Пути развития химии. Том 1. От первобытных времен до промышленной революции

Химия или златоделие?

В этой главе мы рассмотрим следующие периоды развития химических знаний: алхимии — от 400 г. н. э. до XVI в., иатрохимии (медицинской химии) — от XVI до XVIII в. и флогистонной химии — от начала до конца XVIII в.

Под "алхимией" обычно подразумевают область исследований, цель которых состояла в получении золота и серебра из неблагородных металлов. В течение более тысячи лет несмотря на все неудачи алхимия стремилась к поставленной цели. С таким же поразительным упорством пытались отыскать, наверное, лишь эликсир жизни и вечной молодости. Алхимией занимались не только искренне желавшие постигнуть тайны природы ученые, но и одержимые бредовой идеей, и сумасшедшие, и мошенники, и неудачливые пророки. Немало людей различных эпох отдали не только целые состояния, но и всю жизнь, чтобы добиться успеха в получении золота. Приостановить "алхимическую эпидемию", разуверить общество (а не только алхимиков) в возможностях "златоделия" было весьма нелегко, как писал Иоганн Христиан Виглеб в конце XVIII в. [7, с. 2]. К тому же алхимики ссылались на многовековой опыт своих предшественников, и их обычные аргументы в спорах с сомневающимися состояли в том, что "великая тайна" однажды открылась тому-то и тому-то и что те добились успеха. И даже если эти сообщения ставились под сомнение, то считалось все же неопровержимым, что достижение алхимиками их цели возможно. Время шло, и развитие химических знаний все больше показывало слабость представлений алхимиков. Применение новой химической терминологии начиная с конца XVIII в. окончательно разрушило связь химии и алхимии. И в результате 1780-1810 гг. стали последними для алхимии, которая перестала существовать как область человеческой деятельности [24]. Еще во второй половине XVIII в. проходили сенсационные "сеансы получения золота" перед влиятельными особами — королями и князьями, а уже в XIX в. ни один серьезный химик не занимался алхимическими проблемами.

Спустя полвека после того, как противоборство химии и алхимии завершилось победой первой, немецкий историк химии Герман Копп писал об алхимии: "Во время этой эпохи цели химии все еще не истинны, задачей является превращение с помощью химических процессов неблагородных металлов в благородные — золото и серебро; это направление работ было господствующим в рассматриваемую эпоху и определило ее название". Продолжая характеризовать периоды развития химии, Копп писал: "Эта новая эпоха, называемая алхимией, начинается с середины IV в. и длится приблизительно до первой четверти XVI в., от появления первых алхимических представлений до возникновения "медико-химического" учения Парацельса" [11, с. 40]. Однако Копп не учитывал того, что было установлено химиками XVIII в. Во-первых, поиски химических способов получения золота были особенно распространены в Европе, начиная со времени Парацельса и до XVIII в. Таким образом, термин "алхимия" по определению Коппа должен характеризовать именно этот период. Однако Копп считал, что с Парацельса начинается новая эпоха — эпоха иатрохимии (медицинской химии). Во-вторых, Копп не упоминал о том, что в эпоху алхимии исследователи ставили перед собой и другие цели, помимо превращения неблагородных металлов в благородные или создания "эликсира жизни". В-третьих, Копп не принимал во внимание следующие обстоятельства. Понятия "поиск золота" и "алхимия" были приравнены друг к другу только в начале XVIII в. Это было сделано для того, чтобы охарактеризовать порочную тенденцию в развитии химических знаний и преодолеть ее.

Лишь в конце XVIII в. одержали верх исследователи, называвшие себя "химиками", которые под алхимией понимали только поиски способов получения золота. Таким образом, "химики" стремились отделиться от тех, кто видел высшую цель экспериментов в получении "философского камня" и "великого эликсира", которые должны были помочь превратить в золото неблагородные металлы или продлить жизнь [25, с. 37 и сл.]. Для того чтобы освободиться от "златоискательского" балласта в химических теориях и практике, со второй половины XVII в. название "алхимия" начали заменять словом "химия" [26, с. 2 и сл.].

Проводя периодизацию истории развития химии, Г. Копп прослеживал связь между основным направлением совершенствования химических знаний и целями, поставленными исследователями. Но эту задачу Копп пытался решить, анализируя лишь внешние, нередко "одноплановые" характеристики развития химических "знаний. В отличие от ряда его последователей Копп видел несовпадение прогнозируемого им и реального развития химии. Эти несоответствия проявлялись при использовании предложенных им принципов периодизации к анализу истории химии. Неудивительно, что при оценке ряда фактов Копп испытывал немалые затруднения. Например, он не мог объяснить развитие алхимии и ремесленной химии в эпоху иатрохимии. Копп не смог обнаружить также причину нарушения взаимосвязей между отдельными направлениями химии в различные эпохи ее развития. Копп не обратил внимания на то, что характер таких взаимосвязей в значительной мере определяется ходом развития химии.

Учитель Германа Коппа Юстус Либих иначе оценивал алхимию. "Лишь незнание химии и ее законов позволяет с большой иронией относиться к алхимии,- писал он. У многих людей вызывает удивление то, что в течение более чем тысячелетнего периода развития многие эрудированные и одаренные ученые, как, например, Бэкон Веруламский, Спиноза, Лейбниц, придавали значение алхимии, лишенной, казалось бы, всяких корней, любого научного основания" [1, с. 36]. Либих обратил внимание на то, что алхимики создали многие важные химические аппараты, разработали новые методы проведения процессов. Современная химия применяет целый ряд веществ, впервые выделенных алхимиками: серную, соляную и азотную кислоты, аммиак, многие соединения металлов, этиловый спирт и эфир, берлинскую лазурь, фосфор и др. "Алхимия,- писал Либих,- есть не что иное, как химия. То, что алхимию постоянно путают с попытками получить золото химическим путем в XVI-XVII вв.,- величайшая несправедливость. Среди алхимиков всегда было немало настоящих исследователей, которые искренне заблуждались в своих теоретических воззрениях, хотя были и многоопытные злато делатели, преднамеренно обманывавшие окружающих. Алхимия была наукой, тесно связанной со всеми областями химических ремесел. Открытия алхимиков Глаубера, Бёттгера, Кункеля можно поставить в один ряд с крупнейшими научными достижениями нашего времени" [1, с. 36].

В этой книге понятие алхимия будет использовано в соответствии с его историко-химическим значением, т. е. под алхимией будем понимать в соответствии с данным Шталем[37] определением направление развития химических знаний, основной целью которого было получение "эликсира жизни" или благородных металлов из неблагородных. Однако было бы несправедливо вслед за очень многими "антиалхимистами" XVIII в. и даже некоторыми современными учеными пытаться рассматривать алхимию, лишь как ошибочную попытку добиться конкретных практических целей на основе мифологических представлений. При этом выпадают из рассмотрения важные для анализа развития химии мировоззренческие вопросы алхимии. Хотя сейчас представляется и невероятным, но в использованных алхимиками мифологических положениях содержалось рациональное зерно, которое привело к накоплению знаний, важных и для химии сегодняшнего дня. Нельзя забывать, что развитие алхимии протекало наряду с совершенствованием ремесленной химии и фармации. Представления алхимиков были тесно связаны также с натурфилософскими системами и, конечно же, внесли свой вклад в развитие теоретических воззрений химии. Кроме того, трудно переоценить вклад алхимиков в развитие техники химического эксперимента.

Такое многообразное "врастание" алхимии в науку и культуру средневековья очень затрудняет стремление выделить для рассмотрения алхимию, отграничив ее от химии, а также от иных сфер духовной и практической деятельности человека. Это связано с тем, что в старинных книгах по алхимии сведения о ремеслах, экспериментах, философские и алхимические теории приводились обычно вперемежку. При этом алхимическое направление часто представлялось главенствующим, "высшим" в химии. Но даже в первые века нашей эры некоторые известные и талантливые ученые выступали против алхимии, считая недостижимыми цели, которые она ставила перед собой. Однако мало кто из их современников разделял эти взгляды. В обществе сложилось мнение, что аргументы алхимиков неоспоримы и опровергнуть их невозможно. Важной опорой алхимии было широко распространенное до XVIII в. учение Аристотеля, которое допускало возможность взаимопревращения элементов. Развитие химических ремесел, казалось, подтверждало эту возможность. Например, считалось, что при смешении меди, ртути и олова в результате превращения металлов получалось серебро. На самом деле при этом образовывался сплав, цветом и твердостью похожий на серебро.

Чрезвычайно трудно изучать алхимическую литературу. Многие термины в книгах и рукописях по алхимии имели условное значение. Это делалось для того, чтобы сохранить в тайне проведение важнейших реакций. Зачастую невозможно установить, кто является подлинным автором сочинения. Нередко авторы таких трактатов вместо собственного имени указывали на титульном листе имена выдающихся ученых. Например, Болос из Менде (города в дельте Нила) в III в. до н. э. написал сочинение "Физика и мистика" под именем Демокрита. Лишь в XX в. благодаря исследованиям Макса Веллмана удалось установить настоящего автора этой работы.

Болос написал и другие труды, которые он выдавал за древнейшие сочинения "тайного искусства". Едва ли это можно считать преднамеренной фальсификацией. Скорее всего это было данью культурно-исторической традиции. Во времена Болоса проявлялось сильное взаимное влияние персидской, древнегреческой и, возможно, вавилонской культур. Ссылки Болоса на персидского пророка Останеса подтверждают это. Вероятно, Болос стремился привлечь к своим сочинениям внимание представителей других культур, подписав их именем известнейшего натурфилософа. Чрезвычайно важными для развития алхимии были три вида изменений металлов, приведенные Волосом (упоминание о них встречается также в Лейденском и Стокгольмском папирусах). Болос установил следующее:

1 поверхности неблагородных металлов поддаются такой обработке некоторыми веществами, что на них можно нанести тонкий слой благородных металлов;

2 существуют лаки, придающие поверхностям золотой или серебряный блеск;

3 возможно получение сплавов, внешне напоминающих золото или серебро.

В первые века нашей эры появляется уже целый ряд алхимических трактатов. Некоторые из них приписываются легендарной Марии Коптской, другие — Клеопатре Египетской. В первых описываются аппараты для перегонки — сосуды с трубами для подачи и отвода жидкостей. Клеопатру считают автором сборника рецептов получения золота ("Хризопея"). С 350 по 420 г. в Александрии жил алхимик Зосима, христианин-гностик из Египта[38]. Сохранились фрагменты его энциклопедического труда, обобщающего знания древних о природе. Они написаны в виде посланий, адресованных женщине. Часть их объединена в трактат "О силе".

Химические аппараты из древнейшего химического трактата 'Алхимия' Зосимы (III или IV в. н. э.)

Основные понятия и описания способов превращений веществ в алхимической литературе не только не ясны современному химику, но и кажутся ненаучными. Однако не следует забывать, что люди, жившие около 1500 лет назад, иначе относились к природе и по-другому оценивали возможности своей деятельности. Они верили в существование сверхъестественных сил, верили в духов, силу заклинаний, во власть звезд над человеком. Они стремились к духовному единению с природой, чтобы их "бренное" существование на земле превратилось в вечное в "иных мирах".

После походов Александра Македонского (с 323 г. до н. э.) начался оживленный обмен материальными и духовными ценностями между греческой, египетской, персидской, вавилонской, индийской и, вероятно, даже китайской культурами. Разностороннее взаимопроникновение и переработка культурных ценностей в различных районах земного шара — сложная историческая проблема. В наши дни установлены взаимосвязи натурфилософских представлений об элементах и их взаимных превращениях с древним вавилонским учением о воздействии звезд на жизнь человека, с древнегреческими мифами о божественном происхождении светил, с халдейскими преданиями о семи небесах и семи богах — повелителях планет, где возникают семь разных по цвету металлов. В древности и в средние века считалось, что земные металлы могут возникать под влиянием следующих планет и звезд: золото — под воздействием Солнца, серебро — Луны, железо — Марса, свинец — Сатурна и т. д. Обозначения планет, принятые в астрологических трактатах, стали поэтому одновременно и символами различных химических элементов. Золото обозначалось знаком Солнца, серебро — знаком Луны, железо — знаком Марса, медь — знаком Венеры и т. д (♂, ♀ соответственно). Число семь считалось магическим. Им определялась продолжительность недели, а некоторые дни недели были названы также именем планет. Эти названия остались похожими на названия планет и до наших дней в языках романской группы.

Алхимики, пытавшиеся превратить неблагородные металлы в золото, использовали в своей практической деятельности достижения металлургии и иных ремесел, а также секреты "златоделателей" и ювелиров. Некоторые представления алхимиков основывались на астрологии. Алхимики надеялись, что "магические" действия, колдовство и заклинания помогут им с помощью фильтрации, прокаливания, перегонки и сублимации получить "чудесные субстанции": философский камень, великий эликсир, красные и белые тинктуры и др. Алхимики считали, что хватило бы всего нескольких гранул или капель этих веществ, чтобы превратить даже большое количество свинца, железа или меди в золото и серебро.

"Существовало множество трактатов, посвященных "трансмутациям"[39]. Их авторы непременно утверждали, что им известны тайны превращений металлов. Во многих рецептах они описывали разнообразные процессы, протекающие в совершенно различных условиях... Для того чтобы придать большую значимость своему "искусству", они писали в книгах, что основателями и первыми учителями алхимиков были мифические персонажи. Начало же этого "великого искусства" они относили к временам, когда на земле были только боги, ангелы и демоны",- пишет И. Штрубе [14, с. 61 и сл.].

Изображение химических аппаратов в сирийской рукописи раннего средневековья. 1 — 'алембик' (аппарат для перегонки); 2 — колба для дигерирования (т.е. длительного нагревания при высокой температуре); 3 — фиала (колба) для дигерирования, помещенная внутри специального сосуда (колокола); 4 — аппарат для сублимации с нагревательной печью; 5 — фиала для дигерирования с последовательно соединенными устройствами для конденсации; 6 — аппарат для обжига; 7 — аппарат для нагрева веществ на 'палитре'; 8 — реторта

Алхимический "дар" приписывался и богам Древнего Египта. Так, например, было выдумано письмо богини и мифической властительницы Египта Изис своему сыну Гору; в этом письме Изис будто бы открыла тайну получения золота. "Мудрый Химес" (или "Хемес") якобы был первым химиком, по имени которого и названа наука. Часто его отождествляли с богом солнца древнего Египта Аммоном-Ра и называли "величайшим, прославленным, известным всему миру Химесом" [14, с. 62].

Идеи и творцы

Болос писал свои труды в начале эллинистической эпохи, а Зосима — в конце. В дошедших до нас фрагментах трудов Волоса впервые мы находим описания способов превращения металлов, о которых впоследствии говорилось во многих алхимических сочинениях. Основным качеством металлов и показателем завершенности их превращений Болос считал цвет. Способы превращения неблагородных металлов в благородные — "трансмутации", по описаниям Волоса, включали четыре стадии:

1 меланоз, или почернение металла;

2 лейкоз, или побеление;

3 ксантоз, или пожелтение;

4 иоз, или покраснение металла.

Исходными материалами для проведения этих операций, как правило, были медь, олово, свинец и железо: их сплавляли все вместе (меланоз), чтобы получить "первичную материю".

Древние считали всю природу живой и одушевленной. Поэтому они были уверены, что металлы "растут и созревают" в "лоне" земли. Золото рассматривалось как вполне созревший металл, а железо — как "недозрелый". Таким образом, алхимики с помощью "химического искусства" стремились ускорить процессы "созревания", которые в природе протекали довольно медленно. Эта очень интересная идея ускорения природных процессов впоследствии послужила основой многих видов современного химического производства. Например, аммиак с помощью постоянно совершенствующихся производственных процессов получается гораздо быстрее, чем образуется в природе. Также и Кирпич получают обжигом в специальных печах намного скорее, чем в природе получается камень.

В средневековье считалось, что процессы роста в неживой природе проходят абсолютно так же, как рождение нового человека: вначале происходит "помолвка" "женского и мужского начал", потом "свадьба" (или оплодотворение), а лишь затем зарождение и рост "плода" ("семени"). Разумеется, под "мужским и женским началами", равно как и "семенами", понимались в неживой природе различные вещества. Причем древние заметили, что "семена" в некоторых случаях могут ускорять процессы роста и созревания. Эти представления через несколько веков стали использовать в химических ремеслах (например, веществами, ускоряющими процесс, были при выпечке хлеба — закваска, а при изготовлении красок — специальные добавки, способствующие высыханию масел). После установления влияния ферментов и катализаторов на ход реакций представления об ускорении превращений веществ стали широко применяться в современной химии. Разные виды первоматерии в средневековье имели название "черная зола", "шлак" или "уголь", "черная ворона" и "черный ворон". Клеопатра писала, что ее учителя так определяли первоматерию: "Она — наша земля, черная и похожая на негра эфиопская земля, которая может взращивать растения, цветы и божественные фрукты" [14, с. 72]. В этих словах прекрасно отражен всеобщий характер алхимических представлений. В соответствии с ними первоматерия, как утверждал уже Аристотель,- основа органической и неорганической природы. Неудивительно, что "химики" средневековья не видели существенной разницы между живой и неживой природой. Это подтверждают некоторые термины, широко применявшиеся в алхимических трактатах. "Кровью голубя", например, назывался свинцовый сурик, "костями тифона"[40] — железо, "кровью" и "костями дракона" — оксиды щелочных металлов. "Беглецом", "летающей" или "легкими облаками" именовалась ртуть, "свернувшейся кровью" или " "красной" — медь, "волком" — свинец.

Как мы уже говорили, неорганическая природа также казалась во времена средневековья живой. Поэтому превращения неорганических веществ алхимики представляли как процессы, аналогичные росту и созреванию плодов растений. Они считали своим высоким призванием помогать рождаться новому существу, как врач помогает появлению на свет нового человека. Поэтому было принято, что алхимик должен не только хорошо владеть искусством превращения веществ, но и иметь определенные этические принципы. Эти принципы основывались на благочестии и добрых помыслах. Поэтому корыстолюбие и стремление к обогащению считались пороками, поскольку они мешали алхимикам постигнуть мудрость Природы. Алхимик должен был забыть о своем Я и как можно полнее слиться сознанием с Природой. Для этого существовали специальные "колдовские зелья", которые резко усиливали силу воображения (вплоть до наступления экстаза). В состав этих "зелий" входили мандрагора[41], дурман и белена, содержащие скополамин и другие аналогичные соединения. Подобно гашишу эти "зелья" вызывали видения и грезы, во время которых, как казалось алхимикам, происходило приобщение к тайнам Природы. Все эти обстоятельства надо учитывать, чтобы понять удивительное смешение в алхимических книгах описаний реальных и фантастических событий, превращений веществ и др. "Возникновение воды, движение и размножение, появление и превращение веществ, отделение духа от тела и их слияние,- писал Зосима из Панополиса,- происходят не в результате каких-либо внешних воздействий, а лишь под влиянием [внутренних] сил природы. Таким же образом возникают твердые камни и тугие от сока растения... Когда я все это представлял себе, то, очнувшись, увидел жреца, стоящего передо мной на возвышении алтаря, куда вели пятнадцать ступеней. Я услышал раздавшийся сверху его голос: "Я — Ион, хранитель святилища,- испытываю невыносимое страдание. Рано утром ко мне пришел некто. Он схватил меня, придавил своей тяжестью и принялся разрывать на куски. После этого он сорвал кожу с моей головы, перемешал мясо с костями и стал поджаривать смесь в огне. Наконец, я заметил, что моя душа отделилась от тела, и я стал духом. С тех пор моя жизнь превратилась в мучение". Пока он говорил мне это и я заставлял себя ему отвечать, его глаза вдруг стали красные, как кровь, и он начал извергать из себя мясо. Я увидел, как он превратился в маленького человечка, который раздирал себя зубами..." [14, с. 74 и сл.].

Как правило, алхимики придерживались определенных традиций. Это стало характерным и для других направлений развития химических знаний, а особенно для химии конца XVIII в. Одним из проявлений этого традиционного развития химических знаний были многочисленные ссылки на авторитеты. Еще Зосима неоднократно упоминал Гермеса, перед которым он преклонялся. Зосима называл его "Гермесом Трисмегистом — Трижды величайшим повелителем душ, духов и магом, богоравным". Сочинения Гермеса, по-видимому, относились к первым векам нашей эры. Их насчитывалось несколько тысяч. Локеман пишет по этому поводу: "Одно лишь краткое изложение сочинений из этого бесконечного потока занимает 42 тома. Лишь в XVII в. стало ясно, что речь идет о подделках и фальшивках" [27, с. 32]. Не следует забывать, что в то время не было книгопечатания. Сочинения переписывались только от руки, разумеется, под именем первоначального автора — Гермеса. Помимо того что при копировании рукописей могли быть допущены ошибки, нетрудно представить, что некоторые переписчики добавляли описания собственных опытов или представлений. Таким образом могло легко появиться множество более или менее отличающихся друг от друга вариантов первоначального трактата, которые дошли до потомков под именем одного автора. То же произошло и с трудами Джабира, тайну которых лишь в 1926 г. раскрыли Э. Холмьярд и Ю. Руска.

Среди прочих авторов алхимических трактатов эллинистической эпохи были Пелагий (IV в. н. э.) (трактат "О божественном и священном искусстве"), Синезий (IV-V вв. н. э), Олимпиодор (V-VI вв. н. э.), философы Христиан и Стефан Александрийский (VI в. н. э.) и другие.

Лишь немногие из манускриптов, дошедших до наших дней, расшифрованы и снабжены комментариями, так как чрезвычайно трудно исследовать рукописи, написанные на древних греческом, персидском, ассирийском, египетском и арабском языках. Поэтому современные представления о более чем тысячелетнем развитии химических знаний в древнем Востоке и в средневековой Европе очень неполны.

Начало эпохи эллинизма положили экспансионистские войны македонского царя Филиппа II и его сына Александра Македонского (356-323 до н. э.) — основателя названного в его честь города Александрии (332-331 гг. до н. э.) и громадной империи. В состав этой империи, простиравшейся от Греции до Индии, входили Персия, Сирия, Египет, Вавилон и другие страны. В империи Александра Македонского многочисленные культуры тесно переплетались друг с другом. Важнейшим научным центром этого государства стала Александрия. В 47 г. до н. э., когда город осаждали римляне, погибла большая часть замечательной библиотеки Александрии. Новые опустошения библиотеки совершили в 385 г. н. э. фанатики-христиане, а завершили ее уничтожение арабы, захватившие Александрию в 640 г. н. э.

Химические аппараты средневековой Индии. Слева направо - аппарат для перегонки с водяным охлаждением; сосуды для возгонки, в которых верхняя чаша наполняется холодной водой; сосуд для возгонки

С 330 г. н. э. центром культурной жизни стал Константинополь, когда император Византийской империи Константин Великий провозгласил этот город своей столицей[42]. Спустя одиннадцать веков, в 1453 г. войска турецкого султана Мохаммеда II завоевали этот город, а многие христианские ученые бежали в Италию и Германию, захватив с собой бесценные рукописи.

Арабская и латинская алхимия

Арабы, завоевавшие с 632 по 750 г. земли от Пиренеев до Инда, поначалу следовали такому правилу: все представления, которых нет в Коране, ошибочны и вредны и поэтому их надо искоренять. Те сочинения, которые находятся в согласии с Кораном, также следует обязательно уничтожать как совершенно излишние. Однако постепенно арабы поняли, какое большое значение для государства имеют научные знания. Они прекратили фанатическую борьбу с учеными и начали заботиться о преумножении знаний (в том числе и химических).

Значительный расцвет химических знаний наблюдался с 800 г., когда арабская медицина стала широко использовать фармацию.

Первая в мире аптека открылась в Багдаде в конце VIII в. н. э. В 755 г. в Испании (в Кордове) возник научный и культурный центр, который имел большое значение для распространения естественнонаучных знаний античных ученых и арабов в христианской Европе. Развитие медицинских и фармацевтических знаний в средневековой Италии началось вскоре после великого переселения народов[43] как продолжение античной традиции и благодаря ознакомлению с трудами арабских ученых. Эти труды чаще всего привозили с собой христианские ученые, изгнанные арабами вначале из Александрии, а затем из Константинополя. Первые медицинские школы возникли в Салерно и в Неаполе в X в. Салернская школа была тогда одной из известнейших в Европе. В XI в. в Салерно появилась также знаменитая аптека и была составлена первая в мире фармакопея на латыни: "Противоядие Николая из Александрии". В Германии первая аптека была основана в XIII в.

В течение первого тысячелетия нашей эры христиане уничтожали культуру и науку эпохи эллинизма, считая их языческими. В связи с этим многие ученые переселились тогда в северные и восточные провинции Персидского государства. После того как в Египте и Вавилоне ислам стал господствующей религией и возродилась духовная жизнь, там тоже образовались культурные и научные центры. Одним из них стал Багдад.

Наиболее крупным ученым, который жил и творил в этом городе в VIII — начале IX вв., был Джабир ибн Хайан, всемирно известный авторитет в области химических знаний[44]. Его имя овеяно легендами. Он был автором нескольких сотен научных трудов. Вероятно, Джабир создал своеобразную научную школу, как в свое время Аристотель создал Ликей, а Платон — Академию. В этих случаях именем основателя школы подписывались все сочинения, автором которых был как он сам, так и его ученики. (Под собственными именами большинство химиков начали выступать лишь начиная с эпохи Возрождения. До этого существовали своеобразные научные корпорации (цеха, гильдии). Гильдия или школа считалась коллективным автором произведения; авторство отдельных членов не указывалось.) К произведениям Джабира относятся: "Книга королей", "Книга о щедрости", "Книга о весе", "Книга о ртути", "Книга семидесяти", "Книга ста двенадцати". В этих сочинениях, помимо химических процессов, описывались опыты по взаимопревращению веществ (в соответствии с традицией, идущей из Древней Греции). Вплоть до конца алхимического периода в основных трудах алхимиков разрабатываются различные проблемы, поставленные Джабиром.

Современник Джабира ибн Хайана великий арабский врач и философ Ар-Рази в своих трудах обобщил не только обширный опыт использования химических знаний для развития фармации и ремесел, но и способы производства эликсира (вещества для проведения трансмутаций) и самих трансмутаций. В "Книге тайны тайн" Ар-Рази одно из таких превращений, которое он назвал "высоким стремлением ртути к покраснению", описано следующим образом: "Возьми одну меру горчицы и смешай в пустом кубке с мерой масла; после этого добавь в кубок пять мер желтой мелко раздробленной серы и столько же купороса, чтобы кубок наполнился наполовину огненными парами, и оставь его на один день и одну ночь. Затем омой его водой с солью. После этого возьми глиняный котел, поставь посреди него глиняную лампу, чтобы ее верх выступал над котлом на толщину кусочка сахара. Прилей нагретую ртуть в лампу, помести вокруг лампы в котле одну меру желтой истолченной серы слоями один над другим. Осторожно нагревай лампу десять часов, пока вся сера не станет красной... Если тогда одну часть этой ртути прибавить к десяти частям серебра и десять раз сочетать их браком, то образуется золото" [14, с. 83].

Великий врач и философ Авиценна (по арабски — Ибн Сина, ок. 980-1037), напротив, отвергал возможность трансмутаций. И все же его взгляды были близки к представлениям алхимиков. По мнению Авиценны, благородные металлы могут "расти" в недрах земли под влиянием Луны и Солнца. Авиценна не создал новых химических теорий, однако он одним из первых поставил под сомнение цели алхимиков. Его труды по медицине (особенно "Канон") оказали громадное влияние на развитие этой науки. Вплоть до XVII в. взгляды Авиценны служили источником практических и теоретических знаний для многих поколений врачей.

Первые химические работы, появившиеся в христианской Европе, относятся к VIII, X и XII вв. (соответственно "О приготовлении красок для мозаики", "Рецепты красок", "Путеводный манускрипт"). В этих трудах также приводятся рецепты по изготовлению сплавов, похожих на золото и серебро, и покрытий металлов, придающих "серебряный" и "золотой" блеск. Эти рецепты напоминают отрывки из античных и арабских рукописей.

В 1063 г. при дворе Бременского архиепископа жил некий Паулус, который утверждал, что может превратить медь в золото. Однако через некоторое время его уличили в обмане. Этот случай кажется нам показательным по следующим соображениям. Для Бременского архиепископа Адальберта посулы Паулуса не были особенно соблазнительными, так как в то время на территории Германии господствовала главным образом система натурального хозяйства. Золото же и серебро имели наивысшую ценность там, где они выступали как эквивалент стоимости товаров. Алхимия процветала лишь в тех странах, где осуществлялся регулярный и стабильный товарно-денежный обмен, как это происходило в эллинистических и в исламских государствах и позднее, в эпоху Возрождения, в Европе. Незаинтересованность Бременского архиепископа в золоте на время погасила интерес к деятельности алхимиков. Однако, спустя примерно три века, алхимия в христианской Европе получила необычайно широкое распространение. Возросшая потребность в золоте заставила даже сомневающихся в успехе алхимических опытов прибегнуть к помощи алхимиков. Жажда обогащения способствовала широкому распространению веры в трансмутацию, или "алхимическое искусство", а постоянно растущая всеобщая эйфория заглушила критические сомнения и сообщения о неудачах алхимиков.

"Алхимический бум" в Европе был подготовлен сочинениями, которые переводились с арабского языка на латынь начиная с XII в. Многие из этих сочинений попали в руки христианских европейских властителей после того, как они изгнали арабов из Испании. В 1085 г. Геральд Кремонский основал в Толедо специальную школу, где арабские рукописи переводились на латынь и изучались. В этой школе, в частности, были переведены два манускрипта по химии: "Книга о солях и квасцах" и "Собрание философских работ". Оба этих труда, написанных, по-видимому, между 800 и 1000 гг., содержат описание "химических" и "алхимических" представлений. В первой книге утверждается, что металлы состоят из ртути и серы. В течение тысячелетий они "дозревают" в недрах Земли. Алхимик же должен осуществлять эти процессы в течение нескольких дней. Второе сочинение содержит особенно интересные сведения. В нем описывается своеобразный конгресс, в котором участвовал" известные философы и алхимики. Они обсуждали теоретические проблемы трансмутаций и практику проведения алхимических экспериментов, пытались выработать единую терминологию для названий веществ и их химических превращений.

Химические процессы и аппараты из книги по алхимии Гебера (псевдо-Джабира, XIII в.). Вверху: нагревание и растворение веществ с применением водяной бани; внизу: отделение жидкостей перегонкой при нагревании на песочной и водяной бане и сушка с помощью шерстяной ткани

Химические процессы и аппараты из книги по алхимии Гебера (псевдо-Джабира, XIII в.). Вверху: нагревание и растворение веществ с применением водяной бани; внизу: отделение жидкостей перегонкой при нагревании на песочной и водяной бане и сушка с помощью шерстяной ткани

В XIII в. в деятельности средневековых ученых наметился существенный подъем. Знаменитые богословы, осознавшие огромную ценность наследия античных философов, включили элементы их учений в каноны христианского мировоззрения. Альберт Великий (ок. 1193-1280) и его ученик Фома Аквинский (1225-1274) обладали достаточным авторитетом и влиянием в среде религиозных деятелей, чтобы поставить учение Аристотеля в один ряд с Библией и сочинениями "отцов церкви". Этому способствовали также некоторые социально-политические условия средневековой Европы: переселение многих ученых из Константинополя, где сохранились античные традиции, противоборство католического и исламского мировоззрений, а также необходимость совершенствования христианского учения, связанная со значительными экономическими изменениями — расцветом ремесел, ростом городов и торговли. Однако идейное содержание христианского вероучения было явно недостаточным для решения вновь возникавших проблем европейского средневековья. Для ответов на многие насущные вопросы очень подходили натурфилософские представления Аристотеля. Они не противоречили католическому мировоззрению и поэтому широко использовались церковью. Лишь три столетия спустя выяснилось, что при этом под христианскую идеологию был подложен "заряд замедленного действия", так как учение Аристотеля оказалось во многом ошибочным. Тогда перед Папским престолом возникла довольно сложная проблема: как быть? Отстаивать ли дальше вопреки новым открытиям учение Аристотеля как составную часть христианской идеологии или же отказаться от этого учения, тем самым стимулируя развитие естествознания? В обоих случаях в обществе неизбежно возникли бы сомнения в непрекаемости авторитета религии и ее идеологов. Этого "отцы церкви" и боялись больше всего, тем более что в то время по Европе распространялись гусистские и протестантские "ереси". Из двух зол Папская курия выбрала то, что казалось ей меньшим: были запрещены учения Коперника, Бруно и Галилея. Таким образом, церковь, казалось, сохранила свое влияние на народы Европы на долгое время. Представители феодальной власти и руководители церкви выпестовали "эру мракобесия". Неспособные понять изменения в развитии общественных отношений духовная и светская власти пытались таким путем утвердить свое господство. На самом же деле чем сильнее становилось преследование еретиков и безбожников, тем больше людей переставали верить в благочестие католической церкви.

Альберт Великий был энциклопедически образованным человеком (его называли "доктор универсалис"). Его книги (и в первую очередь "О минералах") свидетельствуют о глубоких познаниях автора в минералогии, зоологии, ботанике, практических навыках, теоретических представлениях о превращениях веществ (в том числе алхимии). Альберт Великий верил в возможность трансмутаций металлов. Однако он честно признавал, что ему еще ни разу не довелось наблюдать превращения неблагородных металлов в золото. Золото и серебро, полученные алхимиками, как показывал их анализ (например, при помощи "огненной пробы"), оказывались поддельными. С глубоким уважением Альберт Великий относился к алхимикам, работы которых способствовали развитию медицины (главным образом хирургии).

Современником Альберта Великого и Фомы Аквинского был Роджер Бэкон, прозванный "чудесным доктором". Его особенно интересовали проблемы естественных наук. Р. Бэкон в своей научной деятельности постоянно следовал провозглашенному им принципу: без опыта нельзя получить достаточных знаний. За это ученый преследовался мракобесами, обвинявшими его в постоянном "общении с нечистой силой". Но и он верил в возможность превращения неблагородных металлов в благородные (для этого достаточно обратиться к таким работам ученого, как "Большой труд", "Малый труд", "Третий труд").

Другими известными европейскими химиками в средние века были Винсент Бове (1190-1254), Арнальдо да Вилланова (1235-1311) и Раймунд Луллий (ок. 1235 — ок. 1315).

Несколько особняком стоят труды их современника, о котором и до настоящего времени неизвестно ничего, даже имени. До начала XX в. считалось, что автором этих трудов был Джабир (Гебер). Однако благодаря исследованиям М. Бертло (1827-1907), Э. Холмъярда и П. Крауса установлено, что эти труды, подписанные именем Гебера, появились примерно в 1300 г., т.е. намного позже, чем другие сочинения, приписываемые школе Джабира ибн Хайана. Речь идет о пяти трактатах XIV в.: "Итог совершенства магистерия", "О поисках совершенства", "О поисках истины", "Книга форнака" ["Liber fornacum"], "Завещание Гебера". Для алхимиков эти сочинения были особенно ценны. В них впервые описывались свойства важнейших неорганических кислот. Благодаря этим соединениям стало возможным по-новому осуществлять трансмутации: легче добывать благородные металлы из руды, чем "проводить превращения" металлов из неблагородных в благородные.

Работы псевдо-Джабира ознаменовали начало эпохи наивысшего развития алхимии. Но потребовалось еще больше — ста лет, прежде чем алхимия получила в Европе широкое распространение, несмотря на появление в это время "иатрохимии" (благодаря трудам Парацельса), грозные папские буллы и осуждение алхимии со стороны таких выдающихся творцов культуры и науки Возрождения, как Данте, Петрарка, Себастьян Брант, Агрикола, Юнгиус, Бойль.

Новые представления

В статье "Новые возможности рассмотрения алхимии" Йост Вейер обращается к исследованиям А. Гопкинса, К. Юнга и М. Элиада [28, с. 177 и ел.; 99, с. 11 и сл.]. Гопкинс разделяет "историю трансмутаций" на три стадии. Уже на первой, самой ранней стадии "примитивных методов" алхимики пытались создать сплавы, внешне напоминающие золото и серебро, или покрытия для неблагородных металлов, делающие их похожими на благородные [29]. Это подтверждается содержанием Лейденского и Стокгольмского папирусов, где приводятся "рецептуры" проведения таких трансмутаций. Подобные рецепты представляли собой основу алхимической методологии, согласно которой предписывалось начальное смешивание свинца, цинка, меди и железа. Из этих элементов алхимики пытались получить "основную субстанцию" для трансмутаций, а из нее — золото и серебро. Смешивание различных металлов на первой стадии изучения трансмутации называлось "почернением", так как поверхность сплава темнела из-за образования слоя оксидов. В трудах, приписываемых Марии Коптской, соединение черного цвета, получаемое при сплавлении свинца с медью, сравнивалось с "дымообразной серой". Подобное вещество считалось одним из видов "основной субстанции" для трансмутаций. На второй стадии проведения трансмутации алхимики добивались "побеления металлов". Они добавляли к сплавам, нагретым до жидкого состояния, небольшие количества серебра, затем давали сплавам остыть и покрывали их слоем ртути или расплавленного олова. Соединения металлов в результате приобретали серебряную окраску. Наконец, на третьей стадии проведения трансмутации алхимики пытались придать различным сплавам цвет золота. Для этого к расплаву добавляли немного золота, расплав охлаждали и на твердую поверхность наносили серу или "серную воду". Продукты подобных превращений считались более ценными, чем само золото. При этом алхимики старались получить "золото" с коралловым, фиолетовым или даже пурпурным оттенком. По мнению Гопкинса, "алхимикам удавалось получать разновидности бронзы, имеющие красивую фиолетовую или радужную окраску благодаря тому, что к некоторым сплавам они добавляли немного золота, а затем помещали эти сплавы в растворы, содержащие сульфиды" [28, с. 177].

Прославление 'философского камня' в алхимических трактатах

К. Юнг оценивал деятельность алхимиков с позиций психологии. Он считал, что некоторые цели, которых алхимики добивались в своем искусстве, являются "проекциями" бессознательных душевных движений на практическую деятельность. Юнг пытался связать воззрения алхимиков со стремлением средневекового человека к "очищению" и "спасению души". Например, "почернение" металлов могло восприниматься алхимиками как образ гибели души, потери ею светлых, "вечных" качеств [28, с. 178 и сл.].

М. Элиад считал, что на психологии алхимиков отражались мифологические и ритуальные представления о связи кузнеца, рудокопа или иного ремесленника с продуктами его труда, как, например "распаханное поле это участок не просто земли, но матери-земли..." [28, с. 181]. Мнение Элиада подтверждается представлениями алхимиков о "лоне земли", "свадьбе металлов", "росте руды", "мужском" и "женском" началах (т. е. о "сере" и "ртути"). "Литейщик, кузнец и алхимик работали с материалами, которые они считали одушевленными. Их кропотливый труд был направлен на то, чтобы создать условия для трансмутаций, где реализовались бы определенные возможности "живого" развития веществ" [28, с. 181].

Страница из книги 'Liber rosarium philosophorum', посвященной приготовлению 'универсального лекарства'

Важнейшая идея алхимиков заключалась в том, чтобы осуществлять трансмутации в согласии с тенденциями, заложенными в веществе природой, а не наперекор ей. Человек и природа едины!- считали алхимики. Нарушение законов природы есть и нарушение человеческих законов. Разрушение природы есть и разрушение человека. Это чрезвычайно важные выводы, к которым пришли алхимики. По-видимому, они основывались на опыте эпохи античности, который приобретал для европейцев в средние века все большее значение. Истребление дичи, неограниченный лов рыбы и вырубка лесов приводили большинство населения Европы к голоду и нужде.

И еще одна плодотворная идея принадлежала алхимикам: они предложили воздействовать на металлы различными веществами. Хотя в свое время эти превращения осуществлялись ради фантастических, недостижимых целей, представления о процессах развивались и совершенствовались, чтобы в дальнейшем стать основой необычайно важной для человека отрасли промышленности.

В заключение стоит еще раз подчеркнуть достижения алхимиков в области химической практики. Созданные ими аппараты, открытые вещества и реакции успешно использовались потом в ремесленной химии, а затем в экспериментальной и теоретической научной химии [29].

Заключительная стадия развития алхимии началась в Европе в конце XVI в. и продолжалась до конца XVIII в. Это был период упадка и вырождения алхимии.

Уже в XVII в. прогрессивно мыслящие химики искали способы, с помощью которых можно было бы объединить химические знания в науку. Прежде всего они стремились освободиться от того, что, по их мнению, не соответствовало рациональному духу и направлению настоящей науки: "Златоделие" и связанные с ним мистика, астрология, вера в духов и заклинания были чужды теории и практике зарождающейся химической науки. Поэтому химики вначале отреклись от алхимиков, затем полностью отделились от них и наконец начали с ними решительную борьбу.

Изучение этой эпохи ставит множество сложных проблем перед историками химии. Современные представления о взаимоотношениях химии и алхимии и их роли в общественной жизни XVI-XVIII вв. довольно противоречивы. Например, Копп писал по этому поводу: "Тогда как в XVIII в. отдельные ученые-химики еще допускали возможность проведения в лаборатории превращений неблагородных металлов в золото и серебро, вскоре после середины XIX в. вряд ли можно найти хоть одного ученого, разделяющего взгляды алхимиков. Научная химия отреклась от алхимии. К алхимическим занятиям складывалось все более отрицательное отношение. Их считали плодами обмана и невежества" [30, с. 234].

Р. Мейер в "Лекциях по истории химии" высказывался еще более категорично: "Когда наступил закат алхимии, изменилась и сама цель химии: на смену алхимии, которая корыстолюбиво стремилась к золоту, пришла иатрохимия, ставившая задачей сохранение здоровья человека" [31, с. 27].

Так же рассуждал и П. Вальден. В книге "История химии" он утверждал, что "собственно химия" началась с XVI в., с иатрохимии [4]. Однако и Копп, и Э. Мейер, и Липпман отмечают, что с XVII по XVIII в. алхимия все более распространялась в Европе [32]. Копп указывает, что на протяжении значительного периода XVIII в. алхимики выпускали больше книг, чем химики [30]. Он приводит куплет уличной песенки примерно 1730 г. [30, с. 234]:

В большинстве историко-химических работ излагаются достаточно разнообразные взгляды на роль химии в общественной жизни в XVI-XVIII вв. Одни исследователи считают, что в это время на смену алхимии пришла иатрохимия и поэтому "златоделие" потеряло свое значение. Другие же, напротив, утверждают, что в XVII в. и начале XVIII в. алхимия была широко распространена, несмотря на, бурное развитие именно в это время подлинной химии. Противоречивы и мнения историков химии о причинах, благодаря которым алхимия якобы все еще процветала на пороге XIX в., но они в большинстве своем едва ли могут считаться объективными, так как основываются на весьма произвольных оценках [11, т. II, с. 250 и сл.]. Например, П. Вальден объяснял широкое распространение алхимии "корыстолюбием" и авантюристическим желанием аристократов сделать алхимию "скаковой лошадью", которая помогла бы им наполнить карманы золотом, т. е. алхимия играла для аристократов ту же роль, что "карточные столы для буржуазии" [33, с. 134; 34]. Аналогичной точки зрения придерживались также Дж. Партингтон [35] и Дж. Рид [36].

Анализ работ XVIII в. показывает, что в середине этого столетия алхимия была значительным явлением в жизни европейских государств. В предисловии к немецкому изданию книги Г. Шталя "Основания зимотехники" 1734 г. сказано: "Я не берусь оценить вред, который нанесли эти мошенники-алхимики. Позволю себе только заметить, что со времен Парацельса в нашем многоуважаемом отечестве не было ни одной войны, которая бы причинила столько зла, сколько эти люди" [37]. В 1654 г. насчитывалось свыше четырех тысяч, а в 1720 г.- уже более пяти тысяч сочинений по алхимии. Насколько широко алхимия была распространена в середине XVIII в. свидетельствуют такие наименования алхимии, как "алхимическая зараза", "алхимическая чума" или "эпидемия" [17].

В 1749 г. в первом учебнике "флогистонной" химии ("Полное руководство по химии") И. Юнкер писал: "Алхимическая чума особенно распространилась вскоре после Парацельса, когда по всему миру расползлись слухи о достопочтенных алхимических таинствах. Банщики, брадобреи, аптекари и другие бросали свои занятия, даже не помыв руки, ради того, чтобы служить одной лишь химии и искать камень мудрости, с помощью которого якобы можно решить все человеческие проблемы. Это необычайное и подлинно неистовое стремление получить золото, которое сильно затормозило изучение свойств лекарств и разработку наиболее сильнодействующих медицинских препаратов, не изжито до сих пор" [17].

В книге алхимика Веллинга "Магикокаббалистическое сочинение", которая публиковалась в 1728, 1735, 1760 и 1784 гг., были приведены слова Юнкера об алхимиках: "В наши дни из-за корыстолюбия и злоупотреблений в монетах содержится все меньше золота и серебра, которые составляют основу богатства. Из-за этого все больше становится бедных, почти повсеместно растет слепая алчность, толкающая людей на поиски золота и серебра. За несколько последних десятилетий так много людей занялись алхимией, что уже появилось восемь-десять тысяч книг, посвященных ей. И лишь очень немногих можно найти в Старом и Новом Свете, кто бы не занимался алхимией. Многие императоры, короли, князья, аристократы и простолюдины, неучи и ученые, даже ремесленники, мыловары, вязальщики чулок и другие занимаются алхимией. Это искусство распространилось так широко, что даже самый захудалый угольщик ныне рассуждает о трансмутациях" [38].

Роль алхимии в развитии общества, как нам кажется, заключалась в следующем. Алхимию нельзя отождествлять лишь со "златоделием", так как алхимики осуществляли и химические процессы, не связанные с попытками получить золото. Алхимией занимались многие исследователи — "теоретики" (Альберт Великий, Роджер Бэкон, Арнальдо да Вилланова, Раймунд Луллий) и практики (металлурги, ремесленники, связанные с производством красок, и др.). Однако связи между теорией и практикой в алхимии были развиты слабо. Отсюда понятно, почему алхимики-теоретики, которым были чужды ремесла, обычно развивали сугубо умозрительные учения, тогда как алхимики-экспериментаторы, далекие от всяческих теорий и не доверявшие им, склонялись к практицизму. Благодаря деятельности Парацельса перед фармацевтической химией были поставлены конкретные цели, которые можно было достигнуть при сотрудничестве химиков и опытных врачей. Однако в медицинской химии (иатрохимии) сохранились многие алхимические пережитки, например вера в "универсальное лекарство", подобное "философскому камню". По этому поводу Копп заметил, что критика иатрохимии и алхимии часто была похожей, как, например, выпады против той и другой в книге Эраста (Томаса Либера) "Истолкование известного исследования: возможно ли из неизвестных металлов искусственно получить природное золото" (1572 г.). Однако и алхимики, и натрохимики достигли определенных успехов при изготовлении лекарственных средств и выделении чистых веществ. Ремесленная химия развивалась благодаря трудам Г. Агриколы, Василия Валентина, А. Либавия, И. Глаубера, И. Кункеля, И. Бехера и др. Они сосредоточили свою деятельность на решении конкретных проблем металлургического производства, получения красителей, изготовления продуктов брожения и т.п. В то же время было немало алхимиков, которые преимущественно пытались осуществить превращение элементов. Они тормозили развитие химических знаний и поэтому прошли незамеченными в истории химии.

Почти невозможно отделить друг от друга деятельность ученых, связанную с химией и алхимией. В практической работе химические и алхимические исследования часто тесно переплетались. Некоторые металлурги искали философский камень, а алхимики совершали ценные для химии открытия.

Химики-врачи и химики-ремесленники также еще не могли преодолеть алхимические пережитки. Известные химики XVII в.- Бойль, Лемери, Кункель, Глаубер, Бехер и др.- не только верили в возможность трансмутаций, но и посвятили часть жизни занятиям алхимией. Поэтому не вызывает удивления, что вера в трансмутацию сохранялась, несмотря на все неудачи алхимиков. Причины процветания "златоделия" одновременно с развитием как медицинской химии, так и ремесленной химии, ставивших перед собой конкретные и насущные проблемы,- до сих пор один из самых спорных и неясных вопросов, решение которого помогло бы снять многие противоречия. Причины такого развития, кажущегося парадоксальным, следует искать не только в сфере самого естествознания, но и в области общественно-политических отношений, сложившихся в Европе в XVI-XVII вв. Эта очень сложная проблема наглядно показывает, насколько тесно связаны между собой развитие естествознания с развитием общества, производства и производственных отношений.

Производство химических продуктов и "златоделие"

Сизифов труд "златоделателей" все шире распространялся по Европе с XVI в. Как мы уже говорили, это зависело от совершенствования товарно-денежной системы и от того, что золото все в большей степени становилось универсальной мерой стоимости товаров. До тех пор, пока богатство и власть в разных странах основывались на владении землей и крестьянами, товарно-денежный обмен играл в общественной жизни лишь подчиненную роль. Поэтому в осуществлении трансмутаций, помимо алхимиков, были заинтересованы только немногочисленные представители высшей власти и духовенства, которые нуждались в золоте и серебре для приобретения чужеземных товаров. Зато на стадии раннего капитализма, когда товарно-денежное хозяйство стало играть все большую роль в общественных отношениях, алхимия начала проникать в различные сферы жизни общества. Ведь теперь богатство и власть гораздо в большей мере зависели от обладания благородными металлами, которые выполняли функцию универсальной меры стоимости всех товаров, т. е. играли роль денег.

Эта ситуация отразилась в разработанной в XVI-XVIII вв. экономической теории денежно-торговых отношений, в так называемой "монетарной" или "монетарно-меркантилистской" системе. Согласно монетарной системе, богатство человека определялось количеством денег, которыми он владел. Карл Маркс писал по этому поводу: "Если всеобщая жажда золота гнала народы и государей в XVI и XVII столетиях, в этот период детства современного буржуазного общества, в заморские походы за золотой чашей, то первые истолкователи современного мира, творцы монетарной системы, одним из вариантов которой является меркантилистская система, провозгласили золото и серебро, т. е. деньги, единственным богатством. Они справедливо объявили призванием буржуазного общества делать деньги, следовательно, с точки зрения простого товарного обращения, собирать вечное сокровище, которое не ест ни тля, ни ржа"[46]. Меркантилистская система отражала относительно развитые товарно-денежные отношения. Богатство государства возникало в значительной степени в зависимости от ограничения импорта и увеличения экспорта. Этого требовали и производственные отношения капиталистического общества. Таким образом, в обеих этих экономических теориях главной целью считалось увеличение денежного богатства в форме золотых и серебряных запасов, которые можно в любое время обменять на товары. Маркс писал по этому поводу: "На всех ступенях буржуазного процесса производства, где богатство принимает элементарную форму товара, меновая стоимость приобретает элементарную форму денег, и во всех фазах процесса производства богатство постоянно возвращается на какой-то момент ко всеобщей элементарной форме товара"[47].

Переоценка роли денег характерна для раннего капитализма. В этот период в качестве источников обогащения были популярны не только разработка месторождений благородных металлов, торговля или разбой, но и деятельность алхимиков. Поэтому дворы владетельных князей оказались тогда основной силой в обществе, поддерживающей алхимию. Развитие товарного хозяйства, расходы на многочисленные войны, содержание солдат-наемников, поддержание роскоши двора требовали от властителей все больше и больше денег. Их не хватало, несмотря на обложение высокими налогами ремесленников, купцов, крестьян. Тем более заманчивыми казались правителям посулы алхимиков. Несмотря на все неудачи алхимиков, а иногда и на проявления их заведомой нечестности, аристократы выделяли все новые средства на их "многообещающие опыты". Эрнст Мейер считал "благоволение к алхимии многих князей... действенным средством для того, чтобы поддержать существование алхимии" [10, с. 51].

Известнейшим покровителем алхимиков был герцог Эрнст Август Саксонский-Веймарский. Даже сам "просвещенный" монарх Фридрих II Прусский,- как сообщил Копп,- в 1751 г. выдал даме-алхимику госпоже фон Пфюль из Саксонии 10 000 талеров на проведение опытов по трансмутации [11, т. II, с. 253]. Он же основал в Берлине лабораторию, в которой позволял одновременно работать многим алхимикам для достижения "политических целей короля" [32, с. 287]. Дворянин фон Циммерман, лейб-медик и гофрат в Ганновере, так передает слова, с которыми Фридрих II обратился к своему министру фон Хорту. "Алхимия — это разновидность болезни, которая надолго вызывает помутнение разума, она приходит неожиданно и распространяется как эпидемия" [30, с. 145]. Неудивительно поэтому, что Фридрих II проявлял терпимость и по отношению к "антиалхимикам". С 1714 по 1734 г. в Берлине жили Георг Эрнст фон Шталь и его ученики, например Потт и Эллер. Как и Шталь, его ученики доказывали в книгах и лекциях, что сочинения алхимиков — сплошной обман и бессмыслица.

Алхимики процветали и при венском дворе. В 1784 г. императрица Мария-Терезия приняла под свое покровительство некоего Зефельда, который якобы овладел тайнами трансмутации. Император Франц I также надеялся воспользоваться плодами трудов этого "ученого" и даже заключил алхимика под стражу, предварительно предоставив ему все необходимое для работы. Зефельд проводил свои опыты дО тех пор, пока не сбежал [11, т. II, с. 212].

В тех случаях, когда алхимиков уличали в обмане, упрекали, что они не выполнили своих обещаний, приверженцы "искусства Гермеса" указывали на получение ими в процессе работы очень важных для практики веществ. Блестящие химические знания, прекрасное умение ставить эксперименты и проведение многочисленных опытов позволили алхимику и химику-практику И. Бёттгеру вместе с его коллегой Э. Чирнгаузом установить состав фарфора. Это спасло ученых от вынесения им смертного приговора как шарлатанам. И. Кункель был крупнейшим специалистом по производству стекла и изобрел несколько оригинальных способов изготовления разновидностей этого материала.

До тех пор пока такая "побочная" химическая практика сопровождала поиски путей превращения обычных металлов в золото, алхимики могли рассчитывать на твердую поддержку князей и государственных деятелей. Последние иногда привлекали алхимиков в целях осуществления своих финансовых махинаций (в частности, для изготовления фальшивых монет), а также для развития ремесел и фабричного производства (красителей, фарфора, стекла и металлических изделий), организованных уже по капиталистическому способу из-за растущей конкуренции. Помимо экономических, были и другие немаловажные причины, которые способствовали процветанию алхимии. Они коренились в специфике господствовавшей в то время религиозной идеологии: в слепой вере во всемогущество бога и его апостолов, непогрешимость святых и непреходящую силу религии, а также в боязни чертей, ведьм, ночных привидений, духов, колдовства.

Виглеб совершенно справедливо заметил в 1777 г., что вера в трансмутацию — это то же, что вера в колдовство, жертвами которого люди были еще в первой половине XVIII в. [7, с. 353]. "Волшебная" алхимия укрепляла и веру во влияние небесных светил на земные события. Еще Бернхардт в своей книге "Химические исследования и опыты", опубликованной в 1775 г. [39], говорил о воздействии Солнца и звезд на изготовление лекарств и другие химические процессы.

Вплоть до XVIII в. у алхимиков не было недостатка в практических и наглядных "доказательствах" правоты их представлений. Например, они показывали монеты, отчеканенные якобы из "алхимического" золота, или иглы, с одного конца железные, а с другого золотые (будто бы в результате трансмутации железа в золото). Тем не менее судебные инстанции нередко выносили обвинительные приговоры ловким мошенникам, которые сообщениями об "удавшихся трансмутациях" вновь и вновь оживляли веру в возможность превращений металлов. Так, например, в Лейпциге в 1715 г. был вынесен обвинительный приговор по жалобе графини фон Эрбах на ее супруга, который пытался выдать серебряные кубки, обработанные посредством алхимических операций, за золотые [30, с. 78]. Но дело не только в том, что люди теряли веру в успех трансмутации. Развитие товарного производства при капитализме предъявляло новые требования к химии. Фабрикант, который обогащался путем сбыта своей продукции, остро нуждался в научно обоснованных, проверенных практикой знаниях о химических процессах производства красок, селитры, купороса и многих других материалов, а также в химических знаниях, важных для металлургии и получения продуктов брожения. В мануфактурах ремесленное производство достигло своей наивысшей стадии. Но для дальнейшего развития производства недостаточно было в течение длительного времени пользоваться лишь эмпирическим опытом: требовались знания причин химических процессов, протекающих в природе. Опираясь на эти знания, можно было бы воспроизводить условия, подходящие для проведения эффективных производственных процессов. Алхимия же, которая опиралась исключительно на эмпирические навыки, не могла справиться с такими задачами.

Многие промышленники обращались за помощью к алхимикам. Правда, в отличие от князей владелец мануфактур не мог и не хотел долго субсидировать алхимиков в ожидании "золотых гор". Ведь хозяин предприятия получал прибыли не от налогов, как князья, а от реализации продуктов химического производства. Для повышения прибыли промышленник должен был совершенствовать производственные процессы и усиливать эксплуатацию рабочих. Новые условия жизни отражались и на деятельности тех алхимиков, которые были тесно связаны с развитием химических ремесел (например, И. Глаубер, И. Кункель, И. Бехер). С этого времени (XVI-XVII вв.) началось существенное изменение характера развития химических знаний — от алхимии к ремеслам.

"Флогистонная" химия против алхимии

Бурное развитие буржуазного общества в XVII-XVIII вв., растущая потребность в химических знаниях, полезных для производства, и углубление этих знаний привели к появлению ряда работ, направленных против алхимии. Однако натрохимия, цели которой были ограничены производством лекарств, не смогла вытеснить алхимию. Преодолеть алхимические пережитки, доказать несостоятельность основных положений алхимии удалось только тем ученым, которые занимались флогистонной химией, важной для создания теоретических основ промышленного производства. По словам Энгельса, "химия освободилась от алхимии посредством флогистонной теории"[48].

Г. Э. Шталь, один из первых ученых-флогистиков, который ясно осознал вред алхимических взглядов, повел решительную борьбу с алхимией и стремился отграничить от нее химию [40]. "Именем алхимии... можно и следует называть, говоря кратко, златоделие,- подчеркивал Шталь.- Напротив, химия обозначает обоснованные, разумные исследования, в результате которых возникают надежные, проверенные фундаментальные знания". Шталь считал трансмутацию теоретически возможной, но ставил под сомнение необходимость изготовления благородных металлов из обычных из-за нерентабельности процесса [26, с. 2 и сл.]. Своей критикой, основанной прежде всего на экономических соображениях, создатель флогистонной теории в химии Шталь начал борьбу против алхимиков. Его деятельность на этом поприще была куда более плодотворной, чем все антиалхимические выступления XV-XVII вв. Особенно важным, по мнению Шталя, было то, что реакции, используемые в химических ремеслах, должны стать предметом научного исследования [40]. Именно поэтому алхимия потеряла свое определяющее место в жизни общества и продолжала сохранять свое значение лишь как "златоделие". Взгляды Шталя полностью отражали стремления буржуазии использовать химию для совершенствования старой и развития новой технологии [41]. Шталь писал, что "разумное использование химических методов позволяет получать многие лекарства значительно более удобными способами, легче и дешевле выделять их из природных веществ, чем иными путями; при этом они могут обладать даже более сильным действием". Химия, по мнению Шталя, может быть полезна "как в горном деле, так и во многих важных для людей ремеслах, таких, как изготовление вина и пива, при медоварении, получении других напитков — продуктов брожения, а также многих нужных для человека веществ, которые можно приготовить собственными руками" [26, с. 13].

Таким образом, Шталь и его последователи, деятельность которых отвечала интересам буржуазии, одержали победу над алхимиками прежде всего потому, что им удалось преодолеть ограниченность алхимических представлений, эмпирических, с одной стороны, и сугубо умозрительных — с другой. Практическое применение "теорий" алхимиков вызывало ненужные затраты времени, труда, человеческих сил и материалов, что тормозило развитие химических знаний и химических ремесел.

Шталь и его ученики отмежевались от алхимиков, чтобы флогистика — новое направление химических исследований — освободилась от "дурной славы" алхимии. Как утверждал Циммерман [42, с. 2], произошедшая при этом постепенная переоценка ценностей привела в результате к тому, что большинство людей "перестали называть химика лгуном и специалистом по подделке золота, как раньше величали алхимиков". И. Юнкер замечал, что алхимия "принесла настоящей химии огромный вред и презрительное отношение общества" [17, т. I, с. 46]. Итогом борьбы сторонников теории флогистона и алхимии явилось опровержение основных алхимических доктрин, показ невозможности на их основе объяснить протекание разнообразных химических процессов. Соперничество между химиками-флогистиками и алхимиками было одной из форм борьбы растущей буржуазии и феодальной аристократии в идеологической и экономической сферах. При этом сталкивались не только два различных взгляда на протекание химических процессов, но и два основополагающих учения о природе и обществе. Сторонники алхимии защищали свое учение с помощью религиозных, мистических, астрологических, каббалистических и магических воззрений, а также опираясь на алхимические традиции и авторитет крупнейших алхимиков прошлого. Прогрессивные же ученые-флогистики считали эксперимент, разум и критическое осмысление наблюдений высшими "судьями", которые должны решать, правильна данная теория или ошибочна. В то время как алхимики искали защиту и покровительство главным образом у аристократии, при княжеских и королевских дворах, химиков-флогистиков поддерживала в первую очередь бурно развивавшаяся буржуазия. Парацельс начал, а Бойль и Шталь продолжили борьбу против защитников алхимических и схоластических учений. Противники алхимии пытались объяснить особенности протекания химических превращений на основе материалистических представлений о природе веществ.

В XVI — начале XVIII вв. положение сторонников теории флогистона нередко было гораздо менее прочным, чем в последующее время. Но следует учесть, что им приходилось бороться с широко распространенными и имеющими богатые традиции представлениями о трансмутациях, подкрепленными неопровержимыми на первый взгляд мнениями выдающихся "авторитетов". Кроме того, нельзя забывать, что противникам алхимии приходилось вести борьбу в условиях, когда феодальные общественные отношения в Европе были еще достаточно прочными.

Эта проблема отчетливо освещается, например, в учебнике Юнкера [17]. Юнкер стремился дать общую оценку алхимии. Но так как он не мог привести неопровержимых доказательств ложности учения о трансмутации, то выступал в качестве "благоразумного и пытливого" ученого, который хотел бы использовать алхимический опыт для расширения своих знаний о химии. Правда, Юнкер замечал, что еще предстоит проверить достоверность этого опыта. Он считал, что процессы трансмутации могут быть использованы для совершенствования химических теорий, если "действие тинктур поможет объяснить нам состав и особенности строения металлов" [17]. Представление о превращении неблагородных металлов в благородные, по мнению Юнкера, полезно, поскольку оно помогает, в частности, рассмотреть процесс "улучшения металлов" ("чистое плавление", легирование), т. е. "частичное превращение", как первую стадию "полного превращения" [17]. Далее Юнкер считал, что такие выдающиеся ученые, как И. Б. Ван-Гельмонт, И. Глаубер, И. Кункель, И. Бехер и И. Бёттгер, столь много сделавшие для развития химии и химических ремесел, не могли придерживаться неверных взглядов, а уж тем более обманывать окружающих [17, т. II, с. 43]. Поэтому Юнкер привел высказывания различных авторов (например, Кункеля, Бехера и других) о том, что им удалось получить из материи с помощью разнообразных трансмутаций "различные тинктуры".

Известный нидерландский врач и химик Бургаве в вышедшей в 1732 г. книге "Elementa chymiae" (или "Основания химии"; в 1753 г. издана в немецком переводе) также утверждал, правда, со многими оговорками, что трансмутации возможны. Бургаве считал маловероятным, чтобы все доказательства успехов алхимии за многовековую ее историю были обманом. Он подчеркивал, что алхимией занимались многие авторитетные и эрудированные ученые и, учитывая лишь несовершенство человеческих знаний, нельзя с уверенностью утверждать, что занятия алхимией были сплошной цепью обманов и фальсификаций [32, с. 510].

И все же, несмотря на все трудности, сторонникам теории флогистона удалось одержать решительную победу над алхимиками. Это еще раз подтверждает, насколько велика была необходимость в новом, прогрессивном направлении химических исследований, важных для развития химического производства, теорий и экспериментов.

По словам Юнкера, он написал свой учебник не для тех, кто говорит, что хочет познать "высокие тайны алхимии и философии, а на самом деле стремится к общепочитаемому золоту". Юнкер писал для тех, "кто стремится к истине — несравненно более ценному и вечному идеалу, чем золото" [17]. И когда во втором томе своей книги Юнкер посвятил две главы рассмотрению алхимии, он сделал это не для того, чтобы увлечь кого-нибудь алхимией, а, напротив, чтобы предостеречь от нее. Примечательно, что в немецком издании "Полного руководства по химии..." 1748 г. Юнкер более подробно рассмотрел историю алхимии, чем в предисловии ко второму латинскому изданию этой книги. Он знал, что труд на немецком языке дойдет до более широкого круга читателей, и хотел, чтобы в обеих главах его книги о "частичных и универсальных трансмутациях" публика увидела скрытое предостережение от занятий алхимией. Несмотря на то что Юнкер признавал возможность трансмутации, он критиковал многие сочинения алхимиков средневековья за их мракобесие, бессмысленность, неясность, суеверные суждения, болтовню о "семенах золота" и т. п. Алхимиками, по мнению Юнкера, были написаны "лживые и фальшивые книги", чтобы "водить за нос легковерных" [17]. Далее Юнкер замечал, что многие старинные алхимические трактаты не заслуживают доверия, ибо в "те времена об искусстве плавления металлов знали очень мало". В средневековых исследованиях вряд ли можно было получить "строгое рассмотрение превращения", поскольку алхимики в действительности не могли проникнуть в природу трансмутации. Тогда алхимики накопили лишь некоторые сведения о рудах и об изученных ранее способах получения из них сплавов. Многие алхимические трактаты не заслуживают ныне внимания потому, что в них не содержится новых мыслей и не описываются новые химические процессы. Содержание трактатов повторяет то, что было написано — и чаще даже лучше — в более ранних произведениях. Выступая против "алхимической чумы", или "сумасшествия", Юнкер говорил, что не следует испытывать даже малейшей надежды на успех, работая в этом направлении [17, т. II, с. 32 и сл.].

Сам Кункель, который имел прекрасные условия для алхимических работ и много времени уделял проведению очень трудоемких исследований превращений различных веществ, отмечал: "только немногие могут утверждать, что они получили хоть какое-либо подобие философской тинктуры". Также и Бехер, "превзошедший в познании природы всех предшественников-алхимиков", сообщал о том, что ему не удалось получить философский камень. Его волновала мысль, что "нигде нельзя найти описанный таким образом философский камень или похожую на него аналогичную тинктуру среди тел любой природы" [17, т. II, с. 32 и сл.].

Юнкер в своем учебнике иронизирует над легковерными и отговаривает их от занятий алхимией. Он перечисляет "человеческие и сверхчеловеческие качества", которыми, по его мнению, должен обладать алхимик, чтобы добиться успеха в поисках философского камня. Уже из подобного перечисления следует, что этот камень не дано найти никому. Таким же образом Юнкер критикует тех врачей и алхимиков, которые пытались создать универсальное лекарство. Он считает невозможным, чтобы та же субстанция, которая "изгоняла бы болезни из человеческого тела или в кратчайшее время исцеляла бы внутренности, восстанавливая те их части, которые поразила болезнь ... могла бы обладать вдобавок и той силой, чтобы превращать в золото неблагородные металлы". Кроме того, Юнкер отрицательно относился к слухам о так называемых способах златоделия [17, т. II, с. 28]. Юнкер советовал "пробовать на зуб", проверять всевозможные доказательства алхимиков. Во-первых, следует скептически относиться к утверждению алхимика, будто он работает по "методике", секрет которой либо открыл ему один из великих мастеров, либо был взят им из манускрипта, найденного в развалинах замка или монастыря. Во-вторых, можно потребовать от алхимика, чтобы он сначала за свой счет осуществил трансмутацию и получил хотя бы небольшое количество золота. Лишь затем можно проверять эти эксперименты в больших лабораториях. В-третьих, следует тщательно испытать материалы, с которыми предполагается осуществлять трансмутацию, не содержат ли они золота. В-четвертых, надо очень внимательно осмотреть приборы (колбы, тигли), в которых собираются получать благородные металлы. В-пятых, следует остерегаться мошеннических уловок со стороны алхимиков.

Не все химики-флогистики относились к алхимии с такой же терпимостью, как Юнкер. Например, Циммерман называл ее сплошным надувательством. Он оценивал способности алхимиков по практическим результатам их работ, считая их ничтожными. Самих же алхимиков ученый называл "фанатиками и лжецами", которые "никогда не знали даже основ химии и зачастую не умели получить даже обычную сурьму". Циммерман высмеивал тех, кто пытался искать "универсальное лекарство... и поэтому взирал на весь мир, кроме алхимиков, свысока". Кроме того, среди алхимиков, как считал Циммерман, было немало таких, "которые запутались в дурацких и фантастических предположениях и сами поверили в них; они создали искусству получения золота славу высочайшего таинства и пытались объяснить в меру своего незнания происходящие превращения с помощью мистических заклинаний и правдоподобной риторики" [42, с. 7].

Г. А. Гофман, который написал одну из первых книг по практической химии, критиковал алхимиков за то, что они призывали "отдавать значительно больше уважения старинным химическим знаниям". "Химические теории,- писал Гофман,- как и другие научные знания и искусства, ценятся независимо от их возраста, старинные они или новые. Но при этом отнюдь не следует утверждать, как это делают многие, что самые ценные и неоспоримые химические знания были накоплены в древности египтянами, халдеями, евреями, вавилонянами... Некоторые алхимики придерживаются высокого мнения о себе, в связи с тем что их искусство, дескать, имеет весьма почтенный возраст. Поэтому они стараются доказать, что алхимия возникла едва ли не во времена сотворения мира. В этом не было бы необходимости, если бы алхимия в наши дни приносила хоть какую-нибудь пользу" [43, с. 9]. Давая историческую оценку попыткам алхимиков получить философский камень, Гофман писал: "В те мрачные времена нетрудно было прослыть за многознающего. Кто объявлял, что может делать золото, вызывал у людей преклонение своей ученостью... Простое обладание 10 000 талерами само по себе заставляло считать, что их обладатель умен, а 100 000 талерами — очень умен. Золото могло убедить в чем угодно" [43, с. 12 и сл.].

Врач и химик И. X. Бернхардт не видел существенной разницы между химией и алхимией. Он считал, что химия, алхимия и иатрохимия — это одно и то же. Бернхардт верил во влияние расположения звезд на ход химических процессов. В своих сочинениях он осуждал лишь то, что алхимики держали в тайне накопленный опыт. Бернхардт расшифровывал содержание алхимических рукописей, например Василия Валентина, и использовал для изготовления некоторых лекарств опыт, почерпнутый из сочинений алхимиков. Бернхардт написал книгу о расшифрованных им рукописях — "Химические опыты и исследования". При этом он игнорировал упреки в разглашении чужих тайн. "Меня не касаются эти проклятия,- писал Бернхардт,- Я открыл зашифрованные рецепты благодаря моему труду и способностям, а со своим собственным добром я волен поступать, как угодно... Кроме того, я считаю долгом всякого добропорядочного человека всеми возможными способами бороться с теми бедствиями, которые одолевают людей" [39, с. 19 и сл.].

Изложенное выше показывает, почему даже в середине XVIII в. отнюдь не все прогрессивные ученые достаточно критически оценивали алхимию. Некоторые из них считали трансмутацию теоретически возможной и признавали авторитет крупнейших алхимиков, историческое и научное значение их экспериментов.

Еще И. Эркслебен в своей книге "Основные начала химии", выпущенной в 1775 г., описывает алхимические опыты как достоверные научные факты [44]. (Во втором издании — 1784 г.- издатель книги И. Виглеб ввел поправку в этот текст.)

В середине XVIII в. капиталистические общественные отношения в Германии развивались быстрыми темпами. Как химики, так и владельцы мануфактур все яснее осознавали необходимость расширенного применения химии в производстве. Алхимики со своими эмпирическими и умозрительными обобщениями, тратившие массу сил и средств на недостижимые цели, тормозили прогресс науки. Представления алхимиков противоречили духу Просвещения[49] в Германии. Магия, астрология, вера в призраков и чудеса уступали место научному анализу материального и духовного мира.

Важным проявлением духа Просвещения в химии было возникновение теории флогистона и развитие "экспериментальной философии"[50]. Это способствовало и становлению химии как самостоятельной науки. Однако и тогда все еще появлялись многочисленные книги по алхимии. Алхимические представления продолжали распространяться в Европе. При княжеских дворах работали лаборатории "златоделателей", а по европейским государствам странствовали многочисленные авантюристы, якобы владеющие секретом изготовления "философского камня". Поэтому всему новому и прогрессивному еще предстояли упорные сражения со старым и реакционным. По словам нашего современника Шильферта, во второй половине XVIII в. борьба буржуазии с феодальной аристократией в области государственно-правовых отношений и философии резко обострилась в связи "со специфически буржуазным характером Просвещения" (речь идет о борьбе против характерных для эпохи феодализма религиозно-мистических объяснений природных явлений и общественного развития). Эта борьба проявлялась и при развитии химических знаний [45, с. 121].

Опыты и обобщения

Среди немецких ученых, которые решительно выступали против алхимии, особое место занимает аптекарь и химик Иоганн Христиан Виглеб. В 1777 г. он опубликовал книгу "Историко-критическое исследование алхимии, или воображаемого искусства получения золота". Это произведение от других аналогичных работ отличается обоснованностью, последовательностью и ясностью изложения основных концепций. Виглебу удалось с помощью исторического анализа доказать, что основные представления алхимиков и большая часть их экспериментов были бесплодны. Он считал возможность опытной проверки важнейшим критерием правильности химических теорий и ценностей исследований. В подкрепление своего вывода он приводил китайское изречение: "Сомнение есть начало науки: кто ни в чем не сомневается, тот не пытается ничего проверить; кто ничего не проверяет, тот ничего и не откроет; кто ничего не открывает, тот слеп и останется слепым" [7, предисловие]. Виглеб отмечал, что многие термины для обозначения превращений, используемые прежде при обучении химиков, противоречили аналогичным терминам, применяемым позже для описания производства солей щелочных металлов, кислот, их превращений и т. п. В этих прежних понятиях Виглеб видел "пережиток времен старинной алхимической слепоты и незнания" [7, предисловие].

Виглеб подробно исследовал "гнилое дерево" алхимических заблуждений. Разбирая сначала лишь некоторые его "ветви", затем "ствол" и, наконец, "корни", Виглеб полностью опровергал возможность трансмутации. Он критически относился к утверждениям всех "алхимических" кумиров и к историческим свидетельствам об их успехах, вскрывал ошибочность всех их теорий, ложность доказательств. Виглеб делал это тем более решительно, поскольку считал, что в его время вера в чудеса все еще широко распространена в обществе и что алхимики пытаются "спрятать за подобными мистификациями свое невежество", тогда как прогрессивная наука больше не желает "мириться с этим обманом" [7, с. 356].

Виглеб с большой симпатией оценивает деятельность Германа Конринга, который еще в 1669 г. в своей книге об алхимической "медицине" [46] резко критиковал искателей "эликсира жизни". Конрингу удалось вскрыть многие (хотя отнюдь не все) ошибки алхимиков. С этого времени эпоха алхимии стала близиться к завершению, хотя в 1674 г. именитый ученый Олаф Борх написал даже специальную книгу в защиту алхимии [47]. Вслед за Борхом и другие ученые из-за "льстивой прелести" алхимических трактатов и "многих приукрашенных свидетельств", представленных алхимиками, утверждали, что "нельзя с полной уверенностью говорить о невозможности трансмутации" [7, с. 85]. Именно из-за таких ученых, как считает Виглеб, "пламя алхимии" снова и снова "возгоралось из пепла", и его нельзя было загасить окончательно. Поэтому "алхимическая чума" могла легко вновь вспыхнуть и возродить свое влияние [7].

Виглеб резко высказывался против своего современника магдебургского профессора Фр. И. Вильгельма Шредера, который завуалированно выступал в защиту алхимии. В 1772 г. Шредер выпустил книгу "Новая алхимическая библиотека для естествоиспытателей нашего столетия", а в 1775 — "Новая библиотека высших достижений естествознания и химии" [48; 7 с. 381]. В этих книгах были собраны высказывания видных ученых средневековья и эпохи Возрождения о возможности трансмутации.

Виглеб опасался, что эти книги окажут пагубное влияние на многих молодых людей, побудив их к "златоделию". Поэтому он стремился решительно избавить химию от алхимии как мистического балласта прошлого и особенно резко критиковал "теории", проповедующие божественное происхождение алхимии. Виглеб утверждал, что в основе всякой науки лежат насущные потребности человека и именно они являются стимулом для осуществления экспериментов, формулирования гипотез, их углубления и уточнения. Виглеб цитирует античных ученых и писателей Геродота, Вергилия и Плиния, которые говорили, что все науки и искусство имеют естественное, человеческое, а не божественное происхождение [7, с. 1 и сл.].

В основе общего развития химических наук, как предполагал Виглеб, лежат практические знания. Это относится и к эволюции "бесплодной ветви научного дерева — златоделию". Виглеб утверждал, что нельзя считать египетских ремесленников "златоделателями" лишь на том основании, что они уже в древности занимались таким "настоящим искусством", как бальзамирование мумий, изготовление стекла, переработка металлов. Также безграмотно считать пророка Моисея "златоделателем" потому, что он смог сжечь "золотого тельца". "Ведь золотой телец,- писал Виглеб,- был сделан не из массивного золота, а в соответствии с обычаями того времени сооружен из дерева и лишь покрыт тонкими пластинками золота" [7, с. 2 и сл.]. Виглеб считал, что в древности не было алхимических трактатов. Поэтому они, естественно, не могли быть уничтожены при разрушении Александрийской библиотеки во время правления римского императора Диоклетиана (292 г. н. э.), как это утверждали алхимики [7, с. 136 и сл.]. Самые ранние из сохранившихся трактатов, авторы которых допускали возможность трансмутаций, относятся к IV-V вв. н. э. Они были написаны Синезием, Зосимой, Олимпиодором, псевдо-Демокритом. Виглеб считает неверным "алхимическое" толкование некоторых произведений Демокрита о свойствах металлов. По мнению Виглеба, речь в этих трудах идет не о "златоделии", а о "получении золота и серебра из руд с помощью ртути (т. е. посредством образования амальгамы) и введения впоследствии раскисляющих добавок в образовавшийся расплав" [7, с. 167 и сл.].

Пытаясь определить, как возник сам термин "алхимия", Виглеб ссылается на Юлия Фирмикуса (IV в. н. э.), в трудах которого впервые употребляется это название. Скорее же всего "алхимия" — это то же слово "химия", но трансформированное под влиянием арабского языка, в котором к существительным добавляется частица "аль". Однако "альхимии" при этом отнюдь не придавалось значение "златоделия". Долго алхимией называли "область химии, теснейшим образом связанную с металлургией; затем с течением времени это название приняло свой общеупотребительный в дальнейшем смысл" [7, с. 180 и сл.]. Первые сведения о возможности превращения неблагородных металлов в благородные и о практическом проведении таких операций относятся к IV в. н. э. Анализируя развитие алхимии во времена арабских завоеваний и в средневековой Европе, Виглеб указывал на явные "нелепости" в сообщениях алхимиков и пытался объяснить реальную природу разнообразных "чудесных превращений". По его мнению, нет надежных данных для написания подлинной истории алхимии [7, с. 223 и сл.].

Виглеб подробно рассмотрел алхимию более позднего периода, особенно деятельность алхимиков при дворе курфюрстов саксонских Августа и Христиана (1580-1591). Анализируя свидетельства об удавшихся трансмутациях неких Бойтера и Шверцера, Виглеб показал, что эти алхимики смогли "получить" в результате трансмутации лишь то золото, которое предварительно было у них в виде золотых монет. "Шверцер мог сделать это очень легко, так как прожил более чем полгода при дворе,- писал Виглеб.- Чтобы доставить радость добрым и легковерным господам, которые потратили на него кучу денег, Шверцер тайно пронес в лабораторию три золотые марки, и с помощью несложного фокуса золото появилось во время трансмутации" [7, с. 255]. (Кроме того, на что обратил внимание еще Георг Эрнст Шталь, Шверцер работал с "красно-золотой рудой", из каждого центнера которой можно было выплавить чистого серебра на 50 или даже 60 марок. Выплавленное серебро, по всей видимости, перекочевывало в карман этой "перелетной птицы". Таким образом, Шверцер и Бойтер, которых Кункель считал великими алхимиками, на самом деле были прожженными мошенниками.) "Поскольку потом это золото переплавлялось в монеты,- писал Виглеб,- то оправдываются сделанные мной ранее предположения о том, что чаще всего задачей этого златоделия было успокоить простых людей и отвлечь их от сложностей жизни, показав им мошеннические чудеса Шверцера" [7, с. 261].

Подобные обвинения против алхимиков Виглеб тщательно аргументировал и подтверждал новыми доводами, которые не использовались ни в одной из работ его предшественников. Виглеб считал, что золотые запасы государства возникают не вследствие деятельности алхимиков, как это сами они часто пытались утверждать. Много золота имеют лишь те государства, в которых существуют развитые горнодобывающие ремесла (особенно добыча золота). Однако богатые золотые запасы могут быть и в государствах, в недрах которых нет этого благородного металла. Источником золота для таких государств может быть широкий торговый обмен со странами, производящими собственное золото. Саксонский двор мог бы иметь собственное золото, разрабатывая залежи полезных ископаемых Шнеебергского, Аннабергского, Фрайбергского и других месторождений [7, с. 270]. Виглеб рассматривал эти и другие месторождения благородных металлов в Саксонии как "длительный источник благосостояния страны" и считал, что при наличии таких богатых месторождений курфюрст Август мог бы оставить после себя гораздо больше, чем те 17 млн. талеров, которые, по мнению алхимиков, могли быть получены только с помощью трансмутаций [7, с. 273 и сл.].

Стараясь преодолеть традиционное преклонение перед авторитетами, Виглеб писал в своей книге, что, как бы ни был прославлен ученый, к его мнению следует относиться критически, пытаясь выработать собственное отношение к обсуждаемой теме. "Никакие высказывания авторитетов сегодня не могут иметь ни малейшего значения ... Теперь необходимо для любого утверждения привести ясные доказательства или промолчать, и доказательства должны основываться на проверенных фактах, а не на фантазиях" [7, с. 318 и сл.].

Виглеб вступал в спор с теми людьми, для которых алхимия стала своеобразной религией: они были уверены в возможности трансмутации так же, как верующие — в непогрешимости религиозных догматов, и почитали старинные книги алхимиков почти как священные реликвии. Виглеб использовал в этом споре практически те же аргументы, что и прогрессивные мыслители Просвещения в борьбе против религиозного суеверия и мистицизма [7, с. 353 и сл.]. Анализируя исторические условия, в которых могла возникнуть вера в трансмутацию, Виглеб установил, что задолго до того, как понятие "алхимия" стало характеризовать попытки превращения одних металлов в другие, "существовали различные способы окрашивания и изменения свойств металлов при помощи сплавления, например белой меди, латуни, томпака и др." [7, с. 187 и сл.]. Когда в начале нашей эры обнаружили, что из неблагородных металлов можно получать сплавы, по цвету и твердости очень напоминающие золото и серебро, возникли неправильные толкования особенностей таких превращений, так как об их истинной природе в древности даже не могли догадаться. На основе этих неправильно осмысленных опытов, а также малопродуманных умозаключений и родилось учение о трансмутации. Подтверждением такого вывода Виглеб считал то, что "златоделие" возникло примерно в 400-х гг. н. э., когда знания о свойствах металлов и металлургическая техника достигли определенного уровня развития. Э. Липпман и некоторые другие историки химии [32, с. 275 и сл.] придерживались того же мнения, что и Виглеб. Следующий аргумент для подтверждения своих взглядов Виглеб видел в возникновении понятия о "частичных трансмутациях". В XIII в. открытие и использование неорганических кислот позволило значительно усовершенствовать метод добычи металлов из руд: из тех же руд, из которых ранее получали лишь медь и свинец, стало возможным выделять небольшие количества золота и серебра. В средневековье еще не понимали суть происходящих при этом химических процессов. Поэтому ремесленникам казалось, что с помощью "едкой воды"[51] им удается превратить небольшие количества обычных металлов в благородные. Отсюда и возникло понятие о "частичной трансмутации". Это понятие находило все большее признание, по мере того как основанные на нем выводы, казалось, начали подкрепляться результатами легко доступных наблюдению экспериментов. Распространение представлений о "частичной трансмутации", разумеется, способствовало укреплению более общего представления о возможностях превращений металлов [7, с. 197 и сл.]. По мнению Виглеба, приведенное им рассуждение является наиболее доказательным аргументом, показывающим несостоятельность алхимических представлений.

Виглеб утверждал, что алхимические учения противоречат всем известным законам естествознания [7, с. 382 и сл.], и поэтому считал неверными все теории алхимиков. Он сформулировал основные положения "разумной химии" и отчетливо показал, что они противоречат представлениям алхимии.

В сокрушительном поражении алхимии Виглеб видел триумф разума, победившего суеверие; разума, опирающегося на опыт, а не на ложные умозаключения. Для Виглеба разум был "светом, который озаряет человечеству путь к исследованию и познанию реальных вещей; только разум позволяет узнать правду и отличать ее от заблуждения" [7, с. 365]. Между действительным и кажущимся существует различие. Однако если судить по ощущениям, то нетрудно их спутать, приняв одно за другое. Поэтому задача и долг ученых заключаются в том, чтобы выдвигать гипотезы, отвергать ошибочные и выбирать верные, открывающие истину. Конечной же стадией проверки любой гипотезы служит эксперимент. "Лишь он один и только он является надежной порукой правды" ]7, с. 366 и сл.].

И в заключение интересно выяснить, как работы Виглеба оценивались и оцениваются историками химии. В 1955 г. вышла книга Отто Цекерта "Знаменитые аптекари", где анализировались сочинения Виглеба. Цекерт писал о Виглебе как о выдающемся химике, но не очень удачном критике ранних химических учений [49, с. 81]. Липпман же, напротив, говорил о Виглебе как о неподкупном и талантливом ученом, который "самым убедительным образом" показал всем "полную несостоятельность алхимии" [32, с. 511]. Г. Копп писал, что исследования Виглеба "разрушили веру в реальность этого искусства [алхимии.- Перев.] и послужили главной причиной, ускорившей конец алхимии, которая бы могла существовать еще довольно долго, пока окончательно не угасла бы" [30, с. 234].

В 1789 г. несколько алхимиков — современников Виглеба выступили с ответами на высказанные в его книге обвинения "златоделию". Карл Арнольд Кортум называл его "злопыхателем против искусства" [50, с. 2 и л.]. Мёхсен писал: "Как объяснил мне некий философ и сторонник алхимии, господин Виглеб издал свой труд с хорошо понятными намерениями. Самому ему не удалось ни преуспеть в искусстве трансмутаций, ни создать философский камень. Поэтому в своем сочинении он решил мудро и предусмотрительно защититься от упреков" [51, с. 304 и сл.].

Совершенно по-другому была встречена книга Виглеба в лагере его современников, выступавших с позиций Просвещения. Наиболее подробную рецензию на книгу Виглеба написал Фридрих Николаи — издатель обозрения "Всеобщая немецкая библиотека". Николаи писал: "Наш неутомимый исследователь в своем недавно опубликованном труде выступил против алхимических суеверий с настолько неотразимыми и обоснованными доводами, что мы твердо верим: в результате его мужественной атаки противник был наголову разбит" [52, с. 14]. Рецензент отметил далее, что Виглебу удалось "блестяще опровергнуть" все аргументы профессора Шредера в защиту алхимии. Полемика с этим уважаемым университетским преподавателем является важной заслугой Виглеба, "поскольку,- считал Николаи,- даже в наше просвещенное время, этот официальный университетский преподаватель химии не постеснялся откровенно выступить в защиту алхимических бессмыслиц" [52, с. 16 и сл.].

В 36-м томе "Всеобщей немецкой библиотеки", который вышел в 1778 г., профессор химии из Грейфсвальда Вайгель опубликовал "Общий обзор теоретической и прикладной химии", где проанализировал работу Виглеба. В целом рецензент отозвался о ней положительно. Однако он критиковал Виглеба за то, что тот вынес алхимии недостаточно решительный приговор и уделил рассмотрению алхимических учений целую главу в книге. По мнению Вайгеля, следовало значительно сократить анализ работ по алхимии, поскольку "алхимия — это такое бесплодное дело, которое не дало ни практической пользы, ни каких бы то ни было новых знаний об явлениях природы". "Если бы алхимия основывалась на изучении природы,- писал Вайгель,- она не прибегала бы к разнообразным уловкам. Но тогда понадобились бы настоящие доказательства. До сих пор алхимики не представили ни одного из них. Все проводившиеся до этого опыты алхимиков... не приводили к ожидаемым результатам. Однако все фундаментальные понятия должны и могут быть получены лишь на основе надежных и только надежных опытов. Значит, представления алхимиков — это весьма сомнительные фантазии, на смену которым пришли надежные и проверенные действительные способы превращений веществ. Поэтому в учебнике, где излагаются лишь достоверные факты и основанные на них теории, вообще не следовало бы уделять места алхимии" [52, с. 519 и сл.].

В книге "Знаменательные события из жизни великих немцев", опубликованной в 1802 г., о Виглебе говорится "как об одном из самых просвещенных, осведомленных противников алхимии, который выдвинул против нее обоснованные и всеобъемлющие возражения" [53].

Профессор философии К. Христоф Шмидер в целом критически отозвался о книге Виглеба, но в то же время отметил, что Виглеб был "одним из самых значительных химиков школы Шталя". Называя Виглеба "выдающимся химиком", как историка он оценивал Виглеба, однако, значительно ниже. По мнению Шмидера, этот ученый был недостаточно тонким полемистом и вообще "не дорос" до критики алхимии. Тем не менее Шмидер указывал: "Этот одиночка с легкостью осмелился выступать от имени могущественного движения. Все же он заслуживает одобрения за то, что высказался против алхимии в достаточно сильных, пусть не вполне обоснованных выражениях". Шмидер совершенно справедливо осознал связь содержания книги Виглеба с могущественной силой того времени — Просвещением [34, с. 592 и сл.].

Что же произошло с алхимией после того, как в 1777 и 1793 гг. вышли в свет издания книги Виглеба, и особенно после того, как Лавуазье сформулировал свою "Систему химии"?

По этому поводу Шмидер сообщает, что примерно с 1795 г. алхимики перестали публиковать свои книги. "Однако,- замечает Шмидер,- пока это еще не означало конца алхимии. Алхимики отступили, но не сдались. Перестав публиковать свои сочинения, они сплотились в замкнутую группу единомышленников. Это общество еще долгое время по всякому удобному поводу давало о себе знать, но скорее для того, чтобы мир не забыл о нем, а не ради того, чтобы отстаивать свои учения. Как правило, алхимики публиковались анонимно... Анонимность публикаций не уменьшала их действенности." К такого рода публикациям относилась статья в "Имперских ведомостях № 234" под названием "Новые сокровища высокой химии, предлагаемые уважаемому ученому обществу И. Ф. Фридрихом" (Франкфурт, Лейпциг и Вена, 1797 г.). "Затем обращения к научной общественности стали появляться более часто, и "Имперские ведомости" опубликовали целую серию статей в течение 1789 г. (№ 70, 72, 75, 76 и 77). Однако впоследствии подобные сообщения появлялись все реже и реже и наконец вовсе прекратились." [34, с. 597].

Книга Виглеба ознаменовала наивысшую и последнюю стадию борьбы за естествознание, основанное на разуме и эксперименте, борьбы флогистонной химии против алхимии, понимаемой как "златоделие", против слепого преклонения перед авторитетами, против мистики и непроверенных умозаключений.

Всего через несколько лет после того, как вышло первое издание книги Виглеба, великий французский химик Лавуазье сделал открытие, которое перевернуло всю флогистонную химию: в 1785 г. он сформулировал свою ныне всемирно известную систему химии на основе открытых им закономерностей протекания процессов окисления. Впервые за всю историю химии была достаточно четко определена природа химического элемента. Таким образом антиалхимические воззрения получили надежное подтверждение и началось интенсивное развитие новой, прогрессивной научной химии.