Путь к Вавилону

9

Ривен имел уже большой опыт по части переломов. Он изучил досконально все разломы своих костей и знал их, наверное, ничуть не хуже, чем свое лицо. Разломы эти разбегались внутри его тела, точно трещины в монолитах гор, кроша пласты его памяти, и под давлением боли образы, запечатленные в воспоминаниях, сдвигались, скользили и, отслаиваясь, тонули в бездне забвения.

Теперь он снова стал инвалидом; изломанное его тело приковало Ривена к постели. Оттуда ему было видно небо за широкими окнами — пустое небо, разве что иногда проплывали в нем облака или темная птица парила вдали над холмами. Орлы кружили в небе Мингниша точно так же, как там, над Кемасанари.

Три дня Ривен добивался, чтобы кровать его передвинули поближе к окну, — Байклин был недоволен и все время ворчал, что при таком положении дел он вовсе не удивится, если в одну из ночей он застанет Снежного Исполина на коленях у Ривена, — и теперь мог спокойно обозревать южную часть Рорима и Круга, равно как и прохожих, снующих туда-сюда по своим делам. Так он лежал целыми днями, глядя в окно, пока ключица его и ребра мало-помалу срастались. Он наблюдал за дождем, принесенным упругим порывистым ветром от южного моря, что пробрался между холмами под прикрытием завесы туч, убегающих прочь от моря и солнца. А потом солнце рассеяло тучи. Ривен ежедневно видел какие-то сценки самой что ни на есть простой повседневной жизни и лица людей, которые были ему как-то смутно знакомы или будили в нем ощущение узнавания, как будто он знал их, но забыл. Невероятно, что они существуют. И существуют такими, какими он их придумал и воплотил на бумаге… Невероятно и то, что когда-то они для него не существовали, ведь он теперь говорит с ними, может к ним прикоснуться, вместе с ними ест и пьет. Выдуманные им люди одеваются в лен и кожу, желают ему доброго утра, скачут на конях мимо его окна, возвращаются с охоты, с тушей оленя поперек седла, сидят на пороге сторожевого шатра или пьют пиво в большом обеденном зале. Он испытал кошмар встречи со Снежными Исполинами, когда они увидели Ривена и узнали его. И вот теперь ему дозволено пожить какое-то время внутри его фантазии… носить на поясе меч, может быть, ездить на боевом коне… быть солдатом, настоящим солдатом, каким ему всегда так хотелось стать. Но не следует пытаться-продлить то, что заканчивается, даже самое лучшее.

Всю следующую после нападения Исполинов неделю Рорим хоронил своих мертвых и восстанавливал стены. Байклин и Мертах с отрядами мирканов и стражей разъезжали дозором по Долу и предгорьям, время от времени наведываясь в деревни и пастушьи хижины Раларта и ободряя их обитателей. Но все равно каждый раз, когда они возвращались в Рорим, по пятам за ними следовала небольшая толпа пеших людей, — беженцы, которые побросали свои фермы в предгорьях, чтобы искать убежища за стенами Круга. Они рассказывали всякие ужасы о набегах волчьих стай и об одиночных разбойных нападениях Исполинов. Снег с холмов сошел, но дикие твари так и остались в долинах. Весь урожай погиб. Ждать беды осталось недолго: очень скоро Долы сполна ощутят, что значит голод.

А Гвилламон уже почувствовал, что значит нехватка места, ибо все больше и больше людей Раларта искали убежища внутри Круга. Те из фермеров, кто жил в Рориме постоянно, буквально завалили Гвилламона жалобами и просьбами. Земля внутри Круга считалась общинной, и жители Рорима могли ею пользоваться свободно с разрешения Варбутта, но в последнее время поголовье скота резко возросло — пастбищ под стада катастрофически не хватало. В новопостроенных хижинах тоже уже не хватало места для нескончаемо прибывающих беженцев, и в Рориме стали подумывать о создании большого временного поселения. Устройством вновь прибывших в окрестностях Рорима занялись отряды стражей, причем переселение это далеко не всегда проходило гладко. Тех же, кто остался в Рориме, обязали выделить добровольцев для пополнения отрядов народного ополчения, — занятия под руководством мирканов проходили на специальном тренировочном поле в западной части Рорима. Обо всем этом Ривен узнал понаслышке, пока коротал время в постели, абсолютно беспомощный, и ждал, когда, наконец, срастутся переломы. В долгие эти дни Ривен не раз слышал о новых атаках на Дол, о постоянных набегах на стада или о том, что свирепых гриффешей видели уже у самых стен Рорима. Он теперь редко виделся с Байклином, ибо, как только тот вернулся в свой мир, на плечи его лег тяжкий груз многочисленных обязанностей, поскольку Варбутт передал ему управление всеми повседневными делами Рорима. И потом, была еще Мира, сестра Данана. Все редкие свободные вечера Байклин, похоже, проводил с нею. Мира — миниатюрная черноволосая девушка с бледно-зелеными глазами — не любила болтать, но чистое лицо ее с тонкими чертами так и светилось радостью, когда Байклин был рядом. Да и он, судя по всему, находил в ее обществе отдохновение от всех забот. Ривен по ее внешнему виду полагал, что она — совсем юная девушка, но на самом деле, как он вскоре узнал. Мира была даже немного старше Байклина. Им бы давно уже следовало пожениться, доверительно сообщил Ривену Ратаган, но прежде Байклину еще нужно было поунять зуд в пятках, а она, кажется, не особенно тяготилась затянувшимся ожиданием.

Конечно, Байклину помогали Гвилламон, воевода, и отец Ратагана, Юдайн, но все равно у него почти не было свободного времени. Лишь иногда он приходил к Ривену, — как правило, по вечерам и нередко в компании Гвилламона, — и они говорили часами, пока у Ривена не начинала болеть голова.

Зато Ратаган — еще один «инвалид» — сидел у Ривена почти все время. И не только Ратаган. Та девушка, Мадра, похоже, взяла на себя обязанности сиделки и доброй нянюшки и буквально не отходила от Ривена, что несказанно забавляло Ратагана. В конце концов Ривен привязался к ней, и ее присутствие стало для него таким же привычным и желанным, как и присутствие смешливого гиганта. У Мадры было лицо в форме сердечка, обрамленное длинными локонами пушистых каштановых волос, а задумчивые карие глаза и густые брови придавали ей несколько грустный вид. Ривену нравилось, когда она была рядом.

И был еще Айса, миркан. Но, будучи воином, Лиса не баловал Ривена болтовней. Он взял в привычку стоять у двери комнаты Ривена, сосредоточенный и молчаливый, ни дать, ни взять, — каменное изваяние стражника на часах. Но он все-таки был едва ли не самым молодым из соратников своих мирканов, и Мадре не раз удавалась расшевелить его, тогда суровое лицо воина озарялось внезапной застенчивой улыбкой. Как телохранитель Ривена Айса ни на мгновение не оставлял его одного.

Из своих вечерних бесед с Байклином, Гвилламоном и Ратаганом Ривен понял, что назревают какие-то немаловажные политические события. Перед баронами Раларта, присягавшими на верность Варбутту, встали две неразрешимые проблемы. Во-первых, гибель урожая грозила их владениям если не катастрофой, то повальными бедствиями, а во-вторых, их весьма беспокоил тот факт, что люди из их поместий толпами снимались с насиженных мест и бежали, ища убежища в Рориме под защитой стен и воинов города. Понятно, они не имели возможности обеспечить своим людям такую защиту, которую мог предложить им Варбутт, а поскольку на каждого из баронов — а они прежде всего блюли, само собой разумеется, свой интерес, — приходились считанные единицы верных вассалов, бароны эти взирали на отряды народного ополчения, проходящие воинскую подготовку под сенью Рорима, не без боязни и обоснованных опасений.

— Эти болваны уверены, что мы пытаемся воспользоваться подходящей возможностью отобрать у них власть и сосредоточить ее здесь, в Рориме. Они вообще не способны понять, что наши действия направлены только на общее благо. И что польза от этого будет всему Долу, — сказал как-то Байклин в один сумрачный вечер, по возвращении из дальнего дозора, во время которого он посетил резиденции пяти наиболее влиятельных из баронов Раларта.

Ратаган от души рассмеялся; неизменный кувшин с пивом так и подплясывал на колене его здоровой ноги.

— Но признайся, ведь это действительно замечательная возможность раз и навсегда пообломать некоторых из вассалов Варбутта, причиняющих наибольшее беспокойство.

Байклин невольно улыбнулся.

— Придется мне все же воспротивиться искушению. Насколько я понимаю, очень скоро они захотят встретиться с Варбуттом, дабы заставить его решить кое-какие вопросы в свою пользу. Наше народное ополчение, хоть оно и в зародыше, кажется, так их перепугало, что у них мозги свернулись.

Рыжий гигант снова расхохотался.

— Если б они только разок поглядели на эту привыкшую к плугу корявую деревенщину, которую пытаются сделать воинами Друим со товарищи, они бы увидели, что бояться тут нечего.

— Но они же вероломны и трусливы, — хмуро вставил Гвилламон, и его голубые глаза сверкнули. — Наверняка они сильного Рорима боятся даже больше, чем диких тварей с гор.

— А ты преврати их всех в жаб, Гвилламон. Тогда они успокоятся.

Все рассмеялись; юмор Ратагана был и вправду неиссякаем.

Плечо у Ривена все еще ныло, да и сломанные ребра то и дело затрудняли дыхание, но он уже поправлялся и с нетерпением ждал того дня, когда можно будет снова подставить ветру лицо, пусть даже его и не выпустят дальше крепостного вала. Он хотел полной грудью вдыхать напоенный запахами гор и трав чистый, прохладных воздух Дола, свежесть которого ощущалась и в комнате, когда ветер дул в его сторону. Больше Ривену уже не казалось странным, что он дышит воздухом мира, который, по всем естественным законам, просто не может существовать. Сейчас он был рад и тому, что вообще может дышать. А о другой — иррациональной, мистической — стороне всего этого он предпочитал пока не задумываться.

— Всех подстрекает Маско. Вот кто истинный смутьян, — продолжал Байклин. — Он, по-существу, неплохой человек, но подозрителен и упрям, как козел. Засел на своем утесе в Рингилле, ни с кем не хочет-считаться, и вот втемяшилось ему в голову, что мы посягаем на драгоценные его права. И пока он так думает и говорит, вокруг него будут собираться бароны — точно курицы: они все жмутся к петуху, когда на курятник падет тень ястреба. Если б этот Рингилл не был так чертовски хорошо укреплен и расположен в таком труднодоступном месте, я бы давно уже выгнал его с тех высот.

— Неужели? — приподняв бровь, спросил Гвилламон.

— Ну… я бы, конечно, обратился к тебе за помощью, — поправился Байклин, усмехнувшись.

— А почему этот Рингилл настолько грозен? — спросил Ривен. Название было ему знакомо, но в книгах его оно упоминалось лишь вскользь. В памяти Ривена оно вызывало образ мрачной отвесной скалы, увенчанной замком и стенами из камня.

— Рингилл — самый дальний к северу феод Раларта, — принялся объяснять Байклин. — Он граничит с Роримом Гаррафада, владениями Брагада, вот почему место для крепости подбирали с особою тщательностью, дабы она была настоящей твердыней. Северный наш сосед никогда не питал к нам особой симпатии. Рингилл — самый бедный из феодов, но зато, по традиции, и самый независимый.

— И, как оказалось, даже слишком независимый, — вставил Ратаган.

— У каждого из баронов Дола есть свое небольшое «карманное» войско, — продолжал Байклин, — может быть, с дюжину человек, не больше, и подготовка у них даже близко не сравнится с выучкой наших стражей. Но в Рингилле всегда было больше солдат, частью из-за его стратегически важного расположения…

— А частью потому, что бароны Рингилла всегда страдали неумеренным самомнением, — закончил за него Ратаган и осушил свой кувшин.

Гвилламон улыбнулся.

— Ты — воин, Ратаган, и рассуждаешь как воин, а, по мне, совсем неплохо, что такой человек, как Маско, управляет Рингиллом. Если случится самое худшее, по крайней мере, он обладает талантом воителя и достаточной доблестью, чтобы защищать крепость свою до конца. И уверенность в этом стоит того, чтобы простить ему некоторые замашки. — Тут он метнул пронзительный взгляд в сторону Байклина. — Наследник Варбутта, казалось бы, должен думать не только о сиюминутном.

Байклин сердито мотнул головой.

— Все это высокая политика, а мне нужны конкретные действия.

— Скоро ты их получишь в избытке, — пообещал Гвилламон. — Со дня на день здесь будут бароны, дабы выразить нам свое крайнее недовольство. Не сомневаюсь, что Варбутт отправит на переговоры тебя, чтобы ты принял их вместо него.

— Как всегда, — не без горечи подтвердил Байклин.

Гвилламон никак не среагировал на его тон.

— А еще есть кое-какие проблемы со взморьем к северу от Рингилла, — добавил он.

— Брагад?

— Он самый. Мертах, обследуя тамошние холмы, дважды наткнулся на его отряды… по двадцать воинов в каждом, и только двое из них были стражами.

— То есть, Брагад собирает войско, — уточнил Байклин.

Гвилламон угрюмо кивнул.

— Будет нелишне напомнить об этом Маско, когда он станет выражать недовольство нашим ополчением.

— Ничего нету лучше угрозы извне, чтобы пресечь все раздоры внутри, — с удовлетворением отметил Ратаган.

— У Брагада есть дар убеждения, он хорошо говорит, а феоды не прочь использовать ситуацию, чтобы укрепить свои позиции. Если он сюда явится с призывом к объединению Роримов, то вполне может так получиться, что наши внутренние раздоры только усугубятся, — нахмурился Байклин.

— Нельзя допустить смуты, — покачал головою Гвилламон. Но взгляд его глаз был спокоен.

А еще через три дня Ривен в первый раз встал с постели. Мадра с Айсой поддерживали его, а Ратаган сидел рядом и давал полезные советы.

— Обними-ка его за талию, Мадра, — говорил он, ухмыляясь в бороду. — Он тебя не укусит. А ты, Майкл Ривен, не стесняйся — обопрись на нее. Она — крепкая, сильная девушка, и от веса твоего хилого тела у нее не подогнутся колени.

На Ривена нахлынули воспоминания о Бичфилде. Длинные коридоры и ходовая рама, замечание Дуди насчет того, что Рим строился не в один день. Похоже, жизнь его вертится в заколдованном круге ранений и исцелений. Он все задавался вопросом, почему лицо Мадры ему знакомо. Ведь она — не его персонаж, ее не было в его книгах.

Ему на плечи набросили теплый плед и, поддерживая с двух сторон, подвели к распахнутому окну. Он стоял и смотрел на зеленую с золотом долину, на серебряную ленту реки, на стада коров и овец, медленно движущиеся по лугам, на черепичные и жестяные крыши домов вдалеке со струйками дыма, идущими из труб, на длинную внешнюю стену Рорима с двумя башенками у южных ворот, что выделялись темным силуэтом на фоне рыжеватой зелени долины. В воздухе смешались запахи луговых трав, дегтя и конского навоза. Ритмичный звон кузнечного молота только подчеркивал тишину, — чистый, как звон церковного колокола, созывающего прихожан к молитве.

Ривен глотал свежий воздух, будто целебное вино. Ощущение было такое, что один глоток этого воздуха, подобно живой воде, может срастить его переломанные кости и поднять с одра. Мадра и Айса молча стояли по бокам, поддерживая его. Ривен давно уже понял, что ни Мадра, ни Айса не любили пустой болтовни, тогда как для Ратагана разговор был игрой и своего рода искусством, — столь же необходимый для его жизни, как хлеб и пиво.

— Да все-в порядке, — сказал, наконец, Ривен. — Стоять я могу и без посторонней помощи.

— Они тут же убрали руки. Ривен слегка пошатнулся, и тут же услышал шарканье тяжелых ног у себя за спиной. Это к нему подошел Ратаган. Гигант все еще заметно хромал, но передвигался на удивление быстро.

— Я тут подумал, надо бы подобрать тебе одеяние, приличествующее твоему положению в местном обществе, — заметил он. — Раз уж бароны Раларта собираются здесь, словно пчелы у наперстянки, то тебе тоже не худо бы поучаствовать.

— Я позабочусь об этом, — вставила Мадра. — У Байклина с милордом почти что один размер.

Ривен поймал насмешливый взгляд Ратагана. Милорд?

— Слава твоя опережает тебя, сэр Рыцарь. — В глазах рыжебородого зажглись искорки смеха. Но Ривен только поморщился. Вот уже чего ему никак не нужно, так это громкого титула, которым его наградили Ратаган и вся компания. Ибо титул обязывает, а ведь даже надежды нет никакой, что он сумеет стать достойным такого звания.

В дверь постучали, и Айса немедленно отозвался. Ривен сел на краю кровати, в комнату вошел Мертах, Флейта с Барабаном — за ним по пятам. Оба волка тут же принялись обнюхивать ладони Мадры, и она улыбнулась им своей скупой улыбкой, приподняв темные брови.

Изменяющий Облик был в темной бурке, глаза его сверкали, грудь вздымалась, — он только что соскочил с коня.

— Приветствую вас, израненные воители, — сказал он, увернувшись от взмаха ратаганова костыля.

— Какие новости? — спросил гигант.

— Даже не знаю, что и сказать, — Мертах поднял руки вверх. — Приезжают поодиночке бароны со свитами, слуги их подъедают скудные кольбановы запасы; поступили сведения о возможном прибытии посольства от Брагада, ходят слухи о большой битве на севере, в которой участвовал сын Магейри.

Лицо Ратагана посуровело.

— И каков исход битвы?

Мертах пожал плечами.

— Паршивый. Говорят, он убит, и два десятка его людей вместе с ним. Исполины довольно легко с ними расправились.

— Не много ли для внезапной весны? — задумчиво проговорил Ратаган.

— Да уж. Сегодня в Рориме Карнаха объявлен траур.

Они замолчали, только настойчивый стук кузнечного молота где-то в Доле нарушал тишину, отбивая время о наковальню. Ривен сидел молча, одергивая здоровой рукой ночную свою «инвалидную» рубаху, и смотрел на них: Айса, как обычно, невозмутимый; Ратаган, чей юмор улетучился в мгновение ока; Мертах, взгляд которого беспокойно метался по комнате; Мадра, чьи волосы рассыпались по плечам, — волки отпихивали друг друга, норовя положить голову ей на колени. Внезапно Ривен ощутил почти неодолимое побуждение положить туда и свою голову тоже.

— Но вот в чем загвоздка, бородатый пень, — сказал Мертах, — тебя требуют в зал. Дело особой важности, ты ж понимаешь.

Ратаган застонал.

— Неужели никак невозможно оставить калеку в покое?

— Там пиво, — заметил Мертах.

Ратаган оживился.

— Долг — штука обременительная, но пренебречь им нельзя… Ну пойдем, хоть разогреемся.

Они встали и направились к выходу, Мертах подмигнул Мадре, обернувшись на пороге. Флейта и Барабан, поглядев на нее с сожалением, потрусили за хозяином. Когда Мертах с Ратаганом ушли, в комнате стало как-то неестественно тихо. Айса вновь вступил в роль часового у двери.

Стук кузнечного молота прекратился, теперь снаружи доносился только отдаленный, едва различимый гул человеческих голосов, идущий, должно быть, со стороны базара. Мадра поднялась и подхватила рюкзак Ривена.

— И что ты с ним собираешься делать? — Ему не хотелось, чтобы его рюкзак забирали куда-то. Это — единственное, что еще связывало Ривена с его миром. Последнее, что осталось.

— Разобрать, а потом уложить как следует, — сказала она. — Все равно эта одежда вам пока не понадобится, а там еще кое-где порвалось, надо заштопать. — Она достала его брюки и просунула палец в прореху. То была давняя дырка, латанная-перелатанная: сначала он сам зашивал ее, неумело, а потом еще — Дженни. Но аккуратные стежки ее расползлись. Ривен представил, как Мадра выдергивает эти обрывочки ниток, и острая боль вдруг пронзила его.

— А как же я? — спросил он и сам рассердился, услышав в голосе своем жалобные нотки.

Улыбка промелькнула на ее губах. Сколько ей лет: семнадцать, восемнадцать? Было в ней что-то такое… неподвластное возрасту.

— Я могу штопать и здесь, если хотите, — сказала она, и вдруг лицо ее просветлело, как у ребенка, окрыленного надеждой.

— Хорошо, — ответил Ривен, ощущая какое-то странное облегчение.

Так они скоротали день. Ривен тоже нашел себе занятие. Он чистил свои ботинки, пока Мадра, усевшись рядом, чинила его одежду. Ближе к вечеру она разожгла камин. В вечернем сумраке мир за окном окрасился в синий цвет, отсветы пламени камина залили комнату желтым сиянием. В мерцающем свете свечей и камина иголка поблескивала в старой ткани, как серебряная искорка, зажатая ловкими пальцами Мадры.

Не хватало только шума моря. Ривен представил себе: волны, с шуршанием набегающие на гальку, в воздухе — запах горящего торфа, сумерки, поднимающиеся из долины к темнеющему небу, где появились уже первые звезды.

Глаза его закрылись.

Он снова был с Дженни. Они неслись в стремительной скачке бок о бок по бескрайним просторам зеленых долин, под каменистыми осыпями холмов, небо над ними было как синяя прозрачная чаша, горы — как бело-голубая дымка на краю горизонта. Кони их, с мягкими бархатными глазами, были выносливы и быстры, седла — глубоки и удобны, и высокие травы шелестели по стременам.

Но одета она была странно, он ее раньше не видел в таком одеянии: черная амазонка из мягкой замши и мышиного цвета шерстяная юбка с несметным количеством складок на бедрах. Высокие сапоги и перчатки из темной кожи, плотно обтягивающие руки.

И лицо ее… То была Дженни, которую он знал, вот только волосы, обычно в беспорядке рассыпанные по плечам, заплетены были в косы и уложены кольцом на затылке. А ему так — до боли — хотелось видеть, как ветер треплет свободно летящие пряди ее волос.

И еще было что-то такое в глазах ее… и, возможно, в осанке. Как будто она растеряла свою природную грацию дикой лани, и искусная подделка заменила утраченное.

Во все стороны до горизонта расстилался безбрежный безлюдный пейзаж, а они все летели вперед и вперед, и Ривену казалось, что глаз его различает, как горы становятся ближе, силуэты их — резче. Там, в ущельях на склонах гор, ближе к вершинам, лежали снега; на их фоне выступали черные пятна обветренных скал. Ривен и Дженни держали путь на север. На север к Гресхорну.

— Тысяча миль до Гресхорна, — сказала Дженни, и Ривен почему-то не удивился тому, что она говорит с неуловимым акцентом Мингниша, не с тем акцентом, с каким говорят на Скае. — Кое-кто утверждает, что горы на севере обозначают границу мира, что за ними нет уже ничего, только великая бездна, где кружатся звезды. Еще никто не был на той стороне, вот разве что гномы, но ведь нам они не рассказывают ничего о своих походах, о земле за северными горами. Так что, возможно, и в самом деле Гресхорн — это край света. — Она подняла на него глаза, темные, точно вода в глубине колодца, на бледном лице. Чужие глаза, не его жены.

— Ты не здешний, ты здесь чужой, — бесстрастно проговорила она.

— Ты — моя жена, — выдохнул он, и слова были как песок в горле.

— Нет, — сказала она, и по спине у него пробежал холод. Конь его встал на дыбы.

Она холодно улыбнулась ему, и в улыбке ее не было ничего от той женщины, которую он знал.

— Кто ты? — прошептал он.

— Я — это ты, — спокойно проговорила она, а потом серебряный смех ее болью прозвучал в его ушах, задев струны натянутых нервов. Исполненный печали смех, и оборвался он всхлипом, который не был ни рыданием, ни знаком гнева. — Я — дурной сон, от которого ты пробудился в холодном поту. Я — темная комната, куда ты боялся войти. Я — остывший очаг, наполненный золой. Я — обломок скалы на берегу горного ручья. Я — та история, которую ты не сумеешь рассказать, как бы ты ни старался. И все же ты должен. Жизнь твоя есть история этого мира, твои книги — кровь, дающая ему жизнь. Магия, которой держится этот мир, живет в твоем сердце. Отыщи ее.

— Это не так просто, — сказал он.

— Все не просто. — Она грустно улыбнулась.

Гнев вспыхнул в нем, точно раздутые уголья.

— Пошла к дьяволу, ведьма. Оставь меня.

Она пожала плечами.

— Невозможно. Я нужна тебе, Майкл.

— Зачем? — Она подалась вперед в седле.

— Я — жизнь твоих книг. Без меня ты не сможешь закончить свою часть истории, но и бросить ее, не закончив, ты будешь не в силах.

— Она умерла, история, вместе с тобой, — возмутился Ривен. — Теперь нет никаких больше историй.

— История бесконечна, всегда что-нибудь предстоит. Быть может, в истории этой будут другие герои… может быть, даже рассказывать будет кто-то другой, не ты. Но она продолжается, как и твое в ней участие. И она, твоя история, тобой еще не закончена.

— Зато я с ней покончил.

Она печально качнула головой, и на мгновение — у него даже перехватило дыхание — он узнал в ней свою жену.

— Майкл, здесь выбирать не тебе… и не мне. Мы просто выполняем то, что нам назначено свыше.

Слезы душили его, лицо исказилось гримасой боли.

— Дженни…

— Ее нет. Ее больше нет. Есть лишь то, что твое воображение приняло и сотворило из нее, что из нее сотворил этот край. — И все же лицо ее было здесь, перед ним, бледное, точно смерть.

— Оставь меня, — выдавил он, склонившись над лукой седла, охваченный терзающей болью. Он не мог на нее смотреть.

— Не забудь, Майкл, — сказала она, и голос ее стал далеким. — Это нам назначено свыше!

Он схватился руками за грудь, будто боясь, что она разорвется, и даже не поглядел ей вслед.

Он открыл глаза, и кругом была глухая тьма, и руки его пытались убрать покрывало темноты. Чья-то рука ласково гладила Ривена по волосам, и рыдание комом застряло в горле, само себя подавив.

— Тише, — шепнул мягкий грудной голос, и Ривен весь как-то обмяк. — Вам что-то привиделось, вы кричали во сне, — продолжал тот же голос, и Ривену вдруг показалось, что на мгновение к щеке его прикоснулась щека; касание легкое, точно перышком.

Это что, обычная процедура по уходу за болящими? — спросил себя он. Но нет… все это осталось там, в другом времени, в другом мире. Мадра зажгла свечу и вернулась к нему, Ривен заглянул ей в глаза, такие серьезные под густыми бровями.

— Ты уж прости меня, — сказал он, ругая себя за то, что его голос звучит с каким-то надломом. Она легонько качнула головой и пальцем смахнула слезы со щеки Ривена. Он покраснел от смущения, но не пошевелился. Странно, но, прикасаясь к нему, она рассеивает его кошмары.

Сон. Просто сон. Но что в этом мире есть сон, а что — явь? Что здесь настоящее?

Дженни.

И он спрятал лицо в коленях девушки, которая молча гладила его волосы.

Солнце, поднявшееся из-за гор, застало Ривена на крепостной стене Рорима, куда он поднялся в сопровождении Лисы и Мадры. Дул резкий порывистый ветер, как студеный отголосок той суровой зимы, что предшествовала появлению Ривена в Мингнише, но небеса были чисты, и склоны ближних холмов полыхали цветением лютиков.

Ривену то и дело приходилось бороться с плащом, спадающим с плеч. Он пока еще не привык к такому странному фасону, и плащ постоянно сползал, мешая движениям здоровой руки. Вторую руку Ривен держал на перевязи. В который раз Мадра, ни слова не говоря, поправила за него сбившийся на сторону плащ.

Сегодня Ривена нарядили в длинную, до бедра, кожаную рубаху и синие шерстяные штаны плотной вязки со вставками крепкой кожи на внутренней стороне у бедер. Под верхней, кожаной, рубахой, была еще нижняя — из льняного полотна, а обулся Ривен в походные свои ботинки. Его талию охватывал кожаный, пояс, на котором крепился меч, спрятанный в ножны, с клинком в два фута длиною. Из-под пояса выглядывал кушак небесно-голубого цвета. Поверх всего этого облачения болтался плащ, синий, точно вечерние сумерки, закрепленный на плече тяжелой бронзовой брошью, которую Мадра собственноручно ему приколола. Странно, но вместо того, чтобы чувствовать себя легко и комфортно, — ведь одет он был точно так же, как и все люди, его окружающие, — Ривен почему-то смущался и ему было очень неловко. Да еще жуткий тот сон… никак не давал он Ривену покоя.

— Кавалькада уже на подступах, — не без иронии проговорил Айса. Ривен посмотрел в направлении северных ворот и, кажется, действительно разглядел вдали темную змейку процессии: всадники на лошадях, медленно приближающиеся к Рориму. Над головами у них развевались знамена; такого в Мингнише Ривен еще не видел. Как он понял, мирканы относятся очень неодобрительно к показухе подобного рода.

Стражи из почетного караула в полном боевом облачении выстроились, точно каменные изваяния, в два ряда перед воротами Рорима, образуя широкий проход. Там же стоял и Варбутт, ветер трепал его серебристые волосы. Сопровождали его Байклин и Гвилламон, Мертах, Юдайн и Ратаган. Утро выдалось не сказать чтобы теплым, и Ривен никак не мог взять в толк, почему Байклин так настаивал на том, чтобы и он тоже присутствовал при въезде Маско и еще двух баронов, Лионана и Маллаха, в Рорим. Другие двое, Малиг и Келлох, прибыли раньше, еще в начале недели, и, как понял Ривен по рассказам, безо всяких таких церемоний.

Кавалькада, как обозвал ее Лиса, заметно приблизилась, и тут Ривен почувствовал, как напряглись оба его компаньона.

— Что такое? — спросил Ривен с тревогой, но они ничего не ответили. Ощущая какое-то смутное беспокойство, Ривен сосредоточил внимание на длинной цепочке всадников и пехоты, которые были уже совсем близко от крепостной стены. Пять знамен развевались в воздухе. По краям трех из них шла небесно-голубая полоса, такого же цвета, как и кушак Ривена, у четвертого окантовка была алого цвета, и зеленая — у пятого. — Что это за знамена? — спросил Ривен.

— Три знамени с голубой окантовкой — знамена наших баронов, — сказала Мадра. — Но вот с красной — знамя Брагада, а с зеленой — Магейри, властителей двух Роримов, что лежат к северу и к северо-востоку от Раларта. — Магейри — тот самый, что потерял сына. А Брагад — будущий генерал объединенных Долов.

— Странные, надо заметить, попутчики, — мрачно проговорил Лиса, и Ривену показалось, что тот еще крепче сжал в руках боевой посох.

Колонна приостановилась перед воротами, между двумя рядами ралартских стражей. Всадники спешились. Доспехи, шлемы и рукояти мечей сверкали на солнце, конская сбруя и плетение кольчуг легонько позвякивали. Гости скорее походили на войско, только что выступившее в поход.

— Это — посольство, — сказала Мадра. — Брагад прибыл самолично, сам себе геральд. Вижу я и его супругу. А Магейри послал своего племянника, Дамана. — Она показала рукою. — И, посмотрите, вон Маско, на крупном сером мерине.

Ривен увидел высокого худощавого мужчину в богатой походной одежде с суровым загорелым лицом. Спешившись, он поприветствовал Варбутта, взяв его за обе руки. Обрывки беседы долетали и до крепостной стены, но ветер уносил их прежде, чем Ривен успевал разобрать слова. Он себя чувствовал здесь ненужным и оттого раздражался, да и переломы его уже давали знать о себе ноющей болью. Он почти не обратил внимания на остальных новоприбывших.

Конюхи Рорима увели лошадей, у навесной башни двое стражей приняли оружие гостей. Ривен развернулся лицом к крепости: процессия двинулась во внутренний двор за воротами, подковы заклацали о мостовую. Знамена склонились под сумрачной аркой ворот, потом их свернули, и высокие гости прошли во Дворец, тогда как ратники, их сопровождавшие, и стражи отправились к своим казармам.

Страж, что нес караул на крепостной стене, небрежно сплюнул вниз и поглядел на Айсу, почесав за ухом.

— Если я не ошибаюсь, завтра будет немало говорильни, ну а вечером сегодня — немало пива. У начальства забот полон рот.

Миркан кивнул.

— Хорошо иногда быть простым солдатом, — сказал он.

Ранним вечером, когда солнце только еще начало клониться к западным холмам, в комнату к Ривену вошли Байклин и Ратаган.

— Ну, привет, — сказал Байклин, и улыбка, мелькнувшая на его губах, погасла. Давно уже не было у меня случая заглянуть к тебе, прошу прощения за столь невнимательное с моей стороны отношение, но…

— …пришлось носиться, как коту, ужаленному шмелем в задницу, — закончил Ратаган, и стало видно, что он опять навеселе.

— Что-то в этом роде, — уныло сказал Байклин. — Хлопотные были дни.

— А сегодня — особенно, — заметил Ривен.

— Да. Ты наблюдал за прибытием… э-э-э… наших гостей? Весь Рорим, понятно, стоит на ушах, а вечером, по окончании официального приема, будет еще и банкет.

— А что вообще происходит? — спросил Ривен. — Есть у меня смутное подозрение, что ты мне не все рассказал.

— Он никому не рассказывает всего, — фыркнул Ратаган.

Байклин как будто обиделся.

— Ну, хорошо, — уступил он. — Это вовсе не случайность, что Маско и дружественные ему бароны явились сегодня в компании Брагада и геральда Магейри. Последние пару недель они вели между собой переговоры и прибыли к нам как союзники с целью убедить Варбутта принять их сторону.

Ривен тихонько присвистнул.

— И это еще не самое замечательное, — утешил его Ратаган.

Байклин пожал плечами.

— Брагад с Магейри объединились. Теперь два их Рорима действуют как один. Брагад явился на переговоры лично, а Магейри прислал Дамана, племянника своего. Есть у меня подозрение, что в этом союзе старший партнер — Брагад.

— А все из-за гибели сына Магейри, — добавил Ратаган. — Магейри — старик, он уже устал править. Сдается мне, теперь его мало уже заботят и власть, и политика…

— Своевременное несчастье — гибель сына соседа, — задумчиво проговорил Байклин, и лицо его посуровело.

— Плохо дело, — заметил Ривен.

— Да, — согласился Байклин. — В твоих историях ничего этого нет. Мы как раз собирались спросить тебя: Брагад… был такой в каких-нибудь планах будущих твоих книг или пусть даже только в твоем воображении?

— Нет. В моих книгах Долы самостоятельны и независимы. Там у них не было никакого… верховного властителя. У них хватало забот и так, они ведь все время были заняты трудом и борьбой с внешним врагом.

— Это идея Брагада: объединить силы Роримов, чтобы отбить натиск чудовищ, что осаждают нас, а потом всем вместе решить, как распределить продовольствие исходя из того, что урожай весь погиб.

— А разве это так плохо? — спросил Ривен.

— Ты не знаешь Брагада, — сказал Байклин. — Его не волнует благополучие его вассалов, пока они в состоянии служить осуществлению его целей. Сейчас ему надобны еще люди, еще территории. А Раларт — самый могучий из всех западных Роримов.

— Во всяком случае, мы доподлинно знаем, что будет сегодня, — сказал Ратаган. — Еще до начала пира Брагад, в присутствии всего Рорима, сделает Варбутту официальное предложение.

— И что скажет на это Варбутт?

Ратаган ухмыльнулся, но не ответил.

В Зале приемов было полно народу. Море людей шумело и колыхалось у стен громадного помещения, и только в самом его центре оставалось небольшое свободное пространство, где поверх углубления для очага настелили тяжелые доски. Впечатление складывалось такое, что здесь все было приготовлено для суда, причем судьями призвано выступить все население Дола вместе с суровыми, подтянутыми стражами в полном боевом облачении. Они стояли в толпе, мрачные фигуры из стали, — голубые полоски обрамляли пластины их лат, неизменные кушаки опоясывали торсы поверх нагрудников кирас. Внушительный вид их произвел на Ривена сильное впечатление, он понял теперь, почему небольшого числа таких солдат достаточно для защиты целого Дола. Безоружным с ними не справиться… разве что безоружные эти — мирканы. Неброско вооруженные по сравнению со стражами, мирканы каким-то образом умудрялись производить впечатление даже еще более грозных воителей.

Ривен занял свое место рядом с Ратаганом в верхней половине переполненного зала; Байклин, который расположился на одном из высоких сидений, махнул ему рукой и радушно улыбнулся. На втором восседал Варбутт, облаченный в церемониальный плащ такого же цвета, как и знамя Рорима Раларта, и с золотым кантом по краю. Голова старика была непокрыта, но шею его охватывал обруч из золота, а в руках он держал палисандровый жезл, отделанный серебром. На ралартской стороне зала Ривен разглядел Юдайна, а рядом с ним — хрупкую женщину в темных одеждах — Этирру, мать Ратагана. Был здесь и Данан, лейтенант стражей Рорима, и его сестра Мира, не сводящая взора с Байклина. Неподалеку от них с обеспокоенным видом стоял Гвион, — больше всего ему, конечно, хотелось незаметно ускользнуть отсюда и самолично проследить за приготовлениями к предстоящему пиру, — зато уж Игельда оставалась спокойной и невозмутимой, ее медного цвета волосы, казалось, притягивали свет факелов.

Кто-то сжал его руку. Ривен понял, что это Мадра. Она сделала это, чтобы привлечь его внимание. Оказывается, она стояла рядом с ним.

— Вы как будто ралартский барон, — прошептала она.

Он пожал плечами, рассеянно улыбнувшись в ответ. Может быть, с виду он и похож на какого-то важного господина, но только все это — видимость, и чувствует он себя неуютно, поскольку ему еще не приходилось принимать участие в таких церемониях.

Ривен придумал себе игру: он пытался узнать баронов Раларта по описаниям своих друзей. Узнать Маско не составляло труда, он был на голову выше всех в зале, кроме разве что Ратагана, глаза его сияли льдистым огнем на изборожденном морщинами лице. Его щеки, запавшие и обветренные, свидетельствовали о том, что барон не чуждается физических упражнений и много времени проводит на открытом воздухе. Одет он был в облегающую черную пару, штаны и камзол, из молескина, такого мягкого, что смотрелся он как бархат. На боку у него висел меч, с тонким клинком и рукоятью в форме ковша, совсем не похожий на тяжелые длинные мечи, которые, как заметил Ривен, носили почти все воины Мингниша. Серебряный обруч сверкал у него на висках. Ривен случайно встретился взглядом с бароном и заметил, как голубые его глаза вспыхнули. Взгляд их впился в его лицо. Проклиная себя на чем свет стоит, Ривен поспешно отвел глаза.

Позади Маско стояли Лионан и Маллах — бароны Раларта, сопровождавшие его в поездке. Маллах — этакий низкорослый гном с узким лбом, огромным носом и черными усами, что загибались, точно клыки под подбородком. Глаза его источали свет, словно два угля. За кушак его, как пистолет, заткнут был короткий боевой кинжал.

За ним нужен глаз да глаз, говорил Байклин. Этот в приступе ярости способен пустить насмарку плоды годами плетущихся интриг.

В этом Ривен не сомневался. С ним трудно будет вести переговоры.

Лионан стоял рядом. И если Маллаха можно было сравнить с могучим боевым молотом, то Лионан походил на рапиру. Высокий, тонкий, словно молодой тополь, с копной золотисто-рыжих волос, сверкающих точно нимб в свете факелов. Кожа его чиста и нежна, словно кожа девушки. Адамово яблоко прыгает как поплавок. Его красивые, большие, как у газели, глаза прикрыты веками, как если бы он был чем-то обеспокоен. Брови светлы и почти неразличимы. Он еще не привык к власти — отец его умер всего год назад. Он во всем следовал Маско, полагая его выдающейся личностью и подбирая крупицы славы с его камзола. Как там назвал его Ратаган? Неженка. Хотя Байклин говорил, что Лионан — один из лучших фехтовальщиков Дола и отчаянный дуэлянт. Рапира его, гибкая и быстрая, лишила жизни не одного противника.

И вновь Ривен восхитился людьми и подивился событиям, свидетелем которых стал. Он стоял здесь, в этом зале, и, даже не поворачивая головы, различал в толпе героев своих книг. Вот Маллах — разбойник, бандит, не гнушавшийся снимать драгоценности с путешественников и женщин. Лионан — светский франт, изнеженный и жестокий. Странно видеть их здесь — героев его книг в ролях дипломатов. Но, право же, и те, и эти роли им очень шли, думал он.

А потом он увидел женщину.

Темноволосую, кареглазую, одетую в черное. Серебряный обруч украшал ее чистый — без изъяна — лоб. Рядом с Маско она казалась нежным и хрупким цветком.

То была женщина из сна Ривена, двойник погибшей его жены.

О Боже!

Он пихнул Ратагана локтем. Тот быстро обернулся.

— Кто она?

— Кто? — Ратаган озадаченно уставился в толпу.

— Эта женщина, рядом с Маско.

Ратаган с досадою щелкнул языком.

— Ага. Углядел, стало быть. Это, друг мой…

— Джиннет. — Теперь он вспомнил. Слава Всевышнему, он вспомнил. То была шутка, проказливая проделка: поместить жену в одну из его историй и сделать из нее важную даму. И вот — она здесь, вместе с ним, в этом зале. Дженнифер, что стала Джиннет.

Матерь Божья!

Но в его книгах она была незамужней, нетронутой.

— Она замужем за Маско, — уныло промямлил он.

Но Ратаган покачал головой.

— Она супруга Брагада, и сюда прибыла из учтивости, дабы подтвердить его мирные намерения.

— Меня не предупредили, — хрипло выдавал Ривен.

Ратаган нахмурился и пристально поглядел на него.

— Ты чем-то обеспокоен, Майкл Ривен? В чем дело?

Ривен почувствовал, что и Мадра тоже встревожилась. Ее рука легла ему на плечо. Он заскрежетал зубами.

— Да все нормально. Забудь об этом.

Стало быть, она замужем за Брагадом. В этом должна заключаться какая-то логика — разгадка того, как возник этот мир.

Должна быть какая-то причина.

Но, черт его подери, если бы только он знал — какая.

Он смотрел на нее, точно затравленный зверь, не в силах отвести глаз. Она ощутила его напряженный взгляд, и брови ее слегка сдвинулись. Ее брови сходились на переносице. Когда их взгляды встретились, она напряглась, потом улыбнулась — едва заметно, и отвела взор. И больше уже не обращала на Ривена никакого внимания. Он почувствовал, как волна безадресной ярости поднимается в нем, и беспомощно сжал ладони в кулаки. Но гнев быстро прошел, оставив лишь опустошение и усталость.

Ничто не свято.

На другом конце зала с громким скрипом раскрылись двойные двери, и гул голосов обратился в шепот, как это бывает на службе в церкви. Все как один обернулись, чтобы увидеть выход людей, препоясанных алым и зеленым, торжественно шествующих по проходу к высоким креслам, что возвышались у дальней стены.

Процессию возглавлял невысокий темноволосый человек, который шел легким непринужденным шагом, держа руку на рукояти меча. Он был чисто выбрит и коротко пострижен, а борода его походила на бороду кузнеца. Или мудреца. Алое платье сидело как влитое на его широкоплечей фигуре.

— Брагад, — шепнул Ратаган.

Ривен не мог оторвать глаз.

— Хью! — выдохнул он.

Его редактор, «повивальная бабка» всех его книг, которые Ривен писал, когда мир был юным. Хью, не вылезающий из своего лондонского кабинета, неизменно одетый в этот свой костюм, который сидит на нем, как на корове седло. Неизменно смолящий вонючие свои сигареты.

Он прошествовал мимо, даже не взглянув на Ривена. Но Джиннет — супруга его — приветливо улыбнулась мужу. Ривен подумал, что он, наверное, сходит с ума. Он пошатнулся и наверняка упал бы, если бы Мадра не поддержала его.

— Вам не по себе?

Но Ривен не смог ничего ответить. Он лишь глядел, не отрываясь, в спину Хью-Брагада. Гнев и отчаяние вихрем носились в его голове. Казалось, он явственно слышит голос Хью — голос, звучащий из прошлого: «Ты знаешь, как я к ней относился, Майк. Я обожал ее. Очаровательная была женщина, восхитительная».

Она! О, черт возьми, она была моей женой!

Но он так и стоял неподвижно, не обращая внимания на встревоженный взгляд Ратагана, и лишь рука его судорожно сжимала холодную рукоять меча.

Послы приблизились к помосту, на котором стояли кресла с высокими спинками. Они остановились, пристукнули каблуками об пол и поклонились. В ответ Байклин и отец его склонили головы.

Брагад заговорил первым — резко и раздраженно.

— Приветствую Варбутта, баронов Раларта и их Рорим, — он повел рукой, как бы обнимая сим жестом всех тех, кто занимал высокие кресла, — Гвилламона, Юдайна, и тех, кто стоял рядом с ними, и остальных баронов, теснившихся во главе зала. — Благородные господа, я — Брагад, правитель Рорима Гаррафада. Рядом со мною — Даман, племянник Магейри, барон Рорима Карнаха. И говорю я от нас обоих, ибо в данном вопросе мнение наше едино, а сила наша — отныне единая сила, — он выдержал паузу, дабы подчеркнуть последние свои слова. — У меня есть послание от наших двух Роримов, пусть услышат его в Раларте. Все, кто желает слушать. Я прошу дозволения его огласить. — В его деланном смирении сквозила ирония. Байклин нахмурился, но Варбутт остался невозмутимым.

— Огласите свое… предложение, — тон его, как всегда, был мягок.

Брагад обернулся к толпе, растянувшейся вдоль стен огромного зала. Все смолкло.

— Я обращаюсь к вам, — вымолвил он громогласно. — Мы, посланцы Гаррафада и Карнаха, насмотрелись уже на то, как наших людей убивают, наши стада вырезают и угоняют, как гибнут наши посевы из-за колдовской зимы, дома наши сровняли с землей кровожадные твари. Убит наследник Карнаха. Дальше так продолжаться не может. Времена года перемешались, и лето уже на исходе. Грядет осень, а урожай слишком скуден, чтобы мы сумели продержаться зиму, вторую зиму за эти полгода. По всей земле распространяется колдовство. Из-за темных злых чар мы оказались на грани голодной смерти.

Ривен заметил, как потемнело от гнева лицо Мертаха. Он обменялся быстрыми взглядами со своим отцом, Гвилламоном.

— Нельзя допустить, чтобы все это продолжалось, иначе земля наша и люди ее погибнут, — голос Брагада звенел в тишине зала. — Гаррафад и Карнах объединились, ибо два кулака бьют сильнее одного, друзья же помогут друг другу в годину нужды и бедствий. В тяжелое время, которое мы переживаем теперь. В этот час Долы должны быть вместе, должны помогать друг другу и защищать людей своих от нужды и невзгод. Мы должны вырвать с корнем источник этой разрушительной магии и уничтожить его. Загнать хищных горных тварей обратно в их норы, чтобы мы снова могли жить в мире.

Я пришел, чтобы спросить: согласен ли Варбутт присоединиться ко мне и к Магейри в этом священном походе, дабы все западные Роримы стали действовать как один. Вместе мы одолеем все беды — порознь нам не выстоять. Так давайте сражаться плечом к плечу, дабы очистить наш край от зла. А когда зло падет, побежденное, — будем друзьями, и пусть дело, за которое мы боролись вместе, соединяет нас. Только так и никак иначе Долы Рорима выстоят в этой борьбе и будут вновь процветать, — Брагад поклонился, сначала — всем собравшимся, потом — высокопоставленным лицам.

Варбутт поднялся.

— Ваши намерения изложены превосходно, милорд Брагад. Но прежде чем дать вам ответ, нам надобно хорошо поразмыслить и обсудить предложение ваше. Вы, надеюсь, задержитесь здесь, чтобы разъяснить его нам более подробно. Наш Рорим для вас открыт. Вас, барон Даман Карнахский, и ваших стражей мы также рады принять у себя, ибо Раларту и баронам его надобно какое-то время, чтобы обдумать все то, что мы сегодня услышали. Надеюсь, сегодня вечером вы и все, кто вас сопровождает, присоединитесь к нам на пиру, который мы даем в честь дорогих гостей.

Брагад низко поклонился и ответил в том смысле, что на пиру обязательно будет и почтет сие за великую честь для себя, затем повернулся и вышел из зала в сопровождении своей свиты; пустые ножны его придворных бились об их икры. Оружие в присутствии Варбутта разрешалось носить только баронам и стражам Раларта — еще одна из причин испытующих взглядов, которые бросали на Ривена из разных углов зала. Он, без сомнения, не страж, поскольку на нем нет доспехов, и все же он препоясан синим кушаком. И носит меч. Стало быть, он — барон? Ривен без труда различал искреннее изумление в глазах баронов Раларта, и явственно ощущал на себе взгляд Джиннет, пусть и не смог заставить себя поднять глаза и посмотреть на нее. Он устал от всех этих сюрпризов. Он устал от того, что его постоянно разглядывают. Ему хотелось просто побыть одному.

Толпа разом сдвинулась и излилась прочь сквозь двери в глубине зала. Потом появились слуги и принялись убирать дощатый настил с углубления для очага, готовя место для празднества. Было жарко и душно, хотя толпа и покинула зал, и Ривен вдруг с тоской вспомнил их хижину на морском берегу, но тут же прогнал это воспоминание.

К ним подошел Байклин, ведя за собою хмурого Мертаха.

— Славный образчик велеречивого краснобайства, — сказал он. — Даже те бароны, которые не приняли еще его сторону, станут теперь относиться к нему как к этакому воплощению благоразумия. Предвижу я, нам предстоят нелегкие дни.

— А мне понравился тот пассаж о магии и колдовстве, — голос Мертаха звучал беззаботно, но глаза его горели янтарным светом в отблесках факела. — Верно, друг наш Брагад не прочь испытать ее действие на себе.

Ратаган положил руку ему на плечо.

— Не изводи себя так. Ему нужен козел отпущения, вот и все. Брагад из тех, кто любит похвастать своими весьма проницательными умозаключениями, даже если они далеки от истины. Что бы ни случилось, в Раларте охоты на ведьм не будет.

— И даже речи не может быть о каком-то объединении Роримов, что бы там ни говорили Маско со товарищи, — продолжал Байклин. — Та одетая в черное искусительница держит его под каблуком, это и дураку понятно.

— Мечи и магия — не единственное оружие, — проворчал Ратаган, покосившись на Ривена. — Наверное, мысль нарядить и привести сюда Сказителя была не такой уж удачной. Слишком много он привлекает к себе посторонних взглядов.

— Все равно женушке Брагада будет теперь не до этого, у нее рьяный супруг, да и союзники его тоже… — Мертах мрачно расхохотался. — Так что Сказитель может пока не опасаться ее ухищрений, — при этом он посмотрел на Мадру с горечью.

Вдруг Ривен, не отдавая себе отчета, здоровой рукою схватил Изменяющего Облик за грудки и резко притянул его к себе. Глаза его так и впились в изумленное лицо Мертаха. Но гнев прошел так же быстро, как и вскипел. Ривен закрыл глаза и отпустил Мертаха.

— Прости. Проклятье!

Больше он ничего не сказал, да и что было говорить? Как объяснить? Все четверо остолбенели и вытаращились на Ривена.

— Что-то за этим такое стоит, что-то, о чем ты не хочешь поведать нам, — тихо вымолвил Байклин.

Ривен покачал головой.

— Не сейчас, Байклин. Мне нужно проветриться.

— Не сейчас, так потом, — не стал возражать Смуглолицый. — После переговоров, они начнутся сегодня в полдень. Перед пиршеством.

— Мне нужна лошадь. Я хочу выехать из Рорима. Ненадолго. Это можно устроить? — спросил Ривен.

— Хорошо. Айса…

— Нет. Один, Байклин. Сам. Я далеко не поеду.

Байклин посмотрел на него оценивающим взглядом.

— Ну, ладно. И все же пока я не советовал бы тебе одному выезжать из Круга. — Помолчав, он добавил: — Ты не окреп. Сумеешь справиться с лошадью?

— Сумею. Бывало и хуже. — Он вышел из зала. Требовательные взгляды друзей кололи ему спину, как булавки.