде пойдешь на богослужение?

– Может быть, я пропущу это мероприятие?

– Не получится. Референт Лотенко перед приходом священника проверит всех арендаторов по списку. Придется тебе идти с подбитым глазом. Признайся, ты где на кулак нарвался?

– Хулиганы у подъезда напали. Еле отбился.

– В милицию заявлял?

– Нет, конечно! Что толку писать? Все равно никто никого искать не будет.

– Ты запомнил, как выглядели эти мерзавцы? Я могу подключить к их поиску нашу службу безопасности.

– Не надо. Я никого не запомнил и опознать не смогу.

Козодоев-старший вызвал из приемной секретаршу и распорядился:

– Попробуйте привести сына в божеский вид. Нам через полчаса надо выдвигаться на мероприятие.

Секретарша сбегала в производственный отдел, принесла целую коробку кремов и пудры. Поверх «Балета» она наложила еще три слоя косметики, но заретушировать свежий синяк не смогла.

Освящение здания бывшего обкома профсоюзов началось ровно в полдень. На мероприятии работали местные тележурналисты и американцы. Российский оператор ни на шаг не отходил от священника, иностранцы старались держаться в сторонке. Православный обряд их явно не интересовал. Оператор Флейк фиксировал происходящее с таким скучающим выражением лица, словно снимал репортаж о жизни аквариумных рыбок.

Сергей попытался найти среди телевизионщиков Сару Блант, но не смог. Она на богослужении не присутствовала.

Наконец священник отец Пантелеймон закончил молитву и стал окроплять святой водой кабинеты, стены коридора и всех присутствующих. Козодоева-младшего, словно главного грешника в городе, он обрызгал дважды.

– Во имя Отца, и Сына…

Благословение во имя Святого Духа досталось Мякоткину, пятидесятидвухлетнему грузному мужчине, директору коммерческого банка, стоявшему рядом с Сергеем. Мякоткин, окропленный святой водой, перекрестился и растер ладонью капли по лицу, словно умылся божественной благодатью. Козодоев поморщился от такого лицемерия, полез в карман за носовым платком, но достать его не успел.

– Мужские развлечения? – тихо спросил за спиной знакомый голос. – Вы участвовали в боксерском поединке?

Сергей обернулся. Перед ним стояла прекрасная американка.

– Хулиганы напали, – стараясь не привлекать к себе внимание, вполголоса ответил он.

Сара понятливо кивнула.

– Могу я пригласить вас на чашечку кофе после богослужения? – учтиво спросил Козодоев.

– В шесть вечера, – очень тихо, одними губами ответила американка. – Я знаю, где ваш офис.

Богослужение закончилось, люди в коридоре разом пришли в движение и оттеснили Сару от Сергея.

«Вот это удача! – ликовал Козодоев, возвращаясь к себе. – Пораньше выгоню девок из приемной, останусь с американкой наедине, а там… – Он представил, как нежно обнимает красавицу, касается губами ее бархатистой кожи, всем телом чувствует взаимность и сливается с ней в долгом страстном поцелуе. – Если я сегодня вечером добьюсь ее расположения, то буду считать, что жизнь прожита не зря!»

В два часа дня руководители организаций, входящих в Союз предпринимателей Западной Сибири, собрались на внеочередное заседание. Проходило оно в актовом зале бывшей цитадели профсоюзов. Председательствовал Анатолий Лотенко.

– Господа! – обратился он к представителям бизнеса. – Позвольте зачитать вам стихотворение, напечатанное в газете «Голос народа» на прошлой неделе. Автор этого произведения – Иван Ляхов. Помните такого? При коммунистах он отвечал за агитацию и пропаганду среди молодежи, а нынче переквалифицировался в поэты.

Откашлявшись, Лотенко вслух прочел поэму «Они наступают, оковы несут!». Поэт из Ляхова был посредственный, зато ему удалось пропитать текст яростной энергетикой человека, люто ненавидевшего буржуазию, реформаторов и демократов всех мастей.

– Вам понятен посыл этого гнусного пасквиля? – спросил Лотенко всех сразу, не дождался ответа и продолжил: – Это нас, бизнесменов Западной Сибири, Ляхов называет коричневой чумой. Это мы с вами, по его словам, как только закрепимся во власти, так тут же построим концентрационные лагеря и разожжем печи крематориев. Я, правда, не понял, кого мы будем сжигать в них.

В зале кто-то засмеялся. У многих людей, находившихся там, были библейские имена. Жечь самих себя и своих близких эти мужчины не собирались.

«Зачем он нас собрал? – с недоумением подумал Сергей. – Иван Ляхов – очень плодовитый поэт. Каждую неделю местные газеты публикуют его стихотворения. В новом произведении Ляхова я не услышал ничего нового. Все тот же набор штампов и лозунгов. Долой фашистов-капиталистов. Выше знамя борьбы за права трудящихся. Про крематории он, правда, раньше не писал, но тему надвигающейся диктатуры капитала как-то развивать надо, вот он и вспомнил про нацистские концлагеря. Про ГУЛАГ, кстати, ничего не сказал».

Сергей обернулся. На последнем ряду, вдали от всех, сидели Сара Блант и мордастый иностранец, не пожелавший снять кепку в помещении. Ему речь Лотенко явно нравилась. Услышав о фашистах и крематориях, он одобрительно кивнул. Дескать, молодец! Так держать.

– Позвольте зачитать вам справку, подготовленную нашей службой безопасности, – сказал Лотенко, раскрыл тисненую папку, достал из нее пару листов машинописного текста. – «После запрета деятельности КПСС в нашем областном центре образовалось несколько политических партий и движений, объявивших себя наследниками дела Ленина. Одним из таких движений является Новая коммунистическая гвардия, возглавляемая Алексеем Даниловым, психически неуравновешенным человеком. Заместитель Данилова – Иван Ляхов. На прошедшей в начале октября конференции Патриотических сил Сибири Данилов и Ляхов предложили активизировать борьбу против антинародного режима и перейти от уличных дебатов и шествий к решительным действиям». – Лотенко оторвался от документа, посмотрел в зал, встретился взглядом с американцем, получил его одобрение и, уже не глядя в текст, продолжил: – Ляхов, Данилов и их банда собираются устроить массовые беспорядки, которые начнутся со штурма нашего здания. Я думаю, не стоит объяснять вам, к чему приведут эти безрассудные действия.

– Разве милиция нас не защитит? – выкрикнул из зала заранее подготовленный вопрос Трещилов, директор торгово-закупочной фирмы, человек довольно болезненного вида.

– Дата выступления Данилова и его приспешников неизвестна, но не это главное. И в милиции, и в Комитете госбезопасности хорошо усвоили уроки августа прошлого года. По сведениям, полученным из наших источников, милиция не станет вмешиваться в народные волнения до тех пор, пока не прольется первая кровь.

– Давайте усилим охрану здания! – снова выкрикнул Трещилов.

– Господа! – повысил голос Лотенко. – Почему мы должны прятать голову в песок и ждать, пока взбесившиеся ультралевые экстремисты не сожгут нас живьем? Мы должны призвать на свою сторону здоровые силы общества и показать Данилову, что знаем о его намерениях и готовы дать достойный отпор. Я предлагаю провести на площади Советов массовый митинг в защиту свободы и демократических ценностей. Выведя народ на площадь, мы покажем президенту Ельцину и всей России, что у нас в Сибири красно-коричневый фашизм не пройдет!

В зале раздались аплодисменты, вначале робкие, разрозненные, потом все более дружные и организованные. Участники совещания, сидевшие в первых рядах, встали, их примеру последовали остальные.

– Фашизм не пройдет! – закричал сосед Козодоева. – Долой красно-коричневую чуму!

В поднявшемся шуме и гвалте Сергей тоже решил проявить свою гражданскую позицию.

Прекрасно сознавая, что его никто не услышит, он выкрикнул:

– Долой поддельную водку!

Лотенко насладился единодушной поддержкой соратников, постучал по микрофону, призывая к тишине, и проговорил:

– Господа! После совещания мои помощники раздадут вам план проведения митинга. В нем будет указано, сколько человек должен выставить на площадь Советов каждый из членов Союза предпринимателей Западной Сибири. Не считайте нашу разнарядку принуждением, но другого выхода у нас в сложившейся обстановке нет. Данилов не оставляет нам времени на иные формы подготовки митинга.

«Как при советской власти, – подумал Сергей. – Хочешь не хочешь, а на демонстрацию надо идти».

Место за трибуной занял Мякоткин.

– Господа! У членов президиума союза есть предложение материально стимулировать участников митинга, – заявил он.

«Обалдеть, как на него святая вода подействовала! – злорадно подумал Сергей. – Мякоткин – самый жадный из всех банкиров города. Вдруг он решил премировать своих сотрудников за гражданскую активность! Это же чудо, таинство преображения!»

– Господа, давайте обсудим предложение президиума, – подал голос Лотенко.

В ответ по залу прокатился недовольный шепоток. Тратить оборотные средства на малопонятный митинг бизнесмены не хотели.

Владимир Козодоев поднялся с места и проговорил:

– Я считаю, что наши сотрудники обязаны исполнять любые пожелания руководства. Зачем нам выписывать премию собственным секретаршам и водителям? Мы плывем в одной лодке, и надвигающиеся невзгоды для нас общие.

– Не совсем так! – возразил Мякоткин. – Наш митинг будет транслироваться по телевидению, и мы не можем допустить, чтобы в кадр попало чье-то недовольное лицо.

Тут попросил слово Жданов, один из основателей союза.

– Господа, неподдельный энтузиазм не рождается на пустом месте. Во все времена лучшим стимулом для толпы были деньги, и сейчас ничего нового выдумывать не надо. Давайте лучше согласуем сумму, которую выплатим участникам митинга, – заявил он.

– Очень правильное предложение, – поддержал его Лотенко. – В отношении массовки мы должны придерживаться единообразия, а то получится, что одни заплатили сто рублей, а другие пожадничали и дали только полтинник.

– Маловато сто рублей! – отозвался кто-то в зале. – Может, еще по сотне накинем?

Обсуждение вознаграждения участников митинга заняло минут двадцать, после чего бизнесмены покинули актовый зал.

Вырвавшись на волю, Сергей забежал к себе в кабинет, наскоро перекурил, выпил кофе и пошел к отцу, чтобы обсудить предложение Лотенко в приватной обстановке.

– Папа, я, честно говоря, ничего не понял. Какой-то Ляхов написал поэму, а нам на улицу выходить?

– Не в Ляхове и не в Лотенко дело! Посмотри в окно. Видишь, двое иностранцев по площади прогуливаются, что-то высматривают? Это они к завтрашнему репортажу готовятся, удобные места для съемки выбирают.

Сергей по совету отца понаблюдал за американцами.

– Пожалуй, ты прав, – согласился он.

– Заокеанского зрителя митинг в сибирской глуши не заинтересует, – продолжил размышлять вслух директор СГТС. – Лотенко должен организовать нечто такое, что притянет аудиторию к экрану. Например, массовые беспорядки, столкновения с милицией. Ты вот что, Сергей, завтра в передние ряды не лезь. Мало ли что может случиться.

На площади к телевизионщикам присоединилась Сара Блант. Выслушав мужчин, она, судя по всему, предложила им новую расстановку массовки и главных участников митинга.

– Мне кажется, сценарий завтрашнего шоу написан в Вашингтоне или Балтиморе, а не в кабинете Лотенко, – сделал вывод Сергей.

– Вот так и живем! – подытожил директор СГТС. – Щелкнул американский дядя пальцами, мы как цирковые собачки тут же на задние лапки встали и весело залаяли.

– Это ты прав, – задумчиво отозвался Сергей. – Прикажет дядя Сэм – завтра же все на площадь без штанов выйдем, энтузиазм изображать будем.

Сергей понаблюдал за американцами еще немного, вернулся к себе, отпустил девушек по домам и стал готовиться к приему гостьи.

Сара Блант пришла, как обещала, сразу же после окончания рабочего дня. Козодоев проводил ее в комнату отдыха, где сервировал столик с кофе и коньяком. К удивлению директорского сына, американка с порога осмотрела комнату отдыха и недовольно скривила губки.

– Что это? – спросила она.

– Коньячок, небольшое дополнение к кофе, – неправильно понял вопрос хозяин кабинета.

– Я что-то не пойму, за кого вы меня принимаете? – рассердилась корреспондентка. – Я, кажется, не давала вам повода усомниться в моей порядочности.

– Я хотел как лучше, – промямлил Козодоев. – Так сказать, чисто русское гостеприимство.

– Сергей, позвольте я вам кое-что объясню. В Америке женщину приглашают в служебное помещение с диваном только в одном случае – заняться сексом.

Сара Блант прекрасно знала, что, несмотря на все перемены в России, слово «секс» и в разговорной, и в письменной речи здесь по-прежнему оставалось табуированным и неприличным. Журналистка могла бы выразиться иначе, например, сказать «заняться любовью», но это произвело бы уже совсем не тот эффект.

– Я хочу рассказать вам один примечательный эпизод из моей жизни, – продолжила Сара. – Я лишилась девственности в четырнадцать лет, на заднем сиденье автомобиля. В Америке в годы моей юности молодым людям было сложно найти более укромное место, чем салон отцовского «Бьюика» или «Кадиллака».

От таких откровений Сергей густо покраснел. Он ожидал услышать от журналистки что угодно, но только не рассказ о ее первом сексуальном опыте.

– Узнав об этом случае, моя мама дала мне урок, который я запомнила на всю жизнь. Она сказала: «Сара, если ты не хочешь, чтобы мужчины принимали тебя за дешевую шлюху, никогда не занимайся сексом, не приняв душ». Я понятно выразила свою мысль? В этом здании нет душа и ни о каких интимных отношениях не может быть и речи.

Сергей наконец-то совладал с собой.

Чтобы не выглядеть посмешищем, он сказал первое, что пришло ему на ум:

– Если бы моя сестра в четырнадцать лет призналась маме, что занималась любовью на заднем сиденье автомобиля, то у меня сейчас не было бы сестры. Мама убила бы ее.

Журналистка посмотрела Козодоеву в глаза, мягко, вкрадчиво улыбнулась.

– Сергей, скажите мне честно, для вас секс со мной – это экзотика или проявление чувств?

– Сара, клянусь, с того момента, как увидел вас в аэропорту, я каждую секунду мечтаю остаться с вами наедине и признаться, что…

– Дальше не надо, – оборвала его американка. – Продолжим в другом месте, у меня в гостинице. А сейчас давайте просто поговорим. Расскажите мне о себе, о своей жизни. Я ведь журналистка, мне все интересно.

Сергей и американка проговорили до позднего вечера. О чем только не рассказал ей Козодоев! Особенно красочно он описывал свою жизнь на буровой на севере Томской области.

– Там так холодно зимой, что плюнешь на улице и слюна на лету застывает. А сколько там волков! Без ружья за дверь носа не высунешь.

Перед расставанием Сергей попытался поцеловать журналистку, но она увернулась:

– Не здесь, мой пылкий друг, не здесь! Завтра мы снимем репортаж, отправим материал в Москву, и у нас наступят дни затишья. Не тревожьтесь о нашей будущей встрече. Я сама найду вас.

Проводив журналистку, Сергей спустился в гараж, сам сел за руль служебной «Волги». У кафе «Встреча» он притормозил. Вдоль дороги, в тусклом свете уличных фонарей, стояли в ожидании клиентов самые дешевые в городе проститутки, в основном наркоманки.

«Какие они потрепанные, – подумал Козодоев, рассматривая девушек. – В другое время я бы побрезговал с ними связываться, но сейчас ничего не могу с собой поделать. После общения с американской развратницей внутри меня все кипит и клокочет. Если я сейчас не выпущу пар, то до следующей встречи с Сарой не доживу, лопну в самом интимном месте».

Сергей выбрал девушку, опустил стекло.

– Эй, ты, иди сюда!

Не задавая лишних вопросов, она села на заднее сиденье. Козодоев отъехал на ближайший пустырь, заглушил двигатель.

– Раздевайся, – приказал он.

– Нет, так не пойдет, – запротестовала жрица любви. – Давай я тебе то же самое сделаю, что и всем.

– Заткнись! – рявкнул Сергей. – Ты раздеваешься или пошла вон! – Козодоев достал тысячную купюру, показал девушке. – Поторапливайся! – приказал он. – А то найду другую, понятливую.

– Как скажешь! – покорно согласилась девушка и потянула молнию на куртке.

В ночь с понедельника на вторник резко похолодало. Под утро на землю, схваченную морозом, тихо опустились редкие снежинки. Контраст между дождливым воскресеньем и началом новой недели был поразительным. Еще вчера стояла поздняя слякотная осень, а сегодня уже зима.

В восемь утра, на полчаса раньше, чем обычно, Анатолий Лотенко вышел из дома. У подъезда его ожидали телохранитель Альберт и личный референт Лукашов. Альберт предупредительно распахнул перед боссом дверь представительской «Тойоты».

– Все готово? – вместо приветствия спросил Лотенко. – Кто отвечает за транспорт?

– Транспортом думал я заняться, – немного помедлив, ответил Лукашов.

– Не пойдет. Ты будешь нужен мне в штабе. На площадь отправь Долгополова.

Через двадцать минут президент Союза предпринимателей Западной Сибири был в зале заседаний правления «Южсибсоцбанка». Наскоро приняв доклады заместителей и начальников отделов о состоянии дел в банке и смежных фирмах, Лотенко велел секретарю его не тревожить и закрылся в своем кабинете с двумя самыми доверенными лицами, Лукашовым и Корниловым, советником по связям с общественностью.

– С чего начнем? – спросил Лотенко.

Референт сверился с записями в ежедневнике, перевернул лист, сделал пометку авторучкой.

– По плану мы репетируем выход на площадь.

В комнате отдыха президента Союза предпринимателей Западной Сибири в стену было вмонтировано огромное, от пола до потолка, зеркало. Лотенко репетировал перед ним свои выступления, отрабатывал жесты накануне важных публичных мероприятий.

– Пальто, в котором я приехал, для выхода не подойдет, – недовольным тоном заявил Лотенко. – Посмотрите на памятник. На Ленине пальто такого же покроя, только на левую сторону запахнуто. Черт! Не мог он из Финляндии в плаще приехать или в шубе!

– Откуда он приехал? Из Финляндии? – с удивлением осведомился Корнилов.

– Историю учить надо! – вместо босса ответил Лукашов. – В апреле девятьсот семнадцатого года Ленин вернулся в Россию, залез на броневик и провозгласил начало пролетарской революции. Вот эта поза, с вытянутой рукой, копирует его жест на броневике.

– Вранье это все! Броневик не табуретка. Как бы он на него залез?

– Хватит болтать! – прикрикнул на подчиненных Лотенко. – В чем я выйду к народу?

Лукашов по-хозяйски распахнул дверцы встроенного гардероба, перебрал верхнюю одежду, висевшую на плечиках, выбрал темное длиннополое пальто с отстегивающейся подкладкой. Лотенко надел наряд, предложенный ему, отошел в дальний конец комнаты, встал напротив зеркала, покрутился, осматривая себя с расстояния.

– Пальто лучше не застегивать, – решил он. – В расстегнутом я куда лучше выгляжу, решительнее. – Анатолий Борисович стремительно подошел к зеркалу, с недовольным видом вернулся на исходную позицию и капризно сказал: – Чего-то не хватает.

– Жалко, Анатолий Борисович, что вы не курите! – сказал Корнилов. – Было бы очень эффектно выйти из здания с сигареткой в руке, один раз коротко затянуться и отбросить ее в сторону шагов за десять до цели.

– Было бы неплохо, – согласился референт.

Лотенко вновь прошелся до зеркала, по пути щелчком отшвырнул воображаемую сигарету.

– Вы какую-то чушь мне советуете! – раздраженно бросил он. – Что за пацанские приемы? Я не на разборки с гопниками собрался, а на важное мероприятие. Внимание телезрителей должно быть приковано к моему лицу, а не к сигарете.

– Давайте внесем в ваш облик некую приметную деталь, – предложил Лукашов. – Например, значок на лацкан пиджака.

– Совсем, что ли, тронулся? – Корнилов покрутил пальцем у виска. – Какой значок? «Поцелуйте меня в задницу! Я друг Шулейко»? Значки пускай депутаты носят, а Анатолию Борисовичу для дополнения образа больше подойдет необычная заколка на галстуке.

– Стоп! – оборвал их хозяин кабинета. – Деталь, которая всем бросится в глаза, – это наручные часы. Я сделаю вот так. – Лотенко поправил галстук.

– Жест отличный, слов нет, но часы другие надо, – высказал мнение Корнилов. – У вас, Анатолий Борисович, излишне демократичные часики, а надо бы посолиднее, не хуже, чем у губернатора.

– Не смей при мне называть этого проходимца губернатором! – заявил Лотенко. – Нашел с кого пример брать.

– Слава прав, – поддержал Корнилова референт. – Дорогие часы – это статус.

– Что вы предлагаете? – спросил главный бизнесмен области и скривился больше, нежели обычно.

– Смотрел я на днях каталог одной известной московской фирмы. Они предлагают хронометр «Ролекс» в золотом корпусе за пять тысяч долларов.

– «Ролекс» – часы банкиров и королей, – вспомнил поговорку референт.

Лотенко покрутил рукой перед собой, поморщился, вновь поправил галстук.

– Поезжай и купи, – распорядился он.

– Часы продаются в фирменном салоне в Новосибирске, – уточнил Корнилов.

– Так в чем же дело? – Лотенко начал злиться. – Гони в аэропорт, арендуй вертолет и привези эти часы сюда. К вечеру я должен привыкнуть к ним.

– Деньги?.. – осторожно осведомился советник.

Лотенко жестом велел коллегам покинуть комнату отдыха. Оставшись один, он набрал цифровой код, открыл сейф, достал пачку долларов, пересчитал купюры и вышел в рабочий кабинет.

– Здесь шесть тысяч, – объявил он, бросая деньги на стол.

Советник спрятал пачку в карман и отправился в аэропорт.

– Мне напомнить вам расстановку сил? – спросил референт.

Хозяин кабинета занял место за письменным столом. Лукашов развернул перед ним схему площади Советов в областном центре.

– Вот он, памятник. – Референт вначале ткнул пальцем в схему, потом показал на окно, где при желании можно было увидеть макушку Ильича. – В автоколонне заказаны два японских автокрана и два «КамАЗа» с полуприцепами-длинномерами. Они…

– Погоди, – перебил его Лотенко. – У меня в справке указано, что памятник Ленину изготовлен из бронзы, отлит целиком и представляет собой единое целое. Зачем нам два грузовика? Постамент мы демонтировать не будем, а для Ленина и одного прицепа хватит.

– Американский режиссер сказал, что грузовиков должно быть два.

– Проклятые янки! Везде свой нос суют. Ладно, давай дальше.

– В восемнадцать часов сотрудники администрации области закончат работу и разойдутся по домам. Здание бывшего облисполкома в расчет не берем. Там уже к половине шестого никого, кроме охранников, нет. Для подстраховки выжидаем еще час. В девятнадцать на площадь въедет транспорт, автокраны поднимут стрелы. В девятнадцать двадцать из автобусов, припаркованных на ближайших улицах, выйдут участники митинга и двумя колоннами двинутся на площадь. В девятнадцать тридцать выходим мы.

– Где будут телевизионщики?

– Группа Александра Ковпакова начнет работу сразу же по прибытии транспорта. Он собирается снять специальный репортаж. Начнет его такими словами: «Наконец-то мы очистим наш прекрасный город от уродливой статуи кровавого тирана». Областное телевидение пришлет своих людей. Они будут дожидаться нашего выхода на крыльце.

– Американцы?

– Для оператора, снимающего общий план, мы приготовили угловой кабинет на пятом этаже. Где будет основная группа, я не знаю.

– Что с погодой?

– Сегодня пасмурно. Стемнеет примерно на час раньше обычного.

Примерно в это же время Сергей Козодоев, находившийся этажом выше, велел секретарше никого к нему не пускать. Он зашел в комнату отдыха, расстегнул ширинку на брюках, внимательно осмотрел свой детородный орган.

«Какой черт дернул меня вчера с проституткой связываться? – в отчаянии подумал он. – Наверняка ведь она заразная, а презервативов ни у меня, ни у нее не было. – Сергей замер, прислушиваясь к своему организму. – Точно что-то подхватил! – решил он. – Как бы узнать, на какую заразу я раскрутился? Если это гонорея, то даже волноваться не стоит, а вот если сифилис, то тут все. Пиши пропало! Чем эту проклятую мерзость лечат? Раньше от нее помирали, а теперь, говорят, за месяц можно избавиться, если нужные лекарства достать».

Козодоев привел себя в порядок, вернулся на рабочее место, нервно выкурил сигарету, вновь прислушался к своим ощущениям. Жжение в паху ненадолго прекратилось, зато стало покалывать в боку.

«Я рано паникую, – успокоил себя Сергей. – Сифилис не может проявиться на другой день. У меня гонорея или еще какая-нибудь не самая опасная зараза. Как эта вчерашняя проститутка выглядела? Я узнаю ее при встрече? Если и так, то что толку? К врачу вместе пойдем? Нет уж, с заразой я как-нибудь сам разберусь».

В обеденный перерыв Козодоев зашел в книжный магазин. С наступлением рыночных отношений стеллажи в нем перестали пустовать. Какой только литературы не появилось в продаже! Вместо однотонных томов классиков марксизма-ленинизма полки запестрели обложками зарубежных детективов, приключенческих и любовных романов. На отдельном лотке посреди торгового зала была выложена медицинская литература.

Полистав для вида справочник по лечению народными средствами, Сергей перебрал еще пару книг и нашел то, что искал, – брошюрку под названием «Венерические заболевания. Диагностика и методы лечения».

«Теперь порядок! – с удовлетворением подумал он. – До начала митинга я проштудирую ее и пойму, что со мной происходит».

Спустя час Сергей допустил непростительную оплошность. По вызову отца он вышел из кабинета, оставив брошюрку на письменном столе. После его ухода Марина занесла почту, увидела, что читает начальник, и пришла в ужас.

«Боже мой, этот подонок где-то заразу подхватил! Что теперь будет? Рассказать девчонкам или нет? Он же всех нас заразит! Завтра у меня встреча с его мамашей. Может, ей стукануть, что сынок сифилитиком стал? Нет, это ничего не даст. Она в личную жизнь сына вмешиваться не будет. А мне-то что делать?»

Так ничего и не решив, Марина вернулась в приемную. О неприятном открытии в кабинете начальника она промолчала.

Во вторник, 20 октября, полковник Живко проснулся раньше жены. Стараясь не разбудить супругу, он выбрался из кровати, подошел к окну. Двор пятиэтажки, где жил Живко, был запорошен снегом, первым в этом году.

– Все ждешь, когда зима наступит? – спросила проснувшаяся жена.

– Да нет, просто в квартире стало прохладно, вот я и посмотрел, как там, на улице.

– Поедешь в зимней форме?

– Рано еще переодеваться. Придется в плаще ехать.

Василий Кириллович Живко любил зимнюю форму одежды. Полковничья каракулевая папаха делала его выше ростом, а ладно сидящая шинель скрывала худобу, не старческую, а природную. Василий Кириллович никогда не был полным, отличался подвижностью и стариком себя не считал.

«Пятьдесят девять лет для мужчины не возраст!» – не раз говорил он жене.

За завтраком полковник напомнил супруге, что сегодня задержится и, возможно, допоздна. Жена лишь пожала плечами. Мол, допоздна так допоздна. За много лет она привыкла, что муж порой возвращался домой только под утро, усталый, голодный, иногда в забрызганной грязью одежде, но всегда оптимистично настроенный. Жизненной энергии полковнику Живко было не занимать.

Приехав в городское управление милиции, Василий Кириллович принял у дежурного по управлению доклад о состоянии дел за сутки, поднялся в свой кабинет и стал готовиться к селекторному совещанию. В половине девятого все начальники территориальных органов находились на связи и готовы были доложить обстановку.

– Доброе утро, товарищи! – обратился полковник к невидимым подчиненным. – Сегодня селекторное совещание провожу я, полковник Живко. Начальник управления со вчерашнего дня находится в отпуске. До его выхода на службу все вопросы буду решать я.

Селекторное совещание прошло на удивление быстро. Начальники районных отделов обратили внимание, что Живко, обычно весьма дотошный, проявляющий внимание даже к мелочам, этим утром не стал заострять внимания на них.

Закончив с этим, Живко вызвал к себе Буянову, начальника финансовой части УВД.

– Что у нас с зарплатой? – спросил он.

– Мы давно ее начислили, но выплатить не можем. Денег нет.

– У нас в кассе денег нет? – уточнил полковник.

– Банк вернул нашу заявку без исполнения.

– Мы вовремя подали документы?

– Василий Кириллович, мы все вовремя подали, но в банке для нас нет денег. Я пробовала узнать, в чем дело, но со мной никто разговаривать не стал.

– Оставьте в кассе тысячи две-три на случай непредвиденных обстоятельств, остальные можете выдать командированным и отпускникам. Хотя нет, отпускники пока подождут. Без моего ведома неприкосновенный запас не трогать.

На столе у Живко зашипел селектор. Началось утреннее областное совещание. Вел его полковник Савельев, недавно назначенный начальником областного УВД.

Он выслушал доклады руководителей городских и районных отделов, потом сказал:

– Коллеги, по моим сведениям, Москва вовремя перечислила нам средства на выплату зарплаты, но в банке денег нет. Прошу вас, не теребите наше финансовое управление и не спрашивайте, когда они поступят. Как только это произойдет, мы тут же оповестим вас.

Живко отключил селектор, прошелся по кабинету, посмотрел на портрет Ленина, висевший над его столом. Ильич хитро улыбался и словно спрашивал: «Как вам, товарищи, при демократах живется? При советской власти задержек с зарплатой не было».

Живко вернулся за стол, позвонил начальнику штаба УВД:

– Сегодня я хочу проверить несение службы нарядами в Ленинском районе. К семи вечера мне нужен самый толковый офицер.

– У меня все офицеры толковые, – отшутился коллега.

– Попок у тебя не занят? Я возьму его в сопровождающие.

Леониду Попку было тридцать девять лет. Он был среднего роста, ладно скроен, исполнителен и немногословен. Уже много лет Попок носил подковообразные усы, опускающиеся за уголки губ. Знакомые постоянно донимали его. Дескать, Леня, ты хочешь быть похожим на белорусского крестьянина?

«Я хочу быть похожим сам на себя», – отвечал на это Попок и форму усов не менял.

Около семи вечера он зашел к Живко и доложил:

– Я готов!

Они спустились во двор УВД, сели в «Волгу» Живко, но поехали не в Ленинский район, а на набережную. В проулке между забором городского сада и хирургическим корпусом областной больницы полковник велел остановиться. Вышколенный водитель лишних вопросов задавать не стал. Промолчал и Попок.

На панели перед водителем зашипела радиостанция.

– Двести шестой на позиции, – доложил дежурному по городу экипаж патрульно-постовой службы.

«Этот экипаж сегодня должен отдыхать, – припомнил расстановку сил на сутки Попок. – Кажется, наш полковник что-то задумал».

Чтобы скоротать время, Василий Кириллович включил радиоприемник. Там как раз транслировался рассказ об искусстве Древней Греции.

«В древнегреческих мифах и легендах бога войны Ареса всегда сопровождают его сыновья-близнецы Фобос и Деймос. Фобос – это олицетворение страха, а Деймос – ужаса. Перед людьми сыновья Ареса возникают поочередно. Вначале появляется Фобос, вселяющий страх в сердца героев и простых смертных. Затем в действие вступает Деймос, превращающий абстрактный страх в ужас, в мучительное ожидание неминуемой смерти».

Через зеркало заднего вида Попок украдкой наблюдал за Живко.

Прослушав распределение ролей в семье Ареса, Василий Кириллович едва заметно кивнул. Мол, да, так оно и есть. Война – это страх и ужас.

«Начало войны Живко с матерью и сестрами встретили на Украине и попали под немецкую оккупацию, – припомнил биографию начальника Попок. – Натерпелся, наверное, мальчик Вася от немцев. При слове «война» его лицо словно окаменело. Сколько ему лет было тогда?»

Прервав размышления Леонида, в салоне «Волги» зашипела радиостанция. На связь с полковником вышел дежурный по городскому управлению:

– Минуту назад экипаж ГАИ доложил, что на площадь Советов выехали два автокрана и пара грузовиков-длинномеров.

– Направь к площади три экипажа патрульно-постовой службы и два – ГАИ, – распорядился Живко. – Всем сосредоточиться у городской администрации и ждать дальнейших указаний.

– Резерв не задействовать?

– Пока нет. Я буду на месте и в случае обострения обстановки дам знать.

«Так вот почему мы не в Ленинском районе, а в пяти минутах езды от центра города, – догадался Попок. – Полковник знал, что на площади что-то затевается, и просто выжидал время. Конспиратор, черт побери!»

К приезду Живко на площади Советов кипела работа. Под руководством мужчины в кожаном плаще водитель автокрана опустил гидравлические опоры, поднял над памятником Ленину стрелу. Грузовики выстроились в ряд для погрузки. Еще один автокран, пока не задействованный, стоял у входа в старое здание облисполкома. Рядом с ним в тени припарковался автомобиль ГАИ. Вся остальная площадь была залита светом прожекторов.

Не доезжая до скопления техники метров двадцать, Живко велел водителю остановиться. Поправив фуражку, он вышел наружу. Леонид Попок двинулся следом за ним.

– Дальше-то что делать? – услышали они голос автокрановщика.

– Заводи ему петлю на шею и поднимай вверх! – скомандовал мужчина в плаще.

Крановщик опустил петлю над головой Ленина, но она раскачивалась из стороны в сторону и на шею никак не попадала.

– Не выйдет! – крикнул крановщик. – Ветер не даст.

– Пять тысяч рублей тому, кто залезет по стреле и набросит петлю! – объявил руководитель работ.

Желающих забраться по узкой стреле на самый верх не было. Памятник Ленину с постаментом возвышался над площадью на тринадцать метров. Одно неосторожное движение, и смельчак, решивший поиграть в верхолаза, превратится в лепешку.

– Десять тысяч! Наличными! – повысил ставку мужчина в плаще.

– Стоп! – властно приказал Живко и осведомился: – По чьему указанию вы собрались демонтировать памятник? У вас есть разрешение на проведение этих работ?

– Конечно, есть! – ответил мужчина в плаще, обернувшись к полковнику. – У господина Лотенко разрешение. Он сейчас выйдет на площадь и предъявит вам все документы.

Живко осмотрелся. Вдоль здания администрации области к бывшему дому профсоюзов шла организованная колонна граждан, вторая такая же выходила на площадь со стороны Советского проспекта. Напротив памятника Ленину готовились к съемке две группы телевизионщиков.

Отдельно от них, на краю площади, у самой проезжей части проспекта вела переговоры по портативной радиостанции женщина в короткой куртке. Мужчина за ее спиной снимал все происходящее на видеокамеру.

– Как они в Москве Дзержинского демонтировали? – спросил кто-то из рабочих.

– Известно дело как, – ответил ему водитель грузовика. – Позвали африканских студентов, они взобрались на стрелу и накинули петлю.

– Александр Алексеевич! – окрикнул мужчину в плаще автокрановщик. – Может, с раскачки попробовать петлю подвести?

Леонид Попок решил действовать. Он подошел к кабине автокрана, поднялся на ступеньку и выдернул ключ из замка зажигания.

– Эй, ты что творишь? – закричал крановщик. – Верни ключи назад!

– Спокойно, граждане! – громким командирским голосом проговорил Попок. – Работы временно приостановлены. Всем приготовить документы на автотранспорт и водительские права. Капитан! – позвал он сотрудника ГАИ. – Соберите у водителей документы для проверки.

– Мать его, немного не успели! – в сердцах воскликнул крановщик. – Кто нам теперь работу оплатит?

– Задатком обойдешься, – сквозь зубы ответил мужчина в плаще.

– Мне два раза повторять? – повысил голос Попок. – Бегом за документами!

Водители, матерясь через слово, разошлись по машинам. Рабочие, оставшиеся без дела, дружно закурили.

– Почему вы проводите работы в вечернее время? – спросил Живко мужчину в плаще.

– Днем техника на стройках занята, – неохотно ответил тот.

– Лотенко вышел! – крикнул кто-то из рабочих.

– Леонид, оставайся на месте. До выяснения обстоятельств я запрещаю все работы! – проговорил Живко.

Пока милиционеры разбирались с водителями и рабочими, Сара Блант на другом конце площади вела переговоры по радиостанции «Моторола»:

– Том, ты меня слышишь? Вели русским направить прожектор прямо в лоб Ленину. Вот так, отлично! Джон, ты снял петлю над его головой?

– Сара, с моей точки картинка будет так себе. Петлю надо снимать от вас, снизу, – отозвался Джон Флейк, высунулся в открытое окно на пятом этаже, рукой показал наилучшее направление для съемки и добавил: – Попробуй поймать кадр со стороны проспекта.

Сара расчехлила фотоаппарат, который на всякий случай носила с собой, и решительно вышла на проезжую часть.

Водитель автомобиля, мчавшегося навстречу ей, едва успел затормозить, выскочил на асфальт и завопил:

– Ты что, сволочь, делаешь?

– Сто долларов! – Сара протянула ему заранее приготовленную купюру.

– Настоящие, что ли? – с сомнением спросил водитель.

– Я из Америки, – сказала ему корреспондентка. – У нас поддельных долларов не бывает. Вы разрешите мне залезть на крышу вашего автомобиля?

– За сто долларов? Не пойдет, крыша не выдержит, прогнется. Давайте я вас себе на шею посажу.

– Черт побери! – выругалась Сара. – Почему у вас все машины гнилые?

– Какие есть! – усмехнулся мужчина. – Так мне вставать на карачки?

Он присел, корреспондентка забралась ему на плечи и начала командовать, когда этот человек встал:

– Два шага влево! Нет, вернемся назад. Два шага вперед. Стоп! Не шевелитесь. – Сара вскинула фотоаппарат, нажала спуск.

Автоматический «Кэнон» за полминуты отснял с десяток кадров.

– Отлично! – сказала корреспондентка.

Водитель понял, что фотосъемка завершена. Придерживаясь за капот, он опустил женщину на землю. Сара, не теряя ни минуты, побежала назад, на площадь, где должно было развернуться основное действие.

Площадь Советов в областном центре была относительно небольшой, сто метров шириной, сто семьдесят длиной. Практически всю ее северную часть занимало помпезное здание бывшего обкома КПСС. Справа от него находилось областное Управление КГБ, слева – старый корпус облисполкома. Далее, по направлению к Советскому проспекту, стоял новый корпус облисполкома. Напротив него, на другой стороне площади, возвышалось пятиэтажное здание, выкупленное Лотенко.

Памятник Ленину работы известного скульптора-монументалиста Кербеля находился в центре площади Советов. По вечерам и в ночное время площадь освещалась прожекторами с обкома партии и уличными фонарями.

Вечером 20 октября 1992 года освещение площади изменилось. Как только из дверей своей цитадели вышел Анатолий Лотенко, так тут же на всех зданиях по периметру площади зажглись дополнительные прожекторы, и стало светло как днем.

Сара Блант оценила композицию предстоящей встречи идеологических врагов и скомандовала по рации:

– Прожекторы слева и справа от памятника сместить в центр площади. Освещение за спиной Ленина врубить на всю мощь!

В штабе Лотенко ее приказание было выполнено. Площадь оказалась разделена тенью от памятника практически пополам, с небольшим сдвигом в сторону нового корпуса бывшего облисполкома.

Смена освещения застала полковника Живко на пути в центр площади.

«Не вздумай спешить! – приказал себе Василий Кириллович. – Ты не имеешь права суетиться. Здесь ты представитель законной власти, а они самозванцы».

Около тени, отбрасываемой вытянутой рукой Ленина, полковник остановился. К нему от бывшего здания профсоюзов шла группа мужчин, возглавляемая Лотенко. За их спинами вдоль площади, как зрители на демонстрации, выстроились в несколько рядов сотрудники фирм, входящих в Союз предпринимателей Западной Сибири.

Американская съемочная группа заняла позицию между Живко и проезжей частью Советского проспекта. Александр Ковпаков вел репортаж от подножия памятника.

Дойдя до тени, Лотенко остановился. Напротив него стоял невысокий полковник. Рядом с Живко не было никого. Он вышел на встречу один.

– Кто вам позволил бесчинствовать в центре города? – строго спросил Василий Кириллович.

– Я здесь по приказу своего сердца и по требованию патриотически настроенных граждан. Мы не намерены мириться с тем, что главную площадь в городе украшает статуя кровавого тирана и детоубийцы.

– У вас есть разрешение на демонтаж памятника?

– Мне не надо ничьего разрешения! – выкрикнул Лотенко. – За мной народ! Вот они, патриоты России! – Не оборачиваясь, главный бизнесмен области показал рукой на толпу, находящуюся у него за спиной. – Когда в Москве снесли памятник Дзержинскому на Лубянской площади, народ ни у кого не спрашивал разрешения.

– Поезжайте в Москву и крушите там что хотите, а здесь заниматься вандализмом я не позволю!

В голосе Живко было столько властности, силы и решительности, что в свите Лотенко поняли главное. Снос памятника на этом закончен. Теперь надо выйти из игры, не потеряв лицо.

– Вы много на себя берете, полковник! – неприязненно сказал Лотенко. – Народ вас не поймет.

– Народ? – удивился Живко. – Это вы про кого говорите? Про ваших сотрудников, которых привезли на площадь на автобусах? Они, конечно же, не поймут, а вот простые горожане будут на моей стороне.

– Это мы еще посмотрим, – сквозь зубы процедил Лотенко.

– Анатолий Борисович, если вы такой народный трибун, то почему демонтаж памятника затеяли ночью, по-воровски? – с легкой, едва уловимой насмешкой в голосе обратился к нему Живко. – Что, при свете дня совесть не позволит центр города уродовать? Не вами этот памятник установлен, не вам его и сносить!

– Полковник, кто идет против народа, тот недостоин носить милицейскую форму.

– Это не вам решать, – нисколько не испугавшись угрозы, спокойно ответил Живко.

– Завтра же вас с позором выгонят из органов! – заявил Лотенко.

– Ну что же. – Василий Кириллович усмехнулся. – Если завтра меня отправят в отставку, то я выйду на площадь уже как простой гражданин и все равно не позволю вам крушить памятники!

Диспут между Лотенко и Живко зашел в тупик. Бизнесмен ждал от американцев отмашку. Мол, мероприятие закончено, можно расходиться. Василий Кириллович не знал, к каким еще убеждениям надо прибегнуть, чтобы разогнать несанкционированный митинг.

Пока полковник и Лотенко молча смотрели друг другу в глаза, к ним подскочил корреспондент Ковпаков, такой же пронырливый и подленький, как шакал Табаки из сказок Киплинга про Маугли.

– Дорогие телезрители! – забубнил он в микрофон. – Сегодня вы видите полковника Живко в милицейской форме в последний раз. Завтра этот известный сталинист будет изгнан из органов внутренних дел.

На первый выстрел никто не обратил внимания. Живко слышал, как у него за спиной что-то резко хлопнуло, но оборачиваться не стал. Лотенко был поглощен своими мыслями. Бизнесмены вокруг него сверлили милицейского начальника мрачными взглядами, Ковпаков безотрывно наговаривал репортаж.

Не успело эхо выстрела отразиться от здания профсоюзов, как директор банка Мякоткин, стоявший рядом с Лотенко, всплеснул руками, повалился назад и чуть не подмял под себя тщедушного, болезненного Трещилова.

– Ты что, Сергей Иванович, делаешь! Что с тобой? – закричал тот, склонился к банкиру, лежащему на земле, и тут же отпрянул.

Лицо Мякоткина было обезображено, вместо правой глазницы зияла дыра, в глубине которой пенился кровью бледно-розовый мозг.

Первым понял суть происходящего Альберт, телохранитель Лотенко.

Он мгновенно сопоставил звук выстрела и окровавленное тело на асфальте и закричал:

– Снайперы с крыши бьют! Спасайся кто может!

Парень первым побежал в сторону обкома партии.

В группе бизнесменов, сплотившихся вокруг Лотенко, началось хаотичное движение. Кто-то стал выбираться из центра наружу, а кто-то, наоборот, захотел посмотреть на убитого.

– Какие еще снайперы? – спросил Лотенко, но ответа не дождался.

Второй выстрел прозвучал отчетливо и громко. Ответом ему был вопль американского оператора Джона Флейка, снимавшего площадь с пятого этажа здания профсоюзов. Он выронил видеокамеру, схватился за голову и закричал так, что у людей пошел мороз по коже. Крики американца перевода не требовали. Он вопил на международном языке боли.

«Арес! – припомнил радиопередачу Живко. – Фобос и Деймос. Страх и ужас. Война началась. Только кто с кем воюет?»

События на площади разворачивались по канонам древнегреческих трагедий. Первым на сцену вышел Арес. Не видимый никем, он занял позицию на верхнем этаже нового корпуса облисполкома и произвел первый выстрел.

Не успел Мякоткин, пораженный пулей, упасть на землю, как над площадью прошелся Фобос. Страх, пока еще не осознанный, овладел умами бизнесменов и массовки.

Со вторым выстрелом в дело вступил Деймос. С его появлением толпу охватила паника.

В ужасе люди бросились врассыпную с площади, и каждый из них успел подумать: «В кого будет следующий выстрел? В меня?! Сколько у снайпера осталось патронов? Три или пять? Боже, спаси мою душу грешную, дай за угол забежать!»

Под вопли Джона Флейка бизнесмены, сплоченной толпой стоявшие рядом с Лотенко, побежали в разные стороны, словно тараканы, застигнутые на кухне человеком с тапкой в руке. Подсчитывая в уме количество патронов в винтовке снайпера, некоторые мужчины бежали зигзагом, надеясь сбить прицел у невидимого стрелка. Другие, наоборот, неслись по прямой, надеясь за счет скорости как можно быстрее скрыться в спасительной тени здания профсоюзов.

Ковпаков, увлекшийся репортажем, не успел отреагировать на второй выстрел и был сбит с ног. Сперва на него налетел Трещилов, следом – тучный мужчина из банка «Восток». Под крики и стоны у подножия памятника Ленину образовалась куча, на верху которой барахтался молодой мужчина в джинсовой куртке. Ему первому удалось выбраться из клубка тел. Прихрамывая на одну ногу, он сделал несколько шагов к постаменту памятника, споткнулся, упал, встал на четвереньки и последние метры преодолел в этой самой позиции.

Анатолий Лотенко, сбитый с толку воплями и бегством соратников, несколько секунд тупо рассматривал труп Мякоткина, пытаясь понять, что же произошло. В тот миг, когда его коснулось дыхание Деймоса, он ощутил дикий ужас от всего происходящего, передернулся всем телом и побежал к памятнику. Лотенко в два прыжка достиг спасительного постамента и спрятался за ним, прижался спиной к ледяному граниту.

Не прошло и пяти минут после первого выстрела, как площадь опустела. На ней остались Живко, Сергей Козодоев, вытолкнутый толпой в первые ряды, и Сара Блант с оператором.

– Сара, уходим! – умоляюще застонал оператор.

– Стой на месте, трусливый слизняк! – приказала женщина. – Это мой лучший репортаж в этом году. Если ты испортишь мне картинку, то, клянусь здоровьем моих детей, я тебе яйца вырву!

Прислушавшись к иностранной речи, полковник обратил внимание, что корреспондентка несколько раз со злостью произнесла слово «фак»!

«Если это ругательство, то она матерится как русский мужик, нечаянно разбивший бутылку водки на крыльце гастронома», – подумал Живко.

Сергей Козодоев стоял перед полковником Живко и ничего не видел.

Фобос и Деймос еще утром поселились в нем и сейчас нашептывали: «Чувствуешь жжение в паху? Это бактерии твою плоть разъедают. Скоро ты станешь импотентом! Ха-ха-ха! Сережа, переквалифицируйся в гомика! Бабы тебе уже ни к чему».

Из прострации Козодоева вывела Сара.

– Сергей, вы меня слышите? – спросила корреспондентка. – Как вы оцениваете происходящее? Кто, по-вашему, виновен в смерти мирных граждан?

– Кто виновен? – переспросил Козодоев. – Он! – Сергей ткнул рукой в полковника.

– Почему вы так считаете? – осведомилась Сара, подталкивая его к действию.

Но Козодоев уже не слышал ее. В невысоком немолодом офицере милиции он вдруг увидел виновника всех своих бед.

– Что, доволен? – истерично выкрикнул в лицо полковнику Сергей. – Кровью нашей хочешь все залить? – Он разразился длинной матерной тирадой, адресованной лично Живко.

Тот не ответил молодому нахалу. Он с какой-то грустью рассматривал Сергея, словно сожалел о том, что тот вообще родился на свет. От молчания, показавшегося Козодоеву презрительным, внутри его все вскипело и перемешалось. Тут было и отчаяние человека, пару часов назад диагностировавшего у себя несколько венерических заболеваний, и ненависть к отцу, решившему бросить его в России без гроша в кармане, и синяк, над которым, наверное, усмехался надменный полковник.

– Продолжайте! – подзадоривая Козодоева, попросила Сара.

Сергей посмотрел на нее, потом в объектив кинокамеры, резко выдохнул, рванул куртку на груди и завопил:

– Стреляй в грудь коммуниста, сволочь! Стреляй, гад! Всех нас не перестреляешь!

– Какой же ты коммунист? – с удивлением проговорил Живко. – Ты же сюда пришел памятник Ленину убирать, а теперь одежду на себе рвешь и орешь как припадочный. Ты, парень, псих, а не коммунист. – Полковник посмотрел на Сару, усмехнулся и продолжил: – Ты обычный американский холуй, лакей и лизоблюд. Что замолчал, не знаешь, как возразить? Ты, дружок, не молчи. Видишь, дамочка нервничает? Она от тебя правильных слов ждет. Продолжай, мы послушаем.

– Браво, полковник! – восхитилась Сара. – Сейчас вы похожи на Клинта Иствуда. Ваша выдержка выше всяких похвал! Снайперы, кровь, пули, а вы стоите, невозмутимый и гордый.

– Ах ты, крыса американская! – Сергей задохнулся от гнева. – Предательница! Чтоб ты, тварь, сдохла, где стоишь!

Козодоев сжал кулаки и хотел наброситься на корреспондентку, но краем глаза заметил очень крупного человека в милицейской форме, неспешно идущего через площадь. Резиновая палка-дубинка «ПР-73» в его руках выглядела как тонкий прутик.

Подойдя к Живко, милиционер остановился и спросил:

– Василий Кириллович, какого черта этот гражданин вопит на всю улицу как недорезанный? Хочет нас перед иностранцами опозорить?

– Судя по синяку под глазом, он уже где-то опозорился.

– Знатный бланш, ничего не скажешь! – согласился этот здоровяк со словами полковника. – Гражданин, документы при себе есть?

Этот простой вопрос окончательно вывел Козодоева из себя. Он обозвал полковника и его коллегу ублюдками и убежал с площади. Через несколько минут Козодоев взял в гараже служебную «Волгу» и помчался к кафе «Встреча» искать проститутку, наградившую его похабной болезнью.

Сара Блант даже не заметила исчезновения Сергея. Все ее внимание было приковано к колоритному мужчине.

– Кто вы, человек-гора? – выказывая неподдельное восхищение, спросила корреспондентка.

– Я командир взвода патрульно-постовой службы лейтенант милиции Шалаев, – ответил атлет. – У вас, гражданочка, документы при себе есть?

– Какие документы могут быть у слабой женщины? – сказала американка и улыбнулась.

– Тогда… – протянул Шалаев.

– Лейтенант, – томно прошептала Сара, – если вы хотите меня арестовать, то я согласна. В вашем сопровождении я готова поехать в любую тюрьму, даже в сибирскую ссылку.

Шалаев от такого откровенного предложения смутился.

– Мы и так в Сибири, – пробормотал он.

На поясе у корреспондентки зашипела рация.

Она отошла в сторону, переговорила по-английски с режиссером и руководителем проекта, вернулась и сказала:

– Господа, через пару минут я буду к вашим услугам, а пока извините – работа! – Корреспондентка повернулась к памятнику спиной, сделала серьезное лицо, подала оператору условный знак и продолжила репортаж: – Мирный митинг, организованный группой демократически настроенных бизнесменов, закончился кровавым побоищем. Властям еще предстоит узнать, по чьему приказу действовали неизвестные снайперы и где они достали оружие. А пока я хочу напомнить вам слова Томаса Джефферсона: «Древо свободы и демократии лучше всего поливать кровью патриотов». Не знаю, много ли крови видел он, наш третий президент, а с меня на сегодня ее достаточно. – Она вышла из кадра.

Оператор подошел к трупу Мякоткина, снял его с разных ракурсов, выключил видеокамеру.

Пока он завершал съемку, Сара времени даром не теряла:

– Господин лейтенант, позвольте мне сфотографироваться рядом с вами.

– Мне нельзя, – буркнул Шалаев и покраснел.

– Господин лейтенант, для моего семейного альбома. Всего один кадр!

– Саша, она же не отвяжется! – вмешался в их разговор Живко. – Фотографируйся и пойдем, делом займемся.

Корреспондентка подозвала оператора, вручила ему «Кэнон».

– Господин лейтенант, не могли бы вы сделать суровое лицо, – сказала она и прижалась к Шалаеву как к близкому другу, готовому защитить ее от любых врагов. – А теперь давайте улыбнемся. Будьте смелее, лейтенант! Положите вашу мужественную руку мне на плечо. Вот так, отлично!

Через три месяца в американском женском журнале вышла статья Сары Блант «В постели с русским монстром». Все события и сексуальные приключения в ней были выдуманы, но изложены так правдоподобно и чувственно, что не один десяток читательниц завистливо вздохнул. Вот, мол, как повезло этой стерве! Такого мужика отхватила. Судя по фотографии, он настоящий русский медведь, грубый и неутомимый.

Закончив репортаж, Сара Блант покинула площадь.

У памятника Ленину остались только Шалаев и Живко.

– Я так и не понял, что она от меня хотела, – сказал лейтенант.

– Установили место, откуда снайпер вел огонь? – спросил Живко.

– С пятого этажа нового корпуса облисполкома. Окно, где заметили вспышку, находится как раз у нас за спиной.

Полковник в первый раз с начала стрельбы обернулся, посмотрел на верхние этажи огромного мрачного здания, но открытого окна не заметил.

– Я в самом начале митинга выставил постового у входа в главпочтамт, – продолжил доклад Шалаев. – Он первого выстрела не видел, а вспышку от второго четко засек и передал координаты мне по радио. Василий Кириллович, вы видели, какие у американцев станции? Мы как в каменном веке живем, с допотопными «Виолами» ходим, а у них «Моторолы». Когда у нас такие будут?

– Здание оцепили? – вместо ответа спросил Живко.

– Через минуту после второго выстрела мы перекрыли весь периметр. Если у стрелка нет крыльев, то покинуть облисполком он не мог.

В этот миг на площади погасло освещение.

– Слава богу, у кого-то хватило ума вырубить эту иллюминацию! – заявил лейтенант. – Я, честно говоря, до этой секунды выстрела ждал. Один черт знает, что у этого снайпера на уме. Василий Кириллович, пока мы вдвоем, можно я вопрос задам?

– Спрашивай, – неохотно разрешил полковник.

– Вам не страшно было тут? Вы ведь практически с места не сошли, а снайпер… – Шалаев замялся, не зная, как дальше продолжить мысль, но Живко и без того понял его.

– Страшно, конечно. Я же живой человек. У меня заговоренного амулета от Фобоса и Деймоса нет, – ответил он.

– Это кто такие? Американцы?

– Нет, они из Греции. Но это я так, к слову сказал. Пойдем! – Полковник подвел лейтенанта к телу Мякоткина. – Встань напротив меня. Теперь смотри. Вот так же в момент первого выстрела напротив меня находился Лотенко. Вокруг него толпа мужчин. Покойник стоял там, где сейчас лежит. За моей спиной никого. Кто для стрелка самая удобная мишень, я или человек в толпе?

Шалаев нашел взглядом окно, откуда предположительно велась стрельба, и ответил:

– Вы, конечно же. Ваша спина при таком ярком освещении была для снайпера как ростовая мишень в тире.

– После второго выстрела началась паника, – продолжил размышления вслух Живко. – Куда мне бежать с площади? За Лотенко я при всем желании не угонюсь. Годы не те, да и бегом я никогда не увлекался.

– Василий Кириллович, а вы не знаете, кого снайпер в здании профсоюзов подстрелил?

– Со слов журналистки я понял, что кого-то из их съемочной группы. Ага, а вот и первые гости пожаловали!

На площадь влетела «Волга» начальника областного УВД Савельева. Этим вечером он не успел уехать домой, заработался.

– Здравия желаю, товарищ полковник! – поприветствовал его Живко.

– Привет! – Руководитель областной милиции крепко пожал коллеге руку. – Объясни мне в двух словах, что тут у вас произошло. Я смотрел репортаж по телевизору, вижу, камера у оператора заскакала, а потом вовсе выключилась. Сколько у нас погибших?

Пока Живко докладывал обстановку, Шалаев вернулся к своим подчиненным.

– Саша, мы внутрь пойдем? – спросил Алексеев, старший патрульных милиционеров.

– Живко велел ОМОН дожидаться. Наше дело – блокировать окна и выходы из здания. Кстати, я про вахтера тебе говорил. Где он?

– У меня в машине, в наручниках сидит. Мы подошли, постучались в двери, он выглянул посмотреть, кто пришел, тут мы его и сцапали. Вытащили наружу, как улитку из домика. Но я тебе сразу хочу сказать, что снайпер, – это не он.

– Он может быть сообщником стрелка, – возразил Шалаев.

– Саша, с тех пор как с облисполкома сняли милицейский пост, его пенсионеры охраняют. Нашему пленнику лет шестьдесят, из него уже песок сыплется. Саша, я тебе реально говорю, он тут не при делах. Я бы ему даже детсад не доверил охранять…

– Погоди! – перебил его лейтенант. – Кажется, началось!

На площадь одновременно въехали два «УАЗа»: один – с оперативной группой городского УВД, другой – Центрального района. На «Волге» последней модели на место трагических событий пожаловал заместитель прокурора области с помощниками. Губернатор приехал на таком же автомобиле, мэр города и начальник уголовного розыска области – на модных «девятках». Начальник следственного отдела городского УВД прибыл на демократичной «шестерке». С ним приехал Лаптев. Вслед за начальством на площадь въехал крытый грузовик с омоновцами. Они выслушали распоряжения Живко и отправились проверять здание облисполкома.

– Товарищ полковник! – обратился Живко к начальнику областной милиции. – Я здесь, на площади, свою работу выполнил. Разрешите мне убыть в городское управление и оттуда руководить нарядом.

– Кто вместо тебя тут останется? – спросил Савельев.

– Роман Георгиевич Самойлов. Он у нас главный следователь. Я в его работу не вмешиваюсь. Мое дело – служба милиции общественной безопасности, то есть ГАИ, ППС, участковые.

Савельев отпустил Живко, коротко переговорил с Самойловым и уехал домой.

Савельев и Живко были последними руководителями, которые не вмешивались в проведение следственных действий. Они полагались на профессионалов, а себя считали тылом, обязанным помогать в раскрытии преступлений.

Пройдет несколько лет, сменится поколение руководителей разного ранга. На сцену выйдут бюрократы в погонах, в основном представители штаба и управленческого аппарата милиции общественной безопасности. Эти всезнайки уже не будут полагаться на профессионалов, а начнут указывать следователям, как им проводить следственные действия и допрашивать подозреваемых.

Но это произойдет потом, а пока на площади Самойлов и прокурор города распределяли участки работы.

– У нас есть труп, значит, подследственность наша, но у меня мало людей, – сказал прокурор. – Давай ты направишь своих следователей на опрос свидетелей, а мои осмотром займутся.

– Годится!

Самойлов подозвал дежурного следователя и отправил его в распоряжение прокурора. Лаптеву он решил поручить особое задание:

– Никому ничего не объясняй, записей не веди. Поднимись наверх и осмотри кабинет, где ранили американца. С собой возьми Воронова.

– Где он? – Андрей осмотрелся по сторонам.

– На крыльце тебя ждет. Запомни, никому ни слова. Будут спрашивать, кто ты такой, покажи удостоверение и ничего не объясняй.

– Понял.

Опираясь на палочку, Лаптев похромал к входу в логово Союза предпринимателей Западной Сибири.

Он увидел Воронова, с которым расстался всего пару часов назад, улыбнулся и спросил:

– Какими судьбами? Меня из дома выдернули, а ты тут как оказался?

– Прикинь, – стал вполголоса объяснять Воронов, – я сегодня после работы у одной чувихи завис. Она живет тут рядом, в паре кварталов. Сидим, значит, телик смотрим, обнимаемся. Тут репортаж с площади начался. Выбегает Лотенко, глаза блестят, как у морфиниста, пальто распахнуто. За ним целая толпа соратников. Лица решительные, строгие, как будто они всем коллективом на прием к губернатору опаздывают. Лотенко, пока шел, раза два на камеру показал, что у него часы достойные.

– С чего ты так решил?

– Он рукой специально перед камерой вертел, что-то показывал. Перстней на этой руке у него нет, наколок тоже. Что он еще мог показывать? Что у него ногти аккуратно подстрижены? Короче, слушай дальше. Встретились они с Живко и начали диспут. Василий Кириллович его сразу на место поставил. Мол, а разрешение на демонтаж памятника у тебя есть? Нет? Гуляй, Толик! Молоко только с губ вытереть не забудь. Лотенко стал психовать, зыркать по сторонам, поддержки искать. Тут все смешалось, словно на площадь стаю разъяренных быков выпустили, и репортаж прервался. Я говорю подруге: «Дорогая, без меня эта заварушка не обойдется. Ты извини за испорченный вечер, но я бегу на площадь. Родина-мать зовет!»

Они беспрепятственно прошли мимо поста охраны и поднялись на пятый этаж, в угловой кабинет, откуда Джон Флейк снимал на видеокамеру панораму площади. На месте происшествия уже трудились эксперты-криминалисты.

– Привет всей честной компании! – поприветствовал их Воронов. – Крови много, а где же тело?

– Тело в больницу увезли, ухо пришивать, – ответил один из криминалистов.

– Снайпер ухо кому-то отстрелил? – с удивлением полюбопытствовал Лаптев.

– Вовсе нет, тут дело случая. Идите сюда, – позвал эксперт. – Осколки стекла видите? Американец стоял у раскрытого окна. Видеокамера на плече, сам чуть-чуть высунулся наружу. Света в кабинете нет, но его фигура хорошо освещена прожекторами с площади. Снайпер стреляет вот сюда, в раму. Стекло разлетается вдребезги. Самый большой осколок чикнул американцу по уху и срезал его.

– Как гильотиной отрубило, – вставил второй криминалист.

– Лихо получилось, – сказал Воронов, осматривая раму. – Если бы стрелок специально так задумал, то у него ничего бы не вышло. Тут действительно дело случая. Что потом было?

– Американец поорал от боли, схватил ухо и побежал на первый этаж, на пост, «Скорую помощь» себе вызывать. Один из охранников как увидел, что прибежал окровавленный мужик с ухом в руке, так тут же в обморок упал и голову себе о стойку разбил. Их обоих в больницу увезли.

Лаптев и Воронов осмотрели место происшествия, но вещественных доказательств, противоречащих рассказу экспертов, не нашли.

– Пожалуй, все так и было, – задумчиво проговорил Лаптев.

В кабинет в сопровождении охранника здания решительно вошла девушка лет двадцати пяти.

– Вы кто такие? – строго спросила она.

– Мы из штаба городского управления, – ответил Воронов.

– Я следователь прокуратуры. Мне сказали, что какой-то следователь из милиции сюда поднялся. Вы его не видели?

– Нет! – поспешил с ответом любимчик Самойлова. – Сходить поискать?

– Как найдете, передайте ему, чтобы все бросал и шел сюда. Мне тут одной протокол осмотра до утра не написать.

– Сделаем! – заверил эту особу Воронов и увлек Лаптева за собой.

Отойдя от кабинета на несколько шагов, Виктор объяснил Лаптеву свое поведение:

– Прикинь, она решила на нас свою работу переложить! Пусть сама пашет, руку набивает.

– Ты ее знаешь?

– Видел как-то раз у нас в управлении. Фамилия ее Ващенко. Она чья-то дочка, в областную прокуратуру по блату попала, вот и выделывается. Ну что, пойдем на выход? Здесь нам больше делать нечего.

На проходной их остановили охранники, которых с каждой минутой становилось все больше и больше. Увидев незнакомых мужчин в гражданской одежде, они потребовали предъявить документы и объяснить, с какой целью те проникли в здание.

– Мы из государственной безопасности, – надменно ответил Воронов. – Вот мое служебное удостоверение. – Он достал из внутреннего кармана куртки краснокожую книжицу, мельком показал охранникам.

Краем глаза Лаптев заметил, что у Виктора за поясом торчит рукоятка пистолета. Охранники тоже обратили внимание на то, что этот странный посетитель вооружен и не скрывает этого.

– Еще вопросы есть? – с вызовом, как и положено представителю могущественной организации, спросил Воронов. – Если нет, то мы пошли!

Охранники, дезорганизованные бурными событиями на площади и наплывом в здание милиционеров и прокуроров, не стали задавать лишних вопросов и занялись своими делами.

– Ты к своей девушке с пистолетом ходил? Без него не пускает? – выйдя на улицу, поддел товарища Андрей.

Вместо ответа молодой следователь достал сигарету и прикурил от этого самого пистолета.

– Так ты их зажигалкой развел? – с усмешкой спросил Лаптев.

– Зэковская работа, мастерски сделано! – похвалился сувениром Виктор. – От настоящего «ПМ» не отличишь даже вблизи. Если бы ты знал, сколько раз меня эта зажигалка выручала! Как-то зимой, почти ночью, пошел я провожать одну красавицу до дома. Навстречу из-за угла вываливают три мужика. По рожам видно – бандюги. Я достал пистолет, передернул затвор, руку со стволом сунул в карман и говорю сквозь зубы: «Кажется, я узнал его!» И что ты думаешь? Все трое как по команде развернулись и убежали от нас.

– Правильно сделали, – оценил поступок этих бандюг Лаптев. – По нынешним временам лучше на другую сторону улицы перейти, если увидишь человека со стволом. Кстати, что ты за документ на проходной показал?

– Удостоверение сотрудника госбезопасности. Друзья в Москве в переходе купили. Предлагали удостоверение президента России, но я отказался. Как Ельцин выглядит, все знают, а эти корочки не видел почти никто. Рыцари плаща и кинжала нынче в подполье ушли. Посмотри на их здание. Ни в одном окне света нет. Спрашивается, где все сотрудники, почему они не на работе? У них стрельба под самым носом идет, кровища льется, а они попрятались где-то. Шпионов, наверное, выслеживают.

Около нового корпуса облисполкома их остановил патрульный милиционер и заявил:

– Дальше нельзя. Здание еще не проверили.

– Стрелка ищут? – спросил Лаптев.

– Как в воду канул! Омоновцы по всем этажам прошлись. Его нет. Наверное, закрылся где-нибудь в кабинете, выжидает, пока все уйдут.

– Вот будет номер, если не найдут! – сказал Воронов и почесал затылок. – Смотрел я как-то американский боевик, так там мужик с миниатюрным парашютом с крыши спрыгнул и улетел на соседнюю улицу.

Тут их догнал Самойлов и заявил:

– Вот что, мужики, давайте по домам! Осмотр облисполкома явно до утра затянется, а вы мне завтра свеженькие нужны, работоспособные. Андрей, скажи моему водителю, чтобы вас по домам развез. А я пока тут побуду.

На рассвете бойцы ОМОНа доложили Самойлову, что осмотр здания облисполкома результатов не дал. Таинственный снайпер исчез.

Начальник следственного отдела вызвал к себе Воронова и Лаптева только перед обедом.

– С утра мотаюсь, ни минуты на месте не сидел! – объяснил свое отсутствие в управлении Самойлов. – То совещание, то доклад, то доверительная беседа.

Андрей и Воронов сели за приставной столик, достали ежедневники.

– Виктор, в два часа поедешь с Ефремовым к Лотенко, допросишь некоего Козодоева. Подследственность, конечно же, не наша, но считай, что это личная просьба Живко. Вот черт, не с того начинаю! – Самойлов закрыл дверь на ключ, вставил в видеодвойку кассету. – Посмотрим секретное видео.

С первых кадров было понятно, что запись произведена вчера вечером с третьего, самого верхнего, этажа городской администрации.

– Кто вел видеосъемку? – спросил Лаптев.

– Секрет.

– Роман Георгиевич, я понимаю, что секрет, но намекнуть-то можете. Чья группа работала, наша или их? – Андрей ткнул пальцем в темное пятно на экране, за которым скрывалось здание областного Управления КГБ.

– Про них забудь! – посоветовал подчиненному Самойлов. – Они ведут себя так, словно события на площади их не касаются. Коллеги, давайте не будем отвлекаться и забудем о ребятах с площади. Помощи от них мы не дождемся. Не будут палки в колеса вставлять, и то хорошо. Вы готовы? Смотрим запись. Это Живко идет. Где-то позади него, за кадром, осталась строительная техника. Вот эта темная линия над Лениным – стрела подъемного крана. Обратите внимание, народ вдоль здания профсоюзов движется на площадь. Люди идут организованно, а не каждый сам по себе. Вот хороший момент! Из здания выходит Лотенко с соратниками.

– Ни одного лица не видать! – посетовал на качество записи Воронов. – У областного телевидения картинка лучше. Вот они, телевизионщики! – Виктор показал на картинку.

Через площадь к Живко шла группа мужчин.

– Двое мужчин слева от Лотенко – это оператор областного телевидения и корреспондент. А третий человек что делает? Оператора сзади поддерживает?

– Он же задом пятится, вдруг упадет, – произнес Лаптев.

– Бойцы встали в стойку. – Самойлов указал рукой на экран. – Диспут начался.

– Сейчас Живко спрашивает, кто позволил демонтировать памятник, – вспомнил репортаж Воронов. – Жаль, звука нет.

– Помолчи, не сбивай с толку! – приказал Самойлов. – Оп! Первый выстрел. Никто еще ничего не понял. За спиной Лотенко поднялась суматоха. Второй выстрел. Обратите внимание, соратники Лотенко как по команде посмотрели на пятый этаж, где американец кричит благим матом. Все! Началось беспорядочное бегство. Паника. Теперь самое интересное. Человек напротив Живко – это и есть тот самый Козодоев, которого надо допросить. Сбоку от них стоит американская съемочная группа. Вот момент. Козодоев рванул на себе одежду и закричал: «Стреляй в грудь коммуниста!»

– Почему коммуниста? – с удивлением проговорил Воронов. – Он же самый что ни на есть буржуй, Мальчиш-Плохиш.

– Виктор, ты мысленно поймай накал и темп их речи, – вступил в разговор Лаптев. – Представь ситуацию, что это ты в критической ситуации рванул рубаху на груди. Что ты бросишь в лицо своему политическому врагу? Лично мне ничего, кроме слова «коммунист», на ум не приходит. Это воспитание, Витя! Пропаганда.

– Пожалуй, ты прав, – немного подумав, согласился Воронов. – Сказать «стреляй в грудь бизнесмена» или «демократа» как-то не то, в строчку не ложится. Не тот накал, не та экспрессия!

– Поговорили? – вмешался в обсуждение Самойлов. – Теперь промотаем запись назад и посмотрим на американцев. Ждем. Вот первый выстрел! Живко осел, на мгновение стал ниже ростом. Это у него от неожиданности ноги слегка подкосились, но он тут же взял себя в руки, выпрямился и при втором выстреле уже не пригибался. Опять отмотаем на исходную позицию. Смотрим на американцев. Выстрел. Оператор присаживается от неожиданности, а женщина как стояла, так и стоит. Невольно возникает вопрос. У нее стальные нервы или она ждала начала стрельбы? Единственный человек, который может что-то прояснить, – это Козодоев. По словам Живко выходит, что он явно знаком с американкой. На площади она подстрекала его на резкие высказывания.

– Роман Георгиевич, может, проще поступим? – предложил Воронов. – Зачем с каким-то Козодоевым мудрить? Я сгоняю к сестре в школу, попрошу ее подругу, учительницу английского языка, быть у меня переводчиком, поеду к американцам и допрошу их всех скопом и каждого по отдельности.

– Не получится! – пресек на корню эту идею Самойлов. – Тут вот какое дело, коллеги. Америка не Россия. Там свои законы. У нас профсоюзы – пустой звук, а там – сила! Сейчас объясню. Как только американскому телевизионщику кусок стекла отрезал ухо, так тут же, немедленно, руководитель съемочной бригады доложил о чрезвычайном происшествии в Москву. Его сообщение передали в США, в головную контору. Директор компании поставил в известность о ЧП Американскую ассоциацию работников средств массовой информации, куда входит профсоюз телевизионщиков. Ее руководство – БТК ультиматум. Мол, страховка съемочной бригады увеличивается в десять раз. Или же мы обратимся в суд, и тот наложит такие штрафы на телекомпанию, что она разорится. Директор фирмы не захотел на страховку деньги тратить и отозвал бригаду в Москву. Сейчас американцы в Новосибирске, самолет ожидают.

– Не понял, – честно признался Воронов. – От нас самолет в Москву вылетает вечером, а из Новосибирска – только ночью. Какой смысл там весь день торчать?

– У нас тут зона ЧП, а в соседней области все спокойно, – уловил постановку вопроса Лаптев. – Если бы они в нашем аэропорту сидели, то им пришлось бы оплачивать каждый день командировки по высшему тарифу, как в Ираке или Югославии, где идет война. Так, Роман Георгиевич?

Самойлов в знак согласия кивнул и дополнил:

– С американцами был разговор перед отъездом. Журналистка Сара Блант заявила, что без американского консула показания давать не будет. Ближайшее консульство США находится в Екатеринбурге, так что затея с ее допросом изначально отпадает.

– Давайте перемотаем пленку еще раз назад и посмотрим, откуда на записи взялся Козодоев, – предложил Лаптев.

Фигурка Козодоева на обратной перемотке смешно задергалась из стороны в сторону и, пятясь задом, спряталась за спины соратников Лотенко. Воронов поставил видеомагнитофон на паузу и стал зарисовывать расстановку людей напротив Живко.

– Нам эту пленку отдать придется? – спросил Лаптев.

– Через час, – взглянув на часы, ответил Самойлов.

– Давайте ее перепишем, – сказал Воронов. – У нас в кабинете изъятый видеомагнитофон стоит, я сбегаю, принесу, провода подцепим и сделаем себе копию.

– Не получится. Я дал слово, что запись копировать не стану.

– Роман Георгиевич, это же вы слово дали, а перепишу я. С меня взятки гладки.

– Я свои слова держу, – поставил на место не в меру инициативного следователя начальник.

– Спору нет, я в этом не сомневаюсь, – проговорил Воронов. – Но иногда, для общего дела…

– Виктор! – одернул его Андрей. – Ты что как ребенок, ничего не понимаешь? Если эту запись сделали не комитетчики, то, стало быть, наши, из управления технического обеспечения. Чекистам фигу показать – святое дело, а своих-то ментов зачем подставлять?

Воронов что-то пробурчал в ответ и продолжил с помощью видеозаписи составлять пошаговую схему перемещений коллег Лотенко у памятника.

– Роман Георгиевич, что-то я не пойму, зачем нам вообще вся эта стрельба у памятника сдалась. Это же прокурорская подследственность, – сказал Лаптев.

– Стрельба и снос памятника – это политика. Где она появляется, там на соблюдение законов и правил подследственности плюют. Прокурор области дал указание нашему отделу провести проверку законности действий лиц, пытавшихся демонтировать памятник. Заметь, велел не возбудить уголовное дело по вандализму, а только провести проверку, словно снос памятника на главной площади областного центра – заурядное событие.

– Если бы ему в Москву не надо было бы отписываться, то он вообще никак не отреагировал бы, – пробурчал Воронов, занятый составлением схемы.

– Я тоже так думаю, – сказал Самойлов. – Прокурор и Лотенко крепко повязаны. Своего дружка в обиду Пашков не даст, но сделать вид, что он стоит на страже российских законов, прокурор обязан.

Дружба между Лотенко и Пашковым началась через пару месяцев после назначения Пашкова прокурором области. Приехав в Сибирь из Подмосковья, он первым делом рассорился с губернатором Кисловым.

Повод для этого на первый взгляд был пустяковый, но если вдуматься, то принципиальный. Где должна пройти первая встреча главного законника области и ее руководителя? Кто к кому должен идти на поклон?

Кислов потребовал встречи у себя в кабинете, на что Пашков высокомерно заявил:

«Если губернатору нужно встретиться со мной, то пускай он приезжает ко мне в прокуратуру. Здесь и поговорим».

Губернатор от такого хамства встал на дыбы и сделал несколько резких заявлений, напомнил, что его в кресло главы области посадил лично Ельцин, а не какой-то мелкий клерк из Генеральной прокуратуры. Для подкрепления своих слов он велел под видом ремонта отключить в здании областной прокуратуры водоснабжение. Пашкову ничего не оставалось, как смириться и первым протянуть руку дружбы.

Кислов не был человеком злопамятным и охотно пошел на примирение. В знак уважения к нелегкому труду он подарил Пашкову студенческое общежитие, расположенное рядом с областной прокуратурой. Обрадованный прокурор запросил в Москве деньги на ремонт нового корпуса, но ему отказали.

Тогда на сцену вышел Лотенко и предложил бескорыстную помощь Союза предпринимателей Западной Сибири. На эти средства был проведен капитальный ремонт бывшего общежития. Оно преобразилось в огромное офисное здание, соединенное со старым корпусом надземным переходом.

– Андрей, тебе, человеку новому в следствии, я объясню, что происходит, – продолжил Самойлов. – Сейчас памятник и убийство Мякоткина – это единое целое. Данные события произошли одновременно. Они взаимосвязаны. Какие бы доказательства причастности Лотенко к сносу памятника у нас ни появились, прокурор области не даст нам направить уголовное дело в отношении его в суд. На любом этапе следствия у нас потребуют проверить версию о причастности Мякоткина к сносу памятника. Давать невыполнимые поручения – это стиль работы прокуратуры. Единственный выход из положения – немедленно, без всякой проверки, возбудить уголовное дело по сносу памятника и параллельно расследовать гибель Мякоткина. Если мы докажем, что убийство банкира не имело политической подоплеки, то у нас останется один памятник, с которым мы как-нибудь разберемся. Если мы их не разделим, то уже через месяц прокурор потребует нашего наказания за бездействие и неисполнение своих законных требований.

– Прокурор области убийством Мякоткина будет тормозить расследование сноса памятника?

– Совершенно верно.

– А если мы найдем убийцу, что тогда? – спросил Андрей, все еще не уловивший мысль начальника.

– Тогда прокурор придумает еще что-нибудь. Например, найдет свидетелей, которые покажут, что снос монумента организовал Мякоткин. Но это будет потом, не сегодня. Сейчас нас начнут теребить со всех сторон и требовать невыполнимого. Мол, вы обязаны найти виновных в сносе памятника.

– Я закончил, – доложил Воронов. – Может, обсудим версии убийства?

– Как раз вовремя, – согласился Самойлов. – Давайте пройдемся по версиям. Что нам достоверно известно на данный момент? На многолюдном мероприятии снайпер открывает огонь и убивает Мякоткина, директора банка, одного из соратников Лотенко. Американца отбросим. Он в нашей области человек случайный и не мог быть объектом заранее спланированного преступления. Итак, версия первая, маловероятная. Убийство задумали и осуществили левые экстремисты с целью взбудоражить народ и на волне поднявшейся смуты начать новую социалистическую революцию. Версия вторая. Это дело рук Лотенко. Организовав убийство своего соратника, он может начать охоту на ведьм, на мнимых мятежников. К примеру, сумеет обвинить в пособничестве экстремистам любого банкира или директора фирмы. Они все гоняют деньги по левым счетам, уклоняются от уплаты налогов. Поди-ка докажи, что ты деньги за границу в офшор вывел, а не на покупку оружия пустил! С помощью областной прокуратуры Лотенко сможет устранить всех конкурентов. Ради нового передела собственности пожертвовать каким-то директором банка – дело плевое. Следующая версия. Убийство Мякоткина связано с его работой в банке. Наконец, последняя версия, бытовая. Мякоткина кто-то мог убить на почве личных неприязненных отношений.

– Версия пятая, – вставил Воронов. – Стреляли в Лотенко, а попали в его соседа.

– Хорошо, – согласился Роман Георгиевич. – Возьмем за основу все пять версий.

– Дело мне возбуждать?

– Нет. Расследованием займется Лаптев. Если его потребуют наказать за бездействие, то я легко отпишусь. Андрей еще год в должности не отработал, так что наказывать его нельзя. Ты, Виктор, будешь у Лаптева на подхвате, ему с больной ногой по городу бегать незачем. Кстати, по какой статье дело возбудим? По вандализму?

– Все зависит от того, является ли памятник объектом, имеющим историческое значение, или нет, – ответил Воронов. – Роман Георгиевич, я приеду от Козодоева, пороюсь в кодексе и подыщу подходящую статью.

У Самойлова на столе зазвонил телефон.

– Работайте! – сказал Роман Георгиевич и поднял трубку.

Покинув площадь Советов, Сергей Козодоев помчался к кафе «Встреча», нашел там проститутку, от которой заразился, и повез ее к себе домой. По дороге в круглосуточно работающем ларьке он купил две бутылки водки подозрительного качества. Всю ночь Козодоев занимался с проституткой воспитательной работой, бил по ее щекам, стегал ремнем по спине и ягодицам. Устав от рукоприкладства, он распил с этой особой бутылку водки и потащил ее в кровать.

«Теперь бояться нечего! Все самое худшее уже свершилось», – подумал он.

После секса проститутка осторожно поинтересовалась насчет оплаты, и воспитательная работа была продолжена в том же порядке.

Ночная оргия доставила Сергею несказанное удовлетворение, но всему хорошему приходит конец. Под утро Козодоев ослаб, от спиртного его потянуло в сон.

Сергей расплатился с проституткой оплеухами, выгнал ее на улицу, а сам поехал на работу. Как он не попал в дорожное происшествие, одному богу известно.

Охранник, открывший ему гараж, был поражен. Сын известного бизнесмена в прямом смысле слова вывалился из-за руля «Волги» и самостоятельно подняться к себе на этаж не мог.

В половине восьмого в кабинет Козодоева-младшего зашла техничка, немолодая трудолюбивая женщина, немало на своем веку намучившаяся с мужем-алкоголиком. Хозяина кабинета она нашла спящим на диване. Уборщица малость поохала и взялась за работу. Она промыла пол, сняла с пьяного заместителя директора куртку, перепачканную известкой, той же тряпкой, которой вытирала пыль, отерла Сергею лицо, убрала с губ и подбородка слюну, набежавшую во сне.

Из личного персонала Козодоева первой на работу в этот день пришла Марина. На проходной охранники предупредили ее о том, что Сергей Владимирович приехал в офис в разобранном состоянии, то есть совершенно невменяемый. Она открыла дверь своим ключом, проверила кабинет и убедилась, что охранники очень точно описали состояние ее начальника. Никакие попытки привести его в чувство успеха не имели.

В десять часов Козодоев-старший поинтересовался у Марины, где находится его сын. По телефону она не стала объяснять Владимиру Семеновичу, что его заместитель спит мертвецки пьяный у себя в комнате отдыха, оставила за старшую в приемной Катю и отправилась к директору СГТС с докладом о состоянии его отпрыска.

В это время в приемную Козодоева-младшего позвонили из милиции.

– Я могу услышать Сергея Владимировича? – спросил Катю властный мужской голос.

– Он сейчас занят, – не задумываясь, ответила девушка.

– Хорошо. Передайте Сергею Владимировичу, что в четырнадцать часов к нему приедет следователь и задаст несколько вопросов о вчерашних событиях.

Вернувшись в приемную, Марина узнала о звонке и пришла в ужас:

– Катюха, ты что, рехнулась? Ты зайди, посмотри на начальника! Он до вечера в себя не придет. У него в комнате так ацетоном воняет, что дышать невозможно, а ты ему в график встречу записала!

Марина велела Кате больше не отвечать ни на какие звонки, опять побежала к директору СГТС и сообщила ему неприятные новости.

Козодоев-старший вызвал доверенного помощника и пошел проведать Сергея.

Взглянув на беспомощного сына, Владимир Семенович пришел в ярость.

– Твари безмозглые! – закричал он. – Кто из вас отвечал на звонок?

– Я, – ответила Катя, побледнела от испуга и поднялась с места.

– Скажи мне, идиотка, я за что тебе деньги плачу? За то, что ты с моим сыном спишь? Отвечай, я тебя проституткой работать нанял или референтом? Ты не могла сказать ментам, что Сергей в командировке, на совещании или в больнице? Ты понимаешь, что наделала? Если после обеда следователь не застанет сына на месте, то менты решат, что он скрывается от них. Почему Господь вместо мозгов дал бабам мякину? Привыкли одним местом думать, а я им зарплату каждый месяц плачу! Как тебя зовут? Катя? Пошла вон отсюда, Катя! Чтобы я тебя больше здесь не видел. Ты уволена! Завтра придешь в бухгалтерию и получишь расчет.

Катя зашмыгала носом и стала собирать вещи.

Владимир Семенович выпустил пар, немного успокоился.

– Тебя как зовут? – спросил он рыженькую девушку.

– Анна, – пролепетала она.

– Иди в медпункт и приведи сюда фельдшера! – приказал Козодоев-старший.

– Владимир Семенович, – робко обратилась к нему Катя.

Но директор СГТС был непреклонен.

– Ты уволена. Разговор окончен. Если через две минуты ты не покинешь помещение, то я вызову охрану.

Девушка заплакала и вышла.

Владимир Семенович глубоко вздохнул, помассировал область сердца и стал дальше руководить процессом отрезвления сына:

– Марина, не стой без дела! Нашатырь, мокрое полотенце, свежий воздух. Открой окна, а то тут запах стоит как в конюшне.

– Может, Сергея в баню свозить, попарить? – предложил помощник. – К обеду свеженький будет как огурчик.

– В бане похмелье изгоняют, а Сергей пьян как скотина. У него в парной сердце может не выдержать. Его бы сейчас под холодный душ поставить да горячим чаем напоить… – договорить он не успел.

В приемную без стука вошел сотрудник аппарата Лотенко.

– Владимир Семенович, вас Анатолий Борисович вызывает.

С досады Козодоев-старший сплюнул на свежевымытый пол.

– Мать твою, что за страна! Не успел сын напиться, как уже настучали. В какой помойке мы живем! Ничего, кроме клеветы и зависти, нет. Утром чихнешь у себя на кухне, к вечеру весь город обсуждать будет, что ты от туберкулеза помираешь. Пошли! Как настроение у шефа?

Лотенко был холоден и неприветлив.

– Владимир Семенович! – тоном, не предвещающим ничего хорошего, обратился он к Козодоеву. – В два часа дня к вам приедут представители следственных органов. Постарайтесь привести к этому времени сына в чувство.

Козодоев ничего не ответил. На душе у него было гадко, но оправдываться перед главным бизнесменом области он не собирался.

– Вчера я был свидетелем недостойного поведения Сергея Владимировича, – скривившись больше, чем обычно, продолжил Лотенко. – Я понимаю, стресс, молодой возраст, стрельба, хаос. Но то истеричное состояние, в котором пребывал ваш сын, бросает тень на всех нас. Постарайтесь объяснить своему заместителю, что этот бред про грудь коммуниста – его личный экспромт. Собственный! – Лотенко, прямо как самый настоящий библейский пророк, многозначительно указал перстом вверх, где над крышами, в тучах и городском смоге, таилась истина.

«Валить отсюда надо», – отчетливо понял Козодоев.

Если до этого разговора у него оставалась капля сомнения насчет того, эмигрировать или нет, то сейчас бывший буровой мастер всеми клеточками своего тела осознал, что чем быстрее он покинет Россию, тем будет лучше.

– Владимир Семенович, – продолжил Лотенко, – объясните мне, ваш сын что, не понимает разницу между милицейским полковником и сержантом ППС? Какого черта он вчера крыл Живко отборным матом? Полковник – мстительный человек, он публичного оскорбления просто так не оставит.

– Анатолий Борисович, это вы вчера из-за памятника за моим сыном наблюдали? – с трудом удерживая себя в рамках приличия, осведомился Козодоев. – Хочу отдать вам должное. У вас отличный слух! Ни одного слова не пропустили.

– Сочту вашу дерзость проявлением нервного перенапряжения. Мой вам совет. Если Сергей Владимирович психически болен, то лечите его. А если он считает, что ему все дозволено, то поищите ему другое место работы. В моем здании психопатам делать нечего!

Козодоев-старший ничего на это не ответил и вернулся к сыну.

Благодаря совместным усилиям фельдшера и Марины Сергей пришел в себя, но был так слаб, что не мог подняться с дивана и самостоятельно попить воды.

– К двум часам поставьте его на ноги! – приказал Владимир Семенович и ушел к себе.

Он хотел успокоиться, подумать о словах Лотенко и принять лекарство от боли в изношенном сердце.

В эту же среду, еще утром, пока Сергей Козодоев отсыпался, Живко вызвал к себе Игоря Ефремова. Отношения между ними напоминали тайное сотрудничество шефа гестапо Мюллера и Мартина Бормана, личного секретаря Гитлера. Формально Мюллер не подчинялся Борману, но на практике выполнял любые его поручения.

На чем основывалось сотрудничество гестаповца и партийного функционера, история умалчивает, а с Живко дело было так. Он застал Ефремова в нетрезвом виде на дежурстве и не стал раздувать из этого случая скандал. Ефремов, всю ночь ожидавший кары небесной, наутро примчался к полковнику, попросил прощения и заверил, что больше на службе не выпьет ни грамма. Обманул, конечно, но Живко его простил.

С тех пор Игорь исполнял любые просьбы полковника, а иногда сам проявлял инициативу. Как-то с дочери знакомых Живко сняли шапку. Ефремов бросил на раскрытие преступления весь личный состав уголовного розыска Ленинского РОВД и нашел грабителей в течение суток.

– Я хотел, чтобы ты допросил некоего Сергея Козодоева, – сказал Ефремову полковник. – Этот человек был у памятника Ленину. Когда началась стрельба, он повел себя очень странно, остался стоять, хотя все бизнесмены убежали. Что это? Нерасторопность, ступор? Или Козодоев знал сценарий событий на площади?

– Я слышал, Василий Кириллович, что этот негодяй вас матом обругал.

– Игорь, я почти тридцать лет в милиции. В русском языке нет такого матерного слова, которым меня не оскорбляли бы. Пожалуй, в татарском языке тоже нет. По молодости лет я работал на территории, где был татарский поселок. Кстати, ты не знаешь, что по-английски значит «фак»?

Ефремов перевел.

– Я так и понял! – Полковник, довольный своей сообразительностью, заулыбался. – Если бы ты слышал, как американская корреспондентка своего оператора чихвостила! Через слово «фак» да «фак»! Как лягушка на болоте квакала.

– У них это выражение не так оскорбительно, как у нас.

Полковник вставил в видеомагнитофон кассету, прокрутил Ефремову запись событий на площади, потом сказал:

– Обрати внимание, я стою, вжав голову в плечи. Американский оператор трясется как осиновый лист, корреспондентка вся напряжена, а Козодоеву хоть бы хны! Мы подсознательно ждем третьего выстрела, а он – нет. Спрашивается: почему? Созвонись с ним, назначь встречу и допроси его о событиях на площади.

– Все сделаю, Василий Кириллович! – заявил Ефремов.

– Вот еще что, – немного подумав, сказал полковник. – Одному тебе идти в логово врага не следует. Я договорюсь с Самойловым, он выделит следователя. Вдвоем надежнее будет.

В половине второго Ефремов зашел за Вороновым. Они прогулялись до площади Советов, благо идти было недалеко и погода стояла хорошая.

На входе в здание Ефремова и Воронова ожидал первый сюрприз. Охранники на проходной отказались пропускать их к Козодоеву.

– Ожидайте здесь! – приказал им плечистый здоровяк, облаченный в камуфляжную форму.

– Погоди, как это ожидайте? – возмутился Ефремов. – Мы созванивались, нас ждут!

– Ничего не знаю! – отрезал охранник. – Стойте здесь. Когда Козодоев решит, тогда вас и вызовет.

– Чего?! – вскипел Игорь. – Он меня вызовет? Посмотри сюда. Я майор милиции!

Охранник даже смотреть в удостоверение не стал.

– Да мне по фигу, кто ты! – презрительно проговорил он. – Здесь частная собственность, так что можешь засунуть свои корочки в одно место и больше не размахивать ими.

Взбешенный Ефремов рванулся к наглецу. Дело наверняка закончилось бы потасовкой, но вмешался Воронов.

Он заградил собой охранников, оттеснил коллегу в сторону и сказал:

– Игорь, успокойся! Подождем немного, ничего с нами не случится.

– Хорошо, подождем, – сквозь зубы процедил оперативник.

Воронов повернулся к охранникам и с улыбкой, по-товарищески, сказал:

– Уважаемые господа, ваши частные владения заканчиваются за порогом. Там, на площади, действуют наши, российские законы. Если вы не собираетесь жить в этом здании безвылазно, то я порекомендовал бы вам выбирать выражения, когда вы говорите с представителями власти.

– Чего? – набычился здоровяк. – Ты нам угрожать вздумал?

– Я?! – поразился Воронов. – Упаси бог! Нет на свете человека, который сказал бы, что я ему когда-то угрожал. Вы, уважаемый, съездите на досуге в СИЗО. Там мои клиенты в каждой камере сидят, приговора дожидаются. Поговорите с ними. Если хоть один скажет, что я ему угрожал, я вам пачку лучших сигарет куплю.

– Этот человек вчера здесь был, – вмешался в разговор второй охранник. – Он представлялся сотрудником КГБ. У него пистолет с собой был.

– Вы с кем-то меня путаете! – возразил Виктор. – Я следователь городского управления милиции. Вот мое служебное удостоверение. Оружия у меня нет. Можете проверить, но учтите, незаконный обыск – это уголовно наказуемое деяние. Кто дотронется до меня, тот себе приговор лет на пять подпишет. Я это умею! – Воронов, как школьник-озорник, подмигнул охранникам.

Мужики в камуфляже юмора не поняли и демонстративно занялись своими делами.

Пока Ефремов и Воронов ожидали вызова к Козодоеву, в кабинете у заместителя директора «Сибгазтранссервиса» кипела работа. Марина, фельдшер и начальник юридического отдела Юркевич пытались привести Сергея в более или менее адекватное состояние.

– Понюхай еще раз нашатырь, – упрашивал его фельдшер. – Выпей микстуру, встряхнись. Черт побери! Ничего не помогает.

– Что с ним такое? – в который уже раз спросила Марина. – Не может человек полдня в себя приходить.

– Паленая водка! Чуешь, запах какой стоит? Голимым ацетоном воняет. С поддельной водки похмелье тяжелое, с помрачнением сознания, с галлюцинациями. Плюс стресс. Вчера на площади Сергей Владимирович натерпелся. Снайпер, говорят, мужчину подстрелил, стоявшего рядом с ним.

– Сергей, посмотри на меня, – попросил Юркевич. – Может, ему еще раз уши потереть? Сергей, ты меня слышишь?

– Я в норме, – еле ворочая языком, ответил Козодоев. – Пусть менты заходят, я им, козлам, все выскажу!

– Это они тебе, рожа пьяная, выскажут! – в сердцах бросил Юркевич. – Что-то надо делать. Если менты уйдут, то Лотенко такой скандал поднимет, что мало никому не покажется.

– Есть один метод, – неохотно проговорил фельдшер. – Но он… как бы это сказать-то? Кратковременный, да.

– Доктор! – оживился начальник юридического отдела. – Приведите его в норму минут на десять, а там я ментов запутаю, туману напущу, и на сегодня дело закончим. – Юркевич посмотрел на часы, поморщился. – Менты уже второй час на проходной стоят. Давайте что-то делать.

Фельдшер был опытным реаниматором. Он завел Козодоева в комнату отдыха, усадил на диван, достал из саквояжа склянку с прозрачной жидкостью, плеснул в стакан.

– Видит бог, я не хотел, но другого пути нет, – пробормотал фельдшер, добавил в стакан воды, протянул Сергею. – Пей, только залпом, во рту жидкость не держи.

Козодоев трясущимися руками принял емкость, понюхал содержимое, передернулся.

– Фу, какая гадость! – Он поморщился. – Это что, водка? Почему она такая теплая?

– Это медицинский этиловый спирт. При смешивании его с водой происходит химическая реакция и выделяется тепло. Сергей, ты пей, не нюхай, а то хуже будет.

Козодоев выполнил его указание, чуть посидел, отдышался.

– Запоминай, – начал инструктаж фельдшер. – Минут на двадцать ты взбодришься, а потом выпадешь в осадок. Постарайся за это время ответить ментам на основные вопросы, а дальше Юркевич в дело вступит.

– Пошли! – Сергей вернулся в кабинет, занял место за столом, щелкнул селектором. – Позвоните на проходную. Пускай менты поднимаются в приемную. Через пару минут я их приму.

– Ну вот и славненько! – обрадовался Юркевич.

Сергей достал сигареты.

Фельдшер бросился к нему, перехватил руку у самого рта.

– Потерпи! – взмолился медик. – Тебя от курева снова развезет.

– Ничего мне не будет! – заявил Козодоев, высвободил руку, прикурил, жадно затянулся и тут же почувствовал, как сознание вновь помутилось.

– Сергей, ты в норме? – заглядывая ему в глаза, спросил Юркевич. – Вот черт, он опять в ауте!

– Через минуту все в порядке будет, – заверил его Сергей.

Начальник юридического отдела включил селектор.

– Приемная, наши гости уже поднялись? Как придут, угостите их чаем. У нас тут небольшая задержка вышла. Как будем готовы к встрече, я сообщу вам.

– Сергей, давай еще укольчик сделаем, – предложил фельдшер.

– Коли, – милостиво разрешил Козодоев.

– Ты что вчера пил? – не подумав, спросил медик.

– Твое какое дело? – взорвался Сергей. – Нужен укол – так делай его. Чего ты меня расспрашивать взялся, как прокурор на допросе? Повадились совать нос не в свои дела. Что пил, что ел? – передразнил он медика. – Нефть сырую пил и асфальтом закусывал. Доволен?

Фельдшер несколько часов пытался привести пациента в божеский вид, а в итоге нарвался на неприкрытое хамство. Он обиделся, сделал укол и ушел.

Минут через двадцать Козодоев объявил, что готов к приему посетителей.

– Проходите, – пригласил Юркевич милиционеров.

Ефремов взглянул на часы.

– Не прошло и полгода, – пробурчал он себе под нос.

В кабинете представителям власти сесть никто не предложил. Они остались стоять посреди помещения, как бедные просители перед барином.

– Как я понимаю, вы по делу? – спросил Игоря Юркевич.

– Вы кто? – вместо ответа осведомился Ефремов.

– Я начальник юридического отдела СГТС. Директор фирмы поручил мне присутствовать при разговоре и проконтролировать, не ущемляются ли права господина Козодоева.

– Вы же не адвокат…. – начал было возмущаться Игорь, но Воронов одернул его.

– Все в порядке, – сказал он. – Я следователь. У меня будет несколько вопросов к Сергею Владимировичу.