Путь в Беловодье

Глава 1 Замкнутый круг

Лена стояла перед закрытыми воротами и смотрела на табличку с надписью «Приема нет. Записи на прием нет». Попробовала открыть калитку, но не смогла – заперто, причем, надежно. Напрасно Лена приподнималась на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь. Забор высокий. Поверх видны были лишь кроны деревьев и второй этаж дома с закрытыми ставнями. Такое впечатление, что в доме никого нет. Что же делать? Куда идти? Где искать колдуна? Малютка Казик в люльке развопился не на шутку. Почти машинально Лена укачивала его, но младенец только орал сильнее, требуя чистый подгузник, молоко, водичку и, прежде всего, чтобы его взяли на руки. Лена вздохнула и уже собиралась двинуться обратно по Ведьминской улице, когда кто-то схватил ее за руку. Какой-то неприятный тип с болезненным худым лицом, в черных очках.

– Что вам надо! – выкрикнула она и выронила сумку. Люльку с Казиком, однако, удержала.

Она уже собиралась закричать: «На помощь!» Но тут сквозь незнакомые черты на мгновение проступило совсем другое лицо. Мелькнуло и исчезло.

– Роман! – выдохнула она радостно.

– Не так громко! Совсем необязательно привлекать внимание. Здесь на улице дежурят несколько человек и требуют немедленно их принять. А я не могу. Пока.

Он поднял сумку, внутри которой звякало и булькало, взял Лену за руку и открыл ворота.

– Лешка ушел от меня, ты знаешь? – сказала Лена.

Какая простенькая ловушка. Ответит колдун «знаю», выходит – встречался со Стеновским. Впрочем, о встрече с Алексеем все равно придется рассказать.

– А что случилось?

– У него любовница. Но я уверена, что не это главное. Он чем-то болен. Он так похудел. Я знаю: он поехал в Темногорск. Я точно знаю. Он здесь? Ты его видел?

Отпираться дальше не имело смысла.

– Видел.

– Где он?

– В ловушке. Я пытаюсь его оттуда вытянуть.

– Погоди! – Лена схватила колдуна за руку. – Что стряслось, ты можешь объяснить?

– Не сейчас. Казика надо перепеленать, – попытался уйти от неприятного разговора Роман. – И покормить. Ведь так?

Заклинание Казиком произвело наисильнейшее магическое действие. Лена больше не пыталась расспрашивать, напротив, заторопила: скорее, скорее в дом. Малыш вопил на весь Темногорск.

Тина встретила гостью радостно, будто старую подругу. Женщины обнялись и заплакали.

Женщины говорили обо всем сразу – об Алексее, о Романе и, конечно, же, о симпатюшеньке Казике, занимаясь при этом разоравшимся малышом.

Роман с удивлением наблюдал, как крошечное существо с отсутствующим выражением темно-серых глаз, пухлыми мокрыми губами и клочком светлых волос на макушке подчинило себе двух взрослых женщин. Одним своим капризным «ля-ля-ля» заставляет их суетиться, кидаться то на кухню, то в ванную, говорить неестественно сладко и шепеляво, и, в конце концов кричать от отчаяния, плакать, умолять о снисхождении, будто это маленький царек, издающий указы, великий колдун, знающий таинственные заклинания.

Казик успокоился лишь тогда, когда получил в качестве приза доступ к материнской груди и, сладко причмокивая, принялся сосать молоко. Вместе с ним успокоилась и Лена, перестала носиться по комнатам, суетиться, требовать то салфетки, то вату, то стерильную посуду. Она держала на руках розового пупса в голубой пеленке и умиротворенно улыбалась. Роман с удивлением смотрел на нее, будто видел впервые. Может, этот ребенок – и не ребенок вовсе, а созданное чьим-то небывалым даром волшебство? Невольно этому чародею и заклинателю Роман позавидовал.

– Можно мне его подержать? – спросил, когда кормление закончилось.

– Ага, только ты его вертикально держи, чтобы воздух вышел, а то срыгнет. И шейку придерживай.

Добрый совет оказался бесполезным: Казик все равно срыгнул на чистую рубашку.

– Это оттого, что он сильно плакал, – объяснила Лена.

– На Лешку похож, – сказал Роман на всякий случай. – Вылитый Лешка.

Колдун хотел еще добавить, что на Лену малыш тоже похож, но так и замер с открытым ртом. Потому что заметил… Нет, не может быть! Поначалу подумалось, что брызнуло молоко, да так и осталось в складочке на коже, но теперь Роман разглядел, что это никакое не молоко, это серебряная ниточка плотно охватывает шейку ребенка. Ниточка, которая вросла в кожу. О, Вода-царица, какая там ниточка! Это же ожерелье!

– Это ожерелье, – прошептал Роман.

– Ну да, Казик с ним и родился. То есть в первые дни его не было видно, а потом оно проступило. Удивительно, правда?

Надо же, бывают и такие, кто рождается, вот прямо так и рождается с открытым даром.

– Это же здорово. Просто здорово, честно!

– Я тоже хочу ребеночка, – пролепетала Тина сладким голоском.

Роману показалось, что слова насчет ребеночка Тина почему-то адресовала ему.

– Тина, – сухо сказал Роман, – там на кухне уйма немытой посуды. Займись-ка.

А сам проскользнул в кабинет. Алексей лежал на диване, укрытый одеялом до самого подбородка. Со вчерашнего дня затворник ничуть не изменился. Даже слабый румянец, что появился после сеанса с Чудодеем, теплился на щеках. Значит, водные зеркала кабинета защищали Стеновского от неведомого колдовства.

Стен не спал. Лежал и смотрел прямо перед собой.

– Лена приехала? – спросил Алексей. – Я слышал ее голос. Так и знал, что она сюда за мной примчится.

– Ожерелье… – развел руками колдун.

– Мне надо уйти. Она рядом со мной в опасности.

Роман сообразил, что Стен еще не знает, что у ребенка тоже ожерелье… О, Вода-царица! Вот же какой водоворот!

– Ничуть. Защита полная! – Колдун заговорил преувеличенно твердым голосом. – Сейчас здесь ни капли внешней энергии, ни единого колдовского возмущения. Супруга твоя в полной безопасности. Да и ты, как посмотрю, неплохо себя чувствуешь. Ты с Леной разговаривал после рождения сына? Хотя бы по телефону.

– Один раз позвонил.

– Слушай, поговори с нею и объясни все по-человечески. Я подстрахую.

– Нет, – отрезал Алексей. И отвернулся. Сделал вид, что изучает узор темных обоев, на которых то проступала, то исчезала позолота.

Чушь какая-то. Жена любит Лешку. И за эти прятки ни Стена, ни Романа, ни себя никогда не простит. Но переубедить Алексея практически невозможно. Разве что к колдовству прибегнуть…

– Ладно, погляжу, что там Тина наготовила. Тебе принесу, сам чего-нибудь перехвачу и пойду вспоминать. Пока женщины с ребенком нянькаются и пеленки стирают.

– Давай, вспоминай поскорей, глухо проговорил Стен.

– Это как получится. Сам хочу, чтоб скорей. Я бы подкачал тебе своей энергией, как Чудодей, но не могу: пока не вспомню все, никакого донорства – а то заберешь у меня часть воспоминаний.

– Твои воспоминания! На кой они мне черт? Мне и своих хватает.

Роман помедлил.

– Вот что, скажи… только одно: Надя жива или нет?

– Не скажу, – огрызнулся Стен. – Иди вспоминай, не теряй времени. Ты и так где-то все утро бегал.

– Не бегал, а ходил к Гавриилу Черному по поручению Чудодея. Искал хозяина обруча.

– Нашел?

– Нет.

Гавриил был повелителем темных сил. Вот так абстрактно – темных сил и все. Имидж поддерживал старательно, всегда ходил в черном – и дома, и на улице, машину имел черную, собаку – тоже. Волосы отпустил до плеч. На самом деле волосы у него от природы были русые с рыжинкой, так он их красил исправно, так же как и усы, и бородку. Еще Гавриил обзавелся золотым пенсне, но пенсне, несмотря на шнурок, терял постоянно, а потому большую часть времени Гавриил пенсне не носил. Да и ни к чему оно ему было – зрение он имел орлиное.

Покои повелителя темных сил были отделаны панелями под черное дерево, в окнах – дымчатые стекла. Снаружи ни за что не разглядеть, что происходит внутри. Впрочем, дымчатость эта была колдовская: захочет Гавриил, и стекла в окнах сделаются прозрачными. Повелит – и станут подобны черной бумаге. Сказывали, что прозрачность стекол в доме зависит от настроения колдуна.

Этим утром стекла были почти черными. К водному колдуну Гавриил вышел в черном шелковом халате, перепоясанном серебряной цепочкой. Халат накинул на голое тело, на худых белых ногах – тапочки из меха черно-бурой лисицы.

– А, Ромка! Слышал, ты вернулся. Почему не заглядываешь?! В Темногорске черт те что творится. Полный бардак.

– У нас всегда бардак.

– Не скажи. Ноне круче, чем всегда.

Повелитель темных сил уже протянул водному колдуну руку, но тут заметил у Романа на мизинце перстень с зеленым камнем. Гавриил руку отдернул, глянул на свой палец – охранный перстень забыл надеть, – и поспешно спрятал руку в карман халата.

– Ты уж извини. Не в форме.

Водный колдун усмехнулся, сел на диван, обитый черным бархатом. Хозяин прошелся по просторному холлу.

– О здешнем дерьме слышал уже? – спросил Гавриил, останавливаясь перед Романом. – Об обручах этих и грядущем Синклите, где мы друг друга будем душить?

– Зачем? – не понял водный колдун, потому что прислушивался к обломку обруча, что лежал у него в кармане. Не отзовется ли?

Гавриил расхохотался.

– Ты шутник. Затем душить? А чтоб всем нам кирдык. Причем, полный. – Казалось, Гавриилу весело было, что всем темногорским колдунам теперь полный кирдык. – Как схватимся, такой пляс пойдет! Слышал, что пятерых колдунов поймали, как собак подзаборных? Обруч на бОшку – и ребята в полной прострации. Хотя клянутся, что сила из них неизбывная по-прежнему так и прет.

– Да, конечно, слышал. Только речь шла о троих. – Роман вновь коснулся кармана. Никакого эффекта. Осколок молчал.

– Нельзя Синклит проводить. Иначе почти всем хана. Кто посильнее, выпрыгнет из ловушки, остальные всплывут кверху брюшками.

– Да ты поэт. И рифмы какие оригинальные! Но насчет Синклита согласен.

Гавриил хмыкнул:

– Ты первый, кто согласился со мной. Все остальные уроды надрываются, вопят: проводить!

– Чудодей просил передать тебе это. – Роман достал из кармана черный обломок и протянул Гавриилу. – Часть того обруча, что пытались надеть на меня. Здесь задействованы четыре стихии. Но водная стихия ничего мне поведать не пожелала. – Роман помолчал. – Надеюсь, тебе удастся найти ответ, кто за всем этим стоит.

Гавриил взял осколок, повертел в пальцах.

– Возможно, я что-нибудь и надыбаю. Только не думаю, что хозяин обручей настолько кретин, чтобы в подобной штуке след оставить. – Гавриил спрятал осколок в карман халата. – Тебе часом не доводилось встречаться с Медоносом?

– Доводилось.

– Ну и как? Что конкретно? Он сильный колдун? Или шарлатан, как прочие наши темногорские жулики?

– Думаю, что сильный. Но меня волнует другое: он пытался убить моего друга, а меня…

– Подрался с ним, значит?

– Считай, что так.

– Кто кого побил? Ты его? Или он тебя?

– Я жив, как видишь! – Роман усмехнулся.

– Вижу, что в Синклите собралась кучка долбанутых чуваков, которые хотят поставить во главе очень сильного колдуна, такого сильного, чтоб за его спиной творить мелкие пакости и ни за что не отвечать. И чтобы не только никто в одиночку, а даже мы все сообща не могли его скинуть. Совсем очумели, уроды.

– Что в этом опасного? – изобразил недоумение водный колдун. С Гавриилом он меньше всего хотел говорить искренне.

– Не тупи! Слишком сильный колдун во главе Синклита скрутит остальных и не даст им даже пальцем пошевелить без своего изволения. Я-то чую опасность. А у других колдовской маразм. Многим вообще все по барабану. Так вот, у меня есть сведения, что таковых грандиозных кандидатур две. Первая – это Медонос, вторая – Градислав Трищак. Но если, как ты говоришь, Медонос слаб, то черт с ними, пускай. А вот Трищака я боюсь.

– Разве твоя кандидатура не рассматривается?

– Черного мага ни за что не поставят во главе Синклита. Представь только, какой хай поднимется, если во главе Синклита встанет черный? Нет, наши темногорские трусы ни за что не станут рисковать. Итак, что за чувак этот Медонос?

– Однажды он показался мне очень сильным колдуном. Но в другой раз – очень слабым.

– Ну, ваши байки напарили меня. Остальные болтают точно такую же хрень: сегодня силен, завтра – колдован долбанутый.

– Как бы то ни было, я против его кандидатуры.

– Я тоже. – Гавриил улыбнулся. – Тут надо не прощелкать главное. Конкретно, на Синклите поддержишь меня?

– Глава Синклита – Чудодей, – напомнил Роман.

– Пока.

– До того, как его переизберут!

– Роман, уж кто-кто, а ты должен знать! Все уже определено – ему не дожить до Сикнлита. Дергаться бесполезно – будущее к стенке приперло. Так что нечего на Чудодея залипать. Трищак или Медонос – вот наше конкретное будущее.

– Послушай, грош нам цена, если мы не можем это будущее переиначить!

– Аглая Всевидящая клялась любимой крысой, что дергаться бесполезно. Видела она Чудодея откинувшим копыта.

– А я и не знал, что наше будущее определяет Аглая Всевидящая.

Гавриил рассмеялся:

– К счастью – пока нет. Но против Рока не попрешь.

– Я попробую.

– Зря. От натуги пупок развяжется.

– Помоги мне.

Гавриил отрицательно покачал головой:

– Ты что не въезжаешь, сколько надо потратить на это сил? А каков результат? В итоге все захапает Трищак. Или этот долбанутый Медонос. Ромка, мы поможем Чудодею, если сохраним Синклит, а не просрем все и отдадим Темногорск в руки пришлых, таких, как Трищак. В конце концов, Чудодей – колдун. Так пусть от колдовской напасти сам себя защищает!

– Ты его оставляешь?

– Ну о чем ты! Я – за Чудака. Но не ценой собственной шкуры или всего Синклита.

Роман вышел из дома Гавриила с тяжелым сердцем. Если Аглая Всевидящая предсказывает Чудодею смерть, то дело плохо. Вообще говоря, Роман Вернон должен был признать скрепя сердце, что был к Аглае несправедлив. Будущее она предсказывать умела. Да, нередко ошибалась в других случаях. Дефолт, к примеру, проморгала, чем очень сильно славу Темногорска принизила. Но когда речь шла о смерти – никогда не ошибалась.

Может, и прав Гавриил, сделать уже ничего нельзя. Напротив, пытаться глупо…

– Все-таки я попробую, – бормотал Роман Вернон, возвращаясь домой. – Наперекор всем.

– Ты уверен, что не Гавриил Черный надевает на колдунов обручи? – спросил Стен, выслушав рассказ колдуна.

– Я уверен лишь в себе да еще в Чудодее. Но Михаил Евгеньевич доверяет Гавриилу. Или тебе что-то известно?

– Ничего конкретного.

– Попробуй еще раз сосредоточиться и нащупать будущее.

– Не могу. Кабинет же замкнут от внешних сил.

Стен замолчал. Эта пауза и спасла Романа. Ожерелье дернулось, предупреждая об опасности. Роман инстинктивно отшатнулся. Удар, которым Стен мог вырубить его мгновенно, пришелся в пустоту. Расчет был прост: обездвижить колдуна физически, а уж потом выпить все силы – как говорится, «до дна души». Применить к старому другу заклятие изгнания воды Роман не мог. Подобное заклинание даже в слабой форме убило бы Алексея. Хорошо, в кувшине была пустосвятовская вода. Заклинанием Роман мгновенно сплел из нее водную плеть. Витая рукоять удобно легла на ладонь. Взмах, и хвост водной плети закрутился вокруг Лешкиного запястья. Водный колдун рванул плеть на себя, пытаясь повалить противника. Не тут-то было! Стен перекувырнулся в воздухе. Один невероятный прыжок – и он уже возле Романа. Вплотную. Коснуться ожерелья и обездвижить! Но Алексей был куда быстрее. Удар в солнечное сплетение заставил колдуна согнуться пополам. Дыхание прервалось. Стены кабинета поплыли куда-то. Ноги подогнулись, колдун повалился на пол. Сознание не потерял, усилием воли сумел удержать себя в реальности. Стен уже склонился над ним. Колдун почувствовал, как невидимые пальцы впились в водную нить ожерелья. И все же он успел шевельнуть губами и прошептать заклинание. Простое, но самое действенное. «Отхлынь!» И… не подействовало. Связи со стихией не было. Но само это слово, обычное, лишенное колдовской силы, заставило Алексея опомниться.

– О Боже… – только и прошептал вампир.

Стеновский кинулся к столу, схватил кувшин с водой (там еще оставалось на дне) и плеснул Роману в лицо.

– Что это было? – спросил Алексей.

Колдун поднялся, однако не в силах еще разогнуться до конца.

– Инстинкт. Всего лишь инстинкт самосохранения. – Он отобрал у Стена кувшин, поднес к губам. Но передумал. Вода была мертвой. Сопротивляясь, колдун забрал всю силу воды что имелась в замкнутом пространстве. – Тебе хочется жить. Безумно хочется. Вот инстинкт и берет свое.

– Прости.

– Ерунда, не извиняйся. Лучше тверди себе с утра до вечера: «Внутри моей тюрьмы я не теряю силы». Подействует, как заклинание. Вампир в тебе ненадолго уснет.

– Роман, я знаю что силы у меня отнимает…

– Молчи! Я же говорил: не рассказывай ничего. Хочешь меня превратить в колдована? Потерпи чуть-чуть. Ты можешь здесь жить долго, очень долго. Поверь, я найду путь спасения.

Роман вышел из кабинета и запер дверь.

Как он оплошал! Да нет, не оплошал. Слишком полагался на благородство Алексея. А тот не выдержал.

Обычно водные зеркала не препятствуют водной стихии, отгораживая от всех прочих, – иначе господин Вернон и колдовать бы не смог внутри кабинета. Но теперь для надежности Роман перекрыл всякую связь с внешним миром. Это помогло: Стен перестал терять энергию. Но, с другой стороны, и Роман в этой камере утрачивал связь с водой. Потому большинство заклинаний оказалось бессильными.

«Надо затащить в кабинет бочонок с водой, – подумал водный колдун. – В случае чего я смогу отобрать энергию у воды и отбить атаку».

Он посидел на кухне, отдышался, потом умылся пустосвятовской водой.

А уж после притащил с кухни в кабинет бочонок с водой, потом принес обед своему то ли пленнику, то ли пациенту.

После этого помчался наверх, в спальню, вспоминать.

Рухнул на кровать, облил лицо пустосвятовской водой.

И вновь начались

ВИДЕНИЯ.

Ночи в Беловодье не было – вернее, ночь была белой, куда светлее, чем июньские ночи в Питере.

Колдун медленно шел к Лешкиному дому, глядя себе под ноги. Странно – камень плавает на поверхности воды. Плавает и не тонет… Какой же силы заклинания нужны, чтобы его удержать? Или это не камень а лед?

Колдун усмехнулся: он бы и сам мог создать такое. То есть озеро, замкнутое в колдовской круг, а вокруг поселок или город из воды, меняющий очертания. Город-призрак. Город мечты. А что если попробовать?

Нет, не стоит. Во всяком случае, пока. Да и зачем повторять созданное другим?

Роман открыл дверь гостевого домика. Тут же осветился холл и за ним – столовая и гостиная. В комнатах никого не было. Роман прикинул, где могут находиться спальни. Скорее всего, на втором этаже. Колдун стал подниматься. Стены и двери были из матового стекла. «Воды, принявший вид стекла», – уточнил для себя колдун. Роман осторожно приоткрыл ближайшую дверь. Просторная спальня с множеством занавесок, портьер, пуфиков. Интересно, кто ее такую придумал? Лена спала на широченной кровати. Спала одна. Странно. А где же друг Лешка почивает? Неужели в гостиной на диване? С него станется.

Роман осторожно прикрыл дверь и заглянул в соседнюю комнату. Здесь расположился Юл. Как ни тихо двигался гость, мальчишка заворочался в кровати, перевернулся на другой бок и натянул одеяло на голову. Колдун удалился, ступая на цыпочках. Третья дверь – это ванная. Пустая. Серебряные краны, стены зеркальные – все четыре. Несколько белых махровых полотенец на вешалке. На пол брошена мужская рубашка. Тоже белая, но довольно грязная. И на груди – пятно крови. Лешка был вчера в белой рубахе.

Роман зачем-то спрятал рубашку под полотенца и вышел из ванной. И едва не столкнулся с Леной.

От неожиданности она вскрикнула.

– Что ты здесь делаешь? – спросила, придя в себя.

– Зашел. Лешка просил вернуться.

– Знаешь, сколько сейчас времени?

– Часа три.

– Роман, – проговорила она дрожащим голосом. – Леша исчез.

– Да ну?

– Не смейся! Я просыпаюсь. Одна. Обыскала весь дом. Нет его.

– Ну, вышел пройтись. Мало ли. Бессонница замучила. Да и красиво тут ночью. Я сам только что гулял и не мог наглядеться. Все вокруг светится и постоянно меняет облик.

– Куда пройтись? Что за ерунда?! Мы уже гуляли, наверное, целый час смотрели на церковь и огни в глубине.

– Снова захотел взглянуть. Он же давно здесь не был. Может, Стен решил с Иваном Кирилловичем парой идеек поделиться.

Лена всхлипнула:

– Я чувствую: что-то случилось.

Роман молчал. Он тоже что-то чувствовал, но не мог сказать – что именно.

– Давай, я тебе кофе сделаю, – предложил колдун, – ты успокоишься немного, а потом мы к Ивану Кирилловичу пойдем.

Они спустились на кухню. Впрочем, какой кофе? Он плеснул в стакан молоко. Над ободком тут же поднялся пар, запахло кофе. Лена попробовала, кивнула: хорош.

– Почему ты вернулся? – спросила.

– Я же сказал: Лешка просил зайти. Хотел о чем-то поговорить со мной. – Теперь уже не имело смысла это скрывать. Роман был уверен, что исчезновение Стеновского как-то связано с тем, что Алексей хотел сообщить колдуну, но не успел.

Роман и себе сделал кофе. На вид – будто молоко с шапкой пены. А на вкус – настоящий. Почти.

Лена продолжала дрожать.

– Так что случилось? Почему ты решила, что Стен исчез?

Лена тихо всхлипнула.

– Так что?

– Не знаю. Только вечером Стен вдруг сказал: больше трех дней нам внутри быть нельзя.

– Почему?

– Я тоже спросила: «Почему?» Но он не ответил. Поцеловал меня, и я сил лишилась, будто он этим поцелуем из меня все силы разом выпил. Я заснула мгновенно, как в пропасть провалилась. А потом так же внезапно проснулась. Леши рядом нет. В доме тихо-тихо. Я встала. Заглянула к Юлу. Он спит. Хотела в ванную пройти – а тут ты.

Никаких объяснений по поводу происходящего у Романа не имелось. Ясно было лишь одно: Алексей обещал сообщить нечто важное, но не успел.

Лена глотнула кофе и заплакала, прикрывая ладонью глаза.

– Прекрати! – прикрикнул на нее Роман. – Ничего страшного не случилось, я уверен. Ты вроде большая девочка, а пугаешься всякой ерунды.

Роман прошел в гостиную. За стеклянными окнами сплетались ветви деревьев. Листва была светлой, с легким оттенком зеленого. Будто кто-то акварелью писал по влажной бумаге, и краска текла. Гостиная располагалась на первом этаже рядом со столовой – Алексей предпочитал горизонталь при организации пространства. Стиль – ультрасовременный, много имитации металла, стекла. Кресла белые, обитые чем-то ворсистым.

В гостиной не было никаких следов. Роман осмотрел все очень внимательно. Потом попытался сосредоточиться. Если Стен в беде, то его ожерелье позовет на помощь. Ничего. Никакого намека на призыв. Тишина. Но Стен был здесь, внутри, в Беловодье – это водный колдун чувствовал очень хорошо.

Потом колдун почувствовал: кто-то пришел. Роман вышел из гостиной в холл. Перед ним стоял Иван Кириллович. Гамаюнов был все в том же голубом плаще, только теперь в белом свитере с высоким горлом. Иван Кириллович поводил плечами, как будто ему было все время зябко.

– Стен исчез! – выкрикнула Лена прежде, чем Роман успел что-то сказать.

– Знаю. Он уехал. По моей просьбе. Скоро вернется.

– Как уехал? – не поняла Лена. – Куда?

– Он не может находиться долго в Беловодье. Вот и уехал. Скоро вернется. Завтра. Не волнуйтесь.

Лена облегченно вздохнула.

Роман был уверен, что Иван Кириллович лжет. Но зачем? Что он скрывает?

– То есть, вы его попросили?

– Ну да, я сам поднял машину с глубины и отдал ему ключи от своего «Форда». А вы что подумали?

– Нет, я ничего, ничего… – Лена смутилась. – Просто он не предупредил меня.

– Это в его стиле, – печально заметил Гамаюнов. – Меня он в прошлый раз тоже не предупредил. Умчался внезапно неведомо куда. То, что вы рано встали, Роман Васильевич, это хорошо. У нас с вами много дел сегодня.

Хозяин Беловодья повернулся и вышел, уверенный, что колун последует за ним. И не ошибся.

– Стен действительно уехал, или вы так сказали, чтобы успокоить Лену? – спросил Роман.

– Господин Вернон, – Иван Кириллович улыбнулся. – Зачем мне вам врать? Алексей – особенный человек. Прорицатель. Можно ли предсказать поступки такого человека?

– Он здесь, в Беловодье, я это знаю! Хватит водить меня за нос! Что вы задумали? – взорвался Роман. – Что вам нужно от Стена?

Гамаюнов ни на миг не смутился.

– Это иллюзия. Беловодье порой создает подобные обманки. К примеру, вчера вечером наверняка вы ощущали присутствие Нади, причем живой Нади, не так ли? – Гамаюнов поглядел на водного колдуна с печальной улыбкой.

Роман растерялся.

– Откуда вы… Да, вчера такое было.

– И может еще не раз случиться. Вам покажется: Надя здесь. А потом услышите, что Стен зовет вас. Но, повторяю, это только иллюзия. Не тратьте время на погоню за призраками.

– Вы продлили действие заклинания?

– Разумеется, – как-то очень легко сказал Иван Кириллович, будто речь шла о какой-то мелочи. – Теперь поговорим о том, для чего вы сюда приехали.

– Я сюда приехал ради Нади.

Гамаюнов вновь улыбнулся. В этот раз саркастически:

– А я думал, чтобы увидеть мое творение. Перед вами город мечты. Сокровищница, в которой можно все на свете сберечь и все на свете возродить. И все заново сотворить. То, о чем человечество мечтало тысячелетия.

– То есть, вы хотите сказать, что я могу вернуть Надю к жизни?

– Только не сейчас.

– О чем вы?

– Беловодье может вот-вот исчезнуть. Внутренняя ограда пробита в двенадцати местах.

– Вы хотите сказать, что эта черная полоса в ограде, похожая на столб дыма…

– Да. Именно. Фактически, ограда держится только за счет внешнего круга. Но внешний круг – это колдовство низшего порядка, вы наверняка это и сами поняли. Главное – круг внутренний, а он практически разрушен. Любой нажим со стороны, любое возмущение энергии, и Беловодье растворится. Восстановить внутренний круг мне не хватает сил. Не тот уже стал, простите. Постарел. И Надя погибла. Она меня поддерживала. Ее помощь дорого стоила. – Иван Кириллович вздохнул. Как показалось Роману, ненатурально. – Только вы, Роман Васильевич, можете ограду восстановить. Иначе день, два, – и Беловодье погибнет.

– Как это случилось?

– Я думаю… Почти уверен, что во время схватки с Колодиным часть удара пришлось и на подлинное Беловодье.

– Это невозможно. У нас с вами не было связи.

– Вы так думаете?

Роман весь передернулся – о чем они болтают. О чем? Какие-то границы, ограды, город мечты… Глупость все это – глупая глупость! Надю еще можно спасти – вот что важно! Вот главное!

Любой забор можно заново возвести, – хоть колдовской, хоть крепостную стену из камня.

Вода в озере вдруг заколебалась, плеснула на дорожку волна. На миг исчезли огоньки в глубине, и сама церковь как будто помутилась.

– А Надя? Если я починю ограду, вы ее оживите?

– Пока ограда разрушена, все бесполезно… – пробормотал Гамаюнов.

– Да понял я это! – Роман схватил Гамаюнова за ворот плаща. – Спрашиваю о другом: если я починю ограду, силы Беловодья хватит, чтобы спасти Надю?

– Отпустите меня! – потребовал старик.

Роман разжал пальцы.

– Я же сказал, здесь все возможно, зачем повторять одно и то же? Вы так непонятливы? – Иван Кириллович неожиданно сделался резок.

– Мне кажется, что вы меня обманываете. Вы так и не сказали ясно: вернется Надя или нет. Лишь общие фразы о мечтах и возможностях. – Роман чувствовал, что его охватывает ярость. – У меня одна-единственная мечта. Вернуть Надю.

– Почините сначала ограду.

– Так да или нет?

– Это зависит от вас.

Опять ускользнул, старый угорь. Почему он не может сказать правду?!

– Сколько у меня времени? – спросил господин Вернон.

– Трое суток. Потом можно будет наложить новое заклинание.

О трех днях говорил Стен. Дольше трех дней оставаться здесь нельзя.

– Работайте обстоятельно, не торопитесь, – посоветовал Иван Кириллович. – Надя будет вас ждать.

От Романа не укрылось это «вас» в последней фразе. Что это? Дешевая приманка? Или Иван Кириллович готов отказаться от Нади ради Беловодья?

– Я уверен, что живая вода должна быть! – воскликнул Роман с горячностью и топнул. Плитки под его ногами качнулись. – Починю ограду и создам живую воду.

Гамаюнов зябко поежился.

– Что ж, у вас может получиться. У вас особенная сила.

– К сожалению, у меня нет воды из Пустосвятовки.

– Берите из озера.

– Это ваша вода, а не моя, – усомнился колдун из Темногорска. – Здесь нужно особое заклинание, чтобы подчинить воду.

– Никакого особого заклинания нет.

Роману показалось, что Гамаюнов вроде как говорит правду и одновременно лжет. То есть выходило, что он продлил действие заклинания и одновременно не продлил, что Надю можно оживить и одновременно нельзя. Как хозяину Беловодья удается проскальзывать между «да» и «нет», Роман не ведал. Он вдруг подумал, что Надя своего мужа одновременно и любит всей душой и ненавидит так же сильно. Но разгадывать загадки господина Гамаюнова было некогда.

Иван Кириллович поднял из воды два кувшина – в каждый можно набрать не меньше десяти литров. Как и все в Беловодье – или почти все – кувшины были созданы из воды, но на вид казались стеклянными. Озерная влага была особенная – это господин Вернон почувствовал сразу. Пусть и не схожая с пустосвятовской, любезной его сердцу, пусть в чем-то чуждая, жесткая, – но все равно, на многое способная стихия. Да, способная на многое. Но она явно не собиралась повиноваться хозяину Пустосвятовки. Работать с такой водой господин Вернон не мог. Разве что получится только хуже. Оставалось одно: воду перенастроить.

– Мне понадобится много времени, – предупредил Роман и вернулся в «свой» дом.

Зашел на кухню, поставил кувшины с водой на пол, плюхнулся на диван. Он так и не мог решить: сказал ему Гамаюнов правду или солгал? Ощущение было, что сказал правду лишь наполовину. И главное… да, в этом Роман был уверен – времени оставалось мало. Очень мало, хотя Иван Кириллович уверял в обратном.

Ладно, что тут думать! Прежде всего надо восстановить ограду. А потом… потом… Надя. Ее возвращение. О, Вода-царица! Скорее же, скорее! Роман достал из кармана пустую серебряную флягу, ковырнул ножом донышко. Выбрал самую большую тарелку, флягу заклинанием укрепил в воздухе над тарелкой и стал медленно лить воду из кувшина в пробитую флягу. Из отверстия в дне вода сочилась по капле. Каждой капли на лету колдун должен был коснуться и подчинить колдовскую ее силу своему дару. Капли стучали монотонно, тарелка наполнялась медленно. Через час у Романа голова пошла кругом, а он сумел наполнить лишь половину кувшина новой – своей – водой.

Ладно, хватит! Надо попробовать, что получилось. Ведь может статься, что не получилось ничего.

Интересно, что будет, если он выпьет эту переколдованную воду? Роман поднес кувшин к губам. Сделал глоток. Вдруг бросило в жар, следом по телу пробежала дрожь. Новый глоток. На миг колдуну показалось, что его сейчас вырвет. Никогда прежде вода не вызывала такого отторжения. И все же он заставил себя проглотить то, что держал во рту. Рот наполнился горькой слюной, она потекла по подбородку, на рубашку. Еще глоток…

И все прошло. Он просто пил воду. Ни жара, ни холода, ни тошноты – лишь противная слабость, которая медленно проходила. Теперь Роман пил медленно, со вкусом. Ощущал, как прибывает внутри него сила. Сила Беловодья.

Прихватив с собой кувшин, колдун вышел из дома и двинулся по дороге. Шагнул за ограду, ощутил, как дернулось ожерелье. Оглянулся. Картинку повело перед глазами – сместились тени, свет. Контуры расплылись. Мгновение – и он видел перед собой аккуратные коттеджи, лужайки, деревья, озерцо посередине и церковку на воде. Потом ограда утратила прозрачность, видение исчезло.

Роман перевел дыхание. И тут наконец понял, что его смущает в просьбе Гамаюнова: водный колдун не знал природу этой второй, внутренней границы. Первая была создана из воды путем заклинаний, достаточно сложных, но знакомых. Таких границ при известном настрое и сам господин Вернон мог нагромоздить вокруг Беловодья хоть десять рядом друг за другом. А вот эта, внутренняя, была темного происхождения. В прямом смысле этого слова. Когда водный колдун пытался понять ее природу, то видел – будто наяву – что-то непрозрачное, густое, темное. Вода присутствовала. Заклинания тоже. Но явственно ощущалось что-то еще, неведомое. И это неведомое колдуна пугало. Вернее, не так – настораживало. Иван Кириллович сказал, что Стен не мог находиться в Беловодье долго. Наверное, и Роман не сможет. «Дольше трех дней нельзя», – опять вспомнил он слова Алексея, переданные Леной. А что потом?

Колдун двинулся вдоль границы, ощупывая стену пальцами и пытаясь определить, нет ли скрытых трещин в ограде. Пока что она была целехонька и напоминала матовое стекло с неясной структурой внутри, что-то вроде размытых ячеек неправильной формы. Разглядеть сквозь ограду, что находилось в центре, было невозможно. Порой возникали видения, но ложные. Истинное не проглядывало.

Наконец колдун дошел до черного разлома и остановился. Трещина оказалась довольно ровной, но природа разрыва была так же не ясна, как и суть ограды. Гамаюнов намекал на Колодина. Но как Колодин мог разрушить ограду, господин Вернон не представлял.

Колдун набрал полные пригоршни воды, произнес заклинание. С его ладоней вода потекла, отвердевая, превращаясь в льдистую пластину. Роман соединил границы трещины узким стеклышком, будто мостком. Тьма исчезла. За прозрачной заплаткой теперь отчетливо можно было разглядеть, что же там происходит, внутри. Роман увидел поверхность озера. Вода искрилась и играла. Вокруг белые дорожки, сосны. Роман плеснул водой вверх, и стекло продлилось ввысь, соединяя две части ограды. Затем вниз – и разрыв был полностью исчез. Троекратное заклинание укрепило заплатку. Но все равно, это только заплатка. Сколько она простоит и как прочно срастется с оградой Беловодья, колдун не ведал. Роман двинулся дальше вдоль границы. Через несколько шагов натолкнулся на второй разлом. Он был точь-в-точь такой же, как и первый. Но залатать его оказалось труднее – волшебные льдинки не желали крепиться к краям и со звоном обрушивались на землю. Приходилось вновь превращать их в воду и вновь создавать хрупкую опору. Лишь с третьей попытки колдуну удалось установить ледяную перепонку. Роман решил сначала наскоро закрыть все разломы, а уж потом заняться серьезным ремонтом. Главное – как можно быстрее вновь превратить ограду в замкнутый круг. Тогда Беловодье обретет полную силу, и Надя оживет. Так скорее же, скорее!

До следующей трещины шагать пришлось изрядно. Надо бы проверить, может ли колдун пройти внутрь в любом месте. Роман шагнул и уперся в стену. Ограда не желала его пропускать, будто у него не было ожерелья вовсе. Невероятно! Получалось, ограда проницаема для него лишь там, где проходит дорога.

Наконец появился новый разрыв – такой же точно, как и предыдущие два. Какая-то догадка шевельнулась в мозгу Романа и тут же пропала. Колдун вновь стал создавать перепонку. В этот раз создать окошко получилось довольно быстро. Окошко. Роман невольно приблизил лицо к прозрачной заплатке и глянул внутрь. Все так же плескалась вода, и мелкая волна билась о края дорожки. Перед ним была старинная усадьба, построенная из воды. Что-то знакомое. Фасад с фронтоном, четыре колонны, лихо закрученные рожки ионического ордера на капителях. Два этажа, два флигеля. Где-то он видел этот дом. Кажется, на картинке или фото… Усадьба слегка подрагивала и как будто перемещалась по поверхности озера. Две скульптуры у входа, белые, будто мраморные. В окнах одинаковые белые занавески. Вдруг почудился за окном силуэт – вернее, не силуэт даже, а тень. Она мелькнула и пропала. Роман приник к стеклу, силясь разглядеть, кто же там внутри. Увидел, как по тропинке к дому идет Гамаюнов. Иван Кириллович о чем-то задумался. Лицо его было мрачным, губы едва заметно шевелились. Роман спешно произнес заклинание односторонней невидимости – теперь стекло изнутри круга казалось матовым, в то время как господин Вернон продолжал видеть все происходящее. Но Гамаюнов не глядел в его сторону, возможно, он полагал, что гость еще возится с первым разломом.

Иван Кириллович подошел к ступеням и остановился. Что-то произнес. Что – Роман не слышал. Но ему показалось, что хозяин Беловодья позвал кого-то по имени. Вновь за окном мелькнула тень. Теперь сомневаться не приходилось – там, в доме, был человек. Он махнул рукой Гамаюнову. Иван Кириллович вдруг крикнул.

– Я ничего не могу сделать! – Эту фразу Роман расслышал отчетливо.

В этот миг за окном в доме Роман различил какое-то светлое пятно… Светлые волосы! Гамаюнов оглянулся. Роману показалось, что Гамаюнов его видит. Колдун отпрянул, прижался к ограде и перевел дух. Светлые волосы. Так вот, оказывается, где Стен! В этом доме, как в тюрьме, Иван Кириллович заключил своего ученика-врага Стеновского. Зачем? Ответа Роман не знал. Но ощутил яростное желание проникнуть внутрь и освободить пленника. Любой ценой освободить.

Роман подхватил пустой кувшин и понесся назад, к дороге, ведущей в Беловодье: только там он мог вернуться внутрь. На миг мелькнуло опасение: вдруг Гамаюнов не пустит его назад? Тут же колдун подавил тревогу, вызвав в душе покой и безмятежность – стекло стоячей воды в безветренный день. Миг – и стало все безразлично, безбольно, но и без веселья – тоже. Ровная поверхность, ничем не возмущенная – с этим чувством в душе колдун миновал границу беспрепятственно. Впрочем, пребывать в таком состоянии он долго не мог. Первая мысль, сомнение, порыв – и вода уже волнуется, бурлит и бьется о берег. Колдун улыбнулся. Но тут же вспомнил о том, что Нади больше нет, и улыбка его умерла. Надя вернется еще…

Вернется ли?

Роман почувствовал, как внутри него все холодеет. А почему, собственно, он поверил Ивану Кирилловичу?! А? Если Гамаюнов про Лешку солгал, то и про Надю тоже. Наверняка. Откуда Гамаюнову знать, как продлить заклинание? Причем, чужое заклинание. Роман не ведает, а Гамаюнов может? Да нет, не может он ничего. Солгал, чтобы заставить Романа починить ограду. А Надя тем временем умерла. Трое суток истекли, и ее не стало. Стеновского хозяин Беловодья держит в плену, чтобы тот не открыл правду господину Вернону, не разоблачил Гамаюнова и его интриги.

Все последние часы Роман жил невероятной, сладкой надеждой. Надя вернется… И вот все рухнуло!

«Я убью этого мерзавца за его ложь!» – мысленно воскликнул колдун. И сам себя одернул: «Зачем? Ведь это глупо».

Но Гамаюнов обманул, обманул… Сказал – продлю заклинание. Роман успокоился, и…

«Надя, Наденька, я бы сумел за эти часы что-нибудь сделать», – уверял колдун. Хотя знал, что ничего бы не успел. С пробитой оградой Беловодье ни на что не способно.

Что ж теперь, бросить все и бежать? Нет, сначала надо добраться до Стена. А потом уж решать, что делать.

Роман вернулся в дом и принялся вновь цедить воду.

Ему зверски захотелось есть. Борща захотелось. Тина после колдовского сеанса ему непременно борщ подавала. Борщ у нее всегда выходил отменный. Здесь и готовить не надо. Налил в миску молока. И нате – на весь дом запах. Роман выхлебал белую жидкость с клецками, закрыв глаза. Без удовольствия. Какое-то пресное едло получилось. То есть, мясом попахивало, овощной вкус был, а борща не вышло.

Он запил свое кулинарное творение молоком, превращенным в крепкий кофе. Кофе у него получался почему-то лучше, чем борщ.

Воды за это время нацедился полный кувшин. Теперь надо незаметно для Ивана Кирилловича пробраться к дому Гамаюнова и поговорить со Стеном. Но просто так Гамаюнов к своему логову господина Вернона не подпустит. Кого-нибудь наверняка поставил охранять. Грега, например. Роман поглядел на перстень с зеленым ноздреватым камнем. Задействовать оберег? Честно говоря, прибегать к своему дару внутри чужого колдовского круга опасно. У каждого колдуна свой почерк, даже если они опираются на одну и ту же стихию. Вон, как поначалу Романа с души воротило от здешней воды.

И тут догадка явилась: а что если пройти через не заделанный пролом в ограде? Пролом довольно узок, но, если постараться, то можно протиснуться. Вполне можно. Меснер бы не пролез, и Баз тоже, а Роман, пожалуй, сумеет. Колдун стиснул зубы и уставился на серебряную флягу. Отверстие сделалось чуть больше, капли зачастили. Ожерелье пульсировало в такт падению капель. Скорее же, ну, скорее! Вода прибывала. Второй кувшин был уже почти полон.

Роман схватил кувшины и кинулся вон из Беловодья.

Вновь сквозь светлые воды проступили очертания комнаты.

Воспоминания лились, как вода, событие за событием, но пока Роман не добрался до главного.

Скорее же!

Вновь вода пролилась на лицо.

Колдун вернулся в свои

ВИДЕНИЯ.

Роман примчался к нужному разлому.

Надеялся, что с этой стороны никто не заметит вторжения. На всякий случай колдун облился водой, наложил заклинание невидимости, чтоб на расстоянии Гамаюнов не смог его ни углядеть, ни распознать иным способом, и шагнул в пролом. Перед глазами сделалось красным-красно, появился соленый привкус крови, голова закружилась, боль пронзила каждую клеточку тела, и… Роман уже стоял на белой дорожке. Слева и справа полусферами высились груды серого тумана. Перед ним был дом, дорожка вела к белым ступеням. Две нимфы (густой туман имитировал мрамор) застыли у входа.

Колдун поднялся по ступеням, ожидая, что за окном покажется силуэт. Никого. Роман вошел. Паркет блестел бледным золотом, – из просторной гостиной в прихожую лился по всему дому мягкий свет, на удивление ровный, не солнечный. В уютной гостиной старинная мебель, кремовый шелк на стенах, гардины, – все по-домашнему обжитое, будто связанное невидимыми нитями. Роман погладил спинку кресла. В своем видении, в своей мечте он видел Надю сидящей именно в этом кресле.

Надя… Сердце сдавило от боли. Уже целый час как действие его заклинания льдом кончилось.

Колдун толкнул дверь, ведущую в соседнюю комнату. Она медленно, будто нехотя, распахнулась. Внутри вместо света – серая хмарь. Крутящаяся, пронизанная более плотными и более темными тенями. По всем расчетам, это была как раз та комната, в окне которой Роман видел силуэт. Комната казалась очень большой. Противоположную стену не разглядеть. Или это тени создавали иллюзию огромного пространства?

Раздался звук шагов, глухой, будто кто-то приближался издалека.

– Стен!

Никакого ответа.

– Лешка!

Чья-то смутная фигура показалась. Тот, кто выходил из глубины комнаты, был ростом ниже Стена. Гораздо ниже.

– Алексей, это я, Роман.

– Роман… – донеслось из комнаты эхом.

Там, внутри, не было света. Но и тьмы не было тоже. Роман вгляделся. Белое восковое лицо, белые, будто покрытые инеем, волосы. Человек смотрел на Романа и улыбался.

– Надя! – выкрикнул он. Сердце подпрыгнуло, забилось в горле.

Роман хотел броситься в комнату, но ожерелье, будто строгий ошейник, рвануло назад и остановило. Роман закричал – от боли и радости одновременно. Он протянул руки, хотел обнять ее.

Надя замерла. Бесцветное лицо, отсутствующий, будто обращенный внутрь взгляд, – его любимая была всего в двух шагах, и вместе с тем запредельно далеко. Она медленно повела головой из стороны в сторону. Роман понял наконец, что не может ее коснуться, и опустил руки.

– Наденька, милая, девочка моя, ты жива? – Он давился словами – ожерелье по-прежнему сжимало горло.

Значит, не обманул Иван Кириллович! Правду сказал? Нет, не правду, не правду! Ведь это не заклинание льдом – Надя движется, живет! Что ж получается? Гамаюнов ее оживил? Выходит, у него есть живая вода? Лгал все-таки? А, плевать! Главное – Надя жива!

Она заговорила: он видел, как губы ее шевелились. Но слов не услышал. Потом, наконец, долетели слова – с опозданием на несколько секунд.

– Я умерла, там в будущем. Но здесь я пока жива. – Ее голос звучал тихо и отчетливо. Но без всяких эмоций. – Она уже сомкнула губы, когда он еще слышал окончание фразы.

– Что значит – здесь?

– Здесь – в прошлом, – опять с запозданием пришел ответ.

– В каком прошлом? Чьем? Что это за комната? Тайная кладовка Синей Бороды?

Надя ответила не сразу: слова Романа долетали до нее тоже с временной задержкой. Наконец она поняла вопрос и заговорила:

– Просто в прошлом. Прошлое одно – аморфная серая масса. Ничто здесь не раньше и не позже. Все уже было. Все едино, что случилось тысячу лет назад и вчера. Прошлое зависит от памяти и силы воображения. И никакой последовательности. Оно напоминает кашу, путанку ниток, плотный туман. Ты помнишь все одновременно. Все уже произошло. Не важно, в какой последовательности. Уже ничего не изменить. У прошлого нет структуры.

Он слушал ее, не вникая в слова. Надежда жива! – восторженно колотилось сердце. Это главное. Жива… Жива… Вот только между ними преграда – неясная, аморфная, серая.

– Надя, ты можешь перейти в настоящее? Сюда, ко мне.

– Нет. Тогда я умру.

Роман закружил по гостиной, пытаясь понять, как устроена эта комната прошлого и что можно сделать, чтобы высвободить Надю из ловушки. Но ничего понять не мог. Он чувствовал лишь опасность, исходящую от дверного проема. О времени Роман не любил рассуждать, времени он не понимал. Ни настоящего, ни прошедшего. Оно всегда мешало. Оно – лишнее. То четвертое измерение, которое делает первые три примитивными черточками на песке. Время похоже на воду в своей сущности. Говоря о времени, Роман старался думать о воде и тогда начинал что-то улавливать…. Мелькнула дерзкая мысль: войти внутрь и остаться там с Надей навсегда. В аморфном прошлом, где все уже было. Не все ли равно ему, где быть с нею. Ведь с нею! Что там, в прошлом, случится с Романом? Что он там встретит? Кого? Мать в молодости? Деда? Себя самого? Нырнуть в прошлое, как в воду. Ничего уже больше не решать, никаких безумных головоломок, ни с кем не сражаться, ничего не доказывать. Жить, все время оставаясь в прошлом. Мечтать о прошлом. В этом есть что-то чудовищное. Он уже хотел рвануться внутрь, но внезапно ожгла мысль: вдруг они с Надей не встретятся?! Она окажется в одном времени, он – в другом, будут видеть друг друга, метаться, но между ними будет серая перегородка.

Колдун отступил.

– И как ему только это удалось! – воскликнул раздраженно. – Как Гамаюнов сделал это!

Надежда была так близко, а он не мог до нее дотронуться.

– В Беловодье иное время.

– Значит, счастье – это всего лишь возможность уйти в прошлое? Создать старинную усадьбу, вернуть умерших? Найти утраченное?

– Я все время думаю, как вырваться, но ничего не приходит в голову, – призналась Надя. – Находясь в прошлом, нельзя ничего придумать. Вытащи меня отсюда, и мы будем вместе.

– Подкупаешь? И Гамаюнова бросишь? – Она угадала его вопрос по движению губ прежде чем услышала слова.

Рассмеялась:

– Почему ты его так боишься?

– А почему ты так к нему льнешь?! – Роман разозлился. – Что такого особенного ты в нем нашла?

– Ты его недооцениваешь.

Надя еще продолжала говорить, а колдун кричал:

– Он жалкий! Беспомощный! Старый!

– Он талантливый, ни на кого не похожий, могущественный… – в свою очередь твердила Надя.

– Пусть он могущественный. Но все равно – жалкий. – Роман знал, что для Нади унизительно слышать подобное, но позволил себе быть жестоким. Львица в клетке – когда же еще ее укрощать? – Значит, бросишь Гамаюнова, если я тебя спасу?

В этот раз ответ задержка с ответом была чуть дольше, чем обычно:

– Брошу. Чтобы вырваться отсюда, я готова на все. Ты уже что-то придумал?

– Кое-что, – солгал колдун. – Но я не понимаю до конца сути Беловодья. Все играют в молчалку, никто не желает ничего объяснять – даже Стен.

– Алексей с тобой? Я его не вижу. Где он? Почему не подходит? – Надя прищурилась, пытаясь разглядеть, что творится за границей ее ловушки.

Лешка? Ревность царапнула сердце. Несильно, но все же царапнула.

– Почему ты о нем спрашиваешь?

В этот раз задержка звука показалась невыносимой.

– Ты звал его, когда шел сюда. Я слышала.

– Ах вот оно что! – Роман облегченно вздохнул. – Да, звал. Думал, что именно его Гамаюнов держит в этой комнате. Его, а не тебя.

– Почему? С чего ты решил? Он что, тоже… погиб? Он! – В ее голосе был подлинный страх. – Нет, не может быть… конечно же, не может быть… Иначе…

Ревность вновь обожгла – в этот раз куда сильнее.

– Алексей исчез. Гамаюнов говорит, что он уехал тайком. Но я не верю. Лешка не мог уехать так внезапно, бросив Лену и Юла. Накануне он обещал поговорить со мной. Поведать какую-то тайну. Потом вдруг – испарился. Но я чувствую, что он в Беловодье. Гамаюнов сказал, это здешний обман. Один из многих…

Роман вспомнил вчерашнюю иллюзию Надиного присутствия. Ну, конечно же! Именно в тот миг Гамаюнов перенес Надю в мир без времени, и она ожила. Если безвыходное пребывание в прошлом можно назвать жизнью, конечно. Раз так, значит, Роман, ощущая присутствие Стена, не обманывался… Лгал Гамаюнов, как всегда. И одновременно говорил правду. Как только он один умел.

– Разумеется, Лешка никуда не уезжал, – уверенно заявила Надя.

– Тогда где он? – Колдун огляделся. – С тобой в прошлом?

– Нет, он не здесь. Он живой. – Теперь казалось, что она намеренно отвечает не сразу.

– Тогда где?

– А ты подумай! – Она рассмеялась. Даже в клетке она оставалась львицей. У Романа все перевернулось внутри от ее смеха. – Ты же умный! Так верь в свои силы. Верь в себя…

Надя отступила. Лицо ее расплылось белым пятном. Серый туман все скрыл.

Он почему-то подумал, что в школе на уроках она никому и никогда не подсказывала. А еще наверняка за это ее за косу дергали. А может, и не дергали – опасались.

А в следующий миг до Романа дошло, где искать Алексея.

Колдун вылетел из усадьбы. Прыгнул на плавучую дорожку. Потом на другую. Побежал. Мчался к белому кругу, что окаймлял внутреннее озеро. Колдун был уже почти рядом с границей из белых плавучих камней, когда на его пути возник Грег.

Вылетел наперерез, раскинув руки. Тонкий, натянутый, как струна. В глазах – решимость. Грег, разумеется, не колдун. Но у него должно быть водное ожерелье. Подручный Гамаюнова – в Беловодье. То есть сила за ним немалая.

– Не надо, – сказал Грег. – Прежде почини ограду.

– Я должен видеть Алексея.

– Это ничего не даст. Мы лишь потеряем время. Почини ограду, и тогда…

Роман не дал Грегу договорить. Плеснул в того водой из кувшина. Вмиг струя, повинуясь приказу, сплелась в ловчую сеть и с ног до головы окутала Грега. Тот рванулся, но освободиться не успел. Роман прыгнул вперед и врезал локтем Грегу в челюсть. Тот рухнул на дорожку. Если бы не сеть, он бы тут же сделал Роману подсечку, но опутанный охранник Беловодья лишь беспомощно дернул ногами.

В следующий миг Роман связал водной веревкой Грегу руки и ноги.

– Ты сам не знаешь, что делаешь, – пробормотал тот.

– Знаю, друг мой, знаю. – Кляпом Роману послужил самый обычный кусок ткани, оторванный от рубашки. – Потерпи чуток, вскоре развяжу.

Вновь под ноги легла тропинка, мощенная белым псевдокамнем. Роман ощущал, как вибрируют под ногами куски льда. Как будто им больно. Колдун дошел до внутренней кольцевой дорожки и остановился. Ни одна тропка не вела к церкви. Вокруг была вода – и только. Как добраться туда? Ни лодки, ни плота. Нырнуть и плыть? Роман вспомнил о неудачном Глашином купанье и остерегся. Правда, он приспособился пить здешнюю воду и черпать при этом силу. Но для этого надо было сначала воду переколдовать. Нет, плыть нельзя. Да и зачем? Роман протянул руку и мысленно проложил дорожку от берега к ступеням церкви на воде. Послышался хруст, и на ярко-синей глади образовался ледяной мосток шириной в две ладони. Пройти можно было без труда. Роман шагнул. Спеленатый Грег завопил: «Не смей!» и выругался. Значит, сумел выплюнуть кляп. Но помешать был не в силах – чары колдуна были сильнее его ожерелья. Кстати, а в чем сила Грегова ожерелья? Роман еще не успел разузнать. Впрочем, вряд ли водная стихия слишком была с Грегом любезна.

Роман дошел до церковки и поднялся по ступеням. Двери бесшумно отворились. Внутри все казалось золотым от света бесчисленных свечей. Они горели повсюду. И оттого вся церковь была затянута сизоватым дымом. Посредине стояли простые деревянные козлы, на которые ставят в сельских церквях гроб во время отпевания. Гроба не было. Доски были покрыты темной тканью. И на козлах лежал человек, скрестив руки на груди, как покойник. До самых рук тело было накрыто простыней. Рубашки на человеке не было, так что хорошо было видно ожерелье.

Алексей. Глаза его были закрыты, лицо застыло белой маской. Но веки слегка подрагивали. И грудь поднималась. Дышит, значит.

Роман подошел и довольно бесцеремонно пихнул своего друга-врага в бок.

– Долго собираешься здесь валяться?

Тот вскинулся, будто его разбудили от глубокого сна, и непонимающе уставился на колдуна.

– Я спрашиваю, долго ты будешь здесь прятаться? Насилу тебя нашел. Лена с ума сходит.

– Ты починил разломы в стене?

– Поставил три заплатки… – Взгляд Романа упал на грудь Стена.

На груди – кровоточащий, но уже начавший заживать с одной стороны шрам. Шрам от меча Колодина. Водного меча. Вот откуда следы крови на рубашке, брошенной в ванной комнате. Шрам шел поперек белых полос – теперь они были отчетливо видны и светились, как во время купания. Шрам, пересекающий двенадцать полос. Догадка показалась столь невероятной, что Роман поначалу не поверил. Сам себе не поверил. Он шарахнулся от нее, понимая, что это примитивная трусость.

Двенадцать полос. Двенадцать разломов в ограде Беловодья. Если смотреть снаружи, длина окружности совсем не велика. А внутри… Неважно, что внутри – здесь действуют совсем другие силы. Как в человеке, надевшем ожерелье, в земле тоже открываются неведомые таланты. Надо лишь создать ожерелье. Длинное ожерелье. И оно появилось. Ожерелье, которое Гамаюнов вырезал из кожи Алексея. Роман содрогнулся от отвращения, от непереносимой внутренней боли. Получается, все это, потрясающе прекрасное, изменчивое, недостижимое, все, чему Роман так отчаянно завидовал – все это из тела живого человека. Как только Иван Кириллович уговорил Лешку на такое? Выходит, сказал: «Для создания Беловодья нужно ожерелье из твоей плоти? Готов, чтобы с тебя шкуру живьем срезали ради создания светлого града?». Разве он мог отказаться? Гамаюнов предлагал Лешке воплотить его мечту. Только и всего.

Роман молчал, глядя на друга. Алексей дернул ртом – кажется, усмехнулся, будто подтверждал – да, не мог. Позволил себя искромсать. На миг Роман ощутил боль Стена. Вся кожа – один сплошной порез. Чудовищная пытка. Пытка? Но во время создания ожерелья боли не бывает. Роман знал это. То есть, когда ведешь лезвием по коже, ожидаешь боли. Но и только. Как таковой ее нет. Неприятно, да. Изматывает – да. А тут… Алексей вспоминал и заново ощущал боль во время создания длинного ожерелья, и все чувства тут же передавались Роману. Нет, колдун не читал их, как чужое письмо, а ощущал как свои, причем многократно усиленные. Чужая боль сильнее своей… Подобная эмпатия была невыносима.

Колдун зашагал по церкви, – в движении легче разорвать ментальную связь. Не получилось. Роману казалось, что он чувствует и думает как Стен. Свечи горели. Иконы. Он не различал ликов – доски были черным-черны, лишь кое-где можно было угадать высветленный зрачок, изломы синей или красной одежды. Тускло поблескивало серебро на ризах. Иконы были настоящие – не из воды. Зачем здесь церковь? Именно церковь…

– Роман, я одного так и не понял, – вдруг заговорил Стен.

– Чего?

– Как Иван Кириллович создал ожерелье Беловодья, если мое собственное ожерелье не срослось со мной. Я однажды спросил его, но он ушел от ответа. Один раз ушел. И второй…

Роман остановился. И чуть не закричал. Алексей прав. Гамаюнов не мог создать ожерелье из шкуры Стеновского, если тот не сросся со своим ожерельем. Тогда еще не сросся. Но как же рана? Водный меч рассек ровно двенадцать полосок на груди Алексея. Двенадцать разломов появилось в стене. Значит, ожерелье действовало. Только Гамаюнов сделал так, чтобы Алексей не мог пользоваться своим ожерельем. Такое возможно?

Роман покосился на Стена. Тот опять лег и закрыл глаза. Нить переливалась на шее ярче обычного. Великая тайна – дарение ожерелья. Это почти как новую жизни поднести в дар. Роман создавал ожерелья дважды. Для Тины и Юла. При создании ожерелья можно заложить в нить свою власть. Господин Вернон, лишь слегка коснувшись не отвердевшей нити языком, усилил свою связь с Юлом. Теперь колдун слышит ожерелье мальчишки за многие километры.

Да, можно подчинить дареное ожерелье. А можно создать и не подарить. Именно так. Когда колдун создает для ученика водную нить, он ее дарует… Отдает часть своей волшебной силы и тем самым включает нить. А если не отдать? В этом случае нить останется в распоряжении создателя и не будет подчиняться носителю ожерелья. Роман при первой встрече со Стеном решил, что тот слишком рационален, чтобы понимать волшебную нить, слишком упрям, чтобы подчиниться даже собственному дару, и потому ожерелье не срослось со своим владельцем. На самом деле причина была проще – нить все еще управлялась Гамаюновым. Учитель не отдал ожерелье ученику. Надел на шею, но не одарил. Так что вырезать волшебную нить для Беловодья Гамаюнов мог, управляя ожерельем вместо «ученика». Но время проходит, рано или поздно нить срастается со своим носителем и усиливает в человеке его дар. Если дар существует, конечно. Прошли годы, Алексей отнял наконец у обманщика власть над своим ожерельем. Что же в случилось в тот миг, когда ожерелье запоздало срослось со своим владельцем? Алексей воспользовался своим даром и стал прозревать будущее, а Гамаюнов потерял власть над его ожерельем. Но при этом водная нить не утратила связь с оградой. А потом стена разрушилась от удара водного меча.

Лицо Стена исказилось от боли. Догадался наконец. Или мысли Романа услышал, как до этого колдун «слышал» чувства Стена. О, Вода-царица! Как Алексею с его надменностью и самомнением должно было быть обидно: другим были дарованы ожерелья, а ему, якобы избраннику, – веревка, ошейник, который только и умел, что душить. А в награду – исполосованная шкура.

– Уходи отсюда, – приказал Роман. – Немедленно.

– Не могу. Ограда едва-едва держится.

– Почему тебе не наплевать на все это? Прежде всего на Гамаюнова? После всех его обманов. А? Пусть он сам расхлебывает свое дерьмо!

– Прекрати ругаться! Ты в церкви!

– Она освящена? Ведь это не церковь – иллюзия церкви, а значит, только колдовство.

– Беловодье – и моя мечта. Я не могу ее разрушить. Пусть даже другие пользуется ею не так, как мне хотелось бы…

– Но распоряжается здесь Гамаюнов. Беги, Стен, или ты умрешь!

– Роман, закрой проломы, и я уйду.

Колдун схватил Алексея за плечи:

– Будет слишком поздно. Ты, кажется, не понял, в чем заключался второй фокус Ивана Кирилловича?! Ну, конечно же, нет. Ты и о первом догадался только сейчас. Он сделал слишком глубокие надрезы. Когда ожерелье срослось с тобой, у тебя навсегда установилась связь с Беловодьем. Пока ты здесь, рядом, связь очень сильная, Беловодье сосет из тебя силы. Буквально. Чем дальше уходишь – тем слабее. Но все равно остается.

– Об этом я знаю. Он меня предупредил, что я всегда буду связан с оградой Беловодья.

– Ты согласился?

– Честно говоря, я подразумевал несколько иную связь…

– Более платоническую. Неприятно, когда тебя кушают живьем. Уходи. Или сдохнешь.

– Я выдержу, – клацнул зубами Стен.

– Нет. Ты не выдержишь, ты из других начнешь силы качать. Уходи. Я поставил три заплатки. Ограда продержится, пока я не зачиню ее. За счет внешнего круга.

– Почини ограду. Всю. Тогда уйду. – Упрямства Алексею было по-прежнему не занимать.

– Мне надо еще три дня. Минимум. Ну, может, чуть меньше. Ты за это время скопытишься. Почему сразу не сказал, а? Ленку мог бы предупредить. И меня.

– Не успел. Я хотел тебе рассказать про создание длинного ожерелья. Подумай, где мы сейчас! Вообрази – это круг всемогущества и совершенства. Мы даже не знаем, на что способно Беловодье. Но уверяю тебя, на многое. Каждый находит здесь что-то свое. Ожерелье в тебе усиливает определенный дар, а при контакте с волшебным градом открывается способность, не твоя – самого Беловодья. Здесь время течет иначе. То быстрее, то медленнее. Обращается вспять. Но я не успел с тобой встретиться и все объяснить: Грег требовал, чтобы я немедленно шел сюда. Иначе ограда рухнет.

– Я не верю Грегу.

– Грег – нормальный парень. Но его забота – безопасность Беловодья. И только о ней он и думает. Больше ни о чем. В данном случае он говорил правду. Гамаюнов держал ограду до нашего приезда. Теперь я… Тут есть одно непредвиденное обстоятельство…

– Одно обстоятельство? Да их здесь миллион!

Колдун присел на козлы рядом со Стеновским. Гнев вдруг улетучился. Навалилась усталость.

– Уходи! – вдруг выкрикнул Алексей. Голос его отозвался долгим многократным эхом под сводами. – Слишком много сил… Уходи. Скорее.

Роман понял, что значит этот крик: Стен вольно или невольно пытался забрать силы у Романа. Да колдун и сам почувствовал, как дернулась нить ожерелья.

Роман выскочил из церкви. В ту же секунду ожерелье успокоилось. Стены церкви ограждали других обладателей ожерелий. Очень умно. Даже слишком.

Пока Роман пребывал внутри, небо успело потемнеть, но озеро светилось в темноте, и призрачный холодный свет озарял Беловодье. Колдун побежал по ледяной дорожке. Ограда Беловодья – это длинное ожерелье, дарованное Стеном. Одаривают лишь по доброй воле. Добрая воля Стена, злая – Гамаюнова.

Грега там, где оставил его Роман, не было. Чуть в стороне стоял Баз. с какой-то тетрадкой в руке. Зотов изучал записи. Тетрадь была большая, схожая с амбарной книгой, старинная, с серым переплетом и желтыми страницами.

– Это ты связал Грега? – Спросил Без. Странно, но в этот раз добрый доктор забыл приклеить к губам улыбку. Выражение лица его было мрачное, даже злое.

– Угадал! Ты знаешь, что ограда сделана из кожи Стеновского? Из него, из живого, Иван Кириллович вырезал ожерелье для Беловодья?

– Мы об этом не говорим, – отозвал Баз, и зачем-то заглянул в свою амбарную книгу, будто что-то сверял.

– Не говорим… – эхом отозвался колдун. – Почему?

– Это выбор Стена. Алексей сделал выбор сознательно. Как всегда. Он с самого начала бы посвящен в дела Гамаюнова больше других. Знал, что Гамаюнов изготовляет поддельные бриллианты, а Колодин их продает. Так что Стеновский все делал по доброй воле.

Роман готов был взорваться. Но справился с собой. Мысленно придушил все просившиеся на язык фразы и сказал спокойно, почти равнодушно:

– В принципе Стену больше ничто не угрожает. Я починил ограду. Только Лешка мне не верит. Не хочет уходить из церкви. Будь добр, уговори его. Ты умеешь. Он к твоему мнению прислушивается. Ему там, внутри, делать нечего, он теперь меняет Беловодье на свой лад. И зря тратит силы.

Роман хотел дотронуться до База, но тот отшатнулся и загородился амбарной книгой. На картонном переплете был приклеен желтый листочек с надписью фиолетовыми чернилами «Беловодье».

– Неужели ты так быстро починил ограду? – недоверчиво прищурился Баз.

– Я – сильный. К тому же перенастроил на себя воду. – Роман умел врать. Впрочем, было бы странно, если бы колдун не умел.

Баз улыбнулся. Только улыбка у него была теперь совершенно иная – холодная, волчья.

– Спасибо, Роман. Ты нам оказал неоценимую услугу.

Глаза у База были ледяные. Амбарная книга исчезла, в руке доброго доктора сверкнул прозрачный, будто изо льда, нож. Нож с водным лезвием, которое способно перерезать водное ожерелье. А что если… Дальше думать было не о чем. Колдун прыгнул вперед. Попытался перехватить руку с ножом и вывернуть кисть. Но Баз оказался проворнее. Сюда бы Стена – тот бы справился. А господин Вернон не сумел. В следующий миг Роман оказался на лежащим на дорожке, Баз – верхом на нем. Водное лезвие сверкнуло стеклом на солнце. Изгнание воды! Не получилось. Баз был защищен, как коконом, каким-то заклятием. В следующий миг колдун ощутил боль. Баз полоснул по шее, пытаясь срезать ожерелье. Не распалась водная нить. Лезвие дзинькнуло, ломаясь. Брызнула кровь из порезанной кожи, но нить устояла. Баз на миг опешил, а Роман сумел вывернуть из его захвата правую руку и ударил под подбородок. Баз с него слетел.

Роман прыгнул вбок, на соседнюю дорожку. Следом, шипя, устремилась струя пламени. Роман катился по дорожке, а огненные стрелы били по белым плиткам, и во все стороны летели осколки льда. Один осколок впился в руку, другой в плечо. Чем он стреляет? Откуда в Беловодье огонь? Роман вскочил, бросился за ствол огромной ели, потом прыгнул вперед.

Огненных стрел больше не было. Колдун выглянул. В руках у База был пистолет, и добрый доктор его перезаряжал. Так вот откуда огненные стрелы. Пули в Беловодье приняли столь странный облик. Роман не стал разбираться, что Баз задумал. Ясно было, – ничего хорошего. Колдун вновь перепрыгнул на соседнюю дорожку. Одной ногой он все же угодил в воду. Кожу ожгло, но несильно. Колдун помчался к кольцу из белых плиток, что шло вдоль стены Беловодья. Баз несся за ним, не отставая. Больше не стрелял. Роман оглянулся. Лицо База было совершенно бесстрастным, губы плотно сомкнуты, лишь ноздри раздувались, когда он втягивал воздух. Почему он не стреляет? Похоже, что прежде палил для острастки, надеясь напугать. Или хочет выпустить новую обойму в упор? Роман ощутил, как противный холод змеей обвил шею. Роман помчался быстрее. Еще быстрее. Но Баз… он настигал. И тут впереди мелькнула черная полоса. Разлом. Снаружи путь куда короче. Роман успеет домчаться до главного входа быстрее, чем Баз по внутренней дороге. А в узкую щель здоровяк Баз никак не пролезет. Надо предупредить Стена, и они вдвоем… Раздумывать было некогда. Роман весь внутренне сжался, воззвал к воде и бросился в черный провал.

Ожерелье на шее дернулось, все поплыло перед глазами: вековые ели в одну сторону, стена Беловодья – в другую. Впереди росла и расширялась пропасть – алая с черным. Она пузырилась, вскипала, исторгала из своего чрева какое-то подобие щупальцев. Роман хотел произнести заклинание… Не смог. Чернота бурлила и затопляла все вокруг. Боль ударила в виски и оглушила.

Роман рванулся. И будто лопнула плотная бумага. Колдун, не рассчитав напора, растянулся, проехался по асфальту, сдирая кожу с ладоней, в лицо брызнуло ледяной водой. Ударился локтем. Несколько секунд он лежал, не в силах двинуться. Потом, наконец, поднял голову.

Смотрел, узнавал, но не мог поверить!

Он был на Ведьминской улице в Темногорске, у ворот собственного дома. На столбе качался фонарь. Световой круг танцевал из стороны в сторону. Забор, ветви деревьев и крыша дома влажно блестели – только что прошел дождь. Роман поднялся. Несколько человек шли к особняку Аглаи Всевидящей, о чем-то переговариваясь. Ныряя из лужи в лужу, катил «Мерседес» с тонированными стеклами. Огни фар выхватывали из темноты столбики заборов и отражались в воде на дороге. Иллюзия была полной. И все же Роман решил, что это Беловодье попыталось обмануть его миражом. Он наклонился и тронул воду в луже. Вода была настоящей. Тогда колдун набрал пригоршню и плеснул на ворота. Никакого эффекта. Мнимые ворота исчезли бы. Эти продолжали стоять, как ни в чем ни бывало. Значит, колдун действительно выпрыгнул из Беловодья прямиком в Темногорск. Роман подался назад, пытаясь нащупать стену, которую только что продавил, пересекая границу между Беловодьем и своим городом. Ничего. Под ногами хлюпала грязь. Был только Темногорск – волшебный град исчез. Господин Вернон вновь оказался в своих владениях. Он постоял немного, не зная, что делать. Механически тронул ожерелье и ощутил влагу на шее. Кровь. Раны были ерундовые, но сильно кровоточили, как всегда кровоточат порезы, сделанные водным ножом.

Стоит поскорее убраться с дороги: не исключено, что Баз выпрыгнет следом Роман невольно огляделся. Но нет, Баз не появлялся. Не хотел? Или не мог?

Колдун прошел Ведьминскую из конца в конец, останавливаясь несколько раз и пытаясь нащупать таинственную стену. Безрезультатно. Беловодье не желало откликаться. Только возрастали злость и усталость. Что же теперь делать? В Беловодье остались его друзья. И там же Баз, способный метать огненный стрелы. Кто он такой? Что Роман знает о нем? Ничего. Баз улыбался доброй улыбкой всем и всегда. Ему спас жизнь дядя Гриша, заменил отца. Неужели Григорий Иванович воспитал очередную сволочь? Вот так хулиганство… Мысли мешались…

Что происходит, Роман не понимал. Знал лишь одно: после починки стены Гамаюнов решил устранить колдуна с помощью База Зотова. Нетрудно представить, что они сделают со Стеном! Нет, нет, они не тронут Лешку. Хозяин Беловодья сразу поймет, что имел место всего лишь примитивный розыгрыш и ограда по-прежнему разломана. Или… Баз действовал самостоятельно?

Ясно одно: Роман должен вернуться, чтобы спасти друзей, и вернуться немедленно. Но он не знал, как прорваться. Ему казалось, что кто-то ломает его об колено. Только кто? Судьба? Высшие назад силы? Неведомый враг?

Роман кинулся к своему дому, приложил ладонь к замку на калитке, и тот открылся. Колдун побежал к дому. Шуршали листья под ногами. Сад источал прелый сырой запах поздней осени. Немного тянуло дымом. Возможно, Тина жгла днем во дворе костер. Дом был погружен в темноту. Либо там внутри никого не было, либо Тина спала.

Роман произнес заклинание и отпер дверь. В лицо пахнуло теплом и живым запахом.

Его дом… его… Знакомое, родное, будто теплые руки обняли и прижали к себе. Так не хочется отсюда уходить.

Ему нестерпимо захотелось остаться. Быть здесь… Сделать вид, что Беловодье приснилось. Надя, Стен, Лена, Юл просто исчезнут из жизни Романа. Все будет, как прежде. Он просто… убьет их. Ну да, убьет!

Ты готов пойти на такое, господин Вернон?

Ни за что!

Он прошел на кухню, отворил шкаф, отыскал на полке пластиковую бутылку. Глотнул пустосвятовской воды, потом смочил порезы. Чувствовал, как капли стекают по груди. Вода? Кровь? В горле возникла дергающая боль, но тут же прошла. Кажется, рану затянуло. Роман глянул в зеркало подле двери – зеркала в доме висели повсюду. Не подвела родимая водичка – смыла порез. Что же получается – водное лезвие не опасно для водного ожерелья в Беловодье? Или все-таки ожерелье повреждено?

Колдун провел пальцами по водной нити. Похоже, нить по-прежнему живая, нигде не осталось следа от лезвия. Только теперь колдун осознал ужас того, что могло случиться. Но пугаться было поздно. Напротив, охватило хмельное веселье. Хотелось в пляс пуститься. В присядку. Впрочем, не до этого сейчас. Надо торопиться. Роман вынул из шкафа пять пустых десятилитровых канистр. Прикинул. Пожалуй, хватит на оставшиеся разломы и для прочих дел. На цыпочках он прошел в кабинет, не зажигая света, отыскал на полке у окна две серебряные фляги. Фляги были волшебные. Каждая на вид – граммов на двести. На самом деле – входило в них по пять литров без малого в каждую. Как Беловодье. Снаружи – кажется, крошечный участок, а внутри – огромный круг. Роман положил фляги в карманы куртки. Что-то он забыл. Ну да, тарелку, одну из тех, что осталась. Роман задумался. Назад сквозь разлом в Беловодье не войти – значит, придется ехать на машине, как в прошлый раз. Дорогу он запомнил, но чтобы добраться до Беловодья обычным путем, нужно немало времени. А что за эти часы и даже дни случится в Беловодье, колдун представить не мог. Гамаюнов – ничтожество. Баз взбесился. Кто-то изготовил для доброго доктора водное лезвие. Или он сам расстарался? Стен занят оградой и вряд ли слезет со своего топчана. Лена, Юл… они в опасности.

Да, Стен, Лена, Юл в опасности.

Юл…

Роман зажег свечи. Поставил тарелку на стол, плеснул из бутылки пустосвятовской влаги, поверхность долго рябила, не желая успокаиваться. Для того чтобы связаться и начать разговор, нужна тарелка на той стороне. Если ожерелье у собеседника чужое. Но если есть связь или власть над вторым ожерельем, то тот, кого ты зовешь, может, и не увидит тебя, но услышит – точно. Но Роман собеседника разглядит. Правда, смутно. Но это не беда!

Наконец зеркало воды застыло.

– Юл! – позвал колдун. – Юл!

– Роман, ты? Что случилось? – донесся, будто из далекого далека, голос Юла.

Появилась картинка. Юл стоял в столовой с кувшином молока в руках. Что-то творил из молока небесной коровы. Съедобное или не очень.

– Ты где? – Мальчишка отставил в сторону кувшин.

– Далеко от Беловодья. Рассказывать – времени нет. Баз напал на меня, – торопливо заговорил колдун. – Он опасен. У него нож с водным лезвием. Нож сломался. Но, возможно, он может сделать второй. Слышишь меня?

– Ну да, нож.

– Такой нож может ожерелье разрезать. Стен в церкви. Предупреди его. Попробуй воду заморозить и пройти. Лену не оставляй без пригляда. Справишься?

– Да чего там! – веско бросил Юл.

– Я буду через сутки. Может, чуть позже. Так что на тебя вся надежда. Ты ведь молодчина.

– Справлюсь.

– Гамаюнова не видел в последнее время?

– Пятнадцать минут назад. Он очень мило беседовал с нашим Айболитом.

– С Базом?

– С ним самым.

– Ладно, слушай: в моем домике для гостей на кухне осталась серебряная продырявленная фляга. Ты воду из озера через нее пропусти по капле и на себя настрой. Воды должно хватить, чтобы кожу обтереть тебе, Лене и Лешке. Когда обтираться будешь, произнесешь охранное заклинание: «Ни нож, ни сглаз, ни мор, ни обида, ни слово злое, ни огонь, ни порча меня не возьмут».

– Запомнил?

– Чего тут запоминать-то? Не даты же по истории.

– Тогда действуй.

Вода в тарелке зарябила…

И воспоминания в колдовском сне сбились, полезли одно на другое. В тот миг Роман попытался во сне наяву вспоминать не за себя, а за Юла. Он мог бы, ведь у него была связь с Юловым ожерельем. Роман даже как будто и без зеркала увидел гостиную в доме, легкие занавески на окнах и блеск большого города, что возникает по ночам в Беловодье. Вот Юл кинулся в соседнюю комнату, схватил Лену за руку и стал тормошить. Нет, так нельзя! На счастье, вода на веках высохла, и колдовской сон прервался.

Роман должен был вспоминать сам за себя – и только. Чужие воспоминания – чужое колдовство.

Глава 2 «Обрученный»

Колдун с силой разлепил веки. Кожа высохла. Глаза жгло, будто в них насыпали песку. Роман никак не мог прийти в себя. В воспоминаниях он был в этом доме. Сейчас он тоже здесь. Тогда, сейчас… Все сливалось.

Надо попробовать хотя бы наяву разобраться, что к чему.

Итак, со слов Юла выходило, что Баз с Гамаюновым заодно. Но после разговора с Базом в Беловодье у колдуна создалось совсем иное впечатление. Казалось, что добрый доктор и Гамаюнова, и Романа ненавидит. Может, Баз завидовал Стену и потому говорил про Алексея гадости? Роман не верил, что Стен мог торговать фальшивыми бриллиантами. Кто угодно, но не Стен. Пойти сейчас в кабинет и спросить Лешку? Или нельзя спрашивать даже об этом? Сначала вспомнить, а потом спрашивать. Пожалуй, о проекте расспросить можно. Ведь все случившееся с затеей Гамаюнова относится к более раннему времени. На воспоминания это никакого воздействия не окажет. Сейчас уже шесть. Можно будить гостя.

Роман поднялся, на цыпочках вышел из спальни, прижал ухо к двери Тининой комнаты. Там было тихо. В соседней спальне, куда хозяин поместил Лену с сыном – тоже. Даже малыш не плакал. Роман осторожно спустился по лестнице, прошел в кабинет, где ночевал Алексей. Тот не спал. Сидел на диване, накинув на плечи одеяло, и смотрел, не мигая, на пламя свечи.

– Вдруг подумал, что могу умереть в темноте. Но решил, если в комнате будет живой свет, огонь свечи хотя бы – не умру. – Алексей слабо улыбнулся. – Глупо, да?

– Свой страх не может быть глупым.

– Почему ты зажигаешь свечи во время колдовского сеанса? Ты – водный колдун.

– Для контраста.

– А, понял… Как дополнительные цвета в живописи. Красный кадмий на бледно-зеленом фоне горит огнем, а на оранжевом или желтом его пламя гаснет. Боюсь, что со мной может случиться что-то похожее на утренний приступ. Сначала ужас накатил, а потом…

– Не волнуйся, сейчас вода меня защищает.

– Получается, что я могу жить в этой конуре довольно долго. Так ведь?

– Я вспомнил, почему ты умираешь. – Колдун сел рядом. – Беловодье высасывает из тебя силы. Связь через ожерелье не прервалась. Ты слишком долго был в контакте со своим творением там, в центре. Вы срослись. Создавая, надо обрывать связь. Иначе собственное творение тебя пожрет. В первый раз ты сумел удрать. Но тебе нельзя было возвращаться. Почему ты вернулся?

– Потому что стена разрушилась.

– Ты же знал, чем рискуешь?

Стен кивнул:

– Я надеялся, что ты восстановишь стену быстрее, чем… – Алексей махнул рукой. – Глупо, конечно, получилось. Но даже когда смертельно рискуешь, в глубине души почему-то веришь, что не умрешь. Почему?

– Оставь риторические вопросы при себе! – ответил колдун резко. – Надо как-то разорвать связь ожерелий. Но вот как, не знаю. Гамаюнов не говорил, как это сделать?

– Сказал, что Беловодье погибнет в этом случае.

– Соврал. Он все время лгал. Или говорил полуправду.

– Наверное, чувствовал, что правда не так уж и привлекательна. То есть, сначала он был искренним, а потом… Потом врал все больше и больше. Пока не осталось одно вранье. Думаю, он начал врать с того момента, как решил продавать фальшивые бриллианты. Тайна бриллиантов ему досталась от Марьи Гавриловны Гамаюновой. Ты слышал о ней?

– Моя прабабка.

Стен присвистнул:

– Вот как! Тогда ты знаешь, что Марья Гавриловна была женщина необыкновенной красоты и необыкновенного ума. Она сорила деньгами по всей Европе и собирала мифы о затонувших городах – будь то Исс, Свитезь или Китеж. Дерзость была особенностью ее натуры. Судя по тем бумагам, что нашлись в ее архиве, Марья Гавриловна обладала даром предвидения и знала, что грядут страшные потрясения. Впрочем, тогда многие это предчувствовали. Не думали лишь, что все получится куда чернее самых черных пророчеств. Вот если бы Беловодье тогда было создано, если бы она догадалась… Весь ход истории был бы другой. Возможно. Но она не успела. Или не смогла. Потом прежний мир рухнул, людей носило щепками в мутной воде. Архив Марьи Гавриловны остался в Париже, был утерян во Вторую мировую войну, но нам удалось его разыскать.

– Что там было, в этих бумагах?

– Рассуждения на разные темы, заметки, дневники. Заклинания.

– План создания Беловодья?

Стен отрицательно покачал головой:

– Нет, плана такого не было. Иван Кириллович разработал проект сам, еще до того, как мы нашли архив. Но во многом бумаги Марьи Гавриловны помогли.

– Почему ты не рассказал остальным о фальшивых бриллиантах?

– Об этом я сначала ничего не знал. У меня были подозрения, что Колодин ведет сомнительные операции, но что конкретно он делает – в это меня не посвятили. То есть, я знал о продаже драгоценностей. Но Гамаюнов постоянно твердил, что коллекция алмазов принадлежит Сазонову, была вывезена из России еще до революции. Якобы предки Сазонова дали слово потратить алмазы на пользу Родины, когда падет режим большевиков, как Пикассо приказал вернуть свою знаменитую “Гернику” Испании, когда не станет Франко. Это было в моем духе. То есть, я бы сам именно так и поступил. Потому и поверил. Понимаешь, как они меня подловили? Меня на моем же идеализме поймали как дурака. Я удовлетворился ответом. Нет, я знал, что часть операций была незаконна, но был уверен, что это всего лишь попытка обойти бюрократические препоны. Но это в России никогда не считалось грехом. В восемьдесят седьмом, да и позже у меня не было оснований Гамаюнову не верить.

– Но тогда ты должен был найти упоминания о фальшивых бриллиантах…

– В том-то и дело, что ничего о бриллиантах в архиве не было. Думаю, Иван Кириллович получил эту тайну от отца, – предположил Стен.

– Чушь. Его отец, так же как и мой дед, остались сиротами. Вряд ли Марья Гавриловна могла успела им что-то сообщить.

– Почему ты так думаешь?

– Севастьян был старшим. Но он ничего не помнил, пока не приехал в Пустосвятово. Тут кое-что что ему открылось, вожжа нашептала наговоры и заклинания. И секрет изготовления ожерелья – тоже. Севастьян в детдоме воспитывался. Там и фамилию получил Кусков.

– Кирилл был старшим. В революцию ему исполнилось пятнадцать. – Стен задумался. – Да, похоже, одно с другим не связывается. Когда я впервые встретил Гамаюнова в восемьдесят четвертом, тот был почти что нищим. Ему друзья деньгами помогали – кто сколько мог. В том числе и отец. Я уверен, да, уверен, что в те дни никаких бриллиантов у Гамаюнова не было. У него был один-единственный костюм, и он работал истопником и сторожем по совместительству в каком-то захолустном музее. А потом его и оттуда выгнали. Якобы за прогулы.

– А в восемьдесят седьмом? Когда он тебя позвал в проект?

– Ну, тогда он в самом деле сильно переменился.

– Ты знаешь, он как раз в это время приезжал в Темногорск.

– Ну да. Он у нас останавливался. Мы даже в втроем – я, Иван Кириллович и отец, к Чудодею ходили. Вместе с отцом они даже встречались с Чудодеем.

– И что вам сказал Михаил Евгеньевич? – Роман затаил дыхание.

– Предложил Гамаюнову остаться в Темногорске. И еще добавил: «И вашего друга привезите с собой». Кого он имел в виду, я не понял.

– О бриллиантах они не говорили? – колдун чувствовал, что бродит где-то рядом с разгадкой, но и только.

– Нет. О фальшивых камнях узнал лишь, когда проект разгромили и стало известно о бутылях с водой в сейфах. Да, я догадался. Но слишком поздно.

– Значит, ты сначала верил Гамаюнову?

– Он защищал меня в суде. Я смотрел на него снизу вверх, как ни на кого никогда до этого не смотрел. Гениальный, смелый, знающий все. А его проект! Он говорил, что благодаря Беловодью мы вернем утраченное. Создадим Шамбалу, и жизнь обретет смысл. Беловодье избавит нас от разочарований, оно даст нам цель, которую мы потеряли. Он повторял: «То, что было задумано в начале века, начато в его середине, в чем разочаровались к исходу тысячелетия, мы наперекор всем пессимистам воплотим». Клянусь, я верил ему тогда. Но это прошло. Может быть, главное в том, что мне не нужен гуру. Я сам по себе. Решил, что как только Беловодье будет создано, я уйду. И предупредил Гамаюнова.

– Что он сказал?

– Ничего.

Роман прищурился:

– Он же хотел убить тебя, Стен. То есть, в первый раз у него не вышло, что-то сорвалось. А теперь получается. Если я не разрушу твою связь с Беловодьем, ты через несколько дней умрешь. Так устроил Гамаюнов. Он приковал тебя навеки к ограде города мечты. Кажется, ты говорил, что пошел на это добровольно.

– Да, добровольно. Точно так же, как «добровольно» Гамаюнов связался с Сазоновым. А ты – со мной. Любой путь непременно приводит к ошибке. Куда бы ни шел, все равно итог – неверное решение. Что получается? Не идти? Стоять на месте? Не подходит. Бегать по кругу? Скукота. Иметь возможность вернуться назад и исправить ошибку, – вот что нужно. И вот там, лежа в нашей церкви, я подумал: если Гамаюнов не обманул, если Беловодье – Шамбала, то оно должно давать этот шанс. Недаром время течет там, как ему заблагорассудится. День вмещает год, год – столетие. Можно повернуть время вспять. А потом понял, что это глупо. В этом случае мы все время будем топтаться на месте. Все время возвращаться назад. Получается, если куда-то идешь, все время рискуешь погибнуть.

Стен вытянул руки – худые, как палки. На коже отчетливо светились белые полосы. Пальцы дрожали.

– Разорви эту связь.

– Как? Содрать с тебя шкуру живьем?

– Сколько осталось? Несколько дней?

– В кабинете ты можешь жить месяцы, годы… Только не выходи. Иначе Беловодье вмиг тебя изглодает.

Роман шагнул к двери и остановился:

– Выходит, этот твой школьный приятель Ник Веселков чуть не угробил Беловодье. – Стен несколько раз кивнул – то ли думая о своем и не слыша, то ли в самом деле соглашаясь. – Когда твое водное ожерелье собирался срезать.

– В записках Марьи Гавриловны было сказано, что срезанное водное ожерелье – это ключ.

– К двери?

– Возможно. Но как Ник это узнал – вот загадка. – Что-то в этой истории не сходилось, но что именно, колдун понять не мог.

– Послушай, а где теперь находится архив Марьи Гавриловны?

– В Беловодье. – Стен лег, закрыл глаза. – Роман, топай отсюда, и поскорее. Пожалуйста.

Колдун вышел из кабинета. Вернее, выбежал.

Женщины уже встали и вертелись на кухне.

– Роман, я знаю, Лешка здесь, в доме. – У Лены задрожал голос. – Почему ты его прячешь?

– Тина проболталась?

– Я чувствую.

– Невозможно! – отрезал колдун.

– Чувствую, – повторила она упрямо.

– Я его в плену держу, – усмехнулся колдун.

– Серьезно говорю!

– И я серьезно. Люди всегда сажали под замок сумасшедших идеалистов вроде твоего Стена, чтобы те слишком много глупостей не делали.

– Хватит зубы заговаривать. Что с Лешкой? – спросила Лена.

– Ничего особенного. Немного барахлит ожерелье. Я ему даю новую настройку.

Роман вывел Лену в гостиную, прикрыл дверь, чтобы Тина не услышала их разговор.

– Стен в самом деле здесь. И дела его плохи. Беловодье высосало из него силы. Но я держу его в кабинете, там все колдовские связи перекрыты.

Лена побледнела.

– Что?

– Стен даровал длинное ожерелье Беловодью. Ограда города мечты – его плоть, понимаешь? В последний раз Стен слишком долго там пробыл. Теперь Беловодье забирает его силы.

– И что… что делать? – Лена рухнула в кресло-качалку.

– Постараюсь что-нибудь придумать. Но к нему нельзя. Ни тебе, ни, тем более, Казику. Лешка забирает силы у любого, кто обладает ожерельем. Я, впрочем, не поддаюсь, – соврал Роман.

Лена молчала. Колдуну показалось, что она ничего не понимает из того, что он говорит.

– Слышишь?! – почти выкрикнул Роман.

– Что? – Она будто от сна очнулась.

– Возьми меня за руку и слушай. – Он снял блокировку со своих мыслей. Лена заколебалась. – Так слушай же! – приказал колдун.

Она осторожно вложила ладошку в его ладонь. Роман стиснул пальцы так, что она вскрикнула.

– Слушай, – повторил он.

Теперь Роман был почти уверен, что Иван Кириллович подарил Лене ожерелье вовсе не для того, чтобы позвать ее в круг избранных. Нет и нет. У этой простушки была совсем другая роль. Если Стену не хватило бы сил для поддержания Беловодья, Лешка должен был забрать эти силы у влюбленной в него девчонки. Теперь господин Вернон был уверен, что Алексея гнал прочь от Лены его скрытый дар предвиденья и нежелание ставить девушку по удар. Колдун не приворожил строптивого, а всего лишь снял внутреннюю блокировку. И Стен не смог устоять. А теперь Беловодье высосало из него жизнь. Почти.

Роман разжал пальцы.

– Казик! – сдавленно выкрикнула Лена и рванулась к двери.

Колдун заступил ей дорогу. Она попыталась его оттолкнуть, не смогла. Ударила кулаком в грудь. Роман схватил ее за руки. Он не слышал в тот миг ее мысли – не хотел.

– Пусти! – Лена яростно вырывалась.

– Пока Алексей там, в кабинете, вам ничто не грозит. Ни ребенку, ни тебе.

– Врешь!

– Клянусь водой!

– Вы все, все врете! И Гамаюнов твой! И ты! Сволочь! Пусти!

Колдун разжал пальцы, Лена рванулась наверх, в спальню, к ребенку. Сейчас кинется собирать вещи. А может, так и лучше? Что если колдовская защита не выдержит? Тогда Стен вмиг их прикончит – и жену, и ребенка. Впрочем, если вырвется, то никакие километры, их разделяющие, не спасут – все равно достанет.

– Роман! Тут тебе звонят. – Тина приоткрыла дверь в гостиную.

– Кто?

– Слаевич. Сказал, что у него звездный час намечается. Вот-вот грянет. Он Чудодею позвонил, а тот ушел куда-то. Слаевич тебя зовет. Срочно!

– Скажи, буду! – пообещал Роман и кинулся со всех ног из дома.

Земляной колдун Слаевич был единственным, о ком точно было известно, что он «обручен».

Из всех темногорских колдунов один Слаевич числился не самовластным колдуном, но лишь спонтанным. Бывали дни – и немало – когда никакого колдовского дара у него не обнаруживалось. И жил он в такие дни, как все. Пил, как другие, курил и на окружающих не смотрел ослепшим внутренним оком. В такие дни простой человек, без дара, мог легко его обмануть.

Но случались дни, когда он почитал себя самым могущественным колдуном в Темногорске. Тогда Слаевич излечивал не только насморк, лишай, волчью пасть, эпилепсию и сколиоз; но и слепые от рождения у него прозревали, глухие начинали слышать, потерявшие память вспоминали все до последней мелочи. В такие дни излечивалась лейкемия, раковые опухоли третьей и даже четвертой стадии распадались и исчезали без следа вместе с метастазами.

Но таких «звездных» дней в году набиралось у Слаевича от силы семь. И еще случались десятка три, когда чудесная сила шла «с мутью», то были дни для излечения экземы и заикания. Но ради этих пяти или семи сумасшедших дней и жил Слаевич. Простые дни, временной мусор, шлак жизни, его не интересовали, которого всегда в избытке.

Прежде Слаевич учительствовал. То есть жил вроде как с целью, но мерзко. Работа раздражала, зарплата нищенская позволяла лишь не умереть с голоду. Халтурить было стыдно, а хорошо работать – невмоготу. Пил Слаевич много, в долг занимал, у кого попало, – то есть, кто даст. Раз по пьяни свалился в канаву и чуть не утонул. Хорошо, Роман Вернон проходил мимо и его из той канавы вытащил.

А на другой день случился у Слаевича впервые звездный час.

Весенний день, когда снизошло на него откровение, Слаевич запомнил поминутно. Вернее, не с самого утра – не яичницу подгорелую и кусок засохшего хлеба, да спитой чай, и не ругань с соседкой… Нет, это сберегать в памяти не стоило. Запомнил Слаевич все с того мига, как уселся он на подоконник, к раме спиной привалился и мир Божий стал обозревать. Солнце светило ярко и жарко по-летнему, а деревья вокруг стояли голые, и стыдно было почему-то на их наготу пялиться. Сад под окнами был перекопан – соседка готовилась пересаживать кусты и яблони. Черная жирная земля лежала, как нарезанный ломтями хлеб, и парила. И вот глядел учитель на приготовленную для дерева яму, и вдруг что-то ударило Слаевича под ребра. Соскочил он с подоконника, кинулся к буфету, схватил две восковые свечи, сунул в карман и побежал во двор. Отчаянно щелкая умирающей зажигалкой, зажег свечи и в землю воткнул. Что он в те минуты, пока свечи горели, шептал, о чем молил, не запомнилось. Что-то губы произносили – на то они и даны человеку, чтобы вечно друг о дружку шлепать да воздух выдыхать. И шепча только что придуманные заклинания, Слаевич стал втирать себе в бок влажную черную землю. Будто когтями у него заскребло внутри, будто там кто-то живой был и ворочался. В тот миг видел он себя насквозь – сосуды, залепленные холестериновыми бляшками, дряблые мышцы, и главное – печень, уже совершенно ни на что не годную. Слаевич хватал пригоршнями сырую землю и втирал ее в кожу. Уже много времени спустя Слаевич понял, что в те минуты он себя от цирроза печени вылечил.

На следующий день дар его пропал, чтобы вернуться только спустя два месяца.

И стал Слаевич жить от одного своего звездного часа до другого. Возвращение силы он чувствовал всякий раз за несколько дней – начинало его будто мотать из стороны в сторону, на месте не сиделось, все влекло куда-то, а куда – неведомо. Пил он много в такие дни, но водка не приближала звездный час и не отдаляла, а перед звездным днем и не пьянила, пустою делалась – хлебал земляной колдун ее стаканами, будто воду горькую. Зато в избранный день тревога вмиг пропадала, и открывалась Слаевичу поле – да не земное, а небесное. Не земля перед ним лежала, а гряды облаков, и росли на той пашне не злаки, а золотые лучики-копья, и шел он, и собирал их, и чем больше собирал, тем большее мог потом учудить. Сила его обычно редко держалась до вечера – часа через четыре или пять она уже иссякала. Но того, что успевал он натворить в эти часы, хватало на многие и многие легенды.

Если звездный час земляного колдуна совпадал с днем посева, редис или морковь удавались в тот год необыкновенные. Каждая морковина с соседкиного огорода весила не меньше килограмма и сладкая была, как сахар. А редиска во всем Темногорске вырастала размером с кулак, и ни одной пустой или рыхлой, «ватной», – напротив, плотная, сочная, с приятной горчинкой, и лежать могла неделю или две в кладовке, и не вяла. Во время сбора урожая Слаевич обходил жителей Темногорска, наделенных участками, и домой возвращался, катя на тележке овощную добычу. Однажды звездный час совпал с цветением яблонь. И хотя синоптики предсказывали похолодание, заморозков в округе не случилось. Напротив, было тепло по-летнему, яблони в тот год отцвели без всяких оказий, ни медяница, ни тля не тронули деревья. Осенью была одна забота – подпирать отягченные ветви да собирать в корзины и мешки антоновку и штрифель. И это в тот год, когда по всей области яблоневый цвет морозом хватило. Яблок осенью Слаевичу навезли столько, что складывать было некуда. Подвал, чердак, пристройка – все было завалено яблоками и заставлено бутылями с сидром.

Жизнь такая необыкновенно Слаевичу нравилась. Можно сказать – истинно его, подлинная жизнь: три месяца гуляй, три дня работай. Гулянка воспринималась тоже как часть многотрудной работы, причем не менее важная.

О том, что приближается звездный час, страждущие узнавали каким-то особым чутьем и за несколько дней до обретения силы начинали осаждать дом колдуна. Ведь час мог наступить в любое время – хоть в полночь, хоть ранним утром – тут не подгадаешь. Вот и сейчас человек пять или шесть явились засветло. Ждали. Знали. Грядет час.

Дом Слаевича был запущенный, грязноватый, набитый тряпьем, старинной попорченной мебелью, затрепанными книгами. Впрочем, попадались вещи замечательные, ибо Слаевич любил серебро: в красном углу икона в серебряном окладе, серебряный почерневший кувшин на столе, серебряная ложка, в банке с засахарившимся вареньем – то были знаки, разбросанные повсюду, напоминания о даре хозяина, свидетельства солидных гонораров.

Сам хозяин лежал в тренировочном костюме на широченной кровати – дородный, небритый, источающий запах пота. Заслышав шаги, хозяин приподнял голову и хмуро глянул на гостя:

– Быстрее не мог? – Слаевич уже ощущал странное трепыхание внутри – дар как раз собирался прорезаться в очередной раз.

– Мне Чудак сказал, что на тебя колдовской обруч надевали.

– Ну, надевали, чего тут такого. В Темногорске теперь все «обрученные», только скрывают, – проворчал Слаевич. – А я не скрываю, потому как глупо. Тебя кликнул, чтобы присутствовал, когда мой час звезданет.

Было ясно, что Слаевич трусит, только всеми силами старается это скрыть.

– Не наблюдал в себе какие-нибудь перемены?

– А чего тут наблюдать?.. Как придет Звездный час, так все и обнаружится.

Сила, клокоча, просилась наружу. Такая сила, какой еще не бывало. Слаевичу и страшно было, и радостно.

– Сейчас все и увидишь. Вот-вот…

И тут на Слаевича накатило. Сила прихлынула разом так, что в глазах потемнело.

– Вот! – только и успел выдохнуть повелитель земной стихии.

Такого Роман в своей колдовской практике не видел и увидеть никак не ожидал.

Слаевич распался.

Не на куски, нет, а на молекулы. Всю комнату затянуло желтовато-серой пеленой, где-то она была реже, где-то плотнее. Колдовская сила Слаевича разорвала самого колдуна. Теперь бесчисленные его белки и пептиды роились в воздухе, слепляясь друг с другом или вновь разлетаясь. Но при этом Слаевич не умер, он существовал в каждой разъятой клетке, в каждом эритроците, что парили в воздухе, образуя красный туман.

Роман несколько минут стоял в оцепенении. В одиночку вновь собрать Слаевича водный колдун не мог, но знал точно, что теперь из дома ему выходить нельзя: стоит открыть дверь, и сквозняк разнесет «детали» незадачливого земляного колдуна по всему Темногорску. Придется звать кого-нибудь на помощь. Большерука или Чудодея. А лучше немедленно – и того, и другого.

Первым делом господин Вернон позвонил Чудодею. Тот, к счастью, уже вернулся, понял все с полуслова и обещал быть. Большерук тоже обещал оказать посильную помощь. Особенно, когда узнал о том, что Чудодей в этом деле заинтересован. Роман уселся на диван и стал ждать, стараясь двигаться как можно меньше, чтобы не повредить ненароком молекулы Слаевича. Пелена тем временем густела, уплотнялась, превращалась в облако, уже отчетливо видимое на фоне старого светлого шкафа. Еще два или три облачка поменьше кружили возле окна. К счастью, форточка была закрыта. Но вот щели… Роман произнес заклинание, два маленьких облачка порскнули в стороны, издали раздраженное шипение: они были явно недовольны наложенными ограничениями. За дверью тем временем раздались голоса: судя по всему, Чудодей и Большерук явились одновременно.

– Чтобы собрать Слаевича, понадобится очень большая энергия, – послышался из-за двери уверенный говор Большерука. – Я прикинул порядок. Нужна энергия всей нашей ТЭЦ или пяти сильных колдунов.

– Только воля самого Слаевича, – возразил Чудодей.

– Послушайте, Михаил Евгеньевич, какая же воля, если его самого разнесло на куски.

– Но воля должная была остаться, если душа осталась, – не сдавался Чудак.

Роман на всякий случай обездвижил все органическое в комнате и только тогда открыл дверь.

Чудодей и Большерук стояли на крыльце.

– Дальше коврика у порога не ходите, – предупредил Роман, – а то раздавите какой-нибудь важный орган у Слаевича – почку или глаз.

Колдуны вошли на цыпочках. Большерук на всякий случай спрятал руки в карманы старенькой куртки.

– Нас только трое, – заметил Большерук, – надо вызвать еще двоих.

– Нет, – жестко воспротивился глава Синклита. – Я не уверен, что вызванный не окажется хозяином обруча.

– Во мне вы, значит, уверены? – обиделся почему-то Большерук.

Чудодей не ответил, оглядел комнату и сказал:

– Данила Иванович, надо создать небольшой вихрь, облака уплотнить, и тогда воля Слаевича доделает все остальное.

– Ничего не получится, – вновь заспорил Большерук. – Энергии не хватит.

– А стихия? – спросил Роман. – Учли в расчетах стихию? Слаевич – колдун земляной. Поверьте, энергии Земли на всех хватит.

– А как мы ее захватим, скажите, как! – Большерук потряс в воздухе тетрадкой с записями.

– Я помогу, – сообщил Чудодей. – Начинайте.

– Погодите! – остановил их Роман. – Я пыль и всякие посторонние элементы к стенам и полу заклинаниями прибью.

Он взял бутылку минералки со стола, произнес нужные слова и немного попрыскал, как поступает хозяйка, чтобы прибить пыль перед метением пола.

– Теперь можно начинать! – объявил торжественно.

И Большерук начал. Первым делом пустил по комнате небольшой вихрь. В крутящийся волчок засасывались все новые и новые молекулы, вихрь все усиливался, собирая и уплотняя одно большое облако и два маленьких, и вот уже слабо проглядывает некий абрис…

Под ногами колдунов завибрировал пол. Роман успел вовремя отскочить. Доска, сорванная с гвоздей, взлетела к потолку. За ней вырвало вторую.

– Уведи вихрь влево! – крикнул господин Вернон, перепрыгивая через образовавшуюся дыру.

Третья доска, рванувшись, опрокинула стол и стулья.

– На дыру его гони! На дыру! – закричал Чудодей, решительным жестом нахлобучивая свой паричок почти на нос.

Роман подтолкнул разобранного на частички Слаевича к черной ямине. Вихрь закружил над дырой, уплотнился, уже явственно в круговерти угадывался человек. Тут зашатался весь дом. Шкаф опрокинулся, лавиной хлынула на пол посуда, треснуло стекло в окне, Чудодей с Большеруком повалились на уцелевшие доски. А на них сверху грохнулся Слаевич, живой и совершенно голый.

– Мой звездный час, – простонал колдун. – Мой час…

Большерук спихнул с себя земляного колдуна и поднялся. Потом кинулся поднимать Чудодея.

– Аутомагический эффект, – прошептал Михаил Евгеньевич. – Обруч направляет всю колдовскую энергию внутрь, на самого колдуна. – Но зачем?.. Зачем?

Большерук чертыхнулся, потом пояснил:

– С конкурентами борются. На цепь сажают. Но такой замок не может держаться долго. Ну, неделя, ну, две максимум. Месяц точно не простоит.

– Чего тут гадать! – раздраженно бросил Роман, стряхивая с куртки комья земли, что вылетели из подвала. – На Синклите ожидается большая драка. «Обрученные» колдуны заранее из потасовки выбывают. Так что мне все ясно, кроме одного – кто надевает обручи.

– Роман Васильевич, я бы с вами согласился… – Чудодей вздохнул. – Только мне противно думать, что все обстоит именно так.

– Кто весь это бардак прибирать будет? – зло спросил Слаевич.

– Твои поклонники, – буркнул Большерук.

– Как же! Они как узнают, что я звездный час свой профукал, псами на меня набросятся. – Взгляд Слаевича остановился на изувеченном буфете. – Заначки теперь даже нет! – воскликнул горестно.

– Ничем помочь не могу. Я на тебя столько энергии извел, что мне теперь вольный воздух придется всю неделю лично для себя собирать. А если учесть, что скоро Синклит… – И Большерук горько пожалел о свершенном добром деле.

Пока эти двое препирались, Чудодей вывел Романа Вернона на крыльцо.

– Вы отдали осколок Гавриилу, как я просил? – поинтересовался Михаил Евгеньевич.

– Вчера еще.

– И что он?

– Обещал помочь.

Чудодей вздохнул:

– У меня сомнения. Я к вам очень хорошо отношусь, клянусь «Мастером и Маргаритой». Но вы не представляете, какие у меня сомнения, Роман Васильевич.

– На счет чего? – не понял господин Вернон.

– Расстегните куртку, – скорее не попросил, а приказал Чудодей.

– Это еще зачем?

– Я же сказал: расстегните.

Роман пожал плечами и выполнил просьбу главы Синклита.

– Теперь рубашку… Ну, вот… И откуда у вас эти шрамы? – Чудак коснулся пальцем так и не зажившего пореза на груди водного колдуна.

– Не помню! – огрызнулся господин Вернон.

– То есть?

– Я все забыл, что случилось за последний год. – Роман стал спешно застегивать рубашку. – Одно ясно: кто-то вырезал из моей кожи водные нити. Причем насильно. У меня был колдовской шок.

Чудодей вздохнул, как показалось Роману – с облегчением.

– И что вы намерены делать теперь, Роман Васильевич?

– Вспоминать. Кое-что мне уже удалось. Еще дня два-три, и память восстановится полностью.

– До Синклита успеете?

– Должен.

– Тогда торопитесь. – Чудодей положил ему руку на плечо. – И спасибо за Слаевича. Он хороший парень. Кстати, как ваш ассистент?

– Я держу его в кабинете. Наложил дополнительные заклинания, чтобы получить полное экранирование внешней колдовской энергии.

– Да? А если он на вас нападет? Вы в таком случае не сможете воззвать к стихии. Он же вас сожрет… простите за грубое слово. Вы свое ожерелье, в отличие от меня, разомкнуть не можете.

Надо же! Как в воду глядел. Нет, чтобы раньше предупредить. Впрочем, умные мысли, видимо самые тяжелые, потому что приплывают в сознание непременно с опозданием.

– Я сильнее, – кратко сказал водяной колдун.

– Самоуверенность тут ни к чему. Будьте осторожны.

Вернувшись домой, Роман застал Тину на кухне. Она баюкала Казика и бормотала что-то слащаво-сюсюкательное.

– Где Лена? – поинтересовался хозяин.

– В кабинете.

– Что?!

– Она попросила, чтобы я пропустила ее туда, внутрь. Я не могла отказать. Алексей все же муж ей.

– А заклинания?!

– Я тоже кое-чему в этом доме научилась.

– Да? Прежде не замечал!

– Тише, Казика разбудишь, – шикнула Тина. – Смотри, какие у нас пальчики тоненькие-тоненькие, маленькие-маленькие…

Роман провел над ребенком рукой. Но ничего шептать не стал. Не знал – можно ли. Ведь у малыша – собственное ожерелье.

– Что ты наделала, а? Понимаешь хоть?

– Ничего особенного. Жена любимого мужа немного поддержит в трудный час. Обычное дело. Я бы для тебя, не задумываясь, на что угодно пошла.

– Да? Тинуля, милая, что ты знаешь о колдовском вампиримизме? – И сам ответил: – Да ничегошеньки ты не знаешь. Даже я не знаю наверняка, хватит у Лены сил поддержать Лешку, или нет. С двоих я снять порчу не смогу за один сеанс. Сил не хватит.

– Да что с твоей Леной случится? Вы, мужики, с начала патриархата за наш бабский счет вампирите, но мы, ничего, выживаем. Как только стали вас с загривка ссаживать, так вы сразу завопили: ой-ой-ой, что ж это деется, женщина должна быть женщиной, мужа слушаться, силы в нем поддерживать, дела неинтересные за ним доделывать, дело мужчины – поиск и риск, а женщины – очаг стеречь. Носки стирать, сопли вытирать, блевотину затирать. И постоянно убеждать: ты самый умный, самый сильный, самый, самый.

– Не знал, что ты феминистка.

– Я не феминистка, а обычная баба. Несчастная баба… – Тина заревела. И, разумеется, разбудила Казика. Тот тоже подал голос.

– Унеси его наверх и уложи!

– Ему есть пора, молочко маменькино сладенькое… – Тина причмокнула, а Казик заревел еще громче. С пеленки на пол полилось.

– Памперс на него надень, – посоветовал колдун.

– Чего ты злишься? Мальчик пописал. Это же естественно. Ах, Роман, вот этот ребенок и есть самое сильное колдовство. Да нет, не колдовство. Акт творения. Казика не было месяц назад. И вдруг – появился. Лежит в кроватке, спит. Плачет, сосет молоко. Смотрит на мир. Скоро начнет ходить, говорить. Почему люди не замечают, какие они удивительные творцы? Счастливые творцы.

– Потому что их творения орут слишком громко и не дают спать по ночам. – Колдун сморщился, уловив запах. – И гадят под себя. А когда перестают это делать, начинают гадить на голову.

– Ромочка, я хочу…

– Молчать! – рявкнул колдун, перекрикивая Казика. – Тебе только кажется, что ты этого хочешь.

Роман прошел в кабинет.

Ну, разумеется, они лежали в постели.

– Так, без вывертов, раз, два, и дама на выход. Двоих мне не вытащить с того света, это точно. – Роман бросил Лене ее одежду и отвернулся. – Терпеть не могу самопожертвования. Особенно глупого.

– Что ж тут такого глупого? – обиделась Лена.

– Глупо, когда бесцельно.

– Роман, я старался сдерживаться, – заявил Стен.

– Ага… сказал отец десяти детей, заделав одиннадцатого, – огрызнулся колдун.

Лена и не подумала одеться: собрала одежду в охапку и направилась к двери. Не спешила. После родов она почти не располнела. Нет, пожалуй, бедра раздались немного. Ну и грудь налилась – загляденье. Никакого силикона не надо. Лена открыла дверь и остановилась.

– Теперь ты должен его спасти, Роман.

– Понял. Будет сделано, – отозвался колдун. – Надо сказать, брак оказал на нее очень благотворное влияние, – улыбнулся Роман, когда дверь за Леной закрылась. – Во всех отношениях.

– Я тебя когда-нибудь убью.

– Знаешь, сколько раз я от тебя уже слышал эту фразу? Давай выпьем! – предложил Роман и поставил на стол бутылку с пустосвятовской водой.

– Что будем пить? Водку? – Стен оживился. Все-таки свампирил он у любимой женушки изрядно. Впрочем, это и к лучшему: неизвестно, сколько сил ему понадобится, чтобы связь с Беловодьем разорвать, даже если колдун все умение приложит.

– По воздействию – чистый спирт.

Роман заговорил стопки и разлил. Высокие фужеры наполнил чистой водой – чтобы запивать. Стен опрокинул стопку и окаменел.

– Ну, как? – Колдун рассмеялся.

Выпили, не чокаясь. Чистой воды, обжигающей и мутящей разум, как спирт. Ночные возлияния входили в традицию.

– Лена – молодец, не ожидал от нее такого, – признался колдун. – За нее.

– Точно. – Они вновь выпили. – И за Казика.

После третьего тоста кабинет стал напоминать каюту корабля в девятибалльный шторм. Уж больно сильные заклинания наложил колдун на воду в этот вечер.

– Но так долго продолжаться не может. Не может, и все! – Стен грохнул кулаком по столу. – Я сказал – нет… Я превр… ща… юсь… да, превра… ну, в общем – становлюсь убийцей. Против воли. Людоедом. Не могу больше! А ты смотришь… и смеешься.

– Я не смеюсь. Мне ожерелье шею щекочет, когда я заговоренную на спирт воду пью. Поэтому тебе кажется, что я смеюсь.

– Ага, вот! Еще и издевается!

– На что ты намекаешь? Будто я могу тебя спасти и не спасаю? Себя берегу? Да? – Романа мгновенно охватило бешенство.

– Нет. Если не спасаешь, значит – не можешь! Ну, бывает… – отступил Стен.

– Врешь! Думаешь! Я бы сам так думал на твоем месте. Не хочешь так думать, но думаешь. Я тебя всегда уважал, хотя ты и дурак. Но пойми, если б знать, за что ухватиться, я бы тебя за волосы из этого болота вытащил. Но не знаю. Честно. Ну, к примеру… прихожу я к тебе и прошу решить в три минуты сложнейшую математическую задачу. А ты не можешь… не можешь, и все. И никто не может… и ты тоже…

Стен задумался на мгновение:

– Решение задач… Там все подстроено. Всегда. Ненавижу задачки из учебника. Они – фальшивки. Ненастоящие. Надо лишь знать приемчик, как свести сложное выражение к знакомому, простому. И тогда все эти безумные выражения схлопываются, как карточный домик. Искусственные приемы… В жизни так не бывает. В жизни тысячи задач, вообще не имеющих решения. Бьешься, из кожи вон лезешь, чтобы их решить, а совершаешь только ошибки. Поэтому многие предпочитают ничего не решать. Да, лучше не решать… Выпьем за то, чтобы больше ничего не решать.

Роман замер, глядя в угол комнаты. В сильный дождь по стене стекала струйка воды, оставляя на старых обоях черный змеистый след. Роман смотрел на этот след и изумлялся открывшемуся так внезапно простому выходу.

– Что ты сказал? Свести сложное к уже известному искусственным путем?

– Ну да. Так бывает. Если тебе подсказал учитель. У тебя есть, кому подсказать?

– Молчи! Не мешай думать. О, Вода-царица! Хорошая, оказывается, вещь математика. То есть…

Роман плеснул воду из бутылки на стол и принялся водить по ней пальцем, будто чертил таинственные письмена. Алексей следил за его движениями.

– Я могу вылечить рану или уродство… свести задачу к излечению раны или уродства…

Стен не сразу понял, что бормочет Роман. Они были так пьяны, что происходящее казалось бредом.

– Ты хочешь представить следы ожерелья в виде ран…

– Не представить, а превратить… устранить… А ведь это можно, точно можно. Следы надо сначала уничтожить, потом залечить твои раны. Если дело будет происходить в кабинете, где нет связи с Беловодьем, то ограда не разрушится. Потому как раны тут же заживут. Стен, ты гений. И я тоже гений. Можно, я тебя поцелую?

– Ты гений, – согласился Стеновский. – Я всегда это знал. Но целоваться не надо. Когда мы протрезвеем, то поймем, что мы с тобой два дурака, мечтающие о невозможном. Прости, я не должен был приезжать.

– Тс-с! Заткнись. Шат ап, если ты не понимаешь по-русски. Только что ты говорил прекрасные вещи, теперь мелешь чепуху! Так уж лучше помолчи. Да, я пьян. Представь, если бы все могли напиваться, как я, родниковой воды, что тогда? Никакого вреда для организма. Одно чистое веселье.

– Все бы упились до смерти, – предрек Стен.

– Разве можно упиться чистой водой до смерти?

– В-в-все бы были пьяны с утра до вечера и с вечера до утра.

– Может быть. И я бы был среди них первым забулдыгой. Но, оказывается, мне, пьяному, в голову приходят замечательные мысли. Чтобы тебя излечить, все, что мне нужно теперь, это кусочек кожи с одного из твоих шрамов. Завтра с утра поеду в больницу. У меня там знакомый в лаборатории. Я парню его украденный «Жигуль» нашел. Привезу Леньку сюда, он сделает тебе биопсию, и как только образец ткани будет у меня, половина дела будет сделана.

– Ты не совсем упился? – удивился Стен. – Т-ты вроде как нормально говоришь. Только непонятно.

– Ну, пусть не совсем. А может, и совсем. Но при этом светлые мысли продолжают посещать мою голову. Стен, давай выпьем за твою долгую-предолгую жизнь. Ты доживешь до ста лет, у тебя будут внуки и правнуки. Да, внуки и правнуки. Одного из них ты назовешь Ромой, так и быть. Я, вообще-то, обожаю детей. Только я их боюсь. Вот… Так что выпьем за твоего правнука Рому.

Колдун притащил с кухни новую бутылку с пустосвятовской водой.

– Завтра я тебя спасу. Итак, план действий: сначала мчу в больницу, а потом я – в Пустосвятово, за новой, сильной водой. Так, не забыть, прежде на тебя еще пару заклинаний наложить, чтобы не вампирил и Лену не прикончил до моего возвращения.

– Я продержусь, – пообещал Стен.

– За это никто ручаться не может. Все равно, что обещать, что при виде голой бабы не будет эрекции. Так, заклинания… И Тине велю Ленку к тебе больше не пускать – пусть с малышом забавляются.

– Как он?

– Чего – как? А, хороший малыш. Когда голодный – орет. Когда сытый – спит.

Роман не стал уточнять, что дал орущему младенцу несколько капель пустосвятовской воды. А про врожденное ожерелье и в этот раз смолчал – молодой отец еще успеет порадоваться.

– Лене, наверное, трудно. – Стен уронил голову на стол, но все же пересилил себя, встряхнулся.

– Справится, не волнуйся. Ладно, по последней. За то, чтобы все удалось. А потом я трезвею, очень быстро трезвею – утром дел невпроворот. Главная, сильная вода нужна. Свежая, только из реки. А то старая выдохлась.

– Мы же с тобой так ею упились… Неужели можно еще сильнее? – удивился Стен.

– Конечно, можно. Если бы не выдохлась, мы бы от такого количества водяры померли. А мы с тобой что-то еще кумекаем. И даже песни не поем, а ведем философские разговоры.

– По-моему, по шкале опьянения песни идут раньше философии.

Роман поглядел на часы.

– Ну, все, держись. Я пошел трезветь. – Колдун вдруг рассмеялся.

– Ты чего?

– Всегда мечтал иметь импортную тачку. Теперь на твоем «Форде» погоняю.

– Спасешь мне жизнь – «Форд» твой.

– Ты мне это трезвый скажи. А то получится, как у Чаплина в «Огнях Большого города».

Глава 3 Червь

Над водой влажными слоями висел туман, цепляясь за черные ветви прибрежных ив. Река вздохнула, приветствуя своего повелителя.

– Ты мне не нравишься, – сказала река.

– В каком смысле? – Колдун пытался казаться легкомысленным и беззаботным.

– Слишком себя изматываешь. А тебе много сил понадобится в ближайшие дни. Ох, как много. Беда висит над Темногорском. Привалила темным облаком. Неужели не чуешь?

– Чую, конечно. Но это еще не повод бросать друзей в беде.

– Эх, Роман, изменился ты сильно. Теперь являешься лишь, когда я тебе нужна. А раньше приходил просто так, без повода: на бережку посидеть, посмотреть на струю бегучую. Теперь некогда, тревога гложет, дело непосильное…

– Я приду, – пообещал колдун. – Только развяжусь со всем этим безумием, так и приду. Мы с тобой обо всем поговорим. Ведь ты у меня – самая важная, самая главная, дороже никого нет.

Река плеснула волной, довольная. Но тут же встревожилась, зарябила.

– А Надя? – прошептала вода.

– Не надо сравнивать то, что несравнимо.

– Ты же готов был меня за нее отдать.

– Не тебя – себя. Я ведь тебя отдать не могу. Дар свой, связь с тобой – могу. А тебя – нет. Не в моей власти.

– Ой ли?

– Не в моей власти, – повторил колдун.

Она обиженно заплескалась:

– Эх, ну почему я прощаю тебя всякий раз! Почему прощаю!

– Да потому что я тебя люблю.

– Да? А ведь верно! – Река забурлила. Волна подкатила под ноги колдуну. – Верно, противный!

Потом был черед выполнять задуманное. Колдун вернулся в Темногорск, зашел в больницу, взял у Леонида, как было оговорено, приготовленный образец ткани. Вернулся домой.

– Рома, Ромочка, у нас сегодня суп-харчо. Тина готовила. Вкуснятина! – сообщила Лена, распахивая дверь. – Жаль, Казик еще суп не ест.

Она говорила фальшиво, приторно, явно хотела что-нибудь выцыганить. Схватила колдуна за руку. Бесполезный фокус – он умел блокировать ее дар. Вот и сейчас не позволил пробиться, хотя это и отняло много сил.

– Погоди с супом. Я сейчас.

Он прошел в кабинет, налил в стеклянную банку пустосвятовской воды, вытряхнул в нее образец из пробирки и произнес заклинания. Вода сделалась белой, как молоко. Роман одобрительно кивнул. Все пока шло, как надо.

– План такой, – стал объяснять он Стену, – стираю с тебя все следы Гамаюновских фокусов, ранки залечиваю, и ты – новенький, здоровенький, как огурчик. Воды я привез сотню литров. Хватить должно, и еще на выпивку останется.

– Пахнет вкусно, – заметил Алексей.

– По-моему, вообще ничем не пахнет. – Колдун прикрыл банку чистой тряпицей.

– Я имею в виду, с кухни.

– А, суп-харчо…

– Мой любимый. Правда, Лена его готовить не умеет. А я, помнится, когда с отцом жил, после работы перед занятиями в вечерней школе часто в чебуречную заходил. Суп-харчо брал.

– Значит, она для тебя его приготовила. Вернее, Тина приготовила, а Лена угостить надеется. Только ничего не выйдет. Ты сегодня есть не будешь, иначе весь кабинет заблюешь. Так что ты постишься – я обедаю.

– Да ты изверг!

– Это не жестокость. Это производственная необходимость.

Когда колдун появился на кухне, Тина уже разливала по тарелкам суп.

– Горячий только очень, – предупредила она. Собой ассистентка была довольно, как будто только что состоялся необыкновенно удачный сеанс сложнейшего колдовства.

Роман попробовал. Сап получился отменный.

Лена сидела, подперев кулачком щеку.

– Леша сказал… мы через дверь переговаривались… что ты придумал, как его спасти.

– Придумал, – подтвердил колдун.

Тина поставила и перед Леной тарелку.

– Ты поешь. И ни в коем случае не волнуйся. А то молоко пропадет! – наставляла Тина новую подругу, как будто у самой было уже пятеро.

Лена хлебнула, обожглась, зажала рот рукой.

– Суп вкусный, – подтвердил Роман. – Тинуля, ты с каждым днем все лучше и лучше готовишь.

– Мне дар помогает, – важно отвечала Тина.

– Дар поварихи?

– Разве такого не бывает?

Колдун почесал затылок.

– Дар любой бывает.

– Это опасно, то, то вы задумали? – спросила Лена.

– Как удаление аппендикса. Или что-то в этом роде. – «Без наркоза», – добавил Роман про себя.

– Мне можно там быть?

– Нет, конечно. Я потом тебя позову.

– Роман, спаси его.

Колдун не ответил: нечего тут было сказать.

Стен с подозрением следил за действиями Романа. Если хирург признается пациенту, что собирается делать сложнейшую операцию впервые, вряд ли у больного повысится доверие к эскулапу. Когда же перед тобой не врач, а деревенский колдун, который только что изобрел новый способ излечения, верить ему тем более нет охоты. Но Алексею приходилось верить. Кроме господина Вернона никто не мог ему помочь. Роман с помощью Тины притащил в кабинет из спальни старинную кровать с металлическими спинками, украшенными шишечками. Поверх матраса разостлал клеенку, и затем уже простыни, только что выглаженные, еще теплые. Теперь Стен лежал на этой кровати и сквозь щель меж занавесками смотрел на кусочек неба и темный узор листвы. Алексей никак не мог установить, что это за дерево. То ему казалось, что клен, а в следующую минуту, что ясень. Порой он вдруг начинал думать, что каштан. Он видел лишь постоянное мельтешенье бурого и золотого, и пытался вспомнить – что же за дерево растет под оконном. При жизни не разглядел. И теперь никогда уже не узнает. В то, что у колдуна получится его спасти, Стен не верил. То есть он хотел верить, но не получалось.

По бокам кровати с двух сторон колдун поставил бочки с пустосвятовской водой. Ее силы должны было хватить. А если нет?

Роман и сам не представлял точно, как все будет происходить. Прежде всего он дал выпить пациенту стакан заговоренной воды, – это должно было заменить обезболивающее. Затем колдун вытащил из стеклянной банки свое творение – прозрачного водяного червя. У червя были выпуклые бесцветные глаза и огромная пасть с острыми мелкими зубами. Стен никогда прежде не видел зубастых червяков.

– Зачем эта гадость? – удивился пациент.

– Этот милашка уничтожит следы от длинного ожерелья.

Стен посмотрел на червя без всякой симпатии.

– Я скормил ему твои клетки соединительной ткани, что образовались на месте пореза, – объяснил колдун. – Леонид назвал их аномальными и ручался, что нормальных клеток в образце не было. Теперь червяк сожрет только их и не тронет другие. Когда он закончит, я залечу твои раны. Ловко придумано? А?

– Ты с ума сошел! Эта мерзость будет жрать меня живьем?

– Именно. Решение ты нашел сам. Когда говорил насчет искусственных приемов в математике.

– Какая, к черту, математика! – возмутился Алексей.

– Не бойся, тебе не будет больно.

– А если твой червь сожрет что-нибудь не то?

– Ошибки быть не может.

– Чокнутый! Ты придумал все это, когда был пьян в стельку.

– Вот именно. Никогда прежде мне в голову не приходили столь безумные мысли. Сейчас я его запущу. И смотри, лежи спокойно, а то повредишь нежную шкурку своего спасителя.

Стен передернулся от отвращения. Колдун же говорил о своем творении с нескрываемой нежностью. Пациент зажмурил глаза. Он почувствовал, как скользкая тварь ползает у горла, начиная путь от ожерелья вниз по груди. Роман почти насильно влил в рот пациента воду. Еще немного, и Алексея вывернуло бы наизнанку. Но колдун сдавил ему пальцами горло, и Стен, давясь от отвращения, сделал глоток.

Роман перевернул водяные часы, и первая капля со стуком упала на донце. Несколько секунд ничего не происходило. Лишь сердце оглушительно стучало в ушах. Стен ждал. Тварь осваивалась. И вдруг…Он почувствовал. Это была не боль. Колдун не обманул его. Боли не было. Это было нечто другое. Столь же непереносимое. Алексей чувствовал, как эта тварь уничтожает его живую плоть. Как вгрызается в него. Казалось, его разрывают на части. Причем без боли. Ощущение ни с чем не сравнимое. Как беззвучный крик. Как безмолвный грохот камнепада. Стен заметался по кровати, не в силах этого вынести. Роман вскочил, сообразив, что должен был привязать подопечного, чтобы тот не натворил бед. Веревки не было, колдун стал привязывать бинтами кисти рук и лодыжки к спинкам старой кровати с никелированными прутьями, будто распинал своего друга.

– Я больше не могу, – просипел Стен сквозь зубы.

Тварь шевелилась уже где-то под ребрами. Ему казалось, что она выжрала у него всю кожу на груди. Но, оказывается, он ошибся. Пир продолжался.

– Тебе больно?

– Нет… но я не могу… я это чувствую.

Роман развел руками. Он не знал, чем помочь. Тварь выпустили на свободу, теперь она действует самостоятельно. Колдун даже не знал, насколько велики будут повреждения, сделанные червем. Проще всего было бы погрузить Стена в сон. Но Роман не мог и этого сделать. Червь мог повредить какой-то жизненно важный орган. Колдун не сможет это определить, если Стен будет в трансе. Роман должен контролировать. Даже если со лба пациента градом катятся капли пота.

Самозваный целитель смочил платок в пустосвятовской воде и положил Алексею на лоб. Но это принесло облегчение лишь на несколько мгновений.

– Говори со мной о чем-нибудь. О чем хочешь, но говори, – посоветовал Роман.

– О чем? Что говорить?

У Алексея клацали зубы, да и колдуна била дрожь. В это мгновение он поклялся ничего подобного больше не делать. Но знал, что нарушит клятву.

– О чем хочешь… О Казике, например.

– Я его не видел! Даже не знаю, на кого он похож. На меня или на Лену.

– На тебя… Волосы светлые… и глаза твои… Впрочем, нет, глаза я не разглядел. Но уверен, будет такой же вредный.

– Он ушел.

– Кто? – не понял Роман.

– Червь. Он перестал.

Роман посмотрел на друга. Кожи больше не было. Вообще. Только на лице, на шее сверху до ожерелья, на кистях рук, на сгибах локтей, в паху и на ступнях осталась. Все остальное – кровавое мясо. Роман чуть не завыл от ужаса. Присмотрелся. Нет, нет, полоски кожи сохранились. Но они были так тонки, что, казалось, вот-вот распадутся сами. Кровь кое-где проступала – обычно она не идет при создании ожерелья, но Гамаюнов сделал слишком глубокие порезы. Если Роману не удастся восстановить кожный покров, Лешка умрет от сепсиса.

Стен тяжело дышал. Неужели кончилось? Несколько секунд друзья смотрели друг на друга.

Роман отрицательно покачал головой:

– Нет, это только перекур. Он переправляется на спину. Я сейчас тебя отвяжу. Ляжешь на живот. Червь будет вычищать спину.

– Я больше не выдержу.

Роман посмотрел на клепсидру. Вода в часах вытекла до половины.

– Стен, будь умницей, ради Казика…

– Я не могу.

– Все равно назад пути нет. Можешь орать. Я тебе разрешаю. Я на стены заклинания наложил – Лена с Тиной не услышат. Ругайся. Матерись. Проклинай меня. Думай про то, что скоро мы будем пить заговоренную воду. Я могу тебя вылечить. Честно.

– Я верю.

И тут вновь накатило. Червь сползал вдоль позвоночника.

– Послушай, он сгрызет так всю кожу.

– Это неважно. У нас есть шесть часов в запасе.

– Шесть часов? Ты издеваешься?

– Нет. Я уверен, что червячок справится гораздо быстрее. Я бы дал тебе еще заговоренной воды, но теперь тебе нельзя пить.

– Когда ты меня развяжешь, я тебя убью, – пообещал Стен.

И вдруг выгнулся дугой, и не закричал – зарычал от боли. Колдун в ужасе увидел, что червь выгрыз на спине настоящие каверны.

«Начало и конец водной нити», – сообразил Роман.

И пытка продолжилась. Алексей больше не дергался, лежал неподвижно. Лишь из-под плотно зажмуренных век по скулам катились слезы.

– Роман, хоть чем-нибудь помоги мне. Ну, сделай хоть что-нибудь, – простонал он.

– Да, да, сейчас все кончится… Скоро…

Червь наконец отвалился, закончив пиршество. Роман скальпелем перерезал бинты, которыми Стен был привязан за руки к кровати. Тот перевернулся на бок. Роман подобрал свою тварь и бросил ее в бутылку с пустосвятовской водой. Червяк растворился. Вода в бутыли сделалась из прозрачной карминовой.

Последние капли из верхнего резервуара водяных часов стекали вниз. О, Вода-царица, что делать? Почти вся простынь была алой. Червь, выгрызая следы, купировал капилляры, но там, где порезы были слишком глубоки, с более крупными сосудами он сладить не мог.

Роман произнес заклинание. Почувствовал, как сила перетекает в плечи, потом, секунду помедлив в локтевых суставах, стекает по предплечьям к кистям рук и наконец сосредотачивается в пальцах, слегка покалывая кожу. Колдун взял бутыль с водой и облил Стена с головы до ног. Еще одна бутыль и еще одна. Пожалуй, хватит. Колдун положил левую руку Алексею на лоб. Стараясь не давить. Невесомо. Правой коснулся бочки с водой.

Вода под пальцами колдуна зашипела, запузырилась и сделалась светящейся. Розоватый отсвет заскользил по стенам и лег на лицо пациента, придав его пергаментным щекам здоровый розоватый цвет. Мертвенный холод пробежал по спине колдуна, будто сама смерть костлявым пальцем пересчитала позвонки от основания черепа до самого крестца.

«Коли не хватит воды, – подумал колдун, – и Лешку не спасу, и сам сгину…»

Он чувствовал, что тело больного, оживая, впитывает силу из пальцев целителя, руки превращаются в безвольные плети, немеют плечи и спина, а в висках невыносимо колет, будто кто-то невидимый раз за разом втыкает возле глаз раскаленные иглы.

Реабилитация происходила слишком медленно. Однако торопиться было еще опаснее. Пальцы Романа медленно скользили по изуродованной коже. Заживляя, он двигался так же неспешно, как под уклон катится капля. Не быстрее и не медленнее. Его движение не могло повредить ни единой клетки – что может быть мягче текучей капли родниковой воды?

Никогда не доводилось ему так, напрямую, схватываться за человеческую жизнь с чужим колдовством. Раны залечивал и врожденные пороки исправлял – да, бывало. Но чтобы вот так выдрать у другого повелителя стихии из зубов изуродованную добычу, и восстановить, и даже следы порчи стереть, – такого ему делать не приходилось.

Слишком поздно Стен явился к нему. Колдун мог что-то нарушить не только в теле, но и в душе Алексея. И что-то в себе повредить. Опаздывать нельзя, надо уметь попадать в резонанс со временем. Опаздывать нельзя…

«Вода-царица, дай мне силы его спасти», – взмолился колдун. И, обойдя кровать, опустил пальцы во вторую бочку с водой.

И тут же водная нить на шее завибрировала и врезалась в кожу, превратилась в металлическую струну. Все поры его тела раскрылись разом, и полупрозрачное белое облачко теплого живительного пара окутало Стена, будто запеленало в кокон. Раскаленная игла буравила висок с настойчивостью электрической дрели. А белое облако истаяло, впитавшись в распростертое тело. И тогда Роман понял, что отнял у Гамаюнова его добычу. Связь с Беловодьем прервалась, творение оставило своего творца в покое.

Колдун поднес к губам Стена стакан с пустосвятовской водой, пациент сделал первый нерешительный глоток…

Водная нить Романова ожерелья пульсировала и пронизывала шею острой болью, как воспаленный зуб. Кожа горела, будто колдуна положили на горячий противень и обжарили. Роман поднес к губам стакан с пустосвятовской водой. Глотнул и сморщился. Вода горчила – из всей воды, что была в комнате, он забрал силу.

На кухне колдун напился свежей воды. Сейчас бы поехать на речку, искупнуться. И Лешку с собой взять. Но Роман прогнал эту мысль. Он и так отнял слишком много сил у реки. Нельзя. Напротив, колдуну бы сейчас, после долгого отсутствия, речку свою приголубить, а не забирать последнее. Но выходило, что пока он только берет и берет. А когда же долг возвращать? Когда такой час настанет? Никогда, верно…

«Не поеду сегодня», – сам себя ограничил. Все равно перед Синклитом придется отправиться на поклон к Пустосвятовке, новой силы набираться.

А сегодня пользуйся, колдун, тем, что есть. Вон, из речки Темной можно забрать, из озера, из прудов. Дождь вызвать…

Ну, конечно, вызвать дождь! Пусть примчится буря и прольется щедрым дождем! Хлынуло так, что железо на крыше загремело. Вот и отлично, вот и ладушки, ступай, колдун, под дождь и пей силушку, сколько влезет.

Роман разделся и выскочил во двор. Струи заколотили по голове, по плечам. Колдун поднял руки, запрокинул голову. До чего хорош дождик! Силы восстанавливались с каждой минуткой.

В том дожде, что рушился стеной с неба, была частичка живительной силы его реки. Постаралась Пустосвятовка, поделилась со своим любимцем всем, что имела. О, Вода-царица, как же я тебя отблагодарю, родная?

Стен облачился в свой светлый костюм. Вид у спасенного был забавный: рубашка расстегнута на груди, на ногах домашние тапочки. Роман тоже приоделся. Смокинг надевать не стал, смокинг для Синклита берег, а вот новенький костюм надел. Для Лены Тина выбрала что-то из своего гардероба. Пришлось, правда, расставлять платье, но совсем немного.

Чествование спасенного и колдуна-победителя проходило в сугубо домашней обстановке. Стен то и дело проводил рукой по волосам и хмурился, будто не понимал, что же сейчас происходит, кончился кошмар минувшего года, или еще вернется?

Самое радостное – бояться, когда все уже миновало. Что-то вроде фильма ужасов. Смотришь, пугаешься, а в глубине души знаешь – ничего тебе не грозит.

Утром после «операции» Лена сошла вниз с Казиком, и отец в первый раз взял ребенка на руки, осторожно, как какую-то невероятно хрупкую вещь. В тот миг испытывал он не радость, не любовь, а лишь чудесную легкость: ну вот, кончились все тяготы, все нелепые испытания позади, и можно наконец приступить к жизни – самой обычной, суетливой, с пеленками, детскими болезнями, бодрствованием по ночам, жизни такой, как у всех, но прежде не доступной, и потому особенно желанной.

После полудня в столовой царила суматоха. Тина расставляла тарелки, Лена раскладывала салат. Господин Вернон разливал пустосвятовскую воду по стаканам и шептал заклинания. При этом он не забывал ухватить с тарелки ломоть колбасы или лимона и чмокнуть в щеку Тину.

– А ну тебя! – отмахивалась та: мол, не мешай.

– Сейчас упьемся, – потирая руки, воскликнул Роман. – В доску… в зюзи… как никогда!

– В усмерть… – поддакнул Стен.

– Я пить не буду, – предупредила Лена.

– Это же не спирт! – хихикнула Тина. – А вода, чистейшая вода. На тебя подействует, а ребеночек только спать лучше будет. Клянусь водою.

Лена взяла стакан с опаской.

– За долгую жизнь всех присутствующих, мои успехи и водную стихию, чтоб никогда она своей милостью нас, пожалованных ее ожерельями, не оставила! – произнес тост Роман.

Лена поднесла стакан к губам, потянула носом. Пахло свежестью. Выпила без опаски. И тут же зашлась, замахала ладошкой и, наконец, судорожно вздохнула. Почти не соображая, схватила пучок петрушки и куснула, зажевала пахучими листьями.

– Что ж такое! – изумилась.

– Вода чистейшая, заговоренная, – засмеялся Роман и наполнил стакан Алексея.

Тот опрокинул с послушанием прилежного ученика. Он был как будто не в себе. То, что с ним произошло этой ночью, никак не могло отступить в прошлое и постоянно наплывало, наслаивалось на нынешнее, и оттого настоящее и прошлое мутилось, сливалось и превращалось в непонятную смесь. Все происходило одновременно: Гамаюнов резал из его кожи ожерелье, и тут же тело грыз проклятый червяк, и в эту же секунду Стен возвращался из небытия под шепот водного колдуна. Остановленное время, как в Беловодье. Надо рассказать Роману. Или еще нельзя?

В то же время Алексей сидел в столовой Романова дома и смотрел на мир, уже не испытывая ни страха, ни боли, и лишь слушал веселые бессвязные речи опьяненного успехом и заговоренной водой колдуна. И только немолчный звон в ушах напомнил о недавно пережитом.

– Я спас своего друга. Наверное, это чего-то стоит само по себе. Даже если об этом никто не узнает. Вообще никто. Не скрою: я страшно честолюбив, самолюбив и тэ дэ, и тэ пэ… Но я стараюсь радоваться самому доброму делу как таковому, – обняв Тину за плечи, говорил колдун.

– А как же твоя теория? – улыбнулась Тина. – Не лечить, ибо это отнимает слишком много энергии.

– Это было не излечение, а снятие порчи, – повел пальцем перед носом ассистентки Роман. – Опасное, надо сказать, дело. – Он подмигнул Тине. Ему было весело, будто он явился с разухабистой танцульки, а не прогулялся без страховки над пропастью. Водная нить могла не выдержать. И тогда… Только Вода-царица ведает, что было бы тогда. Но если хочешь чего-то добиться, если жаждешь победить, о риске просто не думаешь. Только и всего. Мелькнул вдруг перед мысленном взором давний миг, когда дед Севастьян ожерелье с водной нитью внуку на шею надел. Умрет колдун – и нить его распадется. А колдовство, быть может, уцелеет. – У меня сегодня день такой – не поверите… – бормотал Роман заплетающимся языком – его уже изрядно развезло от собственной заговоренной влаги. – Стен будет жить. У него ребенку месяц, жена молодая, а он – нате… приговорен. А теперь нет… уже нет…

– Боже мой, Роман, мы же все перед тобой в долгу! – воскликнула Лена. – И за Беловодье, и теперь…

– Тсс! – Стен приложил палец к губам. – О Беловодье ни слова.

– Это почему?

– Колдовской запрет. Личная просьба господина Вернона. Будь добра, исполни.

Роман засмеялся:

– А ведь ты должен быть необыкновенно богат, Стен.

– С чего ты взял?

– Ты же предвидишь будущее. Можешь узнать заранее котировки акций, курс доллара…

Стен покраснел. Залился краской до корней волос. Чего Роман прежде никогда не видел.

– Что, я угадал? У тебя дилерская контора?

– Он преподает историю в лицее, – вмешалась Лена. – Он всегда на истории был помешан.

– Да, да, я знаю: кто знает историю Древнего мира, тот может предсказывать будущее. Но как ты на эти деньги живешь?

– Я преподаю историю, – подтвердил Стен. – А на жизнь зарабатываю как раз тем, чем ты сказал – угадываю котировки акций.

– Вот жулик, а! Я ведь знал, что ты жулик. И праведник, и жулик.

– Почему жулик? Ты, когда в тарелку смотришь, себя жуликом не называешь?

– Логично. Как всегда. Будущее предсказывал другим?

– Да, пару раз.

– Ну и как к этому люди относятся?

– Без восторга.

– Послушай, ты ведь одно время жил в Темногорске?

– Ну да, я здесь школу заканчивал.

– Погоди! Раньше, гораздо раньше, когда тебе было лет девять или десять, ты бывал в этом городе? Или в Пустосвятово?

– Ну да, летом, мама тогда диссертацию писала и отправила меня на все лето к отцу, мы сняли в Пустосвятово комнату. Только отец не разрешал без него в реке купаться, вода была слишком холодная, а течение – стремительное.

– Помнишь, как ты построил на берегу дом из песка, а ребятня его растоптала? – хитро прищурился колдун.

– Ну да… – Стен не понимал, куда клонит Роман. – Ты тоже топтал?

– Нет. Я просто много лет потом искал этот дом и наконец нашел. Узнаешь? – Он привстал, похлопал ладонью по стене. – Ты мне его предсказал.

– Не может быть!

– Точно!

Стен засмеялся и покачал головой: он верил и не верил Роману.

– У нас в Темногорске Аглая заявляет, что будущее видит, – продолжал колдун. – Но ей до тебя, как отсюда до Тихого океана. Слушай, Стен, покупай в Темногорске дом, предсказателем будешь. Я тебя в Синклит протащу. А историю ты и в нашей школе преподавать можешь.

– Роман, не шути. У меня эти видения из будущего, как озарения. А если намеренно хочу что-нибудь узнать, ничего не получается. Если можно так сказать, я предсказатель по вдохновению. Я ведь курс акций не всегда угадываю. Если вдохновения нет, ни черта не вижу.

– Это потому что дилетант. А как станешь профессионалом, так без всякого вдохновения начнешь работать. То есть когда вдохновение – это отлично. Но и без него тоже можно. Умение вывозит. Дефолт небось угадал?

– Угадал.

– Вот видишь – а говоришь, дилетант.

– Нет! – твердо заявил Стен. – Может так получиться, что я вдохновение растеряю, а умения твоего не приобрету. Что тогда? Пустота? Нет и нет. Уж лучше я дилетантом останусь. В отличие от тебя, мастера.

– Ожерелье с тобой срослось – значит, быть тебе профессионалом.

– Но не таким, как ты.

– Если сказать честно, я изхалтурился, Стен. Что-то не ладится у меня в жизни, – вдруг неожиданно даже для себя признался колдун. Никогда прежде он так не говорил и не думал даже. А теперь вдруг слова сами собой вырвались. – Сил так много, что, кажется, звезду с неба могу достать или сам звезду сотворить. А как за дело примусь – ничего не получается. Малости одни выходят. Не звезды – осколки жалкие. Скажи, почему? Я такое могу закрутить… Но нет. Всех несчастными делаю.

– Ну, положим, не всех, – уточнил Алексей и хлопнул его по плечу так, что колдун едва не опрокинулся со стула.

– Но мне-то самому плохо! Так плохо, что волком выть хочется!

– У тебя река есть, – напомнил Стен. – Разве этого мало?

– Да, река. Вспоминаю – радуюсь. А потом вновь тоска нападает.

– Это из-за Нади, – решил Алексей.

– Да, наверное. Я ее воскресить хотел. Но если сумел, если чудо случилось, то где она? Почему не со мной? Значит, она умерла? Так? То есть она была в кольце прошлого, и я, осел, не вытащил ее оттуда?

– Я не знаю, – честно признался Алексей. – Что ты делал весь этот год?

– Не помню, – Роман уронил голову на руки. – Я так устал, Лешка. Дышать даже тяжело – так устал. А мне еще столько вспомнить надо… Не успею, наверное. Или умру. Или надорвусь. – Он нисколечко не рисовался. Потому что чувствовал – дошел до края, до предела всяческих сил. Или, вернее, за этот предел перевалил. И, ничего – дышит, живет. Запредельно.

– Ты бы выспался, – посоветовала Лена.

– Не могу – наяву грежу. Должен успеть вспомнить все до Синклита. И еще должен спасти Чудодея. Эх, Лешка, если бы ты подсказал, как?

– Хотел бы, да не могу. Я же не видел ничего конкретного. Только Михаила Евгеньевича мертвого. Двор какой-то, ступени. И пес рядом бегает, листву носом роет. Похоже, что утро, туман…

– Плевал я на твои предсказания! – выкрикнул вдруг Роман и кинулся вон из дома.

Глава 4 Загадка обруча

Спасти Чудака, спасти вопреки всем предсказателям! Мало ли что пригрезилось наяву! Ну, предрек Алексей смерть Чудодею. И Аглая Всевидящая предсказала. Что из того? Изменим будущее, если прошлое не в нашей власти. Вон, Стеновскому когда-то привиделось, что Романа хоронят заживо. Так ведь не похоронили! Выбрался водный колдун из могилы, спасся, избег участи! И Чудодей избегнет. Надо лишь одно-единственное дело сделать, немыслимое, невозможное сотворить – четыре стихии вместе объединить и тогда – не властно ни прошлое, ни будущее над нами. Неопределенность. Да, да, четыре стихии – это неопределенность, и все дороги открыты, и все ветры тогда попутные, дожди теплые, земля щедрая, и огонь согревает в печи и дарит тебе свежий каравай хлеба.

Господин Вернон шагал прямиком по лужам. Ничего, мы еще повоюем, Вода-царица! Я не сдамся. Пол-Темногорска разнесу, а найду того, кто обручи проклятые делает.

Роман взбежал на крыльцо, нетерпеливо постучал в дверь Большерука. Послышалось шлепанье босых пяток, Данила Иванович явился на крыльце в застиранной майке и трикотажных штанах.

– Роман, что стряслось? – Большерук, кажется, смутился. – Ты проходи, вот сюда…

Он провел водного колдуна в знакомую уже гостиную.

– Знаешь, что опасность угрожает Чудодею? – спросил господин Вернон.

– А в чем, собственно, дело?

– Так знаешь, или нет?

Большерук замялся:

– Об этом все говорят.

– Мы должны действовать, и немедленно! – заявил Роман.

– Колдуны не воюют с судьбой.

– Это не судьба. Это, друг мой, интриги. Кто-то хочет устранить Чудодея и встать во главе Синклита. И этот неведомый кто-то «обручает» колдунов.

– Мне лично неведомо, кто за этим стоит! – заявил Данила Иванович.

Роман вытащил из кармана осколок.

– Взгляни. В нем соединены все четыре стихии – это чувствуется, хотя и не сразу. Далеко не сразу. Мне подвластна вода, тебе – воздух. Надо лишь найти еще двоих, кто повелевает землей и огнем. И тогда создатель обручей наш: объединим усилия и пленим.

– Слаевич связан с землей. Но его звездный час миновал, – напомнил Большерук. – С огнем управляется Максим Костерок, но он – начинающий колдун. Пламенюга слишком стар, чудит в последнее время, Огневик фактически из Синклита вышел, – Большерук с сомнением покачал головой. – Но не это главное. Главное в том, что никто не полезет в это дело накануне Синклита. Слишком опасно. Ослабишь себя, собратья съедят живьем. Тихохонько так скушают, ни одна косточка не хрустнет. Особенно, если Чудодей в самом деле уйдет еще до… Я делать сейчас ничего не буду. Силы коплю, вольным воздухом запасаюсь, и так на Слаевича столько извел! И тебе советую энергию воды поберечь. Стихия у тебя, понятно, неукротимая, но ведь и у нее силы не беспредельны.

– Данила Иванович, мы должны поддержать Чудодея.

– Я поддержу, – пообещал Большерук. – Но только не сейчас. После Синклита. В будущем поддержу! Вольный воздух со всеми стихиями дружен.

– Михаилу Евгеньевичу именно сейчас помощь нужна! Данила… Ему же смерть угрожает. Провидцы грают… После Синклита поздно будет.

– Но он о помощи не просит, так ведь?

– О, Вода-царица!

– Не надо взывать к своей стихии в доме другого колдуна! – остерег Данила Иванович.

– Если бы я мог один все сделать!

– Ты не пьян случайно? Не пахнет вроде от тебя, а ведешь себя, как пьяный. Заговоренной водой, никак, набрался. Роман, да ты что?! Иди, выспись, – посуровел Данила Иванович. – С помощью стихии пьянеть – последнее дело. Сколько колдунов так вот себя порешило – страсть. От тебя, признаться, не ожидал. На что силы, глупый, мечешь? На что? А?

Роман выругался и выскочил на крыльцо. Ярость его душила. Спасение рядом, а не спасти. Да, прав Данила Иванович. У Слаевича звездный час миновал, а из земляных колдунов больше никто помочь не может. Слабы все или попросту шарлатаны. Да и зачем помощь земли, если воздушный океан укротить некому?

Господин Вернон постоял немного, вдыхая влажный воздух. Ах, если бы Надя была сейчас с ним! Надя, Надежда, способная усиливать чужой дар! Но где она? Что с ней? Дар подсказывал Роману: жива. Но, возможно, грозит ей опасность, страшная опасность, Надя зовет на помощь, а он, Роман Вернон, не слышит.

Он зашагал по дороге, потом остановился, будто споткнулся. Надо к Аглае Всевидящей отправиться и узнать, что она видела. Возможно, что-то другое, не то, что Алексею почудилось. Может, намек какой подаст, хоть маленький, чуточный, но намек. К Аглае идти не хотелось смертельно. Роман ее никогда не любил, у них с Аглаей было сильнейшее колдовское отторжение. Тяжко им было подле друг друга. Ради себя никогда бы колдун не пошел к Аглае. Умер бы лучше. А тут…

Он ускорил шаги. Почти побежал. И вдруг налетел на человека, что выворачивал из-за угла. Едва не сбил того с ног. В последний момент успел схватить за руку и удержать. Тонкая, но сильная рука в кожаной перчатке. В свете фонаря он различил блестевший от влаги плащ и из-под капюшона выбившуюся длинную русую прядь. Женщина, кажется, молодая, высокого роста, стройная. Талия, перетянутая пояском, просто осиная.

– Извините… Я задумался… извините.

Женщина откинула капюшон с лица. Курносый носик, обсыпанный веснушками, полные улыбающиеся губы. Глаза в пол-лица. Волосы густой волной. Ну, просто с картинки. Да и фигура, и походка. За такой мужики толпой должны валить.

– Простите, – повторил Роман.

Женщина засмеялась. Что тут смешного? А впрочем, вид у него был наверняка глупый, когда он уставился на незнакомку.

– Роман! – воскликнула женщина. – О, Господи, Роман!

Он не понимал ее удивления. Прежде эту красавицу никогда не видел. Или… видел? Лицо вроде как знакомое… но нет, нет, он бы запомнил.

– Я думала, ты погиб! – Она вдруг обняла его и поцеловала в губы. – А ты живой. Какое счастье!

– Погиб? – переспросил он растерянно. – Когда?

– Что с тобой? Не узнаешь? Меня?! – Она схватила его за плечи и повернула так, чтобы свет фонаря лучше осветил ей лицо. – Глянь только! Это же я! Я!

Он наконец узнал, не лицо – голос.

– Как… – только и выдохнул он. – Глаша?

Смотрел и не верил глазам. Ну да, конечно, перед ним была Глаша. Только не уродина-утопленница, а живая красавица.

– Роман, да что с тобой? Замерз, что ли?

Ну разумеется, что-то от прежней Глаши в ней было. Особенно улыбка. И веснушки. И еще задорный смех.

– Как такое случилось? – выдавил он, наконец.

– Как случилось? Да что за дурацкий вопрос? Ведь это ты меня…

– Нет, ничего не говори! – опомнился он и зажал ей рот рукой.

Она протестующе замычала.

– Только не говори! – он отпустил ее.

– Да ладно. Могу не говорить. Мне-то что! – Она, кажется, немного обиделась. – У тебя-то все в порядке?

– В порядке… – то ли ответил он, то ли повторил ее последние слова. – Где ты живешь?

– А вот и не угадаешь. Ни за что! Роман, я так счастлива, ты не представляешь! – Она вновь расцеловала его. – Ну ладно, мне пора.

Глаша засмеялась, помахала ручкой и побежала по улице. Очень громко цокали ее каблучки, остро впиваясь в расколотый асфальт обочины.

– Глаша!

Он хотел догнать ее и вдруг остановился. Потому что увидел, куда она бежит. Она спешила к особняку Медоноса. Ворота уже медленно открывались ей навстречу, и там, за металлическими створками, как и прежде, было ничего не разглядеть – только слепящий оранжевый блеск, и Глаша вошла туда.

Стой, предательница!

Он кинулся за ней, позабыв, что сам должен вспомнить все. Не мог он отпустить ее к Медоносу. Но Глаша была уже внутри, и ворота за ней закрывались. Роман поднял тучу брызг, выплеснул всю воду из луж и канав, и, собирая за собой этот мутный смерч, с ветками, камнями, пустыми бутылками и пакетами, метнул в металлические ворота. Они загудели, посыпалась ржавая труха, она створка отломилась и стала крениться. Еще один удар, и ворота опрокинутся. Но он не сделал этого. Отступил. Глаша выбрала Медоноса – ее выбор. Он, Роман, ей указывать не имеет права. Противно, когда друзья предают. Да только здесь разве речь о дружбе?

Постой! До него вдруг дошло: если Глаша жива, значит и Надя – тоже! Быть такого не может, чтобы он Глашу оживил, а Надю – не смог. Надя жива! Надежда его окрылила. Все остальное теперь неважно. Главное, Надя жива… Немедленно, домой, сейчас же!

– Нет! – выкрикнул он сам себе, как приказ.

Надя жива – и хорошо. И ладненько. Перетерпи, подожди, хотя любое ожидание – пытка. Вспомнишь еще, узнаешь, где она. Но прежде – Чудак. Вернее, Аглая Всевидящая. К ней скорее. И только потом – домой.

Роману повезло: Аглая в тот вечер была дома. Узнав, что речь идет о предстоящем Синклите, согласилась на встречу немедленно. Ассистентка (приживалка?) провела господина Вернона в приемную, где стояли огромные, будто страдающие ожирением, кресла и между ними, зажатый, прорастал грибом рахитичный столик. Аглая в красном шелковом халате раскинулась в одном из кресел, выставив на обозрение шею и очень даже соблазнительные полуобнаженные груди.

Роман не стал развивать перед нею свою гипотезу о четырех стихиях, лишь сказал, что обеспокоен судьбой Чудодея, намерен предотвратить беду, и попросил рассказать, что открылось Аглае в ее видениях. С мельчайшими подробностями, потому что от этого зависит жизнь Михаила Евгеньевича.

Та сосредоточенно разглядывала холеные пальчики, потом приняла задумчивый вид и сообщила, не отрывая взгляда от фиолетовых ноготков:

– Пять тысяч.

В первый момент Роман не понял. Потом сообразил, и волна ярости захлестнула его. Хорошо, что в тот миг он до Аглаи не касался. А то бы превратил в мумию. Мгновенно.

– Речь идет о жизни Чудодея! – напомнил водный колдун.

– Милый мой, задарма никто больше не вкалывает. Прошли те идиотские времена. Труд чужой надо ценить. Я лично свой ценю. Так вот, если хочешь узнать, что я видела – плати.

Роман затряс головой.

– Ценишь? Да такой таксы нет – пять тысяч за предсказание.

– За предсказание, от которого зависит жизнь Михаила Евгеньевича, – уточнила она. Имя главы Синклита Аглая произнесла очень уважительно. – Или тебе жаль для Чудодея этих денег?

Хорошо бы облить этой твари голову водой, да заставить в колдовском сеансе все выболтать. Фляга с водой у Романа была при себе. Из Синклита господина Вернона за такой фокус могут выставить. А хоть и выгонят, что с того? Подумаешь, велика беда!

– Дело в том, что наличными у меня таких денег нет. Вы же знаете: целый год отсутствовал. – Роман почти натурально вздохнул и сел так, чтобы Аглая не могла видеть, как он достает флягу из кармана джинсов. – Я бы мог заплатить тысячу, а на остальное дать расписку. – Фляга была уже зажата в кулаке. – Через месяц все оплачу.

– У меня принцип – расписок не брать. Только наличные. Всегда.

– Может быть, сделаете исключение для меня? – Роман улыбнулся самой обворожительной улыбкой. – Все-таки, коллеги…

Он привстал и сделал вид, что хочет поцеловать ей руку. То есть, галантно ее за ручку взял, а свободной рукой из фляги воду на макушку плеснул. Всевидящая замерла. Глаза остекленели и смотрели прямо перед собой, не мигая.

– Ну, а теперь говори, Аглаюшка, – приказал водный колдун, – говори, любезная, что ты в своих прозрениях видала? Какая судьба Чудодея ждет?

– Смерть, – отвечала Аглая, глядя в пустоту.

– От чего?

– Неведомо. Сядет на ступени крыльца и умрет. Тихо умрет. Безбольно… – падали осенними листьями слова. – Ничего больше не вижу, муть… туман… туман…

– Когда умрет?

– Скоро… Два дня… три… день… туман…

– Где наступит смерть?

– На улице… двор… собака… туман…

– Обруча у него на голове не видишь?

– Нет обруча… туман есть…

– Кто из людей рядом?

– Никого… собака бегает… туман…

Роман вновь плеснул водой Всевидящей на макушку и проговорил назидательно:

– А теперь забудь, что у нас с тобой разговор был. Ни словечка мы с тобой еще не сказали, я только что в дверь вошел.

Господин Вернон отпустил Аглаину руку. Та изумленно хлопнула глазами, уставилась на колдуна, ничего не понимая, потом почувствовала, что вода стекает ей за шиворот. Взвизгнула, вскочила.

– Вода! – заорала она. – Ты больной! Зачем ты меня облил?

– Какая вода? Где? – изобразил колдун изумление.

Аглая провела ладонью по волосам – они уже высохли. Схватилась за шею – кожа сухая.

– Иллюзия. Иногда бывает, – с покаянным видом сообщил господин Вернон. – Меня люди видят, и вдруг им казаться начинает, что вода по коже струится. Неприятно, понимаю.

Она ему не верила, но уличить не могла.

– Что тебе нужно?

– Пять тысяч, – изобразив смущение, проговорил Роман. – В долг пришел просить. Пять тысяч зеленых. Меня год не было, а тут Синклит, расходы, сама понимаешь.

– Что? Кто тебе сказал, что я даю в долг?

– Я просто решил, что ты могла бы помочь. Мы же с тобой коллеги. – Он улыбнулся.

– Слушай, иди отсюда. Хватит мое время тратить. Денег я никому не даю.

– Правило, что ли, такое?

– Считай, что правило. Ты не пьян, часом? – Всевидящая подозрительно нахмурилась.

– Аглая Ильинична! Что вы! Я же не пью!

– Все вы непьющие, только по канавам валяетесь. Иди, иди. Мне к Синклиту готовиться надо.

Глава 5 Добрый доктор

Роман вышел от Аглаи почти в веселом расположении духа. Забавно вышло. Легко. Играючи. Но радость быстро улетучилась. Какая ж тут забава? Так, поизголялся немного в стиле Трищака.

Практически ничего нового Роман не узнал. Все то же самое: собака, прогулка, смерть. Не исключено, что Михаила Евгеньевича убьют не колдовским, а самым примитивным, самым распространенным способом. Нож, пистолет, даже кулак – все подходит. Может, охранять Чудодея во время этих прогулок? Почему нет? Решено – надо вместе со Стеном по утрам сопровождать Чудодея и идти следом. Протестовать будет? Пусть! От колдовства Чудодей сам себя уберечь должен – тут особенно не поможешь, только своей силой чужую погасишь. А вот чисто физически его оборонить надо.

О, Вода-царица! Какое простое решение. Примитивное даже. Роман бросился домой со всех ног. В столовой все еще пировали. Слышался Тинин голос. Она что-то громко говорила.

– Роман – он самый сильный колдун в Темногорске! Только все это боятся признать! – говорила Тина. Судя по тону, пьяным-пьяна.

– Я признаю! – смеялась Лена.

– И я, – поддержал Стен.

Пусть радуются, колдун им мешать не станет. На кухне Роман взял бутыль с водой. Через минуту он был уже в спальне.

Плеснул водою на веки, и

ВОСПОМИНАНИЯ

Обступили его.

Он был вновь в своем доме. Только не наверху, в спальне, а внизу, в кабинете. За мгновение до этого он поговорил с Юлом и предупредил его. Надо разработать хотя бы приблизительный план действий. Впрочем, разрабатывать особенно нечего. План прост и ясен: отправиться на реку, набрать пустосвятовской воды, потом мчаться в Беловодье… Нет, сразу, не очертя голову. Все не так просто. Надо подумать.

Неужели Гамаюнов приказал Базу срезать с Романа ожерелье? Получается, что после восстановления ограды водный колдун должен был потерять свой дар… А Надя… О, Вода-царица! Она же там, в этой клетке, в руках неизвестно кого!

Колдун загасил свечи и вышел из кабинета. Свет уличного фонаря отразился в лезвии ножа. Обычный кухонный нож – не водный. Роман успел мысленно брызнуть водой, и лезвие, коснувшись кожи, вмиг рассыпалось ржою. Колдун схватил нападавшего за руку, вывернул тонкую кисть.

– Больно! – раздался женский голос.

Роман нажал выключатель. На коленях перед ним стояла Тина в одной ночной рубашке, с нелепо вывернутой назад рукою – колдун по-прежнему сжимал ее кисть. Какое счастье, что он ощутил ее ауру и не применил изгнание воды!

– Тина… Девочка моя! – Он выпустил ее руку.

Она что ж, не поняла, кто ходит по дому? А как же дар? Впрочем, сильный страх заглушает любой дар – этот эффект колдунам известен.

– Ромка, ты? – прошептала она, баюкая онемевшую руку.

Он поднял ее, поставил на ноги.

– А ты как думаешь? Впрочем, ты всегда сначала действуешь, потом думаешь. Не сильно я тебя приложил?

Тина прижалась к нему, замерла.

– Я не знала, что подумать.

– Что тут неясного? Кто еще, кроме меня, в кабинет мог зайти? А? Ну, ты и глупышка… – Роман погладил ее по голове. – Ладно, рыбка моя, мне идти надо. Никому ни слова, что я здесь был.

– Идти? – Она лишь плотнее прижалась к нему. Ее била дрожь. – Вот так? Просто уйдешь? И ничего-ничего…

Колдун глянул на лестницу, что вела наверх. Полчаса ничего не решат. Он поднял Тину на руки и побежал вверх по лестнице через две ступеньки. Она засмеялась:

– Ромка, что делаешь?! Уро-о-нишь!

Она, конечно, знала, что он не уронит. Но покричать надо было – выпустить из себя недавний страх, выжать и выплюнуть с криком. Роман опрокинул ее на кровать, стал целовать. Ничего не говорил. Боялся, что назовет ее Надей. То есть был уверен, что именно так и назовет. На миг желание пропало. Что это он? Минута дорога… а тут… Но Тина вновь привлекла его к себе и не поскупилась на ласки.

Все продлилось дольше, чем Роман рассчитывал. Однако, едва закончилось, он поднялся.

– Ты уходишь? – Она лежала, не открывая глаз и трогая языком губы, будто пробовала, остался на них вкус его поцелуев или нет. – Уходишь?

Тина сладко потянулась. Он смотрел на ее тело среди смятых простыней. Ведь проболтается! Против воли, а проболтается, дуреха. Роман сбегал вниз, принес бутылку с пустосвятовской водой. Постоял у кровати. Не любил он проделывать такие фокусы, особенно с близкими. Но что делать? Вдруг Медонос узнает, что Роман прошел напрямую из Беловодья сюда, в Темногорск. Ведь неведомо, есть обратный ход или нет. Может, и есть, да только времени нет его искать. И разбираться сейчас с Медоносом некогда.

– Ой, я пить хочу, – пробормотала Тина и протянула руку. – Дай глотнуть…

Колдун брызнул ей в лицо. Она вновь откинулась на подушки, глаза закрылись. Дыхание сделалось ровным. Заснула. Проспит беспробудно до утра, а утром и не вспомнит, что было этой ночью. Колдун наклонился и коснулся губами ее губ.

– Спи, девочка, пусть тебе снятся хорошие сны.

А он, сложив все необходимое в объемистую сумку, вышел из дома.

Ему была нужна машина. Просить у кого-нибудь не хотелось – никто не должен знать, что Роман вновь появился в Темногорске. Значит, придется угнать.

Для колдуна это не проблема.

Господин Вернон миновал Ведьминскую, свернул в район многоэтажек. В частных домах авто загоняют в гаражи, запирают ворота, у всех заборы двухметровые. Проломиться можно, но стоит ли? Иное дело – многоэтажный район. Здесь машины оставлены подле домов, на утрамбованной земле скверов, прямо на улицах. Выбирай любую. Роман остановился возле подержанной «Тойоты». Когда машина будет без надобности, Роман ее бросит. Если хозяину повезет, милиция ее найдет и даже вернет владельцу. Открыть дверцу было делом пустяковым. Сигнализация не включилась: против колдовской силы все эти пищалки-мигалки бессильны. Чуть сложнее – завести машину без ключа. Но и тут возиться пришлось недолго. Вскоре Роман уже катил в Пустосвятово по влажной от дождя дороге.

Итак, он отправляется в путь повторно. Работа над ошибками, так сказать.

В Пустосвятово первым делом колдун заехал к отцу. Пес Бобка лаял и рвался, пробуждая соседей от полночного сна. Наконец у Воробьевых в окнах зажегся свет, отворилась форточка, и Василий Васильевич шепотом спросил:

– Кто там?

– Роман. Приехал узнать, как вы тут. Не надо ли чего?

– Плохо нам.

– Что случилось?

– Плохо, и все, – вздохнул отец.

– Меснер уехал?

– Кто?

– Ну, тот парень, что вас домой привез.

– А, Эдик. Уехал. Вчера утром еще.

Получалось, что Меснер вполне мог уже добраться до Беловодья. Ну и отлично. Будем надеяться, что охранник утихомирит доброго доктора. С таким как Меснер не особенно поспоришь. Тем более с его «Береттой».

– Как Варвара-то?

– Да никак. Лежит, стонет.

Отец так дверь сыну и не открыл. Роман и не настаивал. Сбежал с крыльца. Сел в машину.

Теперь к реке.

Сила воды достигает пика в предрассветный час, а колдуну нужна была вся сила, какую только могла дать Пустосвятовка. Река напоминала серое мутное стекло и казалась неподвижной. Он поздоровался с ней наскоро, второпях, и она ответила – плеснула волной о берег. Роман наполнил все взятые с собой канистры, набил ими багажник. Потом разделся и несколько минут стоял на берегу, раскинув руки и вглядываясь с торжествующей улыбкой в бегущую воду. В тот миг он ощущал в себе способность сладить с любым, одолеть кого угодно, все свершить. Кто против него?! Гамаюнов? Баз? Неважно! Никому не устоять против его колдовства и его реки. Колдун произнес заклинание на силу и погрузился в воду. Ушел в глубину. Выплыл. Вновь погрузился. Будто тысячи иголок пронзили тело. Он ощущал, как наполняет его мощь водной стихии, вливается в сосуд его тела и не переполняет. Водяной в глубине стонал и кричал на разные голоса. По всей деревне выли собаки. Роман нырял, касался дна и вновь поднимался на поверхность. Яркие блики бежали по воде, бежали и гасли возле Романовых рук. То и дело поднимались волны, накрывали колдуна с головой. Роман смеялся. Купался он долго. Потом выбрался и лежал на берегу. Силу он ощущал чрезмерную.

Река застыла неподвижно, казалось, и не текла вовсе.

«Глупец! – обругал он сам себя: – Ты же мог убить ее! Разве можно так – отбирать все без остатка».

«Мне надо спасти Надю, – отвечал Роман на собственные попреки, не слишком, кажется, смущаясь. – Для этого нужна сила, огромная сила, вся, какая ни есть…»

Здесь же, на берегу, Роман достал из сумки тарелку и налил в нее пустосвятовской воды. Лишь коснулся поверхности и произнес «Юл», как вмиг увидел мальчишку. Тот был… под водой.

– Где ты?

– В Беловодье. То есть, в прямом смысле слова в Беловодье. Мчался по дорожке. Ну и провалился.

– Обожгло?

– Да нет почти.

И не должно было! Ведь Беловодье носит Лешкино ожерелье. Теперь колдун это знал. Зачем отталкивать брата того, с кем Беловодье в колдовском родстве?! Потому мальчишка без труда миновал ограду Беловодья. «Похоже, этот паренек всюду будет своим», – мелькнула мысль.

– Раз ты в воде, так произнеси заклинание невидимости. Мне нужно, чтобы ты разузнал, что происходит, – сказал колдун.

– Не знаю такого заклинания. Ты меня лишь оберегающему научил.

– Сейчас подскажу.

Со второго раза у Юла вышло.

– Что теперь? – спросил невидимка.

– А теперь беги в церковь и предупреди Стена.

– Ничего не выйдет, Баз уже там! – воскликнул Юл. – Я хотел его опередить. И вот я – здесь. А спятивший Баз – там.

– Он точно в церкви?

– Ну да. Обратно он не выходил.

– Ты защиту, как я велел, себе сделал?

– Конечно. Ничего хитрого. И Лене тоже. А вот Лешке – не успел.

– Вот что, Юл, я должен знать, что там происходит. Воспользуйся невидимостью и просочись к церкви. Если приложишь руку к стене, услышишь, что говорят внутри. Силы твоего ожерелья на это хватит.

– Подслушивать? – возмутился Юл. – Я никогда не подслушиваю.

– Мальчик мой, Баз сначала пытался срезать с меня ожерелье, а потом стрелял в меня. Не знаю, что он задумал. Возможно, какую-то подлость.

– Баз? На него не похоже. Он же тюфяк. И добрый.

– Добрый тюфяк?

– Я чувствую, что он добрый! – осерчал Юл и осекся. – Хотя…

– Что – хотя?

– Мне показалось, что он переменился. Да, я почувствовал, будто он стал… как бы это лучше сказать… никакой, что ли.

– Когда это произошло? После того, как мы прибыли в Беловодье?

Юл раздумывал несколько секунд:

– Может быть. Нет, кажется, раньше. Точно, раньше, – уверенно заявил начинающий колдун. – Ладно, попробую разузнать, что там и как.

– Будь осторожен. Вблизи церкви я с тобой разговаривать не буду. Только смотри и слушай. Если уж что-то крайнее – тогда…

– Да понял я! – перебил Юл.

– Для Стена воду прихватил?

– При мне.

– Надеюсь, не в дырявой фляге.

– Я обиделся, – заявил Юл.

Роман не знал, что и думать. Что стряслось с Базом? Сначала добрый доктор напал на Романа, теперь зачем-то отправился к Стену. Не исключено, что он и Лешку попытается убить. Ведь Роман соврал Базу, что починил ограду, и Стен, уж если на то пошло, Беловодью не нужен. Где же остальные? Почему в Беловодье никого нет? Пустынный город мечты, водная пустыня…

Тем временем Юл уже поднялся на поверхность. Стена церкви была рядом, белела на фоне синей воды, можно было дотянуться рукой. Роман прислушался. Тихо. Только плеск воды да звук шагов. Юл приложил ладонь к стене.

Тишина. И вдруг на ступенях появился Баз.

– Назад! В воду! – крикнул Роман.

Но Юл не послушался. Не марионетка Юл Стеновский, носящий волшебное ожерелье. Нет, не марионетка. А человек, наделенный даром. Способный чувствовать эмоциональный настрой ближнего. Он сейчас разберется, что случилось с Базом, отчего тот переменился так внезапно! Не долго думая, мальчишка выпрыгнул из воды на дорожку, – самого его Роман не видел, но вода с него так и лила и тем самым выдавала. Юл схватил База за руку, как когда-то вцепился в старшего брата при первой встрече.

Образ База поплыл – лицо зарябило, исказились черты; кисти рук превратились в два белых сгустка, судорога прошла по всему телу. Но и Юл тут же лишился невидимости. Мальчишка ахнул и отступил. А Баз – уже прежний, только еще более окаменелый, неживой – вскинул руку и ладонью накрыл мальчишке лицо.

Роман закричал: нить его ожерелья мгновенно нагрелась и, казалось, вот-вот закипит. Всю силу, какую успел, Роман собрал в комок и швырнул через поля и леса, через разрушенную стену Беловодья на защиту Юла. Баз ахнул и отдернул руку.

А мальчишка пошатнулся и спрыгнул… Нет, свалился в воду.

Контакт прервался.

Роман вскочил. Река за его спиной клокотала. Вмиг собрались над головой колдуна тучи, и хлынул ливень. Но напрасно колдун пытался пробиться к Юлу. Контакт не возобновлялся. Скорее всего, Юл потерял сознание от боли, когда Баз сжег ему лицо. Мальчишка, конечно, не утонет в озере Беловодья, отлежится на дне, придет в себя. И туда к нему, похоже, никто не сунется. Но лицо, возможно, так и останется обезображенным.

О, Вода-царица! Этот тип, разумеется, не Баз.

Когда коснулся начинающий колдун человека, который так походил на доброго доктора, лицо обманщика исказилось, на миг проступили другие черты. На столь краткий миг, что разобрать не удалось, кто же прячется под личиной. Но то, что не Василий Зотов отправился с друзьями в Беловодье, было теперь ясно колдуну. Неизвестный, принявший чужое обличье, обладал колдовской силой, и немалой. Все заклинания Юла рассыпались мгновенно от одного его прикосновения. Уже не говоря о том, какой легкостью этот тип скопировал чужую внешность и предстал перед остальными под видом доброго доктора, ни у кого не вызвав подозрения! Или кто-то усомнился? Грег? Гамаюнов? Нет, нет, какая-то чушь! Ведь Роман видел его ауру. Да, она исказилась, изменила цвет, но это была аура База. Фальшивый Баз обманул Романа. Возможно, и Гамаюнова обманул. Если это так, то пришелец действует самостоятельно, а не в сговоре с хозяином Беловодья.

Теперь другой вопрос: если в Беловодье находится не Баз, что тогда стало с настоящим Зотовым? И кто же на самом деле тот, кто напялил его личину?

Догадка, впрочем, мелькнула. И догадка нелепая. Потому что колдун, подозревая, не знал ответа на вопрос «зачем»? К чему этот маскарад, зачем вообще этот человек рванулся в Беловодье? И как узнал про само Беловодье… И…

Нет, Роман, нет и нет! Не трать силы на разгадку того, чего разгадать не можешь. У тебя есть вода – спрашивай и получай ответы.

Ожерелье на шее еще жгло, хотя уже и не так сильно, и пульсировало в такт ударам крови.

Колдун выплеснул воду из тарелки, налил свежую. Сосредоточился, положил ладонь на воду.

– Баз! – обратился он к воде.

Но стихия не отозвалась. Не пожелала.

Роман предпринял еще одну попытку. Ничего. Это был не его вопрос, и вода не дала ответа. Значит, надо отыскать человека, который может задать такой вопрос. Хотелось немедленно мчаться назад и… Но Роман подавил в себе это желание. Раз он не может попасть в Беловодье мгновенно, уже не имеет значения, сколько времени займет дорога – двое суток или больше. А вот подготовиться к возвращению необходимо.

Уже начинало светать. Роман бегом поднялся по тропинке – идти спокойно не мог, не тот настрой. В сумраке едва не сшиб какую-то тетку, что шла от коровницы, прижимая к груди трехлитровую банку с парным молоком.

– Козел! – крикнула тетка.

Он не стал ни извиняться, ни отругиваться, с разбега вломился в ближайшую калитку. Пес выбежал из будки, приветственно гавкнул и замолчал. Роман грохнул кулаком в дверь:

– Мама, открой!

Он знал, что она не спит – чувствовал это, хотя окна в доме были темными. Наконец в одном вспыхнул свет, за дверью послышались старческие шаги.

– Что случилось? – Марья Севастьяновна будто нехотя приоткрыла дверь. В сумраке белела повязка на глазу.

– Много чего.

Он прошел в дом и упал на старенький, ноющий на все голоса диван.

– Ромка! – Она вздохнула. – Ты в опасное дело ввязался.

– Сам знаю! – махнул он рукой. – Что у тебя с глазом? Сильно повредило? Давай, порчу сниму. Сила-то есть. – Он говорил небрежно, торопливо, чувствовал за собой вину.

И в том, что не уберег, но прежде всего в том, что вошел сюда почти как чужой, не обнял, не поцеловал в щеку. Впрочем, от этих нежностей мать сама давно его отучила.

Марья Севастьяновна сняла повязку. Глаз на вид был совершенно здоровый.

– Глаз не видел. Но лишь два часа. Потом зрение вернулось. Правда, хуже, чем прежде. И яркий свет сильно режет. Так, что слезы сами собой текут.

– Так давай я…

– Не надо. Нельзя с себя все знаки, все шрамы водой смывать. Ты же память смываешь.

– Как знаешь! А я запутался, – неожиданно признался Роман. – Меня друзья в Беловодье ждут, а я не могу туда ехать – должен сначала узнать суть происходящего.

– Да тебя всегда кто-то ждет, – оборвала старуха. – Все, кроме меня.

«То есть ты не ждешь», – хотел уточнить Роман, но сдержался.

– Я пришел посоветоваться, что делать. А ты – ругаться.

– Что собирался, то и делай. Тебе ж для чего-то сила была нужна. Так бери ее и иди. Только ничего у тебя не выйдет.

– Как ты можешь такое говорить! – вскинулся он. – Мне, своему сыну! Как!

– Я правду говорю. А что другое я, по-твоему, говорить должна? – Марья Севастьяновна поджала губы. Когда она вот так поджимает губы, ей возражать бессмысленно. Роман когда-то пытался, теперь перестал.

– Не это, – сказал он, вновь падая на диван. – Все, что угодно, но только не это.

– Я предостерегаю.

– Что ты Глаше сказала про кольцо? – перекинулся на другую тему Роман. – Она ведь все перезабыла. Оберег принесла, а про свойства его – ни гу-гу.

– Кольцо от водного меча и водного ножа, вообще от любого водного лезвия бережет. Потому тебе и послала, чтоб от меча защитить.

Так вот почему Баз или, вернее, тот, кто носил маску База, не мог разрезать ожерелье. Кожу поранил и нож сломал, а водная нить уцелела.

– Ты ведь меня спасла, получается. Спасибо.

– Ха, вспомнил, кажется.

Роман сдержался, чтобы не сказать резкость, лишь спросил:

– Что еще?

Марья Севастьяновна развела руками:

– Отец говорил, еще что-то запретное. Кольцо может накапливать энергию… Но как, не знаю. Чаю хочешь?

– Погоди с чаем. Я семейный альбом посмотреть хочу.

– Зачем?

– Фотографию одна нужна.

Марья Севастьяновна вынула из комода старинный, с покореженной временем обложкой альбом. Роман перевернул несколько твердых, как дерево, листов. Вот дед Севастьян в молодости, вот матери фото детское, еще до войны. Вот он сам в костюмчике и с портфелем в руках. Вот фото второго «а». Роман рядом с Глашей в первом ряду сидят. Но той фотографии, что он искал, не было.

– Помнишь, была усадьба на фото, где девочка на ступенях стоит? – спросил Роман, закрывая альбом. – Старинная фотография. Дореволюционная.

– Не помню. – Марья Севастьяновна отвернулась.

– Что ты с ней сделала? Продала? Подарила кому? Сожгла?

– Не было никакой фотографии. – Она явно лгала: Роман всегда чувствовал, когда она обманывает, чисто по-человечески чувствовал, без всякого колдовства, и не понимал, зачем она делает то, что не умеет.

И к чему из-за такой мелочи обманывать?

Роман разозлился:

– Может быть, ты и Игорю Колодину ожерелье не делала? И водный меч – не твоя работа?

Мать молчала.

– Игорь угрожал тебе?

Опять молчание.

– Мне, своему сыну, ожерелье не подарила, а человеку совершенно чужому, мафиозному сынку, сделала сразу четыре.

– Тебе ни к чему ожерелье, – проговорила мать. – Ты все равно колдовскую силу ни на что расходуешь. А Игорь мне деньги хорошие дал.

– Ничего не понял, – затряс головою Роман. – Я что, деньги должен был тебе заплатить? Или Колодин талантами какими-то особыми блистал?

– А, плевать мне! Подарила – и все! – вскричала Марья Севастьяновна с какой-то девчоночьей дерзостью.

– Да что с тобой! – Он тоже закричал и вскочил.

Нельзя сказать, что прежде мать бывала с ним нежна, но чтобы вот так – окатывать злобой, как помоями, – такого, кажется, еще не было.

– Что со мной? А ничего. Потому что я ничто теперь – мешок с костями. Помереть мне теперь только – и все. А тебе на меня плевать. Тебе в Темногорске своем хорошо, весело. Зачем только я тебе, дура, кольцо отдала! Оно бы меня защитило. А теперь – никакой благодарности.

Роман стиснул зубы – не стал напоминать, что кольцо мать отдала уже после того, как ожерелья лишилась. Но и как помочь ей, не ведал. Не утешишь того, чей дар иссяк. Не избыть такую беду ни простым, ни колдовским словом.

– Неужели ты так и не понял? – спросила Марья Севастьяновна очень тихо. – Я тебя от дара спасти хотела. От этой боли и этой петли уберечь. Чтобы ты счастлив был. А дед Севастьян, дурак упрямый, все равно удавку на тебя накинул. Так что мучайся теперь всласть. А меня оставь в покое.

– Я сейчас уеду, – сухо сказал Роман. – Чем-нибудь помочь?

– Ничего не надо, – отрезала Марья Севастьяновна. Потом смягчилась: – Колдовские замки установи на окна и двери. А то соседи прознают, что я дара своего лишилась, вмиг дом обчистят.

Воспоминания иссякли. Так внезапно иссякает источник, оставляя лишь влажное дно меж камнями. Роман протянул руку, взял часы. Светящиеся стрелки показывали половину шестого. Значит, утро. Но еще темно. В доме было тихо. Может, Тину позвать? Со времени его возвращения она спала у себя в комнате.

Он направился к ней, дернул дверь. Заперто. Вот как?! Он постучал.

– Роман, ты? – тут же отозвалась Тина.

– Можно?

– Конечно!

Она отворила дверь. Стояла на пороге в одной ночной рубашке, даже халат не накинула.

– Роман, миленький, ну, нельзя так себя изматывать! Ты же на привидение стал походить. Не торопись. Вспомнишь еще все до Синклита.

– Не могу, колдовство не отпускает. – Роман вымученно улыбнулся, сел на ее кровать.

Тина тоже села. Шелк ее ночной рубашки сверкал в свете ночника.

Зачем он вообще сюда пришел? Ах, да! Он же вспомнил. Теперь ее очередь. Брызнул ей в лицо водой и произнес одно слово: «Очнись»!

Тина вздрогнула. Пелена забвения спала. Как будто она только что по лестнице спустилась, сжимая нож в липкой от пота руке. В памяти возникло все разом – и как человек, которого она убить хотела, перехватил ее руку, как вывернул с силой, и она закричала от боли и согнулась до самого пола. А потом ахнул: «Тина!» И руку отпустил. Поднял и поставил на ноги. И она узнала, наконец, его голос…

– Так это ты! – в ее голосе послышались растерянность и ярость.

– Тина, послушай!

– Роман, сволочь! – выдохнула она не то с облегчением, не то с ненавистью.

– Я только стер твою память.

– Только!

– Никто не должен был знать тогда, что я вернулся. Прости, что так по-дурацки получилось. Наглядный пример, как опасно не помнить чего-то.

– Да уж…

Так вот почему она не сообразила, что в дом тайком проник именно колдун!

– Рома… ты ведь не только память стер. Ты запретил мне думать, что это ты был в доме? Так? Иначе бы я непременно догадалась. Я не дура. Никто другой войти не мог. Иначе бы все колдовские ловушки и замки к чертям полетели! – Тина так и кипела от возмущения.

– Ты бы проболталась бы непременно. Я тебя знаю.

– Так нельзя! Неужели не понимаешь, что совершил подлость?

– В чем подлость? Что переспал с тобой? Извини, не понимаю. Разве нам плохо было вместе в ту ночь?

Тина нехотя кивнула.

– Если хочешь, я сотру в твоей памяти все, что с той ночью связано. Навсегда.

– Нет уж! – Она произнесла это «нет» довольно твердо. С ехидцей. – Я все помнить хочу. И ту ночь – тоже. И твой фокус с забвением никогда не забуду. Клянусь водою!

Она ненавидела его в этот миг и страстно желала близости. Ничьи чувства он не понимал так, как ее. Была, правда, Лена еще. Но там он всего лишь использовал чужой дар. А тут… тут было совершенно иное.

Роман обнял свою бестолковую ассистентку.

Она хотела оттолкнуть, крикнуть: «Уходи вон!» Но не смогла. Тина давно уже была его рабыней. Ожерелье уничтожило гордость, парализовало волю, оставило лишь желание подчиняться, служить, любить, принадлежать только Роману. Ожерелье способно помочь человеку раскрыть любой талант. Тине оно подарило любовь. Любовь как колдовской дар. И скинуть эту петлю было уже невозможно. Да она и не хотела. Свой дар легко, как одежду, снять нельзя. А если сорвет другой, то превратит тебя в пустышку, в ничто.

Тина принадлежит своему колдуну. И неважно, любит он ее или нет. В такие минуты она верила, что Роман ее любит. И она шептала: «Люблю, люблю!» Сами собой эти «люблю» с губ срывались. Ее заклинания, других она не помнила и не желала помнить.

Потом они лежали рядом. Голова Тины покоилась у Романа на плече.

«Я без труда могу дать ей внешность Нади, – раздумывал колдун. – Это нетрудно. И не так уж внешне они разнятся. Ноги чуть подлиннее, талия потоньше. Посадка головы. Цвет волос. Улыбка… Нет, не получится. Дерзости нет. Да, Тина бывает дерзкой, но это так, маска, игра. Котенок когти выпускает и оцарапать может лишь по недомыслию. А Надя – та дерзка иначе».

Да и не хочет Роман, чтобы Тина была такой. Вот что забавно – не хочет.

– Думаешь, одной моей любви хватит? – спросила Тина. Сладость плотских утех истаивала, вслед просачивалась горечь обиды и тут же недоуменное: за что? Ведь он ее любит, любит, может быть, иначе, чем неведомую эту Надю, но любит. Так за что мучит?

– Как видишь, хватает, – сквозь дрему пробормотал колдун.

– Ах, Роман, я знаю, что люблю тебя…

– Я тоже знаю, что ты меня любишь. – Он поцеловал ее.

– Хватит издеваться! – воскликнула она и гневно и жалобно.

– Ну, что ты! Я говорю вполне серьезно.

Роман поднялся.

– Куда ты?

– Вспоминать.

– Полежи еще немного, поспи обычным сном. Отдохни. А я погляжу, как ты спишь.

«И будешь шептать “Бедный мой, бедный”», – едва не сказал Роман. Он уже готов был остаться, но потом пересилил себя и отрицательно покачал головой:

– Времени нет.

– Тогда иди. Кто знает, что ты за этот год натворил, – казалось, Тина больше на него не сердилась.

Роман постучал в дверь соседней спальни. На стук никто не отозвался. Пришлось войти, а то еще Казик разорется. До чего же глухие ребята, а еще ожерелья носят. Довольно долго Роман тряс Стена за плечо.

– Что такое? – Тот наконец очнулся. – Я, кажется, минуту назад только лег.

– Вставай.

Они вышли в коридор, чтобы не разбудить Казика и Лену.

Стен зевнул, чуть не вывихнув челюсть:

– Надеялся в первый раз поспать по-человечески.

– Завтра отдохнешь. Я и сам не помню, когда отдыхал нормально.

– Да? А по-моему, ты все время дрыхнешь.

– Не тот сон. Колдовской. Он изматывает куда сильнее, чем бодрствование. Так, ладно, хватит шутковать. Слушай лучше. Одеваемся и идем к дому Чудодея. Он выйдет с собакой гулять – мы за ним. Заметит, будет гнать – не уходим. Понял? При посторонних никто на Чудака напасть не посмеет. Трофейный пистолет колдована возьми с собой. Вдвоем мы любое нападение сблокируем. Я чары отведу, ты вырубишь, если надо, физически. Синклит послезавтра. Получается три дежурства. Ты уверен, что дело было утром?

– Вроде, да… Черт… мне все это не нравится.

– Мне тоже. Но предсказания сходятся. Два провидца, ты и Аглая, видели смерть Чудака.

– Кто должен на него напасть?

– Это к тебе вопрос. Аглая мне подробностей не выкладывала.

Стен досадливо взмахнул рукой:

– Я никого не видел – только пса.

– Значит, узришь наяву.

– Раньше телохранителем не работал.

– Потому и идем вдвоем. У меня по этой части тоже опыта нет.

– Думаешь, два дилетанта стоят одного профессионала? – усомнился Стен.

– Плюс колдовские способности – твои и мои, – напомнил Роман.

Ждать пришлось с полчаса, пока Чудодей выйдет из дома. Утро было промозглое, сырое, мир вокруг затянут влажной хмарью. В такой атмосфере Роман мгновенно должен был уловить опасность. Стен непрерывно зевал и норовил прислониться к фонарному столбу, вздремнуть стоя. Роман спать не давал, будил.

– Сделай разминку, сломай десяток кирпичей или пару деревьев, – предложил колдун. – Сон тут же пройдет!

– Отвяжись, вредный друг, склонный к садизму.

Наконец Чудак вышел, ведя Матюшу на поводке. Друзья устремились за главой Синклита. Тот шел неспешно. Пришлось и «телохранителям» замедлить шаги, а потом и вовсе остановиться и сделать вид, что они оживленно беседуют.

Пес рассерженно гавкнул, уткнулся носом в палые листья. Еще раз гавкнул, вырвался из рук Чудака, забежал на участок с недостроенным домом. Бетонный забор огораживал только три стороны. Кирпичная коробка, окна досками зашиты – до весны. Подле дома ни одной лужицы – песком повсюду засыпано.

– Никак, тот самый двор? – спросил колдун.

– Похоже, – отозвался Стен и с тревогой огляделся.

Вокруг, кроме них троих, никого не было. То есть, совершенно ни души. Ни единого прохожего.

Они кинулись бегом к бетонным мосткам.

– Ну, что так сердишься? – доносился до них голос Чудодея. – Матюша, перестань.

«Охранники» замерли у забора. Роман заглянул внутрь. Чудодей стоял у крыльца недостроенного дома. Матюша рылся в куче строительного мусора, рассерженно фыркая. Больше во дворе никого не было.

– Матюша, друг мой, – уговаривал пса Чудодей, – нельзя быть таким дотошным. Надо легче относиться к жизни.

Михаил Евгеньевич присел на ступени. Роман попытался прощупать сад и улицу рядом. Никого. Тишина. В прямом смысле этого слова и в магическом тоже. И вдруг ожерелье колдуна дернулось, врезаясь в горло. От невыносимой боли Роман невольно вскрикнул.

А потом кинулся бежать к крыльцу. Пес загавкал и устремился за ним. Чудак сидел на ступенях, привалившись к кирпичной кладке. Роман одним прыжком очутился рядом. Он так умел, он мог, когда надо.

Чудак не шевелился. Вязаная шапочка сползла набок. Колдун приложил пальцы к шее Михаила Евгеньевича. Пульса не было. Склонился к лицу. Тот не дышал. Стен примчался следом. Пес попытался атаковать его лодыжку, но отлетел в сторону с жалобным взвизгом.

– Ну что? – спросил Алексей.

– Похоже, не дышит… Вызови скорую. А я постараюсь что-нибудь сделать!

– Так делай! – выкрикнул Алексей.

Вернувшись, они зашли в кабинет и уселись за стол. Долго молчали. Не смотрели друг на друга. Никаких объяснений не было. Абсолютно никаких. Чудак умер, но, скорее всего, смерть его была естественной. Семьдесят шесть лет все-таки.

– Даже странно. Нам по дороге никто не попался навстречу, – сказал Стен. – Ни единой души. Как же мы так облажались!? У тебя есть хоть какие-то объяснения?

– Только одно: естественная смерть. – Роман с сомнением покачал головой. – Но сам я в это не верю.

– Ты что-нибудь почувствовал?

– Ожерелье дернулось в тот момент, когда Чудодей умер. И все.

– Что будем делать?

– Пока ничего. То есть, я пойду вспоминать дальше. А ты просто поспи.

– Поспи! – возмутился Стен. – Это после всего, что случилось! Смеешься?

– Давай, я тебе воды заговорю. Подействует, как самое лучшее снотворное.

Стен поднялся.

– Послушай, на сегодня с меня колдовства хватит. Пойду я лучше с Казиком посижу. Его на руках держать – такое удовольствие. У него от волос молоком пахнет. – Стен произнес это, будто поведал о каком-то чудесном открытии.

Да, вспоминать было необходимо. И чем быстрее, тем лучше.

Колдовские сны стали напоминать болезнь. Романа трясло, как в лихорадке, видения сбивались, мельтешили, лезли друг на друга. Все быстрее высыхала вода, все короче становились обрывки воспоминаний. То был уже не колдовской сон – один кошмар, который непрестанно мучил. Но колдун был обязан заново пережить этот год, и времени почти не осталось. Синклит послезавтра.

Итак, он смочил веки водой и погрузился в

ВОСПОМИНАНИЯ.

До Суетеловска Роман добрался, когда уже стемнело. О, Вода-царица, взмолился он, распахивая калитку и шагая к крыльцу, пусть дядя Гриша будет дома. Ведь водитель «КамАЗа» может укатить на несколько дней, ищи его тогда по всей стране. Но Роману повезло.

Григорий Иванович стоял на крыльце и курил. Будто нарочно гостя дожидался.

– Гляжу, хулиган, ты опять здесь объявился, – сказал он, увидев колдуна. Судя по всему, он так приветствовал всех своих гостей.

– Да, Григорий Иванович, дело у меня.

– Заходи. Тебе завсегда рад. Я хулиганов вроде тебя люблю. Если человек хулиганить не умеет, что он умеет вообще?

Роман вошел, его тут же усадили за стол. Танечка принялась хлопотать, расставляя тарелки. Перед колдуном поставила бутылку с минеральной водой. Демонстрация предназначалась не для Романа. Так же как и строгий Татьянин взор.

– Да не буду я его поить, – пообещал хозяин. – А то он опять весь дом заплюет. – И при этом очень подозрительно подмигнул Роману.

Колдун, наученный опытом, отвинтил пробку и на всякий случай понюхал. И чуть со стула не опрокинулся.

– Как Машенька? – спросил он, когда дыхание восстановилось.

– Ничего. Помаленьку. Плачет часто. Тут у нас еще одна беда… Да ладно, чего там, с погремушками в своей избушке сами разберемся. А у тебя какое дело?

– Вы База не видели?

– Ваську, что ли? Так он же с вами уехал. Или вы его по дороге из машины выкинули? Да уж, хулиганы – сразу видно. И этот Стен ваш тоже хулиган, такой хулиган, какого я еще не встречал. Я ведь хулиганскую душу за три версты чую. Впрочем, ты не лучше.

– Это точно, – согласился Роман.

Тут Машенька вышла к столу, и разговор сам собою прекратился.

– Папа, я Вадика видеть хочу, – заявила Машенька тоном пятилетней капризульки.

– Придет, куда он денется, – отозвался дядя Гриша. – От тебя ни один мужик спастись не сумеет.

– Не приходит! – капризничала Машенька. – Он меня совсем забыл. Он меня бросил… – Она приготовилась плакать.

– Дела у него, – попыталась успокоить дочку Татьяна, потом повернулась и так, чтобы Машенька не видела, сделала какой-то знак дядя Грише. Тот, кажется, понял.

– Звонил он сегодня. – Дядя Гриша кашлянул. – Да ты спала. Мы тебя будить не стали.

– Почему?! – закричала Машенька и затопала ножками. – Почему?! Ненавижу вас… Ненавижу!

Она залилась слезами и выскочила из кухни.

– Прячется он, – вздохнул дядя Гриша. – Не нужна она ему после того, что было. Как ни позвонит Машка, нету его. И сам ни разу не заехал и не позвонил.

– Она вроде неплохо выглядит, – соврал колдун.

– Хреново она выглядит, – оборвал его заверения дядя Гриша. – Разве она такой была?!

– Я ей воды еще заговорю.

– Ну, заговори. Хотя, коли человек поломатый, целым его не сделаешь. Ох, вот же беда. Вот же хулиганство, – то ли простонал, то ли прорычал дядя Гриша.

Татьяна всхлипнула и зажала рот ладонями.

Роман принес из багажника канистру пустосвятовской воды, отлил в бутылку, прошептал нужные заклинания и отдал «лекарство» хозяину.

– Я прошлый раз не все заклинания произнес. Сейчас, думаю, поможет.

– Ну, попробуем. – Дядя Гриша отставил бутылку и подался вперед, уперся ладонями в стол. – Теперь рассказывай, что у тебя за дело. Не для того, чтобы на Машеньку поглядеть, ты назад примчался. Ты из тех, кто благие дела походя делают. Цель-то у тебя другая. Небось, новое хулиганство замышляешь. Что нужно?

– Две свечи. Тишина. И чтобы никто не мешал.

– В мастерскую пошли. Туда девочки мои не ходят. Там – мое.

Роман покачал головой:

– Не пойдет. Слишком много чуждой стихии.

– Тогда в погреб. Там никто не помешает. Разве что запахи соблазнительные. Но мы с тобой мужики крепкие, устоим. Можем предварительно баночку грибочков откупорить. Маринованных, белых. Ты как к белым грибочкам относишься? Лучше, чем к спиртному?

К белым грибочкам, и маринованным, и только-только из леса, колдун относился положительно.

– И кончай меня на вы называть, – попросил Григорий Иванович. – Ты мне как племяш почти.

– Постараюсь, дядюшка, – хмыкнул Роман.

Прихватив с собой две свечи в бронзовых самодельных подсвечниках – дядя Гриша самолично из болванки на токарном станке точил – отправились в погреб. Поставили на земляной пол старенькую табуретку, водрузили на нее тарелку, подле – горящие свечи. Роман наполнил тарелку водой. Сосредоточился.

– Думай про Васю Зотова. Ничего конкретного – просто о нем. Идет? – велел колдун дяде Грише.

– Странное у тебя хулиганство, – ухмыльнулся тот.

– Тсс…

Роман взял хозяина за руку и опустил ладонь на водное зеркало. Замутилась вода и как будто отвердела. Только ничего почти не изменилось. Роман видел в водном зеркале все тот же погреб – только с другой точки. Полки оказались ближе. Вон там прежде лежало Надино тело. Видимо, дядя Гриша сбил настрой. Или сам Роман недавними воспоминаниями исказил колдовство.

Пришлось выплеснуть воду и наполнить тарелку вновь. И опять ничего. То есть опять вода колыхнулась. Поплыла, изменилась картинка.

Наконец до колдуна дошло. Он кинулся к полкам, раздвинул банки с солеными огурцами. Ага! У самой стены лежало что-то длинное, громоздкое, замотанное в одеяло. Роман рванул его к себе, зубами перегрыз веревки, откинул край одеяла. Перед ним было застывшее, будто замерзшее, лицо База. Роман приложил ладонь к шее. Пульс едва прощупывался. Баз был погружен в глубокий колдовской транс.

– Васька?! – изумился дядя Гриша. – Я, оно, конечно, люблю, когда народ хулиганит. Но чтобы вот так… Кто его так приложил?

– Женишок Машин, неужели не ясно?

– Вадька? Это зачем?

– Зачем – не знаю. Надеюсь, Баз объяснит. А вот что женишок нахулиганил – это точно.

Роман сорвал с База веревки и одеяло, плеснул доброму доктору в лицо пустосвятовской водой и произнес заклинание. У околдованного дрогнули веки. После нового обливания Баз застонал, заметался и даже попытался встать. Движения плохо координировались, как у больного, который только-только начал отходить от наркоза.

– Вадим Федорович! – внезапно выкрикнул Баз и рванулся к двери. Ноги у него подкосились, он стал валиться набок, прямо на полки, где рядком выстроились банки с огурцами.

На счастье, дядя Гриша успел подхватить племянника, и припасы уцелели.

– Что с Васькой делать будем? В баню, может, его? – предложил Григорий Иванович. – У меня как раз баня топится.

– Баня – это хорошо… Понесли его в баню!

Выходило, что Баз знал Машиного жениха, колдуну казалось, что Вадим Борисович с Базом даже не встречался. Во всяком случае, в присутствии Романа они не виделись. Или все-таки встречались?.. Ну, то есть встретились, конечно, когда женишок с База личину содрал и на себя напялил. Неужели в такой момент Вадим Федорович представился? Странно… А еще странно, что Роман возмущения колдовской силы не почувствовал. Когда личину с человека сдергивают, круги возмущения на километр, а то и больше, расходятся. Разве что… Да, разве что самогоновка проклятая так на водяного колдуна подействовала, что он только поутру глаза продрал да искажение колдовской силы учуял. Недаром в то утро его из стороны в сторону качало и кожу жгло будто огнем.

Учуял, да, но, в чем дело, дурак самонадеянный, не сообразил.

Парили Василия долго. Два веника об него исхлестали. Особенно дядя Гриша старался. Пар поддавал, и хлестал, и хлестал. Наконец решили, что вся колдовская ядовитость, что оставалась в теле Зотова, вышла с потом сквозь поры.

Дома уже чаек был готов, только что заваренный, душистый. Ну и что покрепче. Впрочем, крепкие напитки дядя Гриша употреблял единолично, а Роман с Базом предпочли чай. Баз сидел разморенный, красный, пот с него так и катился. Даже после бани глаза у доброго доктора были круглые, сумасшедшие. И руки дрожали.

– Васятка, ты налегай на пирожки с капустой. У Танечки пирожки с капустой замечательно удаются, – уговаривал племянника дядя Гриша. – А ты там, в погребе, небось оголодал, лежа за банками с огурцами.

– Я его во дворе встретил, – после третьей чашки принялся рассказывать Баз. – Проснулся. Вышел посетить удобства. И тут, смотрю, стоит он, во дворе… Я, признаться, оторопел от неожиданности. Думал поначалу, совпадение, сходство, потрясающее сходство… Всмотрелся. И вижу – точно Сазонов!

– Какой Сазонов? – прервал База колдун.

– Сазонов, Вадим Федорович. Отец-основатель, как мы его именовали за глаза. Его и Гамаюнова. Колодин тоже участвовал, но как-то сбоку. Колодин – торгаш. А Сазонов – шишка.

– Ты про Машиного жениха говоришь? – уточнил Роман.

– А при чем тут Машенькин жених! – удивился дядя Гриша. – Его же фамилия Микольчук.

– Фамилию поменять можно, – предположил Роман. – Имя-отчество для удобства сохранил, фамилию взял другую.

– Что? – настал черед База изумиться.

– Если в самом деле женишок Вадим Федорович нахулиганил, то он мужик солидный, красавец к тому же. Годков сорок на вид, – пояснил дядя Гриша.

– Загорелый, с усиками, – подсказал Роман.

– Ну да, – кивнул Баз. – Только на самом деле Сазонову должно быть уже пятьдесят. Или больше?.. – Баз вытер полотенцем лицо. – Ну да, да, при встрече он показался мне помолодевшим. Ночь, правда, но лампочка на крыльце яркая, я его хорошо разглядел. Он выглядел куда моложе, чем в девяносто третьем, когда я его в последний раз видел. Теперь он, будто с рекламы бизнес журнала. Немного располнел. Одет хорошо, щеголевато. Я его сразу узнал. «Вадим Федорович!» – воскликнул. Он не отпирался. «Баз! Какое счастье! Ты живой!» Обнялись. В тот же миг у меня горло сдавило, да с такой силой, что я не то что крикнуть, – сказать ничего не мог. Потом сразу в темноту провалился. Очнулся, вижу, лежу в погребе на полу. И меня в одеяло заворачивают, как куклой вертят. Кожа вся горит, как кипятком ошпарили. Хочу вырваться – пальцем не шевельнуть. Закричать пробую – рта не открыть. Наконец меня перевернули на спину. И я вижу, что смотрит на меня не Вадим Федорович, а человек с моим лицом. Мой двойник. И опять меня за горло кто-то ледяной рукой взял. Во второй раз я пришел в сознание, только когда Роман меня из кокона этого дурацкого вытащил.

Сазонов! Вот почему по дороге в Беловодье лже-Баз заговорил о Сазонове. Вот откуда эти рассуждения о временах перестройки. Еще тогда Роману показалось, что молод слишком Вася Зотов, чтобы так говорить. А Сазонов как раз оттуда, его молодость на начало семидесятых пришлась. Пока другие воспаряли, он дела свои и чужие делал. Деловой, очень деловой – этого не отнимешь.

– Но Стен рассказывал, что Сазонова убили в Германии! – воскликнул Роман. – Вместе с остальными участниками проекта. Уцелели лишь те, кого Меснер и Гамаюнов вывезли из особняка.

– Да, мы так считали, – подтвердил Баз.

– Ах, сволочь! – взревел дядя Гриша. – Я всегда был против того, чтобы он за Машенькой ухаживал. Танюша! Говорил я такое или нет?

Татьяна в эту минуту как раз ставила перед гостями новую тарелку с пирожками.

– Ты говорил, что Вадим Федорович – хулиган ненастоящий, – осторожно уточнила хозяйка.

– Что?! – взревел дядя Гриша и вскочил. – Да я сейчас ему объясню, что к чему. Его долбанный «Мерс» «КамАЗом» перееду.

– Не выйдет, – коротко бросил Роман, будто плеснул воды в костер.

– Как так? Что, думаешь, не перееду? Забоюсь? Забыл, что я хулиганом работаю?! – Дядя Гриша был уже в дверях, натягивал куртку.

– Нет Сазонова сейчас в Суетеловске. Чтоб его достать, хулиганство не поможет.

– Где же он? – Дядя Гриша поскреб пятерней макушку, сбросил куртку и вернулся на кухню. Уперся ладонями в стол. – Так где этот хулиган?

– В Беловодье.

– Ну и что? Я его и там перееду.

Роман отрицательно покачал головой:

– Чтобы этого типа взять, особое хулиганство нужно. – И мысленно одернул себя: «Вот же привязалось!» – Тут подумать надо. Расскажите мне лучше о женихе подробнее.

– Да что рассказывать! – Дядя Гриша плюхнулся на свое место, набулькал себе полный стакан. – Обдурил он нас, как наперсточник на вокзале. Я ж видел, что он фальшивый насквозь, что душонка у него, как изо льда. А вот нате же! Тянуло меня к нему, и все. Будто он меня… – дядя Гриша запнулся.

– Околдовал, – подсказал господин Вернон.

– Ну, вроде того.

– Зачем он меня спеленал? – Баз налил себе чаю и запихал пирожок в рот целиком. – Неужели нельзя было по-человечески себя вести? Я бы его сам в Беловодье отвез.

– Точно? – Колдун прищурился. – Точно? Да нет же, Баз. Первым делом ты бы с Гамаюновым связался. А я не уверен, что Иван Кириллович так уж сильно мечтал об этой встрече. И потом, зачем Сазонову Беловодье? Просто поглядеть, что получилось? Нет, у него какие-то свои планы, возможно, отличные от планов Гамаюнова. Так решил он незаметно проникнуть внутрь под твоей личиной. Никто его не распознал, ничего не заподозрил.

– И ты? – Баз, кажется, не поверил.

– И я! – вскинулся Роман. – Даже я не почуял в нем силу. То есть, он подошел совершенно закрытый, сжатый в кулак. Вся колдовская сила внутри, наружу ни единого выплеска. Издали ловушки расставил, все рассчитал. Потом только лично заявился. Знал он не только про вас, но и про меня от кого-то. Осторожно шел. Нигде не засветился, колдовскую суть свою не выказал. Потому и за руль ни разу не сел – сказал, что плохо ему, сердце шалит. Тахикардия. Стен все время за рулем сидел.

– Иван Кириллович должен был догадаться, что приехал кто-то другой, – никак не мог успокоиться Баз.

– С Гамаюновым я эту тему не обсуждал. Может, он и догадался, но нам не сообщил. Но подожди! – Романа только сейчас осенило. – Как же Сазонов в Беловодье проник без ожерелья? Из-за разломов в стене?

Но как раз это База не удивило:

– У него есть ожерелье. Врожденное.

– Что?

– Ну, бывает, что человек с ожерельем рождается. Очень редко, правда. Для этого отец и мать должны особым даром обладать. Так Гамаюнов говорил.

– Сазонов что, Гамаюнову родня?

– Точно не знаю. Сазонов вообще о своей родне не распространялся.

– Тогда откуда знаешь?

– Иван Кириллович мечтал, что Надя родит ему сына. И как-то обмолвился, что сын у них непременно родится с врожденным ожерельем, как у Сазонова.

Чай в чашке колдуна вмиг обернулся облачком пара, а чашка треснула и распалась на сотни осколков.

– Ну, что за хулиганство! – возмутился дядя Гриша. – Любимая Танина чашка. Я тебе в следующий раз эмалированную кружку поставлю.

– Надя родила? – Голос у Романа сделался чужой, хриплый. – Когда? Где ее ребенок?

– У нее с Иваном Кирилловичем не было детей.

– Почему?

– Это не моя тайна, – отрезал Баз.

– Но ты знаешь?

– Это тебя не касается. И не вздумай применять ко мне свои штучки, колдун!

Роман сдавил руками голову, пытаясь привести мысли в порядок. «Нет, нет, о Наде сейчас не думать!» – запретил он себе. О Наде потом. Сейчас главное – этот воскресший Сазонов, то бишь Машенькин жених и один из создателей проекта «Беловодье». Теперь у Романа совершенно новый противник. Не спятивший на райской почве Баз, а расчетливый, хитрый, предусмотрительный политик, способный притвориться кем угодно. Перед каждым он предстанет в том обличье, в каком его захотят увидеть. Стен и его друзья узрели мечтателя-идеалиста, хотя Вадим Федорович всегда был расчетлив и хитер. Потом Сазонов явился перед дядей Гришей и его семьей в виде немолодого, но прекрасного принца, и все поверили, что он без памяти влюблен в Машеньку. Он не произносил лишних слов, значительно молчал, улыбался, бросал двусмысленные фразы. И девчонка кинулась ему на шею. Теперь Сазонов принимал новую позу – изображал демиурга. Ну что ж, окружающие поверят, и поверят с жаром, что он – тот, о ком они столько лет мечтали! В этом не было ничего загадочного: магический дар его ожерелья – врожденного ожерелья – мог воздействовать на людей совершенно по-разному. Но итог каждый раз был один: каждый видел того, кого хотел видеть.

Это относилось ко всем, кроме Романа. На колдуна подобные чары не действовали. Он водного колдуна Сазонов попросту закрылся.

«Ладно, своими способностями в следующий раз будешь гордиться!» – одернул сам себя господин Вернон.

Сейчас надо решить, как вернуться в Беловодье.

Чем дольше Алексей лежит там, в центре озера, отдавая силы на поддержание ограды, тем больше шансов, что разрушится его ожерелье и начнет отбирать силы у Лены и Юла. Скорее всего, Вадим Федорович уверен, что Роман уже мчится назад. Но возвратиться немедленно – значит, заведомо проиграть. На то и рассчитывает Сазонов.

А на что может рассчитывать Роман? Лишь на свою догадливость и свое колдовское искусство, которое в этот момент показалось господину Вернону жалким, ничтожным и наивным. Да еще на то можно рассчитывать, что Стен куда сильнее, чем кажется.

– Что дает врожденное ожерелье? – спросил колдун у База. – Честно говоря, даже не знал, что такое может существовать.

– Связь со всеми стихиями. Правда, с каждой из них человек, обладающий врожденным ожерельем, связан не так сильно, как ты, к примеру, с водой, но зато ему и огонь, и вода, и земля с воздухом одновременно служат.

– Откуда ты знаешь?

– Иван Кириллович рассказывал.

Роман не стал уточнять, почему так подробно Гамаюнов и Баз обсуждали особенности врожденного ожерелья. Странно было другое: кто Гамаюнова посвятил по все эти тонкости колдовских оберегов.

– Что еще? – спросил Роман.

– Ну, не помню точно. Кажется, такой человек может регулировать свою ауру.

– Что?!. – Колдун вскочил. – Так вот почему я не догадался! Он же ауру подделал! Ну и ну… Клянусь водою, не устаю удивляться. Но почему вы меня не предупредили?!

– Кто же знал? Мы все были уверены, что Сазонов погиб. У всех остальных, в том числе и у Гамаюнова, ожерелья иные. Дареные.

– А Сазонов никому ожерелий не дарил?

Баз задумался.

– Знаешь, я только сейчас понял – ничего конкретного я про Вадима Федоровича рассказать не могу. Что любил? Что ненавидел? Бог его знает… Он очень закрытый человек. Энергичный, не спорю. Но никогда не знаешь, что он скажет в следующую минуту и что сделает. Мне кажется, Иван Кириллович его всегда опасался. А Стен… Тот вообще избегал. Говорил, что Сазонову не доверяет. Но я Лешкины заявления… как бы это сказать… пропускал мимо ушей. Сазонов был из прежней элиты, причем из элиты потомственной, свои люди на самом верху имелись. Без него Иван Кириллович ничего сделать не мог. Алексей к подобным людям относился с предубеждением и никогда этого не скрывал.

– А цели? Зачем Сазонов помогал Ивану Кирилловичу?

– Официально было заявлено, что Сазонов спонсирует проект по созданию новой элиты.

– А на самом деле? Что Сазонову нужно было?

– Похулиганить, – подал голос дядя Гриша. – Он же хулиган, каких поискать. Пусть он только здесь появится, я ему такое хулиганство устрою, что он все свои хулиганства позабудет.

– Дядя Гриша, я ведь зачем еще приехал… – Роман уже давно хотел задать этот вопрос, но искал нужный момент. Сейчас таковой, кажется, имел место. – Вы знали, что он – колдун?

– Я двух колдунов знаю – того, с которым на рыбалку хожу, да теперь тебя. А Сазонов… Очаровывать он умел, подчинять. Все в нем видели сверхличность. Это теперь харизмой называют. Может назвать это, конечно, колдовством.

– В чем он уязвим? Слабость имеется?

– И что ты выспрашиваешь! – хитро прищурился дядя Гриша. – Ты же колдун. Ты должен слабости его замечать – не мы.

– О Сазонове, как я погляжу, вы знаете меньше моего. Он сейчас в Беловодье творит неизвестно что. Странно, что он тебя, Баз, не убил. С меня он попытался срезать ожерелье, а когда не удалось, решил пристрелить.

– Ты для него чужой, – заметил Баз. – А мы, бывшие участники проекта, свои. Полагаю, что никого он не тронет. Напротив, постарается заручиться поддержкой Грега и Стена.

– Лена и Юл для него чужие. – Роман вдруг стал злиться на доброго доктора за то, что он ко всем относился индифферентно. Все для него хороши. И Сазонов – полезен, и Гамаюнов – умница. От всех Баз ожидал лишь доброго, не злого.

– Стен свой. Они в безопасности.

– В безопасности? Неужели? Старый друг Сазонов? Хороший Сазонов? Все ему рады? А он-то как рад! – Роман добавил в голос уже не насмешку – яд. – Тогда почему Сазонов сжег мальчишке лицо?! – Роман даже подался вперед. – А?!

Баз нахмурился. Заявление колдуна вносило диссонанс в стройную систему его объяснений.

– Ну, не знаю… Возможно, он посчитал, что Юл слишком опасен.

– Да, и если Сазонов решит, что кто-то еще опасен, тут же нанесет удар? Так? Тогда кто следующий? От кого Сазонов захочет себя обезопасить? От тебя? От дяди Гриши?

Добрый доктор поморщился: не мог поверить, что все не так, как ему представлялось:

– Не надо быть столь категоричным.

– Так кто для Сазонова опасен? – не отступал Роман.

– Меснер, – предположил Баз. – Меснер точно чужак. И предан только Гамаюнову.

– Меснер уже, наверное, прибыл в Беловодье. То есть, он в лапах Сазонова. Хотя, чем черт не шутит. Если бы можно было с ним связаться. Но как? Тарелка у меня есть. Вода Пустосвятовская – тоже. А вот у Меснера – нет.

– Зачем тарелка? Если он не в Беловодье, по телефону можно позвонить.

Роман пару мгновений осмысливал сказанное. Потом расхохотался. Дядя Гриша – тоже. Да так, что едва не подавился пирожком с капустой.

– И знаешь номер?

– Конечно.

– Ну, так звони! – закричали хором Роман и дядя Гриша.

Баз набрал номер. Меснер почти сразу отозвался.

– Эд, ты где? – Баз выслушал ответ. – Почему я не в Беловодье? Там вместо меня Сазонов. Что? Да, именно тот самый. Мы к тебе приедем. Сразу… Да… Сейчас прямо отправляемся. Мы у дяди моего… Долго рассказывать. Когда?.. Ну, не знаю. К рассвету будем.

Связь отключилась.

– Где он?

– В бывшей усадьбе Марьи Гавриловны Гамаюновой.

«В усадьбе Марьи Гавриловны?!» – едва не закричал колдун, но постарался не подать виду, что это имеет для него какое-то особое значение.

– Поехали! – воскликнул Роман. – Одевайся, и погнали. – Баз, однако, остался сидеть. – В чем дело?! Плохо себя чувствуешь?

– Качает слегка.

– Ничего, скоро пройдет. В крайнем случае, проблюешься по дороге. Такое после колдовской комы бывает. Рассуждать времени у нас нет. Действовать надо. Я машину поведу.

– А ты не уснешь за рулем? – поинтересовался дядя Гриша с ехидцей. – Ты же предыдущую ночь тоже не спал.

– Не волнуйся, я заговоренной воды выпью – трое суток спать не буду. Дядя Гриша, одежду Базу дайте какую-нибудь свою, и мы – в дорогу.

– Я с вами! – объявил дядя Гриша. – Хулиганы из вас никакие, вмиг Машенькин женишок вас на лопатки положит, да зенки вынет. Одних не пущу! Чтоб с таким хулиганом справиться, сурьезный хулиган нужен. Я сяду за руль. Потому что вижу – сейчас из тебя, Ромка, водила хреновый. И не спорь! С дядей Гришей ни один хулиган не имеет права спорить.

Глава 6 Усадьба

Перед отъездом Роман вновь попробовал связаться с Юлом, но мальчишка не откликался. Поверхность воды в тарелке мутилась, рябила, будто кто-то дул на нее. Но подопечного своего колдун не слышал и не видел. Эта была уже седьмая неудачная попытка с той поры, как мальчишка осмелился коснуться Сазонова. Неясно, по-прежнему Юл был без сознания, или отцы-основатели блокировали все попытки прорваться внутрь Беловодья и не давали говорить с Юлом? Колдовской ожог иногда вызывает колдовскую кому. Разумеется, мальчишка в Беловодье не умрет, но последствия такой комы схожи с последствиями настоящей. Надо скорее возвращаться. С другой стороны, являться в Беловодье беззащитным будет не просто глупо, а преступно глупо.

Из того, что рассказали о Сазонове, складывалось впечатление, что Вадим Федорович противник очень серьезный. И действовать он будет твердо, не стесняясь в средствах, хотя и очень осторожно. Напролом не пойдет. Не та манера. Проникнув под видом База в Беловодье, он наверняка рассчитывал на чью-то помощь. Кто его союзник? Стен, Надя, Баз и сам Роман исключались из списка. Оставались Грег и… Иван Кириллович. Но Грег – всего лишь охранник. Он может подсобить, но помощи от него чуть. Другое дело Гамаюнов. Значит, каким-то образом Сазонов надеялся заставить Ивана Кирилловича действовать в своих интересах. Судя по всему, Гамаюнов прежде был слишком зависим от своего связанного с властями приятеля тире покровителя. То, что Сазонов хотел срезать ожерелье с Романа, а потом убить колдуна, косвенно подтверждало мысль, что Иван Кириллович обещал Сазонову помощь. По какой-то причине Гамаюнов сам не мог починить ограду Итак, Иван Кириллович и Грег на стороне Сазонова. Против – Меснер, Баз, сам Роман, дядя Гриша. И, как только удастся восстановить ограду, еще Стен. Не так уж плохо. Учитывая, что волшебная стена по-прежнему разломана, и на нее необходимо поставить заплатки. То есть, Роман по-прежнему своим врагам нужен.

Итак, составим план атаки. Прежде всего, внезапность. Второе – оружие. Не огнестрельное – колдовское.

Что можно заиметь? Водную плеть сделать заранее. С отлетающими ледяными пульками. Страшная вещь, если уметь ею пользоваться. Пользоваться, правда, умеет только Роман, да и то не в совершенстве – лень было тренироваться. Учтем на будущее, а сейчас забудем о собственных недостатках. Лучше считать, что владеем оружием хорошо. Тем более, что никто не владеет им вовсе. Теперь парочка водных наручников. Нет, лучше три – по количеству предполагаемых противников. В отличие от настоящих, их не снять ни с помощью ключа, ни с помощью проволочки – только заклинание может открыть.

– Чего ты там водой сиденье обливаешь? – спросил дядя Гриша, не оборачиваясь. – Купаешься?

– Готовлюсь хулиганить.

– Хулиганить надо не готовясь, а по зову души, иначе это бандитизм получается.

Все предусмотрел? Почти. Жаль, у дяди Гриши оружия нет. Ну ничего, Меснер возьмет с собой обожаемую «Беретту».

– Дядя Гриша, стрелять умеешь?

– Да. А что? Так сильно надо хулиганить?

– Баз, а ты что намерен делать? – спросил Роман доброго доктора.

Зотов, однако, не спешил с ответом. Лишь на повторный вопрос врач ответил неопределенно:

– Пока не знаю. То, что ты рассказал, мне очень не нравится. Но я должен сам посмотреть, понять, решить.

– Неужели, Баз, ты еще веришь в какие-то добрые намерения Сазонова? – усмехнулся колдун.

– Я почти уверен, что на самом деле всему должны найтись разумные объяснения. Не может человек убивать просто так, если с психикой у него все в порядке. Не садист. Вменяем. Значит, должна быть четкая, понятная и благая цель. Получается, мы не владеем полной картиной…

– Того, чем я владею, мне вполне хватает, – проворчал Роман. И невольно потрогал ожерелье – тот миг, когда лезвие водного ножа полоснуло по шее, чтобы разъять водную нить, долго будет сниться ему по ночам.

– Я не говорил, что у него добрые намерения. Но это человек целеустремленный. Это важно. И цель у него высокая.

– Мне плевать на его устремленность! – взъярился колдун. – Но только учти, если этот гад убьет кого-нибудь из наших или помешает мне спасти Надю, я недолго буду рассуждать, прежде чем его прикончить. Клянусь водою!

– Надя? Что с ней? – спросил Баз.

– Да, я ведь не рассказал тебе. – При мысли о Наде Роман улыбнулся. – Она жива. Но только в плену прошлого.

– Как это?

– Это что-то вроде мертвой воды… – Роман не закончил. Догадка сверкнула молнией.

– Вода? При чем… – Но колдун не дал Базу договорить – схватил за руку, и мгновенно добрый доктор онемел.

Что же получается? Время – вода… Живая вода – это всего лишь время. Прошлое – аморфно. Там все живы. Но аморфность времени не выпускает пленников из своих когтей. То есть надо сначала упорядочить время, потом найти момент… Ну да, как воду – из жидкого состояния обратить в лед. Создать жесткую кристаллическую решетку, где в каждом узле – нужное мгновение. Тогда время распухнет, и… Нет, мысли заносит куда-то не туда. Думай, колдун! Время – не вода, хотя и течет неостановимо. Роман как наяву увидел свою реку. Живую, сверкающую серебром. Отражающую солнечный свет. Дарующую силы и исцеление. Мысли мелькали. Он мчался по бесконечной анфиладе залитых светом комнат, и двери перед ним открывались сами собой. Время, текущее как вода. Прошлое аморфно. Но структура прошлое-настоящее-будущее подобна кристаллу. Кристаллу льда. «Хорошо! Очень хорошо!» – сам себе кричал Роман и мчался дальше. Если аморфное прошлое структурировать вновь, но не так, как случилось в первый раз, если в новом кристалле Надя не погибнет и пуля пролетит мимо, это и будет живой водой. Таких вариантов тысячи, десятки тысяч, и надо заставить каплю времени протечь так, чтобы не задеть ничего в настоящем, не исказить его, не превратить в хаос, но лишь для Нади, для любимой, ненаглядной Нади – сердце на миг замерло – проторить тропинку к настоящему. Мертвой водой оказалось аморфное прошлое. Живой водой станет измененное настоящее. А время? Стен сказал, что в Беловодье можно управлять временем. С помощью чего?

Вода. Клепсидра. Ну да, водяные часы… Капли капают быстрее или медленнее, и время замедляется или несется вскачь… А если из нижней чаши в верхнюю, то течет назад? Как просто! Почему сам Гамаюнов не сделал этого? Не знал, как? Или силы не хватило? Да, силы и догадливости. Но как раз сил у господина Вернона достаточно. Даже более чем. Роман Вернон сделает это. «Смогет»!

– Все в порядке. – Роман отпустил руку База. – Так… одна мысль пришла в голову.

Колдун прикрыл глаза. Ему привиделось Беловодье – его совершенно невозможная, призрачная, ошеломляющая красота. Машина катилась, Роман сделал вид, что дремлет.

Мысли его продолжались нестись, одна за другой, будто давно уже копились в мозгу и лишь ждали, когда догадка наконец осенит колдуна. Первое дело – это ограда. Без ограды, без замкнутого круга невозможно структурировать время. Своей водой Роман за полчаса все починит, и в Беловодье войдет целехонькое, и Стена из церкви выведет, и… Надя! Надя! – она – главное. Вот ради кого он торопится и всю воду до капли готов отдать. Да, тут вопросов нет. Потому что ответ Роману Воробьеву известен сразу, без всяких вопросов. А разве относительно кого-то другого вопросы есть? Нет, конечно…

А вот с Беловодьем все не ясно. Роман чувствовал – это что-то грандиозное, замысленное и начатое, но так и не завершенное. Недострой, как и все нынче на Земле. Как весь наш суетный и склочный мир. В Беловодье возможно все, лишь бы замыслы были, лишь бы хотелось что-то задумать и исполнить, да еще упорство надобно в достижении цели. Но откуда такая энергия в этом озере? Невероятная энергия…

Машина неслась… Скорее! Скорее! – мысленно подгонял ее колдун.

Пошел снег. Летел, закручиваясь в спирали, не с неба падал, а возникал из небытия и, возникнув, мчался, вихрясь от радости рождения, навстречу. Колдун любил эту снежную круговерть, это мельтешение, хаотическое, но всегда строго направленное – от неба к земле.

Роман думал о Наде, о том, что должен свершить. Задача почти невероятной сложности. Если представить время как непрерывный полет снежинок, придется в момент воскрешения выстроить их, чтобы они легли… Нет, не легли, а летели, но при этом каждая по своей строго определенной траектории – так, что за окном машины сейчас бы возник не хаос, а какая-нибудь картина, к примеру, снежный замок…

И замок явился, поднялся над осыпанным снегом лесом. В сине-стальное небо вонзился высокий донжон, вокруг встали башни поменьше, зареяли стяги, завертелись флюгера на островерхих крышах, зубцы стен легли сверкающим узором на фоне отдельно летящих снежинок. Снежный замок медленно плыл над лесом. Это длилось минуту, две… А потом Роман позволил картинке распасться.

Так призрак Беловодья являлся и исчезал.

Роман очнулся от своего полузабытья. Было муторно. Будто кто-то в груди скреб и тянул куда-то не сильно, но настойчиво.

– Вот хулиганство! Вот дерьмо! – выругался дядя Гриша. – Нас ведут…

– Что такое? – запаниковал Баз.

– Руль сам поворачивает! Я не даю, а он крутится.

На развилке, как ни налегал дядя Гриша на руль, «Тойота» свернула направо, вместо того, чтобы и далее мчаться по прямой. При этом Роман не ощущал никакого давления. Значит, управляют только водителем. Тонко действуют.

– Ну и хулиганство! – орал дядя Гриша.

– Тормози! – кричали в один голос Роман и Баз.

– Не могу! Хулиганская машина!

– Это Сазонов! Его работа! – решил водный колдун.

Роман пытался остановить взбесившегося металлического зверя, но не получилось: сталь, бензин, двигатель – не его стихия. Колдун схватил бутылку с водой. Всего одна бутылка, да и то неполная. Взял специально в салон, чтобы плеть и наручники сделать. Остальная вода – в багажнике. Есть еще фляга – но и там воды лишь на дней осталось.

– Могу одного человека невидимкой обратить, – сказал колдун.

– На кой хрен? – рявкнул дядя Гриша.

– Может, удастся как-то выскочить и другим помочь?

– Ладно, давай. Тебя они точно первым попытаются схапать. Как самого опасного. Ну, и меня они ждут. А вот База – точно нет. Его поливай!

Роман облил База водой и произнес заклинание. Добрый доктор тут же исчез.

Снегопад ослабел. Сквозь белое верченье проступил высоченный забор вокруг новенького особняка. Кирпичная кладка рдела на фоне заповедного, засыпанного снегом, сказочного почти леса. Вокруг единственного коттеджа – ни души, ни домишки, ни сарайчика. Заснеженная поляна, лес, замерзшее озеро белым блюдцем в лесу. Дорога вела прямиком к одинокому особняку.

– Точно, Сазонов, – выдохнул дядя Гриша. – Его хоромы.

Машина стала сбрасывать скорость.

– Давай! – закричал дядя Гриша племяннику.

Но дверца не открылась. Роман приложил к ней ладонь. Полетела в салон ржавая пыль. Все закашляли. Дверца распахнулась, когда машина уже въехала в открытые ворота, на обширный мощеный двор, и залихватски затормозила. Пассажиров рвануло вперед.

Несколько человек в камуфляже бросились к гостям.

– Вон он! На заднем сиденье! – выкрикнул знакомый голос.

Ствол автомата уперся Роману в висок. В таком состоянии колдун не мог управлять стихией. Снегопад тут же прекратился, в воздухе кружились и липли к земле и постройкам последние отдельные снежинки.

– А ну, вылазь! – приказал здоровяк в черной маске.

Колдун повиновался.

– Этого кудлатого никому пальцем не трогать! Убьет! – остерег человек в маске. – А, ну пшел… – И подтолкнул автоматом к ближайшему крыльцу.

На крыльце стоял Ник Веселков и улыбался. В руках Веселкова плясала огненная змейка в водной шкуре. Ник играл с нею, как с кошкой, – дразнил, валял по перилам, делал вид, что нападает. Змейка тоже изображала, что хочет напасть. Но Веселков всякий раз успевал отдернуть руку.

– Идите сюда, Роман Васильевич, у меня для вас гостинчик. Нравится? – Ник потряс змейкой в воздухе. Потом приказал главному: – Ствол к затылку. Иначе до него дотрагиваться нельзя. Он же ядовитый. – Вновь смешок. – Ну что, Роман Васильевич, не ожидали?

Колдун ощутил, как отвратительное железо ткнулось туда, где на шее будто специально для этого имелась ямка. Вмиг ноги одеревенели, во рту пересохло. Краем глаза Роман видел, как другие камуфляжники надевают наручники на дядю Гришу. Ник тем временем обернул огнезмейку вокруг Романовых запястий.

– Этот браслетик он не скинет, – заявил Веселков. – Воды ему не давать. Ни капли воды. – Мягкие, будто бескостные пальцы Веселкова пробежали по бокам колдуна, нырнули за пазуху, извлекли серебряную флягу с пустосвятовской водой. – А вот это совершенно лишнее. Это – ни-ни.

– Что ты с нами сделаешь? Убьешь? – Роман с трудом ворочал языком.

– Зачем же убивать? Убивать приказа не было. Велено – задержать.

– Пшел! – приказал командир Роману и надавил на шею чуть сильнее.

Колдун двинулся. Веселков, подскочив, распахнул дверь. Романа провели по коридору, потом по лестнице. Открылась еще одна дверь. И еще одна. Автомат исчез. Роман опустился на пол. Довольно долго он лежал, приходя в себя. Непосредственный контакт с огнестрельным оружием доводил его до обморочного состояния. Да еще огнезмейка… Несмотря на водяную шкуру, Роман чувствовал заключенный в ней колдовской огонь. И оттого руки казались отсеченными от тела. Ладони онемели.

Он слышал, как кого-то проволокли по коридору. Дядю Гришу? Или База все же схватили? Пыхтение, сдавленная ругань, стоны. Где-то в конце коридора хлопнула дверь. Вновь раздались шаги. Приблизились. Роман повернул голову, чтобы видеть дверь. Он был уверен, что кто-то стоит за дверью и рассматривает лежащего на полу пленника в глазок. Но дверь не открылась. Тот, кто стоял за дверью, ушел.

Неведомо сколько прошло еще времени…

Так попасться! Засосали, как муху пылесосом. Знали, что едут. Ожидали на дороге. Стерегли. Или направили? Неважно… Или важно? Подслушали разговор по телефону? Может быть. Но нет. Скорее – другое. Кто-то сообщил. Кто? Дядя Гриша? Танюша? Сам Баз? Машенька… Машенька…

«Сотри память», – услышал он голос Вадима Федоровича.

Да на кой черт Сазонову помощь Романа – он и сам колдун хоть куда, обычному человеку память может вычистить до стерильности. Не хотел светиться – это ясно. Но когда Роман заснул, как убитый… Самогон заклятый? Или обычный… хрен его знает… Вот тогда все и свои планы Сазонов и осуществил. С База личину сдернул, Машеньке в голову приказ вложил. Она ведь ему постоянно названивала. А что говорила? Да что угодно. Что угодно… Угодно господину Сазонову. На автоответчик.

Роман огляделся. Он был в маленькой комнате, совершенно пустой. Ни кровати, ни стула. Окно, забранное частой узорной решеткой, батарея отопления. Стены оштукатуренные, еще без обоев.

«Ну что, приплыли в город мечты?» – с некоторых пор господин Вернон начал задавать себе очень ехидные вопросы.

Бежать надо отсюда, и немедленно, иначе Стен погибнет и Лену с Юлом убьет. Ограда рухнет, кольцо прошлого исчезнет… Надя! Надя! Теперь Роман знает, как ее спасти. Знает, а помочь не может. О, Вода-царица, приди ко мне!

Нет ответа.

Колдун поднялся, прошелся вдоль стены. Его поташнивало. Маленькая комнатка. Пять шагов в длину, три с четвертью – в ширину. Тепло, правда. Жарко. Батарея горячая. Но на то и расчет – от жары еще больше пить хочется. А наручники неснимаемые, такие не распылить. Еще пара часов в этой комнате, и водный колдун начнет сходить с ума от жажды.

Пить…

Нет, нет, не думать о воде. Надо скорее вырваться отсюда.

Вода-царица, что ж ты не отзываешься?! Роман прислонился к наружной стене и тут же отпрянул. Снаружи эта комната (а может и весь особняк) точно огненными щитами огорожена. Тюрьма первостепенная – и от врагов-колдунов, и от простого люда. Молодец Ник Веселков, вернее, Микола Медонос, все предусмотрел. Роман поднял голову. Вон, в углу глазок телекамеры. Ну, с этим можно сладить – не проблема. Водный колдун постарался накопить побольше слюны. Один удачный плевок и… Не получилось. Во рту пересохло. Колдун уже чувствовал, как стянуло губы. Скоро они потрескаются, начнут кровоточить. Казалось, что он уже ощущает во рту соленый привкус. Что делать? Что?

Романа опять затошнило. Он согнулся, пытаясь перебороть спазм. К горлу подкатило. Потом прошло. Жаль. Можно было блевотиной плюнуть. Зря подавлял… смех… чушь… пить…

Только где еще взять воду? Не из себя же. Не из батареи…

Стоп!

Батарея – чугунная. Трубы – стальные.

И как он раньше-то не додумался! Роман подтянул колени к груди, изловчился и протащил скованные руки вперед, хотя огнезмейка впивалась в кожу запястий не хуже стали. Колдун присел возле батареи, прижался предплечьями к металлу – ладони отвел на себя. Ладони – они как бы умерли для колдовской силы. Разумеется, самая большая сила – в пальцах, но и так сойдет для малого колдовства.

Распыляйся ржой металл, освобождайся вода плененная.

Если смотреть со стороны, ничего подозрительного не происходило: ну, решил человек посидеть возле батареи. Сил, однако, пришлось приложить немало – огнезмейка яростно препятствовала. Ну, да ничего, с колдовским последышем можно сладить, если враждебного колдуна рядом нет. Вскоре ржавые чешуины посыпались на пол, следом скудными капельками, а потом все бойчей и бойчей заструилась вода. Первым делом Роман набрал ее в рот побольше. Встал.

Примерился. Плюнул. Точнехонько в телеглазок. Следом понеслось заклинание. Камера ослепла. Сейчас явятся. Если взъярятся, начнут бить. А это прямой контакт. Роман попытался создать нужный настрой. Уселся на пол у самых дверей.

Шаги уже близко. Дверь отворилась. Сейчас! Пленник метнулся входящему под ноги. Тот споткнулся, грохнулся на колдуна. Заклятие изгнания воды подействовало мгновенно. Теплым паром ударило в лицо. Роман, извиваясь ужом, выполз из-под упавшего охранника. Камуфляж на том был уже мокрый, почернел. Парень не двигался – потерял сознание.

Под струей из батареи Роман набрал полные пригоршни грязной, с ржавыми хлопьями, воды и скрутил огнезмейку. Она вмиг распалась. Но влаги оказалось маловато – и хотя Роман тут же сунул руки под текущую воду, кожу опалило колдовским огнем. Роман прокусил губу до крови, чтобы не закричать. Несколько секунд колдун держал руки в воде, пытаясь заживить ожог, потом бросил бесполезное занятие: не та вода, чтобы раны лечить.

Надо не лечением заниматься, а бежать. Даже замок распылять не надо – дверь открыта. Роман ожидал, что в коридоре должен быть кто-то из охраны. Но никого не обнаружил. Пустой коридор. С одной стороны тупик. С другой – дверь. Стальная. Обычному человеку не пройти, а колдун удерет запросто. Дядя Гриша должен быть тут, рядом. Вот здесь, в этой комнате. Или в соседней. Приноровившись, колдун распылил замок и толкнул дверь.

Угадал. Дядя Гриша поднялся ему навстречу. Один глаз у главного хулигана совершенно заплыл, да и губы распухли.

– Камера! – крикнул колдун.

Но было поздно. Наблюдатель уже наверняка сообразил, что с пленниками что-то не так. Роман схватил с пола бутылку с минеральной водой (его другу воду все-таки дали), набрал в рот и опять же плевком ослепил видеокамеру. Потом плеснул дяде Грише на наручники, произнес заклинание, и браслеты распались.

– И где Баз? Что-то на помощь не спешит, – заметил дядя Гриша.

Роман не отвечал, пока не выпил всю минералку. Потом сказал:

– Там, в моей камере парень на полу валяется – забери у него пистолет, я сам не могу.

– Ясненько, – кивнул дядя Гриша и выскользнул из камеры.

Больше Роман сделать ничего не успел – опасность прихлынула, как вода из прорванных труб. Прежде, чем загремели в коридоре шаги, колдун уловил знакомую вибрацию и успел отскочить к стене. Ввалившийся в дверь громила в камуфляже вместо добычи сгреб пальцами воздух. Прежде чем он успел сориентироваться, Роман схватил гостя правой рукой за шею, а левой выплеснул на голову пригоршню грязной воды. Теперь этот парень будет повиноваться каждому приказу колдуна.

Следом еще трое ломились в комнату.

– Возьми его! – приказал Роман и толкнул захваченного амбала на товарища в камуфляже.

Облитый водой тут же повиновался, выхватил нож и кинулся на своих. Но не дотянулся, его товарищи оказались быстрее и вмиг, будто рыбу, разделали Романова защитничка ножами.

Колдун взмолился, чтобы внутри автономной системы отопления оказалось вдосталь воды. Потом схватился за батарею. Вмиг отопительная гармошка слетела с питающих ее труб, вода с ржавчиной и грязью хлынула на пол. На что пригодна такая вода? Да уж на что-то пригодна. Хотя бы на то, чтобы встал на четвереньки странный зверь – многолапый и двухголовый, с красными разновеликими глазами, покрытый ржавым налетом – то ли чешуей, то ли шерстью. Взревел зверь, будто водопад, зажатый меж скалами, и сгреб лапами ближайших двоих. Вода продолжала течь, и колдун спешно ткал из ржавой мути то змей, кидающихся под ноги, то мерзких, вовсе фантастических тварей, которые с поразительной ловкостью норовили впиться в губы и глаза. Грязелап повалил одного из охранников на пол и мордовал водными своими когтищами. Парень захлебывался и глотал ржавую воду. Охранники, позабыв обо всем, отдирали от лиц и рук мерзких осклизлых тварей. Внезапно трубы жалобно всхлипнули, и вода иссякла. А та, что разлилась по полу, стала пузыриться и кипеть. Все завопили на разные голоса от боли. За стеной пара мелькнул Ник Веселков и пропал.

Роман почувствовал – силы иссякают. Грязелап стал терять очертания, ржавая вода утратила форму и разлилась. Парень плевался и кашлял, молотя руками по полу.

– Прирежь его, прирежь! – заорал он, освободившись.

Один из охранников, стряхнув с рук липкую ржавчину, бросился к Роману, схватил его за горло, нож взметнул. Но ошибочка вышла – не надо было ему колдуна за горло брать. Мгновенно рука скрючилась гнилым суком, мерзкая густая влага пропитала плотную ткань брюк и куртки, испаряясь из тела. Глаза у парня вылезли из орбит от нестерпимой боли, тело задергалось в судорогах. Густой теплый пар наполнил комнату, будто здесь уже несколько часов кипел и никак не мог выкипеть огромный чайник.

Грохнул выстрел.

И тут же вода мгновенно остыла.

Роман с отвращением отпихнул труп с почерневшей липкой от исторгнутой влаги кожей. Еще один выстрел. Краем глаза Роман заметил, как амбал в камуфляже отлетел к стене.

В дверном проеме возник дядя Гриша и последнего недруга положил двумя выстрелами почти в упор. Охранники все оказались безоружными: сотворенные Романовы твари заползли в их огнестрельные игрушки и вывели из употребления.

Дядя Гриша пнул охранника для верности пару раз.

– Я этого хулигана знаю. Он у Вадика служил, – заявил.

Вадик – это Сазонов. Ник Веселков – Медонос. Спелись они, поди…

– Надо же, все оружие испортил! – вздохнул дядя Гриша, инспектируя трофеи.

Роман выскочил в коридор. Ник лежал у стены. Пуля проделала черную дыру как раз над переносицей. Метко стреляет дядя Гриша, ничего не скажешь. Скончался Микола Медонос, огненный колдун, собственная стихия изничтожила. Что ж ты слабеньким оказался таким, повелитель огня?

– Уходить надо, – резонно предложил дядя Гриша. – Ваську отыскать – и деру.

– Прорвемся?

– Нет проблем. Похулиганим еще малость, если надо.

Судя по всему, дядя Гриша решил оторваться на всю катушку.

– Теперь нам надо отыскать туалет или ванную. Что-то, соединенное с водопроводом. Мне нужна вода, много воды, – заявил колдун. – Побольше, чем в этих батареях. И почище тоже. Во-первых, пол залить. А во-вторых, сделать нас всех невидимыми.

– А вот и я! – раздался над самым ухом голос База. Зотов все еще был невидимкой.

– Припозднился, – отозвался Роман.

– Зато охранников у телекамер больше нет. И у двери – тоже.

– Что же ты с ними сделал? – хмыкнул колдун.

– Усыпил.

– Гипнозом?

– Ну, вроде того.

Дядя Гриша провел ладонью по хромированному стволу пистолета.

– Я нашел еще двоих, – сказал он. – Теперь они мертвы. Больше в этой крепости ни единой живой души, кроме нас.

– Кто вы на самом деле? – спросил Роман. – Ведь вы…

– Главный хулиган! – И дядя Гриша подмигнул колдуну.

– Но ведь это убийство.

– Если ловишь ядовитую змею, должен знать, что она может укусить. – Дядя Гриша спрятал пистолет в кобуру. – Я кусаюсь. – Он вытащил из-за пазухи поллитровку, глотнул. Неужто не отобрали? Нет, отобрали, конечно. Эта бутылка наверняка трофейная. – Я совсем не добренький и не мягонький человек, каким ты вообразил меня, племянничек. – Дядя Гриша похлопал колдуна по плечу. – Я очень даже могу свернуть какому-нибудь мерзавцу шею. И совесть меня не замучает. Обещаю.

Роман открыл багажник «Тойоты». Канистры были на месте. Роман налил в найденную пустую бутылку воды про запас.

Ну что ж, теперь можно ехать дальше.

– До усадьбы еще далеко, – заметил Баз. – Люди Сазонова нас непременно перехватят. – Добрый доктор неожиданно стал пессимистом.

– Попытаются, не спорю, – отозвался дядя Гриша. – Но не сдюжат.

– Как будем действовать? – спросил Роман. После того, как они вырвались из плена, на него нахлынула странная апатия. Видимо, соприкосновение с колдовским огнем, стихией враждебной, не прошло даром для водного колдуна.

Итак, Ник Веселков был связан с Сазоновым…

Получается, он с Ником Веселковым как-то связался и предупредил. Значит, и с другими мог… А, плевать… Мне Надю оживить, Стена из петли Беловодья выдернуть, и плевать, пусть забирает Сазонов себе волшебный град, пусть делает, что хочет, мне-то какое дело! Но обидно ведь! Как обидно отдавать ему Беловодье. Нельзя отдавать…

Сделай то, не знаю что… Сделай то, не знаю что…

Не хочу ничего больше делать!

– Скорее! – умолял Роман дядю Гришу.

– Я – хулиган, но не сумасшедший, – отзывался тот. – Вон, видишь, стоит мил человек. Они завсегда здесь стоят. Чуть я нажму на газ, он жезлом полосатым своим махнет, тачку нашу тормознет и сотенку – «цоп».

О том, что тачка наверняка уже в угоне числится, Роман напоминать не стал.

– Останови машину, – приказал колдун.

Дядя Гриша миновал пост ГАИ и притулил «Тойоту» у обочины. Роман облил капот и стекла пустосвятовской водой, прошептал заклинание и вернулся в салон.

– Теперь гони, – приказал кратко.

И «Тойота» помчалась, беззастенчиво обгоняя новенькие иномарки, проскальзывая в щели между гружеными «КамАЗами». «Гаишники» ее не видели.

– Ну, ты и хулиган! – восхитился дядя Гриша. – А если нас не заметит какой-нибудь шустряк-водила и раздавит.

– А ты увернись! – посоветовал со смехом Роман. – Впрочем, если фары включить, то машина тут же проявится. Учти.

– Ну уж мы и похулиганим! – задушевным голосом пообещал дядя Гриша.

В доме Марьи Гавриловны ныне располагался музей. В революцию усадьбу Гамаюновых, как все усадьбы, разграбили, но чудом не сожгли. То есть чудом в прямом смысле этого слова – заклинание от огня уберегло. Как только пустили красного петуха, как дождь хлынул и загасил. Потом раза три или четыре пытались поджечь – и опять не горело. Обуглился один флигель, но и только. Война обошла усадьбу стороной – грабить там было уже нечего. В уцелевших помещениях в тридцатые годы устроили общежитие для рабочих птицефабрики. В шестидесятые решили в доме Марьи Гавриловны сделать музей, поскольку строение еще держалось, не обрушилось, и кое-где даже внутренняя отделка уцелела. Несколько комнат у общежития отняли, отыскали пару кресел, диван, какие-то картинки. На том дело заглохло.

А потом, в середине девяностых, зимой, прибыла неведомо откуда на черной шикарной машине красавица в норковом манто, надменная, дерзкая, оставила машину у полуразрушенного крыльца и направилась прямиком в кабинет к директору. Поставила гостья на стол какие-то заграничные коробки с яркими этикетками, столько непривычную глазу советского человека. Директор шаркнул ножкой, рассыпался в благодарностях и предложить гостье кофейку. Кофеек был растворимый, индийский. Гостья сделал вид, что пригубила. Директор смотрел на нее восторженно, очарованный взглядом ореховых глаз и мягким, едва приметным иностранным акцентом. Красавица вынула пачку тонких дамских сигарет, но курить не стала, положила пачку на стол и предложила на нужды музея сумму совершенно фантастическую. Директор не поверил и переспросил. Когда цифра была названа вновь, пожилой музейщик схватился за сердце. Деньги были переведены на счет музея в течение трех недель. Первым делом иностранный дар предназначался на покупку уцелевшим птичницам квартир в ближайшем городе, на реставрацию здания и на зарплату двум новым сотрудницам, которых миллионерша просила принять на работу. Да, деньги музей получил, но с ними произошло то же, что происходило почти со всеми деньгами в то время. Они утекли. Причем, неизвестно куда. Все, что успел сделать директор, это выселить одну птичницу с семьей в задрипанную квартирку. Зато у хозяина фирмы, что подрядилась ремонтировать усадьбу, неподалеку вырос двухэтажный особняк. Музей продолжал разваливаться, сам директор ютился в домике без удобств, на работу ходил пешком за три километра и никак не мог понять, как же все несообразно получилось.

Явившись через год, красавица в норковом манто обвела гневным взором стены, оклеенные обоями семидесятых годов, одарила директора убийственным взором и объявила, что сама будет покупать и привозить все, что необходимо музею.

Эту историю рассказал по дороге в усадьбу Баз, и хотя он не называл имен, Роману и так было ясно, что роль щедрой миллионерши сыграла Надя. Роман улыбнулся, представив, как эффектно должна была выглядеть его возлюбленная в этой роли. Не ясно было другое: зачем Гамаюнову понадобилась полуразрушенная усадьба? Поскольку в сентиментальный порыв Ивана Кирилловича Роман не верил, то было ясно, что усадьба должна была сыграть какую-то роль в создании Беловодья. Но какую?

Этого колдун пока не знал.

В излучине реки в низинных берегах сохранился клочок старинного парка с беседкой и живописно нависающими над водой плакучими ивами. Дорожку, что вела к главному зданию усадьбы, скудно присыпали песком. Здание было кирпичное, двухэтажное, штукатурку с него ободрали, а новую не нанесли, так и стояло оно ржаво-красное, похожее своей обнаженной кирпичностью на казарму, лишь колонны у входа сверкали поддельной белизной. Уныло смотрели прямо перед собой тусклые, давно не мытые зарешеченные окна. Казалось, там внутри кто-то есть. Не живет, но прячется.

От прочих построек остались только стены – ни крыш, ни дверей, ни рам, лишь черные провалы, наспех укрепленные гнилыми досками и обвязанные кусками рубероида. Сомнительно было, чтобы подобная защита могла уберечь руины от дождя и снега.

– Надо ж, как все разбомбили, хулиганы, – пробормотал дядя Гриша.

Три бетонные ступеньки врезались в старый раскрошившийся фундамент. Двери были новенькие, даже не подделка под старину, а просто новодел. Хотя сама ручка – бронзовая, с виньеткой, – возможно, открывала когда-то старинную дверь. Справа у входа, для сохранности прикрытая решеткой, была прибита бронзовая табличка. Надпись на табличке гласила: «Беловодье».

Но здесь, за пограничной чертой входа, было не озеро с волшебной водой, а крошечная прихожая, темная, освещенная лампочкой под стеклянным абажуром с трещиной. Справа стоял большой письменный стол, слева – вешалка послевоенных времен. Роман припоминал, что у матери в доме висела такая же. От остальных комнат прихожую отделяла пыльная портьера из шерстяной ткани неопределимого цвета. Лишь дверь отворилась, легкий ветерок поднялся в комнатах, скрипнули запертые двери, колыхнулись шторы. Где-то хлопнула дверца шкафа.

– Эй! – крикнул Роман. – Посетители явились.

Ему никто не ответил.

Роман откинул портьеру и очутился в просторной гостиной. Стены обиты бежевым тисненым шелком, в центре комнаты – столик с мозаичной столешницей, а вокруг – кресла с витыми ручками и изогнутыми ножками. Новенький шелк блестел в бледном свете осеннего солнца. Весело плясал огонь в огромном камине. На стенах – несколько пейзажей, писанных маслом; рамы тяжелые, резные, густо позолоченные. Колдун присвистнул. Все было точь-в-точь как в гостиной Гамаюнова в Беловодье. Только там – призрачное, колдовское. А здесь настоящее. Вернее – почти.

– Музей еще не работает, – сообщила женщина лет тридцати пяти, появляясь из соседней комнатки.

Берегиня усадьбы была невысокого роста, в темном костюме и бежевой блузке. Гладкие волосы, чуть тронутые сединой, отсвечивали маслянистой желтизной. Губы ярко накрашены. Только губы.

– Я ищу Эда Меснера, мы с ним договорились о встрече, – отвечал Роман.

– Так это вы ему звонили ночью?

– Я. Вместе с Базом Зотовым.

– Где же Баз? – живо спросила женщина.

– В машине нас ждет. Вы его знаете?

Женщина запнулась, сообразив, что разговаривает с незнакомым человеком.

– Вы-то кто будете, можно узнать?

– Я – Роман Вернон, колдун из Темногорска. А это Григорий Иванович.

– Лучший в мире хулиган, – отрекомендовался тот. – Здесь не требуется похулиганить?

– У нас не хулиганят, – заявила женщина, не поняв шутки. – Я сотрудник музея Галина Сергеевна, – представилась она. – Эдуард Робертович сейчас подойдет. Он просил немного подождать.

– Подождать! – взорвался дядя Гриша. – Мы гнали всю ночь, а нас просят подождать. Что за хулиганство!

– Буквально полчаса. Он сказал, что ему надо подготовиться. Вы можете пока осмотреть музей.

Колдун промолчал. Судя по всему, Меснер здорово обеспокоен возвращением Сазонова.

Нетрудно предположить, что в музее работает кто-то из людей Гамаюнова. Стен упоминал, что среди спасшихся во время бойни в Германии была девушка по имени Галя. Да, скорее всего, она из учеников Гамаюнова. То, что она работает здесь, свидетельствовало лишь об одном: Иван Кириллович полагал, что о Марье Гавриловне и ее усадьбе никому больше из опасных людей не известно. Во всяком случае, Колодин ничего о ней не знал. Возможно, Гамаюнов ошибался, как и в других случаях.

– Ну что ж, давайте посетим покои Марьи Гавриловны, – предложил Роман.

– Мы что, за этим сюда ехали? – пробурчал дядя Гриша, демонстративно вытащил из-за пазухи бутылку и хлебнул. – У вас, голубушка, глазированного сырка на закуску не найдется? Нет? Жаль.

– Здесь нельзя пить! – возмутилась Галина Сергеевна.

– Мне можно. Я хулиганом работаю. Какой же хулиган в музее без бутылки? Райкина не смотрели? Неужто? Здесь, правда, у вас греческого зала нет. Может, римский найдется? Я без выпивки в вашем музее никак не могу. Сердце просит. Mihi sic est usus, tibi ut opus fasto est, face.[1] – Вид у него был мрачный. Он постоянно оглядывался, будто ожидал нападения.

Роман сделал вид, что латынь в устах водителя «КамАЗа» его нисколько не удивляет.

Галина Сергеевна обиженно поджала губы:

– Выйдите тогда! – приказала.

– Куда выйти?

– В прихожую.

– Да пожалуйста. Кто бы был против. – Дядя Гриша демонстративно затопал назад. – Там у нас, в сумке, закусь должна иметься.

Все это был неплохо разыгранный спектакль. Что именно спектакль, колдун догадался сразу. Неясно было, правда, зачем это дяде Грише понадобилось.

Роман прошел в гостиную, огляделся. Приметил три рамочки на стене, прикрытые синими шторками, подошел, бесцеремонно тронул ткань. Под занавесками были акварели. На двух – портреты мальчиков в матросских костюмчиках. Оба необыкновенно схожи. У одного рыжий вихор на макушке, у другого – темный. Роман прочел подписи. «Кирилл Гамаюнов» под одним и «Севастьян Гамаюнов» под другим.

Неужели этот смахивающий на амурчика малыш – дед Севастьян? Роман пытался отыскать сходство если не с дедом, то хотя бы с собой, или, вернее, с теми детскими фотографиями, что хранились в семейном альбоме. Пожалуй, малыш Сева имел что-то общее с Ромой Воробьевым в детстве. Как удивительны пути рока. Повернись судьба всей страны иначе, и маленький Роман рос бы в этой усадьбе, а не в поселке Пустосвятово. Он бы учил французский и латынь, читал бы книги из семейной библиотеки, его бы не дразнили в детстве и… у него бы не было волшебной реки. Или все-таки была? Кто знает, может, мы всегда выбираемся на тот берег, который нам предназначен? Вот только не у всех сил хватает доплыть.

От маленького Севы перешел колдун к портрету Кирилла. Почему-то Роман считал, что в лице маленького Киры должно проступать что-то неприятное. Но ничего отталкивающего не обнаружил – очень милое личико. Бумага даже не пожелтела от времени, а краски сохранили свой блеск и чистоту.

На третьей акварели неизвестный художник изобразил девочку. Розовое личико, белые кудряшки. Маленькая принцесса, да и только. Немного похожа на мать Романа. Вернее, на ее фото в детстве. До войны сделанное. До Второй Мировой.

– Это старшая дочь Марьи Гавриловны. Умерла в возрасте семи лет. Порок сердца. В тот же год первый муж Марьи Гавриловны растратил огромную сумму и утопился. Ужасный был человек, – прокомментировала Галя.

Роман толкнул ближайшую дверь. В Беловодье в соседней комнате томилась Надя. Здесь же был уютный кабинетик, на окне – болотного оттенка шторы с густой бахромой и кистями. В комнате стоял полумрак, и ярко освещена была лишь картина в небольшой апсиде. Юная девушка собиралась купаться и трогала ножкой воду, проверяя, не холодная ли. Фон картины потемнел от времени, но краски, которыми художник писал саму купальщицу, не померкли. Девушка была миленькая и почти как живая. Одна белая грудь с розовым соском обнажена. Картина не шедевр, конечно, но и не кич. Хорошая академическая школа рисунка и живописи. Роман подумал, что на это картину можно глядеть и два, и три часа. В одиночестве. Да, бездельно сидеть в мягком кресле и смотреть. Была у «Купальщицы» милая сентиментальность, в которой не принято признаваться на людях, но к которой многие и многие склонны.

Ожерелье колдуна начало слегка подрагивать и ощутимо покалывать шею.

– Это Марья Гавриловна? – спросил Роман.

– Она. Хороша, правда? Удивительной красавицей была, – зачем-то пояснила Галя, хотя и так было видно, что на полотне женщина красоты необыкновенной.

– Удивительно, что все это уцелело!

– К сожалению, далеко не все. Великолепная коллекция импрессионистов, которую Марья Гавриловна привезла из Франции, пропала в революцию. Она покупала картины по тридцать-сорок франков, так они были дешевы. Но несколько картин удалось найти и вернуть. Мы их пока не выставляем. Две картины Клода Моне и две – Альфреда Сислея. Пейзажи. И все – с водой.

– Давайте найдем остальные, – предложил вдруг Роман, чувствуя, что у него комок подступает к горлу.

Пейзажи с водой…

– Вы шутите?

– У меня есть тарелка кузнецовского фарфора, нальем сейчас воду, вы руку на поверхность положите и подумаете о пропавших картинах. И мы увидим их. – Роман демонстративно вынул из кармана серебряную флягу с пустосвятовской водой.

– Ну, я не знаю. Это как-то… – Галина Сергеевна замялась.

– Почему бы и нет? Вы не верите в колдовство? Не может быть! Взгляните. – Роман расстегнул ворот рубахи, демонстрируя ожерелье. – У вас точно такое же, не правда ли? Ну, что медлите?

Галя молчала.

Роман вернулся в прихожую, где оставил сумку.

Дядя Гриша сидел на стуле и приканчивал бутылку.

– Сильно нахулиганили? – спросил и спрятал бутылку за пазуху.

Роман отрицательно покачал головой. Ему не нравилось, что Меснера до сих пор нет. Прошло не полчаса – целый час. Возможно, Эд рванул в Беловодье принести присягу на верность Сазонову, а Роман здесь, как дурак, теряет время. Конечно, можно воскликнуть: «Плевать на Беловодье!» – что еще кричать проигравшему?

Ладно, будем надеяться, что Меснер не предаст.

Колдун вернулся в гостиную, поставил тарелку на столик и наполнил водой.

Галя явно робела.

– Я не знаю, можно ли… И потом, вдруг это как-то повредит…

– Со мною можно все. Обратитесь мысленно к воде, – повелел господин Вернон, беря Галю за руку, – и просто подумайте о коллекции Марьи Гавриловны.

– Нет, ничего не получится! – Галя испугалась, рванула руку, но колдун держал крепко.

– Обратитесь к воде, – повторил колдун и положил ладонь Гали на водную поверхность.

То, что он увидел, его почти не удивило. Там, в водном зеркале, распахнулась дверь из гостиной и возникла просторная зала, увешанная картинами. Стены были обиты пунцовым штофом, и оттого теплый отсвет ложился на замкнутые в прямоугольниках рам небо и воду. Рассеянный свет лился из окон. А за окнами колыхалось светлое озеро Беловодья…

В следующее мгновение господин Вернон опрокинулся на пол, рядом грохнулась и разлетелась на сотни осколков белая тарелка. Верхом на Романе сидел Меснер, одной рукой схватив поверженного колдуна за горло, второй приставив к его лбу «Беретту».

– Не двигаться! – рявкнул Меснер.

Предупреждение относилось не столько к Роману, сколько к дяде Грише, что возник на пороге гостиной.

– Еще один хулиган, – пробормотал тот и поднял руки. – Прям целая коллекция…

– Меснер, что ты делаешь?!.. – Роман с трудом ворочал языком – «Беретта» оказывала на него парализующее действие. – Мы же к тебе… за помощью…

Меснер не ответил, вскочил необыкновенно проворно для его комплекции и рывком поднял колдуна, потащил к боковой двери.

– Эд, я не понимаю… – начала было Галя.

Но Эд явно недооценил хулиганские способности дяди Гриши. Едва Меснер повернулся, чтобы протолкнуть пленника в дверь, как Григорий Иванович выхватил из-за пазухи бутылку и швырнул. Стеклотара угодила Меснеру точнехонько в висок. Эд осел на пол. Конвульсивно его пальцы нажали на спусковой крючок, грохнул выстрел. Галя завизжала и присела, зажав уши ладонями. Роман застыл на месте, не в силах двинуться. Зато дядя Гриша налетел на Меснера, придавил к полу и взгромоздился верхом, как несколько секунд назад сидел на Романе сам Меснер. «Беретта» очутилась в руках главного хулигана.

– Ну что, похулиганим? – последовал вопрос.

Эд промычал невнятное.

После тесного контакта с пистолетом колдуна тошнило.

Он по стеночке выбрался в прихожую, достал из сумки бутылку с пустосвятовской водой, глотнул. Немного полегчало. Колдун вернулся в гостиную и плеснул водой Меснеру в лицо.

Меснер фыркнул, приходя в себя. Попробовал встать – не тут-то было: дядя Гриша был куда сильнее и отпускать пленника пока не собирался. Теперь ствол меснеровской «Беретты» упирался своему хозяину в лоб.

– Почему ты напал на меня, а? – Роман вновь глотнул из бутылки.

– Ты бросил Стена, бросил профессора, Беловодье, всех… предал, – прохрипел Меснер.

– Получается, ты уже виделся с Сазоновым. Поздравил с воскрешением?

– Зачем ты провез его в Беловодье? Вы вдвоем все это задумали?

– Я задумал? Ха! Да этот ваш сумасшедший Сазонов чуть меня не убил!

В гостиную влетел Баз.

– Я услышал выстрел… – тут он увидел дядю Гришу и Меснера и опешил. – Что? Что такое? – Добрый доктор хотел кинуться к живописной группе на полу, но Роман ухватил его за руку.

– Небольшое хулиганство, – пояснил колдун и подтолкнул База к Гале. – Поддержи даму, как джентльмен.

Баз помог Гале подняться. Она лишь всхлипывала и не могла ничего сказать. Баз усадил ее на стул.

– Все в порядке, – проговорил добрый доктор, как всегда, мягким голосом.

– Еще какой порядок! Эд схватил меня за грудки, приставил пистолет к виску и потащил куда-то, – хмыкнул Роман.

– Ты должен немедленно вернуться! – закричал Меснер и вновь дернулся.

– Остынь! – прикрикнул дядя Гриша.

– Я и сам этого хочу вернуть! – в ответ закричал Роман и в ярости грохнул кулаком по столу. – Но мне нужно найти хоть какое-то средство против Сазонова! Ты хоть знаешь, что случилось? Да ни черта ты не знаешь! Я соврал Сазонову, что ограда готова. И тогда он накинулся на меня с ножом. А нож с водным лезвием! Он мог срезать мое ожерелье! – Роман передернулся.

– Ты ж говорил, что самый сильный, – напомнил дядя Гриша. – Самый сильный водный колдун. А теперь жалобишься.

– Я – самый сильный, – подтвердил Роман. – И Беловодье – это вода. И мне надо лишь найти способ сладить с Сазоновым. Но ты, дядя Гриша, мне ничего не подсказал. Лишь шутканул – и только.

– Да не знаю я его слабостей. Нет их у него. Он будто в панцире али в броне.

– Эд, ты можешь выстрелить из «Беретты» в Беловодье? – спросил колдун.

– Нет, конечно.

– А он стреляет. Только летят не пули, а огненные стрелы. Ну, что теперь скажешь! Я ищу хоть какое-то оружие против него!

– Этот мэн может с меня слезть? – спросил Меснер.

– А ты будешь вести себя как хороший мальчик? Не хулиганить? – Дядя Гриша немного подобрел.

– Я буду стараться. Траст ми.

– Да? Что-то нет охоты. – Дядя Гриша все же отпустил Эда и встал не торопясь. – Только пушку я тебя не отдам.

Эд поднялся, кряхтя. Грузно опустился на стул. Роману показалось, что Меснер притворяется. На всякий случай колдун отодвинулся к двери.

– Кто это с тобой приехал? – Меснер кивнул на дядю Гришу.

– Родственник База.

– Можете мне все вкратце объяснить ситуацию?

– Попробуем. Этот Сазонов… – Дядя Гриша кашлянул. – Он принял облик моего племянника Васьки Зотова. Никто от настоящего отличить не смог, даже я. А Васятка, завернутый в одеяло, все это время у меня в погребе лежал. А Сазонов… я так понимаю, теперь в этом вашем Беловодье хулиганит.

– Я Сазонову никогда не доверял. Он – опасный человек. – Меснер потер висок. – Но профессор был ему обязан. Очень сильно обязан. Был. Теперь – нет. Профессор Сазонову заплатил. Гамаюнов открыл Сазонову тайну изготовления бриллиантов из воды.

Ого! Машин жених, оказывается, парень не промах. Дорого берет за услуги.

– Не знаю, зачем Сазонов вернулся. – Роман протянул Меснеру бутылку с водой. Тот глотнул. – Но мне нужно попасть в Беловодье, вытащить оттуда братьев Стеновских и Лену. И еще я должен оживить Надю.

– Так ты решил вернуться?

– А ты что думал? Зачем я прибыл сюда?! Музей поглядеть?

– Почему нет? – обиделась Галя. – К нам из-за границы люди приезжают…

– Мне нужно знать, как подчинить Сазонова. Кто-нибудь может подсказать?

Меснер заколебался. Снова потер висок. Потом сказал:

– Очень просто. Надо лишь бросить твое кольцо в воды озера и попросить пленить Сазонова.

– Бросить в воду драгоценный оберег и лишиться последней защиты? Ловко придумано! Вы меня что, за идиота считаете?

– Если ты не починишь ограду в ближайшие часы, Стен умрет.

– Я бы давно справился! Но этот ваш неизвестно откуда взявшийся шеф все планы мои порушил. Даже теперь все еще можно исправить, только времени не хватает. Стен продержится еще несколько часов, а нам нужно не меньше суток, чтобы добраться до Беловодья.

– Путь я беру на себя, – пообещал Меснер.

– Не успеем. Даже на вертолете.

– Путь я беру на себя, – повторил Меснер. – Все случится очень быстро.

Лжет? Нет? Лену бы сюда… Но приходилось верить на слово. То есть, делать вид, что веришь. Потому как Гамаюнову Роман не верил ни капельки. А Меснеру – фифти-фифти.

– Если я отдам кольцо, Беловодье по моей просьбе пленит Сазонова. Замечательно! – Роман сделал вид, что необычайно рад подсказке. – Волшебный мир станет мне подчиняться? – Меснер кивнул. – Как это произойдет? Мгновенно?

– Да.

– Отлично, идем. – Колдун шагнул к двери, потом обернулся. – Помнится, ты говорил когда-то, что убьешь любого, кто причинит вред профессору или Стену.

– Я себя не меняю.

– Похвально. Кстати, а что ты здесь делаешь?

– Галя – моя жена. Я решил ее навестить.

– Да, время сейчас самое отпускное, – усмехнулся Роман.

– Я попросил у Гамаюнова два дня, – холодно отозвался Эд. – Я должен был приехать.

Дядя Гриша поднял разбитую бутылку, сокрушенно покачал головой:

– А ведь в бутылке еще оставалось. М-да… Только ты это, того, хулиган Меснер, учти, я с вами в это Беловодье поеду. Во-первых, моих племянников-охламонов не брошу. А во-вторых, мне с Сазоновым потолковать надо.

– В Беловодье пропуск нужен, – заметил Роман.

– И тут пропуск? У вас, может, там и ВОХР есть?

– ВОХРа нет, а граница имеется. И, как всякая граница, – на замке. Пропуском водное ожерелье служит.

– Ну, так в чем дело? Сваргань мне по-быстрому ожерелье. Можешь?

– Это не украшение. Ожерелье все усложняет. Навсегда, – попытался растолковать ситуацию водный колдун. – Снять ты его уже не сможешь.

– Да ладно, пугать-то. Я не из пугливых. Делай, говорю. Или еще скажешь, что хулиганить меньше буду?

– Нет, напротив. Куда чаще, чем хочется.

– Ну и отлично! А то я чего-то примерным стал в последнее время – ужас. А похулиганить охота. Давай, давай, не болтай – делай.

– Не дари ему ожерелье! – запротестовал Меснер. – Он – лишний. Всем подряд раздавать ожерелья нельзя.

– Он – мой дядя. А родственников у меня раз, два, три… Пересчитать по пальцам можно. Без дяди Гриша не пойду, – уперся Роман, вспомнив ту действенную помощь, которую только что оказал ему главный хулиган.

– Мы торопимся, – напомнил Эд.

– Несколько минут, не больше, – пообещал колдун. – Вода при мне. Волосы, правда, у меня после того пожара в Пустосвятово коротковаты, но ничего, справимся. Вот только один вопрос меня мучает. Просвети, дядя Гриша: чем занимался Вадим Федорович в Суетеловске?

– Как чем? Торговля у него. Да и не только в Суетеловске – и в Питере есть магазин, и в Москве.

– И что за торговля?

– Ювелирная. «Бриллианты чистой воды» называется.

Глава 7 Возвращение в Беловодье

«Итак, музей закрывается». – «А посетители?» – «Подождут. Сторожа – в отпуск». – «А как от воров отбиваться?» – «Не волнуйтесь, Галина Сергеевна, колдун на музей заклинание наложит – никто из воров не войдет. А вы, Галина Сергеевна, – с нами. У вас есть ожерелье?» – «Разумеется». – «Почему – разумеется? И что разумеется? Ожерелье? Или то, что вы едете с нами?» – «Есть ожерелье». – «Значит, вы среди избранных, потому как не всех участников проекта Гамаюнов осчастливил. Только учтите: путешествие у нас опасное. Ладно, как-нибудь выкрутимся».

Это диалог с Галей звучал в то время, как колдун запирал на колдовские замки окна и двери музеи, а Галя закрывала чехлами витрины.

Сборы заняли не более получаса.

Итак, снова в путь.

– Поедем на «Тойоте?» – спросил Роман у Меснера, не понимая, впрочем, как они смогут добраться до Беловодья за несколько часов.

– Нет, – отозвался тот. – Бери что нужно из багажника и – за мной.

– Тогда на твоей тачке?

– Я отдал джип вам. Разве ты забыл?

– Помню. Но сюда ты на чем-то приехал?

– Я приехал на «Мерседесе» Колодина. Ты хочешь, чтобы я и дальше на нем ездил? Какие еще будут вопросы? В чем ты меня имеешь наглость подозревать?

– Имею наглость подозревать тебя в утаивании информации. Но хочу предупредить, что моя тачка тоже не особенно чистенькая. Я ее угнал.

– Я надеюсь, не у Колодина.

– Он мертв. Или ты боишься его и мертвого?

– Exactly.

Каждый взял по две канистры с пустосвятовской водой. Машину загнали в полуразрушенную пристройку, где прежде находились барские службы. Здесь ничего не осталось – ни рам в окнах, ни перегородок, ни даже крыши. Одна железная дверь имелась. Дверь заперли. Затем вошли в дом Марьи Гавриловны.

– Сюда. – Меснер указал на дверь из гостиной направо.

Эта комната, тоже гостиная, обитая пунцовым штофом, была точной копией той, что Роман видел на дне тарелки в колдовском сеансе. Мебели никакой здесь не было. На стенах – четыре картины. И все. На писаных маслом пейзажах с водой – розовый отсвет. Казалось, вода плещется, ветер гонит облака, клонит деревья на берегу.

– Сюда, – повторил Меснер и отворил потайную дверь. Различить ее без подсказки на фоне стены было невозможно.

Он вошел первым. Роман – за ним. Они стояли в схожей комнате. Тот же пунцовый штоф на стенах, золоченые рамы картин. Только пейзажи другие (но тоже импрессионисты) и за окном блестели светлые воды озера. Сделав один шаг, они очутились в Беловодье.

– Скорее! – сказал Меснер. – Кольцо! Мне кажется, Сазонов в соседней комнате.

Роман шагнул к окну. Распахнул раму. Неужто расстанется с кольцом? Неужто?

– О, Вода-царица! О, светлые воды Беловодья! Плените отцов-основателей этого мира, Гамаюнова и Сазонова. – Колдун сорвал кольцо с пальца и швырнул в воду.

– Профессора?! – изумился Меснер. – Его-то зачем?

Но заклинание уже было произнесено.

Роман рванулся к другой двери, отворил ее. Он был в главной гостиной, но опять же, в Беловодье. В кресле, сцепив руки замком и опустив голову на грудь, дремал Гамаюнов. Он, видимо, мерз в городе мечты, потому что опять надел белый пушистый свитер с высоким горлом. А напротив него, тоже в кресле, сидел Сазонов. Теперь он предстал в своем настоящем виде. Не сразу Роман понял, что оба отца-основателя со своими креслами срослись. Не различить, где кресло кончается, где начинается человек. Они, кажется, тоже не сразу поняли, в чем дело. Потому как Сазонов, увидев Романа, попытался встать. Дернулся раз-другой, на лице мелькнуло недоумение. Мелькнуло и тут же пропало. Сазонов очень хорошо владел собой.

– А, Роман Васильевич, наконец-то! – Гамаюнов поднял голову, улыбнулся блеклыми губами. Он, казалось, не заметил, что пленен. – Надеюсь, вы сумеете восстановить ограду к утру.

– Как Стен? Что с ним?!

– Все нормально. Не волнуйтесь. Чем быстрее вы будете действовать, тем лучше для всех и для Беловодья. Леша продержится, уверяю вас. Он молодец, я всегда в него верил. Но поторопитесь, прошу. Надя вас ждет.

Надо же! Уже открыто обещает. Отдает.

«Ловушка! Ловушка!» – ожили в мозгу колдуна подозрения.

– Здравствуйте, Григорий Иванович. Как Машенька? – спросил любезно Сазонов. – Надеюсь, с ней все хорошо?

– Не волнуйся, она прекрасно себя чувствует. А вот ты как есть дерьмо, а не хулиган, как я раньше думал! – дядя Гриша так и кипел.

Сазонов будто не слышал резких речей.

– Извините, Григорий Иванович, что пришлось вас срочно покинуть. Но, как только я вернусь, сразу все образуется.

Роман подошел к Машиному жениху.

– Не ожидали, что вернусь? – спросил вызывающе.

Но Вадима Федоровича было трудно смутить:

– Напротив! Это я поручил Николаю Веселкову привезти тебя как можно скорее. Ты не закончил починку ограды и сбежал.

– Неужели? А мне показалось, что вы хотели разрезать мое ожерелье. Какая же после этого починка!

– Как ты помнишь, ты солгал мне в глаза, утверждая, что ограда восстановлена. Твой обман едва не привел к фатальным последствиям. Но, к счастью, ложь быстро обнаружилась, и я принял экстренные меры.

– Ах вот как! Оказывается, я же и виноват! – Роман шутовски тряхнул головой. – Преклоняюсь! Я, конечно, тоже наглец, но мне до вас далеко. Ну, ладно! – колдун похлопал пленника по плечу. – Некогда обсуждать этические проблемы, будем действовать быстро и неэтично. Баз, помоги дотащить воду до ограды, займемся ремонтом. А то Стен там надрывается, пытаясь сохранить город мечты для этих двух столь мало уважаемых мной товарищей.

– Я буду охранять их, – сказал Меснер.

– Если попробуешь освободить Ивана Кирилловича, тебе это не удастся, – предупредил Роман.

– Мы просто побеседуем. Я выпью молока.

– Приятного аппетита.

Галя прижалась к мужу.

– Мы долго здесь пробудем? – спросила шепотом.

Но Роман расслышал ее вопрос. И еще – колдун это тоже услышал – в голосе Гали отчетливо звучал страх.

– Кстати, а где Грег? – спросил Роман, останавливаясь уже на пороге. – Вы его, часом, не прикончили вместо меня, господин Сазонов?

– Он охраняет Беловодье. – Таков был ответ Ивана Кирилловича.

– Кстати, надо уточнить, сколько вообще людей здесь. – Роман сделал широкий жест, обводя комнату. – Нет ли кого постороннего?

Эд Меснер склонил голову набок, прислушиваясь:

– В Беловодье сейчас двенадцать человек… Одного я чувствую как будто с запозданием.

– Это Надя, – уточнил Роман.

– Есть еще одно существо. В домике для гостей.

– Это Глаша. Кемарит, наверное. Осенью русалки могут сутками спать и не просыпаться, пока их не разбудят.

Дядя Гриша, Роман и Баз вышли из Гамаюновской усадьбы, прихватив по канистре с пустосвятовской водой.

– Ничего себе хулиганство, – присвистнул дядя Гриша, оглядывая водное чудо. Уже стемнело, и вода светилась. – Ну, чисто Китеж.

Они вышли за ограду, и видение пропало. Потом за прозрачной стеной возник лес – точь-в-точь такой же, как снаружи. И лишь вглядевшись, можно было угадать, где невидимая ограда отделяет Беловодье от остального мира. Каждый раз Беловодье изображало иное. Может, в один прекрасный момент изобразит оно бетонный забор или корпус какого-нибудь завода-гиганта? Роман двинулся вдоль стены. С пустосвятовской водой работалось не в пример легче. Она мгновенно скреплялась со стенами, превращаясь в стеклянные окошки. Но все равно колдун двигался слишком медленно. Скорее! Роман ускорил шаги. Дядя Гриша не отставал. Баз плелся сзади, волоча канистры.

Насколько можно доверять Меснеру?.. Не думать об этом – отвлекает. А в сущности, чем Гамаюнов лучше Сазонова?.. Нет, лучше, конечно. Иван Кириллович не пытался срезать с Романа ожерелье и не жег Юлу лицо. Он только приговорил Стена к смерти. Любимчика – к смерти. Но кто сказал, что Стен – любимчик? Может быть, напротив, совсем нелюбимый? Слишком неудобный, прямолинейный, не желающий идти на компромиссы. Не льстец, не подлиза. От него приходилось скрывать торговлю поддельными бриллиантами, потому что иначе он бы стал презирать Гамаюнова. О, сколь горькая мысль… Наигорчайшая. Такую и подумать невмоготу. Нет, Иван Кириллович никогда так не думал. Никогда. Не настолько Иван Кириллович инакомыслящий, чтобы в своих грехах хотя бы себе признаться. Страх Гамаюнова перед Стеном – чисто интуитивный, подсознательный. И желание убить Алексея – тоже. Похоже на правду? Очень даже. Не думать! Ограда прежде. Заплатки прежде… Что же разломилось? Всего лишь меч рассек следы ожерелья или вера Стена в чудо Беловодья дала трещины? Неважно. Все равно ограда восстановится. Стене плевать, верит в нее Стен или нет. Беловодью плевать, какие бриллианты продавал Гамаюнов, поддельные или настоящие. Важен сам факт существования града мечты. Кто бы знал, из какого сора вырастает колдовство! – перефразировал Роман знаменитую строку. Не думать… сомнения мешают… мешают ли? Вере мешают. А колдовству?

– Это женишок умеет – других заставлять на себя работать, – пробурчал дядя Гриша.

– Разве мы на него работаем?

– На него, на хулигана, – уверенно подтвердил дядя Гриша. – Но как говорится, a bon chat bon rat.[2] А нам – хвосты заносить.

Восстановление стены заняло полчаса. После этого Роман вернулся в Беловодье.

А далее… далее видение расплылось черным пятном.

Колдун очнулся – воспоминания опять прервались. Тина сидела подле него. Она не будила его, нет, притулилась в изножье кровати и ждала. По щекам ее катились слезы.

Он не стал спрашивать, что случилось. И так знал.

– Чудодей умер, – сказала Тина.