По совету семьи Б. французы отправились к Лондонскому мосту. В «Лондон-Бридж энд Фэмели-отель» они оказывались рядом с Брайтонским вокзалом, откуда и должны были уезжать во Францию. Друзей поместили в большую темную комнату, с двумя широкими кроватями с белыми занавесками. В номер можно было попасть по одной из немыслимых, но столь обычных для Англии лестниц. За утренним туалетом Жак разглагольствовал:
— Путеводитель Ришара[206] да и многие другие проявили массу изобретательности, составляя оптимальные маршруты по Лондону, позволяющие осмотреть столицу за предельно короткое время. Самые дерзкие предлагают варианты: английская столица за пять дней. В нашем распоряжении только сорок восемь часов. Ну что же, осмотрим Лондон за два дня.
— Не будем терять времени и справимся прежде всего на почте о письмах, которые могли прийти на наше имя.
У Жака был план города. После его тщательного изучения экскурсия началась.
На Лондонском мосту, который друзьям надлежало пересечь, в этот час царило необычайное оживление. В четыре ряда двигались транспортные средства всевозможных видов, форм и назначений. Омнибусы, кебы, купе[207], фиакры, телеги для перевозки бочек, подводы, двухколесные тележки, двуколки запрудили проезжую часть. Лошади в блестящих сбруях были великолепны. Тротуары заполнили толпы пешеходов, спешащих, озабоченных, молчаливых, и все попытки перейти с одной стороны улицы на другую практически были обречены на провал. И так продолжается в течение многих часов. Лондонский мост — последний из вереницы подобных сооружений, переброшенных через Темзу до ее устья. Большие корабли останавливаются перед ним, и выше по реке ходят только юркие пароходики да шаланды. Вполне естественно, что мост, соединяющий Сити с южной частью города, заполнен невероятной толпой. Жак с изумлением наблюдал за потоком экипажей — незначительной частью всего транспортного парка города, насчитывающего три тысячи омнибусов и четыре тысячи кебов. Справа воды совсем не было видно из-за скопления пароходов под флагами самой разной принадлежности. Слева река кишела маленькими паровыми судами, осуществлявшими перевозки по Темзе. На первый взгляд их было сорок или пятьдесят, шныряющих по широкому руслу, однако не сталкивающихся и не мешающих друг другу. Они торопились к пристани, и спешащие пассажиры не дожидались, пока перекинут мостки с палубы на причал, а перелезали через борт судна, еще достаточно далеко находившегося от понтона, и всей толпой сыпались на берег, как клоуны через барьер в цирке.
Лондонский мост, перекинувший через Темзу пять гранитных пролетов, выходит на Кинг-Уильям-стрит. Эта улица идет мимо памятника огню — высокой колонны с каннелюрами и урной с пламенем наверху, итало-витрувианского дорического ордера, как утверждают сами англичане. Колонна установлена на том самом месте, где был остановлен большой пожар 1666 года, превративший в пепел большую часть города. Жак читал яркое описание этой катастрофы в «Уайтфайнерз» — романе неизвестного автора. Впоследствии выяснилось, однако, что главным назначением памятника стало предоставление англичанам возможности вместе со своим сплином бросаться с капители[208] вниз головой на мостовую. А поскольку это занятие стало слишком модным, балюстраду окружили металлической сеткой, позволяющей видеть окрестности, но не дающей возможности упасть. С тех пор на памятник никто не поднимается. Об одном лондонце, всеми уважаемом негоцианте[209], рассказывают, что, когда фортуна повернулась к нему спиной и дела его пошли совсем неважно, он поднялся на платформу с самыми серьезными намерениями в тот самый день, когда по воле судьбы вершину колонны заключали в клетку. Не имея возможности свести счеты с жизнью так, как было задумано, сей достойный муж вернулся к себе в контору и еще раз попытал счастья в биржевых спекуляциях. Став мультимиллионером, он теперь считает, что сетка прекрасно смотрится на вершине памятника.
Вереница длинных улиц ведет от Уильям-стрит к почтамту, находящемуся в самом центре Сити. У лавочек здесь вид магазинов, а у лавочников — почтенных коммерсантов; оживление на улицах поражает. Совсем не видно гуляющих и праздношатающихся, вокруг одни только деловые люди, каждый из которых выглядит способным основать коммандитное товарищество[210] с миллионным уставным капиталом для разработок неизвестно чего. Здесь нет ни молодых, ни сформировавшихся зрелых, ни пожилых людей — одни только негоцианты, хлопковые лорды, шерстяные герцоги, сахарные маркизы, свечные графы, одним словом, принцы торговли. Сити-набобы[211] незаметно, скрытно проникают в свои маленькие таинственные конторы, в скромные офисы, вершат дела и судьбы текущего дня и возвращаются в роскошные особняки Риджент-стрит или Бельграв-сквер. Надо заметить, что эти миллионеры самым естественным образом соприкасаются с nihil-ионерами[212] среди хаоса шумных улиц Сити. Нищета здесь столь же откровенна, как и богатство, и если богач не подает бедняку, то только потому, что последний не может сдать сдачи с миллионной купюры, лежащей в кармане у первого.
Главный почтамт выстроен в виде греческого храма с портиком из дорических колонн[213]. Время отложило на гранях антаблемента[214] и скульптурах фронтона[215] черный слой копоти. Не задерживая внимания на деталях здания, Жонатан подошел к окошку почты с надписью «до востребования» и получил на свой запрос отрицательный ответ. Теперь нужно было побыстрее позавтракать. Жак приметил скромную таверну, вошел туда вместе со своим спутником и уселся в плохо освещенной комнате между двух отдельных кабинетов — закутков, отделанных темным красным деревом. Импозантный официант в черном костюме предложил свои услуги, и двое друзей проглотили из одной тарелки микроскопическую часть из двухсот пятидесяти тысяч быков и семнадцати тысяч баранов, поглощающихся огромной столицей ежегодно. Они также выпили две пинты из тех сорока трех миллионов галлонов пива, что с трудом утоляют жажду горожан.
В течение этого времени за соседними столиками несколько раз менялись посетители, торопливо завтракая статьей из «Таймс» или «Морнинг кроникл» и чуть подслащенными несколькими каплями чая, подаваемыми в крошечных чашечках.
«Если это все, с чем они ждут обеда, — подумал Жак, — то мне их искренне жаль».
После куда более серьезной, чем у англичан, трапезы путешественники встали из-за стола и направились к собору Святого Павла, чей купол возвышался над окрестными домами.