Пути за пределы "эго"

Расцвет науки и технологии определил развитие культуры и истории на несколько столетий вперед. Чудеса технологии — от микрохирургии до космических кораблей — свидетельствуют об этом самым очевидным образом; вместе с тем наука и технология тонко, но при этом сильно и глубоко воздействуют на наше мышление. Все наши представления о себе, о природе сознания и реальности, о наших взаимоотношениях с миром и друг с другом подвержены многообразному влиянию науки.

Технологии, ценности, мировоззренческие установки, поощряемые наукой, во многих отношениях оказались чрезвычайно полезными, но одновременно породили проблемы, лежащие в основе современных культурных, мировых и религиозных кризисов. Опасные последствия передовых технологий вроде ядерного оружия очевидны, тогда как опасность, исходящая от некоторых научных ценностей и философий, менее заметна. Рассмотрим сциентизм и его философию логического позитивизма. Их суть состоит в том, что значимо только то знание, которое получено посредством наблюдения и измерения в рамках научных и технологических методов. В результате мы сильно ограничиваем представления о себе и своем мире, недооценивая или редуцируя к эпифеноменам биологического существования те измерения жизни, которые трудно уловить и выразить в научных понятиях. По определению Хьюстона Смита, высшие измерения — «ценности, жизненные смыслы, цели и качества — проскальзывают сквозь науку, как вода протекает сквозь рыбацкую сеть».

Нобелевский лауреат Альфред Норт Уайтхед отметил, что, кроме всего прочего, «такая позиция со стороны ученых является чистым блефом». В конце концов, если кто-нибудь утверждает, что только наука может предоставить значимые данные, это позволяет спросить: «Как вы это докажете научным образом?» Ответ: «Никак».

Однако, даже будучи блефом, эта позиция долгое время пользовалась успехом, сводя, по словам Уайтхеда, наше представление о природе до «тусклой, беззвучной, безвкусной и бесцветной картины только лишь беспорядочного движения материй, бесконечного и бессмысленного». В таком представлении не было места ни смыслу, ни цели, ни разуму, ни духу. В результате возникло то, что Льюис Мэмфорд назвал «дисквалифицированной вселенной», а социолог Макс Вебер — «расколдовыванием мира» («the disenchantment of the world»).

Конечно, люди тоже были развенчаны. Со времен философа XVII века Томаса Гоббса все больше распространялось понимание человека как усложненной машины. Различные варианты этой точки зрения в XX веке изображают нас, например, то «стимульно-реактивными машинами», как у бихевиористов, то «глупыми компьютерами», как у сторонников искуственного интеллекта, и даже, как это описывают социобиологи, «всего лишь средством ДНК для производства большего количества ДНК» или «машинами для выживания — автоматическими приборами, слепо запрограммированными для хранения индивидуальных молекул, именуемых генами». Нет необходимости говорить, что сходным образом принижался разум и среди социобиологов (например, он рассматривался как простой «эпифеномен нейронных механизмов мозга».

Отсюда, конечно, следует, что трансцендентные и религиозные переживания были отвергнуты как, например, проекции нереализованных розможностей (Фейербах), выражение инфантильных желаний (Фрейд) или симптомы медицинских нарушений. Удачно назвав эту позицию медицинским материализмом, Уильям Джеймс писал:

Медицинский материализм покончил со св.Павлом, назвав его видение по пути в Дамаск результатом повреждения затылочной части коры головного мозга, а его самого эпилептиком. Св.Терезу ниспровергают как истеричку, а св.Франциска Ассизского — как наследственного дегенерата.

Медицинский материализм все еще пребывает в добром здравии. Достаточно вспомнить недавнее предположение Нобелевского лауреата Фрэнсиса Крика, что вера в существование Бога может быть обусловлена существованием опасных мутировавших молекул, которые он назвал теотоксинами.

Таким образом, наряду с огромными достижениями, наука и технология формируют такие мировоззренческие установки, которые принижают нас и лишают очарования наши взгляды на мир, на человечество, сознание и трансперсональный опыт. И все же во второй половине XX века наблюдается поворот, при котором казалось бы необходимая связь между наукой и лишенным ею очарования миром разрывается как по философским, так и по научным причинам.

С философской точки зрения была обнаружена несостоятельность двух сильнейших сторонников «расколдовывания» мира, а именно сциентизма и логического позитивизма. Плюс к этому, философские направления постмодернизма и конструктивизма заставили нас признать, что наша интерпретация происходящего и наше мировоззрение обусловливаются и конструируются социальными факторами, такими, как язык, история, раса, род, социальная прослойка, доминирующая в культуре идеология. Таким образом, мировоззрение — это не только описание «действительного положения вещей», но и конструирование или проецирование. Следовательно, лишенное иллюзий мировоззрение, которое столь часто считалось логически вытекающим из науки, может рассматриваться как до не которой степени культурно обусловленный выбор. По существу, это лишь один из нескольких возможных вариантов мировоззрения, совместимый с наукой, но не доказываемый и не предписываемый ею.

Такое признание жизненно важно для трансперсонального движения. Исследователи уделили заметно много внимания природе науки и ее взаимосвязям с трансперсональными разработками. Вместе с тем трансперсонально ориентированные экспериментаторы также провели значительную работу (часть экспериментальных исследований описана в разделах о медитации и осознаваемых сновидениях). В следующих статьях содержатся некоторые из наиболее значительных идей, имеющих отношение к природе и влиянию науки и технологии.

Одним из самых значительных было предложение Чарльза Тарта расширить объем научного исследования за счет развития наук, зависимых от специфических состояний сознания. Он предложил ученым овладеть навыками работы в измененных состояниях сознания, будучи таким образом «наблюдающими участниками», рассказывающими о своих переживаниях. Тарт утверждал, что специфичность такого рода опыта и знаний, возможно, докажет необходимость создания ряда отдельных, дополняющих друг друга наук о специфических состояниях сознания.

Текст «Разные взгляды из разных состояний» состоит из двух писем Гордона Глобуса Чарльзу Тарту. Несомненно, это одна из самых необычных и изумительных реакций на научную статью, поскольку эти письма были написаны в двух разных состояниях сознания и привели к диаметрально противоположным выводам относительно верности тартовской гипотезы. Перед нами уникальная ситуация: уважаемый ученый отрицает необходимость или полезность наук о специфических состояниях, находясь в обычном состоянии, и находит предложение уместным, пребывая в состоянии измененном. Это убедительное подтверждение реальности зависимых от состояний феноменов. Интересно, что редакция журнала «Science» отказалась публиковать эти письма.

Кен Уилбер убеждает в необходимости дополнить сенсорное научное наблюдение философским подходом и созерцанием. Свою статью «Наука и трансперсональная психология» он начинает указанием на традиционное выделение трех разных «очей знания», или путей познания: эмпирический (сенсорный) метод, рациональный метод логики и философии и созерцательно-медитативный метод. Каждый из них имеет собственную сферу данных и собственные средства оценки значимости этих данных, которые лишь частично перекрываются. Уилбер считает, что только трансперсональные дисциплины способны использовать все три метода познания. Тем самым на их основе может родиться более объемная, интегрированная и сбалансированная дисциплина, единственно достойная доверия и способная исследовать биологические, психологические, социальные и духовные измерения человеческого опыта посредством соответствующего подключения науки, философии и созерцания.

В статье «Наука и мистицизм» физик Фритьоф Капра отзывается на тему комплементарности. Он полагает, что ни научное наблюдение, ни мистическое прозрение не могут быть редуцированы друг к другу или заменить друг друга, но одинаково полезны и вместе дают более полное видение мира, чем каждое в отдельности.

Рождение трансперсональной антропологии, данные которой резюмируют Чарльз Лафлин, Джон Макманус и Джон Ширер, знаменует новое расширение трансперсональной перспективы. Будем надеяться, что в будущем мы станем свидетелями рождения других дисциплин, таких, как трансперсональная философия и трансперсональная политика.

Во второй половине XX века произошло нечто совершенно неожиданное, что подвергло еще большему сомнению связь между наукой и «расколдовыванием», возбудило огромный интерес к трансперсональным явлениям и оказало заметное и по сей день влияние на культуру. Дело в том, что именно открытия в области технологии способствовали индуцированию трансцендентных переживаний. В числе примеров — психоделики, которые вызывают самые разнообразные сильнейшие измененные состояния сознания; биологическая обратная связь, подтвердившая призыв йогов к волевому контролю над автономной нервной системой; технология реанимации, увеличившая в несколько раз число людей, имеющих околосмертный опыт, и космические путешествия, вызывающие трансперсональные переживания у астронавтов и космонавтов. В конечном счете число людей, испытавших сильные трансперсональные переживания, чрезвычайно возросло, и общее влияние этих событий на индивидуальную жизнь и культуру в целом еще предстоит полностью оценить и понять.

Например, большинство астронавтов и космонавтов прошли инженерную или штурманскую подготовку, обучаясь эмоциональному контролю и бесстрастности. Тем не менее все они испытывали благоговейный страх перед пленительной красотой Земли, обрамленной черной бесконечностью Космоса. «Никому, — сказал как-то космонавт Олег Макаров,— не удавалось сдержать своего искреннего восхищения при виде захватывающей панорамы Земли».

У некоторых это вызвало сильные трансперсональные переживания. Два наиболее общих типа таких переживаний были названы «эффектом сверхвидения» («the overview effect») и «вселенским прозрением» («the universal insight»). Эффект сверхвидения — это чувство единства, взаимозависимости и недолговечности жизни на Земле; вселенское прозрение — это чувство единства и взаимосвязи всех вещей. Усиленные с помощью определенных средств, эти переживания определяют и трансформируют наше коллективное сознание, космические путешествия могут оказаться важной вехой и катализатором человеческой эволюции.

В своей работе «Околосмертный опыт» Кеннет Ринг дает ясный и широкий обзор точек зрения на природу и последствия такого опыта. Чем больше мы узнаем об этих переживаниях, тем таинственнее они становятся, и ни одно объяснение — биологическое, психологическое или духовное — не может быть исчерпывающим. Совершенно очевидно, что такие переживания необыкновенно сильны, многозначны и преобразующи. Люди, пережившие подобный опыт, демонстрируют заметно углубившееся понимание жизни, любви, учения и заботы о других. Поскольку сейчас такому воздействию подвержены миллионы людей, Ринга интересует, не может ли их психологическая трансформация катализировать коллективную трансформацию в культуре. Возможно, влияние индуцирующих трансценденцию технологий на нашу культуру и сознание только начинается.

РАЗНЫЕ ВЗГЛЯДЫ ИЗ РАЗНЫХ СОСТОЯНИЙ

30 июня 1972 г.

Уважаемые господа!

Похвально, что в «Science» была опубликована спорная статья Тарта «Состояния сознания и науки, зависящие от специфических состояний сознания». Тарт правильно указывает на важность научного исследования измененных состояний сознания (ИСС). Трудно вообразить себе момент в научной истории, когда наука настолько отстала от культуры, что даже ординарные в остальных отношениях исследователи сочли неуместными немногие исследования поведения, связанного с психоделическими веществами. К сожалению, представления Тарта о философии науки настолько узки, а его взгляды на отношения между «науками специфических состояний» настолько радикальны, что его соображения рискуют быть отвергнутыми теми, к кому они обращены, то есть «честным» научным истеблишментом, читающим эту статью в обычном состоянии сознания.

Обсуждение «публичной природы наблюдения» как основного правила научной методологии не затрагивает сути дела. Тарт верно определяет, что «наблюдения должны быть публичными в том смысле, чтобы их мог воспроизвести любой соответствующим образом подготовленный наблюдатель». Тем не менее, помимо воспроизводимости, наблюдения должны быть одинаково доступны всем наблюдателям. Что же касается ИСС, методологическая проблема состоит здесь именно в том, что к собственному сознанию у субъекта имеется особый доступ, которого нет у остальных наблюдателей.

Это основная проблема в исследовании ИСС, наряду с трудностями описания сложных ИСС, обучения наблюдателя или учета его «природных особенностей».

До тех пор пока эмпирическое исследование не докажет обратное, представляется более оправданным и экономичным создавать одну науку для всех состояний сознания — ординарных и экстраординарных, — чем следовать сомнительному пути науки (и ученых) для каждого отдельного состояния.

Гордон Г. Глобус, д-р медицины

10 июля 1972 г.

Уважаемые господа!

Это письмо я пишу в ответ на свое предыдущее письмо с критикой недавней статьи Ч. Тарта об измененных состояниях сознания (ИСС). Мне посчастливилось перечитать статью Тарта, находясь в ИСС, и теперь, к моему великому изумлению, его предположение относительно возможной независимости науки, специфичной для данного ИСС, от наук, специфичных для других ИСС, представляется мне вполне корректным. Поэтому я немедленно набросал черновик этого письма, оставаясь в ИСС. В этот момент для меня совершенно очевидно, что в обычном состоянии сознания я не понимал, каким в действительности является ИСС. Пик ИСС становится для меня полным сюрпризом, поскольку я забываю об уникальности этого опыта, пока не оказываюсь в нем вновь. Ясно, что если бы я начал рассказывать об этом кому-нибудь, кто находится в обычном состоянии сознания, он не смог бы понять моих нынешних уникальных переживаний, точно так же, как я сейчас предвижу, что мне самому не удастся сохранить полное понимание этого, когда я вернусь в свое обычное состояние.

Сейчас меня просто поражает тот экстраординарный парадокс, что идея Тарта относительно специфических наук о специфических состояниях показалась мне в обычном состоянии абсурдной, но вполне корректна с точки зрения моего «неисправимого опыта» ИСС. Я сохранил свои критические замечания в адрес всех остальных спорных положений статьи Тарта, с которыми я прежде был не согласен.

ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО: Вновь пребывая в обычном состоянии, я хотел бы высказаться в пользу одной науки для всех состояний сознания, полагая, что имеется объяснение моему опыту того, что в ИСС сами ИСС кажутся совершенно непонятными для обычных состояний. Я уверен, что могу вспомнить все, что происходило в ИСС, но не так, как это тогда переживалось, что свидетельствует о несовершенстве памяти. По-видимому, способа полностью восстанавливать опыт ИСС без возвращения в ИСС не существует, что подтверждает тезис Тарта. Но имеющиеся научные данные по «зависимому от состояния научению» могут легко объяснить этот феномен.

Поэтому мне кажется, что, хотя на экспериментальном уровне Тарт и может располагать надежными данными в пользу науки специфических состояний, на уровне концептуальном все состояния сознания все-таки может охватывать одна наука. В любом случае разница между моими письмами, написанными в обычном и в измененном состояниях сознания, представляет научный интерес в ряду этих интригующих явлений.

Гордон Г. Глобус, д-р медицины

НАУКА И ТРАНСПЕРСОНААЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Скорее всего, важнейшим из стоящих сегодня перед трансперсональной психологией вопросов является ее отношение к эмпирической науке. Ни сфера деятельности трансперсональной психологии, ни главный ее предмет, ни ее методология — предпосылки, выводы или источники — не являются насущной проблемой, поскольку с точки зрения современного мышления все они второстепенны по сравнению с вопросом, правомерна ли сама трансперсональная психология как таковая, то есть является ли она эмпирической наукой. Утверждается, что если трансперсональная психология не есть эмпирическая наука, то у нее нет ни правомочной эпистемологии, ни правомочных средств для получения знаний. Бесполезно пытаться постичь границы, объем, способ систематизации знаний в новой, «высшей», сфере трансперсональной психологии, пока вы не в состоянии продемонстрировать, что действительно обладаете знанием, с которого можно начать.

Поэтому мне хотелось бы вкратце рассмотреть природу науки, природу трансперсональной психологии и отношение между ними.

«ТРИ ОКА» ДУШИ

Св. Бонавентура, любимый философ мистиков, учил, что люди обладают по меньшей мере тремя способами приобретения знания — «тремя очами», как он их называл: оком тела, посредством которого мы воспринимаем внешний мир пространства, времени и объектов; оком рассудка (ума), посредством которого мы обретаем знание философии, логики и самого разума, и оком созерцания, при помощи которого мы восходим к знанию трансцендентных реальностей.

Сама эта терминология — око тела, око ума и око созерцания является христианской, но сходные идеи можно найти в каждой значительной школе традиционной психологии, философии и религии. «Три ока» человеческого существа фактически соответствуют трем основным сферам бытия, описанным вечной философией, а именно: грубой (плотской и материальной), тонкой (ментальной и анимистической) и каузальной (трансцендентной и созерцательной) сферам. Описание этих сфер широко известно, так что здесь мне хотелось бы только указать на единодушие по отношению к ним среди традиционных психологов и философов.

Развивая прозрения Бонавентуры, мы, современные люди, могли бы сказать, что телесное зрение включается в особый мир общего сенсорного опыта, частично создавая, частично раскрывая его. Это «грубая» сфера, сфера пространства, времени и материи. Этой сфере причастны все, кто обладает подобным оком плоти. Базисный сенсомоторный интеллект — постоянство объектов — вот что такое око плоти. Это эмпирическое око, чувственный опыт. Должен сказать, прежде всего, что термин «эмпирический» я использую так, как он употребляется в философии; то есть это обозначение того, что можно обнаружить посредством пяти человеческих чувств или их расширения.

Око разума, или, в более общем значении, око ума, включено в мир идей, образов, понятий и логики. Поскольку современное мышление большей частью опирается исключительно на эмпирический опыт, на око плоти, важно помнить, что ментальное око не сводимо к оку плоти. Область ментального включает, но трансцендирует область чувственного. И хотя око ума опирается на око плоти в отношении большей части получаемой информации, не все ментальное знание появляется непосредственно из телесного знания и не всегда имеет дело непосредственно с телесными объектами. Наше знание не является целиком эмпирическим и плотским. Истинность логического вывода базируется на внутренней согласованности, а не на связи с чувственными объектами.

Око созерцания так относится к оку разума, как око разума относится к оку плоти. Как разум трансцендентен плоти, так и созерцание трансцендентно разуму. Как разум нельзя ни свести к плотскому знанию, ни вывести из него, так и созерцание не сводимо к разуму и не выводимо из него. Как око разума трансэмпирично, так и око созерцания трансрационально, транслогично и трансментально.

Сделаем несколько простых предположений: все люди обладают оком плоти, оком разума и оком созерцания; у каждого ока есть свои собственные объекты познания (чувственные, ментальные и трансцендентные); высшее око не может быть ни редуцировано к низшему, ни объяснено в его терминах; каждое око значимо и полезно в своей собственной области, но допускает ошибки, самостоятельно пытаясь полностью охватить высшие или низшие сферы.

Здесь мне хотелось бы сделать акцент на смысле одного момента: когда одно око пытается присвоить себе роль любого другого, то это категориальная ошибка. Это может произойти в любом направлении: око созерцания так же не приспособлено к раскрытию действительности ока плоти, как и око плоти не способно проникнуть в истины созерцания. Чувствование, размышление и созерцание раскрывают собственные истины в собственных сферах, и, когда одно око пытается увидеть то, что видно другому, видение становится туманным.

Этот тип категориальной ошибки является величайшей проблемой почти для каждой из ведущих религий. Дело в том, что буддизм, христианство и другие религии содержат в своих вершинах глубочайшие прозрения предельной реальности, но все эти трансвербальные прозрения всегда неизбежно смешивались с рациональными истинами и эмпирическими фактами. Человечество все еще не научилось различать и разделять око плоти, око разума и око созерцания. Поэтому откровение смешали с логикой и эмпирическими фактами, все три истины представили как одну, и дальше произошло следующее: пришли философы и разрушили рациональную сторону религии, а следом пришла наука и разрушила ее эмпирическую сторону... после чего духовность на Западе была развенчана, и остались только философия и наука.

В течение следующего столетия философия как рациональная система, опирающаяся на око разума, в свою очередь потерпела большой урон от научного эмпиризма. Человеческое знание было сведено к одному лишь оку плоти. Выло утрачено око созерцания, затем ментальное око, и оком плоти человечество ограничило свои средства обретения истинного знания.

Наука превратилась в сциентизм, говоривший не только от лица ока плоти, но также и ока разума, и ока созерцания. Действуя таким образом, сциентизм стал жертвой именно той категориальной ошибки, какую сам же открыл в догматической теологии и за которую заставил религию дорого заплатить. Сциентисты пытались принудить науку (с ее оком плоти) работать за все три ока сразу. А это не что иное, как категориальная ошибка, и за нее дорого поплатилась не только наука, но и весь мир.

Таким образом, единственным критерием истины в действительности стал научный критерий, то есть сенсомоторное свидетельство ока плоти, основанное на измерении. Но все дело в том, что на самом деле «эта позиция со стороны ученых была... чистым блефом» части, пытающейся играть роль целого. Око плоти начало утверждать, что того, чего оно не может видеть, не существует, тогда как следовало бы сказать, что того, чего оно не может видеть, оно и не может увидеть.

«ВЫСШАЯ» НАУКА

Но не может ли быть так, что сами ученые слишком ограниченно определили научный метод? Нельзя ли расширить науку до возможности ее применения к сфере ока ума, так же как ока плоти? Привязана ли наука к оку плоти, или же ее можно расширять до сфер ока ума и ока созерцания? Что такое наука, специфическая для особых (высших) состояний сознания, — возможность или вытекающая из благих намерений ошибка?

Чарльз Тарт полагает, что научный метод был произвольно и без необходимости ограничен оком плоти из-за «физикалистских предубеждений», допускающих, что только материальные сущности достойны изучения. Научный метод как таковой можно освободить от материалистических наслоений и применить к высшим состояниям сознания и бытия (в этом и состоит наука специфических состояний). Таким образом он приходит к выводу, что «сущность научного метода прекрасно совместима с изучением различных измененных состояний сознания».

Я отмечу здесь два момента: во-первых, Тарт дал науке настолько широкое определение, что его можно применить ко всем видам деятельности; во-вторых, чем более строгими и точными, во избежание указанной трудности, мы делаем его предпосылки, тем менее они применимы к высшим состояниям сознания и тем более уподобляются старой физикалистской науке.

Если это так, то, по-видимому, научный метод плохо подходит для высших состояний бытия и сознания и скорее должен оставаться тем, чем был всегда: лучшим из созданных методов для обнаружения фактов в сфере ока плоти. По моему собственному мнению, Тарт, первым попытавшийся узаконить существование высших состояний сознания, не заметил, что применяет критерии низших специфических состояний к высшим состояниям или к различным состояниям вообще.

Эмпирические/физические исследования, проводимые оком плоти или инструментами, расширяющими его возможности, всегда будут важными помощниками трансперсональной психологии, но они никогда не станут ее ядром, которое соотносится только с оком созерцания. Трансперсональная психология — это особое предприятие (не наука), касающееся специфических состояний, которое, будучи трансцендентным оку плоти и оку разума, может свободно использовать и то и другое: в научно-эмпирических и философско-психологических исследованиях. Но она (трансперсональная психология) не может быть понята или определена ни одним из них.

ПРОБЛЕМА ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

Важно осознать, что научное знание — это не единственный вид знания; это просто более тонкое око плоти, и за его пределами существует ментальное знание и созерцательное знание. Таким образом, из того, что трансперсональная психология не является наукой, вовсе не следует, что она незначима, эмоциональна, неверифицируема, антирациональна, некогнитивна и бессмысленна. Трансперсональные психологи впадают в панику, когда слышат, что трансперсональная психология не наука, потому что сциентисты научили нас, что «ненаучный» — значит «неверифицируемый». Но если трансперсональная психология в самом деле не научна, то как может в ней осуществляться верификация?

Это кажется проблематичным, поскольку мы не замечаем, что все знания, в сущности, одинаковы по структуре. То есть все знания соcтоят из трех основных частей:

1) Инструментальная, или предписывающая, часть — набор инструкций, простых или сложных, внутренних или внешних. Все они имеют форму: «Если хочешь увидеть что-то, сделай то-то».

2) Прояснительная часть — проясняющая видение, которое осуществляется каким-либо оком, побуждаемым предписывающей частью. Кроме прояснения для себя, это приводит к следующей возможности:

3) Общественной части — фактическому разделению проясняющего видения с другими людьми, использующими то же око. Если остальные разделяют такое представление, оно объявляется общественным доказательством истинного видения.

Это основные составляющие любого типа истинного знания, использующего любое око. Знание действительно усложняется, когда одно око пытается сочетать свое знание с низшим или высшим оком, но даже в основе такого усложнения лежат эти базовые принципы. Другими словами, предписательная часть требует для знания любого типа обязательной тренировки соответствующего ока, пока оно не сможет давать адекватного прояснения. Это истинно и для искусства, и для науки, и для философии, и для созерцания. Фактически это истинно для всех значимых форм знания.

Итак, если человек отказывается тренировать определенное око (плотское, ментальное или созерцательное), то это равноценно отказу смотреть, и мы вправе игнорировать мнение этого человека и лишать его права голоса в отношении общественного доказательства. Того, кто отказывается изучать геометрию, нельзя допускать к обсуждению истинности теоремы Пифагора; того, кто отказывается учиться созерцанию, нельзя допускать к обсуждению истинности природы Будды.

По-моему, наиболее важно то, чтобы трансперсональная психология избегала категориальных ошибок: смешения ока плоти с оком разума и с оком созерцания (или в более детализированном варианте, например в Веданте, избегать смешения любых из шести уровней). И когда кто-то спрашивает: «Где же ваше эмпирическое доказательство трансценденции?», не стоит впадать в панику. Надо рассказать ему об инструментальных методах нашего знания и предложить человеку лично их проверить. Если человек примет и завершит предписывающий этап, значит, он способен стать членом сообщества тех, чье око адекватно сфере трансцендентного. До той поры данный человек не готов сформировать мнение о трансперсональной реальности. И в таком случае с ним нужно считаться не более, чем, скажем, физик считается с тем, кто отказывается учить математику.

Между тем трансперсональному психологу нужно стараться избегать категориальных ошибок. Не следует представлять трансцендентные прозрения как эмпирические научные факты (а поскольку эти факты невозможно верифицировать научным путем, то, следовательно, вся область быстро зарекомендует себя полной абсурдных утверждений). Трансперсональный психолог может свободно (научно) использовать око плоти, собирая дополнительные данные; он может свободно пользоваться оком разума, чтобы согласовывать, прояснять, критиковать и синтезировать. Но ни одна из этих сфер не должна смешиваться с другими, и особенно ни одна из них не должна смешиваться со сферой созерцания. Око плоти и око рассудка не способны ни «доказать» Трансцендентное, ни очертить его, ни даже адекватно описать. В той мере, в какой трансперсональные психологи совершают такие ошибки, вся область повторяет судьбу средневековых теологий: она становится псевдонаучной и псевдофилософской, отчего и разрушается настоящими учеными и философами, и это справедливо.

Трансперсональная психология находится в очень выгодном положении: она может сохранить за собой статус науки уравновешенной и обладающей вместе с тем полнотой подхода к реальности, способной опираться на око плоти, око разума и око созерцания. И, я думаю, история мышления в конечном счете докажет, что сделать больше этого невозможно, а сделать меньше — губительно.

НАУКА И МИСТИЦИЗМ

Не является ли наука со всем ее изощренным аппаратом всего лишь переоткрывательницей древних истин, тысячелетиями известных восточным мудрецам? Не следует ли тогда физикам отбросить научный подход и начать медитировать? Или возможно взаимодействие науки и мистицизма — может быть, даже синтез?

Я думаю, на все эти вопросы следует ответить отрицательно. Я вижу в науке и мистицизме два взаимодополняющих проявления человеческого ума, его рациональной и интуитивной способностей. Современный физик приобретает опыт познания мира, используя крайнюю специализацию рационального ума, а мистик — крайнюю специализацию ума интуитивного. Эти два подхода совершенно различны и включают в себя гораздо больше, чем просто определенный взгляд на физический мир. Тем не менее они «взаимодополняющи», говоря языком физики. Ни один из них нельзя постичь в рамках другого, ни один нельзя свести к другому; они дополняют друг друга, позволяя понять мир более полно.

Перефразируя старую китайскую пословицу, можно сказать, что мистики постигают корни Дао, но не его ветви, а ученые постигают его ветви, но не его корни. Наука не нуждается в мистицизме, и мистицизм не нуждается в науке, но человеку нужно и то и другое. Мистический опыт необходим для понимания глубинной природы вещей, а без науки не обойтись в современной жизни. Следовательно, нам нужен не синтез, а динамическое взаимодействие между мистической интуицией и научным анализом.

ТРАНСПЕРСОНАЛЬНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ

Хотя обширные антропологические исследования фаз измененного сознания и не были объединены под общей рубрикой трансперсонального, они тем не менее предоставили значительный кросс-культурный материал, на котором основывалась трансперсональная теоретическая работа в других дисциплинах.

Общество может препятствовать такому опыту и его интеграции, систематически игнорируя или отказываясь санкционировать те состояния сознания, которые этот опыт порождает. Мы, например, живем в относительно монофазном обществе, которое ограничивает опыт и знания узким диапазоном феноменологических фаз. Для нашей культуры в целом единственным состоянием сознания, подходящим для получения информации о мире, является «нормальное бодрствующее сознание».

Огромное антропологическое значение имеет тот факт, что большинство человеческих сообществ опирается на множественные реальности, непосредственно переживаемые отдельными или всеми его членами на основе полифазного сознания. Большинство сообществ требует интеграции опыта («объединяющего сознания» по Мэслоу), порожденного двумя или более альтернативными состояниями (например, интеграция бодрствующего, медитирующего и спящего сознания в тибетском тантризме). Не исключено, что недостаточная интеграция полифазного опыта может привести к психопатологии. Развитие объединяющего сознания требует адекватного пропускания информации через различные фазы; мы назвали этот процесс кросс-фазированием. Общества, признающие уникальность переживаний, порождаемых альтернативными фазами сознания, склонны социально модулировать информационный поток между состояниями: 1) посредством контроля перехода из одного состояния в другое, посредством ритуалов (например, погружение в сон, коллективные танцы и прием психоактивных веществ в социально контролируемых условиях, применение общественно принятых техник достижения альтернативных состояний и т.д.) и 2) посредством обеспечения системы полифазных символов, вокруг которых организуется информация об опыте; она передается от фазы к фазе, как того требует интеграция. Недостаточное внимание к кросс-фазной функции символизма часто приводило к непониманию некоторых довольно распространенных культурных феноменов. К примеру, антропологи время от времени задавались вопросом, действительно ли шаман верит в силу своего лечения, зная, что пользуется ловкостью рук. Этот кажущийся парадокс исчезает, как только мы осознаем, что терапевтическая режиссура в состоянии бодрствования может обеспечить элементы непосредственного и терапевтического опыта в альтернативных фазах (скажем, сна или транса).

За очень редким исключением, работа большинства антропологов отражает этноцентрический уклон в сторону одного состояния сознания. Это достаточно странно, если вспомнить, что антропология — старейшая из трансперсональных дисциплин. Хотя большинство антропологов обычно фиксируют описания трансперсональных переживаний, предоставляемых информаторами, немногие видят необходимость в рискованном погружении в те состояния сознания, откуда, собственно, и берутся эти переживания. Это различие крайне важно в теоретическом и методологическом отношении, поскольку потеря антропологами, сконцентрированными на каком-либо одном состоянии сознания, интуитивного понимания способов интеграции множественных реальностей стала главным препятствием в создании комплексной теории сознания и культуры.

С одной стороны, мы постепенно начинаем понимать, что за многими на вид причудливыми (для нас, антропологов) мифами, верованиями, легендами и «предрассудками» кроется какой-то реальный, непосредственный опыт. Мы должны тщательно исследовать возможность действительного переживания нашими информаторами или теми, у кого они учатся, реальности, приведшей к появлению исследуемой нами традиции.

С другой стороны, мы начинаем осознавать, что язык и другие формы символической коммуникации — это не само познание, а в лучшем случае довольно упрощенное выражение когнитивных событий. Следовательно, от полевого исследователя требуется его собственное участие в опыте альтернативных фаз сознания. В конце концов, многие вопросы, поставленные сегодня трансперсоналистами, требуют активного наблюдения в самом серьезном смысле. Нужны антропологи, достаточно мужественные, чтобы погрузиться в непосредственный опыт множественных реальностей, вооружившись лишь опытом герменевтического толкования множества различных культур, и достаточно прозорливые, чтобы по возвращении описать феноменологию своего опыта, что называется, из первых рук. Другими словами, сегодня от антропологии требуется создать то, что Тарт назвал «наукой специфических состояний».

Из вышесказанного уже должно быть понятно, насколько полезно было бы для антропологии располагать кадрами опытных трансперсоналистов, но, возможно, имеет смысл остановиться на этом специально. Во-первых, трансперсональный антрополог в состоянии оценить, насколько различные социальные институты способствуют кросс-фазированию. Иными словами, он будет стараться овладеть действиями в одной фазе сознания, которые служат для катализации переживаний в других. Антрополог мог бы, к примеру, участвовать в «обрядах одержимости» или в балийских танцах с кинжалами, стать учеником шамана и поискать проводника в транс или же обратиться к прорицателю за помощью в толковании сновидений. На самом деле такого рода работа трансперсональных антропологов является не более чем расширенным вариантом метода активного наблюдения. Если антрополог понял недостатки, присущие монофазической ориентации, у него реально не может быть иного выхода, кроме как перейти на трансперсональную ориентацию.

Во-вторых, трансперсональные антропологи смогут исследовать полифазную феноменологию, лежащую в основе космологий незападных народов. Как ни парадоксально, но системное видение, которое участники экологического движения с таким трудом стараются внедрить в процесс принятия решения при социальном планировании, повидимому, уже существует и считается совершенно нормальным у так называемых примитивных народов. Мы предполагаем, что трансперсональные переживания, получаемые в результате полифазного сознания — если и не непосредственные переживания всех членов группы, то, по крайней мере, опыт, полученный и переданный отдельными адептами (шаманами, создателями мифов и т.п.), — играют главную роль в обобщении и углублении системных черт любых космологий. В конце концов, именно благодаря трансперсональному опыту человечество потенциально способно непосредственно переживать сущностное единство всей феноменологической реальности, способно испытывать растворение личного «эго» и участие в качестве элемента в бытии, исполненном большего величия (Я — Ты Мартина Бубера, буддийская «поглощенность»), способно расширить свое знание о реальности, преодолевая барьеры телесного опыта и продвигаясь в области, выходящие за пределы непосредственной среды реальности.

В-третьих, как утверждают среди прочих Роззак, Тейяр де Шарден и Вэйл, человечество, по-видимому, обладает врожденным стремлением к трансперсональному опыту. Это утверждение подкрепляется универсальной культурной тенденцией к изменению «естественного» потока сознания при помощи психоактивных веществ, социально предписанных методов и условий. Мы согласны с гипотезой К.Юнга, что это стремление не что иное, как поиск организмом структурного единства через интеграцию личного «эго» и истинной самости. Исконные средства, облегчающие человечеству интеграцию сознательных и бессознательных аспектов организма, вероятно, организуются по принципам символизма, которые проявляются в альтернативных состояниях сознания.

Сейчас наше общество переживает муки духовной трансформации — от фактического отрицания трансперсонального опыта (включая как ритуалы и техники, к нему приводящие, так и герменевтические системы, выявляющие его значение) до беспорядочного опробования каждого возможного способа достижения трансперсонального опыта, от психоделиков и «психогисмологии» до гуру Восточной Индии.

Трансперсональная антропология могла бы сыграть в этом нелегком восхождении полезную посредническую роль по крайней мере в трех направлениях:

1) Уже сейчас существует возможность разработки развитых теоретических представлений относительно нейрокогнитивных, психологических и кросс-культурных аспектов трансперсонального опыта, выявляющих опосредующие сознание функциональные структуры и связываемые ими элементы и отношения. Такая теория объясняла бы, каким образом различные техники ведут к различным переживаниям, а также, каким образом в этом задействованы элементы культуры.

2) Опираясь на теорию, трансперсональный антрополог смог бы оценивать различные программы изменения сознания — как заимствованные, так и разработанные в собственной культуре; функционируя в качестве эксперта, он отбирал бы эффективные программы, разоблачая при этом шарлатанов.

3) Вполне допустимо, что прикладная трансперсональная антропология могла бы развиться до такой степени, что антрополог стал бы шаманом, чтобы сопровождать других — и профессионалов, и непрофессионалов — в их поисках единения сознания через полифазию. Еще вероятнее, что антрополог найдет собственную самую внимательную аудиторию среди людей врачебных профессий, особенно таких, как медицина и клиническая психология. В любом случае в результате кросс-культурного знакомства с методами и средствами приобретения трансперсонального опыта и достижения единого сознания антропологу была бы отведена даже более важная роль — роль «посредника между культурами».

Очевидно, что представление о трансперсоналисте-эксперте содержит свои опасности. Они всегда сопутствуют профессионально узаконенному «эго»: «Я-то знаю, а ты — нет». Когда мы говорим о трансперсональном антропологе-профессионале, мы не имеем в виду человека, испытавшего несколько «крутых», насыщенных переживаний, вызванных психоактивными веществами. Имеются в виду закаленные и дисциплинированные исследователи альтернативных состояний сознания, с годами опыта за плечами, которые — хотя бы в минимальной степени — добились реализации подлинных структур опыта в своем собственном бытии. Таким образом решающим для трансперсонального движения становится процесс обучения.

ОБУЧЕНИЕ ТРАНСПЕРСОНАЛЬНЫХ АНТРОПОЛОГОВ

Не каждого человека, изучающего антропологию, можно или нужно готовить к деятельности трансперсоналиста. Во-первых, трансперсональные переживания изменяют человека. Они могут быть довольно опасными для его психологического благополучия, особенно если отсутствует руководство опытного адепта или шамана. Это наиболее очевидно в тех случаях, когда к трансперсональному опыту относятся как к экскурсии в бессознательное.

Будущий трансперсональный антрополог должен быть личностью с сильной, но гибкой структурой «эго», способной встретить новый опыт без опасности получения серьезной травмы. Желательно, чтобы он был в некоторой степени знаком с трансперсональными переживаниями.

Нам нужны, хотя бы для начала, талантливые теоретики, способные оставаться учеными, целиком погружаясь в то же время в полифазные исследования. Как обнаруживали многие поколения этнографов, не так-то просто долго сохранять равновесие, находясь одновременно в двух разных мирах. И все же нам нужны люди, которые смогут разрабатывать строго научные способы передачи феноменологии специфических состояний сознания, а также методы проверки научных моделей полифазных событий.

Желательно, чтобы кандидат в специалисты по трансперсональной антропологии прошел нормальный курс ортодоксального обучения, дополненный специальным инструктажем для продолжения его знакомства с трансперсональным опытом. Мы бы предложили начинать это необычное обучение с периода интенсивной трансперсональной психотерапии, наряду с другими подходами.

Завершив начальное самоисследование, учащийся мог бы приступать к длительному периоду трансперсональных исследований под руководством компетентного супервизора. Тип техник и опыта варьиро.вался бы в зависимости от склонностей учащегося и возможностей руководителя, будучи при этом довольно разнообразным (вроде контролируемого психоделического опыта, интенсивной медитации, включающей длительные уединения, гипнотерапии и психоанализа — особенно в его юнгианском варианте — и исследований сна). Результаты этих исследований полифазного сознания можно было бы обрабатывать и формализовывать в контексте семинара с участием по меньшей мере одного опытного трансперсоналиста-инструктора и, вероятно, всех студентов, обучающихся по программе трансперсональной антропологии.

Участникам этого семинара предлагалось бы определять способы передачи другим людям научно-релевантных аспектов своего опыта, развивая таким образом концептуальные средства, которые позже пригодились бы для работы в этой области. Они также могли бы изучать и оценивать различные теоретические подходы, описанные в доступной литературе, которые претендуют на объяснение трансперсонального опыта и различных состояний сознания. Разумеется, тем, для кого психологический стресс оказался бы слишком изнуряющим, предлагалось бы отказаться от трансперсонального обучения и заняться более ортодоксальным курсом антропологии.

Естественно, дело не сводится только к специальному обучению трансперсональных антропологов. Исследователям всех областей стоит призадуматься над проблемами изучения состояний сознания, чтобы не упускать из-за своих предубеждений ценных и полезных данных.

ОКОЛОСМЕРТНЫЙ ОПЫТ

Что испытывает человек, переживший околосмертный опыт (ОСО)? Возможно, лучший способ постичь ОСО, читая определенный текст, — вообразить, будто все это происходит с вами. Однако здесь имеются два существенных ограничения: во-первых, несмотря на наличие единого, общего паттерна, переживания околосмертного опыта сильно различаются количеством элементов, наполняющих первичный паттерн, то есть бывают более или менее полными. Во-вторых, при более глубоком погружении обнаруживаются несколько различных «веток», по которым можно следовать после проживания основного «ствола» ОСО. Для нашей цели необходимо представить себе достаточно полный ОСО, который будет происходить по мере продвижения по одной из самых распространенных «веток».

Вероятно, первым будет ощущение необычайного покоя и благополучия. Вы не будете чувствовать боли, вообще ничего телесного. Вы ощутите такую кристально чистую тишину, какой вам никогда не доводилось встречать раньше. Вероятно, вы будете ясно осознавать, что чем бы все это ни было, в этой всепроникающей атмосфере покоя вы находитесь в полной безопасности и защищенности.

Затем у вас появится некоторое визуальное осознание вашего окружения. Первым делом вы заметите, что пока что вы — настоящий вы — смотрите на все сверху, ваше тело находится «там, внизу», окруженное группой озабоченных людей. Вы никогда в жизни не чувствовали себя лучше: ваше восприятие стало предельно чутким и ярким, ваш ум, по-видимому, работает в сверхъясном режиме, и вы ощущаете себя более живым, чем когда-либо.

Внезапно ваше внимание обращается к манящей густой черноте, вы обнаруживаете себя несущимся сквозь нее, бестелесным, но с безошибочным чувством движения, и осознаете, что эта чернота имеет форму туннеля. Приближаясь к концу этого туннеля, вы начинаете осознавать некую светящуюся точку. Свет быстро увеличивается и усиливается, становясь все более ослепительным. Это очень яркий свет — золотисто-белый, — но он абсолютно безвреден для глаз. Не сравнимый ни с каким другим светом, встречавшимся вам прежде, он открывает перед вами всю перспективу и, по-видимому, не имеет источника. По мере приближения к свету вас заполняют мощнейшие волны того, что можно описать лишь как чистую любовь, и они пронизывают вас насквозь. Теперь у вас нет никаких мыслей — только полное погружение в этот свет. Время остановилось; это — вечность, это — совершенство; вы снова дома в этом свете.

Посреди этого безвременного совершенства вы тем не менее начинаете осознавать, что с этим светом каким-то образом связано определенное присутствие. Это не личность, и все же какое-то существо, чью форму вы не можете видеть, но с чьим сознанием, кажется, соединен ваш разум. Присутствие уведомляет вас о том, что вам необходимо принять решение: остаться здесь или вернуться назад. Как только эта мысль сообщена вам, вы вдруг видите словно в миллионе одновременно явившихся, но отчетливых и отточенных образов все то, что когда-либо происходило с вами в жизни. Здесь нет суждения, но, когда эта узорчатая ткань жизни расплетается перед вами, вы постигаете сущность вашей жизни и понимаете с полной ясностью, что должны вернуться, что ваша семья, и особенно дети, ждут вас.

Это последний момент вашего трансцендентного осознания. Вслед за этим вы обнаруживаете, что находитесь, испытывая мучительную боль, например, в реанимационной палате, не в силах говорить, но в состоянии вспомнить обо всем случившемся с вами до мельчайших подробностей.

Для вас совершенно очевидно, что это не было ни сном, ни галлюцинацией, ни плодом воображения. Это было реально и абсолютно объективно: это было реальнее, чем сама жизнь. Вам хочется рассказать об этом кому-нибудь, но кто сможет это понять, даже если вы подберете адекватные слова для описания? Вам ясно одно, что это самая глубокая вещь из всего когда-либо происходившего с вами и что ваша жизнь — и ваше понимание жизни — никогда не будут такими, как раньше.

Это все, что касается общего глубинного околосмертного опыта и того, что непосредственно следует за ним. Так или иначе, но это то, о чем многие люди рассказывают как о «подобии смерти». Конечно, такой простой пересказ подобных переживаний вызывает лишь множество эмпирических и теоретических вопросов; он не дает никаких определенных ответов (разве что, может быть, тем, кто испытал нечто подобное), касающихся происходящего при умирании и гораздо меньше происходящего — если вообще что-то происходит — после биологической смерти. Тем не менее в последнее время проводятся значительные исследования подобных переживаний.

ПАРАМЕТРЫ И ИНТЕРПРЕТАЦИИ ОСО

Как часто это происходит в действительности? Если взять сто случаев клинической смерти подряд, сколько переживших ее пациентов рассказали бы об ОСО?

В более ранних исследованиях (Ring, 1980; Saborn, 1982) предполагалось, что, возможно, это составит около 40%, и эта оценка нашла подтверждение в итогах опроса Гэллапа (Gallup, 1982). Большинство людей ничего не помнят из околосмертного опыта, но очень высокий процент претендующих на сознательное вспоминание сообщает о переживаниях, которые соответствуют — по крайней мере, частично — рассмотренному первоначальному ОСО. В отдельных случаях сообщается о идиосинкратических переживаниях, обычно имеющих галлюцинаторный характер; небольшую долю случаев составляют негативные переживания.

Часто также возникает вопрос, влияет ли на переживания то, каким образом человек приближается к смерти? Вообще, данный паттерн представляется достаточно отчетливым: каким бы образом человек ни приблизился к смерти, но если ОСО начинает развертываться, то по своей сущности он неизменен и имеет описанную форму. Кроме того, исследования ОСО, связанного с суицидом, показали, что и эти переживания, как правило, соответствуют первичному паттерну.

Если ситуационные переменные не влияют на ОСО серьезным образом, то влияют ли на него особенности личности? Может быть, некоторые люди более склонны к такому опыту в силу определенного социального фона, своей индивидуальности, предшествующих верований или даже предшествующего знания об околосмертных переживаниях? Опять же, на сегодняшний день исследования сходятся на том, что индивидуальные и социальные факторы играют, по-видимому, минимальную роль. Демографические переменные, такие, как род, расовая принадлежность, социальное положение или воспитание, например, оказались не связанными ни со сферой действия, ни с формой ОСО. Одинаково очевидно, что не существует особого — с точки зрения психологических свойств — типа людей, наиболее склонного к такого рода опыту. Атеисты и агностики с не меньшей вероятностью могут рассказывать об описанных околосмертных переживаниях, чем люди религиозные, разве что их интерпретации будут различаться. Наконец, и предшествующее знание, по-видимому, нисколько не увеличивает вероятность получения такого опыта.

Подходя к вопросу первостепенной важности — вопросу об универсальности, мы вынуждены признать, что эта область исследований, как это ни печально, очень слабо развита. Тем не менее можно утверждать, что, вопреки некоторой культурной вариативности, существуют, по всей вероятности, определенные универсальные константы, такие, как внетелесный опыт, путешествие сквозь царство тьмы в ярко освещенную зону и встреча с «небесными» существами.

Наконец, следует обратиться к проблеме общей интерпретации ОСО. На этот счет имеется множество довольно противоречивых теорий. Эти теории можно разделить на три обширных класса: биологические, психологические и трансцендентальные, хотя многие интерпретации не ограничиваются единственной установкой. Биологические теории склоняются к редукционизму и по тому отвергают переживания людей, рассказывающих об этом опыте, тогда как трансцендентальные, хотя их и невозможно проверить эмпирически, более совместимы с интерпретациями самих носителей опыта. Естественно, психологические теории во многих отношениях находятся где-то посередине. Десять лет исследований околосмертного опыта не привели к какой-либо общепринятой интерпретации. Более того, как я недавно пытался показать (Ring, 1984), проблемы, касающиеся интерпретаций, на самом деле гораздо сложнее, чем это представляется многим теоретикам. Наибольшей значимостью для ОСО обладают не феноменология или параметры переживаний, а его преобразующее воздействие, поскольку именно благодаря этому воздействию у нас есть возможность присоединиться к тем широким эволюционным потокам, которые, по-видимому, движут человечеством на пути к следующей стадии его коллективного развития. Чтобы понять природу этой связи, мы должны рассмотреть, каким образом околосмертный опыт изменяет жизнь, подведение и характер тех, кто его пережил.

ТРАНСФОРМАТИВНОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ ОСО

В последнее время основное внимание в исследованиях ОСО уделяется эффектам его последействия, причем обнаруживается единодушие в отношении ряда любопытных данных. Во-первых, оказывается, что насколько сам околосмертный опыт придерживается единого паттерна трансцендентных элементов, настолько он обладает и единым рисунком эффектов последействия. Во-вторых, этот паттерн изменений имеет тенденцию к такой высокой позитивности и специфичности действия, что его можно интерпретировать как проявление общего пробуждения высших человеческих возможностей. Я приведу результаты собственного исследования (Ring, 1984), чтобы продемонстрировать, каким образом это происходит, и заложить основы изучения возможного эволюционного значения этих явлений.

Рассматривались три широкие категории эффектов последействия: 1) изменения в «я»-концепции и личностных ценностях; 2) изменения в религиозной и духовной ориентации и 3) изменения в психическом осознании. Какой психологический портрет можно представить себе на основе этого исследования?

Во-первых, что касается сферы личностных ценностей, то люди выходят из этого опыта с возросшим пониманием ценности жизни, причем часто это характеризуется не только большей отзывчивостью на ее естественную красоту, но и ярко выраженной тенденцией чутко внимать настоящему мгновенью. Исчезает недовольство прошлым, как и озабоченность будущим. В результате люди могут более полно открыться навстречу жизни, происходящей здесь и сейчас, в настоящий момент, так что повышенное внимание к окружающему и свежесть восприятия становятся для них естественными. Они также в большей степени ценят самих себя, обладают большим чувством собственного достоинства вообще. В большинстве случаев это совсем не означает «раздувания» «эго», а скорее подразумевает, что они становятся способными к своего рода принятию себя такими, каковы они есть. Иногда это приписывается чувству самоутверждения, полученному «от Света».

Одним из наиболее очевидных изменений, следующих за околосмертным опытом, возможно, является увеличение заботы о благе других. Это очень широкая и важная сфера, включающая множество различных аспектов. Здесь я смогу лишь кратко суммировать основные формы ее проявления: в целом это — возрастание чувства терпимости, сострадания к другим, и в особенности возрастание способности проявлять любовь. Действительно, после околосмертного опыта люди придают особое значение всеобщей любви как первой ценности в жизни. Кроме того, они испытывают более сильное желание помогать другим, становятся более проницательными в отношении человеческих проблем и более понимающими других людей. Наконец, им свойственно безусловное принятие других, возможно, потому, что они подобным образом приняли себя. В некотором смысле можно было бы увидеть во всех этих изменениях возросшее признание ценности других — еще одну грань всеобщего принятия и признания, усиливающегося благодаря околосмертному опыту. Среди остальных ценностей наблюдается ясный и последовательный спад. Например, уменьшается важность материальных благ, успеха ради успеха, необходимости производить нужное впечатление. Короче говоря, усиливаются ценности, ориентированные на людей, тогда как заботы о материальном значительно уменьшаются.

Такие люди склонны к поискам более глубокого понимания жизни, в особенности ее религиозных и духовных аспектов. Они также стремятся к самопознанию и, возможно, с большей охотой объединяются, читают или делают еще что-нибудь, способствующее достижению этих целей.

Об изменениях в поведении этих людей, кроме их собственных описаний, свидетельствуют рассказы их родных и близких.

Неудивительно, что далеко идущие последствия затрагивают и сферу религиозных и духовных перемен. В целом изменения тяготеют к особой форме, которую точнее всего описывает термин «универсализм». Для описания этой универсальной ориентации полезно отметить несколько различных компонентов, составляющих вместе духовное мировоззрение людей, переживших околосмертный опыт.

Во-первых, эти люди склонны описывать себя более духовными, но при этом необязательно более религиозными. Под этим подразумевается, что они пережили глубокие внутренние изменения в своем духовном самосознании, которые, однако, не сделали их более религиозными во внешнем поведении. Они признаются, например, что чувствуют себя гораздо ближе к Богу, чем прежде, но вместе с тем зачастую придают формальным, внешним аспектам религиозного богослужения небольшое значение. Они также больше верят в «жизнь после смерти» и разделяют убеждение, что не только не будет нескольких форм посмертного существования, но будет Свет для каждого умершего, независимо от чьей-либо веры (или отсутствия таковой) в загробную жизнь.

Часто выражается большая открытость к идее реинкарнации. Наконец, околосмертный опыт приводит людей к вере в идею, известную исследователям в области сравнительного религиеведения как «трансцендентное единство религий» и означающую, что в основе всех величайших мировых религиозных традиций лежит единственное и общее для всех трансцендентное видение Божества.

Не только мои исследования, но и результаты, полученные другими (Greyson, 1983; Kohr,1983), подтверждают гипотезу, что околосмертный опыт служит стимулом для повышения психической чувствительности и ускорения развития. Например, таким людям в большей степени свойственны переживания, связанные с телепатией и ясновидением, предсказаниями (особенно во сне), осознанием синхронностей и внетелесным опытом, и вообще большая чувствительность к тому, что парапсихологи называют «пси-благоприятные состояния сознания» (то есть такие психологические состояния, которые способствуют протеканию парапсихических феноменов).

Рассматривая полученные нами данные, касающиеся некоторых из многих последствий околосмертного опыта, мы должны найти логически связную рамку, в которую их можно было бы поместить. Я считаю, что возможно и полезно рассматривать околосмертный опыт как важнейший катализатор развития личности. В особенности это касается, по-видимому, духовного пробуждения и роста человека, благодаря способности ОСО вызывать трансцендентное состояние сознания, запускающее реализацию универсальной «внутренней программы» высших человеческих возможностей. Надо полагать, что в каждом из нас существует латентное духовное ядро, которое начинает особым образом проявляться только при условии его активизации достаточно мощным стимулом. Околосмертный опыт безусловно может стимулировать радикальную духовную трансформацию в жизни человека, влияющую на «я»-концепцию, отношение к другим, представление о мире и мировоззрение, а также на образ психологического и психического функционирования. Но какое отношение все эти изменения — сколь бы глубоки они ни были — имеют к важнейшим вопросам человеческой эволюции и планетарной трансформации?

ЗНАЧЕНИЕ ОСО

ДЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ

И ПЛАНЕТАРНОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ

Я думаю, строго психологическая перспектива, то есть такая, которая фокусируется на индивидуальном опыте и его влиянии на индивида, лишь частично раскрывает смысл околосмертного опыта. Более полное видение возможно только при условии, что, рассматривая этот вопрос, мы переместимся с индивидуального плана на социологический.

Напомним прежде всего уже довольно очевидный факт, что около восьми миллионов взрослых американцев столкнулись на собственном опыте с этим феноменом; известно, что американские дети также сообщают о подобных переживаниях. Хотя мы и не располагаем даже приблизительной цифрой, сколько людей во всем мире испытали ОСО, вполне разумно было бы допустить, что к названному числу следует добавить еще несколько миллионов людей, живущих за пределами Соединенных Штатов. Но дело не столько в том, что такое множество людей знакомятся с этим опытом, сколько в качестве вытекающих из ОСО преобразований.

Радикальная духовная трансформация, часто следующая за опытом близости смерти, никоим образом не является свойственной лишь ему одному. Скорее, как пишет Гроф, трансцендентальный опыт в любой форме, как правило, порождает похожие типы духовных изменений у тех, кто его пережил. Короче говоря, околосмертный опыт — это только одно из многих средств катализации духовных перемен.

Благодаря совершенствованию и распространению по всему миру технологии реанимации становится, по-видимому, неизбежным тот факт, что еще большее число людей приобретут околосмертный опыт и таким образом изменятся в соответствии с архетипическим образцом.

Не исключено, что такие масштабы трансцендентального опыта в целом послужат для человечества эволюционным толчком к высшему сознанию. Не является ли сам по себе околосмертный опыт эволюционным механизмом, перебрасывающим людей на следующую стадию развития посредством раскрытия прежде дремавшего духовного потенциала? В самом деле, не видим ли мы в этих людях, преображающихся в более любящих и сострадательных, прототип новой — более духовной — ветви рода человеческого? Не представляют ли они собой «ранние плоды» нового поколения, рождающиеся уже в наше время, эволюционный мост к другому берегу в нашем видовом развитии, «недостающее звено» в нашей цепи? Это сложные и провокационные вопросы, но они не являются целиком и полностью спекулятивными.

Я не из тех, кто готов предсказать рождение новой, партнерской мировой культуры в результате обнаруженного мною своеобразного эволюционного сдвига в сознании. В этом сдвиге я вижу скорее начало проявления потенциала человеческого вида, но удастся ли ему развернуться и изменить наш мир, зависит от многих факторов; не последним из них является степень сознательного стремления человека следовать в этом направлении и желание пробудиться. Понятно, что никакой коллективный человеческий потенциал, вырастающий на плодородной почве трансцендентального опыта, не исключает возможности саморазрушения нашей планеты.

В то же время этот новый любопытный феномен — околосмертный опыт — по-видимому, выполняет важную миссию, вселяя в человечество надежду, что даже в самые темные минуты (может быть, как раз именно тогда) в жизни появляется Свет, чтобы указать нам дальнейший путь. Вопрос для каждого из нас, хватит ли у нас мужества и мудрости следовать за ним.

Все дисциплины основываются на ряде философских предпосылок о природе жизни и реальности.

Фундаментальные предпосылки играют — часто бессознательно — определяющую роль в наших представлениях о психике и природе человека. Например, материалист, полагающий, что материя является первичной составляющей реальности, будет рассматривать психику и природу человека совершенно иначе, чем человек, который считает, что первично сознание, а жизнь сотворена с определенной целью. Для материалиста люди и психика могут быть бесконечно интересны, но только как механизмы, лишенные смысла и сводимые к нейронным связям и химическим сочетаниям. Для идеалиста же люди и психика являются составной частью универсального сознания и наделены безграничной значимостью.

Люди, которые ценят созерцание и связанные с ним трансперсональные переживания, иначе представляют себе психику и сознание, нежели логические позитивисты, верящие только в науку. Иными словами, наши представления о психике отражают наши представления о Вселенной, наша психология отображает нашу философию.

Между тем именно философские предпосылки выявляются весьма редко. Как утверждает Кен Уилбер, «большинство ортодоксальных психологов, иллюзорно полагая, что они занимаются эмпирической наукой, считают, что могут игнорировать философию, в то время как их эмпирическо-аналитическая психология основывается на обширной системе скрытой метафизики и произвольных эпистемологических допущений. В конце концов, скрытая метафизика — это часто плохая метафизика, подобно тому как бессознательная мотивация зачастую патологична».

В статье «Исторические и философские размышления о формах трансперсонального мировоззрения» Роберт Макдермотт указывает, что трансперсональная психология уделяет недостаточно внимания философским предпосылкам и следствиям. Нужна трансперсональная философия, адекватная трансперсональному движению. Макдермотт утверждает, что трансперсонализму есть чему поучиться у родственных ему философских движений — романтизма и американского трансцендентализма.

Неоднократно делались попытки связать трансперсональную психологию с вечной философией — общим ядром философской и психологической мудрости, лежащим в основе великих религиозных традиций. Трансперсональная психология частично представляет собой восстановление и описание на современном языке некоторых психологических аспектов вечной философии. Вечная философия, в свою очередь, может составлять часть философского обоснования этой новой дисциплины.

Олдос Хаксли, один из главных популяризаторов идеи вечной философии, указывает, что составляющие ее принципы проявлены «в каждом уголке мира, а в полностью развитой форме она занимает свое место в каждой из великих религий». «В той или иной форме они доминируют в официальной философии большей части цивилизованного человечества на протяжении почти всей его истории».

В своей статье Хаксли останавливается на четырех центральных постулатах вечной философии: мир и все его творения являются выражением лежащей за ними божественной реальности; с помощью соответствующей подготовки люди могут прийти к познанию этой реальности; они способны распознать свое единство с божественной основой, нашей истинной природой, что является высшей целью человеческого существования.

Исходя из постулатов вечной философии, фундаментальной природой, или субстратом реальности, является дух, или сознание, называемый также Брахманом, Дао или Богом. Эта фундаментальная реальность выходит за пределы всех определений, описаний и понятий. В «Великой цепи бытия» Кен Уилбер отмечает, что эта фундаментальная реальность проявляется или проецирует себя так же, как Вселенная. Вселенная организована, или расположена, в виде онтологических иерархических слоев, точнее, холоархии. Эта холоархия бытия составляет великую цепь от материи до невероятно тонких областей разума, души и духа. Различные традиции используют разные термины для ее описания, но общие предпосылки едины.

В материалистической культуре люди обычно идентифицируют себя только на физическом и ментальном уровне великой цепи. Однако посредством соответствующего обучения мы можем расширить наше чувство самотождественности до духовной области: это движение и есть развитие.

По Уилберу, основная проблема современной философии и психологии состоит в том, что в своем увлечении материалистической наукой философы и психологи в значительной степени ограничивают себя исследованием материи, игнорируя или даже отрицая при этом существование более тонких уровней великой цепи бытия. В результате мы получаем очень ограниченное по объему и значимости видение реальности.

Дональд Ротберг отмечает, что хотя вечная философия и великая цепь бытия — мощные идеи, они недостаточно широко приняты современной психологией и философией. Многие трансперсональные психологи находят вечную философию привлекательной, и многие вопросы еще требуют ответа. Например, вопрос о том, действительно ли вечная философия адекватно выделяет общие структуры, лежащие в основе различных философских и религиозных традиций; насколько эта модель значима и точна; как понять и выразить идеи вечной философии в современных терминах. Эти проблемы должны быть внимательно рассмотрены и обсуждены в рамках трансперсонального движения.

В статье «Скрытая мудрость» Роджер Уолш пишет, что трансперсональные философские и психологические теории, содержащиеся в мировых традициях, основаны на множественности состояний сознания и описывают эту множественность. Следовательно, для понимания и разработки трансперсональных дисциплин необходимо обучение созерцанию, обеспечивающему доступ к этим состояниям сознания. Без практики созерцания мы рискуем упустить наиболее глубокую мудрость, содержащуюся в трансперсональных психологических и философских теориях, совершенно не осознавая, что мы что-то упустили, получив таким образом трагически обедненное представление о трансперсональных дисциплинах, о реальности и о нас самих.

ИСТОРИЧЕСКИЕ И ФИЛОСОФСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О ФОРМАХ ТРАНСПЕРСОНАЛЬНОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ

В этой статье делается попытка показать, что возникающие трансперсональные дисциплины опираются на определенное философское мировоззрение. Трансперсональная психология — «родной дом» трансперсонализма — отделилась от гуманистической психологии преимущественно в силу философских или, по крайней мере, мировоззренческих различий, а не просто по внутрипредметным причинам.

В первой половине статьи я постараюсь показать, как характерные философские черты трансперсонализма проявились в двойном переходе от академической психологии к гуманистической и от гуманистической к трансперсональной. Во второй части я рассматриваю положение трансперсонализма в философском контексте — в частности, в сопоставлении с философией романтизма. Трансперсонализм обретет большие возможности, опираясь на эпистемологию участия, разрабатывавшуюся в XIX веке Гете, Кольриджем и Эмерсоном, в начале двадцатого — Уильямом Джеймсом и Рудольфом Штайнером, а затем современными трансперсональными психологами.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ТРАНСПЕРСОНАЛЬНОГО МИРОВОЗРЕНИЯ

Современное западное мышление, в особенности в Северной Америке и Западной Европе, медленно, но неуклонно перемещается в рамки новой парадигмы — новой системы фундаментальных предпосылок. Эти предпосылки постепенно заменяют собой ньютоно-механистическо-материалистическое мировоззрение, доминировавшее в мышлении Запада начиная с XVII века; со временем они стали бессознательными основами мышления и других форм культурного творчества.

Было бы преждевременно и самонадеянно утверждать, что новая парадигма будет называться трансперсональной или что трансперсонализм явится ее определяющей чертой. Но, несомненно, трансперсональная психология — значимая часть нарождающейся парадигмы.

Трансперсональная психология возникла совсем недавно благодаря усилиям небольшой группы калифорнийских психологов, почувствовавших необходимость отделить свои психологические теории и свою практику от гуманистической психологии. Хотя это и общеизвестно, не мешает повторить, что Абрахам Мэслоу, Энтони Сутич и Станислав Гроф, стоявшие у истоков гуманистической психологии, позже в сотрудничестве со своими коллегами создали новую организацию и движение, которое Станислав Гроф назвал «трансперсональным».

Трансперсональные психологи около десяти лет прекрасно существовали в сообществе гуманистических психологов, прежде чем акцент на том, что их объединяло (то есть на необходимости противостоять дегуманизирующему редукционизму), сменился подчеркиванием того, чего не хватало в гуманистической концепции человеческого опыта. Со многих сторон стали приходить сообщения о переживаниях, формах терапии и источниках прозрения, отсылавшие к реальности, расположенной далеко за пределами гуманистического мировоззрения. Ничего не отрицая в гуманистических представлениях, трансперсоналисты, несмотря на это, сделали главным экстраординарное, запредельное, будь то интимная связь индивида с космосом, измененные состояния сознания или значимость мистического и шаманского опытов. Этот интерес опирался на определенные эпистемологические и онтологические суждения.

Гуманистическая психология, как и гуманистическая философия, отрицает натуралистическо-позитивисткое сведение космоса и человека к безличному механизму. Различные течения гуманизма противостоят преобладающему отказу от собственно человеческих ценностей и устремлений. Мировоззрению, которое рассматривает человека, в особенности отдельного человека, как побочный продукт действия бессознательных материальных сил, гуманисты противопоставляют представление о Вселенной, в которой и посредством которой люди способны порождать человеческие ценности и быть причастными общечеловеческому смыслу. Трансперсональные психологи согласны с гуманистами в их противостоянии деперсонализации современного западного научного мышления, но они, вслед за Уильямом Джеймсом, настаивают на том, что «человек непосредственно развивается в Нечто Большее».

Пониманию трансперсонализма может способствовать сопоставление его с похожими традиционными и современными мировоззрениями. Аристотель учил, что всякое определение должно содержать указание на границы наряду с указанием на сущность; определение есть ограничение. Что касается трансперсонализма, то мы должны сначала указать на его сущность, а затем определить его границы по отношению к гуманистической психологии, азиатским психологическим теориям, различным духовным философским школам вроде Веданты, йоги, даосизма. Чтобы охарактеризовать междисциплинарное движение, необходимо описать его предпосылки и принципы, то есть философские основы.

Поскольку психология начала отделяться от своих философских основ лишь в конце XIX века, практически все психологические школы и движения содержат огромное число имплицитных философских предпосылок. Трансперсональная психология не является исключением. Каждая из статей этой книги признает одни и отвергает другие положения относительно природы космоса, общества и человека, реальности духа и души (или психики), различного рода опыта трансформации и различных способов познания и образов человека. Здесь мы рассмотрим некоторые философские предпосылки, утверждения и импликации трансперсонализма.

Несмотря на интересные очерки Кена Уилбера и других авторов, трансперсонализм представляет собой группу единомышленников — исследователей и терапевтов, — не сформировавшую определенного трансперсонального взгляда на природу человека, то есть не принявшую на себя ответственность создания четко очерченной трансперсональной антропологии. Общим является лишь убеждение, что личность (человек, индивид) может иметь опыт переживаний, который позитивистско-натуралистская философия, отрицающая духовные, внутренние, глубинные измерения, «транскомпоненты», считает иллюзорным

В философских терминах акцент на экстраординарном указывает, что трансперсоналисты гораздо ближе к Платону, чем к Аристотелю или софистам, к Гегелю, чем к Юму, к Джеймсу, чем к Дьюи, к даосам, чем к конфуцианцам, к ведантистам, суфиям, буддистам и мистикам разного рода, чем к традиционным религиям. Хотя трансперсональное движение вдохновляется пик-переживаниями практически всех религиозных традиций, неудивительно, что наиболее естественно оно себя чувствует в области буддийской теории и практики. Как почти все формы буддизма, трансперсонализм ценит целительную практику как ответ на дуккха (боль существования) без привязанности к какой-либо определенной онтологии.

В качестве современного западного мировоззрения и подхода к терапии с существенными, хотя и скрытыми философскими установками, трансперсонализм противопоставляется ряду философских концепций, которые можно назвать позитивистскими и материалистическими, а также научному и натуралистическому гуманизму. Следовательно, он противопоставляется философскому материализму Фрейда и детерминистскому бихевиоризму Скиннера. Приставка транс- в трансперсонализме относится как раз к тому роду реальности и опыта, который в других направлениях философии считается неприемлемым.

Современный западный сциентизм, своего рода философский натурализм, эксплицитно-исключающий духовный или трансцендентный опыт, как правило, придерживается не агностической позиции в отношении «трансизмерений» Вселенной, а настаивает на атеистической позиции, которая начинается с отрицания всяких притязаний знания, полученного в необычных состояниях сознания. Все формы позитивизма настаивают на том, что не существует возможных источников необычных состояний. Трансперсонализм, очевидно, противоположен этому позитивистскому мировоззрению и образу человека.

Трансперсонализм разделяет с гуманизмом в духе Карла Роджерса глубочайшую заинтересованность в положительных измерениях человеческой природы и опыта. Вместе с тем его интересы выходят за пределы безопасных гуманистических границ нормального и ординарного в область экстраординарного, область глубоко трансформативных измененных состояний сознания. За исключением Уильяма Джеймса, философия которого была одновременно и американской и трансперсональной, радикально-эмпирической и плюралистической, философы обычно игнорируют опыт и переживания, на которых сосредотаочиваются трансперсоналисты. Кроме исследований Уильяма Джеймса относительно разнообразия религиозного опыта и психических феноменов, трансперсонализм может считать своим предшественником исследования и терапевтические методы К.-Г.Юнга в области общечеловеческого выражения архетипических образов. Между этими двумя парадигматическими трансперсональными психологиями имеются существенные различия. Джеймс начал свои исследования с психологии («Принципы психологии», 1890) и двигался в сторону ее философского обоснования, а также этического и религиозного применения теоретических положений. Юнг пытался изолировать психологию от философии, в которой в его время господствовал позитивизм, и избавить от необходимости обосновывать свои философские предпосылки. Психология архетипов Юнга безусловно содержит богатейший материал кросс-культурных трансперсональных образов и интерпретаций, но, как и многие другие трансперсональные исследования, не продвигает нас в вопросе рассмотрения философских оснований психологических исследований.

ТРАНСПЕРСОНАЛИЗМ И АМЕРИКАНСКИЙ РОМАНТИЗМ

Философские основания трансперсонализма согласуются также с творческим гением художников и мыслителей XIX века, воспевавших бесконечное, внутреннее и опиравшихся на захватывающие отношения между древностью и современностью. Наиболее укоренившийся общий термин для этой философской установки — «романтизм», обозначавший мировоззрение, возникшее в XVIII веке и расцветшее в XIX как реакция на научный рационализм. Трансперсонализм не связан с романтизмом, как одно учение или направление с другим. Скорее это вариация на тему подтверждения и исследования индивидуального опыта скрытых и трансцендентных реальностей, или, говоря словами Джеймса, разнообразного опыта «Чего-то Большего». Слово «видение» в заглавии этой книги особенно хорошо подходит для разговора о взаимосвязи трансперсонализма с романтизмом, поскольку для обоих этих направлений характерно стремление к наиболее глубокому видению, соответствующее как их собственной природе, так и реакции на ограниченное видение, предлагаемое их предшественниками и современниками.

Существуют и другие поучительные аналогии и различия между романтизмом и трансперсонализмом. Оба по сути своей тяготеют к более глубокому, внутреннему и преобразующему взгляду на человеческий опыт, и в области познания оба придерживаются позиции активного наблюдателя в противовес пассивному наблюдению. Преобразующая сила всех форм романтизма и потенциальная преобразующая сила его последнего проявления — трансперсонализма конца тысячелетия — в первую очередь коренится в этом стремлении к практическому, по сути своей художественному, формирующему реальность мышлению. Успех трансперсонализма будет зависеть от того, в какой мере его представители смогут стать представителями романтической эпистемологии — способа познания, при котором познающий постигает внутреннюю жизнь космоса, включая высшие достижения и интимнейшие детали его природы, величественные и прозаические компоненты человеческого опыта и исследовательского поиска — от науки, через философию и историю, до религии и искусства. Короче говоря, трансперсональным мыслителям следует принять эстафету и развивать творческий вклад таких серьезных, но оставленных без должного внимания романтиков XIX столетия, как Гёте, Кольридж и Эмерсон.

В своей книге «Романтизм выходит из моды» Оуэн Барфилд подытоживает размышления Гете и Кольриджа о проблеме, прежде всего интересующей трансперсоналистов:

Им обоим удалось преодолеть самое большое заблуждение своего и нашего веков (и отсюда все то непонимание, с которым они столкнулись), заблуждение, согласно которому разум сугубо субъективен или, грубо говоря, есть нечто, заключенное в коробочку под названием «мозг», заблуждение, что человеческий разум — пассивный наблюдатель природных процессов и явлений, в сотворении которых он не принимает и никогда не принимал ни малейшего участия, заблуждение, что существует множество отдельных разумов, но нет ничего подобного Разуму с большой буквы»

Ральф Уолдо Эмерсон подобным образом критикует это заблуждение нашего времени и в понятиях как романтических, так и трансперсональных излагает и всесторонне описывает необычные состояния сознания. Хотя мы не встретим у Эмерсона сообщений о практике випассана-медитации, о холотропном дыхании или психоделиках, мы сможем найти эпистемологию и этику, которые трансперсональны в своем утверждении беспредельного Разума или Духа, признании могущества природы и свободно творящего человека. Согласно Эмерсону, каждый человек в силу своего природного творческого мышления сам является источником собственных истинных отношений с миром. Поколение трансперсоналистов, как и любое поколение романтиков и трансценденталистов, может прочувствовать истинность эмерсоновского, сугубо американского утверждения:

Почему бы нам тоже не наслаждаться подлинными отношениями с миром? Почему бы нам не иметь поэзию и философию прозрения, а не традиции; религию, соответствующую нам самим, а не ее истории? Временно окруженные природой, чьи жизненные токи текут вокруг и сквозь нас, питают необходимой силой и зовут действовать в соответствии с природой, почему мы бредем на ощупь среди иссохших останков прошлого?

Любой из этих мыслителей, выражающих романтическое видение, — Гете, Кольридж или Эмерсон — может прекрасно послужить ценным источником философских основ для всего объема трансперсоналистских идей.

Однако возможны и другие пути философского просвещения. Одно из очевиднейших следствий, вытекающих из трансперсональных исследований, — это плюрализм позитивных предположений, методов и заключений. В этом отношении источником философской методологии лучше многих других может служить Уильям Джеймс. Далее следует, по-видимому, серьезно и критически подойти к нарождающимся философским прозрениям авторитетных трансперсональных мыслителей, более десяти лет работающих в этой области, в особенности Кена Уилбера, Станислава Грофа, Чарльза Т. Тарта, Роджера Уолша и Фрэнсис Воон и двух новых авторов — Дональда Ротберга и Ричарда Тарнаса.

В удивительно прозорливом и увлекательном «Эпилоге» к своей книге «Страсти западного разума» Ричард Тарнас кратко, но решительно заявляет, что основные понятия эпистемологии участия коренятся в романтическом видении и что они необходимы современному мышлению и культуре:

Дерзновенные прозрения и мифы, порожденные человеческим разумом в поисках знания, в конечном счете исходят из источника гораздо более глубокого, нежели чисто человеческий. Они исходят из недр самой природы, из универсального бессознательного, проявляющего с помощью человеческого разума и воображения собственную, постепенно раскрывающуюся реальность. В этом смысле теории Коперника, Ньютона или Эйнштейна — не просто удачная случайность; скорее, они отражают радикальное родство человеческого разума с космосом. Они отражают главную роль человеческого разума как проводника раскрывающегося смысла Вселенной. С этой точки зрения и постмодернистский скептик, и адепт вечной философии заблуждаются, полагая, что современная научная парадигма в конечном счете лишена космической основы, поскольку сама эта парадигма составляет часть более значительного эволюционного процесса.

Призыв Тарнаса к эпистемологии участия заслуживает того, чтобы его подхватить, ввиду его романтических корней, а также способности служить основой для мультидисциплинарных, мультикультурных и мультисознательных видов знания.

Для трансперсонального сообщества было бы особенно полезно добавить к тарнасовской эпистемологии участия по крайней мере три следующих требования:

1) Систематически и детально описывать человека в свете необычных переживаний.

2) Критически оценивать необычные состояния (например, шаманизм) в свете эволюции сознания, в особенности с точки зрения уилберовского представления о «пред/трансзаблуждении».

3) Выявлять значение измененных состояний для этики, особенно что касается экологии, общественной жизни и межличностных отношений.

ВЕЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ

Более двадцати пяти столетий прошло с тех пор, как впервые так называемая вечная философия получила письменное оформление; в течение всего этого времени она в той или иной форме проявлялась более или менее полно. Вечная философия говорит почти на всех восточных и европейских языках и использует терминологию и традиции каждой из великих религий. Но за всем этим множеством языков и мифов, местных преданий и частных доктрин кроется высший общий фактор, которым является вечная философия в своем, так сказать, химически чистом виде. Эту предельную чистоту, естественно, невозможно выразить словами. Это чистое состояние вечной философии может быть познано только в акте созерцания, выходящем за пределы слов и самой личности.

Основу вечной философии составляют четыре фундаментальных положения:

1) Феноменальный мир материи и индивидуализированного сознания — мир предметов, животных, людей и даже богов — есть проявление божественной основы, в которой обретают бытие все отдельные реальности и вне которой их бы просто не существовало.

2) Человек способен узнавать о божественной основе не только путем умозаключений; он может постигать ее существование также посредством прямой интуиции, превосходящей дискурсивное мышление. Это непосредственное знание объединяет познающего с тем, что он познает.

3) Человек имеет двойственную природу, обладая феноменальным «эго» и непреходящей самостью, или внутренним человеком, духом, божественной искрой в человеческой душе. Человек может, если пожелает, идентифицироваться с духом и соответственно с божественной основой, имеющей тождественную или подобную духу природу.

4) У человеческой жизни на земле одно-единственное предназначение: идентифицироваться со своей вечной самостью и таким образом прийти к объединяющему знанию божественной основы.

Будда сравнивает философа, которому достаточно знать только о предельной реальности — теоретически или понаслышке, — с пастухом чужих коров. Магомет пользуется еще более непритязательной сельскохозяйственной метафорой. Для него философ, не постигающий собственную метафизику, есть не что иное, как осел, нагруженный книгами. Христианские, индуистские и даосские учителя отзывались не менее выразительно об абсурдных претензиях внешнего «научения» и аналитических рассуждений.

Вечная философия и ее этические следствия образуют высший общий фактор, представленный во всех основных религиях мира. На поминание об этой истине никогда не было столь необходимым, как в наши дни.

ВЕЛИКАЯ ЦЕПЬ БЫТИЯ

Что это за мировоззрение, которое, по словам Артура Лавджоя, «господствовало в официальной философии большей части цивилизованного человечества на протяжении почти всей его истории»? И чем привлекает оно психологию?

Вечная философия, так называют это мировоззрение, вечна именно потому, что пронизывает культуры и эпохи, сохраняя общие существенные черты. Она действительно сформировала не только сердцевину мировой традиционной мудрости — от христианства до буддизма и даосизма, — но и величайших философов, ученых и психологов. Широта распространения вечной философии такова, что остается лишь гадать, то ли мы имеем дело с величайшей интеллектуальной ошибкой из всех, когда-либо порожденных человеческой историей, то ли с точнейшим отражением реальности из всех, известных истории.

Центральной для вечной философии является идея великой цепи бытия. Сама по себе эта идея достаточно проста. Согласно вечной философии, реальность не одномерна; это не плоский мир однородной субстанции. Реальность представляет собой ряд различных, но неразрывно связанных измерений. Проявленная, так сказать, реальность содержит различные ступени, или уровни, — от низших, наиболее плотных и наименее сознательных, до высших, наиболее тонких и наиболее сознательных. На одном конце этого континуума, или спектра сознания, находится то, что мы на Западе обычно называем материей — чем-то бесчувственным и несознательным, а на другом конце — дух, или нечто божественное, сверхсознательное, что также является всеобъемлющей основой всего ряда, как мы увидим в дальнейшем. Посередине расположены остальные измерения бытия, упорядоченные в соответствии с их индивидуальной мерой реальности (Платон), действительности (Аристотель), включенности (Гегель), сознательности (Ауробиндо), ясности (Лейбниц), ценности (Уайтхед) или познавательности (Гараб Дордже).

Иногда в великой цепи бытия различают только три основных уровня: материю, разум и дух. В других вариантах этих уровней пять: материя, тело, разум, душа и дух. Некоторые системы йоги дают буквально десятки дискретных, но неразрывно связанных измерений. Для наших целей достаточно простой иерархии: материя — тело — разум — душа — дух.

Центральное утверждение вечной философии гласит, что люди могут расти и развиваться, поднимаясь по иерархической лестнице вплоть до самого Духа, чтобы постичь в нем «высшую идентичность» с Божеством — ens perfectissimum, к которому стремится всякое развитие и эволюция.

Великая цепь действительно является иерархией, однако смысл этого слова долгое время искажался. Изначально оно было введено великим христианским мистиком св.Дионисием и по-существу означало «управление своей жизнью посредством духовных принципов» (hiero — означает «сакральный» или «священный», a arch — «руководство» или «правило»). Но вскоре это понятие было переведено на язык военно-политической игры во власть, где «духовное руководство» стало означать «господство католической церкви» — духовный принцип превратили в деспотизм.

Но в вечной философии, а также в современной психологии, эволюционной теории и теории систем иерархия понимается просто как ранжирование порядков или событий в отношении их холистических возможностей. В любой развивающейся последовательности все то, что является целым на одной стадии, становится частью объемлющего целого на следующей. Буква является частью целого слова, слово — частью целого предложения, предложение — частью целого параграфа, и так далее. Артур Кестлер ввел специальный термин «холон» для обозначения тех сущностей, которые, будучи целыми на одной стадии, оказываются частями объемлющих целостностей на следующей.

Итак, иерархия — это просто ряд холонов, представленных в порядке возрастания их способности к целостности и интеграции. Вот почему понятие «иерархия» является центральным в теории систем, теории целостности, или холизме. Это важнейшее по значимости понятие в вечной философии. Каждый шаг вверх по великой цепи бытия означает увеличение единства и расширение идентичности — от изолированной идентичности тела, через социальную и общественную идентичность разума, к высшей идентичности духа, идентичности буквально со всеми проявлениями. Поэтому великую иерархию бытия часто изображают в виде серий концентрических колец, сфер или как бы гнезд в гнездах. В общем, распространенное мнение, будто все иерархии линейны, в корне неверно. Как отмечал Кумарасами, мы можем пользоваться метафорами «уровень», «ступень» или «слой», лишь располагая известной долей воображения, чтобы понять, что подразумевается на самом деле.

Эволюционные последовательности развертываются иерархически, в порядке возрастания целостностей, например, от молекул к клеткам, от них — к органам, к организмам, к сообществу организмов. В области когнитивного развития осознание расширяется от простых образов, представляющих только одну вещь или событие, к символам и понятиям, представляющим целые группы и классы вещей или событий, а затем к правилам организации и интеграции многочисленных классов и групп в целые системы. В случае морального развития мужчин и женщин мы обнаруживаем движение внимания от отдельного субъекта к группе или сообществу взаимосвязанных субъектов, а затем к целой системе групп, не сводимой ни к каким отдельным элементам. Наиболее целостные паттерны появляются на более поздних ступенях развития, поскольку они должны дождаться появления тех частей, которые позже будут ими интегрированы и объединены, так же как целое предложение появляется только вслед за целым словом.

Некоторые иерархии предполагают своего рода систему контроля — низшие (менее целостные) уровни могут влиять на высшие (более целостные) в силу так называемой восходящей причинности. Не менее важно и то, что и высшие уровни могут оказывать сильное влияние или контролировать низшие уровни; это называется нисходящей причинностью. Примером последней может служить ситуация, когда вы пытаетесь пошевелить рукой, и при этом все атомы, молекулы и клетки в вашей руке приходят в движение.

В любой развивающейся или растущей последовательности каждая новая, объемлющая стадия (или холон) включает в себя способности, паттерны и функции предыдущей стадии, то есть предшествующего холона, и прибавляет к этому собственные уникальные (более объемные) способности. В этом и только в этом смысле о новом, более объемном, холоне можно говорить как о «высшем» и «расширенном». Что бы ни являлось важным и ценным на предыдущей стадии, новая стадия обладает всем этим и еще чем-то сверх того (например, большей интегративностью) и это «нечто сверх того» означает большую ценность по отношению к предыдущей (менее объемной) стадии. Это решающее определение «высшая стадия» впервые было введено на Западе Аристотелем, а на Востоке — Шанкарой и Лао-цзы; с тех пор оно остается центральным для вечной философии. По мысли Гегеля, подхваченной затем сторонниками философии развития, каждая стадия является адекватной и ценной, но каждая более высокая стадия является более адекватной и только в этом смысле более ценной (что всегда означает «более целостной»).

Вследствие всего этого Кестлер, отмечая, что все иерархии состоят из холонов, или возрастающих порядков целостности, утверждает, что иерархию правильнее называть холоархией. И он абсолютно прав, на что я и буду опираться в понимании иерархии, как холоархии вообще и великой цепи в частности.

Нормальная, или естественная, холоархия представляет собой последовательное, или стадийное, развертывание все больших систем возрастающих целостностей, в которой более широкие целостности способны оказывать влияние на целостности низших ступеней. И в том, насколько это естественно, желательно и неизбежно, можно увидеть, каким образом холоархии могут принимать патологический вид. Если высшие уровни могут контролировать низшие, они способны также господствовать над ними, даже подавлять или отчуждать их, что патологически затрудняет жизнь как отдельного человека, так и общества в целом.

Именно потому, что мир устроен холоархически и состоит из сфер, включающих другие сферы, которые в свою очередь тоже включают в себя сферы, искажения могут заходить настолько далеко, что срыв или патология в одной сфере могут отразиться на всей системе. И лекарство от этого заболевания, по существу, для всех систем одно и то же: искоренение патологического холона таким образом, чтобы холоархия могла вернуться к гармонии. Лекарство это не в том, чтобы, как полагают редукционисты, избавиться от холоархии как таковой. Можно увидеть действие этого способа лечения в психоанализе («теневые» холоны не поддаются интеграции), в критической социальной теории («непрозрачная» идеология подавляет открытую коммуникацию), в демократических социальных революциях (монархические или фашистские холоны навязывают свою политику), в медицине (канцерохолоны поражают доброкачественную ткань), в радикальной феминистской критике (в общественной сфере доминируют патриархальные холоны) и так далее. Это не прямое избавление от холоархии как таковой, а прекращение функционирования (и интеграция) отклоняющихся холонов.

Как я уже говорил, все великие духовные традиции мира являются вариациями на тему вечной философии, великой холоархии бытия. В своей книге «Забытая истина» Хьюстон Смит подытоживает сущность основных мировых религий одной фразой: «Иерархия бытия и знания». Чогьям Трунгпа Ринпоче отмечал, что самая важная исходная идея, пронизывающая все философии Востока от Индии до Тибета и Китая, от синтоизма до даосизма, это идея «иерархии земли, человека и неба», что эквивалентно, по его словам, «телу, разуму, духу».

И здесь мы оказываемся перед пресловутым парадоксом вечной философии. Как уже было выяснено, для духовных традиций общим является положение о том, что реальность проявляется в последовательных уровнях и измерениях таким образом, что чем выше определенный уровень, тем он содержательнее и, следовательно, тем ближе к абсолютной тотальности Божества, или Духа. В этом смысле Дух есть вершина бытия, высшая ступенька эволюционной лестницы (при условии, что мы не принимаем эту метафору буквально). Но Дух — это и древо, из которого сделана вся лестница целиком, включая каждую из ступенек; Дух — это таковость, наличность, сущностность любой, каждой существующей вещи.

Первый аспект, аспект высшей ступени, заключается в трансцендентальной природе Духа, который далеко превосходит все мирское, тварное, конечное. Наша планета (или даже Вселенная) может быть полностью разрушена, но Дух останется. Другой аспект, аспект древа, — это имманентная природа духа: Дух одинаково и тотально присутствует во всех проявленных вещах и событиях, в природе, культуре, на небесах и на земле, без всякой избирательности. С этой точки зрения нет ни одного явления, которое было бы ближе к Духу, чем остальные, поскольку все одинаково «состоит» из Духа. Таким образом, Дух — это одновременно и высшая цель всякого развития, эволюции, и основа всей последовательности, полностью представленная как в начале, так и в конце. Дух прежде мира, но не чужд миру.

Исторически отсутствие равного внимания к этим двум парадоксальным аспектам Духа привело к возникновению ряда крайне однобоких (и политически опасных) представлений о Духе. Традиционно патриархальные религии превозносили трансцендентальную природу Духа, принижая, соответственно, землю, природу, тело и женщину. Предшествующие им матриархальные религии превозносили одну лишь имманентную природу Духа, и появившееся в результате пантеистское мировоззрение приравняло конечную и сотворенную землю к бесконечному и несотворенному Духу. Вы имеете полное право отождествляться с конечной и предельной землей, но нельзя при этом называть ее бесконечной и беспредельной.

И матриархальные, и патриархальные религии с их однобокими представлениями о Духе повлекли за собой ужасные исторические последствия — от жестоких массовых жертвоприношений ради плодородия Богини-Земли до всеобщих войн за Бога-Отца. Но среди этих внешних искажений вечная философия — эзотерический, или внутренний, стержень духовных религий — всегда удерживалась от каждой из этих крайностей (земля или небо, мужское или женское, конечное или бесконечное, аскеза или гедонизм) и даже вела к их объединению и интеграции (недвойственность). И действительно, о союзе неба и земли, мужского и женского, определенного и неопределенного отчетливо свидетельствуют тантрические учения различных духовных традиций, от западного гностицизма до восточной ваджрайяны. И именно к этому недвойственному стержню духовных традиций лучше всего применим термин «вечная философия».

В общем, если уж и пытаться размышлять о Духе в ментальных понятиях (которые в случае необходимости включают определенные искажения, так как низшие холоны не могут полностью объять высшие), то, по меньшей мере, следует помнить об этом трансцендентно-имманентном парадоксе. Парадокс — это просто то, как недвойственность видится с ментального уровня. Дух как таковой не парадоксален; строго говоря, его вообще невозможно охарактеризовать.

Все это можно отнести вдвойне к иерархии (холоархии). Мы уже говорили, что трансцендентальный Дух проявляет себя на стадиях, или уровнях, — великой цепи бытия. Но я не говорю при этом, что Дух (или реальность) иерархичен сам по себе. Абсолютный Дух (или реальность) не является иерархичным. Он вообще не поддается определению в ментальных понятиях (понятиях низших холонов). Это шуньята, или нирвана, или апофатическое — нечто неопределимое, без всякого следа специфических и ограниченных характеристик. Но оно проявляет себя в виде ступеней, слоев, измерений, оболочек, уровней или степеней — каким бы термином мы ни воспользовались, это холоархия. В ведантизме это коши, оболочки или слои, покрывающие Брахмана; в буддизме — восемь виджнян, восемь уровней осознания, каждый из которых представляет собой упрощенную и ограниченную версию вышестоящего измерения; в каббале это сефироты, и так далее.

Все дело в том, что это уровни мирского проявления, майи. Если не признавать в майе игру Божественного, то она не что иное, как иллюзия. Иерархия есть иллюзия. Существуют уровни иллюзии, а не уровни реальности. Но, согласно традициям, именно (и только) посредством понимания иерархической природы сансары можно действительно оттуда выбраться.

Теперь рассмотрим, как некоторые актуальные уровни холоархии, великой цепи бытия, представлены в трех наиболее широко практикуемых духовных традициях: иудейско-христианско-мусульманской, буддийской и индуистской (хотя это касается любой сложившейся традиции). С христианской терминологией проще всего, поскольку с ней мы уже знакомы: материя, тело, разум, душа и дух. Под материей подразумевается физическая вселенная и наши физические тела (то есть такие аспекты существования, которые подчиняются законам физики). Тело в этом случае означает эмоциональное тело, «животное» тело, секс, голод, витальную жизненную силу и так далее (то есть те аспек1ты существования, которые изучаются биологией). Разум — это рациональный, рассудочный, лингвистический, воображающий ум (то, что изучается психологией). Душа — это высший, или тонкий ум, архетипический интуитивный ум, сущность и нерушимость нашего собственного бытия (то, что изучается теологией). И Дух — это трансцендентальная вершина нашего бытия, Божественное в нас (то, что изучается созерцательным мистицизмом).

Согласно ведантистскому индуизму, каждый человек состоит из пяти оболочек, уровней или измерений бытия (коша); их часто сравнивают с луковицей, снимая с которой слой за слоем можно постепенно приблизиться к сущности. Низший из них (или самый внешний) называется аннамайякоша, что означает «оболочка, сделанная из пищи». Это физическое тело. За ним следует пранамайякоша, оболочка из праны. Прана — это витальная сила, биоэнергия, elan vital, либидо, вообще эмоционально-сексуальная энергия. Это «тело» (в том смысле, в каком мы используем этот термин). Следующий слой — маномайякоша, оболочка манаса, или разума, рационального, абстрактного, лингвистического. За ним следует виджнянамайякоша — интуитивная оболочка, высший, или тонкий разум. Наконец, анандамайякоша, оболочка из ананды, или духовного и трансцендентального блаженства. Важно, что в ведантизме эти пять оболочек группируются в три основных состояния: грубое, тонкое и каузальное. Грубое измерение включает низший уровень холоархии, физическое тело (аннамайякоша). Тонкое измерение состоит из трех средних уровней: это эмоционально-сексуальное тело (пранамайякоша), разум (маномайякоша) и высший, или тонкий разум (виджнянамайякоша). И каузальное измерение содержит высший уровень, анандамайякоша, или архетипический дух, о котором также говорится, что он во многом (но не вообще) не проявлен или не имеет формы. В ведантизме эти три основные измерения бытия связываются с тремя основными состояниями сознания: бодрствованием, сном и глубоким сном без сновидений. За этими тремя состояниями находится абсолютный Дух, называемый иногда «турья», «четвертый», поскольку он превосходит (и включает) три состояния проявленности; он превосходит (и соответственно интегрирует) грубое, тонкое и каузальное.

Ведантистская версия пяти оболочек почти идентична иудейско-христианско-мусульманской версии материи, тела, разума, души и Духа, если «душу» понимать не как высшую самость или высшее самоотождествление, а как высший, или тонкий разум, когницию, интуицию и тому подобное. У «души» есть еще одно значение, принимаемое всеми высшими мистическими традициями, — значение «узла» или «уз» (в индуизме и буддизме это называется «ахамкара»), который должен быть развязан или растворен, чтобы душа сумела превзойти себя, умереть для себя и найти свою высшую тождественность с абсолютным Духом.

Таким образом, являясь для нас высшим уровнем индивидуального роста из возможно достижимых, душа в то же время и решающий барьер, последний узел на пути к просветлению, или высшей идентичности, просто потому, что этот трансцендентальный свидетель стоит позади всего того, о чем он свидетельствует. Как только проходим сквозь свидетельскую позицию, душа, или свидетель, тут же растворяется, и остается лишь игра недвойственного осознания, которое не смотрит на объекты, а совершенно едино с ними (в дзен-буддизме говорится: «Это все равно что попробовать небо на вкус».). Стена между субъектом и объектом рушится, душа трансцендирует и растворяется, и рождается чисто духовное, или недвойственное, осознание, простое, очевидное и ясное. Вы осознаете свое бытие всем пространством, безбрежным и открытым, и все, что возникает где-либо, возникает в вас, подобно духу, спонтанно.

В центральной психологической модели буддизма махаяны различаются восемь «виджнян», восемь уровней сознания. Первые пять из них — пять чувств. За ними следует «мановиджняна», разум, управляющий сенсорным опытом. Затем идет «манас», который обозначает одновременно высший разум и центр иллюзии обособленности «я». Именно манас ошибочно рассматривает «алайявиджняна» (следующий высший уровень, уровень сверхиндивидуального сознания) как отдельную самость или субстанциальную душу. За этими восемью уровнями находится их источник и основа — «алайя», или чистый Дух.

Я не склонен преуменьшать некоторые реально существующие между этими традициями различия, я лишь хочу отметить, что им присуще определенное глубинное структурное сходство, что красноречиво характеризует подлинно универсальную природу их прозрений.

Таким образом, мы можем закончить на счастливой ноте: временно разрушенная в XIX веке при помощи разновидностей материалистического редукционизма (от научного материализма до бихевиоризма и марксизма), великая цепь бытия, великая холоархия бытия, восстанавливается. Эта попытка свести холоархию бытия к ее низшему уровню, материи, особенно неприятным образом сказалась на психологии, которая сначала потеряла свой дух, затем свою душу, затем свой разум и свелась к изучению только лишь эмпирического поведения и телесных влечений.

Но теперь эволюционная холоархия — целостное изучение развития и самоорганизации сфер внутри сфер, находящихся внутри других сфер, — снова становится, как мы еще увидим, основной темой фактически всех научных и поведенческих дисциплин, хотя и появляется под самыми разными названиями. Аристотелевская энтелехия, если ограничиться одним примером, известна ныне как «морфогенетические поля» и «самоорганизующиеся системы». Это не значит, что современные версии великой холоархии и принципов ее самоорганизации не дают никаких новых прозрений (дают, особенно что касается фактического эволюционного развития самой великой цепи). Каждый проблеск понимания великой цепи бытия адекватен, а каждый углубляющий проблеск еще более адекватен.

Но основные постулаты несомненны. Людвиг фон Берталанфи, автор общей теории систем, прекрасно обобщает это: «Реальность, согласно современным представлениям, возникает как огромный иерархический ряд организованных сущностей — от физических и химических до биологических и социальных систем. Такая иерархическая структура и комбинирование систем в системы еще более высокого порядка характеризует реальность как целое, является фундаментальной и представляет особый интерес для биологии, психологии и социологии».

Так, например, в современной психологии холоархия играет роль доминирующей структурной и процессуальной парадигмы, связывающей содержание различных школ. Любая школа психологии развития признает существование иерархии, или серий дискретных (но неразрывных), необратимых стадий роста и эволюции.

От Руперта Шелдрейка с его «гнездовой иерархией морфогенетических полей» до «иерархии эмерджентных качеств» Карла Поппера и «экологической модели реальности» Берча и Кобба, базирующейся на «иерархических ценностях», от новаторской работы Франциско Вареллы по автономным системам (вероятно, общим показателем развитости естественных систем... является возникновение иерархии уровней) до исследований мозга Роджера Сперри, Джона Эклза и Уилдера Пенфильда (иерархия нередуцируемых эмерджентов) и до социальной критической теории Юргена Хабермаса (иерархия коммуникативной компетентности) великая цепь бытия восстанавливается. И это не очевидно всем только потому, что она скрывается под множеством различных названий.

Самое замечательное в этом возвращении то, что теперь современная теория может воссоединиться (и воссоединяется) со своими богатыми корнями в вечной философии, восстанавливая связь не только с западными философами — Платоном, Аристотелем, Маймонидом, Спинозой, Гегелем и Уайтхедом, но и с восточными — Шанкарой, Падмасамбхавой, Чи И, Фатсангом и Абинавагуптой, сделавшими все возможное, чтобы вечная философия действительно была вечной, пронизывающей времена и культуры, как бы указывая на сердце, душу и дух человечества.

Остается сделать одно — выполнить последний фундаментальный пункт плана восстановления. Хотя, как я утверждаю, общей парадигмой в современном мышлении — от физики до биологии, психологии и социологии — является эволюционная холоархия, тем не менее большинство ортодоксальных исследовательских школ допускают существование только материи, тела и разума. Высшие измерения души и духа пока не получили равного статуса. Можно сказать, современному Западу до сих пор удалось признать лишь три пятых великой холоархии бытия. И теперь предстоит, попросту говоря, восстановить в правах остальные две пятых — душу и дух.

Принимая все уровни и измерения великой цепи, мы одновременно признаем все соответствующие формы познания — не только «око плоти», раскрывающее физический и сенсорный мир, или «око разума», раскрывающее мир языка и логики, но и «око созерцания», раскрывающее мир души и духа. Если полагаться исключительно на око плоти, то в психологии появляется бихевиоризм, а в философии — позитивизм (два основных течения, больше всего ответственных за крушение в XIX веке). Если же мы восстанавливаем око разума, то получаем интроспективные психологические школы, включая психоанализ, гештальт, экзистенциальную и гуманистическую психологию, и также чистую философию — феноменологию, герменевтику, экзистенциализм, критическую теорию.

Итак, нам необходимо сделать последний шаг и восстановить око созерцания, которое раскрывает научным и воспроизводимым образом душу и дух. Результатом будет трансперсональная психология и философия. И это трансперсональное видение, утверждаю я, есть окончательное наше возвращение, соединение нашей современной души с душой самого человечества; таково истинное значение мультикультуры: стоя на плечах гигантов, превосходить их, но и принимать (и ценить) их вечно возвращающееся присутствие.

СКРЫТАЯ МУДРОСТЬ

Западные философы обычно предполагают, что интеллектуальное обучение и анализ — «кратчайший путь» к пониманию. Однако трансперсональные философы, особенно последователи восточных традиций, таких, как веданта, санкхья, буддизм и даосизм, придерживаются иного мнения. Они подчеркивают, что для глубокого понимания интеллектуальное обучение само по себе хотя и необходимо, но далеко не достаточно. Они утверждают, что разуму обязательно нужно еще и многомерное созерцательное, или йогическое воспитание, которое совершенствует этические установки, эмоции, мотивацию и внимание.

Это воспитание предназначено для развития «ока созерцания» путем индукции специфических состояний сознания, в которых обретается «острота, быстрота и тонкость когнитивной реакции», необходимые для проникновения в природу разума и реальности. Такие прозрения в сумме составляют трансперсональную мудрость, которую называют «праджной» в буддизме, «джняной» в индуизме, «марифой» в исламе и «гнозисом» в христианстве. Эта мудрость является целью обучения созерцанию, освобождая тех, кто ее приобрел, от иллюзий и порождаемых ими страданий.

Эту мудрость описывают как непосредственную внепонятийную интуицию, лежащую за пределами слов, представлений и противоположностей; она трансвербальна, трансрациональна и недвойственна. «Это понимание не достигается путем рассуждений», — говорится в Упанишадах, а согласно Третьему дзенскому патриарху, «стремиться к Разуму посредством (ограничивающего или логического) разума — величайшая из возможных ошибок». Это ошибочно потому, что, говоря словами великого индийского философа Радхакришнана, «реальное превосходит, окружает, переполняет наши убогие категории».

Хотя самого по себе интеллектуального анализа и недостаточно, чтобы достичь этой мудрости или постичь ее, из нее и на ее основе можно создавать интеллектуальные идеи, философские или психологические теории. По-видимому, вечная философия и традиционные мировые трансперсональные философские и психологические системы скорее всего возникли как раз таким путем. Более того, если эта мудрость не переживается непосредственно в опыте последующих поколений, традиции постепенно закостеневают, превращаясь в пустую догму.

Таким образом, созерцатели прежде всего упражняют «око созерцания», развивая специфические способности и состояния сознания, а затем исследуют, описывают и размышляют, пребывая как в созерцательном, так и в обыденном состояниях сознания. Это значит, что в отношении состояний сознания трансперсональные философские и психологические системы многомерны. Следовательно, существенная часть их знания может быть специфичной для определенных состояний сознания и понятной лишь тем, кто обладает адекватно воспитанным «оком созерцания». В результате их прозрения «оказываются недоступными оценке непросвещенных людей, с их зрением червя и книжным знанием».

Например, можно найти довольно интересной вычитанную где-нибудь мысль о том, что наше чувство собственного «я», которое мы обычно считаем относительно стабильным и устойчивым, на самом деле каждое мгновение строится заново из непрерывного потока мыслей, образов и ощущений. Но в ходе непосредственной медитации может стать совершенно ясно, что ослабляет эгоцентричность и может помочь изменить жизнь.

Как сказал когда-то Олдос Хаксли, «знание есть функция бытия». Не научившись созерцать, мы не получим для своего бытия адекватного доступа к таким прозрениям. Согласно буддийскому экономисту Е.-Ф. Шумахеру, «если у нас нет необходимого органа или инструмента или если мы его недостаточно используем, то мы неадекватны этой особенной части или грани мира, и в результате в той мере, в какой это нас касается, ее попросту не существует». Если это правда, что без воспитанного «ока созерцания» нам недоступны полностью глубинные открытия трансперсональной философии и психологии, то что при этом мы теряем и как быть с нашим усеченным восприятием? Обычный ответ — попросту отбросить эти открытия как невоспринимаемые. В таком случае мы теряем всю традиционную мудрость.

В других случаях потери могут быть еще серьезнее. Если подходить к трансперсональным дисциплинам без необходимых навыков созерцания, то можно проглядеть тончайшие специфические глубинные слои. И очень важно понимать, что мы даже не знаем, что проглядели глубинные оттенки смысла.

Это происходит потому, что теряются высшие уровни смысла. Проще всего объяснить это понятие на классическом примере, показывающем, как один объект может вызывать различные реакции и обнаруживать различные уровни смысла. Животное может увидеть чернобелый объект причудливой формы, дикарь — гибкий прямоугольный объект с загадочными знаками; для западного ребенка это книга, тогда как для взрослого человека это может быть определенная книга, а еще точнее книга, полная непонятных, даже нелепых утверждений о реальности. Наконец, для физика это может быть глубокий текст по квантовой физике.

Важно понять, что все представленные наблюдателями описания книги являются отчасти верными, но все эти наблюдатели, кроме образованного физика, не осознают, что объект гораздо многозначнее и осмысленнее, чем они могут себе это представить. И что важнее всего, для необразованного взрослого эта книга непонятна и даже нелепа. Из этого примера прекрасно видно, что, когда нам не удается понять высших уровней смысла, мы можем слепо верить, что полностью поняли нечто такое, чье истинное значение совершенно упустили. Как отмечал Шумахер, «факты не несут в себе указателей уровня, на котором их можно было бы рассматривать. И выбор неверного уровня не ведет ум к фактической ошибке или логическому противоречию. Все уровни смысла вплоть до адекватного, то есть уровня значения в примере с книгой, одинаково соответствуют фактам, одинаково логичны, одинаково объективны, но не одинаково реальны... Когда уровень познающего не соответствует уровню смысла познаваемого объекта, появляется не фактическая ошибка, а нечто гораздо более серьезное: неадекватное и обедненное представление о реальности.

Так что вопрос состоит в том, какие высшие уровни смысла, какие глубинные значения и сообщения, посылаемые нам миром, мы упускаем. Говорят, что для мудреца листья на дереве подобны страницам сакрального текста, исполненного трансцендентного смысла. Мы видим вещи не только такими, каковы они есть, но и такими, какими являемся мы. Обучение созерцанию изменяет нас и открывает навстречу скрытой мудрости и высшим уровням смысла в трансперсональных традициях, в мире и в нас самих.

Ни для кого не секрет, что мы достигли критического момента в человеческой истории. Сейчас решается судьба нашей планеты, нашего рода и бесчисленных живых видов вокруг нас. Мы располагаем небывалыми силами и возможностями, однако сталкиваемся с беспрецедентными опасностями и страданиями. Мы являемся первым из поколений, от которого зависит, будет ли Земля адом или раем, создадим ли мы общество, способное к поддержке людей и поддерживаемое людьми, или оставим после себя разграбленную, загрязненную, радиоактивную планету. Ибо мы располагаем возможностями и для того, и для другого.

Все знают, что нам грозят опасности, но мало кто представляет себе, насколько они реальны. Перечислим некоторые из наиболее трудных проблем.

Население планеты растет (сто миллионов человек ежегодно). Человечеству понадобилось около миллиона лет, чтобы к 1800 году нашей эры достичь численности в милиард человек. Сейчас же мы прибавляем по миллиарду каждые тринадцать лет и удваиваем население каждые сорок лет. Совершенно очевидно, что это не может продолжаться бесконечно и должно закончиться либо повсеместным контролем над рождаемостью, либо голодом, болезнями и социальными бедствиями такого масштаба, которые несопоставимы со всеми предыдущими.

Этот стремительный рост численности населения усугубляется постоянно увеличивающейся пропастью между богатыми и бедными. Доход на душу населения в развитых странах превосходит доход в беднейших госудаствах примерно в тридцать раз. Наиболее ужасными последствиями бедности являются, пожалуй, голод и недоедание. От 15 до 20 миллионов человек умирают ежегодно от голода, и еще около 500 миллионов страдают от недоедания. Каждые четыре месяца голод убивает сейчас столько же людей, сколько было убито в результате холокоста.

Это чудовищные, непостижимые цифры, но все же они являются лишь бледным отражением того страдания и отчаяния, которые лежат за ними и которые не имеют ничего общего с провозглашенным в декларации Объединенных Наций правом каждого человека на «уровень жизни, достаточный для поддержания здоровья и благополучия его и его семьи, включая питание, одежду, жилье и медицинское обслуживание».

Быстрый рост численности населения пожирает огромные ресурсы и дестабилизирует состояние окружающей среды. Запасов нефти осталось всего лишь на несколько десятков лет, на Земле исчезают леса, различные виды животных вымирают со скоростью, невиданной со времен исчезновения динозавров. Значительная часть пахотной земли становится бесплодной. Загрязняется воздух, выпадают кислотные дожди, разрушается озоновый слой, повышается содержание углекислоты в атмосфере.

Однако, в то время как истощаются естественные ресурсы, огромное количество средств расходуется на военные нужды и создание непостижимых разрушительных средств. Общая взрывная сила имеющегося на Земле ядерного оружия эквивалентна биллионам тонн ТНТ. Военные бюджеты разных стран мира превышают триллион долларов ежегодно. Президент международной ассоциации «Врачи за предотвращение атомной войны» отмечает, что даже «небольшой части этих расходов хватило бы на то, чтобы дать миру достаточное количество пищи и чистой воды, обеспечить людей жильем, образованием и современным медицинским обслуживанием». По оценке президентской комиссии, занимающейся проблемами голода, преодоление недоедания стоило бы всего лишь шесть миллиардов долларов ежегодно — сумма, которая тратится на гонку вооружений меньше чем за неделю. Папа Павел IV отмечает, что гонка вооружений убивает независимо от того, применяется ли оружие.

Эти и многие другие факты убеждают нас, что мы находимся в фазе беспрецедентного экологического разрушения и расходуем ресурсы планеты быстрее, чем они могут быть восстановлены. Мы закладываем свое будущее и будущее всех следующих поколений. Вместе с тем Эрик Дэммен в книге «Будущее в наших руках» пишет:

В перспективе миру не угрожает катастрофа. Большая часть человечества переживает ее уже сейчас. Никто из нас не говорил бы о будущей катастрофе, если бы в данный момент доход его семьи составлял меньше доллара в день, если бы мы с нашими семьями жили в хижине или хибарке без воды и электричества, если бы мы голодали и теряли каждого второго рождающегося ребенка, а выживающие дети были бы физически и психически неполноценными из-за болезней и недоедания, и мы не могли бы получить медицинскую помощь. Если бы мы так жили, нам было бы совершенно ясно, что катастрофа уже разразилась. Но человечество сейчас живет именно так. Не какие-то отдельные небольшие группы, а все человечество, большинство из нас».

Мировые кризисы, с которыми мы сталкиваемся, уникальны во многих отношениях, причем не только по своим масштабам, сложности и неотвратимости, но и потому, что впервые в человеческой истории все они вызваны самими людьми. Они — порождение нашего коллективного и индивидуального поведения, и их истоки можно в значительной степени проследить до психологических причин — до наших индивидуальных и коллективных убеждений, жадности, страхов, фантазий, защит, ошибочного восприятия. Мировые проблемы — это глобальные симптомы, состояние мира отражает состояние нашей психики. Разумеется, это не отрицает значимости социальных, политических и экономических сил. Но важно подчеркнуть, что одних только политических, экономических и военных мер недостаточно и что на всех уровнях должны быть предприняты самые эффективные меры. Иными словами, необходимо не только накормить голодных и сократить запасы ядерного оружия, но также понять и изменить те психологические и социальные механизмы, которые привели к этой ситуации.

К сожалению, несмотря на то, что люди все лучше понимают всю критичность создавшейся ситуации, в настоящее время в основном предпринимаются военные, политические и экономические меры. Однако такое положение дел постепенно меняется, по мере того как многие начинают понимать значение как внешней, так и внутренней работы, изменения как мира, так и души.

Одним из наиболее известных сторонников такого подхода является Далай-лама. В своей речи «Призыв к универсальной ответственности» по случаю вручения ему Нобелевской премии он отмечает, что мир становится все более взаимосвязанным. Экологические кризисы касаются всех нас. Далай-лама указывает, что чувство ответственности и сострадания должно охватывать всю планету и всех людей. Он полагает, что современные кризисы могут быть разрешены только сбалансированным использованием внешних (научных) и внутренних (психологических) возможностей. Две наиболее ценные внутренние способности — это трансперсональные эмоции любви и сострадания. Рам Дасс пишет о сострадании как о «тонком равновесии», а Джон Уелвуд рассматривает возможности опоры на романтические отношения для развития «сознательной любви».

Как и трансперсональное движение, движение «глубинной экологии» опирается на расширенное чувство принадлежности человека ко всему живому. Само название «глубинная психология» указывает на глубокую взаимосвязь и оптимальные отношения между человеком и природой. Как правило, западное мировоззрение считает человека высшим, обособленным и доминирующим над другими существами созданием, самой важной частью Вселенной. В противоположность этому глубинная экология настаивает на необходимости признать ценность всех творений и существующую между ними природную взаимосвязь. Более того, она утверждает, что наша подлинная (трансперсональная) самотождественность объемлет всю природу и весь мир. Она настаивает на переходе от антропоцентрических представлений к биоцентрическим, от эгоцентрических — к экоцентрическим, со всеми вытекающими отсюда изменениями в установках, ценностях и поведении. Глубинная экология не довольствуется такими поверхностными экологическими мерами, как сохранение ресурсов или окружающей среды, объясняющимися, по сути дела, человеческой выгодой.

Поскольку мировоззрения глубинной экологии и трансперсонального движения во многом сходны, то им есть что предложить друг другу. Глубинной экологии полезно овладеть развернутыми психологическими представлениями, трансперсональной же психологии необходимо совершенствовать экологическую чувствительность и проявлять внимание к экологическим проблемам.

Перед трансперсональной психологией встают две проблемы в отношении глубинной экологии: онтологическая и практическая. Глубинная экология призывает к трансперсональному расширению самотождественности человека за пределы его физического организма, или «эго». Как сказал об этом А. Эйнштейн, мы должны «охватить все живые существа и всю природу в ее красоте». Однако некоторые представители трансперсонального движения полагают, что расширение, предлагаемое глубинной экологией, оказывается лишь частичным: как правило, речь идет о «горизонтальном» расширении, охватывающем физический мир, и при этом упускается из виду «вертикальное» измерение, касающееся других областей души и сознания.

Вопрос состоит в том, каким образом может быть достигнуто это расширение, будь оно горизонтальным, вертикальным или смешанным. Большинство людей, занимающихся практикой созерцания, полагают, что достижение устойчивой трансперсональной самоидентификации требует длительной внутренней работы. Представители глубинной экологии, как обычно, не касаются этой темы, и иногда даже полагают, что внутренняя, особенно духовная работа, — это отвлечение от отчаянно необходимой работы в мире. Однако Далай-лама отмечает, что необходимо равновесие между внутренней и внешней работой; Эрик Дэммен пишет: «Ничто не может измениться, пока мы не изменим сами себя».

Кажется привлекательной возможность соединить представления глубинной экологии и трансперсональной психологии во взаимообогащающем синтезе. Австрийский эколог Уорвик Фоке положил начало такому синтезу в книге, справедливо названной «К трансперсональной экологии».

В статье «Дао личной и социальной трансформации» Дуэйн Элджин показывает, что расширенное осознание отражается на качестве жизни, приобретающей стремление к гармонии с природой, внутренней и внешней, а не к доминированию над ней. Для людей, живущих такой жизнью, интимная связь с окружающим миром и ответственность за него не составляет проблемы. Уменьшение эгоцентрических желаний означает меньшее стремление к потреблению, большую простоту, снижение желания навязывать свою волю другим и больший интерес к гармонизации с природой в экологическом, даосском, духе.

Некоторые из мотивов, способствующих подобному изменению, отмечают Станислав и Кристина Гроф в статье «Трансперсональные переживания и глобальный кризис». Они указывают, что многие люди, достигшие внутренних глубин и имеющие опыт сильных трансперсональных переживаний, отмечают, что это связано с автоматическим переходом к ценностям служения и глубокого уважения всего живого.

Задача распространения психологического понимания и действий, адекватных современному глобальному кризису, является одной из основных задач нашего поколения. Питер Рассел полагает, что нам необходим «внутренний манхэттенский проект», направляющий лучшие человеческие и технические ресурсы на ее решение.

Мы участвуем в состязании между сознанием и катастрофой. Не может быть более важной задачи, чем использование полученных трансперсональных представлений для сохранения нашей планеты, ее природы. Цель состоит в просветлении тех психологических и социальных сил, которые привели нас к этому поворотному пункту в истории, в превращении их в конструктивные силы, способствующие выживанию человечества, его благополучию и пробуждению.

НОБЕЛЕВСКАЯ ЛЕКЦИЯ: ПРИЗЫВ К УНИВЕРСАЛЬНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

Братья и сестры!

Размышляя над тем, что бы я мог сказать сегодня, я решил поделиться с вами некоторыми мыслями относительно проблем, с которыми все мы сталкиваемся как члены человеческой семьи. Поскольку все мы живем на маленькой планете Земля, нам нужно научиться жить в гармонии и мире друг с другом, в гармонии с природой. Это не мечта, это — необходимость. Мы находимся в столь сложной взаимосвязи друг с другом, что не можем больше жить в изолированных друг от друга обществах и игнорировать то, что происходит за их пределами.

Понимание того, что все мы, в сущности, одинаковы, все стремимся к счастью и стараемся избежать страданий, очень способствует возникновению чувства братства — теплого чувства любви и сострадания к другим. А это очень важно для того, чтобы выжить в этом постоянно меняющемся мире. Если мы будем эгоистично преследовать свои, как нам кажется, интересы и не заботиться о нуждах других, мы рискуем навредить не только другим, но и самим себе. Двадцатое столетие показало это со всей очевидностью. Например, мы знаем, что развязать сейчас ядерную войну — значит совершить самоубийство; загрязнять воздух или океаны ради мелких сиюминутных выгод — значит разрушать саму основу существования людей. По мере того как отдельные люди и целые народы становятся все более взаимозависимыми, у нас не остается иного выхода, кроме как воспитывать в себе чувство универсальной ответственности.

Сейчас мы действительно стали одной большой семьей. События, происходящие в той или иной части земного шара, касаются нас всех. Разумеется, речь идет о событиях самого разного рода. Благодаря современной технологии связи нам известно, что происходит повсюду, и нас тревожит даже все происходящее на значительном удалении от нас. Мы с болью узнаем о том, что в Восточной Африке голодают дети. Мы радуемся, если воссоединяется семья, в течение десятилетий разлученная Берлинской стеной. Наши поля и наш скот подвергаются заражению, наше здоровье и жизнь оказываются под угрозой, если происходит ядерная авария в другой стране, за много миль от нас. Наша безопасность повышается, когда на другом континенте между воюющими сторонами заключается мир.

Мир или война; разрушение окружающей среды или ее охрана; нарушение или защита прав человека и демократических свобод; нищета или материальное благополучие; отсутствие моральных и духовных ценностей или их существование и развитие; подрыв доверия или обеспечение взаимопонимания между людьми — все это не может существовать независимо друг от друга. Все взаимосвязано на всех уровнях, и подходить к этому нужно с полным пониманием.

Мир как отсутствие войны не столь ценен для человека, умирающего от голода или холода; он не уменьшит страданий подвергнутого пыткам узника совести; он не утешит тех, кто потерял своих близких в наводнении, связанном с бессмысленной вырубкой лесов в соседней стране. Мир как таковой может ощущаться только при условии уважения прав человека, когда люди сыты, когда каждый индивид и нации в целом свободны. Мир с самим собой и со всем миром может быть достигнут, только посредством создания психической умиротворенности.

Никто не отрицает, что материальный прогресс важен для человеческого благополучия. Однако без духовного развития он может породить серьезные проблемы. Я полагаю, что важно и то и другое и все это должно развиваться параллельно, в полном соответствии друг с другом.

Ключом к этому служит внутренний мир. Если он присутствует в вас, внешние проблемы не повлияют на глубокое ощущение вами мира и покоя. В таком состоянии вы можете спокойно и разумно вести себя в создавшейся ситуации, сохраняя внутреннее ощущение счастья. Это очень важно. Без внутреннего мира, как бы ни была материально обеспечена ваша жизнь, вы не будете счастливы из-за различных внешних обстоятельств.

Таким образом, крайне важно подходить к проблемам уравновешенно, принимая во внимание различные их аспекты. Это, конечно, нелегко. Но будет мало пользы, если вы будете решать какую-либо проблему, создавая при этом другую, столь же серьезную. Так что у нас нет альтернативы. Мы должны развивать чувство универсальной ответственности, причем не только в географическом смысле, но и в отношении всех насущных вопросов, стоящих перед нашей планетой.

Ответственность лежит не только на лидерах разных стран или на тех, кто был избран или назначен для выполнения определенной работы. Она лежит на каждом из нас. Ведь мир начинается в каждом отдельном человеке. Когда мы исполнены внутреннего мира, мы можем быть в мире со всеми, кто окружает нас. Когда наше общество находится в состоянии мира, оно может разделить этот мир с соседними обществами, и так далее. Если мы чувствуем любовь и доброту по отношению к другим, то это не только позволяет им почувствовать нашу любовь и заботу, но помогает и нам самим обрести внутреннее счастье и спокойствие. Существуют разные способы сознательного обретения чувства любви и доброты. Для некоторых из нас наиболее эффективным является религиозная практика, для других — нерелегиозная. Каждому важно предпринять искренние усилия, чтобы принять всерьез нашу ответственность друг за друга и за окружающую среду.

ТОНКОЕ РАВНОВЕСИЕ СОСТРАДАНИЯ

Видя безбрежное море страданий, наше сердце зачастую переполняется болью и отчаянием. Страдание кажется жестоким, ненужным и неоправданным, отражая бессердечность Вселенной. И ничего нельзя поделать с жадностью и страхом людей — причиной столь многих бед.

Если согласиться с этой точкой зрения, то любая попытка изменить положение вещей выглядит тривиальной. В подобной ситуации мы часто заглушаем боль рациональным подходом, используя интеллект, чтобы защитить от страха свое сердце, и тем самым подавляем внутреннее благородство духа. Если мы в таком состоянии совершаем поступки, наши действи бывают окрашены злобой и лицемерием, пропитаны унынием или ощущением пустоты. Наше тепло становится «профессиональным», переставая быть подлинным чувством; мы не получаем удовлетворения, «помогая» другим, потому что наши сердца закрыты. Можно все больше и больше работать, а в результате окончательно устать, истощив физические и духовные силы.

Но в те моменты, когда в глубоком молчании медитации мы удаляемся от торжища печали, нам интуитивно удается почувствовать за миром форм объединяющую и вдохновляющую их мудрость. Мы чувствуем, что развитие происходит под духовным руководством и что весь жизненный опыт приобретает более глубокое значение, чем кажется на первый взгляд. Мы понимаем и ценим вещи по достоинству.

В эти моменты ясного осознания мы ощущаем недоступную нашему интеллекту мудрость страдания. Интуиция умного сердца приобщает нас к Вселенной, в которой даже страдание не лишено благодати, будучи частью развивающейся посредством материи совершенной природы духа. Все разворачивается необходимым образом. Мы переживаем только изумление и благоговение и раскрывающую сердце радость. Каждая из этих, по-видимости, противоположных точек зрения кажется по-своему справедливой. Как же примирить их? Это два разных уровня сознания, две различные сферы относительной реальности.

Когда мир с его страданиями окружает нас, утверждение, что «все совершенно», представляется грубой профанацией. В моменты же трансценденции наши страхи и постоянная тревога относительно положения людей кажутся следствием недостаточной веры.

Как же найти правильное место в себе, где можно было бы совместить эти несовместимые точки зрения, чтобы не приходилось жертвовать одной истиной ради другой? Как поддержать в себе покой ума, дающий возможность прислушаться к глубочайшим духовным истинам, и открытость сердца, вовлекающую нас целиком в дела человечества? День за днем проживая ответ на этот вопрос, мы можем обнаружить смысл истинного сострадания; лишь из этого равновесия может спонтанно проявиться наше внутреннее благородство.

Оставаясь в этой точке напряжения и равновесия, мы обнаруживаем новую интенсивность и богатство каждого мгновения. В этой точке мы должны успокоить свой ум. Чем спокойнее ум, тем больше раскрывается сердце, охватывая любовью все существа. При широко открытом сердце все существа становятся для нас одной любимой семьей.

Однако чем больше число людей, которых мы любим, тем сильнее ранят наше сердце их страдания, ибо страдания тех, кого мы любим, причиняют сердцу самую сильную боль. Но в то же время чем спокойнее ум, тем глубже и шире осознание, укрепляющее веру, а вместе с ней и самообладание. Усиливаются обе стороны одновременно. Мы обнаруживаем, что можем вынести то, что раньше казалось невыносимым. Мы способны сохранить открытость сердца даже в аду.

В этой точке равновесия мы узнаем, что боль в нашем сердце, возникающая из-за страданий других, — это часть совершенства. И стремление сердца облегчить эти страдания тоже справедливо. Это часть сути сострадания. Но неожиданно мы обнаруживаем, и часто не без удивления, что действия, направленные на облегчение страданий других, не требуют отказа от собственного спокойствия. Нам не нужно быть судьями Вселенной или Бога. В мире добра и зла мы действуем заодно с ангелами; но осознание наше пребывает с Единым.

Мы обнаруживаем, что все больше вовлекаемся в служение как почитание, и делаем это в восхищении и спокойствии. Такие действия исцеляют сердце. Махатма Ганди выразил это так: «Бог требует не меньшего, чем полной самоотдачи, как цены реальной свободы, которую стоит обрести. Когда человек теряет таким образом себя, он сразу же обретает себя в служении всему живому. Это его праздник и отдохновение. Он становится новым человеком, неутомимым в служении Божьим творениям».

Откуда начать нам это изумительное путешествие к центральной точке равновесия? Мы начинаем прямо там, где мы есть. Мы осматриваемся вокруг и находим, как применить сердце и руки для облегчения страданий окружающих нас существ. В то же время мы заботимся о развитиии более рефлективного состояния ума, предоставляя себе тихие мгновения для медитации, учения, концентрами. Все это вместе взятое мы укладываем в кипящий котел и перемешиваем.

Не раз за время нашего путешествия мы будем терять равновесие, склоняясь то в ту, то в другую сторону. Но мы будем вновь и вновь обретать его, потому что внутренняя мудрость подсказывает нам, что точка равновесия между человечностью и божественностью — место сострадания и дом истинного счастья.

СОЗНАТЕЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ

Люди как правило, бывают удовлетворены своими интимными отношениями, когда они устраивают их с точки зрения совместности,безопасности, секса и самоуважения. Однако если относиться к ним как к «пути», в особенности сакральному пути, то угол зрения расширяется, включая все эти потребности, но не ограничиваясь ими. Нас интересует чувство сознательной любви, способной вдохновлять любящих на поиск расширенного осознания и на стремление к эволюции.

Однако не следует идеализировать эту возможность, поскольку интимные отношения никогда не существуют лишь на сознательном уровне. Мы живем одновременно на многих уровнях, и на каждом из них есть свои потребности.

УРОВНИ СВЯЗИ

Наиболее простая связь, которая может сложиться между интимными партнерами, — это стремление к симбиотическому слиянию, возникающему из желания обрести эмоциональную поддержку, которой недоставало в детстве.

Многие люди, впервые оказавшись вдвоем, проходят через фазу «симбиоза», временно прерывая другие занятия, отношения с друзьями и проводя большую часть свободного времени вместе. Эта стадия отношений может помочь установлению тесного эмоционального контакта. Однако если симбиоз становится основой отношений или длится слишком долго, он оказывается все более ограничивающим. Возникает детско-родительская динамика, сужающая диапазон возможных взаимодействий, подрывающая женско-мужские отношения и создающая зависимость.

Следующее наиболее фундаментальное желание, проявляющееся в интимных отношениях, это совместность, которая может принимать более или менее развернутые формы. Совместность служит основой всяких отношений, а в некоторых случаях люди, по-видимому, и не хотят друг от друга ничего большего.

Следующий уровень связи возникает, когда люди не только находятся в обществе друг друга, но и имеют общие интересы, цели и ценности. Этот уровень, на котором пара начинает создавать общий мир, можно назвать общностью. Как и совместность, общность — это конкретная, земная форма связи.

Глубже общности ценностей и интересов лежит общение. На этом уровне люди делятся тем, что происходит внутри них, мыслями, образами, чувствами. Установить хорошее общение гораздо труднее, чем просто достичь совместности или общности. Это требует честности, смелости и готовности преодолеть препятствия, возникающие из-за неизбежных различий. Хорошее общение — наиболее важная составляющяя благополучных отношений.

Дальнейшим расширением общения является сопричастность, — способность не только делиться мыслями и чувствами друг с другом, но и признавать на глубоком уровне существование друг друга. Это часто происходит в полном молчании, когда люди смотрят друг другу в глаза, занимаются любовью, вместе гуляют по лесу или слушают музыку. В такие минуты мы вдруг чувствуем, что нас понимают, и не просто как личность, но на самом глубоком уровне нашего бытия. Такая связь настолько редка и удивительна, что моменты ее возникновения нетрудно распознать. Общение можно устанавливать, сопричастность, как правило, более спонтанна и непроизвольна. Общение и сопричастность — это более глубокие и тонкие формы интимности, чем совместность и общность; они затрагивают ум и сердце человека.

Глубокая интимность сопричастности может вызвать жажду преодолеть ощущение отдельности, стремление к полному единению с тем, кого мы любим. Хотя это стремление выражает подлинную человеческую потребность, ее более уместно отнести к божественному, абсолютному, бесконечному. Применительно к интимным отношениям она часто создает проблемы. Если всю нашу жажду духовного постижения направить в русло конечных отношений, то это может привести к идеализации, «раздуванию», зависимости и смерти. Лучше всего, если жажда единения приведет нас к подлинно духовной практике, например, медитации, и мы научимся выходить за пределы своего двойственного ума в каждой области жизни. Интимные отношения могут вдохновлять такую практику, но никогда не могут полностью ее заменить.

Каждая пара по-своему расставляет акценты в этом континууме связей. Идеальным равновесием земного и божественного было бы правильное соотношение глубокой бытийной связанности, хорошего общения, общих интересов и ценностей и просто удовольствия от общества друг друга. Сексуальность может проявляться на каждом из этих уровней как форма симбиотического слияния, как телесная совместность, как разделяемое спортивное удовольствие, как форма общения или глубокой сопричастности. Сознательная любовь возникает в отношениях, где проявляется бытийная сопричастность. Это любовь скорее к существу, нежели к личности. В моменты сопричастности мне доступны глубины моего собственного бытия и в то же время глубины бытия партнера. И в то же время я обособлен. Как бы мы ни были близки, мы никогда не можем полностью совместить наши миры: она никогда не узнает, что значит быть мной, и я никогда не узнаю, что значит быть ею. Несмотря на быстротечные моменты единения, когда соприкасаются глубины, полное единение навсегда остается недостижимым.

И нет также возможности удержать друг друга или защититься своей близостью от истины одиночества. Вселенная лишь на время подарила нас друг другу, и мы не знаем, когда она потребует нас обратно. В самой сути преданности другому лежит сладкая печаль готового переполниться сердца.

Одиночество, переполняющее мое сердце любовью, не должно заставлять меня изолироваться. Я разделяю его со всеми творениями на земле как простое присутствие в жизни. Из этой внутренней глубины возникают страстное стремление к субстанциальному или духовному выражению, стихи или песни, желание творить прекрасное.

Поняв свое одиночество, мы можем быть сами собой и проявлять себя наиболее полно. Другие нужны нам не для того, чтобы спасти нас или улучшить наше самочувствие. Мы хотим помочь им стать самими собой настолько, насколько это возможно. Сознательная любовь рождается как дар разбитого сердца.

Все великие духовные традиции учат, что однобокое стремление к собственному счастью не может принести истинного удовлетворения, потому что личные желания множатся бесконечно, все время порождая новое неудовлетворение. Истинное счастье, которого никто не может у нас отнять, приходит с раскрытием сердца, озаряющего мир вокруг нас и радующегося благу других. Забота о развитии тех, кого мы любим, выявляет все наши способности и делает нас более зрелыми. Преходящие же сложности отношений дают нам редкую возможность раскрыть любовь как сакральный путь, призывающий нас развивать полноту и глубину своего существа.

ДАЛЬНИЙ БЕРЕГ ЛЮБВИ

В конце концов сознательная любовь выводит любящих за пределы их самих и ведет к большей взаимосвязанности с целокупностью жизни, иначе ей некуда было бы расти. Широкий диапазон такой любви простирается до ощущения сопричастности со всем существованием, или, как это называет Тейяр де Шарден, до «любви Вселенной», «развиваясь в безграничности света и силы».

Расходящиеся, подобно кругам на воде, волны любви начинаются с дома, с того, что мы находим в нем собственное место, принимаем себя, обнаруживаем под покровом эгоцентрических иллюзий и сложностей внутреннее богатство своего бытия. Научившись ценить целостность самих себя, мы обнаруживаем, что можем больше дать интимному партнеру.

Позже, посвятив себя развитию осознания и духа друг друга, любящие, естественно, захотят поделиться своей любовью с другими. Рождающиеся качества — благородство, мужество, сострадание, мудрость — распространяются за пределы их собственных отношений. Это их «духовное дитя», то, что их соединение дает миру. Расцвет любящей пары требует, чтобы их видение и практика не были сосредоточены исключительно друг на друге, а включали более широкий круг общности.

Дальнейшее развитие, как предполагает Тейяр де Шарден, может выражаться в том, что чем более глубоко люди любят друг друга, тем больше они озабочены состоянием мира, в котором живут. Они ощущают потребность заботиться о нем, о всех существах, нуждающихся во внимании. Полное выражение любви состоит в ее проявлении ко всему творению, и в этом любящая пара находит себе опору. Это великая любовь и великий путь, ведущий к сердцу Вселенной.

ТРАНСПЕРСОНАЛЬНАЯ ЭКОЛОГИЯ

Со времен Древней Греции в западном мышлении решительно преобладает антропоцентризм (то есть сосредоточенность на человеке). Как говорит Бертран Рассел в своей книге «История западной философии» (1979, 90), «даже в лучших проявлениях философии после Демокрита (то есть после досократиков) ошибка состоит в неоправданно преувеличенном внимании к человеку по сравнению со Вселенной».

Карл Поппер, наиболее влиятельный представитель философии науки двадцатого столетия, подводит итоги этой философской традиции следующим образом:

В наши дни необходимо извиняться за интерес к философии в какой бы то ни было форме. ...С моей точки зрения, величайший скандал философии состоит в том, что, когда вокруг нас мир природы гибнет — и не только мир природы, — философы продолжают обсуждать, иногда умно, а иногда и не очень, существует ли этот мир (1974, 32).

В последнее время наиболее единодушную попытку противопоставить себя антропоцентрической традиции предприняла группа философов, выступающих под знаменами «глубинной экологии». Глубинная экология связывается с тремя фундаментальными идеями. Первая идея — эксцентризм, то есть экологически центрированный (или центрированный на Земле) подход к взаимодействию с миром вокруг нас, противопоставляющий себя антропо-, или человеко-центрированному подходу. С этой точки зрения «внечеловеческий» мир рассматривается как ценный в себе и сам по себе, а не в меру своей ценности и полезности для людей. Вторая идея состоит в том, чтобы задаваться все более глубокими вопросами, касающимися экологических отношений, в которые включены мы все, имея в виду главные причины взаимосвязанных экологических кризисов, а не их симптомы. Третья идея заключается в том, что мы все способны более широко и более глубоко отождествиться с окружающим нас миром, чем это обычно признают, и подобная форма саморазвития, саморазвертывания, или «самореализации», как говорит Нэесс, спонтанно ведет к желанию ценить и защищать целостность мира вокруг нас. Я называю этот третий смысл глубинной экологии «трансперсональной экологией», поскольку она явно указывает на постижение чувства самости, выходящей за пределы узкоограниченного биографического или эгоистического чувства самости, трансцендирующей его. Расширение и углубление нашей самотождественности, формирование ощущения причастности к окружающему миру, ведут от относительно узкого, атомистического, изолированного, так сказать, частицеобразного чувства самости к широкому, соучаствующему, полеобразному.

Именно последняя из трех идей в наибольшей степени характеризует глубинную экологию в отличие от других форм экологической философии. И эта мысль способствует возникновению диалога между глубинной/трансперсональной экологией и трансперсональной психологией.

Возможные источники напряжения между этими двумя направлениями — это, во-первых, вопрос о природе и цели (если таковая имеется) эволюции и, во-вторых, вопрос о фокусировании внимания на «этом мире», или на «консенсусной реальности» в противоположность фокусированию на «ином мире», или на «внеконсенсусной реальности». В отношении первого вопроса трансперсональные экологи вслед за эволюционными биологами спрашивают трансперсональных психологов, правомерно ли говорить о цели, или «телосе», эволюции. Что касается второго вопроса, то он состоит в том, взаимосвязывает ли нас центрированность на сознании как таковом с подлинно высшими — более развитыми или более реальными — состояниями бытия и формами реальности и не окажется ли сознание более похожим на зеркальный зал, в котором мы можем «потерять себя» в бесконечном очаровании, но вовсе не прийти к более «высокому» завершению. Это связано с вопросом, следует ли трансцендировать наше поистине ограниченное (и часто болезненно защищающееся) эгоистическое чувство себя посредством «вертикального» (то есть стремясь пережить «высшие» состояния бытия и формы реальности) или «горизонтального» (то есть стремясь пережить интимную связанность с окружащим миром вокруг нас, будучи листьями эволюционирующего Древа Жизни) движения.

Несмотря на эти возможные источники напряжения, трансперсональная экология и трансперсональная психология дополняют друг друга — может быть, необходимым образом — в решении своих задач. Трансперсональная экология привносит в трансперсональную психологию необходимое ей экологическое измерение, а сама получает от нее необходимое психологическое. Взаимодействие этих двух направлений может составить нашу величайшую надежду на будущее.

САМОРЕАЛИЗАЦИЯ

В соответствии с духовными традициями многих мировых религий глубинно-экологическая норма самореализации несовместима с современным западным представлением о самости, сводящим к изолированному «эго», которое стремится к гедонистическому удовлетворению или узко понимаемому индивидуальному спасению в этой или последующей жизни. Духовное развитие, или развертывание, начинается тогда, когда мы отказываемся от понимания себя как изолированного и соревнующегося «эго» и отождествляем себя с другими людьми — семьей, друзьями, в конце концов, со всем человеческим родом. Но глубинно-экологическое чувство «я» нуждается в дальнейшем развитии; его зрелость предполагает выход за пределы мира человека, к внечеловеческому миру в целом. Мы должны преодолеть ограниченные предпосылки современной культуры; достичь этого легче всего посредством глубокой медитации-вопрошания. Только таким образом мы можем надеяться достичь зрелости и уникальной индивидуальности.

Заботливое общество может помочь в «реальной работе» становления целостности человека. «Реальная работа» символически может быть описана как постижение «самости в Самости», где под Самостью понимается органическая целостность. Этот процесс полного развертывания самости может быть также выражен фразой «Никто не спасен, пока не спасены все», имеющей в виду не только отдельного человека, но и всех людей, китов, медведей гризли, экосистему лесов, гор и рек, мельчайших микробов, почву и т.д.

БИОЦЕНТРИЧЕСКОЕ РАВЕНСТВО

Интуиция биоцентрического равенства состоит в том, что все существа в биосфере имеют равное право на жизнь и развитие, достигая собственных индивидуальных форм развертывания и самореализации в рамках объемлющей Самореализации. Все организмы и существа в экосфере в своей внутренней ценности равны как части взаимосвязанного целого. Биоцентрическое равенство тесно связано с всеобъемлющей Самореализацией в том смысле, что, нанося вред Природе, мы вредим самим себе. Но, поскольку мы воспринимаем вещи как индивидуальные организмы или существа, интуиция призывает нас уважать права всех человеческих и внечеловеческих индивидов как частей целого, не устанавливая иерархии видов с человеком наверху.

Практическое следствие этой интуиции, или нормы, состоит в том, что нам следует стремиться к минимальному, а не максимальному воздействию на другие виды и Землю в целом. Это один из аспектов нашего руководящего принципа: «Простота средств, богатство результатов».

Жизненные потребности отдельных людей и сообществ выходят за пределы потребности в пище, воде и жилище и включают потребность в любви, игре, творческом выражении, в интимных отношениях с определенными ландшафтами (или Природой в целом), равно как и в интимных отношениях с другими людьми, а также потребность в духовном развитии, становлении зрелости.

Возможно, наши материальные потребности проще, чем многие считают. В технократически-индустриальных обществах пропаганда и реклама формируют у человека ложные потребности и деструктивные желания с целью расширения производства и потребления товаров. По большей части это отвлекает нас от объективного отношения к реальности и от того, чтобы начать «реальную работу» по духовному развитию.

Многие люди, не считая себя приверженцами глубинной экологии, тем не менее признают острую необходимость сохранить здоровую и естественную природную среду с минимумом токсичных отходов, радиации, кислотных дождей и смога, с достаточными пространствами дикой природы, чтобы люди могли соприкоснуться со своими истоками, с естественным ритмом движения времени.

Предельные нормы глубинной экологии предлагают точку зрения на природу реальности и на место индивида (и многих в одном) во всеобъемлющей структуре вещей. Их невозможно полностью постичь интеллектуально, но можно пережить на собственном опыте. В нижеследующей таблице сопоставляются представления идеи доминирования и глубинной экологии.

Мировоззрение доминирования

Глубинная экология

Доминирование над Природой

Гармония с Природой

Естественная среда как источник ресурсов для человечества

Внутренняя ценность всего живого/биоцентрическое равенство

Материально-экономическое развитие для увеличивающегося народонаселения

Простые материальные потребности (материальные цели на службе целей самореализации)

Вера в неисчерпаемость ресурсов

Ограниченность ресурсов Земли

Технологический прогресс и развитие высоких технологий

Приемлемая технология; недоминирующая наука

Потребительство

Стремление обходиться необходимым/рециклирование

ГЛУБИННАЯ ЭКОЛОГИЯ: ЖИЗНЬ СРЕДИ ЗНАЧИМОЙ ПРИРОДЫ

Термин глубинная экология был использован Арне Нэессом для характеристики более углубленного, более духовного подхода к Природе, основывающегося на высокой чувствительности к нам самим и к внечеловеческой жизни вокруг нас. Сущность глубинной экологии состоит в том, чтобы серьезно задуматься о человеческой жизни, обществе и Природе.

Глубинная экология преодолевает частичный и поверхностный подход к проблемам окружающей среды, стремится сформулировать единое религиозное и философское мировоззрение. В основе глубинной экологии лежат фундаментальные постижения и переживания себя и Природы, включающие экологическое сознание. Из этого, естественно, вытекают некоторые выводы относительно политики и общественной жизни.

Многие проблемы глубинной экологии являются вечными философскими и религиозными вопросами, относящимися ко всем временам и культурам. Что значит быть уникальным человеческим индивидом? Как может индивидуальная самость поддерживать и усиливать свою уникальность, будучи также нераздельным аспектом целостной системы, в которой нет строгого разделения между собой и иным? Экологическая перспектива в этом глубинном смысле может быть выражена словами Теодора Роззака: «Пробуждение целостности, большей чем сумма ее частей; духовная дисциплина, которая созерцательна и терапевтична».

Экологическое сознание и глубинная экология в значительной мере противостоят господствующему мировоззрению технократически-индустриальных обществ, где человек изолирован и отделен от остальной Природы, превосходит другие творения и ответственен за них. Однако представление об отделенности человека и превосходстве его над Природой — это только часть более широкого культурного паттерна. В течение тысячелетий западной культурой все более овладевала идея доминирования людей над внечеловеческой Природой, мужчин над женщинами, богатых над бедными, Запада над незападными культурами. Глубинная экология позволяет отказаться от этих ошибочных и опасных представлений.

Найти место человека в земном миропорядке — значит изучить нас самих как часть органического целого. Если уйти от материалистического научного мировоззрения, то становится понятно, что духовный и материальный аспекты реальности тесно переплетены. В то время как адепты идеи доминирования считают религию предрассудком, а древние духовные практики и просветление чисто субъективными переживаниями, глубокое экологическое сознание способно помочь обрести объективное сознание и состояние бытия посредством активного вопрошания, медитации и соответствующего образа жизни.

Люди задавали себе глубокие вопросы и культивировали экологическое сознание в контексте различных духовных традиций — например, христианства, даосизма, буддизма, ритуалов традиционной американской церкви. При всех различиях в некоторых других отношениях многие из этих традиций совпадают с основными принципами глубинной экологии.

Австралийский философ Уорвик Фоке выразил суть глубинной экологии следующим образом: «Мы не можем провести определенную онтологическую границу в поле существования: в действительности разделения между человеческой и внечеловеческой сферами не существует... В нашем восприятии границ мы с точки зрения глубинного экологического сознания ошибаемся»,

Опираясь на эту фундаментальную интуицию, или характеристику экологического сознания, Арне Нэесс предлагает две предельные нормы, или интуиции, которые сами по себе не выводимы из других принципов, или интуиций. К ним можно прийти путем постановки вопросов по мере продвижения к философским и религиозным уровням мудрости. Эти нормы, разумеется, нельзя оценить с точки зрения методологии современных наук с их механистическими предпосылками и узким представлением о научных данных. Этими предельными нормами являются самореализация и биоцентрическое равенство.

ВОССТАНОВЛЕНИЕ РАВНОВЕСИЯ 1:

ДАО СОЦИАЛЬНОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ

Идеалистическое видение даосского действия стало настоятельной реалистической потребностью. Мы не можем довольствоваться меньшим, сталкиваясь с невероятно трудными и сложными проблемами, достигающими глобальных размеров. Ниже представлены мои личные представления о самопроизвольно возникающих социальных течениях. Рассматриваются три основных потока: ошибочный импульс индустриальной парадигмы, давление естественной и политической экологии и добровольная простота.

Индустриальная парадигма теряет свой импульс; это значит, что взаимосвязанные ценности, убеждения и формы поведения индустриального периода поколеблены. Мощная машина технологического и экономического прогресса теряет обороты. Это вызвано множеством факторов.

Мы сталкиваемся с невероятной сложностью наших социальных, политических и экономических систем. Могучие суперсистемы не позволяют нам автоматически охватить то, что мы создали. Вследствие этого мы попадаем во все большую зависимость от суперсистем, при этом мы не в состоянии понять их, становясь таким образом слугами индустриального общества, которое мы создавали для того, чтобы оно служило нам. Забота о материальном благосостоянии превратилась в одержимость чрезмерностью материального потребления. Нами владеют наши владения, нас потребляет то, что мы потребляем.

В итоге мы вынуждены заново осознать, в чем смысл нашей жизни и куда мы хотим идти дальше. Нам необходимо отделить тривиальное от существенного, эфемерное от устойчивого, создать новый образ человеческих и социальных возможностей, который захватил бы наше коллективное воображение и обеспечил новую ориентацию на пути к будущему.

Даже если бы темп индустриального развития не ослаб, мощные силы не дали бы нашему обществу продолжать двигаться по прежней траектории материального развития. Успех индустриальной эры в значительной степени обеспечивался дешевыми, имеющимися в избытке энергией и сырьем. Сейчас же мы столкнулись с «новой нехваткой» сырья и энергии, так что лишены возможности опираться на предпосылку энергетического и материального изобилия.

По мере угасания самоуверенности индустриализма, вызванного «новой нехваткой» сырья и энергии, мы сталкиваемся с суровой необходимостью изменить свой взгляд на материальные аспекты существования. Ниже рассматривается одно из молодых социальных течений, которое может придать большую связность и уравновешенность социальным действиям, — движение за добровольную простоту.

Исторически на Западе вообще и в Америке в частности потребление рассматривалось как основная цель человеческой деятельности. Этот взгляд отражался в общепринятом мериле счастья — «уровне жизни», — который характеризовался почти исключительно с материальной стороны. Мы стремились потреблять как можно больше, полагая при этом, что уровень потребления непосредственно связан с уровнем человеческого благополучия и счастья. Однако это ложное и крайне узкое представление о человеческой удовлетворенности в целом. Многое указывает на то, что существует за пределами материальной удовлетворенности. Счастье нельзя купить за деньги.

Осознавая эту истину, все большее число людей принимает альтернативный стиль жизни, материально более скромный, но в целом приносящий больше удовлетворения и обогащающий. Добровольное упрощение внешних материальных аспектов жизни может существенно способствовать обогащению ее внутренних, нематериальных аспектов.

Покойный Ричард Грегг красноречиво подытожил доводы в пользу добровольной простоты:

Добровольная простота касается как внутреннего, так и внешнего состояния. Она подразумевает цельность, внутреннюю честность и искренность, избавление от внешнего беспорядка, обладания множеством вещей, ненужных для основных жизненных целей. Она подразумевает упорядочение желаний и управление энергией, частичное ограничение одних направлений для обеспечения большего богатства жизни в других. Она подразумевает организацию жизни в направлении к определенной цели.

Материальные потребности, по-видимому, соответствуют эволюционным возможностям. Так что мы можем ограничить материальный аспект жизни, чтобы наиболее полно приобщиться к нематериальным аспектам человеческого существования. И это не будет преходящей модой или эскапистским уходом от жизни. Такое ограничение представляется рациональным ответом на требование ситуации.

ВОССТАНОВЛЕНИЕ РАВНОВЕСИЯ 1:

ДАО ЛИЧНОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ

Симона де Бовуар пишет: «Жизнь занята продлением себя и превосхождением себя; если же она способна лишь поддерживать себя, то жить — это значит всего лишь не умирать». В настоящий момент неясно, что мы можем — поддерживать свое существование или превзойти себя. Существует две фундаментальные причины такого эволюционного кризиса. Первая состоит в недостаточной «внутренней» эволюции по сравнению с внешне-материальной эволюцией, а вторая — в неспособности понять, что «внутреннее» развитие является сутью эволюционного процесса.

Наш нынешний цивилизационный кризис происходит в значительной степени из-за грубого несоответствия между относительно неразвитыми внутренними способностями человека и чрезвычайно мощными внешними технологиями, которыми мы владеем. Мы должны восстановить равновесие, увеличив меру внутреннего развития и зрелости человека, по крайней мере до уровня, сопоставимого с уровнем колоссального технологического роста, произошедшего за несколько последних столетий. Если мы не хотим быть статистами в эволюционном процессе, то нам необходимо сознательно, заботливо и внимательно делать то, что природа делает бессознательно и инстинктивно.

Ауробиндо утверждает: «Человек находится на гребне эволюционной волны. В нем происходит переход от бессознательной эволюции к сознательной». По выражению Джулиана Хаксли, человек должен занять положение «попечителя эволюции на Земле». Принимая эту роль, следует действовать на уровне осознания или сознания, соответствующем мощи и ответственности, которые ему свойственны.

Эволюция нашего сознания (и соответствующих ему социальных форм) — не побочное занятие, а основная задача человеческих действий. Криппнер и Мехам утверждают:

Во все времена Вселенная двигалась к большей интенсивности и большему диапазону сознания. «Эволюция — это восхождение к сознанию», — писал Тейяр де Шарден, и человек находится на передовом крае этого процесса.

Эта тема настоятельно возникает по многим причинам. Ауробиндо утверждает:

Эволюция сознания — центральный мотив земного существования. ...Изменение сознания — основной фактор последующей эволюционной трансформации.

Тем не менее эта задача очень далека от повседневных забот большинства людей на Западе, и почти никому не известна. Условия нашей культуры сделали нас глухими к высшим проявлениям человека, хотя как раз западная культура предоставляет самые благоприятные за всю историю возможности для реализации этих проявлений.

Широкий спектр эволюции сознания открывается в мистических переживаниях. Состояния расширенного осознания составляют высший общий знаменатель человеческого опыта. Это глубоко обнадеживающее открытие, поскольку, прежде чем люди смогут справиться, например, с проблемами «всемирной деревни», нужно хотя бы до некоторой степени прийти к соглашению относительно природы той «реальности», в которой мы совместно существуем. Мистические переживания могут составить важный элемент этого общего согласия на уровне, выявляющем культурные различия.

Наше время относительного изобилия значительно отличается от времени материальной бедности прошлого. Сегодня мы, как индивиды, в сообществе с другими индивидами при условии простоты, справедливости и мудрости способны получить как субстанциальную свободу от нужды, так и свободу развития сознания. Тогда индустриальная революция может рассматриваться как значительный эволюционный прорыв, поскольку она обеспечивает материальную базу для этой всепроникающей осознанной эволюции, то есть расширения состояний и процессов индивидуального социокультурного осознания.

Экономическая нужда, толкающая к добровольной или вынужденной простоте, даосская «необходимость», заставляющая нас развивать свое сознание и принимать эволюцию как неизбежное, и человеческие возможности (приобщение к более высоким уровням сознания) — все это вместе взятое создает мягкую, но все более настоятельную эволюционную предпосылку для индивидуальной и социальной трансценденции.

Чтобы выйти на эту «новую границу» социальных и индивидуальных возможностей, необходимо принять что-то, вроде следующих этических норм. Первая — этика самореализации, которая утверждает, что подлинной целью каждого человека является эволюция человеческого потенциала. При этом социальные институты должны обеспечивать процессу самореализации поддержку. Вторая — экологическая этика, подчеркивающая ограниченный размер нашей планеты и признающая единство человеческой расы как интегральной части естественной среды.

Принять этот вызов — не значит отвернуться от внешне-материального мира или отрицать его. Необходимо и можно изменить пропорции, сдвинуть социальный центр тяжести в сторону нематериальных аспектов эволюции человеческого сознания. Это не значит отвергать технологические или экономические достижения, скорее, стоит опираться на них, чтобы двигаться к следующему уровню.

Итак, грубая материальная необходимость и возможности человеческой эволюции сошлись в ситуации, которая заставляет нас полностью реализовать наши величайшие способности. Мы вовлечены в конфликт между самораскрытием и самоуничтожением. Силы, которые могут уничтожить нас, в то же самое время могут способствовать социальной и личной самореализации. Этот путь требует от нас научиться действовать в гармонии с Дао.

ДАО ЛИЧНОЙ И СОЦИАЛЬНОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ

Многие из тех, кто исследовал возможности расширенного осознания, согласятся, что за видимой путаницей случайных событий лежит глубинная гармония, подвижное равновесие, упорядоченное развертывание реальности как символического целого. В Китае это упорядоченное течение жизни называют Дао.

В соответствии с таким представлением о реальности сущность мудрости состоит в том, чтобы действовать в гармонии с Дао, или естественным ритмом Вселенной. Действия, которые злоупотребляют нашей сознательной, сотворческой ролью в эволюционном потоке, неизбежно — сознательно или бессознательно — приведут людей и общества, нарушившие равновесие, к экологической расплате. В свете этих представлений важно рассмотреть, насколько поток индустриализации на Западе находится в гармонии или дисгармонии с Дао.

Со своей собственной точки зрения индустриальная трансформация достигла огромного успеха, добившись реализации своей основной цели — достижения невиданного материального уровня, процветания большинства людей. Тем не менее судить об индустриальной эре по ее собственным меркам больше не представляется возможным. Действуя с весьма частичным осознанием, мы нарушили равновесие и порвали ткань Вселенной, и теперь это нарушение возвращается к нам в виде экологической контрибуции — разрушения среды, отчуждения, упадка городов, социальных волнений. Все это является отражением неполноценности нашего видения. Наш внешний мир отражает наше внутреннее состояние. Самонадеянность антропоцентрических воззрений привела нас на грань катастрофы; мы стоим перед возможностью ядерного холокоста, всемирного голода, перенаселения и глобального отравления среды.

ТРАНСПЕРСОНАЛЬНЫЕ ПЕРЕЖИВАНИЯ И ГЛОБАЛЬНЫЙ КРИЗИС

Современная наука обладает всем необходимым, чтобы уничтожить большую часть болезней, справиться с бедностью и голодом, выработать достаточное количество безопасной и обновляющейся энергии. У нас достаточно ресурсов и рабочей силой, чтобы реализовать все мечты, которые когда-либо были у человечества. Если у нас есть средства и технологии, чтобы накормить население планеты, обеспечить всем приемлемый уровень жизни, справиться с болезнями, переориентировать промышленность на неистощимые источники энергии, предотвратить загрязнение окружающей среды, то что же мешает нам сделать эти важные шаги?

Ответ состоит в том, что все вышеперечисленные трудности — симптомы одного фундаментального кризиса. В конечном счете проблемы, с которыми мы столкнулись, не являются чисто экономическими, политическими и технологическими по своей природе. Все они отражают эмоциональное, моральное и духовное состояние современного человечества. Злобная агрессивность и ненасытное приобретательство, деструктивные аспекты человеческой психики — силы, ответственные за невообразимые потери, связанные с гонкой вооружений. Они препятствуют разумному распределению ресурсов между людьми, классами и нациями, переориентации на экологические приоритеты, необходимые для сохранения жизни на нашей планете. Эти деструктивные и саморазрушительные элементы современного человека непосредственно отражают его отчуждение от самого себя, от духовной жизни и духовных ценностей.

В связи с этим одним из обнадеживающих аспектов современности является возрождение интереса к древним духовным традициям и мистическому опыту. Люди, пережившие мощный преобразующий опыт и сумевшие применить его в своей повседневной жизни, отказываются от деструктивных и саморазрушительных черт личности, проявляют качества, способствующие индивидуальному и коллективному выживанию.

Люди, вовлеченные в процесс духовного развития, начинают по-новому ценить и уважать все формы жизни, постигают всеобщее единство, что часто делает их более терпимыми к другим людям, внимательными к экологии. Общечеловеческие соображения, сострадание всему живому и способность мыслить в планетарных масштабах становятся важнее узколичностных интересов семьи, политической партии, потребностей класса, нации и вероучения. То, что характерно для всех нас, то что связывает нас, становится ценнее различий, а сами различия обогащают, а не отталкивают. Эти изменившиеся благодаря духовному развитию установки противостоят нетерпимости, равнодушию к жизни и моральному банкротству, лежащим в основе глобального кризиса. Можно надеяться, что растущий интерес к духовному миру и значительное число спонтанных мистицеских переживаний предвещают сдвиг в сознании человечества, который поможет отказаться от нынешнего саморазрушительного направления развития.

ВНУТРЕННИЙ МАНХЭТТЕНСКИЙ ПРОЕКТ

По-видимому, нам необходим психологический эквивалент «Манхэттенского проекта» («Манхэттенский проект» — кодовое название работ по созданию первой атомной бомбы). В то время было обнаружено, что недавно открытая энергия атомного ядра способна породить бомбу, в тысячи раз более мощную, чем все существовавшее тогда оружие. Создание такой бомбы считалось чрезвычайно важным для окончания Второй мировой войны и, следовательно, для всеобщей безопасности. В исследования и разработки по всей стране были вовлечены научные, технические и финансовые ресурсы, и в результате через три года первая атомная бомба была взорвана.

Сейчас, пятьюдесятью годами позже, стало ясно, что существует огромный неиспользуемый потенциал в сознании человека, — ядре нашего бытия. Если бы удалось высвободить этот потенциал, человечество обходилось бы со своими проблемами гораздо более мудро, покончило бы с возможностью возникновения новой мировой войны, увеличило бы шансы на выживание. Если бы эта необходимость была признана и нужные ресурсы были бы вовлечены в проект нашего пробуждения, мы получили бы внутренний манхэттенский проект, гораздо более ценный, чем предыдущий.

Мудрость человеческой души существует во многих духовных традициях, в философских и психологических теориях. Но эти сведения необходимо соединить в одном исследовании. Это не значит, что нужно вернуться к религиям прошлого, надо просто заново раскрыть священное внутри нас, на языке и в технологиях XX столетия.

Любые серьезные средства разрешения глобальных проблем должны касаться их глубинных причин. И разумеется, мы должны сделать все возможное, чтобы уменьшить вред, наносимый окружающей среде. Однако, если мы будем делать только это, мы обнаружим, что проявится старая болезнь, только в других формах.

Причина экологического кризиса коренится в нашем духовном бесплодии. Любая истинно холистическая экологическая политика должна иметь это в виду. Нужны не только физические и биологические исследования, необходимо заниматься психологией и духовными науками.

РАЗДЕЛ ОДИННАДЦАТЫЙ. ПЕРСПЕКТИВЫ ПУТИ ЗА ПРЕДЕЛЫ «ЭГО» В БЛИЖАЙШИЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ

Я полагаю, что некоторые направления развития трансперсональной теории будут особенно важны в приближающееся десятилетие. Это исследование соотношения состояний сознания и структур сознания; кросс-культурные исследования путей и паттернов созерцания; вопрос о месте трансперсонального движения в контексте постмодернизма; пересмотр мировой философии, религии и психологии с точки зрения трансперсональной ориентации; вопрос о различных «разрывах с нормальностью» (например, соотношение между психозом и мистицизмом); чрезвычайно трудная проблема отношения психики и тела (или ума); продолжение картографирования спектра развития сознания в обычном, созерцательном и патологическом аспектах; отношение общей трансперсональной психологии к концепции Юнга; разработка теоретических представлений о связи «маргинальных групп» (к которым относится трансперсональное движение) с главными импульсами мирового развития и технологического прогресса; отношение трансперсональной области к трем «иным» (недооцениваемым в великих мировых традициях) областям — телу, природе и женщине; отношение природы и Духа; соотношение общей теории и индивидуальной практики и, наконец, продолжение разработки «большой», обобщающей теории, стремящейся к целостному представлению трансперсональной сферы, описываемой в различных «общепринятых» дисциплинах — антропологии, медицине, экологии, экономике и гуманитарных науках.

СОСТОЯНИЯ И СТРУКТУРЫ

Трансперсональные исследования опираются в основном на две парадигмы: измененные состояния сознания и развивающиеся структуры сознания.

Обе эти парадигмы имеют свою архетипическую репрезентацию в Веданте, где проводится различение и соотнесение пяти основных оболочек, или структур (коша) сознания (материя, тело, ум, высший ум, коллективный ум), и трех основных состояний, или тел сознания (грубого, тонкого и причинного, переживаемых в опыте как бодрствующее состояние, сон и состояние глубокого сна без сновидений). Веданта утверждает, что определенное состояние сознания может поддерживать несколько различных структур.

Ауробиндо добавляет к этому утверждение, что структуры, в отличие от состояний, могут развиваться. Например, младенец имеет доступ ко всем трем основным состояниям — бодрствования, сна и глубокого сна, — но его доступ к структурам ограничен лишь низшими структурами грубой области, поскольку высшие структуры еще не развились.

Необходимо выяснить отношение состояний сознания, которые смогут быть предперсональными, персональными и трансперсональными к структурам, которые также могут быть предперсональными, персональными и трансперсональными.

До сих пор проблеме интеграции этих парадигм уделялось мало внимания, и во многих отношениях они кажутся несовместимыми. Структуры кумулятивны и интегративны, состояния дискретны и исключают друг друга. Я полагаю, что ответ будет состоять в том, что развивающиеся структуры являются постоянным развертыванием, актуализацией или устойчивым проявлением того, что лишь временно переживается в качестве измененных состояний. В той мере, в какой временные и дискретные состояния становятся актуализированными и непреходящими, они должны войти в поток развития и «подчиниться» его паттернам. Картография и объяснение этих трансформаций стали бы одним из мощнейших прорывов в трансперсональных исследованиях.

КРОСС-КУЛЬТУРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ПРАКТИК СОЗЕРЦАНИЯ

В этой области начата серьезная работа, которая ожидает своего продолжения. Особенно важны точные феноменологические описания структур или состояний созерцания (при всех трудностях описания реальностей часто находящихся за пределами возможностей языка). Особенно важным в этой области является вопрос, подчиняются ли высшие состояния/структуры той же логике развития, что и та, которая управляет развертыванием обычных состояний (познание, воля, аффекты и пр.). Я полагаю, что подчиняются, но если это не так, то что это говорит о единстве (или его отсутствии) между духом и его развертыванием?

МЕСТО ТРАНСПЕРСОНАЛЬНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ В БОЛЕЕ ШИРОКОМ КОНТЕКСТЕ ПОСТМОДЕРНИЗМА

В постмодернистских гуманитарных исследованиях можно выделить четыре основных течения: классический просветительский гуманизм, деконструкционистское «антимышление» (Деррида), «критический интерпретивизм» (Фуко) и «коммуникативная этика» (Хабермас).

Просветительский гуманизм характеризует вера в способность технологической рациональности обнаружить всю и всяческую «истину», какая только может быть и которая достойна быть познанной, и в способность такого рода рациональной истины сделать людей свободными лично и политически. Как бы ни были благородны эти надежды, исторически они вырождаются в «разочарованное» и фрагментированное мировоззрение, в котором искусство, мораль и наука радикально отделены друг от друга и от жизни людей и в котором преобладает слепая вера в то, что технологическая рациональность может разрешить возникающие из-за этого дилеммы.

Как реакция на это фрагментированное и весьма ограниченное мировоззрение (традиционный модернизм и гуманизм) возникли три широких постмодернистских движения: деконструкционизм Жака Дерриды, неоструктурализм Мишеля Фуко и универсальная прагматика Юргена Хабермаса. Их объединяет критика инструментальной рациональности и изолированного, автономного «эго» как основы гуманизма. Они полагают, что истина имеет историческую и лингвистическую локализацию, что она не вечна, и проявляют значительный интерес к этическому действию в мире, для которого уже не могут быть основанием механически-рациональные и позитивистские притязания на истинность.

Деконструкционизм стремится показать, что лингвистическая рациональность (логоцентризм), характерная для большей части западной философии и цивилизации вообще, внутренне противоречива: она подрывает собственные позиции, когда обращается к самой себе (например, критерий эмпирической истинности сам не эмпиричен). Утверждается, что деконструкция логоцентризма открывает новые пути за пределы устойчиво-дуалистической рациональности. Фуко рассматривает знание как структуры власти и показывает, что различные мировоззрения, или эпистемы, внезапно появляются в историческом развертывании культур. Как и деконструкционизм, это подрывает традиционное рационально-гуманистические представление о мире, истине и этике. Юрген Хабермас, которого многие считают величайшим из 1 ныне живущих философов, предпринял попытку продвижения за пределы инструментальной рациональности, а также изолированного и автономного «эго» посредством построения коммуникативной этики, то есть путей понимания людьми друг друга в сообществе взаимного обмена и взаимного уважения.

Все три постмодернистские движения по сути являются преодолением позиции «эго». Нередко они в своих программах даже явно говорят о смерти философии «эго», или субъективной философии. Однако, хотя все это весьма обнадеживает с точки зрения трансперсональных представлений, смерть «эго», о которой они говорят, не означает перехода к подлинно трансперсональному измерению. Это переход от узкого, инструментального, рационально-эгоического мировоззрения к многомерному, системному, органическому, относительному и социально укорененному тело-разуму. (Я назвал это сетевой логикой и «кентавричностью», по-прежнему обладающей ощущением отдельного «я», но все же ушедшей от прежнего «эго». Постмодернизм «движется в правильном направлении».)

Однако все постмодернистские движения содержат эксплицитную критику любого рода мистического трансцендентализма, чистого присутствия или трансисторической реальности. Таким образом, важной темой предстоящего десятилетия должен стать вопрос, каково место трансперсональных исследований в этих подходах и чем могут трансперсональные исследования ответить на их острую критику. Я полагаю, что все эти постмодернистские теории уже содержат в себе скрытый трансцендентализм (Божественное проскальзывает в их теории там, куда они не смотрят). Это нуждается лишь в выявлении, чтобы они сами могли оказаться в спектре трансперсонального движения. Иными словами, деконструкционизм может быть деконструктивирован (в духе Нагарджуны), а Фуко помещен в собственную эпистему. Даже Хабермас оставляет открытым вопрос о существовании более высоких, еще не достигнутых стадий развития, что как раз является местом для развертывания трансперсональных исследований. С точки зрения привычных академических представлений гуманитариев это может быть теплицей для выращивания новых теоретических представлений.

ПЕРЕСМОТР МИРОВОЙ ФИЛОСОФИИ С ТРАНСПЕРСОНАЛЬНОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

Современные западные интеллектуалы принимают как само собой разумеющееся, что трансцендентное — это просто повествование или идеология, и, таким образом, историю нужно понимать как смену идеологий, в основе которых относительная их узаконенность определенными (также сменящими друг друга и относительными) культурами.

Но что, если нечто трансцендентное в действительности является непосредственным опытом и прямым обнаружением чего-то такого, что само по себе каким-то существенным образом является, несмотря на опосредование языком, экстралингвистическим и кросс-культурным? Алмаз разрежет стекло независимо от того, какие слова мы употребим для обозначения алмаза, разрезания и стекла, а душа может иметь опыт Бога, независимо от того, какими словами мы назовем «душу», «опыт» и «Бога».

История, таким образом, должна быть заново понята как хроника роста и аккумуляции истинного трансцендентального опыта, отфильтрованного различными идеологиями, но не сводимого к еще одной идеологии среди многих других. Это должно в корне изменить наши представления о потенциале человека и возможностях Божественного и указать развитию духовных знаний место в ряду других научных достижений.

СООТНОШЕНИЕ МЕЖДУ ПСИХОЗОМ И МИСТИЦИЗМОМ

Эта всегда привлекающая внимание тема важна не сама по себе, а в связи с некоторыми действительно важными и взаимосвязанными темами: способность к творчеству и сумасшествие, норма и маргинальность, ординарные и экстраординарные возможности, срывы и прорывы личности. К этому имеет отношение важная область духовных опасностей. Во многих случаях диагноз психотического срыва в действительности является непониманием того, что человек находится в духовной опасности, а детали подобных кризисов безусловно нуждаются в дальнейших исследованиях (не говоря уже о взаимосвязях между духовностью и алкогольной или наркотической зависимостью, депрессией, тревогой и пр.). Совершенно очевидно, что эта тема связана с тем, как мы понимаем «бессознательное» (называя это демонами, богами, инфрарациональным, сверхрациональным и т.п.). Развертывание картографии и концептуализация бессознательного — одна из наиболее важных и плодотворных областей трансперсональных исследований в предстоящее десятилетие.

СООТНОШЕНИЕ МЕЖДУ СОСТОЯНИЯМИ ПСИХИКИ И СОСТОЯНИЯМИ УМА

Этот извечный вопрос в большей степени касается трансперсональных исследований, чем других областей, по той простой причине, что «разделение» или «пропасть» между состояниями ума и состояниями психики (внешней материи и внутреннего осознания) здесь больше. В конце концов, некоторые трансперсональные переживания позволяют постичь, что сознание первичнее любого проявления, что оно вечно и безвременно. Как же это «вечное сознание» относится к совершенно «конечному» и «временному» мозгу?

Я полагаю, что данная проблема не может быть решена с помощью материалистического подхода и что следует отстаивать и углубленно изучать последовательный идеализм постмодернистского толка. Эта задача сегодня облегчается всеобщим согласием с идеей Большого взрыва, что сделало идеалистами практически всех, кто об этом думает. В конце концов, что существовало до Большого взрыва? Поскольку первые элементарные частицы, по-видимому, подчиняются математическим законам и поскольку эти законы не «развиваются», не существовали ли они каким-то образом до Большого взрыва? Не существовали ли определенного рода платоновские «архетипы» до эволюции, в дополнение к тем «архетипам», которые сами могли развиться? И не могут ли некоторые трансперсональные переживания быть опытом этих объективных реальных сущностей, уайтхедовских «вечных объектов»? Не является ли дзенское Первоначальное лицо — ваше собственное Истинное Я — Лицом, которое вы имели до Большого взрыва?

Как бы то ни было, эту тему невозможно обойти. По всей видимости, безобидный для трансперсональной области вопрос о соотношении разума (сознания) и тела (материи) — это в действительности предельный вопрос об отношении Пустоты к Форме, непроявленного и проявленному.

КАК СООТНОСЯТСЯ РАЗЛИЧНЫЕ СОСТОЯНИЯ СОЗНАНИЯ И МАТЕРИАЛЬНО-ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ СОСТОЯНИЯ ПСИХИКИ?

Говоря более конкретно, как соотносятся актуальные состояния и структуры сознания со специфическими паттернами мозговых волн? Первоначально исследования в этой области сосредоточивались на основных состояниях сознания и их корреляции с явными паттернами мозговых волн и других показателей. Было обнаружено, что некоторые медитативные состояния связаны с возрастанием альфа/тета-активности или глубоких дельта-паттернов и т.д.

Я полагаю, что значительный прорыв произойдет в связи с возможностью электронной индукции паттернов мозговых волн, соответствующих медитации (например, глубоких тета— или дельта-паттернов), когда приборы, необходимые для этих целей, получат коммерческое распространение. Я не думаю, чтобы кто-нибудь обрел таким образом «просветление», поскольку мозг и психика не просто тождественны, а просветление относится к области психики (сознания), но не мозга, какие бы изменения в нем ни происходили.

Я полагаю, исследования покажут, что определенные состояния мозга с большей легкостью, чем другие, «допускают» определенные состояния психики, но не определяют их. Человек может даже приобрести некоторый «вкус» трансперсонального посредством электронной индукции, подобно тому, как можно получить этот «вкус» с помощью психоделиков. Однако без внутренней когнитивной трансформации состояние исчезнет, не превратившись в структуру.

Отношение сознания и психики будет одной из основных областей анализа, объединяющихся с психоделическими исследованиями как важным средством разрешения психофизической проблемы. В то же время электронная индукция состояний мозга, возможно, станет одним из наиболее распространенных современных источников трансперсональных переживаний для обычного человека, и благодаря этому трансперсональное проникнет в медицину, педагогику и психиатрию, подобно тому как йога получила признание ученых лишь после того, как была клинически связана с биологической обратной связью.

ПРОДОЛЖЕНИЕ КАРТОГРАФИРОВАНИЯ СПЕКТРА РАЗВИТИЯ СОЗНАНИЯ В ОБЫЧНЫХ, СОЗЕРЦАТЕЛЬНЫХ И ПАТОЛОГИЧЕСКИХ РЕАЛЬНОСТЯХ

Эта важнейшая задача становится еще более настоятельной в связи с необходимостью прояснить отношение между структурами и состояниями сознания. Если трансперсональные, или созерцательные, стадии и структуры сознания обладают определенными патологиями (а я полагаю, что так оно и есть), то картографирование этих патологий представляется крайне важным. Столь же важной представляется задача картографирования и прояснения трансперсональных стадий морального развития, познания, мотивации, мировоззрения и аффектов.

Трансперсональное изучение развития сознания продолжает быть наиболее многообещающей и важной областью исследований. В отли-чие от состояний сознания, временных и разбросанных, стадии, или структуры, сознания могут изучаться в рамках реконструктивной науки (в которых работали Пиаже, Джиллиган, Кольберг, Хабермас, Хомский и даже Фрейд). Реконструктивная наука не постулирует существование структур априори, чисто теоретически, а изучает индивидов, которые продемонстрировали компетентность в определенной области (лингвистической, когнитивной, моральной или созерцательной), а затем, постфактум, реконструирует компоненты и стадии развития, приводящие к этой компетенции. В этом смысле Будда просто восстановил шаги, которые он проделал для достижения просветления, и представил их с точки зрения реконструктивной науки, которая может подвергнуться проверке и верификации — или отрицанию — группой экспериментаторов. Реконструктивная наука не испытывает трудностей априорной метафизики, более того, ее утверждения могут быть подвергнуты не-верификации, так называемому «критерию возможности ошибочности».

То, что трансперсональная психология развития сознания является реконструктивной наукой, означает, что она открыта «критерию озможности ошибочности» любой истинной науки. В данный момент это самый убедительный аргумент, который трансперсональный подход может предъявить общепринятым представлениям.

Соотношение юнгианской и трансперсональной теории

Отношения между «маргинальными» и «нормальными» группами в социальной эволюции

Отношение великих традиций к трем «иным» (телу, природе, женщине)

«Инакость» природы по отношению к духу

Отношение между теорией и практикой

Обобщающая теория

СООТНОШЕНИЕ ЮНГИАНСКОЙ И ТРАНСПЕРСОНАЛЬНОЙ ТЕОРИИ

Это весьма сложная и тонкая тема. В течение полувека юнгианская парадигма была основной и единственной жизнеспособной теорией трансперсональной психологии на Западе. Я лично полагаю, что юнгианская модель имеет много сильных сторон, но еще больше слабых и что обсуждение этих вопросов в предстоящем десятилетии будет весьма напряженным хотя бы потому, что это касается множества людей. Однако в любом случае диалог между юнгианской моделью и трансперсональной областью в целом будет источником взаимного обогащения и стимуляции, равно как и диалог между трансперсональной психологией и другими тремя основными психологическими направлениями.

ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ «МАРГИНАЛЬНЫМИ» И «НОРМАЛЬНЫМИ» ГРУППАМИ В СОЦИАЛЬНОЙ ЭВОЛЮЦИИ

Большинство трансперсоналистов полагают, что важнейшие проблемы мира — от социальной разобщенности до экологического кризиса — могут быть решены только посредством трансперсональной трансформации. Лично я не думаю, что это так, но в любом случае необходима убедительная, основывающаяся на историческом анализе теория о том, как маргинальные знания (вроде трансперсональных) становятся нормализованными или общепринятыми. Работа в этой области практически не начиналась, однако без нее притязания на преобразование мира или даже на то, что трансперсональная теория может оказать какое-то влияние на мир, остаются пустой идеологией.

Мне лично кажется, что теория преобразования мира действительно окажется мистическим марксизмом: обнаружатся интересные связи между «материально-технолого-экономическим» базисом любого общества и его мировоззрением, стратегиями легитимизации и структурами/состояниями сознания Это новое, открывающееся поле исследования.

ОТНОШЕНИЕ ВЕЛИКИХ ТРАДИЦИЙ К ТРЕМ «ИНЫМ» (ТЕЛУ, ПРИРОДЕ, ЖЕНЩИНЕ)

В завершенных мировых традициях (иудаизм, христианство, индуизм, буддизм, ислам, даже некоторые аспекты даосизма) существует атмосфера недооценки тела, природы и женщины. Все эти три «иных» приравнивались к злу, искушению и иллюзии. Могут ли современные женщины доверять великим традициям, если их развивали исключительно мужчины? А отчуждение женщины непараллельно ли отчуждению тела (аскетизм) и природы (сансара)? И не является ли глобальным то отчуждение, которое называется экологическим кризисом? Не коренится ли кризис, могущий погубить нас всех, как раз в тех великих традициях, которые собирались нас спасти? Эти вопросы требуют неотложного ответа.

Великие традиции действительно подчеркивают восходящую и трансцендирующую направленность, однако многие из них также указывают на нисходящую и имманентную природу Духа. Например, тантрическая традиция подчеркивает единство трансцендентального и восходящего бога Шивы с имманентной и нисходящий богиней Шакти — единство, обнаруживаемое в недвойственном сердце и равно касающееся мужского и женского аспектов Духа.

Я полагаю, что в ближайшие годы пантеон великих традиций будет тщательно пересмотрен и отчуждение трех «иных» (тела, природы, женщины) будет преодолено. Причем это необходимо сделать таким образом, чтобы не выплеснуть ребенка вместе с водой. Было бы катастрофой отрицать то,что могут нам сообщить великие традиции: нелепо не пользоваться колесом только потому, что его изобрел мужчина. Эта область требует обсуждения и обещает множество открытий. Следующий пункт тесно связан с этим.

«ИНАКОСТЬ» ПРИРОДЫ ПО ОТНОШЕНИЮ К ДУХУ

Я выделяю это в качестве отдельной темы из-за угрозы глобального экологического кризиса. У меня нет сомнения, что восходящая (гностическая) традиция, рассматривающая проявленный мир как иллюзию, внесла значительный вклад в систему «культурных предрассудков», допускающих разграбление Земли.

Я полагаю, что нам следует обратиться к тантрическим традициям (западным и восточным, северным и южным), которые рассматривают конечный мир (Землю и все остальное) как совершенное проявление Духа, а не его умаление, почитая таким образом воплощение, нисхождение, имманентное, женское, и ценя земное и телесное.

Вот как описывает «тайное» отношение восходящего (трансцендентного) и нисходящего (имманентного) аспектов Духа Шри Рамана Махарши:

Таким образом всеобъемлющая духовность включает оба великих течения — восходящее и нисходящее, мужское и женское. Рассмотрение мира как иллюзорного — это трансцендентное или восходящее течение, которому в гностической/теравадической традиции (во всех их обличьях) уделяется основное внимание. Представление, что Брахман есть мир, — течение имманентное, или нисходящее, охватывающее все проявления как совершенный жест Божественного.

Каждое из этих течений само по себе катастрофично. Мы видели катастрофы, приносимые переоценкой мужского, восходящего течения. Сейчас мы имеем возможность видеть бедствия, приносимые теми, кто стремится приравнять конечный мир к бесконечному. Мы присутствуем при расцвете нисходящих теорий, от глубинной экологии до экофеминизма и геоцентрического возрождения, которые благополучно ухитряются перепутать тени с источником. Эти попытки нисхождения, сколь бы важными они ни были, сами по себе столь же однобоки, дуалистичны и фрагментарны, как и восходящие.

Задача ближайшего десятилетия — найти способ объединить эти течения: конечное и бесконечное, Проявленное и Непроявленное, восходящее и нисходящее, не сводя их друг к другу и не давая никому преимущества.

ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ ТЕОРИЕЙ И ПРАКТИКОЙ

Сами по себе трансперсональные исследования не являются духовной практикой, хотя тесно с ней связаны. Природа этой связи станет в ближайшее десятилетие важной темой.

Есть множество практик, которые открывают для человека трансперсональные измерения. Это медитация, шаманские техники, ритуал богини, упражнение кундалини, холотропное дыхание, психоделики, глубинная психотерапия, биологическая обратная связь и электронная индукция, различные йоги, наконец, сама жизнь. Трансперсональная психология как реконструктивная наука находит своих испытуемых среди тех, кто обладает компетентностью в одной из этих областей. Теория трансперсональной психологии зависит от тех, кто на практике достигает компетенции в определенных трансперсональных/духовных областях.

В идеале трансперсональный исследователь также занимается какой-либо духовной практикой, то есть является «участвующим наблюдателем». Следовательно, разделение и взаимосвязь теории и практики оказывается важной проблемой, которая осложняется тем, что трансперсональная теория стремится выделить из различных духовных дисциплин те универсальные факторы, которые являются их ключевыми, общими составляющими, но каждый человек для достижения компетентности должен практиковать определенную дисциплину.

Кроме того, различные духовные дисциплины сами развиваются в сегодняшней «всемирной деревне», где буддизм встречается с европейской наукой, а йога — с компьютером. Это делает проблематичными многие аспекты традиционных дисциплин — роль гуру, специфические культурные установки и предписания относительно стиля жизни, в частности, требования к сексуальному поведению. Я полагаю, что трансперсональному исследователю совершенно необходимо практиковать какую-либо духовную дисциплину. Но конкретное соотношение теории и практики останется крайне важной темой для обсуждения, по мере того как трансперсональные исследования ищут свой путь в XXI век.

ОБОБЩАЮЩАЯ ТЕОРИЯ

Трансперсональная область уникальна в отношении синтеза и интеграции различных областей человеческих знаний, поскольку она признает, принимает и исследует все аспекты человеческого опыта — чувственного, эмоционального, ментального, социального и духовного. Лишь трансперсональные исследования в настоящий момент охватывают весь спектр человеческого развития и человеческих устремлений, и в ближайшее десятилетие они станут единственной всеобъемлющей областью приложения человеческих усилий. Хотя я не думаю, что мир приближается к чему-то вроде «новой эры» или «трансперсональной трансформации», я полагаю, что трансперсональные исследования будут путеводной звездой для тех, кто видит Дух в мире и мир в Духе.

ПУТЕШЕСТВИЕ СОЗНАНИЯ

Мы входим в новую фазу путешествия сознания. Трансперсональная психология, возникшая из попытки объяснить пиковые переживания исключительно психически здоровых людей, превратилась в международное и междисциплинарное движение. Трансперсональные переживания, трансперсональные возможности человека и соответствующие традиции, которые долгое время не принимались во внимание и считались фантазиями, выдумками или патологией, наконец заняли достойное место в науке и культуре. Каждое открытие раскрывает новые возможности.

Новое понимание трансперсональнх переживаний дает нам возможность опереться на обширный запас знаний, собранных в течение веков во многих культурах. Рассмотрение древней мудрости в свете современных исследований дает возможность обнаружить ее истинную ценность.

Карл Юнг говорил о значении гностических посредников, передававших традиции мудрости, впитывая ее и затем выражая в языке и традициях другой культуры. Трансперсональное движение, возможно, выполняет сходную функцию коллективного гностического посредника, способного передать, проверить, просеять вечную мудрость традиционных трансперсональных дисциплин и тем самым дать импульс и преобразовать современную культуру.

Однако трансперсональное движение — это нечто большее чем всего лишь гностический посредник. Оно не только передает, но и активно вырабатывает знания. Оно создает новые техники, получает новейшие данные, проверяет древние и современные притязания научными, философскими, клиническими и эмпирическими методами.

Эта работа может иметь более значительные последствия, чем мы способны себе представить. Мы уже видим сдвиг к более позитивным представлениям о природе и возможностях человека. От представлений о единственном психически здоровом бодрствующем состоянии сознания мы перешли к признанию множественности состояний; от представлений о нормальном развитии как пределе возможностей человека — к признанию культурно детерминированного ограничения; от отрицания осознаваемых сновидений — к их лабораторному исследованию; от негативного отношения к медитации как скатыванию в регрессию — к признанию ее каталитических возможностей для развития; от оценки мистических переживаний как патологии — к признанию их благотворности; от недооценки восточных психологических и философских учений — к представлению о том, что некоторые из них являются в своей собственной области весьма высокоразвитыми. Эти и другие подобные перемены могут сделать трансперсональные исследования значимой основой возникающей парадигмы.

Эти перемены в состоянии изменить каждого из нас, поскольку то, что мы делаем, отражает наши представления о том, кем и чем мы являемся. Трансперсональные представления о наших возможностях способны повлечь за собой индивидуальные и коллективные усилия, направленные на их актуализацию.

Такая актуализация может иметь решающее значение для выживания человеческого рода и для всей нашей планеты, поскольку мы создали глобальную ситуацию, требующую беспрецедентной психологической и социальной зрелости. В прошлом мы могли потреблять ресурсы без угрозы истощения недр, выбрасывать отходы без угрозы загрязнения окружающей среды, размножаться без угрозы перенаселения, сражаться без угрозы уничтожения вида. Иными словами, мы могли действовать исходя из нашей незрелости; теперь мы вынуждены ее преодолеть. Глобальный кризис, как и трансперсональные представления, призывает нас вырасти и проснуться.

Необходимость настоятельна, но столь же велики и возможности. Впервые в человеческой истории мы располагаем трансперсональной перспективой, и все мировые пути за пределы «эго» в нашем распоряжении, чтобы помочь нам пробудиться. Это коллективное пробуждение и есть путешествие сознания; пути за пределы «эго» — средства этого путешествия, а трансперсональные представления — его путеводный свет.