Пустая шкатулка и нулевая Мария. Том 7

Глава 3

Вскоре после того, как я увидел Дайю в школе в последний раз, я получил мэйл с его ящика. Там не было ни единой фразы, не говоря уже о приветствии, а был адрес в далекой, совершенно не знакомой мне префектуре.

Я понятия не имел, зачем Дайя послал мне этот мэйл, но знал, что он неспроста.

Не дожидаясь выходных, я сел на первый же синкансэн. Адрес привел меня в богатый район с роскошными особняками; дом, который я искал, был самым большим из всех.

Впрочем, по своему состоянию он явно уступал окружающим. За просторным двором не очень-то ухаживали, и он произвел на меня унылое впечатление.

Совсем скоро меня ждал сюрприз.

На табличке значилась фамилия «Отонаси».

Здесь выросла Мария.

Я тут же нажал кнопку домофона; моя рука дрожала от возбуждения. Мне ответил еле слышный голос женщины средних лет. Не теряя ни секунды, я спросил ее про Марию. Как только она услышала имя, ее отношение тут же изменилось – она оборвала разговор.

Сомневаться не приходилось. В отличие от меня, эта женщина знала Марию до ее первой встречи со «шкатулками».

А раз так, черта с два я отсюда уйду. Ведь ради Марии я готов был пожертвовать даже своими друзьями. Я настойчиво звонил в домофон, пока не понял, что женщина отвечать не собирается. Тогда я перелез через забор и убил породистую собаку, которую нашел во дворе. Услышав предсмертный скулеж собаки, женщина тут же появилась, и я показал ей внутренности, которые вырвал из трупа животного.

Тогда она поняла, что я полный псих, и ответила наконец на мои вопросы, хныча от страха. Она рассказала про Марию и ее сестру, Аю Отонаси.

Судя по всему, эта женщина приходилась Марии теткой. От нее я узнал об ужасной аварии, оставившей Марию одну в целом мире. И еще я узнал, что никто из родственников Марии не знает, где она сейчас.

Как я и ожидал – у Марии не было никого, кроме меня.

А значит, я найду и спасу ее, чего бы мне это ни стоило.

Однако решимость того дня давно исчезла за туманом времени, она для меня больше не существует. Я буду жить долго и счастливо в этом фальшивом, бесцветном мире, рука об руку с Моги-сан.

Ах –

К_а_к___б_ы___м_н_е___п_о_в_е_з_л_о,___е_с_л_и___б_ы___э_т_о___б_ы_л_о___в_о_з_м_о_ж_н_о.

30333-й раз

– Я люблю тебя, Кадзу-кун.

– Я тоже люблю тебя, Моги-сан!

– Давай будем вместе всегда!

– Давай!

32875-й раз

– Я люблю тебя, Кадзу-кун.

– Я тоже люблю тебя, Моги-сан!

– Давай будем вместе всегда!

– Давай!

35890-й раз

– Я люблю тебя, Кадзу-кун.

– Я тоже люблю тебя, Моги-сан!

– Давай будем вместе всегда!

– Давай!

37227-й раз

– Я люблю тебя, Кадзу-кун.

– Я тоже люблю тебя, Моги-сан!

– Давай будем вместе всегда!

– Давай!

– …А?

Почему бы это?

Мне бы сейчас прыгать от радости, но ее любовь не очень много значит для меня.

40301-й раз

– Я люблю тебя, Кадзу-кун.

Я тоже люблю ее, но я уже понял правду.

– …Пожалуйста, подожди до завтра.

Я понял, что живу в мире повторов и что у меня есть миссия – сделать ее, чье имя я забыл, частью своей повседневной жизни. Это моя главная цель, даже если я не помню имя.

Поэтому я не могу ответить Моги-сан на ее чувства, как бы сильно мне этого ни хотелось.

Я убежал со школьного двора и поднялся на крышу. Потому что мне пришла в голову идея: я смогу сохранить память, если спрыгну с крыши школы.

То, что я сумел понять, что один и тот же день повторяется бесконечно, граничит с чудом. Я не должен упустить эту возможность. Не исключено, что я уже больше десяти тысяч раз повторил этот день, но ничего не замечал.

Нельзя сказать, что я не боюсь убить себя, – обдумывать самоубийство просто-напросто странно, – но мою волю такими вещами не согнуть.

Я прыгаю в небо, окрашенное цветами заката.

Удар.

Под звук, с которым мой череп раскалывается, а его содержимое раздавливается, мое сознание…

40302-й раз

…переносится.

Не в силах справиться с потрясением, я блюю прямо в классе.

Под удивленными взглядами озадаченных одноклассников я пулей вылетаю из кабинета. Я должен найти какие-нибудь зацепки, имеющие отношение к ней. Почему-то я все еще помню места, где мы были вместе, хотя ее имя от меня ускользает.

Весь день я бегаю по городу в поисках зацепок, тщетно.

Однако, хоть я ничего и не достиг, терять память мне нельзя. Если я утрачу свои сомнения об этом мире, то, возможно, буду крутиться в этих повторах десятки тысяч раз.

Посреди багрового заката я снова прыгаю и расплескиваю содержимое черепа.

40303-й раз

В поисках зацепок я обыскиваю всю школу, но ничего не нахожу.

Я прыгаю и расплескиваю содержимое черепа.

43058-й раз

–

49178-й раз

После долгого времени ко мне возвращаются чувства, и я вспоминаю, как говорить.

В глазах стоят слезы. Я больше не выдержу. Я больше не могу убивать себя каждый день.

– …Давай вернемся… к радости школьного фестиваля.

Я ухожу с крыши и возвращаюсь на школьный двор, где горит костер. Ко мне приближается Моги-сан.

Я больше не буду игнорировать ее признание в любви.

– Касуми Моги-сан, я люблю тебя.

На этом мое долгое, очень долгое сражение закончилось.

55555-й раз

– Я люблю тебя, Кадзу-кун.

– Я тоже люблю тебя, Моги-сан!

– Давай будем вместе всегда!

– Давай!

59876-й раз

– Пожалуйста, подожди до завтра.

Я понял, что живу в мире повторов и что у меня есть миссия – сделать ее, чье имя я забыл, частью своей повседневной жизни. Это моя главная цель, даже если я не помню имя.

Я прыгаю в закатное небо, чтобы сохранить память.

65222-й раз

– …Давай вернемся… к радости школьного фестиваля.

Я больше не буду игнорировать признание Моги-сан в любви.

– Касуми Моги-сан, я люблю тебя.

На этом мое долгое, очень долгое сражение закончилось.

66666-й раз

– Я люблю тебя, Кадзу-кун.

– Я тоже люблю тебя, Моги-сан!

– Давай будем вместе всегда!

– Давай!

70512-й раз

– Пожалуйста, подожди до завтра.

Я прыгаю в закатное небо, чтобы сохранить память.

78165-й раз

– Касуми Моги-сан, я люблю тебя.

На этом мое долгое, очень долгое сражение закончилось.

88888-й раз

– Я люблю тебя, Кадзу-кун.

– Я тоже люблю тебя, Моги-сан!

– Давай будем вместе всегда!

– Давай!

102538-й раз

– Я люблю тебя, Кадзу-кун.

– Я тоже люблю тебя, Моги-сан!

– Давай будем вместе всегда!

– Давай!

Что может быть прекраснее, чем когда у тебя такая очаровательная девушка?

Сейчас я самый счастливый человек на свете. Я хочу сохранить это счастье.

Но почему-то я чувствую, что что-то не так. Почему все такое бледное? Почему мне так тесно?

Я счастлив, но в то же время у меня ощущение, будто я задыхаюсь на дне моря.

124390-й раз

Предположим, в этом мире раз за разом повторяется один и тот же день, день школьного фестиваля. Предположим еще, что, как и в «Комнате отмены», никто этого не замечает.

В моем случае есть шанс, что я все-таки замечу. Если это случится, я, конечно, попытаюсь как-то выбраться из петли – ради нее, чье имя я забыл. Я даже без колебаний убью себя, если потребуется.

Но добавим к этой гипотезе еще один нюанс: зацепок нет. Да, предположим, что в этом мире нет ни одной зацепки, ни одного намека, как можно было бы прервать повторы. Я, разумеется, так просто не сдамся, Но если путей никаких нет, то в конечном счете и выбора у меня не будет. Когда я вымотаюсь настолько, что мой рассудок и характер порвутся в клочья, я прекращу сохранять память и стану искать ту, кто послужит мне спасительной гаванью, – просто чтобы спасти себя от полного безумия.

Я останусь с Моги-сан.

Однако это ничего не решит.

Поскольку этот гипотетический мир продолжает повторяться, рано или поздно я вновь осознаю его суть. Когда это случится, я снова попытаюсь выбраться, потерплю неудачу и сдамся. К концу этих барахтаний я забуду, что уже выбирал раньше Моги-сан, и выберу ее опять.

Все будет повторяться. Снова и снова.

Это бесконечный ад по определению. С глупой убежденностью, что есть какая-то надежда, я буду продолжать прыгать в кровавую лужу, страдать, в конце концов забывать про свое барахтанье, а потом начинать все заново, снова искать надежду и прыгать в кровавую лужу. Я буду повторять этот дурацкий цикл без шанса вырваться из него.

Конца не будет. Ни плохого, ни хорошего.

Предположим теперь, что я и правда в таком мире.

– Я люблю тебя, Кадзу-кун, – произносит Моги-сан, освещенная пламенем костра.

Я тоже ее люблю. И тем не менее ее слова оставляют меня совершенно безразличным.

– Кадзу-кун? – спрашивает она, увидев, что я повесил голову.

Я убегаю. Не обращая внимания на ее крики, я врываюсь в школьное здание и устремляюсь к лестнице. На крышу – такая мысль у меня мелькает, но я вытряхиваю ее из головы. Почему я так повернут на том, чтобы спрыгнуть и разбиться насмерть? Я как будто уже привычку такую выработал!

Если я буду следовать привычкам, то не смогу выбраться отсюда.

Я поворачиваю и вбегаю в кабинет домоводства.

Тяжело дыша, я опираюсь на кухонный стол и смотрю за окно, где горит костер. Глядя, как школьники танцуют, я вдруг замечаю:

Разрешение слишком низкое.

Мозаика пикселей бросается в глаза, выдавая фальшь этого мира. Нет… надо кончать глупить. Это реальный мир. Он всегда так выглядел. Я просто не замечал. Так должно быть, либо я свихнулся.

Это всего лишь гипотеза, всего лишь дурацкая гипотеза. Ничего даже близкого к реальности. Такая кошмарная петля повторов просто не может существовать!

Это просто бред, рожденный моим безумным рассудком.

Но есть одна истина, от которой мне не сбежать.

…Я хочу умереть.

Я открываю ящик стола и достаю кухонный нож. С удивившей меня самого решимостью я вонзаю его себе в сердце.

Я чувствую, что мое сердце раздавлено, как громадная гусеница. Кровь хлещет струей.

Я должен был умереть.

124391-й раз

Но моя память перенеслась. Пролетев сквозь пространство и время, я вновь оказываюсь у себя в классе перед самым началом фестиваля.

Полное отсутствие удивления подтверждает, что я повторяю один и тот же день снова и снова.

Я бегу в кабинет домоводства, достаю кухонный нож и вонзаю себе в сердце.

124392-й раз

Но моя память сохранилась. Я хочу умереть, но чем больше я умираю, тем сильнее сознаю, что пойман в бессмысленной петле повторов.

Похоже, пронзая себе сердце, я покончить с собой не могу. Может, все дело в том, что нужно какое-то время, чтобы истечь кровью насмерть? Может, нужна мгновенная смерть?

Я выбираюсь из класса и иду к ближайшему перекрестку. Дождавшись большого грузовика, я прыгаю на мостовую и получаю удар.

124393-й раз

Но моя память сохранилась, и я по-прежнему жив.

– АААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!!! – вырывается у меня. Одноклассники смотрят странно. Фиг с ними.

Я отправляюсь на вокзал и встаю у края платформы. Когда появляется поезд, я прыгаю прямо под него.

Мое тело разносит в клочья.

124394-й раз

Но моя память сохранилась, и я снова в классе. Со мной все в порядке, хотя умер я практически мгновенно. Я все еще жив.

Похоже, выхода из этой петли нет.

Я ору во все горло, лежа на спине и молотя руками-ногами, как ребенок. Одноклассники смотрят на меня испуганно, но мне плевать. Все равно они забудут.

Как следует выкричавшись, я успокаиваюсь немного. Конечно, отказываться от идеи умереть еще рано. Я вскакиваю, бегу в туалет, там сажусь на стульчак и по мобильнику ищу различные способы суицида. Я испробую их все – вдруг какой-нибудь сработает. Мое сердцебиение наконец-то успокаивается; похоже, единственное, что мне сейчас приносит покой, – это мысли о смерти.

Сейчас надо будет испробовать электроток.

Я влезаю на столб линии электропередач и берусь мокрыми руками за три провода.

124395-й раз

Но я не умер. Что ж, беспокоиться не о чем. Способов еще полно.

На этот раз попробую повеситься.

124396-й раз

Утоплюсь в море.

124423-й раз

Смерть от попадания под машину, смерть от падения с высоты, смерть от удара током, смерть от повешения, смерть от раздавливания, смерть от утопления, смерть от обескровливания, смерть от удушения, смерть от переохлаждения, смерть от перегрева, смерть от взрыва – я испробовал все варианты, но ни один не привел к окончательной смерти.

В итоге я сдаюсь, отказываюсь от идеи даже умереть… сдаюсь? Ха-ха, я снова сдался?

У меня вырывается смешок. Я сдался. Сколько уже было раз? Сколько тысяч раз? Сколько раз я приходил к одному и тому же здесь, в этом мире, где моя воля ничего не значит?

В припадке досады я принимаюсь скрести ногтями голову, пока не выступает кровь. Конечно, это ничего не решает.

Я в полном тупике. Я ничего не могу сделать. Если я откажусь от попыток умереть и забуду о петле повторов, рано или поздно опять начну пытаться искать фрагменты ее, чье имя я забыл. А потом сдамся и решу жить в этом мире вместе с Моги-сан. А потом забуду об этой долгой борьбе, пока у меня снова не появятся подозрения, а потом опять впаду в отчаяние и прибегну к суициду, потому что забуду, что не могу умереть.

Это просто нелепо. Что же это за ад? Скажите мне, что может быть хуже, чем это?!

И слабая надежда, посещающая меня снова и снова, и подкрадывающееся ей на смену глубокое отчаяние лишены смысла в этом аду. Все одно и то же. Я вынужден блуждать в бесконечной песчаной буре; вокруг меня один песок, и если я открою пересохший рот, то песок тут же набьется туда, заставив безудержно кашлять.

Что я такого сделал? За что мне эти кошмарные страдания?!

– Кто-нибудь… Кто-нибудь, ответьте! – ору я, но ответа нет. Я выбегаю из класса. Ноги сами несут меня в то место, к которому я привык больше всего, – на крышу. Я распахиваю дверь, и на меня набрасываются краски неба.

На миг я пораженно замираю, но тут же смеюсь над собой:

– Ха, ха…

Хотя сейчас утро, небо уже красное. Не цвета заката, а зловещего, глубокого красного цвета, как кровь.

Похоже, я свихнулся окончательно. Даже окружающий мир нормально не воспринимаю. Синее небо кажется мне красным.

Я не могу перестать смеяться. Хохоча во весь голос, подхожу к ограде. Мне уже наплевать, что будет дальше. Хех, может, пока что убить себя? Я смотрю на землю и вижу гору трупов. Не понимаю. Это просто лишено смысла. У меня явно глюки. Прямо под трупами – темно-красная, грязеподобная лужа крови. У мертвецов самые разные выражения лица, но почти все они искажены от страдания.

И у всех – мое лицо.

– …Ха-ха!

Да, ну конечно, это мои собственные растраченные жизни. Бессмысленные смерти.

Я прекращаю смеяться, взамен мои глаза наполняются слезами. А что мне еще делать? Эта картина – насилие для глаз. Меня все равно что ударили в глаз ножом.

Это зрелище заставило меня по-настоящему осознать, как жестоко этот мир со мной обошелся, как много раз я уже умирал. Но он меня не выпустит. Все, что я делаю и буду делать, бесполезно. Я в полном тупике.

– УААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!!! – ору я.

Хотя все равно мой крик никого не достигнет.

«Не надо тревожиться. Ты должен гордиться собой».

Я слышу ответ; но, несмотря на всю абсурдность этого явления, я ни в малейшей мере не удивлен. Зрительные глюки у меня уже начались, почему бы к ним не добавиться слуховым?

«То, что ты видишь, есть доказательство твоей борьбы с этим миром».

Он уютно устроился на горе трупов, скрестив ноги, и смотрит на меня с теплой улыбкой.

У него мое лицо, лицо Кадзуки Хосино.

Мне до лампочки, похожи на меня мои глюки или нет, но меня раздражает то, какое мирное у него лицо.

Это выражение лица – как у моего врага.

Поэтому я невольно обращаюсь к нему с грубыми нотками в голосе.

– Я боролся, да, но что с того? Умирать и сохранять память нет смысла! И никогда не будет!

«Ничто не тщетно», – отвечает второй «я».

– С чего это вдруг?

«Тебе надо лишь открыть глаза, и ты увидишь, что твоя борьба не напрасна».

– И что я, по-твоему, должен увидеть, а?!

«Изменение, которое ты произвел».

Изменение? Единственное, что изменилось, – это что я съехал с катушек; ну и еще, может, что влюбился в Моги-сан. И что с того? Это все не имеет значения.

«Не совсем так, – отвечает "я". – Взгляни, какое красное небо!»

– …

Ну да, небо красное. И?

Я возвращаю взгляд ко «мне», чтобы понять, о чем это он говорит. Он сидит со страшненькой улыбкой на «моем» лице – единственное полноцветное изображение на фоне горы трупов, похожих на дешевые наброски. Я замечаю шрам на «моей» правой ладони.

Шрам?.. Какое у него было значение? Какую решимость он символизировал?..

«Знаешь, что заставляло тебя так страдать? Твоя привязанность к миру, где все счастливы! Ты не мог заставить себя отказаться от этого мира, потому что тебе нравилось быть влюбленным в Касуми Моги. Без этого чувства не было бы нужды в таком количестве трупов».

Трупы были бы не нужны?

– …Ты хочешь сказать, что в этой горе трупов есть смысл?

«Совершенно верно! Подумай сам: мертвым телам нет места в "мире счастья", не так ли? Они противоречат самому понятию счастья, не так ли? Эта гора символизирует бунт против этого фарса! Ты действительно веришь, что она совсем ни на что не влияет?»

– Она бессмысленна! Все бессмысленно! Я даже забыл ее и-…

«Кончай притворяться! – орет "я" резко изменившимся тоном. – Кончай притворяться, что ты забыл ее имя».

«Я» сердито смотрит на меня.

«Не сбегай. Не ищи убежища в фальшивом счастье. Гляди в лицо реальности. Гляди в лицо этому миру. Тебе не хватает силы воли, решимости посвятить себя ей полностью, душой и телом. Твое подсознание знает, что тебе нужно сделать и какие последствия это будет иметь. Ты сдерживаешься, п_о_т_о_м_у___ч_т_о___з_н_а_е_ш_ь:___д_а_л_ь_ш_е___н_а___э_т_о_м___п_у_т_и___л_е_ж_и_т___е_щ_е___б_о_л_ь_ш_е_е___о_т_ч_а_я_н_и_е».

– О ч-чем ты –

«Ты прекрасно знаешь, о чем я. Ты заявлял, что сделаешь ради нее все, но не смог заставить себя пройти точку невозврата. Ты не смог отбросить свою человечность. Ты сбежал от последнего решения под предлогом того, что у тебя нет шрама на правой ладони».

«Я» неотрывно смотрит на меня.

«Ты не можешь спасти ее без "Пустой шкатулки"? Ты настолько слаб?»

– …Но… я не знаю, что делать…

«Выкрикни ее имя, и ты поймешь, что делать!»

Я резко вдыхаю и отчаянно мотаю головой.

– Н-но я забыл ее имя! Я даже не помню, какая она была…

«Нет, ты ее не забыл. Кто-кто, а ты никак не мог ее забыть. Ты ведь ее "спаситель"!»

На «мое» лицо возвращается мягкая улыбка.

«Теперь давай прикончим этот мир».

С этими словами «я» исчезает, и гора трупов тоже.

– …

Мой разговор со «мной» был просто галлюцинацией – бредом, рожденным моей головой. Однако антоним бреда, «реальность», здесь не существует. Нет в этом мире ничего определенного; он тонок, как бумага, и его можно легко разорвать.

Даже бред может пронзить и уничтожить этот мир.

Так что я последую совету «меня» и взгляну на ситуацию прямо.

– …Ах, вот оно что!

Я думал, что красное небо – это галлюцинация, но я ошибался. Теперь-то я вижу, что ошибался!

Небо давно уже стало красным, а это означает:

_Я___д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о___н_а_н_о_с_и_л___у_р_о_н___э_т_о_м_у___м_и_р_у.

Я, чтобы сохранять память, убивал себя снова и снова, действуя вопреки самой сути цикла счастья. В результате я медленно, но верно повреждал этот мир – все равно что рыл подкоп из тюремной камеры. Конечно, я бесчисленное количество раз сдавался сладкому искушению фальшивой повседневной жизнью, но в конечном счете это не останавливало меня от того, чтобы сопротивляться этому миру. В конечном счете я не отклонился от своего пути.

Я вытягиваю руки к красному небу и кручусь волчком.

Смотрите, это кровавое небо создал я!

Хорошо. Я сделаю, как «я» сказал.

– …Я прикончу этот мир.

Бессчетные повторы все-таки прошли не зря. Чувство продвижения вперед укрепляет мою решимость.

Аах… какое возбуждение я сейчас испытываю. Такое сильное, что даже глаза пульсируют болью.

Я ухожу с крыши и сбегаю вниз. Прежде чем вернуться в класс, я заглядываю в кабинет домоводства, чтобы прихватить кое-что. Проходящие мимо меня люди все размытые, с низким разрешением. Блин, почему я до сих пор не замечал эту размытость?

В классе я нахожу девушку в инвалидной коляске. Касуми Моги.

В отличие от затененных учеников вокруг нее, она яркая.

– Моги-сан!

Похоже, она в замешательстве от того, как я ее позвал – с широко раскрытыми, возбужденно горящими глазами. Да, я явно веду себя ненормально.

Но мне плевать.

Я беру Моги-сан за руки и спрашиваю:

– Как ты думаешь, что такое любовь?

Полностью сбитая с толку моим загадочным поведением, она лишь склоняет голову набок. Я, продолжая сжимать ее ладони, заглядываю прямо ей в глаза.

– Аай… что случилось, Кадзуки-кун?

– Быстро отвечай.

– Мм… любовь? – неохотно начинает она. – Если тебе… кто-то очень сильно нравится, наверное? И вы заботитесь друг о друге?

Я качаю головой.

– Нет, этого недостаточно! Я уверен, что любовь – это намного глубже. Она гораздо более н_е_о_б_р_а_т_и_м_а. Это больше, чем просто забота друг о друге, это длится, пока двое не переплетутся так, что уже не разделить. Они образуют единую сущность. Становятся единым целым. Они не могут отделиться друг от друга. Вот это любовь, я считаю, – выпаливаю я. – Да. Вот почему ее фрагмент, который я ищу, находится прямо здесь, – я указываю себе на грудь. – Я не мог найти его нигде в мире. Я думал, его просто не существует. Ха-ха… я такой идиот, правда? Фрагмент прямо здесь! Мне нужно только разрезать себя!

– Что?.. Я совсем не понимаю, о чем ты… Мне страшно!..

– Но, к сожалению, этого недостаточно. Недостаточно, чтобы добраться до нее. Мне нужна такая среда, в которой я смогу полностью сосредоточиться на том, чтобы почувствовать ее. Как ты думаешь, что я должен сделать?

– …Пу-сти!

Моги-сан стряхивает мою руку.

Я потрясен? Да, я потрясен. Я ведь люблю Моги-сан. Ну и ладно.

Никто меня не понимает. Потому что я бросаю вызов этому миру.

– Если она внутри меня и я хочу прислушаться к ней, то решение простое…

Я достаю кухонный нож, который прятал под одеждой.

– …Я___п_р_о_с_т_о___д_о_л_ж_е_н___с_д_е_л_а_т_ь___т_а_к,___ч_т_о_б_ы___о_с_т_а_т_ь_с_я___в___о_д_и_н_о_ч_е_с_т_в_е.

– …Что… А!..

Я бью ножом Моги-сан в грудь.

Как можно стереть человека из этого мира?

Моги-сан в «Комнате отмены» добивалась этого, просто убивая тех, кого хотела «отменить», поэтому сейчас я проверяю этот метод на ней.

Я выдергиваю нож, и кровь начинает хлестать из раны. Когда она попадает на мое лицо, меня начинает мучить совесть. Я убил девушку, которую искренне любил. Я убил невинную девушку, которая не может ходить из-за аварии. Если бы я вспомнил хоть небольшую часть наших с ней счастливых моментов, несомненно, вина захлестнула бы меня с головой, и я сошел бы с ума.

Но я и так безумен. И поэтому могу послать к черту мораль и накрыть тяжелой крышкой те воспоминания.

По всему классу распространяется паника, а я тихим голосом произношу, почти пропеваю:

– Любовь.

– Любовь.

– Любовь.

Не прекращай думать. Не колеблись. Сохраняй решимость. Избавься от совести. Отбрось будущее. Не сверни с правильного пути. Иди только вперед. Ради любви. Ради любви. Убей их всех ради любви.

И я кричу.

Я кричу имя девушки, которая ждет меня в конце пути.

– Мария!

Да, так ее зовут –

Мария.

Мария Отонаси.

Я выбрал ее. Я выбрал Марию.

Поэтому…

– Исчезни, Касуми Моги! – кричу я и снова вонзаю нож ей в грудь.

…Кстати говоря, Моги-сан однажды пыталась убить меня так в «Комнате отмены», но в итоге не смогла. Она не смогла перейти последнюю черту и убить того, кого любила. Она сохранила в себе человечность.

А я эту черту перешел.

Прощай человечность. Прощай, Кадзуки Хосино.

Внезапно на мое правое плечо обрушивается удар. Я роняю нож и падаю. Подняв глаза, чтобы выяснить, что произошло, я вижу стоящего надо мной Харуаки с распахнутыми от потрясения глазами. Похоже, он меня таранил своим телом.

– Какого… какого… что ты наделал, Хосии?!

Харуаки пытается что-то сделать с ранами Моги-сан, но это бесполезно. Как человек, который ее ударил, я вижу, что ее не спасти.

Я убил Касуми Моги.

Однако на этом все не заканчивается. Моги-сан, конечно, приковывала меня к этому миру сильнее всех, но остальные тоже участвуют. Особенно опасен Харуаки.

Зарезать и его?

Такая мысль у меня мелькнула, но я тут же от этой идеи отказался. Убить его сейчас будет трудно – он сильный и к тому же настороже.

Если я останусь здесь, Харуаки и остальные будут меня костерить; их слова могут забрать мою решимость. Возможно, их протесты заставят меня прекратить убивать.

Я должен отступить. Я должен сбежать, пока ко мне не вернулась совесть.

Я воткнул кухонный нож себе в горло.

Повсюду вопли. Я падаю. С улыбкой провожу пальцами по собственной крови.

Давай, Кадзуки! Еще безумнее!

Обезумей вконец и отмени всех, кроме себя!

Избавься от всех, и тогда ты сможешь сосредоточиться на Марии внутри себя!

124424-й раз

…Мария.

Как только я прокричал ее имя, мысли у меня в голове закрутились, как бешеные. Мозг буквально трясет, мне кажется, что я сейчас развалюсь на части. Эй, мозг, будь поаккуратнее со своим хозяином!

Однако воспоминание, пришедшее на смену боли, полно блаженства. Оно начинает проигрываться, как видео.

Тривиальное воспоминание о самом обычном дне.

Кажется, это было во время сезона дождей. Я был в квартире Марии, где пахло мятой.

С напряженным выражением лица я стоял на кухне и неуклюже готовил вытащенный из холодильника удон.

– Кадзуки.

Ее голос не был сильным и уверенным, как обычно. Ах… ну да. Мария единственная, кто зовет меня просто по имени. Только у нее есть такое право.

Чтобы ответить, я ушел из кухни, не положив палочек. Мария лежала в своей полутораспальной кровати, укрывшись одеялом по горло, и смотрела на меня; лицо ее было красным. На лбу у нее лежал пакет со льдом. Вряд ли правильно так говорить – ведь у нее сильный жар, – но сейчас она выглядела более миленькой, чем когда-либо.

– Что такое, Мария?

Она кашлянула и довольно улыбнулась.

– …Хи-хи, ничего…

– А? – я реально удивился: совсем не в ее характере звать меня без причины.

– Говорю же, ничего. Просто захотелось тебя увидеть… кха! кха!

Больше она ничего не сказала. Похоже, действительно она позвала меня только за этим.

Я вернулся в кухню, скребя в затылке. Закончив готовить удон, я отнес миску в гостиную.

Мария встала и, хоть и шатаясь от слабости, все же добрела до своей подушки. Сев на нее, она, однако, почему-то не взяла палочки, а лишь молча смотрела на миску.

– …Что-то не так?

– Просто кажется, что он очень горячий. Слишком горячий; даже если подуть, все равно есть нельзя.

– А, понятно. Ну, ешь не спеша, – ответил я. – Что? Чего ты дуешься?

– Какой же ты тупой. Вместо того, чтобы самому… кха! кха! …остудить их для меня. Какой же ты мужчина?

– Эмм…

Она говорит таким слабым голосом такие смелые вещи. Короче, она хочет, чтобы я дул ей на лапшу и сам кормил?

– …Ээ…

Эй, я же стесняюсь!.. Так ведь делают только парочки, у которых, ну это, любовь-морковь?..

– Быстрее.

– …Но я это… я стесня-…

– Быстрее, я сказала.

Похоже, она собиралась на меня так вот сердито смотреть, пока я не подчинюсь. Поэтому я сдался и сделал, как она велела.

Я взял своими палочками несколько лапшевин, подул на них и поднес ко рту Марии. Однако та есть не стала.

– …Эмм, что-то еще не так?

Она молча ухмыльнулась.

– Ты же не хочешь, чтобы я тебе сказал «скажи "ааа"», нет?.. – нерешительно спросил я.

– Кажется, на этот раз ты понял. Давай.

– …Скажи «ааа».

– Громче.

Вот блин!

– Скажи «ААА»!!! – и я выставил палочки. По-моему, я стал еще краснее, чем Мария с ее жаром.

Наконец-то она открыла рот и показала мне свой беззащитный, красный язык.

Должен признать, при виде такого ее лица мое сердце забилось сильней.

– Мм.

Она всосала лапшевины и, довольно улыбнувшись, сказала:

– Пресновато.

Вот же придира!

– Да, и остальное я съем сама, а то мороки много.

А несколько секунд назад она о чем меня просила?!

Однако Мария свою пытку только начала. Покончив с удоном, она принялась раздеваться. Внезапно. Без предупреждения.

Разумеется, под пижамой у нее ничего не было, кроме белья.

– Ч-что ты делаешь?! – завопил я, отчаянно отводя глаза.

– Моя пижама вся потная, потому что я ее не меняла весь день. Кроме того, я только что съела горячее. Ощущение такое отвратительное!

– Это еще не повод раздеваться у меня на глазах! Мария, ты что, от жара эксгибиционисткой стала?

– Ну, я, конечно, предпочла бы сходить в душ, но что если я там упаду в обморок? И потом, когда болеешь, душ неполезен. Поэтому, Кадзуки, оботри меня, пожалуйста, влажным полотенцем.

– …Т-ты шутишь, да? Посмотри на себя! Ты, блин, в одном белье! Тебе должно быть стыдно! В смысле, ты же девушка, да еще на год младше меня!

– Неважно. Давай.

Она стала не только придирой, но и извращенкой.

– А что если, эээ, а что если твоя голая кожа меня возбудит и я на тебя наброшусь?

– Не имеет значения – я все равно только наполовину в сознании и все забуду. Так что это не будет считаться.

Это звучит еще более неприлично!

– …Эхх… – глубоко вздохнул я, отказываясь взывать к ее разуму. Такой человек, как Мария, от своих слов не отступится. И потом, наверно, ей действительно было неприятно из-за пота. Наверно.

Наполнив таз горячей водой, я намочил в нем полотенце, выжал и приложил к худенькой спине Марии.

У меня перехватило дыхание.

А как еще я мог среагировать? Я видел ее белый лифчик, хоть и старался изо всех сил смотреть в другую сторону.

Гхх… кажется, я сейчас сорвусь.

– Думаешь, сейчас сорвешься?

– Ни фига! – ответил я.

Я бы не набросился на нее, даже если бы сорвался. Я не хотел заниматься сексом с Марией под влиянием импульса. Мария дразнила меня, потому что прекрасно это знала.

Черт побери… она вертит мной, как хочет, да? Блин…

Это манекен, начал я убеждать себя. Просто манекен. Манекен.

Когда я кое-как закончил обтирать ей спину, не свихнувшись по ходу, я перешел к остальным частям тела. Снова выжав полотенце, я принялся обтирать руки Марии.

Стройное тело Марии вовсе не обладало девичьей мягкостью. И ребра были отчетливо видны. Ее тело еще не созрело полностью.

– Гх…

Я невольно напомнил себе, что она не манекен. Мои руки застыли.

– Что случилось? Давай быстрее.

Мария ухмылялась до ушей. Она явно ловила кайф от происходящего.

Чисто к сведению: я тоже хочу к тебе прикасаться! Мне тоже это нравится! Мы тут на равных!

Подбадривая себя этим враньем, я закончил обтирать ее тело. Мое сердце так колотилось, что я полностью вымотался, и мне пришлось лечь, чтобы отдышаться.

Однако Мария продолжила свою пытку.

– Кадзуки, мне холодно!

– Чего?

Мария сделала вид, что дрожит. От ее следующего приказа я пришел в ужас.

– Согрей меня.

Закончилось все тем, что мы легли вместе в одну кровать, причем на Марии поверх белья была только футболка.

Ее длинные волосы лезли мне в нос. Я чувствовал ее спину и ноги, прижимающиеся к моему телу.

Теперь-то можно, да? Мне разрешено на нее наброситься, да? Она же ясно дает мне понять, что не против!.. Но – да, я знаю! У меня кишка тонка взять и на нее напрыгнуть!

Поскольку мы лежим спина к спине, я не вижу ее лица, но уверен – она сейчас довольно улыбается.

Однако почему-то Мария ничего не говорила, чтобы подразнить меня еще. Я слышал только ее дыхание. Она лишь молча сжимала мне ладонь, и больше ничего.

Я спросил себя: «Она уже уснула?» – и как раз тут она наконец тихо произнесла:

– Это навевает воспоминания… – и она чуть шевельнула головой. – Каждый раз, когда мое тело меня подводит, как сейчас, я вспоминаю запах медпункта в моей старой школе. У меня были слабые легкие, и я плохо ладила с одноклассниками, поэтому часто, как только приходила в школу, шла прямиком в медпункт. Тогда, кроме сестры, у меня…

Тут она замолчала.

– Мария?

О своем прошлом Мария никогда не рассказывала. Вообще-то из-за «Ущербного блаженства» она ничего и не помнила.

– …От жара моя голова начала выдумывать какие-то глупости… Забудь, что я сказала.

Я не стал задавать вопросы. Если бы и задал, все равно она бы не ответила.

– Прости, Кадзуки, – прошептала она, по-прежнему лежа ко мне спиной. – Я не хочу, чтобы ты подхватил от меня простуду. Прости.

«И ты об этом говоришь только сейчас?» – захотелось сказать мне, но я сдержался, решив, что беспокоилась она об этом все время, просто не решалась произнести вслух.

– Не волнуйся. Я нисколько не против. У тебя такой сильный жар, что за тобой в любом случае нужно кому-то присматривать, и я не хотел бы, чтобы это делал кто-то другой.

– Я знаю, что ты говоришь серьезно, но это-то меня и беспокоит, – ответила она. – Ты такой ласковый, что я беспокоюсь. Правда.

– …На самом-то деле не очень сильно беспокоит, а?

– Сильно. Я не должна так полагаться на кого-то… Я должна быть одна… и все-таки я хочу быть с тобой всег-…

Ее слова угасли.

– Мария?

Я услышал ее спокойное дыхание. Сперва я подумал, что она притворяется спящей, но потом понял, что она на самом деле спит.

Обычно Мария не выказывала свои слабости так открыто. Должно быть, из-за жара она не вполне себя контролировала.

– …Я останусь с тобой, даже если тебя это будет беспокоить, Мария. Я буду с тобой, даже если со мной случится что-нибудь похуже простуды. Я сделаю все, чтобы остаться с тобой. И отдам все.

И, обняв ее хрупкое тело, я прошептал:

– Давай будем вместе всегда.

Я не пытался признаться в любви или сказать что-то особенное. Слова сами собой сорвались с моих губ.

Я знал, что мы уже связаны прочнейшими узами, что мы уже существуем как одно целое.

Одна лишь Мария верила, что нам еще не поздно разделиться вновь.

– Даже если ты исчезнешь в каком-нибудь другом мире, Мария, – прошептал я, ласково гладя ее по волосам, – я обязательно тебя отыщу.

Это воспоминание запечатлело обычный эпизод нашей повседневной жизни, но эта повседневная жизнь, которая была у нас с ней вместе, и есть причина, которая заставляет меня вставать.

Моя мотивация достаточно сильна, чтобы я создал целую гору трупов.

Я всегда говорил, что я рыцарь Марии. Я всегда говорил, что уничтожу все, что между нами, что убью каждого, кто стоит у меня на пути, что перелезу через горы обломков и горы трупов, чтобы прийти ей на выручку.

Я просто готовлюсь действовать. Ничего больше.

***

Оставим в покое наш флэшбэк и перенесемся в фальшивую реальность, которая держит меня в плену.

Я неподвижно стою посреди коридора.

– «Давай будем вместе всегда», – напоминаю я себе и опускаю взгляд.

П_е_р_е_д_о___м_н_о_й___л_е_ж_и_т___т_р_у_п___Х_а_р_у_а_к_и.

Едва я это осознаю, у меня начинает кружиться голова. Ощущение такое, будто кто-то лупит меня бейсбольной битой.

Мои руки и нож скользкие от крови. Она стекает между пальцев. Все звуки вокруг меня эхом отдаются в голове.

Аа, понятно, я убегал от реальности. Я не мог принять тот факт, что я убил Харуаки, и пытался сбежать в воспоминания.

Такое применение мыслей о Марии – хорошая идея. Это поможет мне сохранить рассудок.

Если я этим не воспользуюсь – просто не вынесу того, что собираюсь сделать.

Я не постесняюсь драться. Я запятнаю кровью очаровательные украшения этого фестиваля. Я сменю их улыбки на вопли, убивая их. Я уничтожу все.

– Что случилось, Кадзу? – спрашивает Дайя, подбегая ко мне. – Какого?.. Что ты сделал с Хару?..

Он морщит брови и сжимает кулаки. По его лицу видно, что он не въезжает в ситуацию, хотя, что именно случилось, совершенно очевидно.

– …Дайя.

В реальном мире Дайя совершил непоправимую ошибку и исчез еще раньше, чем я. Здесь, однако, он примирился со своим прошлым и встречается с Коконе. Он не знает о существовании «шкатулок».

Мы могли оставаться здесь лучшими друзьями – очень притягательная мысль.

Поэтому…

– Я должен убить и тебя.

Дайя – препятствие на моем пути, связывающее меня с этим миром.

– …Какого… какого черта ты делаешь?..

– Всего один вопрос, Дайя, – говорю я. – Ты знаешь Касуми Моги-сан?

– Кончай нести хрень! Какая еще, нафиг, Касуми Моги?!

Отлично, Моги-сан перестала существовать в этом мире. Она исчезла из памяти его обитателей. Значит, в предыдущем мире я убил ее успешно.

В следующем мире не будет существовать и Харуаки.

Когда все, кого я люблю, исчезнут из этого мира, ничто здесь не будет искушать меня остаться.

Я убью Дайю кухонным ножом, пока он еще не поверил своим глазам. А если не получится, то я просто покончу с собой.

Однако –

– …Ай…

Нож со стуком падает на пол. Он выскользнул у меня из пальцев.

– УАААААААААААААА!!!

Сам того не желая, я разрыдался.

Конечно. Это больно. Это страшно больно. Хоть я и убивал сам себя уже тысячи раз, но убийство другого – это совершенно иной уровень. Я забыл, как выглядит реальный мир, так что убийство в этом, фальшивом мире ощущается жутко настоящим; я не могу убедить себя, что оно ненастоящее. Плюс еще то, что убитые мной люди исчезают навсегда. Это необратимо. Нет. Это мучительно. Я не хочу. Это все равно что убить себя, только не напрямую. Моя душа исчезнет. Я исчезну.

– Уу… гх…

Но все в порядке. Все так и должно быть. Ведь если я растворюсь, то Мария внутри меня станет видимой. Когда это произойдет, возможно, я уже буду не я, но я смогу с ней встретиться. Думаю, я уже сломаюсь – нет, наверно, я уже сломался? И уже слишком поздно?

Неважно.

Я заставлю свое тело двигаться, произнеся то заклинание.

Любовь. Любовь. Любовь. Любовь. …Любовь.

Шум вокруг меня усиливается, пока я неподвижно стою над столь же неподвижным телом Дайи. Сейчас ученики слишком боятся меня, чтобы как-то вмешаться, но вскоре они меня скрутят.

С трудом взяв себя в руки, я прохожу сквозь толпу и направляюсь к лестнице. Ученики все еще не решаются что-то предпринять; я перехожу на бег, поднимаясь на крышу. Наконец сзади доносится топот ног.

Без малейших колебаний я прыгаю с крыши и умираю.

124425-й раз

Я позвал Коконе на крышу и убил ее.

Потом убежал из школы, пока никто не заметил. И теперь обдумываю, что делать дальше.

Убивать людей по одному – это очень медленно. Мне нужно какое-нибудь устройство, позволяющее убивать эффективнее. Возможно, стоит сымитировать происшествия, время от времени случающиеся в США, и устроить пальбу из автомата. Или, раз уж я могу не заботиться о собственном выживании, привязать к поясу динамитные шашки и взорвать себя, как какой-нибудь террорист? …Нет, это все нереалистично. Раздобыть автомат или взрывчатку не так-то просто. Конечно, я не имею ничего против, если мне придется нарушить закон и убить кого-нибудь, чтобы их заполучить, но все равно это трудно. Какое-нибудь тяжелое оружие, возможно, удалось бы достать за несколько дней, но в моем случае все сбрасывается через один день, и эти варианты исключены. Тогда что насчет яда? Я могу найти какой-нибудь аконит и сварить из него яд. Или попробовать достать где-нибудь цианистый калий. Это, наверно, более разумно? Ну, по крайней мере не выглядит невозможным.

…Блин, заняться массовыми убийствами на удивление трудно.

Для начала я достаю бензин на заправке и хожу по школе, разливая его повсюду. Из-за вони учителя засекают меня очень быстро. Мне все-таки удается его поджечь, но результат разочаровывает.

Я выжил, хотя был почти в центре пожара. В итоге мне пришлось перерезать себе горло.

124426-й раз

Судя по всему, от пожара, который я устроил в предыдущем мире, никто не погиб. Школьный фестиваль проходит как обычно. Я пробую осуществить свой план с массовым отравлением, но раздобыть яд достаточно быстро мне не удается.

Я решаю отложить отравление. Вместо этого я влезаю в грузовик, припаркованный возле магазина, и убиваю водителя молотком. Я хотел отправиться на грузовике в школу и переехать кого-нибудь из учеников, но водить я не умею и врезаюсь в другой грузовик на перекрестке.

Авария не смертельна, но мне раздробило правую ногу. Продолжать убивать, будучи калекой, я не могу, поэтому перерезаю себе горло.

124427-й раз

Мне удалось раздобыть яд. Во время церемонии закрытия фестиваля после костра я подсыпаю его в пластиковые бутылки с улуном. Убедившись, что все корчатся от боли, я бегу на крышу и прыгаю.

124428-й раз

Выжило на удивление много народу, хотя доза была заметно выше летальной; исчезло всего три человека. Раз так, бегать весь день в поисках яда вряд ли имеет смысл. Я попробую еще раз, но, если результат опять будет посредственный, надо будет попробовать что-нибудь другое.

124429-й раз

Внезапный приступ совести заставляет меня покончить с собой прежде, чем я успеваю сделать что-нибудь стоящее.

124435-й раз

После еще нескольких суицидов я наконец собираю достаточно силы воли, чтобы продолжать убивать. Надо прекратить пользоваться ядами. Убивать людей по одному ножом эффективнее.

124444-й раз

Я убил всех одноклассников, но ничего не произошло. Фестиваль по-прежнему проводится, хотя наш кабинет уже пуст.

Похоже, этот мир отличается от «Комнаты отмены», где вовлечен был только наш класс. Убить всех одноклассников недостаточно.

Как мне покончить с этим миром? Убить все население? Как мне этого добиться, если так трудно оказалось избавиться всего лишь от одноклассников?

Атакованный отчаянием от нескончаемости задачи, я срываюсь и убиваю себя.

124445-й раз

Одного самоубийства оказалось достаточно, чтобы я успокоился. Конечно, мой рассудок пострадал, но я снова могу думать.

Мое единственное утешение в том, что трещина в красном небе растет – медленно, но верно. Я успешно отменяю этот «мир счастья».

Моя цель на ближайшее время – истребить всех людей в школе.

Я решил снова угнать грузовик. На этот раз я не теряю управление и сбиваю нескольких учеников, наслаждающихся костром. Я умираю, врезавшись в школьное здание на ста километрах в час.

124446-й раз

Однако в аварии погибло всего трое. Я никогда не думал, что так тяжело убивать людей эффективно. Чувствую уважение к оружию, разработанному специально для этой цели.

Для повышения эффективности я решаю собрать всех в одном месте. Оказалось достаточно взять в заложники нескольких учеников и убить одного из них – остальные послушно выполняют мои приказы. Я заставляю их связать друг друга и убиваю тех, кто связан недостаточно крепко. Потом разливаю повсюду бензин и поджигаю. Самому мне не удается вовремя выбежать из спортзала, и я сгораю заживо.

124447-й раз

Ничего удивительного, что народу в школе стало более чем вдвое меньше. Я не выдерживаю угрызений совести, срываюсь и убиваю себя.

124480-й раз

В последнее время я все чаще теряю рассудок и не могу нормально думать. Были дни, когда я вовсе не мог заставить себя двигаться, но всякий раз, когда мог, я убивал как минимум одного ученика.

И вот наконец я избавился от всей школы.

Однако ничего не происходит. Фестиваль, конечно, уже не проводится, но в городе еще толпы народу.

Их мне тоже надо убить? Надо продолжать убивать невинных людей и страдать еще больше?

В отчаянии я вновь прыгаю с крыши. Удар.

124481-й раз

Я убил Рю-тян и всю семью. Теперь блюю без остановки.

124491-й раз

Я пробую угнать самолет, чтобы врезаться в небоскреб, но мне не удается даже добраться до самолета. Я кончаю с собой, откусив себе язык.

124502-й раз

Я угоняю поезд, полный людей, и свожу его с рельсов. Пока что это мой самый большой успех. Надо будет повторить еще несколько раз.

124609-й раз

На этот повтор я прервал свою убийственную деятельность и просто лежу на спине на крыше школы.

Людей не становится меньше. Я убил так много, а осталось еще больше. Ощущение такое, будто никакого прогресса нет.

Убив столько людей, я осознал кое-что: человечество крепче, чем я думал. Тараканы и рядом не стоят. Катастрофы могут стирать целые страны, эпидемии могут убивать тысячи людей, планета может стать необитаемой, пришельцы могут напасть из космоса, солнце может превратиться в сверхновую; в результате человечество может почти истощиться, но некоторые все равно выживут. И те, кто выживут, продолжат размножаться. Истребить их полностью невозможно. Вот так я себя чувствую под гнетом задачи безостановочно убивать людей.

Тема «цены жизни» – одна из самых обсуждаемых; но я интуитивно нашел ответ на этот бесконечный вопрос. Жизнь сама по себе лишена веса; эта концепция создана сторонним наблюдателем и не имеет какой-либо определенной формы. Эта теория пришла мне в голову не потому, что я хотел как-то оправдать то, чем занимаюсь. Жизнь по сути своей – это не множество отдельных сущностей, а один массивный колышущийся ком. Тела, формирующие этот гигантский ком, мы называем «жизнями». Суть жизни во всех нас, она не может быть «украдена» или «рождена». Пока суть жизни продолжает существовать, жизнь не может ни увеличиваться, ни уменьшаться, и тем более она не может исчезнуть.

Мне не требуется, чтобы кто-то мне поверил. Я уже перестал смотреть на людей как на своих родичей. Я уже не считаю себя человеческим существом.

Я давно уже погрузился в море отчаяния, однако чувство, что я опустился до состояния нечеловека, ранит меня еще больней, искажает еще сильней, делает еще более пустым. Если мое равновесие склонится еще чуть-чуть в сторону отчаяния, я сломаюсь раз и навсегда. Я так и продолжу убивать себя раз за разом.

Но я уже не остановлюсь. Ведь моя деятельность принесла свои плоды.

Красное небо все в трещинах. Я чуть ли не слышу треск.

Я действительно по кусочку уничтожаю этот мир, но в то же время я уже не могу отличить трещины в багровом небе от собственных глюков.

В школьном дворе гора трупов – там все те, кого я убил. Галлюцинация, конечно. В том числе я вижу там лица своих любимых, но имена их уже не помню. Я уже не вижу людей как людей. Не отличаю комки плоти один от другого. Я дерьмо. Дымящийся кусок дерьма.

Удар.

…О? Когда я успел спрыгнуть? Черт, это стало у меня вредной привычкой.

Однако я не умираю мгновенно. С полурасколотым черепом я ползу куда-то. Хорошо бы мне найти где-нибудь надежду, которая тут просто лежит, но, конечно же, ничего подобного нет, а если бы и была, я не смог бы ее подобрать.

Я истекаю кровью со страшной скоростью и – ну вот, наконец-то – снова умираю.

124611-й раз

Уписав в Икэбукуро миску лапши, я достаю из чемоданчика бензопилу и начинаю кромсать людей в ресторане. Закончив, выхожу на улицу и принимаюсь за пешеходов. Это просто ад на земле, но в то же время все кажется таким далеким, что я даже не чувствую себя участником происходящего. Когда я разрезаю какую-то женщину, одетую горничной и что-то рекламировавшую, пила отрубается. Ошеломленная толпа замечает, что пила замолчала. Скорей всего, бравые обитатели Икэбукуро того гляди меня скрутят. Я должен убить себя, прежде чем это случится. Но почему-то не могу найти нож. На моем лице столько крови, что я почти ничего не вижу. Кстати, свинина в той лапше была очень вкусная.

Кто-то хлопает меня по плечу.

Кто это? Никто так не смог бы. Никто не решается приблизиться к моей забрызганной кровью с ног до головы фигуре.

Однако факт остается фактом: кто-то хлопает меня по плечу. Я разворачиваюсь, но там никого нет. Я никого не вижу. Иными словами, меня хлопает что-то, чего я не вижу. Сомневаться не приходится: это какой-то монстр. Монстр, который может с легкостью убить меня в любой момент.

Но почему-то я чувствую, что знаю этого монстра, хоть он и невидим.

Кто он? Ктоон ктоон ктоон?

…Ну конечно же.

Это я.

В глазах у меня чернеет.

Невидимый монстр вторгается в мое тело с острой болью – как будто мне воткнули в глаза по стеклянному осколку. Во мне вспухает чувство стыда. Я лечу сквозь вселенную. Я лечу между звезд. Необычный красный шум нарушает мои мозговые волны. Нет звуков. Целую вечность не было звуков. Море ядовитых насекомых. От яда в крови я брежу. Парализованный, я вдруг обнаруживаю вокруг себя множество телеэкранов. Целый лабиринт экранов, из которого нет выхода, и все они показывают, как я убиваю людей. Прекратите! Не хочу это видеть! Не показывайте мне мои грехи в такой холодной манере! Но мои крики тщетны. Мне показывают новые и новые грехи, их ряд почти бесконечен. Тяжесть грехов раздавливает меня. Мысли выбрызгиваются из головы и распадаются. Плоть взрывается. Взрывается, как попкорн.

Я внезапно осознаю.

Это конец. Мой конец.

Теперь я смогу с ней встретиться?

Смогу встретиться с Марией?

Я открываю полог этого почерневшего мира. Потом еще один полог. И еще один. С каждым очередным открытым пологом эта комната становится все темнее. Окруженный тьмой, я продолжаю убивать себя. Меня убивает бред, который я даже не распознаю как бред.

Однако звезды продолжают вращаться, и мое поле зрения тоже.

Где я?

На этот раз я падаю в бездонную яму. Падаю и падаю. Да какая же тут глубина? Кто эту яму выкопал? Она настолько глубока, что здесь я смог бы похоронить все трупы, какие создал. Сколько я ни падаю, дна не достигаю. Не могу достичь. Не могу.

Однако вечность спустя я все же долетаю.

Во время долгого падения мое тело ускорялось. Теперь оно ударяется о голую землю и снова взрывается.

Удар.

Оно превращается в ошметки плоти

Но тут же я воскресаю и снова начинаю падать. После вечности падения я долетаю до дна и взрываюсь на ошметки.

Это повторяется еще и еще.

Удар. Удар.

Удар. Удар. Удар.

Этот звук раз за разом повторяется у меня в голове, и вдруг я прихожу в себя.

– Ах.

Я стою посреди одного из самых оживленных мест Японии, Икэбукуро. Я весь в крови и держу сломанную бензопилу.

Но сейчас, когда я вернулся, вокруг меня нет воздуха. Нет, дышать я могу, но не хватает чего-то важного. Чего-то недостает.

А, понял!

Нет людей.

Я слышу лишь тишину. Отсутствие того, что должно быть, превратило город в руины.

Мне словно что-то прожигает грудь; я издаю дикий вопль. Я сделал то, что невозможно отменить! Я сделал то, что невозможно отменить! На языке расплывается вкус отчаяния. Он похож на вкус мокроты. Не в силах это вынести, я бегаю по безмолвному городу. Большие улицы, всегда такие оживленные, пусты. Город брошен – оставлен людьми. Это так нелепо. Гораздо проще было бы это принять, если бы все вокруг просто исчезло и стало черным.

Я ношусь, пока не выматываюсь полностью. Прислоняюсь к брошенной машине посреди пятистороннего перекрестка.

– Ххаа… ххаа… ххаа…

Я пытаюсь восстановить дыхалку, а покинутый город буквально набрасывается на меня. Он прыгает мне прямо в глаза и говорит:

В_с_е___л_ю_д_и___и_с_ч_е_з_л_и.

– …Ха. Ха-ха.

У меня получилось.

Я дотянул до конца света.

Безусловно, я не убил всех до единого людей на планете, но непрерывные убийства не дали мне стать счастливым. И это, по сути, лишило сил «Ущербное блаженство», создающее мир, где все счастливы.

Наконец-то мне удалось добиться того, что «Ущербное блаженство» на мне не сработало.

– Получилось… получилось!..

Благодаря этому достижению –

_Я___б_о_л_ь_ш_е___н_е___м_о_г_у___п_о_з_в_о_л_и_т_ь___с_е_б_е___н_а_с_л_а_ж_д_а_т_ь_с_я___ф_а_л_ь_ш_и_в_ы_м___с_ч_а_с_т_ь_е_м.

Даже «шкатулка» не спасет меня теперь от всепоглощающего отчаяния.

– Ааааааа!!!

От восторга меня чуть не вырвало. В радостном отчаянии меня охватывает желание танцевать и выдавить себе глаза. Слезы и сопли растекаются по всему лицу. Сам того не сознавая, я луплю себя по ногам, пока они не распухают.

_Я___о_д_и_н___в___э_т_о_м___м_и_р_е.

124612-й раз

Несмотря на то, что я достиг своей цели, мне не удается встретиться с Марией. Я прихожу в себя в своем классе утром дня фестиваля.

Конечно, в классе никого нет. И с того раза, когда исчезла Коконе, я не держу в руке флейту.

Я брожу по школе. Все исчезли в самый разгар подготовки к фестивалю, и выглядит всё жутко неестественно; я как будто гуляю по диораме. Не слышно звуков шагов, кроме моих. Отсутствие жизни такое полное, что тут даже призраки не могут водиться.

Я тщательно осматриваю школу, точно сверяясь с каким-то списком.

Ни души.

Где бы я ни смотрел – ни души.

Когда мне приходилось сосредотачиваться на убийствах, время не имело значения; оно ускорялось, и день казался коротким, как разогрев миски быстрой лапши. Но сейчас, когда вокруг никого нет, время изменило форму, точно оборотень, оно тянется и тянется. Я потерял чувство времени; минута кажется часом.

Это растянутое время как будто удушает меня. Но это еще не все: концепция времени становится острой как бритва и режет мою кожу, а потом внезапно снова меняет форму и давит на меня своим весом. Затем начинает тянуть меня за конечности, как резиновую куклу. Я содрогаюсь. Сколько пройдет времени, прежде чем мои руки и ноги оторвутся, внутренности будут раздавлены, голова отвалится?

Но самое ужасное то, что все это – не более чем галлюцинации, и есть лишь одно слово, описывающее то, что со мной творится.

«Одиночество».

Я выхожу из школы. Поезда на станции – неподвижные и пустые. Я залезаю на первый найденный велосипед и еду домой. Конечно, там никого – я убил и стер Рю-тян и родителей уже давно.

То, что их нет, вполне естественно, но мне все равно не нравится.

Ни с того ни с сего меня охватывает гнев.

Я хочу увидеть их лица.

Я хочу увидеть хоть кого-нибудь.

Я снова сажусь на велик и еду туда, где, может быть, встречу людей.

Торговый квартал.

…Никого.

Парк аттракционов.

…Никого.

Торговый центр.

…Никого.

Стадион.

…Никого.

…Никого. Никого. Никого. Никого. Никого. Никого. Никого. Никого. Никого.

Квартира Марии.

…Никого.

Сегодня я повешусь здесь.

124622-й раз

Я заточен в «Ущербном блаженстве», хоть оно уже и бессмысленно. Прошло десять повторов, но я по-прежнему один. Естественно, все это время я продолжал убивать себя.

Перейдя большой мост, я оказываюсь в соседней префектуре. С того самого раза, когда исчезли все люди, я каждый день слоняюсь. Зачем? В поисках людей. Зачем? Потому что я должен быть один. Я должен убить всех, до последнего человека. Убить? Да, убить. Даже несмотря на то, что я жажду, чтобы кто-то меня видел? Никому не позволено здесь быть, иначе я не смогу встретиться с Марией. Но я все равно хочу, чтобы кто-то на меня смотрел? Да, хочу.

Я хочу поговорить с кем-нибудь. Неважно, с кем. Я даже не знаю толком, существую я вообще или нет! Пусть он даже будет худшим человеком на свете – неважно, дайте мне хоть какую-то реакцию. Одиночество означает, что ты потерял все, абсолютно все. Скорее. Скорее, выпустите меня из этого мира! Или… или мне надо уничтожать еще больше? Я достаю нож и режу собственное тело. Все еще недостаточно? Я так и думал.

Мое сознание уплывает, я снова умираю.

124628-й раз

Бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам.

Одиночество. Эта пытка совсем не такая, как я себе представлял. Я думал, это будет тишина, медленно наполняющая меня отчаянием.

Я ошибался. Пытка одиночеством гораздо более яростная и прямолинейная; оно бьет меня по голове, точно железной палкой.

Бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам.

Больно. Не надо больше. Не в силах вытерпеть боль, я блюю, потом начинаю плакать. Сколько уже это продолжается? Но одиночество не знает пощады. Оно колотит меня, пока я не теряю сознание, а когда это происходит, я отправляюсь в прогулку по времени, от которой потом прихожу в себя целую вечность.

«Ущербное блаженство» предложило мне страшное количество испытаний. Мне пришлось убить себя множество раз, мне пришлось убить других множество раз, мне даже пришлось убить тех, кто был мне дорог. Это было невероятно тяжело. Это были очень тяжелые, невыносимые испытания. Однако к этим формам страдания я уже привык.

Но одиночество – это другое. Его вес растет со временем. Привыкнуть к нему просто-напросто невозможно.

Я все время думаю. Если я не буду думать, человек, который есть я, исчезнет из-за отсутствия наблюдателей. Я пытаюсь придумать что-то осмысленное, но это очень трудно. Смысла нет, когда нет рядом другого живого существа. Одиночество отбирает у меня даже мысли. Бессмысленно. Все бессмысленно. Я бессмыслен. Можно обманывать себя, считая простые числа, но этому тоже есть предел.

Один раз я попробовал не совершать самоубийство, надеясь, что все восстановится, как было. Да, я пытался стереть себе память после всего того, что сделал, полностью сознавая, что это перечеркнет все мои усилия. Иными словами, я признал поражение. Я сдался одиночеству.

Но даже когда я удержался от самоубийства, я все равно оставался один в мире. Как только я очнулся у себя в классе, одиночество набросилось на меня и напомнило все, что я сотворил. Я не могу сбежать от одиночества. Я даже не могу сдаться ему. Оно продолжает и продолжает лить яд мне в глотку.

124645-й раз

Я решил в поисках людей поездить по миру на мотоцикле.

Самообман – единственное, что хоть как-то удерживает мой разум. Самообман, что на планете есть кто-то, кроме меня, и самообман, что это может оказаться Мария. Благодаря этому я все еще причисляю себя к живым существам. Как только я признАю, что больше никого в целом мире нет, мне конец. Я не смогу думать. Если я перестану обманывать себя, то превращусь по сути в живой камень.

Это будет хуже смерти.

Я жму на газ. Смысла разгоняться, естественно, нет, но одиночество подталкивает меня в спину.

Мне не удается взять крутой поворот, я ударяюсь об ограждение и вылетаю из седла. Моя нога сломана и изогнута под странным углом, но, к моему ужасу, боли нет. Мой мозг убрал эту функцию, потому что нет смысла чувствовать боль в мире, где никто не живет.

Я пытаюсь закричать.

Но я забыл, как кричать, и голос не выходит.

124750-й раз

Не могу больше ездить на мотоцикле – я утратил способность обращаться со сложными устройствами. Этот мир поддерживает мое тело в изначальном состоянии, значит, проблем с мозгом быть не должно, однако мой интеллект явно усыхает. Еще у меня начинаются проблемы с чтением и письмом. Моя память фрагментарна, я даже не знаю, сколько прошло повторов с тех пор, как я остался один.

Сила воли деградирует еще больше: я уже не могу ходить в поисках людей, даже если хочу. Мне не хватает воли даже на то, чтобы встать; я часто провожу весь день, лежа в классе.

Воспоминания угасают. Я уже не помню, кто я. Ну, то есть свое имя я кое-как вспоминаю: Кадзуки Хосино. Но я не помню, каким человеком он был, что ему нравилось, что не нравилось, ради чего он жил.

Только имена-фамилии друзей я еще вспоминаю время от времени. Например, иногда всплывает фамилия «Моги», но имени этого человека я уже не помню. Думаю, это был кто-то очень дорогой для меня. Вдруг вспыхивает имя «Харуаки», и я пытаюсь произнести его вслух, но все равно не могу вспомнить лицо этого человека.

Уверен, скоро я разучусь говорить. Это меня пугает, но я ничего не могу поделать. Я давным-давно разучился выражать чувства. Даже если бы кто-то посмотрел на меня, по лицу он не смог бы понять, что я думаю.

Но.

Но одну вещь я не должен забыть.

Я кричу.

– Мария!

– Мария!

– Мария!

Едва я выкрикиваю это имя, мое тело каким-то чудом начинает двигаться без участия сознания. Мои душа и тело отделены друг от друга. Я могу лишь смотреть, как двигаюсь. Как будто наблюдаю за самим собой через видеокамеру.

Куда направляется мое тело? Нигде в этом пустом мире не найти какого бы то ни было смысла, так куда же я иду?

Пройдя знакомой дорогой, я оказываюсь возле многоквартирного дома, где жила Мария. Поднимаюсь по лестнице к квартире 403, достаю свой ключ и отпираю дверь.

Квартира наполнена мятным ароматом. Это галлюцинация, конечно: тут нет ничего, что могло бы так пахнуть. Моя память играет со мной шутки.

Но, хоть этот запах и иллюзорный, его достаточно, чтобы успокоить меня.

Он дает мне надежду.

124753-й раз

У меня появилась привычка: очнувшись в школе, сразу идти в квартиру Марии.

Я захожу в ее комнату и утешаюсь мятным ароматом.

Повторяю раз за разом.

125589-й раз

просыпаюсь в школе.

иду в квартиру марии.

– мария.

пытаюсь сказать «мария» вслух, но не знаю, получается ли.

вхожу в ее комнату. там запах. не знаю, как он называется, но это запах марии.

мне вдруг становится хорошо.

мария, почему тебя нет? скучаю. хочу увидеть тебя. пожалуйста, приди. ничего другого не хочу. хочу увидеть тебя. хочу увидеть тебя. хочу увидеть тебя.

Бам-бам!

бью кулаками по стене. ответь. хочу услышать твой голос, хоть чуть-чуть. пожалуйста. пока я еще могу понимать слова.

Бам-бам!

кулаки начинают кровяниться. наплевать. все равно боль не чувствую.

Бам-бам!

Бам-бам!

125770-й раз

иду. то же место. бью по стене.

Бам-бам!

хочу увидеть.

скоро перестану понимать слова.

хочу увидеть.

126779-й раз

Бам-бам!

Бам-бам!

127888-й раз

Бам-бам!

– Ты меня впечатляешь.

Бам-бам!

– …О, ты даже не хочешь взглянуть на меня, хотя мы не виделись триста пятьдесят лет по твоему времени? Что ж, ты, похоже, утратил способность воспринимать другие существа, что уж говорить о том, чтобы узнать меня. Ты потерял разум, ты разучился говорить, ты не можешь удержать в голове ни единой мысли, ты лишился воли. Ты продолжаешь бить стену по одной простой причине – из стремления достичь Марии Отонаси. Это можно описать лишь одним словом: «безумие». Как ты можешь продолжать бить по стене несмотря на то, что деградировал до полной потери способности мыслить? Полагаю, это аналогично тому, как насекомые собирают пищу. Поиск Марии Отонаси превратился в базовую потребность.

Бам-бам!

– Ты ищешь эту девушку так отчаянно, что рвешь собственную душу, а свою человечность ты уже утратил.

Бам-бам!

– Ты поистине опасный противник, однако это тоже пройдет. Даже у твоей души есть предел. Когда от нее ничего не останется и твоя тяга к Марии Отонаси исчезнет, этот мир перестанет существовать. И я буду здесь, чтобы увидеть этот момент.

Бам-бам!

– …Следует признать, правда, что этот стук действует мне на нервы.

Бам-бам!

Бам-бам!

128000-й раз

Бам-бам-бам-бам!

130000-й раз

Бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам!

– Невероятно. Ты все еще продолжаешь? Этот стук серьезно действует мне на нервы.

140000-й раз

Бам-бам!

Бам-бам!

– …Я знаю, что это невозможно, но вдруг ты и вправду никогда не остановишься? Вдруг этот процесс бесконечен? И ты так и будешь продолжать молотить по этой стене? Если так, то ты не человек и не животное, даже не машина и не вещь, поскольку никто и ничто из них не обладает бесконечным временем. С другой стороны, и богом тебя нельзя назвать, потому что боги приходят и уходят по мере того, как развиваются культуры, им поклоняющиеся. А ты просто продолжаешь быть по стене.

Бам-бам!

– Что же ты такое?

Бам-бам!

– Кто ты?

150000-й раз

Бам-бам!

– Я воплощение этой «шкатулки» и привязан к ней. Поэтому я не могу уйти от этого стука по стене.

Бам-бам!

– Как такое вообще возможно, что я первый теряю терпение, когда я даже не человек? Как ты можешь перетерпеть меня, когда я просто бесформенная сила, получившая способность думать?

200000-й раз

Бам-бам!

Бам-бам!

– Прекрати, хватит!

Бам-бам!

Бам-бам!

– Говорю же, прекрати!

Бам-бам-бам-бам-бам!

– Ты что, хочешь пробить дыру в «шкатулке»? Это невозможно технически. Все равно что разрезать планету надвое ложкой. Если тебе удастся преуспеть с помощью такого примитивного метода, это можно будет назвать только одним словом.

Бам-бам-бам-бам-бам!

Бам-бам-бам-бам-бам!

– Чудо.

400000-й раз

Бам-бам!

– Ох, ну кто бы мог подумать, что так все закончится? Похоже, я больше не в состоянии сохранять свою форму. Не знаю, стоит тебе этому радоваться или нет, но…

Бам-бам!

– …Ты победил.

я

Бам-бам!

не

Бам-бам!

за

– мария.

был.

– мария.

тянусь.

▌▌▌▌▌▌▌▌▌▌▌▌▌▌▌▌▌▌▌▌

Если бы я оставил тебя, то освободился бы от этой боли. Я бы продолжал жить. Но вскоре я снова начал бы тебя искать, ибо все, что я делаю, в конечном итоге посвящено тебе и только тебе. Все, чего я хочу, – идти вперед, не сбиваясь с пути, не обращая внимания на потери и преграды, даже на результат. Также это и все, что я могу. Кто-то может назвать это одержимостью, кто-то чудом – но для меня и многих других то, что мной движет, совершенно очевидно и естественно. Есть люди, которые это понимают, есть люди, которые не понимают; мне просто случилось принадлежать к первым. Разница между ними лишь в том, замечают ли они, что им не нужны «шкатулки», чтобы воплотить свои желания, и понимают ли вообще, что такое «выполнить желание».

Моя устремленность найти тебя приносит громадные страдания. Ни разу я не подумал, что это будет легко. Ради тебя я смеялся, плакал и кричал. Из-за тебя я разрушил свое сердце, свое тело и весь мир. И все же я по-настоящему жив, только когда притрагиваюсь к фрагменту тебя, который ношу в себе.

Даже если бы я не потянулся к тебе в самом конце…

Даже если бы я знал, какой ужасный исход меня ожидает…

Я бы продолжал тебя искать. Тебя, живущую внутри Марии.

Я исчезну. Может, это то, чего я заслуживаю за чрезмерную жадность со своим желанием. Откровенно говоря, часть меня жалеет, что мы встретились, но если бы я мог выбрать между жизнью, в которой мы встретились, и жизнью, в которой не встретились, то обязательно выбрал бы первую. Обязательно. В этом я уверен, пусть даже я все время колеблюсь и сожалею о тех выборах, которые сделал.

Я ничего не достигну к тому моменту, когда исчезну, и я недостаточно зрелый, чтобы утверждать, что принимаю это.

Даже сейчас я мечтаю…

…что мои усилия вознаградятся хоть каким-то счастливым концом.