Пьесы

Галя Ростовцева, она же Галина Константиновна.

Дарья Семеновна — ее мать.

Катюша — ее дочь.

Володя Захаров }

Виктор Артюхин } — ее школьные друзья.

Нина Петровна Остапенко.

Алексей Дмитриевич Тихомиров.

Клавдия Ивановна Егорова, она же тетя Клава.

Василий Васильевич Сучок.

Елена Парфеновна Барзова.

Афанасий Николаевич Комков.

Юрий Яковлевич Бурелом.

Михаил Сергеевич Панин.

Старик.

Мальчик с гармошкой.

Анна.

Матрена.

Капитан.

Медсестра.

Немка.

Сержант.

Захар — баянист госпиталя.

Первая студентка.

Вторая студентка.

Третья студентка.

Время действия — 1941—1965 годы.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Дача в пригороде Москвы. Возле террасы дерево. Под его тенистыми ветвями скамейка. На террасе появляется женщина лет пятидесяти — Н и н а П е т р о в н а О с т а п е н к о.

О с т а п е н к о. Не думала я, что мы снова встретимся… Что ж, я очень рада за нее… Одного не могу понять: зачем ей понадобился этот «спектакль»? Мало ли с кем мы встречались в жизни. Но… дело, конечно, ее. Лично же я считаю — ни к чему эта затея. Жизнь сегодня так нас крутит, что успевай только поворачиваться, счет дням забываешь…

Появляется П а н и н. Человек интеллигентного вида. Он в соломенной шляпе и очках. В руках — трость. Лицо доброе, открытое.

П а н и н. Простите, Галина Константиновна Ростовцева тут проживает?

О с т а п е н к о (спускается с террасы, идет навстречу Панину). Да, да. Проходите, пожалуйста…

П а н и н. Такая жара сегодня… Не Москва, а прямо субтропики.

О с т а п е н к о. И не говорите. Вот уж парит… который день.

П а н и н. Я могу видеть Ростовцеву?

О с т а п е н к о. Да, конечно. Только вам придется немного подождать. Она в городе, вот-вот должна подъехать.

П а н и н. Ничего-ничего! Я обожду.

О с т а п е н к о. Присядьте… Вот здесь, в тени…

Садятся на скамейку.

Вы профессор Панин?

П а н и н. Совершенно верно. А вы, простите?..

О с т а п е н к о. Меня зовут Нина Петровна Остапенко… Мы с Галей дружим с военных лет.

П а н и н. Так, так… А я дружил с отцом Галины Константиновны, он был моим школьным другом.

О с т а п е н к о. Мне Галя рассказывала…

П а н и н. Простите. Вы не скажете, что у нее за торжество?

О с т а п е н к о. Не знаю, можно ли назвать это торжеством. Она просто собирает людей, с которыми встречалась в дни войны.

П а н и н. Видимо, в связи с двадцатилетием окончания? Так надо понимать… Что ж, весьма благородно с ее стороны. Памятная дата. С войной слишком много у нас связано…

О с т а п е н к о. Да! Столько лет прошло, столько воды утекло…

П а н и н. Вы, конечно, правы. Воды действительно утекло много. В последний раз я видел Галину Константиновну зимой сорок второго года. Помню, она приходила ко мне за содействием… Поступала в наш институт… она была в больших подшитых мужских валенках, но в тот день я допустил одну оплошность. За разговорами я не спросил: есть ли у нее деньги… на текущий день. Потом как-то она мне позвонила, меня дома не оказалось, она благодарила за участие… И как в воду канула…

О с т а п е н к о. Она будет очень рада встрече с вами.

П а н и н. Я, признаться, не меньше. Любопытно, весьма любопытно на нее взглянуть, какой она стала.

О с т а п е н к о. Михаил Сергеевич, пойдемте угощу вас крюшоном.

П а н и н. Спасибо… не откажусь…

Панин и Остапенко проходят в дом. Появляется т е т я К л а в а. В руках огромный чемодан. Она подходит к террасе, ставит чемодан.

Т е т я К л а в а. Фу, кажись, добралась. (Осматривает дом.) Да-а… по всему видать, моя Галиночка счастлива!.. Вот сейчас и узнаем, помнит ли она свою тетю Клаву, как мы в войну на лесозаготовках лес валили? (Берет чемодан, проходит в дом.)

Появляется К о м к о в. Он в полинявшей военной гимнастерке и в сапогах.

К о м к о в (стучит в дверь). Можно?

Появляется О с т а п е н к о.

О с т а п е н к о. Вы к Гале?

К о м к о в. К Ростовцевой… Я могу ее видеть?

О с т а п е н к о. Разумеется. Только вам придется ее подождать, вот-вот должна из Москвы вернуться.

К о м к о в. Обожду.

О с т а п е н к о. Простите, а как ваша фамилия?

К о м к о в. Комков, а что? Она в свое время работала у меня в Палате мер, весов и измерительных приборов государственным поверителем. А вы ее родственница?

О с т а п е н к о. Нет, просто знакомая.

К о м к о в. Значит, тоже по приглашению? Очень рад познакомиться.

О с т а п е н к о. Прошу в дом, товарищ Комков.

К о м к о в. Благодарствую!

Комков проходит в дом. Появляется Б у р е л о м. Он в форме железнодорожника.

Б у р е л о м (стучит в дверь). Разрешите?

О с т а п е н к о. Вам Галю?

Б у р е л о м. Да, я к Галине Константиновне. Видите ли, какая штука… Бурелом моя фамилия, я работаю проводником поезда дальнего следования. Перед отъездом в очередной рейс я получил довольно странное приглашение. Тут, по-моему, произошла какая-то ошибка. Дело в том, что я никакую Ростовцеву не знаю…

О с т а п е н к о. Да, но она, вероятно, в своем письме объяснила?

Б у р е л о м. Не очень… В войну действительно был такой случай. Стоит на полустанке девочка, возле нее огромный мешок с картошкой. У нее ни денег, ни билета… Ну я и забрал ее к себе в тамбур, и довез! Вот и всё.

О с т а п е н к о. История, конечно, обыкновенная.

Б у р е л о м. Если за такую добродетель награждать — в стране металла не хватит…

О с т а п е н к о. Я, право, ничего вам, к сожалению, объяснить не могу. Но подождать Галину Константиновну и выяснить, я думаю, вам все же стоит.

Б у р е л о м. Ну что ж, пожалуй, вы правы…

О с т а п е н к о. Прошу, товарищ Бурелом!

Они проходят в дом. Появляется С у ч о к.

С у ч о к (смотрит на табличку, что висит над террасой). Дача номер девять. Все правильно… Столько лет прошло, и вдруг вспомнила… А зачем? Я обязательств никаких не давал. Интендант Сучок не настолько глуп, чтобы давать обязательства. Мало ли что было в войну? Это что? Благодарность за все, что я для нее сделал? Моя совесть чиста! Вот так-то! (Решительно проходит в дом.)

Появляется Б а р з о в а — полная седая женщина. Одета пестро, не по годам.

Б а р з о в а. Вот где живет моя бывшая студентка!.. Какой чудесный уголок! Просто рай! Да-а!.. Столько лет прошло, и вот вспомнила, не забыла! Нет, что ни говорите, а внимание — главное в жизни человека. О, я умею ценить внимание.

Появляется О с т а п е н к о.

О с т а п е н к о. Простите, вы к Галине Константиновне?

Б а р з о в а. Ну конечно, конечно.

О с т а п е н к о. Вы — Елена Парфеновна Барзова?

Б а р з о в а. Не ошиблись. Вы, наверное, по рассказам Галочки меня узнали?

О с т а п е н к о. Да, она говорила…

Б а р з о в а. Нет, вы можете себе представить, живем, можно сказать, в одном городе, а ни разу не встретились?

Барзова и Остапенко проходят в дом.

О с т а п е н к о (задержавшись у входа). Не понимаю? Гости подходят, а ее все нет и нет. Уж не случилось ли чего с ней? (Уходит.)

Появляется А р т ю х и н. В руках гитара.

А р т ю х и н (берет аккорд). «Мир спокоен, как пульс покойника!» Маяковский! (Снова берет аккорд.) Никого? Ну что ж. (Поет под аккомпанемент гитары.)

На крыльце появляется О с т а п е н к о.

(Увидев Остапенко.) Разрешите представиться? Виктор Артюхин. Прибыл согласно приглашению.

О с т а п е н к о. А я почему-то приняла вас за Захарова.

А р т ю х и н. Никак нет! Я — это я! По моим сведениям, Захаров погиб на фронте.

О с т а п е н к о. Погиб, говорите?

А р т ю х и н. Ну да! Знаете, сколько полегло нашего брата на полях войны?

О с т а п е н к о. Знаю. Очень может быть, что и так. Но Галя вчера сказала, что послала ему приглашение.

А р т ю х и н. Как? Володька Захаров жив? Галя считает, что он жив? Не может быть! Вы что-то путаете. Да если он был бы жив, он первым бы к ней примчался.

О с т а п е н к о. Э, человек, к сожалению, делает не всегда то, что он хотел бы. (Приглядывается.) А ведь мы, кажется, встречались с вами?

А р т ю х и н. Все может быть…

О с т а п е н к о. Ну конечно, это же вы тогда приходили к нам, еще Галину фотокарточку забрали.

А р т ю х и н. А ведь верно, был такой случай.

О с т а п е н к о. Скажите, товарищ Артюхин, что за песню вы сейчас тут пели?

А р т ю х и н. Слова мои и музыка тоже.

О с т а п е н к о. Вы что ж, поете?..

А р т ю х и н. Никак нет. Я — артист, работаю в облдрамтеатре. Стихи — моя стихия. Эту песню я написал после того, как получил вот это приглашение! (Показывает открытку.) Понравилась?

О с т а п е н к о. Хорошая песня. Значит, вы ее школьный товарищ?

А р т ю х и н. Так точно! Мы вместе учились с ней с первого по десятый класс. Моя, если можно так сказать, первая любовь!

О с т а п е н к о. Даже так?

А р т ю х и н. Ну, а Галя замужем?

О с т а п е н к о. Замужем. Дочь, уже совсем взрослая!

А р т ю х и н. Да! В таком случае непонятно…

О с т а п е н к о. Что же вам непонятно?

А р т ю х и н. Муж, дочь, и вдруг — я!

О с т а п е н к о. Так она же в гости вас пригласила.

А р т ю х и н. Допустим! И кем же она работает? Она что, инженер, архитектор, педагог?

О с т а п е н к о. Врачом работает где-то в клинике.

А р т ю х и н. Тоже неплохо! (Бросив взгляд на дачу.) Это что ж, ее летняя резиденция?

О с т а п е н к о. А вы у нее спро́сите, она все вам расскажет…

А р т ю х и н. Понятно! (Срывает цветок.) Хризантема? Так надо полагать? Цветы — моя слабость, и Галины тоже. У ее родителей сад был. Правда, совсем крошечный. Но цветы в нем были как в Ботаническом саду. Мы ходили их поливать всем классом!

О с т а п е н к о. Значит, с войны не виделись?

А р т ю х и н. Уточняю! С октября сорок первого года. Помните, сорок первый?

О с т а п е н к о. Разве его забудешь…

Из дома выходит С у ч о к, следом за ним К о м к о в, Б а р з о в а, т е т я К л а в а, Б у р е л о м, П а н и н.

С у ч о к. Нет-нет, я больше ждать не намерен! Извините, но это, мягко говоря, не лезет ни в какие ворота. А точнее — это издевательство! Ехать в такую жару — а зачем? Чтобы сидеть и любоваться природой?

О с т а п е н к о. Не знаю, что вам сказать… Только в отношении издевательства вы зря… Убеждена, — здесь нет никакого злого умысла…

К о м к о в. Видите ли, какая вещь, тут большинство москвичей, нас, приезжих, всего лишь трое.

А р т ю х и н. Меня считали?

К о м к о в. С вами будет четверо.

О с т а п е н к о. Можете еще и меня добавить.

К о м к о в. Собственно говоря, мое время тоже истекло. Весьма сожалею, но мне пора.

П а н и н. Между прочим, хотя я и москвич, но мне тоже надо восвояси отправляться.

Б а р з о в а. Товарищи, товарищи, что вы такое говорите? Уйти, не дождавшись, — это же некрасиво!

С у ч о к. А вот так сидеть здесь и ждать — красиво?

Т е т я К л а в а. А вы о Галиночке-то подумали? Как же так? Ждали-ждали, и на́ тебе, сорвались.

А р т ю х и н. Как ваше имя?

Т е т я К л а в а. Тетя Клава я…

А р т ю х и н. Тетя Клава права! Она же нас пригласила! Лично я остаюсь! А вы не допускаете мысли, что у Галины сейчас на операционном столе лежит пациентка. Нет? Ну и зря!

Т е т я К л а в а. Да мало ли что может случиться.

Б а р з о в а. Товарищи… я предлагаю…

С у ч о к (перебивает). Ждать?

О с т а п е н к о. А пока ее нет, давайте поближе, что ли, познакомимся, вспомним о своих встречах с Галей…

А р т ю х и н. О, это идея! Кто — за? Предложение принимается единогласно!

П а н и н. Что ж, я согласен! И начнем с вас, молодой человек.

А р т ю х и н. Не возражаю!

Т е т я К л а в а. И то правда. Есть нам что вспомнить, есть!

З а н а в е с.

Окраина небольшого города на реке. Тишина изредка прерывается гулом артиллерийской канонады. Возле забора, огораживающего сад с фруктовыми деревьями, водонапорная колонка. Появляется Г а л я. Она везет тележку с ведрами. Подходит к колонке, снимает с тележки ведра, ставит их на плиту под кран. Нажимает рычаг, но вода не идет.

Г а л я. Перекрыли? (Снова нажимает рычаг — воды нет.) Перекрыли… И никаких объявлений.

Появляется В о л о д я З а х а р о в. Сейчас ему, как и Гале, 17 лет. Он в шинели и в пилотке.

З а х а р о в. Здравствуй, Галинка!

Г а л я. Здравствуй, Володя!

З а х а р о в. Знаешь, а я к тебе домой сейчас забегал. Дарья Семеновна сказала, что ты за водой ушла.

Г а л я. Ты — в шинели? На фронт?..

З а х а р о в. Да-а! Одобряешь?

Г а л я. Н-нет, это правда?

З а х а р о в. Из нашего класса много ребят уходят, и все добровольцами.

Г а л я. А что же меня не взяли… Потому что я девчонка, да?

З а х а р о в (замялся). Галя, знаешь, давай я тебе помогу. (Нажимает на рычаг.) Перекрыли? Немец еще где, а тут… Где же нам воды достать?

Г а л я. Я без воды не останусь — река рядом…

З а х а р о в. Река рядом, это правда. А я, знаешь, Галинка, попрощаться прибежал.

Г а л я. Как? Ты прямо сейчас уходишь?

З а х а р о в. Да. Сбор у военкомата, а там — на вокзал… и в путь-дорогу.

Г а л я. Так сразу?..

З а х а р о в. Галинка, ты меня извини, но… у меня к тебе просьба одна есть.

Пауза.

Над городом с ревом проносятся самолеты.

Г а л я (с волнением). Говори, я слушаю.

З а х а р о в. Знаешь… (Замялся.) Можно я тебе писать буду? Ты не беспокойся, ты можешь мне не отвечать, я не обижусь…

Г а л я. Смешной какой ты, Вовка.

З а х а р о в. Может, это глупо с моей стороны, но…

Г а л я. Что — но?

З а х а р о в. Скажи, ты хорошо помнишь наш выпускной вечер?

Г а л я. Помню, а что?

З а х а р о в. Это я так…

Г а л я. Я даже помню, как один парень из нашего класса откололся от всех и не пошел к реке встречать рассвет. Ты, случайно, не знаешь его?

З а х а р о в. Знаю.

Г а л я. И причину знаешь?

З а х а р о в. Так надо было. Я даже больше того знаю. Знаю, что в тот вечер ему очень хотелось потанцевать с одной девчонкой. (Замолчал.) Но…

Г а л я. Договаривай, договаривай, я слушаю!

З а х а р о в. И так все ясно. (Напряженно следит за самолетом.)

Г а л я. Смелости не хватало?

З а х а р о в. Наглости… (Смотрит вслед самолетам.) Наши пролетели…

Гул самолетов ослабевает.

И к тому же ей не до него было. Да и танцор-то он так себе.

Г а л я. Вовка, а ты и в самом деле глупый!

З а х а р о в. Ну и ладно! Только знай, Галинка, тот парень, который хотел с тобой на выпускном вечере потанцевать, любит тебя.

Г а л я (смущенно). Ну что ты говоришь, Вовка?

Где-то вдали рвутся бомбы, сброшенные самолетами.

З а х а р о в. Еще с четвертого класса.

Г а л я. И все это он себе придумал.

З а х а р о в. Какой смысл? Ему теперь все равно. Через час он будет далеко. Можешь говорить про него что тебе вздумается. Только об одном он тебя будет просить: если что — уходи. Он тебя потом разыщет. На дне моря будешь — и там найдет…

Г а л я (грустно).

Пауза.

З а х а р о в.

Г а л я (продолжает).

Пауза.

З а х а р о в.

Галя, вот увидишь, мы еще вернемся, война недолго будет.

Появляется В и к т о р А р т ю х и н с ведрами в руках.

А р т ю х и н (нарочито бойко читает стихи).

Привет, друзья! Что-то вы тут делаете? Уж не клянетесь ли друг другу в вечной любви перед расставанием?

Г а л я (зло). Какое остроумие! Какая редкая догадливость!

А р т ю х и н. В город вот-вот немцы войдут, а вы… Нашли время…

Г а л я. Немцы?.. А ты откуда знаешь?!

А р т ю х и н. Об этом все знают.

З а х а р о в. Неправда! Галя, не верь ему!

А р т ю х и н. Ну да! Если Владимир Михайлович Захаров надел шинель — значит… «любимый город может спать спокойно и видеть сны, и зеленеть среди весны»? Так, что ли, Мономах?

Г а л я. Не паясничай, Виктор.

З а х а р о в (подходит к Артюхину). Листовки фашистские читаешь? Да?

А р т ю х и н. Я? С чего ты взял?

З а х а р о в. Подлец!

А р т ю х и н. Я?.. Подлец?..

З а х а р о в. Не слушай его, Галя!.. Он… он лгун. Он нечестный, он…

А р т ю х и н. Еще кто я?

З а х а р о в. Предатель — вот ты кто!

А р т ю х и н. Ну, знаешь ли, за такие слова ты ответишь! (Схватил Захарова за грудь.) Кто предатель?..

Г а л я. Ребята, вы с ума сошли! (Бросается к ним.) Да вы что?

А р т ю х и н (отпуская Захарова). Извини, Галя.

Г а л я. Сейчас же помиритесь!

А р т ю х и н. С ним? Мириться? И не подумаю. Он меня обзывает, а я? Нет уж, пусть он первый прощения попросит.

З а х а р о в. Хорошо, я виноват, но поступок твой все равно нечестный.

А р т ю х и н. Какой еще поступок?

З а х а р о в. Скажи, может быть, это не ты говорил: «Ребята, идемте всем классом на фронт». А когда все пошли — ты где оказался? В кустах? В своей конуре спрятался. Я же тебя отлично знаю. Шкуру стало жалко.

А р т ю х и н. Если бы мне свою шкуру было жаль, я давным-давно пятки смазал бы, вроде твоих родителей.

З а х а р о в. Ты моих родителей не тронь! А поступок твой нечестный!

А р т ю х и н. Вот что я тебе скажу — здесь тоже нужны свои люди. Я — комсорг… Это тебе ясно, товарищ рядовой Красной Армии?

З а х а р о в. Мне все ясно… товарищ «генерал». Извини, Галя, сорвалось… Мне пора.

А р т ю х и н. И давно пора.

З а х а р о в. Галя, я буду писать тебе. Ты можешь мне не отвечать, я не обижусь.

Г а л я. Хорошо, хорошо, Володя.

Захаров уходит.

(Кричит ему вслед.) Вовка! Вовка! Смотри, береги себя. Я буду ждать! Письма обязательно пиши! Смотри не простудись там!

А р т ю х и н. Посоветовала бы ему кальцекс захватить на дорожку.

Г а л я. Володя, подожди! (Убегает.)

А р т ю х и н (ревниво). Так. Понятно. Очень мило!..

Возвращается Г а л я, она оборачивается, смотрит в ту сторону, куда только что ушел Володя, машет ему рукой.

Г а л я. Ушел!..

А р т ю х и н. Галя, а где же лента? Потеряла?

Г а л я (задумчиво). Нет…

А р т ю х и н. Подарила ему?..

Г а л я. На память…

А р т ю х и н. А я и не подозревал, что у вас любовь.

Г а л я. Любовь?.. Глупости какие…

А р т ю х и н. Ах так, хорошо! Тогда подари мне вторую.

Г а л я. Пожалуйста! (Вытаскивает из косы и отдает ленту Виктору.)

А р т ю х и н. И тебе не жаль?

Г а л я (пожимает плечами). Нет! Ты же просишь…

А р т ю х и н. Спасибо. (Бережно складывает ленту, прячет.)

Г а л я. Виктор, так разговаривать с ним ты не имел права.

А р т ю х и н (вспыхнув). Ну да, он меня обзывает, а я слушай его и глотай себе лягушек. Так, по-твоему?

Г а л я. Вы же товарищи.

А р т ю х и н. Хорош товарищ! Он же гусар! Если его послушать, то защитники только те, кто в шинелях. Забыл, очевидно, что есть еще и партизаны и подпольщики.

Г а л я. Ты остаешься в подполье?

А р т ю х и н. Это знать даже родным необязательно.

Г а л я. Придумал?

А р т ю х и н. Все может быть. Ловко?

Г а л я. Зачем?

А р т ю х и н. А тебе разве не все равно?

Раздается взрыв.

Слышишь, сигнал номер один. Уходи, и немедленно, куда-нибудь подальше. (Иронически.) Тебе же не очень будет приятно видеть последнее падение Виктора Артюхина. Мы ведь как-никак с тобой дружили. К тому же я ведь немножечко влюблен в тебя.

Снова взрыв.

Г а л я. Бомбят?

А р т ю х и н. Нет, развлекаются. Страшно?

Г а л я. Ага.

Неожиданно появляется Д а р ь я С е м е н о в н а, пальто нараспашку, волосы растрепаны.

Д а р ь я С е м е н о в н а. Галя! Галя! Галинка!

Г а л я. Мама?!

А р т ю х и н. Что с вами?

Д а р ь я С е м е н о в н а. Дом. Нет дома! (Прижалась к колонке, медленно опускается на землю.)

Г а л я. Мама!!

Д а р ь я С е м е н о в н а. Галя! Дочка!.. Деньги на комоде… Со мной ничего, ты не беспокойся…

А р т ю х и н. Галя, я за врачом. Я сейчас! (Убегает.)

Д а р ь я С е м е н о в н а. Дочка ты моя…

Г а л я. Мама, я с тобой. Я здесь!

З а н а в е с.

Гул отдаленной артиллерийской канонады. Небо серое, низкое, накрапывает дождь. В поле на холме одинокое дерево с отбитым суком. Возле него — могила. У могилы Г а л я Р о с т о в ц е в а. Заложив руки за спину, смотрит на небо. Изредка проходят л ю д и.

Появляются две пожилые женщины, А н н а и М а т р е н а, с узлами в руках.

А н н а. Батюшки мои… своим глазам не верю. Дочка ты моя, кого же это ты тут похоронила, а?..

Галя молчит.

М а т р е н а. Молчит…

А н н а. Уходить надо, дочка. Немец, говорят, близко.

Г а л я (тихо). Ну и пусть…

М а т р е н а. Не дело затеяла, не дело.

А н н а. Идем-ка с нами. Хватит горевать. Час-другой постоишь, ноги подкосятся и с места не сойдешь.

Г а л я. Ну и пусть!

М а т р е н а. Анна дело тебе говорит…

А н н а. Не можем мы тебя, на ночь глядя, одну в поле оставить, не можем.

М а т р е н а. Заболеет. Определенно заболеет.

А н н а. А калекой станешь, кому ты будешь нужна. Ты об этом-то подумала?

Г а л я. Ну и пусть!

М а т р е н а. Твердит свое «ну и пусть».

А н н а. Ей виднее… Пойдем, Матрена.

Уходят. Появляется с т а р и к с палочкой — Василий Кузьмич, с ним м а л ь ч и к лет двенадцати. У старика в руках узелок, а у мальчика гармошка.

М а л ь ч и к. Дед, а дед, глянь-ка… Чегой-то она тут стоит?

С т а р и к. Кто стоит?

М а л ь ч и к. Да Галинка Ростовцева.

С т а р и к. Галинка? (Подходит ближе.) Она!

М а л ь ч и к. Дедушка, так это она свою мать, тетю Дашу похоронила!

С т а р и к. Да ну? (Смотрит на могилу, на Галю, явно растерян.) В горе, значит… Да… А раздетой стоять, дочка, не дело. Ее не поднимешь теперь. О себе надо подумать — у тебя жизнь впереди.

Г а л я (тихо). Ну и пусть!

М а л ь ч и к. Дедушка тебе добра желает, а ты?!

С т а р и к (ласково). Вот что, дочка. Пойдем-ка ты с нами. У меня в соседней деревне кум живет. Обогреемся у него, заночуем, а там видно будет. Немец-то, говорят, рядом. Ветер-то какой, а? Аж до кости добирается.

Г а л я. Ну и пусть!

С т а р и к. Что ж. (Крестится.) Твоя воля, оставайся. Пойдем, сынка, пойдем!

Уходят. Мальчик идет, а сам все время оборачивается. Снова тихо. Издалека слышатся голоса. Появляются к а п и т а н и с е р ж а н т.

К а п и т а н (сержанту). Здесь будет огневая позиция нашей батареи. (Гале.) А вы, гражданочка, что тут делаете?

Галя молчит.

Вы слышали, что я сказал? Здесь будет огневая позиция…

Г а л я (тихо). Ну и пусть!

К а п и т а н. То есть как это «ну и пусть»? Здесь будет бой!

Г а л я. Ну и пусть!

Появляется О с т а п е н к о с узелком в руках.

К а п и т а н. В боевых порядках посторонние находиться не имеют права. Прошу сейчас же покинуть расположение моей батареи!

О с т а п е н к о. Капитан, чего ты шумишь? Иль не видишь?

С е р ж а н т (шепотом). Могила?

О с т а п е н к о. Для нее, чай, не чужой в ней человек лежит.

К а п и т а н. Виноват! (Снимает шапку.) Сержант Хисамов, передайте старшему по батарее: вынести огневую позицию на пятьдесят метров вперед.

С е р ж а н т. Слушаюсь! (Убегает.)

К а п и т а н (Гале). Виноват! (Надевает шапку, уходит.)

О с т а п е н к о. Что ж, горе с горем дружит. (Становится на другую сторону могилы.) Сама неделю тому назад сына похоронила. Да и что с мужем там, на фронте, не знаю. (Пауза.) Так кого же ты схоронила? Мать? Сестру?.. А может, еще кого? (Пауза.) А отец-то есть? Жив? Ну да, на фронте небось? (Пауза.) А другие-то родственники имеются? Что ж, так и будем с тобой в молчанку играть, а?

Долгая пауза.

Г а л я (тихо, почти шепотом). Что нужно от меня этим людям? Что нужно этой женщине? Я стою здесь одна и никому не мешаю. Слышите, оставьте меня, и это моя единственная просьба…

Издалека доносится взрыв.

О с т а п е н к о. Ишь как бьет проклятый! И тебе не страшно?

Г а л я. Ну и пусть!

О с т а п е н к о. «Ну и пусть»? Да ты что, с ума сошла?! Слышишь, как немцы бомбят город? Так вот, по праву жены командира беру командование на себя. Хватит! Ты идешь со мной! Слышишь? Идешь со мной! (Берет с могилы пальто и накидывает на Галю.) И никаких разговоров. Ты идешь со мной! Пошли! Пошли!

Г а л я. Ну и пусть!

Гул самолетов нарастает.

З а н а в е с.

Город в глубоком тылу. Небольшая комната. За накрытым столом — баянист З а х а р и Н и н а П е т р о в н а О с т а п е н к о. Появляется капитан С у ч о к.

С у ч о к. Нина Петровна! Так где же наша Галиночка?

О с т а п е н к о. Сама не знаю.

С у ч о к. А вы предупредили?

О с т а п е н к о. Да, я сказала ей.

С у ч о к. А она?

О с т а п е н к о. Обещала прийти пораньше. На работе, видно, задержалась. А может быть, в библиотеку зашла.

С у ч о к. Похвально! Весьма похвально! Но библиотека давным-давно закрыта.

О с т а п е н к о. А может, в мединститут зашла. Там по вечерам иногда лекции устраивают для студентов.

С у ч о к. Н-да! Что ж, нам остается одно — ожидать. Сыграй-ка нам, Захар, что-нибудь для души.

З а х а р. Можно. «Синенький платочек» подойдет?

С у ч о к. Вполне.

З а х а р (поет).

С у ч о к (бросив внимательный взгляд на Остапенко). Нина Петровна, что с вами? Вы чем-то взволнованы?

О с т а п е н к о. Так. На душе что-то муторно. (Берет стакан и пьет.)

С у ч о к. Бывает. Но мы собрались, как я думаю, не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Для этого у нас еще будет время.

О с т а п е н к о. Да, вы, конечно, правы. Только война уж слишком в кости въелась…

С у ч о к (перебивает). Э, не вам одной.

О с т а п е н к о. Неужели конца этому не будет?

С у ч о к. Я реалист, Нина Петровна. Предсказывать будущее — не мое занятие.

О с т а п е н к о (захмелев). А вот мне кажется — кончится, и очень скоро кончится. И Максим мой вернется.

С у ч о к. Как вам сказать? Одни вернутся, а другие возможно что и не вернутся. И ничего тут не поделаешь.

О с т а п е н к о. Вернется!..

С у ч о к. Ну да! (С иронией.) Он же у вас исключительная личность. Он что? Генерал? Живет в блиндаже в двадцать восемь накатов?

З а х а р. Генералов тоже убивают.

О с т а п е н к о. Капитан он у меня. А вернется потому, что жизнь любил. Он у меня такой…

С у ч о к (с насмешкой). Ну если так, то он, конечно, вернется. Но не надо забывать о том, что война неумолима, беспощадна. А поэтому надо жить сегодняшним днем! Тот, кто думает, что жизнь бесконечна, тот просто глуп. Пока идет война, никто не знает, что с нами будет завтра. Возьмите, к примеру, нас, военных. Ну, что наша жизнь? Это бои, походы и снова бои. Сейчас я вот здесь, а через час скомандуют, автомат в руки — и в поход. (Напевает.)

О с т а п е н к о. А, какие у вас походы, Василий Васильевич? Вы же тыловик!..

С у ч о к. Не отрицаю! Сейчас я тыловик, так сказать, тыловая «крыса», но завтра я тоже могу стать фронтовиком. К тому же понятие фронта сегодня несколько иное. Сегодня вся страна — фронт…

О с т а п е н к о. Нет, Василий Васильевич. Фронт там, далеко…

З а х а р. Там, где пули свистят, где смерть — там и фронт.

С у ч о к (бросив недовольный взгляд на Захара). Там передовая фронта. Но не в этом дело. Добрые дела можно делать и находясь здесь. Не всем же быть героями! Откровенно говоря, лично я никакого пристрастия не имею к орденам. И вообще не люблю шумиху о подвигах, о славе! Все это парад!

О с т а п е н к о. Вот вы, оказывается, какой?..

С у ч о к (разглагольствует). Ничего сложного, уверяю, во мне нет. Я одно знаю хорошо: война в жизни человечества — эпизод, и не больше! Сегодня она есть, а завтра ее может и не быть. Попомните мое слово: как только кончится война, едва успеют остынуть жерла орудий, как на смену героям фронта придут новые герои. И в этом нет ничего удивительного. Я знаю, вас немного удивляет мое откровение. Но главное сейчас выжить, уцелеть в этом кромешном аду. Конечно, доведись мне участвовать в бою, я ничуть не хуже других буду сражаться. Я буду сражаться до последней капли крови. Во всяком случае, штык в землю я не воткну. И точно так же, как и другие, спокойно могу принять смерть. Но я так говорю только потому, что жизнь научила меня трезво смотреть на вещи. Два у меня будет ордена или десять — в сущности, цена одна. Ведь самое дорогое у человека — жизнь.

О с т а п е н к о. Я, Василий Васильевич, что-то не очень понимаю. Значит, главное сейчас выжить? Спрятаться за спину других, они, дескать, пускай кровь льют, а мы тут останемся целехоньки…

С у ч о к. Нина Петровна, ну зачем так грубо…

О с т а п е н к о. Но это же философия обывателя, это же оправдание трусости. Неужели вы этого не понимаете?

С у ч о к. Зачем, я трусов не собираюсь оправдывать.

З а х а р. Оправдываешь, Василий Васильевич, оправдываешь. Зачем совершать подвиги, рисковать жизнью? Сделал один раз «доброе» дело и в кусты, на покой.

С у ч о к. Вы меня не так поняли, я говорил о другом. Я против чего? Я против глупых смертей.

О с т а п е н к о (задумалась). Когда знаешь, за что умираешь, это не глупая смерть. Мой прямо с работы на фронт отправился, даже домой не зашел.

С у ч о к. Ну, положим, я тоже не стал ожидать вызова из военкомата. Война есть война. Вы вот напали на меня, а зря. Но ведь кто-то и в тылу должен работать, — не будь нас, тыловиков, и фронту конец…

За дверью голос Гали: «Нина Петровна! Вы слышали, радость-то какая? Наши войска перешли в наступление!»

А вот и Галина Константиновна! (Потирает руки.) Порядочек, повеселимся…

Остапенко включает репродуктор. Слышны заключительные слова сводки Совинформбюро. Затем музыка. В комнату входит Г а л я. Увидев Сучка и баяниста, а на столе бутылку со спиртом, она в изумлении застыла на месте.

Добрый вечер, товарищ Ростовцева!

Г а л я (сухо). Добрый.

О с т а п е н к о. Что же ты стоишь? Раздевайся, проходи! Гости у нас.

Г а л я (тихо). Гости — это хорошо.

С у ч о к (встав из-за стола). Разрешите поухаживать?

Г а л я. Спасибо, не стоит.

С у ч о к. Как вам угодно. Настаивать не смею. (Незаметно обрывает провод у репродуктора.)

Галя снимает пальто.

О с т а п е н к о. Где же ты пропадала, а? Какие-нибудь новости в госпитале?

Г а л я. На вокзале. Эшелон должен поступить с ранеными. Но поезд опаздывает на два часа. Я решила забежать домой отогреться.

С у ч о к. Ну и правильно поступили. (Наполняет стакан спиртом.) Прошу, Галина Константиновна, за радостное сообщение!

Г а л я. Что вы? Я не пью.

С у ч о к. Предрассудок! Вы что? Не рады нашей победе?

Г а л я. Да нет. Как не радоваться.

С у ч о к. Так вот! Ничего не случится. Горькая, да? Но не познавши горького, не узнаешь и сладкого. Так ведь, Нина Петровна, в старину говорили?

О с т а п е н к о. Выпей, Галочка! Сколько сможешь. Один глоток. Пригубь и поставь.

Галя нерешительно берет стакан, пьет, кашляет.

С у ч о к. До дна! До дна! До дна!

Г а л я. Не могу больше. (Ставит стакан.)

С у ч о к. Ничего. Для первого раза совсем не плохо. Закуска к вашим услугам! А наш герой Захар Степанович нам сыграет что-нибудь этакое… Он у нас теперь отвоевался, сиди себе поигрывай на гармошке.

Г а л я. Ну зачем же вы так неуважительно о Захаре Степановиче.

С у ч о к. Неуважительно? А что ты, деточка, в этом понимаешь? Вот Захар, насколько я знаю, отправился на войну на двух ногах, а возвратился как? На четырех?

З а х а р. Ранение и есть ранение. Я в беде не оставлен. Лечили… Раны срослись, зарубцевались. В пенсии отказу не было. С жильем туговато пришлось, но и с этим уладилось.

С у ч о к. Да нет! Ты нам про почет, про почет расскажи. Ты вот инвалидом стал, семь орденов имеешь, а в райисполком к председателю месяцами не можешь попасть. Да и работенку-то тебе дали не ахти какую.

З а х а р. Знаешь, я что тебе скажу, Василий Васильевич: ты моих ран не задевай. Я это… не люблю, не люблю, когда с подковыркой. И ты мне тут не путай божий дар с яичницей. Воевал, как все, и живу тоже, как все. Всем сейчас трудно.

О с т а п е н к о. И все ж, мужики, кончится эта война, придут наши, ох и заживем мы, хорошо заживем! Должны ведь, а?

С у ч о к (громко рассмеялся). Нина Петровна, вы наивный человек. Да где он, конец войны-то? Немец еще силен.

О с т а п е н к о. Что это вы, Василий Васильевич, всё панихиды поете?

С у ч о к. Вы правы. К черту разговоры о войне! Не для того мы сегодня собрались! (Разливает спирт.) Держи, Нина Петровна, держи, голуба!

О с т а п е н к о. Мужики, этак я с вами сопьюсь.

С у ч о к (вкрадчиво). Нина Петровна, ничего страшного не случится. На нас можно смело положиться. Все будет в рамках приличия. Все будет, так сказать, в полном соответствии.

Г а л я. Нина Петровна пить больше не будет. (Берет стакан со спиртом и отставляет от Остапенко.)

С у ч о к. Это что? Приказ?

Г а л я. Да, приказ! Нехорошо, нечестно, Василий Васильевич, спаивать…

С у ч о к (взорвавшись). Ну, знаете ли, не вам судить о честности. Молоды еще! (Берет стакан.)

Г а л я. А я сказала: не будет! (Выхватывает у него стакан со спиртом и выливает на пол.)

С у ч о к. Нина Петровна, это как разрешите понимать? Кто в вашем доме хозяин, вы или она?

О с т а п е н к о. Нет у нас в доме хозяина. Галя права. Мне больше пить ни к чему.

С у ч о к. Поражаюсь! Вы мудрая женщина — и вдруг этой соплячке позволяете собой командовать?

З а х а р. Василий Васильевич, лишнее, грубости говоришь.

С у ч о к. Я изящной словесности не обучался.

Г а л я. Вы… вы не имеете права здесь себя так вести! Вы не у себя дома!

С у ч о к. Голуба, спокойствие! Без паники!..

О с т а п е н к о (в замешательстве, желая примирить). Галя, не надо, девочка, обижаться. Василий Васильевич выпил, он не подумал, сказал лишнее…

Г а л я. Лишнее?! Хорошенькое лишнее! Он же столько здесь наговорил, и я должна молчать? Почему? Вы… о войне так говорите только потому, что вы ее боитесь. Эх, вы! А еще капитан.

С у ч о к. Всё? Так вот… я таких учителей видел-перевидел. Это что? Можно считать благодарностью за все, что я сделал для вас? Вы что?.. Забыли, где я вас подобрал? Кто вас устроил на работу? Кто нашел вам угол? Кто?..

О с т а п е н к о. О чем это вы?

С у ч о к. Вы не девочка, чтобы я вам пояснял, что к чему.

О с т а п е н к о. Василий Васильевич, вы шутите?

С у ч о к. Хорошо! Будем откровенны. Порядочные люди за услугу расплачиваются…

З а х а р. Товарищ капитан…

С у ч о к. Что? Сдрейфил? В кусты?

О с т а п е н к о. Нет, вы соображаете, что вы говорите?

Г а л я. Слушайте, уходите! Уходите! Немедленно уходите!

С у ч о к. Малютка, постарайся держать себя в руках.

О с т а п е н к о. Нет-нет, Галя, он шутит. Захар Степанович, что он говорит?

С у ч о к (резко обрывает). Он мне не указ!

З а х а р. Капитан Сучок, опомнитесь!

С у ч о к. Но, ты, бездарность! Ты что, забыл? Кто ты, а кто я?

З а х а р (схватив за грудь капитана). Нет, не забыл. Но и ты не забывай. Я же задушу тебя, подлеца!

С у ч о к. Отпусти! Слышишь, отпусти! (Вырывается.) Тоже мне, святоша. (Быстро собирает со стола спирт, колбасу, сало, хлеб.) Тем хуже для вас. Ничего! Вы еще пожалеете… (Уходит.)

О с т а п е н к о (опустилась на стул). Негодяй!

З а х а р (в замешательстве). Нина Петровна, извините. Я очень извиняюсь, что так случилось.

Г а л я (чуть не плача). Уходите! Уходите, Захар Степанович!

З а х а р. Я очень извиняюсь. (Уходит.)

О с т а п е н к о (потрясена). Нет, какой негодяй! Это же надо… Галя, ты что молчишь?

Долгая пауза.

Г а л я. Нина Петровна, зачем вы все это устроили? Зачем они вам понадобились? Вы старше меня. Я понимаю, я не имею права делать вам замечания, но… Этого я от вас никогда не ожидала. Вы заменили мне самого близкого человека, мать заменили, и вдруг…

О с т а п е н к о. Говори, говори, я слушаю.

Г а л я. Неужели нельзя без грязи? Мы жили так хорошо. Мне казалось, что в нашей маленькой комнатке всегда светило солнце. Неужели это мне только казалось?!

О с т а п е н к о. Я повода не подавала.

Г а л я. Нет, вы подали повод. Не сами же они пришли? Так просто люди в чужой дом не ходят. Нам лучше всего, наверное, разъехаться?

О с т а п е н к о (вспыхнув). Да, я пригласила, я! Плохая, грязная женщина взяла и пригласила. Но это не дает тебе права меня осуждать! Не имеешь права! Слышишь, не имеешь! Не позволю! Да, если хочешь знать, я ради тебя это сделала.

Г а л я. Ради меня?..

О с т а п е н к о. Девчонка! Не понять тебе меня. Что за жизнь у нас? Даже душу не с кем отвести. Денечки один с другим схожи как две капли воды. Работа, работа, только одна работа и вертится на уме. Живых людей не видишь… Обманулась я, обманулась. Он столько добра нам сделал. Но если ты думаешь, что мир состоит из одних вот таких интендантов Сучков, то ты ошибаешься. Жить, Галиночка, и не верить в людей нельзя.

Г а л я. А как же можно верить, если он вот так себя ведет? Да как он мог придумать такое?

О с т а п е н к о. Не знаю. Это на его совести. А что касается меня, я скажу. Я о другом думала. О красивом думала. А получилось совсем наоборот. Что ж, будет наукой. Так мне, дуре, и надо. Ты права. Нам, наверное, лучше всего разъехаться… и вообще я тебя не держу.

Долгая пауза.

Г а л я (шепотом). Не поеду, никуда я не поеду.

О с т а п е н к о. Эх, Галя, Галя! Девочка ты моя. (Обнимает Галю.) Прости меня. Прости меня, глупую.

Галя, бросив взгляд на часы, одевается.

Ты далеко собираешься?

Г а л я. На станцию. Эшелон встречать.

О с т а п е н к о. Постой, погоди, я с тобой. (Одевается.)

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Кабинет начальника Конторы мер, весов и измерительных приборов. На стене плакаты: «Убей немца!», «Вор и расхититель — пособник врага!» Обстановка простая: письменный стол, возле него стул. Справа, в углу на вешалке, висит пальто. К о м к о в, в поношенной военной гимнастерке и сапогах, закрывает на ключ письменный стол. Встает из-за стола, идет к вешалке.

Входит Г а л я.

Г а л я. Можно, Афанасий Николаевич?

К о м к о в. А, товарищ Ростовцева. Прошу, прошу! (Возвращается к столу, садится. Включает настольную лампу.) У вас что-нибудь важное?

Г а л я. Очень даже.

К о м к о в. Вы, надо полагать, ко мне пришли насчет акта?

Г а л я. Нет, я по другому делу… А что с актом?

К о м к о в. Акт как акт. Судить будем! А как же иначе? Да!.. А я уж думал, что вы обо мне забыли. Редковато вы меня навещаете, товарищ Ростовцева, редковато. Я уж тут на завтра запланировал встречу с вами. У меня который месяц работает человек, а я ничего не знаю о его деятельности.

Г а л я. Заходить просто так, без дела…

К о м к о в. Ко мне можно и просто так: поговорить, посоветоваться. Ко мне за помощью люди частенько заходят. В моем кабинете, товарищ Ростовцева, двери всегда открыты. Привыкаете, значит, к работе?

Г а л я. Понемногу. Никогда не думала, что контролируются и весы, и манометры, и градусники.

К о м к о в. М-да… Вы в нашей системе новичок. Далеко не все еще знаете. Что ни день, то ко мне поступают всё новые и новые сигналы о злоупотреблениях. А мы, точнее — мои поверители, бездействуют. Воры, пользуясь военным положением, идут открыто на разного рода махинации и ухищрения, а мы, то есть мои поверители, хлопают ушами. Ходят-бродят по городу, и всё попусту. Быть поверителем — это не только большая честь, но и громадная ответственность! Государственный поверитель, друг мой, — слуга народа! Вы вдумайтесь хорошенько в название своей должности, и вы многое поймете. Впрочем, это я так, к слову. Так слушаю вас. Выкладывайте, что у вас за срочное дело.

Г а л я. Афанасий Николаевич, скажите, это правда, что вы Родионову тетю Клаву на лесозаготовки посылаете?

К о м к о в. Правда, сведения точные. Ничего не поделаешь, товарищ Ростовцева, мобилизация.

Г а л я. Да, но у нее же двое маленьких детей.

К о м к о в. Знаю.

Г а л я. Я очень прошу, пошлите меня вместо нее.

К о м к о в. Вот вас-то я и не могу послать.

Г а л я. Почему?

К о м к о в. Да вы взгляните на себя хорошенько. Валенки — на честном слове держатся. Пальто — не подлежит никакой критике.

Г а л я. Афанасий Николаевич, честное слово, ничего со мной не случится.

К о м к о в. Ну-ну! Не агитируйте! Я знаю, что я делаю. И вообще, товарищ Ростовцева, я вас не понимаю. Неделю не проработала, как решила на фронт податься. Теперь — на лесозаготовки. Вам что? Не нравится работа в моей конторе?

Г а л я. Нет, почему же. Работа мне нравится.

К о м к о в. Еще везде побываете — и на фронте, и на лесозаготовках.

Г а л я. Да! Жаль. А что с моим актом?

К о м к о в. С актом? Ничего. У меня в связи с ним кое-какие вопросики к вам возникли. (Достает из стола акт, читает.) М-да!.. Так они что?.. Вынули, значит, из гири сердцевину и снова запломбировали?

Г а л я. На каждый килограмм недодавали покупателям по сто граммов. А клеймо не разбери-пойми. Стерли. Это же надо до чего додумались!

К о м к о в. Мерзавцы! Судить будем, судить. (Продолжает изучать документ.)

Звонок телефона.

Слушаю. Комков. Бумагу из горсовета получили. Но, Андрей Андреевич, мне некого посылать на лесозаготовки! Нет у меня десяти человек, нет. Я все понимаю, но и вы меня поймите.

Г а л я (отойдя в сторону). Гм. Некого послать! А кто просится, не посылает.

К о м к о в (в трубку). Хорошо! Постараюсь, но я не убежден, что я наскребу. (Кладет трубку.) Да! Вот видите, горсовет еще требует выделить людей на лесозаготовки. Заводам требуется топливо. Надо выделять, а где я возьму людей? Где? (Читает акт.) Да! Это же надо такое придумать?! Что ж, завтра утречком передам прокурору. Да, но как вам удалось напасть на след?

Г а л я. Очень просто. После работы я зашла в магазин. В очереди я услышала разговор двух женщин. Одна из них говорила, что ее все время обвешивают, что в магазине номер десять она почему-то получала больше хлеба, чем в тридцать седьмом. Я получила хлеб. А потом на весы поставила свою гирю и увидела, что продавец недовесил. Тогда я решила проверить и весы и гири. Весы оказались в порядке, а гири… неполновесные.

К о м к о в. Не без пользы вы, однако, зашли в магазин. Я всегда говорю: поверитель и в нерабочее время на службе. И вот вам факт. Народ, народ надо слушать, товарищ Ростовцева! Наша работа — это глубокая и очень тонкая разведка… А кто такая Мария Николаевна Грачева?

Г а л я. Покупательница.

К о м к о в. А почему в акте нет ни ее адреса домашнего, ни места работы.

Г а л я. Она на фабрике «Красная Роза» работает, упаковщицей.

К о м к о в. Да… Усложнили!.. А вы уверены, что все так и было?.. Адрес надо было в акте указать. (Читает акт.) А гири, гири почему вы не изъяли?

Галя молчит.

Суду нужны факты, товарищ Ростовцева, доказательства. Что ж, жаль. Очень жаль. Да нет, я просто не могу такой акт представлять прокурору.

Галя молчит.

Кто же так пишет? «Все гири находились в полном порядке, под пломбами».

Г а л я. Под пломбами, но без сердцевины.

К о м к о в. Если гири в порядке, под пломбами, то какой же может быть разговор? Как вы не понимаете, что вы этим самым даете директору прекрасную зацепку. Это же такой козырь! Он и ухватился за него.

Г а л я. Афанасий Николаевич, но он же не сможет отрицать, что гири были без сердцевины.

К о м к о в. Сможет! И обязательно будет! Я не знаю такого дурака, который бы добровольно пошел в тюрьму. Больше того, он еще обвинит вас… в клевете. И это еще не всё — он будет требовать от прокурора привлечь вас к ответственности.

Г а л я. Меня?.. Но это же нечестно?!

К о м к о в. Всё, товарищ Ростовцева. Будем считать, что никакого акта не было.

Г а л я. Ну нет, я не согласна… Я… я сумею доказать!

К о м к о в. С чем вы не согласны — это мало кого интересует. Я не меньше вас заинтересован в разоблачении негодяев. Но этот акт для меня не документ. И на этом давайте поставим точку. (Рвет акт.) Я обещаю никогда не напоминать об этом акте.

Г а л я. Но нет, я это дело так не оставлю. Я… я пойду в горком комсомола. Я сама к прокурору пойду.

К о м к о в. К прокурору?!

Г а л я. Да! Я все ему расскажу. Я написала только правду.

К о м к о в (резко). Вы не пойдете к прокурору! (После паузы.) Впрочем, ваше дело — идите к кому хотите. Идите, если вам так хочется перед прокурором расписаться в собственной беспомощности. У меня всё, товарищ Ростовцева. В нашей работе главное — доказательства! А у вас их нет. Я ваше состояние, конечно, понимаю, но помочь вам ничем не могу.

Галя смотрит в корзину, где лежат обрывки акта.

Кстати, вы еще не ужинали?

Г а л я (упрямо). Я написала только правду!

К о м к о в. У меня ничего особенного нет, но перекусить что-нибудь, я думаю, найдем.

Г а л я. Я могу идти?

К о м к о в. Значит, от ужина отказываетесь?

Г а л я. Спасибо, у меня дела.

К о м к о в. Ну что ж, если дела, я ничего не имею против. У меня всё!

Г а л я. До свиданья!

Звонит телефон.

К о м к о в. Да, слушаю. Иду домой… Собираетесь сгонять пулечку? Можно!

Г а л я (у дверей, остановилась). Интересно, что за человек этот Комков? А что, если он с ними заодно? Не может быть! А если он с ними?.. Но нет! Пусть будет что будет, а это дело я так не оставлю. Я разыщу Грачеву, и мы вместе пойдем к прокурору! (Быстро уходит.)

К о м к о в (внимательно наблюдает за Галей). Хорошо, хорошо, я загляну. (Кладет трубку.) Да!.. А на лесозаготовки мне, видимо, все же придется выделить людей. Но кого? Вот ведь вопрос!..

З а н а в е с.

Домик в лесу. Женское общежитие. Все тот же плакат: «Убей немца!» Т е т я К л а в а чистит картошку. На нарах лежит Г а л я. Возле нар стоят ее старенькие валенки. За стеной слышен голос, поющий частушки:

Т е т я К л а в а (взглянув на Галю). Опять раскрылась. (Подходит, осторожно, чтобы не разбудить, укрывает одеялом.)

Г а л я. Спасибо, тетя Клава. Я не сплю.

Т е т я К л а в а. Ну как? Полегчало?

Г а л я. Лучше, только жарко что-то.

Т е т я К л а в а. Водички дать?

Г а л я. А у меня тут еще есть. (Берет кружку с водой, отпивает несколько глотков.)

Голос за стеной продолжает:

Т е т я К л а в а. Орет, как кошка. Ни стыда ни совести.

Г а л я. Тетя Клава, как вы думаете, скоро наши вернутся?

Т е т я К л а в а. Кто ж их знает? Лес отгружают. Из города транспорт пришел…

Г а л я. На шестом просеке, наверное, работают. Там завал в последние дни образовался.

Т е т я К л а в а. А тебе что? Нужен кто?

Г а л я. Да нет.

Т е т я К л а в а. Куда они денутся, придут.

Все тот же голос за стеной:

(Барабанит в стенку.) Резвякова, у тебя совесть есть?

Г о л о с (из-за стены). Вагон и маленькая тележка, а тебе что до моей совести?

Т е т я К л а в а. У нас больной человек в комнате лежит.

Г о л о с. Можешь не кричать! Так бы и сказала.

Долгая пауза.

Г а л я. Тетя Клава, я слышала, девочки говорили, будто пришло письмо, у Резвяковой муж пропал без вести…

Т е т я К л а в а (помолчав). Знаю.

Снова пауза.

Г а л я. К нам приходил кто или мне показалось?

Т е т я К л а в а. Тихомиров заходил. Интересовался твоим здоровьем.

Г а л я. И что ему надо?.. (Берет книгу.) Не понимаю.

Т е т я К л а в а. Раз ходит — значит, надо. Приказал, чтобы мы тебя подготовили к отправке в город, в больницу.

Г а л я. Зачем?.. Мне же лучше стало. Вы сказали ему, что мне лучше?

Т е т я К л а в а. Сказала.

Г а л я. Ну а он?

Т е т я К л а в а. Заявил, что не намерен открывать здесь филиал городской больницы.

Г а л я (с грустью). Ну да. Понимаю! Избавиться от меня решили! (Резко.) Только я никуда не поеду!

Т е т я К л а в а (спокойно). Глупости говоришь. У тебя же крупозное воспаление легких. За тобой сейчас присмотр да присмотр нужен. Одного я никак не могу понять: и кто тебя надоумил из военного госпиталя переходить в какую-то Контору мер, весов и измерительных приборов. Никакого соображения.

Г а л я. Я поступила на работу потому, что госпиталь на фронт уехал. Я очень хотела работать в госпитале. Но меня не взяли, не подхожу. Когда поступил приказ об отправке госпиталя на фронт, начпрод заявил: «Нечего на фронт брать детский сад»… Мне надо было не в институт, а на курсы медсестер поступить, тогда они бы взяли. Но я еще своего добьюсь. (Снова молчание.) Я, тетя Клава, еще в детстве мечтала стать врачом. Помню, читала про одну женщину-врача. Она в Азии работала на эпидемии чумы. Прививки на себе проверяла — сначала заразит себя чумой, потом прививки делает…

Т е т я К л а в а. Страхи-то какие! И что же она?..

Г а л я. Погибла! Но тысячи жизней спасла! Для меня она навсегда примером будет.

Т е т я К л а в а. В молодости все мечтают о разных разностях.

Г а л я. Тетя Клава, а у вас в молодости была мечта?

Т е т я К л а в а. А как же! В гражданскую — как бы поскорее врага прогнать. Кончилась война — поскорее заводы построить, чтобы жизнь наладить.

Г а л я. А об учебе вы не задумывались?

Т е т я К л а в а. После работы ликбез посещала. Не до учебы мне было, Галиночка. Жизнь строили. Все откладывала до лучших времен, так и осталась недоученной.

Г а л я. Жаль!..

Т е т я К л а в а. Ты меня не жалей. Я свою жизнь прожила хорошо. Первые камушки в новую жизнь закладывала. Вам право на мечты завоевала, на учебу, на лучшую долю.

Г а л я. Тетя Клава, вы меня не совсем правильно поняли. Если хотите знать, я даже завидую вам.

Т е т я К л а в а. И этого не следует… Ты свое еще сделаешь. Главное — человеком всегда оставаться. А то иной и образование имеет, и должность солидную занимает, а вот человеком его так и не назовешь. Отец-то твой кто был?

Г а л я. Учитель!.. Я тоже одно время хотела стать учителем.

Т е т я К л а в а. Мудришь ты. И доктором хотела, и учителем. (Пауза.) Трудно, как я погляжу, тебе.

Г а л я (с грустью). Не мне одной — всем трудно.

Т е т я К л а в а. Так-то оно так. Пока фашистские ироды нашу землю топчут — нам месяц не светит. Это верно. Но вот как выжить — вот вопрос. Ты взгляни на себя. Одежка обветшала, обувка тоже.

Г а л я (резко). Со временем все будет! Что сейчас об этом говорить?

Т е т я К л а в а. А знаешь, Галиночка, выходи-ка ты замуж.

Г а л я. Что вы, тетя Клава!.. (Улыбается.) За кого же вы меня сватаете?

Т е т я К л а в а. Как за кого? Мало ли хороших людей на свете. Чем плох, например, инструктор райкома?

Г а л я. Тихомиров?..

Т е т я К л а в а. Большой души человек! Тоже, как ты, совсем один. Вот соединить бы вас — хорошая пара была бы! Чует мое сердце, любит он тебя.

Г а л я. Обманывает вас, тетя Клава, ваше сердце!

Т е т я К л а в а. Ну не скажи. Не было того дня, чтобы он не заглянул в нашу бригаду. С таким человеком только жить да жить. Скромный, степенный, слова лишнего не скажет.

Г а л я. А я не люблю степенных! Они, степенные, под стать покойникам!

Т е т я К л а в а. Ну да! Тебе подавай бойкого, веселого. А на что тебе такой? Бойкие, они, конечно, всем нравятся — на массовках, а для жизни мы, однако, других выбираем. Не знаю, почему, но мне кажется, что с Алексеем Дмитриевичем ты хорошо зажила бы!

Г а л я. А любовь?

Т е т я К л а в а. Любовь? А как же без любви? Без любви врагу не посоветую выходить замуж. Но ведь что такое любовь?

Г а л я (пожимая плечами). Помните, я как-то рассказывала вам про Захарова Володю. Мы учились вместе с первого до десятого класса. Смешной такой был, часами мог ходить по улице и ни о чем не разговаривать. Мы как-то с девочками поехали на лодке кататься, а на самой середине реки нашу лодку перевернуло. Володя увидел и бросился в речку, решил спасать нас, а сам плавать не умел. Смешной! В сорок первом ушел на фронт, перед уходом прибежал к водокачке попрощаться и сказал, что любит меня. А мы за все время с ним даже ни разу не поцеловались. Я никогда не задумывалась, люблю ли я его, мы просто дружили. В первые дни войны он мне писал, а потом замолчал.

Т е т я К л а в а. Смотри, девонька, проще. Я так скажу: проявляет к тебе человек интерес — значит, любит!

Г а л я. Нет, тетя Клава, это еще не всё. Я замуж выйду только тогда, когда почувствую, что без человека, за которого буду выходить, жить не смогу. Я не знаю, какой будет у меня муж, но я одно знаю — он обязательно должен быть как факел. Гореть ярче всех…

Т е т я К л а в а. Начиталась ты, как я погляжу, книг. Любовь, если хочешь знать, жизнью проверяется. Для меня сегодня дороже Сергея никого на свете нету. Только бы пришел с войны. Ох и зажила бы я с ним! Да!.. Много сегодня полегло на полях войны, видимо-невидимо, не сосчитать. И это еще не всё. Одно могу сказать — далеко не всем женщинам доведется встретить своих любимых. Кому-то из нас, видимо, придется смириться с одиночеством. Вот и суди сама, как тебе поступить.

Г а л я (задумалась). Как вы сказали? Если человек проявляет интерес — значит, любит?

Т е т я К л а в а. Именно так. Сегодня все желают быть счастливыми, а на всех-то его, счастья, как раз и не хватает. Ты скажи, сколько можно жить вот так, как ты? Год? Два? Ты думаешь, я не знаю, чего тебе стоит твое скитание по чужим углам? Знаю! Все знаю! А постоянные нехватки, разве они проходят бесследно? Как бы не так!

Г а л я (вдруг, озорно). А что? Может быть, мне и в самом деле выйти за него замуж? Галька Ростовцева замужем за ответственным работником!

Т е т я К л а в а. Ты вот смеешься, а мне ничуть не смешно. Да и тебе тоже.

Г а л я. Хороший вы человек, тетя Клава. Просто прелесть! Всем-то вы добра желаете, обо всех заботитесь, до всех вам есть дело.

Т е т я К л а в а (с обидой). Уж какая есть. А для себя ничего не хочу, лишь бы мой Сергей пришел. Ни за что бы я больше на него не ругалась. Дров вовремя не наколет — не буду ругаться, надымит в комнате махоркой — не буду. Только бы вернулся! Сама за папиросами ходить буду.

Г а л я. Тетя Клава, это за что же ему такая амнистия?

Т е т я К л а в а. А за все то, что он пережил там, на фронте.

Г а л я (задумалась). Интересно, где сейчас Володя, Виктор?

Т е т я К л а в а. На фронте — где же им быть.

Г а л я. Володя, наверное, все в рядовых ходит!

Т е т я К л а в а. Это почему же ты решила, что он в рядовых ходит?

Г а л я. Он по стрельбе никогда больше тройки не получал. А вдруг он уже командир?

Неожиданно входит О с т а п е н к о.

О с т а п е н к о. Можно?

Г а л я (удивленно). Мама Нина?!

О с т а п е н к о (отряхивая с себя снег). Она самая! Что же это получается, Галя, а? Я отправила тебя работать, «дышать свежим воздухом», а ты болеть?

Г а л я. Пустяки. Мне уже лучше.

Т е т я К л а в а. Ничего не пустяки. Вчера всю ночь температура держалась. Ее в больницу хотят сегодня отвезти, а она и слушать ничего не желает. Сегодня сам инструктор райкома приходил.

Г а л я. Тетя Клава, зачем же сразу ябедничать на меня?

О с т а п е н к о (Егоровой). Ее строптивый характер мне известен. (Подходит к Гале.) Ну здравствуй, хворобая!

Г а л я. Мама Нина, я так рада! Трудно было до нас добираться?

О с т а п е н к о. Проще простого. Вышла на большак, проголосовала — и вот, как видишь, здесь.

Г а л я. А мы ведь, верно, давно не виделись?

О с т а п е н к о. Больше трех недель. Хороша у меня дочка, ничего не скажешь. Свалилась в постель и мне ни слова. Ну ладно, так и быть, на этот раз ругаться не буду. Но в больницу мы все равно тебя отправим. И ты, пожалуйста, не улыбайся!

Г а л я (внимательно глядит на нее). Мама Нина, что-нибудь случилось?

О с т а п е н к о. С чего ты заключила?

Г а л я. Какая-то вы сегодня не такая…

О с т а п е н к о. Случилось, Галочка, случилось…

Г а л я (не зная, пугаться ей или радоваться). Что?..

О с т а п е н к о. Держи от мамы Нины на память. (Отдает Гале варежки.)

Г а л я. Какие чудесные! Сами связали?

О с т а п е н к о. А это от твоего школьного товарища. (Дает сверток.)

Г а л я. От какого школьного товарища?

О с т а п е н к о. От твоего.

Г а л я. Ничего не понимаю. (Быстро развертывает сверток.) Галеты, рыбные консервы, сало. Смотрите, американская тушенка! Мыло! Мама Нина, миленькая, расскажите все по порядку!

О с т а п е н к о. Такого особенного мне рассказывать нечего. В субботу вечером к нам пришли трое военных. Один из них отрекомендовался твоим школьным товарищем.

Г а л я. И как же он отрекомендовался?

О с т а п е н к о. Никак! Спросил, где ты. Я сказала: на лесозаготовках.

Г а л я. И он ушел?

О с т а п е н к о. Ушел. Только попросил у меня твою фотографию.

Г а л я. Вы дали?

О с т а п е н к о. Как бы не так! Сам нашел. Помнишь, у тебя на стене над столиком висела. Он подошел к ней и долго-долго смотрел, а потом отколол и спрятал.

Г а л я. Интересно, кто бы это мог быть?..

О с т а п е н к о. У нас было темно. Я толком их так и не разглядела. Живой, веселый такой!

Г а л я. Живой? Это Виктор! Если веселый — это он!

О с т а п е н к о. О тебе расспрашивал, как следователь. Где работаешь? Получаешь ли ты от кого-нибудь письма?

Г а л я. Виктор таким не был. А глаза какие у него, не заметили?

О с т а п е н к о. Нет. Я же сказала, у нас темно было, во всем городе свет был выключен.

Г а л я. А как он попал в наш город — тоже ничего не сказал?

О с т а п е н к о. Нет. Проездом, наверное.

Г а л я. Да!.. Жаль. Очень жаль!

О с т а п е н к о. Он обещал написать тебе, как только доедет до части.

Г а л я. И это всё?

О с т а п е н к о. Всё. Предлагал мне деньги, но я не взяла.

Г а л я (вспыхнув). Ну и правильно сделали. Тоже мне, благодетель!

Т е т я К л а в а. Постой-постой, за что же ты на него так ополчаешься? Он же сказал, что он напишет.

Г а л я. Нет, это не Виктор и не Володя.

О с т а п е н к о. Объявится, теперь обязательно объявится.

Галя задумалась.

Меня вчера в военкомат вызывали…

Г а л я. Максим Венедиктович нашелся?!

О с т а п е н к о. Нашелся! Аттестат прислал. К себе в Харьков вызывает. Приехала попрощаться с тобой.

Г а л я. Ой как хорошо! Езжайте, немедленно езжайте! Он так ждет вас!

О с т а п е н к о. Я дала телеграмму… Сообщила, что приеду, и не одна.

Г а л я. Нет, нет-нет, я никуда не поеду! (С грустью.) Я останусь здесь.

О с т а п е н к о. У нас тебе, Галиночка, будет хорошо!

Г а л я. Нет-нет, спасибо!.. (Качает головой.) Я о себе должна сама подумать. Что-то я… устала…

О с т а п е н к о. Хорошо, хорошо. Отдыхай, спи!

Г а л я (укрывшись одеялом). Тетя Клава, закройте, пожалуйста, дверь.

Т е т я К л а в а. А она закрыта!

Галя начинает бредить. Входит Т и х о м и р о в, он в кожаном полушубке, в больших валенках и меховой шапке-ушанке. Через плечо планшет, как у военных.

Т и х о м и р о в. Добрый день! Ну как наш малыш, готов в путь-дорогу?

Т е т я К л а в а. Малышу опять плохо.

Г а л я (из-под одеяла). Я знаю! Это был Володька. Захаров Володька… «На дне моря будешь, и там найду». Чудак!.. Какой чудак! (Плачет.) Мама Нина, я в Харьков обязательно приеду…

Т е т я К л а в а. Плачет?

О с т а п е н к о. Плачет! (Смахивает слезу.)

Т и х о м и р о в. Детский сад! Только этого мне не хватало.

З а н а в е с.

Землянка. Самодельный стол из досок. Возле него — две табуретки, также сбитые из досок. Слева — пустые ящики из-под гранат. Справа — железная печка, накаленная докрасна. На столе полевой телефон. В землянке — А р т ю х и н и З а х а р о в. Артюхин разговаривает по телефону, смотрит на боевую карту.

А р т ю х и н. Квадрат тридцать — семьдесят два. (Смотрит на боевую карту.) Так, так. Ясно, товарищ полковник! У развилки дорог. Слушаю, товарищ полковник! (Кладет трубку.) Вот так-то мы и живем: едва успели оборудовать огневые позиции, как на новые перебираться. Приказ есть приказ! Ну, так рассказывай, Владимир Мономах, о своем житье-бытье. Вот не думал, что встречусь с тобой!

З а х а р о в. Я тоже.

А р т ю х и н. Значит, к нам прямо из госпиталя?

З а х а р о в. Направили.

А р т ю х и н. Второй раз, значит, ранили? Да!.. Вот что, давай-ка ко мне в минометную батарею переходи.

З а х а р о в. Я уже получил назначение.

А р т ю х и н. Переиграем! Только дай согласие. Я сегодня же переговорю с командиром полка.

З а х а р о в. Спасибо, но… не стоит.

А р т ю х и н. Была бы честь предложена. Очень я рад, Володька, что мы снова встретились, и где? Можно сказать, на самой передовой! У меня тут кое-какие запасы имеются для особо торжественного случая. (Достает флягу, консервы.) Со встречей-то нам вроде положено? Мы ведь как-никак в одной школе учились, за одной партой сидели, за одной девушкой ухаживали.

З а х а р о в. Что верно, то верно.

А р т ю х и н. В строю, Мономах, твой друг не отстал от вас. Вы еще до фронта не добрались, а меня уже военкомат вызвал, дал в зубы предписание — и на офицерские курсы.

З а х а р о в. А как же с подпольем?

А р т ю х и н (усмехнувшись). Номер не прошел. Немцев в город не пустили, ну а сидеть под бомбежкой — не велика радость. Наших ты никого не встречал?

З а х а р о в. На Северо-Западном остались.

А р т ю х и н. Ничего, Мономах! Будем живы — после войны соберемся. Ох и отпразднуем же мы нашу победу. Ну, а как у тебя с Галей, получаешь письма?

З а х а р о в (с усмешкой). Нормальные. Два письма получил, и оба в первые дни войны.

А р т ю х и н. Что так?

З а х а р о в. Я тяжело ранен был. Она эвакуировалась.

А р т ю х и н. И ты так ничего о ней с того времени не узнал?

З а х а р о в. Нет.

А р т ю х и н. А знаешь, если ты хочешь, я дам тебе ее точные координаты.

З а х а р о в. Ты знаешь, где Галя?

А р т ю х и н. Видишь ли какая вещь. Я как-то в письме попросил свою сестренку сообщить мне о моих одноклассниках.

З а х а р о в. И она сообщила ее адрес?

А р т ю х и н. Не только ее.

З а х а р о в. Ну и где же она?

А р т ю х и н. В райцентре, недалеко от Горького. Она одно время там в военном госпитале работала, посудомойкой в солдатской столовой. Правда, она недолго там работала. Госпиталь вскоре снялся, на фронт выехал, она поступила в Контору мер, весов и измерительных приборов, стала государственным поверителем. Я как-то тут ездил в Горький, получать боевую технику, ну и заскочил к ней. К сожалению, ее я дома не застал.

З а х а р о в. В командировке была?

А р т ю х и н. Не совсем так. На лесозаготовках. Галя — человек целеустремленный. Она, скажу тебе откровенно, не пропадет. В Горьковский медицинский институт поступила.

З а х а р о в. А сейчас, как ты думаешь, она там?

А р т ю х и н. Вот этого я тебе сказать не могу. Впрочем, я могу дать ее адрес. Напиши, тебе ответят.

З а х а р о в. Да, я бы очень хотел знать, что с ней.

А р т ю х и н. А знаешь, Мономах, ты прав. Хорошая она девушка была!

З а х а р о в. Почему же была?

А р т ю х и н. За достоверность не ручаюсь, но я слышал, будто она замуж не то вышла, не то собирается.

З а х а р о в. То есть как замуж?

А р т ю х и н. Очень просто, как все.

З а х а р о в. С чего ты взял?

А р т ю х и н. Сведения вроде точные. Я тоже вначале не поверил. Насколько ты знаешь, я к Гале далеко не безразличен.

З а х а р о в (думая о своем). Не может быть…

А р т ю х и н. Смешной ты человек, Володька. Что ж, если идет война, по-твоему, люди не должны ни жениться, ни замуж выходить? Да, ты знаешь, она мне тоже ленту тогда подарила. (Достает ленту.) Но это все, дорогой Мономах, лирика. (Комкает ленту.)

З а х а р о в. Ты, возможно, и прав. Только ленту комкать ни к чему.

А р т ю х и н. Мономах, не принимай ты близко к сердцу. И вообще я тебе одно скажу: нам сейчас о себе надо подумать, о том, чтобы голову тут не сложить.

З а х а р о в. С головой хорошо пройти, было бы куда пройти.

А р т ю х и н. Прогоним фашистов, Мономах! Ни одного не оставим. Я тебя, конечно, понимаю. Нам трудновато сегодня думать о своем счастье, пока идет война. Без счастья родины вообще его не может быть! Ты абсолютно прав! Но все это требует от нас, от вояк, выдержки и еще раз выдержки. А невесты у нас будут. Да еще какие! Наши невесты сейчас в коротеньких юбочках бегают. К концу войны подрастут, в самый раз будут. Одна другой лучше, залюбуешься! (Разливает водку.) Мономах, что с тобой? Ты, как я погляжу, о чем-то загрустил?

З а х а р о в (смутившись). Я? С чего ты взял?

А р т ю х и н. Вижу! По глазам вижу. О Гале вспомнил, да? Гм. Смешняк! А может быть, ты ко мне ревнуешь, а? Ну и зря. Я, Мономах, давным-давно вышел из того возраста, когда в ленточки играл. Да и ты тоже. Война о другом думать заставила. Все это, если хочешь знать, мелочи жизни. (Идет к печке, открывает дверцу, комкает ленту.) Лишний груз. Сантимент, и только. Моя натура к тонким ощущениям не приспособлена. (Бросает ленту в огонь.) Всё! Ни упреков, ни подозрений не принимаю. Будь мужчиной, Мономах! Помнишь, как мы когда-то пели? (Берет гитару, поет.)

З а х а р о в. Извини, Виктор, мне пора в роту.

А р т ю х и н. Как? Так вдруг?..

З а х а р о в (виновато). Мое время вышло.

А р т ю х и н. А по фронтовой? Со встречи-то вроде положено?

З а х а р о в. Я еще к тебе как-нибудь зайду.

А р т ю х и н. Какой разговор! Обязательно заходи!

Захаров уходит.

М-да. Любит, Мономах! Любит, чертушка! Меня не проведешь. Расстроился и даже ее адрес не взял. А может быть, он на меня обиделся, а?.. За что? (Берет гитару, поет.)

З а н а в е с.

Вечер. Квартира Тихомирова. По радио передают фронтовые песни. Г а л я накрывает стол, смотрит на часы. Забирает несколько тарелок, уносит в кухню. В доме появляется т е т я К л а в а. Она в ватном мужском пиджаке и в кирзовых сапогах.

Т е т я К л а в а. Двери настежь, а в квартире ни души.

Г а л я (из кухни). Алеша, это ты?

Т е т я К л а в а. Это я, тетя Клава. (Осматривает квартиру.)

Появляется Г а л я.

Г а л я (радостно). Тетя Клава?! Какими судьбами? Прямо с лесозаготовок?

Т е т я К л а в а. Оттуда, дочка.

Г а л я. Ой как хорошо, что вы пришли! Раздевайтесь! Сейчас будем чай пить.

Т е т я К л а в а. Я на минутку к тебе по делу.

Г а л я. Тетя Клава, я вас так не отпущу. Нет, мы не чай будем пить, а обедать. У меня свиная тушенка есть, я сейчас разогрею, сию минуту.

Т е т я К л а в а. Нет-нет, ничего, пожалуйста, не затевай!

Г а л я (в испуге). Тетя Клава, да что с вами?

Т е т я К л а в а (нерешительно). Хозяйничаешь?

Г а л я (почувствовала некоторую неловкость). Так, по дому кое-что делаю. На работу врачи не выписывают. Говорят, еще рановато, надо окрепнуть.

Т е т я К л а в а. Врачей надо слушаться.

Г а л я. Да и Алексей против.

Т е т я К л а в а. И Алексей? Скажи, Галя, это правда, что у нас там говорят, будто ты тут за Тихомирова замуж собираешься?

Г а л я. Да, а что?

Т е т я К л а в а. И как же ты думаешь жить?

Г а л я. Не знаю. Как все.

Т е т я К л а в а. Институт, значит, побоку?

Г а л я. Почему? Я институт не собираюсь бросать.

Т е т я К л а в а. На Володе Захарове, значит, решила крест поставить? Так надо понимать? Но ведь ты, кажется, его любила?

Г а л я (с грустью). Если бы он был жив, он давным-давно меня нашел.

Т е т я К л а в а. А если объявится, что тогда?

Галя молчит.

Да, а ведь у тебя такие планы были, гореть факелом собиралась. Скажу откровенно, я завидовала тебе. Если хочешь знать, за них-то я тебя и полюбила на лесозаготовках. Что ж, сытая жизнь, значит, тебе больше по душе.

Г а л я (вспыхнув). Неправда!

Т е т я К л а в а. Так вот знай: лично я относительно замужества ничего тебе не советовала, ничего не говорила.

Г а л я. Тетя Клава, но это же неправда! Советовали. Помните, вы еще тогда картошку чистили, а я на нарах лежала? Забыли?

Т е т я К л а в а. На лесозаготовках советовала, а сейчас нет. Да и мало ли кто чего тебе будет советовать. А свой ум на что?

Г а л я. Вы еще тогда говорили…

Т е т я К л а в а (перебивая). Вот потому-то и пришла к тебе, что лишку наговорила. Я вот посоветовала, а потом места себе не находила. О тебе да о нем все думала.

Г а л я. Почему, тетя Клава?

Т е т я К л а в а. Если бы еще по любви, — я тебя поняла. А то ведь жизнь тебя пригнула, и ты ручки вверх. Нельзя, Галиночка, жить сегодняшним днем, нельзя.

Г а л я. Тетя Клава, что вы такое говорите?!

Т е т я К л а в а. Я правду тебе говорю.

Г а л я. Извините, но я не хочу слышать такую правду!

Т е т я К л а в а. Нет, уж ты слушай. Решать будешь сама, это твое право. Но высказать все начистоту я обязана. Ты скажи, ты любишь его?

Г а л я. Я к нему очень хорошо отношусь…

Т е т я К л а в а. Верю, но ты не ответила на мой вопрос. Любишь?

Г а л я. Мне хорошо с ним…

Т е т я К л а в а. Верю! Но что же ты увиливаешь? Любишь?.. Скажи! Молчишь?

Г а л я. Вы только затем ко мне и пришли?

Т е т я К л а в а. Совесть заела — вот и пришла.

Г а л я. Вы… вы жестокая!

Т е т я К л а в а. Да, я жестокая. И только потому, что правду высказала. Милые, красивые слова оно, конечно, куда приятнее слышать. Правда испокон веков глаз колет.

Г а л я. Я правды не боюсь.

Т е т я К л а в а. Нет, боишься. Она страшит тебя, она для тебя страшнее черной ночи. А почему? Да потому, что ты не любишь его. Я женщина, а женщины чутьем понимают друг друга. Жизнь без тепла стала не под силу. Только ни к чему ни себя, ни его обманывать. Нехорошо!.. Нечестно!..

Г а л я. Мне хорошо с ним, и этого вполне достаточно. Он, он настоящий! Он и в морозы, и в пургу, — каждый день ходил из леса в город, и только затем, чтобы узнать, как я себя чувствую. Были ночи, когда он ни на минуту не смыкал глаз. Он вызывал врачей, звонил, спрашивал. Каждый раз, когда он появлялся на пороге дома, его первый вопрос: «Как себя чувствует малыш?» Как же я могу все это не ценить? Я не знаю, любит он меня или нет. Он не говорил. Но он мне дорог.

Т е т я К л а в а. А я о нем, как ты заметила, ни одного худого слова не сказала. Речь идет не о нем, а о тебе. За добро платят добром, но не любовью. Вот и все, что я хотела тебе сказать. Он человек умный, он поймет тебя. А на меня можешь сердиться сколько угодно!

Г а л я (в раздумье). Да!..

Т е т я К л а в а. Ну что ж, пойду. Надо домой забежать, взглянуть, что у меня там делается.

Г а л я. Как? Вы еще не были дома?

Т е т я К л а в а. К тебе сподручнее было — вот и зашла. Дом?.. Дом?.. Нет у меня, Галиночка, теперь дома.

Г а л я. Нет?..

Т е т я К л а в а. Ума не приложу, что я сейчас скажу своим ребятам?

Г а л я. Тетя Клава, вы письмо от Сергея Фадеевича получили? Он ранен, да?

Т е т я К л а в а (помолчав). Я вчера похоронную получила… Но я все равно буду ждать, я не верю. Он еще придет. Вот увидишь, он обязательно придет!

Г а л я. Похоронную, говорите, получили?

Т е т я К л а в а. Да! «Погиб при выполнении боевого задания» — вот и всё. Только я думаю, здесь какая-то ошибка. Ведь бывает же так! Штабные начальники тоже ошибаются. И ребятам я так и скажу — пусть не верят. (Плачет.) Ну что ж, побегу. А Сергей мой, вот увидишь, — придет! (Уходит.)

Галя пристальным взглядом провожает тетю Клаву, некоторое время стоит в нерешительности.

Г а л я. Да!.. Чудеса, к сожалению, совершают волшебники, и притом только в сказках… (Задумалась.) Гм? «Сытая жизнь, я вижу, тебе больше по душе?..» Неправда это, неправда! И что она знает о наших отношениях?

Появляется Т и х о м и р о в.

Т и х о м и р о в. Ну вот я и пришел, малыш! Держи, получай! (Достает из сумки свертки, кладет на стол.) Знаешь, я о чем сейчас думал? Если бы не было войны, мы сегодня отправились в Крым или на Кавказ.

Галя молчит.

Ты ни разу еще не видела моря? Выйдешь на берег, а волны катятся, и вдоль всего берега — кружева. А вода чистая, прозрачная, плывешь — все дно видишь. Вот кончится война, мы обязательно поедем! В первый же год поедем. Убежден, тебе очень там понравится.

Г а л я. Скажи, Алексей, ты всех известил?

Т и х о м и р о в (насторожившись). Да, а что?

Г а л я. Алеша, я очень прошу понять меня правильно.

Т и х о м и р о в. Говори, говори, я слушаю.

Г а л я. У нас сейчас тетя Клава была.

Т и х о м и р о в. Тетя Клава?

Г а л я. На лесозаготовках вместе со мной в одной бригаде работала.

Т и х о м и р о в. Ну как же, знаю.

Г а л я. У нее муж погиб на фронте, похоронную получила.

Т и х о м и р о в. Она за помощью приходила? Мы поможем.

Г а л я. Нет… А она, понимаешь, продолжает верить, что он жив, что сообщение из штаба — ошибка.

Т и х о м и р о в. Понимаю!.. Так, я слушаю тебя.

Г а л я (нерешительно). Алеша, ты только не обижайся на меня. Видишь ли какая вещь. Мне почему-то все эти дни казалось, что мы торопимся. А вот сегодня я окончательно поняла, что мы не должны этого делать. Ни к чему все это, ни к чему. Ты ведь не сегодня-завтра уйдешь в армию. Пока идет война, что будет с нами — никто не знает. И вообще…

Т и х о м и р о в. Ну и что же ты предлагаешь?

Г а л я (после долгого молчания). Отменить нашу свадьбу.

Т и х о м и р о в. Ты это серьезно?

Г а л я. Да, вполне серьезно. На фронтах люди гибнут, а мы занимаемся устройством личного счастья. И вообще нельзя, Алеша, жить сегодняшним днем.

Т и х о м и р о в. Все верно. Нельзя! А разве мы с тобой исключены из жизни, из нашей общей борьбы?.. «Сколько сосен спилила ты, столько и ран нанесла врагу» — так один солдат оценил труд своей жены.

Г а л я. Может быть, я и неправа. Но ведь, прежде чем выходить замуж, мы должны проверить себя, свои чувства. А я ведь еще ни разу не слышала от тебя — любишь ли ты меня.

Т и х о м и р о в. Верно. Чего не говорил, того не говорил. Знаешь, малыш, я думал, ты и так все видишь, чувствуешь.

Г а л я. Да и кто я? Что я из себя представляю? Так, девчонка. И далеко не самая умная.

Т и х о м и р о в (с обидой). Ну что ж, все понятно. Это твое право.

Г а л я. Так честнее будет.

Т и х о м и р о в. Да!.. Ну и какие же у тебя новые планы?

Г а л я. У моего отца в Москве друг жил, профессор Панин. Я тебе рассказывала о нем. Он в мединституте преподавал.

Т и х о м и р о в. На работу решила устроиться?

Г а л я. Нет, я в Москве буду учиться. Я перевода добьюсь. Мне Панин поможет, если он, конечно, жив.

Т и х о м и р о в. И когда же ты собираешься к нему выехать?

Г а л я. Сегодня, сейчас. Не сердись на меня. Я премногим тебе обязана.

Т и х о м и р о в (серьезно). Галя, ты хорошо все продумала?

Г а л я. Да… Так лучше будет. Я понимаю, я ставлю тебя в неловкое положение перед твоими друзьями, сослуживцами, но лучше теперь…

Т и х о м и р о в. За меня не беспокойся, и за моих друзей тоже. Я найду, что сказать…

Г а л я. Я очень хочу учиться…

Т и х о м и р о в. Но сейчас же середина учебного года.

Г а л я. Ничего. Как-нибудь устроюсь.

Т и х о м и р о в. А если тебя не примут в институт, что тогда будешь делать?

Г а л я. Примут.

Т и х о м и р о в. А где будешь жить?

Г а л я. Как где? В общежитии, как все.

Т и х о м и р о в. А если там все места заняты, тогда как?

Г а л я. Устроюсь.

Т и х о м и р о в. Удерживать тебя, конечно, я не могу, но, по-моему, это легкомысленно.

Г а л я. Алеша, ты же сам говорил, что человек, как бы ему ни было трудно, должен стремиться к своей цели.

Т и х о м и р о в. Говорил! Все верно! Говорил. Очень может быть, что ты и права.

Г а л я. Я понимаю, мне будет нелегко без тебя в Москве, ты так много сделал для меня, но…

Т и х о м и р о в (с иронией). Что ж, будем считать все это благодарностью номер один.

Г а л я. Алексей, ты это серьезно?

Т и х о м и р о в (спохватившись). Извини, Галя. Я ничего обидного не хотел тебе сказать.

Г а л я. За добро, Алеша, платят добром, а не любовью.

Т и х о м и р о в. Честное слово, я не хотел тебя обидеть. Понимаешь, сорвалось.

Г а л я. Если ты, конечно, пожелаешь, мы можем и остаться друзьями.

Т и х о м и р о в. Друзьями? Но у друзей, Галя, принято говорить предельно откровенно.

Г а л я. А разве я с тобой не откровенна?

Т и х о м и р о в. Думается, что не совсем. О главном ты, например, умолчала.

Г а л я. Алексей, ты о чем?

Т и х о м и р о в. Главная причина состоит все же в том, что ты любишь Захарова и еще продолжаешь надеяться на его возвращение.

Г а л я. А я, по-моему, от тебя не скрывала. Да. Я, наверное, его люблю.

Т и х о м и р о в. Что ж, спасибо. За прямоту, за откровенность спасибо.

Г а л я. Я знала, Алеша, что ты меня правильно поймешь. Ведь так… честнее…

Т и х о м и р о в. Да-да, честнее.

Г а л я. Ну, мне пора. Я, пожалуй, пойду.

Тихомиров берет чемодан.

Не надо меня провожать. (Берет у него чемодан.) Я не люблю, когда меня провожают. Ну, будь счастлив, Алеша!

Т и х о м и р о в. Будь счастлива, Галя.

Галя доходит до двери, остановилась, еще раз посмотрела на Тихомирова, молча вышла.

(Тихо.) «Будь счастлив, Алеша». Вот и все прояснилось. Нет-нет, я ее нисколько не виню. (Берет портрет Гали.) Что я могу тебе сказать, Галина Константиновна? Не скоро ты уйдешь из моей жизни. Однолюб я по натуре, дорогая Галина Константиновна, однолюб. Значит, не поняли мы друг друга. Что ж, видно, бывает и такое в жизни.

Звонит телефон.

Да, я! Свадьба? Состоится! Свадьба обязательно состоится. Приходите, жду! (Кладет трубку, но рука долго остается на телефонной трубке.)

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Коридор института. На стене лозунг «С Новым годом, товарищи студенты!» Высокая стеклянная дверь. Справа — щит. На нем расписание лекций, выписки из приказов, объявления.

Появляется Г а л я с потрепанным портфелем, в мужских подшитых валенках. В сетке-авоське литровая бутылка с подсолнечным маслом. Галя, робко озираясь, подходит к двери, у входа останавливается, смотрит на дверь, читает надпись на табличке. Хочет взяться за медную ручку, но, едва коснувшись холодного металла, тут же резким движением убирает руку, точно ее обожгло.

Из кабинета доносится звонкий, раскатистый женский хохот. Потом все стихло.

Г а л я (читает). «Кафедра психологии». Меня учат: «Входи смело!» Легко сказать — «входи смело», а вот сделать это не так-то легко. Им, девчонкам, что? Они устроены. (Бросает взгляд на бутылку.) А если Елена Парфеновна не возьмет? Тогда как? А если вдобавок ко всему еще прогонит? Нет-нет, я не могу этого сделать! Не должна? А что же мне делать в таком случае? Да и сколько я могу спать на чужой кровати? И этот еще комендант… Не человек — злодей бесчувственный. Все-все знает. А впрочем, он здесь ни при чем. Он на службе. Ему за это деньги платят. Да и почему он должен делать мне исключение? Сама виновата. Мне говорили, что в середине учебного года переводиться в институт нецелесообразно — и вот расплата. Все отказали. Директор отказал, заместитель по хозяйственной части отказал. «До окончания семестра мест в общежитии не будет», «Не можем, не можем!» Они не могут, а вот Елена Парфеновна, говорят, все может. Странно, конечно, немножко. (Смотрит на лозунг, что висит на стене.) «С Новым годом»?.. А что мне Новый год? Что сулит он хорошего?.. Неужели и у меня когда-нибудь будет свой угол, своя койка? Вот здорово было бы! У меня тоже тогда был бы праздник. (Прислушивается к разговору в кабинете.) Интересно, с кем это она так долго разговаривает? Однако я никак, не могу понять! Почему я к своей преподавательнице должна идти с бутылкой подсолнечного масла? Неужели нельзя просто так помогать людям? Да и что мне нужно-то от нее? Квартира? Нет, место в общежитии. Самая обыкновенная железная койка. Такая же, как у всех. (Смотрит на себя.) Опять валенки прохудились… Да… Все время у меня какие-то неприятности, все время мне почему-то тяжело. Неужели и у других точно так же?..

В коридоре послышались девичьи голоса.

Это, кажется, девчонки из нашей группы. (Прячется за щит.)

Появляются д в е с т у д е н т к и.

П е р в а я с т у д е н т к а. Лида сказала, что она нас будет ожидать у выхода, то есть вот здесь, возле кафедры психологии.

В т о р а я с т у д е н т к а. Не понимаю! И почему мы ее должны вечно ожидать?

П е р в а я с т у д е н т к а. Маша, но она же нас просила.

В т о р а я с т у д е н т к а. У нее всегда какие-нибудь дела.

П е р в а я с т у д е н т к а. Сейчас придет.

В т о р а я с т у д е н т к а. Конечно, придет и наверняка еще нам сообщит какую-нибудь пикантную новость.

П е р в а я с т у д е н т к а. В самом деле? Куда она ускакала?

В т о р а я с т у д е н т к а. Да, Вера, ты слышала, говорят, пришел приказ из Министерства здравоохранения: из нашего института сорок студентов будут откомандированы в действующую армию.

П е р в а я с т у д е н т к а. Что ты говоришь!

В т о р а я с т у д е н т к а. Нам надо бороться. Прервать учебу теперь — это же абсурд. Нам ведь до окончания института осталось пустяки — год-полтора. Не знаю, как ты, но я не испытываю большого восторга. У нас есть кого отправлять. Я учусь на одни пятерки. Этого тоже нельзя не брать в расчет.

П е р в а я с т у д е н т к а. Очень возможно, что откомандируют именно нас.

В т о р а я с т у д е н т к а. Вздор! Чепуха! Я сказала отчиму. Он заявил, что переговорит. И ты тоже не будь дурой. А мама когда узнала, ей так стало плохо, что неотложку вызывали. Пусть таких, как наша новенькая, откомандировывают, ей нечего терять. Кстати, как она тебе понравилась?

П е р в а я с т у д е н т к а. Ростовцева? Девушка как девушка. А что?

В т о р а я с т у д е н т к а. А по-моему, она типичная провинциалка. Во всяком случае, ничего особенного я в ней не обнаружила.

П е р в а я с т у д е н т к а. А почему она обязательно должна быть выдающейся личностью?

В т о р а я с т у д е н т к а. Ты, конечно, права… Но знаешь, что я тебе скажу: вот такие, как наша новенькая, страшно жизнеспособные девицы. Для них все равно, что учиться в Москве, что — в Торжке. Засядут за учебники и ни с места, пока диплом не получат.

П е р в а я с т у д е н т к а. Лично я в этом ничего плохого не вижу.

В т о р а я с т у д е н т к а. Нет, ты представляешь мое удивление — это чудовище в подшитых валенках вчера взяла два билета в консерваторию. На Чайковского! Что она в нем понимает?

П е р в а я с т у д е н т к а. А мне она понравилась.

В т о р а я с т у д е н т к а. Уж не выступлением ли на сегодняшнем семинаре?

П е р в а я с т у д е н т к а. А что? Она очень неплохо выступала. По крайней мере, у нее свой взгляд на вещи.

В т о р а я с т у д е н т к а. Ты что, серьезно? Ее же выступление — убожество. Она же несла бог знает что: ни одной ссылки на источники, ни одной цитаты.

П е р в а я с т у д е н т к а. Во всяком случае, не стандартное.

В т о р а я с т у д е н т к а. Не знаю, не знаю, чем она тебя покорила! Но меня раздражает не это, а то, как она себя ведет. Она же ни на кого не смотрит…

П е р в а я с т у д е н т к а. Ну это ты преувеличиваешь.

В т о р а я с т у д е н т к а. И знаешь, что я тебе скажу: у нее определенно в нашем институте имеется рука. Иначе бы она себя так не вела…

П е р в а я с т у д е н т к а. Маша, ты, как всегда, преувеличиваешь.

В т о р а я с т у д е н т к а. Я на днях своими глазами видела, как она ходила по коридору с заместителем директора по научной части.

П е р в а я с т у д е н т к а. Так это она ходила к нему с заявлением, с просьбой предоставить ей место в городском общежитии.

В т о р а я с т у д е н т к а (безапелляционно). Чепуха! Ты просто ничего не знаешь. В середине учебного года так просто из института в институт не переведешься, тем более в московский.

П е р в а я с т у д е н т к а. Не знаю. Может быть, ты и права…

В т о р а я с т у д е н т к а. А ее дружба с Дорониной тебе ни о чем не говорит?

П е р в а я с т у д е н т к а. Нет.

В т о р а я с т у д е н т к а. Ты что? Не знаешь, кто такая Доронина?

П е р в а я с т у д е н т к а. Студентка, как все.

В т о р а я с т у д е н т к а. Спекулянтка! На трудностях капитал себе наживает. Ты думаешь, случайно она каждый месяц к мамочке в Воронеж ездит? Может быть, ты считаешь, что она ездит только потому, что по мамочке скучает? Как бы не так. За подсолнечным маслом. Там ее мамочка по дешевке скупает, а она здесь втридорога продает из-под полы.

П е р в а я с т у д е н т к а. Неужели это правда?

В т о р а я с т у д е н т к а. Наши ребята ее на днях на рынке видели.

П е р в а я с т у д е н т к а. Видели, как она продавала масло?

В т о р а я с т у д е н т к а. Да. А вчера, говорят, Доронина целую бутылку масла подарила Ростовцевой.

П е р в а я с т у д е н т к а. Маша, это же чудовищно! Мы должны что-то сделать. Надо что-то придумать, как-то повлиять.

Из-за щита появляется Г а л я.

Г а л я (вначале тихо, а потом все громче и громче). Неправда! Неправда это! Ира Доронина не спекулянтка. Она… она товарищеская, она добрая. И вы… вы не имеете права ее осуждать! Слышите, не имеете!.. Она лучше вас! Вы всех тут осуждаете, сплетничаете, а Ира ни о ком так не говорит. Она выше вас. Скажите, кому вы подали руку в беде? Кто из вас хотя бы когда-нибудь поступился своими интересами ради товарища? Кто из вас поинтересовался, хотя бы из простого любопытства, как живут те, с которыми вы сидите в одной аудитории, за одним столом? Вы вот рассуждаете о честности, о трудностях, а кто из вас испытал трудности, кто из вас видел настоящее горе?

В т о р а я с т у д е н т к а. У Веры отец погиб на фронте.

Г а л я. Знаю. (Второй студентке.) А у тебя?.. Молчишь?

В т о р а я с т у д е н т к а. Моего отчима по состоянию здоровья не взяли на фронт.

Г а л я. Да!.. Хорошо некоторым товарищам живется, несмотря даже на то, что уж который год идет война.

В т о р а я с т у д е н т к а. Это кому же?

Г а л я. А всем тем, кто себя любит. Тебе, например.

В т о р а я с т у д е н т к а. А что плохого в этом? Да, я люблю себя, и я не собираюсь ни от кого скрывать.

Г а л я. Люби, это твое частное дело. Но не надо прятаться за спины других.

В т о р а я с т у д е н т к а. Скажи, какая умная. Только я не думаю, что ты такая уж… «ангел небесной чистоты».

Г а л я. Какая есть.

В т о р а я с т у д е н т к а. Справедливость ищешь. Ищи, ищи! Но поучать меня ты не имеешь права. Как я живу, это никого не касается.

Г а л я. Нет, касается.

П е р в а я с т у д е н т к а. Девочки, что с вами?

Г а л я. Да-да, касается. С оборонительных работ сбежала? Сбежала!

В т о р а я с т у д е н т к а. Кто тебе сказал такую чепуху? Доронина?.. Она?..

Г а л я. Кто сказал, это не так уж важно. Важно другое, что такой случай был.

В т о р а я с т у д е н т к а. Это же неправда! Ложь! Я уехала с оборонительных работ, потому что у меня мама заболела.

Г а л я. Все верно. И ты напрасно беспокоишься относительно мобилизации. Она тебя не коснется. В нашем институте действительно имеется немало студентов, которым «терять нечего».

П е р в а я с т у д е н т к а. Девочки, прекратите!

В т о р а я с т у д е н т к а. Нет, почему же. Пусть говорит. Язык без костей.

Г а л я. Скажи, Селезнева, кто тебе дал право осуждать других? Кто?.. Ты вот говоришь о трудностях, но ты не имеешь права о них говорить. Скажи, ты когда-нибудь копала замерзшую землю? Ты когда-нибудь пилила лес в тайге на морозе, таскала бревна? Нет? Скажи, тебе приходилось когда-нибудь ночевать в лесу — на снегу? Нет? А твои руки имели кровяные мозоли? Нет? Скажи, тебе доводилось жить на вокзалах? Я убеждена, ничего этого ты не видела. Ты даже стараешься увильнуть от дежурств в госпитале. Ты не знаешь, что такое голод. И уж наверняка тебе не доводилось рыть могилы для близких тебе людей.

В т о р а я с т у д е н т к а. Вероника, что она говорит? Она же с ума сошла!

Г а л я (со слезами в голосе). Нет, вы не знаете, что такое горе, что такое трудности. Но вы не думайте, что я завидую вам. Боже упаси! Я сказала это только потому, что я хочу, чтобы вы думали, прежде чем говорить, и уж, во всяком случае, не судили бы так «строго» за то, что мы по паркету ходим в подшитых валенках.

П е р в а я с т у д е н т к а (растерявшись). Как-то нехорошо получилось. (Подходит к Гале.) Извини, Галя, но ты неправильно нас поняла.

В т о р а я с т у д е н т к а. Ах вот оно что? Оправдываешься? Очень мило! Но я этого делать не собираюсь! Слишком много чести.

Появляется т р е т ь я с т у д е н т к а, Лида.

Т р е т ь я с т у д е н т к а. Девочки, я без ума! Я сейчас разговаривала с нашим деканом, и, верите, я, кажется, в него влюбилась.

В т о р а я с т у д е н т к а (сдержанно). Очень мило.

Т р е т ь я с т у д е н т к а. Он мне сказал, что я совсем еще ребенок. Девятнадцатый год пошел, а я до сих пор не знаю, что такое любовь! Девочки, как бы я хотела знать, что такое любовь!

В т о р а я с т у д е н т к а. Очень интересно. (Резко.) Учти, Лида, пусть это будет в последний раз. Слишком много чести, чтобы мы каждый раз тебя ожидали.

Т р е т ь я с т у д е н т к а. Ну, девочки, ведь я не нарочно задержалась…

В т о р а я с т у д е н т к а (резко). Пошли!

Идут к выходу.

Т р е т ь я с т у д е н т к а. Ну так как настроение? В связи с Новым годом?

В т о р а я с т у д е н т к а (с иронией). Великолепное!

Т р е т ь я с т у д е н т к а. А знаете, у меня тоже. Да, девочки, вчера на Арбате в букинистическом магазине продавали собрание сочинений Есенина. Знаете, сколько стоит? Две тысячи рублей. Если б у меня были деньги, я обязательно купила бы. (Уходит.)

П е р в а я с т у д е н т к а (подходит к Гале). Извини, Галя.

Г а л я (сквозь слезы). Да-да, я понимаю. Так, сорвалось.

Первая студентка уходит.

Зачем? Зачем я влезла в эту кашу? Зачем я им все это говорила? Разве они поймут?! Вот и опять я врагов себе нажила. Сколько раз я зарекалась не вмешиваться, и каждый раз обязательно влезу в какую-нибудь неприятность.

Из кабинета психологии вышла Е л е н а П а р ф е н о в н а Б а р з о в а. Увидев Галю, она остановилась.

(Не замечая Барзову.) Провинциалка? Ну и пусть! Я даже горжусь, что я провинциалка!

Б а р з о в а. Вы, случайно, не ко мне?

Г а л я (смутившись). Я? Нет-нет… Я… девочку одну ожидаю.

Б а р з о в а (бросив взгляд на авоську). А может быть, вы все же ко мне? Говорите, не стесняйтесь… все, что в моих силах…

Г а л я. А что мне говорить-то, Елена Парфеновна?

Б а р з о в а. Ну, я думаю, вам лучше знать. Просите — я охотно вам помогу. Я же вижу, что вы чем-то расстроены.

Г а л я. Что вы? Пустяки. Я… наоборот!

Б а р з о в а. На наш новогодний вечер идете?

Г а л я. Собираюсь.

Б а р з о в а. Обязательно приходите! Выше голову, дорогуша! Фронт-то на запад ушел.

Г а л я (смеется). Есть — выше голову!

Барзова уходит.

«Выше голову!» Да-да, она права. Выше голову! Падай, но не сдавайся. Выше голову… Да-да, еще немного осталось, совсем немного. Сейчас все зависит от меня, только от меня, только от меня. Я буду заниматься. Не хватит времени — буду заниматься ночью. Выйду в коридор, сяду на стул. И всё… и никто меня не прогонит. Ни один комендант. Пусть говорят что угодно. Пусть называют меня провинциалкой.

З а н а в е с.

Комната. Из окон виден разрушенный немецкий город, дымящиеся развалины. За столом сидит Р о с т о в ц е в а в форме лейтенанта. На плечи накинут белый халат. Она что-то пишет в медицинском журнале. У окна стоит м е д с е с т р а, старшина Кузнецова.

М е д с е с т р а (смотрит на зарево). Горит!.. Вот уж четвертый день горит… Вот война и к ним пришла…

Г а л я. О чем это вы, старшина?

М е д с е с т р а (продолжает смотреть на зарево). Город, говорю, горит.

Г а л я. Ах город! (Продолжает писать.) Город вчера горел, сегодня догорает.

М е д с е с т р а. Не пойму! Одного я никак не пойму, товарищ лейтенант. Они в нас стреляют из подвалов, с чердаков, несмотря на то, что окружены; а мы вот здесь возимся с их детьми, своей кровью делимся.

Г а л я (не отрываясь от стола). Дети здесь ни при чем, товарищ старшина. Воюют взрослые. Дети лишь играют в войну.

М е д с е с т р а. Ни при чем? Если бы не их отцы, мы бы дома сейчас были и все наши живы были бы. И вы теперь врачом бы работали. Вам даже доучиться не дали. Две звездочки прицепили на погоны и на фронт отправили.

Г а л я. Я сама попросилась на фронт. А институт, если домой вернусь, я еще окончу.

М е д с е с т р а. И как это у вас все хорошо получается. Вы думаете, вот эти, что мы сейчас спасаем, когда подрастут, вспомнят нас добрым словом?

Г а л я. Одни вспомнят, и обязательно вспомнят, ну а другие, возможно, что и не вспомнят.

М е д с е с т р а. Галина Константиновна, и вы так спокойно говорите?

Г а л я. Я выполняю свой долг, старшина.

М е д с е с т р а. Да-да, это верно. Я, видимо, чего-то недопонимаю.

Г а л я. Вы не забыли, что вам пора идти мальчику укол делать?

М е д с е с т р а. Нет.

Г а л я. Его мать ушла?

М е д с е с т р а. Нет. Сидит и молчит. За каждым моим движением смотрит, точно я преступница, точно я хочу ее ребенка на тот свет отправить.

Г а л я (с грустью). Она тоже здесь ни при чем…

М е д с е с т р а (вспыхнув). Ну да! Все у вас сегодня ни при чем. Отца у меня убили — ни при чем. Двух братьев убили — тоже ни при чем?..

Г а л я (после паузы). Не у одной у вас горе. Мой отец погиб, еще в тридцать девятом.

М е д с е с т р а (после паузы). Галина Константиновна, скажите, вы когда-нибудь любили?

Г а л я. Почему же в прошедшем времени?

М е д с е с т р а. Извините, я хотела сказать: вы любите?

Г а л я. Вам это знать очень важно?

М е д с е с т р а. Да, очень! Вы вот, я замечаю, все время чего-то ждете. Но вам даже писем никто не пишет…

Г а л я. И, видимо, еще долго буду ждать…

М е д с е с т р а. А кто виноват, разрешите вас спросить? Кто? Что же вы молчите?

Г а л я (усмехнувшись). Полевая почта.

М е д с е с т р а. Отшучиваетесь? А я вот что вам скажу: кто не умеет по-настоящему ненавидеть, тот не умеет по-настоящему любить!

Г а л я. В книжке вычитали? Что ж, правильные слова.

М е д с е с т р а. Война вот-вот кончится.

Г а л я (перебивает). И после окончания буду ждать…

М е д с е с т р а. А если того, кого вы ждете, нет в живых?!

Г а л я. Неправда! Он жив! Если бы он был убит, я бы знала. (Пауза.) А не вернется, одна буду жить.

М е д с е с т р а. Он — тот самый, с которым вы встретились в Смоленске?

Г а л я. Нет. То был другой… Тихомиров… Алексей! (Задумалась.) Очень хороший человек!

М е д с е с т р а. Гм. Хороший человек… А у меня никого нет.

Г а л я. Вы еще молоды. У вас еще всё впереди.

М е д с е с т р а. Не знаю, не знаю. (После паузы.) Как подумаю, Галина Константиновна, об отце, о братьях — руки опускаются. Беру шприц, заправляю, а руки трясутся. Не могу я, Галина Константиновна, не могу…

Г а л я (встает). Вижу. (Подходит к медицинской сестре.) Успокойтесь! Идите отдыхать.

В комнату врывается пожилая н е м к а. На ее рукаве черная повязка.

Н е м к а (потрясенная). Зинд зи фрау доктор? Вирд майн кинд лебен?

М е д с е с т р а. О чем она? Товарищ лейтенант, о чем она вас просит?

Г а л я. Она спрашивает — будет ли жить ее ребенок. (Немке.) Я, ир кинд вирд лебен.

Н е м к а (молится). О майн гот! О санта Мария! О руссише фрау доктор!

М е д с е с т р а. А вы что ей ответили?

Г а л я. Я сказала, что он будет жить, обязательно будет жить!

З а н а в е с.

Дача в пригороде Москвы. Терраса. Г о с т и в том же положении, что и в конце первой картины.

П а н и н. Простите, ну а что же было с ней дальше?..

О с т а п е н к о. Война, как вам известно, кончилась. Галя снова поступила в институт, стала врачом, защитила диссертацию…

Т е т я К л а в а. Да!.. Воистину: жизнь прожить — не поле перейти!

Слышно, как подъехала машина. Из глубины сада появляются Г а л я и ее дочь К а т ю ш а. В руках свертки.

Г а л я. Дорогие мои, виновата! Перед самым отъездом из поликлиники привезли девочку в бессознательном состоянии.

А р т ю х и н. А что я говорил? Помните, что я говорил?..

Г а л я. Катюша, отнеси, пожалуйста! (Передает ей свертки.)

К а т ю ш а. Хорошо, мама! (Уходит.)

Г а л я (внимательно оглядывает всех). Просто не верится, что я снова всех вас вижу.

А р т ю х и н. И меня тоже рада видеть?

Г а л я. И тебя тоже.

А р т ю х и н. В таком случае один вопрос.

Г а л я. Слушаю.

А р т ю х и н. С чего ты взяла, что Володька Захаров жив?

Г а л я. Это не так трудно выяснить. Человек не иголка.

А р т ю х и н. Странно!

Г а л я. Ты, видимо, его видел в последний раз в сорок первом, у водокачки.

А р т ю х и н. Нет, почему? Мы даже на фронте как-то раз встретились. Он прибыл в наш полк с пополнением. Но вскоре начались бои, он был тяжело ранен.

Г а л я. Ну а потом? Ты интересовался его судьбой?

А р т ю х и н. Видишь ли какая вещь, наш полк перебросили под Ленинград.

Г а л я. Так вот, он жив. Правда, я не знаю, кем он стал, чем он сейчас занимается…

А р т ю х и н. Ты послала ему приглашение?

Г а л я. Да.

А р т ю х и н. Чудеса! Ничего не понимаю!.. Значит, Володька Мономах жив?

С у ч о к. Прошу прощения, товарищ Ростовцева! Я хотел бы знать, что означает вот это ваше приглашение? (Показывает ей открытку.) Я хочу, чтобы вы ответили, что означает ваше приглашение? Прошло столько лет, и вдруг вспомнили! А зачем, разрешите вас спросить?

Г а л я. Зачем? Что ж, могу ответить. Видите ли какая вещь. Я думаю — люди, встречавшиеся в трудные годы, имеют все основания, чтобы снова встретиться.

С у ч о к. Весьма убедительно, но я хотел бы знать истинную причину.

Г а л я. Мне очень хотелось узнать, что стало с людьми, с которыми я встречалась в дни войны, какие изменения произошли в их жизни, какими они теперь стали, что они сегодня делают…

С у ч о к (удивлен). И это всё?

Г а л я. Всё!

С у ч о к (громко рассмеялся, а потом вдруг резко). Чепуха! Вздор! Я знаю, зачем вы пригласили… Вы решили узнать, как я сегодня отношусь к своему поступку, и судить, так сказать, меня. Так вот… Отвечаю — я вел себя в тот вечер недостойно. Не отрицаю… больше того, я нахамил… Но с того времени прошли годы. Уверяю вас, я многое пересмотрел.

Г а л я. Рада вам поверить. Скажите, Василий Васильевич, вы хорошо помните, при каких обстоятельствах мы с вами познакомились?

С у ч о к (насторожившись). На вокзале. Что вы этим хотите сказать?

Г а л я. А вы знаете, что у нас тогда не было ни денег, ни работы, ни пристанища? И вот в то время вы подошли к нам и предложили работу.

С у ч о к. Я предложил потому, что видел, как вы помогали медсестрам переносить тяжелораненых из вагонов в автомашины, а мне нужны были люди.

О с т а п е н к о. А потом вы же, Василий Васильевич, помогли нам подыскать жилье.

С у ч о к (Остапенко). Угол.

Г а л я. Это не так уж важно…

С у ч о к. Значит, у вас нет ко мне никаких претензий?

Г а л я. Никаких!

Т е т я К л а в а. Мил человек, что с вами? На вас лица нету…

С у ч о к (тете Клаве). Я никаких преступлений не совершал. Моя совесть чиста! Будь у меня изъяны в биографии, меня не назначили бы директором фабрики «Детская игрушка»!

Г а л я (улыбается). Так что, как видите, никаких претензий!

С у ч о к. В таком случае, я могу быть свободен?

Г а л я. Если вам очень некогда…

С у ч о к (перебивает). Да-да, мне очень некогда!

Г а л я. Жаль, конечно.

С у ч о к. Мне тоже!.. Счастливо оставаться… «добрые люди»! (Уходит.)

Г а л я (вслед ему). Да! Каким был, таким и остался…

К о м к о в. Галина Константиновна, извините, вы меня, конечно, смутно помните?

Г а л я. Нет, почему же смутно. Я, правда, недолго у вас работала, но я хорошо помню эти дни. Я многому, Афанасий Николаевич, научилась у вас, а главное — понимать людей.

К о м к о в. Ну это вы преувеличиваете. Я ничему вас не учил.

Г а л я. В вашей конторе я впервые столкнулась с людьми…

К о м к о в (перебивает). Можете не продолжать. Виновники были наказаны.

Г а л я. О чем вы говорите?

К о м к о в. Я знаю! Вас интересует судьба вашего акта? Но я никого не покрывал!

Г а л я. Акт я, конечно, помню. Но я пригласила вас не затем, чтобы укорять.

К о м к о в. Значит, у вас и ко мне никаких претензий?!

Б а р з о в а. Товарищ, о каких претензиях вы говорите? Мало ли что было в войну!

Т е т я К л а в а. Сущая правда. Ни к чему ворошить старое, ни к чему.

П а н и н. Нет, надо! Старое, уважаемая Клавдия Ивановна, идет за нами.

К о м к о в. Простите, вы что хотите этим сказать?

П а н и н. А то, что в наше время были такие товарищи, которые считали, что им все дозволено, что время все спишет. Надеюсь, вы знаете, чем это кончилось? История, уважаемый, ничего не списывает и ничего не прощает.

К о м к о в (с иронией). Благодарю за поучительный урок.

О с т а п е н к о. Михаил Сергеевич прав. Дурное, как я думаю, навсегда остается на совести тех, кто его совершил.

Б а р з о в а. Нина Петровна, о как я хорошо вас понимаю. Прошлое нельзя забывать. Добрые дела никогда не забываются. У меня много было студентов, и каждому мне хотелось помочь, и они мое участие помнят.

Г а л я (насмешливо). Еще бы вас не помнить. Вашу доброту, Елена Парфеновна, разве кто может забыть?

Б а р з о в а. Разумеется. Я, можно сказать, душу свою в студентов вкладывала.

Г а л я. Почему же в прошедшем времени?

Б а р з о в а. А я же там не работаю. После того, как мы отправили вашу группу на фронт, в институте начались такие интриги против меня… В чем только меня ни обвиняли!

А р т ю х и н. У нас это квалифицируется одним словом — «выставили».

Б а р з о в а (резко). Меня никто не выставлял! Я сама ушла. Я работаю сейчас в музее, точнее в архиве. Я очень рада, Галочка, что вы меня пригласили. (С облегчением.) Спасибо, дорогая! О, как это хорошо, когда тебя помнят.

Б у р е л о м. Извините, товарищ Ростовцева, тут, как я вижу, у вас собрались ваши знакомые, попутчики, я себя к их лагерю, к сожалению, причислить не могу. А кроме всего прочего, я должен торопиться. Я ведь в Москве проездом.

Г а л я. Когда отходит ваш поезд?

Б у р е л о м. В моем распоряжении осталось всего три часа.

Г а л я. Отсюда до Москвы всего лишь тридцать минут. Юрий Яковлевич, я очень прошу побыть у меня в гостях. Ну хотя бы полчаса.

Б у р е л о м. Не такой уж я великий гость, чтобы засиживаться у вас. Мы и виделись-то всего лишь один раз.

Г а л я. Это верно. А вы знаете, что означал для меня тот мешок картошки, который вы мне помогли довезти до места?

Т е т я К л а в а. Мешок картошки, мил человек, в войну — это же целое состояние!

Г а л я. Нет, тетя Клава, это немного больше…

Т е т я К л а в а. Галиночка, скажи, ты на меня не сердишься?

Г а л я. Да нет. Вроде не за что.

Т е т я К л а в а. Как же не за что? Это ведь я тогда твою жизнь разбила. Я вот шла к тебе и думала: счастлива — порадуюсь, а нет — на себя грех возьму.

Г а л я. Что ж, тогда вы были правы.

Т е т я К л а в а. И как же все-таки случилось, что ты за нашего инструктора, за Тихомирова, замуж вышла?

Г а л я. Тетя Клава, да я же его любила, только не разобралась тогда. А в феврале 1944 года в институт пришел приказ: откомандировать сорок фельдшеров в действующую армию. Ну я узнала и попросилась на фронт. Моя просьба была удовлетворена. Я прибыла в Смоленск, там мы и встретились, обменялись адресами, стали писать друг другу. Ну а в 1947 году вышла за него замуж.

Т е т я К л а в а. Эх, как бы я хотела сейчас увидеть лесного инструктора райкома.

Г а л я. Алеша сейчас в Якутии, в экспедиции, и вернется не скоро, только через полгода.

Т е т я К л а в а. Очень я рада за тебя, Галиночка.

Г а л я. Ну а как же вы-то живете?

Т е т я К л а в а. Ничего, в достатке. Ребята взрослыми стали. Только вот Сергей мой не вернулся…

Г а л я. Т е т я К л а в а…

Т е т я К л а в а. Не вернулся… Ждала я его, очень ждала. Не судьба, значит. Детей вырастила, выучила. Хорошие у меня ребята… Ну а ты, довольна своей судьбой, счастлива?

Г а л я. С Алешей живем дружно. Человек он хороший, дочку растим. Работа у меня интересная. Я чувствую, что нужна людям. А это ведь главное.

П а н и н. Да-с! Настоящее счастье, Клавдия Ивановна, приходит к человеку вместе с его добрыми делами. Счастлив ли человек в жизни, я обычно узнаю по тому, как он смотрит в глаза другому человеку, счастливый — всегда смотрит прямо людям в лицо.

А р т ю х и н. Отличное наблюдение. Я целиком и полностью присоединяюсь к профессору. «Лишь тот достоин чести и свободы, кто день за днем за них вступает в бой».

Появляется К а т ю ш а.

К а т ю ш а. Мама, что же вы не идете? У меня все готово!

Г а л я. Идем, дочка, идем. Прошу, товарищи!

А р т ю х и н. С удовольствием!

Г а л я. Нет, это очень хорошо, что мы спустя столько лет снова встретились!..

А р т ю х и н. Еще бы! (Играет на гитаре, поет.)

Все проходят в дом. Катюша их пропускает, задерживается. Появляется З а х а р о в. Все лицо в шрамах.

З а х а р о в. Простите, Галина Константиновна здесь живет?

К а т ю ш а (смотрит с удивлением на незнакомого ей человека). Здесь! Вам позвать?

З а х а р о в. Вы тоже Ростовцева?

К а т ю ш а. Нет, я не Ростовцева, я — Тихомирова. Это моя мама Ростовцева.

З а х а р о в. А как тебя зовут?

К а т ю ш а. Катя… Катюша! А почему вы спрашиваете? Вы тоже к нам в гости? Вы кто?

З а х а р о в. Сталевар. Инженер-сталевар.

К а т ю ш а. Это вас у мартена так обожгло?

З а х а р о в. Нет, Катюша. Этот знак у меня в войну появился.

К а т ю ш а. В танке горели?

З а х а р о в. В солдатском окопе.

К а т ю ш а. А откуда вы мою маму знаете?..

З а х а р о в. Видишь ли, Катюша, я когда-то учился в одной школе, в одном классе с твоей мамой.

К а т ю ш а. Ой, как интересно! Я знаю, кто вы. Вы — Владимир Михайлович Захаров?.. Нет? Жаль, а я думала — Захаров…

З а х а р о в. У нее много было товарищей. Один из них — это я.

К а т ю ш а. Так вам позвать маму? Я сейчас!

З а х а р о в. Нет, не нужно. Теперь, пожалуй, не стоит.

К а т ю ш а. Почему? Вот странно. Ну тогда пойдемте к нам, там все уже собрались. Что вы так смотрите?

З а х а р о в. Разреши, Катенька, прикрепить к твоим косам вот эту ленту.

К а т ю ш а. Пожалуйста. Только зачем?

З а х а р о в (прикрепляет к ее косе голубую ленту). Эта лента, Катюша, особенная.

К а т ю ш а. Историческая?

З а х а р о в. Ей уже много лет…

К а т ю ш а. Старше меня?

З а х а р о в. А сколько тебе лет?

К а т ю ш а. Четырнадцатый…

З а х а р о в. Старше…

К а т ю ш а. Вы о маме?

З а х а р о в (прижимает к себе Катюшу, целует в лоб). Будь счастлива, Катюша!

К а т ю ш а. Куда же вы?

З а х а р о в. До свидания. Так надо, Катюша! (Быстро уходит.)

К а т ю ш а. Мама! Мама! (Бежит на террасу.)

В дверях появляется Г а л я.

Г а л я. Что случилось?

К а т ю ш а. Знаешь, мама, сейчас у нас был человек. Странный такой… Все лицо в шрамах. Твоим школьным товарищем себя назвал. Вот видишь? Ленту мне подарил. Сказал, что ей много лет, что она особенная. (Отдает матери ленту.)

Г а л я. И где же он?

К а т ю ш а. Ушел. Я его звала, но он почему-то отказался. Мама, позвать его? Он только что ушел. Я сейчас, сию минуту его верну! (Убегает.)

Г а л я. Жив!..

Слышится мелодия песни, которую поет Артюхин.

Нет, дочка… Нет, Катюша… Этот человек совсем не странный.

З а н а в е с.