Пути России. Народничество и популизм. Том XXVI

Всего несколько лет назад я не мог даже представить себе, что в таких демократических странах, как США и Великобритания, к власти придут правые популисты. То, что это произошло в 2016 и 2019 годах, свидетельствует о плохом функционировании демократических процессов в этих странах. Источником правого популизма является кризис демократических институтов, он сделал возможной победу популистов и обострил кризис демократии.

Правые экстремисты, антисемиты и теоретики заговора всегда существовали в Европе и Северной Америке после 1945 года. Роль их, однако, была маргинальной. Ситуация изменилась в течение последних десяти лет благодаря интернету и социальным сетям. После падения коммунистических режимов в Европе начали распространяться патриотизм и национализм, укрепляя основу для популизма. В настоящее время во многих европейских государствах правые популистские партии получают от 10 до 25 % голосов избирателей. В некоторых странах правые популистские лидеры взяли власть на свободных демократических выборах: Виктор Орбан (2010), Ярослав Качиньский (формально он не занимает официального государственного поста, но управляет польским президентом и правительством) (2010-2015), Дональд Трамп (2017), Борис Джонсон (2019), Жаир Болсонару (2019) пришли к власти подобным путем. Все они следуют одной и той же линии, агитируя сторонников простыми на первый взгляд националистическими лозунгами о преодолении сложных проблем.

Эта статья показывает, почему правый популизм представляет реальную опасность для демократии и нацелен на низвержение демократического порядка. Географически она рассматривает так называемое трансатлантическое (или «западное») сообщество ценностей, то есть Европу и Северную Америку. Идеи Просвещения и рационального мышления развивались в этом регионе с конца XVII века. Из стран этого региона – Соединенных Штатов Америки, Великобритании и Франции – с конца XVIII века распространялись идеи современной демократии. Они считались основными государствами, отстаивающими права человека и защищающими демократические противовесы власти. Франция, однако, стала домом для сильной националистической и антисемитской партии уже в 1972 году. Хотя в Великобритании и США правят консервативные, но не правые националистические партии, правые популисты с помощью упрощающих лозунгов выиграли выборы. Взяв власть, они перешли в атаку на систему сдержек и противовесов. Удастся ли им наконец трансформировать демократию в своих странах – вопрос пока открытый.

Я начну с описания нынешней ситуации с правым националистическим популизмом в Европе и Северной Америке, кратко остановившись на ее отличительных признаках в различных странах. Во второй части будут определены общие ключевые черты современного правопопулистского подхода, объясняющие его успехи, и отличия этих характеристик от правого популизма в предыдущей версии. Третья часть будет посвящена обстоятельствам, позволяющим правому популизму распространяться в данный момент в Европе и Северной Америке. Будут показаны недостатки нынешнего демократического порядка, продемонстрировано, как особое положение в Восточной Европе после падения коммунистических режимов способствует текущей ситуации, освещена роль, которую играют интернет и новые социальные медиа в распространении правого популизма, а также проанализированы попытки внешнего вмешательства в поддержку правых популистов. В четвертой части основное внимание уделяется тому, что означает демократическая концепция «народа-суверена», а также может ли правый популизм способствовать улучшению функционирования демократического порядка: представляют правые популисты волю народа или же манипулируют ею? В пятой части рассматривается современное распространение правого популизма с исторической точки зрения: в чем сходство и в чем различие с ситуацией в межвоенный период? Это сравнение показывает, почему популисты так сильно фокусируются на личных обвинениях в адрес правящего класса. Шестая часть представляет тематическое исследование с эмпирическими данными по Германии, ранее разделенной между Западом и Востоком (ФРГ и ГДР). Линия границы все еще отмечает сильную разницу в голосовании: почему значительно больше людей в Восточной Германии голосуют за правых популистов? Полученные данные также позволяют уточнить, кто голосует за популистов по возрасту, полу, образованию и профессии, а также определить поведение избирателей. В седьмой части анализируется, почему так трудно бороться с нынешним правым националистическим популизмом, распространяющим образы врага, делающие его последователей совершенно невосприимчивыми к любым рациональным аргументам. В ней я обсуждаю стратегии борьбы с правым популизмом. В конце представлены выводы в виде краткого заключения.

1. Ситуация с правым популизмом в Европе и Северной Америке в 2019 году

В конце 2019 года правый националистический популизм стал актуален для многих европейских стран. В то время как большинство правых популистских лидеров являются главами соответствующих партий, часто основанных ими самими, в Великобритании и США правые популисты выступают в качестве премьер-министра и соответственно президента, поддерживаемых консервативными, но не популистскими партиями (консерваторами и республиканцами). Они пришли к власти в, казалось бы, прочных демократических государствах, используя упрощающие и в своей основе примитивные популистские лозунги, такие как «Сделаем Америку вновь великой» и «Brexit любой ценой», подогревая народные эмоции и опасения по поводу иммиграции. В обоих случаях мажоритарные избирательные системы ослабили шансы более мелких партий (Трамп даже получил на три миллиона голосов меньше, чем его соперница Хилари Клинтон, но одержал победу в большинстве штатов). С Джонсоном консерваторы получили 43,6 % голосов и 56,2 % мест. Это говорит о том, что даже избиратели, ранее считавшиеся mündige Staatsbürger (ответственными гражданами), могли эмоционально стать на сторону популистов, не скрывавших стремления продавить свою повестку любой ценой, не соблюдая, при необходимости, никаких демократических правил и ограничений.

В Европе правые национал-популисты могли завоевать самые сильные позиции, взяв власть в некоторых бывших коммунистических государствах: Виктор Орбан превратил в 2003 году «Фидес», основанную в 1988 году, из либеральной в правую популистскую партию. В 2010 году он победил (вместе с ХДНП) на общенациональных выборах, получив тогда почти 50 % голосов и около двух третей мест. Под его персональным управлением партия все сильнее сдвигалась вправо к авторитарным и антиисламским взглядам. В Польше национал-консервативная партия ПиС («Право и справедливость»), основанная братьями Качиньскими в 2001 году, превратилась в праворадикальную националистическую популистскую партию, впервые пришедшую к власти в 2010 году. Провалившись на следующих выборах, в 2015 году она вернулась к власти, набрав почти половину голосов. Орбан и Качиньский придерживаются строго патриотически-националистических и ксенофобских взглядов. Они заявляют, что защищают свой народ от иммиграции, занимаясь нагнетанием эмоций и используя массовый страх потери национальной идентичности и попадания под власть чуждых исламских ценностей.

Правый популизм существовал в большинстве западноевропейских стран и до 2000 года. Однако лишь в нескольких странах он пользовался более сильной поддержкой избирателей, в частности, во Франции, Италии, Австрии и Швейцарии. Если успех правых популистов поначалу был связан с особой ситуацией в этих странах, то с 2010 года их подъем стал общеевропейским феноменом. Во многих европейских странах сейчас можно найти сильные правые популистские партии, которые извлекли выгоду сначала из кризиса евро в 2008 году, а затем из иммиграционного кризиса 2015 года. Ниже приводится краткий обзор наиболее важных партий.

Во Франции «Национальный фронт» (правая антисемитская партия) был основан Жан-Мари Ле Пеном еще в 1972 году. С конца 1980-х партия набирала от 10 до 20 % на парламентских и президентских выборах. В 2002 году Ле Пену удалось выйти во второй тур президентских выборов против Жака Ширака, но после кампании против правого популизма он получил только 18 % голосов. При его дочери Марин Ле Пен партия набирала от 20 до 30 % голосов. По данным опросов, она стала фаворитом президентских выборов 2017 года. В конце концов, однако, триумф во втором туре достался Макрону, а Ле Пен набрала только 34 %. Под ее руководством партия, переименованная в 2018 году в «Национальное объединение», перешла с антисемитских на антиисламские позиции. С 23,2 % голосов она стала сильнейшей французской партией на европейских выборах 2019 года. В Италии правая партия «Лига Севера» получала в 1990-х около 10 % голосов. Берлускони со своим правопопулистским движением Forza Italia приходил к власти сначала в 1994 году, после провала христианских демократов из-за коррупционных скандалов, а затем снова в 2001 и 2008 годах, и так вплоть до 2011 года. В 2018 году партия, переименованная в «Лигу», получила под руководством Маттео Сальвини 17 % голосов и сформировала коалиционное правительство вместе с левопопулистским движением «Пять звезд». В Австрии Австрийская партия свободы набирала больше 25 % и входила в правительство начиная с 1999 года. В 2015 году под руководством Хайнца-Кристиана Штрахе АПС на волне иммиграционного кризиса получила 25 % голосов. В Швейцарии миллиардер Кристоф Блохер в 1977 году, воспользовавшись широкой народной неприязнью к истеблишменту, на основе популистской Партии крестьян создал правую Швейцарскую народную партию. Голосование против вступления в ЕЭС в 1992 году ориентировалось на его агитацию. В 2003 году ему удалось получить более 25 % процентов голосов и войти в правительство. С тех пор его партия постоянно получает от 25 до 30 % голосов. Она опирается на население сельских районов и агитирует против «массовой иммиграции». В Нидерландах Пим Фортейн, профессор социологии, сформировал «Список Пима Фортейна» и получил на майских выборах 2002 года 17 % голосов. После убийства Фортейна руководство перешло к Герту Вилдерсу. Партия была переименована в Партию свободы и с 2010 года получает от 25 до 30 % голосов. В Швеции «Шведские демократы» (правая националистическая популистская партия) существовали начиная с 1990-х годов. С 2010 года они получают 5 %, а на выборах 2019 года – даже 20 % голосов. В Дании Датская народная партия, основанная в 1985 году, получает от 10 до 15 % голосов, а на выборах 2015 года – уже 21,1 %. В Финляндии с 1995 года существуют «Истинные финны», созданные на основе популистской Финской аграрной партии. В 2015 и в 2019 годах им удается получить около 18 % голосов.

Часто популистские партии сильно зависят от личности своего лидера. Немецкая популистская партия «Альтернатива для Германии» (АдГ) представляет собой, скорее, исключение в этом отношении, поскольку она не только опирается на коллективное руководство, но и сами члены этой руководящей группы довольно-таки разобщены внутри себя по поводу правильного курса. Это отражает специфический раскол, существующий среди немецких граждан, между Восточной и Западной Германией (бывшие ГДР и ФРГ). Если на Востоке избирателей не беспокоят радикальные правые и антисемитские воззрения, то на Западе они гораздо более чувствительны в этом отношении и в своем подавляющем большинстве не желают их поддерживать. Это до сих пор делает сплоченность АдГ сомнительной.

АдГ была основана всего лишь в 2013 году Александром Гауландом, Берндом Лукке и другими в качестве евроскептической праволиберальной партии. Несколько правых партий до нее просуществовали недолго, так как большинство из них не смогли преодолеть 5-процентный барьер, чтобы вообще попасть в парламент. АдГ праздновала первый успех на выборах в Европейский парламент в 2014 году. С открытием границ летом 2015 года она получила подходящую тему для агитации: против иммиграции, обвиняя правительство в провале и антинародном заговоре. Это позволило поднять националистические настроения и даже выступить против самой Ангелы Меркель за то, что та открыла границы для беженцев. Около миллиона человек пересекли во второй половине 2015 года границу Германии без особого пограничного контроля и регистрации. Экономическое либеральное крыло вокруг Бернда Лукке решило в 2015 году покинуть партию, которая становилась все более чувствительной к крайне правым настроениям. АдГ стала «плавильным котлом» для множества правоэкстремистских противников правительства. С такой ориентацией партия добилась успеха на внутренних выборах, особенно в восточной части Германии. В 2017 году с 12,6 % она вошла в федеральный парламент.

Сегодня федеральным спикером партии является Йорг Мойтен, но он весьма далек от того, чтобы быть сильным популярным лидером. Александр Гауланд по-прежнему важен как публичный представитель с гражданской (bürgerlich) биографией. Наибольшим влиянием и привлекательностью для избирателей в Восточной Германии пользуется Flügel («Крыло»). Бьерн Хеке, Андреас Кальбиц и Ганс-Томас Тиллыинайдер являются влиятельными представителями этой völkisch – националистической и экстремистской правой сети. Причем Бьерн Хеке – популярный лидер для большинства избирателей партии в Восточной Германии[92]. Будучи известным правым экстремистом, Хеке возглавил АдГ в Тюрингии, а Кальбиц – в Бранденбурге. Данная восприимчивость к фашистским и антисемитским точкам зрения и теориям заговора не беспокоит избирателей в Восточной Германии. «Крыло» позволило АдГ соединить все экстремистские позиции в этих областях. Некоторые представители АдГ из западной части Германии выступают против этого дрейфа, поскольку он мешает завоевать больше голосов в землях, ранее относившихся к ФРГ.

Преследуя строго националистические цели, все правые партии, вопреки ожиданиям, сохраняют сильные связи друг с другом. Несмотря на использование националистических лозунгов, они борются против общих врагов: демократии, свободной журналистики и международных организаций, включая Европейский союз. Тесные связи между националистическими движениями, несмотря на их этническую направленность, существовали еще в межвоенный период.

2. Каковы основные черты нынешнего правопопулистского подхода и причины его успеха?

Самые различные темы могут служить задачам правой националистической агитации, и с течением времени они могут меняться. Решающим для них остается выбор тем, подходящих для разжигания народных эмоций. Это обращение к эмоциям имеет важное значение для удержания сторонников от рационального мышления и аргументации. Популисты, таким образом, любят извлекать выгоду из расхожих страхов вроде иммиграции или потери национальной идентичности. С этой целью правые популисты занимаются распространением фейковых новостей, подчеркивающих важность выбранной проблемы и срочность принятия мер.

Обычно популисты любят сосредоточиться только на одной теме текущего момента. Задача здесь заключается в том, чтобы удержать внимание и не допустить размывания общественного интереса. Характерно, что они предлагают очень простые и радикальные решения, которые явно не подходят для сложной проблемы, что очевидно для любого человека с остатками рационального мышления. Но это их не заботит: тема и предлагаемые решения нужны им только для агитации среди последователей, они вовсе не намерены решать проблему (так как это означало бы утрату базы для их агитации и обвинений в адрес властей).

Чтобы приобрести веру в свою легитимность со стороны последователей, популист должен предложить образ врага и убедить их в том, что враги действительно существуют. Называние врага по имени вбрасывает зерно недоверия и эмоционально разогревает сторонников, поэтому персонализация врага является основной частью агитации популистов и лозунгов, звучащих, к примеру, на уличных демонстрациях: Merkel muss weg! (Меркель должна уйти!). Это же стояло за решением Трампа демонизировать свою противницу-демократку Хилари. Чтобы правильно судить об опасности этой стратегии для демократии, полезно понять мотивы поиска и обвинения врагов, находящихся повсюду: в официальных структурах государства и в обществе. Такая стратегия служит девальвации государственной власти и авторитета, разрушению веры в легитимность государства. До тех пор пока сохраняется вера в легитимность правительства, популист не сможет достичь своей цели.

Установление веры в собственную легитимность позволяет популистам предотвратить все возражения своим нарративам, подкрепленные фактами и рациональной аргументацией. Последователи слепо верят их агитации. Кстати, аналогичной стратегии следуют религиозные секты. Сравнение с правым популизмом межвоенного периода помогает понять, почему это так опасно. Диктатуры 1930-х годов использовали подобный образ врага для своих последователей, приобретая, таким образом, веру в легитимность своих диктатур. Эта вера сохраняла свою силу и действенность для большинства народа Германии вплоть до мая 1945 года, в коммунистических странах – даже до 1989 года. С верой в легитимность их правления вступают в действие механизмы блокировки способности к коммуникативному обучению – они дают возможность не пользоваться мышлением на основе аргументов и не поддаваться любой внешней критике: регрессивное обучение, авторитарное обучение, идеологическое обучение[93].

С установлением этой веры теряет свою эффективность любая рациональная аргументация. В особенности лишаются возможности достучаться до сердец популистской аудитории те, на кого возложена вина быть врагом, – последняя убеждена в том, что они коррумпированные лжецы. Трамп – хороший пример, показывающий, насколько эффективно это работает. Он почти ежедневно атакует других людей и институции за границей или в своей стране, обвиняя их в том, что они ответственны за проблемы, сбои, нарушения. Он повторяет перед своими последователями снова и снова, что он король сделок, что он великий человек, который всегда прав. Он даже не стыдится рассказывать им каждый следующий день новую историю. Важно то, что он всегда возлагает ответственность за то, что что-то происходит не так, как ему хотелось бы, на конкретных людей, институты или государства. Его не волнуют противоречия в его рассказах: его последователи не обратят на них внимания. Даже очевидные факты коррупции популистских лидеров не вызывают сомнений у их последователей, интерпретирующих все как происки врагов. Хотя коррупция Штрахе была доказана публично, более половины его последователей не утратили доверия к нему. Все правые популисты в принципе используют одну и ту же стратегию. Это делает их последователей невосприимчивыми к любым рациональным контраргументам. Парадоксально, но любой рациональный довод только укрепляет их веру в своего вождя, что было очевидно еще на примерах Гитлера и Сталина в 1930-е годы.

В настоящее время популисты, приходящие к власти на свободных выборах, начали атаку на демократические правила, чтобы получить неограниченные диктаторские или авторитарные правления. Они начинают с того, что атакуют демократические противовесы диктаторскому правлению. Это произошло во всех четырех рассматриваемых странах, где к власти пришли правые популисты: Качиньский в Польше, Орбан в Венгрии, Трамп в США и Джонсон в Великобритании. В частности, их интересует ослабление или полная ликвидация юридического и парламентского контроля, особенно если последний находится в руках оппозиции. Дальше всех по этому пути сегодня пошел Орбан, получивший, по крайней мере временно, диктаторские полномочия для разрешения корона-кризиса от парламента, уже находившегося под его контролем. ПиС Качиньского избавился от юридического контроля Евросоюза вопреки постановлениям Европейского верховного суда. Джонсон пренебрег барьерами контроля на своем пути к власти ради того, чтобы довести до конца Brexit. А Трамп после неудавшегося импичмента полагает себя выше всех когда-либо существовавших конституционных ограничений, пренебрегая судебными решениями, касающимися в том числе его личных дел (вроде отказа от публикации его налоговых деклараций за годы, предшествовавшие его избранию президентом). Итак: правые националистические популисты стремятся преодолеть и разрушить демократический порядок.

3. Недостатки современной демократии как базис подъема правого популизма в европе и Северной Америке

Главная причина успеха правых популистов – утрата былых интеграционных способностей существующими большими партиями в США и практически во всех западноевропейских странах. Во многих посткоммунистических странах в процессе перехода не сложились устойчивые партийные предпочтения и сохраняется высокий уровень межпартийных переходов от выборов к выборам. Демократии в США и Великобритании базируются на двухпартийных системах – лейбористы и консерваторы, республиканцы и демократы. Так они традиционно могли управлять страной, время от времени сменяя друг друга на выборах. Когда одна партия приходила к власти, другая уходила в оппозицию, и наоборот. Предпосылка для этого изменения заключалась в том, что никто на самом деле не ставил под сомнение, что политическая оппозиция также способна управлять страной. Именно постоянная возможность перемен была основой функционирования демократии.

В США республиканцы начали идеологизацию с нападок на истеблишмент и распространения недоверия к государственной власти и регулирующим органам, превратив за два десятилетия их представителей в ненавидимых врагов. Эти нападки затронули даже республиканский истеблишмент. Такое отношение открыло республиканцев влиянию со стороны правых популистских движений. Ситуация осложнилась, когда руководство демократов утратило связь со своими избирателями. Отсутствие способности и готовности к компромиссам стало основной чертой, новый президент начал свою деятельность с отмены законов своего предшественника. После избрания Трампа это стало главной целью его правления. Трамп аннулировал не только национальные законы и указы администрации Обамы, но и международные соглашения. В Британии реидеологизация обеих партий началась позже, однако с тем же результатом. Сложная проблема Brexit расколола страну, стимулировав общий поворот к популистским подходам в публичном дискурсе. Утрата способности к компромиссам между враждующими лагерями превратилась в еще более серьезную проблему, после того как лейбористы избрали своим лидером Джереми Корбина – человека, не способного эти компромиссы искать.

В некоторых странах Западной Европы (особенно заметно это было в Италии, а затем во Франции) традиционная борьба между консервативными правыми и левыми развалилась вместе с партиями и президентами, дискредитировавшими себя коррупцией. Это открыло дверь новичкам-популистам вроде Берлускони в Италии в 1994 году. Во Франции на выборах 2018 года традиционные большие партии сыграли весьма незначительную роль, обеспечив победу новичку Макрону.

На протяжении десятилетий в Германии две большие партии, социал-демократы и христианские демократы, находясь во взаимной оппозиции, сменяли друг друга во власти обычно с помощью третьей, меньшей партии. Это работало от Конрада Аденауэра до Вилли Брандта и Гельмута Шмидта, а затем у Гельмута Коля и Герхарда Шредера. Вместе с очередным переходом власти к христианским демократам и Ангеле Меркель появилась новая проблема: партийная система раскололась, и выборы 2005 года привели к формированию «Большой коалиции» из христианских и социал-демократов. Это означало, что ни одна из больших партий уже не могла работать в качестве оппозиции, открыв дорогу популистам. Когда в 2013 году «Большая коалиция» при Меркель была сформирована повторно, это привело к возникновению популистской АдГ. То, что Ангела Меркель, опираясь на традиции ГДР, сосредоточилась на патернализме, а не на выстраивании политических лагерей, дополнительно ослабило традиционную немецкую систему двух больших партий и ввергло ее способность к политической интеграции народа в тяжелый кризис. На выборах 2017 года и СДПГ и ХДС потеряли значительное число избирателей. В конце концов они смогли получить лишь чуть больше половины голосов, как раз достаточных для формирования третьей «Большой коалиции». АдГ же стала сильнейшей партией оппозиции.

Таким образом, в большинстве западных демократий предпосылка для демократической смены власти и уважения к оппозиции оказалась под угрозой вместе с размыванием традиционной системы двух больших партий. В некоторых странах способность к компромиссу, по-видимому, утрачена. Этому также содействует то обстоятельство, что многие традиционные крупные партии потеряли контакт со своими избирателями. Членство в них значительно сократилось. Это облегчило нападки популистов на ведущих политиков.

В Восточной Европе в ходе переходного процесса не сформировались устойчивые пристрастия к новым партиям. Избиратели, скорее, привыкли переходить от одной партии к другой во время свободных выборов. Кроме того, они здесь были более склонны доверять сильному лидеру, следуя традиции патерналистского понимания правления, нерушимого при коммунизме, и отсутствию опыта самостоятельного решения проблем. Им, привыкшим при коммунизме искать повсеместных козлов отпущения, более всех на Западе понравилось, что популисты обвиняют ведущих политиков или истеблишмент во всех недостатках и любых ощущаемых ими неудобствах. Коммунистическое правление приучило их к персонализации политики, и поэтому они проявляют меньше доверия к институтам, которые являются основой функционирования демократического процесса.

Еще одним важным фактором подъема популизма в Германии было игнорирование чувств возможной дискриминации, обездоленности, угрозы своему социальному или этническому статусу в будущем, особенно широко распространенных в Восточной Германии, в бывшей ГДР. Прежде чем произойдут политические действия и принятие решений, необходимо, чтобы состоялся процесс политизации. Этого не случилось по отношению к этим страхам. Поскольку самое широкое распространение они получили только в Восточной Германии, партии, работающие на всю Германию, не уделили им должного внимания. В обществе всегда есть много имеющих различную значимость областей «невыразимого», и чтобы сделать их частью процесса принятия политических решений, необходимо начать процесс политизации.

Смутные опасения возможных будущих лишений существуют во многих странах Европы и США. Они дали популистам возможности манипулировать этими чувствами в своих интересах. Если они поднимают тему, связанную со страхами и тревогами народа, ранее игнорировавшимися партиями истеблишмента, то обвиняют их в преднамеренном замалчивании этой темы или даже представляют это официальное непризнание как часть заговора. Иммиграция людей разных культур и вероисповеданий усилила во многих местах Европы смутный страх перед иностранным проникновением. То, что эти страхи сильнее ощущались в местах с минимальным проживанием иммигрантов, подчеркивает, насколько мало эти страхи основывались на реальных контактах, на встречах с мигрантами, на фактах. В больших городах люди действительно находятся в тесном контакте с иммигрантами и беженцами. В подобных местах эти страхи гораздо менее распространены и вносят гораздо меньший вклад в политическую мобилизацию. Поразительно, до какой степени эти страхи распространяются агитацией и лозунгами популистов, слухами и фейковыми новостями в социальных сетях, в то время как прямой контакт с мигрантами, скорее, поспособствует тому, чтобы сделать городских жителей невосприимчивыми к таким страхам.

Создание смутных страхов перед будущим и сохранение национальных традиций значительно способствуют региональной эмиграции молодых, более гибких и более квалифицированных людей. Такая ситуация характерна для большинства посткоммунистических восточноевропейских сельских районов и небольших городов. В то время как молодые люди переехали в места, предлагающие им лучшие возможности для продвижения и карьеры в больших городах или на Западе, оставшиеся видят, что их традиционная жизнь, обычаи и этнические ценности подвергаются опасности. Они склонны персонифицировать такие страхи и поэтому демонстрируют недоверие к иммигрантам и лицам, приезжающим извне, особенно к тем, кто принадлежит к другой культуре или религии. Мусульмане представляют собой пример такой идеальной основы для подобного соединения смутных страхов с конкретными персонами. Поскольку опасность для передачи традиций следующему поколению вполне реальна, популисты находят в этих регионах хорошую поддержку своим лозунгам, поэтому в большинстве районов Восточной Европы за пределами крупных городов правая völkisch-националистическая пропаганда работает вполне эффективно.

В отличие от Латинской и Центральной Америки и частично США не существует серьезных оснований для популистской пропаганды, укорененных в бедности и дискриминации. Предположение, что голоса за популистов отдают прежде всего проигравшие в ходе посткоммунистической трансформации, не получило подтверждения в ходе эмпирических исследований. Напротив, популистские лозунги привлекают именно часть выигравших от этих процессов.

Насколько важна была для правых популистов поддержка извне? Россия при Путине начала поддерживать популистов финансово и организационно в силу их общего скептического отношения к ЕС. Российская поддержка обнаружилась у французского Национального фронта, Партии независимости Соединенного Королевства Найджела Фаража, «Фидес» Виктора Орбана, Лиги Маттео Сальвини, а также АдГ. Главный советник Трампа по отбору популистских тем для его предвыборной кампании Стив Кевин Бэннон перешел к самостоятельному распространению крайне правого националистического популизма, поддерживая популистские консервативные движения по всему миру, включая Европу. Трамп в 2017 году отправил послом в Германию Ричарда Гренелла, чтобы тот мог высказывать публичные нападки на правительство Меркель и поддерживать тесные контакты с политиками, которые хотели бы ее сместить. Трамп также публично вмешивался в британскую избирательную кампанию на стороне Джонсона, совсем не к радости последнего, поскольку это поставило под угрозу его положение в глазах британских избирателей. Трамп также никогда не упускает возможности публичных жестких нападок на Евросоюз. Это непрекращающееся распространение фальшивых новостей и лжи в международной политике наносит большой вред международным отношениям и международному устройству, защищающему нас после окончания Второй мировой войны. Разрушая международные дискуссионные форумы, оно значительно повышает опасность новой войны.

Таким образом, правый популизм извлекает выгоду из нынешнего кризиса партийной системы и демократии в ведущих странах западного мира. Утрата готовности идти на компромисс и уважать личность политического противника проложила популистам дорогу. Это угрожает устойчивости демократического порядка. Окончательный исход этой атаки в США и Великобритании пока остается открытым. На данный момент некоторые противовесы все еще существуют, пусть и в ослабленном виде. Демократия в первую очередь подвергается нападкам со стороны правых популистов, но также она подвергается опасности и изнутри.

4. «Гражданин – это суверен»: может ли популизм помочь демократии?

Демократия основана на принципе «гражданин – это суверен», означающем, что народ решает политические вопросы. Это звучит проще в сравнении с тем, как обстоят дела на практике. Принятие политических решений требует большого количества информации, понимания сложных связей и процессов. Любой политический ход имеет свои преимущества и недостатки. Чтобы найти компромисс между участием всех граждан и потребностью в большом количестве специальных знаний, представительная демократия работает посредством избрания тех, кто представляет чьи-либо интересы, направляя этих представителей в парламент, где они в публичной дискуссии с другими представителями занимаются решением политических вопросов.

В выборах равноправно участвуют все граждане. Здесь у концепции популистов начинаются проблемы. Они заявляют, что говорят от имени «истинного» народа и высказывают свои опасения, претендуя на то, что настоящие демократы – это именно они. Тем самым они раскалывают общество, исключая «неистинных граждан» как врагов или, по крайней мере, как людей, причиняющих вред. Это противоречит принципу, согласно которому все граждане вместе составляют суверена.

Избрание депутата, наилучшим образом представляющего чьи-либо интересы, требует информации. Поэтому представительная демократия является вызовом не только для партий, которым приходится озвучивать существующие у граждан важные позиции. Демократия – это также вызов для граждан: она требует готовности понимать сложность политических вопросов и формировать собственную позицию на основе критически проверяемой информации. Таким образом, демократии для функционирования требуется ответственный гражданин (mündiger Staatsbürger), готовый к самоинформированию перед голосованием и к выбору депутата или партии, наиболее близко отражающих его позиции. Люди, лишь следующие простым и эмоциональным лозунгам популистов, скорее составят толпу, находящуюся под влиянием демагогов. Популистов же заботит лишь получение голосов. Находясь у власти, они не демонстрируют особой компетентности и готовности к решению проблем.

Всегда существуют темы и проблемы, которые не являются (пока) частью процесса принятия политических решений. Если группы или партии помогают народу сформулировать эти проблемы и внести их в процесс принятия политических решений, то это важный вклад в демократию. То, что популист выбрал темы и дал им голос, может по этой причине быть в принципе полезным для демократии. Проблемы связаны с тем, как они работают с этими темами. Они проявляют мало интереса к тому, чтобы подготовить их для принятия парламентских решений. Темы служат им лишь для агитации и возгонки народных антивластных эмоций.

Политизация вопросов может начаться и вне парламента. В Германии подобный процесс произошел на рубеже 1970-х годов, когда «внепарламентская оппозиция», известная как студенческое движение, внесла новые темы в политическую повестку. В конце концов это значительно развернуло политический процесс к забытым вопросам, среди которых были равные права для женщин и множество прав для ранее подавляемых меньшинств, не способных к политизации собственных интересов. В конечном итоге это оказалось очень важно для дальнейшего развития демократии в Западной Германии. Позднее движению «зеленых» удалось привлечь внимание к непопулярной, но важной теме охраны окружающей среды – она также началась за стенами парламента. Затем была основана Партия зеленых, некоторым образом сосредоточившаяся на одной теме, ей удалось попасть в парламенты. Сегодня у Партии зеленых сложная программа, объединяющая важные группы граждан. «Зеленые» приобрели парламентский опыт, получив власть в правительстве Герхарда Шредера. Во всех этих случаях новые темы были сформулированы оппозицией, критикующей власть, но придерживающейся демократического порядка и наконец готовой к компромиссу. Они успешно вносили свои темы в парламенты и со своими интересами принимали участие в формировании законодательства. Если их действия служили улучшению демократии, то отказ нынешних правых популистов от конструктивной работы и их стремление лишь обвинять тех, кто находится у власти, имеют исключительно противоположный эффект: они ставят демократию под угрозу.

Первоначальное обещание помощи прямой демократии со стороны новых медиа оказалось грубым промахом. Вместо того чтобы предоставлять информацию об аргументах за и против того или иного решения, они открыли поле для непроверенных и зачастую фейковых новостей, и даже для теорий заговора. Таким образом, они, скорее, способствовали превращению политической системы в демагогию, укрепляя существующие предрассудки, вместо того чтобы давать информацию, необходимую для критического формирования собственной позиции.

Некоторые страны имеют опыт использования «прямой демократии» в форме референдумов. Попытки практиковать прямую демократию сложны и отнимают много времени. Только Швейцария может служить успешной моделью того, как национальные референдумы работают для решения отдельных вопросов прямым голосованием, здесь некоторые темы решаются референдумом. Швейцарцы привыкли следить за интенсивными информационными кампаниями перед таким голосованием: в течение нескольких недель избиратели получают информацию о разных точках зрения на вопрос, прежде чем проголосовать, у них есть возможность сопоставить все за и против. Лишь не слишком сложные вопросы можно решать подобным образом, например, Brexit совершенно не подходит для такого референдума. Вынося эту тему на общественное голосование, Дэвид Кэмерон с самого начала играл с огнем. Он намеревался надавить на ЕС, чтобы добиться уступок для Великобритании; впоследствии он рассчитывал продать эти уступки как доказательство своей компетентности и таким образом укрепить свое положение у власти. Голосование за Brexit смешало его расчеты и привело к позорному изгнанию с должности. Для решения такого сложного вопроса требуются экспертные знания в нескольких областях. Дверь, таким образом, оказалась широко распахнута перед популистскими упрощениями, а побочные темы Brexit были использованы, чтобы разогреть эмоции народа. Демагогические популисты вроде Найджела Фаража предполагают, что Brexit непосредственно восстановит историческую роль Великобритании как великой и независимой державы. Возглавив национал-популистскую Партию независимости Соединенного Королевства, он стал лицом кампании популистов за Brexit. Голосование окончательно раскололо британское общество и даже семьи по идеологическому признаку. И спустя несколько лет после этого референдума блокируется любая попытка поиска компромисса.

Успех АдГ, особенно в Восточной Германии, свидетельствует о том, что партии истеблишмента не выполнили своих обязательств по артикуляции проблем народа, необходимой для хорошо функционирующей системы представительной демократии. Поэтому в борьбе с правым популизмом сегодня существует острая необходимость восстановить прямой контакт с избирателями, уделять больше внимания работе на местном уровне, чтобы представлять интересы избирателей. В Восточной Германии АдГ часто присутствует на местном уровне, прислушиваясь к людям и заботясь о местных проблемах и недостатках. Подобным образом популисты завоевали авторитет среди местного населения. Политики, сосредоточившись на своей жизни в столице, теряют взгляд снизу и способствуют тому, чтобы популистские образы истеблишмента, пренебрегающего заботами простого народа, стали более правдоподобными.

В попытках установить демократию в Восточной Европе после падения коммунизма наблюдались особые недостатки. В частности, был упрощен переход к демократическому обществу. Зацикленность на «свободных выборах» заставила западных политиков и советников забыть, до какой степени демократизация означает изменение взглядов и мышления людей. Идея «ответственного народа» была абсолютно проста: выйдя из коммунистического рабства, граждане Восточной Европы сразу же станут ответственными демократами. Но участие в свободных выборах не создает ответственных граждан, необходимых для функционирования демократии. Демократическое голосование должно основываться на информации и понимании разных партийных программ, объясняющих, как эта партия намерена решать различные сложные проблемы. От «свободных» выборов в противном случае могут выиграть и демагоги. Гитлер пришел к власти после таких «свободных» выборов.

Таким образом, в принципе популизм может быть полезен для улучшения демократии тем, что включает новые и важные для народа вопросы в процесс принятия политических решений. До тех пор пока правые популисты используют новые темы лишь для того, чтобы эмоционально мобилизовать людей против действующей власти, они действуют как демагоги против демократии.

5. Почему правый популизм распространяется именно в данный момент. взгляд из исторической перспективы

Ситуация в межвоенный период имела много общего с сегодняшним днем: распространялись националистические идеи, популисты успешно использовали новые медиа для своей пропаганды в народе, демократия во вновь возникших национальных государствах была слаба, а ответственные граждане редки. Сегодняшние популисты, как и диктатуры 1930-х, используют стратегию политической коммуникации, фокусирующуюся на создании образа врага, который представляется якобы ответственным за все возможные ошибки и недостатки. Эта стратегия очень успешно работала на дискредитацию политических оппонентов, эмоционально подогревая общественные настроения против существующих властей. Поскольку многие сегодняшние обстоятельства отличны от того, что было тогда, мы не можем напрямую узнать либо перенести знание из предшествующей исторической ситуации. Однако в поиске сходств и различий сравнение может позволить нам лучше понять риски сегодняшних политических констелляций.

Как и в межвоенный период, одновременное укрепление популистских правых партий приобрело новое качество после избрания президентом США правого популиста Трампа. Это повторяет ситуацию в Европе 1920-х годов после окончания Первой мировой войны. В то время во многих европейских странах появились фашистские режимы и партии. Бенито Муссолини, бывший премьер-министром Италии с 1922 года, после принятия в 1925 году титула «дуче фашизма» стал ролевой моделью для других диктаторов-популистов. Уже в межвоенные годы популисты, несмотря на националистические цели, были тесно связаны друг с другом задачей преодоления демократии.

В Европе в начале 2000-х годов похожую роль вместо окончания войны сыграло падение коммунистических режимов: оно породило политическую дезориентацию во многих европейских странах. Внешние рекомендации предлагали как можно скорее трансформировать эти государства в демократии, установив в них рыночные экономики, основанные на частной собственности. Путь к этой цели был отмечен предложениями, очень схожими с популистским упрощением: свободные выборы, свободные цены, превращение экономических активов страны в частную собственность. Это не сработало, поскольку не было никакой концепции необходимых переходных шагов в направлении к этой цели. Проблемы с воплощением этой концепции стали очевидны, однако политически ими пренебрегли, так как казалось, что их можно разрешить, включив эти государства в Европейский союз.

Ожидание, что членство в Евросоюзе помешает правым популистам прийти к власти, было очевидно наивным – ему недоставало практических доказательств. Оно также дискредитирует «единство ценностей», которым якобы скрепляются вместе государства-члены. Очевидно, что наивное убеждение в существовании дороги с односторонним движением по направлению к демократии не выдерживает проверки. Это конкретная проблема, которая заключается в том, что у Евросоюза нет никаких эффективных механизмов по выводу из игры авторитарных режимов, если они оказываются у власти в результате «свободных» выборов. Любые ограничения и давление на государства, наносящие вред демократическим балансам власти, наталкиваются на единство всех государств-членов: так, Польша и Венгрия выступают против санкций заодно.

В 1920-х годах в Европе появилось множество слабых «национальных» государств. Новые политики и партии должны были иметь дело с борьбой за народную поддержку и веру в легитимность их правления. Германия стала демократией, отказавшись от монархии, только в конце Первой мировой войны. В оппозиции к новому государству находилась значительная часть элиты и военных/правых кругов. Все государства – преемники Габсбургской империи определяли себя по этнической принадлежности: заявляли о включении всех «настоящих» участников этничности. Им было необходимо завоевать доверие своего народа. Это обернулось широко распространенным ренессансом националистического мышления о титульных этносах новых государств, соединенным с подавлением меньшинств. Отсутствовала какая-либо рефлексия по поводу воспитания ответственных граждан. Сегодня бывшая коммунистическая часть Восточной Европы заново переживает процесс государственного строительства. Политики и партии, не имея возможности сослаться на предыдущие успехи и все еще не обладая твердой и устойчивой базой избирателей, борются за выполнение этой задачи. Сначала определенную роль играли демократические, социалистические или посткоммунистические партии. Однако зачастую в процессе трансформации ориентация на национальные ценности и ксенофобия становились многообещающими концептами, помогающими завоевать поддержку народа, не сталкивавшегося со сложными вопросами, привыкшего к патерналистскому правлению и готового принять простые лозунги и решения популистских партий, обещающих защитить его от безумного влияния из-за рубежа, в том числе и от политики ЕС.

Еще одно сходство с 1920-ми годами – появление новых коммуникационных технологий: в то время популисты успешно использовали новые средства массовой информации, такие как радио, кино и массовая постановка. Сегодня быстрое распространение правых националистических идей было бы невозможно без социальных сетей и интернет-алгоритмов. Они способствуют укреплению предрассудков и распространяют правые популистские лозунги, вместо того чтобы нести просвещение. Они обесценивают знания и критическое мышление, притом что интернет, казалось бы, должен делать обратное.

Социальные сети сегодня предоставляют новые возможности: популисты могут получить прямой доступ к своим сторонникам. Таким образом, у них появляется возможность распространять свои идеи и интерпретации непосредственно и исключительно на собственную аудиторию. Как бы безумно ни звучали сообщения Трампа для тех, кто не входит в число его подписчиков, его Twitter – хороший пример того, что трамповская аудитория будет верить любым его словам. Чем очевиднее он лжет, тем больше верят ему его последователи. Видные правые лидеры (такие как Ле Пен или Трамп) часто имеют несколько миллионов подписчиков, доверяющих их суждениям. Обвиняя другие средства массовой информации во лжи, они легко сохраняют свою поддержку: никто не станет им возражать в случае прямой коммуникации. Некоторые другие политики, такие как Курц, также используют широкие сети своих сторонников.

Социальные сети дали группам, бывшим ранее маргинальными, шанс вступить друг с другом в коммуникацию. Они объединяются и образуют сообщества, чтобы донести свои дикие идеи до широкой публики. Кроме того, некоторые правые популисты, продуцирующие антигосударственные послания, предоставили трибуну всему, что соответствует их интересам и целям: их интернет-форумы распространяют теории заговора и фейковые новости.

То, что социальные сети и интернет позволяют широко делиться своей точкой зрения, имеет серьезные последствия: они превращают в «истину» даже экстремистские позиции и спекуляции, если таковые открыто поддерживаются множеством других людей. Анонимность интернета побуждает людей писать и делиться тем, о чем в ином случае им было бы стыдно говорить публично. Таким образом, конкуренция в социальных сетях все более разрушает границы, заставляя писать со все большей ненавистью, превосходящей все то, что ранее было написано другими. Эта анонимность социальных сетей позволяет распространять враждебные ненавистнические сообщения вплоть до заявлений об убийствах.

Основываясь на эмоциях, популистские лидеры намеренно внушают своим подписчикам вражду к тем, кого они обвиняют, будь то политики, местные представители власти, журналисты fake news media или кто-либо еще. Эти обвинения устраняют остатки всякого уважения к людям в гражданском обществе. Объявить этих людей врагами – значит объявить их «вне закона». Популисты часто даже публикуют личные адреса и номера мобильных телефонов своих жертв. В результате эти «преступники» получают огромное количество наполненных ненавистью телефонных звонков, электронных писем и сообщений в социальных сетях. Разговоры об убийстве были первым шагом и в межвоенный период: за этим следовали дела. Диктатуры 1920-х годов также начинали со словесных персональных обвинений в адрес врагов. Затем из слов и лозунгов возникали поступки, заканчивавшиеся убийством миллионов невинных людей. Переход от словесных нападок на жизнь оппонентов к действиям уже произошел в нескольких европейских странах, в том числе в Великобритании во время кампании Brexit.

До осени 2019 года немецкая полиция, судьи и политики считали враждебные сообщения пустыми угрозами. Это было ошибкой. Первое убийство политика в Германии – после того как он годами получал подобные сообщения – произошло летом 2019 года, затем последовало нападение на синагогу. Лишь случай не позволил произойти массовому убийству евреев: не сломалась входная деревянная дверь. Только после этого немецкое государство начало относиться к ксенофобским посланиям более серьезно, однако до сих пор нет эффективной контрстратегии, лишающей анонимности тех, кто пишет подобные сообщения, чтобы привлечь их к суду: можно всего-то просить провайдеров социальных сетей такие сообщения уничтожать. Для борьбы с нынешним правым популизмом необходим более жесткий контроль за социальными сетями, подразумевающий удаление из них враждебного и ксенофобского контента. Сообщения, призывающие к смерти и убийству тех, кого подвергают виктимизации, должны стать позором для их авторов и для популистов-политиков, подобные действия поощряющих. Защита данных не должна распространяться на подобные сообщения, но многие судьи и политики все еще недооценивают опасность правого популизма.

Увеличивающаяся дистанция памяти о Второй мировой войне способствует тому, что правый националистический популизм может распространиться вновь. Спустя 75 лет после окончания войны многие забывают о ее причинах: о националистических подходах к экономическим и социальным кризисам в межвоенный период, об эгоистической политике отдельных государств, примером которой в то время были США, способствовавшей обострению кризиса 1930-х годов и усугублению его последствий для каждой из стран в отдельности. Националистические лозунги несут свою долю ответственности за возникновение и распространение диктатур в ряде европейских стран. Все вместе это закончилось Второй мировой войной. Создание международных организаций после войны в полной мере учитывало уроки, извлеченные из провала эгоистического национализма 1930-х годов. Они обеспечивали, по крайней мере, основу для коммуникации между государствами с различными политическими целями и порядками и очень эффективно работали наряду с международными дискуссионными форумами на протяжении последних десятилетий. Это защищало мир от несогласованных действий национальных государств и позволяло предотвратить новую мировую войну. Чтобы реализовать свою эгоистическую идеологию America First, Трамп начал борьбу с этими международными организациями ради их ослабления или ликвидации. Он хочет обратно отвоевать свободу для своих националистических и эгоистических действий, чтобы сделать Америку снова великой за счет других наций. Тот же самый аргумент стоял и за Brexit: отвоевать свободу для независимых национальных действий и получать собственную прибыль за счет чужих издержек. Россия поддерживает евроскептиков, чтобы ослабить ЕС. Все правые популистские движения едины в стремлении избавиться от международных организаций и ограничений, устанавливаемых ими для эгоистических действий отдельных наций.

Важным отличием от межвоенного периода является то, что в сегодняшнем обществе нет такой глубокой нищеты среди широких слоев населения, но правые популисты часто появляются в достаточно богатых и благополучных обществах, чтобы защитить от иммигрантов достигнутый уровень благосостояния. Эта ситуация сильно отличается от левого популизма в Латинской Америке, который гораздо больше базируется на настоящей нищете. Новыми движущими силами стали ощущаемая дискриминация ранее привилегированных групп и тревога по поводу будущей ситуации.

6. Пример Германии: кто поддерживает и выбирает правых популистов?

Выборы в Европейский парламент в мае 2019 года были последними общенемецкими выборами. Правым популистам из АдГ они дали самую высокую долю голосов, которую они когда-либо получали. Результаты выборов показывают сильные региональные различия между Западной Германией (бывшая ФРГ) и Восточной Германией (бывшая ГДР). Если в северной части Германии АдГ получила всего 6-8% голосов (например, Гамбург – 6,5 %, Нижняя Саксония – 7,9 %), в остальной части бывшей ФРГ, включая Берлин, они получили от 8 до 10 % голосов, то в пяти землях бывшей ГДР – от 17,7 % (Мекленбург – Западная Померания) до 25,3 % (Саксония).

Доля голосов за АдГ достаточно стабильна с 2015 года. В Восточной Германии она растет медленно, в то время как в западногерманских землях она стабильна или несколько снижается. Это говорит о том, что избиратели в Восточной Германии чаще следуют за простыми лозунгами популистов, чем избиратели в Западной Германии. Вероятно, это связано с социализацией в различных политических системах. Люди из бывших коммунистических стран привычнее к черно-белому мышлению, когда что-то либо хорошо, либо плохо. Политическая коммуникация при коммунистических режимах всегда предлагала народу ясные суждения: все было помечено либо как совершенно правильное, либо совершенно неправильное, полутона не допускались. «Блокировка способности к обучению» лишала людей умения распознавать противоречия в аргументации. Как ответственных граждан, привыкших к демократическим процедурам, можно классифицировать более высокую долю людей, живущих в западных частях Германии: они куда менее охотно следуют за популистскими упрощениями. Кроме того, люди из бывшей ФРГ чаще обладают более четко выраженной приверженностью или симпатией к какой-либо одной партии.

Из этнических групп, проживающих в Германии, только российские немцы значительно чаще поддерживают правый популизм (многие восхищаются Путиным и пользуются российскими информационными сетями). Вероятно, половина из них голосует за АдГ. В региональном масштабе АдГ набирает самую высокую долю голосов – более 30 % в районе вокруг Дрездена, – и это вписывается в вышеупомянутое различие между Востоком и Западом. Этот район во времена ГДР назывался «долина невежественных» (Tal der Ahnungslosen), поскольку именно на этой территории не было доступа к просмотру западногерманского телевидения, а потому отсутствовала информация, контрастирующая с восточногерманской пропагандой. Региональный анализ результатов голосования показывает, что ксенофобия по отношению к иммигрантам, особенно мусульманам, значительно усиливается в сельской местности или небольших городах, то есть там, где таковые практически отсутствуют. В больших городах с долей иммигрантов до 20-30 % ксенофобия распространена куда меньше. Это указывает на то, что личный опыт и контакты едва ли играют существенную роль в развитии ксенофобии: она, скорее, живет слухами, фальшивыми новостями и смутными опасениями за будущее. Кроме того, эти сельские районы, включая небольшие городки бывшей ГДР, переживают отток населения из-за отсутствия привлекательных рабочих мест, испытывая по этой причине смутный страх утраты национальной идентичности и обычаев.

В сентябре-октябре 2019 года в трех новых землях, ранее входивших в состав ГДР, состоялись выборы. Имеются полные данные о предпочтениях и характеристиках избирателей, позволяющие достаточно точно определить, кто голосует за популистов. Во всех трех землях результаты в этом отношении весьма схожи, что подчеркивает их достоверность. Несмотря на предвыборную кампанию, посвященную опасностям правого популизма, его представители во всех трех землях смогли даже увеличить свою долю голосов на 3-4% (на фоне уже высоких результатов майского голосования на европейских выборах 2019 года). Поскольку явка на этих выборах была выше, это означало, что абсолютное число людей, голосовавших за АдГ, также увеличилось на 10-20 %. Так и произошло, несмотря на то что АдГ выставила в качестве своих главных кандидатов известных правых экстремистов: в Тюрингии – Бьерна Хеке, а в Бранденбурга – Андреаса Кальбица. Это могло стоить ей голосов на выборах в Западной Германии, но, очевидно, не беспокоило избирателей в этих восточногерманских землях. То, что кампания против угрозы правого популизма способствовала поляризации избирателей, подтверждается тем фактом, что все премьер-министры земель и их партии смогли получить дополнительные голоса. По всей видимости, избиратели воспринимали их как гарантию сохранения демократии. От этой кампании выиграли разные партии: христианские демократы в Саксонии, социал-демократы в тот же день в Бранденбурга и – несколько недель спустя – Левая партия в Тюрингии. Это произошло, несмотря на то что социал-демократы и левые в опросе общественного мнения по всей Германии показали слабые результаты. Это был убедительный вотум доверия действующим премьер-министрам: Михаэлю Кречмеру, Дитмару Войдке и Бодо Рамелову. Их победа была знаком стратегического голосования электората против правых популистов.

Все трое сохранили должности после выборов, в то время как все остальные партии понесли значительные потери.

Около двух третей избирателей АдГ в этих трех землях говорили о «протестном голосовании» против правительства Меркель. Это не кажется слишком правдоподобным, поскольку эти же избиратели без колебаний подали свои голоса за известных скандальных неонацистов и правых радикалов из списка АдГ. Такое открытое голосование за экстремистов стало новшеством для Германии после Второй мировой войны и, очевидно, сработало на территории бывшей ГДР. На декабрьских выборах 2019 года в Гамбурге АдГ получила меньше голосов, чем раньше, и почти не смогла преодолеть необходимые 5 %, чтобы попасть в парламент, поскольку возможных избирателей смутила готовность партии сотрудничать с правыми экстремистами и неонацистами. Тренд на выражение значительного доверия действующему премьер-министру уже был замечен на предыдущих выборах в западнонемецких землях. Хотя это явление не совсем ново, оно получило дополнительный импульс после федеральных выборов 2018 года.

Материалы трех кампаний дают нам ясное представление об избирателях правых популистов. Так, есть группы избирателей, которые с наибольшей вероятностью отдадут им свой голос, и есть другие группы, которые сделают это с наименьшей вероятностью. Среди тех, кто вряд ли проголосует за популистов, были женщины: от 17 до 22 % против мужчин, доля которых доходила до 30-32 %. Еще одной группой тех, кто вряд ли отдаст свой голос за АдГ, были люди старше 60 лет. Они в целом демонстрировали сильную партийную приверженность и неохотно переходили в АдГ. Большинство из них никогда бы не проголосовали за другую партию. Проблема с этой группой для христианских демократов и социал-демократов заключается как раз в том, что эти избиратели выбывают по естественным причинам. Данные о движении избирателей показывают, что почти все из этой группы, кто больше не голосует за партии истеблишмента, умерли с момента последних выборов, и лишь немногие проголосовали за другую партию. Для ХДС и СДПГ это серьезная проблема. Из пенсионеров только от 15 до 22 % вместо 24-28 % всех избирателей отдали свои голоса АдГ. Кроме того, избиратели моложе 25 лет реже голосовали за популистов: всего от 18 до 20 % (однако только половина из них воспользовалась правом голоса). Четвертая группа, значительно ниже среднего отдающая свои голоса популистам, – это люди с высшим образованием: из них только 16-18 % вместо 24-28 % всех избирателей проголосовали за популистов. Таким образом, женщины, пожилые люди, люди с высшим образованием, а также моложе 25 лет являются фактором, сдерживающим правый популизм в землях бывшей ГДР.

Наиболее важными для успеха АдГ были те, кто не голосовал на предыдущих выборах: 40 %, то есть 2 из 5 избирателей пришли к популистам из этой группы. Чаще всего за правых популистов голосовали рабочие и безработные. Из этой группы от 41 до 44 % подали свои голоса за популистов, что значительно выше, чем 24-28 % от общей доли всех избирателей. Значительно больше шансов проголосовать за популистов имели также люди со средним образованием – от 29 до 35 %. Люди с низким уровнем образования, однако, не показали большую или меньшую склонность к голосованию за популистов, чем остальные избиратели. Другая группа, более склонная голосовать за популистов, – это самозанятые, однако их предпочтения гораздо менее выражены, чем у рабочих. Среди возрастных групп, наиболее склонных голосовать за правых популистов, были люди в возрасте от 25 до 59 лет. Во всех трех возрастных группах (от 25 до 34, от 35 до 44 и от 45 до 59 лет) АдГ получила больше избирателей, чем любая другая партия: около 30 % голосов. Только в Саксонии христианским демократам почти удалось их догнать. В возрастной группе до 25 лет лидирует Партия зеленых, среди тех, кому за 60, – христианские демократы в Саксонии и социал-демократы в Бранденбурга. Таким образом, эти результаты для Восточной Германии демонстрируют некоторое сходство с результатами выборов в США в 2016 году: за Трампа также чаще всего голосовали рабочие и люди, живущие в сельской местности и небольших городах, а также не имеющие высшего образования. Среди его избирателей была отмечена значительно более высокая доля мужчин, чем женщин.

7. Существуют ли успешные стратегии борьбы с правым популизмом?

Бороться с правыми популистами сложно, поскольку рациональная аргументация не работает у их последователей, убежденных, что вездесущие враги и лживая пресса хотят оставить их без обожаемых лидеров. Самая большая слабость популистов заключается в том, что они вообще не любят заниматься сложными вопросами, поэтому одна из стратегий выявления истинной природы и некомпетентности популистов состоит в том, чтобы позволить им участвовать в управлении страной. Эта стратегия, однако, опасна: это видно из того, как она была использована в Германии в 1933 году. В результате Гитлер, действуя в коалиции, завоевал неограниченную власть для установления своей диктатуры.

Германия сегодня является примером того, как нормальные стратегии противодействия правым популистам, скорее, укрепляют их, чем наносят им вред. В Германии мы наблюдаем четыре стратегии, все они были использованы христианскими демократами, чтобы вернуть себе избирателей, и все они в конце концов потерпели неудачу. Игнорирование популистов, а также попытки их изолировать были первыми двумя стратегиями – однако популисты не только не пострадали от них, но стали сильнее. Затем была предпринята попытка (например, в Баварии) скопировать лозунги популистов, но эта стратегия не сработала: на баварских выборах избиратели отдали предпочтение оригиналу и проголосовали за более радикальных популистов. Четвертая стратегия заключается в том, чтобы втянуть популистов в дискуссии и споры, в том числе приглашая их на телевизионные дебаты. На данный момент и здесь стратегия популистов кажется более удачной: они придерживаются своих лозунгов, представляя себя при этом неотъемлемой частью консервативных, буржуазных граждан. Это позволяет АдГ скрывать свою связь с радикальными правыми и антисемитами. Популисты также преуспевают в подобных дебатах, бесконечно повторяя свои лозунги, чтобы скрыть, что их совершенно не заботит программа преодоления проблем.

Опыт их работы в земле/месте пребывания федерального парламента Германии в данный момент не показывает их особой заинтересованности в конструктивной работе. Выступая в парламенте, они ограничиваются тем, что обвиняют других, в первую очередь действующие власти. Это связано с тем, что они не имеют четких программ или взглядов по многим темам, кроме своих идеологических фраз и лозунгов, которые они продолжают выдвигать в целях мобилизации своих сторонников против правящих элит. После избрания в парламенты земель сплоченность депутатов АдГ не выглядит впечатляющей. Очевидно, что их объединяют только антигосударственные сантименты, в других вопросах они часто расходятся между собой. Поскольку избранные представители часто придерживаются различных и довольно экзотичных взглядов, в остальном они в основном заняты собой. Они заботятся о своих делах и спорах, довольно часто их депутатская фракция в парламенте раскалывается, уже было несколько скандалов с использованием ими финансовых средств. Конструктивные элементы совместной работы с другими партиями отсутствуют.

Стратегия привлечения их к разделению ответственности во власти основана на ожиданиях, что они сами себя разоблачают в неспособности или отсутствии интереса к внесению конструктивных предложений для решения сложных вопросов[94]. Это рискованная стратегия, но она сработала в последние годы с некоторым эффектом в Дании, Австрии и Италии. Только в Дании это действительно было частью стратегии, в Австрии и Италии подобный результат случился, скорее, неожиданно и стал продуктом случайности, а в Италии чуть было не отдал диктаторскую власть в руки Маттео Сальвини.

В Дании социал-демократы сформировали коалиционное правительство с правыми популистами после того, как те набрали 21,1 % голосов в 2015 году. Социал-демократы решили принять строгую антиэмигрантскую линию популистов, сделав в то же время поворот влево в социальной политике. Это оказалось успешным. Правые популисты потеряли много своих сторонников, а на следующих выборах в 2019 году получили менее 10 % голосов избирателей. В Австрии популисты уже дважды потерпели неудачу, участвуя в правительстве: после 1999 года их поддержка избирателями снизилась с 17 до 10 %, так как Йорг Хайдер, будучи у власти, был вовлечен во множество скандалов и внутренних конфликтов. При Хайнце-Кристиане Штрахе партии удалось вернуть поддержку и сильно выиграть от иммиграционного кризиса 2015 года. После того как Себастьян Курц возглавил Австрийскую народную партию, он резко выступил против иммиграции. Недавно лидер популистов Штрахе, занимавший пост вице-президента, оказался замешан в коррупционном скандале («дело Ибицы»), ему пришлось уйти в отставку. Поскольку его партия (АПС) покинула коалицию, потребовались новые выборы. Курц получил на этих выборах еще бо́льшую поддержку, АПС же потеряла избирателей. В этот раз Курц решил сформировать другое правительство в коалиции с «зелеными».

В Италии дела у коалиции правых и левых популистов никогда не шли гладко. Сальвини использовал свое положение министра внутренних дел в первую очередь для того, чтобы воодушевить и завоевать доверие своих последователей эффектными резкими мерами против беженцев. Эта стратегия оправдала себя: поскольку опросы общественного мнения показывали, что Сальвини может получить на новых выборах большинство с 40 % голосов, осенью 2019 года он намеренно разорвал коалицию, чтобы спровоцировать новые выборы. Но его партнерам, левым популистам, поддержанным народным движением против правого экстремизма, неожиданно удалось сформировать новую коалицию с другим партнером, и премьер-министр Конти остался на своем посту. Таким образом, просчет самого Сальвини привел популистов к утрате власти. Исход с результатами следующих выборов все еще не определен.

Заключение

Опасность правого популизма для демократии проистекает, во-первых, из его коммуникативной стратегии, позволяющей сделать его верных последователей невосприимчивыми к любой рациональной аргументации, и, во-вторых, из новых возможностей распространения фейковых новостей и теорий заговора через интернет и социальные сети.

Правые популисты поднимают проблемы, игнорируемые другими партиями, однако не для того, чтобы предложить свои решения, а чтобы агитировать сторонников и манипулировать волей народа. Поскольку в основе их действий лежат обвинения в адрес государственных властей и конкретных лиц, они выбрали темы, обещающие эмоциональную реакцию народа. Правый популизм предлагает себя в качестве «плавильного котла» для всех антигосударственных групп, стоящих на крайне правых и антисемитских позициях, в том числе теоретиков заговора. Оказавшись же у власти, популистские лидеры стремятся приостановить демократический механизм контроля.

Основанием для распространения правого популизма послужили дефициты демократии, связанные с проблемами по интеграции народа, возникшими у ранее доминировавших партий, концом коммунистического правления и угасанием памяти о Второй мировой войне и ее причинах, связанных с превращением правых националистических популизмов в диктатуры.

Бороться с нынешним правым националистическим популизмом крайне сложно, так как он использует приемы политической коммуникации диктатур 1930-х годов: распространяя образы врага, он делает своих последователей полностью невосприимчивыми к любым рациональным аргументам. Праворадикальный популизм с его акцентом на стимуляцию эмоций и стремлением избежать критических размышлений является феноменом контрпросвещения.