Путь к себе

Глава 3. Блуждающие огни

Итак, продолжим, — сказал Василий Федорович.

— Угу, — согласился Васюта и приготовился к тому, что Василий Федорович опять достанет свой шарик. Василий Федорович встал напротив Васюты, но в руках у него ничего не было. Он постоял, словно собираясь с мыслями, и торжественно сказал:

— А теперь — Формула Покоя. Повторяйте за мной, юноша — но мысленно, про себя.

Тут он прикрыл глаза, с минуту помолчал и заговорил мягким, глубоким голосом:

— Я — покой…

— Я — покой, — мысленно повторил Васюта.

— Я окружен покоем…

— Я окружен покоем…

— Покой меня укрывает…

— Покой меня укрывает, — следовал за ним Васюта. Тепло и спокойно ему стало. Зеленоватый туман слоями поплыл по комнате, и словно где-то вдалеке море шумит — накатывается на берег, волна за волной…

— Покой меня поддерживает, — продолжал Василий Федорович.

— Покой меня поддерживает…

Туман сгустился, заполнил всю комнату. Веки потяжелели, глаза сами собой стали закрываться. — Покой во мне…

— Покой во мне…

Чувствует Васюта, что не только комнату, но и его самого заполняет зеленоватый туман. А море все набегает на берег, набегает… И вдруг пахнуло морем, травой и еще чем-то — медом, что ли…

— Этот покой — мой… — Этот покой — мой… — Все хорошо.

— Все хорошо…

И правда, хорошо, легко, спокойно стало Васюте. Туман совсем сгустился, Василия Федоровича почти не разглядеть. Он над своим столом наклонился, что-то разглядывает, звенит чем-то… Да нет, это же бабушка наклонилась над плитой. Блины, наверное, печет. И вполголоса напевает — свою любимую: «Там вдали… за рекой… до-го-ра-ли… Ог…ни… Огни…»

— Огни! Огни!

Васюта даже вздрогнул. Голос был резкий, визгливый, кричал почти в самое ухо. Сидеть было неудобно — жестко. В спину что-то давило. «Отсидел, наверное», — подумал Васюта, нехотя открывая глаза. И тут у него дыхание перехватило, а в глазах потемнело. Он сидел на мраморных ступенях, полукругом поднимавшихся от небольшой площади к дому с колоннами. Дом этот смутно напомнил Васюте картинки из учебника истории. Было в нем что-то такое древнее. Перед домом на небольшом возвышении, устланном коврами, стояло кресло с витыми ножками и высокой резной спинкой. «Да это же трон», изумился Васюта. И площадь, и ступени были заполнены людьми. Одни стояли кучками, другие, подстелив плащи, сидели. на ступенях, и все что-то оживленно обсуждали — в воздухе стоял ровный гул, как над базарной площадью южного городка в воскресный день. Но, в отличие от базарного праздничного гула, в этом гуле ощущалась озабоченность. У многих при себе были бинокли и подзорные трубы. Донельзя изумленный, Васюта прислушался к разговору, который вели два человека, расположившиеся на ступенях неподалеку от него.

Один из них — с визгливым голосом, вскидывая острую седеющую бородку, азартно наскакивал на своего собеседника. Тот, наголову выше и вдвое толще козлобородого, с румяными, гладко выбритыми щеками, сидел на сложенном вдвое темно-вишневом бархатном плаще и тщетно пытался вставить хотя бы слово.

— А я Вам говорю — никакой мистики! — кипятился козлобородый. — Строго научный расчет! Каждый огонь может двигаться вправо, влево, вверх, вниз, вперед или назад — всего шесть степеней свободы. Поскольку огней три — умножаем шесть натри — восемнадцать сочетаний. Исключая те из них, которые уже состоялись, мы в конце концов сможем определить то единственное, которое должно состояться в данный день — и точно определить направление их движения!

— Вы заблуждаетесь, коллега, — мягко сказал толстяк. — Во-первых, они могут перемещаться также и вправо-вверх, влево-вниз и так далее — и это увеличивает количество степеней свободы. Во-вторых, вы исходите из допущения, что сочетания не повторяются, — но это ничем не доказано.

Бородатый замолчал было, но через мгновение снова оживился.

— Да, но ведь огни…

— Простите, — робко спросил Васюта, — про какие огни вы говорите?

Бородатого словно пружиной подбросило.

— То есть как-какие огни? Что за дурацкие шутки! Вы что — со сферы свалились?

— Успокойтесь, Тхорн, — миролюбиво сказал румяный. — Разве Вы не видите, что юноша — путник.

— Ах, путник. Что же Вы сразу не сказали? Объясните ему, Линн. — И бородатый Тхорн, утратив к Васюте какой-либо интерес, отвернулся и принялся что-то подкручивать в небольшом телескопе, установленном на треноге.

А Линн, поудобнее расположившись на плаще, начал свой рассказ.

— Дело в том, юноша, что мы с Вами находимся внутри гигантской оболочки — Сферы. Жизнь на нашей планете существует благодаря Сфере — она поддерживает постоянную температуру и не дает улетучиться в пространство кислороду, необходимому для дыхания. И вот некоторое время тому назад объем Сферы начал сокращаться. Сначала все отказывались этому верить, но теперь это установлено точно. В результате повышается плотность воздуха, возрастает атмосферное давление. Если этот процесс не прекратится — жизнь погибнет, мы все будем просто смяты, раздавлены. Все крайне встревожились. Совет заседал круглые сутки. А тут еще эти огни…

— Какие огни?

— Скоро увидите. Три огня. Они стали каждый вечер в одно и то же время возникать на небе. Появляются, затем начинают двигаться — неизменно в разном направлении — и через четверть часа исчезают. Сначала никто и не подумал, что между огнями и сжатием Сферы существует какая-то связь. Потом сторонники Учения объявили, что огни — это знамение, которое предвещает Конец Сферы. Началась паника, люди бросали свои жилища, уходили в горы, воздвигали жертвенники и молились огням. Дело дошло до человеческих жертвоприношений. И вот тогда Лаланд… Ах да, Вы же не знаете, кто такой Лаланд. Лаланд — гений. Он первым определил точный объем Сферы. Так вот, Лаланд установил, что между огнями и сжатием Сферы действительно существует связь — и определил характер этой связи.

Он и установил, что должно быть определено истинное направление движения огней — и тогда сжатие прекратится. Попытки рассчитать это направление математически, — тут Линн покосился на своего соседа, продолжавшего настраивать телескоп, — ни к чему не привели. И вот теперь каждый вечер жители города собираются на площади и пытаются определить направление их движения.

— А разве это так трудно? — спросил Васюта, внимательно выслушавший всю историю.

— Очень трудно. Дело в том, что это направление каждому видится иным… Впрочем, скоро сами увидите. А сейчас обратите внимание вон на тот прибор.

Васюта посмотрел и увидел что-то вроде огромного градусника. Столбик ртути застыл на цифре 97.

— Это что — термометр? — спросил Васюта. — 97° градусов жары, что ли?

— Нет, это не термометр. Это датчик атмосферного давления. Его установил Лаланд. Каждый раз, когда не удается определить направление движения огней, происходит сжатие сферы — и давление повышается на одно деление. Сейчас оно выше нормы на 97 делений.

— Это что же вы — девяносто семь раз того… не угадали? — не поверил Васюта.

— Как я Вам уже говорил, связь между сжатием Сферы и движением огней была установлена не сразу. Люди на площади собираются вот уже сорок дней.

Шум на площади вдруг затих. По толпе прошелестело: «Правитель… Правитель…» Оглянувшись, Васюта увидел, что из дверей дома с колоннами появилась целая процессия. Впереди, опираясь на посох, неторопливо шествовал человек в длинной пурпурной накидке, расшитой золотом. На голове у него сверкала корона. Следом за ним, не смешиваясь между собой, выступали две цепочки людей. Они были одеты в одинаковые балахоны, но одна цепочка целиком состояла из черных, а другая — из белых балахонов.

Процессия медленно приближалась к возвышению, на котором стоял трон. Видимо заметив изумление Васюты, Линн склонился к его уху.

— Базилик Фредон, — шепнул он. — Верховный Правитель. В черном — служители Учения, в белом — точняки. Терпеть друг друга не могут.

— Точняки? — не понял Васюта.

— Ну да. Сторонники Теории Точных Измерений. Считают, что все существующее поддается измерению, а то, что не поддается измерению, не существует. Вражда между ними и служителями Учения насчитывает уже несколько веков. Учение считает их еретиками. Сначала точняков было мало, и они подвергались гонениям. Затем у их теории стало появляться все больше сторонников, и гонениям подверглось Учение. При нынешнем Правителе признаны и те и другие, но спор между ними не прекращается. Но, — тут Линн горестно покачал головой, похоже, что ни те, ни другие не смогут уберечь нас от погибели.

Между тем процессия подошла к возвышению и остановилась. Верховный Правитель, неожиданно легко поднявшись на возвышение, сел на трон. На зубцах его короны мерцали и переливались красные камушки. Васюта вдруг ощутил беспокойство — эти камушки ему о чем-то напоминали. Зубцы вдруг слились между собой, и Васюта увидел на голове у Правителя не корону, а самую обычную шапку-пирожок — немодную, такие уж и не носит никто… Васюта в изумлении протер глаза. Да нет, корона как корона. Привиделось…

Между тем Линн вдруг отпрянул от Васюты и уставился на небо. Тхорн прильнул к своему телескопу. Шум смолк, и над площадью воцарилась тишина, словно все сразу задержали дыхание. Васюта посмотрел наверх. В небе, словно неведомое созвездие, ровным зеленоватым светом светились три расположившихся треугольником огонька. Несколько мгновений прошло в полной тишине, которую разорвал истошный вопль Тхорна: — Влево! Влево! Я так и знал! Расчет оправдался! Влево! Все влево!

— Не все, — с неудовольствием заметил Линн. Два нижних, действительно, влево. А вот верхний, сдается мне, влево и несколько вверх.

— Да нет же, все три строго влево! Смотрите! Смотрите все! Возбуждение на площади достигло предела. Из общего нестройного гула голосов то тут, то там вырывались отдельные возгласы:

— Они движутся влево!

— Да, да, влево! Вы видите?

— Точно, точно! Все три движутся влево!

— Влево! Влево! Влево!

Сияющий Тхорн оторвался от телескопа и повернулся к Васюте.

— Ну, что скажете, путник? Вы же видите — они движутся влево!

Васюта все это время не отрывал глаз от огней. Он совершенно отчетливо видел, как они дрогнули и начали медленно перемещаться влево, сохраняя форму треугольника.

— Ну конечно, — пробормотал он. — Я вижу. Они движутся влево.

И тут вдруг послышался негромкий хлопок — словно взорвалась детская хлопушка. Огни погасли. Все разом смолкли и, словно по команде, повернулись к датчику. Ртуть стояла на отметке 98.

— Опять, — огорченно прошептал Линн.

— Как же так, — суетился Тхорн. — Ведь я же сам видел… и все видели… И вы видели, — обернулся он к Васюте. — Как же так… Это не может быть ошибкой.

— Это наваждение, — мрачно сказал Линн. — И нам от него никогда не избавиться. Мы все погибнем. Пойдемте, юноша, — повернулся он к Васюте.

— Путник может остановиться в странноприимном доме, — сказал Тхорн.

— Путник остановится у меня, — ответил Линн и без лишних слов потянул Васюту за рукав.

Площадь быстро пустела. Люди расходились молча, не глядя друг на друга. Тхорн остался разбирать свой телескоп.

— У Тхорна много сторонников, — заметил Линн, пробираясь вместе с Васютой узкими темными закоулками. — Он их убедил в том, что направление движения можно рассчитать. Более того, он заранее сообщает им результаты своих расчетов. Вы обратили внимание, что нижние четыре ряда принялись выкрикивать еще до того, как огни начали двигаться?

— Нет, — признался Васюта, — не обратил. Но ведь они оказались правы — огни двигались влево. Я сам видел.

— Да, и я тоже видел, — пробурчал Линн. — Правда, вначале мне показалось… Да нет, что там… Все видели. Ведь не могут же все сразу ошибаться. Но коль сжатие произошло — значит, все же ошибка. Но почему? Что-то тут не так…

Между тем они уже пришли. Лин н жил один в небольшом доме на окраине. После ужина, состоявшего из куска хлеба с сыром и стакана молока, Линн постелил гостю, улегся сам — и вскоре до Васюты донеслось его ровное, глубокое дыхание. Прислушиваясь к нему, Васюта не заметил, как заснул сам. Спал он крепко и без сновидений. Когда он проснулся, комната была уже залита светом, а Линн деловито хлопотал около стола.

— А, проснулись! — приветствовал он Васюту. Вставайте, позавтракаем и пойдем посмотрим город.

Слегка ополоснувшись, Васюта сел за Стол. Угощение не отличалось разнообразием — завтрак, как и ужин, состоял из хлеба с сыром и молока. Наскоро расправившись с ним, Васюта с Линном вышли на улицу.

Город оказался небольшим. Несколько кварталов богатых особняков, окружающих главную площадь, а остальное — утопающие в буйной зелени домишки, вроде того, в котором жил Линн. На одном из перекрестков они натолкнулись на странную компанию. Человек двадцать расположились прямо на земле вокруг большой бочки с вином. Некоторые явно были уже пьяны, спали беспробудным сном в самых нелепых позах. Остальные привольно сидели на траве. Время от времени то один, то другой подходил к бочке и черпал из нее большой кружкой. Увидев. Васюту и Линна, группа оживленно загалдела:

— Эй, прохожие! К нам, к нам! Зачем бродить и предаваться мрачным мыслям! Отдыхайте, пейте и веселитесь! Смерть настигнет всех в один и тот же час — и мрачных, и веселых, и больных, и здоровых. Не будьте глупцами, насладитесь остатком вашей жизни!

Линн ухватил Васюту за рукав и быстро увлек его в проулок. Смех и крики неслись им вслед.

— Остатники, — с неудовольствием проговорил Линн в ответ на невысказанный вопрос Васюты.

Сколько их развелось, однако.

— Остатники? А кто это такие?

— Ну Вы же слышали, что они кричали. Насладитесь остатком вашей жизни! Они считают, что беду остановить нельзя и в оставшееся время нужно получить как можно больше удовольствия. С тех пор, как стало известно о сжатии Сферы, их с каждым днем становится все больше и больше. Их никто не трогает — сейчас не до них.

— Да может, они того… правы? — осторожно поинтересовался Васюта.

— Да Вы что! — Линн даже остановился. — Ведь речь идет о судьбе всей планеты! Все честные и сознательные граждане каждый вечер собираются на площади — там решается наша судьба. А эти… Линн покосился на оставшийся позади перекресток. — Никакого чувства ответственности! Однако мы с Вами загулялись. Уже смеркается. Нам пора на площадь. Вы ведь пойдете со мной?

— Конечно, конечно, — поспешно согласился Васюта, которому вовсе не улыбалось, чтобы его причислили к безответственным остатникам.

Через несколько минут они оказались на площади. Тхорн был уже на месте и подкручивал свой телескоп.

— Ну как, освоились? — приветствовал он Васюту. — Я уточнил свои расчеты. Сегодня ошибки быть не может. Я не учел облическое движение. Сегодня они должны двигаться вправо и вверх — под углом 45 градусов.

Линн недоверчиво хмыкнул. Васюта промолчал. Площадь между тем заполнилась народом, многие, как и вчера, расположились на ступенях. Васюта взглянул на датчик давления. Столбик ртути застыл на отметке 98.

Церемония выхода правителя повторилась в точности так же, как и вчера — с тем исключением, что, сколько Васюта ни приглядывался, шапки он не увидел. «Показалось», — окончательно решил он. Быстро сгущались сумерки. На площади смолкли последние разговоры, наступила тишина. Все смотрели на небо. И вот в вышине, на темнеющем небе, загорелись три расположенных треугольником зеленоватых огня.

— Вправо и вверх, вправо и вверх, — бормотал Тхорн, прильнув к окуляру телескопа.

На площади возник неясный шум. Можно было различить отдельные возгласы:

— Вправо…

— Да, да, вправо…

Но тут нижние ряды, как по команде, принялись скандировать: — Вправо и вверх! Вправо и вверх! Вправо и вверх!

Разноголосые выкрики потонули в этом хоре, и вскоре уже вся толпа дружно, словно повинуясь невидимому дирижеру, выкрикивала:

— Вправо и вверх! Вправо и вверх! Васюта, не отрывавший взгляда от огней, увидел, как они, сохраняя форму треугольника, поползли вправо и вверх. Тхорн выпрямился и повернулся к Линну, явно намереваясь сказать что-то весьма язвительное. Но тут раздался уже знакомый Васюте хлопок и огни погасли. Ртуть в датчике подскочила на отметку 99.

На Тхорна было жалко смотреть — он походил на побитую собаку. Бестолково размахивая руками, он суетился подле своего телескопа.

Линн молча поднялся, подхватил свой плащ и направился к дому.

Васюта едва поспевал за ним. Ужин прошел в молчании. Буркнув что-то, по-видимому, должное означать «Спокойной ночи», Линн завалился на свой топчан. Васюта тоже лег, но ему не спал ось. Снова и снова он перебирал в уме то, что происходило вчера и сегодня на площади. Все-таки странно это. Почему, если определить направление движения огней, Сфера перестанет сжиматься? Ну, ладно. Пускай. Предположим. Но почему они сорок дней подряд его определить не могут? Что же здесь сложного? И что же этот их знаменитый гений — Лаланд, кажется? Объем Сферы он определил, а куда три огонька движутся — это он определить не может?

Что-то тут не так… Вот и Линн говорил; А что он еще говорил? Не могут же все сразу ошибаться… Не могут? Или могут? И ведь не сразу… Да, да — не сразу, вот в чем дело. Начали выкрикивать до того, как огни двинулись… Значит, еще до того, как они увидели, они знали, как надо видеть. А другие? Те, которые не знали, как надо видеть?

Каждый из них видел что-то свое. Но не был уверен… Да, не был уверен… А те были уверены… А потом и другие увидели то же самое и враз уверились. Потому что, когда людей много и они видят одно и то же, они в этом уверены. А если все видят одно, а кто-то видит другое, что тогда? Тогда он в этом не уверен… Так, так… Здесь что-то есть… Думать, думать… Вот, скажем, Линн. Он ведь вчера сначала увидел что-то свое. Верхний огонь у него куда-то не туда поплыл. Но все видели не так, как он. И он это знал. И тогда он стал видеть, как все. Да, но если он сначала видел одно, а потом стал видеть другое — что же происходило на самом деле? На самом-то деле куда они двигались? Влево — я видел. Да, но когда я это увидел? Ну-ка, вспоминать, вспоминать… Сначала они не двигались… Потом начались крики… А потом я увидел, как они пошли влево. Значит, я сначала услышал, а уже потом увидел. Сначала услышал и узнал, как видят все. А потом увидел то же самое, что видят все. И сегодня было так же. А поскольку это видят все — значит, так оно и есть на самом деле? Но раз произошло сжатие — значит, это неправильно. Значит, все могут видеть не то, что есть на самом деле. А чтобы увидеть то, что есть на самом деле, надо… надо… надо не видеть то, что видят все. Надо не знать, что они видят. А как это — не знать? Надо не слышать то, что они видят. А как это сделать? Уши воском заткнуть, что ли? Это что же получается? Для того, чтобы видеть то, что есть на самом деле, надо уши затыкать?

А чтобы слышать — глаза закрывать, что ли? Нет, что-то не то. Попробуем еще раз. Что-то происходит — и я это вижу. Все другие видят что-то другое; неважно, почему, но другое. Я слышу об этом — и начинаю знать, что они видят другое. И начинаю видеть, как они. Они заставляют меня видеть так, как они. Но разве они заставляют? И как они это делают? Нет, они меня не заставляют. Я сам хочу видеть так, как видят они. Хочу? Но зачем мне это нужно? Затем, что, если я буду видеть не так, как они, не так, как все, я буду не прав. А что значит не прав? Буду ошибаться? Но ведь это все ошиблись — и я вместе со всеми. Значит, я не прав просто потому, что я один, а они правы только потому, что их много и все они видят одно и то же? Но ведь это значит… Это значит, что я боюсь быть не как все! И не я один… Каждый боится быть не как все. И тогда он сам изменяется… немножко, чуть-чуть… он начинает видеть не то, что он видел… и никто не заставляет, все сам… и становится как все… И их становится все больше… А те, кто видит не так, как все, начинают бояться еще больше… А чтобы это остановить, надо… надо перестать бояться! Перестать бояться быть не как все. И не нужно никакого воска в уши. Все можно слышать. Нужно только знать, что ты не боишься. Что все могут быть не правы, могут ошибаться. И тогда ты увидишь именно то, что видишь ты, а не то, что видят другие. Не бояться. Верить себе и не бояться.

Васюта уснул с ощущением того, что он открыл нечто необычайно важное; наутро это ощущение не только не пропало, но, наоборот, окрепло. День тянулся долго. Линн был мрачен, весь день возился в саду и никаких экскурсий по городу больше не предлагал. Впрочем, и осматривать уже было нечего.

К вечеру, также не говоря ни слова, Линн собрался, и они оба отправились на площадь. Тхорн со своим непременным телескопом, как всегда, был уже там. От его вчерашней растерянности не осталось и следа. Едва увидев Васюту, он ухватил его за рукав и лихорадочно зашептал ему в самое ухо:

— Я ввел поправку. Я не спал всю ночь, проверял и перепроверял свои расчеты. И я понял, в чем была ошибка. Да, признаю, я ошибался. Я не из тех, кто отказывается признавать свои заблуждения! — Тут он взглянул на Линна, и его бородка заносчиво вздернулась кверху. — Я переоценил степень жесткости системы. И недооценил количество степеней свободы. Я ввел поправку в свои формулы и установил, что сегодня два нижних огня будут перемещаться по вертикали вверх, а верхний — под углом 60 градусов влево и вверх.

Между тем правитель занял свое место. Черные и белые балахоны выстроились позади него двумя полукружьями. На площади воцарилась тишина.

«Не бояться», — вспомнил Васюта и посмотрел на небо. Он был готов к чему угодно — к тому, что огни разбегутся в разные стороны, будут кружиться кольцом, играть в чехарду — но только не к тому, что он увидел. Светящийся треугольник оставался там же, где и был. Огни не двигались. Васюта помотал головой. Голоса на площади уже слились в единый хор, который скандировал: «Два вверх, один влево и вверх! Два вверх, один влево и вверх!» Васюта зажмурился и открыл глаза. Огни стояли.

— Ну, что скажете! — повернулся к нему довольный Тхорн. — На этот раз никакой ошибки! Два вверх, один влево и вверх! Все видят! Вы видите, Линн?

— Вижу, — согласно кивнул головой Линн. Поздравляю Вас, Тхорн. Это успех.

— А вы видите, молодой человек? Два вверх, один влево и вверх, не так ли?

Язык у Васюты прилип к гортани. Ему мучительно хотелось кивнуть головой, мол, конечно, раз вам всем так хочется… «Не бояться и верить себе», — вспомнил он и еле слышно прошептал:

— Они стоят.

— Что? — удивился Тхорн. — Кто стоит?

— Огни стоят, — уже твердо сказал Васюта.

Ближайшие к ним люди перестали кричать и прислушались.

Постепенно все поняли, что происходит что-то необычное. Шум смолк, все головы повернулись в их сторону.

— Что за бред! — раздраженно фыркнул Тхорн.

Вы хоть соображаете, что Вы несете?

— Огни не движутся, — повторил Васюта, и его услышала вся площадь. —

Они стоят на месте.

В эту секунду огни погасли. Все головы, словно по команде, повернулись к датчику. Столбик ртути по-прежнему стоял на отметке 99 — как и вчера. Сжатие прекратилось.

Радостный вопль прокатился по площади — и толпа ринулась к Васюте.

Его подхватили на руки и подбросили вверх. "Уронят», — подумал Васюта и внутренне сжался, ожидая удара о камни. Но падение было медленным и плавным — не падение, а полет, неспешный, свободный полет через густой зеленоватый туман…

Туман рассеялся. Над Васютой стоял Василий Федорович, протягивая ему стакан с чаем.

— Выпейте, Вам это сейчас нужно. Ну, как самочувствие?

Васюта оглянулся, медленно приходя в себя. Он сидел в знакомом обшарпанном кресле. А вот и диаграммы на стенах, дощатый стол…

— Что это было? — спросил Васюта.

— Ситуация номер два, — спокойно ответил Василий Федорович.

— Погодите, как это — ситуация? По-Вашему, что же, ничего на самом деле не было? Ни Сферы, ни огней — ничего?

— Что значит — на самом деле? — спросил Василий Федорович и вдруг подмигнул. — Это то, что видят все, или то, что видите Вы? Для Вас, в Вашем опыте — это было. И останется с Вами навсегда. И я думаю, что этот опыт Вам не раз пригодится в жизни.

— Какой опыт?

— Тот внутренний опыт, который Вы приобрели.

— Все-таки мне непонятно, — сказал Васюта.

Там ведь столько всего было: и какое-то Учение, и точняки, и эти… остатники. И по городу мы ходили…

— Но ведь я же Вам сказал — достоверность я Вам гарантирую. Вы должны были прожить ситуацию как реальную, а для этого Вы должны были включиться в нее целиком. Точно так же, как и в ситуацию Круга. Давайте-ка еще раз вспомним, что мы знаем о поведении человека в ситуации.

— Да, я помню, помню, Внутренние движущие силы, мотивы поведения человека проявляются в его поступках в определенной ситуации. И по этим поступкам мы можем понять, какое у человека есть представление о себе, какой у него образ "Я".

— Совершенно верно. Но я Вам сказал также, что образ "Я" — важная, но не единственная движущая сила человеческого поведения. Есть и другие важные вещи, которые определяют поступки человека.

— Да, что-то такое Вы мне говорили.

— Говорил, говорил. Конечно, нельзя объять необъятное, но все-таки кое-какие важные вещи мы с Вами выясним. Вы знаете, ученые давно обратили внимание на то, что, когда человек находится в группе, в окружении других людей, он часто ведет себя иначе, не так, как он вел бы себя один.

— Ну, это естественно. Когда я один, так меня и побить можно, и отнять что-нибудь.

А когда я в группе — пусть попробуют!

— Верно. Но я не это имел в виду. Сейчас нас интересует другое. Почему-то люди, собравшись вместе, часто реагируют и действуют одинаково.

— Ну и что же тут странного?

— Как что? Это очень даже странно. Люди-то все разные, а действуют одинаково. Почему бы это?

— Значит, так сложились обстоятельства. Вот Вы хотя и говорили, что не ситуация определяет поступки человека, а все-таки бывают такие ситуации, где все действуют одинаково. Скажем, если люди едут в лодке, а лодка перевернулась, они все и будут действовать одинаково — к берегу поплывут.

— Пример неплохой, но неточный. Как раз в этой ситуации они будут действовать по-разному. Кто-то к берегу поплывет, а кто-то будет спасать того, кто не умеет плавать. Я Вам приведу другой пример. Человеку показывают три нарисованных линии, из которых две одинаковой длины, а одна чуть покороче. Испрашивают его: «Линии одинаковые или разные?» Как, по-Вашему, он отвечает?

— Конечно, что они разные, если он не слепой.

— А теперь другая ситуация. Показывают те же самые линии, но человек теперь не один; перед ним на стульях сидят еще пятеро. И начинают их спрашивать одного за другим: «Линии одинаковые или разные?» И вот первый отвечает: «Одинаковые»; второй отвечает: «Одинаковые»; третий, четвертый, пятый, а когда очередь доходит до последнего, который нас интересует, он, представьте себе, тоже отвечает: «Одинаковые».

— Не может быть.

— Может.

— Ну уж это я не знаю, кем надо быть, чтобы своим глазам не поверить.

— Да? А скажите, пожалуйста, там, на площади, в первый день огни куда двигались?

— Вле… — начал было Васюта, но тут же прикусил язык.

— Так кем надо быть, чтобы не поверить своим глазам? Васюта смутился было, но быстро нашелся.

— На площади — там Тхорн этот бородатый воду мутил со своими вычислениями. Он всем мозги запудрил, не только мне. А вот с линиями — эти-то пятеро почему говорили, что они одинаковые? Сговорились, что ли?

— А как Вы догадались? Вот именно — сговорились.

— Ну, знаете… За такие шутки…

— Да нет, это не шутки. Это серьезный научный эксперимент. А провел этот эксперимент психолог по фамилии Аш. Так он начинал изучать конформность.

— Опять латынь?

— Да, и это слово тоже латинского происхождения. «Конформист» означает «подобный». Когда человек ведет себя не так, как он сам считает нужным, атак, как ведут себя другие, подобно другим, — это и есть конформность. Как мы назовем такого человека?

— Приспособленец.

— Можно и так. А если воспользоваться латынью, которую Вы так любите?

— Конформатор?

— Нет, конформист.

— Да, такое слово я слышал. Только не знал, что оно означает.

— Ну вот, теперь знаете. А что касается этих пятерых — то их специально попросили так ответить. Помните, я Вам говорил, что ситуации бывают разные: бывают повседневные, привычные, а бывают важные, существенные, как бы вызывающие нас на поступок. Вот это и есть такая ситуация, только специально созданная.

— Нечестно это, по-моему. Человек ведь не знает, что они между собой сговорились. Если бы он знал, он бы на них и внимания не обратил.

— Если бы знал — конечно. Но дело в том, что в похожие ситуации в жизни человек попадает часто. А с линиями — что ж, это всего лишь, так сказать, ситуация в чистом виде, специально созданная в эксперименте — экспериментальная ситуация. Ведь нужно же изучить, как человек реагирует на групповое давление.

— Групповое давление?

— Да, групповое давление, давление группы, то давление, которое группа оказывает на человека своим мнением.

— Значит, с огнями — это тоже экспериментальная ситуация?

— Ну конечно.

— А я, выходит, конформист?

— Не торопитесь с выводами. Мы еще не во всем разобрались. Как Вы думаете, почему человек соглашается с чужим мнением?

— Почему соглашается с чужим мнением? Ну, наверное, потому, что его убедили, что оно правильное.

— Да, но ведь в нашем примере никто никого ни в чем не убеждал. Люди просто высказали свое мнение — и только.

— Ну тогда я не знаю. Не думал об этом.

— А по-моему, думали.

— Когда? — Василий Федорович улыбнулся.

— Ночью, когда не спалось. У Линна в домике.

— А-а, тогда… Но я не про это думал.

— Да нет, именно про это. Давайте-ка вспомним.

— Хорошо. Я думал о том, почему я вижу то же самое, что видят другие. И о том, как они заставляют меня это делать.

— Вот видите — заставляют. То есть Вы, другими словами, думали о групповом давлении.

— Да, но потом я решил, что никто меня не заставляет, что все дело во мне самом.

— А что же в Вас самом заставляло Вас видеть то же, что и все?

— Страх. Я боялся быть не таким, как все.

— Но Вы это поняли не сразу — верно? Для этого понадобилась определенная душевная работа. А когда Вы видели движущиеся огни, Вы никакого страха не испытывали, просто видели — и все. Значит, этот страх действовал в Вас помимо Вашей воли.

— Да, но почему?

— Потому, что быть таким, как все, легко и просто. Это не требует усилий, для этого не нужно думать, не нужно ничего решать. Это удобно.

— Ага. Конформист любит комфорт.

— Да, душевный комфорт. И сохраняет его, не прикладывая больших усилий. А быть не таким, как все, быть непохожим на других — совсем не просто. Это требует немалых усилий. Трудно, знаете ли, быть самим собой.

— Самим собой быть трудно?

— Очень трудно. Для этого требуются большие душевные силы.

— Все-таки, знаете, в жизни так не бывает. Ну кому, скажите, придет в голову какие-то линии мерить, да еще заранее сговариваться? Да и с огнями тоже. Нет, я ничего не говорю, интересно было. Интересней, чем в кино. Но в жизни такого тоже быть не может. Вы тут в ваших лабораториях что угодно можете придумать, а жизнь — это жизнь.

— Такой ситуации, в какую Вы попали, в жизни, конечно, быть не может. В жизни другие бывают ситуации. Вот скажите, Вам собрание приходилось видеть?

— Какое собрание?

— Любое. На котором голосуют.

— Еще сколько. Сам на них сидел.

— В таком случае Вам будет легко представить себе такую ситуацию. Все голосуют «за», а один — только один! — не согласен. Как вы думаете, легко ему будет — одному — проголосовать «против»?

— Думаю, нелегко. Все-таки один против всех. Только какое все это имеет отношение к линиям, к огням тем же самым?

— А такое имеет отношение, что это одна и та же ситуация.

— Да ну что Вы такое говорите! Как это — одна и та же? Совершенно непохоже.

— Вот тут Вы не правы. Не то что «похожа — непохожа», а просто одна и та же. Посудите сами. Группа есть?

— Ну, есть.

— Единое мнение у этой группы есть?

— Есть, конечно.

— Человек, не согласный с мнением группы, есть? — Есть.

— Вот это и есть та ситуация, в которой проявляется конформность. А существовать она может в сотнях разных вариантов. Все не перечислишь — да и незачем, потому что на самом деле ситуация-то одна и та же.

— Ага, теперь-то я усекаю. Но что — неужели все и всегда поступают так же, как и большинство? Прямо страшно становится.

— Нет, конечно, не все и не всегда. И у Аша в экспериментах не все соглашались с группой. Были и такие, которые твердо стояли на своем.

Вообще говоря, тут возможны три варианта. Человек может искренне поверить в то, что говорят остальные — в этом случае он просто видит то же, что и они — как у Вас было с огнями. Он может остаться при своем мнении, но поступать так же, как и все остальные, потому что не хочет идти один против всех. И наконец, он может, несмотря ни на что, отстаивать свое мнение. Кстати, в таком случае как мы его назовем? — Наверняка как-нибудь по-латыни.

— Именно. Такой человек называется нонконформист.

— Ну хорошо, это все очень интересно. Но Вы мне обещали рассказать еще о каких-то движущих силах поведения человека.

— Да ведь мы только об этом все время и говорим. А если Вам так уж хочется формулировку — извольте: в ситуации группового давления поведение человека определяется его конформностью.

— А чем определяется его конформность?

— Вопрос не в бровь, а в глаз. Но это тема для отдельного и непростого разговора. А коротко я Вам могу ответить так: определяется многим, и не в последнюю очередь — тем опытом, который человек приобрел в похожих ситуациях.

— Значит, если человек конформист, он так всю жизнь и будет со всеми во всем соглашаться. Грустно это как-то.

— Не надо смотреть на вещи столь мрачно. Я же сказал — важен тот опыт, который человек приобретает в похожих ситуациях. А опыт, как известно, дело наживное. Надо только не складывать его про запас, как старые вещи в кладовку, а думать о нем, разбираться в нем. Мы же с Вами говорили — для того, чтобы себя понять, надо анализировать свои поступки в разных ситуациях и то, чем они вызваны.

— Только-только стало что-то понятно — и опять все запуталось.

— Ничего, постараемся распутать. Тем более, что Вы приобрел и очень интересный опыт. Вот мы с ним и разберемся до конца.

— Что Вы имеете в виду?

— Я имею в виду то, чем кончилась история с огнями. А кончилась она весьма и весьма неплохо. Ведь если бы Вы не стали размышлять о том, что с Вами произошло и почему это все произошло, ничего бы не изменилось. Тхорн внес бы еще десяток поправок, и вы продолжали бы видеть то же, что видят они. Но Вы задумались — и Ваш опыт перестал быть мертвым грузом. Вы начали с ним работать.

— Тайная работа души? — вспомнил Васюта.

— Она самая. Давайте восстановим ход Ваших мыслей. Сначала Вы поняли, что, хотя все видят одно и то же, это вовсе не означает, что они правы.

— Ну конечно. Ведь если бы они были правы, то эта их Сфера не сжималась бы.

— Да, это помогло Вам разобраться в ситуации. К сожалению, в жизни правоту или неправоту не так легко проверить. Затем Вы поняли, что заставляет Вас видеть то же, что видели и все остальные.

— Да, страх оказаться не таким, как все. Мы об этом уже говорили.

— Ничего, не грех и повторить. Это важно. А затем Вы сделали решающий шаг — поняли, как можно выйти из этой ситуации. И даже выразили Ваше понимание в весьма удачной формуле.

— Разве?

— Ну конечно. Вспомните-ка.

И Васюта вспомнил. Не бояться. Не бояться быть не таким, как все. Верить себе и не бояться.

— Прекрасная формула, — сказал Василий Федорович. — А главное то, что она Ваша, собственная.

Конечно, я мог бы просто сказать Вам ее, объяснить наконец… Но она осталась бы для Вас чужой и не принесла бы большой пользы. А теперь Вы извлекли ее из собственного опыта. Вы ее прожили — и она Ваша. И что бы с Вами ни случилось — Вы всегда будете ее знать. И будете знать, что Вы это можете. — Что могу?

— Во-первых, когда Вы столкнетесь с такой ситуацией в жизни, Вы сможете противостоять групповому давлению. А его в жизни будет еще немало — уверяю Вас. А во-вторых, Вы научились изменять свой собственный опыт. И это, может быть, еще важнее.

— Вот это я что-то не очень понимаю.

— А как же. Анализируя свой собственный опыт, Вам удалось что-то понять в себе. Вы поняли, что движет Вашими поступками в этой ситуации. Но Вы сделали и нечто большее. Вы совершили новый поступок, изменили ситуацию, приобрели новый опыт. Вы изменили себя — конечно, не во всем, но в чем-то очень важном.

— А разве это возможно — изменить себя?

— Как видите. Но для этого нужно знать себя и понимать, что ты хочешь в себе изменить.

— Да, я помню, мы с этого начали — что нужно знать себя. Теперь я многое понял.

— В таком случае почему же Вы не говорите «Спасибо, я пошел"?

— А я думаю, что Вы мне еще что-нибудь покажете. И объясните.

Василий Федорович удовлетворенно хмыкнул.

— Аппетит приходит во время еды. А что, хочется еще чего-нибудь?

— Очень.

— Ну, раз очень — не могу отказать. Откровенно говоря, я и сам не собирался этим ограничиваться. Кое-что мне еще хотелось бы Вам продемонстрировать. Приступим?