Пуля не дура

1

Если не везет, то хоть выворачивайся наизнанку, а черная полоса будет преследовать тебя, словно прикованная цепями. Недаром народная мудрость гласит — «пришла беда, отворяй ворота». Есть и множество других, менее приличных пословиц и поговорок. Например, «если не повезет, то и на родной сестре можешь запросто подхватить скверную болезнь».

Сегодня день выдался — хуже не придумаешь. Утром вызов на Жигулевскую, где ночью застрелили очередного бедолагу бизнесмена. Несколько часов ушло на оперативно-розыскные мероприятия. Если перевести на русский язык, это означало хождение по квартирам восемнадцатиэтажной башни в тщетной попытке найти хоть какого-нибудь свидетеля. Причем не факт, что в самый неподходящий момент он не откажется от своих показаний. Но зато непреложный факт, что именно в день преступления лифт взял незапланированный отпуск.

Понятно, что возвращались мы на родимую Петровку, как говорится, без задних ног. Но стоило нам опуститься на продранные сиденья милицейского драндулета, который можно с полным основанием экспонировать на выставке отечественного машиностроения первых пятилеток, как рация голосом Луи Армстронга прохрипела, что об отдыхе думать рано, а надо развернуться и лететь на Волгоградский проспект, где сотрудники ГИБДД (язык сломаешь, пока выговоришь это новое словообразование) затормозили какой-то долбаный джип, а его водитель вместо документов выхватил «макаров» и открыл пальбу.

Потом, когда удалось вернуться на базу, я разбирался в конторе с накопившимися за неделю бумажками. Если наш бывший всенародно избранный обожал «работу с документами», то я, поверьте, никакого оргазма от оформления протоколов и прочей милицейской макулатуры не получаю.

Одним словом, я, Иван Кондратьев, майор милиции, добирался до дома ближе к полуночи, когда для всего муниципального транспорта далеко позади остались все часы пик. Казалось бы, на эскалаторе метро я должен был, подобно герою известной картины, в гордом одиночестве распевать незатейливую песенку: «А я иду, шагаю по Москве»… Черта с два! На лестнице-чудеснице были забиты и правый ряд и левый. Для футбольного матча время было вроде не самое подходящее, скорей всего народ спешил с какой-нибудь гастрольной премьеры Киркорова или его Зайки. И вот вместо того, чтобы рухнуть на сиденье и шесть остановок провести в блаженной полудреме, я вынужден был висеть, вцепившись в поручень, проклиная черную полосу в жизни.

Чтобы не заснуть, наподобие летучей мыши, я принялся рассматривать невольных попутчиков. Прошло всего десять лет с начала горбачевской перестройки, а как изменилось все вокруг. Раньше как было: все настоящие мужчины, захватив вожделенное сиденье, принимались свирепо изучать газеты и художественную литературу, стараясь не встретиться взглядом со стоявшей рядом женщиной. А если такое все же, не дай бог, случалось, то приходилось вскакивать и уступать место, неумело делая вид, что ты и не подозревал о наличии в вагоне представительниц слабого пола. Сейчас такого не увидишь. Нынешнему мужику плюнь в глаза — божья роса. Он запросто может и небрежно пошутить над попутчицей, возвышающейся над ним подобно памятнику Командору в «Дон Жуане». Сейчас в «моем» вагоне, словно иллюстрация к моим размышлениям, сидели в основном мужики, а женщины разного возраста и внешних достоинств составляли мне компанию. Как и я, на жизнь они жаловаться не собирались, ибо, как известно, русская женщина жаловаться вообще не любит, а предпочитает останавливать коня на скаку и разгуливать по горящим избам.

Впрочем, роскошную девушку, скучавшую на противоположной стороне вагона, трудно было представить себе за таким занятием. Судя по прикиду и дорогим безделушкам, украшавшим ее нежные пальчики, едва ли знакомые с процессом чистки картошки и стиркой, ей полагалось разъезжать по столице в «шестисотом» «мерсе», а не в подземном транспорте пролетариата. Еще с детства я обнаружил в себе задатки пророка. Скажем, начинает что-то в очередной раз выговаривать мне школьное начальство, а я про себя загадываю, каким будет продолжение обличительной речи. Такая мистика продолжалась всю жизнь. Удивляться я перестал, рассказывать приятелям об этом феномене бесполезно, все равно никто не поверит. Так что оставалось принимать сие чудо как данность. Раскачиваясь в такт движению поезда, я попытался пробудить дремлющий во мне дар телепата. Первое, что приходило в голову: красавица поссорилась с мужем, нет, с любовником — обручального кольца не наблюдалось, не рискнула тормозить частника — нынче частники и бандиты на одно лицо — и решила добираться домой «сабвеем». Ах, какая роскошная рыжая копна венчала ее красивое, стройное тело! В голове невольно завертелась веселая студенческая песенка, утверждавшая, что жениться необходимо только на рыжей.

Я невольно чуть-чуть приблизился к незнакомке и втянул в себя воздух. Так и есть — меня обдал тонкий запах дорогих духов, должно быть «Шанель номер пять» — названий других аристократических благовоний я просто не знал. Интересно бы посмотреть на ее личико. Если оно гармонирует с фигурой, то, значит, я повстречал совершенство женской красоты. Наверное, она и сама себе нравилась, поэтому и любовалась не отрываясь своим отражением в оконном стекле. Я подобрался совсем близко и из-за ее плеча глянул в окно. Точно — лицо женщины полностью соответствовало совершенству фигуры: точеный носик, влажные, чуть припухшие губы — свидетельство страстной натуры — и неправдоподобно голубые глаза — редчайшая принадлежность лица рыжеволосых. Обычно господь бог наделяет их карими или, на худой конец, черными колдовскими глазами, а тут — небесная голубизна. Они отражались в стекле прямо напротив меня, «эти глаза напротив» — снова выбросила память модную песенную строчку, которую мой питерский кореш Сашка Макаров переделал в «эти глаза не против». Но тут неожиданно я обнаружил, что женщина отнюдь не любуется своим отражением, а изучающе смотрит на меня. Она перехватила мой взгляд, и я понял, что наблюдает она за мной уже давно. Знаете, непрофессионал сразу теряется, когда обнаруживает, что засветился. Моя незнакомка смущенно улыбнулась, и мне показалось, что даже на ее щеках выступил такой редкий в наше время румянец. Впрочем, скорей всего это мне только показалось. Интересно, что она нашла заслуживающего внимания в обычном менте?

— Жарко, не правда ли?

Видимо, такая королева не привыкла начинать разговор первой. Можно было бы найти в великом и могучем более оригинальное начало для знакомства. Но что поделаешь, разговор о погоде — особенность национального характера.

— Да, синоптики обещают тепло выше нормы, магнитные бури раз в месяц, дожди в мае с грозами. Поскольку русский народ обожает грозу в начале мая…

Незнакомка улыбнулась, продемонстрировав белоснежные зубки, которые можно с успехом показывать в рекламе «Дирола». Впрочем, кариес ей пока и без прославленной жевательной резинки явно не грозил.

— Теперь вам осталось спросить: где мы с вами встречались?

— Нет, до этого, по-моему, я еще не созрел, хотя если учитывать все «разнообразие» вопросов, которые приходится задавать во время допросов, то вполне мог бы. Чтобы его задать, надо бы по этикету узнать хотя бы ваше имя.

— Очень простое — Диана.

— Ну, не совсем простое. Богиня, так сказать, шеф общества рыболовов и охотников…

— Ну, это в Древней Греции, а в нашей реальности всего-навсего скромный нотариус. Так что сослуживцы переделали в Дину, больше соответствует.

Мы обменивались ничего не значащими репликами, как нынче принято говорить, стебались. Я бросал свои реплики, а сам все не мог поверить, как простой мент, пусть и в майорском звании, мог заинтересовать, а в этом сомнений не было, такую роскошную женщину. Мой скромный опыт подсказывал, что такое может быть лишь в женских романах и в советском кино. Что-то здесь не совпадало, не стыковалось. Наш удел — бухгалтерша-расчетчик, скромный инженер из бедствующей оборонки да скромные радости плоти на «субботниках», когда за милицейскую «крышу» нас безвозмездно обслуживают девицы с Тверской. Причем, пару раз участвуя в этом мероприятии, я понимал, что девицы исполняют свою работу из жалости — чувствуют нашу ментовскую ущербность, дескать, кто из порядочных женщин добровольно захочет с такими связать свою судьбу: зарплата с гулькин нос, перспектив — ноль (по утверждению рекламы — «ноль калорий»). Брать взятки — так кто их даст простому оперативнику? Надо такого чудака еще найти, а потом дрожать, что это рано или поздно вскроется. К тому же свистящие вокруг бандитские пули далеко не всегда пролетают мимо.

Вот такими мыслями была нашпигована моя голова, пока мы вели скоростную перестрелку репликами.

И все же не хотелось в этот вечер думать о том, что все происходящее имеет какой-то второй смысл, искать во всем подтекст — это профессия оперативника, и мечта каждого моего коллеги — оставить свою подозрительность на работе. Но вряд ли кому такое удавалось, как говорил мой приятель судмедэксперт: «найди мне мельника, который бы не был испачкан в муке». «Что-то будет дальше?» — подумал я, когда выяснилось, что выходить нам на одной станции. Мы шли по темной улице мимо населивших Москву коммерческих палаток.

— Как ни жаль, а мне налево, — с надеждой, что Дине и теперь окажется со мной по пути, вздохнул я.

— Знаете, Ваня, мне тоже жаль, но телефон ваш я записала, так что ждите звонка. — Мы простились возле мебельного магазина, проходя мимо которого, я всегда задавал себе вопрос — откуда берутся покупатели с такими деньгами? Сдается, что каждый из них был потенциальным клиентом моей родной Петровки, 38.

Витрина с образцами мягкой итальянской мебели была ярко освещена, и казалось, что Диана всего минуту назад покинула элегантную тахту с небрежно наброшенной на нее шкурой леопарда. Чтобы приобрести такую мебель, мне, наверно, пришлось бы работать не менее десяти лет, питаясь хлебом и водой. Нет, девушка мне была явно не по карману, и, хотя она смотрела на меня весьма вызывающе, совсем как в американском кино, когда героиня прощается с любимым, на прощальный поцелуй я все же не решился. Майору Кондратьеву было не до зажравшихся киногероев, он с тоской вспомнил, что забыл купить пачку пельменей и традиционный нарезной батон. Предстояла голодная ночь, и какие, на фиг, ландыши?

С этой мыслью я соскочил с тротуара на мостовую, прошлепал по «зебре» и, лишь оказавшись на противоположном берегу, оглянулся. Она стояла возле светофора, который перешел на работу в ночном режиме и насмешливо подмигивал мне желтым глазом. Дина, не отрываясь, смотрела в мою сторону, хотя, даю рупь за сто, меня она не могла видеть: улица на моей стороне была погружена в кромешный мрак — ни одного освещенного окна и захудалой рекламы, которые заменяют во многих районах Москвы ночные фонари.

И тут я вспомнил, где впервые встретил мою попутчицу. Причем всего несколько часов назад. Я выскакивал из управления и напротив, возле рекламных тумб сада «Эрмитаж», успел боковым зрением заметить женщину: на одном конце изящного поводка была она, моя Дина, на втором — крошечный черный пудель с белым бантом. Псина откровенно тосковал — пятачок, на котором ему приходилось томиться, был уже досконально изучен, и ему не терпелось продолжить прогулку, что не сочеталось с намерением хозяйки, разглядывавшей проходную моей конторы. Она была отнюдь не в теперешнем дорогом прикиде от какого-то знаменитого кутюрье, а щеголяла в простецком джинсовом костюме. Но копна роскошных рыжих волос, на мой взгляд, в столице была в единственном числе.

В первую минуту это воспоминание так меня ошеломило, что я заскочил в первый попавшийся подъезд и начал лихорадочно соображать, что бы сегодняшнее свидание могло означать? Какой все же у Дины или у того, кто ее командировал, интерес к моей скромной особе? Я выглянул из своего укрытия. Дина все так же стояла у светофора и смотрела в сторону «моего» подъезда. Видеть меня она не могла, значит, она ожидала чего-то, что должно произойти. Я плюнул на свои маскировочные ухищрения, выскочил на тротуар и зашагал к своему подъезду.

И вдруг раздался страшный грохот. Мой дом словно переломился надвое, и верхняя половина накрыла нижнюю. Такое я видел в фильмах о Великой Отечественной, когда от многотонной бомбы в считанные секунды рассыпались, наподобие карточных домиков, многоэтажки. Боковым зрением я заметил, как из моего подъезда выскочил какой-то человек и тут же упал, придавленный бетонной плитой. «Кто бы это мог быть?» — пронеслось в голове, но тут пришла моя очередь, что-то неимоверно тяжелое обрушилось мне на плечо, и от дикой боли я потерял сознание, успев обхватить руками голову. Хотя вряд ли этот жест входил в инструкции по технике безопасности во время взрывов…

2

Если вы выходите на улицу из темной квартиры, то от солнечного света непременно зажмурите глаза. И это не вызывает удивления. Однако когда я впервые открыл глаза в больничной палате, где покоилось мое бренное тело (как известно, во время беспамятства дух отдыхает), то меня ослепила скромная шестидесятиваттная лампочка, подтвердив утверждение, что все в мире относительно. Плафонов на потолке было штук шесть, но лампочка горела лишь одна.

— Ну, вот мы и проснулись, — с удовлетворением произнесло бесформенное существо в белом халате, напоминающее пришельца с дальних неведомых планет.

Я поморгал глазами, скудный свет в палате не стал мне казаться таким уж ослепительным, а существо из инопланетянина превратилось во вполне реального Сашку Макарова. Но это было не менее странно — Сашка после окончания дела об убийстве генерала Пронина отбыл в свой город, и, по моим сведениям, никаких командировок в столицу у него вроде не предвиделось.

— А ты, ей-богу, в рубашке родился, — продолжал мой гость, не обращая внимания на мое удивление. — Еще несколько минут, и пришлось бы нам опознавать тебя, как императорскую семью, по идентификации генов близких родственников…

— Юмор у тебя, как у утопленника. — Я улыбнулся и чуть не взвыл от острой боли.

— Ты, командир, лучше обходись без мимики и разговоров, пока швы не зажили.

Ага, только этого не хватало, значит, и физиономия моя не годится для внешнего употребления. Хотелось бы взглянуть в зеркало. Наверно, лицо майора Кондратьева нынче напоминает физиономию канадского хоккейного профессионала с тридцатилетним стажем.

— Как в старой песне, «до тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага». Успел бы войти в подъезд, и кранты. — Сашка никак не желал переходить к более приятной теме. — Конечно, полторы недели без сознания — это тоже не подарок судьбы, но теперь хотя бы жизнь вне опасности.

Ничего себе, оказывается, я полторы недели провалялся в госпитале. Час от часу не легче!

— Сколько же погибло людей после этого кошмара?

— Сам прочитаешь в газетах. Сейчас тебе главное — поскорее сил набраться, так что волнения противопоказаны. Кстати, пока я разгребался с криминалом в своем городе, ты времени зря не терял, приятными знакомствами обзавелся. Уже несколько раз какая-то девушка справлялась о твоем самочувствии.

Неужели Диана? Как она узнала адрес госпиталя, в котором я зализывал раны, хотя, наверно, после взрыва была создана справочная служба. Но тогда откуда она узнала мою фамилию, обычно при уличном знакомстве ограничиваются одними именами, да и то мужики нередко предпочитают скрываться под псевдонимами. Одним словом, моя новая знакомая вся состояла из загадок, и, подозреваю, на отгадки их уйдет немало времени. Впрочем, возможно, ларчик открывается просто — все объясняется моей профессиональной тягой к ясности. Есть несколько незыблемых правил оперативника. Например, даже в гостях у близких друзей он никогда не сядет спиной к двери. Подозрительность — это еще одна обязательная фишка…

— И что, она приходила в палату?

— Ну что ты, я первый, кому это позволили. Даже генерала не пустили. Но ему сейчас не до посещений раненых сотрудников. Дело о взрыве под контролем президента. Каждый день совещания, даже оперативников-пенсионеров привлекли к розыскным мероприятиям. Вообще-то все очень похоже на предыдущие теракты. Тоже снимали под склад нежилой подвал, тоже завозили взрывчатку под видом мешков с сахаром, та же беспечность жильцов…

— У нас в России надо каждый день взрывы устраивать, чтобы научить народ бдительности.

— Вот-вот, но есть в этом взрыве и особенность. Очень важная. Раньше взрывы можно было объяснить попыткой сорвать избрание президента или, наоборот, — объединить людей общей идеей — покончить с вероломными чеченцами и дружно проголосовать за сильного и решительного президента. Сейчас предвыборная кампания позади, народ устал от кавказской войны, гробы каждый день в Россию везут: то в Челябинск, то в Омск, то в Екатеринбург. Уже на карте и места не осталось, куда бы похоронки не приходили. Главная заповедь сыщика: кому выгодно? Так вот я никак не пойму — кому? Между прочим, меня тоже мобилизовали. Провожу поквартирный опрос. Уже три дома обошел. Понимаешь, в чем трудность: скорее всего подозреваемых видели жители того здания, которого уже не существует, а сам понимаешь, если искать в соседних домах, так можно всю Москву обойти. Словом, жди очередных рапортов…

— Послушай, разговаривать, как ты заметил, я не очень. Но думать-то могу. Принеси мне информацию о терактах последних лет. Может, какая путевая мысль в голову залетит… Да, еще, перед тем как вырубиться, я заметил, как из моего подъезда выскочил мужик. Его тоже накрыло. Случайно не знаешь — уцелел?

— О, это тоже ребус-кроссворд. Повезло ему меньше тебя — откачать не удалось. Но ребус в другом. При нем обнаружили «макаров» с глушаком. Пистолет в наше время, если как следует поискать, почти у каждого найдешь. Но глушитель навинчивают не для прогулок по улицам и площадям, а перед самым употреблением. Значит, кого-то он поджидал. Я в ДЭЗе список жильцов твоего подъезда проверил — никого, кого можно было бы заказать, — одни пенсионеры да многодетные семьи, никаких тебе фирмачей, президентов акционерных компаний и прочих «новых русских». Ревнивые мужья нанимают киллеров попроще, в лучшем случае с ножами, а пенсионерам торопить события ни к чему.

— Намекаешь, что, кроме холостого мента, охотиться не на кого?

— Тут и намекать нечего. Кому ты снова дорогу переступил? Так что со взрывом, может, тебе повезло. «Человек предполагает…»

Через неделю я уже бодро ковыляю по палате, добираюсь до холла и сражаюсь с выздоравливающими в неизменного больничного «козла». Пока я залихватски, вызывая недовольство медперсонала, стучу костяшками домино, мысли мои, как говаривали в старинных романах, витают далеко от госпиталя. Сашка выполнил мою просьбу, и я, подобно историку, копаюсь в событиях последних лет. Пытаюсь найти причинно-следственные связи. Что мы имеем? Во-первых, как всегда, ФСБ уверяет, что ситуация под контролем, но… Три года назад громыхнуло у двух московских военкоматов, у перуанского посольства, профсоюзного Дворца труда, обезврежен «мячик» с тротилом у Главной военной прокуратуры. Ответственность за эти шалости берет левацкая группировка НРА («Новая революционная альтернатива»). Потом нашумевший в буквальном и во всех остальных смыслах взрыв памятника Николаю Второму в селе Тайнинском, обезврежена мина у памятника Петру Великому, творения всенародно нелюбимого Зураба Церетели. «Это наши ребятки», — ликует та же НРА и свежая, доселе неизвестная организация «Реввоенсовет» (РВС). Засим следует подрыв мемориальной плиты Романовым на Ваганьковском кладбище. Тут гэбисты подсуетились и даже арестовали члена РВС Андрея Соколова и его приятелей. Что поделаешь, не нравится нынешнему поколению память об императорах и их семьях.

В августе 98-го — взрыв у приемной ФСБ (на месте обнаружена листовка НРА).

Через полгода рвануло у приемной ФСБ на Кузнецком мосту.

Июнь 99-го — гостиница «Интурист» на Тверской. Эксперты считают, что работа подрывника высочайшего класса — заряд был рассчитан очень точно, чтобы только напугать и поднять шум. Обнаружена закладка у здания МВД на Житной.

Конец августа — взрыв на Манежной (две версии — левые и чеченцы).

Сентябрь — жилые дома в Буйнакске, Москве и Волгодонске. Это, понятное дело, другой масштаб. Сыщики со всей России в столицу понаехали. Посыпались как из рога изобилия версии, одна за другой. Заклеили всю Москву фотороботами террористов. Наконец, поймали «террористов». Оказалось — не имеют никакого отношения к взрывам. Несколько месяцев назад пресс-служба ФСБ заявила, что нашли следы организаторов взрывов. Назвали даже фамилии. А затем снова многозначительное молчание.

Что же мы имеем в сухом остатке? Организаторы чеченцы — это ох как модно. На базаре скандал — непременно чеченец. Только к чему им эти взрывы? Чтобы восстановить против себя весь мир? Получить вторую войну, так они от первой еще не отдышались. Невольно лезет в голову крамольная мысль: а не постарались ли сами спецслужбы? Уж очень выгодно, в самый разгар предвыборной кампании рвануло, сотни жертв. Главный кандидат обещает бандитов «мочить» в сортире. Кто еще такое может проделать? Остальные претенденты в глубоком нокдауне, и молодой дзюдоист въезжает на белом коне в Кремль. И, разумеется, тут же старается забыть о проклятой Чечне, поскольку военные действия вроде закончились, но «замочить» бандитов не удается. Как было по военным сводкам две тысячи боевиков, так после их «полного разгрома» столько же и осталось. Мистика какая-то! Трижды прав Сашка Макаров: и чеченцам, и спецслужбам, если это их проделки, нынче взрывы хуже горького похмелья. Может, левые? Эти всю историю российскую всегда шли на громкие эпатажные акции. Их медом не корми, дай только засветиться, выделиться, так сказать, кинуть себя на алтарь революционной борьбы. Если бы левых не было, их следовало бы выдумать.

«Выдумать… Выдумать… Выдумать…» — эта мысль, словно осенняя муха, назойливо жужжит в голове. И жужжит до тех пор, пока я не погружаюсь в беспокойный больничный сон…

3

Солнце светило так, словно хотело компенсировать обитателям столицы три недели сплошных дождей. Если бы просто дождей: на столицу обрушились настоящие тропические ливни, с грозами, ураганными ветрами, сотнями поваленных деревьев, порванными электропроводами. Такая погода могла устроить разве что пожарников, и действительно, загораний в эти дни было меньше обычного…

Сзади послышалось тарахтенье, напоминающее кашель безнадежно больного туберкулезника, Николай Евдокимов покосился в боковое зеркальце — так и есть, по левому ряду мчался мотоциклист в красном шлеме, на котором гордо красовалось — «Формула-1». На такой развалюхе только и выступать в компании с Мустером и прочими королями гоночных трасс. Николай сильнее надавил на педаль газа, и тарахтенье допотопного механизма стихло.

Забавная штука жизнь. Почти десять лет протрубил Николай на государственной автобазе, из них лет пять его портрет висел на Доске почета, и на тебе — пришлось переквалифицироваться в частника. Все перевернулось с того дня, когда в газете «Из рук в руки» появилось его объявление: «Газель»-тент, город-межгород, грузчики, недорого». Ну и дальше, как положено, домашний телефон. На государственной службе думать о заказчиках водиле не приходилось, куда диспетчер пошлет, туда и катишь, а частный извоз совсем иной коленкор. Объявлений о грузоперевозках в любой газетенке полным-полно. Предлагают и «ЗИЛы», и «КамАЗы», и лужковские «бычки», все, что душа пожелает, вплоть до самолета. Так что приходится о репутации беспокоиться…

Николай закурил и снова бросил взгляд в боковое зеркальце. Настырный мотоциклист превратился в крошечную точку, зато машин на шоссе прибавилось. Он даже пожалел, что вылез в левый ряд. Хотя в такой час — было около восьми утра — «новые русские» еще почивают, но все равно боязно. Появится лихач с толстым кошельком, и в случае чего — правда всегда на его стороне. Гаишникам семью кормить тоже надо. Николай даже вспомнил старый анекдот: «Запорожец» на светофоре въезжает в «шестисотый» «Мерседес». Из него вылезает комод весь в золотых цепях и кольцах с бриллиантами, подходит к перепуганному водиле и спрашивает: «Ну что, мужик, поедем квартиру смотреть?»

А вообще-то на дорогах полный беспредел. Так что не до смеха.

Николай выплюнул сигарету в окно. До Малаховки еще пилить и пилить. Он проехал будку ГИБДД, далее дорога раздваивалась — боковая на Каширу, а главная шла на Рязань. Несколько лет назад недалеко от Кольцевой установили дополнительный светофор. И сие обстоятельство у шоферов вызывало комментарий, который даже в нашей свободной печати называют по-научному «ненормативной лексикой». Да и как не материться — перед постом ГИБДД приходилось снижать скорость, чтобы не раздражать инспектора с его волшебной палочкой, а тут проедешь пару километров и снова тормози. Зато следующий светофор только у самой Малаховки. Так что есть где разогнаться и забыть о городских скоростных ограничениях. Вообще-то Николай Новорязанку недолюбливал. Поток машин такой, что не протиснешься, приходится все время маневрировать, тормозить, а случись какое-нибудь ДТП — так приходится час ожидать, пока гаишники разберутся. Задние напирают, не поймут, в чем дело, сигналят — уши закладывает. А возле Пехорки по утрам летом на шоссе падают такие туманы, что в двух шагах ни зги не видать. Даже фары не помогают. Нет, хреновая дорога!

Новая работа, кроме приличных бабок, о которых на автобазе Николай и думать не мог, принесла еще массу перемен. Приходилось вкалывать, не надеясь на пресловутые плановые показатели, когда один горбатится, а другой сачкует, не забывая, впрочем, получать такую же зарплату, что и первый. Он вспомнил, как пару недель назад пришлось таскать мешки с солью в подвальный склад какой-то зачуханной фирмы. Как говорится, назвался груздем… Ведь в своем объявлении о грузоперевозках он упомянул наличие грузчиков. Только были они лишь на бумаге. Хорошо еще, что заказчик, сноровистый мужичок, совсем не похожий на солидного бизнесмена, коих Евдокимов за время труда на вольных хлебах навидался немало, сам помог таскать неподъемные мешки. Интересно, подумал Николай, а ведь рвануло именно в том доме, куда он завозил свой груз. Понятное дело, мужичок работал без страховки, так что убытки у него после этого взрыва ой-ой-ой!

От этих размышлений Николая отвлек показавшийся вдалеке тот самый дополнительный светофор, и, понятное дело, желтый сигнал издевательски подмигнул, и зажегся красный.

Говорят, искусство шофера определяется тем, как он подъезжает к светофору при желтом свете. Николай считался опытным водилой, настоящим профессионалом, мог, так сказать, гонять «на автопилоте» с завязанными глазами, но на этот раз размышления о событиях последних дней слишком отвлекли, и скорость его видавшая виды полуторка набрала приличную. Километров под восемьдесят.

Евдокимов резко затормозил, но не почувствовал привычного сопротивления педали тормоза. Она словно провалилась в пустоту. Стремительно приближался кузов «Мерседеса». Его водитель, заподозрив неладное, попытался перестроиться в соседний ряд, но теснота была такой, что он лишь со страшным скрежетом протаранил багажник скромного отечественного «жигуленка». Инспектору ГИБДД, стоявшему возле светофора, оставалось лишь ошеломленно взирать на происходящее.

Из столпившихся у светофора машин выскакивали шоферы и бежали на казавшуюся спасительной обочину дороги.

Николай резко вывернул руль, «Газель» перелетела через разделяющий бордюр и выскочила на полосу встречного движения. От удара страшной силы в цистерну бензовоза машина Евдокимова сложилась гармошкой, превратившись в огромный кусок гофрированного металла. Бензовоз развернуло, и он теперь походил на непреодолимую баррикаду на пути потока машин, спешащих в Москву. Завертелся волчком хрупкий «Запорожец», в него врезался мощный «Чероки», шофер «Икаруса» с мирно дремлющими туристами успел избежать столкновения, но, выскочив на бордюр, наехал на злополучный светофор, от которого лишь в последнюю секунду успел отскочить инспектор ГИБДД. Через мгновение вся дорога напоминала гигантскую свалку машин.

Лишь неприметный мотоциклист потихоньку отыскивал тропинку, пока не добрался вплотную до «Газели». Мотоциклист снял огромные темные очки и, прищурившись, внимательно вгляделся в безжизненное тело Евдокимова. Когда к месту аварии сбежались перепуганные свидетели и участники страшного происшествия, мотоциклист безмятежно продолжил свой путь.

4

В этот день полковника Петра Никодимовича Сычева раздражало все. Например, кот Васисуалий, который после ночных донжуанских похождений влез в форточку и рухнул в горшок с любимым кактусом жены. Кот вновь взвился на форточку, кактус, естественно, в силу земного притяжения свалился с подоконника, а горшок разбился вдребезги.

Грохот разбудил все население квартиры. Жена запричитала, что этим и должно было кончиться, ибо она проела всю плешь своему благоверному, чтобы он закрывал на ночь форточку, а тот ноль внимания. Эх, лучше бы в свое время она связала свою судьбу с Колей Никоновым. Тот уже генерал-лейтенант, а после работы смастерил всю мебель в доме, не уступающую самой шикарной фирменной.

Дочь заявила, что «шнурки» (ничего себе прозвище придумала нынешняя молодежь для родных отцов и матерей!) нарочно выпустили Васисуалия на ночь, чтобы он не дал ей выспаться в день экзамена. И вообще ночью невозможно заснуть из-за кошачьего крика, а истошно вопит не иначе как неисчислимая армия Васисуалиных отпрысков.

Полковник старался не пользоваться лифтом, и вниз с седьмого этажа непременно спускался пешком, так сказать, вместо утренней зарядки. Эта многолетняя привычка тоже сегодня чуть не обернулась серьезной неприятностью: нерадивая уборщица оставила на лестнице ведро, и Сычев едва успел зацепиться за перила. Иначе больницы было бы не миновать:

— Козлы нерадивые… — не удержался полковник, на минуту скинув привычную маску вечного балагура и записного шутника.

В довершение всех бед перед выездом на родную Лубянку какой-то лихач, коих в Москве развелось видимо-невидимо, так подрезал его «БМВ», что пришлось круто вывернуть руль направо и «поцеловаться» с чугунным столбом. Хорошо еще, «поцелуй» был умеренно крепким, и в мастерскую можно было не обращаться…

В кабинете, где над столом много лет висел портрет «железного Феликса», приторно пахло духами «Белая сирень» — уборщица признавала только их, с презрением фыркая, когда речь заходила о новомодных «Шанель» или об ароматах фирмы «Диор». И запах доисторических духов невольно напомнил старые времена, когда все было ясно и не надо было лавировать между противоборствующими силами, пытаясь угадать, кто удержится в ближнем круге Кремля, а кто вылетит на обочину. Дряхлый президент бесконечно тасовал колоду, но надо отдать ему должное: слетая с самого высокого поста, никто не загремел на самое дно или, не дай бог, за колючую проволоку. Вчерашние фавориты получали президентство в хорошо оплачиваемых фондах, перебирались из министерских кабинетов в Думу и, к огорчению коммунистов, не желали обливать помоями бывшего шефа. Разве что главный телохранитель облаял в своей книжке, да некоторые второстепенные фигуры на шахматной доске позволяли себе разок-другой гавкнуть в сторону бывшего. Но лай тут же смолкал — никто не мог предвидеть, как на это отреагирует нынешний.

Сычев отлично понимал, что высовываться в это смутное время для здоровья и карьеры противопоказано. С другой стороны, никто не отменял старые мудрые пословицы: «Время — деньги» и «Куй железо, пока горячо». А это означало, что к часу «X» надо прийти в белоснежном фраке без единого пятнышка. Но как обойтись без этих самых пятнышек в его профессии? Кое-как удалось отмыться после разбирательства с делом об убийстве генерала Пронина. Казалось, после «самоубийства» бедолаги Вельяминова с «зачисткой» покончено. Ан нет! Пока ходит по улицам поганый мент Кондратьев — о спокойствии ему, полковнику Сычеву, да и кое-кому повыше, можно только мечтать. Этого милицейского майоришку будто заколдовали! Уж на что хитроумным был Сова, царство ему небесное, однако вместо «клиента» в Митинском крематории превратилось в невесомый пепел его собственное тело.

К смерти полковник относился спокойно. В конце концов все там будем, только в разное время. Мы на земле вроде туристов, но у каждой туристической группы своя программа. Выполнили все пункты — и пожалуйте на постоянное местожительство — на небеса. Впрочем, в загробную жизнь, во всякие там раи, ады и прочие чистилища полковник Сычев не очень верил. Но с другой стороны, если во все это не верить, то в сухом остатке будет лишь животное существование, где каждому надлежит поглотить двадцать пять тонн еды да осуществить несколько тысяч соитий — эти цифры он вычитал в каком-то популярном журнальчике, и они намертво запали в память. Это «биологическое существование» не устраивало уже древнего человека, вот и возникли все религии. Такая теория вполне устраивала полковника во время выполнения служебных обязанностей, когда надо было организовать диверсию со взрывами, жертвами и воплями журналистов или «устранить» опасного свидетеля, но, если дело касалось хорошо знакомого человека, теория давала сбой. Он вспомнил удивленные глаза своего старого сослуживца Вельяминова, когда пуля, выпущенная из пистолета Сычева, разорвала его грудную клетку и вошла в сердце. Он невольно поморщился — воспоминание было не из приятных, — плеснул в стакан минералки из пластиковой бутылки. Вода из холодильника была ледяная, но газ из бутылки вышел, и пить было противно. Вода казалась пресной с привкусом какого-то лекарства. И это тоже не способствовало улучшению настроения.

Сычев снял трубку местного телефона, и мгновенно лицо его приобрело обычные черты добродушного весельчака, неизвестно каким образом оказавшегося на службе в таком страшном учреждении, к тому же много лет трудившегося в ведомстве «главного наемного убийцы» Судоплатова.

— Послушай, Тихонов, притащи-ка мне сводки наружного наблюдения и оперативную разработку на Кондратьева. Ежели помнишь, мы ему присвоили псевдоним Живучий.

Сычев заливисто расхохотался — как метко нашли псевдоним — и тут же, бросив трубку на рычажок аппарата, стер с лица улыбку. Мало кто из его подчиненных, а тем более из начальства видел эти стальные, ледяные глаза. А поводов для бешенства сегодня у него было более чем достаточно. Понятно, всякие бытовые раздражители вроде донжуанистого кота или автомобильного лихача в расчет не принимались. К бесконечному жужжанию жены и дочери у него уже давно выработался иммунитет. Гораздо хуже было то, что стали происходить события, никак не вписывающиеся в разряд прогнозируемых, которые можно было ожидать на основании агентурных донесений. И первым в этом ряду был недавний взрыв.

Петр Никодимович, еще начав восхождение по ступенькам служебной иерархии, уверовал в незыблемость того, что человек просто не может не доносить на другого. Это, говоря по-научному, заложено в его геноме. И не 37-й год доказал это, как любят утверждать демократы. Кидали в пасть бронзовых львов доносы на богатого соседа благодушные жители Венеции, а сколько еретиков сожгла святая инквизиция по наветам добропорядочных горожан, искренне верующих в божеские заветы! Причинами были и корысть, и зависть, и религиозные убеждения, и партийные принципы… Без слухов, сплетен и элементарных доносов человек просто бы вымер, считал Петр Никодимович. Совсем недавно, лет двадцать назад, КГБ брал со своих сексотов грозные расписки, в которых те клялись под страхом смерти не разглашать сведений о сотрудничестве со всесильным ведомством и свято сообщать шефу-куратору обо всем, что может насторожить и казаться подозрительным истинному патриоту и гражданину великой страны. Теперь другие времена, и происходит то, что еще вчера казалось бы диким. Вот недавно в Питере замухрышка студент начал повсюду жаловаться на сотрудников ФСБ, которые заставляли его доносить на друзей, грозя отчислить из института. Уж о зарубежных агентах и говорить не приходится. Эпоха «Красных бригад», Филби, Эймса и прочих, так сказать, идеологических шпионов закончилась. Нынче так: утром деньги, вечером военные секреты! Прямо как у Ильфа и Петрова.

Сычев встал из-за стола, подошел к окну и закурил. Сизый дымок потянулся сквозь забранное в крепкую металлическую решетку окно на волю. Решетка на окнах кабинетов мрачной Лубянки также напоминала полковнику о других временах, когда обвиняемый, не выдержав допросов с пристрастием, мог воспользоваться рассеянностью следователя и сигануть в открытое окно, как в свое время проделал знаменитый террорист Савинков. Правда, он выбросился после суда, и еще неизвестно, не помогли ли ему сердобольные чекисты. Но с тех пор на все окна наварили мощные решетки…

Из дальних времен мысли Сычева возвратились в день нынешний. Кто же все-таки организовал этот проклятый взрыв? О прежних — в Москве, Буйнакске, Волгодонске — оперативные сообщения были. Просто не сработали в одном случае бестолковый участковый, в другом собственная фирма. А тут…

Полковник вспомнил ту ночь. Он тогда ждал условленного сигнала по телефону об успешном завершении акции. Жить милицейскому майору, по его расчетам, оставалось от силы несколько минут, когда раздался долгожданный звонок. Он схватил трубку. Звонили из управления.

— Товарищ полковник, взрыв дома. — Дежурный назвал адрес, заставивший Сычева вздрогнуть — дом был тот самый, где проживал Кондратьев.

Звонок дежурного носил лишь информационный характер — на место происшествия он мог и не выезжать. Там наверняка уже работали оперативные группы милиции и ФСБ. Но Сычев не мог удержаться, сказался характер «чистильщика», хотелось лично убедиться, что никаких следов готовящегося убийства не осталось. Конечно, капитан Лазарев человек суперопытный, принимал участие в стольких операциях и такого рода, что наследить не должен. Однако на каждую старуху бывает проруха…

Как он и предполагал, возле разрушенного дома то и дело тормозили машины начальства. Едва выбравшись из них, генералы начинали давать распоряжения работавшим сотрудникам. В завалах уже копались эмчеэсовцы, надрывно ревел бульдозер, резали глаза мигалки машин «Скорой помощи».

Незамеченный никем полковник подошел к «тому» подъезду. На его месте высились бугры из бетонных перекрытий, искореженной арматуры, обломков кирпича. Наверное, так бывает после крупных землетрясений. Неожиданно взгляд полковника остановился на груде щебня, из-под которой выглядывал металлический предмет. Сычев мгновенно узнал глушитель от пистолета Макарова — любимого оружия Лазарева. Полковник осторожно нагнулся и с трудом приподнял массивный кирпичный блок. Из-под завала показалась неестественно загнутая рука. Пальцы капитана намертво сжали пистолет. Сычев оглянулся по сторонам и попытался резко вырвать из мертвой руки грозное оружие. Но окоченевшие пальцы не выпускали пистолет. Сычев еще раз оглянулся и увидел приближающегося генерала Самойлова. Ничего не поделаешь, приходилось оставлять все как есть. Настоящий профессионал следов не оставляет, но на этот раз «зачистка» не удалась. Воистину, все, что было связано с милицейским оперативником, неизменно приводило к нежелательным осложнениям. Бедолагу капитана, конечно, жалко, но что поделаешь — такая служба. Полковника больше интересовала судьба мента.

В кабинет неслышно вошел Тихонов с толстой папкой в руках:

— Просили материалы на Живучего, товарищ полковник?

— Хорошо, сам разберусь. Свободен…

С чего все началось? Ага, вот эта злополучная пленка. Полковник вставил в магнитофон нужную кассету. Послышался хрипловатый голос Тихонова: «Настоящая запись сделана 7 июля в палате, где проходил лечение после огнестрельного ранения объект «Живучий». Собеседник — Александр Макаров, в то время проходивший стажировку в УГРО». Запись была некачественной, лезли посторонние шумы.

«Живучий. Все хорошо, что хорошо кончается. Но в следующий раз…

Макаров. А следующий раз будет нескоро, Иван. Практика закончена, пора домой. Справку о стажировке напишешь?

Живучий. Сам сочинишь, а я подмахну.

Незнакомый голос, должно быть, соседа по палате. И что это за страна! То магазины взрываются, то полковники стреляются».

Наверное, он слушал сообщение по радио или телевизору, потому что в запись неожиданно ворвался голос диктора: «Сегодня утром у себя дома обнаружено тело полковника Вельяминова, руководителя одного из подразделений ФСБ. На вопрос, наступила ли смерть в результате несчастного случая или это было самоубийство, предстоит ответить следствию…»

«Живучий. А я этого Вельяминова вроде знаю. По-моему, он приходил к нам. Меня генерал на ковер вызывал, что я лезу в дело об убийстве Пронина. Такой заносчивый эфэсбовец. Вряд ли такие кончают самоубийством…»

Да, эта во многом случайная запись в свое время привлекла внимание полковника. Скорее всего потому, что все материалы, относящиеся к «акциям», которые он проводил лично, Сычев изучал, как он выражался, «под электронным микроскопом». Недаром весь отдел знал его любимое выражение: «Не надо грязи, господа!» Под «грязью» подразумевались оставленные на месте нежелательные улики, свидетели, оказавшиеся некстати на месте операции. Все это подлежало немедленной «зачистке». Дальше в «досье» Живучего была сводка наружного наблюдения за объектом.

«20 июля. С 14.30 объект посетил кабинет судебного эксперта, где интересовался результатами вскрытия полковника Вельяминова.

21 июля. Выйдя из здания Петровки, 38, в течение получаса беседовал с генералом Старожиловым…»

Именно после этого донесения «наружки» полковник Сычев принял решение о ликвидации настырного майора. Это решение еще более окрепло, когда через несколько дней генерал Старожилов, беседуя со своим другом из ФСБ, будто невзначай осведомился, как идут дела в расследовании причин смерти Вельяминова.

Капитан Лазарев, с которым полковника связывали давние приятельские отношения, сам вызвался провести «операцию». Сычев подозревал, что у его подчиненного были нелады с психикой. Он места себе не находил, когда приходилось несколько месяцев «простаивать». Капитан становился угрюмым, неожиданно зверел, разговаривая с коллегами на самые мирные темы, или замыкался в себе. Все это относил полковник к последствиям службы в армейской разведке во время первой чеченской войны. Но службе в отделе такие перепады в настроении капитана не мешали, и посему смотрел на них полковник сквозь пальцы, хотя и подозревал, что добром это может не кончиться: человек с неуравновешенной психикой, отлично владеющий всеми видами оружия, всегда опасен. Но работают же десятилетиями дрессировщики с тиграми и львами!

Одним словом, может, его гибель и к лучшему. Но что случилось с Кондратьевым — это следовало как можно скорей узнать.

5

Смерть высокопрофессионального киллера не очень огорчила полковника. Самое паршивое в другом: происшествие было из тех, когда даже ему, полковнику Сычеву, возглавлявшему отдел во всемогущем ведомстве, узнать о судьбе назойливого майора было совсем непросто. Понятно, списки жильцов ничего не стоило добыть в РЭУ, но идентифицировать тела погибших требовало уйму времени. Вон тело погибшего в подземном переходе на Пушкинской несколько месяцев не могут опознать.

Полковник всегда руководствовался сталинским принципом: главное — контроль за исполнением. И черт его дернул поручить такое ответственное дело женщине! Тысячу лет известно, что никогда нельзя предвидеть, что может в любую минуту произойти в душе представительницы прекрасного пола, куда ее может занести, а в результате тщательно продуманное, спланированное дело полетит в тартарары. Правильно сказал герой какого-то сериала: «Все женщины дуры, только есть умные дуры, есть глупые». Женщина-агент, по представлению Сычева, была этаким усовершенствованным магнитофоном. Обычный с помощью «жучка» бесстрастно записывал все сказанное «объектом». Но женщина не только запоминала все представляющее ценность, но могла, как правило, без труда «раскрутить» человека, за которым ведется наблюдение, на откровенный разговор. Средство, известное еще на заре человечества, древнее, но эффективное и в наши дни — койка. В конце концов, кем была прославленная Мата Хари? Рядовой танцовщицей, а еще точнее — шикарной проституткой, умевшей лихо разговорить самых высокопоставленных офицеров. Беда лишь в одном: постель — оружие обоюдоострое. Любовные утехи могут запросто трансформироваться у женщины в сильные чувства. С этим всегда надо считаться и помнить о такой опасности.

Но что теперь поделаешь, агент, которому было поручено проследить за исполнением «акции» капитана Лазарева, был женщиной. Как говорится, знать бы, где соломки подстелить. Разумеется, о самой «акции» не было сказано ни слова, от нее требовалось лишь проследить за майором Кондратьевым, при возможности не мешало бы познакомиться, дабы избежать подозрений, и проводить его до дома. И понятное дело, ни малейшего намека на то, что при входе в родной подъезд с ним произойдет. Но раз она так и не позвонила, то вполне возможно, что случилась «накладка» и она сама, не дай бог, ничего не знает о судьбе своего «подопечного».

Обо всем этом Сычев думал, направляясь к Рижскому вокзалу, где в одной из восемнадцатиэтажных башен находилась явочная квартира. Раньше встречи с агентурой происходили в номере гостиницы «Бухарест», но в казенном полулюксе он сам себя чувствовал под стеклянным колпаком. Это раздражало: секретные агенты — самая ценная собственность оперативника. Их берегут как зеницу ока, передавая по наследству и заботясь об их безопасности порой больше, чем о собственной. В гостинице он физически ощущал присутствие хитро замаскированных «жучков», и невозможность отыскать их в стенных панелях, оконных переплетах, подвесных потолках и множестве других мест приводила его в бешенство. Да и кого могла согревать мысль, что каждое твое слово становится известным начальству? Квартирка в тихом переулке на пятом этаже казалась в этом смысле куда надежней. Здесь можно не спеша тщательно обыскать все места, в которые могли бы засунуть подслушивающую и подсматривающую технику. Спрятать ее в стандартном московском жилье даже самым продвинутым технарям было куда сложней, чем в «Бухаресте». Впрочем, береженого бог бережет, и на всякий случай Сычев раз в два месяца менял замки, приклеивал к дверным створкам тонкие нитки, чтобы можно было определить: не приходил ли в отсутствие хозяина чужой?

Два коротких звонка и один длинный прервали его размышления. Стрелки старинных настенных часов встретились на цифре 12 — в его жизни женщины не отличались особой аккуратностью. Нынешний агент, как видно, была счастливым исключением. Несмотря на условный звонок-пароль, открыл Сычев не сразу, сначала на секунду прильнул к дверному глазку и, только не обнаружив ничего подозрительного, принялся возиться с многочисленными запорами.

Диана вошла в крошечную прихожую и осторожно заглянула в комнату, словно опасаясь увидеть там кого-нибудь постороннего.

— Бонжур, красавица. — Лицо полковника расплылось в широкой, ослепительной улыбке. — Что хорошего и прекрасного происходит в нашей жизни?

На мгновение глаза Сычева превратились в крошечные кусочки льда и тут же вновь заискрились неподдельным дружелюбием.

— Вы же сами знаете, Петр Никодимович, что произошло.

— Знаю, да не все. Взрыв, конечно, происшествие чрезвычайное. Им вплотную занимаются наши соответствующие отделы. Сам президент взял расследование под свой личный контроль. Но у тебя-то работа была крошечной — познакомиться с интересующим нас милицейским майором и эдак ненавязчиво проводить его домой…

— Целый день дежурила возле сада «Эрмитаж», ждала, когда Иван отправится с работы домой.

Сычева резануло это фамильярное «Иван», словечко, низводившее задание до уровня бытовой интрижки, этакого легкомысленного флирта. Ох эти женщины! Но он поспешил скрыть свое недовольство за привычной маской балагура:

— С твоей внешностью, Диночка, познакомиться — не проблема, любой мужик с первого взгляда западет.

Полковник вспомнил, что и сам поддался ее чарам, впервые увидев среди выпускников МГУ. Он мгновенно выделил ее в толпе дипломников. Может, потому и был так красноречив при вербовке. Обычно он пользовался в этом деликатном деле, как и предписывала инструкция, методом кнута и пряника. Но в тот раз его речь была напоена лишь медом и амброзией. Да и как иначе назвать предложение работы в престижнейшей российско-американской фирме, позволявшей в первый же год обзавестись элитной квартирой в центре Москвы («Доколе такой красавице ютиться вместе с родителями?»), приобрести как минимум «жигуленка» и регулярно навещать такой крутой зарубеж, о котором простому смертному можно лишь мечтать. И все же, суля золотые горы, он не был уверен в успехе своего предприятия до тех пор, пока девушка не поставила под типовой распиской о согласии сотрудничать свою подпись.

Конечно, толку от нее было мало, как и от большинства представительниц прекрасного пола, но полковник надеялся, что во время зарубежных поездок Диана обрастет нужными для его ведомства связями и полезными знакомствами. Что и говорить, еще КГБ славился своим умением годами ждать того момента, когда придет время «оживить» агента. Впрочем, такая перспектива не огорчала Сычева, огорчало лишь то, что из-за строгой конспирации нельзя было ни перед кем похвастаться такой красавицей…

— Ну хорошо, знакомство состоялось. И что же с ним произошло?

— Но я же не могла в первый же вечер напроситься в гости. Я стояла у светофора — это метров триста от дома, где жил майор. По-моему, он еще не вошел в подъезд, когда раздался взрыв и все начало рушиться. Во всех зданиях на улице разом зажегся свет. Кошмар, апокалипсис…

Той ночью Диана впервые встретилась со смертью, ощутив хрупкую грань между повседневными мелочами, бытом, оплатой жировок за квартиру и электричество, ни к чему не обязывающими романтическими приключениями, именуемыми в просторечии флиртом, и небытием, когда в считанные мгновения все предыдущее, все пережитое тобой превращается в ничтожный пустяк, в ничто. Перед ее глазами снова и снова вставала страшная картина разрушения, сотни перепуганных насмерть людей, мрачное скопище машин, плач женщин. Ей казалось, что она слышит стоны раненых, похороненных заживо под руинами еще минуту назад вполне благополучного дома.

Непонятно почему, но ей казалось, что во всем происшедшем есть и ее вина. В голове крутились вопросы, ответов на которые у нее не было. Как могло случиться, что задание (полковник дипломатично назвал его по-другому: «У руководства, Диночка, есть маленькая просьба») познакомиться с безвестным майором милиции Кондратьевым совпало со взрывом? «Допустим, — размышляла женщина, — Иван оказался в «разработке» (еще одно любимое словечко Сычева) и его хотели нейтрализовать, но не могли же из-за одного человека заплатить жизнью десятков ни в чем не повинных людей! А если это не так, то чей дьявольски изощренный мозг мог изобрести такую цепь случайностей?» И еще она знала, что задавать все эти вопросы человеку, пригласившему ее на явочную квартиру, бесполезно и даже опасно. И тут же из небытия выплыл голос полковника:

— Что же ты не могла подбежать вместе с толпой к месту происшествия? Толпа наверняка была — людей смерть как магнитом притягивает. Вон когда Останкинская башня полыхала, пол-Москвы сбежалось полюбоваться!

— Да не могу я на кровь смотреть, с детства не могу!

— Короче, жив или нет твой объект — информацией не владеешь. Вот и поручай девицам-красавицам серьезное дело. — Полковник едва сумел скрыть досаду за добродушной улыбкой, подумав про себя, а что, если бы эта чистюля увидела, как Лазарев грохнет ее нового знакомого? Не говоря уже о том, что киллер слыл аккуратистом, свидетелей приучен не оставлять. Так что запросто мог и девушку за компанию замочить. Откуда ему знать, что она тоже из его, так сказать, «фирмы».

— Ну, что поделаешь, садись на телефон и обзванивай все госпитали. Твой «объект» человек военный. В случае, ежели жив, не должны его в обычную больницу транспортировать…

И он оказался прав. Диана в конце концов обнаружила Кондратьева в травматологическом отделении госпиталя.

6

К своему сожалению, полковник оказался прав и в другом — и после взрыва Кондратьев оставался бомбой замедленного действия. Этот проклятый мент напоминал Сычеву фугас, хитроумно замаскированный чеченскими боевиками и терпеливо дожидающийся своего часа.

Возвратившись в свой рабочий кабинет после встречи с агентом, кстати, красавица тоже внушала неосознанное беспокойство, полковник закурил, походил по кабинету и наконец тяжело опустился в кожаное кресло. Кнопка пуска мягко утонула в панели магнитофона. Запись разговора неразлучной парочки — бывшего стажера Макарова и непотопляемого майора звучала слегка приглушенно — специалистам пришлось немало потрудиться, чтобы проникнуть в травматологическое отделение госпиталя и установить «жучок» в палате, где выздоравливал Кондратьев. Петр Никодимович недовольно поморщился, услышав ставший таким знакомым голос Живучего:

«— Да еще, перед тем как вырубиться, я заметил, как из моего подъезда выскочил мужик. Его тоже накрыло. Случайно не знаешь — уцелел?

— О, это тоже ребус-кроссворд. Повезло ему меньше тебя — откачать не удалось. Но ребус в другом. При нем обнаружили «макаров» с глушаком. Пистолет в наше время, если как следует поискать, почти у каждого найдешь. Но глушитель навинчивают не для прогулок по улицам и площадям, а перед самым употреблением. Значит, кого-то он поджидал. Я в ДЭЗе список жильцов твоего подъезда проверил — никого, кого можно было бы заказать.

— Намекаешь, что, кроме холостого мента, охотиться не на кого?

— Тут и намекать нечего. Кому ты снова дорогу переступил? Так что со взрывом, может, тебе повезло. Человек предполагает…»

Пленка крутилась вхолостую в магнитофоне — мысли полковника были заняты тем, что он услышал. То, что задачу Лазарева эта парочка вычислит за пару минут, он не сомневался и раньше. Сычев вновь принялся мерить шагами кабинет. Яснее ясного, что опасность лично для него усилилась. Правда, ниточек, связывающих его с киллером, вроде никаких нет, но, как поется в популярной песенке: «кто ищет, тот всегда найдет».

7

На самом деле мысли Кондратьева после ухода Сашки Макарова напоминали не столько размышления следопыта, сколько мысли боксера перед началом последнего раунда. Что предпринять, чтобы завоевать победу, — сделать ставку на один нокаутирующий удар, предпочесть ближний бой или держать соперника на дистанции, нанося не сильные, но точные удары, изматывающие противника и заставляющие ошибаться? Два раунда закончились в его пользу. После выхода из госпиталя, а может, и раньше, гонг возвестит о начале третьего. Но он знал, что участвует не в поединке боксеров-любителей и даже двенадцать раундов, как положено у профессионалов, не предел. И к гадалкам не стоит обращаться — свисток рефери возвестит не о нокауте, а о смерти одного из соперников.

Чем же и у кого он мог вызвать такую ненависть?

Иван, словно пианист, пробежал по клавишам памяти. Сколько же накопилось событий за последнее время! Какие из них отбросить, какие проанализировать?

Кондратьев потянулся к тумбочке и достал банку с вишневым компотом, который доставил хозяйственный капитан Савельев из отдела по борьбе с организованной преступностью.

— Из настоящей «владимирки» — лучший сорт в Подмосковье, жена знатная мастерица. Мне только крышки заворачивать доверяют. Вишня для меня лучше всякого женьшеня. Мертвого на ноги поставит!

Иван усмехнулся, вспомнив браваду хвастливого капитана, но компот, а он уже не раз приложился к банке, действительно бодрил и заставлял голову лучше работать.

И все же мысли никак не хотели выстраиваться в стройную цепочку. За что ухватиться, где спряталось нужное звено, где можно потянуть? Как в учебнике, дано: два покушения на его драгоценную и, к сожалению, единственную жизнь. Требуется найти причину такой назойливости.

Некстати вспомнились размышления доморощенного философа капитана Савельева:

— Мы, Ваня, живем в таком бардаке, что вчистую отупели. Ничего вокруг не замечаем. Русскому мужику завсегда гром нужен, чтобы он перекрестился!

Прав капитан — все перевернулось с ног на голову. Вместо того чтобы охотиться за преступником, ведут охоту на майора милиции. Среди бела дня и не особо скрываясь.

В тот день космические каналы связи между людьми трудились исправно, и, конечно, далеко не одну трудно выздоравливающую голову Кондратьева навещали мысли о сумасшедшем мире, в котором приходится жить.

Одним из единомышленников Ивана был Тимур Навасадов, по национальности чеченец, по образованию экономист, по служебному статусу — зам генерального директора небезызвестного «Лукойла». Последнее обстоятельство позволяло ему не считать каждую копейку, как большинству соотечественников, обустроив свой московский быт по высшему классу. Приобрел он двухэтажную квартиру с пентхаусом в элитном доме на улице Климашкина и, отдавая дань памяти о родном Кавказе, устлал ее драгоценными коврами ручной работы, на стенах красовалось грозное оружие дагестанской чеканки, на полах высились бронзовые кувшины, дом населяло еще множество мелочей, без которых хозяин не представлял себе комфортного существования.

Надо сказать, что Навасадов настолько вжился в столичный быт, что не сразу понимал, о ком идет речь, когда его ученый друг, завкафедрой экономики МГУ, в разговоре употреблял словосочетание: «чеченская диаспора». Несмотря на кавказское убранство квартиры, он с трудом вспоминал далекие детские годы в родных краях. Да и что вспоминать, если, переехав в Грозный из Казахстана, куда в свое время переселили всех его родных, он через пару месяцев вместе с дядей откочевал в Москву, окончил десятилетку, затем Плехановский институт народного хозяйства, более известный под не очень благозвучным именем «Плешка». Он еще не успел распределиться, когда началась горбачевская перестройка. Тимур сразу правильно понял брошенный генсеком лозунг: «Позволено все, что не запрещено». Так возникло сразу четыре кооператива, рабочий день молодого чеченца дошел до двадцати часов в сутки, зато, как он любил шутить, Тимуру удалось стать первым «новым русским чеченцем». Его авторитет рос одновременно с ростом благосостояния. Навасадова даже несколько раз приглашали в правительство Доки Завгаева, но он неизменно отказывался от такой сомнительной чести. Предлог был достаточно благовидный — занятость на работе. На самом деле он отлично понимал, что правительство марионеточное, король-то голый, и ничего решить люди, в него вошедшие, не смогут. Разве что своруют пару-другую миллионов долларов. Дальнейшее подтвердило прогнозы.

А жизнь продолжалась. Знаменитый Артем Тарасов, прославившийся не только талантом бизнесмена, но и тем, что заплатил партвзносы в размере нескольких миллионов рублей, о чем взахлеб сообщили все газеты, придумал сразу ставшее безумно популярным «Русское лото», поставив его руководителем чеченца. Хасбулатов стал председателем Верховного Совета. Президентом «Лукойла» стал также кавказец.

Так, не спеша, образовалась законопослушная чеченская элита. Правда, общественное мнение предпочитало кричать лишь о пресловутых чеченских группировках, которые, разумеется, тоже можно было без микроскопа обнаружить в российских городах и селах. Что тут поделаешь, у каждого народа есть и свои Ломоносовы, и свои бандиты! Но Навасадова раздражало не это, а то, что у его народа замечали лишь плохое. Вот и теперь, после очередного взрыва, все сами собой закричали о «чеченском следе», о террористах Хаттаба и Басаева, Москву снова обклеили фотороботами возможных преступников. В них сквозь приблизительность рисунка явственно проглядывали черты «лиц кавказской национальности».

Эта новая кампания взбесила Навасадова. Если иметь хоть какое-то подобие головы на плечах, было ясно, что взрыв меньше всего был выгоден его родине. В условиях изнурительной партизанской войны взрыв в столице России с многочисленными человеческими жертвами давал новый козырь Москве в ее попытках привлечь Запад на свою сторону в борьбе с террористами. С другой стороны, население, уже начавшее роптать против политики президента «мочить террористов в нужниках», потерявшее тысячи своих сыновей, получало новый стимул верить в «правильность» этой войны. Короче, с какой стороны ни посмотри, взрыв был не нужен в первую очередь его маленькой горной стране. Вот почему сразу же после информации о новом террористическом акте Тимур настоял на том, чтобы чеченцами была объявлена награда в 200 тысяч долларов за помощь в поиске преступников. Это, считал он, единственное правильное решение в создавшейся ситуации.

Организовали круглосуточную телефонную линию, так сказать, «диспетчерскую». Звонили много, стенографистки нескольких дочерних фирм могущественного «Лукойла», переквалифицировавшиеся на время в «барышень на телефоне», покрывали своими таинственными значками килограммы бумаги, но после тщательной фильтрации оставалось всего несколько строчек, представлявших хоть какой-то интерес. Знакомясь с очередным «поступлением», Навасадов невольно вспоминал знаменитые строчки Маяковского: «…изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды».

Соловьиная трель звонка прервала его размышления и заставила насторожиться. Гости приходили редко — все нужные и дружеские встречи хозяин квартиры предпочитал проводить в дорогих ресторанах, кроме того, любой визит предварялся сообщением охраны по домофону и вопросом, допускать ли посетителя в элитные хоромы. Навасадов хотел было вызвать охранника, чтобы выяснить, какой такой Копперфильд смог проникнуть в тщательно охраняемое здание, но для начала все же решил посмотреть на незнакомца в «глазок». На лестничной площадке нетерпеливо переминался с ноги на ногу долговязый детина явно кавказской наружности в камуфляжной куртке, что уж совсем не сочеталось с правилами хорошего тона приходивших гостей. Однако, разглядев внимательней позднего визитера, Тимур радостно принялся отпирать замки.

— Привет, Руслан! Каким ветром в наши края занесло? Тут даже у меня, если я без машины, на каждом шагу документы проверяют, а ты наверняка на общественном транспорте ко мне добирался.

— Лесами и оврагами. У вас тут, правда, в Москве «зеленки» маловато, но мы же разведчики…

Руслан Валиев был школьным другом Тимура. Правда, совсем недолго — заканчивать среднее образование он уехал из Москвы в Грозный, но и после школы им доводилось несколько раз встречаться. Началась первая чеченская война, и имя Валиева замелькало в сообщениях газетчиков как имя одного из самых известных полевых командиров. Впрочем, его отряд ни в каких захватах заложников не участвовал, но война есть война, и стреляли там не из игрушечных автоматов.

— Понимаешь, узнали о твоих премиальных и отправили меня в командировку. — Руслан улыбнулся одними глазами и стал похож на того, из далеких школьных лет, Русланчика. — Двести тысяч долларов — деньги немалые. А если серьезно, дорогой, то на хрен нам твои деньги. Мы этих долбаных террористов и за бесплатно поймаем. Ваша милиция только психов вроде Радуева ловить может…

Навасадов не считал себя трусом, но дать приют в самом центре Москвы чеченскому бандиту — а можно не сомневаться, Руслана все силовые ведомства держат за «кровавого террориста», которого надо немедленно «мочить», — это развлечение не для слабонервных.

Руслан словно прочитал мысли бывшего друга.

— Не бойся, дорогой, если поймают, скажу, что захватил тебя в заложники. Еще национальным героем станешь. — В глазах Валиева снова засветилась улыбка и тотчас погасла. — Только поймать меня — это вряд ли…

Отказывать в гостеприимстве на Кавказе грех похуже убийства, и Навасадов широким жестом пригласил Тимура в столовую.

8

Ох уж эти оперативно-розыскные мероприятия! Кажется, любому читателю детективов ведомо, что это самая нудная, но, к сожалению, и самая необходимая работа оперативника. И правда, кому понравится являться незваным гостем во все квартиры, расположенные в радиусе пары километров от места взрыва, и задавать тысячи раз одни и те же вопросы в тщетной, как правило, попытке найти хоть какого-нибудь захудалого свидетеля? И поверьте на слово, подозрительным вашим собеседникам будет казаться отнюдь не настоящий преступник, а вполне безобидный прохожий, спешивший за вполне безобидными покупками в ближайший магазин. Преступники, наоборот, выглядят законопослушными гражданами, не способными и муравья раздавить.

Вся эта тягомотина не грозила Сашке Макарову — он был на милицейском празднике суеты сторонним наблюдателем. Его нынешний статус не позволял даже задавать вопросы вспотевшим от служебного усердия столичным сыщикам. И все же оставаться в стороне, когда едва не погиб лучший друг, а руководство вызывает на помощь ментов чуть ли не с Чукотки, Сашка не мог. А посему после очередного посещения госпиталя Макаров отправился на Петровку, 38, где в свое время проходил стажировку, принимал участие в расследовании убийства генерала Пронина и потому числился своим человеком. Правда, все эти прошлые заслуги вряд ли помогли бы ему прорваться в святая святых российской милиции, если бы не знакомый «следак», который начальственно буркнул часовому: «Со мной… Пропуск выпишу!»

Сашка шел по знакомым коридорам, разыскивая кабинет генерала Старожилова. Надежда найти его на рабочем месте была эфемерной — в больших кабинетах начальство проводило совещание за совещанием, и генерал везде обязан был доложить оперативную информацию. Но удача, к счастью, тоже навещает человека, кого-то чаще, кого-то реже. Главное, не упустить свой шанс. В этот день шанс возник в облике самого генерала Старожилова, поспешавшего по коридору в полном парадном одеянии со сверкающим иконостасом орденов и медалей на груди. Видимо, предстоял визит к высшему начальству — в обычные дни генерал предпочитал штатский костюм чиновника средней руки. За начальником почти бежали два полковника, на ходу зачитывая что-то из вместительных кожаных папок. Анатолий Александрович на память не жаловался и не терпел всяческих «листочков для справки».

— Товарищ генерал, разрешите обратиться.

Старожилов резко затормозил и недовольно воззрился на наглеца, преградившего ему дорогу. Но Сашке терять было нечего.

— Помните, я у вас проходил стажировку во время расследования убийства генерала Пронина? Очень прошу дать указание о включении в оперативную группу. Взорван дом, в котором жил мой друг майор Кондратьев, и есть подозрение, что в тот день на него готовилось покушение…

Скорей всего генерал так и не вспомнил нахального самозванца, но имя Кондратьева ему было отлично знакомо, к тому же лишние помощники не помешают.

— Обратитесь к полковнику Сельскому. Скажете, что вопрос со мной согласован.

Генеральский кортеж продолжил свой путь в кремлевский кабинет, а Сашка Макаров — в кабинет милицейского кадровика, благословляя нечаянную удачу. За свою короткую биографию блюстителя правопорядка он крепко усвоил банальную истину, что с генералами всегда проще договариваться, чем с ефрейторами. Это получило очередное подтверждение, когда в считанные минуты ему были выписаны все соответствующие мандаты и вожделенный пропуск в главное милицейское гнездо на Петровке. А еще через час он влился в дружный коллектив мечущихся по столице оперативников. Полковник Сельский был мудр и, поразмыслив, пришел к выводу, что начальству видней и оно само, видимо, решило, как использовать добровольца-волонтера. Посему он ограничился выпиской документов и пожеланием успехов хороших и разных.

Статья 6 Закона об оперативно-розыскной деятельности от 1992 года предусматривала 12 видов оперативно-розыскных мероприятий (ОРМ). Направляясь к своим новым сослуживцам, Макаров вспоминал, как под руководством Ивана осваивал эти заповеди оперативника. Самым коварным у них по праву считался вид ОРМ с вполне благозвучным названием «следственный эксперимент». Беда в том, что для тех подразделений, которые борются с экономическими преступлениями и в милицейском обиходе именуются «обэновцами», следственный эксперимент единственный способ разоблачить взяточника. Заключается он в том, что к человеку, которого подозревают во взяточничестве, приходит, скажем, нуждающийся в определенной услуге предприниматель и предлагает за нее определенную сумму денег. Разумеется, все купюры соответствующим образом помечены. Казалось бы, осталось лишь схватить подлого мздоимца на месте преступления. Но тут-то и оказывалось, что вся операция напоминала прогулку по лезвию ножа, ибо этот злополучный «следственный эксперимент» подпадал под статью 33, часть 4 Уголовного кодекса, объясняющую тупым обэновцам, что подстрекатель считается соучастником преступления. А в комментариях к УПК «эксперимент» и вовсе именуется провокацией. Вот и лови после этой юридической казуистики взяточников!

Мимо Сашки промелькнул тезка Кондратьева — баскетбольного роста капитан Савельев из отдела по борьбе с организованной преступностью. Кстати, он как раз и был одним из потерпевших: схватил чиновника префектуры с пачкой вожделенных зеленых купюр, а златоуст адвокат сумел убедить суд, что виноват сам ретивый капитан Савельев, спровоцировавший взятку. Бедняга Иван Андреевич целый год работу адвокатов характеризовал лишь с помощью ненормативной лексики. Хорошо еще, что начальство, учитывая его прошлые заслуги, ограничилось переводом излишне ретивого капитана в «убойный отдел». Ну, а все сотрудники, встречая его, неизменно пели: «никогда ты не будешь майором»… Сашка невольно промурлыкал пару нот из популярной песенки Высоцкого, чем вызвал полный ненависти взгляд капитана, впрочем, через секунду он исчез за дверью какого-то кабинета, а Макаров задумался, на каком из двенадцати видов ОРМ ему остановиться.

«Подворовый обход» в поисках свидетелей он для себя сразу исключил, но зато не мешало бы для начала разыскать машину, перевозившую взрывчатку. Судя по заключению экспертов, для взрыва такой мощности ее потребовалось немало — в руках не перенесешь. Гексогена использовали немного — слишком дорогой. Аммиачная селитра мощностью уступает тротилу, но зато дает более протяженное действие.

— Наверное, возили в мешках из-под сахара. — Сашка захотел показать свою осведомленность эксперту и неожиданно был при изрядном стечении милицейского народа поставлен на место.

— Вы, уважаемый господин стажер, — усмехнулся эксперт, — насмотрелись телевизионных передач. Это из «ящика» только и слышишь: «Взрывчатка доставлена в мешках из-под сахара…» А на самом деле мешки не были маскировкой. Сахар, дорогой мой, нужен, чтобы эффективней проходил процесс горения. Вот так-то!

Но Макаров тогда не обиделся — ведь в основном ученый муж подтвердил его предположение: нужное количество взрывчатки можно было привезти лишь на автотранспорте. Это в переходе на Пушкинской взрывное устройство равнялось всего 800 граммам, и его запросто можно было пронести в кейсе или хозяйственной сумке. Для взрыва дома потребовалось бы несколько десятков килограммов.

К тому времени, когда Макаров подключился к делу, оперативники уже нарыли немало. Эпицентр взрыва пришелся на подвал второго корпуса дома, в котором размещался склад ООО «Успех». Разумеется, общество с ограниченной ответственностью, занимавшееся согласно уставным документам заготовкой и продажей продуктов питания, испарилось задолго до взрыва, и склад существовал как бы суверенно. Исправно заготавливал продукты питания, но, понятное дело, документы о его активной и полезной для общества деятельности искать было бесполезно, как не удалось обнаружить и ни одного сотрудника. Миронов Валерий Андреевич, который числился руководителем ООО «Успех», в данный исторический период в природе не существовал, закончив свое земное существование два года назад от инфаркта.

«Интересно, — подумал Макаров, — сколько в Москве существует ТОО, ООО, ЗАО и прочих аналогичных организаций и предприятий, в которых все чисто?» Вопрос был откровенно риторический, и, само собой, отвечать на него не требовалось. Да и вообще отвечать на вопросы газетчиков высшее руководство предпочитало рапортами о трудовых победах на поприще профилактики преступлений. Например, после взрыва на Каширке президенту отрапортовали, что только в столице предотвращено еще 13 аналогичных терактов, обнаружено шесть тонн взрывчатки, 5 складов оружия, в ходе рейдов найдено 20 машин, числящихся в угоне, почти закончена активная проверка всех нежилых помещений. Таким успехам родной милиции оставалось только изумляться, когда раздавался очередной взрыв или падали под пулями наемных киллеров бизнесмены.

Впрочем, о кипучей жизни криминала Макаров узнавал последним — «ящик» он не смотрел, радио слушал урывками, и на чтение газет времени тоже не было. С утра до позднего вечера он бегал по гаражам и автобазам, пытаясь найти подозрительную машину, а ночами пытался привести в жилой вид однокомнатную комнатушку, ордер на которую руководство выбило для Кондратьева. По сравнению с предыдущими коммунальными метрами квартира казалась царским дворцом, но, как повелось с давних пор, сразу же после сдачи вздыбились, подобно клодтовским коням в Санкт-Петербурге, паркетные полы, отклеились и грустно обвисли обои, напоминая флаги, приспущенные в знак капитуляции, на потолках выступили подозрительные желтые пятна, словно прорвало канализацию. Диспетчер РЭУ, телефон которого Сашка знал уже наизусть, механическим голосом обещал: «Ждите бригаду…» Главный инженер советовал обратиться к диспетчеру, в свою очередь, начальник РЭУ возмущался и требовал сначала узнать, в чем дело, у главного инженера, а уже потом двигаться по инстанциям. В конце концов Макаров, как и большинство здравомыслящих квартиросъемщиков страны, понял, что соломинкой бюрократическую оглоблю не перешибешь и спасение утопающих дело рук самих утопающих, вооружился увесистой книгой «Советы начинающему мастеру» и стал, надо сказать, не без успеха, осваивать все строительные специальности.

Обучение шло такими темпами, что ко дню предполагаемого выхода друга из госпиталя квартира сверкала, словно после евроремонта.

Оставалось лишь повесить традиционный плакат на кумаче: «Добро пожаловать!», приспособить ленточку, чтобы ее перерезать, и раздобыть кошку, которая первой, согласно старинной традиции, переступила бы порог нового жилья…

Дознаватель капитан Петров оценивал Сашку цепким взглядом. По всему было видно, что капитан отчаянно завидовал своим коллегам из ГИБДД, собирающим богатую дань на улицах и площадях города с беззащитных автовладельцев.

— Понимаешь, друг, снова разбираться с тем делом — уйма времени. И зачем тебе это мочало? Все понятно и ежу — следов алкоголя или наркотиков в теле водилы не обнаружено, но выскочить на встречную полосу запросто может любой трезвенник! На то она и дорога, чтобы было полно неожиданностей…

И капитан вновь выжидающе посмотрел на незваного гостя. Его округлые, слегка навыкате глаза излучали доброжелательность и искреннее желание помочь. В глазах не была обозначена разве что цена за предлагаемую услугу.

— Будем считать, что медики не ошиблись, но шофер Николай Евдокимов с детства за рулем, даже в ралли участвовал. Не мог он так облажаться, ну никак не мог! Короче, Ватсон, тачку вы, конечно, не нюхали?

— А что, она какой-нибудь «Конкорд», чтобы техническую экспертизу год проводить? Обычная «Газель», ей бы еще пахать и пахать… Раздолбало ее основательно, можно сразу на металлолом отправлять. Мы ее в качестве наглядной иллюстрации на пост ГИБДД отволокли. Пусть водилы лучше на чужих ошибках учатся, чем в собственных похоронах участвуют.

Капитан раскатисто захохотал, вытирая сразу вспотевший лоб огромным цветастым платком.

— Как у нас говорят: «Быстро едешь — медленно понесут»…

— Значит, посмотреть машину можно?

— Поспешите, а то скоро из нее новую начнут клепать. Надеюсь, мы не потребуемся. Кстати, а чего это ваше ведомство этой тачкой заинтересовалось, в угоне, что ли?

В глазах капитана уже не было никакой материальной заинтересованности, вместе с ней пропал и всякий интерес к посетителю.

«Исследование материально-технической части предложенной на экспертизу машины марки «Газель», МО 68–76, 96-го года выпуска показало, что авария произошла из-за подпила тормозного троса, это и повлекло его разрыв…»

Макаров в третий раз перечитал заключение экспертизы — не пропустил ли чего? Но новой информации обнаружить не удалось, хотя и прочитанного было достаточно — «зачистка» началась. Убрали вольного или невольного участника подготовки взрыва и теперь примутся за свидетелей, сомнений в этом у Сашки не было.

Он не догадывался лишь, что и его поставили в очередь, и она была далеко не последней.

9

Стул, который предложил Дине Кондратьев, хранил тепло многочисленных посетителей. Поскольку Иван оказался единственным сотрудником милиции, проживавшим во взорванном доме, забота руководства носила характер стихийного бедствия. Щедрые подношения и официальные знаки внимания следовали один за другим (даже фотографию повесили на Доске почета. Оказывается, порой быть рядовым квартиросъемщиком уже героический подвиг).

Если бы художник решил изобразить мифический рог изобилия, то лучше всего рисовать его было с тумбочки Кондратьева. Удивительно, сколько могло вместить примитивное изделие безвестного цеха по изготовлению мебельного ширпотреба! Ветчины и колбасы Черкизовского мясокомбината, черная икра из Астрахани и красная с далекой Камчатки, апельсины из Марокко соседствовали с крымским виноградом и душистой «антоновкой» из Подмосковья, нижний этаж тумбочки заполняли банки с домашними соленьями домовитых милицейских жен. Иван поставил на довольствие всех обитателей травматологического отделения, включая медперсонал. Но рука дающая не скудела, и пришлось оккупировать заодно все холодильники, имевшиеся на этаже, перепадало кое-что и тумбочкам соседей.

— И скоро мы станем на крыло? — одними глазами улыбнулась Дина, наблюдая, как Иван, болезненно скривившись, пытался достать из тумбочки румяное чуть ли не килограммовое яблоко.

Догадывается она или не догадывается, что «нестерпимая боль» симуляция чистой воды, думал Иван. Ее прихода он всегда ждал с особым нетерпением. Он давно свободно передвигался по палате и дефилировал по коридору, именуемому больными «Бродвеем», однако, заприметив стройную фигуру женщины, мгновенно нырял в кровать — вдруг, увидев его здоровым, Дина прекратит свои визиты? Иван все еще боялся зыбкости и недолговечности их отношений и, пугаясь этого, старался насколько возможно их продлить.

Иван наконец дотянулся до яблока и протянул гостье. Он понимал, что их первая встреча не была случайностью, но думать об этом, а тем более заговорить о своих подозрениях — да не дай бог! Ему даже хотелось поблагодарить того неизвестного человека, кто дал такое задание, ведь, может, благодаря ему она и обратила внимание на скромного майора милиции. Так пускай все остается как есть. Главное, чтобы неловким словом не нарушить зыбкое счастье недолгих встреч. И, конечно, он не подозревал, что похожие мысли не выходят из головы Дины.

Как и многим женщинам, ей казалось, что все важные решения она принимает сама, ее уверенность в этом передавалась подругам, и они считали ее одной из тех, кого в народе называют «кузнец своего счастья». Так сказать, «железная леди», которая, не задумываясь, коня на скаку остановит и не побоится войти в полыхающую избу. Но на самом деле все обстояло иначе. Она, подобно большинству людей, плыла по течению, просто тот самый «миг между прошлым и будущим», называемый жизнью, был благосклонен к ней. И спокойствие ее жизни не поколебало даже рождение Петьки. Она не любила его отца Валеру, да и какая настоящая любовь на четвертом курсе? Игры обезумевших гормонов! Выскочила замуж, чтобы не нервировать мать, воспитывавшую ее в гордом одиночестве и совсем не собиравшуюся становиться еще и бабушкой-одиночкой. «И вообще, кто сказал, что для счастливой семейной жизни необходима любовь? — размышляла Дина. — Стерпится — слюбится».

И только после рождения Петьки она поняла неправоту народной мудрости, тем более что молодой супруг взвалил на ее плечи не только заботу о воспитании сына, но даже сугубо мужскую обязанность кормильца, добывающего для семьи в поте лица хлеб насущный. Сейчас она думала, что именно это обстоятельство и заставило ее расписаться на бумажке, которую ей подсунул на выпускном вечере полковник ФСБ. Работа в престижной фирме позволяла не думать о деньгах и без сожаления разорвать узы Гименея, к безграничной радости матушки. А что касается сомнительной чести быть секретным агентом, так никакой работы от нее до сих пор и не требовали. Она невольно вспомнила однокурсника Славку Лебедева, который в свое время неожиданно для всех решил вступать в партию. Оправдывал он это весьма оригинально: «Ребята, ну кто у нас в факультетской партгруппе? Сплошные карьеристы и мелкие подонки. Так должен же быть хоть один приличный человек». Разумеется, кто-то «стукнул» о такой странной причине вступления в КПСС, и его не приняли. Впрочем, через полгода все начали поспешно сдавать свои партбилеты.

Приказ познакомиться с майором милиции был неожиданным, но еще более неожиданным было все последовавшее за этим. И хотя она никоим образом не была связана с кошмарным взрывом, унесшим больше сотни человеческих жизней, Дина невольно чувствовала себя причастной к трагедии, и это заставило внимательней присмотреться к человеку, с которым связала ее судьба. Теперь та злосчастная бумажка, подписанная ею много лет назад, поставила ее в положение «подсадной утки». Сделала предательницей в отношении человека, становившегося ей с каждым днем все более близким. Признаться во всем значило потерять Ивана навсегда — в этом не было сомнений; случись такое несколько дней назад, она почувствовала бы лишь облегчение, но теперь все внезапно изменилось, и от одной мысли, что такое может произойти, у нее перехватило дыхание.

Продолжать скрывать свою роль — это неизбежно приведет к новой лжи, новому предательству. Дина чувствовала себя крошечным зверьком, угодившим в коварную ловушку.

Вот так они и играли в детскую игру, правила которой требовали: «да» и «нет» не говорить…

— Что нового на воле? — Иван даже покраснел, задав такой банальный вопрос.

XX век наводнил потоком информации даже камеры смертников. Более того, люди, прикованные к больничным койкам, поглощали телевизионных новостей намного больше, чем толкающиеся в дебрях рыночной экономики горожане. В палате Кондратьева плоский экран японского «ящика» не угасал и во время «тихого часа». После взрыва, разрушившего жилье Ивана, мэр, как и два года назад, сразу заговорил о «чеченском следе», заверил, что меры по укреплению охраны зданий уже приняты, но надо и самим жильцам усилить бдительность. Президент, в свою очередь, выступая перед журналистами, потребовал не объявлять террористами весь народ, терроризм не имеет национальности. И заявил, что необходимо закончить в ближайшее время войну на Северном Кавказе, разгромив «гнездо бандитов», и признал таким образом, что «гнездо» все же принадлежит одному народу. МВД обклеило Россию фотороботами предполагаемых организаторов взрывов. Силовые министры клялись, что в кратчайшие сроки все они будут найдены и предстанут перед судом, поскольку расследование находится под личным контролем главы государства. Если так пойдет дело, думал Иван, то скоро под контролем президента окажется не меньше «висяков», чем у какого-нибудь бедняги начальника УГРО.

— Сообщаю главную новость, — прервала его размышления Дина. — Лечащий врач обещал завтра отправить тебя домой. Я, наверное, пришла кстати — на твоей сорочке не хватает пары пуговиц. Давай разоблачайся, у современной женщины всегда иголка и нитка наготове, так сказать, на боевом дежурстве…

Иван, с тоской понимая, что его рубашка отнюдь не такой белизны, как на рекламах знаменитого «Ариеля», принялся покорно раздеваться.

— Слушай, подорванный, — в самый щекотливый момент стриптиза в беседу вмешался сосед по палате капитан Трефилов. Бедняга в погоне за грабителем прыгнул с третьего этажа, и в результате оба «каскадера поневоле» оказались на больничных койках. Правда, в разных больницах. Загипсованная нога Трефилова не мешала ему подсмеиваться над старшим по званию. — Наша гостья принесла тебе радостную весточку: завтра на выход с вещами. Ты свой срок отмотал, а мне еще до звонка здесь проживать. Деловое предложение — махнемся койками! Мне у двери валяться уже невмоготу: сквозняки гуляют, и выздоравливающие в коридоре шумят, как танки на параде! Сам знаешь, у нас бюрократия процветает: тебя выпишут, а койку новенькому отдадут.

— Не темни, Баба-яга, костяная нога, насчет сквозняков. Признайся лучше, что глаз положил на мою тумбочку! Впрочем, я не возражаю, не машину же заказывать для перевозки.

— При чем тут тумбочка, я же говорю — сквозняки! Соплями исхожу… — снова затянул свое Трефилов.

— Ну чего зря стараешься, и так уже уговорил.

Капитан радостно запричитал и запрыгал по палате, перетаскивая свои постельные принадлежности на кровать благодетеля. Дина тоже не осталась в стороне, ловко застелила постель и даже украсила легендарную тумбочку букетиком невесть откуда появившихся голубеньких васильков. С ее приходом скромная казенная палата травматологического отделения сказочно преобразилась в уютную жилую квартиру.

— Сорняки, а смотрятся миленько, — оценила Дина цветы, и глаза ее сменили цвет, превратившись из светло-зеленых в голубые. Она еще раз критически осмотрела проделанную работу, положила на новую кровать Кондратьева его реанимированную рубашку и заспешила:

— У меня еще сегодня три деловые встречи.

— Дина, не забудь: завтра мне на выход. Так что сразу два повода — выздоровление и новоселье. Макаров в новой квартире холодильник продуктами забил. Поможешь разобраться?

— А лишней не буду? У тебя ж, наверно, половина Петровки соберется.

— Утечки информации не допустим. Будем только втроем.

— Тогда договорились!

Ночью Кондратьев спал плохо. Он ворочался с боку на бок, пробовал спать на спине, считал до тысячи — ничего не помогало. Отчаявшись, он лежал часа три с открытыми глазами, наблюдая за игрой теней на потолке.

В конце концов он влез в тапочки и пошлепал к дежурной сестре выпрашивать снотворное.

— «Не спится, няня, здесь так душно…»

— Чего-чего? — Девушка тяжело подняла голову с толстенного кондуита, который использовала в качестве подушки. Она-то не страдала бессонницей.

— Александр Сергеевич Пушкин. «Евгений Онегин». Глава не помню какая. А пришел к тебе, красавица, поскольку заснуть не получается… — неожиданно для себя стихами заговорил Иван.

— Как же — не получается, когда к вам в палату приходил врач, какой-то укол вам делал.

— Мне? Не стыкуется, совсем не стыкуется! Допускаю, что мог на полчаса задремать, так сказать, вырубиться, но когда в тебя шприц всаживают, тут, извините, любой проснется…

— Значит, здорово вырубились. — Сестра разгладила лицо и уже казалась весьма бодрой. Это старикам приходится тратить много времени, чтобы разгладить свои морщины. — Он с вами о чем-то говорил, прежде чем сделать инъекцию.

— Постой, постой… Уж не Трефилову ли он удружил?

— Так вы же возле окна спите?

— Никак нет. Мы с капитаном поменялись, я переселился к дверям, поближе к выходу.

— А я, дура, об этом не знала! Показала врачу на вашу койку и побежала на свой пост. Там как раз телефон зазвонил, должно быть, ошиблись номером. Я трубку подняла, а там уже гудки…

— Забавно, будем считать, что Трефилов расплатился за более приличное место в палате, — улыбнулся Иван.

Получив упаковку снотворного, он, не обращая внимания на протест окончательно проснувшейся сестры, заглотил разом три таблетки, на ватных ногах дотащился до постели и рухнул на нее, едва успев скинуть тапочки.

Под утро ему приснилось, что они с Макаровым и Диной переставляют мебель в новой квартире. Понятно, командовала операцией Дина. Она распоряжалась, куда поставить торшер, где установить книжный шкаф, и даже во сне Ивану стало стыдно за скудность своей библиотеки. Недостаток книг он компенсировал тем, что расставил на полках шкафа наиболее часто употребляемую посуду — стаканы, тарелки с эмблемами вагона-ресторана Ярославской ж. д. и целую коллекцию штопоров.

— Придвиньте носилки ближе к кровати, — командовала Дина голосом дежурной сестры. Это удивило Ивана, и он открыл глаза.

Палата была забита народом, как во время утреннего обхода главного врача. Кондратьев взглянул на часы — не было еще и семи, для обхода рановато.

— Я хотела измерить температуру, и вот… — Сестра вытерла выступивший на лбу пот и взглянула на растерянное лицо лечащего врача. — Пока рано еще делать выводы. Смерть, видимо, наступила где-то часа два назад.

Только теперь Иван увидел носилки возле своей бывшей кровати и тело Трефилова, которое санитары накрывали белой простыней.

— Как это случилось? Мы же с ним разговаривали несколько часов назад. Трефилов ни на что не жаловался!

— Конечно, смерть неожиданная, но даже у смертельно больных людей она наступает, когда ее не ждут… На улицах городов мира ежегодно умирают от остановки сердца десятки тысяч абсолютно здоровых людей. Этот феномен так и называют — «внезапная смерть». Не исключено, что мы имеем дело именно с таким случаем.

И врач снова склонился над телом Трефилова.

Дина стремительно ворвалась в палату и бросилась к носилкам. Санитар пытался остановить взволнованную женщину, но тщетно. И в этот момент боковым зрением она заметила Кондратьева.

— Ваня, слава богу, ты жив! Я собиралась ехать в госпиталь. На всякий случай позвонила, а меня дежурная как обухом по голове: «В палате ЧП, больной умер!»

— Черт знает что! — возмутился врач. Снял зачем-то очки и начал их тщательно протирать. — Кто дал право давать ей такую информацию?

— Это же мог быть ты, — все не могла успокоиться Дина. — Должен быть ты!

И неожиданно Иван понял, что Дина права — охота на него продолжается. Правда, таких слов не было сказано, но как она догадалась, что бедняга Трефилов принял смерть за него, Кондратьева?

И словно прочитав его мысли, Дина кивнула на дверь, ведущую в коридор, приглашая выйти, чтобы поговорить без свидетелей. Их разговор затянулся. Начали они его, прогуливаясь по пустынному в ранний час «Бродвею», а затем, когда санитары и врач ушли, возвратились в палату.

— Теперь ты, Ваня, все знаешь. Если можешь простить — прости. Главное, поверь — я ничего не сделала. Я ничего не могу сделать такого, что могло бы принести тебе вред…

— Ну, не волнуйся так, мы живы, значит, прорвемся. — Иван прижал Дину к груди и чуть не задохнулся от внезапно нахлынувшей нежности к этому беззащитному и самому родному человеку.

Он понимал, что после ее рассказа опасность грозит уже им обоим. Ну что ж, как говорится, обстоятельства выше нас, но судьба пока благосклонна к нему, и важней всего не допустить ошибки. Враг оказался не только сильным, но и коварным. Пытаться достать Кондратьева на больничной койке мог только безумец или человек, уверенный на сто процентов в своей безнаказанности. Теперь Иван знал, что безопасность ему никто и нигде не может гарантировать, да и кому он мог открыться, разве что Сашке Макарову? И в какой же момент он перешел дорогу такому могучему ведомству? Конечно, полковник Сычев — это еще не вся ФСБ и даже не отдельное ее подразделение, но от этого опасность не становилась меньше. Даже наоборот, увеличивалась.

— Еще доживем до понедельника, а пока давай собирать пожитки и гоним отмечать мои праздники.

— И поминки по капитану…

Да, грустно начинался день выписки майора Кондратьева из госпиталя.

— Что там за радостные крики? — Дина высунулась из окна.

На асфальте пританцовывал, размахивая руками, Сашка Макаров, а рядом с пешеходной дорожкой, по которой не раз прогуливался за время болезни Иван, гостеприимно распахнул дверцы «жигуленок».

10

— Нет, вы не поняли. — Девица в кожаной куртке походила на одну из столичных фанаток Земфиры, но раскатистое «г» и скороговорка выдавали ее украинское происхождение. — Я что, совсем у мамы дурочка! Конечно, я к вам прибежала бы сразу же, тильки меня предки увезли к родственникам в Харькив.

— Так тебя же никто и не обвиняет. Свой гражданский долг ты выполнила гарно. — Макаров улыбнулся. — В милицию пришла, поскольку владеешь информацией. Вот и излагай свою информацию.

— Я уже пояснила вашим товарищам, что горбатилась в этом самом «Успехе» уборщицей. Поступила в техникум, а грошей нема. Еще и за хату надо платить, а у вас, москалей, за каждый метр бакс надо выкладывать. Вот и устроилась. Они объявлений не вывешивали, я сама к ним заскочила, чтобы, значит, предложить свои услуги. Ну, подумали-подумали и назначили меня уборщицей.

— А чего это они так долго думали?

— До меня у них убиралась бухгалтерша. Я так бачу — не хотели они лишнего человека принимать. Так это любой на их месте тоже сто раз бы подумал, прежде чем из своего кармана гроши отдавать! Правильно?

— Правильно, правильно… И сколько же людей всего в этой фирме работало?

— Двое: бухгалтерша, моя тезка — тоже Мария. Только меня звали Машей, а ее Марией Васильевной, и заведующий складом Виталий Сергеевич.

— Фамилий не знаешь?

— Какие фамилии! Я в шесть утра приходила, убиралась — и привет.

— Ну, может, в ведомостях на зарплату видела?

— Вот еще — ведомости! Мне Мария Васильевна наличными выдавала. Да еще главный иногда наведывался. Странный мужик! Высоченный, прям коломенская верста, и все на мотоцикле. Представляете, президент компании — так его звали — и на тарахтелке. Я так понимаю, ему по штату «мерс» полагался какой-нибудь, а он… Я его в лицо и не видела, всегда в черных очках.

Да, информация у Маши была скудноватой. Но сотни опрошенных и такой не обладали. Что поделаешь, на безрыбье и рак рыба. Понятное дело, все эти имена-фамилии — липа. Можно себя хоть Путиным обозвать и даже паспорт соответствующий организовать. Про бухгалтершу и завскладом знали только одно — они испарились еще до взрыва. Вполне вероятно, что они и не знали о готовящемся акте. Нынче рекламами с приглашением на работу вся Москва обклеена сверху донизу. Устроились на фирму, оклад устраивал, а потом это ЗАО обанкротилось к чертовой матери. Сотрудникам — выходное пособие и прости-прощай! То, что потом произошло, они никак не связывали с родным «Успехом», а если что и заподозрили — их тем более теперь днем с огнем не найдешь. Кому хочется по доброй воле в милицию идти? Одним словом, иголку в стоге сена легче отыскать…

— А знаете, я однажды у нашего президента спросила, чего это он на мотоцикле катается. А он засмеялся и говорит: нынче по Москве до нужного места быстрее пешком дойти, чем на машине. Ну, а мотоцикл всегда преимущество имеет.

Сашка представил себе, как будут выглядеть развешанные по Москве фотороботы президента ООО «Успех»: черные очки в пол-лица и мотоцикл. Хотя бы марку этой тарахтелки знать. Но что поделаешь, для большинства женщин и автомобилестроение также остановилось на «Запорожцах» и «Жигулях». К счастью, племянник Маши, который провожал ее в милицию на предмет выполнения гражданского долга, был не в пример тетке продвинут в технике.

— Он на «Харлее» ездил. Машина клевая! Конечно, Шумахер бы на нее и за миллион баксов не сел, но для Москвы вполне уровень. — Парнишка, которому минуло лет пятнадцать, тяжело вздохнул. Видимо, для него «Харлей» тоже был пределом мечтаний.

Все-таки интересное существо человек. Только что Макаров считал, что загнан в тупик — подумаешь, узнал марку мотоцикла, этих «Харлеев» тысячи, а все же полегчало. Какой-никакой, а лучик света в конце туннеля.

— Раз ты такой наблюдательный, может, и номер запомнил?