Пустая шкатулка и нулевая Мария 6

Сцена 4. Пирсинг в 15 лет (2)

11. Парк, день

В объективе камеры бейсбольное поле посреди просторного парка. На заднем фоне звучат детские голоса, но поблизости от ДАЙИ и КОКОНЕ нет никого.

Черноволосый ДАЙЯ стоит на питчерской горке, Коконе устроилась на домашней базе, прислонясь к стене. Она в очках.

Панорамная картина дальнего края парка подсвечена золотым сиянием пшеничных полей.

ДАЙЯ бросает мяч несильно, по дуге, чтобы КОКОНЕ легче было поймать. Явно волнующаяся КОКОНЕ готовится ловить и вытягивает руку в перчатке. Мяч отскакивает от перчатки и откатывается в сторону. КОКОНЕ поспешно подбирает его и пытается вернуть, но ее бросок не долетает до ДАЙИ.

Так повторяется несколько раз.

Добродушно смеясь, ДАЙЯ подбирает мяч, улетевший совершенно не в ту сторону.

Каким-то образом КОКОНЕ удается поймать мяч, когда она берет перчатку обеими руками, но попытка вернуть мяч ДАЙЕ снова оканчивается ничем.

Он подбирает мяч, подкатившийся к его ногам.

Брошенный КОКОНЕ мяч опять улетает в сторону, и ДАЙЕ приходится бежать за ним.

Он наклоняется и подбирает мяч.

ДАЙЯ улыбается; он совершенно искренен. Тем не менее КОКОНЕ, которая не желает полагаться на него вечно, подбегает к нему, чтобы он поучил ее, как правильно играть.

КОКОНЕ внимательно слушает, пока ДАЙЯ объясняет насчет бросковых техник и правильной стойки. Похоже, ему это нравится.

КОКОНЕ бросает еще несколько мячей; ее попытки стали чуть-чуть лучше. Время идет, и она постепенно улучшает технику.

Мяч прилетает точно в перчатку ДАЙИ.

ДАЙЯ улыбается.

КОКОНЕ улыбается.

12. Парк, зимняя ночь

У ДАЙИ крашеные волосы и серьга в правом ухе. Он яростно швыряет бейсбольный мяч в бетонную стену. Мяч каждый раз отскакивает с громким стуком. Броски ДАЙИ никто не ловит; он совершенно один.

Пшеничные поля скошены.

Он замахивается и подает.

Из-за того, что он вложил в бросок слишком много силы и мало расчета, мяч взлетает высоко, попадает в сетку над стеной и застревает.

ДАЙЯ не может забрать его.

Он молча стоит и мрачно смотрит на мяч.

♦♦♦ Дайя Омине – 11 сентября, пятница, 22.50 ♦♦♦

Я на пределе.

В ушах звенит, как колокол, который предупреждает о землетрясении.

На экране Коконе Кирино, еще не покрасившая волосы, и по-детски наивный прежний я.

Я был готов.

Я был готов к тому, что мне покажут в фильме «Пирсинг в 15 лет».

Но предупрежден – не значит вооружен; боль, грызущая меня, пока я смотрю, все так же невыносима.

– …Ах.

Злая воля.

Злая воля.

…Злая воля.

Чья-то злая воля будто распинает меня в кресле острыми клинками. Мир изменил цвет, он стал грязным, цвета реальности. Меня охватило ощущение, что весь мир против меня.

И злая воля, к которой я уже привык, снова впивается в меня.

Мир в фильме так прекрасен, что разница с грязью сегодняшнего мира выделяется еще сильнее, еще ужаснее.

Аах.

Я хочу потерять сознание.

Я хочу избавиться от этой пытки.

– Дайя-сама.

Мое уплывающее сознание вернул к реальности голос, обратившийся ко мне в отвратительно напыщенной форме.

Сопротивляясь бессилию, которое навалил на меня «Кинотеатр», я усилием воли поворачиваю голову на источник звука. У входа в зал стоит незнакомая женщина. В моем ослабленном состоянии я не узнаю ее сразу же, но быстро понимаю, кто она. Ее лицо мне не очень знакомо, но среди моих [рабов] лишь самые оголтелые фанатики обращаются ко мне «-сама».

Однако это не та девчонка из средней школы, которую я как-то встретил в Синдзюку; у меня есть и другие фанатичные поклонницы. Аа, теперь вспоминаю. Женщина, которая идет сюда, – студентка университета, несколько раз пытавшаяся покончить с собой. Как и другие фанатики, она, когда я использовал на ней «Тень греха и возмездие», ошибочно приняла это за богоявление.

Ирония в том, что лишь некто настолько далекий от понятия «чистота» может сейчас вернуть меня в спокойное состояние.

Возможно, это потому, что она напоминает мне о реальности, которую я пережил, – совершенно не такой, как теплая картина, что я вижу в фильме. Просто потрясающе – такая мерзкая женщина, как она, позволяет мне взять себя в руки.

– В чем дело?

Хотя меня тошнит и раскалывается голова, я в достаточной степени собрался, чтобы вспомнить, какое задание поручил этой поклоннице. Я велел ей наблюдать за Кадзу.

Другой фанатичке, той самой школьнице, я [приказал] использовать Моги, чтобы вынудить Кадзу прийти сюда, – переломать Моги все пальцы, если потребуется. И одновременно я [приказал] этой студентке тихонько идти и следить за школьницей. Я почти не сомневался, что Кадзу будет слишком занят, разбираясь с Моги и той маньячкой, чтобы засечь еще одного из моих [рабов].

И еще я [приказал] ей войти потом в «Кинотеатр гибели желаний» и доложить.

Студентка подходит ко мне и склоняется, как верная рабыня. Она явно нервничает.

Я делаю очевидный вывод:

– Угроза не подействовала?

– Да.

Вполне естественный исход, если учесть силу, которую обрел Кадзу. Я отдал тот [приказ] до разговора с «О», а уже потом узнал про умение Кадзу давить «шкатулки». Так что эту атаку я уже списал.

Однако следующих слов я совершенно не ожидал.

– Но это еще не все; он раскусил ваш план!

Не в силах переварить новую информацию, я хмурюсь.

– Что ты имеешь в виду? Что именно он знает?

– Он знает, что ваша цель – стереть память Аи Отонаси, Дайя-сама!

– Что?

Как такое вообще возможно?

Само собой разумеется, я не упоминал этот план никому, кто находится за пределами «Кинотеатра гибели желаний», так что утечь он просто не мог.

– Если ему кто-то рассказал… может, «О»? …Нет, вряд ли она стала бы так делать после своего заявления, что Кадзу ее враг. Остается –

– Прошу прощения, но план выдала Касуми Моги.

– Моги?

Моги знает, что происходит внутри «Кинотеатра»? Как такое может быть?

Лишь секунду я раздумываю над этим вопросом, и ответ становится ясен. Я разворачиваюсь вправо.

– Юри Янаги.

– Э? Да? – заявляет она и распахивает глазки. Вид у нее абсолютно невинный. Однако я потихоньку начинаю уже понимать стиль ее актерства.

– Синдо поделилась с тобой силой? Без моего согласия? – спрашиваю я, полностью ухватив ситуацию.

Янаги больше не утруждает себя притворством и весело лыбится.

– У-ху-ху, – хихикает она, и тут же ее лицо становится ледяным. – Раз ты узнал, ничего не поделаешь. Да, ты прав. И Касуми-сан – мой единственный [раб], – добавляет она.

Ее провокационные манеры заставляют студентку-фанатичку смотреть на нее с нескрываемой враждебностью. Подав ей рукой знак отойти подальше, я продолжаю говорить с Янаги.

– Ты что, забыла, что моя победа поможет тебе сблизиться с Кадзу, или что?

– Хааа? Ты вообще о чем? Я уже говорила: с какой радости я буду подчиняться тому, кто меня убивал? Меня тошнит от одной мысли, что ты думаешь, что девушкой так легко управлять, так что будь так любезен, пойди и прыгни в огонь!

Эта девица – слишком для меня.

Пользуясь своей «шкатулкой», я могу стимулировать ее «тень греха» и пытать ее сколько мне угодно; я могу приказать ей сделать все, что захочу. И все равно она придумывает, как мне нагадить.

Я жду следующих ее слов, рассчитывая угостить ее «тенью греха» сразу, как только она заговорит.

Однако –

– Ш у т к а, – с улыбкой произносит она.

– Что?

– Шутка, Омине-сан! Пожалуйста, не сердись. Все не совсем так, как кажется, – на самом деле я помогаю тебе, как и обещала.

Несомненно, доверять ей я не могу, но все равно решаю погодить пока стимулировать ее «тень греха», а вместо этого выяснить ее истинные намерения.

– Ты утверждаешь, что раскрытие моих планов мне поможет?

По-моему, просто дешевая отмазка.

Однако Янаги отвечает «да!» с полной убежденностью.

Что она о себе воображает?

Янаги не тупа. Она должна прекрасно понимать, что, будучи [повелителем], я фактически держу нож у ее горла. Откуда у нее такая уверенность, что я не воспользуюсь этим ножом?

– Просто подумай, как Кадзуки-кун должен среагировать, когда узнает, что ты собираешься стереть память Отонаси-сан.

До меня начинает доходить, к чему она клонит.

– Ты хочешь сказать, что твои действия – т р ю к, ч т о б ы з а м а н и т ь К а д з у в «К и н о т е а т р г и б е л и ж е л а н и й»?

Янаги медленно, серьезно кивает.

– Да. Или ты не согласен, что это самая мощная угроза? Вовсе не нужно делать гадостей с пальцами Касуми-сан!

Стратегия с участием Моги была всего лишь отвлекающим маневром, бессмысленной уже мерой против «О». Неудивительно, что Янаги поняла, что это неэффективное средство.

– Отонаси-сан. Кадзуки-сан ведь придет, верно? – спрашивает она, поворачиваясь к Ае для подтверждения.

Ая, до сих пор в нашем разговоре не участвовавшая, отвечает:

– …Да, наверняка.

Ее слова можно считать мнением эксперта.

– Видишь, я помогла тебе, Омине-сан!

Благодаря Янаги Кадзу идет сюда.

И мы будем противостоять друг другу лицом к лицу.

Я молча думаю. Блин… в о т с п а с и б о, ч т о в ы в а л и л а э т о в с е н а м е н ыя.

Не то чтобы я сам не рассматривал этот вариант – пригрозить Кадзу стиранием памяти Марии. Я прекрасно знал, что это позволит мне заполучить Кадзу сюда.

Но зачем мне идти на такой риск?

Если он узнает о наших намерениях заранее, он сможет лучше спланировать ответ – шансы, что он как-то вмешается в наши планы, вырастут. Это становится тем более важным, что он обладает потрясающей способностью уничтожать «шкатулки».

Если бы Янаги хотела мне помочь, она бы состряпала какую-нибудь совершенно не относящуюся к делу историю и ее скормила бы Моги.

Кстати, я удивлен, что она готова настолько далеко зайти, чтобы разделить Кадзу и Отонаси…

– Кадзу возненавидит тебя за это.

– Еще чего! С какой стати? – небрежно отвечает она. – В конце концов, я сделала все, что в моих силах, чтобы не дать тебе причинить вред Моги-сан, и более того, я передала ему твой план, не так ли? Если уж на то пошло, ему есть за что благодарить меня, а не ненавидеть.

…Что она вообще несет? Впрочем, если подумать… она права.

С точки зрения Кадзу, то, что Янаги выдала ему мой план, означает, что она на его стороне. И она пыталась защитить Моги, это тоже правда. Да, эта девка хорошо играет роль, которую Кадзу ей отвел.

Она тщательно планирует свои шаги, чтобы сохранить его хорошее отношение.

– Ну, спасибо, ты мне так помогла…

Ее действия должны послужить и ее собственной безопасности. Теперь, когда Кадзу знает, что я хочу стереть память Аи, он поймет, что Янаги – потенциальная жертва «Ущербного блаженства»; естественно, он попытается предотвратить это – попытается придумать, как защитить Янаги.

Короче, Янаги действовала так, чтобы повысить шансы на собственное спасение.

– …В общем, ты, может, так и считаешь, Янаги, но на самом деле ты только что сама вырыла себе могилу.

– Э? – она пучит на меня глаза. Я хватаю ее «тень греха». – …Аа, ААА!!!

Попробуй-ка на вкус грех убийств, которые ты совершила в «Игре бездельников».

– АААААА! АААААААААА!!!

Эту боль вытерпеть невозможно.

– Я считал необходимым использовать «Ущербное блаженство» у Кадзу на глазах, чтобы создать максимальный эффект. Но сейчас, когда он знает, что я собираюсь стереть память Отонаси, и мы знаем, что он идет сюда, все меняется. Кадзу поймет, что произошло, если Отонаси уже потеряет память к его приходу. Так мы и сломим его волю.

Янаги валится с кресла.

– АААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!!!

– Возрадуйся, ибо твои действия приведут Кадзу к поражению. И отчайся, и взмолись об «Ущербном блаженстве».

Ее грех – убийство.

Янаги, конечно, та еще хитрюга, но в душе она добрый человек – чистая, совсем не преступница. Столь тяжкий грех ей нипочем не вынести.

И все же –

– …Я отказываюсь, – выдавливает она, к моему удивлению. – Я отказываюсь. Если я это сделаю – значит, я проиграла «Игре бездельников». Конечно, я чудовище, раз сделала то, что сделала, но это было неизбежно. Иначе было не выжить. Раз у меня не было выбора – я должна принять то, что сделала, хорошо это было или плохо.

– Кончай нести ерунду, убийца.

– Заткнись! Я не допущу, чтобы его усилия пропали зря. Кадзуки-сан каждый день ко мне приходил, когда я сидела взаперти у себя в комнате, и раз за разом объяснял, что у меня просто не было выбора. Он простил меня. И поэтому, пусть мне очень больно, я все равно не проиграю своим грехам… не проиграю!

– …Сколько ты еще сможешь так говорить?

Что бы она сейчас ни несла, долго она не продержится. Мне надо просто подождать, пока она не запросит пощады.

Однако.

– Прекрати, Омине! – кричит на меня Ая. – Я отказываюсь применять «Ущербное блаженство», если ты заставляешь кого-то просить о нем!

Я отпускаю «тень греха» Янаги.

– И не смей это больше повторять! Все, я решила: я ни за что не воспользуюсь «Ущербным блаженством», если ради этого ты заставишь кого-то страдать!

Она сама серьезность.

И потому Янаги освобождается от своей боли.

– Уу… ааа… ааа… – стонет она, сердито глядя на меня; слезы текут по ее щекам. – …Уу… ха-ха… ты это слышал?.. она не собирается применять свою «шкатулку» так, как тебе хочется… так тебе и надо!

Собрав остатки сил, она залезает в свое кресло и лежит там без движения.

– Кадзуки-сан… – шепчет она. Апеллирует к сочувствию Кадзу, хоть его и нет здесь? Так или иначе, теперь мне ясно: Янаги проинформировала его о моих планах, потому что хотела остановить меня.

– Блин, сучка тупая…

Какая досада. Мой план бы нормально сработал, если бы я ее подчинил себе как положено.

…Или это из-за Кадзу она может сопротивляться моей «шкатулке»? Потому что Кадзу сражался с «Игрой бездельников» и терпеливо помогал Янаги восстановиться после нее?

На меня накатывает волна слабости. Я погружаюсь в кресло.

Девушка-фанатичка все это время остается в полустоячем, полусидячем положении и смотрит на меня встревоженно.

Она действует мне на нервы.

– Проваливай.

– Чего?

– Уйди с глаз моих.

Она явно недовольна, но, поскольку верит в меня всецело, не осмеливается перечить моим приказам. Она встает и послушно выходит из зала.

– …

Фильм идет своим чередом, сцена за сценой.

Совсем скоро мне придется смотреть, как Рино жжет спину Коконе сигаретами.

Ладно, мое преимущество нейтрализовано Янаги. Головная боль и тошнота усиливаются, и с каждой минутой я слабею; однако все равно мне необходимо привести мысли в порядок и разобраться с ситуацией.

Держась руками за голову, я пересматриваю свои планы.

С момента окончания фильма «Повтор, сброс, сброс» мое положение ухудшилось. Вот пять изменений, о которых мне известно:

● «О» больше не на стороне Кадзу.

● Кадзу теперь умеет давить «шкатулки».

● Я понял, что «владелец» «шкатулки», в которой я сижу, – Коконе Кирино.

● Кадзу идет сюда.

● Ая отказывается использовать «Ущербное блаженство», если я силой заставляю кого-то просить ее.

С учетом этой новой информации мне надо изменить тактику. Изначально я считал, что мне достаточно сломить волю Кадзу; сделать это – и он сам отдаст «Кинотеатр гибели желаний».

Я ошибался. Даже если мне удастся одолеть Кадзу, я все равно проиграю, потому что Кири сохранит «Кинотеатр».

Тем не менее сломить Кадзу необходимо; я во что бы то ни стало должен нейтрализовать его разрушительную силу.

Для достижения победы мне достаточно выполнить следующие условия:

1. Привести «владельца» «Кинотеатра», Коконе Кирино, сюда до конца 11 сентября и заставить ее бросить «шкатулку».

2. Сломить волю Кадзуки Хосино, прежде чем он прикоснется к моей груди. Для этого заставить Аю воспользоваться «Ущербным блаженством», что заодно сотрет ее воспоминания о Кадзуки Хосино.

Какого дьявола? Как вообще можно выполнить эти условия?

Во-первых: как прикажете тащить сюда Кири? Как я смогу заставить ее отказаться от «шкатулки»? Как вообще я смогу ее убедить, если ее «шкатулка» подчинена одной-единственной цели – уничтожить мою? Мне никак не суметь всего за час перевернуть чьи-то твердые убеждения. Значит, надо найти способ уничтожить ее «шкатулку» силой.

Но у меня нет никаких средств сделать это. Невозможно.

Дальше, как я заставлю Аю воспользоваться «Ущербным блаженством»? Мне придется насильственно приволочь сюда кого-то из друзей Кадзу, вдобавок того, которому было бы интересно «Ущербное блаженство». Даже если мне это удастся, вряд ли этот человек так быстро примет окончательное решение воспользоваться «шкатулкой» Аи, а это даст Кадзу возможность уничтожить мою «Тень греха и возмездие». В конце концов, ему всего-то надо притронуться к моей груди.

Невозможно.

Если только я не буду управлять действиями Аи Отонаси, мне не победить.

– …

Погодите-ка.

Ааа, может, это и есть решение?

Для моей победы требуется лишь одно.

Это –

…с д е л а т ь А ю О т о н а с и м о и м [р а б о м].

Есть лишь один способ избавиться от «Кинотеатра гибели желаний» – уничтожить его, воспользовавшись способностью Кадзу. Я ведь могу [приказать] своему [рабу] даже покончить с собой. Если я пригрожу, что заставлю Аю совершить самоубийство, у Кадзу не останется иного выхода, кроме как подчиниться мне и раздавить «шкатулку» Кири.

Кроме того, я смогу [приказать] Ае использовать «Ущербное блаженство» и победить Кадзу, стерев ее память у него на глазах.

Сделав Аю Отонаси своим [рабом], я выполню оба условия достижения своей победы.

Однако.

– Я просто не смогу… – бормочу я, наблюдая, как Кири на экране отчаянно сопротивляется.

«Не надо! П-почему ты так делаешь, Рино?!»

Ая Отонаси – это в первую очередь железная воля. Я просто не смогу сделать ее [рабом]. Даже думать об этом – даром время терять.

«НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!»

Вопль несется из динамиков и вгрызается в мое сердце, подтачивая силу воли.

Я пытаюсь дотронуться до одной из серег – безуспешно. Не могу заставить себя даже руку поднести к голове.

Кончайте.

Кончайте.

Кончайте.

Кончайте.

Кончайте.

Кончайте уже! К черту!

– …Хватит.

Хватит.

Пора сдаться.

Пора прекратить пытаться создать идеальный мир собственными двумя руками.

– …Неужели придется их убить?

Кадзуки Хосино и Коконе Кирино.

Это возможно, если я воспользуюсь [рабами].

Если я это сделаю, разом решу проблему и «Кинотеатра гибели желаний», и способности Кадзу уничтожать «шкатулки».

Я знаю. Мой разум рухнет, если я сделаю это. Я и так уже на пределе; я развалюсь, к гадалке не ходи.

Однако я все равно не смогу долго оставаться в здравом уме. Мне надо найти кого-то, кто примет на себя мой груз, пока еще не слишком поздно; я должен передать силу «Тени греха и возмездия» кому-то, кто сумеет применить ее как надо.

Даже Синдо проиграла. Она была как раз из тех, кто вроде бы способен воспринять мои цели – хоть и в несколько искаженном виде, – но она утратила способность применять «Тень греха и возмездие».

Мои фанатичные поклонники даже не рассматриваются. Они годны лишь на то, чтобы подчиняться лидеру, не [приказывать] другим. Я мысленно пробегаюсь по лицам всех моих [рабов] – но не нахожу никого, кто подходил бы.

Никто из них не захочет пожертвовать собой во имя лучшего мира.

Таких просто нет.

Такой человек –

Такой маяк надежды –

Человек, способный принять мои цели как свои собственные, –

– …Все-таки существует.

Лишь один.

Есть лишь один такой человек. И, по правде сказать, он куда способнее, чем я.

Девушка, объявившая себя «шкатулкой» и отбросившая все во имя своей цели.

А я О т о н а с и.

Как только я это сознаю, на меня накатывает озарение.

Это как бросить на пол перемешанные кусочки пазла и смотреть, как они сами собой складываются в цельную картину. Звучит нелепо, но у меня сейчас именно так.

Я поднимаюсь с места. Еще секунду назад я был так слаб, что даже к серьге своей не мог притронуться, но кого это волнует? Превозмогая давление «Кинотеатра гибели желаний», я поворачиваюсь к Ае.

Мне так паршиво, что боюсь, как бы меня кровью не начало рвать, если я заговорю. Приступ головокружения нарушает мое чувство равновесия, так что я стою криво.

Однако же я сам не замечаю, как начинаю улыбаться.

– Ая, ты всегда искала новую «шкатулку», правда? И ты все время гонялась за «О» и «владельцами», чтобы ее заполучить – чтобы твое «желание» стало совершенным.

Ая, нахмурив брови, смотрит на меня.

– Ты ведь поэтому провела целую жизнь в «Комнате отмены» и потом оставалась с Кадзу – потому что он интересовал «О». Ты посвятила всю жизнь этой цели, ты все время шла ей навстречу. Ради нее ты и существуешь.

– Ну да, все так. А что?

На самом деле все ее усилия тщетны; Ае не суждено заполучить идеальную «шкатулку». Потому-то она и не может понять, кто такая «О», и вечно сражается с ней.

Ее «Ущербное блаженство» пытается остаться ущербным.

Но это лишь потому, что она сражается в одиночку.

Что если найдется кто-то, кто разделит ее ношу?

Что если она найдет родственную душу?

– Возрадуйся.

Что если найдется кто-то, у кого есть похожая «шкатулка»?

– Твое желание скоро сбудется.

Поняв, что я говорю на полном серьезе, Ая смотрит на меня в упор.

– Где она? Где «шкатулка», которая мне нужна?

«Ущербное блаженство» и «Тень греха и возмездие» похожи.

Они обе созданы сильной верой, но во многих отношениях хрупки и холодны. И в то же время их обе можно использовать почти для любой цели.

Мне всегда казалось, что они похожи.

– Вот здесь, – отвечаю я и показываю себе на грудь. – «Т е н ь г р е х а и в о з м е з д и е» и е с т ь т а «ш к а т у л к а», к о т о р у ю т ы и щ е ш ь.

Да – с моей «шкатулкой» она сможет наконец выбраться из зыбучих песков, в которые ее поймало «Ущербное блаженство».

Ая смотрит на меня во все глаза. Наконец опускает взгляд и качает головой.

– Ты хоть понимаешь, какую ерунду говоришь? Твоя «шкатулка» – не то, что мне нужно. «Шкатулка», которая жертвует другими, далека от моего идеала; вообще-то она совершенно противоположна тому, что мне нужно. То, что ты только что сделал с Янаги, – отличное тому доказательство.

– Это потому, что пользуюсь ей я, – возражаю я, вновь привлекая ее взгляд. – Ты права; когда я ее использую, эта «шкатулка» жертвует другими, потому что так я пытаюсь изменить мир. Однако ясно же, что ты с помощью нее сможешь сделать куда больше, чем просто создавать «людей-собак». По сути своей она дает силу управлять другими. Нет, такое выражение дает плохую окраску. Если говорить твоими словами –

Я заглядываю в ее упрямые глаза и произношу:

– Она дает силу направлять других.

Выражение лица Аи меняется.

Ага, я так и думал. Ей интересна моя «шкатулка».

– В ней есть сила, которую ты ищешь, – с убежденностью говорю я. – С и л а н а п р а в л я т ь д р у г и х к с ч а с т ь ю.

– Не может быть… но… но…

Она по-прежнему пытается отрицать это пустой логикой, но на самом-то деле она уже поняла –

Что я говорю правду.

Что именно мою «шкатулку» она искала.

Я подхожу к Ае Отонаси.

Бессилие, создаваемое «Кинотеатром гибели желаний», по-прежнему впивается в меня. Кроме того, с каждым моим шагом «тени греха» кусают меня все сильнее. Я иду шатаясь, хватаюсь за кресла, чтобы не упасть, – но иду, пробираясь туда, где сидит Ая.

– …Хе-хе.

Несмотря на ужасное самочувствие, я не в силах подавить набухающую во мне радость.

Я ведь нашел наконец ответ.

С того самого момента, как я заполучил «Тень греха и возмездие», я был готов заплатить за эту «шкатулку» жизнью. Я был готов к тому, что в недалеком будущем сойду с ума и умру позорной смертью.

Эта «шкатулка» по природе своей должна передаваться другим.

Но кому предстоит стать моим наследником?

Возможно, я знал ответ все это время.

В конце концов, не я ли недавно назвал Аю источником надежды?

Не знаю – то ли из-за того, что мы сотрудничали в «Комнате отмены», то ли просто потому, что я заметил ее непостижимость, – так или иначе, уверен, какой-то уголок моего мозга решил, к кому перейдет эта «шкатулка», уже тогда, когда я ее взял.

Если так, значит, на самом деле «Тень греха и возмездие» –

«ш к а т у л к а», с о з д а н н а я, ч т о б ы б ы т ь п е р е д а н н о й А е О т о н а с и.

– …Хааа, хааа…

Наконец-то я возле ее кресла.

Ая в явной нерешительности, но все же не пытается сбежать.

– Встань, Ая.

Она смотрит на меня снизу вверх.

– Встань и прими «шкатулку», которую ты искала!

Проходит несколько секунд.

Наконец Ая встает.

Она встает, прекрасно понимая, что именно я собираюсь сделать. В отраженном от экрана свете она о т б р а с ы в а е т н е б о л ь ш у ю т е н ь.

Я смотрю ей в глаза.

В них больше нет колебаний.

Она уже приготовилась впустить в себя «шкатулку».

– Очень хорошо.

Сначала я должен ее принять.

– Покажи мне свои грехи, Ая Отонаси!

И, провозгласив сие, я ступаю на ее тень.

– …А.

Шагнув на нее, я вижу грех.

Грех Аи Отонаси… нет, Марии Отонаси.

Это,

это –

– …

…

…

…

Я рухнул.

На мгновение я потерял сознание.

Я кричал? Нет, наверное, я и на это был не способен?

Я размышляю о том, что только что увидел.

Это был не самый серьезный из тысяч грехов, что я видел, и не самый жестокий. Но серьезность греха и все такое прочее не очень связаны с той болью, которая этот грех сопровождает; уровень боли, которую я испытал, был таким же, какой испытала она, когда совершила свой грех, и к объективной тяжести греха это никакого отношения не имело.

Вот, значит, как тогда страдала Ая Отонаси?

Жалящая боль, словно тысяча ножей вонзилась мне в сердце, глазные яблоки плющат плоскогубцами, пальцы отрывают один за другим, кишки бросили в блендер, гвозди вбивают в каждую пору моего тела, и плюс ко всему еще каждый квадратный сантиметр кожи в огне. Ее грех – как расплавленная сталь, которая и мое тело постепенно плавит.

Какого черта?

Мои руки трясутся, глаза выпучены от шока.

Она –

Она несет такой груз все это время?

– …Гх!

Я с трудом поднимаюсь на ноги и смотрю на Аю Отонаси.

Чтобы сделать ее [повелителем], сперва я должен временно сделать ее [рабом]. Для этого мне надо проглотить ее «тень греха».

И если я это сделаю, Ая переживет свой грех заново.

Но сможет ли она вытерпеть боль?

Однако отступать уже поздно.

– Поехали.

Я хватаю ее «тень греха», которую взял, когда наступил на ее тень, и проглатываю ее.

– !..

Ая напрягается и хватается за грудь.

Но и только.

Я не могу скрыть изумления.

– …Как ты можешь быть в порядке?

Ая Отонаси стоит на месте как ни в чем не бывало.

– Я не в порядке.

Приглядевшись, я вижу капли пота на ее лице. Она стискивает зубы. Но я-то, прикоснувшись к ее греху, вообще потерял сознание, и мне трудно поверить, что это вся ее реакция.

– Как ты вообще можешь стоять? Это же просто невыносимо. Я сам это испытал – я знаю.

– Если я не ошибаюсь, твоя «шкатулка» заставляет людей вспоминать свои грехи? – уточняет Ая. Она смотрит на меня, и в глазах ее читается стальная воля, хотя бисеринки пота и стекают по щекам.

– Да, и ты просто не можешь вытерпеть свой грех, когда сталкиваешься с ним лицом к лицу так внезапно.

– Это не было внезапно.

– Что?

Ая отводит руки от груди и успокаивает дыхание. Она практически вернулась в прежнюю, боевую форму.

– Я терплю эту боль постоянно. Я привыкла к ней.

Бессмыслица какая-то.

Если принять ее слова на веру, получается нечто абсурдное.

Моя «шкатулка» заставляет людей вспоминать свои грехи, точнее – свои чувства, когда они грешили. Грешники, как правило, загоняют свои самые черные воспоминания куда подальше, чтобы жить в мире с собой.

Но что если Ая не сделала этого? Что если она ни на секунду не забыла о своей травме?

– Я всегда помню свой грех.

Если так, она должна была привыкнуть к этому адскому страданию, оно должно было стать частью ее повседневной жизни.

Если она всегда жила с этой болью, естественно, наивно ждать, что она рухнет, если ей показать ее грех.

– Мне нет прощения. Вот почему –

Но, э? Как вообще человеческое существо может жить так?

Нет… я понимаю.

И м е н н о п о э т о м у.

– Именно поэтому – я не могу жить как человек.

Именно поэтому она смогла стать «Аей Отонаси».

Она постоянно осознает, что она грешница. Отказываясь забыть свой грех, она постоянно наказывает себя.

Вот это – этичный способ наказания за грех.

Но это и отбросило все то, что было в ней человеческого, и превратило ее в «шкатулку» – в «Аю Отонаси».

Агрессивно подавляя истинную себя, она может сосредоточиться на одном-единственном «желании». Она может посвятить всю себя одной-единственной цели.

Во имя счастья всех остальных.

Она внушает уважение, зависть, восторг, благоговение.

Она живое воплощение печального исхода, который ожидает истинного «владельца» в конце пути.

Но именно поэтому не существует никого, кто бы лучше подходил для передачи моей силы.

Ая Отонаси.

Пожалуйста, живи во имя нашего «желания».

Прости, Кадзу, но я категорически отказываюсь вернуть тебе «Марию Отонаси».

Я категорически отказываюсь позволить тебе раздавить наше «желание».

– Я даю тебе свою силу. Я даю тебе все «тени греха», которыми владею.

То, что я отдаю ей «тени греха», на меня никак не действует. Я по-прежнему могу управлять своими [рабами].

Моя миссия, однако, изменилась.

Задача номер один – избавиться от Кадзуки Хосино, имеющего на нее большее влияние, чем кто-либо другой, и вдобавок обладающего силой уничтожать «шкатулки». Я должен помогать ей жить ради нашего «желания».

– Ты готова? – спрашиваю я, но Ая не обращает на меня внимания. Она смотрит прямо перед собой.

– Я всегда пыталась представить, – шепчет она, – как я могу сделать людей счастливыми, какая «шкатулка» мне для этого понадобится. Счастье – это ведь не то, что я могу создать и скинуть на них. И оно не получится, если дать им жить в раю и освободить от печалей и забот. В конце концов я пришла к выводу, что безущербное блаженство возможно лишь, если ты четко представляешь себе свою собственную форму счастья и идешь к ней, – она бессильно сжимает кулак и произносит с чувством: – Все, что мне было нужно, – сила направлять людей. Не могу поверить, что мне пришлось всего лишь чуть изменить угол зрения, чтобы это понять.

Наконец она поднимает на меня глаза.

– Омине. Я раньше не думала особо над тем, что мы с тобой смотрим в одну сторону, но мое мнение изменилось. Ты научил меня, что такие чудеса возможны… ясно, вот что значит «быть родственными душами».

– Родственные души… да, – отвечаю я и передаю ей «тени греха».

Если вспомнить – когда я дал Синдо несколько «теней греха», мне в голову пришла мысль: лишь истинно сильная натура сможет спокойно впитать чужие «тени греха»; хотя если бы так вышло, это поколебало бы мою уверенность, что я гожусь на роль короля.

– …Хм.

Ая Отонаси с легкостью проглатывает 998 «теней греха».

Так она становится [повелителем] и, как я и планировал изначально, моим 999-м [рабом].

– Омине, – произносит новоиспеченный «владелец» «Тени греха и возмездия». – Спасибо тебе.

Однако ни намека на радость не появляется на ее роботоподобном лице.

Периодически хватаясь за спинки кресел, я с трудом преодолеваю путь до собственного места.

Бессилие тут же набрасывается на меня, повисает тяжким грузом на плечах, высасывает волю двигаться.

Однако отключать голову пока что нельзя.

Теперь, когда Ая стала [рабом], осталось преодолеть лишь одно препятствие, чтобы мои условия победы были достигнуты.

Необходимо доставить сюда Кири – «владельца» «Кинотеатра гибели желаний».

Когда она окажется здесь, я просто пригрожу Кадзу и заставлю его раздавить ее «шкатулку».

«Коконе, я люблю тебя!»

Мой голос звучит из динамиков, я просто не могу не среагировать.

Я уже какое-то время смотрю на то, что происходит на экране; сейчас я в классе, весь в слезах, обнимаю Кири.

Однако Кири лишь стоит в напряженной позе, ее руки свисают, как у безжизненной марионетки.

Позапрошлогодний я повторяет свой крик:

«Коконе, я люблю тебя!»

Так я ее пытал.

Я пытал ее, пытаясь напрямую передать ей свои чувства. В ее пустых глазах появились слезы.

Но мои чувства не достигали ее как любовь; они казались ей продуктом одержимого, больного разума.

«…Не бросай меня, когда я так тебя люблю!»

Должно быть, для нее мои слова звучали как… как угроза, как запрет меняться; как будто я заставлял ее оставаться прежней собой, которую она считала уродливой и никчемной.

Я был ужасен.

Я не мог оставаться таким.

Я должен был изменить мир вокруг нас.

Я должен был преобразовать людей, которые издевались над ней, из-за которых она была в таком состоянии. Не злых людей, от которых необходимо избавляться, – Рино и ее сообщницы не были злыми, – а безмозглых идиотов. Они видят лишь то, что прямо перед их глазами, они не понимают последствий своих поступков. Я должен был исправить это. Если я это исправлю, трагедий, таких, как с Кири, больше не будет.

Коконе Кирино смогла бы оставаться такой, какая была.

Да?

Для справедливого мира.

Ничто больше не имеет значения.

Мое счастье, счастье Кири – не имеют значения.

– …Аах.

Я понял.

Я просто заставлю Коконе Кирино воспользоваться «Ущербным блаженством».

Ее сердце уже разбито, так что она наверняка примет эту «шкатулку». И тогда память Аи сотрется, а воля Кадзуки Хосино будет сломлена.

…Нет ли в этом плане чего-то фундаментально неправильного? Нету ведь, верно?

Как только я подумал о том, чтобы использовать Кири, тут же сам собой придумался легкий способ заманить ее сюда.

Нет, на самом деле все просто. Я ее давний друг и бывший парень – вполне естественно, что я могу придумать уйму способов ее сюда притащить. Скорее уж мне следовало бы подумать, почему мне это не пришло в голову раньше! Я что, незаметно от самого себя сдерживался, или что?

Я [приказываю] одному из моих фанатов-поклонников: «Отправь е-мэйл по этому адресу… – я диктую ее адрес, который давным-давно запомнил наизусть, – и напиши вот что».

Кири не придет, если я просто скажу ей прийти.

Но она наверняка придет, если подумает, что я молю ее о помощи. Она придет, если подумает, что я на пределе. Это в ее характере – она поставит мое счастье превыше своего.

Я решаю, какой текст наиболее эффективно передаст ей мою мольбу о помощи, и [приказываю] своему [рабу] отослать его. Это ужасное послание – та самая кошмарная строка, которая только что была в фильме. «Коконе, я люблю тебя!»

А кстати…

Да.

Я действительно на пределе.

◊◊◊ Кадзуки Хосино – 11 сентября, пятница, 23.02 ◊◊◊

– Мария стала [рабом]? – как попугай, переспрашиваю я то, что услышал от Моги-сан.

– Касуми… что это значит? П-почему Мария-тян?.. – спрашивает Харуаки, подняв голову, но по-прежнему сидя на коленях.

– Я, я только повторила то, что мне сказала Янаги-сан, так что я больше ничего не знаю…

Как такое могло произойти?

«Шкатулка» Дайи не сработала, когда Ироха-сан наступила на мою тень; когда Дайя наступает на тень Марии, это должно быть так же бесполезно.

Пока она не захочет принять «шкатулку» добровольно.

– !..

Неожиданно бибикает мой мобильник, сообщая мне, что пришел мэйл. Я его достаю – и в этот миг он бибикает второй раз.

– …К-какого?

В нашей ситуации получать несколько мэйлов подряд – плохая примета.

Адреса отправителей мне не знакомы. Я открываю второй мэйл, но там всего лишь буква «А». Пока я ее читаю, приходит третий мэйл.

Потом я получаю еще семь мэйлов с незнакомых адресов – по одной штуке каждые пять секунд. Все они содержат лишь по одной букве; если читать в хронологическом порядке, получается вот что:

«З»

«А»

«Б»

«У»

«Д»

«Ь»

«М»

«Е»

«Н»

«Я»

Личность отправителя яснее ясного.

– Мария!..

Значит, это правда.

Она действительно стала [рабом].

Нет, все еще хуже.

– Мария раздала [приказы] как минимум десяти людям…

Мария стала [повелителем].

– …Как же… так получилось?..

Я все еще пытаюсь прийти в себя, когда приходит следующий мэйл. Адрес отправителя опять незнакомый, но на этот раз в письме больше одной буквы.

«Включи новости»

Затаив дыхание, я запускаю приложение 1seg на моем мобильнике.

То, что она имела в виду, я нахожу мгновенно. Диктор читает текст:

«Последние новости: Кацуя Тамура, жертва так называемого феномена "людей-собак", только что пришел в себя. Это первый известный случай выздоровления. Согласно официальному заявлению полиции, они взяли Тамуру-сана под опеку; он спокоен и не демонстрирует признаков замешательства. Более того, он заявляет, что не помнит, как был "человеком-собакой", а также, что он убил своих родителей и готов понести любое наказание. …Только что мы получили новое сенсационное сообщение. Ясуми Исикава, еще один "человек-собака", также пришел в себя и –»

Что происходит? Почему Дайя решил освободить «людей-собак» именно сейчас? Разве он не собирался заставить людей всего мира задуматься об этичности своих поступков, массово превращая преступников в «людей-собак»? Разве то, что он их выпускает, не отправляет все его усилия коту под хвост?

Или же это все делает Мария?

Но тогда почему Дайя это ей позволяет?

Можно подумать, что Мария взяла «Тень греха и возмездие» под полный контроль!

– …Господи боже мой.

Неужели такое возможно?

Неужели Мария действительно сама пожелала заполучить «Тень греха и возмездие»? Неужели Мария стала [рабом] и [повелителем] ради того, чтобы самой использовать ее силу?

Если все так, то почему?

– …Нет, это…

Ясно как день.

Если все так, то ее мотив очевиден.

Ее единственное «желание» – приносить другим счастье. Остальное ее не волнует. И то, что она делает сейчас, тоже служит ее конечной цели.

Иными словами – Мария решила, что «Тень греха и возмездие» способна приносить счастье.

Я знаю, она давно уже ищет «шкатулку».

И вот она выбрала себе «шкатулку», и это – «Тень греха и возмездие»? Сила контроля над людьми?

– Какого… черта…

Я стискиваю зубы.

Следует ли это так понимать, что именно Дайя лучше всех понимает Марию и больше всех в ней нуждается?

Только –

– Только через мой труп.

Я знаю, что она собирается делать дальше.

В отличие от Дайи, она не будет устраивать больших шоу. Она будет подходить к людям по одному и, когда сочтет необходимым, подталкивать их на более счастливый путь.

Этот план невыполним и бесконечен.

Трата всей жизни на служение другим.

Но Мария с радостью посвятит всю свою жизнь счастью других.

Она будет в восторге от того, что смогла наконец сделать шаг вперед.

– Только через мой труп, – повторяю я себе под нос.

Она ведет себя так, потому что одержима «Аей Отонаси».

Она совершенно забросила себя.

– Я…

Если так, мое решение выглядит вполне очевидным.

– Я раздавлю и…

Я не оставлю ей ни капли надежды как «Ае Отонаси».

Единственное, что получит от меня «Ая Отонаси», – отчаяние.

– Я раздавлю и эту копию «Тени греха и возмездия», за которую ты цепляешься!

Это и есть луч надежды, который ты нашла спустя столько лет?

Мне насрать!

Плачь сколько хочешь – я не постесняюсь раздавить твою «шкатулку».

Я принял решение.

Вопрос теперь в том, как мне осуществить свои планы.

Дайя может [приказывать] Марии. Он может угрожать мне чем угодно. Он может пригрозить, что использует «Ущербное блаженство» на Юри-сан, и получить от меня все, что захочет. Если он прикажет мне уничтожить «Кинотеатр гибели желаний», мне придется его уничтожить. Если он прикажет мне отпустить Марию, мне придется ее отпустить.

– Нгг…

Что же я могу сделать?

Дайя по-прежнему стоит между мной и Марией. Если я не найду, как ему противодействовать, вернуть Марию мне не удастся, и я проиграю.

…Как ему противодействовать. Как ему противодействовать!..

В голову приходит –

Мой взгляд обращается к Харуаки, который совсем недавно просил у меня кое-что. Он хотел, чтобы я взял его и Коконе с собой в «Кинотеатр».

– Харуаки.

Да, в конечном итоге она – единственное слабое место Дайи.

– Пойдем встретимся с Коконе.

Мурашки бегут у меня по спине.

Мурашки бегут у меня по спине из-за того, что я планирую сделать.

Моги-сан сказала, что хочет меня поддержать, но мы не можем просто взять ее с собой в «Кинотеатр гибели желаний»; поэтому мы поспешно вернули ее в больницу. А потом встретились с Коконе.

Мы позвонили ей заранее, так что она уже ждала нас на парковке возле общежития.

Едва увидев нас, Коконе прыгнула мне в объятия и прижалась к моей груди.

– Дайя только что прислал мэйл, – говорит она дрожащим голосом. – Он написал, что любит меня.

Она не поднимает головы.

Даже если бы она не дрожала, как осиновый лист, я легко догадался бы, что она плачет.

– Он впервые мне такое сказал с тех пор, как понял, что я изменилась.

Харуаки кусает губу, молча слушая ее слова.

– Я сделала выбор. И я не отступлюсь, – произносит она, подняв голову и глядя на меня красными глазами. – Я пойду и спасу Дайю.

Ее решимость непоколебима.

– Коконе…

Он, видимо, через е-мэйл непрямо дал ей понять, что любит ее. Очевидная ловушка, но ее это не останавливает.

Однако это льет воду на мою мельницу.

– Ты сделаешь это любой ценой?

– Да. Я отдам собственную жизнь, если потребуется.

Этот ответ я и хотел услышать.

Этот ответ я и хотел услышать; теперь я могу использовать Коконе, чтобы взять верх над Дайей.

– Коконе. Харуаки. Мы отправляемся в «Кинотеатр гибели желаний».

Я использую любовь Коконе к Дайе, но исключительно во имя возвращения моей Марии.

И все же Харуаки улыбается мне.

– Ты берешь нас с собой? Огромное тебе спасибо, Хосии! – и он стискивает мне руки. Крепко.

– Б-больно, Харуаки.

Но он не ослабляет хватку; его глаза неотрывно смотрят на меня, и по щекам начинают стекать слезы.

– Спасибо, Хосии!

А ведь то, что я возьму Коконе, вовсе не означает, что Дайя будет спасен.

По правде сказать, Харуаки, скорее всего, доведется увидеть конец Дайи. И все же он льет слезы облегчения, ошибочно полагая, что я принял это решение ради спасения Коконе и Дайи.

Наконец он отпускает мои руки.

Они горят.

– Ах…

Мое сердце внезапно раскаляется. Настолько сильно, что это почти невыносимо.

Чистые слезы, которые они проливают за Дайю, набрасываются на меня.

Они заставляют меня понять.

– Угг… гх…

Я смотрю на свои руки, нагревшиеся от крепкого захвата Харуаки. Эти руки обладают способностью давить «шкатулки» и уничтожать «желания» других людей.

Эти руки доказывают, что я сошел с пути человечности.

Мое намерение использовать чувства этих двоих во имя Марии доказывает, что я сошел с правильного пути.

Ибо то, что я собираюсь сделать, – это…

– Аааа…

Когда же я так заблудился? Нет – уже моя попытка убить Ироху-сан разве не свидетельствует, что у меня не все винтики на месте? У меня уже тогда были проблемы с психикой; я просто их не заметил, потому что Ироха-сан осталась жива.

Я хочу молиться за Дайю. Я хочу молиться за счастье Дайи вместе с Коконе и Харуаки. Я хочу плакать вместе с ними. Я хочу разделить их чувства, хочу вместе отправиться на выручку.

Но я не могу.

Я верну Марию. Я просто не могу не поставить ее возвращение превыше всего остального. Ничего тут не поделаешь.

Я изменился навсегда.

Заполучив «Пустую шкатулку», я превратился в чудовище.

– Уу… уууууу…

На моем лице слезы.

Но это не прекрасные слезы, пролитые за другого, как у Коконе и Харуаки. Это страшные, эгоистичные слезы; я оплакиваю то, чем я стал.

– Харуаки, Коконе.

Все, что я могу, – облечь свои истинные чувства в слова.

– Я правда люблю вас обоих.

Это единственное, что я могу произнести честно и искренне.

Харуаки обнимает нас.

Коконе рыдает.

Проливать такие ужасные слезы, как у меня, – величайший грех. Слезы Коконе стекают мне на щеку, их чистота словно молча обвиняет меня. От этого мне еще печальнее.

– Я люблю вас, но, возможно, я предам вас.

Они смотрят на меня круглыми глазами.

– Простите. Что бы ни произошло, я буду делать все, чтобы спасти Марию. Я даже использую ваши чувства, чтобы ее вернуть. Возможно, я не сумею спасти Дайю. Возможно, я загоню его в угол. Но я правда, правда думаю, что хочу спасти его. Простите. Но я не могу желать этого всем сердцем. Простите. Простите, что я не могу желать его спасения всем сердцем, – мои слезы все не останавливаются. – Пожалуйста, простите меня.

Какое-то время мы стоим молча, обнимая друг друга.

Молчание нарушает Коконе.

– Ничего, – произносит она и всхлипывает. – У меня то же самое. Я могу делать что-либо только ради Дайи. Не ради самой себя, хоть Харуаки и хочет этого.

Она отодвигается от моей груди, выскальзывает из объятий и улыбается мне.

– Я прощаю тебя, Кадзу-кун, поэтому прости и ты меня.

Глядя на их слезы, я могу сказать лишь одно.

Как и у тех четырех фильмов, которые смотрит Дайя, я просто не могу представить себе, чтобы у этой истории был счастливый конец.

Где я допустил решающую ошибку?

Когда все пошло не так?

Если я ошибался с самого начала, значит, Дайя прав в своих попытках переделать мир?

Я не знаю.

Я не знаю, но нам надо идти.

К торговому центру, где расположен вход в «Кинотеатр гибели желаний».

К Дайе.

К Марии.

Но прежде я врежу в свое тело напоминание о том, что я сбился с пути.

Да, я сделаю это с той частью меня, которая обладает силой давить «шкатулки». С правой рукой.

А потом –

Я пойду смотреть финальные титры этой истории.