САМЫЙ СТРАШНЫЙ ХИЩНИК. Ч. 2

ЛАЙЛ ГРОСКИ


В тишине, гордясь почётной старостью, поскрипывали старинные часы. Начальство выстукивало какой-то ритм кнутовищем по голени сапога. Крыса внутри старалась подладиться под ритм — и топила меня в тревожных взвизгах.

— Я-то думал, самый опасный хищник в Кайетте — альфин. Или нет, он самый крупный. Тогда драккайны. Или алапарды — ну там, скорость, реакция, Энкерская резня… И сейчас ты решила меня утешить тем, что есть ещё что-то пострашнее?!

Арделл, коротко пожав плечами, выложила на столик результаты своих раскопок в местном аристократическом хранилище книг. На удивление — не бестиарий, а что-то мутно-геральдическое, про корни древней аристократии Кайетты. Текст справа повествовал о традициях очередного славного рода. Слева был изображён щит, на котором мелкий, гибкий зверёк держал в зубах стрелу.

Зверёк смахивал на куницу, только был белым, и лапки были подлиннее.

— Это ж геральдион. Ну, тхиор белоснежный. Как его бишь… хищник, который суть благородство, чистота и чего-то там ещё. Спутник Стрелка в мифах… не суть. Это разве не комнатная зверюшка?

Арделл продолжала смотреть, как бы подбадривая — давай, мол, давай, что ты там ещё про них знаешь?

— Редкая комнатная зверюшка, — поправился я. — Вроде, скажем, девятихвостов или золотистых марлионов. Стоит баснословных деньжищ, а разводчиков на всю Кайетту — пара, и те при королевских дворах. Ха, мне вот всегда было интересно… скажем, у аристократов этот зверек — что-то вроде атрибута благополучия и древности. Мол, смотрите, какие мы обалденно высокородные, у нас даже есть геральдион, как на старых гербах. Шкурки вот тоже ценятся, так ведь? А зверьки-то вполне себе милые — на подушках развалится: неси его, корми, рисуй. Так вот — почему этих миляг не разводят тысячами? Скажем, подпольно — на меха, ну вот как йосс? Понятное дело, что основные разводчики за этим делом следят, а аристократам подавай геральдиона с родословной… но всё-таки.

И кстати, куда это милые зверушки подевались из дикой природы? Наверняка ведь как йосс — истребили из-за ценного меха? Так опять же — достать парочку, завести небольшую ферму, да и…

— Тхиоры истреблены в дикой природе. Исчезли из неё что-то вроде шестисот лет назад — в бестиариях это встречается под названием «Большая геральдическая охота», — Арделл поморщилась. — У варгов в истории полно своих печальных вех.

— Вроде Войны за воздух, после которой грифоны, вивернии и прочие зверушки перестали летать?

— Вроде этого, да. Но вот с истреблением тхиоров всё более… ясно, что ли.

Так-так-так, — ехидно сказали часы. Давай, Гроски. Готовься к лекции и дурным новостям.

— Сам вид появился веке в восьмом от Прихода Вод — предположительно, тхиоры произошли от куньих, которые попали под какое-то магическое воздействие…

— Снова треклятые академики?

— Кто знает. Вообще, появление и развитие магических видов в Кайетте — тема до обидного малоизученная: учёные в это суются мало, варги если и интересовались, то трудов не сохранилось, даарду молчат, а те теории, которые есть, — никуда не годятся.

Под веками Арделл начал разгораться огонь священного энтузиазма. Похоже было, что начальство того и гляди оседлает любимого конька. И унесется на нем в дальние дали, осчастливив меня трехчасовой лекцией.

— Стало быть, мать-природа подбросила нам тхиоров семь с лишним веков назад?

— Во всяком случае, первые упоминания к такому времени и относятся. Про зверей лютых, коварных, неуловимых, — нараспев добавила варгиня. — Какое-то время вообще не могли понять, что это за твари, думали — куницы взбесились. Да так вот, сначала они были малочисленными, но меньше чем за век здорово расплодились в нынешних землях Союзного Ирмелея. И мало того, что полностью вытеснили куниц, хорьков и горностаев, — начали полностью опустошать леса и причинять огромный убыток селениям. Видишь ли, дикий тхиор — существо очень быстрое, очень хитрое и крайне кровожадное. Как тебе сочетание?

Я показал жестом, что сочетание мне как-то не очень.

Арделл зашуршала свитками, бормоча, что вот, кто бы собрался и облагодетельствовал Кайетту, написав нормальный бестиарий. Наконец ткнула в меня истертой иллюстрацией, на которой был намалёван оскаленный хорёк. Судя по внушительным челюстям — хорёк мог отхватить вам половину ноги, и в пасти еще осталось бы место.

Гриз мерно вышагивала по комнате.

— Самое страшное — они не знали чувства меры. Если тхиор забирался в курятник — он перерезал всех кур до единой. Если в конюшню — прокусывал вены всем лошадям. Их не интересовали размеры добычи. Не интересовало — что перед ними хищник. Тхиоры нападали даже на алапардов — и угадай, насколько часто алапарды выходили победителями из таких схваток.

Зверушки начинали казаться всё менее милыми. Хорь с непомерно огромными клыками поглядывал со свитка свирепо.

— Тебя послушать — так животинки были форменными маньяками. Вроде Вейгордского Душителя или… — Арделл прищурилась, и я понял, что нужно срочно менять продолжение, — любых других отбитых маньяков.

В глазах Гриз явно читалось: она в точности знает, про кого я только что едва не ляпнул.

— «Всё живое — добыча», ага. Похоже, им действительно нравилось убивать. И они были мастерами этого дела. Отлично лазили по деревьям и стенам, просачивались в любые щели, хорошо плавали. Всегда нападали первыми и в неожиданные моменты, часто со спины или сбоку. Излюбленный приём — прокусить горло, но часто били по глазам или другим уязвимым местам. Увёртливые. Быстрые. Агрессивные. Из-за малого размера их непросто было выследить, из-за окраски — увидеть. Из-за скорости — избавиться.

— Ну, знаешь, я всегда верил, что главное не размер, а эффективность.

Арделл только хмыкнула, не снижая градус напряженности на лице.

— Было еще кое-что. В паре источников упоминается — когда они кидались на магов, то первым делом пытались прокусить или горло… или Печать.

По ладони со Знаком Дара прошёлся непроизвольный холодок. Вспомнилась перебинтованная кисть девушки Мариэль. Той, которая так и не поехала на первый свой бал.

— Та-а-а-ак, — сказал я как можно жизнерадостнее. — Чудные зверушки, чудные, у меня даже есть дюжина знакомых, которые хотели бы себе таких питомцев. Но ты ведь говорила, их истребили?

— Да. В девятом веке от Прихода Вод тхиоры стали настоящим бедствием, расплодились в огромных количествах, начали опустошать окрестности Ирмелея и всё чаще нападать на людей. В девятьсот двадцать седьмом году на них открыли охоту. Король Ирмелея своим решением объявил награду за шкурку каждого тхиора. Двойную — за истребление гнезда. Аристократия подключилась с лозунгами наподобие «Истребим кровожадных тварей», конечно. Силки, капканы… яды.

Она мрачнела как-то уж слишком стремительно, хотя и до того не разбрызгивала лучи радости вокруг себя.

— Им даже удалось привлечь к этому варгов.

— А эти ваши правила, насчёт не убивать…

— Отступников. Изгнанников из общин, — Арделл совсем потемнела и добавила неохотно: — Как я понимаю, они не убивали… напрямую. Они… выманивали тхиоров. Десятками. Или погружали их в сон, или превращали в беспомощных марионеток, пока не подходили настоящие охотники. С арбалетами, магией или вилами — не суть.

Ага, суть-то совсем в другом — то ли в ненормальной начальственной мрачности, то ли в недосказанном. Потому что отвернувшаяся к окну Гриз что-то такое все-таки пропустила. Например — каким это образом варги-отступники не завернули себе мозги, когда охотники начинали приканчивать зверушек. И как они вообще подманивали тхиоров сразу десятками — разве варгу не нужно смотреть в глаза животным, или что-то такое?

— Ну… если эти тварюшки так уж опустошали округу — нельзя сказать, чтобы варги-отступники были так уж и неправы? Спасение людей, да и других зверушек…

Арделл откликнулась от окна жутковатым молчанием. Древние часы охотно разбавили его зловещим «так-так-так».

— Некоторые тхиоры оказались в клетках. В зверинцах или цирках. Выяснилось, что они легко приучаются и узнают хозяина… только вот агрессия никуда не девалась, так что рано или поздно всё заканчивалось одним: они опять убивали, людей ли, других зверей. Куча трагических случаев — когда их пытались использовать для охоты или когда тхиоры вырывались из клеток. Нападали на зрителей. На эту тему были даже диспуты, — она вяло махнула книгой, — о том, что прирождённых убийц не исправить…

— Что-то эти твари уж очень непохожи на лапочек-геральдионов. Хочешь сказать, кто-то взял их на перевоспитание и сумел внушить светские манеры?

— Вроде того, — это была уж очень невеселая усмешка. — К концу века тхиоров осталось совсем мало, и один разводчик… он был сторонником приручения и исправления дикой природы, сосуществования ее с человеком…

— Та же теория, которой придерживался этот, как его, Моргойл, сынок которого сделался Врагом Живого?

— Да. Почти та же. Он решил проверить ее в действии. Собрал оставшихся тхиоров. И стал размножать, путем тщательного отбора. Из потомства он отбирал самых послушных и неагрессивных.

— А остальных, стало быть…

— Уничтожал.

Кнут прихлопнул по голенищу сапога особенно резко. Арделл стояла возле окна — и лицо в отражении было непривычно жестким.

— Поколениями. Вся эта выбраковка длилась… поколениями. При этом уничтожались не детеныши, нет — он их выращивал, начинал дрессировать… и убивал тех, кто проявлял хоть малейшую дикость. Не знаю, сколько ему понадобилось лет, но он вывел новую породу. Геральдионы — безобидные, абсолютно ручные… не могут даже поцарапать хозяина, когда им морду прижигают огнем.

Тут, кажется, началось что-то из безрадостной варжеской практики. Я малость помычал, подпустив в голос сочувствия к диким, кровожадным тхиорам.

— Вот только у нас тут явно не геральдионы, да? Судя по их повадкам — у нас под боком орудует парочка настоящих тхиоров. Стало быть, что… они возродились в дикой природе?

— Или их возродили.

Гриз скрестила руки на груди, задумчиво покачивая кнутовищем в правой ладони.

— Я всё же склонна думать, что в дикой природе тхиоров не осталось. Иначе это было бы заметно. Все эти века… Они бы опять размножились. Может, конечно, как и прежде, появились из куньих, но, по-моему, тут другое. Понимаешь, Лайл… есть два основных разводчика геральдионов. В Ирмелее и в Аканторе…

— В Ирмелее? Это там, где…

— Это там, где стоял замок родителей Милли, верно. Насколько я знаю — атавизмы возможны в любой породе. Значит, разводчики действуют все тем же проверенным способом: они выращивают потомство, проверяют на агрессию и уничтожают то, что считают…

— Браком.

Арделл молча кивнула, уставившись мне в лицо серыми, в зеленых разводах глазами. Ну что, господин законник, сможешь пробежаться по этому следу?

— Ты думаешь, что парочка таких отбракованных могла как-то уцелеть. Может быть, размножиться. Боженьки, да ведь это же…

Еще один кивок. Короткий и будто бы через силу. Взгляд Арделл теперь спрашивал: а ты понимаешь, какими проблемами нам вообще это грозит?

Как минимум — многократным повторением истории Мэрка-певуна и девочки-Мариэль.

— При чем тут тогда Фаррейны, Ирмелей и… Милли? — выдавил я.

— Не знаю пока. Но глава семейства часто ездит в Ирмелей по торговым делам.

Гриз опять уселась, как следует попотчевала сапог рукояткой кнута и приложила:

— И они отказываются эвакуироваться.

— А ты им это предлагала?

— У тхиоров тут охотничьи угодья или гнездо. Мы с Мел прочесали округу миль на пять. В соседней деревне они уже успели задушить пару собак и перерезать пару десятков гусей. Было пару наскоков на людей, несмертельных, правда. И есть странность с последним случаем… песня.

— Что-что?

— Последний, на кого они налетели, — сельский пьянчужка — уверял, что будто бы слышал песенку. Только вот слов не запомнил. Хотя он был в таком состоянии, что серьезно решил, что это Премилосердная Целительница явилась к нему на помощь и отогнала животных…

— Голос был женским?

— Во всяком случае — высоким, а вот чей — не понять. Но ведь и мужчина может петь высоко.

Как человек, который слышал пьяные завывания Лортена за три луны уже раз десять — я тут же и согласился.

— В общем, да, я предложила Фаррейнам временно выехать, скажем, к той же госпоже Дорми погостить. Но они уперлись и ни в какую. Боюсь, если мы не справимся за двое-трое суток — они и нас за порог выставят.

— Явно знают больше.

— И не говори. Талдычат одно — что у них всё под контролем, и что они справятся.

По этому поводу у меня была пропасть сомнений. У Арделл, видно, тоже.

— Мел захватила ловушки, да и Аманда кое-что привезла. Часть мы расставили. Часть сейчас расставим с тобой. Ночью патрулируем. Утром… Лайл, Мел будет искать следы. Со стороны разводчиков. Похоже, только так можно прояснить, откуда явились тхиоры. Если у нее что-нибудь получится — мне придется отлучится. Понимаешь?

Само-то собой, придется. Нужно же поскорее узнать — сколько тварей на свободе. А если там недобросовестный разводчик, который решил втихомолку расторговаться такими милягами — беда может нависнуть уже над страной.

Правда, мне было как-то до странности наплевать на то, что случится с Вейгордом или даже с Кайеттой.

Может, потому что Кайетта не носит голубых платьишек и не бросает взглядов исподлобья. И не прижимает к себе куклу дрожащими ручонками.

— Присмотрю, — ответил я на взгляд начальства. — Присмотрю непременно.

Вечер прошёл в расставлении артефакторных манков и ловушек. Рассовывали их по кустам и развешивали по деревьям — на которые Арделл карабкалась с кошачьей ловкостью. Манков и ловушек у неё оказалось полсумки, не меньше — и все разных цветов, спектров и материалов. Из камней и дерева, из разноцветного стекла, из ракушек и рога; круглые и в форме кристаллов; и вовсе непонятной формы; с клеймом Мастерграда, с клеймом мастера и вовсе без клейма…

— Откуда такое изобилие? — поразился я.

— Следствие дежурств, — отозвалась Арделл с очередного дерева. — Отнимаем у браконьеров, которые хотят поживиться в запретной части питомника. Да и во время выезда, бывает, набирается… Так, тут дупло, дай-ка мне тот красный, здоровый.

— Подействует? — с сомнением осведомился я, подавая артефакт-манок размером с доброе яблоко. На артефакте была изображена мантикора. — Выглядит так, будто он сюда пригласит не тхиоров, а кой-что пострашнее.

— Короткий радиус действия, так что не пригласит… Малые хищники обычно чуют манки на крупных. И не суются. Так что это скорее отпугнет, если что. А если не отпугнет — так у нас манки на малых хищников как раз ближе к дому и выставлены.

Она спрыгнула и отряхнула руки. Заглянула в порядком полегчавшую сумку, кивнула и извлекла из боковых отделений пару небольших пузырьков.

— А совсем уж по дорожкам возле дома мы пройдемся вот этим. Жидкий манок. Для мелких хищников это как духи. Сразу же стремятся в этом изваляться. На контакте зелье дает мощный успокаивающий эффект, спасибо Аманде… Не заснут, но явно никого не атакуют часов десять точно.

— Так почему бы не…

— В доме мы его использовать не можем: сильный запах. И да, смотри, чтобы на тебя не попало. А то тхиоры захотят изваляться… ну, в тебе. В сумке состав, отбивающий запах, руки потом вымоешь и по одежде пройдешься. Ясно? Наноси по пять-семь капель на землю. Шагов через тридцать. Всё, я налево, ты направо. Пошли.

И пошагала в сторону поместья — в наступающих сумерках оно высилось довольно мрачной, но всё равно благопристойной громадой. Я порысил следом, придерживая на боку сумку.

— Ты сказала, десять часов? Стало быть, ночь кое-как протянем. А дальше — так и будем обновлять зелья? А если на них не подействуют никакие манки? Ты ж сама сказала — их столько веков не было в Кайетте, кто там знает, что с ними работает, а что…

— А потом уже ничего не понадобится, — отрезала Арделл, ускоряя ход. — Если ловушки не дадут результата за сутки — я применю последнее средство. Зов, против которого они не смогут устоять.

Судя по страдальчески стиснутым губам Гриз — средство не из тех, которые приятно обсуждать с друзьями за кружечкой пивка. И у нее есть веские причины не применять его сразу же.

Хотя любое средство было бы лучше, чем этот самый жидкий манок. Пузырек с которым я тут же и закрыл после открытия. Чтобы промигаться и продышаться. И натянуть антидотную маску — и все равно глаза резало.

Ох, не скажут нам хозяева спасибо за такие-то средства безопасности…

Фыркая, чихая и затыкая неуместно утонченного грызуна внутри, я продвигался почти вплотную к поместью, по тонкой дорожке для слуг. Время от времени добавляя в осеннюю ночь побольше вонючих ноток. И отсчитывая мысленно шаги и капли. Монотонная, успокаивающая работа после бешеного денька: раз-два-три-тридцать, стоп, открыть пузырек. Пять-шесть-семь капель на землю, так, чтобы никто из слуг и хозяев не наступил, непременно подальше от дорожки. Закрыть пузырек. Раз-два-три, о, а вот окно светится, а вот кусты… а в кустах это что же — соседский сыночек?

Вернее, его довольно-таки обширная задняя часть. Которая из кустов осторожненько так, ощупью выползала. Я не смог удержаться от искушения, потихонечку подкрался поближе — и встал так, чтобы Манфрейд уж наверняка на меня наткнулся.

— Проблемы?

Выглядел он здорово ошеломленным — глазки так и забегали, даже в темноте было заметно. Может даже, в темноте и в антидотной маске я приобрел слегка устрашающий вид. Так что в первые секунды парень просипел только:

— А-а-а-а, я тут просто… просто тут… п-п-потерял кое-что… ну…

И попытался спрятать под полу сюртука вещицу, блеснувшую при свете месяца металлическим блеском.

— Дело житейское, — посочувствовал я. — Я и сам то и дело теряю арбалеты в кустах под окнами… чьими, кстати, окнами, а?

— Не ва… не ваше дело, — отошел сыночек Фаррейнов. — Что вы вообще тут делаете?

Испытываю дичайшее желание надеть одному представителю аристократического семейства на голову пузырек с жидким манком.

— Дозор, — я взмахнул пузырьком. — Однако, это как-то неосторожно. Сегодня, как вы знаете, господин Фаррейн, произошла трагедия с садовником. Так что вам бы не следовало… искать арбалеты в кустах в темноте.

Мальчишка глянул злобно и пробормотал под нос что-то в том смысле, что будет он еще спрашивать у всякого отребья — где ему ходить. Фыркнул и протиснулся мимо меня, отдавив мне ногу.

— Вас проводить? — крыса внутри чуть не слиплась от лакейского тона. — Не надо? Вы уж там с дорожечки-то не сворачивайте, господин Фаррейн. Там, понимаете ли, разлит жидкий манок для вашей безопасности. И да, вы бы носик-то прикрыли, а то он воняет.

Злобное шипение «Ты воняешь хуже» я счел истово аристократической благодарностью. Оказывается, налет цивилизации в местных оплотах традиций и благочестия тонковат. Если их как следует встряхнуть — может, и что полезное вылезет.

Только вот как бы их встряхнуть? Гриз задавала им все возможные вопросы — а я уж кое-что знаю о ее напоре. Навидался, за три-то месяца в питомнике.

И кстати, что это господин юный Манфрейд делал в кустах? Под окном… да, под окном своей кузины, конечно. Вон те самые обомшелые стволы деревьев, которые мы с Гриз видели из комнатки Милли.

Кусты были довольно пышными, но ветки малость пострадали. Так, будто в них вторгались не один раз. Темнота всё густела, так что пришлось побольше открыть заслонку фонарика и шарить тихонько, опасаясь потревожить светом и звуками девочку в комнате.

Может, конечно, Манфрейд решил просто посидеть себе в кустиках. Только вот неутомимый инстинкт покусывает изнутри подозрительно. Будто раньше меня увидел это — вот блеснуло внизу что-то белое… левее, там ветви двух кустов переплелись, и листья почти прикрывают это — белое, плоское… Холодное.

— Ну, чудненько, — сказал я, потянул находку на себя. Слегка при этом облившись.

В руках у меня было блюдечко с молоком.


МЕЛОНИ ДРАККАНТ


— Блюдечко с молоком, — повторяет Грызи. Уставившись не пойми куда.

Из очереди на досмотр на неё косятся. А может, на меня. Из-за того, что я не выгляжу как законопослушная гостья Союзного Ирмелея.

Брать «поплавок» в Ирмелей смысла не было. Тут не успеешь всплыть в какой-нибудь тихой речке — кто-нибудь из добропорядочных вызовет законников. Мол, у нас тут подозрительное средство перемещения, примите меры во Славу Закона и Мудрых!

Пришлось сигать в вир до Вейгорд-тена, там уже встречаться с Грызи. Потом вместе проходить через столичный портал — сквозь который можно добраться до другого государства. В Вейгорд-тене удалось пройти без очереди, а на выходе из ирмелейского портала мы встряли. Потому что откуда-то подвалила большая компания дельцов. И потому что надо же было соблюсти все крючкотворные процедуры. Во имя Закона и Мудрых.

Так что я успела налюбоваться на триста плакатиков по стенам. Повествующих об истории Союзного Ирмелея и демонстрирующих — как хорошо живется под властью Мудрых. Грызи в это время бормотала о блюдечке. Обнаруженном Пухликом в кустах.

— Кто-то прикармливал тхиоров к окну, да и всё тут.

Вот что мне не удалось схватить след — это жаль. То есть следы-то были: помет, содранная кора, остатки трапез. Но все старые. И так перекрещивались между собой, будто тхиоры носились по рощам как безумные.

Очередь наконец подходит. Сотрудник вирного ведомства с залакированной улыбкой пялится на наши документы. Заученное приветствие гостям из Вейгорда — слышали, знаем. Просьба соблюдать правила — ага, будем. Предложение приодеться по местной традиции («Справа от выхода есть отличная лавка, можно недорого купить или взять напрокат вещи, которые обеспечат вам отсутствие нежелательного внимания…») — в вир болотный. В Книгу Прибывающих вписывают имя и ставят оттиск Печати — потому что двух одинаковых Печатей, пусть и одного Дара, не найдется во всей Кайетте. Пока я оттираю руку от липкой замазки — сотрудник сокрушенно взирает на чистую ладонь Гриз. С улыбкой, но как на полнейшее безобразие.

— Простите, госпожа, но для «пустых элементов» у нас отдельная процедура регистрации.

Лезу в карман, шлёпаю на стойку перед вирником плотный конверт. На гербовой печати свернулся в кольцо геральдион.

— Приглашение от Коэга. Не поможет?

Вирник пробегает глазами текст, рассыпается в извинениях перед «госпожой Драккант и госпожой Арделл». И всячески выражает надежды, что наш визит пройдет приятно и ничем не будет омрачён.

Потом я толкаю дверь, и мы окунаемся в пасмурное ирмелейское утро и в западное гостеприимство. Даже у бродячих котов тут степенная походка. И такой вид, будто они пригласят нас на чашечку чая. Вокруг вирницы царят Аккуратность, Законопослушание и Зажиточность. Вода в почтовых каналах — и та будто по указке шумит.

Человек в ливрее с тем же гербом Коэга кланяется и приглашает занять место в воздушном корабле, «который доставит нас, куда мы пожелаем». Говорю кратко:

— Куда и вчера ночью, — и усаживаюсь на мягкое сиденье, пока воздушный маг готовит судно к взлёту.

Кораблик мелкий, юркий и стремительный. Несется в сером небе, лавирует между такими же. Провожатый заботливо поднимает над нами заслонки — а то вдруг мы растаем под моросью.

Наконец-то пересказываю Грызи — чего я ее выдернула из поместья Фаррейнов с утра пораньше. И как мне удалось так быстро взять след.

— В общем, Коэга тут все знают. Уважаемый ирмелеец, найти труда не составило. Правда, пускать не слишком хотели, но хватило представиться.

Старикашка Коэг чуть ли не танцы развел вокруг меня, тряся усами: «Ах, госпожа Драккант, вы решили приобрести одного из моих малюток? Это очень правильное решение, мой коллега из Акантора… хочу сказать, что его геральдионы живут куда меньше. И не столь белоснежны. Зато увидев моих — вы не сможете оторваться…»

После моего рассказа он затряс не только усами, но и башкой. Всё повторял, что нет-нет, это никак не может связано с ним, он Даром клянется, всё под строгим контролем… все его геральдионы — исключительно дружелюбные, замечательные зверьки, мухи не обидят… да вот, посмотрите.

Геральдионов у него оказалось четыре — белее снега и тупее Плаксы. По дружелюбию — что-то среднее между единорогом и пьяным Лортеном. И все как один обучены ходить на задних лапках и кружиться вокруг себя.

— А что с теми, которые не желают кружиться? — спросила я, когда Трясун стал мне представлять своих дитачек по именам. — Сами пускаете в расход?

— Ну, как вы могли такое подумать! Я же, как-никак, пожилой человек, и уничтожать несчастных зверьков, пусть и слегка буйного нрава, но — детей моих любимых малюток…

Через пару минут трясения усами разводчик раскололся, что на такой случай держит помощника. Который уносит проявивших агрессию геральдионов и «Умерщвляет их без всяких мучений, при помощи яда, вы не думайте!». А после хоронит. Наверное, даже с какими-нибудь ирмелейскими почестями.

— Стало быть, вы даже тел не видите, — сказала я после этого. — А как у вас там с помощниками? Никто не болел, не уходил в отставку?

Трясун еще посидел две минуты, вылупив на меня глаза. Потом подлетел со своего места и завопил, брызжа слюной. Что если этот поганый… Если он только посмел провернуть такое и бросить тень на его репутацию, то… тут пошли ядреные ирмелейские словечки.

Кое-как старикашку удалось унять. При посильной помощи слуг. И вытащить из него, что три с лишним года назад его помощничек Ойми Бэртак как раз уволился. По трогательной причине: «Не могу убивать бедных зверюшек».

— И случилось это как раз после того, как он уничтожил очередную партию, — бормочет Грызи, покусывая ногти.

— Якобы уничтожил, ага. Коэг вспомнил, что те геральдионы были совсем детенышами. На дрессуру он их даже не проверял. Окраска была не белая, так что сдал в брак.

— Сколько их там было?

— Три. Два самца и самка.

— А ты не спросила…

— Зрелость наступает в два года. Потом размножаются раз в год, но Коэг утверждал, что это слишком часто: у самки организм не выдерживает.

Потому что это искаженная, изувеченная людьми порода, что с неё возьмёшь.

Грызи молчит, ведя немой подсчет. Так что продолжаю.

Когда Трясун проорался — он затрясся уже весь. Умолял решить дело без привлечения властей. «Я законопослушен, как истинный ирмелеец, но поймите — моя репутация! Мой конкурент в Аканторе меня уничтожит!» Выдал адрес этого своего помощничка, снабдил письмом, средством передвижения. И всё ломал руки и бормотал, что я окажу ему неоценимую, неоценимую услугу, и если понадобятся деньги… Любые ресурсы, то он сразу же… а с Бэртаком он уж сам разберется, у него достаточно связей — главное только, чтобы мы узнали, где этот…

— В общем, тут он опять перешел на древний ирмелейский. А я слетала ночью к этому Бэртаку. Похоже, нам повезло. Кретин даже адрес не сменил.

Если уж собираешься заняться подпольным выведением тхиоров — надо бы позаботиться и оказаться от своего бывшего хозяина больше, чем за пару часов лёту.

Опускаемся на той же площадке, что и ночью, за холмами. Приходится отпетлять между лужами шагов семьсот. У поместья вид заброшенный, но я-то знаю, что оно обитаемое. Даже свела ночью знакомство с двумя милягами — игольчатыми волками, которых Бэртак держит за охрану. Так что они нас пропускают без проблем.

Я б вынесла дверь с ноги, да Грызи выше этого. Так что стучит.

На стук выплывает расплывшийся тип за пятьдесят. Сонный и помятый, в полураспахнутом халате.

— Ну, что ещё? Я же сказал, что заплачу зав…

Умолкает, бегает глазками — двумя шустрыми шнырками на одутловатой, физиономии. С меня — на Гриз. С Гриз — на меня.

— В-вы ещё кто…

— Господин Бэртак, — сходу выдаёт Грызи. — У нас к вам пара вопросов по поводу геральдионов.

Почти слышно, как под реденькими мышиными волосиками скрипят шестерёнки.

— А? Каких геральдионов? Разумеется, я работал с господином Коэгом… но знаете, я отошёл от дел. Так что если вы думаете купить…

Приходится прервать этого чушеносца.

— Надо дом обшарить. В придомовых постройках у него ничего нет.

— А? — удивляется Бэртак. Глазки у него начинают шмыгать еще быстрее. — Вы что, вы… рылись в моих вещах? Во имя Закона… я сейчас же сообщу куда следует!

— А и правда, — соглашается Грызи. — Валяйте, сообщайте. Или мы можем сообщить. Или вызвать господина Коэга на беседу. Или просто мирно поговорить.

— А… — Шнырень мигает своими глазками, в попытке что-то там придумать. — Ну, если так… давайте, да… Заходите. Я, конечно, отвечу — что вы там хотите знать?

В доме несёт тухлятиной, мочой и какими-то тряпками. Окна прикрыты, полумрак. Обои висят лохмотьями. Это ни на медную рыбёху не похоже на дом. Похоже на…

Логово.

Из которого на нас глядят. Дар коротко вскрикивает: опасность! И тут Шнырень шарахается к стене и коротко, резко свистит.

Когда я поворачиваю лицо — в него летит тхиор. Коричневый, с белыми пятнами.

Ныряю вниз, сгребаю подушку с продавленной софы. От следующего прыжка загораживаюсь подушной, тхиор вцепляется в нее люто. И слышу второго: выпрыгнул из-за кресла, сейчас прыжком к горлу взлетит.

Свистит кнут Гриз. Промах — в узкой комнате не развернуться. Но тхиор всё равно шарахается и притормаживает, даёт мне возможность перелететь через столик…

— Вместе!

Грызи останавливает одного из тех, которые на неё навалились. Три, что ли. Ещё свист. Один разворачивается на меня, остальные скачут вокруг варга и не знают, что делать.

Чудом ухожу от новой атаки. Выхватываю кинжал-атархэ, сшибаю тхиора ударом рукоятки. Подскакивает и почти вцепляется мне в ногу.

Черт, не убивать же их… хотя, может, и не их.

Грызи достаёт-таки одного кнутом, а я выкидываю атархэ в воздух. Останавливаю у горла Бэртака и рявкаю:

— Быстро отозвал зверей, считаю до двух! Раз!

На меня прыгают с двух сторон. Готовлюсь отдать приказ ножику.

Шнырень свистит во второй раз. Иначе. Тихо-мирно-переливчато. И тхиоры останавливаются.

Недоверчиво поднимают острые мордочки: нельзя, что ли?

Размером побольше ласки. В полтора раза. Окрас разный: от кофейного до белого с серыми подпалинами. Золотистые умные глазки. Плотно прижатые ушки.

Припрыгивают на месте и так и полыхают азартом: нельзя, что ли? Почему нельзя? Такая веселая игра. Славная добыча. Мы бы сейчас этих двоих так разделали…

Одного остановила Грызи, еще один попал под кнут. Подпрыгивают четверо. Из шестерых — трое взрослых. Видать, те самые, которых Шнырень стащил у разводчика. Трое поменьше: детеныши.

Грызи успокаивает и усыпляет остальных, я отзываю атархэ. А Шнырень тем временем стоит у стены. И глазами лупает с непониманием.

— Почему они вас не тронули? Не послушались команды?

— Потому что не решили, можно ли атаковать варга, — сквозь зубы отзывается Грызи. — Мел, собери тхиоров, повезешь в питомник. А нам с вами придётся всё-таки побеседовать.

Шнырень ведет себя нагло. Развязно раскидывается в подранном креслице. Закладывает ножку за ножку и запахивает халатик. И ухмыляется в лицо Грызи. Настолько туп, что даже не понял, во что вляпался.

— Старикашка Коэг мне копейки платил. Вы хоть знаете, по сколько золотниц он дерет за каждого своего недогорностая? А? В королевские семьи продает. За тысячи. А мне по двадцать золотниц. За такую работу. Вы же варг, а? Вы мне спасибо сказать еще должны. Как-никак, я спас этих зверюшек. Вам бы на Коэга злиться — это же он их убивает.

Роюсь в дрянном тряпье. Ищу — куда бы можно пристроить лапочек-тхиоров. Обрывки и огрызки. И подобия гнезд из подранных книг. Нахожу наконец здоровенную сумку. И начинаю ее набивать тем тряпьем, которое не так воняет. В смысле, одеждой хозяина.

— А я о них заботился. Они, знаете, дрессируются легко, ну вот как геральдионы. Только ещё лучше. Всегда защищают хозяина, да! И без команды никого не трогают.

— Да неужели, — Грызи точно припомнила смерть садовника Фаррейнов. Шнырень помаргивает заплывшими глазками. Говорит торгашеским тоном:

— Конечно, они могут охотиться, пропитание, то есть, добывать. Но на человека не кинутся. Если не было сигнала или прямой опасности хозяину — нипочём не кинутся. Думаю, из них может выйти хорошая порода комнатных защитников. Мы это даже можем с вами обсудить. Вы помогаете с дрессурой. Деньги пополам.

Придурок даже не понял, что натворил. Ни полшнырка не знает о животных, с которыми имеет дело. Как его Коэг на службу-то взял — подешевле подбирал, что ли?

— Это моя идея. Вот. Я на Коэга два десятка лет проработал, а платил он мне гроши. У меня даже поместье в закладе было. А я видел, как он тренирует своих геральдионов. И те, которые шли в брак, — они были умнее этих, белоснежных. И дрессировались лучше. А Коэг их — в брак. Я долго продумывал — это блестящая идея, да? Достал сонное, подсыпал вместо яда. Старик-Коэг не проверял, он с годами потерял хватку. Он бы не понял идеи. Кому нужны его геральдионы, а? Зажравшимся богачам. Аристократам. А моих зверей будут покупать все. Для защиты дома и людей.

— Или для атаки, — вполголоса продолжает Гриз. — Они же легко натаскиваются на атаку? На свист, да?

Шнырень раздувает под халатом жирную грудь.

— На что угодно можно натаскать — я пробовал. Просто давать кусочки лакомства, ну и… А. О чем это вы? Псов же тоже для разного покупают. Или алапардов. Вы же варг, вы что, вы не понимаете? Это блестящая идея. Я могу взять… сорок процентов. Или тридцать пять. Если кормёжка за ваш счёт.

— Кому вы продали первых детенышей?

— А?

— Вашим тхиорам больше четырех лет. Это второй помет. Кому вы продали первый? И сколько было детенышей в помёте?

— Двое выжили, — вздыхает Шнырень тоскливо. — Из шести. Остальных убил второй самец, а я и не успел понять…

— Кому вы их продали?

Перекладываю тхиоров в наполненную тряпками сумку. Поглаживаю по бокам. Ничего, лапушки. Мы постараемся, чтобы у вас всё было хорошо.

Бэртак косится на Грызи и хитро, и с умыслом.

— Ну, знаете, многие готовы платить. За то, чтобы быть ближе к настоящим аристократам. Или защитить семью. А я… как там… не выдаю своих клиентов, да!

Это отребье просто слишком мало испугалось. Выпрямляюсь, чтобы напугать его чуть больше, но тут Грызи говорит:

— Мел, сообщи Коэгу. Тхиоров забираем. И пусть пришлет второй транспорт для тебя. Мне нужно слетать кое-куда… Надеюсь, там остался кто-нибудь из тех, кто сможет рассказать.

Грызи в своем духе: понятно с пятого на десятое, а она уже куда-то несется. Со скоростью бешеного алапарда. Шныреню такое в новинку, так что он весь обмигался в кресле.

— А. То есть это вы что? Вы их забираете? Но это моя идея. Это нечестно, что вы ее присвоите. Бросьте, мы же можем договориться. Это же глупо.

— Глупо было пробовать нас прикончить, — напоминаю я. Ничего, Грызи сейчас уедет, я этому гаду пару ласковых выскажу.

— А что мне было делать? А? Вы являетесь тут… вламываетесь. Это было грубо. Я испугался и решил защищаться. Просто защита. Вот. Вы… что, уже уходите?

Грызи задерживается в дверях, что-то вспомнив.

— Вы говорили, их можно натаскать на что угодно… Что может быть сигналом для атаки?

Бэртак трусовато ухмыляется. Гордый своими достижениями.

— Всё, что только захотите. Слово, жест, звук. Какое-то действие. Громкий хлопок.

Складывает руки и пялится в засиженный мухами потолок.

— Да… Или, например, песня.


ЛАЙЛ ГРОСКИ


Мел выдернула Арделл на рассвете. Крыса внутри по такому поводу уподобилась горевестнику-Сирилу. Вещала что-то пророчески-паскудное — хорошо еще, я не слушал.

Поскольку заступил в обещанный начальству дозор и настроился нести его со всей возможной для меня честью.

Милли из комнаты не показывалась, зато в доме она понадобилась решительно всем: сперва к ней пару раз завернули горничные (одна несла стакан молока и печенье, и я отметил: малышку не приглашают за стол). Потом начали являться родственнички.

Сперва у дверей похаживала Риция Фаррейн с кисло-умильным выражением лица. Затем, с физиономией постно-нейтральной, пожаловал сам хозяин дома. Наткнулся на мое невинное бдение, обронил пару фраз о погоде и из коридора исчез.

Через полчасика мимо проплыла бесцветная девица — старшая дочь, Мина. Попыталась сквасить меня взглядом, своего не добилась и пустилась барражировать дальше.

— Снуют вокруг как голодные барракуды, — милое присловье Фрезы о вольерных перед обедом тут подходило просто замечательно.

Пока семейство завтракало, я обежал поместье: в ловушки никто не попался, следов не видно, погибших и раненых нет. Плохо было то, что срок зелий начинал истекать, а Арделл всё не было. Я сунулся было в Водную Чашу, но наткнулся в ней на дежурную Уну, которая сходу срезала меня тем, что Гриз Арделл в питомник не возвращалась. Зато Мел вернулась. С тхиорами. Помявшись и покраснев под волосами, Уна мне поведала то, что успела почерпнуть из гневного ора Мел: насчёт разводчика, его гениального помощничка и выведенных тхиоров.

— Арделл-то где? — спросил я больше у себя.

Понятно, где: начальство осенила какая-то догадка, и оно понеслось рыть. Так что я один на неопределенное время.

— Кто из наших еще в поместье?

— Аманда в лекарской, она работает над снадобьем для девочки… Мариэль. Она будет занята еще три или четыре часа. Мел… она устраивает тхиоров. П-просила не беспокоить. — могу представить в каких выражениях, ага. — И Рихард.

Было такое ощущение, что на последнем слове вода в Чаше сейчас покраснеет.

— Про этого я не хочу знать, чем он может заниматься. Свяжи меня с Мел, как она будет посвободнее.

Я и плеснул ладонью по водной глади, прерывая связь.

Еще через пару часиков меня так и не вызвали, и я начал раздумывать уже о том, чтобы напрямую связаться с Арделл, где бы она там ни была. Раздумья были прерваны главой семейства, который выглядел малость разгневанным.

— Хочу, чтобы вы знали, — выдал Фаррейн без предварительных ласк. — Нынче вечером мы попросим вас получить расчет.

Я скорчил мину умеренного недоумения, полагая, что мне сейчас припомнят вонючие ловушки и гибель садовника. Но Фаррейн оправил безупречный серый сюртук и продолжил брюзгливо:

— Эти ваши методы работы с рытьём в моих личных делах и делах моей семьи… я лично считаю неприемлемым, что бы вы ни думали. С вашей начальницей я буду иметь дополнительный разговор о ее методах — после ее возвращения из Ирмелея.

Интересно бы знать — кто ему сообщил, где пропадает Гриз? А встревожился-то как…

— …даже и не думай!

На этот раз я свернул в знакомый коридор очень уж вовремя. Милли стояла, прижавшись к стене и закрыв лицо руками. Мальчишка Фаррейнов нависал над ней и куклу Аннабет держал в руках. Игрушка ухмылялась бессмысленно — ей было наплевать, что ее сейчас шарахнут о пол.

— Разборки перед обедом? — осведомился я тихонько. Но, видимо, не с того сорта ухмылочкой: малец шарахнулся подальше, Милли пискнула и поплотнее закрыла лицо руками. Один рукав у нее был порван.

— Просто играем, — буркнул Манфрейд с явным сожалением на лице. Глянул на Аннабет, как бы примериваясь: успеет шибануть?

— Манфрейд!

Окружающее пространство запахло лимонами. Это очень вовремя приплыла Мина с кислой миной. Брезгливо глянула на компашку и выцедила из бледных уст:

— Манфрейд, будь хорошим мальчиком. Отдай нашей дорогой кузине куклу и ступай в столовую — там сейчас будут накрывать второй завтрак. А ты, Мильент, будь у себя в комнате. Матушка просила не выходить.

— Но я хотела погулять, — совсем тихо пробормотала Милли.

Эмина никак не показала, что это слышала, так что девочка просочилась обратно за дверь. Манфрейд еще раньше убрел по коридору, шаркая ногами.

— Зря стараетесь.

Поколебавшись, я понял, что это она мне. Просто говорила, не меняя тона и уставившись куда-то над моей головой.

Глаза у нее были серо-стеклянные, совсем бесцветные, как и бледное личико, и русо-непонятные волосики. Моль как она есть, даже платье серое, в крапинку.

— Зря стараюсь поймать зверей, которые изувечили вашу сестру?

— Зря стараетесь уберечь её. Всё равно её скоро тут не будет.

— В каком это смысле?

Странно она смотрелась в этом коридоре — не до конца отремонтированном, но сплошь увешанном натюрмортами с розами и фиалками.

Будто бескровное привидение, зловеще скривившее губы.

— Только то, что вам нет нужды копаться в наших делах. Мы разберемся сами.

А бровка-то дрогнула — то ли желание что-то добавить, то ли колебание. Казалось, догони, встряхни… авось, и полетят какие-нибудь истины.

Только вот как встряхнуть, если они и без того собрались от нас избавляться? Да и Арделл сказала приглядывать постоянно…

Вот только сама Арделл вернется непонятно куда, и проблему нужно бы решать.

Колокольчик прозвонил второй завтрак. Это времечко у аристократов всегда сопровождается светскими сплетнями, семейными беседами и советами.

Так что я торопился и шевелил лапками.

Отлучаться — дело последнее, но воспользоваться сквозником я не решился. Потому с Милли мы решили поиграть в прятки: она прячется и не выходит, пока я не скажу.

— Это как если я наказана, — сходу уверилась девочка. — А можно взять с собой Аннабет? Чтобы мы были как будто вместе наказаны?

— Или как если вы в крепости, — подбодрил я, кивнул напоследок, попросил двери никому из родных не открывать и припустил трусцой в сторону вира.

Внутри одна за другой шлёпались капли-секунды, вытекающие из водных часов. Шлёп-шлёп-шлёп, швырнуть медницы за проход, поставить оттиск Печати, сигануть в водную ревущую бездну, плюх-плюх-плюх, а вот и питомник, пронестись вдоль ограды и нырнуть в «Ковчежец».

«Ты чего это делаешь, Гроски? — шипел внутри крысиный инстинкт. — Ты что, опять нас угробить решил?»

Ну а то как же, — подумал я, взлетая на второй этаж. Да-да, можешь повизжать насчёт гильдейского задания и того, что я тут, вместо того чтобы внедряться как следует, приказы начальства нарушаю. Только вот там девочка, на которую какая-то скотина решила натравить самых страшных хищников в Кайетте, а раз так…

«Хотя бы нойя, — попросила внутренняя крыса. — Ну, что тебе стоит…»

Бдыщ.

Рихард Нэйш не то чтобы привык, что к нему вот так вваливаются посередь бела дня — без стука, запыхавшись и почти что выбив дверь тушкой. И выпаливая вместо здрасьте сходу:

— Ты мне нужен.

Устранитель, который только-только настроился сотворить вивисекцию над очередной бабочкой, окаменел над своей жертвой. Неторопливо положил на стол иглу и лупу.

Потом медленно повернул ко мне лицо, на котором было написано, что я потревожил их Королевское Устранительство, оторвал Его Исключительность от дел государственной важности и сейчас я займу место вот этой бабочки и познаю новые уровни боли.

— Вот именно это выражение лица, — выдал я, отдуваясь. — Нужно кой-кого срочно вывести из равновесия.

Набрал в грудь воздуха и изложил суть дела покороче и понасыщеннее, закончив тирадой:

— В общем, они явно знают больше, чем говорят, вот только использовать зелья правды на этих снобах — дело подсудное.

— И ты решил заменить зелья мной? Лайл, насколько я могу припомнить, ты говорил, что я не располагаю к откровенности. И мои методы допросов — настолько же подсудное дело.

— Ну, я же не прошу тебя их лупить по больным точкам… не по физическим, во всяком случае. Взбеси или запугай — по себе знаю, у тебя то и другое выходит отлично, вдруг да ляпнут что-нибудь нужное.

Не то чтобы я не мог сделать это сам, только вот они же отвесят мне здоровущего пинка, если начну бросаться обвинениями или угрожать. Что тогда будет с Милли?

— Арделл давала распоряжение?

— Что?

Насекомые в рамочках ухмылялись с определённой долей злорадства.

— Ну, создаётся впечатление, что вызвать меня — это твоя идея, так что хотелось бы знать — насколько Арделл посвящена в будущий разговор.

— Не посвящена, — легко сознался я, рассматривая хищного вида жучилу, — и в поместье ее нет, и она будет в бешенстве, если узнает, что ты в это влез.

Устранитель откинулся на стуле с видом записного бюрократа и осведомился с убийственным педантизмом:

— И почему в таком случае я должен вмешиваться?

Потому что Арделл будет в бешенстве, — растолковал я, вперяя взор в жемчужину коллекции — огромную бабочку, разукрашенную наподобие звездного неба. — У тебя же, вроде как, милое увлечение — её доводить? Как ты сказал — наблюдать, как она снова и снова сигает сквозь огненный обруч? Если подумать, то семейная пара разозлённых аристократов как раз может сойти за неплохой такой огненный обруч.

«Клык» приподнял брови, обдумывая заманчивое предложение. И я добавил от щедрот своих:

— Не говоря уж о том, что гнев Арделл обрушится на меня — это ж моя идея. Так что я, скорее всего, буду очень страдать.

От хищной усмешечки Нэйша передёрнуло даже дохлую, распластанную бабочку на его столе.

— Знаешь, Лайл, — нежнейшим образом выговорил «клык», поднимаясь и прихватывая со стула белый сюртук, — ты всегда знал, что и кому предложить.

Загрузка...