Путешествие вокруг света

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

I. Как в самом путешествии, так и в таблицах, к оному приложенных, счисление времени принято Григорианское, по той причине, что вычисление всех наблюдений производимо было по Аглинским или Французским Эфемеридам, которые, как известно, сочинены по Григорианскому стилю. беспрестанное переведение сего нового стиля в старый, могло бы причинить погрешности, которых, не смотря на всевозможное внимание, трудно было бы избегнуть.

II. В самом путешествии я употреблял гражданское счисление времени, а в таблицах суточных счислений астрономическое, не разделяя часов на вечерние и утренние, но считая непрерывно 24 часа от одного полудня до другого. Так например 10 часов есть 10 часов вечера, а 22 часа 10 часов утра. Многие Аглинские мореходцы употребляли сие счисление в описаниях своих путешествий, хотя оное мне более привычным кажется в таблицах, нежели в историческом описании путешествия, поелику употребление гражданского счисления времени для всякого рода читателей внятнее.

III. Долгота места всегда считается от меридиана Гренвической обсерватории, который лежит от Санктпетербурского меридиана 2°, 1, 12",4 к западу. В плавании от Кронштата до Гренвического меридиана долгота считается восточная, потом к западу до совершения всего круга, а после опять до нашего прибытия в Кронштат восточная.

IV. Румбы, показанные в сем сочинении, все исправлены по склонению компаса, выключая где именно сказано, что помянутые румбы суть по компасу.

V. Мили, употребляемые в путешествии, также как и в таблицах, суть Италианские или морские, из коих 60 считается в одном градусе земного меридиана.

VI. Для измерения глубины приняты сажени, обыкновенно в море употребляемые, из коих каждая содержит 6 Аглинских футов.

VII. Высота барометра показана в Аглинских дюймах и десятых и сотых частях оного.

VIII. Ртутный термометр есть так называемый Реомюров, который между точками замерзания и кипячении воды имеет 80 градусов.

IX. Хотя в таблицах суточных счислений склонение компаса и стоит на ряду с прочими полуденными наблюдениями, но оное было всегда вычисляемо по утренним и вечерним наблюдениям азимуфов и амплитудов, и без большей погрешности может быть принято за склонение того места, которое означают широта и долгота.

Х. Действием морского течения, которое в таблицах суточных счислений в особом столбце показано, называю я разность между широтою и долготою по счислению и наблюдениям. Ежели сия разность столь мала, что не превосходит 4 или 5 миль, то без всякого сумнения приписать можно оную другим случайным причинам, а не течению, особливо есть ли приняв сию последнюю причину находить, что направление течения одних суток противно направлению в следующие сутки; таковые случаи означены в столбце течения словом нет. Но ежели несколько дней сряду разность между счислимым и обсервованным пунктом простирается все в одну сторону, в таком случае, хотя бы и сия разность была не более 4 миль, почел я приличнее приписать оную течению, нежели погрешностям в счислении корабельного пути,

XI. О истинной долготе приложено в третьей части особенное изъяснение.

XII. Карты, находящиеся при сем путешествии, сочинены под моим надзиранием, Астрономом Горнером и Лейтенантами Левенштерном и Биллингсгаузеном. Астрономическая часть снятия берегов принадлежит однакож больше Г-ну Горнеру, которой не упускал также участвовать в тригонометрических трудах Господ Левештерна и Биллингсгаузена. Все почти карты рисованы сим последним искусным Офицером, который в то же время являет в себе способности хорошего Гидрографа; он же составил и Генеральную карту.

XIII. Виды берегов и изображения предметов, касающихся до натуральной историй, в Атласе все рисованы Г-м Тилезиусом. Исторические виды также его работы, хотя Г-н Тилезиус и не был в должности живописца.[1] Как бы ни была принята ученая, особливо Географическая часть сего путешествия, но в художественном отношении всегда будет иметь свою цену большим и любопытным Атласом, приложенным к оному, и которым я обязан единственно трудам Г-на Тилезиуса.

ВВЕДЕНИЕ

Между многими славными произшествиями, последовавшими в России со времен Петра Великого, открытия Камчатки в 1696 м и Алеутских островов в 1741 м годах, занимают не последнее место. Сии страны делаются важными, как потому, что оказали, хотя впрочем и в поздное уже время, сильное содействие свое в Российской торговле, так и потому, что особенно обратили на себя торговый промысл жителей России. Владение Камчаткою и Алеутскими островами подаст, уповательно, средство к пробуждению Российской торговли от дремоты, в коей искусная политика торгующих Европейских Держав старалась долгое время усыплять ее с удачным успехом. Последние взирают, может быть, не равнодушно на начальные покушения Россиян к свержению с себя бремени, налагаемого их наставниками, и к возделанию собственного поля, не приносившего им до того богатой жатвы. Сколь неизчерпаемые имеет Россия источники и пособия для своей торговли, оное известно всякому. Хотя и предлежат препятствия, затрудняющие Россию к соделанию себя торговою Державою; — препятствия, признаваемые от многих писателей даже непобедимыми, — однако оные в самом деле не такого свойства, чтобы в преодолении их должно было отчаяваться. Нужна только воля МОНАРХА, и труднейшие преграды разторгнутся.

бессмертной памяти Петр Великий, коего мудрые деяния и острый все объемлющий ум преобразили Россию, принял наилучшие меры для распространения торговли и призвал иностранных купцов в свое Государство. Купеческое состояние прежних времен по важной торговле, которую Россия тогда производила, было весьма знаменито; но оное в начале прошедшего столетия упало в своем достоинстве.[2] Кроме сего первейшие купцы не производили вовсе иностранной торговли, о введении коей в Россию старался ревностно Петр Великий вместе в заведением флота. Итак настояла нужда в учителях, для наставления в новой коммерческой науке, без которой непрерывные великия предприятия не могут быть удачными. Сверх того и для изтребления вредных предубеждений, обнаружившихся со стороны дворянства к купеческому состоянию, следовало призвать в Россию иностранцев, которые, не быв дворянами, обращали на себя внимание, а не редко и уважение МОНАРХА. Одним словом, купеческое состояние нужно было облагородить. ПЕТР Великий сделал начало. Преемники Его более или менее тому споспешествовали, хотя разные обстоятельства, не взирая на ревностные Государей желания к распространению Российской в иностранных землях торговли, и воспрепятствовали в успешном достижении сей славной цели; однако купеческое состояние делалось постепенно более и более уважаемым. Таковое, начатое Петром Великим преобразование своего народа предоставлено, по видимому, настоящему правлению. Теперь наступило, кажется, время к свержению ига, налагаемого на нас в торговле иностранцами, которые, приобретая в России на щет её великия богатства, оставляют наше Государство для того, чтобы проживать оные на своей родине, и таким образом лишают Россию капиталов, кои оставаясь в нашем отечестве разливали бы повсеместное благосостояние, если бы природным Россиянам предстояли средства, могущие оживлять общий дух и рвение. Но таковый общий дух и таковое рвение в Государстве, зависящем от воли единого, могут быть возбуждены только им же самим; в рассуждении чего правление Нашего благомыслящего Монарха, обращающего власть свою единственно на пользу своих подданных и изъявляющего ежедневно наилучшие доказательства человеколюбия и ревнвания ко благу Государства, отличается преимущественно. Целое столетие уже владеют иностранцы Российскою торговлею; но и еще потребно было бы, даже при всем возможном усилии, долгое время к изторжению некоторой части оной из рук их, еслибы владение Камчаткою и прилежавшими ей островами, равно и великою частию северозападного, мало по малу покоренного берега Америки, где северовосточные жители России производили беспрепятственно исключительную торговлю, не открывало и западным Российским обитателям пути к скорейшему в том успеху, нежели предполагает вероятность, средства, кои сделались столь важными, что настоящему правительству не можно оставить оных без внимания и не воспользоваться ими для достижения великого преднамерения.

Хотя я и не сумневаюсь, что читателям известно повествование о Российских открытиях и плаваниях в великом северном океане, однако, не взирая на то, полагаю, что помещение здесь краткого об оных известия почтено будет неизлишним.

В 1716 м году уже посылано было, по повелению Петра Великого, судно из Охотска в Камчатку для испытания прямого сообщения морем между первым и последнею, после чего и предпочтен навсегда путь водою трудному и продолжительному путешествию берегом. По повелению сего Государя изведывали также от 1711 до 1720 года и Курильские острова, а не задолго, пред смертию, последовавшею в 1725 году предположил он, так названную, первую Камчатскую Экспедицию, коей назначен был Комодор Беринг начальником. От прозорливости сего Великого Монарха не могло скрыться, что отдаленные сии страны должны соделаться некогда полезными для Государства; а потому и желал Он приобресть основательные об оных сведения. Ему весьма хотелось решить притом и вопрос тогдашнего времени: соединяется ли Америка с Азиею, и ежели не соединяется, то какое между ими находится: расстояние, в рассуждении чего просили ИМПЕРАТОРА, в бытность Его 1717 го года в Голландии, и о чем представляла ему Парижская Академия Наук, коея был Он сочленом. Беринг, имевший помощниками Лейтенантов Чирикова и Спанберга, совершил два плавания. Первое 1728 года к северу до мыса Сердце-Камень, лежащего в широте 67°, 18, которой, неправильно, почел он последнею оконечностию Азии; второе в следующий потом год к востоку, чтобы открыть берег Америки; но в сем успеть ему не удалося. Итак главное намерение обоих плавании осталось без исполнения.

ИМПЕРАТРИЦА АННА ИОАННОВНА повелела потом предприять второе путешествие, сделавшееся важным для будущей торговли чрез открытие Алеутских островов и берега Америки. Но от сей Экспедиции следовало ожидать еще больших успехов, поелику оная, сверх величайших издержек и раззорения Сибирских обитателей, долженствовавших доставлять материалы к построению судов, продолжалась около девяти лет. Беринг был начальником и сей второй Экспедиции, Чириков помощник его командовал при сем другим судном. Сии оба мореходца отправились в предлежавший им путь 1741 го года. Натуралист Штеллер сопровождал Беринга, a Астроном Делиль де ла Кроэр Чирикова. Последний открыл берег, Америки под широтою 56°, а первый, разлучившийся с сопутником своим во время бури, под широтою 58°, 28.[3] Берингово судно на обратном своем пути в Камчатку разбилось у острова, называемого ныне его именем, где сей прославившийся мореходец скоро потом умер.[4]

В 17З8 и 1739 м годах отправились к Курильским и Японским островам Лейтенанты Шпанберг, Вальтон и Шельтинг. Они, быв разлучены бурею во время последнего своего плавания, подходили к восточному берегу Японии, Шпанберг с Шельтингом в широте от 38°, 41, до 38°, 25, а Вальтон под 38°, 17, и держался берега до 33°, 48.[5] Курильские острова осмотрел Шпанберг до острова Эссо или Матмая, и по возвращении издал об открытиях своих карту, на коей показаны 22 острова, из которых, по неверном их означении, признать можно ныне только некоторые. В 1741 и 1742 годах плавали опять Шпанберг и Шельтинг для исследования: не под одним ли меридианом лежит Япония с Камчаткою? ибо сумневались о действительном бытии Шпанберга и Вальтона у берегов Японии и полагали, что они Корейской берег признали берегом Японии. Но сие вторичное плавание было безуспешно; потому, что в Шпанберговом судне оказалась течь и он скоро назад возвратился. Сопутник его Шельтинг исследовал при сем случае устье Амура. Найденная после справедливою разность между определенными Шланбергом и Вальтоном долготами Камчатки и Японии доказали однако, что они во время первого своего плавания доходили действительно до берегов Японии. Со времени Шпанберга до отправления Японца Кодою в его отечество с Г. Лаксманом посещаемы были Курильские острова до Эзо многими Российскими купеческими судами; но от сего не последовало ни приобретения в сведениях Географических, ни распространения торговли.

В 1743 и 1744 годах Лейтенант Хметевской описал берега от Охотска к Камчатке и кругом оной.[6]

В 1764 году послан был по повелению ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ Лейтенант Синд из Охотска для открытий между Азиею и Америкою. Он возвратился назад, в 1768 году открыв остров Св. Матвея[7] и большей остров Св. Лаврентия, названный Куком островом Клерка.[8]

В 1768 году вышли из Нижне-Камчатска Капитан Креницын и Лейтенант Левашев для точнейшего исследования цепи островов Алеутских и определения оных астрономически. Сии оба начальника исполнили вверенное им препоручение в 1768 и 1769 годах с довольным рачением и успехом. Креницын утонул, к сожалению, по возвращении своем в Камчатку.

В 1785 году предпринята новая Экспедиция, начальство над коею препоручено было Агличанину Биллингсу. Сего путешествия, окончанного в 1796 году, издано недавно два описания, из коих первое на Аглинском языке Секретарем Капитана Биллингса Зауером, а второе нынешним Виц-Адмиралом Сарычевым. Последнее содержит в себе главную цель сей Экспедиции, многие любопытные описания и подробности весьма важные и полезные для мореплавания. Оно известно всем читателям; а потому и нет надобности сообщать суждения о предприятиях, которые в нем описываются. Впрочем мне кажется, что сия Экспедиция не соответствовала ожиданиям, судя по усилиям и издержкам, употребленным для оной правительством в продолжении десяти лет. Между Офицерами Российского флота находились тогда многие, которые, начальствуя, могли бы совершить сию Экспедицию с большим успехом и честию, нежели как то учинено сим Аглигчанином. Все что сделано полезного, принадлежит Господину Сарычеву толико же искусному как и трудолюбивому морехедцу. Без его неусыпных трудов в Астрономическом определении мест, снятии и описании островов, берегов, портов и проч. не приобрела бы, может быть, Россия ни одной карты от начальника сей Экспедиции.

Третье путешествие Капитана Кука возбудило к деятельной промышленности дух Аглинских купцов. По возвращении его судов, бывших в Макао и доставивших известие о великой выгоде продажи Китайцам морских бобров начали посещать Аглинские купеческие корабли северозападные берега Америки. Таковы же последствия имели открытия Алеутских островов и северозападного берега Америки Берингом и Чириковым для Российских купцов за 40 лет прежде. Они начали плавать с сего времени туда сами собою для промысла разных зверей, а особливо морских бобров, которые променивали Китайцам с величайшим прибытком. Сим образом открыта Россиянами новая отрасль торговли, которая не взирая на недостаточные к тому пособия и чрезвычайные трудности., преодоленные единственно предприимчивым и терпеливым духом Россиян, оказалась столько выгодною, что число отходивших судов ежегодно увеличивалось. Я умалчиваю о плаваниях судов сих потому, что об оных говорит Паллас в новых своих северных записках, а Кокс в описании открытий Россиян с великою подробностию, и скажу только о том, что начавшиеся предприятия в 1745 году продолжались беспрерывно с великою выгодою.

Все роды звериных мехов, а особливо прекрасных морских бобров, сделались для изнеженных Китайцев необходимою потребностию. При малейшем уменьшении теплоты воздуха переменяют они свое платье и даже в Кантоне, лежащем почти под самым тропиком, носят зимою шубы. Итак торг пушным товаром мог бы приносить Российским купцам и еще гораздо большую выгоду, если бы правительство подкрепило их и спомоществовало к построению судов надежнейших, которые управлялись бы искусными начальниками. До сего времени малосведение и неопытность начальников судов были причиною, что из трех судов обыкновенно каждой год погибало одно. На и при сих обстоятельствах увеличивалось год от году число судов, отходивших на звериную ловлю, столько, что не взирая на последовавшее в сем промысле участие Агличан, Американцев и даже Гишпанцев, отправлялось часто из Российских восточных портов около 20 судов ежегодно. Таковое чрезвычайное умножение промышленников влекло за собою вредные последствия, которые без посредства купца Шелехова, положившего основание нынешней Американской компании, в скором времени разрушили бы совсем сию выгодную торговлю. Каждое, отправлявшееся на звериную ловлю судно, принадлежало особенному хозяину, которой не думал щадить ни Алеутов, ни зверей, приносивших ему богатства, словом они не помышляли о будущем, а старались только о поспешном наполнении судов своих, каким бы то образом ни было, и об обратном в Охотск возвращении. Морские бобры и другие звери при всеобщем таковом опустошении, долженствовали неминуемо изтреблены быть в короткое время. Торговля прервалась бы сама собою или по крайней мере остановилась бы на долгое время. Шелехов, предвидевший необходимость в ограничении разрушительного образа промышленности, старался имеющих участие в оной соединить в одно сообщество, чтобы управлять им по предположенному плану. Его о сем попечения долго оставались безуспешными; но наконец в 1785 году удалось ему соединиться с братьями Голиковыми. Они общими силами вооружили несколько судов, над коими предприимчивый Шелехов, отправился сам к Алеутским островам и завел селение на острове Кадьяке, которой по удобному положению своему в отношении к прочим островам сего ряда, к матерому берегу Америки и к самой Камчатке, служит и поныне местом складки товаров Американской компании. Продолжая многие годы выгодную промышленность обогатились они чрезмерно. Удачные успехи сего сотоварищества побудили потом и других многих купцов соединиться с Шелеховым и Голиковыми, и положить основание нынешней Американской компании: название принятое в самом начале сообществом Шелехова и Голиковых. Увеличившаяся компания, быв управляема Шелеховым, завела фактории почти на каждом из островов Алеутских, защитив оные от нападения Островитян малыми укреплениями. Главная контора её учреждена была в Иркутске по удобному положению сего города к сообщению с восточною и западною Сибирью. Умножившееся довольно сообщество все еще не обращало на себя внимания со стороны правительства. Производство торга было только терпимо, а не утверждено. Слух о беспорядочном образе промышленности и частных жестоких поступках Российских купцов с островитянами разнесся мало по малу почти повсюду и был виною, что ИМПЕРАТОР ПАВЕЛ Первый положил рассторгнуть сообщество и разрушить его торговлю. Сия воля Монарха была бы конечно исполнена, без ходатайства Господина Резанова, того самого, которой отправился после с нами Посланником в Японию. Господин Резанов женат был на дочери купца Шелехова, за которою получил знатное имение, состоявшее в акциях компании, сохранение коего зависело от благосостояния Американского торга. Его деятельность и многие связи переменили обстоятельства и возбудили в Государе благоразположение к торговому сему сообществу столько, что он, отвергнув прежния представления, утвердил в 1799 году компанию и даровал ей многие преимущества. Главное правление Американской компании переведено потом из Иркутска в Санктпетербург, и тогда отрасль сия торговли представилась в лучшем виде. Начали принимать меры, которые соответствовали бы более предполагаемой пользе. Так например: компания отправила в Америку Агличанина, разумевшего кораблестроение и, мореплавание, начала снабдевать начальников судов своих лучшими морскими картами, описаниями путешествий, нужнейшими морскими и астрономическими инструментами и разными до мореплавания относящимися книгами. Но при таковом её состоянии озарилась она более всего в правление ныне благополучно Царствующего ИМПЕРАТОРА, который вдруг по восшествии своем на престол обратил на нее особенное Свое внимание. Он Сам сделался акционером. Знатные особы, ободряемые примером Его пожелали быть также участниками. Компания пользуясь Высочайшим ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Покровительством, и находясь под неусыпным надзором Господина Министра Коммерции Графа Николая Петровича Румянцова, могла тогда уверить всех, что управляющие оною с вящшим рвением и деятельностию будут стараться о восстановлении пренебреженной сей отрасли торговли. Директорам сперва предлежало помышлять о снабжении жизненными и другими важнейшими потребностями с возможною безопасностию и дешевизною своих колоний, которые начинали еще только возникать и в дикой, бесхозяйственной стране могли бы от недостатка в нужнейших пособиях разрушиться. К таковым потребностям принадлежит даже и хлеб, потому что ни на Алеутмких островах, ни на берегу Америки нет землепашества. Колонии следовало привести в лучшее оборонительное состояние от нападении Островитян, чему оные весьма часто бывают подвержены, прикащикам доставить все способы к построению лучших судов и к снабжению оных хорошим такелажем, якорями и канатами, от чего главнейше зависит безопасност плавания; сверх того определить на суда искусных и опытных начальников и Матросов. Но все сие не иначе могло быть с выгодою исполнено, как посредством сообщения морем колоний с Европейскою Россиею. До того доставлялось все нужнейшее чрез Якутск в Охотск сухим путем. Великое отдаление и чрезвычайные в перевозе всякого рода вещей затруднения, к чему употреблялось ежегодно более 4000 лошадей, возвысили цены на все даже и в Охотске до крайности. Так например: пуд ржаной муки стоил там и во время дешевизны, когда в восточной Европейской России продавался по 40 или 50 копеек, восемь рублей; штоф горячего вина, 20, а нередко 40 и 50 рублей; в равномерном к тому содержании и другие потребности. Часто случалось, что по перевозе оных уже чрез великое расстояние, были на дороге разграбляемы, и в Охотск доходила малая токмо часть. Перевоз якорей и канатов казался совсем невозможным, но необходимость в оных заставляла прибегать ко средствам, наносившим нередко вредные последствия. Канаты разрубали на куски в 7 и 8 саженей, а по доставлении в Охотск опять соединяли и скрепляли. Якоря перевозили также кусками, которые потом сковывали вместе. Столь труден и дорог был перевоз до Охотска! но из оного на острова и в Америку был стольже мало удобен и безопасен. Крайне худое построение судов, малосведение большей части управлявших оными, и опасное в таком состоянии плавание по бурному восточному Океану были главнейшими причинами, что суда с сими нужнейшими и сделавшимися столь дорогими грузами погибали почти ежегодно. Итак, чтобы производит сию торговлю с большею выгодою, и чтобы в последствии оную усилить, необходимость требовала отправлять корабли из Балтийского моря около мыса Горна или мыса Доброй Надежды к северозападному берегу Америки. В 1803 году сделан первой опыт в таковом преднамерении.

Хотя для публики и все равно, кто бы тот ни был, которой представил первое начертание к сему путешествию, однакож да позволено мне будет упомянуть здесь кратко об обстоятельствах, предшествовавших сей Экспедиции.

Малая обширность деятельной Российской торговли занимала многие годы мои мысли. Желание способствовать хотя несколько к тому, чтобы видеть ее в некотором усовершении было безмерно, но с другой стороны недостаток моих способностей чувствовал я в полной мере. Ни знания мои, ни положение не предъявляли ничего к тому благовидного. Служив в Аглинском флоте во время войны с 179З го до 1799 го года смотрел я неравнодушно на обширность их коммерции, наипаче же на важность Ост-Индийской и Китайской, которые привлекли особенное мое внимание. Участие Россиян в торговле морем с Китаем и Индиею казалось мне не невозможным. Торгующие Европейские нации участвуют почти все в оной; успевшие же в том преимущественно достигли высочайшей степени благосостояния, находя богатства в странах, обилующих разными естественными произведениями. Таковы были сначала Португальцы, потом Голландцы, а ныне Агличане. нельзя сомневаться, что бы и Россия не могла находить выгод своих в комерции морем с Китаем и Ост-Индиею, хотя она и не имеет в странах сих собственных владений. Главнейшее препятство к принятию участия в торговле с отдаленными сими странами состоит в недостатке способных людей к управлению мореходными судами. Офицеры ИМПЕРАТОРСКОГО флота могут одни быть к тому употреблены, но и сии, выключая некоторых из Агличан, не бывают никто в водах Ост-Индейских. Итак я, находившись в Аглинском флоте, вознамерился побывать в Ость-Индии и Китае. Граф Воронцов, Российский в Англии Посланник, доставил мне в скорости к тому случай и я отправился в 1797 году на военном Аглинском корабле в Ост-Индию. Пробыв там около года, пошел на купеческом судне в Кантон с тем намерением, чтобы испытать опасное плавание по Китайскому морю. До сего занимался я только мыслями об одной торговле Европейской России с Ост-Индиею и Китаем. Но повстречавшееся нечаянное обстоятельство представило мне случай обозреть сей предмет другом виде, и сему-то случаю приписываю я повод к предпринятию сего путешествия. В бытность мою в Кантоне в 1798 и 1799 годах пришло туда небольшое, в 90 или 100 тонов, Аглинское судно от северозападного берега Америки. Оно вооружено было в Макао и находилось в отбытии из Китая 5 месяцов. Груз, привезенный оным, состоял в пушных товарах, которые проданы за 60,000 пиастров. Я знал, что соотечественники мои производят важнейший торг с Китаем звериными мехами, но оные привозятся с островов восточного океана и Американского берега вопервых в Охотск, а оттуда уже в Кяхту, к чему потребно времени два года, а иногда и более. Мне известно было и то, что многие из судов погибали ежегодно с богатыми грузами. По сим причинам казалось мне, что Россияне несравненно с большею выгодою могли бы привозить пушной товар из своих колоний в Кантон прямо. Мысль сию, хотя и не новую, признавал я столь основательною, что, не взирая на то, что торгующие мягкою рухлядью никогда о том не помышляли, вознамерился по прибытии моем в Россию сообщишь ее правительству. Для сего на обратном пути моем из Китая в Англию сделал я начертание, которое хотел подать тогдашнему Президенту Коммерц-Коллегии Господину Соймонову, о коего сведениях в торговле и усердие к благонамеренным предприятиям для общественной пользы был я удостоверен. В сем начертании представил я, от каких выгод отказывается Россия, предоставляя всю непосредственную свою торговлю иностранцам. При сем привел и все возражения, которые обыкновенно против сего бывают представляемы, и покусился опровергнуть оные; и объявил притом свое мнение и о средствах к отвращению начальных в заведении собственной мореплавательной коммерции трудностей, каковых беспорно предстоит много, а особливо в рассуждении снабжения купеческих кораблей начальниками и Матросами. Для сего представил я, чтобы к 600 молодых людей из дворян, воспитываемых всегда в Морском Кадетском Корпусе для флота, прибавить сто из других состояний, которые хотя бы и назначены были служить на купеческих кораблях; но долженствовали бы учиться вместе с Кадетами. Из сих молодых людей, по приобретении ими теоретических знаний в училище, и потом опытов во время плавания на кораблях купеческих, могли бы оказаться некоторые хорошими мореходцами. Я полагал преимущественно, чтобы возложить на Капитанов флота обязанность обращать внимание на корабельных юнок, то есть мальчиков, и по открытии в котором либо оказывающихся дарований представлять о таковом для принятия его в Корпус. Сим образом можно было бы приобресть со временем людей весьма полезных для Государства. Кук, Бугенвил, Нельсон не сделались бы ни когда таковыми, каковыми явились в своем отечестве, если бы выбирали людей по одному только рождению.

Я описал тогда кратко Российскую промышленность звериными мехами, представил все трудности, с которыми борятся предприимчивые люди, в оной упражняющиеся, презирая всякую опасность, и присовокупил к тому, сколь великия могли бы произойти для России выгоды, если бы правительство некоторым образом подкрепило сию промышленность. На сей конец предложил я, что бы послать из Кронштата к Алеутским островам и к северозападному берегу Америки два корабля, нагрузив оные всякими к построению и оснащению судов нужными припасами, и отправить при сем случае к селениям Американской компании искусных кораблестроителей, разных мастеровых и учителей мореплавания, снабдив их морскими картами, книгами и астрономическими инструментами, словом привести купцов в состояние строить там хорошие суда,[9] кои бы управлялись искусными начальниками для того, чтобы отвозили после мягку. рухлядь в Кантон прямо, не прерывая впрочем торговли заведенной Российской фактории Кяхтенской, и по получении там нужных товаров возвращались бы обратно: долженствующие же приходишь в Кантон корабли из Европейской России по взятии там Китайских товаров заходили бы на обратном пути своем или в Маниллу или в Батавию, или к берегу Ост-Индийскому для закупки таковых, кои с надежною выгодою продаются в России. Чрез сие можно бы было достигнуть до того, чтобы мы не имели более надобности платить Агличанам, Датчанам и Шведам великия суммы за Ост-Индийские и Китайские товары. При таковых мерах скоро бы пришли Россияне в состояние снабжать сими товарами и Немецкую землю дешевле, нежели Агличане, Датчане и Шведы; потому что для них построение, оснастка и содержание судов стоит гораздо дороже и что они покупают товары за наличные деньги. нельзя не полагать, что Российская Ост-Индийская компания сделалась бы в последствии столь важною, что малые Ост-Индийские компании в Европе, как то Датские, Шведские и Голландские, не могли бы с нею никак равняться. В сем-то состояло содержание моего начертания.

По возвращении моем наконец из Англии в Россию хотел я подать лично начертание сие Президенту Коммерц-Коллегии Соймонову, но позволения на приезд в Санктпетербург не последовало. Между тем Господин Соймонов получил отставку, преемником сделался Князь Гагарин, наименованный тогда Министром Коммерции. Хотя Господин Соймонов и находился уже в отставке; но я, не взирая на то, все хотел еще подать ему свое начертание, ибо был уверен, что он, если одинаких со мною о том мыслей, имеет довольно еще сил к подкреплению представляемого и чтобы довести оное до исполнения. Однако он выехал по отставке из С. Петербурга, и скоро после в Москве умер. В сие время Граф Кушелев управлял Морскими силами, не могши лично представить ему моего плана, сообщил я оное ему письменно, но получил ответ, которой меня лишил всякой надежды произвести оный в действие. Старания мои возбудить в частных людях желание к такому предприятию, были равномерно тщетны. Может быть и удалось бы мне успеть в сем, если бы имел я позволение пробыть в Санктпетербурге большее время; но сего не последовало.

Наконец вошел на престол АЛЕКСАНДР Iй, и я начал помышлять опять о сем предмете. Коль скоро Адмирал Мордвинов заступил место Графа Кушелева, то не теряя времени привел я начертание свое снова в порядок, сделав в нем некоторые перемены, ибо двугодовое пребывание мое в России доставило мне о многом обстоятельнейшее сведение; но существенность оного осталась та же. Приготовив надлежащим образом, послал я оное в начале 1802 го года в Санктпетербург к Адмиралу Мордвинову, и вскоре получил ответ, что он находит начертание мое достойным внимания, и что будет всемерно стараться произвести оное в действие. Между тем он сообщил оное Коммерц-Министру, ныне Государственному Канцлеру Графу Николаю Петровичу Румянцову, которой также одобрил мое представление, и предложенные в оном способы к споспешествованию и распространению нашей Американской торговли показались ему столь основательными, что он принял в сем деле живейшее участие и действительно нужно было подобное рвение, каковое оказали Его Сиятельство Граф Румянцов, и Его Высокопревосходительство Адмирал Мордвинов, чтоб могло быть тотчас произведено в действие такое предприятие, которое по одной новости своей подвержено было великому противоуречию и многим препятствиям. Справедливость требует сказать здесь, что Его Сиятельство Граф Николай Петрович Румянцов был главный виновник сего путешествия: Ревностное его попечение об оном было неослабно с самого начала до конца. Да будет позволено мне изъявить ему чувствительную благодарность как именем моим, так именем всех моих подчиненных, за исходатайствование по возвращении нашем у ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА различных милостей, оказанных, Его ИМПЕРАТОРСКИМ ВЕЛИЧЕСТВОМ со свойственною Ему Щедротою всем участвовавшим в сей Экспедиции,[10] в числе коих важнейшим почитаю я повеление ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА напечатать описание сего путешествия на счет Кабинета.

По общему рассмотрению моего представления, Его Сиятельством Графом Румянцоам и Его Высокопревосходительством Николаем Семеновичем Мордвиновым, сие дело представлено было Государю и, в следствие Его повелении потребован я в июле месяце в Санктпетербург;[11] по прибытии моем туда объявил мне Адмирал Мордвинов, что ГОСУДАРЬ определил, чтоб я был сам исполнителем, своего предначертания. Сие неожиданное последствие привело меня в немалое смущение. Обстоятельства мои переменились и сделали принятие сей возлагаемой на меня важной обязанности несравненно труднейшим против прежнего. Более полугода уже прошло, как я разделял счастие с любимою супругою и ожидал скоро имяноваться отцем. Никакие лестные виды уже не трогали сильно меня. Я вознамерился было оставить службу, дабы наслаждаться семейственным счастием. Но от сего надлежало теперь отказаться, и оставить жену в сугубой горести. Чувствования мои воспрещали принять сие лестное поручение. Но Адмирал Мордвинов объявил мне, что если не соглашусь быть сам исполнителем по своему начертанию; то оно будет вовсе оставлено. Я чувствовал обязанность к отечеству в полной мере и решился принести ему жертву. Мысль сделаться полезным, к чему стремилось всегда мое желание, меня подкрепляла; надежда совершить путешествие счастливо ободряла дух мой, и я начал всемерно пещися о приготовлениях в путь, неиспытанный до того Россиянами.

ГЛАВА I. ПРИГОТОВЛЕНИЕ К ПУТЕШЕСТВИЮ

1802 год Август.

В 1802 году Августа 7 дня, определен я был Начальником над двумя кораблями, которые назначено было отправить в Камчатку и к северозападным берегам Америки. предполагаемо было отправить сию Экспедицию в сем же году, чего однакож произвести в действо было не можно. Быв уверен, что кораблей на таковый конец годных не только совсем не было, но и сыскать их в России нельзя, почитал я предприятие сие невозможным. Хотя для отвращения сего препятствия думали послать грузы в Гамбург, и там купить корабли, но как надлежало в таком случае весьма спешить и покупкою и нагрузкою кораблей, и при всем том нельзя было отправиться прежде Октября или Ноября, то счел я за необходимо нужное представить о всех вредных следствиях, какие могут произойти от поздного отправления и поспешной покупки кораблей, от благонадежности которых должен зависеть успех Экспедиции тем более, что я имел намерение идти около мыса Горна, к которому по выходе из Гамбурга в Октябре или Ноябре месяцах следовало придти в самое худое время года. Представление сие было уважено, и отправление отложено до другого лета.

Выбор Начальника другого корабля предоставлен был моей воле. Я избрал Капитан-Лейтенанта Лисянского, отличного морского Офицера, служившего со мною вместе во время последней войны в Аглинском флоте, и уже бывшего в Америке и Ост-Индии; почему я и имел случай узнать его. Путешествие наше долженствовало быть продолжительно, и для благополучного окончания оного требовалось общей ревности, всегдашнего единодушие, честных и беспристрастных поступков. Противное сему могло бы подвергнуть нас многим весьма неприятным, а может быть и бедственным приключениям, тем более, что вся Экспедиция хотя и состояла из людей военных, однако была не совсем военною, но частию и коммерческою. Таковые причины налагали на меня обязанность избрать Начальником другого корабля человека беспристрастного, послушного, усердного к общей пользе. Таковым признал я Капитан-Лейтенанта Лисянакого, имевшего как о морях, по коим нам плыть надлежало, так и о морской Астрономии в нынешнем усовершенствованном её состоянии достаточные познания.

Сентябрь.

Щастливый успех путешествия зависел от верной на хорошие корабли надежды; почему необходимость требовала поступить при покупке оных с величайшею осторожностию. Для сего Капитан-Лейтенант Лисянский, вместе с Корабельным мастером Разумовым, молодым, знающим человеком, отправлены были в Сентябре месяце в Гамбург, в надежде найти там удобные для сего путешествия корабли, каковых однакож они, по прибытии в сей город отыскать не могли. Итак, не теряя времени, поспешили в Лондон, как такое место, в котором уже с достоверностию найти их уповали; но и там находили покупку сию не весьма легкою. Наконец получено в С. Петербурге известие, что куплены ими в Лондоне два корабля, за которые заплачено 17,000, да за исправление оных еще 5,000 фунтов штерлингов; один в 450 тонов, трехълетний; другой в 370 тонов, пятнадцатимесячный. Первому дано имя Надежда, второму Нева.

1803 год. Январь.

В Январе 1803 го года, оставил я Ревель, тогдашнее место моего пребывания, и отправился в С. Петербург, дабы самому лично находиться для приготовления нужных вещей к путешествию. По прибытию моему в сей город узнал я о новом расположении. ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ представлено было, что при сем путешествии может быть весьма удобным посольство в Японию. В 1792 м году во время царствования Екатерины II таковое же посольство было предприемлемо, но некоторые обстоятельства много намерению сему повредили. Во первых Грамота к Японскому ИМПЕРАТОРУ написана была не от Самой Императрицы, но от Сибирского её Наместника. Во вторых Российское с посольством судно пришло тогда не прямо в Нангасаки, единственное место, определенное для кораблей иностранных, но остановилось в гавани острова Иессо. Сии два обстоятельства крайне огорчили высокомерного Японского МОНАРХА. Сверх того и выбор лица, которому препоручено было исполнение сего важного предприятия, оказался неудачным. Лаксман был человек мало способный к уловкам, могшим приобресть доверенность от Державы завидливой и подозрительной. Но не взирая на то, Японцы приняли его хорошо, и он привез с собою писменное позволение, состоявшее в том, что один Российский корабль может ежегодно приходить для торговли в Нангасаки, но только в одно сие место, и притом в безоружном состоянии; в противном случае корабль и люди будут удержаны как пленные. Десять лет прошло; но Россия не воспользовалась таким дозволением. Ныне, когда особенно стали помышлять о распространении торговли, казалось, наступило удобное время, испытать не можно ли вступишь в торговый союз с Япониею. Для произведения сего в действо назначили Посланником действительного Статского Советника Резанова. Собрание, бывшее по сему предмету,[12] рассуждало что отправляемое на сих судах Посольство задержит возвращение оных целым годом долее, а чрез сие торговые выгоды понести могут немаловажный ущерб. ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР, дабы не причинишь Коммерции сего убытка, принял один корабль на свое полное содержание с предоставлением притом Компании права нагрузить оный своими товарами столько, сколько удобность позволят будет. Сие благоволение Монарха достаточно вознаградило предполагаемые Американскою Компаниею убытки. Выше сказано, что одному только кораблю позволено приходить в Нангасаки. Итак положено кораблям разлучиться у островов Сандвича, откуда Надежда долженствовала идти прямо в Японию; по совершении же дел посольственных на зимование или в Камчатку, или к острову Кадьяку; Нева-же прямо к берегам Америки, а оттуда на зимование к Кадьяку. Следующим потом летом оба корабля, соответственно первому предположению, нагрузясь товарами, должны были отправиться в Кантон, а из оного в Россию. По распоряжении всего таким образом, утвержден был Г-н Резанов в звании чрезвычайного к Японскому двору Посланника, и пожалован Каммергером и орденом Св. Анны 1 й степени. Американская Компания уполномочила его в учреждении лучшего управления селениями на островах и на берегу Америки, и вообще в заведении всего, что к выгодам Компании способствовать может. Для ИМПЕРАТОРА Японии и его Вельмож готовились богатые подарки. Между тем, дабы более надеяться на хороший прием в Нангасаки послали в Иркутск за теми Японцами, которые, по претерпении кораблекрушения в 1793 м году у островов Алеутских, находились там с 1797 го года; к сему приглашены были из них только непринявшие християнской веры и желавшие возвратишься в свое отечество. Также, дабы придать Посольству более блеска, позволено было Посланнику взять с собою несколько молодых благовоспитанных особ, в качестве Кавалеров Посольства. По удовольствовании посольства свитою, состоящею из молодых путешественников, любопытствующих видеть свет, и отправляющихся на казенном содержании, оставалось пожелать и таких долговременно упражнявшихся в науках людей, которые могли бы в путешествии сем собрать более полезных примечаний. Сего ради представил я Его Сиятельству Графу Румянцову, чтоб пригласить к сему путешествию искусного Астронома, который тем более нужен, что южное полушарие редко посещаемо было Астрономами, и что там к усовершенствованию как сей науки так и физики могут открыться важные предметы. Сей Министр, оказывающий всегда усердие к пользе и славе своего отечества, обрадовал меня скорым своим на то согласием, и взялся немедленно доложишь о том ГОСУДАРЮ, которого отеческое попечение не позволяло уже мне в исполнении моего желания сумневаться. Скоро потом Граф Румянцов написал к славному Астроному Зеебергской обсерватории, от коего по кратком времени получил ответ, что ученик, его Астрном Горнер, уроженец Швейцарской, решился предпринять с нами путешествие. Да позволено будет мне изъявить здесь благодарность достойному наставнику сего Астронома, бывшего мне таким сопутником, которого дружеством я моту хвалиться. Прошедшею осенью еще приглашен также был к сему путешествию Естествоиспытатель Доктор Тилезиус из Лейпцига. Сверх того назначили двух живописцев Академии Художеств, из коих один, по недостатку на корабле места, должен был остаться.

Июнь 5.

В 5 й день июня 1803 го года прибыли купленные корабли из Англии в Кронштат: я немедленно поспешил туда из С. Петербурга для осмотрения оных, и нашел оба, как в рассуждении построения, так и внутреннего расположения их, в хорошей исправности. Г-н Посланник Резанов желал находиться на моем корабле, и как он имел при себе немалую свиту, то и надлежало мне избрать для себя корабль Надежду, превосходивший Неву величиною. По точнейшем осмотрении корабля моего, нашел я нужным переменишь на нем две мачты и весь такелаж, что стоило нам многих трудов и времени. Без ревностного содействия и пособия Г-на Капитан-Командора Мясоедова, бывшего тогда Капитаном над Портом, и Помощника его Капитана Быченского, долго не мог бы и окончить сей работы. Обязанность требует изъявить им здесь мою благодарность.

Июль. 6

Июля 6 го дня, отдал я приказ вывести корабли на Кронштатской рейд, в чаянии чрез несколько дней отправиться в путь; но прежде отшествия нашего имели мы щастие увидеть в Кронштате ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, прибывшего туда с намерением обозреть те корабли, которые в первый раз понесут Российский флаг около света. Такое произшествие, последовавшее чрез целое столетие от начала преобразования России, предоставлено было царствованию Александра Iго. ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО изволил со шлюпки сойти прямо на корабли наши. ОН обозрел все с величайшим вниманием, и был доволен добротою как кораблей, так и разных вещей, привезенных для путешествия из Англии; благоволил разговаривать с корабельными начальниками, и с удовольствием смотрел несколько времени на работу, которая тогда на кораблях производилась. Я особенно почитаю себя щастливым, что имел удобный случай принесть ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ всеподдайнейшую мою благодарность за оказанные мне милости; ибо не задолго пред сим благоволил ОН пожаловать жене моей на 12 ть лет с одной деревни доходы, составляющие ежегодно около 1500 рублей, дабы по собственному ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА изречению обезопасить благосостояние жены моей во время продолжительного и неизвестности подверженного отсутствия её мужа. Сие неожидаемое благодеяние было столь для меня лестно, что я чувствовал цену оного более, нежели когда бы то пожаловано было собственно мне.

Капитан Лейтенант Лисянский, купивший, как выше сказано, корабли в Лондоне, привез с собою оттуда и все необходимо нужные для путешествия Аглинские вещи. Между оными находились: знатный запас лучших противуцынготных средств, как то: похлебочный, солодовый и еловый экстракты, сушеные дрожжи и горчица; сверх того лучшие лекарства, купленные по доставленной ему в Англию росписи, сделанной корабля моего Доктором Еспенбергом. При сем выписал я шесть хронометров, также полное собрание астрономических и нужных физических инструментов. Четыре хронометра были работы Арнольдовой, а два Пеннингтоновой. По получении оных, отвез я их немедленно в С. Петербург, и вручил Академику Шуберту, принявшему с охотою на себя труд оные поверить; за сие обязан я ему тем большею благодарностию, что он должен был пожертвовать для сего немалым временем, уделяя оное от ученых своих упражнений, сделавшихся необходимыми для всех Европейских Математиков. Инструменты были все работы Траутоновой. Оные, достояли для каждого корабля из одного окружного инструмента, 12 ти дюймов в поперечнике, с подвижным нониусом и подножием к оному, изобретения Мендозова; из двух десятидюймовых секстантов с подножиями, из одного пятидюймового секстанта, двух искуственных горизонтов, одного теодолита, двух пель-компасов, одного барометра, одного гигрометра, нескольких термометров, и одного искуственного магнита. Стрелка наклонения и трех-футовый ахроматический телескоп для наблюдения на берегу закрытий звезд и затмений Юпитеровых спутников, хотя также выписываемы были мною, но Траутон оных не доставил. Недостаток сей вознагражден после в бытность нашу в Англии. Инструменты, привезенные Астрономом Горнером из Гамбурга и другие купленные им потом в Англии, были следующие:

1 й. Инструмент прохождений, подвижный с кругом для измерения высот, показывающий до 10 секунд.

2 й. Десятидюймовый секстант Траутонов.

3 й. Секундник.

4 й. Прибор для определения длины секундного отвеса Г-на Цаха с серебряными двойными конусами и микрометрическим циркулем.

5 й. Прибор с непременным отвесом или маятником.

6 й. Квадрант 1 1/2 фута в полупоперечнике с разделением на 90 и на 96°, который можно ставишь горизонтально и вертикально.

7 м. Трех-футовый инструмент прохождений, Г-на Траутона.

8 й. Часы с деревянным отвесом Брукбенкса.

9 й. Термометр Сиксова изобретения, показующий степень преждебывшей теплоты и холода, служащий дополнением машины, употребляемой к измерению холода воды в глубине моря, полученный мною от Г-на Адмирала Чичагова, и сделанный Российским художником Шишориным.

10 й. Дорожный барометр Траутонов.

11 й. Електрометр Соссюров.

12 й. Гигрометр Траутонов.

1З й. Гигрометр Г-на де Люк.

14 й. Два карманные секстанта.

Сверх сего знатное собрание морских карт и отборных книг удовлетворяло с сей стороны совершенно моему желанию; но драгоценная вещь, которую мы имели, и коею одолжены достохвальному рвению к общей пользе Барона Цаха, состояла в прекрасной копии новых Бирговых лунных Таблиц, удостоенных француским Национальным Институтом награждения, которое после первым Консулом удвоено. Нам предоставлено было сделать первое употребление славных таблиц сих, исправленных даже до Апреля сего года. Удивительная верность делает их для мореплавания чрезвычайно полезными. Посредством оных определяется географическая долгота на море с такою точностию, которая превосходит все изобретенные до сего к тому способы. они показывают место луны даже до трех секунд; Менеровых же, исправленных Мазоном, погрешность простирается иногда до 30 секунд.

Не совсем почитаю я излишним сказать здесь нечто вообще о приготовлении кораблей наших к походу. Оно было первое такого рода в России, а потому многое заслуживает быть известным, хотя и не для каждого читателя будет то равно стоющим внимания. Выбор всех для корабля моего Офицеров и Матросов предоставлен был мне совершенно; и так избраны мною: первым, Лейтенант и Кавалер Ратманов. Он служил в сем чине 13 лет, из коих 10 был сам Начальником военного судна, и в последнюю войну против французов, за отличную храбрость и деятельность награжден был орденом Св. Анны 2 й степени. Вторым, Лейтенант Ромберг, служивший в 1801 м году под начальством моим на фрегате Нарве, где и имел я случай узнать его достоинство. Третьим, Лейтенант Головачев; сего назначил я, не знав его вовсе, а единственно потому, что похваляем был всеми. Он был Офицер весьма искусный, и я во все путешествие в выборе его не раскаевался даже до того нещастного с ним приключения, которое последовало на возвратном пути нашем в бытность на острове Святые Елены. Четвертым, Лейтенант Левенштерн, находившийся прежде шесть лет в Англии и Средиземном море под Начальством Адмиралов Ханыкова, Ушакова и Карцова. Он, по окончании войны, желая получить сведение о мореходстве чужих Держав, вышел не задолго пред сим в отставку и отправился во Францию для вступления там в службу, откуда услышав о моем путешествии, поспешил обратно в Россию, и в Берлине нашел уже отправленное от меня к нему приглашение. Мичман Барон Биллингсгаузен, коего избрал я, не знав его прежде лично, также как и Лейтенанта Головачева, но отзыв других о хороших его знаниях и искустве в разных до мореплавания относящихся предметах, был тому причиною. Врачем для корабля моего избрал я Доктора Медицины Г-на Еспенберва, человека в науке своей весьма искусного, опытного и бывшего уже с давнего времени моим приятелем.[13] Известный Г. Коцебу, желая, чтобы оба в первом Шляхетном Кадетском Корпусе воспитавшиеся его сына могли воспользоваться сим путешествием, и чтобы они находились на моем корабле, просил о том Высочайшего соизволения, в котором и не было ему отказано. Сколь ни прискорбно было Г. Коцебу разлучиться с своими сыновьями толь молодых лет; но следствия разлуки с избытком вознаградили сие его пожертвование; ибо путешествие сие было для них весьма полезно; они возвратились благополучно к своим родителям, обогатив ум свой новыми познаниями.

Команда корабля моего состояла из 52 человек, между коими находилось 30 Матросов, молодых и здоровых, явившихся ко мне охотою еще при начале предположенной Экспедиции. Пред самым кораблей отходом нашел однако я нужным двух из них оставить, потому что у одного оказались признаки цынготной болезни, другой же за 4 месяца пред тем женившийся, сокрушаясь о предстоящей с женою разлуке, впал в глубокую задумчивость. Хотя и обеспечил я жену сего последнего, выдав ей наперед полное его годовое жалованье во 120 рублях состоявшее, и хотя он действительно был здоров, однако не взирая на то, не хотел я взять с собою человека, в коем приметно было уныние; ибо думал, что спокойный и веселый дух в таком путешествии столько же нужен, как и здоровье; а потому и не надлежало делать принуждения.

Каждый из Матросов снабжен был достаточно бельем и платьем, выписанными большею частию из Англии; для каждого из них приказал я заготовить тюфяки, подушки, простыни и одеяла, сверх того для большей благонадежности еще запасное белье и платье. Корабельная провизия была вообще самая лучшая. Приготовленные в С Петербурге белые сухари не повредились чрез целые два года. Солонина взята мною С. Петербургская и Гамбургская; первая оказалась отменной доброты, так что чрез все время путешествия не повредилась нимало. Поелику это был первый опыт, что мясо, посоленное Российскою солию, чрез три года во всех климатах осталось неповрежденным, но признательность требует, чтоб имя приготовлявшего оное было известно. Это был Обломков, Санктпетербургский купец третей гильдии.

Масла взял я малое количество, для того что оно между поворотными кругами обыкновенно портится и делается для здоровья вредным и вместо оного запасся довольно сахаром и чаем, как лучшим противуцынготным средством. Всего более к сохранению здоровья людей надеялся я на действие кислой капусты и клюковного сока. И так казалось, что все приведено в надлежащую исправность, но к немалой заботе усмотрел я еще при нагрузке, а особливо в походе, что бочки были ненадежны; от чего и произошло, что многое испортилось прежде времени; особенно сожалел я о потере большой части кислой капусты, которой почти две трети принужден был бросить в море. Большую часть сухарей по недостатку на корабле места должны были переложить в мешки, хотя и опасались, что оные в таком состоянии подпадут скорейшей порче. Главнейшее затруднение в приготовлении моего корабля состояло в наблюдении сугубой выгоды; хотя корабль и принадлежал ИМПЕРАТОРУ, однако ОН позволил Американской Компании, как выше упомянуто, нагрузишь его по возможности своими товарами, о количестве коих, равно и о назначенных в Японию подарках, не мог я прежде получить точного сведения, особливо же о последних оставался до самого конечного времени в неизвестности. Мы находились уже на рейде, но и тогда привозили еще из С. Петербурга многие вещи. Не имея для погрузки оных места, пришел я в немалое затруднение. Обстоятельства принудили меня при сем случае взять такия меры, которые в последствии могли быть неприятны, а именно; я должен был оставить девятимесячную провизию солонины, сухарей и не малое количество такелажное взирая на то, корабль был так наполнен, что не только служители помещались с теснотою, опасною для здоровья, но даже и самый корабль во время крепкого ветра мог от излишнего груза потерпеть бедствие. Если бы груз и провизия, так же и назначенные в Японию подарки, доставлены были в Кронштат благовременнее, тогда бы можно было легко размыслить, сколько чего с удобностию поместится, но сверх поздного отправления, еще и беспрестанные западные ветры причиняли в привозе вещей из С. Петербурга немалую остановку. Находясь на рейде целые три недели, могли бы мы иметь довольно времени перегрузить корабль, но ежедневное ожидание Посланника учинить того не позволяло, притом же предоставлял я себе сделать сие в Копенгагене, где и без того надобно было перегружаться, потому что надлежало взять нам 80 оксофтов француской водки и поместить на корабле нашем. Во время стояния на Кронштатском рейде часто посещали нас многие из С. Петербурга; при чем оказываемо было великое удивление, что мы с таким тяжелым и следственно опасным грузом дерзаем пускаться в толь далекое путешествие. По донесению моему Его Сиятельству Графу Румянцову о весьма ненадежном нашем положении, прибыл он, Августа 2 го числа, вместе с Товарищем Министра морских Сил на мой корабль, чтобы изыскать средства к отвращению помянутого неудобства. Они рассудили, что облегчение корабля должно сделать в Копенгагене снятием с него такого груза, какой покажется излишним. В рассуждении же тесноты на оном положено, чтоб из 25 ти Офицеров пятерых отменить из числа тех, кои в свите Посланника находились волонтерами. Хотя рвение господ сих было так велико, что они охотно соглашались отказаться от всех удобностей и быть на ровне с Матросами, однако я не мог принять сего, как потому, что почитал крайне жестоким исключение благородных воспитанных юношей из своего общества, так и потому, что служители и без того стеснены были чрезмерно, и я охотно желал бы для доставления им лучшего покоя несколько из них оставить, если бы число оных не было мало. После такового распоряжения Министров, мог я почитать себя совершенно готовым к отходу; по чему отдав Капитан Лейтенанту Лисянскому сигналы и предписания, как поступать в походе, и в каких местах в случае разлучений опять соединяться, ожидал только благополучного ветра. Июля 20 го доставлены на корабль мой хронометры, находившиеся четыре недели на Академической обсерватории, где поверены они были Г-м Статским Советником Шубертом по солнцу и многим звездам.

Июля 18 го в полдень на обсерватории больший Арнольдов хронометр под No. 128 м (Box time keeper) показывал менее среднего времени С. Петербурга 2 мя часами 9. 4", суточное оного отставание было 9",376. Арнольдов же карманный под No. 1857 м показывал менее среднего времяни С. Петербурга 1 м часом 55. 42",97 Суточное его отставание было 7",51З. Третий карманный Пеннигтонов хронометр показывал более средего времени С. Петербурга 0 ч. 0. 23",63, суточное же отставание его было 5",215. С. Петербургская обсерватория восточнее Гринвичской 9 часами 1, 12",4.

Ход сих хронометров в продолжении двух месяцев весьма переменился; ибо при приеме оных Г-м Лисянским в Лондоне было:

Отставание No. 128 — 4"" 88*

Ускорение No. 1856 — 2, 60.

Отставание Пеннигтонова — 0, 70.

Я поставляю обязанностию поместить здесь не только имена Офицеров, но и служителей, которые все добровольно первое сие столь далекое путешествие предприняли. Руские мореплаватели никогда так далеко не ходили: самое дальнейшее их плавание по Атлантическому Океану не простиралось никогда до поворотного круга. Ныне же предлежало им от шестидесятого градуса северной, перейти в тот же градус южной широты, обойти дышущий бурями Кап-Горн, претерпеть палящий зной равноденственной линии. Все сие, равно как и долговременное от отечества удаление и многотрудное около света странствование, казалось бы долженствовало произвесть в них более страха, нежели в других народах, которым плавания сии, по причине частого оных повторения, сделались обыкновенными, однако, не взирая на то, любопытство их и желание увидеть отдаленные страны было так велико, что если бы принят всех охотников, явившихся ко мне с прозьбами о назначении их в сие путешествие, то мог бы я укомплектовать многие и большие корабли отборными Матросами Российского флота.

Мне советовали принять несколько и иностранных Матросов; но я, зная преимущественные свойства Российских, коих даже и Англинским предпочитаю, совету сему последовать не согласился. На обоих кораблях, кроме Гг. Горнера, Тилезиуса, Лангсдорфа и Либанда, в путешествии нашем ни одного иностранца не было.

Находившиеся на корабле Надежде:

Капитан-Лейтенант, Начальник Экспедиции.

Иван Крузенштерн.

Старший Лейтенант, произведенный во время путешествия: в Капитан-Лейтенанты, и Кавалер Макар Ратманов.

Лейтенанты:

Феодор Ромберг.

Петр Головачев.

Ермолай Левенштерн.

Мичман, произведенный во время путешествия в Лейтенанты, Барон Фаддей Биллингсгаузен.

Штурман Филипп Каменнщиков.

Подштурман Василий Сполохов.

Доктор Медицины Карл Еспенберг.

Помощник его Иван Сидгам.

Астроном Горнер.

Естествоиспытатели:

Тилезиус.

Лангсдорф. Сей оставил корабль Надежду 25 июня 1805 года в Камчатке, и перешел на судно Американской Кампании Марию, для предпринятия путешествия к Северозападному берегу Америки.

Артиллерии Сержант, пожалованный во время путешествия в Офицеры, Алексей Раевский.

Кадеты Сухопутного Кадетского Корпуса: Отто Коцебу, Мориц Коцебу.

Клерк Григорий Чугаев.

Парусник Павел Семенов.

Плотничный десятник Тарас Гледианов.

Плотник Кирилл Щекин.

Конопатный десятник Евсевий Паутов.

Конопатчик Иван Вершинин.

Купор Петр Яковлев.

Бомбардиры: Никита Жегалин, Артемий Карпов.

Слесарь Михаил Звягин.

Подшкипер Василий Задорин.

Ботсман Карп Петров.

Квартирмейстеры:

Иван Курганов.

Евдоким Михайлов.

Михаил Иванов.

Алексей Федотов.

Матросы:

Егор Черных.

Иван Елизаров.

Федосей Леонтиев.

Иван Яковлев 1 й.

Егор Мартынов

Василий Фокин.

Филипп Биченков.

Феодор Филиппов.

Матвей Пигулин.

Перфилий Иванов.

Куприан Семенов.

Иван Михайлов 1 й.

Филипп Харитонов.

Даниил Филиппов.

Николай Степанов.

Нефед Истреков.

Мартимиян Мартимиянов.

Иван Михайлов 2 й.

Алексей Красильников.

Григорий Конобеев.

Спиридон Ларионов.

Еммануил Голкеев.

росен Баязетов.

Сергей Иванов.

Дмитрий Иванов.

Клим Григорьев.

Иван Логинов.

Ефим Степанов.

Егор Григориев.

Иван Щитов.

Денщики:

Степан Матвеев.

Иван Андреев.

Принадлежавшие к свите Посланника, Господина Камергера Николая Петровича Резанова:

Свиты ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Майор Ермолай Фридериций.

Гвардии Порутчик Граф Феодор Толстой.

Надворный Советник Феодор Фос.

Живописец Степан Курляндцев.

Доктор Медицины и Ботаники Бринкин.

Прикащик Американской Кампании Феодор Шемелин.

На корабле Неве:

Капитан-Лейтенант и Кавалер Юрий Лисянский.

Лейтенанты; Павел Арбузов, Петр Повалишин.

Мичманы: Федор Коведяев, Василий Берг.

Штурман Даниил Калинин.

Доктор Медицины Мориц Либанд.

Служителей 45 человек

Принадлежавшие к свите Посланника:

Иеромонах Гедебн.

Прикащик Американской кампании Коробицын.

1803 год. Август.

Августа 4 го, по новому стилю, везде мною употребляемому, настал ветр восточный. Немедленно сделал я сигнал сниматься с якоря; но не прошло и двух часов, как ветр опять переменился из восточного в западный свежий, продолжавшийся до 7 го Августа, день в который нам предопределено было оставить Кронштат.

ГЛАВА II. ПЛАВАНИЕ ИЗ РОССИИ В АНГЛИЮ

180З год. Август.

Августа 7 го по полуночи в 9 часов переменился ветр от SW к StO, и в 10 находились мы уже под парусами. В сие время прибыл на корабль Адмирал Ханыков, пожелать нам щастия и проводил нас до брантвахты, стоявшей на якорях в 4 х милях от Кронштата.

День был самый прекрасный и теплый, термометр показывал 17 град., но не взирая на то надобно было ожидать худой погоды: ибо морский барометр опустился в несколько часов на 4 линии, а имянно от 29,90 на 29,50. В полдень Толбухин маяк находился от нас NO 74°, расстоянием на одну милю; в 8 часов вечера маяк острова Сескара был от нас SW 20°. В 10 часов сделался свежий ветр от SW, который принудил нас лавировать целую ночь; на другий день ветр усилился и дул при пасмурной погоде от SW и W так, что ход наш был очень не успешен, и мы, находясь в виду острова Гогланда, не могли обойти оного. 10 го числа ветр утих, и погода сделалась опять прекрасная; в полдень по наблюдению широта 60°.3.39"., долгота по хронометру восточная 26°.58.15"., считая от меридиана Гринвичской обсерватории. В два часа по полудни обошли мы остров Гогланд. 11 го брал я многократно лунные расстояния, из которых, вывел долготу в полдень 26°.48,00; по хронометрам же была оная 26°.41.19". В полдень широта 59°.56.00" северная. Наконец, к немалому нашему ободрению, ветр отошел к SO. В 9 часов вечера увидели мы Коткарский маяк на StW в 8 ми милях. Восточная долгота сего маяка вычислена мною по хронометрам 25°.27.25". В 12 часов ночи по счислению нашему миновали мы Ревель, а в 6 часов утра Пакерорский маяк и остров Оттесгольм. В 10 часов увидели маяк на острове Дого; в полдень находился он от нас SO 14°; по полудни скрылся из виду. Восточная долгота сего маяка найдена 22°07.10". Пакерортского же 23°.51.18". Августа 13 го под широтою 57°.44 30"., и под долготою по хронометрам 30°.00,45". нашел я по многим двумя компасами учиненным наблюдениям склонение магнитной стрелки 13°.15.10". западное, которое, по принятому обыкновенно правилу, между островами Дого и Борнгольмом считается полтора румба, т. е. около 17 градусов. 14 го в пять часов утра увидели мы остров Готланд, плыли вдоль берегов оного, в расстоянии 10 или 12 миль, любуясь приятными его видами; но удовольствие наше нарушилось печальным приключением: ибо, в 8 часов утра упал нечаянно с Невы Матрос в море. Хотя немедленно спущено было гребное судно, однако не могли уже спасти его. Он умел отменно хорошо плавать, и был крепкого сложения; по чему и должно полагать, что при падении получил сильный удар, отнявший у него силы держаться на поверхности моря. В 4 часа по полудни увидели мы оконечность Готланда, называемую Гобург на NWtN в расстоянии 12 миль. Восточная долгота оного найдена мною по хронометрам 17°.37.50". В пять часов, под широтой: 57°2.50"., склонение магнитной стрелки было 14°.45.00". западное. В 12 часов следующего дня увидели мы с марса остров Еланд; а в 4 часа по полудни, находящийся на южной оконечности сего острова маяк был от нас NW 39 градусов в расстоянии 15 миль. Восточную долготу сей оконечности нашел я по хронометрам 16°.28.30". Судя по счислению, должны мы были проходит мимо Борнгольма в 9 часа ночи при свежем от OSO ветре с пасмурноною погодою, по чему и почел я нужною предосторожностию на несколько часов лечь в дрейф. Мы увидели сей остров на рассвете; северная оконечность оного находилась от нас SSO в шести милях, восточная долгота сей оконечности на коей построен Коммандором Левенорном отменно хороший маяк, найдена по хронометрам 14°.42.20". В половине 3 го часа открылся остров Меун. Бывший тогда довольно свежий ветр сделался столь слабым, что мы принуждены были в 9 часов вечера стать на якорь, в расстоянии 21 й мили от Копенгагена. На другий день поутру рано снялись с якоря, и в 5 1/2 часов вечера пришли на больший Копенгагенский рейд, где и стали на якорь, на глубине 7 1/2 сажен, грунт ил; Крон-батарея находилась от нас SW 50°. Вскоре потом с сей батареи прибыл к нам Офицер с привествованием и с изъявлением со стороны Правительства готовности к поданию нам помощи нужной для поспешнейшего окончания работ. Мне надобно было корабль свой совсем перегрузить; по чему и просил я о позволении произвести сие в действо на малом рейде, в чем Адмиралтейств-Коллегия мне и не отказала. На другой день, по получении сего позволения немедленно свезен был порох. 20 го Августа пошли мы туда с Невою, и оба корабля легли фертоень. Адмиралтейство дало нам для выгрузки большие лодки: и там хотя могли мы без замедления начать свою работу, но оная непредвидимыми обстоятельствами была задержана. По прошествии 10 ти дней, когда почти все уже было готово, полученное от Консула нашего из Гамбурга письмо поставило нас в необходимость с крайнею неприятностию работу перегрузки начать снова. Г. ну Консулу препоручено было сообщить мне совет, чтобы купленную в Гамбурге солонину пересолить непременно; ибо в противном случае может оная скоро испортиться. Сие так поздо полученное уведомление нашел я столь важным, что не мог оставить оного без исполнения, не взирая даже и на то, что почти весь корабль надлежало для сего выгружать, потому что Гамбургскую солонину, по особенной её доброте, погрузили мы на самый низ, в намерении употреблять ее не прежде как чрез два года. При пересаливании открылось, что чрез несколько месяцев надлежало бы бросить оную в море, для того что некоторые бочки и тогда оказались уже испорченными. Я велел осмотреть так же большую часть и С. Петербургской солонины, которая нашлась вообще лучше Гамбургской, выключая худых бочек, замененных мною новыми. Сия предосторожность была столь необходима, что без оной конечно лишились бы мы целой половины сей провизии.

Долговременное пребывание наше в Копенгагене было для меня крайне неприятно; ибо сверх потери времяни, которое почитал я драгоценным, сопрягалось с великими хлопотами, причинявшими мне много досады, но сия скука услаждаема была приятным обхождением с Г. м Бугге, Директором Копенгагенской обсерватории и с Коммандором Датского флота Левенорном. Дружеский их прием и поучительное беседование с сими двумя достойными мужами, имеющими пространные сведения, соединенные с любезным нравом, облегчали много мое положение. Первый из них позволил мне с великою благоуслужливостию принести к нему на обсерваторию хронометры, и благосклонно принял на себя труд поверить ход оных Астрономическими наблюдениями, что и выполнено им с особенною точностию. Г. н Бугге имеет отменный физический кабинет, употребляемый им ежедневно при своих лекциях, посещаемых достопочтенными Копенгагенскими обоего пола особами. Библиотека его не маловажна, и состоит из книг отборных. Астрономические книги собраны особо, в малой соединенной с большею библиотекою комнате, в которой он упражняется.[14] Копенгагенская обсерватория, как то известно, одолжена настоящим своим состоянием достоинству её Директора, до которого существовала она одним только имянем. Положение её отменное. Она находится на так называемой круглой башне, коей высота 120 футов. Вид с оной самый прекрасный. Весь город, гавань и рейд представляются зрению. Противулежащий Шведский берег виден ясно; в посредственную трубу можно усмотреть каждый дом в Мальмо и Ландскроне. Круглая башня построена в царствование Христиана VI, и ученик славного Тихобрага Христиан Лонгомантан устроил на оной обсерваторию в 1656 м году, следственно 20 ю годами прежде обсерватории Парижской и Гринвичской. Инструменты Копенгагенской обсерватории описаны Г. м Бугге, в книге изданной им под заглавием: Obsrevationes Astronomicae Haunienses, в 1781 м и 1784 м годах. Важнейшие из оных суть: стенный квадрант, в полупоперечнике 6 футов, сделанный Алом; зенитный сектор в 12 футов; инструмент прохождений и инструмент окружный, который есть первый в своем роде из всех до ныне употребляемых; Гершелев телескоп в 2 футов; десятифутовый телескоп Ахроматический, другой такой же работы Нерна и Бунта, и несколько квадрантов. При обсерватории находятся 4 весьма изрядные покоя, занимаемые Директорским помощником Сиебергом и его сыном, прилежным наблюдателем. Здесь видел я несколько хронометров сделанных Копенгагенским художником Армандом, но оные все, кроме одного, должны быть весьма худы. За несколько лет назад посылан был Капитан Левенорн в Вест-Индию для испытания сих хронометров, оные оказались ненадежными, и уповательно не могут никогда быть употребляемы.

В Дании есть чиновник называемый Обер-Лотсман, имеющий так же смотрение за устроением и содержанием маяков. Г. н Левенорн, находясь при сей важной должности, со времяни смерти Адмирала Лауса, трудится с неутомимою ревностию о доставлении мореплавателям возможной безопастности около берегов Датских и Норвежских. Нет ни одного почти маяка, который бы, со времяни управления его сею частию, не был перестроен или исправлен. С 1797 го года сделано оных вновь четыре. Устроение нового маяка на острове Христиан-Э, близь Борнгольма занимало его много в сие время. Близость нового же маяка на северной оконечности острова Борнгольма освещаемого угольями, требовала явно приметного особенного освещения маяка на Христиан-Э; по чему и решился он произвести то параболическими отражателями (рефлекторами), обращаемыми вокруг машиною. Г. н Левенорн показал мне строение как оной так и отражателей. Сих последних было девять; они сделаны из зеленой меди, полированы песчаным камнем и двукратно на огне вызолочены. Боковые из них, коих числом шесть, имеют четыре фута в поперечнике; средние же три несколько поуже. Зеркальные их поверхности вогнуты мало; зажигательная точка (фокус) находится в расстоянии на 4 1/2 фута, сверх сего собственное изобретение Г. на Левенорна при сем устроении состоит в том, что назади каждой лампады, в расстоянии 4 1/2 дюймов, приложен небольшой отражатель в поперечнике 21 дюйма, который чрез отражение от себя света, долженствовавшего утрачиваться, делает оный полезным. Отражатели описывают круг в шесть минут, будучи движимы большою часовою машиною, отменного устроения. Доктор Горнер, видевший недавно пред тем подобные машины в Англии, отдавал ей преимущество пред оными. Г. н Левенорн с 1784 го года отправлял так же должность Директора Архивы морских карт. Прекрасные под смотрением его изданные карты находятся в руках каждого мореплавателя. Особенное оных достоинство есть то, что к большей части карт приобщены весьма нужные замечания. Несколько лет уже стараются описать Норвежские берега помощию Астрономических и тригонометрических наблюдений; шесть карт теперь готовы, и должны быть преимущественны, поелику к делу сему определены искуснейшие Офицеры.[15] Архив морских карт находится на так называемом старом Хольме. Хотя строение оной не имеет в себе ничего отменного, однакожь она учреждена с полезным преднамерением и великою удобностию. Здесь видеть можно собрание почти всех Европейских морских карт и путешествий. Г. н Левенорн предполагает сделать со временем над Архивом обсерваторию, к чему местоположение дома весьма удобно. По его, как известно, представлению в 1800 м году заведена в Копенгагене коммиссия для определения долгот на море, которою он и Г. н Бугге управляют. Главная цель Коммиссии состоит в том, чтоб сделать исчисления отстояний луны от других планет. В 1804 году должно издано быть сих Датских ефемерид первое отделение.[16]

Г. н Стен-Билле, Капитан флота и Член Адмиралтейств-Коллегии был столько благосклонен, что позволил нам осмотреть здешнее Адмиралтейство, давно уже по справедливости славящееся отменным своим учреждением и преимущественным порядком. Каждый корабль Королевского флота имеет в разных, красиво построенных магазинах, особенное место для разнородных своих припасов. В одном лежит такелаж, в другом якорные канаты, в третьем паруса, в четвертом вся Артиллерия, для рангоута (т. е. стенег и реев) равномерно особенные сараи, так что весь флот без малейшего замешательства, сопряженного с неминуемою потерею времени, в скорости вооружен быть может. В корабельных Арсеналах господствует порядок. Запас лесов для строения кораблей, которой сохраняется в магазинах, был весьма знатен. Мы осмотрели новый, не давно спущенный 84 х пушечный корабль, названный Христианом VII. Подлинно один из прекраснейших кораблей, каковые мне случалось видеть. Корабль сей построен Капитаном Голенбергомь, которого все вообще почитают человеком особенных дарований и знаний; он построил многие сему подобные корабли, но не взирая на то, принужден был оставить службу. В нашу бытность находился он в готовности отправиться в Вест-Индию, и на острове Святого Креста[17] заложить верфь корабельную.

Августа 23 го пришли в Копенгаген из Китая два Датских корабля; один, величиною в 1400 тонов, вышел из Кантона двумя месяцами прежде другого; но подвергнувшись на пути сильной течи, повредившей великую часть груза, который составляли чай, китайка, кофе, сого, ревень и фарфор, принужден был зайти б Англию; говорили, что на нем было возмущение между Матросами, коих находилось на корабле человек до 160, в том числе 30 лескаров или Ост-индийских Матросов и 10 Китайцов, взятых на корабль потому, что он на пути своем в Кантон, коснувшись Батавии, лишился там 40 Матросов, похищенных смертию. Нечистота на корабле была чрезмерная; но оная произходила некоторым образом от беспрестанного отливания воды, с чем соединялось вместе и зловонное испарение.

1803 год. Сентябрь.

Приглашенные и принятые для путешествия астроном Горнер и Естествоиспытатель Телезиус должны были по предписанию ожидать нас в Копенгагене. Первый находился уже там, когда мы прибыли, другой же явился чрез неделю по приходе нашем. Чрез два дня после сего последнего предстал и натуралист Лангсдорф, коего прозба о принятии в число ученых путешественников прислана была в С. Петербург поздо; в прочем приняли бы его так же, поелику знания его в Естественной истории одобрены были многими сочленами ИМПЕРАТОРСКОЙ Академии Наук. Г. н Лангсдорф находился сперва в Португалии, потом в Англии, и не прежде как уже по прибытии своем в Геттинген узнал о намерении нашего путешествия. Хотя и отвечали ему, что принять его уже не можно, однако ревность сего ученого была так велика, что он, не взирая на то, приехал к нам в Копенгаген, чтоб попытаться, нельзя ли победишь невозможности. -

4

Сентября 4 го, работа наша окончена, и мы приготовились к отплытию; но сильный ветр от NW, удерживал нас выйти: на больший рейд. В сие время Граф Бернсторф Императорский Посланник Граф Кауниц-Ритберг, и его супруга удостоили нас своим, посещением.

Сего же дня взял я на корабль свои хронометры. Они находились на обсерватории: с 21 го Августа. Г. н. Бугге ежедневно поверял их по солнцу и звездам.

Сентября 1 го в полдень показывал N 128 менее среднего времяни в Копенгагене 1 часом 5. 11".9, суточное тогдашнее медление его было 8",42. N 1856 показывал более среднего Копенгагенского времяни 0 час. 56.51",5, суточное ускорение его было 5",56; карманный Пеннингтонов хронометр показывал менее среднего времяни в Копенгагене 1 час. 0. 8",4; суточное же его ускорение было 1",83. Сравнение ходов сих трех хронометров в Лондоне, С. Петербурге и Копенгагеже есть следующее:

Арнольдов N 198 Апреля в Лондоне — 4",88.

20 го Июля в Санктпетербурге — 9,37.

1 го Сентября в Копенгагене —8, 42.

Арнольдов N 1856 Апреля в Лондоне — +2, 60.

20 го Июля в С. Петербурге — +7,51.

1 го Сентября в Копенгагене — +1, 83.

Пеннигтонов Апреля в Лондоне —0,70.

20 го поля в С. Петербурге — 5, 91.

1 го Сентября в Копенгагене — +1, 83.

Сентября 7 го позволил нам ветр выйти на большой рейд, где нашли мы два Российские фрегата, один 50 ти, а другой 38 ми пушечный, которые того утра пришли из Архангельска под начальством Капитана Крове.

8-19

Сентября 8 го по полудни в 5 часов по взятии пороха и по поднятии гребных судов, снялись мы с якоря, и пошли с Невою в Гельсингер, куда пришли в 11 часов вечера; на рассвете хотел я продолжать свое плавание; но жестокий ветр от NW принудил нас стоять на якоре 6 дней. Сентября 15 го сделалась опять погода хорошая при WSW ветре, который хотя не со всем был для нас попутный, но я, дорожа временем, и опасаясь, чтоб потеря оного после не произвела худых следствий, решился отправиться.[18] — В 6 часов утра начали мы сниматься с якоря, в 7 проходя брантвахту салютовал я оной, потом крепости Кронбург 7 мью выстрелами, на что ответствовано с них равным числом. Ветр был довольно свежий и многие из наших сопутников страдали от качки. К вечеру погода сделалась лучше. В 2 часа по полуночи находились мы по счислению вне Каттегата; в сие время не видно было ни Шкагенского, ни Мальстрандского маяков. 17 го увидели мы Датский фрегат Тритон, отплывший несколькими часами ранее нас из Гельсингера. Он держался более к берегам Норвежским, и уповательно шел в Христиан-Занд. Погода продолжалась два дни пасмурная с дождем и порывистым ветром; барометр опустился на 29.20; надобно было ожидать непременно крепкого ветра. В час по полуночи опустился барометр ниже 28 дюймов при перемене ветра от SW к NW; сделался жестокий ветр. Корабль накренило столько, что я никогда того прежде на других кораблях не видывал. Должно было убрать все паруса и поставить штормовые стаксели; но последствием сего было то, что корабль наш принесло к берегам Ютландии, которые усмотрели мы в 4 часа по полудни в расстоянии около 20 миль. Во время шторма разлучились мы с Невою. На рассвете не видали уже оной более. В следующую ночь ветр несколько утих, но все дул еще меж W и WNW, так что хотя и позволял нам прибавишь парусов, однакож не скоро могли мы выйти из Скаггерака. 19 го в 4 часа по полудни, увидели мы Линденесс, южной мыс Норвегии нами Дернеусом, а Англичанами Несом называемый; но ветер не позволял нам обойти оного. К вечеру ветр сделался тише. В сие время открылось редкое явление, привлекшее на себя внимание наше, и по общему суждению, казавшееся предвестником нового шторма. От WNW до NO в высоте 15 ти градусов над горизонтом составилась светлая дуга с висящими отвесно под нею облачными темными столпами, из которых большая часть была светлее других. — Сие явление оставалось до 10 ти часов в первом своем виде, потом разделилось на две части, столпы поднялись до самого зенита и сделались так тонки, что можно было видеть сквозь оные второй величины сверкающие звезды. Чрез целую ночь продолжалось сильное северное сияние, которое могло быть и сего явления причиною.

20–24

20 го в полдень находится от нас южный Норвежский мыс Линденесс NNW, в расстоянии около 18 ти миль, который принят мною пунктом отшествия. — Под вечер шел сильный дождь, и ветр от OSO дул весьма крепкой; но по утру последовало безветрие. В сие время находились мы на Доггер-Банке; по чему и закинули мы для свежей рыбы невод; но лов был не удачен. Тогда же велел я опустить полученную мною от Адмирала Чичагова Гельсову машину для узнания разности водяной теплоты на поверхности и глубине известной; но как сия была 24 сажени, то и оказалась разность едва приметною. Барометр показывал опять 29,16, зыбь была очень сильная от N, верные предвозвестники крепкого ветра, который, настав в 10 часов вечера, свирепствовал столько же, как и Сентября 18 го; но только был для нас попутный. В вечеру следующего дня ветр утих и 23 го сделалась по долгом времяни хорошая погода. В сей день встретился с нами Англинский 50 ти пушечный корабль под брейдвымпелом, на коем находился Коммандор Сидней Смит. Он крейсировал со своею Эскадрою около Текселя, но из оной не видали мы ни одного корабля. Коммандор прислал к нам Офицера с весьма учтивым на мое имя письмом, в коем желал нам щастливого в путешествии успеха. В 5 часов по полудни увидели мы Англинский фрегат, который вероятно почел корабль наш неприятельским и преследовал нас под всеми парусами. Он догнал нас уже в 9 часов вечера. Открылось, что Капитан сего фрегата был Бересфорд, с которым за 9 лет назад служили мы вместе в Америке. Сие побудило меня к нему съездишь. Оба рады были мы сердечно нашему нечаянному свиданию. В последний шторм повредилась на фрегате мачта, что принудило его итти в Ширнесь. Я объявил Г. ну Бересфорду, что Астроном наш должен отправиться в Лондон для покупки недостающих астрономических инструментов, и что Г. н Резанов желает также воспользоваться сим случаем и побывать в Лондоне. Немедленно представил он мне свою готовность взять их к себе на фрегат и отвезти в Ширнес, куда предполагал он прийти на другий день. Видя, что могу сберечь, чрез то довольно времяни, решился я принять предлагаемую нам услугу, не взирая даже и на то, что уже поздо было отправить сею же ночью упомянутых господ к нему на фрегат, и что я, уклоняясь от своего курса принужден был во всю о ночь следовать за фрегатом, державшим курс свой к берегам Англинским. Благоуслужливость Капитана Бересфорда простерлась далее. Он прислал к нам одного из своих лоцманов, коих было у него двое, с приказанием оному оставаться у нас до тех пор пока буду я находить то нужным. Мы плыли вместе до следующего утра, в которое увидели весь Англинский берег при Орфорд-Нессе. Тогда приехал к нам Капитан Бересфорд и взял с собою Г. на Резанова, Астронома Горнера и Маиора Фридерици; после чего разлучилис мы скоро и каждый пошел своим курсом. При сем не упустил я случая отослать своего племянника Бистрома, кадета Морского Корпуса в Лондон, с тем, чтобы отправиться ему оттуда назад в Россию. Худое состояние его здоровья, увеличившееся чрезмерно от беспрестанного страдания обыкновенною морскою болезнию, показало ясно, что продолжение путешествия было для него вовсе не возможным.

Поелику прошедшею ночью должны были мы следовать за фрегатом Виргиниею, то и произошло, что мы находились теперь между Англинским берегом и опасными мелями, из коих главная называется Голоперс, и на оной нет ни какого знака. Мореплаватели стараются обыкновенно проходишь мористее сих мелей; между оными же не отваживаются ходить без лоцмана. Ночью ветр сделался со всем противный, и принудил нас в следующий день лавировать между Норд и Зюйд Форландом. По полудни настало совершенное безветрие; прилив был противный, и направление имел из Англинского канала. Все сие заставило нас бросить верп; но вдруг потом сделался ветр восточный, которым прошли мы наступившею ночью Довер.

Сентября 26 го в 4 часа по полудни перешли мы меридиан Гринвичской, от коего предположил я щитать долготу чрез все путешествие западную; потому что плавание наше было от востока к западу.

27 го в 9 часов вечера увидели мы огонь Еддистонова маяка. В 11 часов, находясь по счислению в недальнем расстоянии от Фальмута, велел я убрать паруса и лавировать под марселями до рассвета. По наступлении дня Корнвальский берег открылся в близости пред нами. Скоро потом увидели мы берег Св. Анны, или восточную оконечность Фальмутского входа, а на конце крепость Пенданис, находившуюся на западной стороне оного. В 8 часов бросили якорь на Каррегском рейде, на коем соединились с Невою, пришедшею туда двумя днями ранее, Глубина западного нашего якоря была 7 сажен, восточного же 15. Крепость находилась от нас на SSO 1/2 O. Я послал не медленно Лейтенанта Левенштерна к Коменданту спросить, если я отсалютую крепости, то будет ли он отвечать, нам равным числом выстрелов. Комендант отвечал, что он без сумнения сделает то для Российского флага, что и исполнено было следующим утром. Стоявшему тут Англинскому фрегату салютовал я 2 мя выстрелами меньше против крепости, а именно 7 ю, и он ответствовал равномерно.

Главное намерение, побудившее меня зайти в сию гавань, состояло в том, чтоб запастись здесь некоторым количеством Ирляндской солонины; ибо я опасался, что Российская, Датская и Гамбургская солонина не выдержат и года. На каждый корабль, по недостатку места, взято было Ирляндской только на 6 месяцов. Здесь приказал я выконопатить корабль свой весь снова, для того что во время штормов в северном море входила в него вода с обеих боков. Работа сия, не взирая на то, что я кроме своих конопатчиков, нанял еще осмерых в Фальмуте, продолжалась 6 дней, Поелику надобность необходимо требовала зайти в какую либо Англинскую гавань, то Фальмут предпочел я Портсмуту и Плимуту, и в последствии был тем совершенно доволен; ибо мы могли достаточно запастись здесь всем тем, что только было нужно. Сим обязал нас преимущественно тамошний купец Фокс, доставивший нам доброхотно все вещи за сходную цену. Генерал Кауел, областного войска начальник, равно и Лорд Рауль, Шеф Миллиционного полку, оказали нам столько благоприятства, что я не могу тем довольно нахвалиться. Они находились в Фальмуте с того времяни, когда Англичане угрожаемы были вторжением Французов в их отечество. Город сей хотя не велик и не красивого построения, однако же представляет глазам иностранца некую свойственную всем Англинским городам приятность. В прочем разность между Фальмутом и другими северовосточными Англинскими городами, которые имел я случай видеть, довольно приметна; наипаче же виден в нем недостаток в благосостоянии людей нижнего класса, что в Англии пред всеми Европейскими землями особенно кажется не обычайным. Поелику Провинция Корнвальская, как известно, очень изобильна минералами, для добывания которых из земли потребны почти все жители сей провинции, хлебопашество же и скотоводство по сей самой причине с желаемым успехом производимы быть не могут, да и для торговли весьма мало других продуктов там имеется, то мне по сему и кажется, что приносящие малую прибыль упражнения нижнего состояния людей, состоящие большею частию в разработке рудников, служат вероятною причиною таковой их скудости. Мне не удалось быть на полях в отдалении от города, и я делаю общее заключение только потому, что примечено мною в Фальмуте; и так неуверен совершенно в точности сего моего суждения.

Фальмутская пристань пространна и прекрасна. Большие корабли останавливаются на Каррегском рейде в расстоянии от города на одну Англинскую милю. Пакетботы, отправляющиеся ежемесячно в Америку, Вест-Индию и Лисабон, останавливаются пред самым городом. Якорное стояние в обоих местах столь безопасно, что не было еще ни одного случая, чтобы какой либо корабль или судно сорвало с якоря. Дно песчаное, под коим находится твердой ил. Надобно только вдруг ложиться фертоен и притом с довольною осторожностию, чтобы приливом, бывающим от SSO, не снесен был корабль на мель, находящуюся к северу от оконечности Св. Ма, в близости коей бросают якорь на глубине 7 ми саженей.

ГЛАВА III. ПЛАВАНИЕ ИЗ АНГЛИИ К ОСТРОВАМ КАНАРСКИМ, А ОТТУДА, В БРАЗИЛИЮ

1803 год. Октябрь. 5

Все было готово; ветр сделался попутной и я с великим нетерпением ожидал Господина Резанова, при бывшего наконец в Фальмут 5 го числа пред полуднем. В тот же день, по наступлении прилива, оставили мы рейд Каррекский, при свежем северном ветре, склонившемся чрез несколько часов к востоку. В 8 часов вечера находился от нас маяк Лизардской на NW, 38°, в расстоянии около 19, миль. В 9 часов скрылся оной от нашего взора. В 10 часов переменил я курс SSW на WSW. Ветр дул свежий, не производя большего волнения. Ночь была светлая, совершенно безоблачная, прекрасная; Все Офицеры оставались на шканцах до полуночи. Каждой помышлял и желал, чтобы сия ясная, но последняя ночь у берегов Европейских, была предзнаменованием благополучного путешествия. Таковая мысль и желание, произходившие не от боязни о личной опасности, более всего могли во мне оказывать свое действие. Экспедиция наша, казалось мне, возбудила внимание Европы. Щастливое или нещастное окончание оной долженствовало или утвердить мою честь, или помрачить имя мое, в чем участвовало бы некоторым образок и мое отечество. Удача в первом сего рода опыте была необходима: ибо в противном случае соотечественники мои были бы может быть еще на долгое время от такового предприятия воспящены; завистники же России, по всему вероятию, порадовались бы таковой неудаче. Я чувствовал в полной мере важность сего поручения и доверия, и не обинуясь признаться должен, что не охотно соглашался на сей трудный подвиг; но когда мне ответствовано было, что если откажусь я от начальства Экспедиции, то предприятие оставлено будет без исполнения; тогда ничего уже для меня не оставалось, кроме необходимой обязанности повиноваться. В то мгновение, в которое свет огня Лизардского скрылся от моего зрения, овладели мною чувствования угнетавшие чрезмерно бодрость моего духа. Невозможно было для меня помыслишь без сердечного сокрушения о любимой жене своей, нежная любовь коей была источником её тогдашней скорьби. Одна только лестная надежда, что важное предприятие совершено будет щастливо, что я некоторым образом участвовать буду в распространении славы моего отечества, и мысль о возжделенном будущем свидании с милою моему сердцу и драгоценным залогом любви нашей, ободряли сокрушенной дух мой, подавали крепость и восстановляли душевное мое спокойствие.

Я направлял курс свой больше к западу, как то обыкновенно все делают, дабы не видать мыса Финистера, где бы может быть встретились мы с Французскими или Англинскими крейсерами, кои бы нас только понапрасну задержали. Свежий ветр дул от SO и О, так, что мы шли в час по 8 и 9 узлов.

Октября 8 го находились мы уже под. 44°,24 широты и 12°,8 долготы. Перемена в теплоте воздуха была для нас очень чувствительна. Термометр возвысился в 24 часа 4 градусами и показывал 14. Каждый вечер почти примечали мы известное явление, произходящее от светящейся воды морской; некоторые места казались гораздо более других блестящими, как будто бы они из одних огненных искр состояли.

Октября 10 го взяли мы несколько лунных расстояний, из которых вывели долготу в полдень 13°,30,15" W. Арнольдовы хронометры показывали 13°,45,45". Северная широта была 38°, 40. В 8 часов вечера увидели мы воздушное явление необыкновенного рода: огненный шар явился на SW с таким блеском, что весь корабль освещен был с полминуты. Он начал потом двигаться с умеренною скоростию в горизонтальном направлении к NW, где и исчез; но обилие огненной материи произвело такую полосу, которая следуя в ту же сторону, видна была целой час еще после. Высота полосы над горизонтом составляла 15 градусов, ширина же оной около четверти градуса. Шар сей явился, по примечанию Господина Горнера, при созвездии стрельца, уничтожился же при северном венце. Таковые воздушные явления хотя и видают часто, но чтобы светлая полоса могла быть видима так долго, оное уповательно, случается реже. В сие время находились мы под 37°,40 широты, и под 14°,5 долготы.

11–13

11 го лишились мы своего попутного восточного ветра, от чего и надежда наша дойти оным до пассатных ветров, сделалась тщетною. К вечеру настало совершенное безветрие. Мрачные облака висели над горизонтом. Отдаленная гроза и страшная молния предвещали сильную бурю, которая и настала в час по полуночи при дожде сильном, однако продолжалась недолго. Чрез час опять прояснилось; свежий ветр дул от WSW, продолжавшийся несколько дней; зыбь была от SW. 13 го сделалось безветрие. Я хотел воспользоваться сим случаем и приказал спустить гребное судно, на коем Г. Горнер и Лангсдорф поехали для испытания в некоторой глубине теплоты воды морской Гельсовою машиною. Атмосферная теплота была 18°; на поверхности воды 19° 1/4; в глубине 95 сажен, где находился термометр 18 минут, 19°. Вода морская в сей глубине найдена, посредством микроскопа, совершенно чистою.

15 го во всю ночь и следующий потом день была великая зыбь, от NW, при слабом ветре, В сей день видели мы около корабля множество больших морских животных, породы дельфинов, в 12 и 15 футов длиною. Некоторые плыли на SW, другие же на NO. В 5 часов вечера отошел ветр к NO и дул довольно сильно; не взирая на то, волнение было от NW и притом так велико, что мы могли итти только по 4 узда в час: оное перестало не прежде следующего дня.

Приближаясь к месту, в которое зайти предположено было, приказал я дать служителям бочку пресной воды для мытья белья их. О сем маловажном обстоятельстве упоминаю я для того, чтобы объявить не морским людям, с какою крайнею бережливостию поступают в море с водою пресною. Каждой из служителей на корабле мог пить, сколько хотел; но на другое употребление не смел ни кто взять ни капли без моего позволения.

18–19

Октября 18 го в полдень, по наблюдениям нашим находились мы под З0°,08 северной широты, и под 15°,01 западной долготы. В 5 часов по полудни усмотрели мы с марса острова Салважские на NNW, расстоянием от 21 до 23 миль. 19 го в половине 6 го часа пополуночи увидели мы очень ясно остров Тенериф. Пик покрыть был облаками; но спустя полчаса от оных очистился и представился нашему зрению во всем своем величии. Снегом покрытая вершина, освещаема будучи яркими солнечными лучами, придавала много красоты сему Исполину. По восточную и западную сторону его находятся многие горы, отчасу понижающиеся вершинами своими, так что оные с высокою вершиною Пика составляют чувствительную покатость, кажется, что природа предопределила их быть подпорами сей ужасной горе. Каждая из прилежащих гор, сама собою в отделении, могла бы быть достойною уважения; но посредственное в соединении с великим кажется малым, и сии побочные горы едва возбуждают внимание наблюдателя. Не взирая на сие, много уменьшается ими величие горы Пика; ибо если бы она стояла одна, то высота её несравненно больше бы удивляла наблюдателя.

В сие время приказал я держать к северовосточной оконечности сего острова; но ветр от востока был так слаб, что я немного имел надежды притти того же дня на рейду Санта-Крускую. После полудня приближился к нам Француской фрегат и прошел между Надеждою и Невою, которая имела случай с ним переговорить. Наружной вид сего фрегата был так безобразен, что все на корабле нашем, оное приметили. Сей фрегат пришел так же в Санта-Крус, где узнали мы, что он принадлежал не правительству, но частному человеку, вооружившему его для поисков, и что он взял уже несколько призов, которые хотел продать в Санта-Крусе. В 5 часов вечера находились мы уже довольно близко к Пунто-де-Ного, восточной оконечности Тенерифа, но как в губе Санта-Круса должно становиться на якорь с великою осторожностию; то и решился я лавировать всю ночь между островами Тенерифом и Канариею. Следующего дня пред полуднем в 11 часов пришли мы на рейду. В сие время приехал к нам на корабль Капитан над портом Дон Карлос Адан, Лейтенант Гишпанского флота, и одобрил нам восточную сторону рейды, как самое лучшее место для стояния на якоре, куда пришед и легли мы фертоень, положа плехт к SW на глубине 36, a дагликс к NO на глубине 24 сажен. Дно сего места менее каменисто, нежели других мест всея рейды, и притом лежит на оном меньше якорей потерянных, служащих часто причиною тому, что и свои потерять можно. Нева, ставшая далее к SW, лишилась чрез то верпа и двух кабельтов; наши же канаты не претерпели здесь ни малейшего повреждения. Однакож необходимо нужно иметь предосторожность, чтобы содержать оные на воде посредством привязанных к ним пустых бочек. То место, на коем мы стояли, кажется мне преимущественнее других, не взирая на великую глубину оного; почему я означаю его с точностию. Лежа фертоингом, имели мы Пунто-де-Ного, или северовосточную оконечность рейды на NO 69°; югозападную оконечность острова на SW 36°; церковь Св. Франциска, которая очень приметна по своей высокой колокольне, на SW 51°,30. Место сие хотя и имеет ту невыгоду, что в случае шторма от SW крайне трудно вытти в море, когда кому покажется опасным оставаться на сей рейде; однако такие жестокие штормы бывают здесь даже и зимою редки; если же на свои якори и канаты с благонадежностию положиться можно, то лучше оставаться на рейде, нежели искать безопасности в море. Гишпанцы становятся здесь всегда на 4 х якорях, из коих два лежат на NO, a два на SW; но сие делают одни только Гишпанцы, и может быть по своему старинному заведению и обычаю.

Став на якорь, послал я Лейтенанта Левенштерна к Г. ну Губернатору, чтобы объявить о нашем приходе и испросить позволения запастись пресною водою, вином, плодами и прочим; на что изъявил он свое согласие самыми учтивыми выражениями. Мне известны были многие примеры, ч: то Англинские военные корабли, хотевшие салютовать здешней крепости, получали ответы неудовлетворительные; а некоторые из них несколько и обидные. Почему и не хотел я подвергнуть Российского флага, в первой раз здесь развевавшего, подобному оскорблению, и оставил сие обстоятельство без всяких дальних о том сношений с островским Губернатором.

В 4 часа пополудни прибыл к нам на корабль Г. Виц-Губернатор (Тентието дель Реи) с Секретарем Губернаторским для поздравления Г. на Посланника и всех нас с благополучным прибытием. Спустя час потом поехал я с Г. м Лисянским на берег для засвидетельствования Губернатору Маркизу де-ла-Каза Кагигаль своего почтения. Мы нашли в нем мужа учтивого, изъявившего совершенную готовность вспомоществовать нам во всем том в чем только будем иметь надобность. Он был столько благосклонен, что приказал даже очистишь дом Ииквизитора для учинения в оном астрономических наших наблюдений, куда и свезены были с корабля два хронометра и один секстант с ножкою и искуственным горизонтом. Астроном Горнер не мог однако с особливою пользою произвести своих наблюдений; потому что слабое утверждение домовой башни мало к тому способствовало. С трудом удалось ему взять несколько точных высот для определения широты и долготы сего места. Непрерывных наблюдений для поверки хода хронометров произвести совсем не возможно было.

В день прибытия нашего пришел сюда пакетбот из Корунны, привезший Г. ну Губернатору повеление, что бы принять нас наилучшим образом. Г. н Губернатор дал нам с сего Королевского повеления заскрепою своею копию, дабы мы, если придем в какие либо Гишпанские порты прежде сего повеления, могли быть уверены в хорошем приеме. Хотя Г. н Губернатор и был готов снабдить нас всем нужным, однако я решился лучше обратиться по сему делу к тамошнему купцу Армстронгу, к товарищу коего, именем Барри, находящемуся в городе Оротове, имел я из Копенгагена письма. Армстронг доставил для обоих кораблей все нужное. Без его же помощи должныб были мы простоять здесь долее; но и тогда не могли бы так исправно и хорошо всем запастися. Его гостеприимство заслуживает так же нашу признательность. Он не только пригласил Г. на Посланника Резанова жить у него в доме, но угощал всех нас ежедневно, так что сии собрания были для нас весьма приятны a ocобливо в сем скучном месте. Госпожа Армстронг, урожденная француженка, женщина любезных качеств, и несколько молодых фраицуженок из Ильдефранса оживотворяли все общество. Танцы, игры, забавные шутки не господствуют в собраниях пасмурных Гишпанцов. При темных понятиях, каковые в отдаленных землях и поныне имеют о России и Россиянах, не мало там удивлялись, увидя, что сии Гиперборейцы равняются во всем с живейшими жителями южной Евроды, и неуступают им ни в воспитании, ни в образе жизни. Офицеры кораблей наших представили тому сами собою явные и совершенные доказательства.

Намерение мое было пробыть здесь не более двух или трех дней; но Г. н Армстронг уверил меня, что он в доставлении нам всего нужного не прежде пяти дней успеть возможет. По чему Г. н Посланник Резанов и решился съездить в Лагуну с нашими естествоиспытателями для осмотрения ботанического сада, заведенного там Маркизом де Нава на тот конец, чтобы развести в оном все растения земель, лежащих между тропиками, а особливо, южной Америки и приучив оные к климату менее теплому, пересадишь после в Гишпанию с надежнейшим успехом. Сие полезное заведение делает немалую честь усердию к отечественным пользам, Маркиза де Нава употребившего на то знатную часть своего собственного имения. В начале приобрело оно одобрение Королевское и находилось под хорошим присмотром; ныне же перестали, как сказывают, пещися о содержании оного в надлежащем порядке. Другая побудительная причина сего путешествия наших естествоиспытателей состояла в том, чтобы осмотреть находящееся недалеко от Оротавы необычайной величины так называемое Драконово дерево, имеющее на десяти футовой высоте своей от земли 36 футов в окружности.

Город Санта-Крус выстроен не красиво, однако очень изряден. Домы велики и внутри весьма пространны. Улицы узки, но хорошо вымощены. Близь города на берегу моря находится общественной сад для прогулки называемый Алмейда. Он заведен бывшим здесь Губернатором Маркизом де Бранчифортом на щет граждан. Длина оного только 100 сажен; а потому и соответствует очень мало своему назначению. у ворот сада поставлены часовые, которыми нередко, как сказывают, воспрещается вход в оной, не взирая на то, что разведен и содержится на иждивении общественном. Купец Барри, хотя живет и в Оротаве, должен однако платить для сего ежегодно около ста пиастров, как то уверял меня его товарищ. На площади города стоит очень хорошо сделанный мраморный столп, воздвигнутый в честь Богоматери Канделярской. Он украшен Эмблематическими фигурами искусной работы. Предание гласит, что Канделярная Богоматерь со крестом в руке найдена Гванчами[19] в пещере, каковых в здешних горах много находится. Чудо сие, которое может быть для завоевателей казалось необходимо нужным, дабы Гванчей побудить к обращению в христианство, ознаменовано воздвигнутым для изъявления оного мраморным столпом. Против столпа сего находится крепость Сант-Христоваль, при которой в прежнюю войну предприимчивой герой Лорд Нельсон, хотевший овладеть городом, лишился руки своей, а Капитан Бовен и самой жизни. Память сего победоносного произшествия, в которой храбрым сим островитянам удалось принудить отважного Нельсона к отступлению, не ознаменована ни каким памятником.

Всеобщая бедность народа, в высочайшем степени разврат женского пола, и толпы тучных монахов, шатающихся ночью по улицам для услаждения чувств своих; суть такия отличия сего города, которые в иностранцах, неимеющих к тому привычки, возбуждают отвращение. Нигде в целом свете нельзя, может быть, найти более в содрагание приводящих предметов. Нищие обоего пола и всех возрастов, покрытые рубищами и носящие на себе знаки всех отвратительных болезней, наполняют улицы вместе с развратными женщинами и монахами. Толпы сии увеличиваются еще сухощавыми, на уродов похожими ворами, из числа коих едва ли можно исключить кого из людей нижнего состояния. Здешнее воровство заставляет думать, как будто находится на островах южного океана. Никакая осторожность не может спасти от оного. Каждое гребное судно, приходившее к кораблю нашему, привозило искусных в сем ремесле людей. Всякой раз, в глазах всех Матросов, было что нибудь у нас украдено, так, что наконец я принужден был дать приказание никого более не пускать на корабль.

Инквизиция господствует здесь равномерно, как и во всех владениях Гишпанских, и притом, по уверению многих, с великою строгостию. Она имеет главное свое пребывание на острове Канарии. Для человека, свободно мыслящего, ужасно жить в таком месте, где злость Инквизиции и неограниченное самовластие Губернатора действуют вполной силе, располагающей жизнию и смертию каждого гражданина. Тенерифской Губернатор, которой есть притом и Вице-Король всех островов Канарских, не имел такой власти до самого нашего приезда. Она привезена ему пришедшим с нами в один день пакетботом, и служит неоспоримым доказательством, что Гишпанское правительство, вместо успехов в человеколюбивом, и естественным правам соответственнейшем образе правления, более и более от того удаляется. Но чем именно побуждено было правительство к предоставлению такой власти Губернаторам, того узнать мне не удалося. Положим что власть сия в руках просвещенного и благомыслящего мужа, каков Маркиз де Кагигал, не может быть вредною; но кто может в том поручиться, что она не достанется в руки к жестокости склонному, необузданному человеку. Здешний гражданин не имеет нималейшей свободы. Никто не смеет даже побывать на корабле, стоящем на рейде, без дозволения Губернаторского.

Время года было довольно поздно; но мы нашли еще изобилие в винограде, персиках, лимонах, апельсинах, дынях, луке и картофеле, однако все было чрезвычайно дорого. Цена вину в немногие годы крайне возвысилась. За одну пипу платил я по 90 пиастров, которая продавалась прежде обыкновенно по 60. Впрочем вино хорошо и чрез продолжительное плавание становится еще лучшим; однако с мадерою сравниться не может. Нижний сорт вина стоил только 15 ю пиастрами дешевле; почему и купил я для служителей хорошего. Делаемая здесь водка так худа, что продается токмо в одной Гишпанской Америке; Европейцы же не стали бы оной пить. Говядина была очень дорога; фунт оной стоил 8 пенс или 32 копейки. За барана в 12 и 14 фунтов платили мы по 7 пиастров; за курицу, по одному: сверх того прибавить надобно к сему от 20 до 30 процентов за коммисию. Каждая бочка воды стоила нам пиастр.

Среднее число из многих наблюдений, учиненных нами на рейде, показало широту 28°,27,33" N.

Долгота по большому Арнольдову хронометру No. 128, вышла = 16°, 12, 45" W.

Истинная долгота, определенная Г-ми Бордою и Варилою есть 16°, 15, 50".

Октября 27 го в полдень No. 128 показывал более среднего времени Санта-Круса 0 часами, 24,56". Суточное оного отставание было 11,4.

Октября 27 го дня No. 1856 показывал более среднего времени Санта-Круса 0 час. 0, 07".

Суточное ускорение оного было 5",5.

Пеннингтонов хронометр показывал в то же время более среднего времени Санта-Круса 0 час. 07, 17".

Суточное ускорение оного было — 5",3.

Среднее число из многих полуденных и близ меридиана взятых высот Г-м Горнером в доме Инквизиции, показало широту сего места, лежащего почти в средине города, = 28°,28,20". N.

Долгота, вычисленная по No. 128 вышла — 16°,13,42". W.

Склонение магнитной стрелки по многим наблюдениям, учиненным двумя Пель-компасами, найдено 16°, и', 30" W. В 1792 году было оное 16°, 32, 00"; для определения же наклонения магнитной стрелки, не мог Господин Горнер сделать наблюдений; поелику я хотел отправиться отсюда несколькими днями прежде; а потому и не велел я вынести из корабля на берег Инклинаториума. Сверх же того опыты Лаперуза свидетельствуют, что подобные наблюдения сим инструментом не могут быть здесь успешны, и он приписывает сие множеству железа, находящагося в земле Тенерифской.

Термометр за день пред отплытием нашим возвысился до 22°; во всю же бытность нашу здесь не опускался он ниже 19° 1/2.

Перемена барометра была весьма маловажна; редко составляла две десятых линии; обыкновенная высота оного была 29д,90, и 29д,92.

По наблюдениям Господина Флерье[20] произведенным здесь над приливом и отливом в 1769 году, прикладный час бывает в 3 часа и возвышается в новолуниях и полнолуниях до 12 футов, в квадратурах же до 6 ти футов.

Октября 26 го дня, в 6 часов по полудни, привезено было с берега на корабль все остальное; но темнота вечера и неблагоприятствующий к отходу ветр были причиною, что я решился остаться на якоре до следующего утра. Сие сделал я тем охотнее, поелику узнал, что Г-н Губернатор хотел на другой день посетить нас пред отходом. В 9 часов поутру имели мы в самом деле удовольствие видеть его у себя с немалою свитою гражданских и военных чиновников. При отъезде его на берег салютовал я 9ью выстрелами, на что ответствовано было с крепости числом равномерным.

В 19 часов при весьма тихом южном ветре снялись мы с якоря. С нами вместе пошли отсюда два купеческих корабля: один Картельной в Гибралтар, a другой Гишпанской, пришедший того же дня из Малаги и назначенный в Рио де ла Плата. Капитан последнего хотел свести на берег своих трудных больных, но Губернатор сделать ему того не позволил, почему он и принужден был в таком печальном положении продолжать свое плавание.

Чем более удалялись мы от Санта-Круса, тем западнее становился ветер, ввечеру дул от NO прямо с берегу; но продолжался только до другого утра, в которое дул опять с южной стороны. Я держал во всю ночь курс SSW, пока позволял то ветер. На другое утро находилась от нас югозападная оконечность Тенерифа на NW, 35°. В сие время широта наша была 27°,7 К вечеру сделался ветр западный и час от часу уклонялся к северу. В 6 часов следующего утра все еще видна была гора Пик со шканец. Она лежала от нас NO 15°, по компасу, т. е. NW 0°,30, при западном склонении магнитной стрелки и6° в тогдашнем нашем месте. Обсервованная в полдень широта была 26°,13,51"; долгота же 16°,58,23". От 6 часов утра до полудня уменьшилась широта наша 21,54", долгота же увеличилась 19,15". Итак корабль наш в то время, когда виден был еще Пик, находился в широте 26°,35,45", а в долготе 16°,39,10". По наблюдениям известного кавалера де Борда и астронома Пингре лежит Пик под 28°,17, северной широты 19°,00 западной долготы от Парижа, или 16°,40 от Гринвича; почему и должны были мы увидеть его в 6 часов утра на севере, как то действительно и случилось, и находились от него расстоянием на 101 милю. При весьма ясной погоде можно видеть гору Пик с салинга 25 ю милями еще далее; однако сие расстояние есть уже самое дальнейшее, в каком только ее видеть можно с таковой высоты при самой ясной погоде. Высота горы Пика, определена уже многими наблюдателями. По Бордову определению, на геометрическом измерении основывающемуся и за самое верное принимаемому, высота её составляет 1905 тоазов или 11430 футов.

Я держал SWtW, скоро же потом WSW; поелику мне хотелось обойти острова Зеленого мыса с запада и увидеть из оных только остров Свят. Антония. Гишпанский корабль, вышедший с нами вместе из Санта-Круса, скрылся из виду на NO. Погода была хорошая и ясная при ветре от NW. В сие время приказал я отвязать канаты от якорей, и высушив оные убрать. служителей разделил на три вахты, не взирая на то, что по величине корабля 15 ти человек для всех работ не было достаточно; но я положился на хорошую погоду и постоянность посадных ветров, и таковое разделение оставалось во время всего нашего путешествия даже и при самых худых погодах.

Ноябрь. 1

Ноября 1 го под 23°,10 широты и 19°,30 долготы, когда корабль наш казался быть совсем неподвижным, учинены были мною и Г-м Горнером над наклонением магнитной стрелки следующие наблюдения:

Северное наклонение северного полюса к О — 31°,00.

Южного полюса к О — 31°,00.

Северного полюса к W — 30°,30.

Южного полюса к W — 31°,00.

Среднее из сих наблюдений есть 30°,52.

Сколько бы колебание корабля мало ни было, но нивелирование Инклинаториума крайне трудно, или почти невозможно; почему подобные сим наблюдения и не могут произведены быть с великою точностию; но не смотря на то, неверность оных не будет столько велика, чтобы нельзя было употреблять оных при теории о магнитной силе с некоторою пользою. Для сего и не упускали мы с Г-м Горнером производить таковых наблюдений, когда колебание корабля было маловажно, хотя Инклинаториум наш и не был из лучших инструментов.

Ноября 2 го при слабом северном ветре волнение было от NW так сильно, что корабль чрезвычайно качался. Сие заставляло нас думать, что у Канарских островов долженствовал дуть весьма крепкой ветр от NW. Ветр был переменной то NNW, то N, то NO.

4 го. Взяли мы с Г-м Горнером несколько лунных расстояний. Среднее из двух вычислений, из коих в каждом было по 5 наблюдений, показало долготу в полдень 22°,14,30"; по хронометрам была оная = 22°,18,00", широта в полдень = 90°,08. Склонение магнитной стрелки найдено в сей день 14°,30, западное.

6 го. На рассвете увидели мы остров Св. Антония в расстоянии от 25 до 28 миль. Ветр был весьма слабый; почему и велел я держать прямо на запад, дабы находиться от берега далее; потому что в близости высоких островов весьма часто бывают штили. В полдень были мы в широте 12°,55. Югозападная оконечность острова находилась от нас SO 24°, в 45 милях. Мы легли WSW; под вечер же, когда ветр сделался свежее, SWtW. Во всю ночь продолжался ветр умеренной. Почему и на другой еще день могли мы видеть остров Св. Антония. В полдень находилась от нас югозападная оного оконечность на SO 86°, расстоянием около 54 миль. В сие время велел я держать опять SSW. В полдень долгота средняя из многих вычислений, взятых нами с Г-м Горнером лунных отстояний, была 26°,17,07", по хронометрам = 26°,24,40". Долгота югозападной оконечности Св. Антония посредством Арнольдова хронометра No. 128, лучшего из всех наших хронометров, вычислена мною 25°,24,00". Склонение магнитной стрелки найдено 15°,6, западное.

Плавание по западную сторону островов Зеленого мыса имеет явное преимущество пред восточным опыты всех мореходцев уверяют, что на западной стороне оных пассатной ветр бывает всегда свежее; на восточной же случаются часто штили. Весьма мало есть примеров, чтобы кто либо проходил между островами Зеленого мыса и берегами Африки. Итак всем предприемлющим плавание к Экватору, советовал бы я держаться от Канарских островов такого курса, чтобы могли они перейти параллель 17°, или широту острова Св. Антония в долготе 26 1/2°, даже до 27°; после же держать курс прямо к Экватору на румб SOtS. Сим образом можно вовсе миновать острова Зеленого мыса, которые по обширности своей довольно достаточны к тому, чтобы переменить обыкновенное направление пассатных ветров. Около сих островов часто бывает ветр югозападный. Если же сего и не случится, то в близости подпасть можно маловетрию. Следственно плавание на 1 1/2 град. западнее прямого курса вознаградится довольно свежим и постоянным ветром; если же понадобятся видеть остров Св. Антония для поверки счисления, то оное в расстоянии 50 миль удобно произвести можно. Но во всяком случае должно строго наблюдать, чтобы не подходить ближе 20 или 25 миль; в противном же случае можно подвергнуться опасности привлекающего во время штилей течения ж берегу. В 1797 м году, когда находился я на Англинском линейном корабле Резонабле, шедшем в Ост-Индию, узнали мы собственным опытом, сколь опасно приближаться к сим островам, да и ныне близость оных до некоторым признакам была для нас довольно ощутительна. Ночью еще пред тем утром, в которое увидели мы остров Св. Антония, сделалось вдруг маловетрие. Но как скоро удалились мы опять от сих островов, то сделался ветр свежее,

Хотя остров Св. Антония скрылся после от нашего зрения и мы находились уже в долготе 27°; однако ветре продолжался все еще тихий переменный по большей части южный. С нетерпением ожидал я настоящего пассатного NO ветра, чтобы идти назад к востоку до 20°. Сие почитал я нужным потому, что между странами NO и SO пассатных ветров господствуют обыкновенно тихие южные ветры, и бывает сильное от востока течение, перейти же Экватор надлежало не западнее, как в долготе 24° или 25°; ибо, если проходишь оный западнее, тогда могущие случиться близкий к югу пассат и сильное течение привлекают корабли так близко к берегам Бразилии, что они не в состоянии бывают обойти мыс Св. Августина, что не редко на самом опыте случалось. Но если позволяет ветр проходишь линию под 20° или 21°, то упускать того никак не надобно, однако сие редко удается.

На сих днях ученые наши занимались многими, опытами, изыскивая причину светящагося явления в воде морской. Сии опыты, казалось, утверждали, что морская вода светится не от движения и трения частиц оной, но что действительною виною того суть органические существа. Они брали чашку положа в нее несколько деревянных опилок, покрывали ее белым, тонким, вдвое сложенным платком, на которой тотчас лили почерпнутую из моря воду; при чем оказалось, что на белом платке оставались многие точки, кои при трясении платка светились; процеженная же вода не оказывала ни малейшего света, хотя, по причине трения её при проходе сквозь опилки, и долженствовала бы вознаградиться потеря отделенных от неё, так сказать, атомов, и дать ей тот же сильный свет. Доктор Лангсдорф, испытывавший сии малые светящиеся тела посредством микроскопа и срисовавший несколько оных, открыл, что многие, превозходившие других величиною, были настоящие животные; в малых же примеинил он также организацию животных. Однако опыты сии учинены им были на другой день; почему и неизвестно, живы ли оные были в то время, когда светили, или находились уже в брожении? Они светились не всякой день равномерно, из чего заключать можно: не имеет ли влияния в свет сих животных атмосфера? не произходит ли то, может быть, от большей или меньшей електрической силы в воздухе? Сверх того, какая бы могла быть причина, что они светятся только в то время, когда движением корабля производится трение? если же того не произходит, то и света не бывает.

10 го Ноября под 13°,51 северной широты и 27°,7 западной долготы, настал пассатный ветр от NO, уклонявшийся довольно к О, и именно дул то от OtN, то от ONO. С помощию оного плыли мы, сколько возможно, к ZO. Сие сделалось необходимым потому, что мы принуждены были бороться с сильным течением, увлекавшим нас назад на 20 миль ежедневно.

15 го под 6°,58 сев. широты 21°,30 долготы, покрылось в полдень все небо облаками, в 9, часа нашел жестокой шквал с проливным дождем; так, что мы принуждены были убрать все паруса, однако оной продолжался не более получаса. В 7 часов вечера явился другой сильной шквал, продолжавшийся более двух часов. Вся ночь была очень пасмурна, а ветр слабой. Здесь был предел пассатного ветра, которого лишились мы по претерпении сих двух шквалов, и находились в полосе, в коей господствуют переменные, большею частию совсем противные ветры, частое маловетрие и штили, жестокие и частые шквалы, сопровождаемые проливными дождями; сверх того жаркой и влажной воздух, трудный к перенесению и вредный здоровью. Часто проходили многие дни, в которые не видали мы совсем солнца, платье и постели служителей нельзя было просушивать. Термометр показывал беспрестанно 22 и 23 градуса. Воздух был жаркой и чрезвычайно тяжелой. В сие время имели мы довольную причину опасаться болезней, однако к счастию не было у нас ни одного больного. К сохранению здоровья служителей употреблены были все предосторожности. От двух до четырех раз еженедельно приказывал я разводить огонь, горевший всегда 3 и 4 часа; средство беспорно преимущественное для прогнания влажности и для очищения воздуха. Тенерифской запас, состоявший в картофеле, лимонах и тыквах (pumpkins), был так велик, что и до прибытия нашего к острову Св, Екатерины не мог изтощиться. Вместо водки, выдаваемо было каждому служителю полбутылки лучшего вина Тенерифского. По утру и по полудни давали им очень слабой, но сладкой пунш с довольным количеством лимонного соку. Ни одной минуты солнечного сияния упускаемо не было, чтобы не просушивать и не проветривать служительского платья и постелей. Частые дожди, в продолжение коих запаслись мы на 14 дней пресною водою, доставили им случай перемыть белье свое, для чего и распущен был тент между грот и фок-мачтами. распущенный тент с накопившеюся водою представлял маленькое озеро, в коем около 20 человек вдруг вымыв белье и платье, купались сами и омывали друг друга. Впрочем служители переносили зной с меньшею трудностию, нежели каковую я предполагать мог. Хотя термометр редко показывал ниже 23 градусов; однако многие из них спрашивали часто: когда же настанет великой жар? так то натвердили им о чрезвычайности оного. Из сего заключить надобно, что для Россиян нет чрезмерной крайности. Они столько же удобно переносят холод 23 градусов, сколько и жар равностепенной.

Сия неблагоприятная погода продолжалась 10 дней, и мы во все сие время могли подвинуться к югу только на 9, градуса, причем боролись с сильным течением, увлекавшим нас к N на 15 и 18 миль ежедневно. По прошествии сих 10 дней настал ветр свежий, северный и продолжался около 24 часов; после склонился к SO, и сделался настоящим пассатным ветром. В сие время находились мы под 2° северной широты и под 23° западной долготы.

Ноября 22 го дня увидели мы корабль, лежавший в бейдевинд к O; я думал, что он шел в Европу, почему и хотел воспользоваться сим случаем, послать в Россию письма. Я немедленно отправил Офицера на сей корабль, на коем между тем поднят был Американской флаг. Возвратившийся Офицер объявил мне, что корабль назначен в Батавию; но не взирая на то, Капитан взял наши письма с уверительным обещанием постараться о надежной пересылке оных с мыса Доброй Надежды, куда зайти ему надлежало.[21] Долгота оного по счислению его была западнее нашей слишком 3 градуса, что и побудило его держаться к О. Я послал ему долготу, определенную посредством наших хронометров, с уверением, что он совершенно на оную положиться может. После чего переменил он свой курс и держался вместе с нами; но в следующее утро уже едва могли мы его видеть.

26 го в половине одиннадцатого часа по полуночи перешли мы чрез Экватор под 24°20 западной долготы, по совершении 30 ти дневного плавания от Санта-Круса. При 11 ти пушечных выстрелах, пили мы при сем случае за здравие ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА I го, в достохвальное правление Коего мог только развеваться в первый раз Российский флаг в южном полушарии. Обыкновенное игрище в честь Нептуну не могло быть совершено, потому что никто, кроме меня, из находившихся на корабле нашем не проходил прежде Экватора. Однако Матрос Павел Куртнов, имевший отменные способности и дар слова, быв украшен трезубцем, играл свою ролю в самом деле так хорошо, как будто бы он был уже старым, посвященным служителем морского бога, и приветствовал Россиян с первым прибытием в южные Нептуновы области с достаточным приличием.

1804 год. Декабрь.

В сие время взял я курс свой к острову Тринидату; но пассатный ветр дул от SSO и SOtS. Сверх того течение от юга и востока было столь сильно, это еще в седьмом градусе южной широты перешли мы чрез меридиан Тринидатской. После сего ветр отходил к востоку и был очень свеж; почему мы и сделали довольной успех в плавании нашем к югу. Западное течение все еще продолжалось; однако было гораздо слабее, нежели в близи к Экватору. Под 14° южной широты лишились мы SO пассатного ветра, за коим следовали восточные уклонявшиеся несколько то к N, то к NW. Во все время плавания нашего сим пассатным ветром сопровождаемы были мы бесчисленным множеством рыбы, называемой Бонитом, которой удили мы по нескольку ежедневно и доставляли служителям нашим свежую и вкусную пищу; из морских рыб, известных под названием Прожор, поймали только одну. И хотя она вкусом несравненно хуже Бонишов; однако же большая часть оной была употреблена в пищу. Бывшие на корабле нашем Японцы ели сырые головы с великою жадностию.

4, 5, 7

Декабря 4 го, сделаны были мною два вычисления по взятии лунных расстояний, коих среднее показало долготу в полдень 31°,15 по наблюдениям Доктора Горнера была оная 5 минутами восточнее. Склонение магнитной стрелки по учиненным многим наблюдениям вышло 3°,01 западное; южное наклонение оной найдено на другой день 39°,00, под широтою 16°, 42 и долготою 31°,40. Взятые, многие лунные расстояния показали того дня западную долготу нашу 31°,50,45". 7 го под 19°,57 широты, 32°,12 долготы, найдено южное наклонение магнитной стрелки 36°, 48.

Лаперуз тщетно употребил несколько дней на искание острова Ассенцао (о существовании коего в продолжении 300 лет были разные мнения) между 20°,10 и 20°,50 южной широты, продолжая плыть до 7 го градуса к западу от меридиана островов Тринидатских; посему и не без причины изъявлял он свое о бытии оного сомнение, прибавив к тому, что остров сей, означен будучи под одною широтою с островами Тринидатскими, не принадлежит ли к оным? Мнение сие давно уже и до Перуза многие имели и многие оное оспоривали: так например Фрезье в описании путешествия своего в Южное море охуждаеть славного Галли, что он не поместил в своей карте острова Ассенцао, утверждая, будто бы он сам приставал к сему острову; но Галли, защищая свою карту против Фрезье, доказывает, что сей последний приставал к острову Тринидату, а не к острову Ассенцао. Но как еще по сие время многие утверждают существование помянутого острова, что и решился я плыть несколькими градусами западнее, нежели плыл Лаперуз, дабы или увериться в бытии оного, или ко всем прочим сомнениям присоединить и свое. К сему предприятию побужден я был более всего тем, что издатель Лаперузова путешествия, кажется, обвиняет Лаперуза в том, что он не искал сего острова далее, и утверждает, что он перестал искать его в то самое время, когда находился уже близ оного. Миллет де Мюро основывает свои утверждения на следующем: 1 е, что Дапре определил долготу Ассенцао 38° к западу от Парижа; но Лаперуз не простирал так далеко своего плавания; 2 е, что Лепин, Француской Офицер, уверял его, что он в 1791 году проходил мимо острова Тринидата и Ассенцао, и нашел широту первого 20°,23, последнего же 30°,38, прибавив к тому, что для определения долготы сих островов не было у него инструментов; однако же полагает, что остров Ассенцао находится во 130 лигах, или З60 милях от берегов Бразилии. Таковое утверждение, казалось мне, заслуживало уважение, А хотя Лепин и не мог определить долготу сего острова; однако, еслибы он уверен был в действительном существовании оного, то конечно не оставил бы сообщить публике точнейших известий о таковом острове, о бытии коего так долго спорили; наипаче же мог бы он известить, точно ли сходствует положение сего острова с описанием и чертежами, изданными Дапрем и Далримпелом и многими другими Географами. В сем последнем случае оставалось бы только продолжать плавание, под 20°,38 широты, до тех пор к западу, пока он будет найден.

Декабря 7 го дня в полдень находились мы в широте 19°,47, в долготе 32°,24; следовательно 21 градусами восточнее Лаперузова искания острова Ассенцао. Почему и мог я продолжать плавание всю ночь без всякого опасения миновать остров Ассенцао. Курс взят был мною таким образом, чтоб на рассвете находиться под широтою, означенною Лепином, а потом держать прямо на запад.

8 го в полдень находились мы по наблюдениям нашим в широте 20°47. Течение увлекло нас к югу несколькими милями далее 20°,38; погода, хотя была и не очень светлая, однакож зрение могло простираться даже со шканеце на 12 и 15 миль; остров же Ассенцао должен быть возвышен; а потому и надлежало бы усмотреть оной с саленга и в двойном расстоянии против упомянутого. Из сего явствует, что нам никак не возможно было миновать сего острова, если бы он существовал действительно под сказанною выше сего широтою. В 7 часов вечера в широте 20°,4, а долготе 35°,31 легли мы в дрейф.

На рассвете следующего дня (9 го Декабря) поставив все парусы, продолжали плавание свое к западу. В полдень, по наблюдениям, нашли широту 20°,46,51", а долготу 36°,19. Нева находилась от нас к северу расстоянием около 3 миль. С нетерпением ожидали мы ежеминутно услышать, что закричат с саленга: берег! берег! однакож надежда сия оказалась тщетною. В 1 часов вечера оставил я вовсе дальнейшее искание острова Ассенцао. Мы находились тогда в широте 20°,42? а долготе 37°?00 от Гринвича, а от Парижа 39°,20. И так плавание наше простиралось западнее Лаперузова, 9°,10, долготы же, под коею Дапре полагает остров Ассенцао 1°,90. Поелику мы во все время искания нашего не удалялись никак от принятой широты сего острова более 9 миль к югу, как то выше видеть можно; то и смею утверждать, что остров Ассенцао между широтами 91°,10 и 20°,30 до 37°,00 западной долготы от Гринвича вовсе не существует; следовательно и отстояние его от Бразильского берега будет малым чем более 320 миль. Все сие подает великое сумнение, чтобы Г-н Лепин находился действительно у острова Ассенцао, разве определил он широту оного неверно; но сего от Француского флотского Офицера едва ожидать можно. Не опровергая совершенно бытия сего острова, да будет мне позволено заметить, что Лаперуз имел большее право сумневаться о существовании оного, нежели издатель его путешествия доказывать противное тому удостоверительным образом.

Предоставив обретение острова Ассенцао счастливейшему мореплавателю, взял я курс свой к мысу Фрио, который желал видеть для того, чтобы увериться в точной широте оного. По испытании многих новейших; морских карт и путешествий, к немалому моему удивлению нашел я, что разные показанные широты мыса Фрио от 23°,6 отступают до 22°,34. Во Француском Астрономическом Календаре (Connoiffance des temps) показана оная, даже в продолжении многих годов, под 22°,9, равно как и в морском Словаре, изданном Гран-Преэм. В подлиннике Путешествия посольства Лорда Макартнея показана широта сего мыса под 32°,2; но это должна быть типографическая ошибка, вместо 23°, 2.[22] Кастера, Француской преложитель Макартнеева путешествия, поправил сию типографическую ошибку очень худо, поставив вместо 32°,2, 22°,2, а из сего перевода перешла уповательно ошибка и в Connoifsance des temps и в сочинение Г-на Гран-Пре. Таковая разнообразность в широте мыса Фрио не могла бы продолжаться 35 лет, ежели бы Капитан Кук в описании первого своего Путешествия упомянул об оной определительно. Однако, если бы обратили внимание на Астрономические наблюдения, учиненные в путешествиях Бирона, Картерета, Валлиса и в первом путешествии Капитана Кука, кои изданы Астрономом Уэлсом (Wales), то нашли бы, что 12 Ноября 1768 года, как в такой день, в которой Кук увидел мыс Фрио, найдена была им в полдень широта 23°,6; и поелику Кук именно говорит, что он в сей день держал курс свой на Рио-Янеиро вдоль берега лежащего на О и W; то и широта мыса Фрио долженствовала мало различествовать от найденной им в полдень. Нимало не сомневаюсь я и сам, что широта оного мыса должна быть 23°,2; ибо таковою нашел оную Сир Эрасмус Туэр и почти такая же должна она быть по приведенному мною из первого Кукова путешествия обстоятельству.

Декабря 11 го дня по наблюдениям были мы под 22°,36 широты и 40°,46, долготы. В 7 часов вечера бросили лот, глубина нашлась 50 саженей, дно каменистое.

12 го На рассвете увидели мы остров Фрио, лежащий близ мыса того же названия. Он весьма удобно узнается по глубокой долине, разделяющей его на две неравные части; в отдалении кажется он двумя островами. В полдень находилась от нас средина острова Фрио прямо на запад, чего я и желал, дабы с точностию определить широту оного; но помрачившееся небо и скрывшееся солнце воспрепятствовали сему наблюдению. По полудни небо прояснилось, и корабль не имел почти никакого колебания; при сих благоприятствующих обстоятельствах нашли мы взятием 12 азимуфов, склонение магнитной стрелки, от 2°,21, до 3°,06. Итак среднее будет 2°,49, восточное; наклонение же магнитной стрелки, в то же время, было 43°,30, южное.

13 го Декабря в полдень широта найдена 23°, 11, 45"; мыс Фрио лежал от нас NW 53°,20, расстоянием около 25 до 30 миль. Ежели принять сие расстояние, то южная широта мыса Фрио должна быть 22°,52,30"; однако, как таковое расстояние есть глазомерное, то и определение широты не может иметь желаемой точности. Определение же долготы мыса Фрио почитаю я вернее. Ежели мы с найденным на острове Св. Екатерины прибавочным ходом хронометров сообразим вычисленные нами ежедневные долготы между сим островом и местом, в котором находились мы Декабря 13 дня, то Арнольдов хронометр № 128 покажет западную долготу мыса Фрио 41°,39; по истинной же найденной сего дня долготе выходит долгота мыса Фрио 41°,36,30".[23]

В 7 часов вечера оставили мы мыс Фрио, лежавший тогда от нас NW 10° расстоянием от 18 до 20 миль, и взяли курс свой прямо к острову Св. Екатерины. Погода была светлая и прекрасная, ветр северовосточный свежий, так, что мы 16 числа в 8 часов вечера находились уже на глубине 40 саженей. Пролавировав всю ночь, увидели мы на рассвете следующего дня острова Альваредо и Тал. Погода была пасмурная и мрачная; почему и не могли мы видеть острова Св. Екатерины. И как я не имел подробной карты сего берега, а также и видов островов, лежащих пред входом к острову Св. Екатерины; то и не мог себя в точности уверить, это виденные нами острова были действительно Альваредо и Гал; почему и не отважился пройти между сими каменистыми островами; и в той надежде, что полученная высота солнца в полдень выведет меня из сей неизвестности, стал держать к северу под немногими парусами. Продолжительная пасмурная погода с сильным дождем при свежем ветре не позволяли сделать наблюдения; итак принуждены мы были держаться вблизи берега до тех пор, пока настала ясная погода.

18–20

18 го Декабря найдена по наблюдениям южная широта 26°,53,39". После сего начал я держать курс к югу в возможной близости от берега, дабы ясно осмотреть заливы с находящимися в оных каменистыми островами, составляющими прекрасные порты, которые Португальцам хотя и известны; однако я сомневаюсь, чтобы берега Бразилии описаны были ими когда либо с надлежащею точностию. Виденные нами карты острова Св. Екатерины и берега, лежащего к северу от сего острова, не слишком верны, не взирая на то, что одна из оных сочинена Португальским Географом Лопесом, другая же самая новейшая (а именно в 1803) некоторым Португальским инженером. На первой карте Астрономические определения были неверны, на последней же, впрочем подробной и с великим рачением сделанной, вовсе оных не находилось; на карте, помещенной под No. 3 в Атласе, показан северный вход к якорному месту, находящемуся между островом Св. Екатерины и малою частию матерой земли, лежащею к северу от Св. Екатерины того берега, которой мы в то время имели случай видеть. Сию карту, думаю, не почтут в Атласе моем совсем излишнею; поелику мне не удавалось и поныне видеть карты сего входа, выключая одну, находящуюся под No. 57 во второй части малого морского Атласа, изданного Беллином, которая однако же имеет много погрешностей и недостатков.

В 4 часа по полудни сделался ветр тихой. Внезапное опущение ртути в Барометре предвещало бурю. Близость берега наводила нам с начала беспокойствие; однако оное скоро уничтожилось сделавшимся с берегу ветром, сопровождаемым сильным дождем с громом, и увеличившимся после до того, что мы должны были убрать все паруса и оставаться под штормовыми стакселями и фоком. Следующего дня в полдень ветр утих так, что мы могли отдать марсели; по полудни же поставив брамсели, поворотили к берегу, которой увидели опять 20 го на рассвете; но течением от юга увлекло нас так далеко к северу, что мы должны были лавировать целой день, дабы приближиться к острову Галу. В полдень лежал он от нас на SW 22°, остров Алваредо на SW 7°, широта обсервованная была 26°,58,48". Под вечер увидели мы лодку, шедшую к кораблю нашему. Мы легли в дрейф, дабы дождаться оной. Это были Португальцы, изъявившие готовность свою провести нас между островами Альваредом и Галом, на что я сам собою по увещанию Лаперуза не смел отважиться, хотя сим путь и очень много сокращается. Мы нашли проход весьма надежным. Можно идти у самых островов без всякой опасности. Глубина уменьшается постепенно до 5 1/2 саженей, на которой мы 21 го Декабря в 5 часов вечера стали на якорь, брошенной на дно, из одного ила состоящее. Крепость Санта-Крус на острове Атомирись находилась от нас на NW 10°; средина острова Альваредо на NO 35; остров де Ратонес на SO 15; и Понта Гросса на NO 66°. Крепость Санта-Крус отстояла от нас на одну милю; местечко Сан-Михель на 5 миль.

ГЛАВА IV. ПРЕБЫВАНИЕ У ОСТРОВА СВ. ЕКАТЕРИНЫ

1803 год. Декабрь. 21

Едва успели мы стать на якорь, как приехал к нам на корабль Офицер из крепости Санта-Круса поздравить с благополучным прибытием; в следующее же утро имели мы удовольствие видеть у себя и самого Коменданта.

Поелику я намерен был, сколько возможно, сократить здесь мое пребывание; то и отправился сего же утра в город Ностра-Сенеро-дель-Дестеро, находившийся от нас в 91 милях прямо к югу. В сем городе имеет свое пребывание Губернатор; почему и полагал я, что в оном все наши надобности скорее исполнены быть могут. Губернатор Дон Иозеф де Куррадо, Португальский Полковник, к которому явились мы с Г. Лисянским и несколькими Офицерами для засвидетельствования своего почтения, принял нас с чрезвычайною ласкою. Немедленно изъявил он готовность свою к вспомоществованию нам во всем возможном. На каждой из кораблей наших прислал он по Сержанту и приказал им находиться под нашим распоряжением. Он взял у нас роспись всем для нас потребным припасам, и дал приказание одному Офицеру, как возможно, скорее закупить оные в разных местах на острове и матерой земле. Он был столько благосклонен, что заставил своих людей рубить для нас дрова; о сем просил я его особенно потому, что работа сия, по причине великих жаров крайне тягостная, могла бы нанести вред здоровью наших служителей. Он позволил нам учредить на малом острове Атомирисе свою обсерваторию, которая была нам весьма нужна, как для поверки хода хронометров, который на пути нашем от Тенерифа на всех трех очень переменился, так и для других полезных наблюдений, которые Доктор Горнер надеялся произвести на южном полушарии неба, к чему Европейские Астрономы редко имеют случай.

распорядив таким образом дела наши, возвратился я на корабль уже ночью. Посланник со свитою своею остался на берегу. Губернатор очистил для него половину своего дома, свиту же поместил в своем собственном загородном доме, находящемся недалеко от города в приятнейшем месте. По прибытии моем на корабль, салютовал я на другой день крепости Санта-Круса 13 ю выстрелами, на которые равным числом ответствовано было. В сей же день сделал нам честь Комендант своим посещением с несколькими Офицерами, и обедал на корабле моем. Между тем послал я одного из своих Офицеров на берег для отыскания удобного места к налитию водою и починке бочек. Он избрал для сего небольшое селение, называемое Сант-Михель, лежащее в прекраснейшем месте. Чистая вода проведена трубами от водопада к мельнице для сарочинского пшена, которая однако же редко действует. В три дня весьма легко запастися можно всем количеством воды, хотя бы оное простиралось и более 100 бочек. При сем случае встречается только одно то неудобство, что место сие отстоит от корабля на 5 миль; но если иметь большой баркас, то и сие затруднение будет не слишком чувствительно. Г. Горнер учредил свою обсерваторию еще в тот же день на показанном месте. Работа на корабле производима была с величайшею поспешностию, и я наверно полагал через десять дней быть в состоянии продолжать наше плавание, но неожидаемое донесение Г-на Лисянского лишило меня сей приятной надежды. Он известил, что мачты грот и фокь корабля Невы столь повредились, что он почитает необходимо нужным поставить новые. В стране, в коей нет никакой торговли, следовательно и людей, способных к доставлению всех надобностей для приходящих кораблей, обстоятельство сие сопряжено было с чрезвычайными трудностями, которые, без помощи Г-на Губернатора, могли бы задержать нас несколько месяцов. Поелику готовых мачт здесь вовсе нет; то Губернатор немедленно послал нарочных в близ находящиеся леса, в которых хотя и скоро найти можно годные для мачт деревья; однако же главнейшее затруднение, по причине чрезвычайной тяжести оных, состояло в их доставлении к берегу. При весьма усердном вспомоществовании Г-на Губернатора, пребывание наше здесь, посему неприятному и совсем неожидаемому обстоятельству, продлилось более 5 ти недель.

Некоторые обстоятельства требовали почти беспрестанного моего на корабле присутствия; то и не было мне возможности и случая самому узнать о точном состоянии сего селения. Впрочем каждый путешественник, хотя бы и не имел случая лично разговаривать с живущими здесь просвещенными Португальцами, сам собою удобно может приметить, что Португальское правительство оставляет здешния селения в крайнем небрежении. Если оно побуждается к сему политикою; то оная бесспорно есть самая ложная; если же произходит сие от одного беспечного небрежения; то и того еще не простительнее. Что Португалия вообще не видит своей пользы, которую могла бы иметь от владений своих в сей части света, есть такая истинна, которая уже всеми признана, и не требует более нималейшего подтверждения. Во всей Бразилии остров Св. Екатерины с принадлежащими к нему селениями матерой земли есть, может быть, такая часть владений, на которую Португальское Правительство, никогда не обращало особенного своего внимания, хотя оная такового небрежения, по весьма выгодному своему положению, здоровому климату, плодоносной земле, почве и по дорогим произведениям, никак не заслуживает.

Остров сей, отделяемый от матерой земли проливом, шириною в 200 саженей, лежит на NNO и SSW; длина оного 25 миль, ширина от 8 до 9, в некоторых же местах от 3 х до 4 х миль. Северной его оконечности найдена нами южная широта 27°,19, западная же долгота от Гринвича 47°,56. Первые об острове сем известия и первую карту, изданную с довольною точностию, доставил нам, по мнению моему, Г. Фрезье. Сравнение оной с нашею покажет маловажное различие. После Фрезье сообщил свету некоторые известия о сем острове Лорд Ансон. Лозье де Буве коснулся сего острова вь 1738 году; а несчастный Лаперуз в 1785. В 18 лет, протекших после Лаперузовой здесь бытности, не произошло, кажется, никакой существенной перемены с островом Св. Екатерины. Пространной рейд как тогда, так и ныне защищается только тремя укреплениями, из коих Понта Гросса находится на западной стороне острова; Санта-Крус на малом острове Атомирисе; и третие о 9 ти пушках на острове де Ратонесе: но из сих 9 ти пушек были только три в надлежащем состоянии. Крепость Санта-Крус есть важнейшая. Поелику здесь учреждена была нами обсерватория, то я и имел случай рассмотреть сию крепость обстоятельно. Замечания о недостатках её, упоминаемые Г. Моннерон в его письмах, суть совершенно основательны. Я нащитал в оной только 20 пушек, из коих большая часть к употреблению негодны. Гарнизон состоит не более, как из 50 ти человек. Если бы какая Держава вздумала овладеть здешними селениями; то учинить сие было бы для неё столько же удобно, сколько и Гишпанцам в 1771 году, и притом с гораздо меньшим ополчением.

Однако в таком случае продолжительное владение сим островом, без присоединения к тому близ лежащей матерой земли, есть не возможно; а сие обстоятельство и должно удерживать всякую Державу от покушения на овладение оным. Город Ностра-Сенеро-дель-Дестеро укреплен еще хуже. Малая батарея о 8 пушках у пристани есть единственная его защита. Малой открытой батареи (a barbette) на оконечности перешейка, о которой упоминает Моннерон, при нас уже не было. Гарнизон состоит почти из 500 человек; но солдаты, не смотря на то, что из Бразилии посылается в Лиссабон ежегодно множество алмазов и по 20 ти милионов крузадов, уже многие годы сряду не получают жалованья. Неоспоримое доказательство беспечного Правительства. Но что бы солдат не переморит голодом; то дают каждому в день по 20 ти рейсов, или около 4 копеек.[24] Впрочем солдаты одеты очень хорошо, что без сомнения приписать должно более попечению Г. Губернатора и полкового начальника, нежели правительству, выдающему им жалованье с таковою неисправностию. Шеф гарнизонного полка был при нас потомок славного Васко де Гамы. Со времени заведения войска в здешнем месте, постановлено правительством, чтоб всегда был начальником над оным один из сей славной фамилии. В 1785 м году, в котором заходил сюда Лаперуз, начальствовал над войском Дон Антонио де Гама.

Город имеет весьма приятное положение и состоит из нескольких сот домов, впрочем худо выстроенных. Число жителей простирается. от 2 до 3 тысяч бедных Португальцев и черных невольников. Дом Губернатора и солдатские казармы суть единственные отличающиеся здания.

Начальство Дон Иозефа де Куррадо простирается от Рио Грандо, лежащего под 32° широты южной и под 54° долготы западной, до селения Св. Павла, находящагося в широте 23°,33,10", и долготе 46°,39,10", по наблюдениям Дорта и Графа де Виллас Боас. Старания мои о получении известий о точном числе жителей сей Губернии были тщетны. Впрочем оное должно быть не велико, поелику селения находятся только по берегам, да и те подвержены частым нападениям природных Американцев, что произошло и во время нашей здесь бытности. Но сии нападения произходят без кровопролития. Природные Американцы довольствуются одним грабежем, а особливо стараются похитить, или отнять скот у Португальцев. Почва земли как на острове, так и на берегу матерой земли чрезвычайно плодоносна. Здесь родится отменной кофе и сахарный тростник. Ром хотя и уступает Ямайскому, однако делается гораздо лучше, чрез продолжительное время и плавание, как то мы узнали собственным опытом, и может равняться с ромом, делаемым на острове Св. Креста. Но, поелику иностранные корабли могут получать упомянутые произведения только за наличные деньги, здешним же жителям не позволяется отправлять оных в Европу, то и нет никакого способа к сбытию с рук сих произведений. Гдеж притеснена торговля, там не может быть и промышленности. А посему и добывают здесь оных столько, сколько нужно для собственного употребления и для нагружения двух малых судов от 70 ти до 80 ти тонов, отправляемых ежегодно в Рио-Янеиро для промены на Европейские товары; потому что из сего одного только места получают здешние жители свои жизненные потребности. Кофе и сахар продавались во время нашей бытности по 10 копеек фунт, а за Галлон рому[25] платили мы несколько меньше полупиастра. Само собою разумеется, что произведения сии были бы еще дешевле, ежели бы можно было покупать оные большими количествами, посредством торговых оборотов. Здешняя страна изобилует многими породами прекраснейших деревьев. Я собрал оных более 80 ти образцов разных пород, которые по красивому своему цвету и крепости могли бы составлять важнейший торг с иностранными землями; но сие вовсе запрещено правительством. Принц, Регент Португальский, хотя и объявил, для приведения сей Губернии в лучшее состояние, остров Св. Екатерины вольною гаванью; однако же, крайне ограничив свободу торговли, а следственно и промышленность, сделал сие мнимое свое благодеяние совершенно бесполезным. Ибо лес, как главное произведение здешней земли, запрещено вывозить вовсе; другие же произведения должно продавать только за наличные деньги. Почему и нельзя ожидать, чтобы мог когда либо придти Европейской купеческой корабль в здешнее место для того, чтобы нагрузиться товарами за наличные деньги. Я думаю, что при нынешнем состоянии острова Св. Екатерины и соседственного матерого берега, едва ли может получит полной груз и один корабль, величиною в 400 тонов. Из сего очевидно явствует, что жители, пользующиеся только правом вывозишь свои произведения в одно место Рио Янеиро, не имеют никаких видов к распространению своей торговли, которая, по сим обстоятельствам, должна навсегда оставаться, в беднейшем состоянии. Необходимых вещей, которые могли бы в изобилии здесь быть приготовляемы, как то мыло, деготь и проч. так мало, что здешние жители, по прибытии нашем, не иначе соглашались продавать нам жизненые припасы, как на обмен оных. Сассафрас и растение, из коего извлекают Касторово масло, находятся здесь везде во множестве: однако же Доктор Еспенберг не мог, достать оного и самого малого количества. Тиммерман корабля нашего, посланный мною для заготовления строевого леса, нашел в 2 х милях от Сант-Михеля такия деревья, из которых можно делать мачты для самых больших кораблей. Выше уже упомянуто, что в городе Ностра-Сенеро-де-Дестеро нет никаких купцов. если бы под покровительством правительства поселилось здесь хотя несколько оных с посредственными капиталами: то они в короткое время могли бы не только сами приобресть знатные выгоды; но и способствовали бы много к приведению здешней страны в лучшее состояние. Они скоро были бы в силах посылать несколько кораблей прямо в Португалию с богатыми грузами. Принц Регент, не объявляя гавани Св. Екатерины вольною, мог бы только предоставить здешним жителям более свободы в торговле. Объявление же порта вольным без свободной торговли, есть противоречие, которого к сожалению Лиссабонский Кабинет не примечает. Китовая ловля, обращенная не давно опять в монополию Короны, составила бы другую весьма знатную отрасль промышленности, если бы доведена была до возможного совершенства. Пока Португалия не оставит нынешних ограниченных своих планов, до того времени не престанеть она получать доходов половиною меньше, нежели сколько требуется на содержание войска и чиновников гражданских. Все сие служит единственною причиною повсюду примечаемой здесь тягостной бедности.

Корабли, идущие к мысу Горн, или на китовую у сих берегов ловлю, не могли бы желать лучше здешней пристани в случае нужды. Она гораздо преимущественнее Рио-Янейро, где с иностранцами, а особливо на купеческих кораблях приезжающими, поступают с такою же оскорбительною предосторожностию, как и в Японии. Даже Г. Кук и Банкс должны были сносить обиды, о коих одно только рассказывание возбуждает в каждом справедливое негодование. На острове Св. Екатерины, в близости коего не добываются алмазы, пользуются совершенною свободою. Гавань отменная, вода прекрасная и удобно получаемая, рубка дров не обложена платою; торгующий оными доставляет на корабль за 10 пиастров тысячу поленьев, из коих каждое длиною около трех футов. Климат чрезвычайно здоров. Служители наши в продолжении семинедельного здесь пребывания все были совершенно здоровы; только при самом начале нашего прибытия, некоторые из них на обоих кораблях чувствовали в животе жестокой рез; но оный продолжался только несколько часов и потом проходил вовсе. Жар, даже в самые летние месяцы, как то в Январе и проч. очень сносен. Термометр на корабле нашем не поднимался выше 22 х градусов. Свежей ветр с моря, ежедневно дующий умеряет оной довольно. Жизненные потребности и плоды всякого рода находятся в изоблии и очень дешевы. Мы покупали быка, весом в 10 пуд, по 8 ми, свинью в 5 пуд, по 10 пиастров; за 5 ть кур платили по пиастру. Апельсинй и лимоны пред отходом нашим не все еще созрели; однако мы могли получить оных несколько тысяч за самую малость. Арбузов, и тыкв множество. Напротив того в рыбе был недостаток, произходящий от жаркого времени года, неудобного к ловле, которая, выключая летние месяцы, по уверению жителей, ловится в великом изобилии. Для рыбной ловли не употребляют здесь никаких других судов, кроме лодок, сделанных из одного цельного дерева. Я видел некоторые из них в 30 футов длиною и в 3 шириною. Лодки сии по несоразмерной длине своей с шириною, чрезвычайно ходки; но во время волнения нельзя пускаться на них в море.

По прибытии нашем, нашли мы здесь один Аглинской капер с двумя Французскими призовыми судами, кои назначены были для китовой ловли. Корабельщики, Американские уроженцы, добровольно отдали, как то все здесь, да и самый Губернатор полагали, вверенные им суда Агличанину, овладевшему оными, вопреки всех народных прав, под пушками крепости Санта-Круса. Поступок сей казался нам столь постыдным, что мы не верили тому до насланного Вице-Королевского повеления, чтобы взять помянутых Американцев под стражу и выдать их после Французскому Правительству. Аглинской Корсар имел все качества морского разбойника. Он в верном чаянии скорого открытия войны между Гишпаниею и Англиею взял на хищническом своем поезде купеческое судно, принадлежавшее первой Державе, и не только привел сей приз к острову Св. Екатерины, где тайно распродал нагруженные на оном товары; но и, вооружив его 16 пушками, употреблял на Португальском рейде вместо брандвахты, для осматривания приходящих кораблей. Начальник сего Англо-Португальского брандвахтенного судна простирал наглость свою так далеко, что послал даже к Португальскому, пришедшему сюда военному бриггу о 18 ти пушках, свою шлюбку, для сделания обыкновенных при таких посещениях вопросов Командиру, удивившемуся не мало, что у самых пушек Португальской крепости таким образом с ним поступают. Сей бригг послан был Вице-Королем для овладения всею эскадрою Аглинских каперов. Гишпанскому вооруженному судну, бывшему брандвахтою, удалось уйти, так же и одному Французскому призу; капер же с другим призовым судном подпали власти Губернатора.

Сии, впрочем малоудовлетворительные известия о месте, где семь недель продолжалось наше пребывание, заключаю учиненными нами здесь наблюдениями, относящимися к мореплаванию и Астрономии. Вход сюда удобен. Карта, находившаяся в Атласе под No. 3 покажет то яснее, нежели описание, почитаемое мною излишним. В различении островов Гала и Альвареда нельзя ошибиться. Первой менее последнего, лежит более к северу, и очень приметен по белым длинным полосам видным на утесистых сторонах оного, и по двум малым островкам, лежащим у юговосточной оконечности. В расстоянии около 9 ти миль глубина 30 саженей, но потом уменьшается постепенно. Если случится придти от севера; то надобно держаться между островами Гала и Альвареда так, чтобы малой каменной остров Сан-Пенедо, лежащий от средины Альвареда на WNW 3 1/2 мили, находился вправе. Курс SSW и SWtS, ведет прямо к крепости Санта-Крусу. Становиться на якорь везде очень безопасно, как к северу, так и к югу от сей крепости; однако для удобнейшего сообщения с городом и местом Св. Михаила, где самая лучшая вода, выгоднее стоять от Санта-Круса к югу. Если должно идти от острова Св. Екатерины на юг; то надобно держать курс между островами Альвареда и Св. Екатерины. Проход безопасен совершенно. Буде сделается ветр противной, тогда можно лавировать без опасения; поелику глубина близ самого берега 4 сажени. У берегов Альвареда также безопасно.

Наблюдения над приливом и отливом учинены были Г. Горнером на острове Атомирисе, где находилась наша обсерватория, Примечания его о сем состоят в следующем. Прилив и отлив бывают здесь весьма неправильны и зависят совершенно от ветра. Прилив произходит от севера, а отлив обратно. Поелику ветр дует всегда почти с моря; то и случается; что отлив при свежем северном ветре часто совсем неприметен. Редко продолжается он более двух или трех часов. Точное определение полных вод при новолунии и полнолунии, при всем старании, было не возможно. Время стояния оных продолжалось по большей части от 3 х до 4 х часов, в которые неприметно никакой перемены ни в прибываемой ни в убываемой воде. Самая низкая случилась 27 го Января чрез день по новолунии при свежем северном ветре; самая же высокая, поднимавшеяся до 3 1/2 футов, была через два дня по новолунии при северовосточном ветре. Южной ветр удерживал прилив более часа.

Г. Горнер из многих меридиональных высот солнца и звезд нашел среднюю широту обсерватории, на коей установлен был квадрант, 27°,21,58". Средняя же долгота оной из весьма многих обсервованных им и мною лунных расстояний, найдена = 48°,00,00".

Хронометры, по определенному их на Тенерифе ходу, показывали;

Большой Арнольдов N 128 = — 47°,51,00";

Малой Арнольдов N 1856 = — 48°,52,45";

Пеннигтонов — 48°,9,35".

Г. Горнер, наблюдая на обсерватории почти ежедневно инструментом прохождений, как меридиональные высоты солнца и звезд, так и соответственные высоты солнца, нашел, что хронометр N 128 отставал в сутки 9" более прежнего, и после продолжал отставать еще более; карманной же хронометр N 1856 ускорял каждые сутки 5" более прежнего, но всегда оставался уже при сем ускорении.

1804 год. Январь и Февраль.

Состояние и ход хронометров в разные времена и в разных местах были следующие:

№ 128 показывал в момент среднего полудня Января 24 го 1804 го года в крепости Санта-Круса — 2 ч,25,38",5

Суточное отставание его сего числа — +18",0

Февраля 3 го — +24",0

Октября 27 го 1803 го года на острове Тенерифе — +11",40

Сентября 3 го в Копенгагене — +8",42

Июля 8 го в Санктпетербурге — +9",37

В Апреле в Лондоне — +4",88

No. 1856 показывал в момент среднего полудня 24 го Января 1804 го года в крепости Санта-Круса — 3 ч,29,32",5

Суточное в сей день ускорение его было —14,94

Октября 27 го на Тенерифе —7",56

Сентября 3 го в Копенгагене —5",56

Июля 8 го в Санктпетербурге —7",51

В Апреле в Лондоне —2", 60

Пеннингтонов хронометр показывал в то же время более среднего времени Санта-Круса = 3 ч,29,32",5

Суточное сего числа ускорение его было —7",11

Октября 27 го на Тенерифе —5",30

Сентября 3 го в Санктпетербурге —5",21

В Апреле в Лондоне — +0",70

1804 год. Январь

Склонение магнитной стрелки, которое по наблюдениям Фрезье в 1712 году было 12° восточное, нашли мы среднее двумя разными компасами 7°,50 восточное.

Наклонение по учиненным на берегу наблюдениям 53°,30 южное.

В таблицах суточных моих счислений находится столбец под заглавием истинная долгота. Здесь почитаю за нужное объяснить, на чем основываю я такое название. Само по себе явствует, что здесь слово истинная нельзя принять в самом строгом его значении, потому что наблюдения, производимые на море, не могут иметь совершенной точности, также и ход самых лучших хронометров не бывает никогда совершенно правильным, как то усмотреть можно из ежедневного сравнения их ходов. Приличнее было бы назвать: долгота ближайшая к истинной; но как оная не может много разнствовать от истинной; то по моему мнению и можно принять сие слово без опасения.

В начале плавания нашего от Тенерифа хронометры, а особливо No. 128 и малой Пеннингтонов, довольно сходствовали в ходу своем, не взирая на то, что определенная по оным долгота у острова Св. Антония, одного из островов Зеленого мыса, разнствовала 6 ю или 7 ю минутами от найденной наблюдениями, заслуживающими всякую доверенность. Сей остров находился от нас 6 го Ноября в 6 часов пред полуднем прямо на S в расстоянии около 30 миль. В сие время наблюдени

ями, учиненными Г. Горнером, найдена долгота югозападной оконечности по хронометрам № 128 — 25°, 24, 00

№ 1856 — 25°, 30, 00

по Пеннигтонову — 25°, 20, 50

По определениям Капитана Ванкувера лежит северозападная оконечность сего острова под 25°, 03 и находится 12 восточнее югозападной оконечности[26] сходственно с наблюдениями Г. Флерье; следовательно последняя должна лежать под — 25°, 15

Сию же самую оконечность Капитан Бротон определил в долготе — 25°, 16

a Г. Флерье — 25°, 14

Хотя я и очень желал бы определениями Ванкувера, Флерье и Бротона отдать преимущество пред нашими; однако в сем случае надобно было бы приписат хронометрам нашим такую неверность, которую почитаю я невозможною, a особливо No. 128, бывшему во все долговременное путешествие наше наилучшим и показывавшему по прибытии нашем в Бразилию долготу, разнствовавшую от истинной только 9 ю минутами. Также и малой Пеннингтонов хронометр в начале нашего путешествия был очень хорош; ход оного в Тенерифе и в Бразилии мало изменялся. В последнем месте долгота по оному разнствовала от истинной 9 ю же минутами. Только у мыса Горна сделался он вдруг неспособным к употреблению.[27]

Из сих примечаний о ходе хронометров должно заключить, что оные с 28 го Октября, со дня отхода нашего с Тенерифского рейда по 6 е Ноября не могли произвести столь великой неверности. Более думать надобно, что сия неверность произошла от неизбежных погрешностей в счислении пути, которое должно было принимать при вычислении долготы, дабы наблюдения, учиненные по хронометрам при взятии высоты солнца привесть к тому времени, когда остров виден был прямо на S. Сие тем вероятнее, что разность между сими двумя временами простиралась до трех часов, и что курс был прямо на W.

A пошому средний вывод долгот по сим двум хронометрам и принимаю я по 6 е Ноября за истинные. Сей средний вывод разнствовал от долготы по No. 128 = l', 35"; что и почитаю я погрешностию No. 128 в сие время.

С 6 го Ноября по 4 е Декабря не имели мы уже никакого средства к поверению наших часов, по причине неблагоприятствовавшей погоды, которая не позволяла нам учинить лунных наблюдений; произведенные же в 4 й день Декабря показали неверность No. 128 = 2, 10" Пеннингтонова = 1, 30" восточнее.

Впрочем наблюдения, учиненные 5 го Декабря суть те, на на коих основываю я, особенно поверку хода хронометров и найденную долготу истинную. Оные произведены мною при самых благоприятных обстоятельствах с величайшею точностию, и Г-м Горнером вычислены по Бирговым таблицам. Сим образом найдено, что неверность No. 128 была = +11,00", a Пеннингтонова -9, 35". По прибытии нашем к острову Св. Екатерины, которого долготу определили мы взятием многих лунных расстояний, была неверность No. 128 двумя минутами менее, нежели Декабря 5 го; (Пеннингтонов же изменился в 16 дней 19 минутами; ибо он показывал теперь столько же западнее, сколько прежде восточнее). Итак можно бы принять за погрешность No. 128, 10 минут, среднее число между 11 и 9 минутами, кои оказались 5 го и 21 го Декабря; но что бы поступить со всею точностию, то поелику разность между оными двумя погрешностями, которая составляет две минуты, не могла произойти мгновенно, разделяю я сии две минуты на 16 дней, откуда заключаю, что ход No. 128 до 8 секунд ежедневно ускорялся. От 6 го Ноября, когда погрешность No. 128 была 1,35" до 5 го Декабря, когда погрешность оказалась 11 минуть в противную сторону, целая погрешность составляет 12,35", то и сию должно разделить на число дней, протекших между помянутыми временами, то есть на 29 дней, что и даст 26", отставание No. 128 на каждые сутки. Из всего вышесказанного следует заключить, что от 28 го Октября по 6 е Ноября, средний вывод по No. 128 и Пеннингтонову показывает долготу истинную. От 6 го до 10 го Ноября уменьшается долгота по No. 128 26 ю секундами ежедневно; но от 19 го Ноября до 5 го Декабря равным числом секунд увеличивается. От 5 го до 21 го Декабря уменьшается погрешность 11 минут, ежедневно 8 ю секундами так, что по прибытии нашем в Бразилию погрешность No. 128 выходит 9 минуть.

Что бы показать, до какой степени точности доходит долгота истинная; намерен я приложить оную к долготе мыса Фрио. Декабря 13 го находились мы в полдень по наблюдениям под 23°,11,45" широты и под 41°,10,15" долготы истинной. В 7 часов пополудни лежал от нас мыс сей на NW, 10°, если принять широту его 23°,00,[28] то мы долженствовали находиться от оного в расстоянии на 15 миль; однако, мне казалось, что оное было 25 миль. Посему полагать надобно, что пополудни унесло Корабль наш течением от берега далее, нежели где нам по счислению находиться следовало. Почему расстояние и принимаю я в 20 миль. Курс корабля от полудня до 7 часов был SW 80°,30, плавание 21 миля; а потому истинная долгота, в 7 часов, вышла 41°,32,45". Но как мыс Фрио находился тогда на NW, 10°, в 20 милях; то и выходит долгота оного 41°,36,30".[29]

По наблюдениям Еразма Гауера (как то в путешествии лорда Макартнея показано) лежит мыс Фрио под 41°,31,45"; Капитана Бротона под 41°,53,12". Последний полагает разность между долготами Рио-Янеиро и мыса Фрио 58,4"; Гауер же напротив 1°,12,15". Долгота Рио-Янеиро есть 3 ч,0,20" западная от Парижа или 42°,45 от Гринвича; следовательно долгота мыса Фрио по определениям; Бротона 41°,46,56", Гауера 41°,32,45". Пока разность между меридианами Рио-Янеиро и мыса Фрио неопределена будет точнее, по тех пор можно с равною достоверностию принимать показанные Гауером или Бротоном надежнейшими. Сим хотел я только показать, что при истинной, определенной мною долготе не может быть великой погрешности; по крайней мере в том случае, когда оная приложена будет к долготе мыса Фрио.

ГЛАВА V. ПЛАВАНИЕ ОТ БРАЗИЛИИ ДО ВХОДА В ВЕЛИКОЙ ОКЕАН

1804 год. Январь. 22 и 25

В 22 й день Января доставлена была для Невы фок-мачта, а в 25 й для ней же и грот-мачта. Матросы обоих кораблей работали денно и нощно, дабы привести Неву в состояние к продолжению дальнейшего плавания.

31. Февраль. 1–2

31 го Января донес мне Капитан-Лейтенант Лисянский, что он 2 го февраля может быть готов к отходу. 1 го февраля велел я поднять один якорь, привести на корабль с берега обсерваторию и послал шлюпку за Посланником, находившимся во все сие время в доме Губернатора, который принял его с величайшею учтивостию и оказал ему все возможные знаки гостеприимства. 2 го февраля прибыл Посланник на корабль, сопровождаем будучи Губернатором и несколькими его Офицерами. Как скоро показались их шлюпки, то вдруг началась пальба из всех крепостных пушек. Сему учтивству, относившемуся к лицу Посланника, отвечал я взаимно, приказав сделать 11 ть пушечных выстрелов при Губернаторском с корабля отъезде.

Долговременное пребывание наше у острова Святой Екатерины принудило нас потерять много времени и опоздать столько, что надобно было опасаться весьма сильных бурь, при обходе мыса Горна. Прежде полагал я обойти сей мыс в Январе месяце; но теперь не можно сему последовать ранее Марта; почему и было необходимо поспешат, сколько возможно, избегая всякой остановки даже и тогда, если корабли разлучатся. Пред отходом нашим из Кронштата назначил я места для соединения: порт Сана-Жульен и Валпарез у берегов Хили; но теперь принужден был сделать перемену; а потому и дал я Капитан-Лейтенанту Лисянскому следующее предписание: чтоб он, в случае первой разлуки, крейсеровал вопервых 3 дни около мыса Сан-Жуана восточной оконечности берега Штатов; если же чрез все то время не усмотрит корабля Надежды; то продолжал бы плавание в порт Зачатия, где и ожидал бы меня 15 дней: в случае же разлуки нашей, по ту сторону мыса Сан-Жуана; если 12 го Апреля будет находиться он севернее 45° и западнее 85°, тогда должен идти к порту Анны Марии у острова Нукагива, одного из островов Вашингтоновых и ожидать меня там 10 дней. Но когда Неве не удастся быть 12 го Апреля в широте 45° и долготе; 85°, чего при долговременном и трудном плавании ожидать было можно; тогда Капитан-Лейтенанту Лисянскому надлежало идти в порт Зачатия, откуда, запасясь там, как можно скорее, водою и свежими съестными припасами, отправиться к островам Сандвича, и на сем пути коснуться островов Вашингтоновых с тем, чтоб в порте Анны Марии разведать о корабле Надежде. Я предпочел порт Анны Марии порту Мадре де Диос на острове Таоватте, (названном Менданом островом святые Христины) для того, что оный по известиям Лейтенанта Гергеста, должен соединять в себе все выгоды; и что остров сей, так как и вся купа островов, открытых Американцами, ни самыми открытелями, ни Европейскими мореплавателями, находившимися у оных, после Инграма, неописаны, почему и казалось мне немаловажным узнать острова сии несколько обстоятельнее.

Крепкий северный ветр воспрепяствовал отплытию нашему февраля 3 го. Он дул с толикою силою, что отлив вовсе был не чувствителен; почему и не надеялся я вылавировать в море. Следующего дня пред полуднем дул ветр тот же и сильно. Но в половине 4 го часа по полудни нашла туча с жестокими громовыми ударами и весьма крепким южным ветром. Немедленно сделал я сигнал сняться с якоря. В 4 часа были оба корабля под парусами. Гребное судно, посланное мною за водою за час до перемены ветра, задержало нас так долго, что мы не прежде 6 часов обошли северовосточную оконечность острова Св. Екатерины, держа курс между оною и островом Альваредо. В 7 часов находилась от нас оконечность сия на SW 75°, по компасу, в 6 ти милях. По наблюдениям нашим лежит она под 27°,19,15" южной широты и 48°,00,00" западной долготы, и взята мною пунктом нашего отшествия.

5–6

Чрез всю ночь и весь следующий день шел дождь при крепком южном ветре, во время которого, держа курс к востоку, ушли мы от берега так далеко, что в 12 часов следующей ночи не могли уже достать дна, выпустив пятдесят сажен лотлиня. После сего (5 го февраля) сделался ветр от OSO; и тогда поворотили мы и держали курс StO вдоль берега. При новом ветре переменилась дождливая погода в ясную. В сие время показались уже птицы, предвестницы бури, хотя находились мы еще в широте 28°. В 8 часов вечера (февраля 6 го) найдена глубина лотом 65 сажень; грунт, ил; почему я и велел держать на один румб от берега далее и именно SSO.

7 февраля позволила нам хорошая, ясная погода взять несколько лунных расстояний. взятые мною, вычисленные по Англинскому морскому Календарю (Nautical Almanach) показали долготу в полдень 46°,34,15" запад. по французскому же (Connoissance de temps) 46°,52,30"; по хронометрам 46°,40. широта в полдень была 130°,16,40" южная. В сей день найдено склонение магнитной стрелки 11°,0,2" восточное.

С сего дня (7 го февраля) приказал я выдавать воду мерою. Для каждого без различия, от Капитана до Матроса, положено было в день по две кружки. Одним только Японцам определил я несколько большее количество. Не взирая однако на то, они только одни и роптали на сие учреждение, которое по причине дальнего до Вашингтоновых островов плавания, могущего удобно продолжаться 4 месяца, почитал я необходимым. Японцы многократно на пути нашем подавали мне причину быть ими недовольным. Едва ли можно найти людей хуже, каковы они были. Я обходился с ними с особенным вниманием, даже своенравные их против меня поступки сносил я со всевозможным терпением; но все сие, чего они никак не заслуживали, не могло ни малейшего иметь действия на их беспокойные свойства. Леность, небрежение о чистоте тела и, платья, всегдашняя угрюмость, злость в высочайшей степени, беспрестанно ознаменовывали худой их нрав. Из них должно исключить одного только шестидесятилетнего старика, которой во всем очень много отличился от своих соотечественников, и которой один только был достоин той милости нашего ИМПЕРАТОРА, что он повелел отвезть их в свое отечество. Японцы не хотели никогда приниматься за работу, даже, и в такое время, когда могли видеть, что и их помощь нужна и полезна. С толмачем своим, который худым нравомь своим нимало от них не отличался, жили они во всегдашнем раздоре. Часто клялись они явно, что будут мстить ему за то предпочтение, каковое оказывал ему Г. Посланник.

Ветр, отходя мало по малу от OSO, сделался наконец NNO, и был весьма свеж с частыми порывами, при переменной, то дождливой, то ясной погоде; почему мы имели великой успех в плавании к югу, куда курс наш был направлен.

9 февраля находились мы уже в широте 34°,38,16"; долготе по хронометрам 47°,30. В 2 часа по полуночи бывший на вахте Лейтенант Головачев приметил струю спорного течения в направлении почти NNO и SSW, простиравшуюся так далеко, сколько могло осязать зрение. Она светилась столь сильно, что по объявлению его казалась огненною полосою. Это был предел северовосточного течения, которое, с отплытия нашего от острова Св. Екатерины, увлекало нас ежедневно 15 миль к SW, но в полдень сего числа наблюдения наши показали, что корабль увлекаем был к NNO 1/2 O на 17 миль. Таковая перемена, уповательно, должна быть приписана близости устья реки Рио-де-ла-Платы, от коего находились мы тогда почти на 240 миль прямо к востоку. Следующего дня, в которой плыли мы против устья реки сей, простиралось действие течения до 39 миль в том же направлении, как и за день прежде т. е. NO 28°,30. Погода стояла по большей части хорошая, редко дул противный ветр. В широте 37 градусов увидели мы в первой раз Альбатроссов и много других птиц, почитаемых предвестниками бури. В широте 40 градусов приметили мы много больших пучков морской травы, которая обыкновенно почитается признаком близкой земли, от коей находились мы однако в 600 милях. В широте 43°, и долготе 56° бросали мы лот для познания глубины, но оный на 100 сажен пронесло. Склонение магнитной стрелки увеличивалось мало помалу.

Февраля 17 го в широте 44°,15 и долготе 56°,50 нашли мы оное 17°,37,50" восточное, вычислениями многих наблюдений, разнствовавших между собою до пяти градусов; наклонение же магнитной стрелки, в то же время при весьма хорошей погоде, когда корабль не имел почти никакого колебания, найдено 60°,41 южное. В сей день взяты мною и Астрономом Горнером многие лунные расстояния. Четырью вычислениями, из коих каждое заключало 5 ть расстояний, найдена мною средняя долгота 56°,55,25"; из толикого же числа наблюдений Астронома Горнера вышла 57°,05; хронометры показывали в тоже самое время 56°,40.

18 и 19

Февраля 18 го и 19 го дул ветр весьма свежей северной при пасмурной туманной погоде, за которою по следовал сильной гром и густой туман, так что мы несколько часов не могли видеть Невы. В 9 часов вечера туман прочистился и ночь была светлая. Приняв намерение сделать перемену в туманных сигналах, велел я лечь в дрейф и послал на Неву своего Штурмана. В сие время найдена нами глубина 85 саженей; грунт из серого песку с прочернью. Господин Лисянской уведомил меня, что найденная им в то же время глубина была 50 саженей. В полночь не достали дна 70 саженями. В полдень при пасмурном небе не могли взять высот солнечных; в восемь же часов вечера Господин Горнер, по взятым меридианным высотам звезд Сириуса и Ориона, нашел широту 48°,3. Долгота же наша по вычислению вчерашних наблюдений хронометров, приведенному к сему времени, оказалась 62°,23; а по последним обсервованным лунным расстояниям была оная 62°,50. В 10 часов, по взятии нескольких высот Альдебарана, показали хронометры наши долготу 62°,44.

При сем случае я никак не могу умолчать о чрезвычайной неутомимости Астронома Горнера, с каковою старался он во всякое время определять широту и долготу места корабля нашего. Если днем солнце было закрыто; то он непременно определял широту и долготу ночью. Часто, а особенно около мыса Горна, видев его в самую холодную и неприятную погоду, стоявшего с непобедимым терпением во всей готовности изловить, так сказать, солнце между облаками, я просил его оставить деланные им, иногда без всякого успеха, покушения; но он редко внимал моей прозьбе. Во все время сего нашего плавания очень мало проходило дней, в которые не было определено точное место корабля небесными наблюдениями. Не дружба, связующая меня с Господином Горнером, но самая справедливость обязывает меня упомянуть о таковой его неусыпности. С сего дня, т. е. 19 го февраля, до самого прихода нашего к берегам земли Штатов, приказывал я измерять глубину каждой день от 3 до 4 разов. Оная обыкновенно была 60 и 70 саженей. Грунт песчаной с черными и несколькими блестящими частицами; часто же мелкой, черной и желтой песок.

Февраля 21 го после свежого ветра, продолжавшагося около 6 часов, сделан был на Неве сигнал, что на оной повредился грот-марса-рей, и что надобно переменить его новым; тогда приказал я лечь в дрейф до окончания работы, которая совершена была в 6 часов вечера, и мы пошли опять под всеми парусами. В сей день нашли мы склонение магнитной стрелки 21°,40; восточная широта места была 49°,43 южная, долгота 65°,13 западная.

Ночью (на 22 февраля) уклонился ветр к западу. Находясь почти в средине между Фалкляндскими островами и берегом Патагонии, которого видеть мне не хотелось, держал я курс StO. Великая зыбь от юга качала корабль чрезвычайно; однакож почитал я нужным пользоваться ветром и мы плыли под всеми парусами. Сию жестокую зыбь не можно было приписывать одному только ветру, продолжавшемуся короткое время. Барометр показывал 99 дюйм. 3 1/2 линии. Надобно было ожидать от юга крепкого ветра; однако оной дул потом не очень сильно, и когда мы находились против залива Св. Георгия, то море успокоилось совершенно.

Февраля 23 го сделалась погода так прекрасна и море столь спокойно, что мы могли опустить Гельсову машину. Теплота была 12° на палубе; у самой поверхности воды 10°; в глубине же 55 саженей, где машина 10 минут находилась, термометр показал 8 1/2 градусов; глубина моря была 75 саженей. В сей самой день видели мы более 20 китов, кои по два и по три плавали вместе, и некоторые из них находились так близко пред нами, что принуждены были переменять свое направление для того, что бы не подошли под корабль. Сего дня приезжал ко мне Капитан Лисянской. Я уведомил его, что имею намерение, если только то несопряжено будет с большею потерею времени, простоять один день на якоре у острова Пасхи. Я желал не только утвердиться в верности своих хронометров; но и разведать, какой успех имело преполезное намерение Лаперуза, которой для распространения между жителями сего острова хозяйства оставил им овец, коз и свиней.

24–25

Февраля 24 го полагал я по наблюдениям нашим, что находимся в 90 милях от восточнейшего мыса земли Штатов, именуемого Сан-Жуаном. Поелику он долженствовал быть от нас на SSO; то, держав курс SO, и шли мы под всеми парусами с тем намерением, чтоб еще до захождения солнечного увидеть землю и избрать потом надежнейший курс для ночи; но тихий ветр воспрепятствовал нам исполнить сие намерение, В 7 часов вечера велел я убрать все паруса и под одними только зарифельными марселями держать к востоку. В 5 часов утра увидели мы весь берег (25 го Февраля) земли Шташов в расстоянии от 35 до 40 миль. Оный простирался от S до SO и казался прямою линиею, имевшею направление О и W и состоявшую из отдельных, островершинных гор, оканчивавшихся над морем утесами, между коими находились великия в землю углубления. На западной стороне видна была оконечность, выдавшаяся к северу, подобная тупому вертикальному каменистому утесу. Сию оконечность почитал я за мыс Сан-Диего, составляющий как восточную оконечность земли огненной, так и восточную же оконечност пролива Ле Мера при северном в оный входе. Здесь видели мы чрезвычайное множество китов и в такой к кораблю близости, что вахтенной Офицер не задолго пред рассветом, приняв многие сильно выбрасываемые ими водяные столбы за бурун, приведен был тем в немалую тревогу. Хотя ветр нам весьма благоприятствовал для прохода Лемеровым проливом; но я почел лучшим обойти землю Штатов; потому что сильное в проливе сем течение часто подвергало корабли величайшей опасности, что испытано уже многими мореплавателями; при том же и выгода от того крайне маловажна; ибо малая потеря[30] времени при обходе вознаграждается достаточно избежанием могущей случиться в проливе опасности. В 11 часов находился от нас мыс Сан-Жуан прямо на юг. Ясная погода и чистый горизонт позволили нам сделать верное определение времени, почему я и помещаю здесь долготу мыса Сан-Жуана так, как найдена она посредством наших хронометров; для сравнения же с оною предлагаются также долготы, Капитаном Куком и другими мореплавателями определенные. По ходу хронометров, поверенных Астрономом Горнером многими им произведенными точнейшими наблюдениями во время продолжительной бытности нашей у острова Св. Екатерины, вышла долгота мыса Сан-Жуана следующая:

No. 128 — 63°,42,30"

No. 1856 — 63°,49,45"

Определенная Капитаном Куком — 63°,47,00"

Капитаном Блейем — 63°,18,00"

Показанная Арросмитом, уповательно по определению Малеспина 63°,40,00"

Если определенную долготу Капитаном Блейем, поелику оная разнствует от долготы Капитана Кука полуградусом, отвергнуть вовсе; то малая разность между долготою Кука, Малеспина и найденною по нашим хронометрам, составляющая только 7,45", позволяет, чтобы определенную долготу мыса Сан-Жуана Капитаном Куком принять за истинную. При сем нельзя оставить без замечания, что весьма мало находится городов в Европе, которых бы долгота определена была с такою же точностию, с каковою назначена долгота сего голого, каменного мыса, находящагося на самом бесплодном острове в свете; однако не можно забыть и того, сколь важна точность сия для безопасности мореплавателей!

В полдень находился корабль наш от мыса Сан-Жуана в 33 милях. В сем расстоянии казался оный одною высокою горою с прилежащими к ней по обеим сторонам понижающимися возвышениями. Казалось, что земля простиралась к востоку на несколько миль далее, однако же островов Нового Года приметить мы не могли. При сем надлежит упомянуть, что хотя мы и во всю ночь при слабом ветре находились под парусами; но я не нашел ни малейшей разности между наблюдениями и корабельным счислением. Вероятно сие произошло от того, что путь наш держали мы в довольно великом расстоянии от земли, в чем последовал я совету Капитана Кука, который по причине сильного течения около берега, советует мореходцам не подходить к сему острову ближе 12 ти лиг, или 36 ти миль, выключая только тот случай, когда нужда заставит зайти в порт Нового Года. От острова Св. Екатерины до мыса Сан-Жуана принятая мною по счислению долгота разнствовала от истинной 1°,27 к востоку.

В сей день была погода светлая и прекрасная; ветр дул свежий NNO, уклонившийся под вечер к NNW. Наступившая в полдень пасмурная погода скрыла Сан-Жуан от нашего зрения. В 7 часов вечера при захождении солнца открылся он опять. В сие время видны были еще две прилежащие ж нему горы, хотя меньшие, но с острейшими вершинами. Чрез четверть часа скрылся он от глаз наших вовсе. В 6 часов прошли мы чрез полосу сильного течения, простиравшуюся в направлении от NO на SW так далеко, пока могло досязать зрение; но вне оной было много таких мест, на коих поверхность воды казалась совершенно тихою.

Таковое разнообразное состояние морской поверхности, вероятно, произошло от противустремящихся течений, из коих произведшее оную полосу долженствовало быть преимущественнейшим по стремительной своей силе, на NO действовавшей, как то наблюдения, деланные сего вечера и следующего дня, показали.

Февраль. 26–28 Марта. 2

В половине 9 го часа Астроном Горнер из взятых меридианных высот многих звезд нашел широту 54°,46, которая 15 ю милями была севернее, нежели по моему счислению; в следующий же полдень найдена, была разность 27 миль к северу и 18 миль к востоку. Обойдя мыс Сан-Жуан плыли мы при крепком северном ветре чрез всю ночь на StW. В 8 часов поутру (Февраля 26) находились мы, по счислению моему, несколькими минутами южнее мыса Горна. В сие время начал я держать курс еще западнее; но чрез полчаса после того сделавшийся ветр от SSW и уклонившийся под вечер к западу, дул так крепко, что мы принуждены были убрать все паруса и оставаться под зарифельными марселями. Во весь день показывались нам Альбатросы, морские ласточки и другие разные роды птиц бурных, ночь была так же весьма бурная с жестокими шквалами, дождем и градом. Поутру (Февраля 27 го) ветр стих, и позволил нам прибавить парусов; но волнение продолжалось весьма сильное и качало корабль чрезвычайно. Барометр, опустившийся вчера по утру с 29 на 28 1/2 дюймов, поднялся хотя опять на 2 1/2 линии; однако погода не обещала ничего доброго, и была так холодна, что ртуть в термометре опустилась на палубе до 3 х градусов. Казалось, что земля Штатов была пределом двух стран, одна другой совсем противных. До сего пользовались мы прекраснейшею погодою и почти всегда попутным ветром; что доказывается чрезвычайно успешным, 21 день продолжавшимся плаванием нашим от острова Св. Екатерины до земли Штатов. Но едва только обошли мы оную и приближились к широте мыса Горна, вдруг встретили нас холодная погода, всегдашнее мрачное небо и противный ветр от SW. Прежнее весьма счастливое плавание наполняло мысли наши приятными воображениями и мы мечтали, что чрез несколько недель пренесены будем в благословенные страны великого океана; но западный ветр, казавшийся быть продолжительным, лишил нас лестной сей надежды и доказал, что мы дерзновенно хотели полагаться на всегдашнее благоприятство ветра. Хорошая погода, которою в полдень ободриться надеялись, была, как то и ожидал я, кратковременна. В 2 часа нашел нечаянно столь жестокий шквал, что мы с трудом могли обезопасить паруса свои. После оного дул ветр хотя и крепкой, однако еще не уподоблялся шторму. В 5 часов покрылось небо облаками. По всему горизонту показались, от 5 ти до 6 градусов высотою, белые снежные облака. Столпообразный вид оных казался быть величественным, но при том и страшным. Убрав все паруса, оставили мы только штормовые стаксели и ожидали нашествия облачной сей громады, к нам приближавшейся. Она нанесла на нас шквал, сопровождаемый градом, чрезмерно свирепствовавший несколько минут и преобратившийся после в продолжительный крепкий ветр, которой господствовал во всю ночь при сильных порывах, нося корабль наш по влажным горам моря. Опустившийся после первых порывов на 2 линии барометр и настоящее возмущение в Атмосфере вообще советовали нам приготовишься к претерпению жестокой бури; по учинении сего препроводили мы ночь довольно спокойно. Ветр дул попеременно от W и SW. По утру 28 (Февраля 28 го) несколько оный уменьшился и к полудню сделался довольно умеренным. Показалось солнце; определенная нами широта была 58°,23, долгота же 64°,00. Под вечер претерпели мы опять несколько жестоких шквалов; в 8 часов настал шторм от SW и свирепством своим уподобился бывшему 15 го Сентября в Скагерраке с тою притом разностию, что волны носились здесь как горы. По утру вместо того, чтобы умягчиться, как то мы с надеждою ожидали, сделался он еще свирепее с чрезвычайно сильными порывами, сопровождаемыми снегом и градом. Во время сего шторма не видали мы более никаких птиц кроме некоторых малых, летавших около корабля нашего перед самою бурею, которая была однако последняя в сие время. Под вечер сделалась она слабее. На другой день дул ветр довольно умеренный; 2 го же Марта настал день прекраснейший. Чувствованное нами в оной ободрительное удовольствие может представить себе только тот, кто терпел на море подобное возмущение, на которое морской человек не должен бы ни как жаловаться, если бы оно не сопровождалось холодом, угнетавшим нас всех до крайности. Термометр показывал на шканцах только четверть градуса выше точки замерзания; в каюте моей в продолжении двух недель стояла ртуть в термометре всегда почти на трех градусах; однажды только показывала несколько выше 5 1/2. Посему судить можно, что каждый из нас радовался лучам солнечным и поспешал на верх, чтобы сколько нибудь обогреться. Парусы, платье и постели развесили для сушенья, бывшего весьма нужным, не взирая на то, что из каждой вахты определил я прежде того нарочного, долженствовавшего по смене с оной сушить мокрое платье на кухне. Сверх того приказывал я, как скоро только качка корабля позволяла, разводить огонь всякой день в нижней палубе, где было тогда теплейшее и приятнейшее на корабле место. В сие ж время отправляемы были и другие немаловажные работы. Во время шторма приметили мы течь в носу корабля нашего; почему и опустили на веревке Тиммермана, которой скоро нашел поврежденную доску внешней обшивки и укрепил оную свинцовым листом. Канаты от якорей отвязали, кои из предосторожности оставили до тех пор, пока обойдем землю Штатов и коих по сие время отвязать было не возможно. День сей так же нам благоприятствовал для наблюдений наших. Трое суток уже не определяли мы ни широты, ни долготы; теперь мы узнали, что во время шторма увлекло корабль наш на 25 миль к северу и 42 мили к восток и увидели, что мы в шесть дней не подвинулись ни на минуту далее к западу от мыса Сан-Жуана. Сие обстоятельство, хотя и уменьшило общую нашу радость; однако сделавшийся слабой ветр от NO и преобратившийся скоро в свежий ободрил нас опять приятною надеждою. Хотя мы и не имели ни одного больного; но продолжительная худая погода в сей дальней редко безтуманной широте, должна наконец возродить в теле начальную порчу жидкостей, могущую произвести со временем опаснейшие болезни, которых после ни бдительнейшее старание, ни усерднейшее попечение отвратить уже не возможет; почему и необходимо было брать все меры предосторожности.

Сегоднишнее спокойное положение корабля позволило нам узнать наклонение магнитной стрелки. Оное найдено среднее из многих 73°,15 южное, склонение в тоже время 24°,32 восточное. Широта была 58°,59, долгота 63°,47. В продолжении сего времени делался NO ветр все свежее; в вечеру шли мы по 9 и 10 узлов прямо к западу. В 8 часов следующего дня (Марта 3 го) обошли мы, по счислению своему, мыс Горн; следовательно находились уже в великом океане.

ГЛАВА VI ПЛАВАНИЕ ОТ МЕРИДИАНА МЫСА ГОРНА ДО ПРИБЫТИЯ К ОСТРОВУ НУКАГИВЕ

1804 год. Март. 3-11

По четыренедельном плавании нашем от острова Св. Екатерины, обошли мы наконец мыс Горн 3 го Марта в 8 часов пополуночи, как то уже выше упомянуто. В толь краткое время едва ли совершал кто либо оное. Ветр переменился почти в тот же час и, сделавшись из NO западным, дул хотя и не весьма крепко, однако сопровождаем был несколько дней сряду такою пасмурною, туманною погодою, что мы два раза по несколько часов теряли из виду Неву, свою сопутницу. Волнение было от запада очень велико и действовало на корабли чрезвычайно. Марта 5 го удалось астроному Горнеру воспользоваться солнцем на несколько мгновений за час пред полуднем. По взятии высот нашел он широту 59°,58, по счислению же на корабле нашем была оная 60°,09 дальнейшая, до которой западные ветры дойти нас принудили; определенная в сие время по хронометрам долгота была 70°,15". Марта 7 го обрадовали нас полуденные солнечные лучи. Наблюдения показали опять, что течение увлекало нас почти прямо к востоку на 13 и 14 миль ежедневно. Марта 9 го море было так спокойно, что мы могли погрузишь Гельсову машину. Термометр показал теплоту в глубине 100 саженей 1 1/2°; 60 саженей 2 1/2°; на поверхности воды 2 3/4°. Теплота воздуха была в тоже время 4 градуса. В сей же день, по взятии среднего из многих азимуфов, вышло склонение магнитной стрелки 27°,40 восточное, величайшее в дальнейшей широте нашей, бывшей в то же мгновение 59°,20, долготе же по хронометрам 72°,45. Марта 11 го находились мы уже по счислению своему полуградусом западнее мыса Виктории; однако я держал курс все еще к западу; поелику не смел положиться на продолжение южного ветра, первого во все время плавания нашего от мыса Сан-Жуана, дабы обезопасить себя от западных ветров, господствующих в здешних морях даже до поворотного круга, и дабы в большей западной долготе не иметь от оных после препятствия держать курс к северу, к коему намерен я был плыть не прежде достижения 80° долготы западной. К таковой предосторожности побуждался я примером Капитана Блейя, которой, дошед до 77° долготы, не возмог обойти земли Огненной и принужден был спуститься и взять курс после к мысу Доброй Надежды.

14–21

Марта 14 го, находились мы в широте 56°,13 и 14 долготе 82°,56; по счислению же нашему была последняя 86°,2. Из сего видно, что во время плавания от мыса Сан-Жуана увлекло течением корабль наш на 3 1/2°, к востоку. Быв теперь осмью градусами западнее мыса Пильляр, дальнейшего к W на земле Огненной (Terra del Fuego), мог я без сомнения надеяться обойти оной, даже при неблагоприятствующих ветрах; почему и начал держать курс NW, когда только ветр к тому способствовал, переменяя оной так, чтоб плыть между путями первого и второго путешествия Капитана Кука. Я надеялся пользоваться здесь по большей части ветрами от юга; вместо того ветр дул почти беспрестанно от севера, которой 16 го дня был весьма крепок. Чрезмерные волны, стремившиеся одна за другою в разных направлениях качали корабль наш жесточее, нежели когда либо во время штормов. Барометр показывал 28 дюймов и 4 1/2 линии; сие самое большое понижение точки в продолжении всегдашнего путешествия, (выключая только 1 Октября сего года), великая зыбь от NW и скорость шествия облаков, (Марта 18 го) предвещали северозападной шторм, к претерпению коего мы готовились, однако в тот самой день последовала прекрасная погода и почти безветрие. Прошедшею ночью пала весьма великая роса. Обыкновенно примечают, что она есть верной признак близкой земли; но мы не могли полагать у чтобы находились в сей стране к какой либо земле в близости. Широта нашего места была 55°,46, долгота 89°,00. В сем месте нашли мы склонение магнитной стрелки, среднее из многих наблюдений, произведенных двумя компасами, 19°59,20", восточное; наклонение 75°,30, южное. Марта 21 го в 8 часов по полуночи миновали мы по счислению нашему пролив Магелланов. Мыс Виктория, составляющий западнейшую оконечность на северной стороне пролива, находился от нас в сие время к востоку в расстоянии около 650 миль. Итак обошли мы земли Штатов и Огненную в 24 дня, что удалось нам совершить в поздное время года скорее, нежели ожидать было можно. В сем месте возвысился Барометр опять до обыкновенной своей точки, которой в плавание около Огненной земли при лучшей и худшей погоде показывал всегда шестью линиями ниже, нежели прежде.

Я продолжал держать курс все еще NW с тем намерением, чтобы не находиться в тех же местах, в которых были Бирон, Валлис, Картереть, Бугенвиль, Кук и другие, следовавшие за ними мореплаватели. Все сии мореходцы, выключая Кука, в первом его путешествии, по проходе мимо пролива Магелланова, держали курс свой почти прямо к северу. Весьма свежий, южный ветр продолжался три дня при пасмурной погоде, однако он не производил ни малейшего волнения, поверхность моря была столько же спокойна, как будто бы в заливе; при сем показывал барометр 30 дюймов и 3 линии; следовательно высота оного превозходила все прочия, бывшие на пути нашем в ясную погоду; потом сделался (24 го Марта) ветр крепкой от NNO, а наконец от NNW при весьма сильном волнении и столь туманной погоде, что мы потеряли Неву совсем из виду. Сия бурная и пасмурная погода была продолжительна. Хотя я и не редко делал сигналы пушечными выстрелами; однако ответов с Невы не могли уже слышать. Разлучение наше с нею казалось неизбежным, в чем по наступлении ясной погоды мы действительно удостоверились. В сие время широта места была 47°,09, долгота же по хронометрам 97°,04.

С 24 го по 31 е Марта продолжалась беспрестанно бурная погода с таким свирепым волнением, что корабль наш от сильной качки терпел много. Каждой день мы должны были выливать из корабля воду, что прежде случалось только по два раза в неделю. По прошествии нескольких уже недель позволила нам наконец погода 31 го Марша наблюдать лунные расстояния. Из оных вышла долгота в полдень по Аглинскому морскому Календарю (Nautical Almanach) 99°,21,15", по Францускому (Connoissance des tems) 99°,35,15"; из наблюдений Астронома Горнера по Connoissance des tems 99°,28,00"; по Арнольдову хронометру 99°,55,45", следовательно 24 минутами западнее, нежели средняя по Горнеровым и моим наблюдениям.

1804 год. Апрель. 3

Апреля 3 го могли мы опять взять многие лунные расстояния. Средняя по моим наблюдениям долгота в полдень найдена по Connoiыsance des tems (по которому одному буду я в последствии делать исчисление долготы) 101°,31,45"; по большому Арнольдову карманному хронометру No. 1856, 102°,00,00". Сии оба хронометра, разнствовавшие между собою 15 го Марта 12 ю минутами, сблизились опять и не сходствовали в сей день только 30 секундами. Наблюдения, произведенные нами 31 го Марта и 3 го Апреля, показали, что долгота по хронометрам оказалась западнее, и именно 31 го Марта 24,15"; 3 го же Апреля 27,15". Не возможно было ожидать, чтоб оные, при плавании нашем из жаркого места в холодное, а потом опять в теплое, могли оставаться всегда верными. По такому обстоятельству мы должны были полагаться только на долготу, найденную наблюдениями лунных расстояний и по взятии множества оных в несколько дней сряду определять ход хронометров.

Склонение магнитной стрелки найдено в сей день 9°,36,48" восточное, среднее из многих наблюдений, разнствовавших между собою от 10°,29,20" до 8°,57,40", широта в то же мгновение была 38°,02.

Апреля 8 го велел я осмотреть всех нижних служителей, дабы удостовериться, не имеет ли кто признаков цынгонтой болезни. Около 10 ти недель уже находились мы беспрестанно под парусами, и в последние шесть терпели худую и влажную погоду. Доктор Еспенберг не нашел ни на одном ни малейших признаков сей болезни и уверял меня, что десны у всех были тверже и здоровее, нежели каковыми казались при осмотре в Кронштате. Итак осмотр сей кончился к нашему удовольствию. Только на повара нашего, Немца, имевшего чахотку, нельзя было надеяться, чтобы он остался жив во время нашего путешествия. В Бразилии, видев худое состояние его здоровья, уговаривал я его там остаться и предлагал ему все возможные средства к обратному в свое отечество возвращению; однако он не хотел на то согласиться; оставить же его там против собственной его воли мне не хотелось.

Приближаясь к местам, в которых ежедневно становилось теплее, не приказал я давать более служителям коровьего масла; вместо же оного удвоить на каждого количество уксусу и сахару, чтобы они могли пить чай во время своего завтрака. Апреля 10 го был прекрасной и теплой день, первой со времени отплытия нашего от острова Св. Екатерины. Полагая наверно, что худая погода на долго нас оставила, начали мы с нынешнего дня заниматься разными работами, которые в хорошую только погоду на корабле производимы быть могут, что продолжалось почти до прибытия нашего ж острову Нукагиве. Парусники починивали старые паруса для употребления при пассатных ветрах, дабы хорошие сберечь для худой погоды в широтах дальнейших. Кузнец, кончив разные на корабле нужные поделки, приготовлял топоры и ножи для мены с Островитянами сего моря. Матросы по поднятии из трюма пушек и поставлении оных на свои места, обучаемы были Графом Толстым стрельбе и военной екзерциции.

Следующего дня, при весьма ясной и тихой погоде, (11 го Апреля), нашли мы южное наклонение магнитной стрелки, среднее из многих приемов, разнствовавших между собою довольно, 58°,54; склонение оной в то же время 5°,52 восточное. Широта нашего места была 31°,07 юж. долгота 100°,56 запад.

Апреля 12 го свирепствовал ветр несколько часов. В три часа по полуночи нечаянная перемена в теплоте воздуха предвозвестила ветр со стороны южной, которой чрез несколько часов и последовал. Он дул прежде от SW, потом от S, наконец от SO и был так свеж, что поставив все паруса велел я держать курс на NNW; потому что принужденным нашелся оставить свое намерение продолжать плавание гораздо далее к западу. Бывшие, беспрестанные ветры от NW увлекли корабль наш до 99 градуса долготы; почему я, не надеясь на постоянство попутного ветра прежде достижения SO пассата, не смел терять ни мало времени, ибо по настоявшим обстоятельствам должен был решиться идти прямо в Камчатку с тем, чтобы, выгрузив там товары Американской Компании, отправиться после с посольством в Японию. Так расположась должен я лишишься надежды сделать какие либо открытия в великом Океане, чем давно уже занимались мои мысли, произведшие и начертание к сему предприятию. Окончание дел посольственных в Японии, к исполнению коих требовалось по крайней мере 6 месяцов, предполагало невозможность отправиться оттуда в Камчатку прежде Мая будущего года; почему, сходственно с инструкциею, не имел я довольной причины поспешать в Японию, и мог бы месяцы Июнь, Июль и Август употребить для основательнейшего осмотрения мало испытанных стран сего Океана; но другая немаловажная обязанность заставила меня пожертвовать оной таковым предприятием. Выгод Американской Компании нельзя было оставить без особенного внимания. Находившиеся на корабле нашем товары сей Компании, наипаче же железо и такелаж, должен был я неминуемо доставить в Камчатку в возможной скорости. Сверх того ясно предусматривал я, что большая часть груза, в продолжении шестимесячного пребывания нашего в Японии, должна непременно подвержена быть немаловажному урону, a особливо водка, которой имели мы знатное количество, и многократным на пути своем осмотром оной уверились в великой худости бочек. Итак одного из главнейших предметов плавания нашего, состоявшего в том, чтобы доставить Американской Компании средства к приведению в лучшее состояние её торговли, не могли бы мы достигнуть; притом же нельзя было точно надеяться, чтобы посольство в Японию могло быть сопровождаемо желаемым последствием, а посему и путешествие наше, сопряженное с великими издержками, не имело бы успеха ни в одном из двух важнейших своих предметов. Назначенный в Камчатку богатой груз Американскою Компаниею был незастрахован. Сделанная мне и Офицерам моим доверенность Директорами её обязывала нас стараться сколько возможно обезопасить оный. Посланник, уполномоченный Американскою Компаниею к наблюдению её выгод, не мог не усмотреть великой пользы, могущей произойти от сделанной мною перемены прежнего плана, и на то не согласиться. При сем обстоятельстве должен был я так же оставить и намерение свое коснуться острова Пасхи, находившагося от нас почти на запад в расстоянии около 500 миль; не взирая даже и на то, что я полагать мог, что Капитан Лисянской, не знавший о новом моем намерении идти прямо в Камчатку, может быть, будет держать свой курс к оному, в надежде соединишься там с нами.

Два дня продолжавшийся ветр от SO и OSO заставлял уже нас думать, что мы дошли до пассатного ветра, однако он уклонился потом опять к NO и NNO. Я переменял курс свой одним или двумя румбами, сообразуясь с тем, чтобы не находиться в близости путей Гг. Валлиса и Бугенвиля. В сие время был беспрестанно днем один Матрос на салинге, ночью же на бушприте. Тому, кто усмотрит прежде всех землю днем, обещал я дать десять, а ночью пятнадцать пиастров в награждение.

17–19

Апреля 17 го перешли мы южной тропик в долготе 104°,30. Прекрасная погода позволила нам 18 го и 19 го чисел взять несколько лунных расстояний, по коим найдена долгота в полдень:

Апреля 18 го = 106°, 51,23"

Апреля 19 го.= 108°,4,12"

А по Арнольдову хронометру No. 128

18 го Апреля = 107°,20,52"

19 го Апреля = 108°,29,15"

Итак No. 128 показывал 27 5 46" западнее.

Склонение магнитной стрелки 18 го Апреля, в широте 22°,20 найдено 5°,49 восточ.; южное наклонение было в тот же день 47°,00. Апреля 21 го в широте 20°,58 и долготе 110°,46 найдено южное наклонение магнитной стрелки 41°,00; склонение же 5°,12 восточное. Поелику от сих мест до Сандвичевых островов склонение магнитной стрелки мало переменяется и показывает не более трех и 5 1/2 градусов; то я и буду оное означать только при наблюдениях наклонения.

Апреля 22 го в широте 26°,00, по претерпении нескольких шквалов, скоропостижно. нашедших от NO и SO и разорвавших несколько старых парусов наших, настал действительный пассатный ветр от OSO, которой переменяясь из свежого в слабой и обратно, сопровождал нас до прибытия к островам Вашингтоновым. В сие время начал жар увеличиваться. Термометр в каюте моей, холоднейшем на корабле месте, поднялся до 22 1/2 градусов; на шканцах в тени до 23 1/2. Сия продолжительная ясная погода позволила нам с Астрономом Горнером наблюдать лунные расстояния шесть дней сряду. Весьма близкое сходство сих наблюдений возбуждает к ним доверенность и больше потому, что Астроном Горнер вычислил почти все оные по Бирговым таблицам. Сии наблюдения важны потому, это на оных основывается определение долготы островов Мендозовых и Вашингтоновых, разнствующей от определенной для первых Куком, для последних Вильсоном и Маршандом, несколькими минутами. Погрешность хронометра No. 128 сих шестидневных наблюдений = 1°,00,30" западнее. Сия погрешность употреблена при определении по хронометру всех долгот островов Мендозовых и Вашингтоновых 6 го и 7 го Мая.

В сие время начал я держать курс так, чтобы войти в средину между островами Фетуга (по Кукову Гуд) и Уагуга (по Гергестову Рио). При каковом положении можно видеть с корабля оба острова.

Мая. 5–6

Ночью на 5 е Мая был жестокой гром с сильным дождем и несколькими шквалами. К утру хотя дождь и перестал; однако небо было очень облачно и воспрепятствовало нам наблюдать в сей день лунные расстояния. В полдень широта нашего места была 9°,20 южн. долгота по хронометру, исправленному последними наблюдениями лунных расстояний, = 137°,08, запад. Ночью, по причине свежого пассатного ветра плыли мы под немногими парусами. На рассвете увидели остров Фетугу, находившийся от нас на SW, 50° в расстоянии от 30 ти до 35 ти миль. Остров сей возвышен, но невелик. Он состоит из одной высокой каменной горы, которой вершина почти совсем плоская, с малою пологостию от севера к югу. На северной оконечности приметно большее разделение оной на два возвышения. На карте Капитана Кука показаны с южной стороны некоторые каменные малые острова; но мы их не видали. Вместо же оных видели несколько таковых на северозападной и западной сторонах, из коих иные довольно высоки и круглы, другие же имеют пирамидальную фигуру. Они находятся от острова в расстоянии 250 и 300 саженей. Капитан Кук, не доходивший далее 9°,20 к северу, имея сей остров на WSW, не мог видеть сих каменных островков, лежащих на северозападной и западной сторонах. В половине 7 го часа увидели мы так же и остров Огиваоа, который Мендана назвал Домиником. Мы почли его сначала островом Мотаном (по Менданову Сан-Педро). Восточная оконечность оного находилась от нас SW 15° по компасу, средина же SW 17°,30. Вид сего острова казался быть точно сходственным с описанием Капитана Кука. Но как мы были в расстоянии 35 миль, то и невозможно было осмотреть его точнее. В 9 часов находилась от нас восточная оконечность сего острова прямо на S. Астроном Горнер и Лейтенант Левенштерн взяли в то же мгновение высоты солнца для определения времени, из коих по принятой погрешности хронометра найдена долгота 138°,23. Западной оконечности сего острова не могли мы видеть ясно. В 8 м часов приказал я держать путь WNW с тем, чтобы видеть в полдень остров Уагуга прямо на W, для безошибочного определения широты оного. В 10 часов усмотрели мы сей остров на WtN, по прошествии нескольких потом минут находилась от нас средина острова Фетуга точно на S. Долгота сего острова по наблюдениям нашим найдена 138°,29,30", которая от долготы 138°,48, определенной Куком разнствует 18,30"; найденная нами широта посредством измерения углов и взятия пеленгов севернее Куковой 3 мя минутами. В самой полдень отстоял от нас двувершинной Пик острова Уагуга, прямо на W в расстоянии около 18 ти миль. Полуденная высота солнца наблюдаема была Астрономом Горнером, Лейтенантом Левенштерном и мною со строгою точностию; широта же найдена 8°,55,58", под коею лежит сей двувершинной Пик, казавшийся мне на средине острова, или несколько подалее от оной к S. Остров Фетуга, скрывшийся скоро после от нашего зрения, лежал от нас в полдень на SO 28°.

В сие время поплыли мы вдоль острова Уагуга, в расстоянии от оного от 6 до 7 миль, в коем не могли достать дна 100 саженями. Сей остров имеет вид весьма особенной. От востока к западу возвышается земля до нарочитой высоты, на средине сего острова находится довольно высокая гора, оканчивающаяся к западу почти утесом, в некотором малом только отдалении к западу видеть можно упомянутой двувершинной Пик. Когда восточнейшая оконечность находилась от нас на NWtW, тогда двувершинной Пик скрылся; высокая же гора, находящаяся на средине, представляла вид купола; на западной стороне оной пирамидообразной столб особенно отличался. На южной стороне видны два малых залива, в коих, вероятно, найти можно место для якорного стоянья. Впрочем кажется, что оные мало защищены от ветров. Западная часть сего острова казалась мне быть плодоноснейшею; ибо хотя и довольно возвышена, однако ровнее восточной, где то глубокия долины, то выдавшиеся камни попеременно представляются, из коих последние составляют род Пиков, по которым уподобляется сей остров земле Штатов, только кажется менее бесплодным. У западной оконечности сего острова виден каменной остров около полуторы мили в окружности. Между сим и оною находится плоской камень видом своим подобной на гробницу. Остров понижается мало по малу, оканчиваясь к западу утесистою весьма выдавшеюся туповатою каменною возвышенностию, за коею на западной стороне должна вероятно находиться безопасная пристань, которой не могли мы однако изведать. Хотя мы плыли в недальном расстоянии от острова и ветр был умеренной, но к нам не приходила ни одна лодка. Во многих местах видели мы дым, но из жителей не приметили ни одного человека. Когда восточная оконечность сего острова была от нас прямо на N, тогда Астроном Горнер наблюдал высоту солнца для определения времени, из чего долгота, по исправленному хронометру, вышла 139°,05,00". Остров сей лежит в направлении от ONO на WSW и имеет в длину 9 миль. Помянутое нами описание сего острова весьма сходствует с описанием Лейтенанта Гергеста и Астронома Гуча; но снятой нами вид южной стороны разнствуеть от Гергестова, которой подходил только к западной стороне. Средина острова Уагуга лежит, по наблюдениям нашим, под 8°,54,30" южной широты и 139°,9,30" западной долготы. Гергестом же определенная широта 8°,50,З0", а долгота 139°,9,50".

В 5 часов по полудни увидели мы остров Нукагива, покрытой туманом; почему и не могли с точностию определить, в каком находились мы тогда от него расстоянии. В 6 часов приказал я убрать все паруса и мы остались под одними марселями. Поелику расстояние между островами Угагуга и Нукагива по Арросмитовой карте, на которую более я полагался, нежели на Гергестову, находящуюся во втором томе Ванкуверова путешествия, долженствовало составлять 27 миль; то я, переплыв половину оного, поворотил к северу. Но по прошествии часа находились мы так близко к берегу, что принужден я был поворотить к югу. Сие доказывает, что расстояние показано гораздо большим, нежели каково есть в самом деле, что подтвердилось после нашими измерениями. Оно составляеит от западной стороны острова Угагуга до мыса Мартына юговосточной оконечности острова Нукагива только 18 миль. Гергест полагает оное в 20, Вильсон же в 27 мили. Судя по сему не усматриваю я, что побудило Арросмита не принять Гергестова определения как долготы и широты, так и взаимного положения островов Вашингтоновых. Мне кажется, что ему следовало бы к воспитаннику Капитана Кука и Астроному иметь более доверенности. Хотя Гергест не везде и не во всем справедлив; однако определения его гораздо вернее, нежели Маршандовы и Вильсоновы. При описании острова Уагуга Арросмит никому не мог лучше следовать, как только Гергесту; потому что Маршан не видал его вовсе, a Вильсон видел может быть только издали. Известия первого открытеля сего острова Американца Инграма и его соотечественников, бывших у оного, не доходили никогда до моего сведения.

Мая 7 го на рассвете дня держал я курс на северовосточную оконечность острова Нукагива, отстоявшего от нас на NW в расстоянии 15 ти миль. Остров Уапоа лежал от нас в то же время на SW в 24 милях. Высокие утесистые камни на сем острове придавали ему в сем расстоянии вид древнего города с высокими башнями. В 10 часов находились мы против залива, который Гергест назвал Контрольным. Здесь приказал я лечь в дрейф и спустить два гребных судна, на которых послал я Лейтенанта Головачева и Штурмана для измерения глубины. Мыс Мартин и западная оконечность залива Контрольна отличаются особенно, первой выдавшимся утесом, последняя же большею каменною горою черного цвета, лежащею на полмили к западу от Мыса Мариина. Хотя залив сей и защищен довольно от ветров; однакож, как кажется, больших выгод не обещает. Скоро увидели мы несколько человек Островитян, бегавших по берегу; но не смотря на слабый ветр, мы не видали ни одной лодки, которая бы шла к кораблю нашему. Сие подавало нам причину думать, что они мало упражняются в мореплавании. Во время бытности нашей на сем острове удостоверились мы в том на самом деле. Глубина у сего острова столь велика, что доколе не подошли мы на расстояние двух миль к берегу, не могли достать дна, а потом нашли глубину 50 сажень, грунт мелкой песок. Сия глубина не уменьшалась более как 15 саженями; ибо у самого берега была 35 сажень. По отправлении своих гребных судов держали мы паралельно к берегу в расстоянии не более одной мили, но при всем том не могли усмотреть гавани Анны Марии. Весь берег составлен почти из непрерывных рядов отдельных, вертикальных, каменных возвышений; к нему прикасается целая цепь гор, простирающихся далее во внутренность острова. Сии неровные, голые, каменные возвышения представляют унылой вид зрению, увеселяемому некоторым образом только одними прекрасными водопадами, которые в недалеком один от другого расстоянии, стремяся по каменным возвышенным около 1000 футов утесам, низвергаются в море. На вершине одной горы видно было четвероугольное каменное строение, подобное башне. Оно невысоко, без кровли, и окружено деревьями. Прежде почитал я оное Мораем или кладбищем. После же быв в Морае, находящемся в долине Тайо-Гое, не видал я подобного строения; почему и заключил, что оное, вероятно, есть род крепости; впрочем не удалось нам получить о том основательнейшего известия. У самого берега на низких камнях были много собравшихся Островитян, привлеченных, уповательио, туда любопытством; однако большая часть оных удила рыбу. В 11 часов увидели мы к Весту лодку, к кораблю нашему на веслах шедшую. На ней было восемь гребцов, Островитян. Поднятой на ней белой флаг возбудил наше внимание. Сей Европейский мирный знак заставил нас думать, что на лодке должно находиться Европейцу. Догадка наша была справедлива. На лодке был один Агличанин, которого в начале почли мы природным Островитянином; потому что все одеяние его, по здешнему обычаю, состояло в одном только поясе. Он показал нам аттестат, данной ему двумя Американцами, коим во время их здесь бытности особенно способствовал в доставлении дров и воды, при чем засвидетельствовано, что он поведения хорошего. Он предлагал нам так же свои услуги, кои приняты мною охотно; ибо для меня было очень приятно иметь такого хорошего толмача, при помощи которого мог я надеяться узнать точнее и обстоятельнее о нравах и обычаях жителей сих мало известных островов, чего иначе не мог бы я сделать в столь короткое время, каковое намерен был здесь оставаться. Без знания языка почти все основывается на догадках, которые обыкновенно подвержены бывают великим погрешностям. Агличанин сей рассказывал нам, что он живет здесь уже семь лет, и что он был высажен с Аглинского купеческого корабля возмутившимися на нем Матросами, к стороне которых он не пристал. Здесь он женился на Королевской родственнице; почему и уважаем чрезвычайно; следовательно не трудно для него оказать нам полезные услуги. Между прочим советовал он нам опасаться одного Француза, находившагося также здесь уже несколько лет, которой добровольно с своего корабля остался на сем острове. Он описывал его как самого худого человека и называл своим врагом непримиримым, которой употребляет все средства к оклеветанию его пред Королем и Островитянами, прибавив к тому, что нередко уже покушался он и на жизнь его. И так даже и здесь не могла не обнаружиться врожденная ненависть, существующая между Агличанами и Французами. В бытность нашу на острове Нукагива употреблял я все возможные средства к восстановлению между ими согласия. Я представлял им, что они, будучи поселены судьбою между народом неверным, обманчивым и жестоким, как то самый уверяет их опыт, обязаны непременно для собственной своей пользы жить в согласии и дружестве. Не преминул я повторять им многократно, что единодушие и дружество, при благоразумном употреблении превосходнейших их знаний, суть единственные средства возъиметь верх над всеми Островитянами; в противном же случае должны они ежеминутно опасаться соделаться безвременною жертвою своей зловредной взаимной ненависти. Они дали мне наконец обещание примириться между собою и жить в дружеском согласии, в доказательство чего в присутствии моем, в знак восстановления всегдашнего мира, пожали друг другу руки. Но Агличанин, по имени Робертс, сказал мне при самом Французе, что он не смеет положиться на таковое дружеское с ним примирение; поелику неоднократно уже просил он его жить с ним согласно и дружелюбно, но он никогда тому не хотел следовать. При сем не упустил он прибавить, указывая на противулежащий каменной остров: что удобнее сделать оной подвижным, нежели согласить Француза к постоянному дружественному с ним соединению.

В полдень стали мы на якорь в порте Анны Марии на глубине 16 саженей, грунт мелкий песок с глиною, в расстоянии несколько более полумили от северного и на четверть мили от южного берега. Другой якорь бросили на SW. Малой остров Матаное, при западной стороне входа, лежал от нас на SW 30°, остров же Маттау, лежащий на восточной стороне входа прямо на S; небольшая река, из которой брали воду на NW, 11°.

ГЛАВА VII. ПРЕБЫВАНИЕ У НУКАГИВЫ

1804 год Май.

Едва только бросили мы первый якорь, вдруг окружили корабль наш несколько сот Островитян вплавь, предлагавших нам в мену кокосы, плоды хлебного дерева и бананы. Всего выгоднее могли мы променивать им куски старых, пяти дюймовых обручей, которых взято мною в Крондштате для таких случаев довольное количество. За кусок обруча давали они обыкновенно по пяти кокосов или по три и по четыре плода хлебного дерева. Они ценили такой железный кусок весьма дорого; но ножи и топоры были бы для них еще драгоценнее. Малым куском железного обруча любовались они как дети и изъявляли свою радость громким смехом. Выменявший такой кусок показывал его другим около корабля плавающим с торжествующим видом, гордяся приобретенною драгоценностию. Чрезмерная радость их служит ясным доказательством, что они мало еще имели случаев к получению сего высоко ценимого ими металла. По объявлению Робертса, семь лет уже здесь живущего, приходили сюда во все сие время, только два малые Американские купеческие судна.

Узнав, что здесь мало свиней, велел я разгласить, что ножи и топоры промениваемы будут только на оные. Служителям корабля тотчас по прибытии дано от меня приказание, чтобы они до тех пор, пока не запасемся съестными припасами, не выменивали ничего у Островитян, хотя бы случились какие либо и редкости. Для избежания всякого притом беспорядка определил я надзирателями Лейтенанта Ромберга и Доктора Еспенберга, и им только одним позволил покупать жизненные потребности; но когда открылось, что свиней получить было не можно, в кокосах же и плодах хлебного дерева недостатка быть не могло; то по нескольких днях и отменил я сие приказание, позволив выменивать все, что кому понравится, или что попадется из редкостей сего острова.

В 4 часа пополудни прибыл на корабль к нам Король со своею свитою. Он назывался Тапега Кеттонове, человек лет около 45, весьма сильный и благообразный, имевший толстую широкую шею; цвет тела его очень темный и близкий к черному, весь испещрен насеченными на коже узорами даже и на обритой части головы. Он не отличался наружно ни чем от своих подданных, и был также весь голой, не имея на себе ничего, кроме Чиабу.[31] Я повел его в свою каюту, подарил ему нож и аршин двадцать красной материи, которою он тотчас опоясался. Свиту его составляли по большей части родственники, кои также были одарены мною. Робертс не советовал мне быть щедрым, говоря, что сии Островитяне непризнательны, и что я и от самого Короля не получу ни малейшего отдарка. Не имев намерения ожидать чего либо взаимно и одаряя их вещами малоценными не последовал я его совету. При сем первом случае не упустил я обратить внимания Короля на величину корабля нашего и на множество пушек, уверяя его притом, что не желаю никак употреблять оных против его подданных, если только он даст им строжайшее приказание не делать против нас никаких худых поступок. Я думал прежде, что власть Королей островов сих столько же велика, как на островах Сандвичевых и Дружественных; однако скоро уверился после о противном тому. Он вышед из каюты на шканцы и, увидев там малых Бразильских попугаев, удивлялся им крайне, изъявлял чрезмерную радость, сел пред ними, рассматривал и любовался долго. В намерении приобресть его благоприятство подарил я ему одного из оных. На другой день прислал он ко мне свинью. Почему я и заключил, что Робертс худо перевел ему мои мысли и заставил его думать, что я ему попугая не дарю, но продаю. При захождении солнца поплыли все мущины к берегу; но женщины, более ста, оставались у корабля, близ коего плавали они около пяти часов, и употребляли все искуства, как настоящие в том мастерицы, к обнаружению намерения, с каковым они сделали нам посещение. Наконец они уже не сомневались, как я думал, и сами в том, что мы желания их уразумели; потому что их телодвижения, взгляд и голос были весьма выразительны. Корабельная работа, коей прервать было не можно, препятствовала обращать на них внимание, и я отдал приказ, чтобы без особенного моего позволения не пускать на корабль никого ни из мущин ни из женщин, выключая одну Королевскую фамилию. Но когда наступил вечер и начало темнеть; то просили сии бедные творения пустить их на корабль таким жалостным голосом, что я должен был то позволить. Но дабы таковое принятие их на корабль служители не почли разрешением к удовлетворению их сладострастия, то по прошествии двух дней пресек я опять сие посещение женщин, не взирая на то, что каждый вечер плавало их более пятидесяти, которые не отступно просились на корабль, и не прежде удалились от оного, как быв устрашены ружейными выстрелами. С достоверностию полагать надобно, что такое всеобщее унижение сих островитянок произходит не столько от великого легкомыслия и необузданного возжделения, сколько от противуестественных и варварских поступков с ними мужей и отцев их, посылавших жен и дочерей своих для приобретения кусков железа или других малостей. Сие ясно доказывается тем, что отцы и мужья каждое утро приплывали им на встречу для приняитя высокоценимой ими добычи. Собственными глазами моими видел я одного мущину, плававшего около корабля с девочкою лет от 10 ти до 19 ти, уповательно его дочерью, и предлагавшего ее к услугам любострастия. Но более всего удивило меня, и в то же время произвело мое отвращение, что некоторые девочки не старее осьми лет с таким же бесстыдством торговали собою, как осмнадцати и двадцати летния их подруги. С сожалением и ужасом смотрел я долгое время на сии бедные творения, казавшиеся по всему совершенными ребятами. они смеялись, резвились и шутили как дети, не имея ни малейшего понятия о своем жалком положении.

На другой день по утру окружили корабль многие сотни плававших Островитян, принесших в руках и на головах кокосы, бананы и плоды хлебного дерева для продажи. Королевская фамилия прибыла на корабль по утру в 7 часов, которую повел я в каюту для того, чтоб одарить каждого. Портрет жены моей, написанный маслеными красками, обратил особенно на себя их внимание. Долгое время занимались они оным, изъявляя разными знаками свое удивление и удовольствие. Кудрявые волосы, которые вероятно почитали они великою красотою, нравились каждому столько, что всякой на них указывал. Зеркало так же не меньше их удивляло. Хотя они и осматривали стену позади оного для изведания странного сего явления; однако нельзя думать, чтоб некоторые из них не имели случая видеть оного прежде. Но большое зеркало, в коем видеть могли все тело, долженствовало быть для них нечто новое. Королю понравилось смотреться в него столько, что он при каждом посещении приходил прямо в каюту, становился пред сим зеркалом и из самолюбия ли или любопытства смотрелся в него, к немалой моей скуке, по нескольку часов сряду.

Вознамерясь ехать на берег как для отдания визита Королю, так и для осмотрения пресной воды, которою налиться следовало, и не желая, чтоб в отсутствии моем находились на корабле гости, приказал я сделать пушечный выстрел, поднять красной флаг, объявить корабль Табу[32] и вдруг прервать всякую мену. Следствием сего было то, что никто более не смел на корабль всходить; однако плававшие около оного не удалялись. В 10 часов поехал я на берег с Господином Посланником и большею частию корабельных Офицеров. Оказанная нам Королем и его родственниками: приязнь, и общее островитян расположение подавали мне великую надежду на мирный прием по нашем прибытии на берег; но не взирая на то, почитал я за нужное взять предосторожность и ехать к ним вооружась лучшим образом. И так, кроме шлюбки своей, взял я с собою еще гребное судно и шесть человек с ружьями. Каждый из гребцов имел два пистолета и саблю, все Офицеры вооружились весьма достаточно. Агличанин и Француз сопутствовали нам как толмачи для переговоров. Чрезвычайное множество народа собралось в том месте, где выходили мы на берег, что по причине сильных бурунов было довольно затруднительно. Между оным не находилось ни Короля ни его родственников; однако островитяне были учтивы и почтительны. По испытании пресной воды, которая оказалась весьма хорошею, пошли мы к стоявшему недалеко от берега дому, у коего ожидал нас сам Король. В 500 шагах от дома встречены мы дядею его, которой купно был ему и отчим, и назывался всегда отцем Королевским. При 75 ти летней старости казался он совершенно здоровым. Живость глаз и черты лица его показывали в нем решительного и неустрашимого мужа. Он был, как то мы узнали после, один из величайших воинов своего времени, и теперь имел еще перевязанную рану около глаза. В руке держал длинной жезл, которым тщетно старался удержать народ, толпившийся за нами. Взяв меня за руку повел в длинное, но узкое строение, в котором сидела Королевская мать рядом со всеми своими родственницами, казалось, нас ожидавшими. Едва коснулись мы пределов сего жилища, вдруг встретил нас сам Король и приветствовал с великою искренностию и приязнию. Народ остановился и мало по малу рассеялся; ибо жилище Короля есть Табу. Я должен был сесть в средине женщин Королевской фамилии, которые смотрели на нас с великим любопытством, держали за руку, и обращали особенное внимание свое на шитье наших мундиров, шляп и прочее. На лицах их изображалось такое добросердечие, что я не мог не почувствовать к ним приязни. Каждую одарил я пуговицами, ножами, ножницами и другими мелочами; но сии вещи не произвели в них той радости, которой ожидать следовало. они обращали свое внимание более на нас самих, нежели любовались подарками. Дочь Короля, женщина лет около 24 х и его невестка, несколькими годами моложе первой, превосходили других своею красотою, и были столь хороши, что и в Европе не не признали бы их красавицами. Все тело их покрыто было желтою тканью; на голове не имели никакого украшения; черные волосы были завязаны крепко в пучек близ самой головы. Тело их, сколько позволило видеть покрывало, не было испещрено, как у мущин; но оставлено в природном состоянии. одни только руки расписаны до локтей черными и желтыми узорами, придающими вид коротких перчаток, каковые нашивали прежде обыкновенно наши дамы.

Спустя несколько времени повел нас Король со всеми своими родственниками в другое в 15 ти шагах от первого находившееся строение, определенное единственно для обедов.[33] Здесь разослали немедленно рогожки, на коих нас посадили. Хозяева, видя нас в кругу своем, казались быть веселыми, и всемерно старались изъявить нам свое удовольствие. Один приносил кокосовые орехи, другой бананы, третий воду; многие сев подле нас прахлаждали лица наши своими веерами. Пробыв тут около получаса, мы откланялись и пошли к своим шлюбкам. Не сам Король, но его отчим проводил нас до того же места, где прежде встретил. бесчисленное множество народа окружило нас вторично. Многие шумели очень громко; но не имели кажется ни каких злых помыслов. Из последствия имел я причину заключить, что шесть человек с ружьями, из коих трое шли впереди, а другие назади, содержали их в страхе. В полдень прибыли мы на корабль. Немедленно послал я баркас за водою, который чрез три часа назад ворошился. Островитяне оказали людям нашим великую услужливость. Они наливали бочки водою и переправляли оные вплавь чрез буруны к баркасу. Без их помощи не возможно было бы съездить за водою в целой день более одного раза, да и то с великими трудностями, и опасностию для здоровья служителеи. Содействие островитян способствовало нам столько, что баркас мог сделать в день три оборота, и люди наши не работали при том ни мало, а имели один присмотр за наливавшими. В восемь дней удалось только одному из островитян похитить с бочки обруч. Сие удобное наливание водою стоило нам каждой раз 12 кусков старых железных обручей в 4 и 5 дюймов.

Не взирая на все старания, не могли мы достать свиней ни каким образом. В три дни получили только две. Одну, как отдарок за попугая; другую за большой топор. Из сего видно, каков терпели мы недостаток в свежей провизии! Единственным средством, по долговременном употреблении соленого мяса к поправлению жизненных соков, служили нам кокосовые орехи. Я велел покупать оные все, сколько доставляли островитяне, и позволил употреблять каждому по его произволу.

Мая 10 го, известили меня, что с гор, виден в море трехмачтовой корабль. Полагая, что это должна быть Нева, отправил я гребное судно с Офицером, для введения в залив оной. наступивший вечер и отдаление Невы от берега принудили Офицера возвратишься без исполнения порученного. В следующее утро послал я на встречу Неве Лейтенанта Головачева; в полдень с великою радостию увидели мы ее в заливе. В пять часов пополудни стала Нева на якорь. Г. Лисянский донес мне, что он пробыл несколько дней у острова Пасхи, надеясь там найти нас. Крепкие западные ветры не позволили ему остановиться у оного на якорь. Он посылал только одно гребное судно в Куков залив для получения от островитян бананов и пататов.

В 5 часов пополудни на другой день, по приезде моем к Господину Лисянскому, получил я неприятное известие, а именно, что Нукагивские Островитяне пришли в возмущение и вооружились, и что оное произошло от разнесшагося на острову слуха, будто бы Король их взят на корабле под стражу. В сие самое время пришел с берегу баркас Невы; Офицер, бывший на оном, подтверждая известие рассказывал, что с великою трудностию удалось ему забрать всех людей своих на судно, и что Агличанин Робертс только избавил его, от нападения островитян, подвергаясь и сам опасности сделаться жертвою их свирепства. Зная, что за полчаса прежде отъезда моего на Неву Король отправился с корабля моего на шлюбке на берег, не постигал я причины сего возмущения. Король пробыл у меня целое утро. Он казался во все сие время веселым. Я старался всегда приобресть его к себе приязнь, одаряя при каждом посещении; а в сей день сверх того приказал еще выбрит его и умыть благовонною водою, чем он был чрезвычайно доволен. Немедленно, поехал я на корабль свой, дабы разведать, не обижен ли он кем либо; сего не оказалось, и я начал помышлять, не сам ли Король причиною распространения ложного слуха; но представляя себе, что он не имеет ни какого повода к неудовольствию, казалось мне и сие невероятным. Более всего подозревал я наконец в том француза, которой, может быть, из злобной зависти к Агличанину, нами ему предпочтенному, вздумал разрушить доброе между нами согласие, надеясь иметь чрез то какую либо для себя выгоду. По обстоятельнейшем изведывании дела сказалось сие подозрение мое более и более вероятным. Во время обеда уведомил меня вахтенный Офицер, что Король, уехавший за час токмо на берег, прибыл опять на корабль, а с ним и один островитянин со свиньею, за которую требовал он маленького попугая. Чрез 10 минут потом вышел я на шканцы и увидел, что привезший свинью уезжает, рассердившись будто бы за то, что не дали ему вдруг требованного попугая. Я сему удивился и, не желая пропустить случая достать свинью, просил Короля приказать нетерпеливому Островитянину возвратишься; но сей не слушая Королевского повеления начал грести к берегу еще поспешнее. Немедленно бросился один из сопровождавших Короля в море, чтобы, как уверял Француз, догнать лодку и уговорить Островитянина привезти на корабль свинью свою. После открылось, что произходило совсем противное. Островитянин послан был от Француза вместо того на берег с известием, что я намерен наложить на Короля оковы, если это, как я думаю, и не был вымысел Француза; но при всем том все поступил он против своей к нам обязанности; потому что не предуведомил меня о точных Короля повелениях, долженствовавших иметь вредные последствия. Я почитал дело сие, как то оно и действительно было, малостию и не подавал ни малейшего вида негодования, а тем менее гнева, которой бы мог возродить в Короле подозрение, что я намерен употребить с своей стороны меры насилия. После сего произшествия оставался Король еще около часа у нас и поехал потом на берег, как то казалось, совершенно спокойным на гребном корабельном судне.

Как скоро распространился слух на острове, что Король заключен мною в оковы, вдруг все бросились к оружию, и баркас Невы с трудностию мог освободиться от нападения. Не прежде, как по прибытии Короля, уверявшего своих подданных, что ему не причинено никакого оскорбления, успокоились Островитяне несколько. Полагая, что или Король сам опасался насильственных от меня мер или поселил в нем страх беспокойный Француз, решился я отправиться следующим днем к Королю, чтоб уверить его, что я не имею никаких против его неприязненных намерений. За несколько еще пред сим дней Королевской брат говорил мне, что он удивляется, почему не приказываю я заключить никого еще в оковы, как то поступил Американец[34] с одним из Королевских родственников? Я отвечал ему, пока будете вы обходиться с нами приязненно, до тех пор никто из вас не претерпит от меня ни малейшей обиды, и я надеюсь, что мы растанемся как добрые приятели.

В 8 часов следующего утра поехали мы с Г-м. Лисянским на берег; но за час пред тем отправлены были уже баркасы ваши за водою. Мы взяли с собою двадцать человек вооруженных; наше же сообщество состояло так же из двадцати хорошо вооруженных. На обоих баркасах, из коих на каждом было по два фалконета, было 18 Матросов под командою двух Лейтенантов. И так мы могли бы усмирить всех Островитян, если бы они покусились встретить нас неприятельски. При выходе нашем на берег не видно было ни одного из оных. Чрез всю ночь горел на острове огонь во многих местах; по утру не подходил ни кто к кораблям, как то было прежде, с кокосовыми орехами. Из сего заключали мы, что Островитяне не имеют более к нам мирного расположения. По выходе на берег пошли мы прямо к Королевскому дому, находившемуся в долине в расстоянии около одной Аглинской мили. На пути к оному видели много деревьев кокосовых, хлебных и Майо. Тучная и высокая трава затрудняла нас в ходу не мало, Наконец вышли мы на тропинку, имевшую на себе признаки Отагейтского обычая, доказывавшего нечистоту Нукагивцев. После продолжали путь по дороге, наполненной на фут водою, по которой шли в брод и вышли потом на довольно широкую весьма чистую дорогу. Здесь начиналось прекраснейшее место: обширной, необозримой лес ограничивался, по видимому, лежащею только позади его цепью гор; высота дерев леса сего простиралась от 70 до 80 футов; оные были по большей части кокосовые и хлебные, с плодами, обременявшими их ветви; на долине, по которой протекают многие, извивающиеся и один другого пресекающие источники, катящиеся с крутых гор и орошающие жилища, находилось множество отторгнутых от гор больших камней; стремящаяся вода чрез оные низвергаясь с великим шумом представляет взору прекраснейшие водопады. Вблизи жилых домов разведены пространные огороды, насажденные корнем Таро и кустарником шелковицы. Они обнесенны весьма порядочно красивым забором из белого дерева[35] и представляли вид, будто бы принадлежали народу, имеющему в возделывании земли довольные уже успехи. Сии прелестные виды удаляли от нас на некоторые мгновения те неприятные чувствования, которые возбуждаемы были помышлениями о том, что мы находилися у жилищ людоедов, преданных величайшим противоестественным порокам, и не чувствующих ни своей гнусности, ни гласа природы, которому внимают даже и хищные животные. Король встретил нас за несколько сот шагов от своего жилища, приветствовал сердечно и повел в оное. Тут собрана была вся его фамилия, обрадовавшаяся чрезвычайно нашему посещению, к чему подали мы довольную причину; ибо каждой из нашего сообщества давал ей подарки. Королева изъявляла чрезмерную радость, получив маленькое зеркало, которое особенно ее восхитило. После первых приветствий спросил я Короля: что побудило его к распространению ложного слуха, едва не прервавшего доброго между нами согласия и едва недоведшего до кровопролития, от которого верно не мог бы он иметь никакой выгоды? — Король уверял меня, что сам собою не опасался он ни мало, чтобы поступил я с ним худо; но что Француз был тому виною, сказав, что я наложу на него непременно оковы, если не привезет Островитянин на корабль свиньи своей, чему он и должен был верить. Ишак подозрение мое на Француза оказалось основательным. Одарив Короля и всю фамилию, просил я его не нарушать согласия, но обходиться с нами дружественно, представляя, что я без вынуждения конечно не употреблю ни против кого насилия, а тем менее еще против самого его, почитая своим приятелем. Отдохнув и освежась соком кокосовых орехов, вознамерились мы идти с путеводителем Робертсом к Мораю или кладбищу. Но прежде выхода нашего из Королевского дома показали нам его внуку, которая, как и все дети и внучата Королевской фамилии, признается за Етуа или существо Божеское. Она содержится в особенном доме, в которой имеют вход только мать, бабка и ближайшие родственники. Для всех прочих дом сей Табу. Младший брат Короля держал маленького сего божка (дитя от 8 ми до 10 ти месяцов) на руках своих. Я спросил при сем: как долго кормит здесь грудью мать детей своих? мне ответствовали, что весьма редкия исполняют здесь сию естественную обязанность. Когда родится дитя, то ближайшие родственницы стараются наперерыв заступить место няньки; берут дитя от матери, в дом свой и кормят его не грудью, но плодами и сырою рыбою. Хотя сие и казалось мне невероятным; однако Робертс уверял, что сей образ вскармливания детей вообще здесь обыкновенен. Не взирая на то, Нукагивцы чрезмерно рослы и дородны.

После сего пошли мы к Мораю дорогою, ведущею мимо минерального источника, каковых здесь должно быть не мало. Морай находится на горе довольно высокой, на которую взошли мы не без трудности во время полуденного жара. Он состоит из густого, небольшего леса, переплетшагося своими ветьвями и кажущагося быть непроходимым. Мы видели здесь гроб, стоявший на подмостке. Трупа, лежавшего в оном, виден был один только череп. Вне ограды, состоящей из дерев стояла, сделанная из дерева статуя, долженствовавшая представлять образ человека и служила доказательством грубой работы неискусного художника. Подле сей статуи находится столп, обвитый кокосовыми листьями и белою бумажною материею. Сколько мы ни любопытствовали узнать, что означает столб сей; но любопытство наше осталось неудовлетворенным. Нам сказал только Робертс, что столп сей Табу. Подле Морая стоит дом священнослужителя, которого не застали мы дома. У Нукагивцов каждое семейство имеет собственной свой Морай. Осмотренной нами принадлежал духовному состоянию. Без Робертса, причисляющагося к сему семейству и принадлежащего к Королевской фамилии, не удалось бы нам, может быть, видеть ни одного кладбища, потому что Нукагивцы не охотно позволяют осматривать оные. Морай бывает 1804 год обыкновенно на горах во внутренности острова. Виденный нами был только один, находившийся, недалеко от берега.

По срисовании Г-м Тилезиусом вида[36] Морая пошли мы назад ж гребным судам своим; но на обратном пути сем не могли не согласиться на прозьбу услужливого Робертса и не посетить его дома; в чем, не взирая на излишнее расстояние, ни мало не раскаивались. Новой дом его, построенный недавно по здешнему образу, стоит в средине кокосового леса. На одной стороне оного протекает небольшой ручей, а на другой между большими каменьями минеральный источник. Все наше сообщество, сев на каменистом берегу оного, отдыхало в тени высоких кокосовых деревьев, закрывавших нас от палящих лучей солнечных, причинявших нам великую усталость. Более двадцати Островитян рвали и бросали с дерев кокосовые орехи, другие же разбивали и очищали, в чем показывали великое проворство и опытность. Жена Робертсова, молодая, красивая женщина, лет 18 ти казалась отходившею от обычаев своих соостровитянок, что для нас Европейцев весьма нравилось. Тело свое не намазывает она маслом кокосовых орехов, которое хотя и придает великой лоск; однако и причиняет сильной противной запах.

Во втором часу пополудни возвратились мы ж своим шлюпкам. Слух о посещении нашем Короля вероятно уже распространился. Мы нашли на берегу по прежнему великое множество Островитян. По прибытии нашем на корабли восприяла торговля опять обыкновенный ход свой. За день прежде послал я Лейтенанта Левенштерна осмотреть южной Нукагивской берег, лежащий на западе от залива Тайо-Гое. В трех милях от упомянутого залива открыл он гавань, найденную им столь хорошею, что я решился сам осмотреть оную. Чрез два дни поехал я туда с Лейтенантом Левенштерном, Гг. Горнером, Тилезиусом и Лангсдорфом, сопровождаем быв Капитаном Лисянским с некоторыми его Офицерами. Надеясь получить в новом заливе запас жизненных потребностей, взяли мы с собою довольно вещей для мены и подарков. Пробыв на пути полтара часа, прибыли мы туда в 10 часов утра. При входе в залив найдена глубина 90 саженей, грунт мелкой песок с илом. Западную сторону входа составляет весьма высокой, утесистой каменной берег, представляющий дикой, но величественной вид. Во внутренности входа на восточной стороне находится еще залив, казавшийся, так сказать усеянным большими каменьями и к западу вовсе открытый, так что буруны здесь весьма сильны. Миновав западную оконечность сего каменистого залива, открывается к востоку небольшая со всех сторон закрытая бухта. Приложенный план, снятый с велйчайшею точностию, подаст достаточное понятие о сей отменной гавани, глубина коей у самого южного берега от 5 до 6 саженей, y северного же в расстоянии 50 ти саженей, от 10 до 12 футов. Бухта сия, простирающаяся от NO к SW, имеет в длину 200, а в ширину несколько более 100 саженей. Глубочайшая сторона его прилежит красивому, пещаному берегу, за которым находится прекрасной лугзь. В некоторых местахь есть и пресная вода, текущая с гор, окружающих берег и луг. Сверх того по населенной долине, лежащей на севере от входа, и называемой Островитянами Шегуа, протекает немалой источник; он впадает в северный залив, ни мало незащищаемый от ветров, а потому буруны затрудняют выход на берег; однако я думаю, что во время прилива можно войти в источник на небольшом гребном судне. Наливаться водою вообще здесь не трудно. Надобно только остановиться пред буруном на верпе. Островитяне за несколько кусков железа, как уже мною упомянуто, не только наполняют бочки водою; но и переправляют оные вплавь чрез буруны до гребного судна. Бухта окружена берегом так, что самые крепкие ветры едва ли могут производить какое либо волнение. Для корабля, требующего починки, нельзя желать лучшего пристанища. Глубина, в расстоянии около 50 ти саженей от восточного берега, не более 5 саженей; в 10 ти же саженях от оного от 10 до 12 футов. Выгрузка корабля может производима быть с величайшею удобностию. Если и не будет настоят нужды в исправлении корабля починкою; то и в таком случае предпочитаю я сию пристань заливу, в котором мы стояли. Кокосовые орехи, бананы и плоды хлебного дерева находятся и здесь в изобилии. В мясной провизии, может быть, в сем месте такой же недостаток, каков и в порте Анны Марии. Но главное преимущество сей новооткрытой гавани пред оным состоит в том, что можно стоять на якоре во 100 саженях от берега. Имея под пушками все селение и жилище Короля, нападение от диких совсем невозможно. Следовательно и не нужно, так как в Тайо-Гое, где стоит корабль в полмили от берега, давать прикрытие идущим к берегу гребным судам. Сверх сего в последнем месте берег болотистый и каменистый принуждает далеко от оного искать. благоразтворенного воздуха, необходимого для поправления или укрепления здоровья. Место для госпитали найти вблизи очень трудно; перевоз инструментов для учреждения обсерватории по причине сильных бурунов весьма затруднителен. У нового залива напротив того на зеленой равнине, лежащей у самого берега, произвести можно весьма удобно то и другое; для прохаживания же и свежого воздуха нельзя желать лучше, как долина Шегуа, простирающаяся по берегам источника. Дорога из селения к зеленой ровнине идет чрез каменистые горы; итак покушение Островитян к нападению может быть примечено издали. Единственный недостаток сей пристани состоит в том, что вход с моря узок, впрочем хотя он, будучи не шире 120 саженей, затруднителен, однако безопасен; ибо глубина оного от 15 до 20 саженей; почему верпованье, есть ли ветр не будет слишком свеж, весьма удобно. Но и с сей стороны порт Анна Мария ни чем не преимуществует; ибо входя и выходя из оного всегда почти верповаться должно, как то испытали мы сами собою. Островитяне не имеют названия для сей бухты, а потому и назвал я ее Портом Чичаговым, в честь Министра морских сил. Оная лежит под 8°, 57,00" южной широты и 139°,42,15" западной долготы.

Места близ жилища Короля в Тайо-Гое и Агличанина Робертса весьма нам понравилась; но долина Шегуа гораздо прекраснее. Извивающийся у подошвы высоких гор источник, ниспадая с крутизны и протекая быстро по низкой долине, украшает страну сию чрезвычайно. Стоящие на левом берегу оного жилища Островитян показывают большее благосостояние, нежели виденные нами в Тайо-Гое; да и самые люди казались лучшего вида. Здесь видели мы так же обширнее и насаждения корня Таро и кустарников шелковицы, и гораздо более свиней, составляющих главное их богатство, которым дорожат они чрезмерно; ибо и тут не могли мы купить ни одной свиньи. Король, называвшийся Бау-Тинг, один только привел свинью для продажи; но он не мог расстаться с сим своим сокровищем. Четыре раза заключал с нами торг, сделавшийся наконец для него весьма выгодным; однако, не взирая на то, вдруг опять раскаялся и возвратил нам наши вещи, сколько оные ему ни нравились. Таковое упорство или нерешительность произвела в нас великую досаду; но я все не оставил его без того, чтобы не одарить некоторыми малостями.

Прибытие наше сюда произвело всеобщую радость. Всякой, смотря на нас улыбался с изъявлением удовольствия; но мы, хотя и были первые из Европейцов, их посетивших; однако не приметили ни необычайного крика, ни нескромной навязливости. Каждый приносил нам для продажи бананы и плоды хлебного дерева, которые выменивали мы на куски старых железных обручей. Женщины отличаются так же много от обитающих в Тайо-Гое. они вообще благообразнее последних; две из них были очень красивы. Мы не видали ни одной совершенно нагой. Все порывались желтыми шалями. Особенное отличие их состояло в куске белой материи, из которой имели они на голове род турбана, сделанного с великим вкусом; что служило им не малым украшением. Тело свое намазывают очень крепко кокосовым маслом, что по видимому почитается у них отменным украшением. Мы при встрече нас на берегу порта Чичагова того не приметили: нетерпеливое любопытство увидеть нас воспрепятствовало, может быть, им тогда показаться в лучшем убранстве. Когда прибыли мы после чрез несколько часов к Шегуа, тогда встретили они нас намазанные маслом. Руки и уши их росписаны, даже и на губах имели по нескольку полос поперечных. В рассуждении нравственности казались они однако неотличнее соостровитянок своих Тайо-Гоеских. они употребляли всевозможное старание познакомиться короче со своими новыми посетителями. Телодвижения их были весьма убедительны и так выразительны, что всякой удобно мог понимать настоящее их значение. Окружавший народ, изъявляя к пантомимной их игре величайшее одобрение, возбуждал их к тому более.

Прохаживаясь по долине приметили мы в нескольких стах шагах от Королевского жилища пространное, весьма ровное место, пред которым находился каменной помост, в высоту около фута, а в длину около ста саженей, сделанный с таким искуством, которому не видали мы ничего подобного у Островитян, обитающих на берегу порта Анны Марии. Камни положены весьма порядочно и ровно, и соединены так плотно между собою, что и Европейские каменьщики не могли бы сделать искуснее. Робертс сказал нам, что помост сей служит седалищем для зрителей при праздничных их плясках.

В 4 часа пополудни сели мы на шлюпки и поехали обратно к кораблям своим, куда по причине противного ветра прибыли не прежде 8 ми часов вечера. Естестваизпытатели Тилезиус и Лангсдорф пошли назад берегом и прибыли следующим уже утром, быв пешеходством своим весьма довольными. Дорога, идущая чрез высокие и крутые горы, утомила их столько, что они на половине дороги должны были ночевать в доме одного из знакомых Робертса, бывшего их путеводителем.

16–17

Мая 16 го запаслись мы достаточно водою и дровами. На рассвете следующего дня приказал я поднять один якорь, а в 8 мь часов и другой. Поелику залив окружен высокими горами, причиняющими почти беспрестанную перемену ветров; то выход из оного бывает очень затруднителен. Верпованье, по отдаленности от открытого моря и великим жарам, сопряжено с чрезвычайными трудностями; но есть необходимо. Сначала дул ветр с берега довольно постоянно и мы достигли уже средины залива под парусами, но вдруг потом так часто переменялся, что мы принуждены были поворачивать почти каждую минуту. Сверх того течением увлекало корабль более и более к западу так, что необходимость принудила нас стать на якорь в 120 саженях от западной стороны залива. Глубина у самого берега была 20 саженей. Итак близость оного не угрожала никакою опасностию. После сего начали мы немедленно верповаться на средину залива; но незапные порывы ветра, принудили нас опять положить якорь. Нева тожь по тщетном усилии принуждена была стать на якорь, но только в дальнейшем от берега расстоянии. Посредством двух верпов удалились мы от берега и в 4 часа пополудни находились на средине залива. Ветр становился попутнее; я приказал немедленно отдать паруса и надеялся выдти в море еще до наступления ночи; но продолжающееся непостоянство ветра, переменившагося опять в то же мгновение, принудило в третий раз бросить якорь. беспрерывная работа, продолжавшаяся с четырех часов утра, и великой жар 23° побудили меня дать людям отдохновение и провести следующую ночь еще в заливе. В 8 часов вечера сделался ветр свежий, продолжавшийся до самого утра. На рассвете пошли мы из залива; но погода все еще не благоприятствовала. Ветр сделался крепкой; дождь пошел сильной. Стараяясь при таковой погоде как возможно скорее удалиться от берега, принужден я был оставить на корабле француза Кабрита, прибывшего к нам на корабль в вечеру поздо. Он казался притом более веселым, нежели печальным и думать можно, что и пришел на корабль с тем намерением, чтобы мы увезли его. Робертс избавился сим образом совсем неожиданно от смертельного врага своего.

Теперь, оставляя продолжение повествования нашего путешествия, почитаю я неизлишним сообщить о положении островов Вашингтоновых, о нравах и обычаях населяющих оные жителей, сколько в десятидневное наше пребывание у острова Нукагивы, величайшего из сей купы островов, при помощи двух найденных нами там Европейцев узнать можно было.

ГЛАВА VIII. ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ ОСТРОВОВ ВАШИНГТОНОВЫХ

1804 год Май.

Купа Вашингтоновых островов открыта в Маие месяце 1791 го года Инграмом, начальником Американского купеческого корабля Надежды исе Бостона, во время плавания его от Мендозовых островов к северозападному берегу Америки. Спустя несколько недель потом открыл острова сии так же и Маршанд, начальник Француского корабля Солид, путешествие коего из Марсели около Кап-Горна к NW берегу Америки, а оттуда мимо Китая и Ильдефранса в Европу, издано в свет Г-м Флерье. Маршанд почитал открытие свое первым. Он приставал у острова, названного Офицерами корабля по его имени, который причислил он к Францускому владению. Он осмотрел и определил положение и прочих островов, которым всем дал имена по своему произволению. Только восточнейшего, то есть, острова Уагуга, не удалось ему видеть. Всю купу островов сих назвал он островами Революции (Isles de la Revolution). В следующем после сего годе острова сии опять посещены были двумя мореплавателями разных Государств. Гергест, начальник транспортного судна Дедала, посланного с провизиею и материалами к Капитану Ванкуверу, для приведения его в состояние продолжать славное свое путешествие, находился у островов сих в Марте месяце 1792 го года, Он описал все острова с великою точностию, дал им имена, открыл две пристани у южного берега Нукагивы и приставал на гребном своем судне к одной из оных, названной им портом Анны Марии. Ванкувер назвал всю сию купу, в память своего несчастного друга,[37] которого почитал первым открытелем, островами Гергестовыми. Спустя несколько месяцов после Гергеста проходило мимо островов сих Аглинское купеческое судно Буттерворт, под начальством корабельщика Броуна, который не назвал оных новыми именами; ибо и без того уже острова сии в продолжении двух лет, четырекратно переменяли свои названия. Он приставал у острова Уагуга и осмотрел западный оного берег. Последний посетитель островов сих был Джозиа Робертс, Капитан Американского корабля Джефферсона. Робертсово пребывание у острова Санта-Кристины, одного из островов Мендозовых, продолжалось три месяца. Отсюда повел его природный Нукагивец, находившийся в отлучке 10 лет, к острову своей родины, Февраля 1793 го года. Робертс назвал острова сии именем Вашингтона, как то видеть можно из Рошефукольтова путешествия по Америке,[38] где об открытии его вмещены краткия известия. Робертс или Инграм был первый, давший сие название? сие точно неизвестно. Но честь открытия островов сих принадлежит бесспорно Американцам. Итак справедливость требует удержать сие название. Сам Флерье отвергает наименование островов революции, данное вторым их открытелем Маршандом, не приняв впрочем имени Вашингтонова; но он соединяет острова сии с другою купою, лежащею от них на SO и известных под именем Маркиза де Мендоза. Хотя и справедливо, что чем менее будет разных названий на картах и более островов известных под одним именем, тем лучший порядок и удобность в землеописании соблюдется; но не ужели не заслуживает исключения имя Вашингтона, которое всякую карту украшать долженствует? Не требует ли строгая справедливость, чтобы первое открытие Американцев осталось навсегда известным в морских летописях под начальным их названием? Впрочем принятие или отвержение сего моего мнения предоставляю я на благоусмотрению Географов; но до того означаю острова сии на своей карте под названием Вашингтоновых.

Оные острова, лежат на NW от Мендозовых и состоят из осьми нижеследующих, простирающихся от 9°,30, до 7°,50 широты южной и от 139°,5,30" до 140°,13,00" долготы западной. Поелику каждый из упомянутых открытелей дал островам сим особенные названия; собственных же имен, под каковыми они известны у природных жителей, на некоторых картах совсем не находится; то я, называя каждый остров сими последними именами, буду приводишь притом и первые, оставляя на волю каждому принимать названия Француские или Аглинские, Американские или природные.

1). Нукагива[39] есть обширнейший остров из всех сей купы. Величайшая длина его от юговосточной до западной оконечности составляет 17 миль. В рассуждении всей окружности не могу сказать ничего утвердительно; ибо северная сторона нами не осмотрена. Направление его от юговосточной до южной оконечности есть ONO и WSW. От южной оконечности идет берег к северозападу, а оттуда уповательно к северовостоку, поелику от юговосточной оконечности простирается оной прямо к северу. Юговосточная оконечность, названная Гергестом Мысом Мартына лежит по наблюдениям нашим под 8°,57 широты и 139°,32,30" долготы. Южная под 8°,59,00" и 139°,44,30". Западная под 8°,53,30" и 139°,49,15". Инграм назвал сей остров Federal, Маршанд Beaux, Гергест Sir Непгу Martin Island, Робертс Adams Island.

2). Уагуга, есть восточнейший из островов сей купы. Западная оконечность оного лежит по наблюдениям нашим под 8°,58,15" широты и 139°,13 долготы, на SO 87° от мыса Мартына на острове Нукагиве, в расстоянии осьмнадцати миль. Он простирается от ONO к WSW и имеет в длину девять миль. На западной стороне оного находится залив, которого осмотреть нам не удалося. Двувершинная гора, стоящая, как то мне казалось, в средине острова, лежит точно под широтою 8°,55,58". Маршанд не видал сего острова вовсе; Инграм назвал его Waschington; Гергест Riou; Робертс Massachusets.

3). Южнейший из островов Вашингтоновых есть Уапоа. Северная его оконечность лежит от порта Анны Марии, прямо на S в 23 милях, по наблюдениям нашим в широте 9°,21,30", долготе 139°,39?30". Офицеры корабля Солид назвали его Marchand; Инграм Adams; Робертс Jefferson. Мы не обходили сего острова, а потому и не видали большего камня, имеющего вид сахарной головы, названного Маршандом Le Pic, о котором Гергест упоминает,[40] что он имеет вид церкви, построенной в Готическом вкусе; Вильсон в 1797 м году, не взирая на то, что Маршанд шестью годами уже прежде наименовал его Le Pic, дал ему свое название: Church (Церковь). Белого большего камня, названного Маршандом по наружному виду обелиском, которого, вероятно, с показанным на Вильсоновой карте под именем острова Slack (Стог), мы также не видали.

4). От южной оконечности острова Уапоа находится на SO в расстоянии 1 1/2 мили малой, низменной остров, имеющий в окружности около 2 миль, которой назван Маршандом isle Platte (плоским островом); Инграмом Lincoln; Робертсом Resolution; Вильсоном Level Island. собственного имени сего острова узнать я никак не мог. Он лежит по наблюдениям Маршанда под 9°,29,30" широты южной; пролив между островом Уапоа и сим плоским островом должен быть безопасным, потому что Робертс проходил оным.

5 и 6). Моттоуаити, два малых необитаемых острова, лежащих один от другого на О и W, разделяемых проливом шириною в одну милю. Они находятся от южной Нукагивской оконечности на NWtW в тридцати милях. Жители соседственных островов посещают оные нередко ради, рыбной ловли, но только в случае крайнего в пище недостатка; потому что лодки их так худы, что и при таком малом плавании подвергают их опасности. Находившийся на Нукагиве Агличанин Робертс просил меня неоднократно отвезти на острова сии француза Иозефа Кабрита и там его оставить. Определение положения сих островов, коих мы не видали, делано Маршандом и Гергестом не одинаково; но разность составляет только несколько минут в широте. Найденная нами долгота Нукагивы сходствует совершенно с определенною Гергестом; почему и должно предпочесть ее прочим. Оная есть 140°,20,00", широта же 8°,37,30". Инграм назвал острова сии Franklin, а Робертс Blake. Вероятно, что они, находясь в отдаленности, почитали оные за один остров. Жители Нукагивы называют их так же одним именем.

7 и 8). Гиау и Фаттуугу, два необитаемые же острова. Первой имеет в длину восемь, а в ширину две мили. Южная его оконечность лежит по наблюдениям Гергеста и Астронома Гуча, которые на нем были и нашли множество кокосовых дерев, под 7°,59 широты и 140°,13 долготы. Средина второго, гораздо меньшего и круглого, лежит под широтою 7°,50, долготою 140°,6. Оба отстоят от западной Нукагивской оконечности на шестьдесят миль и на NNW от середины острова. жители близ лежащих островов приезжают на оные для собирания кокосовых орехов. Инграм назвал оба сии острова Knox и Hancock Islands. Маршанд первой Masse, второй Chanal; Гергест Roberts Islands; Робертс первой Freeman; второй Langdon Island.

Испытав сам собою на острове Нукагиве, величайшем и по объявлению жителей плодоноснейшем пред всеми прочими, крайний недостаток в мясной провизии, не советую я мореплавателям приставать ни к Мендозовым, ни к Вашингтоновым островам. Свиней, которые одни только из употребляемых в пищу животных здесь и водятся, как на первых так и на последних достать чрезвычайно трудно. Кук, первый из посещавших острова сии в новейшие времена, получил оных весьма мало, а Маршанд, бывший 17 ью годами после, еще меньше. Невозможность достать довольного числа свиней произходит не столько от малого оных здесь количества,[41] сколько от того, что Островитяне не хотят их променивать, почитая их лучшим кушаньем в их пирах, которые они по обычаю своему отправляют при похоронах своих родственников, жрецов и главных начальников. Выше упомянуто, что Король долины Шегуа при всех наших стараниях и надежде получит от нас хорошую цену не решился расстаться с своею свиньею хотя и имел их несколько и мы видели их в долине великое множество. Плодов так же недостаточно. Кокосовые орехи получать можно для ежедневного только продовольствия; но оные и составляют почти единственную, свежую пищу; потому что бананов и плодов хлебного дерева не много; по крайней мере испытали мы то в заливе Тайо-Гое. В порте Чичагова выменяли мы бананов более; но плодов хлебного дерева не получили ни сколько. Итак мореплавателю, по совершении плавания около мыса Горна из Бразилии, на которое нельзя полагать менее трех месяцов, не можно надеяться подкрепить людей своих свежею в сих местах пищею для продолжения плавания к северозападному берегу Америки, или в Камчатку, где так же доставание свежей провизии не верно. Вода и дрова суть единственные потребности, которыми на островах сих запасаться можно; но и то без помощи Островитян, искусных переправлять вплавь чрез буруны бочки крайне трудно и опасно, а особливо в случае нечаянного несогласия с дикими, во время коего посланные за водою люди могут вдруг быть отрезаны. Островитяне столько беспокойны, что часто самая малость, или одно недоразумение, как то мы сами испытали, подают им повод к неприятельским поступкам, которых ни сам Король, по маловластию своему, остановить и прекратить не может. Для кораблей, назначенных в Камчатку и идущих около мыса Горна, выгоднее держать путь из Бразилии прямо к островам Товарищества, и мореплавателей или к островам дружества, где по крайней мере на шесть или на восемь, недель можно запастись свежими жизненными потребностями. Сей путь, вопервых прямее; во вторых может подать случай к точнейшему изведанию еще мало известных островов, как то например, принадлежащих, к купе островов Фиджи, Бабакосо, Гапай, Вавао и проч. так же и к открытию новых, которых в тех морях вероятно много еще находится. Но для кораблей, идущих к северозападному берегу Америки или к острову Кадьяку удобнее заходить в порты области Хили, изобилующей свежими жизненными потребностями, где сверх того можно брать рожь и пшеницу, которые весьма нужны для Кадьяка и наших селений Американского близ лежащего берега. Переход из Хили к Кадьяку не слишком дальней. Если же оной будет многотруден; то Сандвичевы острова, лежащие не далеко от пути сего, служить могут новым местом для отдохновения, починки и запасу свежею провизиею.

Показав подробно маловажные выгоды, которые мореплаватели на островах сих находить могут, не совсем безнужным почитаю я сообщить описание залива Тайо-Гое и берегов Нукагивских, из коих осмотрели мы с точностью, один только южной. Оной состоит вообще из высоких отрывистых, диких камней, скатывающихся утесами, с которых стремятся прекраснейшие водопады. Между ними отличается преимущественно один, находящийся у южной оконечности. Ширина сего водопада казалась нам в несколько саженей; он низвергается с горы, возвышающейся до 2000 футов и составляет немалой источник, низливающийся наконец в порт Чигчагова. Сему каменистому хребту прилежат многие, высокие, по большой части голые горы, из коих, кажется состоит вся внутренняя часть острова. К северозападу только от южной оконечности берег низменнее и ровнее. Мы были к сей стороне не близко, и потому не могли различить заливов, которые по мнению моему, должны там находиться, хотя Гергест и описывает западную сторону вообще каменистою и не имеющею ни одного залива. Агличанин Робертс рассказывал нам часто о долине западного берега, называемой Готти-шиве, которая по словам его столько многолюдна, что 1200 воинов выставляет. Но как он сам никогда там не был; то и не знает, находится ли там какой либо залив, безопасной для якорного стоянья. На восточной стороне в близости к северной оконечности есть так же залив, в котором Нева имела первое сообщение с Нукагивцами. у южного берега находятся три пристани, в которых с совершенною безопасностию стоять можно. Оные суть заливы; Гоме, названный Гергестом Comtrollers Bay. Тайо-Гое, наименованный им же портом Анны Марии и порт Чичагова. Между двумя последними хотя и находятся многие малые заливы, но оные, поелику мало защищены от ветров и каменисты, не удобны для якорного стоянья. О порте Чигчагова упомянуто мною выше; залив же Гоме прошли мы только мимо и не могли осмотреть оного. Итак я ограничиваюсь здесь одним описанием порта Анны Марии. Планы сего порта, на точность коих совершенно положиться можно, хотя и послужат наставлением к безопасному входу; однако следующие примечания не будут, думаю, излишним к тому дополнением. Подходя на вид острова Нукагивы с восточной стороны первой откроется мыс Мартин; он имеет весьма отличительной вид; почему никак нельзя признать вместо оного какую либо другую оконечность. Прилежащий ему берег составляет восточную сторону залива Гоме; самая оконечность выдается много и состоит из неровных, прерванных камней, претерпевших по видимому великия естественные перемены. К сей оконечности, равно и вообще ко всему южному берегу приближаться можно без всякого опасения, даже на одну Аглинскую милю, где глубина от 35 до 50 саженей, грунт мелкой песок. Скоро потом становится виден большой черной камень, лежащий от мыса Мартина в расстоянии около четверти мили. Сей камень всегда должно оставлять в правой руке и тогда открывается залив Гоме, имеющий направление от севера к югу, так же и другой меньший залив несколько западнее. Когда залив Гоме будет виден весь; тогда надобно пройти в параллели к берегу, простирающемуся от ONO к WSW, от 5 до 6 миль; после сего покажется малой остров, называемый Маттау,[42] лежащий от восточной оконечности входа в 30 ти саженях. Как скоро откроется сей узкой проход; то надобно идти к нему прямо и обойти его потом в расстоянии от 100 до 150 саженей, после сего представится глазам весь залив Тайо-Гое. На западной стороне входа лежит так же остров, одинакой величины с островом Маттау, отделяющийся от берега каналом шириною около 30 саженей, которым могут проходить только лодки. Второй малой остров, называемый Островитянами Мутоное,[43] приметен еще по камню, лежащему от него в 15 саженях. Острова Маттау и Мутоное составляют вход в залив Тайо-Гое. При входе и выходе остерегаться должно западного острова, равно и вообще стороны западной и не подходить к ней близко; потому что восточной ветр, хотя и слаб будет, соединясь с постоянным от Оста течением, может подвергнуть опасности. Во время свежого и постоянного ветра вход совершенно безопасен. К обоим берегам подходишь можно на 50 саженей, к восточному же еще ближе. Но при слабом и переменном ветре, что по причине высоких окружающих залив гор весьма часто случается, не должно отваживаться входить под парусами. Ежеминутно переменяющийся ветр, дующий то с восточной, то с западной стороны, и сопровождаемый нередко шквалами, делает то невозможным. Надобно непременно верповаться. Сей способ ко входу и выходу, по причине чрезвычайных жаров, хотя крайне утомляет, однако есть лучший и надежнейший. В расстоянии около 3/4 мили от северного берега становится залив пространнее. Приближась на четверть мили к выдавшемуся холму у восточного берега, где самое удобное место, для приставанья гребным судам, должно остановиться на глубине 14 или 15 саженей и положить якори на О и W. Сие место отстоит от малой речки северного берега, где наливаться надобно водою, около полумили. Для якорного стоянья восточная сторона залива преимущественнее западной потому, что течение действует на корабль слабее. В продолжении десяти дней нашей здесь бытности не запутывались якорные канаты Надежды ни единожды; Нева же, стоявшая на западной стороне, должна была разводить свои каждой день.

Климат Вашингтоновых островов не разнствует ни мало от климата островов Мендозовых, по причине близости первых к последним, и вообще весьма жарок. Из Маршандова путешествия видно, что Июня месяца в заливе Мадре де Диос у острова Св. Кристины показывал термометр 27°. Во всю бытность нашу в порте Анны Марии не поднималась ртуть в термометре на корабле выше 25°; обыкновенно показывала от 23 до 25°; на берегу, уповательно, долженствовал быть жар 2 мя градусами более. Не взирая на толь великие жары, климат самой здоровой. Находящиеся здесь два Европейца уверяли, что лучшего климата представить себе не можно. Здоровой и свежий вид всех жителей подтверждал их уверение. На островах сих, как вообще между тропиками, в зимние месяцы идут обыкновенно дожди; но здесь против других мест они реже и не столь продолжительны. Не редко случается, что в десять месяцов и более не упадает ни капли. Есть ли сие к несчастию случится, то всеобщий голод неизбежен. Сие зло сопровождается ужаснейшими следствиями. Оно доводит Островитян до таких страшных поступков, каковым никакой народ не представляет подобного примера.

Господствующий между сими островами пассатный ветр есть SO, отходящий на несколько румбов к О и S; но бывает иногда и SW довольно продолжителен. Островитяне называют сей последний ветр особенным именем. жители островов сей купы пользуются SW ветрами для посещения своих юговосточных соседов. В порте Анны Марии, подобно как и во всех жарких климатах, ветр дует ночью с берега, a днем с моря, они мало переменяются, но обыкновенно бывают слабы, исключая такие случаи, когда из ущелин вырываются шквалы.

В предъидущей главе уже упомянуто, что Астрономических инструментов не возможно было свезти на берег; но Г. Горнер наблюдениями, учиненными во время нашего прихода и выхода, определил состояние и ход наших хронометров.

Мая 18 го в полдень показывал No. 128. более среднего времени в Гренвиче — 7 ч,51,24",

суточное тогдашнее отставание его было +21",3.

No. 1856 показывал более среднего Гренвического — 10 ч,15,8",

суточное ускорение его было -24",50

Малой Пенингтонов оказался не способным к употреблению. Вместо оного уступил мне Г. Лисянской большой хронометр работы того же художника. Суточное ускорение сего хронометра, которой показывал менее среднего Гренвического времени 1 ч,49,09", было -16",40.

широта входа в порт Анны Марии между островами Маттау и Мутоное найдена = 8°,56,32", южная.

широта на северном берегу сего залива, где наливались водою = 8°,54,36", южная.

Определенная нами долгота залива Тайо-Гое из 4 х лунных расстояний, обсервованных Г. Горнером и мною от 29 Апреля до 4 го Мая и от 4 до полудня 7 го Мая, то есть до входа нашего в оной, приведенная посредством хронометра No. 128 по новом определении его хода, вышла = 139°,39,45", западная.

По определенному на острове Св. Екатерины ходу сего же хронометра была оная — 140°,42,30".

По определенному ходу на сем же острове Арнольдова No. 1856, которого ускорение у мыса Горна сказалось 2 мя секундами более, найдена = 141°,29,30".

Г. Лисянский, пришедший в Тайо-Гое тремя днями позже нас, определил долготу сего залива равномерно посредством последних его лунных наблюдений, ибо ход его хронометров изменился так же во время плавания от острова Св. Екатерины. Оная разнствовала от определенной нами несколькими только минутами. Сии определения, независимые одни от других, доказывают, что сысканная нами долгота сего залива заслуживает доверенность; сверх того разнствует оная от определенной Астрономом Гучем и Лейтенантом Гергестом только одною минутою; но от показанной Г. Маршандом почти полуградусом к востоку.

Склонение магнитной стрелки, среднее из двух наблюдений, учиненных 7 и 18 Мая, вблизи залива найдено — 4°,36,3" восточ:.

Наклонение южного полюса оной в Тайо-Гое на корабле обсервованное = 22°,55.

Жестокие буруны у берега не позволили с точностию наблюдать приливов и отливов. Оные переменяются каждые шесть часов правильно. Прилив приходит от востока. Полные воды во время полнолуния и новолуния бывают между четвертым и пятым часом. Возвышение вод не могли мы узнать точно; но оное не превышает трех футов.

ГЛАВА IX. ОПИСАНИЕ ЖИТЕЛЕЙ ОСТРОВА НУКАГИВЫ

1804 год Май.

Островитян великого Океана не видал я, кроме обитающих на островах Сандвичевых и Вашингтоновых; но не взирая на то, смею утверждать с достоверностию, что сих последних никакие другие стройностию тела не превосходят. Из описаний прочих Островов сего Океана, содержащихся в путешествиях Капитана Кука, видно, что обитающие на оных не могут равняться с Островитянами сей купы. Собственное признание Кука и Форстера, в рассуждении жителей островов Мендозовых, не оставляет в том никакого сомнения. Сия телесная стройность не есть, как то на прочих островах, преимущество, предоставленное природою в удел одним только знатным. Она принадлежит здесь, почти без исключения, каждому. Причиною сему полагать надобно более равное разделение собственностей между жителями. Необразованный Нукагивец не признает в особе Короля своего такого самовластителя, для которого одного только должно жертвовать всеми своими силами, не смея думать ни о самом себе, но о своем семействе. Малое количество знатных, состоящее из одних Королевских родственников и маловажная их власть не препятствует свободному отправлению работы Нукагивца для самого себя и быть полным господином принадлежащего ему участка земли.

Нукагивцы вообще росту большего[44] и весьма стройны. Они имеют крепкие мысцы, красивую длинную шею, весьма правильное, соразмерное расположение лица, служащее по видимому зеркалом доброты сердечной, обнаруживающейся действительно их ласковым обхождением. Но когда узнаешь, каким уничижительным и гнусным порокам порабощены сии красивые люди; то возбуждаемое с первого взгляда благорасположение к сим изящным порождениям природы претворяется в отвращение, и стройные, но лишенные всякой живости и игры их лица не представляют уже ничего более кроме тупомыслия и беспечного равнодушие: во взорах их у всех вообще не видно никакой быстроты, ни живости. Узорочное распещрение некоторых частей тела и намазывание оного темною краскою придает им цвет черноватый, которой от природы светел; как то на детях и неразпещренных Островитянах видеть можно. Хотя цвет тела и не столько бел, как у Европейцов; однако разнится малым, и разность сия состоит только в том, что подходит несколько к темно желтоватому цвету. Сии Островитяне отличаются еще и тем, что между ими нет уродливых или с какими либо телесными недостатками, по крайней мере никто из нас не видал ни одного такого. Тело их совершенно чисто. Нет на нем ни вередов, ни сыпи, ни каких либо пупырышков. Сим конечно они обязаны умеренности в употреблении напитка, называемого Кава, которой есть общий на всех островах сего Океана, и столь вреден для здоровья, что невоздержное употребление оного часто совсем обезображивает тело. Сей напиток употребляют немногие; но и то с великою умеренностию. Нукагивцы пользуются все вообще завидным, крепким здоровьем. Счастие сохранило их по сие время от пагубной любострастной болезни. Не имея никаких болезней, не знают они вовсе и лекарств. Кага, или действие волшебства, о котором сказано будет ниже, расстроивая воображения может иногда приключить болезнь, но оная тем же самым волшебством весьма удобно изтребляется. Все врачество Островитян сих состоит в одном только искустве перевязывать раны, в котором Король их преимущественно отличался.

Из премногого числа красивых людей сего острова двое особенно обратили на себя общее наше внимание и удивление. Один на берегу залива Тайо-Гое, великой воин и оруженосец, или так называемый на их языке, Королевской огнезажигатель.[45] Он именуется Маугау и есть, может быть, прекраснейший мущина, какого когда либо природа на свет производила. Рост его 6 Аглинских футов и 2 дюйма; каждая часть тела совершенно стройна. Приложенный рисунок представить яснее исполинское, чрезвычайно правильное его телосложение. Другой был Бау-Тинг, Король долины Шегуа. Он не взирая на то, что имел более 50 ти лет от роду, может назваться совершенно красивым мущиною. Женщины вообще очень лепообразны: в чертах лица нет никакого недостатка. Голова у них весьма стройна, лице более кругло, нежели продолговато; глаза больше, пламенные; волосы кудрявые, которые украшают они белою перевязью с великим вкусом, цвет тела весьма светлой. Все сие совокупно дает им, может быть, преимущество пред женщинами островов Сандвичевых, Товарищественных и Дружественных.[46] Впрочем беспристрастный глаз найдет в них и недостатки, которых бывшие с Менданом и Маршандом не приметили или приметить не хотели. Рост малой, тело нестройное, стан непрямой даже и у девушек 18 ти лет; от него в походке они не свободны и кажутся переваливающимися. Сверх того имеют они вообще несоразмерное, толстое брюхо. Понятие их о красоте должно много различествовать от нашего; в противном случае, конечно старались бы они скрывать свои недостатки. Малой кусок ткани, которым прикрываются они небрежно, составляет единственное покрывало их телесных красот и недостатков. Сказанного Томсоном:

нельзя относить к Нукагивским женищинам. Выражения нежного чувствования, приписываемого Отагитским и единоземцам Вайни[47] тщетно бы стал кто искать во взорах сих Островитянок. Напротив того отличаются они бесстыдством, которое может затмить и природную их красоту в глазах разборчивых людей.

Вукагивцы, достигши совершенного возраста испещряют обыкновенно все тело свое разными узорами. Искуство сие, составляющее некоторой род живописи нигде не доведено до такого совершенства, как на островах Вашингтоновых; оно состоит в том, что прокалывают кожу и втирают разные краски, а обыкновенно черную, которая делается после темносинею. Король, отец его и Главные жрецы отличаются тем, что расписаны темнее прочих. Все части тела их украшены сим образом. Лице, глаза, даже и те места головы, на коих острижены волосы, покрыты сего живописью. Сей же обычай, по свидетельству Капитана Кинга введен и на новой Зеландии и Сандвичевых островах; на островах же Товарищества и Дружества лица не расписывают, а украшают одно только тело. На последних Короли не росписываются вовсе. Ближайшее сходство такого украшения существует между Ново-Зеландцами и Нукагивцами. Те и другие расписывают тело свое непрямолинейными начертаниями и изображениями животных, как то делают на островах Сандвичевых; но употребляют улитковые и другие кривые линии, располагая их на обеих сторонах тела. У женщин расписаны только руки, уши, губы и весьма немногие части тела. Люди нижнего состояния украшаются такою живописью мало; большая же часть оных совсем не расписываются. Из сего заключать должно, что такое украшение принадлежит знатным особам или людям, имеющим пред другими особенное отличие. Между Нукагивцами находятся великие искусники в ремесле сем. Один из них, быв у нас на корабле во все время нашей здесь бытности, находил много для себя работы; потому что почти каждой из корабельных служителей приглашал его к сделанию на нем какой либо узора по его искуству.

Мущины не обрезываются, замечены однакож некоторые из них Г-ми Тилезиусом и Лангсдорфом, у которых была передняя кожица в длину разрезана, что, как думают, производят они острым ножем. Мущины имеют подобно жителям острова Санта Кристины переднюю кожицу связанную снурком; но мнение Г-на Флерье невероятно, чтоб сие для охранения от насекомых, или из утонченного сластолюбия делалось. Различие понятий о благопристойности у разных народов дает повод заключать, что не основывается ли вся стыдливость Нукагивцов на том, чтоб скрыть от взору другого пола то, что и сама природа утаить кажется хотела. По крайней мере стыдливые красавицы, плескавшиеся вокруг нашего корабля, изъявили отвращение, когда нечаянная нужда матроса заставила их отвратить свои взоры. Справедливость сего подтверждает и Робертс прибавляя, что Нукагивки для всякого не наблюдавшего сего правила, неблагосклонны.

Мужеский пол вообще не прикрывает естественной наготы своей. Сам Король из того не исключается. Узкой кусок толстой ткани, сделанной из луба шелковицы, опоясываемый над лядвиями, не может почитаться одеянием. Сей пояс, называемый на островах Дружества Маро, именуют Нукагивцы двояко, смотря потому, из тонкой ли или из толстой сделан он ткани. Первого разбора называют они Чиабу, а второго Еута. Но и Чиабу носят не все Нукагивцы. Красавиц Мау-Гау являлся всегда совершенно голой. Я подарил ему в разное время два пояса; но он и после того всегда посещал нас голой. Ношение рогож вместо платья должно быть у них не безъизвестно. Королевской зять, хотя только и один, но всякой раз приезжал на корабль в рогоже, которая была очень худого разбора, завязана около шеи и вися с плеч к низу, прикрывала одну только спину. Капитан Кук видел Короля на острове Санта Кристине в великолепном одеянии, но на Нукагиве ни знатные, ни сам Король не имеют праздничного или торжественного платья, что вероятно произходит от бедности их. Впрочем другие украшения у них не неупотребительны. Оные не составляют однако особенного отличия знатных; потому что я не видал оных ни на Короле, ни на его родственниках. Королевской Зять один только имел в бороде свиной зуб или кость на оный похожую. Все их украшения почти одинаковы с теми, о которых упоминает Форстер в путешествии своем при описании жителей островов Мендозовых. Свиные зубы и красные бобы суть главнейшие. Форстер описал большую часть украшений с точностию; почему и намерен я упомянуть о том кратко.

Головной убор состоит или из большего шлема, сделанного из черных петушьих перьев, или некакого рода повязки, сплетенной из жилок кокосовых орехов, украшенной жемчужными раковинами, или из обруча, сделанного из коры мягкого дерева, с висящим на нем рядом веревочек. Большая часть Островитян имели в волосах великие древесные листья. Уши украшают они большими, белыми, кругловатыми раковинами, наполненными твердым пещаным веществом, с прикрепленным к оным свиным зубом; которой втыкают в нижнюю часть уха, как серги. Сии Островитяне стараются более всего о украшении шеи. Духовные носят на груди некоторой род ожерелья, имеющего вид полукружия, сделанного из мягкого дерева, на коем наклеено несколько рядов красных бобов; прочие же употребляют другой род ожерелья, состоящего из одних зубов свиных, нанизанных на плоской шнурок, сплетенной из жилок кокосовых орехов: они носят так же и по одному свиному зубу или на шее или в бороде, а иные и шары величиною в большое яблоко, которые покрываются красными бобами. Бороду бреют, но на самой середины оставляют небольшой клочек волос. Голову так же бреют, оставляя только по обеим сторонам длинные волосы, которые завязывают сверх головы в пучек, так что оные кажутся рогами. Однако сей образ ношееия волос не есть общий. У многих, а особливо у людей нижнего состояния, волосы на голове неострижены, волнисты и кудрявы, но не столько, как у Африканских Арапов.

Одеяние женщин состоит, кроме Чиабу или пояса, который носят они так же, как и мущины, из куска ткани, висящего до икор, которым прикрываются недостаточно, как то уже выше упомянуто. Но и то нередко с себя сбрасывали, а иногда даже и Чиабу, когда на корабль приплывали. Тело свое намазывают ежедневно кокосовым маслом, которое придает великой лоск, но сообщает неприятной запах. Делают ли они сие для украшения, или чтоб защищаться от лучей солнечных, того не утверждаю с точностию; но думаю, что сие должно служить к тому и другому. Ни у одной из женщин не видал я никакого украшения на шее; но все они имеют при себе вееры четвероугольные или в виде полукружия, сплетенные из травы весьма искусно и выбеленные известью из раковин. Волосы имеют черные, которые намазывают крепко маслом и завязывают в пучек у самой головы,

Жилища сих Островитян состоят из длинного, узкого строения, сделанного из Бамбу (морского тростника) и из бревен дерева, называемого по Нукагивски Фау, переплетенных между собою кокосовыми листьями и травою. Задняя длинная стена дома выше противулежащей ей передней стороны, в которой делаются двери, вышиною около 3 х футов; а потому крышка бывает всегда к передней стороне наклонна. Крышка делается из листьев хлебного дерева, наложенных так один на другой, толщиною до полуфута. Внутренность дома разделяется на две части бревном, лежащим вдоль на земле. Передняя часть вымощена камнями, а задняя устлана рогожами, на которых все семейство спит вместе без различия родства и пола. На одной стороне находится еще малое отделение, в котором сохраняют они свои лучшие вещи. Под крышкою и на стенах развешены их Калибасси, тыквы, употребляемые вместо сосудов, оружия, топоры, барабаны и проч. В расстоянии от 20 до 25 саженей от дома бывает другое строение, подобное первому, с тою только разностию, что возвышено от земли на 1 1/2 или 2 фута. Пред ним сделана возвышенная площадь, устланная большими камнями, равная длиною дому, шириною же в 10 или 12 футов. Сие строение служит столовою. Король, его родственники, жрецы, и некоторые отличные воины могут только иметь таковые особенные столовые, требующие большего достатка; потому что каждой из них имеет отдельное сообщество, которое он всегда кормит. Сочлены сих сообществ различаются одни от других разными знаками, насеченными на их теле. Так например, принадлежащие к сообществу Короля, коих числом 26, имеют на груди четыреугольник, длиною в 6, а шириною в 4 дюйма. Агличанин Робертс есть член сего сообщества. Сообщество, к коему причисляется француз Иозеф Кабрит, имеет знак на глазе и так далее. Робертс уверял меня, что он никогда бы не вступил в такое сообщество, если бы не принудил его к тому крайний голод. Сие уверение по видимому столь противуречущее существу вещи, (ибо принадлежащие к таким сообществам не только обеспечены в рассуждении их пропитания, но и по признанию самого Робертса пользуются отличием, о приобретении коего стараются многие), возбудило во мне подозрение и заставило думать не сопряжено и такое отличие с некоторою потерею естественной свободы? едва ли можно полагать, чтоб народ столь бедный нравственными добродетелями, мог возвышаться до такой степени гостеприимства и любви к ближнему и делать столько добра, не ожидая за оное никакого вознаграждения. Король обнаруживал многократно свою жадность, несовместную с состраданием; но не изъявил ни единожды чувствования, которое предполагало бы в нем какую либо признательность. При каждом его на корабль приезде получал он от меня хотя и малоценные, но для Нукагивца не неважные подарки; однако, не взирая на то, не привез мне ни одного даже кокосового ореха, так как сие в обыкновении на других островах. По объяснении недоразумения, бывшего причиною возмущения, о коем в предъидущей главе упомянуто, и по восстановлении спокойствия, приехал Король на корабль и привез мне в знак мира перечное растение; однако скоро в том после раскаялся. Не прошло еще получаса, как начал он просить меня, чтобы отдать его обратно, если мне не нужно. От дикого человека с такими чувствованиями конечно нельзя ожидать, чтобы он кормил множество людей без всякого за то воздаяния. Люди, не имеющие ни какой собственности, не могут платить за всегдашнее свое прокормление ни чем более, кроме некоей потери естественной своей свободы и независимости. В сем состоит обыкновенной ход всех политических соотношений. Путь к самовластию прокладывается мало по малу, и Нукагивской Король, которой есть теперь не что иное, как богатейший гражданин сей дикой республики, не имевший ни малейшей власти даже и над беднейшим жителем долины, выключая членов его сообщества, сделается может быть скоро сим образом, таким же самовластным Королем, каков ныне Деспот острова Оваиги.

Женской пол не имеет вовсе участия в обедах сих отделенных сообществ. Особенные для пиров домы суть вообще Табу. Однако женщины не лишены здесь права, как на других островах, есть вместе с мущинами в своем собственном жилище. Им не запрещено так же есть и свинину, которую дают им впрочем редко.

В десяти или пятнадцати шагах от жилых домов вырыты многие ямы, выкладенные каменьями и покрытые ветьвями и листьями, в которых сохраняют запас жизненных потребностей, состоящих по большей части из печеной рыбы и кислого теста, приготовленного из корня Таро и плода хлебного дерева, которые держат в таких погребах по нескольку месяцов. Поваренное их искуство весьма просто. Кроме свинины, приготовляемой ими, по объявлению Робертса, по образу Отагитцов, главная пища состоит в кислом густом тесте, довольно вкусном, подобном сладкому с яблоками пирожному. Сверх того едят они Иам, Таро, бананы и сахарной тростник. Жареное приготовляют на банановых листьях, которые служат им и вместо блюд. Рыбу едят так же и сырую, обмакивая в соленую воду. Не имеющий привычки, смотря на них, как обедают, не может чувствовать хорошего аппетита. Они берут кислое тесто пальцами и несут ко рту с жадностию. Мы видели, что Король обедал таким образом; почему заключать должно и о прочих. Однако к похвале его сказать надобно, что он тотчас после обеда вымывал свои руки.

Орудия, употребляемые в работе при строении, весьма просты. Оные состоять из тонко заостренного камня для пробуравливания дыр, и топора сделанного из плоского черного камня. Последний употребляют только в случае недостатка топоров Европейских. Самые малые кусочки железа, от нас получаемые, преобратили они в топорики, точа оные на камне до тех пор, пока не получат остроты надлежащей. Впрочем видел я и каменной топор, которым строена была рыбачья лодка.

Домашнюю свою посуду приготовляют из скорлуп кокосовых орехов, из тыкв посредственной величины, называемых калебассами и из темного дерева, из коего делают некоторой род тонких чашек, на подобие раковины. Тыквенные и из кокосовых орехов чашки украшают они костьми рук и пальцов своих неприятелей, которых пожирают. Бритвы делают из костей морской прожоры, но употребляют оные в случае недостатка только бритв Европейских.

Оружия Нукагивцов состоят из дубины, копья и пращи. Дубина длиною около пяти футов, делается из плотного дерева казуарина весьма хорошо и красиво. Она весит не менее 10 фунтов. На толстом конце вырезана фигура человеческой головы. Копье делается из того же дерева, длиною от 10 до 19 футов, толщиною по средине в один дюйм, с обеих концов заострено. Камни для бросания из пращи кладут в весьма красиво сделанную плетенку.

Нукагивцы употребляют к ловлению рыбы такой способ, которой думаю у одних их только в обыкновении.[48] Они берут корень растущего на камнях зелия и разталкивають его камнем. Рыбак ныряет на дно и разбрасывает по оному сей разтолченной корень, от которого рыба столько пьянеет, что в скором времени всплывает на поверхность, воды полумертвою, где он собирает ее уже без всякой трудности. Впрочем ловят рыбу они и сетьми; но сие средство, как казалось, есть менее обыкновенно; потому что в заливе Тайо-Гое находилось вообще только восемь рыбачьих лодок. Наконец, для ловления рыбы употребляется так же и уда, которой крючок делается очень красиво из жемчужной раковины. Нить уды и все другие веревки, употребляемые ими к оснащению лодок и для других надобностей, вьют из луба дерева Фоу. Другой род веревок, которые очень гладки и крепки, приготовляют из жилок кокосовых орехов. Всякой имеющий у себя несколько земли, почитает рыбную ловлю презрительным упражнением, почему и занимаются оною одни бедные, лишенные других к пропитанию способов. Они знали, что мы платили бы за рыбу хорошую цену; но не взирая на то, привезли ж нам в два раза только 7 или 8 бонитов. Отсюда заключаю, что число жителей, не имеющих земли, должно быть весьма невелико.

Нукагивские лодки, все вообще с коромыслами,[49] строятся из трех родов дерева, по коему они и ценятся. Сделанные из хлебного дерева и Майо ценятся ниже тех, которые состроены из дерева, называемого Нукагивцами Тамана. Последние очень крепки и ходки, Впрочем состроены весьма худо и сшиты веревками, свитыми из жилок кокосовых орехов. Самая большая, нами виденная лодка имела в длину 33, в ширину 2 1/2, a в глубину 2 1/3 фута.

Жизненные потребности Нукагивцев весьма малочисленны; а потому и земледелие их в худом состоянии. В оном упражняются здесь менее, нежели на других островах сего океана. Насаждения шелковицы, корня Таро и перечного растения слишком ограничены. Недостаток в корне Таро и бедное одеяние Островитян обоего пола доказывают то ясно. Хлебное, кокосовое, и банановое деревья не требуют попечения. Насаждение оных не стоит почти никаких трудов. Надобно только выкопать яму и посадить в оную ветвь, которая весьма скоро принимается. следовательно, упражнение в сем мущин очень маловажно. Рыбную ловлю презирают они, вероятно потому, что она сопряжена с большими трудностями, а иногда и с опасностию. Главнейшие их работы состоят в строении домов и приготовлении оружия; но сие случается так же редко; а посему Нукагивицы проводят жизнь свою в величайшей праздности. По уверению Агличанина пролеживают они большую часть дня на рогожках со своими женами. Упражнения сих последних многоразличнее. они вьют веревки для разных потребностей, делают вееры и разные украшения для себя и для мужей своих. Важнейшее же их упражнение состоит в приготовлении для своего платья ткани, которая бывает двоякая. Одна толстовата, серого цвета; делается из ветвей и жилок дерева, некоторого особого рода, и употребляется на поясы или Чиабу и на платье для бедных женщин, которые иногда красят ее желтою краскою. Другая очень тонка и чрезвычайно бела, но так редка, что все виденные мною куски казались быть в дырьях. Она приготовляется из шелковицы и употребляется на платье и головной убор женщин вышшего состояния.

Многократно уже имел я случай упоминать, что образ правления здесь совсем не монархической. Король не отличается ни одеянием, ни украшениями от последнего из своих подданных. Повеления его совсем не уважаются. Не редко над ними смеются. Есть ли же бы отважился Король кого либо ударить; то он должен опасаться равного возмездия. Быть может, что в военное время, начальствуя над воинами, имеет он большую власть, но образ их военных действий не позволяет думать, чтоб и тогда был он единственным предводителем. Вероятно, что сильнейший и неустрашимейший приводит в движение и прочих; и в таком случае, власть Катанове в сражениях менее обширна, нежели огнезажигателя его Маугауа. Все, что с достоверностию сказать можно о преимуществах Короля, состоит в том, что он обладает великим имением, и потому бывает в состоянии прокормить многих. Таковое Королевское маловластие дает повод заключать, что исполнение правосудия у них не известно. Воровство не только не почитается преступлением; но признаешся еще особенным отличием. Впрочем признаться должно, что Нукагивцы, в бытность свою на корабле, редко подавали нам случай удивляться их в том искуству. Вероятно, что всегдашние часовые с заряженными ружьями, о действии коих имели они ясное понятие, удерживали их от покушения на оное.

Прелюбодеяние почитается преступлением в Королевском только семействе. Смертоубийство есть единственное деяние, влекущее за собою мщение; но не Король и не духовные дают управу, а родственники и друзья сами утоляют свое мщение кровию убийцы.

Сообщенные мне известия не свидетельствуют о семейственном их счастии. Хотя Нукагивцы установлением брака и удалились от зверского состояния, но не смотря на то, сие брачное соединение самым малым числом из них почитается священным. Думать надлежит, что оно есть более простое сожитие, произшедшее или от общей склонности, или от общей выгоды, а потом по привычке или от продолжения первой побудительной причины сохраняющееся. Нравственное же понятие о взаимных обязанностях супружеского союза, наблюдаемого всеми известными Островитянами сего океана, чуждо Нукагивцам вовсе. Мы, не взирая на кратковременное наше здесь пребывание, уверились в том достаточно. Словом прелюбодеяние у них терпимо.[50] Ужаснейшие следствия сей скотоподобной жизни обнаруживаются более всего равнодушием, с которым во время голода убивает муж жену свою и ее пожирает. Он умерщвляет и дитя свое и съедает его с равным хладнокровием. Может быть Нукагивец не дошел бы никогда до такого зверского поступка; есть ли бы соединен был с женою своею взаимною супружескою верностию и не имел бы явного сомнения, что рожденные ею дети принадлежат ему действительно. Агличанин Робертс защищал, думаю, честь Королевской фамилии, к которой он причисляется, из одного тщеславия. Он утверждал, что Король и его родственники имеют право умертвить жену свою, когда увидят ее в объятиях другого. Есть ли сие и случилось когда либо на самом деле; то, вероятно, были особенные причины, доводившие до такого жестокого мщения; ибо, по собственному его признанию, жены Королевской фамилии мало уважают верность супружеского союза. Сами собою приметили мы, что они незастенчивее прочих жещин.

Так называемый огнезажигатель принадлежит существенно к Королевской фамилии. Хотя обязанность его и состоит частию в том, чтоб находиться при Короле и исполнять его повеления; но он главнейше употребляется в таком деле, которое особенно отличает Нукагивских владетелей. Есть ли Король отлучается от двора своего на время, должайшее нескольких часов; то огнезажигатель сопровождать его уже не может. Он остается при Королеве и заменяет Короля во всех отношениях. Королева находит в нем второго супруга во время отсутствия первого. Он есть хранитель её целомудрия. Награда его состоит в наслаждении охраняемым. Нукагивские самовластители, уповательно, полагают, что лучше охотно делиться с одним, нежели по неволе со многими, уверяясь, что для избежания сего последнего, таковой соучастник необходим. Но Мау-Ту занимавший сие место не заслуживал доверия Королевского; потому что казался быть худым хранителем нравственности его супруги.

Люди, находящие удовольствие в том, чтоб пожирать подобных себе, не могут жить в продолжительном спокойствии. Нукагивцы воюют часто с соседами своими как по сей, так и по многим другим причинам. Образ, каковым ведут войну, доказывает сколь мало они отличаются от хищных животных. Редко нападают они во множестве на своих неприятелей. Обыкновеннейший способ победишь врага состоит в том, чтоб беспрестанно к нему подкрадываться и умертвив нечаянна сожрать добычу свою на месте. Кто в сем искустве и хитрости наиболее отличается, тот и успевает в победе. Кто долее может лежать на брюхе без малейшего движения и почти без дыхания, кто скорее бегает и искуснее перепрыгивает с камня на камень, тот приобретает между сотоварищами своими славу, каковою возносится храбрый и сильный Мау-Гау. Во всех сих способностях и ухватках отличался француз преимущественно. Часто занимал он нас повествованием о своем в том искустве и мог подробно и точно рассказать о всех обстоятельствах, произходивших тогда, когда забивал неприятеля. Однако он уверял, что никогда не ел сам человеческого мяса, а променивал оное на свинину. Неприятель его Робертс отдавал ему в сем так же справедливость. Жители долины, лежащей у залива Тайо-Гое, ведут почти беспрестанную войну с жителями долин Гоме-Шегуа и Готти-Шева. С последними, по дальнему расстоянию, уповательно реже прочих. Они воюют так же и с жителями долины, находящейся еще далее во внутренность острова. Воины долины Гоме, коих должно быть более 1000, называются особенным именем Тай-Пи, которое означает воинов великого моря. Жители долины Тайо-Гое не воюют с ними на море, но только на сухом пути. Странная тому причина заслуживает быть известною; поелику показывает, хотя Короли Нукагивские имеют мало власти; однако в некоторых случаях оказывается особам, принадлежащим к их семейству, чрезвычайное уважение. Сын Короля Катонове женат на дочери Короля воинов Тай-Пи. Она привезена водою; а потому залив, разделяющий сии две долины есть Табу: то есть место священное, возбраняющее всякое кровопролитие. Если разрушится согласие между молодым Принцом и его супругою и она возвратится к своим родителям, то война, которую ведут теперь только на сухом пути, может быть и на море. Но когда умрет она в сей долине; тогда должен последовать мир вечный. Нукагивцы верят, что душа умершей особы, принадлежавшей к Королевской фамилии и почитаемой Етуа или существом божеским, странствует в том месте, где умерла, и что нарушение её покоя есть вечное проклятие. Подобная счастливая связь сохраняет теперь мир между жителями долины Тайо-Гое и другой, лежащей во внутренности острова. Король последней Мау-Дей, то есть глава воинов, коих имеет 1200, женат на дочери Катонове, и по причине непрерывного мира пребывает почти всегда у своего тестя. Он был, выключая Мау-Гау и Бау-Тинг, прекраснейший мущина, посещавщий нас ежедневно. С воинами великого моря (Таи-Пи) продолжается всегда на сухом пути война до тех пор, пока Короли не потребуют перемирия, что случается обыкновенно под предлогом празднования плясок или Олимпйских игр сего дикого народа, которые по их обычаю отстрочены или до другого времени отложены быть никак не могут. Для приготовления к сим торжествам, в коих участвуют и неприятели, назначается определенное время. Доказательством того, что и сей грубой, кровожаждущий народ не находит удовольствия в войне беспрестанной и желает иногда покоя, служит долговременное приготовление к сим торжествам, которые продолжаются только несколько дней. В бытность нашу шесть месяцов уже протекло от последнего перемирия; но еще оставалось восемь до начала их празднеств, хотя все приготовление и состоит только в сделании нового места, на коем торжествуются пляски. По окончании оных каждой возвращается домой и война возобновляется. В то самое мгновение, когда подадут знак перемирия, что делают они посредством кокосовой ветьви, поставляемой на вершине горы, война прекращается. Один только случай ни в перемирие, ни в торжественные пляски, словом ни в каких возможных соотношениях не терпит выключения. Ни гений мира, ни даже покоряющийся дух Етуа не в состоянии отвратить его действия, состоящего в следующем: Как скоро в какой либо долине умрет жрец высокой степени; то в жертву ему должны принесены быть три человека. Оные не избираются из жителей той же долины; но похищаются насилием от соседов. Вдруг по смерти посылаются несколько лодок для поисков. Если посланным удастся овладеть соседственною лодкою, не могущую им сопротивляться, и нужное число людей пленено будет; тогда насилие прекращается в то же мгновение и море остается Табу по прежнему. В противном случае пристают они ж берегу и около утесов и камней подстерегают соседственных Островитян, выходящих часто поутру удить рыбу. Жертва, примиряющая дух верховного жреца с божеством, закалается; но оную не пожирают, а вешают на дерево, где висит до тех пор, дока останутся одни кости. Если же в первые дни таковые несчастные изловлены не будут; то слух о сем расспространится, и тогда война делается всеобщею. В бытность нашу в Тайо-Гое ежечасно ожидали подобного произшествия, потому что верховный жрец был очень болен и опасались, что смерть его неизбежна.

Нукагивцы имеют жрецов, следовательно и веру. Но в чем должна состоять оная между сими дикими Островитянами? судя по грубой их нравственности, можно заключать, что и вера их такова же. Оная конечно не способствует к соделанию их лучшими. Вероятно служит только прибежищем некоторых, находящим б ней безопасность жизни и многие другие выгоды. Проповедываемые жрецами[51] нелепости, приводящие иногда к крайним жестокостям, подают им средство заставить прочих почитать их людьми святыми, и необходимыми. Темное понятие Нукагивцев силится впрочем представлять себе существо вышшее, которое называют они Етуа; но сих Етуа признают они множество. Душа жреца, Короля и всякого из его родственников есть у них Етуа. Всех Европейцов почитают так же существами вышшими, то есть Етуа. Понятие Нукагивцев простирается не далее их видимого горизонта; а потому твердо уверены, что Европейские корабли снизходят с облаков. С тех пор, как узнали они Европейские корабли, удостоверились, что имеют истинное понятие о громе, думая, что оный произходит от пальбы сих кораблей, плавающих на облаках, и потому пушечной пальбы весьма боятся.[52]

Единственное блого, доставляемое им религиею, есть Табу. Никто, даже ни сам Король не может Табу нарушить, какая бы маловажность оным ни охранялась. Одно изречение сего страшного слова Табу вселяет в них некий священный ужас и благоговение, которое хотя и не основано на рассуждении, но не менее спасительные следствия имеет. Всеобщее Табу могут налагать одни только жрецы; на частное же имеет право каждый, что произходит следующим образом: если хочет кто охранишь от похищения или раззорения свой дом, насаждения, хлебное или кокосовое дерево; то объявляет, что душа его отца или Короля или иного лица покоится в оной его собственности, которая и называется тем именем. Никто не дерзает уже коснуться тогда сего предмета. Но если кто сделается столь дерзок, что изобличится в нарушении Табу, такому дают название Кикино, и сии суть первые, которых съедают неприятели. По крайней мере они тому верят. Духовные, уповательно, разумеют располагать сим обстоятельством так, что оное бывает действительно. Жрецы, Король и принадлежащие к его семейству суть Табу. Агличанин уверял меня, что лице его есть так же Табу. Но, не взирая на то, он опасался, чтобы не сделаться в предстоящей войне пленником и не быть съедену. Думать надобно, что его почитали прежде, так как и всякого Европейца, за Етуа; но семилетнее его между Островитянами обращение конечно уничтожило мысль признавать его существом вышшим.

Робертс не мог сообщить мне сведений о религии новых его соотечественников. вероятно, что Нукагивцы имеют об оной крайне темные понятия, или что он не старался узнать о сем основательно. Употребительные между сим народом при погребениях обряды состоят, по объявлению его в следующем: По омытии умершего кладут тело его на покрытое куском новой ткани возвышение и покрывают оное такою же тканию. В следующий день делают родственники умершего пиршество, к которому приглашают друзей и знакомых. присутствие жрецов необходимо; но женщины не имеют в том участия. На оном предлагают в пищу всех свиней покойного, кои при других случаях редко употребляются, сверх того корень Таро и плоды хлебного дерева. Когда соберутся все гости; тогда отрезывают свиньям головы, приносимые в жертву богам их для испрошения чрез то умершему благополучного в другой свет преселения. Сию жертву принимают жрецы и съедают втайне, оставляя только маленькой кусок, которой скрывают под камнем. Друзья или ближайшие родственники покойника должны потом охранять тело его несколько месяцов и для предохранения от согнития натирать оное беспрестанно маслом кокосовых орехов, от чего делается наконец тело твердо, как камень. Чрез год после первого пиршества делают второе не менее разточительное, дабы засвидетельствовать тем богам благодарность, что благоволили преселить покойного на тот свет счастливо. Сям оканчиваются пиршества. Тело покойника разламывают потом в куски и кладут в небольшой ящик, сделанной из хлебного дерева, наконец относят в Морай,[53] т. е. на кладбище, в которое никто из женского пола под смертным наказанием входить не может.

Всеобщее верование волшебству составляет, кажется мне некоторую часть их религии; поелику жрецы признаются в оном искуснейшими. Однако некоторые и из простого народа почитаются за разумеющих сию тайну. Волшебство сие называется Кага и состоит, по расказам их, в следующей не вероятной басне: волшебник, ищущий погубить медленною смертию того, кто ему досадит, старается достать харкотину его, урину или испражнение. Полученное смешивает с некиим порошком, кладет в мешечек, сплетенной отменным образом, и зарывает в землю. Главная важность заключается в искустве плести правильно употребляемой на то мешечек и приготовлять порошек. Срочное к тому время полагается 20 дней. Как скоро зарыт будет мешечек, тотчас оказывается действие оного над подпавшим чародейству. Он делается болен, день ото дня слабеет, наконец вовсе лишается сил и через 20 дней умирает. думать должно, что таковая баснь распространена в народе хитрыми людьми, дабы заставить других себя бояться, и быть в состоянии вынуждать у них подарки. Сие подтверждается тем, что если тот, над кем делается чародейство, подарит волшебника свиньею, или иным каким знатным подарком, хотя бы то было в последний день срока, то может откупиться от смерти. Волшебник вынимает из земли мешечик, и больной мало по малу выздоравливает. Кажется такой несбыточной обман не мог бы долго сохранять к себе доверенности, но может быть, принаравливание оного к естественным припадкам, или и вподлинно некоторое в здравии расстройство, могущее приключаться от силы воображения того, над кем совершается колдовство, поддерживают доверенность к оному. Робертс, впрочем человек рассудительный, и Француз верили действию сего волшебства. Последний употреблял всевозможное, но тщетное старание узнать тайну чародейства, чтобы освободиться от неприятеля своего Робертса, которого он не надеялся лишишь жизни другим каким либо, кроме сего, способом; потому что Агличанин, имея ружье, мог охранять себя всегда сим талисманом, превосходящим и самое Кага; но чтобы сделаться еще страшнее для своих неприятелей, убедительно просил Робертс меня и Капитана Лисянского дать ему пару пистолетов, ружье, пороху, пуль и дроби. Мы, сожалея, что не можем исполнить прозьбы человека, бывшего нам во многом полезным, представили ему, что естъли бы он и получил от нас некоторой запас пуль и пороху; то сохранение на острову сей драгоценности не может остаться тайным. беспрестанно воюющие Островитяне овладеют неминуемо таким сокровищем и истощат оное скоро, при чем жизнь его подвергнется непременно еще большей опасности, которой будет сам причиною. Доказательства наши казались ему основательными и он успокоился. Мы расстались с ним, как добрые приятели, снабдив его вещьми другими, полезнейшими пуль и пороха.

Робертс казался человеком нетвердых мыслей и непостоянных свойств, однако рассудителен и доброго сердца. Главнейший его недостаток в сем новом его жилище, как то подтверждал и непримиримой враг его Ле-Кабрит, состоял в том, что он неискусен в воровстве, а потому часто находился в опасности умереть с голоду. Впрочем, поколику разум превозмогает невежество, Робертс приобрел мало по малу от дикого народа великое к себе уважение, и имеет над оным более силы, нежели какой либо из их отличнейших воинов. Для Короля сделался он особенно нужным. Ни мало не сомневаюсь я, чтобы он острову сему не мог принесть более пользы, нежели миссионер Крук, препроводивший на оном некоторое время для того, чтобы обратить Нукагивцев в Христианскую веру, не помыслив, что их надобно прежде сделать людьми, а потом уже Христианами. Мне кажется что проворный и оборотливый Робертс, к успешному произведению сего на самом деле способнее быть может и Крука и всякого другого миссионера. Он построил себе хорошенькой домик, имеет участок земли, обработываемой им прилежно в надлежащем порядке, старается о приведении возможного в лучшее состояние, что здесь до него неизвестно было и по собственному его признанию ведет жизнь счастливо. Одна только мысль попасться в руки Канибалов его беспокоит. Предстоящей войны боится он особенно. Я предложил ему, что готов отвезти его на острова Сандвичевы, откуда удобно уже найдет случай отправиться в Кантон; но он не мог решиться оставить жену свою, которая в бытность нашу родила ему сына, и, вероятно он окончит жизнь свою на Нукагиве.

Скотоподобное состояние Нукагивцев не может возбудить в них чувствования к волшебному действию музыки. Но как нет ни одного столь грубого народа, которой бы не находил в оной некоего удовольствия; то и сии островитяне не совсем к тому равнодушны. Их музыка соответствует их свойствам. Народ, умерщвляющий и пожирающий своих жен и детей, не может наслаждаться нежными звуками свирели или флейты. К возбуждению грубых чувств нужны орудия звуков пронзительных, заглушающих глас природы. Необычайной величины барабаны их диким громом своим особенно их воспламеняют. Они и без помощи всякого мусикийского орудия умеют производить приятные для них звуки следующим образом: прижимают одну руку крепко к телу, и в пустоту находящуюся между ею и грудью сильно ударяют ладонью другой руки; произходящий от того звук крайне пронзителен. Пение их и пляска не менее дики. Последняя состоит в беспрестанном прыгании на одном месте, при чем поднимают они многократно руки к верху и дрожащими пальцами производят скорое движение. Такт ударяют они притом руками вышеупомянутым образом. Пение их походит на вой, а не на согласное голосов соединение; но оное им нравится более, нежели самая приятная музыка народов образованных. Сообщаемые мною здесь известия о числе народа сего острова основываются на одной вероятности; но где точные исчисления бывают не возможны, там и близкия к истинным имеют свою цену. По объявлению Робертса выставляют долины против неприятелей своих воинов: Тайо-Гое 800, Голи 1000, Шегуа 500, Мау-Дей 1200, Готти Шеве на Юго-западе от Тайо-Гое и другая на северовостоке, каждая 1200.

Итак число всех ратников составляет 5900. Если число женщин, детей и мущин престарелых положить втрое более сказанного, то число всех жителей острова выдет 17700 или круглым числом 18000, которое, думаю не будет мало; потому что супружества весьма бесплодны, престарелых же мущин не видал я ни одного ни между жителями Тайо-Гое, ни Шегуа.[54] Мне кажется однако, что Робертсово показание числа жителей долины Тайо-Гое превосходит настоящее по крайней мере одною третью. Где 800 войнов, там по принятому положению должно быть 2400 всех жителей; но я не видал в одно время больше 800 или 1000, между коими находилось от 300 до 400 одних девок. Впрочем нельзя сомневаться, что бы большая часть жителей не приходила к. берегу. Редко бывающие здесь Европейские корабли, всеобщая чрезвычайная Островитян жадность к железу, заставляют думать, что выключая матерей с малыми детьми, редкие не собирались у берега. Итак если принять, что полагаемое Робертсом число более настоящего третью и уменьшишь оною количество народа целого острова, то выдет всех жителей только 12.000. Судя по острову, имеющему в окружности более 60 миль, по особенно здоровому климату, по умеренному употреблению Кава и по неизвестности здесь любострастного яда, сие население очень малолюдно. Но с другой стороны беспрестанная война, приношение людей на жертву, умерщвление оных во время голода, крайняя невоздержность женского пола, предающагося любострастию с 8 го и 9 го годов возраста и неуважение супружеского союза чрезмерно препятствуют к размножению народа. Робертс уверял меня, что Нукагивки раждают не более двух робенков, многие же и совсем бесплодны; следовательно на каждое супружество положить можно по одному только дитяти, что составляет едва четвертую часть по принятому народосчислению в Европе.

При сем не могу не признаться, что если бы не было здесь Агличанина и Француза, то по кратковременном нашем пребывании в Тайо-Гое оставил бы я Нукагивцев с лучшими мыслями об их нравах. В обращении своем с нами оказывали они всегда добросердечие. При мене были столько честны, что отдавали нам каждой раз кокосовые орехи прежде получения за оные по условию кусков железа. К рубке дров и налитию бочек водою предлагали всегда свои услуги. Сопряженная с трудною работою таковая их нам помощь была действительно немаловажна. Общее всем Островитянам сего океана воровство примечали мы редко. Они казались всегда довольными и веселыми. Отксрытые черты лица их изображали добродушие. В продолжении десятидневного нашего здесь пребывания не имели мы ни единожды нужды выпалить по ним из ружья, заряженного пулею или дробью. бесспорно, что тихое и спокойное их поведение могло произходить от боязни нашего оружия и от сильного желания получить от нас какую либо выгоду. Но какое право имею я испытанные нами добрые поступки их относить к худым источникам, заключая то из мнимых побудительных причин, и еще о таком народе, о котором многие путешествователи отзываются с похвалою? Все сие налагало на меня долг почитать сих диких простосердечными и добродушными людьми; но по нижеследующим причинам должен я был переменить об них свое мнение. Агличанин и Француз, обращавшиеся с ними многие годы, согласно утверждали, что Нукагивцы имеют жестокие обычаи, что веселый нрав их и лице изъявляющее добродушие не соответствуют ни мало действительным их свойствам, что один страх наказания и надежда на получение выгод удерживают их страсти, которые впрочем свирепы и необузданны. Европейцы сии, как очевидные тому свидетели, рассказывали нам со всеми подробностями, с каким остервенением нападают они во время войны на свою добычу, с какою поспешностию отделяют от трупа голову, с какою жадностию высасывают кровь из черепа и совершают наконец мерзкой свой пир. Во время голода убивает муж жену свою, отец детей, взрослый сын престарелых своих родителей, пекут и жарят их мясо и пожирают с чувствованием великого удовольствия. Даже и самые Нукагивки, во взорах коих пламенеет любострастие, даже и они приемлют участие в сих ужасных пиршествах, когда имеют к тому позволение! Долго не хотел я тому верить; все желал еще сомневаться в истинне сих расказов. Но во первых известия сии единообразно сообщены нам от двух несогласных между собою и разных земель иностранцев, которые долго между ими живут и всему были не только очевидцы, но даже участники. Француз особливо сам признавался, что он всякой раз жертвенные свои добычи променивал на свиней. Во вторых расказы их согласовались с теми признаками, которые сами мы во время краткого пребывания своего приметить могли; ибо Нукагивцы ежедневно предлагали нам в мену человечьи головы, также оружия украшенные человеческими волосами, и домашнюю посуду, убранную людскими костьми; сверх сего движениями и знаками часто изъявляли нам, что человеческое мясо почитают они вкуснейшим яством. Все сии обстоятельства совокупно уверили нас в такой истинне, в которой желали бы мы лучше сомневаться, а именно, что Нукагивцы суть такие же людоеды, как Новозеландцы и жители островов Сандвичевых. Итак можно ли их оправдывать? Можно ли с Форстером утверждать, что Островитяне южного океана суть народ добродушный? Одна только боязнь удерживает их убивать и пожирать приходящих к ним мореходцев. К вышесказанным нами доказательствам мы можем еще присовокупить следующие. За несколько лет назад приставал в порте Анны Марии Американской купеческой корабль. начальник оного, Кваккер, послал на берег несколько своих Матросов без всякого оружия. Островитяне едва только приметили их в беззащитном состоянии, вдруг собралися и хотели побить и утащит в горы. С великою трудностию удалось Агличанину Робертсу при помощи Короля, коему представил он вероломство поступка, могущего навлечь на остров худые следствия, изторгнуть Американцев из рук сих людоедов. Другое доказательство, что природа отказала сим диким во всяком чувствовании человеколюбия, собственно до нас касается: во всю бытность нашу в заливе Тайо-Гое не только не подавали мы повода к какому либо негодованию; но напротив того всевозможно старались делать им все доброе, дабы внушить хорошее о себе мнение и возбудить, ежели не благодарность, то по крайней мере благоразположение, однако ничто не подействовало. При выходе кораблей наших из залива разнесся между Нукагивцами слух, что один из них разбился. Сие, конечно, произошло от того, что мы принуждены были стать на якорь весьма близко берега, как то в седьмой главе упомянуто. Менее, нежели в два часа, собралось множество Островитян на берегу против самого корабляя вооруженных своими дубинами, топорами и пиками. Никогда не показывались они прежде в таком воинственном виде. Итак какое долженствовало быть их притом намерение? Верно не другое как грабеж и убийство. Прибывший в то время на корабль Француз подтвердил то действительно и уведомил нас о возмущении и злонамерении жителей всей долины.

Из сего описания Нукагивцев, которое покажется, может быть, невероятным, но в самом деле основано на совершенной справедливости, каждой удостоверится, что они не знают ни законов, ни правил общежития, и будучи чужды всякого понятия о нравственности, стремятся к одному только удовлетворению своих телесных потребностей. Они не имеют ни малейших следов добрых наклонностей и без сомнения не людьми, но паче заслуживают быть называемы дикими животными. Хотя в описаниях путешествий Капитана Кука и выхваляются жители островов Товарищества, Дружественных и Сандвичевых; хотя Форстер и жарко защищает их против всякого жесткого названия; однако я (не утверждая впрочем, чтоб они вовся не имели никаких хороших качеств), не могу иного о них быть мнения, как причисляя их к тому классу, к какому Господин Флерье причисляет людоедов, каковыми почитаю я всех Островитян.

[55]

Надобно представить себе только тех Островитянь, о коих доказано уже, что они точные людоеды, на пример: Ново-Зеландцев, жестоких жителей островов Фиджи, Навигаторских, Мендозовых, Вашингтоновых, Новой Каледонии, Гебридских, Соломоновых, Лузиады и Сандвичевых; добрая слава о жителях островов Дружественных со времен произшествия, случившагося с Капитаном Блейем и в бытность на оных Адмирала Дантре-Касто так же весьма много помрачилась; и нельзя уже в том ни мало сомневаться, что сии Островитяне одинакого свойства и вкуса со своими соседами, населяющими острова Фиджи и Навигаторские. Одних только жителей островов Товарищества, не подозревают еще, чтоб они были людоеды. Одних их только признают вообще кроткими, неиспорченными и человеколюбивыми из всех Островитян великого океана. Они-то наиболее возбудили новых философов, с восторгом проповедывать о блаженстве человеческого рода в естественном его состоянии. Но и на сих островах мать с непонятным хладнокровием умерщвляет новорожденное дитя свое, для того, чтобы любостраствовать опять беспрепятственно. Да и самые сообщества Ареоев запщищаемые Форстером с великим красноречием, не состоят ли из предавшихся любострастию, из коих каждой может быть назван отцеубийцем? Для таковых людей переход к людоедству не труден. Может быть чрезвычайное плодородие островов их есть доныне одною причиною, что они не сделались еще ниже других животных.[56]

Сколько ни приносит чести Куку и его сопутникам, что они желали оправдать в неприкосновении к людоедству таких Островитян, которые навлекали их в том на себя подозрение, однако следовавшие за ними путешественники доказали потом неоспоримо, сколь легко одни поверхностные замечания доводить могут до несправедливых заключений. Позднейшие путешествия и точнейшее рассмотрение сих диких людей доставят конечно, еще многие подобные доказательства погрешностей прежних наблюдателей. Капитан Кук принят был Ново-Каледонцами наилучшим образом; а потому не только не имел на них подозрения в людоедстве; но и приписывает их свойствам величайшую похвалу. Он столько их одобряет, что отдает даже преимущество пред всеми народами сего океана, и говорит, что приметил в них гораздо более кротости, нежели в жителях островов Дружественных. Форстер описывает их столь же выгодно. Напротив того Адмирал Дантре-Касто открыл между ими несомненные следы людоедства и горе тому мореходцу, которой будет иметь несчастие претерпеть кораблекрушение у опасных берегов сего острова! Погрузившийся в безъизвестность Лаперуз, оплакав горькую участь несчастного своего сопутника,[57] соделался, может быть, и сам жертвою сих варваров! —

ГЛАВА X. ПЛАВАНИЕ ОТ НУКАГИВЫ К ОСТРОВАМ САНДВИЧЕВЫМ, А ОТТУДА В КАМЧАТКУ

1804 год Май, 18–19

Мая 18 го пошли мы из залива Тайо-Гое при весьма худой погоде. При сем случае лишились верпа и двух кабельтов. Во время верпованья нашел такой сильной шквал, сопровождаемый проливным дождем, что мыпринуждены были отрубить кабельтов и поставить паруса, дабы не снесло корабля на камень, находящийся на западной стороне входа, мимо коего проходили мы едва на один кабельтов. В 9 ть часов облака рассеялись и небо прояснилось; но ветр дул крепкой от ONO. В сие время увидели Неву, которой удалось еще вчерашним вечером выдти в море. По поднятии гребных судов и по укреплении якорей велел я держать к северу, дабы приближиться опять к острову для измерения нескольких углов и снятия видов, в чем бурная и мрачная погода по утру нам препятствовала. Наблюдения в полдень показали широту 8°,59,46". Северная оконечность Нукагивы находилась от нас тогда точно на N. От сей оконечности, лежащей по определению нашему в долготе 139°,49,30", начал я вести счисление. При крепком восточном ветре направили мы потом путь свой к WSW с тем намерением, чтобы увериться в существовании того острова, которой видел будто бы Маршанд во время плавания своего от Вашингтоновых островов к северу, и о котором Флерье думал, что оной долженствовал быть Огива-Потто, названный так Отагитянином Тупаем, сопровождавшим Кука в первом его путешествии. Ночь была светлая; но чтобы не оставить о существовании сего мнимого острова никакого сомнения, в 9 ть часов вечера легли мы в дрейф, находясь тогда западнее пункта отшествия на один градус. В половине шестого часа утра взяли мы курс под всеми парусами на WtS, a в полдень на вест. продолжать плавание на WSW почитал я ненужным; ибо если бы Маршанд видел действительно в сем направлении остров; то верно усмотрели бы мы оной прежде захождения солнца. Продолжав плавание до 6 ти часов вечера и не приметив ни малейших признаков какого либо острова, оставил я дальнейшее искание оного в сем направлении. Сильное течение к западу в сей части океана, затрудняющее много и прямое плавание от островов Вашингтоновых к Сандвичевым, как то испытал Гергест, возбраняло мне заходить слишком далеко к западу. Оное было причиною, что Капитан Ванкувер на пути своем от Отагейти к Оваги в 1791 м году принужден был часто поворачивать и плыть к востоку, чтобы достигнуть последнего острова. В 6 часов вечера переменил я курс на NNW. В сие время находились мы в широте 9°,23 южн. и долготе 142°,27 западн. следовательно 2°,48 западнее острова Нукагивы. В первую ночь после перемены курса шли мы под малыми парусами, дабы нечаянно не подойти слишком близко к острову которой найти мы надеялись, но сие ожидание наше было безуспешно. Ветр дул несколько дней сряду крепкой от О и OSO и сопровождался жестокими порывами, которыми изорвало у нас несколько парусов. Течение было, как то и ожидать следовало, всегда к западу. По наблюдениям Капитана Ванкувера действие оного должно склоняться к северу; но я немало удивился, нашед сему противное; ибо в продолжение двух дней, 21 го и 22 го Мая между 6 м и 4 м градусами южной широты, снесло нас течением 49 миль на SW 65°. Сие побудило меня держать курс одним румбом севернее, а именно NtW. Течение к югу между тем уничтожилось и было после всегда к NW до самых островов Сандвичевых.

22–24

Мая 22 го находились мы в широте 3°,27 южн. и долготе 145°,00 западной. Южное наклонение магнитной стрелки найдено, в сей день 13°, склонение же 5°,18 восточное.[58] 24 го дня, во время безветрия, погрузил Господин Горнер Сикхов термометр на 100 саженей. В сей глубине оказалась теплота воды 11 1/2 градусов, на поверхности моря и в атмосфере, термометр показывал 21 1/2°. Гельсова машина показывала напротив того в той же глубине 19 градусов, хотя находилась в море и 20 минут. Сие служит доказательством, что вода во время поднимания машины весьма согрелась.[59] Опыт, учиненный посредством Сиксова термометра, признавал Г. Горнер вернейшим. Мы находились в сие время в широте 56 южной, долготе 146°,16 западной. Склонение магнитной стрелки в сем месте найдено 4°,34 восточное; южное наклонение оной 8°,30. Два дня уже дул ветр переменной слабой, прерываемый безветрием; но мы чувствовали, что воздух был приятнее и в сравнении с тем жаром, которой переносили мы несколько недель прежде сего, мог назван быть холодноватым, а особливо во время ночи. Термометр показывал впрочем только 1 1/2 градуса менее, нежели в первые дни бытности нашей у Нукагивы.

25–30

В пятницу 25 го Мая в 3 часа пополудни перешли мы Экватор, в долготе по хронометрам нашим 146°,31; по счислению же 144°,56. И так в семь дней корабль увлекло течением на 1 1/2 к западу. В то самое почти мгновение, в которое переходил корабль чрез линию, что с довольною точностию определить было можно, поелику обсервованная южная широта в полдень составляла 4 минуты, найдено наклонение южного полюса магнитной стрелки 6°,15. Мы имели инклинаториум не особенной доброты; а потому Г. Горнер и полагал, что найденное посредством оного наклонение нельзя принять точно верным. Следующего дня в широте[60] 1°,12 северной, и долготе 146°,46 найдено оное 5°,30, а склонение же, спустя несколько часов потом 5°,18 восточное. В сей день приметили мы течение к ONO 16 ти миль; на другой день было оно опять, как и прежде западное. Объяснение разности такого однодневного течения не нетрудно. До сего времени не видали мы почти никаких птиц. Мая 27 го в широте 2°,10 и долготе 146°,50 усмотрели кучу птиц тропических и других малых, между коими находилась одна большая, совершенно черная. Дикой наш Француз утверждал, что он видал последнюю часто около Нукагивы и других островов Вашингтоновой купы и слыхал будто бы от других, что оная никогда далеко от земли не отлетает. Сия птица, равно как и виденная в море большая зеленая ветвь вселили в нас надежду, что мы придем может быть еще сею же ночью к какому либо неизвестному острову. Ночь была лунная и весьма светлая; но ожидания наши оказались тщетными. Мая 30 го умер наш повар Иоган Нейланд. О болезни его упомянуто мною прежде. Я надеялся привезти его живого в Камчатку, но великой жар, которой переносили мы в бытность свою у Нукагивы, ускорил смерть его. Он был уроженец Курляндской, от роду имел 35 лет, вел себя весьма хорошо. Все вообще об нем сожалели.

Июнь. 3

В продолжение нашего плавания до осьмого градуса широты были часто штили и столь переменные ветры, что однажды только дул ветр шестнадцать часов непрерывно от запада. Погода продолжалась пасмурная, и шли сильные дожди, которые доставили нам ту выгоду, что мы могли наполнить почти все свои бочки пресною водою. В широте осьми градусов ветр отходя к NO сделался ONO, настоящее направление пассатного ветра, продолжавшееся до самого прихода нашего к островам Сандвичевым. До сего определяемая долгота по хронометрам разнствовала от находимой посредством наблюдений лунных расстояний только несколькими минутами. 3 го Июня показали наблюдения мои разность 10, a 3 на другой день 25 ть минут, коими долгота по хронометрам была восточнее. Хотя наблюдения Астронома Горнера, Капитана Лисянского и мои сходствовали весьма близко, однако при всем том мы желали лучше приписать сию столь великую и вдруг произшедшую разность, недовольной точности наших наблюдений, нежели неверности хронометров; но по прибытии своем к острову Оваги противное оказалось; ибо мы действительно нашли, что No. 128 показывал 33,30", а по 1856 11 восточнее.

Ветр все еще продолжался крепкой от NO и NOtO при сильном волнении от NO, причинявшем великую качку и беспокойство. В сие время оказалась в первой раз в корабле течь и была столь велика, что мы два и три раза в день должны были выливать воду. Но течь сия не была опасна и произходила от того, что корабль сделавшись гораздо легче, нежели как он был при отходе из Европы, поднялся от воды; и как пенька в пазах ватер-линии сгнила вовсе, то при малейшей качке входила воды в корабль немало. До прибытия нашего в Камчатку нельзя было пособить сему и мне ничего более не осталось, как сожалеть о своих служителях, которые отливанием воды при великих жарах весьма затруднялись.

В четверток 7 го Июня поутру в 6 часов находились мы по счислению в недальнем уже расстоянии от восточной стороны острова Оваги; почему я и переменил курс NNW на NWtW. В половине 9 го часа увидели восточную оконечность Овагигскую, лежавшую от нас на NW в расстоянии 36 миль; однако горы Мауна-Ро не могли приметить. В полдень находились мы в широте 19°,10. Восточная Овагигская оконечность, лежащая под 19°,34 широты, была тогда от нас прямо на N. Поелику долгота сей оконечности определена Капитаном Куком с великою точностию и признана воспитанником и последователем его Ванкувером долготою истинною; то упомянутое положение оной и было весьма благовременно для уверения нас в настоящей погрешности наших хронометров. Долгота сей оконечности вышла:

по No. 128–154°,22,30"

— No. 1856 — 154°,45,00"

— Пенингтонову, 154°,29,30"

Определенная Капитаном Куком 154°,56,00"

Наблюдения Капитана Кука и Ванкувера не оставляют никакого сомнения о точном определении долготы сей оконечности. Взятые нами лунные расстояния 4 го и 11 го Июня чрез день после нашего отхода с Оваги подтвердили сие совершенно. Первые из оных показали погрешность No. 128 39, последние же 35 минут, восточную. Итак не оставалось для нас ничего более, как определить снова ход хронометров с толикою точностию, каковая только возможна на море. При сем достойно примечания то, что на всех шести хронометрах, на обоих кораблях находившихся, из коих четыре были Арнольдовы, оказалась в кратковременное сие плавание погрешность в одну сторону. Долгота по корабельному счислению была 150°,54. Следовательно в двадцатьоднодневное плавание увлекло нас течением на 4°,2 к западу, что делает одиннадцать миль в каждые сутки.

В бытность нашу в порте Анны Марии могли мы получить от Нукагивцев на оба корабля только семь свиней, из коих каждая была весом менее двух пуд. Сей крайний недостаток в мясной провизии возлагал на меня обязанность зайти к островам Сандвичевым, где полагал я запастися оною достаточно. Хотя все служители были совершенно здоровы; однако представляя себе, что во все долговременное плавание от Бразилии, выключая первые недели, единственная их пища была солонина, не мог я не опасаться цынготной болезни, не взирая на все предосторожности. Ни нужда поспешать в Камчатку, где долженствовали пробыть по крайней мере целой месяц, для того, чтобы быть в состоянии придти в Нагасаки в половине Сентября месяца, как такое время, в которое Муссон переменяется у берегов Японских, ни желание мое взять от Вашингтоновых островов совсем особенной курс от всех предшествовавших мореплавателей, на коем не без причины полагать я мог сделать новые открытия, словом ничего не смел я предпочесть попечению о сохранении здоровья служителей, и должен был непременно коснуться островов Сандвичевых. Но чтобы сколько возможно употребить на сие менее времени, решился я не останавливаться нигде на якорь, а держаться только дня два вблизи берегов Овагигских; поелику по описанию всех мореплавателей, бывших у сего острова, приезжаюии Островитяне к кораблям, находящимся от берегов даже в 15 ти и 18 ти милях, для промена жизненных потребностей на товары Европейские. Приняв таковое намерение, приближились мы сначала к юговосточному берегу. Я думал при сем, что если обойдем весь остров; то верно достаточнее запасемся провизиею. Но следствие показало, сколь много обманулись мы в своем чаянии! — Подошед к берегу на шесть миль, мы поворотили и держали в параллель оному под одними марселями. Увидев несколько шедших к нам лодок, легли в дрейф. Все, что Островитяне привезли с собою, не соответствовало ни мало нашим ожиданиям. Некоторое количество пататов, полдюжины кокосовых орехов и малой поросенок составляли все, что могли мы у них выменять; но и сии малости получили с трудностию и за высокую цену. Островитяне не хотели ничего брать на обмен, кроме одного сукна; которого не было на корабле ни одного аршина в моем расположении. Тканей их рукоделия предлагали они нам в мену множество; но крайняя нужда в провизии требовала запретить выменивать что либо другое. При сем случае привез один пожилой Островитянин очень молодую девушку, уповательно дочь свою, и предлагал ее из корысти на жертву. Она по своей застенчивости и скромности казалась быть совершенно невинною; но отец её не имев успеха в своем намерении, весьма досадовал, что привозил товар свой напрасно.

Худая погода, сопровождаемая дождем и шквалами была причиною, что после сего не видали мы более ни одной лодки отплывающей от берега; почему удалившись от острова, держали при свежем восточном ветре на SSO.

испытанной нами здесь недостаток в провизии удивлял нас не мало; ибо Овагигской берег, у коего мы находились, казался довольно населенным и весьма хорошо возделанным. Виденная нами сторона сего острова имеет в самом деле вид прелестный. Судя по оной нельзя сравнять с сим островом ни одного из Вашингтоновых. Весь берег усеян жилищами, покрыт кокосовыми деревьями и разными насаждениями. Множество лодок, виденных нами ясно у берега, не позволяло сомневаться о многочисленности народа. От низменной возточной оконечности, имеющей небольшое возвышение поднимается берег мало по малу до подошвы прекрасной горы Мауна-Ро, высота коей по исчислению Астронома Горнера составляет 2254 сажени. Следовательно превосходит высоту Тенерифского пика 350 тоазами. Гора сия как по своему особенному виду, так и по высоте есть достопримечательнейшая. Она по справедливости названа столовою горою; потому что вершина ее, бывшая непокрытою в сие время года снегом, совершенно плоска, выключая, неприметное почти на восточной стороне возвышение. В первый день нашей здесь бытности обнажилась она от облаков на некоторые только мгновения; впрочем скрывается в оных почти беспрестанно. В следующие потом два дня удалось нам удивляться несколько раз сей страшной громаде, вершина коей занимает пространство, составляющее 13000 футов; но ни единожды не представлялась она нашему зрению в полном своем виде. Сие вообще случаться должно редко; ибо, если верхняя часть её и обнажается от влажного покрова; то средина закрыта бывает почти всегдашними облаками, которые кажутся низвергающимися с величественно-возвышающейся над оными вершины. В утреннее время, когда воздух не наполнен еще парами, видна гора сия гораздо яснее.

Судя по Островитянам, бывшим на корабле нашем, нельзя сравнивать их по наружному виду с Нукагивцами, в рассуждении которых составляют они безобразную породу людей. Они ростом меньше и телосложением не статны, цветом гораздо темнее и тело не распещрено почти совсем узорами, которые столь много украшают Нукагивцев. Из всех, виденных нами Овагигцев не было почти ни одного, которой не имел бы на теле пятен, долженствующих быть следствием или любострастной болезни или неумеренности в употреблении напитка Кава; но сия последняя причина не может относиться к беднейшей части жителей. Сколько превосходят Нукагивцы в физическом отношении Овагигцев, столько казались нам сии превосходящими южных своих соседов умственными способностями. Частое обращение их с Европейцами, из коих, а особливо из Агличан, находится несколько на островах сих, способствовало непременно к тому весьма много. Бодрость, проворство и живость в глазах приметили мы более или менее во всех тех, кооторых имели случаи видеть. Овагигцы строят лодки свои и плавают на них гораздо искуснее Нукагивцев, которые вообще не имеют в том навыка. Помещенное в путешествии Кука некоторое количество слов показывает величайшее сходство языков, коими говорят жители островов Сандвичевых и Мендозовых. Судя, по оному надобно бы думать, что они могут разуметь друг друга совершенно. Но дикой наш француз не понимал Овагигцев вовсе; и потому не мог служить там толмачем. Несколько Аглинских только слов, выговариваемых Островитянами довольно ясно, способствовали нам много к уразумению их некоторым образом. Дикой француз, которой не разумел может быть языка сих Островитян по великой разности в выговоре, возъимел об Овагигцах столь худое мнение, что раскаялся даже в своем намерении поселиться между ими. Он просил меня при сем взять его с собою. Хотя я и имел довольную причину наказать его за худой против нас на Нукагиве поступок; однако не мог не согласиться на его прозьбу, предвидев явно, что он между сими Островитянами по свойствам своим будет еще презреннее и несчастнее, нежели на Нукагиве.

На рассвете следующего дня поплыли мы к южной оконечности острова Овайги. По описанию Кука должна находиться на оной великая деревня, из коей привезено было ему множество жизненных потребностей. Я надеялся как здесь, так и на югозападной стороне острова получить оные с толикою же удобностию. В 11 ть часов обошли мы сей мыс. Он приметен тем, что оканчивается великим тупым утесистым камнем, и окружен на несколько сот саженей каменистым рифом, о которой разбиваются волны с великим шумом. По наблюдениям Кука лежит оконечность сия под 18°,54 широты и 155°,45 долготы. В полдень находилась она от нас на SO 78° в расстоянии не более трех миль. Обсервованная широта оной Астрономом Горнером и Лейтенантом Левенштерном вышла 18°,54,45", следовательно с определенною Капитаном Куком сходствовала весьма близко. Чтож касается до долготы, то в оной погрешность по хронометрам была только одною минутою меньше вчерашней.

Как скоро усмотрели мы вышеупомянутую деревню, тотас легли в дрейф, в двух милях от берега. Не прежде, как по прошествии двух часов, пришли к нам две лодки. Первая привезла большую свинью, весом около двух пуд с половиною. Мы обрадовались тому не мало, и я назначил уже оную для завтрешнего воскресного служителей обеда; но увидев после, что и сей единственной, привезенной к нам свежей пищи купить было не можно, чувствовал сугубую досаду. Я давал за свинью все, что только возможность позволяла. Привезший оную отказывался от лучших топоров, ножей, ножниц, целых кусков ткани и полных пар платья, и желал только подучить суконной плащ, которой бы покрывал его с головы до ног; но мы не были в состоянии дать ему оного. На другой лодке могли мы выменять малого поросенка, составлявшего всю свежую провизию, полученную нами с трех приходивших лодок. Приезжавшая при сем очень нарядная и бесстыдная молодая женщина, которая говорила несколько по Аглински, имела одинакую со вчерашнею участь. Сегоднишняя неудачная с Островитянами мена удостоверила нас, что без сукна, которого требовали они даже за всякую безделицу, не можем ничего получить и в Каракакоа, где, как в месте пребывания Овагигского Короля, известного Тамагама, живут роскошнее; следовательно и жизненные потребности гораздо дороже. Сколь великая, по видимому, произошла в состоянии сих Островитян перемена в десяти или двенадцатилетнее только время! Тианна,[61] которого взял с собою Мерс в Китай в 1789 м году, в бытность свою в Кантоне, желая узнать о цене какого либо товара, обыкновенно спрашивал: сколько должно дать за то или другое железо? Целой год уже находился он беспрестанно с Европейцами; но вкорененная в нем привычка высоко ценить железо все еще оставалась. Ныне, кажется, Овагигские жители металл сей почти презирают. Они едва удостоивают своего внимания и нужнейшие вещи, сделанные из оного. Ничем не могли они быть довольны, если не получили того, что служило к удовлетворению их тщеславия. Не видев более ни одной шедшей к нам лодки, пошли мы под малыми парусами вдоль югозападной стороны сего острова; потом в шесть часов начали держать к югу, дабы на время ночи удалиться от берега.

Хотя я и очень мало имел надежды запастися здесь свежею провизиею; однако не хотел в том совсем отчаяваться до тех пор, пока не испытаем того у западного берега и в близости Каракакоа. В сем намерении приказал я в час по полуночи поворотить и держать к северу. В пять часов утра находилась от нас Моуна-Ро на NNO, южная оконечность на NOtO. Густой туман покрывал весь остров. В восемь часов зашел ветр к северу и сделался так слаб, что если бы был и попутной, то и тогда не имели бы мы надежды приближиться к Каракакоа. Сие неблагоприятствовавшее обстоятельство и неизвестность, получим ли что и в Каракакоа, побудили меня переменить намерение. Я решился, не теряя ни малейшего времени, оставить сей остров и направить путь свой в Камчатку, куда следовало придти нам в половине поля. Но прежде объявления о таковом моем намерении приказал я Доктору Еспенбергу осмотреть всех служителей наиточнейшим образом. К счастию не оказалась ни на одном ни малейших признаков цынготной болезни. Если бы приметил он хотя некоторые знаки сей болезни, тогда пошел бы я непременно в Каракакоа, не взирая на то, что потерял бы целую неделю времени, которое было для нас драгоценно; ибо при перемене прежнего плана обязался я придти в Нангасаки еще сим же летом, что по наступлении NO Муссона долженствовало быть сопряжено с великими трудностями. О намерении моем идти немедленно в Камчатку и о причинах к тому меня побудивших объявил я своим Офицерам. Три месяца уже питались мы одинакою со служителями пищею. Все они радовались уповая скоро придти в Каракакоа; все ласкались уже надеждою получить свежия жизненные потребности; но при всем том, сия перемена не произвела ни в ком неудовольствия. Г. Капитан Лисянской, которому не было надобности столько дорожить временем, вознамерился остановиться на несколько дней у Каракакоа и потом уже продолжать плавание свое к острову Кадьяку.

В шесть часов вечера находилась от нас южная оконечность Оваиги NO 87°, восточная сторона горы Мауна-Ро NO 52°. Посредством сих двух пеленгов определили мы пункт нашего отшествия, которой означен на Ванкуверовой карте под 18°,58 широты и 156°,20 долготы. После маловетрия, продолжавшагося несколько часов, настал свежий ветр от востока и разлучил нас с сопутнцицею нашею Невою. Я направил путь свой к SW; потому что имел намерение плыть в параллели 17° до 180° долготы западной. К сему побуждался я вопервых тем, что между 16° и 17° широты дуют пассатные ветры свежее, нежели между 20° и 24°; во вторых, что сей курс есть средний между курсом Капитана Клерка, путешествовавшего в 1779 м[62] и курсом всех купеческих кораблей, плавающих в Китай от островов Сандвичевых. Последние идут обыкновенно по параллели 13° до самых Марианских островов. Новое на таковом пути нашем открытие могло быть неневозможным.

В полдень на другой день находились мы в широте 17°,59,40", долготе 158°,00,30". Наблюдения показывали, что с осьми часов прошедшего вечера течение увлекло корабль наш на 15 миль к северу и на 3 м к западу. Оно действовало и в следующие потом два дня с равною силою и в том же направлении. В широте 16°,50 и долготе 166°,16 оно сделалось северовосточное. Двумя вычислениями лунных расстояний найдена долгота 157°,58. По No. 128 была оная 158°,00. Наблюдения Астронома Горнера сходствовали с моими весьма близко: новое доказательство, что долготы разных Овагигских оконечностей определены весьма точно, и поправки приложены к хронометрам довольно верно. Но как мы приметили между ими некоторую разность, то в определении их хода употребили небольшую поправку.

No. 128 получил опять то же суточное ускорение, какое имел на острове Св. Екатерины, т. е. — 24"

No. 1856 по прибавлении полсекунды имел отставание — 22",5.

Ход Пенингтонов убавлен двумя секундами, а потому ускорение его было — 15".

Хотя перемена сия была не что другое, как только приближение к точности и основывались на одних вероятиях; однако мы почитали оную нужным, поелику таковое соотношение в ходу хронометров продолжалось несколько дней постоянно. Ясная погода и чистая атмосфера позволили нам и в следующие шесть дней, то есть от 12 го до 18 го Июня, производить ежедневно наблюдения, для определения долготы посредством лунных расстояний. Из сих наблюдений, учиненных при благоприятствовавших обстоятельствах, усмотрено, что хронометры в первые дни показывали долготу 4,49" восточнее; а в последние два дня 6,11" западнее. Сия маловажная разность не могла поколебать доверенности нашей к принятому ходу хронометров у островов Сандвичевых. До сего времени величайшая разность трех хронометров составляла только две секунды. Позднейшие наблюдения хотя и показали потом большее несходство, однако оное долженствовало произходить от великой перемены в теплоте воздушной. Из всех семидневных наблюдений, учиненных помощию хронометра No. 128 го, южной оконечности острова Оваиги, заключили мы долготу оной = 155°,19,16", которая по наблюдениям Кука, Кинга и Ванкувера есть 155°,17,30".

Июня 15 го в широте 17° и долготе 169°,30 видели мы чрезвычайное множество птиц, летавших около корабля стадами. Надежда наша сделать какое либо открытие оживилась чрез то много. Ночь была весьма светлая, внимание наше было всевозможное, однако ничего не приметили. Но, не взирая на то, я остаюсь при мнении, что мы во время ночи проплыли в недальнем расстоянии от какого либо острова или от великого надводного камня, где птицы сии должны привитать. И на другой день еще довольно летало птиц, которые скрылись не за долго пред полуднем. Лаперуз в 1786, a Аглинской купеческой корабль в 1796 годах, находившись к западу от островов Сандвичевых, первой на параллели 22°, последний 18°, открыли два каменных острова, которые по объявлению их весьма опасны.[63] нельзя сомневаться, чтоб в сей части океана не существовало таковых более.

Июня 18 го в широте 17°,30 и долготе 176°,46 начали мы держать курс несколько севернее. 20 го числа в 19°,59 широты и 180° долготы поплыли мы на NWtN. В сей день перешли чрез путевую линию Капитана Клерка, от которой скоро опять удалились; оставя оную к западу. На пути нашем от Сандвичевых островов до Камчатки всемерно наблюдал я не подходить к его курсу ближе 100 и 120 миль. По довольном отдалении нашем к северу сделался ветр слабее и переменнее, и воздух гораздо теплее. До сего времени продолжалась погода чрезвычайно хорошая. пассатной ветер дул беспрестанно свежей. Редко шли мы менее семи миль в час. Волнения, которое могло бы произвести чувствительную качку и на которое Капитан Кинг жалуется, не претерпели мы вовсе. В теплоте чувствовали мы особенную перемену. Ртуть в термометре не поднималась выше 21°, хотя полуденная высота солнца и была 83 и 84°. Нередко опускалась и ниже 20°. От 16°,50 широты и 163°,30 долготы до 21°,45 и 180°,00 действовало беспрестанно течение северовосточное. После переменилось направление оного и было то от NW, то от SW. Склонение магнитной стрелки по отходе нашем от Сандвичевых островов увеличивалось мало по малу. В широте 90° и долготе 180° казалось оное дошло до наибольшей величины к востоку и было 13°,20. После умалялось теми же степенями, какими прежде увеличивалось. По прибытии нашем в Камчатку нашли мы оное таковым же, какое было у островов Сандвичевых, то есть 4°,46 восточное.

Июня 20 го по многим взятым Господином Горнером лунным расстояниям найдена погрешность хронометров 20 минут, западная. Таковыми же наблюдениями определена оная в следующий потом день 22,30". Итак западная погрешность казалась теперь увеличивающеюся так же, как случилось по обходе нашем мыса Горна, когда приближались мы к теплому климату. Сия западная погрешность, возраставшая с увеличивающеюся теплотою, уменьшалась когда становилось холоднее, и дошед прежде до 3/4 градуса оказалась не более 15 минут по прибытии нашем в Камчатку.

Июня 22 го доходила полуденная высота солнца близко 90°. Тоиное наблюдение оной весьма трудно. Почему Астроном Горнер и вычислял предварительно момент истинного полдня по хронометру, и измеренную в сей момент высоту признавал за полуденную. Определенная таким образом широта разнствовала от счислимой двумя минутами, каковая разность и прежде несколько дней уже оказывалась. Сегодня перешли мы северной тропик в долготе 181°,56 западной. Наставшее тогда безветрие продолжалось двое суток. Поверхность моря была без всякого колебания, и в точном значении слова уподоблялась зеркалу, чего неприменено мною нигде, кроме Балтийского моря. Господин Горнер и Лангсдорф пользуясь сим случаем отправились на шлюпке. Первой для испытания в разных глубинах степени теплоты воды; второй для распространения познаний относительно морских животных, над коими он в сие плавание произвел многие полезные наблюдения. Ему и в самом деле удалось при сем поймать животное, доставившее ему великое удовольствие. Оное принадлежало к породе Медуз, описанное в третьем Куковом путешествии и названное Андерсоном Onifius. Господин Лангсдорф осмотрел с точностию сие прекрасное, распещренное животное. нельзя сомневаться, чтоб он не издал о нем описания, долженствующего дополнить сообщенное Андерсоном. По двудневном безветрии сделался ветр довольно свежей от востока и сопровождал нас при ясной погоде до 27° широты северной, предела северовосточного пассата. После сего настали ветры переменные и дули сначала от SO и S. В сей день найдена в широте 29°,3; многими вычислениями лунных расстояний, долгота 185°,11; No. 158 показал оную 180°,00. Итак заданная погрешность сего хронометра возрасла до 49 минут. Наблюдениями следующего дня найдена оная 43,30". Следовательно средним числом была 44,45".

1804 год Июль

В широте 32°, при пасмурной и туманной погоде сделался ветр свежий от SW с сильными порывами, разорвавшими несколько старых парусов, которых не приказал я отвязать потому, что оные не стоили уже починки. За сим последовало опять безветрие, доставившее нам случай к измерению теплоты воды в море.

2–3

Июля 2 го находились мы в широте 34°,2,41", долготе 190°,7,45" Наблюдения показали, что течение увлекло нас в три дня к NOtN на 37 миль. А пред сим Июня 29 го нашли мы, что течением снесло нас в сутки к S на 13 минут. Сие переменившееся направление течения было для нас столько же благоприятно, сколько и неожиданно. Июля 3 го находились мы в широте 36°, в долготе по хронометру с принятием последними лунными наблюдениями найденного исправления 45 минут, 191°,30.

Его Сиятельство Граф Николай Петрович Румянцов при отправлении нашем из России снабдил меня наставлением[64] для искания того острова, которого в прежния времена уже искали Гишпанцы и Голандцы многократно. Открытие оного и поныне весьма сомнительно. Оно утверждается на одних древних, может быть, баснословных повествованиях.[65] Гишпанцы, услышав, что на востоке от Японии открыт богатой серебром и золотом остров, послали в 1610 м году корабль из Акапулки в Японию с предписанием найти на пути сем оной остров и присоединить к их владению. Предприятие сие было неудачно. Голландцы ослепились так же мнимым богатством сего острова, послали два корабля под начальством Капитана Матиаса Кваста, чтоб нагрузить оные серебром и золотом; но и они, равно как и Гишпанцы, не имели в сем успеха.[66] бесплодно искали того же Капитан корабля Кастрикома Фрис в 164З, и Лаперуз в 1787 м годах. Мне неизвестно ни одно сочинение, в котором упоминалось бы о параллели, принятой при искании сего острова Каптаном Квастом. Вероятно была оная одна и та же с предписанною Г-ну Фрису. Кроме сего последнего и Лаперуза неизвестен мне никто из мореходцев, искавших действительно сего острова. Ни Кук на пути своем от Уналашки к островам Сандвичевым, ни Клерк от последних островов в Камчатку в 1779 году, не имели в виду такового искания. Диксон, Ванкувер и другие не сделали того равномерно. Г-ну Фрису предписали параллель 37°,30, в которой плыл он от 142 до 170 градуса долготы восточной от Гринвича. Лаперуз держался той же параллели от 165°,51 до 179°,31 долготы восточной от Парижа.[67]

Хотя весьма малую имел я надежду быть счастливее моих предшественников в отыскании сего острова, а особливо при пасмурной бывшей тогда погоде; однако, не взирая на то, почитал обязанностию воспользоваться довольно свежим восточным ветром, дабы испытать, не доставлю ли каких либо сведений о таком предмете, о котором с давних времен многие Географы и мореходцы безуспешно помышляли. Широта сего острова нигде не определена точно и есть неодинакова. Разность оной составляет несколько градусов. Почему каждый из мореплавателей и должен избирать параллель по своему усмотрению и следовать по оной к востоку или западу. Я избрал параллель 36°. В полдень начал я держать курс W при свежем восточном ветре. Под вечер сделался ветр крепкой, а ночью так усилился, что мы принуждены были спустить брам-реи и брам-стеньги и взять все рифы. В 6 часов утра ветр несколько стих, и отходя по малу сделался южный. Густой туман продолжался по прежнему. Сие обстоятельство больше опасностям нам угрожавшее, нежели льстившее успехами, побудило меня оставить дальнейшее искание острова. Итак, переплыв в двадцать часов 3 1/4 градуса к западу, в восемь часов утра с параллели 36° направили мы путь свой к северу. Пред самым полуднем хотя погода и прояснилась, однако я недолго сожалел о перемене курса; ибо с переменою погоды скоро и ветр переменился. Он дул в полдень уже от SW, потом сделался WSW, принуждая нас и без того держать курс к северу. беспрестанные в сем море туманы всегда будут затруднять искание сего острова, и превозмочь такое затруднение может разве тот из мореходцев, которой займется одним сим предметом и употребит на то несколько месяцов. Поелику в странах сих господствуют западные ветры, то во время искания острова удобнее направлять плавание от запада к востоку, нежели обратно. На пути нашем от тридцатого градуса широты до берегов Камчатских почти беспрестанно сопровождал нас густой туман. Атмосфера редко прояснялась, и то на короткое время.

Июля 5 го в полдень увидели мы большую черепаху. Немедленно приказал я спустить гребное судно, чтобы поймать оную. Но труд наш был тщетен; ибо она как только начали к ней приближаться, нырнула и более не являлась. Сие случилось в широте 38°,32, долготе 194°,30. Мерс в 1788 м году видел почти в том же самом месте черепаху, а именно под широтою 38°,17", и долготою 194°,50. Но мы не приметили никаких признаков земли близкой, как то случилось с Мерсом.

Ветры продолжались по большей части переменные 1804 год при густом тумане и дождливой погоде.

Июля 7 го в широте 42°,34 и долготе 197° видели мы множество морских чаек и одну большую, черную птицу, не отлетающую далеко от земли. Сверх сего ветр был свежий от SW, потом сделался от NO и дул с такою же как и прежде силою, однако не производил большего волнения; почему и должно было заключать о близости берега, которой по причине беспрестанных в сем море густых туманов часто не иначе открывается, как в весьма близком расстоянии,

В полдень 11 го Июля находились мы под 49°,17 широты и по хронометру в долготе 199°,50; следовательно недалеко от земли. Близость оной обнаруживалась многими признаками. Мы видели в сие время множество птиц, как то: морских чаек, разные роды нырков, диких уток, род серых жаворонков с желтыми на спине полосками и большую, Альбатросу подобную, белую птицу.

Июля 12 го на несколько часов туман прочистился, облака рассеялись и позволили нам взять многие лунные расстояния. Из шести вычислений найдена мною долгота в полдень 199°,19,30"; равное количество вычислений Господина Горнера показало 199°,26,00". По хронометру No. 128 вышла 199°,32. Итак западная погрешность хронометра со времени переменившейся. температуры уменьшилась более, нежели полуградусом.

В восемь часов следующего утра увидели мы с саленга берег. Он простирался от NNW к WNW и отстоял от нас глазомерно на 90 или 96 миль. По широте и долготе нашей полагать следовало, что сей берег был лежащий близ мыса поворотного, названного на Аглинских картах Гавареа. Туман закрыл его от нашего зрения скоро, и мы увидели его опять не прежде восьми часов вечера, когда находились уже почти в широте мыса поворотного, то есть 51°,21. Высокая гора, означенная на нашей карте сей части Камчатского берега, ради близости оной к мысу поворотному, под тем же именем, лежала от нас прямо на W.

Июля 14 го на рассвете увидели мы к N высокой гористой берег и почитали его Шипунским носом. Положение сего мыса показано на многих картах Камчатского берега весьма различно. На карте Российских открытий, изданной в Санктпетербурге в 1802 му году, означен Шипунской нос под 52°,56 широты и 177°,38 долготы, восточной от острова Ферро, или 200°,7 западной от Гринвича. По карте Г-на Сарычева лежит он под 53°,09, и 200°,15 западной. На карте третьего путешествия Капитана Кука показан под 53°,10 и 199°,40 западной. Капитан Кинг в описании своем Камчатских берегов в третьей части третьего путешествия Капитана Кука,[68] говорит о положении Шипунского Носа, в двух местах различным образом.[69] В одном месте, что Шипунской Нос лежит от мыса Гавареа (находящагося в широте 52°,91 и долготе 201°,12), на NOtN 3/4 O в 96 милях, а в другом месте, что сей же мыс лежит от входа в Авачинскую губу (имеющего широту 52°,51 и долготу 201°,12), на ONO 1/4 O в 75 ти землях. Итак по первому показанию должна широта Шипунского Носа быть 53°,32, долгота 199°,26; по второму же широта 53°,16, долгота 199°,15. По нашим наблюдениям лежит Шипунской Нос в широте 53°,9, долготе 200°,10 западной.

Во весь день сей продолжалось безветрие. Под вечер только подул ветр от S, пользуясь которым могли мы приближиться к берегу. Пред захождением солнца видели пять гор, коими Камчатской берег особенно отличается. Описание и виды оных Капитана Кинга весьма точны. Во всю ночь продолжалось опять безветрие. Но в четыре часа утра сделался довольно свежий ветр от Веста, который во время приближения нашего к берегу, переходя по малу, отошел к SSO. В 11 часов пред полуднем вошли мы в Авачинскую губу; в час по полудни стали на якорь в порте Св. Петра и Павла, по окончании благополучного плавания в 35 дней от острова Оваги и в 5 1/5 месяцов от Бразилии. Больной был один только человек, которой через восемь дней выздоровел совершенно.

ГЛАВА XI. ПЛАВАНИЕ ИЗ КАМЧАТКИ В ЯПОНИЮ

1804 год Июль-Август.

По прибытии нашем в Петропавловской порт не нашли мы там Камчатского Губернатора, Генерал-Маиора Кошелева. Он имеет свое всегдашнее пребывание в Нижне-Камчатске, отстоящем от Петропавловского порта 700 верст. Поелику присутствие его здесь для нас было необходимо; то Посланник и отправил к нему немедленно нарочного с прозьбою прибыть в скорейшем времени с ротою солдат в порт Петропавловской, чего однако и чрез четыре недели ожидать было не можно. Между тем Петропавловской Комендант Маиор Крупской оказал нам все возможные со своей стороны услуги. Для Посланника очистил он один покой в своем доме; для служителей наших приказал печь хлеб и доставлять на корабль свежую рыбу ежедневно, что по окончании плавания, продолжавшагося 5 1/2 месяцов, во время коего терпели мы нужду во всяком роде свежих съестных припасов, составляло пищу вкусную и здоровую. Сие может себе представить только тот, кто находился в подобных обстоятельствах. Корабль расснащен был немедленно и все отвезено на берег, от которого стояли мы не далее 50 саженей. Все, принадлежащее к корабельной оснастке, по таком долговременном плавании требовало или исправления или перемены. Припасы и товары, погруженные в Кронштате для Камчатки, были так же выгружены. Одно только железо, коего находилось на корабле 6000 пуд, было оставлено, потому что я опасался выгрузкою оного потерять много времени. Ибо если бы выгрузить железо, то необходимо надлежало бы вместо оного нагрузить корабль балластом, коего и без того уже погрузить должно было несколько тысяч пуд. А как мне следовало необходимо придти в Нангасаки прежде, нежели настанет NO Муссон, то и спешил я оставить Камчатку через две недели. Но еслибы я мог знать предварительно, что пребывание наше в Петропавловском порте продлится более 6 недель, и что более половины сего времени не только проведем праздно, но и будем в совершенной безъизвестности о продолжении нашего путешествия, то конечно выгрузил бы немедленно все железо, потому более, что оное по причине великой поспешности принуждены были закрыть балластом. Следствием чего была потом крайне тягостная работа, при выгрузке оного из под балласта. Большая часть из назначенных подарков для Японского Императора свезена была так же на берег для того, что Посланник хотел осмотреть и узнать в каком находились оные тогда состоянии. Для воски на корабль балласта не имели мы судов; почему Комендант и предоставил нам два гребных судна, принадлежавших к Биллингсову кораблю Слава России, который, по недостаточному за оным присмотру, потонул в гавани. Сии нами исправленные суда служили потом с пользою для жителей.

Августа 12 го прибыл наконец Губернатор в Петропавловск, быв сопровождаем своим Адъютантом, младшим его братом, Капитаном Федоровым и шестидесятью солдатами, которых взял Губернатор с собою по требованию Господина Резанова.[70] Чрез восемь дней по прибыити его утверждено было продолжение нашего путешествия. Господин Губернатор оставался в Петропавловске до самого нашего отхода, для вспомоществования нам во всем нужном. В полной мере чувствовали мы деятельное присутствие сего достойного Начальника.

В свите Посланника последовала между тем некоторая перемена. Порутчик Гвардии ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, Граф Толстой, врач посольства Доктор Бринкин[71] и живописец Курляндцов оставили корабль и отправились в Санктпетербург сухим путем. Приняты вновь Кавалерами Посольства Капитан Камчатского гарнизонного баталиона Федоров, и брат Господина Губернатора Порутчик Кошелев. Господин Посланник, не имев с собою почетной стражи, выбрал из прибывших с Господином Губернатором шестидесяти солдат восемь человек с тем, что б по возвращении из Японии оставить оных опять в Камчатке. При сем положено было так же, чтобы Японца Киселева, долженствовавшего быть толмачем в Японии, не брать с собою потому, что он не заслуживал того своим поведением и ненавидим был его соотечественниками; сверх сего думал Посланник, что он, яко принявший Христианскую веру, о чем Японцы узнали бы в первой день нашего прихода, может подать им повод к негодованию. Дикой Француз, увезенный нечаянно на корабле нашем при отбытии от острова Нукагивы, остался так же в Камчатке.

Мне хотелось с согласия Доктора оставить здесь корабельного нашего слесаря; потому что состояние его здоровья казалось весьма ненадежным. Во все время плавания нашего был он здоров; но здесь открылось в нем начало чахотки, усиливавшейся более от собственного его невоздержания. Пред отходом нашим в Японию он несколько поправился; однако я все опасался, что он невоздержанием своим подвергнет себя более опасности; наипаче же потому, что в Японии не можно будет иметь надлежащего за ним присмотра. По сим причинам и вознамерился я отправить его в Санктпетербург сухим путем; но он изъявил, что хочет лучше умереть, оставаясь со своими товарищами, нежели отправленным быть сухим путем; причем клятвенно уверял меня, что всемерно будет воздерживаться от горячих напитков. убежден быв сим образом, решился я наконец взять его с собою, в чем нимало не раскаивался; потому что он не только воздержанием сохранил себя на обратном пути нашем, но и возвратился совершенно здоровым.

29–30

Августа 29 го корабль наш совсем был готов к отходу. 30 го вышли мы из гавани Св. Петра и Павла и легли на якорь в губе Авачинской, в полмили от устья речки, где наливались водою, находившейся от нас на OSO. Следующего дня обедал у нас на корабле Господин Губернатор с Офицерами здешнего гарнизона. Мы приняли его со всеми почестями, принадлежащими его особе. Исполнение таковой обязанности было для нас тем приятнее, что он на самом деле уверил нас в отличных своих достоинствах, и приобрел право на совершенную нашу признательность и уважение.

Сентябрь. 7

До 7 го Сентября продолжалась беспрерывная, туманная погода, а иногда и дождь при S, SO и О ветрах, бывших столь переменными, что часто в один час дул ветр от всех румбов между S и O. Сколь ни неприятно было для нас таковое обстоятельство; однако сие вознаградилось после тем, что мы дождались привоза нужной провизии из Нижнекамчатска, куда отправлены были Господином Губернатором Сержант и два козака с шестью лошадьми для взятия там его собственного зимнего запаса и доставления нам оного. Мы обязаны ему за сие тем более, что он пожертвовал для нас такими своими жизненными потребностями, коих не мог достать, как разве в малом количестве и притом худой доброты. Сверх того приказал он пригнать из Верхнекамчатска для нашего продовольствия трех казенных и двух собственных быков, которые здесь чрезвычайно дороги.[72] Если представить себе при сем, что Верхнекамчатск отстоит от Петропавловска на 400, Нижнекамчатск же на 700 верст, и что сей путь не может быть совершен менее как в три недели; то подлинно надобно удивляться готовности к оказанию услуг сего благомыслящего Начальника. Не взирая на то, что я объявил ему непременное свое намерение весьма скоро отправиться в море, просил его не утруждать напрасно своих служителей посылкою их за разными обещанными им съестными припасами в Нижнекамчатск, откуда никаким образом не можно было им поспеть к нашему отходу, он не отложил своего намерения, уповая, что ветр нас задержит и чрез то он успеет оказать нам свои услуги, в чем он и не обманулся. Продолжительные южные ветры подали случай к исполнению его благоусердного. намерения, коему много так же способствовало чрезвычайное усердие и особенная расторопность сержанта Семенова, прибывшего чрез 17 дней с конвоем. Ни один корабль прежде нас не выходил из здешнего порта с таким хорошим и достаточным запасом; почему и намерен я упомянуть здесь о главных вещах, нам доставленных, по коим судить можно, чем Камчатка в состоянии снабдить мореплавателей. Мы получили в Петропавловском порте семь живых быков,[73] знатное количество соленой и сушеной рыбы отменного рода, которую в одном только Нижнекамчатске достать можно,[74] множество огородных овощей из ВерхнеКамчатска; г несколько бочек соленой рыбы для служителей, и три большие бочки чесноку дикого, называемого в Камчатке черемша, которой, может быть, есть лучшее противуцынготное средство, могущее преимущественною служить заменою кислой капусты. Наливка на дикой чеснок, которую в продолжении целого месяца ежедневно возобновлять можно, доставляет здоровой и довольно вкусной напиток. Сверх сего запаслись мы и свежим хлебом на десять дней для всех служителей. Мы получили даже для стола нашего несколько и роскошной пищи, как то: соленой оленины, соленой дичи, Аргали или горских баранов, соленых диких гусей и проч. Всем сим одолжены мы единственно Господину Губернатору, приведшему так сказать в движение всю Камчатку, для вспомоществования нашего. До прибытия его в Петропавловск могли мы получать одну только рыбу.

Сентября 6 го сделался ветр от NW, при котором снялись мы с якоря и отправились в путь свой. По снятии с якоря приезжал к нам Господин Губернатор, дабы пожелать нам: счастливого плавания. И в это же время салютовала крепость 13 выстрелами, на что ответствовали мы равным числом. Ветр был столь слаб, что мы пособием только отлива и двух буксировавших корабль наш гребных судов, могли несколько вперед подаваться. Но в полдень по наступлении прилива принуждены были при входе в пролив, соединяющий Авачинскую губу с морем, стать на якорь на глубине семи саженей. Во время прилива сделался довольно свежий от SО ветр, сопровождаемый то дождем, то густым туманом. По полудни послал я двух Офицеров для измерения глубины около берегов пролива. Показанная на Куковом плане Авачинской губы разных мест глубина найдена верною, равно и вообще план сего залива с принадлежащими тремя пристанями сделан с величайшею точностию.

Сентября 8 го поутру сделался северной ветр слабой, преобратившийся скоро потом в свежий, которым проходили мы пролив Авачинсикой. В 9 часов находились ты уже вне оного. В начале держали курс SO; потом SSO и StO. Сильная зыбь от SO задерживала несколько наше плавание. Ветр дул весьма свежий; погода была туманная с дождем непрерывным. В 11 часов лежал от нас малой остров Старичков[75] на NW 80°, Восточной мыс при входе в пролив на NW 20°. Вскоре после сего густой туман закрыл от нас берег; в 12 часов усмотрели мы поворотной мыс на WtN, которой закрылся вдруг потом туманом. Ветр дул чрез всю ночь довольно сильно с большею зыбью от О. В следующее утро сделался он гораздо слабее, но зыбь увеличивалась. Поздое время года и особенной предмет нашего плавания не позволял мне ни о чем более помышлять, как о возможно скорейшем достижении юговосточного берега Японии. Не взирая однако на сие, старался я держать курс восточнее путевой линии Капитана Горе, так как в плавании нашем от Сандвичевых островов в Камчатку шли мы восточнеене курса Капитана Клерка. Итак путь наш простирался между курсами Гг. Клерка и Гope. Курс последнего перешли мы под 36° широты и 214° долготы в то самое время, когда приближались уже к Японии.

11–12

Во всю бытность нашу на Петропавловском рейде продолжался, как то уже упомянуто, беспрерывно мелкой дождь и густой туман. Таковая погода преслеовала нас и во все первые дни нашего плавания. Десять дней не видали мы совсем солнца. Наконец оное показалось; но только на несколько часов. Давно уже ожидали мы с нетерпением ясного дня, для просушки постелей и мокрого платья. 11 го поутру пошел сильной дождь при крепком восточном ветре, преобратившемся в шторм. В 5 часов пополудни свирепствовал он наиболее; волнение было чрезвычайное. В полночь шторм не много умягчился; но утих не прежде следующего утра; в полдень сделалось безветрие. Скоро потом начал дуть ветр северной и мало по малу сделался свежим. Но мы не могли оным воспользоваться; чему год препятствовала сильная зыбь от востока. В последний шторм течь была так велика, что мы принуждены были беспрестанно выливать воду. В Камчатке корабль наш со всяким тщанием выконапачен был сверх медной обшивки; а посему и полагали, что течь находится под медною обшивкою, что и действительно открылось при осмотре корабля в Нангасаки. В сей день видели мы много китов и великое множество как морских, так и береговых птиц, из коих некоторые были столько утомлены продолжительным полетом, что садились на корабль и допускали ловить себя руками. Капитан Гор, быв на параллели 45°, только несколько ближе нас к земле, видел так же много береговых птиц, подававших ему причину думать, что находился он в близости островов Курильских, коих настоящее положение ему тогда было неизвестно, хотя оное и до того уже определено с некоторою точностию. Паллас в четвертом томе своих о северных странах известиях, в 1783 году напечатанных, первой, думаю, издал обстоятельное описание сих островов.

Бурная погода, преследовавшая, нас почти беспрестанно со времени отплытия из Камчатки, наипаче же шторм, бывший 11 го числа, кроме принесения течи требовавшей непрерывного отливанья, принудили нас убить быков наших, коих было живых еще четыре. Они столько измучены были качкою, что мы опасались потерять их.

15–16

15 го поазалось солнце около полудня, на короткое время. Широта найденная нами 39°,57,29" север. Долгота по хронометрам 208°,7,30" западная. В сие время чувствовали мы великую перемену в теплоте. Ртуть в термометре, стоявшая до сего между 8 и 9 градусами, возвысилась до 15 и 16 градусов. 16 го в вечеру могли мы сделать первые наблюдения для узнания склонения магнитной стрелки. Из двух вычислений, из коих каждое содержало по нескольку наблюдений, разнствовавших между собою от 1°,7 до 3°,30, вышло среднее 1°,48,30" восточное. В сие время находились мы под 38°,40 широты и 209°,25 долготы. Колебание корабля было столь велико, что наблюдений над наклонением произвести с точностию было невозможно. Астроному Горнеру удалось сделать одно только наблюдение, в широте 48°,30 и долготе 201°,40, где им найдено наклонение 59°,30 северное. Скоро потом настала опять бурная погода. Дождь шел почти беспрерывно. Ветр дул от NO. Волнение было сильное. Ховетр сей и благоприятствовал много нашему плаванию, ибо мы редко шли менее 8 и 9 узлов; однако он затруднял нас не мало тем, что при скором ходе увеличивалась течь от 10 до 19 дюймов в час; a лежа бейдевинд была оная только 5 и 6 дюймов. Из сего заключили мы, что место течи долженствовало быть в носовой части.

На картах, помещенных в Атласе Лаперузова путешествия, означены четыре безъимянные острова, из коих дальнейшие к северу должны находиться под 37° широты и 214°,20 западной от Гринвича, так же и остров довольной величины под именем Вулкан, под широтою 35° и долготою 214° с другим малым, лежащим от него к S. На карте, доставшейся Лорду Ансону с Гишпанского Галеона Ностра-Сениора де Кабаданга, исправленной и приобщенной к его путешествию, показаны две купы островов под названиями: Islas nuevas del Anno 1716 и Islas del Anno de 1664. Севернейшая лежит по сей карте под 35°,45 широты, 19 градусами восточнее Св. Бернардино или под 216°,30, западной долготы от Гринвича; вторая купа на том же меридиане под 35°,00 широты к югу от сих двух куп; остров Вулкан, в широте 34°,15 и наконец, около двух градусов восточнее, в широте 33 х, остров названный Penia de las Picos, и каменный островок Bayro. Кажется, что о существовании всех сих островов, Арро-Смит сумневается; ибо оные на картах его не означены. Последние, помещенные на Ансоновой карте, показаны так же и на новой, весьма хорошей карте, сочиненной Французским Географом Барбье дю Бокаж и приобщенной к путешествию Адмирала Дантр-Касто, изданному естествоиспытателем его Экспедиции. Издатель всеобщего, морского, географического словаря упоминает о сей купе островов так же с некоторою только переменою в широте (в статье Vigie) и ссылается в том на карту, находящуюся во Французском Архиве морских карт. Мало верил я, чтоб острова сии существовали; поелику курсы Капитанов Гор и Кинга, по отбытии их от берегов Японии, простирались между северною купою и северным Вулканом, так же и курс Капитана Кольнетта, во время плавания его из Китая к Северозападным берегам Америки в 1789 году, направлялся между обоими южнейшими купами и притом в таком расстоянии, в котором как Капитану Гор, так и Колниетту не можно было не видать их при хорошей погоде. Не взирая однако на все сие не хотелось мне упустить случая, чтобы не увериться совершенно в несуществовании островов сих. Почему и приказал я держать курс так, чтоб по означенному на картах положению островов придти к средине оных. Таким образом я удостоверился, что северные, безъимянные четыре острова, северной Вулкан, острова открытые будто бы в 1664 году и южный Вулкан не существуют вовсе, или по крайней мере, не находятся в том месте, где они показаны на Французских картах. Мимо островов, открытых будто бы в 1714 году, прошли мы в расстоянии 75 миль; а потому и не могу сказать об оных ничего утвердительного. Итак имея достаточные доказательства не верить существованию островов сих, не почел я нужным дать им место на моих картах. Находясь в широте 36° и долготе 213°,45, казалось нам, что мы в половине 6 го часа по полудни увидели несколько островов прямо на западе; однако скоро после узнали, что то были облака, обманувшие нас своим видом. Поелику некоторые из нас все еще думали, что то были острова действительно; то я и велел держать курс прямо к оным до семи часов. Прежде наступления ночи все наконец удостоверились, что видели не острова, а одни только облака; почему, поворотив, пошли опять прежним своим курсом на SW.

Ясная погода позволила нам с Господином Горнером наступившею ночью взять многие лунные расстояния от звезды Атер. По наблюдениям Господина Горнера найдена долгота в 8 м часов вечера 214°,3,30"; по моим 213°,57,45"; по хронометру No. 128, 213°,55. Близким сходством сих долгот были мы очень довольны, чего едва было по причине сильной качки корабля ожидать можно. Наблюдения, произведенные следующим вечером, при удобнейших обстоятельствах показывали таковое же сходство и удостоверили нас совершенно в исправности наших хронометров. Из многих наблюдений, разнствовавших между собою от 2°,28 до 3°,15 сыскано склонение магнитной стрелки 2°,51,30" восточное.

Перемена теплоты воздуха была чрезвычайно чувствительна. Ртуть в термометре стояла между 19° и 21°. Во время плавания нашего от Сандвичевых островов к Камчатке, хотя то было и в средине лета, показывал термометр на сей параллели, только 16° и 17°, даже и под 30° широты не возвышалась ртуть тогда до 21°. Сия малая степень теплоты в Июне и Июле, вероятно, приписана должна быть великому отдалению земли, так же и тому, что воздух в первых месяцах лета недовольно еще нагрелся.

С отбытия нашего из Камчатки продолжалась всегда, с малою только переменою, сильная зыбь от NO и O; но 20 го Сентября под 34°,20 широты и по 215°,29,45" долготы, всем нам казалось странным тихое состояние моря, хотя и дул ветр от SO довольно свежий. А посему и можно подозревать о существовании неизвестной доселе к SO земли. В сей день увидели мы в первой раз опять летучую рыбу и великое множество касаток, так же и птиц, привитающих около тропиков, которые редко бывают видимы в такой северной широте, исключая близости земли. Склонение магнитной стрелки совсем почти не изменилось. Наблюдения в сей день, равно 18 го и 19 го чисел показывали разность не более одного градуса. Хотя и видно было из оных некоторое уменьшение склонения, однако перемены были так маловажны, что оные можно приписывать более неверности наблюдений при волнении, нежели действительной, правильной уменьшения перемене.

Я имел намерение побывать у острова, открытого в 164З году Голландцами, показанного на картах под названием (t' Zuyden Eyland) т. е. южной остров, лежащий к югу от острова Фатзизио; но свирепетвовавшая, во время бытности нашей на параллели его, буря от ONO, при пасмурной, дождливой погоде, не допустила исполнить сего намерения. Курс Капитана Кольнетта был в близости сего острова, почему и думать надобно, что он его видел; следовательно и нельзя сумневаться о точном оного определении. География терпит немалую чрез то потерю, что искусной сей Офицер, воспитанник знаменитого Кука не издал в свет описания своего путешествия, бывшего в 1789 и 1791 годах. Все известие о его плаваниях состоит только в одной путевой линии, означенной на карте Арро-Смита, помещенной в Атласе южного моря. Хотя он в предисловии к описанию своего плавания в 1793 и 1794 годах и обещал издать в свет прежния сваи путешествия, но сие и поныне остается без исполнения, Рукопись плавания его по Корейскому морю в 1791 году имел у себя Еразм Туер в то время, когда он плавал в Китай с Лордом Макартнеем, и когда должен был предпринять плавание по Желтому морю. Можно бы думать, что Аглинское правительство с намерением скрыло путешествие Гг. Кольнета и Бротона около берегов Японии; но подозрению сему противуречит позволение Аглинского правительства издавать все морские путешествия, которые в продолжении 40 лет, составляют блестящий период в истории мореплаваний, увенчанных славою многих важных открытий. Путешествие Капитана Бротона, предпринятое единственно для открытий, чему прошло уже семь лет и по ныне еще не издано. Сопутник Ванкуверов мог бы доставить в рассуждении землеописания и мореплавания полезные и важные сведения. Неуповательно, чтобы с погибшим кораблем поглощен был журнал его и карты. Камень, о которой разбился корабль Бротона лежит по карте Арро-Смита в северной широте 95° и восточной долготе от Гринвича 125°,40.[76]

Бурная и мрачная погода продолжалась во всю ночь. Однако я не хотел пропустить благоприятствовавшего ветра и взял курс несколько южнее выше упомянутого южного острова. На старых картах Японии, приложенных к путешествию Кемпфера, к истории путешествий Г-на Лагарпа, и к истории Японии Шарлевоя, показан остров Фатзизио под широтою 31°,40, т. е. 1°,35 южнее, нежели на карте Арро-Смита, который последуя Даньвилю,[77] положил сей остров в широте 33°,15, а остров южной или t'Znyden Eyland под 32°,30. Итак прежде упомянутые определения не заслуживают никакой доверенности.[78]

По утру NO шторм несколько утих и уклонился к SSW. В 8 м часов подул ветр опять от NO и свирепствовал с прежнею силою, быв сопровождаем великим дождем. Во время скорой перемены ветра от SW к NO, при которой несколько минут было довольно тихо, показались многие бабочки и морские нимфы, бывшие явным признаком близости земли; в сие же время прилетела на корабль сова, которую естествоиспытатель Тилезиус срисовал, и почитал сие для себя немаловажным приобретением; погода была так пасмурна, что горизонт наш был не ясно виден. Возвышение ртути в барометре, при сей бурной погоде было столь велико, что судя по прежним примечаниям никак не ожидал я того, а именно: 29 дюйм. 45 лин. Господину Горнеру удалось взять несколько высот в полдень, по коим найдена широта 31°,13; долгота же вычислена 220°,50, совершенно сходственная с числимою. В сии последние сутки переплыли мы 181 милю и по карте находились около 1/4° севернее средины пролива Ван-Димена, которым пройти имел я намерение; а потому и держал курс W. Только днем склонялись мы несколько к северу, в чаянии увидеть землю. Мне неизвестно ни одно описание, в коем бы упоминалось о сем проливе, даже положение оного на Француских и Аглинских картах показано весьма различно. По Арро-Смитовой карте лежит пролив между островом Ликео, отделяемым от большего острова Киузиу узким проливом и островом, именуемым Танао-Сима. На Францускихзь же картах показан он между островами Киузиу и Ликео. Широта входа в оный довольно впрочем сходствует на обеих. Вскоре увидим, что показание сего пролива как на Француских, так и Аглинских картах весьма несправедливо. По прибытии нашем в Нангасаки рассказывал мне Капитан Мускетер, начальник бывшего там Голландского корабля, что пролив сей открыт в начале 17 го столетия случайным образом: а именно, что один Голландской корабль, шедши из Нангасаки в Батавию, пронесен сильным штормом вдоль пролива сего; почему Капитан сего корабля называемой Ван-Димен, дал ему свое имя. Г-н Мускетер, казавшийся мне весьма мало сведущим человеком, обещался прислать мне одну старую Голландскую книгу, в которой находится, по словам его, повествование об открытии сего пролива. Вероятно, что Японская недоверчивость и подозрение не позволили ему исполнить своего обещания.

23 го в широте 31°,13 и долготе 221 найдено склонение магнитной стрелки 1°,2 восточное. В следующее утро, в долготе 223° было оное 0°,2 западное; в вечеру того же дня под широтою 31°,20 и долготою 225°,00 возрасло сие западное склонение до 2°,49. Отсюда можно заключить, что мы перешли чрез магнитной меридиан под 31°,15 широты северной и 222°,20 долготы западной.

24–25

24 го был первой хороший день с отплытия нашего из Камчатки, которым и не упустили мы с Господином Горнером воспользоваться для поверения своих хронометров. Два вычисления лунных расстояний от Венеры, взятых каждым из нас в половине шестого часа утра показали в полдень долготу 223°,21. Из семи вычислений лунных расстояний от солнца, между коими величайшая разность была 6,45 , вышла долгота в полдень 223°,28. По Арнольдову хронометру No. 128 и Пеннингтонову, неразнствовавшим в сей день ни одною секундою, найдена оная = 223°,16; по малому же Арнольдову No. 1856 = 223°,30,45". 25 го среднее из 20 ти лунных расстояний от солнца, обсервованных в следующий день, показало погрешность No. 128 только две минуты. Сие близкое сходство не позволяло сомневаться нам о верном ходе хронометров и я с нетерпением ожидал скоро увидеть берег Японии, положение которого могли мы при сих обстоятельствах определить с точностию. Множество бабочек, морских нимф, береговых птиц, плавающих древесных ветвей и травы уверяли нас довольно, что мы находились от оной в близости.

28 го в 10 часов пред полуднем показалась нам наконец Япония на NW в то самое время, когда наблюдали мы лунные расстояния, по которым, так же как и по вчерашним наблюдениям, вышла погрешность хронометра No. 128, только несколько минут. Немедленно переменил я курс свой и велел держать на NW при слабом WSW ветре. В полдень широта наша, обсервованная многими секстантами с великою точностию, была 32°,5,34"; долгота по No. 128 226°,22,15". В сие самое мгновение находился от нас высокой мыс на NW 28° в расстоянии около 36 миль. Пред сим мысом видно было несколько малых островков, но оные, уповательно, соединяются с матерою землею. Ветр, дувший до сего слабо, сделался в 4 часа по полудни немного свежее и способствовал нам подойти ближе к земле; но при захождении солнечном все еще находились мы в расстоянии от ближайшего к нам берега более 20 миль, где достать дна не можно было 120 саженями.

29, 30. Октябрь 1–3

Видимые нами пределы земли пеленгованы на NW 20°,30 и NW 41° упомянутой мыс был юговосточнейший сего берега. Положение его от корабля не способно было к точному определению долготы и широты однако я полагаю, что погрешности состоять в нескольких разве минутах. Сей мыс лежит по наблюдениям нашим под 3S°,38,30" широты и 226°,43,15" долготы и есть вероятно южный мыс Сикокфа. От оного, берег круто заворачивается к северу и кажется, что составляет залив, коего северный и западный берега могли мы видеть. От залива простирается берег на WNW и в сем направлении, казалось, находится бухта. Гористый, ближайший к мысу берег склоняется мало по малу до того места, в коем полагали мы другой залив; после же возвышается опять вдруг так, что в задней части полагаемого нами залива образуется великая долина, ограничиваемая с восточной стороны цепью гор, а с другой утесистыми горами, из коих преимущественно отличаются две своею высотою; от чего сия часть берега весьма приметна. Надежда моя продолжать описание сего берега скоро уничтожилась. На рассвете следующего дня видели мы землю на NW 10°; но, только что начали держать курс к оной, вдруг помрачилось небо. Мы не только потеряли берег из виду; но и видимой наш горизонт простирался не далее одной Аглинской мили. Ветр дул сильно от NO; дождь шел беспрерывно. При сих обстоятельствах почитал я приближение к берегу бесполезным и опасным; наипаче же потому, что мы на карты, хотя оные были и лучшие, не могли никак положиться. Оные не заслуживали доверенности по несходству в показаниях долготы и широты главных мест, положения берегов, островов и даже пролива Вандименова. Мы стали держат курс к WSW и W под малыми парусами. Под вечер сделался ветр еще сильнее. Великой дождь продолжался беспрестанно. Небо грозило страшными тучами. Почему я и решился под зарифельными марселями остаться до утра. В полночь сделался совершенной шторм. Тогда мы поворотили к Осту и продолжали лежать сим курсом во весь следующий день, в которой буря свирепствовала с прежнею силою. Ночью шторм утих и ветр сделался от SO. На рассвете дня начало проясниваться. Скоро после показалось и солнце. Почему и направили мы курс свой к берегу. Но сильное волнение от SO и беспрестанное понижение ртути в барометре, не взирая на сияние солнечное, позволившее с довольною точностию обсервовать нам широту 31°,7 северн. и долготу 297°,40 западн., были верными предвестниками нового от SO шторма. До 11 ти часов продолжали мы плыть к западу, потом поворотив к югу поставили столько парусов, сколько кораблю нести можно было. В полдень состояние погоды не позволяло уже более сомневаться о наступающей бури. Волны, несущиеся от SО, казались горами. Бледной цвет солнца скоро помрачился бегущими от SО облаками. Ветр, постепенно усиливаясь скрепчал в один час по полудни до такой степени, что мы с великою трудностию и опасностию могли закрепить марсели и нижние паруса, у которых шкоты и брасы, хотя и по большей части новые, были вдруг прерваны. бесстрашие наших Матросов, презиравших все опасности, действовало в сие время столько, что буря не могла унести ни одного паруса. В 3 часа по полудни рассвирепела наконец оная до того, что изорвала все наши штормовые стаксели, под коими одними мы оставались. Ничто не могло противустоять жестокости шторма. Сколько я ни слыхивал о тифонах, случающихся у берегов Китайских и Японских, но подобного сему не мог себе представить. Надобно иметь дар стихотворства, чтобы живо описать ярость оного. Довольно здесь рассказать только о действии его на корабль наш. По изорвании штормовых стакселей, мы желали поставить зарифленную штормовую бизань, но сего сделать совершенно было не возможно и потому корабль оставался без парусов на произвол свирепых волн, которые, как казалось ежеминутно поглотить его угрожали. Каждое мгновение ожидали мы, что полетят мачты. Хорошая конструкция корабля и крепость вант спасли нас от сих бедствий.

О состоянии атмосферы в сие время лучше всего судить можно по необычайно низкому падению ртути в барометре. Она опустилась вдруг столько, что в 5 часов уже не только ее не видно было, но даже и при сильном колебании барометра, при коем мы полагали по крайней мере 4 или 5 линий выше и ниже среднего состояния не показывалась. Барометр наш имел разделение не ниже 27 1/2 дюймов; итак высота ртути в барометре была не более 27 дюймов и 2 линии, и можно даже заключать, что оная была небольше 27 дюймов, а может статься и еще менее; ибо оная появилась опять не прежде, как по прошествии почти 3 х часов. В полдень показывал барометр 29 дюймов и 3 1/2 линии; следовательно в пяти часовое время падение ртути было 2 1/2 дюйма. Не спорю, что бывают бури еще сильнее. Уратганы, случающиеся почти ежегодно у Антильских островов свирепствуют, может быть с вящею жестокостию; но я не помню, чтобы где либо упоминалось о подобном состоянии барометра, выключая повествуемого Аббатом Рошоном об урагане, случившемся у Иль де Франса Февраля 1771 го года, причем падение ртути в барометре было до 25 ти франц. дюймов, следовательно 3 1/2 линиями ниже, нежели у нас, если принять, что ртуть в нашем барометре опустилась и до 27 дюймов. Хотя целость мачт ответствовала нам с одной стороны за безопасность нашего корабля, но другое вящшее бедствие нам угрожало. Буря от OSO несла корабль прямо к берегу и мы находились уже не в дальнем расстоянии от оного. Я полагал, что ежели сие продолжится до полуночи, то гибель наша неизбежна. Первой удар о камень раздробил бы корабль на части, при чемь жестокость бури не позволяла иметь ни какой надежды ж спасению. Одна только перемена ветра могла отвратить сие крайнее бедствие. В 8 часов вечера ветр от OSO переменился на WSW и тогда мы находились вне страха. При скорой перемене ветра ударила жестокая волна в заднюю часть корабля нашего и отшибла галлерею с левой стороны. Вода, влившаяся в каюту, наполнила оную до 3 футов. Перемене ветра предшествовал штиль, весьма краткое время, по счастию, продолжавшийся, во время которого успели мы и поставить зарифленую, штормовую бизань, дабы можно было хотя некоторым образом держаться к ветру. Не успели управиться с работою, как вдруг подул опять жестокой ветр в новом направлении от WSW. В 10 часов казалось, что шторм начал умягчаться и к немалой нашей радости показалась ртуть в барометре. Сей был надежнейший признак, что буря не увеличится до прежней степени. В полноч довольно было уже приметно, что ветр утихать начал; однако продолжал дуть весьма крепко, что нам не неприятно было; ибо если бы шторм от WSW не равнялся несколько силою своею с бывшим от OSO; тогда прежнее волнение не могло бы уничтожиться скоро, в каковом случае мачты наши подвергнулись бы от жестокой зыби большей опасности. Течь корабля, бывшая во время сего шторма, причиняла нам менее забот, нежели мы ожидали. Прежде увеличивалась оная обыкновенно от 7 до 12 дюймов в час; но теперь не было более 15, что много нас успокоивало. Не взирая на то однако весьма сильная качка корабля чрезмерно затрудняла отливание воды, По восстановившемся спокойстве в атмосфере последовал прекраснейший день, бывший очень благовременным для приведения опять в порядок нашего корабля, которой хотя сам собою и не повредился, однако такелаж требовал немалой поправки. Утихавший ветр дул от запада. Как скоро поставили паруса, что учинено не прежде полудня, приказал я держать к N. В 6 часов вечера увидели мы берег на WNW в расстоянии около 45 миль. Во всю ночь продолжалось безветрие. Волнение, не совсем еще успокоившееся, увлекало нас несколько к востоку. В 9 часов следующего утра открылся берег прямо на W, к коему приближались мы медленно. В полдень отстоял он от нас на 31 милю, и простирался от 43° до 84° NW. В сие время обсервованная широта была 31°,42,00", долгота 297°,42,30". В половине третьего часа находились мы от берега в расстоянии на 20 миль. Но вдруг потом сделалось почти безветрие, которое продолжалось до 10 ти часов вечера и было причиною, что корабль подвигался вперед очень мало; однако довольно сильное течение от NO приблизило нас между тем на несколько миль к берегу. В сие время склонение магнитной стрелки по наблюдениям найдено 3°,01 западное. Видимый нами берег вообще горист с немногими по местам долинами. Горы оного, из коих некоторые очень высоки, представляются двумя, а в других местах тремя и четырьмя рядами. На NO оканчивается берег великим, выдавшимся мысом, находившимся от нас в 4 часа, поутру на NW 18°. Сей мыс, которой назвал я, в память Берингова сопутника, Чириковым мысом, лежит под 32°,14,15" широты и 228°,18,30" долготы. В то же самое время находился от нас на WNW большой залив, которого восточная оконечность представляет высокой с двумя вершинами мыс, названный мною мысом Кохрановым, по имени нынешнего Аглинского Адмирала Кохрана, под начальством коего препроводил я три полезнейшие года моей службы, приметен очень по своему виду, наипаче же по шарообразной горе, лежащей за оным, от которой берег к востоку весьма утесист. Надежнейший признак сей части берега есть высокая гора, находящаяся в параллели с мысом Кохрановым, лежавшим по определению нашему под 31°,39,36" широты и 228°,33,30" долготы. От мыса Кохранова простирается берег острова Киузиу[79] почти прямо к югу, каковое направление имеет весь берег начинающийся от мыса Чирикова. Известные до сего карты справедливы только в том, что на оных показано направление восточного берега Киузиу так же почти от севера к югу. К северу от мыса Кохрана берег гораздо возвышеннее, нежели к югу от оного. Сей последний берег хотя впрочем и низок; однако довольно приметен по высокой горе с плоскою вершиною, и еще по трем далее к югу одна другой прилежащим горам небольшой высоты. При захождении солнца находились мы от берега в расстоянии около 15 миль; оный виден был нами весьма ясно и казался прекрасным. Он простирался от 15° NW до 65° SW, где пресекался горизонт наш довольно высоким мысом. На западе видели мы весьма выдавшийся берег, простирающийся от севера к югу на десять миль, и имевший вид длинного, узкого острова. Как мне, так и другим казался он островом, однако полагать должно, что он соединяется с матерою землею. Северная оконечность переднего берега его лежит под широтою 31°,48; южная же под широтою 31°,38 и долготою 228°,30.[80]

В 10 часов вечера сделался слабой ветр от ONO, которым плыли мы под малыми парусами на SO. В четыре часа по полуночи начал дуть ветр свежий от NtO, и тогда стали мы держать к берегу. Хотя течением много снесло корабль к югу, но при всем том на рассвете могли мы еще видеть ту часть берега, которая вчера была осмотрена. Мыс, виденный нами вчерашнего вечера на WSW, находился теперь от нас на NW 37°. Он выдался далеко на SO и довольно высок. К северу от оного стоят рядами те небольшие горы, которые видели мы вчера под вечер. Сей мыс назвал я именем славного французского Географа Данвиля. Землеописание многим ему обязано. Географы и мореплаватели не могут произносить его имени без чувствования благодарности к великим заслугам сего ученого мужа, которого красноречивый Гиббон называет Князем Географов. Мореплаватели забыли поместить его имя на картах. От мыса Данвилева, лежащего по наблюдениям нашим под 31°,27,30" широты и 228°,32,45" долготы, идет берег несколько к западу до другой оконечности, казавшейся быть частию острова. Сия последняя есть оконечность, находящаяся великого залива, которой увидели мы в семь часов. Залив сей, как далеко могло простираться зрение, казался быть чистым; почему и полагал я найти здесь проход, означенный на карте Арро-Смита между островами Ликео и Тенегазима.[81] О виденном береге на SW от сего залива ке сомневался я более, что то должен быть остров Ликео. Точное сходство в широте было причиною, что я почитал тогда сие мнение мое достоверным. Но после, во время бытности нашей в Нангасаки, уверили меня Японцы, что берег, составляющий северную сторону пролива Ван-Димен, не есть остров Ликео, но Область Сатцума, показанная на картах Данвилевых. Не удостоверяясь в точности мне сказанного, распрашивал я о сем почти у всех Японских толмачей Голландской фактории. Известное положение острова Вулькан, близость, в коей находились мы от сего берега, и о котором Японцы были известны и[82] твердое уверение толмачей, что острова Ликео вовсе нет подле Японии, были для меня убедительными доказательствами, что сей остров, показанный на Аглинских картах на северной стороне Ван-Дименова пролива, а на французских на южной стороне оного, не существует вовсе, и что имя сие принадлежит только той купе островов, из которых самой большой, известный под сим именем, лежит в широте около 27°. Основываясь на сих известиях, казавшихся мне достаточными, назвал я на карте своей южную часть Киузиу, Сатцума, как таким именем, которое почти на всех древнейших картах действительно находится. Японцы утверждают, что Король островов Ликео, имеющий свою столицу на великом острове сего имени (который описывали они весьма богатым и сильным) зависит от Князя Сатцумского, коему он в случае войны обязан посылать знатные, вспомогательные морские силы, и что он при каждом восшествии на престол нового Японского императора должен посылать своего посланника в Эддо. Впрочем не отвергают они и того, что сей Король Ликейской признает так же главою своею и Китайского Императора, и как первому, так и второму платит дань для того, чтобы сохранить мир. Ликейцы по утверждению Янонцев, ради кротких и изнеженных свойств своих, столь много любят мир и спокойствие, что Японцы называют их по сей причине женщинами. Сия полагаемая весьма сомнительная зависимость Ликейцов от Японцов, так же малосведение последних в землеописании и совершенное незнание в определении расстояний[83] суть причины, что Японцы помещают Ликейские острова на своих картах гораздо ближе к своим берегам, нежели оные в самом деле находятся. Европейцы, доставившие нам в первой раз карты Японии, скопировали оные с Японских со всеми их погрешностями, a сие и было причиною, что и новые Географы смешивают некоторые острова Ликейские с островами Яконо-Сима и Тенет-Сима, лежащими против берегов Сатцума в расстоянии от 25 до 30 миль и составляющими южную сторону Ван-Дименова пролива.

В 11 часов приближились мы к упомянутому мнимому проходу на 15 миль; откуда увидели несколько малых островов, и приметили, что оный окружен со всех сторон берегами. Итак узнав, что проход между островами невозможен, не почел я нужным продолжать дальнейших испытаний; потому что оные при неблагоприятствовавшем ко входу в залив ветре, не только сопряжены были бы с потерею времени; но и могли бы еще возбудить в недоверчивых Японцах, постановивших законом, чтоб даже и Россияне не приближались ни к каким другим берегам их, кроме Нангасаки, такое негодование, которое навлекло бы вредное последствие на успешное окончание дел посольственных. И потому приказал я держать курс на WtS к юговосточной оконечности Сатцума. По взятии пеленгов найдено, что в сие время находились от мыс Данвилев на NW 6°; югозападная оконечность залива, которую я назвал в честь первого нашего Гидрографа мысом Нагаевым на NW 60°. Сей мыс лежит в широте 31°,15,15", в долготе 228°,49,00". На NW 26°, находилась от нас гора, превосходившая высотою своею все прочия, виденные нами на берегах Японских. Средина сей горы, имеющей в соседстве своем еще две немного меньшей высоты, лежит под широтою 31°,41, долготою 228°,48. Я назвал ее именем известного Астронома и приятеля моего Шуберта. Ширина залива, коего собственного имени узнать мне не удалося, составляет, между мысом Нагаевым и северо-восточною оконечностию, лежащими между собою почти NO и SW, 10 миль; углубление же оного по крайней мере 15 миль. Хотя цвет воды там, где мы находились, и был отменен; но мы не могли достать дна 120 саженями.

Как скоро начали держать курс к юговосточной оконечности Сатцума, вдруг увидели еще берег на SW, которой почитал я островом Танао-Сима, составляющим по Арро-Смитовой карте южную сторону пролива Ван-Дименова. Остров сей, как то узнал я в Нангасаки, называется собственно: Яконо-Сима.[84] Жители Нангасакские посещают его очень часто ради хорошего леса. Все доски, доставленные на корабль наш, выключая камфорное дерево, привезены были, как то меня уверяли, с сего острова. Он весьма низок. В первой раз, когда мы его усмотрели, имел вид острова Лавенсара, что в Финском заливе. Вершины дерев казались с начала выходящими из моря; после же, когда вошли мы далеко в пролив, можно было весь остров обнять одним взором. Поверхность острова вообще плоская и покрытая вся лесом, дающим ему приятной вид. Он длиною своею простирается от севера к югу на 18 миль, а в ширину имеет около 6 ти миль. Два малые залива, находящиеся на восточной и западной стороне, у средины его делают ширину там вдвое меньшею, от чего и кажется он издали двумя островами. Северная оконечность его лежит под 30°,42,30" широты и 229°,00 долготы, южная под широтою 30°,24,00".

В полдень находилась от нас юговосточная оконечность Сатцума прямо на W в расстоянии около 20 миль. Широта оной, определенная в сие время с величайшею точностию была 31°,4,40", долгота 298°,40. Скоро по полудни показался, позади острова Яконо-Сима в дальнем расстоянии на SW, весьма высокой, гористой берег; которой, казалось превосходил величиною Яконо-Сима. Капитан Кольнет, проходивший между островами Уза-Сима и Кикиай, должен был конечно видеть сей остров. Широта острова Танао-Сима, показанная на карте Арро-Смита, сходствует точно с широтою нами виденного; итак вероятно, что он, не могши видеть плоского Яконо-Сима, назвал сей остров Танао-Сима. Японские толмачи уверяли меня, что настоящее имя гористого острова, лежащего на SW от Якона-Сима, есть Тенега-Сима, под коим и означил я его на своих картах. Средина сего острова находится под 30°,81 широты и 229°,30,50" долготы.

В 2 часа была глубина 75 саженей. Дно состояло из песку серого цвета, смешенного с черными и желтыми пятнами и из раздробленных раковин. Ветр утих мало помалу. В сие время мы увидели идущую прямо на нас струю течения, встречного с прежним, и вскоре попались в оную. Она несла с собою весьма много травы, изломанных пней и досок. Корабль рулю не повиновался и его влекло к берегу. В половине пятого часа сила течения уменьшилась столько, что кораблем опять управлять можно было, почему и велел я держать курс параллельно к берегу т. е. на SW. Скоро потом показался небольшой, высокой, остров с двумя широкими вершинами, которой признали мы островом Вульканом. С вершины мачты видны были некоторые малые острова, так же и южная оконечность Сатцума. Ясная ночь и слабой ветр были причиною, что мы не легли в дрейф, но продолжали идти под малыми парусами, На Сатцуме и на острове ЛконоСима горел огонь во многих местах; почему нояное наше плавание и могло быть, при некоторой осторожности, совершенно безопасным. Глубина, которую измеряли мы беспрестанно, была от 50 до 60 саженей. Грунт одинаков с найденным нами при входе пролива. Многие, горевшие на берегу огни, вероятно служили сигналами; ибо показавшийся, довольной величины, Европейской корабль без сомнения озаботил боязливой народ сей страны.

На рассвете увидели мы небольшой остров, названный мною Серифос. Он состоит из голого камня, имеющего в поперешнике около мили. Прямо на W от сего острова, в расстоянии около 24 миль, лежит остров Вулькан, в близости коего на восточной стороне находится другой, и почти равной с ним высоты, остров, получивший имя Аполлос. Четвертой остров в 15 милях к югу от Вулькана, около шести миль в окружности, назвал я Юлиею. Далее к западу видели мы еще остров, превосходивший все сии величиною, которой показан на карте нашей под именем Сант-Клер; потому что как на Француских, так и на Аглинских картах находится остров сего имени, которого означение на картах хотя и разнствует с широтою виденного нами острова полуградусом, но из всех островов, означенных на тех же картах у юговосточных берегов Японии, сей последний сходствует с ним гораздо больше, нежели все прочие. Сверх того я хотел удержать такое название, к коему по старым картам сделана уже привычка. Мне казалось, не бесполезным отличить особенными именами все прочие острова, находящиеся в проливе Ван-Димена, определенные нами с великою точностию, но как я не мог узнать собственных Японских названий; то и принужден был дать им имена по своему произволению. Следующие долготы и широты сих пяти островов определены астрономическими наблюдениями Господина Горнера, так же и измерением многих углов посредством лучших Секстантов.

Остров Вулькан — = 30°,43,00", 229°,43, 20".

- Серифос — 30,43,30, 229,15,30.

- Аполлос — 30,43,45, 229,36,00.

- Юлия — 30,27,00, 229,46,30.

- Сант-Клер — 30,45,15, 230,05,45.

В 7 часов утра находилась от нас южная оконечность земли Сатцума прямо на N. Мыс сей названный мною, в честь старого Адмирала Чичагова, знаменитого долговременною полезною своею службою, а особливо путешествием своим к северному полюсу и победами, одержанными им над Шведским флотом, состоит из выдавшагося тупого каменного утеса, близь которого находятся два другие каменные возвышения: одно острое, а другое круглое. Он лежит под 30°,56,45" широты и 299°,23,30" долготы. Если сравнить остров Ликео, означенный на Арро-Смитовой карте с землею Сатцума, показанною на нашей карте; то нельзя не приметить между первым и последнею великого сходства. К чему прибавить надобно и одинакую широту южной оконечности неразнствующую ни одною минутою. Сие доказывает, что описи из коих Аглинской Географ составил свою карту, были достовернее, нежели те, по коим сочинены Француские карты, не взирая на то, что долгота сего самого острова имеет великую погрешность, что положение островов пролива Ван-Дименова, показано весьма не верно, и что Арро-Смит за остров Ликео принял землю Сатцума, которая хотя и на нашей карте кажется быть островом; однако в самом деле не есть остров.[85]

Как скоро обошли мы южную оконечность земли Сатцума, то показалась нам высокая, конусообразная гора, стоящая на самом краю берега. Она названа мною Пик Горнер, именем нашего Астронома, и лежит под 31°,9,30 широты и 229°,32,00" долготы. Положение сей достопримечательной горы определено Господином Горнером с величайшею точностию. Она и остров Вулькан составляют два вернейшие признака пролива Ван-Димена. В сие время открылся нa NO залив величины необозримой, которой углублением своим далеко простирающимся ж северу казался быть проливом; но вероятно имеет там предел свой. Залив сей, у коего лежат на SO мыс Чичагов, а на NW Пик Горнер, имеет прекраснейший вид. На северной стороне оного лежит в беспорядке множество великих камней, из коих два, имеющие вид свода, показались нам достойными особенного внимания. Весь залив, кроме северной его части, окружен высокими горами, покрытыми прекраснейшею зеленью. Пик Горнер, стоящий на самом краю, кажущийся выходящим из воды, придает много красоты сему заливу. Отсюда пошли мы на NW 1/2 W к оконечности, между коею и Пиком Горнером находится другой весьма красивой залив, разделяемой выдавшеюся к северу оконечностию на две части из коих одна лежит к западу, а другая к NO. На прекрасной долине, составляющей берег западной части, видны были пространные поля, небольшой город, и правильно расположенные лесочки. Высокой острой подобной обелиску камень стоит в недальном расстоянии от берега, составляющего в сем месте небольшой залив, где стояло на якоре несколько Японских судов. Позади долины далеко внутрь земли лежит ровная гора, на средине коей возвышается Пик немалой высоты. В полдень обсервованная широта нашего места была 31°,9,17". Она совершенно сходствовала со счислимою. Сие показывает, что течение здесь непостоянно, но произходит от правильного прилива и отлива, и бывает толь сильно, что корабль при слабых ветрах не повинуется рулю. По примечаниям нашим прикладной час в проливе Ван-Дименовом должен быть девять часов. Прилив приходит от SW, а отлив от NO. До семи часов вечера продолжалось частию безветрие, частию же маловетрие; почему и не могли мы обойти великого мыса, от коего берег Сатцумской идет на NW, прежде девяти часов.

Юговосточной берег земли Сатцума до юговосточнейшей своей оконечности, имеет направление почти NOtN и SWtS. При сей оконечности оного находится залив. До сего места составляют берег утесистые камни. Я не думаю, чтоб на сей стороне было где либо место для якорного стоянья. Берег горист; но нет ни одной горы, которая отличалась бы особенно своею высотою. Напротив того от юговосточной оконечности до мыса Чигчагова берег имеет вид приятнее. Берега к воде низменны и вмещают в себе многие заливцы. Сия Сатцумская сторона кажется быть плодоноснейшею, а потому уповательно есть и многолюднейшая. Многие огни, горевшие ночью вдоль по берегу, и великое множество лодок, ходивших туда и сюда на гребле и под парусами, казались быть достаточным тому доказательством. Мыс Нагаева и мыс Чичагова, то есть восточная и южная оконечности, отстоят один от другого на 34 мили. От последнего до Пика Горнера берег имеет направление NWtN, a от сего почти W до югозападной оконечности, у коей находится упомянутой уже мною залив. Сия часть берега весьма приятна. Мы, плыв от оного в недальнем расстоянии, могли видеть все совершенно ясно, и любовались прекраснейшими видами достойными кисти искусных живописцев. Частая и скорая перемена в положении корабля представляла взору нашему беспрерывные новые картины. Весь берег состоит из высоких холмов, имеющих вид то купола, то пирамиды, то обелиска, и охраняемых, так сказать, тремя облежащими высокими горами. Роскошная природа украсила великолепно сию страну; но трудолюбие Японцев превзошло, кажется, и самую природу. Возделывание земли, виденное нами повсюду, чрезвычайно и бесподобно. Обработанные неутомимыми руками долины не могли бы одни возбудить удивления в людях, знающих Европейское настоящее земледелие. Но увидев не только горы до их остроконечных вершин, но и вершины каменных холмом составляющих край берега, покрытые прекраснейшими нивами и растениями, нельзя было не удивляться. Темносерый мрачный цвет каменного вещества, служащего оным основанием, в противоположности с плодоносными вершинами, представлял такой вид, который был для нас совершенно новым. Другой предмет, обративший на себя наше внимание, была аллея, состоявшая из высоких дерев и простиравшаяся вдоль берега чрез горы и долины, пока досязало зрение. В некотором между собою расстоянии видны были беседки, вероятно служащие местами для отдохновения пешеходцев. нельзя, кажется, иметь более попечения об удобности прохожих. Аллеи должны быть в Японии не необыкновенны. Мы видели одну подобную сей в близости Нангасаки, так же и на острове Меак-Сима. От югозападной оконечности идет берег на NWtN и оканчивается потом большим мысом, составляющим западную Сатцумскую оконечность. Сей мыс, названный мною Чесма в память славной победы, одержанной Российским флотом над Турецким и совершенного изтребления сего последнего флота, лежит в широте 31°,24,00" и в долготе 229°,58,00". По берегу до сего мыса выдались еще многие оконечности, от которых простираются в море рифы, а между ими находятся многие заливы. Мы проходили здесь ночью, почему и не могли порядочно обозреть мест, лежащих около сего берега: но самой мыс видели в следующее утро довольно ясно и определили положение его с достаточною точностию. От мыса Чесмы идет берег прямо к востоку и составляет потом с северной стороны великой залив, находившийся к западу против залива, виденного нами на восточной стороне.

Если бы я во время пребывания нашего в Нангасаки не уверился, что Сатцума принадлежит к Киузиу; то полагал бы, что сии два залива имеют между собою сообщение; но теперь, хотя мы и не могли осмотреть хорошо заливов сами, не сомневаюсь ни мало, что Сатцума соединяется с островом Киузиу. Величайшая длина первого от мыса Нагаева до мыса Чесмы, лежащих один от другого почти на О и W, есть 60 миль; ширина же от мыса Чичагова до самой крайней зримой нами северной оконечности, 36 миль. Сии измерения сходствуют точно с показанными на Арро-Смитовой карте острова Ликео.

Во время плавания нашего вдоль югозападного берега Сатцумы, увидели мы пред захождением солнца на NW высокой берег, которой почитали островом. После узнали на самом деле, что то был остров Меак-Сима. Ночью держали мы курс к оному под малыми парусами. На рассвете находились в 6 милях от югозападной его оконечности. В сие время лежал от нас мыс Чесма на OSO в 18 милях. После открылись еще два малые островка, из коих один состоит из голато, острого камня, а другой имеет вид круглой и около 3 миль в окружности. Сии два островка, названные мною Симплегады, лежат один от другого NO и SW, и разделяются каналом, шириною в 6 миль; северовосточной под 31°,30 широты и 230°,18,20" долготы, на SO 20° от югозападной оконечности Меак-Сима в 6 милях; югозападной под 31°,26,00" и 230°,22,30". На NO находился от нас великой мыс составляющий с мысом Чесма вышеупомянутой, залив на западной стороне Сатцумы, которой буду называть я заливом Сатцумским. Сии два мыса, лежащие один от другого почти N и S, отстоят между собою на 18 миль. В заливе сем, казалось, находятся многие, малые бухты, в коих должны быть хорошие якорные места; потому что большой залив окружен почти со всех сторон берегом. По известиям, сообщенным мне Японскими толмачами, находится здесь самая лучшая гавань сей провинции, так же и столица владетельного Князя Сатцумского. Гавань сия, названия коей толмачи не знали, вероятно, должна быть Канго-Ксима в которой Португальцы Антон Мота, Франциско Зеймота и Антон Пексоте, быв занесены бурею к берегам Сатцумским, приставали в 1542 году, как то Шарлевуа повествует, и из которой Сен-Франсуа-Ксавье отплыл в Фирандо в 1550 году.

Берега, окружающие залив Сатцумской, весьма гористы. Горы северного берега сего залива отличаютса еще тем, что имеют вид волнообразной; но среди их возвышается тот самой Пик, которой видели мы вчерашний день, и о коем мною уже упомянуто. К северозападу от него виден Пик двувершинной, прилежащий плоской горе беспрестанно дымящейся. Сия гора кажется, должна быть, по описанию, гора Унга, соделавшаяся достопамятною, во время гонения на христиан в Японии потому, что с оной в жерло сего вулкана низвергали обращенных в христианскую веру Иезуитами Японцов, которые не хотели опять возвращаться к вере своих предков. Она лежит под 31°,10 широты и 229°,46 долготы. Мыс, составляющий северную Сатцумскую оконечность, назвал я мыс Кагул, в память славной победы, одержанной Графом Румянцовым над многочисленною Турецкою армиею, он лежит в широте 31°,42,20", и в долготе 229°,53. Между мысом Кагулом и северовосточною стороною острова Меак-Сима показался нам пролив около 10 миль шириною, к которому начали мы держать свой курс. Приближаясь к северовосточной оконечности Меак-Сима, увидели мы, что берег от мыса Кагула идет сначала прямо к северу, после же склоняется к востоку. У сей оконечности находится множество малых островков каменных, лежащих в одном направлении с островом Меакъ*Симом, то есть NО и SW и составляющих цепь, простирающуюся пока досязало зрение. Между сими островками, из коих все почти беловаты, отличается преимущественно один, имеющий вид башни и на вершине своей стоящие два высокие дерева. Надежда наша найти здесь проход весьма уменьшилась; однако пока дул ветр довольно свежий от OSO, до тех пор не отлагать я своего намерения, чтобы изведать хотя вход в сей предполагаемой нами пролив. В полдень сделался ветр слабой и переменяясь часто, лишил нас надежды подробно обозреть днем сию страну. Итак видев, что для сего надобно было обождать следующего утра, принужденным нашелся я наконец оставить предприятие свое без исполнения, и потому в два часа стали держать курс так, чтоб обойти югозападную оконечность Меак-Сима. В трех милях от северовосточной оконечности оного нашли глубину 40 саженей; грунт ил с песком и кораллами. Мы в сие время проходили уже вторично мимо сего берега, следовательно и имели удобной случай снять положение острова с довольною точностию.

Как положение, так и направление острова Меак-Сима показаны на всех картах неверно. На карте Лаперузова путешествия нет его вовсе; на Арро-Смитовой же означен он как малой остров и притом в 75 милях от Японского берега. Мы нашли, что он состоит из многих островов, лежащих один подле другого так тесно, что в весьма близком только расстоянии приметить можно разные каналы, их разделяющие, в коих должны быть очень хорошие пристани для малых судов, которые мы видели во множестве плывущие в разные стороны и скрывавшиеся от взора нашего, то в самых каналах, то за каменистыми возвышениями. Непременно полагать должно, что все сии острова составляли прежде один остров, которой сильным каким либо возмущением в природе разделен потом на многие. Сходственные виды камней, где примечаются такие разрывы, и близкое оных один от другого отстояние, не оставляют о сем почти никакого сомнения.[86] Весь остров состоит из одних камней; но трудолюбивые руки Японцев покрыли оные плодоносною землею. Везде видны зеленеющиеся поля и насажденные деревья. И здесь видели мы так же, как и на Сатцуме, длинную аллею, проведенную чрез многие, довольно высокие горы. Самая большая длина сего острова, имеющего направление NO и SW, составляет 18 миль, не причисляя к тому каменных островков и надводных камней, находящихся у северовосточной оконечности. Ширина острова не соразмерна длине его: югозападная часть, составляющая половину целого острова, есть самая широкая, но и та не более 3 х или 4 х миль. Югозападная оконечность лежит, в широте 31°,35,30" и в долготе 230°,20,00"; северовосточная же 31°,49 и 230°,09. Если взять широту, под коей лежит средина острова, и сравнить ее с показанною на Арро-Смитовой карте; то в оной не будет никакой разности, в долготе же разность маловажная. Но удивительно, каким образом могли показать величину оного по крайней мере четвертою долею меньше, и расстояние от Японского берега на 75 миль, которое вместе и с надводными каменьями не более 5 ти миль составляет. Голландцы, проходя мимо сего острова каждый год, без сомнения могли определить величину и положение его с точностию, что и означено может быть на их картах, которых однако свет никогда не увидит. Да позволено мне будет сказать, что Европейские Географы получают теперь первое известие о точном положении Японских берегов около Нангасаки от такого народа, от коего они, может быть, совсем того не ожидали.

Во весь день окружало нас множество Японских лодок, ходивших туда и сюда в разных направлениях. Но они не подходили к нам ни однажды так близко, чтоб можно было переговаривать с бывшими на оных людьми; напротив того всевозможно старались держаться от нас далее. Мы делали им знаки и заставляли земляков их кликать громогласно на Японском языке; но все было тщетно. Рабское повиновение есть как будто врожденное Японцев свойство, которое бесспорно, досталось им так же в удел, как и всем другим народам, несущим иго Азиатского деспотизма. Им повелено не иметь с иностранцами ни малейшего сообщения. Исполняя сие в совершенной строгости, не отвечают они ни одного слова даже на приязненные, невинные вопросы. Пред самым наступлением ночной темноты, увидели мы надводной риф, состоявший из многих черных камней. По положению и виду берега я имел причину думать, что подобные сему рифы и от других частей острова выдались, a сие понудило меня взять курс несколько западнее. Риф сей лежит в широте 31°,42,20" и в долготе 230°,26, 30" на NW 39° от югозападной оконечности Меак-Сима в 7 милях. Я назвал его именем нашего корабля Надежда.

На рассвете следующего дня увидели мы к N берег, признанный нами островами Гото, и два малые каменные островка к W, из коих один плоской, другой же, лежащий на одну милю южнее и имеющий около 2 х миль в окружности, довольной высоты, с двумя острыми вершинами. Последний, вероятно, есть тот самой, которой на Арро-Смитовой карте называется ослиными ушами. На нашей карте как сей, так и первой означил я одним сим именем. Они лежат в широте 32°,2,30" и в долготе 231°,23,30" на SW 9°, от мыса Гота в 33 милях, а от югозападной оконечности Меак-Сима NW 65° в 58 милях. Склонение магнитной стрелки найдено в сей день 0°,55 западное.

В полдень обсервованная широта нашего места была 32°,22,3". Мыс Гото, находился от нас в сие время на NW 39°; северовосточнейшая же оконечность островов сего имени, на NO 14°. В 4 часа по полудни приближились мы к берегу на 3 или 4 мили. Ветр сделался слабой, течение к NO было сильно; почему и поворотили от берега. Островов Гото видели мы малую часть, почему я не могу сказать об оных ничего удовлетворительного. Бурная и туманная погода, сопровождавшая нас по отплытии из Нангасаки, воспрепятствовала осмотреть опять оные; однако положение мыса Гото, югозападнейшей оконечности островов сих и всех прочих, принадлежащих к Японии, определено нами с довольною точностию. Он лежит в широте 32°,34,50" и в долготе 231°,16,00". Острова Гото, лежащие близко один к другому, составляют по видимому обширную цепь гор, простирающуюся от WSW к ONO, к коей прилежит множество малых островов, возделанных наилучшим образом. На оных не видно ни одного местечка, которое не было бы покрыто прекраснейшею зеленью. Промежутки сих малых островов усеяны надводными камнями, из коих один особенно отличается, как величиною своею, так и тем, что кажется разделен на три части выпуклыми полосами; почему и может служить приметою. Он лежит в широте 39°,34 и на SSO от высокой горы, которая одна на сих островах отличается своею высотою.

При слабом ветре, сделавшемся под вечер свежее, поплыли мы в сие время под всеми парусами к OSO. Ночью ветр переменился и благоприятствовал нам идти на NO. Сим курсом надеялся я достигнуть Нангасаки. На рассвете увидели мы прямо пред собою ту часть острова Киузиу, где находится Нангасаки. Берег в сем месте вообще горист. К S отличаются два высокие мыса, из коих южный лежит в широте 32°,30 в долготе 230°,11; северной-же выдающейся более к западу, в широте 32°,35,10", в долготе 230°,17,30". Сей последний весьма высок и состоит из двувершинной горы. Полагать должно, что он есть тот самой, которой показан на старых картах под именем Номо, как южнейшая оконечность берега, на коем находится Нангасаки; но сей причине и удержал я сие древнее его название. Мысы Номо и Сеирот, лежащие один от другого на NtW и StO в 25 ти милях, суть две оконечности, заключающие великой залив, усеянный островами и большими надводными камнями.[87] Берег, простирающийся от мыса Номо до входа в залив Нангасаки, окружен особенно опасными местами. Не нашед сего залива в том месте, где он на всех старых картах показан, а именно в широте 32°,32 % пошли мы параллельно берегу в близком расстоянии от больших надводных камней, каковые приметили мы и далее. Пред северною оконечностию залива Киузиу, находится несколько островов, которые, кажется составляют продолжение островов Гото, протягивающихся цепью на NO. расстояние, в котором находились мы от северовосточной оконечности и от упомянутых островов, не позволило нам определить оных с некоторою точностию. От мыса Номо до входа в залив Нангасаки, видны были позади маленьких каменных островков, многие малые заливы, с прекраснейшими по берегам их долинами. Берег представлял вообще взору нашему яснейшие признаки рачительнейшего возделывания земли, с прелестными видами, украшаемыми необозримыми рядами насажденных дерев. Позади долин простирается земля к северу цепью гор, одна другой прилежащих. В полдень обсервованная широта нашего места была 32°,36,40", но мы находились еще южнее Нангасаки. В сие время пришла к кораблю нашему лодка с Японским чиновником, которой, разведав несколько об нас немедленно, удалился. Чрез два часа потом прибыл к нам другой чиновник и оставался на корабле до тех пор, пока мы войдя в залив Нангасаки в половине шестого часа вечера стали на якорь на глубине 33 х саженей, грунт мелкой серой песок. Тогда северозападная оконечность острова Иво-Сима находилась от нас SW 13°; остров Папенберх NO 85°; мыс Факунда SW 85°; расстояние корабля от ближайшего берега было 3/4 мили.

ГЛАВА XII. ПРЕБЫВАНИЕ В ЯПОНИИ

1804 год Октябрь.

Оскорбительная предосторожность, с каковою поступают в Японии с иностранцами, довольно известна. Мн не могли надеяться, чтобы приняли нас благосклоннее, нежели других народов; но думая, что имеем с собою Посланника, отправленного МОНАРХОМ могущественной и соседственной нации сего столь боязливого в политических отношениях народа, с одними дружественными уверениями, ласкались не только некоторым исключительным приемом, но и большею свободою, которая могла бы долговременное наше в Нангасаки пребывание, соделать приятным и небезполезным. Мы полагали, что шестимесячное наше бездействие вознаградится по крайней мере приобретением сведений о сем так мало известном Государстве. Посещающие оное в продолжении двух столетий Голландцы поставили себе законом не сообщать свету ни каких об нем известий. В течении ста лет явились два только путешественника, которых примечания об Японии напечатаны. Хотя оба они находились в Государстве сем короткое время; однако описания их важны; поелику они суть единственные со времени изгнания Христианской веры из Японии, после чего Езуиты уже никаких известий об оной доставлять не могли. Но сии путешественники не принадлежали к Голландской нации, коей не обязана Европа ни малейшим сведением о Японском Государстве. Чтож бы такое удерживало от того Голландцев? Не боязнь ли строгого за то Японцев мщения? Не зависть ли или политика? Первая причина могла бы достаточна быть к извинению, если бы Японцы, вознегодовав на сочинения Кемпфера и Тунберега, которые толмачам, шпионам их правления, очень известны, запретили действительно Голландцам писать об их Государстве. Но сего никогда не бывало.

Голландцы не доставили даже и посредственного определения положений Фирандо и Нангасаки, где они так долго имели свое пребывание. Кемпферова хотя с худого Японского чертежа есть единственная известная в Европе карта Нангасакского залива. Они не сообщили никакого описания даже и о положении островов, находящихся в близости Нангасаки, а тем менее еще о лежащих между сим и Формозою, мимо которых плавают они двукратно каждой год на двух кораблях. Не возможно думать, чтобы Японцы почли объявление о точном положении стран сих, непростительным преступлением. Итак чему приписать глубокое их молчание? бесспорно не благоусмотрительной, но самой мелочной и вовсе бесполезной политике, которая духу 18 го столетия совсем противна, и республиканскому правлению несвойственна. Претерпела ли хотя малой урон торговля Агличан от того, что они свободно обнародывают описания всех посещаемых ими стран? Что выиграли Голландцы от ненавистного их хранения тайны? Состояние Аглинской и Голландской торговли известно каждому. Дальнейшее сравнение оной ни мало здесь не нужно.

Я прошу читателя извинить меня в сем невольном отступлении от настоящего предмета, к которому опять возвращаюсь.

Мы крайне обманулись, надеясь получить от Японского Правительства бо льшую свободу, нежели каковою пользуются Голландцы, которая впрочем казалась нам вначале столь презрительною, что мы с негодованием отказались бы от оной, если бы предлагаема была с условием не требовать большей. Но и в сей отказали нам вовсе. Время пребывания нашего в Нангасаки по справедливости назвать можно совершенным невольничеством, коему подлежал столько же Посланник, сколько и последний Матрос нашего корабля. Из сего явно видно, что никто из нас, а особливо из находившихся всегда на корабле, не был в состоянии приобресть какие либо хотя бы и недостаточные о сей стране сведения. Единственными к тому источниками могли служить толмачи, которые во всю бытность на берегу Посланника не смели к кораблю приближаться.[88]

По сей причине не могу я удовлетворить читателя обстоятельным описанием сего Государства, хотя пребывание наше продолжалось в оном более шести месяцов. Я намерен только рассказать здесь те произшествия, которые нарушали иногда тишину нашего заточения. Большая часть оных не заслуживает особенного внимания; но я не хочу и таковых прейти в молчании; поелику все, относящееся до мало известного Государства, любопытно. Сверх того простое, но верное представление случившагося с нами, может некоторым образом привести прозорливого читателя к общим заключениям.

Не излишним поставляю я упомянуть вопервых о нашем невольничестве и о явной к нам недоверчивости Японцев, не оставляя впрочем в молчании и оказанных Посланнику нашему разных преимуществ, которым не было до того в Японии примера.

Первое доказательство строгой Японцев недоверчивости состояло в том, что они тотчас отобрали у нас весь порох и все ружья, даже и Офицерские охотничьи, из коих некоторые были очень дорогия. После четырех месячной прозьбы позволено было на конец выдать Офмцерам ружья для чищенья, но и то по одиначке; опустив довольное потом время выдали только несколько вместе. Полученные обратно ружья не быв долгое время чищены оказались по большей части испорченными. Впрочем Офицерам оставлены были при них шпаги, каковым снизхождением не пользуются никогда Голландцы. Солдатам предоставили также ружья со штыками, чего Голландцы и требовать не могут, ибо они столько осторожны, что никогда не показываются здесь в военном виде. Всего удивительнее казалось мне то, что Посланнику нашему позволили взять с собою на берег солдат для караула и притом с ружьями. Но сие преимущество допущено с величайшим нехотением. Толмачи всемерно старались несколько дней сряду уговорить Посланника оставить свое требование. Они представляли ему, что оное не только противно их законам; но что и народ возьмет подозрение, увидев вооруженных иностранных солдат на берегу. Такового случая, говорили они, не бывало никогда в Японии. Само правительство подвергнется опасности, если на сие согласится. Видя, что все их представления не могли преклонить Посланника оставить почетной караул свой, просили они его взять по крайней мере половину только солдат. Но он и на сие не согласился. Настояние Японцев, чтоб не иметь вооруженных иностранных солдат в своем Государстве, было, кажется, единственное только справедливое их от нас требование. Ибо между просвещеннейшими нациями Европы иностранные Послы не имеют своего караула. Сие обстоятельство было столь важно, что Нангасакской Губернатор не мог на то решиться сам собою. Более месяца продолжалось от начала сих переговоров до того времени, как позволено Посланнику съехать на берег. Губернатор, вероятно, посылал между тем курьера в Эддо.

По объявлении о сем малом торжестве над Японцами возвращаюсь я опять к унижениям, которые заставляли они чувствовать нас в полной мере. Мы не могли не только съезжать на берег, но и не имели даже позволения ездить на гребных судах своих около корабля в некоем расстоянии. Шестинедельные переговоры могли только склонить наконец Японцев назначить на ближайшем берегу для прогулки нашей место, к чему убеждены они были болезнию Посланника. Место сие находилось на самом краю берега. Оное огородили они с береговой стороны высоким забором из морского тростника. Вся длина его превосходила не многим сто шагов; ширина же не более сорока шагов составляла. С двух сторон стража наблюдала строгое хранение пределов. Все украшение сего места состояло в одном дереве. Никакая травка не зеленела на голых камнях целого пространства. Явно видно, что место сие не соответствовало своему назначению; а потому и оставалось без предназначенного употребления. Для одних Астрономических наблюдений наших, в коих Японцы нам не препятствовали, приносило оно великую пользу. Когда отходило корабельное гребное судно к сему месту, называемому ими Кибач, тогда вдруг флот их в 10 ти или 15 ти судах снимался с якоря и окружив оное со всех сторон провожал туда и обратно.

В первой день прибытия нашего познакомился я с начальниками Голландских кораблей, и крайне желал продолжения сего знакомства. Но ни мне, ни Голландцам не позволено было посещать друг друга. Японское правление простерло так далеко свое варварство, что запретило нам даже послать с Голландцами, отходившими из Нангасаки в Батавию, письма и лишило тем желанного случая писать в свое отечество. Посланнику только позволено было отправить донесение к ИМПЕРАТОРУ, но и то с таким условием, чтобы писать кратко об одном плавании из Камчатки в Нангасаки, присовокупя к тому извещения о благосостоянии всех, на корабле находившихся. Сие к ГОСУДАРЮ нашему написанное донесение велели толмачам перевести на Голландской язык и доставить Губернатору с подлинника копию, которая так точно была бы написана, чтобы каждая строка оканчивалась однофигурною с подлинником буквою. По сравнении такой копии с подлинником прислал Губернатор донесение на корабль с двумя своими Секретарями, чтобы оное в глазах их было запечатано. При отходе Голландских кораблей приказали нам не посылать к оным своего гребного судна ни под каким видом. Когда я во время прохода мимо нас Голландских кораблей спрашивал начальников оных об их здоровьи и желал им счастливого плавания, тогда ответствовали они мне одним маханием рупора. Начальник Голландской фактории извинялся в письме своем к нашему Посланнику, что управляющим кораблями запрещено было наистрожайше не подавать ответа на вопросы наши ни малейшим голосом. нельзя найти равносильных слов к выражению такого варварского уничижительного поступка. Крайне жалко, что просвещенная Европейская нация, обязанная политическим бытием своим одной любви к свободе и ознаменовавшаяся славными деяниями, унижается до такой степени из единого стремления к корысти и рабски покоряется жестоким повелениям. Не возможно смотреть без негодования на повержение почтенных людей к стопам Японских чиновников, неимеющих иногда никакого просвещения, и которые не отвечают на сие уничижительное изъявление почтения ни малейшим даже мановением головы.

По сообщении Посланнику позволения иметь на берегу свое временное пребывание отвели ему жилище довольно приличное. Но едвали укреплен столько в Константинополе семибашенный замок, сколько Мегасаки. Так называлось место пребывания нашего Посланника. Сей дом находился на мысу столь близко к морю, что во время прилива подходила вода с восточной и южной стороны оного к самым окнам, ежели можно назвать окном квадратное в один фут отверзтие, переплетенное двойною железною решеткою, сквозь которую проходил слабый свет солнца. Высокой забор из морского тростника окружал строение не только с береговой, но и с морской стороны. Сверх сего сделаны были от ворот два забора, простиравшиеся в море столь далеко, как вода отходила во время отлива. Они составляли закрытой путь для гребных судов наших, приходивших с корабля к Посланнику. Предосторожность, едва ли совсем не излишняя.[89] Большие ворота с морской стороны запирали всегда двумя замками: ключ от наружного замка хранил караульной Офицер, находившийся на судне в близи корабля, от внутренного же другой Офицер, живший в Мегасаки. Итак если шла шлюбка с корабля в Мегасаки, то хранитель наружного ключа должен был ехать вместе, дабы отпереть внешной замок, после чего отирали уже и внутренний. Подобное сему произходило и тогда, когда надобно было ехать кому на корабль из Мегасаки. Ворота не оставались никогда незапертыми, ниже на самое малейшее время. Если и знали, что по прошествии пяти минут надлежало ехать обратно; то и тогда запирали неупустительно.

Береговая сторона Мегасаки охраняема была с такою же предосторожностию. Крепко запертые ворота составляли предел малого двора, принадлежавшего к дому Посланника. Отведенные нам магазейны находились вне сего двора. Частые наши в оных надобности утомили наконец караульных Офицеров и ворота оставались незапертыми; однако другой двор пред магазейнами окружен был множеством караулов. Двенадцать Офицеров, каждой со своими солдатами, занимали сии караулы и сменялись ежедневно. Сверх того построены были три новые дома, в коих жили другие Офицеры, долженствовавшие бдительно примечать за нами.

На дороге к городу были многие ворота в недальнем одни от других расстоянии, которые не только что запирались, но и при каждых находился всегдашний караул. В последнее время нашего пребывания двое первых ворот оставляли незапертыми; но часовые никогда не отходили от оных. Приезжавших с корабля на берег перещитывали каждой раз, и шлюбка не могла возвращаться с берега, пока не было на ней опять числа людей равного прежнему. Если кто из Офицеров корабля хотел ночевать в Мегасаки; то один из живших на берегу должен был вместо его ехать на корабль: равномерно когда Офицер, принадлежавший к свите Посланника, оставался ночевать на кррабле; тогда надобно было вместо его послать на берег одного из Матросов. Число живших в Мегасаки не могло ни увеличиться, ни уменьшиться. При сем не смотрели на чин, но наблюдали строго одно только число людей.

Все гребные суда наши требовали починки. Мне хотелось также сделать на баркасе своем палубу и обшить его медью. Почему и просил я о месте на берегу для произведения сей работы. Японцы в том не отказали, но отведенное ими место было так близко к морю, что во время полных вод работа останавливалась. Они огородили его также как и Кибач забором. Две лодки стояли всегда пред оным на карауле, когда находились там наши плотники. Ни одному из них не позволяли выходить ни на шаг из ограды. В месте для обсерватории отказали, и сим образом не допустили нас с точностию наблюдать небесные светила, хотя заборы до них и не досязали.[90] В Кибаче не позволяли никогда оставаться ночью; следовательно и нельзя было установишь там никакого Астрономического инструмента, и потому мы должны были довольствоваться одними наблюдениями лунных расстояний и соответствующих высот.

Окончив все мои жалобы на поступки недоверчивых к нам Японцев, справедливость обязывает меня не умолчать и о том, что все мои требования, в рассуждении материалов нужных для починки корабля, исполняемы были с точностию. Провизию доставляли не только с чрезвычайною поспешностию, но и всегда самую лучшую и при том каждой раз точно требуемое мною количество. Пред отходом нашим, кроме Императорского служителям нашим подарка, о коем сказано будет ниже, дали нам 300 пуд сухарей и всякой другой провизии на два месяца; но купить за деньги ничего не позволили.

Теперь обращаюсь я к произшествиям, случившимся с нами со времени прибытия до нашего отхода.

В конце предъидущей главы мною упомянуто, что мы, быв сопровождаемы Японским судном, пошли к заливу Нангасаки 8 го Октября в четыре часа по полудни. В половине шестого стали на якорь при входе в оной. Сего же еще вечера в десять часов прибыли к нам из Нангасаки многие чиновники, от Японцев Баниосами называемые. Не дождавшись приглашения, тотчас пошли они в каюту и сели на диване. Слуги их поставили пред каждым по фонарю, по ящику с трубками и небольшую жаровню, которая нужна по причине беспрестанного их куренья и столь малых трубок, что не более четырех или пяти раз только курнуть можно. Сопровождавшие сих знатных господ составляли около 20 человек, между коими находилось несколько толмачей. Сии распрашивали нас с великою точностию о плавании нашем от Кронштата, наипаче же любопытствовали узнать каким путем мы плыли к ним, проливом ли Корейским, или по восточную сторону Японских берегов? Услышав, что мы пришли к ним путем последним, казались быть довольными; потому что они весьма беспокоятся, чтоб Европейцы не ходили Корейским проливом, как то мы узнали при отходе нашем из Японии. Главной толмач Скейзима показал при сем случай некоторые Географические познания, по крайней мере таковые, каковых мы не ожидали, например он знал очень хорошо, что остров Тенериф принадлежит к островам Канарским, a остров Св. Екатерины к Бразилии. Впрочем как он, так и его сотоварищи изъявили после крайнее невежество б Географии своего Государства; но, может быть, сие с их стороны было притворно, дабы не сообщить нам о том сведений. Более всего показалось им странным и невероятным то, что плавание наше из Камчатки продолжалось только один месяц. Баниосы привезли с собою Обергофта или Директора Голландской фактории Господина Дуфа; но слишком час прошло времени, пока позволили ему на корабль взойти. Вошед в каюту со своим Секретарем, двумя Начальниками бывших здесь Голландских кораблей и некиим Бароном Пабстом, должны они были все стоять пред Баниосами несколько минут, наклонившись низко, к чему дано было им чрез толмачей следующее повеление: Myn Неег Oberhoeft! Complement bevor de opper Banios, то есть: Господин Обергофт кланяйтесь перед Баниосами. На сие покорное и унижительное приветствие не отвечали им ни малейшим знаком. Наружное изъявление покорности Голландцами неодинаково с оказываемым природными Японцами. Сии последние должны повергаться на землю и простершись, касаться оной головою; сверх того иногда вперед и взад ползать, смотря по тому, что начальник скажет подчиненному. Повержение на землю для Голландцев как ради узкого платья, так и негибкости тела не привыкших с младенчества к таким обрядам было бы крайне тягостно. Но что бы, сколько возможно, сообразоваться с обычаями Японцев, должен Голландец наклоняться ниже, чем в пояс и в таком положении находиться с распростертыми в низ руками столь долго, пока не получит позволения подняться, которого дожидается обыкновенно несколько минут. Наружные изъявления покорности, которые предлежат Голландцам в Эддо, должны много разнствовать от тех, коих мы были очевидцами. Они рассказывали нам сами, что пред отъездом в Эддо всякой, принадлежащий к посольству, принужден бывает тому прежде научиться. Японцы не отваживались подвергнуть нас таковым уничижениям. Во второе посещение нас чиновниками, когда начал Баниос говоришь со мною, коснулся легонько один из толмачей рукою спины моей; но как я, оглянувшись, посмотрел на него с видом негодования, то они и не отваживались уже более на таковые покушения.

В 12 ть часов все уехали. Однако обещались прибыть опять на другой день, чтобы проводить корабль наш далее в гавань. Более двадцати судов осталось в близи корабля на карауле. Флаги оных, с изображением герба Князя Физена, показывали, что оные принадлежали сему Князю, которой, как нам сказывали, имеет равное право с Князем Чингодцин на владение города Нангасаки и всей провинции. Во всю нашу здесь бытность, содержали посменно караул одни только принадлежавшие сим двум Князьям; однако Князь Омура должен также иметь участие во владении города Нангасаки. Потому что и его Офицеры стояли часто на карауле у нашего Посланника. В гавани же напротив того видны были только флаги Князьев Физен и Чингодцин.

Чрезвычайная покорность, с каковою говорили толмачи с Баниосами, заставляло нас в начале высоко думать о достоинстве сих чиновников; но наконец узнали мы, что чины их сами по себе весьма малозначущи. Великое уважение оных продолжается только до тех пор, пока находятся в исполнении своих должностей по повелению Губернатора. Как скоро долженствовал толмач что либо перевести Баниосу; то наперед вдруг повергался пред ним на колена и руки, и имея наклонную голову вздыхал с некоторым шипением как будто желая вдохнуть в себя воздух, окружающий его повелителя.[91] После начинал говорить тихим, едва слышным голосом, при беспрестанном шипящем дыхании, краткими, прерывистыми выражениями и переводил так переговоры, продолжавшиеся на Голландском языке несколько минут. Если Баниос говорил что толмачу или другому кому из сопровождавших его, то сей подползши к ногам Баниоса, наклонял к земле свою голову и беспрестанно повторял односложное слово: Е, Е, которое означает: слушаю, разумею. Баниосы поступали впрочем с великою важностию, они никогда не смеялись; редко изъявляли свое благоволение пристойною улыбкою. Они казались нам разумеющими правила общежития; а потому и удивлялись мы более некоторым их весьма неблагопристойным обычаям, коих они ни мало не стыдились. Есть ли собственное, нравственное чувствование их в том и не упрекало; то по крайней мере неблагопристойность сия была им известна; потому что толмачи того не делали.

Одеяние Баниосов и толмачей состояло из короткого верхнего платья с широкими рукавами и из узкого нижнего, длиною по самые пяты, которое подобно одежде Европейских женщин, с тою при том разностию, что в низу гораздо уже и в ходу очень неудобно. Но они ходят только тогда, когда требует крайняя надобность. Сие одеяние есть в Японии всеобщее. Богатый отличается от бедного тем, что первый носит из шелковой, а последний из простой толстой ткани. Верхнее платье обыкновенно черное, однако носят и цветное. Праздничное по большей части пестрое. Все на многих местах верхнего платья имеют фамильной герб величиною с империал. Сей обычай принадлежит обоим полам. При нервом взгляде узнать можно каждого не только какого он состояния, но и какой даже фамилии. Женской пол носит герб до замужества отцовской, по замужестве же мужнин. Величайшая почесть, которую Князь или Губернатор кому либо оказывает, состоит в подарке верхнего платья со своим гербом. Получивший таковое отличие носит фамильной герб на нижнем платье. Посланнику нашему твердили многократно о великом счастии, если Император благоволит подарить его платьем, украшенным гербом Императорским. На платьях из Японских тканей герб выткан; на сделанных же из Китайских нашивается. Зимою носят Японцы часто по пяти и по шести одно на другое надетых платьев; но из сукна и из мехов не видал я ни одного, хотя в Январе и Феврале месяцах бывает погода весьма суровая. Странно, что Японцы не умеют обувать ног своих лучше. Их чулки, длиною до полуикор, сшиты из бумажной ткани; вместо башмаков носят они одни подошвы, сплетенные из соломы, которые придерживаются дужкою, надетою на большой палец. Полы в их покоях покрыты всегда толстым сукном и тонкими рогожами; а потому и скидывают они свои подошвы по входе в оные. Знатные не чувствуют неудобности в сей бедной обуви; потому что они почти никогда не ходят, а сидят только во весь день, подогнувши ноги: напротив того простой народ, составляющий, может быть, девять десятых всего народосчисления, должен, конечно, терпеть от того много в зимние месяцы. Голова Японца, обритая до половины, не защищается ни чем ни от жара в 25 градусов, ни от холода в один и два градуса, ни от пронзительных северных ветров, дующих во все зимние месяцы. Во время дождя только употребляют они зонтик. Крепко намазанные помадою, лоснящиеся волосы завязывают у самой головы на макушке в пучек, которой наклоняется вперед. Убор волос должен стоить Японцу много времени. Они не только ежедневно оные намазывают и чешут; но ежедневно же и подстригают. Бороды ни стригут, ни бреют; но выдергивают волосы щипчиками, чтобы не скоро росли. Сии щипчики вместе с металлическим зеркальцем каждый Японец имеет в карманной своей книжке. В рассуждении чистоты тела нельзя сделать им никакого упрека, не взирая на то, что они рубашек не употребляют, без коих не можем мы представить себе телесной опрятности. Судя по всему нами примеченному, кажется, что наблюдение чистоты есть свойство, общее всем Японцам и притом во всех состояниях.

Следующего дня по полудни в четыре часа прислан от Губернатора на корабль подарок, состоявший из рыбы, сарачинской крупы и птиц дворовых. Привезший сии вещи уведомил о намереваемом посещении нас многих знатных особ. Скоро потом увидели мы большое судно, распещренное флагами, которое, быв сопровождаемо многими другими, при непрестанном бое на литаврах, буксировалось к нашему кораблю. По извещению толмачей находились на нем первой Секретарь Губернатора, главный Казначей и Оттона, то есть глава города. По прибытии на корабль сели первые на диване, а последний на стуле по правую сторону. Приятнее всего при сем посещении было для нас видеть Голландцев, прибывших вместе с ними. Разговор наш с Капитаном Мускетером, которой говорил весьма хорошо по Аглински, Французски, Немецки, и имел хорошие познания морского Офицера, приносил мне великое удовольствие. Крайне сожалел я, что продолжение с ним знакомства запрещено было подозрительною Японскою предосторожностию. Намерение посетивших нас сегодня Японских чиновников состояло в том, чтоб взять у нас порох и все оружие и отвести корабль к западной стороне Папенберга. Они не хотели дозволишь нам остановиться на восточной стороне, под предлогом, что будто Китайские Ионки, коих было там пять, занимают все якорное место. В 12 часов ночи подняли мы якорь. Более шестидесяти лодок начали буксировать нас к назначенному новому месту, отстоявшему от прежнего на 2 1/2 мили. Порядок, произходивший при буксировании, возбудил в нас удивление. Вся флотилия построилась в пять рядов, из коих в каждом находилось по 12 и 18 лодок. Ряды сохраняли линию с такою точностию, что ни единожды оной не нарушили. Ветр был противный; но мы перешли в час две мили курсами OSO, OSO 1/2 O и О. Тридцатитрех саженная глубина уменьшалась мало по малу. Дно составлял прежде мелкой серой песок, потом зеленая глина, смешанная с песком мелким. В четыре часа по полуночи остановились мы на якорь на глубине 25 ти саженей, тогда тридцать две сторожевые лодки окружили нас со всех сторон и составили около корабля круг, в которой никакое другое судно входишь не смело. Рейд на западной стороне Папенберга защищен мало; а потому и принуждены были лодки оставлять часто посты свои при свежем ветре; однако как только ветр становился тише, то поспешали они опять к своим постам, что случалось нередко в день по два раза. Некоторые из судов сих были под Императорским флагом, которой состоял из полос белой, синей, белой. большая же часть из оных имела флаг Физино-Кама-Сама или Князя Физен. Суда превосходившие других величиною, имели палубу через все судно, покрыты были синим сукном, и отличались двумя утвержденными на корме пиками, как знаками почести командующего Офицера. Сверх сих 32 судов, стояли еще три близ корабля за кормою для принятия и исполнения наших поручений.

Октября 12 го в четыре часа утра вступил под паруса Китайской флот. Строение Китайских судов или Ионок довольно известно; следовательно и не нужно здесь описание оных. Мы были очевидными свидетелями с каким неискуством и трудностями поднимали Китайцы паруса на своих судах. Все люди, коих было более ста на судне, работали долее двух часов с чрезвычайным криком, чтобы поставить только один парус, что они производили посредством брашпиля. По выходе из залива поставили они и марсели, которые сделаны из парусины. Нижние паруса, как известно, состоят из рогожек. При таковом не совершенстве их мореплавания могут они только ходить при благополучном ветре. Крепкой ветр, если случится несколько противной, подвергает их величайшим опасностям. В полдень переменился ветр из NO в NNW; но и при сем, все еще попутном ветре, принужденными нашлися они возвратиться на прежнее свое якорное место. Вторичное покушение их вступить под паруса сделалось также неудачным. В третий раз наконец, когда настал ветр постоянный от NO, удалось им только вытти в море.

Октября 11 го, 13 го и 15 го,[92] торжествовали Японцы праздники, которые называли толмачи Кермес. бесспорно, что учреждение не праздновать более одного дня сряду означает благонамеренную цель народного Японцев постановления. При таковом расспоряжении не удаляется никто от своего порядка; никакое упражнение совсем не прерывается. Многодневные празднования вредны здоровью и нравственности, и сопрягаются с великою потерею времени. У Японцев праздников весьма мало. Называемые Кермес и праздники нового года суть важнейшие. У них нет воскресных дней.

Октября 16 го в 11 часов пред полуднем прибыл к нам один Бониос со ста лодками, чтобы отвести наш корабль на восточную сторону Папенберга, где мы в час по полудни стали на якорь на глубине 18 саженей, грунт ил. Тщетно просили мы, отвести корабль во внутреннюю гавань для починки потому, что оной много претерпел во время тифона, прежде коего оказывалась уже течь в нем. Нам отказали в сем не потому, что из Эддо не прислано на то позволения; но приводили смеха достойную причину, что военной корабль со знатною на нем особою, каков Посланник, не может стоять вместе с купеческими Голландскими кораблями. Как скоро пойдут в море последние, говорили нам Японцы, тогда можете занять их место.

Октября 21 го прислал Губернатор толмача уведомить нас, что Голландские корабли придут на другой день к Папенбергу; и сказать, чтоб не посылали мы к ним ни под каким видом своего гребного судна, также и не отвечали бы на их салюты, которые отдаваемы будут крепостям Императорским, а не нашему флагу. Не имея у себя ни одного золотника пороха, которой у нас взяли по повелению Губернатора, не могли мы не почесть смешною последней предосторожности. Но если бы и приняли мы салюты на свой щет и имели порох; то и тогда не моглибы ответствовать; поелику оные состояли по крайней мере из 400 выстрелов и продолжались с малыми перемежками около шести часов. Губернатор приказал нас притом уверить, что он позволит нам по отходе Голландских кораблей занять их место; но во внутренную гавань не может пустить нас до тех пор, пока не получит на то повеления из Эддо. Он исполнил обещание свое с точностию. По отходе Голландских кораблей 8 го Ноября, прибыли к нам на другой день два Баниоса со своими для буксированья лодками. Мы вынули якорь и в шесть часов вечера опять положили оной между Имперашорскими батареями, находящимися на юговосточной и северозападной сторонах входа во внутреннюю гавань; глубина сего места 13 саженей, грунт зеленой ил. Курс был NOtN 1/4 O глубина уменьшилась мало по малу от 18 ти до 13 ти саженей. Верп положили на SO. расстояние между нами и городом составляло две мили.

Нетерпеливо желал я приступить к починке корабля сколько возможно скорее и требовал того настоятельно. Но как позволение свезти Посланника с подарками на берег не было еще прислано, следовательно и корабля не могли мы выгрузить; то предложил Губернатор нам Китайскую Ионку, чтобы поместить на ней Посланника с подарками до получения из Эддо в рассуждении его позволения. Китайские якори сделаны из дерева; почему мы для большей безопасности послали на Ионку свой якорь. Но как каюта на ней была чрезвычайно худа, то и не мог Посланник согласиться жить в оной, объявив притом, что и подарков перевести на Ионку не можно, которые должны находиться с ним в одном месте. Итак Китайское судно отведено было опять в Нангасаки и все осталось по прежнему.

После сего приказал я корабль совсем расснастить и все стеньги и реи отвезти в Кибач, как такое место, которое предоставленным нам осталось и по удалении от оного.

Ноября 24 го известили Посланника, что хотя курьер и не прислан еще из Эддо, однако Губернатор приемлет сам на себя очистить для него дом, но только с тем условием, чтобы солдат не брать ему с собою. Выше упомянуто уже, что Посланник на сие не согласился. Губернатор приказал притом объявить, что он, по прибытии курьера из Эддо, отведет для Посланника дом еще пространнее, хотя назначенное жилище в Мегасаки, коему привезли толмачи план с собою, и казалось быть довольно обширным.

1804 Ноябрь-Декабрь.

Утвердительно полагать трудно, что бы такое побуждало Губернаторов,[93] коих поступки казались быть всегда честными, и кои наконец во многих случаях показывали свое добродушие, сообщать нам беспрестанно ложные известия. Так например: все их обещания в начале прибытия нашего были не что другое, как одни пустые слова. Мы узнали после действительно, согласно с объявлениями Кемпфера и Тунберга, что из Эддо можно получить ответ чрез 30 дней, случались же примеры, что и в 21 день совершаем был путь туда и обратно. Но они никогда не хотели в том признаться; напротив того еще уверяли, что для сего оборота требуется по крайней мере три месяца в хорошую погоду, в настоящее же время года гораздо более. Все, что Губернатор нам ни позволял, делал то, по словам его, сам собою, приемля на свой собственной стчет. Невозможное дело, чтобы он приказал отвести в городе дом для ГИосланника и магазейны для подарков, не имев на то особенного повеления. Изъявленная им боязнь, с каковою велел отмежевать нам место для прогулки в Кибаче, доказывает довольно ограниченность его власти. Прибытие наше в Нангасаки долженствовало возбудить всеобщее Японцев внимание, и было столь важным предметом, что о каждом, даже малозначущем притом обстоятельстве надлежало посылать донесение Императору. Я уверен точно, что после всякой бытности у нас толмачей отправлял Губернатор курьера в Эддо с извещением о всех переговорах, даже и о словах, бывших часто такого рода, которые могли увеличить Японскую недоверчивость и раздражить высокомерие гордого сего народа. Мы узнали после, что Кубо или светской Император не хотел ни на это решиться в важном сем деле без согласия Даири. Первой отправлял к последнему нарочных, дабы изведать в рассуждении нашего посольства волю сей важной особы, пред которою благоговеют Японцы с глубочайшим почтением. Итак весьма вероятно, что Нангасакской Губернатор получал касающиеся до нас повеления из Миако,[94] а не из Эддо. Ни малейшего не имею я сомнения, что спор о взятии почетной посланнической стражи на берег не мог решить Губернатор сам собою. От начала переговоров о сем предмете до перехода Посланника нашего в Мегасаки, как выше уже сказано, прошло 21 день. В сие, время можно получить ответ даже из Эддо, но из Миако еще скорее.

Посланник наш отправился жить на берег Декабря 17 го. Для перевоза его со свитою в Мегасаки прислал Князь Физена свою собственную яхту.[95] Судно сие превосходно величиною своею и богатым убранством все виденные мною прежде такого рода. Стены и перегородки кают на разные отделения покрыты были прекраснейшим лаком; лестницы сделаны из красного дерева и выполированы едвали не лучше всякого лака; полы устланы Японскими тонкими рогожами и драгоценными коврами; занавески пред дверьми из богатого штофа; по бортам всего судна развешаны в два ряда целые куски шелковых, разноцветных тканей. Наружный вид сего судна представится яснее в рисунке, сделанном Господином Левенштерном,[96] нежели мог бы я описать оной здесь словами. Как скоро прибыл Посланник на яхту, вдруг поднят был Штандарт Российско-Императорской, которой развевался вместе со флагом Князя Физена. Почетная стража Посланника, отправившаяся с ним на яхту, заняла место на палубе подле Штандарта. Крепости Японского Императора украшены были разными новыми флагами и развешенными кусками шелковых тканей. Многочисленное Японское войско занимало оные, быв одето в драгоценнейшее свое платье. бесчисленное множество судов, окружив яхту, сопровождало Посланника в город. Таков был въезд в Нангасаки полномочного Посла Могущественного МОНАРХА. Но едва вошел Посол в назначенное для него жилище, тотчас заперли ворота по обеим сторонам и при захождении солнца. Отослали ключи к Губернатору.

На другой день по отбытии Посланника приехали на корабль два Баниоса со множеством лодок для принятия подарков. Для больших зеркалов приготовили два ластовых судна, скрепив оные вместе и сделав помост из толстых досок, которой покрыли лучшими Японскими рогожами, а сверх оных разостлали из красного сукна покрывало. Я уговаривал Японцев, чтоб они дорогия рогожи и покрывало к сему не употребляли, уверяя их, что это излишне и что зеркала можно поместить без оных удобнее; но благоговение ко всему относящемуся к лицу Императора, в Японии столь велико, что экономической мой совет не возбудил в Японцах никакого внимания. Уложенные сим образом зеркала были потом окружены караульными солдатами.

Следующий анекдот обнаружит ясно настоящие свойства нации и образ Японского Правительства. При выгрузке подарков спросил я одного из толмачей: каким образом отправят они зеркала в Эддо? Он отвечал мне, что приказано будет оные отнести туда. Я возразил, что сие никак неудобно; поелику дальнее расстояние требует, чтобы при переносе каждого зеркала по крайней мере находилось по 60 человек, которые должны переменяться на всякой полмили. Он отвечал мне на сие, что для Японского Императора нет ничего невозможного. В доказательство сего рассказал он, что за два года назад прислал Китайской Император Японскому живого слона, которой отнесен был из Нангасаки на руках в Эддо. С коликою поспешностию и точностию исполняются повеления Японского Императора, оное доказывается следующим произшествием, о котором рассказывал мне толмач при другом случае: недавно случилось, что Китайская Ионка, лишившись во время шторма руля и мачт, села на мель у восточных берегов Японии при заливе Овары. Постановлением Императоров Японии повелено, чтобы всякой иностранной корабль или судно, остановившееся на якорь или севшее на мель у берегов Японии немедленно приведено было в Нангасаки: почему и сию Ионку, не взирая на крайнее оной состояние, надлежало привести, в сей порт. Японцы не имели к тому другого средства, кроме буксированья. Итак несколько сот судов послано было для приведения оной в залив Осакка. При таком случае не трудно могло бы последовать, что при первом крепком ветре, часто свирепствующем у берегов сих, погибли бы все суда вместе с Ионкою. Плавание от залива Осакка сопряжено с меньшею опасностию; потому, что произходило не в открытом море, но между островами Нипон, Сикокф и Киузиу. Сие буксированье, продолжавшееся 14 месяцов, долженствовало стоить весьма дорого; поелику более ста судов, следовательно по крайней мере от 6 ти до 8 ми сот человек занимались оным беспрестанно. Разломать или сжечь судно и за оное заплатить. Китайцев же вместе со спасенным грузом привезти в Нангасаки, было бы удобнее и несравненно дешевле; но не согласовалось с точным постановлением Японских законов.

22, 23

Декабря 22 го уведомили Посланника, о прибытии курьера из Эддо с повелением, чтобы ввести корабль наш во внутреннюю гавань для починки. В 10 часов следующего утра, не взирая на довольно свежий ветр от NO и сильный дождь приехали к нам два Баниоса со своею флотилиею и отвели Надежду во внутренний залив, где мы в расстоянии около четверти мили от пристани между Дезимою и Мегасаки остановились на якорь. В сей самой день пришли также две Китайские Ионки; через несколько же дней после еще четыре. Седьмая, принадлежавшая к числу оных, разбилась во время шторма у берегов острова Гото; бывшие на ней люди спаслися и по прошествии нескольких недель привезены на Японских судах в Нангасаки.

Следующие малодостаточные известия, касающиеся Китайской торговли сообщены мне здесь толмачами:

Китайцы имеют позволение присылать в Нангасаки двенатцать купеческих судов из Нингпо.[97] Из оных пять приходят в Июне, а отходят в Октябре месяце; другие же семь приходят в Декабре, а уходят в Марте или Апреле. Груз судов сих составляют по большей части сахар, чай, олово, слоновая кость и шелковые ткани. Мне не удалось узнать от толмачей, чтобы чай принадлежал также к привозимым из Китая товарам, но заключаю потому, что при отходе нашем из Нангасаки предложили нам два рода оного, Японской и Китайской. Мы избрали первой; и нашли, что он гораздо хуже последнего. Судя по собственному испытанию, полагаю я, что все сообщенное от разных писателей о преимущественной доброте Японского чаю слишком увеличено. Японской чай, присланной Губернатором Посланнику по прибытии нашем в малом количестве, равно и тот, которой пили Офицеры при аудиенции у Губернатора, много уступает лучшим сортам Китайского.[98]

Вывозимой Китайцами из Японии товар состоит в некотором количестве красной меди, канфоры, лакированных вещей, на большею частию в каракатицах, которые употребляются в Китае вместо лекарства; сверх того в некотором морском растении и сушеных раковинах, кои употребляются в пищу. Сушеные раковины, называемые Японцами Аваби почитаются в Китае отменною пищею. Оные, как то мы сами собою испытали, действительно вкусны и могут составлять надежную часть морской провизии; потому, что не портятся чрез многие годы и смешанные с солониною делают похлебку вкусною и питательною.

Судя по числу приходящих в Японию Китайских судов, следовало бы полагать, что привозимый на них груз довольно знатен; ибо Ионка мало уступает величиною своею судну в 400 тонов, хота и мелко ходит. Однако я думаю, что все, привозимое двенадцатью Ионками можно было бы удобно погрузить на двух судах в 500 тонов. Ионка выгружается здесь в двенатцать часов, но с величайшим беспорядком. Весь груз укладывается в мешках и в малых ящиках, которые сгружая бросают, не щадя ни мало ни товаров, ни гребного судна. Такелаж Ионки составляют почти одни немногие ванты; почему тяжелые вещи не могут, с осторожностию, ни поднимаемы быть на судно, ни с оного спускаемы. Невероятною кажущаяся небрежность при выгрузке произходит от следующего: когда придет в Нангасаки Китайская Ионка; то на другой день отводят всех людей, даже и самого начальника в Китайскую факторию. Японцы делаются господами судна и товаров и производят одни выгрузку. Китайцы не могут придти прежде на свое судно, как только за несколько дней до отхода в море. По выгружении совсем судна вытягивают оное при первом новолунии или полнолунии, то есть во время высокого прилива, на берег так, что при отливе стоит оно на сухой земле. Построение Ионок есть таково, что сие не вредит им много; о небольшом же повреждении помышляют мало негостеприимственные их хозяева. Кроме двенадцати приходящих Китайских судов, должны находиться всегда два, как залог, в Нангасаки. Сими последними располагают Японцы как своею собственностию. Доказательством тому служит, что они предоставили одно из оных для нашего употребления. Сколь мало стараются Японцы о наблюдении выгоды Китайцев, оное доказывается также и следующим: когда пространство магазейнов, окружавших замок Посланника, оказалось недостаточным к помещению пустых наших водяных бочек; то немедленно очищены были для нас магазейны, ближайшие к Мегасаки из принадлежащих Китайцам.

В продолжении всего пребывания нашего в Нангасаки не приходило сюда ни одного судна ни из Кореи, ни от островов Ликео, хотя оные и лежат в близости. Сказывали, что сообщение между сими землями и Япониею с некоего времени совсем пресеклось, о чем упоминается и в письмах, врученных Посланнику пред нашим отходом. Немалая могла бы быть выгода, если бы предоставили Японцы какой либо Европейской нации перевоз товаров из Нингпо в Нангасаки и обратно. расстояние сих мест составляет около 10 градусов долготы. Нангасаки лежит от Нингпо прямо на восток; итак плавание при каждом Мусоне удобно, и могло бы совершено быть в четыре дни.

Декабря 25 го выгрузили мы весь балласт из своего корабля; оного было около полуторы тысячи пуд, тогда приступили мы к починке. Течь, как то мы догадывались прежде, сказалась в носовой части, но я был обрадован усмотря, что повреждение состояло только в медной обшивке, дерево же было весьма крепко. Мне хотелось воспользоваться сим случаем и снова обшить корабль медью столько, сколько возможно произвести то без килеванья, которого по причине отлогости берегов предпринять было никак нельзя. Губернатор, получивший из Эддо повеление доставить к починке корабля все, что ни требовано будет, предложил свою готовность выписать медные листы из Миако; потому, что в Нангасаки хотя оные и были, однако по причине тонкости своей к обшивке корабля не годились. Из сих взял я однако 500 листов для обшития баркаса и шлюпки. Посланник, имевший надежду быть в Эддо, принял на свое попечение доставление медных листов. Японцы, знавшие уже, что посольству не позволено будет отправиться в Эддо, были очень довольны, что освободились от сих забот.

1805 год Январь. 14

Января 14 го дня 1805 го года последовало в Нангасаки полное лунное затмение. Густое облако воспрепятствовало нам наблюдать оное в начале; однако мы все могли видеть закрытие многих пятен, также и выход луны из тени. Господин Горнер употреблял при сем астрономическую трубу Долландову, а я земную Рамсденову в три фута. Наблюдение сего лунного затмения не способствовало к определению точной Географической долготы города Нангасаки. Оная определена нами посредством множества взятых лунных расстояний и нескольких закрытий звезд гораздо точнее, нежели могло то учинено быть по лунному затмению. Японцы знали также, что в сей день последует лунное затмение; но время начала оного в календарях их не означено. Известия об астромомических познаниях Японцев, которые я приобресть старался, так недостаточны, что я не смею и упоминать об оных. Да и нельзя думать, что бы люди такой земли, в которой и ученейшие (каковы мы беспорно толмачей их признать надобно) не имеют ни малейшего понятия о географической долготе и широте места, могли сделать успехи в науке, требующей великих напряжений ума. По известиям толмачей, заслуживающих доверие, может быть потому, что они говорили о предмете, чуждом кругу их занятия, должны находиться в одном городе северной Японии не в дальнем расстоянии от Эддо, такие люди, которые живут во храмах, называемых Изис, и владеют искуством предсказывать солнечные и лунные затмения. Малознающие толмачи не могли объяснить, на чем основываются их предсказания, что было бы конечно любопытно и распространило бы известия о знаниях сих храможителей, которые между многими миллионами одни только славятся астрономическими сведениями. Мне не случилось ничего читать об астрономических знаниях Японцев; неизвестно, имеют ли они в том успехи равные с соседами своими Китайцами, коих Императоры многие любили сию науку и ей покровительствовали. Если бы Посланник получил позволение ехать в Эддо, тогда Господину Горнеру, имевшему намерение с ним отправиться, взяв с собою астрономические инструменты, вероятно, удалось бы в близости храма Урании собрать о том надежные известия. По объявлению Тунберга должны между врачами города Эддо быть некоторые, имеющие привязанность к ученым знаниям. Между сими нашлось бы, может быть, сколько нибудь и таких, кои могли бы сообщить что либо удовлетворительное о сем предмете. Предсказания храможителей Изис о солнечных и лунных затмениях помещаются в Японских календарях, коих выходит ежегодно два издания в Эддо; одно пространное для знатных и богатых, а другое краткое для простого народа.

Января 16 го прислал на корабль Посланник нарочного просить меня приехать к нему с Доктором Еспенбергом сколько возможно поспешнее. По прибытии нашем нашли мы у него двух Баниосов, многих толмачей и других Гражданских чиновников. Причиною сему был один из привезенных нами Японцев, покусившийся на лишение себя жизни. Благовременное усмотрение воспрепятствовало ему в исполнении самоубийства. Господин Лангсдорф, поспешающий унять течение крови,[99] не допущен Японскими часовыми, потому, что о сем не донесено было еще Губернатору. Несчастной долженствовал до учинения того, и до прибытия присланных Баниосов, валяться в крови своей. Но и сии не позволили ни Доктору Еспенбергу, ни Господину Лангсдорфу подать помощи раненому, а послали за Японским Доктором и Лекарем.[100] Между тем оказалась рана неопасною. При самом приходе нашем в Нангасаки просил Губернатор Посланника отдать ему привезенных нами четырех Японцев; но он на то не согласился; поелику хотел самолично представить их Императору. Губернатор повторил опять сию прозьбу через несколько недель после; но ему отказано было также, как и прежде. Случившееся приключение побудило Посланника просить Губернатора, чтобы он взял от него привезенных Японцевь; но последний отвечал, что поелику он просил о сем прежде двукратно и ему отказано было; то он теперь и сам согласиться не хочет; впрочем приказал уведомить, что пошлет в рассуждении сего курьера в Эддо. Но оттуда не получено на сие никакого ответа и привезенные нами Японцы оставались в Мегасаки до самого дня нашего отбытия. Итак сии бедные люди по преодолении трудного пути, продолжавшагося четырнадцать месяцов, хотя и прибыли в свое отечество, однако не могли тотчас наслаждаться полным удовольствием, которое они в отчизне своей обрести надеялись, но вместо того принуждены были семь месяцов находиться в неволе и заключении. Да и не известно возвратятся ли они когда либо на свою родину, которая была единственною целью их желания, понудившего их оставить свободную и малозаботую жизнь, каковую препровождали они в России.

Чтобы такое понудило нещастного покуситься на жизнь свою, того не могу утверждать с достоверноситю, хотя многие причины делают Японцам жизнь их несносною; ужасная мысль лишиться навсегда свидания с своими родными, находясь так сказать по среди оных, была вероятно первым тому поводом. Сию догадку основываю я на том, что в продолжение нашей здесь бытность пронесся слух, что привезенные в 1792 году Господином Лаксманом Японцы осуждены на вечное заключение и не имеют ни малейшего сношения со своими единоземцами. Сверх сего полагали тому причиною и следующее; по прибытии нашем подал, как говорили, сей Яаонец Баниосам письмо, в котором жаловался не только на жестокие с ними в России поступки; но и на принуждение их к перемене веры, прибавив к тому, что и посольство сие предпринято главнейше с намерением испытать, нельзя ли ввести в Японию Христианского исповедания. Одна только чрезмерная злость могла сему Японцу внушить таковые бессовестные нарекания. Ко мщению не имел он никакого повода; поелику принят был в России с товарищами своими человеколюбиво. При отъезде одарены они все ИМПЕРАТОРОМ; на корабле пользовались всевозможным снизхождением. Сие письмо не имело однако никакого успеха. Неудача в исполнении предприятия и угрызение совести в рассуждении бесчестного своего поступка, довели его, может быть, до покушения на жизнь свою. По залечении раны твердил он беспрестанно, что Россияне весьма добродушны, но он только один зол и желал прекратишь свою жизнь.

1805 год Февраль. 19–28

Февраля 19 го известили Посланника, что Японской Император отправил в Нангасаки уполномоченного с восьмью знатными особами для вступления с ним в переговоры. Хотя толмачи и не говорили явно, что Посланнику не надобно будет уже ехать в Эддо; но не трудно было сие заключить, потому, что отправленный Императором уполномоченный был высокого достоинства, которое по словам толмачей, состояло в том, что он предстоя своему Монарху, может даже смотреть на его ноги,[101] не смея впрочем возвышать более своего зрения. Чтобы такая знатная особа отправлена была в Нангасаки, для одного сопровождения Посланника в Эддо, о том думать было не можно. Желание Японского правительства сбыть нас с рук в начале Апреля, обнаружено довольно прибывшими к нам толмачами. Они приехали на корабль 28 го февраля по повелению Губернатора разведать о нашем состоянии. Но при сем случае делали такие вопросы, из коих не трудно было заключать о главном их намерении. Любопытство их, как скоро приготовить можно корабль к отходу, произвело в нас немалое удовольствие. Сего благоприятного признака нельзя было оставить без внимания. С сего времени начал я всемерно пещися о приведении корабля в надлежащую готовность к выходу в море; при чем не имел никакой причины негодовать на медленность Японцев, в рассуждении доставления всего, что только мною требовано ни было.

1805 год. Март. 12

Между тем 12 го Марта объявил первой толмач Посланнику, что ехать ему в Эддо не позволено, что уполномоченный Японского Императора прибудет в Нангасаки через 10 или 15 дней, и что после того, как скоро только готов будет корабль к выходу, должен он немедленно отправиться опять в Камчатку. Первой толмач известил сверх того, что нам не позволено покупать ничего в Японии, но что Император повелел доставить все нужные материалы, и снабдить двумесячною провизиею безденежно.

31 го Марта и 1 го Апреля по нашему счислению произходило в Нангасаки празднество, называемое Муссума-Матцури. Оное особенно состоит в том, что родители одаряют дочерей своих разными игрушками. Сколь ни маловажен предмет сего празднества; однако Японцы, посвящая два дня сей детской забаве, должны почитать его великим. Они присылали при сем случае даже и к нам толмача с прозьбою, чтобы работавших на берегу плотников не посылать в сии дни на работу.

1805 Год Апрель.

Марша 30 го в 11 часов пред полуднем прибыл в Нангасаки из Эддо Императорской полномочный. Переговоры о церемониях, при Аудиенции произходившие с обеих сторон с немалым жаром, начались 3 го Апреля. Оные кончились тем, что Посланник мог приветствовать представлявшего лице Японского Императора по Европейскому, а не по Японскому обычаю. Образ Японских приветствий столько унизителен, что даже простой Европеец соглашаться на то не должен. Посланник принужден был впрочем допустить, что бы явиться ему без башмаков и без шпаги. Ему отказали также и в стуле или в другом каком либо Европейском седалище, а назначили, чтоб он пред полномочным и Губернаторами сидел на полу с протянутыми на сторону ногами, не взирая на неудобность такого положения. Норимон, или носилки, позволили только одному Посланнику, сопровождавшие же его Офицеры должны были идти пешком.

Первая аудиенция последовала 4 го Апреля. Посланника повезли на оную на большом гребном судне, украшенном флагами и занавесами. Свиту его составляли пять лиц: Маиор Фридерици, Капитан Федоров, Порутчик Кошелев, Господин Лангсдорф и Надворный советник Фоссе, сверх коих находился один Сержант, которой нес штандарт. Судно пристало у места, лежащего от Мегасаки на севере, Муссель-трап толмачами называемого. В первую аудиенцию, кроме некоторых маловажных вопросов, произходили одни взаимные приветствия. Во вторую же, бывшую с теми же обрядами, окончаны все переговоры и вручены Посланнику бумаги, содержащие запрещение: чтобы никакой Российской корабль, не приходил никогда в Японию. Сверх того не только подарков, но и писания Российского ГОСУДАРЯ не приняли. Если вперед случится, что Японское судно разобьется у берегов Российских; то спасшихся Японцев должны Россияне отдавать Голландцам для доставления оных чрезь Батавию в Нангасаки. При сем запретили так же чтоб мы не покупали ничего сами за деньги и что бы не делали никаких кому либо подарков,[102] сообщение с Голландским фактором равномерно запретили. Напротив того объявили, что починка корабля и доставленные нам жизненные потребности приняты на щет Императора, повелевшего снабдить нас и еще двумесячною провизиею безденежно, и сделать сверх того подарки: для служителей 2000 мешков соли, каждый в 3/4 пуда; для Офицеров же вообще 2000 капов, то есть шелковых ковриков, и сто мешков пшена сарачинского, каждый в 3 3/4 пуда. Ответ полномочного, для чего он не принял подарков, был таков: что в сем случае должен был бы и Японской Император сделать Российскому ИМПЕРАТОРУ взаимные подарки, которые следовало бы отправить в С. Петербург с нарочным посольством. Но сие не возможно потому, что Государственные законы запрещают отлучаться Японцу из своего отечества.

В сем то состояло окончание посольства, от коего ожидали хороших успехов. Мы не только не приобрели чрез оное никаких выгод; но и лишились даже письменного позволения, данного Японцами прежде Господину Лаксману. Теперь уже никакое Российское судно не может придти в Нангасаки. На таковое предприятие покуситься можно только тогда, когда произойдет в Эддоской Министерии или в целом правлении великая перемена, которой, по известной Японской системе, наблюдаемой с чрезвычайною строгостию, едвали ожидать можно, не взирая и на то, что толмачи, лаская Посланника, уверяли, что отказ в принятии посольства произвел волнение мыслей во всей Японии, наипаче же в городах Миако и Нангасаки.[103] Впрочем не могу я думать, что бы запрещение сие причинило великую потерю Российской торговле.

Апреля 6 го имел Посланник у полномочного отпускную аудиенцию, после коей немедленно начали мы грузить обратно подарки, провизию, пушки, якори и канаты. Радость, что мы скоро оставим Японию, обнаруживалась наипаче неутомимостию в работе наших служителей, которые часто по 16 ти часов в день трудились почти беспрестанно и охотно, для приведения корабля в готовность к отходу. Впрочем без помощи присланных к нам Японцев и лодок не возможно было бы нам окончишь все работы и быть готовыми к 16 му Апрелю.

ГЛАВА XIII. ОПИСАНИЕ НАГАСАКСКОЙ ПРИСТАНИ

1805 год. Апрель

В начале сей Главы, долженствующей содержать в себе описание Нангасакской пристани, намерен я упомянуть кратко о прежних сведениях Европейцев об островах Японии, помещение чего здесь, может быть, признано будет не непристойным.

Как давно известно Европейцам существование Японского Государства, о том имеем мы только вероподобные предположения. Кажется первыми известиями о существовании сей земли обязаны мы; славным путешественникам Рубрукуй и Марко Паоло, странствовавшим в средине 13 го столетия. Достоверным быть кажется, что Япония открыта случайным образом в половине шестнадцатого столетия. Повествуют, что первой, сообщивший известия о существовании Японии, был Португалец Фернанд-Меидец-Пиншо (находившийся на Китайской Ионке под начальством славного тогдашнего морского разбойника Самипочека), которой в 1542 году во время плавания из Макао к островам Ликео занесен был к берегам Японским.[104] Хотя три другие Португальца, пристававшие в том же году по объявлению их, к берегам острова Сатцума, и оспоривают честь первого открытия Пинто; однако чрез то ни время обретения, ни нация, коею сие учинено, ни мало между собою не разнствуют. Гишпанцы начали скоро потом также посещать Японию. Но сообщение их с сею землею продолжалось короткое время, не взирая на близость филиппинских островов, обещавшую выгоднейшую торговлю между сими двумя богатыми странами. Поводом однакож начальной бытности Гишпанцев в Японии было кораблекрушение, а не торговое предприятие. Манильский Губернатор на пути своем 1609 го года в Новую Гишпанию занесен был бурею к берегам Японии под 35°,50 широты, где корабль его разбился. Император отправил его со всеми спасшимися людьми на построенном Агличанином Адамсом (о коем скоро за сим упомянуто будет) корабле в Акапулько. Сие, приключение имело то следствие, что Гишпанцы в 1611 году отправили к Японскому Императору посольство со знатными подарками.[105] С истребления Христианской веры в Японии загражден навсегда и вход в оную как Гишпанцам, так и Португальцам. Первые не покушались уже более и в новейшие времена к возобновлению с Японцами прежней связи, могшей быть для обеих сторон весьма выгодною.

Голландцы, образовавшие в продолжении сего времени собственное Государство, сделавшееся посредством свободного образа Правления и предприимчивого их духа богатым и сильным, не могли не желать участия в торговле с Япониею, хотя оная для них, неимевших тогда еще владений в Индии, и не могла быть столь выгодною, как для Португальцев и Гишпанцев. Случай благоприятствовал их намерениям. В 1600 году пришел случайно к восточным берегам Японии Голландской корабль, принадлежавшей к эскадре, которая в 1598 году под командою Адмирала Магу и Симона де Кордеса отправлена была из Текселя в Ост-Индию. Первым Штурманом в эскадре находился Агличанин Виллиам Адамс, и ему обязаны Голландцы началом своей торговли с Япониею. Голландская эскадра погибла на пути своем, чрез Магелландской пролив и в южном Океане, выключая корабль, которым управлял Адамс, пришедший 19 го Апреля 1600 года в Порт Бунго, лежащий под 35°,30 северной широты. Адамс имел счастие понравиться чрезвычайно Японскому Императору, который оказал ему великия милости, но не позволил возвратиться в свое отечество. Известия, сообщенные Адамсом Голландцам в Батавию о пребывании его в Японии и о возможности открытия с оною торговли, побудили Голландскую Ост-Индийскую компанию отправить в Японию один корабль 1609 года. Чрез посредство Императорского любимца Адамса, торговля учредилась, и Голландцам позволено было завести в Фирандо свою факторию.[106] До ныне они только одни пользуются благоприятством Японцев, состоящим в том, что им при уничижительных ограничениях позволено производить из Батавии торговлю, откуда приходит теперь в Нангасаки ежегодно два малых купеческих судна. В 1641 году через три года после изгнания из Японии Португальцев, что конечно последовало не без старательного содействия Голландцев, изгнаны и сии последние из Фирандо и заключены навсегда в маленькой островок, лежащей не подалеку от Нангасаки называемой Дезима.

Агличане в одно почти время с Голландцами и именно в 1613 году, также чрез посредство соотечественника своего Адамса получили позволение иметь свою факторию, на острове Фирандо; но их торговля не взирая на то, что Агличан приняли весьма хорошо в Японии, и что им предоставлены были выгоднейшие к продолжению оной условия, скоро прекратилась.[107] Что понудило Агличан оставить Японию, сие не известно. Если бы они из Японии были изгнаны, то оставшиеся там Голландцы верно бы о том не умолчали. После многократно покушались опять Агличане войти снова в торговую связь с Японцами; но покушение их всегда было без всякого успеха. В 1637 году пришли в Нангасаки четыре корабля под начальством Адмирала Лорда Воддела из Макао, где их принять не хотели; они имели и в Нангасаки такую же неудачу как и в Макао.[108] В 1673 году пришел еще один Аглинской корабль в Нангасаки; однако в приеме оного было равномерно отказано под предлогом, будто бы Японцы узнали, что Аглинской Король Карл I имеет в супружестве Португальскую Принцессу. В 1803 году, в том же самом, в котором мы вышли из России, учинили они новое предприятие; но все без удачи, а именно сообщество Аглинских купцов в Калькуте отправило в Нангасаки под начальством Капитана Тори один корабль с весьма богатым грузом; но он принужден был удалиться от Японских берегов в 24 часа. Таковоеж торговое предприятие Американцев в 1801 или 1802 году было безъуспешно. Французы не отваживались никогда на испытание в том своего счастия.

Из всего вышеупомянутого явствует, что около двух с половиною столетий уже посещали Японию разные Европейские народы и почти двести лет прошло, как Европейцы бывают ежегодно в Нангасаки. Но и по сие время нет ни точного определения широты и долготы, ни верной карты Нангасакской пристани, одной из лучших в целом свете, которая во владении Европейцев сделалась бы еще преимущественнее. Кемифер, Шарлевуа и Тунберг хотя и показывают широту и долготу Нангасаки, однако совсем неверно. Карта гавани, приложенная к Кемпферову путешествию, содержит великия погрешности. В четвертой части отменного собрания карт Г-на Дальримпля, находятся многие, представляющие Нангасакскую пристань, сочиненные по старым Аглинским и Голландским чертежам; но они не лучше Кемпферовой, выключая только No. 27, содержащий карту югозападного берега Японии, на которой показана широта мыса Номо, города Нангасаки и входа в залив довольно верно, а особливо по тогдашнему времени. Точнейшее определение положения Нангасаки находится на общей карте, сочиненной Француским Географом Барбье дю Боккаж, приложенной к Дантрекастову путешествию изданному бывшим с ним естествоиспытателем Лабиллирдвером. В показанной на оной долготе и широте нашли мы весьма малую, почти неприметную разность; но я думаю, что столь близкое сходство приписать надобно одному случаю, потому, что в Нангасаки до нас не было произведено никаких астрономических наблюдений, ежели исключить лунное затмение, которое там было наблюдаемо в 1612 году. Сие затмение также было наблюдаемо в Макао, и по оному найдена разность меридианов между сими двумя городами 1 час или 15°, но как долгота Макао есть 113°,37,19",[109] то выходит долгота города Нангасаки посему наблюдению, 128°,37,19", то есть 1 1/4° меньше истинной. Мне не известно были ли деланы еще астрономические наблюдения в Нангасаки после упомянутого нами выше.

О наблюдении лунного затмения в 1612 году упоминается в сочинениях Парижской Академии Наук.

(Memoires de l'Academie Royale des Sciences depuis 1666, jusqu' а 1699. Tom. VИИ. seconde Partie pag. 96. Paris. Edit. 4. И729) следующими словами;

,En l'anneк 1612, les Pкres d'Aleni et Ureman observиrent une Eclipse de Lime а Macao le 8 de Novembre.

"Le commencement а 8°,40; la fin а 11°45.

"Le Pere Charles Spinola, qui eut le bonheur d'кtre brittlк б petit feu dans le Japon pour la Foy de Jesus Christ, qi'il кtoit allк y precher, observa а Nangasachy Capitale du Japon, le commencement de cette Eclipse а 9°,50.

"Done la difference entre les meridiens de Macao et de Nangasachy est 1°, qui vaut i5°.

"Done la difference en Longitude entre Paris et Nangasachy (la longitude de Macao кtant 111°,26) = 126°,26.

то есть:

"В 1612 году Эзуиты Алени и Уреман наблюдали в Макао затмение луны 8 Ноября, начало в 8 ч,30, a конец в 11 ч,45.

"Карл Спинола, которой имел счастие быт сожжен в Японии малым огнем за веру во Иисуса Христа, которую он там проповедовал, наблюдал в Нангасаки, Японской столице, начало сего затмения в 9 ч,30; почему разность меридианов между Макао и Нангасаки есть 1 час или 15°. Но как долгота Макао от Парижа есть 111°,26, следовательно разность долготы между Парижем и Нангасаки есть 126°,26.

Наблюдение Спинолы есть не совершенно, ибо он наблюдал только начало сего затмения, почему и верного определения долготы города Нангасаки от него ожидать нельзя. Присем надобно удивляться, что уже за 200 лет долгота города Макао была определена с великою точностию, ибо долгота сего города, известная в 1618 году, не больше 7 или 10 минут от лучших новейших наблюдений разнствует, широта Макао в сем же 1612 году Эзуитами Алени и Уреманом определена с довольною точностию, то есть 22°,23.

Капитан Бурней, в хронологической своей истории об открытиях на южном море (a chronological history of the Discoveries in the south seas by James Burney. London 1803) разыскав долготу Нангасаки, отвергнул найденную Спинолою долготу, но он другою дорогою нашел долготу сего города 130°,06, которая от истинной долготы разнствует весьма мало; а именно он выводил ее из известной долготы острова Тсуса и расстояния между сим островом и Нангасаки.

Кажется, что Бурней взял долготу Тсуса среднюю между найденною Лаперузом и Бротоном, и среднее расстояние сего острова от Нангасаки, между определениями Кемпфера и Валентина как ниже явствует.

Северная оконечность острова Тсуса по наблюдениям Лаперуза — 129°,37[110]

По наблюдениям Бротона — 129°,30

Следовательно среднее -129,°33,30"

Разность меридианов между островом Тсус по Кемпферу 40;[111] по Валентину 25; среднее — 32°,30 следовательно долгота Нангасаки

32,30" + 129°,33 = 130°,06.

Погрешность широты Нангасаки, показанной во Француском астрономическом месяцослове (Connoissance des temps), в котором определение широт и долгот почитается впрочем самым вернейшим, составляет 13 минут. Определенная выше упомянутым Капитаном Тори в 1803 году подходит весьма близко к истинной. По его наблюдениям, сообщенным мне в Кантоне Капитаном Макентошем, заслуживающим по сведениям своим об Ост-Индских и Китайских водах всякое уважение, город Нангасаки лежит под 32°,45 широты, и 229°,45 долготы западной от Гринвича. Но сие определение в свет не издано, хотя и есть одно из всех мною приведенных, которое можно принять за истинное; поелику оно учинено недавно и притом Агличанином, кои не предпринимают никогда плавания в водах Ост-Индийских без хронометра, и к лунным наблюдениям весьма привычны. Капитан Тори находился в Нангасакском заливе только 24 часа, а потому и нельзя упрекать его в том, что определенная им долгота разнствует от нашей почти полуградусом. Разность в широте напротив того весьма малозначуща.

Мы поступили бы подобно торгующим в Японии Голландцам, если бы умолчали о морских наблюдениях и примечаниях, учиненных нами во время продолжительного нашего здесь пребывания, тем более, что может Европейцам и долго еще загражден будет вход в Нангасаки.

Карта Нангасакского залива сделана при обстоятельствах весьма неблагоприятных: нам не позволено было ни разъезжать в заливе, ни приставать где либо к берегу. Но я ручаюсь за верность оной. Тщательность трудившихся в составлении её вознаградила то достаточно. Для правильного составления оной измерено более тысячи углов, что учинено как из разных мест якорного стоянья, так и в Кибаче и Мегасаки. Разность широт сих последних мест, найденная точными наблюдениями принята основанием связи треугольников, служивших к составлению карт,[112] на коей означены все виденные пункты. Впрочем строгий надзор Японцев был причиною, что многие части залива остались неизвестными, как то: малые заливы по обеим сторонам входа, проливы между островами, составляющими залив Нангасакской и севернейшая часть залива на другой стороне города. Но более всего сожалительно, что югозападной вход в Нангасаки остался неизведанным. В проливе сем видны многие большие камни и Японцы по оному не плавают; но при всем том думать можно, что по точнейшем испытании нашелся бы оный судоходным. Сия отменная пристань была бы тогда еще удобнее при двойном входе и выходе. Глубина мест означена только по направлению нашего пути. Оную приказывал я измерять во время хода беспрестанно, не взирая на негодование Японцев.

Хотя карта сия и достаточна уже для безопасного достижения якорного места; однако я не почитаю излишним сообщить здесь и некоторые краткия примечания могущие облегчить то еще более.

Вход в Нангасакскую пристань лежит под 32°,43,45" широты и 230°,15,00" долготы западной, в средине залива Киузиу,[113] которой составляется южным мысом Номо и северным мысом Сейрот. Он от мыса Гото, лежащего под 32°,34,50" и 231°,16,00", находится на OtN в 51 миле, а от восточнейших из островов Гото в расстоянии 33 х миль, но может быть, и еще ближе от цепи малых каменных островов, простирающихся от первых к NO и, вероятно, соединяющихся с мысом Сейрот, чрез что по видимому, проход между сим мысом и островами делается невозможным. По известиям Японцев могут проходить оным одни только лодки. Верное определение широты входа подает надежный способ ко взятию точного курса, если мореплаватель о своей широте известен. Но буде нельзя было сделать наблюдения, и возбудится чрез то сомнение о безопасности курса; тогда гористой берег послужит довольным признаком положения Нангасаки. Берег у мысов Номо и Сейроть возвышен мало; напротив того Нангасаки окружен высокими горами, между коими особенно отличается хребет плоских гор с весьма высокою оконечностию на юге. Он лежит почти на востоке, несколько южнее от входа. Лучше всего держаться в средине между островами Гото и берегом острова Киузиу, направляя курс к северовостоку до параллели входа, a потом плыт прямо на Ост. В сем направлении скоро увидеть можно гору, лежащую за городом Нангасаки, которая и в дальнем расстоянии довольно приметна. По приближении ко входу за 9 или 10 миль открывается зрению одно высокое дерево, стоящее на острове Ивосима на южной стороне от входа. Если сие дерево, видимое слишком за 10 миль, будет находиться на SO 85°; тогда усматривается оно на одной линии с упомянутою высокою горою. При наблюдении сих приметных признаков нельзя никак удалиться от направления, которым плыть следует. Если же, по усмотрении берега Киузиу, держать курс к мысу Номо (как то мы сделали, искав вход в Нангасаки двенадцатью милями южнее) и плыть вдоль берега; тогда не только можно подвергнуться опасности быть увлеченным к большим каменьям, в случае маловетрия и прилива, сильно действующего во время полнолуния и новолуния; но и удобно признать вход, находящийся под 32°,40 широты за истинной, которой хотя и ведет к городу Нангасаки, однако будучи не испытан, может быть опасным.

Мыс Номо, составляющий южную оконечность залива Киузиу, лежит под 32°,35,10" широты и 230°,17,30" долготы. Он состоит из горы с раздвоенною вершиною и в некотором расстоянии кажется островом. В близи особенно он приметен по большому камню, пред ним лежащему. Между мысом Номо и входом в гавань, также и островами, из коих один довольной величины, находится множество больших год каменьев. Некоторые из островов сих отличаются явственно тем, что, подобно Папенбергу в Нангасакском заливе, покрыты деревьями от подошвы до самой вершины. Позади островов и больших каменьев находится губа, ограничиваемая с южной стороны по большей части плоским весьма хорошо обработанным берегом, которой далее во внутренность становится гористее и горы простираются к NW, до города Нангасаки великими один от другого близ лежащими рядами, кои насаждены аллеями и рощами. За мысом Номо имеет берег юговосточное направление. Здесь вероятно находится большая губа, показанная на Японских картах под именем залива Арима, но мы оного не могли изведать. Последняя, виденная нами земная оконечность лежит в широте 32°,30,00", долготе 230°,11,00".

Мыс Сейрот лежит от мыса Номо NW 11°,30 в 25 милях, а от входа на NW 31° в 17 1/2 милях, под широтою 32°,58,30", долготою 230°,25. Он сам собою не высок и приметен по снижению его на SO; но от сего снижения возвышается берег к северу и есть вообще гористее, нежели у мыса Номо. К югу от мыса Сейрот находятся многие острова, из коих больший и ближайший называется Натсима, а южнейший Китсима. Сии острова и мыс Сейрот видели мы только при входе нашем в залив 8 го Октября, и при переходе с первого места ко входу в гавань на другой день. Погода при отходе нашем 10 Апреля благоприятствовала мало к явственному рассмотрению северной части сего залива; но, не взирая на то, можно было взять в полдень несколько пеленгов, которые совокупно с прежними от 8 и 9 го Октября определяют положение как надводных больших камней и островов залива, так и самого мыса Сейрот с довольною точностию.

Нангасакской залив можно разделить на три части; потому, что оной состоит из трех разных рейдов, из коих каждой весьма безопасен. Первой внешний на западе от Папенберга, второй средний на востоке от сего же острова, а третий внутренний пред самым городом. Мы стояли на каждом из сих трех рейдов довольное время; почему я и намерен описать оные особенно и подробно: вход образуется с южной стороны северною оконечностию острова Иво-Сима, а с северной мысом Факунда.[114] Сии обе оконечности лежат NO и SW 40°, расстояние одной от другой составляет 2 1/3 мили. В средине входа глубина 33 сажени; стояв на оной нашли мы дно из песку мелкого серого. Она уменьшается мало по малу в направлении OSO, которое есть курс ко внешнему рейду, имеющему глубину 22 и 25 саженей, грунт густой, зеленой ил, покрытой песком мелким. Сей внешний рейд, находящийся на западе от Папенберга, защищен со всех сторон совершенно, выключая NW и WNW ветров, которые дуют во время NO мусона редко и не бывают никогда сильны; почему рейда и безопасен в сие время года. Якорное место весьма надежно. Мы стояли на нем только восемь дней, в которые крепкого ветра не было, но с немалым трудом могли поднять якорь. Во второй раз препроводили тут же только одну ночь, но и тогда поднятие якоря было трудно. Итак, располагаясь пробыть там короткое время, как обыкновенно и случается, довольно лечь фертоенг на якоре и верпе. Наш верп лежал к северу на глубине 18 саженей.

Рейд окружается следующими островами. На западе и югозападе находится гористой остров Ивосилиа, направление коего почти N и S, длина 1 1/2 мили. Хребет гор, составляющий сей остров, разделяется в средине низкою долиною, на которой видно несколько домов. На возвышении северной половины острова стоит одно дерево, видимое из отдаленности и вероятно означает вход в гавань. Нам особливо способствовало оно к соединению плана гавани с определенными прежде местами с морской стороны. На продолжении хребта гор, простирающемся от дерева почти прямо к северовостоку, находится ровное место, на коем стоит немалое селение, окруженное прекрасною рощею. В том же направлении на 1/4 мили от берега лежит большой камень, которой как я думаю, во время полного прилива покрывается водою. На OSO от Иво-сима находится другой остров, Така-сима. Сии острова разделяются проливом шириною едва в полмили, но весьма чистым от всяких каменьев; потому, что мы видели проходившую оным Китайскую Ионку, которая как по худому строению, так и по не искусному управлению, имеет нужду в весьма безопасном проходе. На северовостоке от Такасима находится остров Каяк-сима, разделяющийся от первого, может быть, проливом, наполненным большими каменьями, а может быть и соединяющийся узким перешейком; но сего не могли мы обстоятельно изведать. Во всяком случае проход между оными должен быть невозможен и для самых малых лодок. Сие тем вероятнее, что острова сии прилежат один другому весьма тесно, как и на карте показано. На севере от Каяк-сима находятся несколько каменных островов, называемых Канда-сима, далее на северовостоке небольшой остров Амиабур, имеющий в окружности около 1 1/2 мили, отделяющийся от Каяк-сима узким проливом, шириною едва ли в четверть ммли. На северовосточной оконечности острова Амиабура стоит Японская крепость, то есть строение, обвешенное полосатою холстиною, в коем нет ни пушек, ни ружей. Японские толмачи рассказывали, что близ Амиабура лежит подводной камень, о которой рыбаки разрывают часто свои сети, почему и дано острову сие название. Ибо Амиа значит сеть, а бур разорванной или поврежденной. Острова Така-сима, Каяк-сима, Канда-сима и Амиабур окружают внешний рейд от SW до SO. На востоке, в расстоянии около двух миль лежит матерой берег, на северовостоке Папенберг, a ка севере остров Камино-сима, имеющий в окружности около двух миль. От последнего простирается к западу еще цепь островов каменных, между коими, кажется, нет никакого прохода для малых лодок. Камино-сима окружен многими рифами и отделяется, как от матерого берега, так и от Папенберга узким проливом, коим могут проходить только лодки. На восточной оконечности острова Камино-сима находится по Японскому образу состроенная крепость, называемая Симбо. По пеленгам, взятым с якорного нашего места на внешнем рейде, на глубине 25 саженей, находились от нас; дерево на острове Иво-сима SW 83°, Папенберг NO 76°, 30, северная оконечность острова Иво-сима NW 85°. Во время кратковременного якорного стоянья на внешнем рейде при отходе нашем в море, где глубина была 24 сажени, показали пеленги положение сих предметов почти одинаковое с прежним.

Средний рейд, или восточной от Папенберга, окружен со всех сторон берегом и столько же безопасен, как и внутренний. Грунт первого надежнее, нежели второго, хотя и не может равняться с грунтом внешнего рейда. К западу оного лежит Папенберг, небольшой остров имеющий едва полмили в окружности, высочайший из всех находящихся островов в заливе и отличающийся особенно тем, что со всех сторон от подошвы до вершины насажден рядами деревьев. Японцы называют его Така-бока-сима. Имя Папенберг дано ему, сказывают, потому, что Католицкие священнослужители низвержены будто бы с горы сей во время истребления Христиан в Японии. К югозападу находятся острова Амиабур, Каяк-сима и Така-сима и несколько далее к югу вышепомянутый пролив, который хотя и ведет в море; но примеченный при югозападных ветрах бурун показывает, что он наполнен камнями, и что проход по оному вероятно затруднителен, а может быть и вовсе невозможен. Впрочем оный служит к тому, что делает средний рейд безопасным. Но чтоб совершенно от всех ветров быть закрыту, надобно становиться на якорь ближе к Папенбергу. Во время тифона в начале Октября сорвало с якорей корабли Голландские, стоявшие на внутреннем рейде, но с Китайскими Ионками, находившимися на среднем рейде того не приключилось, хотя их якори и деревянные, следовательно гораздо хуже якорей Голландских. К югу и востоку лежит правой берег пролива, идущего к городу, на северовостоке город Нангасаки, на севере и северозападе часть левого берега Нангасакского пролива и остров Камино-сима. Глубина, начиная от внешнего рейда до среднего, уменьшается мало по малу от 25 до 17 саженей. При переходе сем не нужно ничего более наблюдать, как только держаться ближе к Папенбергу, нежели к противолежащему берегу; к оному приближаться можно на кабельтов, ибо глубина и в сем расстоянии 18 и 20 саженей. Голландские корабли при отходе своем держались к нему почти на полкабельтова.

На NO 31°, от Папенберга в расстоянии на 1/3 мили лежит малой, плоской, весь лесом покрытой остров, которой называется Носуми-сима, (крысий остров). Он почти одинакой величины с Папенбергом. Сто тридцать сажен далее в том-же направлении находится малая губа Кибач, в коей глубина от 10 до 6 саженей. Сие место во всем Нангасакском заливе есть самое лучшее для починки кораблей, потому что берега внутреннего рейда вообще столько отлоги, что корабль подойти близко не может. На левом берегу губы Кибач отведено было нам для прогулки прежде упомянутое морским тростником огороженное место. Длина оного едва равнялась с длиною корабля нашего, следовательно ни мало не соответствовало оно своему назначению; для астрономических же наблюдений было очень полезным.

Кораблям, приходившим в первой раз в Нангасаки, не советовал бы я останавливаться для Японского судна, выходящего на встречу миль за несколько, но идти прямо на рейд внешний, и даже средний, что учинено может быт без малейшей опасности, а особливо при югозападном мусоне. Помощь Японцев ко входу в залив совсем ненужна. Они задерживают только около двух дней во входе, где при малейшей буре претерпеть можно бедствие. Сверх того надобно будет тогда нанять около ста лодок, которые прибуксировали бы корабль к Папенбергу, что соединено бывает с неудовольствием и потерею многих сот саженей веревок. Ибо Японцы оставляя буксир отрезывают оного по нескольку саженей.

Курс от среднего рейда на внутренний или к городу Нангасаки NO 40°; расстояние 2 1/2 мили; глубина уменьшается мало по малу от 18 до 5 саженей. Точно на половине пути, где пролив шириною едва в 400 саженей, расположены по обеим сторонам Императорские батареи, или лучше сказать караульни. Строений много; но пушки ни одной. Подобные им батареи построены и еще на многих местах по обеим сторонам канала, ширина коего не превосходит 500, в некоторых местах не более 300 саженей. Если бы Японцы разумели укреплять сии батареи по Европейски, тогда Нангасаки был бы неприступным. Но в настоящем его состоянии представляет какое либо Европейское беззащитное приморское местечко. Один фрегат с несколькими бомбардирскими судами может раззорить Нангасаки в несколько часов. Японцы не в состоянии сделать никакого сопротивления, не взирая на многолюдство сего города. На правом берегу близ Императорской караульни, находится губа, наполненная всегда мелкими судами, коей глубина достаточна без сомнения и для больших судов. Подобных сей губе находится и еще несколько по обеим сторонам Нангасакского канала; но первая по своему прекраснейшему местоположению особенно примечательна. Она казалась так же обширнее всех прочих. Мы не могли осмотреть ни одной из них.

Внутренней рейд не так надежен, как средней; ибо дно его состоит из жидкого ила и он находясь против самого канала не защищен нимало от SW ветра. И так якорное стоянье близ Папенберга гораздо спокойнее. Надежда стояла во внутреннем заливе на глубине 5 1/4, в 400 саженях от Десимы, находившейся от нас NO 40°, и в 250 от жилища нашего Посланника Мегасаки, лежащего близ самой Китайской фактории и находившагося от нас на SO 80°.

Среднее из множества наблюдений, учиненных для определения широты Кибача и Мегасаки, снесенные с планом гавани показало широту:

Средины города — 32°,44,50" северн.

Кибача — 32,°43,15,5".

Мегасаки — 32,°44,02".

Флагштока Десимы — 32°,44,18".

Входа к Нангасаки — 32°,43,40".

Долгота определена по большой части посредством лунных расстояний, коих Г. Горнером и мною взято в первые месяцы нашего пребывания более 1000. Среднее из 287 взятых мною западных расстояний лууы от солнца, показало долготу Кибача — 230°,18,1".

277 восточных — 230°,2,41".

Итак среднее из 564 расстояний — 230°,10,21".

Среднее из наблюдений Г. Горнера:

204 западных — 230°,19,00".

260 восточных — 230°,2,10".

А среднее из 464–230°,10,35".

Следовательно долгота Кибача по среднему из всех 1028 расстояний:

Выходит — 230°,10,28" запад.

Средина города лежит восточнее Кибача — 2,35".

Итак долгота Нангасаки будет — 230°,7,53".

Или круглым числом — 230°,8,00".

Долгота входа — 230°,13,00" запад.

Склонение магнитной стрелки, по среднему из всех наблюдений, учиненных на внешнем и среднем рейде, вышло 1°,45,36 западное. Над наклонением не могли мы произвести никаких наблюдений; потому, что инклинаториум наш от тифона совершенно расстроился.

В первые три месяца нашей здесь бытности, не позволяли нам съезжать с корабля вовсе; а потому и нельзя было сделать никаких примечаний над приливом и отливом. Наблюдениями сего рода, занимались мы только с Января по Апрель, и оные в сие время производимы, были почти ежедневно с величайшею точностию младшим Штурманом Сполоховым. В последние шесть недель нашего здесь пребывания продолжали делать, беспрерывные наблюдения чрез целой день до самой темноты ночи, и притом часто от осьми до двенадцати наблюдений деланы были в один час. Как сие произходило во время равноденствия, то и вероятно, что упражняющиеся в теории сих явлений выведут из наблюдений наших немаловажные заключения. Мне неизвестно ни одно место, которое было бы столь удобно для наблюдений над приливом и отливом, как Нангасакская гавань. Здесь перемена оных бывает весьма правильна, поверхность воды всегда спокойна; при одних только сильных бурях чувствительно бывает небольшее волнение. Желательно, чтобы Голландцы доставили продолжение сих наблюдений и в другие времена года; но я опасаюсь, что сего без особенного повеления правительства не последует.

Прикладной час 7 ч,44 определял я всегда по соответствующим высотам. Быв в состоянии сделать разные наблюдения между каждою переменою, мог я взять среднее из многих. Самые полные и низкия воды случаются во время четвертого прилива и отлива после Сизигий и Квадратур. Высочайшие полные воды случились 2 го Апреля, чрез два дня по новолунии, когда луна находилась в Перигее и горизонтальной параллакс её был 60,00". Возвышение воды было 11 футов 5 дюймов, при слабом северном ветре: нижайший отлив случился 25 Марта, чрез два дня по квадратуре, спустя три дня после апогея и столько же по равноденствии высочайший прилив составлял в сей день только один фут и два дюйма, при слабом северном ветре.

Метеорологические подробные наблюдения, учиненные мною в шестимесячное пребывание, помещены в третьей части. Погода, продолжавшаяся в первые три месяца, была столь прекрасна, что климат Нангасаки может предпочесться всем прочим, ежели не полагать, что сей год был особенной, что и вероятно могло быть следствием тифона, очистившего атмосферу совершенно. Теперь прилагается краткое извлечение из Таблиц, содержащих в себе наблюдения о состоянии погоды в каждом месяце.

Октябрь.

В сем месяце господствовал ветр северовосточной пассатной, начавшийся вместе с тифоном, бывшим в первой день. Он дул иногда и от NW, два раза даже от W и SW, однако каждой раз по несколько только часов. Погода стояла вообще прекраснейшая, 24 числа только было небо облачное и шел дождь около двух часов. Наибольшее возвышение барометра в ясную погоду, при слабом NO ветре = 29,99, наименьшее же при пасмурном небе и свежем ветре от W, = 29,62; Гигрометр[115] не показывал влажности выше 44. Термометр показывал в каюте высочайшую степень теплоты 10 го числа. Ртуть в оном поднялась в 9 часов утра в совершенной тени до 20°,9. Нижайшее стояние термометра случилось 22 числа по утру в 7 часов при свежем ветре от NOtO. Ртуть опустилась на 10 1/2 градусов. Термометре и Гигрометр подвержены были каждой день великим переменам. Стояние первого переменялось часто, даже в каюте, четырью и пятью градусами; но в тени на шканцах от 6 часов утра до полудня не редко 9 ью и 10 ью градусами. До 9 ти часов пред полуднем покрывался залив каждой день правильно густым туманом, которой, вероятно, произходил от великой перемены теплоты и холода.

Ноябрь

Ветр дул почти беспрестанно между севером и востоком. 4 го числа через три дня по новолунии сделалась буря от юга и сопровождалась громом и сильным дождем; ветр отошел вдруг пополудни от востока к юговостоку, а потом к югу и продолжался до полуночи; после сделался вдруг от севера и произвел ясную погоду. Такой же весьма сильной ветр от юга дул с порывами 13 числа за три дня пред полнолунием; 28 го тремя днями прежде новолуния сделалась опять буря с сильными порывами от востока, однако продолжалась не долго. Роса примечена была в сем месяце такаяже как и в прошедшем, и была всегда так велика, что палуба делалась пр утру совсем мокрою. По поводу старинных расказов, делал я одною ночью опыт весьма тонким и белым платком кисейным, чтобы узнать, не содержит ли в себе роса какой либо краски; однако перемены в цвете не оказалось ни малейшей. В сем месяце был воздух вообще холодноватой, но случалась часто погода весьма теплая, перемена теплоты и холода произходила весьма внезапно, так например: термометр показывал 13 числа по утру 10 градусов теплоты, в полдень 20, по полудни в 3 часа 24° в тени; на другой день в те же часы двенадцатью градусами менее, а на третий день только 8 градусов. По утру в 6 и 7 часов теплота была редко более 6 и 7 градусов, а весьма часто 4 и 4 1/2. Барометр стоял вообще очень высоко, почти три дня сряду показывал между 30,25 и 30,20 при умеренном северном ветре и безоблачном небе; самая низкая степень барометра была 29,66 при крепком ветре от SO. Дождь шел только при крепких южных ветрах.

Декабрь.

Кроме трех последних дней сего месяца продолжалась отменно хорошая погода, исключая крепкие ветры от юга. Ветр дул всегда от NO, редко и кратковременно от SW; в последние дни месяца начал отходить ветр от NO к N, потом дул прямо от N и NNW, был свеж и так холоден, что термометр опустился до +2 градусов; a 27 числа, по утру в 8 часов до +1 1/2, при совершенном безветрии. Самое высокое стояние термометра было 7 го числа = 16° в тени, при свежем WSW ветре. Барометр стоял необыкновенно высоко; в продолжении целого месяца ртуть редко опускалась ниже 30 дюймов, часто поднималась до 30,10. Самая меньшая высота барометра была 29 го при крепком SW ветре; ртуть опустилась в продолжении 18 часов до 29,77. Надежным предвестником хорошей погоды был всегда густой туман, которой также, как и в прошедшем месяце, стоял до 9 ти часов, после уничтожался действием солнечных лучей. При южном ветре не бывало никогда тумана. Перемены Гигрометра произходили от одних только туманов.

Генварь.

Зима начинается, кажется, здесь с сим месяцом, в котором сделалось гораздо холоднее прежнего. 2 го числа опустилась ртуть в термометре одним градусом ниже точки замерзания, при умеренном ветре от NtO и совершенно ясной погоде. 31 го числа по утру в 5 ть часов термометр опустился также ниже точки замерзания 1 1/2 градус.; но в два часа пополудни ртуть поднялась в тени до 13 1/2 градусов; итак через 9 часов произошла разность 15 градусов. Погода стояла при том чрезвычайно хорошая. Кроме сих двух случаев не опускался термометр никогда ниже точки замерзания. Впрочем средняя его высота (хотя в разные часы дня и весьма различная) была в полдень обыкновенно между 7 и 11 градус., а по утру в шесть часов между 3 и 6 град. Ветр дул по большей части от NNO и NNW. Ветры от SW и SO сопровождались всегда дождем и бурею. Худая погода случалась часто не только при южных, как то было в прежних месяцах, но даже и при северных ветрах. Снег шел в виде крупы только однажды при крепком северном ветре; горы покрыты были им несколько часов. Буря и худая погода случались по прежнему во время новолуния и полнолуния. Густой туман, бывший в прошедших месяцах постоянно каждое утро, случался в сем месяце гораздо реже, но за оным следовала всегда хорошая погода. Во время тумана показывал Гигрометр каждой раз большую степень влажности, нежели во время сильного и продолжительного дождя. Высота барометра была почти всегда более 30 дюймов.

Февраль.

Сей месяц и Январь только могут назваться зимними. В последних числах февраля уже начал делаться воздух теплым даже при северных ветрах. Господствующий ветр был N и NNW, дул довольно свежо, а при новолунии и полнолуний очень крепко. 15 го, 16 го и 17 продолжалась сильная буря от NNW со снегом и градом. Термометр показывал полуградусом ниже точки замерзания. Дождь шел почти при всяком ветре. Сверх северных господствовавших ветров, дули также слабые, кратковременные от SW и WSW. В окончании месяца отходил ветр часто от севера к югу, однако редко продолжался долее одного часа и притом был весьма слаб от SW и W. Обыкновенная высота барометра превосходила 30 дюймов; 26 числа только при продолжительном дожде, за коим следовала сильная буря, опустилась ртуть на 29,67; но как скоро принял ветр прежнее направление, то ртуть поднялась опять выше 30 дюймов. О самой меньшей высоте термометра упомянуто выше; самая большая высота оного в тени на вольном воздухе при слабом SO ветре, была 15 1/2 и 15 3/4; но только в полдень. Гигрометр показывал такия же перемены, какие и в прошедшем месяце.

Март.

Сей месяц может назваться пред прочими бурным. Ветры дули столько же часто от SW, как и от NO; первые были вообще весьма жестоки; они сопровождались всегда продолжительными дождями: однако по объявлению Японцев, дождливое время начинается обыкновенно с SW муссоном, которой настает не прежде Мая в полной своей силе. Сделанные нами выше сего примечания, что тремя днями прежде и тремя днями после новолуния и полнолуния бывают крепкие ветры, повторилися и в сем месяце. Через два дня по равноденствии дул весьма крепкой ветр от S и SW с жестокими порывами. Самая великая буря, бывшая при нас в Нангасаки, случилась 26 числа через пять дней по равноденствии и четыре дня по новолунии: ночью еще с 25 го на 26 е сделался ветр крепкой от SW, по утру отошел он к SO, после опять к S и SW; порывы были чрезвычайно сильны. Сей шторм утих скоро по полудни; Японцы называли его тифоном и он иногда мало уступал бывшему Октября 1 го. За сим бурным днем последовали безветрие и туман, продолжавшийся три дни. Высота барометра была не обыкновенно велика и именно 29,64; 17 го и 23 чисел во время штормов не столь сильных, как 26 го показывал барометр 29,61; a Октября 1 го 1804 еще ниже почти тремя дюймами. Окружавшие нас горы и близость берега, вообще причиняли, может быть, сию необыкновенную высоту барометра, как то мы приметили и в порте Св. Петра и Павла. состояние атмосферы было в сем месяце также очень переменно, как и в прежних. Северной ветр, а особливо следовавший за крепким южным, сопровождался всегда холодом. 2 го и 16 го чисел была самая большая высота термометра: ртуть поднималась в тени, до 16 градусов. Самая меньшая высота оказалась до 2, и 1 1/2 градусов. 17 го числа при сильном дожде и крепком югозападном ветре показывал Гигрометр большую степень влажности, а именно 55°; и так пятью градусами более против случившагося до сего времени.

Апрель.

По 18 й день сего месяца, в которой последовал наш выход из Нангасаки, продолжался NO муссон в полной своей силе. Ветр дул почти беспрерывно от N и NNO, по большей части умеренной. В ночи с 4 го на 5 е число, чрез четыре дня по новолунии сделался шторм от NNO с дождем; на другой день был он тише и небо прояснилось. В последние дни нашего здесь пребывания дул ветр очень слабой и погода стояла вообще хорошая. 18 го числа чрез четыре дня по новолунии и несколько часов после нашего отхода настал сильной шторм от SO и продолжался около двух дней. Сему шторму предшествовало двухдневное безветрие, во время коего начал барометр опускаться; высота его, в последние дни первой половины сего месяца, была очень велика, а именно 30 дюймов и 2 1/2 линии. В продолжении первых дней месяца стоял однако Барометр особенно низко; он не поднимался выше 29,40, и так показывался ниже, нежели в сильные штормы, бывшие в Нангасаки; однако, не смотря на то, ветр дули в сие время очень умеренный от NO; но небо было весьма мрачное. Самая большая высота термометра случилась в сем месяце 4 го числа при слабом ветре от NO и OSO, термометр стоял почти через целой день на 20 градусах. 17 го числа при совершенном безветрии ртуть поднималася в оном до 18 и 19° от 10 ти часов утра до 6 часов вечера; самая меньшая высота термометра была 14 го дня по утру в 6 часов; ртуть показывала неполные шесть градусов. Обыкновенная высота термометра была между 8 и 12 градусами.