Глава 11 Картины для наложниц

БАМ! Благородная супруга Хуэй махнула рукой с обмотанными вокруг запястья яшмовыми четками вправо, и ваза из белой глазури с изображением восьми бессмертных[40] упала на пол. Произведение искусства, над которым трудились три года, в один миг превратилось в осколки.

Свидетелем этой сцены стала младшая супруга Цзя. Несколько осколков отлетели к ее ногам, она с криком отскочила и слегка испуганно спросила:

– Госпожа, все же хорошо, отчего вы так разгневались?

Внутреннее убранство дворца Чусю поражало своим великолепием и роскошью, особенно выделялась полка с древностями. На ней хранились драгоценности из золота, серебра и яшмы, старинные вещи и самые редкие ценности: яшмовая подушка для сна, на которой предавалась грезам сама Си Ши; пипа, на которой играла Ван Чжаоцзюнь, тоскуя по родине; жемчужные серьги Дяочань, своим сиянием напоминавшие лунный свет; расписное блюдо, которое Ян Юйхуань[41] наполняла свежими сочными личи. Сейчас все эти сокровища были без малейшего снисхождения сметены на пол. Задыхаясь от гнева, Хуэй закричала:

– Не твоего ума дело! Вон! Убирайся подальше отсюда!

Младшая супруга Цзя вышла из зала и обратилась к служанке:

– Да что же, в конце концов, такое случилось?

– Вы, наверное, не знаете. Когда моя госпожа вернулась, всё было хорошо. Кто же мог подумать, что император пожалует ей картину «Госпожа Бань отказывает государю». Стоило моей госпоже ее увидеть, как она стала метать громы и молнии.

Младшая супруга Цзя задумалась на минуту, потом снова вошла и с улыбкой сказала:

– Госпожа, слышала, император подарил вам картину «Госпожа Бань отказывает государю». Поздравляю вас!

– С чем тут поздравлять? – взорвалась благородная супруга Хуэй, лицо ее, казалось, посинело от злости. – Ханьский Чэнди[42] позвал свою наложницу, госпожу Бань, прокатиться в его повозке, но та отказалась, мол, это неподобающе, и потому прослыла добродетельной наложницей. Его величество мне прямо намекает, какими качествами должна обладать хорошая супруга!

– Госпожа, вы ошибаетесь, – вмешалась младшая супруга Цзя.

– Всё всегда для нее одной! – Благородная супруга Хуэй скинула еще одно яшмовое блюдо, потом заметалась по комнате, лицо ее выражало ненависть. – Когда мы вошли во дворец, она стала императрицей Великой Цин. Ей выделяют тысячу лянов в год, а мне на четыреста меньше. Во дворце Чанчунь пользуются золотой посудой, а дворец Чусю довольствуется серебряной. Ее сопровождает процессия ицзя, а меня – ичжан.

Даже подарков по праздникам ей достается намного больше! Ладно, это я еще могу стерпеть! Но только что я стояла там, а его величество не удостоил меня даже взглядом, он смотрел только на нее. Это уже совсем нестерпимо! Он пожаловал мне эту чертову картину, чтобы показать, что я перешла границы, обидела его любимую императрицу!

– Госпожа. – Младшая супруга Цзя медленно приблизилась к разгневанной женщине. – Вы неверно поняли намерения императора. Его величество не только эту картину пожаловал. Дворец Чжунцуй получил «Императрица Сюй[43] чтит матушку государя», дворец Цисян – «Императрица Цзян[44] снимает украшения», даже императрица получила картину «Госпожа Тайсы[45] поучает сына».

– Она тоже получила? «Госпожа Тайсы поучает сына»? А что же это значит?

– По моему скромному мнению, это всего лишь щедрость императора, он разослал гарему картины мудрых и добродетельных наложниц, чтобы они брали с них пример, – улыбаясь, произнесла младшая супруга. – Разве есть нужда так сильно гневаться?

Услыхав, что императрица получила подобную картину, благородная супруга Хуэй наполовину успокоилась. Она села, и служанка поспешила подать ей чашку чая. Обворожительная улыбка тронула губы благородной супруги Хуэй, она очаровательно рассмеялась:

– Да у тебя язык хорошо подвешен, говоришь то, что мне нравится слушать.

Младшая супруга лишь покорно ответила:

– Да куда уж мне, просто хочу унять ваш гнев.

– Продолжай, – потребовала благородная супруга Хуэй, – не верится мне, что император будет делать что-то просто так. Какой же, по-твоему, смысл он заложил в эти подарки?

Жизнь во дворце обязывает быть наблюдательным, внимательным и сообразительным. Хозяин кашлянул, слуга должен по одному этому звуку обо всем догадаться: мучает ли хозяина жажда или болезнь, стоит ему принести чай или лекарство. Император всего-навсего послал несколько картин своим наложницам, а те предались мрачным думам до самой зари.

Младшая супруга Цзя, поразмыслив немного, предположила:

– Смею думать, что эти двенадцать картин взаимосвязаны, они выражают представления императора о совершенных наложницах. Вот, например, картина «Госпожа Сюй убеждает государя в неправоте», предполагается, что наложница возьмет пример с госпожи Сюй. Когда танский Тайцзун[46] ошибался в чем-либо, она имела храбрость прямо в лицо говорить ему об этом. Или, скажем, «Императрица Цао уважает земледелие»…

– «Императрица Цао уважает земледелие»? – Благородная супруга Хуэй расхохоталась, бусины и шпильки, украшавшие ее прическу, начали колыхаться в такт, переливаясь на свету. – И кто же та счастливица, что получила этакую бестолковщину? Император намекнул, что ей нужно посвятить себя выращиванию хлеба?

– Он надеялся, что она будет как императрица Цао, супруга сунского Жэньцзуна[47], такой же скромной и бережливой, и будет уделять внимание земледелию и шелководству, – улыбнувшись, ответила младшая супруга Цзя. – Но мне довелось услышать, что кто-то получил картину «Наложница защищает государя от медведя».

– Ой, не могу! Вот умора-то! – покатывалась со смеху благородная супруга Хуэй, схватившись за живот.

– А это кому досталось? Император хочет, чтобы та пошла в горы и нашла медведя, от которого будет его защищать?

– Думается мне, он надеется, что она будет как госпожа Фэн с той картины. Когда император Юаньди[48] был в опасности, она, рискуя жизнью, закрыла его собой, пока все остальные разбежались в ужасе, – пояснила Цзя.

Когда значение всех двенадцати картин было разъяснено, благородная супруга Хуэй, потирая живот, задумчиво спросила:

– То есть император хочет, чтобы мы были такими: с прекрасным ликом и выдающимися умениями, послушные и почтительные, мудрые и добродетельные, при этом скромные и бережливые, а еще в случае чего должны уметь голыми руками разорвать тигра и скрутить медведя?

– Правильно, – улыбнувшись, ответила младшая супруга. – Госпожа, вы такая мудрая, с полуслова все понимаете.

Благородная супруга Хуэй усмехнулась, а потом задумчиво подняла глаза к потолку:

– Интересно, а все они были смертными женщинами или феями-небожительницами?



Эта ночь стала бессонной для многих. Кто-то ворочался с боку на бок, кого-то одолевали печальные думы, а в павильоне Янсинь самый могущественный человек в Поднебесной тоже еще не спал, разбирая при свечах доклады. В их трепещущем свете профиль императора светился мягким золотистым светом, делая его похожим на храмовую статую, вознесенную над людьми и недоступную для них. Многие дворцовые слуги с готовностью отдали бы всё, чтобы император хоть раз обратил на них свой взор.

– Ваше величество, – приблизился к нему Ли Юй, главный евнух, служивший ему уже много лет. – Вы бы отдохнули. Императрица прислала для вас эти вечерние закуски.

На подносе стояла миска со сладким супом из желтой груши. Хунли отпил пару глотков, на губах его остался сладкий, приторный вкус, он откинулся на спинку стула и закрыл глаза:

– В последние дни во дворце происходило что-нибудь необычное?

– Ваше величество, о чем вы хотите послушать? – с улыбкой спросил Ли Юй.

– Да о чем угодно, – лениво ответил Хунли. – В гареме было что-нибудь интересное? Расскажи мне, чтобы прогнать сон.

Гарем хоть и велик с виду, на деле же мал, наложниц и жен там немного, а вот служанок и евнухов точно рыб в море. Как глава всей этой своры, Ли Юй имел бесчисленное количество глаз и ушей, ему были известны многие тайны. Это была одна из причин, по которой Хунли держал его при себе. Так он мог в любое мгновение узнать, что творится во дворце.

– Всех обитательниц гарема терзает одна и та же головная боль, – с усмешкой ответил евнух.

– Да? – не открывая глаз, спросил Хунли и скрестил руки на груди. – И какая же?

– Ее причина – те картины, которые вы, ваше величество, послали им… – И Ли Юй описал всё, что случилось во дворце благородной супруги Хуэй, не упустив ни одной мелочи. – Вот так обстоят дела во дворце Чусю. Благородная супруга Хуэй, получив картину «Госпожа Бань отказывает государю», закатила истерику.

– А от чего именно она закатывала истерику? – отстраненно спросил Хунли. – А остальные?

– Что до супруги Сянь, то к ней приходила ее матушка, требовала, чтобы та замолвила словечко о своем отце и попросила вас продвинуть его по службе. Да вот супруга Сянь отказалась под предлогом, что гарем не может вмешиваться в дела государства, – вздохнул Ли Юй. – Ее мать возмутилась и ушла, хлопнув дверью. Супруга Сянь ей не препятствовала. Она поклонилась присланной вами картине, зажгла благовония и помолилась. Вот что она говорила: «Во-первых, желаю своему государю долгих лет жизни, во-вторых, желаю быть здоровой, в-третьих, желаю, чтобы мы с его величеством были как две ласточки в одном гнезде и никогда не разлучались».

Хунли приоткрыл глаза и снова их закрыл.

– А что императрица?

– Императрица не в самом добром расположении духа, – ответил главный евнух. – Сама она ничего не говорит, но две ее личные служанки обсуждали кое-что…

Он хотел что-то сказать, но оборвал рассказ на середине.

– Ну, что обсуждали? – не выдержал Хунли.

– Обсуждали, что ваше величество нарочно послал эту картину, чтобы напомнить императрице, что пора перестать горевать из-за того события трехлетней давности и забывать о текущих делах. – Произнеся всё это, Ли Юй внимательно проследил за выражением лица Хунли.

Три года назад неожиданно скончался второй принц, ребенок, рожденный императрицей. Ее величество очень любила сына, после трагедии совсем опустила руки и только в этом году немного пришла в себя. Со стороны казалось, что между царственными супругами царили мир и согласие, но Ли Юй знал, что из-за того случая они немного отдалились друг от друга.

На лбу Хунли наметилась крошечная морщинка, очевидно, он не намерен был продолжать этот разговор.

Ли Юй решительно сменил тему и притворно удивленным тоном спросил:

– Ваше величество, осмелюсь спросить, эти двенадцать поучительных картин обозначают ваши ожидания от наложниц?

Хунли легонько покачал головой, одним махом прикончил оставшуюся половину супа из груши и вернулся к документам.

Вид, правда, был у него немного рассеянный и уже не такой решительный.

Ли Юй заметил, что императора терзают какие-то мысли, набрался смелости и продолжил:

– Ваше величество, в Запретном городе множество женщин! Все красавицы, каких поискать, все прелестны, очаровательны. Умеют сочинять стихи и в других искусствах хороши. Но получается, что нужно найти ту, кто воплощает все эти качества в одном теле, в каких же местах такую сыщешь?

– Думается мне, что времени у них чересчур много. Заняться им нечем, вот и затевают ссоры, – слегка улыбнулся Хунли. Было в этой улыбке нечто лукавое, словно статуя из храма ожила и снизошла до простого смертного. – Я послал им эти картины, чтобы они немного поразмышляли.

– Но какой в этом толк?

Хунли расхохотался, взял свернутый в трубку доклад и по-дружески постучал им по голове Ли Юя:

– Да большинство из них такие же глупые, как и ты, только и додумались, что я хочу обратить их внимание на то, что им следует брать пример с героинь тех картин. Они будут стремиться стать мудрыми и добродетельными, чтобы снискать мое расположение. Это неизбежно займет их головки на несколько дней, а я получу немного тишины и покоя.

Ли Юй обомлел:

– Ваше величество, так вы подшутили над ними!

Громкий смех из павильона Янсинь нарушил ночную тишину. Дворцовые стражники обменялись растерянными взглядами, они явно не понимали, что же вызвало такую искреннюю радость его величества.


Загрузка...