Пьесы

К а р б ы ш е в Д м и т р и й М и х а й л о в и ч — генерал-лейтенант.

Н и к о л а й П е т р о в и ч — полковник.

Р а с у л Х е т а у р о в — капитан.

Е л е н а О в с я н н и к о в а — военврач, лейтенант медицинской службы.

Г а с т о н Л я р о ш — французский коммунист.

Ж е р м е н — французская коммунистка.

М а д л е н — французская комсомолка.

Л у и — французский комсомолец.

Ш и б а н о в — французский коммунист, русский эмигрант.

О б о л е н с к а я — эмигрантка, княгиня.

В о л к о н с к а я — эмигрантка, княгиня.

С к р я б и н а — эмигрантка.

М а т ь М а р и я — эмигрантка.

Р а д и щ е в К и р и л л — эмигрант.

Н о с о в и ч С о ф ь я — эмигрантка.

М и х е л ь — фальшивомонетчик из Одессы, эмигрант.

Б е р д ы ш е в — профессор теологии, эмигрант.

Т е р н а в с к а я — эмигрантка, графиня.

А л е к с е й П л а т о н о в и ч — бывший генерал.

Ж е р е б к о в — эмигрант.

П о л и ц е й с к и й к а п р а л.

К е й т е л ь — фельдмаршал.

Р у н д ш т е д т — фельдмаршал.

А б е ц — германский посол в Париже.

О б е р г — начальник гестапо в Париже.

К р е й ц — сотрудник гестапо.

Л е м к е — сотрудник гестапо.

Н а ч а л ь н и ц а женского корпуса тюрьмы в Берлине.

В р а ч.

О ф и ц е р ы, а д ъ ю т а н т ы, с о л д а т ы.

Место действия — Париж, Берлин, ферма в департаменте Дордонь, ресторан вблизи Тулузы.

Акт первый

Еще до поднятия занавеса доносится танцевальная музыка начала сороковых годов. Занавес поднимается. Ложа в русском ресторане «Шехерезада» — вблизи Монмартра в Париже. Шелковая занавеска отделяет ложу от зала ресторана, расписанного в восточном стиле, увешанного коврами и обставленного низкими диванами, перед которыми стоят столики. В середине зала — площадка для танцев. В ложе — К р е й ц и Л е м к е. Они смотрят через раздвинутую занавеску на танцующие пары. Входит О б е р г. Крейц и Лемке встают и задергивают занавеску.

О б е р г. Через тридцать минут сюда прибудет посол господин Абец. Как обеспечена охрана?

К р е й ц. Все инструкции выполнены точно, господин бригаденфюрер.

О б е р г. Сегодня снова появились листовки Сопротивления и вышел очередной номер этой проклятой газеты «Резистанс». Берлин сделал мне третье предупреждение…

Входит мужчина средних лет в смокинге, с красной розой в петлице. Это начальник управления по делам русских эмигрантов в Париже Ж е р е б к о в.

Ж е р е б к о в (отвешивая низкий поклон). Добрый вечер, экселенц.

О б е р г. Здравствуйте, господин Жеребков. Как дела?

Ж е р е б к о в. Сложно. Когда меня привезли из Берлина в Париж и поставили во главе управления по делам русских эмигрантов во Франции, я не предполагал, что встречусь с такими трудностями….

О б е р г. Потому мы вас и назначили. Как проходит вечер?

Ж е р е б к о в. Недурно. Я специально пригласил элиту русской эмиграции. Пришлось много поработать. Почти все приехали. Подготовлена достойная встреча посла господина Абеца.

О б е р г. Конкретно?

Ж е р е б к о в. Цветы, торжественное объявление о прибытии, вручение по русскому обычаю хлеба-соли…

О б е р г. Хочу заметить, господин Жеребков, что встречать германского посла с красной розой в петлице не очень остроумно.

Л е м к е. Да-да, красный цвет без свастики действует на господина посла как на быка.

О б е р г. Послушайте, Лемке, у вас не нашлось более подходящего сравнения?.. (Тихо.) Идиот!..

Л е м к е. Виноват.

Ж е р е б к о в (поспешно снимая розу). Гран мерси за совет!

О б е р г. Это не совет. Это приказание.

Ж е р е б к о в. Проверю, нет ли красных роз в букете, приготовленном для господина посла. Пардон!.. (Уходит.)

В ложу входит а д ъ ю т а н т Абеца. Он тоже в форме офицера СС.

А д ъ ю т а н т. Через две минуты прибудет господин посол.

О б е р г. Я его встречу. (Крейцу и Лемке.) Оставайтесь здесь. (Уходит.)

Л е м к е. Черт меня дернул сравнить посла с быком!..

К р е й ц. Да, нехорошо.

Л е м к е. Неужели он ему скажет?

К р е й ц. Кто его знает!.. У нашего шефа особый талант: все провалы происходят по вине его сотрудников, а все удачи благодаря ему…

Л е м к е. Какое несчастье, что меня перевели сюда из Дахау! Там каждое мое слово было законом!..

Распахивается занавеска. В ложу входят А б е ц и О б е р г. Абец в парадной форме гитлеровского дипломата. Крейц и Лемке вытягиваются.

А б е ц. Хайль Гитлер!..

К р е й ц и Л е м к е (вместе). Хайль!..

А б е ц (Обергу). Продолжайте.

О б е р г. Мы делаем все, что в наших силах. Учтите, однако, что мы менее года в Париже.

А б е ц (ехидно). Признателен за разъяснение. Вы начальник гестапо в Париже и несете ответственность за все, что происходит в этом городе.

Из зала доносится танго. Абец раздвигает занавеску и смотрит в зал.

О, много красивых женщин! И хорошо танцуют.

О б е р г. Не удивительно, господин посол. Здесь цвет русской эмиграции. Все, как было условлено.

А б е ц. И генералитет?

О б е р г. Разумеется. Жеребков постарался.

А б е ц. Что это за люди? Что вам о них известно, Оберг?

О б е р г. Ну, прежде всего это старики…

А б е ц. Неужели? Просто удивительно, как вам удалось это выяснить! Вы делаете большие успехи, мой друг!.. Дальше?

О б е р г. Один из них, я никогда не могу запомнить эти азиатские фамилии, выступая в кругу эмигрантов, высказал предположение, что вслед за Францией мы нападем на Советский Союз.

А б е ц. Любопытно. Почему он так решил?

О б е р г. Видимо, принимает желаемое за действительное.

А б е ц. Представьте его мне.

О б е р г. Сейчас.

Оберг хотел пройти в зал, но столкнулся с Ж е р е б к о в ы м, несущим букет, и Т е р н а в с к о й, пышной блондинкой. У нее в руках хлеб-соль на расшитом полотенце. За нею — пожилой человек в золотом пенсне, с модной бородкой. Это Б е р д ы ш е в.

Ж е р е б к о в (Абецу). Глубокочтимый господин посол. Я, ваш покорный слуга, Юрий Жеребков, ее сиятельство графиня Люси Тернавская и профессор Бердышев счастливы приветствовать вас как представителя великой Германии.

А б е ц. Очень тронут, господа!..

Ж е р е б к о в. Мы, русские эмигранты, просим принять эти цветы и хлеб-соль как скромное выражение нашей горячей благодарности.

А б е ц. Весьма признателен.

Ж е р е б к о в. Мы не теряем надежды, экселенц, приветствовать вас и в Москве…

Б е р д ы ш е в. В древнем Кремле, ваше превосходительство!

А б е ц. В Москве? Меня это удивляет, господа. Правительство третьего рейха заключило, как известно, пакт с правительством Советского Союза. Обе высокие стороны верны этому пакту. И если вы позволили себе говорить о Москве, то мой долг отвергнуть ваши приветствия, ваш хлеб и соль!..

Ж е р е б к о в (побагровев). Ради бога, простите!.. Я говорил иносказательно… Так сказать, символически…

Б е р д ы ш е в. И сказано в Писании: «Разверзлись уста его и произнесли слова непотребные, хоть и от души, да не по разуму. И сказал апостол: слова его отбросим, а душу сохраним…»

А б е ц. Я не апостол, и душа господина Жеребкова мне абсолютно не нужна, профессор… гм…

Б е р д ы ш е в. Бердышев, экселенц… Профессор теологии…

А б е ц. Вот и занимайтесь теологией, а не международными делами.

Б е р д ы ш е в. Ради бога, извините!.. Я, несомненно, допустил фо па… Но еще Марк Аврелий, экселенц…

Т е р н а в с к а я. Профессор, мы не сомневаемся в вашей эрудиции. Простите их, господин Абец!.. Я прошу вас как женщина… Примите хотя бы цветы!..

А б е ц. Мадам, для такой женщины, как вы, я готов на многое. Но я не могу принять цветы из рук человека, допустившего провокационный выпад против великой страны, с которой мы заключили пакт.

Т е р н а в с к а я. Тогда примите эти цветы из моих рук. Ведь я не произнесла ни слова.

Б е р д ы ш е в. Да-да, еще Фома Аквинский говорил…

Т е р н а в с к а я. Профессор, право, вам лучше помолчать! (Берет из рук Жеребкова букет и кокетливо протягивает его Абецу. Тот целует ей руку и принимает цветы.)

Из зала доносятся крики, аплодисменты.

А б е ц. Кто эта красавица, которую так бурно чествуют?

Т е р н а в с к а я. О, это поистине жемчужина нашей русской колонии. Княгиня Вики Оболенская. Позвольте представить ее вам?

А б е ц. Не возражаю. А этот красивый молодой человек, танцевавший с ною?

Т е р н а в с к а я. Это Кирилл Радищев, потомок нашего знаменитого писателя Александра Радищева.

А б е ц. Не слыхал.

Т е р н а в с к а я. Не удивительно. Он покончил с собой почти сто сорок лет тому назад. Императрица была им недовольна.

А б е ц. Екатерина Великая — немка, урожденная принцесса Цербстская. И если она была недовольна Радищевым, то он разумно поступил, покончив с собой.

Б е р д ы ш е в. Тонко сказано!.. Вполне согласен!.. Еще Фихте писал…

А б е ц. Да? Не слишком ли вы торопитесь соглашаться, профессор? Вами я тоже не очень доволен…

Бердышев опускает голову. Т е р н а в с к а я проходит в зал. Абец делает выразительный знак Обергу.

О б е р г (подойдя к Жеребкову и Бердышеву). Господа, вы так блистательно начали, что пора кончать. Прошу!..

Ж е р е б к о в и Б е р д ы ш е в уходят.

А б е ц (Обергу, передавая цветы). Что вам известно о княгине Оболенской?

О б е р г. Не припомню. Завтра выясню.

Возвращается Т е р н а в с к а я, за ней — О б о л е н с к а я и К и р и л л Р а д и щ е в, смуглый, совсем еще молодой человек.

Т е р н а в с к а я. Господин посол, позвольте представить вам княгиню Оболенскую, нашу очаровательную Вики. И господина Радищева.

А б е ц (склонясь к руке Оболенской). Очень рад, княгиня! (Радищеву.) Здравствуйте, молодой человек!

Здороваются кивком головы.

О б о л е н с к а я. Я тоже.

А б е ц. Поздравляю с успехом!.. (Указывая на лавровый венок на ее голове.) Вы заслужили это по нраву!.. Позвольте и мне присоединиться к общим восторгам. (Берет из рук Оберга букет и протягивает его Оболенской.)

О б о л е н с к а я. Мерси. Но эти розы преподнесены вам, и, вероятно, по заслугам, господин Абец.

А б е ц. Что вы, княгиня!.. Я всего лишь посол, а вы королева вечера. Позвольте представить вам бригаденфюрера Оберга, моего друга.

О б е р г (щелкая каблуками). Ганс Вольфганг Оберг, к вашим услугам, княгиня.

О б о л е н с к а я. Значит, вы тот самый Оберг, железный Оберг, перед которым трепещет весь Париж?

А б е ц. Княгиня, в данный момент господин Оберг трепещет перед вами.

О б е р г. Совершенно верно.

О б о л е н с к а я. Я польщена. Бригаденфюрер Оберг — Кирилл Радищев.

Радищев и Оберг раскланиваются. Из вала доносится вступление к вальсу.

А б е ц (Радищеву). Вы позволите пригласить вашу даму?

Р а д и щ е в. Пожалуйста.

О б о л е н с к а я. Я очень люблю вальс. (Берет Абеца под руку, и они проходят в зал.)

О б е р г (подойдя к Тернавской). Мадам, окажите честь!..

Т е р н а в с к а я. С удовольствием, господин Оберг!

Т е р н а в с к а я и О б е р г тоже проходят в зал, за ними уходит и Р а д и щ е в.

Л е м к е. Аристократки, что ни говори, порода!.. Попадись они мне в Дахау, я бы недурно развлекся!.. А здесь нас им даже не представили!..

В ложу вбегает Ж е р е б к о в с каким-то листком в руке.

К р е й ц. Куда?!. Ведь вам было ясно сказано…

Ж е р е б к о в. Одну минуту!.. Листовки… Обнаружил в гардеробе… Листовки… В кармане плаща… (Протягивает листовки Крейцу, тот читает.)

К р е й ц. Опять эти проклятые деголлевцы!..

Ж е р е б к о в. Там много таких листовок… Я сам видел…

Л е м к е. Надо немедленно доложить шефу!.. (Убегает в зал.)

К р е й ц (Жеребкову). Садитесь. (Идет к телефону, стоящему в углу, набирает номер.) Алло, дежурный? Да, я. Да, отсюда. Немедленно вышлите автобус с резервом. Оцепить все здание. Занять выходы. Но спокойно, без шума. И ждать указаний!.. (Кладет трубку.)

Входят О б е р г и Л е м к е.

О б е р г. Опять?!

К р е й ц. Да. (Протягивает Обергу листовку, тот читает.) На всякий случай я вызвал резерв.

О б е р г. Правильно. (Жеребкову.) Вы нашли это в гардеробе?

Ж е р е б к о в. Да. И сразу побежал к вам.

О б е р г. Прогуляйтесь по залу.

Жеребков уходит.

О б е р г. Да, шутники… Кто наблюдал за вестибюлем, Крейц?

К р е й ц. Пятеро сотрудников, шеф.

О б е р г. А кто был в самом гардеробе?

К р е й ц. В самом гардеробе… гм… Видите ли, господин бригаденфюрер…

О б е р г. Мне известно мое звание… Я спрашиваю: кто был в гардеробе?

К р е й ц. Я полагал, что достаточно пятерых в вестибюле.

О б е р г. Лемке, идите вниз и обеспечьте, чтобы никто не скрылся.

Л е м к е убегает. Из зала в ложу входят А б е ц и О б о л е н с к а я.

А б е ц. Разумеется, Париж прекрасен, но я слишком занят, чтобы отдать ему должное, княгиня. Тысячи дел, вопросов, проблем!..

О б е р г. Господин посол, на два слова!..

О б о л е н с к а я. Не буду вам мешать.

А б е ц. Нет-нет, не уходите!.. Одну минуту!.. (Отходит с Обергом в сторону.)

О б е р г. В гардеробе обнаружены листовки. (Протягивает Абецу листок.)

А б е ц. Листовки? Давно пора обнаружить авторов и распространителей, давно!..

О б е р г. Я вызвал резерв. Здание оцеплено. Полагаю закрыть ресторан и произвести поголовный обыск.

А б е ц. Вы полагаете, что люди, принесшие эти листовки, ждут, когда вы начнете их обыскивать? Обыск — свидетельство нашей паники.

О б е р г. Да, но это вечер эмигрантов… Апатридов!.. Людей без подданства. Ведь большинство из них не имеет паспортов!..

А б е ц. Но мы с вами сюда приехали. Это к чему-то обязывает. Где генерал, как его?..

О б е р г. Сейчас я его приведу. (Уходит.)

А б е ц (Оболенской). Простите, княгиня, я снова в вашем распоряжении. Кстати, вы знакомы с кем-либо из генералов?.. Ну, например, как его…

О б о л е н с к а я. Многих я знаю с детства.

А б е ц. Говорят, любопытный старик…

О б о л е н с к а я. Тот, что идет сюда?

А б е ц. Да-да.

О б о л е н с к а я. Алексей Платонович. Не берусь судить, я далека от политики.

А б е ц. О, политика тут ни при чем. Просто я люблю коллекционировать человеческие характеры. Чисто абстрактный интерес.

О б о л е н с к а я. Я слишком женщина, чтобы понимать абстрактный интерес. Скажу больше, для женщины такой интерес, если хотите, оскорбителен…

Оба смеются. Входят О б е р г и А л е к с е й П л а т о н о в и ч, уже пожилой, но еще крепкий человек с военной выправкой.

О б е р г. Господин посол, позвольте представить вам Алексея Платоновича…

А б е ц. Очень рад. Мне давно хотелось с вами познакомиться.

А л е к с е й П л а т о н о в и ч. Весьма польщен. (Заметив О б о л е н с к у ю.) Здравствуй, Верочка!

О б о л е н с к а я. Здравствуйте, Алексей Платонович.

А л е к с е й П л а т о н о в и ч. Как мама?

О б о л е н с к а я. Все страдает мигренями. Давно у нас не были, Алексей Платонович.

А л е к с е й П л а т о н о в и ч. Лето провел в Бретани. Там дешево, и я чувствовал себя как петух в тесте. На прошлой неделе собрался к вам, уже взял метро и в вагоне вспомнил о неотложном деле. Пришлось вернуться.

О б о л е н с к а я. С вас десять франков!

А л е к с е й П л а т о н о в и ч. Неужто опять нафранцузил?

О б о л е н с к а я. Именно. «Взял метро» и «петух в тесте». Чисто французские обороты, Алексей Платонович. Гоните монету!..

А л е к с е й П л а т о н о в и ч. Ты права, Верочка. Придется платить. (Достает из кошелька монету.)

О б о л е н с к а я (Абецу). Это у нас такая игра. Штраф за французские обороты речи. Ее придумал писатель Бунин.

А л е к с е й П л а т о н о в и ч. Верно, верно. Правда, и ты, Верочка, сказала «Гоните монету»! Тоже, между прочим, не Тургенев…

О б о л е н с к а я. Ну уж, во всяком случае, не Бальзак!..

А л е к с е й П л а т о н о в и ч. Говорят, что и дома начали бороться за чистоту русского языка.

А б е ц. Простите, вы сказали: дома?

А л е к с е й П л а т о н о в и ч. Ну да, в Москве. Дом есть дом, хотя там и большевики.

А б е ц. Вы по-прежнему их яростный враг?

А л е к с е й П л а т о н о в и ч. С вами об этом лучше не говорить — ведь у вас с ними пакт…

А б е ц. Я слышал, вы не очень верите в этот пакт?

А л е к с е й П л а т о н о в и ч. Огонь и вода не могут быть вместе. А вам приходилось бывать в Москве?

А б е ц. Да, год назад. И в Москве и в Ленинграде.

А л е к с е й П л а т о н о в и ч. Понравилось?

А б е ц. Ну, Ленинград — европейский город. Москва — своеобразный.

О б о л е н с к а я. А я вот ничего не помню: ни Москвы, ни Петрограда.

А л е к с е й П л а т о н о в и ч. Да где же тебе помнить, Верочка, ты с детства в эмиграции.

О б о л е н с к а я. Да. В сущности, Франция — моя вторая родина.

А б е ц. Все-таки вторая?

О б о л е н с к а я. Как-никак я русская, господин Абец.

А б е ц. Однако мне пора. Рад был с вами познакомиться. Надеюсь, еще встретимся.

А л е к с е й П л а т о н о в и ч. Буду рад, господин посол.

О б о л е н с к а я. Оревуар, мсье!

А б е ц и О б е р г прощаются и уходят.

А л е к с е й П л а т о н о в и ч (задумчиво). Что ему от меня надо?

О б о л е н с к а я. Говорит — чисто абстрактный интерес.

А л е к с е й П л а т о н о в и ч. Абстрактный? У немцев такого не бывает.

О б о л е н с к а я. Ничего, Алексей Платонович, мне няня в детстве говорила: бог не выдаст, свинья не съест.

А л е к с е й П л а т о н о в и ч. Это, смотря, какая свинья. Ну, мне пора. Кланяйся матери, на днях навещу. (Целует Оболенскую в лоб, уходит.)

Входит Р а д и щ е в.

Р а д и щ е в. Ушли наконец эти эсэсовские индюки?

О б о л е н с к а я. Твои листовки просто бессмысленный и лишний риск, Кирилл!..

Р а д и щ е в. Гардеробщики так увлеклись игрой в кости, что мне удалось легко… А знаете, Вики, сегодня на балу многие говорили, что готовится нападение на Россию… И самое возмутительное — некоторые со злорадством!..

О б о л е н с к а я. У меня такое впечатление, что Абец проявляет особый интерес к Алексею Платоновичу… Надо информировать штаб де Голля… Теперь мы боремся за Францию, которая нас приютила…

Р а д и щ е в. Но если потребуется, за Россию будем бороться вдвойне.

В темноте доносится голос диктора Юрия Левитана, передающего очередную сводку Совинформбюро: «Повторяю утреннее сообщение Советского информбюро от 15 октября: наши войска вели бои на всем фронте и особенно ожесточенные на Вяземском, Брянском и Калининском направлениях…»

Занавес поднимается. Кабинет Волконской на ферме в департаменте Дордонь. Будучи врачом, она развернула на своей ферме госпиталь для раненых. Белые шкафы с медикаментами, диван, покрытый белой клеенкой, на столе — стетоскоп и аппарат для измерения кровяного давления. Поздняя ночь. У радиоприемника — В о л к о н с к а я, красивая женщина средних лет в белом халате; м а т ь М а р и я, пожилая женщина в черном апостольнике; А р и а д н а С к р я б и н а, молодая миловидная женщина, и С о ф ь я Н о с о в и ч, элегантная дама лет тридцати на вид.

В о л к о н с к а я. Вяземское направление!.. А два дня назад оставили Вязьму!.. Немцы подходят к Москве!.. (По-французски.) О мой бог!..

С к р я б и н а. Ужасно!..

Н о с о в и ч. Не понимаю, что происходит!..

М а т ь М а р и я. Неужели немцы захватят?.. Не верю…

Г о л о с Л е в и т а н а. Передаем вечернее сообщение: «В течение ночи с четырнадцатого на пятнадцатое октября положение на Западном фронте ухудшилось. Немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали нашу оборону…»

В о л к о н с к а я. Я не в силах это слушать!.. (Выключает приемник.) А сегодня особенно… Гастон и Жорж обещали приехать…

М а т ь М а р и я. Кто они? Гастон и Жорж?

В о л к о н с к а я. Гастон — француз, а Жорж — русский эмигрант. Оба, вероятно, коммунисты. Мне известны только их подпольные клички. Они должны доставить сюда трех советских офицеров, бежавших из лагеря военнопленных.

М а т ь М а р и я. Волнение ваше, княгиня, понятно. Вот-вот увидим советских… Чего-чего о них не наслышались, но начитались! Как мы встретимся, как они к нам отнесутся?.. Найдем ли общий язык?..

Н о с о в и ч. Поверят ли они нам, мать Мария?!

С к р я б и н а. Да-да, поверят ли?!.

М а т ь М а р и я. Должны поверить. Тамара Алексеевна, а все же включите радио. Мы в Париже регулярно слушаем…

Волконская включает приемник.

Г о л о с Л е в и т а н а. …С каждым днем патриоты Франции, жители Парижа усиливают свою борьбу против немецко-фашистских войск и ставленников Гитлера…

С к р я б и н а. Слышите, о нас!..

Г о л о с Л е в и т а н а. …Тринадцатого октября в Сен-Дени убиты два немецких солдата. В этот же день в Булонском лесу французскими патриотами были убиты немецкий офицер и три солдата…

С к р я б и н а. Абсолютно точно!..

Г о л о с Л е в и т а н а. …В Шуази застрелен видный фашистский чиновник.

В о л к о н с к а я. Да, Сопротивление разрастается…

За окном шум подъехавшей машины.

(Смотрит в окно.) Приехали!..

М а т ь М а р и я. Сейчас мы их увидим.

С к р я б и н а. Ой, как бьется сердце.

Условные звонки в передней. В о л к о н с к а я быстро идет открывать. Доносится веселый голос Шибанова: «Бонжур, мадам!» и взволнованный ответ Волконской: «Бонжур, мсье!»

М а т ь М а р и я. Неисповедимы пути твои, господи!

Входят В о л к о н с к а я, Ш и б а н о в, Н и к о л а й, О в с я н н и к о в а и Х е т а у р о в. Шибанов — средних лет человек с чисто русским лицом. Николай — высокий, лет сорока, Овсянникова и Хетауров — молодые люди.

Скрябина, Носович, мать Мария встают. Волконская становится рядом с ними. И теперь все стоят, как две стены, взволнованно и жадно разглядывая друг друга. Пауза.

Ш и б а н о в. Друзья мои, позвольте представить вас нашей хозяйке. Николай Петрович, полковник Красной Армии.

В о л к о н с к а я. Здравствуйте, полковник. Княгиня Волконская. (Вспыхнув.) Доктор Волконская, Тамара Алексеевна.

Н и к о л а й. Очень приятно. Это вас называют в отрядах Сопротивления Красная княгиня?

Ш и б а н о в. Да-да. Это Тамару Алексеевну!

В о л к о н с к а я (шутливо). Жорж, соблюдайте конспирацию.

Ш и б а н о в. Елена Овсянникова. Лейтенант медицинской службы. Военный врач.

В о л к о н с к а я. Какой молодой врач.

О в с я н н и к о в а. Я пять лет как окончила институт, Тамара Алексеевна.

В о л к о н с к а я. Московский или петроградский, коллега?

О в с я н н и к о в а. Краснодарский.

В о л к о н с к а я. Краснодар?

Ш и б а н о в. Это бывший Екатеринодар, княгиня. Капитан Расул Хетауров.

Х е т а у р о в. Очень приятно, товарищ княгиня!..

В о л к о н с к а я. Вы кавказец, мсье?

Х е т а у р о в. Нет такой нации — кавказец. Но я по отцу — осетин, по матери — аварец. Фамилия осетинская, имя аварское. Живу в Дагестане, в Махачкале. Между прочим, замечательный город! Второй Париж!..

В о л к о н с к а я. А вы бывали в Париже, капитан?

Х е т а у р о в. Пока — нет. Но уверен, что Махачкала — второй Париж!..

В о л к о н с к а я. Почему Париж, а не Москва?

Х е т а у р о в. Москва может быть только одна!..

М а т ь М а р и я. А по религии вы мусульманин или православный?

Х е т а у р о в. По религии я как раз атеист, с вашего разрешения.

М а т ь М а р и я (видно, что Хетауров ей понравился). Я всегда считала, что верующие должны относиться с таким же уважением к убеждениям атеистов, как и атеисты к религиозным чувствам верующих.

Х е т а у р о в. Вполне с вами согласен.

С к р я б и н а (к Носович). Почему мы все стоим?..

Н о с о в и ч. Я не знаю… Мне показалось, что сюда вошла Родина!..

Ш и б а н о в. Теперь, Николай Петрович, хочу представить вам моих друзей. Мать Мария — организатор антифашистской группы «Православное дело».

Н и к о л а й. Здравствуйте, мать Мария!.. Говорят, ваша группа творит чудеса?..

М а т ь М а р и я. Чудеса творит только бог. А мы выполняем свой долг человеческий. Долг перед Отечеством.

Ш и б а н о в. Госпожа Софья Носович — участница парижской группы Сопротивления.

Н и к о л а й. Очень рад. (Пожимает руку Носович.)

Ш и б а н о в. Ариадна Александровна Скрябина. Дочь знаменитого русского композитора. Надеюсь, знаете?

Н и к о л а й. Как же! В Москве есть музей Скрябина.

В о л к о н с к а я. Господа, да что же мы стоим? Прошу вас.

Все садятся.

А где же Гастон и Кирилл?

Ш и б а н о в. Они в лесу маскируют машину.

Н и к о л а й. Очень смелый юноша — Кирилл. Настоящий потомок Радищева!

М а т ь М а р и я. Правда, что Радищеву поставлен памятник?

Н и к о л а й. Да, и в Москве и в Ленинграде. Это было сделано еще в восемнадцатом году, по личной инициативе товарища Ленина. Он называл Радищева первым в первом ряду русских революционеров. В прихожей — условный звонок.

Ш и б а н о в. Это они. (Идет открывать.)

М а т ь М а р и я. Час назад мы слушали сводку. Москва под угрозой, полковник?

Н и к о л а й. Положение очень серьезное.

Входят Г а с т о н, Р а д и щ е в и Ш и б а н о в.

Г а с т о н. Здравствуйте. Ну, вы уже познакомились. Отлично.

Р а д и щ е в. Добрый вечер!

В о л к о н с к а я. Добрый вечер? Скоро час ночи!..

Р а д и щ е в. В самом деле!.. Сегодня сумасшедший день, я потерял счет времени…

В о л к о н с к а я. Вы, вероятно, голодны?

Г а с т о н. Если вы можете накормить, то голодны. Если, конечно, это вас не затруднит.

В о л к о н с к а я. Я сейчас приготовлю бутерброды.

М а т ь М а р и я. Мы вам поможем.

С к р я б и н а. Да да.

Р а д и щ е в. Я пойду развлекать дам.

Г а с т о н. Мерси.

В о л к о н с к а я, м а т ь М а р и я, Н о с о в и ч, С к р я б и н а и Р а д и щ е в уходят.

Ну-с, дорогие друзья мои, теперь вы в относительной безопасности. Ферма стоит на отлете. В селении у нас много друзей и помощников. На ферме вы передохнете, наберетесь сил… Все это вам необходимо перед той борьбой, в которую вы вступаете на незнакомой, но дружеской земле.

Н и к о л а й. Товарищ Гастон. Наше желание — как можно быстрее вступить в борьбу.

Х е т а у р о в. Да мы здоровы, нельзя ждать. Нужно бить фашистов.

О в с я н н и к о в а. Мы бежали из лагеря, чтоб бороться.

Ш и б а н о в. Для вступления русских в ряды Резистанса дается клятва. Вот она, слушайте. (Читает.) «Я обязуюсь беспощадно бороться с врагом до его полного уничтожения и окончательной победы над фашистской Германией… Выполняя свой долг перед советской Родиной, я одновременно обязуюсь честно и верно служить интересам французского народа, на чьей земле я защищаю интересы Родины. Всеми силами я буду поддерживать моих братьев-французов в борьбе против общего врага — гитлеровских оккупантов».

Все повторяют клятву и затем подписывают.

Г а с т о н. Поздравляю вас со вступлением в ряды французского Сопротивления.

Н и к о л а й, О в с я н н и к о в а, Х е т а у р о в. Служим трудовому народу!

Ш и б а н о в. Русские эмигранты участвуют в разных группах Сопротивления. Волконская и я — в организации, возглавляемой Французской компартией. Оболенская и Носович — в деголлевской организации. Это два канала Сопротивления. О матери Марии вы уже знаете. Сюда для первой встречи с Гастоном и вами мы пригласили только четверых: Носович, мать Марию, Скрябину и Оболенскую, она приедет позже. Причем им известны только наши подпольные клички.

Г а с т о н. Учти, Николай, что они не знают и пока не должны знать, что я послан ЦК Французской компартии для связи с русскими бойцами Сопротивления.

Н и к о л а й. Понимаю, товарищ Гастон.

Г а с т о н. Жорж — Георгий Шибанов — держит связь со мной. Ему поручена организация русских партизанских отрядов из числа освобожденных советских военнопленных и русских эмигрантов. Многие русские эмигранты, члены Французской компартии, были добровольцами в Испании.

Ш и б а н о в. Все бывшие интербригадовцы с нами.

Н и к о л а й. Ясно.

Г а с т о н. Жорж, позовите дам, мы ведем себя неприлично.

Ш и б а н о в уходит.

Жорж был в Испании комиссаром мотоэскадрона.

Входят Ш и б а н о в, В о л к о н с к а я, м а т ь М а р и я, Н о с о в и ч, Р а д и щ е в, С к р я б и н а.

В о л к о н с к а я (раздавая чашки). Прошу вас, господа! У меня сохранилась бутылка арманьяка. Надо выпить за нашу встречу!

Ш и б а н о в. За Родину!

Н и к о л а й. За победу!

М а т ь М а р и я (со вздохом). Не близко еще до победы, ох, не близко!

Г а с т о н. Тем более мы должны бороться…

Н и к о л а й. За Россию! За Францию! За победу!

Х е т а у р о в. У моего деда есть такой тост: выпьем за хороших и плохих людей! За то, чтобы хорошим людям было хорошо, а плохим плохо!

Н о с о в и ч. Очень подходящий тост.

Все чокаются, пьют.

Г а с т о н. Есть данные, что гитлеровцы делают ставку на русских эмигрантов, и не без основания.

В о л к о н с к а я. К великому стыду нашему.

Н о с о в и ч. Многие белые генералы пошли с Гитлером. Краснов например, Шкуро.

Ш и б а н о в. Фашистов интересуют предатели всех рангов!

М а т ь М а р и я. Я знакома с военными. Мой муж — казачий офицер, бывший, конечно. Все они теперь бывшие. Большинство из них ненавидят Советскую власть, но они ненавидят и фашистов. Они, как это у вас говорят… «квасные патриоты».

В о л к о н с к а я. Идеал этих людей: победить немцев, а потом повернуть штыки против большевиков.

Ш и б а н о в. Война сильно расколола эмиграцию, обострила взаимоотношения. Одни бесстрашно бросились в бой с гитлеровцами, другие пошли к ним на службу, забыв человеческое достоинство.

Р а д и щ е в. А большая часть стоит в стороне — созерцая, как будто это их не касается…

Н и к о л а й. Да, ситуация не из легких! Товарищ Гастон, мне очень хочется поговорить с кем-нибудь из генералов, послушать, на чем держится их позиция. Ведь против них я воевал в гражданскую. Мы должны знать их точную позицию; это поможет нам в борьбе, в пропаганде.

М а т ь М а р и я. Я могла бы организовать свидание.

Г а с т о н. Что ж, попытайтесь, это ваше право. Но вернемся к главному. Тамара Алексеевна, на рассвете вам доставят группу советских офицеров и солдат. Вы готовы их принять?

В о л к о н с к а я. Да, мсье. На ферме теперь настоящий госпиталь для раненых.

Г а с т о н. Им надо отдохнуть, прийти в себя. Потом мы их переправим в русский отряд, который будет носить имя Максима Горького, и в Дордоньский отряд. Товарищ Хетауров!

Х е т а у р о в. Слушаю, товарищ Гастон!..

Г а с т о н. Вы назначаетесь командиром этого отряда.

Х е т а у р о в. Служу Советскому Союзу!..

О в с я н н и к о в а (встает). Разрешите обратиться, товарищ полковник?

Н и к о л а й. Да. Слушаю.

О в с я н н и к о в а (смущенно). Освобожденным, вероятно, понадобятся медикаменты…

В о л к о н с к а я. Не беспокойтесь, коллега. У меня все найдется.

О в с я н н и к о в а. А когда мы их вылечим, я очень прошу… Отправить меня в отряд…

Н и к о л а й. В отряд капитана Хетаурова, как я понимаю?

Овсянникова молчит.

Мы все находимся в распоряжении руководства Французской компартии.

Ш и б а н о в. Да… Врач в отряде необходим.

Х е т а у р о в. К тому же доктор говорит по-французски… А я знаю только аварский и русский, понимаешь…

Г а с т о н (Овсянниковой). Вы беретесь обучить капитана французскому?

О в с я н н и к о в а. Я постараюсь…

М а т ь М а р и я (любуясь ею). Мне кажется, что она действительно будет стараться. Простите, что вмешиваюсь не в свое дело.

Х е т а у р о в. Благодарю, товарищ Гастон!..

О в с я н н и к о в а. Спасибо!

Н и к о л а й (Волконской). Тамара Алексеевна, прокормить наших товарищей сможете?

В о л к о н с к а я. Конечно, я как-никак фермерша. В этом году был хороший урожай. Хуже с паспортами.

Ш и б а н о в. Мы обсуждали этот вопрос. В, организации Кнута работает специалист по изготовлению паспортов. Мы хотим перебросить его к вам. Здесь надежнее.

В о л к о н с к а я. Мадам Скрябина мне говорила о нем. Вам известно прошлое этого человека? Он бывший каторжник, профессиональный фальшивомонетчик.

Ш и б а н о в. Но Кнут ручается за его преданность.

С к р я б и н а. Да-да. Он ненавидит немцев. Они уничтожили всю его семью!.. Я ручаюсь за него, ручаюсь!..

Г а с т о н. Мадам Скрябина права. Я видел этого человека.

Н и к о л а й (Волконской). Вы возражаете против его переезда к вам?

В о л к о н с к а я. Нет, просто мне еще никогда не приходилось встречаться с каторжниками, мсье…

Н и к о л а й. Это его прошлое. А мы должны думать о настоящем и о будущем, за которое боремся.

М а т ь М а р и я. Верно!.. Спаситель учил, что и разбойника можно направить на праведный путь… Господа, неисповедимы глубины человеческой души!.. Ничто так не окрыляет человека, как доверие. И чем меньше человек заслуживает доверия споим прошлым, тем разительнее воздействие доверия на характер человека!.. Я понимаю вас, полковник!..

За окном треск мотоцикла.

Н и к о л а й. Приехали!..

В о л к о н с к а я идет в прихожую. Мы слышим стук открываемой двери. Голос Волконской: «Вики, как я рада!» Голос Оболенской: «Простите за позднее вторжение!»

В комнату входят В о л к о н с к а я, О б о л е н с к а я и М и х е л ь, человек лет пятидесяти на вид, подчеркнуто элегантный, с быстрым взглядом веселых, умных глаз. Оболенская в шлеме и кожаной куртке мотоциклиста и спортивных брюках.

О б о л е н с к а я. Бонжур!..

М и х е л ь (отвешивая общий поклон, с одесским акцентом). Салют почтенному обществу!..

Н и к о л а й. Вы знаете русский язык?

М и х е л ь. Или!.. Слава богу, я родился в Одессе!

С к р я б и н а. Как добрались?

М и х е л ь. Чудом, мадам!

Н и к о л а й. Были происшествия?

М и х е л ь. Было. Одно.

Н и к о л а й. Что именно?

М и х е л ь. Что за рулем была княгиня Вики. Такой сумасшедшей езды я никогда не видел!.. Мы мчались прямым ходом на тот свет, не сойти мне с этого места!.. Я кричал: «Мадам, вы везете специалиста с европейским именем!.. Что вы так торопитесь в могилу — туда всегда лучше прибывать позже, чем раньше!..»

О б о л е н с к а я (весело). Да, да, он так кричал!..

М и х е л ь. Может быть, как говорят в Одессе, за то же деньги присядем.

В о л к о н с к а я. Да-да, извините!..

Все садятся.

М и х е л ь. Да, я родился в милой Одессе… Правда, давно не был в этом прекрасном городе, давно…

Н и к о л а й. Почему вы его покинули, если не секрет?

М и х е л ь. Сейчас скажу. Княгиня Вики, мне сказала, что здесь можно говорить откровенно.

В о л к о н с к а я. Да, мсье, чувствуйте себя как дома.

М и х е л ь (смеясь). Именно такими словами меня встретил начальник каторжной тюрьмы в Голландии, когда меня к нему доставили после суда, где я схлопотал пятнадцать лет. Я ему ответил: «Господин начальник, тронут вашей любезностью, но лучше я буду себя чувствовать вашим временным гостем, и чем скорей я отсюда выберусь, тем нежней буду вас вспоминать». Он мне на это сказал: «Вы слишком мне дороги, Веселый Рембрандт, чтобы я мог с вами расстаться раньше чем через пятнадцать лет!..»

Н и к о л а й. Веселый Рембрандт?

М и х е л ь. Да, это моя старая кличка. Зовут меня Михель. Почему я покинул Одессу? Я был тогда еще молод и слушался папашу, а он был уже стар и потому слушался белых! К несчастью. Он был лучший гравер Одессы, и с его руками и головой, я знаю, он мог бы стать главным гравером казначейства… А я стал бы художником и безусловно имел бы успех в России, потому что не признаю, как и они, абстрактной живописи…

Н и к о л а й. В самом деле?

М и х е л ь. Вопрос!.. Если бы вы видели фальшивые доллары, которые я делал, то поняли бы, что перед вами убежденный реалист!.. Многие эксперты принимали мою валюту за настоящую. Все водяные знаки, внутренняя сетка, переливы красок получались у меня шик с малиной!.. Это была вершина реализма, уважаемые дамы и господа!.. Я уж не говорю о портрете Вашингтона!.. Я вижу краски не только глазами, я чувствую их на ощупь, кончиками своих пальцев, клянусь вам будущей могилой Гитлера!..

Н и к о л а й. Вы изготовляли только доллары?

М и х е л ь. Плохо обо мне думаете!.. Я специалист широкого профиля: делал и фунты, и шведские кроны, и голландские гульдены.

Н и к о л а й. А советские деньги?

М и х е л ь. Нет. Советский Союз — единственная страна, где деньги ничего не стоят… Там не в них счастье, насколько я разбираюсь в медицине…

Н и к о л а й. Ваш отец тоже был фальшивомонетчик?

М и х е л ь. Нет. Папаша делал только фальшивые акции. Монташевские, нобелевские, поляковские. Это был удивительно честный старик!..

Г а с т о н. Расскажите, как вы убежали с каторги?

М и х е л ь. Когда немцы захватили Голландию, они стали проверять и личные дела каторжников. И узнав, кто я, вывезли меня в Польшу, в концлагерь, где был подземный, особо секретный блок. Туда кроме меня свезли фальшивомонетчиков из всех тюрем Польши. Получился такой симпозиум, господа, что ему могла бы позавидовать Академия наук!..

Н и к о л а й. Как же вам удалось оттуда бежать?

М и х е л ь. Мы нарочно стали делать ассигнации так, что они мало хрустели. Я сказал шефу: «Чтобы они хрустели, как надо, мало обрабатывать их горячим голлендером, надо еще обрабатывать их спиртом и синилкой». Надо так надо. Привезли спирт и бутыль синилки. Ассигнации стали хрустеть. Но кончилось это тем, что мы накапали синилку в чайник, кипевший для охраны. Напившись чаю, эсэсовцы ринулись на тот свет со скоростью истребителя, ведь синилка — это цианистый калий. Мы надели их мундиры и смылись. Мне удалось добраться до Парижа; там я встретил одного участника организации Кнута, он свел меня с мадам, а мадам со своим мужем.

С к р я б и н а. Совершенно верно.

М и х е л ь. И я опять взялся за работу, с той разницей, что теперь делаю фальшивые паспорта. Как любят писать в газете «Черноморская коммуна»: жалоб от потребителей не поступает.

Н и к о л а й. Вы читали «Черноморскую коммуну»?

М и х е л ь. До войны моя семья ее выписывала, и жена иногда привозила ее мне на каторгу. Хотелось быть в курсе того, что происходит на Родине.

Н и к о л а й. Почему же именно «Черноморскую коммуну»?

М и х е л ь. Тамбовская меня не интересует. Вчера на подпольной квартире мы слушали с княгиней Вики московское радио. Пели «Ты одессит, Мишка, и это значит, что не страшны-тебе ни горе, ни беда…» Ах, какая песня!

О б о л е н с к а я. Это правда.

М и х е л ь. Что такое Родина, господа? Для меня это Одесса, Черное море, Дерибасовская, Большой фонтан…

В о л к о н с к а я. А для меня — Петроград, Летний сад, Марсово поле, «Невы державное теченье, береговой ее гранит…».

О б о л е н с к а я. А для меня — Москва, Чистые пруды, куда няня водила меня гулять…

Х е т а у р о в. Лично для меня — Махачкала!..

Р а д и щ е в. И все это — Россия, огромная, бескрайняя, милая Россия!.. Я родился во Франции, но по ночам мне снится Россия, так часто снится!.. И всякий раз я просыпаюсь с бьющимся сердцем и жгучим предчувствием того, что непременно увижу ее!..

Ш и б а н о в. А мне иногда снится, что иду я по улице советского города и кругом все — вы только представьте себе, — все говорят по-русски!.. Без нашего эмигрантского акцента!.. Я, бывший гардемарин, мальчишкой попал в белую армию и только потом, на чужбине, все осознал и понял… Был шофером, шахтером, многому научился у рабочего класса. Вступил в партию… И вот, дело прошлое, в Испанию поехал не только, чтобы драться с фашистами, но и чтобы заслужить право вернуться на Родину…

Н и к о л а й. Есть такое слово — «ностальгия». Во всех словарях оно трактуется как болезненное состояние души, болезненная тоска по Родине. Неправильно!.. Это не болезненное состояние, а верный признак здоровой души, чистого сердца!..

М а т ь М а р и я. «Все врут календари!..» И словари, как видите, тоже…

Ш и б а н о в. Итак, Веселый Рембрандт, потребители довольны?

О б о л е н с к а я. Могу подтвердить — пока ни один паспорт не вызвал подозрений.

Ш и б а н о в (Михелю). Вы договорились с Кнутом об условиях?

М и х е л ь. Каких условиях?

Ш и б а н о в. Насчет гонорара за ваш труд?

М и х е л ь. Никогда прежде я не получал такой высокий гонорар! Господа, я прожил темную и бурную жизнь… Теперь я уже еду с ярмарки, как писал наш Шолом-Алейхем… Ах, какая шумная ярмарка это была! Но что я с нее везу, я вас спрашиваю? Память о семье, расстрелянной гитлеровцами, одинокую старость, судимости?.. Я хоть и поздно, но стал человеком, и докажу вам это!.. Простите мою слабость, теперь вы можете не поверить, что я — Веселый Рембрандт!..

Н и к о л а й. Нет, мы верим, мы абсолютно вам верим.

С к р я б и н а (Николаю). Спасибо вам, Николай Петрович, спасибо!

Н и к о л а й. За что?

Н о с о в и ч (Николаю). За то, что вы такой!..

В о л к о н с к а я. За то, что вы с нами!

Мать Мария крестит Николая и целует.

О б о л е н с к а я. Спасибо за все, что вы сюда принесли!..

С к р я б и н а. Я не знаю, как сказать… Лучше я сыграю вам «Прометея»… Это написал мой покойный отец… (Подходит к пианино и начинает играть.)

Мы слышим скрябинского «Прометея» с его пафосом, трагизмом, мужеством и глубиной. Последний аккорд. Пауза.

З а н а в е с.

Акт второй

Кабинет Оберга в здании гестапо на улице Соссэ в Париже. На стене — портреты Гитлера и Гиммлера, большая карта Франции. В углу — стальной сейф. Окна кабинета наглухо задрапированы.

О б е р г работает за столом. Телефонный звонок.

О б е р г (поднимая трубку). Да, я. Что? Целый эшелон под откос? Мне надоели эти новости!.. Немедленно выезжайте сюда!.. (Бросает трубку, нажимает кнопку.)

Появляется а д ъ ю т а н т.

Крейца!..

А д ъ ю т а н т. Крейц в приемной. Я хотел доложить, но вы говорили по телефону.

О б е р г. Я сказал — Крейца!

А д ъ ю т а н т уходит. Появляется К р е й ц. На этот раз он в эсэсовской форме.

К р е й ц. Я слушаю, шеф.

О б е р г. В районе Мелена воинский эшелон подорвался на мине.

К р е й ц. Мелен не моя зона, шеф. Это зона Келлера.

О б е р г. Но и Париж, и Мелен, и вся Франция, черт вас всех побери, это моя зона!.. Каждый час идут сообщения: саботаж, убийства, диверсии, нападения на наши конвои, побеги советских военнопленных… Мы расстреливаем заложников, берем новых, но все продолжается!..

К р е й ц. Проклятые французы!..

О б е р г. Одни ли французы, Крейц? В отрядах Сопротивления участвуют и бельгийцы, и испанцы, и даже немцы! Я уж не говорю о сотнях бежавших из лагерей советских военнопленных!.. Где они, позвольте вас спросить?

К р е й ц. Как где? В партизанских отрядах, шеф. Я вам докладывал.

О б е р г. Где эти отряды, я спрашиваю?!.

К р е й ц. Спросите лучше, где их нет!.. Они переходят из одного департамента в другой. Просто летучие голландцы! Вот, например, отряд Максима Горького…

О б е р г. Максим Горький давно умер. Кто командир отряда?

К р е й ц. Пока не выяснено.

О б е р г. Ничего вы не знаете!.. Где Жеребков?

К р е й ц. В приемной. У него важное сообщение.

О б е р г. Пусть войдет.

К р е й ц уходит и возвращается с Ж е р е б к о в ы м.

Ж е р е б к о в. Здравствуйте, экселенц!

О б е р г. Здравствуйте. Садитесь.

Ж е р е б к о в. Гран мерси! (Садится.)

О б е р г. Я недоволен вами. Мы поставили вас во главе Управления по делам русских эмигрантов, но вы плохо работаете.

Ж е р е б к о в. В каком смысле, господин бригаденфюрер?

О б е р г. Во всех. У нас есть данные, что многие эмигранты участвуют в Резистансе.

Ж е р е б к о в. Боюсь, что это правда. Однако будьте справедливы — многие эмигранты честно работают на вас. Сколько моих людей служат переводчиками в оккупированных районах России? А на фронтах? Части генерала Краснова…

О б е р г. Меня интересуют эмигранты, связанные с Резистансом, а не части генерала Краснова!..

Ж е р е б к о в. Именно затем я и пришел. Ходят упорные слухи, что одна эмигрантка, некая мать Мария, монашенка…

О б е р г. Менее всего меня интересуют монашенки.

Ж е р е б к о в. Одну минуту!.. Это довольно странная монашенка, экселенц. Она бывшая поэтесса Кузьмина-Караваева… Подруга Блока в прошлом… Был такой русский поэт…

О б е р г. Поэзия меня тоже мало интересует!

Ж е р е б к о в. Ее дочь, коммунистка, в тысяча девятьсот тридцать шестом году уехала в Советский Союз.

О б е р г. Это уже более интересно.

Ж е р е б к о в. Правда, в Москве эта особа умерла от дизентерии в тысяча девятьсот тридцать девятом году.

О б е р г. Покойниками не занимаемся.

Ж е р е б к о в. Но ее мать, принявшая монашество, теперь, по слухам, связана с Резистансом и организовала большую группу… Рекомендовал бы арестовать.

О б е р г. Арестовать легче всего. Напишите мне подробно все ваши соображения по поводу этой монашки. А сейчас слушайте внимательно. Помните, еще перед войной с Россией вы приветствовали на балу господина Абеца…

Ж е р е б к о в. Да. Вместе с графиней Тернавской…

О б е р г. При чем здесь графиня Тернавская?.. Там был еще этот профессор… Как его?

Ж е р е б к о в. Бердышев, экселенц.

О б е р г. Да-да. Бердышев. По-моему, большой мошенник. Любит цитировать Марка Аврелия.

Ж е р е б к о в. Что делать — профессор теологии.

Входит а д ъ ю т а н т, шепчет что-то на ухо Обергу.

О б е р г (Жеребкову и Крейцу). Господа, я должен принять одного человека. А вы пока возьмите машину и привезите профессора сюда.

К р е й ц. Слушаю.

К р е й ц и Ж е р е б к о в уходят. А д ъ ю т а н т уходит за ними, затем возвращается и впускает графиню Т е р н а в с к у ю. Она роскошно одета, модно причесана, умело накрашена.

Т е р н а в с к а я (подчеркнуто официальным тоном). Разрешите войти, господин генерал?

О б е р г. Прошу вас, графиня. (Встает.)

Тернавская плотно прикрывает дверь, кокетливо подбегает к Обергу, целует его.

Т е р н а в с к а я. О, мон анж!.. Я так соскучилась!.. У тебя усталый вид, ты слишком много работаешь, мой мальчик!!!

О б е р г. Садись, деточка. Ты, как всегда, обворожительна.

Т е р н а в с к а я. Благодаря тебе, милый! Мне завидует весь Париж!

О б е р г. Как твой Поль? Ничего не подозревает?

Т е р н а в с к а я. Он уже привык… К нашей дружбе, хочу сказать. И ты так много для него сделал!.. Знаешь, я всегда была ему верна, как Пенелопа… Ты — мой первый любовник…

О б е р г (ухмыляясь). Никогда не считал арифметику точной наукой.

Т е р н а в с к а я. О, Ганс, как тебе не стыдно! Я навела справки об этом профессоре Бердышеве, как ты просил.

О б е р г. Можно ли ему доверять?

Т е р н а в с к а я. Смотря в каком смысле, милый… Он пытался за мной ухаживать… Но я не поклонница этих бородок… И потом он надоел мне цитатами из Фихте, Фомы Аквинского в еще каких-то мудрецов…

О б е р г. А в политическом отношении он надежен?

Т е р н а в с к а я. Полагаю, что да. А в чем дело?

О б е р г. Деточка, никогда не задавай мне таких вопросов. Я этого не люблю. Завтра мы встретимся. Там же. В семь вечера.

Т е р н а в с к а я. Буду… как всегда… До скорого свидания! (Целует Оберга, уходит.)

Оберг нажимает кнопку. Входит Л е м к е.

О б е р г. Что это вы весь в поту, милейший Лемке?

Л е м к е. Допрашивал одного коммуниста. Пришлось поработать.

О б е р г. Результат?

Л е м к е. Его вынесли на носилках. Но молчит.

О б е р г. Вы помните, Лемке, года полтора назад на балу русские эмигранты преподносили хлеб-соль господину Абецу?

Л е м к е. Очень хорошо помню. Там еще была такая красивая графиня. Мне кажется, она сейчас вышла от вас…

О б е р г. Там был профессор Бердышев.

Л е м к е. Помню. Он еще говорил: «И сказал апостол: слова его отбросим, а душу сохраним».

О б е р г. Нам придется с ним поработать. В вашем стиле.

Л е м к е. Всегда готов.

О б е р г. Но, как сказал апостол, душу сохранить! Обработайте его так, чтобы он выглядел как жертва гестапо, но при этом был бы еще в состоянии поработать на нас. Ясно?

Л е м к е. Вполне.

О б е р г. Но, повторяю, без переломов и всех ваших штук. Когда я, как обычно, скажу вам: «Угостите его кофе», — вы возьмете его к себе и приметесь за работу.

Л е м к е. Слушаю.

Входит а д ъ ю т а н т.

А д ъ ю т а н т. Профессор доставлен.

О б е р г. Пусть войдут.

А д ъ ю т а н т уходит, пропускает К р е й ц а, Ж е р е б к о в а и Б е р д ы ш е в а.

(Вставая навстречу, приветливо.) О, кого я вижу!.. Старый знакомый!.. Рад вас видеть, профессор!..

Б е р д ы ш е в. Здравствуйте, ваше превосходительство. Неужто запомнили меня?

О б е р г. Как же, отлично помню. «И сказал апостол: слова его отбросим, а душу сохраним…» Ведь так?

Б е р д ы ш е в. Именно так, ваше превосходительство. Ну и память же у вас!.. Ашанте!..

О б е р г. Садитесь, господа!

Все садятся.

А ведь вы провидец, профессор. Помните, тогда на балу вы сказали, что будете рады приветствовать нас в Кремле. На днях мы там будем. Фюрер сказал, что будет принимать октябрьский парад на Красной площади.

Б е р д ы ш е в. Очень рад слышать это.

О б е р г. Похвально. Однако перейдем к делу, профессор. Вам известна монашенка мать Мария?

Б е р д ы ш е в. Да, мы знакомы.

О б е р г. Что вы можете о ней сказать?

Б е р д ы ш е в. Женщина верующая… Благотворительница.

О б е р г. Благотворительница?.. Удивлен, профессор!.. Она связана с Резистансом!.. Уже не связаны ли и вы с ней?

Б е р д ы ш е в. Помилуйте, господь с вами!.. Ни сном ни духом!.. Да вы хоть господина Жеребкова спросите — он может удостоверить, что я…

Ж е р е б к о в. Миль пардон, ничего я не могу удостоверить, решительно ничего, Серафим Евтихианович!..

О б е р г. Вот видите!.. Подозрительно, профессор, весьма подозрительно!

Б е р д ы ш е в. Да помилуйте!.. Я вам честью клянусь!..

О б е р г. Успокойтесь. Вы любите кофе?

Б е р д ы ш е в. Очень. С начала войны не пил, экселенц. Какой теперь кофе, сами знаете!.. Где его достанешь?..

О б е р г. У нас, конечно. Лемке, профессору надо успокоиться. Пройдите с ним к себе, угостите его настоящим крепким кофе.

Б е р д ы ш е в. Покорнейше благодарю! Не стоит беспокоиться… Я лучше дома чаю напьюсь.

О б е р г. Нет-нет, не отказывайтесь!.. Гестапо гостеприимно, дорогой профессор теологии. Угостите его как следует, Лемке.

Л е м к е. Слушаю. Идемте, профессор!

Б е р д ы ш е в. Но почему же я один? И мне, право, не хочется…

Л е м к е. А мне, думаете, хочется?.. Я уж сегодня угощал, угощал!.. Пошли!.. Будете довольны, слово Лемке!.. (Поднимает Бердышева за плечо, ведет его к двери.)

О б е р г (им вслед). А потом, уважаемый профессор, мы с вами поговорим.

Л е м к е и Б е р д ы ш е в скрываются за дверью.

Ну как, господин Жеребков, будет из него толк?

Ж е р е б к о в. Будет. Не таких обламывали. Только бы жив остался, ведь у него грудная жаба…

О б е р г. Все будет сделано по апостолу: душу сохраним. Не хотите ли чашку кофе, господин Жеребков? Настоящего. Я ведь не Лемке.

Ж е р е б к о в. Гран мерси, экселенц. Что-то не хочется.

Небольшой ресторан типа бистро, расположенный километрах в двадцати от Тулузы, на скрещении автомобильных дорог. Зал разделен аркой на две части. Слева — вход в ресторан. Обычные столики, рекламные плакаты вин, автомат-радиола в углу, стойка с напитками, перед которой несколько высоких вертящихся табуретов. В правой части зала — также столики, небольшой бильярд и крохотная рулетка. Хозяйка ресторана, мадам Ж е р м е н, сидит за стойкой с вязаньем в руках. За одним из столиков сидит в обнимку молодая пара. Это Л у и и М а д л е н. Г а с т о н, Ш и б а н о в играют в бильярд. В правой части зала за столиком — Н и к о л а й, В о л к о н с к а я.

Н и к о л а й. Как наши раненые, Тамара Алексеевна?

В о л к о н с к а я. Чувствуют себя лучше. Но полежать еще придется. Тяжело с ними, Николай Петрович.

Н и к о л а й. В каком смысле?

В о л к о н с к а я. Стремятся в отряд. Уверяют, что хорошо себя чувствуют…

Н и к о л а й. Придется сделать строгое внушение.

В о л к о н с к а я. Ради бога, не надо!.. Они меня возненавидят, а я этого боюсь. Боюсь потерять их доверие, дружбу… Они все мне дороги… Елена — простая крестьянская девушка, а какой шарм, сколько достоинства, такта! Ночи напролет дежурит около раненых, стирает, штопает… И все это весело, с улыбкой!

Н и к о л а й. Естественно. Она же армейский врач. Это ее комсомольский долг.

В о л к о н с к а я. Как у вас все просто: комсомольский долг! Долг перед Родиной! У вас, вероятно, долг перед партией?

Н и к о л а й. Конечно. Перед огромной страной, перед народом, перед будущим!..

В о л к о н с к а я. Но ведь у каждого человека есть… Должна быть личная жизнь…

Н и к о л а й. У вас она есть, Тамара Алексеевна?

В о л к о н с к а я. Как вам сказать… Была, разумеется… В общем, довольно тривиальная история… Се ля ви!..

Ш и б а н о в (перестал играть на бильярде, смотрит на часы). Почему так задерживается Ариадна Александровна?

Шибанов, Гастон проходят в правую часть вала, садятся за столик рядом с Николаем и Волконской.

Ей пора уже быть здесь.

Г а с т о н. Удалось ли ей пронести мину?

Н и к о л а й. Мы с Ариадной Александровной все как будто рассчитали, учли все возможные отклонения от намеченного плана. Ни одна мелочь не забыта.

Ш и б а н о в. Что-то не нравится мне сегодня тишина на дорогах.

Г а с т о н. На сколько рассчитан заряд?

Н и к о л а й. На один час. У Ариадны Александровны есть время, она должна успеть сюда до взрыва. Операция потребовала очень много времени на подготовку. Ведь только несколько дней прошло, как летчики перешли из мастерских на аэродром.

Ш и б а н о в. Очень трудно сдерживать людей. Все рвутся в бой! Все хотят бить врага.

Звенит колокольчик над входной дверью. В вал входит п о л и ц е й с к и й к а п р а л.

К а п р а л (подойдя к стойке). Бон суар, мадам!

Ж е р м е н. Бон суар, мсье! Что это вас так давно не было? Завели себе подружку? Я начинаю ревновать!..

К а п р а л. О, мадам, кто может заменить такую женщину, как вы!.. Надеюсь, у вас все хорошо, мадам?

Ж е р м е н. Не сказала бы. Как видите, довольно пусто. Вон та пара заказала две чашки кофе, а целуются так, как будто выпили дюжину «Маркиза Монтескье»!..

К а п р а л (глядя на Луи и Мадлен, которые целуются). Что ж, им можно лишь позавидовать… Не последовать ли их примеру, мадам?

Ж е р м е н. В смысле кофе или поцелуев?

К а п р а л. И то и другое неплохо.

Ж е р м е н. Всему свое время, мсье. Кто умеет ждать, тот умеет любить. Рюмочку арманьяка?

К а п р а л. Неужели у вас найдется арманьяк?

Ж е р м е н. Для мужчины с такими усами у меня найдется не только арманьяк… (Наливает рюмку.) Прошу вас, мсье!..

К а п р а л (опрокинул рюмку). Божественно!..

Ж е р м е н. А они все целуются!.. Даже приход полиции не остудил их пыла… Как вдова, я не могу этого видеть!.. Муки святого Антония!..

К а п р а л. Но мы не святые, мадам. Одно ваше слово, и муки кончатся… Как ваши, так и мои…

Ж е р м е н. Стоит подумать… Но сначала объясните, где вы пропадали?

К а п р а л. Только вам, и строго по секрету. Вот уже три дня, как вся полиция Тулузы поднята на ноги. Приехал чин из гестапо и уверяет, что где-то в наших краях явка коммунистов…

Ж е р м е н (смеясь). Им все мерещатся коммунисты!.. А, впрочем, все может быть… Еще рюмочку?

К а п р а л. Это не слишком дорого стоит?

Ж е р м е н. Смотря кому. Ваши усы стоят куда дороже!.. (Наливает.) Вы мой гость, мсье!..

К а п р а л. Вы очень любезны, дорогая Жермен!.. (Выпивает.)

Л у и. Мадам, нельзя ли запустить музыку? Моя крошка хочет танцевать.

Ж е р м е н. Только и всего? На ее месте я предпочла бы пойти в отель. Боже, как измельчала наша молодежь!..

Л у и. На отель нет денег, мадам.

Ж е р м е н. Тогда смотрите, чтобы суп, который вы так старательно подогревали, не достался кому-нибудь другому!.. За музыку тоже надо платить.

Л у и. На музыку у меня хватит. (Опускает монету в автомат.)

Начинается танго. Луи и Мадлен танцуют.

К а п р а л. Прошу вас, мадам!

Ж е р м е н (выплывая из-за стойки). Я вижу, у вас есть деньги на отель?

К а п р а л. О, мадам!.. (Крепко обнимает ее.)

Ж е р м е н. Нет-нет, не так крепко!.. Я закипаю в две минуты… А они целуются даже танцуя!.. (К Мадлен.) Браво, мадемуазель, бис…

М а д л е н. Охотно, мадам!.. (Снова целует Луи.) Вас это устраивает?

Ж е р м е н. Важнее, чтобы это устраивало его.

М а д л е н. Луи, тебя устраивает?

Л у и. Вполне, Мадлен.

Дверь открывается, входят О б о л е н с к а я и Р а д и щ е в. Они одеты как бродячие музыканты. В руках у Радищева аккордеон.

Ж е р м е н (сразу вернувшись к стойке). Что вам угодно?

О б о л е н с к а я. Нельзя ли две порции омара?

Ж е р м е н. Омары были до оккупации. Могу предложить яичницу.

О б о л е н с к а я. Яичницу так яичницу. Мы очень голодны.

Ж е р м е н. Пройдите туда, мадам… (Указывает на арку.)

Оболенская и Радищев проходят и садятся за столик рядом с Николаем и другими, делая вид, что не знают их. Радиола перестает играть.

К а п р а л. Мне пора, мадам. Завтра постараюсь вас навестить.

Ж е р м е н. Буду рада, мсье.

Л у и. Пора и нам, Мадлен.

Встают.

Привет, мадам!

Ж е р м е н. Счастливого пути!

К а п р а л, Л у и и М а д л е н уходят.

Н и к о л а й (Оболенской и Радищеву). Рассказывайте. Быстро. А то еще кто-нибудь войдет.

О б о л е н с к а я. Были… У запасных ворот аэродрома двое часовых. Слева — пулеметная вышка. Резерв, судя по всему, в казарме за главными воротами.

Н и к о л а й. В ворота пройти не удалось?

Р а д и щ е в. Нет. Мы сказали, что хотели бы петь и играть для солдат. Часовой позвонил. Приехал полковник, проверил документы, в ворота пройти не разрешил, но вызвал гарнизон.

О б о л е н с к а я. Человек двести.

Р а д и щ е в. Мы дали концерт.

О б о л е н с к а я. Я пела им вальс «Ди музик, унд ди нахт, унд ди танц». На поле много «мессершмиттов».

Н и к о л а й. Вот они-то нам и нужны. Хетауров подтягивает отряд к аэродрому. С гарнизоном мы справимся. Но надо дождаться взрыва на артиллерийском складе. Немцы бросят туда свои резервы, а мы в это время нападаем на аэродром. Вики, начертите план главных и запасных ворот…

Склоняются над листом бумаги.

Снова звенит дверной колокольчик. Возвращаются Л у и и М а д л е н.

Л у и. Жермен, мы проследили. Капрал сел в автобус и уехал в Тулузу.

Ж е р м е н. Спасибо, детки. Теперь садитесь на свое место и непременно в обнимку. Как только кто-нибудь войдет, целуйтесь.

М а д л е н. Я боюсь, что мы привыкнем.

Ж е р м е н. Тоже не беда. Ресторан без целующейся пары может вызвать подозрение. Одним словом, целуйтесь в целях конспирации.

Л у и. Ну что ж, Мадлен, не так уж опасна эта конспирация. (Обнимает Мадлен.)

Входят О в с я н н и к о в а и Х е т а у р о в.

Ж е р м е н. Что вам угодно, господа?

О в с я н н и к о в а. Мадам, нельзя ли две порции омара?

Ж е р м е н. Омары были до оккупации, мадам. Могу предложить яичницу.

О в с я н н и к о в а. Яичницу так яичницу. Мы очень голодны.

Ж е р м е н (улыбаясь). Здравствуйте, товарищи!.. Проходите туда — там и омары и яичница. Одним словом, все свои!.. (Луи и Мадлен, которые, как только появились Овсянникова и Хетауров, начали целоваться.) Эй, детки, оторвитесь друг от друга. Пришли свои… (Овсянниковой и Хетаурову.) Это наши ребята… Когда приходят посетители, они обязаны целоваться…

Х е т а у р о в. В чем дело, Леночка?

О в с я н н и к о в а (смеясь). Эти ребята обязаны целоваться для конспирации.

Х е т а у р о в. Спроси мадам, не нужна ли ей для конспирации еще одна пара?

О в с я н н и к о в а. Не говори глупости! Пойдем! (Проходят за арку.)

О б о л е н с к а я. Елена!.. (Обнимает ее.)

В о л к о н с к а я. Наконец-то!..

Х е т а у р о в. Бон суар, медам, мсье!.. Как вам нравится мой французский язык?

В о л к о н с к а я. Тре бьен, мсье!

О б о л е н с к а я. Прекрасный прононс, Расул.

Х е т а у р о в. Аварцы — способный народ, понимаешь. Я сразу сообразил, что если говорить в нос, получается прекрасный этот… пронос…

О в с я н н и к о в а. Не пронос, а прононс, про-нонс…

Х е т а у р о в. Не вижу принципиальной разницы. (Вытягиваясь.) Товарищ полковник, отряд подтянут к аэродрому и сосредоточен в лесу.

Звенит колокольчик, и вбегает С к р я б и н а.

С к р я б и н а. Привет, Жермен! (Пробегает за арку.)

Жермен идет за нею.

В о л к о н с к а я. Слава богу!..

С к р я б и н а (тяжело дыша). Все удалось!.. Твои ребята, Гастон, дали мне пропуск на имя лейтенанта Шульца, который лежит в госпитале… без сознания. Там есть маленький госпиталь. И вот я, как фрау Шульц, подошла к часовому, предъявила пропуск. Мина в сумке была завалена сверху апельсинами… И вдруг часовой звонит в госпиталь — есть ли там лейтенант Шульц?.. И страху же я набралась!.. Оказывается, есть, дай ему бог здоровья!.. Впервые пожелала гитлеровцу здоровья, будь он проклят!.. Пропустили. На территории склада твои друзья, Гастон, взяли сумку… Ух, все!.. (Почти падает в кресло.)

Ж е р м е н (по-французски). Браво, мадам, браво!.. Господа, за это надо выпить!..

Г а с т о н. Да, выпейте и закусите. Нам предстоит дело нелегкое.

Все проходят в левую часть зала. Волконская и Оболенская задерживаются.

Н и к о л а й. А что же вы?

В о л к о н с к а я. Не хочется. Я так давно не видела Вики…

Н и к о л а й. Понимаю. (Уходит.)

О б о л е н с к а я (глядя ему вслед). Удивительный человек!.. Всегда спокоен, немногословен, тактичен…

В о л к о н с к а я. И сразу вызывает желание подчиниться ему.

О б о л е н с к а я. А помните, как вы волновались перед встречей с советскими?.. И все-таки поняли друг друга. Я даже подружилась с Еленой и Хетауровым!.. У них, кажется, роман…

В о л к о н с к а я (улыбаясь). Вики, вы невозможная женщина!..

О б о л е н с к а я. Очень даже возможная!.. Люблю посмеяться, потанцевать… слежу за модой и чужими романами… И самой пофлиртировать… (По-французски.) Немного…

В о л к о н с к а я. И организовывать диверсии в немецком тылу.

О б о л е н с к а я. Да. Потому что фашизм — это смерть, а я люблю жизнь. Встречи с Еленой, Хетауровым, полковником повлияли на нас, княгиня… Как они понимают друг друга, как заботятся друг о друге и о нас, несмотря на наше положение, прошлое… Я твердо решила после войны вернуться в Россию… Если… если пустят, конечно…

В о л к о н с к а я. У меня был разговор с Николаем Петровичем… Он сказал, что понимает меня, но что я должна еще и еще подумать…

О б о л е н с к а я. Не примут?!.

В о л к о н с к а я. Нет, об этом не было сказано ни слова… Он сказал, что дома после войны будет трудно, очень трудно… Придется восстанавливать тысячи разрушенных городов, сотни тысяч деревень… И что мы, эмигранты, должны ясно себе это представлять.

О б о л е н с к а я. То же говорила мне и Елена.

В о л к о н с к а я. Вот-вот… Хорошо, что они говорят правду, даже горькую… Они знают, чего хотят, что их ждет, у них ясная цель!.. И вера, понимаете, вера!.. Вот почему мы все их полюбили, особенно Николая Петровича…

О б о л е н с к а я (лукаво). Да? Намечается флирт, мадам?

В о л к о н с к а я. Господь с вами, Вики!..

О б о л е н с к а я. А почему? Он вполне респектабелен, и какой шарм!..

В о л к о н с к а я. Да будет вам!.. О чем вы думаете?

О б о л е н с к а я. Как о чем? О вас и Николае Петровиче. Вам за тридцать, ему сорок с чем-то…

В о л к о н с к а я (с улыбкой). Для него это будет мезальянс… Советский полковник женится на княгине!..

С к р я б и н а. Товарищи, тише!.. Сейчас!.. Сейчас должно свершиться.

Пауза. Бьют часы — одиннадцать раз.

(Почти со слезами.) Что же это?.. Так бьется сердце!..

В этот момент взрыв сотрясает стены, со звоном сыплются осколки стекла, разбитого взрывной волной. За окном — горизонт в пламени и дыму.

Ш и б а н о в (деловито). Хороший склад попался! Даже сюда дошло.

В о л к о н с к а я. Все во имя России!

Н и к о л а й. Присядем, друзья, по русскому обычаю, перед дорогой.

Все садятся.

Подождем десять минут. Сейчас немцы бросят резервы к месту взрыва. Мы отправимся в отряд.

Г а с т о н (Шибанову). Жорж, оденьте форму немецкого капитана. Она в угловой комнате. Это даст вам возможность проникнуть на аэродром. Документы в кармане мундира.

Ш и б а н о в. Хорошо. (Уходит.)

О б о л е н с к а я. Пока я угощу вас шоколадом. «Гала — Петер». Мне преподнес начальник аэродрома. (Вскрывая плитку шоколада.) Тамара Алексеевна, это вам за Красную княгиню. Товарищ полковник, это вам за то, что вы есть. Лена и Расул — вам за боевую дружбу. Жермен, молодые люди — это вам. Французские коммунисты вполне заслужили!.. Товарищ Гастон, вам нелегко с нами, это вам за терпение, доброжелательное отношение к неблагоразумным, но очень старательным детям.

О в с я н н и к о в а (стоят в стороне с Хетауровым). Дивный шоколад.

Х е т а у р о в. Возьми. (Протягивает ей свой кусочек.)

О в с я н н и к о в а. Это твоя доля, Расул.

Х е т а у р о в. Моя доля — это твоя доля, понимаешь!.. Навсегда!..

О в с я н н и к о в а. Тише — услышат!..

Х е т а у р о в. И пусть слышат!.. Пусть все слышат, что я тебя люблю!.. Жаль, нельзя послать телеграмму в Махачкалу, чтобы вся республика узнала… Главное — отец, мать и дедушка…

Н и к о л а й. Пора. Жермен, Вики, Ариадна, Мадлен остаются здесь. Остальные за мной!

О б о л е н с к а я. Николай Петрович, умоляю!..

С к р я б и н а. Очень прошу!..

Ж е р м е н. Возьмите хоть раз!..

М а д л е н (по-французски). Что же, я, по-вашему, гожусь только для поцелуев?

Н и к о л а й. Вы остаетесь здесь!

Г а с т о н. Товарищи, полковник прав. Вы нужны здесь.

Все уходят, кроме Мадлен, Луи, Жермен, Оболенской, Скрябиной и Гастона.

В течение часа все должны разойтись. Жермен, вы устали. Я думаю, что в ближайшие два месяца мы будем действовать за пределами вашего департамента.

Ж е р м е н. Вы меня обижаете. Разве я не патриотка, не француженка?

Г а с т о н. Нет, Жермен, ваш ресторанчик нам еще пригодится не раз. Луи, поищите Москву. Как дела на фронтах?

Луи идет к приемнику.

Ариадна Александровна, вам пора, через несколько минут пройдет ваш автобус.

С к р я б и н а. Ах, товарищ Гастон, как хочется остаться и послушать… Пошла, пошла!.. Счастливо оставаться. (Уходит.)

Г а с т о н (Оболенской). Минут через пятнадцать — двадцать мы выйдем, и я провожу вас.

Луи нашел станцию, и мы слышим голос диктора.

Г о л о с д и к т о р а. В последний час. Наши войска закончили ликвидацию группы немецко-фашистских войск, окруженных западнее центральной части Сталинграда…

О б о л е н с к а я. Сталинград отбит, Сталинград наш!.. Гастон, Жермен, дорогие мои, как это замечательно!

Г о л о с д и к т о р а. Войска Донского фронта в боях с двадцать седьмого по тридцать первое января закончили ликвидацию группы немецко-фашистских войск, окруженных западнее центральной части Сталинграда.

Дверь распахивается, на пороге — п о л и ц е й с к и й к а п р а л в сопровождении н е м е ц к о г о о ф и ц е р а и с о л д а т.

О ф и ц е р. Руки вверх!.. Вы все арестованы!.. Быстро, быстро, пошевеливайтесь!.. Выходите!..

Арестованные с поднятыми руками уходят.

Обыскать!

Солдаты начинают обыск ресторана.

Г о л о с д и к т о р а. «…Сегодня нашими войсками взят в плен вместе со своим штабом командующий группой немецких войск под Сталинградом, состоящей из шестой армии и четвертой танковой армии, генерал-фельдмаршал Паулюс и его начальник штаба генерал-лейтенант Шмидт. Фельдмаршальское звание Паулюс получил несколько дней назад. Кроме того, взяты в плен генералы…».

На последней фразе медленно идет занавес.

Кабинет фельдмаршала Кейтеля в Берлине. Просторная комната с большим окном, за которым видны серые дома германской столицы. Письменный стол, портреты Гитлера и Фридриха Великого, на стене — огромная карта, утыканная разноцветными флажками, большой ковер на полу. В углу — стальной сейф. В другом углу — мягкие кресла и круглый стол.

К е й т е л ь (продолжая разговор). Этот советский генерал уже отклонил ряд наших предложений. Между тем фюрер считает его наиболее подходящей фигурой. С одной стороны, царский офицер, а с другой — крупный советский генерал. Такая фигура устроила бы и русских эмигрантов, в свое время участвовавших в белом движении, и советских людей.

А б е ц. Понятно.

Р у н д ш т е д т. Но вы сами говорите, дорогой Кейтель, что он отклонил ряд наших предложений.

К е й т е л ь. Да. Поэтому фюрер приказал мне лично поговорить с ним, постараться его убедить. Фюрер не исключает возможность нового отказа. Поэтому для русского фронта и тыла мы заготовили такую листовку: «Генерал-лейтенант Дмитрий Карбышев перешел на службу Германии. Ваше дело пропало. Русские, сдавайтесь, потому что ваши лучшие люди перешли к нам, сдавайтесь!..» Я прошу вас присутствовать при моем разговоре с этим генералом. Фюрер торопит с организацией русского добровольческого корпуса, считая, что это будет иметь не только военное, но и пропагандистское значение.

Р у н д ш т е д т. Фюрер абсолютно прав. В данном случае…

К е й т е л ь. Он прав во всех случаях, дорогой Рундштедт. (Нажимает кнопку звонка.)

Входит а д ъ ю т а н т.

Доставили генерала?

А д ъ ю т а н т. Да, господин фельдмаршал.

К е й т е л ь. Надеюсь, в каторжной форме?

А д ъ ю т а н т. Да, как было приказано.

К е й т е л ь. А генеральский мундир готов?

А д ъ ю т а н т. Так точно.

К е й т е л ь. Генерал знает, куда его привезли?

А д ъ ю т а н т. Пока нет. Рейхсфюрер СС прислал справку о нем…

К е й т е л ь. Огласите наиболее существенное.

А д ъ ю т а н т (читает). «…Коммунист. Генерал-лейтенант, доктор военных наук. До войны заведывал кафедрой в Академии Генерального штаба. Шестьдесят два года. В тысяча девятьсот одиннадцатом году окончил царскую Военно-инженерную академию. Участник русско-японской войны и первой мировой войны. Награжден царскими боевыми орденами…».

Р у н д ш т е д т. Весьма любопытно…

А д ъ ю т а н т. «Захвачен в плен летом тысяча девятьсот сорок первого года, когда, пытаясь выбраться из окружения, был контужен и ранен. Свободно владеет немецким языком…».

К е й т е л ь. Прекрасно!.. Дальше.

А д ъ ю т а н т. «Этот кадровый офицер старой русской армии заражен большевистским духом, фанатически предан воинской присяге…».

Р у н д ш т е д т. Я давно заметил, что если генерал предан нашим идеям, мы считаем его героем, а если он предан своей Родине и ее идеям, мы зачисляем его в фанатики… Весьма удобно, я бы сказал.

К е й т е л ь (сухо). Скорее логично, смею полагать. Дальше.

А д ъ ю т а н т. «Все попытки привлечь его на нашу сторону, несмотря даже на физическое воздействие, оказались безуспешными».

Р у н д ш т е д т. Почему он в каторжной форме?

К е й т е л ь. Потому что он каторжник. Рейхсфюрер СС подписал приказ. (Вынимает из ящика стола бумагу.) Вот слушайте: «Направить в лагерь Флоссенбург на каторжные работы. Не делать никаких скидок на звание и возраст. Гиммлер».

Р у н д ш т е д т. Не кажется ли вам, господа, что избивать пленного генерала и отправлять его на каторгу это… Это противоречит общепринятым законам ведения войны…

К е й т е л ь (адъютанту). Вы пока свободны. Я позвоню.

А д ъ ю т а н т уходит.

Дорогой Герд, мы старые друзья, я глубоко уважаю вас. Но зачем же говорить при адъютанте?..

Р у н д ш т е д т. Я еще не сказал…

К е й т е л ь. А вы, командуя нашими войсками на Украине, во всем следовали общепринятым законам?

Р у н д ш т е д т. Вы правы. К сожалению, я точно исполнял все ваши инструкции и приказы, фельдмаршал Кейтель. Но иногда, во время бессонницы, мне приходит мысль, что за это придется отвечать…

К е й т е л ь. Победителей не судят. По возрасту вы, Герд, самый старший из наших фельдмаршалов…

Р у н д ш т е д т. Да, шестьдесят семь, к сожалению.

К е й т е л ь. Тем не менее я позволю себе дать вам дружеский совет: не следуйте слепо своим эмоциям.

Р у н д ш т е д т. За всякий совет надо благодарить. Особенно, если его дает начальник Верховной ставки фюрера.

Кейтель нажимает кнопку. А д ъ ю т а н т и еще один о ф и ц е р вводят под руки пожилого человека, который едва держится на ногах. Он в полосатой одежде каторжника и деревянных колодках на ногах. Это К а р б ы ш е в. Рундштедт и Абец встают. Кейтель идет ему навстречу.

К е й т е л ь. Здравствуйте, господин генерал!

К а р б ы ш е в. Здравствуйте.

К е й т е л ь. Что это за лохмотья на вас?

К а р б ы ш е в. Это гитлеровская форма для пленных генералов.

К е й т е л ь. Удивлен. Я прикажу наказать виновных. Садитесь, генерал.

Карбышев садится в кресло. А д ъ ю т а н т и о ф и ц е р уходят; вскоре а д ъ ю т а н т возвращается и вносит манекен с распяленным на нем генеральским мундиром гитлеровской армии, ставит манекен в углу, за спиной Карбышева, и уходит.

Как старый военный, вы должны знать формулу известного закона: «Военнопленный неприкосновенен, как суверенитет народов, и священен, как несчастье».

К а р б ы ш е в. Рад, что вы ее знаете. Но в ваших лагерях для военнопленных она читается наоборот.

К е й т е л ь. Я сказал — виновные будут наказаны. Вам известно, кто я?

К а р б ы ш е в. Звание вижу. Фамилии не имею чести знать.

К е й т е л ь. Я Кейтель, начальник Верховной ставки фюрера. Это фельдмаршал Рундштедт. Это господин Абец.

Рундштедт и Абец кивают.

Я вижу, вам нехорошо. (Поднимая трубку.) Врача, немедленно!.. Я слышал, вы свободно говорите по-немецки? Значит, обойдемся без переводчика?

К а р б ы ш е в. Надеюсь.

Входит в р а ч в белом халате, с чемоданчиком в руке.

К е й т е л ь. Доктор, вы можете поднять тонус господину генералу?

В р а ч. Надеюсь. (Проверяет пульс Карбышева.) Упадок сердечной деятельности. (Поднимает Карбышеву веко.) Крайняя степень истощения.

К е й т е л ь. Историю болезни напишете потом. Действуйте!..

Врач достает шприц и делает инъекцию.

Это поможет?

В р а ч. Полагаю. Конечно, временно.

К е й т е л ь. На всякий случай ждите в приемной.

В р а ч уходит.

Вам лучше, господин генерал?

К а р б ы ш е в. Что вам от меня угодно?

К е й т е л ь. Выслушайте меня непредубежденно. Вы попали в плен, будучи контужены и ранены.

К а р б ы ш е в. Иначе я дрался бы до последнего патрона и выстрелил бы в себя, как полагается честному солдату.

К е й т е л ь. Не сомневаюсь. Но я читал у вашего Толстого, что раненому солдату всегда кажется, что война проиграна…

К а р б ы ш е в. Неверно. Толстой писал, что раненому солдату кажется, что проиграно сражение. Сражение, а не война. Затем, я генерал, а не солдат, а генерал должен видеть дальше. И, наконец, теперь война не та, и солдаты не те, и Россия не та.

К е й т е л ь. Значит, вы не считаете войну проигранной?

К а р б ы ш е в. Считаю. Но проиграете ее вы.

А б е ц. Почти вся Европа в наших руках!..

Р у н д ш т е д т. На что вы рассчитываете?

К е й т е л ь. Мы захватили все жизненные центры вашей страны.

К а р б ы ш е в. Несмотря на ваше численное превосходство, господа, я остаюсь при своем мнении. Если хотите, подойдем к карте.

К е й т е л ь. Это невозможно.

К а р б ы ш е в. Почему? Я пленный. Чем вы рискуете?

К е й т е л ь. Вами. Вы так плохо выглядите, и я боюсь, придется снова вызывать врача. Положение советских войск безнадежно.

К а р б ы ш е в. Я слыхал это еще год тому назад.

К е й т е л ь. Позвольте предложить вам кофе и коньяк. Это вас подбодрит.

К а р б ы ш е в. Не откажусь. Полагаю, что и вам неплохо бы себя подбодрить.

К е й т е л ь (поднимая трубку). Кофе и коньяк! (Кладет трубку.) Наши войска вышли на Волгу.

К а р б ы ш е в. Слыхал. Но год назад Гитлер обещал принять парад на Красной площади. И парад действительно был. Только принимал его Сталин.

К е й т е л ь. Фюрер хотел ввести в заблуждение противника. Мы отвели свои войска из-под Москвы по высшим стратегическим соображениям.

К а р б ы ш е в. Как приятно, что ваши «высшие стратегические соображения» так точно совпали со стратегическими соображениями нашей Ставки!.. Это редко случается на войне…

Вносят кофе и коньяк.

К е й т е л ь (наливая коньяк в рюмки). Это «Наполеон». Человек, именем которого назван этот коньяк, умел воевать, хотя и был французом. Как вы находите?

К а р б ы ш е в. Я надеюсь, что судьба Наполеона на русских полях известна вам не хуже, чем мне.

Р у н д ш т е д т. Да, но Германия это не Франция.

К а р б ы ш е в. Но зато Россия — это Россия.

К е й т е л ь. Вернемся, однако, к Наполеону. Я согласен, что он напрасно пошел на Россию.

К а р б ы ш е в. Хорошо, что вы начали это понимать.

К е й т е л ь. Понимаю и ваш намек. Но Наполеон не Гитлер!

К а р б ы ш е в. Я далек от мысли сравнивать Гитлера с Наполеоном.

К е й т е л ь (желая замять эту тему). Перейдем, однако, к делу. Вы говорили откровенно, и это хорошо. Позвольте и мне быть откровенным. Вы отвергли десятки наших самых почетных предложений, ссылаясь на верность присяге и своему правительству. Так?

К а р б ы ш е в. Совершенно верно.

К е й т е л ь. А вот ваше правительство отказалось от вас!.. Ему безразлична ваша судьба. Мы предложили обменять вас на одного из наших генералов, попавших в плен. И получили отказ. Ваше правительство не пожелало спасти своего генерала. Оно списало вас со счетов. Вот телеграммы, читайте! (Протягивает листки.)

К а р б ы ш е в. У меня отняли очки.

Р у н д ш т е д т. Позвольте предложить свои, мы люди одного примерно возраста. (Протягивает Карбышеву очки.) Точная оптика — Цейс!..

Карбышев читает.

К е й т е л ь. Ну, что вы скажете теперь, ознакомившись с документами?

К а р б ы ш е в. Во-первых, это ваши документы, которым я не имею оснований полностью доверять…

К е й т е л ь. Генерал, это оскорбительно!..

К а р б ы ш е в. Фельдмаршал, то, что творится в ваших лагерях, куда оскорбительней для вас!.. Но допустим, что мое правительство по тем или иным соображениям не сочло возможным пойти на обмен. Это его дело, и не мне, а тем более не вам судить его. Что это меняет?

К е й т е л ь. Как — что?!. Вы, доверчивый человек, упорствуете в своей верности тому правительству, которое от вас отказалось!.. Посмотрите на себя в зеркало — вы одной ногой уже в могиле!.. Решайтесь, и мы вас вылечим! Мы создадим для вас условия, о которых и не мечтают советские генералы!.. Обернитесь и посмотрите на этот мундир — он заказан для вас!..

К а р б ы ш е в (посмотрев на мундир). Вот тот?

К е й т е л ь. Конечно, тот самый!..

К а р б ы ш е в. Вы удивляете меня!.. Как военный, вы должны знать, что есть честь мундира, но есть и мундир бесчестья. Вот эта форма каторжника куда почетнее вашего генеральского мундира!.. Диалектика нашего времени состоит в том, что фашисты, заслужившие каторгу и виселицу, носят парадные мундиры, а их узники, честные люди, одеты каторжниками… Таков трагический маскарад этих лет, господа!.. Но маскарад всего лишь маскарад, и когда он окончится, вы будете счастливы надеть каторжную форму, лишь бы уйти от возмездия!..

К е й т е л ь (кричит). Вы забываетесь!..

К а р б ы ш е в. Позовите врача, теперь уже для себя — на вас лица нет. И не кричите, я выдержал кое-что пострашней!.. Вы хотите, чтобы я говорил откровенно все, что думаю?

Р у н д ш т е д т. Да, да, конечно!..

К а р б ы ш е в. Вы напали на мою Родину, вопреки завещанию Бисмарка: «Никогда не лезьте в берлогу русского медведя, он страшен, когда его разозлят!..»

А б е ц. Когда Бисмарк писал это, у Германии не было великого фюрера!..

К е й т е л ь. Если бы мы не напали на Россию, она напала бы на нас!

К а р б ы ш е в. Мания величия и мания подозрительности — родные сестры. Обе ведут к гибели… Вы пробудили в немецком народе самые низменные инстинкты, объявив его расой господ. И он же проклянет вас за это, когда придет час расплаты. Вспомните великую Римскую империю Нерона!

А б е ц. Проклянет нас?.. Да народ ликует на встречах со своим фюрером!

К е й т е л ь. Да-да, я могу показать вам кинохронику. Вы увидите, как кричат немцы, как горят их глаза, как сияют их лица!.. Иногда кажется, что небо раскалывается от восторженных криков!..

К а р б ы ш е в. Не беспокойтесь, небо не расколется, оно видело и не такое. Историю творят не восторженные крики!

А б е ц. Если бы вы хоть раз присутствовали при встрече фюрера с народом, вы бы заговорили иначе.

К а р б ы ш е в. У входа в римский сенат была надпись: «Горе отсутствующим». Но как показала история, отсутствующим нередко куда лучше, чем присутствующим… Зато всегда и неизменно горе обожествляемым!.. Их ждет та же участь, она уже стоит за порогом вашего кабинета, Кейтель…

К е й т е л ь. Встать!.. (Нажимает кнопку.)

Входит а д ъ ю т а н т.

Как точно пишется ваше имя, отчество, фамилия?

К а р б ы ш е в. Карбышев Дмитрий Михайлович.

К е й т е л ь (адъютанту). Пишите приказ: военнопленного Карбышева Дмитрий Михайловича вернуть на каторгу. Бить и подлечивать, подлечивать и бить! Убрать!..

Адъютант ведет Карбышева к двери.

К а р б ы ш е в. Вы еще будете завидовать мне, Кейтель, будете!.. (Уходит.)

К е й т е л ь (кричит). Изготовить миллион листовок и забросать ими русских!

З а н а в е с.

Акт третий

Кабинет Оберга. Он допрашивает М и х е л я.

О б е р г. Вам придется еще многое рассказать. Вас уже угощали кофе. Может быть, повторить?

М и х е л ь. Нет смысла — второй раз я не вынесу, и вы уже не будете иметь удовольствия говорить со мной.

О б е р г. Ну так слушайте: я не обещаю сохранить вам жизнь, сами понимаете, что это невозможно. Но легкую смерть я могу вам обещать.

М и х е л ь. Я вижу, вы торгуете чудным товаром. Почем у вас легкая смерть? Только без запроса — я не люблю переплачивать!..

О б е р г. Где княгиня Волконская?

М и х е л ь. Я как раз хотел спросить вас об этом. Спасибо, теперь уже можно не спрашивать.

О б е р г. Кто руководил Волконской?

М и х е л ь. Спросите ее. Она мне не говорила.

О б е р г. Вы знаете монашенку — мать Марию?

М и х е л ь. Что может быть общего у еврея с монашенкой? У нее свой бог, у нас — свой.

О б е р г. А княгиню Оболенскую?

М и х е л ь. Что может быть общего у княгини с каторжником?

О б е р г (поднимает трубку). Приведите Оболенскую.

М и х е л ь. Хоть перед смертью побуду в аристократическом обществе.

Вводят О б о л е н с к у ю. Михель сразу же встает.

О б е р г. Кто разрешил вам встать?

М и х е л ь. Покойная мама. Она говорила: «Сынок, когда входит дама, настоящий джентльмен должен встать». Я не знаю эту мадам. К сожалению, она так прекрасна!

О б о л е н с к а я. Я тоже вас не знаю. И тоже сожалею: вы так галантны.

М и х е л ь. Не удивляйтесь, мадам. Я уроженец великой Одессы, подарившей миру лучших кавалеров, музыкантов и фальшивомонетчиков.

О б е р г. Этот субъект принадлежит как раз к последней категории. (Поднимая трубку.) Введите мать Марию. (Оболенской.) Она вам известна?

О б о л е н с к а я. Что-то не припоминаю.

Вводят м а т ь М а р и ю.

О б е р г. Можете, святая сестра, поздороваться со старыми знакомыми.

М а т ь М а р и я. Кажется, княгиня Оболенская? К сожалению, я не видела вас несколько лет… Нас как-то познакомили… Еще до войны…

О б о л е н с к а я. Возможно, хотя я не помню…

М а т ь М а р и я. Такая молодая и такая красивая!.. (Крестит Оболенскую.) Да спасет тебя Христос, милая!..

О б о л е н с к а я. Спасибо, матушка! (Целует руку матери Марии.)

О б е р г. Это что за нежности?!

О б о л е н с к а я. Мать Мария благословила меня.

О б е р г. А этот тип вам знаком, мать Мария? (Указывает на Михеля.)

М и х е л ь. Тип к вашим услугам, мать Мария.

Мать Мария подходит к Михелю, смотрит ему прямо в глаза.

М а т ь М а р и я. Похоже, иудей?

М и х е л ь. Да, иудей. Но не Иуда.

М а т ь М а р и я. Все люди перед богом равны. И Христос был иудей.

М и х е л ь (Обергу). Вот видите, мы дали Христа, а не Гитлера. Это две большие разницы, как говорят в Одессе!..

О б е р г. Лучше вспомните, что вы дали этого проклятого коммуниста Маркса!..

М и х е л ь. Судя по тому, как его советские внуки угостили вас под Москвой и Сталинградом, за деда тоже можно не краснеть.

О б е р г. Лемке!..

Стоящий в стороне Лемке подходит.

Двойную порцию…

Л е м к е. Слушаю!..

М и х е л ь. Мать Мария!..

М а т ь М а р и я. Да, брат мой?

М и х е л ь. Мою мать они убили… Благословите вместо нее на смерть.

Мать Мария крестит Михеля.

Спасибо, мама!..

О б е р г. Убрать!..

М и х е л ь. Мы скоро увидимся, герр оберст! Скорее, чем вам кажется!.. Мы встретим вас всем семейством…

Л е м к е выталкивает М и х е л я за дверь.

О б е р г. Вы благословили, святая сестра, преступника, каторжника!.. Всевышний вам этого не простит. (Нажимает кнопку.)

Входит Л е м к е.

Я спрашиваю в последний раз: вы знаете Оболенскую?

М а т ь М а р и я. Я уже сказала. Видела раз до войны.

О б е р г (к Лемке). Приведите Бердышева… (Матери Марии.) Сейчас вам будет стыдно!..

Л е м к е вводит Б е р д ы ш е в а, которому явно не по себе.

Б е р д ы ш е в. Бон суар!

О б е р г. Подойдите к этим милым дамам, профессор.

Б е р д ы ш е в. Ничего… Я здесь… (Стоит на пороге.)

О б е р г. Вам сказано: подойдите!

Бердышев подходит. Мать Мария и Оболенская пристально смотрят на него. Он опускает глаза.

Профессор, вы видели у матери Марии княгиню Оболенскую?

Б е р д ы ш е в. Гм… В общем… Да…

М а т ь М а р и я. Никогда она не была у меня, никогда!

Б е р д ы ш е в. Я чрезвычайно сожалею, но…

О б е р г. Что «но»?!. Точнее!..

Б е р д ы ш е в. Я видел… Из другой комнаты…

О б е р г. Говорите все!..

Б е р д ы ш е в. Пардон… Через замочную скважину… (Закрывает лицо руками.) Какой ужас!.. Простите меня, мать Мария, простите!.. (Всхлипывает.)

О б е р г. Слюнтяй!.. Так скажите все!.. Скажите, что вы у нее отлеживались по моему заданию… Что вы наш секретный агент по кличке Блондинка!.. Все скажите, мерзавец!..

Б е р д ы ш е в. Да-да, я не выдержал!.. Хотел душу спасти!

М а т ь М а р и я. Сказал Спаситель: «Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради меня, тот ее сбережет…»

О б е р г. Вот он и донес, что вы укрываете советского офицера. Но мы не спешили. Мы терпеливо ждали… И когда вы послали его в тот ресторан под Тулузой, мы шли за ним. Там и накрыли всю компанию!.. За это, милая Блондинка, мерси… А вот за ваше поведение здесь — концлагерь!.. Лемке, возьмите его!..

Л е м к е (берет Бердышева за плечо). Пошли!.. Пошли, Блондинка!..

Уходят.

М а т ь М а р и я (вслед Бердышеву). Спаси его, господи, прости ему слабость души его!..

О б е р г. Лучше подумайте о спасении своей души!.. Хороша монашенка, действовавшая заодно с коммунистами!.. Бог вам этого не простит!..

Л е м к е возвращается.

М а т ь М а р и я. Бог с теми, кто творит добро, а не с теми, кто всуе клянется именем его, проливая безвинную кровь. Костры инквизиции тоже полыхали во имя Христа, но инквизиторы прокляты и богом и людьми. Вы превзошли инквизиторов и прокляты втройне!..

О б е р г. Карцер!.. Наручники и кандалы!..

Л е м к е. Пошли, мадам!.. (Тащит ее к двери.)

М а т ь М а р и я машет рукой, прощаясь с Оболенской. Та, встав, провожает ее взглядом.

О б е р г. Садитесь, княгиня. Поверьте, я желаю вам добра.

О б о л е н с к а я (снова садясь). И потому угостили порцией «кофе».

О б е р г. Вы вынудили нас своим упорством. Наши следователи прозвали вас «Принцесса их вайс нихт». Но я сейчас хочу поговорить с вами как человек с человеком. Вы не хотите назвать ни одного имени, ни одного адреса, ни одной явки.

О б о л е н с к а я. Вы сами сказали: их вайс нихт.

О б е р г. Я хочу спросить вас о другом. Меня это интересует с чисто психологической стороны. Как вы, аристократка, светская женщина, красавица, могли связаться с партизанами, с коммунистами, с вашими врагами? Что это — любовь к приключениям, авантюризм?

О б о л е н с к а я. Ни то ни другое.

О б е р г. Что же это?

О б о л е н с к а я. Хорошо, я отвечу, хотя вряд ли вы поймете. Я русская, поймите же, русская!.. Да, мы во многом виновны перед Родиной, но все-таки это наша Родина. Ее не унесешь на подошвах своих сапог, как сказал Дантон!.. А вы — ее враги и, значит, мои враги!.. Это так просто, неужели вы не можете понять?

О б е р г. Это все?

О б о л е н с к а я. Вам этого мало?

О б е р г. И мало… И много… Может быть, слишком много… Вам известна судьба ваших сообщников?

О б о л е н с к а я. У меня нет сообщников!

О б е р г. Я не спрашиваю. Я хочу только сказать…

О б о л е н с к а я. Что?

О б е р г. Полковник Николай и капитан Хетауров убиты…

О б о л е н с к а я. Таких не знаю.

О б е р г. Лейтенант Елена ранена и захвачена нами.

О б о л е н с к а я. И ее не знаю.

О б е р г. Ферма княгини Волконской более не существует. Княгиню-то вы не могли не знать — вы люди одного круга.

О б о л е н с к а я. Я видела ее в последний раз четыре года назад, еще до войны.

О б е р г. Почему вы так побледнели? Почему у вас слезы на глазах? Кого вы оплакиваете?

О б о л е н с к а я (встав). Миллионы людей, погибших в борьбе против фашизма.

Камера в берлинской тюрьме Платцензее. Четыре койки — две внизу и две над ними, откинутые к стене. Почти под потолком — маленькое зарешеченное окно. Стол и табуретки, привинченные к полу. В камере — О б о л е н с к а я, Ж е р м е н и О в с я н н и к о в а.

О б о л е н с к а я. Я рада, что эти скоты после суда нас поместили в одной камере. Хоть последние дни проведем вместе!..

Ж е р м е н. Мы все, кроме Софи, смертники.

О б о л е н с к а я. Смертники… Страшное слово!

О в с я н н и к о в а. Все люди, раньше или позже, умрут. Не думайте об этом, Вики.

Ж е р м е н. Вы правы, мадам Елена.

О в с я н н и к о в а. «Мадам»!.. Что это ты, Жермен, так официально? Мы с тобой коммунисты, можно бы и попроще.

Ж е р м е н. Ты опять права, Елена.

О б о л е н с к а я. Обидно, что мы уйдем из жизни накануне победы… Так хотелось дожить до нее!..

О в с я н н и к о в а. Ради этой победы погибли миллионы людей. Мы только капельки в океане!.. Но и мы боролись! Наша совесть чиста. Я и Жермен коммунисты, мы выполняли наш долг. Но и вы, Вики, бывшая эмигрантка…

О б о л е н с к а я. Почему бывшая?

О в с я н н и к о в а. Потому, что в трагические для Родины дни боролись за нее. Гражданство определяется не паспортом и не местом жительства…

Оболенская плачет.

Вики, не надо!..

О б о л е н с к а я. Это слезы радости, Елена…

Лязгает дверной замок, и в камеру входит н а ч а л ь н и ц а женского корпуса, немолодая немка в форме СС.

Н а ч а л ь н и ц а (в руках у нее бумаги). Здравствуйте! Госпожа Оболенская, я должна объявить вам решение Высшего апелляционного суда рейха. Прошу встать.

О б о л е н с к а я. Я слушаю.

Н а ч а л ь н и ц а. Приговор, по которому вы приговорены к смертной казни, утвержден. И вступил в законную силу. Распишитесь, госпожа Оболенская, что вам это объявлено. (Протягивает листок и авторучку.)

Оболенская расписывается.

Очень сожалею.

О б о л е н с к а я. Все?

Н а ч а л ь н и ц а. По законам рейха лица, приговоренные судом к смертной казни, могут заявить о своем последнем желании. Оно будет исполнено, если окажется правомерным. Что бы вы хотели?

О б о л е н с к а я. В этой тюрьме содержится мать Мария, госпожа Скобцова.

Н а ч а л ь н и ц а. Я знаю.

О б о л е н с к а я. Я хочу проститься с нею.

Н а ч а л ь н и ц а. Может быть, лучше вызвать русского священника?

О б о л е н с к а я. Мать Мария заменит его — она монашенка.

Н а ч а л ь н и ц а. Я доложу вашу просьбу. Госпожа Овсянникова?

О в с я н н и к о в а. Да.

Н а ч а л ь н и ц а. Вам приговор также утвержден. Пригласить к вам священника?

О в с я н н и к о в а. Нет. Я атеистка. Но я также хочу проститься с матерью Марией.

Н а ч а л ь н и ц а. Зачем? Зачем вам, коммунистке, эта монашенка?

О в с я н н и к о в а. Наши убеждения — дело нашей совести. Но то, что я знаю о матери Марии, вызывает мое желание пожать ей руку. Все.

Н а ч а л ь н и ц а. Как известно из приговора, вы осуждены за то, что помимо всего прочего установили связь с немецкими коммунистами. Может быть, вы хотите получить свидание с кем-нибудь из них?

О в с я н н и к о в а. Вы очень любезны, фрау. Но я говорила на следствии и повторила на суде, что не знаю ни одного имени, ни одного немецкого коммуниста.

Н а ч а л ь н и ц а. Да, вы действительно проявили чисто славянское упорство, хотя ваша связь с немецкими коммунистами твердо установлена. Но теперь, перед казнью, уже нет смысла упорствовать. Кого из лих вы хотите увидеть в последний час?

О в с я н н и к о в а. Я хочу видеть мать Марию. Все. Доложите кому следует о моем последнем желании.

Н а ч а л ь н и ц а. Хорошо. Теперь последнее: председатель Высшего апелляционного суда поручил мне передать вам: если вы, Елена Овсянникова, хотя бы в последние минуты скажете всю правду, суд заменит вам смертную казнь трудовым лагерем, где вы будете работать по специальности, как врач.

О в с я н н и к о в а. Передайте господину председателю суда, что мне надоели его фокусы!..

Н а ч а л ь н и ц а. Госпожа Жермен Паскаль, прошу вас выйти в коридор. (Открывает дверь.)

Ж е р м е н уходит. Начальница плотно прикрывает дверь, подходит к Оболенской и Овсянниковой.

Вы обе русские… Поэтому я хочу сказать вам в отсутствии этой француженки…

О в с я н н и к о в а. Что именно?

Н а ч а л ь н и ц а. Ваша подруга, Софья Носович, осуждена на двадцать лет…

О б о л е н с к а я. Да, мы знаем.

Н а ч а л ь н и ц а. И мать Мария тоже. Сегодня их отправят в лагерь Равенсбрук. Они могут дожить до… до окончания войны, я хочу сказать…

О в с я н н и к о в а. Надеемся. Тем более, что осталось немного…

Н а ч а л ь н и ц а. Возможно… У меня в связи с этим большая просьба… (Снова подходит к двери, заглядывает в глазок, возвращается.) Я очень прошу!.. Я старалась, как могла, смягчить ваше положение… Я ни разу не отправляла вас в карцер… Я устрою вам свидание с матерью Марией… Но я очень прошу, очень…

О в с я н н и к о в а. Что вы просите?

Н а ч а л ь н и ц а. Пусть Софья Носович и мать Мария засвидетельствуют потом… Когда ваши займут Берлин… Что я была гуманна… Что, будучи эсэсовкой, я, тем не менее, в меру своих возможностей… (Всхлипывает.) Что я вас не избивала… Была с вами вежлива… Одним словом, старалась, как могла… Иногда даже рискуя служебным положением… А то, что я вам, фрейлейн Овсянникова, передала от имени председателя суда, это… Я обязана была передать… Я ведь всего-навсего начальница женского корпуса тюрьмы… И у меня двое детей… Я вдова… Муж погиб на Восточном фронте…

О в с я н н и к о в а. Хватит!.. Мы это учтем.

Н а ч а л ь н и ц а. О, большое спасибо!.. Я никогда этого не забуду!.. Я буду молиться за вас!.. И мои дети тоже…

О в с я н н и к о в а. Хватит!..

Н а ч а л ь н и ц а. Я обещаю вам… Наш тюремный палач, герр Клаус. Очень воспитанный человек… Но любит выпить… Я дам ему две бутылки шнапса, чтобы он… По возможности, деликатно…

О в с я н н и к о в а. Уходите!..

Н а ч а л ь н и ц а. Сейчас, сейчас!.. Вы должны расписаться, фрейлейн Овсянникова… Вот здесь… (Протягивает листок и авторучку.) И я должна объявить этой француженке… (Открывает дверь.) Фрау Паскаль, войдите!

Ж е р м е н входит.

Ваш приговор тоже утвержден. Распишитесь. Вот здесь.

Жермен расписывается.

Ваша последняя просьба?

Ж е р м е н. Лист бумаги, чтобы написать дочурке… Она в Париже. У моей матери.

Н а ч а л ь н и ц а. Сколько ей лет?

Ж е р м е н. Восемь.

Н а ч а л ь н и ц а. Переписка с малолетними запрещена.

О в с я н н и к о в а. Дайте ей бумагу и отправьте письмо. Слышите?!

Н а ч а л ь н и ц а. Хорошо. Только никому ни слова!

Вой сирен воздушной тревоги.

Опять воздушная тревога!.. С ума можно сойти!.. Простите, я потом… Побегу в бомбоубежище… (Убегает.)

Ж е р м е н. Что с нею? Она выслушала ваши слова как приказ победителя…

О в с я н н и к о в а. Она понимает, что наши придут в Берлин… Ты слышишь, придут, Жермен!..

Стрельба зениток, свист падающих бомб, грохот разрывов.

О б о л е н с к а я. Русские бомбят, наши!.. Я различаю моторы «илов». Совсем рядом… Хоть бы сюда попали!.. Хоть бы от своей бомбы погибнуть!..

Стрельба и разрывы стихают. Лязгает замок, в камеру вводят С о ф ь ю Н о с о в и ч.

О б о л е н с к а я (бросаясь к ней). Софи, новости!..

Н о с о в и ч (взволнованно). Да?

О б о л е н с к а я (улыбаясь). Смертный приговор заменили лагерем!

Н о с о в и ч. Какое счастье!..

О б о л е н с к а я. Всем троим!.. Приходила начальница… Максимум через год мы поедем в Россию… Домой, домой, домой!..

Н о с о в и ч. Действительно отменили?

О в с я н н и к о в а. Да, могу подтвердить!

Ж е р м е н. Конечно!

Н о с о в и ч. Господи, какое счастье!.. Меня вызывали в тюремную контору, адвокат долго и нудно читал апелляцию… Я сказала ему: «Двадцать лет так двадцать!.. Скоро все кончится… Война идет к концу…» «Да-да, фрау Носович, — ответил он. — Мы проиграли эту войну! Но все-таки порядок есть порядок. Прочтите и подпишите апелляцию…» «Но мне это не нужно!» — сказала я. Знаете, что он ответил? «Сделайте это для меня!.. Пусть потом увидят, что я защищал вас, как мог…» А я слушаю его и думаю о вас… Вдруг вернусь в камеру и не застану!..

За дверью, в коридоре, нечеловеческий женский вопль. Крик женщины: «Я хочу жить!.. Я ни в чем не виновна!.. Убийцы!..» Слышны удары, крик стихает.

О б о л е н с к а я. Какой ужас!.. Это ведут на казнь…

О в с я н н и к о в а (обнимая ее). Успокойтесь, Вики… Нам с вами это уже не грозит… Вы слышите? (Глазами указывает на притихшую Носович.)

О б о л е н с к а я. Да-да… Но жаль эту несчастную…

Лязгает замок. Н а ч а л ь н и ц а вводит м а т ь М а р и ю.

Н а ч а л ь н и ц а. Прощальное свидание…

Н о с о в и ч (вскрикивает). Прощальное?..

О в с я н н и к о в а (быстро). Фрау начальница, что вы пугаете заключенных? Ведь вы сами объявили, что смертную казнь нам заменили трудовым лагерем… Ну, что же вы молчите?

Н а ч а л ь н и ц а. Да-да, конечно. Я сказала «прощальное» потому, что мать Марию отправляют в лагерь Равенсбрук…

М а т ь М а р и я. Верно… Меня уже вызывали из пересыльного корпуса…

О б о л е н с к а я. Нам всем заменили смертную казнь лагерем, мать Мария.

М а т ь М а р и я. Слава богу, авось там встретимся… А может быть, после победы — осталось недолго… Ну а если мне суждено в лагере голову сложить — кланяйтесь России-матушке!.. Вики, обещай, дорогая, когда вернешься на родину, пройтись по Таврической. Я там жила… И еще просьба: сходи на могилу Александра Блока. И шепни ему: «Привет от Лизы, которая никогда и нигде не забывала тебя…» И положи на могилу белые розы… Он их любил… (Плачет.) Помнишь: «В белом венчике из роз, впереди Исус Христос…» Он-то сразу понял революцию и сразу принял ее!.. Я не поняла… Ах, как разметал нас тогда ураган событий по белу свету, как разметал!.. Хорошо, что хоть под старость послужила, как могла, Родине!.. Не забудешь мою просьбу?

О б о л е н с к а я. Жива буду — не забуду!

М а т ь М а р и я. Помни: Таврическая, дом пять… Я там жила… Самой уж вряд ли удастся… Совсем почки отбили… А вы молодые, вам жить да жить!..

Н а ч а л ь н и ц а. Заканчивайте, дольше нельзя.

М а т ь М а р и я (поочередно обнимает и целует Оболенскую, Елену, Жермен, Носович). Да хранит вас Спаситель, дети мои!.. (Уходит.)

Лязгает замок. Оболенская, Овсянникова, Жермен, Носович стоят обнявшись. Медленно гаснет свет, и только эти четыре застывшие женские фигуры будто облиты светом. Тихо вступает оркестр, и возникает голос диктора, звучащий как реквием.

Г о л о с д и к т о р а. Вот так это все и было… Овсянникову, Оболенскую, Жермен казнили четвертого августа в берлинской тюрьме Платцензее — им отрубили головы…

Музыка.

Мать Марию сожгли в лагере Равенсбрук в том же году…

Музыка.

Посмертно награждены орденом Отечественной войны первой степени Вера Аполлоновна Оболенская и медалью «За боевые заслуги» Кирилл Радищев…

Музыка.

Ариадне Скрябиной воздвигнут памятник в Тулузе, где она погибла в бою.

Музыка.

Пали смертью храбрых в боях с гитлеровцами Расул Хетауров и многие другие советские офицеры и солдаты… Погибли вместе с и ими Луи, Мадлен и тысячи французских патриотов… Софья Носович осталась в живых и рассказала о последних часах Оболенской и Овсянниковой… Остались в живых Гастон Лярош и Георгий Владимирович Шибанов, вернувшийся на Родину и награжденный орденом Отечественной войны первой степени… Награждены и другие русские эмигранты, боровшиеся во Франции за свою Родину…

Музыка.

Генерал-лейтенант Карбышев Дмитрий Михайлович зверски замучен гитлеровцами в лагере Маутхаузен семнадцатого февраля тысяча девятьсот сорок пятого года. Ему воздвигнут там памятник и посмертно присвоено звание Героя Советского Союза…

Музыка.

Вечная память погибшим!.. Те, кто склоняется над павшими, выпрямляются во весь рост и продолжают их дело!.. Спасибо им от имени мертвых и во славу живых!..

Во всю силу вступает оркестр. О в с я н н и к о в а, О б о л е н с к а я, Ж е р м е н, Н о с о в и ч, словно ожив, выходят на авансцену. Из кулис, с обеих сторон, к ним присоединяются К а р б ы ш е в, Н и к о л а й П е т р о в и ч, Х е т а у р о в, Ш и б а н о в, м а т ь М а р и я, В о л к о н с к а я, Р а д и щ е в, Г а с т о н, М а д л е н, Л у и, С к р я б и н а, М и х е л ь.

За ними выходят о с т а л ь н ы е у ч а с т н и к и спектакля.

З а н а в е с.

1967