Путешествие Хамфри Клинкера

Доктору Льюису

Вы спрашиваете меня, почему я не езжу верхом, чтобы дышать воздухом, когда погода хороша. По каким аллеям этого рая мог бы совершать я сии прогулки? Должен ли я препоручить себя большим дорогам на Лондон или на Бристоль, чтобы задохнуться там от пыли или быть задавленным насмерть в гуще почтовых карет, повозок, подвод с углем, в гуще светских джентльменов, гарцующих на большой дороге с целью похвастать искусством верховой езды, а также карет светских леди, устремившихся туда с целью похвастать своими нарядами. Либо я должен посягнуть на холм и утомиться до смерти, взбираясь на него бесконечно, без надежды добраться до вершины? Так знайте же: туда, на эту возвышенность, я пытался вскарабкаться, но то и дело сползал назад в яму, полную тумана, изнуренный бесполезными усилиями; а здесь мы, несчастные, хворые люди задыхаемся и бьемся, точно китайские живцы на дне пуншевой чаши. Клянусь небом, это похоже на волшебство! Ежели я не развею чары и не спасусь бегством, может случиться, испущу дух в этой мерзкой, грязной дыре.

Только два дня назад я чуть было не отправился к праотцам без всякого предупреждения. Величайшая моя слабость – невозможность противостоять влиянию людей, мнения коих я презираю. Сознаюсь со стыдом и смущением, что не могу бороться против докучливой настойчивости. Сие отсутствие мужества и твердости – изъян в моей натуре, который вы имели возможность часто наблюдать с сожалением и даже с неудовольствием. Боюсь, что некоторые из наших добродетелей, которыми мы хвастаем, проистекают из сего источника.

Но покончу с предисловием. Меня уговорили отправиться на бал, дабы поглазеть, как Лидди танцует менуэт с единственным сыном богатого лондонского подрядчика, юным дерзким щеголем, мать которого живет по соседству от нас и завела знакомство с Табби.

Битых два часа я сидел, стиснутый со всех сторон в гуще толпы, и диву давался, как это сотни людей, причисляемых к разумным существам, могут находить развлечение в том, чтобы любоваться вялыми животными, выделывающими в течение целого вечера все одну и ту же глупейшую фигуру на пространстве размером в портняжий стол. Я не удивлялся бы, ежели бы здесь могли потешить и привлечь внимание красота, грациозность, великолепный наряд или любая смена пусть даже нелепых картин, но здесь ничего этого не было; было только скучнейшее повторение одной и той же томительной, бессмысленной сцены, представляемой актерами, которые, казалось, засыпали на ходу.

От бесконечного проплывания сих призраков перед глазами у меня закружилась голова, которой и так повредил вонючий воздух, прошедший сквозь нездоровые легкие множества людей.

Я ретировался от двери, ведущей в соседнюю залу, и там беседовал с моим другом Куином; когда менуэт кончился, скамьи отодвинули, чтобы очистить место для контрданса, и все зрители сразу встали со своих мест, от чего в зале поднялся вихрь. Тут совершенно неожиданно на меня налетел египетский смерч, столь насыщенный губительными испарениями, что мои нервы не выдержали и я без чувств упал на пол.

Вы легко можете себе представить, какую суматоху вызвало сие приключение на такой ассамблее. Вскоре, однако, я очнулся сидящим в кресле, вокруг меня были мои близкие. Сестра Табби с превеликой нежностью подвергла меня пытке, зажав мою голову под мышкой и пичкая мой нос нюхательной солью так, что в носу слезла кожа. Добравшись до дому, я послал за доктором Ч., который уверил меня, что для беспокойства нет оснований, ибо мой обморок вызван был случайно, действием вонючих испарений на слишком чувствительные нервы. Не знаю, каковы нервы у других людей, но, должно быть, они сделаны из весьма грубого вещества, раз могут вынести такое ужасное потрясение.

В самом деле, это была смесь отвратительных запахов, в коем сильнейшая вонь и резкие ароматы состязались между собой за преобладание. Вообразите хорошо очищенную вытяжку из смешанных меж собой благовоний, испускаемых гнилыми зубами, больными легкими, брожением в кишках, потными ногами, подмышками, мокрыми язвами и выделениями, а также пластырями, мазями, примочками, венгерской водой, лавандой, каплями ассафетиды, мускусом, нюхательными солями, – благовоний, к коим присоединяются тысячи других вонючих испарений, происхождение которых мне неведомо. Таков – о Дик! – пахучий эфир, который мы вдыхаем на изящных ассамблеях в Бате, такова та атмосфера, на каковую я променял чистый, свежий, бодрящий воздух валлийских гор! О rus, quando te aspiciam?[38] Удивляюсь, какой черт дернул меня… Но чем меньше слов, тем лучше. Я принял решение.

Вы можете быть уверены, что я не намерен для развлечения общества дать вторично театральное представление. В недобрый час я обещал отправиться в Лондон, и сие обещание надлежит выполнить. Но мое пребывание в столице будет кратким. Ради своего здоровья я задумал поездку на север, которая, надеюсь, позволит мне приятно провести время. Я никогда не путешествовал в этом направлении дальше Скарборо, и, полагаю, я, как британский земледелец, заслуживаю упрека в том, что прожил немало, а еще не совершал поездки за Твид. А кроме того, в Йоркшире проживает кое-кто из моих родственников, с которыми надлежало бы познакомить моего племянника и его сестру.

А теперь мне нечего добавить, кроме того, впрочем, что Табби благополучно рассталась со своим ирландским баронетом и что я не премину время от времени сообщать вам о дальнейших наших приключениях, хотя вы, должно быть, охотно обошлись бы без этих знаков внимания со стороны вашего покорного слуги

М. Брамбла.

Бат, 8 мая