Пятисотлетняя война в России. Книга вторая

Предисловие автора

Меня часто упрекают в том, что в своих книгах я ни на кого не ссылаюсь. Видимо, критикующие не понимают, что я пишу для массового читателя, а не докторские диссертации.

Эту книгу я хочу начать прямо со ссылки… на самого себя. Заканчивая хронику «Меч Президента», я предостерегал о начале новой (хорошо забытой старой) страницы в истории Глобальной войны в России — эпохи политической клоунады. «Когда на политической авансцене, — предупреждал я своих читателей, — визжат, воют, ругаются и дерутся клоуны, отвлекая на себя внимание зрителей, в глубине затемненной сцены происходит перемена декораций, смена актеров и подготовка к следующему акту. Будьте внимательны! Не дайте следующему действию со смертельными трюками застать вас врасплох».

Я написал эти слова в декабре 1993 года, когда в воздухе еще стояло гулкое эхо танковых залпов по помпезному зданию Белого Дома в центре Москвы. Эхо было настолько гулким, что возникало опасение — оно в любой момент может перерасти в бесконечную оглушительную канонаду из тысяч артиллерийских и танковых стволов, усиленную ревом установок залпового огня и свистом авиабомб.

Так и произошло. Антракт между двумя действиями со смертельными трюками оказался очень коротким.

Как и положено по жанру, второе действие стало намного круче первого, и, что больше всего ценится зрителями, оказалось с весьма неожиданным концом. Захватывает дух: каково же будет третье действие, просто обязанное быть завлекательнее второго?

Глава 1 Пролог или бикфордов шнур

Над свободной Россией хмуро поднималось тяжелое утро 25 ноября 1995 года. Приветствуя новый день, утренние газеты писали о том, что «наша демократия напоминает светофор, у которого горят все три огня». На Московской валютной бирже курс американского доллара подскочил на 18 пунктов по сравнению со вчерашним днем и стал равен 3216 рублям.

В одном из храмов столицы отмечался 40-ой день с момента убийства журналиста Дмитрия Холодова, разорванного на куски взрывом мины, подложенной ему в портфель. Сам президент Ельцин взял расследование этого убийства под личный контроль. Впрочем, как уверяли столичные циники, «личный контроль президента» дает гарантию, что убийц не найдут никогда. Тем более, что покойный Холодов в качестве корреспондента скандальной газеты «Московский комсомолец» шнырял по Чечне и сопредельным территориям, стараясь выяснить, откуда в свободную Ичкерию идут эшелоны с оружием и боеприпасами с таким напряженным графиком движения, как накануне битвы на Курской дуге.

«Нам наплевать на этого журналиста, порожденного жалкой газетенкой!» — объявил кандидат в будущие президенты Свободной России депутат Государственной Думы Владимир Вольфович Жириновский, как всегда, в несколько огрубленном виде доводя до сведения народа мнение президентского окружения. Жириновский выступал в Краснодаре перед своими сторонниками. Но и те были некоторым образом шокированы. Соборные и богобоязненные люди не любят таких резких высказываний о мертвых, даже если они им при жизни и не симпатизировали. Потому на этом месте речь вождя не была прервана оглушительными аплодисментами…

В итоге сорокадневного следствия по делу об убийстве Холодова Федеральная Служба Контрразведки, еще раз подтвердив свою высокую репутацию, пришла к сенсационному выводу о том, что «убийство Холодова связано с его профессиональной деятельностью», о чем поведал населению руководитель Центра общественных связей ФСК генерал Александр Михайлов. Лицо генерала светилось важностью и значимостью сделанного сообщения, как-будто он и его коллеги открыли новый физический закон.

То, что в ФСК через сорок дней еще помнили об убийстве Холодова, вызывало некоторое удивление, поскольку у Федеральной Службы Контрразведки была пропасть своих дел, по сравнению с которыми убийство какого-то малоизвестного журналиста выглядело просто смешным.

Во-первых, именным указом президента этой службе возвращались следственные функции, восстанавливались следственные управления и отделы, что,　в свою очередь, вело к возобновлению огромного числа уголовных дел, оставшихся от якобы распущенного КГБ. В родное лоно возвращался и старый «чекистский» изолятор в Лефортово. Понимая, что подобные подарки надо как-то отрабатывать, ФСК начала раскручивать новую волну шпиономании, обвинив, для начала, в шпионаже «Фонд Сороса», на деньги которого жили, как в сиротском интернате, русская наука, литература и искусство. Видимо, было принято решение «чтобы они сдохли», а потому «Фонд Сороса» стали чекистской палкой отгонять от «сирот», брошенных Россией-мамой.

Точно таким же методом умирающих от голода в Поволжье в свое время чекисты отгоняли от «Организации Американской Помощи»… Кормить своего противника на деньги мирового империализма? Лежащий, готовый сдохнуть враг не помешает ограбить еще державшегося на ногах!

Но были дела и поважнее. Сотрудники ФСК с кейсами, набитыми пачками 50-тысячных купюр, ездили по подмосковным гарнизонам, включая элитные Кантемировскую и Таманскую дивизии, ведя там приватные разговоры с некоторыми офицерами, предварительно отобранными по рекомендации Особых отделов. Пачки банкнот исчезали в офицерских карманах, а сами офицеры таинственным образом исчезали из своих воинских частей…

А жизнь шла своим чередом.

На экранах телевизоров вновь возникла реклама «МММ».

Неожиданно было объявлено о кончине президента банка «Чара» Владимира Ильича Рачука, «нагревшего» своих интеллигентных клиентов на миллиарды рублей.

В Москве продолжался суд над генералом Сильвестровым, куда-то сплавившим примерно 40 тысяч тонн боеприпасов, принадлежавших некогда Западной Группе Войск — ныне уже не существующей.

Московская милиция арестовала некоего умельца, делающего бомбы, замаскированные под банки с пивом, а священник отец Баранов освятил помещение газеты «Московский комсомолец», где произошел взрыв, убивший Дмитрия Холодова. Близкая к ФСК газета «Пульс Тушино» сравнила это действо с «освящением публичного дома».

Демократия сверкала многогранностью, как дорогой алмаз.

Откуда-то с государственных окраин глухо доносилась стрельба, к которой все давно привыкли, не обращая на нее ровным счетом никакого внимания…

Почти никто не обратил внимания на то, что вновь пришли в движение «президентские заточки», предвещая пролитие крови.

Одна из этих «заточек» — Руслан Хасбулатов — засунутая на какое-то время в сапог Лефортовской тюрьмы и вынутая оттуда по «думской амнистии», снова объявилась, сверкая своими неровными гранями в буграх и заусеницах. Объявилась в Чечне, бросив в Москве свою шикарную квартиру, о которой некогда взахлеб писали все столичные газеты. Бросив, конечно, не навсегда, поскольку трудно было поверить, что Хасбулатов готов был обменять эту квартиру на скромный коттеджик в чеченском селении Толстой-Юрт, где он обосновался.

Руслан Имранович никогда не страдал от ложной скромности. «Пора понять, — объяснял корреспондентам свергнутый „спикер“, — что в Чечне я общепризнанный лидер». И в голосе его звучали зловещие нотки времен октябрьского путча 1993 года.

Одет был Хасбулатов в офицерскую тужурку старого образца, но без погон и выглядел очень воинственно, хотя сам считал себя «миротворцем». «Заточка» может выполнять миротворческие функции только будучи приставленной к чьему-то горлу. Хасбулатов, со свойственным ему полным непониманием реальной обстановки, столь ярко продемонстрированным во времена октябрьских событий, почему-то считал, что он уже вцепился в горло президента Чечни генерала Дудаева. Сам же генерал, обосновавшись в помпезном здании бывшего рескома КПСС, переименованном в президентский дворец, наблюдал за Хасбулатовым с некоторой смесью презрения и непонимания, с какой обычно генералы наблюдают за слишком крикливыми и активными «шпаками».

Некоторое непонимание, которое вызывала у генерала Дудаева деятельность своего старого приятеля Руслана Хасбулатова, говорило о том, что президент Чечни, как и всякий генерал, а особенно, генерал-нацмен, плохо знал историю той страны, которая вручила ему в свое время офицерские погоны. А страна, вручившая ему погоны генерала и сделавшая его президентом с напутствием «съесть столько суверенитета, сколько он в состоянии проглотить», еще, в сущности, собственной истории не имела и пользовалась богатым опытом почивших в бозе Советского Союза и Российской Империи.

Можно, конечно, стереотипно сказать, что с момента объявления Чечни независимым и суверенным государством летом 1991 года Дудаев костью в горле сидел у всех руководящих лиц в Кремле. Но сказать так — значит сильно погрешить против истины. «Костью в горле» Дудаев ни для кого в Москве не был. Если его и можно с чем-либо сравнить, то, скорее, с наркотической таблеткой, засунутой под язык для возбуждения и повышения работоспособности в среде навязчивых галлюцинаций.

Наркотический галлюцинат — вот кем постоянно был Дудаев для нового руководства в Москве. Отозванный по рекомендации Хасбулатова из Прибалтики, где он служил командиром бомбардировочной дивизии, и срочно произведенный в генерал-майоры Джохар Дудаев был послан в Чечню для свержения коммунистического режима Завгаева-Семенова и утверждения на Северном Кавказе новых «общечеловеческих ценностей». На случай непредвиденных обстоятельств на Кавказе и ожидавшихся там прокоммунистических мятежей, новоиспеченный генерал имел от Москвы самые широкие полномочия, которые либо вообще не поддаются никакой трактовке, либо могут трактоваться, как угодно.

Руслан Хасбулатов, выдернутый из обшарпанного профессорского стула на политическую сцену в роли второго лица в государстве, страдал от кессонной болезни в такой острой форме, что ничего не видел вокруг себя, ибо пребывал в сладчайшем астрале.

Одним из астральных видений в воспаленном воображении «спикера» был тугодумный и обремененный всевозможными пороками первый российский президент, устранение которого от власти казалось делом простым и чисто техническим. И Хасбулатов уже сладострастно примерял на себя «шапку Мономаха», рассматривая при этом генерала Дудаева в качестве одного из своих естественных союзников, направленного в Чечню с единственным заданием — выполнять его, Хасбулатова, распоряжения. А в том, что все его распоряжения будут одобрены президентом, живущий в галлюцинациях спикер нисколько не сомневался.

Таким образом, генерал Дудаев, невзирая на всю свою националистическую псевдориторику, долгое время являлся наконечником московского копья, приставленным к горлу Северного Кавказа.

После провала так называемого «августовского путча» в Москве в 1991 году по прямому приказу из Москвы вооруженные «гвардейцы Дудаева» захватили здание Совмина, радио и телецентра, а 6-го сентября — здание Верховного Совета Чечено-Ингушской республики. Дудаев еще не был президентом, а имел довольно длинную и не совсем понятную должность председателя Исполнительного комитета Общенационального конгресса чеченского народа. Чтобы не вступать в конфронтацию со своим старым другом по войне в Афганистане генералом Русланом Аушевым, претендующим (в качестве старшего по званию) на роль беспрекословного лидера (президента) Ингушетии, первым актом Дудаева было отделение Чечни от Ингушетии.

15 сентября 1991 года, почти в одно время с аналогичными событиями в Москве, бывшему Верховному Совету Чечено-Ингушской республики, собранному в Грозном, Дудаев предложил самораспуститься. Поскольку такой была установка из Москвы, где в то же время и почти теми же методами «самораспускали» Верховный Совет СССР, все депутаты Чечено-Ингушетии покорно самораспустились. Новые выборы были назначены на 18 ноября 1991 года.

5 октября того же года, как и по всей стране, в Чечне приостанавливается деятельность старых структур КГБ, парализуется деятельность советов всех уровней, а 27 октября проводятся свободные выборы президента республики, на которых уверенно побеждает генерал Дудаев.

Свое дело он сделал и с интересом смотрит на деятельность Хасбулатова. Вот будет потеха, когда и тот станет диктатором России.

Но, в отличие от своего друга и соплеменника, генерал Дудаев, если и страдает кессонной болезнью из-за прыжка с полковничей должности в кресло президента, то в гораздо меньшей степени. Он все же бывший летчик и умеет выходить из кессонной болезни в жестокую реальность окружающего мира.

Удержаться в кресле президента в такой республике, как Чечня, не будучи имамом, может только умный и решительный политик, хорошо понимающий чаяния народа.

Генерал Дудаев имамом не был. Более того, он был и остался коммунистом, хотя искренне не понимал этого, а если и был генералом, то, разумеется, советским. И решительным. В свое время его бомбардировщики были готовы обрушить атомную бомбу на взбунтовавшийся эсминец «Сторожевой», пытавшийся уйти в Швецию. И обрушили бы, ибо　генерал (тогда полковник) Дудаев умел делать так, чтобы его приказы выполнялись.

Генералы, покинувшие вооруженные силы, становясь политиками, всегда испытывают некоторую растерянность, сталкиваясь с обществом, не скованным властью и силой четырех Уставов (Дисциплинарного, Строевого, Корабельного и Внутренней службы). А потому начинают лихорадочно искать какую-то объединяющую идею, способную сплотить большие массы людей, не умеющих и не желающих ходить строем. Так, генерал Стерлигов пытался (и пытается) стать общенациональным лидером на идеях антисемитизма, генерал Руцкой — на близкой к предыдущей идеи православной державности, генерал Варенников — на идеях коммунизма, замешанных на крови нескольких внешних войн. Поскольку все перечисленные генералы, выбранные наугад, сами не очень верят и, что самое главное, весьма плохо разбираются в сути собственных объединительных идей, дела у них идут совсем не так блестяще, как им хотелось бы.

Другое дело Дудаев! Ему не приходилось искать или мучительно выдумывать подобную идею. Эта идея витала в воздухе, делая его плотным и напряженным, ибо ее генерировала чеченская земля в течение, по меньшей мере, двух столетий. Это была идея национальной независимости. А, если говорить точнее и понятнее, — независимости от России.

Присоединенные к России в результате войны, продолжавшейся (официально) более 50 лет, чеченцы делали все, чтобы каким-то образом от России отделиться. В России, а позднее в СССР, подобные настроения пресекались чуть ли не на уровне «невысказанных мыслей» и, разумеется, исключительно путем грубого насилия и принуждения самыми варварскими методами, имеющими обобщенное название «геноцид».

По масштабам гонений, по методам геноцида (от массовых истреблений и депортаций до презрительной дискриминации и шельмования всего народа, как нации преступников, охваченных комлексом суицида) судьбу чеченцев можно сравнить разве что с судьбой евреев. Но если евреям в их тысячелетней борьбе за выживание удалось все-таки поставить дело так, что весь мир болезненно и резко реагирует на любое проявление антисемитизма, откуда бы оно ни исходило, то чеченцам этого пока не удалось. Мир ничего не знал о них, и, что хуже всего, совершенно ими не интересовался. Кафры, зулусы, австралийские аборигены и даже, извините, канадские тюлени, когда им грозило истребление или ущемлялись их гражданские (!) права, вызывали в западном мире больше эмоций, чем трагедия чеченского народа, продолжавшаяся 200 лет.

Прикованный к России крепкой цепью двухвекового геноцида чеченский народ вынужден был вместе со своей непутевой метрополией, погрязшей в бесконечных сражениях Пятисотлетней войны, переживать бесконечные политические катаклизмы, военные катастрофы и экономические крахи, которые обрушивались на Россию с роковой неизбежностью морского прибоя. Никто в Чечне никогда серьезно не размышлял, как они будут жить, обретя независимость, не ни имея сопредельных независимых государств, ни выхода к морю, ни даже судоходной реки. Лишь бы отделиться от России!

Эту идею Дудаев и оседлал. В конце концов, он был чеченцем и часть трагической истории своего народа познал на собственной шкуре. Когда он объявил о создании независимой республики Ичкерия, это не вызвало никаких особых эмоций не только во всем мире, что вполне понятно, но и в Москве, где это решение, судя по всему, было негласно согласовано. Острая реакция на это событие со стороны генерала Руцкого, ходившего тогда в вице-президентах, была быстро подавлена и, в конечном счете, стоила Руцкому его политического влияния, что в итоге и привело его на тюремные нары в Лефортово. В Москве многим даже нравилось иметь в составе России как бы независимое государство — нечто вроде Лесото в ЮАР, что создавало массу приятных и полезных возможностей — от отмывания «грязных» денег до использования вооруженных сил «независимого государства» в качестве инструмента своей непредсказуемой внутренней политики, а при известном раскладе — и внешней.

Особенно привлекательными, на взгляд из Москвы, выглядели именно вооруженные силы «независимой республики Ичкерия», которыми надеялись манипулировать по собственному усмотрению, на что из Грозного никаких принципиальных возражений не было. Существовало даже мнение превратить новую «независимую республику» в подобие «кавказского жандарма», управляемого из Москвы, что давало последней прекрасную возможность в случае необходимости укрываться за тусклым занавесом чеченской независимости.

В самом деле, обстановка на Кавказе от Терека до границы с Ираном и Турцией была дестабилизирована поборниками российско-советской империи до такой степени, что все уже воевали друг с другом с нарастающим ожесточением. Грузия воевала с Южной Осетией и Абхазией, Северная Осетия сражалась с Ингушетией, Армения и Азербайджан развернули друг против друга полномасштабную войну за Нагорный Карабах.

Во всех войнах в регионе активно применялись танки, системы залпового огня и авиация. Причем, никто как-бы не знал, чья это авиация, поскольку ее принадлежность застенчиво скрывалась за стереотипной формулировкой времен корейской войны: «без опознавательных знаков». Но война есть война, и сбитые русские летчики в армянских тюрьмах, ожидая смертных приговоров (за наемничество), рассказывали сказки о каких-то азербайджанских посредниках, нанявших их вместе с самолетами по прейскуранту 2000 долларов за боевой вылет. Примерно то же самое и при тех же обстоятельствах рассказывали русские спецназовцы в бакинской тюрьме, попав в плен целым подразделением.

Волосатые уши Москвы слишком явно торчали на кровавом фоне разгорающихся межнациональных конфликтов, что нервировало многих в Кремле, пробивающемся на «международную арену» с чарующей улыбкой гаранта либерализма, свободы и демократии. А потому по кремлевским коридорам стало распространяться мнение о приведении армии свободной республики Ичкерия из полупартизанского в более современный вид.

Чеченцы — прирожденные воины, сохранившие чисто средневековые черты благородства и доблести в воинской профессии, наряду, увы, и со средневековой жестокостью. Где-где, а уж в Москве об этом знали прекрасно. Те чеченцы, что сражались в родных горах с частями русской, а потом и Красной армии, равно как и те, что в составе Красной армии сражались с немцами во второй мировой войне — все оставили о себе самое лучшее воспоминание как доблестные солдаты, готовые на любое самопожертвование. И хотя особого хода чеченцам в Советской армии никогда не было, советский Генштаб, вляпавшись в афганскую авантюру, вынужден был сформировать из чеченцев и ингушей специальные части, которые условно можно назвать горнострелковыми спецназами. Результаты превзошли все ожидания, и даже возникли планы развертывания на их основе крупных формирований — что-то вроде «диких дивизий» времен первой мировой. Однако, эти планы осуществлены не были, главным образом, из-за унизительного поражения (больше, конечно, морального, чем военного), понесенного Советской армией в Афганистане. Кроме того, Советская Россия, будучи почти откровенно расистским государством, вспоминала о нацменьшинствах только в случаях, когда тем предоставлялась возможность пролить кровь за империю, во всех других случаях относясь к ним с глухим, но явным пренебрежением. Чечмеки!

В начале 1992 года в Чечне побывали все три героя августовского путча: маршал Шапошников, генерал армии Кобец и тогда еще генерал-полковник Грачев. Все они не только остались довольны тем, что на официальном языке называется «строительством вооруженных сил» молодой независимой　республики, но и подписали ряд соглашений и протоколов о намерениях относительно дальнейшего прогресса в этой области.

Интересно проследить, как на всех этих соглашениях и протоколах постепенно сходит на нет подпись маршала Шапошникова, и все более утверждается подпись уже генерала армии Грачева, сменившего Шапошникова на посту министра обороны. Сам же Шапошников галантно ушел в тень громадного монстра, именуемого «Росвооружение», готового в любую минуту направить в любую точку земного шара какое-угодно оружие и в любом количестве, со всеми видами оплаты: в кредит, в рассрочку и по бартеру.

От греха подальше, из Чечни были выведены все войска бывшей советской армии. Все почему-то думают, что это был чисто стихийный процесс: армия, убоявшись дудаевских угроз и устав от его ультиматумов, просто снялась и ушла восвояси, бросив при этом вооружение, боеприпасы и военные городки, включая и парочку стратегических ракетных баз, в полное распоряжение правительства нового независимого государства. На кого рассчитана эта версия — не понятно.

Вывод войск осуществлялся, как и положено в цивилизованном мире, в рамках межгосударственного соглашения, достигнутого и подписанного на самом высоком уровне.

Однако, вопреки всеобщему мнению, запасов, которые были оставлены Дудаеву уходящими из Чечни бывшими советскими, а ныне российскими частями, было до смешного мало. Недели на две　интенсивных боевых действий. Поэтому было подписано новое соглашение о дополнительных поставках в республику Ичкерия оружия и боеприпасов; уж чего-чего, а оружия в России было достаточно не только вооружить такую маленькую республику, но и заново перевооружить все остальные армии нашей планеты, включая и американскую.

Однако, в отличие от советских времен, когда горы оружия поставлялись кому-угодно фактически бесплатно в ответ на туманные обещания признать и полюбить немеркнущие идеи Ленина, генералу Дудаеву подобная услуга оказана не была. Напротив, за московскую щедрость он должен был оказать Кремлю некоторые услуги, которые можно назвать весьма деликатными.

Дружба Москвы и Грозного предполагалась быть в равной степени искренней и тайной. В рамках этой дружбы генерал Дудаев, в частности (и прежде всего) должен был «отмыть» деньги, вырученные от продажи «налево» огромного количества оружия, некогда принадлежавшего Западной Группе Войск. А часть его получить натурой.

Просто удивительно, что кто-то умудрился сделать тайной бесследную пропажу с гигантских складов ЗГВ 70 тысяч тонн боеприпасов, каковыми предполагалось отвоевать третью мировую войну. Кое-что получили боснийские сербы и мусульмане, но большая часть была направлена в распоряжение набирающей силу армии республики Ичкерия.

Когда возникла необходимость в назидательных целях отобрать у возомнившей о себе Грузии ее исконную провинцию Абхазия, то чеченская армия прекрасно продемонстрировала свои боевые возможности. Через декоративную «Конфедерацию горских народов Кавказа» а Абхазию было послано подразделение вооруженных сил Чечни под командованием тогда еще майора Шамиля Басаева. Это подразделение, получившее позднее условное наименование «Абхазского батальона», разгромило отборные части старого друга президента Ельцина по политбюро Эдуарда Шеварнадзе, взяло штурмом Сухуми и водрузило над сожженным зданием бывшего горкома КПСС рядом с незаметным знаменем Абхазии (которого никто не знал) гордый зеленый флаг республики Ичкерия, на который тоже тогда никто почему-то не обратил внимания.

Российская армия обеспечила Басаеву поддержку с воздуха, а Черноморский флот, полоща по ветру военно-морские флаги несуществующей страны — Советского Союза — оказал поддержку с моря. Первое боевое крещение «союзников» на территории Абхазии закончилось полным триумфом и созданием на Кавказе еще одного независимого государства. (Позднее, когда в Кремле ломали голову, как обратно присоединить Абхазию к Грузии в качестве подарка «исправившемуся» Шеварнадзе, а Шумейко публично обзывал своего друга Ардзинбу «таким же преступником, что и Дудаев», — сколачивался уже фактически оформившийся чечено-абхазский военный союз, чтобы всем на Кавказе стало совсем хорошо).

Однако, профессионалы из ГРУ, наблюдавшие за действиями чеченских бойцов в ходе боевых действий, хотя и отметили их несомненную воинственность и беззаветную доблесть, обратили внимание на недостаточный профессионализм, особенно на всех　уровнях контроля и управления. К мнению профессионалов прислушались, и было принято решение, которое легло в основу еще одного «межгосударственного» соглашения о подготовке чеченских бойцов в учебных центрах, где обучаются своему мудреному мастерству спецназы ГРУ.

Если кто-то думает, что спецназ ГРУ это все равно, что ОМОН или какой-нибудь СОБР, то он жестоко ошибается. Это даже не ВДВ или морская пехота. Это гораздо серьезнее. Перед кончиной Советского Союза общая численность спецназов ГРУ была, примерно, эквивалентна трем бригадам. Если миллионы телезрителей с умилением наблюдали, как воздушные десантники разбивают лбами кирпичную кладку, а морские пехотинцы по горло в холодной воде несут на руках средний танк, то учений спецназа ГРУ не видел никто, кроме разве Дмитрия Холодова. Но и тот почти никому не успел об этом рассказать.

Когда-то тремя бригадами этого спецназа планировали завоевать старуху-Европу и, несомненно, так бы и поступили, не страшись «кремлевские старцы» ядерного возмездия. Уж очень им не хотелось коротать остаток своих дней в подземных бункерах.

Впрочем, существовали планы захвата всех западных КП управления ядерным оружием еще до начала конфликта силами того же самого спецназа ГРУ, что сделало бы Европу и вовсе безоружной, когда бы на нее хлынула, «гремя броней, сверкая блеском стали», всесокрушающая лавина из нескольких десятков тысяч советских танков.

Так бы оно, наверное, и произошло, если бы　большая часть сил так называемого «ядерного возмездия» не была развернута в океане на борту практически неуловимых американских подводных лодок, куда спецназам ГРУ, при всем их мастерстве, было, увы, не дотянуться. На западе это отлично понимали и в многочисленных сценариях хода (и исхода) Третьей мировой войны, на которых оттачивали свои стратегические мысли натовские генералы, всегда предусматривался почти полный захват Европы советской армией и мощный удар ядерными ракетами из глубин океана сразу по шестидесяти крупным городам Советского Союза. А потому в Европе царили мир и благодать.

Но тем не менее спецназ ГРУ продолжал оттачивать свою боевую подготовку. Если не вдаваться в подробности, она (боевая подготовка) заключалась в следующем: еще до начала официальных боевых действий отряды спецназа численностью от 30 до 200 человек (в зависимости от поставленной задачи) начинают поход по территории намеченного противника, таща на себе все необходимое для двухнедельного боя так называемой «высокой эффективности» — т. е. практически непрерывной пальбы в течение указанного срока.

Даже, если при этом вся служба безопасности противника поднята по тревоге и, как говорится, поставлена на уши, она ничего не должна была заметить. Отряд, выйдя из условной точки А, как бы дематериализовывался с тем, чтобы материализоваться только в указанной точке Б и то условно. Признаком его материализации должно было стать уничтожение или захват намеченного объекта, конкретного лица или группы лиц (скажем, крупного штаба, узла связи или даже кабинета министров вместе с президентом). Существовали и различные элегантные методы убеждения захваченного президента объявить о капитуляции своей страны. И тому подобное. Боя при этом предполагалось избегать всеми средствами, но уж коли этот бой был необходим, спецназовцы умели его вести так, что у противника складывалось впечатление, что к ним в гости пожаловала целая общевойсковая армия со всеми своими тылами и средствами обеспечения.

Со стороны же сверхбдительный взгляд какого-нибудь многоопытного полицейского из отдела по борьбе с терроризмом не должен был увидеть ничего более, кроме группы молодых людей и девушек, «хиппующих» в непрезентабельных подержанных микроавтобусах, где даже после тщательного обыска не удавалось обнаружить ничего более криминального, чем порнографические открытки.

Спецназ ГРУ ежеквартально, т. е. по-сезонно, проводил свои учения, как на территории СССР, так и в странах, где ему предстояло действовать в случае начала военных действий. Учения за пределами СССР, в силу некоторой специфики западных стран, всегда проходили гораздо легче, нежели на собственной территории, где их условия были намного жестче.

Сценарии и вводные были самые разнообразные, но усредненное задание отряда ГРУ выглядело следующим образом. Отряд выходил, допустим, из-под Минска, где было развернуто несколько центров подготовки, и должен был проследовать в Крым или на Кавказ, где также была развернута сеть учебных лагерей и баз. По дороге, скажем, в Киеве или в Ростове, отряд должен был похитить какого-нибудь　генерала в ранге командующего округом или его заместителя, условно (а иногда и нет) взорвать и сжечь несколько заранее определенных объектов и раствориться на одной из своих секретных баз. Незадолго до прибытия на эту базу похищенный генерал отпускался, поскольку на базу его доставлять запрещалось в интересах обеспечения секретности. (Подобные базы, разумеется, существовали не только на территории СССР).

Подобный «учебный» поход считался у спецназовцев легким и осуществлялся в описанных условиях исключительно для первой обкатки «молодняка». Да и то не всегда. Обычно учения на собственной территории проходили в неимоверно сложных условиях. Еще до выхода отряда в учебный рейд все гор- и райотделы МВД и КГБ заранее оповещались о том, что группа опасных преступников, совершив коллективный побег из мест лишения свободы, пробирается в южные районы страны, собираясь по пути совершить целую серию разбойных нападений. При этом, как правило, предполагаемый маршрут отряда указывался в ориентировке довольно точно, а сами спецназовцы предупреждались, что, попади они в руки «правоохранительных органов», ни на какую помощь извне им рассчитывать не придется. В условиях советских законов это всегда означало почти верную смерть, а на языке спецназа означало не более, чем учения с условным приближением к реальной обстановке…

Увы, как всегда случалось в истории нашего несчастного Отечества, армии, нацеленной на Европу и Америку и соответственно обученной, пришлось действовать в условиях дикой, горной, азиатской страны, где все отработанные до мелочей методики, наставления (и даже обувь) оказались совершенно неэффективными, принуждая к импровизации на ходу. Но для импровизации было очень мало простора. Один европейский вид спецназовцев уже выдавал их с головой, ведя к ненужным и обидным потерям и даже к крупным провалам.

Но даже и в этих кошмарных условиях спецназ ГРУ совершил несколько очень смелых операций в Карачи и Исламабаде, а в Пешевере вообще чувствовал себя как дома. Но для этого в его ряды пришлось влить большое количество чеченцев, ингушей и дагестанцев.

Поражение в Афганистане и вскоре последовавшее за тем крушение коммунистического режима и развал Советского Союза, хотя и больно ударили по спецназу ГРУ, как и по всем остальным силовым структурам рухнувшей империи, тем не менее, позволил им сохранить костяк своих уникальных подразделений и основные базы их подготовки. Вот на этих-то базах и решено было немного поднатаскать вооруженные силы республики Ичкерия.

В результате генерал Дудаев получил в свое распоряжение целых две бригады спецназа ГРУ, в то время как в России к тому времени их оставалось полторы.

Со своего стратегического поста в Грозном генерал Дудаев, контролируя традиционные пути России на юг — Закавказье и далее (и, разумеется, в обратном направлении), опираясь уже на мощнейшую армию, значительно уже превосходящую недоукомплектованные и рассредоточенные по большой территории войска Северо-Кавказского военного округа, мог чувствовать себя вполне прочно, пропуская мимо ушей многие из московских нравоучений.

К сожалению, генерал Дудаев, хотя и считал себя «свободно избранным президентом» независимой республики, так им и не стал, превратившись из командира дивизии в командующего армией и рассматривая всю Чечню как один большой гарнизон, в котором служба тыла и материально-технического обеспечения занималась перепродажей нефти, алюминия и оружия, потоком идущего из российских «леваков». При этом местному населению, как коренному чеченскому, официально ставшему независимым, так и русскому, попавшему в двусмысленное, если не сказать — в идиотское положение, новая власть не оказывала ни малейшего внимания.

Заработная плата работникам нефтехимической промышленности — уникального и единственного в своем роде комплекса, построенного в годы советской власти, приходила из России, а доходы от него, хотя и сокращающиеся с каждым месяцем, шли в казну Дудаева. Из России же бесперебойно шло энергоснабжение, все виды социального обеспечения и, если в этом отношении существовали какие-либо сбои, то не в большей степени, чем по всей стране.

Таким образом, молодая республика Ичкерия не умирала с голода только благодаря тому, что обеспечивалась Россией — не Бог весть как, конечно, но никто там особо не бедствовал. Собственные же деньги, вырученные от продажи нефти, оружия, реализации фальшивых банковских авизо и наркотиков, правительство Дудаева тратило на укрепление вооруженных сил и активную политическую деятельность.

Первое недовольство Москвы выразили робкие попытки Грозного добиться признания независимости Чечни со стороны мирового сообщества. Этот вопрос никогда не обсуждался на секретных переговорах и был своего рода дудаевской самодеятельностью. Начали, как и водится в современном мире, с Соединенных Штатов. Хотя чиновники госдепартамента, куда прибыли дудаевские эмиссары, так и не поняли, чего от них хотят и о какой, собственно, стране идет речь, — Чечню-Ичкерию не нашли ни в одном справочнике бывшего СССР, а на американских географических картах сразу за Тереком начиналась Грузия или Джорджия, как было написано на карте — Москва отреагировала резко и даже с некоторым оттенком истерики, снова громогласно заявив о Чечне, как о неотъемлемой части России. А это уже было нарушением ранее достигнутых соглашений. Никто и не думал запрещать Дудаеву какие-либо импровизации на международной арене, поскольку новые руководители России в глубине души рассматривали все соглашения с Дудаевым как игру в царей-королей, которую часто ведут воспитательницы со старшими группами детского сада. И искренне удивляются, узнавая, что дети воспринимают свои «игрушечные» титулы серьезно. Первые раздоры между «стратегическими союзниками» были незначительны и, возможно, завись обстановка только от договаривающихся сторон, ее вполне можно было урегулировать, но это было не так.

И над Россией, и над Чечней дули ветры радикальных перемен.

И если кто-нибудь подумает, что это были мягкие ветры набирающей силу демократии, от имени　которой так любили делать заявления в Москве, то будет совершенно не прав. Это были уже совсем другие ветры, порывами переходящие в шторм.

Москва веками страдала от того, что, как русское, так и советское, а ныне российское руководство, традиционно разделенное, по меткому выражению Аркадия Вольского, на партию войны и партию дураков, не умело правильно оценивать создавшуюся в стране и вне ее обстановку.

Первой и очень крупной ошибкой Москвы было почему-то царящее там с 1989 года убеждение, что Афганская война, слава Богу, окончена. Логическая цепочка этого убеждения совершенно непонятна, но оно царило во всех сферах советского и постсоветского общества, возбужденно выплескиваясь наружу всеми средствами массовой информации. Судя по всему, это был даже не самообман, а искреннее заблуждение, весьма свойственное русскому менталитету: раз я кончил драться и буянить — значит мир.

В самом деле, советские войска, по причине, которую никто даже сегодня не в состоянии объяснить, вторглись в сопредельную мусульманскую страну, бесчинствовали там в течение 10 лет, истребив добрую треть населения и сравняв с землей примерно половину населенных пунктов, в конце концов были оттуда выбиты непобедимым духом народного сопротивления и, убравшись восвояси, решили, что война на этом и закончилась. Отнюдь нет.

Как это всегда случалось в прошлом, отступившая армия привела за собой на собственную территорию армию противника вместе с его идеологией. Быстро последовавшее за этим крушение СССР позволило несколько самортизировать это печальное событие. Бои, развернувшиеся на территории Таджикистана и стран Закавказья, ставших к тому времени суверенными государствами, удалось подать как результат внутренних междоусобиц, а не в качестве продолжения Афганской войны. А, между тем, если о военном поражении СССР в Афганистане еще можно спорить, то идеологическое поражение советской империи было полным и сокрушительным.

Противопоставление уже издыхающей марксистско-ленинской догмы набирающему силу исламскому фундаментализму закончилось полной победой последнего, а образование на территории бывшего СССР после крушения коммунистического режима полного идеологического вакуума позволило исламскому фундаментализму, остро отточенному десятилетней кровавой войной, хлынуть через голову российских войск на территорию его традиционного почитания, превращая все русское и российское во врагов по определению. Неверных, гяуров, унижающих ислам и долгие годы державших в рабстве мусульманские народы.

Растерявшаяся Москва не могла на этот вызов ответить ничем, кроме установок залпового огня. Коммунистическая идеология умерла, христианская церковь, деградировавшая вместе со всем советским обществом, была еще слаба, чтобы представлять из себя какую-то идеологическую силу, никто не был готов к такому обороту событий.

Оставалось, как обычно, уповать только на армию и время от времени демонстрировать по телевизору отрезанные головы русских солдат на фоне уже не афганских, а таджикских гор.

Но если Средняя Азия все-таки еще мощным буфером ограждала воинственных исламистов от собственно русских территорий, то Чечня примыкала непосредственно к России и выглядела прекрасным плацдармом для тех, кто после разрушения советской артиллерией священной мечети в Герате поклялся на Каабе не прекращать войны до того дня, пока зеленое знамя Пророка не будет поднято над руинами Московского Кремля.

Дудаев был захлестнут этой войной.

Как и всякий советский генерал он, если и имел о религии какое-то мнение, то только определенное классиками марксизма и вбитое в его голову на бесчисленных политзанятиях. А сам оставался атеистом, что позволило ему с легкой совестью сбрасывать бомбы на головы своих теоретических единоверцев в Афганистане.

Однако, оседлав национальную идею своего народа, генерал попал в исламский водоворот, которому он пробовал поначалу сопротивляться, но был затянут в него с головой, закручен и выброшен на коврик мечети в позе, обычной для любого правоверного мусульманина.

Ему приходилось быть правоверным вдвойне, ибо никто в Чечне не забыл его прошлого, а также и того, что генерал, нарушив обычаи предков, выбрал себе русскую жену.

И если совсем недавно, в рамках согласованного с Хасбулатовым плана, генерал Дудаев договаривался до того, что объявлял независимую Чечню «последним уцелевшим (или первым освобожденным) бастионом Советского Союза» и предлагал Михаилу Горбачеву прибыть в Грозный и оттуда　выполнять свои обязанности президента СССР, начав борьбу против московских сепаратистов, изгнавших Горбачева из Кремля, то совершенно неожиданно для всех (а возможно и для себя) бывший авиационный генерал заговорил голосом иранских айятолл. А телевидение республики показывало его, совершающего намаз. Это выглядело так же естественно и искренне, как и крестные знамения генерала Стерлигова.

Первым встревожился Хасбулатов. Находясь фактически всю сознательную жизнь на идеологической работе в Москве, «спикер» Верховного Совета свободной России был еще более далек от религии, чем генерал Дудаев. Более того, происхождение не давало ему возможности примкнуть к возрождаемому православию. Впрочем, это вовсе и не входило в его планы.

Дьявольское тщеславие и астральные видения заставляли его алчно взирать на первое кресло страны, а вся логика событий увлекала его все более и более в оппозицию к президенту Ельцину и его курсу, хотя никакого курса у президента Ельцина, по большому счету, и не было. А у Хасбулатова — уже точно был намечен — назад к светлому прошлому. Фактически на его пути оставался только Президент. Далее он уже видел себя (и, надо сказать, не без оснований) председателем президиума Верховного Совета России и лидером какой-нибудь партии, т. е. старым-добрым генсеком, национальность которого, как показала история СССР, никогда не имела принципиального значения.

Подобный политический курс неизбежно должен был собрать вокруг Хасбулатова все остатки покойной КПСС, ныне вставшей на платформу самого махрового великорусского национализма, консервативную военщину, оставшихся не у дел бывших руководителей КГБ, МВД и прочих карательных органов, как всесоюзного, так и республиканского значения и часть распропагандированного ими населения. А на пике всей этой вакханалии к Хасбулатову перебежал вице-президент Руцкой, а от Хасбулатова к Ельцину перебежали все его заместители: Шумейко, Филатов и Рябов.

Таким образом, Руслан Хасбулатов, помимо своей воли, попал в водоворот русского национализма, выглядя на его фоне еще более нелепо, чем генерал Дудаев в мечети.

Но ни у того, ни у другого уже не было выхода.

И это ломало координированный план, который, хотя и был авантюрным, но все же планом. Хасбулатова уже охраняла в Москве чеченская гвардия, командированная Дудаевым, все гостиницы российской столицы были переполнены чеченцами, затаившимися в ожидании сигнала к государственному перевороту. Само слово «чеченец» наводило ужас на московского обывателя; и можно представить себе ситуацию, если бы за чеченцами в Москве вдруг появилась сила закона!

Но из Грозного уже зазвучали на президентском уровне слова о величии Аллаха и пророка его Магомета, о сатанизме Москвы и о «русизме, как наихудшей форме фашизма», которым больна Россия и может излечиться только с помощью нейтронной бомбы.

В ответ, кружась в водовороте воинственного русского национализма, Хасбулатов неожиданно заговорил о России «великой и неделимой», о «соборности» (хотя так и не научился правильно произносить это мудреное слово) русского народа и о Чечне, как о неотъемлемой части России. А что ему оставалось делать, мечтая о кресле диктатора России?

Между союзниками возникли трения, которые привели к тайной встрече, где обе стороны обвиняли друг друга в идиотизме и разъехались, не договорившись ни о чем.

Первым нанес удар Дудаев, объявив об отзыве всех депутатов, избранных от Чечни в Верховный Совет России. Это был персональный удар по Хасбулатову, который избирался в свое время именно от Чечено-Ингушской АССР. Таким образом, генерал Дудаев подвесил своего приятеля над пустотой: он как бы уже и не был депутатом, но тем не менее возглавлял Верховный Совет.

Надо сказать, что Хасбулатов очень перепугался. Вовсе, правда, не того, что генерал Дудаев лишил его депутатских полномочий.

«А кто такой Дудаев?» — вопрошал, вошедший в раж спикер. — «Кто он такой вообще, чтобы кого-то лишать полномочий? Разве не я, в конце концов, произвел его в генералы, чтобы он мною теперь командовал?»

Испугался Руслан Имранович того, что чеченская охрана, командированная в его распоряжение генералом Дудаевым или кто-нибудь из многочисленных боевиков, заполнивших столичные гостиницы, получит приказ его зарезать, а голову прислать в Грозный, где она будет выставлена для всеобщего　обозрения на площади Шейха Мансура к великой радости обоих президентов — российского и чеченского.

Нервы у Хасбулатова сдают и он отдает приказ: выселить всех чеченцев из Москвы, как будто является не спикером парламента демократической страны, а столичным генерал-губернатором, действующим в условиях чрезвычайного положения. Кроме того, впавший в истерику «спикер» натравливает на собственную охрану управление московской милиции по борьбе с бандитизмом.

В свою очередь, Дудаев лишает Хасбулатова чеченского гражданства, которого тот никогда не имел, давая политическим противникам спикера возможность называть всесильного «главу представительной власти» (несуществующий титул, придуманный для себя самим Хасбулатовым) «политическим БОМЖом».

Но булавочные уколы из Грозного не только уже не в силах остановить рвущегося к власти спикера, но, напротив, казалось бы, еще более его подхлестывают. Вот уже президент Ельцин чудом избегает «импичмента» в Верховном Совете, вот уже шумят по всей России референдумы под бессмертными лозунгами «Да-Да-Нет-Да» и вот уже сыплются стекла столичной мэрии, горит Останкино, танки бьют прямой наводкой по зданию Верховного Совета, и Руслана Хасбулатова выводят из горящего здания, увозя в мрачную следственную тюрьму Лефортово.

Все это время передравшимся «ветвям» демократической российской власти было не до генерала Дудаева, хотя злые языки утверждают, что именно чеченский президент спровоцировал октябрьские события в Москве, передав своему «стратегическому　союзнику» Ельцину кое-какие документы о планах своего другого «союзника» Хасбулатова.

Тем не менее, многие обратили внимание на тот факт, что именно в это время почти все организации и партии фашистского и полуфашистского толка, которых в России к этому времени уже расплодилось видимо-невидимо, неожиданно дружно и дисциплинированно, как и подобает любой правительственной структуре, перешли от истерически-визгливой пропаганды против евреев к такой же по тональности травле выходцев с Кавказа. При этом «тональность» сохранилась прежняя. Только теперь вместо сионистов, евреев и жидов поминались «черные» или еще крепче — «черножопые». А на официальном уровне, как черт из табакерки, возникло новое блестящее определение — «лицо кавказской национальности». При этом интересно отметить, что многие средства массовой информации, как электронные, так и бумажные, которые бы ни при каких обстоятельствах не позволили бы себе запачкаться об антисемитизм, с готовностью и энтузиазмом включились в травлю выходцев с Кавказа.

Даже патриарх российской культуры и демократической интеллигенции — академик Дмитрий Лихачев, раздраженный какими-то выходками Хасбулатова накануне референдума, и памятуя, видимо, о горьких днях, проведенных в ГУЛАГе во времена Сталина, озвучил в прямом эфире призыв: «Хватит с нас этих кавказцев!»

Во многих городах имели место погромы колхозных рынков, где избивали, а в некоторых случаях и убивали, торговцев с Кавказа.

На улицах послепутчевой Москвы, объявленной　на чрезвычайном положении, хватали всех, кто внешним видом хоть немного походил на «лицо кавказской национальности». А глава администрации Краснодарского края Николай Егоров превзошел всех, в сорок восемь часов депортировав с территории края всех «черных» — главным образом, армян, бежавших в свое время от резни в Азербайджане и от ужасов войны за Нагорный Карабах.

Организаторские способности Николая Егорова не остались незамеченными. Он был срочно отозван в Москву и назначен… министром по делам национальностей и региональной политике. Вскоре ему предстояло применить свои способности в гораздо более крупном масштабе. Вместе с двумя бывшими генералами КГБ, назначенными к нему заместителями, Егоров быстро и умело преобразовал вверенное ему ведомство в четвертое силовое министерство. А сотрудники министерства по делам национальностей, которое в силу одной только российской многонациональной специфики должно было быть наиболее гуманитарным из всех, вдруг защеголяли в камуфляже и тельняшках.

Сам Николай Егоров был типичным представителем бывшей провинциальной партноменклатуры, расхватавшей руководящие посты после кончины КПСС и прекрасно приспособившейся к посткоммунистической реальности. На деньги покойной партии Егоров основал банк с весьма патриотическим названием «Кубанский», поскольку состоял в почетных полковниках Кубанского казачьего войска. Однако офис «Кубанского банка» от греха подальше располагался на острове Кипр, где всем командовала дочь Егорова, состоявшая в законном браке с лицом «чеченской национальности». «Кубанский банк» отмывал деньги за проходящую через свободную республику Ичкерию нефть и алюминий и служил посредником по закупке через Ижевские заводы оружия и боеприпасов, направляемых в республику Ичкерия. Сидящие без денег военные заводы России и стран СНГ с охотой и удовольствием направляли Дудаеву новейшее оружие и системы связи, еще не состоявшие на вооружении Российской армии, которой было нечем за это оружие заплатить. Осваивавшим рыночную экономику могучим монстрам ВПК по плечу были любые преграды, чтобы доставить оружие клиенту, за него заплатившему. Впрочем, правды ради заметим, что никто никаких преград и не ставил, поскольку все описанные выше события, произошедшие в Москве, никоим образом еще не повлияли на российско-ичкерийские отношения.

Более того, эти отношения с каждым днем наполнялись все большим смыслом и содержанием. После устранения с политической арены возомнившего о себе Руслана Хасбулатова они даже стали более искренними, чем прежде.

Хотя Чечня еще не была никем признана, чтобы не раздражать Москву и не оспаривать ее претензии на статус великой державы, неофициально Грозный чуть ли не ежедневно посещали самые экзотические иностранные делегации. Офицеров турецкого генерального штаба сменяла делегация иранских нефтяников, прилетевшая вместе с компанией афганских моджахедов-специалистов по разведывательно-диверсионной деятельности. Частыми гостями президента Дудаева были и всевозможные делегации оппозиционеров из стран СНГ, некоторые из которых, спасаясь от преследований у себя на родине, оставались в Грозном надолго, превращая республику Ичкерию в своего рода Швейцарию на территории бывшего СССР.

Не менее частыми были и гости из Москвы. Владимир Жириновский «гулял» на дне рождения президента Дудаева, а генерал Стерлигов вел с ними «весьма конфиденциальные переговоры», предупреждая, что вскоре — не позднее осени 1994 года в Москве произойдет очередной государственный переворот, президент Ельцин будет отстранен от власти, арестован и, возможно, публично повешен (о чем совсем недавно вслух мечтали хасбулатовские мятежники) и новое национальное правительство России торжественно подтвердит независимость Ичкерии.

Пока же генерал просил «немного денег» для подготовки указанного переворота. Дудаев удивлялся тому, что «новое национальное правительство» собирается начать свою кипучую деятельность по спасению России с подтверждения полной независимости отколовшихся автономий, но ничего не говорил и деньги давал. Не к лицу мусульманину, принимающему у себя в доме гостя, смущать его неожиданными вопросами и отказывать в просьбах. Гость в дом, Аллах — в дом.

А гости слетались и со всего СНГ, и со всего мира. Инкогнито приезжали президенты и вице-президенты мощных заокеанских нефтяных монстров и в открытую — влиятельные лица из стран СНГ и некоторых субъектов Российской Федерации: вроде президентов Шамиева и Илюмжинова. На глазах у всех на территории бывшего СССР возникала новая　Швейцария. Правда, если сравнивать Чечню со Швейцарией, то это была Швейцария времен Вильгельма Телля — еще очень воинственная и не очень богатая, но уже со всеми задатками того уникального государственного образования, которое заставило всех европейских хищников считаться с ее нейтралитетом в ходе двух мировых войн…

Фальшивые банковские авизо, оффшорные компании, стремительное движение черных капиталов через фиктивные фирмы и банки в Москве, в Сибири, на Кипре, в Стамбуле — сверхсвободная экономическая зона с вполне естественным криминальным оттенком, потому что иначе не бывает, поскольку в отличие от Швейцарии, Чечня со всех сторон была окружена огромной уголовной зоной, именуемой Российской Федерацией. Недаром даже один из отцов «перестройки» — Александр Яковлев, отвечая на вопрос корреспондента, что, по его мнению, принесла перестройка народам бывшего СССР, ответил: «Раньше мы жили в политической зоне, сейчас — живем в уголовной». Хотя, возможно, в этих словах и было какое-то преувеличение, но уже никак не гротеск.

Многочисленные фирмы и банки, не занимающиеся торговлей оружием, редкоземельными металлами, нефтью и газом, почти не стесняясь, занимались торговлей наркотиками, ибо ничего выгоднее придумать было невозможно в стране с развалившейся экономикой, когда на вложенный доллар быстро можно было получить тысячу, послать эти деньги, скажем, в «Кубанский банк» Николая Егорова, купить на них 30 установок «Град» и 50 боевых машин пехоты в Челябинске, отправить их в Чечню,　перепродать Казахстану, взяв с него обязательства осуществлять поставки своего алюминия не иначе, чем через фирму «ТСС», зарегистрированную в Монако, но управляемую из Одессы мощнейшей международной корпорацией «Транс ворлд металле».

За событиями, творящимися на территории своего «Лесото», все с меньшим удовольствием следили из Кремля, испытывая смешанное чувство зависти и собственного бессилия как-то на эти события повлиять. Тем более, что эти события происходили на фоне все усиливающегося наступления воинственного исламизма, волны которого уже захлестывали Ставропольский и Краснодарский края. Тревожным эхом отдавалась и продолжающаяся Афганская война, переместившаяся с предгорья Памира по всей линии бывшей границы Советского Союза, где истекали кровью российские солдаты.

С еще меньшим удовольствием и с гораздо большей завистью за событиями в Чечне следили из разных столиц, которые вполне можно было бы назвать братскими, если бы не специфика межнациональных отношений, существовавшая на территории рухнувшей коммунистической империи. В Казани президент Шамиев (бывший 1-й секретарь ЦК компартии Татарстана), откровенно говоря, планировал именно для Татарии то, что происходило в Чечне, но у него не было свободно-авантюрного полета мысли генерала Дудаева, поскольку Шамиев никогда не был летчиком, а как профессиональный партаппаратчик не решался идти на обострения со своими старыми друзьями из ЦК КПСС, хорошо зная их повадки по собственному опыту. А потому, задавая себе вполне　резонный вопрос: «Почему Чечне можно, а Татарстану нельзя?», президент Шамиев всякий раз получал ответ: «Чечня — столь же неотъемлемая часть России, что и Татарстан.»

Однако, все подобные утверждения звучали скорее как выражение частного мнения тех, кто их высказывал, вроде изгнанного из Чечни Доку Завгаева, чем выражением твердой государственной политики. И тот же Шамиев, которому было предложено тихо и мирно присоединиться к международным аферам с нефтью и газом, узел которых все туже затягивался в Грозном, искренне не мог понять, почему ему — члену всесильной касты партократов, затеявших перестройку исключительно для укрепления собственной власти и богатства, нельзя то, что можно какому-то безродному генералу, о котором всего три года назад никто решительно не знал. И хотя Шамиев был тоже (хотя еще в меньшей степени) мусульманин, как и Дудаев, и более того — он за эти годы сподобился совершить Хадж в Мекку вместе с бывшим 1-м секретарем Кемеровского обкома КПСС Тулеевым, ислама президент суверенного Татарстана боялся не меньше, чем частей российской армии, расквартированных на его суверенной территории.

А поэтому не понимал (а, возможно, и не знал) тех обязательств, которые принял на себя генерал Дудаев в обмен на все те привилегии, вытекающие из провозглашения им независимости республики Ичкерия — СЛУЖИТЬ НАКОНЕЧНИКОМ МОСКОВСКОГО КОПЬЯ В РЕГИОНЕ.

После победоносного завершения операций в Абхазии армии генерала Дудаева не представлялось　удобного случая еще как-то себя проявить, поскольку взятие Сухуми отрядами Шамиля Басаева явилось для многих (если не для всех) весьма предметным уроком. На Дудаева с вожделением смотрели не только его естественные союзники в так называемой «Конфедерации горских народов Кавказа», но, казалось бы, и естественные противники из числа возрождающихся кубанских, терских и прочих казаков, мучительно и долго проходящих стадию декоративно-бутафорской деятельности. А ведь всем хорошо известно, что горский сепаратизм и в сравнение не идет с казачьим сепаратизмом, потрясающим Россию в течение почти всей ее истории с тех времен, когда за Тереком еще не было ни одной христианской души…

Вскоре, однако, Москва поручила генералу Дудаеву выполнить очередное деликатное задание.

Обстановка на обломках развалившейся империи менялась с каждой секундой как в финальной стадии сражения при Ватерлоо.

Если обозреть все потери Москвы после развала Советского Союза, то, несомненно, самой болезненной потерей следует признать потерю контроля над Азербайджанской нефтью. Это было тем более обидно, что весь мощный нефте-химический комплекс в Азербайджане был поднят с нулевого цикла, создан и развернут именно Россией при весьма скромном участии местного населения, которое, кроме всего прочего, за счет Москвы обучалось в нефтяных ВУЗах.

Поэтому, когда в 1990 году еще советская армия брала штурмом Баку в ее нервозном поведении,　выразившимся в бесконтрольной стрельбе по всему, что шевелится, чувствовалась тревога Москвы за свое главное богатство, на базе которого все московские вожди от Сталина до Андропова надеялись добраться до коммунистического завтра.

Находящаяся при смерти КПСС, судорожно пытающаяся своими слабеющими руками (и мозгами) удержать свои несметные богатства, в результате потеряла контроль над обстановкой практически везде, включая, естественно, и Азербайджан, где был свергнут и бежал в Москву кремлевский ставленник Муталибов. К власти в Баку пришел Народный фронт во главе со «свободно избранным президентом» Эльчибеем, который сразу стал дистанцироваться от Москвы, предлагая свои несметные нефтяные богатства энергичным западным монополиям.

Это было уже больше, чем Москва могла выдержать, хотя могло создаться впечатление, что у нее в то время были дела и поважнее. В Азербайджане сразу стал налаживаться государственный переворот. Главой переворота был избран самозванный полковник Сурет Гуссейнов, который в старые времена был директором шерстепрядильной фабрики, а ныне командовал армейским корпусом в Карабахе. Причем так блестяще, что сдал плохо вооруженным армянским ополченцам чуть ли не треть территории своей страны, в чем, как и подобает истинному полководцу, Гуссейнов немедленно обвинил правительство Эльчибея.

В один прекрасный день Сурет Гуссейнов выехал из своей базы в Гянже по направлению к Баку, до которого было более 150 километров. Впереди ехал «газик» с самим Гуссейновым, за ним два старых,　видавших виды экскурсионных автобуса. Замыкал колонну танк «Т-55» без орудия. Колонна направлялась в столицу Азербайджана свергать президента Эльчибея. Выдвинутые навстречу «мятежникам» правительственные войска где-то рассеивались по пути. ОПОНовцы и гаишники пропускали мимо себя колонну, подобострастно беря под козырек. В окнах автобуса сверкали белозубыми улыбками, особенно ослепительными на фоне черных, аккуратно подстриженных бородок, доблестные солдаты Шамиля Басаева. Они нежно обнимали свои автоматы, а на их головах, в отличие от памятных дней сражений за Абхазию, зеленели ленты, давая понять всем посвященным, что теперь они воины Аллаха и связываться с собой никому не советуют. Впрочем, никто и не пытался.

Президент Эльчибей был отправлен в родную Нахичевань, а на его место из Нахичевани прибыл легендарный Гейдар Алиев, которого Москва, по известным только ей причинам, почему-то считала своим ставленником. В самом деле — бывший шеф КГБ Азербайджана, бывший 1-й секретарь ЦК Компартии Республики, член могущественного Кремлевского Политбюро, любимец Брежнева и Андропова — чьим ставленником он мог считаться?

Ан нет. Семидесятидвухлетний ветеран КГБ и ЦК КПСС совершенно не собирался следовать в русле московской политики или даже на нее оглядываться. Он смело продолжает дело, робко начатое Эльчибеем, отдавая гигантские запасы азербайджанской нефти на откуп акулам империализма, выделив России как прикаспийской стране 5 % от будущих прибылей.

Старый кремлевский интриган мгновенно оценил преимущества своего положения. От российских войск его надежно прикрыла республика генерала Дудаева, через территорию которой проходила единственная шоссейная дорога Ростов-Баку и соответствующая железнодорожная ветка.

Алиев и Дудаев встретились, поклявшись на Коране не причинять друг другу никакого вреда, а все свои силы обратить против северных гяуров во имя Аллаха великого и милосердного. После этого Азербайджан стал той территорией, через которую Чечня оказалась связанной с внешним миром и по суше, и по морю.

А тем временем в Москве, убедившись, что их снова обыграли в наперсток, решили свергнуть Гейдара Алиева и посадить на его место старого доброго Муталибова, скрывающегося от родного правосудия в первопрестольной столице. Переворот решили совершить снова с помощью лжеполковника Гуссейнова при поддержке молодцов Шамиля Басаева, имевших, как мы уже сумели убедиться, огромный опыт в проведении такого рода операций.

По всем правилам спецназа ГРУ отряд собирался на одной из своих баз в Шатойском районе, там дематериализовывался и материализовывался в президентском дворце Гейдара Алиева. Алиеев же, хотя звал Гуссейнова по имени — Сурет, а тот его — папой, друг другу, конечно, нисколько не доверяли, хотя Алиев и сделал самозванного полковника в благодарность за свержение Эльчибея премьером нового правительства.

Но быть премьером при таком президенте как Алиев, значило очень мало. Что-то среднее между референтом и старшим референтом. Возглавлять же нефтяные комплексы республики и получать доходы от нефти Алиев поручил родному сыну Саиду, который тоже звал его папой. Поэтому Алиев-папа нисколько не удивился, получив из Грозного сообщение, что его собираются свергнуть.

Бойцы Басаева в Баку не появились, мятеж, поднятый местным ОПОНом, удалось быстро подавить, Сурет Гуссейнов бежал в Россию, а Москва, как говорится, осталась при своих интересах.

Произошла первая настоящая разборка с генералом Дудаевым. На вопрос: почему его люди не обеспечили антиалиевский переворот в Баку, Дудаев ответил, что Коран запрещает поднимать мусульманину руку на мусульманина. Такого никогда не было и он вовсе не желает быть первым. Говорилось это так уверенно, как будто до этого Иран не воевал 7 лет с Ираком, а Ирак, в свою очередь, не предал мечу и разграблению братский Кувейт.

Подобное поведение Дудаева, в котором лицемерие соседствовало с легкой издевкой, наряду с информацией, что чеченский лидер поклялся бородой Пророка не дать России возможности протянуть через свою территорию нефтепровод из Азербайджана (дабы тот шел через Турцию), а это была отчаянная попытка Москвы хоть каким-то боком войти в сколачиваемый Алиевым «Международный нефтяной консорциум», окончательно вывело всех в Кремле из себя.

Последовал весьма резонный вопрос: Да кто такой этот Дудаев вообще? Не много ли он о себе возомнил? И что это за независимая Чечня?

Как всегда бывает в этих случаях, больше всех выражали свое недовольство партнеры чеченского генерала по бизнесу, справедливо считавшие, что тот дерет с них слишком крупные проценты за посредничество в их деятельности, сколь многотрудной, столь и незаконной. В частности, уже упоминаемый «Кубанский банк» на Кипре, занимавшийся перекидкой на запад русско-казахского алюминия с помощью фальшивых «чеченских» авизо (впрочем, «чеченскими» эти авизо можно назвать чисто условно, как называют «китайскими» вазы, производимые Фарфоровым заводом в Петербурге), уже провел предварительные расчеты и выяснил, насколько бы увеличилась его прибыль, если бы в Грозном сидел менее жадный и более покладистый посредник. Идеалом было бы посадить в Грозном (в качестве наместника, например) самого Николая Егорова с бывшими дудаевскими полномочиями.

Даже президент суверенного Казахстана Назарбаев, встретившись в начале лета 1994 года с президентом Ельциным, также выразил некоторое недоумение с явным привкусом недовольства по поводу того, что столь ответственный пост в Грозном занимает какой-то безродный генерал, в то время как законный претендент на этот пост — Доку Завгаев — вынужден ютиться в маленьком кабинете на задворках ельцинской администрации.

Впрочем, у президента Назарбаева (бывшего 1-го секретаря ЦК Компартии Казахстана) помимо династических были и другие — более приземленные причины быть недовольным наглым выскочкой из Грозного.

Дело в том, что Казахстан, став суверенным государством, тоже Россию «не обидел», объявив своей собственностью военно-космический комплекс в Байконуре и, что еще обиднее — Карагандинский горно-металлургический комбинат.

Это гигантское предприятие, построенное на костях сотен тысяч заключенных сталинского Карлага — концлагеря размером почти с Европу, могло практически в одиночку обеспечить весь мир сырой рудой и всеми видами металлургической продукции. Надо сказать, что именно этот комбинат стал одним из основных стимулов суверенизации для Назарбаева, мечтавшего о безбедной жизни за счет продажи на Запад разных производных горячего и холодного проката. Однако, вскоре эти мечты рассеялись, поскольку выяснилось, что чистота производства металлургической продукции комбината является крайне низкой, какой не было на Западе и в первой половине прошлого века, а потому продукция на западном рынке была совершенно неконкурентноспособной. (Также, кстати, как и украинское зерно, на котором мечтали прожить, шантажируя Россию, самостийники в Киеве.)

Для спасения положения в Казахстан срочно отзывается из Москвы бывший министр металлургии СССР, а ныне глава мощной корпорации «Росчермет» Олег Сосковец.

В старые времена Сосковец, родившийся и выросший в Казахстане, был директором Карагандинского комбината, а Назарбаев был у него парторгом. В Алма-Ате прибывший Сосковец получает должность министра промышленности Казахстана в ранге заместителя премьера. Это было еще в феврале　1992 г., когда огромный комбинат находился уже на грани остановки и требовались радикальные меры по его спасению. Производство на комбинате, рассчитанное на рабский труд заключенных времен победного шествия еще неразвитого социализма, находилось на уровне каменного века — трудоемким и чрезвычайно экологически грязным, но зато, как ему и положено — самым дешевым в мире, поскольку на зарплату рабочим расходовались такие деньги, о которых даже стыдно было говорить вслух. Да и те после января 1992 года не выплачивались, сделав самое дорогое в мире производство просто дармовым.

Одновременно с Сосковцом в Казахстане появился вице-президент уже упоминаемой оффшорной компании ТСС Лисин, который в старые советские времена работал заместителем Сосковца на горнометаллургическом комбинате.

Заручившись поддержкой двух правительств — Российского и Казахского — Лисин быстро финансировал производство, добившись бесперебойного сбыта продукции в обмен на правительственное разрешение охватить своей деятельностью также и металлургические гиганты Сибири. Делалось это до смешного просто: деньги, полученные по фальшивым авизо, шли через Грозный в банк на Кипре, где отмывались, а затем направлялись в Сибирь и Караганду. Оттуда — неизвестно куда уходила продукция, включая сотни тысяч тонн дефицитного алюминия, обращаясь в доллары, которые, в свою очередь, оседали в Москве, Алма-Ате, Грозном и в разных экзотических банках Запада. Размах дела был таким, что уже в октябре 1992 г. Сосковец и Лисин перебираются обратно в Москву, где первый для начала занимает свой прежний и, на первый взгляд, весьма скромный пост председателя комитета по металлургии. Размах проводимых операций расширяется с каждым днем, однако доля президента Назарбаева при этом, напротив, становится меньше и с каждым месяцем устойчиво следует этой тенденции. Все это происходит потому, что большой процент общей прибыли оседает в Грозном, а Дудаев склонен этот самый процент еще более увеличить.

В Москве недоумевают: зачем генералу столько денег и куда он их вообще девает, поскольку все необходимое для того, чтобы население республики Ичкерия не перемерло с голоду, он традиционно и бесплатно получает из России, время от времени платя ей за это оскорблениями и угрозами.

Нельзя сказать, что с Дудаевым не пытались договориться. К нему ездили бесчисленные эмиссары, начиная с Жириновского, но упрямый горец стоял на своем и даже обещал повысить проценты, грозя в противном случае разоблачить всех своих московских компаньонов. Москва ответила усилением антидудаевской и античеченской кампании. Чечня отвечала тем же. Однако, деловая активность сторон от этого пока не страдала, если не считать того, что обе стороны уже увязали в ней, как в трясине.

Москва середины 1994-го года совсем не походила на Москву 91-го и даже 93-го годов. Хотя с тех пор прошло совсем мало времени, все уже забыли те дни, когда президент Ельцин со своим верным Коржаковым ездили в троллейбусе на работу (или на «Жигулях») или стояли на Васильевском　спуске, поднимали народ на борьбу с Хасбулатовым, который, в свою очередь, пытался провести через Верховный Совет «импичмент» Борису Ельцину. А толпа противников Президента требовала его публичной казни или, в лучшем случае, высылки в Израиль.

Казалось, что с тех пор прошла целая геологическая эпоха. Президент, если где-нибудь и появлялся, то не иначе, как на гигантском «членовозе», напоминающем атомную подводную лодку, поставленную на колеса. Его личная охрана, возглавляемая генералом Коржаковым, получившим этот чин сразу после майорского, приближалась численностью к 40 тысячам специально обученных офицеров, вдвое превышая знаменитую охрану персидского шаха Абасса и в 10 раз — охрану товарища Сталина. Президент редко появлялся публично и по Москве бродили мрачные слухи о том, что личная охрана уже подмяла главу государства под себя и от имени Президента страной теперь правит генерал Коржаков.

После крушения советской империи, ухода советских войск из Восточной Европы и Прибалтики, краха государственной идеологии, накопленная за 70 лет коммунистического режима агрессивность настойчиво требовала какого-нибудь выхода. Это страшное агрессивное поле, десятилетиями (если не веками) обращенное на Запад, после позорного развала и полного крушения западного фронта, став еще сильнее, всбесившимся монстром металось по стране в поисках выхода и применения.

Манипулируя почти всеми процессами в поверженной и фактически неуправляемой стране, глобальные геополитические силы медленно, последовательно и настойчиво разворачивали гигантскую страну фронтом на юг, чтобы ни у кого в Европе и Америке больше никогда не болела голова по поводу десятков тысяч русских танков, ревущих моторами на Эльбе. Этот глобальный разворот, подогреваемый из самых неожиданных источников (вроде книги Жириновского «Последний бросок на Юг»), канонадой, постоянно доносящейся с Таджикской границы и со всевозможных кавказских фронтов, усиливающейся антикавказской пропагандой и многими другими факторами, включая и печальную судьбу отрезанного от России и постепенно превращающегося в металлолом Черноморского флота, указывал направление и вектору неудовлетворенной активности.

А серии весьма странных террористических актов, периодически происходящих в аэропорту Минеральные Воды, где чеченцами захватывались автобусы с заложниками, накаляли общественное мнение до предела в жажде возмездия. Были ли эти чеченские террористы обычными уголовниками, завербованными ФСК (как уверяли дудаевские источники), или агентами дудаевской службы безопасности, на что постоянно намекали правительственные источники в Москве, не так уж важно. Дело свое они сделали, укрепив вектор русской агрессивности в южном направлении и опасно придвинув его к встречному вектору чеченской ненависти.

Все вышеописанные события, переплетаясь в единый клубок, уже к середине лета 1994 года привели всех в Кремле к единодушному мнению, что с режимом генерала Дудаева в Чечне нужно кончать.

Подобная постановка вопроса была точкой зрения　даже не таких уж агрессивных политиков, поскольку агрессивные политики склонялись к мысли, что кончать надо не с режимом генерала Дудаева, а вообще с Чечней, так как неизбежно появится новый Дудаев — еще умнее и хитрее нынешнего.

К счастью, в середине мая 1994 года, когда этот вопрос впервые серьезно был поставлен на повестку дня Совета Безопасности при Президенте России — абсолютно неконституционном органе личной власти Бориса Ельцина — никто еще всерьез не помышлял о войне.

Обсуждалась возможность личной встречи Бориса Ельцина и генерала Джохара Дудаева.

Многие понимали, что России, и без того находящейся по всем показателям в предынфарктном состоянии, если чего сейчас и не хватало — так это развязать где-нибудь войну. Особенно — на своей собственной территории.

Поэтому наиболее разумным решением считалось развязать гражданскую войну на территории самой Чечни, оказывая моральную, финансовую и по возможности (именно — по возможности!) военную помощь антидудаевским силам. Разумеется, имелась в виду помощь оружием и боеприпасами.

И только.

Но всемогущий Рок уже влек несчастную страну навстречу своей судьбе.

Избегая ненужных подробностей, можно только отметить, что именно в это время на заднике политической сцены снова возник Руслан Хасбулатов.

Сама обстановка подсказала Хасбулатову простейший и наиболее короткий, по его мнению, путь к частичному (хотя бы!) восстановлению былого величия. Этот путь, естественно, снова лежал через Чечню.

Для этого достаточно было свергнуть генерала Дудаева, что Хасбулатову казалось делом не очень сложным, поскольку он фактически сам посадил Дудаева на это место. Затем объявить себя либо президентом, либо председателем разогнанного Дудаевым Верховного Совета Чечни, подтвердить полную лояльность Москве, что автоматически открывало Хасбулатову дорогу в Совет Федерации — Верхнюю палату Российского Парламента. А там можно было спихнуть с кресла хитрого, но не очень умного спикера Шумейко, подчинить палату своей воле и все начать, как говорится, по второму кругу.

Зная, насколько в Кремле в настоящее время озабочены положением в Чечне, Хасбулатов через сохранившиеся Связи в высших коридорах российской власти, скромно предложил свои услуги, приложив и не очень затейливый план предстоящих действий.

Он, Хасбулатов, пользуясь своим авторитетом «общепризнанного лидера в Чечне», провоцирует восстание чеченского народа против диктаторского режима генерала Дудаева, свергает его, устанавливает в Чечне промосковское правительство, во главе которого и вливается в славную поступь новой России к своему будущему величию.

Справедливости ради надо заметить, что таких умников, как Хасбулатов, в Кремле было человек по десять в каждом кабинете. Предложенная бывшим спикером методика выхода из чеченского кризиса, автором которой он почему-то почитал самого себя, была не более, чем плагиатом, бесстыдно скопированным с классиков практического коммунизма Ленина и Сталина, которые с успехом пользовались этой методикой еще задолго до появления Руслана Хасбулатова на свет. А поскольку спикер и кремлевское руководство прошли одну политическую школу, то прекрасно знали эту методику, неоднократно применяемую от войны с Финляндией в 1939 г. до войны с Афганистаном в 1979 г. и без Хасбулатова. Более того, само имя Хасбулатова вызывало у всех в Кремле, включая в первую очередь и самого Президента, нервное подергивание губ и бровей.

Борис Ельцин, например, вообще не терпел в своем присутствии упоминания имени бывшего соратника по Верховному Совету РСФСР в любом контексте. Когда, после ареста Хасбулатова в октябре 1993 года, Президенту в качестве трофея достали знаменитую курительную трубку спикера, с помощью которой Хасбулатов пытался создать образ, хоть отдаленно напоминающий товарища Сталина, Борис Ельцин грохнул этой трубкой о стенку своего кабинета и радостно рассмеялся, увидев, как та разлетелась на куски.

Однако в политике, как мудро заметил Пиит, нет ни вечных друзей, ни, тем более, вечных врагов. Все зависит от сиюминутных интересов. В Кремле уже начали действовать по знаменитой методике, авторство которой экс-спикер пытался приписать себе. Было уже создано так называемое Чеченское Правительство Национального Спасения во главе с вынутыми из Кремлевского нафталина Автурхановым и Хаджиевым, которых нельзя было даже назвать авантюристами, настолько они были бессловесными марионетками — жалкими и смешными, совершенно не приспособленными для тех смертельных игр, где их предполагали использовать.

В помощь им придали вооруженные формирования двух откровенных уголовников: Лабозанова и Гантемирова, изгнанных в свое время Дудаевым из Чечни за пристрастие к вооруженным разбоям и взяткам. Их боевые отряды, столь же недисциплинированные и буйные, как и их предводители, с военной точки зрения абсолютно ничего из себя не представляли, умея только терроризировать местное население. Больше Кремлю в Чечне ставить было не на кого.

И хотя к этому времени авторитет генерала Дудаева, которому на волне всех предыдущих бурных событий все не было времени заняться внутренними делами своей республики, несколько померк у некоторой части населения; пришельцы из Москвы, обосновавшиеся в Надтеречном районе, никакого энтузиазма у чеченцев не вызывали.

А робкие рейды лабозановско-гантемировских отрядов через Терек по ничтожности своих результатов могли вызвать в Грозном разве что раздражение, чем какое-либо серьезное опасение. Хотя Дудаев, без сомнения, понимал, что Москва от слов начала, по своему обыкновению, топорно и неумело, переходить к делу.

Несколько стычек отрядов Лабозанова с частями генерала Дудаева дали, однако, возможность Руслану Хасбулатову объявить себя миротворцем и в качестве такового отправиться в Чечню, дабы узнать обстановку из первых рук и доложить об этом в Кремле, куда его пока еще не допускали.

Вернувшись в Москву, Хасбулатов был принят главой администрации Президента Филатовым и начальником охраны Президента генералом Коржаковым. Оба являлись старыми и добрыми знакомыми бывшего спикера. Филатов начинал как один из заместителей Хасбулатова, а с Коржаковым Руслан Имранович также встречался не раз в «медовые» дни своего змеиного созревания на груди у президента Ельцина.

Доклад Хасбулатова дышал откровенным оптимизмом: режим Дудаева переживает глубочайший кризис. Генерал фактически не контролирует ничего и никого за пределами своего дворца в центре Грозного. Старейшины и армия им недовольны. Даже плохо вооруженным и еще хуже обученным отрядам Лабозанова и Гантемирова (оба уже были произведены в полковники Российской армии) дудаевские незаконные формирования не способны дать достойного отпора. Если Кремль согласится предоставить в распоряжение оппозиции (так официально именовалась грубо сколоченная Москвой банда) десятка полтора танков (разумеется, с экипажами), примерно столько же БТР и БМП, а также звено самолетов и вертолетов огневой поддержки, то уже к концу ноября от дудаевского режима останется одно воспоминание.

Данные Хасбулатова почти полностью совпадали со сводками, представленными в Кремль Федеральной Службой Контрразведки и Главным Разведывательным Управлением, а потому решили с его доводами согласиться. В конце концов, и его самого тоже никогда не поздно прихлопнуть как муху. Пусть пока потаскает каштаны из огня.

С этого момента в официальных сводках стали появляться весьма странные выражения типа «танки оппозиции», «самолеты оппозиции», иногда называемые «самолетами неизвестной принадлежности» и такие же вертолеты огневой поддержки. Самолеты совершали налеты на Грозный, почему-то постоянно желая угодить зажигательными бомбами и ракетами в Национальный банк республики Ичкерия и в ее Минфин. Всякий раз после этого Министерство Обороны России делало клятвенные заявления на весь мир, что оно не знает, откуда у «дудаевской оппозиции» взялись самолеты и вертолеты, но к Российским военно-воздушным силам они не имеют ни малейшего отношения. Подобные заявления делались как лично министром обороны Грачевым, так и главкомом ВВС Дейнекеном, не говоря уже о чиновниках помельче. На вопрос какого-то корреспондента «откуда у чеченской оппозиции взялась собственная авиация», генерал Грачев, со свойственной ему солдатской простотой, ответил: «Откуда я знаю».

Между тем, 24 ноября от Хасбулатова, окопавшегося в селении Толстой-Юрт, поступило донесение, что все готово к штурму Грозного и свержению Дудаевского режима.

И уже вечером 25 ноября все средства массовой информации России передали долгожданное сообщение о том, что танки «оппозиции» после короткой артподготовки ворвались в Грозный и вплотную приблизились к президентскому дворцу. Наступление оппозиции было поддержано «точечными» ударами «оппозиционной авиации».

Находящиеся в Грозном телеоператоры показывали полыхающее здание Национального банка, отметив при этом, что «местонахождение генерала Дудаева неизвестно», ибо захваченный отрядом Лабозанова президентский дворец пуст. Что и подтвердил Автурханов, выступая по телевизору в 60 километрах к северу от Грозного.

В Кремле все облегченно вздохнули, а Сосковец, ставший к этому времени вице-премьером, на следующий день улетел в Японию по делам государственной важности. Перед отлетом он узнал от референта, что Дудаев, судя по последним сводкам ФСК, видимо, убит.

Весь день средства массовой информации передавали всякую чепуху вроде бедственного положения Московского балета на льду, застрявшего в США из-за отсутствия денег на билеты; прогоревшего «Хопра» с его краснодарским, «отличным от…», чаем; возобновления монашеского жития в Новодевичьем монастыре и т. п.

На экранах телевизоров депутат Марычев демонстрировал на заседании Думы порножурнал, где был изображен Владимир Жириновский, одевающий свою знаменитую кепку на голую девицу. Марычев доказывал, что это фотомонтаж и добился того, что депутаты всех фракций бросились его покупать, поскольку именно этим журналом были заполнены все думские киоски (злые языки пошучивали, что гонорар Марычева за рекламу журнала с трибуны парламента в десяток раз превысил его годовую зарплату за работу в качестве «шута президента»).

И только в конце дня пришло сообщение о полном разгроме сил «оппозиции», почему-то сообщившей в Москву о своей блистательной победе. 14 русских танков догорали на улицах Грозного, а 70 российских военнослужащих оказались в плену у Дудаева.

Чтобы ни у кого не возникало сомнений по этому поводу, захваченных в плен российских офицеров и солдат показали по телевизору. Они немедленно были опознаны женами и матерями, которые кинулись в Думу искать правды у министра обороны генерала Грачева и отловили его в каких-то коридорах правительственного здания.

Генерал был, как всегда, бодр. Губы его кривились в снисходительной ухмылке профессионала, вынужденного комментировать жалкую работу любителей. Полностью отрицая, что попавшие в плен имеют хоть какое-то отношение к Российской армии, министр обороны признался, что вообще этими событиями «мало интересуется». Видел что-то по телевизору и только. Все страшно непрофессионально. Кто же, какой дурак, извините, вводит танки в город? «Да я, — продолжал генерал, — навел бы там порядок за ДВА ЧАСА С ОДНИМ ДЕСАНТНЫМ ПОЛКОМ».

Между тем, генерал Дудаев заявил слетевшимся в Грозный представителям почти всех информационных агентств страны, что, если Россия в течение 72 часов не признает находящихся у него в плену офицеров и солдат своими военнослужащими — все они будут расстреляны. Неразберихи в обстановку добавил миротворец Хасбулатов, призвав эвакуировать всех детей из Грозного, поскольку город сегодня же подвергнется массированному удару с воздуха.

Президент Ельцин в этот день был и без того в прескверном настроении из-за провала очередной попытки переворота в Баку. Там шли массовые аресты подозреваемых, а Сурет Гуссейнов ударился в бега. Поскольку вербовать офицеров и солдат для чеченской «оппозиции» было поручено ФСК, то в Кремль немедленно был вызван шеф контрразведки Сергей Степашин. В этот момент Степашин был занят очень важным делом. Он подавал в суд на Жириновского, который публично обвинил директора ФСК в том, что тот является платным агентом американского ЦРУ и израильской службы «Моссад». Подавая исковое заявление в Сокольничий районный суд Москвы, шеф контрразведки требовал в качестве компенсации за свою оскорбленнуюю «честь и достоинство» 300 миллионов рублей.

Прибыв к Президенту и узнав о сенсационных новостях, пришедших из Грозного, Степашин не нашел ничего лучшего, как заявить, что его люди, вербовавшие офицеров и солдат в подмосковных, частях (чтобы в целях экономии не ездить слишком далеко) брали у всех обязательство, что те ни при каких обстоятельствах в плен не сдадутся, а если попадут в руки дудаевцев, скажем, в бессознательном состоянии, то, естественно, не скажут ни слова.

Шеф ФСК подчеркнул, что все без колебания подписали подобное обязательство в обмен на 2 миллиона рублей, поскольку в частях уже 3 месяца не выдавали жалование и им нечем было кормить свои семьи. Если кто-то из них нарушил подписку, то, согласно действующему законодательству, будет привлечен к ответственности, включая и уголовную…

Президент плохо воспринимал подобные юридические витиеватости. Выругав в сердцах своего старого друга Хасбулатова, которому, как он теперь понял, нельзя доверить даже самых простых вещей, Ельцин приказал в целях сохранения лица на фоне набирающего размах скандала, предъявить Дудаеву официальный ультиматум. Текст ультиматума был составлен тут же. В нем говорилось, что под страхом введения чрезвычайного положения и вытекающих из этого положения мер, генералу Дудаеву предлагается в течение 48 часов прекратить огонь, освободить всех пленных и распустить свои незаконные вооруженные формирования. Для пущей важности Президент потребовал составить проект указа о призыве на действительную военную службу нескольких категорий офицеров запаса.

В конце совещания решили, что во всем виноват Хасбулатов, который оказался «треплом». Впрочем, заверил присутствующих Президент, он об этом знал всегда — еще когда выдвигал Хасбулатова на свое место председателя Верховного Совета.

«Настало время, — глубокомысленно заметил Президент, — заняться этим вопросом серьезно». По его приказу подготовлен проект секретного указа, который он намерен подписать завтра — 30 ноября, а сегодня обсудить некоторые детали. Все с готовностью согласились.

Согласно Конституции, гарантом которой был сам Президент, никаких секретных приказов издавать он права не имел. Никакой указ не имел юридической силы до его опубликования. Но кто когда-нибудь в России придавал значение подобным процессуальным мелочам?

Россия — великая страна и должна сама решать свои проблемы, а не доверять их разным авантюристам вроде Руслана Хасбулатова. Тем более, что после вчерашнего погрома в Грозном о местонахождении самого миротворца Хасбулатова ничего известно не было.

Тем не менее, как обещал миротворец Хасбулатов, примерно в 15 часов 10 минут по местному времени над Грозным появилась шестерка штурмовиков типа «СУ-27» и начала бомбить центр города, где располагался банк и Минфин.

Дудаев как раз в этот момент давал интервью корреспонденту Би-Би-Си. Англичан весьма интересовал вопрос, как президент Дудаев собирается реагировать на ультиматум президента Ельцина?

Не успел генерал ответить, как над Грозным загремели взрывы бомб и ракет. «Это только предупреждение, — усмехнулся Дудаев, — верьте моему слову — СКОРО НАЧНЁТСЯ НОВАЯ КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА».

Чуть позже в Москве пресс-секретарь президента Ельцина Вячеслав Костиков, собрав корреспондентов на брифинге, сообщил, что бомбившие Грозный самолеты «не были Российскими». «А чьими же они были? — недоумевали журналисты, — Американскими?»

Ложь, поспешно одеваясь в камуфляж, уже шла маршем по стране. В это время напомнил о себе Михаил Горбачев, фонд которого выступил со специальным заявлением, призывая к прямым переговорам с Дудаевым и отказу от силового решения проблемы. «Как мы можем, — вопрошал бывший президент СССР, — считаться миротворцами где-то　в мире, если у себя дома не можем обойтись без войны».

Между тем, уполномоченный по правам человека при Президенте России, знаменитый в прошлом диссидент Сергей Ковалев, из последних сил бился над тем, чтобы организовать прямые переговоры между Ельциным и Дудаевым, считая, что только подобные переговоры могут решить проблему русско-чеченских отношений. Контакта с Президентом Ковалев не имел, действуя через помощника Ельцина по вопросам безопасности Юрия Батурина.

Идея подобной встречи витала в воздухе еще с начала лета этого года, но ее никак не могли организовать. Глава администрации Ельцина Борис Филатов, вздыхая, говорил: «Ну вот, опять нелестным образом Дудаев высказался о нашем президенте. Борис Николаевич очень обиделся. Встреча поэтому не может состояться. Борис Николаевич вне себя». В администрации Ельцина царил к этому времени уже такой порядок, установленный начальником службы безопасности Президента генералом Коржаковым, что уже никто не осмеливался повторить вслух те «нелестные отзывы», которыми президент Чечни вывел из себя Президента России. Кабинеты всех работников администрации прослушивались с помощью каких-то хитрых американских жучков, а задерганные и нервные всевозможные советники, помощники, консультанты и референты даже между собой общались с помощью записок, которые тут же сжигали, как в шпионских фильмах середины 30-х годов.

Впрочем, планы генерала Коржакова были значительно шире и оформлены в очередную «аналитическую» записку, которую он предполагал представить Президенту в ближайшем будущем.

Если бы кто-либо тогда сказал генералу Коржакову, что он является всего лишь проводником разработанной не в России политики разворота страны «фронтом на юг», он, наверное, даже и не понял бы, о чем идет речь.

Такова наша служба безопасности!

Она, видимо, вся нацелена на то, чтобы наказывать всех «за нелестные высказывания» (или, как говорили в старину, «за непристойные речи») в адрес главы государства. И больше не видит ничего.

А, может быть, действительно прав Владимир Жириновский, почти каждодневно закатывающий истерики в Государственной Думе на тему о том, что вся наша служба безопасности вместе с ее многочисленными аналитическими и исследовательскими центрами набита агентами ЦРУ и «Моссада»?

Как бы то ни было, но день 30 ноября 1994 года начался с налета «нероссийских» штурмовиков на аэропорт Грозного, где стоял личный авиалайнер Дудаева и несколько учебных самолетов, принадлежавших военно-воздушным силам Ичкерии.

Самолеты были повреждены или уничтожены.

«Поздравляю Вас и ВВС России с достижением господства в воздухе в небе Ичкерии. Встретимся на земле», — телеграфировал Дудаев главкому российских ВВС генерал-полковнику Дейнекину.

Главком немедленно собрал пресс-конференцию, на которой выразил недоумение по поводу очередной выходки Дудаева.

«Ни один российский самолет, — подтвердил　словом офицера генерал, — не задействован в событиях в Чечне».

В журналистских кругах уже царил нервный хохот. Так чьи же самолеты, бомбящие российскую территорию, столь вольготно чувствуют себя в небе России. Ведь Чечня — это часть России. Куда смотрят хваленая служба ПВО и Президент?

Что касается президента Ельцина, то он просматривал текст своего секретного указа о восстановлении «конституционной законности в Чечне». Через несколько часов должно состояться совещание Совета Безопасности, на котором предполагалось заслушать аналитическую записку, подготовленную генералом Коржаковым, а также министра обороны, директора службы контрразведки, директора службы внешней разведки, министра по делам национальностей и еще ряд ответственных руководителей. В Кремле уже сами не замечали того, что говорят о Чечне в терминах иностранного государства, против которого готовится агрессия.

Сбор Совета Безопасности был отложен из-за споров — приглашать или нет на него «спикеров» палат: Рыбкина и Шумейко, отличавшихся крайней болтливостью. Было решено пока не приглашать, а информировать их несколько позже явочным порядком.

А за Кремлевскими стенами бушует демократическая печать и электронные средства массовой информации.

«Ничейные пленные ничейной страны!» — кричат газетные заголовки.

«Россия в очередной раз предала своих солдат!»

На экранах телевизоров хмурые, заросшие щетиной лица российских военнослужащих, охотно дающих показания всем кому попало. Сыпятся звания, фамилии, номера войсковых частей, фамилии вербовщиков, подробности оплаты. Налицо крупный провал очередной операции, проведенной вкупе армией и ФСК.

Председатель думского комитета по обороне Сергей Юшенков объявил, что завтра с группой депутатов собирается лететь в Грозный в попытке спасти от обещанного расстрела хотя бы часть русских солдат.

А в Грозном над дворцом президента развевается боевой зеленый флаг республики Ичкерия, украшенный оскаленной волчьей головой.

Волк — турецкий символ свободы и независимости — был получен Дудаевым от поклонников из организации «Серые волки» во время визита на остров Кипр, куда Дудаев выезжал по делам «Кубанского банка» Николая Егорова в 1993 году, улаживая финансовые дела с московскими «концессионерами», которые уже шли в тупик. Но «Волк» ему понравился. «Если я когда-нибудь понадоблюсь вам, — сказал Дудаев туркам-киприотам, — позовите меня по-волчьи. Вот так: у-у-у-ууу!»

У стен дворца с обнаженной шашкой в руке заходится в воинственном танце белобородый потомок шейха Мансура: «Победа или смерть, да услышит нас Аллах! Победа или смерть, да поможет нам Аллах!»

Старики в папахах и черкесках кружатся в танце, кто с саблей, кто с палкой. Толпа на площади скандирует: «Газават! Газават! Газават!» По дворцу　Дудаева важно шествует прибывший из Афганистана ученый богослов Хабибулла — ветеран войны против советской армии — с новеньким ручным пулеметом на шее и Кораном в руках. «Долг каждого правоверного, — восклицает он, как-будто стоит не в коридоре, а на минарете, — убивать неверных!» Ибо, как сказал великий Абу ал Мауди, «вера проходит проверку в Джихаде».

Сам Дудаев совещается со своим начальником штаба Масхадовым, бывшим полковником советской армии, служившем, как и Дудаев, в Прибалтике. На столе президентского кабинета расстелены стратегические карты. Дудаев в элегантной пилотке и камуфляжной куртке, из-под которой видна белоснежная рубашка с галстуком. Менее элегантный Масхадов в национальной барашковой папахе и боевом комбинезоне. Рука с карандашом скользит по карте.

По сведениям разведки, война Москвой уже решена. На аэродромы Ставропольского края и в Моздок один за другим садятся тяжелые транспортные самолеты с войсками. К границам Ичкерии двигаются бронетанковые колонны. Вряд ли вся эта демонстрация, требующая огромных средств, задумана только ради устрашения, чтобы мы стали уступчивее. Вторжение произойдет в пределах следующего месяца. Когда — мы узнаем точно из наших источников в окружении генерала Грачева.

Вторжение может произойти с любого из трех направлений и, вероятнее всего, произойдет сразу с трех направлений: из Надтеречного района, из Ингушетии и с территории Дагестана. Видимо, главной целью будет захват и удержание стратегического шоссе Ростов-Баку и некоторых ключевых населенных　пунктов по этой трассе вроде Самашек и Чечен-Аула. При одновременном блокировании Грозного. «Или его штурма?» — предложил Дудаев. Масхадов с сомнением покачал головой. Генерал Грачев — это все-таки не идиот Лабозанов. Он не бросит свои танки в большой город с почти полумиллионным населением, подавляющая часть которого — русские. Если в Москве делают очередную попытку заявить о себе как о великой державе путем уничтожения чеченского народа, то сама логика должна подсказать им оказывать повышенную заботу и внимание русскому населению республики, сконцентрированному, главным образом, в Грозном и Гудермесе. Таким образом, складывается очень интересная тактическая схема. Если русские войска будут действовать в рамках оптимальной стратегии, то, пробиваясь вдоль шоссе Ростов-Баку и блокируя Грозный, они автоматически попадают в двойное окружение и могут быть изолированы друг от друга с последующим уничтожением.

В теории все выглядело вполне логично. Ни Дудаев, ни Масхадов не предполагали, что русские войска, попавшиеся во все расставленные для них ловушки, начнут использовать на собственной территории, каковой они считают Чечню, все средства массового поражения (пока еще кроме ядерного), которые Россия копила для будущей войны с Соединенными Штатами и их союзниками в борьбе за мировое господство, стараясь морями крови замаскировать удручающую бездарность своих генералов и полное отсутствие боевой подготовки у солдат.

А это означало, что они плохо знали своего потенциального противника, с которым собирались воевать.

Население же Чечни, в отличие от своего президента, подчиняясь исключительно собственной исторической памяти или, говоря современным языком, «генной информации», совсем не разделяло оптимизма, царившего в Дудаевском дворце. С того момента, как во второй половине XVIII века на стол Всероссийской императрицы Екатерины II легло на утверждение первое «Руководство по истреблению чеченцев», население хорошо знало, что его ждет в случае очередного вторжения русских войск. А начавшиеся «точечные» бомбежки Грозного таинственными самолетами «оппозиции», показали, что подтверждаются их самые худшие опасения.

Ни у генерала Ермолова, ни у генерала Барятинского, ни даже у спецвойск НКВД товарища Сталина авиации не было.

Поток беженцев хлынул в Ингушетию, Дагестан и Северную Осетию. Чеченское население Грозного эвакуировалось к родственникам в сельскую местность. В Чечне все друг другу родственники и узы родства там почитаются и чуть ли не возводятся в культ.

Но двухсоттысячному (по самым скромным оценкам) русскому населению Грозного бежать было некуда. Задерганное и униженное тремя годами правления Дудаева и собственным непонятно-подвешенным статусом, подогреваемым распространяемыми Москвой слухами о неизбежной резне и (или) массовом выселении, русское население решило ждать прихода родной армии, не двигаясь с места и в душе даже радуясь, что приходит конец дудаевскому режиму.

В 18:00 «самолеты оппозиции» нанесли новый удар по аэропорту Грозного, разрушив бетонобойными бомбами взлетную полосу. По самолетам велся интенсивный зенитный огонь. Выли сирены воздушной тревоги. Им подвывали сирены автомашин скорой помощи, развозившие по больницам первых мирных жителей, искалеченных русскими авиабомбами. Раненые жители Грозного лежали в одних палатах со взятыми в плен русскими солдатами, пораженными при бездарном выполнении гениального хасбулатовского замысла. Жители — русские, солдаты — русские, бомбы — русские. Только хирурги были чеченцами.

Один из самолетов был сбит и в грохоте огненного смерча упал где-то в пригородном районе Черноречье. Пилот погиб. Возможно, он остался верен подписке, лежащей в одном из сейфов на Лубянке.

Намеченное в Москве совещание Совета Безопасности было вновь отложено. Президент собрал только узкий круг заинтересованных лиц, жаждущих войны и крови. Кроме верного Коржакова, присутствовали: вице-премьеры Сосковец и Егоров, министр обороны Грачев, министр внутренних дел Ерин и министр иностранных дел Козырев. Последнего решили заслушать в первую очередь, ибо по заданию Президента он осторожно прозондировал реакцию западных стран на предполагаемые действия в Чечне, которые были дипломатично названы мероприятиями «по восстановлению конституционного порядка и разоружению незаконных вооруженных формирований».

По словам Козырева, никто из так называемой　«большой семерки» даже бровью не повел. Все согласились, что планируемое мероприятие является исключительно внутренним делом России. Только настырные французы и англичане, которым вечно больше других надо, что-то промямлили о правах человека и просили их, по возможности, не нарушать, на что Козырев с готовностью согласился.

Президент сидел, тяжело утонув в кресле, на спинке которого рельефным золотом был изображен двухглавый орел. Как на троне государей московских. Глаза его были полуприкрыты набухшими веками, а нижняя губа, выдвинувшись вперед, слегка провисла, что служило верным признаком того, что Президент снова занемог. Потому официально сегодня Совет Безопасности решили не собирать, а перенести на завтра в надежде на то, что, попарившись в баньке, Президент с Божьей помощью преодолеет хворь и решит массу накопившихся вопросов.

Пока же ему подсунули на подпись заранее заготовленный указ о назначении вице-премьера Николая Егорова полномочным представителем Президента Российской Федерации в Чечне.

Президент взглянул на генерала Коржакова. Тот молча кивнул. Президент шумно выдохнул накопившийся в легких воздух и подписал.

Мечта «Кубанского банка» осуществилась! Николай Егоров был назначен в Грозный на «хлебное» место генерала Дудаева. Сосковец и Грачев первыми принесли министру национальностей свои поздравления. Ерин радовался гораздо меньше, отлично понимая, что ему как министру внутренних дел в конечном счете придется отвечать за все и за всех.

Глава 2 Цитаты

«Неопознанные» вертолеты разбрасывали копии этого «совершенно секретного» приказа над многими селами Чечни в период с 8 по 10 декабря 1994 г. Насколько этот приказ был подлинный — судить не беремся, но командующий ВДВ генерал-полковник Подколзин как-то проговорился прямо в телеинтервью, что подобный приказ существовал. Раздраженный ожесточенными боями в Грозном и большими потерями вообще, и своих десантников, в частности, генерал Подколзин заметил, что бездарная тактика Грачева «помешала провести организованную депортацию населения в другие районы России».

Сообщение, переданное всеми средствами массовой информации 1 июня 1995 года. В сообщении не говорилось ничего о том, что в разрушенном «точечным» попаданием доме погибли 11 родственников Шамиля Басаева.

Глава 3 Детонатор

Ранние ноябрьские сумерки уже сгущались над Москвой, когда старинные бронзовые часы, стоявшие в Овальном кабинете Белого Дома в Вашингтоне пробили час пополудни. Часы стояли здесь со времен президента Кулиджа и не так давно попали в газеты, когда президент Рейган перекрутил на них пружину и пришлось истратить 456 долларов из карманов налогоплательщиков, чтобы их починить. Именно с боем часов двери Овального кабинета открылись, пропуская членов Совета Национальной Безопасности при президенте Соединенных Штатов Америки.

Короткие рукопожатия и приветствия, прерываемые удивленными репликами президента Клинтона, просматривающего какие-то документы. Среди присутствующих были: государственный секретарь Кристофер, министр Обороны Пери, председатель Объединенного комитета Начальников Штабов генерал Шарикошвили и один из заместителей директора ЦРУ Макридж.

На лице президента Клинтоа играла его обычная застенчивая улыбка. В молодости он уклонялся от военной службы, чтобы не быть отправленным во Вьетнам, а ныне вся глобальная мощь вооруженных сил США была в его руках как Верховного главнокомандующего.

— Джон, — обратился президент к генералу Шарикошвили, — Вы достали необходимые карты? Я хочу разобраться, где находится та провинция России, в которой назревают какие-то неприятные события.

Генерал подал дискету и на экране компьютера возникла карта, явно записанная с экрана телевизора из программы московских новостей, поскольку наряду с грубой географической схемой на изображении виднелись какие-то буквы маркировки телеканала.

— Это все, что вы могли отыскать? — изумленно спросил Клинтон.

— У нас есть еще спутниковые фотографии этой местности, так как Советский Союз сосредоточил здесь когда-то несколько ракетных баз, — ответил генерал, — но я полагал, сэр, что вы хотите просто понять, где эта местность находится. А по спутниковым фотографиям это сделать достаточно сложно. Немного слева — на схеме этого не видно — начинается Черное море, а немного правее (тоже не видно) — Каспийское море. Вот эта часть, отмеченная зеленым цветом, и есть Чечня. Севернее — уже собственно Россия, а южнее — Грузия, моя дорогая　прародина (генерал Шарикошвили происходил из знатного грузинского рода, бежавшего на запад после революции 1917 года в России).

— Чечня, — по слогам повторил президент, делая ударение на последний слог.

Генерал нажал клавишу и схема исчезла, уступив экран более мелкому изображению, где в орнаменте Черного и Каспийского морей предстал весь Кавказский перешеек с маленькой красной точкой на нем, отмечающей местонахождение Чечни.

— Боже милосердный! — воскликнул Клинтон. — Они даже меньше Израиля!

— Боюсь, что именно так, господин президент, — подтвердил генерал. — И эта территория находится в состоянии открытого мятежа против Москвы уже в течение нескольких лет. Кремль собирается навести там порядок и уже собрал вокруг войск не меньше, чем перед вторжением в Афганистан. Мы получаем постоянную информацию со спутников и не только со спутников. Москва готовит крупную военную операцию.

— Они совершенно рехнулись, — вздохнул госсекретарь Кристофер, — в своем маниакальном стремлении любым способом подтвердить былое величие, рухнувшее вместе с Советским Союзом. И уже не думают о последствиях…

— Что вы хотите сказать? — не понял Клинтон.

На худом изможденном лице госсекретаря появилось подобие улыбки:

— Афганистан стал тем детонатором взрыва, который разнес СССР. Эта авантюра может послужить детонатором взрыва оставшейся части России.

— Вы преувеличиваете, Уоррен, — покачал головой президент, — Афганистан имел общую границу с Пакистаном, через которую шла помощь чуть ли не со всего мира. А здесь?

— Если вы мне позволите, сэр? — вступил в разговор Макридж из ЦРУ.

— Разумеется, Майк, — кивнул Клинтон. — Говорите.

— У Чечни, — сказал представитель ЦРУ, — общая граница с Россией. Через нее она получает больше помощи, чем Афганистан через границу с Пакистаном. Это будет война, господин президент, в которой на территории Чечни ОДНА ЧАСТЬ РОССИИ БУДЕТ ВОЕВАТЬ С ДРУГОЙ. Как в старые времена, когда для выяснения отношений между феодальными кланами выбиралась какая-нибудь отдаленная территория. Я, конечно, утрирую, сэр. Но именно в этом и заключается суть проблемы.

— Может быть, — неуверенно начал президент. — Нам следует сделать какое-нибудь заявление, чтобы остановить все это безумие…

— Только не сейчас, — предостерегающе поднял палец Макридж. — Это может их вспугнуть. Нас это вообще не должно никак касаться.

— В Москве у Пиккеринга уже пытались выяснить, как мы ко всему этому отнесемся, — вставил Кристофер.

— И что он ответил? — встревожился президент.

— Пиккеринг уже не первый год работает в странах третьего мира, — пожал плечами госсекретарь. — Он, естественно, ответил, что это внутреннее дело России.

— Слава Богу! — успокоился президент. — Это же их территория. Не правда ли? — Клинтон повернулся к представителю ЦРУ. — Как вы думаете, Майк, сколько это все займет у Ельцина времени?

— По нашим сведениям, — ответил Макридж, — в Москве планируют все закончить за 10 дней. В худшем случае — за две недели. Но я думаю, господин президент, что все это продлится гораздо дольше. Много дольше, сэр. ГРАЖДАНСКИЕ ВОЙНЫ НЕ ЗАКАНЧИВАЮТСЯ В ДВЕ НЕДЕЛИ. НИКОГДА. А ТЕМ БОЛЕЕ В РОССИИ. Я позволю себе повторить наш вывод. Это будет не война в Чечне, а война на территории Чечни одной части России с другой, мечтающей о реставрации былого величия. И закончится некоторой предварительной стабилизацией южного фронта, который еще значительное время будет иметь тенденцию к изменению. Главным образом, в северном направлении. Вы понимаете о чем я говорю, джентльмены…

1 декабря в 6 часов утра истек срок ультиматума, предъявленного генералу Дудаеву. Дудаев заявил о своей готовности к переговорам с президентом Ельциным. Разумеется, его никто не услышал. Все, затаив дыхание, ждали вторжения. Но Кремль молчал. А газеты хором отмечали 60-ю годовщину со дня убийства Кирова, обсасывая старые и выдвигая новые версии, включая и ту, что первый секретарь Ленинградского обкома застрелился сам от чувства вины перед товарищем Сталиным.

Лидера партии «Выбор России» Егора Гайдара очень беспокоили перспекгивы будущих выборов. «Если мы проиграем будущие выборы, — мудро изрек Гайдар, — то продолжим свои дискуссии в концлагере, если победители не предпочтут массовых расстрелов».

Его коллега по партии, председатель думского комитета по обороне Сергей Юшенков находился в Грозном, где был принят генералом Дудаевым. На осторожный вопрос Юшенкова, как президент Ичкерии относится к обещанию Кремля ввести на территории республики чрезвычайное положение, генерал улыбнулся и ответил, что Ельцину бы следовало беспокоиться о том, когда он, Дудаев, объявит чрезвычайное положение по всей России. Дудаев был явно в хорошем настроении, а потому пожаловал Юшенкова двумя русскими пленными по фамилии Дроздов и Прокопов. Оба совсем недавно служили в прославленной Таманской дивизии и без секунды колебаний рассказали слетевшимся журналистам, как сотрудники ФСК вербовали их для какой-то таинственной «наставнической деятельности» на разных окраинах бывшей империи.

В 14:10 и 15:40 снова налетели «неопознанные самолеты». Их было около десятка и на этот раз они явно нацелились разбомбить дом, где жила семья генерала Дудаева.

В разгар бомбардировки пресс-секретарь Ельцина Вячеслав Костиков озвучил заявление о том, что «Президент приступил к комплексным мерам с целью восстановления конституционного права на территории Чечни».

Из Чечни же совсем некстати пришло известие о том, что за каждую новую бомбардировку Грозного будет повешен один русский пленный. Тут забеспокоился даже министр обороны Грачев и не придумал ничего лучше, как позвонить в Грозный Юшенкову, прося не допустить публичной казни　военнослужащих. Удивленный Юшенков ответил, что ему вообще ничего об этом не известно.

Чуть позже ФСК, видимо, чтобы восстановить свое пошатнувшееся реноме с вербовкой офицеров и солдат на кавказскую войну, сделало заявление, которое на фоне надвигающихся событий почти никто не услышал. Оказывается, продолжая следствие по делу об убийстве журналиста Дмитрия Холодова, контрразведка вышла на неназванного сотрудника ГРУ, видимо, кладовщика. У него обнаружена недостача нескольких тысяч специальных взрывателей к особым «диверсионным» минам.

Никто этого не услышал, поскольку по Москве уже шел устойчивый слух о предстоящем обмене 50-тысячных купюр. Несмотря на заверения Центробанка о нелепости подобных слухов, опытные жители, естественно, не верили ни одному сказанному властями слову, а магазины и ларьки немедленно прекратили прием указанных купюр.

А вице-адмирал из КГБ Жередевский в окружении Кургиняна, Борового и каких-то юных девиц рассказывал на ночь обывателям, включившим первую программу телевидения, о кознях ЦРУ против СССР и России.

2 декабря на торгах Московской Межбанковской валютной биржи курс доллара США достиг 3262 рублей. Чуть позднее группа вооруженных лиц в масках и камуфляже оцепила здание столичной мэрии и пыталась прорваться в помещение банка «Мост», предварительно уложив носом в мокрый снег охранников банка. Дюжий молодец в маске и с автоматом в руках в центре Москвы степенно бил　сапогом в промежность лежащих ничком на мокром асфальте охранников, как выяснилось позднее, за не совсем приличные высказывания в свой адрес.

По вызову президента банка «Мост» Гусинского к зданию мэрии, мигая синими огнями и завывая сиренами, подлетели машины МВД и ФСК. Группа захвата ФСК ринулась на неизвестных в масках и в нерешительности остановилась. Те предъявили удостоверения, говорящие о том, что налетчики представляют службу безопасности Президента России. Другими словами, являются подчиненными генерала Коржакова. Минут через 10 все разъехались, а еще через полчаса был снят с должности начальник управления ФСК по Москве и Московской области генерал Савостьянов. Снять его мог только Президент, что он и сделал.

Столица вся гудела, обсуждая небывалое происшествие. Говорили разное, что мол Гусинский не слишком быстро выделил 100 миллиардов рублей, которые требовались для реставрации охотничьих угодий президента Ельцина в Завидове, и что началась открытая война между всесильным фаворитом-временщиком Коржаковым и мэром столицы Юрием Лужковым, который якобы метит в президенты России. Другие уверяли, что Коржаков и Лужков, будучи соседями по дачам, не поделили какую-то делянку и таким образом выясняют отношения. Сам же Коржаков, согласившийся дать интервью, улыбаясь, заявил, что его любимым занятием является охота на гусей.

Президент банка «Мост» Гусинский сразу понял намек и укатил в Лондон.

На фоне столь явно выплеснувшейся на общественность «большей политики», когда в центре Москвы началась разборка не каких-то там безликих криминальных группировок, а мощных феодальных кланов Царства Российского, как-то померкли сообщения из Чечни. В частности, известие о том, что в ходе вчерашних воздушных налетов на Грозный 4 человека были убиты и 9 ранены. Попутно выяснилось, что в руки Дудаева попали 120 российских военнослужащих, а не 70, как сообщалось ранее.

Газеты отмечали, что в России берут верх дурные традиции, безответственность и некомпетентность. «Русские солдаты-наемники гибнут и томятся в плену ради того, чтобы привести к власти авантюриста Хасбулатова и уголовника Лабозанова».

Тут же откликнулась ФСК, несмотря на царивший в конторе скандал и переполох, в связи с отстранением от должности генерала Савостьянова. Руководитель ЦОС генерал Михайлов, покусывая губы, категорически опроверг какую-либо причастность его ведомства к захваченным в Грозном российским военнослужащим и, кстати, выразил недоумение по поводу того, что их называют «наемниками». «Они воюют, — пояснил генерал, — на территории России и за ее интересы и их следует называть не „наемники“, а „добровольцы“». Никто принципиально не возражал. Все только задавали вопрос: почему Россия, за интересы которой воюют в Чечне солдаты, так упорно от них отказывается?

В то же время исполняющий обязанности генерального прокурора России Ильюшенко отчитался перед общественностью по поводу помещенной в газете «Московский Комсомолец» статьи «Паша-Мерседес», где имя министра Павла Грачева напрямую　связывалось с убийством Дмитрия Холодова, а заодно говорилось о пристрастии генерала армии к дорогим «иномаркам», каковых у него было 6 и все «Мерседесы». И. о. генпрокурора пояснил, что «Мерседесы» были приобретены генералом для служебных нужд с разрешения президента Ельцина, а такого понятия как «коррупция» в российском законодательстве просто нет. И призвал «приструнить прессу».

А на Грозный продолжали падать бомбы с «самолетов оппозиции». Думские депутаты Юшенков и Памфилова, прибывшие в Грозный за русскими солдатами, сидя в бомбоубежище, заявили, что Грозный бомбят «безусловно российские самолеты» и призвали Ельцина прекратить этот фарс.

Сам же Ельцин в это время вручал кресты инвалидам — участникам марафонского забега на колясках. Президент был в прекрасном настроении, шутил и смеялся. Генерал же Коржаков, напротив, был мрачен. Время шло, а от Ельцина не только невозможно было добиться приказа к выступлению, но даже выбрать время, чтобы зачитать ему аналитическую записку, над которой его люди трудились два последних квартала, указав единственный возможный путь вывода страны из хаоса и сетей сионистского заговора.

Генерала Коржакова, порой, просто поражала непоследовательность Президента. Как Иван Грозный — неделю убивает, неделю кается. Над этим еще товарищ Сталин посмеивался. Над непоследовательностью. Уж больно охмурили Бориса Николаевича в свое время эти, извините за выражение, демократы.　В 9-м управлении КГБ, где Коржаков начинал свою опасную службу, такое охмурение совершенно справедливо называли «идеологической интоксикацией». Пришлось влить в Бориса Николаевича мощное противоядие.

Как-то недавно художник Илья Глазунов — один из немногих, по мнению Коржакова, по-настоящему талантливых русских художников — написал большую картину, на которой был изображен православный человек, голый по пояс, но в военных бриджах и сапогах, вздымающий к небесам не крест, но автомат Калашникова. А на пряжке у него, как у гитлеровских солдат (правда, по-русски) начертано: «С нами Бог!» Картина называлась «Проснись, Россия!» Выставленная в Манеже, эта картина вызвала много шуму. Особенно это — «С нами Бог». Пряжки солдат вермахта еще у очень многих были в памяти. Кто-то что-то напел Ельцину о «фашизации искусства» и он так разгневался, что чуть было не приказал турнуть Глазунова из российских академиков.

Но, паря веничком Президента в баньке, Коржаков проникновенно объяснил ему своими словами, как об Россию-матушку ноги ныне вытирают все, кому не лень. Эстонцы и латыши, чеченцы и просто черные. А Россия — одна одинешенькая — без рубахи нательной стоит, но с автоматом и на Бога уповает.

Аж прослезился Борис Николаевич. Сам в Манеж на следующий день лично пожаловал. Глазунов, как увидел Президента, весь затрепетал, решил видно, что настал его конец. Картина Ельцину понравилась. Это был как раз его уровень понимания искусства. Глазунов сбивчиво начал было объяснять,　что он, собственно, хотел выразить в своем призыве «Проснись, Россия!», но Ельцин его прервал. Из вчерашних объяснений запомнил Президент почему-то только про эстонцев, как они у себя права русского населения нарушают. А потому и сказал: «Эстонцы, понимаешь, закон свой о гражданстве приняли…»

«Вот, вот, — согласно закивал головой художник. — Я вот именно это и хотел показать, Борис Николаевич».

Президент пожаловал Глазунова поцелуем и обещанием, что вскоре Россия проснется. После чего удалился.

Это была очередная оплеуха, которую Президент публично закатил своей любимой «демократической общественности», что-то там кричащей о фашистской угрозе и реставрации тоталитаризма. С этими претензиями демократы почему-то постоянно аппелировали именно к Президенту и, надо сказать, что он их временами милостиво выслушивал.

Послушал он как-то, что в Петербурге ФСК заправляет некий Черкесов, прославившийся в коммунистические времена яростным преследованием всех инакомыслящих, чье имя даже стало нарицательным в городе на Неве. Поахал Президент вместе с «демократической интеллигенцией», а через пару недель подписал указ о производстве того самого Черкесова в генерал-лейтенанты.

Или, скажем, чего только «демократы» не говорили Президенту о губернаторе Приморья Наздратенко: что клейма на нем ставить негде, что творит он в крае такой произвол, что его даже тоталитарным назвать нельзя.

Даже в восточных деспотиях древности больше было законности. Вызвал Ельцин Наздратенко в Москву и сам вручил губернатору орден «За личное мужество».

Бывали, правда, и обратные случаи.

Уж сколько раз генерал Коржаков подсказывал Президенту, что пора уже давно разогнать так называемое «Управление по правам человека при Президенте России», возглавляемое бывшим политзэком Сергеем Ковалевым, находящемся на службе у международного сионизма. Президент выслушивал благосклонно, но управление все не разгонял. Сергея Ковалева, правда, к особе своей допускать перестал. И то хорошо.

А потому не без оснований боялся генерал Коржаков, что охмурят Президента снова и пойдет он на переговоры с Дудаевым, дабы мирно решить чеченскую проблему и снова опозорит на весь мир Россию, вынужденную договариваться с бандитами вместо того, чтобы их уничтожить. Пока, правда, иногда с трудом, удавалось делать все, чтобы ничего подобного не произошло, перекрыв всем «жидовствующим» вообще дорогу к главе государства.

«Откройте огонь и вы объедините нацию!» — мудро заметил кто-то из великих прошлого. Но нацию нужно подготовить к открытию огня, чтобы она сама этого жаждала.

В недрах ФСК и МВД обдумывали всевозможные варианты. Например, организовать взрыв чеченцами какого-нибудь объекта «повышенной опасности». Нет, подобный вариант бумерангом ударит по самим «органам»: почему допустили? Кроме того, вместо «объединения нации» может вызвать неконтролируемую панику среди населения. Лучше, скажем, выглядит захват чеченцами в Москве «детского садика» или «автобуса с мирными жителями». Но стоило провести руководству всего лишь одно совещание с ответственными работниками на эту тему, как весь план на следующий день попал в газеты. Работать было совершенно невозможно!

Между тем, из Чечни вернулись депутаты Юшенков и Памфилова, привезя с собой двух российских пленных, пожалованных Дудаевым: лейтенанта Дмитрия Вольфовича и рядового Александра Данилова. Лейтенант Вольфович служил в элитной Кантемировской дивизии и был завербован сотрудниками ФСК в Чечню за 6 миллионов рублей со специальными дополнительными выплатами в случае ранения или гибели. Узнав об этом, командир Кантемировской дивизии генерал Поляков демонстративно подал в отставку. Как русский офицер он был возмущен, что ФСК за его спиной вербует куда-то его подчиненных. Однако благородный жест генерала не вызвал никакого общественного резонанса.

Гораздо больший интерес вызвало сообщение о том, что командующий 14-й российской армией знаменитый генерал Лебедь разоблачил и поймал бывшего майора КГБ, а ныне ФСК — Будника, собиравшего на него компромат. Напившийся до бесчувствия контрразведчик потерял служебное удостоверение и был «сдан» собственным секретным источником по кличке «Ромашка».

В тот же день был опубликован указ президента Ельцина, повелевавший изучать в школах Конституцию Российской Федерации.

А бывший вице-президент Руцкой, недавно выпущенный по амнистии из тюрьмы, неожиданно объявившись в Кемерово, поклялся, что когда он станет президентом, «все нынешнее правительство во главе с Ельциным отправится на скамью подсудимых».

В Чечне же русские пленные, ожидая решения своей судьбы, занимались ремонтом своих бывших танков, захваченных Дудаевым.

Сдав привезенных пленных, полковник Юшенков заявил, что сам видел в Моздоке самолеты и вертолеты с закрашенными опознавательными знаками и потребовал привлечения к уголовной ответственности всех причастных к этой авантюре. Юшенков продемонстрировал кассету с показаниями сбитого чеченцами летчика, где он признавался, что работал летчиком-испытателем на самолеторемонтном заводе под Ставрополем и был завербован ФСК за 10 миллионов рублей плюс гробовые.

Параллельно с Юшенковым собрал журналистов и председатель Госкомпечати Грызунов, слывший либералом из АПН. Грызунов разъяснил журналистам, что нынешние отношения с Чечней развиваются на двух уровнях: силовом и политическом. Он признал, что три мощных военных группировки, развернутые по периметру чеченских границ, будут приведены в действие, когда будут исчерпаны все варианты компромиссов. Все варианты компромиссов, которые пока предлагались Чечне, содержали лишь пункт о безоговорочной капитуляции и разоружении.

Москва всячески подчеркивала, что это единственная тема, которую она готова обсуждать с генералом Дудаевым.

В конце своего выступления Грызунов неожиданно обвинил Дудаева в трусости, поскольку тот собирается воевать не сам, а посредством своего народа. Можно было подумать, слушая Грызунова, что Ельцин уже несколько раз предлагал Дудаеву решить дело поединком, а тот посылал вместо себя «свой народ». От ответа на вопрос: существуют ли какие-нибудь другие способы ведения войны, как «не посредством собственного народа», Грызунов уклонился.

На следующий день, 4 декабря, в Москве объявился сам миротворец Хасбулатов, чудом унесший ноги из Чечни вместе со своими сообщниками. С бывшего «спикера» все было, как с гуся вода. Не моргнув глазом, он заявил, что его миссия в качестве «миротворца» закончена.

«Россия вводит войска в Чечню, и я не могу больше контролировать ситуацию». И мгновенно исчез.

Вернувшись из тюрьмы на волне непримиримых социально-политических противоречий, бушующих в России, он в кратчайший срок простыми и бесхитростными методами втравил Россию в позорную и неверную колониальную авантюру, отомстив сразу и России, и Чечне за то, что ни там, ни тут ему не нашлось достойного места.

Пусть это только наши предположения, но их необходимо иметь в виду при оценке целой череды событий, неумолимо ведущих нашу страну по пути в преисподнюю…

В то время, как Хасбулатов вернулся в Москву, чтобы оттуда наблюдать за продолжением своей миротворческой миссии, в Грозный вылетел Владимир Жириновский, который последовательностью собственных взглядов мог бы посоперничать с самим президентом Ельциным.

Еще вчера главный «либерал» России, брызгая, по своему обыкновению, слюной, истерически орал, что нечего депутатам ездить к Дудаеву и выкупать у него русских солдат как баранов на базаре. Но, видимо, переубежденный мудрыми советниками, решил, что неплохо будет заработать небольшой политический капитал на совместной глупости отечественных спецслужб, правительства и министерства обороны.

Жириновский собрался в Грозный, а Президент улетел в Будапешт, настроенный крайне воинственно. Все гороскопы, представленные ему астрологическим отделом Службы Безопасности, говорили о том, что именно декабрь 1994 года по состоянию солнца, луны и планет является тем ключевым месяцем второй половины века, когда предпринятые решительные шаги автоматически вернут России статус великой державы и вознесут ее даже выше покойного Советского Союза на страх врагам, как внешним, имя которым легион, так и внутренним, каковых еще больше.

Президент был настроен воинственно. Пригрозив западу заменить холодную войну холодным миром, Ельцин в самой резкой форме высказался против планов вступления бывших сателлитов СССР по рассыпавшемуся Варшавскому пакту в НАТО и, наконец, напомнил, что Россия хотела бы побыстрее 　получить те 6 миллиардов долларов, которые ей пообещал Международный валютный фонд. А то, пообещал он, демократические реформы в России могут прекратиться.

Пока президент Ельцин пугал Запад отменой демократии в России и перспективой холодного мира, министр обороны Грачев вылетел в Моздок. В интервью перед отлетом он признал, что Грозный «бомбили российские самолеты», указав, что их целью были «только военные объекты», а бомбометание было «точечным». Попутно выяснилось, что штурмом Грозного руководили вовсе не Хасбулатов с Лабазановым, как можно было подумать, а сам генерал Александр Котенков — бывший глава Правового управления при Президенте, впавший в немилость еще со времен скандального дела «генерала» Якубовского, ныне сидящего в петербургских «Крестах».

Пока генерал Грачев летел в Моздок, его первый заместитель и бывший командир в славные времена Афганской войны генерал Громов — тот самый Громов, что так эффектно выводил через пограничный мост разбитую армию из Афганистана, а сам пешком перешел этот мост последним под аккомпанемент боевых комсомольских песен Розенбаума; неожиданно выступил с резким заявлением против военной истерии вокруг Чечни, предостерегая призраком нового Афганистана. Все уже заметили, что отношения между двумя «афганскими» героями Громовым и Грачевым давно стали напряженными, но генерал Громов отказался комментировать этот вопрос.

С очередным заявлением в этот день снова выступил «последняя надежда российской демократии»　Егор Гайдар. Хотя Гайдар не любил генерала Громова нисколько не меньше, чем Грачева, говорили они примерно одно и то же.

Грозный призрак безумия, неумолимо надвигающийся на страну, привел к блокировке совершенно полярных сил в попытках мобилизации во имя недопущения катастрофы. Гайдар прямо назвал имена тех, кто несет ответственность за происходящие в Чечне события. Это — Олег Лобов, Олег Сосковец, Николай Егоров, Сергей Степашин и Павел Грачев. Президента осторожный Егор Тимурович не назвал, отметив только негативное влияние перечисленных лиц на особу Президента.

В напряженно вибрирующую обстановку вносили свой посильный вклад правительственные и проправительственные газеты.

«Российские Вести» поместили ошеломляющее открытие своих корреспондентов: мэр столицы Юрий Лужков, опираясь на финансовую поддержку банка «Мост», готовит антиельцинский переворот. Мэрия уже создала свою подпольную гвардию и ждет только удобного момента, чтобы захватить Кремль.

А газета «Российские Ведомости» открыто призвала к военному перевороту в стране, но предостерегла ставить на генерала Лебедя, ибо он «как общеизвестно, является представителем еврейской мафии».

Между тем Дудаев, которому навязывали переговоры с уже сбежавшей из Чечни «оппозицией», наотрез отказался это делать, назвав «оппозиционеров» уголовниками, вооруженными Москвой, но предложил переговоры с представителями Российского правительства где-нибудь в нейтральном месте. Скажем, в Вильнюсе.

Царящий в стране, по меткому выражению генерала Лебедя, военно-политический дебиллизм продолжался, набирая обороты. Грачев прибыл в Моздок. В Грозном ждут начала вторжения в пределах 48 часов. Чеченское население покидает город. Судьба русских военнопленных висит на волоске. Дудаев подтвердил свое намерение расстрелять всех, если Грозный снова подвергнется бомбардировке с воздуха.

Обе стороны блефовали, не имея на руках козырей. Но Дудаев явно выглядел более опытным игроком, чем непоследовательные и изолгавшиеся российские руководители.

В Грозный позвонил Григорий Явлинский — лидер так называемой фракции «Яблоко» (или «Бля», как ее называл остряк-Жириновский) в Думе и предложил самого себя вместе с пятью другими членами своей фракции в добровольные заложники к Дудаеву в обмен на военнопленных. Явлинский был настолько наивен, что пытался убедить Дудаева в том, что появление в Грозном его, Григория Явлинского, немедленно прекратит все бомбардировки Грозного. Такие заявления и называются манией величия. Дудаев неохотно согласился, явно думая о другом.

Ему предстояла встреча с Грачевым, которая и произошла примерно часа через два. Небольшой двухэтажный дом в пограничной станице Слепцовской был оцеплен охраной президента Чечни генерала Дудаева и министра обороны России генерала Грачева. Грачева, по традиции, охраняли десантники; Дудаева — особый отряд ичкерийской гвардии — высокие красавцы, перевязанные пулеметными лентами.

Генералам было что сказать друг другу. Подходило время подводить итоги их двухлетней интенсивной совместной деятельности, в результате которой у Грачева в западных банках образовался счет в 22 миллиона долларов, а у генерала Дудаева — не очень большая по численности, но очень современная армия.

Теперь предстояло показать, что эта армия способна на нечто гораздо большее, чем грабеж транзитных эшелонов. (Впрочем, «транзитными» эти эшелоны были только для железнодорожных бригад. Предназначались они для Дудаева и якобы «грабились», хотя в действительности просто разгружались.)

Грачев поинтересовался у Дудаева, как тот себя чувствует. На Востоке положено быть вежливым. Дудаев ответил, что поскольку все на свете зависит исключительно от воли Аллаха, он передал в один из западных банков некоторые документы, в которых зафиксированы отдельные любопытные события последних трех лет, с просьбой предать их гласности в случае, если с ним, Дудаевым, что-нибудь случится. Грачев принял эти слова к сведению, но заметил, что чеченский президент выглядит отлично: бодрым и здоровым. Дудаев опять сослался на волю Аллаха, поинтересовавшись, кто затеял всю эту возню вокруг Чечни?

Грачев искренне ответил, что он как военный человек — такой же, как и Дудаев, (мы оба генералы и нам легче понять друг друга) мало разбирается в политике, считая ее грязным делом, но предпринимает усилия, чтобы в игру политиков не втянули армию. «А кто бомбит Грозный?» — поинтересовался Дудаев. Грачев рассмеялся: «Разве это бомбежки?»　Это так — шутки одни. Если бы он командовал…

Тут генерал сделал многозначительную паузу и провел рукою поперек горла. Смекаешь, мол? Кстати, о командовании. Что бы сказал Дудаев, если бы ему предложили покомандовать армией где-нибудь в Забайкальском округе на генерал-полковничьей должности? А потом перевели в Министерство Обороны одним из заместителей?

Дудаев скромно улыбнулся. Он не справится командовать армией. Опыта нет. Уже четыре года, считай, как дивизию сдал. Снова войти в структуру будет тяжело. Да и зачем? Ему и здесь неплохо. Между ним и Аллахом нынче никого нет: ни командующего округом, ни министра, ни генсека. Легче работается.

Грачев посуровел лицом. Как объяснить Дудаеву, что не по чину ему сидеть на таком посту и на таких деньгах. Не для того делалась «перестройка», чтобы на постах, предназначенных для бывших первых секретарей, сидели никому неизвестные генералы, а первые секретари христарадничали в Кремле. Вокруг бы хоть оглянулся: в Баку — Алиев, в Тбилиси — Шеварнадзе, в Северной Осетии — Галазов, в Татарстане — Шамиев. Правда, есть еще исключения вроде Илюмжинова, ставшего президентом прямо из ларечников, но сидит тот тихо и за то, чтобы его не трогали, почти все деньги отсылает в Москву. Особенно после октября 93-го.

— Я бы согласился, — продолжал настаивать Грачев. — Я — когда министром обороны ставили — тоже думал, не справлюсь. И ничего. Справился.

— И очень даже хорошо справился, — подтвердил Дудаев, улыбаясь. — Если бы мне пост министра обороны предложили, я, может, и подумал бы. А на армию не пойду. Из президентов армией командовать? Не солидно. Да и куда мне сейчас идти, когда вокруг такое творится. Вот-вот война начнется.

— Да никто воевать не собирается, — вздохнул Грачев. — Отдай пленных и согласись на переговоры. Вот и все проблемы.

— Я готов вести переговоры, — сказал Дудаев. — Вы не хотите.

— Мы не можем вести с тобой переговоры, — поправил Грачев. — Вести с тобой переговоры — значит признать Чечню независимой. Неужели ты это не понимаешь? Никто в Москве сегодня к этому не готов. Это значит, признать начало распада России вслед за Союзом. Нас же разорвут на части. Веди переговоры с Хаджиевым, с Автурхановым. Кто там еще?

— Лабазанов, — подсказал Дудаев, — которого ты произвел в полковники.

— Я его не производил, — засмеялся Грачев. — Это ты его выпустил из тюрьмы и назначил командовать чуть ли не своей охраной. Вот он и произвел сам себя в полковники. Я только молчу. Хочет человек быть полковником — пусть будет. Ну, так как?

— Что как? — переспросил Дудаев.

— Насчет переговоров с Хаджиевым, — улыбнулся Грачев.

— Я не могу вести с ним переговоры, — покачал головой Дудаев. — Меня в Грозном разорвут на куски, если я начну говорить с этими мерзавцами. Сделаем лучше так: пусть те, кто считает себя обиженными, приедут ко мне. Можно встретиться где-нибудь в Прибалтике, на Кипре или в Турции. Может быть и договоримся. Кулаками махать зачем? Вы　думаете, что вас серьезно кто-нибудь сейчас боится?

— Как знаешь, — вздохнул Грачев. — Я передам, конечно. Только не согласятся они. Кто на Кипре Интерпол на уши поставил?

— Они думают, что я? — удивился Дудаев. — Мне-то это зачем?

— А кто ж еще мог, — покачал головой Грачев. — Только ты, Джохар. Это нехорошо.

Улюбающиеся генералы вышли к журналистам. Грачев, явно кокетничая перед телекамерами, заявил: «Мы поговорили откровенно, как генерал с генералом. Решили так: сначала передача пленных, потом — посмотрим, как пойдут дела». Грачев сделал паузу и добавил: «Самое главное, о чем мы договорились — это то, что ВОЙНЫ НЕ БУДЕТ!»

И генералы обменялись крепким и честным солдатским рукопожатием.

Злопыхатели и завистники, которых у Грачева после его назначения на пост министра обороны развелось как тараканов в продовольственной каптерке, утверждали, что министр, учась в Академии, на лекциях постоянно спал. Полевые учения, мол, любил, а теорию военного искусства всю проспал. Все это было, если не клеветой, то явным преувеличением.

Теорию генерал Грачев знал. Может быть немного хуже, чем Клаузевиц, но и время было другое. Он отлично знал, что при осуществлении вторжения куда угодно, будь то на чужой территории или на своей, необходимо добиться тактической внезапности. Для этого существует только один способ — уверить противника, что войны не будет, либо втянуть его в нудные переговоры, в разгар которых и нанести удар. Как сделали японцы с американцами в 1941 году. Или немцы с нами в том же году.

Поэтому сказанная Грачевым на весь мир фраза: «ВОЙНЫ НЕ БУДЕТ!» была лишь демонстрацией того, что генерал не спал на лекциях в Академии.

Впрочем, Дудаев и не тешил себя иллюзиями. Если до какого-то момента он еще надеялся, что новая демократическая Россия не осмелится на глазах всего мира развязать полномасштабную войну на собственной территории, то в последние несколько дней он получил из своих «источников в окружении Грачева» и структурах Российского Генштаба достаточно информации, говорящей о том, что Москва совершенно определенно намерена совершить вторжение в Чечню. При этом все задействованные для этой цели воинские части — главным образом, естественно, из состава Северо-Кавказского военного округа — вовсе не ориентируются на какую-то войну. Они как бы придаются для содействия силам милиции (на 3–4 дня, максимум — на неделю), чтобы помочь разоружить несколько бандитских групп. Это немного сбивало с толку. Выходило, что дезинформируя общественное мнение в стране и мире, Кремль дезинформировал и собственную армию, которая, дезориентированная подобным образом, понесет чудовищные потери, перенеся конфликт совсем в другую плоскость.

Какую же цель ставит Москва, начиная подобную операцию?

У генерала Дудаева была мощная и вполне современная разведка, структурно входя в Департамент Государственной Безопасности, возглавляемый Русланом Гелисхановым. В Грозном хорошо знали положение в России. Уже несколько лет Россия, разворовываемая всеми, кому не лень (в том числе и самим Дудаевым, совместно с его московскими и прочими компаньонами), живет в долг, достигший уже совершенно непроизносимой цифры. Шахтеры, оборонка, армия, не говоря уже о разных учителях, врачах и профессорах, месяцами не получают зарплаты. Почти 40 % населения уже живут за чертой бедности, приближаясь к черте нищеты. Острые социальные проблемы захлестывают огромную державу как щепку в океане!

Как говорится, самое время немного повоевать!

Или, вторгнувшись в Чечню, объявить, что именно она и была виновата в том, что все реформы в России шли, как пьяные через непроходимую грязь какой-нибудь колхозной улицы.

Все это сбивало с толку и вызывало беспокойство.

Тщательный анализ обстановки давал фактически одно более-менее правдоподобное решение: вторжение в Чечню теоретически предоставляло Борису Ельцину возможность объявить по всей стране чрезвычайное положение, под шумок отменить выборы и растоптать те жалкие ростки демократии, которым удалось пробиться за 4 года сквозь железобетонные блоки якобы рухнувшего тоталитаризма.

А в Москве у здания Думы льется печально-торжественная мелодия «Прощания славянки». Владимир Жириновский вернулся из Грозного, выканючив у Дудаева еще двух пленных солдат и демонстрирует их «почтеннейшей публике» под музыкальное сопровождение и зажигательную речь.

В Грозный же прибыл Явлинский с товарищами по фракции, предложившими себя в добровольные заложники в обмен на пленных. Дудаев жертвы кандидата в будущие президенты России не принял. Он заявил, что передаст 14 пленных и 4 трупа убитых солдат депутатам литовского сейма. Депутаты уже прибыли в Москву, где их задержали по распоряжению Российского МИДа, не дав добраться до Грозного. Подумав, Дудаев махнул рукой и пожаловал Явлинского аж семью пленными и четырьмя гробами, которые Явлинский доставил в Москву на следующий день.

Следующим днем было 7 декабря. Американский доллар, чуя начавшийся в стране психоз, уверенно шел вверх, дойдя уже до 3292 рублей.

Приезд Явлинского с еще семью пленными (о гробах как-то все забыли) накалил обстановку в Думе. Владимир Жириновский, вовремя не понявший все значение происходящих событий, теперь, пытаясь наверстать упущенное, закатил очередную истерику, обвинив во всем происшедшем генерала Грачева, под чьим командованием в Вооруженных Силах страны царил неописуемый бардак.

Кроме того, Жириновский где-то добыл сведения, что 50 уцелевших русских солдат были затем расстреляны «оппозицией» за неудачно проведенный штурм Грозного.

Выступивший затем знаменитый депутат Невзоров (от Петербурга) воинственно призывал к походу на Грозный. В свое время он сделал все возможное, чтобы отмотаться от срочной службы в советской армии. Даже «косил» под психа в больнице　Скворцова-Степанова. Теперь же он был готов, отъевшись на думских хлебах, воевать до последней капли крови. Разумеется, не своей. Но «лоббировал» Шурик Невзоров не армию, а ФСК. По старой памяти, когда ходил в агентах КГБ.

Поэтому он яростно вцепился в Юшенкова и «прочих демократов», которые, выручая солдат и офицеров из дудаевского плена, поставили его родные органы в совершенно идиотское положение. Впрочем, самим «органам», в течение всей своей истории находящимся в подобном, а иногда и в худшем положении, это было далеко не в новинку и, честно говоря, они совсем не нуждались в какой-либо защите со стороны Невзорова. Просто самому Невзорову уж очень хотелось продемонстрировать то высокое доверие, которое ему было оказано. Чтобы «обезопасить» своих патронов от каких-либо нападок в будущем, Невзоров потребовал снятия «демократов», так или иначе связанных с обороной и безопасностью страны, со всех думских постов..

Не успел Невзоров замолчать, как к микрофону снова прорвался Жириновский, еще не остывший от впечатлений, связанных с поездкой в Грозный. Он объявил, что только что получил точные сведения о происходящем в Чечне. Там в смертельной схватке сцепились ЦРУ и «Моссад».

Однако сенсации это не вызвало, поскольку к ЦРУ и «Моссаду» уже стали относиться как к чему-то совершенно обычному на территории России. Как это Россия и без ЦРУ с «Моссадом»? Такого просто не бывает. А то, что зловещие партнеры вдруг передрались из-за генерала Дудаева, выглядело не очень правдоподобно.

Вместо этого кто-то предложил заслушать в Думе самого Дудаева, пригласив его на ближайшее заседание.

На это лидер национал-социалистов в Думе Николай Лысенко заорал, что нечего слушать здесь «бесноватого чеченского фюрера». Лысенко считал себя единственным фюрером и ему совершенно не были нужны какие-то конкуренты.

Обстановка маразма, царящая в парламенте, была столь очевидна, что даже депутат от коммунистической партии Анатолий Лукьянов, недавно выпущенный из Лефортово по амнистии, мрачно заметил, что в России «власть ренегатов сменилась властью дегенератов» и был по-своему прав. Его тонкая поэтическая натура очень хорошо чувствовала фальшь.

Между тем гробы с погибшими российскими солдатами, доставленные Явлинским из Грозного, Министерство Обороны отказалось принимать, требуя доказательств, что покойные были военнослужащими. Машина с «грузом 200» стояла весь день у наглухо закрытых ворот Центрального военного госпиталя имени Бурденко, где ничего не хотели слушать, требуя бесчисленных справок. Депутаты бегали весь день по инстанциям. Их отсылали к министру обороны, которого никто не мог отыскать. Грачева никто не мог отыскать потому, что министр находился в Кремле, где, наконец, собрался Совет Безопасности при Президенте.

Прежде всего заслушали министра обороны, недавно вернувшегося с Кавказа, где он встречался с самим Дудаевым. Министр обороны доложил, что Дудаев отклонил все сделанные ему предложения　(стать из президентов Чеченской республики командующим одной из дальневосточных российских армий) и, судя по всему, с ним уже можно говорить только языком силы.

Президент поинтересовался, все ли у Грачева готово для «восстановления конституционного порядка» в Чечне? Грачев, недавно публично клявшийся, что ему для наведения порядка в Чечне достаточно одного десантного полка и двух часов времени, ответил утвердительно.

Вместо одного полка он уже стянул к границам Чечни три дивизии, включая одну танковую и считал, что у него нет никаких оснований для беспокойства.

Президент поинтересовался, за сколько дней армия и МВД собираются завершить операцию.

Грачев благоразумно не стал вспоминать об обещанных двух часах.

— За неделю справитесь? — спросил президент. — А то, понимаешь, шум может подняться.

Выпросили десять дней.

— Девять, — твердо сказал Ельцин. — Больше не дам.

Назначенный наместником Николай Егоров, которого еще накануне поздравили с повышением в вице-премьеры, доложил собравшимся, что у Дудаева, кроме примерно 500 человек вооруженных бандитов, в Чечне нет абсолютно никакой социальной базы. Предполагается, что с началом ввода войск на территорию Чечни, Дудаев и его сообщники уйдут в труднодоступные горные районы и там…

— А там, — вставил Грачев, — мы уже отработаем авиацией по полной программе. Не ермоловские времена.

Но, продолжал Егоров, кивком головы продемонстрировав полное согласие с репликой министра обороны, он, тем не менее, сомневается, что в Чечне возможно восстановление Конституционного правопорядка в полном объеме. Кому-кому, а ему это известно.

В свое время он был участковым в Краснодарском и Ставропольском краях, потом курировал в партийных структурах работу органов внутренних дел и может с полным основанием заявить, что чеченцы — это нация преступников. Ему не хочется здесь цитировать на этот счет людей, которые во все времена почитались в России в качестве национальных героев и глубоких мыслителей. Генерала Ермолова, например. Или товарища Сталина. Поэтому, чтобы решить окончательно проблему данной территории, ее нужно так или иначе освободить от ныне проживающего там населения. Он, конечно, имеет в виду не уничтожение или депортацию, как делали в старые времена, а естественное создание таких условий, которые бы дали самому населению понять, что проживание в данном регионе невозможно.

Поэтому армия и идущие вслед за ней спецчасти МВД и ОМОНа должны вести себя таким образом, чтобы вызвать местное население на стихийный протест с принятием последующих самых строгих — он не боится этих слов — карательных мер. В ходе этих действий должны разрушаться населенные пункты, культовые и прочие памятники. И многое другое. Речь сегодня идет о самом существовании России, о ее безопасности и будущем. А обеспечение подобных категорий всегда требовало жертв.

Президент сидел с видом медведя, поднятого из　берлоги среди зимы. Все молчали, ожидая услышать грозный рык.

Для осуществления всех этих мероприятий, продолжал между тем министр по делам национальностей, территория Чечни полностью изолируется от внешнего мира силами армии и МВД. Для въезда и выезда устанавливается строжайший пропускной режим, как предусмотрено законами о чрезвычайном и военном положении. Бегство населения будет представлено внешнему миру как последствия злодеяний Дудаевского режима.

Президент молчал.

— А со своими-то что будем делать? — спросил министр внутренних дел Ерин. Лицо его выражало готовность делать все, что прикажут. За исключением защиты, конечно.

Как всегда степенно и неторопливо поднявшийся Олег Сосковец доложил свои предложения. С момента начала операции — плюс-минус несколько дней — необходимо начать по всей стране обмен 50-тысячных купюр и делать все это так, чтобы у населения не оставалось времени думать ни о чем, кроме спасения собственных сбережений. Часть так называемой «демократической» прессы можно открыто обвинить в том, что она существует на дудаевские деньги. Пусть докажут обратное. И на этом основании у части издательств отобрать лицензии, а, попросту говоря, закрыть.

Что касается Государственной Думы и Совета Федерации, то, во-первых, необходимо в последний момент предупредить и, что более важно, тщательно проинструктировать председателей палат Шумейко и Рыбкина, как они должны интерпретировать　события и что по этому поводу говорить. Вместе с тем одновременно с началом операции (или чуть раньше) отключается спецсвязь у некоторых председателей думских комитетов и отдельных депутатов. Кроме того, в рамках закона о чрезвычайном положении на части Российской территории, в соответствии с секретным указом Президента от 30 ноября, можно временно вообще (до особого распоряжения) отменить закон о печати, общественных организациях, митингах и демонстрациях. С территории Чечни в средства массовой информации передавать сообщения, прошедшие правительственную проверку, если хотите — цензуру. Сосковец заметил, что не видит больших осложнений в собственно России после начала мероприятий в Чечне.

Далее слово взял секретарь Совета Безопасности Олег Лобов — бывший крупный партийный деятель из Екатеринбурга в бытность там Ельцина первым секретарем обкома. Ельцин ценил Лобова за личную преданность и широту кругозора, что позволяло ему действовать с размахом «от Японии до Англии», как пелось в популярной песне сталинских времен. Сейчас Лобову предстояло озвучить суть аналитической записки, рожденной в недрах «мозгового» центра службы генерала Коржакова.

Записка, как и положено, начиналась с вводной части, где констатировалось крайне опасное положение, в которое попала Россия после распада СССР. Влияние страны в мире стабильно падает, теряются традиционные регионы, где влияние Советского Союза никому бы даже не пришло в голову оспаривать. В частности, в странах бывшего Варшавского пакта и во многих развивающихся странах, например, Анголе. С Россией перестали считаться, поскольку полагают, что она слаба.

Это приводит в движение силы, направленные как против российских интересов, так и против российской государственности. В этом отношении особо опасное положение сложилось на юге России и за ее пределами.

Первая глава записки называлась «Опасные очаги сепаратизма», но начиналась почему-то с возрождения идей пантюркизма, где особо подчеркивалось, что вдохновителями пантюркистских идей почти поголовно являются выходцы из бывших республик СССР и российских автономий, оказавшиеся по тем или иным причинам в Турции.

В Турции, чья империя развалилась еще в конце Первой мировой войны, имперские традиции не только не ослабли, а, напротив, набирают силу из года в год. Даже в школьных учебниках публикуются карты страны по положению на 1586 год, где обширные районы, потерянные турками в ходе бесчисленных русско-турецких войн, все еще значатся «утраченными территориями», требующими возвращения. И закрашены в соответствующий цвет. К этим районам относятся весь Кавказ, большая часть Астраханской области, Татарстана, Крыма и части Калмыкии, не говоря уже об обширных территориях по берегам Дуная.

Нет никакого сомнения, что по мере дальнейшего ослабления России и попустительства сепаратизму на ее территории, эти силы в Турции, Иране и в иных странах могут перейти к более активным действиям с целью отторжения у России обширнейших районов, что в конечном итоге может привести к　полному распаду и гибели Российского государства.

Следующий раздел был почти полностью посвящен Чечне. Обстановка, сложившаяся в Чеченской республике после 1991 года, провоцирует нестабильность на всей территории не только России, но и всех стран СНГ. Пока удается в ряде автономий держать на руководящих постах лиц, настроенных пророссийски, обстановка, хотя и чреватая любыми неожиданностями, тем не менее, в перспективе будет оставаться под контролем. Однако, в случае прихода к власти какого-нибудь политического деятеля, не воспитанного в старом духе партийной дисциплины и поддающегося сепаратистской пропаганде, обстановка может стать взрывоопасной и практически неконтролируемой.

В качестве примера приводился Татарстан, объявивший было о своем полном суверенитете и о тех сложных переговорах, которые пришлось вести с Шамиевым, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

Далее давался анализ ситуации практически во всех российских автономиях от Якутии до Чувашии с особым, конечно, упором на многочисленные автономии северо-кавказского региона. Нигде обстановка не признавалась удовлетворительной. Почти из всех автономий к Дудаеву для обмена опытом посылались тайные эмиссары. Все внимательно следят за развитием событий в Чечне с явным намерением действовать по образцу лихого авиационного генерала, когда Россия окончательно распишется в собственном бессилии. Аналитики связывали ситуацию в Чечне и с неуступчивой позицией Украины во всем, что касалось, например, Крыма и раздела Черноморского флота, с поведением Молдовы по отношению к Тирасполю и Москве, с наглой позицией Азербайджана и растущим самомнением президента Назарбаева.

Чечня компрометирует Россию на международной арене, вызывая, мягко говоря, недоумение у стран «большой семерки», а также и у развивающихся стран.

Любая попытка России вмешаться в какие-нибудь мировые проблемы приводит к ответу: «Вы сначала наведите порядок у себя в доме».

В разделе рекомендаций, вытекающих из сложившейся в настоящее время обстановки, открытым текстом говорилось, что быстрая и полная военная победа в Чечне покажет, что Россия была и осталась великой державой, которая никому не позволит нарушить ее территориальную целостность или диктовать какие-либо условия. Эта победа охладит турок, иранцев, афганцев и даже китайцев, показав им, что и с ними могут поступить соответствующим образом в случае необходимости. Но еще большим уроком акция в Чечне, вещала аналитическая записка, послужит примером для наглеющей день ото дня Прибалтики; для возомнившей о себе Украине; для бывших первых секретарей Среднеазиатских республик, ставших пожизненными президентами. Пусть они поймут, что в каждую следующую минуту так же быстро и решительно могут поступить и с ними.

Не менее важный урок будет преподан и населению России, предметно продемонстрировав ему силу и решительность власти, идущей на все ради защиты русского населения, неделимости и величия страны.

Короткая и победоносная война сплотит общество вокруг Президента и значительно поднимет его　несколько упавший рейтинг, обеспечив победу на будущих президентских выборах.

Президент слушал внимательно и с неподдельным интересом. Он знал, что Лобов говорит по записке, составленной аналитиками Коржакова, и на него оказали впечатление логичность и жестокая правда изложенного наряду с простотой и некоторым изяществом литературного изложения.

Проблема заключалась только в том, что все выступающие уже ссылались на секретный указ от 30 ноября, хотя формальные советники уже успели убедить Президента, что в рамках этого указа действовать не только нельзя, но и достаточно опасно.

Для начала, на территории Чечни невозможно юридически объявить ни режим чрезвычайного, ни военного положения, ибо первое объявляется по требованию местных властей, а второе — только в случае агрессии извне.

Кроме того, указ от 30 ноября отдавал всю власть в Чечне в руки Грачева, что, в силу новых обстоятельств, также делать не следовало. Дело в том, что будучи в Будапеште на совещании ОБСЕ, Ельцин от имени России подписал «Кодекс поведения, касающийся военно-политических аспектов безопасности». В 36-м пункте Кодекса, в частности, говорилось:

«Каждое государство-участник будет обеспечивать, чтобы любое решение о направлении его вооруженных сил для выполнения функций внутренней безопасности принималось в соответствии с конституционными процедурами. В таких решениях будут определяться задачи, поставленные перед вооруженными силами и будет обеспечиваться, чтобы эти задачи выполнялись под эффективным контролем　конституционно учрежденных органов власти и с соблюдением принципов верховенства законов.

В случае, если функции внутренней безопасности не могут быть выполнены без применения силы, каждое государство-участник будет обеспечивать, чтобы ее применение было соизмеримо с имеющейся потребностью в принудительных действиях. ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ ОБЯЗАНЫ ПРИНИМАТЬ ДОЛЖНЫЕ МЕРЫ С ТЕМ, ЧТОБЫ ИЗБЕГАТЬ НАНЕСЕНИЯ УЩЕРБА ГРАЖДАНСКИМ ЛИЦАМ И ИХ ИМУЩЕСТВУ».

Поэтому Президент повелел составить секретный указ об отмене секретного указа от 30 ноября и подготовить новый секретный указ, проект которого был представлен членам Совета Безопасности.

В новом указе «группа», которой поручается наведение порядка в Чечне, больше не называлась «Группой руководства действиями по разоружению и ЛИКВИДАЦИИ вооруженных формирований, ВВЕДЕНИЮ И ПОД ДЕРЖАНИЮ РЕЖИМА ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО ПОЛОЖЕНИЯ», а «Группой руководства действиями по обеспечению законности, правопорядка и общественной безопасности, разоружению и ликвидации вооруженных формирований, не предусмотренных федеральным законодательством». Из текста нового указа были тщательно изъяты все упоминания о чрезвычайном положении, а также ссылки на закон РСФСР «О чрезвычайном положении» и на статью 88 Конституции, которая предусматривает возможность введения такого положения.

Общее руководство «Группой» в проекте нового указа возлагалось не на Грачева, как в старом, а на самого горячего сторонника вторжения в Чечню　военной силой — Николая Егорова. Он же назначался «Председателем по координации гражданской федеральной Группы». А генерал Грачев на этот раз назначался «Председателем по координации военной Группы». Но зато в новую Группу был добавлен министр МЧС Сергей Шойгу, чьи подразделения должны были обеспечить «эвакуацию» населения из зоны бедствия, вызванного боевыми действиями.

Надо сказать, что мало кто из присутствующих на заседании этого памятного Совета Безопасности при Президенте России поняли все эти ельцинские мудрствования. Раз президентские «мудрецы» считают, что нужно делать так, а не этак — что в сущности от этого меняется. Пусть командует Егоров, если он такой умный. Разницы никакой.

Главное, когда начнем?

На совещание был срочно вызван один из помощников генерала Коржакова — генерал Рагозин. В старые времена, служа в 5-м управлении КГБ, Рагозин волею судьбы попал в отдел, который курировал разных подпольных и полуподпольных «уфологов», «экстрасенсов», «астрологов» и «колдунов», чтобы те, упаси Бог, не причинили своим ведовством какого-нибудь вреда любимой партии. В итоге Рагозин набрался от своих подопечных таких знаний, что в настоящее время руководил целым отделом астрологов и экстрасенсов, свивших себе уютное гнездышко под крылом службы безопасности Президента, как при дворе средневекового короля. Каждое утро генерал Рагозин докладывал Президенту его гороскоп на текущий день. Гороскоп визировался генералом Коржаковымм. Без его визы он силы не имел.

Еще в ноябре возглавляемый генералом Рагозиным отдел получил задание указать оптимальную дату начала чеченской операции. Вычисления положения звезд и планет проводились с помощью американских компьютеров последнего поколения, закупленных специально для этой цели комендантом Кремля генералом Барсуковым.

Все вычисления показали на 11 декабря как на наиболее благоприятную дату начала операции.

Начальник ФСК Степашин, быстро подсчитав дни, правильно определил, что 11 декабря 1994 года приходится на воскресенье, т. е. на выходной день. А из истории известно, что все внезапные удары, как правило, наносились по воскресеньям, когда противник отдыхает. То, что в Чечне выходным днем давно является пятница, никто из присутствующих либо не знал, либо знал, но забыл…

8 декабря было печальным днем. Поминали третью годовщину внезапной кончины Советского Союза. Под мокрым снегом собрались немногочисленные митинги под Красными знаменами. На одной из столичных площадей депутат Марычев совместно со скандально известными народными вождями из бывших чиновников ЦК ВЛКСМ забили осиновые колья в символические гробы Ельцина, Кравчука и Шушкевича — главных подписантов Беловежского соглашения, констатировавшего смерть СССР.

Коммунисты в Думе пытались в очередной раз денонсировать Беловежское соглашение. Уцелевшие поклонники мистического учения Маркса-Ленина всегда считали, что им по плечу все — вплоть до оживления покойников.

Газета «Российские Вести», учредителем которой являлась администрация Президента, поместила статью под заголовком «Глупость или генеральная репетиция?», в которой пыталась проанализировать недавние события, связанные со службой безопасности генерала Коржакова, напавшей на столичную мэрию и банк «Мост». Газета задавала резонный вопрос: если люди Коржакова вели себя столь нагло и безнаказанно в самом центре Москвы, то почему они с такой же легкостью не могут изолировать Президента, сделав его заложником собственных решений и действий?

Между тем количество войск, сконцентрированных на границе с Чечней достигает критической массы. Центральное телевидение демонстрирует парад в Грозном «воинов Аллаха», объявленных иностранными наемниками. По площади Шейха Мансура ползет колонна танков, украшенная зелеными знаменами Ичкерии — свободным волком, готовым своими страшными клыками вырвать у кого угодно свою независимость.

Грачев, Ерин и Степашин вызваны в Думу для отчета, но ни один из них, естественно, не явился, демонстрируя всем сомневающимся, чего стоит представительная власть демократической России.

Однако настырные журналисты снова отловили генерала Грачева и задали ему уже чисто риторический вопрос: «Как в Чечню ныне попадают оружие и наемники?»

«Спросите у Николаева», — тонко улыбнувшись, ответил министр обороны. Главком пограничных войск генерал-полковник Николаев являлся давним　соперником и недругом генерала Грачева — его многие прочили в будущие министры обороны.

Когда пограничные войска вывели из системы КГБ и сделали самостоятельными, Грачев несколько раз хотел наложить на них свою министерскую лапу. Но генерал Николаев яростно сопротивлялся. Отношения между генералами испортились напрочь — настолько, что, как говорится в мудрой украинской пословице, затрещали чубы у всех подчиненных. Пограничникам приходилось двоим в течение нескольких суток вести неравный бой с превосходящими силами афганских и таджикских партизан, а стоящая неподалеку танковая часть министерства обороны даже не объявляла у себя состояние тревоги. То есть и в ус не дула.

В свою очередь армейская часть могла быть атакована с тыла на том участке, где, как считалось, граница полностью на замке, и ей оставалось только гадать потом, «как бандитам удалось на этом участке просочиться?»

С удовольствием подставив генерала Николаева под огонь средств массовой информации, Грачев стал собираться в Моздок.

У него была масса собственных проблем, чтобы еще заниматься чужими. Одной из этих проблем была та же, с которой столкнулись американцы, пытаясь выяснить, где находится Чечня. У РОССИЙСКОЙ АРМИИ НЕ БЫЛО ПОДРОБНЫХ КАРТ ЧЕЧЕНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ. Поговаривали, что все они были брошены то ли в Грозном, то ли в Бамуте при спешном выводе оттуда бывших советских войск. Командирам частей до комбатов включительно были розданы туристские карты, выпущенные в　свое время в Ставрополе, и атласы автомобильных дорог бывшего СССР. Чтобы немного ориентировались на местности. На картах не было примерно 75 % населенных пунктов и более половины имеющихся в Чечне дорог. Естественно, не были указаны болотистые и вовсе непроходимые участки, пути нефте- и газопроводов, линий энергопередач и много другого, что составляло (и составляет) военную и государственную тайну в картографии. Никто ведь никогда не думал, что соблюдение этих тайн так больно ударит по собственной армии, которой придется воевать наощупь.

Но отсутствие стратегических карт Чечни не являлось единственной проблемой генерала Грачева. Журналисты, даже те, что ему симпатизировали, давно уже прозвали министра обороны России — «министром круговой обороны».

С момента своего назначения на этот пост в 1992 году Грачев действительно держал круговую оборону. Во-первых, он был выскочкой, а выскочек не любят во всех армиях мира. Во-вторых, он был десантником и занял место, которое, по традиции, уходящей еще в царские времена, всегда принадлежало общевойсковым (сиречь — пехотным) генералам и маршалам. В-третьих, время было такое, что генерал даже с большим, чем у Грачева служебным и жизненным опытом, едва ли в такие времена мог бы эффективно контролировать столь сложную, громоздкую и плохо управляемую машину, именуемую бывшими советскими вооруженными силами. В течение 50 послевоенных лет эти силы были нацелены на мировую войну, проходя соответствующее обучение.

Поражение в Афганистане, крушение всего западного фронта, десятилетиями стоявшего огромной дугой от Германии до Венгрии, и, наконец, распад Советского Союза привел (и не мог не привести) Вооруженные Силы страны в состояние полного хаоса.

На глазах погибал флот, авиационные части чуть ли не втрое вынуждены были уменьшить количество полетных часов. Многие соединения, очутившиеся на обломках империи в виде дюжины независимых и псевдонезависимых государств, просто перестали существовать. Практически перестали существовать и гигантские общевойсковые группировки. Лишенные былых средств, укомплектованные едва на 50 %, смешанные с выведенными из Европы частями, брошенные в чистом поле вместе с ржавеющей техникой, общевойсковые армии, корпуса и дивизии фактически прекратили боевую подготовку личного состава, превратившись в огромные акционерные общества с рабовладельческим уклоном.

С гигантским трудом удалось сохранить на прежнем, как казалось, уровне лишь элитарные части: воздушно-десантные войска, морскую пехоту, несколько бывших спецсоединений КГБ, переведенных в подчинение армии, и, разумеется, стратегические ракетные войска как последнее воспоминание о былом имперском величии.

Большая часть огромного советского генералитета после того, как за тюремную решетку попали министр обороны маршал Язов и командующий сухопутными войсками генерал армии Варенников, а начальник генштаба генерал армии Моисеев был уволен в запас, оставили службу, но не потому что признали свое поражение, а потому, что не желали　служить «временному оккупационному режиму», как они называли правительство президента Ельцина. Не желая служить новому режиму, они, разумеется, делали все возможное, чтобы этот режим если не свалить, то дестабилизировать до такой степени, чтобы он развалился сам.

Всевозможные «Союзы офицеров», «Союзы ветеранов» и тому подобные организации разлагали армию денно и нощно. Причем не ту огромную, серую и безликую общевойсковую массу, а именно те элитарные войска, еще сохранившие былую боеспособность. В части беспрепятственно допускались не только представители полностью управляемой партии Жириновского, но и фашистские агитаторы Баркашова, не говоря уже о многочисленных прочих группировках откровенно националистического и экстремистского толка, объявивших себя патриотическими. В частях Дальневосточного и некоторых других округов открыто (с официального разрешения командования) создавались ячейки «Русского Национального Собора», возглавляемого бывшим генералом КГБ Стерлиговым.

Даже зачастившие в войска православные священнослужители больше говорили о всемирном еврейском заговоре и «жидовском иге», погубившем Святую Русь, чем о спасении души. Весь этот напор был направлен конкретно против президента Ельцина в первую очередь и генерала Грачева — во вторую.

Надеяться на работу Особых отделов, как в былые времена, было смешно. Особые отделы мутили воду в армии одними из первых, скорбя о былых днях всесилия КГБ. Грачев не мог рассчитывать даже на понимание собственных заместителей и начальника генерального штаба, все они так или иначе фрондировали, если выражаться мягко.

Военные видели, как долго колебался генерал Грачев, прежде чем открыто выступил на стороне президента Ельцина в дни октябрьского путча 1993 года. И первым, конечно, это видел сам Президент.

Когда-то тоталитарная советская система покоилась на трех китах: партии, сколоченной ее основателем по канонам гангстерской группировки, и двух ее боевых отрядов: армии и КГБ. Партия испарилась, бросив свои боевые отряды на произвол судьбы.

Октябрьские события показали Ельцину, сколь мало он может рассчитывать на армию, а проведенное секретное расследование к тому же продемонстрировало, насколько близко к открытому мятежу были именно распропагандированные врагами Президента элитарные части от Москвы до дальних морей. Если этого не произошло, то причиной была скорее не преданность Президенту, а трусость некоторых высокопоставленных генералов, не совсем уверенных в исходе чилийского варианта спасения отечества.

Грачев потому и сохранил свой пост, что был десантником и пользовался авторитетом именно в воздушно-десантных частях, поскольку командовал ими еще в советские времена. А нынешний главком ВДВ генерал-полковник Подколзин, хотя и был Грачевским протеже, интриговал против Грачева, как капитан королевских мушкетеров против кардинала.

Страна не понимала своего средневековья.

И Президенту хватило бы одних колебаний Грачева, чтобы понять, как мало он может рассчитывать на Вооруженные Силы в случае очередного мятежа по образцу хасбулатовского.

Еще менее он мог рассчитывать на откровенно субтильную ФСК, во главе которой стоял Сергей Степашин, произведенный Ельциным из полковников в генерал-лейтенанты. Злые языки называли Степашина «пожарником», что совершенно не соответствовало действительности. Пожарным Степашин никогда не был, а был политработником в системе пожарной охраны Ленинграда и даже защитил кандидатскую диссертацию на тему «Роль партийных организаций в повышении боеготовности противопожарных подразделений». Когда октябрьские события сожрали сразу двух министров безопасности: Баранникова и Галушко, Ельцин назначил на этот пост Степашина, возможно, не без оснований рассчитывая на его личную преданность.

Но как говорится, «услужливый дурак опаснее врага».

Степашин оказался полностью некомпетентным на этом посту, поэтому снабжал все президентско-правительственные структуры дезинформацией, которая подчас была до неприличия очевидной. Это не был злой умысел директора ФСК. Он докладывал то, что докладывали ему, но не имел никакой возможности проверить или перепроверить поступающие данные. А подчиненные лгали ему и с большим удовольствием, с нетерпением ожидая, когда от них уберут очередного начальника. Их и так сменилось 5 за четыре года.

Бывший КГБ, сотрудники которого давали специальную присягу умереть за Советский Союз и КПСС, среагировал на гибель страны и родной партии до удивления вяло. Оба путча — августовский и октябрьский — огромный монстр просидел, поджав щупальца под себя с сонно прикрытыми глазами. Никому не удавалось добиться от него какой-либо внятной информации.

Если ко всему этому добавить, что еще одна спецслужба ГРУ готовила на своих тайных базах спецназ для Дудаева и консультировала его старших офицеров (обнаружение этого факта стоило жизни Дмитрию Холодову), то станет абсолютно понятным, почему президент Ельцин предпочел укрыться за кремлевскими стенами и широкими плечами своей личной охраны.

Не в силах распустить окончательно все силовые и контрразведывательные структуры, оказавшиеся в буквальном смысле этого слова забетонированными в коммунистическую систему государственности, что досталась Ельцину по наследству от покойного Советского Союза, Президент не придумал ничего лучше создания параллельных силовых структур власти и управления.

При этом он совершенно не подумал о том, что этим самым возвращает страну в раннее европейское средневековье, когда короли боролись, заняв круговую оборону, с мятежными городами, мятежными парламентами и мятежными феодалами, каждый из которых имел собственные вооруженные силы и спецслужбы. Параллельную службу безопасности.

Президент при создававшихся условиях мог доверить только одному человеку — генералу Коржакову, своему верному и давнишнему телохранителю, уже не раз доказавшему свою беззаветную преданность лично Ельцину. Фактически только Коржаков и комендант Кремля Барсуков не предали Президента (даже колебаниями) в дни Хасбулатовского мятежа.

Выбор Президента был бы идеальным, если бы не одно существенное обстоятельство. Генерал Коржаков начинал службу в 9-м управлении КГБ под командованием генералов Плеханова и Генералова (оба попали за решетку еще после августовского путча 91-го года). Генералы организовали дело воспитания личного состава управления, поставлявшего телохранителей сановным особам и охрану на спецобъекты государственной и оборонной важности (включая дачи) таким образом, что думать офицерам «девятки» возбранялось самым категорическим образом. И это было совершенно правильно. Все мысли и рефлексы телохранителя, доведенные до полнейшего автоматизма, должны быть направлены исключительно на заботу о безопасности того «тела», которое ему доверено. Стоило, скажем, знаменитому генералу Медведеву — начальнику охраны президента СССР Горбачева — начать думать, как он немедленно предал своего босса и вместе с ядерным кейсом перебежал к путчистам.

Поэтому, когда генералу Коржакову, привыкшему открывать и закрывать дверцы президентских лимузинов, держать над Президентом зонтик, парить своего хозяина в баньке и делить с ним все прочие тяготы и лишения президентской должности, было еще приказано и думать о государственной безопасности, результаты превзошли все ожидания тех, кто создавал подобную ситуацию.

Схема государственной безопасности, разработанная генералом Коржаковым, разумеется, была на первый взгляд простой и даже обещала быть весьма эффективной. Безопасность государства — это безопасность Президента.

Подобная схема была в свое время разработана для Ивана Грозного, потом, в более совершенном виде — для товарища Сталина. И в том, и другом случае привела к массовому истреблению собственного народа, поскольку он (народ) совершенно очевидно таил в себе угрозу для безопасности вождя самим фактом своего существования.

Все пять столетий войны в России дают обильный материал для бесспорного заключения: единственной реальной опасностью для российского правителя — князя, царя, императора, генсека, президента является его собственный народ. Видимо, изначальный антагонизм между пришлыми «князьями» и покоренным ими народом так укрепился в генной памяти тех и других, что надеяться на нормализацию взаимоотношений власти с народом и народа с властью не стоит до второго, по крайней мере, «пришествия». Только кого?

Очевидно, что нынешняя схема ни к чему другому также привести не могла.

Если «товарищи» Иван Васильевич и Иосиф Виссарионович всегда были правы по определению, то президент Ельцин всегда прав по Конституции, которую ему удалось провести в постоктябрьские дни, когда все российское общество еще не оправилось от грома танковых пушек в собственной столице. Эта Конституция давала Президенту, а следовательно и генералу Коржакову, столько власти, сколько не имели короли в краткий исторический период абсолютизма. И, что самое важное, не предусматривала никакой ответственности, поскольку отстранить Президента от власти законным путем было практически невозможно.

Как и следовало ожидать, генерал Коржаков стал трактовать безопасность Президента очень широко. Безопасность Президента, например, зависела от импортных квот на нефть или, скажем, от доходов «Росвооружения», а потому, считал генерал Коржаков, оба этих промышленных монстра следует передать в ведение президентской охраны.

Безопасность Президента, без сомнения, зависела и от того, что о нем осмеливается сообщать пресса и говорить народ. Безопасность Президента зависит и от его рейтинга, который постоянно падал.

И уж, само собой разумеется, что главную опасность для Президента представляла армия, очень долго размышлявшая, когда требовалось прикрыть Президента своими телами от злобных притязаний взбунтовавшихся народных избранников в Верховном Совете.

К сожалению, сложившаяся в мире геополитическая ситуация совершенно исключала возможность использования армии где-нибудь за пределами страны, что часто использовалось правителями прошлого в подобных ситуациях. Поэтому ситуация в Чечне неожиданно стала просто подарком для всех, кто думал о безопасности своего Президента, включая и его самого. Уж, конечно, сам Президент больше всего был заинтересован в собственной безопасности.

Короткий, но сильный и звонкий удар позволял решить проблемы многотрудные и многослойные.

А между тем, создавалась (на всякий случай) и параллельная армия, которой командовал Виктор Ерин — такой же генерал армии как и Грачев, но, в отличие от Грачева, не Герой Советского Союза, а Герой России.

Если Грачев свою Золотую звезду получил за усмирение Афганистана, то Ерин свою — за усмирение Москвы. А потому к концу 1994 года численность войск МВД, не считая милиции и конвойных подразделений, уже достигла 800 тысяч человек, с танками, тяжелой артиллерией и установками залпового огня.

Безопасность Президента — штука очень сложная.

Тем более, что Дудаев пригрозил: если в России не прекратится античеченская истерия, он проведет в Москве несколько показательных террористических актов.

По данным ФСК, совпадающим с данными СБП, в Москву уже нелегально проникли несколько групп дудаевских боевиков-смертников, готовых на все. Все спецслужбы были приведены в состояние повышенной готовности. И не напрасно. Именно в этот день — 8 декабря — в Москве произошли два террористических акта, которые вполне можно было назвать показательными. Жаль только, что ни к одному из них нельзя было привязать генерала Дудаева и вообще чеченцев.

9 декабря было объявлено, что в понедельник 12 декабря возобновятся переговоры с Дудаевым. Для этой цели в Моздок снова прилетел генерал Грачев. Там уже находились и два других «силовика» — генералы Ерин и Степашин.

Из Грозного пришли известия, что город готовится к обороне. Запрещена торговля водкой, населению раздают противогазы.

Во всех центральных газетах неожиданно появилось распоряжение Совмина «О мерах по дальнейшему улучшению народного хозяйства Чеченской республики». Возможно, что это был сигнал к выступлению, определявший день Д минус 2, поскольку также за два дня до вторжения в Афганистан, в «Правде» было помещено постановление «О мерах по дальнейшему укреплению советско-афганских экономических отношений».

Глубокой ночью президент Ельцин подписал новый Указ № 2169с (Секретный). Прежний Указ № 2137с (Секретный) от 30 ноября считался отмененным. В новом указе говорилось: «ВСЕМИ ИМЕЮЩИМИСЯ У ГОСУДАРСТВА СРЕДСТВАМИ ОБЕСПЕЧИТЬ РАЗОРУЖЕНИЕ БАНДФОРМИРОВАНИЙ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ». О намеченных на 12 декабря переговорах в указе не говорилось ни слова.

Суббота 10 декабря выдалась на редкость тихой. Было сообщено, что генерал Дудаев передал генерал-полковнику медицинской службы Чижу всех оставшихся в его руках пленных. В Грозном остался только тяжело раненый рядовой Прящиков, лежавший в одном из тамошних госпиталей. Все силовые министры собрались в Моздоке, готовясь, как было объявлено, к переговорам с Дудаевым, назначенным на понедельник 12 декабря.

В Нальчике открылся съезд «Репрессированных народов», принявший резолюцию о недопустимости военных акций против Чечни.

Неугомонный Сергей Юшенков предупредил, что　если вторжение в Чечню все-таки произойдет, то надо немедленно начинать процедуру отстранения Президента от власти.

Как бы в ответ на это предостережение в середине дня было объявлено, что «президент Ельцин ГОСПИТАЛИЗИРОВАН» в связи с необходимостью сделать операцию на перегородке носа. Указывалось, что Борис Николаевич проведет в больнице 8 ДНЕЙ. Возможно, разработчики операции «Нос президента» надеялись, что процедуру отстранения от власти находящегося на бюллетене Ельцина начинать не будут. А тем временем (Грачеву «дадено» аж 9 дней) усмирение Чечни будет закончена, и Президент вздохнет облегченно после успешного завершения двух операций.

События, между тем, активно развивались…

Вечером того же дня были отключены телефоны спецсвязи палат парламента с президентской администрацией. Местонахождение главы государства и первых лиц его администрации было неизвестно. Оказались закрытыми все аэропорты Ставропольского края и Северного Кавказа, а чуть позже блокирована и телефонная связь с этими районами страны.

Поздно вечером Президент позвонил генералу Грачеву в Моздок.

Генерал доложил о готовности.

«Чтобы к 20 декабря все было кончено!» — приказал Президент.

«Раньше управимся!» — бодро отрапортовал министр обороны.

На рассвете 11 декабря Российские войска с трех направлений вторглись на территорию республики Ичкерия. Демонстрируя всесокрушающую мощь великой державы, колонны бронетехники шли по дорогам Надтеречного района, не встречая ни малейшего сопротивления. Силами трех дивизий они рвались к сердцу чеченского сепаратизма — городу Грозный. Весь мир должен был убедиться, что не только Соединенным Штатам удаются стратегические операции вроде «Бури в пустыне».

Так же четко, быстро и с минимальными потерями будет проведена и операция с условным наименованием «Буря в горах».

Правда, в отличие от американской, ее приходится проводить на собственной территории. Что ж поделать?

Одной из необъяснимо мистических загадок нашей новейшей истории является тот факт, что все агрессивные войны Советский Союз, а за ним и Россия, всегда начинали в декабре. Так было при вторжении в Финляндию, так было при вторжении в Афганистан, так произошло и при вторжении в Чечню. Всегда зимой, всегда без зимнего обмундирования (в Финляндии в 40-градусные морозы солдаты не всегда имели даже шинели, а в Чечне было и того чище — многие солдаты не имели даже портянок: дырявые сапоги были одеты на босу ногу) и, что характерно, без продовольствия. (Многие солдаты первый раз поели, только очутившись в чеченском плену.)

Но аналогия с Финской войной 1939 года была не только в этом. Тогда весь финский народ поднялся с оружием в руках на защиту независимости своей страны, сплотившись вокруг своего военного лидера Карла Густава Маннергейма — бывшего генерала РУССКОЙ армии.

Ныне весь чеченский народ, включая женщин и детей, встал на защиту своей независимости, сплотившись вокруг своего военного лидера Джохара Мусы Дудаева — бывшего генерала СОВЕТСКОЙ армии.

Одинаковые ошибки Кремля неизбежно должны были привести и к одинаковым последствиям.

Глава 4 Взрыв

Женщина билась в истерике. Она то падала на землю, сжимая в руках белую простыню, заменяющую парламентерский флаг, то пыталась подняться, тяжело опираясь на руки и снова падая, не прекращая выкрикивать слова, прерываемые рыданиями и тяжелыми всхлипами: «Не стреляйте! Умоляю вас, не стреляйте! Там дети! Много детей! Умоляю! Умоляю! Не стреляйте!..»

За спиной женщины горело трехэтажное здание городской больницы. Горело как-то лениво. Кое-где занялась крыша, пламя вырывалось из некоторых окон, из других валил дым. Но стекла (местами вместе с рамами) были выбиты на всех трех этажах. Повсюду в оконных проемах стояли люди — главным образом, женщины — в белых больничных халатах, размахивающие белыми простынями, наволочками и полотенцами, что-то кричащие или просто воющие.

У фасада здания лежало десятка полтора трупов в камуфляжной униформе со шлемами на головах. Чуть поодаль догорали две боевые машины пехоты и гусеничная четырехствольная зенитная установка «Шилка».

Женщина продолжала биться в истерике и кричать.

Был близок к истерике и командир спецподразделения «Альфа» генерал Александр Гусев.

Знаменитая, овеянная легендами команда «Альфа» была создана в андроповские времена в системе КГБ для выполнения особо деликатных и рискованных задач без лишнего шума. «Альфе», например, приписывался штурм дворца Амина в Кабуле, когда ей удалось «ликвидировать» президента Афганистана, не потеряв, что особо отмечалось, ни одного человека.

Но даже этот, постоянно романтизируемый «звездный» афганский час «Альфы» помимо воли создателей мифа показал, что легендарная «Альфа» является, по сути дела, не антитеррористическим подразделением, а классическим инструментом международного терроризма в карательной системе террористического государства.

После августа 1991 года «Альфу» отобрали у КГБ и сделали попытку передать в структуру МВД, что подавляющая часть состава группы восприняла как личное оскорбление. Столь высокой считалась честь службы именно в КГБ.

Но КГБ перестал существовать, а потому добрая половина «альфовцев» предпочла уволиться и исчезнуть в тени, а остальные вскоре были взяты в Управление охраны президента под крыло генералов Коржакова и Барсукова.

Вскоре «Альфу» поздравили и с новым командиром. Им оказался полковник Гусев, служивший ранее в Кремлевском полку, а затем в комендатуре Кремля под командованием генерала Барсукова. Назначенный командиром «Альфы» Гусев и сам вскоре был произведен в генералы по ходатайству своего старого командира.

Днем 14 июня именно генерал Барсуков прервал телефонным звонком послеобеденный отдых генерала Гусева. Голос начальника ГУО был тревожным и возбужденным, но было понятно, что и сам он не полностью владеет информацией. Только что пришло сообщение: группа вооруженных людей напала на город Буденновск. Захвачены РУВД, узел связи, здание администрации. Есть убитые и раненые. «Альфе» надлежит, не медля ни минуты, прибыть на место и взять обстановку под контроль.

— Где этот Буденновск? — спросил ошеломленный Гусев. Он был уверен, что это где-то под Москвой.

— В Ставропольском крае, — ответил Михаил Барсуков. — Лети прямо в Ставрополь. Там тебя встретят.

— Чеченцы? — поинтересовался Гусев.

— Похоже, что так, — подтвердил начальник ГУО. — Давай не теряй времени.

Шел седьмой месяц чеченской войны, а если быть совершенно точным, ее 187-ой день. Уже 187 дней чеченцы вели полномасштабную войну с вооруженными силами сверхдержавы; войну, которую генерал Грачев собирался закончить одним полком за два часа, и радовался, получив на эту операцию от президента целых девять дней.

За полгода российская армия успела потерпеть в Чечне несколько позорных и и сокрушительных поражений, обрушив в ответ на маленькую республику и ее народ всю нерастраченную ярость, копившуюся десятилетиями для окончательного торжества коммунизма на планете. Обладая абсолютным господством в воздухе, подавляющим превосходством в артиллерии и бронетехнике, не говоря уже о численности, армия в течение полугода не смогла сломить сопротивление «незаконных формирований» генерала Дудаева, в отместку сравнивая с землей авиабомбами и установками залпового огня города и села, безжалостно истребляя мирное население. Она несла при этом чудовищные потери, главным образом, из-за чрезвычайно низкой боевой подготовки и совершенно бездарного командования.

Четыре месяца длился штурм Грозного. Армейские части, брошенные туда с приказом взять город ко дню рождения генерала Грачева, пьянствовавшего в новогоднюю ночь в Моздоке в компании Сосковца и Егорова, были окружены, уничтожены или взяты в плен. Груды трупов российских солдат лежали на улицах города, поедаемые собаками, но в мясорубку бросались все новые и новые части.

Артиллерия и авиация методично сносили квартал за кварталом вместе с жителями, подавляющую часть которых составляли русские. На город падали бетонобойные и вакуумные бомбы. Он засыпался термитными, шариковыми и игольчатыми снарядами, запрещенными международными конвенциями, обливался напалмом. Но, несмотря на всю эту адскую поддержку, армия продолжала топтаться на месте, уступая чеченским бойцам в боевой подготовке на всех уровнях — вплоть до дивизионных структур командования и управления в реальных боевых условиях.

Истекшие кровью общевойсковые подразделения были отведены, и в Грозный брошены элитарные　части: морская пехота со всех трех флотов — Северного, Балтийского и Тихоокеанского, лучшие части воздушно-десантных войск и знаменитой дивизии, все еще носящей имя Дзержинского. Яростные бои вспыхнули с новой силой, наглядно демонстрируя, что немногочисленным чеченским отрядам по плечу драться и с самыми отборными частями российской армии.

Офицер морской пехоты, не стесняясь телекамер, истерически кричал, что если выйдет живым из этого ада, бросит службу к чертовой матери. Полковник воздушно-десантных войск Морев сошел с ума, когда за пять минут боя было уничтожено 80 десантников его части. Сам генерал-полковник Подколзин с растерянным лицом встречал полковника на аэродроме, переведя потрясенного офицера в военкомы. Штаб генералов Рохлина и Бабичева напоминал о самых худших днях обороны Сталинграда: осунувшиеся, небритые лица; земля, сыплющаяся с потолка; непрекращающийся гул канонады.

Снова завыла и застонала Россия от похоронок. Всюду — от Владивостока до Смоленска, от Североморска до Ставрополя плачущая медь военных оркестров сопровождала цинковые гробы, а молодые вдовы прятали в черных платках распухшие от слез лица. Военные госпитали и больницы заполнялись ранеными и искалеченными. Цифры потерь скрывались не только от страны, но и от самой армии. Солдатские трупы не убирались и не хоронились или сбрасывались без учета и счета в братские могилы.

Уже начали попадать в мясорубку легкомысленно развязанной войны первые генералы и полковники. Всех поражала небывалая в истории войн убыль　именно офицерского состава, достигавшая, в среднем, чудовищной цифры 20 процентов от общего числа потерь. Солдаты, лишенные офицеров, становились легкой добычей противника. Постепенно армия стала снимать с себя знаки различия, превращаясь в разношерстное формирование, которое порой уже невозможно было отличить от противника.

Сотни солдатских матерей, чьи сыновья были брошены на убой в нелепой и некому не нужной войне, ринулись в Чечню на поиски своих детей и увозили найденных с собой, чего также еще никогда не знала история войн.

Бился в истерике и сам генерал Грачев, которого газеты, фактически наплевав на все попытки властей ввести цензуру, называли «самым бездарным полководцем в русской истории».

«Гаденыши! — орал Грачев в микрофон на весь мир, имея в виду уполномоченного президента по правам человека Сергея Ковалева и председателя думского комитета по обороне полковника Юшенкова. — Враги России! На них ведь клейма негде ставить!» «Мои солдаты, восемнадцатилетние парни, умирают за Россию с улыбкой на устах!» — патетически кричал министр обороны, видимо, временно спятивший, как и полковник Морев, от истинных размеров потерь. Но и он не знал точной цифры.

А бойня, между тем, продолжалась. После нескольких месяцев героического сопротивления чеченские бойцы были вытеснены из руин Грозного, где еще в течение нескольких недель сражался батальон Шамиля Басаева. Сталинград 43-го года, Дрезден после бомбардировки его союзной авиацией, Варшава　после отхода из нее немецкой армии — вот те сравнения, которые можно было применить к городу Грозному, когда над руинами бывшего дудаевского дворца был поднят, наконец, российский флаг.

Картина была жуткой до неправдоподобия. Ничего подобного люди не видели после окончания второй мировой войны. Даже бомбардировавшийся в течение 10 лет американцами Ханой и столь же долго русскими Герат — не дают представления о том, во что была превращена столица республики Ичкерия. Руины Грозного и картины идущих там ожесточенных боев не сходили с экранов телевидения и первых полос газет. Огромные панорамные фотографии уничтоженного города снабжались хлестким заголовком: «Конституционный порядок».

Но с падением Грозного война не окончилась. Она, по-настоящему, только началась. Весь мир с ужасом и недоумением смотрел на этот кровавый беспредел, который Москва устроила на территории собственной страны. Европа могла лицезреть, что ждало бы ее, если бы не удалось повернуть этот мощный заряд агрессивного безумия вовнутрь. Взбесившийся хищник в ярости стал кромсать своими страшными когтями самого себя и, рыча, грызть собственный хвост.

Шел третий, четвертый, пятый, шестой месяц войны. Героическое сопротивление чеченцев не прекращалось, вызывая восхищение всего мира. Чеченские бойцы демонстрировали примеры величайшей доблести и самопожертвования. Подрывали себя гранатами, чтобы не попасть в плен, таранили набитыми взрывчаткой грузовиками колонны и штабы русской армии, взрывались вместе с мостами.

Все эти долгие дни генерал Дудаев оставался неуловимым. Он ездил по всей Чечне то на дорогих «иномарках», то на бронетранспортере, то на тракторе; выступал перед населением; проводил съезды чеченского народа; выступал по постоянно действующему подпольному телевидению; выпускал газету «Ичкерия»; давал многочисленные интервью российским и иностранным корреспондентам; координировал действия своих отрядов, вовсю пользуясь спутниковыми системами связи и управления. Стоило Дудаеву неделю не давать знать о себе, как армия устами самого Грачева, а ФСК — устами Степашина, Соболева и Михайлова начинали распускать через средства массовой информации сообщения, якобы пришедшие по их оперативным каналам, о том, что Дудаев либо ранен, либо убит, либо бежал за границу. Один раз генерал Михайлов тонко намекнул даже на то, что Дудаев пойман.

Но через несколько дней Дудаев вновь возникал на экранах телевизоров или звонил по спутниковой связи на «Радио Свобода», давая всем понять, что слухи о его гибели или поимке «оказались несколько преувеличенными». Тогда все генералы, видимо позабыв, что они говорили накануне, начинали успокаивать общественное мнение размышлениями о том, что Дудаева еще не убили и не поймали только потому, что он никому и не нужен, хотя Генеральная прокуратура без суда объявила его государственным преступником, находящимся во всероссийском розыске, украсив портретами генерала милицейские стенды (особенно на вокзалах) даже в Чите, Хабаровске и Владивостоке.

Между тем, вся ярость истекающей кровью армии, как и следовало ожидать, повернулась против мирного населения. Задуманная депортация чеченцев провалилась, но сотни тысяч русских, спасаясь от бомб и снарядов «родной» армии и справедливо опасаясь чеченской мести, в панике бежали из Ичкерии, затопляя Ставропольский и Краснодарский края, Ростовскую, Волгоградскую и Астраханскую области. Все имущество и жилища этих людей были уничтожены, родные убиты, судьбы исковерканы, а на территории России, как легко можно было предвидеть, они оказались никому не нужными. Им отказывались предоставить даже статус беженцев.

Что касается чеченцев, то подавляющее большинство их предпочитали погибнуть у родных домов или вместе с ними. Круглосуточно в небе Ичкерии свирепствовали российские штурмовики и боевые вертолеты, обрушивая на набитые беженцами села и аулы смертоносный груз бомб и ракет, а в «освобожденном» Грозном в вырытые экскаватором рвы и ямы навалом сбрасывались обезображенные трупы детей, женщин, стариков и неопознанных русских солдат.

За это же время генерал Грачев, по меньшей мере, четыре раза объявил об окончании «военной фазы» в Чечне и о передаче всех дел МВД. А, между тем, бои продолжались с нарастающим ожесточением. Однако, по сравнению с декабрем, когда волна кровавого безумия захлестнула Кремль, обстановка изменилась самым радикальным образом, хотя далеко не все это увидели. Чечня сделала мощнейшую заявку на свое право национальной　независимости. И отрицать это право столь же обоснованно, как до 11 декабря, уже не мог никто.

В течение всей фиксированной истории человечества никто никому не подносил национальную независимость «на тарелочке с голубой каемочкой». Иначе, как с оружием в руках, ее еще никому не удавалось добиться. Сама Россия билась за свою независимость в течение долгих 400 лет. Москва и другие русские города выгорали как и Грозный, дотла в процессе этой борьбы; кровавыми памятниками истории остались сражения, где русские воины, поголовно погибая, устилали своими костями фундамент русской государственности. А в горящие русские города и села врывались каратели, вырезая жителей и уводя их в вечное рабство.

Почти 50 лет боролись за свою независимость Соединенные Штаты. Горели до основания Филадельфия, Вашингтон. Под гром пушек английских кораблей истребляла население королевская морская пехота. И до сих пор, несмотря на события двух мировых войн, отчужденность отчетливо проявляется между англичанами и американцами, хотя они составляли некогда единый народ с одной верой, традициями и культурой. Ведь тех, кого впоследствии стали называть американцами, послали в свое время из Англии за океан осваивать королевскую колонию; а они взяли и подняли мятеж против короны, а фактически против собственной страны. Им это не до конца забыли до сих пор, хотя прошло уже больше двух веков.

Скоро уже 50 лет, как бьется за свою независимость Израиль, и этой борьбе пока не видно конца.

И если в декабре 1994 года даже президент Клинтон ничего не знал о Чечне и даже не ведал толком, где она находится, то теперь любой фермер из Арканзаса, не знающий, где находится Россия, знал о Чечне, поскольку страшные события, происходящие в этой крошечной республике, он ежедневно наблюдал по телевизору и читал о них в газетных заголовках на первых полосах всех газет.

Оппозиционный Клинтону американский конгресс уже требовал прекратить всякую экономическую помощь России, пока та не выведет из Чечни свои войска. В Европе звучали призывы ускорить прием бывших стран Варшавского пакта в НАТО, пока с ними не поступили, как с Чечней.

Правда, все эти голоса звучали еще недостаточно громко. В принципе, преобладал цинично-холодный политический расчет: если России так нравится воевать на собственной территории, то пусть воюет сколько ей заблагорассудится, пусть подрывает свои последние силы!

Одним из главных последствий чеченской войны было то, что Россия потеряла остатки какого-либо влияния в мире, еще сохранившиеся с тоталитарных времен. Глобальный прогноз западных политологов по поводу того, в каком состоянии Россия входит в XXI-й век, гласил: «Бедна, вооружена и очень опасна». Теперь это утверждение развеялось над Грозным, ушло в небеса вместе с дымом многочисленных пожарищ. «Бедна, плохо вооружена и опасность представляет только для самой себя».

Между тем, в Кремле, казалось, этого совершенно не понимали и вели себя так, будто война шла,　по меньшей мере, где-нибудь в Анголе. Все попытки, предпринимаемые как внутри страны, так и за границей, побудить Москву прекратить огонь и начать переговоры с Дудаевым, наталкивались на стереотипные ответы: «Не может быть никаких переговоров с бандитами, кроме переговоров об их безоговорочной капитуляции и сдаче оружия».

Подобное упорство на фоне сплошных военных неудач выглядело, мягко говоря, странным. Тем более, что большинство планов, которые лелеяли развязавшие эту войну, рухнули. Некоторые — через месяц-два после начала войны, когда каждому стало очевидно, что «блицкриг» провалился; другие — сразу, не успев даже потерять запах типографской краски.

Первым «соскочил» Сосковец. В первые дни после вторжения он был очень активен, постоянно совершая челночные полеты из Моздока в Москву и обратно. Это он первым, отрицая варварские налеты авиации на жилые кварталы Грозного, придумал и запустил в официальный оборот объяснение: боевики Дудаева, чтобы скомпрометировать российскую армию, сами взрывают жилые дома, имитируя бомбежки города, когда над городом появляются самолеты-разведчики. И что бы вы думали? Многие газеты эту версию, которую не изобрел бы и покойный доктор Геббельс, с удовольствием подхватили.

Следующим пропал Николай Егоров. Первые дни войны министр по делам национальностей, назначенный в Чечню наместником, выглядел одновременно воинственно и смешно. В офицерской шапке с кокардой, в камуфляже, из которого выглядывала тельняшка, наместник своим опухшим лицом, пустыми глазами и влажными кривящимися губами напоминал какого-то бывшего майора конвойных войск, давно выгнанного со службы за беспробудное пьянство и возненавидевшего за все это человечество.

Запомнился он, главным образом, тем, что ежедневно обещал взять Грозный (один раз даже без боя) и поймать Дудаева, но потом внезапно исчез. Правда, не с таким изяществом, как Сосковец. Сообщили, что наместник подхватил на боевом посту воспаление легких и вынужден был лечь в «кремлевку». Против больничного даже Сталин был бессилен, и президенту не оставалось ничего другого, как назначить нового наместника, которым стал, ко всеобщему удивлению, Николай Семенов, бывший некогда 1-м секретарем горкома в Грозном. О существовании Семенова все уже успели позабыть, и напрасно.

«Золотые кадры КПСС» надежно хранились в президентском сундуке, служившем единственным источником пополнения и замещения руководящих должностей. И при этом все почему-то продолжали удивляться, почему в стране все идет наперекосяк и не в ту сторону.

«Хотели, как лучше, — постоянно восклицал премьер Черномырдин, — а получилось, как всегда!»

Эта фраза премьера мгновенно вошла в дружную семью национальных поговорок.

Позднее и «силовики» куда-то исчезли. Сигналом послужила попытка чеченского смертника врезаться в здание штаба федеральных войск в Моздоке на грузовике, набитом взрывчаткой. Вскоре два вертолета без опознавательных знаков обстреляли спецпоезд министра обороны. Что это были за вертолеты,　так и не выяснили, отлично при этом понимая, что легко нашлись бы пилоты, с удовольствием выполнившие эту работу всего за 2–3 тысячи долларов США. С тех пор Грачев в Моздоке не появлялся, а уж Ерин со Степашиным — и подавно.

Итак, «триумфаторы», столь грозно выглядевшие в декабре 1994 года, в марте, можно сказать, разбежались кто куда, но как можно дальше от зоны боевых действий. А бойня, затеянная ими, продолжалась.

Общество начало привыкать к войне и похоронкам, как оно привыкло к инфляции и денежным купюрам с многими нулями. Реакция населения на войну напоминала средневековую реакцию на чуму: не в нашем городе, и слава Богу! Вместе со своими солдатами, воюющими в Чечне, разлагались в тылу и невоюющие генералы, упивающиеся собственной безнаказанностью и возвращением былого милитаризма.

А секретные сводки с театра военных действий, поступающие в Министерство Обороны (но почему-то не читаемые Грачевым), уже бьют тревогу, что никакая другая война (даже афганская) не давала такого количества психозов у военнослужащих. Видимо, потому, что такой войны еще не было. Солдаты, даже отведенные в тыл, не могут уснуть. Почти поголовная алкоголизация армии. Солдаты, не колеблясь, меняют оружие и боеприпасы на водку и наркотики. Разложение коснулось уже и элитарных войск. Почти полностью истреблена морская пехота Северного флота, дважды сменился личный состав балтийцев, трижды — тихоокеанцев. Число дезертиров превысило самые худшие прогнозы.

Но еще большую тревогу била военная контрразведка. Оказывается, чеченцам известны поименно все противостоящие им на данном участке российские военнослужащие. Известны их фамилии и имена, откуда они родом, имена родных и их адреса. Через боевые громкоговорители противник сообщает об этом войскам, грозя вырезать оставшихся в глубоком и как бы безопасном тылу родных и близких. Это самым подавляющим образом действует на и без того низкий боевой дух личного состава.

Откуда противнику становятся известными эти данные? Откуда он узнает о решениях, принятых командованием, а то и правительством, раньше, чем о тех же решениях узнают в штабах собственных войск? Не проникли ли чеченцы в секретнейшую компьютерную систему управления и связи Министерства Обороны? Или их обслуживает мощнейшая «пятая колонна», орудующая во всех силовых министерствах? Эти вопросы хотя и ставились, ни у кого не вызывали ровным счетом никаких эмоций. Особенно у генерала Грачева. Ему было приказано готовиться к помпезному празднованию 50-летия со дня победы над Германией в 1945 году.

Весь мир собирался праздновать 50-летие окончания войны в Европе, но в Москве, раздираемой комплексами неполноценности, решили праздновать победу, и весь праздник прошел под знаком небывалого психоза. Как у солдат, контуженных в Чечне. Ветераны взрывались аплодисментами при упоминании имени Сталина и требовали от Грачева приструнить прессу. Грачев благосклонно кивал. Самым молодым участникам второй мировой войны было уже под семьдесят. Этих старых, больных и　смертельно усталых людей решили надуть в очередной раз те же номенклатурные вожди с той же внешностью, с теми же повадками и с теми же аппетитами.

Помпезные парады в Москве никак не повлияли на обстановку в Чечне. Бои продолжались. Начальник генерального штаба республики Ичкерия заявил, что чеченские войска закончили перегруппировку и готовы перейти в контрнаступление, чтобы отбить свою столицу Грозный у противника. Ему вторил Шамиль Басаев, указав, что закончено формирование нескольких диверсионно-разведывательных батальонов чеченской армии, которые, взаимодействуя с основными подразделениями своей армии, вскоре заставят российские войска уйти из Чечни. Никто не услышал этих слов из-за грома фанфар, прославляющих победу полувековой давности.

Никто не узнал и о том, что одновременно с заявлениями Масхадова и Басаева в бою под Шали, считавшимся по сводкам уже глубоким тылом российских войск, почти полностью погибла рота морской пехоты из сводного полка, недавно прибывшего в Чечню.

Единственное, чего сумели добиться федеральные войска за полгода ожесточенных боев, — это поднять авторитет генерала Дудаева на небывалую высоту. Тот факт, что руководимая им армия в течение столького времени оказывает такое жестокое сопротивление русской военной машине, позволил забыть и простить Дудаеву все его довоенные грехи. На фоне того, что творила в Чечне российская армия, довоенный режим Дудаева даже уцелевшими русскими жителями Грозного вспоминался как идеал свободы и демократии.

Они появились внезапно, как степной смерч. На двух КАМАЗах в сопровождении «легковушки», грубо раскрашенной под милицейские цвета.

На дворе было 14 июня 1995 года. Совсем недавно, 11 июня, разумеется, без особых торжеств отметили полгода со дня начала войны. На следующий день так же скромно отпраздновали так называемый «День независимости России», вспоминая тот памятный день 91-го года, когда Россия совершила самый невероятный кульбит в своей истории, объявив о «полной государственной независимости от Советского Союза», а только что избранный президент Ельцин публично предложил всем субъектам федерации взять столько суверенитета, «сколько они смогут проглотить».

Генералы Куликов и Трошин доложили, что вверенные им войска продолжают успешный Штурм горной части юга Чечни. По данным ФСК и армейской разведки Дудаев находился в Шатое, Масхадов — в Нежень-Юрте, а Шамиль Басаев — в ущелье Дарко.

КАМАЗы в сопровождении «милицейской» легковушки въехали на центральную площадь сонного степного городка Буденновск, находящегося в 220 километрах юго-восточнее Ставрополя и в 150 километрах севернее чеченской границы. Тем немногим, кто вообще знал о существовании этого города до 14 июня 1995 года, было известно, что в нем находится крупный химический комбинат, «кующий», кроме всего прочего, боевые отравляющие вещества, а также крупный аэродром, откуда штурмовики и боевые вертолеты последние полгода уходили на　боевые задания в Чечню. Население города насчитывало примерно 60 тысяч человек. На центральной площади, как почти в каждом провинциальном городе, имеющем военное производство, возвышалось помпезное многоэтажное здание бывшего горкома партии, а ныне — резиденция администрации.

Часы над входом в здание показывали 12.30 пополудни, когда из грузовиков стали выпрыгивать люди в камуфляже с зелеными повязками на головах, где затейливой арабской вязью было начертано утверждение о том, что «нет Бога кроме Аллаха, а Магомет — пророк его на земле». Вряд ли на 300 миль вокруг кто-либо умел читать арабскую вязь.

Из кабины грузовика выскочил командир отряда — человек среднего роста, одетый в камуфляж поверх неизменной тельняшки, в мягкой шляпе защитного цвета со слегка загнутыми вниз полями. Такие шляпы когда-то носили пограничники, проходившие службу в Средней Азии и Закавказье. Это был Шамиль Басаев, который по всем сведениям, исходящим от ФСК, ГРУ и МВД, был блокирован в непроходимом ущелье Дарко на юге Чечни и мечтал лишь о том, как спасти свою шкуру, сбежав через Дагестан в Азербайджан.

Через 15 минут над величественным зданием Администрации, которое по нынешней моде именовалось «Белым домом», взвился зеленый флаг «Свободного волка» республики Ичкерия. А на площади грохотали автоматы, кося мирных жителей. Из разбитого подъезда «Белого дома» с поднятыми руками выводились чиновники администрации, перепуганные и бледные, совершенно не понимающие, что происходит. А вид лежащих на площади трупов,　среди которых были женщины и дети, совершенно отбивал охоту что-либо понимать, заставляя думать лишь о собственной жизни.

Одновременно вторая группа нападающих ворвалась в горотдел МВД, ведя огонь длинными очередями от живота. Милиционеры были захвачены полностью врасплох. Был час обеденного перерыва, многие находились в буфете без табельного оружия. В горотделе были и автоматы, но они даже не были распределены между сотрудниками, хранясь на складе в законсервированном виде. Группа офицеров милиции, выйдя из шока, забаррикадировалась на верхнем этаже и начала отстреливаться. Их штурмовать не стали. Чеченцы подожгли здание УВД и выскочили на улицу, открыв огонь по прохожим.

В этот момент по одной из улиц города случайно проезжал автобус с летчиками из авиагородка. В автобус выстрелили из гранатомета, оставшихся в живых офицеров добили из автоматов. После этого обе группы чеченцев соединились, ведя с собой довольно много схваченных на улицах и в домах людей и прикрываясь ими, как живым щитом.

Они направились к городской больнице, превратив ее в свой опорный пункт, а всех находившихся там больных вместе с приведенными из города — в заложников. Над зданием больницы был поднят чеченский флаг.

Было 15 часов 10 минут 14 июня 1995 года.

Как раз в это время премьер-министр Черномырдин, проводящий отпуск в Сочи, собрал в своей резиденции рабочую встречу руководителей северокавказских автономий: Кабардино-Балкарии, Северной Осетии, Дагестана, Ингушетии, Карачаево-Черкесии, Адыгеи, а также Калмыкии. На встрече обсуждались экономические и политические проблемы регионов юга России.

По завершении этого совещания премьер у крыльца своей сочинской дачи с видимым удовольствием пообщался со специально приглашенными корреспондентами российских информационных агентств, рассказав им о понимании федеральным правительством проблем Северного Кавказа.

Корреспондент «Вестей» спросил у главы правительства о возможности распространения чеченской войны на другие регионы России. С явными нотками раздражения в голосе, возникающего у любого человека, когда ему задают дурацкие вопросы, Черномырдин ответил: «Это исключено. Совершенно исключено. Все эти прогнозы… Такое впечатление, что кто-то так и хочет, чтобы это произошло. Нет, не будет этого распространения. Никто этого не позволит. И никаких распространений не будет! Я вам говорю!»

Когда премьер-министр, закончив общение с прессой, вернулся на дачу, один из помощников с бледным лицом подал ему только что сорванное с телетайпа сообщение о нападении отряда Басаева на Буденновск.

Черномырдин грузно опустился в кресло, пытаясь унять сердцебиение. Затем, пересилив себя, взял трубку телефона правительственной связи и соединился с главой администрации президента Сергеем Филатовым. Тот был уже в курсе, но в общих чертах. Президент в Архангельском, готовится к завтрашнему вылету в Галифакс на совещание «Большой семерки». Он сегодня весь день неважно себя　чувствовал, но Коржаков обещал все ему доложить по мере выяснения обстановки. Черномырдин поинтересовался: не прервать ли ему отпуск? Филатов ответил, что пока он не видит в этом необходимости.

Черномырдин связался с находящимся в Тбилиси Ериным.

— Басаев? — удивился простак Ерин. — А как он туда попал?

— Вы меня спрашиваете? — рассвирепел Черномырдин. — Это я вас хочу спросить, как он туда попал?

И бросил трубку.

Олег Сосковец, которому удалось так ловко соскочить с подножки уже летевшего под откос имперского бронепоезда, направленного им в Чечню, был вынужден снова появиться на сцене, хотя по его лицу было видно, с какой неохотой он это делает.

На совещании присутствовал и старый компаньон Сосковца — Николай Егоров, появившийся, как официально сообщалось, после длительного излечения в больнице. Действительно, уйдя со сцены в полном боевом камуфляже, Егоров снова объявился на Божий свет в однобортном костюме и галстуке, растеряв большую часть былого воинственного величия.

Сообщив собравшимся, что в Буденновск уже вылетела знаменитая группа «Альфа» и что к городу дополнительно подтягиваются силы МВД, ФСБ, подразделения Минобороны и Главного управления охраны, Сосковец объявил, что с «нуля часов» 15 июня в Северо-Кавказском регионе вплоть до особого распоряжения будут закрыты все аэропорты.

Затем Сосковец информировал собравшихся, что уже сегодня, 14 июня, с 20.00 правоохранительные органы Москвы переведены на усиленный режим патрульно-постовой службы. Усилена охрана правительственных объектов и метрополитена.

Россия реагировала по всем правилам страны, подвергшейся внезапному нападению. Уже в который раз в своей печальной военной истории! А ведь как хорошо начинался сегодняшний день. Курс американского доллара удалось сбить на целых 70 пунктов, доведя до 4766 рублей.

В МВД царила паника и неразбериха. Сотрудник центра общественных связей полковник Рябцев (знаменитого полковника Ворожцова журналистам разыскать не удалось) высказал оригинальное мнение по поводу случившегося. Во всем виноват легкий доступ всех желающих к камуфляжной форме. Круг пользователей камуфляжной формой, пояснил полковник, настолько велик, что отличить его истинных носителей (то есть МВД, ФСБ и армию) от неистинных (то есть таможню, различные службы безопасности, военизированные отряды, а тем более, чеченских террористов) практически невозможно. Это и позволило боевикам преодолеть с полной выкладкой столь большое расстояние от охраняемых границ Чечни до совсем неохраняемого Буденновска.

Было совершено очевидно, что все многочисленные спецслужбы были полностью захвачены врасплох, несмотря на то, что сам генерал Дудаев много раз предупреждал, что намерен перенести войну на территорию России. Казалось бы, бесчисленные сотрудники ФСБ, МВД военной разведки и контрразведки, затопившие, по их собственным уверениям всю Чечню, отслеживают каждый шаг дудаевских боевиков по мере «медленного победного шествия» федеральных войск по территории усмиряемой Чечни и регулярных спектаклей с водружением российского флага над обугленными руинами очередного села.

Налицо был очередной провал спецслужб вообще, и в Чечне — в частности. Пока корреспонденты бегали от одного силового ведомства к другому, пытаясь узнать подробности случившегося, пришли свежие новости из Буденновска. Выяснилось, что у захвативших горбольницу чеченцев имеется телефон спутниковой связи, по которому они уже сделали первое заявление. Объявив, что в их распоряжении находятся более трех тысяч заложников, они потребовали немедленного прекращения военных действий в Чечне, вывода оттуда российских войск и начала переговоров между Дудаевым, с одной стороны, и Ельциным и Черномырдиным — с другой. В противном случае все заложники будут расстреляны.

К вечеру стала известна реакция президента Ельцина. Устами своего пресс-секретаря Сергея Медведева президент выразил «возмущение» по поводу того, что подобное вообще могло произойти, и повелел Ерину, Степашину и Егорову немедленно вылететь в Буденновск и лично возглавить операцию по уничтожению террористов. Не по спасению заложников, а именно по уничтожению террористов. Президент был вне себя. Он собирался улетать в Галифакс, где надеялся на основании лживых сообщений своих приближенных объявить лидерам западных　стран, что в чеченской войне уже поставлена точка. Президент уже заявлял подобное, по меньшей мере, три раза. И вот нападение на Буденновск превращало желанную точку в зловещее многоточие…

Между тем, федеральная служба безопасности, опомнившись от кратковременного замешательства, устами генерала Михайлова сообщила, что чеченские боевики имели своей целью взорвать находящийся в Буденновске крупный химический комбинат, что имело бы эффект не меньший, чем в Чернобыле. Однако, благодаря принятым «чекистами» мерам, это удалось предотвратить. Тогда боевики в бессильной злобе кинулись в город, хватая в заложники мирных граждан.

Это была не очень продуманная ложь, рассчитанная только на серость родного населения. Разведке генерала Дудаева было хорошо известно, что завод «Ставропольполимер» уже не принадлежит России, а перепродан голландцам через известный банк «Менатеп». А задевать запад Дудаев не желал ни при каких обстоятельствах. Кроме того, чеченскому отряду, взявшему на три часа в свои руки целый город, прорваться к практически не охраняемому заводу не стоило никакого труда, как и расстрелять огромное количество цистерн с бензином и мазутом, сгрудившихся на подъездных путях предприятия.

Зачем им было взрывать завод, когда их целью было взорвать Россию?! И это было уже частично сделано.

Когда глубокой ночью Ерин, Степашин и Егоров прибыли в Буденновск, город напоминал осажденную крепость, подвергшуюся одновременно землетрясению и наводнению. Набитый войсками и всевозможными спецподразделениями, с заревом каких-то непонятных пожаров, оглашаемый выстрелами на неосвещенных улицах, какими-то толпами людей, стоявших с дикими глазами у неубранных трупов — сонный степной городок, казалось, по-своему переживал последний день Помпеи.

В отличие от Ерина и никогда не унывающего Степашина, «миннац» Егоров был печален и неразговорчив. Если в январские дни он напоминал впечатлительному Шурику Невзорову «вельможу екатерининских времен», то сейчас это был печальный, уставший, задерганный и не совсем здоровый чиновник эпохи Николая I. Ему страшно не хотелось сюда ехать. Он надеялся, что о нем забудут, как забыли о Сосковце. Ан нет! До Сосковца, занимавшего пост министра еще во времена СССР, бывшему краснодарскому участковому было так же далеко, как и генералу Дудаеву. Тем более, что чеченская война, планировавшаяся на девять дней, а продолжающаяся уже седьмой месяц, привела дела «Кубанского банка» в полное расстройство. На хвосте у банка сидел «Интерпол», его трясла налоговая полиция, и хотя Николай Егоров считался гражданином республики Кипр, пользуясь в качестве такового налоговыми льготами, это ему мало помогало как на Кипре, так и в России. В Краснодаре сожгли его дом, а на территории подмосковной дачи было найдено мощное взрывное устройство. Долг составлял около 20 миллионов долларов, и кто охотится за ним — чеченские или московские компаньоны — он не знал. А потому был очень печален. Никогда бы не ввязался в эту авантюру, знай, как пойдут дела.

Как министр национальностей Николай Егоров также выслушал доклад представителей местных властей, которые еще до его появления инициативно поработали на ниве национального согласия и дружбы народов. Сразу же после того, как чеченские боевики вместе с заложниками забаррикадировались в городской больнице, в Буденновске и ближних селах, где проживали чеченцы (больше всего их было в поселке Терском), начались повальные обыски и аресты. Многие чеченцы бежали из города.

Все это было в русле именно той национальной политики, которую разработал Николай Егоров, еще будучи губернатором Краснодарского края. То, что для такой страны, как Россия, подобная политика самоубийственна, Егорову не могла бы доказать и целая команда профессоров, этнологов и политологов, даже если бы у них было время, желание и смелость взяться за это. Учиться надо в молодости. Тем более, что местные чиновники показали министру листовки, которые уже, примерно, в течение месяца распространялись по территории Ставропольского и Краснодарского краев. Листовки были подписаны аббревиатурой НОРДОС («Независимый особый разведывательно-диверсионный отряд смертников»). В листовке говорилось: «Мы — воины Аллаха. И прежде, чем начать боевые действия, мы решили обратиться к народу России и довести до него наши цели и задачи». Из текста листовки вытекало, что в задачу отрядов НОРДОС входит «проведение терактов на территории России, подрывная деятельность, уничтожение стратегических объектов, живой силы и военной техники; а также есть план по ведению бактериологической войны: отравление　водоемов, пастбищ. ЕСЛИ ПОГИБНЕТ ЧЕЧНЯ, ТО МЫ ГОТОВЫ ПОГУБИТЬ И РОССИЮ. Сегодня в Чечне убивают наших матерей, отцов, братьев и сестер ваши отцы и сыновья. И если они не остановятся, то и они узнают чувство, когда гибнут их близкие, ни в чем не повинные люди. Одумайтесь! Остановите эту войну и надвигающийся массовый террор…»

Хотя эти листовки уже около месяца кочевали по югу России, Егоров, Степашин и Ерин впервые ознакомились с их содержанием только в простреленном здании РОВД Буденновска, что еще раз подтверждало «блестящую» работу российских спецслужб. Особенно «приятно» это было читать именно Егорову, поскольку, снова появившись на политической сцене, он не переставал повторять, что «никакой партизанской войны в Чечне быть не может уже хотя бы потому, что у Дудаева для ее ведения нет никакой социальной базы».

Исходя из этого убеждения, а также из аксиомы, что чеченский народ — это сплошная банда преступников, и опираясь на собственный богатый опыт обхождения с чеченскими террористами в районе аэропорта Минеральные Воды, Ерин, Степашин и Егоров, посовещавшись, пришли к «гениальному» умозаключению: нужно предложить Басаеву в обмен на заложников (а министры уже знали, что их минимум — тысяча) два миллиона долларов и самолет, готовый доставить их любую страну по собственному выбору. Это предложение и было сделано Басаеву еще до рассвета.

К великому удивлению «силовиков», искренне считавших себя тонкими психологами, столь заманчивое предложение Басаевым было отвергнуто. Он снова повторил свои прежние требования:

1. Прекращение Россией боевых действий в Чечне.

2. Вывод российских войск из Чечни.

3. Проведение переговоров непосредственно между Дудаевым и Ельциным или Черномырдиным.

Подобного в истории международного терроризма еще не было! Как не было и такого числа захваченных заложников. Басаев уверял, что их пять тысяч. В Буденновске полагали, что их тысячи две.

С рассвета 15 июня над Буденновском появились боевые вертолеты. Все улицы были вспаханы и забиты бронетехникой.

Басаев предупредил, что за каждый облет вертолетом здания больницы он будет расстреливать по заложнику. Кроме того, выяснилось, что командир чеченского отряда уже знает о прибытии в Буденновск группы «Альфа» и предостерег власти от возможного штурма больницы, заявив, что намерен расстреливать по пять заложников за каждого своего раненого и десять — за каждого убитого. Это, как и следовало ожидать, пропустили мимо ушей, ибо уже существовал приказ о штурме здания.

А тревожно пробудившаяся Москва была несколько успокоена новым заявлением Олега Сосковца, сообщившего, что «в ближайшее время группа чеченских бандитов, напавших на Буденновск, будет ликвидирована, а заложники освобождены».

Пока рядили и гадали, откажется ли Ельцин, озабоченный судьбой такого числа российских граждан, ставших заложниками «кровожадных бандитов», 　от поездки в Галифакс, президент рассеял все сомнения, появившись в аэропорту полным решимости улететь из Москвы.

На лице президента еще оставались явные следы вчерашнего недомогания (не следует забывать, что 12 июня был «День независимости», который, по праву, можно считать личным праздником президента), но держался он бодро и уверенно. Сообщив корреспондентам, что он долго (прямо, как еврей из анекдота, собирающийся в Израиль) колебался — ехать или не ехать ему в Галифакс — он решил ехать.

Утренние газеты в России и за рубежом отреагировали на событие кричащими заголовками: «Гражданская война на территории России началась», «Дудаев перенес военные действия на территорию России», «Буденновск: удар по тылам. В России началась партизанская война!», «В России все больше спецслужб, а террористы захватывают города», «Чеченский флаг над русским городом!», «Юг России втягивается в конфликт, подобно североирландскому», «Москва своим решением начать войну против собственного народа загнала себя в угол — выхода у нее уже нет», «Чеченцы убивают наших женщин и детей! Остановить геноцид русского народа!»

Хлынувшие в Буденновск корреспонденты всех информационных агентств срывающимися от возбуждения голосами передавали с места событий: «Буденновск в течение нескольких часов был в распоряжении людей Басаева. По предварительным данным убито 49 и ранено 85 человек. Со всего города на территорию больницы сгонялись заложники, которых, как выясняется, более 1500 человек, включая　летчиков авиагородка из состава штурмового и вертолетного полков. Пять офицеров-летчиков уже расстреляны по приказу Басаева „за преступления против чеченского народа“».

Руководитель ЦОС ФСБ генерал Михайлов в ответ на вопросы журналистов только пожимал плечами. А что вы хотели? У нас мало сотрудников — всего 176 тысяч, и нет денег. У нас отобраны все спецподразделения, и нет денег. Впрочем, мы предупреждали. И даже предотвратили несколько аналогичных случаев.

Оснований для беспокойства нет никаких. Бандиты будут ликвидированы в самом ближайшем будущем…

Генерал армии Ерин, справедливо полагавший себя старшим среди примчавшихся в Буденновск министров, собрал вокруг себя импровизированный митинг, половину участников которого составляла его личная охрана. Поблагодарив горожан за мужество и героизм, Ерин успокоил их, заявив, что Буденновск находится в тройном кольце оцепления и никому не удастся пробиться в город или вырваться из него. В этом все могут быть совершенно уверены.

— Успокойтесь, граждане! — уверял Ерин. — Никакого штурма не будет. Он даже не планируется. Только переговоры! И не волнуйтесь. Все идет нормально…

Как раз в этот момент пришло сообщение, что Басаев приказал расстрелять пять захваченных летчиков за неприбытие вовремя к нему обещанных журналистов.

Автобус с журналистами, наконец, отъехал от　штаба. У всех корреспондентов взяли расписку, что они едут в больницу добровольно и что никто отныне не отвечает за их безопасность. Расписки отбирал прибывший вместе с Ериным в Буденновск знаменитый полковник Ворожцов, которого тщетно искали в Москве. При этом полковник продолжал загадочно и глумливо ухмыляться, как человек, владеющий высшей тайной бытия.

На последнем перед больницей российском посту журналистам приказали покинуть автобус, не объясняя причин. Видимо, в страхе за казенное имущество. Далее — около километра — предстояло пройти пешком.

Впереди шли врачи в белых халатах, размахивая руками. Приближающийся главный корпус больницы казался вымершим. При входе на больничный двор журналисты увидели в некоторых окнах одетых в камуфляж чеченцев с автоматами в руках. Из некоторых окошек выглядывали девушки в белых халатах — медсестры и санитарки.

Прозвучал приказ остановиться и началась медленная процедура проверки документов и досмотра. Басаев не без оснований опасался, что под видом прессы в больницу сделает попытку проникнуть «Альфа».

Но «Альфа» мудро никаких попыток не делала. Пара агентов местного ФСБ, получивших приказ внедриться под видом заложников в больницу, была мгновенно разоблачена и расстреляна по приказу Басаева.

Не успели чеченцы досмотреть и треть из числа прибывших журналистов, как со стороны города загрохотали автоматные очереди и над головами　корреспондентов засвистели пули. Забаррикадированное здание ощетинилось ответным огнем. Охваченные ужасом репортеры стали напирать на чеченский контрольно-пропускной пункт. Чеченцы разрешили напирающей толпе втиснуться в узкий проход и заперли дверь на железный засов.

Представителей прессы провели на второй этаж, где все пространство было забито сидящими и лежащими заложниками, среди которых преобладали женщины и дети.

Больничный парикмахер стриг несколько заросших в горах басаевских бойцов. Те с удовольствием подставляли свои черные шевелюры под струю освежающего «Шипра».

Не успели дико озирающиеся журналисты хоть как-то привыкнуть к увиденному, как у властей, возможно скрежетавших зубами от ярости за вынужденное выполнение требований Басаева, случился новый приступ истерии. По окнам больницы ударили автоматно-пулеметные очереди. Еще полчаса назад, наблюдая за расстрелом заложников, «Альфа» не осмелилась открыть огонь, поскольку не имела приказа. Сейчас, когда в здание больницы вошли журналисты, кто-то видимо, этот приказ отдал.

Корреспонденты рухнули на пол, наверное, вспомнив улыбку, с которой полковник Ворожцов брал у них расписки о снятии с властей какой-либо ответственности за их жизни. Зазвенели осколки стекла, раздались крики, стоны и все перекрывающий истерический плач детей.

Стрельба прекратилась так же неожиданно, как и началась.

Воспользовавшись паузой, матерящиеся по-русски чеченцы, переправили журналистов, лежавших на полу вперемешку с заложниками, в подвал, где в окружении нескольких своих офицеров их встретил Шамиль Басаев.

Примерно полтора десятка телекамер были направлены на него, когда спокойным и тихим голосом он сказал:

— У нас маленькая надежда, что хоть кто-то из вас может сказать правду…

Я, полковник Шамиль Басаев, командир разведывательно-диверсионного батальона армии Республики Ичкерия. Мы не собирались захватывать Буденновск. У нас была другая задача. Мы хотели добраться до Москвы, там немножко повоевать и посмотреть, как российские власти будут бомбить Москву. Но вся наша операция сорвалась из-за алчности и жадности постовых гаишников. У нас просто не хватило денег добраться до Москвы. Вот таким печальным образом город Буденновск оказался в заложниках.

Повторив свои требования к российским властям прекратить чеченскую войну, Басаев добавил: «Мы абсолютно не собираемся убивать никого из заложников. Мы расстреляли работников госучреждений — их у нас хватает — в ответ на то, что снайперы ранили нескольких наших товарищей. И дальше будем расстреливать. А женщин и детей расстреливать не будем — мы не маньяки. В крайнем случае, если не будут выполнены наши условия, МЫ ЗАСТАВИМ ЭТО СДЕЛАТЬ РОССИЙСКИЕ ВОЙСКА. Пускай приходят и штурмуют. Нам надоело смотреть, как убивают наших женщин, стариков, детей, бомбят наши села… И мы пришли в села российские».

Завершив свое заявление, Басаев выразил готовность ответить на вопросы, которые посыпались со всех сторон.

— Встречалось ли с вами высокое начальство?

— Нет. Ни высокое, ни низкое.

— Кто заложники?

— Граждане Российской Федерации, в том числе чеченцы. Иностранцев мы отпустили.

— Почем вы покупали посты ГАИ?

— От 100 долларов за всех до 5000 рублей за каждого.

— Каковы ваши потери?

— 8 убитых и двенадцать раненых.

— Если ваши требования будут удовлетворены, не продолжат ли чеченцы мстить россиянам?

— Мы мстим потому, что нас довели до крайности. Я не говорю о наших близких, детях, которых убили, о беременных женщинах, о 65 тысячах русских, которых уничтожили, о моих двух братьях, двух дочерях, жене, сестре, которых убили. 11 моих родственников погибли. Дайте нам свободу!

— Вы смертники?

— Все мы с вами смертны. Но для нас не важно, когда умирать. Важно — как.

— Вы смогли бы сделать то же самое в Москве? И какими силами?

— Кремль захватить могли и этими силами, несмотря на 40 тысяч охраны вместе с Коржаковым.

— Почему вы выбрали именно больницу для захвата?

— Сначала мы хотели воевать в центре города, но врачи «скорой» оказались людьми чести и долга. Невзирая на бой, они хватали раненых, в том числе　и наших, и увозили в больницу. И мы пошли за своими ранеными товарищами, чтобы ваши солдаты их не добили, как они постоянно поступают.

Корреспонденты пытались выяснить численность басаевского отряда. Тот пояснил, что с ним в рейд отправились 210 человек. Он снова подчеркнул, что собирался добраться до Москвы, но с сожалением отметил, что «когда нас остановили у Буденновска, у меня в кармане оставалось только 100 долларов». «Здесь в больнице, — продолжал Басаев, — они устроили фильтрационный лагерь по примеру российских в Чечне. Кандидаты на расстрел отфильтровываются в первую очередь из числа военнослужащих и работников милиции. Он не собирается расстреливать простых людей, а предоставит сделать это российским войскам в случае штурма».

Далее, касаясь стрельбы по больнице в момент нахождения там журналистов, Басаев предположил, что «российские военные лупили именно по журналистам. Если бы он не проводил тщательной проверки внизу и журналисты без промедления проследовали в приготовленную для встречи комнату на втором этаже, то потери среди работников прессы были бы неизбежны, ибо огонь велся именно по этому помещению».

Закончив беседу с журналистами и сообщив на весь мир свои требования, Басаев позвонил в штаб «трех министров», сообщив им, что журналисты сейчас пойдут обратно. Желательно по ним не стрелять.

Из штаба дали разрешение на возвращение прессы.

Гуськом корреспонденты шли по зловеще темной улице, пока не услышали грозный оклик: «Стой! Двигаться по одному! Дистанция 10 метров. Приготовить документы для проверки!» Это уже были свои.

Многих журналистов тут же начали допрашивать по поводу наличных сил отряда Басаева, их вооружения и размещения по этажам.

К этому времени директор ФСБ Степашин пришел к выводу, что и он должен внести свою лепту в дело сохранения военной тайны и достижения элементов внезапности в связи с предстоящим штурмом.

А потому он дал интервью газете «Комсомольская Правда», которой его ведомство всегда покровительствовало и даже рекомендовало не менять своего названия, хотя никакого комсомола в стране уже давно не было. «Чтобы потом не стыдно было», — говорили «чекисты», намекая на то, что вскоре комсомол вернется на руках у обожаемой партии…

«Какие действия будут предприниматься в ближайшее время?» — спросил Степашина корреспондент, на что шеф ФСБ ответил:

— Будем вести переговоры. Задача одна: СПАСТИ ЛЮДЕЙ.

Наступившая пятница не принесла никаких видимых результатов в деле освобождения заложников. Представители федеральных силовых ведомств каждый четный час связывались с Басаевым по телефону, настойчиво предлагая ему два миллиона долларов и самолет в Ливию.

С такой же монотонностью Басаев повторял свои прежние требования.

Созвонившись с Москвой, «силовики» подняли сумму до трех миллионов долларов. Басаев снова　отказался. Сколько же он хочет? Степашин, Ерин и Егоров многозначительно переглядывались. Ну и аппетит у этого волка!

Во время многочисленных инцидентов с «чеченскими» террористами в аэропорту Минеральные Воды с ними всегда удавалось договориться на сумму, не превышающую два миллиона долларов, а то и за половину. Правда, Дудаев что-то там говорил, что это провокация Москвы с тем, чтобы подготовить общественное мнение страны к вооруженному вторжению в Чечню. Но кто его слушал? Какое вторжение? С ума что ли сошел этот чеченский маньяк? А, оказывается, он просто хорошо знал методы, в которые Москва сама и поверила. Где это видано, чтобы чеченец отказывался от двух миллионов долларов. Единственной причиной может быть только то, что он хочет больше.

И они продолжали торговаться, давая возможность «Альфе» подготовиться как следует к штурму, чтобы «понимаешь, не сделать чего-нибудь там во вред себе». «Альфа» готовилась, хотя и без всякого энтузиазма. Среди бойцов «Альфы» (о, времена, о, нравы!) шныряли корреспонденты различных агентств, включая и западные. Одни офицеры от них раздраженно отмахивались — вас только сейчас и не хватало! Но другие охотно давали интервью.

— Сколько погибнет заложников, если вы пойдете на штурм? — спросил корресподент «Радио Свобода» одного из «альфовцев».

— Все, — не задумавшись даже на мгновение, ответил офицер.

— А вас сколько погибнет в этом случае? — поинтересовался журналист.

— Три к одному, как минимум, — вздохнул боец «Альфы». — Мы же не можем использовать артиллерию и авиацию в данных условиях.

Он помолчал и добавил: «Пусть лучше политики разбираются. Они эту кашу заварили. У них уже должны быть „мальчики кровавые“ в глазах».

«Альфовец» не зря скорбел об отсутствии у них артиллерийской и авиационной поддержки. Полгода чеченской войны уже успели продемонстрировать такую разницу в боевой подготовке чеченских бойцов и российских солдат, что любой так называемый «контактный бой» с чеченцами приводил только к огромным потерям с российской стороны убитыми, ранеными и пленными, не давая никаких, что было особенно обидно, даже тактических результатов. Пара дюжин чеченских ополченцев могла в течение месяца держать оборону населенного пункта, отбивая из автоматов и гранатометов все попытки российских войск этим селом овладеть, да еще умудряясь ездить на ближайший базар, где российские солдаты торговали боеприпасами.

Поэтому чеченцев, по всем правилам лжетеории покойного генерала Дуэ, решили «выбомбить» из войны, благо в классическом случае применения этой теории, предлагающей вести войну исключительно военно-воздушными силами, у противника не должно было быть авиации вообще.

Именно так в Чечне дело и обстояло. Бомбы и снаряды сыпались на населенные пункты каждые 15–20 секунд. Только от одного грохота взрывов синели и умирали от разрыва сердца дети, не считая тех, кого убивало осколками и обломками рухнувших домов. В некоторых случаях подобная тактика срабатывала:　мирное население, не выдержав этого ужаса, само просило повстанцев уйти из села и отдавалось на милость победителей. Например, в Самашках или в станице Асиновская.

Но в большинстве случаев применение в полном объеме тактической теории старого итальянского генерала только множило количество бойцов армии генерала Дудаева. Потеряв детей, отцы — вчера еще мирные крестьяне — решительно брались за автоматы. Они не любили генерала Дудаева, но убийц своих детей — ненавидели, а Дудаев был единственным символом национального сопротивления уже совершенно отчетливой политике геноцида со стороны обезумевшего московского руководства. Случись то, что произошло в Буденновске, где-нибудь на территории Чечни, здание больницы без секунды колебаний разнесли бы в щебень бомбами вакуумного взрыва и тяжелыми снарядами дальнобойной артиллерии, сколько бы там ни было больных и заложников.

Но в Буденновске рассчитывать на поддержку авиации и артиллерии, главным образом из-за перепуганного и растерявшегося руководства, не приходилось.

Генерал Гусев, перебирая в уме различные приемы борьбы с терроризмом, несмотря на столь огромное количество заложников в здании, а может быть именно поэтому, поскольку аристотелева логика здесь неуместна, решил остановиться на наиболее эффективном — так называемом методе «шквального огня». Все, занимающиеся борьбой с терроризмом (а опыт уже был накоплен огромный) знают, что террористы, внезапно захватывающие какой-нибудь　объект, в силу самой специфики своих действий, не могут притащить с собой большое количество боеприпасов. Ну, скажем, не более пяти-шести автоматных рожков на брата плюс несколько гранат. В то же время предполагается, что антитеррористические подразделения имеют неограниченный запас боеприпасов, который им постоянно подвозят. Поэтому антитеррористическая команда, открыв по террористам шквальный огонь, либо создает условия, когда те не могут высунуться из-за укрытий и под прикрытием огня врывается в здание, либо, вызвав ответный шквальный огонь, ждет, когда у террористов кончатся боеприпасы и берет их голыми руками. Этот прием всем хорош кроме одного: жизнь заложников тут в расчет вовсе не принималась, поскольку все жертвы списывались на убитых террористов.

Глядя на бьющуюся в истерике женщину, размахивающую простыней, и слыша ее крики, молящие о пощаде, генерал Гусев и сам был близок к истерике. Ему также захотелось упасть на землю и, рыча, бить кулаками по камням, биться головой об опаленный дерн и ругаться матом так, как умеют ругаться русские люди в припадке буйного отчаяния.

Избранная им тактика «шквального огня» привела к тому, что у «Альфы» кончились боеприпасы, а террористы отвечали таким огнем, как будто в больнице были развернуты склады боепитания по меньшей мере на целую общевойсковую дивизию.

План операции предусматривал три этапа. Врываться в саму больницу на первом этапе не собирались: стратегия операции заключалась не в захвате　террористов, а в их вытеснении из здания «изнуряющим боем». На этом этапе группе «Вега» отводилась роль прикрытия.

На втором этапе, по замыслу, «Альфа» врывалась в здание и завязывала с отрядом Басаева комнатные бои по методу легендарного сержанта Павлова в Сталинграде.

На третьем этапе остатки «басаевцев» предполагалось вытеснить на улицу, где их должны были добить СОБРы, армейские части и подразделения внутренних войск, взявшие больницу в тройное кольцо оцепления.

Как водится, всю операцию провалил сам «чрезвычайный штаб», давший по радио открытым текстом приказ службе «Скорой помощи» собрать все бригады к зданию больницы к 5 часам утра. Переданный в эфир текст был такой: «Начало в 5 утра. Надо собрать к объекту все „кареты“».

У чеченцев, как известно, были японские рации с шифроканалами (т. е. их переговоры перехватить было невозможно), а кроме того, в их руках была диспетчерская «скорой помощи», находящаяся в здании больницы. Кроме этого, они слушали все переговоры «Альфы» друг с другом и с подразделениями поддержки, быстро поняв, что ничего более элегантного, чем «изнурительный бой со шквальным огнем», «Альфа» придумать не сумела. А именно к такому развитию событий отряд Басаева был готов лучше всего.

В результате уже в 04:50 перемещение «альфовцев» было обнаружено чеченцами, которые открыли по двум передовым группам тот самый шквальный огонь, который готовила «Альфа». Таким образом, внезапность начала штурма, от которой во многом зависел исход задуманной операции, была сразу же потеряна. Причем плотность открытого чеченцами огня была такой, какую ветераны «Альфы» не видели никогда. Даже при легендарном захвате дворца Амина в Афганистане. Группа, пытавшаяся обойти больницу с другой стороны, была уложена на землю перекрестным огнем из двух тяжелых пулеметов ДШК. Более 15 человек были уже ранены. Таких потерь «Альфа» не несла еще никогда, а штурм фактически еще и не начинался. Началось только выдвижение на исходные позиции.

По плану операции, после занятия исходных позиций, по больнице должны были ударить из своих скорострельных орудий две БМП и четырехствольная «Шилка», делающая 1500 выстрелов в минуту. Под прикрытием этого огня «альфовцы» наносили удар из гранатометов по дверям и окнам первого этажа и врывались в здание, пока БМП и «Шилка» крушили окна и стены верхних этажей. Однако, «Альфа» была положена на землю, не успев выйти на исходные позиции, а подошедшая бронетехника, открыв убийственный огонь по верхним этажам, была почти сразу же уничтожена залпами станкового гранатомета. И «Альфа» осталась вовсе без прикрытия, захлебываясь, как образно выразился один из участников штурма, кровью и свинцом.

Все-таки нужно отдать должное «Альфе». Даже положенная шквальным огнем на землю, она не лежала без дела. Профессионал — он на то и профессионал, чтобы вести огонь при любом положении тела и оружия. Но, к счастью (видимо, и для самой　«Альфы» тоже), где-то к 9 утра у «альфовцев» кончились патроны и гранаты. КАМАЗ с боеприпасами, предназначенный для «Альфы», куда-то таинственным образом исчез и отыскался только на следующий день где-то на окраине города, охраняемый одним милиционером. Такая команда как «Альфа» имеет право на собственные маленькие тайны.

Поскольку Ерин, Егоров и Степашин имели на штурм «высочайшее» повеление, их больше беспокоило то, что «повеление» выполнить не удалось. Но время еще было. Поэтому в Москву пошло победное донесение, составленное, правда, в слегка осторожных выражениях.

В нем говорилось, что бандиты, согнав всех заложников на верхний этаж больницы, начали их массовый расстрел, одновременно предприняв попытку покинуть больницу и вырваться из города. В последовавшем затем бою бандиты были отброшены обратно в здание больницы, «Альфа» захватила первый этаж, предотвратила взрыв здания и начала просачиваться на верхние этажи. Полная нейтрализация бандитов ожидается в ближайшее время.

Несколько позже было добавлено, что «Альфе» удалось освободить 127 заложников. В действительности, если «Альфе» что и удалось — так это вынести из-под огня своих раненых и убитых.

Получив это победное сообщение, Президент еще раз с очень довольным видом на весь свет подтвердил, что «штурм был предпринят по распоряжению, которое он отдал еще до отлета из Москвы». По словам Ельцина, решение было согласовано с руководителями соответствующих министерств, в частности, с Ериным.

Воспрял духом и Черномырдин, оставшийся за президента в Москве.

Все прошедшие полгода премьер пытался всеми силами дистанцироваться от чеченской бойни и даже делал робкие попытки эту бойню прекратить, начав переговоры. В связи с этим даже возникло выражение: «Вся страна в Чечне, а Черномырдин — весь в белом». Это было не совсем так, но премьер со своим нефтегазпромом был очень заинтересован, чтобы безумие в Чечне как-то наконец завершилось.

Поэтому, получив сообщение за подписью троих буденновских триумфаторов о близкой победе, Черномырдин в качестве исполняющего обязанности главы государства призвал к «освобождению всех заложников в кратчайший срок».

«Я убежден, — пояснил премьер, — что даже те, кто сочувствует дудаевскому режиму, кто осуждал войну в Чечне, сегодня наглядно убеждается в том, что происходит и что произошло. Сегодня еще раз хочется сказать и обатить внимание всех на то, кто причастен к этим всем делам. Нужно остановиться… Еще раз могу сказать, что организаторы, которые планировали эту операцию, планировали эту террористическую акцию, задумывали внести дестабилизацию на юге нашей страны, на Северном Кавказе, ЧТО ПАРТИЗАНСКАЯ ВОЙНА И КРОВАВАЯ ЦЕПОЧКА ПРОТЯНЕТСЯ НА ВСЮ РОССИЮ. НЕ БУДЕТ ЭТОГО! НЕ БУДЕТ НИКАКИХ КРОВАВЫХ ЦЕПОЧЕК И НЕ БУДЕТ НИКАКИХ ПАРТИЗАНСКИХ ВОЙН В СТРАНЕ.

Правительство все делало и будет делать, чтобы в стране был порядок. Сегодня в Буденновске находятся представители правительства, уполномоченные,　которые наделены всеми правами, чтобы вести переговоры, чтобы сесть за стол переговоров».

Никто ничего не понял, что хотел сказать Черномырдин. Какие переговоры, с кем переговоры?

Ведь только что в Галифаксе выступал Президент и строго приказал, понимаешь, всех уничтожить. Он даже выразил неудовольствие в связи с тем, что со штурмом затянули: он хотел им сам руководить с борта самолета. Тщетно лидеры «большой семерки» убеждали Ельцина, что десятилетия событий в Ольстере, на Ближнем Востоке и других местах говорят о том, что проблему, подобную чеченской, силой решить невозможно.

Нужно вести переговоры, пусть очень трудные и продолжительные, но переговоры. Возьмите хотя бы Израиль и палестинцев. Кто-нибудь разве мог предположить, что Рабин и Арафат сядут за один стол? Ельцин слушал, улыбался и кивал. Он производил впечатление человека, очень довольного собой. Ни тени озабоченности не было на его лице.

Пресс-секретарь Президента Сергей Медведев чуть позже заявил, что после произошедшей на глазах всего мира трагедии мирного населения в городе Буденновске, ни о каких переговорах с чеченцами не может уже идти речи. С бандитами может быть только один разговор: либо они сдаются и их вину определяет суд, либо их уничтожают.

Почему-то мало кто обратил тогда внимание на столь разную оценку ситуации Президентом в Галифаксе и премьером в Москве, где Черномырдин уже однозначно сказал о необходимости переговоров.

Не подлежит сомнению то, что Черномырдин имел уже к этому времени информацию, которой не имел Президент. Информированность Президента о многих происходящих с стране событиях — это вообще отдельная и детективная тема, поскольку не существует более тяжелого государственного преступления, чем сознательная дезинформация главы государства. А это означает, что тюрьма плачет практически по всему президентскому окружению, включая и астрологический отдел Службы Безопасности…

В день налета на Буденновск, т. е. всего три дня назад, Черномырдин, отвечая на вопрос о возможности именно такого развития событий, как все хорошо запомнили, ответил: «Не будет этого! Мы никогда не допустим!»

Сейчас примерно в тех же выражениях он говорил о «кровавой цепочке», которая уже спутывала русские города: «Не будет этого! Никаких „кровавых цепочек“ не будет!», но не потому, что «мы этого не допустим», а потому, что «сядем за стол переговоров».

Действительно, «кровавая цепочка» уже тянулась от одного русского города к другому, создавая пока еще невидимую паутину. Ее не видели еще ни многочисленные спецслужбы, ни, тем более, находящийся в Галифаксе Президент. Если говорить честно, ее в тот момент не видел и Черномырдин, но уже чувствовал ее на своем горле.

Президент же к этому времени получил новую реляцию из Буденновска, подписанную генералом армии Ериным как старшим в звании. Этой новостью Ельцин с удовольствием поделился с журналистами в холле отеля «Цитадель». Если утром Президент был весел и бодр, то сейчас выглядел очень уставшим. Видно было, что он снова занемог.

Но тем не менее он радостно сообщил: «Ерин докладывает, что чеченцы переоделись в белые халаты в больнице и пытались бежать. Их всех, понимаешь, уложили». И Президент радостно засмеялся.

Затем Ельцин ошарашил журналистов поистине сенсационной новостью. «Мы получили сообщение, — поведал он, — что Дудаев попросил политическое убежище в Турции. Мы не будем возражать. Пусть едет куда хочет. Лишь бы подальше от России!»

Кто подсунул Ельцину подобную «мульку», какая из многочисленных спецслужб, видимо, останется одной из тайн чеченской войны.

Хотя турецкое посольство в Канаде, а затем и МИД Турции немедленно опровергли эту «утку», до Президента, наверное, из-за прогрессирующего недомогания это опровержение не дошло. Тем более, что верный Козырев, напоминающий теперь повадками главного евнуха при гареме эмира, подтвердил, что «да, у нас есть очень надежная информация о бегстве Дудаева за границу».

В это же время президент США Клинтон получил по каналам госдепа и ЦРУ сообщение, что в Буденновске уже провалился не один штурм, а два. Клинтон отложил пресс-конференцию, которую он должен был дать совместно с Ельциным, и провел быстрое совещание со своими помощниками.

Давно прошли уже те времена, когда любой «чих» из Москвы вызывал в Вашингтоне повышенное беспокойство: президенты прерывали отпуск, срочно (часто ночью) собирался Совет Национальной Безопасности; армия приводилась из состояния 5-й готовности сразу во 2-ю, а журналисты штурмовали　двери госдепа, стараясь узнать хоть какие-нибудь новости и тому подобное.

Ныне, а особенно после начала войны в Чечне, московская кухня никого в Штатах по большому счету, не интересовала. Московские политические новости печатались на пятых или шестых полосах газет, и даже такие журналы, как «Тайм» и «Ньюсвик» могли в нескольких номерах подряд не напечатать ни одного сообщения своих корреспондентов из Москвы. Пять лет назад подобное даже трудно было себе представить.

Однако, на этот раз сообщение было очень тревожным. Резидент американской разведки в России докладывал, что чеченский рейд на Буденновск служил всего лишь отвлекающим маневром для начала операции с условным наименованием «Красная цепочка», которая, если ей дать начаться, может в течение двух-трех недель привести Россию в состояние полного хаоса. Об этом, по словам резидента и одобрившего его действия директора ЦРУ, уже поставлена в известность Федеральная Служба Безопасности России. Однако, учитывая ее очень низкий профессионализм и ярко выраженную тенденцию к саботажу, трудно ожидать, чтобы она смогла взять обстановку под контроль. ЦРУ рекомендовало Клинтону информировать обо всем в Галифаксе президента Ельцина, поскольку в данном конкретном случае времени терять было уже нельзя.

Можно ли провести какую-либо связь между «Красной цепочкой», о которой докладывала из России американская разведка, и «Кровавой цепочкой», о которой говорил Черномырдин? Не исключено, что получив эти сведения от американцев через ФСБ, (а, возможно, и по другим каналам) российский премьер сознательно изменил наименование, поскольку в данном сочетании слова «красный» и «кровавый» были совсем не синонимами и имели к независимости Чечни весьма отдаленное отношение.

Ибо вскочивший на ягодице фурункул вполне может устроить сепсис всему организму, тем более столь ослабленному. А ни в чьи планы не входила столь быстрая смерть пациента.

А в Буденновске тем временем продолжалась стрельба, поскольку посланные в центр победные реляции нуждались в каком-то конкретном воплощении. Оскорбленная «Альфа» в боевых действиях больше не участвовала, предоставив честь овладения больницей спецназу МВД. «Должностной страх прежде всего парализует разум», — мрачно пошутил один из наблюдателей.

Новая попытка взять здание больницы штурмом началась в 14:30.

Здание горело в нескольких местах. Позднее родилась версия, что солдаты, опасаясь, что все заложники сгорят заживо, пошли на штурм. Таким образом, чтобы заложники не сгорели, их решили перестрелять, так как несчастных продолжали держать у окон.

Наконец, потеряв еще 10 солдат убитыми и 30 ранеными, убив около сотни заложников, «триумфаторы» приказали прекратить огонь, возобновив переговоры с Басаевым, снова предложив ему деньги и самолет в любую страну. Басаев ответил, что он больше переговоры вести не будет, но попросил прислать в больницу пожарную команду, чтобы потушить пожар. Что и было немедленно исполнено.

Наступила зловещая тишина, время от времени нарушаемая одиночными выстрелами где-то в городе. Кто в кого там стрелял — неизвестно.

Было 15 часов 20 минут. 17 июня 1995 года.

«Суббота 17 июня, — передавал из Буденновска корреспондент „Московских новостей“, — войдет в анналы истории борьбы с терроризмом как день безумия, непрофессионализма военных и полного идиотизма их начальников».

Видимо, подобную оценку полностью разделяли и сами заложники, и жители города, и даже его руководство, поскольку, воспользовавшись очередной паузой после двух провалившихся штурмов, они потребовали личного присутствия на месте трагедии главы правительства Черномырдина и недопущения нового штурма здания больницы. Они выпустили специальное заявление, в котором отмечалось, что каждое действие со стороны федеральных войск и милиции уносит жизни невинных людей.

Дальнейшие силовые решения, указывалось в заявлении, являются преступлением. Освобождение заложников возможно только политическим путем — необходимо идти на переговоры. В противном случае, подчеркивалось в документе, население города будет вынуждено создать живой заслон между федеральными силами и басаевскими боевиками. Черномырдин призывался немедленно приехать в Буденновск. «В противном случае, пролитая кровь заложников будет на совести премьера».

А на другом краю земли, в Галифаксе, где время приближалось к 18:00, началась долгожданная совместная пресс-конференция президентов США и России: Билла Клинтона и Бориса Ельцина.

Президент России находился в состоянии сильнейшего недомогания.

Предполагалось, что речь пойдет о высоких материях вроде международной ядерной безопасности и взаимовыгодном сотрудничестве, при освещении которых все политические деятели любят говорить общими, ни к чему не обязывающими словами.

Но журналистов интересовала исключительно Чечня и, в частности, вопрос о заложниках в Буденновске. Что вызвало, по словам журналистов, приступ «багроволицего гнева» у занемогшего Президента Российского Государства.

Превозмогая недомогание и воздев руки к небу, Президент почти закричал, что «Чечня — это центр международного терроризма, коррупции и мафиозности!»

«Чеченцы, — кричал он, размахивая руками, это же все бандюги, понимаешь!» Президент покрутил пальцем вокруг собственной головы:

— Эта черные повязки, понимаешь, навязали на головы! Всех их будем уничтожать!

Пока ошалевшие корреспонденты пытались сообразить, почему зеленые головные повязки чеченцев с текстом из Корана представились занемогшему Президенту черными, сам Президент последним усилием воли увидел отчаянные знаки, которые подавали ему, оставаясь за кадром, министр иностранных дел Козырев и пресс-секретарь Медведев.

Поднеся палец к губам, Ельцин несколько раз послушно кивнул и более спокойным голосом сообщил собравшимся снова, что Дудаев попросил политического убежища в Турции.

Это заявление было немедленно опровергнуто сотрудниками американского президента, но Ельцин, казалось, этого не услышал.

В это время один из российских тележурналистов задал вопрос Клинтону, не изменил ли тот свое мнение о Чечне вследствие захвата больницы на юге России?

Придя снова в бешенство и не давая Клинтону ответить, Ельцин — в состоянии повышенной нервозности, по словам американских корреспондентов, снова почти заорал, что он сам является заложником этого кризиса, а его друг Билл поддерживает российскую акцию подавления мятежа.

Голос Ельцина снова поднялся до уровня крика. «Генерал Дудаев, — упрямо твердил он, — попросил политического убежища в Турции и Турция согласилась. Нам все равно, куда он денется!»

Однако, попытка Ельцина опереться на дружеское плечо Билла Клинтона с помощью утверждения, что «мой друг Билл» поддерживает российские методы подавления чеченских повстанцев, на этот раз не прошла.

Президент Клинтон, отворачивавший голову, когда «друг Борис» дышал в его направлении и мрачно молчавший во время ельцинского монолога, заявил, что его позиция по поводу чеченского конфликта абсолютно не та, что приписывает ему Ельцин. Конечно, он против всякого терроризма, но не односторонне, не в пользу одних против других.

Терроризм — если уж применять это слово — начался с нападения российских вооруженных сил на Чечню, он был присущ всему способу ведения этой войны; то, что произошло в Буденновске, лишь логическое развитие событий.

«Поведение Президента в Галифаксе, — передавал в Москву один из российских журналистов, — его пустые и напыщенные речи, его безответственные заявления вроде фантастической лжи о намерении Дудаева бежать в Турцию, разыгранная им при встрече с Клинтоном сцена, изображающая „бандитов в черных (?) повязках“, смотреть на которую было еще более стыдно, чем на берлинское дирижирование, неожиданно обернулась удачей для страны, поскольку в Москве „на хозяйстве“ остался Черномырдин».

Поздно вечером 17 июня бригада российского телевидения была срочно вызвана в здание правительства. Время приближалось к полуночи, и перепуганные журналисты гадали, что могло произойти. Какое правительственное заявление сейчас пойдет в эфир? Такого еще не было никогда, даже во времена Карибского кризиса, когда СССР и США балансировали на грани ядерной войны.

Что же произошло сейчас? Может быть, вошедшие в раж армия и спецслужбы в отместку за неудачу в Буденновске и за все другое прочее решили развязать мировую войну по принципу: семь бед — один ответ?

То, чему стали свидетелями тележурналисты, а через них вся страна и весь мир, действительно не имело аналога в истории. По крайней мере в истории борьбы с терроризмом.

Взяв телефонную трубку, премьер произнес: «Шамиль Басаев? Говорит Черномырдин…»

Премьер-министр страны ЛИЧНО начал переговоры с «главой банды террористов», согласившись выполнить если не все, то главные условия, выдвинутые Басаевым. Хотя Россию всегда зашкаливает в крайности, подобного развития событий не ожидал никто.

Несмотря на то, что Виктор Черномырдин в течение всех прошедших шести месяцев и пытался дистанцироваться от чеченской бойни, ему как главе правительства это удавалось далеко не всегда. Публичные же заявления премьера, особенно последнее время, становились все жестче.

Накануне нападения на Буденновск, 6 июня, находясь в Краснодаре, премьер, стоя на фоне ухмыляющегося Николая Егорова, заявил, что «вести переговоры в Чечне не с кем». Он де уже испробовал все варианты. «Нельзя вести переговоры с бандитами», — нравоучительно изрекал премьер.

На следующий день, 7 июня, Черномырдин снова высказался по Чечне, заявив, что происходящие там события, по сути, являются вооруженным восстанием против единства России, а потому должны быть подавлены военной силой. «Война в Чечне, — подчеркнул премьер, — будет продолжаться в том же объеме. С бандитами нельзя вести никаких переговоров».

И, наконец, Черномырдин отыскал себе партнера для переговоров.

Если совсем недавно бандитами, не говоря уже о самом Дудаеве, безаппеляционно считались и образованнейший юрист Имаев, и интеллигентнейший　журналист Удугов, и умнейший политик Яндарбиев, и скромный воин Масхадов, то что можно сказать о Басаеве, на руках которого, как к нему ни относиться, была кровь более трехсот убитых и покалеченных мирных жителей, не говоря уже о тех женщинах и детях, что перенесли острейший психологический шок, из которого, по всей вероятности, им не выйти всю оставшуюся жизнь.

А затем быстро начавшиеся переговоры, закончившиеся триумфальным возвращением отряда Шамиля Басаева в Чечню, где он стал национальным героем со славой никак не меньшей, чем у его легендарного тезки — имама Шамиля; прекращение огня в Чечне, быстро налаженные переговоры, за словесной мишурой которых явствует только одно: РОССИЯ ПРОИГРАЛА ВОЙНУ В ОДНОЙ ИЗ СВОИХ ПРОВИНЦИЙ! За ритуальное разоружение Москва готова выплатить Чечне контрибуцию в размере 6 миллиардов долларов, предварительно ухлопав столько же на ведение боевых действий.

Что же произошло?

И наша, и зарубежная пресса наперебой комментировали это невероятное событие.

«Если точка и поставлена, — писал политический обозреватель „Нового Времени“ Кронид Любарский, — то только в вопросе о том, каков тот режим, который осуществил вторжение в Чечню. В течение полугода он отказывался прислушиваться к голосам тех в нашей стране и за рубежом, кто требовал немедленно прекратить военные действия и начать прямые переговоры с теми, от кого единственно зависит возможность урегулирования — с правительством Джохара Дудаева, как бы мы к нему ни относились.　Доводы о непомерной цене, которую приходится платить жизнями россиян, не принимались во внимание. Над словами о нарушении прав человека смеялись. О потере Россией лица в глазах мирового сообщества не заботились. Тяжким бременем, которым чеченская авантюра ложится на экономику, решили пренебречь. О расколе, вызванном в обществе войной, отказывались и слушать.

Начали слушать только тогда, когда их силе противопоставили силу. Типичная реакция уголовного пахана. Руководители чеченского сопротивления, которые на собственной шкуре испытали жестокость и неумолимость государственного терроризма, поняли эту страшную реальность несколько раньше того, как в этом убедился весь мир. И решили действовать соответственно.

Российские власти спровоцировали преступную войну и вели ее преступными методами, осуществляя фактически геноцид чеченцев, пробуждая в них гнев, ненависть и глухое отчаяние людей, которым уже нечего терять, заставляя даже своих бывших союзников в Чечне браться за оружие и вступать в ряды сопротивления.

Безграмотные и самоуверенные, не знающие ни истории, ни национального характера народа, они не понимали и не хотели понимать, что на всей территории бывшей Российской (и Советской) империи не было места, где развязывание войны против народа было бы большим безумием, чем в Чечне. Упоенные своей силой и властью, они думали, что можно безнаказанно поливать из огнеметов подвалы, где прячутся дети, бомбить школы и больницы, пытать в фильтрационных лагерях, мародерствовать и насильничать, не вызывая ответных действий. Полгода российская армия вытворяла в Чечне такое, на что не решились диверсанты в Буденновске.

Всего недели две назад при штурме Ведено при бомбардировке погибла вся семья полковника Шамиля Басаева — 11 человек, в том числе жена, девятилетний сын и дочери трех, восьми и двенадцати лет. Кто в России ужаснулся этому? Кто вспомнил, что позор армии — убивать младенцев?

Можно только удивляться, что Дудаеву удавалось так долго сдерживать своих полевых командиров и что буденновские события произошли столь поздно…

О том, что чеченская авантюра абсолютно неизбежно приведет к полномасштабной гражданской войне, — которая перекинется и за пределы Чечни в Россию, предупреждали едва ли не все журналисты-аналитики, политологи, ученые и ведущие политики. Правительство и генералы были к этим предупреждениям полностью глухи. Грачев и Куликов, Ерин, Степашин и Егоров с присущей им наглой безапелляционностью со смехом отмахивались от них. Черномырдин решительно отвергал такую возможность буквально за день до начала трагедии. Цену их проницательности, интеллекту и политическому чутью мы теперь видим…

„Силовики“ вкупе с правительством продемонстрировали полную неспособность выполнять свои прямые задачи, действовать хоть в малой степени профессионально. Об угрозе перехлестывания войны в Россию было известно уже давно. Тяжело вооруженный многочисленный отряд, среди бела дня преодолевающий сотни километров территории, наводненной сотрудниками спецслужб, внутренними и регулярными войсками — это не притаившийся в подъезде киллер, появляющийся без предупреждения. Но разложившиеся и продажные силовые структуры выполнить свой прямой долг не смогли или не захотели.

Когда же трагедия уже произошла и не „принять мер“ было уже невозможно, первое и единственное, что решили они предпринять, был штурм больницы, при котором ценой уничтожения Басаева и его товарищей могло быть только уничтожение всех заложников. Но что им, убившим десятки тысяч в Чечне, было уничтожение еще одной тысячи…»

Однако прекрасно сделав предварительный анализ, Любарский на вопрос, почему же все-таки власти пошли на переговоры, отвечает с некоторой наивностью: Черномырдин де испугался, что Дума отправит правительство — и его лично — в отставку и для него наступит «политическая смерть». Мы видели к чему привела робкая попытка Думы поступить таким образом, когда президент Ельцин, усмехнувшись, заметил: «Пусть Дума подпишет сама себе приговор».

Уж чего-чего, а этого Черномырдин совсем не боялся!

«В Буденновске, — отмечала влиятельная французская газета „Монд“, — Кремль, пытавшийся использовать взятие заложников, чтобы повернуть общественное мнение против чеченцев, попробовал — ничего другого не умея — применить силу. И теперь вынужден делать вид, что готов на переговоры. Чтобы российские власти согласились вести переговоры, потребовался кровопролитный и неудавшийся штурм больницы российскими вооруженными силами, бойня в самой больнице. Чеченцы отказались от денег и от предложенной возможности бегства и добились прекращения военных действий и немедленного начала переговоров с Москвой».

Конечно, можно провести историческую аналогию. Вид семи автобусов «Икарус», на которых отряд Шамиля Басаева, оставив в Буденновске 182 свежих могилы, возвращался под восторженные крики местных жителей в Чечню, оказал на нервное русское общество такое же впечатление, как некогда вид семи сдавшихся русских кораблей, входящих под японскими флагами в бухту Майдзуру под восторженные крики местного населения, высыпавшего на берег. Это побудило русское правительство закончить войну с Японией, которую также планировали завершить за две недели захватом Токио.

Но Япония все-таки была иностранным государством, а не собственной провинцией.

И если унижение от тогдашнего позора не забывается до сих пор, то, смею вас уверить, что унижение от того позора, которым доблестный полковник Басаев покрыл золоченые крылья российского орла, также никогда не забудется. И также поколение за поколением будет задавать себе вопрос: как подобное могло произойти?!

Речь идет не о том, как мог произойти налет на Буденновск, а о том, как мог Басаев, совершив этот налет, с триумфом вернуться в родные горы на любезно предоставленных ему семи экскурсионных «Икарусах», над которыми были подняты зеленые флаги «Свободного волка», и все «железные кольца» оцепления безропотно расступались перед ним?

«Воистину акбар!» — как заметил один журналист-циник, давая полковнику Ворожцову расписку «о добровольном присоединении к бандитской группе Басаева».

Возможно, ближе всех к истине оказался немецкий журнал «Шпигель» — всегда осмотрительный и тщательно проверяющий информацию — отметивший в редакционной статье: «Уже начались сомнения — действительно ли трагедия в Буденновске была результатом отчаянной вылазки чеченцев, или ко всему этому приложили руку влиятельные российские круги».

Еще перед началом конфликта американская разведка докладывала, что готовится не война с Чечней, а война на территории Чечни двух полярных российских политических сил. Крошечной головкой айсберга выглядели при этом различные российские части, прибывшие в Чечню под трехцветным российским флагом и под серпасто-молоткастым красным знаменем бывшего СССР.

При любом контакте эти части всегда открывали друг по другу огонь, а в дни многомесячного штурма Грозного просто истребляли друг друга якобы открытым по ошибке артиллерийским огнем или ошибочно наведенной авиацией.

Но, повторяю, это лишь маленькая головка айсберга.

СССР — последняя средневековая империя — рассыпавшись на феодальные домены, породил в качестве неизбежного следствия своего крушения, огромное число разномастных баронов-разбойников. Генерал Дудаев, которому в силу ряда причин, о которых мы говорили, удалось сконцентрировать на　себе внимание всей страны, а затем — и всего мира, был далеко не единственным и не самым опасным, поскольку действовал под признанным знаменем священного права любого народа на самоопределение. Не в силах действовать в одиночку, он, сам, может быть, того не желая, стал игрушкой в руках тех сил, которые ставили перед собой гораздо более масштабные задачи.

Огонь войны стал затухать, когда американская разведка получила сообщение о начале операции «Красная цепочка» (или «Кровавая цепочка», как о ней проговорился Черномырдин).

«Красная цепочка» — вот что напугало всех обитателей Кремля, а не какие-то Думы или грядущие выборы, на которые им всем в высшей степени наплевать…

После того, как Сергей Ковалев был наконец допущен в больницу и начал переговоры с Басаевым, в ходе которых они оба постоянно консультировались с Черномырдиным, в Буденновске побывало много всякого известного люда.

Кого, конечно, допускали через три кольца оцепления вокруг города. Журналистку Наташу Алякину, например, имевшую все пропускные документы и аккредитации, убили выстрелом в спину прямо на контрольном пункте второго кольца, предварительно пожелав ей счастливого пути. Но так круто поступали далеко не со всеми.

В Буденновске появился даже Станислав Говорухин. В больницу он допущен не был, но прогуливался между сгоревшими и целыми бронетранспортерами, непрерывно восклицая: «Боже мой, какой бардак!»

На фоне Говорухина, Жириновского, Кашпировского и прочих не менее известных лиц, как-то незаметно прошло появление в Буденновске в самый разгар переговоров между премьером России Черномырдиным и полковником ичкерийской армии Басаевым нашего старого знакомого генерал-полковника Владислава Ачалова. Прославленный командир армейских спецназов и парашютно-диверсионных подразделений, он в октябре 93-го пытался наладить оборону Белого Дома, но был переигран и нейтрализован «президентскими заточками» вроде полковника Терехова и рядового Бабурина, попав на некоторое время за решетку следственного изолятора. Выйдя вскоре на свободу по амнистии, лихой генерал, хотя и дал подписку более не заниматься политикой, поклялся отомстить и взять реванш.

Плох тот барон-разбойник, который не мечтает стать королем, особенно, когда сам король постоянно, понимаешь, недомогает.

В качестве кого Ачалов приезжал в Буденновск и каким образом он был пропущен через три кольца внешнего оцепления города, большого значения не имеет, поскольку, прибыв в Буденновск, отставной генерал-полковник был не только пропущен через три внутренних кольца оцепления, но и в саму больницу.

Тут важно заметить, что в захваченную больницу пропускали вовсе не тех, кому это разрешали генералы Ерин, Степашин и Егоров, а исключительно тех, кого желал видеть полковник Басаев.

Жириновскому и Говорухину тоже разрешили проход через «кольца» как депутатам. «Силовики» их пропустили, но Басаев не пустил и ничего не вышло.

В случае с Ачаловым наблюдалось полное единство взглядов, ибо всем было понятно, что генерал приехал лично высказать свое восхищение человеку, которого он был вправе считать одним из своих способнейших учеников.

Сразу же после визита в Буденновск генерала Ачалова на страницах столичной прессы вынырнул анонимный специалист «по государственным переворотам, диверсиям и международному терроризму», которого сотрудник газеты просил прокомментировать события в Буденновске.

«Как профессионал, — не без гордости заявил аноним, — могу засвидетельствовать, что операция по захвату заложников в Буденновске была подготовлена и проведена блестяще. Анализируя действия диверсантов, я не нахожу экспромта. Каждый из них выполнял свою задачу, что позволило реализовать задуманное очень быстро. Приведу только один пример. Прибыв в Буденновск, отряд Басаева рассредоточился на несколько групп, каждая из которых выполняла свои функции: одни расстреливали отделение милиции, другие брали заложников и т. п. Тем не менее в назначенное время все они собрались в одном назначенном месте — в горбольнице. Если бы не было заранее отработанного и согласованного плана, все закончилось бы сумбурными и безрезультатными для диверсантов действиями. Наглядный пример тому — штурмы российской армией Грозного в декабре-январе, когда военные подразделения истребляли друг друга, не имея понятия кто где находится и что атакует. И официальная, и басаевская версии о том, как столь многочисленный отряд продвигался по территории, которая находится под особым контролем силовых ведомств, не выдерживают никакой критики. Очевидно, что в двух грузовиках никак не разместишь две сотни бойцов, которые к тому же должны везти с собой достаточно большой арсенал оружия, боеприпасов и взрывчатки… Значит, либо диверсанты ехали не на двух грузовиках, а большой автоколонной (минимум 7–9 машин), либо оружие и боеприпасы были складированы в условленном месте в Буденновске. Кем? Чеченцами в спортивных костюмах, о которых сообщалось как о прибывших заранее? Во-первых, сколько должно было приехать в Буденновск „спортсменов“, чтобы в руках привезти такой арсенал?!

Во-вторых, представим, что в небольшой провинциальный город, где большинство населения друг друга знает, прибыла большая группа чеченцев. Это неминуемо бы вызвало настороженную реакцию местных жителей, а тем более представителей правоохранительных органов, которые регулярно получают ориентировки о возможных терактах со стороны дудаевцев. Если учесть, в каких сложных отношениях находятся ФСБ, МВД и армия, нетрудно предположить, что сотрудники этих структур наперегонки стали бы докладывать наверх о подозрительной концентрации чеченцев.

ВЫХОДИТ, ПОДГОТОВИТЬ ТАЙНИКИ С ОРУЖИЕМ И БОЕПРИПАСАМИ (ЕСЛИ БАСАЕВЦЫ НЕ ПРИВЕЗЛИ ВСЕ ЭТО С СОБОЙ) ДОЛЖНЫ БЫЛИ ТЕ ЛЮДИ (ИЛИ СТРУКТУРЫ), КОТОРЫЕ НЕ ВЫЗВАЛИ БЫ ПОДОЗРЕНИЯ НИ У МЕСТНОГО НАСЕЛЕНИЯ, НИ У ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ МИЛИЦИИ, ФСБ И АРМИИ.

Особо хочу сказать о марш-броске басаевцев. Пробивная сила денег, учитывая состояние дел в МВД, действительно может быть внушительной. Но в данном случае ее нельзя преувеличивать. Такой искушенный в подобных делах человек, как Басаев, не мог двинуться в путь, надеясь исключительно на продажность российских постовых. Наличие огромных средств влечет еще большую опасность для перевозчиков, чем оружие. Если бы басаевцы „засветили“ бы на первом же посту в Чечне свои мешки с деньгами, постоянно мародерствующие бойцы ОМОНа тут же перестреляли бы их, конфисковав деньги в свою пользу. Скорее всего, басаевцам был обеспечен КОРИДОР для проезда…»

Добавим от себя, что не один коридор, а множество, через которые пропускались «красные цепочки» смертельной болезни, сыпью покрывшие страну.

И только, когда взрыв Буденновской трагедии осветил окрестности, эту сыпь заметили. Единственным спасением было попытаться вернуться к положению, существовавшему на 11 декабря 1994 года, уже не думая о возможных последствиях позорнейшего военно-политического поражения в войне против собственного народа.

К сожалению, мы лишены возможности сообщить подробности операции «Красная цепочка» по многим причинам. Во-первых, и нам известно далеко не все. А то, что известно, должно уточняться, требуя более объективного анализа. И, конечно, мы боимся подвести наши источники. Но, кажется, что сказанного и процитированного достаточно, чтобы читатель сам смог сделать вывод, сколь слаба и уязвима наша родина, если противник с неизмеримо　меньшей весовой категорией может, хоть временно, но отправить ее в нокдаун.

Однако, чтобы самые непонятливые лучше осознали опасность, приведем только один (из тысячи) возможных сценариев дальнейшего развития событий.

В ходе боевых, а уж тем более диверсионных действий, совсем необязательно проводить какие-либо мероприятия для сдерживания противника. Часто достаточно всего лишь о них объявить — либо официально, либо с помощью инспирированной утечки информации.

Скажем, чтобы закрыть для плавания противнику какой-нибудь пролив, не обязательно там ставить мины. Достаточно объявить, что они поставлены. Вряд ли противник в этот пролив сунется, не проведя трудоемкой и рискованной минно-тральной операции. Не обязательно в зоне действия армии противника травить колодцы. Надо объявить, что они отравлены. А человеческая психология такова, что даже если кто-то из солдат противника рискнет напиться, он обязательно будет отправлен в госпиталь со всеми симптомами отравления.

Те, кто слушали многочисленные «послебуденновские» интервью Шамиля Басаева, которые он давал нашим и иностранным журналистам, слышали его утверждения о наличии у него контейнеров с радиоактивным, биологическим и бактериологическим оружием. На вопрос, откуда они у него, Басаев со свойственной ему напускной непосредственностью, ответил: «Сейчас в России купить что угодно можно. Давай деньги — я тебе куплю». С той же непосредственностью и искренностью он говорил одному из　корреспондентов еще в Буденновске: «Если у тебя есть 30 тысяч долларов, одевай зеленую повязку, клади автомат на колени и поезжай, ничего не бойся. Тебя пропустят до самого Кремля и в Кремль пустят».

Но в данном случае уже не имеет значения — есть у него эти контейнеры или нет. Главное, что Басаев объявил — они у него есть.

Теперь ему уже не обязательно даже совершать рискованные рейды в русские города. Достаточно объявить, что, скажем, на Таганке в Москве открыт контейнер с бактериологическим оружием (или чего-нибудь пострашнее) и молва пошла гулять по столице.

Власти, разумеется, немедленно и категорически это опровергнут.

Но учитывая традиционную веру народа к заявлениям властей, можно представить, какая начнется паника в столице!

Или объявить, что в Петербурге открыт контейнер с радиоактивным веществом, а поскольку в любом месте города счетчики Гейгера трещат как в Хиросиме 45-го года, то можно представить, насколько кто-нибудь поверит властям, что ничего не произошло. Я уже не говорю о том, что у тысяч людей начнут проявляться симптомы заявленных болезней и поражений. Охваченное паникой население, сметая кордоны ОМОНа, бросится бежать из городов: москвичи на север, питерцы — на юг. Таким нехитрым способом, учитывая нервное состояние населения, можно быстро привести в состояние хаоса всю страну.

А уж если, как обещал тот же Басаев, при этом использовать смертников, то вообще страшно подумать, чем все это может кончиться.

Так что поверьте — Черномырдин знал, что делал, и меньше всего боялся, что Дума проголосует вотум недоверия его кабинету.

Если в России правители вообще когда-нибудь будут бояться разных «вотумов», то не раньше, чем лет через 300.

Чтобы дальше не идти по неверной дороге военно-политических прогнозов и фантазий, пока что можно констатировать, что в результате рейда Басаева (или «теракта» — как хотите) бойню в Чечне удалось хоть временно, но остановить. Россия вынуждена была сесть за стол переговоров с представителями Дудаева. Сам Дудаев также жив и здоров, чего, видимо, и всем желает. Пока он все еще находится во всероссийском розыске, но уже не один.

После Буденновска всероссийский розыск объявлен и на Басаева, что не мешает последнему почти ежедневно давать интервью. Настроение у него бодрое — Дудаев произвел «национального героя Ичкерии» в генералы.

Русская же армия фактически брошена в Чечне на произвол судьбы. Ей давно уже не занимаются ни министры, ни даже их замы, а какие-то никому ранее неизвестные генералы с тревожными лицами и бегающими глазами. За что погибли тысячи солдат и офицеров, а другие тысячи стали инвалидами — никто внятно объяснить не может, поскольку генерал Дудаев как был президентом Ичкерии, так и остался.

Никто не может объяснить, за что были искалечены судьбы нескольких сотен тысяч русских жителей Чечни, бежавших из Грозного, лишившихся близких, жилья и имущества. Возможно, что таким вот хитрым способом проводилась их депортация, чтобы сделать дудаевскую Ичкерию не только независимой, но и мононациональной. Чтобы к нему не лезли с разными глупостями из Москвы, как в странах Балтии. Нет русских и притеснять некого.

На все эти вопросы ответил, пожалуй, только один Шахрай, давая показания на слушаниях о Чечне в Конституционном суде. Он сказал, что вторжение было необходимо, чтобы упредить Дудаева, который собирался вторгнуться в Россию. И предъявлял какой-то документ с дудаевским аналогом «плана Барбаросса». Ошеломленный Суд признал ВСЕ УКАЗЫ ПРЕЗИДЕНТА КОНСТИТУЦИОННЫМИ, совершив, таким образом, за три неполных года своего существования второе преступление перед Россией.

Первое произошло, когда Конституционный суд еще под председательством Валерия Зорькина не допустил признания КПСС преступной организацией, спас «золото партии» в иностранных банках и обрек страну на конвульсии, продолжительность которых не поддается временному определению.

Второе — под председательством Туманова Суд совершил сегодня, создав прецедент, дающий право Президенту засыпать бомбами и снарядами территорию России по собственному усмотрению, даже в состоянии тяжелого недомогания.

Из всего этого можно сделать один не очень утешительный вывод.

Созданная совместным гением Ленина и Сталина страшная машина, работающая только на топливе из человеческих трупов, вовсе не перестала существовать в свободной России. Она только слегка изменила свой цвет, став вместо красной местами розовой, а местами — коричневой. Полиняла слегка, но сохранила свои прежние аппетиты. Она любит убивать нас и по одному, и всех вместе.

Священника Меня — топором. Журналиста Холодова — бомбой. Телеведущего Листьева — выстрелом в затылок. Банкира Кантора — ножом. Предпринимателя Кивилиди — ядом. Тысячи россиян — (чеченцев и русских) бомбами, снарядами и напалмом. Машина набирает обороты и ей нужно все больше и больше топлива — наших жизней и жизни наших детей.

Мы настолько увлеклись абстрактными размышлениями, что забыли о трех главных героях книги: Егорове, Ерине и Степашине, которые так браво начинали войну в Чечне и которых капризная судьба привела в Буденновск, где эта война пока что закончилась.

Сразу после начала переговоров Черномырдина и Басаева, вся эта «тройка» затеяла новый фарс на тему: «Кто дал приказ о штурме, в ходе которого погибло много заложников?» Игра была затеяна, видимо, для того, чтобы продемонстрировать Президенту свою верноподданность, поскольку всем было известно, что приказ о штурме отдал лично Борис Ельцин еще перед отлетом в Галифакс.

Игра эта с удовольствием была принята средствами массовой информации, которые со всех каналов и страниц вопрошали: «Кто отдал приказ о штурме?»

Поскольку Ерин, Степашин и Егоров уже дали понять, что готовы заслонить своими телами особу главы государства, вся ярость общественного мнения, подогретая сценами непрерывных похорон в Буденновске, оказалась направленной против них.

Теперь предстояло выяснить, кто из них конкретно отдал этот приказ.

Так как старшим номинально считался Егоров («руководитель чрезвычайного штаба»), то первым делом обратились именно к нему.

Миннац ответил, что, будучи человеком штатским, вообще не имеет права отдавать какие-либо приказы, кроме как работникам своего министерства, которые, понятно, в штурме не участвовали.

Точно так же и Степашин заявил, что ему никто в Буденновске не подчинялся, кроме секретной агентуры, которая никого штурмовать не могла.

И тогда все взоры направились на несчастного генерала армии Виктора Ерина. Растерявшийся министр внутренних дел, который не мог, как его хитрые коллеги, уверять общественность, что ему никто не подчиняется, в начале не нашел ничего лучшего, как подставить двух своих заместителей: Абрамова и Егорова (однофамильца миннаца).

Затем, видимо, сообразив, что заместители вряд ли могли бы отдать приказ о чем-либо через его голову, Ерин намекнул, что весь штурм был импровизацией командира «Альфы» генерала Гусева. Потом, несколько опомнившись, Ерин заявил, что вообще не было никакого штурма, а имело место «выдавливание чеченцев». И, наконец, министр отредактировал свой ответ следующим образом: «Штурма не было. Был не штурм, а было движение спецподразделений, которые освободили часть второстепенных зданий на территории больничного комплекса».

Затем все трое хлопотали, чтобы достать Басаеву автобусы для возвращения в Чечню. Ичкерийский полковник потребовал, чтобы автобусы были непременно с мягкими сиденьями и с занавесками на окнах.

В ведомствах Егорова, Ерина и Степашина, разумеется, такой роскоши не нашлось. В конце концов автобусы одолжило какое-то коммерческое предприятие, пожелавшее остаться неизвестным. Впрочем, некоторые люди утверждали, что эти автобусы стояли на въезде в Буденновск еще с 14 июня. Их охраняли трое солдат в масках.

Но и это тоже не имеет большого значения.

Пощечина, полученная Москвой в Буденновске, была настолько звонкой и унизительной, что не оставила равнодушным никого, включая и Государственную Думу, дружно проголосовавшую за недоверие правительству и жаждущую крови «силовиков».

Снова поставленный перед выбором: стрелять из танков по парламенту или выгнать оскандалившихся в Буденновске министров, Президент решил выбрать последнее. Хотя ему этого очень не хотелось.

Нервозности в ситуацию добавил еще генерал Грачев. Страшно довольный тем, что остался в стороне, министр обороны в очередном интервью заметил, имея в виду действия «Альфы»: «Можно было сделать там все более грамотно, с наименьшими потерями и главное результативно: не дать бандитам уйти. Сделано бездарно, все бездарно!»

Высказывание Грачева пришлось как раз на тот день, когда «Альфа» хоронила своих погибших в Буденновске товарищей. Грачев всегда отличался повышенным чувством такта. Разъяренные «альфовцы» не преминули напомнить министру обороны, сколько он возится уже в Чечне, сколько людей там положил и чего добился. Ему ли говорить о чьей-то бездарности?

Под эти склоки Президент уволил в отставку Ерина, Степашина и Егорова.

Последний очень остро переживал начало переговоров с Чечней, рассматривая окончание войны как личное оскорбление. Он призывал продолжать войну до победного конца и в интервью одной из Кубанских газет даже выразил готовность поступить «контрактником» в вооруженные силы и сражаться с Дудаевым до последней капли крови. Разумеется, он ничем не рисковал, зная, что в «контрактники» не возьмут, а потому, как всегда, призывал сражаться до последней капли чужой крови.

Вскоре, однако, Ерин был назначен заместителем директора Внешней разведки, что было воспринято общественностью с хохотом. У нас всегда сначала хохочут, а потом плачут.

Затем всплыл и Егоров. Оказывается, Президент назначил бывшего миннаца Председателем совета по делам казачества при Президенте РФ, а чуть позже — своим помощником по делам национальностей и региональной политике. Так что ждите вторжения еще куда-нибудь.

Только Степашин пока еще не у дел. В резерве. Уж очень на него обиделся Ельцин за «дезу» о готовности Дудаева сбежать в Турцию, полученную от ФСБ.

Все это говорит прежде всего о том, насколько узким становится круг людей, которым Президент,　по известным только ему причинам, почему-то считает, что может доверять.

Этих людей, заброшенных демократической волной вместо помойки на высшие и важнейшие государственные должности, даже нельзя назвать «некомпетентными» или «непрофессиональными».

Это просто клоуны, ставящие одну за другой кровавые буффонады на теле нашей умирающей страны.

Вглядитесь внимательнее в их лица и вы убедитесь в этом сами.

Вы убедитесь также и в том, как быстро все деградирует.

Если в октябре 1993 года Президент еще достаточно ловко орудовал «заточками», то в декабре 1994 года он уже взялся за лом, который, к счастью, оказался для него слишком тяжелым.

Какой инструмент ему понадобится, чтобы победить на приближающихся выборах, ибо война предстоит жестокая?