В квартале у Сулеймана проторчали до самого полудня, опросили всех свидетелей, но ничего нового так и не узнали. В довершение всего, скамеечка, которую услужливо принесли наибу, оказалась чем-то измазана, а он слишком поздно это заметил и испачкал свой драгоценный халат, пожалованный самим ханом Узбеком. Разъяренный Злат громогласно пожалел, что злосчастная свиная нога нужна для следствия, иначе он заставил бы съесть ее этого толстого борова с его малоумной женой. И вообще, кто сказал, будто этого чужеземца убили? Он, наверное, сам умер от ужаса, когда увидел Таифу при свете лампы, а не в темноте улицы.
Потом Злат решил ехать домой. Отдать халат в стирку, а заодно и пообедать. Все равно искать сейчас менялу, к которому Бонифаций посылал своего помощника, дело дохлое. На дворе суббота, значит, лавка еврея закрыта. Да и дома его можно не застать. Подался в синагогу или куда-нибудь в гости.
Илгизару Злат велел ехать во дворец. Сложить вещи бедного Санчо в каморке и написать отчет для Бадр-ад Дина о проведенном в мусульманском квартале расследовании.
Вернулся наиб и вовсе молчаливый и задумчивый. На повозке, запряженной парой лошадей.
– Заканчивается твоя служба, брат Илгизар. Отнесешь отчет кади и ступай обратно в медресе. Поехали, напоследок развеешься, прокатишься со мной до Белого Дворца. Как раз, если сейчас выедем, до заката успеем. Там и поужинаем. Не бывал в Белом Дворце? Путь неблизкий – фарсахов семь. Я лошадок своих взял, у сестры. Поездка вроде как не по службе. Не боись – если что, я перед Бадр-ад Дином словечко замолвлю. Поспешай. Нам еще вина прикупить нужно. Едем к одному старому приятелю, давно не виделись.
Злат вдруг замолчал и помрачнел. Потом добавил:
– Очень давно. – После чего проворно бросил в повозку холщовый мешок, куда засунул обе свиные ноги. – Не пропадать же добру.
Сытые лошадки тронули резво, и повозка загрохотала по укатанным городским улицам. Заехали в черкесский квартал, где наиб купил, не торгуясь, у мрачного бородатого торговца целый запечатанный кувшин вина из прошлогоднего привоза. Миновали южную заставу на выезде; там Злат ненадолго задержался, выспрашивая охранников о пропавшей эмирской дочке. Дальше путь лежал уже мимо загородных домов, тянувшихся вдоль реки. По дороге попадались то богатые усадьбы, то загоны для скота, то нищие хижины, балаганы огородных сторожей, коптильни, дворы кумысников. Внизу за огородами и лугами все тянулись пристани. Маленькие, рыбачьи. К ним лепились шалаши и навесы для вяления. Здесь за городом было больше деревьев – в основном старых угрюмых карагачей, чьи разлохмаченные ветви щедро золотило заходящее солнце. Остался позади городской шум, с реки тянуло свежестью, и в придорожной траве, уходящей на восход к едва виднеющимся пескам, уже начинали пересвистывать перепела: «Кто идет! Кто идет!»
Вскоре дома совсем закончились, и по правую руку потянулись сплошные заливные луга и кусты.
– У нас сейчас еще вовсю жаворонки поют, – расчувствовался юноша.
– А ты откуда? Давно хотел спросить, да за хлопотами все не получалось.
Злат наслаждался полевой тишиной, мягким теплым вечером. Шапку бросил в повозку, ослабил вожжи. Лошадки тоже радовались воле после тесных городских улиц и бежали резво, легко.
– Из Мохши я. Меня так и зовут в медресе – Илгизар из Мохши.
– Вон чего. Почти земляки. Звали-то тебя там как? Илгизаром, поди, только в Сарае стал?
– Да нет. У меня и отец мусульманин. Дома, конечно, звали Кавалом.
– Меня ведь тоже Хрисанфом крестили. Это по-гречески будет «златоцветный». А все зовут Златом. И сам наш хан Узбек, он ведь тоже Мухаммед, если на то пошло. – Злат недобро усмехнулся. – А этот самый Бонифаций раньше Дымуком звался. Он ведь не франк – зикх из Матреги, просто всю жизнь у генуэзцев на службе. Его словам, что убитый был моряком, можно верить – он сам на кораблях немало поплавал.
Злат опять помрачнел и задумался. Потом тряхнул головой, будто от наваждения:
– Давно это было.
– Вот так вот и живем под небом голубым – полубезбожники и полумусульмане, – отозвался шакирд. – Это один персидский поэт сказал, Омар Хайям. Мудрый был человек, многие науки превзошел.
– Учись, Илгизар, – одобрил наиб, – ибо горек корень учения, но сладки его плоды. – И, не удержавшись, добавил: – Все одно дураком помрешь.
Разговор постепенно снова вернулся к делам последних двух дней. Хотя говорил больше Злат.
– Сарай ведь город не простой. Он весь вытянут вдоль реки. И дороги из него только вдоль реки: на юг и на север. На восток – пески. Уйти через них, конечно, можно. Только дорогу нужно хорошо знать, запас иметь. Да и укрыться в пустыне трудно. Как ни крутись, а к колодцам выйдешь – это тебе не степь. Вдоль реки дороги сам видишь какие – на фарсах видно вперед и назад, кто едет. Опять же, при каждом яме караулы. Если уходить за реку, там протоки, пойма, кустарник. Хорошая дорога и переправа только одна. А если потихоньку на лодке переплыть и через пойму тропками пробираться, так там дальше на протоках лодок нет. За рекой в степи тоже караулы. Легче всего утечь рекой. Или вверх, или вниз. Вниз можно уйти на Дербент, а то и вовсе за море. Вверх до Укека только добраться, а там леса рядом: ищи-свищи. Но опасно. Караван идет против течения медленно, кругом караулы. Самый верный путь – к морю. Конечно, все корабли проверяют. Да только можно лодочкой маленькой сплыть ночью вниз, отсидеться там в протоках, а потом в условленном месте сесть на корабль. Там внизу столько проток – десять лет будешь искать, ничего не сыщешь. Но, думаю, птичка сейчас затаилась. Знает, на дорогах и пристанях такой догляд – муха не пролетит.
– Сарай – город большой, есть где спрятаться.
– Вот попробуй спрячься! – развеселился наиб. – Ты из медресе своего часто выходишь?
Шакирд смутился:
– Изредка с товарищами ходил на базар.
– Давно здесь живешь?
Юноша покраснел еще больше:
– Два года.
Но наиба это не удивило. В голосе его даже прозвучало некоторое одобрение:
– Видно, странствование по морям учености тебе интересней, чем хождение по улицам Богохранимого Сарая. Всему свое время. Не зря, видно, мудрый Бадр-ад Дин тебя со мной послал. Так вот и подумай, ученейший юноша, куда бы ты скрылся в огромном Сарае, буде придет нужда? Вот то-то и оно. Знакомые нужны. Хорошие знакомые. А для такого дела, как убийство и грабеж, – очень хорошие знакомые. Иначе можно кончить, как наш бедный Санчо. Он ведь тоже не дурак, не бежал наобум абы куда. Явно были у него сообщники. Вот только знал он их, получается, плохо, вот и оказался без денег с петлей на шее. Не попадись на ночной улице эти пьяные водовозы – ушли бы сейчас все концы в воду. Искали бы по всем заставам сбежавшего Санчо, а его подельники только посмеивались бы над нами да тратили украденное серебро, оставив золотишко до лучших времен. Теперь им нужно больше думать, как ноги унести.
– Так мы все равно про них ничего не знаем.
– Узнаем. Поверь старому псу. Какая-нибудь зацепочка да найдется. Водовозы слов на ветер не бросили. Они сейчас весь Сарай просеют через мелкое сито. У них кругом знакомые. Может, кто лошадь признает, кто – кувшин, кто – телегу. Кто-нибудь что-нибудь видел подозрительное. Вот только и убийцам это ведомо. И ведомо, что я до них доберусь рано или поздно. Поэтому поспешат убраться. Время, брат, время. Вот чего мне может не хватить. И одного не могу понять, зачем этому Санчо понадобилось приставать к этим бабам на улице? Да мало того, еще потом вламываться на двор со свиной ногой.
– Пьяный был.
– Все может быть. Бежал с деньгами. Прихватил в дальнюю дорогу свиную ногу, которая для этой цели как нельзя лучше подходит. Потом что? Передал сообщникам деньги, сам напился и пристал к бабам на улице? Да еще вырядился, словно специально, в такой плащ, второго которого во всем городе нет. Ему бы как раз затаиться нужно, базарным грузчиком переодеться. Или голова от свалившегося на нее богатства кругом пошла? Самое главное, в Сарае он человек чужой, приезжий. Неужто на такое дело пошел со случайными знакомыми? Или встретил каких давних приятелей по прежним местам? Ясно одно – в генуэзские края ему хода с этими деньгами не было. Значит, спутался с кем-то с нашими, сарайскими. Второе дело того хуже. Здесь вообще ничего не понятно.
Злат снова замолчал и задумался. Илгизар осторожно предположил:
– Мы же точно знаем, что дочка сокольничего убила его жену?
– Здесь другой узелок. Где ее искать? Она ведь не для того это сделала, чтобы потом отцу ныть: «Больше не буду?». А значит, дорога ей одна – в дальние края, с неведомым нам сообщником. Тут как раз все продумано давно и тщательно, учтено до мелочей. Даже время выбрали – лучше не придумать. Ночь Могущества. Как раз полно людей не спит и по улице ходит. Кому в мечеть надо, кому в гости. Кто обратит внимание на случайного прохожего? А в то же самое время не взяли бесценный рубин. Который стоит огромных денег и прятать его легко. И найти его ночью было несложно – он же на шапочке. Почему? Все в один голос утверждают, что эта Райхан никуда не выходила, как отец уехал. Значит, с сообщником договорилась давно. Как его искать? Те слуги, кто могут что-то рассказать, сейчас в степи на Кубани.
– Урук-Тимур скоро приедет.
– А толку с него? Он что, знает про друзей-подружек дочери? Нужны бывшие приближенные служанки. А он их с собой разве возьмет? Они на Кубани останутся при женах. Сам эмир налегке прискачет. Сказочницу в накидке мне ведь тоже неспроста подсунули, чтобы я прямо по указанному адресу отправился и из этой Ферузы все выпытывал. И время терял. Время, время! Сейчас всем нужно выиграть время. Кто вперед успеет. Может же быть, что эта накидка как раз и должна меня запутать. Ведь коли единственная есть сказочница на весь Сарай с закрытым лицом, то я сразу и решу, будто мне ее специально подсунули. Как-то уж все в этом деле одно к одному лепится. Повар, что сонное печиво готовил, раньше у убитой служил. А еще служил у старика Бахрама, воспитанница которого в этот дом ходила. И после полудня ее никто не видел, кроме этого самого сказочника. А знаешь что еще? Мне не дает покоя человек, который в тот день приходил к воротам.