Пытаться не любить тебя

Глава 22 Маркус

Я не могу спать. Думаю о Пенни и не могу заснуть. Она доверяет мне, она мне доверяет. Обычно, женщины предлагают мне то малое, о чём прошу, и уходят, принимая то малое, что я даю. Франческа никогда не открывалась для меня полностью, всегда имелось что-то в запасе, какой-то секрет, своего рода враждебность, встающая на пути к её познанию. Это более чем естественно после того, что с ней произошло, и я никогда не просил о большем.

С Пенни происходит что-то, настолько удивительное, что я боюсь. Она отдаёт мне свою душу. Когда к ней прикасаюсь, то это похоже на то, словно я чувствую биение её сердца в каждом сантиметре кожи. Её глаза говорят со мной, даже если она молчит. Её улыбка как удар в живот. Я вхожу в неё, и мне кажется, что попадаю в незнакомый мир. И имею в виду не то что у неё между ног, а то, что я чувствую, когда я там. Мои желания усиливаются, и неожиданно всё то, что я имею уже недостаточно для меня, и то, что я собой представляю тоже не достаточно для меня. Я хочу больше, но я не понимаю, что означает – «больше». Или, возможно, я знаю, и отрицаю это, потому что признание будет поражением для моей гордости.

Одно можно сказать наверняка: я не позволю этому ублюдку причинить ей боль. При мысли, что он может, не говорю о том, чтобы тронуть её, а даже просто вульгарно подумать о ней, сразу начинаю чувствовать, как вылезает моя примитивная часть. Осознаю, что могу снова убить. Но без подстрекательства, без драки: по злому умыслу, как я хотел поступить с мужиком, который напал на мою мать. Заточить оружие, подготовиться, выследить и нанести удар. Другого пути нет. Мне придётся уйти, и я не могу оставить её наедине с этой опасностью.

Мне придётся уехать.

Я не могу оставить её одну.

Почему должен?

Я хочу отправиться в путь.

И что касается того, что она останется одна... почему без меня она должна остаться одна?

Я, как обычно, самонадеян. Она не будет одна и я для неё никто.

Но если я никто, то почему она дарит себя таким образом, почему она открывает глаза и заставляет меня проникнуть в свои чувства. Почему, когда она получает наслаждение, кажется, что она делает это со мной, для меня, а не только для самой себя?

Мать вашу, может у меня опухоль мозга. Иначе не объяснить эти абсурдные мысли.

И это не объясняет, как такое случилось, что думая о Франческе, первая фраза приходящая мне в голову, такая: «Я должен рассказать ей, должен поговорить с ней».

О чём тут говорить?

Мы разговариваем только о нас или вообще не говорим. После четырёх лет изоляции друг от друга будем трахаться как отчаянные. Мы уйдём, и к чёрту Малковича и тех, кто хочет заковать кандалы на наших лодыжках.

Да, возможно, Франческа – это лекарство от неизвестного зла, которое меня мучает.

Рано утром выхожу из дома и отправляюсь к дилеру подержанных автомобилей. Покупаю старый «Камаро», договариваемся о выгодной для меня цене и рассрочке платежа. Парень доверяет, потому что моим гарантом выступил Малкович. Он не был бы так доволен, если бы только знал, что осталось чуть больше недели, и я смоюсь отсюда подальше.

Затем я иду в «Maraja». Днём заведение закрыто для публики, но не для персонала. Я ищу Джейсона и нахожу его. Мне помогает тот факт, что у него интрижка с Грейс, и она плохо справилась с флиртом этого ублюдка Гранта. Когда у него спрашиваю: помнит ли он его, то сразу кивает и выдаёт цветистую матерную тираду. Да, он знаком с этим дерьмом, который иногда бывает в наших краях и оскорбляет официанток. Джейсон живёт в одном с ним районе, и когда хочет выглядеть крутым, то всегда хвастается этим, потому что это место для богатых.

Затем мы ещё немного болтаем, и я предупреждаю его о том, что несколько вечеров меня не будет. Я должен уладить свои дела, а он меня ни о чём не спрашивает.

Да, у меня есть дела, хочу проследить за этим куском дерьма, хочу понять, куда и когда он ходит, и какой момент самый подходящий для того, чтобы сделать всё безупречно.

А пока что посмотрим, где он живёт. С градом это даже легче. Вся эта ледяная вода способна многое скрыть, и поскольку я не тот парень, который остаётся незамеченным, то это помогает мне не выделяться как освещённое цветное пятно в середине насыщенного чёрного или белого.

На самом деле, он живёт в районе, от которого за милю пахнет деньгами. Я проезжаю туда и обратно несколько раз в течение часа, стараясь нарезать наиболее длинные круги, чтобы оставаться как можно более незаметным. И вдруг я убеждаюсь, что даже Юпитер, или кто-то там ещё, если вообще кто-то существует, хотят увидеть этого мудака порванным на куски, потому что именно он, буквально у меня под носом, выезжает из ворот, которые могут посостязаться с воротами на вилле нефтяного магната, на Мерседес-SL. Его нос всё ещё раздут, и кто знает, что он сказал своим в оправдание этого. Думаю не всю правду, и даже не полу-ложь, учитывая, что никто не пришёл ко мне домой и не обвинил в очередном проступке. Возможно, он понимает, что если откроет этот дерьмовый горшок, в котором живёт, то в конечном итоге будет там похоронен. Кто знает, сколько ещё девушек, до сих пор удерживаемых миллионами страхов, выйдет, чтобы обвинить его в нежелательном приставании или того хуже. Он не сумасшедший, он расчётливый подлец.

Я выбрасываю сигарету и следую за ним. Он отдаляется от своего района и достигает тех, в чём я уверен, представляют для него трущобы. Квартал похож на тот, где живём мы с Пенни. Он снова охотится. Ищет своих жертв среди девушек, которых считает ниже своего уровня, таких девушек как Пенни или Грейс, или как вот эта.

Продавщица комиссионного магазина, некий сорт антиквариата, впрочем, торгуют хламом. Ничего ценного, вся та фигня что «сделано в Китае», и если я правильно понимаю, хотя и не знаток, это должно быть именно дерьмом. Я не могу войти в магазин, не хочу, чтобы он заметил меня, но через витрину на лету улавливаю царящую там атмосферу. Девушка польщена его вниманием и не верит что такой как он, действительно её заметил. Думаю о Пенни. Догадываюсь, как себя чувствовала она, могу представить тот вечер, когда он привёл её, не знаю в какое место, где пытался лапать, пользуясь преимуществом своей силы. Я так понимаю её страх и сжимаю кулаки вокруг руля. Кусок дерьма, когда придёт время, ты заплатишь за всё. Ты заплатишь только за тот факт, что заставил её убежать. Превращу тебя в кровавое месиво.

Но я должен сделать это правильно. Никто не должен заподозрить меня, и, самое главное, никто не должен найти связь с Пенни. Она ничего не узнает. Я оставлю для неё этот подарок, прежде чем уехать.

Я убью эти отбросы общества, чтобы она больше не боялась.

Если бы я выглядел как все, то проследил бы за ним всё утро, но я рисковал быть узнанным. Поэтому спустя некоторое время вынужден оставить преследование. Я вернусь очень скоро, и найду подходящий момент, чтобы объяснить ему – что мужчина должен и чего не следует делать в жизни, прежде чем умереть.

Как только я добираюсь до дома, то нахожу полную неразбериху. Весь дом гудит, а жильцы выглядят как муравьи. Когда я понимаю что произошло, то сразу выясняю, в какую больницу отвезли бабушку Пенни.

«Сразу» – это только фигура речи, с пожилыми людьми всегда есть какое-то бесконечное вступление. В конце концов, я узнаю, что это не слишком далеко, и еду туда.

Пенни. Последнее время только и думаю что о ней по той или иной причине. Я думаю о ней, когда мы занимаемся любовью, думаю и когда один. Думаю о ней когда размышляю о том как убить тех, кто причиняет ей боль, я думаю о ней даже сейчас, после того как думал о ней весь день, с момента когда проснулся. На самом деле с момента как попытался заснуть, потому что я не сомкнул глаз. У меня долбаное ощущение, что я не делал ничего другого за последние два месяца, кроме как думал о ней. Промежуток времени практически бесконечный для того, кто обычно думает очень мало.

И пока я размышляю, я её вижу. В одиночестве стоит на мокром асфальте, всё ещё одетая пижаму с прошлой ночи, ту, что я снимал этими руками. На ногах пара совершенно промокших кроссовок. Она кутается в красное пальто и похожа на пятно крови, выделяющееся на фоне падающего града, который размывает дорогу. Её зубы стучат. Она замёрзла и потерянно смотрит вокруг.

Не жду ничего другого, выхожу из машины, ускоряю свой ход, беру её на руки, уношу прочь.

Пенни, ты должна перестать вынуждать меня думать о тебе всё время. Тебе пора прекратить. Я не могу так продолжать, не могу – что бы ты ни делала в моей жизни, прекрати это делать, или я в жопе.

Она плакала, ошеломлена и напугана. Пока принимает горячий душ, я пытаюсь привести в порядок то, что выглядит как последствия драки. Заглядываю в холодильник и нахожу яйца. Повар из меня не очень хороший, но омлет я способен приготовить. Когда она выходит после душа, то я говорю себе, что должно быть стал совсем плох, если одетая таким образом женщина – в огромных носках, спортивном костюме на три размера больше, никакая из частей которого не сочетается с другой или пусть мельком приоткрывающая один миллиметр на любом участке кожи, – возбуждает меня настолько, что я всегда на взводе. Тем не менее, это так. Даже когда она выглядит как беженка, даже когда у неё усталое лицо и вымученная улыбка и влажные волосы и никакого намёка на макияж, я не могу перестать её желать. Она сидит и ест, и благодарит меня, и я думаю, как мне жаль видеть её такой, я сожалею о её бабушке, я прошу прощения за весь этот чёртов мир, но… если бы она просто кивнула мне, я бы трахнул её прямо на столе. Я болен, да, определённо болен.

Во всяком случае, я не делаю ей неуместных предложений. Держу это в себе. Но кое-что я просто не в силах удержать, – я больше не хочу, чтобы она работала в этом грязном заведении. Не знаю, в качестве кого я могу позволить себе не хотеть этого, у меня нет права, если вообще кто-то может позволить иметь право на другого человека. Окей, у меня нет прав, но если она вернётся, я слечу с катушек. Хотя мне нравится, как она на меня наезжает, я всегда любил в ней эту сторону. Её хрупкость только кажущаяся, её гордость, способ, как она, не пряча себя, посылает меня на три буквы. Её боевой взгляд, который бросает вызов, сила, с которой она сжимает кулаки, готовясь ко всем мировым войнам. Мне нравится, меня привлекает, пробуждает во мне ещё большее желание с ней спорить. Это не означает, что она туда не вернётся, и мне страшно представить, что Грант снова будет к ней приставать, меня достаёт, что кто-то посмотрит на неё таким образом, как будто представляет себе тысячу и один способ как проникнуть к ней в трусы. Я действительно не могу. Хотя мне и неясно, почему эта путаница превращает мой разум в дом, разрушенный торнадо, этот многолетний голод, который я испытываю к ней, и чувство необходимости её защитить.

И самое главное, от меня ускользает точная причина, по которой я рассказываю ей всё о себе. Пенни спрашивает, и я отвечаю. Мой язык напротив неё, больше не может усидеть на месте, во всех смыслах. Я рассказываю ей о кольце, об этом серебряном кусочке, что подвешен у меня на шее. Память о единственно невинной вещи, которую оставила мне моя мать, единственное, что не было куплено за деньги какого-то проходящего клиента шлюхи. В их число я также включаю и моего отца, того кто пришёл и исчез. Она слушает меня, всегда слушает меня с вниманием, кажущимся искренним. Она и говорит со мной так же, а её слова заставляют меня вспомнить о вещах, о моментах, запрятанных на дно ящика.

Она слушает меня и разговаривает со мной, а затем засыпает, и я беру её на руки и отношу на кровать, оставив телевизор включённым для шумового фона. Я должен уйти, я должен преодолеть порог дома или подоконник, так будет правильно и к этому кричит, призывая внутри мой разум.

«Проклятие, Маркус, вали отсюда. Ты сделал то, что мог сделать. Больше – это безумие. Больше – это для проигравших».

Будет так, но когда, несмотря на все голоса и размышления на миллион долларов, которые делаю в одиночестве, решаю остаться и ложусь рядом на кровать, и смотрю как она дышит, то не чувствую что я что-то теряю. Да, чувствую себя стоящим на краю глубокой пропасти, похожим на того, кому недостаёт малого, чтобы полностью свалится внутрь. Но я парю над этим грёбаным краем и не отступаю, не возвращаюсь на безопасную землю, потому что у меня такое впечатление, что если я это сделаю, то действительно что-то потеряю.

А пока, как и обещал не ложусь спать, на случай, если позвонят по телефону. В моей голове крутятся вопросы: что произойдёт завтра, и на следующий день? Какие повороты сделает моя жизнь? Какой это будет иметь смысл? Какой выбор мне придётся сделать? Хочу ли я его делать, если я боюсь выбирать? Я не сплю, сейчас сплю очень мало, набираются короткие горсти часов и не каждую ночь. Остаюсь начеку до рассвета. Никто не звонит. Перед тем как она проснётся, ухожу с очень сильным предчувствием, что эта пропасть будет началом для чего-то и мой конец.