Пять жизней древней Сури

Эбла — возникшая из тысячелетий забвения

Глиняная табличка, которую вполне можно назвать дипломатическим посланием правителя Эблы, пролежала в земле холма Телль-Мардих более 4 тысяч лет.

Телль-Мардих — хранитель тайн и сокровищ города-государства на территории Сури. Теперь это — обычный холм, или группа холмов. Таким он показался одному из нас — автору этой книги, когда в 1986 году он побывал на месте раскопок Эблы в 55 километрах к югу от второго по величине и значению современного сирийского города Алеппо (Халеб).

Разные мнения в отношении этого района высказывали крупнейшие историки Древнего Востока и археологи мира. Но большинство склонялось к мысли, что здесь не может быть доказательств письменной культуры Сирии (Сури) III тысячелетия до н. э. Так, известный американский археолог Р. Дж. Брейроуд в 1960 году заявил, что в северной части Сирии нет следов развитой городской культуры этого периода.

Год спустя западногерманский ассириолог В. фон Зоден также сделал вывод, что написать историю Сирии пятитысячелетней давности не представляется возможным из-за отсутствия местных письменных источников. И даже через два года после открытия Эблы (1964 год) англичанин Дж. Мелларт продолжал утверждать, что письменные цивилизации в период ранней бронзы были только в Египте и странах Месопотамии.

Советские исследователи приступили к изучению истории и культуры Эблы позднее ученых Запада — во второй половине 70-х годов. Но их научные работы являются весомым вкладом в изучение этой загадочной страны и тайн ее культуры. Они познакомили с этой забытой цивилизацией научную общественность, самые широкие круги советских читателей.

Одна из первых статей об Эбле в СССР появилась в журнале «Азия и Африка сегодня» в 1978 году. «Эбла — новая Троя» — так назвал свою публикацию древневосточник М. Беленький, который отмечал, что «до недавнего времени на исторической карте Ближнего Востока III тысячелетия до н. э. традиционно обозначались две державы, соперничавшие в своем могуществе: Египет эпохи фараонов на берегах Нила и Аккадское царство, утвержденное на месте древнего Шумера царем Саргоном Великим в Двуречье. Было принято считать, что других сколько-нибудь значительных государственных образований здесь не существовало.

Однако работы, проведенные группой итальянских археологов в сотрудничестве с отделом древностей министерства культуры Сирийской Арабской Республики, заставили пересмотреть эти воззрения. При раскопках на севере Сирии, в районе города Алеппо, сделано удивительное открытие, которое, как восхищенно говорят историки, радикально изменило картину взаимоотношений великих мировых цивилизаций древности и заново очертило контуры III тысячелетия до н. э.».

Обратимся к началу истории организации исследований. Было это так. В 1964 году сирийское правительство пригласило итальянских археологов принять участие в раскопках этого района Сирии. Руководство Римского университета поручило своему профессору Паоло Маттиэ возглавить экспедицию. Выбор молодого и подающего надежды ученого был отнюдь не случаен. Дело в том, что он к тому времени неоднократно бывал в этой стране с целью сбора материалов для кандидатской диссертации по искусству Сирии II тысячелетия до н. э. Кстати сказать, уже в ней П. Маттиэ отстаивал свою концепцию автономности древнесирийской цивилизации, стремился подтвердить идею, что она не является синтезом культур Месопотамии, Египта и Древней Анатолии (Турции).

Интересно отметить, что в ходе исследовательской работы ученый посетил музей города Алеппо, где в одном из запасников нашел базальтовую чашу, украшенную головами рычащих львов и фризами с изображением царя и воинов. Хранитель музея рассказал, что находку обнаружили сирийские феллахи во время вспашки поля. Ученые музея пытались определить дату изготовления чаши и отнесли ее к началу I тысячелетия до н. э.

При тщательном обследовании П. Маттиэ обнаружил на чаше черты и элементы сирийской культуры гораздо более древние, чем считали местные специалисты. Он предположил, что эта чаша была изготовлена во II тысячелетии до н. э.

Учитывая, что уникальная находка была сделана у Телль-Мардиха, П. Маттиэ предпринял тщательное изучение этого места. Вот как это объяснил М. Беленький: «Выбор был не случаен. Ему предшествовал кропотливый период изучения и систематизации художественных изделий, найденных в различных уголках Сирии и датируемых III тысячелетием до н. э. Анализ их специфических признаков привел П. Маттиэ к убеждению, что все они изготовлены в каком-то одном центре, некогда существовавшем на территории страны. Ассиро-вавилонские и шумерские источники упоминали город Эблу. Но местоположение города было неизвестно».

П. Маттиэ принял как рабочую гипотезу нынешний Телль-Мардих и его окрестности площадью 56 гектаров. В топографической структуре местности угадывался план древнего города: контуры городской стены повторяло кольцо невысоких холмов с четырьмя разрывами в нем, очевидно, соответствовавшими четырем воротам. Кроме того, радиоуглеродный анализ керамических черепков, подобранных на склонах холма, свидетельствовал, что существовавшее здесь поселение достигло апогея в III и II тысячелетиях до н. э. Вскоре раскопки дали первые новые находки. В большом количестве керамика одного способа производства и одной структуры и орнамента указывала на то, что здесь могло быть древнее поселение.

После долгих сомнений, под влиянием новых доказательств молодого ученого о возможности перспективных раскопок в этом районе, руководство Римского университета дало согласие на посылку археологической экспедиции в Сирию. П. Маттиэ как руководителю было предложено также подыскать для страховки второй археологический объект в случае неудачи в Телль-Мардихе.

В 1964 году итальянский ученый со своими коллегами приступил к работе на холме. Земляной вал холма, который окружает сам город (акрополь), высотой 100 метров, а длина его с севера на юг почти километр. Выделяются впадины, где толщина земляного вала увеличивается. Все говорит о том, что здесь когда-то были городские ворота. Безусловно, городище таких размеров раскопать в короткий отрезок времени невозможно, но археолог был одержим стремлением доказать правоту своей точки зрения. Вот как об этих раскопках рассказывали американский и английский ученые Ч. Бермант и М. Вайцман в книге «Эбла. Откровение в археологии», изданной в Нью-Йорке в 1974 году. «Археологический сезон продолжался, как правило, 10 недель — с начала августа до середины октября — сезона сильных дождей.

Лагерь археологов располагался в двухэтажном здании с двором с воротами, которые закрывались на ночь. Во дворе был склад и место для обработки находок. Здесь же находились рабочие комнаты, кабинеты для П. Маттиэ и его коллег, спальни, столовая. Вне столовой находился своего рода шатер со стенами из тростника. Вместо крыши использовался брезент, пол был покрыт турецкими коврами, в углах разложены подушки, в центре была построена печь с медными кувшинами для кофе. Здесь отдыхали члены археологической экспедиции после дневной работы. Столовая служила для археологов клубом. Рабочий день начинался рано.

В шесть утра П. Маттиэ и его помощники собирались у холма и делали перекличку рабочих. На каждые 10 рабочих-арабов один контролер из итальянских археологов. Это делается для того, чтобы просеять и тщательно просмотреть все слои земли.

В час дня работа прекращается. Археологи собирают все, что найдено в течение дня, упаковывают в соломенные корзины или резиновые коробы, садятся в машины и едут в свой лагерь.

Наступают сумерки. Археологи зажигают свечи или керосиновые лампы, которые мягко и тихо горят в ночи. В одиннадцать ночи тростниковая хижина пустеет».

В книге «Эбла. Откровение в археологии» ее авторы писали, что, кроме холма Телль-Мардих, имелись и другие холмы в радиусе 12 миль от этого места. Осмотр и изучение их заняли большую часть времени первого археологического сезона итальянской экспедиции. В первый сезон итальянским археологам удалось лишь определить, что сам холм состоит из двух ярусов — нижнего города, что на 13 футов выше окружающего ландшафта, и акрополя — на 50 футов выше.

В самом холме археологи нашли четыре впадины, которые были на месте городских ворот. Одним из важных и первых значительных открытий был древний колодец, сохранивший и до наших дней воду. Археологи нашли также в изобилии черепки, светло-желтые по цвету, часто превосходного качества. Черепки были датированы второй половиной III тысячелетия до н. э.

Они были покрыты украшениями, типичными для того периода, разрисованы горизонтально в красный, коричневый и черный цвета. Некоторые черепки были покрыты зеленоватой глазурью. В нижнем городе и в акрополе нашли другие глиняные изделия, относящиеся ко II тысячелетию до н. э.

Первую траншею археологи вырыли на южной стороне холма. После этого — на восточной. Здесь нашли большие камни, необожженные кирпичи, бронзовый наконечник стрелы и остатки больших глиняных кувшинов с прорезанными горизонтальными линиями.

На западном склоне обнаружили груду больших камней, закрывающих круглый колодец. Недалеко была найдена базальтовая статуэтка человека, сидящего на троне, остатки вазы, а также фрагменты головы ревущего льва и быка-человека, фигуру бородатого человека, приносящего жертву. П. Маттиэ отнес эти находки к ценным свидетельствам местного сирийского искусства II тысячелетия до н. э.

В первый сезон археологи нашли также около 70 относящихся к периоду III тысячелетия до н. э. статуэток — фигурки быков, собак, обезьян. Грубая работа свидетельствовала, что их изготовили дети для жертвоприношения богам и в надежде отвести злые силы.

По окончании первого археологического сезона П. Маттиэ сделал заключение, что «при первом исследовании Телль-Мардиха кажется очень интересным засвидетельствовать процветающую культуру внутренней Сирии между концом III тысячелетия и началом II тысячелетия до н. э. Культура, представленная здесь, характеризуется, как это возможно судить на этом этапе исследования, плотностью городских центров, качеством ее искусства, влиянием Месопотамии и огромным размером городской оборонительной системы».

Во втором сезоне арабский рабочий в юго-западной части холма наткнулся на твердый предмет. Это была фигура сидящего на троне человека без головы. Часть бороды, ниспадавшей на грудь, сохранилась. Археологи подумали, что это была статуя какого-то бога. В одной руке у него был кубок, видимо, символ власти. Одет он был в богато украшенную одежду с необычными геометрическими узорами (такой тип одежды часто встречался на месопотамских статуях).

Фотографы экспедиции сфотографировали статую в том положении, в котором ее нашли, и затем осторожно подняли. Сохранившаяся орнаментация на спине вселила надежду, что на груди может находиться надпись. Ее искали, но напрасно. Археологи предположили, что по форме бороды, стилю одежды и конфигурации трона статую можно отнести к периоду между 2050 и 1850 годами до н. э.

Кроме этого, был найден известняковый желоб для стока воды, на дне и стенах которого имелись барельефы, изображающие различные мифические сцены — царский банкет, стадо овец, коз и антилоп, бородатого голого воина, держащего за хвост дракона, извергающего воду.

Этот желоб найден в храме акрополя и датирован XX–XIX столетиями до н. э., хотя действующие лица были подобны месопотамским персонажам, относящимся к III тысячелетию до н. э.

Большое восхищение вызвал у археологов фрагмент кувшина с клинописной надписью на нем. Специалисты долго расшифровывали, но смогли прочесть только два клинописных знака. Этого было недостаточно, чтобы понять, на каком языке написан текст — на аккадском (ассиро-вавилонском) или шумерском.

В третьем сезоне была отрыта значительная часть храма в акрополе, который, по мнению П. Маттиэ, был главным местом поклонения в городе в первой половине II тысячелетия до н. э. Храм состоял из трех частей и имел многочисленные дворы, напоминавшие композицию известного храма Соломона в Иерусалиме.

П. Маттиэ датировал постройку этого храма началом II тысячелетия до н. э. и видел в его архитектуре независимую от Месопотамии архитектурную традицию.

На самом гребне холма рабочие отрыли царский дворец, что явилось великим событием в работе археологов. Это было величественное здание, в строительстве которого использовали прочный известняк, монолиты. Один из дворов дворца был гладко утрамбован, вестибюльные полы его покрыты камнями, а стены — светло-серым гипсом.

Советский исследователь М. Беленький так рассказывает об этом дворце: «Архитектурный замысел строителей, возводивших дворцовый комплекс, и сегодня поражает своей современностью. При сооружении его они искусно использовали холмистый рельеф местности. Дворец состоял из нескольких строений, террасами поднимавшихся одно над другим. Перед центральным зданием размещался „двор приемов“, окруженный колоннадой, заменявшей место собраний. Сохранилось возвышение для царского трона. К главному входу вела монументальная каменная лестница. С личными покоями царя подиум соединяла другая лестница, винтовая, ступени которой украшал геометрический и цветочный орнамент-инкрустация.

В северной части резиденции главы государства обнаружился склад дворцовой утвари. Отсюда была извлечена разнообразная посуда, кувшины, а также обугленные фрагменты мебели с резьбой на мифологические и религиозные сюжеты. Подобная находка сделана впервые — обычно дерево не сохраняется тысячелетиями. Возможно, что изготовление мебели было одним из процветающих ремесел в Древней Сирии, богатой лесами».

Однажды в четвертый сезон труд археологов был вознагражден новой находкой — статуей без головы. Когда соскоблили землю, то увидели надпись в 26 строк клинописного письма. Девять последних строк были не завершены. Статуя была из базальта, и П. Маттиэ определил ее древность — около II тысячелетия до н. э. Он просит своего земляка известного шумеролога и ассириолога профессора Дж. Петтинато дешифровать надпись. Надпись на аккадском (ассиро-вавилонском) языке сообщила о своем хозяине:

«Для богини Иштар, я вазу изготовил Иббит-Лим, сын Игреш-Хепа, царя народа Эблы…»

Позднее был отрыт второй царский дворец III тысячелетия до н. э. В нем нашли великолепный скипетр из дерева и золота, мастерски исполненную девичью фигурку из дерева и фигуру царя, держащего топор.

Но все эти открытия были только началом. Однажды арабский рабочий принес найденную им глиняную табличку. Археологи очистили землю и увидели, что она испещрена клинописью. На месте находки оказалось еще 42 таблички, многие из которых были закопченными, что указывало на то, что помещение подверглось страшному пожару.

В 1975 году во дворце была открыта комната, которую по справедливости можно назвать царским архивом, так было в ней много табличек, сваленных в кучу. Анализ показал, что они стояли в определенном порядке на деревянных полках с подпорками и что во время пожара сгорели и «глиняные книги» упали вниз. Часть из них разбилась, но большинство сохранилось. Сохранившаяся часть оказалась большим подарком для ученых.

Найти такое богатство П. Маттиэ надеялся. Но надежда надеждой, и вдруг — живая явь: почти 14,5 тысячи «глиняных книг». В дальнейшем были обнаружены и многие тысячи других, но это была самая большая находка. Находка была воспринята как неожиданное землетрясение, говорил впоследствии П. Маттиэ.

Таблички бережно перенесли в лагерь и заполнили ими все комнаты. Итальянский дешифровщик Дж. Петтинато приступил к работе 30 октября 1975 года и классифицировал и каталогизировал около 10 тысяч табличек. Тематика их оказалась разной: здесь и экономика, и история, и литература, и языкознание, и административные тексты. В них он нашел 300 упоминаний слова «Эбла», что подтверждало мысль о нахождении под холмом знаменитого города древности.

Это было крупнейшее открытие! До сих пор древнейшими считались письменные источники Месопотамии на шумерском языке. Таблички, найденные в Эбле, исписаны клинообразными письменами частью на шумерском, а частью на неизвестном доселе языке, который теперь стали называть «эблаитом». Лингвисты относят его к семитской группе языков и полагают, что он — предшественник финикийского языка, развившегося тысячелетием позже. Переоценить подобную находку поистине невозможно! Ведь среди табличек обнаружены были двуязычные эблаито-шумерские «словари», что значительно упростило расшифровку глиняных документов.

Архив Эблы содержал материалы самого разнообразного толка. Тут и сведения, касающиеся дворцовых дел, и исторические хроники, и отчеты о военных походах, и договоры, и соглашения, и описи закупленных и проданных товаров, и переписка между чиновниками и правительственной канцелярией, и литературные произведения.

Расшифровка текстов еще не закончена и поныне. Но уже сейчас есть возможность составить представление о политическом и административном устройстве, об экономике, торговле и культуре Эблы на протяжении последних 150 лет ее жизни.

Ее историю не назовешь счастливой, так как Эблу трижды разрушали противники — в 2350 году до н. э. ее разрушил царь Аккада Саргон I, в 2250 году до н. э. — его внук Нарамсин, и в 2000 году до н. э. ее разрушали кочевые аморейские семитские племена.

В 1800 году до н. э. Эблу захватило другое государство — Ямхад, что находилось на месте современного города Алеппо в Сирии.

В 1650 году до н. э. Эбла попала под власть хеттов, и с тех пор о ней почти не было ничего известно. Казалось, целый народ сошел навсегда с исторической сцены. Однако глиняные таблички, найденные в холме Телль-Мардих, вернули этот город-государство нам в памяти веков. Это еще раз доказывает, что перо, письменность сильнее меча и огня. История Древнего Ближнего Востока и древнейшая история Сирии восстановлена, и мы снова слышим об Эбле.

Так трудом археологов и рабочих Древняя Эбла предстала перед нашими современниками как свидетельство высокоразвитой цивилизации III тысячелетия до н. э., вполне самостоятельной, обогатившей соседние цивилизации этого региона.

Из содержания глиняных табличек стало понятным, что Эбла существовала с III тысячелетия до н. э. (примерно 2500 года до н. э.) вплоть до 1650 года до н. э. и разрушалась трижды.

Как мы уже говорили, город-государство Эблу окружали мощные стены и укрепления. В городских стенах имелось несколько ворот. Внутри города были возведены великолепные дворцы и храмы. Их архитектура, а также искусство Эблы, как свидетельствует клинопись, не были чисто местным явлением, изолированным от всякого воздействия. Вместе с определенной автономностью и оригинальностью отмечаются имевшиеся связи Эблы с другими городами и государствами Древнего Ближнего и Среднего Востока.

Существенным дополнением к сказанному об Эбле являются выводы, сделанные советскими учеными И. Дьяконовым, М. Беленьким, В. Ивановым. У них мы находим, что с 2400 года до н. э. до 2250 года до н. э. на троне Эблы сменилось пять царей. Это был период расцвета Эблы, когда она настолько окрепла, что подчинила своему влиянию территорию от побережья Средиземного моря до границ Аккадского царства, причем не путем завоеваний. Из документов известно, что силой оружия был покорен лишь город Мари. Мощью своей экономики и высокой культуры Эбла покорила еще до пятисот городов, которые были в ее вассальной зависимости. Кстати, мы узнали об этом из текстов договоров и соглашений о союзах, оттиснутых на «глиняных книгах».

Целью политики эблаитских царей был контроль над торговыми путями между Месопотамией и Анатолией (современная Турция). Ведь Эбла находилась на скрещении этих дорог, и торговля обеспечивала ей процветание. В столицу везли лес с прибрежных гор, шитые золотом ткани, шкуры и керамику, гнали скот. В отчетах, найденных в дворцовом подвале, содержится подробный перечень товаров, доставляемых подчас из отдаленных мест. Чаще других упоминаются товары из анатолийских городов Канеш и Кархемиш, сирийских — Алеппо и Мари, месопотамских — Ашшура, Харрана, Аккада, из Библа, а также из Египта.

Сложные административные и политические задачи требовали наличия большого и хорошо отлаженного чиновничьего аппарата. Во главе государства стоял маликум — правитель, царь. Он вершил дела при помощи совета старейшин, в котором были представлены самые богатые семейства.

Системе управления была подчинена и планировка города. Он был разбит на кварталы, делами каждого из них заведовали 20 чиновников, имевших в своем подчинении помощников. Писцы царской канцелярии жили отдельно. Возле главных ворот находилась конюшня на 170 лошадей. В город беспрестанно прибывали гонцы и, получив распоряжения должностных лиц, тотчас отправлялись обратно.

Свой особый штат был у цариц, которые иногда осуществляли высшие руководящие функции.

Дворец был не только официальной резиденцией правителей страны, но и центром экономической и культурной жизни. В его пределах располагались мастерские краснодеревщиков и скульпторов.

Важную роль играла дворцовая школа. Там готовили писцов и чиновников (обучение велось на двух языках — шумерском и эблаите), переписывали литературные тексты, заносили в хронику важнейшие исторические события.

Сведения, почерпнутые из расшифрованных табличек, свидетельствуют об огромном вкладе Эблы в формирование представлений о мире. Не исключено, что философские и политические концепции всемирной империи, законодательно закрепленные при аккадском царе Нарамсине, который провозгласил себя «царем четырех сторон света» (в том числе и Эблы), сложились в Эбле. Так, на царской печати Эблы фигурирует четырехсторонняя эмблема.

Соседство с могущественным и воинственным союзником Аккадом оказалось для Эблы трагическим. Архивные записи свидетельствуют, что набеги с Востока учащались, богатая Эбла слабела. И вот примерно в 2250 году войска царя Нарамсина вторглись в город. Царский дворец подвергся разорению и был сожжен.

Но наследие Эблы не исчезло. Многие его начала, как считают ученые, прослеживаются в современной сирийской культуре. Достаточно вспомнить дамасское золотое шитье — шитье золотыми нитками по ткани, характерные инкрустации в отделке интерьера современных дворцов с использованием декоративного и звериного стиля. Но более всего поражает сходство в отделке мебели, в кустарном производстве, которое существует в Сирии до настоящего времени.

Исследования археологов, историков, лингвистов в Эбле продолжаются. Статьи и книги об Эбле продолжают выходить в свет.

В 1979 году известный советский специалист по проблемам истории языков индоевропейских народов и народов Древнего Ближнего Востока профессор В. Иванов в статье «Предыстория древнегреческого, азиатского — эгейских и италийских алфавитов в свете данных архивов Эблы и Угарита» отмечал, что клинописные тексты архива Эблы, открытые в 1974–1976 годах итальянской экспедицией, имели большое значение для познания древнейшей истории Передней Азии, лингвистики в частности. Наибольшую ценность представляют 114 табличек — двуязычных словарей, наиболее древних из известных в истории. Левая сторона табличек — список шумерских слов, а правая — их перевод на эблаитский язык, язык народа Эблы. Из этого языка образовалась западная ветвь языков семитской группы. До настоящего времени все эти словари еще не изданы.

Далее в статье говорится, что «составление двуязычных словарей в Эбле связано с задачей овладения шумерским языком, которую перед собой ставили писцы Эблы. Тексты архива, найденного в царском дворце, написаны в основном гетерографическим письмом. Поэтому письменность Эблы может считаться наиболее ранним образцом этого письма».

Владение такой системой письма требовало очень хорошего знания не только клинописи, но и шумерской грамматики и лексики. По сохранившимся образцам школьных упражнений (иногда недописанных, но имеющих проставленные оценки) можно видеть, как писцы постепенно овладевали системой клинообразного письма и шумерским языком. Хорошо написанное школьное упражнение позволяет понять, какие методы использовались при решении этих педагогических задач. Перед каждой десятой строкой таблицы стоит кружок, выделяющий начало строки. Кружки должны были быть помещены друг под другом.

Интересен порядок экзаменов в эблаитских школах писцов. Школьник-писец писал табличку под контролем «старшего брата» (дуб-зузу). Затем учитель проверял табличку, согласовывал отметку с директором школы, и после обсуждения ставилась отметка.

Были и устные экзамены на знание литературы, математики, истории.

Археологическая итальянская экспедиция продолжала работу. С каждым полевым сезоном ученые находили все новые и новые материалы. За более чем 20-летнюю работу археологи обнаружили почти 17,5 тысячи таблеток, которые тщательным образом заносили в картотеку. Но какому государству древности принадлежало все это богатство, ученые на первых порах не знали, хотя настойчиво пытались узнать это, расшифровывая глиняные таблички с письменностью, похожей на месопотамскую клинопись.

Честь дешифровки эблаитской письменности, прочтения и понимания эблаитского языка принадлежит уже упоминавшемуся нами итальянцу Дж. Петтинато. В своей книге «Архивы Эблы: империя, оттиснутая на глине», выпущенной в Нью-Йорке в 1981 году, он писал, что в ноябре 1969 года в Риме он познакомился с археологом П. Маттиэ, который рассказал о своих раскопках в Сирии и показал безголовую статую царя Эблы Иббат-Лима, на статуе было высечено 25 строк клинописью.

Дж. Петтинато практически быстро прочитал надпись и установил, что перед ним статуя царя Эблы, сына царя Игриш-Хепа, известного ранее по месопотамским и другим надписям на глине.

Кроме надписи на статуе, Дж. Петтинато перевел еще несколько текстов глиняных табличек, переданных ему П. Маттиэ. Поэтому его считают первым дешифровщиком эблаитской клинописи и переводчиком нового, доселе неизвестного эблаитского языка.

В августе 1974 года П. Маттиэ прислал Дж. Петтинато телеграмму из Дамаска следующего содержания: «Найден архив тчк состоящий из 40 клинописных табличек тчк жду вас в Сирии тчк П. Маттиэ».

В начале сентября 1974 года Дж. Петтинато уже был в Сирии и сразу же приступил к знакомству с найденными табличками. Но ему пришлось признать, что перед ним совершенно незнакомый язык.

Началась упорная работа над клинописью. Он искал и искал ключ к разгадке языка «глиняных книг» и уже через несколько дней смог выделить в языке несколько шумерских глагольных форм, хотя не смог понять ни один текст полностью.

На месте археологических раскопок не было условий для работы, и поэтому Дж. Петтинато вернулся в Рим. Месяцы труда в попытке найти ключ к дешифровке текстов этих глиняных табличек оказались тщетными. И он, чтобы не быть сторонним наблюдателем и ожидать, когда пришлют ему новые таблички в Рим или в университет Хейдельберга в ФРГ, где он преподавал древние языки, решил вновь выехать в Сирию, принять участие в археологических раскопках.

«Вечером 30 сентября 1975 года, — писал Дж. Петтинато, — один из археологов сообщил, что нашел множество глиняных табличек. Взяв керосиновые лампы, мы двинулись к месту раскопок и увидели огромное количество „глиняных книг“. Я не удержался и здесь же при тусклом свете стал читать.

Текст состоял из десяти колонок. К своему удивлению и радости, я там встретил название Эбла. Вот как это звучало в целом.

„Эн-Эблы. Город Арга находится в руках царя Эблы. Город Иррулаба — в руках царя Эблы“».

Сведения об Эбле поступали широким потоком в средства массовой информации всего мира. Это, разумеется, вдохновляло ученых и археологов, и они с новой энергией продолжали свою работу. Ученые все больше узнавали об Эбле, ее влиянии в регионе, о ее практической власти в III тысячелетии до н. э. на территории страны Сури.

До открытия Эблы ученые не могли и думать, что в ту эпоху заключались и разрывались международные договоры. А как это похоже на то, что делалось в наши последние века и делается сейчас! В этих договорах обычно не упоминались имена эблаитских царей в отличие от того, что наблюдается в истории других государств древности — Шумера, Вавилонии, Ассирии, Египта. Лишь один эблаитский документ составил исключение. В нем говорилось, что эблаитский царь обращался к ассирийскому царю с просьбой гарантировать и облегчить торговлю Эблы в самых далеких районах от ее границ, хотя Эбла и сама осуществляла политический и экономический контроль над семнадцатью государствами, местонахождение которых сейчас трудно определить. Известно, что одно из географических названий — город Канеш расположен в центре современной Турции, очень далеко от Эблы. Это говорит о военной мощи Эблы и ее политическом влиянии в то далекое время.

Дешифровка и перевод глиняных табличек помогли ученым уяснить социально-классовую структуру эблаитского общества. Стала известна численность населения, которая достигла тогда 260 тысяч человек. Жители Эблы делились на две социальные группы: привилегированные эблаиты (думу-ниты) и немногочисленные иностранцы (бар-аны). Думу-ниты (в переводе сыны Эблы) были коренными эблаитами, родившимися в Эбле и пользовавшимися всеми правами и привилегиями общества.

К сынам Эблы относились также представители разных профессий — гончары (бахар), скульпторы (шитим), плотники (нагар), металлисты (шмуч и кудим), текстильщики (тур-ду), мельники (киккин), пекари (мухалдим) и др.

Ко второй группе относились собственно иностранцы (бар-ан), а также рабы, военнопленные, наемники, состоявшие в эблаитской армии, и купцы (дам-гаришлукар).

Женщины Эблы играли большую роль в жизни общества. Достаточно сказать, что, например, царица (маликтум) посвящала царя в должность, вводила его на престол. Такие функции женщины не выполняли ни в одной древневосточной цивилизации.

Главой города-государства Эблы был царь, а управлял Эблой от его имени премьер-министр — господин (адану).

В самом городе проживало около 40 тысяч человек, а остальные 220 тысяч — в других местах. В городе было несколько дворцов, жилые дома для служащих и для народа: дворец царя — Э-эн, где жил царь; главный дворец — Э-мах, здесь жили и работали ведущие администраторы; дворец руководителей города — Э-гирги; дома мелких служащих — Э-ам, а также дома жителей.

Значительная часть населения занималась ткачеством, выделкой шкур. Вся эта продукция реализовалась на внутреннем рынке или вывозилась в другие страны.

Среди специальностей распространение имели также гончарное производство, ювелирное дело, выпечка хлеба, производство оружия, выделка кож и другие.

Археологами были расшифрованы клинописи, рассказывающие о системе образования: об эблаитской школе, ее создании и развитии. Это были своего рода академии, где готовились специалисты (или мастера) различных профессий.

В «школьных архивах» археологи обнаружили словари, энциклопедии, учебные тексты, грамматические упражнения, тексты по арифметике.

Оказалось, что в ходе учебы уделялось много внимания истории, религии, легендам и мифам. В школах вели занятия преподаватели местные и приглашенные из других стран. Имя одного из иностранных преподавателей, приглашенного в школу Эблы, теперь, спустя 4 тысячелетия, стало известно и нам. Им был профессор из города Киша (в Междуречье) по имени Ишма-Я. Это подтвердил он сам в одном из писем, в котором рассказал, что прибыл в Эблу из Киша, где работал писцом.

В архивах эблаитских школ и в центральных царских архивах археологи нашли много табличек, в которых рассказывалось о событиях, ставших впоследствии — спустя тысячелетие — библейскими сюжетами. Сравним текст в этих табличках и известные библейские темы.

Эти строчки говорят о представлениях эблаитов о вселенной, об идее создания всего сущего некоей силой, богом, духом. Их смысл точно повторяется в первой главе Ветхого завета — в Бытии. Но авторы текстов глиняных табличек не могли заимствовать эти идеи из Ветхого завета, так как жили приблизительно в 2500 году до н. э., то есть значительно раньше составителей Библии. Скорее всего наоборот — эти слова и мысли позаимствовали создатели Библии у древних эблаитских писцов.

Из эблаитских текстов видно, что духовенство и храмы не играли ключевой и ведущей роли в политике и экономике, а занимались в основном религиозной деятельностью. Дж. Петтинато писал, что в эблаитском пантеоне существовало около 500 божеств мужского и женского пола. Главным богом был Даган. Его именем были названы одни из четырех ворот города Эблы. Такое же название имел один из кварталов этого города. Жена Дагана носила имя Белату — госпожа.

Другим богом был Шипиш — бог солнца. Третьим — бог бурь Хада. Он, а также боги Кура и Каккаб были хранителями всех важных решений и международных договоров. Были боги и иностранного происхождения. Например, бог Лим из города-государства Мари, бог Кашару из города-государства Угарит.

На одной из табличек много говорится о некоем боге Дабир: Дабир — дингир Эблы, Дабир — бог Эблы. Видимо, это бог-покровитель города Эблы и царской династии.

Ученые считают, что население поклонялось также шумерским богам Энлилю и Инанне. Кроме этого, эблаиты заимствовали для своего пантеона и хурритских богов Адамма, Аштаба, то есть тех богов, которым поклонялось хурритское население, проживавшее на севере Сирии. О влиянии хурритских богов свидетельствуют многочисленные подношения, а также названия эблаитских месяцев: месяц Адамма — второй месяц года (февраль), Аштаба — девятый месяц года (сентябрь).

В городе-государстве Эбла было много храмов, посвященных различным богам, назывались они домами богов э-э (дингир-дингир), или комплексами храмов — э-мул (дом звезды). Наряду с храмами имелись часовни, сосредоточенные в основном в административном центре и посвященные различным богам.

Обслуживанием храмов занимались жрецы и жрицы. Среди этого класса священников выделялись жрецы-«помазанные» (пашишу), которыми могли быть и мужчины и женщины. Возможно, что термин «помазанный» перешел в дальнейшем и на Христа.

В этот древний период Эблы жрецы не были связаны только с поклонением богам и их обслуживанием в храмах. Они занимались также пророчеством, ходили из города в город, провозглашая «святое божье слово» — «послание», предсказывали события. То есть занимались, что называется «мессианством», которое, как видим, имело место в добиблейском периоде. Это уж потом при создании Ветхого завета составители его использовали саму идею и термины пророчеств.

Кстати, по-эблаитски слово «пророк» — «набиттум». Приблизительно также это слово звучит на древнееврейском языке; в Ветхом завете слово «пророк», встречающееся 300 раз, пишется «наби». До этого, то есть до открытия архива глиняных табличек Эблы, считалось, что идеи пророчества появились позже, в 1800–1700 годах до н. э. в глиняных книгах города-государства Мари. А оказалось, что в Эбле эти термины были в ходу уже в III тысячелетии до н. э.

Влияние литературных, религиозных, исторических традиций Эблы на Ветхий завет можно проследить, используя древние эблаитские тексты. Дж. Петтинато приводит такие примеры. Слово «Адам» — человек — вне текстов Ветхого завета встречается на глиняных табличках, относящихся к правлению аккадского царя Саргона I в форме личного имени А-да-му.

Затем это же слово встречается в текстах Эблы в виде личного имени одного из 14 правителей провинций. В этот период царем Эблы был Игриш-Халама.

Древние эблаиты всегда пытались задобрить, задарить своих богов. Как правило, жертвоприношения подносили к их статуям. Дарили обычно пиво, хлеб, масло, овец, коз и другую живность. Но были дары и из драгоценных металлов — золота, серебра: это — кубки, браслеты, кинжалы, фигурки животных, миниатюрные тележки, колесницы. Из золота и серебра встречались также статуи богов. Например, одна из найденных археологами табличек сообщала, что статуя бога Дагана отлита из 5 килограммов серебра.

Кроме этого, эблаиты отмечали различные праздники, посвященные богам. Праздник бога Сикип — очищение, праздник бога Игиш — помазание. Один из праздников носил название Хулруму — посвящение. Все праздники сопровождались обильными жертвоприношениями.

Вот табличка, рассказывающая о жертвовании в праздник «очищения»: «Одну овцу приносят в жертву богу-господину Туттулы и дарят в праздник очищения».

В табличке о празднике «посвящения» говорится о принесении в жертву двух овец для господина богов — высшего бога и две овцы для бога по имени Куру.

В праздник «помазания» — второй праздник в году эблаиты умащивали головы маслом. В эти и другие праздники статуи богов переносили из городов в деревни, а по окончании их возвращали.

Наряду с высшими богами общегосударственного значения и признания в народе верили в народных богов, к которым можно было обращаться всякий раз, когда в этом была нужда. К ним относились боги — Адам, Дубуху, Эбду, Абу, Я, Ишма, Ияд, Ин, Мика-ил, Утиил-ия. Имена этих богов имеют перевод: Адам — человек, Дубуху — праздник, Эбду — слуга, Абу — отец, Я — живой, Ишма — слух, Ин — глаз, Мика-ил — кто подобен богу, Утиил-ия — бог дал.

Итак, из книги «Архивы Эблы: империя, оттиснутая на глине», где говорилось об истории, экономике, политике, военном деле, религии Эблы, мы узнали о духовной жизни этого города-государства. Из этой работы, а также на основе переводов других ученых исследователи приступили к разностороннему, глубокому и масштабному изучению Эблы. Среди ученых прежде всего следует выделить итальянцев П. Маттиэ, Дж. Буччеллати, П. Фрондзароли, Н. Арки, немцев из ФРГ Д. Эдцарда и X. Кленгеля, француза Э. Солльберже, советских ученых И. Дьяконова, В. Иванова и других.

Каждый из них внес свой вклад в разработку истории, культуры, языка, религии Эблы. Но все-таки особая заслуга принадлежит профессору П. Маттиэ, который прекрасно описал архитектурные комплексы и ансамбли. О нем и его вкладе и пойдет дальше речь.

О вкладе в археологию и историю Эблы мы говорили достаточно много, сейчас же стоит посмотреть, что по этому поводу писал сам П. Маттиэ. Мы читаем, что в XX–XIX веках до н. э. Эбла была окружена глинобитным валом шириной в 40 метров и высотой 20 метров. Землю для этого вала доставляли из близлежащих мест. Вал имел мощные ворота с многочисленными запорами. Подойти к воротам изнутри было не просто, так как нужно было пересечь помещение, в котором находилась охрана города.

Чем глубже копали археологи, тем больше они находили материальных свидетельств эблаитской культуры, сообщает П. Маттиэ. Особенно много интересного найдено в большом, площадью около 2300 м², дворце в западной части нижнего города. Дворец этот, расположенный в западной части нижнего города, был целым комплексом, состоявшим из нескольких прямоугольных дворов. П. Маттиэ свидетельствует: «Здание состоит из отдельных пристроенных друг к другу блоков, окружавших двор для аудиенций, и представляет собой архитектурное сооружение, лишенное какой бы то ни было симметрии».

Здесь, в районе западного дворца, археологи нашли восемь царских могил. Три из них тщательно обследовали и высказали предположение, что это место служило для захоронения всех эблаитских царей.

В западном дворце также были расположены и административные учреждения, царские службы, храм, посвященный богу подземного царства — Расафу. В трех обследованных царских могилах, о которых мы уже говорили, археологи обнаружили украшения, которые по своей красоте и исполнению стоят значительно выше всех тех, что были найдены до этого на территории городов страны Сури.

Изделия, найденные в могилах, оказались более высокого качества, чем египетские или завезенные из других стран и относящиеся к ритуальным захоронениям. Эти и другие находки П. Маттиэ и его итальянских коллег в Эбле дали полное основание американскому ассириологу И. Гельбу заявить, что археологические раскопки Эблы открыли для науки и человечества «новую историю, новый язык и новую культуру».

И это все через посредство клинописных «глиняных книг», о которых мы уже писали. В дальнейшем археологи нашли еще три тысячи табличек, и их вместе стало 17 050. Находились они в главном архиве, в залах дворца, в вестибюле и в административном комплексе.

Профессор П. Маттиэ и другие ученые дали самую высокую оценку содержанию «глиняных книг», так как они познакомили нас с внутренней и внешней политикой Эблы, с жизнью эблаитского и других народов и стран, с которыми Эбла входила в соприкосновения. Обо всем этом П. Маттиэ довольно подробно написал в своей книге, и мы приведем несколько отрывков из нее.

«Невзирая на большие трудности, с которыми связана интерпретация этих текстов, они проливают свет на финансовую структуру доходов в золоте и серебре, на организацию распределения изделий из ткани и металлических изделий, а также торговлю ими, на систему выдачи рационов пищи и питья гонцам, на некоторые стороны разведения крупного рогатого скота и овец, получившего широкое распространение, на элементы централизованного контроля над земледелием, на систему дворцовых жертвоприношений богам и храмам в пределах территории, принадлежавшей Эбле, на деятельность царских судебных инстанций, на международные, дипломатические отношения, на методы обучения писцов, а также на целый ряд других, менее важных сторон административной жизни.

Тематика архивных документов дает нам возможность разобраться в основных функциях двора для аудиенций, представлявшего собой обширную прямоугольную городскую площадь, окруженную с трех сторон портиком, имевшим в северной части возвышение для царского трона. Здесь дворцу передавались доходы в золоте и серебре, здесь же собирались караваны для доставки изделий из ткани, выдавались пайки гонцам, которых посылали в чужие страны.

Царский дворец в Эбле занимал значительную территорию, имел вид целого архитектурного комплекса и был расположен в южной части акрополя на юго-западных и западных склонах холма. Весь центральный комплекс дворца был расположен в акрополе, а другие — ниже его».

Далее П. Маттиэ писал, что «в западной части этого двора были построены складские помещения, а в северной части возведены контрфорсы в виде крыльев. Археологи обратили внимание на возвышение в этой части двора и высказали предположение, что оно было возведено для царского трона. Рядом с этим возвышением находились складские помещения для продуктов. В них вела дверь, через которую можно было подняться на парадную лестницу с четырьмя маршами.

Парадная лестница была богато украшена инкрустированными раковинами в виде различных видов цветов.

В восточной части двора имелся вход в административный комплекс дворца.

Когда ученые прочли таблички, то поняли предназначение двора аудиенций. Там принимали положенную для царской семьи дань, формировались торговые караваны в близкие и дальние страны, гонцы получали воду и питание для дальних переходов.

Ученые обратили внимание на украшения внутренних стен двора — разнообразные панно из золота, лазурита, дерева, известняка. В цокольном и втором этаже были обнаружены различные ценные предметы.

В южной части дворца были расположены у самого подножия акрополя и не отличались размерами небольшие комнаты и дворик.

В самом большом из этих помещений было возведено возвышение. Здесь нашли три глиняные таблички, где рассказывалось о хозяйственных делах, и приводились экономические выкладки. Когда все эти комплексы были изучены, то о них можно было говорить более обоснованно.

Прежде всего хотелось бы отметить тесную связь комплекса с самим городом и его неизолированность, неотделенность от всего города, а наоборот, его тесную увязку с городскими сооружениями, всем городским ансамблем».

Профессор П. Маттиэ детально описал дворцовый комплекс. «В градостроительном аспекте большое дворцовое сооружение было решено не как замкнутый комплекс, полностью отделенный от самого города, а напротив, как четкий по своей структуре и по своему плану организм, связанный с городом открытым пространством и сам входящий в городскую черту.

Двор для аудиенций является функциональной частью дворцового комплекса, хотя в пространственном отношении он находится вне дворца. По существу, он служит связывающим звеном между дворцом и городом, является частью того и другого, будучи весьма оригинально решен одновременно как городская площадь и как двор. Царский дворец не воздвигался как нечто целое по единому проекту, его строили, приспосабливаясь к исторически предшествующим топографическим особенностям акрополя и к последствиям ужасных разрушений самого акрополя у его подножий. Сложность архитектурного сооружения и является следствием такого характера планировки. Его высота составляла минимум два этажа, не считая цокольного, в плане же обнаруживается целый ряд разнообразных пространственных решений, которые явно ни в чем не подчиняются типологическим схемам, а обусловлены необходимостью приспосабливаться к топографии местности.

Художественный вкус архитекторов города проявляется в манере оформлять пространство и подчеркивать монументальность. Так, портик высокого северного фасада во дворе для аудиенций был снабжен боковыми крыльями, которые предназначались, конечно, для придания устойчивости всему сооружению, но вместе с тем давали тень и на углах прерывали лоджию, которая, несомненно, тянулась вдоль всех четырех сторон двора.

С градостроительной точки зрения обширное пространство двора для аудиенций, бесспорно, является ключевым пунктом в структуре города ввиду оригинальности его решения, которая заключалась в ясно выраженной многозначности этого двора; в то же время он был внешней границей между двором и городом и внутренней территорией города, и по своему характеру ничем не походил ни на дворцовый внутренний двор, ни на городскую рыночную площадь.

Трудно усмотреть реальную почву для сопоставления с дворцом в Кише, городе, что находился в Месопотамии и который к тому же более чем на сто лет старше дворца в Эбле и включал в себя самое меньшее три блока, из которых сохранились только два. Эти блоки располагались вдоль двух сторон открытого пространства, откуда шли входы в оба блока, а вдоль одной из сторон проходил портик с колоннами из сырцевого кирпича. Кроме того, во дворе, в центре большого помещения самого крайнего блока, было четыре колонны, размещенные вдоль одной оси; такое расположение напоминает систему из двух колонн в большом помещении административного комплекса в Эбле.

Оба блока дворца в Кише, вне сомнения, воздвигались по единому простому проекту, что типично для архитектуры Месопотамии, но не для обычной строительной практики в Эбле.

Тем не менее вполне возможно, что в обоих названных центрах, пусть даже по-разному, проявились следы древней традиции оформлять колоннами связанные с дворцовыми зданиями пространства, предназначаемые для определенных целей. Вполне возможно, что этот стиль в архитектуре пришел и в Киш и в Эблу из южного города Месопотамии — Урука».

Документы Эблы свидетельствуют о том, что нападения врагов были неожиданными и исключительно разрушительными. Но судьба все же сохранила для наших современников превосходные произведения древних эблаитских мастеров. Среди них горельефные изображения мужских фигур, мозаичные фризы с изображением различных животных, мужских и женских головок круглой скульптуры.

Профессор П. Маттиэ отмечал, что «…основу панно, несомненно, составляли деревянные плиты, на которых, видимо, были вырезаны рельефы, изображающие непокрытые части тела людей; вся одежда и все головные уборы были выполнены в высоком рельефе из известняка, а прически вырезаны на лазурите или стеатите. На мозаичных фризах фигуры были выполнены либо в технике интарсии (интарсия — деревянная отполированная инкрустация, составленная из разноцветных кусочков дерева различных пород), особенно в случае маломерных композиций, либо составлены из различных подобранных друг к другу кубиков и частично облицованы.

Фигурки, как правило, составлялись из известняковых кубиков, а для фона обычно использовались разные материалы, из которых наиболее употребительны были лазуриты и красноватый камень. Круглые скульптуры по способу изготовления скорее всего не слишком сильно отличались от комбинированных панно и от фигурки быка с человеческой головой из дерева, золота и стеатита, которая была, вероятно, фрагментом украшения какой-то мебели и которую удалось полностью реконструировать. Бюсты и головы, очевидно, тоже комбинировались с сердцевиной, деревянной основой, к которой крепились плоской стороной стеатитовые изображения причесок, головных уборов, выделанные из других твердых камней и, быть может, покрытые золотом деревянные резные изображения лиц.

Остановимся теперь на тематике этих произведений. На комбинированных панно были изображены различные люди — одни в профиль, с непокрытой головой, другие в фас, с характерным тюрбаном на голове. Одеты они были в классические шерстяные юбки с фестонами, за исключением одной фигуры, облаченной в мантию.

От панно сохранились куски, на которых, в частности, изображены известняковые юбки; куски собраны по большей части во внутреннем дворе и в самом большом помещении административного комплекса, где, очевидно, эти панно и крепились к стенам. Панно, безусловно, различались по размеру — об этом свидетельствует разная величина юбок, самые большие могли принадлежать фигурам высотой 35–40 сантиметров, а самые мелкие — фигурам не выше 15 сантиметров. Сравнив эти остатки с интарсиями, где в фас изображен человек с секирой у груди, в мантии с шерстяными фестонами и в высоком тюрбане со свисающим сбоку хвостом, а также сопоставив их с оттисками цилиндрических печатей, на которых воспроизведен тот же персонаж, мы приходим к мысли, что эта крупная фигура относится к эблаитской иконографии царя, атрибутом которого являлись тюрбан и секира.

Фигурки без головного убора, очевидно, изображали придворных чиновников. Эти произведения очень интересно проанализировать в трех аспектах, связанных с дворцовым комплексом, — аспектах заказа, изготовления и эффекта.

Так, на панно, очевидно, были изображены либо отдельные царские фигуры, либо, что менее вероятно, царь, который, несмотря на положение анфас, как бы принимает от проходящих перед ним сановников знаки уважения.

Так или иначе, независимо от того, были ли царские фигуры на панно изображениями только самого царя или же изображениями царя, принимающего знаки преклонения от лиц более низкого положения, изображенных меньшими по размерам, и в том и в другом случае эти фигурные композиции, несомненно, служили напоминанием о могуществе царя и о могуществе администрации, причем явно без какого бы то ни было намека на те или иные конкретные события, о чем свидетельствует полное отсутствие сюжетно-тематического контекста. Решенная фронтально царская фигура, типа изображений богоявления, безусловно, не столько символизирует конкретное историческое лицо, сколько синтезирует представление о функциональной значимости царской власти вообще».

Далее П. Маттиэ пишет, что он считает «вполне правдоподобным, что комплекс этих изображений был заказан дворцом и предназначался для прославления царской и дворцовой власти.

Функция этих изображений должна была состоять в том, чтобы прославлять, и наверняка не преследовала ни культовых целей, что было бы неуместно в дворцовой, нехрамовой среде, ни мемориальных целей, для достижения которых, вне всякого сомнения, должен был бы быть использован сюжетно-тематический контекст.

Создание этих произведений осуществлялось, несомненно, в придворных мастерских города — это доказывают типичные для Эблы особенности техники исполнения и элементы архаики.

Не меньшего смысла исполнен и третий из названных аспектов — желаемый эффект.

В самом деле, остатки этих художественных произведений почти все без исключения были сосредоточены на территории внутреннего двора административного комплекса, перед входом в большое помещение с колоннами и в самом этом помещении. Таким образом, можно сделать вывод, что панно находились в том помещении дворца, которое предназначалось для аудиенций, а также в портике перед ним. Следовательно, топографическое и функциональное решение архитектуры дворца подтверждает, что панно создавались с целью прославления царской власти как таковой и не являлись ни изображениями какого-то одного царя, ни отображением какого-то одного события. Действительно, панно с выполненным высоким рельефом фигурами царя и сановников были выставлены лишь на коротком участке пути следования на прием в главное помещение для аудиенций.

Выполнение по царскому заказу в придворных мастерских характерно также и для панно из административного комплекса, на которых мы видим преимущественно фигуры животных. Некоторые изображения, такие, например, как фигура вздыбленного леопарда, невольно заставляют думать, что сюжеты мозаичных фризов были навеяны традиционными сюжетами.

Блестяще выполненные фигуры животных, в частности, овец и газелей, наводят на мысль, что отдельные фризы были целиком выдержаны в жанре анималистики, очевидно, отражая занятия скотоводством и жизнь степей. Не так легко догадаться, какой контекст скрывается за изображениями идущих быков с головами людей, зато такой персонаж, как пленник со связанными за спиной руками, вызывает интересные ассоциации. Этот сюжет на эблаитском фризе доказывает, что во внутреннем дворе административного квартала, то есть в дворцовой обстановке (как и в месопотамских дворцах, которые чуть старше эблаитского) устанавливались панно, либо прославлявшие военные подвиги, либо в память какого-то военного похода. Вполне вероятно поэтому, что эти мозаичные фризы в сочетании с комбинированными панно составляли единый изобразительный ансамбль, иллюстрировавший положительную роль монархии, которая является посредником между земным миром и миром богов и обеспечивает порядок во всей вселенной, начиная от мира природы и кончая сферой общественной жизни.

Высоким художественным мастерством исполнения отмечаются изображения двух голов — женской и мужской — чуть меньше натуральной величины».

Профессор П. Маттиэ писал, что «их прически, реконструированные почти полностью, были с ювелирной точностью миниатюриста вырезаны на стеатитовых пластинах, которые прикреплялись к головам лишь после обработки. Прежде всего бросается в глаза глубокое понимание художником обрабатываемой пластической массы в сочетании с тонким графическим чутьем, а также безошибочное органическое ощущение структуры материала, которое особенно ярко проявилось в лепке шапочки над висками и задней части тел. Эти два шедевра, изумительные по совершенству художественного выражения, не имеют параллелей. В них чувствуется тенденция к аналитическому реализму. И вместе с тем они уже красноречиво предвещают появление синтетического реализма».

Далее П. Маттиэ пишет о большом успехе археологов, которые нашли в одном из залов эблаитского дворца остатки деревянной мебели, возраст которой — несколько тысячелетий. Это были образцы высокого искусства. Мебель была украшена мозаикой из раковин. Во время пожара в царском дворце, возникшего во время штурма неприятельских войск, мебель обгорела, и это сохранило ее от гниения. Даже остались целыми несколько кусков дерева от царского трона. Но и остатки обуглившегося дерева смогли рассказать ученым многое. Археологи обнаружили на этих остатках трона царя геометрические фигуры, изображения животных. Среди них любимое и часто изображаемое животное — бык с бородой в анфас. Рядом другой бык в движении, затем лев и остатки туловища козы.

Ниже этой группы животных художники изобразили сцену сражающихся льва и быка. От всего туловища льва сохранилась одна деталь — огромные когти, которые пронзили туловище быка.

В исследовании П. Маттиэ отмечалось, что художники страны Сури вполне смогли создать подобные сюжеты в глубокой древности и что этот жанр был любим художниками Древнего Ближнего и Среднего Востока.

Археологи обнаружили также в Эбле большое количество цилиндрических печатей. П. Маттиэ писал, что «цилиндрические печати из Эблы можно разделить на две группы. Одна из них с геометрическими узорами предназначалась для опечатывания корзин с провизией, а другие использовались для опечатывания дверей административного комплекса и лестницы, которая вела в царский дворец.

Печати ставили и на буллах — шариках-печатях, закрывающих шкатулки, корзины, деревянные ящики. На некоторых из них нашли даже имя владельца — Иптура. Интересно отметить, что это имя фигурирует в нескольких царских документах. Отсюда ученые делают вывод, что Иптура был важным вельможей при эблаитском царе.

Чаще всего на цилиндрических печатях древние мастера изображали львов, быков, женщин-коров, обнаженного коленопреклоненного могучего мужчину. У него на плечах покоился символ нашей планеты. На этом символе показаны головы человека (может быть, и обезьяны) и льва. Это — Атлант, которого мы привыкли считать идеей греческого происхождения, но на самом деле уходящей своим генезисом в Древнюю Месопотамию — Шумер и Аккад».

В поле зрения профессора П. Маттиэ — как мы отмечали в начале главы — находилась и проблема датировки истории Эблы. Он относил начало Эблы к XXIV–XXIII векам до н. э. В своих подсчетах он опирался на найденную итальянской экспедицией алебастровую крышку от какого-то сосуда, который был ввезен в Эблу из древнего Египта. Крышка сосуда, как указано на ней, относилась к периоду правления египетского фараона Пиопи I, жившего приблизительно в одно и то же время с царем Эблы Ибби-Зикиром.

Кроме этого, в 1977 году итальянские археологи нашли другие алебастровые обломки сосудов египетского происхождения. Об этом говорят надписи, исполненные египетскими историками, где упоминалась титулатура египетского фараона IV династии Хефрена и египетского фараона VI династии Пиопи I (2290–2250 годы до н. э.). Первая запись звучала так: «Гор золотой, властный, его золотое отображение — Хефрен».

Что касается египетского фараона VI династии — фараона Пиопи I, то о нем в надписи сказано следующее — «любим обеими землями, царь Верхнего и Нижнего Египта, сын Хатхора, правительницы Дендеры, Пиопи».

Во второй надписи говорилось: «сердцем Ра удовлетворен».

Заметим, что имя египетского бога Ра ученые отождествляют в данном случае с именем египетского фараона Хепри — Восходящее солнце. Это подтверждает поднятая передняя лапа обезьянок, приветствующих на рассвете восходящее солнце. В данном случае речь идет о египетском фараоне XIII династии — Хетепибре Хорнедж — Хериотефе, правившем с 1771 по 1765 год до н. э.

Контакты в Эбле устанавливались и укреплялись посредством торговли, которая уже в III тысячелетии до н. э. способствовала расцвету древних государств.

В этот период на территории Сирии шли торговые пути между Египтом и Месопотамией и далее на Восток и Север. Иными словами, сирийская территория играла роль моста, связывающего звенья огромной цепи государств.

Торговля проходила сухопутным путем и морем через порты Финикии (в частности через порт Джубейл) и далее по суше вдоль реки Евфрат на города-государства Мари, в район Персидского залива и на территорию современного Ирана и далее на север торговые караваны двигались опять же вдоль реки Евфрат в Анатолию.

Итальянский ученый А. Арки в статье «Заметки о географическом кругозоре Эблы III тысячелетия до н. э.» писал о торговле Эблы и торговых путях, проходивших через древнюю территорию страны Сури: «Из Мари торговые караваны добирались иногда до Киша в Месопотамии. Дорога же дальше на север вела к Ашшуру (столица Ассирии. — Авторы). Хотя имя этого города имеет ранее неизвестное название А-бар-сила, его отождествление следует считать бесспорным. Ведь Эбла заключила с этим городом весьма обстоятельный политический договор, содержавший также параграфы о торговле по реке. В письме Энна-Дагана царь Мари назван также царем города А-бар-сила — обстоятельство, для нас неожиданное и немаловажное. Однако, поскольку этот город не был завоеван войском Эблы, следует считать, что он был расположен дальше к востоку. Учитывая, наконец, что первый знак в его названии имеет чтение „А“, мы путем исключения должны прийти к выводу, что подразумевается Ашшур».

Дешифрованные тексты помогли нам также узнать, что царь Эблы был руководителем, администратором, а не вождем эблаитских племен. Важно отметить, что в противовес многим царям древности эблаитского царя не обожествляли, не приписывали ему достоинства богов. Он был руководителем государства, от его имени подписывали или расторгали союзы, договоры, осуществляли внутреннюю и внешнюю политику. Считают, что его власть была наследственной, то есть она переходила от отца к сыну. Но в то же время каждого последующего царя как бы избирали на срок в семь лет. Все это при сопоставлении напоминает современное положение во многих монархиях сегодняшнего мира.

Интересно отметить, что если в древних текстах Ассирии, Вавилонии, Египта, Урарту и других древних государств фигурируют только или почти только имена царей и фараонов, то в эблаитских текстах часто встречаются имена и царей, и членов советов старейшин, которые помогали им править. Из этого можно сделать вывод о том, что царь Эблы считался с этим органом, игравшим весомую роль в этом городе-государстве, и это была как бы парламентарная монархия, наподобие английской.

Возвращаясь к уже сказанному, следует отметить, что самой сенсационной и крупной находкой в Телль-Мардихе был, разумеется, архив, содержащий глиняные таблички. После дешифровки части их была воссоздана история, политическая структура, торговые связи, экономика, финансы, налоговая система, уровень культуры и образования этого города-государства.

Другой сенсацией оказалось то, что торговые договоры Эблы с другими государствами и, в частности, с Мари и с Ашшуром помогли уточнить древнюю хронологию, и в том числе датировку истории Ассирии. До этого времени ученые считали, что история этого могучего государства древности начинается с конца III тысячелетия или с начала II тысячелетия до нашей эры.

С открытием Эблы и ознакомлением с переводами «документов» коммерческой деятельности этого государства история Ассирии была отнесена на 500–700 лет назад, то есть к 2500 году до н. э. Это меняет многое, и в том числе наши представления об этапах развития общечеловеческой цивилизации.

Третьим великим открытием в Эбле были находки, проливающие свет на содержание Библии. Читателям известно, что сторонники ее утверждают богодуховность Ветхого завета и пытаются доказать небесное происхождение этой «книги книг». Они стараются показать, что Библия не имеет земных корней, что она священна.

Археологические раскопки в Эбле доказали, что многие молитвы эблоитян, их стиль, построение фраз, мировоззренческие их представления были переданы как часть духовного наследия древним евреям — составителям Библии, библейским пророкам. Можно с уверенностью сказать, что часть эблаитской молитвы, приведенной нами в разделе «Религия четыре тысячи лет назад» и использованной в первой главе Ветхого завета — в Бытии, старше библейской версии на 1200–1300 лет.

Так, многолетний упорный труд и поиск ученых увенчались успехом — была воссоздана по крупицам, по отдельным текстам одна из древнейших цивилизаций Востока. Так Эбла возродилась из тысячелетнего забвения.