Пятёрка отважных

1

Этим подземным коридором Кешка шёл четвёртый раз. Батарейка в его фонарике была на исходе. Кешка на секунду включал его и опять выключал. От его вспышек в подземелье становилось ещё темнее. Наверно, поэтому для Данилки, Лёвы и Густи оно казалось бесконечным. Через каждые пять — десять шагов они спрашивали, не заблудился ли Кешка?..

— Замрите и ждите, — сказал Кешка, дойдя до лестницы в часовню. — Я быстро вернусь…

Он исчез в темноте. Данилка, Лёва и Густя остались одни. Всё было бы ничего, но Кешка запретил им разговаривать. Стой на месте и молчи!.. Пусть бы сам попробовал выдержать такую муку.

Они прижались один к другому и терпеливо ждали. Кешки всё не было. Может быть, попал фашистам в лапы?.. Ожидать было тяжело. Очень тяжело. Казалось, они стоят в темноте уже несколько часов, суток, месяцев…

— Всё в порядке, — наконец послышался откуда-то сверху Кешкин голос, и сразу лучик фонарика осветил мрачное подземелье с крутой лестницей, на которой под самым потолком стоял Кешка. — Поднимайтесь по одному, — приказал он и потушил фонарик.

Первой поднялась Густя. Через люк в стене Кешка помог ей вылезть в часовню. За Густей таким же образом выбрались в часовню и остальные.

— Кеша, а зачем тут полки? — спросила Густя.

Действительно, вся часовня была заставлена полками, метра на четыре в высоту. Между полками находился проход, по которому выбегала за дверь железнодорожная колея.

Если сказать честно, Кешка и сам не знал, что намереваются разместить в часовне фашисты. Тогда, когда Кешка выводил Сергея Ивановича, полок этих не было. Они поставлены недавно. Однако показать свою неосведомлённость Кешка не мог, не имел права, потому что он командир, а командиры должны всё знать, как знал товарищ Супрун, командир дивизии, где служил Кешкин отец.

— Зачем тут поставлены полки и положены рельсы, на это тебе могли бы ответить только сами фашисты, — рассудительно сказал Кешка. — Можешь не сомневаться, что сделано это для важных военных целей. Поэтому наш священный долг помешать фашистам.

Честно говоря, навряд ли объяснил бы лучше сам товарищ Супрун, для чего часовня обставлена полками, если бы он оказался на Кешкином месте.

— А теперь за мной, и никаких разговоров, — приказал Кешка и первый сиганул из часовни в кусты малинника.

По малиннику они выбрались на холм, откуда хорошо просматривался монастырский двор.

Слева от них, за ручейком, поднималась почерневшая от времени монастырская стена. На самом верху стены росли крапива и молодая берёзка. Внизу, там, где ручеёк делал крутой поворот и прятался под стеной, в выложенной из кирпича трубе, бил из-под земли родник. Когда-то на нём стоял сруб, от которого теперь остались только две почерневшие дубовые плашки.

По эту сторону ручейка напротив холма стояла старая монастырская постройка с просторной площадкой перед ней, замощённой пилёным камнем. От площадки и до главной аллеи, или, как её называли в Велешковичах, центральной, размещались цистерны. Большинство из них было закопано в землю, остальные лежали на боку.

Цистерны эти завезли в Кормелицкий монастырь лет за восемь до войны, когда где-то тут, под Велешковичами, предполагалось начать какое-то очень важное, очень секретное строительство то ли аэродрома, то ли полигона, а может быть, какого-то завода, которое почему-то так и не начали. Перед самой войной цистерны передали местной МТС. Но горючего МТС имела не так уже и много. Заливать его в громадные цистерны оказалось делом невыгодным. Так они и пустовали.

Теперь к цистернам подходила железнодорожная колея. По всему видно, что фашистам цистерны пригодились.

За центральной аллеей стояла церковь с прилегающими к ней кельями. Сюда также были проложены рельсы.

Было, видимо, обеденное время — площадка пустовала. Только из церкви долетали человеческие голоса. Вскоре оттуда выкатилась дрезина с небольшой платформой, а вслед за ней вышли солдаты, неровной цепью потянулись к роднику.

— Ясненько, — сказал Кешка. — В церкви — бомбохранилище. Что ты на это скажешь, Гутман?..

— А что я должен сказать? — спросил Лёва.

— У нас одна мина, и мы должны решить, где её лучше ставить: в церкви или в бензохранилище?..

— Конечно, в церкви, — отозвался Данилка. — Как грохнет, так и бензохранилище разнесёт вдребезги.

— Это ещё как сказать, — возразил Лёва. — Я, например, не могу поручиться, что одна мина взорвёт все бомбы. Зато присягаю головой, что одной миной можно сжечь бензин во всех цистернах. Вы представляете, что будет, если начнётся пожар хотя бы в одной цистерне?.. Это будет фейерверк…

Последние слова произвели на Данилку и Кешку надлежащее впечатление.

— Тогда будем подрывать цистерны, — решил Кешка.

— Но там рядом солдаты, — напомнила Густя. Действительно, солдаты стояли возле родника,

оживлённо разговаривали и весело хохотали. От родника до ближайшей цистерны самое большое метров сто.

— Ты останешься здесь и подашь нам сигнал, если что заметишь, — распорядился Кешка.

Густе совсем не хотелось оставаться одной, но приказ командира есть приказ, и оспаривать его ни в коем случае нельзя.

— А как мне подать вам знак, если возникнет опасность? — спросила она Кешку.

— Закукарекаешь петухом, — не подумав, сказал Кешка.

— Ну, да, чтобы фашисты бросились искать этого петуха, — не согласился Данилка.

— Тогда как? — растерялся Кешка.

Данилка достал из кармана небольшую дудочку.

— Дунешь в неё, только не очень сильно, — сказал он. — Она свистит, как скворец.

Мальчики поползли к цистернам, а Густя осталась на холме.

2

Одна из цистерн будто специально выкатилась навстречу Кешке и его друзьям. Она лежала на боку, закрывая собой едва не половину бензохранилища.

Кешка по-пластунски пополз к ней. Любой красноармеец — что там красноармеец — самый придирчивый красный командир сказал бы, что Кешка ползёт по-пластунски абсолютно безукоризненно. Зато Данилка с Лёвой хорошенько попыхтели, пока добрались до той цистерны. У обоих на лицах струями тёк пот, а штаны сползли едва не до коленей.

Вблизи цистерна выглядела недоступным страшилищем, она вся покрылась чешуёй-ржавчиной. Возле неё, наверно, давно дожди вымыли канавку, густо заросшую полынью, пижмой, репейником — самым разным бурьяном.

— Давай прилаживай мину, — шёпотом приказал Кешка.

Вслух разговаривать было опасно: фашисты находились всего метров за сто — от силы сто пятьдесят.

— Это раз плюнуть, — похвастался Лёва.

Он достал будильник с прикреплёнными к нему проводочками, гранату, к спусковому механизму которой надо было присоединить провода. Лёва устанавливал мину ловко, не торопясь, будто всю жизнь только и занимался минированием.

Кешка тем временем ставил запалы в гранаты. Присоединённые к мине, они должны были взорваться от так называемой детонации — мгновенного взрыва.

Кешкина работа также была очень ответственной. Запал — вещь деликатная, чуть тюкнешь по нём, так и косточек не соберёшь. Кешка весь ушёл в работу.

— Кешка, а Кешка, — позвал его Данилка.

— Ну, что тебе?..

— Мне кажется, эта цистерна пустая…

— Приснилось тебе?..

— А ты послушай…

Данилка поднял камешек, постучал им по выпуклой стороне цистерны. Та звонко отозвалась, словно вагонный буфер, что висел вместо колокола на церкви.

Кешка даже растерялся. Надо же, ползли, рисковали, старались, а бензина в цистерне нет!.. Может быть, и в остальных то же самое?..

— Я же говорил, мину надо ставить в бомбохранилище, так это всё ты, — сердито взглянул Кешка на Лёву, тем самым перекладывая всю вину на него.

— А что я? — удивился Лёва. — Может быть, в церкви столько же бомб, сколько бензина в цистерне. Ты разве не провёл разведку?

А как Кешка мог провести её? Да и когда было проводить? О том, что немцы сделали в монастыре склад бомб и бензохранилище, Кешка услышал от бабушки. Это она вчера вечером, за ужином, сказала Кешке о том, что фашисты делают в монастыре. Правильнее, так даже и не сказала. Она просто как будто рассуждала сама с собой.

«Леший их знает этих фашистов, — бормотала она под нос. — И что только они задумали на наши головы. Нет, недаром!.. Ну, бензин в цистерны заливают — понятно!.. Дорога рядом, заправлять машины надо… А бомбы в церковь зачем завозят?.. Неужели самолёты будут садиться?..»

Кешка слушал да на ус мотал, а в голове строил план, как одним махом все фашистские старания перечеркнуть. И надумал… Теперь его пронзила тревожная мысль: а что, если бабушка всё выдумала, как она умеет придумывать различные сказки про чертей, сапожников и ещё различные чудеса на двух колёсах?..

— Будем возвращаться назад, — грустно сказал Кешка.

— Посмотри на него, — возмутился Данилка. — Почему возвращаться?.. Разве я сказал, что все цистерны пустые?.. Или, может быть, во дворе только одна эта цистерна?..

— Ну, конечно, — отозвался и Лёва. Кешка оживился.

— Давай мину, поползём, — обрадованно сказал он Лёве. — Ты ещё подорвёшься. Видел, как ты ползаешь — носом землю пашешь…

Лёва не обиделся и не стал возражать. Очень ему надо возражать.

Канавкой они обогнули цистерну. За ней, почти вплотную, жались цистерны, вкопанные в землю. К одной из них тянулся чёрный шланг. Он взбирался на широкую горловину цистерны с отброшенной тяжёлой крышкой.

— Бензин, — радостно сообщил Лёва.

Кешка теперь и сам видел, что в цистерну совсем недавно заливали бензин. От него на горловине и крышке облупилась ржавчина. Следы от бензина были видны ещё на двух цистернах.

Всё ж таки удача!.. Теперь только хорошенько пристроить к цистерне мину с гранатами, чтобы рвануло так рвануло, всем фашистам на страх!..

— Три «эргэдовки» оставим себе на всякий случай. Вдруг придётся отбиваться… — распорядился Кешка. — Хватит и противотанковых…

— Конечно, хватит, — подтвердил Лёва.

— Хватит так хватит, — согласился и Данилка.

Связку гранат присыпали песком, а мину — гранату с будильником — не стали прикрывать даже травой, а вдруг какая-то былинка повредит стрелкам будильника, не имеющего предохранительного стекла.

— Больше как на полчаса не ставь, — посоветовал Кешка Лёве, когда тот начал заводить будильник.

— Достаточно и пятнадцати минут, а то ещё фашисты спохватятся, — предостерёг Данилка. — А нам лишь бы к часовне добраться.

— Тогда ставлю на двадцать минут, — решил Лёва.

Будильник затикал, отсчитывая секунды. Лёва тут же прикинул, что до взрыва осталось ровно тысяча двести секунд.

Они собирались возвращаться назад, как из-за цистерны послышался Густин встревоженный голос:

— Мальчики, беда!..

— Что случилось?..

— Фашисты в часовне… Что-то привезли на дрезине…

Вот теперь было от чего растеряться. Но, обрадованные своим успехом, ребята не сразу сообразили, какая их постигла беда. Они отползли за цистерну, что лежала на боку.

— Нечего паниковать, — сказал Кешка. — Переждём…

— Да тут как ухнет, — возразил Лёва, но его никто не стал слушать.

Кешка приподнялся, чтобы посмотреть, где лучше им переждать, и тут же повалился на землю.

— Ты чего? — спросил Данилка.

— Посмотри, только осторожно, — шепнул Кешка.

Данилка приподнялся на локтях. Через монастырские ворота рулила во двор колонна машин. Одни из них останавливались на площадке перед постройкой, другие выстраивались вдоль аллеи.

Западня!.. Все пути отрезаны!.. Но и тут сидеть было невозможно…

3

Кешкина бабушка Олимпиада Захаровна крошила цыплятам круто сваренное яйцо, когда в дом зашёл дед Ничипор.

— Добрый день этому дому, — поздоровался он и поставил шарманку с попугаем около порога.

— Добрый день этому дому, — поздоровался с бабушкой и попугай Ара. — Как живёшь-мыкаешь?..

Бабушка достала из мешочка семечек, посыпала на шарманку.

— Угощайся, — сказала она попугаю.

— Спасибо, — ответил попугай. — Ара хороший… Ара умный, — похвалил он себя и начал щёлкать семечки.

— Одна дома? — спросил дед Ничипор.

— Одна… Очень кстати зашёл… Посоветоваться с тобой хотела…

— За советы денег не беру, — пошутил дед Ничипор.

— Страха тут я натерпелась, — начала бабушка. — Кешка, внук мой, из лагеря военнопленных полковника привёл… В тот день, как бедолаг тех расстреливали… Всех расстреляли, а полковник как-то уцелел. Ну, вот Кешка его и вывел, спас…

— И где же он? — поинтересовался дед Ничипор, оглядываясь вокруг.

— Подожди, я тебе ещё не всё рассказала, — остановила деда Ничипора бабушка. — Перед тем, как ночью Кешка привёл полковника, когда заручевцев на расстрел гнали, из колонны убежал внук Малки Гутманихи… Ты же её знал?..

— Та, что сын её часовых дел мастер?.. Которого в тридцать первом выслали?..

— Не знаю, может быть, отец в чём-нибудь и виноват, но дитя отвечать за него не должно… Да и не о том разговор, Ничипор. Мальчик этот также у меня.

— Ну и ну! — покачал головой дед Ничипор. — По фашистским законам тебя надлежит два раза расстрелять. Тут и правда страха натерпишься. Так насчёт чего ты хотела посоветоваться?..

— Спрятала я их пока надёжно. А что дальше делать?.. Вдруг война затянется. Морозы начнутся. Куда мне с ними?..

— Задала задачу, — задумался дед Ничипор. — На такой вопрос сразу не ответишь. Но… Но, Захаровна, выход из всякого положения бывает… Что-нибудь придумаем… Тем более что и я к тебе неспроста пришёл. Привет тебе принёс…

— От кого же это? — удивилась бабушка.

— От самого Григория Ивановича, — сказал дед Ничипор и внимательно посмотрел на бабушку: как она отреагирует на этот привет?

— Это от какого такого Григория Ивановича? — спросила бабушка, никак не отреагировав на слова деда Ничипора.

— Известно, какого… Товарища Якимчика, председателя поселкового Совета…

— А-а-а!.. Разве он тут?.. Я думала, что он в отступление подался…

Дед Ничипор улыбнулся в прокуренные усы.

— Ну, и Олимпа! — весело воскликнул он. — Ну, и Захаровна!.. И это ты мне, старому, голову морочишь?..

— Почему морочу? — обиделась бабушка. — Я с ним по-хорошему, с доверием, а он меня в глаза оскорбляет…

— Так уже и оскорбляю, — улыбнулся дед Ничипор.

— Если по делу пришёл, так и говори, — разозлилась бабушка.

— А дело, Захаровна, в том, что товарищ Яким-чик не просто прислал привет, а просил передать, что сегодня ночью приедет за имуществом, а за каким имуществом, так ты сама хорошо знаешь. Теперь форштейн, как говорят немцы?

— Теперь форштейн, — заулыбалась бабушка. — Так бы сразу и сказал, что приедут за имуществом…

— Но и ты же!.. Конспираторка!.. Как про полковника да еврейского мальчишку, так всё сразу выложила, словно на духу. А про то, что товарищу Якимчику помогаешь, — молчок!.. Значит, не совсем мне доверяешь?

— Почему? Доверяю… Но и ты же понимать должен. Про свою тайну я могу без разрешения говорить. А эту тайну, что поручил мне Григорий Иванович, родному отцу не имею права рассказывать. Разрешит Григорий Иванович, тогда другое дело. Так что не обижайся, Ничипор Егорович.

— Я не обижаюсь, — отозвался дед Ничипор. — Теперь некоторые стараются под фашистов подладиться, лишь бы выжить, а ты вон какая!..

— Сколько их таких, что подлаживаются, — возразила бабушка. — Может быть, кто-нибудь и про нас с тобой думает, что и мы подлаживаемся… А уроды и в хорошей семье бывают… Ты мне лучше скажи, сам ли Григорий Иванович приедет или ещё кто по его приказу?..

— Об этом я тебе не скажу, потому что не знаю, — ответил дед Ничипор. — Приказано передать пароль. Значит, такой — запоминай, Захаровна…

— Говори…

— Сохранилось ли у вас имущество Григория Ивановича?.. Хотим забрать.

— Понятно. Значит, сам не приедет, — подвела черту бабушка. — Садись, Егорович, к столу, покормлю…

— Нет, Захаровна, времени нет. Надо идти…

— Если надо, так надо, — согласилась бабушка. Дед Ничипор набросил ремень от шарманки, посадил на плечо попугая.

— Всего хорошего, Захаровна… А насчёт твоих квартирантов я поговорю с кем надо. Что-либо придумаем…

— Спасибо… Поговори…

Бабушка вышла проводить деда Ничипора, как и надлежит хорошей хозяйке. Они ещё немного постояли, вспоминая недавнюю жизнь.

— Всего тебе наилучшего, — пожелал на прощание дед Ничипор и пошагал по тропинке.

Вдруг что-то так грохнуло, так бабахнуло, что оба даже вздрогнули от неожиданности.

— Посмотри, над Кормелицким монастырём дым, — сказала бабушка.

— Кто-то опередил, — сказал дед Ничипор.

— О чём ты? — не поняла бабушка.

Дед Ничипор возвратился. Сказал, снизив голос до шёпота:

— Это бензохранилище вместе с бомбами должны были взорвать сегодня ночью… А кто-то опередил…

— Сами фашисты и взорвались, — ответила бабушка. — Бензин, а они курят…

— Нет, Захаровна, у немцев строгость… Тут какая-то ещё группа действует…

4

— Попались в невод — ни взад ни вперёд, — пошутил Данилка, присев на корточки.

Но ни ему, ни его друзьям было не до шуток. Капкан захлопнулся.

— Надо хоть стрелку будильника перевести на более позднее время, — предложил Лёва. — Взлетим в небо вместе с цистернами…

Это было умное предложение в этих ужасных условиях.

— Не лезь, — задержал Лёву Кешка. — Сначала надо посмотреть…

Кешка выглянул из-за цистерны. Вот ужас!.. На той цистерне, под которую они поставили мину, сидел фашистский солдат.

Теперь оставалось одно: как можно быстрее бежать отсюда, пока не рванула мина. Но куда и как убегать?..

— Посидите тут, я сейчас, — сказал Кешка.

К Кешке, как это бывало и раньше, вернулись рассудительность и спокойствие. Он лёг на землю и, словно ящерица, пополз между цистерн.

Его не было, наверно, минуты три-четыре.

— Выход один, — сказал он, возвратившись из разведки, — пробиваться через ворота. Водители на площадке. Перед воротами никого нет. Мы, прячась за машины, подберёмся к воротам, забросаем охрану гранатами и — бегом к оврагу. Как-нибудь пробьёмся.

Спорить не было когда, да и ни у кого не было желания. Каждый думал, как побыстрее выбраться из западни, в которую они попали.

Кешка поставил запалы. Показал, как надо пользоваться гранатой. Данилка обиделся, но ничего не сказал. Пусть учит.

Забравшись под надёжную охрану монастырских стен и стражи, водители, видимо, чувствовали себя в полной безопасности. Они побросали машины с открытыми дверцами, даже с невыключенными моторами. Сами они собрались в дальнем углу площадки, где для них было оборудовано место и покурить, и поговорить.

Поэтому Кешкин план поначалу показался подходящим, чтобы выбраться из западни.

Сначала, прячась за цистернами, потом в канаве, Кешка вывел друзей к аллее. Вдоль неё густо росли кусты кашки, так что вскоре Кешка привёл друзей чуть ли не к самым воротам. Оставалось, может быть, каких метров десять пробежать, метнуть гранаты, часовые попадают, и они очутятся на воле. К оврагу от ворот рукой подать. Но когда уж не повезёт, так не повезёт.

По ту сторону ворот, едва не напротив них, разлеглись на траве солдаты. Кешка сразу сообразил — гранату до них не докинешь!.. Значит, далеко не отбежишь. У солдат винтовки и автоматы.

— Влипли! — сказал Данилка, очень точно определив ихнее положение. Действительно влипли! Оставалось единственное убежище, о котором подумали в самом начале, — спрятаться за церковью. Ненадёжно, но всё же какое-то спасение. Кешка хотел уже бежать к церкви, как Лёва схватил его за штанину:

— Дрезина!..

Одного слова хватило, чтобы Кешка понял, откуда надвигается ещё одна опасность.

Дрезина шла сюда от часовни и тянула, как на поводу, коротенькую платформу. На платформе стоял автоматчик. Как только дрезина с платформой вынырнет из-за поворота, автоматчик сразу же увидит их на монастырском дворе. Не может не заметить!.. А им деваться некуда. Они на виду…

Оставалось спрятаться за большое колесо грузовой машины. Они, все четверо, прижались к пыльному колесу, с ужасом прислушиваясь, как громыхает по рельсам дрезина с пустой платформой. Теперь уже их укрытие выглядело совсем ненадёжным.

— Ребята, в машину, — вдруг скомандовал Кешка.

В другой бы раз Густя, Данилка и Лёва, пожалуй, не сразу бы поняли смысл сказанных Кешкой слов. Машин стояло много, так в какую они должны прятаться? Но теперь, не иначе как от той безысходности, что нависла над ними, все трое сразу же сообразили, что прятаться надо не в высокие кузова крытых машин, а в бронированный автомобиль, стоявший между двух шеренг колонны.

Это был гусеничный бронетранспортёр с открытым корпусом и строенным пулемётом в нём. Наверно, машина эта была дана колонне для охраны.

Бронетранспортёр стоял как раз напротив ворот. Мотор работал на малых оборотах. Дверцы в кабине были приоткрыты, видимо, для того, чтобы ветерок продувал её.

Кешка с Данилкой забрались в кабину, а Густя с Лёвой кувыркнулись через невысокий борт в железный корпус машины.

— В самый раз успели, — выдохнул Кешка, провожая глазами дрезину, выруливающую уже за ворота.

— А что дальше? — спросил Данилка.

— Что-нибудь придумаем, — обрадованный, что миновала беда, беззаботно ответил Кешка.

— Может быть, на машине махнём? — поддел его Данилка. — Ты же хвастался, что ездил на машинах и на танках…

— Так то ж на советских, а это фашистский, — попробовал оправдаться Кешка.

— Болтун ты, — упрекнул его Данилка. — Признайся лучше, что те машины с танками ты и в глаза не видел. Кто тебя к боевым машинам допустил бы?

— Не веришь? — вскипел Кешка.

— И не поверю…

— Так, значит, не веришь?..

Кешка торопливо глянул на панель, нажал какую-то педаль, потянул на себя какой-то рычаг и… о, чудо!.. Бронетранспортёр вдруг подскочил, словно козёл, напуганный собакой, рванул и, набирая скорость, помчался в монастырские ворота…

Данилка, намерившийся ещё чем-нибудь поддеть Кешку, от неожиданности едва не откусил себе язык. Посмотрел на Кешку, а тот сидит себе, будто ведёт не фашистский бронетранспортёр, а детскую коляску.

5

— Ганс, Ганс, посмотри, твоя машина взбесилась — сама на фронт прётся, — долговязый шофёр в очках толкнул коротенького толстячка, который, сняв китель и нижнюю рубашку, загорал на траве за монастырскими воротами.

Ганс даже глазам своим не поверил. Он вытаращил их, словно рак, попавший в кипяток. Его бронетранспортёр пёр прямо на них, водителей, разлёгшихся на траве и радующихся короткому отдыху.

— Стой! — крикнул Ганс бронетранспортёру, будто тот был живым существом и понимал человеческий язык.

Ганс растопырил руки, перегораживая дорогу бронетранспортёру. Кто-то схватил его сзади за штаны, оттянул в сторону. И очень своевременно, потому что бронетранспортёр задавил бы его, как щенка, безрассудно бросившегося под машину. Бронетранспортёр пролетел мимо и, не сворачивая ни влево, ни вправо, помчался дальше.

Только теперь шоферня оправилась от удивления, начала палить вслед взбесившейся машине из винтовок и автоматов. А та продолжала бежать по прямой, словно хорошо знала аксиому, что между двумя точками самое короткое расстояние — прямая линия.

— Курт, видел ли ты кого в кабине? — спросил Ганс у долговязого шофёра.

Курт задумался. Помотал головой, как будто получил оплеуху.

— Нет, не видел… Но, Ганс, как машина могла идти без водителя?

— Не знаю, Курт… Чтоб у меня глаза лопнули, если я кого-нибудь видел в кабине. Там никого не было!..

— Поэтому она и бежит по прямой, — догадался Курт. — Посмотри, она не сворачивает в стороны…

— Тогда, может быть, её ведёт дьявол?..

— А что! — согласился Курт. — В этой таинственной России всего можно ожидать…

Тем временем бронетранспортёр последний раз взлетел на пригорок и спрятался за ним.

А с монастырского двора всё подбегали солдаты спрашивали, что тут случилось, а выслушав рассказ очевидцев, не могли поверить своим ушам. Но и не верить было нельзя. Бронетранспортёра, сопровождавшего колонну, не было на своём месте. В самом деле, будто его дьявол схватил. А это уже слишком дурная примета, если сам дьявол начинает хватать боевые машины. Мало ли он ещё может причинить вреда.

В кабине бронетранспортёра в это время события разворачивались по-своему. Кешка с Данилкой перепугались не на шутку. Машина вдруг отказалась подчиняться Кешке. Он не знал, ни как остановить её, ни как управлять ею, хотя Кешка и пробовал нажимать на педали, двигал то один, то второй, то третий рычаг.

— Не иначе как заело что-то, — пробормотал Кешка, оправдываясь перед Данилкой.

— Тогда останавливай, — посоветовал Данилка. Оба они видели, что машина летит как стрела, выпущенная из лука — по прямой. Хорошо, что пока на пути не встречались большие деревья. Кусты, молоденькие берёзки и ольхи бронетранспортёр подминал под себя. Но так же бесконечно везти не будет… Впереди — и это также знали оба, — не просто какая-либо река или речушка, а очень глубокое водохранилище перед плотиной водяной мельницы. Бронетранспортёр, если не случится никакого чуда, мчал как раз на это водохранилище.

— Помолчи, — огрызнулся Кешка. — Я не знаю, как остановить её.

А с пригорка уже видно было водохранилище — голубое, как небо, пространство, песчаный пляж перед ним, зелёный ковёр отавы на пойме за ним.

— Будем выскакивать на ходу, — предложил Данилка.

Он попробовал открыть дверцу — где там!.. Бронетранспортёр будто задумал поиздеваться над ними. Бежит куда ему хочется, да ещё не выпускает. Железная клетка!..

Видимо, Густя с Лёвой тоже почувствовали опасность, забарабанили кулаками по обшивке кабины. Мол, с ума вы там сошли, что ли?.. Хватит дурачиться!.. Останавливайтесь!..

Бронетранспортёр вскочил на пригорок перед водохранилищем, кувыркнулся вниз. По дороге снёс розовенькую беседку-грибок, которых в прошлом году наставили на пляже, но за зиму их осталось только две.

Данилка закрыл глаза. Всё! Крышка!

Кешка исступлённо хватался за рычаги, жал изо всей силы на педали. «Финита!» — подумал он словами Сергея Ивановича. Бронетранспортёр неудержимо летел к воде, как то животное, которое не поили целый месяц.

Каким-то боковым зрением Кешка увидел вдруг на плотине Максимку. Тот стоял как окаменелый, наверно, не понимая, почему бронетранспортёр не сворачивает в сторону. Утонуть захотел, что ли?..

«Он и не догадывается, — подумал Кешка, — что в машине сидим мы».

Подняв волну воды и фонтан брызг, бронетранспортёр ринулся в водохранилище.

6

Должно быть, волнение, которое перенёс Сергей Иванович, когда наблюдал, как дети настраивали мину, а ещё больше тогда, когда Кешка решительно вывел детей с кельи, совсем обессилило его. Сергей Иванович почувствовал слабость, у него закружилась голова. Он прилёг на лавку, закрыл глаза.

«Что я должен делать? — подумал он. — Я должен предупредить родителей. Должен… Но кто их родители?.. И как мне выбраться отсюда?..»

Сергей Иванович собрался с силами, поднялся на ноги. Кажется, можно идти. А там будет видно. Кешка говорил, что его бабушка живёт возле кладбища. Это ориентир. Можно спросить у любого человека, где кладбище?..

Ступив шага три, Сергей Иванович почувствовал, как закачалась земля под ногами, потом вдруг выскользнула из-под ног, и он полетел в пропасть.

Очнулся Сергей Иванович от холода, пронизывающего всё тело. Холод шёл исподнизу, от каменного пола, и, как было уже не один раз, когда он приходил в сознание, Сергей Иванович никак не мог понять, где он, что с ним, почему он лежит неподвижно и беспомощно. Потом как-то сразу события восстановились в своей последовательности, а голова посветлела. Сергей Иванович оторвал непослушное тело от пола, опираясь на руки, стал на колени. На коленях и дотянулся до стены, чтобы лучше было подняться, стать на ноги, удивительным образом дрожащие отчего-то.

Но как только он стал на ноги, они и дрожать перестали. Сергей Иванович почувствовал силу во всём теле. Конечно, не ту, что была раньше. Но приятную. — Мне надо отсюда как-то выбраться, — сказал он вслух, чтобы было веселее, чтобы подбодрить себя. Он поискал глазами дверь. К его удивлению, двери не было.

«Но как-то же я сюда попал, — подумал он. — Да и дети приходили и выходили отсюда через дверь. Значит, она есть. Просто я не вижу её. Она, наверное, хорошо замаскирована».

Он пошёл вдоль стены, отыскивая дверь, ощупывая каждую неровность, каждый выступ. Какая-то ниша, подобная на камин, с отверстием-трубой вверху, привлекла его внимание. Он начал ощупывать каждый кирпичик, каждый камень, каждую скобку и вдруг почувствовал, что задняя стена ниши медленно отходит перед ним.

По ту сторону ниши оказалась великоватая комната с чёрным гробом и дырой в высоком потолке. Ни окон, ни дверей ни в комнате, ни в подземелье не было. Сергей Иванович возвратился назад, закрыл потайную дверь. Попробовал ещё раз открыть и закрыть её, чтобы не забыть, в какой последовательности надо действовать.

Путешествие и это открывание и закрывание двери забрало у него неокрепшие силы. Он дошёл до скамейки, присел, упрекнул мысленно сам себя: «Совсем обессилел, циркач, совсем, а хвастался когда-то, что тебе сам чёрт не сват…»

В его укрытии было очень тихо. Может быть, он оглох, поэтому не слышит звуков, существующих рядом с ним. Сергей Иванович зажал ладонями уши и резко отнял их. Проделал так несколько раз.

Вот чудо! Теперь до его слуха действительно донеслось лёгкое шарканье за стеной. Потом в ней появилась трещина. Она сделалась шире, и тогда в его укрытие вошла женщина, старше его, высокая и костлявая, с приятным лицом. Сергей Иванович сразу вспомнил, что уже видел это лицо, когда приходил на короткие мгновения в сознание.

— Не заскучал тут в одиночестве, Сергей Иванович? — спросила женщина.

Теперь у Сергея Ивановича не осталось сомнения, что это и есть Кешкина бабушка Олимпиада Захаровна.

— А Иннокентий Листопаденко дома? — спросил он дрожащим голосом, взволновавшим Олимпиаду Захаровну.

— Что с ним? — испугалась бабушка.

— Они пошли взрывать склад, — ответил Сергей Иванович. — Их надо остановить…

— Кто ещё был с ним?..

— Три мальчика и девочка…

— Белокурая?.. Густя?..

— Может быть, и Густя… Одного мальчишку звали Данилкой…

— Так я и думала…

— Ещё один с зелёными волосами…

— Лёва!.. Кто же ещё…

— И кругленький такой, культурный мальчик… Что же вы сидите?.. Они могут попасть в беду…

— Они уже взорвали склад…

— А сами?

— Если бы я знала…

— Вам надо пойти к их родителям, — немного подумав, посоветовал Сергей Иванович. — Вместе быстрее можно что-либо придумать.

Олимпиада Захаровна слабо махнула рукой.

— Всё могу понять… Одного не понимаю, где они раздобыли взрывчатку?..

7

Подняв тучу воды и брызг, бронетранспортёр ринулся в водохранилище.

Кешка очень выразительно видел этот водяной фонтан брызг. Он ожидал, что вода хлынет через все щели и прорези в кабину, но туда попали только холодные брызги. Наперекор всем законам физики, бронетранспортёр не только не утонул, не то что каким-то чудом держался на воде, так он ещё спокойненько плыл к тому берегу, разрезая зыбкое зеркало воды мощным стальным корпусом. Теперь только Кешка догадался и закричал изо всех сил:

— Данилка! Данилка! Ура! Ура! Это же амфибия! Амфибия!

Данилка открыл глаза и также закричал от радости и счастья, что они плывут себе по водохранилищу на бронетранспортере, как на деревянной лодке.

Что-то кричали и Лёва с Густей, колотили по обшивке кулаками. Все они вчетвером как одурели…

Да и как тут не одуреешь! Такая неожиданная удача! Как в сказке! А ещё говорят, что в сказках одни выдумки. Расскажи кому, как они удирали на бронетранспортёре, как он бежал по прямой и ринулся в воду, но не утонул, а поплыл, так кто тебе поверит? Никто!.. Но было же такое, было, и четверо соврать не могут…

Бронетранспортёр доплыл до другого берега, безжалостно подмял под себя густой камыш, неуклюже, словно черепаха, вылез на отлогий берег, раза три фыркнул, пробежал метров, может быть, десять и, ткнувшись тупым носом в громадный, обожжённый молниями дубовый комель, заглох.

Лёва первым соскочил на землю, открыл дверцу кабины, набросился на Кешку с Данилкой:

— Вы что, с ума сошли?.. Мне ваши шуточки в печёнке сидят.

— А печёнка где сидит, — пошутил Данилка, — в пятках?

— Давайте убегать быстрее отсюда, — приказал Кешка.

— Мальчики! Мальчики! — кричала в кузове Густя. — Максимка на плотине… Максимка!.. Максимка!.. Беги сюда!..

Прибежал запыхавшийся Максимка.

— Ух ты! — восхищённо воскликнул он.

Густя соскочила на землю, обняла Максимку, и они запрыгали, как молодые козлята. К ним присоединились и Данилка с Лёвой.

Они были бесконечно счастливы от того, что их приключения окончились так благополучно, так славно, что совсем забыли об опасности. А она догоняла их по пятам.

Когда фашисты опомнились, они послали вдогонку второй бронетранспортёр. Он вдруг появился на пригорке за водохранилищем. Хорошо, что Кешка не поддался общей радости.

— Фашисты! — изо всех сил крикнул он. — В лес!..

Он первый бросился в молодой сосняк. Бронетранспортёр выскочил на пригорок и, должно быть, заметив свою боевую машину под дубом, на всякий случай стеганул из пулемёта по опушке разрывными пулями. Дотрагиваясь до ветвей, пули рвались и наделали такой трескотни, что дети бежали без оглядки, наверное, минут пятнадцать, пока фашисты из пулемёта прочёсывали опушку.

Наконец пулемётная стрельба утихла. Видимо, фашисты решились подойти к бронетранспортёру, спокойненько стоявшему себе, упёршись носом в комель дуба. Кешка остановился, лёг на густой брусничник с гроздьями уже зрелых ягод. Рядом попадали на землю и остальные. Долго не могли отдышаться.

— Савик, а как ты очутился на плотине? — спросил Кешка, когда дыхание немного улеглось, а утомлённое тело опять набрало силу. — Ты же должен был нас дожидаться возле колодца…

С одной стороны, Кешка был прав: если тебя поставили на посту, то самовольно оставлять его ты не имеешь права. С другой стороны, Кешка и сам только теперь вспомнил, что оставлял Максимку сторожить выход из колодца. Так что у него не было никакого права упрекать Максимку за то, что он бросил свой пост.

— Так меня же Зыль-Бородыль схватил, — начал оправдываться Максимка. — Я только тогда и вырвался, когда в монастыре бабахнуло.

— Зыль-Бородыль? — насторожился Кешка. — А чего он там очутился?

— Ну, известно чего, — удивился Максимка Кешкиной недогадливости. — Хотел дождаться, когда вы вылезете из колодца…

— Нас? — удивился Данилка. — Это ты проболтался, что мы полезли в колодец? Может быть, ещё сказал, зачем полезли?..

— Разве я такой глупый, — обиделся Максимка. — Он подошёл и приказал: зови, говорит, своего Данилку, чтобы быстрее вылазил из колодца. Что я, по-твоему, должен был делать? Я начал звать тебя, потому что ты всё равно не отозвался бы. Тогда он говорит: подождём, нигде он не денется, вылезет. А тут как бабахнет! Я наутёк. Смотрю, какая-то машина прёт. Прямо в воду. Думал, фашисты с ума сошли. А это, оказалось, вы…

Максимкин рассказ вызвал сильную озабоченность у Кешки.

— Теперь нам оставаться в местечке ни одного дня нельзя, — подвёл он черту.

— Правильно, — поддержал его Данилка. — Рисковать не стоит. Самое лучшее, запрячь Грома и — в Даньковский лес. Не может быть, чтобы мы не нашли там партизан.

— А ты запрягать лошадь умеешь? — спросил Лёва, который умел делать всё на свете, а запрягать лошадь так и не научился.

— Тебя не буду просить, — огрызнулся Данилка.

— А управлять лошадью умеешь? — не отставал Лёва. — Я надеюсь, ты понимаешь, что Гром не простая лошадь и ездили на ней не лишь бы кто, а наездники, жокеи. Ты разве жокей?..

Если сказать честно, так Лёву беспокоило не столько то, умеет ли Данилка запрягать лошадь или не умеет, сможет ли управлять Громом или не сможет, сколько Лёва побаивался глухого Даньковского леса и тех боёв, в которых обязательно придётся участвовать. Нет, Лёва не был трусом. Не побоялся же он лезть в колодец, ставить мину под носом у фашистов. Но это же совсем не то, что воевать в партизанах. Лёва не один раз мысленно ставил себя на место чапаевского ординарца Петьки, когда белые пошли в психическую атаку. А выдержал бы ли он, Лёва Гутман, вот такую психическую атаку? И, положа, как говорят, руку на сердце, должен был сам себе признаться, что не выдержал бы. Лёва заранее боялся этого и готов был выполнять любые задания, только не участвовать вот в таких боях.

Совсем по-другому отнёсся к предложению Данилки Максимка. Данилке, Лёве да и Кешке с лёгким сердцем можно идти в партизаны. Им что? Они сами по себе. У них родителей нет. А что делать Максимке, которому отец приказал быть за хозяина. Это же не шуточки, вот так просто взять и не прийти домой! Мама не вынесет такого горя. А папа разве похвалит, когда вернётся домой?

У Максимки сердце разрывалось на части. Понял, что оставаться в местечке нельзя, но не было как и оставлять его.

А Кешка тем временем тоже задумался. Но по другой причине. Где в том Даньковском лесу искать партизан? Н6 сидят же они под каждым кустом. Ну, а если и найдёшь? Примут ли их партизаны? А что, если скажут возвращаться домой? Заберут оружие и отправят из леса. Кому захочется возиться с пятерыми школьниками? Другое дело, чтобы Сергей Иванович был настоящим полковником. Он мог бы и приказать, чтобы их приняли в партизаны. А кто послушает клоуна, даже если он и владеет гипнозом? Никто!..

Кешкины причины были, согласитесь, очень даже убедительными. Но и он понимал, что теперь единственное спасение у них — ехать в Даньковский лес.

Что же касается Густи, так она очень обрадовалась, что поедет к партизанам. Не может быть, чтобы там не было школьников. А если есть, так там, наверное, будет и школа, и пионерские отряды. Вот здорово!..

Конечно, Густя жалела отца, хоть он и пошёл служить фашистам, хоть и привёл в дом злую мачеху-шпионку. С нею, с Густей, папа был ласковым и хорошим.

Раздумывая над тем, почему папа пошёл служить фашистам, Густя нашла ему оправдание. Во всём виновата мачеха. Это она чем-то запугала папу. Заставила его идти на службу к её хозяевам. Густя надеялась, что партизаны помогут ей освободить папу от мачехи-шпионки.

— Мальчики, — обратилась она к друзьям, — я очень рада, очень рада, что мы поедем к партизанам. Только, мальчики, я должна забежать домой за пионерским галстуком. Неудобно ехать к партизанам без пионерского галстука.

Кешка с Данилкой прикусили языки. Они как раз и не собирались брать с собой в лес Густю. А теперь как ты её не возьмёшь, если она пионерский галстук сохранила и хочет взять с собой.

— Хорошо, беги, — сразу согласился Кешка. — Только побыстрее возвращайся. Мы будем ждать тебя в Страховом подземелье…

— Но я же не знаю, где оно, — сказала Густя.

— Можно, я её провожу, — попросился Максимка. — Мы осторожненько…

— Идите, — согласился Кешка.

8

Наученный горьким опытом, Зыль-Бородыль теперь не торопился к Кресендорфу. «Сначала, — думал он, — надо довести дело до конца — застукать красных подпольщиков на месте преступления, а потом уже заявиться к гауптштурмфюреру и требовать плату».

Кто-нибудь другой, более догадливый и умный, конечно же, связал бы разрозненные события в одну цепь, и тогда вокруг Кешки и его боевой группы неизбежно захлестнулась бы мёртвая петля. Зыль-Бородыль на такие выводы был не способен. Одно дело воровать лошадей, другое — ловить людей, которые не глупее, а умнее тебя.

Когда Зыль-Бородыль увидел, что Максимка исчез, он не очень опечалился. Куда этот пострел денется! Пусть себе хоть трое суток в доме просидит, всё равно захочет нос на улицу высунуть. А как высунет, так и попадёт в руки.

Прежде всего Зыль-Бородыль задумал взяться за Чупринца. Данила этот настоящий сорванец. А что, если он помогал партизанам проникнуть подземным ходом за монастырскую стену?..

Зыль-Бородыль подошёл к колодцу, заглянул в чёрную пропасть. Глубоко, как в зеркале, блестели два ярких огонька, будто небесные звёзды. Зыль-Бородыль нашёл камешек, бросил в колодец. Долго ничего не было слышно. Потом выпорхнул из колодца гулкий всплеск.

«Ну и глубина! — подумал Зыль-Бородыль. — Вряд ли кто отважится лезть в этот колодец. Голову можно сломать».

Но он не отступился, а старался рассмотреть, нет ли в колодце какой-нибудь лестницы. Нет, лестницы вроде и не было. Правда, к срубу были прибиты какие-то плашки и жёрдочки, но они совсем не были подобны на лестницу. Так по крайней мере показалось Зылю-Бородылю.

«Мерещится мне что-то, — подумал он, — не иначе как с перепоя. Хватил вчера лишнее, поэтому голова трещит, а в глазах лестницы кажутся. Ну их! Но чего же всё-таки кричал в колодец этот пацан?.. Сам же слышал, как он звал Данилку…»

И тут Зылю-Бородылю пришла в голову очень простая догадка: мальчишка, так ловко удравший от него, не иначе как баловался, забавлялся, кричал в колодец, чтобы услышать эхо. Но как проверить эту догадку? Очень просто, решил Зыль-Бородыль, надо сходить к Даниле Чупринцу, и если тот дома, значит, никто в тот колодец не лазил.

Данилки дома не было. По комнате взволнованно похаживал дед Ничипор, а на скамейке сидела сторожиха с кладбища Ерофеиха. Зыль-Бородыль искоса глянул на Ерофеиху, со злостью подумав: «А этой старой кочерге что тут понадобилось?»

— А где хозяин, Данила Чупринец? — спросил он у деда Ничипора.

— Побежал смотреть, как горит в монастыре немецкий склад, — ответил дед Ничипор.

— Так он что, дома всё время был? — снова спросил Зыль-Бородыль.

— А только перед тобой и побежал, — ответил дед Ничипор. — Я ему говорил, чтобы подождал, не летел, да он не послушался. А ты, господин полицейский, почему не там? Может быть, немцам там твоя помощь очень нужна…

— Ну, это не твоё дело, — прикрикнул на деда полицейский.

Очутившись на улице, Зыль-Бородыль задумался. И правда, надо зайти в полицейское управление. Вдруг он там нужен.

К полицейскому управлению ближе всего было пройти огородами. Через двор Зыль-Бородыль вышел на огород. Там росла яблоня. Красные сочные яблоки так и просились в руку. Зыль-Бородыль встряхнул яблоню. С неё градом посыпались яблоки. Он выбрал два. Одно положил в карман, другое начал есть.

Вдруг его внимание привлекли двое детей, которые, видимо, от кого-то прятались. Они бежали, низко пригнувшись к земле, часто останавливались и оглядывались, не следит ли кто за ними.

Зыль-Бородыль присмотрелся внимательнее и едва сдержался, чтобы не закричать от радости. В мальчишке он узнал того самого пострела, что надул его возле колодца, а в девочке — дочь бургомистра Густю.

— Ну и ну! — воскликнул про себя Зыль-Бородыль. — Очень даже интересно… Зыль-Бородыль также пригнулся и заспешил вслед за Максимкой и Густей. Долго ему идти не пришлось. Вскоре дети пролезли через дыру в заборе на Клемов огород. Густя полезла по лестнице в мансарду, а мальчик остался ожидать её под дровяным сараем.

— Очень интересно, — сказал сам себе Зыль-Бородыль и начал терпеливо ожидать, что будет дальше.

9

По лестнице Густя взобралась на крышу дровяного сарая, открыла окно в мансарду и прыгнула в комнату. Сейчас она достанет пионерский галстук, вылезет через окно на крышу, и они дадут стрекача в Страхово подземелье. А там и в партизаны…

— Садись и рассказывай, — вдруг долетел до Максимки Клемов голос. — Где ты была?..

Максимка, хотя и боялся, что его могут увидеть, поднялся по лестнице приступки на три, чтобы лучше слышать, о чём там пойдёт разговор. Что-то сильно забеспокоило его.

— Гуляла, — ответила на вопрос отца Густя.

— С кем ты гуляла и что вы наделали, гуляя таким образом? — У отца был очень строгий голос.

— Ничего не наделала, — оправдывалась Густя.

— Мы с Антониной Павловной всё знаем, — сказал отец. — И про валенки, и про Грома, и про взрыв немецкой базы…

— Я ничего не знаю, — стояла на своём Густя.

— Не ври!.. Я не учил тебя врать, — прикрикнул на неё отец.

— Густенька, — раздался голос мачехи, — ты уже взрослая девочка и должна понимать, что ваша эта игра в войну может наделать непоправимого вреда. Где теперь прячутся твои друзья?..

— У меня нет друзей, — отозвалась Густя.

— Ну, хватит! — решительно сказал отец. — У нас нет времени.

Максимка соскочил с лестницы, бросился через огород к кладбищу. Вдогонку заторопился и Зыль-Бородыль. Если сказать честно, так угнаться за Максимкой было не очень легко. Да что не сделаешь, если надо оправдывать собачью службу, а заодно и спасать свою жизнь.

Максимка сиганул в канаву перед кладбищем. Зыль-Бородыль не бросился за ним очертя голову. Он притаился за кустом крушины, начал наблюдать, в какую сторону побежит Максимка.

К удивлению Зыля-Бородыля, Максимка выбежал на тот берег, как глупый козлёнок, и юркнул в кусты по-над кручей. Даже полицейского в дрожь бросило: над кручей вилась такая узенькая тропиночка, что на неё страшно было ступить. Максимка тем временем смело пробежал тропинку, спрятался в церкви.

«Ишь ты, пострел, — подумал Зыль-Бородыль. — Хочет в церкви пересидеть. Так я тебя сейчас загоню на колокольню и заставлю прыгать оттуда. Так будет лучше — никаких улик».

Зыль-Бородыль, не спеша, перешёл на другую сторону канавы. Хотел пойти в обход, но поленился. Подумал: «Если этот пацан прошёл по тропинке, так я тем более…»

А Максимка, как и договаривались, бросился в Страхово подземелье. Данилка с Лёвой не теряли даром времени. Под наблюдением Кешки они учились собирать и разбирать винтовочный затвор.

— Ребята! Густю схватили! — истошно закричал Максимка.

— Где?..

— Кто?..

— Когда?..

— Дома… Клем с мачехой… Сейчас повезут в полицию. Я всё видел. Они её связали, а рот платком заткнули…

— Давай рассказывай по порядку, — приказал Кешка, не поверивший ни одному слову Максимки. — Садись…

Кешка подтолкнул Максимку к гробу, на котором лежали три гранаты и винтовка без затвора. Максимка отдышался, только начал рассказывать по порядку, как вдруг лицо его побелело, а глаза сделались по яблоку. И ребята услышали, что за их спинами кто-то шлёпнулся на пол. Они как по команде повернулись: то серое, что упало с потолка, не иначе как через дыру в нём, вдруг превратилось в полицейского Зыля-Бородыля.

— Руки вверх! — сказал полицейский, наставив на них дуло винтовки.

И то, что Зыль-Бородыль упал с потолка, и то, что он держал винтовку напоготове, заставило всех четверых поднять руки. Зыль-Бородыль оттолкнул их стволом винтовки от гроба, увидел на нём гранаты и винтовку, сердито зашипел, как тот Змей-Горыныч:

— А-а-а, пионерчики… Большевистские выкормыши!.. Попались, карасики! Думали меня, Зылева, перехитрить?.. И ты, Чупринец, с ними?.. Может быть, ещё за главного?.. Что таращишься, гадёныш?.. Твоя песенка спета… На, держи верёвку…

Зыль-Бородыль бросил под ноги Данилке верёвку.

— Зачем она мне?..

— Будешь вязать их.

— Не буду, — решительно заявил Данилка.

— Ну, тогда вот этот с зелёными волосами свяжет, — Зыль-Бородыль показал дулом на Лёву.

— Очень мне надо, — огрызнулся Лёва.

— Тогда я вас по одному, как куропаток, буду стрелять, — Зыль-Бородыль лязгнул затвором винтовки.

— У тебя в руках змея, — вдруг послышался глухой, как из подземелья, голос. — Она ядовитая. Бросай её! Она хочет тебя ужалить. Бросай её!..

К удивлению детей, Зыль-Бородыль бросил винтовку на пол. Теперь все четверо увидели кого-то в чёрной одежде. Он шёл к полицейскому с вытянутыми вперёд руками.

— Протяни руки, — сказал человек в чёрном. — Тебе оденут на них венок. Ты хотел иметь такой венок.

Зыль-Бородыль протянул руки, человек в чёрном поднял верёвку с пола, связал ею руки полицейского.

— Мальчики, поднимите крышку гроба, — голосом Сергея Ивановича сказал человек в чёрном.

Теперь все увидели, что в Страховом подземелье действительно стоит Сергей Иванович в тулупе.

Мальчики сдвинули крышку. Сергей Иванович приказал полицейскому залезть в гроб.

— Так будет лучше, — сказал он. — Но какой же это негодяй!..

— Сергей Иванович, вы его загипнотизировали? — догадался Лёва.

— Слабый тип, совсем безвольный, — ответил Сергей Иванович. — Но я устал… Как же нам сделать, чтобы он не вылез?..

— А мы к крышке прикрепим гранату, — предложил Лёва. — Если начнёт вылезать, то как бабахнет!..

Сергей Иванович задумался. Что-то ему не нравилось в предложении Лёвы.

— О нас самих надо подумать, — сказал он.

— А мы подумали уже, — ответил Кешка. — Сегодня ночью махнём к партизанам.

— Тогда другое дело, — согласился Сергей Иванович и подошёл к гробу. — Очнись, несчастный, — сказал он Зылю-Бородылю. — Ты пришёл, чтобы предать смерти детей. Поэтому и сам заслуживаешь смерти. Но мы не будем карать тебя. И всё же мы вынуждены предостеречь себя от твоей подлости. Видишь эти гранаты? Мы прикрепим их к крышке гроба. Если ты надумаешь вылезть, они убьют тебя. Поэтому лежи и жди. Раньше, чем мы доберёмся до партизан, тебя никто не выручит…

10

В самом конце лета сумерки бывают мягкие, будто бархатные. Они полегоньку опускались на местечко. А на кладбище уже хорошо стемнело.

Кешка с друзьями и Сергеем Ивановичем остановились на церковной паперти — каменном, выщербленном от времени крыльце с тремя приступками. В местечке стреляли. Не иначе как фашисты, которые всё ещё не могли успокоиться после того, как взлетели в воздух ихние базы. Выстрелы эти радовали сердца мальчишек.

В скором времени сумерки осветили одна за другой три красные ракеты. И сразу выстрелы утихли. Над местечком повисла упругая тишина. Стало слышно, как исступлённо стрекочут в траве кузнечики, а на колокольне лениво воркуют голуби.

— Где же ваша хвалёная сивка-бурка вечная каурка? — спросил Сергей Иванович.

— Пошли, — сказал Кешка, услышав в словах Сергея Ивановича недоверие.

Гром стоял в пристройке к церкви. Сделал её когда-то дьячок Халимон Летяга, который совершенно разругался с велешковичским попом и перешёл на службу к попу кладбищенской церкви, такого же, как и дьяк, пьяницы.

Пристройка заросла кустами сирени, жасмина, так что пробраться к ней было совсем непросто. Кешка как раз это и учёл, когда ставил туда Грома. Кому захочется лезть через чащу в заброшенную пристройку?

Зашёл Кешка в пристройку и онемел от удивления. Грома в ней не было. Стоял ушат с водой, лежала завядшая трава. А Грома не было.

— Что будем делать? — спросил Данилка.

— Пойдём в Даньковский лес пешком, — ответил Кешка.

— А оружие тут останется, — напомнил Максимка.

— Почему тут? Сколько сможем — возьмём, — рассудил Кешка.

Им не хотелось возвращаться в церковь. Проще было залезть в укрытие через склеп помещиков Струмецких. Они потихоньку — потому что Сергей Иванович едва переступал ногами — пошли к тропинке, что вела к тому склепу. Вышли на тропинку и остолбенели. Бросились под кусты. Оттуда начали наблюдать, что делается на кладбище.

А делалось там что-то несусветное. Будто в той сказке о сапожнике Ерошке. На дороге между двумя рядами надмогильных крестов стояла… нет, не тройка, а повозка с лошадью. На суку кряжистой сосны висел фонарь. В его тусклом свете метались какие-то фигуры…

— Ребята, это — черти, — взволнованно зашептал Максимка. — Стоят как раз на том месте, где схватили Ерошку.

Кешка толкнул его под бок, чтобы замолчал.

— Мы с Данилкой в разведку, а вы ждите тут, — сказал он.

— Ни за что, — запротестовал Максимка.

— И я с вами, — сказал Лёва. Вчетвером они поползли к повозке.

— Посмотри, — зашептал Максимка Данилке. — Твой квартирант, дед Ничипор…

Данилка и сам уже видел, что это дед Ничипор. Но чего он тут? Не успели ребята опомниться от одного дива, как выявилось другое. Собственной персоной из темноты вышел Густин отец, бургомистр Клем. За ним двое полицейских несли станковый пулемёт.

Кешка едва не завыл от отчаяния. Значит, Густя выдала отцу его укрытие! Что теперь делать? Эх, если бы были гранаты!..

— Папка!.. Папка!.. — вдруг завопил Максимка, вскочил и бросился туда, где полицейские грузили станковый пулемёт на повозку.

Данилка с Кешкой не успели удержать его и теперь не знали, что им делать.

Тем временем Максимка подскочил к высокому человеку во френче с накладными карманами, синем галифе и хромовых сапогах. Тот подхватил его на руки, начал целовать.

Кешка хотел дать команду подаваться наутёк, да тут, откуда ни возьмись, его бабушка подошла к Максимкиному отцу и спросила Максимку:

— А мой верховод где?.. Вот я ему всыплю… Теперь уже совсем ничего нельзя было понять.

Кешка раз пять протирал глаза, а картина всё одна и та же.

— А ну, ребята, вылезайте, — весело позвал Клем.

— Вот я их сейчас хворостиной оттуда выкурю, — пообещала бабушка.

— Ребята, выходите, — закричал и Максимка. Кешка первый поднялся, пошёл к бабушке. Ему

сначала показалось, что из темноты вышел его отец, Платон Листопаденко, но это был незнакомый командир с тремя кубиками в петлицах. Кешка подумал, что, может быть, уже окончилась война, если тут появились красные командиры.

— Так это ты, Иннокентий Листопаденко, — обратился к Кешке Клем, — нашёл наши тайники с оружием? Не мешало бы тебе всыпать за это ремнём, но взрыв бензохранилища всё списал со счёта… Так что спасибо тебе. Вы начали, а мы, подпольщики и партизаны, закончили освобождение Велешкович от фашистов. Теперь вам никуда не надо ехать.

— А что с предателями делать? — спросил Лёва. — Там один в гробу лежит…

— А предателей-то на все Велешковичи — один, да и тот конокрад Зылев.

— Так это именно он и лежит в гробу, — объявил Лёва. — Его Сергей Иванович загипнотизировал, а мы к гробу гранаты приладили. Так что никуда не уйдёт…

Тут внимание всех привлёк топот конских копыт. Глянули мальчики — Гром. А на нём сам председатель поселкового Совета товарищ Якимчик.

— Где тут наши герои? — спросил он.

— Тут наши герои, — ответил Клем. Товарищ Якимчик соскочил с лошади, пожал каждому руку. И Сергею Ивановичу тоже, он как раз подошёл в это время.

— Это вас надо благодарить, — сказал Сергей Иванович товарищу Якимчику. — После войны приглашаю вас в цирк на своё выступление…

— Почему после войны? — спросил товарищ Якимчик. — Назначаю вас руководителем Велешковичского партизанского цирка.

— Вы считаете, что фашисты больше никогда не ворвутся в Велешковичи?

— Нет! Никогда!

— Значит, войне конец? — вздохнули Кешка с Данилкой.

— А войне не конец, — ответил товарищ Якимчик. — Только теперь начинается.

— Ура! — закричали мальчики.

— Вот глупенькие, — покачала головой бабушка. — Война — это горе…

— Вот что, ребята, — сказал товарищ Якимчик. — Война будет продолжаться. Но вы должны учиться. С сентября мы открываем партизанскую школу… Да не вешайте носы. Если будет необходимость в таких отважных ребятах, как вы, — позовём…