Путь к трону. Историческое исследование

Глава 14 ТЕРРОР ГРОЗНОГО ЦАРЯ

В 1560 году старые советники царя Сильвестр и Алексей Адашев были удалены из Москвы. Разрыв Ивана с ними состоялся осенью 1559 года еще при жизни царицы Анастасии, и инициатором разрыва была сама царица. Как позже писал Грозный: «За одно малое слово с ее стороны явилась она им неугодна, за одно малое слово ее они рассердились».

Адашев был отправлен в действующую армию в Ливонию, где был заключен в тюрьму в Дерпте. После двух месяцев заключения Адашев умер. Сильвестр удалился в Кирилло-Белозерский монастырь. По поводу Сильвестра царь писал: «Сыскав измены собаки Алексея Адашева и всех его советников, мы наказали их милостиво; смертной казнью не казнили никого, но по разным местам разослали. Поп Сильвестр, видя своих советников в опале, ушел по своей воле, и мы его отпустили не потому, чтобы устыдились его, но потому, что не хотели судить его здесь: хочу судиться с ним в вечной жизни, перед агнцем Божьим».

После неудачи со сватовством сестры польского короля Иван обратил свои очи на Восток и в 1561 году женился на девице Кученей, дочери кабардинского князя Темира Гуки (в русских летописях он именовался Темрюк Айдарович). Кученей перекрестили в Марию, но она так и осталась дикой черкешенкой — плохо говорила по-русски и отличалась вспыльчивостью.

По случаю вступления во второй брак Иван Грозный составил новое завещание, в котором закреплялся порядок престолонаследия и определялось имущественное положение новой царицы и возможных ее детей. В завещании также назывались имена душеприказчиков, которые должны были войти в опекунский совет при наследнике. Главными опекунами царевича Ивана Ивановича стали Данила Романович Захарьин, Василий Михайлович Захарьин, Иван Петрович Захарьин-Яковлев и Федор Иванович Колычев. Последний, кстати, был отдаленным родственником Захарьиных — основатель его рода Федор Александрович Колыч был внуком Андрея Кобылы и двоюродным дядей Захарьина-Кошкина. Рюриковичи князь А. П. Телятевский и кравчий князь П. И. Горенский-Оболенский занимали в совете подчиненное положение. Князь Телятевский был потомком князей Тверских-Микулинских. При дворе Телятевские служили по спискам «помещиков из Ярославля». Телятевский и Горенский-Оболенский были молоды и при Алексее Адашеве не занимали видных постов. Это и определило выбор царя Ивана.

Бояре-регенты целовали крест на верность царевичам и царице Марии. Они поклялись не искать себе государя «мимо» наследника и управлять страной по царскому завещанию, следуя тому, «что есми государь наш царь и великий князь написал в своей духовной». В тексте присяги говорилось: «А правити нам сыну твоему государю своему царевичу Ивану по твоей духовной грамоте».

Таким образом, в случае смерти Грозного вся полнота власти переходила в руки бояр Захарьиных. Однако и при его жизни регенты играли важную роль в жизни государства. Так, в мае 1562 года царь отправился в литовский поход и оставил «ведать Москву» своего восьмилетнего сына Ивана, а с ним бояр Данилу Романовича, Никиту Романовича и Василия Михайловича Захарьиных, Василия Петровича Захарьина-Яковлева и князя Василия Андреевича Сицкого (мужа Анны Романовны Захарьиной). Заметим, что «ведать Москвой» по тогдашней терминологии означало не заведовать городским хозяйством, а управлять всем Московским государством.

Оказавшись в столь благоприятной ситуации, Захарьины не стали кичиться своей властью и местничать с князьями Рюриковичами, а начали проводить хорошо продуманную и дальновидную политику, целью которой была неограниченная власть клана после смерти Ивана IV.

Отметим три основных направления этой политики. Во-первых, насаждение своих сторонников в приказном аппарате управления. Во-вторых, уничтожение потенциальных претендентов на престол князей Старицких. В-третьих, окружение царевича Ивана своими родственниками и превращение его в послушного исполнителя воли клана.

Захарьиным удалось рассадить своих людей в бюрократическом аппарате. Прежде всего они добились возвращения из ссылки Н. А. Фуникова-Курцева, бывшего в немилости у Сильвестра. Фуников-Курцев получил думный чин назначения и возглавил Казенный приказ — главное финансовое ведомство государства.

Захарьины не обошли своим вниманием и еще одного противника Сильвестра — дьяка И. М. Висковатого. Он получил думный чин печатника и стал главным помощником Фуникова-Курцева в Казенном приказе. Висковатый начал свою деятельность с «реформы» печати. 3 февраля 1561 года старая «меньшая» великокняжеская печать была заменена большой печатью, украшенной символом самодержавия: «Орел двоеглавной, а среди его человек на коне, а другой орел же двоеглавной, а середи его инърог».

Резкое усиление власти приказной бюрократии вызвало озлобление титулованной знати (князей Рюриковичей и Гедеминовичей). Князь Курбский острил, что писарям «князь великий зело верит, а избирает их не от шляхтского роду, ни от благородна, а избирает их от поповичей или от простого всенародства, а то ненавидячи творит вельмож своих». Другой защитник старины, Тимофей Тетерин, писал: «…есть у великого князя новые верники-дьяки, которые его половиною кормят, а другую половину себе емлют, у которых дьяков отцы вашим (т. е. боярским) отцам в холопстве не пригожалися, а ныне не токмо землею владеют, но и головами вашими торгуют».

Захарьины умело разжигали ненависть царя к своему двоюродному брату Владимиру. Первый этап репрессий против семейства Старицких был произведен в 1563 году. Причем у царя не было абсолютно никаких претензий к Старицким за исключением доноса некоего Савлюка Иванова. Сав-люк служил при старицком князе дьяком и за какие-то грехи (в летописях они не указаны) был посажен на цепь. Чтобы освободиться, дьяк накатал донос в Москву, что княгиня Ефросиния и ее сын «многие неправды царю чинят». Опять же эти неправды никак не расшифровывались. Если бы там была бы хоть малейшая зацепка, то словоохотливый Иван Грозный не преминул бы расписать в красках все прегрешения Старицких.

По приказу царя Ивана Ефросиния Старицкая была насильственно пострижена в монахини и стала инокиней Евдокией. Ее под сильным царским конвоем отправили к Белому озеру в Воскресенский девичий монастырь в селе Горицы на реке Шексне. А у самого князя Владимира Андреевича в Старицком уделе по приказу царя были переменены все бояре и слуги.

Бояре Захарьины могли быть довольны — умная и властолюбивая мать была разлучена с безвольным и слабохарактерным сыном, да и к тому же окруженным специально приставленными царем людьми. Но опасность к Захарьиным и для всей Руси пришла с другой стороны.

В царе Иване вдруг открылась любовь к пирам и буйному веселью. Вокруг него собралась компания авантюристов, потакавших самым низменным страстям самодержца. Первое место среди них занимали боярин Алексей Басманов, его сын Федор, князь Афанасий Вяземский, Василий Грязной и архимандрит Чудова монастыря Левкий.

Царская компания постоянно напивалась до бесчувствия, тем, кто не хотел пить, вино заливали в глотку. Царю приводили разных девиц. Как писал летописец: «…нача царь яр быти и прелюбодействен зело». Это признал и сам Грозный в письме к Курбскому: «А будет молвиш, что аз о том не терпел и чистоты не сохранил, ино вси есмы человецы».

Но девиц царю показалось мало, и он начал грешить с Федькой Басмановым. Боярин Дмитрий Овчина-Оболенский как-то попрекнул Федьку: «Я и предки мои служили всегда с пользою государю, а ты служишь гнусною содомиею». Басманов наябедничал царю. Иван ласково пригласил Овчину к столу, подал большую чашу вина и приказал выпить ее одним духом. Овчина не смог выпить и половины. Тогда Иван сказал: «Вот так-то ты желаешь добра своему государю! Не захотел пить, ступай же в погреб, там есть разное питье, там напьешься за мое здоровье». Овчину отвели в погреб и там задушили, царь же сделал вид, что ничего не знает, на следующий день послал пригласить Овчину к себе и очень потешался ответом его жены, которая, не зная, что случилось с ее мужем, отвечала, что он еще вчера ушел к государю.

Казни в Москве стали нормальным и чуть ли не ежедневным событием. Естественной реакцией на казни и опалы было бегство князей и дворян в Литву, а иногда даже к крымскому хану. Царские, а затем советские историки заклеймили уехавших изменниками и предателями. Но не стоит забывать, что на Руси и в Западной Европе столетиями существовало право свободного отъезда феодала от своего сюзерена. Понятно, что московским князьям не нравились отъезды их подданных, но зато они с большим удовольствием принимали феодалов, а зачастую и лиц из низших сословий, прикидывавшихся князьями. Среди них были сотни феодалов, отъехавших от великих князей литовских и польских королей. Беглые потомки великого князя литовского Гедемина стали основателями родов Хованских, Щенятьевых, Мстиславских, Трубецких, Голицыных, Куракиных и других. В XVI–XVII веках отъезд от своего государя в среде знати и народа не считался позором. Недаром во времена царей Михаила и Алексея получила распространение фальшивка, что Рома-новы-де происходят от знатного немца, «выехавшего из Прусс», то есть отъехавшего от своего сюзерена.

Среди уехавших в Литву был и знаменитый полководец Дмитрий Вишневецкий, предлагавший в свое время царю южную Малороссию. Поначалу он был хорошо принят царем, ему в правление был дан город Белев. Но потом его оклеветали царские любимцы, и славный воевода был вынужден бежать, а точнее говоря, спокойно отъехать со своей дружиной, тронуть его местные воеводы попросту побоялись.

Иван Грозный, как и все последующие русские правители, постарался дискредитировать всех отъехавших. Так, гонцу Клобукову, отправленному в Литву, был дан наказ: «Если спросят о Вишневецком, то отвечать: притек он к государю нашему, как собака, и потек от государя, как собака же, а государю нашему и земле убытка никакого не учинил».

В дальнейшем Дмитрий Вишневецкий совершил много подвигов в борьбе с турками и татарами и вошел в украинский эпос под именем казака Байды. Отвечать же Грозному ему было явно недосуг.

Совсем иначе дело было с другим знаменитым беглецом — боярином князем Андреем Курбским. В конце апреля 1564 года воевода Курбский бежал из крепости Юрьев (современный Тарту). Курбский, в отличие от Вишневецкого, действительно бежал. Он ночью перелез через крепостную стену, где его ждали двенадцать верных дворян. Курбский захватил с собой 300 польских злотых, 30 дукатов, 500 немецких талеров и 44 московских рубля, но «забыл» в Юрьеве беременна ю жену.

На польской границе с Курбским случилось то же, что и с Остапом Бендером на румынской границе, — его обобрали до нитки польские дворяне. Однако польский король пожаловал беглецу большое имение, где Курбский и поселился. От скуки князь начал грабить соседских панов и притеснять еврейских торговцев, а заодно писать ругательные послания московскому царю. О переписке Курбского с Иваном Грозным до и после 1917 года написано более чем достаточно. Мне же хочется подчеркнуть момент, на который ранее не обращали внимания. Письма Курбского — это не обращение холопа к царю и не памфлеты революционера против тирании. Это письма одного князя Рюриковича другому князю Рюриковичу. Курбский писал: «Хотя я много грешен и недостоин, однако рожден от благородных родителей, от племени великого князя Смоленского Федора Ростиславича; а князья этого племени не привыкли свою плоть есть и кровь братий своих пить, как у некоторых издавна ведется обычай: первый дерзнул Юрий Московский в Орде на святого великого князя Михаила Тверского, а за ним и прочие. Еще у всех на свежей памяти, что сделано с углицкими и с ярославскими и другими единокровными, как они всеродно были истреблены — слышать тяжко, ужасно!»

Ведь это обвинение не одному сумасбродному Ивану, но его отцу, убийце законного наследника престола Дмитрия Ивановича, и всем потомкам Даниила Московского, запятнавшим себя сотнями преступлений.

Весьма красноречиво Курбский защищал и право людей на бегство от тирании: «…если же кто во время прелютого гонения не бегает, тот сам себе убийца, противящийся слову господню: «Аще гонят вас во граде, бегайте в другой». Образ тому Господь Бог наш показал верным своим, бегая не только от смерти, но и от зависти богоборных жидов».

И тут случилось невиданное в Московском государстве — царь вступил в длительную переписку с беглым боярином. Среди отечественных историков получила широкое распространение точка зрения, что-де письма Ивана Грозного Андрею Курбскому представляли собой официальные пропагандистские материалы, предназначенные для правящих кругов зарубежных государств и для увещевания своих подданных. Однако нет никаких данных о тиражировании писем Грозного. Письма царя предназначались только Курбскому. Некоторые утверждали, что царь вступил в переписку, так как Курбский был другом его детства и соратником в Казанском походе. Увы, из самого текста писем следует, что и это инсинуации. Текст писем доказывает, что их писали Рюрикович — Рюриковичу, московский князь — ярославскому князю. Письма Курбского произвели большое впечатление на Ивана, но, увы, в диаметрально противоположном направлении, чем предполагал князь.

В 1563–1564 годах среди знати и духовенства возникла пассивная оппозиция бессудным расправам царя. Опекунский совет, назначенный Грозным после вступления его во второй брак, вскоре распался. Его глава дворецкий Данила Романович Захарьин-Юрьев умер за несколько месяцев до опричнины. Другой боярин, Иван Петрович Захарьин-Яковлев, был арестован, но позже отпущен на поруки. Младший член регентского совета князь Иван Петрович Горенский бежал осенью 1564 года в Литву, но был захвачен погоней уже на литовской территории. Горенского привезли в Москву и повесили.

В конце 1564 года Иван IV решил устроить очередной фарс, ставший трагедией для России. Он начал подготовку к отъезду из Москвы. 3 декабря 1564 года, в воскресенье, царь со всем семейством выехал из Москвы в село Коломенское, где праздновал праздник Николая Чудотворца. Выезд этот был непохож на прежние, когда он выезжал на богомолье или другие свои потехи. Теперь царь взял с собой всю государственную казну, иконы и кресты, украшенные золотом и драгоценными камнями, золотые и серебряные сосуды и платья. С собой царь взял несколько сот московских и иногородних дворян, причем москвичам было приказано взять с собой семьи.

Судя по всему, вначале у царя не было какого-то определенного плана. Он и не думал ехать в Александровскую слободу, куда по ростовской дороге можно было добраться за несколько дней. А Иван выехал из Москвы в противоположном направлении — к югу, в село Коломенское. Чтобы попасть на ростовскую дорогу, царю пришлось бы вернуться обратно в Москву или ехать кружным путем малопроходимыми проселками.

В Коломенском царь с семьей пробыл две недели, так как наступившая оттепель и дожди сделали дороги непроезжими. Затем царский обоз, объехав проселками Москву с востока, остановился на несколько дней в селе Тайнинском на Яузе. После царь поехал на молитву в Троице-Сергиев монастырь, а оттуда — в Александровскую слободу.

В Москве знать, духовенство и приказная бюрократия были в недоумении от такого необычного поведения государя. Ровно через месяц, 3 января 1565 года, царь прислал к митрополиту в Москву грамоту, где были написаны все измены боярские, воеводские и приказных людей, какие были ими содеяны до его совершеннолетия. Царь разгневался на своих архиепископов, епископов и на все духовенство, на своих бояр, на дворецкого и на конюшенного, на окольничих, казначеев, дьяков, детей боярских, приказных людей за то, что после смерти его отца те казну государственную расхитили, а прибыли казне от них не было. Бояре и воеводы земли государственные себе разобрали, своим друзьям и родственникам роздали, имели поместья и вотчины, получали государственное жалованье и кормление и собрали себе большие богатства. А о государе и государстве и о всем православном христианстве не заботились, от недругов не защищали, а вместо этого христиан притесняли и сами от службы стали удаляться. А захочет государь своих бояр, служивых людей или приказных людей наказать, так духовенство их защищает. И царь, которому невмоготу стало измену терпеть, оставил свое государство и поехал где-нибудь поселиться, где Бог укажет.

К гостям, купцам и всему православному христианству Москвы царь прислал другую грамоту, в которой говорилось, что гнева на них государь не имеет и опалы им никакой не будет.

Формально и фактически это было отречение от престола. Со времен Рюрика до деда Грозного Ивана, когда князь бежал из города, горожане его просто посылали куда подальше, и не требовалось никакого отречения. А затем звали другого подходящего князя Рюриковича, а то и Гедеминовича. К примеру, убежал из Москвы Дмитрий Донской, убоявшись Тохтамыша. Позвали москвичи князя Гедеминовича Остея. Да, так было и в Западной Европе. В XVI–XVII веках, если французский король бежал из столицы, то горожане срочно вооружались и звали в Париж какого-либо мятежного принца.

Боярская дума, митрополит Афанасий и оказавшиеся в Москве архиепископы новгородский Пимен и ростовский Никандр могли на законных основаниях принять отречение и привести к присяге новому государю сначала Москву, а затем и все остальное государство. У бояр хватило бы служилых людей, которые могли бы составить конное войско, в несколько раз превосходящее охрану Грозного. Дворянская конница могла связать боем царскую охрану, а надежные люди (группа захвата) — провести спецоперацию.

Но, увы, 50 лет тирании Василия III и Ивана IV превратили большинство князей Рюриковичей из гордых и мужественных властителей в холопов. У них пропал даже инстинкт самосохранения. А многие надеялись, что пронесет. В первую очередь к таким можно отнести клан Захарьиных.

В результате духовенство и бояре прибыли в Александровскую слободу и объявили царю Ивану их общее решение: пусть правит, как ему угодно, лишь бы принял снова в свои руки правление. Иван согласился с тем условием, что теперь он будет на всех изменников и ослушников опалы класть, иных и казнить, имения их брать в казну и учредить у себя в государстве опричнину: двор и весь свой обиход сделать особый.

Русское государство фактически было разделено на два — опричнину и земщину. Причем в опричнину царь постарался забрать самые богатые земли. Так, на севере страны большие пустынные районы — Печерский край с Пустоозером, Вятская земля, Пермь — остались за земщиной, Опричнине отошли уезды с богатыми торговыми городами — Холмогоры, Вологда, Великий Устюг и другие.

Москва также была поделена на опричную и земскую части. Первоначально царь даже поделил и Кремль, там под опричнину был взят двор Владимира Старицкого, подворье митрополита, царицыны хоромы и ряд служебных помещений до Курятных ворот. Но не прошло и года, как царь решил отдать земщине весь Кремль, а центр опричнины перенести на Арбат. К опричнине отошли Чертольская улица, протянувшаяся от Кремля до всполья, Арбат до Дорогомиловского всполья и Новодевичьего монастыря и еще три столичные слободы.

Из опричных кварталов были выселены все бояре, дворяне и приказные люди, не принятые в опричнину. На их место поселились опричные бояре и служилые люди.

Любопытно, что, создавая опричные войска, царь заранее рассматривал их только для внутреннего потребления, а не для защиты страны извне. Ни одна крупная пограничная крепость в опричнину не вошла. Вязьму и Можайск прикрывал с запада Смоленск. Опричные же города на юго-западе страны (Козельск, Перемышль, Белёв, Лихвин) стояли на верхней Оке и находились под защитой южных земских крепостей.

Первоначально опричное войско состояло из тысячи человек, но вскоре увеличилось до шести тысяч.

Опричники давали царю присягу, по которой они обязывались доносить обо всем, что услышат дурного о царе, а также не иметь никаких дружеских связей с земскими, не есть и не пить с ними.

У читателя возникает резонный вопрос — а как отнеслись наши герои Захарьины к введению опричнины? Увы, дать однозначный ответ без фантазий и натяжек нельзя. По этому вопросу принципиально расходятся два самых лучших специалиста по истории XV–XVII веков В. Б. Кобрин и Р. Г. Скрынников. Так, в своей кандидатской диссертации «Социальный состав опричного двора» Кобрин в 1961 году утверждал, что одним из главных инициаторов опричнины стал боярин В. М. Юрьев-Захарьин, и именно вокруг Захарьиных сплотился руководящий кружок опричнины, в который входили Басмановы, Яковлевы-Захарьины, Сицкие, Черкасские. Скрынников же отрицает важную роль Захарьиных в формировании опричнины.

Тут несколько слов надо сказать о князе Михаиле Черкасском, родном брате второй жены Грозного Марии Темрюков-ны, привезенном вместе с ней малышом в Москву. Звали его Султанкул, а после крещения он стал Михаилом Темрюковичем Черкасским. Иван Грозный пожаловал в удел Михаилу Черкасскому городок Гороховец с уездом. В своих владениях Черкасский чувствовал себя полноправным хозяином. Он собирал налоги с подданных и пошлины с проезжающих.

Существует версия, что идею опричнины подала Ивану царица Мария-Кученей. Документальных доказательств этой версии нет, но, несомненно, дикой черкешенке импонировали свирепые расправы царя.

В период «регентства» Захарьиных царь женил Михаила Темрюковича Черкасского на дочери боярина Василия Михайловича Захарьина. Так что и Черкасский стал членом клана наших героев. Забегая вперед, скажем, что у кабардинского князька Темрюка был брат Камбулат. Два сына Камбу-лата Хокяг и Хорошай (двоюродные братья Михаила Черкасского) тоже приехали в Россию и после крещения получили имена Гаврила и Борис. Гаврила был взят в плен поляками и провел в Польше 21 год (1564–1585 гг.), а Борис Камбулатович Черкасский стал боярином и взял в жены Марфу Никитичну Романову-Юрьеву.

Любопытно, что и Федор Басманов успел породниться с Захарьиными. Он женился на дочери князя В. А. Сицкого, жена которого Анна Романовна была сестрой царицы Анастасии.

Таким образом, по мнению автора, Кобрин прав, и Захарьины с родней действительно стояли у истоков опричнины.

Однако опричнина не замедлила ударить и по клану Захарьиных. В первую же партию казненных после введения опричнины вошли: князь Александр Борисович Горбатый-Шуйский с сыном Петром, их родственники, двое Ховриных, князь Иван Сухой-Кашин и князь Дмитрий Шевырев. Заметим, что князь А. Б. Горбатый-Шуйский был не только знаменитым воеводой, покорителем Казани, но и тестем Романа Юрьевича Захарьина.

Автор умышленно уходит от описания диких пыток и казней, которым подвергал Иван Грозный своих противников (большей частью воображаемых). Мы остановимся лишь на моментах, непосредственно связанных с судьбой Захарьиных и проблемой престолонаследия.

Иван по-прежнему подозревал в заговорщической деятельности своего двоюродного брата Владимира, хотя тот после ссылки матери не давал никакого повода для подозрений. Наоборот, сохранились сведения о том, что Владимир доносил брату о крамольных разговорах бояр. В 1566 году царь переменил Владимиру удел. Вместо городов Старицы и Вереи дал Дмитров и Звенигород. А через три года опричнины царь инсценировал заговор с участием князя Владимира. Он-де подкупил повара Ивана Грозного, чтобы тот отравил царя. Любопытно, что обвиняемый повар Молява с детьми был убит опричниками без суда и следствия и без очной ставки с Владимиром.

В декабре 1569 года князь Владимир с семьей был срочно вызван к царю в Александровскую слободу. Там он был убит опричниками Малютой Скуратовым и Василием Грязным. По одной версии его заставили выпить кубок с отравленным вином, по другой — Малюта просто зарезал его ножом. Была убита также и вторая жена Владимира Евдокия Ивановна (в девичестве Одоевская, двоюродная сестра Андрея Курбского). Та же участь настигла и девятилетнюю дочь Старицкого.

Еще раньше, в октябре 1569 года, Иван расправился с матерью Владимира Ефросинией (в монашестве Евдокией). Существует несколько версий ее гибели. Так, Скрынников считает, что Ефросинию отравили «угарным газом во время ее доставки на речных стругах по Шексне в Александровскую слободу». Эта версия не выдерживает критики, поскольку на судах того времени никаких печей не было, а изготовление какой-либо системы жаровен с углем крайне маловероятно. Видимо, правы летописные источники, где говорится об утоплении Ефросинии с двенадцатью монахинями в реке Шексне.

В том же 1569 году Иван Грозный приказал утопить в Шексне еще двух знатных женщин, заточенных в Горицком монастыре, — бывшую княгиню Юлианию, вдову слабоумного царского брата Юрия, и инокиню Александру, первую жену сына Грозного Ивана.

Через несколько дней после убийства брата Иван Грозный решил разгромить Новгород Великий. Дореволюционные и советские историки оправдывали новгородский поход состряпанным задним числом опричниками «новгородским изменным делом». Суть царских обвинений Новгорода состояла якобы в том, что «Новгород и Псков отдати литовскому королю, а царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русин хотели злым умышлением извести, а на государство посадити князя Володимира Ондреевича». Видимо, писавшие это опричники были сильно пьяны, выдавая взаимоисключающие обвинения. Зачем сажать на престол князя Владимира и одновременно красть у него Новгородские земли? На самом деле опричникам попросту захотелось пограбить, а почему Иван IV пошел на поводу у этой братии — вопрос не к историкам, а к психиатрам.

Грабить опричники начали, лишь дойдя из Александровской слободы до дороги на Новгород. Первым был разгромлен город Клин. В «синодике опальных» Иван Грозный записал, что в Клину убит лишь 31 человек, зато участники похода немецкие опричники Таубе и Крузе утверждали, что было перебито все население Клина. Риторический вопрос: а что, и в Клину были заговорщики, решившие отдать город польскому королю?

Затем царь с опричниками подошел к Твери. Для начала Малюта Скуратов с отрядом опричников заявился в Отрочев монастырь под Тверью и задушил там опального митрополита Филлипа (в миру боярина Колычева). 23 декабря 1569 года начался разгром Твери. Как писал участник похода Г. Штаден, «в Твери царь приказал грабить все и церкви и монастыри». Таубе и Крузе подтверждают это. Разорение Твери длилось 5 дней. По утверждению Таубе и Крузе в Твери было убито 9 тысяч человек.

К Новгороду опричные войска подошли 2 января 1570 года. Расправа над горожанами и населением окрестных сел продолжалась 40 дней. В «синоднике опальных» Иван писал — 1505 убитых новгородцев. Таубе и Крузе говорили о 15 тысячах убитых. Население Новгорода до прихода Ивана насчитывало около 30 тысяч, по-видимому, немецкие опричники имели в виду и жителей окрестностей Новгорода. В некоторых исторических и художественных произведениях говорится, что Иван Грозный казнил коренных новгородцев, мечтавших о возвращении былых вольностей и об отделении от Московского государства. Увы, это лишь фантазии людей, плохо знакомых с отечественной историей. Опричники грабили и убивали в основном богатых людей, а беднякам доставалось, если они попадались под горячую руку или когда добрым молодцам хотелось покуражиться. А практически все «лучшие» люди Новгорода дворяне, купцы и богатые ремесленники — были сведены из Новгорода еще при деде Ивана Грозного, а взамен Новгород был заселен тысячами людей из низовых городов, в первую очередь из Москвы. И это их детей, внуков и правнуков спустя 80 лет убивал Иван Грозный. Все светское руководство Новгорода, убитое опричниками, принадлежало к старомосковским родам (Даниловы, Бутурлины и другие).

Наиболее богатыми купцами в Новгороде были Сырковы и Таракановы — потомки купцов, насильно переведенных Иваном III из Москвы в Новгород. Сырковых и Таракановых долго пытали, чтобы выведать, где скрыты их сокровища а затем убили. Причем Федора Сыркова Иван Грозный приказал заживо сварить в котле с водой на медленном огне.

Царь наложил на новгородские монастыри огромную денежную контрибуцию. Архимандриты должны были внести в опричную казну по 2 тысячи золотых рублей, настоятели — по тысяче, соборные старцы — по 300–500 золотых. Менее состоятельное белое духовенство и городские попы платили по 40 рублей с человека.

Нужно ли далее доказывать, что новгородский поход никак не был связан с политикой или крамолой, а являлся просто грабительским набегом. Историк С. М. Соловьев сравнивал поход на Новгород с Батыевым нашествием. Это слишком мягкое сравнение. Батый был завоевателем и перед штурмом города всегда предлагал жителям покориться и платить умеренную дань. И действительно, города, покорившиеся Батыю, оставались целыми, а жители — живыми. Грозный же действовал как обыкновенный разбойник и отличался от крымских ханов Гиреев лишь тем, что те грабили чужие страны, а Иван — свою собственную.

Из Новгорода царь отправился в Псков. Псковичи исповедывались, причащались и готовились к смерти. По распоряжению воеводы князя Токмакова псковичи встречали Ивана Грозного на пороге своих домов, с женами и детьми, держа в руках хлеб и соль. Завидев царя, все падали на колени.

Псков избежал разгрома. Внятных объяснений, почему Грозный последовательно устраивал бойни в Клину, Твери, Новгороде, Ладоге, Орешке, Изборске и Иван-городе, но пощадил Псков, наши историки дать не могут. Поэтому мне остается лишь верить сказанию, согласно которому при въезде царя в Псков к нему приблизился юродивый Никола и вместо хлеба с солью поднес кусок сырого мяса. «Я христианин и не ем мяса в пост», — сказал царь. На что Никола ответил ему: «Ты хуже делаешь, ты ешь человеческое мясо».

Никола предрек Ивану всяческие беды, если он устроит бойню в Пскове, и якобы у царя немедленно издох его любимый конь. Этот факт является еще одним подтверждением тяжелой психической болезни царя. Однако царские опричники были в здравом уме и за недельное пребывание Ивана в Пскове сумели основательно почистить дома богатых горожан и церкви. Как сказано в летописи: «Кроме церковного причта взяли также казну монастырскую и церковную, иконы, кресты, пелены, сосуды, книги, колокола».

Убийств в Пскове почти не было. Всего-то убитых оказалось около 40 человек.

По приезде царя в Москву опричники, то ли по царскому указанию, то ли в инициативном порядке (последнее, по мнению автора, наиболее вероятно), начали кампанию против главных земских дьяков, которые были тесно связаны с кланом Захарьиных. Были арестованы государственный печатник И. Висковатый, глава Поместного приказа думный дьяк В. Степанов, глава Большого прихода И. Булгаков и глава Разбойного приказа Г. Шапкин.

Допросив с пристрастием нескольких новгородцев, привезенных в Александровскую слободу, опричники без особого труда получили нужные показания против Висковатого и его покровителей Захарьиных. Новгородцы показали, что Пимен и его сообщники «ссылалися к Москве с казначеем с Микитою с Фуньковым и с печатником с Иваном Михайловичем Висковатого, и с Семеном Васильевым сыном Якова». Иван Грозный объявил, что дьяк Висковатый «написал королю польскому, обещал ему предать крепости Новгородскую и Псковскую». Заодно Висковатого обвинили в связи с крымских ханом и турками: он-де хотел, «чтобы крымский хан забрал Русскую землю».

25 июля 1570 года в присутствии царя и царевича Ивана Ивановича были казнены дьяки Висковатый, Фуников, Степанов и Шапкин с семьями. По приказу царя роль палачей исполняли земские бояре и руководители опричнины.

Опричники хотели заставить Висковатого публично признать свои «преступления» и просить царя о помиловании. Но гордый печатник отвечал на все уговоры проклятиями: «Будьте прокляты, кровопийцы, вместе с вашим царем!» Висковатого повесили на крест и живьем разрезали на части. Казнь его начал Малюта Скуратов, а кончил опричный подьячий И. Реутов. Затем на лобное место вывели казначея Фуникова, который также отказался признать себя виновным. Фуникова казнили, попеременно обливая то крутым кипятком, то ледяной водой. Потом пришла очередь других начальников приказов. Дьяка Г. Шапкина казнил князь В. И. Темкин, дьяка И. Булгакова — земской боярин И. П. Захарьин-Яковлев.

Почти одновременно с расправой над дьяками начались казни руководителей опричнины. Среди казненных были Алексей Басманов и его сын Петр, Захарий и Иона Плещеевы, Афанасий Вяземский и другие. Своего любимца Федора Басманова царь пожалел и отправил в заточение на Белоозеро, где тот вскоре и умер.

Пока царь воевал в Ливонии с немцами, поляками и шведами, а внутри страны — со своими подданными, существенно усилились набеги крымских татар на Русь. За 24 года Ливонской войны больших и средних набегов татар не было только в течение трех лет.

Весной 1571 года хан Девлет Гирей со 100-тысячным конным войском в очередной раз двинулся на Русь. Навстречу ему к Оке подошло 50-тысячное земское войско под началом воевод князя Ивана Дмитриевича Бельского, Ивана Федоровича Мстиславского, Михаила Ивановича Воротынского, Ивана Андреевича и Ивана Петровича Шуйских. Туда же отправился и сам Иван Грозный с тремя полками опричников. Впереди шел сторожевой полк боярина Василия Петровича Захарьина-Яковлева, за ним — передовой полк князя Михаила Темрюковича Черкасского и государев полк во главе с князем Ф. М. Трубецким.

Девлет Гирей сумел обмануть воевод и опричников и, как сказано в летописи, «неизвестно где переправился через Оку». Узнав о переправе татар, Иван с опричниками в панике бежал в Александровскую слободу, а оттуда — в Ростов.

Русские же воеводы с земским войском совершили стремительный марш к Москве и 23 мая расположились внутри Земляного города. 24 мая татары подошли к Москве. Стоял жаркий солнечный день, столь же жарким был и весь май. Передовые отряды татар зажгли предместья Москвы. Сильный ветер занес огонь в Земляной, а затем и в Белый город. Уцелел лишь Кремль. По словам летописца: «Людей погорело бесчисленное множество. Митрополит с духовенством просидели в соборной церкви Успения. Первый боярин, князь Иван Дмитриевич Бельский, задохнулся на своем дворе в каменном погребе, других князей, княгинь, боярынь и всяких людей кто перечтет? Москва-река мертвых не пронесла: нарочно поставлены были люди спускать трупы вниз по реке. Хоронили только тех, у которых были приятели».

Пожар и боязнь перед русскими войсками не дали татарам пограбить Кремль. В тот же день Девлет Гирей поспешно ушел назад. В районе Москвы и на обратном пути татарам удалось захватить 150 тысяч пленных, разумеется, не воинов, а мирных жителей.

С обратной дороги хан прислал царю хвастливую грамоту: «Жгу и пустошу все из-за Казани и Астрахани, а всего света богатство применяю к праху, надеясь на величество Божие. Я пришел на тебя, город твой сжег, хотел венца твоего и голо-вы. Но ты не пришел и против нас не стал, а еще хвалишься, что-де я московский государь! Были бы в тебе стыд и дородство, так ты б пришел против нас и стоял. Захочешь с нами душевною мыслию в дружбе быть, так отдай наши юрты — Астрахань и Казань. А захочешь казною и деньгами всесветное богатство нам давать — ненадобно. Желание наше — Казань и Астрахань, а государства твоего дороги я видел и опознал».

Со страху грозный царь стал вежлив и покладист, в ответной грамоте Девлет Гирею он пишет: «Ты в грамоте пишешь о войне, и если я об этом же стану писать, то к доброму делу не придем. Если ты сердишься за отказ к Казани и Астрахани, то мы Астрахань хотим тебе уступить».

Как объяснить подданным и Европе пожар в Москве и позорное бегство царя в Ростов? Естественно, виноваты в этом крамольники царя да бояре! В сентябре 1572 года в беседе с польским посланником царь недвусмысленно высказал свои подозрения относительно действий земских воевод в дни нашествия татар на Москву. «Ваши государей своих любят, а мои на меня навели татарское войско», — сказал он поляку.

Еще на Оке был казнен воевода передового опричного полка князь Михаил Темрюкович Черкасский. Кто-то из опричников пустил слух, что вместе с Девлет Гиреем в поход пошел и правитель Кабарды Темрюк, тесть Ивана Грозного и отец князя Михаила. Иван Грозный, не раздумывая, велел убить князя Михаила. Возможно, тут сыграло роль и родство Черкасского с Захарьиным — жена Михаила Темрюковича была дочерью Василия Михайловича Захарьина.

Практически на любой войне есть перебежчики, не был исключением и поход Девлета Гирея в 1571 году. Так, к хану пытался сбежать служилый татарин «царевич Барымский», но был пойман и отправлен на допрос к опричникам. В застенке татарин быстро сознался во всем, что он него потребовали. В частности, он заявил, что его послал к Девлету Гирею глава Боярской думы князь И. Ф. Мстиславский. Князя немедленно арестовали, и он то ли под пыткой, а скорее в результате мирового соглашения с царем признался во всех грехах. Мстиславский подписал специальную грамоту, где говорилось, что он «своей изменой погубил Москву».

За такое преступление Мстиславскому полагалась мучительная казнь. Однако князь через несколько недель был выпущен на свободу, а осенью 1571 года назначен главным новгородским наместником и уехал в Новгород.

Суд над князем Мстиславским и его «признание» оказали царю двойную услугу — народу был указан непосредственный виновник поражений, мало того, получено новое доказательство, что «лихие бояре» продолжают строить козни против царя и государства. Несмотря на опалу Мстиславский оставался официально руководителем земской Боярской думы. Но он лишь формально числился главой земского правительства. Полной же властью в земской думе обладала старомосковская нетитулованная знать, группировавшаяся вокруг бояр Захарьиных. Процесс по делу князя Мстиславского дал повод для жестоких репрессий против клана Захарьиных.

Оплотом Захарьиных была не только земская дума, но и двор наследника царевича Ивана. После вступления во второй брак Иван Грозный выделил в «особый двор» наследника придворный штат, бояр и дворян. Долгое время главным боярином наследника был его дядя опричный боярин Василий Петрович Захарьин-Яковлев, состоявший при нем в качестве «близкого человека» и «гофмейстера» (дворецкого). Большое влияние при дворе царевича Ивана имели его родной дядя земской боярин Никита Романович Захарьин-Юрьев, а также дяди Иван Петрович Захарьин-Яковлев и Семен Васильевич Захарьин-Яковлев. Первым оруженосцем в свите царевича Ивана был Протасий Васильевич Захарьин-Михайлов. Влияние Захарьиных при дворе наследника не могло не пугать Ивана Грозного.

Историк Скрынников полагает, что «Захарьины пытались использовать свое влияние на наследника, чтобы таким путем хоть немного образумить царя и положить предел чудовищному опричному террору»[21].

Отношения старшего и младшего Иванов явно не ладились. Царь неоднократно избивал сына. В свою очередь сын рос злым и непокорным. Дело зашло столь далеко, что в июне 1570 года царь публично объявил о своем намерении лишить сына прав на престол, а своим наследником сделать «ливонского короля» Мангуса. Во время официального приема в Кремле царь в присутствии земской Боярской думы и иностранных послов обратился к Магнусу со словами: «Любезный брат, ввиду доверия, питаемого ко мне вами и немецким народом, и преданности моей последнему (ибо я сам немецкого происхождения и саксонской крови), несмотря на то, что я имею двух сыновей — одного семнадцати и другого тринадцати лет, ваша светлость, когда меня не станет, будет моим наследником и государем моей страны, и я так искореню и принижу моих неверных подданных, что попру их ногами»[22].

Информация о конфликтах царя с наследником поступила даже в Польшу, пусть в искаженном и сильно преувеличенном виде. 3 января 1571 года папский нунций Портико направил из Варшавы в Рим письмо, где было сказано, что русские послы приедут в Польшу с опозданием из-за распрей между царем и наследником, эпидемии чумы и других причин. «Между отцом и старшим сыном возникло величайшее разногласие и разрыв, и многие пользующиеся авторитетом знатные люди с благосклонностью относятся к отцу, а многие — к сыну, и сила в оружии».

О ссорах царя и сына говорили не только при дворе, но и по всей стране, что, кстати, нашло отражение и в народном фольклоре. По Руси ходило несколько вариантов песни[23]. Суть всех вариантов такова: царь Иван Васильевич вывел измену из Пскова и из Новгорода и задумался над тем, «как бы вывести измену из каменной Москвы». Но тут «взговорит Малюта злодей Скурлатович». «Ах ты гой еси, царь Иван Васильевич! Не вывесть тебе изменушки до веку: сидит супротивник супротив тебя…». Малюта оклеветал царевича Ивана Ивановича. Грозный поверил навету и велел казнить сына. Но тут за наследника вступился его дядя боярин Никита Романович: «Ты Малюта, Малюта Скурлатович! Не за свой ты кус примаешься, ты етим кусом подавишься». Благодаря заступничеству Захарьина царевич был спасен. В песне конфликт царя с царевичем имел «хеппи энд», в жизни же все случилось иначе.

Как уже говорилось, опричники выбили из опальных новгородцев показания на бояр Василия Михайловича Захарьина-Юрьева и Семена Васильевича Захарьина-Яковлева. Семен Васильевич был объявлен сообщником новгородского архиепископа Пимена в земской думе и отправлен в почетную ссылку на воеводство в Смоленск.

По неведомым причинам вспышку гнева царя вызвали «преступления» боярина Василия Михайловича Захарьина-Юрьева. К великому сожалению царя Василий Михайлович умер еще в 1567 году. Поэтому царь выместил гнев на членах его семьи. В начале весны 1571 года он приказал убить дочь Василия Михайловича вместе с новорожденным сыном. Царь запретил хоронить убитых и приказал бросить их тела на дворе супруги убитого князя Михаила Темрюковича Черкасского. Сам же князь Черкасский, как уже говорилось, был убит опричниками в мае 1571 года во время набега хана Девлета Гирея.

В этой ситуации непонятно, почему Иван IV убил дочь и внука боярина Василия Михаиловича, но пощадил его трех сыновей Протасия, Федора и Ивана. Известно лишь, что Про-тасий выслужился из рынд при дворе царевича Ивана, а казнен он был лишь 24 октября 1576 года, то есть спустя 5 лет. По ряду дореволюционных источников и монастырских архивов средний и младший сыновья Василия Михайловича Федор и Иван погибли 24 мая 1571 года во время пожара в Москве в ходе набега Девлет Гирея. Кстати, во время этого пожара погибли и сыновья боярина Данилы Романовича Захарьина Иван и Федор.

По мнению автора, вероятнее всего Иван Грозный убил Федора и Ивана Захарьиных-Михайловых, а потом монахи и историки для приличия списали их смерть на Девлет Гирея, а может, их просто спутали с Иваном и Федором Захарьиными-Романовыми.

В конце 1570 года в ходе осады Ревеля в командовании московского войска возник конфликт между «ливонским королем» Магнусом и главным воеводой Иваном Петровичем Захарьиным-Яковлевым и воеводой В. И. Умным. Магнус наябедничал царю, и тот послал опричников, которые 6 января 1571 года арестовали обоих воевод.

Несколько месяцев боярин Иван Петрович Захарьин-Яковлев находился в заточении. После московского пожара был арестован боярин Василий Петрович Захарьин-Яковлев. Что инкриминировалось Василию Петровичу — не ясно. То ли он согрешил, будучи дворецким у царевича Ивана Ивановича, то ли плохо командовал опричным сторожевым полком во время похода Девлет Гирея. Обоих братьев Захарьиных-Яковлевых царь приказал забить насмерть палками.

Приблизительно в это же время опричники убили боярина Семена Васильевича Захарьина-Яковлева и его малолетнего сына Никиту.

Таким образом, Ивану Грозному удалось истребить весь род Яковлевых-Захарьиных. В живых остался лишь Тимофей, сын боярина Ивана Петровича, да и тот вскоре умер или был казнен. Во всяком случае, Тимофей не оставил мужского потомства.

Из всего мужского потомства Федора Кошки в живых остался лишь боярин Никита Романович Захарьин.