Глава 27
– Вера, проводи гостя! – кричит папа из кухни, а я едва не подпрыгиваю на месте.
Машинально прикладываю руку к груди, будто пытаюсь остановить биение разбушевавшегося сердца. Делаю несколько глубоких вдохов, выдыхая воздух тоненькой струйкой через рот.
Знаю, что подслушивать нехорошо, но пока мама разговаривает по телефону с бабушкой, которая весьма кстати позвонила, я стою за дверью и впитываю каждое слово.
Не думала, что Ильин смелый и отважный до такой степени, что будет просить у папы разрешения ухаживать за мной. И очень испугалась, когда парень предложил спросить моё мнение.
Чтобы я сказала, да ещё и при отце? Да я от одной мысли о том, что папуля спросит меня по поводу парня, готова лишиться чувств.
Но к счастью, до этого не дошло, и вот теперь у меня есть шанс остаться с физруком наедине и высказать всё, что думаю.
Мы выходим за двор, и из окон нас не видно за высоким забором. К тому же на улице уже стемнело, пока папа со Степаном беседовали.
В общем, даже если мы позволим себе лишнего, об этом никто не узнает, вот только… С чего я вообще думаю о таком?
Стыд мне. Стыд и позор.
Отворачиваюсь, чтобы не видеть широкую улыбку Саныча и не рассматривать его шикарные губы. Мягкие, нежные, такие тёплые, что ноги подкашиваются, ммм…
– Вер, – тянет, как мурлыкающий кот, Степан. Кажется, он доволен ответом моего отца, и теперь решение будет за мной.
– Что? – спрашиваю резко. Мне неловко от того, какой разговор предстоит, и сама ведь виновата в этом: не надо было подслушивать. Сейчас стояла бы и просто глупо улыбалась, а так приходится думать, что ответить Степану.
Ильин делает пару шагов в мою сторону, оттесняя к забору.
– Что скажешь, зайка моя? – хитро прищуривается и выставляет руки по обе стороны от моего лица.
Давит своей мощной энергетикой, окутывает теплом, исходящим от шикарного мужского тела. А у меня в груди начинает что-то плавиться от этой близости и ноги становятся ватными.
– В… смысле? – хриплю еле слышно.
Сглатываю в попытке смочить пересохшее горло, но это бесполезно. Я вся горю, полыхаю рядом с Ильиным, мысленно умоляя его остудить разгорающийся пожар. Не знаю, как, но уверена, что он сможет.
– Ты же слышала всё. Наш разговор с твоим отцом…
– Как ты догадался? – перебиваю, не думая, что этим вопросом сдаю себя с головой.
Прикусываю губы, больно впиваясь зубами в нежную кожу. Злюсь на себя за то, что позволяю языку бежать впереди мозга. Впрочем, последний в присутствии физрука едва ли способен выполнять свои основные функции.
– Неважно, Верочка, ты мне скажи, моя хорошая, будешь со мной встречаться? – спрашивает проникновенно.
Одной рукой Степан касается моей щеки, пальцем ведёт вниз, и я на автомате прикрываю глаза, настраиваясь на продолжение.
– Нет, малыш, – шепчет мне в висок, – не сейчас. Сначала ответь, моя сладкая.
Вот же…
Догадался, что я рассчитывала на поцелуй?
Как так выходит, что парень читает меня, словно открытую книгу?
От негодования в груди всё клокочет, закипая, и я упираюсь руками в твёрдую широкую грудь парня. Отталкиваю, прикладывая немалые усилия, чтобы хоть немного сдвинуть этого качка с места.
– Ты что решил? – шиплю зло. – Ты без моего ведома решил с папой договориться, совсем уже?
– Вера… – удивлённо тянет Степан.
– Ты! – выпаливаю яростно, не зная, что ещё предъявить физруку.
Злюсь и вместе с тем, не понимаю, почему так реагирую. Веду себя, как последняя истеричка, а ведь я не такая совершенно.
– Ты сама была не против того, чтобы я познакомился с твоими родителями, разве нет? – спокойно предъявляет парень.
Не двигается с места, стараясь сохранить минимальное расстояние между нашими телами, но в его глазах мелькает что-то отдалённо напоминающее разочарование.
– Это была просто проверка! – нагло вру.
Не знаю, зачем это всё делаю, просто…
– Проверка? – хмыкает Ильин. С горечью, даже болью спрашивает: – И как? Я её прошёл?
Он ждёт ответа, а я стою и, потупив взгляд, смотрю в сторону.
Лёгкий ветерок касается кожи, которая мгновенно покрывается мурашками, хотя на улице достаточно тепло.
Что ответить? Сказать, что я верю ему, а дальше что? С чего вообще всё началось?
Ах, да, Степан признался в чувствах, а я не поверила, но ведь проблема не в нём, а в моей неуверенности в себе. И хоть я это отчётливо понимаю, признаться в таком вслух непросто, поэтому я продолжаю молчать.
– Понятно, – усмехается парень, – что же, прости, что не оправдал твоих ожиданий, – причиняет мне боль последней фразой.
«Не оправдал – превзошёл!» – хочется закричать, но язык будто прилип к нёбу. Когда не надо, я болтаю без умолку, а сейчас не могу проронить ни слова.
Парень разворачивается и идёт в сторону машины, неторопливо, но уверенно.
Возле дверей авто замирает. Его мощная фигура в темноте кажется ещё больше, и я невольно в очередной раз любуюсь им. Ощупываю взглядом широкие мощные плечи, мышцы рук, что бугрятся под тканью рубашки, крепкую спину, затылок.
Степан во всём хорош, и от того мне всё больше кажется, что я ему не соответствую. Красивый и снаружи, и внутри, благородный, ласковый.
А я?
Даже признаться во взаимности не могу найти в себе силы. Слабачка.
Коротким рывком парень разворачивается, в несколько шагов преодолевает разделяющее нас расстояние и впивается в мои губы. Мнёт безжалостно, будто хочет съесть, дразнит языком, руками обнимает меня, крепче прижимая к себе.
А потом…
Не говоря больше ни слова, разворачивается и скрывается в салоне автомобиля, срывается с места и исчезает в темноте улицы.
Я же опустошённая и разбитая продолжаю стоять, пытаясь понять, что всё это значит.
Неужели конец?
Возможно…
Степана оскорбило моё молчание и упрямство, но зачем тогда целовать кинулся, словно… Прощался?
Из глаз брызгают слёзы, обжигая щёки, падают на землю. В груди давит так сильно, что я с трудом могу сделать вдох.
Сама же оттолкнула парня, а теперь не знаю, куда себя деть, потому что понимаю: не смогу без него. Мне хочется, чтобы Стёпа был рядом, обнимал, целовал, давал почувствовать себя желанной.
А если он больше не захочет меня видеть после моего игнора?
У меня остались экзамены, но с Ильиным я пересекаться по этому поводу точно не буду, физрук ведь к данной теме не имеет никакого отношения.
Потом выпускной, а потом…
Нутро горит от обиды и безысходности. Вот дура, сама же всё испортила.