Пьесы

М и т ч е л Г а р в у д — табачный король, под 70 лет.

К л а р а — его дочь, 39 лет.

А р т у р М о р х а у з — ее муж, корреспондент агентства «Планета».

М и т ч е л — их сын, 19 лет.

К а т а р и н а — переводчица Морхауза.

П и т е р К е й — иностранный журналист.

П р о ф е с с о р С е р е б р я к о в — декан филологического факультета МГУ, 65 лет.

А л е к с е й — студент, 23 лет.

Т а н я — студентка, 20 лет.

Х у с а и н Б е к е н т а е в — студент, 19 лет.

В е р а — студентка, 19 лет.

М а й к а — студентка, 19 лет.

А ш о т Б а р о я н — студент, 18 лет.

Т е т я Д а ш а — комендант общежития в студенческом городке, 40 лет.

Г о р н и ч н а я.

С т у д е н т ы — девушки и юноши.

Акт первый

Гостиница «Метрополь» в Москве. Номер-люкс, в котором остановились Артур Морхауз с женой и сыном и его тесть, табачный король Митчел Гарвуд. Справа и слева двери, ведущие в другие комнаты.

Входят Г а р в у д и К л а р а.

К л а р а. Это безумие, отец!.. Вы обрекаете своего внука и моего единственного сына на полуголодное существование… Вы хотите заставить его жить бог знает в какой среде…

Г а р в у д. Этот вопрос уже не подлежит обсуждению, Клара. Мое решение бесповоротно.

К л а р а. Подумайте и о себе!.. Вы не могли и часа прожить без Митчела, а теперь идете на разлуку с ним…

Г а р в у д. Именно потому, что мне дорога его судьба, это решение окончательно. Артур вполне солидарен со мной. Кончен разговор!..

К л а р а. Вы оба сошли с ума…

Г а р в у д. Если б я не взял воспитание Митчела в свои руки, ты сделала бы из него одуванчика…

К л а р а. Подумайте о ребенке!.. Он никогда не расставался с вами… Он влюблен в своего деда…

Г а р в у д. Не удивительно — он смышленый малый и знает кого любить.

Быстро входят А р т у р М о р х а у з и П и т е р К е й.

Наконец-то!.. Как дела, Артур?

М о р х а у з. Все в порядке. Позвольте представить моего коллегу Питера Кея. Мы с ним знакомы много лет. Оказалось, что он в Москве уже три года…

К е й. Счастлив познакомиться, мистер Гарвуд! Много, очень много о вас слышал. Вы надолго в Москву?

Г а р в у д. Я приехал для встречи с министром торговли. Я хочу заключить контракт с большевиками. У них отличные табаки. Еще до революции я делал дела в России с фирмами «Майкапар» и «Месаксуди»… Пора и теперь начать с ними торговлю.

К е й. Любопытно. Но их табачные плантации разорены войной.

Г а р в у д (закуривает). Война кончится, а страсть к никотину — нет. Курите?

К е й. Благодарю, не курю.

Г а р в у д. А я курю.

К л а р а. Несмотря на протесты врачей!..

Г а р в у д. Мне скоро семьдесят. Курю с пятнадцати. Все, что никотин мог испортить, он мне уже испортил. Нет смысла бросать. Попробуйте, это одна из моих лучших марок…

К е й. Нет-нет. Говорят, рак — результат курения.

Г а р в у д. Говорят! Мало ли что говорят! Но я курю и буду курить! Если станет известно, что табачный король Митчел Гарвуд бросил курить, я вылечу в трубу. Артур, как прошла пресс-конференция?

М о р х а у з. Отлично, отец. Калинин ответил на все мои вопросы, и притом вполне откровенно. Вот копия телеграммы, которую я послал в редакцию. (Передает бумагу Гарвуду.) Он принял нас в своей резиденции — в Большом Кремлевском дворце и был весьма любезен. Должен заметить, Питер, что мои первые московские впечатления весьма противоречивы. Но я не тороплюсь с выводами и надеюсь здесь все рассмотреть своими глазами…

К е й. Я хотел бы заметить… Если, разумеется, вас интересует мое мнение.

М о р х а у з. О, конечно!..

К е й. В СССР невозможно все увидеть своими глазами.

Г а р в у д. Почему? Отбирают очки?

К е й. Втирают очки, мистер Гарвуд. Да, они встречают радушно. Их президент уже пленил вашего зятя, как, вероятно, министр торговли вас…

Г а р в у д. Меня интересует не любезность, а табак. Но министр, вы правы, мне действительно понравился…

К е й. Вот-вот, нравиться они умеют!.. Отличный прием, любезные слова, приглашают в балет. Тут — я человек объективный — им действительно есть что показать, поскольку балет, пожалуй, единственная область, в которую большевики не внесли ничего своего. Словом, вскоре вы будете так ловко обработаны, что незаметно для самих себя проникнетесь симпатиями к этому строю…

Г а р в у д. А вы опасаетесь, что однажды ночью я и Артур выбежим на балкон и закричим: «Да здравствует коммунизм!», а утром побежим записываться в комсомол?..

К е й. Относительно комсомола я спокоен, так как вы оба не подходите по возрасту…

К л а р а. Да, они не подходят по возрасту… Но ваш внук… И твой сын, Артур…

Г а р в у д. Она все еще не может успокоиться, Артур!..

К л а р а. Это безумная затея!.. Вчера я гуляла с Митчелом по улице. Люди скверно одеты. У продовольственных магазинов очереди…

М о р х а у з. Дорогая, они же воюют… Им трудно… И все-таки они побеждают… Кончится война, и они станут жить лучше… Калинин прямо сказал: «Через несколько месяцев мы будем в Берлине…»

Г а р в у д. И я верю! Они дерутся как черти!

М о р х а у з. В своих выводах о Советской России я рассчитываю не только на собственные впечатления, Питер. Мне поможет мой сын. Успешно закончив колледж, он продолжит свое образование в Москве. Он уже два года изучает русский язык…

К л а р а. Совершенно неизвестно зачем!..

Г а р в у д. Клер, я уже тебе сказал: не вмешивайся в наши мужские дела!..

М о р х а у з. Дорогая, почему ты волнуешься? В конце концов, если бы Митчел поступил в университет на родине, а я остался корреспондентом здесь, в Москве, и ты осталась бы со мной, ты бы скучала по сыну, не так ли?

Г а р в у д. Да-да, наше решение окончательно!..

К л а р а. Как и мое отношение к нему!.. (Уходит из кабинета, сильно хлопнув дверью.)

Г а р в у д. Моя кровь, ничего не скажешь!.. Твое счастье, Артур, что нас двое. Иначе она бы ездила на тебе верхом… Вы знаете, Кей, когда они объявили, что хотят жениться, я выгнал дочь и сказал Артуру так: «Парень, если ты женишься, имея в виду мои капиталы, то знай, что я не дам ни цента. Единственное наследство, на которое ты можешь рассчитывать твердо, — это мой характер. У Клер точь-в-точь такой…» Представьте, чудак настаивал, и пришлось согласиться. Но я не жалею, хотя он и занимается какими-то славянскими литературами и журналистикой вместо настоящего дела… И даже привил внуку любовь к этой литературе.

М о р х а у з. Что делать, мистер Гарвуд, не всем же быть табачными королями!

Г а р в у д. Да, тут ты меня перехитрил. Что сказал декан?

М о р х а у з. Сейчас он приедет. Мне повезло, Питер. Я привез декану филологического факультета профессору Серебрякову мантию и значок нашего Филологического общества, почетным членом которого он избран. Я сообщил ему об этом, и он приедет с ответным визитом. Тут мы и поговорим о сыне. Калинин обещал поддержать мою просьбу…

Г а р в у д. Это крайне важно.

Телефонный звонок.

М о р х а у з (берет трубку). Да? Сейчас… (Положив трубку.) Декан приехал…

Г а р в у д (нажимает кнопку звонка). Иди, иди, встречай!..

М о р х а у з выходит, входит К а т а р и н а.

Катарина, будьте любезны, распорядитесь, чтобы сюда доставили кофе, коньяк и еще что-нибудь…

К а т а р и н а. Хорошо, мистер Гарвуд. (Уходит.)

К е й. И вы так и не дали денег своему зятю?

Г а р в у д. Не дал. Деньги в семье должны быть в одних руках. Иначе не будет ни семьи, ни денег… Вы с этим несогласны?

К е й. У меня никогда не было настоящих денег.

Г а р в у д (заметно, что он волнуется). Ну вот, сейчас решится судьба тезки…

К е й. Тезки?

Г а р в у д. Внук тоже Митчел. В мою честь… Артур хочет сделать из него слависта. Чепуха. Мой внук будет продолжать мои дела! А пока пусть учится… Он увлекается Пушкиным и Толстым — не возражаю. Когда-нибудь он выпустит сигареты, может быть, даже с их портретами. Хотя должен сказать, что это несколько удорожает цену… Но если он так захочет, — его дело…

Входят М о р х а у з и п р о ф е с с о р С е р е б р я к о в.

М о р х а у з. Профессор, позвольте представить моего тестя, Митчела Гарвуда…

К е й. Нашего табачного короля.

С е р е б р я к о в. Очень рад.

Г а р в у д. Я тоже.

М о р х а у з. И моего коллегу, мистера Питера Кея — постоянного корреспондента…

С е р е б р я к о в. Очень приятно.

М о р х а у з. Прежде всего хочу вас еще раз поздравить, профессор, с избранием почетным членом нашего Филологического общества.

Г а р в у д. Поздравляю!

К е й. Поздравляю!

С е р е б р я к о в. Благодарю. Благодарю. Я получил месяц назад письмо президента Общества профессора Джемса Ривера, в котором он сообщил о том, что мне оказана такая честь. Я уже ответил профессору, теперь благодарю вас, господа.

М о р х а у з. Теперь позвольте, господин профессор, вручить вам мантию. (Достает из коробки мантию и берет, надевает их на смущенного Серебрякова.) Великолепно! Очень к лицу…

Г о р н и ч н а я приносит коньяк и уходит.

Г а р в у д. И хорошо подошло к фигуре!..

С е р е б р я к о в. Благодарю вас, господин Морхауз.

Г а р в у д (поднимая бокал). Выпьем за вас, профессор, и за ваши успехи!

М о р х а у з. За дружбу ученых всего мира, независимо от географических широт!

С е р е б р я к о в. А я пью за вас, господин Морхауз. Я — новый член вашего Общества. Вы — новый корреспондент в Москве. За ваши успехи!..

Пьют.

М о р х а у з. Мне вспомнились студенческие годы, профессор. Я провел их в Сорбонне… (Напевает). «Гаудеамус игитур…».

Серебряков подхватывает слова песни.

А вы где учились, профессор?

С е р е б р я к о в. Я учился в Киевском университете святого Владимира… Но так и не успел его закончить…

М о р х а у з. Как?

С е р е б р я к о в. В пятнадцатом году я был арестован за революционную деятельность и осужден на каторгу. Уже после революции я получил диплом… И защищал его здесь, в Москве!

Г а р в у д. У вас есть сын, профессор?

С е р е б р я к о в. Да.

Г а р в у д. Он уже окончил университет?

С е р е б р я к о в. Нет, мой сын ушел добровольцем на фронт с третьего курса университета… Он летчик…

Г а р в у д. Выпьем за вашего сына, профессор, и за то, чтобы наши дети больше не знали войны…

Чокаются.

С е р е б р я к о в (поглядев на часы). Однако я не хочу злоупотреблять вашим временем и вниманием, господа. Позвольте поэтому перейти к вашему сыну, мистер Морхауз. Вы хотите, чтобы он был зачислен студентом филологического факультета? Он владеет русским языком?

М о р х а у з. Более или менее. Два года назад он начал изучать русский язык. Парень добился некоторых успехов…

С е р е б р я к о в. Теперь это ему пригодится. Далее, если я верно понял, вы настаиваете, чтобы ваш сын жил в студенческом общежитии и получал такую же стипендию и продовольственную карточку, как и все наши студенты? Так мне передала Татьяна Матвеевна Ефимова — секретарь Михаила Ивановича Калинина.

М о р х а у з. Да. Стоимость стипендии за весь срок обучения я, разумеется, внесу в Государственный банк СССР. С того дня, как Митчел станет студентом, я не намерен давать ему ни одного цента, профессор. Только по воскресеньям ему будет разрешено обедать у нас дома.

Г а р в у д. Короче, мы хотим, чтобы парень жил в тех же условиях, что и все советские студенты.

С е р е б р я к о в. Понимаю, господа. Известно ли вам, однако, что в связи с трудностями военного времени наши студенты живут и питаются хуже, чем нам бы хотелось?.. Что в студенческом общежитии… гм… несколько тесновато… И, наконец, что студенческая стипендия дает весьма ограниченные возможности… Я обязан вам это сказать как отцу, а вам как деду…

Г а р в у д. Профессор, все это нам известно. Когда мне стукнуло девятнадцать, я тоже имел, как вы выражаетесь, весьма ограниченные возможности. Дело в том, что я тогда поссорился с отцом, ушел из дому и работал около года грузчиком. Когда затем, помирившись с отцом, я вернулся домой, он ощупал мои мускулы, осмотрел мой рваный костюм и сказал: «Теперь тебе, как сыну миллионера, двойная цена, парень». Так вот, профессор, я хочу, чтобы мой внук прошел настоящую школу и знал, что такое кусок хлеба.

М о р х а у з. С другой стороны, насколько я осведомлен, еще ни один советский студент не умер от голода. Не так ли?

С е р е б р я к о в. Вы не ошибаетесь, господин Морхауз.

Г а р в у д. Вот именно. Я хочу, чтобы мой внук стал мужчиной. Когда у нас на родине однажды забастовали рабочие транспорта и вокзальные носильщики, наш Деловой клуб принял на себя их обязанности. И наши клубмены, в частности ваш покорный слуга, таскали чемоданы приехавших пассажиров и получали чаевые не хуже заправских носильщиков. И забастовщики вернулись на работу. Каково, господин профессор?

С е р е б р я к о в. Вам повезло, господин Гарвуд; если бы бастовали не только рабочие транспорта…

К е й. Верно ли, господин профессор, что в советском университете, как я слышал, введен специальный курс для иностранных студентов: организация массовых забастовок?

С е р е б р я к о в. Господин журналист, в таком курсе просто нет никакой нужды.

К е й. Почему? Ведь коммунисты рады всякой забастовке на Западе.

С е р е б р я к о в. Капиталисты сами отлично справляются с этой задачей.

Г а р в у д. В какой-то мере профессор прав. Хотя я не согласен с формулой, что капитализм сам себе могильщик. Впрочем, будущее покажет, кто из нас прав.

С е р е б р я к о в. Совершенно верно, господин Гарвуд, будущее покажет. Ну, что же, мы готовы удовлетворить ваше ходатайство.

М о р х а у з. Благодарю. Теперь, господин декан, я хочу представить вам сына… (Выходит.)

Гарвуд пристально смотрит на профессора, оба улыбаются, отлично понимая друг друга. Выразительная пауза.

Г а р в у д. Мы с вами примерно люди одного возраста, профессор?

С е р е б р я к о в. Вероятно.

Г а р в у д. Скажите откровенно, будучи на моем месте, вы согласились бы отдать своего единственного внука в советский университет и поселить его в общежитии?

С е р е б р я к о в. Нет.

Г а р в у д (не ожидавший такого ответа). Почему?!

С е р е б р я к о в. Наш университет не готовит организаторов забастовок, как полагал господин журналист, но в еще большей степени он не пригоден для воспитания штрейкбрехеров, господин Гарвуд.

Г а р в у д (смеясь). О! Я вас понял. Да! Еще одна просьба — я прошу распорядиться, чтобы матери Митчела, моей дочери, был строго воспрещен вход в общежитие, где будет жить внук.

С е р е б р я к о в. Студенческое общежитие не казарма, господин Гарвуд.

В кабинет входят М о р х а у з и М и т ч е л, смуглый, стройный юноша. Он заметно смущен.

М о р х а у з. Митчел, это господин декан, профессор Серебряков…

М и т ч е л (он говорит по-русски с сильным акцентом, путая иногда падежи). Здравствуйте… Митчел Морхауз. Я прошу меня извинить за мой русский язык.

С е р е б р я к о в (пожимая ему руку). Не огорчайтесь. Ручаюсь, что через год вы будете свободно говорить по-русски.

Г а р в у д. У парня есть еще одно огорчение, профессор: ему всего девятнадцать.

С е р е б р я к о в. Молодость — недостаток, который с каждым часом проходит. Митчел Морхауз, я поздравляю вас с зачислением в число студентов университета имени Ломоносова! В добрый час!

М и т ч е л. Профессор, примите мое большое спасибо!

Г а р в у д (растроганно). Да поможет тебе пресвятая дева, Митчел. (Нажимает кнопку звонка, появившейся Катарине.) Пригласите миссис Клару. И принесите шампанского. Быстро!

К а т а р и н а. Слушаю, господин Гарвуд. (Выходит.)

М и т ч е л. И я буду жить в этом… в общем житии?

М о р х а у з. Да, мой мальчик. Господин декан, когда можно привезти сына?

С е р е б р я к о в. Хотя бы завтра.

М и т ч е л. В какое время, господин профессор?

С е р е б р я к о в. Ну, скажем, в полдень. Комендант общежития госпожа Зуева уже предупреждена, и вам приготовлено место в одной из комнат.

М и т ч е л. Зуева…

Входит К л а р а. Г о р н и ч н а я приносит шампанское и бокалы. Морхауз подходит к жене.

М о р х а у з (с трудом скрывая свое волнение). Моя дорогая! Я поздравляю тебя: наш сын — студент. Поблагодари господина декана за его любезность.

К л а р а. Мерси, мсье декан. (Обнимая сына.) Я поздравляю тебя, мой мальчик! Да хранит тебя святой отец!.. (Крестит сына.)

С е р е б р я к о в. Все будет хорошо, мадам.

К л а р а. Мсье декан, умоляю вас!.. Мальчик еще не окреп… Год тому назад он перенес инфлюэнцу…

Г а р в у д. И теперь здоров как буйвол…

К л а р а. Отец! Меня очень беспокоит, как он будет питаться… Наш домашний врач говорил, что помимо углеводов и белков Митчелу необходимо железо, господин декан.

Г а р в у д. Насколько я осведомлен, с углеводами все будет благополучно. Что же касается железа, то, если судить по количеству советских танков, тоже можно не беспокоиться. Прошу вас…

Все берут бокалы.

К е й. Чего, увы, нельзя сказать о белках. Два килограмма мороженого мяса в месяц, выдаваемые по студенческой карточке и притом нередко заменяемые яичным порошком, да и то не отечественного производства, я никак не могу рассматривать как белок при всем моем уважении к вашей системе высшего образования, господин декан…

К л а р а. О мой бог!..

С е р е б р я к о в. Судя по некоторым вашим репликам, уважаемый господин журналист, вы в избытке питаетесь белками, но недостаточно фосфором…

Г а р в у д. Вы получили по заслугам, Кей. (Смеется.) Итак, Митчел, за твой советский диплом!

С е р е б р я к о в. За диплом с отличием, молодой человек!

К е й (Кларе). Если учесть, что на советском дипломе значится: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», то согласитесь, что мне трудно понять этот тост…

К л а р а (горестно). Какая безумная затея!..

Все уходят.

Общежитие студентов. Полдень.

Комната имеет довольно убогий вид. Четыре железные койки, покрытые серыми солдатскими одеялами. Посреди комнаты стоит деревянный некрашеный стол, застланный газетой, с жестяным чайником и караваем черного хлеба.

Х у с а и н, обложив себя книгами, занимается. А ш о т возвращается из продмага.

А ш о т (поет армянскую песню).

(Входит в комнату.) Эта идиотская привычка есть три раза в день не доведет до добра, Хусаин…

Х у с а и н. Слушай, не делай культа из еды, Ашот!.. Не мешай, понимаешь!.. Надоел, понимаешь!..

А ш о т (передразнивая Хусаина). «Понимаешь, понимаешь»… Осталось четыре мясных талона и три на крупу… Когда это мы успели столько сожрать, черт бы нас побрал!

Х у с а и н. Не мешай, я тебя прошу.

А ш о т. А вчера ты требовал, чтобы мы съели «улыбку Рузвельта», хотя это была последняя банка?

Х у с а и н. Вчера салют был в двадцать залпов!.. Надо было отметить, понимаешь?

А ш о т. Что ты кричишь на меня?! Это ишак кричит, он говорить не может. Я тебе не прислуга! Я слагаю с себя обязанности главпродспаба, и делайте, что хотите!.. После каждого салюта подавай им свиную тушенку!..

Входит А л е к с е й, высокий, стройный, у него ранена правая рука.

А л е к с е й (кладет на четвертую койку матрац). Что за крик? Что случилось?

А ш о т. Слагаю с себя обязанности. Я подаю в отставку!.. Осталось четыре мясных талона, обжоры!..

А л е к с е й. В чем дело, Ашот?

А ш о т. Если бы заняли наконец четвертую койку, я бы как-нибудь вышел из положения: на четвертую карточку получил бы мясо и подсолнечное масло. Шурочка отоварила бы без заменителей, слово даю!.. Вчера мы были в кино, она мне прямо сказала: «Отоварю в два счета…»

А л е к с е й. Четвертую койку сегодня занимают.

А ш о т. Да? Я возвращаюсь на пост главпродснаба…

А л е к с е й. Подожди радоваться. Четвертая продкарточка, скорее всего, в котел не пойдет…

А ш о т. Что? Что?

Х у с а и н. Почему не идет, понимаешь?

А л е к с е й. С нами будет жить иностранец. Сын журналиста и внук короля.

А ш о т. Внук короля? Шутишь!..

Ашот и Хусаин хохочут.

А л е к с е й. Я не шучу. Сын иностранного журналиста Артура Морхауза, внук табачного короля Митчела Гарвуда — Митчел Морхауз.

Х у с а и н. Что ты сказал?..

А ш о т. Табачного короля?! Ребята, мы будем жить как в раю. Не сойти мне с этого места. Я буду кормить вас бананами и цитрусами.

А л е к с е й. Типичная психология разложившегося интенданта. Так вот, Ашот, я тебя предупреждаю: если ты позволишь взять у соседа и съесть не банан, а хотя бы шкурку от банана… Ты мой характер знаешь…

А ш о т. А если он сам будет предлагать?

А л е к с е й. Ты скажешь, что с детства не переносишь бананы.

А ш о т. Я никогда их не ел.

Х у с а и н. Тем более.

А ш о т. Но из чувства любопытства…

А л е к с е й. Ашот, я говорю серьезно!

А ш о т (заметно робея). Пожалуйста. Чихал я на эти бананы! Говорят, они вообще горчат…

А л е к с е й. Наведите порядок, он должен скоро прийти.

Х у с а и н. Это же серьезное дело, Алеша!

А ш о т. Надо побриться, да?

А л е к с е й. Конечно.

Х у с а и н. Алеша, пусть Ашот положит на место подушку с четвертой койки.

А ш о т. Пожалуйста. Мне не нужна эта подушка! Мне не нужны бананы!.. Я думал, может быть, для девочек, для Майки, Верочки…

А л е к с е й. Кстати, насчет девочек, Ашот. Пора определиться: или Шура из продмага, или Майка. Одно из двух.

Х у с а и н. Одна из двух.

А ш о т. Молодец, Хусаин! Ты делаешь успехи в грамматике.

Х у с а и н. И в этике, хочу надеяться, понимаешь.

А л е к с е й уходит.

Входит т е т я Д а ш а, приносит комплект чистого постельного белья. Крепкая женщина за сорок лет, румяная, чернобровая, еще красивая поздней красотой бабьего лета. Она в алом платочке, кожаной куртке и кирзовых сапогах.

А ш о т. Встать, прибыл представитель верховного главнокомандования! (Садится за стол, бреется.)

Х у с а и н. Тете Даше — гип-гип-ура!..

Т е т я Д а ш а (спокойно). Ну и дураки! У людей студенты как студенты. Науки постигают, книжечки почитывают и с местами общего пользования обращаются интеллигентно… Господи, за какие грехи досталась мне такая босячня?! Кто фаянсовый умывальник кокнул, махновцы?!

А ш о т. Любимая, бесценная и дорогая! Почему всякий раз, когда кокают умывальник или случаются аналогичные катаклизмы, почему, позволю себе спросить, ваше грозное око устремляется именно на нашу комнату, хотя таковая славится послушанием, деликатностью и примерным поведением своих жильцов? Почему?

Х у с а и н. Правильно, Ашот!

Т е т я Д а ш а (перестилает постель). Уйду с работы!.. Третьего дня вызвал меня проректор по хозяйственной части и говорит: «Дарья Максимовна, если говорить прямо, ты великомученица, у тебя, говорит, не студенты, а барсуки…»

А ш о т. Барсуки?.. Может быть, он сказал бурсаки?.. Это не одно и то же, дражайшая Дарья Максимовна…

Т е т я Д а ш а. Это ничего не меняет. Но теперь кончилась ваша анархия. Так и знайте!..

А ш о т. В каком смысле, неповторимая?

Т е т я Д а ш а (многозначительно) Будет жить здесь чуждый элемент. Иностранец.

Ашот и Хусаин хохочут.

Вы зубы не скальте, а задумайтесь над фактом.

А ш о т. Нам это уже известно.

Т е т я Д а ш а. Одним словом, чтоб был здесь неслыханный порядок!.. Я уже и девушкам сказала, сейчас придут генеральную уборку делать…

А ш о т. Вы имеете в виду Майю Сергеевну?

Т е т я Д а ш а. Обрадовался, глазастый!..

Входят Т а н я, М а й к а и В е р а.

Т а н я. Ребята, уходите!

А ш о т. Привет боевым подругам!

Т а н я. Майка, вытирай пыль. Вера, поправь койки! А я займусь полами. Требуется ведро воды…

Х у с а и н. Одни момент!.. (Набрасывает на себя халат и казахский малахай, выходит.)

Т а н я. Начали!

Девушки принимаются за работу. Ашот носится по комнате. Т е т я Д а ш а выходит. Работа кипит.

А ш о т. Ах, как хорошо быть сыном иностранного журналиста!.. Лучшие девушки великого города наводят в комнате немыслимый порядок!..

Вбегает А л е к с е й, за ним — т е т я Д а ш а.

Т е т я Д а ш а (зорко осмотрев комнату, приглашает гостей). Добро пожаловать!

Входят М и т ч е л с чемоданом в руках, Г а р в у д, М о р х а у з, К л а р а и К е й. Девушки смущены, стараются привести себя в порядок.

М о р х а у з (на ломаном русском языке). Медам, мсье, пардон! Здравствуйте!..

Т е т я Д а ш а. Милости просим, господа!.. Привезли, значит, своего хлопчика?

М о р х а у з. Что есть хлопчик, мадам?

Т е т я Д а ш а. Мальчик… Ребенка я имею в виду.

А л е к с е й (выходит вперед). Здравствуйте, господа! Алексей Граков, староста этой комнаты.

М о р х а у з. О, господин дуайен!.. (Пожимает Алексею руку.) Медам, мсье!.. Позвольте представить вам мою жену Клару Морхауз, моего тестя Митчела Гарвуда, моего друга, журналиста Питера Кея, и, наконец, моего сына и вашего будущего коллегу Митчела Морхауза.

А л е к с е й. Очень рад. (Подает Митчелу руку. Представляет других.) Татьяна Петровна Максимова.

Т а н я. Очень приятно. (Розовая, смеющаяся, с сияющими глазами, она подходит к Митчелу и протягивает ему руку. Ее светлые волосы растрепаны, но это ей только к лицу.) Таня Максимова.

А л е к с е й. Майя Сергеевна Успенская.

М а й к а. Здравствуйте.

А л е к с е й. Вера… (Замялся.)

А ш о т. Павловна…

В е р а. Вера Павловна Соколова!

А ш о т. Ашот Бароян — главпродснаб.

Клара с ужасом оглядывает обстановку комнаты, железные койки, грубые одеяла.

Т е т я Д а ш а (неотступно следит за ней). Вот здесь, значит, спать будет молодой человек…

К е й (с иронией). Как видите, здесь довольно уютно, мадам.

К л а р а. О, это даже хуже, чем я себе представляла.

Т е т я Д а ш а. Да, да…

К е й (приподнимая уголок одеяла на одной из коек). Так и есть, всего одна простыня!.. Если это можно назвать простыней!

К л а р а. Поистине, когда всевышний хочет наказать человека, он лишает его рассудка!.. Скажите, мистер Кей, что это за девицы, и где они живут?

К е й. По-видимому, мадам, это студентки. Живут они, вероятно, в общежитии… вместе со студентами. У них своеобразные понятия о нравственности, мадам… Страна, в которой преследуется религия, не считается с заветами святых отцов.

Вбегает Х у с а и н с ведрами в руке.

Х у с а и н (кричит). Девушки! Воды сегодня не будет, на три часа выключили.

К л а р а (испуганно). Ой! Что это такое, мистер Кей?

Хусаин застыл от неожиданности.

К е й. Разновидность кафра, мадам…

Х у с а и н. Здравствуйте… Извините, пожалуйста. (Выбегает и входит позже с другой стороны.)

К е й. Дитя монгольских степей и коллега вашего сына, надо полагать. Очевидно, один из жильцов этого салона.

К л а р а (встает и с решительным видом достает из сумки небольшое настенное распятие). От веры предков его не сможет отречь даже родной отец!..

К е й (обращаясь к Алексею). Господин старший!.. Мадам хочет повесить распятие над койкой своего сына…

Клара с подчеркнутой решительностью подтверждает слова Кея.

Мадам говорит, что ее сын католик. И никакие возражения не будут приняты во внимание!..

А л е к с е й (очень спокойно). Я не понимаю, о каких возражениях идет речь? Это частное дело ее сына, и никто не может возражать, если он захочет повесить распятие над своей койкой.

К е й. Разве? Но ведь комсомол против религии… И разве вы, господин дуайен, не комсомол?

А л е к с е й. Я был комсомольцем, но теперь я член партии. А вот мои товарищи по комнате — комсомольцы. Я думаю, они также не станут возражать.

А ш о т. Вешайте сколько угодно!

Х у с а и н. Вешай, вешай!

А л е к с е й. Сейчас я вам помогу, мадам. (Достает из ящика стола молоток и гвоздь, подставляет табуретку, становится на нее и пытается левой рукой вбить в стену гвоздь.)

М о р х а у з. Позвольте мне. Вам, вероятно, трудно…

А л е к с е й. Ничего. Я уже начинаю привыкать. (Вколачивает гвоздь.) Вот видите. Вероятно, мадам хочет лично повесить распятие?

К е й. А господин староста, как я понимаю, не может это сделать как коммунист? Это против ваша партийная программа?

А л е к с е й. Моя партийная программа, господин журналист, в этом вопросе обязывает меня не оскорблять чувства верующих, потому что это дело их совести. Сожалею, что ваша партийная программа не обязывает вас относиться с таким же уважением к убеждениям атеистов.

К е й (с вызовом). Моя религия не может уважать неверующих!

А л е к с е й. Как видите, господин журналист, мы гораздо терпимее…

Г а р в у д. Вы были на фронте?

А л е к с е й. Да.

Г а р в у д. Понимаю.

Т е т я Д а ш а. Вы, господа родители, за хлопчика не беспокойтесь. У нас порядочек, тишина, а студенты, сами видите, один в одного, умные такие… дисциплинированные. А уж про ученость ихнюю нечего и говорить! Почитай, все отличники. Был бы жив Михайло Васильевич Ломоносов, так при этаких студентах и помирать бы не стал. Танечка, когда помер Михайло Васильевич?

Т а н я. В тысяча семьсот…

А ш о т. …шестьдесят…

Х у с а и н. …пятом…

Т е т я Д а ш а. Вот, видали? Говорю, отличники.

М и т ч е л. О да. Тания… Сеньор Майкл Ломоносов родился в год тысяча семьсот одиннадцатый и жил пятьдесят четыре года. Да?.. да?

А ш о т. Совершенно верно, Митчел Питерович… или не знаю, как сказать?

М и т ч е л. Называйте Митчел. У нас на родине не называй по этому… По отцовство…

Т а н я. Не по отцовству, а по отчеству.

М и т ч е л. О да. Тания…

Т а н я. У вас хорошая память, Митчел.

А л е к с е й. Товарищи, господину Митчелу нужно разложить свои вещи, проститься с родителями… Не будем мешать, пойдемте. До свидания, господа!

Г а р в у д. Оревуар.

М о р х а у з. До свидания, друзья.

С т у д е н т ы выходят из комнаты.

Г а р в у д (садится на койку Ашота, испытывая упругость матраца). Да… Обстановка… гм… вполне спартанская.

М о р х а у з. Я доволен…

К л а р а. Он доволен!

Г а р в у д. Этот дуайен, гм… весьма толковый парень, насколько я успел заметить. Надеюсь, и вы это заметили, Кей?

К е й. Никогда не тороплюсь с выводами, мистер Гарвуд.

Г а р в у д (усмехаясь). Особенно, если выводы вам не по вкусу. Ну, тезка, садись и слушай меня внимательно.

М и т ч е л (садясь). Я вас слушаю, дедушка!

Г а р в у д. Итак, мой мальчик, с этого дня ты окажешься в мире, который нам глубоко чужд. Лишить человека частной собственности, это все равно, что лишить его кислорода. Поэтому коммунизм — утопия…

М и т ч е л. Понимаю…

Г а р в у д. Тебя, возможно, начнут пичкать идеями, ошибочность которых очевидна для всякого разумного человека. Не спорь и оставайся при своем мнении. Изучай их философию, их книги, их образ мыслей, их мечты, но всегда помни, что ты Митчел Морхауз, англосакс, что ты мой внук!..

К е й (торжественно). Внук короля!..

Г а р в у д. Три года тому назад, когда в колледже тебя заставили изучать теологию и его святейшество Маврикий начал уделять тебе слишком много внимания, я понял, что этот старый плут метит на мое наследство…

К л а р а. О па, я не могу этого слушать! Святой отец…

Г а р в у д (ухмыляясь). Да-да, этот святой отец — большой мошенник. Так вот, Митчел, я тогда встретился с его святейшеством и сказал, что не позволю превратить тебя в католического священника и надеюсь, что святая церковь как-нибудь обойдется без внука Митчела Гарвуда. Маврикий был достаточно сообразителен, чтобы понять меня, особенно после того как я вручил ему чек на десять тысяч долларов. В еще большей степени меня не устраивает, если из тебя сделают коммунистического священника, да-да!.. Но ты — мой внук, ты носишь Мое имя, и я верю в тебя!.. Будь же здоров и счастлив, мой мальчик, и да помогут тебе пресвятая дева и моя любовь!.. Кончен разговор!

К л а р а (обнимая сына). О мой мальчик!..

М о р х а у з. Клара! Клара!

Г а р в у д. Завтра я улетаю на родину, но я снова приеду через несколько месяцев. Я буду приезжать довольно часто… Мне, конечно, будет тоскливо без тебя, мальчик… Но, судя по тому, как дерутся их ребята, здесь разбираются в вопросах воспитания куда лучше твоей матери!..

М о р х а у з. Митчел, в воскресенье мы ждем тебя к обеду.

Все, кроме Митчела, уходят.

Затемнение.

Ночь. Музыка. Чуть светает. На кроватях спят А л е к с е й, Х у с а и н, А ш о т, М и т ч е л. Митчел встает и садится у стола. Один из студентов входит с книгой в руках.

С т у д е н т (читает). «29 августа 1944 года. Три часа ночи. Это моя первая ночь в общежитии университета. Голые стены, железные койки, серые солдатские одеяла. Я забыл зашторить окно, как этого требуют правила затемнения, на улице засвистел полицейский. Да, здесь очень трудная, затемненная войной, очень строгая жизнь и очень странные люди. Напротив моей койки спит косоглазый, скуластый студент, типичный представитель желтой расы. Как далеко отсюда до моей солнечной родины!»

Звучит музыка.

(Поет.) «Пять лет мне суждено прожить вдали от нее, пять лет!» (Уходит.)

Митчел ложится в постель. Пауза. Звонок. Свет. Все просыпаются. У Хусаина в руках будильник.

А л е к с е й (выходит, потом возвращается с башмаками). Зачем вы, Митчел, выставили свои башмаки за дверь?

М и т ч е л. Как — зачем? Чтобы их вычистили. Я не могу ходить в грязной обуви.

Хусаин и Ашот переглядываются.

Х у с а и н. Это твои ботинки, понимаешь?

М и т ч е л. Мои.

Х у с а и н. Почему же их должен чистить другой человек? (Вскипев.) Почему, я хочу знать…

Митчел молчит, опустив голову.

А л е к с е й. Мы тоже не любим ходить в грязной обуви, Митчел. Но у нас другой способ чистки. Берется щетка, вот эта, гуталин, вот он (протягивает Митчелу щетку и гуталин), затем выходят в коридор и чистят обувь… Своею собственной рукой!

Х у с а и н. Коридор… коридор…

Митчел берет щетку и гуталин, свои башмаки и направляется к выходу.

А л е к с е й. Одну минуту, Митчел. Вот ваша продовольственная карточка. Распишитесь вот здесь.

Митчел подходит к столу и расписывается в получении карточки. Все молча глядят на него.

А ш о т (прерывая паузу). Мы живем коммуной, и все, что получаем, идет в общий котел…

А л е к с е й (перебивая его). Но это вовсе не обязательно, и вы, разумеется, можете питаться отдельно.

М и т ч е л. Я не знаю… Отец мне сказал, что я должен выяснить, что я буду получать по эта… карточка… Я должен знать, что я могу кушать каждый день… чтобы не съесть всю карточка раньше времени…

А л е к с е й. Понятно. Мы точно вам скажем, что вы будете получать. Ашот покажет вам, где получать продукты.

М и т ч е л. Благодарю. (Выходит за дверь чистить башмаки.)

А ш о т. Да, хорош!..

Х у с а и н. Индивидуалист, понимаешь…

А л е к с е й. Значит, так, ребята: более чем глупо было бы рассчитывать, что парень, свалившийся к нам прямо из капиталистического мира, в первый же день станет думать так, как мы, решать так, как мы, и поступать так, как мы…

А ш о т. Не хочешь ли ты сказать, что мы должны перевоспитать этот типичный продукт капитализма?

А л е к с е й. Нет, я не хочу этого сказать. Сказать я хочу другое: с сегодняшнего дня в этой комнате живут рядом два мира, две системы. Сохраняя принцип мирного сосуществования, ребята, мы, однако, будем жить так, как жили… И посмотрим, чья возьмет…

Х у с а и н. В каком смысле возьмет, понимаешь?

А л е к с е й (улыбаясь). Во всех смыслах, ребята…

А ш о т. На словах это все очень легко… Но практически…

А л е к с е й. Что — практически?

А ш о т. Сегодня первое утро его проживания с нами. Но есть, между прочим, нечего… На завтрак только аш два о и хлеб… По всем человеческим правилам мы обязаны предложить ему завтрак. Я спрашиваю, что мы ему предложим, кроме нашего милого общества?

Х у с а и н. Да, неудобно, понимаешь…

А ш о т. Сегодня я решил свалить вину на себя: дескать, я, Ашот Бароян, халатно отнесся к своим обязанностям главпродснаба и забыл получить продукты. Вы должны на меня накинуться с дикими криками, я буду молчать с виноватым видом… А завтра? Опять кошка дура?

Х у с а и н. Слушай, может быть, завтра я забуду получить продукты?

А ш о т. А послезавтра Алексей?.. Чрезвычайно остроумно! Он решит, что комната населена сплошь идиотами…

А л е к с е й. Ребята, я сформулировал вам две минуты назад основной принцип нашего сосуществования: мы будем жить так, как жили. Вам нечего стесняться и не за что краснеть! Идет война, нам трудно, чего же тут стыдиться, черт возьми?! Конец месяца — остался только хлеб и сахар. Чем богаты, тем и рады.

Х у с а и н. Правильно!..

В комнату входит М и т ч е л с вычищенными башмаками.

А ш о т (разглядывая башмаки). Ничего, только блеску мало. Теперь надо протереть бархоткой, господин Митчел. В порядке мирного сосуществования могу предложить техническую консультацию. Для укрепления контактов. (Передает Митчелу бархотку.)

М и т ч е л. Спасибо, господин Ашот…

Х у с а и н. Слушай… Не надо «господин», понимаешь. Худое слово. У нас нет господ, а те, что были, причинили нам много зла, понимаешь… Называй нас просто по имени — Ашот, Хусаин, Алексей… Ведь нам пять лет вместе жить и учиться!

М и т ч е л. Хорошо. Есть русский поговорка: в чужой монастырь не ходят со свой устав! Верно?

А л е к с е й. По существу да. По форме не очень. Вы путаете падежи.

Х у с а и н. Слушай, не горюй. Три года назад я говорил хуже тебя. Я казах, совсем не знал русского языка, понимаешь. Сначала грамматику будешь учить, потом слова будешь учить. Наконец предложения говорить начнешь, никто ничего понимать не будет. Еще мал-мал поговоришь — все сразу поймут. Девушки вчера сказали, будут с тобой в свободное время заниматься. Таня будет заниматься, понимаешь…

М и т ч е л (обрадованно). О, Тания!..

Х у с а и н. Так что не горюй, Митчел.

А ш о т. Митчел… По-нашему выходит Митя… Можно?

М и т ч е л. Конечно, Ашот!

А л е к с е й. Ребята, на зарядку!

М и т ч е л и Х у с а и н уходят.

А ш о т. Ребята, я вас догоню. Хочу сервировать наш ленч… Фриштык, одним словом…

А л е к с е й. Ребята, на зарядку!

Собираются с т у д е н т ы, строятся. Музыка — марш. Студенты проходят по авансцене. Музыка — вальс. Ашот с чайником в руках вальсирует, замечает К л а р у и К а т а р и н у, несущих корзинки с продуктами.

А ш о т (смущенно). О, мадам!..

К л а р а. Мальшик, хлопчик…

А ш о т. Пардон, я, так сказать, без галстука…

К л а р а. О, нишего, нишего, мсье!..

А ш о т (живописно драпируясь одеялом). Сильвупле… Битте, немен зи пляц… Одним словом, плис…

К л а р а. Уэ мон фис?.. Митчел?

А ш о т. Понимаю… Митчел, мадам… Как это сказать?.. Одним словом… (Встает и делает гимнастические упражнения; одеяло спадает.) Пардон!

К л а р а. Же компран, мсье… (Указывая на Катарину.) Переводчиц…

А ш о т. О, прекрасно! (Катарине.) Скажите, пожалуйста, мадам, что, поскольку она имеет честь быть супругой господина Морхауза…

Катарина переводит Кларе, та с улыбкой что-то ей говорит.

К а т а р и н а. Мадам говорит, что вы ошиблись: это господин Морхауз имеет честь быть ее супругом…

Все смеются.

Так вот, мсье… Пардон, я не знаю вашего имени…

А ш о т. Ашот.

К а т а р и н а. Так вот, мсье Ашот, мадам Клара имеет к вам одну просьбу, если позволите, интимного характера…

А ш о т. Интимного?.. Я слушаю…

К а т а р и н а. Мадам Клара принесла продукты. Сыну и вам… Апельсины, бананы, грейпфруты…

А ш о т (про себя). Сон!.. Я как в воду глядел!.. Я слушаю, мадам.

К а т а р и н а. Мясные консервы и шоколад… Однако мадам очень просит, чтобы ее супруг ни в коем случае об этом не узнал…

А ш о т. Мадам, я благодарю вас за внимание, но не могу принять эти продукты…

К л а р а. Пуркуа?

К а т а р и н а. Мадам спрашивает — почему?

А ш о т. Во-первых, в них нет никакой нужды. Научно доказано, что излишества в области питания наносят непоправимый вред. Мы и так получаем больше трех тысяч калорий в день на человеко-единицу, мадам.

К л а р а. Да, но фрукты — железо, это необходимо…

А ш о т. Что касается фруктов и бананов, мадам, то у меня и моих товарищей наблюдается в отношении их, так сказать, идиосинкразия.

К л а р а. Идиосинкразия?

А ш о т. Даю вам честное слово. Особенно этим страдает наш староста мсье Алексей. Если он увидит эти цитрусы, будет нехорошо, мадам. Поэтому, пока он не пришел, я очень прошу забрать эти корзины…

Клара оставляет на кровати Ашота яблоко, Ашот этого не видит.

К л а р а (Катарине). Все ясно! Дед и мои милый супруг уже с ними договорились, Катарина! Идемте, Катарина! (Ашоту, с очаровательной улыбкой.) Оревуар, мсье Ашот!.. Я желаю вам избавиться от идиосинкразии…

А ш о т. Ауфвидерзейн, мадам.

К л а р а и К а т а р и н а уходят. Ашот падает на кровать.

Музыка — марш.

Входят с т у д е н т ы, окружают Ашота.

М а й я (берет яблоко). Шурка! Шурка из продмага!

З а н а в е с.

Акт второй

Апрель 1945 года. Гостиница.

Входят М о р х а у з и К а т а р и н а.

М о р х а у з. На чем мы остановились, Катарина?

К а т а р и н а. «Здешний дипкорпус обсуждает вопрос, что будет с этой разоренной войною страной после победы над Германией».

М о р х а у з. Продолжаем. «В самом дело, Россия понесла огромные потерн в людях и экономике. Разорены тысячи городов, сожжены сотни тысяч деревень. Миллионы людей за отсутствием крова живут в землянках. Таковы факты. Тем удивительнее, что население, по моим наблюдениям, полно оптимизма и смело глядит в будущее». Успеваете, Катарина?

К а т а р и н а. Да.

М о р х а у з. «В чем же секрет этого оптимизма? Это не простой вопрос. Пушкин и Толстой, Горький и Чехов, Бунин и Достоевский раскрыли особенности русской психологии…». (Закуривает, затягивается и неожиданно обращается к стенографистке.) А как бы вы, Катарина, ответили на этот вопрос?

К а т а р и н а. Я всего лишь стенографистка, патрон…

М о р х а у з. Но вы три года работаете в Москве. Поделитесь вашими наблюдениями.

К а т а р и н а. У мистера Кея работала русская переводчица. Три года назад, получив сообщение о гибели мужа на фронте, она добровольно уехала в ту армию, в которой он служил… Ребенка она оставила матери. И мать даже не пыталась ее отговорить… Я дружила с этой семьей. Я спросила мать, почему она не пытается переубедить дочь, она ответила: «На ее месте я поступила бы так же…»

М о р х а у з. Вы полагаете, что это особенность русской психологии или этому научили их коммунисты?

К а т а р и н а. Не знаю.

М о р х а у з. А это важно знать, Катарина… Это главный вопрос века, если хотите знать… Да-да… Если секрет их военных побед объясняется особенностями национальной психологии, то это одно. Но если это свойство национального характера, помноженного на Советскую власть, то такая таблица умножения… гм… не сулит нам ничего хорошего…

Дверь с шумом распахивается, и в комнату входит с неизменной сигарой в зубах Г а р в у д.

Г а р в у д. Тезка еще не пришел?

М о р х а у з. Нет, но скоро будет.

Г а р в у д. Вдвойне жаркий день, Артур. На улице двадцать пять градусов, и час торговался с министром. Катарина, скажите, чтоб принесли этот… боржом…

К а т а р и н а уходит.

Подписал генеральный контракт. Никогда не думал, что большевики так умеют торговаться.

Входит М и т ч е л, бросается к деду.

М и т ч е л. Дедушка!..

Г а р в у д. Тезка!.. Мальчик мой! (Любовно оглядывает внука.) Молодец!..

Входит К л а р а.

Вырос, возмужал.

К л а р а (указывая на потрепанную обувь и сильно потертые брюки сына). Вы посмотрите на его костюм и обувь…

Г а р в у д. Да, тезка, ты похож на ковбоя после долгой скачки…

М и т ч е л. Что делать!.. Для экономии много приходится ходить пешком. Кроме того, мы разгружали баржу с дровами…

Г а р в у д. Тоже неплохо!..

К л а р а. Как, вас заставляют разгружать баржи?!

М и т ч е л. Нас никто не заставляет… Мы разгружали баржу, чтобы заработать…

К л а р а. Внук Митчела Гарвуда, сын Артура Морхауза разгружает дрова, чтобы заработать на кусок хлеба!..

М о р х а у з (улыбаясь). Клара, это дурная наследственность…

Г о р н и ч н а я вносит бутылку боржома.

Г а р в у д. Сколько же ты заработал, мой друг?

М и т ч е л. Подряд был выгодным. Мы получили на нашу бригаду пять килограммов сельдей, два литра подсолнечного масла и три бутылки водки.

К л а р а. Водки?! О пресвятая дева!..

М и т ч е л. Мама, мы ее не пили, Ашот поехал на рынок и обменял водку на воблу…

Г а р в у д (вынимая записную книжку и авторучку). Сколько часов вы работали?

М и т ч е л. Шесть, но работали как черти.

Г а р в у д. Сколько вас было человек?

М и т ч е л. Семь. Наша комната и девушки.

Г а р в у д (быстро делая расчеты). По-моему, вас просто надули, ребята. Грузчики на моих табачных фабриках зарабатывают больше. Или я переплачиваю?

К л а р а. Излюбленная тема… Мальчику нечего надеть!

М о р х а у з. Митчел, можешь надеть к завтраку мои брюки.

М и т ч е л. Они широки мне в поясе.

К л а р а. Ну, я не знаю, что делать!.. Пусть тебе посоветуют твой дед и отец!.. Мне запрещено вмешиваться в ваши мужские дела…

Г а р в у д. Правильно. Очень просто, Митчел. Берется ремень и затягивается до нужного предела.

М и т ч е л (весело). Понятно. (Выходит в другую комнату.)

Клара. Я должна вам сказать: вы губите Митчела. Ребенок похудел от непосильного труда, хронического недоедания. У него все признаки дистрофии…

М о р х а у з. Этому ребенку через неделю двадцать, и на состязаниях по легкой атлетике он занял второе место на факультете.

Г а р в у д (смеется). Если это называется дистрофией, то я всю жизнь был дистрофиком.

М о р х а у з. Вот именно. Физический труд облагораживает человека. Об этом писал еще великий Толстой. Он сам ходил за сохой…

К л а р а. Толстой! Я знаю, ты был бы счастлив, если бы Митчел отпустил бороду… И ходил босиком!.. Мальчик выглядит как оборванец!.. Мне стыдно перед Катариной, перед горничной!.. Внук миллионера!.. Сын известного журналиста!..

М о р х а у з. Еще Вольтер заметил, что для жен и лакеев не существует великих людей…

К л а р а. Безумцы!.. Вы скупитесь на костюм для единственного сына и внука… (Гарвуду.) А вы, вы вообще ведете себя как Гобсек!..

Г а р в у д (побагровев, грохочет). Что?! Я скуплюсь? Я Гобсек?! (Ударяя кулаком по столу.) Так вот, смотри, смотри… (Достает из бумажника чековую книжку.) И пусть тебе станет стыдно! С того дня, как Митчела зачислили в университет, я ежемесячно на его имя перевожу в Национальный банк пять тысяч долларов, пять тысяч!.. В тот день, когда он получит диплом, он будет иметь состояние, не говоря уже о моем завещании!.. Но до этого дня я не дам ему ни одного цента, ни одного!.. Кончен разговор!..

Клара всхлипывает, что не мешает ей с интересом перелистать чековую книжку.

М о р х а у з. Мне нужно закончить статью… (Нажимает кнопку звонка.)

Входит М и т ч е л.

М и т ч е л. Ваш совет пригодился, дедушка.

Г а р в у д. Вот видишь. Ну, старина, сядь сюда… и помолчим… Твоему отцу надо закончить статью…

Они садятся в кресло, обнявшись. Входит К а т а р и н а.

М о р х а у з. Продолжаем, Катарина. На чем мы остановились?

К а т а р и н а. «Население, по моим наблюдениям, полно оптимизма и смело глядит в будущее…». (Как бы пропуская часть текста.) «…Искать ответа на указанный выше вопрос только в особенности национальной психологии — недостаточно…».

М о р х а у з. Да. Абзац. «Некоторые, в частности сэр Хилтон, считают, что победа русских была пирровой победой. Сэр Хилтон говорит, что Россия вышла из войны, израсходовав все свои материальные и человеческие ресурсы, и теперь гибель советского строя неизбежна…».

Г а р в у д. Артур, этот сэр Хилтон, видимо, большой болван.

М о р х а у з. Вы уверены?

Г а р в у д. Совершенно.

М о р х а у з. Сэр Хилтон довольно авторитетное лицо… Вы можете доказать, что он неправ?..

Г а р в у д. Зачем? Это докажут сами русские. (Вставая, ворчливо.) Сэр Хилтон, сэр Хилтон!.. Первый признак дурака это то, что он принимает желаемое за действительное… Если бы я вел так свои дела, как Гарри Трумэн ведет внешнюю политику, то давно вылетел бы в трубу и ходил без штанов!.. В свое время Ленин доказал возможность построения социализма в одной стране. Приближается время, когда придется доказывать возможность сохранения капитализма в одной стране. А наши политики все еще этого не хотят понять…

М о р х а у з. Катарина, мы прервем работу…

К а т а р и н а. Хорошо. (Уходит.)

М и т ч е л. Дедушка, вы читали ленинские статьи?

Г а р в у д. Мое правило — изучать страну, с которой я веду торговые дела. Кроме того, парень, мне небезразлично, чему тебя здесь обучают.

М о р х а у з. Кстати, в советском университете марксизм-ленинизм для иностранных студентов необязателен, и ты, Митчел, мог бы не посещать эти лекции.

Г а р в у д. Глупо! Нет, тезка, изучай, изучай этот предмет. Зачем игнорировать идеи, за которыми пошли сотни миллионов людей? Полезно знать оружие противника!

М и т ч е л. Я изучаю. Но это очень трудный предмет.

Г а р в у д. Понимаю. Должен тебе сказать, что некоторые положения Ленина радуют меня. (Вынимая записную книжку.) Например, «Государство и революция»…

М и т ч е л. О! Я как раз готовлюсь к зачету по этой книге.

Г а р в у д (смеясь). Да? А вот я тебя сейчас проэкзаменую!.. Итак, Ленин в этом труде писал: «В капиталистическом обществе, при условии наиболее благоприятного развития его, мы имеем более или менее полный демократизм в демократической республике…» Ты понимаешь, Ленин признал нашу демократию!.. Мне это так понравилось, что я даже выписал цитату… Вдруг когда-нибудь пригодится…

М и т ч е л. Я не поставил бы вам зачета, дедушка.

Г а р в у д. Почему?

М и т ч е л. Потому что вы выписали цитату не до конца. Сейчас я принесу книгу. (Выходит.)

Г а р в у д (Морхаузу, подмигивая). Он прав, Артур… Я тоже принял желаемое за действительное… (Смеется.) Но мне хочется его прощупать…

М о р х а у з. Вы хотели проверить, хорошо ли он учится?

Г а р в у д. Нет. Я хотел проверить, что он думает… Да, все не так просто, мой дорогой Артур, как это многим кажется… Не так просто!..

М о р х а у з. Вот уже год, как я живу в Москве, и тоже начинаю это понимать, отец…

Входит М и т ч е л с книгой Ленина в руках.

М и т ч е л. Слушайте… В том же абзаце Ленин продолжает: «Но этот демократизм всегда сжат тесными рамками капиталистической эксплуатации и всегда остается поэтому, в сущности, демократизмом для меньшинства, только для имущих классов, только для богатых». (Захлопывая книгу.) Почему бы вам не выписать и эту цитату? Вдруг когда-нибудь пригодится?

Г а р в у д (испытующе на него глядя). Ты допускаешь, тезка, что это может нам когда-нибудь пригодиться?

М и т ч е л. Вам — не знаю, а мне для зачета — безусловно.

Г а р в у д. Хитрец!.. Впрочем, с моей стороны было бы непедагогично сбивать тебя перед зачетом… (Подумав.) Гм… Не хочу от тебя скрывать, парень… Последнее время наша пресса травит твоего отца как красного…

М о р х а у з. Отец!..

М и т ч е л Какой же он красный?

Г а р в у д. Однако пишут… И ссылаются на тебя.

М и т ч е л. На меня?.. (Морхаузу.) Отец, почему вы скрыли это от меня?

М о р х а у з. Я не хотел тебя огорчать, мой мальчик… И, пожалуйста, не говори маме…

Г а р в у д. Да-да. Пока это секрет. Пишут, что ты учишься в советском университете, живешь с комсомольцами…

М и т ч е л. Ну и что?.. Я же не стал комсомольцем… У меня своя голова на плечах… И потом эти комсомольцы — славные ребята, и у них есть чему поучиться… Я говорю не об их идеологии, конечно…

Г а р в у д (настороженно). О чем же ты говоришь, тезка?

М и т ч е л. Они умеют дружить… Они хорошо учатся и охотно помогают друг другу… Мне в частности… Если кто-нибудь отстает, его берут на буксир…

Г а р в у д (удивленно). На буксир?

М и т ч е л. Ну да, у них есть такое выражение… Это когда они помогают отстающим…

Г а р в у д. Мне это нравится.

М и т ч е л. Мне тоже. Но многое мне и не нравится. Например, их комсомольская дисциплина. Чуть что: «Требую в порядке комсомольской дисциплины!», «Не забывай, что ты комсомолец!», «Соблюдай свой комсомольский долг!» Очень строго… И даже в личных вопросах… Ашот ухаживал за двумя девушками — студенткой Майкой и продавщицей Шурой… Знаете, как ему влетело, ужас!.. Они квалифицировали это как нарушение этики…

Г а р в у д. Нарушение этики? В мои молодые годы это называлось как-то иначе, теперь уж не помню… Но тоже, гм… не украшало репутацию…

М и т ч е л. Отец, я хотел бы прочесть статьи, в которых вы объявлены красным…

М о р х а у з. Бог с ними!..

Г а р в у д. Пусть прочтет… И пусть знает цену человеческой подлости. А ты знаешь, тезка, кто автор этих статей? Питер Кей, приятель твоего отца…

М и т ч е л. Питер Кей?!

Г а р в у д. Да, представь себе.

М и т ч е л (Морхаузу). И ты… ты продолжаешь с ним встречаться?

М о р х а у з. Вчера твой дед привез эту газету… Я сразу попросил Катарину позвонить Кею и передать, что больше не хочу его видеть…

М и т ч е л. Где эта газета?

М о р х а у з. Там, в ящике моего стола…

М и т ч е л быстро выходит.

Отец, зачем вы сказали? Какой смысл?

Г а р в у д. Ему уже пора понять, что такое жизнь, во-первых, и пусть он знает, что должен себя вести разумно, во-вторых. Если его отца называют без всяких оснований красным, то что будут писать о Митчеле, если он действительно станет красным… В этом отношении я даже благодарен прохвосту Кею. Кстати, он просил у меня интервью в связи с моей торговой сделкой. Я согласился.

М о р х а у з. Согласились?!

Г а р в у д. Да, мне это выгодно. А в таких случаях я готов иметь дело с самим дьяволом, разумеется, оставаясь при своей точке зрения.

М о р х а у з. Ну, знаете…

Г а р в у д. Догадываюсь, что это расходится с философией Льва Толстого, но ничего не могу сделать. Он был граф, а я — трудовой бизнесмен.

Появляется К е й, он заметно смущен.

К е й. Позвольте? Я к мистеру Гарвуду… Он разрешил…

Морхауз идет к боковой двери.

Одну минуту, Артур… Я хочу сказать…

М о р х а у з. Нам не о чем говорить.

К е й. Легко быть моралистом, имея тестя-миллионера…

М о р х а у з. Какая подлость!..

К е й. Нет, закон жизни… Я получил телеграмму от редактора, что нужна статья о советском студенчество… С перцем…

М о р х а у з. Мерзавец!..

Слева входит М и т ч е л с газетой в руках.

М и т ч е л (увидев Кея, бледнеет). Вы… вы… Здесь?

К е й. По приглашению вашего деда, молодой человек.

Г а р в у д. Подтверждаю.

М и т ч е л (деду). Ты… Ты ему разрешил?

Г а р в у д. Да, тезка. На этот раз он говорит правду, как это ни странно… Скажи и ты ему правду, Митчел. (Садится, закуривает.)

М и т ч е л (резко повернувшись к Кею). Вы подлый лжец и провокатор!..

К е й (уже овладел собой, нагло). Основания?

М и т ч е л. Ваша гнусная статья!..

К е й. Я описал то, что видел своими глазами…

М и т ч е л. Но вы увидели только тесноту, железные койки, грубые одеяла…

К е й. Разве это не так?

М и т ч е л. А разве в этом дело? Если я расскажу ребятам о вашей статье, она вызовет у них только смех и презрение…

К е й. Меня не интересует их мнение. Я пишу для свободного мира, а не для косоглазых монголов из Московского университета… Да-да, его койка рядом с вашей. И его зовут Хусаин. Я так и написал.

М и т ч е л. Он казах и сын народа, который еще недавно вел кочевой образ жизни. Теперь Хусаин один из лучших студентов… Над чем же тут смеяться?

К е й. Он азиат.

М и т ч е л. Этот азиат вчера читал мне наизусть стихи Уитмена.

К е й. Как видите, мистер Гарвуд, вашего внука уже обработали.

Г а р в у д. Чепуха!..

М и т ч е л. Меня никто даже не пытается обработать. Это очередная клевета!.. Я и теперь во многом с ними несогласен. У меня своя точка зрения… И я прямо высказываю ее своим товарищам…

К е й. Ха, товарищам!.. Вы, представитель цивилизованного мира, называете этих дикарей своими товарищами…

М и т ч е л. Дикарей?.. Вы не только подлец, но и чванливый дурак!.. Эти дикари лучше нас с вами знают Лондона и Твена, Бальзака и Золя, Ремарка и Гёте… Напишите об этом вместо одеял… Боитесь?

К е й. Я не боюсь, но наши газеты этого не напечатают.

М и т ч е л. Но вы же представитель свободного мира, свободной прессы, вы проповедуете свободу совести…

Г а р в у д. Одну минуту, Митчел. Для объективности я должен за него вступиться. Ведь еще Марк Твен написал: «Мы обладаем в нашей стране неоценимыми благами… мы имеем свободу слова, свободу совести, и настолько умны, что никогда не пользуемся ни той, ни другой…» Кончен разговор!.. Мне надо дать ему интервью, тезка…

М и т ч е л махнул рукой, уходит. За ним уходит М о р х а у з. Кей злобно глядит ему вслед.

К делу. Если говорить прямо, мне не доставляет удовольствия ваше общество. Мой внук прав. Вопросы?

К е й. Генеральный контракт подписан?

Г а р в у д. Да.

К е й. Срок действия контракта?

Г а р в у д. Пять лет.

К е й. Выгоден ли он для вас?

Г а р в у д. Вопрос оскорбителен: я не заключаю невыгодных контрактов.

К е й. А для Советского Союза?

Г а р в у д. Вопрос оскорбительный для министра торговли. Как известно, он тоже не заключает невыгодных контрактов.

К е й. Что произвело на вас наибольшее впечатление от переговоров с министром внешней торговли?

Г а р в у д. Мы торговались до хрипоты. Когда я начал уступать, то спросил министра: «Почему я иду на уступки охотнее вас?» Он ответил: «Мистер Гарвуд, вы забываете, что мы в неравном положении. Вы распоряжаетесь собственными деньгами, а я народными». Я обрадовался и пошел на следующую уступку.

К е й. Чему вы обрадовались?

Г а р в у д. Мне понравилось, что советский министр все-таки признал меня хозяином моих денег.

Студенческое общежитие. Май 1945 года.

Проходит г р у п п а д е в у ш е к, среди них — М а й к а, В е р а и Т а н я.

Д е в у ш к и (поют «Лирическую»).

Входят А ш о т и Х у с а и н.

Ашот отзывает Майку, а Хусаин Веру. Остальные д е в у ш к и уходят с песней.

В е р а. Ну…

Х у с а и н. Вера…

В е р а. Ну…

Х у с а и н. Вера, мен се ну сеем[2]. Вера, я люблю тебя, понимаешь, люблю. (Целует ее.)

В е р а (убегая). Только один раз, больше я не разрешаю.

Х у с а и н. Слушаюсь, я дисциплинированный.

Расходятся.

А ш о т. Майя, ну, поцелуй на прощание. Я своими чувствами играть не позволю!.. Если любишь — целуй, а не целуешь — значит, не любишь.

М а й к а. Логично! (Целует его в щеку.)

Расходятся. Вера и Майка проходят в комнату-общежитие. Вера начинает гладить белье, Майка ложится на кровать.

В е р а (поет).

«Вера», — сказал он.

М а й к а. Кто?

В е р а. Хусаин. «Вера, я тебя люблю, понимаешь, люблю!» А сам покраснел, глаза блестят. Ух, какой горячий!

М а й к а. Утюг или Хусаин!

В е р а. Оставь, пожалуйста, свои шуточки. Я тебе рассказываю о событиях жизненного значения, а ты изощряешься в остроумии!..

М а й к а. Целовались?

В е р а. Только один раз!.. Больше я не позволила.

М а й к а. Уважаю.

В е р а. А ты с Ашотиком себя тоже так держишь?

М а й к а. Откровенно? С Ашотом не очень продержишься. Настырный, ужас!.. И потом невероятно хитер. «Если любишь, говорит, — целуй! А если не хочешь целовать — значит, не любишь…».

В е р а (с живым интересом). А ты что?

М а й к а. Не могу же я врать… Тем более что это весьма логично.

В е р а (со вздохом). Точно. А вот Хусаин, понимаешь, всем хорош, но какой-то… нелогичный…

М а й к а. Опять ты со своим «точно»… «понимаешь»… Таня абсолютно права — не надо забывать, что мы переходим на второй курс, надо следить за своим языком.

В е р а. Таня умница. Она с Алексеем чуть ли не в одном классе училась. А когда он ушел добровольцем на фронт, Таня добилась, чтоб ее приняли на курсы медсестер, а по окончании направили в Действующую армию… После ранения Алексей написал Тане, что она может считать себя свободной…

М а й к а (с удивлением). Откуда ты все это знаешь?

В е р а. Таня сама мне все рассказала, только слово взяла, что останется между нами.

М а й к а. То-то ты и разболтала…

В е р а. Так я же только тебе!.. Получив это письмо, Таня добилась приема у командующего фронтом, перевелась в госпиталь, где лежал Алексей. Он был в тяжелом состоянии. Три месяца дни и ночи Таня не отходила от него, и, когда он поправился, они вместе стали готовиться в вуз, выдержали экзамены и были приняты в Московский университет. В день получения диплома они распишутся…

М а й к а. Распишутся… Кто придумал эти слова, оскорбляющие человека?.. Двое людей решают навсегда соединить свою судьбу, они любят друг друга, они не хотят и не могут жить один без другого. Об этом писал Толстой и Пушкин, Гёте и Шекспир, это вдохновляло Чайковского и Бетховена!.. Оказывается, все укладывается в короткое слово «распишутся». Я подозреваю, что, когда Хусаин объяснился тебе и спросил, любишь ты его, ты ответила: «Точно».

В е р а. Точно… (Смущаясь.) Тьфу, вот липкое слово, никак не отвяжешься от него… Но, Майечка, разве дело в словах? Разве я не люблю Хусаина всем сердцем, разве не вижу его во сне, разве не волнуюсь, когда он сдает зачеты? А когда мы гладим ребятам рубашки, я всегда чувствую, что это его сорочка, честное слово, чувствую!

М а й к а. Кстати, что сегодня Ашот получил по мясным талонам?

В е р а. Кажется, тушенку.

М а й к а. Мерзавец!..

В е р а (в полном недоумении). Кто мерзавец?

М а й к а. Ашот! Он мне поклялся, что не будет встречаться с этой Шуркой! (Бросает подушку.)

Вера успокаивает Майку. Входят Т а н я и М и т ч е л.

Т а н я. Кто это так кричит, в коридоре слышно?

М а й к а. Это я читала Вере один монолог…

Т а н я (Митчелу). Проходи.

М а й к а (Митчелу). Здравствуйте.

М и т ч е л. Здравствуйте… Я не хотел бы вам мешать, понимаешь…

В е р а. Митя, ты перенял у Хусаина привычку ни к селу ни к городу произносить слово «понимаешь».

М и т ч е л. Это чтобы тебе понравиться, Вера.

М а й к а. Ладно, ладно… Знаем, кому ты хочешь понравиться!

М и т ч е л. «Для сердца пылкого нет никаких преград, любой из синьорин понравиться я рад…».

М а й к а. Скажите пожалуйста, стихами заговорил!

М и т ч е л. Это не я, это Лопе де Вега.

В е р а. Хусаин на семинаре был?

М и т ч е л. Физически — да. Сердцем он был здесь, синьорина.

Т а н я. Митчел, садись, время не ждет.

М и т ч е л (вооружившись карандашом, выжидательно глядит на Таню). Я слушаю, Тания.

Т а н я. Итак, свою мысль мы выражаем словами. Слова в речи мы соединяем в предложения. Например (раскрывает книгу): «Мы, любить, наша, родина» — отдельные слова. Нельзя понять, о чем идет речь. Но если мы скажем: «Мы любим нашу родину» — это уже будет связная речь, это уже предложение. Тебе понятно?

М и т ч е л. Да, Тания, понятно.

Т а н я. Хорошо. Напиши пример.

М а й к а. Пойдем, Вера. Таня, смотри, чтобы уроки грамматики не вызвали осложнения… (Уходит.)

М и т ч е л. До свидания.

В е р а (поет). «Я тебя обнимаю, дорогая земля. Где по горному краю…». Майка! (Убегает.)

Митчел очень старательно что-то пишет, склонив голову над тетрадью.

Т а н я. Ну, Митя, написал?

М и т ч е л. Готово.

Т а н я. Читай.

М и т ч е л. «Я», «любить», «Тания» — отдельные слова, нет предложения. «Я люблю Тания» — уже связная речь, предложение, которое можно понять. Это правильно?

Т а н я (краснея). Нет. Уже полгода, как мы с тобой занимаемся, а ты все еще путаешь падежи. Кого люблю?

М и т ч е л. Тания.

Т а н я. Чепуха. Где винительный падеж? И вообще я рекомендую тебе искать более сложные примеры, если ты всерьез хочешь овладеть русским языком.

М и т ч е л. Для меня это очень сложный пример, очень…

Т а н я (после паузы). Вот возьмем хотя бы из Пушкина: «Но я другому отдана, я буду век ему верна». Разбери эти две строчки.

М и т ч е л. Нельзя ли другой пример, Тания?.. Понимаешь, это для меня… тяжело…

Т а н я. Ничего, справишься. Это только вначале трудно, а потом привыкнешь… к русской грамматике.

М и т ч е л (мрачнея). Вчера на лекции, Тания, я опять ничего не понял. Каждое третье слово, как это говорят, туман… Загадок…

Пауза.

Т а н я. Во-первых, не загадок, а загадка…

Входит А л е к с е й. Таня, не видя его, продолжает.

И потом, если тебе угодно знать, надо лучше заниматься и не тратить время на всякую чепуху, как это было сегодня, Митя.

А л е к с е й. Он действительно тратит время на чепуху?

Т а н я (вспыхивая). Ой, я тебя не заметила. Ты так незаметно вошел, Алеша…

А л е к с е й. Так в чем же провинился Митя?

Т а н я. Раскис… Испугался русской грамматики.

А л е к с е й (пристально на них глядя). А ты испугалась за него…

М и т ч е л (смущенно). Русский язык — это очень трудно, Алеша… Я вовсе опускал руки.

А л е к с е й (очень тихо). Прежде всего, не «опускал руки», а «у меня опустились руки»… И потом вообще об этом не говорят. А насчет грамматики не волнуйся, Митя. (Смотрит тетрадь Митчела.) С завтрашнего дня Таня и я будем с тобой заниматься ежедневно. По два часа.

М и т ч е л. Тания! Тания!

А л е к с е й. Таня и я. Ты обязан понимать лекции! Обязан, это твой долг!

М и т ч е л. Долг… Какое нехорошее слово, и как часто я слышу здесь это слово… Долг перед народом, долг перед комсомолом, долг перед партией. Вы всегда и всем должны, меня удивляет это… А вот я, Митчел Морхауз, никому и ничего не должен!.. И я не желаю быть ничьим должником! Для меня дороже всего моя независимость, моя личная и полная свобода, и мой единственный кредитор — это я сам!

Т а н я. Какую свободу ты имеешь в виду, Митя?

М и т ч е л. Прежде всего, конечно, свободу совести, свободу слова, свободу печати… Вот вы не признаете буржуазную демократию, но она — факт!.. Вот вам превосходный пример: мой отец получил приказ генерального директора агентства представить объяснения, на каком основании он поселил меня с комсомольцами и почему он сам читает Ленина. Знаете, что ответил отец? Что он вышел из возраста, когда нуждаются в рекомендациях что читать, а я тоже достиг совершеннолетия и могу жить там, где хочу… Да, он так ответил генеральному директору, хотя некоторые газеты уже травят его как красного… Тут, Алеша, ничего не возразишь!..

А л е к с е й. Я и не собираюсь возражать, твой отец сам себе возразил…

М и т ч е л. Когда? Чем?

А л е к с е й. От него потребовали, и он написал объяснения…

М и т ч е л. Да, но это же его служебный долг…

А л е к с е й. Ах долг?.. Но ведь ты и твой отец «никому ничего не должны»? И для вас «дороже всего ваша личная свобода, ваша независимость»… Затем отца заставили представить объяснение — почему он читает Ленина?.. Где же его свобода совести?.. Ваша печать травит его как красного, хотя мы с тобой, Митчел, прекрасно знаем, что это совсем не так… Это ты называешь свободой печати?

М и т ч е л. Да… Но… В конце концов, это исключительный случай, Алеша. Зачем обобщать?

А л е к с е й. Я не хочу обобщать. Твой отец известный журналист, зять миллионера, он действительно исключение… Но даже он, оказывается, вовсе не так уж свободен в своих поступках, в своих решениях. Что же говорить о правило, если так обстоит с исключением?

Пауза.

Ну, что же ты молчишь?

М и т ч е л. Я не знаю… Я хочу подумать…

А л е к с е й. Подумать никогда не мешает…

В комнату входит т е т я Д а ш а.

Т е т я Д а ш а (показывая письмо). Письмо! Письмо от Иванушки… (Читает письмо.) «Мамочка, родная, ворвались в Берлин. Ведем бои в городе. Дождались наконец счастливых дней!.. Здоров, счастлив, победа за нами! Скоро, скоро я тебя обниму. Твой сын, гвардии сержант Иван». Долго шло… Двадцать третьего апреля писал. (Со слезами.) Вчера, кажись, учила его ходить, а вот и гвардии сержант…

А л е к с е й. Ну что вы плачете? Радоваться надо! Эх, мне не повезло! В тылу победу встречаю…

Т е т я Д а ш а (заметив, что он помрачнел). Ну-ну, Алешенька, в этой победе и твоя доля, не ропщи… Слышали? Наш район берет шефство над строительством домов для колхозников. Люди в землянках живут. Наш долг — помочь…

А л е к с е й. Слышишь, Митчел, опять слово, которое ты не любишь… А по-моему, честное слово… Хорошо, тетя Даша.

Т е т я Д а ш а. Хорошо-то хорошо, а как с учебой? Если работать два дня в неделю — по субботам и воскресеньям — зачеты сдадите?

А л е к с е й. Придется поднажать. Сдать зачеты тоже наш… долг.

Алексей и Таня идут на просцениум.

Т е т я Д а ш а. Почему ты грустный, Митенька? Нет ли температуры?

М и т ч е л. Нет, тетя Даша, я здоров.

По просцениуму идут А ш о т и В е р а.

Т е т я Д а ш а (сходя на просцениум. Ашоту). Да, вот еще! Еду на эти два дня надо брать с собой. На колхозные харчи рассчитывать не приходится — люди сами еле концы с концами сводят.

Входит М а й к а.

А ш о т. Тетя Даша, вы ставите перед органами снабжения новые гигантские задачи! Иисус Христос, если верить Евангелию, однажды накормил пятью хлебами уйму народа. К несчастью, я не Христос, а ребята — необыкновенные обжоры. Наконец, если даже такой факт имел место, то мы не располагаем данными о самочувствии народа, накормленного пятью хлебами. Скорее всего, именно тогда и началась дистрофия… Я с трудом умудряюсь накормить своих аллигаторов здесь…

М а й к а. И то при помощи дурно пахнущих комбинаций и блата в продмаге.

А ш о т. О чем идет речь? Мне странно слышать какие-то оскорбительные намеки…

М а й к а. Оскорбительные? Вера, что он получил в этом месяце по мясным талонам?

В е р а (неохотно). Кажется, тушенку…

М а й к а (Ашоту). Ты… ты мопассановский герой, ты Жорж Дюруа, вот ты кто!..

А ш о т. Моя фамилия Ашот Бароян. Уже персональное дело! Типичная судьба снабженца… Я не намерен ставить на карту свою судьбу из-за четырех обжор!.. Публично слагаю свои полномочия! Вы слышите, Майя Сергеевна, слагаю!..

А л е к с е й. Ну-ну, чепуха! Давай поговорим серьезно…

А ш о т. О чем может быть разговор, когда стоит дилемма — Майечка или свиная тушенка?

Голос Хусаина: «Ура!» Входит Х у с а и н, тащит на спине увесистый мешок.

Х у с а и н. Ур-ра, ребята, ур-р-ра!.. Слава колхозу «Победа коммунизма»! Слава!.. Да здравствует солнечный Казахстан!..

В е р а. Что случилось, Хусаин?

Х у с а и н (сваливая мешок на пол). Случилось, Верочка, ты права! Мясная проблема решена раз и навсегда!.. Посылка из колхоза, ребята!.. Вяленая баранина, понимаешь!.. Целый вяленый баран, ребята!..

А ш о т (деловито заглядывая в мешок). Баран выше средней упитанности. Тут минимум сорок мясных талонов. Клянусь, это факт! Восхитительный аромат!.. За развитие колхозного животноводства! Ур-ра, ребята!

Ашот просит оркестр сыграть «Кинтаури», с увлечением танцует. Мешок с бараном тащат в комнату на стол.

Т е т я Д а ш а (Митчелу). Митенька, к тебе отец пришел. (Выходит вместе с Митчелом.)

Танец продолжается. Входят Г а р в у д, М о р х а у з, М и т ч е л и т е т я Д а ш а.

Милости просим, господа.

С т у д е н т ы (хором). Здравствуйте.

Г а р в у д. О, я поздравляю вас с вяленым бараном, джентльмены!

Х у с а и н. Спасибо. (Вынимая из мешка огромные яблоки.) Вот, прошу вас, плис… Это Казахстан. Нигде в мире нет таких яблок…

М о р х а у з. Действительно, гиганты. Это прислали ваши родители?

Х у с а и н. У меня нет родителей. Это прислал мне в подарок колхоз.

Г а р в у д. Колхоз? Понимаю!.. У вас там брат, сестра?

Х у с а и н. Нет. В тысяча девятьсот двадцать девятом году, когда у нас организовали колхоз, кулаки вырезали мою семью… Остался я один. Мне три года было. И меня воспитал колхоз… А в прошлом году правление колхоза послало меня на учебу в Москву…

Г а р в у д (вынимая из портфеля бутылку). За это стоит выпить, черт возьми!.. Дайте рюмки…

Т а н я. К сожалению, есть только стаканы.

Г а р в у д. Тоже неплохо.

Девушки убегают за стаканами.

Митчел мне сказал, что вы поедете в колхоз помогать строить дома.

А л е к с е й. Да. Но это не относится к Митчелу. В эти дни он, естественно, будет заниматься…

М о р х а у з. Господин дуайен, у меня свое понятие о слове «естественно»… И я считаю естественным, чтобы он поехал вместе с вами…

Г а р в у д. О’кей!..

М и т ч е л. Да-да!.. Как говорят в России — долг платежом красен.

Г а р в у д. Что это значит?

М и т ч е л. Это значит, что честный человек не должен оставаться в долгу.

Г а р в у д. Правильно!.. Я согласен с этой поговоркой, хотя в ней и говорится о чем-то красном…

Возвращаются д е в у ш к и со стаканами, кружками и даже с одной рюмкой.

Рад вас снова видеть, ребята. Слыхал о ваших успехах… И охотно пью за всех вас.

Все пьют.

Гм… (Митчелу.) Скажи, тезка, это тот самый Хусаин, который читает наизусть стихи Уолта Уитмена?

М и т ч е л. Да, дедушка.

Г а р в у д (тихо). Жаль, что здесь нет Питера Кея… Я с большим удовольствием дал бы ему по морде… Мистер Хусаин, как называется ваш родной колхоз?

Х у с а и н. «Победа коммунизма».

Г а р в у д. Судя по всему, в этом колхозе «Победа коммунизма» живут настоящие джентльмены… И я считаю себя обязанным выпить за них.

М о р х а у з (с лукавой улыбкой). И за «Победу коммунизма», отец?

Г а р в у д. Если люди, воспитавшие круглого сироту, еще посылают его за свой счет в университет… Если такие люди назовут свой колхоз даже именем дьявола, я готов пить за дьявола!.. За «Победу коммунизма», господа. Гм… Но не во всем мире!..

А л е к с е й. Мистер Гарвуд, мы ценим вашу прямоту… И отвечаем тем же… Мы за победу коммунизма во всем мире…

Г а р в у д. Войдите в мое положение, джентльмены…

Т а н я. Войдите в наше…

Общий смех.

Г а р в у д (с лукавой улыбкой). Вхожу… (Подумав.) Но я, кажется, нашел выход. Точнее, его нашел ваш великий Ленин… За мирное сосуществование, независимо от различия наших социальных систем!..

Строительная площадка в Солнечногорском районе. Леса у кирпичной стены. Июнь 1945 года.

С т у д е н т ы и с т у д е н т к и становятся полукругом и передают по конвейеру кирпичи. Среди работающих — т е т я Д а ш а, А ш о т, М и т ч е л, Т а н я, М а й к а. Звучит колокол.

А л е к с е й. Ребята, шабаш!

Студенты прекращают работу. Из-за стены выходят Х у с а и н и В е р а. Вера несет посуду.

В е р а. Мойте руки, ребята! Через пять минут подадим кашу.

На просцениуме Ашот встречается с Хусаином и Верой, которая передает посуду Майке. Слева доносится шум подъехавшей машины и гудок.

Т а н я. Смотрите, какая машина!

М и т ч е л. Это ко мне! (Убегает.)

А ш о т. Боже мой! Чем мы будем их угощать?!

Х у с а и н. Каши хватит, не беспокойся, Ашот!

А ш о т. «Каши», «каши»… На барана не нужно было наваливаться!.. Один день недоглядел, и пожалуйста — все съели! Вы что, не знали, что сегодня приедут Митькины родители?

В е р а. Мы думали, ты привезешь продукты…

Х у с а и н. День рождения был, надо было отметить, понимаешь.

А ш о т. День рождения, свадьба, именины!.. Придется отпустить две банки из энзе. (Уходит.)

За ним идут Х у с а и н и В е р а. На строительную площадку сходят М и т ч е л, К л а р а, М о р х а у з. С другой стороны подходят С е р е б р я к о в и т е т я Д а ш а.

М о р х а у з. Здравствуйте, друзья!

А л е к с е й. Здравствуйте, господа!

Таня, Майка, тетя Даша и Алексей здороваются с гостями.

К обеденному перерыву, так сказать, подоспели…

Т е т я Д а ш а. Сейчас каша поспеет. (Уходит вместе с Майкой.)

М о р х а у з (показывая на стройку). Уже под крыша?

А л е к с е й. Да… Скоро закончим этот дом.

М о р х а у з уходит, осматривая строящийся дом. За ним — А л е к с е й.

К л а р а. Мальчик мой ты очень устал?

М и т ч е л. Представь себе, мама, нисколько. Мы все работаем здесь с большим удовольствием. Но забавно, что я, Митчел Морхауз, таскаю кирпичи, доски… для совершенно незнакомых людей, для крестьян… и своей работой помогаю им наладить послевоенную жизнь… и это мне приятно!

Возвращаются М о р х а у з и А л е к с е й. С другой стороны — С е р е б р я к о в.

М о р х а у з. О, господин декан! Чрезвычайно рад вас видеть!.. Вы тоже работаете?

С е р е б р я к о в. Весь факультет.

Они здороваются. Вбегает А ш о т.

А ш о т (Тане). Таня, займи их чем-нибудь, пока я заправлю кашу тушенкой.

Т а н я. Мадам Клара, пойдемте купаться.

К л а р а. О нет, нет…

М и т ч е л. Пойдем, ма… Ты посидишь на берегу…

К л а р а. О нет, нет… Ра-ди-ку-лит…

Т а н я. Алексей, идем…

Т а н я убегает. За ней — М и т ч е л. Немного подумав, А л е к с е й извиняется перед Кларой и тоже уходит.

М о р х а у з. Я давно хотел поблагодарить вас, профессор. Я очень доволен успехами сына.

С е р е б р я к о в. Да, мы тоже им довольны. Он старательно учится.

К л а р а. Митчел очень повзрослел…

М о р х а у з. Он очень хорошо развивается… Недавно он прочел мне стихи вашего Бунина, я их раньше не знал…

Да, Бунин прав… «Счастье только знающим дано…». Мне нравится в вашей молодежи это безудержное стремление к познанию… И я рад, что Митчел живет и учится вместе с вашими студентами…

С е р е б р я к о в. Приятно это слышать, мистер Морхауз.

М о р х а у з. Ваш великий Толстой говорил, что искусство — лучшее средство для объединения народов.

Входит т е т я Д а ш а, за ней — М а й к а с ложками.

Т е т я Д а ш а. Ну, будем обедать, господа. Прошу вас, мойте руки…

К л а р а. О нет-нет… (Показывая на мужа.) Он… уже… кушаль…

Т е т я Д а ш а. Нет уж, господа. Обидите! Еда, правда, не бог весть какая… А все же… Чем богаты, тем и рады!..

М о р х а у з. Пойдем, Клара, мыть руки…

Т е т я Д а ш а. Сергей Кузьмич, вы проводите… Там полотенчико чистое я повесила.

К л а р а, М о р х а у з и С е р е б р я к о в уходят.

(Майке.) Плохо сегодня работаешь. Всю ночь с Ашотом соловьев слушала, а надо было выспаться как следует.

М а й к а. Мы не соловьев слушали, тетя Даша, а готовились к экзаменам. Трудный предмет…

Т е т я Д а ш а. Я еще с утра заметила, что трудный предмет: у Ашота на всей щеке губная помада… А вот что я тебе, Майка, скажу: непорядок! И сама на экзамене завалишься и Ашота подведешь.

М а й к а. Ну что вы, тетя Даша!

Т е т я Д а ш а. Ты, милая, не нукай, а слушай, что я говорю. По должности своей я за вами смотреть не обязана — нету такой инструкции. А по жизни, дуреха, я тебе тут за мать прихожусь. Можешь ты в это вникнуть курячьей своей головой?

М а й к а. Ой, тетя Даша.

Т е т я Д а ш а. Пойду, может, у инженерши молока достану… (Уходит.)

Вбегает А ш о т.

А ш о т. Хусаин, в связи с международным положением разрешаю открыть еще одну банку из энзе.

Х у с а и н. Ты под давлением общественного мнения меняешься на глазах. Я тебя не узнаю!

А ш о т. Выполняй! Тащи скатерть, будем делать круглый стол.

Хусаин говорит по-казахски.

Что? Что? (Говорит по-армянски.)

Х у с а и н. Что ты сказал? Я ничего не понял!

В е р а, А ш о т и Х у с а и н убегают.

М а й к а. Только две вилки.

Голос Ашота: «Ничего острого за круглым столом не нужно. Только деревянные ложки». Входит А ш о т с деревянными ложками.

А ш о т (поет).

М а й к а. Плохо работаешь сегодня, Ашот.

А ш о т. Кто? Я?

М а й к а. Надо было выспаться как следует, а ты всю ночь соловьев слушал, даже умыться забыл. Вся щека в губной помаде. (Вытирает ему щеку платком.)

А ш о т. Ну, Майечка.

Майка целует Ашота в щеку. Входит Х у с а и н со скатертью и накрывает их ею.

Каша пригорела!

Х у с а и н. Каша!

Х у с а и н и А ш о т убегают. Возвращаются К л а р а, М о р х а у з и С е р е б р я к о в.

М о р х а у з. Господин декан, как называется этот колхоз?

С е р е б р я к о в. «Большевик».

М о р х а у з. Не удивлюсь, если в следующий раз я окажусь гостем колхоза «Смерть капитализму»…

Музыка — галоп.

Х у с а и н везет тачку с А ш о т о м, который держит в руках котелок с кашей. За ними бежит В е р а, далее — вернувшиеся с купания М и т ч е л, Т а н я, А л е к с е й.

Т е т я Д а ш а (входя). Прошу к столу!

М о р х а у з. Благодарю.

Т а н я. Пожалуйста, садитесь…

Все располагаются вокруг скатерти, разостланной на траве. Майка раскладывает кашу в миски. Ашот и Хусаин раздают их.

М о р х а у з. Мне, господа, Митчел рассказал о вашем отношении к буржуазной демократии…

А л е к с е й. Был такой разговор…

М о р х а у з. Я хотел бы его продолжить.

А л е к с е й. Пожалуйста.

М о р х а у з. И позвольте мне быть вполне откровенным…

С е р е б р я к о в. Просим, мистер Морхауз…

М о р х а у з. Мне многое нравится в коммунистах. Это толковые люди, которые знают, чего хотят. Они умеют вести за собой массы, упорны, организованны… Они верны своим идеям и умеют за них постоять. Но количество переходит в качество, господа, как утверждает диалектика. И мне не нравится в коммунистах нетерпимость, нежелание считаться с другими мнениями. У вас всегда грубая схема: ангелы или черти, друзья или враги… Лично я не верю ни в ангелов, ни в чертей. С точки зрения коммунистов, я, конечно, не ангел. Но я и не ваш враг.

А л е к с е й. В это мы готовы поверить.

М о р х а у з. Так вот, я вовсе не считаю, что всегда правы мы. Но не всегда прав и Советский Союз. Я в этом убежден!..

С е р е б р я к о в. Говорить на эти темы в общей форме трудно. Но я вполне допускаю, что и у нас иногда были ошибки.

А л е к с е й. И партия никогда не стеснялась признавать свои ошибки.

С е р е б р я к о в. Более того, никогда еще в истории ни одна партия так смело и откровенно не говорила о своих ошибках и так решительно не исправляла их…

М о р х а у з. Гм, да… Возможно… Но в конце концов это ваше частное русское дело… Я лично сторонник нашей демократии…

Х у с а и н. Буржуазной?

М о р х а у з. Да, буржуазной.

А ш о т. Это тоже ваше частное дело, и если вам так нравится…

Х у с а и н. Ему, понимаешь, нравится… А рабочему классу?

А л е к с е й. Это дело их рабочего класса.

С е р е б р я к о в. Правильно, Алеша.

М о р х а у з. Нет, мы не убедим друг друга!.. Но повторяю: я не позволю, чтобы мой сын разочаровался в нашей демократии, не позволю!..

А л е к с е й. Ваш сын уже студент. И формула «не позволю» звучит не так уж демократично.

Х у с а и н. Да, неудобно, мал-мал уже стал большой, понимаешь…

М о р х а у з (багровея). Вы хотите сделать из Митчела коммуниста?..

М и т ч е л. Папа!

А л е к с е й. Еще одно заблуждение. Коммунистом человек становится сам. Но спешу вас успокоить: Митчел не коммунист. Более того: если бы он даже захотел вступить в партию, мы бы голосовали против него.

М о р х а у з. Почему? Разве Митчел плохой парень?

А л е к с е й. Членом партии может быть только человек, полностью осознавший ее программу, для которого пребывание в партии — вопрос жизни и смерти.

М о р х а у з. Да-да. Голосуйте против него… И останемся каждый при своем мнении. Вам бы хотелось, чтобы коммунизм был во всем мире. Нам бы хотелось, чтобы его нигде в мире не было.

С е р е б р я к о в. Да, желания несколько расходятся. Пусть это разногласие решит история, ход общественного развития. Нас это устраивает, мистер Морхауз.

М о р х а у з. Устраивает, так как вы убеждены, что история играет в вашей футбольной команде.

А ш о т. А вы считаете наоборот. Кто вам мешает?

М о р х а у з. Кто нам мешает?..

С е р е б р я к о в. Вот именно. Если вы убеждены в своей правоте, то чего же вам опасаться?..

А л е к с е й. Тем более что, как вы утверждаете, на вашей стороне помимо прочего еще и бог… Вот вам и центр нападения, если продолжить аналогию с футбольной командой…

М о р х а у з. Я старый футболист. И, между нами, джентльмены, с таким центром нападения можно продуть матч…

К л а р а. Артур, всему есть границы!.. Всевышний все слышит…

М о р х а у з. Ах, если он действительно слышит, то видит, как мне сейчас нелегко…

Общий смех.

М о р х а у з. Профессор, хотите знать откровенно, в чем наша беда?

С е р е б р я к о в. Любопытно.

М о р х а у з. Когда коммунисты выдвинули лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», то он объединил сотни миллионов людей. Если мы выдвинем лозунг «Буржуи всех стран, соединяйтесь!», то, во-первых, нас будет сравнительно мало, и, во-вторых, мы сразу вцепимся друг другу в глотки.

А л е к с е й. Ленин формулировал это, как противоречия в лагере империализма.

М о р х а у з. Как видно, он отлично знал нашего брата…

Х у с а и н. Дорогие гости, кушайте. Добавки просите, угощайтесь. Наше с Ашотом пение поможет вашему пищеварению.

А ш о т (поет).

В е р а. Ну как каша, ребята?

А ш о т. Превосходная каша.

Т а н я. Как нравится вам, господа?

М о р х а у з. Благодарю, очень вкусно.

Т а н я. А мадам?

К л а р а. Могу сказать прямо, сегодня я сыта по горло!.. Как, вероятно, и вы, дорогой Артур? Мерси, мерси.

Х у с а и н. Извините, каша, конечно, немножко пригорела.

Т а н я (Митчелу). Митя, мне кажется, твоим родителям не понравилась наша каша?

М и т ч е л. Ничего, Тания, привыкнут и скушают… Не огорчайся…

М о р х а у з (вставая). Благодарю наших милых хозяек.

Клара и Морхауз выходят на авансцену. С е р е б р я к о в уходит.

К л а р а. Артур, зачем ты затеял этот разговор?..

М о р х а у з. Ах, моя девочка, все гораздо серьезнее, чем тебе показалось… Гораздо серьезнее! Время работает на них, как они говорят. А наш Митчел не слеп, он не глупец… И потому все серьезнее, чем ты думаешь…

Входит С е р е б р я к о в, показывает Алексею бумагу, затем подходит к Морхаузу.

С е р е б р я к о в. Извините, господа. Только что привезли ужасную весть.

М о р х а у з. Что случилось, господин декан?

С е р е б р я к о в. У Дарьи Максимовны Зуевой погиб сын…

К л а р а. Какой ужас! Она еще не знает?

С е р е б р я к о в. Нет. Сейчас мы ей скажем.

К л а р а. Да-да… Там есть валерианка и нашатырный спирт. Артур, принеси на всякий случай.

М о р х а у з. Сейчас… (Идет к машине.)

С е р е б р я к о в. Дарья Максимовна!

Тетя Даша подходит.

Мы вместе работаем много лет… Да… Мы вместе отвечаем за них… Ведь это наши дети, тетя Даша…

Т е т я Д а ш а. А как же… Да что с вами, Сергей Кузьмич? Алеша, Таня!

Т а н я. Тетя Даша… Нет, не могу!

Т е т я Д а ш а. Иван?.. Ранен?..

А л е к с е й. Тяжело ранен…

Т е т я Д а ш а. Правду говори!..

Алексей опускает голову. Тетя Даша переходит на авансцену. Пауза.

К л а р а (Морхаузу). Надо, чтобы она заплакала… Оставьте нас вдвоем!

М о р х а у з. Ты же не знаешь языка, она не поймет тебя…

К л а р а. Поймет, я ведь тоже мать!.. Оставьте нас вдвоем! (Подходит к тете Даше.) Тетия Даша! О тетия Даша! О Иезус-Мария! Ле Дьесюр ле сьель. (Читает молитву, плачет.)

Т е т я Д а ш а. Не верую!

К л а р а (со слезами). О тетия Даша… Муа же сюи анкор ин мер!.. Плёре донк, ма шер!..

Т е т я Д а ш а. Ласку и слезы твои не забуду!.. Мать везде мать, серденько мое!.. Ох!

М о р х а у з (подходит с пузырьком и стаканом). Вот… Выпейте, тетя Даша… Это капли… Должны помочь…

Т е т я Д а ш а. Не верую!.. Ни в бога, ни в капли не верую!

Студенты окружили тетю Дашу. Пауза.

Ну, ребята, за работу!

Колокол. Студенты принимаются за работу.

З а н а в е с.

Акт третий

Через две недели в поселке. Июль 1945 года. Ночь. Горит керосиновая лампа, стоящая на табурете около кровати в бревенчатой избе, где разместился «штаб» строителей. На деревянной кровати полусидит больной М и т ч е л. Перед ним дневник, в котором он сделал очередную запись.

Слева зажигается свет. С т у д е н т читает текст записи Митчела в дневнике.

С т у д е н т. «Уже две недели, как я лежу здесь… Несчастье произошло оттого, что я по собственной неосторожности залез на плохо укрепленную балку, упал и ударился головой о бревно… Отец приезжает каждую субботу… Вчера прилетел дедушка и прямо с аэродрома приехал ко мне. Ребята каждую свободную минуту забегают ко мне. Тания взяла на себя обязанности моей медицинской сестры. Никогда, никогда не забыть мне этих друзей. Никогда прежде мне не были так понятны простые и великие слова: «Дружба», «Любовь», «Верность»… Эти люди всегда вместе — и в радости и в беде».

Доносятся чьи-то шаги. Свет слева гаснет. Митчел прячет свой дневник под подушку и вытягивается на постели, закрыв глаза. Входят Г а р в у д, К л а р а, т е т я Д а ш а и Т а н я, она в белом халате.

Г а р в у д (подходя к кровати). Он спит… (Кларе.) Этот доктор так и не взял у меня гонорар. Удивительная страна!.. Когда я сказал ему: «Доктор, я исхожу из формулы социализма — каждому по труду», он ответил: «Мой труд оплачивает государство…» Можно тут что-нибудь понять?

К л а р а. У нас просто не поверили бы, что так бывает… Две недели он приезжал каждый день…

Г а р в у д. Мисс Тания, вам надо отдохнуть…

Т а н я. Я не устала… и потом, когда Митчел проснется…

К л а р а. То будет рад вас видеть… Танюска!..

Т а н я смущается.

Т е т я Д а ш а. Давайте чайку попьем.

Т а н я. Я принесу воды, тетя Даша. (Уходит вместе с тетей Дашей.)

Г а р в у д. Ты смутила девушку, Клара… У них с Митчелом просто дружба.

К л а р а. Самые умные мужчины поразительно наивны в этих вопросах. Вы не исключение из этого правила, отец!

Г а р в у д (несколько уязвленный). Ни в одной области дамы так не склонны к фантазии, как в этой. И ты не исключение из этого правила.

К л а р а. Фантазии?.. А то, что в бреду он столько раз произносил ее имя?.. Это тоже фантазия?

Г а р в у д. Бред — это всего лишь бред.

К л а р а. Когда мужчина объясняется в любви, находясь в нормальном состоянии, это нередко бред. Но уж если он объясняется в бреду, то это настоящее чувство… Можете не сомневаться, папа!..

Г а р в у д. Ну-ну… Может быть… Я уже смутно помню, как это бывает. В табаках я себя чувствую сильнее… А она, эта девушка?..

К л а р а. Как можно не влюбиться в нашего Митчела?

Г а р в у д. Иных доказательств у тебя нет?

К л а р а. Разве можно, не любя, так волноваться, не спать ночами?..

Г а р в у д. Тогда в него влюблен весь факультет. И прежде всего тетя Даша… Она тоже не спала ночами… Когда потребовалась кровь для переливания, все его коллеги предлагали свою… А Хусаин ночью помчался за льдом и пронес его в руках три километра… бегом. Помнишь, как ты боялась его?.. И называла потомком Чингисхана?..

К л а р а. Да-да, золотой мальчик… (Подходит к Митчелу, поправляет край одеяла, глядит на сына, тихо напевает.)

Гарвуд подходит к комоду, на котором стоит рамка с фотографией молодого солдата в пилотке. Входит т е т я Д а ш а с чайником.

Г а р в у д (тете Даше). Иван?

Т е т я Д а ш а. Он… (Не желая продолжать этот разговор.) Вот, закусите, господа… Извините, сахару только два кусочка — месяц на исходе.

Г а р в у д (подходит к тете Даше, берет за руку, глядит в ее открытое, доброе, чисто русское лицо с ввалившимися от горя и бессонных ночей глазами и тихо произносит). Никогда, никогда, тетия Даша, Митчел Гарвуд не забудет того, что вы сделали для нашего мальчика! О, теперь я знаю, что такое русская женщина!.. (У него появляются слезы на глазах.) Извините меня!..

Т е т я Д а ш а. Да что ты, голубчик мой?..

Клара подходит к ней и молча целует ее.

Сейчас хлеб принесу… (Уходит.)

К л а р а. Вы настоящий человек, отец!.. (Указывая на портрет.) Это ее мальчик?

Г а р в у д. В этой стране нет дома, в котором не побывала война…

К л а р а. Ах, как мне стыдно, что, прожив две недели в этом доме, я лишь сегодня узнала, что это портрет ее сына!..

Т а н я приносит чашки и блюдца.

Отец… Выйдем на берег…

Т а н я. А как же чай?

Г а р в у д (поглядев на Клару). Мы на несколько минут… Полюбоваться восходом солнца…

К л а р а (нежно). Танюска!..

Г а р в у д и К л а р а уходят. Таня подходит к столу и устало опускается на стул.

М и т ч е л (открывая глаза). Здравствуй, Тания…

Т а н я. Доброе утро, Митя!.. Ты спал? Доктор сказал, что скоро ты будешь совсем здоров…

Митчел садится на кровати.

Лежи спокойно, Митя…

М и т ч е л. Ах, если бы ты знала, как мне хорошо!.. Болезнь сделала меня смелее… И я хочу тебе сказать…

Т а н я. Не надо…

М и т ч е л. Разве ты знаешь, что я хочу сказать?

Т а н я. Знаю… Я очень прошу тебя, не надо… Очень прошу!..

М и т ч е л. Почему — не надо?

Т а н я. Ты совсем как маленький…

М и т ч е л. Почему — маленький?.. Ты не старше меня…

Т а н я. Старше, намного старше, Митя.

М и т ч е л. Ты не любишь меня?

Т а н я. Мы все любим тебя… Сядь… И я тоже тебя люблю… Я люблю твой голос, твою улыбку… Мне даже нравится, как ты путаешь падежи…

М и т ч е л (упрямо). Ты любишь меня, Тания? (Подходит к ней.)

Т а н я. Мне… Мне очень хорошо с тобой… Но я люблю Алешу…

Входит А л е к с е й.

А л е к с е й. Здорово, Митяй!..

Таня отходит в сторону, быстро утирает слезы.

М и т ч е л. Здравствуй, Алеша…

А л е к с е й (пристально глядит на него, потом резко оборачивается к Тане). Умой лицо, Татьяна!..

Тяжелая пауза.

А л е к с е й. Да… Зачем я сюда пришел? Зачем я сюда пришел?.. Да… Доктор сказал ребятам, что ты скоро встанешь… Ребята тебе кланялись… (Идет к дверям.)

М и т ч е л. Спасибо… Постой!..

А л е к с е й. Нет, мне пора… Татьяна, помоги ему дойти до кровати…

Входят Г а р в у д и К л а р а.

М и т ч е л. Алеша… Я хочу, чтобы вы оба мне помогли, оба…

Г а р в у д (быстро подходя к ним, кладя руку на плечо Алексея). Слушайте, дуайен, две недели назад вы дали Митчелу свою кровь… А теперь не хотите протянуть ему руку?.. Вы должны теперь жить как братья!.. Кончен разговор!..

А л е к с е й (подав Митчелу руку). Все будет хорошо, Митя… Ты скоро будешь здоров… И мы опять станем вместе ходить на лекции… готовиться к зачетам… Помоги, Таня…

Таня берет Митчела под руку. Вдвоем с Алексеем они ведут Митчела к кровати. В комнату входят В е р а, М а й к а, Х у с а и н, А ш о т. Майка и Вера с цветами, Ашот с гитарой, Хусаин с бубном и ковриком в руках.

М а й к а. Митенька!..

В е р а. Уже здоров?..

Майка и Вера передают Митчелу цветы.

Х у с а и н. Хватит болеть, понимаешь!..

К л а р а. О, как вас много, слишком много!..

А ш о т. Мадам, медицина разрешила. И даже одобрила. Не сойти мне с этого места!..

Х у с а и н. Тетя Клара, не волнуйтесь! Небольшое танцевально-песенное вливание, и он будет здоров. Первый номер нашей лечебной программы — выступает народный артист Армянской ССР Ашот Бароян! (Садится и аккомпанирует на бубне.)

А ш о т (поет).

Все аплодируют Ашоту.

Х у с а и н. Следующий номер нашей программы посвящается дорогим гостям. Выступает малоизвестный, но уже весьма популярный исполнитель различных песен Ашотес де Бароянес… Песенка, которую он сейчас споет, посвящается нашим дорогим гостям…

А ш о т (поет).

Г а р в у д (на фоне музыки). Дай бог, чтобы наши внуки и правнуки жили всегда в мире и не знали, что такое война!

А ш о т (поет).

Все подхватывают слова песни.

Номер Морхауза в гостинице. Июнь 1950 года. Быстро входит Г а р в у д, за ним идет К л а р а.

К л а р а (взволнованно). Благополучно?

Г а р в у д. Превосходно!.. Дьявольски повезло с билетом!.. Когда председатель экзаменационной комиссии подозвал тезку и тот вытащил билет «Работа Ленина «Империализм как высшая стадия капитализма», я сразу успокоился…

К л а р а. А где Артур?

Г а р в у д. Остался в актовом зале… Как только Митчелу вручат диплом, они приедут… Я пригласил декана и всех друзей Митчела…

К л а р а. Он волновался?

Г а р в у д. Кто?

К л а р а. Митчел…

Г а р в у д. Конечно. Но отвечал великолепно!.. Моя кровь… Завтра я подпишу генеральный контракт еще на пять лет, и я увезу Митчела от вас…

К л а р а. Мы поедем вместе, отец…

Г а р в у д. Как — вместе? Кто разрешит Артуру бросить дела?

К л а р а. Я не хотела вас волновать… Вчера Артур получил письмо… От генерального директора «Планеты»… Там теперь кто-то новый… Какой-то Мак-Клей…

Г а р в у д. Ну?

К л а р а. Одним словом… Артур уволен из «Планеты». Ему предложено ликвидировать дела и выехать на родину…

Г а р в у д. Уволен?.. Я знал, что этим кончится, Клер… (Обнимая дочь.) Ты… Ты не волнуйся, моя девочка… Чепуха!..

К л а р а. Я не волнуюсь… (Всхлипывая.) Но обидно, папа… Ты знаешь, как честно работал Артур…

Г а р в у д. Ну-ну, не надо! Бедный Артур!..

К л а р а. Он не спал всю ночь… Ему очень тяжело, отец… И потом, находясь в Москве, он имел возможность заниматься русской литературой… Он так много успел за эти годы…

Г а р в у д. Да-да, конечно… Но что делать, если такое собачье время?.. Что делать, если «Планета» перешла к другому хозяину, и теперь они делают свой бизнес на холодной войне!.. Иногда мне кажется, что мы ходим по краю карниза над пропастью… Как лунатики… Хуже — лунатики прогуливаются по карнизам только при полнолунии, мы делаем это и днем и ночью.

Стук в дверь.

К л а р а (поспешно вытирая глаза). Кто там?

Дверь открывается, входит К е й с чемоданчиком в руке.

К е й. Это я, с вашего позволения.

К л а р а. Что вам угодно?

К е й. Немногое. Прежде всего вы, мистер Гарвуд…

Г а р в у д. Мне ни прежде всего, ни после всего вы не нужны, мистер Кей. Я ясно выразился?

К е й. Напрасно вы так стремитесь упрочить свою репутацию грубияна, уважаемый мистер Гарвуд. В этом уже просто нет нужды…

Г а р в у д (кричит). Слушайте вы, газетная крыса, сто чертей вам в глотку!.. Закройте дверь с той стороны, пока не поздно!..

К е й. Вот именно, пока не поздно!.. Речь идет о судьбе вашего внука, мистер Гарвуд… Зачем вы кричите?

К л а р а. Митчела?

К е й. Именно.

Г а р в у д. В чем дело?

К е й. Можно при даме?

Г а р в у д. Короче!..

К е й. Итак, прошу… (Ставит на пол чемоданчик.) Вы были в актовом зале университета на экзаменах, я вас видел. К сожалению, вы меня не заметили, и потому я не мог выразить вам свое неизменное уважение…

Г а р в у д. Ближе к делу!..

К е й. Ваш внук так блистательно отвечал по билету, что…

Г а р в у д. Что вам угодно?

К л а р а. Отец, я умоляю вас…

К е й. Не будем ссориться, мистер Гарвуд, я пришел сюда с добрыми намерениями… Итак, ваш Митчел отвечал столь блистательно, что мне захотелось записать его ответ на пленку… Я бедный человек и решил, что миллионер Гарвуд сумеет оценить мое внимание, мои заботы, наконец, мою находчивость…

К л а р а. Боже мой!..

К е й. Вы только послушайте, какой товар я вам готов уступить… (Открывает магнитофон, включает его.)

Г о л о с М и т ч е л а. Более тридцати лет прошло с тех пор, как была написана эта гениальная книга, в которой Ленин доказал, что империализм есть высшая стадия капитализма…

Кей выключает магнитофон.

Г а р в у д (совершенно спокойным тоном). Ну и что?

К е й. Вы правы. Пока ничего особенного. Но я не хотел вас сразу ошеломлять, это было бы жестоко с моей стороны… Теперь — внимание!.. (Снова включает магнитофон.)

Г о л о с М и т ч е л а. В этом труде Ленин вскрыл язвы капитализма и объяснил условия его неизбежной гибели. Все, что случилось за эти годы — крах гитлеризма, крушение ряда колониальных империй, революция в Китае, события в Азии, — разве не подтверждает каждый год, каждый месяц, каждый день гениального предвидения Ленина?!

К е й (останавливает магнитофон). Теперь перейдем к делу.

Г а р в у д. Шантаж?

К е й. Торговая сделка. Я принес первосортный товар, мистер Гарвуд. И мне ли вам объяснять, что стоимость товара определяется прежде всего спросом… У вас единственный внук. Получив диплом, он вместе с вами поедет на родину. Если вслед за ним туда поедет эта пленка, то даже ваши миллионы будут бессильны ему помочь… Итак, я предвижу двойной спрос на эту пленку: во-первых, с вашей стороны, дорогой мистер Гарвуд, во-вторых, со стороны некоторых учреждений у нас на родине… Железные законы логики!..

Г а р в у д. Это деловой разговор. Сколько?

К е й. Пятьдесят тысяч.

Г а р в у д. Вы хотите меня рассмешить?

К е й. Ваше предложение?

Г а р в у д. Самая подходящая цена — набить вам морду…

К е й (надевая шляпу). Имею честь кланяться!

К л а р а. Отец, умоляю вас…

Г а р в у д (багровея, но уже не в силах себя сдержать). Десять тысяч!..

К е й. Я ценю свою находчивость дороже, не говоря уже о судьбе вашего внука. Так и быть, сорок.

Г а р в у д. Двадцать.

К л а р а. Я сойду с ума!..

Г а р в у д. Не вмешивайся в мужские дела!.. Двадцать!..

К е й. Тридцать пять.

К л а р а (закрывая лицо руками). Я не могу этого слушать!..

К е й. Пожалейте дочь!.. Она не может этого слышать…

Г а р в у д. Дамские эмоции не влияют на ценообразование. Я сказал двадцать. (Достает из кармана портсигар.)

К е й. Апеллирую к вашим чувствам. Какое значение для вас, табачного короля, миллионера, могут иметь какие-то пятнадцать тысяч, когда речь идет о судьбе вашего единственного внука?!.

Г а р в у д. Я стал миллионером именно потому, что никогда не переплачивал. Двадцать…

К е й (утирая платком пот со лба). Ну, хорошо, тридцать, у меня не выдерживают нервы.

Г а р в у д. Двадцать.

К е й. Не могу…

К л а р а. Хорошо. Десять доплатим мы с Артуром…

Г а р в у д. Тогда я дам только десять. Кей, пока я жив, вы не получите больше той суммы, которую я назвал, чтобы ни случилось… (Ударяя кулаком по столу.) Кончен разговор!..

К е й. Ну и характер!.. Вы думаете, мне легко?.. Сколько лет я поджидал такого случая, чтобы заработать приличную сумму!.. Вы думаете, мне это просто, приятно?.. Но, поймите, такой случай бывает один раз в жизни, один!.. Он никогда для меня не повторится!.. Я мечтал об этом целую жизнь — выиграть по лотерее, найти клад, нарваться на повод для крупного куша… Я уже пожилой человек, я хочу купить себе домик во Флориде, удить рыбу, не дрожать перед своим кретином-редактором, не бояться завтрашнего дня…

Г а р в у д. Вы меня тронули своим монологом. Готов за него добавить сто долларов. Это неслыханный гонорар даже для настоящего писателя.

К е й (взрываясь). Эксплуататор всегда остается эксплуататором.

Г а р в у д (поигрывая портсигаром). Двадцать тысяч. И сто за монолог.

К е й. У вас нет души!.. Я проклинаю ваш подлый капиталистический мир, вашу эксплуататорскую мораль, вашу сатанинскую алчность, я ненавижу вас, да, ненавижу!.. Тысячу раз правы коммунисты, если хотите знать!..

Г а р в у д. Так и быть. Согласен. (Берет пленку.)

К е й. Чек, сначала чек!

Г а р в у д (достает чековую книжку). Пожалуйста. Чек на тридцать тысяч долларов. Получите.

Кей, дрожа, рассматривает чек, протягивает руку Гарвуду, но тот отводит свою.

Нет, руки я вам не подам. Это стоит куда дороже. Идите, Кей.

К е й (счастливый). Я благодарю вас, мистер Гарвуд, благодарю!.. Вы настоящий джентльмен, извините, что я вам наговорил лишнего…

Г а р в у д. Придется извинить, что делать… Нервный век… Одну минуту, Кей. Пойдем, Клара. (Уносит пленку в другую комнату.)

За ним уходит К л а р а.

(Возвращается.) Одна сделка закончена, Кей. Теперь верните чек и добавьте три тысячи долларов.

К е й. Я не понимаю… Какой чек? Какие три тысячи?..

Г а р в у д. Очень просто… верните мой чек и добавьте к нему своих три тысячи… Иначе…

К е й. Что — иначе?

Г а р в у д. Щенок… Я записал на пленку монолог, в котором вы так проклинаете капитализм, нашу мораль и восхваляете коммунизм. У меня более портативный магнитофон… (Указывает на портсигар.) Я всегда его беру с собой в деловые поездки…

К е й (падая на стул). Шантаж!..

Г а р в у д. Торговая сделка… Гоните чек и три тысячи! Живо!..

К е й (вскакивая и бросаясь на Гарвуда). Разбойник!.. Отдайте мой магнитофон!..

В дверях появляется К л а р а.

Г а р в у д (отшвыривая Кея). Он уже не ваш. Я заплатил за него тридцать тысяч долларов. Неслыханная цена…

К е й. Так вы же их отбираете!..

Г а р в у д. Выбирайте выражения!.. Я честно купил ваш товар, а теперь продаю свой.

К е й (всхлипывая). Что происходит?.. Кошмар!..

Г а р в у д. Чек и деньги. Иначе я все передам в вашу редакцию, во-первых, и в то самое учреждение, о котором говорили вы, во-вторых. Кстати, ваш редактор с интересом выслушает, что вы называете его кретином… (Бешено.) Ну?

К е й. Возьмите ваш проклятый чек… Он жжет мне руки!.. (Протягивает чек.) Подавитесь им!.. Давайте пленку.

Г а р в у д (забирая чек). Еще три тысячи.

К е й. Клянусь… У меня их нет…

Г а р в у д. Верю. Готов подождать. Я гуманист. Три месяца. Потом либо вы получите пленку, либо… Идите, Кей!

К л а р а. Отец!.. (Подходя, шепотом.) Зачем вам эти три тысячи?

Г а р в у д. Подлецов надо учить, Клер. Эти три тысячи я пожертвую на доброе дело. Но я не могу изменить своим принципам. На всякой сделке я должен заработать. Иначе я не я… Кончен разговор!..

Кей, сгорбившись, идет к дверям, сталкиваясь на пороге с М и т ч е л о м и М о р х а у з о м.

М о р х а у з. Отец, что случилось?.. Куда он так побежал?..

Г а р в у д. Дьявол с ним!..

М и т ч е л. Мама, дедушка!.. (Протягивая синий диплом.) Диплом!..

К л а р а (обнимая и целуя его). Поздравляю, счастлива за тебя, дорогой!

Г а р в у д. Молодец, тезка… (Целует Митчела.)

М о р х а у з. Клер, почему ты так бледна?

К л а р а. Так… Я волновалась, сдаст ли Митчел экзамен…

Г а р в у д. Напрасно. Оба Митчела — и молодой и старый — сегодня сдали экзамен…

Входит К а т а р и н а.

К а т а р и н а. Пришел профессор Серебряков и студенты.

Г а р в у д. Да-да. Я пригласил их.

Г а р в у д и М и т ч е л, за ними К а т а р и н а идут встречать гостей.

К л а р а (подходя к Морхаузу и обнимая его). Тебе тяжело, мой милый?..

М о р х а у з. Ничего, ничего, моя девочка. С годами становишься мудрее… Я найду редакцию, которая станет печатать мои статьи!.. Но только, прошу тебя, не говори ничего мальчику!..

Входят Г а р в у д, С е р е б р я к о в, т е т я Д а ш а, М и т ч е л и с т у д е н т ы. Они здороваются с Кларой и Морхаузом.

Г а р в у д. Прошу, прошу вас, друзья!

Т е т я Д а ш а (подходит к Кларе, протягивая ей распятие). А Митя плохо уложился… Прихожу в комнату, гляжу — забыл…

К л а р а. О, гран мерси, тетия Даша…

Г а р в у д (поднимая бокал). За вас, дорогие друзья!.. За вашу молодость, за ваше счастье, за то, чтобы лучше понимали друг друга!.. За эти годы я многое понял и кое-чему у вас научился…

С е р е б р я к о в. О, я подозревал, что вы проходите курс заочно… Учтите, господин Гарвуд у нас студенты-заочники тоже имеют право на диплом.

Г а р в у д. Отлично!.. Тогда я открою вечернюю школу для миллионеров, без отрыва от производства… (Становится серьезным.) За разум, рождающий оптимизм, друзья!.. Сейчас мы собрались здесь, на этом крохотном кусочке иностранной для вас территории. Я вижу в этом символ сосуществования и дружбы, невзирая на различие наших взглядов и систем. Я верю, что победит разум!..

С е р е б р я к о в. Тогда победят мир и дружба. Мы тоже верим в это.

А л е к с е й. За веру!..

Т а н я. За дружбу!..

Т е т я Д а ш а. За мир!..

Х у с а и н. За счастье всех людей на земле, независимо от цвета их кожи и звезд, под которыми они живут!..

Звон бокалов. Вступает оркестр.

З а н а в е с.

1958