Пуля для любимого

Часть 2

— Настя, Настя, Андрюшка опять вредничает! Он опять не дает мне игрушки.

— Иди ко мне, Иришка. Что там у вас опять случилось?

Настя откинула со лба непослушную тонкую прядь, которая никак не хотела заправляться в косу. Улыбнувшись, подумала о том, что дети за прошедшие два года так и не научились называть ее Анастасией Николаевной. Она относилась к этому спокойно — на самом деле, не у каждого повернется язык называть по имени-отчеству двадцатитрехлетнюю девушку, учитывая то, что даже на свои двадцать три года она никак не выглядела. Ей вполне можно было дать шестнадцать, с натяжкой — восемнадцать лет. Невысокая, тоненькая, как будто еще не сформировавшаяся — подросток, а не женщина. И лицо детское. Пухлые губы, бесчисленные веснушки на носу, зеленые, широко распахнутые наивные глаза… Четырехлетние дети видели в ней чуть ли не свою ровесницу, а сочетание «Анастасия Николаевна» казалось им труднопроизносимым и вообще к Насте не подходящим. Даже взрослые удивлялись, узнав, что эта рыженькая девушка, с виду подросток, имеет пятилетнего сына.

Всем почему-то становилось жалко маленькую и хрупкую Настю, а Настя просто не выносила, когда ее жалели. Поэтому в кругу малознакомых людей предпочитала о себе не распространяться.

— Иди ко мне, — повторила она и протянула руки навстречу пухлой розовощекой девчушке с длинными белыми кудряшками, которая тут же привычно и ловко обхватила ее шею и взобралась на руки. Настя улыбнулась, легонько прижала светлую головку к щеке, закрыла на минуту глаза — ну почему все дети так удивительно, так приятно пахнут!

— Что случилось?

В глазах у Иришки стояли слезы, грозившие с минуты на минуту хлынуть по щекам бурным потоком. Она моргнула, и тут же из каждого глаза выкатилось по слезинке, тонкие розовые губы растянулись — уголками вниз, щеки заалели сильнее.

— На-а-асть, — растягивала Иришка, — он опять вредничает, опять не дает мне игрушки!

— Ну, тише. Не плачь. Сейчас мы все выясним.

Иришка была легонькой как перышко. Настя прижала ее к себе покрепче, слегка коснулась губами теплой розовой щеки, почувствовала, как быстро и тревожно бьется сердечко, нахмурилась — в самом деле, Андрюшка, хоть и неплохой, умненький мальчишка, но Иранку уже замучил. Ни дня — да что там дня, ни часа не проходит без того, чтобы он ее не стукнул, не дернул за волосы, не подставил подножку…

— Андрей, — Настя смотрела на рыжего вихрастого мальчишку строго, сдвинув тонкие брови, и он тут же нахмурился в ответ, опустил голову, — ведь ты же мужчина. Или пет?

— Муссина, — весомо подтвердил Андрей и, подняв глаза, уставился на нее вопросительно.

— Настоящие мужчины никогда не обижают слабых. А ты опять обидел Иру. Видишь, она плачет.

— Больше не буду.

Андрей был лаконичен, и Настя вздохнула — сколько раз она уже слышала эти обещания. Она спустила Иринку на пол, но та тут же снова прижалась к ней, уткнулась лицом в подол, обхватила коленки руками.

— Он все равно будет… Он обманывает… Не хочу больше с ним дружить…

— Видишь, Андрей, Ира тебе больше не верит.

Минуту Андрей простоял в задумчивости, потом нерешительно шагнул по направлению к Ирине, робко погладил ее по голове, и, как обычно проглотив букву «р», тихо и серьезно произнес:

— Прости меня пожалуйста, Ира.

Иришка расцепила руки, повернулась к мальчишке — ее лицо было мокрым от слез, глаза — пронзительно синими, чистыми и ясными. Такие глаза бывают только у детей. Дети вырастают, и глаза тускнеют. Андрей протянул ей руку, она минуту поколебалась, но потом все же протянула в ответ свою пухлую ладошку. Он сжал ее пальцами.

— Пойдем, будем играть вместе.

Иринка тряхнула кудряшками и согласилась. Настя долго смотрела им вслед, улыбаясь, думая о своем. О Никитке, о сыне.

— Настя, опять ворон считаешь! Насть!

— А? — Настя вздрогнула, словно позабыв, что находится в помещении, где полным-полно народу.

— Что стоишь, как столб посреди дороги? — Наташа улыбалась, но ее глаза смотрели тревожно.

— Задумалась… Извини, Наташа.

— Пошли чай пить, Вера за детьми присмотрит.

— Пойдем, — не раздумывая, согласилась Настя. Поискала глазами Иринку и Андрея — они сидели в противоположном углу комнаты на маленьком диванчике и что-то оживленно обсуждали. Иришка улыбалась, а Андрей, как и полагается настоящему мужчине, был серьезен и сдержан. Вера — полноватая, очень миленькая девочка-практикантка сидела неподалеку, окруженная гурьбой детей, и читала «Красную шапочку».

Вера читала просто потрясающе, как настоящая актриса. Зачитанная до дыр, чуть ли не заученная уже наизусть, а оттого мало кому интересная «Шапочка» в ее исполнении так завораживала, Волк казался таким настоящим и страшным, а сама Шапочка такой милой и беззащитной, что даже воспитатели иногда заслушивались. Вообще Вера, как и Настя, была воспитателем от Бога, детей любила и понимала, отдавала работе всю себя без остатка. Единственное, чего ей пока не хватало — так это опыта, но опыт — дело наживное. Настя вздохнула, снова заправила за ухо непослушную прядь и пошла пить чай в «воспитательскую».

Ритуал чаепития всегда проходил одинаково и немного торжественно. Наташа заваривала чай сама, никому не доверяя этого ответственного дела. Она заваривала его как-то по-особенному, долго подготавливала заварочный чайник, мыла, ошпаривала, грела его над паром, потом переворачивала вверх дном, потом сыпала заварку, тщательно отмеряя количество, добавляла щепотку сахара, заливала кипятком в строго определенный момент, ставила на край плиты, снова доливала воду и никогда не накрывала сверху полотенцем. Настя в это время расставляла блюдца и чашки, ставила на маленький столик вазочку с конфетами и печеньем, тонко нарезала лимон. А иногда разворачивала полиэтиленовый пакет и выкладывала на стол очередной кулинарный шедевр собственного приготовления — торт, пирожные или печенья. По части выпечки Насте не было равных.

— Насть, ты — волшебница. — Наташа сделала вывод, откусив внушительных размеров кусок пирога, даже еще не прожевав его до конца.

— Едва ли, — грустно усмехнулась Настя. — Будь я волшебницей, в моей жизни было бы, наверное, гораздо меньше проблем.

— Ну, я имею в виду по части кулинарного творчества. Ладно, не вешай нос. Не хотела тебя расстраивать. Доставай сигареты.

— Наташ, может не будем? — засомневалась Настя. — Вдруг Светлана Петровна?

— Да нет никакой Светланы Петровны, она же с утра в администрацию уехала. Вряд ли появится. А курить охота.

— А если дети?

— Ой, ну не ворчи ты. Давай одну на двоих передернем.

Закурив, они некоторое время помолчали. В этом молчании чувствовалась тревога — так было всегда, когда на душе у одной из них было тяжело. Потому что Настя и Наташа были не только коллегами. Они были настоящими, близкими подругами. Им часто приходилось курить одну сигарету на двоих.

— Ну, так что у нас сегодня? — прищурившись от сигаретного дыма, спросила Наташа.

— Четверг.

— Не делай из меня идиотку. Я спрашиваю, что случилось?

— Тогда так и спрашивай — что случилось? Ничего не случилось. Просто…

Настя молчала. Так было всегда — вечно Наташе приходилось из нее чуть ли не клещами вытаскивать все то, что ее мучает. Наташа делала это не из любопытства — просто знала, что подруге необходимо выговориться, как знала и то, что ей всегда тяжело начать говорить о чем-то сложном, серьезном и неразрешимом.

— Просто тебе в троллейбусе наступили на ногу? — с большим сомнением в голосе предположила Наташа. — Или, может быть, тебе голубь на плечо нагадил и не извинился?

— Да ладно тебе, Наташка. — Настя опустила глаза и медленно затушила о край пепельницы тлеющий окурок, а потом принялась водить этим окурком по гладкой черной поверхности, разгребая дорожки среди серого пепла и вычерчивая хитрые узоры на донышке пепельницы.

— Но я же вижу, что что-то не так. Ты с самого утра — как в воду опущенная. Как приговоренный к смертной казни в день накануне повешения. Да брось ты этот бычок!

Наташа резко поднялась, забрала пепельницу из рук Насти, вытряхнула все содержимое на газетный обрывок, свернула, смяла и сунула в ведро.

— Не забыть потом вынести, чтоб запаха не было. Настя!

Настя подняла глаза, стараясь не моргать, чтобы не стряхнуть слезинок, грозивших стать первыми каплями настоящего потока слез. И все-таки не сдержалась.

Наташа тут же подлетела, прижала ее к себе, принялась молча гладить по волосам, изредка касаясь губами.

— Ну перестань, слышишь. Что-то с тобой случилось, я знаю. Причем не сегодня и не вчера, Настька. А гораздо раньше. Что-то, о чем ты не хочешь говорить. Не хочешь или не можешь — не знаю. И я понятия не имею, что это. Успокойся, прошу тебя. Не надо плакать. Лучше расскажи.

Наташа осторожно сжала ладонями ее лицо и подняла его, заглянула в глаза. У Насти были серо-зеленые глаза в мелкую крапинку. Наташа вздохнула — в этот момент она поняла, что и в этот раз подруга ничего ей не скажет.

— Не могу, Наташа. Я не могу тебе этого сказать. И никому не могу. Прости, но это правда.

— Да ладно, я тебе верю. Может быть, потом, когда-нибудь, скажешь… Не буду настаивать. Ты только скажи — может быть, я могу чем-то тебе помочь?

— Нет, Наташка, — Настя добела закусила нижнюю губу, — не можешь. Я, наверное, поеду домой пораньше. У меня завтра тренировка. И вообще… Хочется немного пройтись, воздухом подышать.

Некоторое время они молчали, слушая, как бьются в окно мелкие снежинки.

— Послушай, — Наташа наконец нарушила молчание, — пойдем лучше ко мне. Ты помнишь, я тебе рассказывала про Олега. Приятеля моего Кости, журналиста, помнишь?

— Помню, — с неохотой подтвердила Настя, смахивая рукой крошки со стола в подставленную ладонь.

— Господи, ну сколько раз тебе говорить — не смахивай ты так крошки! Нельзя! Денег не будет! Ну неужели трудно тряпку взять!

— Да ну тебя с твоими приметами, — отмахнулась Настя, — не верю я в них. Ни в одну не верю.

— И напрасно.

В этот момент Настя уронила со стола нож, чем и спровоцировала очередной всплеск эмоций со стороны подруги.

— Вот видишь! — торжественно произнесла она. — А ты говоришь — не верю! Кто-то к нам придет. Может, это твоя…

Наташа не договорила. Именно в этот момент ручка на входной двери зашевелилась, скрипнула, повернулась — дверь тихо, медленно приоткрылась, и вот в дверном проеме показался силуэт мужчины. Мужчина был в шапке-ушанке из меха кролика, темно-синей телогрейке и валенках. Лицо багровело от мороза, глаза, окруженные бесчисленным количеством мелких лучиков-морщинок, смотрели с оптимизмом.

— …судьба! — договорила Наташа и прыснула в кулак. — Дядь Миш, вам чего надо-то?

— Да у меня тут… это… заначка была, девчонки. Уж больно холодно, не могу, согреться охота. Душа просит. Там, за батареей, в нижнем углу. Достань, Наташ, а?

Теперь уже Наташа и Настя смеялись вместе. Не долго думая присоединился к ним и дядя Миша, детсадовский дворник, потому что от природы был человеком веселым.

— Ну, девчата, за вас. Женихов вам хороших. Чтоб все у вас было.

Он опрокинул рюмку, крякнул, выдохнул — и снова покинул помещение, удалившись во двор разгребать снежные завалы. Наташа молча закурила еще одну сигарету, откинулась на спинку стула.

— Ну, так о чем мы с тобой говорили? Ах да… Олег. Помнишь, я говорила тебе про Олега?

— Помню. Он журналист, замечательный парень, умный, красивый и веселый, отлично зарабатывает, а главное — холостой. Ты решила нас сосватать.

— Не нужно быть такой циничной, Настя. Я решила вас просто познакомить. И вообще — почему бы и нет? Ты молодая, симпатичная, тебе мужик нужен. А сыну твоему — отец.

— У моего сына есть отец. Вернее, был… И ты это знаешь. Только прошлого уже не вернешь. Конечно, Никитке нужен отец, но я сильно сомневаюсь в том, что кому-то нужен такой вот сын, Наташа. Ты же знаешь — он болен.

— Да брось ты, Настя! Ты зациклилась на этой мысли. Твой ребенок никому не нужен, ты никому не нужна… Жизнь-то идет, оглянуться не успеешь — уже тридцатник. Вот тогда ты точно никому не будешь нужна.

— Ну и пусть. Не хочу, Наташа. Не хочу ни с кем знакомиться, не хочу ни на что надеяться.

— Глупая ты. Не хочешь себе помочь. А ты ему, между прочим, понравилась. Он твою фотографию видел. Ту самую, летнюю, на которой ты волосы распустила по плечам…

— Ты мне это уже говорила. Знаешь, я многим нравлюсь. Что с того?

— Ладно, — Наташа махнула рукой, нахмурила брови, — живи как знаешь. Пойдем, детей пора спать укладывать. Надумаешь — приходи сегодня ко мне, часов в семь вечера. У нас сегодня небольшое торжество — год со дня знакомства. Из приглашенных только ты и Олег. И еще одна полусемейная пара… Алена, ты ее знаешь, и ее бой-френд Женя. Веселый парень. Просто уморительный!

— Нет, Наташа… Не обижайся, я как-нибудь в другой раз зайду вас поздравить. Идем, правда засиделись уже.

Через час, когда все дети наконец заснули, Настя прошла по спальне, поправила одеяла, подняла с пола и положила на подушку спящей Иришке плюшевого зайца — она всегда засыпала с ним в обнимку, осторожно задвинула шторы. Андрей во сне улыбался, и она улыбнулась ему в ответ. Потрогала лоб у Аленки — та с утра была какая-то раскрасневшаяся, Настя беспокоилась — не заболела ли? Но лоб был холодный, Аленка дышала неслышно. Вышла из спальни, аккуратно развесила на доске детские рисунки — сегодня дети рисовали свой дом. Почти на каждом листочке рядом с прямоугольным домиком были нарисованы три фигурки — мама, папа и я. Хорошо, когда у ребенка есть папа…

Она постаралась отвлечься, разобрала папки на столе, в десятый раз пересмотрела план предстоящего утренника. Потом она некоторое время разбирала методические пособия, набросала приблизительный план занятий на следующую неделю… Все как обычно, только на душе у нее в тот день было слишком тяжело. Дети проснулись, поели, разбрелись по углам — день подходил к концу, сейчас, как обычно, придет самая первая мама за Стасиком Петренко, потом придет отец Оли Головиной.

— Настя, можно мне пойти домой с папой?

— Можно, Оленька. Иди. До свидания.

— Настя, как она сегодня? Не кашляла?

— Да нет, я не слышала, чтобы она кашляла.

— Ну слава Богу. А что ела?

— Кашу утром поела, в обед от супа отказалась, зато целую тарелку макаронов по-флотски съела, еще добавки попросила. Макаронная душа. Вечером тоже хорошо поела, сладкий плов, кисель…

Настя все знала, все помнила — что они ели, как они спали, кто кашлял, кто из-за чего плакал. Как будто все они были ее детьми.

Наташа ушла пораньше — ей нужно было кое-что приготовить, накрыть стол для предстоящего, хоть и скромного, торжества. Вскоре ушла и Настя — к шести часам всех детей уже разобрали, комната опустела, стала тихой и неживой. Едва оказавшись за порогом трехэтажного панельного здания детского сада, Настя поняла, что погода явно не располагает к далеким путешествиям. Острые, колючие снежинки били в лицо, ветер был каким-то сумасшедшим — невозможно было понять, откуда он дует. Было такое ощущение, что она находится в самом центре какого-то дикого смерча, грозившего с минуты на минуту подхватить ее и унести черт знает куда. Ветер не давал дышать, она захлебывалась. На улице уже почти стемнело. На самом деле погода к прогулкам не располагала.

Но домой идти тоже не хотелось. Дома было пусто и тихо, и она знала, что ей снова станет страшно. Куда же деваться? К Наташке идти категорически не хотелось, К тому же у нее нет подарка, а без подарка идти неудобно.

В своих раздумьях она не заметила, как дошла до остановки. Подошел трамвай — десятый маршрут, самый длинный в городе, он едет далеко, почти за черту города, конечный пункт — какие-то дачные массивы… И она прыгнула на подножку — в тот самый момент, когда двери уже закрывались.

Настя часто предпринимала такие вот путешествия в детстве — точнее, не в детстве, а в ранней юности, в четырнадцатилетнем возрасте, может быть, чуть позже. Когда ей было тоскливо и одиноко, когда хотелось остаться одной и вместе с тем одной оставаться было страшно, она садилась в трамвай, выбирая самый длинный маршрут, и ездила кругами. Садилась тихонечко в уголочке, смотрела в окно, рассматривала людей. Она была среди них — но в то же время ее одиночество ничто не могло потревожить. Мерный стук колес по рельсам успокаивал, убаюкивал мечущуюся душу, мелькающие за окном деревья отмеряли не только расстояние, но и время, и она чувствовала, как боль отступает.

Так было и в этот раз. Сиденья в трамвае оказались с подогревом, и Настя быстро разомлела, ей даже стало жарко. В окно смотреть было невозможно — как-то быстро и резко стемнело, и только порывы ветра бросали в стекло россыпи колючего снега. Она стала смотреть на людей.

Люди были разными — хотя, если приглядеться и немного задуматься, у всех было что-то общее. Половина седьмого — все едут с работы, у каждого за плечами — трудный день, а впереди — тихий, уютный, домашний вечер. И все же окружающие Настю лица были хмурыми, а не радостными, глаза — уставшими, без блеска. Редкие фразы кололи слух ощутимым раздражением. Где-то в самом начале вагона две пожилые женщины оживленно обсуждали молодежь, не пытаясь понизить голос, видимо, рассчитывая втянуть в разговор побольше людей. Кондуктор спорил с каким-то парнем, почти подростком, — тот предъявил льготный проездной билет без подтверждающего право на льготы документа…

— Пятьдесят три рубля — только за квартплату. — Позади Насти сидели две пожилые женщины, жалуясь одна другой на свою судьбу. — Да куда же это, с моей-то пенсией… Мясо не помню когда последний раз покупала, все на картошке, хорошо, со своего огорода на всю зиму запасла…

Настя попыталась отключиться, но ей никак не удавалось. С каждой минутой она чувствовала, как ей становится тесно в этом вагоне, почему-то вдруг стало трудно дышать… Поднявшись, она вышла на первой же остановке.

Трамвай, громыхая железными колесами, медленно, словно железная гусеница, уполз вперед, и она осталась одна посреди совершенно незнакомой местности. Ветер немного утих, снег пошел уже крупными хлопьями. Вокруг было темно — один-единственный фонарь светил метрах в десяти, все остальные почему-то были темными. Где-то вдалеке залаяла собака, ее лай тут же подхватила вторая, третья… Словно из ниоткуда, вынырнула машина, с шумом проехала мимо, и снова наступила тишина. Настя огляделась по сторонам — черт знает что такое! Где она находится, хоть бы спросила, что за остановка, прежде чем выйти!

В принципе этот вопрос ее сильно не беспокоил. Полоса трамвайных рельсов гарантировала ей, что она сможет вернуться туда, откуда приехала, просто перейдя дорогу и сев на трамвай, который идет в противоположном направлении. Она решила пройтись. Ветер успокоился. Снег падал мягко и тихо, скрипел под ногами, приминаясь, охотно и податливо принимая форму причудливых геометрических рельефов на подошве ее ботинок. Она шла вперед, вдоль дороги, абсолютно не задумываясь о том, куда идет. По обе стороны дороги — теперь фонарей стало больше, и она сумела рассмотреть окружающую местность — тянулись пятиэтажные дома, «хрущевки», традиционные в отдаленных уголках города. Свет в окнах горел равномерными столбиками, и Настя подумала, что эти столбики — кухни, находящиеся друг над другом. Семь часов — время, когда вся семья собирается вместе, чтобы поужинать и обсудить прошедший день. Семья…

Впереди Настя заметила машину, стоящую прямо на дороге. Свет фар бил в лицо, и она зажмурилась. Несколько шагов она шла вслепую, и вдруг, вздрогнув от неожиданности, услышала голос:

— Девушка, помогите толкнуть машину.

Она прикрыла глаза ладонью, попытавшись рассмотреть своего неизвестно откуда появившегося собеседника. Сделала шаг в сторону и наконец увидела его.

Молодой парень — на вид лет двадцать восемь, может, чуть больше, в широких брюках, толстом самовязаном свитере и небрежно расстегнутой короткой дубленке. Светлые волосы длинными, прямыми и влажными прядями спадают на высокий лоб, а сзади, на затылке, сбриты почти под «ноль». Со лба стекают капли пота, утопая в густых и широких черных бровях. Глаза — глубоко посаженные, серые, пристальные, узкие губы растянуты в улыбке. В улыбке, а не в усмешке — Настя сразу это поняла, а потому не стала возмущаться, почувствовав, как нарастающая волна раздражения быстро спадает, уступая место привычному равнодушию.

— Вы бы хоть фары выключили. Так и ослепнуть недолго. Где это вы видели, чтобы девушки толкали машины?

— Нигде. Только если вы не поможете мне толкнуть машину, мне придется торчать здесь всю ночь. А может быть, и весь следующий день. За прошедшие полтора часа вы единственный человек, который прошел мимо меня. Согласитесь, мои шансы призрачны. У меня двигатель не заводится, и если вы меня не подтолкнете, то я замерзну. Умру, и моя смерть будет на вашей совести.

Он улыбнулся еще шире, обнажив ряд удивительно белых, плотно посаженных зубов, и вытер рукавом капли пота со лба.

— Ну, так что вы решили? Моя судьба — в ваших руках. Кстати, если машина заведется, обещаю довезти вас куда надо. Бесплатно. Отвечу, как говорится, добром на добро. Ну так что, толкнете?

— Послушайте, — Настя слегка смутилась, — я не уверена… Я никогда не толкала машины.

— Ничего страшного, все в жизни бывает первый раз. Хотя я абсолютно точно уверен в том, что у вас ничего не получится.

Настя пожала плечами:

— Зачем же тогда пробовать?

— Я обязан использовать свой последний шанс. Умру с чистой совестью. Перед Богом и людьми.

— Вы что, проповедник?

— Нет, а вы?

— Что — я? — не поняла Настя.

— Вы — проповедник?

— Нет…

— Ну вот, кое-что мы уже узнали друг о друге. Начало положено — а это самое главное.

— Послушайте… — Глупый диалог про проповедников, видимо, показавшийся ее собеседнику смешным, вызнал у нее раздражение, и она решила больше здесь не задерживаться. — Вы извините, но мне пора. Всего хорошего. Считайте, что вы использовали свой последний шанс.

Она быстро зашагала вперед. Но не успела пройти и десяти шагов, как услышала за спиной его голос:

— Девушка, подождите, пожалуйста.

Настя обернулась. Он догнал се, взял за мокрую варежку, улыбнулся чему-то.

— Давно я не видел, чтобы девушки ходили в варежках — как дети… Послушайте, я не хотел вас обидеть.

— Да с чего вы взяли, что обидели меня? — Настя выдернула руку из его ладони.

— Тогда почему вы уходите?

— Почему я ухожу? Но ведь вы сами сказали, что я вряд ли сумею толкнуть вашу машину. Значит, я не могу ничем быть полезной. Зачем же мне оставаться?

— Но вы не можете меня бросить — одного, посреди дороги, в холодной машине.

— Мне вас очень жаль, но, кажется, я ничем вам не обязана, — отрезала Настя.

Он нахмурился. Странная девушка, слишком серьезная, все воспринимает в штыки. И все-таки ему не хотелось ее отпускать.

— Не обязаны. Но, знаете, есть такое чувство — милосердие. Оно вам знакомо?

Настя вздохнула, но не сказала ни слова, предоставив ему возможность завершить свой монолог.

— Пожалуйста, не бросайте меня. Я уже почти два часа бьюсь с этой грудой металла, я истекаю потом и кровью, у меня ужасно замерзли ноги, меня пригласили на вечеринку, меня ждут друзья, а я не могу сдвинуться с места. Мне показалось, что вы не торопитесь. Ведь не торопитесь? — Он снова окинул Настю пристальным взглядом прищуренных серых глаз.

— Не тороплюсь.

— Побудьте со мной. Хотя бы полчаса. Кто знает, может быть, мне все-таки удастся завести этот гроб на колесах. И тогда я подвезу вас до дома. Пожалуйста.

— Мне бы не хотелось ехать домой в гробу… На мой взгляд, у вас вполне приличная машина. Кажется, десятая модель «Жигулей»?..

— Мне иногда тоже так кажется. И в паспорте вроде бы то же самое написано. Только почему-то ломается она чаще, чем «Запорожец». Странная, загадочная, капризная машина. Как женщина. Не хотите осмотреть салон?

Настя улыбнулась.

«Растаяла», — подумал он, галантно приоткрывая дверцу.

— Курите? Угощайтесь! — Он протянул ей пачку сигарет, и она с удовольствием затянулась. Почувствовала, как дым наполняет легкие, как постепенно отступает тоска…

— К сожалению, это все, что я могу вам предложить на данный момент. Кстати, вы не имеете ничего против имени Олег?

— Ничего не имею.

— Тогда можете называть меня Олегом.

Настя улыбнулась. «Кажется, это имя меня преследует. Пытались познакомить с одним, а я другого нашла — с таким же именем!»

— Я вас рассмешил?

— Немного.

— Это уже кое-что. Еще немного — и вы, пожалуй, решитесь назвать мне свое имя.

— Настя.

— Настя? — чему-то удивившись, переспросил он.

— Да, Настя. Что-то не так?

— Да нет… все в порядке. Замечательное имя. Вы не поверите, но я всю жизнь мечтал познакомиться с девушкой по имени Настя.

— И что же, ни одной Насти не попадалось? — с сомнением в голосе спросила она.

— Такой, как вы, — нет.

— А какая я?

— Какая-то… необыкновенная. В варежках.

— Господи, дались, вам мои варежки! — улыбнулась она.

— Я что, такой старый?

— Старый? Да нет, почему старый? Вы о чем?

— Я — о «вы». Так обычно обращаются к пожилым людям…

— Не только пожилым. Еще и к незнакомым.

— К незнакомым? Но кажется, я уже в курсе, что вас зовут Настя, а вы знаете, что меня зовут Олег. И все-таки вы считаете, что мы незнакомы?

Настя от души рассмеялась:

— Послушайте, вы, случайно, не учились на филфаке?

— Ну вот, вечно я забываю про эту надпись на лбу, давно уже пора ее стереть. Учился.

— Заметно. Не по надписи на лбу, а по манере разговаривать. Словеса плетете.

— Все-таки — «плетете»? — переспросил он, делая ударение на последнем слоге.

— Ладно, сдаюсь, давай на ты. Послушай, Олег, — затушив в пепельнице окурок, Настя решительно схватилась за ручку двери, — пойдем, попробуем толкнуть машину.

— Стоит ли? — с сомнением в голосе спросил он.

— Стоит, — уверенно ответила она, — это я только с виду такая слабая. А на самом деле — мастер спорта.

— По шахматам? — не унимался он.

— По стрельбе.

— Ого! По стрельбе? Шутишь!

— Не шучу. Честное слово.

— С тобой связываться опасно. У тебя, наверное, пистолет есть?

— Нет у меня пистолета. — Она вдруг нахмурилась. — И вообще, прекрати говорить ерунду. Пойдем толкать машину.

Снег уже перестал падать с неба, вокруг воцарились тишина и покой, не нарушаемые ни единым звуком. Они немного постояли, оглядываясь по сторонам, тайком бросая взгляды друг на друга и тут же с видимым равнодушием отводя глаза.

— Послушай, Настя, дело в том, что… Вдвоем толкать машину не имеет смысла. Я должен сидеть за рулем, иначе ничего не получится — нам придется толкать ее бесконечно.

— Ты должен сидеть за рулем, а я должна толкать твою машину?! — Настины глаза сверкали — казалось, гневом, но на самом деле это был всего лишь смех.

Олег же принял ее возмущение за чистую монету.

— Да нет, ничего ты мне не должна, не надо опять обижаться. Пойдем в салоп.

— Подожди. А нельзя наоборот?

— Что — наоборот? — не понял он.

— Я сижу за рулем, а ты толкаешь свою машину.

— А ты умеешь? — обрадовался он.

— Представь себе, умею. Немного. А ты впервые видишь женщину, которая умеет заводить машину?

— Такую красивую — впервые. Я имею в виду женщину, а не машину.

Настя не отреагировала на комплимент — вернее, сделала вид, что не отреагировала.

— Тогда — вперед.

Через десять минут они ехали по заснеженной дороге и смеялись, вспоминая, как тарахтел мотор «десятки». Олег, сидя за рулем, рассуждал:

— Ну чем не «Запорожец»?

Настя вздрогнула, услышав телефонный звонок. Несколько секунд не могла прийти в себя, находясь будто бы на грани между прошлым и настоящим. Так бывает, когда из полной темноты вдруг попадаешь на свет и он начинает больно резать глаза. Потом глаза привыкают к свету и очертания предметов наконец становятся четкими.

— Настя! — услышала она в трубке возбужденный голос Наташи.

— Я слушаю…

— Настя, пожалуйста, приходи! Нам без тебя ужасно скучно!

По голосу Наташи было понятно, что она уже слегка навеселе. Настя улыбнулась, услышав ее последнюю фразу — вот уж кого приглашать для веселья, только не ее! Душой компании она никогда не была, разговаривала мало, предпочитая слушать. Смеялась от души над чужими шутками, но сама шутила редко. Настя была прирожденным мастером задушевных разговоров, отличной, просто незаменимой, «жилеткой», но вот по части веселья…

Она осмотрелась кругом, увидела себя со стороны — одинокая женщина посреди комнаты с игрушками и фотографиями. Тихо и размеренно тикают часы на стене, равнодушно отсчитывая секунды ее пустой, ничем не заполненной жизни. Что ее здесь держит? Зачем ей снова быть одной, мучить себя, упиваясь горькими воспоминаниями?

— Настя! Алло! Ты слышишь?

— Слышу, Наташка. Сейчас приду, ждите. Только перышки почищу, минут через двадцать буду.

— Наська! Ты — прелесть!

Настя аккуратно положила трубку, подошла к зеркалу, провела рукой по волосам. Обычно она, не мудрствуя лукаво, заплетала из них косу — эта прическа была хоть и простой, но удивительно шла ей, и девчонки всегда завидовали, что у Насти никогда нет проблем с тем, как уложить волосы. Стянув резинку, она распустила волосы по плечам, и они легли ровными крупными волнами. Припудрила веснушчатое лицо, провела тушью по ресницам. В шкафу имелось единственное платье, которое с некоторой натяжкой могло сойти за вечернее. Куплено оно было пять лет назад — с тех пор фасон сильно устарел: длинное, почти до щиколоток, с цельнокроенными рукавами и овальным вырезом. Полушерстяная ткань уже покрылась шарушками. Настя покрутила его в руках, приложила к себе. «Скромная вечеринка у подруги вряд ли требует такого шикарного туалета», — грустно улыбнувшись, подумала Настя, и повесила платье обратно в шкаф. Она надела строгие черные брюки и сиреневую блузку из тонкого поплина, сверху натянула толстый свитер — для тепла. «Примерила» улыбку перед зеркалом, потом улыбнулась снова — уже от души, даже искорки в глазах засияли, и решительно захлопнула за собой дверь.

Наташа жила неподалеку, в двух кварталах от Насти. По дороге Настя зашла в супермаркет — единственный магазин, который после восьми часов вечера еще работал, купила там бутылку шампанского. Живых цветов в этом магазине, к сожалению, не продавали, но она обнаружила великолепный искусственный папоротник, который стоил совсем недорого. Наташка вот уже несколько месяцев после того, как они с Костей закончили ремонт в квартире, просто бредила искусственными цветами, картинами в рамочках и прочими декоративными элементами интерьера. Что ж, пожалуй, папоротник вполне подойдет в качестве подарка… Она с некоторым сомнением оглядела цветок, но подвернувшаяся вовремя продавщица поспешила уверить ее в том, что он великолепен.

— Как живой, вы посмотрите!

Настя снова с подозрением оглядела пластиковые заросли — на ее взгляд, в них не было даже подобия жизни. Но она всегда была придирчива к таким вещам, а Наташка относилась к ним значительно проще. Искусственные цветы были в моде, а Наташка мечтала о том, чтобы ее жилище выглядело современно. Тем более что Настя не располагала слишком большими средствами для того, чтобы позволить себе проявлять излишнюю щепетильность. В общем, не стоит делать проблему из пустяка — заключила Настя и решительно расплатилась за цветок.

Музыку из Наташкиной квартиры было слышно уже на первом этаже. Настя быстренько взлетела по ступенькам, одолев несколько лестничных пролетов буквально за минуту. Нажав пару раз на кнопку звонка, она поняла, что ей, видимо, придется ждать долго, пока кто-нибудь ее услышит. Она обреченно прислонилась к дверному косяку, палец застыл на серой кнопке. С той стороны раздавались только музыка и какие-то нечленораздельные звуки — обрывки мужских голосов и Наташкины визги. Отчаявшись, Настя несколько раз стукнула носком ботинка о железную дверь — но и это, кажется, не помогло. Она снова нажала на кнопку, почувствовав легкий приступ раздражения — кто же так встречает гостей?

И в этот момент дверь распахнулась — совершенно внезапно, Настя не услышала шагов с той стороны. Она даже вздрогнула от неожиданности. Удивленно вскинула глаза, собралась было отругать Наташку за плохое гостеприимство и застыла, словно потеряв дар речи. Перед ней стоял Олег. Тот самый Олег, с которым она рассталась чуть больше часа назад возле своего подъезда.

Кажется, он был удивлен ничуть не меньше, чем она. А может быть, даже больше, потому что вообще никак не ожидал, что с той стороны кто-то стоит.

— Настя?..

Она молчала.

— Ты что здесь делаешь?

— Звоню в дверь. Последние десять, а может быть, пятнадцать минут. — Она первой пришла в себя, сразу же поняв, о какой вечеринке и о каких заждавшихся друзьях он говорил. — А ты?

— А я вот… покурить вышел… А тут — ты.

Некоторое время они стояли молча, глядя друг другу в глаза, а потом не выдержали и оба рассмеялись.

— Черт возьми, бывает же такое! Значит, ты — та самая Настя.

— А ты — тот самый Олег.

— Тот самый, — подтвердил он.

— Что ж, давай курить вместе.

Они отошли от двери. Олег смотрел пристально, глаза по-прежнему смеялись.

— Послушай, тебе не кажется, что это судьба? — спросил он, слегка наклонившись для того, чтобы поднести зажигалку.

— Я не верю в судьбу, — ответила она серьезно.

— А во что ты веришь?

— В себя. Больше — ни во что.

— Вот как…

Глубоко затянувшись, Олег выпустил ровную тонкую струйку дыма. Настя смотрела, как она медленно тает, расширяется, теряя свое идеальное и строгое очертание, становится бесформенным облаком.

— Послушай, с виду ты совсем не производишь впечатления женщины, которая в жизни надеется только на себя и верит только в себя.

— Это только с виду. И вообще, Олег, давай найдем какую-нибудь другую тему для разговора. Где твоя машина? Я что-то не заметила ее возле подъезда.

— Угнали, наверное. Хотя кому она нужна, развалина, — ответил он равнодушно.

— Ну, не скажи, — возразила она и замолчала.

Он докурил сигарету, прищурившись, щелчком отбросил окурок в сторону и выжидательно посмотрел на нее:

— Ну что, пойдем?

— Пойдем, — согласилась она неохотно.

— Что-то я не слышу энтузиазма в голосе. Там весело, Настя.

— Знаю. Это я так. Пойдем, конечно.

Оказавшись внутри квартиры, Настя едва сдержала желание зажать покрепче уши — так громко играла музыка. В комнате горел приглушенный свет, и она сумела разглядеть только темные тени. «Пляшущие человечки», — мелькнуло в голове не совсем уместное сравнение из Конан Дойла. Олег помог ей снять полушубок, повесил его на вешалку. Она расстегнула молнию на ботинках и застыла в нерешительности.

— Вперед, Москва за нами. Отступать ведь некуда?

— Вперед, — снова согласилась Настя.

Олег зажал в своей теплой руке ее холодную руку. Настя ощутила шероховатость его ладони, почувствовала уверенность, исходящую от него, и слегка сжала его пальцы, словно благодаря за поддержку.

Они возникли в дверном проеме и в течение нескольких минут стояли там, абсолютно никем не замеченные, не расцепляя рук. За эти несколько минут Настя успела осмотреться, оценить обстановку и сто раз пожалеть о том, что решила прийти.

В единственной комнате царил полный разгром. Настя поразилась — неужели возможно за какие-то два с лишним часа довести квартиру до такого состояния? Стол, накрытый белой тонкой скатертью, был сдвинут к стене. Количество грязных тарелок на нем явно превышало количество присутствующих людей как минимум в два раза. Потом Настя поняла, в чем дело — из одних тарелок ели холодные закуски, в других подавалось горячее. Были еще тарелки с остатками торта. На белую скатерть кто-то щедро разлил вино или компот — яркое пятно алело в самой середине, как кровь на снегу.

— Как кровь на снегу, — беззвучно, одними губами, проговорила Настя, но Олег, как ни странно, расслышал.

— Кровь на снегу?.. Удачное, только немного странное сравнение. С чего это ты, Настя? Почему не клубника со сливками?

В ответ она только покачала головой и слегка улыбнулась, продолжая рассматривать окружающую обстановку. По центру комнаты танцевали трое — Наташка, Костя и молодая девушка. Настя несколько раз видела ее мельком — кажется, ее звали Аленой, она была бывшей Наташкиной одноклассницей. Высокая, тоненькая и гибкая, со жгучими черными глазами и такими же угольными волосами — настоящая шамаханская царица. Костя — фигура внушительных размеров, грузная и немного нелепая — топтался посреди комнаты, а девчонки обвивали его с двух сторон, как японские гейши, трогали руками, терлись бедрами, закатывали глаза и смеялись во весь голос. А тот прикрыл глаза и улыбался хмельной и довольной улыбкой, как, кот Базилио из детского мультфильма. В самом углу комнаты находился еще один участник торжества. Настя заметила его не сразу, а заметив, сначала не поняла, что он вообще делает. Он стоял на коленях, опустив лицо вниз.

— Молится, что ли? — спросила она Олега, кивнув в сторону странной фигуры.

— Кошку кормит. Последние полчаса исключительно этим и занимается.

Приглядевшись, Настя и правда заметила возле коленопреклоненной фигуры серую Мурку, Наташкину кошку. В хорошие времена ей доставалась килька — а сейчас, видимо, наступили самые лучшие времена в ее жизни, потому что плененный ее красотой и обаянием молодой человек щедро кормил ее то ветчиной, то осетриной. Мурка ела прямо с руки, тревожно застывая, когда очередной кусок заканчивался, поднимала вопросительный взор к столу, на самом краю которого и стояла тарелка с мясным ассорти. На ней оставалось всего три кусочка копченой колбасы. Один из них в ту же секунду переместился в ее розовую пасть. Облизнувшись, она снова с трепетом воззрилась на своего кормильца.

— Евгений, — шепнул Олег.

— Что? — не расслышала Настя.

— Евгений. Его зовут Евгений, он Аленин муж, — повторил он, наклонившись к самому уху Насти, так, что его губы слегка коснулись мочки. Настя, не ответив, отстранилась, тихо разжала пальцы и освободила свою руку.

— Интересно, мы еще долго будем здесь стоять, никем не замеченные?

— Не долго, — ответил Олег и сделал шаг в комнату. На краю стола лежал пульт от магнитофона. Одно движение — и все звуки прекратились, смолк последний пьяный смешок Алены и на короткое мгновение в комнате воцарилась полнейшая тишина.

— Полюблю и жената-ва-а-а-а-а! — раздалось откуда-то снизу. Как оказалось, это Евгений решил заменить соло Ирины Аллегровой, посчитав себя кандидатурой вполне подходящей. Его сиплое сопрано стало своеобразным сигналом к тому, что молчание может быть нарушено.

— Настька! — завизжала Наташа и кинулась подруге на шею. — Ну наконец-то!

Настя, улыбнувшись, отстранила подругу.

— Олег! Познакомься! Это Настя! — отрапортовала она на одном дыхании.

— Мы уже знакомы, — тихо ответил он, улыбнувшись.

— А за знакомство надо выпить! — тут же осенило Евгения, который продолжал стоять на коленях возле стены и смотреть на всех снизу вверх. — Налей, Константин!

Стол тут же снова сдвинули к центру, грязные тарелки сгребли в кучу и отнесли на кухню, алое пятно промокнули салфеткой. Едва стоящий на ногах Константин подошел к столу и разлил по рюмкам водку, попутно залив ею оставшиеся на тарелке два куска колбасы. Настя села на диван, Олег опустился рядом, наполнив ее фужер прозрачной жидкостью из графина.

— За вас! — Константин определенно обращался к Насте и Олегу. — Чтобы все у вас было и ничего вам за это, как говорится…

— Подожди, Костя, — улыбнулась Настя. — Почему — за нас? За вас надо пить!

— За нас? Да что за нас пить-то, у нас уже все позади, а у вас — впереди!

— Короче, за родителей, — сделал вывод наконец поднявшийся с пола Евгений. Возражать ему никто не стал.

Настя сделала глоток из фужера, потом резко опрокинула рюмку. Едкая теплая жидкость обожгла горло, подкатился комок, она поморщилась, зажмурила глаза, но сглотнула и торопливо принялась запивать. Выдохнув, опустила рюмку и тут же заметила лукаво прищуренные глаза Олега.

— Что так смотришь? — тихо спросила она.

— Не очень-то ты умеешь это делать, — улыбнулся он, а она пожала плечами и ничего не ответила.

Снова включили музыку, Костик тут же выскочил на середину комнаты, принялся руками подзывать к себе Алену. Евгений поймал кошку, прижал ее к себе и стал что-то горячо шептать ей на ухо. Кошка дергала ухом, но сидела терпеливо, видимо, понимая, что просто так в жизни ничего не дастся и в данный момент как раз и наступило время расплаты.

— Нет, Наташка, ты мне скажи, на кой черт мне этот ребенок сдался? — Алена пододвинулась к Наташе, полностью проигнорировав призывный жест Константина, который обреченно топтался посреди комнаты, все еще надеясь снова поиграть в султана.

— Ну, не знаю, Аленка, по-моему, ты слишком категорична, — неопределенно ответила Наташа.

— Ничего не слишком! Ну, сама подумай, зачем мне ребенок, когда я еще сама, можно сказать, девочка! — Алена хихикнула, поправила выбившуюся из-за уха черную прядку. — Мне еще жить да жить! А тут — ребенок… Пеленки, ползунки, бессонные ночи. В чем радость-то, в чем счастье? А он, идиот, плачет, говорит, сделаешь аборт — я себя убью.

— Пугает, — весомо возразила Наташа.

— Вот и я так думаю. Настя, а вы? — Она подняла черные, практически одного со зрачком цвета глаза, взметнула густо накрашенные ресницы.

— Не знаю. — Настя пожала плечами. Разговор был ей неприятен, да и вообще сама обстановка почему-то не располагала к общению. Конечно, она могла бы возразить Алене, могла бы привести тысячу доводов, доказывающих, что ребенок — это счастье. Самое большое счастье в жизни человека, самая огромная радость. Ничто в жизни не может сравниться с этой радостью. Возможно, если бы этот разговор произошел год назад, Настя не смогла бы промолчать, обязательно высказала бы Алене все, что думает по этому поводу. Год назад ее покоробила бы сама мысль о том, что сидящая с ней за одним столом девушка собирается сделать аборт, убить зарождающееся чудо, лишить жизни уже живое существо… Год назад, но не сейчас. Сейчас ей было все равно — и все-таки неприятно.

Настя вспомнила свой разговор со свекровью, когда та узнала о ее беременности. Утирая платком скупые слезы, жалостливо заглядывая в глаза, та попросила ее подумать как следует, прежде чем рожать этого ребенка.

— У тебя зарплата — шестьсот рублей, Настя. У Игоря стипендия — и того меньше. Как вы жить-то будете, чем кормить его собираетесь?

— Не знаю, Алевтина Григорьевна. Но я уверена — Игорь что-нибудь придумает. Он постарается обеспечить и себя, и меня, и нашего малыша, — не чувствуя подвоха, улыбнулась Настя.

— Послушай, дочка… — свекровь опустила глаза, видимо, не решаясь все-таки предложить ей то, что уже давно казалось ей единственно верным решением проблемы, — ведь ребенка можно родить попозже, когда Игорь окончит институт, найдет нормальную работу…

— Через три года? Я ведь не слониха! — Настя от души рассмеялась, совершенно искренне не понимая, о чем говорит Алевтина Григорьевна.

— Через три года. А лучше — через пять. Только не этого — другого ребенка, Настя.

— Другого… другого ребенка? То есть вы предлагаете мне… Вы хотите, чтобы я сделала аборт? Чтобы я его убила?

— Настя! — Свекровь вскочила, посмотрела укоризненно. — Его еще нет! Ты не можешь убить то, чего нет!

— Его нет? — медленно, словно под гипнозом, произнесла Настя. — Как это — нет? Он — здесь, у меня под сердцем. Он скоро начнет шевелиться. Он живой, он уже живет!

— Ах ты, — не выдержала свекровь, — сентиментальная дура! Да знаешь, сколько абортов тебе в жизни придется сделать! Всех все равно не родишь! Думаешь, я не хотела кроме Игоря еще одного, а может, и двоих? Или, думаешь, не залетала ни разу? Ошибаешься, еще как залетала! Да только шла, ложилась на кресло и делала аборт! Потому что о ребенке думала, о том, чем кормить его буду, на что одежду ему покупать! Думаешь, мне не жалко было?

— Я не залетела, Алевтина Григорьевна. Я забеременела. И я хочу родить ребенка. Я мечтаю об этом.

Эта ссора была единственной за все время их брака. Но с того момента Настя отдалилась от своей свекрови еще больше…

Откинув волосы, Настя постаралась не думать о прошлом.

— Наташка, я же вам подарок купила! И шампанское, и конфеты!

Настя поднялась, принесла из прихожей пакет, вытащила папоротник, поцеловала Наташку. Та, как и ожидалось, пришла в бурный восторг, тут же попыталась водрузить его по центру степы, но после нескольких безуспешных попыток решила эту затею оставить.

— Насть, ты извини, мы тут все немного перебрали, — шепнула она на ухо подруге, — так что шампанское после такого количества водки уже вряд ли кто-то будет пить. А вы, если хотите, открывайте, не стесняйтесь. Олег ни одной рюмки водки не выпил — он же за рулем, как обычно.

Чмокнув Настю и еще раз поблагодарив за подарок, она отправилась на кухню мыть посуду. Алена поднялась и обвила длинными руками взвизгнувшего от восторга Костю. Евгений продолжал мучить Мурку, которая вела себя уже не так безропотно. Настя покосилась на Олега.

Странный, подумала она. Почти все время молчит, а тогда, на дороге, болтал без умолку, шутил. Теперь же — как будто воды в рот набрал. В принципе у нее самой не было настроения, и, возможно, молчание Олега было ей более близким, чем бесконечные шутки Константина и пустая болтовня подвыпивших подружек. Она откинулась на спинку дивана.

— Настя? — позвал он полувопросительно, и она обернулась к нему.

— Давай выпьем шампанского. Вдвоем.

— Вдвоем?

— Я думаю, вряд ли кому-либо из присутствующих эта идея придется по душе. Кроме нас двоих. Ты так не считаешь?

— Пожалуй, ты прав. Давай выпьем.

Полупрозрачная пенящаяся жидкость медленно заполняла хрустальные бокалы, переливаясь сотней радужных искр и тут же образовывая мелкие воздушные пузырьки на стенках. Настя смотрела как завороженная, не в силах оторвать взгляда. Ее почему-то волновала эта картина — мелкие пузырьки на стенках хрустального фужера, лучи, сталкивающиеся и разбегающиеся в разные стороны множеством искрящихся линий, его глаза, его уверенные, сильные руки и то случайное прикосновение его губ…

Она тряхнула головой, откинув волосы назад, улыбнулась и подняла бокал.

— За знакомство! — Тост был банальным, но по крайней мере уместным.

— А знаешь, почему люди чокаются? — спросил он.

— Кажется, я что-то об этом слышала, только уже не помню что.

— Это древнейший обычай. Когда бокалы сталкиваются, жидкость переливается из одного в другой. По крайней мере несколько капель. А это значит, что ни в одном из бокалов нет яда. Что ни ты, ни я не желаем друг другу смерти. Люди чокаются — это значит, что они доверяют друг другу.

— Можешь быть уверен, я не собираюсь тебя отравить и вообще не желаю тебе смерти. Можешь мне доверять, — улыбнулась Настя.

— У тебя какая-то грустная улыбка, Настя.

Она промолчала в ответ. Сквозь громкие звуки музыки они не могли услышать, как зазвенели, столкнувшись, их бокалы, но оба увидели, что несколько капель шампанского и в самом деле попало из одного в другой.

— Пойдем танцевать, — предложил он спустя несколько минут, когда быстрая и ритмичная мелодия сменилась вдруг на медленную, мелодичную. Настя молча положила ладонь в его руку, и он потянул ее за собой.

Олег оказался потрясающим партнером. Он вел Настю так, что она даже не задумывалась над своими движениями, чувствуя себя легко и свободно, словно парила в воздухе. Оба молчали, и она слегка прикрыла глаза, ощущая его уверенные и сильные руки на своей талии. Аромат его одеколона был каким-то непривычным, незнакомым. Олег не прижимал ее к себе слишком сильно, но она вдруг почувствовала, что помимо своей воли сама тянется к нему, пытаясь дотронуться щекой до щеки, отстранилась, вскинула глаза. Олег смотрел, как обычно, слегка прищурившись, но на этот раз без усмешки. Последний рефрен уже затихал, танец подходил к концу.

— Настя… — шепнул он ей на ухо, — давай убежим отсюда?

А она в ответ только сжала его руку, в считанные доли секунды осознав, что сама давно уже только об этом и думает.

— Давай, — согласилась она без колебаний, — только незаметно.

Последнее Настино условие едва ли можно было отнести к категории трудновыполнимых. Сначала Олег, за ним и Настя тихонько прошмыгнули в коридор и вышли на лестничную площадку. Он уже стоял в наброшенной на плечи дубленке, держа в руках ее полушубок.

— Кажется, никто не заметил, — прошептала она.

Олег помог ей одеться и протянул руку:

— Побежали.

Он потянул ее за собой — быстро-быстро, и она едва успевала бежать за ним, перескакивая через две ступеньки, и смеялась.

Наконец оказавшись на улице, они остановились, чтобы отдышаться.

— Посмотри, как красиво, Настя. Это же просто сказка.

Она огляделась кругом и сразу поняла, что он прав. На самом деле, будь она ребенком — сразу же поверила бы в то, что оказалась в сказочном снежном королевстве.

— Деревья — как будто хрустальные, — ответила она, — правда?

Он не отвечал, и она медленно перевела на него взгляд.

— Да ты, оказывается, на меня смотришь, — улыбнулась Настя, — а я тебе — про деревья…

— У тебя глаза удивительного цвета. Никогда не видел таких глаз. И ресницы длинные. Ты красивая, Настя. Снежная Королева. Только у Снежной Королевы ледяное сердце.

— Боже, Олег, — она от души рассмеялась, — если ты хотел меня рассмешить, то ты этого добился. Снежная королева, ледяное сердце… Прошу тебя, не продолжай, мне же не пятнадцать лет. И даже не восемнадцать. Спасибо, конечно, за комплимент. Да вон же она, твоя машина! — Она вдруг увидела невдалеке огромный сугроб, из-под которого в свете фонарей печально выглядывали фары.

— Да ну ее ко всем чертям, эту машину! Пойдем пешком, прогуляемся. Может, зайдем по пути куда-нибудь, посидим.

— Нет, Олег. На сегодня достаточно. Не хочу больше нигде сидеть, лучше давай, на самом деле, пройдемся. На улице так замечательно.

Музыка, доносящаяся со второго этажа, из приоткрытой форточки Наташиной квартиры, внезапно стихла.

— Да говорю тебе, нет их! Смылись! — услышали они Костин бас. — Сейчас я их догоню, пока не поздно!

Настя и Олег посмотрели друг на друга.

— Бежим! — Он снова протянул ей руку, и они побежали. Снег скрипел под ногами, приминаясь и четко вырисовывая предательские следы их побега. До ближайшего бастиона, роль которого мог сыграть только находящийся метрах в пятидесяти от подъезда гараж, они добежали, наверное, меньше чем за минуту. Настя спотыкалась, изо всей силы вцепившись в ладонь Олега и понимая, что если отпустит, то тут же упадет и провалится в сугроб.

— Иди сюда. — Он крепко прижал ее к себе, обхватил двумя руками, почувствовав, как после быстрого бега бьется ее сердце. — Тише. Молчи, иначе нас обнаружат.

И после этих слов взял в ладони ее лицо, поднял его к себе, на секунду заглянул в глаза и принялся целовать. А Настя только откинула голову, сразу поняв, что и сама уже давно этого хочет.

— Не уходи, — прошептала она, когда их руки наконец разомкнулись, — останься.

Они стояли возле Настиного подъезда уже целый час, почти не разговаривая, прерывая поцелуи лишь редкими короткими фразами.

— Олег, ты как ребенок. — Она отстранилась. — Ну где это видано, чтобы взрослые люди столько времени целовались возле подъезда? Пойдем, слышишь? Пойдем ко мне.

— Ты правда этого хочешь? — Он смотрел серьезно, и его серые глаза казались почти прозрачными в тусклом и неживом свете фонаря.

Она ничего не ответила. Знал бы он, сколько времени у нее не было мужчины, сколько ночей она провела одна. Год, два года, а может быть, три? Во время беременности она сама берегла себя, боясь повредить ребенку, а потом, когда родился Никитка, ей и вовсе стало не до этого. Игорь приходил уставший, опустошенный. Он как будто и не замечал ее вовсе, лишь изредка обнимал, целовал в макушку. Они спали вместе, но это ничего не меняло. В последние месяцы Насте уже начинало казаться, что у него есть другая женщина. Она страдала от этой мысли, мучилась еще сильнее от того, что не в силах ничего с этим сделать. На ее робкие ласки он не отвечал, отворачивался к стене и сразу же засыпал, а она после этого долго еще гладила спящего мужа по спине, нежно проводила руками по плечам, засыпая со слезами на глазах. Потом Никитка начал все чаще просыпаться ночью, плач его стал громким, и Игорь перебрался на кухню, потому что плач ребенка не давал ему спать. Вечером, сидя перед зеркалом в спальне, Настя лихорадочно сбрасывала на пол шелковый халат, заслышав его шаги, и оставалась в одном нижнем белье, с распущенными по плечам волосами, чистая, с прохладной кожей — она так ждала, так хотела его… Но он словно и не замечал ее, как обычно, целовал в подставленную щеку, желал спокойной ночи и уходил на кухню. Настя слушала скрип раскладушки и глотала слезы. Иногда она приходила к нему ночью, пытаясь разбудить поцелуями, но он ничего не чувствовал — спал, как убитый. Она уходила, поправляла одеяло в кроватке спящего Никиты и проваливалась в беспокойный сон.

А теперь, после того, как все ее самые страшные подозрения на счет другой женщины подтвердились, когда Игорь ушел, бросил ее одну с маленьким больным сыном, она и не думала о том, что ей нужен мужчина. Она вообще ни о чем не могла думать, кроме того, как вырваться из этого замкнутого круга. И вот теперь появился Олег.

Появился внезапно, нежданно и вдруг напомнил Насте о том, что она женщина. А он мужчина. В тот вечер для нее этого было более чем достаточно. Где-то в глубине души она чувствовала себя похотливой самкой, которая просто идет на запах. Но ей было все равно. Она не думала о том, что завтра он уйдет и, возможно, больше не придет никогда. Она была готова довольствоваться малым. Где-то вдалеке прогремел выстрел, заскулила, отчаянно завыла собака, потом все смолкло. Настя вздрогнула.

— Я правда этого хочу, — тихо, одними губами, прошептала она и быстро пошла вперед. Не оборачиваясь, не слыша его шагов, но зная, что он идет за ней.

— Мадам, ваш кофе.

С трудом разлепив веки и прищурившись от неожиданно яркого дневного света, Настя не сразу поняла, в чем дело. Крепкий и приятный аромат кофе, склонившееся лицо…

— Олег…

Приподнявшись на локтях, она улыбнулась в ответ на его улыбку и, продолжая щурить глаза, тихо спросила:

— Это правда — было? Или это мне приснилось?

— Что тебе приснилось? Расскажи скорей!

Поставив поднос на пол, он присел на уголок кровати, наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Наверное, то же, что и тебе. Сколько сейчас время?

— Без пятнадцати двенадцать.

— Боже… Я даже не помню, когда в последний раз вставала так поздно.

— А ты еще и не встала. Ты просто проснулась — но ведь это еще не повод, чтобы покидать теплую постельку.

— Теплую, — согласилась Настя, — но неуютную.

— Почему неуютную?

— Потому что я в ней одна.

— Но ведь это поправимо. — Он тут же откинул уголок одеяла. Кофе продолжал остывать на полу.

Олег ушел на следующий день утром.

— Я тебе позвоню вечером; Сходим куда-нибудь. Угу?

— Не хочу никуда идти. Просто приходи, ладно? Можешь даже не звонить, я все равно буду тебя ждать.

— Настя… — Он стоял уже на пороге, дверь была полуоткрыта.

— Что?

— Мне было очень хорошо. Правда.

— Мне тоже, — ответила она и обхватила его руками за шею. — Ты правда придешь?

— Конечно, приду. Как только дела закончу.

Последний поцелуй был, наверное, самым долгим.

— Что за дела могут быть у журналиста в воскресенье?.. Ладно, иди, а то мы так никогда не расстанемся.

Захлопнулась дверь. Настя, напевая какой-то мотив, отправилась на кухню. За прошедшие двое суток они практически ничего не ели — им просто было не до этого, а теперь, когда он ушел, она вдруг почувствовала, как сильно проголодалась. Наспех соорудив себе бутерброд, поставила на плиту чайник, налила в бокал заварки, насыпала ложку сахара и принялась нетерпеливо ждать, когда же закипит вода. Поежившись от холода, сходила в комнату, достала из шкафа мягкий серый пуховый платок и накинула на плечи.

Ей было хорошо. Пожалуй, настолько хорошо, что в это даже было трудно поверить. События последних двух дней просто перевернули ее жизнь. Она двигалась медленно, словно завороженная. Чайник закипел, она выключила газ, но еще долго сидела без движения, позабыв о своем недавнем нетерпении, уже не чувствуя холода. Посмотрела на часы, Они показывали без пятнадцати двенадцать — вчера именно в это время она только проснулась…

Откинув со лба растрепанные волосы, она снова зябко поежилась и, наконец вспомнив, что ей холодно, налила полную чашку горячего чая. Он придет, наверное, не раньше семи — или, может быть, в шесть? До шести оставалась еще уйма времени — целых шесть часов, и она понятия не имела, чем заполнить эту пустоту. Посмотрев на примостившийся в уголке тумбочки телефонный аппарат, она улыбнулась, вспомнив, как решительно еще позавчера вечером Олег выдернул шнур из розетки. Да, телефонные звонки им были ни к чему, — по теперь, пожалуй, настало время восстановить связь с внешним миром. Настя медленно поднялась и воткнула кабель в розетку. Не прошло и минуты, как телефон тут же зазвонил.

— Настя! — Голос Наташи на том конце трубки просто срывался от возмущения. — Где ты была, черт возьми?

— А ты не хочешь сначала поздороваться? — улыбнулась Настя.

— Не хочу я с тобой здороваться! — категорично отрезала Наташа. — Где ты была, я тебя спрашиваю?

— Я была… в сказке, Наташка! — Голос Насти немного дрогнул, и она поняла, что больше не в силах держать свое счастье в себе — пришло время выплеснуть его наружу.

— Настя, — тихо произнесла Наташа, когда Настя, успокоившись, наконец замолчала и дала ей возможность ответить, — если бы ты знала, как я за тебя рада! Видишь, я была права, а ты даже знакомиться с ним не хотела.

— Между прочим, я с ним познакомилась без твоей помощи.

— Ну и что, все равно это была чистая случайность. Ты ведь могла его и не встретить, а если бы не пришла ко мне, то никогда бы больше и не встретила.

— Ну ладно, сдаюсь, — засмеялась Настя, — конечно же, ты мой добрый ангел. Спасибо тебе, родная.

— Не издевайся, пожалуйста. Значит, он сегодня опять придет?

— Придет, конечно. У него какие-то дела, по работе. Часов в шесть вернется.

— Ну что ж, счастливо вам… Ты только не забудь, что выходные закончились. Завтра на работу.

— Ну что ты, Наташа. Не забуду, конечно.

На этом подруги распрощались, а Настя, внезапно почувствовав небывалый прилив энергии, включила магнитофон и принялась убираться в квартире. Она управилась меньше чем за час — навела порядок в комнате, протерла пыль, пропылесосила, вычистила до блеска кафель в ванной комнате, вымыла полы на кухне… Обессилев, она наконец присела на уголок дивана и улыбнулась — вот ведь как бывает! Обычно на уборку у нее уходило никак не меньше трех часов, и ей всегда казалось, что она делает это быстро. Теперь же ей потребовалось всего пятьдесят минут!

Осмотревшись, она осталась довольна результатами своего труда. Никиткины игрушки, еще вчера вызывавшие у нее приступ жуткой тоски, сегодня заставили ее улыбнуться. Они сидели в своем уголке так чинно, словно собрались на какое-то дружеское чаепитие — поболтать, посплетничать о старом… Только маленьких чайных чашечек не хватало на крохотном столике.

Довольная результатом проделанной работы, Настя отправилась в душ — несмотря на то, что в квартире было холодно, с нее семь потов сошло, пока она убиралась. Еще бы, в таком темпе… Теплые, ласковые струи расслабляли, не хотелось выходить из душа — вода словно держала ее, не отпуская от себя, и она решила наполнить ванную и понежиться в теплой воде. Через час Настя наконец вышла из ванной, обернувшись большим махровым полотенцем, и посмотрела на часы. Было всего лишь пять минут третьего.

Боже, как медленно движется время, когда чего-то ждешь! Настя примялась наблюдать за секундной стрелкой, которая ползла по циферблату, словно полумертвая гусеница. Потом она отвела глаза — ей стало плохо от созерцания медленного движения времени. Целых четыре часа — и это как минимум отделяло ее от того момента, когда он придет и все начнется снова. И тут она вспомнила, что у нее нечего есть. То есть в холодильнике были какие-то полуфабрикаты, но вот настоящей, домашней и вкусной, еды не было. В морозильной камере как раз вот уже неделю лежал цыпленок. Настя стремительно ринулась к холодильнику, достала цыпленка и сунула его под струю холодной воды — размораживаться. В этот момент ее захлестнула новая волна восторга — она решила приготовить ужин для двоих. Не простой ужин, каким обычно кормит уставшая и равнодушная супруга припозднившегося с работы мужа, а настоящий ужин, при свечах!

Эта идея показалась ей просто фантастической. В глубине души она удивлялась сама себе — Боже, как давно она не испытывала таких чувств! Ей казалось, что она уже просто не способна на то, чтобы вот так загореться идеей провести вечер при свечах наедине с мужчиной. Оказывается, что двадцать три года — это еще не старость!

Откуда-то из глубины вдруг возникло другое чувство, и ее внезапно пронзил страх. «У меня не может быть будущего», — подумала она отстраненно, но в тот же момент сумела заставить себя не думать о плохом. «Знаешь, Настя, иногда необходимо жить сегодняшним днем. Без этого человек просто не выживет», — вспомнила она слова отца, тряхнула мокрыми волосами, привычно убрала за ухо непослушный локон и принялась за цыпленка.

Уже в пять часов все было готово. Вино ждало своего часа в холодильнике, цыпленок на красивом, хоть и стареньком металлическом подносе источал ароматнейшие флюиды, глянцево блестели яблоки, как нельзя кстати извлеченные Настей из погреба несколько дней назад… Но оставался еще как минимум час (может быть, и два, но об этом Настя даже думать не хотела), который необходимо было убить. То есть как-нибудь провести, поправила она себя, и не придумала ничего лучшего, как растянуться на диване. Сон — лучшее лекарство от ожидания. Тем более что она не выспалась.

Проснувшись, она не сразу сориентировалась. За окном было абсолютно темно. Сознание сразу же включилось, и она почувствовала, что произошло что-то хорошее. Это ощущение было ей знакомо, так было всегда — проснувшись утром, она еще не могла вспомнить, какие события произошли накануне и что ждало ее впереди, но точно знала — хорошее или плохое. И уже потом, окончательно проснувшись, она сразу вспоминала, с каким именно событием связаны эти эмоциональные ассоциации. За последние два года она очень редко просыпалась с ощущением чего-то хорошего, а сегодня…

И в этот момент она поняла, что что-то не так. Она ждала Олега, прилегла на диван. Он должен был прийти в шесть или в семь часов. На улице темно, но это еще не значит…

Часы показывали без семи минут десять. Она вскочила с кровати, подошла к циферблату ближе, внимательно всмотрелась в точку между цифрами, отделяющую часы от минут… Она равномерно гасла и снова загоралась, а это значило, что часы были в полном порядке. Возможно, они просто спешат. Настя включила свет, зажмурилась, но заставила себя открыть глаза и посмотреть на другой, круглый, циферблат настенных часов. Они показывали точно такое же время — даже на одну минуту больше.

Десять часов — это еще вечер или уже ночь? Очнувшись ото сна, она никак не могла прийти в себя и вновь обрести ощущение реальности. Босиком по холодному полу она прошла в ванную, включила душ и окунулась под ледяные струи. Вода была такой холодной, что у нее зашлось сердце — казалось, что на какое-то мгновение оно остановилось, перестало работать, проталкивая по венам потоки крови. Выйдя из-под душа, она закуталась в махровое полотенце, прошла на кухню прикурила сигарету.

Десять часов… Что ж, наверное, он не придет. И что с того? — саркастически усмехнувшись, подумала она. Проза жизни — ей ли не знать, что это такое! Вот уже несколько лет прошло с того дня, как она убедилась в том, что жизнь — это проза. С того самого дня, когда ее муж, ее любимый Игорь, опора, надежда и защита, не выдержав этой чертовой прозы, бросил ее — одну, с маленьким, больным ребенком на руках. Бросил, оставив, кроме грустных и счастливых воспоминаний, свои долги…

Насте не хотелось снова думать об этом. Она уже давно привыкла жить — а вернее, не жить, а существовать — в этой закрытой темной коробке, в которую превратилась с того времени ее жизнь. В конце концов, чего она хотела? Мужчина провел с ней пару ночей — пусть замечательных, неповторимых и ни на что не похожих, но ведь это с ее точки зрения. Возможно, он так не считает, и для него это был всего лишь случайный эпизод, маленький и совсем незначительный кусочек бурной жизни. Ведь он наверняка не живет в черной коробке, как она.

«Мне было очень хорошо. Правда», — вспомнила она его слова и в ту же секунду почувствовала, что больше не может сдерживаться. Изо всех сил прикусив губу, она закричала — звук прорвался в пространство не криком, а сдавленным протяжным стоном. Уронив голову на сложенные на столе руки, она вжалась в них лбом и снова застонала.

Ночь она провела в тяжелой полудреме, то просыпаясь, то снова проваливаясь в темную яму. Ей снились кошмары. Посреди ночи она встала — казалось, что ее бьет озноб. Выкурив одну за другой пару сигарет, снова упала на постель, накрывшись сверху еще одним одеялом. Утро никак не хотело приходить — обычно она вставала в семь часов. Каждый раз, просыпаясь, она смотрела на часы — иногда ей казалось, что она проспала по крайней мере час, но оказывалось, что со времени ее последнего пробуждения проходило не более пятнадцати минут.

Когда наконец наступило утро, Настя заснула. Так часто бывает — ночная бессонница прекращается в самый неподходящий момент, когда уже пора просыпаться. Очнувшись, словно от толчка, она вскочила — часы показывали без семи минут восемь. Через семь минут она должна быть на работе…

Настя была вся мокрая — видимо, ночью у нее и в самом деле поднялась температура. Тело было как ватное, она его практически не чувствовала. Наскоро приняв теплый душ, она заметалась по квартире, одной рукой застегивая юбку, другой расчесывая спутанные и слипшиеся волосы. Нужно было успеть в детский сад к утренней зарядке, а потом, после обеда, идти на занятия в спортшколу… День был расписан до мелочей, и это ее радовало — некогда будет думать о грустном. «Пусть!» Она качнула головой и, стараясь не думать о боли в голове, отправилась на работу.

— Господи, Настя, что с тобой? — Даже не поздоровавшись, Наташа окинула подругу тревожным и пристальным взглядом.

— Все в порядке. То есть я немного нездорова. Ночью плохо спала.

Настя прекрасно понимала, что подобный вариант ответа мог бы устроить кого угодно, но только не дотошную, всегда видящую ее насквозь Наташку. Однако сейчас ей не хотелось говорить о том, что она пережила этой ночью.

— На зарядку, — бодрым голосом обратилась она к детям, которые, едва увидев, тут же облепили ее со всех сторон.

— Настя, а мы с мамой и папой вчера ходили в парк, — поделилась своей радостью Иринка.

— В парк? — Улыбнувшись, Настя погладила рукой маленькую светлую головку. — Ты, наверное, каталась на карусели?

— Да, на карусели. Я сидела на верблюде!

Дети встали в круг, и Настя начала привычный утренний ритуал — зарядку. Через пятнадцать минут она, выбрав себе в помощницы все ту же Иринку, отправилась на кухню за завтраком для детей, потом сидела с ними за столом, следя, чтобы все поели. Она все время находила себе какое-то занятие, чтобы не остаться даже на минуту наедине с Наташей. Так продолжалось до самого обеда, а потом дети легли спать, а Настя вместе с Наташей отправилась в «воспитательскую».

— Слушай, да ты, кажется, горишь. — Наташа приложила к ее лбу ледяную руку. — Правда, что ли, заболела?

— Не знаю, наверное. Ночью температура была, а сейчас я ее и не чувствую, — отмахнулась Настя, маленькими глотками отпивая из чашки кофе, который сегодня почему-то казался ей безвкусным.

— Мне кажется, что дело не только в этом. — Прищурившись, Наташа затянулась сигаретой. — Олег приходил?

— Олег не приходил. — Настя произнесла это спокойно и равнодушно, удивившись тому, что это равнодушие было не только внешним.

— Поэтому ты такая кислая?

— Я не кислая. Сама же видишь, у меня температура. Я ночью плохо спала.

— Но ты ведь его ждала? Он же обещал…

— Да прекрати ты, Наташка, — оборвала она подругу и протянула руку к сигарете. — Кажется, мы пополам курить собирались. Ну обещал, подумаешь. Мне все равно, ты ведь меня знаешь, я не романтик.

— В том-то и дело, что знаю, — возразила Наташа. — Поэтому и беспокоюсь. Ты такая восторженная вчера была.

— Боже, замолчи. Если ты сейчас же не прекратишь об этом говорить, я… Я вытряхну пепельницу тебе на голову. — Настя угрожающе сдвинула брови, давая понять, что не шутит.

— Знаешь что, Настя, иди-ка ты домой. На тебе лица нет, ты вся бледная, как поганка.

— Спасибо, подружка. Только я уж отработаю, а потом пойду домой.

— Да ты с ума сошла, что ли? Совсем свалиться хочешь? На тот свет собралась, Настя? Говорю же, у тебя температура не меньше тридцати девяти. Может, у тебя ангина или воспаление легких… Горло болит?

— Ничего у меня не болит. Я себя отлично чувствую. Я не пойду домой, Наташа. Не надо воображать себя курицей-наседкой. Тебе эта роль не подходит.

Настя встала и почувствовала, что пол под ней закачался. Черт возьми, да что с ней такое! Схватившись рукой за трубу от батареи, она закрыла глаза. Голова кружилась, черные блики мелькали перед ней, разрастаясь в уродливые и бесформенные кляксы… Она отдернула руку — батарея была огненной, и она не сразу это почувствовала.

— Тьфу, черт. Руку обожгла, — выругалась она и беспомощно опустилась на стул. — Что-то со мной неладное творится…

— Я вызову тебе такси. И не смей возражать.

Наташа выпорхнула из комнаты, а через пару минут, вернувшись, застала Настю почти без сознания. Она сидела, опустив лицо на стол, прижавшись алеющей щекой к шероховатой поверхности из кожзаменителя, руки безвольно повисли вниз.

— Настя! Господи, может, «скорую»?..

— Да нет, не нужно, все в порядке. Сейчас приду домой, выпью аспирина, все пройдет…

Наташа заботливо усадила подругу в такси, попросила довезти прямо до подъезда и обещала позвонить часа через полтора.

Настя свалилась на кровать, даже не разувшись, только сбросила мокрый от снега полушубок прямо на пол. Некоторое время лежала без движения, пытаясь справиться с головокружением, следя за маленькими розовыми шариками, мелькающими перед открытыми глазами. Сначала ей показалось, что обои запачканы какой-то розовой жидкостью, но потом она перевела взгляд и поняла, что розовые пятна ей мерещатся. Хотелось закрыть глаза, но с закрытыми глазами головокружение просто сводило ее с ума. Наконец, сделав над собой усилие, она все же поднялась, сняла ботинки, аккуратно поставила их в прихожей, подняла полушубок, пошатнувшись, потеряла равновесие и едва не упала.

Аптечка была в кухне, на самой верхней полке в шкафу. Чтобы достать ее, Насте пришлось забраться на табуретку. Она долго не могла найти аспирин — перед глазами мелькали бесконечные ампулы, «внутривенно», «внутримышечно» — лекарственные препараты, без которых ее маленький сын не мог жить. Наконец нашла пачку аспирина. Буквы расплывались перед глазами. Она проглотила, не запивая, две таблетки и, немного подумав, бросила в рот еще одну, маленькую, розовую — снотворное. На деревянных ногах дошла до кровати, упала, натянув плед до самых глаз. Некоторое время она лежала не двигаясь, прислушиваясь к биению сердца. Но озноб все не отступал — казалось, что она набросила на себя тонкое кружевное покрывало, а совсем не шерстяной плед. Розовые шарики перед глазами постепенно исчезали, сливаясь в одно бордовое пятно. Невыносимую боль причиняло каждое движение. Ома продолжала лежать, уже не зная, чем помочь себе, чувствуя, как пылающее изнутри тело леденеет снаружи. Первое тепло пришло не скоро — наверное, где-то через полчаса она наконец почувствовала, что согревается, что бордовое мерцающее облако постепенно темнеет, превращаясь в темное, черное пятно…

Постепенно сквозь черноту стал вырисовываться силуэт. Настя вздрогнула, зажмурила и снова открыла глаза — но силуэт приближался, приобретая все более реальные и знакомые очертания. Она закричала — вернее, попыталась закричать, но не услышала собственного голоса, только хриплый, сдавленный стон. Оглядевшись по сторонам, она видела только лишь черную пустоту, прорваться сквозь которую было выше ее сил. «Я сплю… Мне просто нужно проснуться, просто проснуться, и этот кошмар кончится!» — твердила она, но никак не могла разомкнуть глаз. Уже не ощущая грани между сном и реальностью, она сжалась в комок, как будто в ожидании удара. Силуэт человека медленно приближался — она уже видела слегка сутулые плечи, короткие, мясистые ляжки в обтягивающей ткани. Глянцевый блеск черепа, лишенного волос, и глаза — близко-близко… Это была уже не первая их встреча.

— Никита! — закричала она и, вздрогнув, наконец проснулась от собственного крика. Вокруг была темнота. Резко вскочив, она обхватила колени руками. Кажется, все это ей приснилось… Все еще не веря, она настороженно прислушалась — но в тишине были различимы только движения стрелки на круглом циферблате настенных часов. Очередной кошмарный сон, с грустью констатировала она — но разве можно к этому привыкнуть? Сколько раз она будет вспоминать ту ужасную встречу, тот разговор, после которого до сих пор не может прийти в себя? Неужели она мало страдала в этой жизни? Почему, за что ей эти новые мучения? А ведь сегодня уже двадцатое число — значит, совсем скоро он снова придет к ней для того, чтобы потребовать окончательный ответ. И каким же он будет, ее окончательный ответ?

Ни разу за те долгие дни, что уже прошли с момента их встречи, она не сомневалась в том, что ее ответ будет отрицательным. Не сомневалась потому, что всегда верила в высшую справедливость и в то, что нельзя купить собственное счастье ценой страданий — и уж тем более жизни! — другого человека. Нет, этого она никогда не сделает. Вот только… Ей было страшно подумать, что же будет в случае ее отказа. Впрочем, Власов обрисовал ее будущие перспективы четко, определенно и достаточно деликатно. Он не угрожал — ни словами, ни даже голосом. Он просто сказал ей, что в случае отказа будет вынужден… Будет вынужден попросить Настю наконец выселиться из его квартиры. Да, конечно же, он понимает, что у нее маленький ребенок, ему очень жаль, что ребенок так серьезно болен. Но ведь он предлагает ей свою помощь, и она сама — сама! — от нее отказывается. О чем вообще можно говорить?

Но в его словах был и еще один скрытый полунамек — страшный, скрытый смысл. Ужасная угроза — угроза жизни маленького Никиты…

Настя закрыла глаза, снова — в одну минуту — вспомнив всю свою прошлую жизнь. И в очередной раз поняла, что попала в настоящий тупик, из которого нет выхода. Если, конечно, не считать выхода, предложенного Власовым…

Единственное, на что она продолжала надеяться в глубине души — так это на то, что Игорь все-таки вернется. Не может, он просто не может так поступить с ней. Не может этот человек оказаться таким слабым… «Хотя, все это мы уже проходили!» — грустно подумала Настя и попыталась наконец перестать думать о том, что так сильно ее мучило. Нужно было заставить себя подумать о чем-то другом…

Она попыталась перевернуться и внезапно ощутила влажность постели. С нее семь потов сошло — только теперь она вспомнила все то, что предшествовало этому страшному бреду. Температура, кажется, спала — по крайней мере перед глазами больше уже не мерцало, голова болела, но не так сильно. Сделав над собой усилие, она поднялась, поменяла мокрую постель и снова нырнула под одеяло. Привычно натянув его до самого подбородка, она закрыла глаза и вспомнила, как любила в детстве вот так же нырнуть под одеяло и оказаться далеко-далеко, в сказочной стране мечтаний и грез, где все было совсем не так, как в жизни. А в жизни…

О том страшном разговоре она постаралась больше не вспоминать. Но и отвлечься было не на что. Она попыталась было вспомнить те чудесные часы, которые провела вдвоем с Олегом, но только теперь почему-то все это показалось ей только счастливым сном. Конечно же, он не вернется… Трудно себе представить, что может быть иначе. Такой же, как все, — просто провел несколько часов в постели — именно в постели, ведь они из нее, черт возьми, практически не вылезали! — молодой девушки и ушел… По своим делам. Вспомнит ли? Вряд ли. Что ж, это не самая страшная потеря. Настя вдруг так отчетливо вспомнила его глаза, полноватые, мягкие губы, руки — сильные, властные и нежные, что ей снова захотелось плакать. Думать о счастье было бы глупо, и все же хоть какой-то, пусть маленький, пусть самый крошечный кусочек… Неужели она этого не достойна? Почему ей достается так много всего плохого? И совсем, совсем ничего хорошего! Может быть, она расплачивается за какие-то прошлые грехи своих предков? Но Боже мой, что же такое они должны были совершить, чтобы Насте досталась такая страшная карма?

Самое страшное — это то, что она никому не может рассказать обо всем, что ее так мучает. Никому, даже Наташке, которая, пожалуй, сгодится в качестве слушателя душещипательной мелодраматической истории, но вот там, где дело касается криминала, — она пас… Она просто не поймет, не поверит, не выдержит и, конечно же, ничего не сможет посоветовать.

Как-то вечером, засидевшись в гостях у подруги, допивая третью или четвертую чашку чаю, Настя, сама не ожидая, спросила:

— Наташа, а как ты думаешь… я смогла бы убить человека?

— Ты? — Наташка картинно подавилась жидкостью и закашлялась. — Ты? Убить человека? Да ты даже мух предпочитаешь в форточку выгонять, чем мухобойкой лишний раз шлепнуть… С чего это ты, Настя?

Настя не ответила, а Наташа, как обычно, быстро перескочила на другую тему, через минуту же и забыв о том странном вопросе, который задала ей подруга. Настя вздохнула и улыбнулась привычной вымученной улыбкой. И правда — о чем это она? Если человек работает тренером в спортивной школе и почти каждый день стреляет из спортивного пистолета по мишеням, это совсем не значит, что мишень может быть живая. Некоторые люди этого просто не понимают!

В тишине раздалась телефонная трель. Настя протянула руку и сняла трубку.

— Ну ты как? — услышала она озабоченный голос Наташи.

— Как огурец, — соврала Настя, внезапно снова ощутив головокружение.

— Ну и отлично. Температуру мерила? Прийти к тебе? Принести чего-нибудь?

Настя улыбнулась. Вот так всегда — Наташка тараторит, часто сама отвечая на собственные вопросы. Ей даже и собеседник не нужен. И все-таки Насте хотелось побыть одной.

— Не надо, Наташа… Спасибо, ничего мне не нужно. Я сейчас чаю выпью и посплю. У меня ведь сегодня тренировка должна была быть.

— Какая, к черту, тренировка? — возмутилась Наташа. — Ты еле на ногах стоишь! И без тебя постреляют!

— Постреляют, — согласилась Настя, — только у нас через неделю выездные соревнования, ты же знаешь… Поэтому мне лучше не пропускать тренировки. Сегодня я, конечно, никуда не пойду. Полечусь, а завтра, даст Бог…

— Будет день — будет пища! — Наташа изрекла народную мудрость таким тоном, будто была ее автором. — Ладно, лечись, не буду тебе навязываться. Если что — звони.

Некоторое время Настя лежала неподвижно, пытаясь поддаться сковывающей веки дреме. Но и на этот раз ее ждал кошмар. Едва прикрыв глаза, она снова видела лицо — знакомое мясистое лицо Власова, слышала его голос… Резкий звонок разрезал тишину. Настя вскочила на кровати, сжавшись от ужаса. Она ни минуты не сомневалась в том, кто стоит за дверью. Ведь не зря этот настойчивый бред. Хотя — срок еще не подошел, так чего же ему может быть нужно?

Она попыталась взять себя в руки, но мелкая дрожь так и била все тело, и она уже не знала, что ей делать — затаиться, дождавшись, пока он уйдет? Она задержала дыхание, и в наступившей тишине отчетливо услышала, как гулко стучит сердце. Звонок повторился, потом еще и еще…

Внезапно новый порыв заставил ее резко подняться с кровати. Что же это с ней такое, черт возьми? Разве можно быть такой слабой? Ведь он непременно почувствует ее слабость, и тогда уже в его руках будет главное оружие — он все-таки сумеет ее напугать и сделать послушной куклой, которая боится сама себя, своего прошлого и будущего. Нет, так нельзя! Накинув на плечи махровый халат и вздрогнув от внезапного холода, она решительно направилась к двери. Звонок настойчиво повторился. Она приникла к глазку и не смогла ничего разглядеть — только темный силуэт где-то справа от двери. В подъезде снова вывернули все лампочки. Что ж… В конце концов, хуже не будет! Она широко распахнула дверь и, вздрогнув от неожиданности, застыла в полном изумлении. Перед ней, прижимая к груди огромный букет из белых роз, стоял Олег.

— Ты?.. — Она внезапно увидела себя со стороны и стыдливо опустила глаза. Растрепанные волосы, спутанные и влажные от пота, бледное лицо, старый, застиранный махровый халат с торчащими петельками, босые ноги.

— Настя? — В его голосе не было насмешки — была только тревога. — Что с тобой?

— Ничего, — замялась она, — все в порядке. Просто я немного нездорова.

— Немного?.. Это ты называешь немного? Мне можно войти?

— Да, конечно. — Настя ответила нерешительно, раздумывая о том, что в квартире не убрано, постель не застелена и ее пресловутый внешний вид оставляет желать лучшего…

— Так все-таки можно или нельзя? Или ты на меня обиделась?

— За что?

Они так и продолжали разговаривать через порог.

— Я ведь пропал. Обещал позвонить и исчез… Это — тебе. — Он наконец протянул ей букет.

Настя почему-то вздрогнула, ощутив прикосновение его холодных пальцев. Семь удивительно красивых бутонов, на каждом из которых застыли серебряные капельки влаги — растаявшие снежинки. «Спасибо» застыло на губах — слишком традиционно, слишком обычно за такое вот чудо.

— Олег… Это просто сон. Мне никогда не дарили таких цветов. Правда.

Он вздохнул:

— Это означает, что мне можно войти или ты еще подумаешь?

Настя посторонилась, улыбнувшись.

— Конечно. У меня беспорядок, ты не обращай внимания.

— Очень даже буду обращать. Вплоть до ликвидации.

Как оказалось, он не пошутил. Уже через несколько минут после его появления в квартире Настя покорно лежала на кровати, застеленной свежим бельем, а Олег, уже успевший расставить все вещи по местам и повесить в шкаф одежду, пылесосил. Старенький родительский пылесос, находящийся на последнем издыхании, работал так громко, как будто в квартиру загнали снегоуборочную машину.

— Ну вот, — он вытер капли пота, выступившие на лбу, и выдернул шнур из розетки, — теперь тебе не за что передо мной извиняться. Чистота просто идеальная — или, может быть, я что-то забыл?

— Ты не вытер пыль с тумбочки. — Произнося эту фразу, Настя изо всех сил старалась придать лицу серьезное выражение.

— С тумбочки? — Он нахмурил брови, показывая, что и ему сейчас не до смеха. — С какой тумбочки?

— Вон с той, — Настя протянула руку вправо, — которая стоит возле окна.

— Прости. — Он уже помчался в кухню мочить тряпку.

— Олег, прекрати! Прекрати сейчас же, ты ведешь себя…

— Как я себя веду? Неужели опять слишком нагло? — Он показался в дверном проеме с мокрой тряпкой в руках. — Нагло, вызывающе, просто недопустимо?..

— Совершенно верно! — засмеялась Настя и тут же взмолилась: — Прошу тебя, прекрати убираться в моей квартире!

— Странные вы, женщины, — как бы удивляясь, произнес он, — не поймешь вас. Ладно, не хочешь — как хочешь. Я больше не буду убираться в твоей квартире. Только вот пыль с тумбочки вытру — и все, баста. Пойду на кухню, что-нибудь поесть приготовлю.

Настя протестующе взмахнула руками.

— Что, и этого тоже делать нельзя? — Он поднял брови, как бы удивляясь, и продолжил тоном капризного ребенка: — Ну вот, убираться нельзя, готовить нельзя, что же тогда можно?

— Олег, — она смотрела на него беспомощно и ласково, — пожалуйста…

Он подошел, присел рядом на краешек кровати и слегка коснулся губами ее волос. Настя сразу почувствовала, как тысячи электрических волн пробежали по телу, родившись в той точке, где только что были его губы. Закрыв глаза, она расслабилась, потянулась к нему…

Он и в самом деле, невзирая на ее запрет, отправился на кухню готовить ужин — но не сразу, а уже после того, как на ее губах замер последний стоп. Некоторое время они просто лежали молча, не говоря ни слова, думая каждый о своем. Потом он осторожно приподнялся, бережно переложил ее руку на одеяло.

— Скажи, ты сегодня что-нибудь ела?

Она только покачала головой:

— Мне не хочется…

— Ну, это не разговор. Ты как маленькая девочка. Нужно кушать, чтобы поправиться, Настенька.

«Настенька»… Давно забытое, почти что сказочное имя. Волшебный вечер, и такой неожиданный. Настя смотрела на розы, стоящие в высокой хрустальной вазе на журнальном столике. Олег, не став дожидаться ее возражений, отправился на кухню.

— Настя, тебе не скучно? — Она услышала его голос и улыбнулась. — Может быть, телевизор включить?

— Не надо, — прошептала она, чувствуя, как наливаются тяжелым свинцом веки. Через некоторое время она уже спала — спокойно и беззащитно, а он, закончив кухонные хлопоты, сидел на полу рядом с ней и смотрел, как вздрагивают во сне ее ресницы.

Она проснулась от холода. Все тот же озноб — теперь еще сильнее. Открыв глаза, она долго смотрела перед собой, вспоминая все то, что казалось теперь сном. Неужели ей все это приснилось? Оглядевшись, она различила в ночном сумраке белые розы. Значит, не приснилось. Только Олега не было. Она приподнялась на кровати и сразу же увидела его. Он сидел в кресле, откинув голову назад.

— Олег, — тихо позвала она и, не дождавшись ответа, поняла, что он спит. Выбравшись из-под одеяла, она тихо подошла к нему, присела рядом, возле его ног, прижалась губами к холодной руке.

Он сразу же проснулся.

— Настя… Извини, я, кажется, задремал.

— Бессонная ночь?

— Две бессонные ночи, — устало уточнил он. — Эта чертова работа когда-нибудь сведет меня в могилу. Но и без нее я тоже не могу, хоть ты тресни.

Работа… Странно. Настя подумала о том, что совсем ничего не знает о человеке, который за последние несколько дней стал для нее таким родным.

— Расскажи мне про свою работу, — попросила она, но он в ответ на ее просьбу только возмущенно нахмурил брови.

— Настя, умоляю тебя. Все, что угодно, только не это. Давай не будем говорить о работе.

Она улыбнулась:

— Но почему? Мне интересно, я хочу знать… Хочу знать, как ты живешь. Чем заполнена твоя жизнь.

— Моя жизнь — это азарт. Такая у меня профессия. Я журналист, журналюга, как говорят многие.

— Но при чем здесь азарт? Ты ведь не в рулетку играешь! — искренне удивилась Настя, а он улыбнулся:

— Иногда это бывает похлеще рулетки… Настя, я на самом деле не хочу сейчас говорить о работе. И вообще — ты сошла с ума! Сидишь на холодном полу уже пять минут… Ну-ка, дай я потрогаю твой лоб!

Она послушно потянулась к нему, ощутив ледяное прикосновение влажных губ.

— Да ты вся горишь! Марш в постель!

— Только с тобой, — упрямо возразила она, а он поднялся, бережно убрав ее ладонь, и, подхватив на руки, понес на кровать.

— Невесомая… Просто пушинка.

Он уложил ее на кровать, заботливо накрыл одеялом и снова поцеловал в горячий лоб.

— Лежи, я сейчас.

Настя покорно застыла, снова натянув одеяло до самого носа. Да что же с ней такое происходит, что за странная болезнь — ни насморка, ни кашля, и горло не дерет, откуда эта лихорадка?

Он вернулся с двумя чашками чаю. Настя приподнялась на локте и принялась медленно цедить из бокала горячую ароматную жидкость.

— Такой вкусный чай…

— Особенный рецепт. — Он наклонился и поцеловал ее в губы.

— Осторожно, — предупредила она серьезно, — можешь заразиться!

— Умрем вместе, — равнодушно произнес он, а ей внезапно почему-то стало страшно. Даже повзрослев, она не научилась спокойно думать и говорить о неизбежном.

— Перестань, прошу тебя. Никогда так не говори.

Он посмотрел задумчиво и немного удивленно, но не стал возражать.

— Девочка… Ты просто маленькая девочка, Настенька. Наверное, поэтому я так сильно люблю тебя.

Настя сжалась, почувствовав, что сердце огненным шаром упало вниз, обожгло и теперь мечется из стороны в сторону, пытаясь снова найти свое место. Что это было?..

— Олег, иди сюда. Мне так холодно.

Он поставил недопитый чай на пол и послушно лег рядом с ней, приподняв одеяло. Настя обхватила его обеими руками, прижалась щекой к груди и закрыла глаза, чувствуя, как снова начинает таять от его прикосновений. Они долго лежали молча, не говоря ни слова. Страсти не было — была одна только нежность, и она купалась в этой нежности, которой ей так не хватало долгие годы, забыв обо всем, даже о самом страшном… Ей просто было хорошо.

Проснувшись утром, она сразу, еще даже не открыв глаза, поняла, что находится в квартире одна. Протянув руку, почувствовала холодную постель. На столе белел клочок бумаги.

«Настенька, я ушел на работу, — прочла она, — вернусь, как только смогу. Завтрак на столе. Люблю».

Медленно опустив руку с запиской, она вздохнула. И правда, что за работа у человека — вернусь, когда смогу! Не с восьми до пяти и не с девяти до шести, вообще никакого графика — когда смогу… Детский, неровный почерк. Слово «люблю» — теперь на бумаге… Она даже не знала, хорошо или плохо ей от этого. Наверное, и то и другое вместе. Но только что означает это «когда смогу»? Через час? К обеду? Вечером? Завтра или, может быть, послезавтра?

Телефонный звонок прервал ее грустные размышления. Подняв трубку, она услышала совсем не тот голос, который ожидала, и все же улыбнулась — Сергей Сергеевич, как обычно, за нее тревожится.

— Настя, что случилось? Почему ты вчера не пришла? — строгий, и все же добрый, какой-то отеческий голос.

— Заболела, Сергей Сергеевич.

— Ну вот, так я и знал, — ответил он, как будто и в. самом деле знал все наперед. — Сколько раз говорил, зимой нужно ходить в шапке!

— Да не идут мне никакие шапки, Сергей Сергеевич. Вы же знаете! Я их тысячу штук перемерила. Это же просто смешно!

— Ничего смешного, — упрямо возразил тренер, — у тебя с менингитом как — пакт о ненападении подписан?

— Подписан, — засмеялась Настя, — не волнуйтесь.

— Да как же мне за тебя не волноваться, ты ведь никогда меня не слушаешь…

Настя, почувствовав, что разговор возвращается к теме, для нее неприятной — опять об Игоре! — нахмурилась.

— Обещаю, что куплю себе шапку.

— Ладно. — Голос на том конце линии подобрел. — Как ты себя чувствуешь?

— Не знаю, — честно призналась она, — я еще не поняла. Только что проснулась.

— Тогда лечись.

— Я, может быть, завтра… — неуверенно начала она, но он сразу же ее прервал:

— И думать не смей, слышишь? Лучше отлежись в постели. Тебе же команду к соревнованиям готовить надо, я без тебя не справлюсь. Так что не говори глупости. Поправишься, тогда и придешь. Две недели — срок приличный, все успеешь. К тебе заехать?

— Да нет, не нужно, Сергей Сергеевич… Я же не одна. У меня Наташа есть, и потом…

— Что, еще кто-то есть?

Настя улыбнулась — ну прямо-таки шестое чувство! Обо всем догадывается!

— Не знаю, — честно призналась она, — пока не знаю. Вроде есть, а вроде нет.

— Смотри, Анастасия, — строго произнес он, — больше не ошибайся. Прошу тебя.

— Обещаю, — ответила Настя, снова улыбнувшись. Он всегда называл ее Анастасией, когда хотел подчеркнуть серьезность своих слов. Прямо как отец, хотя разница в возрасте только с большой натяжкой позволяла отнести их к поколениям отцов и детей.

Повесив трубку, Настя накинула халат и отправилась на кухню. Застыв от изумления, она изучала неизвестно откуда взявшийся на столе удивительной красоты натюрморт. Мохнатые медовые персики, желтовато-зеленые яблоки, блестящие, словно покрытые воском, яркие солнечные апельсины… Казалось, она уже тысячу лет не ела фруктов зимой. Как в сказке! Она посмотрела на часы. Половина девятого! Когда же он все успел?

Медленно подойдя к столу, она взяла в руки персик и надкусила. Сочная, сладкая и теплая жидкость приятно потекла в пищевод. Настя с детства обожала персики, только откуда он мог об этом узнать?

Очередной телефонный звонок не позволил ей спокойно завершить трапезу. Она сняла трубку и услышала взволнованный и озабоченный голос Наташи. Традиционный и уже успевший набить оскомину вопрос — как ты себя чувствуешь?

— Отлично! — На этот раз Настя говорила искренне. — Просто замечательно!

— Что это за стремительное исцеление? — с сомнением в голосе спросила Наташа.

— У меня был хороший врач.

Наташа поняла ее ответ буквально.

— Ты вызывала врача?

— Нет, не вызывала. Он сам пришел. — И, не сдержав улыбку, добавила: — Не виноватая я!

— Настя… — Наташа на минуту задумалась, а потом ее осенило: — Олег?

— Угу, — коротко ответила Настя, стараясь подавить торжествующие нотки в голосе. Что это она, в самом деле, как маленький ребенок!

Шквал эмоций незамедлительно последовал с другого конца трубки.

— Ну вот видишь! Я же говорила! Я же сто раз тебе говорила! А ты меня никогда не слушаешь, ты себя умнее и опытнее считаешь! Ну не знаю, может, ты и умнее, только в этих вопросах…

Настя отодвинула трубку от уха и, улыбаясь, смотрела, ловя обрывки Наташкиных фраз.

— Наташа, — не дождавшись окончания тирады, она все же решилась ее оборвать, — послушай, все это еще ничего не значит. Ну, пришел… Подумаешь. Кстати, он уже ушел и неизвестно, когда вернется. И вернется ли вообще.

— Вернется, — заверила ее Наташа, — вот увидишь! Ладно, не будем перегружать телефонные провода. Я сейчас к тебе приеду, фруктов привезу.

— Фруктов не надо, — категорично заявила Настя.

— Как это не надо! Ты же болеешь, тебе нужны витамины! — сразу же запротестовала Наташа.

— У меня все есть. Если хочешь, просто приезжай. Без фруктов.

Наташа влетела вихрем в Настину квартиру спустя пятнадцать минут. Сразу же деловито достала из тумбочки градусник и сунула его под мышку Насте. Удобно устроившись в кресле, произнесла единственную фразу:

— Ну, давай.

За разговорами время пролетело незаметно. Взглянув на часы, Наташа подскочила, словно ее кипятком ошпарили:

— Мне пора, у меня же вторая смена в саду. Ну, Настька, смотри. Не упускай его.

— Вот еще, — отмахнулась Настя, — птица счастья…

Но когда за Наташей захлопнулась дверь, она задумалась. И правда — может быть, вот оно наконец, ее счастье? Она так долго жила без любви, что уже перестала надеяться. В жизни было только прошлое — ужасное прошлое, маленький больной сын, находящийся между жизнью и смертью, и муж, который сбежал от них, оставив в придачу кучу собственных долгов, которые теперь ее, Настю, заставляют отрабатывать. Конечно, была еще и спортшкола, был детский сад, любимые детские лица. Да только всего этого, конечно же, было слишком мало для счастья. Последние события в жизни почему-то привели ее к мысли о том, что она вообще, в принципе, не может быть счастлива, что она не родилась под счастливой звездой и жизнь ее никогда уже не будет жизнью — всего лишь существованием даже не человека, а растения. И вот теперь… Но ей было страшно. Страшно снова открывать свою душу другому человеку, привязываться к нему, привязывать его к себе. «Мы всегда в ответе за тех, кого приручили» — вспомнила она фразу из любимой книги Сент-Экзюпери. А имеет ли она право кого-то приручать? Обремененная нескончаемыми проблемами, с маленьким больным сыном — что сможет она дать Олегу, кроме своей любви? «Но разве этого мало? — подумала Настя. — И разве это не главное?»

Зажмурившись, Настя внезапно вздрогнула от поразившей ее мысли — а что дальше? Он так и будет приходить и уходить, бросая ее одну, в пустой квартире, со своими мыслями, оставив на столе записку? Какое у них может быть будущее, да и может ли оно быть вообще? Ведь есть Никитка — и с этим ничего не поделаешь. Никогда в жизни она не будет счастливой, если рядом не будет сына. А Олег? Нужен ли ему этот мальчик, чужой, незнакомый, капризный и больной? Многие говорят, что ребенок не помеха, если два человека любят друг друга. Возможно, это правда, но только — в отношении здорового ребенка. А если ребенок больной — кому нужно всю жизнь нести этот крест? Кому, кроме нее? Ведь даже родной отец не выдержал и от него отказался. Имеет ли она моральное право требовать от Олега, чтобы он любил Никиту, чтобы считал его родным сыном, а не вынужденным довеском?..

От всех этих мыслей просто голова шла кругом. Но может быть, она все преувеличивает? Сильно преувеличивает? На самом деле, ведь они знают друг друга всего лишь педелю — откуда эти навязчивые мысли о совместном будущем? Может быть, и даже скорее всего, никакого совместного будущего и не будет совсем, все это она просто придумала, нафантазировала, как в детстве — просто намечтала. Просто душа так истосковалась по любви и ласке, что несколько встреч с Олегом так круто изменили ее жизнь.

На столе лежал оставленный Настей листок бумаги. Она подошла. Взяла его в руки и снова прочитала: «Люблю». Черт бы побрал это магическое слово! Какое-то волшебное сочетание букв, которое все переворачивает наизнанку и заставляет быть счастливой и несчастной одновременно. Что же ей делать?

Еще немного поразмыслив, она решила, что самый лучший вариант — это просто не думать о том, что ее мучает. По крайней мере не думать о плохом, о будущем — просто жить сегодняшним днем и пользоваться моментом, ловить жалкие крошки счастья, которые дарит судьба. Почему бы и нет? Откуда у нее эта дурацкая привычка — любое событие превращать в драму, делать из мухи слона, как всегда говорил Игорь? В конце концов, Олег — это на сегодняшний день самое лучшее, самое светлое, что есть у нее в жизни. Вот и все. А остальное не важно. И даже самое страшное — черный силуэт, который преследовал ее по ночам — все равно и это не важно. Ей нужно быть сильной… и счастливой.

И она старалась, изо всех сил старалась, быть счастливой. Иногда у нее это получалось — особенно в тот день, когда Олег, внезапно забежав к ней днем (что случалось достаточно редко), прямо с порога заявил:

— Знаешь что, Настя? Давай жить вместе! Мне надоело чувствовать себя в гостях!

Настя стояла, прислонившись к дверному косяку, и улыбалась беспомощной улыбкой.

— Ты, наверное, хотел сказать совсем не это. Ты хотел сказать, что так сильно любишь меня, что больше не хочешь со мной расставаться… Да?

— Настя…

Он подошел, сгреб ее в охапку, поднял лицо, зажав между ладонями, и принялся осыпать его мелкими и нежными поцелуями. Она зажмурила глаза и подумала: «Вот оно, счастье».

— Конечно, котенок, я именно это и хотел сказать. Просто, честно говоря, немного боялся твоей реакции, поэтому и понес чушь. Я правда так сильно люблю тебя, что больше не хочу с тобой расставаться. Никогда.

«А как же Никита?» — пронеслось в сознании, и она прижалась к Олегу, закрыла глаза, испытывая странное чувство. Счастье и страх. За прошедшие две недели они почти не расставались, но она ни разу не заводила разговор о Никитке. Вернее, о Никитке они разговаривали, и очень часто, — Настя вспоминала его первые шаги, первые слова, а Олег, сидя в кресле напротив вечно горящего экрана телевизора, слушал внимательно и никогда не перебивал. Но все это были просто разговоры. Никита всегда был отдельно — он словно стал частью ее прошлого, и она не знала, будет ли ему место в ее настоящем. Конечно, если встанет выбор — сын или Олег, Настя не задумается ни на секунду. Но она не знала и не могла понять — придется ли ей делать этот выбор?

И в ту же секунду он словно прочитал ее мысли. Прижав к себе покрепче, прошептал одними губами:

— Никите будет веселее, если в доме появится мужчина. Правда ведь?

Настя не смогла ему ничего ответить — горло сдавило железным кольцом, она только уткнулась в его теплый пушистый свитер — тот самый, который был надет на нем в вечер их знакомства — и изо всех сил постаралась не расплакаться. Только в тот раз у нее все равно ничего не получилось.

«У меня не может быть будущего». Эта мысль с каждой секундой вытесняла ощущение счастья. Через час после того, как ушел Олег, все произошедшее стало казаться сном. Ведь он о ней совершенно ничего не знает. Одинокая девушка с маленьким больным сыном — это еще как-то можно принять. Но вот все остальное?.. Делить с любимым человеком горе и радость — так просто и так естественно, но имеет ли она моральное право делить с Олегом свое горе? Он предложил ей жить вместе, не зная того, что через несколько дней ей просто негде будет жить. И это — в лучшем случае. А в худшем…

Думать об этом было страшно. К тому же Олег никогда в жизни не видел Никиту. Он мог хотеть его любить, но это еще не гарантировало того, что он сможет его полюбить. Чужой ребенок, особенно сын, так сильно похожий на своего отца. Больной ребенок, требующий внимания, который всегда, что бы ни случилось, будет стоять для Насти на первом месте. С этим ничего не поделаешь — как бы ни был ей дорог Олег, Никита все равно всегда будет важнее. Сможет ли он понять это и смириться с тем, что в жизни любимой женщины есть более дорогое ей, чем он сам, существо?

Хотя, конечно же, нельзя сравнивать ее чувство к сыну и чувство к Олегу. Любовь к ребенку и любовь к мужчине еще никогда не были взаимоисключающими понятиями, и было бы глупо, если бы Олег стал ревновать ее к сыну. Впрочем — о чем это она?!

Настя горестно усмехнулась. Она снова вспомнила жестокое лицо Власова, его слова, и снова все поплыло перед глазами. Она понимала, что должна найти какой-то выход из ситуации — и не могла. Тысячи вариантов вертелись у нее в голове, в том числе и различные версии побега из города. Но со временем она поняла, что побег в данном случае был бы настоящим дезертирством. Так уже поступил Игорь — нажил кучу проблем и исчез, а теперь его проблемы приходится решать ей. И какой ценой! А что будет, если теперь и она решит убежать? Ведь проблема таким образом решиться не может. Власов — цепкий, как паук — это было понятно с первого взгляда. А значит, так просто отделаться от него будет невозможно. Предположим, ей удастся обмануть его и ухитриться уехать из города вместе с Олегом, прихватив по дороге Никитку. Но, во-первых, согласится ли Олег? Он всю жизнь прожил в этом городе, здесь его друзья, любимая работа, здесь похоронены его родители. А что может Настя предложить ему взамен? Скитальческую жизнь — и ничего больше. Конечно, кроме своей любви, только это еще неизвестно, правду ли говорят, что с милым и в шалаше рай. Исходя из собственного горького опыта со временем Настя начала сильно сомневаться в справедливости этой народной мудрости.

Так что же ей все-таки делать? Просто сказать «спасибо» и отказаться от своего счастья? Отказаться от Олега и согласиться сделать то, что от нее требует Власов? Убить человека?..

От этой мысли Насте становилось по-настоящему жутко. Одно дело — стрелять по бегущим мишеням. И совсем другое — стрелять из оружия, настоящего, боевого, а не спортивного, при этом целиться туда, где бьется еще живое сердце… Что она знает об этом человеке, жизнь которого теперь во многом зависит от ее решения? Практически ничего, или только то, что он каким-то образом был виновен во всех ее несчастьях. Именно благодаря ему Игорь попал в это положение, которое теперь тяжким бременем легло на хрупкие Настины плечи. Но это слова Власова. А верить Власову было бы глупо. Конечно, все на самом деле могло обстоять именно так, как он и говорил, но легче от этого Насте не становилось. Кто бы там ни был этот человек — ведь она не Бог, чтобы судить, достоин или не достоин он жить на этом свете. Она не может — ни по собственной воле, ни по приказанию всесильного Власова — лишать человека жизни. Самого святого, дорогого и неприкосновенного… Это слишком страшно. Содрогнувшись, Настя подумала о том, что ни за что и никогда в жизни не смогла бы выстрелить в живого человека. Даже если бы в роли ее мишени выступал не какой-то незнакомый человек, а, скажем… сам Власов…

Слабая мысль змейкой мелькнула в сознании. О чем это она? Настя покачала головой. Нет-нет, конечно же, нет. Даже если бы это был сам Власов — все равно нет. Но как же быть, в таком случае?! Вопрос так и остался нерешенным.

Вечером, придя домой с тренировки, она застала его сидящим на лавочке возле подъезда.

— Олег, — смущенно пробормотала она, — извини, я даже представить себе не могла…

— Как ты себя чувствуешь? — перебил он се.

— Нормально. Отлично. Замечательно…

— Ну, хватит, — засмеялся он, — я понял, что твоя бледность — это просто пудра. Так ведь?

— Олег…

Он снова не дал ей договорить:

— Ну, а на будущее, чтобы таких вот нонсенсов больше не возникало — я имею в виду, чтобы мне больше не пришлось сидеть на обледенелой лавочке и караулить свою хозяйку… Я думаю, мне не помешало бы иметь ключи от квартиры, — выдохнул он после многозначительной паузы и добавил: — Ну и хам!

— Кто? — не поняла Настя.

— Конечно же, я! — почему-то грустно ответил Олег. — Ладно, ты извини меня, малыш, за мою настойчивость. Просто мне на самом деле так надоело жить одному! Хотя не в этом дело, я совсем не то хотел сказать. Просто я хочу быть с тобой. Всегда. Просыпаться с тобой рядом, засыпать, пить кофе по утрам, слушать твое дыхание, смотреть, как ты читаешь, как ты расчесываешь волосы… Я люблю тебя, Настя. А разве это не естественно — желание всегда быть рядом с любимым человеком, не расставаться с ним никогда?

— Это естественно, только, Олег… — Она смущенно опустила глаза, в глубине души понимая, что не хочет ему возражать, что она сама, возможно, еще сильнее, чем он, хочет того же самого — засыпать и просыпаться рядом с ним, пить кофе по утрам и смотреть, как он бреется в ванной… Ведь в этом и есть счастье. И если бы не эти чертовы обстоятельства…

Олег как будто бы почувствовал, о чем она думает.

— Настя, у меня такое чувство, что ты что-то от меня скрываешь. Я же вижу, что ты любишь меня. Любишь… И не смей возражать!

Он поднес палец к ее губам, слегка нажав на них. Настя не смогла удержаться от того, чтобы легонько не поцеловать этот палец. Олег тут же привлек ее к себе и закрыл поцелуем рот.

— Олег… — Отдышавшись, она умоляюще подняла на него глаза. — Послушай, может быть, мы все-таки поднимемся домой? У тебя есть одна странная привычка, я заметила — ты любишь целоваться на морозе…

— Это одна из разновидностей серьезного сексуального расстройства, — произнес он без улыбки, — только ей еще не придумали название. Давай назовем ее «Синдром Виноградова».

— Синдром Виноградова? — переспросила Настя с улыбкой. — А почему Виноградова?

— Потому что Виноградов — это моя фамилия.

На этот раз Олег улыбался, а Настя, наоборот, почувствовала, что ей совсем не до смеха.

— Олег, послушай… Неужели ты сам не понимаешь — ведь мы с тобой совершенно ничего друг о друге не знаем! Я даже не знала до сих пор, как твоя фамилия!

— Послушай, Настенька, я с тобой целиком и полностью согласен. Но тогда ответь мне на один вопрос: если бы моя фамилия была не Виноградов, а, скажем, Абрикосов, ты бы любила меня от этого меньше? Или больше? А если — Чесноков? Знаешь, был такой знаменитый теннисист.

Не дождавшись ответа, он вдруг подхватил ее на руки — легко, словно она на самом деле была пушинкой, — и стремительно побежал вперед, взлетел наверх по ступенькам. Настя смеялась, обхватив его руками за шею и крепко зажмурив глаза.

Дома, разливая по тарелкам горячий суп, Настя слушала Олега — он определенно в тот вечер пребывал в отличном настроении и рассказывал ей смешные случаи из реальной жизни журналистов. Она смеялась, но смех получался каким-то натянутым, не совсем натуральным. Через два дня она должна была дать Власову окончательный ответ.

— Настенька, — Олег встал, поднял со стола пустые тарелки, отнес их к раковине и поставил на стол чашки, — ну скажи мне, чем я могу тебя развеселить? Что с тобой происходит?

Настя вздохнула и в который раз произнесла:

— Олег, ведь ты обо мне ничего не знаешь.

— Ты права, — он сказал это серьезно, — я о тебе действительно почти ничего не знаю. Лично я считаю это абсолютно не важным — важно только то, что я люблю тебя такой, какая ты есть. Не думаю, что что-то может измениться от того, что твоя бабушка, как окажется, сидела в тюрьме по обвинению в причастности к заговору, а прадед был дезертиром в Первой мировой войне. Или, может быть, в своей прошлой жизни ты сама совершила какой-то серьезный грех? Например, обидела муху?..

Он налил в обе чашки крепкий свежезаваренный чай и опустил в каждую по кусочку лимона. Настя смотрела на круглые желтые дольки — как будто два маленьких солнышка плавали в коричневой воде.

— Начнем с того, что я замужем.

Олег, нахмурившись, попытался отшутиться:

— Я не предлагал тебе руку и сердце. Знаешь, все эти формальности…

Но, заметив, как помрачнело ее лицо, тут же вскочил со стула, присел возле Насти на колени и, заглянув ей в глаза снизу вверх, произнес:

— Настя, я все знаю. Я знаю, что у тебя где-то есть муж, с которым ты формально еще не развелась. Но я знаю и то, что ты не поддерживаешь с этим человеком никаких отношений… Разве это не так?

Олег снова нахмурился — на мгновение Насте показалось, что он засомневался в том, что на самом деле не ошибается. Она не стала его мучить.

— Конечно, не поддерживаю. Даже при всем своем желании я бы не могла поддерживать с ним отношения, потому что я просто понятия не имею, где он находится.

— Ну и черт с ним! — беззаботно, как показалось Насте, отозвался Олег, — пускай находится где хочет! Нам-то что до него? Или…

— Олег, — Настя легко, но настойчиво заставила его подняться с коленей, — сядь, пожалуйста. Дело совсем не в этом. Ты ведь не знаешь, почему он от нас ушел.

Олег послушно поднялся, взял с подоконника пепельницу, снова опустился на кухонную табуретку и прикурил сигарету. Вопросительно посмотрел на Настю, и та согласно кивнула. Затянувшись поглубже, она начала свой рассказ.

Над кухонным столом висели часы. Когда Настя закончила свой рассказ, стрелки, соединившись, замерли на мгновение на самой вершине циферблата — и вот одна из них медленно, словно нехотя, поползла вниз.

Она рассказала Олегу все — или почти все, — за исключением того, о чем сказать все-таки не решилась. Какое-то тяжелое, гнетущее предчувствие не позволило ей этого сделать, а может быть, виной всему было простое суеверие. Так или иначе, но в тот момент Настя поняла, что просто боится произнести вслух все то, о чем в последнее время она думала так часто. История с Власовым так и осталась Олегу не известной. На столе в черной пепельнице лежала целая гора окурков. Настя поднялась, чтобы вытряхнуть ее в мусорное ведро и открыть форточку.

— У нас здесь просто не продохнешь.

— На самом деле, — согласился Олег. — Знаешь что, Настя? Давай больше не будем курить дома. И вообще — может быть, бросим курить? Вместе?..

— Олег, — Настя потянулась к нему, — неужели ты на самом деле меня так сильно любишь?

В ответ он ничего не сказал — только, поднявшись, подошел, обнял и прижал ее к себе крепко-крепко, как будто бы хотел срастись с ней, стать одним целым.

— И никогда… никогда не расставаться, — закончила Настя свою мысль вслух и улыбнулась. — Нам пора спать. У меня завтра в садике первая смена, а у тебя, наверное, очередная журналистская погоня. Я права?

— На все сто процентов, — согласился Олег. — Спать так спать.

И принялся медленно расстегивать пуговицы у нее на кофточке.

В тот день она проснулась словно от внутреннего толчка. Оглядевшись по сторонам, по привычке остановила взгляд на часах, которые показывали без семи минут шесть. Просыпаться было еще слишком рано, а если учесть то, что они с Олегом снова заснули в третьем часу ночи, не в силах оторваться друг от друга, как будто бы оба предчувствовали возможность скорой разлуки, Настя вообще должна была бы в то утро проигнорировать сигнал будильника. Но будильник даже еще не собирался звонить, так в чем же дело?

Она смотрела на Олега — он спал, отвернувшись к стене, и только рука его, переброшенная назад, даже во сне слегка сжимала Настины пальцы. Она медленно высвободилась, стараясь не потревожить его сон, встала и пошла в ванную. И уже по дороге туда она поняла, в чем дело — сегодня было девятое февраля. Месяц, отпущенный ей на раздумья, истек. Сегодня — она в этом не сомневалась — Власов найдет ее и заставит принять решение. Как, каким образом он выйдет на связь с ней — она этого не представляла, даже не могла себе представить, и в то же время ни минуты не сомневалась в том, что это случится. Такие люди, как он, слов на ветер не бросают…

Настя грустно улыбнулась, внезапно зафиксировав свою последнюю мысленную фразу: «Такие люди, как он, слов на ветер не бросают». Смешно — она рассуждает так, как будто бы полжизни прожила, вращаясь в криминальном мире, точно зная все его порядки и законы, и с первого взгляда умела определить человека. Что значит эта фраза — «такие люди, как он…»? Что он вообще за человек — человек, который так хладнокровно предложил ей убить другого человека, угрожая в случае отказа лишить ее самого дорогого, что у нее есть?

На самом деле Настя этого не знала. Она просто чувствовала, что оказывать сопротивление этому человеку бесполезно. Но в таком случае что же все-таки делать?!

Повинуясь какому-то внутреннему порыву, она внезапно вернулась в комнату и выдернула из розетки телефонный шнур. Так, один путь перекрыт. Лихорадочно оглядевшись, она подумала, что бы еще такое можно было сделать, чтобы… Но, внезапно ощутив всю тщетность своих усилий, в изнеможении опустилась в кресло и уставилась в одну точку.

Все утро она была как на иголках. Разбудив Олега, как он просил, в половине восьмого, она практически молча накормила его завтраком, подставила холодную щеку и даже не поцеловала на прощание.

Он удивленно поднял брови:

— Настя, что с тобой сегодня?

Она вздохнула, не зная, что сказать.

— Критические дни.

— А-а! — многозначительно протянул Олег и еще раз чмокнул ее в щеку. — Ну, тогда все понятно!

Настя усмехнулась про себя — бедные, наивные мужчины! Они могут чувствовать себя уверенно всегда и везде, в любой ситуации, найти выход из любого тупика, принимать самые сложные и ответственные решения и дать ответ на любой, самый мудреный, вопрос. Но вот когда дело касается элементарной физиологической особенности женского организма — здесь все они отступают, теряются перед этим странным и загадочным явлением природы, отождествляемым то ли с цунами, то ли с Бермудским треугольником — а может быть, и еще с чем-нибудь. Настя уже не в первый раз убеждалась в том, насколько прекрасно действует эта отговорка — стоит сослаться на гормональный сдвиг, и мужчина простит тебе любое сумасшествие, не говоря уже о таком пустяке, как плохое настроение! В самом деле — с чего ему быть хорошим, когда в организме случилось это стихийное бедствие.

Олег ушел, тихонько закрыв за собой дверь и, как обычно, весьма приблизительно назвав время своего предполагаемого возвращения. А Настя, оставшись в одиночестве, почему-то почувствовала себя спокойнее. Через некоторое время она поняла, от чего ей стало немного легче — теперь она уже точно знала, что звонок или приход Власова не застанет Олега. Олег не узнает, не увидит, не станет задавать ей вопросов, на которые она пока не может ответить.

«Почему я рассказала ему обо всем, кроме этого?» — в который раз за последние дни задала себе Настя этот вопрос. Но только в тот день она совершенно ясно осознала почему — потому, что она до сих пор точно не знала, каким будет ее окончательное решение. Все ее существо сопротивлялось самой мысли о том, что ей придется убить человека, и она гнала от себя эту мысль, твердя, что никогда и ни за что этого не сделает — но, с другой стороны, она понимала, что Власов не остановится ни перед чем. Вспоминала Никитку — и ей становилось страшно. Так страшно, что она уже не знала, что лучше, — может быть, ей просто покончить с собой? Если бы у нее не было ребенка, если бы не это маленькое существо, за жизнь и здоровье которого она несла ответственность, если бы не любовь и глубокая привязанность маленького человечка, наверное, Настя так и сделала бы. А теперь получается, что она должна была спасти жизнь своего сына ценой жизни другого, незнакомого ей человека. Пусть человека нечестного — опять со слов все того же Власова, пусть виновного в какой-то степени во всех ее теперешних проблемах — и все же…

Она смотрела на болтающийся шнур от телефона. Олег даже не заметил, что она выдернула его из розетки и повесила на спинку стула. Медленно поднявшись с кресла, она снова включила телефон. Но лишь на короткое время.

— Сергей Сергеевич? — коротко, даже не поздоровавшись, спросила она. — Это Настя.

— Здравствуй, Настенька, я тебя узнал. Снова что-то случилось?

— Да ничего особенного.

Настино сердце сжалось, когда она почувствовала, как сильно беспокоится за нее этот человек, со временем заменивший ей отца. Почувствовала по его голосу и представила выражение лица — тревожные, близорукие прищуренные глаза, губы, поджатые в одну тонкую линию…

— Ничего страшного, Сергей Сергеевич, — произнесла она, глотая комок, подступивший к горлу, — просто голова болит. Можно мне сегодня пропустить? Я отработаю…

— Голова болит? — немного поколебавшись, неуверенно переспросил он. — Настя, скажи мне, пожалуйста, честно — у тебя все в порядке?

— Конечно, у меня все в порядке. Я же говорю, просто голова болит.

— Я буду очень рад, если у тебя на самом деле болит голова. Просто болит голова — и ничего больше… Ничего больше с тобой не случилось. Настя, прошу тебя, пожалуйста, если что — скажи. Скажи мне, я тебе обязательно помогу…

«Если бы кто-нибудь мог мне помочь! Хоть кто-нибудь!» — с болью в душе подумала Настя и, попытавшись придать голосу оптимизма, ответила в трубку:

— Сергей Сергеевич, я вам торжественно обещаю — если у меня что-нибудь случится, я обязательно вам скажу! Если мне понадобится помощь, я обязательно обращусь к вам! Да мне ведь и не к кому больше обратиться, — добавила она под конец, слегка смутившись.

— Ну и добро, — успокоившись, согласился наконец Сергей Сергеевич. — Так тебя теперь когда, в среду ждать?

— В среду, — подтвердила Настя.

Попрощавшись с Сергеем Сергеевичем, она повесила трубку и тут же выдернула шнур из гнезда. Что же, больше она ничего не может сделать для того, чтобы избежать встречи с Власовым. В глубине души она понимала, что ведет себя как ребенок — если он захочет, то все равно ее найдет, но в то же время не могла ничего с собой поделать и продолжала лелеять глупую надежду на то, что, не сумев дозвониться и не застав Настю ни на работе, ни дома (а она в тот день не собиралась никому открывать дверь своей квартиры), Власов в конце концов махнет на все рукой и постарается найти другого исполнителя для своего дела. А Настя благополучно останется не у дел…

Внезапно Настя почувствовала такую усталость, словно она прошедшие двое суток разгружала вагоны. Но это только обрадовало ее — не долго думая она перешла с кресла на еще не застеленный диван, сбросила халат прямо на пол, и, накрывшись с головой одеялом, попыталась заснуть. Вскоре ей это удалось.

Черный, огромный, глянцево-блестящий паук полз по белой простыне. Настя в ужасе закрыла лицо руками, не в силах пошевелиться. Она хотела закричать — но страх жестким ледяным кольцом сдавил горло, перекрывая дыхание, которое с каждым разом становилось все более тяжелым и хриплым. Настя, парализованная ужасом, не могла даже отвести глаза в сторону. Она смотрела, как двигаются в темноте его лапы — гладкие, блестящие, словно покрытые лаком и усыпанные мелкими сероватыми ворсинками. Паук скорее напоминал черного краба, а его лапы — огромные черные клешни. Настя перевела взгляд выше и тут же встретилась с его глазами — двумя огромными круглыми шарами, как будто бы стеклянными, наполненными мутной желтоватой жидкостью, которая кипела внутри каждого, бурлила, заставляя кружиться и подпрыгивать в своем водовороте маленький черный шарик — зрачок. Каждый зрачок повиновался только своей стихии, и оттого они двигались не вместе, не синхронно, а каждый по-своему. «Он меня не видит!» — мелькнуло в голове у Насти, и в тот же момент она поняла, что ошибается. Три передние клешни резко согнулись — паук будто бы подтянул их к себе, а затем резко выбросил вперед, — и вслед за ними потянулось его круглое плоское тело, приблизились желтые глаза. Настя заметила, что на простыне остался серый след, как будто бы покрытый слизью или просто жидкостью, вытекающей из паука. Теперь расстояние, отделяющее ее от этого ужасного монстра, сократилось — и все же еще не до такой степени, чтобы он мог до нее дотронуться. Из последних сил она все же попыталась приподняться — и с ужасом поняла, что потеряла способность двигаться. Шарики-зрачки закружились быстрее, желтая муть закипела сильнее — казалось, сейчас она выплеснется из своей стеклянной оболочки, прорвется наружу, рассыпав осколки.

Настя подумала о Никитке — о том, что она так и не сумела сохранить себя для него. Несчастный ребенок — теперь он останется круглым сиротой. У него нет папы, не будет и мамы…

Паук снова резко согнул клешни, прижал их к себе — но вместо того чтобы, как в прошлый раз, опять выбросить их вперед, он стал медленно приподниматься вверх. Неуверенно покачиваясь, словно только что родившийся теленок, паук продолжал приподниматься на кровати. Настя теперь ясно видела его серое склизкое туловище, густые капли, которые стекали вниз, на белую простынь. Паук, шатаясь, наконец выпрямился. Настя, сжав побелевшие губы, напрягла последние силы и скатилась с кровати. Оказавшись на полу, она внезапно поняла, что теперь снова обрела способность двигаться, и, стремительно поднявшись, отскочила в угол комнаты. Паук, тяжело переваливаясь, медленно двинулся вслед за ней. «Нет, — в ужасе пролепетала Настя, — нет, пожалуйста, не надо…» Но он продолжал двигаться, только еще быстрее. Настя слышала, как похрустывают его невидимые суставы, как шумит ледяная кровь в черных сосудах, как бурлит жидкость в наливающихся кровью глазах… В самом деле, желтая муть постепенно алела, замедляла свое движение, становилась густой — и вот уже зрачки были неразличимы, одна только кровь, кипящая в глазах этого ужасного чудовища.

Она закрыла глаза, поняв, что больше не в силах смотреть на то, как смерть приближается к ней. Но сквозь дрожащие ресницы она все же видела черную тень, которая неотступно поглощает все больше света, заслоняя его своим огромным и страшным силуэтом. Настя снова попыталась закричать, но вместо собственного голоса услышала лишь голос паука — дребезжащий, скрипучий, как будто звук старой испорченной механической игрушки. Это было невыносимо…

Открыв глаза, Настя не сразу поняла, что звонят в дверь. Она провела рукой по лбу, утирая струи ледяного пота, и вдруг снова услышала это противное дребезжание. Но теперь она уже точно знала, что это был всего лишь звонок… Хотя теперь она не могла точно сказать, что для нее казалось более ужасным.

Притаившись, стараясь не дышать, она натянула на себя одеяло — почти до самого лба, оставив только узенькую щелочку. Сердце билось так, словно хотело выскочить наружу. Свет нестерпимо ярко светил в глаза — она не могла понять, который час, и не была уверена в том, что ужасный паук на самом деле ей просто приснился. Откинув одеяло, она с ужасом оглядела простыню — но никаких следов пребывания жуткого монстра на кровати не обнаружила. Звонок в дверь настойчиво повторился… Настя сидела, не двигаясь, стараясь не думать о том, кто может стоять с той стороны двери…

Прошедшие несколько минут показались ей протяженностью в вечность. Но наконец звонок замолчал — Настя с замиранием сердца отсчитывала секунды, пока не убедилась в том, что она не ошибается. Тяжело поднявшись с постели, она только теперь осознала, что означают цифры 12.48., которые мигали на квадратном циферблате электронных часов. Она проспала четыре часа — а была измучена до такой степени, как будто бы в течение этого времени ее жестоко пытали. Постель была смятой и влажной, сама Настя — потной и бледной. Откинув со лба прядь волос, она решительно направилась в ванную.

Через час она вышла оттуда, как ей показалось — а возможно, Настя просто пыталась себя в этом убедить, — совершенно другим человеком. По крайней мере на лице играл свежий, натуральный, а не искусственный румянец, волосы были чистыми, кожа — прохладной и ароматной. Позавтракав, она принялась готовить ужин, решив в этот день порадовать Олега чем-нибудь необычным. Почему-то вспомнились те вечера, когда они вдвоем с Игорем устраивали себе романтические ужины с непременной бутылкой сухого вина и коробкой самых вкусных шоколадных конфет. Но теперь все это было в прошлом и вспоминалось уже почти без эмоций — просто как нарисованная, неживая картинка или кадр старой кинохроники, героиней которой Настя себя даже не ощущала.

В тот день Олег вернулся раньше обычного. Настя удивленно вскинула глаза, когда, услышав звук поворачивающегося в замке ключа, прибежала в прихожую и увидела его с огромной коробкой шоколадных конфет и бутылкой шампанского в руках. Да не простого, а самого шикарного на свете шампанского — «Асти-мартини»! Олег как будто знал о том, что Настя запланировала ужин.

— Как ты догадался? — прошептала она одними губами.

— О чем? — спросил он. — О том, что сегодня у меня день рождения? Так я с детства об этом знаю…

— Олег! — Она всплеснула руками и удрученно прислонилась к дверному косяку. — Как ты мог?!

— Как я мог? На самом деле, как это я посмел родиться в этот день! Мерзавец… Но, честно говоря, меня об этом не спрашивали. И вообще, Настя, я не вижу особенного повода для расстройства. Какая разница…

Он все еще стоял в прихожей — в носках, без ботинок, в распахнутой дубленке и шапке, сдвинутой на затылок. Настя почувствовала, что сердце ее буквально сжалось от нежности к этому человеку. Такой сильный — и в то же время вдруг показавшийся ей таким трогательным и беззащитно-нежным… Она прижалась к нему.

— Почему ты меня не предупредил? — прошептала она, целуя его в холодную щеку.

— Сюрприз. — Он пожал плечами. — Разве ты не любишь сюрпризы?

— Ненавижу, — ответила она, потянувшись губами к его губам. — Я ведь не приготовила для тебя подарка. Мне стыдно.

Они очень долго целовались, стоя в прихожей, наконец Олег отстранился:

— Подожди, котенок, дай я хоть дубленку сброшу. Ну вот… А теперь иди ко мне.

На кухне они оказались, только спустя час или полтора — Настя и не заметила, как стремительно пробежало время. Она с большим удивлением продолжала открывать в себе женщину, с каждым разом все больше убеждаясь в том, что то, чем они занимались в постели с Игорем, даже в лучшие времена нельзя было назвать настоящим сексом. Но тогда она просто не догадывалась об этом.

— Послушай, а чем это у нас так вкусно пахнет? — Олег, обессилевший, лежал на кровати и шевелил ноздрями, как изголодавшийся зверь.

— Фаршированные цыплята, — пожав плечами, с видимым равнодушием произнесла Настя, — и салат «оливье». У тебя ведь сегодня день рождения…

— Так ты знала? — Он удивленно поднял брови.

— Не знала. Но — чувствовала, — серьезно ответила она и поцеловала его в щеку. — Я сейчас накрою на стол. А ты пока достань свечи — вон в том шкафу, справа. На нижней полке.

В тот день — наверное, впервые за последние два или три года — Настя была по-настоящему счастлива. Им было так хорошо вдвоем, а свечи мерцали так нежно… Хотелось, чтобы этот вечер никогда не заканчивался.

— Настя, — сказал Олег, коснувшись губами ее щеки, — а когда ты познакомишь меня со своим сыном?

Он сказал это так естественно, что Настя вдруг подумала — наверное, все эти ужасы ей просто приснились. Вот они сидят здесь вдвоем с Олегом, они любят друг друга, они будут вместе, и у Никиты будет отец. Непременно будет отец, настоящий, который будет любить его ничуть не меньше, чем любил бы родного сына. А Настя наконец обретет свое простое женское счастье…

— Я скоро… скоро поеду за ним. Срок путевки заканчивается. Привезу его домой, и вы познакомитесь, — ответила Настя, стараясь не думать о том, насколько сложным все может оказаться впоследствии, какую цену ей придется заплатить за то, чтобы просто забрать ребенка домой из санатория.

— Послушай, а какие игрушки он любит больше всего?

— Да разные. Машинки, танки, пулеметы любит, как любой мальчишка. Любит маленьких солдатиков, в мягкие игрушки с удовольствием играет… Боже мой, только куда же я все это буду ставить? — Она посмотрела на плюшевых зверей, сидящих рядком вдоль стены, и огромное количество разнообразной игрушечной передвижной техники.

— В смысле? — не понял Олег.

— Я же тебе говорила… Эту квартиру придется продать, чтобы были деньги на операцию. Никитке необходима операция, а больше я нигде не могу достать деньги. Поэтому придется снимать квартиру, а ничего, кроме маленькой комнаты в коммуналке, с моей зарплатой я снять не смогу. — Настя вздохнула и пожала плечами: — Непонятно, куда девать такое количество игрушек.

Некоторое время Олег молчал, а потом произнес — как показалось Насте, немного обиженно:

— Настя, у тебя ведь есть я. А ты, как мне кажется, совсем меня в расчет не берешь.

— В смысле? — Теперь уже настала Настина очередь произнести эту фразу.

— В прямом смысле. Начнем с того, что у меня тоже есть квартира. Однокомнатная, которая, между прочим, стоит сейчас пустая. Во-вторых… Но об этом я пока не хочу говорить. Незачем загадывать и рассчитывать на то, что пока еще… Так ты меня понимаешь, Настя?

Настя собиралась было возразить, что это ее ребенок и ее проблемы. Но, взглянув в его глаза, поняла, что ни за что в жизни не решится произнести этих слов. Не решится, потому что…

— Боже, как я люблю тебя, — уткнувшись в его плечо, прошептала она, — за что мне такое счастье!

Олег, поглаживая ее по голове, прижал к себе и прошептал:

— Это ты — мое счастье.

Некоторое время они сидели в полной тишине, не говоря ни слова, прислушиваясь, как бьются сердца.

— Настя, — Олег внезапно нахмурился, — а что это у нас с телефоном?

Он, казалось, впервые обратил внимание на то, что шнур висит на стуле.

— Отключила, — произнесла Настя, стараясь сделать равнодушный вид, — просто не хотелось сегодня пи с кем разговаривать, вот и все.

— А ты на работу сегодня ходила? — снова поинтересовался он, нахмурив брови.

— Не ходила, — честно призналась она, — я же тебе уже говорила, что неважно себя чувствую…

— Только не нужно меня снова обманывать, что у тебя критические дни.

— Критические, — упрямо повторила Настя, — только не в том смысле, в котором ты подумал.

И рассмеялась, стараясь таким образом предотвратить возникновение дальнейших вопросов. Олег рассмеялся вместе с ней и разлил по бокалам остатки шампанского.

Два следующих дня прошли как в кошмарном сне. Настя все время пыталась сделать вид, что ничего не происходит. Пока Олег был дома, она крепилась, но стоило ему выйти за порог, как она тут же бежала к телефону и выдергивала шнур из розетки. За те двое суток она всего лишь два раза пользовалась телефоном — чтобы позвонить Наташке.

— Послушай, ты помнишь… — начала она разговор, не поздоровавшись, и Наташа сразу же ее оборвала:

— Ни здрасьте, ни до свидания. Во-первых, где тебя носит?

— Я за этим и звоню, чтобы предупредить…

— Трубку не берешь. Или телефон отключила, или ты вообще дома не живешь? Я к тебе вчера заходила, полчаса с закрытой дверью общалась. Эх, и мелодичный у тебя звонок!

«Так это ты была!» — едва не закричала Настя в трубку.

— А ты во сколько приходила?

— Что-то около часу дня, не помню точно. Настя, ты куда делась?

Настя наконец облегченно вздохнула.

— Да никуда я не делась, просто дел много. — Она решила соврать. — Мы с Олегом ремонт небольшой затеяли, вот я и хожу целыми днями по магазинам, обои подбираю.

— Счастливая! — с нотками зависти в голосе проговорила Наташа. — А мы с Костей поругались. Он опять от меня ушел…

— Ничего, помиритесь. В первый раз, что ли! — обнадежила Настя.

— Ну да, такое уже случалось, — без энтузиазма в голосе подтвердила Наташа.

— Послушай, я ведь не просто так звоню. Наташ, меня сегодня не будет, ты уж оттруби за меня вторую смену, а я потом как-нибудь тебя заменю, ладно?

— Ладно, — вздохнула Наташа, — все равно никакой личной жизни, так уж хоть обществу буду полезной…

— Вот и замечательно, — обрадовалась Настя.

— А ты когда появишься-то?

— Не знаю, — с сомнением в голосе произнесла Настя, — этот ремонт… Послушай, Наташа, а ты помнишь того подозрительного типа, который за мной следил?

— Да не следил он за тобой, полоумная! Фильмов дурацких насмотрелась, — пробубнила Наташка в трубку.

— Ну так помнишь или нет? — не унималась Настя.

— Ну помню, и что?

— Ты его больше не видела? Возле детского сада, он больше там не показывался?

— Как же, нужна ты ему, королева красоты, — засмеялась Наташка. — Да ты что, кем ты вообще себя вообразила, Настя?

— Не появлялся, я тебя спрашиваю? — строго спросила Настя.

— Не появлялся. А ты обратись, пожалуйста, к психиатру. Мания преследования — болезнь серьезная, но, говорят, излечимая.

Обиженная Наташка повесила трубку, а Настя на этот раз не выдернула шнур из розетки. Молча опустив трубку, она уставилась невидящими глазами в противоположную стену и принялась анализировать ситуацию.

Итак, несмотря на то что срок уже прошел, Власов не собирался разыскивать Настю. Одним только телефонным звонком он бы не ограничился — позвонив несколько раз по телефону, он обязательно должен был начать ее разыскивать другими путями. По крайней мере попытаться застать ее на работе, или заявиться к ней домой, или совершить еще что-нибудь в этом роде. Но он ее не искал.

Только почувствовав, как теплая струйка стекает вниз по подбородку, Настя поняла, что до крови закусила губу. Приложив к губам носовой платок, она снова уселась на диван и попыталась решить, что же делать дальше.

Власов не пытался ее найти, несмотря на то что срок, который он ей поставил, истек уже три дня назад. Это очевидно. Как очевидно и то, что он может попытаться найти ее на четвертый, пятый или шестой день…

Но может быть, он все-таки о ней забыл? Может, решил пожалеть, понял, что и без того слишком много несчастий выпало на Настину долю? Решил пожалеть?..

Но слово «пожалеть» в Настином сознании что-то никак не увязывалось с образом Власова. От этого человека можно было ожидать всего, что угодно, только не жалости, сочувствия или сострадания. Так в чем же дело?

К концу дня она окончательно сбилась с толку. Тысячу раз прокрутив в голове все возможные варианты, она решила наконец, что Власов и правда о ней забыл. Но это не значило, что в скором времени он о ней не вспомнит. А потому нужно забирать Никиту из санатория и ехать в Поповку. Там, в деревне, Власов не сумеет найти их. Только вот что она скажет Олегу?

«Надо было раньше сказать, — раздумывала Настя, — было бы проще. А теперь получается, что я его обманывала. И вообще, нужно было сматывать удочки уже давно… Только вот Никитку из санатория было забирать жалко — лечащие врачи говорили, что мальчик чувствует себя прекрасно, налицо явное улучшение сердечных ритмов…»

Вечером они с Олегом рассматривали альбом с фотографиями. Краешком глаза Настя следила за выражением его лица, когда на снимке появлялось изображение счастливого Настиного лица и ее улыбка, обращенная к Игорю. Но Олег был непроницаем — казалось, все то, что осталось в Настином прошлом, его абсолютно не беспокоило. С гораздо большим интересом Олег рассматривал те фотографии, где был изображен маленький Никита.

Настя облегченно вздохнула:

— А это мы в Поповке, у бабушки Вари. Если бы ты знал, какая у них с Никитой любовь! Когда есть баба Варя — ему больше никто не нужен, да и она сама, знаешь, как будто молодеет в его присутствии. А вот здесь, смотри…

Настя улыбнулась, разглядывая снимок, на котором был изображен Никита, сидящий верхом на невысокой лошади.

— Если бы ты знал, Олег, чего мне стоило заставить его забраться на эту лошадку! Он так боялся, что она ускачет и унесет его от мамы и он больше никогда меня не увидит… Но зато потом он был такой гордый, так долго любовался на эту фотографию, всем ее показывал… Знаешь, он такой смешной…

Олег прижимал к себе Настю и слушал, изредка задавая вопросы.

— Такой симпатичный мальчишка, — улыбнувшись, сказал Олег.

— Очень, — согласилась Настя и вспомнила ту ночь, когда родился Никита.

Первое ее впечатление от собственного сына было ужасающим. Никитка оказался красным комком, с грушевидным фиолетовым лицом, заплывшими глазами-щелочками и расплющенным негритянским носом.

— Девушка… — простонала она, глотая слезы счастья, — они что, все рождаются такие… страшненькие?

— Да что вы! — заулыбалась акушерка, — у вас очень красивый мальчик! Какой же он страшненький?

Настя еще раз с большим сомнением осмотрела Никитку, так и не сумев отыскать в нем ничего красивого, прижала комок к груди… И тут же поняла, что любит этого человечка больше всех на свете.

— Знаешь, Олег, говорят, что все новорожденные похожи один на другого как две капли воды, но только это неправда. Я научилась отличать Никитку от остальных свертков с первого же кормления.

— Наверное, ты просто чувствовала, что он твой, — не согласился Олег.

— Может быть, и чувствовала, только все равно — он не был ни на кого похож. У него и носик, и глазки были другие, и форма лица не такая, как у остальных.

— Я не могу дождаться, когда же наконец произойдет наше знакомство, — тихо сказал Олег, легонько проведя ладонью по Настиным волосам, и она сразу же поняла, что он говорит совершенно искренне — не для того, чтобы порадовать ее, сделать ей приятное, а просто говорит то, что чувствует. Она замерла, притихла от его прикосновений.

— Может, спать? — покосившись на часы, спросила Настя. — Уже половина одиннадцатого, тебе завтра на работу, и мне тоже.

— Пожалуй, — с неохотой согласился Олег, медленно закрывая тяжелый альбом, — только давай по последней чашке чаю… Да ты сиди, я сам приготовлю!

Олег поднялся и вышел на кухню, а Настя, не привыкшая сидеть без дела, принялась стелить постель.

Заботливо и тщательно расстилая простыню, она слушала, как звенят на кухне чашки. Вот скрипнула дверца шкафа, открылась и снова закрылась. Чайник уже начинал закипать, Олег достал что-то из холодильника… Сердце у Насти сжималось от этих звуков — домашних, мирных. Звуков простого счастья.

И вдруг — может быть, ей это показалось? — какие-то другие звуки отвлекли ее внимание. Она совершенно ясно услышала, как открылись двери лифта на лестничной площадке и кто-то подошел к двери. А потом медленно и тихо вставил ключ в замочную скважину…

Настя выронила из рук плед, который пыталась расправить на диване. И в тот же момент помчалась на кухню.

— Олег! — Она схватила его за руку и уставилась на него расширенными от ужаса глазами.

— Настя, что с тобой? Что случилось? — Он встревоженно оглядел ее и сжал в ладонях ее похолодевшие пальцы. — Что?..

— Там кто-то… кто-то открывает дверь.

— Не придумывай. — Олег прислушался, но ничего не услышал. — Тебе показалось… Настя, приди в себя! — Он встряхнул ее и тут же прижал к себе. — Успокойся!

Но Настя не могла успокоиться. Она слышала этот звук совершенно отчетливо, он не мог ей показаться, это не было игрой ее воспаленного воображения — этот звук был на самом деле… И Настя была уверена, абсолютно уверена, в том, кто стоит с той стороны. Еще несколько секунд — и Власов окажется здесь.

Они стояли, прижавшись друг к другу, в полной тишине, и в следующую секунду оба убедились в том, что Настя ничего не придумала.

— Да… в самом деле. А у кого есть ключи?

Настя молчала. Она даже не слышала, о чем спрашивает ее Олег, и только сильнее вцепилась в его руку, когда он решительно двинулся в прихожую…

— Олег! Не уходи, мне страшно…

— Да что тобой! Я пойду посмотрю, кто это к нам пожаловал… — Олег, казалось, был только удивлен, но совсем не испуган. Настя медленно разжала пальцы и зажмурилась — сейчас…

В тот момент, когда Олег появился в прихожей, входная дверь открылась. Настя услышала, как она открылась, потом, скрипнув, снова закрылась — и вслед за тем воцарилась полнейшая тишина. И вдруг — вот уж совсем неожиданно — в этой тишине прозвучал голос Олега:

— Здравствуйте.

Он сказал это так растерянно, даже смущенно, что Настя окончательно запуталась. Неужели… В сознании мелькнула версия — Игорь? Неужели он решил вернуться?..

Чудовищным усилием воли она заставила себя сделать первый шаг. За ним второй, третий… Из-за спины Олега она не сразу разглядела человека, который стоял возле входной двери, к тому же в прихожей было очень слабое освещение. И тут услышала голос — другой голос, сначала, только в первую секунду, показавшийся ей чужим, но уже в следующую — знакомым и родным:

— Настя!

— Мама!

Выскочив из-за спины Олега, она бросилась к Елене Павловне и повисла у нее на шее.

— Да, доченька… Ну и дела.

Они сидели на кухне. Часы показывали половину третьего ночи, когда Настя наконец завершила свое грустное повествование. Теперь она уже ничего не пыталась скрыть от матери — не было никакого смысла молчать о том, что было и так очевидно.

— Значит, вот какие дела-то… Бросил он вас с Никиткой и долги свои теперь на тебя повесил… Эх, и сволочь! — выругалась Елена Павловна и, с укоризной посмотрев на Настю, добавила: — И ты тоже хороша… Почему молчала столько времени?

— Так ведь я и сама не знала, мама! Я ведь до последнего дня, пока своими глазами не убедилась, продолжала верить в то, что магазин автозапчастей существует.

— Легковерная ты, Настька. Несерьезная. Разве так можно! Да и потом — где это видано, матери не сказать! Знать не знала, но ведь догадывалась же, ни за что в жизни не поверю, что не догадывалась. И ведь ни разу не поделилась, не поплакалась… И ведь сколько раз я тебе из Поповки звонила, так ты одно и то же заладила: у нас все нормально, все хорошо, Игорь работает… А Игоря твоего, оказывается, и в помине давно нет! Эх, дочка!

Елена Павловна махнула рукой, словно окончательно разочаровавшись в Насте.

— Ну прости, мама. Не хотелось тебя расстраивать. И так я тебе нервы потрепала.

— Ладно, чего теперь об этом говорить-то… Была квартира — нет квартиры. Был муж — нету мужа… Да уж лучше бы его и не было никогда, такого мужа-то! — снова закипела Елена Павловна. — Ну а как же теперь быть-то, Настя? Я — ладно, в Поповку поеду. Ты не поверишь — в этот раз во мне как будто что-то перевернулось. Ведь каждое лето туда ездила, и никаких чувств, никаких эмоций, а тут… Наверное, старая я уже стала. Вот и потянуло в родные места. Так мне там хорошо, что и возвращаться не хотелось…

— А ты почему не предупредила, что приезжаешь? Мы бы тебя встретили… Так поздно, с последним автобусом, наверное?

— Так я тебе звонила, никто трубку не брал. В детский сад звонила, там тебя тоже нет, а спортшколы телефона не знаю… Звонила до самого вечера, а потом села на последний автобус.

— Как раз в спортшколе я целыми днями и околачивалась, — солгала Настя, — у нас на следующей неделе соревнования. А девчонки мои после Нового года что-то никак в форму не войдут.

— Настенька, — вкрадчиво спросила Елена Павловна, вполне удовлетворенная Настиным объяснением, — а это что за парень здесь у тебя был, когда я пришла? Знаешь, я так удивилась, грешным делом, подумала, что ты… Ну, сама понимаешь… — Она замялась. — Я ведь не знала, что ты с мужем-то не живешь…

— Это был Олег. Вообще-то он здесь живет…

Настя хотела быть деликатной, но, с другой стороны, ей почему-то не хотелось выкручиваться, смягчать ситуацию, и уж тем более обманывать Елену Павловну насчет Олега. Во-первых, она взрослая женщина и вполне в состоянии сама решать, с кем ей жить, и вообще — ей совсем не хотелось сейчас говорить матери неправду.

— Быстрая ты, Настя, — только и сказала Елена Павловна, слегка поджав губы. — Что он за человек-то?

— Он… Мама, он — самый замечательный человек на свете!

И вдруг Настя, прижавшись к матери, ощутила себя маленькой девочкой — точно так же, как когда-то давно, совсем-совсем давно, она прижималась к Елене Павловне и делилась с ней своими сокровенными секретами. Кажется, с тех пор прошла целая вечность! Она начала тихим шепотом рассказывать матери о том, как в ее жизнь вошел Олег — вошел и стал ее неотъемлемой частью.

Через три дня они вместе с Олегом провожали Елену Павловну в Поповку. Предварительно Елена Павловна по Настиной просьбе оформила все необходимые документы, позволяющие дочери без ее присутствия оформить продажу квартиры.

— Мама, мне так стыдно… Я ведь тебя на старости лет без своего угла оставляю.

— Ничего, ничего, дочка… Да и вообще, что это ты меня в старухи записываешь? Я еще молодая! И потом — ведь тебе деньги не просто так, а на операцию нужны! Это — святое дело, так что ты, Настя, даже и не думай! А квартира — дело наживное. Заработаете еще на квартиру, успеете. Вы молодые. Правда ведь, Олег?

Олег, улыбаясь, прижимал к себе Настю, защищая ее от порыва холодного метельного ветра. Мелкие, острые и колючие снежинки так и бились в лицо, Настя щурилась и морщила нос.

— Правда, Елена Павловна. Квартира — дело наживное. Тем более что у меня есть где жить. Так что если надоест вам в вашей Поповке, приезжайте сюда, место для жительства найдется.

— А ты ее береги, — сурово, как-то не по-женски, проговорила Елена Павловна, — она и так в жизни много горя хлебнула.

Олег ничего не ответил — только еще крепче прижал к себе Настю, которая вдруг показалась матери совсем-совсем маленькой девочкой.

По дороге домой Настя больше молчала, а Олег, наоборот, почти не делал пауз в своем монологе.

— Ты не думай, Настя, все будет нормально. Просто я человек немного суеверный, поэтому пока молчу… Но все-таки скажу по секрету. Намечается у меня одно дело, и, если все пойдет по плану, тогда не придется тебе квартиру продавать — деньги на операцию и так найдутся.

— Да ты что, Олег, банк ограбить собираешься? — спросила Настя, нахмурив брови.

— Не бойся, ничего такого у меня и в мыслях нет. Но только давай пока не будем об этом?

Настя согласилась, в глубине души почему-то не поверив в то, о чем только что говорил Олег. На самом деле, ей, существующей на две бюджетные полставки, заработать даже половину этой суммы казалось просто нереальным. Единственный выход — продать квартиру, если, конечно, не считать предложения, сделанного Насте Власовым.

Она облегченно вздохнула, подумав о том, что Власов, наверное, на самом деле о ней забыл. Уже целая неделя прошла с того дня, когда он должен был появиться. Он ни разу не звонил ей домой, не караулил ее, как раньше, возле спортшколы, не наворачивал кругов возле детского сада — в общем, исчез. Настя с каждым днем вспоминала о нем все реже и реже, тем более что Никиткина путевка в санатории скоро заканчивалась и ей было необходимо подумать о предстоящей встрече ее сына и Олега. К тому же внезапно навалилась целая куча дел. В связи с традиционной для зимы эпидемией гриппа Насте пришлось работать за четверых — в спортшколе она заменяла заболевшего тренера параллельной группы, а в садике заболела гриппом Тамара Петровна, музыкальный работник, поэтому Насте — единственной из сотрудников детского сада, кто умел играть на пианино, — приходилось проводить с детьми репетиции предстоящего вскоре праздника — двадцать третьего февраля, который в садике окрестили «Днем папы».

Следующий день у Насти был сверхзагруженным. С утра она побежала в детский сад — позвонила Наташа и сказала, что в первую смену сегодня выйти никак не сможет. Насте пришлось созвониться с Сергеем Сергеевичем и отменить утренние тренировки в параллельной группе. Олег подвез ее до детского сада и, легонько дотронувшись до щеки теплыми влажными губами, спросил:

— Может быть, за тобой заехать вечером в спортшколу?

— Не нужно, Олег. Я и сама не знаю, во сколько освобожусь. Смотря сколько человек придет на тренировку, смотря в какой форме… Так что ты лучше дома меня жди.

— Что приготовить на ужин?

— Пожалуйста, не строй из себя домохозяйку. К твоему сведению, ужин приготовлен, и его только следует разогреть на сковородке. Сумеешь?

Олег не ответил, только улыбнулся. Настя некоторое время смотрела, как удаляется его машина, а потом заспешила на работу.

Настя всегда приходила в детский сад задолго до того, как приводили в группу первого ребенка. Многие воспитатели — по разным причинам — не успевали к половине восьмого, поэтому рано утром у Насти, как правило, была сборная группа, состоящая из разновозрастных детей, которых родители приводили в детский сад с самого раннего утра. Часам к восьми воспитатели разбирали своих детей, и «Колокольчик» становился настоящим «Колокольчиком».

Настя провела утреннюю зарядку — своей энергией она буквально заражала детей, и те так старательно и энергично махали руками и ногами, так пыхтели, приседая, что Настя часто едва удерживалась от того, чтобы не рассмеяться от умиления. Какие они все-таки забавные, эти четырехлетки!

Четыре года — это был любимый Настин возраст. Конечно, дети по-своему очаровательны и в год, и в два, и в три — но именно в четыре у них появляются первые признаки взросления, серьезного отношения к жизни, и все это так уморительно сочетается с детским простодушием и наивностью. В пять они уже не такие — слишком взрослые, слишком застенчивые, иногда даже грубоватые и совсем не такие непосредственные и открытые, как в четыре.

— Сегодня мы с вами, девочки, будем делать сказочный домик для маленькой принцессы.

Девчонки, как и ожидалось, запрыгали от восторга и захлопали в ладоши, а мальчишки, бросив на них полупрезрительные взгляды, ушли заниматься в мастерские — с этого года в детском саду ввели раздельное обучение трудовым навыкам. Для четырехлеток «трудовые навыки» заключались пока в изготовлении поделок: девчонки рисовали и вырезали кукол, а мальчишки — танки и машинки.

Усадив щебечущих девчонок за круглый стол, стоящий по центру комнаты, Настя положила перед каждой заготовленный еще вчера набор необходимых принадлежностей — два куска плотного рифленого картона, на одном из которых простым карандашом был обведен силуэт фасада будущего «строения», клей, кисточки, клейкую ленту, газету, краски и папиросную бумагу самых разных цветов. Шквал эмоций тут же превратил группу в настоящий детский базар.

— A y меня… Смотри, Алена, у меня цветная бумага… Какая мягкая, смотри!

— А у меня тоже!

— И у меня такая же!

— А у меня…

— Тихо! — Настя попыталась успокоить «народ». — У всех все одинаковое! Итак, разложите все перед собой так, чтобы все предметы были на виду… — После паузы она продолжила: — А теперь… возьмите тот кусок картона, на котором нарисован домик…

— Настя, а зачем нам нужна газета? — спросила самая маленькая девочка в группе, щупленькая Оля Казанцева.

— Газету мы разрежем на мелкие кусочки и обклеим ею дом.

— А зачем?

Настя улыбнулась:

— Всему свое время. Потом узнаете. А сейчас возьмите ножницы и аккуратно вырежьте нарисованный дом. Не забудьте прорезать внутри дырочки — окошки и двери.

Все как по команде тут же замолчали и принялись старательно скрипеть ножницами. Настя, улыбаясь, смотрела на их сосредоточенные лица — почти у половины из присутствующих девочек от усердия даже рты пооткрывались. Настя подошла к Оле Головиной, склонилась над ней:

— Вот так нужно держать ножницы. От себя, а не к себе…

Маленькие пальчики никак не хотели слушаться. Провозившись несколько минут с Олей, Настя немного помогла своей тезке, Насте Паршиной, поправила ножницы в руках Лизы Карпенко:

— Осторожно, Лиза, так ведь и пальчик можно порезать. А теперь мы с вами будем разукрашивать дом. Каждый может выбрать тот цвет, который нравится. Ты, Лиза, в какой цвет хочешь разукрасить свой домик?

— В розовый! — ответила Лиза, и вслед за ней снова по группе разнесся нестройный хор детских голосов:

— А я тоже в розовый!

— А я в малиновый!

— А я в темно-синий!..

— Молодцы, — похвалила Настя, — разукрашиваем.

В этот момент в дверном проеме показался силуэт Наташи. Настя удивленно вскинула брови — что это с ней, ведь сказала же, что раньше начала второй смены не придет?..

Наташа, не замеченная ни одной из присутствующих девчонок, прошмыгнула в спальню, махнув Насте: иди за мной! Настя нахмурилась — она никак не могла понять, что случилось.

— Разукрашиваем, — повторила Настя, — только не забудьте, что кисточку не нужно слишком часто опускать в воду. Что случилось? — Плотно закрыв за собой дверь, она приступила к допросу с пристрастием, даже не поздоровавшись.

Наташа обернулась и сказала:

— А ты знаешь, есть такой салат — «пикантный», из курицы, грибов, соленых огурцов… Все это перемешивается, заправляется майонезом… Ах да, там еще яйца и каперсы, но можно и без каперсов…

Она замолчала, опустив глаза вниз.

— Наташа!

Наташа махнула рукой:

— А, ничего страшного. Просто я сегодня Костика случайно встретила… с другой девушкой. Вот и все. А в остальном, прекрасная маркиза…

— Да ну тебя! — Настя подошла к Наташе, обняла ее за плечи, прижала к себе. — Ты уверена?

— Абсолютно, — прошептала в ответ Наташа, — я чуть сквозь землю не провалилась.

— А он?

— А что — он? Он ведь от меня ушел, он теперь — свободная птица… Ладно, давай не будем об этом.

В глазах у Наташи стояли слезы, и Настя понятия не имела, чем можно ее утешить. Она по собственному опыту знала, что, раз такое случается, это нужно просто пережить, и все — больше никто и ничто помочь не в силах. Только время.

Наташа, отстранившись, вытерла глаза и попыталась улыбнуться.

— Да ладно, — снова повторила она, — у вас-то с Олегом как?

— Замечательно, — искренне ответила Настя, — ты просто не представляешь, Наташка, как сильно я его люблю. И он меня тоже.

— А ремонт?

— Какой ремонт? — не поняла Настя.

— Ну как это — какой ремонт? Ты же сама говорила, что вы с Олегом затеяли ремонт в квартире! — удивилась Наташа.

— Ах да, ремонт…

Насте так не хотелось обманывать и без того несчастную Наташу.

— Знаешь, мы его так и не начали. Все уже присмотрели. Обои, краску на окна, новый линолеум. Вот Олег получит… зарплату, тогда все купим и начнем.

Настя, наклонившись, принялась расправлять одеяло на постели Юли Крыловой. Обычно Наташа всегда чувствовала и совершенно безошибочно определяла, когда подруга ее обманывала, но на этот раз она, видимо, была слишком сильно поглощена собственными чувствами, чтобы обратить внимание на то, как усердно Настя расправляет почти невидимые складки на пододеяльнике.

— Он, кстати, прилично получает.

— Да? — Настины мысли были далеко.

— Ну да, а ты что, не знаешь?

Настя пожала плечами и совершенно искренне ответила:

— Я как-то не интересовалась…

— Странная ты, Настька. Да ладно, твое дело.

Настя ясно слышала нарастающий шум за стеной.

— Подожди, Наташа, я сейчас вернусь. Там, кажется, девчонкам заняться нечем.

Едва Настя показалась в группе, как все дружно закричали:

— Мы уже разукрасили!

— Молодцы, — похвалила Настя, охватив взглядом разноцветные куски картона, уже начинающие напоминать фасад маленького домика. — А теперь возьмите нитку.

Настя сама взяла в руки нитку и приложила ее к уголку вырезанного из картона фасада.

— Приложите нитку… Вот так, как я. А теперь протяните ее из одного угла к другому. Так, хорошо. Обрежьте ножницами… А теперь вырезаем из картона полоску точно такой же длины. Осторожно…

Когда девочки закончили работать ножницами, Настя снова решила на некоторое время их покинуть, потому что Наташа за прошедшие десять минут уже два раза выглядывала из двери спальни.

— Вечно ты с ними возишься, — беззлобно проговорила она. — Посмотри вон, в других группах воспитатели — положат листок бумаги и карандаш — и уходят на час, а то и на два…

— И что же здесь хорошего? — удивилась Настя.

— Да ничего… Это я так, — извиняющимся тоном произнесла Наташа. — Слушай, Настя, совсем забыла… Я ведь сейчас видела твой фантом.

— Мой — что? — не поняла Настя.

— Ну, этого твоего… Уж не знаю, как его назвать. Тайный воздыхатель.

— Мой тайный воздыхатель? — Настя все еще не понимала. — Да ты про кого говоришь-то?

— Ну вот, уже забыла, а то все переживала, что он за тобой следит, проходу не дает… Ой, что с тобой, Настя?

Наташа подскочила к ней вовремя — еще секунда, и Настя упала бы плашмя. Она так сильно побледнела, что Наташа не на шутку испугалась.

— Да что с тобой?!

— Ничего… — едва слышно прошептала Настя, — просто… голова что-то закружилась.

Настя, оперевшись на спинку кровати, опустилась вниз. Сказочный лесной домик для маленькой принцессы в тот день они так и не доделали…

Настя решила выйти из здания через черный ход — им обычно пользовались редко — за все время, пока она работала в детском саду, лишь один раз, когда ремонтировался потолок в центральном вестибюле.

— Наташа, ты должна мне помочь.

Наташа смотрела на нее широко раскрытыми глазами. По тому, как сильно побледнела Настя, как тревожно и беспомощно потускнели ее глаза, Наташа наконец поняла, что дело серьезное.

— Настя, пожалуйста, расскажи мне, что случилось? Я тебя не понимаю!

— Не сейчас, Наташа. В другой раз — обязательно, а сейчас извини — мне нужно как-нибудь незаметно отсюда уйти. Ни в коем случае… Он ни в коем случае не должен меня увидеть. Нужно что-нибудь придумать, Наташа.

— Значит, это правда? Правда то, что он за тобой следит?

— Конечно, правда! Или ты до сих пор думаешь, что я все это придумала?

— Но почему? — недоумевала Наташа. — Я не понимаю… Это как-то связано с Игорем?

— Связано, — подтвердила Настя, — только, Наташа, прошу тебя, не сейчас.

— Ладно. Подожди, я пойду посмотрю в окно — может, он…

— Не вздумай! — почти прокричала Настя. — Даже не вздумай, слышишь?! Лучше сходи к Петровичу и возьми у него ключ от запасного выхода.

Наташа стрелой помчалась добывать ключ, а Настя, вернувшись к девочкам, попросила их аккуратно сложить все недоделанные домики. Девчонки явно расстроились — об этом свидетельствовал недовольный гул, разносящийся по группе.

— На самом интересном месте… — жалобно протянула Оля Головина. — Еще немножко, и домик был бы похож на домик, а так — вообще ни на что не похож!

— Завтра, — пообещала Настя, — завтра мы обязательно доделаем домик, разукрасим его и сделаем на площадке возле входа маленький цветочной садик. А сегодня, девочки, у меня нет времени.

Дверь приоткрылась — в проеме показалось лицо Наташи.

— Здравствуйте, Наталья Геннадиевна! — нестройным хором приветствовали дети только что замеченную воспитательницу. Наташа поздоровалась и махнула Насте рукой.

— Вот ключ, пойдем, я тебя провожу… Послушай, может быть, нужно было тебе такси вызвать?

— Да нет, я как-нибудь сама…

Настя застыла в нерешительности — куда ей теперь идти? Домой? Но дома он ее найдет, в спортшколе — тоже. Везде… А может быть, нет смысла скрываться?

В который раз она пожалела о том, что не рассказала Олегу про Власова. Если бы он знал, то непременно что-нибудь придумал, а если бы даже и не придумал — все равно сейчас Насте было бы не так тяжело. В эти минуты она, как никогда, чувствовала необходимость в поддержке. Ей так нужно было с кем-то поделиться, кому-нибудь рассказать наконец обо всем, что ее мучает. Но только вот кому? Олег сейчас на работе, а Наташа, несмотря ни на что, все же показалась ей совсем не походящей кандидатурой. И тут Настя поняла, кто может ей помочь.

Конечно же, как она могла забыть — Сергей Сергеевич! Он не просто выслушает и посочувствует — он непременно поможет, посоветует, как быть! И как это она раньше до этого не додумалась!

— Знаешь что, Наташа, я сейчас поеду в спортшколу. Ты телефон знаешь?

— Знаю, — подтвердила Наташа.

— Если что — звони.

— Если что — это что?

— Ну, не знаю, — раздумывая, ответила Настя, — если что-нибудь произойдет.

— Хорошо. Ни пуха!

Наташа смотрела на Настю широко раскрытыми глазами, в которых застыл настоящий страх. Настя же, к своему удивлению, заметила, что страха уже нет — наверное, за прошедшее время он стал для нее настолько привычным и естественным состоянием, что она его уже и не чувствовала, как человек не чувствует своей кожи — Настя словно срослась с ним.

Выскочив из здания детского сада, она потихоньку зашла за угол и прошмыгнула мимо темного силуэта Власова. Скрывшись за кирпичными гаражами, прошла, пригнувшись, еще несколько шагов, а затем вдоль жилых домов пробралась к остановке трамвая. Власов ее не заметил — она была уверена, а потому облегченно вздохнула.

Вскочив на подножку первого попавшегося трамвая, она проехала пару остановок и вышла — трамвай оказался не тот, что был ей нужен, и все же теперь она могла не волноваться, что ее заметит Власов. Достаточно долгое время она простояла на остановке, пристально вглядываясь в лица окружающих ее людей.

Эта привычка — рассматривать людей — появилась у Насти совсем недавно, с тех пор как она начала ездить на работу в транспорте. В транспорте печем было заняться, и, чтобы не скучать, Настя придумала себе забаву — из множества окружающих лиц она выбирала одно, не обязательно самое красивое, но обязательно самое интересное лицо. Внимательно разглядывала этого человека и начинала придумывать какую-нибудь историю.

«К примеру, вот эта дамочка. На вид ей не больше тридцати пяти лет. Но на самом деле, наверное, уже за сорок. Молодец, как хорошо выглядит… Наверняка у нее есть любовник. Или муж, которого она обожает, — не важно, но по крайней мере любимый мужчина. Иначе у нее просто не хватило бы силы воли для того, чтобы постоянно так ухаживать за собой. Она это делает для кого-то… Хотя, с другой стороны, может быть, у нее, наоборот, никого нет и она мечтает понравиться мужчине. Интересно, а как я сама буду выглядеть, когда мне будет сорок с лишним лет? Наверняка ужасно. Эта женщина по крайней мере не курит — у нее замечательный цвет лица. А у меня лицо будет свинцового цвета — от постоянной нехватки кислорода… Может быть, зря я поехала на работу?» — как-то не совсем кстати подумалось Насте.

Ну нет, уж лучше поработать со своими девчонками, которые ловят каждое ее слово, чем сидеть в одиночестве в пустой квартире, прислушиваясь к свисту ветра за окном и ощущая себя какой-то букашкой в огромном холодном мире. Здесь она по крайней мере точно знала, кто она — она тренер, Анастасия Николаевна, ее уважает директор и любят дети.

— Следующая остановка — «Соборная», — проскрипело в микрофоне, и Настя, досадливо поморщившись, направилась к выходу — первый раз в жизни она проехала нужную остановку, теперь придется возвращаться.

Она влетела в здание спортшколы так стремительно, что едва не сбила с ног одну из своих воспитанниц.

— Ой, здравствуйте, Анастасия Николаевна.

— Здравствуй, Яночка, — на ходу ответила Настя и помчалась в директорский кабинет. Подергав за ручку, она с недоумением констатировала, что в кабинете никого нет. Но в этот момент чья-то сильная рука легла на ее плечо. Вздрогнув, Настя обернулась и увидела такое знакомое — почти что родное — лицо Сергея Сергеевича. Увидела — и едва не расплакалась, потому что в ту же секунду поняла — она ничего ему не расскажет. Просто не сможет рассказать про себя такое. Потому что еще не знала, что ее ожидает. Несмотря ни на что, Настя не могла быть уверенной в том, что в ближайшие несколько дней ей не придется стрелять по живой мишени. Потому что на другой чаше весов лежала другая жизнь — жизнь ее ребенка.

В кабинете директора зазвонил телефон. Сергей Сергеевич торопливо повернул ключ в замке и, подбежав, снял трубку.

— Полякова? Да, здесь, минутку. Тебя, Настя. — Он протянул ей трубку.

Настя удивленно вскинула брови и тут же облегченно вздохнула, услышав голос Наташи:

— Настя, он сейчас заходил, спрашивал тебя. Я ему сказала, что тебя сегодня не было и не будет. Настя, я чуть в обморок от страха не упала!

— Да брось ты, Наташа, он же совсем не страшный. — Настя пыталась шутить, с удивлением подумав о том, что теперь, когда Власов находится далеко, а рядом, в двух шагах, стоит Сергей Сергеевич, ситуация представляется ей не настолько ужасной. — Спасибо, Наташа. Ты все правильно сделала.

— Что, жених? — поинтересовался Сергей Сергеевич.

— Жених?! — Настя от души рассмеялась над его предположением. — Ну, если можно так сказать…

— Ты что сегодня так рано, Настенька? Я тебя после обеда ждал.

— Так получилось, — коротко ответила Настя. — Я вижу, там мои девчонки в зале.

— Ну да, их ведь отсюда танком не выгонишь — ни свет ни заря приходят.

— Соревнования на носу, — пояснила Настя с таким видом, как будто бы Сергей Сергеевич в стрелковом спорте был дилетантом. — Ладно, я пойду с ними позанимаюсь.

— Да ты подожди! — Он легонько тронул ее за плечи. — Подожди, давай с тобой хоть чаю выпьем. Я тебя последнее время так редко вижу!

Вздохнув, Настя согласилась, поймав себя на мысли о том, что ей почему-то тяжело находиться наедине с тренером — как будто она перед ним в чем-то виновата. Странное и совершенно отчетливое чувство вины Настя могла объяснить только одной причиной — ведь если разобраться, она обманывала Сергей Сергеевича. Постоянно твердила, что у нее все в порядке, несмотря на то что последние несколько месяцев жила в настоящем аду. Искала сочувствия — и в то же время отвергала малейшую попытку помощи с его стороны. И все же она не чувствовала в себе сил рассказать ему правду — по крайней мере в тот день она так и не решилась сделать это.

Настя быстро переоделась в тренерской. Так, спортивный костюм, кроссовки… Нужно будет не забыть сунуть после тренировки в сумку носки и футболку, постирать их. Она привычным жестом поддернула немного рукава легкой спортивной курточки и вышла в зал.

— Девочки! Я тут! — позвала она своих питомиц, увлеченно кувыркающихся на матах в углу зала.

Разгоряченные возней девчонки подбежали к ней.

— Так, птенцы. Разминочка, десять кружочков, потом половина группы за гантели, половина — отжиматься. Поехали!

Девчонки послушно принялись делать разминочные упражнения, а через пять минут затрусили цепочкой вокруг зала. В Настиной группе была новенькая, Яна Гуськова, к ней нужно было присмотреться повнимательнее.

Пробежка закончилась. Девчонки неохотно принялись за упражнения с гантелями, а те, кому их не хватило, с еще меньшим рвением начали отжимания от пола. Среди них была и новенькая, которая внимательно присматривалась к остальным, стараясь делать все в точности так же, как и они.

— Девочки, побольше старания! — подбодрила их Настя. — Если кто-то на полу заснет, будить не буду! Так, так! Лена, локоть не отводи… Молодец, Яна, все правильно… Девчонки, вы же сами знаете — не бывает стрелка со слабыми руками.

Настя знала, что сегодня ее подопечные будут потихоньку ворчать на нее, потому что она запланировала на эту тренировку отработку стрелковой стойки, а девчонки, как всегда, рвались пострелять. Но вот этого разрешать им нельзя. Усвоят неправильные навыки, придется переучивать. А Настя по своей предыдущей группе знала, какая это морока.

— Все, птенцы, достаточно. Отдышались немного — и в стойку. Сегодня работаем без оружия.

— У-у-у, — раздалось нестройное гудение недовольных девчонок.

В самом начале своей тренерской работы Настя, быть может, и поддалась бы на уговоры своей группы, сократив время занятий без оружия, чтобы выкроить его для тира. Однако теперь, когда у нее уже появился некоторый опыт, она не собиралась этого делать, хотя могла бы. С пистолетом закрепляются все недостатки неправильной стойки, это она знала точно. Вот и не стоит их закреплять.

— Не «у-у-у», а встали, девчонки, встали. Яна, подожди пока, я тебе помогу. Света Фролова, правый носок разверни и подайся чуть вперед. А ты, Света Яковлева, не заваливай локоть, у тебя при такой стойке мушка вверх пойдет.

Проверив девчонок, Настя занялась Яной. Поставив ее впереди себя, она сначала помогла девочке правильно поставить ноги, а потом, взяв ее сзади за руки, принялась отыскивать вместе с ученицей то положение, в котором ей было бы удобно стрелять.

За всеми этими хлопотами и заботами время пролетело незаметно, и Настя даже удивилась, когда в зал заглянула уборщица с ведром и шваброй. Настя взглянула на часы: «Батюшки! Десять минут как тренировку закапчивать надо, их же родители ждут!»

— Все, девочки, хватит на сегодня. Вы у меня хоть и ленивые, но все-таки молодцы!

Настя возвращалась домой вечером совершенно разбитая. Казалось, у нее не осталось сил — ни моральных, ни физических — для того, чтобы испытывать хоть какие-то эмоции. Страх полностью отступил, осталось лишь одно тупое равнодушие ко всему на свете, кроме, конечно, Никиты. Она совершенно спокойно, не оглядываясь по сторонам, вышла из здания спортшколы, дошла до трамвайной остановки, села в трамвай… Власова нигде не было, и возле подъезда ее тоже никто не ждал. «Что ж, еще одна небольшая отсрочка, — подумала Настя. — Может быть, на этот раз последняя?»

Олег открыл дверь, и Настя сразу же почувствовала аромат жареной курицы.

— Настенька, — прошептал он и прижал ее к себе, — какая ты уставшая!

— Ты давно дома? — спросила Настя, подставляя щеку для поцелуя.

— Час назад пришел. Честно говоря, хотел тебя удивить, но не успел.

— Чем это ты меня хотел удивить?

— Ну, — немного смущенно пробормотал Олег, — ужином…

— Ты меня и так удивил, — улыбнулась Настя. — Никак не ожидала, что ты что-нибудь приготовишь. Думала, что мне придется есть вчерашние котлеты. А тут — такой сюрприз…

— Да ладно тебе, Настя. Ты, по-моему, перестаралась. — Олег нахмурился и отвел глаза в сторону.

— Перестаралась? — Настя удивленно вскинула брови. — Ты это о чем?

— У тебя лицо слишком равнодушное. Ты ведь сейчас не про котлеты и не про жареную курицу думаешь. Что случилось, Настя?

— Ничего. С чего ты взял, что у меня что-то случилось? Я просто устала. Знаешь, сегодня девчонки в спортшколе…

Она принялась быстро-быстро рассказывать о том, как проходила тренировка, следя за тем, чтобы не допустить паузы в разговоре. Улыбалась, стараясь показать, что у нее на самом деле отличное настроение.

— Ну, что ты тут приготовил? Давай-ка посмотрим! Ого, вот это корочка!

Настя совершенно искренне восхитилась поджаристой, золотисто-желтой корочкой на куриных ножках, лежащих на сковородке.

— Молодец, — похвалила она Олега, — настоящий помощник вырос!

Олег, засмеявшись, отмахнулся от ее ладони, которой она собиралась потрепать его по щеке. И в этот момент зазвонил телефон.

Настя и сама не знала, что каждый раз, когда в квартире звонит телефон, она вздрагивает. А вот Олег успел это заметить. Тревожно посмотрев на Настю, он молча поднял трубку.

— Настю? Одну минутку.

Он повернулся. Настя сразу заметила боль в его глазах, но не успела ничего сказать.

— Тебя. Какой-то мужчина.

Не чувствуя под собой ног, Настя подошла ближе и взяла трубку у него из рук. Она уже знала, с кем ей сейчас придется разговаривать. Кажется, это была последняя отсрочка.

— Анастасия Николаевна? — услышала она знакомый голос. Несмотря на то что Настя никогда в жизни не разговаривала с Власовым по телефону, она сразу поняла, чей это голос. В обращении «Анастасия Николаевна» звучала издевка. Тысячи мыслей пронеслись у Насти в голове. Она чуть было не сказала: «Нет, извините, вы ошиблись», но потом передумала. Какой в этом смысл, ведь он все равно найдет ее! Не сегодня, так завтра…

— Я слушаю.

Настя пыталась говорить спокойно, и, как ей показалось, у нее получилось. Или почти получилось — легкая дрожь в голосе была не в счет.

— Ну что же вы от меня бегаете? Нехорошо получается, я ведь взрослый, солидный человек. Не ребенок уже, чтобы в прятки играть.

— С чего вы взяли?

— С того, моя милая, с того. Ладно, я думаю, что нам лучше встретиться и поговорить.

— Прямо сейчас? — Сердце куда-то упало, и на мгновение Насте показалось, что она теряет сознание.

— Прямо сейчас. Больше откладывать это дело я не собираюсь.

— Но я…

— Никаких возражений я не принимаю. Слышала — никаких! — Сладковатый голос Власова стал резким и сухим. — Через двадцать минут жду тебя возле входа в городской парк. Ни минутой позже.

После этих слов связь прервалась. Настя медленно опустила трубку на рычаг, все еще не веря в то, что этот разговор состоялся. Может, все это ей приснилось?

Как в детстве, она уже собиралась себя ущипнуть, и в этот момент столкнулась взглядом с глазами Олега. И поняла, что все происходящее — реальность, а не сон.

— Кто это был? — Олег стоял напротив нее и смотрел немного растерянно.

Настя даже не сразу сообразила, что ему ответить.

— Это… это был один старый знакомый.

— Что за знакомый?

— Да ты что, Олег, ревнуешь? — Настя попыталась свести разговор к шутке, но у нее это очень плохо получалось. Выдавить из себя улыбку она так и не сумела.

— Так кто это был?

— Олег, — опустив глаза, с большим трудом произнесла Настя, — мне нужно уйти. Ненадолго, я скоро вернусь.

— А может быть… — Некоторое время он молчал, словно ожидая чего-то от Насти, и ей пришлось наконец посмотреть ему в глаза. Только после этого он продолжил: — Может быть, мне уйти?

— Тебе? — удивленно переспросила Настя.

Олег медленно опустился в кресло.

— Послушай, Настя, ты от меня что-то скрываешь. Кто этот мужчина?

Ей нечего было ответить — вернее, она могла бы ответить ему только одно: «Олег, я люблю тебя. Все остальное — не важно. Ты мне веришь?»

По Настиной щеке текла слезинка, и она отвернулась, чтобы Олег этого не заметил. С трудом подавив стон отчаяния, она смотрела, как движется секундная стрелка на часах.

— Мне пора. Я скоро приду, Олег!

Ей так хотелось подойти к нему, обнять, уткнуться носом в его теплый мохнатый джемпер и рассказать все, ничего не скрывая… Но что-то мешало ей — Настя и сама не понимала, что именно. Эта ее тайна словно находилась под замком, ключей от которого у Насти не было. Олег молчал, глядя прямо перед собой.

— Когда ты вернешься? — наконец спросил он, и Настя поразилась, как сильно изменился его голос.

— Олег, да что с тобой? Почему ты так серьезно воспринял… какой-то пустяк?

— Какой-то пустяк?! — Он снова посмотрел на нее, и Настя поразилась перемене, которая произошла с ним. Теперь его глаза горели настоящим гневом. Он был зол — Настя в первый раз увидела Олега по-настоящему злым. Резко поднявшись, он схватил ее за руку и потащил за собой.

— Куда ты меня тащишь? — Она попыталась вырваться, но не смогла. В прихожей он поставил ее перед большим зеркалом и включил лампу.

— Смотри. Ты только посмотри на себя, Настя!

Настя послушно подняла глаза и принялась разглядывать свое отражение в зеркале. Бледная — абсолютно белая, без единой кровинки — кожа, потухшие, провалившиеся куда-то внутрь глаза. Веснушки на побелевшем лице тоже потеряли свою яркость и стали какими-то серыми, как будто Настино лицо было забрызгано грязью. Губы тоже были бледными, а темные круги под глазами — почти в половину лица — напоминали две огромные пропасти.

— А это? — Олег резко выдвинул ящик под трюмо. — Вот это что такое?

В его руке была почти что приконченная Настей упаковка реланиума — старые успокоительные таблетки, которые выписывали когда-то маме, пригодились теперь и Насте. За последние две недели не было и дня, чтобы она не проглотила одну таблетку на ночь.

— А постоянно отключенный телефон? — Олег снова бросил реланиум в ящик и с шумом его задвинул. — Или ты думаешь, я слепой? Ничего не вижу и не чувствую?

— Олег, прошу тебя, — прошептала Настя одними губами, понимая, что она ничего не может ему возразить. Абсолютно ничего.

— Прошу тебя, — повторила она, — дай мне время. Я тебе все расскажу.

— Настя, пойми, я не могу на все это смотреть! Ты вся какая-то напряженная, ты часто так глубоко о чем-то задумываешься, что даже не слышишь меня! Ты живешь рядом со мной, спишь со мной в одной постели, и в то же время мне иногда кажется, что ты так далека… Ведь в ту ночь ты мне не все рассказала.

— Не все, — подтвердила Настя, и в этот момент ее взгляд снова скользнул по циферблату. До встречи с Власовым оставалось уже меньше пятнадцати минут. А если она не успеет и Власов, взбесившись… Перед глазами всплыло лицо улыбающегося Никиты. Нет, только не это!

Отвернувшись, она принялась поспешно завязывать шнурки на ботинках.

— Олег, я скоро приду. Через полчаса, максимум — через сорок минут. Не думай ни о чем и не переживай за меня. Со мной все будет в порядке, я тебе обещаю. Подай мне полушубок…

— Настя, послушай… Ведь так не бывает. Я мужчина, и у меня, черт побери, есть самолюбие! Пожалуйста, прошу тебя… — начал было Олег, но она прервала его, снова тихо повторив:

— Пожалуйста, подай мне полушубок.

Больше они не сказали друг другу ни слова. Закрыв дверь, он долго слушал, как затихает на лестнице стук ее тонких каблуков.

Настя бежала, проваливаясь в рыхлый снег, опасаясь, что может опоздать. До городского парка, возле которого была назначена встреча, от Настиного дома нужно было пройти всего лишь два квартала. Настя считала шаги, и все же ей казалось, что время бежит слишком быстро.

Только бы не опоздать… Запыхавшись, она наконец остановилась возле центральных ворот и огляделась. Вокруг не было ни одной живой души. Тусклый свет фонаря освещал лишь силуэты деревьев. Где-то далеко протяжно выла собака. Настя, почти не мигая, пристально вглядывалась туда, где на проезжей части мелькали редкие машины — но все они проезжали мимо, ни одна не останавливалась. Настя заставила себя приподнять рукав полушубка и посмотреть на циферблат маленьких серебряных часиков. Половина седьмого… Значит, она все-таки опоздала — на пять минут. Значит ли это…

Она беспомощно оглядывалась по сторонам, изо всех сил стараясь заставить себя не думать о плохом. И вскоре заметила, что одна из проезжавших мимо машин остановилась, мигнув фарами, и прижалась к обочине. Это была черная «БМВ»… Открылась дверца со стороны водителя, и Настя увидела знакомый силуэт — все та же распахнутая дубленка, слегка сутулая спина. По мере его приближения Настя чувствовала, как немеют от холода пальцы.

— Тепло ли тебе, девица?

Власов смотрел, прищурившись, с таким выражением, словно он был Настин давний приятель. Она не стала отвечать на его вопрос. Морозный воздух обжигал легкие, и она прикрыла рот варежкой.

— Пойдем в машину, там тепло. — Власов выдохнул густое облако пара прямо в лицо Насте, улыбнулся — как будто бы приветливо, и она наконец попыталась взять себя в руки.

— Идемте.

Она быстро зашагала вслед за ним, разглядывая мерцающие в темноте мелкие снежные хлопья, хаотично падающие с неба. В машине на самом деле было тепло. Власов галантно приоткрыл дверцу и пропустил Настю вперед, а вслед за ней и сам уселся рядом, на заднее сиденье.

— Ну что же ты так со мной, девочка, нехорошо поступаешь. Несерьезно, совсем несерьезно.

— Вы это о чем? — Настя взяла протянутую Власовым сигарету и слегка наклонилась к зажигалке. Внушительная порция сладковатого дыма сразу же немного ее успокоила. Еще раз затянувшись, она откинулась на спинку сиденья и принялась молча разглядывать своего собеседника.

— Да все о том же. Прячешься, телефон отключаешь… Или ты думала, что я тебя не найду?

— Ничего я не думала и не пряталась. С чего вы взяли?

В машине тихо играл радиоприемник.

«Счастье — нелегкое бремя, неблагодарная роль…» На самом деле, почему это так сложно — быть счастливой?

— Ладно, давай не будем выяснять отношения, мы ведь не супруги. Ну так ты надумала?

Некоторое время Настя молчала.

— А если нет?

— Твое дело, — сухо ответил Власов, — я тебя уговаривать не собираюсь.

— И все-таки?..

— Я тебе уже все объяснил. Еще в прошлый раз.

— Я не могу убить человека, поймите. Стрелять по движущейся мишени — это одно. Живой человек — это совсем другое дело. Я не понимаю… Честное слово, не понимаю, почему — я? Почему вы не можете поручить это дело какому-нибудь другому человеку?

— Ну, моя дорогая, это уж мое личное дело. Может, ты мне приглянулась. — Он усмехнулся и слегка провел ладонью по Настиной щеке. Она брезгливо отстранилась, но Власова этот ее жест нисколько не смутил. — Да не переживай так сильно, ты совсем не в моем вкусе. Не люблю рыжих и конопатых. А по поводу того, чтобы найти другого человека… Знаешь, я, конечно, могу найти человека. Я могу найти хоть десять, хоть сто человек, каждый из которых будет рад выполнить мою просьбу — за соответствующую оплату, разумеется. Но только ведь это твой муж меня подставил. Твой! И как пи крути, теперь ты, а не кто-то, должна мне деньги. А они у тебя есть, эти деньги? Молчишь? То-то и оно, что денег у тебя нет. А я тебе даю возможность их отработать. Господи, вот дура, ничего-то ты не понимаешь… Ну, хорошо, скажи тогда, каким образом ты отдашь мне деньги за квартиру? — Власов поднял кустистые брови и вопросительно воззрился на Настю.

— Не знаю, — тихо проговорила Настя. — Сразу, конечно, отдать не смогу, но потом, может быть…

— Потом — это когда? Когда меня уже черви съедят? Но тогда мне эти деньги уже ни к чему будут. Разве не так?

— Послушайте, — Настя подняла глаза и проговорила умоляющим тоном, — я, конечно, прекрасно понимаю, что мой муж поступил с вами… не совсем честно. Но при чем здесь я и тем более маленький ребенок, скажите?

— При чем здесь ты? — Власов удивленно поднял брови. — Но ведь ты сама сказала: мой муж. Твой, черт побери, а не мой! И ребенок у вас общий. Настя, подумай, ведь я тебе предоставил отличный шанс. Сама подумай — всего один, один-единственный выстрел — и все проблемы решены! Обещаю, ты меня больше никогда в жизни не увидишь и не услышишь…

Настя покачала головой:

— Да поймите же вы наконец — это не так просто…

— А я и не говорю, что это просто! Я так не считаю! Но разве оплата того не стоит? Да что это я с тобой здесь торгуюсь! — Он махнул рукой. — Малолетка сопливая, выстрелить она, видите ли, боится, человека убивать не хочет, а своего собственного ребенка не жалеет! Говори — да или нет?

— Нет, — ответила Настя, сжав губы.

— Выходи из машины. С той стороны.

Настя дернула ручку — в салоне «БМВ» она сидела впервые и поэтому — или скорее просто от волнения — сразу не могла сообразить, каким образом открывается дверца. Но ручка наконец поддалась. Поток морозного воздуха ворвался в салон автомобиля, и в этот момент Власов произнес:

— Елена Андреевна Фатулаева — завотделением, Барышников Константин Константинович — лечащий врач. Третий корпус, пятая палата, третья от окна кровать.

Настя уже вышла из машины и в этот момент почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Покачнувшись, она опустилась прямо на снег и прислонилась головой к сверкающей перламутром черной поверхности автомобиля. Позже она даже не могла вспомнить, как Власов поднимал ее с земли, как снова запихивал в салон, как прикуривал сигарету и засовывал ей в уголок рта. Все происходило как в тумане, но потом пелена постепенно начала спадать, и Настя произнесла изменившимся голосом:

— Хорошо, я согласна.

В течение последующих тридцати минут Настя получала инструкции. Почти каждый пункт действий Власов заставлял ее повторять по нескольку раз.

— Послезавтра в одиннадцать часов возле старого здания зерновой биржи. Там будет проходить пресс-конференция… Ну, да это не важно. Ты будешь находиться в жилом доме напротив. Ключи от квартиры. — Власов, порывшись в кармане, протянул Насте ключ из желтого металла. — Выстрелишь и спокойно выйдешь из дома. Спокойно, ты меня поняла?

— Поняла.

— Выйдешь и пойдешь в противоположном направлении, смешаешься с толпой. Пистолет не забудь выбросить по дороге.

— У меня нет пистолета. — Настя, подумав об этом, внезапно ощутила слабую надежду — в самом деле, из чего же она будет стрелять, если у нее нет пистолета?

— Пистолет у тебя будет, — отрезал Власов и принялся снова повторять все то, что Настя, кажется, уже усвоила.

Послезавтра в одиннадцать часов она должна будет находиться возле окна в одной из квартир жилого дома, расположенного напротив здания бывшей зерновой биржи. Там будет проходить какая-то конференция, которая как раз к одиннадцати часам должна будет закончиться. Опознав человека по фотографии, Настя должна будет сделать всего лишь один выстрел. Смертельный. А потом сразу же выйти из квартиры, захлопнув дверь, выбросить пистолет в мусорный бак и пойти своей дорогой. Вот и все.

— Все будет нормально, — успокаивал Власов, — никто не успеет сообразить, в чем дело, и потом… С твоей внешностью ты вне всяких подозрений. Курочка-ряба!

Дрожащими пальцами Настя взяла из рук Власова пистолет. Совершенно обычный, так сильно похожий на множество своих игрушечных собратьев, бесчисленное количество которых лежало в Никиткином ящике. Она вспомнила серьезное лицо сына, когда он, выглядывая из-за угла, хмурил брови, направлял на Настю или на Игоря дуло пистолета, кричал: «Паф! Паф! Ура, папа, ты убит!» — и улетал в комнату, звонко смеясь…

— Пистолет с глушителем, — пояснил Власов, — так что не бойся…

И вдруг — Настя вздрогнула от этой внезапно созревшей у нее в голове мысли: ведь сейчас она может все изменить — стоит только нажать на курок, и все… Задумчиво повертев пистолет в руках, она перевела взгляд на Георгия Петровича. Тот молча курил, как-то слишком часто стряхивая пепел прямо на пол. Всего лишь один выстрел — ей все равно придется это сделать, так какая разница, в кого стрелять? Так просто — взять и нажать на курок…

За прошедшие несколько секунд у нее в голове промелькнула тысяча мыслей. Она успела несколько раз поменять свое решение, и все же наконец остановилась на одном. Если уж стрелять — так стрелять в этого подонка, который превратил ее жизнь в ад, который вынуждает ее стать убийцей!

Настя покрепче сжала пистолет в руке, ощупала пальцами холодную сталь и наконец зафиксировала их на курке. И в этот момент — Власов словно читал ее мысли! — он повернулся к ней лицом и произнес, словно в пустоту:

— Пистолет не заряжен. Вот патроны, возьми.

Настя почувствовала, что последние силы покидают ее.

— Отвезите меня домой, Георгий Петрович. Я все поняла. Только скажите — а если я не попаду?

Власов нахмурил брови:

— То есть — что это значит? Это исключено, девочка моя. Я нанимаю профессионального стрелка совсем не для того, чтобы ты промазала. Я нанимаю тебя для того, чтобы ты попала.

— Но ведь я же человек! — запротестовала Настя. — Живой человек, а не машина! Любой человек может ошибиться…

— Ты — не можешь. Ты не человек, а снайпер, моя дорогая. Ни о какой ошибке не может быть и речи. На, возьми.

Он протянул ей узкий конверт, и она сначала не поняла, что это такое.

— Там фотографии. В фас, в профиль, в полный рост, портрет… Ты же должна знать, в кого стреляешь. Или я не прав?

Настя протянула руку — бумага жгла пальцы, как будто это были тлеющие угли… Хотя, конечно же, все это ей просто показалось. Она не стала раскрывать конверт в присутствии Власова — психологически это было для нее слишком сложно. Наверное, именно этот момент и будет самым страшным — тот момент, когда она вскроет конверт и впервые посмотрит в глаза человека, которого через несколько часов ей предстоит лишить жизни. Убить — собственной рукой, ради того, чтобы спасти жизнь своего сына.

Машина медленно двигалась по дороге. Настя, спрятав конверт в карман полушубка, молча смотрела в окно — мелкие колючие снежинки бились в окно, словно мельчайшие осколки хрусталя, рассыпавшиеся где-то на небе. Совсем как в тот день, когда она познакомилась с Олегом…

— Ну все, моя дорогая, приехали.

Власов постоянно называл Настю то «моя дорогая», то «моя девочка», и это бесило ее едва ли не больше всего. Черт бы побрал эту его искусственную учтивость!

Перед тем как покинуть салоп автомобиля, Настя выкурила еще одну сигарету и в последний раз повторила Власову весь сценарий своих действий. Она говорила, как заведенная механическая игрушка — без чувств и без эмоций, абсолютно ровным, ничего не выражающим голосом.

— Даже не думай о милиции, — сухо и коротко бросил Власов, когда она выходила из салона.

— Я и не думаю, — ответила Настя, закрывая дверцу.

— Послушай, Настя!

Как оказалось, их разговор еще не окончен. Настя, подавляя растущее раздражение, обернулась:

— Да?

— А ты, кажется, любовника себе завела…

— Не ваше дело! — отрезала она. — Вы что, за мной следите?

Власов как-то странно усмехнулся и проговорил:

— Зачем мне за тобой следить, глупая?

Последнее слово все же осталось за ним. Настя облегченно вздохнула, услышав, как скрипнули тормоза. Машина развернулась и уехала в противоположном направлении.

К своему дому Насте пришлось идти по скользкому обледенелому спуску. Каждый шаг давался ей с трудом. Она никак не могла взять себя в руки.

«Что я скажу Олегу? — думала Настя, ощущая в кармане ненавистную и страшную тяжесть. — Как посмотрю ему в глаза? Сегодня, завтра… А потом? Что будет потом? Смогу ли я с этим жить?»

Конечно же, она не могла этого знать. Но чувствовала, что, начиная с этой минуты, ее жизнь должна полностью измениться. Той, прежней, Насти, больше не было. Жизнь разделилась на две половины — образовавшаяся трещина постепенно расползалась, и вот произошел надлом. Что ждет теперь ее в этой новой жизни? Будет ли в ней хоть капля радости, счастья, любви?

Насте не хотелось об этом думать. Ей вообще не хотелось думать ни о чем. Если бы только можно было блокировать участок памяти, хранящий в себе информацию о прошлом! Тогда все было бы гораздо проще, тогда она могла бы не помнить о том, о чем ей предстояло теперь помнить всю жизнь. Тогда можно было бы начать все сначала, опять став прежней Настей, снова полюбить Олега, снова научиться радоваться и смеяться. А теперь… Самым ужасным в этой ситуации для Насти казалось то, что она пи с кем не может поделиться своим несчастьем. Она не боялась, что ее станут осуждать — к примеру, Наташа или тот же Сергей Сергеевич, возможно, даже Олег — все они смогут понять ее, войти в ее положение и почувствовать, насколько оно безвыходно. Но ведь никто и ничем не сможет ей на-мочь! Она даже промахнуться не имеет права!

Сотни раз прокручивая в голове свой разговор с Власовым, она снова и снова вспоминала тот момент, когда чуть было не решилась его убить. Но он оказался предусмотрительнее, чем она думала. Неужели Власов мог предвидеть то, что у нее возникнет это желание? А ведь в том случае, если бы пистолет был заряжен, сейчас уже все могло бы быть по-другому…

При мысли о том, что несколько минут назад она могла бы убить человека, у Насти закружилась голова. Она уже ничего не понимала — что лучше, что хуже. Знала только одно — она не имеет права рисковать жизнью Никиты. Пусть в сложившейся ситуации виноват Игорь — несмотря на это, расплачиваться придется ей. Ей, но не сыну. Только не сыну…

Не став дожидаться лифта, Настя медленно поднималась по ступенькам, отстраненно разглядывая знакомые серые стены с обвалившейся штукатуркой. Они напоминали географическую карту — со своими материками и океанами. Настя остановилась, разглядывая эти замысловатые фигуры и линии, как будто видела их в первый раз. Второй, третий, четвертый этаж…

Оказавшись наконец возле двери, она долго не решалась вставить ключ в замок. Ей было так страшно, как будто она собиралась войти не в свой собственный дом, а в чужую квартиру, где ее никто не ждет и не будет рад ее появлению.

Постояв без движения еще несколько минут, она все же достала из кармана ключ, стараясь не обращать внимания на то, чего неизбежно коснулись ее холодные пальцы, и повернула его. Дверь открылась без звука, и Настя, тихонько переступив порог, оказалась в квартире. Здесь было совсем темно, и на мгновение Насте показалось, что здесь никого нет.

Подумав об этом, она внезапно почувствовала облегчение. Олег ушел. Он наконец понял, что Настя — совсем не та женщина, с которой он может быть счастлив. Что она — совсем не та женщина, которую можно любить… Медленно расстегивая пуговицы на полушубке, Настя чувствовала, как по ее щекам текут слезы. Что ж, наверное, этого и следовало ожидать. И теперь уже ничего не изменишь.

Но в этот момент она увидела, что в глубине комнаты горит приглушенный свет. «Ночник, — подумала Настя, — но ведь он не мог уйти и оставить включенным ночник!» Значит, Олег был дома. Быстро сбросив ботинки, Настя бесшумно проскользнула в ванную — ей было необходимо срочно избавиться от того, что лежало в кармане. Достав пистолет, завернутый в носовой платок, и патроны, Настя открыла маленький самодельный шкафчик под ванной и, нагнувшись, засунула оба свертка подальше, почти к самой стене. Закрыла дверцы шкафа — и в этот момент вспомнила, что в другом кармане у нее остался конверт с фотографиями.

Прикоснуться к этому конверту оказалось еще страшнее, чем взять в руки пистолет. Как будто бы это были не простые снимки, а труп человека, которого она убила. Настя вздрогнула и почувствовала, как мурашки пробежали вниз по всему телу. В конце концов, это просто конверт. Сейчас она достанет его и не будет — ни за что не будет — разворачивать! У нее еще есть время, она посмотрит фотографии потом, завтра, или даже не завтра, а послезавтра, в тот день, когда… А сейчас — не будет.

Внезапно у нее закружилась голова. Она прислонилась к прохладной поверхности кафеля и почувствовала, как бьется кровь в висках. Совершенно отчетливо, словно на телеэкране, она увидела пустую квартиру. Ничего вокруг — только голые серые стены и лампочка, забрызганная побелкой, висящая в центре потолка. Вот и она, Настя, — подходит к окну, приоткрывает створку. Поток холодного воздуха врывается в помещение — но она его не чувствует. Она напряженно смотрит вперед — туда, откуда сейчас, с минуту на минуту, должна появиться ее жертва. Секунды текут медленно — слишком медленно, чтобы все это не показалось ей вечностью. И вот она видит силуэт…

Настя зажмурила глаза и встряхнула головой, попыталась избавиться от навязчивых видений. И вдруг, повинуясь внезапному порыву, даже не осознавая причины, которая побудила ее это сделать, Настя открыла конверт. Быстро, не раздумывая, она повернула его обратной стороной и вытащила несколько снимков. На первом из них был изображен человек в полный рост. Настя, даже не взглянув, отложила снимок в сторону. А вот на второй фотографии было изображено его лицо. Знакомое лицо, которое Настя видела сотни раз в день, просыпаясь по утрам и засыпая ночью. Родное, любимое лицо — лицо Олега.

Настя сидела на полу в ванной. Она вспоминала недавний разговор с Олегом. И все же тогда она не придала его словам слишком большого значения. Теперь эти слова стали для нее разгадкой. Хотя какая теперь разница?..

Олег очень любил свою работу. В тот вечер они и разговаривали о его работе.

— Так вот… Понимаешь, Настя, работа журналиста — это не совсем та работа, которую представляет себе большинство людей — пришел на какую-то выставку или пресс-конференцию, щелкнул диктофоном, потом переписал и отдал в верстку. Может быть, раньше так и было, а сейчас все совсем по-другому. Конечно, можно писать статьи о симфонических концертах или спортивных баталиях. И я не хочу сказать, что это неинтересно. Но только ведь на этом много денег не заработаешь. А есть определенная категория журналистов…

— Папарацци? — перебила Настя.

— Не совсем. — Олег улыбнулся. — Папарацци — это те, кто делает и помещает в газетах скандальные снимки из жизни знаменитостей. А у меня ситуация другая. Я провожу расследования.

— Расследования? Ты же не частный сыщик?

— Что-то наподобие. Конечно, не по собственной прихоти. Видишь ли, Настя, не хочу показаться тебе нескромным, но таких журналистов, как я, в нашем городе очень мало. Дело не в умении писать, а в умении добывать материал. Нас, как волков, ноги кормят. Конечно, первые мои громкие статьи были написаны только по собственной инициативе, а потом… Знаешь, иногда вовремя поданная информация бывает чрезвычайно выгодна одним людям и точно так же невыгодна другим. Вопрос в том, каким образом эту информацию добыть.

Еще некоторое время Олег с увлечением рассказывал Насте о своей работе, о том, как она сложна, интересна, а порой и опасна.

— Помнишь, — спросил он, — я говорил тебе о том, что в скором времени, возможно, смогу заработать много денег?

Настя кивнула, и Олег продолжил:

— Сейчас, в данный момент, я провожу очень серьезное и крупное расследование. Не стану утомлять тебя подробностями. Суть в элементарной борьбе конкурентов. Один конкурент хочет устранить другого — вот и все. Открыть себе более широкое поле деятельности. Хотя в этой ситуации определенно замешана еще и политика. Это касается одного человека, который работает в правительстве. Но мне обещали очень хорошие… огромные деньги за то, что я соберу и опубликую информацию об их совместной нелегальной деятельности по продаже черного металла за границу.

Настя не совсем отчетливо понимала все то, что говорил ей Олег.

— Отчаянный… — произнесла она и слегка дотронулась губами до его щеки. — Скажи, а что будет с этим человеком… Ну, который занимается этой нелегальной деятельностью? В том случае, если в газете появится твоя статья?

Олег пожал плечами:

— Не знаю, дадут ему тюрьмы лет десять, может, больше. Да мне какая разница!

— Как это — какая разница! — возмутилась Настя. — Неужели ты не понимаешь, что он просто так этого всего не оставит! Или ты думаешь, что этот человек тебя по головке погладит за то, что ты его в тюрьму засадил?

— Не думаю, — согласился Олег, — но, во-первых, Настя, он же будет в тюрьме. Я так думаю, его арестуют почти сразу после того, как статья выйдет в свет, а все документы и копии, которые мне удалось собрать, будут переданы в прокуратуру.

— Ты что, собираешься передать их в прокуратуру? — удивилась Настя. — Это-то тебе зачем?!

— Да не я, — отмахнулся Олег, — не я, а те люди, которые заказали мне сбор материала. Но это — мое предположение. Я почти на сто процентов уверен в том, что не ошибаюсь. В любом случае, пойми, Настя, я ничем не рискую! Статья будет подписана, как это часто бывает, редакционным псевдонимом, а конфиденциальность информации…

Никакой конфиденциальности не было. Теперь Настя внезапно поняла, кто он — этот самый человек, им которого Олег ей не называл. Но теперь было слишком поздно. Слишком поздно для того, чтобы что-то изменить… Зачем он ввязался в это дело? Каким образом произошла утечка информации? Всего этого Настя не знала. Все это по большому счету теперь не имело абсолютно никакого значения.

Настя понятия не имела, сколько времени прошло с тех пор, как она вскрыла конверт. Фотографии в беспорядке рассыпались вокруг. Настя чисто механически переводила взгляд с одной на другую. На одной из них он был снят крупным планом — видимо, это была фотография на какой-то документ. На другой Олег стоял, слегка развернувшись, смотрел прямо перед собой, мимо объектива. Еще на одном снимке он был изображен именно таким, каким она привыкла видеть его каждый день — в своем толстом светло-коричневом свитере и распахнутой коричневой дубленке. Приглядевшись, Настя поняла что Олег находится… возле ее дома!

Она горько усмехнулась — так вот откуда эта странная ирония в голосе Власова! «Зачем мне за тобой следить, глупая?» Конечно, он следил не за ней — он следил за Олегом. Значит, Власов прекрасно обо всем знал и все же решил не отступать от намеченной цели. «Это какой-то моральный садизм, — подумала Настя. — Что я ему такого сделала, за что он мне мстит? Он хочет меня заставить убить человека, которого я люблю, с которым живу, сплю в одной постели, которого уже представляю отцом своего ребенка…» Сердце пронзила острая боль. Перед глазами, сменяя друг друга, вставали два лица — лицо Никиты и лицо Олега. Она поняла, что находится в капкане. Власов не просчитался, поставив на нее. Потому что в том случае, если ей придется выбирать между ними двумя, она выберет сына. Не колеблясь ни минуты. А выбирать ей придется — ведь другого выхода нет. Впрочем…

В этот момент Настя поняла, что она окончательно сломалась. Она испытала такое острое желание расстаться с жизнью, что у нее загорелись глаза. Она вскочила с пола и начала лихорадочно оглядываться вокруг себя. Взгляд остановился на упаковке лезвий, лежащей на полочке. Она взяла их и снова задумчиво опустилась на пол. Теперь перед ней уже не стоял вопрос о том, что ей делать. Она сделала свой выбор. Этот день — послезавтра — в ее жизни просто не наступит, вот и все. Поднявшись, она тихонько задвинула задвижку на двери и сбросила шубу на пол. Вслед за шубой медленно сняла юбку, колготки, теплый свитер и тонкую водолазку. Оставшись в одном белье, она поежилась. «Только не думать, только ни о чем не думать! Сейчас, совсем скоро… Не будет, ничего не будет, совсем ничего», — шептала она, отвинчивая кран до упора. От сильного напора кран приподнялся вверх, брызги ударялись о стены и разлетались в разные стороны.

— Настя! — Дверь дернулась. — Открой, что ты там делаешь?

Настя молчала, растерянно и беспомощно оглядываясь по сторонам. Как это часто случается, в критические моменты жизни человек не задумывается над самыми простыми и естественными вещами. Всего лишь минуту назад все было так просто — ей казалось, что, раз уж она приняла решение, никто и ничто не сможет ее удержать. Разве что конец света наступит — и вот…

— Я… я купаюсь, Олег, — произнесла она изменившимся голосом, — подожди…

— Купаешься? В шубе?! Открой дверь, Настя!

В его голосе была такая тревога, что Настя испугалась. Испугалась не за него, а за себя, потому что в своем единственном стремлении — лишить себя жизни — больше не могла даже думать ни о чем другом. В течение последних минут эта мысль была ее единственной и навязчивой, а потому она не почувствовала ничего, кроме злобы, растерянности и страха, услышав за стеной его голос.

— Я не открою, я… я купаюсь, Олег, — пробормотала она, уже не зная, что ей делать, — уходи!

Ванна заполнилась почти наполовину. Олег продолжал стучать в дверь — все настойчивее, и каждый удар отзывался чудовищной болью в голове. Настя зажала уши руками, но продолжала слышать, как он стучит.

— Прекрати… прекрати, Олег, — прошептала она и принялась лихорадочно вскрывать бумажный пакетик с лезвием. Пальцы не слушались, не сгибались… Наконец достав одну узкую серебряную полосу, она тут же выронила ее на пол.

— Настя! Открой! Открой сейчас же! — кричал за стеной Олег, но она его уже не слышала.

— Тьфу, черт, — выругалась она и принялась глазами отыскивать на полу лезвие. Но перед глазами плыло, голова кружилась, и она решила достать из пачки другое лезвие. Вторая попытка была более успешной — крепко зажав лезвие в руках, она опустилась в ванну. Вода была горячей, даже слишком горячей, но она не почувствовала, как запротестовала обожженная кожа.

Звуки с той стороны затихли — наверное, Олег решил оставить ее в покое. Или, может быть, ей показалось? Она завинтила краны. Вода перестала шуметь — несколько последних капель ударились о поверхность, а потом все смолкло. Прислушавшись, Настя убедилась в том, что в дверь на самом деле больше никто не стучит. Полная тишина… В руке блеснуло лезвие. Настя поднесла его к запястью — туда, где под кожей слегка бугрился синеватый ручеек, разносящий кровь. Вена. Настя опустила руку в воду, и, нажав посильнее, собралась было провести ровную прямую черту вдоль запястья. Но в этот момент она снова услышала голос Олега…

— Настя, открой сейчас же, иначе я взломаю дверь. Ты ведешь себя как ребенок! Как ребенок, слышишь?!

Рука в ту же секунду расслабилась, пальцы разжались, пластмассовый станок медленно, словно нехотя, стал погружаться в воду. Ничего не случилось — только белая полоса вдоль запястья. Настя смотрела, как она исчезает, и прислушивалась к тому, как пульсирует кровь в висках.

«Ребенок». Именно это слово заставило ее так внезапно прийти в себя. Не голос Олега, не его упреки и угрозы взломать дверь. Настя, казалось, услышала только последнее слово, которое он повторил дважды. Ребенок. Никита! Как же он будет жить без нее, с кем останется?! Кто, черт возьми, достанет деньги на операцию, кто поможет ему выжить, если его слабонервная мамаша вскроет себе вены? Кто?! Дура, идиотка, истеричка!

Настя огляделась по сторонам. Ее одежда валялась на полу в полном беспорядке. Что она скажет Олегу?

— Настя! — снова услышала она.

— Олег, да перестань же, слышишь! — Собрав все силы, она попыталась говорить спокойно. — Я уже выхожу. Сейчас, сполоснусь только… Уже иду.

Выбравшись из ванны, она почувствовала, что тело сотрясается от судорог. Унять дрожь было невозможно. Настя растерлась махровым полотенцем, повесила его, осторожно, стараясь не смотреть, снова собрала фотографии в конверт. Конверт вместе с пистолетом она засунула в центрифугу стиральной машины. Увидев свое лицо в зеркале, она ужаснулась. Живой человек не может быть таким бледным после принятия горячей ванны. И тем не менее она жива… Завернувшись в полотенце, Настя собрала все вещи, вдохнула поглубже и наконец открыла дверь.

Олег сидел на полу, напротив ванной, уперевшись спиной в стену и опустив голову на колени. При ее появлении он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Настя, как будто в первый раз, увидела четко обозначившиеся морщинки вокруг таких родных глаз, большую глубокую складку на лбу… Она не могла выдержать его взгляда — в нем было столько боли, столько невысказанного страдания! «Если бы от меня хоть что-то зависело!» — подумала Настя, снова ощутив страшную беспомощность. Ни слова не сказав, она прошла мимо него и принялась развешивать вещи в шкафу. Механические действия, совершенно лишенные смысла. Вот она достает из шкафа вешалку, аккуратно расправляет плечики от блузки. Зачем? Неужели все это имеет хоть какое-то значение? Неужели эта блузка ей еще когда-нибудь понадобится, неужели Настя будет жить после того, как убьет Олега?! Это казалось абсолютно невозможным. Неужели, оборвав эту жизнь — жизнь человека, которого она любит, который любит ее, она будет продолжать ходить по земле, засыпать вечером и просыпаться утром, дышать воздухом, снимать и надевать одежду, вешать ее в шкаф? Разве это возможно?

«Не думать. Ни о чем не думать. Только бы не сойти с ума», — без конца твердила она про себя, развешивая одежду в шкафу. В этот момент в дверном проеме возник силуэт Олега. Настя подняла на него беспомощные глаза. Долгое время они молчали, глядя друг на друга, а потом он тихо сказал:

— Кажется, мне лучше уйти.

— Возможно, — еще тише ответила Настя, — возможно, ты прав. Только, прошу тебя… Не спрашивай. Ни о чем меня не спрашивай, Олег. Я все равно не смогу тебе ничего объяснить.

— Ты уверена?

— Уверена.

— Только один вопрос, Настя. Пожалуйста, только один вопрос. Этот мужчина…

— Да! — выкрикнула Настя, не дав ему договорить. — Ты не ошибаешься. Ты все правильно понял. Прости.

— Но как же ты…

Повернувшись, он медленно вышел из комнаты. Настя отвернулась к окну и принялась отсчитывать секунды. Одна, две, три, четыре… Невозможно было себе представить, чтобы Олег продолжал оставаться здесь, рядом с ней, в течение этих полутора суток, оставшихся до момента выстрела. Она даже не простилась с ним… Досчитав до шестидесяти, Настя подумала о том, что за эту минуту она, наверное, постарела на десять лет. Дверь захлопнулась. Настя опустилась на диван и закрыла лицо руками.

Она знала, что этот кошмар не закончится никогда. Но ей казалось, что она дошла до последней грани, что хуже быть уже не может. Как оказалось, она ошибалась.

Ночью Настя не сомкнула глаз. Ей начинало казаться, что тело стало существовать отдельно от разума. Она ходила по квартире, снова ложилась, бесконечно курила, пила кофе — и в то же время ее преследовало ощущение, что все эти действия совершает не она, а какой-то другой человек. Сама Настя была где-то далеко, в каком-то полуреальном мире, где смешалось все — прошлое, будущее, настоящее… И в этом мире она была совершенно одна. Вокруг не было никого, ни одного человека, ни одной души, способной попять ее страдания. С первыми лучами рассвета она ненадолго задремала. Но внезапно ее зыбкий сон был прерван телефонным звонком.

Звонок прозвучал в тишине так резко, что Настя вскочила с дивана, испугавшись, словно услышав выстрел. За окном было почти светло — стрелка на часах приближалась к семи. Она понятия не имела, кто может звонить ей в такую рань. Несколько метров, отделявшие ее от телефонной трубки, показались протяженностью в бесконечность. Почему-то Настя подумала, что это звонит Олег. Еще не полностью очнувшись от дремы, она вообразила, что все эти кошмары ей приснились. Все это был сои, а реальность наступила только теперь, только сейчас…

Но эта наступившая реальность оказалась еще более ужасной, чем та, от которой Настя всеми силами пыталась убежать. Голос звонившего был ей знаком — но это не был голос Олега.

— Твой ребенок у меня, — без приветствия, коротко и отрывисто произнес он, — так что не вздумай выкинуть какой-нибудь фокус. Ты меня поняла?

— Никита… Что вы сделали с Никитой?! — закричала она в трубку. — Как вы посмели!

— Никто с ним ничего не сделал. Пока. Теперь все зависит от его мамы.

— Но я ведь согласилась! Я уже согласилась! — снова, еще громче, закричала в трубку Настя. — Зачем же вы… Алло!!!

Но на том конце уже раздавались отрывистые гудки. Трубка выскользнула из рук и громко ударилась об пол. Настя проводила ее глазами, почувствовав, что пол уходит из-под ног. Вокруг все закружилось, замелькало в каком-то вихре. Настя пошатнулась и почувствовала, что теряет сознание.

Она пыталась прорваться сквозь черноту, но что-то ей мешало. Нет, это была не стена — стены не бывают такими мягкими. Внешне это напоминало огромный театральный занавес, у которого не было границ, который заполонил собой все пространство бесконечной Вселенной. Эта черная плоскость казалась ей прозрачной, но стоило попытаться нарушить ее границы, как она прицеплялась к телу липкой противной массой, сдавливала дыхание, заполняла легкие, залепляла глаза. С ней было не совладать. Она податливо прогибалась вперед, а потом, словно в насмешку, сморщившись, как старое яблоко, снова отталкивала назад. И так — без конца.

Собрав последние силы, она попыталась снова преодолеть сопротивление этой неведомой силы. Борьба длилась достаточно долго — и вот Настя наконец открыла глаза.

Реальность не дала и секунды пощады. Сознание вернулось мыслью о Никите. «Никитка… мальчик мой! О Боже, они похитили моего ребенка!» — с ужасом думала Настя, пытаясь подняться с пола. Она даже не чувствовала боли. Голова кружилась, перед глазами продолжали мелькать искры. Некоторое время Настя сидела без движения, до тех пор пока не почувствовала, что ей становится немного легче.

Снова посмотрев на часы, она поняла, что до момента выстрела осталось чуть больше суток. Через сутки Олега уже не будет в живых. Через сутки жизнь ее маленького сына будет вне опасности. Через сутки… Это так много и так мало. Поднявшись с пола, Настя едва не упала снова. Она поняла, что в состоянии дойти лишь до дивана. Рухнув на диван, она закрыла глаза и почти в ту же секунду погрузилась в тяжелый сон.

Хотя едва ли это состояние можно было назвать сном. Настя вздрагивала, просыпалась почти через каждые пять минут, открывала глаза, смотрела в пустоту и снова закрывала. Так прошло полдня. Затем она встала, прошлась по комнате, выкурила две сигареты, прикурив одну от другой, попыталась выпить кофе, но первый же глоток вызвал чудовищное сопротивление желудка.

Час бодрствования показался ей вечностью. Она чувствовала, что не сможет выдержать, обязательно сорвется, если ей придется просидеть на кухне еще хотя бы час. Настя решила спастись снотворным, к помощи которого прибегала за последние дни достаточно часто. В упаковке оставалось еще несколько таблеток.

С трудом подавив рвотный рефлекс, она снова легла на диван, закрыла глаза и из последних сил попыталась сосредоточиться на равномерном тиканье часов. «Через сколько времени подействуют таблетки? — думала Настя. — Через полчаса, час?»

Снова заснуть ей удалось только тогда, когда за окном уже начинали сгущаться сумерки. Но этот сон едва ли можно было назвать сном. Переворачиваясь с боку на бок, тысячи раз прокручивала в голове один и тот же сюжет— серое здание, квартира, оконный проем, холодок металла, зажатого в руке, который она ощущала так же отчетливо, как ощущают фантомную боль люди с ампутированными конечностями… Она пристально смотрит в узкую щель приоткрытой шторы. По улице торопливо едут машины, лавируя на перекрестках, — отсюда, с высоты, они кажутся маленькими плоскими букашками с разноцветными лакированными крылышками, аккуратно сложенными на спине. Все это просто фон, который Настя едва замечает боковым зрением. Она пристально смотрит туда, откуда с минуты на минуту должен будет появиться он, Олег… От долгого ожидания глаза начинает резать — она даже боится моргнуть, чтобы не пропустить эту секунду. Время приближается к одиннадцати часам — секундная стрелка уже беззаботно пролетела мимо роковой для Насти отметки и побежала дальше, старательно и свято выполняя свои обязанности — не отставать от времени, бежать вслед за ним, как тень…

Открыв глаза, Настя вскочила с дивана. Снова утро. Сутки промелькнули как не бывало. Уже восемь часов утра. Скоро, совсем скоро…

Теперь она ощущала внутри какое-то тупое равнодушие. В детстве Настя много слышала о людях-роботах. Людях, которых заставляют слепо повиноваться своему хозяину при помощи специальных медицинских препаратов, блокируя мозг, заставляя его воспринимать приказы, никак их не оценивая. Нечто похожее ощутила теперь и она сама. Человек-робот, в руку которого вложили оружие. Она просто должна нажать на курок и попасть в цель. Это все, что от нее требуется. Таков приказ, который она должна выполнить. Должна, потому что у нее нет другого выхода. Через четыре часа…

Каждую минуту она смотрела на часы, и иногда ей начинало казаться, что они спешат, — стрелки еще никогда не двигались так быстро. Но табло электронных часов мигало зелеными цифрами точно так же, показывая абсолютно то же самое время. Чтобы хоть как-то отвлечься, она подошла к окну и принялась разглядывать ветки деревьев, покрытые инеем. На улице было так красиво…

Телефонный звонок, прозвучавший в тишине, заставил Настю стремительно броситься в комнату. Снова, как в прошлый раз, мелькнула мысль о том, что этот телефонный звонок принесет ей избавление. Кто-то, о ком она совсем забыла, придет ей на помощь. Скажет, что делать, как быть. Как выжить самой, как спасти жизнь ребенка и любимого человека. Но только кто?

Добежав до телефона, Настя протянула руку и внезапно застыла в нерешительности. Глупо было надеяться на хорошее. Неужели что-то случилось с Никитой?

— Алло, — произнесла она упавшим голосом, наконец решившись поднять трубку.

— Настя? — Это был Сергей Сергеевич, который, судя по всему, не узнал ее голоса.

— Это я, Сергей Сергеевич. — Настя попыталась говорить как можно спокойнее, чтобы избежать лишних вопросов, на которые она не могла ничего ответить. Но, судя по всему, это у нее не очень получилось.

— Я тебя даже не узнал сразу. Голос как будто чужой. Послушай, я хотел тебя попросить… Ты не смогла бы часа на полтора прийти в спортшколу? Здесь привели новую девочку, надо бы ее посмотреть.

— Я сейчас не могу, Сергей Сергеевич. У меня… у меня дела.

— Скоро освободишься?

— Не знаю, — честно ответила Настя. Она на самом деле понятия не имела, что с ней будет через несколько часов. В любом случае, как бы ни сложилось, она, конечно же, будет не в том состоянии, чтобы идти в спортшколу. — Вы уж как-нибудь без меня.

— Послушай, Настя, — серьезно, и, как ей показалось, строго проговорил тренер, — ты помнишь о своем обещании? Если что-то случится…

— Помню, — сдавленным голосом ответила Настя.

— А ведь у тебя что-то случилось, Настя. Случилось! Я это прекрасно знаю, этого невозможно не заметить! Тогда почему же ты молчишь?

Почувствовав, как к горлу подступают слезы, Настя опустила трубку. Что она могла ему ответить? Снова, в десятый раз, начать твердить о том, что все в порядке? Глупо, бессмысленно. Он ведь не робот, а человек. Он все поймет. Но сказать правду… В этом тоже не было абсолютно никакого смысла. «Одна. Я справлюсь с этим одна. Нет смысла просить о помощи человека, который ничем не сможет помочь. Ведь легче все равно не станет…»

— Настя! Алло, Настя! Алло!..

Последние слова тренера сменились протяжным гудком. Посмотрев на часы, Настя подумала: «Пора».

Через некоторое время она уже выходила из подъезда. Солнце светило по-летнему ярко, слепило глаза, заставляя Настю щуриться. Казалось странным и неуместным это солнце, такое яркое, радостное, такое несовместимое с понятием смерти. «Так странно, — думала она, — сотни прохожих идут по улице. Каждый — по своим делам. И я — внешне такая же, как все. Но это — только внешне…» Настя обернулась — ей почудилось, что кто-то окликнул ее. Какой-то детский голос. «Я схожу с ума…» За поворотом мелькнула и тут же скрылась чья-то тень, но Настя не придала этому значения. Возможно, за ней следили — ей было все равно. Она не собиралась никуда убегать, не собиралась ничего предпринимать. Она была просто исполнителем воли своего хозяина.

Настя зашла в подъезд и огляделась. Кажется, вокруг никого не было, и тем не менее всю дорогу ее преследовала чья-то тень. Настя несколько раз оглядывалась, но никого не замечала. «Наверное, все это мне просто кажется. Нервы совсем расшатаны. Да и какая, в конце концов, разница? Чего я могу бояться? Того, что меня убьют? Но это не самый ужасный вариант. Это было бы избавлением…»

Поднявшись на четвертый этаж, Настя быстро вставила ключ в замок и юркнула в открывшуюся дверь. Часы показывали без семи минут одиннадцать. Настя снова осмотрелась. И снова показалось, что за ней наблюдают — несмотря на то что теперь она совершенно точно знала, что находится в помещении одна. Настя как будто бы чувствовала этот сверлящий взгляд и знала, кому он принадлежит. Ее движение сопровождают чьи-то внимательные и пристальные глаза того самого человека, который появился так внезапно для того, чтобы разрушить ее жизнь.

Комната, в которой она оказалась, была практически пустой — только старый полированный стол, диван, потрепанный не одним поколением котов, и пара деревянных стульев. По всей видимости, квартира сдавалась без мебели. Совсем обычная комната. Таких комнат сотни, тысячи. Именно отсюда она должна сделать выстрел.

На окне висела темно-коричневая штора. Настя подошла, слегка отодвинула ее… Это было дежа-вю — Настя сразу же ощутила, что все происходящее уже было. Возможно, потому, что она сотни, тысячи раз мысленно прокручивала этот сюжет перед глазами.

Прицелившись, Настя стала ждать. Через пару минут дверь открылась, и из здания на улицу высыпала толпа людей. Один, второй, третий… Все о чем-то оживленно беседовали и жестикулировали. Вскоре она увидела и Олега. Он вышел из здания вместе с каким-то парнем и остановился, прикуривая сигарету. Насте показалось, что он на секунду поднял глаза и посмотрел на нее. Но это ей скорее всего только показалось… На мгновение он замер, и Настя ужаснулась от мысли, которая вихрем пронеслась в ее сознании. Было такое впечатление, что Олег сам дает ей возможность прицелиться поточнее, не промахнуться. Чтобы выстрел принес мгновенную смерть, чтобы он не мучился. «Или я схожу с ума, или он на самом деле ждет этого выстрела…» Она не имеет права заставлять его ждать слишком долго… Словно из ниоткуда, в ее сознании прозвучал голос: «Я нанимаю профессионального стрелка совсем не для того, чтобы ты промазала. Я нанимаю тебя для того, чтобы ты попала». Прошла еще секунда…

Прицелившись, Настя собиралась нажать на курок. Она отчетливо видела то место, куда попадет пуля. Точно в сердце. Настя была уверена, что попадет. И в этот момент Олег улыбнулся.

Он улыбнулся не ей — безусловно, он не мог ее видеть и не мог знать, что Настя сейчас наблюдает за ним. Он улыбнулся кому-то стоящему рядом. Настя увидела его улыбку. Она вздрогнула и отшвырнула пистолет, который с грохотом упал на пол. Силы почти покинули ее. Она прислонилась к стене, чувствуя, что пол уходит из-под ног. Но в следующую секунду произошло нечто еще более неожиданное. В комнате прозвучал голос.

Настя услышала этот голос — хриплый, встревоженный — как будто издалека. Она уже не отдавала себе отчета в том, что происходит. Просто услышала свое имя и обернулась на голос, повинуясь инстинкту. Обернулась и увидела знакомое лицо.

— Сергей Сергеевич?..

Он стоял совсем рядом и смотрел на нее. Увидев его глаза, Настя сразу вспомнила взгляд отца — бывало, в детстве отец смотрел на нее с тем же выражением пронзительной жалости. Такое случалось, когда Настя падала, больно ударившись, разбивала коленку, или когда приходила ночью к родителям в постель, со щеками, мокрыми от слез, и глазами, полными страха. Отец смотрел на Настю, гладил по голове и повторял: «Не плачь, доченька, это сон. Всего лишь сои…»

Это невозможно было выдержать. Настя чувствовала себя зверем, попавшим в капкан. Взгляд ее упал на пистолет, лежавший возле ног, на полу. «Почему я не закрыла входную дверь?» — подумала Настя и, сорвавшись с места, побежала.

— Настя! Да постой, куда же ты?

Она бежала, не оглядываясь, почти ничего не замечая вокруг себя. Ей показалось, что она слышала далекий звук выстрела. Все перемешалось — и этот непонятный звук, который звучал в сознании несмолкаемым эхом, и голос тренера, его глаза… Настя бежала, сама не зная, куда и зачем бежит. Она была уверена, что жизнь ее закончится с минуты на минуту. Они должны, просто обязаны, были всадить в нее пулю после того, как она провалила все их планы.

Выбежав из подъезда, она огляделась по сторонам. Там, возле здания зерновой биржи, толпились люди, слышались какие-то громкие голоса. Настя побежала в противоположном направлении, к дороге. Скрип тормозов заставил ее на мгновение остановиться. Она метнулась в сторону от темно-синей машины, притормозившей рядом. Почти в ту же секунду чьи-то сильные руки зажали ей рот и, не позволяя измученному телу сопротивляться, затолкали в темную коробку. Настя почти не сопротивлялась — ей было все равно.

Первое, что она увидела, было склонившееся над ней лицо Никиты.

— Мама… мамочка, родная, проснись!

Он теребил ее за ворот полушубка, тесно прижимаясь, плакал и дрожал над ней.

— Никита… Никита, сынок… — произнесла она одними губами и улыбнулась. — Ну что ты плачешь? Все хорошо. Все будет хорошо. Мама ведь рядом, значит, ничего не случится.

Настя сжала в руке маленькую ладошку сына и зажмурилась. Он здесь, рядом. Он жив. По крайней мере хоть это ее успокаивало. А пока Настя рядом, она не позволит, ни за что в жизни не позволит, никому притронуться к сыну. Ничего не случится. Теперь уже ничего не случится.

Снова открыв глаза, Настя попыталась разобраться, где они находятся. Светлый потолок и светлые стены. Что-то коричневое совсем рядом. С трудом повернув голову, Настя поняла, что лежит на диване, а коричневое пятно — это всего лишь ее полушубок. Никита сидел на полу рядом с Настей. Он был без верхней одежды. Губы его почти посинели, руки были ледяными.

С трудом приподнявшись, Настя наконец осмотрелась по сторонам. Они находились в большой квадратной комнате. Из мебели был только диван, на котором лежала Настя. Спиральный обогреватель, горящий напротив нее оранжевой полосой, вызывал недоумение. Странное и неуместное проявление заботы.

— Никита, сынок… как ты себя чувствуешь? Расскажи мне… расскажи мне скорей, что случилось…

Настя слушала сбивчивый рассказ сына о том, как его похитили из санатория, с тревогой вглядывалась в его глаза, касаясь губами побелевшего лица. Сняв полушубок, она закутала в него сынишку и подошла к единственному имеющемуся в помещении крохотному окошку.

— Нам нужно отсюда выбраться, — прошептала она, обращаясь к самой себе. — Непременно нужно выбраться. — «Иначе нас обоих убьют», — добавила она мысленно, стараясь не показать виду, что боится. — Только как?

Наглухо закрытая дверь не имела даже ручки. Окошко в стене не позволило бы протиснуться даже Никитке. Оно пропускало только ледяной воздух. Только холод, тишину и немного света.

Настя подошла к двери и надавила. Дверь, естественно, не поддалась. Прислонившись к ее ледяной поверхности, Настя попыталась расслышать, что происходит с той стороны — и, к своему удивлению, услышала какие-то звуки.

Сначала ей показалось, что это просто шум ветра, ворвавшегося в помещение. Но по каким-то неуловимым сигналам, воспринятым скорее на уровне подсознания, Настя догадалась, что с той стороны кто-то есть, кто-то находится за стеной и прислушивается к ее движениям.

«В принципе нет ничего удивительного в том, что нас охраняют. Хотя, с другой стороны, нам все равно отсюда не убежать. Что ж… придется подождать некоторое время. Когда-нибудь они ведь должны появиться». Настя ни минуты не сомневалась в том, что Власов решит ее убрать. Совсем ни к чему оставлять в живых свидетеля — пусть и не состоявшегося, но все же заказанного Власовым покушения. Ее не напрасно привезли сюда.

— Мама, — позвал Никита, и она снова подошла к сыну, обняла его. — Почему все это? Почему мы здесь?

Она крепко прижала к себе его светлую, коротко стриженную головку, на мгновение закрыла глаза, преодолевая внутреннюю дрожь, тихо сказала:

— Не бойся. Я потом… потом тебе все объясню.

Никита вздохнул. Как все маленькие дети, он испытывал безграничное доверие к матери. Некоторое время он молча сопел, а потом начал рассказывать ей о том, как подружился в санатории с мальчиком по имени Андрей.

— Смотри, мама. — Он опустил ладошку в карман брюк и достал маленький белый теннисный мячик. — Мы с Андреем играли. Я почти всегда попадал, а он — редко. Мы нарисовали на стене круг, почти такой же, как у меня в комнате. Помнишь, вы с папой…

— Помню, мой хороший. Конечно, помню.

Настя слушала, продолжая гладить его по голове. Тихий, немного печальный детский голос звучал в тишине, разрывая душу на части. Настя пыталась сосредоточиться на его рассказе, и все же мысли ее были далеко. Наконец она не выдержала и встала. Бездействие было невыносимо, и она принялась ходить по квадратной комнате взад-вперед, чувствуя, что начинает терять терпение.

Подойдя к маленькому окошку, Настя наклонилась и увидела через затуманенное стекло голые ветви деревьев, растущих неподалеку. Больше ничего. Маленький прямоугольник не давал возможности даже понять, где они находятся. «Наверное, какой-нибудь дачный массив, — подумала Настя. — Или загородный дом. Сколько времени прошло с тех пор, как меня сюда привезли? Два, три часа — а может быть, целые сутки?»

Настя ничего не помнила. Последним, что запечатлелось в сознании, был момент, когда ее затолкали в машину. Потом она скорее всего отключилась. Она просто не выдержала этого кошмара. И вот теперь он продолжается. Но, несмотря на это, у Насти появилось желание бороться. Бороться за свою жизнь и за жизнь своего ребенка, выжить, победить эти чертовы обстоятельства. Олег жив, Никита находится рядом. У нее есть шанс…

Настя стремительно подошла к двери и принялась стучать в нее кулаками.

— Мама? — испуганно спросил Никита.

— Не бойся, сынок. Не обращай внимания. Так нужно, — ответила она и снова стала стучать в дверь.

С каждым ударом надежда таяла. Настя почувствовала, что у нее начинается истерика. Она ничего не могла с этим поделать. Никитка молча и испуганно смотрел на нее, но даже этот беспомощный взгляд не мог остановить Настю. Она все продолжала и продолжала стучать в эту дверь, уже ни на что не надеясь… До тех пор, пока она не распахнулась перед ней совершенно внезапно. Настя отлетела в сторону, ударившись о стену. Первое, что она увидела перед собой, подняв глаза, — это направленное на нее дуло пистолета.

Она не почувствовала страха. Наверное, именно в этот момент Настя впервые в жизни с такой отчетливостью ощутила, что умирать на самом деле не страшно. Страшно, наверное, ждать смерти, думать о ней, отсчитывать часы и минуты. Если бы не Никита, Настя, наверное, даже обрадовалась бы такому исходу. Но ее маленький сын был рядом. Настя перевела на него глаза и увидела, как побледнело его лицо, а глаза налились слезами, стали взрослыми и чужими на фоне этих детских пухлых губ и курносого носа.

— Не бойся, малыш. — Настя попыталась улыбнуться, обратившись к Никите. — Не бойся, все будет хорошо, с мамой ничего не случится. Слышишь, не бойся!

Оторвав взгляд от сына, она наконец подняла глаза на того человека, который стоял над ней. Этот мужчина был ей смутно знаком. Его лицо — теперь Настя вспомнила — мелькнуло перед глазами в тот самый момент, когда она внезапно оказалась во власти чьих-то сильных рук, затолкавших ее в машину. Обычное, ничем не примечательное лицо. Серые глаза, узкие губы, квадратный подбородок и высокий лоб. Коренастая, немного сутулая фигура. Этот молодой парень, наверное, был ее ровесником — возможно, был даже немного младше Насти. Странно — они прожили на свете одинаковое количество лет. Совсем немного. Они оба еще только начинали жить, они совсем не знали друг друга… И вот теперь она была под прицелом. Одно лишнее движение — и он выстрелит. Выстрелит, совсем не задумавшись о том, о чем сейчас задумалась Настя. Выстрелит на глазах у ее маленького сына. «Человеческая жизнь совсем ничего не стоит», — подумала Настя.

— Опусти пистолет, — обратилась она к нему. В этот момент Настя подумала о том, что у этого парня наверняка тоже есть близкие люди. Наверное, у него есть девушка, сестра, родители. Возможно, у него тоже есть сын. Все это было непостижимо. — Опусти, прошу тебя. Я никуда не убегу.

Он продолжал смотреть на нее в упор — молча, не двигаясь с места, никак не реагируя на ее слова.

— Ну что ты молчишь? Послушай, скажи… скажи, это легко — убивать людей? Я, наверное, не первая. Убить меня будет легко. А вот первого, самого первого человека, которого ты убил…

— Заткнись, — наконец проговорил он отрывисто и сухо. Все продолжая держать Настю под прицелом, парень прислонился к стене. Не глядя, достал из кармана спортивной куртки сигарету, сунул в уголок рта и прикурил. Настя глубоко вдохнула — табачный дым показался ей фимиамом рая.

— Ты сможешь заставить меня замолчать только одним способом.

— Вот сейчас покурю и заставлю тебя замолчать этим самым способом, — с прежней интонацией проговорил он. — Погоди немного. Или тебе не терпится?

— Мне все равно, — равнодушно ответила Настя, прикидывая расстояние, разделяющее их. Он находился в метре, от силы в полутора метрах от нее. Две или три секунды может понадобиться для того, чтобы преодолеть это расстояние и попытаться обезоружить его. Но для этого необходимо хоть на какое-то время отвлечь его внимание. Нужно, чтобы он опустил пистолет — иначе не стоило и рисковать.

— Врешь, — процедил он сквозь зубы. — Врешь, по глазам вижу. Жить хочешь! И курить хочешь.

— Может, угостишь сигаретой, если ты такой проницательный? — усмехнулась Настя.

— Если хорошо попросишь, угощу.

Его глаза абсолютно ничего не выражали. Настя не могла понять, насколько серьезно он говорит и что подразумевает под словами «хорошо попросишь».

— Не дождешься. Не собираюсь я тебя ни о чем просить.

— Вот ты какая, — усмехнулся он, — гордая и храбрая. Думаешь, я с тобой шучу? Напрасно.

— Я же тебе уже сказала, что мне все равно. Я прекрасно понимаю, зачем вы меня сюда привезли.

— И что же, — он медленно сполз вниз по стене и опустился перед ней на корточки, продолжая держать ее на мушке, — совсем не страшно?

Теперь его глаза были напротив. Он выпустил струйку дыма ей в лицо и усмехнулся:

— Лови. Пока я добрый.

Настя отвернулась. Ей мучительно хотелось вдохнуть этот дым, задержать его в легких. В голове пронеслась странная и нелепая мысль: «Я хочу курить больше, чем жить». И именно в этот момент Настя вдруг отчетливо осознала ситуацию.

Она должна была убить Олега — но она этого не сделала. Олег жив. С ним ничего не случилось. На некоторое время Настя словно забыла о том, что они с Олегом расстались еще два дня назад. О том, что она сама прогнала его, не в силах оставаться рядом с человеком, которого так сильно любила и которого должна была убить. Всего этого словно не было. Сегодня после работы он, как обычно, вернется домой и будет ждать ее. Курить, нервничать, бесконечно разогревать ужин и смотреть в темное окно. Пристально вглядываться в узкий прямоугольник света, отбрасываемого уличным фонарем. Он будет ждать ее! А это значит, что у нее еще остался шанс. Самый последний шанс быть счастливой. Так имеет ли она право быть равнодушной? Она должна жить — и не только ради Никитки, но и ради себя!

Но, осознав все это, Настя вдруг почувствовала страх. Впервые за последние несколько дней она почувствовала страх за свою жизнь, который сковал ледяным кольцом ее душу. «Равнодушие к собственной жизни — отличный союзник в борьбе за нее. Вместе с желанием жить приходит страх потерять эту жизнь…» Сделав этот неожиданный вывод, Настя совсем растерялась.

— Эй! Ты что, заснула?

Все так же не глядя, он сплюнул себе под ноги. Она мучительно пыталась сообразить, каким образом можно выиграть эти злосчастные три секунды, так необходимые ей для того, чтобы попытаться выжить.

— Дай сигарету. Прошу тебя… Дай хоть пару затяжек, а потом стреляй.

Он снова усмехнулся — было заметно, что своей просьбой она доставила ему моральное удовлетворение. «Садист!» — подумала Настя с ненавистью, изо всех сил пытаясь скрыть эмоции.

— Прошу тебя, — снова повторила она.

Он медленно и лениво попытался извлечь пачку из кармана — но, поскольку сидел на корточках, карман был слишком плотно прижат к телу. Ни на секунду глаза его не отрывались от Насти. Этот пристальный взгляд приводил ее в отчаяние.

— Обойдешься. Вставать неохота, — сказал он и снова сплюнул.

Настя смотрела в его глаза. Серые, круглые, они отражали скупой свет лампочки, одиноко торчавшей в потолке. И зрачки — неподвижные, словно приклеенные к Настиному лицу. Надежда покидала ее. Она перевела взгляд на Никиту.

Мальчик сидел, плотно прижав к себе коленки, и смотрел на маму. Он был испуган, но Настя сумела почувствовать, что он в ней уверен. Он уверен — если мама рядом, не может случиться ничего плохого. Он смотрел, почти не мигая. Маленькие пальчики судорожно сжимали круглый теннисный шарик. Казалось, еще немного, и пластмасса даст трещину. Настя вспомнила, с каким веселым смехом Никитка кидал этот шарик в стену, часто попадая в самый центр круга, который начертил Игорь на стене в комнате. Вспомнила, как однажды Никитка напугал Игоря, кинув в него этот маленький мячик… И внезапно поняла, что ей сейчас следует сделать.

Никита смотрел на нее. Встретившись взглядом с глазами сына, Настя слегка прищурилась. Она смотрела на него, изо всех сил стараясь дать ему почувствовать, что это не просто взгляд, а взгляд-сигнал. А затем медленно, точно так же, как и несколько месяцев назад, закрыла и снова открыла глаза. Открыв, приподняла брови и перевела взгляд на противоположную стену. И еще раз. Со стороны это выглядело так, будто она просто успокаивает, подбадривает своего сына.

«Он все понял», — промелькнуло в сознании. Настя сосредоточилась. Кровь, пульсирующая в висках, отсчитывала стремительно пролетающие секунды. Теперь она, не отрываясь, смотрела на дуло пистолета. В тот момент, когда раздался легкий хлопок о противоположную стену, дуло дрогнуло и сместилось вправо. Боковым зрением Настя зафиксировала, как маленький белый шарик ударился о поверхность и отскочил. «Молодец, Никитка», — подумала она и в ту же секунду бросилась на парня с пистолетом.

Вот когда Насте пригодились сила и быстрота реакции, которые в течение нескольких лет копились и отшлифовывались в спортивном зале. «Спасибо вам, Сергей Сергеевич!» — Настя мысленно поблагодарила своего тренера в тот момент, когда поняла, что эти короткие несколько секунд принесли ей победу в борьбе за свою жизнь.

Парень, похоже, никак не ожидал такой прыти от худенькой и хрупкой с виду Насти. Она ударила его головой в челюсть и, схватив обеими руками запястье, вывернула его руку так, что парень застонал. Пальцы его безвольно разжались, пистолет упал на пол. Настя быстро подняла пистолет и прижала к его виску. Теперь их роли переменились.

— Мама! — Никита бросился к ней, обхватил руками.

Настя ласково провела ладонью по его волосам:

— Молодец, Никитка. Горжусь тобой. Настоящий мужчина!

Но «настоящему мужчине», похоже, было не до гордости. Уткнувшись носом в мамин живот, он громко разрыдался.

— Ну, не плачь. Не надо, Никита. Еще немного… Где ключ? Где ключ, я тебя спрашиваю? — Теперь уже она обращалась к своему пленнику. Для большей убедительности Насте пришлось посильнее прижать дуло пистолета к его виску.

— В кармане, — проговорил он охрипшим голосом.

— Брось его на пол. Быстрее!

Тяжелая железная связка, громыхнув, упала на пол.

— Никитка, подними. Сейчас, еще немного. Еще совсем немного…

В ту же секунду Настя услышала приближающийся шум. Сначала она не могла понять, что это за звуки. Потянув за собой Никиту, она ни на секунду не упускала из поля зрения свой «объект». Громко хлопнула железная дверь. Быстро повернув ключ в замке, Настя в тот же момент ощутила сильный толчок с обратной стороны. Но дверь уже была закрыта.

— Идем, малыш.

Настя поднялась по ступенькам наверх и вскоре, открыв еще одну железную дверь, оказалась наконец на улице. Там вовсю светило солнце. Прищурившись от яркого света, она огляделась. Вокруг нее были частные дома, судя по всему, нежилые. «Дачный массив, — предположила Настя. — Никто и никогда в жизни не подумал бы меня здесь искать…»

Шум приближался. Теперь Настя отчетливо поняла, что это был шум автомобильного двигателя. «Власов», — подумала она и почувствовала, как пальцы, продолжающие сжимать пистолет, онемели от страха. Оглядевшись вокруг, она не смогла найти места, где можно было бы спрятаться. Вокруг нее были одни голые деревья.

У нее совсем не оставалось времени на раздумья. Заслонив собой Никиту, Настя крепче сжала пистолет в руке. В этот момент из-за поворота вывернула машина. Резко скрипнули тормоза. Настя не поверила своим глазам: это был милицейский «уазик»… И первым человеком, который вышел из машины, был ее тренер.

Безвольно разжав побелевшие пальцы, Настя выронила пистолет на снег. В тот момент, когда Сергей Сергеевич подошел и прижал ее к себе, Настя наконец почувствовала, как по щекам заструились слезы.

— Вот, значит, как… — Сергей Сергеевич медленно размешивал сахар в бокале с чаем. Часы на кухне показывали половину первого ночи, а они с Настей все сидели и разговаривали. — Да, ничего не скажешь — история так история. Напрасно ты, Настенька, молчала.

Строго сдвинув брови, он смотрел на нее сквозь стекла очков.

— Я просто растерялась. Ужасно растерялась и испугалась. Я была уверена, что мне никто не сможет помочь.

— Глупости все это. Подумай, что могло бы случиться, если бы я совершенно случайно не увидел утром, как ты вышла из подъезда. Если бы я не проследил за тобой!

— Так, значит, это вы за мной следили? А я ведь чувствовала, что кто-то за мной наблюдает. Но, честно говоря, и подумать не могла, что это вы.

— Когда я вслед за тобой поднялся наверх в ту квартиру и увидел тебя с пистолетом в руках, я глазам не поверил. Понять не мог, что же это такое происходит. Потом кинулся бежать за тобой и увидел, как эта сволочь тебя в машину затащила. Остановил попутную машину и поехал следом… Потом с милицией связался, — рассказывал тренер. — Вот так все и было.

— Спасибо вам, Сергей Сергеевич! Если бы не вы…

— Да что ты, — отмахнулся он, — ты ведь сама, без милиции, справиться сумела.

— Мне Никитка помог, — улыбнувшись, ответила Настя и рассказала тренеру историю про теннисный мячик.

— Молодец парнишка, сообразительный, — похвалил Сергей Сергеевич. — Ну, а теперь ты что делать думаешь?

— Мне нужно найти Олега, — серьезно ответила Настя. — Найти его и все ему объяснить.

— Найти Олега… — повторил Сергей Сергеевич, поднявшись из-за стола. Настя не заметила, что голос его немного изменился. Он подошел к окну и продолжил, не глядя на Настю: — Знаешь что, Настенька… Ты повремени пока с Олегом. Власова ведь еще не арестовали. Так что тебе до поры до времени лучше себя никак не проявлять.

— Мне нужно найти Олега, — упрямо повторила Настя.

— Да послушай же! — Сергей Сергеевич слегка повысил голос. — Послушай же ты меня хоть один раз в жизни, Настя!

— Но почему? — растерянно спросила она.

— Я тебе уже объяснил почему, — после недолгой паузы ответил тренер. — Знаешь что? Никитку я пока в деревню отвезу, к матери. Здесь недалеко, тридцать километров от города. А тебе пока нужно в городе остаться — в милиции потребуются твои показания. Домой тебе идти опасно, оставаться у меня — тоже. Меня ведь целыми днями дома не бывает, а в квартиру при желании очень легко вломиться. Сама же видела — дверь деревянная, замок проволокой можно открыть. Телефона нет… Так что ты лучше поживи у подруги. Есть такая, что согласится тебя приютить на несколько дней?

— Но как же Олег? Мне нужно найти его…

— Послушай, Настя, — он присел рядом с ней и заглянул в глаза, — сделай все, как я тебе говорю. Прошу тебя. Очень прошу!

— Хорошо, — немного подумав, согласилась Настя. Она не понимала, почему Сергей Сергеевич так упорно избегает разговора об Олеге. У него, казалось, не было для этого причин. Она так и не пришла ни к какому выводу. Но на долгие раздумья времени не оставалось: рано утром, еще затемно, Сергей Сергеевич на своем старом «жигуленке» подбросил ее до Наташиного дома, а сам вместе с Никитой отправился в районный центр, обещав позвонить сразу же по возвращении в город.

До поры до времени Настя решила ничего не рассказывать Наташе. Ей слишком тяжело сейчас было об этом говорить — поэтому она попросила подругу о временном приюте, сославшись на ремонт в квартире. Наташа приняла ее с радостью.

Во время завтрака, который для Насти состоял только из одной чашки кофе и двух сигарет — одна мысль о пище почему-то вызывала у нее отвращение, — Наташка рассказывала о последних событиях, произошедших в детском саду во время Настиного отсутствия. Она слушала подругу вполуха, мысли ее были далеко.

— Настя, — Наташа поднялась, — ну я пойду, а ты тут оставайся за хозяйку.

— Ты что, решила из меня сделать временную домработницу?

— Нет, золото мое, конечно, нет! — Наташа так и просияла, услышав очередную шутку. — Вон там, на полке, видеокассеты. Вон там — музыка, компакт-диски… Хочешь, книжку почитай. Хочешь, телевизор посмотри — у нас теперь двадцать четыре канала, Костя недавно кабельное телевидение подключил…

Наташа глубоко вздохнула и опустила глаза.

— Как он, кстати, не появлялся?

— Нет, — грустно ответила Наташа, — а теперь уже, наверное, и не появится… Да ладно! И не таких видали.

На этой оптимистичной ноте разговор был окончен. Уже в дверях Наташа почему-то поинтересовалась:

— Тебе когда Никитку из санатория забирать?

— Из санатория? — Настя удивленно вскинула брови, на мгновение совсем забыв о том, что Наташа не в курсе событий. — В следующий четверг, а что?

— Соскучилась?

— Спрашиваешь!

— Ну ничего. Подумаешь, всего неделя.

— Да, всего неделя, — согласилась Настя. — Послушай, у тебя есть снотворное?

— Снотворное? — Наташа удивленно подняла брови. — Это еще зачем? У тебя… Что-то случилось, да? Я же вижу, ты какая-то… Какая-то не такая! Что случилось? Ты с Олегом поругалась, да? Он тебя бросил?

Настя отрицательно покачала головой.

— Ну тогда, может быть, ты заболела? Или… Не дай Бог, с Никитой…

— С Никитой все в порядке, — ответила Настя, не став уточнять насчет Олега. — Прости, я на самом деле себя неважно чувствую. У тебя есть снотворное? Реланиум, элениум?

— Я и слов-то таких не знаю, — пробормотала Наташка. — Димедрол, кажется, где-то был, сейчас поищу.

Наташа закрыла дверь, оставив на тумбочке пачку димедрола, а Настя прошла в комнату и медленно опустилась на диван. С сомнением оглядев видеокассеты, она решила, что едва ли сумеет сосредоточиться сейчас на сюжете фильма, каким бы интересным он ни был. То же самое и с книжками — Настя знала наперед, что будет просто переворачивать страницы, не вдумываясь в смысл прочитанного. Ей нужно было занять себя чем-то — но вот только чем? И в самом деле — уборку, что ли, в квартире устроить? Или, может быть, сготовить что-нибудь?

Нехотя поднявшись с кровати, она отправилась на кухню. Открыла холодильник — но в ту же минуту поняла, что готовить она сейчас не в состоянии. Она вообще ничего делать не в состоянии…

В дверце стояла бутылка водки — початая, но почти полная. Настя задумчиво извлекла ее оттуда и поставила на стол. Воскресив в памяти вкусовые ощущения от этого напитка, она содрогнулась от отвращения и поставила бутылку обратно. Вернулась в комнату…

Почти целый час она так и ходила из кухни в комнату, из комнаты — в кухню. То останавливалась возле окна, то присаживалась на диван, включала и снова выключала телевизор. Повертела в руке оставленную на тумбочке пачку димедрола, но потом решительно отложила ее в сторону и вернулась на кухню. На этот раз она уже не сомневалась, когда открывала холодильник. В шкафу нашлась небольшая рюмочка — Настя заполнила ее и тут же опрокинула в рот.

Едва не задохнувшись, она сделала глоток воды и сразу же налила себе вторую, а за ней третью рюмку. Необходимо было сделать перерыв — Настя отошла от стола и тут же почувствовала, как закружилась голова. Ватные ноги еле донесли ее до дивана. В третий раз включив телевизор, Настя откинулась на подушку и попыталась сосредоточиться на рекламе. Но реклама действовала на нервы, и она снова принялась переключать каналы. На одном из них передавали местные новости. И вдруг на экране мелькнула картинка, знакомая, тысячи раз прокрученная — красно-серое здание бывшей зерновой биржи, кирпичный дом напротив… Она полностью превратилась в слух.

— Вчера в одиннадцать часов на Кировской площади произошло убийство. Жертвой оказался известный в городе журналист Олег Виноградов. От полученного ранения он скончался по дороге в больницу. В прокуратуре возбуждено уголовное дело по факту…

Настя попыталась встать, но в тот же момент поняла, что сил уже не осталось. Судорожно сжимая в руке пульт от телевизора, она закрыла глаза, чтобы не видеть того, что так безжалостно и беспощадно фиксировала камера — тело Олега, распростертое на асфальте, лицо, наполовину залитое кровью…

— Согласно предварительной версии, Виноградов оказался жертвой наемного убийцы. Выстрел был произведен из окна соседнего дома. Всех, кто располагает какой-либо информацией по поводу совершенного преступления, просим звонить по телефонам…

Настя, не выдержав, нажала на кнопку и выключила телевизор. Наступившая тишина показалась еще более ужасной. Она беспомощно огляделась по сторонам — и внезапно громко, что есть силы, закричала.

Вернувшаяся после первой смены Наташа застала дома странную картину. Настя — в ее старой футболке, с босыми ногами, сидела в кухне на полу. Рядом с ней стояли пустая бутылка и рюмка, до половины заполненная прозрачной жидкостью. Настя сидела, скрестив ноги, и раскачивалась из стороны в сторону. Длинные распущенные рыжие волосы свисали по обеим сторонам лица, полностью закрывая его. Она даже не услышала, как открылась дверь.

— Настя! — с ужасом, почуяв неладное, воскликнула Наташа.

Настя подняла мутные глаза, улыбнулась какой-то странной, неестественной улыбкой и тихо сказала:

— Я ведь все знала заранее. Знала, что выстрелю. Что не промахнусь. Потому что мне запретили это делать. Запретили, понимаешь?! Он так и сказал — ты не имеешь права! Мне казалось, что я сильная, но на самом деле я оказалась слишком слабой… Слишком слабой для того, чтобы его не послушаться. Я… я совсем ничего не помню. Мне казалось, что я уронила пистолет, что я не смогла в него выстрелить. На самом деле, оказывается, смогла… А что мне оставалось делать, Наташа? Сначала я хотела просто ранить его. Я хотела попасть ему в плечо. Но ведь мне не разрешили. Ведь снайперы никогда не промахиваются. И я попала в сердце…

— Что ты несешь, Настя? — Наташа подлетела к подруге и попыталась поднять ее с пола. — Что за бред? Что за выстрелы в плечо и в сердце? Это у вас что, игра такая? В вашем тире, да?

Наташа смотрела в ее мутные глаза и начинала понимать, что на самом деле произошло что-то ужасное. Последние слова, которые она произнесла, были уже адресованы не столько Насте, сколько себе самой:

— Скажи, я ведь правильно поняла? Это новая игра? Соревнование? Что это?

— Ну что ты, Наташа, — Настя покорно позволила подруге оттащить ее в комнату и опрокинуть на диван, — какая игра?! Я на самом деле вчера его убила. Застрелила из пистолета…

— Да что ты несешь?! — прокричала Наташа. — Кого ты убила?!

— Олега, — произнесла Настя, равнодушно пожав плечами. — Я убила Олега.

В следующую секунду раздался громкий звук — Наташа и сама не сразу поняла, что это она его произвела. Настя, отшатнувшись, задумчиво провела ладонью по щеке, на которой алела тонкая рваная полоса — след от Наташкиного удара.

— Приди в себя, — злобно прошептала Наташа и закурила сигарету.

В голове была какая-то черная пустота — Настя вспомнила черный липкий занавес, сквозь который она пыталась прорваться, когда потеряла сознание. И вот теперь — то же самое. Ее словно парализовало — она ничего не чувствовала. Нервные окончания полностью потеряли чувствительность, уставший мозг отказывался работать.

— Настя!

Наташа встряхнула ее за плечи.

— Пусти, — наконец тихо проговорила Настя, — ты делаешь мне больно. Я тебе уже все рассказала. Перестань меня мучить.

— Но неужели ты не понимаешь, что ты его не убивала! Ведь сама же говорила, что выронила пистолет…

— Не знаю, — уставшим голосом произнесла Настя, — может быть, я ошибаюсь. Мне казалось, что я его выронила. Но может быть, я его выронила уже потом, после того как… Ведь кто-то же его убил!

«Так вот почему Сергей Сергеевич так настойчиво избегал разговоров об Олеге, — подумала она. — Он-то знает. Он точно знает, что выстрел был».

— Стреляли из окна дома, расположенного напротив. В окне дома, расположенного напротив, была я. Там была я, Наташа! И никого, кроме меня, не было! Значит, это была я, — без выражения произнесла Настя.

— Ты просто пьяная. Ты ничего не соображаешь — от горя и от водки. У тебя был дублер, — решительно проговорила Наташа, — теперь мне все понятно. Этот твой… Власов, так? Он страховался, он предвидел, что ты не сможешь выстрелить в Олега. Поэтому нанял еще одного человека, который и…

Наташа не решилась продолжить фразу.

— Дублер? — Настя смотрела на подругу словно сквозь туман. И внезапно этот туман слегка рассеялся — Настя вспомнила звук выстрела, который услышала уже после того, как пистолет упал из ее рук на пол. Она вспомнила и звук падающего пистолета, и звук выстрела. Тогда, в тот момент, она была не в состоянии осмыслить этот звук. Она даже не была уверена в том, что услышала его. Так, значит…

— Да какая теперь разница?! Он убит. Он мертв. Его больше нет, Наташа! А ведь я могла предупредить его. Если бы я ему все рассказала, он сейчас был бы жив!

Закрыв лицо руками, Настя снова принялась раскачиваться из стороны в сторону, словно пытаясь отыскать успокоение в этом монотонном и бессмысленном движении. И вдруг Наташа, вскочив с кровати, прильнула к Насте, обняла ее, прижала к себе:

— Господи, как мне тебя жалко! Как же так! Как же могло такое случиться?!

И Настя, до этого момента ощущавшая себя каменной глыбой, вдруг задрожала всем телом, вжалась в кровать и, закрыв лицо руками, зарыдала.

На следующий день Наташа, сославшись на плохое самочувствие, на работу не пошла. Группа была оставлена на одну Веру. Наташа переживала, но ничего поделать не могла. С утра она поехала в милицию, чтобы попытаться что-нибудь узнать про Олега. Но там ей заявили, что информация выдается только родственникам, а Наташа к их числу не относилась. Ей удалось только узнать, в какую больницу должна была отвезти Олега бригада «скорой помощи». Но и здесь ее ждало разочарование — как и следовало ожидать, с Наташей никто даже не стал разговаривать. Все это время Настя оставалась дома, ожидая известий.

Наташа вернулась к обеду.

— Ну что? — спросила Настя, сразу догадавшись, что Наташа пришла не с добрыми вестями.

— Ничего, — хмуро ответила та, — вообще ничего. Мы даже не знаем, когда и где его будут хоронить.

— А родители?

— У него не было родителей, — тихо ответила Наташа. — Разве ты не знала, его тетка воспитывала, а она умерла уже три года назад.

— Не знала, — ответила Настя, в который раз удивившись тому, что, прожив почти месяц под одной крышей с человеком, она о нем почти ничего не знала. Всегда, каждую минуту она думала только о себе, о себе и о Никите, а Олег…

— Этого не может быть. Не может быть, Наташа. Это было бы слишком жестоко, и если есть в мире высшая справедливость…

— О какой высшей справедливости может рассуждать человек, который собирался нажать на курок? — взорвалась Наташа. — Ты вообще о чем?

«Это была не я!» — хотела закричать Настя, но промолчала. Настя не ответила, потому что знала — Наташа, наверное, права. Теперь, по прошествии нескольких часов, она уже немного пришла в себя и совершенно отчетливо вспомнила, что не стреляла в Олега. Этот выстрел был сделан не ее рукой — и все же она была виновата в его смерти. Если бы Настя не струсила, если бы не пошла на поводу у собственного страха и предупредила Олега о том, что его хотят убить — возможно, сейчас он был бы жив.

Наташа, в свою очередь, тут же поняла, насколько жестока по отношению к подруге.

— Прости меня, Настя. Не дай Бог оказаться на твоем месте. Послушай, может, Никитку заберем из деревни?

— Нет, Наташа.

Настя постоянно думала о том, что они собирались ехать в санаторий вместе с Олегом. Они собирались вместе забрать Никиту! Олег так хотел с ним познакомиться…

— Настя?

Настя вздрогнула, услышав голос подруги.

— Ну не надо так… Ничего уже не изменишь.

— Мы собирались вместе ехать за Никитой. Сегодня или завтра. Он обещал мне, что мы поедем вместе… — медленно произнесла Настя. — Наверное, нужно подождать.

Настя чувствовала, что сходит с ума. Наташа смотрела на нее расширенными от ужаса глазами.

— Настя, прошу тебя… Он не появится. Ты же сама слышала, ты же знаешь, что его уже нет…

— Ничего я не знаю, — упорствовала Настя, — он же обещал — или сегодня, или завтра. Наверное, завтра.

Весь следующий день Настя провела у окна, всматриваясь в скользящие по дороге машины. Наташа пыталась иногда отвлечь ее, но вскоре поняла, что все ее попытки обречены на провал. Настя сидела возле окна до самой поздней ночи, не проронив ни слова.

— Иди спать, Настя. Прошу тебя, это уже невыносимо… просто невыносимо. Ты ничего не сможешь сделать.

— Он обещал, — твердила Настя, — обещал поехать вместе со мной за Никитой. Вчера или сегодня…

«Я знаю, что его нет, — думала она про себя. — Я это знаю. Я не сошла с ума. И все же я подожду. Ведь в жизни всякое случается. Я подожду его».

— Прошу тебя, — снова повторила Наташа, — успокойся. Тебе завтра в милицию, у тебя же повестка. Дашь показания… Это единственное, что ты сможешь сделать. Они ведь похитили твоего ребенка, Настя! Неужели ты хочешь, чтобы эти звери остались безнаказанными?!

В конце концов Настя все же послушалась Наташу и легла спать — но в темноте еще очень долго ворочалась и прислушивалась к каждому шороху, едва сдерживая биение сердца в те моменты, когда на улице раздавались звуки проезжающих машин. Заснула Настя с первыми лучами рассвета.

Следующий день прошел как во сне. С утра Настя ездила в городской отдел давать показания. Потом, вернувшись к Наташе, проглотила пару таблеток димедрола и проспала до обеда. Когда Наташа пришла домой после первой смены в детском саду, Настя сидела на кухне и курила, равнодушно глядя в окно.

— Знаешь, Наташа… я, наверное, поеду домой.

— Ты с ума сошла! Тебе нельзя показываться дома! Тебя могут просто убить, неужели ты этого не понимаешь? — Наташа покрутила пальцем у виска, окончательно уверившись в том, что ее подруга сошла с ума.

— Ну и пусть. Я не могу… не могу больше здесь, Наташа. Я хочу домой. Знаешь, мне кажется, если Власов захочет меня найти, он меня и здесь найдет. Нетрудно догадаться, у кого я могу прятаться. Я хочу домой, Наташа.

— Настя, — снова взмолилась Наташа, — ну подумай сама… Да и каково тебе будет там — одной, в пустой квартире, наедине со своими мыслями…

— Я всегда наедине со своими мыслями, — возразила Настя, — от себя не убежишь, не спрячешься… Какая разница, какие стены тебя окружают. Нет, Наташа, я пойду.

— Но ведь ты сама сказала, что Власов еще не арестован, — привела Наташа свой последний аргумент, казавшийся ей самым убедительным и устрашающим. — Ты ведь ему все карты спутала. Ты очень многое про него знаешь. Ты для него опасна… О Боже, я уже не знаю, какими словами тебя убеждать!

— Не нужно меня ни в чем убеждать. Ну неужели ты не понимаешь — если они захотят меня найти, то найдут и у тебя. И в саду, и даже в спортшколе каждая собака знает о том, что ты моя подруга. Так что… давай не будем об этом, Наташа. Если позвонит Сергей Сергеевич, скажи, что я у себя.

На самом деле Настя и предположить не могла, насколько тяжело ей будет снова оказаться дома. Она не была здесь всего несколько дней — но казалось, за спиной не неделя, а целая прожитая жизнь. Было очень странно смотреть на вещи, оставшиеся в том же порядке. Все те же рассаженные вдоль стены Никиткины игрушки, чашка с недопитым чаем, оставленная на столе. Прекрасно осознавая, что причиняет себе нестерпимую боль, Настя подошла к одежному шкафу и открыла его. Здесь висел толстый светло-коричневый свитер — тот самый, Настин любимый… Она осторожно сняла его с вешалки и зарылась лицом в пушистый ворс. Олег… На полке, аккуратно сложенный, висел его спортивный костюм, а на батарее висела пара носков.

Настя опустилась вниз, прямо на пол, и долго сидела без движения. Потом, резко поднявшись, словно приняв какое-то решение, намочила тряпку и принялась ожесточенно вытирать пыль с книжных полок и журнального столика. Она носилась по квартире как заведенная, будто хотела своими действиями заглушить нестерпимую боль. Но на самом деле она просто хотела выбиться из сил — физическая усталость уже много раз спасала ее лучше любого наркотика. В последние дни Настя практически ничего не ела, и поэтому уже через полтора часа своей активной деятельности она рухнула на диван, поняв, что больше не в состоянии драить полы и стирать руками постельное белье.

«Ради Никиты, — повторяла она про себя, — я должна жить ради Никиты. Только ради него, ради сына. Ведь у него нет никого, кроме меня. Я обязана поставить его на ноги, я обязана достать деньги на операцию… Ребенок ни в чем не виноват».

По ее щекам струились слезы. Телефонный звонок в полной тишине прозвучал как выстрел.

— Алло? — Настя вскочила как ошпаренная, почему-то ожидая услышать голос Олега.

— Настя! — Сергей Сергеевич шумно вздохнул. — Ну наконец-то! Ты что это надумала? Я звоню Наташе, а она мне говорит…

— Сергей Сергеевич, — перебила его Настя, — вы ведь… Вы ведь все знали? Про Олега? Еще тогда?..

— Не знал, — тихо ответил он, — но догадывался. Я ведь слышал выстрел. Да и ты, наверное, слышала. А узнал я только вчера. Видишь, Настя, как бывает…

Он вздохнул. А Настя, услышав этот вздох, почему-то почувствовала легкую неприязнь к тренеру. Она как будто обижалась на него за то, что вообще пришла в стрелковый спорт.

— Если бы не эта чертова спортшкола, ничего бы не случилось, — проговорила она.

— Ну зачем ты так… Я понимаю, Настенька, как тебе сейчас тяжело, — ответил он без обиды.

— Как Никитка? С ним все в порядке?

— Отлично, — успокоил ее Сергей Сергеевич. — Они с мамой быстро нашли общий язык. Он в восторге от коров и прочих достопримечательностей сельской местности. Послушай, Настя… зачем ты вернулась домой? Мы ведь договаривались…

— Не знаю. Сама не знаю, Сергей Сергеевич. Я думала, мне станет легче…

— Послушай, а может, тебе тоже в деревню? Развеешься, воздухом подышишь…

На некоторое время Настя задумалась. В принципе этот вариант казался ей подходящим. Дома она чувствовала себя ужасно. Каждая вещь напоминала об Олеге. Даже запах, даже вид из окна… «Черт бы побрал этот стрелковый спорт!» — снова подумала она.

— Настя?

— Извините, Сергей Сергеевич. Я что-то неважно себя чувствую. Вы сейчас в спортшколе? Я вам перезвоню! Я подумаю и перезвоню вам…

— Настя!..

Но Настя уже повесила трубку — она понимала, что обвинять тренера просто глупо, а совладать с возникшим раздражением не могла, поэтому и решила, что разговор продолжать не стоит. Опустив трубку, Настя задумчиво обвела глазами комнату. Взгляд остановился на настенном календаре. Прошло уже пять дней с того момента, когда Олег ушел. Ушел, чтобы никогда не вернуться…

Ей показалось, что стены, покачнувшись, стали сдвигаться. Она никогда в жизни не страдала клаустрофобией, а теперь впервые в жизни ощутила, что означает страх перед замкнутым пространством. Зажмурив глаза, она попыталась убедить себя в том, что все это ей просто показалось — но даже с закрытыми глазами Настя чувствовала, как неумолимо надвигаются на нее стены. И с этим ничего невозможно было поделать. Снова открыв глаза, она медленно досчитала до десяти и прошептала: «Нет, я не схожу с ума. Я не имею права сходить с ума, потому что у меня есть ребенок. Я должна жить ради него».

Снова зазвонил телефон. Настя не стала снимать трубку, догадавшись, что это решил перезвонить Сергей Сергеевич. Она поговорит с тренером позже, когда хоть немного придет в себя… Хотя когда это будет?.. Говорят, что время лечит раны. Раньше Настя была полностью согласна с этим, а теперь, после всего, что произошло в ее жизни, она могла бы возразить: смотря какие раны. Потому что ее боль, такая жгучая и нестерпимая, со временем, с годами, может стать не такой острой. Но чтобы она прошла совсем — такого, безусловно, просто не может быть. Обрести и потерять любимого человека. В памяти навсегда останутся этот оконный проем и его лицо — улыбка, последняя улыбка, озарившая лицо за несколько секунд до смерти… Проглотив две маленькие белые таблетки — последнее время она не могла жить без димедрола, — легла на кровать и крепко зажмурила глаза.

В тот день Настя тренеру не позвонила. Не позвонила и на следующий день, и через день. Сергей Сергеевич регулярно звонил, уговаривал, но Настя словно впала в летаргию. Она даже не совсем отчетливо иногда представляла себе, какое время суток. Бесконечное снотворное, тяжелый полубред… И только на четвертые сутки пребывания в замкнутом пространстве она решила, что дальше так продолжаться не может. Она только тем и занималась, что бесконечно перебирала в памяти все то, что случилось. От этого никуда невозможно было деться.

В тот день она проснулась рано утром. Часы показывали половину восьмого. Настя поднялась с постели, прошлась по комнате, бесцельно и беспомощно оглядевшись по сторонам, а затем остановилась возле окна. Там, за окном, вставало солнце. Ярко-розового, какого-то неестественного цвета. Пласт неба над горизонтом был лилово-красным. Крыши домов и дорога — все было покрыто ровным слоем чистого белого снега. Наверное, снег выпал ночью. Настя отошла от окна, с трудом оторвав взгляд от режущей глаза белизны.

«Наверное, все-таки лучше будет поехать в деревню. По крайней мере рядом с Никитой мне станет немного легче. Да и он будет рад, что мама рядом».

Решившись на поездку, она позвонила Сергею Сергеевичу.

— Ну вот и хорошо, Настенька. Через два часа занятия в школе заканчиваются, я за тобой заеду. А ты пока собери все необходимое!

«Все необходимое»… В памяти еще долго звучал его голос и эти слова. Осталось ли в жизни что-то, что ей необходимо, если даже в самой жизни Настя не испытывает сильной необходимости? Глупо, бессмысленно…

Приняв душ, Настя налила себе чашку крепкого горячего кофе и принялась медленно собираться. Мятая одежда — накануне она заснула, даже не раздевшись, — нуждалась в том, чтобы ее прогладили. Но… включить утюг и разглаживать складки на мятой кофточке — она и представить себе не могла, что станет этим заниматься. Грязные волосы она собрала в пучок на затылке, ботинки только слегка почистила щеткой… И внезапно увидела свое отражение в зеркале.

На нее смотрела удручающего вида незнакомка. Волосы совершенно непонятного грязно-коричневого цвета почти сливались с веснушками на бледном, как у покойника, лице. Она даже не почистила зубы — хотя успела выкурить сигарету. Мятая кофточка напоминала одежду привокзальных бомжей. Грязные разводы на замшевых ботинках только дополняли сходство… И она собралась в таком виде ехать к сыну! Да что же это такое, что он про нее подумает? Что подумают все остальные?! Нельзя же так, в самом деле…

Включив утюг и намочив марлю, она убежала в ванную чистить ботинки, потом засунула голову под теплую струю и намылила волосы шампунем. Сквозь шум воды ей послышался звонок. Решив не обращать внимания, она продолжила смывать пену, но когда выключила кран, звонок повторился, причем весьма настойчиво.

«Кто бы это мог быть?» — подумала она отстраненно, замотала голову полотенцем и, подойдя к двери, посмотрела в глазок. Но с той стороны никого не было. Вернее, там кто-то был — Настя это чувствовала, совершенно безошибочно ощущала, что там, за дверью, стоит человек. Страха она не чувствовала — было только тупое раздражение.

— Кто там? — громко спросила она, но ей никто не ответил. И тогда она почему-то разозлилась: — Черт побери, что еще за игры такие?

Она распахнула дверь, ожидая всего, чего угодно — например, что сейчас ей в лоб влепят пулю. «Власов», — подумала она, представив себе знакомую ненавистную физиономию. Подняла глаза… и тут же их закрыла. Потом снова открыла — ничего не изменилось. Слева от двери, прислонившись к косяку, стоял Олег. Живой Олег — он смотрел на нее и улыбался.

— Ты жив… — прошептала Настя побелевшими губами. — Боже мой, ты все-таки жив!

Олег смотрел немного смущенно — и в этот момент Настя вспомнила о том, как они расстались. Она же выгнала его в тот день, когда…

Тысячи мыслей пронеслись в голове за несколько секунд. Бросившись ему на шею, она прошептала:

— Я люблю тебя! Ты просто не представляешь, как сильно я тебя люблю!

Они долго стояли, тесно прижавшись друг к другу, не произнося ни слова. Подняв лицо, Настя вдруг заметила, что лицо Олега немного искажено. Она отпрянула:

— Что с тобой?

— Ничего страшного. Ты думала, что меня убили. Но меня просто ранили. Плечо немного болит… Настя, так мы едем в санаторий? Сегодня тридцатое число — кажется, пора забирать ребенка… Машина внизу!

— Едем, — глотая слезы, ответила Настя. — Конечно, едем. Только не в санаторий. И сначала нам нужно поговорить. Я должна рассказать тебе…

— А здесь направо поверни, — скомандовал Сергей Сергеевич, — совсем немного осталось, не больше двух километров.

Олег послушно включил правый поворотник.

— Так, значит… ты собиралась меня убить? — тихо спросил он, поймав Настин взгляд в лобовом стекле.

— Собиралась? Кто сказал, что собиралась? — хмуро ответила Настя. — Почему в прошедшем времени? До сих пор собираюсь! И убью, если ты не прекратишь задавать идиотские вопросы!

— Прости, Настя. — Олег явно не мог прийти в себя. — Все это настолько неожиданно, что мне даже не верится…

Настя откинулась на сиденье, прижав к себе огромного плюшевого медведя.

— Нравится? — не отрывая взгляда от дороги, спросил Олег.

— Нравится… Даже жалко отдавать его Никитке, — рассмеялась Настя.

— Ну ничего, я тебе куплю такого же.

— Точно такого же?

— Ну да, чтобы вы не ругались.

— Олег! — Отложив медведя на заднее сиденье, она накрыла своей рукой его ладонь, и он поднес к губам ее пальцы и поцеловал.

— Я люблю тебя, Настя.

Некоторое время они ехали молча. Каждый из троих испытывал свой психологический шок. Сергей Сергеевич в самом начале пути долго не мог прийти в себя и разговаривал без умолку. Потом он замолчал и не произносил ни слова, за исключением редких фраз, когда нужно было уточнить дорогу.

— И все-таки я не понимаю — почему ты? — После недолгой паузы Олег снова вернулся к разговору о том, что произошло. — Почему не кто-то другой, а именно ты?!

— Наверное, просто потому, что я тренер по стрельбе. Ведь стрелять — это практически единственное, что я умею в жизни. Не считая, может быть, выпечки, разных тортов и пирожных… Есть и еще одна причина.

— Какая?

— Помнишь, я рассказывала тебе о том, что Игорь, мой бывший муж, залез в долги и нам пришлось заложить квартиру?

— Ну да, помню.

— Как оказалось, уже заложенную квартиру он умудрился продать. Ты, наверное, уже догадался кому…

— Власову?

— Ну да, конечно же, Власову. Игорь исчез, а Власов решил получить с меня компенсацию. А поскольку денег у меня нет, он решил мной воспользоваться… Олег, он угрожал, что убьет Никиту! — снова, уже не в первый раз за прошедшие с момента их встречи два часа, повторила Настя.

Олег на некоторое время освободил руку и сжал Настины пальцы, и она снова ощутила, как бесконечно дорог ей этот человек.

— Олег, я ведь думала, что тебя убили!

— Ну перестань… Хватит об этом. Как же ты не догадалась, что это была просто «утка». И предназначалась она не тебе, а Власову!

— Но как я могла такое подумать? Ведь это не бабушки на скамейке обсуждали, а по телевизору показывали!

— Естественно. — Олег усмехнулся. — Но ты ведь знаешь, какие у меня связи в журналистской среде. В том числе и в телевизионной. Меня просто ранили. А ложную информацию распространили в целях моей безопасности, вот и все. Прости меня, родная. У меня не было другого выхода.

— Я знаю, Олег, — согласилась Настя. — Я прекрасно понимаю… Разве я могла предвидеть, что Власов решит подстраховаться?!

— Не слишком удачно у него получилось, — усмехнулся Олег. — Нервы, наверное, у стрелка не выдержали. Ждал до последней секунды, что ему стрелять не придется. Вот и дождался!

Настя легонько дотронулась до его плеча.

— Ничего страшного, — улыбнулся Олег, — до свадьбы заживет! Ведь со дня подачи заявления должно пройти не меньше месяца, прежде чем брак зарегистрируют? Черт, да ты ведь еще не разведена!

— Это что — предложение? — улыбнулась Настя сквозь выступившие слезы.

— Ну да. Ты его принимаешь, я надеюсь?

Она не смогла вымолвить ни слова — только накрыла своими пальцами его ладонь и кивнула головой.

— Олег… неужели ты не мог дать мне знать? Позвонить по телефону или попросить кого-нибудь? Ты просто не представляешь, что я чувствовала…

— Представляю, — ответил он. — Прости, Настя! Но после покушения мне не пришлось долго раздумывать над тем, кому была нужна моя смерть. А поэтому я никак не мог появиться раньше того момента, пока не арестовали Власова. Это было бы слишком рискованно… И потом, если честно — я все-таки был в легком недоумении. Я был обижен. Я ведь ничего не знал! Не знал, что за мужчина звонил тебе в тот вечер. Ты меня прогнала…

— Прости, Олег. Так Власова арестовали?

— И его, и его напарника, — подтвердил Олег, — а мне, кстати, неплохо заплатили за работу. Так что теперь нам не придется продавать квартиру, чтобы сделать Никите операцию. А здесь куда поворачивать?

— Здесь?.. — Сергей Сергеевич, оглядевшись вокруг, немного растерялся. — А здесь уже не надо поворачивать. Только вперед метров сто проехать осталось… Вон там, видишь, одноэтажный дом, угловой? Так вон же он, Никитка! Смотри, Настя, вон он бежит! Услышал, наверное, догадался!

Настя и сама уже увидела Никитку. Она вышла из машины и протянула руки ему навстречу. Через несколько секунд он уже висел у нее на шее.

— Мама! — Никита целовал Настю, а она смеялась, прикрыв глаза. — Мама, мы теперь поедем домой? Вместе? Правда вместе?

— Конечно, вместе, Никуша.

— А это кто? — Никита насторожился, увидев за маминой спиной незнакомый силуэт.

— Это… — Настя почувствовала, как сердце упало куда-то вниз, а ноги почему-то стали ватными.

Но Олег уже подошел, присел на корточки, и, серьезно глядя в глаза Никитке, протянул ему руку:

— Олег.

Никита, нахмурившись, пристально и придирчиво, как показалось Насте, оглядел незнакомца с ног до головы, а потом, так ничего и не решив, поднял голову и вопросительно посмотрел на Настю. Она едва заметно кивнула — и этого оказалось достаточно.

— Никита.

Рукопожатие состоялось, после чего Никита деловито осведомился:

— Это твоя машина?

— Моя, — подтвердил Олег.

— А мне разрешишь порулить? Немножко!

Олег пожал плечами и усмехнулся:

— Спрашиваешь!