Пять фараонов двадцатого века

Предуведомление

Не было ещё в истории мира столетия, которое могло бы сравниться с веком двадцатым по числу и опустошительности военных пожаров, политических ураганов, революционных землетрясений, миграционных потопов и наводнений. Одно за другим рухнули здания великих многонациональных империй — Испанской, Австрийской, Германской, Турецкой, Британской, Китайской, Российской. На месте развалин вырастали государственные постройки, использовавшие в качестве скрепляющей извести не своды законов, а полицейскую и армейскую дисциплину. Место монархов, власть которых оставалась в рамках морали и религии, занимали диктаторы, власть которых была абсолютной и безжалостной.

Мы страшимся повторения этих катастроф в веке 21-ом, вглядывемся в облака дыма над полями отгремевших сражений, в миллионные горы трупов, заваливших все страны и континенты. Как это могло случиться? Какие силы сталкивались в небывалых побоищах? Откуда выпрыгивали новые повелители казалось бы цивилизованных народов, превзошедшие по свирепости Аттилу, Чингизхана, Батыя, Тамерлана?

Попыткой ответить на эти вопросы и является предлагаемая читателю книга. Для исследования в ней выбраны судьбы пяти наиболее заметных диктаторов: Сталина, Муссолини, Гитлера, Мао Цзедуна, Кастро. Были, конечно, и десятки других, не менее кровавых, но и пятёрка выбранных даёт нам достаточный материал для важных обобщений.

Прежде чем погрузиться в перелистывание исторических летописей, я должен предупредить читателя о том, что моё осмысление ушедших в прошлое политических событий во многих пунктах отличается от общепринятого.

Во-первых, вглядываясь в пять тысячелетий доступной нашему обозрению человеческой цивилизации, я был вынужден отказаться от предложенной Марксом (и ставшей такой популярной!) сетки координат: рабовладельческий строй, феодальный, капиталистический, социалистический. Рабский труд и работорговля активно использовались в 19-ом веке в США, Индии и Китае, трудовые лагеря в Сталинской России и Гитлеровской Германии были ничем иным как возрождением рабства в веке 20-ом. Наоборот, многие черты социализма, то есть государственного управления экономикой, мы находим уже в Древнем Египте и Древнем Китае с их централизованным планированием строительства храмов, пирамид, ирригационных сооружений.

Необратимый прогресс цивилизации происходит не в сфере политико-экономических формаций (они могут исчезать, возрождаться, видоизменяться), а в сфере овладения силами природы. Он протекает ступенчато: народ-охотник постепенно превращается в кочевника-скотовода, далее следует осёдлый земледелец, далее — народ-машиностроитель. Переход с одной ступени на другую может занять сто, двести, триста лет, может вообще не состояться, и тогда народ растворяется в более высокой цивилизации или исчезает с исторической арены, как исчезли, например, кельты, кимвры, скифы и десятки других племён.

Главная черта перехода со ступени на ступень: острейшие внутренние конфликты и иррациональная враждебность по отношению к народам, вступившим на более высокую ступень. Именно это мы наблюдаем сегодня у народов Третьего мира, оказавшихся перед необходимостью перехода с земледельческой ступени на индустриальную. Индустриальный же мир вынужден защищаться, но одновременно восходит на следующую ступень — назовём её электронно-космической, — и здесь его ждут новые социально-политические катаклизмы.[1]

Другое отличие от принятых моделей исторического анализа: я пытаюсь вглядываться не столько в противоборство народов и их лидеров, сколько в связь между историческими событиями и бурлением океана человеческих страстей. Противоборство между различными классами, конечно, тоже имеет место, но не оно является доминантой исторического развития. В истории многих гражданских войн народ раскалывается на два враждебных лагеря сверху донизу. В обеих армиях мы видим представителей всех классов, верхних и нижних. И очень часто инициаторами революционного брожения выступают как раз представители элиты.

В любом животном организме мы обнаружим четыре основные функции, обеспечивающие его жизнедеятельность: мышечно-костная система осуществляет перемещение в пространстве; желудочно-кишечная и кровеносная — необходимый обмен веществ; органы чувств — ориентацию в окружающей среде; волевое начало руководит поступками. Такие же четыре функции мы обнаружим в каждом человеческом сообществе, образующем единый организм: труд, обмен продуктами труда, познание среды обитания, отдачу приказов для коллективных действий. На нижних, племенных формациях, каждый член племени выполняет все четыре функции: он и трудится, он и ведёт обмен с соплеменниками, он и собирает информацию об окружающем мире и совершает положенные богослужения, он и принимает участие в племенном совете, решающем идти на бой или укрыться в горах, пустынях, степях от опасного врага.

Великий переход от племенной организации к государственной состоял в том, что выполнение четырёх функций было разделено между людьми. Трудом стали заниматься рабочие и крестьяне, товарообменом и планированием — торговцы и финансисты, познанием среды — священнослужители и учёные, принятием решений обязательных для всех подданных — правители и воины. Опасное упрощение, допущенное Марксом при создании социальной модели, состояло в том, что он исключил из рассмотрения вторую функцию — назовём её распорядительной. Важнейшего участника общественной жизни, распорядителя, он объявил бездельником, паразитом, эксплуататором, подлежащим отбросу на свалку истории. Частного владельца он предложил заменить чиновником-специалистом, который будет управлять заводами, шахтами, кораблями, поездами наилучшим образом и главное — бескорыстно.

Чему можно уподобить такую операцию? Её можно сравнить с хирургическим удалением из животного организма всех желёз, регулирующих дыхание, кровообращение, пищеварение. Без распорядителя не может существовать никакое общество, как не может существовать организм без обмена веществ. Эта функция существует всегда, но её можно распределять в разных пропорциях между тремя возможными исполнителями: частный владелец на свободном рынке, корпорация (храм, цех, гильдия, сельская община) или государственный чиновник. Коммунистические государства, взявшие на вооружение марксову модель и отстранившие частника и корпорацию от участия в распорядительной функции, заплатили за это катастрофическим обеднением. Были моменты, когда от голода народы спасались только тем, что выращивалось на приусадебных участках, составлявших один процент от всей обрабатываемой земли.

Спрашивается: почему же народы один за другим становились на этот пагубный путь, уничтожали свободный рынок и свободного предпринимателя? Мне видится единственный ответ на этот вопрос: потому что свободный рынок — это состязание; состязание чревато радостной победой одних и горестным поражением большинства, то есть неравенством; победивших будет в десять, в сто раз меньше, чем проигравших, а среди человеческих страстей одной из сильнейших остаётся зависть, которая рядится в благородные ризы борьбы за равенство.

Всюду, где из гула кровавого бунта на поверхность вырывался членораздельный лозунг, он содержал в себе призыв к равенству.

«Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был господином?», — повторяли участники крестьянской войны в Германии 16-го века.

«Всех богатых и повелевающих избивать, как бешеных собак», — призывали последователи Томаса Мюнцера.

«Свобода, равенство, братство», провозглашали якобинцы, ведя к гильотине аристократов и прелатов.

«Ни один человек не должен повелевать другим!», провозглашали анархисты.

«Кто был ничем, тот станет всем!», распевали коммунисты.

Именно со страстью человека к равенству связано третье отличие моих представлений о политических и социальных реалиях от представлений, восторжествовавших в наши дни. В этих представлениях вот уже два века доминирует догмат Жан Жака Руссо о равенстве людей. То, что одни явно превосходят других своими талантами, энергней, умом, смелостью, объявляется побочными результатами социального неравенства. Просто кто-то с детства имел доступ к материальным благам, воспитанию, сокровищам культуры, правильному образу жизни, а кто-то не имел. Эта разница между людьми незначительна, её можно и нужно сглаживать, компенсировать специальными образовательными программами.

Мне довелось расти и созревать в недрах первого государства, в котором был уничтожен главный параметр неравенства — разница по богатству, институт частной собственности. Оставалась, конечно, разная обеспеченность партийной элиты и народной массы — но эту разницу стыдливо прятали за дверьми спец-распределителей, спец-курортов, за заборами правительственных дач, в палатах «ведомственных» больниц. Однако в повседневной жизни мне доводилось сотни раз сталкиваться с проявлениями иррацаональной враждебности ко мне и моим друзьям со стороны вахтёров, кондукторов, официантов, банщиков, продавцов, то есть так называемого «простого человека». Для этой враждебности мы не давали никакого повода. Мы жили так же бедно, как все, ютились в коммуналках, носили одежду «Москвошвея» и обувь фабрики «Скороход» — по каким же признакам нас обнаруживали и награждали клеймом «не наш», «не свой»?

Такими же загадочными казались мне волны страшного внутреннего террора, прокатившиеся по всем коммунистическим странам. Зачем всесильная власть убивала миллионы лояльных полезных подданных? Какой признак мог повлечь попадание в расстрельные списки НКВД? В котлованы ГУЛага? Под железные палки хунвейбинов? Под голубые пластиковые мешочки, натягиваемые на голову соплеменников «красными кхмерами»?

Полвека назад я попробовал сопоставить эти две загадки и высказать крамольное умозаключение:

Люди от рождение неравны, есть дальнозоркое меньшинство, которое способно видеть дальше близорукого большинства; это меньшинство вносит в жизнь большинства невыносимую тревогу, разрушает привычные и успокоительные картины мира, что в частной жизни приводит к необъяснимой враждебности, а в историко-социальной — к волнам необъяснимого внутри-государственного террора.[2]

Эту гипотезу я позднее подробно разработал, аргументировал, проиллюстрировал множеством примеров в книге «Стыдные тайны неравенства», опубликованной на стыке двух веков. Журнальный вариант её появился в журнале «Звезда» (1998–1999), русские издания вышли в 1999 и 2006, английское — в 2004. Были положительные рецензии, одобрительные и даже восторженные читательские отзывы. Некоторые, прочитав, покупали потом ещё два-три экземпляра, чтобы дарить знакомым. Энтузиасты даже осуществили издание printing-on-demand (zakazknigistn@gmail.com). Хотя труд этот обращён в основном к дальнозорким (в нём они названы «высоковольтные» в отличие от «низковольтных»), я предвижу, что именно им будет нелегко принять мою гипотезу. Ведь они привыкли гордиться своими талантами и образованностью и воображать, что служат ими своему народу. Допустить, что в народной массе их существование может вызывать тревогу, враждебность, даже порыв уничтожить — нелегко.

Приступая к новой книге, я буду исходить из допущения, что читатель знаком с моей гипотезой и мне нет нужды объяснять её терминологию и аргументировать главные тезисы заново. Тем, для кого мысль о врождённом неравенстве людей неприемлема, будет нелегко принять философские комментарии, следующие за каждой главой. Таким я хотел бы напомнить, что задолго до наших дней феномен врождённого неравенства людей привлекал внимание философов, политиков, пророков.

Именно его имел в виду Платон, когда писал, что человек может быть от рождения золотым, серебряным, медным или железным, и идеальное государственное устройство должно это учитывать и отдавать верховную власть «золотым».

Именно неравенство лежит в основе мысли Аристотеля о том, что «одни умеют предвидеть и предусматривать, а другие — нет, поэтому управлением должны заниматься именно прозорливые».

И в притче Христа о талантах, даруемых Творцом при рождении, — кому пять, кому два, кому один — речь идёт о том же самом.

Чтобы преодолеть конфликт между жаждой равенства в душе человека и необходимостью строить многоэтажную пирамиду государственного здания, большинство народов прибегало к системе каст и сословий. Рабы, плебеи, всадники, патриции в Древнем Риме, шудры, вайшья, кшатрии, брахманы в Индии, крепостные, мещане, дворяне, священнослужители в странах Европы — всё это были разные варианты решения одной и той же дилеммы. Человеку легче переносить сравнительное бесправие в нижних слоях общества, когда ему внушают, что таков священный обычай, одобряемый богами, что каждый предопределён рождением оставаться на «своём этаже».

Однако таланты и энергия не передаются по наследству. В нижних сословиях постепенно накапливается большое число людей, получивших от рождения «пять талантов». Они начинают ощущать своё положение как несправедливость, стремятся взорвать сложившуюся пирамиду неравенства — и происходит революция.

Все пять персонажей этой книги были вынесены к вершинам абсолютной власти революционными взрывами. Представляется важным, чтобы те, кто «умеет предвидеть и предусматривать» вгляделись в эти исторические катаклизмы, изучили их закономерности, оценили масштабы приносимых человеческих жертв и учитывали всё это, когда их снова захватит мечта о построении «светлого будущего».