Пуля не дура

1

Весь апрель стояла небывалая жара, май обрушил на горожан едва ли не годовую норму осадков, в июне же погода напоминала бекон — дождливые дни сменялись тропической жарой, и только в июле стихия позволила немного передохнуть.

Николай Гринько с наслаждением потянулся, зевнул и взглянул в зеркало. Вид был нелепый — голый человек с наплечной кобурой и в стоптанных тапочках. Со своим «стечкиным» Николай не расставался даже ночью. Как говорится, «по штату не положено».

Телохранитель остается телохранителем и во время сна. Это обычные смертные могут расслабиться в наше сумасшедшее время хотя бы ночью. Надо сказать, вчерашний день был — хуже не придумаешь. Сплошные официальные встречи и протокольные церемонии, а поскольку генерал Пронин был отнюдь не свадебным, его телохранителям не приходилось скучать. Десять часов — рабочий день шефа не укладывался в предусмотренные КЗОТом — пришлось изнывать от тридцатиградусной жары в парадных костюмах. Конечно, на хозяйской даче можно было бы и передохнуть, перевести дыхание — участок под охраной, возле дома в конуре огромный и злобный ротвейлер, и все же с оружием спокойней. Обычно на ночь Гринько устраивался в маленькой комнатке рядом с кабинетом генерала, но накануне звезды легли иначе. За праздничным столом отмечали день рождения пятнадцатилетней дочери хозяина, стояла напряженная атмосфера…

Десять лет назад генерал командовал соединением в Афгане. Брать с собой семью он не собирался, но Екатерина Иосифовна, тогда ее все звали просто Катенькой — настояла. Действительно, где место офицерской жены — конечно, рядом с мужем. Все попытки Льва Ивановича отговорить ее от этой безумной затеи — ехать в самое пекло кровопролитной войны, да еще с маленьким ребенком — ни к чему не привели. Жена непоколебимо стояла на своем. В конце концов, говорила она, «мы познакомились в военном госпитале, так что к передовой нам не привыкать».

В этом жена была права. Впервые они встретились в хирургической палате госпиталя, куда генерал попал после тяжелейшего ранения, а Катя Соломатина работала в отделении сестрой и совершила нередкое в медицинском мире чудо, вытащив молодого командира, в то время еще носившего на погонах майорскую звезду, с того света — во всяком случае, таково было единодушное мнение врачей.

В конце концов Лев Иванович уступил, за что уже много лет денно и нощно проклинал себя. Но кто мог подумать, что беда придет совсем не с той стороны, откуда ее ждали? Разве можно представить, пройдя весь ад, именуемый в народе Афганом, что есть вещи пострашнее душманских гранат, минометного обстрела и коварной пули, и принесет беду в твой дом ничтожный вирус и вся медицина мира не сможет вернуть твоего ребенка к нормальной жизни? Но так случилось, и с тех пор вся жизнь прославленного бесстрашного генерала, который не побоялся отказаться от Золотой звезды Героя во время августовских событий, сказав ставшие знаменитыми слова: «Нельзя получать награду за войну со своим народом», разделилась на две части — до и после заболевания дочки.

После возвращения в Москву генерал продолжал службу, потом ушел в отставку, был избран в Госдуму, организовал движение «Свободная Россия», в которое вошли не только тысячи офицеров и генералов, но и тысячи гражданских. И эта работа, на которую не хватало суток, компенсировала отсутствие семейной жизни. Прошло время, и теперь Катерина Иосифовна считала, что во всех бедах их семьи виноват муж, — его проклятая служба заставила их отправиться в страну, где смертельная опасность таилась за каждым кустом. Давно было забыто, что именно она настояла на поездке в Афганистан. Что поделаешь, такое нередко случается с женщинами, и чем чаще она говорила на больную для нее тему, тем тверже становилась ее уверенность в своей правоте. Спорить с ней стало невозможно, да генерал и не пытался. Постепенно жизнь дома стала невыносимой. Если разговор на больную тему и не велся, то генерал ловил на себе осуждающие, гневные взгляды супруги.

Так было и вчера во время юбилейного застолья. Посверкивали молнии, к счастью, гром не грянул. Лев Иванович умело обходил подводные рифы назревающего скандала и, едва разговор сворачивал на опасный участок, произносил очередной тост. Пили чисто символически — пара бутылок сухого вина на пять человек. Это нормальному мужику, что называется, на один зубок. Генерал в шелковой тенниске и давно не глаженных спортивных брюках, на которых красовалось неизменное «Адидас», совсем не походил на всегда подтянутого, официального политического деятеля. Впрочем, его крупной лепки лицо и дома казалось озабоченным и даже суровым, последние годы он словно разучился улыбаться. Настроение генерала передавалось и окружающим. Раньше журналисты любили брать у остроумного и всегда доброжелательного генерала интервью, теперь желающих заметно поубавилось. Беседы с ним появлялись разве что во время очередных съездов «Свободной России». Он стал раздражительным, и порой было заметно, с каким трудом он сдерживается, чтобы не нагрубить дотошному журналисту. И это человек, который славился невозмутимостью и непроницаемостью сфинкса.

Как всегда на семейных торжествах, в роли тамады выступал зять генерала, муж старшей дочери, служивший в Центральной клинической больнице, более известной под аббревиатурой ЦКБ. Несмотря на молодые годы, зять, коего звали Василием Ивановичем, успел защитить докторскую, стать заведующим отделением. Причем осуществил все это еще до женитьбы, что начисто отвергало подозрения в протекции.

Разговор за столом напоминал прогулку по минному полю. Дочка, зять и сам генерал старались идти, как говорят саперы, «след в след». Не дай бог свернуть в сторону. Особенно тяжко доставалось зятю: будучи врачом, он уже представлял изрядный раздражитель. Приходилось следить за каждым словом, чтобы не коснуться больной темы. Да, нелегкая работа выпала на долю Василию Ивановичу, которого, впрочем, в семейном кругу никто иначе, как «наш Вася», не называл. Тем не менее ему удавалось время от времени вызвать на угрюмом лице тещи улыбку…

Застолье продолжалось недолго, особенно если учесть сам повод — день рождения, — всего часа три. После того как спиртное было уничтожено и покончено с традиционным чаепитием, все с явным облегчением разбрелись по своим комнатам. Гринько перестраховался и заночевал на первом этаже: кому охота слушать обвинения супружеской четы друг друга, а без обычного скандала не обойдется — уж в этом-то Николай был уверен на все сто.

Спал он паршиво, невольно прислушиваясь к разговорам на «хозяйской половине». Его комнатушка соседствовала с комнатой «молодых». Звукопроницаемость была не хуже, чем в «хрущобах». Поцелуи сменялись сдавленными страстными стонами, невнятными словами, снова поцелуями. Доктор показал неплохую форму и не опозорил этой ночью мужскую часть человечества. Может, стресс после семейного торжества сказался. Так или иначе, но молодые утихомирились лишь под утро, и Николай Гринько забылся тяжелым сном. И хотя на сон оставалось лишь каких-то пару часов, в семь утра сработал биологический будильник, и он привычно выскочил из кровати.

Он стоял одетый лишь в наплечную кобуру с верным «стечкиным», когда в его убежище ворвалась хозяйка. Глаза Катерины Иосифовны блестели, такие Гринько видел у наркоманов, когда работал в милиции.

— Я убила его! Это я его застрелила! — Женщина кричала исступленно и, казалось, вовсе не замечала ошеломленного телохранителя.

— Кого вы убили? — Николай, не дожидаясь ответа, выскочил из комнаты и, перепрыгивая через три ступеньки, помчался на второй этаж.

Дверь спальни была распахнута. Генерал лежал на кровати, натянув до подбородка суконное зеленое одеяло. Николай остановился — никогда раньше он не осмеливался заходить в спальню шефа и вот теперь из-за крика истерички нарушил табу. Он уже хотел на цыпочках, дабы не нарушить сон, удалиться из хозяйских апартаментов, но вдруг заметил в одеяле на уровне груди генерала крошечное отверстие с порыжевшими краями. Он всмотрелся в восковое лицо и с подступившим к горлу комком понял, что Пронин не спит. Он был мертв.

2

Такого столпотворения Кондратьеву еще не доводилось видеть. Правда, и стаж его пребывания в рядах доблестной московской милиции насчитывал всего три года. Как и каждому оперативнику, независимо от чинов и регалий, ему пришлось увидеть немало, участвовать в расследовании десятка нашумевших преступлений, о которых можно было прочитать не только в рубрике «Срочно в номер» раскрученной столичной газетки, но и в солидных юридических изданиях.

Двухэтажная дача генерала никогда не видала такого количества гостей. К сожалению, повод был не радостный. Даже на лицах людей, повидавших в силу своей профессии немало такого, что простому смертному доводится видеть разве что в страшилках голливудского кино, можно было заметить неподдельное горе и растерянность, а это вообще как-то не вязалось с их профессиональной принадлежностью. Такое нашествие начальства разных ведомств Кондратьеву довелось наблюдать лишь в тот день, когда умер академик Бородин. Впрочем, тогда это было вызвано обычной перестраховкой — умер крупнейший ученый, так сказать, «основоположник», «родоначальник» и прочая. Преступление, в раскрытии которого удалось поучаствовать молодому оперативнику Кондратьеву, не было связано с «фактом смерти». Просто так случилось, что ценнейшая филателистическая редкость — желтая трехшиллинговая марка — была похищена именно в доме академика…

А пока следователи под бдительным присмотром прокурорских чинов составляли протокол осмотра места происшествия, искоса поглядывая на мешковатую фигуру самого министра в неизменных очках, с сосредоточенным выражением на физиономии, словно именно он ведет расследование и только от него зависит, будет ли оно успешным или закончится очередным висяком. Кондратьеву министр не нравился, он помнил его беспомощное бормотание во время чеченских событий, когда тот волей президента командовал ФСБ, помнил о его скоротечной отставке. И вот, пожалуйста, снова выплыл на поверхность. Теперь он клянется покончить с организованной преступностью и дает многозначительные интервью о неких таинственных операциях по освобождению заложников.

Кондратьев телепатически чувствовал облегчение, испытанное министром и высшими чинами, когда им доложили о признательных показаниях вдовы покойного. Какой-то генерал даже не удержался и небрежно бросил подвернувшемуся журналисту, что дело ясное: убийца — жена, предстоит лишь разобраться в мотивах рокового выстрела. Свою реплику он бросил, подъезжая на машине к окраине дачного поселка, — ближе журналистов не подпускали, и они толпились кричащей группой с микрофонами в руках в надежде узнать хоть какие-нибудь подробности.

Похоже, такая версия устраивала всех участников расследования. Все были крепкими профессионалами и, конечно, делали все, что положено в таких случаях, но у каждого упал с души камень, когда стало известно о признательных показаниях. Их можно было понять, надоело каждый день читать в газетах о нераскрытых заказных убийствах, об этих чертовых висяках, об очередных оправданиях Генерального прокурора. И угораздило же грамотного и вполне преуспевающего профессора согласиться на такую должность! Мысли о Скуратове возникли и ушли, а Кондратьев вновь начал размышлять о происшедшем.

Убит известный военачальник, крупный политический деятель. Приплюсуем к этому оппозицию стареющему и немощному президенту, добавим, что до последнего времени он был его сторонником. Не Коржаковым, который, лишившись места у кормушки, начал на каждом углу поливать грязью бывшего шефа. Нет, Пронин шел к неприятию существующей власти иным путем, путем разочарований, сомнений и мучительных размышлений. Господи, сколько еще разочаровавшихся породила новая история российская! Все они ждут, когда снова пройдут выборы высшей власти, но какой Нострадамус может предсказать будущее, не будет ли снова ошибки? А скорей всего будет, недаром все шарахаются от правительства. Понимают, что любое его нормальное действие в обстановке кризиса вызовет недовольство, и если ты член правительства, то на любых выборах провал тебе обеспечен. Критиковать всегда проще.

— Ну, коллега, что скажешь оптимистического и вселяющего в душу надежду? — Следователь Сергеев отодвинул в сторону исписанные мелким почерком листки допроса — пишущую машинку, а тем более компьютер он не признавал. — Чувствую, что неприятностей нам с тобой и твоими ребятками не избежать.

Степан Митрофанович потер виски тонкими пальцами и тяжело вздохнул. Сергеев считался одним из лучших профессионалов в управлении. У него было меньше всех нераскрытых преступлений, но, начиная очередное дело, он неизменно впадал в глубокую депрессию. Сергеев был твердо уверен, что на этот раз его бригада и он лично потерпит полное поражение.

— Ну, нынче вроде не тот случай, господин следователь. Даже версии изобретать не придется…

— Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь. Ты посмотри, как министр желваками играет. Ему надо журналистам показать кипучую работу вверенного ведомства. У начальства, как тебе ведомо, есть железный штамп: «следственной группой отрабатываются все версии». К тому же он поклялся перед телекамерами, что убийство будет непременно раскрыто. Так что попотеть нам придется. И не дай бог, чтобы из бытовухи вылезли уши заказного…

Кондратьев едва не вздрогнул, следователь словно его мысли прочитал.

— Заказные тоже раскрывают. В прошлом году 134 раскрыли, на 14 процентов больше, чем в предыдущем.

— Так то статистика, она дама коварная! Дала баба бутылку бомжам, чтобы ее от супруга избавили, — вот тебе и заказняк. Таких горе-киллеров отыскать — это не тот сюжет. А где гуляют убийцы Меня, Листьева, Холодова? Сие известно разве что Скуратову да нашему предводителю. Они журналистов по всем телеканалам уверяют, что завтра все фигуранты будут сидеть. Только что-то не заметно, чтобы те спешили. Знаешь, как говорит режиссер молодым актрисам: «Поживем — увидим!» Давай и мы погодим. Так что действуй…

Подворный опрос ничего нового не принес. В дачном поселке, как правило, общались редко. Обитали в здешних местах в основном люди государственные, чаи распивать по вечерам с соседями не привыкшие. Кондратьев с сожалением помянул московских старушек, что с утра до ночи несли на общественных началах вахту на скамеечках возле подъездов. Уж они бы без полезной информации его не оставили. Пять оперативников из следственной группы упрямо ходили по домам, пытаясь отыскать пресловутую иголку в стоге сена. Все в глубине души понимали, что делают зряшную работу, нужную высшему начальству для галочки, у каждого в Москве было невпроворот незавершенных дел. И все это не улучшало настроения. Понятно, никого из хозяев увидеть Кондратьеву не удалось и беседовать пришлось со сторожами, поварихами, домработницами. Впрочем, «служивые люди», как правило, более наблюдательны, так что Кондратьев не особо горевал, что не познакомился с очередной партией государственных чиновников.

— Знаете, мы вчера очень поздно легли спать. Геннадий Семенович приехал с заседания Думы часов в одиннадцать. Привез с собой несколько товарищей по фракции, и часов до двух они обсуждали свои дела. Сами понимаете, никто из домашних спать не ложился. Но ничего подозрительного мы не слышали…

Собственно, Кондратьев ничего иного и не ждал от очередного потенциального свидетеля. Во всех коттеджах, где он с коллегами-сыщиками проводил расспросы, было одно общее. Обслуживающий персонал старался походить на хозяев. Вот и сейчас, беседуя с экономкой популярного депутата Госдумы, худенькой блондинкой с фигурой топ-модели, он думал, что, наверно, и сам депутат вечерами восседает у камина, прикрыв ноги толстым английским пледом и лениво листая последний номер американского журнала. Коттедж, в который забрел Кондратьев, находился на самом краю дачного поселка, и, разумеется, приход сюда сыщика был чистой формальностью. Обитель депутата отделяли от дачи генерала десятка три домов.

— Как вы заметили, отсюда до дома генерала Пронина почти километр. Даже если там что и происходило, то не услышишь, не увидишь. Правда, есть у них ротвейлер — Альмой кличут, она такая голосистая. Тут многие собак держат, но Альма эта всех за пояс заткнет. Ее, по-моему, и в Москве услышать можно. Ее в поселке собакой Баскервилей зовут. С доброго теленка ростом вымахала.

— Должно быть, бесконечный лай надоедает…

— Привыкли. Мне приятель рассказывал — он возле Быковского аэропорта живет, — первое время, когда он там поселился, ночами не спал. А потом замечать перестал. Ой, совсем забыла! Как раз позавчера я удивилась, что Альмы не слышно.

— Как это «не слышно», голос она потеряла, что ли? — насторожился Кондратьев.

— Кто знает, может, не в настроении была, — улыбнулась девушка. — Собачья душа потемки.

— Так и запишем. Больше ничего необычного?

— Ну что еще? Ага, еще машина какая-то ночью тарахтела. Обычно так поздно сюда не возвращаются, остаются ночевать в московских квартирах. И вот еще что непонятно: в поселок машина не заезжала. Поселок забором с колючей проволокой окружен, как в концлагере. Одни ворота, и возле них в будке круглосуточно охрана, любая машина непременно мимо нас проезжает.

— Может, какой дальнобойщик заночевал? Ведь рядом охрана, безопасно. — Сыщик и сам понимал глупость такого предположения. Какой дальнобойщик рискнет припарковаться возле правительственных дач? Но уж больно неожиданно появились кончики ушей, упомянутых следователем.

— Что я, грузовик от легковой тачки отличить не смогу? — обиделась девушка. — Но, кажется, иномарка. У них мотор потише. Все! Больше ничего необычного. Да и чего я такого уж необычного рассказала?

И правда, что странного, если к поселку ночью подъезжала легковушка, а собака не лаяла — так, может, ее перекормили, или пустили переночевать в хозяйские хоромы, или луны на небе не было? А без луны какой собачий лай. Недаром еще поэт предлагал: «Давай полаем вместе при луне на тихую и добрую погоду…»

Кондратьев с тоской подумал, что насчет собаки вопрос решить просто, а вот разбираться с любителями ночных прогулок придется вызывать экспертов. И тут он вспомнил, что в его группе есть отличный специалист по машинам Сашка Макаров. Парень приехал из города на стажировку. Там он долго работал сначала личным шофером вице-губернатора, а после его гибели перешел на службу к президенту пароходства «Посейдон». Вкалывал его персональным шофером, в связи, как говорят нынешние бизнесмены, с форсмажорными обстоятельствами выдвинули его в службу безопасности, командировали в Москву набираться опыта, и вот уже неделю уважаемый Александр Петрович Макаров набирается ума-разума в отделе Кондратьева. Понятно, когда произошло убийство генерала, он чуть ли не на коленях вымолил разрешение поучаствовать в оперативно-розыскных мероприятиях и вместе с капитаном Загоруйко терпеливо ищет свидетелей.

3

Сашке Макарову в страшном сне не могло привидеться, что его трудовая биография пересечется с милицией. Пословица не рекомендует зарекаться от сумы и тюрьмы, а Макаров никогда не пытался спорить с судьбой. Все равно дело это безнадежное. Надо сказать, что, испытывая Макарова на прочность, она оставляла его в живых. Так было в Афганистане, где из его взвода разведчиков возвратился на родину он один, так было, когда снайпер-киллер убил вице-губернатора и промахнулся в сидящего за рулем Сашку. Не единожды он мог погибнуть и на службе в «Посейдоне», но снова пронесло. Когда волей судьбы он стал руководителем службы безопасности, Макаров понял, что на бога надейся, а сам не плошай. Одним словом, как сказал классик, учиться, учиться и учиться. Президент ЗАО «Посейдон» использовал свои связи, и Макаров попал на стажировку на знаменитую Петровку, 38. Причем попал в тот момент, когда страну потрясли сразу несколько заказных убийств. Понятно, поучаствовать в розыске — что может быть лучшей школой для начинающего сыщика? Но тут ему пришлось столкнуться с прозой сыскной работы, и Макаров уныло ходил по дачам в поисках свидетелей, понимая по кислой физиономии капитана Загоруйко, что занятие сие бесперспективное и нужно лишь для галочки начальству. Поэтому, когда Кондратьев попросил его помочь разобраться с таинственной машиной, он обрадовался — представилась возможность показать, что и он не лыком шит. В чем, в чем, а в тачках он разбирался отлично. Задача оказалась простенькой — «наследил» «жигуленок» пятой модели. Свидетельница уверяла, что шум от мотора был как у иномарки, стало быть, скорей всего мотор был чужой.

— Левое переднее колесо «лысое». Наверное, поставили запаску.

— Почему так думаешь? — заинтересовался Кондратьев.

— А чего тут думать? Такого не бывает, чтобы три колеса, будто только что с фабрики, а четвертое — пора на помойку. К тому же понюхайте, — Макаров наклонился к примятой траве, — как бензином несет. Не иначе, лежало колесо в багажнике рядом с канистрой.

— Логично. Что еще?

— Запах бензина довольно сильный. Значит, меняли колесо недавно. Наверняка кто-нибудь машину эту засек, когда водила колесо менял. Конечно, если тачка действительно вас интересует.

— Ну, это жизнь покажет. А вот и сигаретка. «Мальборо», стало быть, богатенький Буратино. Сигаретку едва прикурил и сразу выбросил, волновался должно быть.

— Да тут в кустах их штук восемь валяется.

— Соберем, люди мы не гордые, в хозяйстве пригодится…

Преступный мир не случайно побаивается, когда милиция берется за расследование крупных заказных убийств. Киллеров находят редко, зато в сети попадает много мелкоты, да и тех, кто давно находится в розыске. То, что любители ночных автопрогулок окажутся причастными к убийству Пронина, шансов практически не было, но мелочей в розыске не бывает. Кто знает, что за люди побывали в этих местах, что им понадобилось в неурочное время и отчего это они так волновались, что выкурили почти пачку дорогих сигарет?

— А собачка наша умерла в одночасье. Аккурат накануне смерти хозяина, царство ему небесное. — Сторож перекрестился и зачем-то посмотрел на часы. — Мы ее похоронили под жасмином. Очень уважала этот куст, когда цветы опадали, а цветет жасмин всего пару-тройку дней, так она любила на цветах кататься. Прямо как щенок малый.

— И отчего же Альма скончалась? — Кондратьева утомил словоохотливый сторож генеральской дачи.

— Так ведь у собачек те же болячки, что и у нас, грешных. Даже насморком маются. А у людей, я где-то прочел, недугов бесчисленные тыщи. Врачи и то диагноз правильный поставить не могут. Куда уж мне! Скулила, скулила — всю землю под любимым жасмином изрыла, а после задергалась вся и померла. Царствие ей небесное…

Что ж, все мы смертны, это у кошки, говорят, девять жизней. Преставилась собака накануне гибели своего хозяина, так что вроде с его смертью никаких связей не наблюдается. И все же придется призвать на помощь науку. Кондратьев не сдержал улыбки, представив, как вытянется физиономия эксперта Александра Львовича Овсянникова — ставить диагноз собаке ему, должно быть, еще не приходилось…

4

— Не, толковища не было. — Витька Филинов, по кличке Филин, достался Кондратьеву по наследству от полковника Сыромятникова, когда тот уходил на пенсию. Каждый оперативник дорожит своими агентами, и даже высшее руководство зачастую знает их лишь по псевдонимам. Это и понятно, агент — уши и глаза оперативника в уголовном мире. Филин к тому же всегда был в курсе всех войн, стычек и самых мелких конфликтов в криминальной Москве. Ничто не проходило мимо его ушей и глаз. — Базара не было, я б знал, Иван Петрович. Да и о чем базарить, когда все ваши талдычат — баба замочила.

— Грамотный ты человек, Филин, сам знаешь, что такое версии, каждую отрабатывать положено, чтоб никаких вопросов в суде не возникло.

— Без вопросов какой суд? На то и адвокат-защитничек придуман, чтоб сыскарь не зевал. Шухера вы навели, вся братва на дно залегла, пережидает, когда аврал отменят. Так, глядишь, и с преступностью покончите, только надолго у ментовки пороха не хватит.

Филин засмеялся-загукал, словно его тезка в ночном лесу, обнажив желтые зубы заядлого курильщика.

Какой-нибудь слушок, ежели убийство было заказным, среди братвы наверняка бы пронесся, а раз его не было, стало быть, действительно Екатерина Иосифовна себя вдовой сделала. Как в старом анекдоте. Армянское радио спрашивают, кто такой круглый сирота? «Человек, который убил мать и отца», — отвечают журналисты кавказской республики.

— Ты говоришь, какой-то «жигуленок» у дачного поселка заночевал? Так тут сразу две неувязочки получаются. Во-первых, серьезная братва на таком старье не катается. Во-вторых, «Мальборо» тоже с этой рухлядью не стыкуется. Вот тебе информация к размышлению.

Надо сказать, что и сам Кондратьев, и Макаров Сашка об этом подумали, а теперь и сам знаток криминального мира Филин их подозрения подтвердил. Выходит, придется эту тачку всерьез искать, с тоской подумал Кондратьев…

В ночном лесу Степанкову доводилось бродить последний раз в далеком детстве. Как водится, было это на спор. Кто в детстве не спорил со сверстниками, что запросто прогуляется ночью по кладбищу или по другому страшному месту?

Брести по безлюдному ночному лесу, спотыкаясь на каждом шагу о коряги, которые издалека можно было принять за таинственных леших, ведьму или другую нечисть, удовольствие не из приятных. И теперь, продираясь к лесному озерку, майор спецподразделения ВДВ, знаток восточных единоборств, прошедший огни, воды и медные трубы, Владимир Степанков вспоминал давние страхи без ироничной усмешки над наивным детством. Нынче страхи были куда более прозаичными, но намного реальнее. Он уже неделю чувствовал слежку. Как полагается, «проверялся» Степанков много раз, но безуспешно. Наблюдение велось — он чувствовал это всей шкурой опытного оперативника, но велось оно профессионалами его класса, и это настораживало. Участвовал он в слишком крутом деле, и выйти из него, не потеряв головы, — задача такой сложности, что требовала напряжения всех сил и опыта.

Степанков шел пружинистым шагом хорошо тренированного человека, чутко замирая при каждом подозрительном звуке: испуганном вскрике птицы, хрусте сухой ветки, шорохе легкого бега какой-то лесной живности. Но ничего, что говорило бы о присутствии человека, не замечал. Наконец Степанков добрался до цели, и в этот самый момент из-за туч выскользнула луна, проложив серебристую дорожку по озеру. Он невольно залюбовался открывшимся видом, ивами, опустившими ветви до самой воды, танцем мелкой рыбешки, выпрыгивающей из родной стихии, чтобы изловить вьющуюся над водой мошкару.

Очнулся, когда сигарета «Мальборо» обожгла палец. Прогулка по лесу не испугала его, но лучше было бы обойтись без нее. Нет, непростительно было для «гения террора», как Степанкова то ли в шутку, то ли всерьез прозвали сотрудники отдела, не уничтожить главную и, наверно, единственную улику — повидавший виды «жигуленок». Оправданием могло служить разве что нервное напряжение той ночи. Оно оказалось слишком сильным даже для него. Вот почему, загнав машину в глухомань, проверив все ее содержимое, Степанков не сделал самого элементарного — не утопил ее в озере, которого не найти ни на одной карте. А может, в глубине души он не верил, что ментовка докопается до этого следа. Ведь он даже не заезжал на территорию дачного поселка. Но береженого бог бережет, и сейчас предстояло исправить упущение.

Он решительно подошел к машине, открыл дверцу, снял ручной тормоз, и в эту минуту острый тонкий шнурок впился в его горло. Убийца был недюжинной силы, к тому же на его стороне был эффект неожиданности. Но для Степанкова понятия «неожиданность» не существовало. Натренированное тело мгновенно среагировало на смертельную угрозу, всего секунда потребовалась, чтобы в руке Владимира оказался кинжал с бритвенной остроты лезвием. Шнурок с тихим шелестом лопнул, и киллер невольно откинулся на заднем сиденье. Степанков, словно на тренировке, ударил незнакомца ребром ладони по шее и, когда тот обмяк, резким движением вывернул его голову. Раздался хруст шейных позвонков. «Черт, надо было оставить в живых и побеседовать. Совеем сдают нервы», — вновь разозлился на себя Степанков, и это была его последняя мысль.

Лезвие ножа попало точно в сердце. Человек не спеша вытер о траву свое оружие и с сожалением посмотрел на два тела, громоздящихся в машине. «Неосмотрительно, Муромец, неосмотрительно. Говорил дураку, что надо с десантником поосторожней. Они там у себя всяким хитростям обучены, их просто так не замочишь. Ну, на каждую хитрую…» Человек, поднатужившись, перекинул тело Степанкова на заднее сиденье. Завел машину, включил газ, закрепил бечевкой сцепление и направил ее в озеро.

Через минуту крыша злополучного «жигуленка» скрылась под водой, еще некоторое время о нем напоминали лишь широкие круги да пузыри воздуха, с бульканьем лопавшиеся на поверхности озера. Человек дождался, пока гладь воды вновь задремлет под убаюкивающим лунным светом, и побрел по ведомой лишь ему лесной тропке.

5

Вызов к начальству — удовольствие не из приятных. Благодарность — сие из области не очень научной фантастики, а читать нравоучения — любимое развлечение шефов всех рангов. Причем большинство обитателей руководящих кабинетов искренне считает, что, вещая прописные истины, оно открывает подчиненному Америку. И надо делать вид, что дело обстоит именно таким образом. Как говорят в народе: «Ты начальник — я дурак, я начальник — ты дурак».

Обо всем этом размышлял Кондратьев, шагая к кабинету генерала Старожилова. Надо сказать, что начальник УГРО не совсем подходил под начальственный стандарт: по пустякам или только для того, чтобы прочитать очередную проповедь, как правило, он не вызывал. Но тем неприятнее был звонок его секретарши, тем более что по ее щебетанью ни один Мегрэ или Пуаро не смог бы догадаться о причинах аудиенции. Работа на Петровке приучила выпускницу высшей школы милиции в совершенстве управлять своими эмоциями. Так что сотрудникам оставалось лишь гадать, каков повод вызова к начальству: разгон или деловой разговор-инструктаж.

В огромном кабинете Старожилова стоял неистребимый самыми современными освежителями воздуха застарелый табачный запах — сам хозяин давно завязал с курением, но не запрещал участникам совещаний предаваться пороку, поэтому никаким кондиционерам не под силу было справиться с экологическим бедствием.

— Здравствуйте, здравствуйте, майор. — Старожилов кивнул в сторону подноса с дымящимися чашками кофе. — Тут созрела тема для небольшого разговора.

Кондратьев заметил еще одного человека. Хотя тот был в штатском, но даже не очень внимательный наблюдатель сразу бы определил его принадлежность к клану бывшего КГБ. Кондратьев невольно усмехнулся, вспомнив старый анекдот: «Шел писатель, а следом два критика в штатском».

Старожилов перехватил усмешку подчиненного и недовольно поморщился. Как и любой начальник, он предпочитал, чтобы улыбки вызывали лишь его шутки. Впрочем, недовольство промелькнуло только в уголках прищуренных глаз. Генерал отхлебнул кофе и по старой привычке разгладил пышные усы, которые делали его похожим на популярного Никиту Михалкова.

— Товарищи из дружественных нам органов выражают недовольство. Вот познакомься, полковник Вельяминов Николай Егорович. Руководит в ФСБ следствием по делу убийства генерала Пронина…

— Мы уже знакомы. — На тонких губах полковника проскользнула тень улыбки. — Виделись на даче потерпевшего. Правда, нас тогда не представляли. Что ж, теперь будем знакомы официально.

Рука Вельяминова как бы нехотя протянулась по направлению к новому знакомому. Кондратьеву не понравились влажные ладони полковника, как и слово «потерпевшего», которым тот назвал генерала Пронина. Не понравился исходящий от него запах дорогого одеколона и цепкий взгляд глубоко посаженных серых глаз.

— Господин генерал не совсем точно заметил, что тема для небольшого разговора. На наш взгляд, разговор очень даже принципиальный. Как известно, следствие по делу об убийстве Пронина президентом поручено вести ФСБ. Вашему ведомству отведена роль, так сказать, верных и добросовестных помощников — поддержка оперативно-розыскными мероприятиями, профессиональными сыщиками и т. д.

Всю эту вступительную речь Вельяминов произнес, не поднимая глаз от стола, словно там лежали листки с заранее написанным текстом. Теперь он оторвал взгляд от стола, и в Кондратьева будто выстрелили две серые льдинки.

— Вместо этого без согласования с нашими следователями вы затеяли самостоятельное расследование. Я не знаю о существующих в ваших головах версиях, но о конкретных действиях нам известно. Кто вас просил искать каких-то мифических убийц, когда есть конкретный человек, давший признательные показания? Есть прямые улики, в частности отпечатки на пистолете.

— Ну, все не так просто, — вмешался в гневный монолог Старожилов. — Существует прецедент. Во Франции два года назад была убита семья российского предпринимателя. Обвинили в преступлении пятнадцатилетнего сына предпринимателя. Было и его признание, и отпечатки, и следственные эксперименты. А через год выяснилось, что парня просто запугали наемные убийцы и он все взял на себя. Впрочем, что я вам рассказываю? Об этом во всех газетах сообщалось…

— Газеты мы тоже почитываем. Однако я говорю не о прецедентах, а об элементарной дисциплине. По-старинному, о субординации. В вашем ведомстве о таких словах слыхали?

Гэбэшник откровенно хамил, и если это можно было бы понять лет десять назад, когда Лубянка олицетворяла высшую власть в стране, то нынче времена совсем другие, и немало даже самых правоверных рыцарей из ведомства «железного Феликса» давно перекочевало в охранные службы коммерческих банков. Стало быть, задачу гость ставил иную — не показать свою власть, а скорее — вывести милицейских из себя. Уж пользоваться человеческими слабостями, например гневом, чтобы человек в запальчивости наговорил лишнего, в КГБ всегда умели.

Но, как говорится, нашла коса на камень. Анатолий Александрович тоже в этих играх поднаторел. Он лишь ущипнул ус, словно желая удостовериться в реальности происходящего, и улыбнулся, демонстрируя доброжелательность и радость по поводу того, что и на фирме гостя знакомятся со средствами массовой информации.

— Так разве у нас сомнения были, что вы в курсе? Но согласно всем учебникам криминалистики должны отрабатываться все версии. Тем более что и прокуратура пока не считает дело таким уж «чистым»…

— С прокуратурой разберемся. Просто слишком много перестраховщиков там развелось. — Полковник криво усмехнулся, явив миру ослепительно белые зубы, словно в рекламе пасты. Пожалуй, слишком белые, чтобы быть натуральными. — Генеральный ни одного телодвижения не сделает без оглядки на Кремль. Его понять можно — дело под контролем самого «гаранта Конституции». Только у старика этого добра накопилось, что в городском суде. Тут не одна кровоточащая язва заведется…

Вельяминов снова усмехнулся.

— Так что хватит волну гнать. Кончаем шустренько производство и, как положено, в суд. Там признают вдову действовавшей в состоянии аффекта, дадут что-нибудь условное. И все довольны!

— Мы что, разве против? Мы, как вы изволили заметить, только на подхвате. Что прикажете, то и сделаем. Что касается оперативно-розыскной самодеятельности майора Кондратьева, так разве я могу наказывать сотрудника за добросовестную работу?

Иван вполуха слушал перепалку начальства. У каждого была своя задача. И о ней нетрудно догадаться — Старожилов пытался понять истинную причину визита представителя смежного силового ведомства, полковник хотел выведать, что нарыли милицейские сыскари. Но это было на поверхности. А какой еще «скелет в шкафу» припас гость — вот что интересно бы разузнать. Но разговор, напоминающий фехтование, когда ни один из дуэлянтов не спешит нанести решающий удар, продолжался. Старожилов перехватил тоскующий взгляд своего подчиненного и смилостивился:

— Теперь, майор, вы в курсе претензий, которые нам предъявляют коллеги. Конечно, раз они считают, что копать дальше излишне, то пусть так и будет… Возвращайтесь с вашей группой к делу об ограблении обменного пункта валюты на Грузинской. Свободны, майор.

Кондратьев шагал по пустым коридорам в свой кабинет, заваленный японскими телевизорами, магнитофонами, видиками и прочими предметами ширпотреба, именуемыми «вещдоками», и продолжал размышлять: какова же истинная причина прихода полковника Вельяминова? Обижаться на то, что «менты поганые» слишком много работают, — глупо; показать свою власть над ними — еще глупее.

Нет, наверняка была какая-то подспудная причина, заставившая полковника покинуть свою контору и вести пустые разговоры на Петровке.

Кондратьеву и в голову не могло прийти, что ответ на этот вопрос он получит через несколько шагов, отделявших его от кабинета. Впрочем, и после телефонного разговора пройдет немало дней, прежде чем начнут выстраиваться кубики фактов в стройную систему причин и следствий…

Надо заметить, что и полковник Вельяминов, развалясь на заднем сиденье своего «Вольво», — за шофера был капитан Синцов, которого полковник захватил с собой, — тоже размышлял над вопросами. Их было немало, но, в отличие от милицейского коллеги, на некоторые он ответы знал. Все началось накануне, когда его вызвал к себе начальник следственного отдела ФСБ.

— Послушай, Вельяминов, — после приветствия приступил к делу генерал. — Надо бы переговорить с милицейским руководством, чтобы оно укоротило руки у своих джигитов. Задача, понятно, общая, но все же мы должны решать, где копаться, а когда и просто отойти в сторонку.

Генерал откинулся в кресле и впервые за время разговора взглянул на Вельяминова, словно желая удостовериться, что до того дошел смысл сказанного. Визуальный осмотр подчиненного не удовлетворил хозяина кабинета, и он еще раз повторил всю фразу, выделив «просто отойти в сторонку». Но полковник, слава богу, работал в органах не первый десяток лет и наукой читать между строк владел в совершенстве. Думал он уже о другом — «в сторонку» от каких именно вещей следует отойти и, как полагается, забыть? Он знал, что генерал свои слова не конкретизирует и предоставит о деталях догадываться ему самому. В лучшем случае будет сделан еще один намек, сущность которого невозможно будет расшифровать, даже если их разговор какой-нибудь умелец записывает на пленку. Предосторожность не лишняя. И хотя лицо Вельяминова продолжало оставаться непроницаемым, про себя он улыбнулся, припомнив, как во времена краткого правления Бакатина так и не разоблаченные злоумышленники украли из кабинета главы всемогущего КГБ новые кресла. После такого святотатства режим стал еще строже, но газеты как ни в чем не бывало продолжали печатать сверхсекретные материалы. «Пятая колонна» действовала, так что подслушивание самых конфиденциальных разговоров не исключалось.

— Между прочим, в районе происшествия совершал ночной моцион майор Степанков. Бывает, у людей в доме неприятности или на службе, вот они и стараются успокоить нервную систему ночными прогулками. Стоит посоветоваться с молодцами генерала Старожилова, не встречались ли они с майором?

Генерал придвинул к себе ежедневник в переплете из крокодиловой кожи, давая понять, что высочайшая аудиенция закончена и пора заниматься служебными делами.

Договариваясь о встрече со Старожиловым, полковник продолжал переводить услышанное в кабинете шефа на русский язык. Майор Степанков числился в спецподразделении ВДВ, занимавшемся самыми деликатными поручениями — диверсиями, устранением опасных свидетелей, убийствами по заказам высшего руководства. Об этой стороне деятельности подразделения никто вслух, разумеется, не говорил, но догадывались многие. Особенно с тех пор, когда было совершено покушение на всесильного финансового советника президента Бердянского.

Впрочем, тогда он только начинал свою коммерческую деятельность. Его империя еще не поглотила авиалинии, крупнейшие нефтяные компании, телевидение и газеты, ограничиваясь всего лишь ВАЗом. Сам будущий олигарх отделался легким испугом — его «Мерседес» взорвали, когда он его покинул, и пострадали шофер и телохранитель. Сообщение о покушении не вызвало особого шума — это через пару лет газеты стали отслеживать каждый шаг всемогущего финансового гения, мастера самых хитроумных интриг. Но потом случилось невероятное: Бердянский на одной из многочисленных пресс-конференций представил документы, по которым выходило, что покушение на него организовала служба разведки! В подтверждение сенсационного заявления по телевидению выступили пять человек из спецподразделения ВДВ. Среди тех, кто отвечал на вопросы журналистов, был и майор Степанков. Правда, все участники старательно для камуфляжа прикрывались темными очками и масками. Но спортивную фигуру майора и его слегка осипший на афганских ветрах голос Вельяминов узнал сразу. Встречались они довольно часто — отделу полковника было поручено обеспечивать прикрытие группы Ковалевского, в которую входил и Степанков, документами, а также улаживать конфликты, время от времени возникавшие у группы с силами охраны правопорядка.

Значит, размышлял полковник, в убийстве Пронина каким-то боком участвовал и Степанков.

Вельяминову ненавязчиво поручалось разузнать в милиции, что именно оперативникам удалось нарыть и не засветилась ли где-нибудь фигура «госкиллера», как между собой называли членов группы Ковалевского в отделе Вельяминова.

Беседа в кабинете Старожилова ничего не дала. Похоже, «засветки» не произошло. С другой стороны, это не исключалось, поэтому пришлось внаглую качать милицейским права, прикрываясь тем, что дело поручено вести не им, а его ведомству. Главное, любыми способами умерить трудовой энтузиазм милицейских. Медики утверждают, и справедливо, что надежней вести профилактику болезни, чем ее лечение. Но, как понял Вельяминов из намеков шефа, Степанков исчез, стало быть, вторая задача — найти его след. Такие люди, как он, отправляясь на задание, паспортов и удостоверений личности с собой не берут. Но профессионал такого класса вряд ли стал бы жертвой несчастного случая, и искать его в больницах и моргах — зря время терять.

Настроение полковника ухудшилось. Предстояла тяжелая и нудная работа из тех, что он люто ненавидел. Вельяминов зябко передернул плечами и поудобней устроился в беззвучно скользящем по улицам Москвы шведском лимузине «Вольво».

Кондратьев добрался до кабинета в тот момент, когда телефон раскалился от звонков.

— Это Сашка Макаров, — отрапортовал практикант, игнорируя официальный статус учреждения, в которое он звонил. — Собирайся, командир, в дорогу. «Жигуленка» мы все-таки нашли. Не поверишь, в какую он глухомань забрался! К тому же припарковался на дне лесного озера…

Если бы сообщение застало Кондратьева часа два назад, он здорово бы обрадовался, но после разговора в кабинете руководства и недвусмысленной рекомендации, так сказать, не соваться свиным рылом в калашный ряд он и не знал: радоваться или расстраиваться. Во всяком случае, похоже, осложнений избежать никак не удастся. Вести самостоятельное расследование — наверняка нарвешься на неприятности. К тому же не хотелось вовлекать в эту авантюру следователя Сергеева, радующегося, что дело забрал в производство следовательский комитет ФСБ. Но «забыть» о злополучном «жигуленке» — вступить в конфликт с собственной совестью сыщика. Короче говоря, как гласит народная мудрость: куда не кинь — всюду клин.

Кондратьев тяжело вздохнул, дунул в трубку, словно желая ее хорошенько прочистить, и рявкнул:

— И где же ты находишься, Сашка Макаров?

Выскакивая из подъезда управления, он успел вспомнить, что в доме шаром покати и на обратном пути надо не забыть купить хотя бы пачку пельменей.

6

Человечество любопытно. Чтобы удовлетворить эту слабость, люди способны совершать подвиги. Причем если любое телодвижение, связанное с полезной деятельностью, человек склонен совершать лишь в случае соответствующего денежного вознаграждения, то ради удовлетворения любопытства он готов сам приплачивать. Необъяснимый феномен.

Об этом Кондратьев подумал, добравшись наконец до затерянного в глухомани озерца. На берегу, поросшем осокой, толпилось десятка два зевак. И появление их в десяти километрах от ближайшего населенного пункта казалось таким же загадочным и труднообъяснимым, как НЛО в подмосковном небе. Сам Сашка Макаров возвышался метрах в трех от берега, иллюстрируя библейскую легенду о хождении Иисуса Христа по воде, аки по суху. Кондратьев даже глаза протер, уж не привиделось ли. Но оказалось, никакой мистики — просто практикант стоит на крыше злополучного «жигуленка», который отощавшая гнедая лошаденка пыталась извлечь из озера.

— Н-но, дистрофик окаянный, на том свете отдыхать будешь, — мужик в спортивном костюме и кроссовках ядовитых цветов с преобладанием зеленого отчаянно размахивал кнутом. Лошадь чуть не ложилась от непосильного напряжения на землю, но машина упорно сопротивлялась, не желая возвращаться на сушу. Лошаденке в меру сил помогали трое представителей местного РОВД и пятеро «болельщиков», напоминая известную картину Репина «Бурлаки на Волге».

— Трактор надо было пригнать, — критиковал местных коллег Макаров.

— Лучше помог бы, тоже мне Ленин на броневике, — беззлобно огрызнулся вспотевший лейтенант.

В конце концов объединенными усилиями машину вытащили на берег. На колесах запутались студенистые гирлянды водорослей, из которых серебряной копейкой вывалилась рыбешка и пошлепала к воде в сопровождении черного жука с коричневыми надкрыльями.

— Обжились, — прокомментировал лейтенант. — Ну, чего столпились? Что, машины не видали, так их на улицах-площадях — косой коси! Ну абсолютно ничего интересного…

В этом любивший порядок представитель районной милиции здорово ошибся. Когда Макаров, изрядно повозившись с замком — дверь заклинило, — открыл машину, с водительского места вместе с потоком воды вывалился человек богатырского сложения. От долгого пребывания в воде лицо распухло, и Кондратьев с тоской подумал, что на его голову свалилась новая беда — придется покорячиться, прежде чем удастся опознать погибшего. В отсутствии документов он нисколько не сомневался.

— Послушай, майор, а ведь в кабине еще один мертвяк…

— Экипаж машины боевой, — не удержался практикант Макаров.

— Бога на этих ментов нет, — сразу же отреагировала старушка, черным своим одеянием напоминавшая монахиню.

— На бога надейся, только больше пользы тут от научной экспертизы, а ее мы как раз и не захватили. — Лейтенант с укоризной глянул на подчиненных, словно это они отговорили его привезти на место происшествия экспертов. — Понимаете, какая штука получилась. Нам о затонувшем транспортном средстве доложил Иван Кузяев, почтальон. Он на это озеро рыбачить с острогой по ночам приезжает. Фонарь на носу лодки повесит и зазевавшихся щук высматривает. Щуки тут знатные, одна в прошлом году козленка в воду утащила. Мы как узнали о находке, товарища практиканта захватили с собой, он как раз в тот день в наш райотдел приехал, и ноги в руки. Да у нас тут и экспертов нужных нету. Надо из города вызывать. Поначалу думали, обычное ДТП.

— Ничего себе обычное, — фыркнул Макаров. — Тут и дорог-то путевых днем с огнем не найдешь…

Ребята из НТО управления прибыли часа через два, щедро используя ненормативную лексику для характеристики местных «подъездных путей». И, понятное дело, сразу «успокоили» Кондратьева.

— Двойное убийство, господин майор. За рулем находился человек сорока с небольшим лет, смерть наступила от удара ножом в область сердца. Ранение несовместимо с жизнью. У второго сломаны шейные позвонки. Такое под силу только профессионалу высокого класса. Смотрел кино про Рембо, там он своих врагов таким способом мочил. Смерть обоих наступила, судя по окоченению кожи и трупным пятнам, примерно двое суток назад. Учитывая среду пребывания тел, возможно, при лабораторном исследовании уточним. Но пока ясно одно — оба погибли еще до того, как машина утонула. Как говорится, жили счастливо и умерли в один день.

— Шуточки у вас, наука. Обхохочешься.

— Чем богаты… Думаешь, старик, связь с убийством Пронина есть?

— Хотелось бы, чтобы не было.

— Хотеть не вредно, а почему, господин сыщик, такое нежелание этой самой связи?

— А потому, что президент поручил вести дело ФСБ, а это ведомство считает, что нечего огород городить, — есть подозреваемая, есть ее признательные показания, есть орудие убийства. Как говорили мы в далеком детстве на пионерской линейке: рапорт сдан!

— Наверху еще не сказали, что он принят.

— Беда в том, что рапорт принимают не от нас.

Пока по привычке паникующий следователь Сергеев своим каллиграфическим почерком писал протокол осмотра местности, Кондратьев с экспертом упражнялись в остроумии, прекрасно понимая в глубине души, что ничего хорошего находка в озере в их суматошную жизнь не принесет.

В одежде убитого, которого обнаружили на заднем сиденье, нашли удостоверение помощника депутата Госдумы Муромцева Павла Николаевича, 1970 года рождения, что сыщиков нисколько не удивило, ибо такие «корочки» стало привычным находить у самых неподходящих для такой должности субъектов. Поговаривали, что даже существует такса — тысяч пять американских долларов. Заплати — и получи соответствующий статус. Впрочем, в пиджаке убитого нашлось еще три удостоверения, согласно которым он исполнял обязанности зама генерального директора фирмы «Интерфейс», заместителя начальника службы безопасности банка «Азия-кредит» и вице-президента благотворительного фонда «Друг человека».

— Какого работоспособного человека страна потеряла, — не преминул прокомментировать такое обилие руководящих должностей генерал Старожилов.

— Кстати, наши компьютерщики откопали еще одну службу покойного. — Кондратьеву и в блокнот заглядывать не пришлось, настолько он выучил биографию своего «героя». — Оказывается, Павел Николаевич числится у них еще и как член кунцевской группировки по кличке Муромец. Дважды судим за разбои, причем оба дела адвокаты сумели развалить. Следователи схалтурили, доказательная база оказалась хлипкой. Ну, а все недоказанное, известно, трактуется в пользу обвиняемого. Вот и освободили Муромца прямо в зале суда.

— Вопрос о привлечении к суду гражданина Муромцева нынче отпал, — улыбнулся Старожилов. — А что слышно насчет второго убитого?

— Фотографии помещали в «МК», показали дважды по телевидению. Звонков много, но опознание при проверке оказалось ошибочным. Неудивительно, долго был в воде, родная мать не узнает… Поиск знавших убитого продолжаем.

— По-прежнему думаешь, что эти утопленники причастны к гибели Пронина?

— Прямых доказательств нет, но очень похоже, хотя сплошные загадки. Зачем они приезжали в ночь убийства генерала в дачный поселок, почему прятали машину, кому потребовалось их ликвидировать, кому они помешали? И еще одна закавыка: Муромец был убит первым, потому как со сломанными позвонками ножом не помашешь. Но если не он, то, значит, был еще и третий…

— Да, тут, конечно, не бытовуха. Таким образом избавляются от киллеров и лишних свидетелей, но ФСБ зациклилась на единственной версии — убийца вдова, ты же сам при разговоре с их полпредом присутствовал. При этом раскладе для разработки твоей версии нужна такая доказательная база, что мне всех сотрудников не хватит! Так что, майор, копай дальше самостоятельно. Дело об убийстве Пронина у нас забрали, но Муромец и его неизвестный попутчик висят на нашем управлении. Следователь уже возбудил дело по сто третьей статье. Вот и будем соответственно действовать…

Мать Степанкова не могла опознать сына по той причине, что погибла три года назад с мужем в авиакатастрофе, когда летела из Афганистана. Но зато Вельяминов узнал майора из группы Ковалевского мгновенно. Еще с экрана телевизора не исчезла фотография, еще ведущий повторял телефоны, по которым опознавшие погибшего должны звонить, а Вельяминов уже набирал номер генерала.

Хозяин начальственного кабинета сам поднял трубку, что было неожиданно. Всегда трубку брала секретарша, подобно мифическому Церберу охранявшая покой шефа. «Волнуется», — не без злорадства подумал Вельяминов.

— Что, узнал?

— Только что по «ящику» показывали. Просят опознать погибшего. Думаю, я первый, кто узнал Степанкова…

— Подними в ружье всех верных людей. Мне срочно всю информацию по делу об убийстве майора, материалы экспертизы, под контроль морг, в котором находится тело. И еще, любой ценой избежать огласки. Зажми ментов, чтоб ни звука, молчали в тряпочку, а то повадились пресс-конференции устраивать. Пусть числится Степанков, царствие ему небесное, без вести пропавшим. Ему все равно, а нам спокойней. За любую утечку отвечаешь головой…

Что ж, пришло время действовать, как нынче любят говорить политики, адекватно ситуации.

Генерал взглянул в окно. В сквере возле Политехнического музея кучковалось человек тридцать с плакатами и флагами — пейзаж, которым в наше время никого не удивишь. Правда, за последнее время митинги стали пожиже. Невольно вспомнилась орущая толпа, осаждавшая в самом начале перестроечного бума серое, насупившееся зарешеченными окнами-бойницами здание всемогущего КГБ, подонки, улюлюкавшие вслед бульдозерам, выволакивавшим с площади многотонную скульптуру «железного Феликса». Сколько времени прошло, а тот день он запомнил по минутам. Тогда ему казалось, что все рушится, жизнь кончилась. Он несколько раз доставал из письменного стола пистолет с дарственной надписью самого Андропова. Доставал, но так и не решился взвести курок. А ведь были и посмелее, они не остановились и нажимали на курок, лезли в петлю, сигали с балконов! Повесился прошедший всю войну генерал Ахромеев, главный цековский казначей Кручина выпрыгнул в окно, главный милиционер страны Пуго застрелился вслед за своим всесильным предшественником Щелоковым. Грустно и смешно вспоминать. Смешно, когда попробуешь представить: а кто из нынешних владельцев высоких кабинетов мог бы решиться на такое? Скажем, тот же косноязычный Степашин после Чечни, когда с его подачи дряхлеющий президент смешил мир, изображая снайперов. Или притча во языцех Чубайс, сделавший за год нищей всю страну. Почему бы им не достать пистолеты? Ан нет! Газеты печатают такие компроматы, а они только вытирают плевки да улыбаются каждый день из «ящика».

Другая цена жизни! Вот и его обломала, а как не сломаться, когда даже всемогущее прославленное управление Судоплатова, казнившее врагов народа за тысячи километров от Союза, вспомнить хотя бы Троцкого или Бандеру, расформировали в одночасье. Главный террорист страны загремел тогда за решетку на пятнадцать лет. И просидел как миленький в зоне от звонка до звонка.

Сам хозяин кабинета в то время пребывал в звании полковника, но по штату должность, занимаемая им, была генеральской, и, чтобы удержаться на достигнутой высоте, требовалось не ошибиться в анализе и точно определить «группу поддержки». Он поставил на деловых людей, которые, словно грибы после дождя, начали пробиваться на все вершины. Многие коллеги еще судорожно цеплялись за привычную власть ЦК, а он почувствовал, что небожители со Старой площади доживают последние годы. Подружился с десятком самых перспективных, тех, кого в недалеком будущем стали называть олигархами, и не ошибся.

Генерал быстро вошел во вкус подковерных сражений. Услуги новым хозяевам страны он оказывал различные, но всегда на грани фола, как любил говорить полковник Вельяминов — отчаянный футбольный болельщик. Порой грань была весьма тонкой, а порой вообще невидимой, но надо быть оч-чень принципиальным и, главное, независимым прокурором, чтобы заинтересоваться такой мелочью. Независимых в Военной прокуратуре пока не наблюдалось, в прочих аналогичных учреждениях тоже. Но убийство генерала Пронина мгновенно обострило ситуацию.

Конечно, сам генерал и его люди были в этом деле кристально чисты. Но владеть информацией нередко опаснее, чем быть участником преступления. Да было ли оно — это тоже вопрос. Пока все завязано на вдове. Только в причастности Степанкова он ничуть не сомневался. Не надо быть ясновидящей Вангой.

С тех пор, как известный олигарх и политик Сергей Моисеевич Бердянский организовал шум вокруг покушения на свою особу и обвинил в его подготовке не кого-нибудь, а спецслужбы, Степанков как с цепи сорвался. Принялся «разоблачать» УРПО — Управление по разработке и пресечению деятельности преступных группировок ФСБ, наехал на собственного начальника генерала Хоботкова, дескать, тот лично отдал приказ убрать олигарха.

Ларчик открывался просто — Степанков со своими корешками крепко засветился на многих шалостях и прочно сидел под «колпаком» Управления собственной безопасности ФСБ. Защитить их мог только всесильный Бердянский, которого опасался даже президент. Сам гарант придуманной им же самим Конституции сто раз подумал бы, прежде чем тронуть олигарха.

Генерал начертил в ежедневнике «паркеровской» ручкой загадочную пирамиду, направил на себя струю вентилятора — кондиционер не справлялся с московской жарой — и снова задумался.

Президент бы олигарха не тронул, но сколотилась крепкая команда во главе с новым премьером, которая спит и видит, как бы сожрать опостылевшего царедворца. Генерал Пронин был одним из тех, кто на каждом углу кричал о необходимости убрать олигарха с политической арены. Но власть затягивает посильней наркотика, и наступил момент, когда расстаться со своими деньгами для Бердянского было бы легче, чем с ниточками, на которых он водил политических марионеток. Вот почему он так ненавидел генерала, создавшего движение, чуть ли не главной задачей которого было: «Россия без олигархов!»

Гибель генерала была дорогим подарком, но Бердянский привык не надеяться на других и подарки себе делал, как правило, сам.

Валерий Осипович Фатьянов — так звали начальника Вельяминова — два года следил за людьми Бердянского в ФСБ. Это было не так уж трудно — именно его отделу руководство поручило прикрывать в случае необходимости группу Степанкова. Группа занималась многими деликатными поручениями высшей власти, и Фатьянов нисколько не удивился бы, если бы именно она организовала убийство Пронина. Но вдова, признавшая свою вину и твердившая об этом в кабинете следователей уже неделю, путала все карты. С другой стороны, Фатьянову было известно, что в ночь убийства Степанков выезжал в дачный поселок, в котором проживал Пронин. Затем последовало исчезновение Степанкова, и наконец появление его трупа. Совокупность случайностей — закономерность, кажется, так учил какой-то классик-философ. Если удастся найти доказательства причастности господина олигарха к убийству Пронина, у нас будут полные руки козырей.

— В общем, — подытожил Фатьянов свои размышления, — не будем гнать коней. Пусть ментура повозится с опознанием, а мы сделаем все, чтобы оттянуть это событие. И надо бы еще время от времени запугивать их светлым именем дедушки президента, чтоб не лезли со своими версиями.

Генерал нарисовал в ежедневнике еще одну пирамиду и позвонил секретарше:

— Лидочка, чашечку кофе, и не забудь кинуть в него ломтик лимона…

7

— Я же говорил, что одно колесо заменено запаской! — торжествовал Макаров. Он пребывал на том этапе биографии каждого сыскаря, когда радуются каждому подтверждению своей проницательности и наблюдательности.

— Ежели бы ты еще предсказал, что мы в «жигуле» найдем пару жмуриков — цены бы тебе не было, — охладил радость товарища Кондратьев.

— И еще имена-отчества или кликухи, а заодно, кто убил, — обиделся стажер. — Кстати, мне кажется, что второй не был связан с криминалом.

— Тут ты, Александр, опять прав. Мои агенты Муромца опознали сразу, а по поводу второго — полное недоумение. Кунцевская группировка не из крупных, пока ее «быки» только бьются за место под солнцем. В большой бизнес группировку просто не пустят. Это не люберецкая или солнцевская братва. Эти собирают налог с торговых палаток, контролируют один вещевой рынок. Сам Муромец начинал с примитивного кидалы, но парень был с головой, а в их мире это качество нынче выходит на первый план. Вот и вылез наверх. А поскольку с мозгами, то на прошлых выборах полез в Госдуму. Не получилось, но связи образовались, так что помощник депутата — может, ксива и не фальшивая. А теперь вопросики на засыпку: оба пассажира были в «жигуленке» около дачи Пронина или нет? Если были, то что они там потеряли, как заехали в такую глушь? К тому же был кто-то третий. Он и подвел итоги. И чего это они организовали «битву под Калкой»? Чего не поделили?

— Заморочек хватает, — важно вставил Макаров. — Типичный «глухарь». Но ОПД — оперативно-поисковое дело — завели, стало быть, не открутиться. Будем дружно гробить процент раскрываемости.

Кажется, стажер вошел во вкус и предвкушал будущие погони и лихие перестрелки. Но Кондратьев быстро охладил его энтузиазм:

— Для начала стоит еще раз пошастать по дачному поселку. Люди там в основном государственные, телевизор смотреть некогда. Может, пропустили, когда фотку убитого по «ящику» показывали. Походим, поспрашиваем…

Что может быть скучнее поиска свидетеля? К тому же когда на 90 процентов уверен, что работа сия бессмысленна. В лучшем случае позволит поставить галочку в отчете об оперативно-розыскных мероприятиях. В нарядных коттеджах, которые, разумеется, уступали в монументальности и богатстве усадьбам «новых русских», Кондратьева и Макарова встречали уже как старых знакомых, так сказать, друзей семьи. Да и тема разговоров сузилась в основном до глубокомысленного обсуждения капризного климата Подмосковья. Трудно определить силу, которая заставляла Кондратьева и Макарова совершать магические круги вокруг дачи убитого генерала. Штатный некомплект милицейских сыскарей, «висяки», требовавшие сочинения убедительных рапортов, вызовы на происшествия — кажется, пора бы отступиться, тем более что ничего, кроме синяков и шишек, дело не могло принести «по определению», как любил говаривать Старожилов. Ну ладно Макаров — этот доморощенный волонтер трудится за справку о прохождении практики, и за какие подвиги она будет выдана высоким начальством, ему плевать. Но он, Кондратьев, какого черта он пашет на каменистой ниве бесплодия и полной безнадеги? Этого он не мог и сам объяснить. Разве что банальной пословицей: «Была бы шея, хомут найдется».

— Па-а-нимаешь, — эксперт гордился способностью пародировать президента, — собачка Альма отдала своему собачьему богу душу не по своей воле. Накормили ее, грешную, цианидами вдоволь. Вот тебе официальное заключение экспертизы, и гуляй, Вася!

Эксперт НТО Овсянников стряхнул со стола крошки от бутерброда и на освободившееся место швырнул напечатанное на машинке заключение, из коего явствовало, что головной боли у Кондратьева прибавилось и, соответственно, убавилось у самого эксперта.

— Вы, милицейские, что в собачках понимаете? — Сторож дачи генерала Пронина ничуть не изменился со времени последнего разговора с Кондратьевым. — Вот ты говоришь — отравили нашу Альмушку. С наукой мне спорить несподручно — у меня с образованием негусто. Но тогда объясни, кто это сделал? Она ж чужого живьем сожрет. Ротвейлер — порода серьезная. В Германии вывели, и называлась она там «собака мясника», поскольку, как правило, охраняла бакалейные лавки. Ростом она с упитанного немецкого бюргера, а эти бюргеры на пиве с добрую бочку вымахивают. Так что ротвейлер запросто с заморским питбулем расправится. К тому же покойный хозяин времени не жалел и воспитал Альму в строгости. Она из чужих рук еду ни-ни. С голоду помрет, а не возьмет.

— Намек, отец, понял. Давай разбираться, кого она своим считала.

— Понятное дело, хозяина. Его со счетов сбрасываем. Катерину Иосифовну, зятя и дочку — само собой. Меня покойница терпела, но признавать не признавала. Телохранителя генеральского уважала. Вот и все. А теперь сам подумай, кому ее травить резон был. Не вижу я такого…

Нет, положительно, чем дальше, тем больше появлялось кроссвордов-ребусов. Отравили собаку, чтобы без препятствий забраться в дом? Но с целью простого грабежа в такие дома не лезут — себе дороже. К тому же ничего похищено не было. Погиб генерал от руки собственной жены, а ей для того, чтобы войти в дом, убивать Альму совсем не обязательно. Чертовщина какая-то! Но Кондратьев твердо верил в причинно-следственную связь всего происходящего в грешной земной жизни. А эту самую проклятую связь он никак и не мог обнаружить в смерти «собаки мясников».

Классический закон криминалистики — ищи, кому это выгодно. Но кому мешала жить покойная Альма?

Кондратьев закурил, отложил в сторону папки со свалившимися на него вчера тремя «глухарями» и задумался. Но в голову приходила лишь какая-то чепуха: вопросы в последней передаче «Что? Где? Когда?», лезвия для безопасной бритвы, которые он забыл купить, а это значит, завтра порезы неминуемы. Потом он попытался вспомнить содержимое холодильника. Кажется, в нем, как пелось в некогда популярной песенке, «а там зима, пустынная зима». Мысли совершили круг и плавно вернулись к главной теме — а интересно, в какую еду засунули эти самые цианиды? Кондратьев сделал два круга по кабинету — четыре шага до окна и столько же от стены до стены.

Камера в Шлиссельбургской крепости, а не кабинет в УГРО. И все же любопытно, от какого такого лакомства благовоспитанная псина не смогла отказаться?

— Счастлива мать — уроды дети. У вас, оперов, крыша поехала, что ли? Тебе, Кондратьев, не требуется заодно справка о болезнях, которые перенесла в щенячестве эта сука? — Эксперта Овсянникова звонок дотошного майора застал врасплох, когда он и думать забыл о злополучной генеральской собаке.

— Не гони тюльку, эксперт. Зуб даю, больше ни единого вопроса о собаке.

— Лады, только на слово не верю, не забудь занести расписку. Так, дай вспомнить… Ага, в желудке имелись непереваренные остатки французской колбасы салями. Мы еще с лаборантом посмеялись: нам бы такую собачью жизнь. Ну все, конец связи, жду расписку…

Почему-то, когда первая пуля просверлила в кабине лифта аккуратную дырочку, Кондратьев, падая на пол, подумал о своем последнем разговоре с экспертом. Может, именно из-за проклятой жвачки — размышлений о жизни и смерти генеральской псины он так нелепо подставился.

Первые заповеди опера гласят: никому не доверяй и никого не оставляй за спиной без наблюдения. Вторую он нарушил, входя в свой подъезд. Пока возился с кодовым замком, Кондратьев упустил из виду неприметного мужичка, который дождался, когда он откроет дверь, и нырнул вслед за ним в темный подъезд. Только вызвав лифт, Кондратьев заметил незваного попутчика и на считанные секунды сумел опередить его, когда тот выхватил из-за пазухи тонкое, серебром блеснувшее лезвие ножа. Ребром ладони Кондратьев, как на занятиях по боевому самбо, успел выбить нож, но мужичок тоже оказался грамотным и отскочил от противника.

Должно быть, киллер немало часов провел в спортивном зале. Это только в американских боевиках злодеи, перед тем как выпустить пулю в главного героя, читают длинный монолог — исповедь в своих преступлениях. В реальной жизни, к сожалению, стреляют без объяснений. Поэтому, когда в руке незнакомца появился пистолет, Кондратьев вскочил в лифт, нажал на кнопку одиннадцатого этажа и бросился на пол. Майору повезло: если бы он этого не сделал, пуля вошла бы точно в сердце, поставив точку в трудовой биографии.

— Красиво жить не запретишь, покатаюсь сегодня вволю, с ветерком…

Езда в лифте под угрозой пистолета — такого, наверно, не предусмотрела даже книга всезнайки Гиннесса. Но острить на эту тему не хотелось. Конечно, сомнительно, чтобы на дистанции в одиннадцать этажей киллер опередил лифт. Но каковы его дальнейшие действия? Устроит засаду на третьем этаже — у квартиры Кондратьева или попытается перехватить его, так сказать, «по дороге к дому родному»? Перспектива поиграть в прятки с вооруженным убийцей, когда у тебя лишь связка ключей да авторучка, не радовала. Нынче российские левши научились делать «стреляющие» ручки, но у Кондратьева, как назло, была обычная.

— Ах, черт! — Иван даже похолодел от своей мысли. Что будет, ежели стервец с пушкой догадается вырубить рубильник? Лифт остановится, и ему останется лишь не спеша прогуляться по лестнице и выполнить чей-то заказ.

Кондратьев был уверен, что киллер работает по заказу, но коллеги, которые займутся расследованием «дела», скорей всего решат, что доблестного майора грохнули, дабы овладеть его «макаровым». А он, любимец московской милиции, между прочим, спокойненько покоится в сейфе.

Между тем кабина добралась до места назначения, двери с противным шипением и скрипом открылись. Кондратьев вышел на лестничную площадку и прислушался. Стояла гулкая тишина, что было неудивительно — Кондратьев добирался домой в тот час, когда остальные жильцы давно кайфовали у своих «ящиков» или собирались отправиться на боковую. Что ж, придется пренебречь правилами хорошего тона, и Кондратьев решительно нажал на дверной звонок. В квартире раздалась переливчатая соловьиная трель, щелканье хитроумных засовов, и наконец дверь приоткрылась, насколько позволяла массивная цепочка.

— Вы, молодой человек, к кому? — Лысый толстяк, похожий на покойного генсека Никиту Сергеевича Хрущева, близоруко щурился на неожиданного гостя. Прежде чем впустить представителя доблестной милиции, бдительный толстяк минут пять изучал удостоверение, доведя Кондратьева до холодного пота — в конце концов убийца мог запросто добраться до одиннадцатого этажа и без лифта.

Через пятнадцать минут извещенные по телефону о ЧП сыскари и, конечно, практикант Макаров докладывали, что в подъезде «чисто», обнаружена гильза от модного у киллеров иноземного пистолета «беретта», а поисками возможных вещдоков занимаются ребята из НТО во главе с бедным Овсянниковым. Впрочем, занятие сие, подумал Кондратьев, безнадежно по определению.

Напиток под скромным названием «водка» — страшная сила. Даже если она куплена из-под полы на улицах славного города Москвы и не отвечает строгим требования ГОСТа. Более того, в этом случае сила становится еще страшнее из-за обилия сивушных масел и прочих ядовитых примесей.

Такими глубокими размышлениями провожал Кондратьев первый стакан. Точнее, первым опорожнил его старинный друг Пашка Колокольцев — вместе кончали Высшую школу милиции, заочный юридический, а затем Пашка перешел в «девятку» (охрана особо важных персон) КГБ, и дальнейшая служба протекала в разных ведомствах, но, как известно, дружба и любовь проверяются расстоянием и разлукой. Посему каждая встреча приятелей приравнивалась к государственным праздникам и сопровождалась скромным банкетом. На этот раз устроителем был Кондратьев. До зарплаты оставалась еще целая неделя, а деньги у Ивана кончались через неделю после ее получения. Так что финансовое положение заставило покупать алкоголь у какой-то старушки, заверившей, что ее товар высшего качества и ничуть не уступает знаменитому «Абсолюту» по очистке, отсутствию похмельного синдрома и прочим положительным качествам.

Разумеется, начало беседы носило ностальгический характер.

— В старые времена одна моя любимая служила в «Московской правде» и делала репортаж со знаменитого «Кристалла». Там было больше десяти очистных фильтров, а работало всего два. Даже водку для правительства очищали тремя.

Если Павел демонстрировал теоретические познания, то Кондратьева служба в бедной, как церковная мышь милиции приучила к холодному прагматизму.

— На черта вся эта хитроумная очистка и цены фирменных напитков! Запускаешь в бутылку уличной пиратской водки пол чайной ложки марганцовки, пару часов смотришь «ящик». На дне бутылки к этому времени, словно толстый слой ила, скапливаются все сивушные масла. Фильтруешь содержимое через марлю в хрустальный графинчик и получаешь нектар, чистый, как слеза ребенка. Ну, а ежели туда запустить еще активированного угля… Не напиток, а райская песня!

— И настоять его на зубчиках молодого чесночка, да на подмогу ему бросить в графинчик пару стручков красного жгучего перца! Жаль, что на нашем пиршественном столе нет таких слез Христовых.

— Эт-то точно. Встречи наши спланировать не можем, вот и пьем примитивный «сучок», не ведая, где окажемся в конце вечера: под столом, как заведено в России, или в морге. Кстати, если бы вчера один ворошиловский стрелок не промазал, то повод для возлияния был бы другой. И что обидно, пришлось бы тебе принять на грудь без моего участия…

— Задержание?

— Если бы! Похоже, кому-то я перешел дорогу. Думал всю ночь, не могу вычислить. Наш клиент, сам знаешь, сыскарей не трогает. Правила игры такие — мы ловим, он убегает. А тут…

— Дело Пронина?

— Нам туда совать свой нос запрещено.

— Запрещено, но суете. Понаслышаны, наш Вельяминов на стенку лезет при упоминании твоей фамилии. Кстати, поскольку после второго стакана чувствую львиную смелость, могу сделать правительственное сообщение. — Колокольцев передразнил телеведущего Осокина: — Я знаю человека, которого вы по «ящику» честному народу показали. Правда, о вознаграждении сказано не было.

— Так чего ж молчал, тоже мне дружбан, — мгновенно отрезвел Кондратьев.

— А потому, что вознаграждения не обещали, а неприятности — и к гадалке наведываться не надо. Наш это человек, Ванюша! Володька Степанков, и чин имеет наш — тоже майор.

— Разыгрываешь? — Ошеломленный Кондратьев застыл со стаканом в руке.

— За такие розыгрыши, старик, можно запросто схлопотать служебное несоответствие. А мне на пенсию неохота. Поэтому разговор сугубо между нами. И никаких утечек.

— Это как водится. Ну, раз вякнул «а», давай дальше по алфавиту.

— Для стимуляции бесстрашия еще по стаканчику — и под танк. Значитца, так. Степанков Владимир Константинович, царствие ему небесное, служил в УРПО. Расшифровка такая — Управление по разработке и пресечению деятельности преступных организаций. Серьезное ведомство! И ребятишки там собрались решительные. Исповедовали принцип Макиавелли: «Формы и методы борьбы должны быть адекватными». Просек, о чем речь? Между прочим, не особо мудрствуя они так и записали в проекте новой структуры. «И если мы будем придерживаться законов и положений, никакая силовая структура преступность на колени не поставит».

— Если перевести на русский язык: ни суда, ни следствия и никакого постановления прокуратуры…

— Правильно понимаешь, мент. Короче, чтобы отправить человека на тот свет, хватит одной внутренней убежденности исполнителя казни. У них такая мудрая формулировочка имелась: убийство — это значит «довести операцию до конца».

— Круто. Как же этот Степанков позволил, чтоб его самого грохнули? Причем на пару с бандитом.

— Сдается, что тебе вчера в лифте задали знаменитый русский вопрос: «Третьим будешь?»

— С какой стати?

Элементарно, Ватсон! Слишком близко ты к кому-то или к чему-то подошел. Знаешь, как в детской игре: «холодно», «тепло», «горячо». Похоже, схватился ты за раскаленный утюг. Так что на всякий пожарный «ствол» из сейфа в карман переложи и постарайся поменьше в одиночку по Москве шастать. Береженого бог бережет.

— И все же любопытно, что ваш майор с бандитом не поделили? Ясно, что-то их связывало, и это «что-то» накануне их гибели привело эту пару в дачный поселок, где жил генерал Пронин, затем занесло к черту на рога к лесному озеру. И наконец, это «что-то» заставило кого-то их ликвидировать. Выражаясь языком покойного Степанкова со товарищи, «довести операцию до конца».

— Думаешь, это конец?

— Надежда умирает последней.

— Но только надежды, что смертей больше не будет, маловато. С гулькин нос. Мне сдается, что убийство генерала далеко не случайно, об этом, старик, думаю, ты и сам догадываешься. Взять вашу, криминалистов, любимую цацку — дактилоскопию. Сколько думали, анализировали, пока не пришли к выводу, что нет двух одинаковых капиллярных узоров на пальцах в мире. Сейчас считают, что и полностью совпадающих двух голосов не бывает. Скоро будут принимать в качестве доказательств магнитофонную запись. Но я думаю, что двух одинаковых людей на земном шарике тоже не отыщешь. Даже среди, как выражаются уважаемые медики, однояйцовых близнецов. К чему я все это гутарю? Во-первых, алкоголь, само собой, а во-вторых, на нашу политическую новейшую историю потянуло. Политика — дело грязное, об этом только самый ленивый не болтал. И мало кто знает, что автором идеи о нашумевшем импичменте был наш генерал Пронин. Именно он начал движение организовывать за отстранение президента от власти, армию агитировать. Такое мало кому понравится. Понял намек? Но «заказать» его — это не бизнесмена-ворюгу убрать. Ежели его действительно не супруга во время нервного срыва застрелила, то ниточки тянутся вверх. А отсюда вывод — не высовывайся. На что тебе недвусмысленно намекнули. Сначала мои сослуживцы, а затем и мужичок с пистолетом.

Друзья отмечали свою встречу, радуясь, что она все же состоялась, ибо ничто так не разделяет людей, как большой город. Это в маленьких провинциальных городках люди встречаются, как повелось испокон века, за чашкой чая, ведут неторопливые беседы за жизнь, приходят на дни рождения, свадьбы и похороны. Словом, отмечают все семейные события. Ну а в мегаполисах даже самые близкие родственники, как правило, свели общение к редким телефонным звонкам да скупым поздравительным открыткам.

Кондратьев принял очередные сто граммов и пообещал больше «не высовываться», понимая, что вряд ли выполнит это обещание. Но сам он, понятное дело, и думать не думал, что именно в эту минуту о нем, грешном, вспоминают нехорошими словами два очень непохожих человека.

Одним из них был гремевший в криминальном мире Игорь Юрьевич Савенков. Впрочем, в криминальном мире и УГРО он был больше известен по кличке Сова, поскольку обладал огромной коллекцией паспортов, естественно, с разными фамилиями.

Сова, попарившись в сауне, поплескавшись в бассейне и заглотив тройку баночек «Холдера» из холодильника, отдыхал в обществе длинноногой блондинки. Несмотря на юный возраст, профессионально девочка была подготовлена весьма недурно — и стонала, когда положено, и оглашала стены загородного дома, где происходило дело, истошными криками, имитируя дикой силы оргазм, и всяким хитростям, нравящимся мужикам, была обучена.

Но Сова вряд ли оценил старания юной подруги, так как все еще не мог успокоиться после своей промашки с ментом. Таких накладок в его жизни профессионального киллера высочайшего класса до сих пор не случалось, и это настораживало. «Я его, конечно, урою, но как этот мусор успел в лифт заскочить?» — негодовал Сова, привычно массируя набухшие от страсти соски блондинки. Не для того он покинул безопасную Швейцарию и вернулся в страну, где был объявлен в розыск, чтобы допускать такие ошибки.

Надо сказать, что Савенков был для российской милиции хуже занозы, и тому было много причин. Отлично обученный в школе элитного подразделения спецназа, прекрасно стрелявший с обеих рук из пистолета и снайперской винтовки, владевший черным поясом по восточным единоборствам, он, из-за чепухи поссорившись с начальством, ушел в криминал. Сова с детства был обидчивым и свободолюбивым. Недаром всегда работал в одиночку, никогда его имя не упоминалось в связи с какой-нибудь группировкой. Одинокий волк, самый высокооплачиваемый убийца.

Подруга задремала, совсем по-детски приоткрыв рот и обнажив ряд острых, слегка подернутых желтизной — кто в их профессии не курит — зубов. Сова перевернулся на спину, и перед его мысленным взором поползли кадры собственной жизни.

Странно, он никогда не смотрел в лицо очередной жертвы, видел человека лишь на мушке прицела да на фотографии, которые ему давали заказчики, а сейчас почему-то ему вспоминались лица. Как будто выстроились в бесконечный ряд паспорта с однотипными, официальными благостными лицами, без тени улыбки или какого-нибудь человеческого чувства. Разве что не было милицейской печати, удостоверяющей личность.

Первый в ряду знаменитый Сосо Квасирашвили. Сколько часов потратил Сова, прежде чем до тонкостей изучил распорядок дня самого знаменитого мафиози Москвы! Сосо появлялся лишь в окружении толпы телохранителей, вокруг всегда кучковались люди, лицо Квасирашвили вечно было заслонено чьими-то другими. Прицелиться трудно, к тому же Сова не причислял себя к камикадзе: надо было разработать отход после выполнения заказа, а уйти было, пожалуй, не легче, чем «привести приговор в исполнение». Но все удалось отлично. Пуля из снайперской винтовки с оптическим прицелом вошла точно в сердце криминального короля в тот момент, когда он поднимал бокал за дорогого гостя — федерального министра. Охрана высокого правительственного чиновника и телохранители Сосо только мешали друг другу. Сова воспользовался возникшей паникой и благополучно покинул место засады — чердак хрущевской пятиэтажки. Депутат Госдумы Скворченко, авторитет из Армении Геворкян, руководитель гольяновской группировки Костя Сизый, директор казино Алмазов и десятки других, менее известных. Как все-таки получилось, что их лица запечатлелись в его памяти? В разделах криминальной хроники фотографий не печатают, а те снимки, которые он получал и тут же уничтожал, были у него в руках от силы несколько секунд. Для его профессиональной работы этого вполне хватало.

Как ни странно, а лица заказчиков ему не запомнились, они оставили след лишь в банках разных стран, где открывали счета на его имя. Может, это оттого, что держать в памяти имена тех, кто приговаривал своих конкурентов, врагов или должников к смерти, намного опасней. Они-то оставались живыми и сами могли вынести ему смертный приговор, а такое случалось нередко. Сова знал множество киллеров, последовавших за убитыми ими людьми. Таковы законы его профессии — не оставлять свидетелей. Сам он продержался так долго только благодаря поразительному чутью к опасности. Как у хищного зверя, его мозг постоянно был настроен на волну угрозы. Он словно чувствовал пулю, которую его убийца загонял в патронник пистолета. Пару раз он жестоко отомстил неблагодарным работодателям и постарался, чтобы об этом узнало как можно больше людей в том мире, где он вращался. И это возымело желаемое действие: заказов не стало меньше, потому что он оставался лучшим в профессии, но попытки отделаться от Совы прекратились. Хотя он по-прежнему работал в одиночку, братва охотно приглашала его на всякие разборки, «стрелки», и, поскольку он никогда не отказывался, авторитет его неизменно рос. Любая группировка считала за честь оказать ему услугу…

Сова спрыгнул с кровати и пошлепал по ворсу персидского ковра ручной работы к столику, на котором выстроилась череда бутылок самой замысловатой конфигурации и тарелки с изысканными закусками, доставленными из престижного ресторана. Он налил в бокал золотистого мартини и выдавил в него капельку лимонного сока. Терпкая жидкость нежно обласкала горло. И почему нельзя завязать со своими делами и удалиться на заслуженный отдых куда-нибудь, скажем, на благодатную родину богов — в солнечную Грецию? «Зелени» вполне хватит, чтобы прикупить приличную виллу и открыть ресторанчик, который будет исправно приносить маленький доход и надежно прикрывать нелегальные прибыли. Так нет же, его вновь и вновь тянет крутануть колесо рулетки, ставка в которой — собственная жизнь.

Ему вспомнилось, как он добровольно взялся прикрывать братву, контролировавшую Киевский рынок. День был солнечный, недавно выпал первый снег, и глянцево поблескивавшие лужи напоминали о летнем, с грозами, дожде. Рынок, пожалуй, один из самых многолюдных в столице, жил своей повседневной шумливой жизнью, а его посетители и не подозревали, какая опасность нависла над ними в эти минуты. Об опасности не думали и участники «стрелки». Поначалу мирно шел «базар» о сферах влияния, о нехорошем поведении Вани Тульского, попытавшегося вопреки неписаным законам навязать свою «крышу» черножопым, торговавшим дарами юга. И неожиданно этот гастролер-отморозок со своей братвой выхватили «стволы» и принялись размахивать ими перед опешившими от такой неслыханной наглости солнцевскими братками.

— Всех пидоров вонючих уроем, — вопил гнусавым фальцетом Ваня.

Защелкали курки затворов, и в дело пришлось вмешаться Сове. Пара выстрелов из «беретты» мгновенно охладила воинственный задор залетных отморозков, схватившихся за пробитые кисти рук. Братки оказались, несмотря на свою приблатненность, понятливыми — сразу разобрались, кто главный в «базаре». Но на общую беду, откуда не возьмись возле склада заморских консервов, где была забита «стрелка», возникли четыре мента. И понятное дело, не те, которым регулярно отстегивалось братвой с барского плеча, а сопливые новобранцы, не знавшие ни местных законов, ни местных авторитетов. Наставили автоматы и давай нудеть: «Предъявите документы, кто такие, почему базар?» Хорошо еще все «стволы» братва успела рассовать по карманам. Но Сову такой расклад не устраивал, поскольку был он в розыске, а менты уже подозрительно внимательно начали посматривать именно в его сторону — ориентировок, сучьи дети, насмотрелись в своих отделениях. Сова попытался незаметно слинять, но не тут-то было, один наиболее бдительный мент сразу это дело просек и грозно наставил свою «погремушку»:

— Лицом к стене и медленно руки из карманов. Шустренько и без шуточек!

Пришлось стрелять из кармана. Парнишка с побелевшим мгновенно лицом плавно, как в замедленном кино, осел на землю, и, пока его товарищи по оружию с ужасом смотрели на эту впервые увиденную картину смерти, Сова перемахнул через оставленный кем-то мотоцикл и попытался смешаться с толпой покупателей. Но менты оправились от первой неожиданности и кинулись в погоню. Пришлось отстреливаться, а что такое стрельба в перенаселенном пространстве рынка? Упал старик с тяжело груженной сумкой на колесиках, заголосила мамаша с малышом в коляске — нашла, дура, куда с дитем таскаться. На открытом месте попасть по бегущим ментам — раз плюнуть, но тут все кричат, толкают под руку, как тут прицелиться? Вдобавок еще десяток ментов возникли, с «матюгальниками» наперевес. Эти козлы хотя и купленные с потрохами, но служебное рвение показывать перед начальством необходимо. Двоих он еще успел завалить, пока его не грохнули…

Очнулся только через три недели в тюремном лазарете. И притом не куда-нибудь его отвезли, а в Лефортово, откуда сроду никто не убегал. Да и кто побежит? Гэкачеписты, что ли, или «враги народа», которым и передвигаться-то тяжело после допросов с пристрастием?

Сова помнил, как впервые осторожно пошевелил ногой. Почему-то еще в детстве его больше всего пугало, что когда-нибудь он может потерять ногу. Наверно, насмотрелся на сумасшедшего Ваню-инвалида, который весь день сновал на своей колясочке, сноровисто отталкиваясь от асфальта деревянными плашками. За ним вслед бежала гурьбой детвора и вопила:

— Ваня-Ванюша, дай прокатиться, не будь жидом. Жалко, да?

А Ванюша обиженно кривил губы и тоже почему-то кричал:

— А я что, буду на дороге валяться, пока вы накатаетесь?

Все, что угодно, лишь бы не остаться беззащитным инвалидом. И вот теперь, очнувшись после трех операций — ох уж эти тюремные эскулапы, для них главное, чтобы пациент предстал перед судом здоровым человеком, а что светит ему только вышка, их не волнует, — Сова с удовлетворением отметил, что их усилия не оказались тщетными: руки-ноги целы, а стало быть, жизнь продолжается.

С тех пор немало воды утекло, но свою радость он хорошо помнит. Он ни секунды не сомневался, что все обойдется и тюрьма не окажется его последним домом. Камера смертников не для таких, как он. И Савенков, едва встав на ноги, начал до седьмого пота, до нечеловеческой боли во всем теле восстанавливать силы. Десять приседаний и два раза отжаться от вечно сырого цементного пола камеры — все, что ему удавалось в первые дни после больничной палаты. Но вскоре он уже мог отжаться до сорока раз и с удовлетворением чувствовал, как наливаются былой силой опавшие после ранения мышцы.

Следователь, перед тем как вызвать обвиняемого на допрос, долго в глазок наблюдал эту гимнастику и недоуменно покачивал головой: зачем смертнику — а в приговоре сомневаться не приходилось — такая отличная спортивная форма? Допросы напоминали журналистское интервью. Следак интересовался фактами дела, связями, участниками происшествия на Киевском рынке, а Сова, уклоняясь от конкретных ответов, излагал свою точку зрения на смысл жизни, полемизировал с философскими концепциями Бердяева и Розанова на роль российского самосознания. Следователь терпеливо ждал, пока допрашиваемый выговорится, а затем вновь задавал свои вопросы. Тогда Сова ошеломлял его, переходя на английский, — в камере он начал усиленно изучать язык и для тренировки практиковался таким своеобразным способом.

И он дождался. Однажды в камере появился новый дежурный охранник. Молодой сержант деловито оглядел помещение, потрогал зачем-то кровать, приподнял и бросил на место подушку и, глядя в сторону, прошептал, едва шевеля губами:

— Сегодня ночью будь готов…

Историю побега — как они крались по бесконечным переходам тюрьмы, как сержант вел таинственные переговоры с другими охранниками, как в конце концов они оказались на пустынной ночной улице — Сова не любил вспоминать. Нет, не потому, что с тюрьмой мало у кого связаны светлые воспоминания, а потому что через пару дней после того, как оказался на свободе, прочитал в массовой полубульварной газетенке о том, что в Яузе «найдено тело неизвестного, который по предварительным предположениям является сержантом Малашенко — пособником дерзкого побега известного рецидивиста Савенкова по кличке Сова». Братва, на взгляд Совы, перестаралась. Хотя, конечно, оставлять в живых свидетеля побега, знавшего «своих» в тюрьме, было опасно — добраться до молоденького сержанта-двурушника ментовка смогла бы без труда и вышибить у него нужные данные тоже сумела бы. Но можно было переселить его в какое-нибудь зарубежье, а там свои законы и свои возможности у братвы.

Одним словом, такой «благодарности» своему спасителю Сова не одобрял. Правда, сам исповедовал то же правило — свидетелей не оставлять…

Через неделю после побега Сова уже шагал по улицам Мюнхена и удивлялся: надо же, столько раз думал о том, чтобы перекочевать на Запад, тихо слинять из ставшей опасной России куда-нибудь в безопасное райское местечко, отойти от мирских забот и жить припеваючи на дивиденды, коих с лихвой хватит и на хлеб с икрой, и на девочек-манекенщиц. Думать-то думал, но и предположить не мог, что все произойдет так стремительно.

Двухэтажный особняк, в который его привезли с вокзала в новеньком «Мерседесе» нежной голубой окраски, был словно вывезен и доставлен в живописное предместье города со строительной выставки. В ванных комнатах, а их было четыре, по две на каждом этаже, первозданно сверкала красками плитка, напоминавшая старинные гобелены с изображением рыцарской охоты на дикого вепря, поблескивали золотом многочисленные краны, через которые ванна, похожая по размерам на бассейн, наполнялась благоухающей ароматными снадобьями морской водой. В столовой был накрыт праздничный обед на три персоны. Братва, устроившая переезд Совы, работала на уровне кремлевских церемониймейстеров. Правда, в излишней роскоши чувствовался провинциализм, но все вещи, доставленные в особняк, были, бесспорно, высшего качества.

Стоило Сове принять ванну и пройти в столовую, как в ней появился его знакомый по Москве заказчик в сопровождении жгучей брюнетки. Он тепло поздоровался с прославленным киллером, познакомил его со спутницей, которую звали Наташей, и удалился, лукаво подмигнув новому владельцу роскошного особняка. На пороге на секунду остановился:

— Мы тебе на всякий случай выделили трех «быков». Вообще-то им приказано не мозолить тебе глаза, так что, ежели наткнешься, не вздумай сразу мочить — свои люди.

И бывший «заказчик», а теперь гостеприимный хозяин гулко расхохотался.

— А Наташа у нас универсал: и по хозяйству поможет, и дурную кровь успокоит. Не понравится, подберем еще хоть сотню.

Но Наташа понравилась. Она и вправду оказалась мастером на все руки: и отличной хозяйкой, и экономкой, и поболтать с ней можно было на все темы, и оттянуться по полной программе в кровати. Как определяется идеальная жена в старой присказке: должна быть на улице барыня, в кухне — кухарка, в кровати — проститутка. В жизни чаще случается наоборот: на улице — проститутка, в кухне — барыня, а в кровати — кухарка.

Медовый месяц в Мюнхене продлился недолго. Интерпол слишком пристально начал приглядываться к русским новоселам, и пришлось перебазироваться во Францию. Там девушку, которую подготовила для дорогого гостя местная братва, звали Жюли. Хотя на самом деле все обстояло несколько иначе — в снятую для Совы квартиру привели четырех парижанок «белорусского розлива», предоставив гостю самому выбирать достойную. Потом была Дания, опять Германия, и именно здесь его застал телефонный звонок из Москвы. Сова даже обрадовался ему, хотя жизнь за «бугром» была намного безопасней, чем в родных местах, но уж слишком пресной и благополучной.

— Гутен морген, Сова, — голос старого кореша Муромца звучал так, словно он находился в метре от телефонной трубки. — Есть заказ — работа пустяк, гонорар — о таком и не слышал. Жду на Белорусском через два дня. О номере поезда сообщи телеграммой. Все…

Муромец был немногословен, да и не все скажешь по телефону. Сова понимал, что ничем особенно не рискует: ментовка уже забыла о его существовании. Каждый день в родной матушке-России такое происходит, что ментам о делах недельной давности некогда вспоминать, а чего тут говорить об архивных. Документы все в полном ажуре — не какие-то фальшивки, а настоящие, разве что фотографии переклеены, но печати подлинные. Гнездо Муромец подыщет не хуже зарубежной братвы, ну а девочек в Москве тоже навалом. Одним словом, решение принял, еще не положив на место трубку радиотелефона.

Двести тысяч «зеленых» — прав был Муромец — такого гонорара Сове еще никто не предлагал. Но и «заказ» был странный и непонятный. Про такой Муромец любил говорить: «без поллитры не разберешься». Сам заказчик показался странным. Обычно работу предлагали коммерсанты, братва, не поделившая, как нынче говорят, «сферы влияния». Но этот заказчик не подходил ни под одну известную Савенкову до сих пор категорию: в черном костюме — в таком на дипломатические приемы ходить, а в нынешнюю жару и политики сменили смокинги на рубашки, в галстуке с золотистой искрой, должно быть, от Кардена или Армани, в модных туфлях, — он назначил свидание возле «Националя», что само по себе было странным. Всем известно, что Центр под плотным колпаком органов, а кто захочет светиться, тем более в таком деликатном деле?

Отсюда, сделал вывод Сова, «заказчик» органов не опасался, знал, что не тронут, да и следить за ним не будут. Стало быть, человек он для них свой и, конечно, не из рядовых — по прикиду и ежик поймет, откуда тут ноги растут. Разговор тоже шел какой-то странный, клочковатый, обиняками. Нет, чтобы сразу говорить о конкретном, показать фотку, дать адрес, побазарить о привычках, когда появляется «заказанный» на хате, один или с «быками». Так нет, начал допытываться, как он, Сова, относится к Ельцину, Зюганову, Явлинскому, политическим партиям и движениям. Прямо экзамен по новейшей истории. Сова подумал: уж не на президента ли его подряжают?

А что, даже любопытно, какие «бабки» за такой заказ выставят? Если американского грохнули вместе с братом Робертом, то нашего, наверно, проще убрать — охрана не того качества: много шумят, мало делают. Он так задумался о предполагаемом заказе, что даже не уловил, когда странный собеседник перевел разговор на другую тему:

— Это предварительная беседа, и я говорил о ситуации в стране не случайно. Сами понимаете, надо точно знать людей, с которыми собираешься работать. Особенно о людях такой специфической профессии, как ваша. Думаю, что наше сотрудничество может продлиться неопределенное время, хотя, как говорится, человек предполагает, а бог располагает… Правильно, гражданин Савенков?

Сова хорошо помнил свой тогдашний испуг: его настоящая фамилия светилась лишь в соответствующих органах, а значит, его догадка о принадлежности к ним «заказчика» оправдывалась, что не вселяло в душу особого оптимизма. В ту минуту он готов был разорвать Муромца — затащил, козел, в западню. И он тоже хорош, соскучился, видите ли, по отечеству, из европейского «забугорья» прямиком за родную решетку! Сова осторожно скосил глаз на руки незнакомца и немного успокоился — вроде держит их на расстоянии от кармана или от плечевой кобуры. При таком раскладе Сова был уверен, что успеет первым выхватить из-за пояса свою любимую «беретту».

— Да не бойтесь, оружие держу в сейфе, — словно угадал мысли киллера «заказчик» и усмехнулся, хищно обнажив зубы. — Была бы необходимость, мы вас и в Гамбурге сумели бы взять, да и из Лефортова вряд ли удалось бы сбежать. Так что понимаете, вы нам нужны не срок мотать в зоне, тем более нет у нас интереса ставить вас к стенке. Пока…

И незнакомец снова хищно ухмыльнулся. Это «пока» совсем не понравилось Сове, он не любил, когда ему пытались угрожать, а тут намек был достаточно прозрачный: дескать, гуляй, парнишка, на свободе, пока нам нужен… Но, как говорится, «покупатель всегда прав», и Сова сдержался.

Воспоминания о бесконечных коридорах Лефортова, металлических дверях с замками, открывающимися от сигнала зуммера охранников, кабинеты следователей со следами былой роскоши — ковров, огромных письменных столов — как-никак раньше тюрьма принадлежала ведомству всесильного КГБ, а не задрипанной ментовке, где в одном кабинете кучкуются четверо, а то и больше человек и допросы напоминают какую-то пресс-конференцию — да, такие воспоминания вряд ли кого обрадуют и наполнят ностальгической грустью. Что поделаешь, все тузы были в колоде «заказчика».

— Значит, договоримся на берегу. Задача у вас, Савенков, простая, но ответственная. Вы вступаете, когда операция будет завершена… Благополучно завершена, потому что в случае неудачи она ляжет на ваши плечи. Ну, да не будем о неприятном. Даст бог, все образуется, и тогда вам предстоит всего-навсего произвести зачистку. Сами понимаете, после такой громкой операции — уж поверьте, о ней вдоволь пошумят все наши и забугорные газеты — предстоит изрядная шлифовочка.

Предложение сразу улучшило настроение Совы. Одно дело выполнять «главный заказ», и совсем другое — «зачистка» — уничтожение улик. Конечно, это могут быть и другие киллеры, могут быть и случайные свидетели. Когда речь идет о громком убийстве, с количеством «убранных» не считаются. Как было у тех же американцев. Схватили Освальда, и тут же подоспел владелец ресторана Руби, застреливший его прямо на глазах всего тюремного начальства и журналистов. Только начали допрашивать забулдыгу Руби, как он сразу отправился к праотцам — скоротечный рак. Только кто в такие сказки поверит! Конечно, отравили. В Соединенных Штатах с наукой дела обстоят хорошо. Ядов, должно быть, изобретено столько, что смерть по всем медицинским симптомам от настоящей болезни и не отличишь. А потом начался «падеж» свидетелей. Стоило только окружному прокурору Гаррисону выйти на что-нибудь знающего человека, как тот сразу под машину попадает или в самолете взрывается, причем гибнет заодно еще сотня пассажиров. Одним словом, угрохали там кучу свидетелей. Вот что такое зачистка! И все же помнят только об основном — Освальде. Доживи он до суда, именно его на электрический стул посадили бы.

Мысль невольно перенеслась от заморских дел к бедняге сержанту Малашенко, вытащившему Сову из лефортовского СИЗО, — эта жертва зачистки долго не давала покоя, да и сейчас стоило ему вспомнить своего спасителя, как рука невольно потянулась к стакану водки. Блондинка сладко выгнулась, открыла глаза и, должно быть, не сразу вспомнила, кто с ней рядом. Наверно, девочка тоже не помнит всех заказчиков своего тела, но Сову-то она наверняка запомнит надолго, хотя бы по царскому гонорару, всего за одну ночь…

— Может, лучше глоток любви, милый? — пропела девушка.

Судя по такому необычному тексту из уст проститутки, Сова решил, что ночная бабочка — любительница литературы для женщин, заполнившей нынче книжные развалы Москвы.

8

И еще один человек вспоминал Кондратьева в то самое время, когда майор отмечал скромным банкетом встречу со своим дружбаном из ФСБ.

Бывший телохранитель генерала Пронина Николай Гринько находился на заслуженном отдыхе в республике с экзотическим названием — Марий Эл, но все его мысли были о Москве и неугомонном майоре Кондратьеве.

Надо же было так проколоться человеку, прослужившему двадцать лет в органах, профессионалу! Что делать? Куда скрыться от назойливого мента? Мысли Гринько с того самого дня, когда он проснулся и узнал об убийстве генерала, изобиловали восклицательными и вопросительными знаками. И немудрено: уже через пару дней, едва оклемавшись, он неожиданно для самого себя пришел к выводу, что к гибели шефа причастен и он, его телохранитель. Пришел он к этому в тот момент, когда милицейский майор беседовал со сторожем о странной смерти хозяйского ротвейлера. Черт побери, ведь он сам лично, не подозревая ничего дурного, отравил свою любимицу Альму! Теперь он в этом нисколько не сомневался, а тот день вспоминал во всех подробностях, словно все произошло только вчера.

В тот вечер к нему на огонек забрел бывший сослуживец Володька Степанков. Жизненные их дороги пересекались не раз. Вместе занимались в спецшколе, овладевали премудростями восточных единоборств, стрельбой из всех известных видов оружия, даже из американского «стингера» в азарте учебы чуть не подбили безобидный пассажирский «Як-40». Потом разбежались и снова встретились во время службы в спецподразделении ВДВ. Но «работа» не пришлась по душе Гринько, и он уволился, перешел в частное охранное агентство и уже из него, с помощью своего давнего друга из знаменитой «девятки», устроился охранником к генералу Пронину. Одним словом, было что вспомнить. Степанков нередко забегал к приятелю, в тот раз засиделись за полночь, уговорили, как положено, пару «банок» «Столичной» специальной очистки. И потом, уже уходя, гость между прочим предложил:

— А давай Альме тоже праздник устроим. Смотри, какая закуска остается, пить она, конечно, не станет. Это человеческая болезнь, но от такой знатной колбаски не откажется, чего добру пропадать? Хозяин в думском буфете кушает, так почему и верному сторожу французскую салями не продегустировать? Из моих рук она, понятное дело, кушать не станет, так что угощай сам…

Володька Степанков пьяно расхохотался, будто выдал замечательную шутку, и сунул в руки приятелю полбатона колбасы в красочной упаковке.

А наутро в доме началось такое, что Гринько некогда было вспоминать о пьянке с приятелем, ну а о том, что угостил собаку заморским деликатесом, тем более. Он даже следователю не рассказал. А чего рассказывать, когда к делу не относится? И только когда по телевизору начали показывать фотографию Степанкова, Гринько впервые по-настоящему испугался. Только тогда он понял, в какую заварушку попал. Из ловушки, куда он сам себя загнал своим молчанием, бывший телохранитель, как ни старался, выхода не видел. Рассказать — это значило превратиться из безобидного свидетеля в подозреваемого, продолжать отмалчиваться — усугубить свою вину, если эти настырные менты все же выйдут на него. Положение хуже губернаторского, и Гринько, подобно знаменитой австралийской птице, спрятал голову в песок. Иными словами, забрался в Тмутаракань и там решил отсидеться до лучших времен, пока все устаканится.

Но Гринько понимал, что устаканится не скоро. А еще больше его пугало, что отыщут не менты — это полбеды, хуже, если от него решат избавиться настоящие убийцы, а в том, что это не жена генерала, он уже ни капли не сомневался. Хотя, пытался он себя успокоить, кто знает о его дружбе с убитым Степанковым? Вряд ли тот стал делиться, так сказать, техническими подробностями устранения собаки. А о его, Гринько, существовании они вряд ли подозревали. Конечно, такое предположение утешает, но все могло оказаться совсем иначе, и жить ему тогда остались считанные дни, а может, и часы.

Умирать совсем не хотелось.

— Эй, Николай, айда в лес. Земляника поспела, такой в саде-огороде не вырастишь. В каждой ягодке сплошной витамин и вся таблица Менделеева. — Василий Бугаев — сосед, проживающий этажом ниже, стоял на своем балконе и размахивал руками, словно гонял голубей. В другое время Гринько, не задумываясь, согласился бы: лес начинался почти возле подъезда их дома, грибы можно, как говорится, косить косой, а что касается ягод, то в зарослях дикой малины можно было запросто всего за час-другой собрать ведро. Бугаев знал несколько земляничных и черничных полян, но сегодня бывшему телохранителю было не до ягод.

— Собери баночку на мою долю.

— В чай для аромату бросить — милое дело. Ну, как знаешь, придется Мишке отзвонить. Он, беда, долго собирается. В солдатах, должно быть, не служил. А баночку по-соседски для тебя вечерком занесу. — И Бугаев исчез за тюлевой занавеской, оставив приятеля за тяжелыми раздумьями.

Мрачные мысли подобны жвачке, словно корова, пережевываешь одно и то же сотни раз и ничего не можешь придумать. И вдруг будто обожгло — зять генерала!

Черт побери, он же видел, как Гринько давал Альме кусок проклятой колбасы! Опасней свидетеля трудно и придумать. Слава богу, пока до него не дошло, что к чему. А может, уже сообразил? Не-ет, если бы догадался, его, Гринько, давно бы повязали. Хотя еще не факт, а если за ним наблюдение установили, прослушку телефона, наружку под окном и все такое прочее? Гринько выглянул в окно. Возле подъезда паслась стайка голубей, которых прикармливали местные старушки, лениво валялась возле лавочки дворовая любимица беспородная Найда, трое пенсионерок вели неспешные, бесконечные разговоры о своем житье. Ничего подозрительного… Что ж, будем считать, что уважаемый Василий Иванович еще ни о чем не догадался и не доложил о плодах своих подозрений Кондратьеву. Но тогда надо спешить. Придется воспользоваться самолетом, поездом — терять драгоценные часы. И Гринько решительно набрал телефон справочной аэропорта…

9

Василий Иванович вчитывался в строчки истории болезни и никак не мог сосредоточиться. События последних дней выбили из колеи обычно немного флегматичного заведующего отделением. Он никогда не чурался нагрузок. Будучи еще студентом, брал дополнительно ставку на «Скорой», на стипендию, понятное дело, не протянешь. В поликлинике приходилось вкалывать на трех ставках, плюс ночные дежурства. Сутки удлинялись до 25 часов. И все же такой, как сейчас, нагрузки у него никогда не было. Как ни удивительно, руководить отделением было самым легким делом. Жена после смерти отца литрами пила валерьянку, часами вела беседы с адвокатами, бесконечные вызовы к следователям, слезные ходатайства, чтобы разрешили свидание с тещей. По совету защитников он добился медицинской экспертизы в институте Сербского. Вряд ли, конечно, психиатры признают Екатерину Иосифовну душевнобольной, но признание, что преступление совершено в состоянии аффекта, — это уже кое-что. Сам Василий Иванович с женой были убеждены, что произошла ошибка, не таким человеком была теща, чтобы убить собственного мужа. Но сомнения к делу не подошьешь, приходилось делать все, чтобы смягчить возможное наказание, а там посмотрим…

— Василий Иванович, вас просит главный врач на консультацию. — Миловидная сестричка, которую и больные и коллеги звали не иначе как Ниночка, покраснела, словно стесняясь, что оторвала заведующего от важных дел.

— Что ж, удовлетворим это желание уважаемого Павла Васильевича, — ободряюще улыбнулся хозяин кабинета и встал из-за стола.

Паркетные полы престижного медицинского учреждения невольно навевали на память знаменитые строчки о владениях Четвертого управления: «полы паркетные, врачи анкетные». Нынче попасть сюда было, пожалуй, легче, чем в какую-нибудь раскрученную частную клинику. Коридор был пустынен, пациенты отлеживались после обеда в палатах, рассчитанных на одного, в худшем случае на двух человек. В раскрытую дверь ординаторской Василий Иванович увидел трех своих помощников, поглощавших кофе. Употребляли они его в таких количествах, что заведующий отделением был уверен: они сами пополнят ряды сердечников. Только вряд ли попадут на лечение в собственную клинику — по штату не положено.

Кабинет главного размещался на втором этаже. Ниночка упорхнула, захватив со стола дежурной охапку бумаг. Возле телефона на лестнице — почти во всех палатах были телефоны — стоял здоровяк, на котором халат был явно размера на три меньше. Василий Иванович удивился — за подбором одежды в его отделении следили весьма тщательно, но вступать в беседу было некогда, и он шагнул на очередную ступеньку.

И тут же его тело пронзила острая боль, он хотел закричать, но лишь беззвучно открывал рот. Прежде чем потерять сознание, он успел увидеть расплывающуюся фигуру человека возле телефона. Правда, теперь тот неожиданно оказался прямо над ним, и в его руке тускло сверкало лезвие ножа.

«Неужели это все?» — подумал врач и закрыл глаза.

10

Если от дела Пронина Кондратьева, как принято выражаться в дипломатических кругах, вежливо отшили, то по поводу покушения на убийство заведующего отделением Центральной клинической больницы никто из ФСБ и не подумал ехать. Дескать, пусть в этой мелочевке копаются «братья меньшие». О том, что все это может иметь отношение к убийству генерала Пронина, разумеется, никому и в голову не пришло. Дело уже готовилось для передачи в суд, хотя высокое начальство, возбужденное очередной публикацией, время от времени задавало грозным голосом по телефону сакраментальный вопрос: «Когда наконец будут арестованы заказчики и исполнители убийства?» На что руководитель соответствующего управления ФСБ терпеливо в сотый раз пояснял, что убийство совершено на чисто бытовой почве, естественно, никаких «заказчиков» и исполнителей в природе не существует, следствие закончено, и все тома уголовного дела, как положено, скоро получат в суде.

«А как же журналистское расследование «Независимой газеты», в котором утверждается, что убийство носит явно заказной характер?» — не успокаивался грозный голос.

«Так на то она и «Независимая», что от нее ничего не зависит. Особенно факты, которые вещь упрямая», — мягко увещевал фээсбовский деятель.

«Будем надеяться, что правда на вашей стороне. Для перестраховки все-таки напишите в редакцию опровержение. С этими СМИ лучше жить в мире. Во время выборной кампании пригодятся», — выдавали директиву на другом конце телефона и замолкали до следующего газетного материала.

Кондратьев понимал, что собранная в больнице информация может только натолкнуть на мысль, подсказать, где находится ниточка, которая может привести к убийце. В отличие от Макарова, добровольного помощника, Кондратьев не верил, что преступление мог совершить психически неуравновешенный пациент клинической больницы, недовольный исходом операции или мстящий за неправильный диагноз, поставленный близкому человеку. Что и говорить, в судах такие дела в последнее время встречаются все чаще, но в элитных медицинских учреждениях о таких разборках пока не слышно.

— Похоже, с ножичком упражнялся профессионал. Удар нанесен снизу вверх — классика! Чтобы поразить больше жизненно важных органов. Уголовники чаще бьют сверху вниз, как в кино. — Эксперт Овсянников выглядел необычно. В галстуке вместо привычного джинсового костюма и кроссовок. Да и то сказать, сегодня он представлял милицию на заседании консилиума медицинских светил в Центральной клинической больнице и вел разговор о тяжело раненном коллеге, только что перенесшем четырехчасовую операцию и подключенном в настоящее время к разной хитрой технике. Судя по сосредоточенным лицам хирургов, вопрос, оставаться ли ему на грешной земле, их пациент еще не решил. — Насмотрелись американских боевиков, паразиты.

— Лезвие прошло в нескольких миллиметрах от сердца. Конечно, и в этом случае мы при везении могли бы его спасти. Все новейшее оборудование имеется. — Бородатый эскулап тщательно мыл руки, бросив перчатки в корзину для мусора, чем поверг Овсянникова в некоторый шок. Он в своей прозекторской пользовался комплектом перчаток не меньше месяца. — К тому же обнаружили его через несколько минут после покушения. Случись такое на улице… — Бородатый хирург не договорил, но было понятно, что простому смертному при таком раскладе можно было рассчитывать лишь на скорое погребение.

Все полагающиеся в таких случаях вопросы потерпевшему можно было задать в лучшем случае через неделю-другую, так что Сашка Макаров, который чувствовал себя чуть ли не главным в милицейской бригаде, рыскал по больнице, пытаясь отыскать человека, видевшего или разговаривавшего с завотделением в последние часы перед покушением.

Последней, кто видел потерпевшего, была миловидная сестричка Ниночка. Она передала своему шефу вызов главврача, проводила почти до его кабинета, но ей нужно было передать сменщице истории болезней, и она рассталась с Василием Ивановичем перед кабинетом ординаторов. Нет, ничего подозрительного не видела, никого из посторонних не встречала, ни о чем ей Василий Иванович не рассказывал. Сашке Макарову и без ее заверений было ясно, что ничего девушка не знает, просто ему было приятно смотреть на ее зарумянившееся от волнение личико, широко раскрытые голубые глаза, опушенные настоящими, не приклеенными, как у современных красавиц, ресницами.

— Василий Иванович замечательный человек и специалист, он знаете сколько людей от смерти спас! Ну не может быть у него врагов. Какая медицинская ошибка, о чем вы говорите? Наше отделение не хирургическое, в крайнем случае, можем дать не ту таблетку. От этого не умирают…

Ну, очень не хотелось Макарову заканчивать разговор с понравившейся ему девушкой. Он даже, как водится, хотел поинтересоваться ее телефончиком, но вспомнил грозную жену, правда, оставшуюся в городе, но обладающую сверхъестественной способностью следить за влюбчивым супругом и на расстоянии в несколько сотен километров. Эта ее способность обошлась Сашке весьма дорого — десятком крупных разборок, вплоть до традиционного ухода благоверной к маме. Так что рисковать он не решился и с сожалением распростился с обворожительной свидетельницей.

Ничего дельного не смогли добавить и сотрудники охраны. Никто посторонний просто по определению не мог проникнуть на территорию больницы, охранявшуюся не хуже Кремля.

11

— Пора кончать с этой самодеятельностью. — Таинственный «заказчик» был, по обыкновению, в темном официальном костюме, сменил только галстук. На первой встрече тот был с золотой искрой, на этот раз — голубой, перечеркнутый серебряными полосками. Но, как и прежний, был изготовлен самой дорогой фирмой.

Он так и не представился («Знаете, Савенков, достаточно, что я о вас все знаю. Мои анкетные данные лишь усложнят вашу жизнь. Так что лучше обращайтесь ко мне просто на «вы», без всяких там формальностей вроде имени и отчества. Вы же не спрашиваете фамилию мастера, изготовившего в Гознаке купюры, которыми я с вами расплачиваюсь»). По правде, Сову не очень-то интересовало имя шефа. Нравится, пускай играет в капитана Немо, лишь бы не нарушал финансовые обязательства, а такого пока не наблюдалось.

— Так вот, Савенков, самодеятельность всегда действует на нервы профессионалам. Не знаю, как вам, а мне всегда. Я не знаю, какого лешего понадобилось этому дебильному Гринько кидаться с ножом на зятя генерала Пронина, но раз понадобилось, значит, эскулап владеет какой-то ценной и опасной для бывшего телохранителя информацией. Судя по всему, уважаемый Василий Иванович и сам не подозревает об этой информации. Иначе я бы непременно был в курсе. Рассуждаем дальше: как только Гринько узнает, что покушение оказалось неудачным и врачи спасли своего коллегу, так сразу же предпримет вторую попытку. Логично? Мне удалось сбить со следа излишне любопытного милиционера Кондратьева. Он со своими товарищами напоминает мне свору собак, что скулят возле оборвавшегося следа зайца. Охрана больницы — мои люди, и милиция, разумеется, не узнает о проникновении на территорию постороннего. Но сами медики утверждают, что лучше профилактика болезни, чем ее лечение. Так что пускай Гринько обретет вечный покой…

И «заказчик» усмехнулся, похлопав панибратски Сову по плечу:

— Мы не позволим, чтобы такой крупный в своем деле специалист дисквалифицировался.

Киллеру все меньше нравилась его работа. Убирать лишних свидетелей — это, понятно, входит в правила игры, но не ждет ли и его, Савенкова, их судьба? С одной стороны, вроде для этого нет причины — вся его профессиональная биография свидетельствует, что тайны он хранить умеет. С другой стороны, слишком серьезная организация проглядывала за спиной «заказчика». Она семьдесят лет тем и занималась, что устраняла своих же, слишком много знавших сотрудников. Времена другие, но почерк даже у человека не меняется всю жизнь. Надо быть поосторожней, зачистим Гринько, любопытного мента и пора сваливать за «бугор». Дома хорошо, а в гостях — спокойнее.

12

Что поделаешь, прорицательницы типа Ванги явление нечастое. Может, это и к лучшему. Только представьте себе, что было бы, если бы каждый человек знал свою судьбу — что его ждет за ближайшим поворотом, к чему приведет ненароком сказанное слово и самый малый поступок, знал, наконец, день своего ухода из жизни? Страшная картина, не правда ли? Так пускай же все это останется прерогативой господа бога. И все же любому из нас хочется покопаться в своем будущем. Недаром даже президенты и прочие сильные мира сего пользуются услугами персональных астрологов, а газеты пестрят объявлениями процветающих гадалок и прочих мастеров оккультных наук.

Много бы отдал бывший телохранитель генерала Пронина, чтобы знать содержание вышеописанного разговора. Но все его мысли были заняты неудачным покушением. О том, что оно было неудачным, он узнал из сообщения по радио. По старой привычке слушал «Маяк».

— Как же это могло случиться? — недоумевал Гринько.

Что говорить, отсутствие практики не заменит ни ежедневная изнуряющая, до седьмого пота гимнастика, ни просмотр учебных фильмов на курсах усовершенствования. И все же удивительно, как этот проклятый врачишка уцелел? Было время, Гринько своим коронным ударом заваливал обученных хитростям кинжальной драки чеченских боевиков, а тут такая досадная накладка! Планируя акцию, он больше всего думал, как пробраться незаметно на территорию больницы, где искать кабинет жертвы. Казалось бы, все прошло замечательно, и на тебе! Оставлять врача живым теперь уж точно нельзя, пока он будет возвращаться к жизни, наверняка поймет, что к чему…

Гринько выругался и даже плюнул с досады в окно своей новенькой «Мазды». Теперь уж точно охрану утроят, и старые знакомцы по работе в «девятке» испугаются прикрыть. Придется действовать самостоятельно, на свой страх и риск. Такая перспектива не внушала оптимизма.

Гринько снова выругался и резко затормозил: за своими раздумьями чуть не вылетел на красный свет светофора. Это уже совсем никуда не годится! Еще год назад он славился умением ничего не упускать из виду. Скажем, читать газету и одновременно видеть, чем заняты окружающие: вот к женщине подошел мужчина и протянул собачке, вертевшейся у ее ног, кусочек печенья, чудак в камуфляже не может попасть в замок зажигания своего «жигуленка», должно быть, перебрал на тусовке, какой-то тип слишком подозрительно рассматривает витрину супермаркета — не иначе, за кем-то наблюдает. В его мозгу отпечатывались сотни деталей, о которых обычный человек и не подозревает, переходя улицу.

С досады на такую промашку Гринько вытащил из кармана пачку «Мальборо», хотя уже почти месяц бросил курить, и хотел было засунуть сигарету в рот, как что-то заставило его насторожиться. Он явственно почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Не поворачиваясь, в зеркальце заднего обзора осмотрелся. Молодая парочка в серебристом «Фольксвагене», воспользовавшись остановкой у светофора, самозабвенно целовалась, не желая терять зря время, пенсионер в потрепанном «Запорожце» листал воскресный номер «МК».

— На финише жизни людей больше интересует положение в Кремле, чем в собственной семье, — пробормотал Гринько.

Но где же человек, чей взгляд он почувствовал? Он осторожно рассматривал лица водителей остановившихся рядом машин. Но ничего подозрительного не заметил. Неужели показалось? Если так, значит, форму потерял, нервы ни к черту. Он еще раз скользнул взглядом по машинам и включил первую скорость. Зажегся зеленый свет, и водители рванули, словно застоявшиеся на старте кони.

Перед тем как вырваться на скоростную Кольцевую, Гринько на всякий случай пару раз нырял в переулки, заходил в магазины, но наблюдения за собой не обнаружил. Наверное, показалось. Профессионал обязан уметь вычислить «наружку», а если не получается, значит, работает целая группа специалистов своего дела или ее просто нет. Конечно, так считать приятнее, но ощущение опасности не исчезало даже тогда, когда он на бешеной скорости мчался по Кольцевой — любимому детищу московского мэра. Остались позади вечно дымящие трубы Капотни, промелькнул пост ГИБДД, возле которого раньше все водители старательно снижали скорость. Гринько не хотелось участвовать в гонках, которые устраивали любители острых ощущений в левых рядах, и он держался ближе к обочине, хотя скорость машин и здесь зашкаливала за сто километров в час.

Неожиданно возле выезда на дорогу, ведущую в Домодедово, показалась кавалькада «КамАЗов». Она не спеша выруливала к обочине, повинуясь знаку инспектора ГИБДД. «Черт побери, приспичило же ему проверять документы!» — подумал Гринько. Он нажал на тормоз, нога утонула до самого пола, но машина продолжала мчаться к стоявшим впереди грузовикам. Инспектор почуял неладное, выскочил на проезжую часть дороги и замахал полосатым жезлом, желая привлечь внимание зазевавшегося, как он думал, водителя.

Гринько впервые в жизни растерялся. Стремительно надвигалась на его хрупкую «Мазду» груда металла. В последнюю секунду он попытался вывернуть в сторону, избежать лобового столкновения, но тщетно — руль тоже заклинило. Перед тем как врезаться с оглушительным грохотом в многотонный «КамАЗ», Гринько увидел в мчавшемся слева от него синем «БМВ» улыбающегося человека, приветственно махнувшего ему рукой. Увидел и догадался, чей взгляд он перехватил возле светофора.

И это была последняя мысль бывшего телохранителя генерала Пронина…

13

— На дорогах гибнет ежегодно больше народа, чем в Отечественной войне. — Тучный майор ГИБДД («Надо же, какое неуклюжее название изобрели милицейские чиновники вместо давно ставшего привычным ГАИ», — подумали одновременно Кондратьев с Макаровым) вертел в руках какой-то служебный документ и напоминал лектора, как в старые добрые времена, читающего свой текст по бумажке. — Ваш, как его там, Гринько Николай Павлович, 53-го года рождения, проживавший при жизни по адресу: Самаркандский бульвар, дом 15, квартира 72, погиб в автодорожной катастрофе в результате отказа тормозной системы.

Макаров смотрел на лениво шевелящиеся толстые губы майора и думал: «Отчего же эти гаишники все похожи на преподавателей кружков по изучению Правил уличного движения? Будто их делают на конвейере». Во всяком случае, только такие ему попадались в его шоферской биографии, правда, оставшейся в далеком прошлом. Майор, словно прочитав мысли гостя, закончил совсем неожиданно:

— Одним словом, дорогие коллеги, пришли вашему Гринько кранты! Машина — в металлолом, водила — в морг. Вот и вся любовь.

Майор бросил надоевшую бумажку в пепельницу и вопросительно посмотрел на посетителей, свалившихся как снег на голову: дескать, чего еще знать желаете? Не пора ли расстаться? Но гости тоже были ушлые и не желали ограничиваться информацией насчет земного адреса погибшего, который сами могли узнать в муровской картотеке.

— А что показало исследование тормозной системы?

— У нас, как у авиаторов, «черных ящиков» не имеется. Да и происшествий дорожных столько, что и регистрировать их едва успеваем. Сами понимаете, у вас небось тоже хроническая запарка и штатный недокомплект.

— И все же, командир, для данного происшествия сделай исключение. Нужно для дела…

— Запрос ваша контора сделает, тогда посмотрим.

— А без бумажек нельзя?

— Почему нельзя? — Майор оценивающе посмотрел на посетителей и с огорчением констатировал: — Что с вас, голодранцев, взять? Ну, лады, может, когда пригодитесь. Нынче времена смурные, в любую минуту могут ограбить или хату обчистить. Так что придется нашим технарям бутылку поставить частным образом. Понюхают они эту тормозную систему.

«Исследование показало, что тормозной трос машины пострадавшего был подпилен. На скоростном участке дороги трос не выдержал физических нагрузок и лопнул, что привело к дорожно-транспортному происшествию».

— Эксперты у них не слишком с русским языком ладят, но суть не в том. Кто-то шибко недолюбливал нашего господина Гринько.

Кондратьев передал акт технической экспертизы Сашке Макарову — пусть младое поколение тоже приучается к стилю официальных бумаг, пригодится в жизни.

— Выстраивается следующая версия. Немного сумасшедшая. Какой-то гений сказал про теорию другого гения: она не настолько безумная, чтобы быть правильной.

— Ну, кажется, не совсем так сказал.

— Точность цитаты, практикант, значения не имеет. Главное суть, а мысль правильная. Если принять мою версию за основу, то все события выстраиваются в железную цепочку, каждое звено подтверждает предыдущее.

Посмотри, что у меня вырисовывается. Генерала убила не жена, не маши ручонками, согласен — некоторые факты против моего предположения. Подчеркиваю — НЕКОТОРЫЕ. Но все же давай смягчим жесткость моего утверждения. Не только Катерина Иосифовна была убийцей. Она могла выстрелить в состоянии отравления каким-нибудь психотропным препаратом, нынче такой химии хватает, могла это сделать под давлением кого-то, и угроза была настолько сильна, что отказаться она не смогла. Или генерала убил некто, а пистолет подбросил ей и заставил взять на себя убийство. В конце концов, могло быть и так: ей подсыпали психотропный препарат и, когда она была без сознания, убили генерала, вложив ей в руки оружие. Доказательства? Были бы, так мы бы с тобой тут не разговаривали. Нет их, но многое выстраивается в эту версию железно. «Жигуленок», в котором неизвестные коротали ночь в дачном поселке, где жил Пронин, и который потом оказался затопленным у черта на куличках, загруженный двумя трупами. А утопленники? Один бандит, а второй майор спецподразделения! Тоже мне сладкая парочка! Отравление собаки — в этой же цепочке. Конечно, проверили всех, кто пользовался доверием псины, из чьих рук она могла взять отравленную еду. Никто вроде не мог это сделать, но факт есть факт. Стало быть, угостил Альму свой человек, не подозревавший, что дает любимой собаке яд. Покушение на зятя генерала. Не может ли быть, что человек начал подозревать, что его использовали для убийства, и перепугался? Перепугался и вспомнил, что был свидетель…

— Василий Иванович?

— Так точно. А затем эта катастрофа на Кольцевой дороге, в которой погибает бывший телохранитель генерала.

— И покушение на тебя!

— Оно тоже в этом ряду. Как говорится, лес рубят — щепки летят. Я, понятное дело, для убийц не подарочек. Какой-то мент поганый лезет не в свое дело, несмотря на то, что начальство приказало все забыть. Кому сие понравится?

— Так-то так, но они же не успокоятся…

— И прекрасно. Знаешь, как охотятся на тигра? Привязывают к дереву козленка, он, понятно, блеет. Тигр слышит такой аппетитный шум в лесу, подкрадывается, чтобы не торопясь поужинать, и попадает в засаду.

— Стало быть, хочешь, командир, побывать в шкуре козленка?

— А что, есть другое предложение?

Других предложений у стажера Макарова не нашлось.

14

Сова расслаблялся. Вообще-то алкоголем он не баловался. Еще в детстве на семейной вечеринке он, желая посмешить взрослых, хватанул рюмку самогона. Может, кому и показался героический его поступок смешным, но только не самому исполнителю рискованного трюка. Пришлось ему заглотать целый стакан марганцовки и мучиться в туалете, дабы исторгнуть из себя остатки дьявольского зелья. С тех пор утекло немало лет, но испытанные в детстве ощущения позволяли ему даже в самой веселой компании воздерживаться от лишнего стакана водки. Иногда он даже завидовал способности приятелей опорожнить залпом поллитру.

Другое дело бутылочка неподдельного грузинского вина под шашлычок из молоденького барашка, сациви из специально откормленной индейки в компании соответствующей праздничному столу фотомодельки, хотя и не занявшей первое место в конкурсе, но входящей в пятерку призерш. Да, такая расслабуха Сову вполне устраивала. Устраивало его и все сопутствующее мероприятию: комфортабельный загородный коттедж, предоставленный старым корешем, вышколенный официант из фешенебельного ресторана, специально доставленный из Москвы вместе со всеми закусками и блюдами пиршества, и фотомоделька, ласково прижимающаяся к его плечу и многозначительно поглаживающая коленку «заказчика».

Во все это благолепие диссонанс вносили проклятые мысли. Отдыхая глазом на тлеющих сосновых поленьях в камине, Сова размышлял о событиях последних дней. С телохранителем вроде все обошлось тип-топ. Никто разбираться в причинах аварии не станет — не такое время, чтобы исследовать досконально каждое ДТП, машины бьются так часто, словно их владельцы участвуют в соревновании, кто больше произведет металлолома. С ментом сложней, после покушения он станет еще осторожней, машины у него пока нет, не устраивать же аварию троллейбуса, в котором он едет на свою Петровку? Впрочем, телохранителей у него тоже не имеется, так что попробовать разве «подъездный вариант». На днях Сова прочитал, что американские спецслужбы, охраняющие президента, говорят, что гарантировать можно только от второй пули, от первой никто спасти не может. Но сомнительно и это — в Кеннеди успели три раза выстрелить. Так что менту повезло больше, чем президенту Америки.

Сова отпил глоток терпкого саперави и продолжил мыслительный процесс. Все-таки интересно, чем не угодил бывшему телохранителю, царствие ему небесное, зять генерала? Каждое крупное преступление порождает известный принцип «домино» — стоит тронуть одну костяшку, и рушится весь ряд. Скоро для жертв «зачистки» можно будет новое кладбище открывать. Жаль ему только бедолагу Муромца. Тут он, Сова, не виноват. Советовал ведь дураку поосторожней со Степанковым. Так нет, решил сам замочить, чтобы, значит, отработать гонорар по-честному. Тоже мне супермен — с удавкой на спецназовца полез. Насмотрелся американских боевиков. Говорил же дураку, действуй проще. Пальнул из кустов, контроль в голову — и за премиальными. Хорошо еще, что Сова всю операцию держал под контролем. Пришлось действовать по обстановке и самому прятать концы в глубоком лесном озере, но не таким уж оно оказалось глубоким. Вот и приходится теперь снова обрубать концы. Все же что мог знать врач, если Гринько пошел на риск? Кажется, все сработали чисто, нигде не засветились.

— Послушай, может, хотя бы «ящик» врубить? — Фотомоделька загрустила, в одиночестве дегустируя грузинские вина.

— Что, слабо «лентяйкой» щелкнуть?

Девушка послушно нажала кнопку дистанционного управления, прозванную в народе «лентяйкой», и пробежалась по каналам. На шестом неостроумно шутила группа ОСП, второй заполнил табун лошадей, предваряющий очередной выпуск «Вестей», третий — показывал очередную серию очередной «мыльной оперы».

— Тоска. Денег, наверно, не хватает на приличные передачи, — недовольно зевнула фотомоделька.

— Стоп, тормозни. — Сова впился глазами в экран.

На фоне логотипов радиостанции «Эхо Москвы» ее ведущий беседовал не с кем-нибудь, а с «заказчиком». Работодатель Совы был в том же костюме, в котором он встречался с ним в первый раз.

— Значит, Николай Егорович, вы считаете, что дело об убийстве генерала Пронина можно считать завершенным?

— Точнее сказать, материалы следствия убедительно подтвердили справедливость первой версии — убийство совершено на бытовой почве женой генерала. К сожалению, в практике такое случается нередко. Правда, в большинстве случаев такие преступления совершаются в результате алкогольных разборок. Мы же имеем дело с нервным срывом женщины, пережившей тяжелую психологическую драму в связи с заболеванием ребенка. Это служит ей в какой-то мере оправданием. Хотя такому преступлению, вы сами понимаете, оправдания быть не может. Впрочем, все точки должны быть расставлены в суде, куда в ближайшее время будут переданы все материалы. Вот что я могу сказать по интересующему вас вопросу. Главное внимание нашего управления сейчас сосредоточено на выявлении бандитских формирований в Дагестане. Ведь профилактика, превентивные действия являются главным оружием наших силовых ведомств…

Улыбка Николая Егоровича — вот, оказывается, как величают незнакомца — была доброжелательной и совсем не напоминала ту, с хищным оскалом, к которой Сова привык во время разговоров с «заказчиком».

— Сегодня гостем нашей студии был представитель Следственного управления ФСБ полковник Николай Вельяминов.

— Как славненько, — усмехнулся Сова. — Все анкетные данные на блюдечке. Великая сила — телевидение, источник точной информации.

Но одно дело — владеть информацией, и совсем другое — попробовать ею воспользоваться. В его случае владение информации опасней, чем ее отсутствие. Выступив по телевидению, уважаемый представитель Следственного управления засветился на всю страну, и отныне каждый, с кем он имел дело, кроме, разумеется, официального служебного, становился для него опасным.

— Да, становится очень горячо. Пора линять из России, пора линять, и поскорей…

— А не пора ли, любимый, бай-бай, — нежно проворковала вконец заскучавшая фотомоделька, о существовании которой, правду сказать, Сова совсем забыл.

15

Быть «козленком» оказалось совсем не простым делом. С одной стороны, надо, чтобы встреча с «тигром» для самих охотников не была неожиданной. Ведь не было ни фотографий, ни хотя бы словесного портрета, и вычислить киллера предстояло лишь в тот момент, когда он сам нападет. У кого такая перспектива вызовет энтузиазм? С другой стороны — излишней подозрительностью можно было его насторожить, и тогда он мог догадаться о ловушке.

Уже через несколько дней в новой роли нервы Кондратьева были напряжены до предела. Шагая по московским улицам, майор милиции завидовал своим безобидным четвероногим коллегам. Хорошо им, беззащитным козлятам. Они хотя бы не подозревают о своем кулинарном предназначении. Одно успокаивало — ежеминутно, незаметно даже для очень внимательного взгляда, страховал друга Макаров. Конечно, «тигр» был профессионалом такого уровня, что чувствовать себя в безопасности можно было разве что на его похоронах, и все же незримое присутствие стажера вселяло пусть весьма слабую, но все же надежду на благополучное завершение опасной охоты.

Говорят, что, по статистике, чаще всего гибнут опытные, с многолетним стажем взрывники и саперы. Дело в том, что они настолько привыкают к опасности, что порой забывают о ней, и тогда приходит беда. Как известно, люди этих профессий ошибаются в жизни лишь один раз.

Прошло три дня, затем еще три — Кондратьев с детства считал цифру «3» счастливой и старался даже месяц делить не на недели, а на трехдневки. Если событие происходило в одну из таких укороченных «недель» — оно непременно должно было закончиться успешно.

Начиналась четвертая кондратьевская «неделя». После работы майор, как всегда, заскочил в магазин за традиционной пачкой пельменей и буханкой «Дарницкого». По дороге он произвел довольно сложные арифметические подсчеты и — где наша не пропадала, все равно до зарплаты придется перехватывать в долг сотни две — взял в ларьке бутылку «Очаковского» пива. За время короткой поездки в метро Кондратьев слегка отошел от сумасшедшего ритма жизни московской милиции и постарался привести мысли в относительный порядок. Наступили дни, когда только на службе он чувствовал себя в безопасности. Впрочем, криминал обнаглел и совсем недавно взорвал машину предпринимателя возле святая святых — здания милиции на Петровке. Все же вряд ли убийца будет так рисковать, вряд ли покушение произойдет и в метро — слишком много свидетелей. Правда, народ нынче пошел такой запуганный, что в свидетели идет неохотно, и распоясавшиеся бандиты устраивают кровавые разборки в центре столицы, на самых ее людных улицах, причем в дневное время.

Выскочив из метро, Кондратьев перешел на степенный шаг — на этом отрезке спешить не следовало, надо дать Макарову, который должен поджидать друга возле магазина компьютерной техники, осмотреться и постараться вычислить всех подозрительных. Кондратьев бросил мимолетный взгляд на магазин и почувствовал, как учащенно забилось сердце — стажера нигде не было видно. Что могло случиться? По разработанному плану Сашка провожал приятеля по противоположной стороне узкой улочки, готовый в любую секунду броситься на помощь. Перед входом в дом он опережал Кондратьева и первым забегал в подъезд, чтобы убедиться — засады нет. Кондратьев невольно ускорил шаг, поскорей бы добраться до квартиры, которая в этот момент казалась самым безопасным местом на земле. Ну, чертов Сашка, погоди!

Он почувствовал, как по лицу потекла горячая струйка пота — такое всегда случалось в минуты смертельной опасности, когда ему приходилось участвовать в задержании особо опасного бандита. Теперь речь шла о собственной жизни, и каждый шаг мог оказаться последним. «От такого любой Рембо вспотеет», — подумал Кондратьев, снова помянув нехорошим словом своего нерадивого телохранителя. Он уже подходил к подъезду, когда дверца шедшего рядом с тротуаром «БМВ» распахнулась и на мостовую выскочил незнакомый человек в джинсовом костюме. Как при замедленной съемке, когда каждая секунда превращается в тягучие минуты, Кондратьев видел, как рука человека вырывает из кармана «беретту», раздается выстрел. Но за мгновение до этого происходит невероятное: шедший за «БМВ» «жигуленок» вылетает на тротуар и бампером сбивает убийцу на землю.

Но недаром Сова прошел отличную школу. Сделав головокружительный акробатический кульбит и превозмогая адскую боль, он сумел приподняться с асфальта и подхватить выпавший из руки пистолет. Внезапно раздалось два выстрела, и он почувствовал, как невероятной силы удар снова бросает его тело на тротуар. И все же перед тем, как погрузиться в небытие, Сова успел нажать на курок. В последний миг он помутневшим взглядом увидел, как ненавистный мент тоже тяжело падает на асфальт.

— Заказ выполнен, — шепчут мертвые губы. А может, ему только кажется, что он произносит эти слова? Скорей они проносятся в его умирающем мозгу.

А выскочивший из «жигуленка» Макаров склоняется над телом друга, нащупывает слабый пульс и бросается к телефонной будке, расталкивая мгновенно возникшую толпу зевак.

16

Вельяминов пребывал в отличном расположении духа. Все обошлось — удачней не бывает. Савенков убит, строптивый майор милиции в больнице, и неизвестно, когда он появится на своем боевом посту. Да это и не имеет никакого значения — к его выходу из больничной палаты суд уже состоится, и дело об убийстве генерала Пронина будет закончено производством. «Дело закончено, забудьте», — вспомнилось название старого итальянского фильма. Николай Егорович налил рюмку «Двина» — отличного коньяка, привезенного другом с солнечного Кавказа, и, мягко перекатывая напиток во рту, наслаждался его согревающим ароматом.

Дверной звонок разлился по квартире соловьиной трелью, и тут же домофон пробасил голосом старинного приятеля полковника Сычева:

— Хозяин дома? Не отпирайтесь, сударь, ваша мама пришла, коньячку принесла…

— Хватит места и для твоего, мамочка! А то я тут стартовал в одиночестве.

— Нехорошо-с, питие без компании прямой путь в алкаши.

Заядлый острослов, постоянный тамада на всех праздничных застольях полковник Сычев являл собой тип никогда не унывающего толстяка, какие в армии, особенно в ведомстве, где служили приятели, изрядная редкость. Впрочем, военная форма на нем была еще большей редкостью, а в штатском ладно скроенном костюме он походил на чиновника средней руки, еще не успевшего завести счета в швейцарском банке, но уже сделавшего в этом направлении несколько шагов. Если справедливо утверждение, что контрразведчик не должен выделяться в толпе, то Петр Никодимович Сычев полностью отвечал этому требованию. Такими веселыми, чуть больше меры упитанными гражданами заполнены улицы всех городов мира, и, уж конечно, глядя на такого, мало кто может заподозрить, что это идет владелец полковничьих погон самой секретной в стране организации.

— Для пьянства есть такие поводы: поминки, свадьба, именины, проводы, получка, встреча, новый чин и просто пьянка без причин. Так что, хозяин, отмечаем? Какой такой праздник, юбилей?

— Благополучное окончание операции, коллега. Материалы следствия завтра доставляем в суд, фигурант в деле один — вдова, все лишнее зачищено. Одним словом, спи спокойно, дорогой товарищ.

— Как говорили в прежние времена на пионерских линейках: «Рапорт сдан, рапорт принят…»

Рюмки у Вельяминова были серебряные, покрытые грузинскими мастерами эмалью и напоминавшие гаммой красок картины великого Пиросмани. Одна беда — вместимость не больше наперстка. Известно, что такими дозами и полагается наслаждаться дорогими коллекционными коньяками, это водку можно глушить стаканами. И все же русским людям в питье присущ размах, а поэтому друзья после четвертой рюмки поменяли их на хрустальные фужеры.

— Каждая операция — это шахматная партия, у любой фигуры свое предназначение.

— И каждая подлежит зачистке. Нынче прочитал в газете заголовок: «Хороший ваххабит — зачищенный ваххабит…»

— Все новое — хорошо забытое старое. Иосиф Виссарионович за пятьдесят лет до Дагестана говаривал: «Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы…»

Вельяминов широко улыбнулся. Прекрасная вещь — сидеть за дружеским застольем, радоваться незамысловатым шуткам и хотя бы ненадолго забыть о хитроумных операциях, зачистках, подковерной борьбе — любимом развлечении начальства, в котором приходится вопреки желанию и самому принимать участие. Алкоголь делал свое дело, и он не замечал, что друг-весельчак пропускает один фужер за другим, а сыплющиеся с языка шутки маскируют трезвые оценивающие взгляды, которые он бросал на хозяина квартиры. Как бы случайно он перевел разговор на тему об оружии — слабости Вельяминова, у которого на огромном персидском ковре ручной работы красовались турецкие ятаганы, кинжалы с инкрустированными рукоятками, мечи древних римлян — подарок археологов.

— Да, только подумать — с нашим простым «макаровым» мы могли бы захватить великую Римскую империю! Ну а с парой «калашей» запросто выиграть Куликовскую битву. Без всяких потерь…

— А я предпочитаю свой «стечкин». За пятьдесят шагов муху на стене припечатаю.

Нетвердыми шагами Вельяминов добрался до замаскированного за книжными стеллажами настенного сейфа и извлек из него пистолет, покачал в ладони, словно прикидывая вес любимого оружия.

— Красавец, а? Только полюбуйся. — И он перекинул пистолет другу.

— Действительно, удобная вещичка, хотя я предпочитаю свой древний «вальтер».

Сычев шутливо подмигнул и направил черное дуло прямо в лоб другу.

— Ну-ну, без таких шуточек. Знаешь, и незаряженное ружье может выстрелить

— А заряженное — обязано. — И Сычев нажал на курок.

Потом он тщательно вытер кухонным полотенцем оружие, натянул принесенные резиновые перчатки и вложил его в холодеющую руку Вельяминова.

— Нет человека — нет проблемы. Зачищать так зачищать… — И, уже натянув на себя привычную доброжелательную улыбку, добавил: — Джон был хорошим парнем, но слишком много знал.

…Кондратьев, изображая улыбку удовольствия, давился пирожными, которые притащил сладкоежка Макаров. В палате было еще трое выздоравливающих, и все они не скрывали насмешливых улыбок, наблюдая за мучениями товарища по несчастью.

— Принес бы пачку «Беломора», — слизывая крем с пальца, ворчал Кондратьев. — Кстати, как это у тебя оказалась машина?

— Витька Сорокин из УГРО попросил обкатать. Все-таки в прошлом я водила первого класса. С техникой на «ты». «Жигуленок» оказался в масть.

— Оно, понятно, хорошо, что хорошо кончается. Но в следующий раз…

— А следующий раз будет нескоро, Иван. Практика окончена, пора домой. Справку о стажировке напишешь?

— Сам сочинишь, а я подмахну.

— И что это за страна! То магазины взрываются, то полковники стреляются, — подал голос сосед справа. Он прибавил звук в портативном приемничке.

«Сегодня утром у себя дома обнаружено тело подполковника Вельяминова, руководителя одного из подразделений ФСБ. На вопрос, наступила ли смерть в результате несчастного случая или это было самоубийство, предстоит ответить следствию».

— А я этого Вельяминова вроде знаю. По-моему, он приходил к нам. Меня генерал на ковер вызывал, что я лезу в дело об убийстве Пронина. Такой заносчивый фээсбовец. Вряд ли такие кончают самоубийством…

— Послушай, Иван, ты меня своими версиями уже достал. Лучше доедай пирожные, что я, зря за ними на другой конец Москвы катал?