Пустой

Глава 9

Глава 9. Исследователи.

Я не стал идти за сборщиками стрел и болтов, их там и без меня набежало порядочно. К бабам и подросткам тоже не пошёл, в местной медицине я не разбираюсь, так какой от меня толк. Да и раненых, как я понял, было немного, только те, кому посчастливилось получить от топтуна. Глянув, что и вокруг кусача начались активные действия по извлечению из его затылка ценного содержимого, я шагнул в сторону топтуна, с тушей которого производили аналогичную процедуру. Но я не собирался любоваться зрелищем потрошения нароста одержимого, ничего нового там не увидишь, они у всех похожей формы. Различия есть лишь в размерах и защищенности, в зависимости от развитости твари. Да и на содержимое этих наростов насмотреться успел, заинтересовало меня кое что другое, а именно ступни необычной твари, хотелось посмотреть, чем он так громко топает во время ходьбы.

Осмотр занял немного времени, искомое обнаружилось в районе пяток топтуна. Там, прорывая кожу одержимого, наружу выходили кости. Видимо, на этом этапе развития происходило какое-то изменение в строении ступней. Вот и гремели твари выступавшими из пяток костями, пока это изменение не заканчивалось. Наверное, по окончании этого процесса, топтун и становится кусачом, ведь у последнего звуки шагов гораздо тише. Я уже подумывал продолжить исследование, осмотреть и у кусача ноги, чтобы понять, во что в итоге превращаются изменяющиеся ступни топтуна. Но тут появился мой давешний провожатый Тимофей и прервал мою исследовательскую деятельность.

— Ну ты как, Пустой, не дотянулися до тебя одержимыя? — он улыбнулся приветственно и весь аж светился от радости, чуть не приплясывал от переполнявших его эмоций.

— Да нет, я же весь бой у стены простоял, зря только копье тащил. Ты то сам нормально? Вроде кусач где-то недалеко от тебя приземлился. — я тоже был рад, что юный лучник не пострадал.

— Какой там, Тимофейку так запросто не достанешь! Я в сторону отскочил, как токмо кусач прыгнул. Да и не особо боязно было, он жешь уж мертвый падал. Его Ловкач в прыжке подловил, ох и мастер он, пусть и почти вся удаль токмо от дара евоного.

— В смысле подловил? Он ведь вообще куда-то исчез или это мне показалось? У него дар невидимости что-ли? — версия произошедшего, высказанная Тимофеем, разительно отличалась от картины, сложившейся у меня в голове. Я то сделал вывод, что Ловкач мастерски обращающийся с оружием воин с даром невидимости. По моей версии, после приземления твари, он использовал свой дар и, подкравшись к кусачу сзади, вогнал клинок в самое уязвимое место на теле одержимых.

А тут, оказывается, в прыжке подловил и за какие-то доли секунды, что тварь находилась в полете, успел добраться до затылочного нароста и воткнуть туда меч! Что-то многовато действий! Хотя, если предположить… Буквально в следующий момент Тимофей подтвердил недодуманную мною догадку.

— Какой невидимости?! Ну ты и придумал! — он хохотнул и продолжил с ещё более сильным блеском в глазах, не в силах сдержать эмоции. Ничего удивительного в этом не было, я ещё во время нашего похода за копьем заметил, что тема даров улья для Тимофея является одной из главных, о потайном он готов говорить часами. — У него ж дар время замедливать!

— В смысле, время замедляется и он может видеть все, как в замедленной съемке?

— Да нет жешь, я конешно, знать не знаю, чегой у тебя за медлена снемка таковская, но все по иньшему у него. Он мне сказывал, как все энто происходит, то бишь не токмо мне, всем сказывал, диковиный дар ведь и оченно редко кому достаеца, всем хотица про такое послухать. Вот и мы расселися все, слухаем а он сказыват нам. В обчем, когда он свое потайное начинат пользовать, все вокруг медленно становица. Коли дожжь идет, так капли в воздухе повисают, если с ним рядом кто прыгнет в энто время, так застынет над землею, ноги под себя поджавши. То бишь все замирает как бы, а он двигаться могет. Конешно не так, как завсегда, а медленно, напрягаца надыть, штоб идти, а все, что вокруг тож не замират, но есче медленнее двигаца. Он про энто так сказывал: как дар мой зачинат работать, все тянется, будто в густую смолу попамши, а я в той смоле, словно в воде двигаца могу.

— То есть, в тот момент, когда кусач над ним проносился, он дар свой включил, запрыгнул ему на спину и мечом пробил затылок?! А мне показалось, что он исчез потому, что за его движениями в тот момент невозможно было уследить обычным зрением…

— Верно сказал, и про то, что исчезат с глаз он, как дар свой пользовает. Исчезат пред тобою и тут же в другом месте оказываца. Ты и про зренье тож грамотно выдал, нам баб Тая про то объясняла почти такоже.

— И долго он может свой дар в работающем состоянии держать?

— Не, недолго, хоть он и горох помногу кушат, и пользоват дар, как знахарка поучала, но он по тихому усиливаца. Энто ж со всеми дарами так, пользовать надобно с умом, штоб в нужный момент без него не остаца. Коли дары были б бесконечны, ему никакой одержимый не страшен был, мог бы весь улей обойти без страху. Но он и так почти любого одержимого может угомонить, коли дар не растрачен.

— Да уж, очень полезный дар, было бы хорошо таким обзавестись, жалко, что выбирать нельзя, какой достанется…

— Есче как жалко, каждый бы рад себе выбрать, что и впрямь нужно… — Тимофей замолчал, видимо представлял, что бы выбрал, если бы в улье существовала подобная функция.

— А давно он в улье, давно этот дар получил, не знаешь?

— В улье то давно, сказывал, што третий год уж, токмо энтот дар у него второй, не так давно появился, месяца три назад чтоль. Первый дар у него совсем без пользы, толку нет в нем. Так что до того, как второй дар в нем пробудился, был он обнаковенным воином. Не слабым, но и не шибко сильным, так, серединка на половинку. Теперича то он в первые ряды выбился, но не зазнался, такоже по простому со всеми, не как Фёдор энтот, индюк надутый.

— А почему его с таким ценным для битвы даром на промысел не взяли?

— Так его наоборот упрашивали, он сам не хочит, со старейшиной поругался два дня тому, вот и остался с нами. И славно, што остался, тяжко б пришлося без евоного дара. — мне оставалось лишь кивнуть.

— Слушай, а зачем ему столько оружия? — я вспомнил о куче смертоубийственных предметов, что таскал с собой Ловкач. — Причём все оружие у него короткое, что мечи в руках, что остальное на поясе.

— Ну энто у его про запас вродь как, коли сломаеца одно, он за другое возмеца.

— Что-то за остальными воинами я не замечал подобной запасливости…

— Ну так у них и ломаеца нечасто.

— А у него часто что-ли?

— Ну да, быват. А чегой, я тебе об том не сказывал чтоль?! — моим ответом было молчаливое согласие — Сразу б и спросил, а то никак не уразумею, чегой ты выспрашивашь.

— Вот я и спрашиваю. Почему у него оружие ломается?

— Ну, тута дело такое. В опчем, я тама сам не все понял, замудрено все, да и Ловкач толком не сказывал. Как понял, так и сказывать буду. Он как дар свой пользовать начинат, все вокруг медленно двигаца, а он, значица, поскорее всего прочего становица. Вот и оружье, коим он одержимых бьёт, також двигаца. Но тама есче сила больше становица и когда он, значица, бьет мечом, то могет при том задеть костяную бронь тварей иль даж кости, коль глубжее клинок загонит. Пока время замедлено, Ловкач могет энтого и не заметить, и оружье сломать при том. Вот и таскат кучу оружья, коли сурьезна битва намечаца. А так быват, што он копье берет, аль сулицы, да и с луком не забыват тренироваца, потому как дара надолго не хватат, а одержимых как раз наоборот, с лишком даж, особливо сегодня.

— Вот еще что, не знаешь, зачем… — досказать я не успел, нас окликнули, причём уже во второй раз.

— Эгей, болтуны языкастыя, кончай языки начесывать, идтить надобно! — вновь крестный застал нас за отлыниванием от дел, опять мы разговорились в неподходящий момент. Только что с тварями бились, туши убитых одержимых под ногами, раненные где-то рядом стонут, а мы с Тимофеем дары улья обсуждаем. Такие беседы начинают входить в привычку.

— Вона, оружье захватите, потащите пока, а то стоите без делу, два лодыря. И откель вы на мою бедну головушку взялися?! — крестный нас отчитывал, но явно не всерьёз, слова его сквозили смехом и добродушием.

Из оружия нам пришлось погрузить на себя не так много, как думали изначально: крепкое длинное копье с опасно выглядевшим наконечником, самострел, к нему полупустой колчан с болтами. — Ты, Пустой, самострел себе бери покамест, копье счас Архип заберет, евоное кусачуга поломал.

— Так я не умею, не пользовался им не разу, толку с меня не будет. — я взглянул на врученное мне оружие и пожал плечами.

— Чегой тута уметь?! С им даж дурак справица! Так вота берешь, этой вот штукой натягивашь, болт сюда, направил, куда надыть и нажал сюды. Делов то! — Бородокосый выдернул оружие из рук и начал показывать, как с ним обращаться. После демонстрации вернул его мне обратно и вдобавок протянул куртку из толстой плотной кожи с металлическими вставками, слегка проржавевшими по краям. — Вот есче, тебе должно в пору быть, самострельщикам защита кака-никака положена, покамест тожить у тебя будет, потом мож договоришься, да выкупишь, тама поглядим.

— Так на ней тут кровь! — я взял куртку из рук крестного, и чуть не выронил. Догадка по поводу происхождения, внезапно ставшей ненужной, куртки остановила первый порыв сразу натянуть на себя обновку. Лишь бросив взгляд на ворот, сразу заметил несколько темных капелек крови, рядом тоже было темное пятно, чуть не на пол плеча. Видимо тут тоже была кровь, но вытирали её наскоро, небрежно.

— Эгей, конешно кровь, энто ж Егоркино добро — арбалет да доспех кожаный. Ему уж не понадобица, забрал улей парня… Эх… теперича тебе послужит, да и нам в бою подспорье. Быват, што один болт могет исход боя решить. В опчем надёвывай, некогда балаболить попусту, идтить пора.

Натягивать на себя еще теплую, не успевшую остыть куртку, снятую с тела погибшего бойца хозяйственными местными, было неприятно. Но для споров не было времени. Пришлось немного повозиться, чтобы разобраться с завязками, пуговиц либо не было, либо местные их ещё не изобрели. Несмотря на то, что эта куртка считалась здесь легким доспехом, напялив её на себя, легкости не почувствовал. А вот прибавившийся вес и ограничивающую свободу движений стянутость ощутил в полной мере.

А я ещё о кольчуге раздумывал, в том смысле, что неплохо было бы себе её раздобыть. Это ж сколько она весит?! А если вспомнить историю и латы, которые так любили европейские рыцари. Как они вообще могли передвигаться, полностью обвешенные железом?! Я на себя местную кожанку натянул и сразу ощутил прибавившийся вес и неудобства!

Маленькое войско медленно потянулось назад по улице, к стене, откуда недавно пришли мы с Тимофеем. Причём двигались в обратном порядке, впереди женщины и подростки, на всякий случай, для защиты к ним присоединились несколько лучников и арбалетчиков, идущие по бокам. За ними шли стрелки и метатели, а замыкали шествие бойцы первой шеренги.

Вместе с “санитарами” в центре находились четверо раненных, двое шагали сами, хоть и с трудом. Одного тащили, подставив плечи двое суличников, у него были сломаны обе ноги. Последний из пострадавших передвигаться сам не мог, состояние было очень серьёзное, топтун разворотил ему бок, сломал ребра и, наверняка повредил внутренности. У нас раненный после таких повреждений прямо там, на месте, богу душу отдал бы, но здесь улей. Как сказал дядь Прохор, здесь людишки гораздо живучее, и чем дольше в улье проживешь, тем живучее станешь. Неизвестно, сколько протянет с такими ранами воин, но, по словам крестного, если знахарка сегодня-завтра вернётся, то вытащит пострадавшего.

Из тех, кто в битве близко подступились к топтуну, у некоторых тоже оказались повреждения. В основном ушибы и пара рваных ран страшного вида, которые местные не считали чем-то серьёзным. Даже не перевязывали, а просто прижимали комьями поднятой из-под ног земли, дескать, так быстрее кровь остановится и заживать лучше станет.

На мой вопрос о возможности занесения инфекции и последующего заражения крови, местная “медичка”, занимавшаяся первой помощью раненным, лишь похихикала. А крестный ответил, что попавшие в улей не болеют людскими болезнями, у них и без этого забот хватает. Главное, не забывать про живчик и всегда будешь здоров, как бычок откормленный. Да уж, с такой медициной лучше поостеречься получать серьёзные травмы.

Неприятной новостью для меня оказалось, что в схватке были погибшие помимо Егорки, в куртку которого я сейчас одет. Один из воинов первой шеренги был сбит с ног влетевшим в строй топтуном. Пока бойцы отбили товарища у разъяренной твари, он был уже мертв. Стальные когти чудовища разорвали кольчугу, словно она была сделана из картона. То же самое было с телом бедняги. Грудная клетка разворочена, то же с сердцем и легкими, правая рука вырвана вместе с суставом. Картина была ужасная, хорошо, что видел я ее лишь издалека. Но и этого хватило, чтобы подступившая к горлу тошнота едва не заставила тело скрючиться в рвотных спазмах.

Погибших с собой не брали, оставили тела в одной из ближайших изб, подперев дверь обломком копья, в надежде на то, что вечноголодные твари не смогут до них добраться. Конечно, можно было взять их с собой, но и так часть воинов была занята помощью раненным и при неожиданном нападении не могла оперативно отреагировать на появившуюся угрозу.

— А как он умер то? — спросил я, заканчивая экипировку колчаном с болтами, расположившемся на поясе и наскоро освоенным самострелом, который пришлось повесить на плечо, благо на нем был приспособлен ремень для такого дела. Руки по-прежнему были заняты копьем, хотя не знаю, на кой оно мне?! Вроде стрелки не пользовались древковым оружием, но не выбрасывать же его в самом деле.

— Егорка то?! Просто оченно помер, по глупости считай. Он задумчивый был парнишка, нерасторопный, вечно его крестная за то гоняла. Вот и счас он не поспел со всеми в сторону отскочить, когда туша кусача к стрелкам прилетела. Прилетела прямиком на Егорку, она ж хоть и померла, но дрыгалася есче. Энто ж кусач, он хоть и мертвый, дрыгаеца дай бог каждому живому этак дрыгаца! Голову парню размозжило, вместе со шлемом.

Больше я у него ничего не спрашивал. Накатила какая-то необъяснимая тоска. Вроде и горевать мне особо не по кому, никто из убитых, либо покалеченных тварями людей не был мне знаком до сегодняшнего дня. Даже малознакомыми их не назовешь, потому что с тем же Митрошкой косым, притащившим беспамятного меня в поселок на пару с крестным, знаком я был лишь заочно. Даже лица его не помнил и не знал, да и голоса не слышал. Вчера он был жив, полон сил и мог спасать людей, замерзающих на берегу реки. А сегодня его разорвали человекообразные твари, и не где-то в степи, или в лесу, а дома, в родном поселке, под защитой стен.

Зачем я об этом думаю, и сам не знаю. Просто это какая-то ужасная несправедливость, нелепость какая-то. Жили ведь люди спокойно, не тужили особо. Насколько я понял из их разговоров, тварей в таких количествах здесь никогда не видели. Потому не побоялись оставить на защиту поселка жалкую горстку воинов, под командой опытного бойца. Разумно предположив, что с изредка заглядывающими сюда, маленькими группками слабо развитых одержимых, оставшиеся защитники справятся легко. Никто и представить не мог, что сюда хлынет поток сильных тварей, единственным плюсом в котором остается лишь то, что подходят они небольшими стаями или по одному.

Но что произойдет, если на защитников разом навалится десяток одержимых, подобных тем, которых свалили последними. Известно что, всех людей попросту перебьют. Не помогут фокусы замедляющего время Ловкача, его дара попросту не хватит, чтобы справится со всеми тварями. Он и с кусачом использовал дар крайне экономно, предоставив разбираться с топтуном обычным воякам без полезных умений. Результатом этих разборок стал один убитый, один еле живой, трое тяжелораненых. Это с учетом того, что против одной единственной твари выступило разом с десяток опытных бойцов на подготовленной позиции. А если на неподготовленной, и не одна тварь… Эх, чего гадать толку, только настроение себе портить, а оно и так упало ниже всех возможных пределов.

— Тимофей, а куда мы идем-то? — юный лучник шел рядом со мной и с настроением у него был полный порядок. Он улыбался во все лицо и вообще лучился позитивом. Поначалу хотел задать этот вопрос крестному, но тот, после нашего разговора, поотстал вместе с подошедшим Архипом, которому отдали копье погибшего воина.

— Так к стене жешь, ты не слухал, чегой дядька Прохор сказывал?!

— Да как-то пропустил.

— Энто когда ты у топтуна пятки разглядовал?! — Тимофей хохотнул, а я потупился, будто меня застали за чем-то неприличным. Просто думал, что никто не заметил моего интереса к строению тела твари. Кто его знает, как к этому отнесутся местные?! В земной истории таких любопытных и жаждущих познания индивидуумов объявляли колдунами и еретиками, после чего сжигали на костре. Так что свою исследовательскую работу пытался производить максимально незаметно, не хотелось повторять судьбу Джордано Бруно. — Да ладно, ты не думай, я не со зла смехом зашелся, не по дурости. Сам как впервой одержимых увидал, разглядывал, што у них тама и как. Как таких чудов диковиных не разгядывать?! Любопытно жешь! Оно и в опчем полезность нести могет, надобно жешь все вызнать про врагов своих, мож такото и вызнам есче каку их слабинку. Я ж не токмо про одержимых вызнать все пытаюся, но и про всякое иньшее, везде можно чегой то новое найти, да на пользу людям приспособить значица. Вона глянь на самострел энтот, думашь, мудрено такой жешь самому сварганить?! А вот и не мудрено, даж лучшее…

— Так что там дядь Прохор говорил-то? — пришлось перебить разошедшегося научного исследователя, прятавшегося за непримечательной личиной юного лучника. Оказывается, он не только о дарах улья любит размышлять, но и о естественных науках не забывает. Пытается вникать в суть каждого предмета и явления, желает разобраться в непознанном, сделав его простым и понятным для окружающих.

Возможно, со мной сейчас разговаривает будущий Леонардо да Винчи или Эйнштейн, а я его перебиваю, отвлекая от описания результатов своих исследований вопросами о скучных повседневных заботах. Но не выслушивать же его размышления по поводу улучшения конструкции самострела, да и не время сейчас для научных диспутов. К тому же мне действительно интересно, для чего мы вдруг сорвались с места такой толпой, ещё и вместе с раненными.

— Дядька Прохор то?! — Тимофей с трудом вынырнул из мысленной лаборатории, видимо я оторвал его от проекта самозарядного трехствольного самострела, или ещё какого-нибудь саморубящего топора. — Так он токмо про то, што надобно вместе держаца. Поначалу хотел он пробица к крепости, и после уж за оставшимися на стене бабами, да за детишками послать. Штоб оне сами по очищенной от одержимых улице к крепости дошли, а мы уж их тама встретили. Но недавно малец прибег от Деда Василия, передал, што тот помочи просит, одержимых большее стало, а у него полтора бойца на обороне. Ему дядь Прохор с мальцом ответ возвернул, штоб баб с дитями нам навстречу слал и сам тожить шел, отход прикрываючи. Вот и поспешаем им на помочь. А там уж, как вместе сберемся, потопаем всей толпою в крепость, тама и отсидимся пока наши с промысла воротяца.

— Ну и зачем туда-сюда ходить? Бессмыслица какая-то! Еще и женщин с детишками без защиты оставили. — рассказ Тимофея мне совсем не понравился. Выходит, пока основные силы тут занимаются непонятными маневрами, на баб с детишками, оставленных под защитой молодого воина и двух девчушек, наседают постепенно подтягивающиеся одержимые.

— Так наоборот их сберегали, тама одержимых за весь день ни одного не видали, на крайний случай, даж Деда Василия с ними отправили, он один пятерых стоит! Да и девчата с ним, тож не кисейные барышни. Так что все верно дядь Прохор решил. Их тама сберечь, а самим, значица, идтить дорогу до крепости расчищать, я ж тебе сказывал уж!

— Ага, сами толпой поперли, а там один Дед Василий с двумя девчушками, молодцы — вояки! — я всё больше распалялся. Хоть и понимал, что логика в таком неравномерном разделении сил есть, и вообще, распределение сил — это дело командующего. Но справиться с волной злобы, накрывающей меня с головой, удавалось плохо.

— Да чегой ты мне энто сказывашь? Иди к дядь Прохору, он у нас решат, кому и куда идтить, во ему все и сказывай! — кажется, юный лучник тоже не был в особом восторге от происходящего, просто до этого виду не показывал. Теперь же улыбка сошла с его лица, на мгновение сменившись гримасой недовольства, но он быстро справился с собой и продолжил уже более спокойным голосом. — Да я ж понимаю тебя, я и сам за Настасью переживаю. Конешно и за всех прочих тожить, токмо за ее пошибчее. Но они тама с Дедом Василием, он их сберегет, не сумлевайся!

Сам Тимофей, после признания по поводу особого отношения к Настасье, покраснел от носа до кончиков ушей. Правда и насчет причины моих переживаний он в точку попал.

Действительно, больше всего меня волновала вероятность подвергнуть опасности эту рыжую девчушку. Не знаю, почему именно она запала мне в душу. Было в ней что-то такое, необъяснимое обычными словами, но настолько родное и близкое, словно…

Закончить мысль не смог, по той простой причине, что никакого родного и близкого у меня не было. Во всяком случае такого, о котором я мог вспомнить. Вместо хотя бы неясной тени воспоминаний из прошлого, вновь наткнулся на пустоту.

Темную, беспросветную, лишающую надежды, словно наглухо запечатанный глубокий колодец, доверху наполненный черной вязкой жижей. На дне того колодца, быть может, и спрятано то, что раньше было моим настоящим, а теперь кануло в небытие.

Я покивал в ответ на успокаивающую речь Тимофея. И впрямь немного легче стало, то ли от его слов, то ли от моих мыслей, неважно. Главное, это уверенность в том, что все будет хорошо. И с Настасьей, и с её подружкой-лучницей, с Дедом Василием и оберегаемыми им женщинами, и детишками, с Тимофеем и Дядькой Прохором, даже с высокомерным верзилой Фёдором, да и со всеми остальными тоже.