Путешествия по Европе, Азии и Африке, с 1394 года по 1427 год.

1

В рукописи читается «vіеr und Viertzigesten» (44), вместо «Vier und nuintzigesten» (94) явно по ошибке писца, так как Шильтбергер на той же странице относит поход Сигизмунда правильно к 1394 году. Кроме приведенного грубого анахронизма, встречаются в рукописи и много таких, которые могут быть поставлены на счет автора. К этим погрешностям мы в праве применить то, что Потье (Le livre dе Магсо Роlо, Рагіs, 1866, I, XV) говорит в извинение Марко Поло за то, что он, хотя и участвовал лично в походе, предпринятом Кублай-ханом против царства «Mien» (империя Бирманская) в 1282 году, тем не менее отнес этот поход к 1272 году: Cela ne doit diminuer en rien la confiance qu’il merite; car il lui etait bien difficile, si non impossible, d’etablir d’une maniere exacte la concordance des calendriers mongol ou chinois et europeen etc. Без сомнения, не потребуют более точности, в этом отношении, от бедного невольника, чем от путешественника, который, будучи дипломатом и владея миллионами, гораздо менее подвергался опасности ошибаться.

2

Город этот, превратившийся у Шильтбергера в Pudem, а по изданию 1814 года в Baden, в средних веках назывался Bdin или Bydinum (Schafarik, Sl. Altert. II, 217). По Маннерту (Geogr. der Gr. и R., VII, 87), приведенному Гаммером (Hist. de l’Emp. Ot., I, р. 416), Видин занимает место древнего города Bononia, ныне туземцами названного Bodon; прибавим, что у Византийцев, напр. у Акрополиты, Видин назван Bodene, а у современника Шильтбергера, маршала Бусико (Boucicaut), который участвовал при взятии сего города — Baudins (Pelitot, Collect. complete de mem. etc. Paris, 1819, VI, 448).

3

Владетелем края и города уже не мог быть Шишман, предавшийся под власть султана еще в 1392 году, когда Турки овладели Никополем и Видином. Он скончался в темнице, тогда как младший сын его Шишман же, принявший ислам, был назначен пашою саруханским. Так, по крайней мере, читаем у Рема (Gesch. des Mittelalters, IV, 2, р. 584); по Шильтбергеру же (см. ниже), Баязит дал ему город Самсун, взамен родовых его владений. Может быть, он сначала получил Сарухан и оттуда был уже переведен в Самсун, завоеванный Турками только в 1392 году. Город же Видин мог быть сдан Сигизмунду старшим братом Шишмана, вероятно, Иоанном Страцимиром. По крайней мере нам известно, что сын Страцимира, Фружин умер в Кронштадте в 1460 году. От маршала Бусико (р. 448), мы узнаем, что город Видин был ему сдан «par le seignour du pays lequel etait Chrestien grec et par force avait ete mis en la subjection des Turcs».

4

Гаммер (I, c. I, 328) полагает, что Шильтбергер тут говорит об Орсове. Однако автор «Истории Оттоманской империи» сам присовокупляет в примечании, что город Орсова Бонфннием (Dec. III, 2 р. 377) назван Oristum, и что этот последний не был тождественный с крепостью Raco, взятой христианами после Видина, по свидетельству участвовавшего при его осаде Французского маршала (1. с. 449), почему и нет сомнения, что безимянный город Шильтбергера был Раховв, лежащий на пути, которому следовало христианское войско, тогда как ему пришлось бы не только возвратиться обратно, если бы, по взятии Видина, оно хотело еще приступить к осаде Орсовы, но предпринять дело невозможное, так как эта крепость тогда уже была во власти христиан: Orizo et Bidinio — expugnatis (Thawrocz IV, 8 ар. Schwandtner, Scr. rer. hung I); Oristum et Budinum — expugnata (Bonf.)

5

Это место, поставившее в тупик издателей и толкователей Шильтбергера, не представит более трудностей, если взять во внимание, что в его время полагались в Болгарии два Никополя — Большой и Малый. При Большом Никополе происходило несчастное для христиан сражение в 1396 году (Thwrocz, Chr. Hung. ар. Schwandtner, I. с. I, 221). Малый же Никополь был взят Сигизмундом еще годом прежде (ibid. 229; cf. Rehm, 1. с. 487). Этот город, находясь при Дунае, должен был совпадать с нынешним Nicopoli или Нигеболи, который посему самому не мог быть Шильтбергеров Шильтав: иначе христиане не имели бы надобности осаждать его, если бы он им уже принадлежал. Посему самому не было бы удивительным, если бы Шильтбергер под своим Шильтав разумел Шистов, лежащий при впадении Янтры в Дунай, в 40 верстах к Ю -В. от Нигеболи. Говоря, что Шистов также назывался Никополи, Шильтбергер немного только удаляется от истины: ибо в небольшом расстоянии от Шистова и теперь еще видны, возле деревни "Nicobi" или "Nicoupi", на Янтре, развалины города, в котором уже Гаммер (I, 429) узнал Большой Никополь. В пользу мнения, что здесь именно произошло несчастное для христиан сражение в 1396 году, может служить то обстоятельство, что по древней молдавской летописи, обнародованной В. II. Григоровичем (О Сербии и пр. Казань, 1859, стр. 34), Баязит преследовал христиан до Дуная. По крайней мере автор этой заметки долженствовал бы выразиться иначе, если сражение произошло бы близ Малого Никополя, прилежащего к самой реке. Город этот именем своим обязан победе, одержанной императором Ираклием над Хозроёсом, царем персидским. Без сомнения, он был прозван Малым для различия его от города Никополя, основанного Траяном в память его побед над Даками и лежавшего, по Иорнанду (De reb. get. с. 18), возле Ятра, т. е. на месте нынешней деревни Никупи, которую современники Шильтбергера смешали с Шистовом, напр. Gobelin (Pers. aet. VI с. 70): VI (вместо IV) Cal. Octobris factum est bellum inter regem Ungariae et regem Turcarum apud urbem Sallowe, quae apud Graecos Nicopolis vocatur, de qua Jordanes episcopus sic dicit: Trajanus imperator, victis Sarmatis, condidit civitatem in Thracia et vocavit eam Nicopolim, i. e. civitatem victoriae, et est de partibus Bulgariae. Напрасно Форбигер (Hbuch d. Geogr. III, 1096) считал себя в праве переместить Траянов Никополь из соседства Шистова в Нигеболи, преимущественно на том основании, что на монетах древнейшего Никополя читаются слова Νικοπολιτων προς Ιςτρω и что посему самому город этот должен был находиться на самом берегу Дуная. "Если", говорит немецкий географ, в полной уверенности в своей собственной безгрешности, "Иорнанд ставит этот город возле Ятра (Iatrus), то он явно ошибается: ибо на карте Пейтингерской, где вовсе нет города Никополя при Истре, наименование Nicopolistrum отмечено возле Янтра (Iantrus)". Г. Форбигер не ошибается, утверждая, что это наименование есть скорей сокращение слов Nicopolis ad Istrum, нежели — Nicopolis ad Iatrum.Но из этого отнюдь не следует, что автор таблицы Феодосийской отметил не кстати свой Nicopolistrum возле Янтры. По крайней мере я не вижу, почему он не мог бы к имени города Никополя, лежавшего возле этой речки, прибавить имя главной реки, текущей в недальнем от сего города расстоянии, подобно тому, как этот самый город Птолемеем (III, 11, 11) назван Νικοπολις περι Αιμον, по причине гор, не слишком далеко от него пролегающих или же — как город Ольвия, лежащий при Гипанисе, многими другими авторами от имени главной реки назван Борисфенесом. Если же город Истрос, отстоявший в 500 стадиях от Дуная, тем не менее мог заимствовать свое имя от этой реки, то и неудивительно, что Никополиты, владения коих, без сомнения, доходили до впадения Янтры в Дунай, считали себя в праве упомянуть о главной из этих рек на своих монетах. По близости развалин их города от крепости Шистова, современные Шильтбергеру авторы легко могли применить к последней наименование древнего города, тем более, что при нем именно одержана была победа Баязитом над христианами, выступившими ему на встречу на расстояние мили от осажденной ими крепости дунайской, завоеванной за год перед тем Турками (Rehm, Gesch. d. M. a, IV, 3, p. 148). Смею надеяться, что изложенное здесь мнение будет признано более правдоподобным, нежели предположения Ашбаха (Gesch. K. Sigismunds, I, 100, зам. 38), по которому Большой Никополь, вероятно, лежал близ Рахова, против устья реки Шиль (Schyll) в Дунай, и посему был назван Шильтау, Schyllaue

6

Победа, действительно, решена была в пользу Баязита Стефаном, князем Сербии, которую нельзя не узнать в имени Irisey издания 1859 года, и Syrisey у Пенцеля, вместо Sirfien или Syrfien, как страна сия называется у современных немецких писателей. Так, напр., читается у биографа Сигизмунда — Виндека, приведенного Ашбахом (Gesch. K. Sig. 1, 234) под 1408 годом: do zog er gegen Sirfien und Raizen (Расция) und teidingete mit dem Tischhot, т. е. с Деспотом, как уже заметил В. И. Григорович (О Сербии и пр. Казань, 1859, стр. 54), тогда как Ашбах разделывается с этим словом заметкою: der Name scheint verstuemmelt, denn der Fuerst hicsz Stephan.

7

Герцог бургундский, о котором здесь говорит Шильтбергер, был доблестный граф неверский, дядя Карла VI, имевший эатем прозвание Бесстрашного, Jean sans peur. В Шильтбергеровом hans putsokardo, или Butsukardo можно также легко узнать маршала Ивана Бусико (Boucicault), уже приведенного ради его записок об этом же походе. Что же касается упомянутого нашим автором господина Centumoranto, иди Centumerando, то он, по Фальмерайеру (54, прим. 10), назывался собственно Saint-Omer. Не зная, на каком основании он так думал, я позволил себе заменить это имя именем "Chasteaumorant", более похожим на Шильтбергеров Centumoranto. Притом мы читаем в записках Бусико, что некто Иван Шатоморан прибыл вскоре спустя в Турцию с деньгами, назначенными для выкупа французских рыцарей. В числе их легко мог находиться однофамилец и даже близкий родственник этого Ивана Шатоморана, которому затем маршал, при выезде своем во Францию, поручил защиту Константинополя против Турок. Впрочем можно справиться о затронутом здесь вопросе в древней грамоте, хранящейся в Дижонском архиве и обнародованной Бюшоном в примечаниях, им прибавленных к его же изданию хроник Фруассара (Pantheon litteraire Ш, 226). Я не имел случая пользоваться этим собранием, подобно тому, как и многими другими трудами, с помощью коих мне удалось бы, быть может, покончить с разными вопросами, которыми занимаюсь в настоящем опыте. Надеюсь, что это обстоятельство будет взято во внимание учеными, если только труд мой вообще удостоят обсуждения.

8

Согласно с Шильтбергером, маршал Бусико (1. с. 465 и 471) свидетельствует, что Баязит умилостивил известное число Французских вельмож, в надежде получить за них "grand tresor et finance". В числе их он упоминает двоюродных братьев короля Генриха и Филшша де Бар, конетабля графа д’Э (d’Eu), графа де ла Марш и господина де ла Тремуль (Tremouille). Но маршал не помогает нам в отыскании народности и настоящего имени Шильтбергеровых "Hansen von bodem" и "stephan Synueher". В издании Пенцеля последний назван "Synther", которого я, до лучшего определения, принял за Фальмерайерова "Сент-Омер". Иван Бодемский мог быть тот христианский князь, который сдал Видин Сигизмунду.

9

По Фруассару (IV, с. 52, р. 403), приведенному Ашбахом (1. с. I, 112), Сигизмунд в Константинополе сел на корабль родосский, "lequel avait la amene pourveance". По "Histoire de Chypre" (ibid.), король на венецианском корабле отплыл вместе с великим магистром Филибером де Нальяк в Родос и отправился в Далмацию, с чем согласен Thwrocz (IV, 9), прибавляя, что он затем пристал к берегу Кроации. Страну сию вероятно, имел в виду Шильтбергер, когда говорит, что короля везли в Венедскую землю, windischy land. Правда, в другом месте (LVI), где исчисляются языки, на которых служили Богу по православному обряду, Шильтбергер также говорит о "winden sprach", прибавляя, что Турки называли этот язык arnaw. Но едва ли не в этом случае слово, весьма похожее на турецкое наименование Албанцев, т. е. Арнаут, по какому-нибудь недосмотру попало в рукопись нашу вместо horwal, т. е. вместо турецкой формы имени Кроации. Во всяком случае, Шильтбергер под своим windisch land столь же мало мог разуметь Албанию, как владения венецианские, в состав коих в его время отчасти входила родина Шкипетаров. По крайней мере в современном ему письменном памятнике, приведенном Ашбахом (1. с. Beilage XI) Винды (Winden) различаются как от Венециан, так и от Албанцев. В донесении о празднествах, данных в Буде в честь польского короля (1412), упомянуты, в числе присутствовавших: Венгры, Богемцы, Поляки, Пруссаки, Русские, Литовцы, Греки, Татары, Турки, Валахи, Босняки, Сербы, Винды, Итальянцы (Walhen), Немцы, Французы, Англичане, Албанцы (Albancsen), палестинские Евреи и много других язычников с длинными бородами, большими Bruechen (брюками или брухами?) высокими шляпами и длинными gollern (халатами?). Так как венецианские послы, участвовавшие в этом съезде (Aschbach I, 342), не упомянуты отдельно, то они в приведенном списке, вероятно, подразумеваются, вместе с другими Итальянцами, под общим именем Влохов, Walhen. Применить к ним название Winden нельзя уже по той причине, что немного ниже, в той же грамоте, где говорится о войне их с Сигизмундом, они названы Venedier. Правда и то, что Шильтбергер, столь же хорошо как Кроатов, мог смешать с Арнаутами Хорутанов, или иллирийских Славян, которых его соотечественники и ныне еще преимущественно называют Виндами и жилища коих также доходили до Адриатического моря. Но так как между ними тогда уже вовсе не было православных христиан, и так как Сигизмунд, на обратном пути, вовсе не приставал к берегу Иллирии, но прямо отправился из Далмации, чрез Книн, в Венгрию, то и должно думать, что Шильтбергер под своими Ариаутами разумел не Хорутанов, но Кроатов, исповедывавших, по крайней мере отчасти, православную веру; мало только, по своему наречию, различающихся от обитавших в их соседстве иллирийских Славян и, подобно сим последним, означавшихся в средних веках родовым именем своим, почему и неудивительно, что Немцами они также были тогда называемы Виндами (Schafarik, Slav. Alterthuemer, Leipzig, 1844, II, р.; 307.

10

Штирийские историки, замечает Гаммер (І.с. р. 57 n. 15), не обратили внимание на это известие, с которым также, быть может, в связи начало некоторых из славянских колоний в Малой Азии, отнесенное г. Ламанским (О Славянах в М. Азии и пр.) к гораздо древнейшему времени.

11

Так Шильтбергер называет султана египетского, потому что, имея при себе халифа, он считался первым из мусульманских владетелей. Султаном тогда был Беркун, с которым начинается ряд Мамелюков черкесских, если исключить Бибарса II, царствовавшего только несколько месяцев (1309-10). За двадцать лет до восшествия на престол (1382), Беркун был привезен рабом в Египет из Крыма, куда предварительно был отправлен из родины своей на Кавказе.

12

Это был Ахмед, сын Овейса, сына Джелайрида Гассана Великого, потомка Абаки, сына Гулагу, сына Тулуя, сына Чингисхана. Изгнанный Тамерланом из Багдада, он возвращался туда несколько раз, именно в 1395 году, и удержался там до 1402 года. Еще до сражения при Никополе, Баязит писал ему между прочим, что, по его мнению, изгнание Тамерлана для них было делом более важным, чем изгнание Текфура, т. е. греческого императора (Hammer, H. de l’emp. Ot. II, 466, note XV).

13

Еще до сражения при Никополе, вся Персия была завоевана Тамерланом и разделена им между своими сыновьями Омар-шейхом и Миран-шахом и другими эмирами. Шах Мансур, также обратившийся к Баязиту с требованием пособия, погиб, еще в 1393 году, в сражении при Ширасе; прочие члены династии Муцафер преданы были смерти Тамерланом, за исключением двух сыновей шаха Шудьи, Зейн-Алабин н Шебель, которые кончили жизнь в Самарканде (Weil, Gesch. d. Chalifen, II, 40). Трудно поэтому угадать, какому персидскому владетелю Баязит послал в подарок пленных христиан.

14

По Нейману (прим. 19), Шильтбергер под Белыми Татарами разумел свободных, в противоположность к Черным, покоренным, платящим дань. В свою очередь Эрдман (Temudschin d. Unerschuetterliche, Leipzig 1862,194) под именем Белых Татар подразумевает, по Рашид-Эддину, турецкие племена, впоследствии названные Монголами, т. е. Татар собственно; Черными же Татарами считает настоящих Монголов т. е. тех, которые первоначально означались этим именем. "Покоривши" — говорит он —"Белых Татар и другие турецкие племена, Черные снова приняли древнее свое имя Монголов и простерли власть свою до восточной Европы, сообщая имя Татар западным Туркам, за исключением тех, которые им противостояли в Малой Азии, а затем явились в Европе под именем Османли или Оттоманских Турок".

Все это однако не показывает нам, где обитали Белые Татары Шильтбергера, которые затем еще часто им упоминаются. Так, мы узнаем от него:

1. Что сильный владетель их края был зятем владетеля Сиваса Кази Бурхан-Эддина, убитого Кара Еленом или Улуком, начальником Туркменов Белого-барана;

2. Что Белые Татары, осадившие город Ангору, принадлежавший Баязиту, принуждены были ему покориться;

Что они, числом 30.000, в сражении при Ангоре, перешли на сторону Тамерлана и тем доставили ему победу. — Соображая все эти обстоятельства, я спросил себя, не разумел ли Шильтбергер под Белою Татариею Белую Орду магометанских авторов, переименованную в Синюю нашими летописцами, потому что она имела кочевья около Синего моря (Аральского озера). Составляя вотчину старшей линии Джучидов, эта орда, столицею которой был Сигнак на верхней Сыр-Дарье, зависела сначала до известной степени от Золотой Орды, где царствовали потомки Батыя, второго сына Джучиева. Но вскоре эта зависимость прекратилась и к концу XIV века один из членов старшей линии, знаменитый Тохтомыш, низвергши с престола, при помощи Тамерлана, родного дядю своего Урус-хана, успел даже подчинить своей власти всю Золотую Орду. Поссорившись потом с своим покровителем, этот честолюбец должен был искать дружбы Баязита, который в свою очередь не мог не дорожить ею, чтобы увеличить число своих союзников, при грозящей им всем опасности со стороны владетеля Джагатая. Поэтому не было бы странным, если бы султан отправил несколько христианских пленников к Тохтамышу, хотя с тем чтобы утешить его на несчастный исход его борьбы с Тамерланом в 1395 году. По крайней мере, Баязит принял радушно приверженцев Тохтамыша, которые, после его поражения при Тереке, искали убежище в Малой Азии и коими предводительствовал Таш-Тимур. По мнению Савельева (Монеты Джучидов С.-П. 1858, р. 314), последний, бывший прежде правителем Крыма, под верховною властью Тохтамыша, сам принадлежал к фамилии Джучидов. Правитель Сиваса поэтому не уронил бы свое достоинство, если бы вздумал выдать за него свою дочь; в свою очередь Таш-Тимур, по причине этой связи, мог изменять своему благодетелю, приступая к осаде Ангоры, причем мог, по обыкновению своих соотечественников, влечь с собою жен и детей. Наконец, примирившись с султаном по необходимости, он мог тем не менее изменить ему при Ангоре и перейти на сторону Тамерлана, который таким образом мог быть обязан победой Татарам, служившим в войске Баязита — согласно с свидетельством арабских писателей, — а не турецким владетелям малоазиатским, как полагали персидские и турецкие историки.

Все это однако не достаточно, чтобы решить утвердительно вопрос о тождестве Белых Татар Шильтбергера с Татарами Белой орды; напротив того, должно думать, что между ними не было ничего общего, кроме имени, если иметь в виду то, что говорил Клавихо (Hist. del Gran Тamorlan ect. Madrid 1782, 97), коего слова я приведу в подлиннике, так как труд кастильского посланника мало известен за Пиренеями, и тем более у нас. Упомянув о взятии Сиваса Тамерланом, испанский дипломат продолжает: "E antes que alla llegase fallo una generacion de gente que llamaban Tartaros Blancos, que son una gente que se andaban todavia a los campos, e peleo e tovo guerra con ellos: a los quales vencio, e los tomo, e tovo preso al Senor dellos, e podria aver bien fasta cincuenta mil omes e mugeres, e llevolos consigo. E de alli fue a la ciudad de Damasco" etc.

В другом месте (р. 122) он снова говорит о Белых Татарах, покоренных Тамерланом, замечая, между прочим, что их кочевья находились между Турцией (Малой Азией) и Сирией: "E estos (Белые Татары) eran naturales de una tierra que es entre la Turquia e la Suria".

Не подлежит сомнению, что эти Белые Татары были тождественны с Шильтбергеровыми, и что посему самому последние не могли принадлежать к Белой Орде, а это тем более, что она у него постоянно называется Великою Татариею. Поэтому можно сказать, не ошибаясь, что Белые Татары обоих путешественников были Туркмены, обитавшие в восточной части Малой Азии, где их потомки ныне еще отличаются монгольским типом и образом жизни Белых Татар Клавихо и Шильтбергера (Vivien de Saint-Martin, Descr. de l’Asie Min. II, 429). Действительно, в их время восточная Киликия составляла собственность двух туркменских династий, еще не подпавших под власть Оттоманских Турок. Существование этих небольших государств началось в 1378 году, т. е. с эпохи, когда короли армянские из фамилии Лузиньян, наследовавшей Рупенам в 1342 году, были изгнаны из Киликии египетскими Мамелуками-Багаритами; главными городами были Мераш и Адана. Последний был подвластен роду Бенн-Рамазан; в Мераше владели Зулкадириды, именем коих Турки и ныне еще означают область, им принадлежавшую. Обе фамилии удержались до 1515 года, в котором были покорены султаном Селимом, присоединившим их владения к Турецкой империи (Vivien de Saint-Martin, I. с. I, 529)

Кажется, что начальник Белых Татар, о коих говорит Клавихо, именно принадлежал к фамилии Зулкадиридов. Против них, по крайней мере, Тамерлан послал отряд немедленно после взятия Сиваса, чтобы их наказать за то, что они его беспокоили во время осады сего города (Weil, 1. с. II, 82), и вскоре спустя Монголы забрали стада, принадлежавшие члену сей фамилии, коего кочевья находились в окрестностях Пальмиры (ibid. 91). Подобно Белым Татарам Клавихо, те, которых имел в виду Шильтбергер, были, по крайней мере отчасти, подданными Зулкадиридов. Баязит хотел женить сына своего Солимана на дочери Насир-Эддина Зулкадир: (Hammer, 1. с.), которого поэтому мог не обходить при рассылке христианских пленных своим мусульманским собратам. Тот же Насир-Эддин принял своего родственника, сына Кази-Бурхан-Эддина, бывшего, по Шильтбергеру, шурином короля Белых Татар. Брат Насир-Эддина Садака был покорен Оттоманами (Weil. 1 с. II, 74) около того же времени, когда, по Шильтбергеру, Баязит победил Белых Татар. Наконец и объяснилось бы видимое противоречие в указаниях различных писателей, касательно народности воинов, перешедших на сторону Тамерлана во время сражения при Ангоре, если бы Белые Татары, изменившие тогда Баязиту, были Туркмены, подвластные малоазийским князьям из дома Зулкадир или Бени-Рамазан.

15

Шильтбергер говорит об Армении собственно, названной им Великою для различения ее от Малой, под которой разумели сначала восточную часть Каппадокии, прилегающую Евфрату. В течение средних веков наименование "Малая Армения" распространялось над остальною частью Каппадокии, по мере того, как она населялась Армянами, изгоняемыми из древней родины своей Сельдчуками и Туркменами. Затем Армяне даже занимали большую часть Киликии и северные области Сирии, или древнюю Коммагене, которая была наименована тогда Эвфратсе. Все эти новые приобретения входили в состав Малой Армении.

16

Город этот, занимая место древней Ларанды, ныне называется Караман по имени сына некоего Армянина Софи, которому он был уступлен султаном иконийским Ала-Эддином (1219-1237) с частью Каппадокии и Киликии. Сын Карамана Могаммед распространил пределы своего государства во все стороны и овладел даже Икониумом, или Коние. Его сын Али-Бек, прозванный Ала-Эддин, был женат на сестре Баязита Нефизе, что не помешало ему сделать нападения на владения своего шурина. В войне, поэтому происходившей между обоими, Караман был взят в плен Турками по взятии ими Икониума, в 1392 году. По Цинкейзену (Gesch. d. Osm. Reichs, I, 350), он был убит губернатором Ангоры, Тимур-Ташом, без ведома Баязита, желавшего пощадить своего шурина. Сыновья Карамана, Ахмед и Могаммед были восстановлены в своих владениях Тамерланом. Им принадлежали, кроме главного города Ларенде, который нельзя не узнать в Шильтбергеровом Karanda, еще города: Алаия, Деренде, Сис, Вейшехер, Коние, Акшехер, Аксарай и Аназарба.

17

По Халкокондилу (ed. Bonn. 136) старший сын Баязита Ореовул, т. е. Эртогрул, был взят в плен Тамерланом в Сивасе (1400) и вскоре спустя казнен. Арабские и персидские летописцы проходят этот факт молчанием; даже Шериф-Эддин ничего о нем не говорит. По Араб-Шаху (Weil, 1. с. II, 82) в Сивасе был комендантом сын Баязита Солиман, который однако до взятия города Монголами успел из него удалиться. По Нейману (р. 63), Шильтбергер говорит о нем именно, превращая его имя и титул (эмир Сулейман) в wirmirsiana, или Mirmirfirianam (в изд. 1814 года), что я не смел читать эмир Муза или Иза, так как оба были младшие братья Солимана.

18

Это — древний Амизос, ныне еще Турками называемый Самсун. "Византийцы" — говорит Фальмерайер (Gesch. d. K. v. Trapezunt 1827, р. 56, 289) — "часто из греческих наименований образовывали новый именительный падеж. Так, они пред именами городов ставят σις, сокращено ες и ς. Αμισος становится σ'Αμισον, Σαμσον. Город этот, главный в области древних Джаниев или Цаниев (Suani, Tzuani), принадлежал другому Баязиту, прозванному Кётёрум, хромой. Он погиб в борьбе с Баязитом около 1392 года.

19

Нельзя определить эпохи, когда Генуэзцы поселились в Амизосе, названном ими Симиссо. Колония их, как справедливо заметил г. Гейд (Die ital. Handelscolonien am Schwarzen Meer, в Ztschrift. f. d. ges. Staatswissenschaft, XVIII, р. 710), должна была здесь существовать до 1317 года, поелику в уставе "Газарии" сего года уже упоминается консул в этом городе. Но, так как в уставе 1449 года (Зап. Од. Общ. Ист. и Древн. V, 629) не говорится о подобном чиновнике генуэзском в Симиссо, то не могу согласиться с г. Гейдом, что Генуэзцы удержались там до 1461 года, в котором Могаммед II положил конец главному их поселению в Самастре, или Амастрисе, в овладел Синопом, где Генуэзцы имели еще консула в 1449 году (ibid. 809). Вероятно, они были изгнаны из Самсуна в 1419 году, по взятии Могаммедом I части сего города принадлежавшей неверным (Hammer, 1. с. II, 180 и 372 прим. XIV). В это время Шильтбергер находился еще в Азии и знал, кажется, что Генуэзцы тогда именно должны были убираться из города. По крайней мере, говоря, что Итальянцы из Генуи (die walhen von Genaw) владели им во время Баязита, он хотел, вероятно, дать знать, что затем их там уже не было. В 1404 году, когда мимо "Simiso" проезжал Клавихо (1. с. 82), один из обоих тамошних замков еще принадлежал Генуэзцам; другой вместе с городом (villa) Мусульману Халаби (Muzalman Chalabi), т. е. сыну Баязита, принцу (челеби) Сулейману (ум. 1410 cf. Pharantzes, I, 18).

20

Город этот Шильтбергером назван столицею средней Болгарии, потому что, как явствует из другой главы (XXIX), ему известны были еще две другие, с столицами Видин (Budem) и Калиакра при Черном море, которую Фальмерайер (cf. р. 93) смешал с Kalliatis, Callat или Calantra, потому что имя города у Шильтбергера читается Callacercka. Разделение Болгарии на три части последовало по смерти царя Александра, разделившего свои владения между тремя сыновьями Срацимиром, Асаном и Шишманом.

21

Бурхан-Эддин, как было замечено выше, был владетелем Севастии, или Сиваса, превращенного Шильтбергером, по рассеянности, в "tamast", т. е. Дамаск. В являющемся в этой главе турецком вельможе Отмане легко узнается Кара-Иележ, начальник туркменской орды Белого-барана.

22

Восточные историки не сходятся между собою касательно эпохи смерти Бурхан-Эддина и присоединения его владений к Баязитовым. Уже Сеад-Эддин (ср. Weil 1. с. II 60, прим. 1) заметил, что их показания в этом отношении колеблются между годами 794 и 799 гедждры (1391-1396 нашей эры). Гаммер, в своей "Истории Оттоманской империи" (фр. пер. I, 510), произносится в пользу мнения Нишанди, по которому сказанные события случились в 795 (1392) году. Таков также взгляд Цинкейзена (1. с. I, 353), который не сомневается в том, что общий ход событий и лучшие источники свидетельствуют в пользу 1392 года, тогда как Вейль (I. с.) ясно доказывает, что смерть Бурхан-Эддина не могла последовать ранее 1398 года. Кажется поэтому, что восточные писатели, коим следовали немецкие историки, смешали день войны Баязита с владетелем Сиваса, из коих одна производилась до сражения при Никополе (1396), а другая после. Действительно, мы узнаем от Шильтбергера, что до войны, в которой он лично участвовал (und by dem zug was ich och, р. 68), младший сын Баязита изгнал Бурхан-Эддина из "marsuany" (стр. 61). Город этот, лежавший на границе Карамании, должен был соответствовать городу Marsivan (Vivien de Saint-Martin, 1. с. II, 448), названному Мерзифун Хаджи-Халфою (Gihan-Numa, Lond. Goth. 1818, II, 407 и совпадавшему, вероятно, с селением Моривасу, родиной св. Стефана Сугдейского (Зап. Одес. Общ. V, 623). Посему-то Нейман (стр. 29) не кстати думает, что Шильтбергер под своим Марзуанн разумел Амазию, уже отнятую Баязитом, хотя не у Бурхан-Эддина, но у Баязита Хромого вместе с Самсуном, Кастамуною и Османджином (Hammer, 1. с. I 312-315). Во всяком случае, издатель сочинения Шильтбергера напрасно полагает, что последний два раза говорит о походе, в котором лично участвовал: сначала в 5-й главе вкратце, а затем в 9-й со всеми подробностями, обличающими очевидца. По крайней мере Шильтбергер, говоря об этом (втором) походе, замечает, что в нем командовал войском старший сын Баязита, а не Могаммед. Между тем сам он говорил выше, что султан поручил именно Могаммеду начальство над войском, отправленным к "marsuany", и что это был первый поход сего принца, который в 1392 году должен был иметь от роду четырнадцать лет, так как он скончался в 1421 году, имея от роду не более сорока трех лет.

23

Малатия, древняя Мелитене, на Евфрате, была столицей Малой Армении и местом гарнизона двенадцатого легиона, получившего затем, при Марке-Аврелии, вследствие совершившегося чуда, прозвание fulminatrix (Ritter, Erdkunde, X, 860). Ссылаясь на Сеад-Эддина, Гаммер (1. с. 345) и Цинкейзен (1. с. 356) утверждают, что город этот был взят Оттоманами между годами 798 и 800 магометанской эры, вместе с разными городами, принадлежавшими султану египетскому. В свою очередь Вейль (1. с. 70-73) уверен, что Малатия не могла быть взята Турками ранее 801 года, судя по свидетельству арабских писателей, по которым известие об этом событии получено было в Египте уже по восшествии на престол султана Фараджа, наследовавшего отцу 20 июня 1399 (801) г. Для подкрепления своего мнения, автор "Истории Калифов" приводит обстоятельство, что один из приведенных арабских авторов сам видел письмо, в котором о взятии Малатии было донесено Итмишу, атабеку иди дядьке (Gouverneur, Regent) юного султана. Однако этот сановник мог получить сказанное письмо еще при Беркуке, при котором он уже был в большой милости, поелику султан, на смертном одре своем, избрал его экзекутором своего завещания. С этим взглядом более согласуется показание Шильтбергера, между тем как то, что он говорит о взятии Адалии, может послужить для объяснения странного места в итальянском переводе книги Сеад-Эддина: Et havendo spedito al conquisto di Chianchria (Кангире, древняя Гангра) Timurtas Bassa, pero tutto quel paese insieme con la citta d’Alena (la qual’e patria de philosophi) eol suo distretto pervene in poter del re, il quale prese anco dalle mani de’Turcomani la citta di Bechsenia (Behesna) e di Malatia и пр. "Здесь ошибка вкралась или в текст, или же в перевод", говорит Вейль (1. с. 70), показав, что Гаммер и Цинкейзен решительно ошибаются, когда из этого места выводят заключение, что родина Сократа подпала под власть Турок в том же походе, в котором они овладели Малатиею и другими городами. По крайней мере было бы весьма естественным, если бы они, по взятии этих городов, обратились против Ангоры и затем против Адалии, или Саталии, лежащей возле развалин древней Атталии в Памфилии, и признанной Нейманом (ст. 70) тождественною с Шильтбергеровой Адалиею, поелику город этот лежал, подобно Саталии, против острова на морском берегу. В пользу своего мнения, Нейман мог бы сослаться на Acta Patriarchatus constantinopolitani, из коих видно (Зап. Одес. Общ. V, 966), что Саталия была взята неверными около 1400 года. При всем том мне кажется что Шильтбергер под Адалиею разумел не Саталию, но скорей — город Адану в Киликии. Вот мои доводы: город этот еще в ближайшем расстоянии от Кипра, чем Саталия, хотя и не лежит при морском берегу, что впрочем и Шильтбергер не говорит касательно Адалии. Притом Адана состояла под верховной властью султана египетского, чего нельзя оказать о Саталии, которая, принадлежав, по очереди с 1207 года то султанству Икониумскому, то сельдчукским владетелям области Текке и королевству Кипрскому, тогда уже была присоединена к Оттоманской империи (Weil, 1, 505; ср. Heid, 1. с. ХVIII, 714). Наконец, заметка Шильтбергера, что в окрестностях Адалии занимались исключительно разведением верблюдов, гораздо удобнее применяется к Адане, чем к Саталии, бывшей тогда уже одним из главных центров левантской торговли и вокруг которой разведены были прекрасные сады, которыми город этот и ныне отличается. Как бы то ни было, читатель, надеюсь, согласится со мной, что Сеад-Эддин, или его переводчик Братутти, могли смешать Афины или с Саталиею, или с Аданою, и что последний именно город мог быть взят Тимурташом в том же самом году, в котором он овладел Бегесною, Малатиею и другими киликийскими городами.

24

По смерти султана Беркука, его сын Алмелик Алнассер Абу-Саадат Фарадж вступил на престол, имея от роду не более тринадцати лет. Произнося по-своему одно из прозваний сего монарха, Шильтбергер называет его "Joseph" вместо Abu-s-Saadat. Это явствует из другого места (см. ниже), где он сего же султана называет уже не Иосифом, но "Jusuphda". Притом Абу-Саадат Фарадж, тотчас по восшествии своем на престол, принужден был, подобно Юсуфде Шильтбергера, бороться с одним из приближенных своего отца (Итмишем, о котором было упомянуто выше). Наконец, Фарадж кончил жизнь свою точно таким же образом, как Юсуфда, будучи также пленен и обезглавлен (1412; Weil, 1. с. II, 124: молодой ассассин разрезал ему горловую жилу). Восточные писатели ничего не говорят о пособии, поданном ему Баязитом во время сказанной борьбы его с служителем Беркука. Молчание их однако не заставляет нас усомниться в достоверности факта, два раза упомянутого Шильтбергером, который сам состоял при отряде, отправленном Баязитом на помощь султану, в котором турецкий султан должен был видеть союзника против грозящего им обоим могущества Тамерлана. Действительно, успехи монгольского завоевателя остановились бы, если бы только оба султана решились поддержать один другого со всеми силами. По Абул-Магазину (Weil, I. c. II, 71), сам Тамерлан, при известии о смерти Беркука, выразился следующим образом: Баязит — отличный полководец, но воины его никуда не годятся; напротив того, Египтяне и Сиряне — отличные воины, но у них нет хороших начальников. Во всяком случае, Баязит, вскоре спустя (1400), просил пособия у султана египетского (Ibid. 81, пр. 42), хотя тщетно: или потому, что в Каире еще не забыли о не слишком давнем нападении его на Малатию, или же, скорее, потому, что там считали необходимым сосредоточение военных сил для собственной своей защиты.

25

Современные историки Абул-Магазин и Араб-шах (cf. Weil, 81), почти таким же образом, как Шильтбергер, описывают жестокое обхождение Тимура с жителями Сиваса, взятого им в 1400 году, после восемнадцатидневной осады. Даже поклонник Тамерлана Шериф-Эддин мало различествует от нашего автора при описании ужасных подробностей этой катастрофы (Hammer 1. с. II, 59).

26

По взятии Сиваса, Тамерлан направил путь свой в Сирию, где овладел разными городами, между прочим Дамаском; затем, переправившись чрез Евфрат, вошел в Багдад. Между тем Баязит овладел Эрцингианом, принадлежавшим Тагертену, который уже признал верховную власть Тамерлана. Этот поступок султана ускорил борьбу, которая должна была возгореться между ним и Тамерланом и о которой Шильтбергер распространяется в этой главе. В следующих главах (14-19) он описывает походы, только что нами упомянутые, равно как и другие войны Тамерлана, полагая, что они происходили после сражения при Ангоре: говоря о них по наслышке, он однако не мог дать себе отчета в хронологической их последовательности. По сей же причине он ошибается в определении порядка, в котором последовали войны, предпринятые Баязитом до сражения при Никополе. Он воображал, что эти войны происходили во время его пленения, так как он тогда только слышал о них от своих новых сотоварищей.

27

Так восточные писатели называют владетеля Эрцингиана, тогда как Клавихо (92-6), у которого можно найти много подробностей о домашних делах сего "gran caballero", называет его Zaratan (в произношении Tharatan). Шильтбергер поэтому не слишком виноват, когда вздумал именовать сего же владетеля Tarathan. Что же касается резиденции сего последнего, лежащей при Карасу, или большом западном рукаве Евфрата, то я узнал от г. армянского архимандрита в Феодосии, Г. Айвазовского, удостоившего меня письменного ответа на разные вопросы, которые я ему представил касательно истории его единоверцев во время средних веков — что сказанный город в старину назывался Эриза, затем Эрцига (Erznga). Турки превратили это имя в Арцинган, как город и ныне называется. По Марко Поло (изд. Pauthier, 1,58,62 cf. Ritter 1. с. X, 266), у которого город называется Arzingen, он был столицею Великой Армении; в Малой же Армении главным городом был Сис (Sis). Это видимое противоречие с нашим автором происходило от того, что в его время, как видно из другой главы, Армения разделялась на три части, с столицами Сис, Эрцингиан и Тифлис. Первый из этих городов принадлежал тогда султану египетскому, оба другие — Тимуридам, а именно любимому сыну Тамерлана Шах-Роху. В древности уже Эрцингиан славился своим храмом Анагиды (Strabo, XI, 14, 16), который был разрушен св. Григорием, просветителем Армении. По Прокопию, город назывался Aurea Comana и заключал в себе некогда храм Артемиды, основанный, по преданию, Орестом и Ифигениею. В его время, храм этот уже является превращенным в христианскую церковь (De bello Persico 1,17 cf. Ritter, X 774). Эрцингиан был, вероятно, тождественным с городом Arzes, упоминаемым Константином Багрянородным (De adm. imp. 44, 8), вместе с крепостями Chliat и Percri, вероятно Aklath, или Gelath (см. ниже), и Pakaran: весьма древний город, коего развалины существуют недалеко от Ани, древней столицы Армении, на берегу Аракса. В 1242 году Эрцингиан был разрушен Монголами; в 1387 владетель его Тагертен признал над собою власть Тамерлана, а в 1400 был изгнан Баязитом, у которого город снова был отнят Тамерланом. Во время проезда Барбаро, он еще лежал в развалинах; ныне же от этих развалин даже не осталось следов.

28

Молчание Шильтбергера о железной клетке, в которой, по преданию, Тамерлан возил с собою своего пленника, подтверждает, как заметил Нейман (стр. 73 прим. 43), мнение Гаммера, что сказка об этой клетке была выдумана отчаянным недоброжелателем Тамерлана и то только, быть может, по той причине, что само слово пригодилось для рифмы. Мнение австрийского барона разделяет наш академик г. Срезневский (Хождение за три моря Афанасия Никитина, в Учен. Зап. С.-П. Акад. наук, II, 3), на том основании, что современный Тамерлану русский летописец, говоря об участи Илдерима, считал также лишним упоминать о клетке, в которой он провожал своего победителя. Причины однако, приведенные Гаммером в пользу своего мнения, кажутся недостаточно сильными Вейлю (II, 96), потому что о железной клетке говорит не один только Арабшах, но что о ней упоминают и другие арабские писатели. Притом Вейль отрицает справедливость предположения, будто бы здесь смешали носилку с клеткою, не разделяя мнения Рема (IV, 3, р. 151), что слово казас, клетка, также означало носилку, так как последняя по-арабски называется иначе (гаудедж, магаффа, куббет). "Должно думать поэтому", говорит он, "что Баязит сидел, если не в клетке, то по крайней мере в особенного рода носилке".

29

Все упомянутые здесь сирийские города, действительно, подпали под власть Тамерлана в походе 1400 года. Только Шильтбергер не согласуется с туземными писателями касательно последовательности, в которой эти города постигнуты были сказанным несчастием. По Абул-Магазину и Арабшаху (Weil, II, 82), первый был взят Монголами Бегезни, у Шильтбергера wechessum; затем пал Айнтаб, который нельзя не узнать в его Anthab и откуда Тамерлан направил свой путь к Галебу или Алеппо, с которым обходился точно так, как повествует Шильтбергер. По Шериф-Эддину, начальствующий в городе египетский эмир Тимурташ разделял жалкую участь гарнизона; тогда как, по Арабшаху (Weil, 85), он не только был пощажен, но еще получил в подарок кафтан. Наконец, завоеватель овладел крепостью Калат-еррум, т. е. римскою, которую Шильтбергер называет hromkala, по примеру Армян, у коих город этот славен как древняя резиденция их патриарха (Quatremere, H. des Mamlouks etc. II, 1, стр. 126).

30

Арабские писатели Абул-Магазин и Ибн-Халдун (ibid. 286), последний как очевидец, согласны с Шильтбергером, что Тамерлан сам приказал сжечь храм дамасский. Но они молчат о жестокостях, которые в этом случае ему приписывает наш автор. По их словам, Тамерлан даже принял милостиво депутацию горожан, во главе коих находился кади Такн-Эддин-Ибн-Муфлик. По другим авторам (Вейль II, 91), Тамерлан желал даже, хотя тщетно, предохранить мечеть от пожара, вспыхнувшего случайно и сокрушившего город. Эти различные толки, касательно настоящих виновников сего несчастия, припоминают нам, что доныне не могли согласиться касательно участия французского Тимура в пожаре Москвы.

Замечания Шильтбергера о великолепии главной мечети дамасской подтверждаются свидетельством мусульманских писателей (Quatremere, I. с. II, I, 262), по которым этот храм, причисляемый ими к чудесам света, имел четверо ворот. Если же Шильтбергер говорит, что с наружной его стороны их было сорок, то, кроме главного здания, он явно имел еще в виду прочие его пристройки, окруженные стеной со многими входами. Это, между прочим, видно из приведенных Катрмером (1. с. р. 283) слов арабского писателя, по которому пред вратами храма было много обширных сеней, из коих каждые вели к большим воротам. "Преддверье", восклицает он, "с которого видны были разом здания, купола, три минарета и искусственным образом проведенные воды, представляло зрелище, удивлявшее воображение". Если же было много ворот, то и неудивительно, что Шильтбергер насчитывает их до сорока, потому что ныне еще на Востоке этим числом означается большое количество, как напр. Киркьер, Киркеклеси и т. д.

31

Из Дамаска Тамерлан отправился (19 марта 1400 года), чрез Рогу (древняя Эдесса, близ Орфы), Мардин и Мосул, в Багдад (Weil, II, 91), отрядив отдельные корпуса, для фуражировки, в разные стороны, между прочим к западу до окрестностей Антиохии. Часть его войска поэтому должна была пробраться чрез Антиливан, также называемый Джебель (гора) ель Шурки. Итак я не думаю ошибиться, полагая, что эту область Шильтбергер хотел означить под наименованием "Scherch".

32

Может быть, это — крепость Аленджиик или Алиндже, ныне Аланджа, лежащая в нескольких милях южнее Нахичевана. Еще в 1394 году Ахмед-бен-Овейс послал туда свое семейство и свои сокровища, и только в 1401 году крепость эта была взята войсками Тамерлана, пока он сам, с главным корпусом, осаждал Багдад. Оставленный в нем Ахмедом комендант Фарадж, храбро защищавшийся в течение сорока дней, принужден был сдать город, коего жнтели, действительно, были умерщвлены и который был разорен, за исключением школ, мечетей и госпиталей (Weil, 93). По взятии Багдада 9 июля 1401, Тамерлан чрез Тебрис отправился на зимовку в Карабаг, покоривши предварительно города Рогу, Мардин и Мосул, как выше было замечено. Кажется, что Шильтбергер говорит о них, но ошибочно ставит их падение после взятия Багдада, так как сам не участвовал в этом походе.

33

Под этим наименованием Шильтбергер разумел северную часть полуострова по сю сторону Инда, применяя к южной его части название Большой Индии. Оба названия встречаются также у Марко-Поло, но в ином смысле. У него весь полуостров составляет Малую Индию, тогда как Великою он называет полуостров по ту сторону Ганга. При том он еще знает Среднюю Индию, разумея под этим наименованием Эфиопию.

Поход в Индию предпринят был Тамерланом в 1398 году (Weil, II, 58) из Самарканда чрез Индераб и Кабул до Инда. Переправившись чрез эту реку у Калабага, он направил путь свой чрез Мултан в Дели, коим овладел и с которым обходился по своему обыкновению в подобных случаях. Шильтбергер не говорит ни слова о жестокостях его против жителей сего города, потому что подробности об индийском походе были ему переданы самими Монголами, а не врагами их, т. е. Арабами или Персами и др.

34

По Фальмерайеру (77 пр. 61), смысл этой фразы, открытой им в Шильтбергеровом "mirtemirgilden" — просто: царь Тамерлан пришел.

35

Этот ужасный поступок Тамерлана — не выдумка Шильтбергера; кажется только, что он применил его некстати к Испагану, взятому еще в 1387 году. Впрочем могло статься, что и тут монгольские всадники принуждены были выполнить маневр против детей, как затем по взятии Эфеса в 1403 году. По крайней мере разные писатели относят туда эту невероятную жестокость Тамерлана, который из Эфеса, действительно, возвратился в Самарканд не после двенадцатилетнего, но семилетнего отсутствия (Rehm, IV, 3 р. 78), тогда как он туда прямо возвратился по взятии Испагана в 1387 году. Подробности, переданные нам Шильтбергером о возмущении жителей сего города под предводительством кузнеца Али-Кучава, равно как и о башне, построенной, по приказанию Тамерлана, из их голов, подтверждаются свидетельством других писателей (ibid. 71).

36

Ко всем завоеваниям своим Тамерлан вознамерился прибавить Китай и уже отправился туда с большим войском. Но, по прибытии в Отрар, он заболел от горячки, которая привела его в гроб 19 Февраля 1405 года.

37

Из datum смерти Тамерлана видно, что Шильтбергер при нем находился менее трех лет, которые однако должны были казаться ему весьма долгим временем, так что нельзя ему тут поставить в вину, что он смешал годы с семестрами. Так как в течение тех шести лет (1396-1402), в которые находился в службе у Баязита, он также не лежал на розах, то можно его извинить за то, что он и тут удвоил число лет своего плена.

38

Главным наследником Тамерлана был Пир-Могаммед, сын старшего сына завоевателя, Джигангира. Из двух сыновей Тамерлана, о коих говорит Шильтбергер, Шах-Рох был младший. По смерти сына Миран-шаха Халила (ум. 1410), наследовавшего Пир-Могаммеду (ум. 1407), Шах-Рох присоединил к своим владениям Трансоксану и царствовал до 1446 года. Сказавши, что он остался при этом государе в Герате, Шильтбергер тут не прибавляет, что он остался при Миран-шахе, едва ли не по рассеянности: ибо немного ниже мы узнаем от него же, что он к Миран-шаху поступил уже после того, когда Шах-Рох прогнал Иосифа, т. е. Кара-Юсуфа, начальника Туркменов Черного-барана.

39

По г. Айвазовскому, Шильтбергер под равниной Scharabach имел в виду подобную местность близ города Баязита в Азиатской Турции, именуемую Карабаг. Напротив того, Нейман (84, пр 77) уверен, что Шильтбергер говорит об области Карабаг, простирающейся к востоку от Ширвана до того пункта, где Аракс соединяется с Куром, и которую Армяне некогда означили под наименованием Арзах. Но где бы не произошло сражение — при "Scharabach", в Грузии ли, или в Турции, во всяком случае мне кажется, что Шильтбергср в этом сражении, был взят в плен вместе с своим господином Миран-шахом. Иначе по крайней мере ему не пришло бы на мысль сказать (стр. 89), что он уже после казни Миран-шаха вступил в службу Абубекира.

40

Миран-шах, действительно, погиб в борьбе с Кара-Юсуфом (Dorn, Versuch einer Gesch. de. Schirwanschache, в Mem. de l’Ac. des Sc. de S. P. VI Serie, IV, р. 579). Старший брат Юсуфа, Миср-Ходжа (Weil, II, 46) отличился при защищении города Ван против Тамерлана. Но современные писатели не говорят, что им был убит Джигангир, скончавшийся, как выше было замечено, еще в 1375 году. Может быть, Миср-Ходжа был виновником смерти другого из сыновей Тамерлановых, которого Шильтбергер смешал с Джигангиром, напр. Омар-Шейха, о смерти которого авторы повествуют различно. Так он, по Рему (см. генеалог. список Тимуридов), был в живых до 1427 года; тогда как по Гаммеру (II, 37), неожиданная смерть его последовала около того же времени, когда Тамерлан овладел городом Ван, т. е. около 1394 года.

41

Шильтбергер здесь не говорит ни о Нахичеване, как думает Нейман (85, пр. 81), ни об окрестностях Ардерума, куда г. Айвазовский желал бы переместить поле битвы, где Илкан Ахмед был разбит Кара-Юсуфом. Шильтбергеров "achtum" совпадал с местностью Актам, при Куре, где остановился Тамерлан по возвращении своем из последнего своего похода против Тохтамыша. (Dorn, 1 с. 567; ср. Prise, Chron. Retrospect etc. 206: Acateam or Actam, a station to the eastward of Moghann.)

Согласно с Гаммером, Нейман (85) говорит, что Ахмед-бен-Овейс был казнен в 1410 году, и таково также мнение Вейля (II, 141) по Дорну же (1. с. 573), несчастная борьба его с Кара-Юсуфом последовала только в 815 году геджры, т. е. в 1412 нашей эры.

42

Кроме упомянутого Шидьтбергером Манзура, о котором я тщетно справлялся у других авторов, мне доступных, Абубекир имел еще брата Мирза-Омара, которому Тамерлан передал большую часть владений Гулагу, и который затем поссорился с старшим братом (Абубекиром) и даже заточил его в какой-то замок (Dorn, 1. с. 570). Освободившись, Абубекир снова получил верх и, может быть, пользовался своим счастьем, чтобы наказать Манзура за то, что он держался стороны Омара.

43

Ниже (гл. XXVI) Шильтбергер говорит, что этот царевич назывался zebra или zegra. Без сомнения, это был Чекре, не упомянутый нашими летописцами, но от которого сохранились монеты, битые с 1414-1416 г., в Орде, в Болгаре, Астрахани и Сарае (Савельев, 1. с. II 337).

44

По Шпренгелю (Gesch. der geogr. Entd. 2 изд 362 и 99) Шильтбергер под железными вратами, чрез которые он перешел из Персии в Татарию, разумел не наш кавказский Дербенд, но Каспийские ворота в Хорасане. Таково было также мнение Малте-Брёна (Pr. de la Geogr. ed. Huot, I, 188) и недавно еще г. Срезневский (1. с. 241) высказался в пользу сего мнения, тогда как Нейман (11 и 87) не сомневается в том, что Шильтбергер именно говорит о нашем Дербенде, который Турками действительно называется Темир-Капи. Если бы наш путешественник не имел в виду эту местность, то не мог бы сказать, что путь его пролегал чрез Грузию, Ширван и Шабран, которые все легко узнаются в странах, названных им Gursey (Gourjdistan, страна рабов), Schurban и Samabram. Труднее немного угадать, какие области у него превратились в Страну и Лохиншан. Однако, так как эти области непременно должны были лежать в соседстве Грузии, то кажется весьма правдоподобным, что он говорит об Астара близ Каспийского моря у самой границы нашей с Персиею, или же об Астрабаде (см. ниже, гл. XXXIII), и о Лесгистане, простиравшемся в те вреиена гораздо далее к югу, чем ныне. Касательно же города Оригенс, лежавшего, по Шильтбергеру, среди рекн Эдиль, Нейман напрасно считает его тождественным с Астраханью, так как настоящее имя сего последнего города не ускользнуло от внимания Шильтбергера. В другой главе (XXXVI), где исчисляет города Татарии, в коих сам бывал, у него именно упоминается Гаджи-терхан. Даже нет надобности думать, что, подобно Астрахани, Оригенс был орошаем Волгой, хотя река сия по-турецки, действительно, называетея Итиль (Этель или Эдиль). Ибо так как это слово собственно есть нарицательное имя, значущее река, то оно могло означать здесь какую-либо другую реку, подобно тому, как в главе XXXVI, где Шильтбергер говорит, что главный город Харезма, т. е. Ургендз, лежал при этиле, уже не могло быть речи о Волге, но о Джихуне, или Аму-дарье.

Так как первая значительная река, которую он должен был встретить на пути своем по выезде из Дербенда, была Терек, то да позволено будет думать, что город Оригенс лежал в дельте сей реки. По Гюльденштедту (Reis. de Russl. изд. Палласа I, 166), тут еще видны были следы древних городов Терки и Копай-кала, или Гуен-кала, т. е. сгоревшая крепость, а при самом устье реки — раавалины, отнесенные с.-петербургским академиком к городам Тюмень и Борчала (в изд. Клапрота: Bochtchala) или трехстенного города. Достоверно можно сказать, что в этих же местах должна была находиться древняя резиденция хазарских царей Семендер, или Серай-бану (замок дамы: Hammer, Gesch. d. Gold. Horde, 8), отделенная расстоянием четырехдневного пути от Дербенда и отстоявшая от Итиля в семидневном (Dorn, Georg. caucasia, в Mem. de l’Ac. de S.-P. VI ser. VII, 527), равнявшемся двадцати парасангам, которые отделяли этот город от большой реки Оршан, или Варшан, упомянутой в известном письме хазарского царя к министру Абдор-Рамана III (D’Ohsson, Des peupl. du Caucase. P. 828, P. 208). Здесь где-то также следует поместить столицу Шамкала, которая туземцами означалась столь странным именем, что его трудно было произносить (Hammer, 1. с. 434). Это замысловатое имя могло быть превращено Шильтбергером в Оригенс, подобно тому, как переделали его наши летописцы в Орнач или Арнач, явно тождественный с городом Tenex или Ornacia (Ornatia, Oruntia, Cornax, Tornax), взятом, по монаху Альберику (cf. D'Avczac, Rel. des Mongols de Duplan de Carpin, 114), Монголами в 1221 г., при вторжении их в землю Команов и Русских, — равно как и с городом Ornas или civitas Ornarum, населенном Русскими, Аланами и другими христианами, хотя принадлежал Сарацинам, и затопленном полчищами Батыя до появления их в земле Русских и Турок (Turcorum, Taycorum и Tortorum), по свидетельству Плано Карпини и его спутников (ibid. 278).

Нельзя не сожалеть, что ученые, хотя и не сомневаются в том, что все эти наименования означают один и тот же город, до сих пор не могли согласиться касательно его местоположения. По примеру Тунмана, Карамзин, Давезак и Куник видели в этом городе Тану, нли Азов, откуда Березин (Журн. М. Нар. Пр 1855, V, 104) и Бутков (Изв. Арх. Общ. 1861, II, 290) хотели переместить город Орнас, а именно: первый к Манычу, а второй — в Агуев (Ачуев?) при северном рукаве Кубани, считая лишним сообщить читателям, почему он это думает. В свою очередь, Гаммер (G. H. 106 cf. 589) и Срезневский (1. с.) не допускают, что мнение Карамзина решительно опровергнуто Френом (Ibn Foszlan, 162) и Леонтъевым (Пропилеи ІV), по которым город Орунция Альберика, подобно Орнасу Плано Карпинн и Орначу наших летописцев, совпадал с Ургендзом в Харезме. Сознаюсь, что и я, еще прежде Леонтьева, старался представить некоторые доводы в пользу сего мнения (Зап. Од. Общ. III, 219 seqq.), но теперь я от него отказываюсь, убедившись в том, что искомый город находился как раз в середине между Азовом и Ургендзом, или другими словами, что город этот не только по имени своему, но и по местоположению, совпадал с Шильтбергеровым Оригенс, который, по реке его омывающей, легко мог также быть называем Терек или Терки, между тем как это наименование столь же легко могло быть превращено монахом Альбериком в Тенекс или Торнакс. По крайней мере Каталанская карта 1375 года представляет нам, к северу от Дербенда, при Каспийском море, имена Terchi и golfo de Terchi, и в этих же местах должен был находиться город Терки или Тарку, упомянутый историками Тамерлана при описании его похода против Тохтамыша в 1395 году.

До окрестностей сего города должен был также добраться монгольский отряд, который, по переходе чрез Кавказ, в 1221 году, вступил в борьбу с Лезгинцами и Аланами, равно как и с соседственными им турецкими племенами (Ibn Alathir; cf. Куник, в Уч. Зап. Ак. наук С.-П. II, 659 и 779). Действительно, мы узнаем от Рашид-Эддина (Erdmann, 1. с. 407), что Монголы в этом походе овладели городом Тарку, вторгавшись, чрез Дербенд, в землю Аланов.

Если же они, что не подлежит сомнению, в этом 1221 году овладели также городом Ургендзом, или Харезмом, то этот подвиг не мог быть совершен тем же самым отрядом, который состоял под командою Субудая Багадура и нояна Джебе, потому что они, по взятии Тарку, проникши в землю Команов, провели зиму в Крыму (Куник, 1. с. 745). Без сомнения, Монголы вторгались туда не чрез Перекопский перешеек, но чрез Керченский пролив, добравшись туда вниз по долине Кубани. Иначе они не успели бы овладеть Судаком в первых числах января 1223 года. Уже по взятии сего города, они обратились против Русских, которые ими были поражены при Калке весною того же 1223 года, так что разве только в этом году, а не в 1221, они могли бы овладеть Азовом, если только город этот тогда уже существовал. В этом случае русские богачи и купцы, которые, при приближении Монголов, спаслись на судах в земли малоазиатских мусульман, могли бы туда прибыть не из Херсона, но с берегов реки Дона.

Подобно городу Тенекс, или Орунция Альберика, город Орнас, который в 1237 году был затоплен Батыем, во время его похода против Турок и Русских, удобнее помещастся при Тереке, чем при Доне или при Джихуне. ІІо крайней мере грозный сын Джучи, действительно, до вторжения своего в Россию, отправил своего полководца Субудая в землю Асов, с которыми он уже свел знакомство в 1221 году, и также в Болгарию. Город Кернек, которым Монголы овладели в этом походе, скорей мог совпадать с Орнасом, или Корнаксом, лежавшем в Алании или в земле Асов, чем с Кременщиком, в который Березин (1. с.) переводит город Кернек, единственно по причине не слишком поразительного сходства этих двух наименований. Во всяком случае, Давезаг не должен был сказать, что Плано Карпини смешал Батыев поход 1237 года с событиями 1221 года, к которому, в свою очередь, Клапрот V. (au Caucase, 1,109) напрасно относит подробности, сообщенные очевидцами Рубруквису о походе Батыя в Крым. Подобно посланнику св. Людовика, и, даже лучше его, Плано Карпини мог собирать сведения у туземцев о походе, предпринятом несколько лет только пред его собственным странствованием (1247); притом город Орнас, если только находился при Тереке, в буквальном смысле мог быть взят Монголами "per immersionem aquaram", тогда как нам положительно известно, что они в 1221 году, тщетно старавшись отвлечь воды Джихуна, овладели Ургендзом только после долгой осады и семидневной борьбы на улицах и в домах с его обитателями. Даже тогда, когда река, при которой лежал затопленный Монголами город Орнас, называема была Дон, как сказано в нескольких рукописях, это видимое противоречие объяснилось бы тем, что Аланы, из коих состояла часть горожан, к главной реке, принимающей в их собственном отечестве притоки Ара-дон (бешеная река), Урс-дон (белая река) и др., могли применить наименование Дон, подобно тому, как турецкие их сограждане эту же реку могли означать нарицательным именем Итиль или Эдиль. Наконец, можно еще заметнть, что река, о которой говорит Плано Карпини, изливалась в море, а посему самому удобнее могла впадать в Каспийское море, чем в Аральское озеро, принимающее Аму-дарью, при которой лежал Ургендз, — или же Меотийское, которое почти омывает стены Азова. Столь же хорошо, как каждый из этих двух городов, лежавший, по Шильтбергеру, на северной стороне Кавказа город Оригенс, мог быть тождественным с Орначем, упомянутым в Никоновской летописи (III, 183), по случаю чумы 1346 года, свирепствовавшей в Орначе, Астрахани, Сарае, Бездеже и пр.

Сказанное относится также к другому месту в той же летописи (ср. Карамзин, изд. Эйнерлинга, IV пр. 385), по которому некто Махмет-Ходжа спасся в Орнач и там был умерщвлен в 1358 году по приказанию хана Бирди-бека. В этом несчастном можно узнать Махмуда-Ходжа аль Харизм, бывшего наместником в Азове во время проезда Ибн Батуты чрез этот город в 1334 году. В договоре, заключенном Джани-беком с Венецианцами, имя его не упоминается, вероятно потому, что он уже тогда был возведен в сан визиря (Quatremere, 1, с. II, 316, cf. V. d’Ibn Batuta, ed. Defremery II, 368). Занятие им этой должности достаточно объясняет преследования, которым он подвержен был отцеубийцею Бирди-беком. Eсли, как читается в древней летописи (Карамзин, V, пр. 137), Тамерлан отнял у Тохтамыша, в 1387 году, город Орнач, то можно бы подумать, что дело тут шло о главном городе Харезма, так как, по Шериф-Эддину (Weil, II, 33), около этого времени (799 = 1388) Тамерлан разрушил этот город, между тем как сохранились монеты, битые в этом городе на имя Тохтамыша в предыдущих годах (1383-1387: Савельев, 1. с. I, стр. 119). Однако, не говоря о том, что существует также монета, битая в Харезме на имя Тамерлана еще 761 (1379-80) года (Савельев, II, 262); что из этого обстоятельства можно было бы заключить, что он еще тогда отделил этот город от Золотой Орды, и что, наконец; он не был из тех завоеватслей, у которых легко можно было возвратить отобранное — все-таки да позволено будет думать, что отнятый им у Тохтамыша Орнач был именно Оригенс, в который прибыл Шильтбергер, по выезде своем из Дербенда. По крайней мере, владения Тохтамыша простирались, на западной стороне Каспийского моря, до Кавказа и даже за оный, судя по монетам, битым на его нмя в Баку, Шемахе, Шабране и Махмуд-абаде (Извл. из отчета об археологич. розыскан. в 1853 году, 5), между тем как именно в 1387 году Тамерлан, после покорения Грузии и Ширвана (Weil, II, 39), велел опустошать соседственные кипчакские области и принудил войско Тохтамыша отступить. В этом походе, впрочем, владетель джагатайский не простер своего оружия до Азова, которым только овладел в 1395 году. Если бы подобное несчастье постигло этот город еще в 1387 году, то митрополит Пимен, посетивший его в 1389 году, едва ли нашел бы там господствующими "Фрязов и Немцев", т. е. Генуэзцев и Венецианцев (Ник. л. IV, 160).

Имя Орнача является также в древнем списке (ibid, 259) завоеваний Тамерлана. Составитель этого списка хотел, кажется, изложить завоевания эти в порядке хронологическом и посему самому труд его не может нам служить при точнейшем определении местоположения Орнача, отмеченного в списке между именами Испаган и Гилян, которые были покорены Тамерланом в 1387 году, т. е. прежде разрушения им Харезма и после покорения Ширвана.

Во всяком случае, нельзя будет отрицать, что в соседстве этой провинции должен был лежать город Оригенс Шильтбергера, так как он оттуда вступил в гористый край zesulat явно так названный по городу Zulat, о которои говорит в XXXVI главе, называя его главным городом гористой же области baslan. По крайней мере в этом цезулате или Цулате легко узнается город Джулад, при котором Тамерлан одержал, в 1395 году, блистательную победу над Тохтамышем, уничтоживши предварительно отряд Кайтаков в окрестностях Терки или Тарку. В этом городе Джуладе, лежавшем близ Терека, в недальнем расстоянии от Екатеринограда, мало сохранилось следов прежнего его величия. Но в его окрестностях Гюдьденштедт (I. с. 505) нашел много памятников, между прочим христианские гробницы, именно в местности, именуемой Татар-туп, холм татарский. Вот что сказано об этой местности в ученой записке о Кабарде, извлеченной профессором Ставровским из рукописей Решетиловского Архива (Русск. Архив за 1865 год, стр. 540): "Есть место одно в пределах Кабарды, называемое Татартуп, где древле был, конечно, храм божий и где ныне одни развалины. К сему месту Кабардинцы сохраняют столь великое благоговение, что в чрезвычайных между собою обязательствах заклинаются оным и никогда уже сей клятвы не преступают. Всякий гонимый или обиженный, ищущий убежнща у Татартупа и добежавший до того места, остается невредим. Известно, что есть много мест в Кавказских горах, где видимы знаки бывших церквей, и между прочим есть одна еще целая, где и доныне хранят церковные книги и куда жители никого не впускают, как в святыню, куда смертные входить не должны".

Обращая мое внимание на эту любопытную записку, М. Ф. Шугуров вместе с тем сообщает мне, что она была в руках у графа Сегюра, известного посланника Людовика ХVІ при дворе Екатерины, который поместил ее в своих Мемуарах (Mem. ou souv. et anecdotes p. le comte de Segur, Paris, 1826, II, 378-391), вслед за рассказом о враждебных, направленных против России, движениях на Кавказе и в Очакове в конце 1785 года. Сегюр говорит, что эта записка составляет только незначительный отрывок из "очень обстоятельной и любопытной" записки вообще о кавказских племенах, составленной генералом (конечно известным генерал-порутчиком Павлом Сергеевичем, двоюродным племянником князя Таврического) Потемкиным, с заметками на полях генерала Апраксина.

В свою очередь, Клапрот, (V. au Caucase et en Georgie, II, 161) видел в Татартупе, кроме трех минаретов, совершенно похожих на встреченные им в Джуладе сего рода здания, еще развалины двух церквей, которые он, подобно Гюльденштедту, относит к XVI столетию и считает православными, сознаваясь впрочем, что по словам Черкесов, церкви эти были построены Франками, т. е. западными европейцами, поселившимися среди Татар. Справедливость этого мнения подтверждается следующим местом из сочннения Барбаро (Viaggio della Persia, II, 109): "Caitachi — sono circa il monte Caspio, parlano idioma separato degli altri. Sono christiani multi di loro: dei quale parte fanno alla Greca, parte all’Armena, et alcuni alla catolica". Неудивительным покажется поэтому, что Шильтбергер мог встретить на северной стороне Кавказа христианского епископа и кармелитов, которые служили Богу на татарском языке, хотя орден их, образовавшийся в Палестине, только в 1238 году был переведен в Европу св. Людовиком. ІІодобным образом читатель, надеюсь, согласится со мной, что Шильтбергер под гористою страною Бестан, в которой находился город Джулад, разумел Бештау (Пятигорье), где Иб-Батута встретил хана Узбека, или же ближайшие окрестности Екатеринограда, ныне еще именуемые Бештамом (Kkarproth, I. с. 327; cf. Guldenstaedt, Reisen, etc. изд. Клапрота, 235), потому что область эта орошается пятью притоками Терека.

45

Вероятно, эти люди принадлежали к коренным жителям северной Сибири, где климат, как известно, столь суров, что обитатели тогда, как и ныне, едва ли не носили шубы наоборот и в течение целого года, днем и ночью. Сравнивая их с обезьянами, Шильтбергер не согрешил более Геродота, когда сей последний рассказывает, что Невры, которые, вероятно, в зимнее время надевали волчьи шубы, сами всякий год на шесть месяцев превращались в хшцных животных, которых и ныне еще довольно в наших степях.

46

Мне показалось сначала, что Шильтбергеровы Ugine могли быть тождественны с Ung, о коих говорит Марко Поло (изд. Pauthier, I, 218), различая их от Монголов собственно, так как, по его словам, в провннции Тендух обитали: (deux generations de gens avant que les Tatars partissent de la: Ung etaient ceulx du pais et Mugul estaient les Tatars. Известно, что под этими Унг он разумел Кераитов, или подданных "священника Иоанна", который, подобно им, был несторианский христианин. Однн из преемников этого священника Иоанна, Георгий, как его называет Марко Поло (ibid. 210), был обращен стараниями миссионера Иоанна Монтекорвино в католическую веру, которая имела еще много приверженцев в Китае в бытность там Иоанна Мариньолы (Reise ins Morgenland, ed. Meinert, 41). Поэтому христианские Ung, исповедывавшие если не католическую, то несторианскую веру, могли удержаться в северной Азии до того времени, когда в ней был Шильтбергер. Тем не менее эти Унг не могли иметь ничего общего с его Угине. Ибо последние, как он замечает, поклоняясь младенцу Иисусу, все-таки не были христианами, как это еще лучше явствует из главы XLV, где он в числе пяти родов язычников, ему известных, ставит именно тех, которые держались религии трех царей до их крещения. Но так как ни один из этих царей не был основателем нового религиозного учения, то не могу не согласиться с Нейманом (88), что Шильтбергер под своими Угине разумел последователей ламаизма, т. е. модификации буддаизма, введенного Чингисханом из Тибета в Монголию. Припоминая, что у Монголов еще до этого были идолы, называемые Ongon (Rehm, III, 2, р. 168), и что их колдуны назывались uoga или jogin (Bull. de l’Ac. des Sc. de St.-P. XS., № 337, р. 12), можно было бы объяснить себе, почему Шильтбергер их самих вздумал означать наименованием Ugine.

47

Едигей, по смерти Тимур-Кутлука, в исходе 1399 года, возвел на ханство брата его Шадибека. По свидетельству наших летописей и по монетам, он царствовал до 1407 года, в начале которого Тохтамыш погиб близ Тюмени в Сибири, куда пробрался было после поранения, нанесенного ему при Ворскле (1399) Тимур-Кутлуком и Едигеем. По Клавихо (1. с. 195), он даже примирился с Тамерланом, который хотел противопоставить его Едигею, отказавшемуся признать его своим верховным владетелем. По возвращении своем из Сибири, Едигей также поссорился с Шадибеком, который, по Шильтбергеру, погиб в бегстве, тогда как по мнению Савельева (1. с. II, 319) он успел скрыться на Кавказе, откуда, впрочем, более не воротился в Орду. Мнение это основывается на "едннственной" из монет Шадибека, битой в Шемахе. Полагая, что эта монета, на которой год не отмечен, вероятно, была бита по изгнании Шадибека из Сарая, Савельев заключает, что он, по потере престола Золотой орды, добыл себе удел в Ширване.

Но эта монета могла быть бита еще в то время, когда Шадибек сидел на престоле сарайском; ибо:

1) мы узнаем от Дорна (I. с. 572), что еще в 1406 году в Ширване имя Шадибека упоминалось в молитве, в присутствии его эмира Едигея, и

2) ничего не заставляет нас думать, что подобная честь оказывалась тому же хану, по изгнании его тем же эмиром, и еще менее, что он тогда еще мог присвоить себе удел на Кавказе.

48

Может быть, Шильтбергер немного сократил время царствования сего хана, который был сын Тимур-Кутлука и был возведен на престол Едигеем, вместо Шадибека. По крайией мере, видно из его монет, битых в Сарае, Булгаре и Астрахани, что он, от 1407 до 1410 г., был владетелем в Кипчаке, откуда изгнал его сын Тохтамыша Джелал-Эддин, segelalladin Шильтбергера.

49

Поставленные мною здесь в скобках слова, вероятно, ошибкою писца, были пропущены в гейдельбергской рукописи; по крайней мере, мы усматриваем из книги Пенцеля (76), что брат Пулада, или Пулата, о котором хотел говорить Шильтбергер, назывался Тамир и что он, после четырнадцати-месячного ханствования, был низвержен Джелал-Эддином, которого, в свою очередь, после четырнадцати месяцев, лишил престола и даже жизни брат Theback, или thebachk, по изданию 1859 года. Действительно, летописи и монеты удостоверяют нас в существовании брата Пулада, по имени Тимур (по летописям Темир), который, владевши в Крыму еще в 1407 году (Савельев, 1. с. 329), сел на царство в Сарае в 1411 году и в следующем был свергнут Джелал-Эддином, по татарскому произношению: Зелальдин, почему он нашими и польскими летописцами называется Zeledin, Зеледи и Зелени-Султан так что не им делать упреки Шильтбергеру, что он позволил себе исковеркать имя их верховного владетеля. Брат и убийца Джелал-Эддина, названный Шильтбергером theback, был, вероятно, Кёпек или Кебяк, от которого сохранились монеты, битые в Булгаре и Астрахани, но, к сожалению, без означения года. Русские летописи об этом хане не упоминают, приписывая смерть Джелал-Эддина другому брату Керим-Бирди. Последний, по Шильтбертеру, после пяти месяцев, был изгнан братом theback, тогда как, по нашим летописям, он был убит другим братом Геремферденом, или Ярим-Бирди. По сходству мусульманского его имени: Джеббар или Чепар с именем старшего брата Кёпек, Шильтбергер, может быть, разумел его под своим вторым theback.

50

Нельзя сказать, где и когда погиб Чекре, потому что мусульманские писатели подобно нашим, проходят молчанием несчастное его покушение, чтобы возвратить себе власть, похищенную у него Великим или Улу-Могаммедом, коего происхождение неизвестно или спорное. От Шильтбергера мы только узнаем, что смерть Чекре последовала уже после борьбы Могаммеда с Waroch и затем с Doblabardi. В последнем нельзя не узнать Девлет-Бирди, сына Таш-Тимура и внука Улу-Могаммеда, тогда как Варох Шильтбергера явно Боррак, который, в 1424 году, бежал к Улуг-Беку, сыну Шах-Роха. В том же самом году (Hammer, G. Н. 381) Боррак изгнал Улу-Могаммеда; стало быть на три года до возвращения Шильтбергера на родину. Так как не подлежит сомнению, что последний тогда уже ие мог узнать всего того, что он передает нам о событиях, случившихся в Золотой орде, то ясно, что смерть Чекре должна была последовать между годами 1424 и 1427. Впрочем, нет надобности относить трехдневное властвование Девлет-Бирди к последнему году, а не к одному из двух предыдущих, хотя сохранились монеты, битые в 1427 году. По крайней мере невероятно, чтобы он мог заботиться об этом праве в столь короткое время своего царствования, между тем как безначалие в Орде достигало такой степени, что Девлет-Бирди, по смерти Чекре, мог вторично свергнуть своего деда и в этот раз мог удержаться на престоле несколько долее.

Повествование Шильтбергера не ясно касательно собственной судьбы своей, после того, когда Чекре в первый раз был поражен Улу-Могаммедом. По крайней мере не видно, провожал ли он своего господина в бегстве его, или не разделял ли он участь Едигея, взятого в плен, как сказано в издании 1814 года. Касательно дальнейшей участи сего палатного мэра татарского, были высказаны различные мнения. По Гаммеру (G. H. p. 382), он еще в 1423 году был самостоятельным владетелем черноморского побережья, а затем уже или погиб в борьбе с Кадир-Бирди, сыном Тохтамыша, или же утонул в Яксарте. По другим источникам (Березин, Ярл. Тохтамыша etc., 1850 р. 61), его убил какой-то Татарин из племени Барин, у которого товарищ украдкою взял голову Едигея, которую представил Улу-Могаммеду, выдавшему за него из благодарности родную дочь свою.

Что Шильтбергер, действительно, подобно Едигею, был вэят в плен Улу-Могаммедом, покажется правдоподобным, если иметь в виду, что он последнего также называет своим господином: min herr mahmet. Непонятно только, почему, после бегства Чекре, он находился в службе у прежнего советника сего князя, который именем своим manslzuch напоминает нам Маншука, одного из главных вельмож Золотой орды, убитого в 1440 году Кучук (Малый) Могаммедом, победителем Улу-Могаммеда.

Разве положить, что сей последний уступил советнику Чекре несколько пленных, в том числе и Шильтбергера в награду за то, что он помогал ему низвергнуть прежнего своего государя. Когда же последний потом пытался, в свою очередь, свергнуть с престола Могаммеда, то мог предварительно вступить в переговоры с прежним своим советником, который посему именно, после неудачи в планах Чекре, мог быть принуждаем удалиться из края. Во всяком случае, Маншук удалился из Кипчака не задолго только до возвращения Шильтбергера на родину, потому что они расстались уже после путешествия последнего в Египет, где он участвовал при праздновании (гл. ХХХVII) свадьбы дочери султана Бурсбая, вступившего на престол в 1422 году. Если, как я старался доказать, Шильтбергер тогда уже состоял на службе у Маншука, то можно догадываться, что последний брал его с собою в Египет, куда сам мог быть послан Улу-Могаммедом, чтобы поздравить Бурсбая с восшествием на престол или по каким-нибудь другим делам.

Путешествие это, если только оно действительно было предпринято, совершнлось бы, без сомнения, из Таны или Каффы на венецианском или на генуэзском судне. Иначе было бы непонятным, почему ІІІильтбергер, описывая свое пребывание в Константинополе, упоминал бы о маленьком острове Имбросе (гл. LVIII); еще более было бы странным, каким образом он мог бы сказать, что был в городе Салоники, тогда как столь же мало мог посетить этот город, по возвращении своем из Азии в Константинополь и оттуда к устью Дунаю, как тогда, когда, после сражения при Никополе, был послан чрез Адрианополь и Галлиполи в Азию; по крайней мере, Баязит едва ли велел вести своих пленных стороною чрез город Салоники, который, действительно, тогда уже принадлежал Туркам, а не Грекам (Zinkeisen I, р. 287). Последним он был уступлен только сыном Баязита Солиманом в 1403 году. Если предположить, что Шильтбергер предпринял свое путешествие на венецианском судне, то показалось бы весьма естественным, что судно это, на пути своем, заехало в Салоники, ибо еще в 1423 году город этот был продан Греками Венецианцам, которые, без сомнения, не могли медлить принятием мер для его обороны, отправляя туда, между прочим, более одного груза с азовскою рыбою.

Вместе с тем, мы имели бы новый довод в пользу мнения, что путешествие в Египет не было предпринято Шильтбергером ранее 1423 года. Из Египта он вероятно отправнлся в Аравию для поклонения святым местам магометан, так как он по весьма правдоподобному мнению Неймана (р. 22), едва ли не был в необходимости принять ислам, и вот, если я не ошибаюсь, причина, по которой он избегал говорить о путешествии, напоминавшем ему его отступничество.

51

Соглашаясь с Гаммером и Фальмерайером (р. 92), что Шильтбергер под своим agrich разумел город Арджис, я не думаю, что под его turckisch скрывается имя: Букарест. Скорей, чем нынешнюю столицу Соединенных Княжеств, он мог под именем Тюркиш разуметь город Тръговишт, который, как тогдашняя столица Валахии, мог их, по справедливости, быть назван одним из главных городов сего края, чего тогда нельзя было сказать о Букаресте.

52

Это — славянское наименование Кронштадта, главного города т. н. "Burzelland", в Трансильвании. Город Брашов превращенный нашим автором в bassaw, лежит при реке Бурцеле, которой, по мнению некоторых географов (Vosgien, Dict. geogr. I, 157) вся область обязана своим наименованием. Замечу, однако, что она, подобно самой реке, могла быть также названа по команскому (половецкому) начальнику "Bortz", упомянутому в бреье папы Григория IX, 1227 г., на имя архиепископа Гранского. В нем, между прочим, сказано: Nuper siquidem per litteras tuss nobis transmissas accepimus quod J. Ch. d. ac d. n. super gentem Cumanorum clementer respiciens, eis salvationis ostium aperuit his diebus. Aliqni enim nobiles gentis illins cum omnibus suis per te ad baptismi gratiam pervenerunt, et quidem princep Borts nomine de terra illorum cum omnibus sibi subditis per ministerium tunm fidem desiderat suscipere christianam (Theiner, Vetera Monum. hist. Hung. sacram illustr. Romae, 1859 1, 86). Без сомнения, нашествие Монголов на Кипчак заставило этого князя, подобно столь многим другим половецким князьям, искать убежище в Венгрии. К тому же мусульманские историки, в числе одиннадцати команских колен, кочевавших в наших степях, знают колено Бурч-оглу, явно подвластное Бурчевичам, князьям половецким русских летописей (Березин, Нашествие Монголов, в Ж. М. Нар. Прос. 1853, IX, р. 249).

53

Я уже показал выше (IX пр. 2), что Фальмерайер ошибочно принял этот город, названный Шильтбергером "Kallacercka", за древний Калатис. Город Калиакра, также называвшийся Петрец, был взят польским королем Владиславом в 1444 году (Callimachus, De reb. Vlad. в Schwandiner, I с. 513). Г. Гейд (I с. XVIII, 715) напрасно думает, что город Калиакра совпадал с Каварною (cм. мою ст.: О Килийском устье Дуная, 1853).

54

По взятию Турками Салоники (1430), храм св. великомученика Димитрия, великолепнейшее и древнейшее святилище православной церкви, был разграблен и превращен в мечеть: в комнате же, премыкающей к северозападному углу храма и теперь еще показывают гробницу св. мироточца Димитрия, равно как и в самом храме, вблизи северной стены бывшего алтаря - колодец, о котором говорит Шильтбергер. Указывают притом на одну смежную колонну, источающую из себя по временам маслянистую влажность, в виде как бы пота, в знамение продолжающегося чуда мироточения от св. мощей страстотерпца. (Заметки поклонника Святой Горы. Киев, 1864, р. 12).

55

По мнению Фальмерайера и Гаммера, Шильтбергер напрасно применил к городу, куда помещает гробницу Иоанна Богослова, наименование "Азиа" (р. 94 пр. 120, так как явно хотел говорить об Ефесе, названном Айсулуг Турками, произносящими по своему слова "Αγιος-Θεολογος, которыми Византийцы означали апостола Иоанна. Ученые соотечественники нашего путешественника могли бы однако привести в его пользу свидетельство Кодина (Urbium nom. imm. в изд. Parthey, 316), по которому епархия Ефесская прежде называлась Asia: Ασια, η Εϕεσος. Название это могло быть передано Шильтбергеру монахами, у коих оно в его время еще могло быть в употреблении.

56

Известно, что св. Николай, патрон России, был епископом в ликийском городее Мира, смешанном здесь Шильтбергером с Смирною, по причине сходства его имени с именем Исмир, которым Турки означают Смирну, почему и город этот, упомянутый современником Шильтбергера, де-Ланнуа (ed. de Mons, 4) вместе с Feule la vielle (Foglia vecchia, Фокея) и Porspic (Pegae в Вифинии, Les Pigal y Villehardouin, Spigant в письмах Иннокентия III, р. de Spiga на картах), мог быть превращен им в Lisimiere.

Принадлежа ордену родосских рыцарей, Смирна была взята Тамерланом в конце 1402 года (Hammer, Emp. Ot. II, 116), и тогда же наш пленник имел случай побывать там; тогда, как едва ли ему было суждено посетить живописную равнину, в которой английский путешественник Fellowa открыл (1838 г.) величественные развалины древней Миры или Демере, как ее имя исковеркалось в устах Турок (Vivien de Saint Martin, l’Asie Mineure, II, 341). Кому неизвестно, что еще в 1087 году мощи св. Николая перевезены были оттуда в Бари; затем и самая церковь, в которой находилась его гробница, рушилась и была заменена небольшою часовнею. Только с 1850 г. приступили к восстановлению древнего храма, благодаря инициативе г. Муравьева (Журн. Главн. Упр. Пут. сообщ. 1861, VII и VIII, 47). Потребные еще для окончания сего благочестивого дела деньги, примерно до 10.000 руб., надеялись собрать пожертвованиями, в которых следовало бы участвовать и католикам, так как память сего святого им столь же дорога, как и православным.

57

Город Магнезия, о котором говорит Шильтбергер, был тот, к которому в древности прибавляли прозвание ad Sipylum, для различия его от города Магнезии при Меандре, коего следы найдены близ села Aineh-Bazar, в двадцати пяти верстах от Ефеса (Vivien de S. M. ІІ 516), тогда как первая Магнезия, у Турок Манисса, не переставала быть городом, важным по своей величине, торговле и населенности. Он лежит при реке Герме, у подошвы горы Сипил. Город Дегнисли, весьма многолюдный во время Гаджи-Хальфы (ibid. 691), в его время уже не принадлежал к уезду (liva) Саруханскому, будучи причислен к соседнему с ним уезду Кютаесскому. В недальнем расстоянии от Денгисли находятся развалины Лаодикеи, одного из семи христианских городов Азии, которым св. апостол Иоанн сообщил Откровение, полученное им от Духа Святого и за которыми осталось наименование Семи Церквей.

58

Город Киангри или Чангари, заннмая место древней Гангры, и ныне еще главный в своем уезде. Во время Гаджи-Хальфы (ibid. 705), в его ближайшем соседстве находились еще древняя крепость и царский дворец, который, без сомнения, уже существовал во время Шильтбергера. Вот почему, произнося по-своему имя города, он к этому имени (wegurei вместо Киангри) прибавляет турецкое название приведенного дворца т. е. Sary, вместо Сарай.

59

Возле этого города, называемого Турками Гересун и лежащего между Самсуном и Трапезунтом, видны развалины древвего города Керасус или Κερασους; также называвшегося Парфенион. Город этот не должно смешивать с еще древнейшим, лежавшим гораздо далее к востоку, о котором говорит Ксенофонт. Имя сего последнего города сохранилось в уединенной долине Кересун-дере; но от самого города не осталось следов. Может быть, здесь где-нибудь находилась башня ястребиная, о которой говорит Шильтбергер.

60

Страна Лазов, по-турецки Лазистан, — часть древней Кольхиды, между Фазнсом на севере и Армениею на юге. Эта гористая страна, во времена Шильтбергера, действительно, входила в состав Трапезунтской империи (Clavijo, р. 87) и жители ее хорошо помнят, что они, не так еще давно, были христианами (Ritter, Klein-Asien, I, 931), хотя в настоящее время, как это обыкновенно бывает с новообращенными, принадлежат к самым отчаянным приверженцам ислама, чем и объясняется, почему эта именно часть Малой Азии, до новейшего временн, мало была исследуема европейскими путешественниками.

61

Вместо имени "Kayburt", встречающегося в издании 1859 года, у ІІенцеля читается "Buburt", а поэтому, вероятно, и Нейман (р. 98) полагает, что Шильтбергер говорит о Байбурте, или Пайперте, древней крепости, лежащей к С.-З. от Эрзерума и, по Прокопию (III, 253), восстановленной Юстинианом. Но г. Айвазовский справедливо замечает, что Шильтбергер едва ли не говорит скорее о городе Кайпурте, или Харпуте (по-армянски Харперт), лежащем в стране, гораздо более плодородной, чем окрестности Байбурта. Прибавлю, со своей стороны, что уже во время Марко Поло (пер. Burck, 63) Байбурт был небольшою крепостью, лежащею на пути, ведущем из Тебриса в Трапезунт, тогда как мы узнаем от Барбаро (Viaggio etc. у Рамузия II, 108), что в его время крепость "Carpurth", в пятидневном пути от Эрцингиана, была резиденцией супруги Гассан-бея Деспина-хатон, урожденной княжны трапезунтской.

62

Камах занимает место древней крепости Ани, лежавшей при Евфрате, в сорока верстах от Эрцингиана, и которую не должно смешивать с упомянутым выше (прим. 27) городом того же имени. В крепости или возле нее стоял некогда храм Юпитера, построенный царем Тиграном; затем она была средоточием поклонения Оромазда, служила государственной крепостью и местом погребения Арсакидов (Ritter, X, 782-89). Во времена Константина Багрянородного, у которого город этот назван Καμαχα, он принадлежал Византийцам и даже был одним из главных их оплотов. Турки хвалят его в особенности ради тонкости его полотна, подобно тому, как Эрцингиан за хорошую породу овец, и Байбурт за красоту его дам: Камахум бези, Эрдженшан кузи, Байбурдин кизи.

63

Эта заметка Шильтбергера подтверждается свидетельством других авторов (Pros. B. P. I, 17 cf. Ritter, X, 736), касательно особенности, представляемой Евфратом в верхнем течении своем: протекая сначала чрез узкую долину, река сия исчезает в плавнях, которые, подобно днепровским, сожигаются ежегодно, но тем не менее снова образуются, и так густы, что чрез реку можно проезжать в экипаже.

64

Многие авторы и путешественники (Абул-Феда, Тавернье, Оттер, Голиус, cf. Ritter, XI, 30) свидетельствуют, что лучшее вино во всем краю добывается в окрестностях Амиды, отделенной расстоянием пятнадцати только миль от местности, названной Корассар (Kohrassar, Koh Hissar, Kodsch-Hissar), без сомнения тождественной с "Karasser" Шильтбергера, отыскиваемой напрасно бароном Гаммером (99) в малоазиатском городе Кара-Гиссар. В настоящее время Корассар не населен; но зато в нем есть много церквей и других зданий в развалинах, которые своим великолепием удивили Тавернье (1644 г.) и Энсворта (1840 г.). Развалины эти указывают нам место, где находился древний город Константина, и тем более достойны внимания будущих исследователей, что обстоятельства помешали обоим знаменитым путешественникам посвятить много времени для осмотра сказанных развалин, по мнению Риттера (XI, 372), не посещенных никаким другим европейцем. Надеюсь, однако, что творец сравнительной географии, если только неумолимая судьба не помешала ему окончить бессмертный труд свой, согласился бы со мною, что гораздо прежде Англичанина и Француза, Корассар был посещен. Немцем; — что он там еще застал жителей и не без причины хвалил вино, ими добываемое.

65

Воинственные жители Черной Турции были Туркмены Белого-барана, которые, под предводительством своего начальника Кара-Елека, по смерти Тамерлана, овладели Амидою (Амед, Гамит и Карамит), главным городом области Диарбекр в Месопотамии, ныне более известным под наименованием самой области. Карамидом или Амидою Черною он был назван по причине темного цвета его стен. В городе этом, основанном, как показал академик Байер (De numo Amideo, в его Opusc. Halae, 1770, р. 545), Севером-Александром и снабженном новыми укреплениями Юстинианом (Proc. ed. Dind. III, 2 р. 209, 219), мало сохранилось следов прежнего его величия.

66

Не могу не согласиться с г. Айвазовским, что Шильтбергер под страною Hurt разумел Курдистан; но не думаю, чтобы тогдашнею его столицею был Битлис, по-армянски Багеш, близ озера Ван. Скорей я полагал бы, что город, названый Шильтбергером "bestan", был нынешний Бистан или Бидистан (Ritter XI, 621), недалеко от восточной границы пашалыка Сулимание и, может быть, тождественный с городом "Вестан", упомянутым на монетах Джелайридов (Савельев, 1. с., I № 366).

Ныне Бистан незначительная деревня, но в ближайшем ее соседстве видны развалины древнего замка и курганы, называемые Рустан-тепе и Шах-тепе, в коих попадаются древности. По характеру архитектуры замка, построенного из кирпича, относят его к временам Сассанидов; но из этого не следует, что он не мог быть населен и впоследствии, или что во время Шильтбергера не мог быть главным городом Курдистана, тем более, что нынешняя резиденция паши этой провинции была заложена в конце только ХVIII столетия (Ritter, I. с. 566).

67

Русские гарнизоны слишком испытали пагубное влияние климата всего восточного берега Черного моря, не исключая окрестностей Сухум-Кале, который, еще во время Гаджи-Хальфы (1, 351), был гораздо важнее нынешнего. Предвестником его на этом берегу был в древности город Диоскуриас, впоследствии также названный Севастополь, по римской крепости, построенной в ближайшем его соседстве при одном из первых преемников Августа. О цветущем состоянии города при Гадриане можно судить по надписи, найденной в Афинах (Boeckh. C J. V, I d. 342), тогда как на карте пейтингерской указаны пути, которыми он был соединен с Малой Азией, Иберией и Арменией. Из Notita utraque Dignitatum видно, что в V столетии в Севастополе стояла первая когорта Claudia Equitata. Важность города еще увеличилась, в военном отношении, при Юстиниане (Novell. conatit. 28; Procop. B. G. IV, 4) и, быть может, он еще не лишился прежнего своего значения во время анонима Равеннского и географа Гвидо. В торговом отношении, Севастополь в особенности процветал с тех пор, как на Черном море водворились Итальянцы; Генуэзсцы имели тут консулат, который существовал еще в 1449 году (Зап. Одесск. Общ. V, 809). Вероятно, тамошнее их поселение рушилось два года спустя, по случаю разрушения Сухума высадившимися на абхазском берегу Турками (Brosset, H. anc. de la Georgie, I, р. 684).

При важном значении Севастополя в древности и в средних веках, следы его не могли совершенно исчезнуть из недр и даже с поверхности земли. К сожалению, исследователи до ныне не успели согласиться в том, в какой именно местности следует их отыскивать. Так, Мюллер (Georg. Gr. min., Paris, 1855 1, 375 и Brosset, 1. с. 62 etc.), по примеру Клапрота и Дюбуа, помещают Диоскурий около мыса Искурия, отстоящего от Пицунды в прямом направлении по крайней мере в 400 стадиях. Но так как, по точным изменениям Арриана (ed. Muller, 392), протяжение берега между Питиусом и Севастополем не превышало трехсот пятидесяти стадий, а таково как раз расстояние между Пицундою и Сухум-Кале, то не могу не согдаситься с мнением Тетбу (Atlas de la mer Noire), по которому эта именно крепость занимает место Диоскурия. Подобное мнение еще прежде обнародовал Bcanjour (Voyage mil. dans l’Emp: Oth, II, 17): "a moins, прибавляет он — "que l’on n’ainie mieux placer cette ville autour d’une vielle enceinte abandonnee, que l’on trouve au sommet d’une montagne escarpee, entre Soukoum-Kaleh et le village de Saouk-Sou, et qui doit avoir ete tres solidement construite, puisque les murailles existent encore".

Предположенное здесь тождество городов Сухум-Кале и Севастополя, или Диоскурий, скорей подтверждается, чем опровергается, тем обстоятельством, что итальянские моряки времен восстановления классической учености, по своему обыкновению, употребляют одно только древнее наименование города, тогда как служитель Маншука, подобно барину своему, мог его только знать под настоящим его именем, под которым он уже был известен Абул-Феде (пер. Reinaud, II, 40) и грузинским летописцам, по которым город Севаст, где апостол Андрей проповедывал Евангелие, в их время назывался Tzkhoum (Brosset, I, 61). Разумеется, что здесь говорится всегда о прежней турецкой крепости Сухум-Кале, которую следует различать от нынешнего города того же имени. Первая стояла на мысе, ей соименном, и на левом берегу Гумысты, новый же Сухум лежит при конце залива, между приведенным мысом и мысом Кодор, в дельте реки Баслаты (Dubois 1. с. I, 278).

68

По изданию 1814 года "Gathon", в другом Kathon. Ниже однако (гл. LXVII) Шильтбергер говорит о том же городе, называя его bothan и прибавляет, что этот город лежал при Черном море. ІІо Нейману (стр. 158), это — Поти при устье Риона, или Фаззиса в недальнем расстоянии от города сего же имени, которое легко узнается в отмеченном на итальянских картах имени fasso или faxo явно тождественном с именем города же Asso (вместо Fasso), лежавшего, по Контарини (изд. Семенова, II, 31), близ устья реки Фассо и отстоявшего в 60 милях (итальянских) от мингрельского же города Liati или Varti. Ясно, что оба эти имени суть только описки вместо Vathi, по Барбаро (ibid. 1,45), большой мингрельской крепости при Черном море, которая, как по имени, так и по местоположению, удобнее всего помещается в нынешнем Батуме, в дельте Чорук-су или реки ****, которая, по Арриану (ed. Muller, I, 375), отделена была расстоянием 360 стадий от Фазиса. На часто мною упомянутых картах имя Vati или lovati также занимает место нынешнего Батума.

Здесь также должен был находиться город "Bata en Carceche", из которого "Gorgora", т. е. атабек Кваркваре (Qouar-kouare) писал, в 1459 году, герцогу бургундскому о своем намерении воевать с Турками (Brosset, Additions etc. р. 409). Ибо этот город Бата явно совпадал с городом Varti или Vati (Семенов II. 140 и 161), принадлежавшем Горболе (Gorbola) или Горгоре (Gorgora), владетелю города Caltichea или Calcican (Ахалчик), превращенному Семеновым (стр. 186) в область Гурию, так что сам он, а не Контарини, "сбился здесь в именах", подобно тому, как напрасно превращает в Дадиана мингрельского бендиана, о котором упоминают Барбаро (ibid. I 45) и Контарини (II, 31-33) и в котором нельзя не узнать Бедиана, союзника ахалчикского князя, как видно из приведенного письма сего последнего. На том основании, что город Бата, как видно из письма царя грузинского Георгия VІІІ к тому же герцогу и того же года, лежал "pres de la Tente", Броссе полагает, что союзники уже были готовы выступить в предположенный поход против Турок. Но не хотел ли царь грузинский только сказать, что город Батум находился в недальнем расстоянии от резиденции своего союзника, атабека, и для этого считал достаточным перевесть, подобно Рубруквису, татарское слово орда, или собственно урду, которое первоначально значило шатер или кибитку, потом преимущественно ханскую кибитку, а наконец и весь его двор (Языков, Путеш. к Татарам, стр. 273, пр. 35). Даже может статься, что под ордою царь грузинский здесь разумел лагерь участвовавшего, по его же письму, в союзе против турецкого султана "личного врага" его "Assem-Bech, roi de Mesopotamie", т. е. Узун-Гассана, внука Weil, II, 306), а не сына (Brosset, Addit. 408) Кара Елека, начальника Туркменов Белого-барана. Еще до этого он, по Вахушти (id. Hist. de la Georgie, 688), назывался ханом (quen) востока и запада и простер свое оружие далеко в Армению и Грузию, которая была опустошена его полководцами. Хотя Броссе (686) ничего не встречал об этом нашествии в грузинских летописях и во французских переводах мусульманских авторов, тем не менее нельзя сомневаться в самом факте: иначе Абул-Магазин (cod. Ber. f. 64 ар. Weil, II, 307, пр. 1) не сказал бы, что Гассан послал султану египетскому в 863 году (1458-9) ключей многих грузинских замков, им завоеванных.

Соображая все эти обстоятельства, должно думать, что и Шильтбергер под своим bothan разумел не Поти, но Батум.

Зато я уже не хотел бы ручаться за справедливость прежде мною выставленного мнения (Notices etc. concernant la Gazarie, в Mem. de l’Ac. de S.-P. X № 9) о тождестве Батума с городом Bata или Battario, где Генуэзсцы, еще в 1449 году, имели президента, подобно тому, как в Маце и Матриге. По крайней мере в некоторых морских картах имя bala, batta (может быть описка вместо bata, balta) отмечено в недальнем расстоянии от Анапы (Мара) и Тамани (Matrica), а именно около того места, где должен был находиться древний город Апатурия, существовавший еще в конце VI столетия (Menander, II, 14) и затем еще упомянутый географом Равеннским.

Поэтому да позволено будет спросить, не на развалинах ли этого города была устроена впоследствии одна из контор генуэзских, снабжавших константинопольские рынки рыбой, ловля коей тогда в огромном размере производилась в дельте Кубани.

По крайней мере, мы усматриваем из устава 1449 года, что Генуэзсцы занимались этим промыслом в Баттарио, тогда как рыбный промысел едва ли был весьма обилен в Батуме, или же в упомянутом Страбоном и Птолемеем порте Βατα, который совпадал с прекрасною Цемесскою бухтою (Зап. Одес. Общ. III, 210), названною Аррианом Ιερος λιμην, и носившею на итальянских картах весьма кстати название calolimena.

69

Город этот, некогда один из главных городов в Месопотамии, подобно столь многим другим, принужден был покориться Тамерлану, за исключением, впрочем, цитадели, где удержался владетель, принадлежавший к фамилии Ортокидов. По его смерти, наследник его, угрожаемый Кара-Елеком, призвал на помощь Кара-Юсуфа, начальника Туркменов Черного-Барана, и уступил ему Мардин, вместо Мосула, где был отравлен. Сыновья его перенесли свою резиденцию в Синджар и скончались там от чумы в 814 году геджры. С ними пресеклась династия Ортокидов, царствовавших 300 лет.

70

С давних пор город Тебрис, основанный Зобеидою, единственной супругой и двоюродной сестрой Гаруна-аль-Рашида, отличался торговыми сношениями в коих Венецианцы и Генуэзсцы принимали деятельное участие. Неоднократно разграбленный, а именно Джанибеком в 1357 году и Тохтамышем в 1387, Тебрис снова возникал и соделался даже главным складочным местом для товаров индийских и китайских, когда Тамерлан, по разрушении Ургендза и Астрахани, установил удобное сообщение между Тебрисом и Самаркандом, чрез Касвин и Султание. То, что Шильтбергер нам передает о пошлинах, там собираемых, не покажется слишком преувеличенным, если взять во внимание, что этот доход еще в 1460 году был отдан в откуп за 60.000 червонцев. Ведь и Рамузио замечает, что великолепием и многолюдством Париж едва равнялся Тебрису, и что город этот был главным складочным местом в Персии.

71

По Нейману (пр. 141), Шильтбергер под словом "raphak" разумел неизвестных мне "Rachedi". Пока не добьюсь значения сего слова, я останусь при своем мнении, что эти рафак или рашеди были просто алиты или шииты, которых сунниты, или правоверные мусульмане, называют обыкновенно Рафази (Muradgea d’Ohsson, нем. перев. 1788; I, 61) или Рафиза (Ibn-Batuta, изд. Lee, 32: "the Rafiza or Shiah sect").

Разрушенный Чингисханом, город Рей снова обстроился при Илханах, которым новая столица Султание также обязана своим великолепием, от которого ныне сохранилось весьма мало следов. Тамерлан, принадлежа сам к секте алитов, должен был щадить город Рей, коего развалины находятся недалеко от Тегерана.

72

В проезде своем чрез Армению, Клавихо (102) остановился на некоторое время в большом городе "Calmarin", коего основание он приписывает сыновьям Ноя. Быть может, он имел в виду город Сурмалу, при Араксе, разрушенный Тамерланом, в 1385 г. и, вероятно, тождественный с городом Сурман, до которого проникли "Сирийские Турки" в 1240 году. По мнению Броссе (1. с. 532), это — крепость Сурмари, лежавшая близ Нахичевана, за Араксом. — По биографу Джелаль-Эддина, Нисави (ст. Defremery, прив. у Броссе: Additions etc. 312), город "Sour-Mari" был взят султаном харезмийским в 1225 году. Туркмен "Тутан", который до похода Тамерлана господствовал в этом городе (Weil, II, 29), мог быть одно и то же лицо с "Tetani, Emprerador de Tartaria", овладевшим Калмарином за несколько лет до пребывания в нем Клавихо, который отправился оттуда в замок "Egida" (Алинджа?), построенный у самой подошвы Арарата, а несколько дней перед тем был также в Нахичеване, названном им "Nanjua" (101).

73

Много остатков древних укреплений сохранилось на высотах, венчающих город Мерага, у Шильтбергера maragara, Maragre. Между прочим можно видеть, к северо-западу от сего города, фундамент круглой башни, которая, как думают, принадлсжала к знаменитой обсерватории Ходжа Насир-Эддина (защитник веры), друга Гулагу, который, по взятии Багдада в 1258 году, перенес свою столицу в Марагу. Ныне еще там показывают гробницы сего монарха и его супруги Дагус, или Токус-Хатун, покровительницы несториан и последовательницы даже их религии (Hammer, Gesch. d. Ilkhane, 1,82). Несколько лет по ее смерти, патриарх Ябеллаза согласился признать верховную власть пап по акту, представленному Бенедикту II доминиканцем Яковом. Уже Мосгейм (Hist. eccles. Tart. 92) сомневался в подлинности сего документа, и мнение сие разделяет Гейд (Die Col. d. rom. Kirche etc. р. 322), в особснности на том основании, что сказанная грамота подписана в Мераге. Однако я не понимаю, почему патриарх не мог, по взятии Багдада Монголами, проводить более или менее времени в Мераге, так как сго преемники не имели постоянной резиденции до 1559 года, в котором патриарх Илья окончательно перенес ее в Мосул, и так как у нынешних несториан, или Халдеев Курдистана (Ritter. XI, 664-6) сохранилось предание, что предки их, с успехом противостоявшие Тамерлану, обитали тогда между озерами Ван и Урмия. Действительно, мы узнаем из грузинских летописей (Brosset, 1. с. 616), что еще в 1295 году, Марага была местопребыванием несторианского епископа, а по Орбелиану (ibid, 617) — даже сирийского католикоса.

В начале XIV столетия, доминиканец Иордано Каталани внес в свои "Mirabilia", что шисматики приняли католическую веру в разных городах Персии (Heyd, 1. с. 322), именно в Тебрисе, Султание и в Уре, в Халдее: "Ur Chaldareorum ubi natus fuit Abraham, que est civitas opulenta et distat a Taurisio per 2 dictas". По Гейду, здесь не может быть речи об Орфе, лежащей в Месопотамии и в которой узнали город Ур-Хасдим Арабов (Ritter, Asien, VII, (X) 333), но о древнем городе Маранде, лежащем недалеко от озера Урмии, в семнадцати только милях от Тебриса. Но так как город Мерага лежит также недалеко от сказанного озера, и тринадцатью милями, а по Гаджи-Хальфе, семью только парасангами, отделен от Тебриса, то мы имеем право думать что Ур халдейский, о котором говорит Каталани, был именно Мерага, а это предположение наше подтверждается тем обстоятельством, что и Мерага тогда была большим городом и с 1320 года даже имела римско-католического епископа (Galanus, Conc. eccl. arm. cum. rom. 1, 508; прив. Гейдом, р. 324), чего нельзя сказать о Маранде. Бдагодаря усердию первого епископа мерагского Варфоломея, из Болоньи, большая часть армянского духовенства сблизилась с католицизмом и, для скрепления этой унии, учрежден был новый монашеский орден (Fratres praedicatores Uniti), зависящий от доминиканцев.

74

Город Gelat Шильтбергера не иной, как Келат или Хлат, некогда Ахлат (Ritter, X, 325), недалеко от озера Ван. В 1229 г. он был взять султаном харезмийским Джедаль-Эддином. По Абу-Сеиду, приведенному Абул-Федою, он мог состязаться с Дамаском; тогда как Бакуй (Not. et Extr II, 513) хвалит Келат, ради хорошей в нем воды, его фруктов и рыбы, которая ловилась в его озере, в особенности Тамрик, быть может, та самая порода, которая, по Истахри (пер. Mordtmann, 1845, р. 86), называлась Доракин и довилась в Куре. Ныне еще в Келате видно много развалин, стоивших быть исследуемыми.

75

По архимандриту Айвазовскому, в провннции Алинжде ныне еще существует деревня Кирна или Керни, едва ли не та самая, которую Дюбуа (Voyage au Caucase III, р. 387; Atlas III, architecture pl. 31) называет Харни (Kharni). Этот столь же неутомимый, как и ученый, путешественник видел в соседстве сей деревни, лежащей при речке Харни-чай, недалеко от Кигхарта, к востоку от Эривани, развалины замка, построенного Тиридатом для сестры своей (Хозровидухт cf. Brosset, 385), и в народе известного под названием Тахт-Трдат, или престол Тиридата.

76

Так как город "Meya", в издании 1859 года, у Пенцеля назван "Magu", то Нейман (пр. 146) не сомневается, что это иынешняя деревня Mary или Маку в южной части провннции Ардац. По г. Айвазовскому, лежащая у подошвы горы деревня Mагу или Маку никогда не была местопребыванием католического епископа. Позволю себе однако заметить, что Шильтбергер и в этом случае, как всегда, когда нам передает то, что видел своими глазами, говорит сущую правду. По крайней мере сказанное им о Магу подтверждается во всем следующим местом из сочинения Клавихо (р. 104): Domingo, primero de Iunio (1404) a hora de visperus fueron (проводивши ночь в Васите) en un castilo que es Ilamado Macu, el qual castillo era de un Christiano Catholico que avia nombre Noradin, e los que en el dicho castillo moraban eran otrosi Christianos Catholicos, come quiera que eran Armenios de naturaleza, e la su lengua era Armenia, como quiera que sabian Tartaresco, e Persesco. E en el dicho lugar avia un Monasterio de Frayles de Sancto Domingo: el qual castillo estaba en un valle en un rincon al pie de una muy alta pena, e el pueblo estaba en una cuesta arriba e luego encima del pueblo en la dicha cuesta estaba una cerca de cal e de canto con sus torres dentro: tras esta cerca estaban casas en que moraba gente, e desta cerca adelante moraba gente, e sobia la cuesta mas alta: e estaba luego otra cerce con sus torres e caramanchones, que salian fasta la primera cerca, e la entrada para esta segunda cerca era por unas gradas fechas en la pena, e encima de la entrada estaba una torre grande para guarda della: e allende desta segunda cerca estaban cases fechas en la pena, en medio unas torres e casas onde el Senor estaba, e aqui tenia toda la gente del pueblo su bastecimiento, e la pena, en que estaban estas cases sobia muy alta mas que las cercas e todas las cases, e de la dicha pena salia uno como colgadizo, que cobijaba el dicho castillo e las cercas e casas del, asi como el cielo que estoviese sobre el, e en caso que Ilueve el agua del cielo non cae en el castillo, ca la pena la cobija todo, e de tal manera esta el castillo que non se puede combatir por tierra nin aun por el cielo etc.

77

Город Решт, столица Гилана, лежит верстах в девяти от моря и славился тогда своею торговлею. Генуэзсцы и Венецианцы покупали там произведения этой богатой провинции, а именно шелковые материи, выделываемые там или туда привозимые из Иезда или Кашана. По Марко Поло (изд. Pauthier, 1, 44), известного рода шелковые материи в его время назывались "ghellie", без сомнения по имени провинции, из которой их получали.

78

Шильтбергер пишет "Strawba" вместо Астрабад; подобно тому современнымн ему Итальянцами этот город был называем: strava, strevi, Istarba. Торговля его не слишком была важна произведениями края, но оживлялась тем, что из его гавани индийские и бухарские товары отправлялись далее по Каспийскому морю.

79

В древние времена в Азии было много городов, которые назывались Антиохиею. Стефан византийский насчитывает их до восьми, в числе коих два в Мигдонии: Эдесса и Низибис. Оба они, по очереди, считались главными оплотами христианства, а посему были у него часто оспариваемы неверными, так что трудно сказать, о каком из них говорил Шильтбергер. Замечу, однако, что я охотно полагал бы, что слова его относятся не к Эдессе, но к Низибису, окруженному и теперь еще стеною из красного кирпича, тогда как стены Эдессы оштукатурены известью.

80

Если, как должно думать, Шильтбергер говорит здесь о вышеупомянутой крепости (гл. XV), куда Ахмед бен Овейс послал для хранения свои сокровища и где даже имел монетный двор (Савельев 1. с. I, 173), то лица, рассказавшие Шильтбергеру, что Тамерлан овладел этой крепостью только после 16-ти летней осады, удвоили время оной, потому что, по другим современным авторам, Алиндже была взята Монголами после восьмилетней осады, в 1401 году, Впрочем, по одной заметке у Вахушти (Brosset, 1. с. 670), сын Ахмеда Тагер, с помощью Грузинцев, действительно держался если не 16, то по крайней мере 15 лет в этой крепости, называемой восточными писателями то Алиджан, то Алнадра и даже Манглис, почему и нельзя винить Шильтбергера за его "alvitze". Различные показания писателей, касательно времени осады этой крепости, объясняются тем, что, будучи взята Тимуром еще в 1387 году, она была взята обратно, в 1396 году, грузинским царем Георгием VII (1395-1407) и возвращена Тагеру, который спасся оттуда в 1400 году, т. е. около года до взятия крепости Тамерланом в 1401 году (Brosset, 668 segg.).

81

Без сомнения, Шильтбергер под Белым морем разумел Каспийское, которое могло быть так названо, как думает Гаммер (пр. 151), в противоположность Черному, или же, как полагал еще Валь (Allg. Beschr. d. pers. Reichs, II, 679), по причине свойства дна сего моря, покрытого повсюду окаменелыми раковинами и беловатым и сероватым песком. Во всяком случае, наименование это не было выдумано Шильтбергером, но переведено на немецкий язык, напр. с грузинского Тетрисея или сива, которое, имея то самое значение, ныне сще употребляется туземцами для означения Каспийского моря.

Но Гаммер ошибся, когда утверждает, что восточная часть сего моря у Шильтбергера называется Scherki; ибо это мнимое имя, найденное бароном в издании 1814 г. есть только худое чтение вместо "Schechy", как та же страна названа в гейдельбергской рукописи, так что под ней, без сомнения, придется разуметь нынешнюю область Шехи, на левом берегу Кура, между областью Ганджи, Грузиею, Ширваном и Дагестаном. Уже в X столетии помещалась тут страна Шехинов, которые были христианами и отличались торговлею и промышленностью (D'Ohsson, Des peuples du Caucase, 18 и прим. XIV).

82

Не подлежит сомнению, как уже заметил Нейман (пр. 154 и 155), что королевство horoson, с столицею hore, означают Хорасан и главный в нем город Герат; но, с другой стороны, и то правда, что, по Масуди, приведенному Риттером (X, 65), при занятии Арабами, около 637 года, города Гира (Hira), близ Евфрата, уполномоченный их для этого дела чиновник, уважаемый всеми ради мудрости своей, Абдель-Мези также имел от роду 350 лет и пользовался-де, кроме того, честью быть, если не "святым", то по крайней мере "рабом божиим", т. е. Ибадитом или якобитским христианином.

По Иб-Гаукалу, город Гира, существовавший еще во времена Эдризи (пер. Jaubert, 1,366), лежал на расстоянии одной только мили от Куфы, названной, вместе Басрою, Басратен (дуал от Басры), обе Басры, тогда как митрополиия несториан в Басре, еще с 310 года по Р. X, означалась под титулом "Euphrates Pherat-Mesene", или "Perat Meissan". По мнению, тосподствовавшему на Востоке, в Куфе именно находилась также гробница св. (пир) Адама (Ritter, X, 179-184), припоминающего нам именем своим шейха пир-Адама, названного "phiradamschyech" (т. е. пир-Адам-шейх) Шильтбергером и не уступавшего летами своими рабу божию Абдель-Мези.

Да позволено будет вообразить себе поэтому, что Шильтбергер применил к городу Герату, лично им посещенному, легенду, которую ему рассказывали, но которая собственно относилась к Гире, посещаемой в особенности шиитскими поклонниками.

83

Ширас, говорит Потье (I, 66), столица провинции Фарс, славный некогда великолепием и обширностью своих публичных зданий, был родиной поэта Саади, столь известного в Европе своим Гулистаном или Садом роз, недавно отлично и верно переведенным (на французский язык) г. Дефремери. Прибавим, с своей стороны, что затем вышел в Одессе (1862 г.) русский перевод этой прекрасной поэмы, составленный покойным К. Ламбросом и снабженный многими, совершенно новыми, примечаниями со стороны переводчика, который провел много лет в Персии и знал основательно этот край, его историю и литературу.

84

Наш Афанасий Никитин сказав, что город Гурмыз в его время (1470 г.) был главным складочным местом всемирной торговли, не скрыл худой стороны его, жалуясь на чрезвычайно знойный его климат: а в Гурмызе есть солнце варно, человека зжет, — и на тяжкие пошлины, взимаемые там с товаров: тамга же велика, десятое со всего емлют.

85

Это — "Quesivacuran", или царство Квези Марко Поло (Pauthier, II, 671), подобно тому, как описанный им город "Chisy" совпадает с "Keschon" Шильтбергера, лежащем на острове Киш (у Арабов), при входе в Персидский залив: и остров этот с давних пор славен жемчугами, собираемыми возле его берегов.

86

Так у самих Азиатцев называется часто Бадахкан (cf. Pauthier, I, 119) и вот почему Шильтбергер пишет walaschoen, Walaschom, подобно тому, как у Марко Поло Бадакшан называется Balacian. По венецианскому путешественнику, страна эта была родиною рубинов (balais): "qui sont moult belles pierres precieuses et de grant vaillance". Кроме того, там добывался самый тонкий в свете "azur". Между тем мы узнаем от Ибн-Гаукала, писавшего в X столетии, что именно в Бадакшане собирали рубины и lapis lazuli, а в свою очередь, Ибн-Батута (пер. Defremery III, 59), путешествовавший около 50 лет после Марко Поло, свидетельствует, что рубины, добываемые в горах Бадакшана, обыкновенно назывались "Al-balakh, rubis bala’s", и что из этих же гор вытекала река, воды которой имели такой же синий цвет, как морская вода. "Тенкис" (Чингисхан) "царь татарский" — прибавляет он — "разорил этот край, который с тех пор не мог поправиться". Кажется однако, судя по тому, что говорит Шильтбергер, что в его время следствия нашествия Чингисхана уже менее были ощущительны в этом крае, что не помешало бы думать, что туземцы немного пошутили над нашим добрым Немцем, рассказывая ему, что в их горах водились единороги. Может быть, ему выдавали за них тамошних лошадей отличной породы, бывших, по Марко Поло (ed. Pauthier, 1,120): "de moult grant cours a merveille" и которые, не терпя подков, тем не менее ходили "par montagnes et par mauvais chemins assez".

87

Это известие явно эаимствовано у Геродота (1, 178), по которому стена Вавилонская имела 200 локтей в вышину при 50 ширины Поэтому должно полагать, что и обьем города означен Шильтбергером по тому же автору, определяющему оный в 480 стадий. Зная, что 480 стадий равны 64 римским милям (по 80 на градус), мы должны думать, что Шильтбергер, по которому стена имела в окружности около 75 ломбардских или итальянских миль, под своими leg разумел французские мили (по 25 на градус).

88

По счету Шильтбергера, эти 54 стадии, по 4 на милю, составили бы около 14 итальянских или римских миль. Но так как римская миля равнялась сначала 8, а затем 7 1/2 стадиям, то выходит, что он собственно полагает около 7 миль, или 10 верст, на расстояние, отделявшее башню от древнего города. Это измерение, как нельзя лучше, применяется к развалинам огромной башни, иазываемой Бирс-Немвруд или место заточения Немврода. Веньямин, из Туделы, имел в виду эту же башню, когда говорит (cf. Ritter, X, 263), что она была построена до раcсеяния колен, лежала на правом берегу Евфрата, на расстоянии 1,5 часа езды от Гиллы, и имела 240 локтей ширины прн высоте 100 локтей. Галлерея вела к вершине, с которой можно было видеть вокруг себя в этой огромной равнине на расстоянии восьми часов. По Rich (Narrative of a journey to the site of Babylone etc. 1839), при ясной погоде виден даже Medched-Ali, на расстоянии десяти часов. Таков же смысл слов Шильтбергера, когда говорит; und an yetliehen Ort haben sie 10 leg nach der wile unt nach der brait. Если прибавляет, что башня находилась в арабской пустыне со стороны Халдеи (Kalda), то ему не пришло на мысль вести нас в полуостров Аравийский, но — в Ирак-Араби, древнюю родину Халдеев.

89

Понятно, что Шильтбергер под словом untz разумел меру, обыкновенно ныне по-немецки называемую Zoll, т. е. наш дюйм, равняющийся 1/12 части фута. Но чтобы объяснить себе, почему он полагает на фут только 9 унций или дюймов, нужно иметь в виду, что миля у древних, т. е. у Греков и Римлян, содержала в себе 3.000 локтей, по 32 пальца, тогда как у Арабов в ней полагалось 4.000 локтей, по 24 пальца в каждом. Вот почему Абул-Феда (Reinand, II, 18) говорит, что миля состояла из тысячи шагов по четыре локтя, вместо трех. Так как эти локти явно тождественны с футамн, о коих говорит Шильтбергер, то он в полном праве был сказать, что каждый из этих футов, равняясь трем нашим четвертям, заключал в себе девять дюймов, вместо двенадцати.

90

По Риттеру (XI, 4), Тигр и ныне еще называется Шат, не только по соединении его с Евфратом, но во всем верхнем течении своем, как это уже показал Quatremere (Hist. de Rachid-Eddin, 1836 notes, f. XXIX). Вот почему и Барбаро (Ramusio II, f. 101) мог сказать, что "Hassanchiph" (Hosn-Keif) лежал при реке "Set".

91

Это — турецкое название фиников, превращенное ошибкою переписчика, в издании 1814 г., в "Kurnia", а в Неймановом в "Kirna". По Марко Поло, лучшие фрукты сего рода росли в окрестностях Басры.

92

Неудивительно, что Шильтбергер был поражен миролюбивым характером обитателей Багдада, по причине богатств, накопленных торговлею и промышленностью в этом городе, который Ахмед-бен Овейсом снова был обстроен, немедленно по его разорении Тамерланом (Weil, II, 98). Благодаря счастливому своему положению, Багдад мог после этого несчастья снова процвести к тому времени, когда был посещен Шильтбергером, по которому население его состояло частью из Арабов, частью же из Персиян, как это бывает и ныне. То, что он говорит о тамошнем парке с зверинцем, также покажется естественным, если припомнить, что с давних пор в окрестностях сего города встречались подобные заведения. Так, напр., по Зосиме (III, 23), войско императора Юлиана нашло уже в Месопотамии царский сад с зверинцем: εις περιβολον, ον Βασιλεως θηραν εκαλον.

Во время похода Ираклия, в 627 году, Греки увидели также, недалеко от резиденции Хозроеса Дастагерда (возле Эски-Багдада: Ritter, IX, 503), огромный парк, наполненный страусами, кабанами, павлинами, фазанами, равно как и огромными львами, тиграми и проч. Наконец, Веньямин, из Туделы (Ritter, X, 253), пншет, что резиденция калифа Ел-Гарим, возле Багдада, имевшая в объеме час ходьбы, была окружена большим садом, в котором содержались всякого рода дикие звери.

93

Вскоре после сражения при Ангоре, султан Фарадж решился отправить к Тамерлану двух посланников с подарками, в том числе жирафы (Weil, II, 97), которую Руй Гонзалец де Клавихо (107 и 108), встретившись с египетскими послами в городе "Khoi", называет jornufa. Поэтому кажется, что и Шильтбергер, говоря о том же животном, называет его surnofa, а не surnosa, как читается в обоих изданиях его рукописи. Разделяя мнение де Ланнуа (Voyages et ambassades, Mons, 1840, р. 88), что Нил, до перехода своего в Египет, орошал Индию, Шильтбергер мог сказать, что эта страна была родиной жирафы; если же иметь в виду, что тот экземпляр сего жнвотного, с которым ему пришлось познакомиться у Тамерлана, долженствовал быть избран из величайших своей породы, то нельзя упрекать его в том, что он уже слишком удалился от истины, когда наделяет его шеей в четыре сажени. Во всяком случае, измерение его столь же верно, как сделанное испанским дипломатом, по которому шея сего же животного до такой степени растягивалась, что оно пищу свою могло доставать с стены в 5-6 "tapia" высоты, и что оно даже с верхушки большого дерева снимало листья, которыми обыкновенно кормилось.

94

Джагатай, или "zekalay" по правописанию Шильтбергера, обязан своим наименованием второму сыну Чингисхана, получившему в удел земли, лежавшие к востоку и к юго-востоку от улуса Джучи, от границ Харезма, по обеим сторонам Аму-Дарьи, до восточного Туркестана. Все эти земли означались аатем именем Джагатай и язык жителей Туркестана так был назван. Последние ханы или беки сего дома были Сююргатмыш и Махмуд, от имени коих управлял Тамерлан. От них сохранились монеты, битые в Бухаре, Самарканде, Термеде, Бедекхане и Отраре; но любимая резиденция этих государей была в Бишбалике (пять городов) при реке Или, откуда уже Тамерланом была перенесена в Самарканд, который этот деспот хотел поставить выше всех городов посредством весьма жестоких мер, свидетельствуемых донесением Клавихо (189 et seqq.).

95

Подробности, переданные нам в следующей главе, показывают, что Шильтбергер под Великой Татариею разумел владения трех линий Джучидских, т. е. а) наследников старшего сына Джучи Орда-Ичен, или Белую орду b) потомков второго сына Батыя, или Золотую орду, и с) потомков пятого сына Шейбана, который, еще при жизни Орда-Ичена, в награду за храбрость свою в походе Батыя в Россию, получил в удел пятнадцать тысяч кочевых семей, которые и составляли Шейбанову орду; кочевья ее находились — летние при Яике, а зимние у Сыр-Дарьи, т. е. занимали нынешнюю Киргизскую степь оренбургского ведомства и отделяли Золотую орду от орды Иченовой, которая обнимала северную часть нынешнего Коканского ханства (Савельев, I, 161). Впоследствии Шейбаниды простерли свою власть к северу над частью Сибири. В этой же главе, как и в следующей, Шильтбергер говорит о Красных Татарах, но так как Татары подобного цвета никем не упоминаются, то я считал себя в праве заменить их в своем переводе обитателями Великой Татарии, при легкости, с которой слово rothen могло вкрасться в нашу рукопись вместо grossen.

96

Великая река, означенная здесь турецким названием Волги (edil, itil, река), могла только быть Аму-Дарья или Oxus, если город orden или Ordens (как читается у Пенцеля) был, как должно думать с Нейманом (пр. 170, 171), Ургендз, главный город Харезма, явно Шильтбергеров Horosamen. Впрочем, так как город Ургендз, обыкновенно, только означался наименованием края (напр. на монетах и Ибн Батутою), то спрашивается (если только Шильтбергер действительно писал орден, а не оргенс), не хотел ли он просто сказать, что Харезм был главный город Орды, когда после имени земли horosemen (стр. 105) прибавляет: So haist die Stat des landes orden. Во всяком случае, этот ордынский город (т. е. Харезм, или Ургендз) не мог совпадать с городом "origens", чрез который сам он проезжал во время своего путешествия из Дербенда в Джулад (см. выше). Однако так как и тот город Оригенс лежал, подобно Ургендзу, при Итиле, то может статься, что он по ошибке поместил его между Джуладом и Дербендом, вместо того, чтобы сказать, что Оригенс, (который, действительно, прннадлежал к улусу Джучидов, пока у них не был отнят Тамерланом в 1379-80 году), подобно Дербенду отделял Персию от Татарии. В этом случае, мое предположение (Гл. XXV, 2) о местоположении, если не Орнаса и Тенекса, то по крайней мере Арнача, на Тереке, сильно поколебалось бы и мне оставалось бы только сознаться, что я тогда все-таки предпочел бы мнение, что Арнач скорей мог совпадать с Ургендзом, чем с Азовом.

97

Город Тана (alathena, alla Tana) или Азак, занимавший место нынешнего Азова, был, как известно, в XIV и XV столетиях, весьма важен по своим торговым оборотам с Китаем. Хотя он в 1395 году в конец был разрушен Тамерланом, тем не менее вскоре снова стал привлекать к себе Венецианцев. Уже в 1404 году Клавихо (р. 78) видел в Константинополе шесть венецианских галер, пришедших туда, чтобы служить эскортою для "todas las sus naos que venian de la Tana". Даже после значительных потерь, претерпенных ими при новых нападениях на Тану со стороны Татар в 1410 году, Турок в 1415, и опять Татар в 1418 г., Венецианцы не переставали быть в сношениях с Таною, ибо, уже в 1421 году, бургундский рыцарь Гилльбер де Ланнуа (1. с. 43) видел в Каффе четыре галеры, шедшие из Таны и принадлежавшие им. Притом показание Шильтбергера, лично посетившего Тану вскоре после того, свидетельствует, что город этот, хотя и лишился прежнего своего значения в отношении к всемирной торговле, все еще славился рыбным промыслом, что впрочем также явствует из любопытных подробностей, переданных нам об этом предмете Иосафатом Барбаро.

Зато Шильтбергер первый Немец, посетивший или, по крайней мере, описавший Сибирь (гл. XXV), так что, по настоящему, заслуживал бы, чтобы его удостоили чести представиться своим товарищам в "Walhalla" с прозвищем Sa-uralsкі или Ssibirski. По крайней мере, он мог бы требовать это с подобным же правом, по какому прозвищем Sakuenlunski был недавно награжден Баварец Шлагинтвейт, с которым его земляк смело может быть сравниваем, если не по непосредственным результатам его исследований для науки, то по своей добросовестности и по мужеству, с которым переносил тяжести и лишения, сопряженные с его странствованиями.

98

Говоря, что Солкат или Сулхат, превращенный ошибкою в Vulhat, был главным городом в Кипчаке, Шильтбергер берет это наименование в смысле менее обширном обыкновенного, по которому оно означало южную Россию, со включением Крыма, где Солкат или Эски-Крым, действительно был главным городом. Эта ошибка с его стороны, если он тут действительно промахнулся, как полагает Нейман (пр. 179), могла произойти от того, что в его время, как выше было замечено (гл. XXVI), многие лица оспаривали одни у других сарайский престол, и что большая часть Кипчака могла признавать власть того или другого из ханов, избравших своей резиденциею город Эски-Крым, как это сделал "le viel empereur de Salhat", к которому отправился рыцарь де Ланнуа (ed Mone, 44), в 1421 году, с подарками Витольда и которого, так некстати, уже не застал там в живых. К сожалению, посланник литовского князя не передал нам имени своего "Солкатского" императора, в котором я подозревал (Зап. Одесс. Общ. III, р. 460) старого Едигея, так как Гаммер не представил доказательств в пользу своего мнения, что друг Витольда владел еще в 1423 году самостоятельным государством, прилежащим к Черному морю.

99

Все подробности касательно Каффы, помещенные в записках Шильтбергера, совершенно согласны с тем, что нам, по другим источникам, известно о важности и внутреннем устройстве этого предвестника Одессы, за исключением того, что он говорит о количестве домов в городе и его предместьях. Нельзя однако не благодарить его за то, что он нам оставил хотя приблизительное понятие о предмете, точное определение которого, в подобных случаях, не всегда удавалось даже нашим статистическим комитетам. Что дома в предместье принадлежали Евреям и что последние были двух родов, не требует объяснения. По понятиям тогдашнего времени, без сомнения, не допустили бы поселиться в городе не только талмудистов, но и караитов, которые, еще в X столетии, встречались бы в Каффе, подобно тому как в Керчи (Сефарад, припоминающий мне Сапорад, куда, по пророку Абдию, царь ассирийский переселил израильских пленных: Vivien de Saint Martin, Mem. hist. s. l. geogr. anc. du Caucase, 45) и в Эски-Крыме (Солхат и Унхат), если бы можно было признать, с Фюрстом (Gesch. d. Karaeerthums, Leipzig, 1862, I, 125), подлинность приписки на древней еврейской грамоте. Нельзя, впрочем, ныне более отрицать, что Евреи вообще обитали уже в Крыму в первых столетиях нашей эры, хотя это еще не доказывает, что эти Евреи были потомками десяти израильских колен, как нас хотят уверить, на основании найденных в Чуфут-Кале и в других местах, надгробных надписей, с означением эры пленения, слишком поспешно выдаваемого за ассирийское 690 года, как я старался показать (Notices sur les colonies ital. en Gazarie в Mem. de l’Ac. des Sc. de St.-P. X № 9 р. 82). Тут же я указал на тождество города Karckeri Шильтбергера с Киркиер, или Чуфут-Кале, населенном ныне полдюжиною караимских семейств, хотя во время Шильтбергера он еще был одной из резиденций крымских ханов. Наконец, я также успел доказать, что область, в которой находился этот город и которая ошибкою копииста превратилась в "Sudi", была непременно горная часть Тавриды, или Готфия, называемая Татарами Tams, потому что турецкие племена этим наименованием означают "покоренный народ". ІІоэтому я не остановлюсь на всех этих вопросах, уже разобранных; но не могу пройти молчанием странную ошибку, приписанную Нейманом, совершенно не впопад, нашему путешественнику. Сказавши (прим. 181), Бог знает почему, будто бы он под именем Karckeri разумел Херсон, его издатель не убоялся присовокупить, что он должен был иметь в виду Анкерман, когда говорит, что св. Климент был брошен в море возле одного города в Готфии и что этот город был называем Турками Сарукерманн. Но почему Шильтбергер не мог справиться, немного лучше Неймана, о местности, куда св. папа римский был сослан, так как, еще в 1333 году, католическое епископство существовало в "Херсоне в Готфии", и так как дажс "Абул-Феде", никогда не бывавшему в городе, названном еще Рубруквисом "Kersona, civitas Clementis", было не безъизвестно, что этот самый город у туземцев назывался Сарукерман.

100

Северо-восточный берег Черного моря Шильтбергером назван Starchas, по имени Черкесс или Черкасс, под которым этот народ уже является у Плано Карпини, Абул-Феды, Барбаро и других. В старину Черкесы более были известны под именем Казаков и Зихов, составлявших две ветви одного и того же народа. В пользу тождества Зихов с Казаками или Черкесами ссылаются, обыкновенно, на свидетельство Георгия Интенария, посетившего их край в 1502 году и выражающегося следующим образом: Zychi in lingua vulgare, graeca et latina, cosi chiamati et da Tartari et Turchi dimandati Circassi (Ramusio fol. 196 cf. Klaproth в Potocki, Voyage d. 1. steps d'Astrakhan I, 133 и D'Ohesson, 1. с. прим. XXI). Но гораздо прежде, чем итальянским путешественником, тождество Зихов и Черкесов признано Шильтбергером: в LVI гл. он говорит, что Турками "Sygun" были названы "tschercas". Во времена императора Константина Багрянородного (De adm. imp. с. 42), их область простиралась вдоль по берегу Черного моря, на протяжении 300 миль, от реки Укрух, отделявшей их от Таматархи, до реки Никопсис, где начиналась Абасгия, или земля Абхазов, обитавших также на протяжении 300 миль от сказанной реки и соименного ей города до Сотериополя.

Река Укрух — явно Кубань, образующая двумя рукавами своими остров Тамань, на котором лежала Таматарха или наша Тмуторокань. При северном рукаве лежал город, называемый Итальянцами Иосора, по имени самой реки, и едва ли не тождественный с городом Шакрак или Джакрак, который, по Абул-Феде (пер. Reinaud, II, 40), должен был занимать место нынешнего Темрюка, так как он помещался именно в том пункте; где берег Азовского моря, пролегающий сначала к востоку, круто поворачивает к северу. Что же касается города Сотериополя, то Мюллер (Geogr. gr. m. 1. 379) не должен был верить Маннерту (1. с. VI, 362), что он совпадал с Севастополем, так как мог читать у Кодина (I. с. 315), что Pythia, т. е. нынешняя Пицунда, прежде называлась Soteropolis. Вероятно, это было только прозвание, данное древнему городу Pytius, по восстановлении, разрушенных в войне с Персами, его стен главнокомандующим греческим на Кавказе, Сотириком, убитым вскоре спустя (556 г.) Мизимианами, обитавшеми к С.-В. от Апсилиев (Ag. III, 16, 17; IV, 12). Впрочем, трапезунтские Греки продолжали еще в XIV столетии означать Пицунду под наименованием Сотирополиса (ср. статью Куника о Калкской битве, в Уч. Зап. Имп. Ак. Наук III, 2, р. 740). В актах патриархата Константинопольского, под 1347 годом (ср. Зап. Од. Общ. VI, 447 припоминается о необходимости соединить митрополию Сотиропольскую с Аланийской. Митрополиты или архиепископы (Hier. ed. Parthey, р. 233) вичинские, о которых часто говорится в этом же сборнике, поэтому не могли быть "Бичвинтские", тем более, что один из них был в близких сношениях с унгро-валахским господарем Александром (3. Одес. Общ. VI, 455). Без сомнения, его кафедра находилась между Варною и мысом Кара-бурун, или Маврос, при устье Камчика, или Бичины, названной Дицина Константнном Багрянородным, Анною же Комниной правильнее — Вицина (Schafarik, II, 216).

На итальянских картах XIV и XV столетий тут отмечено имя laviza, или vica, в котором Примоде (Et. s. 1. commerce de la mer Noire, р. 212) узнавал нынешнее местечко "Vizeh", которое следует различать от лежащего гораздо более к югу городка "Viza" или Бизия, бывшего также резиденциею архиепископа (Parthey 1. с. 234), а во времена, гораздо более от нас отдаленные — столицею превращенного в удода фракийского царя Терея, гонителя Филомелы.

Во всяком случае, река Никопсис не могла совпадать, вопреки мнению Клапрота (1. с.), с fiume Nicofia или Nicolo морских карт XIV столетия, так как это имя, переделанное с греческого Анакопи (ανακοπη, зарубка, escarpement), в них отмечено не к северо-западу, но к юго-востоку от Пицунды (peconda, по-грузински Бичвинта), где, как известно, сохранилась прекрасная церковь, построенная при Юстиниане, т. е. между этим местом и Сухумом, древнего Диоскурий. По всей вероятности, нынешняя долина Шапсухская орошалась рекой Никопсисом Константина, тогда как соименный ей город мог находнться в пяти морских милях южнее, при нынешнем Негопсухе (Taitbout, Atlas de la mer Noire), где сохранились развалины. Здесь поэтому находился также лежащий между Абхазиею и Зихиею город Никофсия (Nicophsia), где, по грузинской летописи (Brosset, Hist. de la Georgie, I partie, S.-P. 1849, р. 61), спутник Андрея Первозванного, апостол Симон скончался и был предан земле. По другому известию, приведенному Адрианом Баилье (Vie des Saints, III, 415), святой этот был замучен в городе Suanir, в котором Баилье узнал имя Суанов (souanes). Соглашаясь с ним, Броссе прибавляет от себя, что тело апостола, умерщвленного в Сванетии, легко затем могло быть переведено в Абхазию.

Но так как, по Арриану (ed. Muller, 1, 397), на абхазском берегу тогда обитали Саниги, то нет надобности думать, что летописец ошибся, когда говорит, что гробница св. Симона находилась в той самой местности, где он кончил жизнь. Нужно только допустить, что Никофсия также называлась городом Суанир, потому что принадлежала Санигам.

Что город этот, явно тождественный с лежащим на границе Зихим городом Никопсис, скорей совпадал с Негопсухою, чем с Анакопою, хотя мнение Клапрота разделяют Дюбуа (Voyage aut. du Caucase) и Броссе (1. с.), можно также заключить из грузинских летописей, неоднократно упоминающих о Никофсии. Так, напр., мы читаем во французском их переводе (стр. 648), что царь Георгий V (1318-1346) привел в порядок дела всей Грузии и что ему были подвластны все Кавказцы от Никофсии до Дербенда, а затем (стр. 649), что, по восшествии на престол его сына Давида VІІ, собрались католикос, епископы и вельможи со всех провинций от Никофсии до Дербенда. Если же положить, что Никофсия занимала место Анакопы, то следовало бы также допустить, что летописец отнес ошибочно лежащий к северу от Никофсии город Пицунда к земле Черкесов, и что тамошний епископ не участвовал в приведеннои съезде духовных и светских сановников Грузии и Абхазии, что невероятно.

По итальянским картам, та самая местность, где на нынешних отмечена Негопсуха, называлась p. de susaco (sussaco, zursaco), который Арриану был известен под странным названием "древней Ахаи", подобно тому, как изливавшаяся в ста верстах южнее и отделявшая Зильхов от Санигов река называлась Ахайем.

По Вивиен-де-Сен-Мартену (Georg. anc. du Caucase р. 28), оба эти имени, из коих первое приходится как раз в средину расстояния между Пицундою и Темрюком, переделаны на свой лад Еллинами из имени абхазского племени Шахи, впоследствии обитавшего в этих местах. Из донесения губернатора Каппадокии, впрочем, видно, что Санигн обитали вдоль по берегу до окрестностей Севастополя; за ними следовали Апсилии, а потом уже Αβασγοι, жилища коих доходили до Фазиса. Итак Абхазы, кажется, тогда еще не занимали ту местность, где их находим в X столетии, и откуда они затем снова распространились более к югу, судя по пункту, где на часто мною приведенных картах отмечено имя Avogussia, или Avogassia. Это передвижение Абхазов к югу совершенно согласно с общим ходом событий на Кавказе и с показанием Шильтбергера, что в его время главным их городом был Сухум.

По Гюльденштедту (Reisen, I, 463), Абхазы и Черкесы говорят двумя диалектами одного и того же языка; первые приняли святое крещение около 550 года стараниями императора Юстиниана; Зихи же еще гораздо прежде обратились к христианству, коего следы до ныне между ними сохранились, так как онн впоследствии только, чтобы угодить Туркам, решились принять их учение (Taitbout, Voyage d. 1. pays des Therkesses, в Potocki, 1. с. II, 308). Известно, что онн до новейшего временн имели привычку продавать детей и даже своих собственных, как во время Шильтбергера, и, подобно сему последнему, Тетбу (289) удивляется, каким образом люди, почитавшие свободу первым из всех благ, могли решаться на такой гнусный поступок. Заметка Шильтбергера об уважении, питаемом этими горцами к грому, также согласна с следующими словами Тетбу (ibid. 309, 310): "Les Tcherkesses n’ont point de dieu de la foudre, mais on pourrait se tromper en assurant qu'ils n'en ont jamais eu: le tonnere et chez eux en graude veneration; ils disent que c'est un ange qui frappe ceux que la benediction de l’Eternel a distingues. Le corps d’une personne frappee par la foudre est enterre solennellement et tont en pleurant le defunt, ses parents se felicitent de la distinction dont leur famille vient d’etre honoree. Ces peuples sortent en foule de leurs habitations au bruit que fait cet ange, dans sa course aerienne et lorsqu’il passe quelque temps sans se faire entendre, ils font des prieres publiques pour l’engager a venir".

101

Принимая во внимание, что Шильтбергер и его переписчики мало заботились о том, чтобы передать нам собственные имена в таком виде, чтобы нельзя было усомниться в настоящем их значении, невозможно будет требовать, чтобы я угадал, кто такие были племена kayat и inbu, которые, вместе с Монголами, составляли население Великой Татарии. Во всяком случае, приведенные два имени не были им выдуманы, но о них он узнал от самих туземцев или же от татарских их владетелей. Последние могли различать от собственных своих соотечественников те именно племена, которые, под верховной властью потомков Чингисхана, долее других сохранили наследственных своих владетелей. Таковыми были пред прочими вышеупомянутые Кераиты или Унг, (гл. ХХV), коих Шильтбергер, подобно Грузинцам, легко мог назвать "Quiath" (Brosset 1. с. 488), и Уйгуры, начальники коих, именуемые Эдекутами (Erdmann, 1. с. р. 245), удержались до 1328 года, припоминая нам именем своим известного Эдеку или Едигея, которого Шильтбергер провожал в его походе в Сибирь. По Нейману (прим. 185 и 186), он, действительно, разумел эти два племени, т. е. Кераитов и Уйгуров, под своими kayat и inbu. Однако так как его комментатор ничего не говорит о причинах его мнения и так как доводы, только что мною приведенные, недостаточны для того, чтобы более нельзя было сомневаться в его справедливости, то может статься, что Шильтбергер вовсе не хотел говорить о Кераитах и Уйгурах, но о двух других племенах, с которыми ему пришлось лично познакомиться. Я хочу говорить о Кайтаках, и о племени Джамбулук.

Еще во время Масуди, Кайтаки, или Кайдаки, обитали на северной стороне Кавказа, возле Каспийского моря; туда же их помещает Абул-Феда и там они удержались до нынешнего дня. Мы уже видели, что они тщетно пытались остановить Тамерлана в последнем его походе против Тохтамыша и что между ними, спустя немного, находились католики и другие христиане (Гл. XXV пр. 2). Тем не менее они не переставали разбойничать, как это испытал в 1468 году наш купец Никитин, брошенный бурею к берегу около Тарку. Тщетно он надеялся возвратить свое имущество с помощью Ширван-шаха (Феррух Иессар: Dorn, Schirvanschache etc. 582), шурина царя кайтакского Адил-бека. Так как сей последний, подобно шурину своему, не мог не быть мусульманином, то ясно, что и большая часть его подданных были поклонниками лже-пророка. Притом народ этот долженствовал быть довольно многочислен, чтобы обратить на себя внимание Шильтбергера, когда он проезжал чрез эту страну в своем путешествии из Персии в Татарию.

В бытность его в последней стране, он, без сомнения, проводил более или менее времени среди Ногайев Джамбулукской или Иемболыкской орды, обязанной, по Тунману (Busching, Gr. Erdbeschr. Troppau, 1784, IV, 387), именем своим тому обстоятельству, что они долго кочевали при реке Ембе, изливающейся в Каспийское море. Уже, при конце XVIII столетия, они, по тому же автору, двинулись к эападному берегу Азовского моря, где, действительно, находились их кочевья во время присоединения сего края к империи. Однако, если припомнить беспокойный характер этих Татар и частые перевороты, случавшиеся между ними, то можно предполагать, что уже во время Шильтбергера они, по крайней мере отчасти, кочевали в этих местах. В этом случае объяснилось бы также, почему татарский князь, которого де Ланнуа (1. с. 40) застал, в 1421 году, близ Днепра "logie sur terre avec tous les siens", назывался Jambo. Так как преемники сего князя могли выбрать для себя помещение немного более приличное, то им мог принадлежать "Ябу-городок", уступленный ханом крымским, в 1517 году, польскому королю Сигизмунду, вместе с другими приднепровскими городами (Сборник кн. Оболенского, I, 88). Все эти обстоятельства дозволяют нам думать, что Шильтбергер именно разумел Татар Джамбулукской орды под своими inbu, или Iabu, как они названы в издании 1814 года.

102

Так я перевожу слово gewarach, которое у Пенцеля пропущено. Келер в приведенном выше списке погрешностей Неймана, считал нужным прибавить к этому слову, кроме вопросительного знака, еще следуюшую заметку (Germania, VII, 379): "Neumann erklaert es fuer Gestrauch, ohne Begruendung. Die beiden Drucke (т. е. ему доступные издания путешествия Шильтбергера: франкфуртское 1553 года и нюрнбергское Иоанна Берга и Ульриха Нейбера) haben nur Gras". Но из этого разве только следует, что прежние издатели столь же мало, как и г. Нейман, успели объяснить значение слова gewarach, напоминающее мне французское слово varech, употребляемое и теперь еще для означения всякого рода морских растений. Быть может, явно одинаковое с ним по происхождению слово gewarach означало здесь у Шильтбергера растущий в изобилии в наших плавнях и балках камыш, хотя, правда, он собственно по-немецки назывался и называется Raus, Ries, Rohr, Rohricht etc. По крайней мере, нужно только припомнитъ, какое важное значение и ныне еще камыш имеет в степном хозяйстве, чтобы представить себе, что Шильтбергер не мог не упомянуть о растении, без которого он неоднократно рисковал бы умереть от голода или стужи во время своих странствований по Великой Татарии. Заметка сия, впрочем, также относится к бурьяну (Heidekraut), который Шильтбергером мог быть назван "Wegerich".

103

Кажется, что Шильтбергер здесь, по рассеянности, писал Арабия вместо Египет, так как он тут же прибавляет, что главным городом упомянутого им края был missir, или miser, как этот же город им назван в главе XL, где прямо говорит, что христианами он был называем Cair, т. е. Каиро. Легко понять, почему он воображал, что туземное наименование Фостата (Мизр), неправильно Европейцами названного "старый Каиро" (S. de Sacy, Relat. de l'Egypte par Abd-Allatif, 424), также могло бытъ применено к городу Каиро, ибо в его время оба эти города до такой степени распространились во все стороны, что собственно слились в однн и тот же город, подобно Гамбургу и Альтоне, которые один из наших ветеранов 1812 года, без сомнения, смешал, когда хотел меня уверить, что из городов Германии, им посещенных, один только Альтона мог быть сравниваем с Парижем по шуму и движению на улицах своих. Де Ланнуа, превосходя ученостью нашего и баварского ратников, различает Каиро от Фостата или Misr (р. 80), который у него назван Вавилоном, т. е. именем, которое, действительно, перешло к Фостату от вавилонской колонии, переведенной в эту местность еще Камбизом (Норов, Пут. по Египту, I, 154).

Ныне еще часть Каиро и Фостата называется Коптами Боблион, т. е. Малым Вавилоном, превращенным в Новый Вавилон средневековыми писателями, которые посему самому считали ссбя в праве называть владетелей Египта Вавилонскими султанами, различая их резиденцию от древнего города Вавилона, как напр. автор географической поэмы XIII века в следующих стихах (Zingerle, Eine Geogr. aus dem XIII JH. Wien, 1865), к которым переходит после описания Александрии:

Иногда, впрочем, смешивали эти два города и некоторые летописцы времен крестовых походов, напр. Арнольд Любекский (Die Geschichtschr. d. Vorzeit, XIII JH, III, р. 283), которые до того запутались, что смешали даже Евфрат с Нилом: d nu man muss wissen dass der Euphrat und der Nil ein und dasselbe Gewaesser sind.

Впрочем, упомянутая ошибка Шильтбергера нам объясняется уже следующими словами де Ланнуа: est a savoir que le Caire, Babillone et Boulacq (как еще ныне называется небольшой соседственный Каиро город, названный Норовым [р. 140] египетским Манчестером, по причине фабрик, устроенных в нем Мегеметом Али) furent jadis chacune une ville a par lui, mais a present (1422) s'est tellement edifiee que ce n'est qu'une mesme chose, et y a ancune maniere de fossez entre deux plas sans eaue, combien qu’il y a moult de maisons et de chemins entre deux et peut avoir du Kaire a Babillone trois mille et de Boulacq au Kaire trois mille. Большому пространству, занимаемому этими тремя слившимися в одну массу городами, соответствовало, нет сомнения, число их жителей, по крайней мере пока они не лишились значительной части своего населения, "et especialement", как говорил де Ланнуа (р. 80), "depuis environ vingt ans", перед собственным его там пребыванием. Действительно, мы узнаем от Абул-Магазина, приведенного Вейлом (11, 125), что, в царствование султана Фараджа (1399-1412), Египет и Сирия подвергались разного рода бедствиям. К нашествиям Монголов и к беспрестанным внутренним войнам присоединились разбои европейских моряков, голод и чума, так что население этих стран уменьшилось двумя третями. Число жителей, именно в городе Каиро, полагалось неимоверным. На него указывали, как на многолюднейший город в свете, и уверяли, что он заключал в себе более жителей, чем вся Италия, и что число бродяг, в нем проживавших, было значительнее, чем все население Венеции. Впрочем, Брейденбах (cf. Webb, A survey of Egipt and Syria, undertaken in the year 1422 by S. G. de Lannoy, в Archaeologia etc. XXI, Lond. 1827 р. 376), передавая эти известия, весьма кстати замечает: Audita refero — neque enim ipse numeravi. Шильтбергер, вероятно, не поступил иначе, когда наделяет город Мизр столькими улицами, сколько он же полагал домов в Каффе; может бытъ, даже он этими числами хотел только дать почувствовать своим читателям, сколь велико было различие между этими двумя городами, в отношении к их населенности. Можно, впрочем, взять в буквальном смысле то, что он говорит о 20.000 человек, составлявших дворню султана; нужно только допустить, что он имел тут в виду обитателей цитадели каирской, т. н. "Нагорной крепости, о которой де Ланнуа выражаетя следующим образом: "est le dit chastel moult grant comme une ville fermee et y habite dedens avec le soudan grant quantite de dens, en especial bien le nombre de deux mille esclaves de cheval qu'il paye a ses souldees comme ses meilleurs gens d'armes a garder son corps, femmes et enffans et autres dens grant nombre". В 1778 году, в замке этом полагалось даже до 30.000 человек, на половину воинов (Parsons, Travels p. 302; ap. Webb, 1. c. p. 380).

Говоря, что нельзя было сделаться султаном, не будучи предварительно проданным, Шильтбергер также совершенно прав, так как войско Мамелюков, состоящее, как уже видно из их имени, из прежних невольников, присвоило себе право располагать престолом, по смерти султана, для кого-либо из среды своей. Де Ланнуа, который не менее Шильтбергера был поражен этим злоупотреблением, отзывается о нем следующим образом (р. 83): "Item, ne se fait icelui soudan jamais naturellement de la nacion de nulz d'iceulx du pale, pour ce que les gens d’iceulx pais sont trop meschans et de trop foeble condicion a bien garder leur pais, comme ils dient, ainchois le font d'aucun admiral esclave qui par le sens, vaillance et grant gouvernement de lui se scaura tellement advanchier qu'il aura acquis puissance et amis du soudan et des autres amiraulx et esclaves, sy que, apres la mort du soudan, par les choses dessus dictes il sera seigneur. Et est ainsi que par puissance et par parties qui les soustiennent, et nonobstant cesy ect il toujours en doubte et peril d'estre boute dehors par aucun autre dit admiral qui sera puissant autour de luy, soit par trahison ou par autres bendes qui seront favorables a celui admiral contre luy".

104

Из числа лиц, царствовавших или домогавшихся престола в Египте, во время пребывания Шильтбергера на Востоке, он прежде прочих припоминает султана "marachloch", или "Warachloch", и сына его Иосифа или "Iusuphda", в коих мы узнали (Гл. XI прим. 1) Беркука и сына его Фараджа. Кроме этих двух султанов, он говорит о каком-то "Mathas", или "Matthas", царствовавшем между ними. Наконец, исчисляет еще трех преемников Иусуфды: Zechem, или Zachan, Schyachin, или Syachin, и malleckhchascharff или Mellekhostharf, которого немного ниже называет "Balmander", или даже "Salbmander", по изданию 1814 года.

Не трудно угадать, что оба эти имени могут быть отнесены только к султану Бурсбаю, царствовавшему от 1422 до 1438 года и принявшему, при восшествии своем на престол, по господствовавшему в крае обычаю, титул Аль-Мелик и почетные прозвища Аль-ашраф Сенф-Эддин Абуль-Насир (благороднейший меч веры и отец победы: Weil, II, 167). Столь же легко узнается в несчастном Матасе Шильтбергера губернатор Малатии Минташ или Манташ, который, успевши на время занять место Беркука, все-такн погиб впоследствии (1393 г.) столь же жестоким образом, как и Mathas, с тем только различием, что не был распилен, но колесован. Даже может статься, что, по ошибке арабского автора или его переводчика, последний род смерти поставлен вместо того, о котором говорит Шильтбергер. По крайней мере, последнее наказание с давних пор было в моде как в Египте, так и в других странах Востока. Так, напр., по Диону Кассию (LXVIII, 52), Евреи, возмутившиеся при Траяне в Киренайке и в Египте, перепилили Римлян и Греков, коих могли схватить, намазали себе лицо их кровью и надевали их кожу. В одном из дельных примечаний своих к переводу сочинения Макризи, Катрмер (1,1. р. 72 пр. 103) приводит много примеров, свидетельствующих, что этот род наказания был еще в употреблении во времена Шильтбергера не только в Египте, но и в Персии, и между Монголами, как между прочими жертвами это испытали, может быть, русские князья, взятые в плен после сражения при Калке (Карамзин, III, р. 145).

Что касается Цехема или Цакана Шильтбергера, то можно, не ошибаясь, видеть в нем губернатора Сирии Джакама, который, возмутившись против Фараджа, был признан султаном в Сирии, но затем погиб в войне против Кара Иелека в 807 году магометановой эры.

Труднее сказать, какого именно из преемников Фараджа Шильтбергер разумел под своим Шиахин. Если судить по одному только сходству имен, то казалось бы, что он говорил о Шейх-Махмуде, царствовавшем в Египте до 1421 года и вступившем на престол после калифа Аббаса Алмустайна, который, по убиении Фараджа в 1412 г., сам несколько месяцев соединял в своем лице светскую власть с духовной. Но так как Шейх-Махмуд скончался в глубокой старости естественною смертью, то не мог иметь ничего общего с Шиахином, о мученической смерти которого Шильтбергер передает нам подробности, обличающие в нем очевидца его пытки. Ни один из прочих предшественников Бурсбая (Ахмед, старший сын Махмуда; упомянутый иеродиаконом Зосимою "царь Тотар" (Thater) и Могаммед, младший сын Махмуда) не претерпел участи Шиахина; поэтому остается только признать его за одно и то же лицо с губернатором Сафада Ацахири. Действительно, последний, поднявший знамя бунта в самом начале царствования Бурсбая (Weil, II, 169), был затем оставлен своими приверженцами, должен был сдаться и предан пытке (1423 г.), а потому мог быть подвержен тому жестокому роду наказания, о котором говорит Шильтбергер.

105

По Нейману (пр. 193), это письмо, равно как и титулы, в нем присвоенные султану, были выдуманы Армянами, по рассказам коих Шильтбергер передает их нам. Но и в этом случае издателъ его записок должен был стараться отыскать настоящее значение этих странных титулатур, дабы не давать повода думать, что Шильтбергер, действительно, иногда сам не имел никакого понятия о том, что нам передает. Таким образом, нам придется здесь защищать его, не против его клеветников, но против неловкости его почитателей.

Что же, во-первых, касается факта, что Бурсбай обратился письменно к разным христианским государям по случаю свадьбы своей дочери, то я в подобном поступке не нахожу иичего удивительного со стороны монарха, который находился в коммерческих и дипломатических сношениях с морскими республиками Италии, с королями аррагонским и кипрским и греческим императором, к которому назначено было, может быть, письмо, адресованное в rom, так как Шильтбергер под этим словом мог разуметь Рум и так как это имя означало тогда Грецию и даже турецкие владения в Европе и Малой Азии. Во-вторых, касательно же титула Бурсбая, был ли он выдуман или нет, я считаю не лишним списать его здесь сполна, дабы читатель мог его сравнить с переводом, поставленным мною в тексте, равно как и с примечаниями, коими я стараюсь оправдать tant bien que mal этот перевод. Замечу только предварительно, что следует только припомнить пышные выражения, которыми наполнены титулы владетелей восточных стран, чтобы допустить, что Бурсбай мог назвать себя владетелем разных земель, которые ему не принадлежали и на которые ни ему, ни находившемуся под его покровительством калифу, никогда не приходило на мысль осуществить свои притязания.

Вот титул по обеим рукописям. Имена, поставленные в скобках, относятся к изданной Пенцелем:

"Wir Balmander (Salbmander) allmachtiger von karthago, ain Soldan der elden Saracien, ein herr zu zuspillen (Puspillen) aiu herr des obristen gots zu Iherusalem, zu capadocie (Kappadocia) ein her jordans, Ein herr im orientenland, da das siedent mer usz gat, ein herr zu bethlahen, da uwer frow geboren ward, unser nifftel und ir sun unser neff von nazareth, Ain herr zu synay, von Talapharum (Capernaum) und des tals ze josaphat, Ein herr zu germoni, (Sormoni) an dem berg sint gelegen zwen und subentzig turen all verpracht mit marbelsteinen. Ein herr des grossen forsts, vierhundert mil lang und wol besetzt mit zwein und subenzig sprachen. Ein herr des paradis und der wasser, die dorusz fliessent, gelegen in unserm land capadocie (Kappadocia), ein vogt der hellen (Holle), Ain gewaltiger kaiser zu Constantinoppel, amorach von kaylamer (Aroch von Keylamet), Ain gewaltiger keiser zu galgarien, Ain herr des durren boms (des Thirmbaues) ain herr, da die sunn und der mon uff gat und zugt vom hochsten zum letsten, ain herr da enoch und helyas begraben sint. Item ein beschirmer des ersten priesters johan in der verschlossenen rumany (Rimaney) und ein veramunder zu wadach, Ain bewarender zu Alexander (Alexandrien), Ain anheber der vesten Stat zu Babilonie, da die zwo und subentzig sprach inn gemacht wurden, kaiser kuenig aller kueng. Ain herr Cristen, Iuden und haiden, Ain maeg (Freund) der goetter).

106

Нужно сознаться, что, называя себя самодержцец Карфагена, Бурсбай впал бы в анахронизм, так как ему разве могли принадлежать одни только развалины города Дидоны. Однако, если взять во внимание, что город Тунис, на который султан мог иметь притязания или как преемник Фатимидов, или же как покровитель аббасидского халифа, обстроился на счет древнего соперника Рима в ближайшем его соседстве; если, кроме того, припомнить, что в Африке еще не было забыто прежнее величие Карфагена (Silv. de Sacy, Desc. de l'Egipte р. Abd-Allatif. p. 518 seqq. и Lee, The travels of Ibn Batuta; р. 4), — то не было бы невозможным, что имя его поставлено в титул для означения Туниса. В противном случае, я спросил бы, не писал ли Шильтбергер, по какому-нибудь недоразумению, Карфаген вместо Каирван: как известно, одно из главных святилищ исламизма, почему и мог занимать первое место в титуле первого из мусульманских владетелей, тем, более, что, по Абул-Феде (II, 198), город "Cayroan" считался самым красивым городом в Магребе.

107

Сказанное только что о Каирване могло бы также быть применено к Сицилии, некогда принадлежавшсй Аглабитам, и еще удобнее к Севилле, названной Ишбилия Персами (D’Ohsson, 1. с. 265), так что Шильтбергер легко мог слышать, будто бы город этот назывался Цуспиллен.

108

Так, по крайней мере, тот же самый султан Бурсбай называет себя в письме своем, от 833 года геджры, к мирзе Шах-Роху, сыну Тамерлана (S. de Sacy, Chrestomathie arabe I, р. 324). Таков также мог быть смысл слов, худо переведенных Шильтбергером: des obristen gots etc. Это выражение, будучи заимствовано с еврейского, для него осталось загадочным.

109

В переводе своем я оставил слово Каппадокия, не зная, каким другим словом следовало бы его заменить. Ибо, вероятно, оно не находилось на этом месте, так как ниже еще раз упоминается Каппадокия, и невероятно, что Бурсбай или, пожалуй, изобретатели его титула, два раза записали бы в оный одну и ту же страну. В приведенном письме к Шах-Роху, Бурсбай называет Иерусалим "преподобным": может быть и тут стоял подобный эпитет, а не имя провинции, которой не было места между Иерусалимом и Иорданом. Также может статься, что провинция эта, по описке, попалась в титул вместо города Капернаум, ныне Тел-гум (Ranmer I. с. 131), где сохранились многие развалины, в том числе остатки здания, величием и великолепием своим превышавшего все, что Робинсон видел в Палестине.

110

Я не смел пропустить в своем переводе это место, хотя убежден, что его в оригинале не было, или что оно попало туда сполва по той причине, что Шильтбергер от самого титула не различал те объяснения, которые сообщивший ему копию титула считал нужным прибавить от себя. Но и в этом случае Шильтбергер, не будучи посвящен во все таинства ислама, вероятно, перетолковал по-своему смысл тех слов, которые действительно, могли встречаться в титуле. Так, напр., он мог себе вообразить, что султан, действительно, хотел выдать Спасителя за своего внука или племянника (neff), потому что ему при именах Вифлеема или Назарета (которые могли быть упомянуты в титуле) могли сделать замечание, что мусульмане считали Христа одним из главных пророков или неби, и даже могли его называтъ Neffs, дух, душа, потому что его считают "духом Божиим" (Mouradgea d'Ohsson, нем. пер. II, 117 cf. I,112).

Подобное недоразумение могло побудить Шильтбергера думать, что Бурсбай гордился своим родством с Матерью Божиею, что невероятно со стороны султана, при уважении, которым и она пользуется у магометан.

111

В средних веках немецкие авторы, в стихах и прозе, часто упоминают о семидесяти двух языках и народах, или потому, что таково было число учеников Спасителя, или по той причине, что это число основывалось на немецкой дуодецимальной системе (Germ. 1, 217 cf. Zingerle, Eine Geogr. aus dem XIII JH. Wien. 1865 р. 56).

Впрочем, не только у потомков Тевта, но и у Азиатцсв число 72 употребляется для означения большого количества, как я мог бы, в случае надобности, доказать многими примерами, кроме тех, которые встретим тотчас. Замечу только, что таково было как раз число колен сирийских, сект магометанских, мудетеидов персидских, башен Джезире-бен-Омара и проч. и проч.

Поэтому упомянутые в титуле семьдесят две башни горы "germoni" легко объясняются заметкою Робинсона (Raumer, 1. с. 33), что гора Гермон опоясана храмами (ist von Tempeln umgurtet), разумеется развалившимися. Подобно тому, как эта гора поименована Sormoni в издании 1814 года, в нем читается Capernaum вместо Talapharum, которое я охотно переменил бы в Tel-el-Faras по имени горы, которою оканчивается Джебель-ель-Шейх или Гермон.

112

Эта пуща могла находиться на одном только Кавказе, покрытом дремучими лесами и имеющем в протяжении, a vol d’oiseau, в самом узком месте перешейка, как раз столько миль, сколько Шильтбергер полагает для своего леса. ІІритом 72 языка, которыми в нем говорили, припоминают нам 72 народа, обитавшие по Истахри (Dorn, Geogr. cauc. 521), на Кавказе и говорившие, каждый, особенным языком, равно как и 72 народа, заключенные Адександром за воротами каспийскими (Lelewel, Geogr. du m. a. Epilogue, р. 109), тогда как, по другому преданию, Могаммед, на смертном одре своем завещал своим приверженцам покорение этой страны, которая ему была особенно дорога, почему и разные секты магометанские ставят ее, в отношении святости своей, выше Мекки и Медины (Mouradgea d’Ohsson, нем. пер. II, 182).

Поэтому не было бы удивительным, если бы владетель Египта, который мог считать себя законным преемником основателя Александрии и стены Дербендской, в титул свой вместил страну, которая была его родиною и по понятиям его единоверцев пользовалась особенным благословением.

113

Если султан египетский мог иметь притязания на леса Кавказа, то не должен был забыть Каппадокию, которая ему отчасти действительно принадлежала и куда он имел право поместить рай. Ибо, на подобие евреев и христиан, магометане полагали, что этот сад лежал в прекрасной стране (Адн), орошаемой рекой чудною, источником Евфрата, Тигра, Джихуна (Pyramus древних) и Сихуна (Sarus), которые все протекают или в Каппадокии или в ближайшем ее соседстве, так что Бурсбай мог столь же мало удалиться от действительности, и даже менее, чем наши ученые, которые полагали найти библейские реки Геон и Фисон или в Оксе и Яксарте (Гаммер), или в Араксе и Фазе (Бругш), или же, наконец, в Волге и Инде (Раумер).

114

Двенадцатый и последний имам, потомок Алия, Могаммед пропал без вести, двенадцати лет от роду (в 873 г. нашей эры), в одной пещере близ Серменрея, в 50 верстах от Багдада. Это событие подало повод к образованию разных религиозных мнений, более или менее эксцентрических, касательно его природы и воскресения. Шииты именно воображают, что этот Меди, или судья небесный, все еще живет в своей неизвестной пещере и ожидают его возвращения с такнм же нетерпением, с каким евреи ожидают появления Мессии. Сунниты довольствуются уверенностью, что он явится при конце мира, в сопровождении 300 небесных духов, и склонит все народы к принятию ислама (Mouradgea etc. I, 52).

Без сомнения, все это еще не доказывает, что я был прав, возлагая на султана египетского охранение этой пещеры, на том основании, что он у Шильтбергера именуется "ein vogt der hellen". Поэтому я охотно согласился бы, если бы это от меня потребовали, что здесь речь идет скорее о городе Helle (al-Halle, ныне Hilleh), занимающем отчасти местность древнего Вавилона и славном по находящимся в его окрестностях святилищам: Кербела и Мешед-Али, "campo santo" шиитов (Ritter, XI, 842, 869, 955).

Я даже мог бы допустить, что султан, вместо того, чтобы называться стражем гробниц Алия и Гуссейна, объявил себя покровителем Еллинов или какого-либо другого народа. Но никак уже не понимаю, каким образом Шильтбергер мог до такой степени забыться, чтобы выдавать султана за покровителя ада, "Beschutzer der Hoelle", как сказано в издании Пенцедя (104), по которому тем не менее Бурсбай гордился титулом приятеля всех богов, "aller Goetter Freund", на том основании, что у Шильтбергера он называет себя Ain mag der Goetter. Правда, что и тут Пенцель не понял, о чем идет речь. По крайней мере, монарх, который в другом месте (Chrest. arabe, 322) говорит, что в его руках находился факел истинной веры, почитал бы своею обязанностью, во исполнение правил своей религии, быть не приятелем богов, но их истребителем, т. е. Маги (Mahhi: Mouradgea d'Ohsson, I, 118), вместо чего Шильтбергер мог слышать mag.

Труднее будет дать себе отчет о том, почему султан египетский мог назвать себя императором константинопольским. Заметим однако, что в приведенном письме своем к сыну Тамерлана (Chrest. arabe, I, 324) он выражается, между прочим, следующим образом: Владыки зсмли явились со всех сторон, чтобы изъявить мне свою покорность: царь ормузский, султан гиснский (Hisn, в Месопотамии), сын Карамана; эти самодержавные вдадетели, султан почтенного города Мекки, султан иеменский, равно как и Магреба и Текрура и недавно умерший король кипрский, — все представились при моем дворе. Покойник, король кипрский, был Ianus (ум.1432), взятый в плен Египтянами в 1426 году, по случаю их похода в остров, и согласившийся, для возвращения свободы, признать над собою верховную власть султана и платить ему ежегодную дань в 20.000 динариев (Weil. II, 177). Тщетно византийский император (Иоанн II) старался предупредить это несчастие переговорами (ibid. 173) и, быть может, он при этом случае не устыдился унизиться пред султаном, подобно тому, как он несколько лет спустя даже решился целовать башмак папы. Также может статься, что он скрывается под именем Текрур, признанном Сильвестром де Саси страною, им впрочем не определенною, тогда как в этом Tekrour можно видеть худое чтение имени Tekfour, которым восточные народы означали греческого императора. По крайней мере, Шильтбергер мог себе вообразить, что Бурсбай упоминает о своих отношениях к этому монарху, так как до него не доходили известия об африканском народе Текрур, о котором и ныне еще ученые весьма мало знают достоверного (Peschel, Gesch. d. Erdkunde, Munchen. 1865, р. 116).

Не довольствуясь покорностью, изъявленной ему владыками земли, Бурсбай, как настоящий деспот, домогался, кажется, и владений на небе: по крайней мере, магометане переносят туда гробницы Эноха или Эдриса и патрона путешественников Илии, который, по мнению также Евреев, был перенесен на небо (Mouradgea d’Ohsson, I, 51 и 111).

Разные другие титулы, присвоенные Шильтбергером султану, хотя менее пышны, но зато еще более загадочны. К ним принадлежит: Aroh von Keylamet издания 1814 года, превращенный в Неймановом в amorach von Kaylamer.

Если будем держаться последнего чтения, то мы в праве спросить, не разумел ли Шильтбергер под своим Kaylamer остров Калимерос, мимо которого проезжал, около 1115 года, наш игумен Даниил в своем путешествии из Лаодикеи к мысу Хелидонии. Но так как г. Норов (Пут. игумена Даниила, С.-П. 1864, 154) показал, что остров Калимерос не мог не быть небольшой остров, ныне называемый Карадрос, то мы должны искать для нашего Kaylamer другое, более заслуживающее внимания, помещение. Подобным мог быть замок "Calamilla", куда прибыл, в 1221 г., другой путешественник Виллебранд Ольденбургский (Vivien de S. M., l’Asie Mineure I, 488) из Мамистры (Мимиста Византийцев, древняя Моцевеста, ныне Мисис, на правом берегу Джихуна) после значительного денного перехода. В пути своем Виллибранд оставил на правой стороне Черный замок королевский. Эти указания ведут нас, с Вивиен-де-Сен-Мартеном, к входу в ущелье, называемое древними авторами Pilae Armeniae, а иногда Pilae Ciliciae, тогда как Турки означают его под названием Демир или Темир-Капу, т. е. железных ворот.

Без сомнения, Марино Сануто (Secreta fidelium etc. р. 221 у Pauthier, 1. с. CXXXII, пр. 1) в следующем месте говорит о них: Tartari autem sequenti anno (1260) violenter irrumpentes, ceperunt Alapiam, Harem, Hamam "Calamelam" et Damascum. Так как замок Каламела, или Каламилла, поставлен в ряд с главными городами Сирии, то да позволено будет заключить, что важность его, в отношениях коммерческом или стратегическом, должна была возрастать в течение полувека, протекшего с тех пор, как он был посещен пиллигримом ольденбургским. Действительно, этот пункт не ускользнул от внимания итальянских моряков, ибо он отмечен на составленных для них картах XIV столетия, хотя в виде более или менее искаженном. Так, напр., на одной из карт атласа Каталанского мы встречаем на его месте приписку Caramela, явно тождественную с именем Cramela, отмеченным автором Secreta fidelium (cf. Vivien, I, 519) на своей карте около Исского залива, названного у него же golfo de Cramela.

В его время город сего имени означал границу между владениями египетского султана и Малой Арменией. Первый поэтому, по причине важностн сего передового пункта, мог считать для себя не унизительным называться аль-эмиром, т. е. князем каламильским, а название это могло быть превращено Шильтбергером в amorach von kaylamer.

Следующее затем имя "Galgarien", Галгария, могла означатъ Гевгарию, тем более, что эта албанская область, подобно прочим частям сего края, уже подвергалась тогда нашествиям Турок, и что в ней именно набиралась отчасти милиция египетских мамелюков. Однако, так как Гевгария слишком мала, чтобы могла быть удостоена названия империи, то я в Галгарии Шильтбергера предпочел бы видеть Болгарию, которая в его время уже входила в состав Турецкой империи. Впрочем, я даже согласился бы признать Галгарию за худое чтение вместо Газарии, т. е. генуэзских владений в Крыму, откуда вывозили в Александрию много товаров, в том числе и невольников, к коим принадлежали многие из тогдашних египетских сановников. Тем более султан сего края должен был считать себя в праве упоминать в своем титуле о Газарии, что она была подвластна хану кипчакскому или сгнившего дерева, так что Шильтбергер не слишком удалился бы от истины, если бы разумел эту самую страну под именем высохшего дерева (durren boms) которое у него следует немедленно после Галгарии. Что же касается ханов кипчакских или золотоордынских, то онн с давних пор были в дружественных отношениях с султанами египетскими и слишком усердные мусульмане, чтобы не признать первенства монарха, под покровительством которого находился наместник пророка.

Что это высокое значение не помешало султанам брать под свое покровительство и христианских монархов, явствует из дружеских отношений, в которых он, обыкновенно, находился с императорами или королями абиссинскими, к числу коих принадлежал, бесспорно, Шильтбергеров священник Иоанн.

Ныне уже нельзя усомниться в том, что Марко ІІоло (изд. Pauthier, I, 1. с.) сказал, как обыкновенно, совершенную правду, когда утверждает, что в его время потомок священника Иоанна, по имени Георгий, был начальником провинции в Китае, и что этот наместник исповедывал католическую веру, принятую прадедом его, начальником Кераитов Ованг-ханом, погибшим в борьбе с Чингисханом, или же, как старались недавно показать (Oppert, Der Presbyter Iohannes, Berlin, 1864 cf. Peschel, 1. с.) — Корханом каракитайским, о котором говорит Рубруквис (ed. D’Avezac, 260) и в котором узнали прадеда губернатора Георгия.

Как бы то ни было, по мере того, как сношения Европейцев с внутреннею Азиею становились менее тесными, и как, вместе с тем, распространялись сведения о существовании к югу от Египта христианского государства, на которое Армянин Гайтон уже обратил внимание папы De Tartaria, с. 57 ap. Webb, 1. с. р. 394 пр. f.), — в Европе начали превращать христианских вдадетелей Нубии и Абиссинии в священинка Иоанна. ІІодобно Шильтбергеру, де Ланнуа (ed. Mons, 93) другого не знает, с тем только различием, что он ничего не говорит о зависимости священника Иоанна от султана египетского, под покровительством которого он состоял, по Шильтбергеру. Даже странствующий рыцарь, внимательно исследовавший особенности края, хотя и не мечтал о плане Лессепса, но зато открыл, что владетель Египта находился некоторым образом в зависимостн от "христианнейшего" монарха, так как последний мог "detourner le cruchon du Nil", чего и не замедлил бы сделать, если бы не боялся уморить голодом обитавших в Египте в большом числе хрнстиан. В другой главе (ed. Webb. 388), где де Ланнуа говорит о тех же христианах, он их называет "Chretiens de la ceinture", по мнению английского толкователя его, вследствие указа, обнародованного еще калифом Мотуакекком в 856 году, и по которому христиане и евреи прннуждены были носить широкий кожаный пояс (ceinture). Кажется однако, что со временем это наименование перешло от египетских христиан к несторианам или якобитам вообще, и что, по сей именно причнне священник Иоанн царствовал, по Шильтбергеру: in der verschlossenen rumany. По крайней мере, если бы последнее слово могло означать Абиссинию, которую он, подобно Марко Поло и де Ланнуа (последний, говоря о первосвященнике Коптов, называет его патриархом Индии), причисляет к стране Брахманов, к Рахмании (cf. Срезневский, 1. с.), — то поставленное перед ним прилагательное слово (verschlossenen) означало бы, что в ней также обитали "опоясанные христиане". Доказательство, что их, действительно, помещали в Абиссинии, представляется нам в следующих стихах, извлеченных из описания путешествия в Иерусалим, составленного испанским поэтом Juan de la Encina (Noroff, Pelerinage en Terre Sainte de l’igoumene russe Daniel etc. St.-P. 1864, р. 129).

Ясно, что автор смешивает Грузинцев с Абхазами, а последних с Абиссинцами, как это часто делалось другими прежде и после него. Так, напр., Карамзин (III пр. 282) приводит, в числе бумаг архива Кёнигсбергского, письмо великого магистра немецкого ордена Кондрата фон-Юнгинген, отъ 20 января 1407 г., на имя абассийского короля или священника Иоанна (Regi Abassiae sive Presbitero Iohanno). "Здесь" — прибавляет Карамзин — "Abassia означает не Абиссинию, но кавказскую Абазу или Авхазию". Подобным образом читается в хронике Альберика (cf. d’Avezac, Relat. des Mongols p. Duplan de Carpin 161), что легат Пелагий misit nuntios suos in Abyssiniam terram et Georgianorum, qui sunt catholici, тогда как, в свою очередь, вдова литовского вельможи Монивида, происхождения монгольского и родственница Тамерлана, подписывается, между прочим: Zofia .... kniahinia Mingrelii, Georgii, Czerkicsov Komanskich, hrabina Abissinii, Savstopola i brzegow morza Czarnego (Gaz. Warasz. 1856, 199 seqq. прив. у Bartoszewicz: Koran etc. Warsz. I, 282).

Достоверно то, что дружба между абиссинским "negus Christianissimus" и султаном египетским редко была прерываема, может быть, потому, что их удерживал взаимный страх. Не такого рода было чувство, питаемое Бурсбаем к кадифу, у которого он мог даже заимствовать его титул, узнаваемый мною в слове vormunder (опекун), которое стоит у Шильтбергера в связи с именем славной некогда резиденции калифов. Наконец, тогдашний покровитель или опекун их мог называться, как читается в мнимом или действительном их титуле, хранителем или комендантом Александрии и соорудителем крепости вавилонской, т. е. Нагорной крепости каирской, хотя она и прежде существовала, но к которой он разве сделал новые пристройки.

115

Кажется, что египетские дамы под конец слишком уже употребляли во зло вольности, которыми в то время, когда ІІІильтбергер был в их стране, пользовались в праздничные дни. Так, по крайней мере, можно себе объяснить чрезвычайно строгие меры, принятые султаном, при конце своего царствования (1432 г.) против прекрасного пола (Weil, II, 208). Между прочим, было запрещено женщинам без исключения выходить из дому, так что те из них, которые не имели мужей, были в опасности умереть с голода. Тем не менее, это строгое предписание было затем отменено для одних лишь старух, тогда как молодым женщинам дозволяемо было разве только ходить купаться, под тем однако условием, чтобы они из бани немедленно возвращались домой.

Другим указом султан (Weil, II, 168), еще в начале своего царствования, отменил старинный обычай, что те, которые ему представлялись, должны были целовать землю. Он довольствовался тем, что лица, являвшиеся пред ним, обязаны были, смотря по чину своему, целовать или руку его, или же край его халата. Вскоре однако же его уговорили восстановить прежний обычай, с тем лишь смягчением, что следовало целовать руку свою, положивши ее на землю, вместо того, чтобы целовать последнюю. Однако, так как в числе его царедворцев находились, вероятно, приверженцы du bon vieux temps, и как между ними не могло недоставать и льстецов, то Шильтбергер, быть может, и прав, уверяя, что в его время еще существовал обычай целовать землю, когда представлялись пред султаном. По крайней мере, было бы, по моему мнению, ошибочным выводить из его слов заключение, что он долженствовал быть в Египте до того времени, когда Бурсбай, в первом году своего царствования, приказал отменить обычай, столь же смешной, как и варварский.

То, что Шильтбергер говорит, в сей же главе, об обыкновении монархов Востока снабжать посланников, которыми взаимно пересылались, многочисленною свитой, равно как и о церемониях, связанных с принятием этих посланников, совершенно согласно с правилами этикета турецкого и монгольского, как это Россия неоднократно должна была испытывать. Известно, что она владычеству Монголов также обязана учреждением, гораздо более полезным, т. е. почтовым сообщениям, устроенным почти таким же образом, как в Сирии и Египте, судя по словам Шильтбергера, напоминающим нам колокольчик, и ныне еще заменяющий у нас рог почтальонов немецких и французских.

116

Еще в древности голуби служили в Азии средством для передачи известий. Этим средством дочь коменданта Атры (Hatra, al Hadr) помогла царю Сапору I овладеть этим городом (Ritter X, 133). Во врсмя крестовых походов, голубиная почта была устроена в Сирии и Египте и многие авторы сего времени, как восточные, так и европейские, упоминают о ней, между прочим епископ любекский Арнольд (І.с. 214), при описании похода римского императора Генриха VI в 1190 году. Объяснивши почти таким же образом, как Шильтбергер, какими средствами голуби были приучаемы к исполнению возлагаемого на них поручения, епископ приписывает изобретение этого дела язычникам, более хитрым, чем дети света (Лук. XVI, 8), которые потом уже, по его мнению, подражали примеру своих врагов. Действительно, мы узнаем от него же, что, по взятии Байрута в 1197 году, антиохийский князь Боемунд сообщил своим подданным известие об этом подвиге — посредством голубя.

Арабский автор того же времени Халил-Дагери (Quatremere, 1. с. I, 55, pr. 77) исчисляет следующие станции голубиной почты на пути в Сирию; Белбейс, Салегие, Катия и Варрада или Бариде, лежащая, по Макризи (ib. 56), в 18 милях от Алариша в Нижнем Египте, столь известного по несчастной для Французов капитуляции 1800 года. Действительно, мы узнаем от Абул-Магазина (ibid.), что Бир-алкади (колодезь кадия), лежащий между Ал-аришем и Бариде, должен был означать границу между Сириею и Египтом. Если имя сего города, названного Аларис арабским автором, приведенным Сильвестром де Саси (Abd-Allatif, 43) могло быть превращено епископом любекским, как полагает немецкий его переводчик, в Ahir, то да позволено будет думать, что и Шильтбергер разумел его под своим "Archey", откуда, по его словам, чаще всего голуби отправлялись в Дамаск. Но, с другой стороны, если припомнить каким изменениям подвергались собственные имена под его пером или по небрежности переписчиков его рукописи, то нельзя будет не согласиться с Нейманом (гл. XXXVII), который, вероятно, не ошибается, утверждая, что под имснем Arhey он здесь разумел Каиро, или Алкагира, хотя в другом месте говорит, что город Миср назывался Cair, или же Kayr, как он пишет это имя еще в другом месте, что впрочем ему не мешало называть тот же город Alkenier (гл. XLII) и alcheiterchei (гл. XIV). В пользу тождества Arhey и Каиро могло бы еще послужить то, что, по приведенному Халил-Дагери, сирийская голубиная почта, обыкновенно, была отправляема из "Нагорной крепости".

117

Лучшим доказательством, что лица, рассказавшие эту сказку Шильтбергеру, вовсе не имели намерения подшутить над ним, служит то обстоятельство, что ныне еще, по Гаммеру (пр. 196), на всем Востоке название Сака означает не только водовоза, но также пеликана.

118

Таково, говорит Фальмерайер, значение имени "Huchan daghi", которым Арабы называют гору Синай. Но едва ли это имя скрывается в Шильтбергеровом muntagi, весьма похожем на слово montagna, которым итальянские паломники могли означать Синай, преимущественно пред другими горами. Но, в этом случае, следовало бы допустить, что путешествие свое в Египет Шильтбергер предпринял в сообществе с Итальянцами. Так как, судя по тому, что выше было сказано, последние могли быть моряками, то мы имели бы некоторое право догадываться, что им он также обязан теми подробностями, которые он нам передает о Чермном море, хотя, правда, удваивает его ширину, когда говорит, что она доходила до двухсот сорока итальянских миль.

По сведениям, собранным у тех же моряков, он, быть может, также упоминает о пути, ведущем к горе Синай чрез Чермное море, тогда как де Ланнуа (46) только говорит о дороге, которою, обыкновенно, следовали из Египта к горе Синай: "en costiant la mer rouge". Лично предпринявший это путешествие, рыцарь, как очевидец, отчасти подтверждает и пополняет описание, которое оставил нам Шильтбергер. Впрочем, первый проходит молчанием то чудесное средство, которым монастырь св. Екатерины был снабжаем потребною для него провизиею оливкового масла; он также ничего не говорит и о прочих чудесах, там совершавшихся и записанных набожным Шильтбергером по рассказам возвратившихся оттуда благочестивых пиллигримов. Зато мы узнаем от посланника Карла VI, почему гора Синай также была посещаема язычниками: ибо он удостоверяет нас в том, что у подошвы сей горы находилась церковь св. Екатерины: "a maniere d'un chastel, forte et quarree, ou les trois loix de Jhesus Christ, de Moyse et de Mahommet etaient representees. Eu la notre", — говорит он, — "gisent les os de la plus grande partie du corps de S-te Katherine", тогда как следовало подниматься выше, чтобы видеть место, где "la ditte Sainte fut ensepvely par les angeles du paradis" (46, 47) etc.... равно как и — сад, где пророк Илия "fut sa penitence en Oreb — s'est a savoir au mont Synay" (р. 60).

Стало быть церковь, построеная на этом месте карталинским царем Давидом II (1089-1125), тогда уже не существовала (cf. архм. Порфирий Успенский, Первое Путешествие в Синаитский монастырь. С.-П. 1856, 190) и Шильтбергер только к ее развалинам применил название часовни Илии, тогда как от развалин или камней, принадлежавших к часовне на горе Екатерининской, ныне даже не сохранилось следов. Только немного ниже темени видны, на одной скале, какие-то круглые ямки и сохранилось предание, что эти ямки суть следы ангелов, принесших сюда из Александрии мощи св. Екатерины, которые затем уже перенесены были в монастырь, а именно в его собор, построенный при императоре Юстиниане, с 527-557 года (Порф. 1. с. 171). Против сего собора, но все еще внутри монастырской ограды, и теперь еще стоит небольшая мечеть, вероятно та самая, о когорой говорит де Ланнуа, так как она, как видно из арабских десписаний, хранящихся в монастыре, существовала еще в 1381 году.

119

Ниже, в главе XL, Шильтбергер возвращается к Хеврону, коего расстояние от Иерусалима он правильно определяет в семь льё (Raumer, Palaestina, 4-е изд. 201). Он также не ошибся, говоря, что Хеврон был главным городом Филистимлян, так как, по Иосифу Флавию (XII, 10), он был царским городом Хананитов. Иссохшее дерево, которое он застал в долине Мамврийской, близ Хеврона, названо у Неймана Corpe, а в издании 1814 года Sirpe, напоминающее Фальмерайеру (пр. 199) турецкое наименование кипариса: serw. Если же правильнее было бы держаться чтения carpe, то спрашивалось бы, не говорит ли Шильтбергер о рожковом дереве, которое могло быть так называемо по-турецки или арабски (ср. Die Charube von Kufin у Розена, Die Patriarchengruft zu Hebron, в Zeitschrift f. allg. Erdk. N. F. XIV, 426). Также могло статься, что он под иссохшим деревом разумел теребинф, находившийся, по Иосифу Флавию и другим авторам, в этих местах, где, впрочем, небольшая долина, ныне безлесная, все еще у туземцев означается, без сомнения не без причины, именем Шаллет-ель-Бутме, "место теребинфа". Мало-по-малу теребинф Иосифа был смешиваем с дубом Библии, который еще был обременен плодами, когда его видел наш игумен Даниил (изд. Норова, 87), и мог быть тождественный с огромным деревом той же породы, о котором говорит Робинсон (cf. Raumer, 201), догадываясь что еще пред ним другие путешественники видели в нем "теребинф Авраама". Само собою разумеется, что к числу их не мог принадлежать Шильтбергер, так как дерево, которое он имел в виду уже было иссохшим. Притом он не мог бы передать нам пророчества, которое столь же хорошо согласуется с нашими надеждами, как и с предчувствием неверных, что они раньше или позже будут изгнаны из святых мест. И ныне еще вход в мечеть, под которою покоятся патриархи, воспрещен для христиан (Raumer, 202); неудивительно поэтому, что их туда не пускали в XV столетии. Действительно, мы узнаем от Новайри и других авторов (Quatremere, II, 1, р. 249), что султан Бейбарс или Бибарс (1260-1277), узнав, по случаю путешествия своего в Хадид (Хеврон), что христианам и евреям дозволялось, за известную плату, посещать этот город, — формально запретил их туда пускать. С тех пор разве могли возвратиться к statu-quo, позволяя тем только из христиан войти в Хеврон, которым удавалось выхлопотать себе ad hoc фирман султанский. По Гаммеру (Gesch. der Ilchane, 1842, 1 р, 129), великое уважение, питаемое мусульманами к Хеврону, началось только с тех пор когда, в царствование калифа Мостершида (заколотого ассасином в 1120 году), в одной пещере были найдены трупы, которые были выдаваемы за смертные останки Авраама, Исаака и Иакова, которые, еще по Моисею, были похоронены в Хевроне, где гробницы их никогда не были забыты, по крайней мере христианами. Так, напр., бордосский паломник (Parthey et Pinder, Itiner. Ant. Aug. etc. Berol, 1858, р. 283), упомянувши о прекрасной церкви, построенной при Константине Великом возле теребинфа Авраама, продолжает: inde Terebintho Cebron mil. II, ubi est memoria per quadrum ex lapidibus mirae pulchritndinis, ubi positi sunt Abraham, Isaac, Iacob, Sara, Rebecca et Lea. Около 600 г. (во времена Антонина Плакентинского), греческая церковь находилась уже в этом quadrum, а спустя почти сто лет, епископ Аркульф видел там монолиты, сооруженные в виде гробниц трех патриархов, к которым еще был прибавлен Адам, равно как и такого же рода памятники, хотя не столь большие, для приведенных трех жен (Rosen 1. с. 390). В это время Хеврон уже принадлежал Арабам, гордившимся тем, что и они были потомками Авраама. Невероятно поэтому, чтобы они не пользовались случаем для превращения в мечеть той церкви, под которой почивал их родоначальник. Уже по взятии Иерусалима крестоносцами, это место было возвращено богослужению христианскому, как свидетельствуют Англо-Саксонец Зевульф (Saewulf: cf. Rec. de Voyages et de Mem. 1839, 817-854), бывший в Палестине в 1102 году, и также наш игумен Даниил (изд. Норова, 95), который видел в Хевроне (около 1115 года) прекрасное здание, под которым находилась пещера с гробницами патриархов, а над ними род круглой часовни. По Розену (1. с. 392), крестоносцы отличались на столько веротерпимостью, что не запрещали входа в это святилище даже евреям, хотя, кажется, посдедние этою милостью не пользовались даром, судя по тому, что говорят Веньямин Тудельский, бывший в Палестине в 1163 году, и его единоверец Петахия, из Регенсбурга, который прибыл туда несколько лет спустя (Rosen, 1. с. 417). Выше уже было замечено, что, еще до взятия Египтянами Птолемаиды, Хеврон снова подпал под их власть, и что с этого времени христианаи, желавшим добраться до него, в свою очередь, пришлось платить более или менее за это удовольствие. Из числа тех из них, которые посетили Хеврон прежде Шильтбергера, некоторые оставили нам описание ими там виденного и слышанного, а именно немецкий монах Brocardus, к концу XIII столетия, Англичанин sir John Maundeville в 1322 году и немецкий паломник Ladolph von Suchem, коего труд (Libellus de Itinere ad T. S.) считается, обыкновенно, лучшим путеводителем по святым местам для XIV столетия.

Де Ланнуа, бывший в Палестине в одно время с Шильтбергером, не говорит, что сам он посетил Хеврон; но он прибавил к описанию своего путешествия в Сирию и Египет список святым местам (р. 48-69 изд. Монского), составленный, по его словам, папою св. Сильвестром, по просьбе св. императора Константина и его матери "madame sainte Helaine". В этом списке, явно относящемся к гораздо позднейшему времени, упомянуты три города "de Ebron", т. е. Хеврон: "la neufve et la moienne, de laquelle est l’eglise ou sont ensepvelis Adam, Abraham, Isaac et Jacob et leure femmes"... "Item, Ebron, la vielle, en laquelle David regna sept ans et six mois". Мне казалось кстати привести здесь это место из книги, вышедшей только в ста экземплярах, так как в приведенных основательных трудах Норова, Раумера, Розена и других авторов, содержащих в себе много подробностей о Хевроне, говорится об одном только городе сего имени.

Риттер (XVI, 230) говорит впрочем не только о двух городах, но еще о находившихся в их соседстве развалинах города Luar или Iuel, бывшего, по преданию, резиденциею Давида в течение семи лет.

120

Легенда приписывает матери Константина построение церкви Благовещения, упомянутой Шильтбергером и которая в его время была уже в развалинах. На месте, ею занимаемом, стоит ныне, по Раумеру (р. 136), красивая католическая церковь, построенная в 1620 году; но столп, находящийся в пещере в семнадцати ступенях под хорами, указывает еще то место, где стояла пресвятая Богородица, когда увидела пред собою архангела Гавриила. Нельзя не согласиться, что этот столп есть тот самый, о котором говорит Шильтбергер. Касательно же самой церкви, от которой он видел одни только развалины, мы узнаем от паломника Даниила (изд. Норова, 132), что она была возобновлена Франками и отличалась своею величиной и красотою. По приказанию султана Бибарса, она была разрушена в 1263 году (Weil 1, 46; cf. Quatremere 1, 1 р. 200) и, без сомнения, не была снова построена в период, с тех пор протекший до той эпохи, когда Шильтбергер был в этих местах.

121

Толкователи нашего путешественника не угадали, кого или что он разумел под спутником своим, которого он называет "koldigen". Г. Кёлер также не объясняет этого слова, которое без всякой надобностн поместил в свой список (р. 379), так как он и тут опять довольствуется присовокуплением к нему вопросительного знака, хотя принужден сознаться, что оно встречается не только у Неймана, но и в приведенных им книгах: "Auch die beiden Drucke haben diess mir raethselhafte Wort".

Не льщу себя тем, что мне удалось открыть тут ларчик, так как не смею думать, чтобы читатели согласились со мною, если бы я хотел утверждать, что товарищ Шильтбергера, во время его странствования в Иерусалим, принадлежал к монашескому ордену Календер, коего учредитель случайно также назывался Иосиф и который, вероятно принадлежал к орденам второго класса, именуемым Колъ (Coll; Mouradgea d'Ohsson, нем. пер. II, 542), так что товарищу Шильтбергера шло бы название Колджи (подобио балтаджи, кафаджи и пр.), которое им могло быть превращено в колдиген. В ожидании, что мне сообщат лучшее объяснение сего слова, я пока позволил себе заменить его в тексте моим колджи

122

У Турок Иерусалим ныне называется Кудс Шериф. Нельзя не узнать первую половину сего наименования в Шильтбергеровом Kurtzitalil, или Kurtzitald, которым, по его мнению, мусульмане, в его время, означали главный город Палестины. Но так как он уже не мог до такой степени изувечить слово Шериф, чтобы оно превратилось в италиль или в италд, то я в своем переводе оставил одно только Кудс (святилище), не осмеливаясь, из опасения снова ошибиться, присовокупить к нему свою транскрипцию ничего не значущего italil или talil, хотя оно мне напоминает слово халил (друг), применяемое преимущественно к Аврааму, "другу Божию", почему и ныне еще ворота Иерусалимские, ведущие в Хеврон, называются Баб-ел-Халил (cf. Raumer, 201 прим. 192).

ІІодобно Шильтбергеру, де Ланнуа (р. 103) жалуется на недостаток воды в Иерусалиме: "car peu souvent y pleut, mais y a puich et sisternes assez pour avoir eane par habondance s’il pleuvait largement, et la meilleur eaue qui y soit ay est d’un puich sourdant qui est en l’eglise du Saint-Sepulcre". Интересно было бы справиться на месте о справедливости сего известия.

123

Во времена игумена Даниила, в мраморных досках были еще три "оконца крутла", чрез которые можно было видеть и целовать святой камень (р. 22). В настоящее время все они покрыты мрамором, потому что, как замечает г. Норов (26), поклонники нередко отламывали частицы от святого камня.

124

Касательно этого чуда, некоторыми приписанного посредничеству голубя, тогда как по другим оно было произведено молнией (Пут. Иерод. Зосимы, I. с. 47), только что приведенный игумен наш говорит очень хорошо, что трудно верить, в исхождении с неба огня, лицам, которые сами не были свидетелями сего торжества. Впрочем, он надеется, что истинно верующие люди поверят тому, что он им передает об этом священном обряде: "ибо" — говорит он —"верный бо в мале и в мнозе есть верен, а злу человеку истина крива есть" (изд. Норова, 144). Благочестивые христиане поэтому не будут порицать Шильтбергера за то, что он также говорит о священном огне и даже веритъ в чудесное его проявление, хотя, быть может, сам я не был в Иерусалиме в повечерие Пасхи.

125

Когда сойдешь, говорит Раумер, (1. с. 301), вниз по ступеням на восточной стороне Калвария, то встретишь, оставляя в стороне столп Improperii (injuria, derisio, Ducange s. v. Improperium), другую лестницу, у двадцать первой ступени которой находится часовня св. Елены; еще, одиннадцать ступеней ниже, показывают место, где были найдены кресты Христа и двух разбойников. Ныне там устроен латинский алтарь. Часовня, в которой, по Шильтбергеру, служили якобитские священники, должна была находиться выше, недалеко от часовни св. Иоанна, где находились гробницы "Защитника св. гроба" и брата его, первого короля иерусалимского. По Рихтеру (Wallfahrten im Morgenlande, 22), эти любопытные памятники были разорены не Турками, но Греками.

126

По Норову (1. с. 19), место побиения каменьями св. Стефана засвидетельствовано всеми преданиями; это то самое, которое показывают поклонникам против гробницы пресв. Богородицы, при спуске от ворот св. Стефана к Гефсимании. Нужно однако заметить, что, во время крестовых походов, именем сего святого означались другие ворота, находящиеся на северной стороне Иерусалима и называемые ныне Дамасскими. В недальнем от них расстоянии находилась также церковь, посвященная памяти первого христианского мученика; впрочем она, как замечает Норов (р. 18), была разрушена самими Франками, потому что препятствовала обороне городских стен, будучи слишком к ним приближена. Игумен Даниил видел ее еще в целости, и не сомневается, что "на том месте побиен бысть камением святый Стефан и архидиакон от Иудеи". Точно такого мнения Вильгельм, архиепископ тирский (к концу XII столетия), и доминиканец Брокард (к концу XIII). Тщетно Кваресмий (cf. Raumer, р. 312) старался привести их показание в согласие с вышеприведенными преданиями, по которым св. Стефан претерпел мученическую смерть на восточной стороне города в долине Кедронской. По крайней мере, во время Шильтбергера еще сохранилось мнение, что св. муж был побит каменьями на том месте, где затем была построена церковь, от которой, впрочем, в его время, вероятно, только существовали основания, найденные недавно при разработке местности, занятой в настоящее время русскими постройками (Норов, 18). В противоположность с Шильтбергером, де Ланнуа (ed. Mons 52), который ничего не говорит о церкви св. Стефана, знал, что он был замучен близ ворот, которые ныне означаются его именем, на восточной стороне города, ибо он ищет, согласно с иеродиаконом Зосимою (51), место его казни близ Кидрона и гробницы пресв. Богородицы.

127

Это — прежний дворец Госпиталитов или рыцарей ордена св. Иоанна Иерусалимского. Обширные развалины этого здавия ныне еще видны к югу от церкви Воскресения Господня. Еще в 1048 году, на этом месте были построены церковь с монастырем, посвященные пресв. Богородице (S. M. Latina); возле этих зданий возникла затем другая церковь с монастырем и госпиталем в честь св. Иоанна Крестителя; наконец, Жерар, заведывавший этим госпиталем, учредил в 1118 году славный орден Госпиталитов.

128

Это явно площадь, средину которой занимает мечеть Омарова, обращенная крестоносцами в церковь и названная Даниилом, как замечает его издатель, "Святая Святых", потому что построена на том самом месте, где находилась святая святых древнего храма Иерусалимского. "Епифаний, Фока и Безименный, в сборнике Аллация", прибавляет г. Норов (42), — "называют ее также: Τα Αγια των αγιων". Однако крестоносцы церковь эту также означали под наименованием "templum Domini" (Raumer, 296) и под этим именем она является также у Шильтбергера, хотя она, как видно из его слов, в его время снова принадлежала магометанам. Но посему самому "Святая Святых", где его современник Зосима слушал патриарха иерусалимского, отправлявшего обедню, должна была находиться в другом месте, хотя, судя по названию своему, в недальнем расстоянии от Омаровой мечети. Поэтому да позволено будет спросить, не была ли это та самая, которую Шильтбергер помещает в ближайшем соседстве "храма господня", называя ее Престолом Соломона. Церковь эта, в свою очередь, могла занимать место упомяиутого Даниилом (39) дома Соломонова, где он, впрочем, нашел одни только развалины мечети аль-Акса, бывшей прежде церковью Введения Божией Матери, построенной Юстинианом в 530 году. Церковь эта могла быть восстановлена, по возвращении нашего игумена на родину, и могла еще принадлежать христианам в бытность в Палестине Шильтбергера и Зосимы, когда "Святая Святых" Даниила уже давно была возвращена магометанам. Применение же этого названия в церкви, занимавшей место мечети аль-Акса, объяснилось бы тем, что тут именно находилась, по Даниилу же (29), ветхая святая святых храма, построенного Соломоном. Так как храмовые рыцари обитали (Raumer, 296) в недальнем расстоянии от мечети аль-Акса, то им, вероятно, принадлежал дворец, названный ПІильтбергером храмом Соломоновым и находившийся, по его словам, на левой руке от его же престола. Молчание Даниила, касательно этого дворца, объясняется тем, что орден Тамплиеров был учрежден только в 1119 году, стало быть через четыре или пять лет после посещения Палестнны нашим игуменом. Затем жилища Тамплиеров были разрушены Саладином в 1187 году, почему и должно думать, что Шильтбергер от упомянутого им дворца видел одни только развалины.

129

Шильтбергер говорит здесь об "Овчей купели", под которой однако, подобно, кажется, и Даниилу (Норов, р. 37, прим. 8), разумел не ту, которой теперь дается это название, но другую, находящуюся, по его словам, под церковью св. Анны, тогда как, по Даниилу (35), она помещалась в притворе Соломоновом, к западу от церкви Иоакима и Анны: "яко довержет муж каменем". Кажется впрочем, что Шильтбергер различает эту церковь от прежде им упомянутой церкви св. Анны и, вместе с тем, ошибкою писца или своего чичероне, превращает св. Иоакима в св. Иоанна Хрисостома. Де Ланнуа не говорит ни о том, ни о другом, хотя упоминает о церкви св. Анны (р. 51), - зато ему иввестно, что там родилась мать пресв. Богородицы.

Из упомянутых Шильтбергером в соседстве купели домов Пилата и Ирода, первый полагается, действительно, в недальнем расстоянии от притвора Соломонова (см. план Иерусалима у Норова), на том самом месте, где теперь обитает паша; дом же Ирода ищут немного далее к востоку и на правой стороне Страстного пути (Raumer, 299).

130

В настоящее время городская стена, построенная при султане Солимане Великолепном (с 1536 по 1539 г.), пересекает покатость горы. На внутренней стороне показывают дом первосвященника Анны возле армянской часовни, и недалеко оттуда находится главная церковь армянская же, посвященная св. апостолу Иакову старшему, замученному, как думают, на этом месте. На внешней стороне стены стоял дом Каифы, ныне замененный армянскою церковью Спасителя, где показывают камень от святого гроба. Итак, церковь эта тождественна с армянской же часовней, о которой говорит Шильтбергер, равно как с церковью Спасителя, как читается у де Ланнуа (54). Из его слов должно заключить, что она в его время принадлежала католикам или, по крайней мере, Армянам, признававшим первенство папы. В бытность в Палестине игумена Даниила, она еще не существовала, ибо он упоминает об одном только доме Каифы.

Недалеко оттуда, находится здание (coenaculum), где Христос вечерял с своими учениками; где было сошествие Святого Духа на святых апостолов в день пятидесятый; где преставилась пресв. Богородица и где Христос умыл ноги ученикам своим. Церковь Сионская, или Мариинская, возникшая потом в этом месте и описанная, между прочими, Даниилом, принадлежала впоследствии Францисканам, пока не была превращена в мечеть.

Еще Адамнан (I, 13), описывая базилику сионскую, прибавляет: hic petra monstratar supra quam Stephanus lapidatus extra civitatem obdormivit, и Вильгельм Тирский также говорит (Х?III, 750 cf. Raumer, 294) о гробнице св. Стефана, находившейся на горе Сионе, где ее, подобно Шильтбергеру, еще видели русский архидиакон Зосима (изд, 1837,11, 50) и французский рыцарь де Ланнуа (55), по которому св. Стефан был тут "ensepvely pour la seconde fois". Действительно, мощи святого были перенесены при императоре Гонорие из Кафар-Гамалы, в 20 милях от Иерусалима, на гору Сион. Впоследствии они были перенесены, при Феодосие Младшем, в Константинополь, а оттуда, при Пелаге I, в Рим, в церковь св. Лавревтия (Норов, I. с. р. 19).

131

По другим, эта цитадель, которая находится на западной стороне горы, была построена, во время крестовых походов, Пизанцами, хотя башня Давида, к ней принадлежащая, могла существовать гораздо раньше. По Даниилу (33) "столп Давидов", как он называет весь замок, был уже в его время "тверд ко взятию" и наполнен житом "много без числа".

132

В рукописи читается, явно по описке, "soldan", вместо Salomo, так как, по другим поклонникам, гробница Соломона, действительно, находилась возле Давидовой. Де Ланнуа помещает сюда (р. 55), кроме того, еще гробницы двенадцати других царей.

133

Река, упомянутая здесь, означает Кедрский поток, при котором, в недальнем расстоянии от сада Гефсимании, находится большое четырехугольное здание, построенное, по преданию, св. Еленою. Под этим зданием находится гробница пресв. Богородицы, на сорока семи ступенях под землею, по Тоблеру (Die Siloahquelle, р. 149 прив. Раумером), который взял на себя труд справляться о числе ступеней, показанных 38 путешественниками, ему самому предшествовавшими. Так как в этот список у него, вероятно, не входит Шильтбергер, то мы здесь укажем на него, как на сорокового в числе этих перипатетиков. Недалеко от приведенного здания, находится четыре памятника, упомянутые им в долине Иосафатовой. Названия их, как замечает Норов (51), часто изменялись, так что до сих пор о них ничего не известно положительного. Стиль их архитектуры отчасти греческий, отчасти египетский, так что они напоминают памятники Петры. Подробное описание этих любопытных гробниц можно найти у Крафта (Die Topogr. Ierusal. 198) и у Робинсона (нем. пер. под заглавием; Neue biblische Forschungen, II, 169).

134

Это название означает северную вершину горы Елеонской, на которой находилась некогда башня, именуемая "Viri galilei", потому что тут именно, во время вознесения, стояли два мужа в белых одеждах (Ист. апост. I, 10 cf. Raumer 310). Де Ланнуа, исчисляя "les pelerinages du mont de Olivet" (р. 52). имел в виду сию же местность, когда говорит: Item le lieu de Galilee ou Ihesu Christ s'appurut a ses onze appostres. Быть может, рыцарь, или переписывавшие его труд, смешали место, где стояли два (II) человека, с тем, которое было занято одиннадцатью (11).

135

Слова, поставленные в скобках, прибавлены мною по изданию 1814 года; в другом чего-то недостает, да кроме того есть описка; ибо в нем только читается, von Jherusalem an das rot (вместо tot, т. е. todte) mer. Und nit fern davon ist sant johannes Kirch.

Иосиф Флавий (Bell. Iud. IV, 8, 4), по которому Мертвое море имело 580 стадий в длину, определяет его ширину также в 150 стадий (3 3/4 мили); тогда как, по Зецену (Monatl. Corresp. XVIII, 440), она не превосходила трех миль, которые Робертсон даже заменяет двумя с половиною (II, 459), не скрывая впрочем, что море это едва ли не поднималось иногда на 10 или 15 шагов выше уровня, который он в нем застал в мае месяце, — и что даже, в подобных случаях, оно затопляло, на протяжении мили, соляное болото, находящееся на южной его стороне. Вероятно, Иосиф и Шильтбергер хотели указать нам ширину моря в это время года.

136

Еще во время Евсевия и Иеронима христиане надеялись спасти душу свою, выкупавшись в Иордане, и ныне еще тысячи поклонников для сей цели отправляются ежегодно в светлый понедельник из Иерусалима в Иерихон, отстоящий от первого в пяти часах ходьбы. Оттуда ходят вниз еще два часа до Иордана, которого достигают в недальнем расстоянии от церкви и монастыря, посвященных Иоанну предтече (Raumer 60). Церковь сего имени была уже в развалинах во время игумена Даниила (64), но небольшая часовня и монастырь видед он в двадцати саженях от горы Ермон. Само собою разумеется, что гора эта, как уже заметил Норов (59, пр. 3), ничего не имела общего, кроме имени, с горою Гермон, или Ермон, принадлежащей к цепи Ливанских гор, но была т. и "Малый Ермон", т. е. холм, прилежащий к Иордану, подле места крещения Спасителя. Не должно смешивать этот холм с другим, "Малым Гермоном", возвышающимся в равнине Иезреельской, к югу от горы Фавор (Buckingham, Travels in Palestine, I 455, прив. Раумером).

Де Ланнуа (56) говорит также о монастыре св. Иоанна, может быть тождественном с построенным, по Адамнану (cf. Raumer, 60), св. Еленою на том самом месте, где последовало крещение Спасителя. Покок (Travels of the east II, 49) вместо сего монастыря застал уже другой, на расстоянии английской мили от Иордана, и говорит, что православные и католики, споря между собою касательно места крещения Спасителя, виноваты те и другие, потому что оба ищут это место на западном берегу реки, тогда как Иоанн предтеча крестил "в Вифании, за Иорданом". Но г. Норов (60) убеждает нас в том, что тут сам Покок промахнулся, и что христиане, не заслуживают порицания, по крайней мере, за то, что ищут место крещения на правом берегу реки, — а именно против Бефабары (Bethabara), а не Вифании (Bethania), так как в этом имени можно видеть худое чтение.

137

Река Иордан образуется из трех притоков — Баниаса, Дана и Гасбени: тем не менее многие писатели, начиная от Иосифа Флавия до Бурхгарта, выводили имя Иордан от его притоков Дан и мнимого — Иор. Нельзя поэтому винить Шильтбергера за то, что он не сообщил нам настоящей этимологии реки, называемой собственно по еврейски Иарден, текущий вниз.

138

Прекрасная равнина, где находился лагерь турецкого войска, посланного Баязитом на помощь молодому султану Фарадж, была, вероятно, долина Иерихонская, которую орошает Иордан, прорвавшийся предварительно, по выходе своем из озера Тибериадского или Генезаретского, чрез два известковые холма, о коих Юстин (XXXVI, 3) выражется почти таким же образом, как Шильтбергер, когда говорит: Est namque vallis quae continuis montibus quasi muro quodam clauditur.

Ныне прекрасная долина Иерихонская, прославленная Иосифом Флавием. (Bell. ІV, 8,3), как настоящий рай, как жилище богов (θεων χωριον, tractum divinum), далеко не ааслуживает таких похвал; тем не менее нужно только припомнить большое количество полезных растений sponte sus, производимых втой плодородной страною, равво какъ и остатки водопроводовъ, встречающихся в ней в разных местах, чтобы согласиться с Риттером (Palaestina, 500 seqq), что во время крестовых походов страаа сия, благодаря трудолюбию нового христианского населения своего, стала опять одним из прекрасных садов Палестины. Только я не понииаю, каким образом Шильтбергер мог поместить в этой долине гробницу св. Иакова и о каком именно святом сего имени он тут хотел говорить. Апостол Иаков, прозванный Старшим, был, по преданию, казнен на горе Сионской в том самом месте, где была затем построена церковь его имени, о которой говорит затем де Ланнуа (55) и сам Шильтбергер. Армяне, которым эта церковь принадлежит, знают, что голова святого перевезева была в Испанию, тогда как, по Кваресмию (Elucidatio T. S. II, 77, прив. Раумером 294), не одна только голова, но все тело апостола хранится в Компостелле. Касательно же гробницы апостола Иакова Младшего, она, по Даниилу (46) и де Ланнуа (52), находилась в долине Иосафатовой, недалеко от гробницы пророка Захарии, возле которой находились, по Шильтбергеру (см. выше), и смертные останки пророка Иакова. Кажется однако, что он собственно хотел тут сказать: jacob und zacharyas, der prophet, а не die propheten, так что и он, вероятно, имел в виду здесь гробницу апостола Иакова Младшего, который, по другому преданию, в день заточения Христа, только скрылся в памятнике, находящемся возле гробницы Захарии (Raumer, 1. с ). Но так как, по Шильтбергеру, гробница св. Иакова также находилась в долине Иерихонской, то спрашивается: не говорит ли он о сыне Алфея (Матф. X, 3; Лук VI, 15), которого болландисты и другие богословы различают от Иакова, сына Клеопы, признавая трех святых Иаковов, из коих считают третьим последнего, брате Господня и епископа иерусалимского, который, хотя и не принадлежал к числу 12 апостолов, но так был назван Павлом, в его послании к Галатам (I. 19), потому что не уступал им своим усердием, занимал их должности и пользовался величайшим уважением церкви.

139

В период крестовых походов святые места неоднократно переходили из рук в руки, но уже не были снова взяты у Египтян с тех пор, как султан Контус и его эмир Бейбарс выгнали Монголов из Сирии в 1260 году, соответствующем 658 магометанской эры. Не подозревая, что магометанские годы короче наших, Шильтбергер эти 658 лет прибавил к 622, истекшим по нашему исчислению от рождества Спасителя до геждры. Так как сумма этих двух чисел (658 + 622) как раз составляет 1280, то он мог себе вообразить, что это последнее число означало 658 год магометанской эры, от которого мусульмане не могли не считать восстановления своего владычества в Сирии и в Палестине, где до тех пор христиане имели решительный перевес. Так, напр., находим у Макризи (пер. Quatremere 1, 1. р. 98), что "в том же 658 году христиане Дамаска, получившие от Гулагу грамоту для свободного отправления своей веры, пили вино публично в месяц Рамадан, разливая его по улицам на платье мусульман и на врата мечетей. Прохаживаясь с крестом, они заставляли лавочников вставать и худо обходились с теми, которые не хотели этого сделать; они расхаживали по улицам с крестом и отправлялись в Мариинскую церковь, где говорились проповеди, посвященные их религии, и говорили громко: истинная вера, вера Мессии ныне торжествует. Раздраженные мусульмане жаловались губернатору, нааначенному Монголами, но этот чиновник обходился с ними с презрением и приказал даже многих из них наделить бастонадою. Напротив того, он осыпал почестями христианских священников, посещал их церкви и открыто покровительствовал их религии".

До какой степени несчастный случай изменил положение христиан, можно видеть из другого места, где Макризи описывает впечатление, произведенное в Дамаске письмом, написанным Контусом в Тибериаде (Tabarieh), немедленно после победы, одержанной им над Татарами: "Лишь только это письмо было получено, как жители предались самым живейшим выражениям радости. Они бросались на дома христиан, разграбляли их и разрушали все, что им попадалось под руки. Онн разворили церковь якобитов и также Мариинскую, которая была сожжена до тла. Они зарезали большое число христиан, а других обратили в рабство. Так онн мстили христианам за то, что они, во время владычества Татар, неоднократно замышляли истребить мусульман и разрушили мечети и минареты, находившиеся в соседстве их церквей: они публично звонили в колокола, совершали крестные ходы, пили вино на улицах и разливали его на мусульман".

Без сомнения, победа над Татарами положила конец всем подобным выходкам не толъко в Дамаске, но и в Палестнне. Шильтбергер поэтому не ошибся бы. Если бы, действительно, хотел считать возвращение святых мест под власть неверных с 658 года их эры.

140

Многие путешественники, посетившие Египет прежде, во время и после крестовых походов, говорят о бальзаме, который добывался там в саду Матарея, или Натарея, близ Каиро. Сильвестр-де-Саси прибавил к своему переводу "Описание Египта" Абд-Аллатифа разные заметки о произраставшем в Египте бальзаме, извлеченные из сочинений других европейских и восточных писателей. Он мог бы еще присовокупить к ним подробности, в которые по сему предмету входят Арнольд Любекский (1. с. 286), Флорентинский путешественник Фрескобальди и де Ланнуа (изд. Mons, 46 и 53). Последний говорит, между прочим, что, в бытность его в Каире, патриарх Индии подарил ему "une fiole de fin balme de la vigne, ou il croist dont il est en partie seignour". Рыцарю также известно предание, упомянутое уже Брокардом (T. S. descriptio, ed. Grinaeus, 1532. р. 311), что "les vignes de balsme qui soulaient etre en la rue Engady" (на западном берегу Мертвого моря; Ritter, Palaestina, I, 650) были переведены оттуда египетскою царицею Клеопатрою "en Babylone", т. е. в Каиро.

Легко может статься, что Шильтбергер, который был в Египте и Сирии около того же времени, когда страны эти были посещены рыцарем де Ланнуа, знал также это предание. Еще более мне кажется вероятным, что и ему, подобно тому, как епископу любекскому, передавали легенду, по которой бальзамовые деревья с тех пор только вачали произрастать в саду Матарийском, когда пресв. Богородица, во время своего бегства от преследования Ирода, полоскала пеленки младенца Иисуса в ручье, орошавшем эту местность, которую можно назвать с Норовым (Путеш. по Египту и Нубии, 1, 232) мирным оазисом, осененным веселою рощею. Уже Макризи (Silv. de Sacy, 1. с.) применяет в Матарее тот же самый рассказ, прибавляя, что "с тех пор бальзамовое дерево вывелось из области Иорданской, где оно дотоле исключительно встречалось". Таково было, действительно, обыкновенное мнение в древности, как мы это узнаем от Страбона (XVI, 2, 41) и Плиния (H. N. XII, 54), по которому это растение разводилось в царском саду иерихонском. Менее достоверно, что это растение совершенно вывелось в Иудее после времен Клеопатры и Августа. По крайней мере св. Виллибальд (Hodoepor. S. Will. ap. Can. II, 1. р. 113 прив. С. де Саси, 91), посетивший святые места около 765 года, мог еще покупать в Иерусалиме бальзам, тогда как, по Буркгарту (Raisen, стр. 564), ныне еще в окрестностях Тибериады выжимают бальзамовое масло из растения, похожего на огурец и собираемого с такого же дерева, которое доставляет бальзам меккский. Достоверно только то, что ныне еще приготовляют в Палестине бальзам из другого растения (myrobalsamum), который продается суеверным поклонникам вместо настоящего (opobalsamum), хотя он не отличается качествами сего последнего. Мы узнаем от Шильтбергера, что тогдашние торговцы и аптекари похожи были на нынешних, и что он был осторожнее, чем бывают ныне еще многие из покупающих палестинский бальзам.

Но какого бы не был рода бальзам, там росший в его время, — настоящий или фальшивый, — в обоих случаях объяснилась бы ассоциация идей, побудившая Шильтбергера внезапно поговорить о Каире в статье, посвященной описанию Иудеи, которою я в своем переводе заменил слово "jndia" или "Judien", названную, в обоих изданиях родиною бальзама; тогда как, по моему мнению, оно только попало в рукописи по небрежности писцов.

Сказавши в этой главе, что султан получал большой доход от продажи бальэама, Шильтбергер извещает нас, в другой главе (LXV), что он был покупаем в большом количестве патриархом армянским. Г. архимандрит Айвазовский, напротив того, убежден в том (судя по одной из заметок, которые он имел благосклонность мне послать), что патриарх ннкогда не получил нн одной капли бальзама от султана. Между тем заметка Шильтбергера подтверждается свидетельством других писателей. Так, напр., Makrizi в своем "Описании Египта" (S. de Sacy, Abd-Allatif, 88) выражается следующим образом о бальзаме, если только французский переводчик не ошибся в передаче нам его слов: "On trouve en Egipte l’huile de baume qui est d’une grande utilite: tous les rois de la terre en font venir d’Egipte et ont un grand soin de s’en procurer. Les souverains chretiens la recherchent a l’envi les uns des autres et tous les chretiens en general l’ont en grande estime; ils ne croient point qu’on soit devenu un parfait chretien, ei l’on ne met un peu ’huile de baume dans l’eau baptismale quand on l’y plonge".

Почему же глава армянской церкви не мог получать бальзам подобным средством, которое все тогдашние христианские владыки не считали неприличным употреблять.

141

Хорошо знакомый с священным писанием, Шильтбергер не мог не знать, что Евфрат и Тигр принадлежали к числу четырех рек, истекавших, по Моисею, из рая. Но вместо двух других: Геона и Фисона, мы встречаем у него Нил и Ризон (Rison). Выше уже было замечено (гл. XXXVI пр. 8), что в период крестовых походов часто смешивали Нил с Евфратом, по причине названия части города Каиро. Впоследствии, когда замечали, что между ними не было ничего общего, стали заменять Евфрат Индом, частью, быть может, и по той причине, что приняли страну Куш (Эфиопию) за землю Косееев в Персии, заселенную, по древним классикам, Эфиоплинами, подобно тому, нак родину сих последних еще прежде отыскивали в Κυσσια χιυρα древних, называемой Евреями Эрц-Куш и лежащей к востоку от Вавилона (Furst, 1. с I, р. 102). Так, напр., Иоанн Мариньола, из Флоренции (Reise in das Morgenland, изд. Meinert Prag, 1820, р. 18), посетивший Китай и Индию незадолго после Марко Поло, узнавал Геон Библии в Инде и Ниле, или Сихоре Моисея. Де Ланнуа даже (р. 88) не решается оспаривать мнение о тождестве этих двух рек, но довольствуется замечанием, что вторая из них "vient devers les parties d’Inde et du Paradis terrestre comme on dist, et passe au long d’Egipte et vient devant Babillone passer a trois milles du Kaire etc. "

В свою очередь, Шильтбергер, в том предположении, что Нил был продолжением Инда, именем первого хотел обозначить обе реки, соответствующие, по его же взгляду, Геону или Сихону, быть может по причине сходства сего последнего имени с еврейским названием Нила.

После этого не подлежит уже сомнению, что под Ризоном Шильтбергера нельзя не разуметь Фисон Библии, и, действительно, так в издании Пенцеля назван Ризон Гейдельбергской рукописи. Понятно поэтому, почему попадались в Ризоне золото и драгоценные камни, подобно тому, как этими предметами отличалась область Евилах, орошаемая Фисоном. Но так как Шильтбергер прибавляет, что Ризон или Фисон протекал чрез Индию, хотя и признает тождество Нила с Индом, то очевидно, что четвертая из упомянутых им рек была Гангес, коего тождество с Пизоном или Фисоном было уже признано Моисеем Хоренским. так как, по его словам, река сия составляла границу между обоими полуостровами Индии, тогда как, по его соотечественнику Гайтону (Pauthier, I. с.) Фисон совпадал с Оксом, разделяя Персию на две части, из коих одна заключала в еебе города Самарканд и Бухару, а другая, южная — города Нишапур, Испаган и пр. Не довольствуясь соглашением противоположных мнений своих предшественников, заставляя Окс вместе с Гангом совпадать с Фисоном, Иоанн Мариньола прибавляет к ним еще Гоанго и даже Волгу (cf. Raumer, Palaestina, Beilage VII, der Pison): ибо, по его мнению, Фисон, оросивши область Евилах в Индии, не только переходит в Китай под именем Карамора (Кара-муран, черная река — монгольское название Желтой реки), но затем еще, теряясь в песках за Каффою, снова появляется и образует море "Vatuch", т. е. Баку (Каспийское) за "Chana", т. е. ва Таною. Нельзя не согласиться, что Шильтбергер, сознаваясь, что никогда не видал Фисона, ближе был к истине, чем епископ Бисиньянский, который узрел его в слишком большом числе рек разом.

142

Лесистая область lambe или Lambor должна быть Мелибар или Малабар, на берегу того же имени: ибо тут добывается перец, подобно тому, как это уже делалось до времен Шильтбергера, по свидетельству Касвини (ум. 1283), Абуль-Феды и Ибн-Батуты (Pauthier, 1. с. 650), равно как и Мариньолы (I. с. 67), который, посетивши лично эту область около 1348 года, описывает сбор перца почти таким же образом, как это затем делает Шильтбергер, и, подобно сему последнему, высказывается против мнения, что черный цвет перца был следствием дыма, которым прогоняли змей из садов. От него мы также узнаем, что, во врема пребывания его в приведенной области, там было много христиан из секты св. Фомы и даже латинская церковь св. Георгия в городе "Columbus" без сомнения тождественном с городом Коллам Арабов (Peschel Gesch. d. Erdkunde, 162 пр. 3), названном Китайцами Киудам, туземцами Кулем и в котором нельзя не уанать Coilum, как его называет Марко-Поло (Pauthier, II, 642), равно как и Oulam Веньямина из Туделы, Kaalan Армянина Гайтона и Palombo, Polumbran Мандевиля, или правильнее Одорино Порденоне (ок. 1320). Вероятно, город этот совпадал с городом Коланум Португальцев, которые овладели им в 1503 году. Он лежал на Малабарском берегу, в 24 милях от Кохина, считался одним из древнейших и богатейших городов Индии и был населен многими семействами древних христиан (Maffei, Hist. Ind. I, р.52 и XII р. 269, прив. у Мейнерта, 1. с. 60). Если я не ошибаюсь, то он один из двух городов, упомянутых Шильтбергером; другой был, вероятно, Каликут, куда пристал Васко де Гама в 1496 г. и где еще около 1470 г. гостил наш Тверич, который упоминает и о перце, в числе прекрасных товаров его базара, и восхищается умеренною их ценою: да все в неи дешево! К крайнему моему сожалению, мне только во время набора этого места доставлена была статья, хотя небольшая, но весьма поучительная, г. Срезневского (Хождение А. Никитина и пр.), выше мною приведенная, по памяти, без надлежащей точности. Я вижу, что г. академик (стр. 297 ) клонится к мнению, что Никитин вовсе не был в Каликуте, и что он, подобно Шильтбергеру, о южной Индии передает нам только известия, сообщенные ему хорасанскими торговцами.

Христианские общины, встреченные Португальцами при юго-западной оконечности Декана, существовали там с первых веков нашей эры. Известно, говорит Неандер (Allg. Gesch d. chr. Kirche, I. р. 112), что основание древнего прихода сирийско-персидского, на Малабарском берегу, приписывают св. Фоме, хотя первые следы существования этой общины встречаются не прежде VI века у Козьмы Индоплавателя. Впрочем, св. Григорий Назианский (ок. конца IV-го века, уже говорит (Orat. 25), что Евангелие было проповедуемо в Индии св. апостолом Фомою, умерщвленным, по Марко Поло (Pauthier, 1, 623), в небольшом городе области Maabar, т. е. Мелиапур, недалеко от Мадраса, на Коромандельском берегу, и легко узнаваемом в городе Miropolis, куда Мариньола помещает гробницу апостола.

Существование в его время христианских церквей в провинции Маабар, недостаточно, чтобы заставить вас искать тут лес Ламбор Шильтбергера, скорей чем в Мелибаре, или Малабаре, древней родине перца, по всем авторам.

143

Недавно вышла прекрасная статья г. Гейда о поселениях, основанных Итальянцами в Египте (Zeitschrift f. d. gesammte Staatwiss XX р. 54-138) Основательные исследования ученого библиотекаря штутгартского подтверждают заметку Шильтбергера, что в его время, в числе всех итальянских держав, республики Венецианская и Генуэзская принимали самое деятельное участие в александрийской торговле. Прежде их, в сем отношении отличались наиболее Пизанцы; в начале же, XV столетия, первые заменены были Флорентинцами и отчасти гражданами Анконы, Неаполя и Гаэты. Кроме Итальянцев, значительную торговлю с Александриею вели еще Каталанцы (Heyd. 1. с. 104).

144

Здесь говорится о взятии Александрии, 10 октябра 1365 года, кипрским королем Петром Лузиньянским и его союзниками: Генуэзцами, Венецианцами и родосскими рыцарями. По де Ланнуа (р. 70), союзники высадились в "старой гавани", с тех пор закрытой для христианских судов. При наступлении египетских войск, Франки возвратились на корабли, разграбивши город и взяв с собою до 5,000 пленных (Weil, I, 512). Предприятие это, в котором участвовали, кроме кипрских, 24 корабля венецианских, два генуэзских, десять родосских и пять французских, продолжалось всего не более недели, так что, если вычесть время, необходимое для десанта и для возвращения на корабли, занятие города не могло продолжаться более трех дней, показанных Шильтбергером.

145

Этою башней здесь означается хотя и не древний маяк Александрийский, на острове Фаросе, но, по крайней мере, другой, построенный позже на большем острове, соединенном с первым, в виде моста, водопроводом, но теперь уже наносимою Нилом землею и развалинами древней Александрии присоединенном к материку. И прежде он присоединялся к нему посредством молы, называемой Heptastadion, разделявшей обе гавани: Eunosti и portus magnus. Если бы это не было так, то де Ланнуа, оставивший нам подробное описание александрийского порта, непременно упомянул бы об острове, тогда как он только говорит о косе, шириною в одну милю, между обеими гаванями, т. е. "l’ancien et le nouveau venant tous les deux batre aux murs de la ville".

На сказанном острове стоит теперь дворец паши и часть города; плотина же, соединявшая остров с ним, также обстроена домами (Норов, Пут. по Египту и Нубии, I, 38). То что Шильтбергер говорит о зеркале, поставленном было на башне, но уже там не находившемся во время его пребывания в Египте, припоминает описание александрийского маяка у Макризи (S. de Sacy Chrestom. arabe, II, 189). На вершине маяка было поставлено зеркало, вокруг которого сидели сторожа. Когда они, с помощью зеркала, замечали неприятеля, приближающегося с морской стороны, то криками предостерегали находившихся в близости и выставляли флаги, дабы, видя их, находившиеся подальше также остерегались и дабы тревога распространялась по всему городу.

По С. де Саси (Abd-Allatif etc., 239), большие круги, назначенные для астрономических наблюдений, были начертаны в Александрии на высоких столбах и на башне маяка, и это обстоятельство могло, как думает французский академик, подать повод арабским писателям, всегда любившим чудеса, к рассказам о зеркале на маяке александрийском, с помощью которого можно было видеть корабли, отплывавшие из греческих портов. Во всяком случае, башня, о которой говорит Шильтбергер, имела подобное назначение. Ибо мы узнаем от арабского автора "Ijas", приведенного Вейлем (II, 358), что в 1478 году султан Кайтбей велел построить новый маяк возле старого. Маяк этот, соединенный с городом пшрокою плотниой, снабжен был часовнею, мельницей и печью, равно как и террасою, с которой можно было видеть, на расстояние дня плавания, франкские корабли, так что их можно было во-время остановить в ходу своем посредством пушек, поставленных на внешней стороне башни. Поэтому ничто не мешает допустить, что и на той башне, о которой говорит Шильтбергер, находился храм. Действительно, Abd-Allatif (пер. S. de Sacy, 184 и 245, пр. 58) пишет, что часовня, или, скорее, "мечеть", находилась на вершине фароса александрийского. Если же между служителями сего храма и не находился бы нзменник, то Египтяне с намерением могли распространить ложный о таковом рассказ, дабы как-ннбудь извинить оплошность, с которою дали христианам возможность овладеть Александриею.

146

Я не усомнился приписать эту исполинскую ногу македонскому герою, не только потому, что арабская форма его имени, т. е. Алискандер, напоминает мне Шильтбергерова исполина Allenkleiser, но еще и по той причине, что воспоминание быстроты, с которою основатель Александрии покорил Восток, должно было сохраниться в городе, который, благодаря его гению, соделался, более чем на тысячу лет, складочным местом всемирной торговли. Само собою разумеется, что, в течении веков, другие древние предания смешались с сказанием об Александре в особенностн в памяти Евреев, с коими он обходился так гуманно, что иыне еще владыкам земным не мешало бы подражать его примеру. Действнтельно, в "Истории завоевания Египта" Абдалгакама (рук пр. Катрмером, 1. с. I, 1, р. 218), сказано, что тело исполина, убитого Моисеем, упало поперек Нила и образовало мост, служивший для переезда. Сколь бы это предание, заверно весьма древнее, не казалось бессмыленным, тем ие менее оно находится в тесной связи с баснею, которую передавали Шильтбергеру о качестве моста Алленклейсера. Едва ли возможно осмеивать его легковерие в этом случае, если взять во внимание, что эта же басня до такой степени была в ходу еще в XIІІ столетии, что о ней даже доходили слухи до могущественного владетеля Золотой орды Берке-хана. Беседуя однажды с египетскими посланниками, отправленными к нему султаном Бибарсом в 1263 году. он спросил их, между прочим: правда ли, как ему было передано, что над Нилом была наведена нога исполина, служившая мостом. Посланники, избранные, вероятно, султаном из передовых людей своего края, отвечали, что они никогда ничего подобного не слыхали. Впрочем, этот ответ может также объясниться тем, что хан не спрашивал, как следует. По крайней мере, из слов Шильтбергера, который своими глазами видел этот престранный мост, должно заключить, что он находился не в Египте, но в Аравии. Он соединял две скалы, между коими пролегала глубокаа долина, орошаемая ручьем. Путешественники не могли миновать этот мост, так как чрез него проходила большая дорога, по которой следовали купцы. Эти топографические подробности, без сомнения, не выдуманные Шильтбергером, заставляют меня думать, что он говорит об окрестностях крепостей Карак и Шаубак, соделавшихся столь важными в период крестовых походов, по причине их чудесного положения, и которые легко узнаются в городах "Grach" и "Sebach", к коим переходит де-Ланнуа (р. 57) (говоривши перед тем о горах Аравии), чтобы сообщить чнтателям, что "la pierre du desert" находилась в первом из приведенных городов. тогда как гробница Аарона находилась в Себахе, откуда путешественники отправлялись чрез пустыню на гору Синай и в Мекку, "en laquelle cite est le corps du tres decepvable Mahommet." "Карак", говорит Катрмер (II, I, р. 249), — "был ключем пути в пустыне. Караваны, отправлявшиеся из Дамаска в Мекку или туда возвращавшиеся, все военные отряды и купцы, все армии, которые маршировали из столицы Сирии в египетскую, непременно должны были проходить мимо стен этой крепости, или же ее окрестностей."

Шаубак, названный mons regalis крестоносцами, в 36 милях от Карака, был не менее крепок. ІІо Буркгарту (пр. Раумером, 1. с. 281), ущелье в 300 футов глубины окружало цитадель, гораздо лучше сохранившуюся, чем каракская, также названная Petra deserti, по причине близости своей от древнего города сего имени, по которому часть Аравии была названа Arabia petraea, тогда как ее местоположение хорошо начертано следующею заметкою Плиния: oppidum circumdatum montibus inaccessis, amne interfluente. Действительно, долина, в которой лежал этот древний город, vallis Moysi крестоносцев, ныне Вади-Муза (Raumer, 1. с. 271-277), имеет глубину в 500 футов, орошена речкою и окружена недоступными скалами (L. de Laborde, Voyage de l’Arabie petree, 55).

По приведенному Катрмером (II, I, 245) арабскому автору. дорога в окрестностях этих двух городов была до такой степени затруднительна, что человек, который помещался бы в одном из этих проходов, мог бы преградить путь сотне всадников. Что над одним из этих проходов был наведен мост, виденный Шильтбергером, покажется тем более правдоподобным, что в числе святых местъ этой "древней" страны, тот же самый арабский автор помещает гробницу Искендера, сознаваясь, что не мог добиться "к какому именно Искендеру следует ее отнести."

В том предположении, что нога Алленклейсера лежала недалеко от этой гробннцы Искендера, мы могли бы знать, где пришлось бы отыскивать настоящий мост, построенный, по Шильтбергеру, около 1200 года нашей эры, в ближайшем соседстве исполинской ноги. В это время Саладин уже не был в живых диадохи же его спорили между собою о наследстве сего нового Александра, так что ни у кого из них не доставало ни времени, ни средств для сооружения приведенного моста. Итак, кажется, что и тут Шильтбергер опять не умел согласовать магометанское летоисчисление с нашим и что мост был построен до 589 года геджры (1193), т. е. до смерти Саладина, которому сооружение подобного средства сообщений могло показаться не лишним, по завоевании им Шаубака и Карака в 1189 году.

147

По Нейману (пр. 205), Шильтбергер своим molwa хотел означить муллу или магометанского священника. По моему же мнению, он только говорит о мулле Гассане, основателе секты ассасинов, называемых правоверными мусульманами Мелагиде (множ. число от мулгед, или молгед), еретики, потому что отвергают разные предписания Корана. Из этого же слова "mulhed" Потье (1. с. I. 97 ) производит также название области "Mulette", где, по Марко Поло, обитал "старец горы". Сознаюсь, впрочем, что предпочитаю мнение Форстера (cf. Buerck. Die Raisen des Ven. M. Polo, 120), что венецианский путешественник, под названием Мюлет, разумел окрестности замка Аламут, и что посему самому, говоря о резиденции "Шейха-эль-джебель", взятой Монголами после трехлетней осады, он имел в виду сию же крепость Аламут, а не какую-то из крепостей Куристана, как полагает г. Потье.

ІІравда, слово Мюлет, по Марко ІІоло, значило земной бог, тогда как слово Аламут обыкновенно переводят: орлиное гнездо. Но, если нет ничего общего между птицею, посвященною Зевесу, и собственным его представителем на земле, то еще менее будет связи между сим последним и мулгедн. т. е. еретиками. Притом Аламут был также именуем "замком доброго счастия" (Buerck, 1. с. 122 ) и это название легче всего могло превратиться в "Земной бог", в вольном переводе имени Мюлета у бывшего сановника поднебесного императора.

Как бы то ни было, секта ассасинов продолжала существовать после ударов, нанесенных ей Монголами — по крайней мере в Сирии. Еще в XIV столетии, султан Насир Могаммед Ибн Келавун взирал на них, как на стрел, коими достигал он неприятелей, которые, удалившись из его владений, считали себя в безопасности (Ibn Batuta прив. Вейлем, I, 92). Еще Сильвестр де Саси произвел название ассасинов от опьяняющего напитка хашиш и мнение это принял г. Потье, ничего не говоря о заметке Вейля (1, 101), по которому Ассасины или Ассисины именем своим обязаны ножу, снкким, так как, по Новайри (fol. 220), Измаелиты или Ассасины по-арабски назывались Ассикини, или, по крайней мере, Асаб-ассикин, magistri cutellorum.

148

Ниже Шильтбергер говорит, что Могаммед родился в 609 году нашей эры; стало быть путешествие, предпринятое им на тринадцатом году от роду, последовало бы в 622 году, т. е. в том самом году, в котором лже-пророк бежал из Мекки в Медину. Должно думать поэтому, что Шильтбергер смешал здесь это всемирно-историческое событие с поездкою юного Могаммеда в Египет, или, по крайней мере, в Сирию, где высокое его предназначение, действительно, было предсказано ему каким-то несторианским священником. В весьма любопытном жизнеописании Могаммеда, Вардана (стр. 52-55 рукописи, хранящейся в Румянцевском музее: Brosset, Additions etc., р. 49), сказано, что юный Могаммед, находясь в Египте, встретил там приверженца Ария, монаха Сергия (Sargis), без сомнения тождсственного с монахом того же имени или Богейра, с которым он, по Абуль-Фараджу (Hist. dyn. I, р. 129, ar. Quatremere, Hist. des Mamlouks, II, 1, р. 253), встретился уже не в Египте, но в сирийском городе Босре, и который, как говорят, много помогал ему при составлении Корана. Эти известия сходятся с такими же древней армянской хроники (Brosset 1. с) тогда как, по Азолику (11, с. 4), Могаммед явился в 68 году армянской эры, т. е. в 619 году по Р. X. Но так как Шилътбергер относит его рождение не к этому, но к 609 году, то также могло статься, что наш простодушный Баварец не понял тайного смысла могаметанского предания, по которому именно в 609 году, т. е. за 13 лет до геджры, высокое предназначение Могаммеда объявлено ему было ангелом, тогда как архангел Гавриил довольно странным образом знакомил его с грамотностью, так что к этому году относится рождение, хотя и не человека, но пророка Могаммеда. Недоумение, в которое Шильтбергер впал относительно сего события, тем более извинительно, что мусульмане толкуют о разных чудесах, совершенных их пророком еще в юности. Так, напр, они рассказывают, что он от рождения своего был окружен ярким светом, так что, когда он стоял на солнце, тенн его не было видно, что, впрочем, случилось бы также, если бы над ним висела та черная туча, о которой говорит Шильтбергер, ненавидевший в душе язычников, так что вместо света, он приписывал это чудо мраку.

149

Это первый из двух Байрамов, единственных религиозных празденств могаммедан, или магометан, как мы привыкли называть последователей учения Могаммеда или Мухаммеда. ІІервое названное Ид-Фитр, т. е. праздник превращения поста, падает на первый день месяца Шевал, тотчас после Рамазана. Второе празденство, названное Ид-Адга или Курбан-Байрам, праздник жертвоприношения, бывает семьдесят дней позже, 10 числа месяца Цилгидисе. Слово Ид означает ежегодное возвращение этих периодических праздников, которые, по очереди, падают на различные времена года в течение тридцати трех лет, по причине лунного года магометанского календаря. Хотя, по закону, на первый праздник положен один только день, но, по обычаю, он продолжается три дня. Второй праздник, установленный в память известного жертвоприношения Авраама, длится четыре дня. Для празднования сего события магометане отправляются на поклонение в Мекку, где находится Каба, или святилище, построенное по мусульманской легенде Авраамом и сыном его Измаилом, в виде шатра, который, в день сотворения мира, самими ангелами был поставлен на это место. Известно, что древнний обычай покрывать Кабу, в означенный день, новым покрывалом черного цвета, доныне сохранился и что старое кусками продается паломникам, которые почитают их драгоценнейшими реликвиями. Высказанное Шильтбергером в обеих главах о правилах и обрядах ислама совершенно верно, но слишком известно, чтобы мы имели надобность останавливаться на этой части его записок.

150

По рукописному сочинению Киракоса, армянского историка XIII столетия (Bross, et Additions et eclaircissements etc, 1851, р. 413), Могаммед или, скорее, один из его преемников, позволил Армянам свободное отправление своей веры, но под условием платить за каждый год четыре серебряных диргем, три модии пшеницы, мешок чтобы класть на лошадь, веревку из щетины и рукавицу.

151

"Если бы не знали мы" — говорит Нейман (пр. 213), — "что здесь разумеется "Ghasi", то никто не подозревал бы, что это слово скрывается в Шильтбергеровом they. Но дело в том, что Нейман не угадал мысли Шильтбергера, который тут отнюдь не хотел говорить о Гази, но о членах секты ассасинов или мелагиде, именуемых дай (вербовщики), которых он имел полное право называть тай, так как его соотечественники самих себя и ныне еще называют то Тейтшами, то Дейтшами.

152

Написав "la il lach illallach", Шильтбергер хотел нам передать турецкие слова, поставленные в переводе и значущие: Бог всемогущ. Немецкого перевода не достает в издании 1859 года, но он сохранился в Пенцелевом.

153

По Фальмерайеру (пр. 214), турецкие слова, к коим я прибавил, в скобках, испорченную форму, под которою они являются у Шильтбергера, значат: Бог единый, Мессия его служитель, Мария святая дева (ein Schwarzkopf, d. і. eine Nonne, eine heilige Jungfrau), Могаммед его вестник.

154

В седьмом примечании к первой главе я старался показать, что Шильтбергер под венедским языком мог только разуметь здесь кроатский, а затем уже убедился в том, что именно Кроация в старину называлась Венедскою Мархиею: "die Windische Mark (Cosmographey, etc. Basel, 1574). Но я согрешил пред Шильтбергером, обвиняя его слишком поспешно в смешении турецких форм имен Кроатов (horvat, kirvat) и Албанцев (Арнаутов). По известиям, обяэательно сообщенным мне г. профессором Григоровичем, я теперь убедился, что Шильтбергер был совершенно прав, когда говорит, что язык, который его соотечественниками считался венедским, Турками был называем арнаутским. Из списка равных географических имен, помещенных в книге Пианцолы (Grammatica, Dizionar. etc, Venezia, 1801, р. 113), мы усматриваем, что страна, названная Итальянцами "Ilirice", Греками же — Schlavonia, у Турок означалась под названием Arnaut. Не стану здесь разбирать вопроса, на каком основании Турки могли применить это имя, в одно и то же время, к двум народам, совершенно различным по своему происхождению, т. е. к далматским и кроатским Славянам и Шкипетарам, или Албанцам. Замечу только, что это обстоятельство может служить подпорою мнения, высказанного уже другими (Кепшен, Крымский Сборник, 226, пр. 329), что под именем Арнаутов разумели первоначально не особый народ, но подданных знатной фамилии Арианитов, отличившейся в борьбе с Отоманами и предводительствовавшей, без сомнения, не только Албанцами, но и Славянами. По крайней мере, биограф Скандербека (Barletius, Vita Scanderbegi etc. ap. Zinkeisen, 1. с. I, 776) о современном Шильтбергеру члене сей фамилии, Топии, отзывается следующим образом: Hic est ille Arianites qui apud Macedones et Epirotas cognomento Magnus et dictus et habitus etc etc.

155

Г. академик Броссе (Rapport s. un voyage archeologique dans la Georgie et dans l’Armenie, 1849-51, VII, р. 68) различает три элемента в языке мингрельском: чисто грузинский с его корнями и грамматическими формами; грузинский, изменившийся как в коренных буквах, гласных и согласных, так и в своих окончаниях; наконец, смесь иностранных слов, для объяснения коих изучение языков сванетского, абхазского и черкесского было бы необходимым. Хотя эти языки не были известны Шильтбергеру, тем не менее от его уха не ускользнуло различие между наречиями мингрельским и грузинским. Правда, что в его время последнее, вероятно, еще не преобладало в такой степени, как это бывает ныне между аристократами мингрельскими, и что Шильтбергер едва ли был удостоен чести с ними много беседовать, тогда как ничто ему не мешало прислушиваться к говору простого народа.

156

Еще при Комнинах Генуэзцы имели поселение в Константинополе, где занимали именно место, называемое Орну, может быть, совпадавшее с их же "embolum de Coparia", отыскиваемое Гилллием (Top. Cp. в ed. Elzev. р. 419; cf. Heyd, Die ital. H. colonien in Griechenland, 1. с. XVII, р. 449), в предместье Галата. В царствование "Ангелов", они обитали в самом городе и держались в нем, по крайней мере отчасти, в продолжение Латинской империи, хотя тогда уже не могли состязаться с Венецианцами. Уже по восстановлении Греческой империи Михаилом VIII, дела их приняли друтой оборот, благодаря большим льготам, дарованным им императором. Между прочим, он уступил им предместье Галату, соделавшееся вскоре центром их поселений в Греции, равно как по берегам морей Черного и Азовского. Быть может, по сей причине читается в списке новых имен у Кодина (Parthey et Pinder, 1. с. 313): Maeotis palus, nunc Galatia. Несмотря на соперничество Венецианцев (которые в 1296 году даже овладели Перою, как Галата обыкновенно называлась у Латинов: cf. Heyd. 1. с. 459) и на частые споры с Греками, генуэзское поселение более и более процветало в торговом отношении, так что, около половины XIV столетия, там взималось около 200.000 гиперперов таможенных пошлин, тогда как в Константинополе они не доходили до 30.000 (Nic. Greg. II, 842). Это государство в государстве не могло не прельщать алчности Турок, с тех пор, как они, утвердившись на Геллеспонте, перенесли столицу султана в Адрианополь. На время Генуэзцы успели отклонить грозившую опасность, всякого рода уничижениямит как явствует, между прочим, из договора, заключенного ими с Мурадом I, в 1387 году. Потом, когда его преемник Баязит, после сражения при Никополе, снова приступил к осаде Константинополя, город этот обязан был своим спасением необходимости султана идти на встречу Тамерлана. Наконец, падение империи и генуэзской колонии было отсрочено еще на несколько десятков лет столь пагубными для Порты следствиями сражения при Ангоре.

157

"Вопрос об образовании Воспора Фракийского", говорит Vіvіеn-de-Saint-Martin (Asie-Min, II, 2. 489), — "подал повод, как у древних, так и позднейших ученых, к разным смелым гипотезам, основанным на старинных преданиях о пер……. (текст книги неразборчив, пропущено 1-2 слова - Thietmar. 2012) Системы эти, относящиеся к эпохам менее точным, теперь уничтожены наблюдениями новейших геологов, доказавшими, что обе стороны пролива, при совершенно различном характере их почвы, никогда не были связаны, или, другими словами, что канал этот непременно существовал от сотворения мира". Но так как противное мнение и ныне еще имеет приверженцев, по крайней мере между немецкими филологами (Menn, Comm. Ponti spec. alt. в Jahresbreicht ueber d. Gimn. u. d. Realschule zu Neuss, 1854 р. 18), то не было бы удивительным, если бы оно, во времена Шильтбергера, было допускаемо византийскими учеными и что в Константинополе вообще приписывали Александру Македонскому открытие сообщения между морями Мраморным и Черным. По крайней мере, мы к этому подвигу могли бы отнести следующую заметку Фогельштейна касательно предания, по которому сооружение дербендской стены было также отнесено к царю македонскому (Adnotationes quaedam ex litteris orientalibus petitae ad fabulas quae de Alexandro magno circumferuntur. Bresl 1865 р. 41): Est enim fabulae proprium, heroem jam satis insignem denno exornare ejusque facta novis augere, eoque magis, si (ut in vallo Magog construendo) verus auctor, cui hujus facti debeatur gloria, ignoratur. Что же касается предания, по которому "железные врата" переведены были царем Давидом II из Дербенда в Грузию, то ныне доказано (Brosset, Hist. de la Georgie, Introd. р. LXIII), что они никогда не находились в Дербенде, но в Гандже, и что оттуда увезены были в Грузию не Давидом, но сыном его Димитрием.

158

Развалины города Приама давно уже етерты с лица земли, и едва ли они еще существовали во времена Шильтбергера. Но, при недостатке вещественных следов, отыскиваемых разными путешественниками, а пред прочими Лешевалье (cf. Vivien de Saint-Martin, 1. с. 102-132), дивные описания Гомера, точностью не уступающего лучшим географам, дали возможность восстановить карту троянской равнины. "Нужно только", — говорит Вивиен-де-С.-Мартен (1. с. 489) — "признать площадь Бунар-баши (местечка, обязанного названием своим двум источникам Скамандра) местом, где лежала Гомерова Троя, чтобы согласовать подробности, переданные нам поэтом об окрестностях ее, с действительностыо.

"Город основанный Эолянами", продолжает французский географ, — "и также именуемый Илион, вскоре, по разрушении Трои, возник в ее соседстве, на расстоянии французской мили к северу, уже не на левом, но на правом берегу Симоиса. Это — Илиум позднейших веков, Ilium Recens, и к этому городу, также впоследствии разрушенному, должны быть отнесены описания и заметки римских поэтов, относительно Энеева города, действительное местоположение которого тогда уже было забытым. Касательно же местности, в которой, по Шильтбергеру, еще видны были следы царского города, то он, вероятно, говорит о развалинах города Александрии в Троаде, верстах в двадцати пяти от мыса Сигейского и почти напротив острова Тенедоса, отделенного узким каналом от матернка. Сюда уже игумен наш Даниил помещает "великий город Троаду" (изд. Нор. р. 5) и здесь его развалины видели современники Шильтбергера — архидиакон Зосима (1. с. 45) и Руй Гонзалес де Клавихо (1. с. 46), подобно тону, нак сто лет позже еще французский путешественник Белон, пристававший к берегу, чтобы лучше познакомиться с мнимыми остатками Гомеровой Трои. Он тут еще нашел (Les observations de plusiers singularites trouvees en Grece, en Asie etc. Paris, сравн: Vivien de S. Martin, 1. с. II, 8) древние аркады у подошвы маленькой горы или мыса, два древних замка мраморных etc. Белон не распространяется об обстоятельстве, немного, впрочем, его смутившем, а именно, что не находил в местности, где предполагал город, о котором говорит Гомер — обеих рек "столько прославленных поэтами: Симоис и Ксант".

159

Русский паломник, Стефан Новгородский (Пут. русск. людей, II, 14), бывший в Константинополе ок. 1350 года, свидетельствует, что, в его время, император держал еще в руке упомянутые в записках Вильгельма de Baldensel, или Альвенслебен (1336) эмблемы, т. е. золотое яблоко, над которым был поставлен крест. Затем мы узнаем от Клавихо (р. 58), что, в 1403 году, "pella redonda dorada" была еще на своем месте, и должны думать, что и крест не был с него снят. Действительно, архидиакон Зосима (Пут. Русс. люд. II, 38) видел еще в 1420 году крест на яблоке и это последнее в руке императора. Кажется поэтому, что обе эмблемы были сняты в промежуток времени между годами 1420 и 1427, в который Шильтбергер провел несколько месяцев в Константинополе, после того, когда успел спастись из многолетнего своего пленения.

Не задолго до его прибытия в Царь-град, старый император Мануил скончался (1425), и сын и наследник его Иоанн был принужден заключить мир с Турками на условиях, столь тягостных, что из всех владений своих остался только при столице, вотчинах греческих царевичей в Морее и нескольких черноморских замках (Zinkeisen, 1. с. I, 533). Кроме того, он обязался платить султану ежегодно дань в 300.000 аспров, независимо от богатых даров, которые православный государь считал приличным посылать повелителю правоверных, в знак особенной своей к нему преданности.

При таких обстоятельствах несчастный кесарь, вероятно, не мог быть слишком разборчив, при взыскании потребного ему злата и Шильтбергер не напрасно острил над его положением, когда говорит: "Aber nun hat er des gewalts nit mer, so ist och der apffel fueder! "

Правда, эта эаметка, вызванная у Шильтбергера бедственным положением империи, читается также в латинском переводе записок английского рыцаря Маундевиля, или Мандевиля (ср. Срезневский, 1. с. 277), коего пребывание в Константинополе, если только современник нашего Новгородца посетил этот город (ср. Peschel, 1. с. 164), предшествовало бы утверждению могущества Турок в Европе завоеванием Каллиполиса в 1357 году. Должно думать поэтому, что приведенный bon-mot не находился в сочинении английского рыцаря, написанном им на Французском языке в 1356 году, по возвращении своем с Востока, где он, как полагают, своими глазами видел только Александрию и ІІалестину, описание же других стран заимствовал из записок монаха Одорико de Pardenone, который с 1316 года провел на Востоке почти 15 лет. Нужно однако сознаться, что Кунстман (Missionen in Indien, р. 518) в майнцской рукописи Одорико нашел следующее заглавие: incipit itinerarius fidelis fratris Odorici socii militis Mendavil per Indiam, licet hic prius et alter posterius peregrinationem suam descripsit.

Вероятно, позднейшие издатели записок Мандевиля прибавили к оригиналу более более оправдываемые обстоятельствами слова Шильтбергера, подобно столь многим другим вставкам, заимствованным ими у разных авторов (Halliwell, The Voyage and Travaile of Sir John Maundeville, Lond. 1839 и Schonborn, Bibliogr. Untersuchungen ueber J. Maundeville. Breslau, 1840).

На выстрел из лука от статуи Юстиниана Зосима ставит "Подорожье, урыстание конское", т. е. Гипподром, который также легко узнается в площади, где, по Шильтбергеру, праздновались публичные игры и к которой примыкал дворец "Квестора", построенный Константином Великим. Но дворец, удививший Шильтбергера великолепием внутренней обделки своей, скорее долженствовал быть Дафнийский, построенный против Азии и сбоку Гипподрома. В этом дворце, также воздвигнутом при Константине, но потом постепенно увеличиваемом и украшаемом другими императорами, производились приемы и блистательные угощения чужестранных посетителей (Constantiniade etc. Const, 1846 р. 55). В настоящее время мечеть Ахмеда помещается в части пространства, занимаемого этим огромным дворцом.

160

Подобно тому, как многие другие имена, начннающиеся гласною буквою, изменялись в устах западных Европейцев присоединением к ним члена, предшествовавшего им в говоре, остров Имброс превратился, еще во времена Латинской империи, в Лембро; имя это, которым ныне еще остров этот называется, столь же легко узнается в Шильтбергеровом "lemprie", как в имени острова Nembro у Кяавихо (р. 45) или Лимвры у Зосимы (р. 45). В XV столетии этот остров, покрытый высокими горами, входил в состав владений богатой генуэзской фамилии Гаттелузи, и ныне там еще сохранились развалины многих замков, покрытые надписями и гербами, свидетельствующими, кем они были построены. Не скажу, принадлежал ли остров уже Гаттелузам в эпоху, о которой говорит Шильтбергер (1427); в 1403 году Имброс состоял еще под верховной властью греческого императора (Clavijo, 1. с.).

161

После сражения при Никополе Баязит снова приступил к осаде Константинополя, к которому на помощь прибыл между тем отряд из 1200 человек, посланных французским королем Карлом VI с несколькими меньшими отрядами, прибывшими из Генуи, Венеции, Родоса и Лесбоса. С этими незначительными силами город был обороняем маршалом Бусико, а по его возвращении во Францию в 1399 году, Иваном Шатоморан, в отсутствии императора Мануила, отправившегося туда же для требования еще пособия. К счастию для Греков они хотели обойтись без этого пособия, с тех пор, хан Баязит принужден был перейтн в Азию на встречу Тамерлана, что, без сомнения, не помешало ни ему, ни его полководцам, взять с собою богатые подарки, полученные предварительно от осажденных, так напр. на долю визиря Али-паши досталось десять больших рыб, наполненных золотом и серебром (Sead-eddin, р. 190 у Zinkelsen, 1. с. 341). Может быть это золото было снято с тех досок, о которых говорит Шильтбергер и которыми Греки, без сомнения, менее дорожили, чем яблоком с крестом. По сему то и неудивительно, что последние не были тронуты с места своего во время междоусобий, терзавших турецкую империю, т. е. в период, продолжавшийся от эпохи прибытия в Константинополь Клавихо до выезда оттуда Зосимы.

162

Понятно, что здесь Шильтбергер намекает на то, что греческая церковь не признает первенства папы, ни католического учения, по которому св. Дух нисходит не от одного только Бога Отца, но и от Сына.

Считаю излишним разбирать в частности причины прочих недоумений и несообразностей, которые встречаются в этой главе. Воспитанный в односторонних правилах латинской церкви и проведши потом тридцать два года среди врагов христианства, Шильтбергер не мог себе составить точного и основательного понятия о догматах и обрядах православия. Но никак нельзя его обвинить в том, что он умышленно сообщает своим читателям ложные понятия о восточной церкви, как это, к сожалению, в позднейшее время, иногда делали последователи других исповеданий.

163

(Шильтбергер здесь явно имел в виду равнину Карабаг, лежащую между Куром и Араксом и в которой Шах-Рох провел зиму 823 (1420) года с своими вассалами, в числе коих находился шах ширванский Халил-Улла и брат его храбрый Минучер (Dorn, Schirvan-Schache, в Mem de l’Ac. de S. P. VI, 4, р. 579). Чтобы себе объяснить, каким образом Шильтбергер, так додго остававшийся в Армении и Грузии, мог скааать, что Кур назывался также Тигром, можно бы допустить с его стороны недоумение, происходившее от того, что Тигр орошает другую равнину карабагскую близ Баязита в азиатской Турции, а по сему самому и мог быть смешиваем с Араксом, берущим свое начало близ источников первого, а потом уже соединившимся с Куром. Но так как сия последняя река под именем Тигра является также у Барбаро (пер. Семенова, I, 65) и у Контарини (ibid. II, 67), то еще спрашивается, не имел ли Шильтбергер, подобно венецианским дипломатам, более основательные причины, чтобы применить к быстро текущему Куру название, которое, еще по Плинию (VI, 27) на индийском языке означало стрелу: (Qua tardior fluit Diglitto, unde concitatior a celeritate Tigris incipit vocari. Ita adpellant Medi sagittam. По Тифенталеру (ср.Forbiger 1. с. II, 66) стрела по персидски называется "Тир", а посему и река, по его мнению, собственно называлась не Тигрис, ио Тирис (Tiris), стало быть — именем, припоминающим нам, хотя подобозвучием наш Тирис (Tyris) "nullo tardior amne Tiras" Овидия (Ex Ponto, IV, 10, 47), т. е. Днестр. Если это сходство не чисто случайное, то оно служило бы подтверждением мнения, в пользу которого приведены были только что весьма уважительные доводы г Мюлленгофом (M. B. der Acad. zu Berlin, Aug. 1666 р 549 seqq), т. е. что Скифы Геродота принадлежали к иранскому племени.

Во всяком случае, ошибка наших путешественников была бы незначительна в сравнении с сделанной другими авторами, напр. Марко Поло (изд. Pauthier I, 7), который смешивает Тигр с Волгою, когда гсворит: "Et d’Oucaca (между Болгаром и Сараем) se partirent et passerent le gran flun de Tigeri et allerent par un desert qui est loin XVII jours". Та же ошибка встречается в донесении монаха Paschalis Victoriensis (Ann. min. VII, р. 256; cf Mosheim 1. с. р. 194): "Cum jam annum demoratus fuissem in praedicta Sarray civitate Sarracenorum imperii Tartarorum, in Vicaria Aquilonari, ubi ante annum tertium quidam frater noster Stepha nomine fuit passus venerabile martyrium per Sarracenos. Inde recedens in quoddam navigium cum Armenis per fluvium qui vocatur Tigris, per ripam maris Vatuc (Bakou) nomine usque Sarrachuk (Сарайчик, близ устья реки Урала) deveni per duodecim dietas".

164

Название это Армяне, подобно Туркам, явно заимствовали от Славян, которые искони так называли Германцев, или потому, как обыкновенно думают, что посление говорили языком непонятным, немым; или же, как допускает Шафарик (1. с. 1, 442, пр. 4), по примеру Кельтов, которыми поселившийся в Галлии германский народ назван был Неметами (Humboldt: Urbew. v. Hispanien, р. 103).

165

Город Сис окончательно был покорен Египтянами в 776 (1375) году геджры, хотя и прежде они неоднократно им овладевали, а именно в 1266, 1275 и 1298 годах (Weil, I, р. 55, 78, 213, 233). Кроме того, они часто проникали до его окрестностей, между прочим в 677 году геджры, т. е. в 1278 году (Weil, 1. е. 107; cf. Quatremere, I, 1 р. 166), соответствующем почти эпохе взятия Египтянами сего города, по Шильтбергеру, которому это известие могло быть передано его друзьями, Армянами, более чем какой-либо другой народ интересовавшимися в судьбе древней их столицы и резиденции их патриарха. Посему нет надобности думать, что и в этом случае Шильтбергер смешал магометанские годы с нашими, т. е. что он 655 год магометанской эры принял за 1277 нашего летоисчисления, тогда как по настоящему первый соответствовал 1257 году, в котором дела египетские были в таком расстройстве, что султан никак не мог думать о взятии Сиса.

Пусть армянские ученые решат, был ли город этот действительно покорен Египтянами в походе, предпринятом в 677 году под начальством известного Килавуна, который вскоре сам был возведен на престол мамелюками.

166

"Правда", говорит г. архимандрит Айвазовский, — "что св. Фаддей, один из 72 учеников Спасителя, и св. Варфоломей, один из 12 апостолов, первые проповедывали Евангелие в Армении; но обращение всех Армян в христианство последовало не ранее IV столетия стараниями св. Григория, прозванного за то Просветителем (Луссаворич), — в царствование Тиридата или Дртада. Но то, что Шильтбергер говорит в этой и следующих главах об этих двух личностях, содержит в себе такое множество басней, неточностей и ошибок, перемешанных с преданиями и историческими фактами, что всякий Армянин, хоть немного знакомый с историею своего края и своей церкви, почтет их не стоющими опровержения. "Quelques uns des details rapportes par Schiltberger sont d’une absurdite si frappante qu’on peut tres facilement conclure qu’il en etait enseigne par quelque pretre ou lais ignorant et superstitieux, ou meme par quelque catholique mal renseigne, a son tour, des traditions et des usages du pays, — je releverai cependant etc. "

Но сколь бы ни были бессмысленны по-видимому эти сказки, нельзя винить Шильтбергера в том, что он их выдумал или даже только переиначил. Так, напр., описанное им превращение Тиридата в кабана встречается уже в сочинении секретаря самого царя Агафанга и "кажется", как говорит г. Броссе (Hist de la Georgie, I, 97) "аллегорическим объяснением нравственного влияния, произведенного на Дртада угрызениями совести за преступление, совершенное им против святых женщин, которые, быв сначала предметами его сладострастия, сделались затем жертвами его ярости."

Вполне разделяя взгляд ученого академика, я, вместе с тем, слишком высоко ценю приговор, произнесенный достопочтенным г. архимандритом, чтобы не хлопотать о снисходительности столь компетентного судьи в пользу моего клиента за то, что он к добросовестному описанию того, что видел своими глазами, присовокупил столь много небылиц, по словам других лиц. Тем более мне казалось уместным заступиться за эту часть его эаписок потому, что она казалась лишнею и даже предосудительною самому издателю их, отзывающемуся о ней в предисловии своем (р. 25) следующим образом: Das ist die enzige Krankheit des sonst so kerngesunden bayerischen Reisewerks, der ihm anhaftende von Armeniern herruehrende Legendenkram.

Действительно, если даже к смешным подробностям, которые он передает своим современникам об обращении Армян и т. п., не применять известную фразу Прокла, что тем более глубокие истины скрываютcя в мифе, чем он кажется безрассуднее — я только замечу, что подобными баснями наш путешественник сообщает нам хорошее средство для пополнения наших сведений о нравственном и умственном состоянии народов, в среду коих он был брошен судьбою, ибо он этим заставляет нас следить за источниками их суеверных мнений, столь важными, как говорит Риттер (IX, 305), в отношении географическом: "und selbst so manche Quelle des thoerichtsten Aberglaubens ist in geographischer Hinsicht beachtungswerth".

Во всяком случае, Шильтбергер, в этой части своего труда, поступил не иначе как Геродот, и тем не менее никто, в наше время, уже не осмеливается ставить в упрек автору "Муз", что он повествование собственных наблюдений своих перемешал с рассказами, более или менее, по-видимому, бессмысленными, и что он даже был так простодушен, что не различал правдоподобного от того, что было совершенно невероятным. Тоже самое можно сказать о Марко Поло, который, хотя и убежден в том, что какой-то сапожник мог сдвинуть с места гору, тем не менее успел оказать такие услуги географии, что, в сем отношении, по мнению людей, основательно изучивших историю этой науки, императорский коммисар Кублей-хана не уступает Александру Македонскому и Христофору Колумбо (Walckenaer, Hist. gener. des voyages I, р. 52 cf Pauthier I, XCV).

167

"Св. Григорий", говорит г. архимандрит в другой заметке, — "был сын парфянского князя, убившего армянского царя Хозроёса, с которым он не был в родстве" Однако этот царь был из парфянского дому Архагуни или Арсакидов, между тем как предки св. Григория, т. е. Гарении, принадлежали к одной из ветвей сего же дома (Dict. hist. p. servir a l’h. de l'Armenie р. 91). Кажется поэтому, что Шильтбергер имел некоторое право выдавать св. Григория за родственника Хозроёса, отца Тиридата.

168

Заметки, на которую Шильтбергер указывает здесь, недостает в Гейдельбергской рукописи, и в Нюрнбергской она также не встречается. Но еще страннее, что ни в той, ни в друтой не сказано ни слова о Вифлееме в главе, в которой автор описывает св. места, тогда как, по свидетельству его современника Зосимы (1. с. 55) тамошняя церковь Рождества Христова не только принадлежала католикам, (ср. де-Ланнуа, 58) но великолепием своим превосходила все виденное им в Палестине. Должно заключить из этого, что Нюрнбергская рукопись списана с Гейдельбергской, или на оборот, и что ни одна из них не может быть оригинальным манускриптом самого Шильтбергера. Ученые, впрочем, расходятся в мнениях, касательно упомянутого Шильтбергером факта. Так, г. Айвазовский, заметив, что Тиридат, до восшествия своего на престол, не соорудил ни одной церкви, присовокупляет, что апокрифическое сочинение приписывает ему, по обращении его, постройку церкви в Иерусалиме. С своей стороны, г. Вайльан-де-Флориваль (Dict. hist. s. v. Dertad) говорит, что Тиридат, напротив того, по своем обращении, велел не только построить миого церквей, но именно одну — в Вифлееме, в честь Рождения Спасителя. Без сомнения, французский ученый узнал не от Шильтбергера об этом благочестивом поступке царя.

169

Заметив, что, по преданию, св. Григорий оставался в яме лет 14 или 15, а не 12, как говорит Шильтбергер, г. Айвазовский присовокупляет, что немецкий автор также ошибочно относнт к позднейшей святой женщине, по имени Сусанна подробности, касающиеся св. Рипсимы, которая, вместе с 33 сподвижницами, претерпела мученическую смерть 5 октября 301 года нашей эры. — Позволю себе однако заметить, что, по грузинским летописцам (Brosset, Hist. de la Georgie etc, 1, 95), княжна Рипсима приняла святое крещение из рук просветительницы всей Георгии св. Нины, дочери Забилона и Сусанны, и что армянские писатели, не без причины, ничего не говорят об этом факте. Бытъ может, в этом-то несогласии преданий обоих народов скрывается причина, по которой Шильтбергер смешал имена Рипсимы и матери св. Нины.

170

"Тиридат", говорит г. Айвазовский, — "никогда не был в Вавилоне и никакой языческий народ не был обращен им в христианство". Стоит однако взять во внимание то обстоятельство, что Халдеи или несториане курдистанские, резко различающиеся от Армян как по своему языку, так и по нравам, также питают глубокое уважение к св. Григорию Просветителю.

Последний был послан Тиридатом в Кесарею в Каппадокии, для посвящения в епископы св. Леонтием, митрополитом сего края. "Так должен был выразиться Шильтбергер, замечает г. Айвазовский, — "вместо того, чтобы сказать, что св. Григорий был избран главою армянской церкви самим королем".

171

К этому месту в сочинении Шильтбергера г. Айвазовский прибавляет следующие данные: Агафангелос, секретарь царя Тиридата, и Зиновий, ученик св. Григория, говорит о путешествии, предпринятом, будто бы, обоими (т. е. Григорием и Тиридатом) около 318 или 319 года, в Рим, чтобы видеться с императором Константином и папою св. Сильвестром, и чтобы с ними заключить какой-то дружественный договор. Проведши месяц в Риме, они возвратились бы оттуда в Армению, осыпанные почестями. Моисей Хоренский, католикос Иоанн, Стефан Ассолик и другие армянские историки, писавшие раньше XI века, повторяют только слова Агафангелоса. Уже впоследствии, т. е. во время первого и второго крестовых походов, к этому повествованию были прибавляемы разные подробности, исполненные преувеличений и небылиц в роде тех, какие встречаются у Шильтбергера; была даже выдумана и обнародована уродливая (по слогу и по смыслу) грамота, на подобие тех, которые входят в состав известных лже-декреталий. Грамоту эту, названную по армянски Тугт-ташанц ("tought-schantz convention"), выдавали за текст мирного договора, заклоченного между Константином и Тиридатом, Сильвестром и Григорием.

Из этой вымышленной грамоты армяно-католики и даже некоторые простодушные Армяне (quelques Armeniens de bonne foi) почерпали правила и подробности, отчасти приведенные Шильтбергером.

Не осмеливаясь нисколько усомниться в точности ученых замечаний г. архимандрита, я, вместе с тем, считаю уместным присовокупить к ним, что Шильтбергер нисколько не виноват, если не узнавал лжи в том, что чистосердечные туземцы, которые даже не были католиками, признавали за истину, и что тем более должно было казаться неоспоримым армяно-католикам, число и религиозное усердие коих тогда было значительнее, чем ныне.

172

Избрание армянского патриарха никогда не зависело от кого бы то ни было, кроме самих Армян (Айвазовский).

173

По Кантемиру, слово Текфур, или Текьюр (Tekiour) есть ничто иное, как испорченное греческое του κυριου; "хотя", прибавляет он, — "Турки, до взятия Константинополя, преимущественно применяли к византийским императорам название Текфур, т. е. владетель города". При всем том Шальтбергер едва ли ошибся, утверждая, что слово Такавор, которое он хотел передать нам своим Такхауер, на армянском языке значит царь, хотя Турки этим словом преимущественно означали владетелей Константинополя.

174

Армяне вполне убеждены в том, что они ничего не изменяли в догматах, полученых ими от св. Григория, и по сей именно причине различаются от армяно-католиков наименованием Григориан (Айвазовский).

175

Священник готовит несколько хлебов, но освящает лишь один из них и всегда непременно один, во время приготовления теста, читает псалмы и молитвы. Один только священник читает обедню, другие же участвуют лишь как диаконы, когда не достает последних.

Г. Айвазовский, со слов которого я перевел эти поправки ошибок Шильтбергера, присовокупляет: "On voit par la aussi, comme par ce qu’il dit immediatement apres, qu’il parle de la messe basse des armeniens-catholiqnes." Но это-то именно показывает, что последние составляли большинство в тех армянских общинах, среди коих по крайней мере Шильтбергеру случалось побывать.

176

В настоящее время все они стоят в большей или меньшей близости от алтаря.

177

Мною пропущен перевод следующих слов в издании Неймана: Sie machent vil gevartiezi unsere geloubes. Места этого недостает у Пенцеля, равно как в прежних изданиях, как мы узнаем от Кёлера, который, хотя и взялся исправить ошибки Неймана (р. 372), тем не менее довольствуется включить в число их приведенные слова (р. 374), с присовокуплением вопроса, чтобы они значили: Was ist gewartiezi? В невозможности решить этот вопрос, я принужден был оставить это слово непереведенным. Сколько мне кажется, Шильтбергер хотел им дать знать, что армянская церковь много заимствовала от католической, или, по крайней мере, сходствовала с ней по своим обрядам и символам (Wahrzeichen).

178

По изданию 1814 года, Шильтбергер здесь прибавляет, что Армяне наблюдают великий пост в течении пятидесяти дней.

179

Армяне, подобно православным и католикам, празднуют 13 декабря память св. мученика Авксентия, но не обязаны поститься неделю в честь его (Айвазовский).

180

Шильтбергер здесь смешивает св. апостола Иакова с святым Иаковом, епископом нисабиским, современником и близким родственником святого Григория просветителя. В честь пресвятой Богородицы, Армяне постятся в августе одну неделю, а не две (Айвазовский).

181

Св. Сергий, по-армянски Саркис, — мученик, коего память празднуется за две недели до великого поста. По православному служебнику, его праздник падает на 2 января, а по католическому — на 24 февраля (Айвазовский).

182

Память св. Сергия, равно и разных других святых, действительно, празднуется по субботам, но есть многие, которым празднуют по понедельникам, вторникам и средам (Айвазовский).

183

Это бывает единственно по той причине, что празднование величайших торжественных дней начинается с предыдущего дня, в особенности на востоке (Айвазовский).

184

У Армян нет поста для двенадцати апостолов; латинская же молитва Аvе Маrіа поется только Армянами-католиками. Та молитва, которая читается в армянских церквах раз в году, а именно в день Благовещения пресвятыя Богороднцы, есть гимн, в котором повторяются слова, сказанные ей ангелом (Айвазовский).

185

Можно сказать, на оборот, что нерасторгаемость таинства брака с давнейших времен была предписана Армянам и наблюдалась ими с гораздо большею строгостью, чем друтими христианскими народами (Айвазовский).

186

Это злоупотреблениие никогда не существовало в Армении (Айвазовский).

187

"Правда", говорит г. Айвазовский, — "что в течение недели отправляются ко гробу усопшего, чтобы молиться и бросать горсть земли на гробницу, согласно с церковным уставом; но все остальное, именно постепенное погребение, ложь, подобно языческому обычаю, о котором Шильтбергер говорит тотчас же вслед за этим".

188

Вероятно Шильтбергер хотел сказать, что не только одна икона ставится над алтарем, но несколько.

189

Недоумение, в которое тут впал Шильтбергер, происходит от того, что священник два раза благославляет прихожан: первый раз, когда сам еще находится при алтаре; а потом, сойдя с него, когда уже находится среди присутсутвующих, читая им последнее Евангелие.

190

Прихожане, целуя Библию, говорят тихим голосом: megna astoudzo (я грешен пред Богом), и священником отвечает: да простит тебя Господь. Таков смысл слов, помещенных мною, по исправлении г. Айвазовским Шильтбергеровых asswatz thogu thu miechk.

191

Обедня шопотом ("la messe basse") никогда не была в моде у Армян; но в XIV столетии принята была Армяно-католиками. Армяне молились первоначально за своих собственных царей и за всех христианских владетелей в совокупности; но никогда — в частности за римского императора (Айвазовский).

192

Явно, что и тут Шильтбергер говорит об Армяно-католиках, потому что, как замечает г. Айвазовский, чтение Евангелия никогда не запрещалось мирянам у Армяно-григориан, у коих существовал и существует также древне-христианский обычай у себя на дому молиться и курить ладаном, в особенностн накануне воскресных и праздничных дней, в случае невозможности идти самому в церковь.

193

Из сказанного Шильтбергером в XXXVI главе явствует, что он под этими шестью вероисповеданиями разумел четыре христианские и два еврейские. Стало быть он с намерением в число верующих не включил магометан, хотя и они в его время имели жительство свое, если не в самом городе, то в его предместьях, на основании права, дарованного им договором 1380 года (Зап. Одесс. Общ. V. 831). Впрочем они еще гораздо ранее пользовались этим правом и только во время частых войн между Итальянцами и Татарами, лишились его. По крайней мере Ибн-Батута застал в Каффе уже мечетъ с минаретом, хотя число его единоверцев было весьма невелико в городе, в гавани которого он насчитывал до 200 судов.

По уставу генуэзских колоний черноморских 1449 года (ibid. 763) обитавшие в городе Татары не состояли под ведомством Титана (Titanus seu Vicarius Canlucorum), т. е. Тудуна ханских подданных, как уже заметил г. Юргиевич. Быть может этот сановник занимал упомянутое еще в уставе 1316 года (De la Primaudaie, 1. с. 364) "palacium Sadoni", находившееся вне стен Каффы, подобно дому, принадлежавшему некогда, по мнению г. Юргиевича (Зап. Од. Общ. V, 712) некоему Викентию де Камалия. Замечу однако кстати, что загадочные слова в уставе 1449 года "a domo quondam viaisse de Camalia" могли также означать квартал, населенный простолюдинами. По крайней мере Иоанн Мариньола (I. с. 83) говорит, что в его время Евреи и мужики, а в особенности те из них, которые носили тяжести и носилки, назывались камаллами; что же касается упомянутых Шильтбергером (в приведенной главе) четырех зависевших от Каффы городов, то я забыл выше заметить, что он под ними мог разуметь Гурсуф, Партенит, Ялту и Алушту, так как консульства Gorzonii (вероятно описка вместо Gorzovii), Pertenice, Ialite и Lusce были подведомственны централъному правлению в Каффе.

Как по местоположению своему, так и по историческим воспоминаниям, все онн принадлежат к интереснейшим пунктам столь замечательного в обоих отношениях южного берега Тавриды. В Алуште и Гурзуфе ныне еще видны развалины крепостей Алустон и Гураивитов, построенных Юстинианом, равно как и, именно в Гурзуфе, хорошо сохранившаяся башня генуэзская. По Тунману (1. с. 355) место это, в последствии названное Урзова или Курзуф еше в VIII веке было торговым городом, тожденным, по Кёппену (1. с. 184) с городом Гарура, помещенным Эдризием между Бертабитою и Джалитою, т. е. Партенитом и Ялтою, подобно тому как упомянутый им же город Салуста совпадал с Алуштою.

В актах патриархата Константинопольского говорится о греческих приходах в Ялите, Алусте и Парфените, родине св. Иоанна, епископа готфского, имени которой недостает на морских картах итальянских, в коих за то около места ею занимаемого, отмечена гавань Пангрополи (pangropoli), о которой не упоминает устав 1449 года. Напротив того, Алушта постоянно на картах является под формою Iusta (austa, Iusto etc), тогда как Ялта и Гурзуф легко узнаются в именах galita (etalita) и gorcovi, отмеченных только в некоторых из них. О Гурсуфе еще припоминают Барбаро, у которого он назван Грузуй (Grusui) и — Никитин, когда говорит, что, на пути своем из Балыкаев в Каффу, был занесен к Ткързофу где стоял пять дней (Полн. Собр. Р. Л. VI, 354).

Впрочем, так как Генуэзцам принадлежали еще в Крыму поселения, гораздо замечательнее приведенным, и так как тамошние консулы также зависели более или менее от Каффинского, то могло статься, что Шильтбергер собственно хотел говорить о них. В этом случае под четырьмя городами он мог разуметь Солдаю (Судак), Чембало (Балаклава), Воспро (Керчь) и Ло-Коппа или Копарио, который доныне не отыскан, по всей вероятности должен был находиться в окрестностях Темрюка. Из устава 1449 года (Зап. Од. Общ. V 804) видно, что Генуэзцы оттуда, кроме соленой рыбы и икры (cavealia), вывозили невольников (capita), выменяемых ими у Черкесов на другие товары именно на рубахи (raubas seu bocassinos), которые по сему именно соделались у них мерилом ценности (De la Primaudaie, I. с. р. 236.

194

Под городом "sant masicia" Шильтбергер разумел древний Амастрис, ныне Амасера, коего стены и башни еще припоминают, характером их архитектуры, что они были построены Генуэзцами. Эпоха их водворения в этом месте нам неизвестна. В 1346 году Амастрис еще принадлежал Палеологам, а перед тем уже входил в состав Никейской империи. Во всяком случае, он был уступлен Генуэзцам до 1398 года, так как они тогда имели уже там своего консула (Heyd, Die ital. H. col. am Schw. M. 1. с. XVIII, 712); Клавихо (р. 80), который несколько лет позже был проездом в "Samastro'', называет его генуэзским городом и свидетельствует, что в его время там еще сохранилось много древних памятников, что не удивительно, если припомнить, что город этот, обязанный своим именем племяннице Дария Кодомана, в римском периоде до такой степени процветал, что заслужил название Ока Пафлагонии и даже — мира (Paphlagoniae, aut orbis potius ocellum; cf. Ritter, XVIII, 769).

Находившись долго под ведомством центрального генуэзского управления в Каффе, Самастри, уставом 1449 года, был подчинен Пере, под властью которой и первоначально состоял, но потом был отделен "propter inopiam et imbecilitatem ipsius Pere'' (Зап. Од. Общ. V, 810). Из этой заметки казалось бы, что водворение Генуэзцев в Самастре последовало раньше, чем думает Гейд, коего мнение только что было приведено. По Гаммеру (H. de l’emp. Oth. II), город был взят Турками в том же походе, в котором они овладели эмиратом Синопс и империею Трапезунтской.

195

Нельзя будет сказать, что Шильтбергер слишком преувеличивает, если приломним описание этих стен греческим автором Мануилом Хрисолором: "Не понимаю", говорит он (Cons. p. 8), — "в чем объем и окружность стен Константинополя не могла бы выдержать сравнения с вавилонскими. Она снабжена была бесчисленным множеством башен, столь больших и высоких, что одной из них было бы достаточно, чтобы удивить зрителя, так поразительны были ширина лестниц и громадность этих зданий". Что же касается до 1001 церкви, то понятно, что Шильтбергер этим числом хотел только дать знать, что их было весьма много, подобно тому, как это делает Клавихо, когда насчитывает их до 3000. Наконец, не надобно ставить в вину Шильтбергеру, что он, пораженный великолепием церкви св. Софии, не оставил нам более точного описания ее архитектуры и внутреннего устройства, тем более, что нетрудно будет пополнить известия, им сообщенные, подробностями записанными его современниками Клавихо, архидиаконом Зосимою и другими русскими паломниками, которые были в положении более выгодном для осмотра церкви amore.

196

Это город Аккерман, так называемый Турками, переводящими славянское имя Белгород, под которым город является в средних веках у русских и польских летописцев, тогда как Молдаване навывали его Четате-альба, Маджары же — Фериевар, а не Фериенар (Ferienar), как сказано, по описке у Длугоша (изд. 1712 XI. 324). Византийцы, наоборот, превратили белый город в черный, именуя его Маврокастрон (Безъимен. в боннс. изд. Льва Диакона, р. 258), исковерканный итальянскими моряками в Мокастро или Монкастро (Moncastro), какое название известно де Ланнуа, Барбаро и другим путешественникам.

Кажется однако, что и сами Греки прежде знали его под названием белого, а не черного города, потому что на его месте должен был находиться город Aspron, о котором говорит Константин Багрянородный (De adm. imp.), хотя и прибавляет, что город этот лежал при Днепре. По крайней мере, не подлежит сомнению, что по ошибке только здесь Днепр занимает место Днестра: ибо, с одной стороны, никакой другой автор не упоминает белого города при нижнем Днепре; а с другой — император присовокупляет, что город, который он имел в виду, лежал на стороне реки, обращенной к Болгарии. Древнее имя города даже не было совершенно забыто Византийцами, с тех пор как они обыкновенно называли его Маврокастрон. Ибо, к концу средних веков, он у некоторых из их писателей упоминается под именами Левкополихнион и Аспрокастрон, и едва ли не это самое имя нам хотел передать Шильтбергер своим "Asparseri". Правда, что у него город этот различается от белого города, "weisse Stadt" — но тут в нашу рукопись должна была вкрасться описка. Так я, по крайней мере, себе объясняю, почему туземное название белого города здесь пропущено, тогда как, по Нюрнбергской рукописи, Шильтбергер из белого города отправляется уже не в Аспарсарай, но прямо в Сучаву, которай тогда была столицею Молдавии или Малой Валахии, как ее называет Шильтбергер.

Еще в глубокой древности, местность, занимаемая ныне Аккерманом, привлекала эллинских переселенцев. Тут обитали Тириты времен Геродота, вероятно в городе Офиусе, который по свидетельству Страбона, в его уже время не существовал. Здесь затем возник город Тира или Тирас, вероятно тождественный с городом Турисом, уступленным Юстинианом, в 546 году, Антам, которыми он и был переименован в Белый город, едва ли не тождественный с команским городом Аклиба, который, по Эдризи (пер. Iaubert), лежал при устье Днестра и наименованием своим припоминает турецкие слова ак и лива (санджак, уезд), под которыми скрывается, быть может, половецкое название белого города Шильтбергера.

197

Под Белою Россиею Шильтбергер разумел явно восточвую часть Галиции, обыкновенно называемой, по городу Червену, Червенною Россиею, которую иностранцы обратили в Красную (Карамзин, I пр. 431). Не должно однако думать, что Шильтбергер смешал тут красный цвет с белым, поелику, кроме меньшей Белоруссии, ему должна была быть известною другая, большая. Под сей последней он только мог иметь в виду нынешнюю со включением всей при-Днепровской Руси, вошедшей в состав великого княжества Литовского, а не государство Московское, которое он просто называет русским царством (das kungrich zu revschen), прибавляя впрочем (стр. 107) что оно платило дань Татарам (das ist och zinsbar dem tartarischen kunig). Если даже допустить, вопреки Карамзину (II, пр. 262 и 384), что Татищев не от себя применил к владениям основателя Москвы и сына его Андрея, т. е. к Ростовской и Суздальской области, наименование Белой России, хотя и в значении великой или древней по смыслу сего слова в языках восточных — то их преемники под игом Монголов, без сомнения, отказались от этого титула, принятого затем снова только Иоанном III (Карамзин, VI пр. 598).

Подобно Русско-Литовскому княжеству, та часть западной Руси, которая была присоединена к Польше Казимиром Великим, т. е. восточная Галиция, во времена Шильтбергера, была совершенно независима от Татар, а потому к ней также приходилось бы наименование Белой-России; если же, кроме того, наш путешественник называет ее меньшею, вместо Малой, то он и тут совершенно прав. По крайней мере, еще в 1335 году, праправнук Даниила Романовича, Георгий, живший то во Владимире, то во Львове, в грамоте к великому магистру немецкого ордена, писался природным князем и государем всей Малоросии: totius Russiae Minoris (Карамзин IV, пр 276). Что и за границею Галиции тогда была почитаема частью Малороссии, видно из следующих слов Марино Санудо, в письме от 13 октября 1334 года к французскому королю Филиппу VI: Russia minor, quae confinat ab occidente cum Polonia, a meridie autem Ungaria etc. (Kunstmann, Studien ueber Marino Sanudo etc, Muenchen, 1855, p. 105).

Замечу кстати, что в этом же письме, в числе зависящих от Татар народов, упомянуты Готфы с небольшим числом Аланов (Gothi et aliqui Alani) в Галгарии, Galgaria, явно вместо Газарии, т. е. Хазарии, так что я не ошибся в своем предположении, что страна эта именно приводится в титуле Бурсбая, переданном нам Шильтбергером.

198

Сказав, что считал лишним прибавитъ к своему изданию армянское и турецкое "Отче наш" которым оканчивается рукопись Гейдельбергская, г. Нейман присовокупляет: Hingegen muss Schiltberger das Verdienst bleiben, dasz er es war, welcher zuerst auf den Gedanken kam, das Vaterunser als Sprachprobe auf und hinzustellen.

Я далек от мысли, что мне удалось раскрыть все прочие заслуги, оказанные Шильтбергером науке. Довольно с меня, если я успел убедить любителей истории вообще и нашего отечества в особенности в том, что им более чем прежде придется отныне удостоить овоего внимания правдивое, хотя и наивное, повествование, оставленное нам мужем, участвовавшим в столь многих походах Баязита, Тамерлана и Едигея, — о путевых впечатлениях и приключениях своих в странах, которые теперь по большей части входят в состав Российской Империи, или от нее более или менее зависят

199

Что подобно Никофсии грузинских летописей, упомянутый Константином Багрянородным город Никопсис не мог совпадать с Анакопою, тому служит еще доказательством то обстоятельство, что Никопсис принадлежат к эпархии Зихийской (Hier. etc. ed. Parthey р. 58), между тем как Акакова, явно тождественная с абхазским замком Анакуфен, о котором говорит Кедрин под 1033 годом, лежит между Сухум-кале и Пицундую, а по сему самому, по всей вероятности, состояла под ведомством католикоса абхазского. К числу их принадлежал Евдемон, упомянутый в греческой надписи XVI столетия, сохранившейся в пицундской церкви, построенной Юстинианом (Brosset, Hist anc. de la Georgie, I, 213).

По Иосселиану (Грузия и Армения, С, II. 1848, 304), по которому эта надпись относится даже к 1320 году, можно еще видеть в православной часовне пицундской Генуэзской колокол, на котором названы лик Богоматери, Вероника с убрусом, епископ с латинской митрою и год 1529. Итак кажется, что даже после прекращения владычества Генуэзцев на Черном море, некоторые из их соотечественников оставалась на Восточном его берегу, подобно тому, как в Каффе и Тане.

200

По примеру г. Гейда (1. с. XIX 175; cf. мои Notices etc) я отнес пребывание Ибн-Батуты в Судаке к 1334 году. Но дело в том, что он уже оттуда отправился в Константинополь, и там еще застал в живых старого императора (II р. 427, под которым он должен был разуметь умершего в 1332 году Андроника II, деда тогда царствовавшего Андроника III, а не отца, как он говорит по недоумению, поелику сей последний, т. е. Михаил IX, умер еще в 1320 году. Если же арабский путешественник (1. с. 441), своего старого императора называет не Андроником, но Георгием (Djirdjis), то это переименование его легко объяснилось бы тех, что отказавшийся от престола император тогда уже был монахом, — если бы только позволено было допустить ошибки со стороны тех авторов (Rehm, 1. с. IV, 3 р. 245), по которым монашеское имя императора было Антоний.

Так как Ибн-Батута прибыл в Судак уже по возвращении своем из Азака, то и оказывается, что он находился в последнем городе до водворения в нем Венецианцев, а не в 1334 году, как мною выше (XXII, пр. 1) было замечено. И так нельзя винить его в неточности за то, что он, хотя и говорит что Генуэзцы и другие народы посещали Тану ради торговли, не упоминает о тамошней фактории Венецианской, основанной в 1333 году.

201

Об этой мечети говорит, три года спустя, итальянский путешественник Фрескобальди (Ibn-Batoutah, изд. Defremery, I, Appendice р. XLII), примечая, что служившие в ней сарацинские священники даже получали свое содержание от настоятеля монастыря, которого он, по справедливости, называет архиепископом. Последний кроме того должен был давать по одному хлебу в день каждому сарацину, коих считалось около тысячи в окрестностях обеих гор, ими называемых святыми. С своей стороны сарацины, подобно христианам всех стран и паломникам, жертвовали много денег в пользу монастыря, в котором находилось тогда до двух сот монахов греческих, коих он называет "calores" вместо calogers (καλογεροι, у Сербов: kaludjer). Таковым мог быть и вышеупомянутый спутник Шильтбергера Иосиф, если только этот "koldigen" был не монах магометанский, но христианский, что легко могло статься.

202

Клавихо (106) уже по выезду из Маку проезжал мимо замка Alinga, а потому крепость Egida, где он переночевал на пути своем из Калмарина в Маку не могла быть Алиндже (см. выше XXXIII, пp. 3), но скорее взятая Тамерланом в 1387 году крепость Adeldjauz (Weil, II, 30).

203

Сказанное мною о поприще сего сражения можно пополнить следующими данными, сообщенными мне г. П. X. Палаузовым со слов одного из его соотечественников, хорошо знакомого с местностями Болгарии, к которому он, по моей просьбе, имел обязательность обратиться письменно по сему вопросу.

Сказавши, что по турецким историкам Кучук-Инеболь (Нигеболи) был укреплен Иваном Шишманом, г. Славейко, издатель газеты "Гайда" в Габрове, переходит к описанию окрестностей Никуби, или Большого Никополя: развалины его находятся в огромной равнине почти в самом русле речки Росицы, притока Янтры, на разстояние 3 1/2 часов от Тернова и 12 от Дуная. Более часа с половиной к северо-востоку от этого места, именно там, где Росица сливается с Янтрою, видны, кроме многих меньших могил, две большие и возле них большое число человеческих костей, почему и г. Славейко полагает, что здесь именно происходило сражение. На этом же месте у подошвы высокого холма — источник и при нем памятник в рост двух человек в роде пирамиды, который обыкновенно называется Дикили-таш (забитый или исправленный камень), а некоторыми — марковыми каменьями. "По аналогии с Варной и другими местами" говорит г. Славейко, "можно думать, что памятник этот, на котором впрочем нет надписи или по крайней мере уже не примечается, воздвигнут в знак победы на самом поле битвы".

По моему же мнению памятник этот мог быть поставлен скорее на том месте, где, еще до начала сражения находилась главная квартира Баязита, и где он затем, по Шильтбергеру и другим свидетелям, велел умертвить своих пленных, чем и объяснилось бы большое число человеческих костей тут находящихся. Собственное же поле битвы пришлось бы таким образом отодвинуть ближе к Шистову, хотя все еще в довольно значительное от него расстояние. По крайней мере мы узнаем от Шильтбергера, что Сигизмунд отправился на встречу Туркам на милю от осажденного им города, а протяжение это должны считать, разумеется, не от центра его, но от того места в его окрестностях, где находился лагерь короля. Но и в новой своей позиции последний не мог ожидать неприятеля, будучи принужден спешить вперед, вслед за французскими рыцарями, когда последние, увлеченные неуместною пылкостью своею, напрасно отрицаемой биографом маршала Бусико (Petotot, 1. с. VI, 456), напали на передовые отряды турецкой пехоты и таким образом еще более приблизились к главной квартире султана, находившейся не в слишком дальнем расстоянии к С. В. от развалин города, который напоминал Баязиту подвиги римского императора, усыновившего основателя его столицы, да притом, именем своим, как бы предвозвещал его собственную победу.

Понятно по этому, что владетель Рума и християнские его васаллы гордились тем, что сражение ими было выиграно при "Никополе", подобно тому как французский "Ильдерим" считал уместным применить прославленное геройской смертью Густава Адольфа имя Люцена к побоищу, происходившему при соседственной сему городу деревни Грос-Гёршен. Когда же распространилась молва о жалкой участи, постигшей пленных христиан при Никополе, то уже в западной Европе стали воображать, что Турки под этим именем разумели осажденную Сигизмундом крепость Шистов.

204

Следуя Савельеву, я сказал выше (гл. XXV, пр. I), что русские летописцы не припоминают сего хана. Но едвали он не скрывается в "царевиче Тегребердей", который, вместе с тремя другими, Булаком, Булатом и Алтамыром участвовал в походе 1406 года, предпринятом Едигеем, по приказанию султана хана) Булата на Москву (П. Собр. Р. Л. VI, 136), и следы которого на долго остались неизгладимы в пределах Великого-Княжества (Карамзин, V, 335 и пр. 205.

В случае тождества царевича Тегребирдия с царским же сыном Чекре, последний не имел бы надобности искать убежища у сына Миран-шаха до низвержения Джелаль-Эддином Пулада в 1410 году, или даже — брата его Тимура в 1412 г.

Во всяком случае Чекре, до последнего года, не мог возвратиться в Татарию, так как в его свите находился Шильтбергер, а сей последний только после казни Миран-шаха переведен был к Абубекиру, при котором оставался еще четыре года, пока не был им уступлен Чекре.

Из сказанного явствует, что поход, предпринятый Едигеем в Сибирь в 1406 году, был не тот самый, в котором участвовали Чекре с Шильтбергером. Так как уже по возвращении из сего последнего похода Чекре был возведен Едигеем на престол. без сомнения по случаю споров открывшихся в орде между сыновьями его врага Тохтамыша, то и объясняется, почему из числа сохранившихся монет с именем Чекре нет ни одной древнее 1414 года.

Из того, что Шильтбергер говорит о переворотах, случившихся в Татарии в предшествовавших сей эпохе семи годах, т. е. от низвержения Шадибека до воцарения Чекре, не следует, что он был личным их свидетелем: эти подробности могли быть передаваемы ему новыми его сподвижниками, т. е. теми из перешедших на сторону Чекре ханских служителей, которые в них участвовали. В подобных случаях всегда встречаются приверженцы права сильнейшего: невероятно по этому, чтобы таких людей недоставало в Орде.

205

Неистовства, которым передались Турки по взятии Салоники, в подробности описаны Авагностою (De Thessalonicensi excidio narratio, в бонн. изд. Францы 481-528) которого барон Гаммер (пр. 93) обвиняет в том, что он, по ошибке только, в этом случае, упоминает о пр. Феодоре. Но свидетельство византийского автора объясняется следующим местом из записок иеродиакона Зосимы, бывшего в Солуне в 1420 году: "И сподоби мя Христос видети и поклонитися гробу святаго великаго мученика Христова Мироточца Дмитрия и преподобныя Феодоры черноризици, иже непрестанно миро точить, яко от источника текуща от левыя ноги; ту бо лохане стояще, иде-же сбирается миро чрез весь год, о овагажды приидет уреченное время, и тогды сонмают с нее порты, омочены яко в масло мира того, и раздают себе на благословение правовернии Христиане; на нея же воздевают новы порты; она же лежит аки жива суща, послушница бо была в монастыре." В настоящее время мощи ее сохраняются в небольшой церкви св. Феодоры, при которой некогда была женская обитель (Заметки поклонника Святой горы Киев, 1864, р. 386).

206

Нельзя сказать, когда именно было учреждено Генуэзское поселение в Севастополе; известно только, что еще в начале XIV столетия там существовала католическая община с своим епископом. От одного из них, по имени Петр, сохранилось письмо 1333 года, которое он поручил разорившемуся судохозяину Иоакиму из Кремоны для передачи архиепископу кентрбурийскому. В письме своем епископ жалуется на притеснения своих прихожан со стороны Греков, Сарацин и Евреев и на производившийся там постыдный торг невольниками (Kunstmann, Studien ueber Marino Sanudo, Muenchen, 1855, p. 112).

Немецкий издатель сего письма разделяет мнение Лекиена (Le Quien, Or. christ III, index), что епископство севастопольское (о котором также сказано у Райнальда. под 1330 годом) было под ведомством архиепископа султанийского, и в пользу сего мнения приводит следующее место из буллы Иоанна XXII, 1318 года (Bremond, Bull, ord, praed. II, Romае, 1730. fol), написанной по случаю возведения доминиканца Франка из Перуджии, ради его заслуг о миссиях в Персии и Татарии, в сан архиепископа: te ordinis praedicatoram professorem de ipsorum fratrum consilio et dictae potestatis plenitudine, ecclesiae dictae civitatis in archiepiscopum praefecimus et pastorem: curam et administrationem et solicitudinem animarum omnium existentium in eisdem partibus quae subduntur praefati (scil, tartarorum) nec non Caydo et Aethiopiae et Indiae regum seu principum dominiis tibi plenarie committentes etc.

Тогда как Бремон в приведенном Кайдо узнавал город Зайтун, о котором говорит Марко Поло, Кунстман (Die Kenntniss Indiens im XIV I. H. Muenchen, 1863, p. 6) полагает, что здесь скорее речь идет о провинции Катая того же автора, т. е. о Китае. Не увлекаясь так далеко г. Гейд (Die Col. d. R. K, 1. с. 323) в этом dominium Caydo или Chaydo узнает владения монгольского принца Кайду, который к своей оготайской вотчине присоединил часть Джагатая. По моему же мнению папа был еще умереннее, разумея под своим Кайдо — Кайдаков или Кайтаков, по которым его современник Абул-Феда называет весь Кавказ горами Кайтакскими, и в числе коих Шильтбергер и Барбаро еще застали католиков. В 1438 году папа Евгений IV послал туда, по смерти епископа Амвросия, другого, который в булле назван episcopus Atrachitanus (Kunstmann, 1. 1. 31), без сомнения потому, что резиденция его была в городе Тарху. Что в начале XV столетия число католиков было уже довольно велико на западном берегу Каспийского моря, видно по следующему отрывку из буллы Бонифация IX, 1401 года (у Ваддинга, прив. Кунстманом, р. 6): quod retroactis temporibus ad partes orientales quamplurimi devoti viri ordinis fratrum minorum de societate peregrinantium nuncupati Tartariam et mare Bachu pertranseuntes evangelizando apud praefatas partes in Kaydaken patria civitates, scil. Comech, Thuma, Tarchu, Davech, Michaha, una cum castris et villis cum multitudine non pauca ad fidem christianam converterunt.

Если иметь в виду, что соседами Кайтаков были Кумыки, и что последние, еще во время Масуди (ed. Barbier de Meynard, II, 40) исповедывали христианскую веру, то позволено будет искать у них упомянутый в булле 1401 года город "Comech", вероятно тождественный с городом "Cum" или Comesciah, где еще в 1422 году (Кунстман 1. с. 7) находился католический епископ, едва ли не тот самый, которого Шильтбергер застал несколько лет прежде в окрестностях Джулада. Обыкновенною резиденциею этого епископа Кумского был вероятно город Кум-Маджар, упомянутый Абуль-Федою (II, 283) и явно тождественный с большим и красивым городом Маджар посещенным его современником Ибн Батутою (II, 375 seqq), который там застал испанского еврея, греческих факиров и каммергеров ханши (дочери Андроника IIІ) названной им Байялун, быть может, потому, что она была из дома Палеологов.

Развалины Маджара, хорошо известного нашим летописцам под формою "Мощарык", ныне еще видны близ реки Кумы, свидетельствуя, что в старину он отчасти был населен христианами, благотворным влиянисм коих и объясняется уважение, которым тут пользовались женщины, к величайшему удивленно арабского Марко Поло (Ibn-Batoutah, II, 377).

Во всяком случае епископ города "Comesciah", даже после разрушения Маджара Тамерланом в 1395 году, удобнее поместился бы в одном из каменных зданий или "маджаров" до ныне сохранившихся при реке Куме, чем в разрушенном Тамерланом же Испагане, где его иногда отыскивали (Marcellino da Civetta, в Ист. мисс, и пр. IV, р. 479).

Города Thuma и Tarchu — явно Тюмень и Тарку, а по сему самому не слишком будет смело полагать Dawech в области Джевет, выше по Тереку, при его притоке Сундже (Gueldenstaedt, Reisen, изд. Klaproth, 38), реке Севенце летописцев, при которой находился город Дедяков или Титяков, куда хан Менгу-Тимур, в 1278 году, водил с собою в Ясский поход Русских князей и где Михаил Тверской, около 40 лет спустя, был замучен по приказанию хана Узбека. Наконец упомянутая в булле civitae Michaha могла находиться при реке Куме, у подошве горы Машука (ibid. р. 254), или же — в Мишгике (р. 236) притоке Черека, при котором лежит местечко Мохачла, напоминавшее Доссону (Des peuples du Caucase, 23) город Магас или Маас, столицу царя аланского, по Масуди.

Что католические миссионеры могли добираться до этих мест в XIV столетии, покажется весьма вероятным, так как, по свидетельству Клавихо (114) в его время италианские купцы посещали, ради торговли шелком, город Xamahi, т. е. Шемаху, куда я по примеру Кокбepa-de-Moнбpe (в введ. к изд. Mirab. I. Catalani), помещаю учрежденное в 1329 году епископство Semiscata, которое гг. Гейд и Кунстман Hist. pol. В1. ХХХVII, 10, р. 869) ищут в хорасанском городе Мешеде.

Если же подданные Ширван-шаха и Шамхала находились под ведомством архиепископа султанийского, то я в правителях Эфиопии и Индии, которых папа рекомендовал его же вниманию, видел бы царей Абхазии и Грузии, где судя по письму Марино Санудо (Kunstmann, 1. с. 105) к Филиппу VI, вскоре спустя, (1334), их было два, из коих один впрочем был подчинен Татарам. Хотя в этом письме и сказано, что оба государя назывались Давид (faciunt se vocari David), тем не менее кажется что Санудо имел в виду внука или сына (Brosset, Н. de la Georgie, I, р. 640) Давида V, Георгий V, Блистательного, и племянника и соправителя его Георгия VI или Малого. Последнего, наследовавшего отцу своему Давиду VI в 1318 году и скончавшегося, неизвестно где и когда, автор письма мог называть васаллом Татар, поелику дядя его, царствовавший с 1308-1346 год, был самостоятельным владетелем Грузии и Абхазии.

Уже выше было замечено, что страна сия в те времена была часто смешиваема с Абиссиниею. Приведу однако еще один пример: нам положительно известно, что францисканец Людовик из Болоньи хлопотал, в 1457 году, в Грузии и Абхазии, о крестовом походе против Турок (Brosset, Addit. 407); между тем у Ваддинга (прив. Кунстманом, Die Kenntn. Ind. р. 31) сказано, что в том же самом году тот же самый легат папский был отправлен из Персии в Абиссинию. Неудивительным было бы по этому, если бы в папской канцелярии также было применяемо к Абхазии классическое наименование Абиссинии, тем более, что это случилось бы не в первый раз. Так на пр. должно разуметь не Абиссинцев, но Абхазцев, под Эфиоплянами, упомянутыми в следующих двух грамотах Инокентия IV, 1245 и 1253 годов (Theiner, Vet. mon. hung. I, 193 и 223):

1). Dilectis filiis fratribus de ordine fratrum minorum in terris Sarracenorum Paganorum, Graecorum, Bulgarorum, Comanorum, Ethyopum, Syrorum (может быть Сиргеранцы, или же обитатели Ширвана) Iberorum, Alanorum, Gazarorum, Gothorum, Zicorum, Ruthenorum, Iacobitarum, Nubianorum, Nestorianorum, Armenorum, Indorum, Me?olitorum (Moxel у Рубруквиса, Мокша etc.

2). Dilectis filiis fratribus ordinis Praedicatorum interris Sarracenorum paganorum, Graecorum, Bulgarorum, Cumanorum, Ethyopum, Syrorum, Iberorum, Alanorum, Gazarorum, Cotharum (ср. выше: Gothorum, но также Cathos у Плано Карпини, ed. d'Avezac, 352, может быть Кайтаки), Tartatorum, Zichorum, Ruthenorum, Iacobitarum, Nubianorum, Georgianorum, Armenorum, Indorum, Moscelitorum, Ungrorum majoris Ungarie (Башкиры), Christianorum captivorum (у Монголов).

Что же касается слова India, следующего в булле 1318 года непосредственно после Эфиопии, то оно могло тем легче попасть в рукопись вместо Iberia или Іvаria (у Санудо), что, по тогдашним понятиям, Абиссиния была причисляема к Индии; что Абхазию действительно находилась в тесной связи с соседственной ей Иверией (Грузии) и что, наконец, современники писца не могли себе давать отчета в том, где именно находилась резиденция "пресвитера Иоанна, великого патриарха Индии и Эфиопии": при Черном ли море, или же — при Чермном.

Все это однако еще не доказывает, что епископ севастопольской Петр состоял под ведомством архиепископа султанийского. По крайней мере есть доказательство, что в том же самом году, в котором он писал архиепископу Кентрбурийскому, эпархия его была подчинена архиепископу Воспорскому, подобно эпархиам Трапезунтской, Херсонской, Пераской и Каминской (Theiner Vet. mon. Pol. et Lith. Romae, 1860, I, р. 347).

Последняя, как известно, была учреждена в 1318 году, стало быть одновременно с изданием вышеприведенной буллы об архиепископе султанийском, которого я из Персии переселил бы охотно также в Крым, по причинам, обсуждение коих представляю лицам, имеющим под рукою все источники и вспомогательные средства для решения сего вопроса.

По Кунстману, приведенному Гейдом (1. с. 304) Лекиэн и другие авторы превращают неоднократно католических епископов или легатов, назначаемых в XIV столетии в Балаклаву (Cembalo) в Пекинским (Chanbaligh). Так, на пр. Марцеллино да Чивеца, приведен. Кунстманом (Die K. Ind. р. 12) думает, что францисканец Николай из Тиволи послан был в столицу небесного царства, потому что папа Мартин V назначил его в 1429 году апостолическим нунцием in Caffen, Chien, Metellin, Sollagen (Soldaia), Cimbalien et Samastrien, civitatibus et dioecesibus, ac in terra Perae Constantinopol. dioecesis etc. Я также имел случай показать, что Лекиэнь вероятно ошибочно видел архиепископа султанийского в брате Бонифации, переведенном в 1393 году из sedes vernensis (Варна) в ecclesia soldanensis, т. е. в Солдаю или Судак, где еще Рубруквис застал епископа, вероятно армянского.

Но без сомнения в городе этом вскоре спустя было учреждено и епископство католическое, поелику уже в 1287 году Венецианцы тут имели консульство, между тем как, по свидетельству Абул-феды, город Судак, в начале XIV столетия, развитием своей торговли мог еще состязаться с Каффою. Уже в двадцатых годах того же века начались в Сугдее ужасные гонения христиан со стороны сановников хана Узбека, к которому папа обращался тщетно с просьбами о восстановлении в городе прежнего порядка вещей (Зап. Одесс. Общ. V, 600 seqq).

В 1331 году большая часть города была еще в развалинах, по свидетельству Ибн-Батуты (II, 415, который там уже не застал христиан,. кроме небольшого числа греческих ремесленников.

В Керчи, напротив того, во время его проезда (id. 355; cf. Abulfeda, II, 321 и Thunmann, 365) еще преобладали христиане, в числе коих не могли не находиться и католики, по крайней мере с тех пор, когда Итальянцы получили от Узбека право учредить свои конторы в Тане (Венецианцы в 1333 году, а Генуэзцы еще прежде см. Not. conc. les col. it. exk Gazarie).

Легко могло статься по этому, что папа решился перевести в Керчь упраздненную кафедру Солдайскую и что первый архиепископ воспорский, доминиканец Франциск из Камерино, был даже одно и тоже лицо с изгнанным из своей епархии первых архиепископом султанийским, доминиканцев же Франком из Перуджии (провинция). С этою догадкою можно согласовать известия, что архиепископами персидской Султании были назначены: в 1323 году Вильгельм Адам, а в 1329 — Иоанн де Кор.

Если же епархия севастопольская в 1333 году была подчинена архиепископу Воспорскому, то и должно думать, что в 1318 году Абхазия с прочими прикавказскими областями была поручена надзору архиепископа, коего резиденция находилась не в Персии, но также в Крыму, тем более, что помянутые области, подобно полуострову, были подвластны Джучидам, тогда как Султание была столица враждебных им илханов из дома Гулагу.

Для предупреждения недоумений замечу еще, что эпархия солдайская была восстановлена уже после занятия города Генуэзцами в 1365 году, и что по сему самому толкователям решений папских снова представился случай отыскивать епископов солдайских, подобно балаклавским и кавказским, в глубине Азии, in partibus infidelium. Не принадлежали, случайно, к числу первых, подобно вышеприведенному епископу варнскому, его преемник, доминиканец Иоанн, который, в 1400 году, из Нахичевана был перемещен, по мнению Давезака (Rel. des Mong. 113), в Зултание. По крайней мере странно, каким образом папа мог послать архиепископа в разрушенный Тамерланом город, когда, несколько месяцев позже, как видно из приведенной буллы 1401 года, другим монахам было поручено противудействовать успехам монгольского завоевателя.. С другой стороны правда и то, что в 1403 году архиепископ султанийский "Маrhasia" Иоанн был послан Тамерланом к французскому королю Карлу VI, и что, в числе подведомственных архиепископу султанийскому эпархий упоминается под 1423 годом нахичеванская, а под 1404 даже каффинская (Kunstmann, I. с. 5). Но, если тут действительно говорится об архиепископе Султание персидской, то епископом каффинским, быть может по ошибке, назван назначенный в Касвин, величайший город на торговом пути между Тебризом и Самаркандом, по свидетельству Клавихо, у которого (202) он называется Casmonil.