Пытка для гения

45

«У меня впечатлительная натура. Я ощущаю кожей, когда меня снимают на видео, и сочувствую тающим буквально на глазах туалетным блокам. По крайней мере я неплохо смотрюсь в самодельных контактных линзах, на сто процентов состоящих из чистой любви. Линзы помогают мне видеть девушек, под платьями у которых надеты фрейдистские лифчики, выдающие их намерения. Я вижу, как девушки набрасывают бретельки бюстгальтеров на залитые лунным светом небоскребы, а еще вижу, куда они смотрят вместо того, чтобы смотреть на меня. Они пялятся на смазливого парня, у которого в жизни нет ни забот, ни тревог. Одной рукой он держится за пряжку ремня, а другой молотит противника, с пыхтением стараясь превратить того в отбивную. Ни парень, ни девушка не удостаивают меня приветствием… Ладно уж, пускай прогуливаются в моем воображении рука об руку. А я… я скромно стою, прислонившись к стене, и думаю о том, что заключить девушку моей мечты в объятия — все равно что обнять ядерный взрыв. Мне остались лишь слова. Я в них тону, как в море, на радость и на горе, столочь слова на порох иль взбить в пуховый ворох… Не могу избавиться от чувства, будто я регулировщик воздушных линий, страдающий манией величия. Я обеспечиваю благополучную посадку самолетов-самоубийц на картонные посадочные полосы. Мои волосы еще не отросли, но уже поседели. Меня переполняют пространные мысли, я столько всего совершаю и не добиваюсь почти ничего…»

Образец сочинения Винсента в шестнадцатилетнем возрасте.

Позднее он переложит эти строчки на музыку. Композиция в исполнении певца, известного под именем Чед, станет мировым хитом

46

На протяжении нескольких лет после того, как Винсент лишился матери и родного дома, мне, штатному интригану и ловкачу, не приходилось много трудиться. Страданий — первоисточника вдохновения — Винсенту хватало и без меня. Мать-Природа, бесстыжая девка, с особым коварством издевалась над его организмом, мучая и тело, и ум. Физическое возмужание стало для него тяжелой биологической пыткой, взросление — умственной, не менее изощренной.

В отроческие годы Винсента я оставался самым близким ему человеком. Он поверял мне свои тайны, я советовал ему, как поступить в той или иной ситуации. Мое руководство решило, что мне следует жить в непосредственной близости от нашего главного воспитанника, и я перебрался в Кокомо. Сияв номер в «Дейз инн» неподалеку от академии, я регулярно заглядывал к Винсенту, чтобы быть в курсе его дел.

Писательский талант Винсента неуклонно развивался. Учебные кино- и телесценарии теперь давались ему без усилий, он сочинял блестящие диалоги. Кое-что из написанного им между десятью и пятнадцатью годами намного превосходило массовую шоу-продукцию, но я предполагал, что свой главный шедевр юный гений еще не создал.

Вполне естественно, что милее всего слуху Винсента был звук девичьего смеха. По-прежнему щуплый для своего возраста и жутко неуклюжий, он очень стеснялся противоположного пола. Ему не хватало смелости и уверенности в себе, чтобы пригласить на свидание одноклассницу. Винсент предпочитал восхищаться девушками издали и считал, что непременно будет отвергнут. Вполне возможно, так бы оно и случилось.

Однажды, когда Винсенту было четырнадцать или пятнадцать, я попросил его описать, как он представляет себе хороший день. Он ответил очень подробно, будто задавался этим вопросом много раз:

«Я просыпаюсь и чувствую себя отдохнувшим. Иду на первый урок и ловлю улыбки сразу трех симпатичных девчонок. Они здороваются со мной и обращаются ко мне по имени. Мистер Бэррон включает видеомагнитофон и никого не вызывает к доске, весь урок мы смотрим фильм. На перемене девушка, в которую я влюблен, открыто со мной флиртует. Я сохраняю невозмутимый вид и отпускаю остроумные шутки. То же самое повторяется на уроке миссис Турман: возникает повод пошутить, и я заставляю весь класс корчиться от хохота. На следующей перемене моя тайная пассия робко приглашает меня на ленч. Мы сбегаем из школы, и я веду ее в «Чик-филе». Мы прогуливаем остальные уроки и идем к ней домой смотреть телевизор. Потешаемся над глупой «мыльной оперой» или бессмысленным ток-шоу. Потом я возвращаюсь к себе, пишу и сам радуюсь своим сочинениям. Вечером ложусь в постель и сплю как убитый. Мне даже не снятся кошмары».

К шестнадцати годам за Винсентом прочно закрепилась репутация одного из самых трудных и необщительных учеников. Друзей он не имел, а те немногие приятели, с которыми он дружил в детстве, от него отдалились. Винсент был страшно замкнут и, по его же словам, порой забывал звучание собственного голоса. На мой вопрос «Чему новому ты сегодня научился в школе?» он, как правило, с горьким смехом отвечал: «Ненавидеть себя».

Полагая, что в социальном плане Винсент идеально подходит под определение творческой личности, я не заставлял его заводить знакомства или выходить из комнаты. Вместо этого я купил ему электрогитару с усилителем и научил играть, предложив сочинять песни о своих чувствах. Я рассчитывал сделать его одиночество более комфортным и полезным, поскольку Винсенту предстояло смириться с ним на многие годы вперед.

— Слова «милый» и «унылый» хорошо рифмуются, — как-то пошутил я, когда у Винсента было мрачное настроение.

— «Даль» и «печаль» — тоже, — ответил он.

— Перестань кукситься. Поверь, тебе лучше быть одному.

— Ты всегда говоришь одно и то же, Харлан. Зачем?

— Потому что это правда. Слушай меня. Доверяй мне. А знаешь почему?

— Почему?

— Потому что «атлант» — анаграмма к слову «талант». Ты — талант, я — твой атлант.

Во всяком случае, такой разговор отложился у меня в голове, хотя, возможно, это лишь строчки из сценария к телесериалу, который Винсент написал, положив в основу наши отношения. Точно сказать не могу.

47

Вспоминая Винсента-подростка, я вижу перед собой тесную комнатку с деревянными полами и без окон. Комната погружена в темноту, единственный свет исходит от телевизора с экраном диагональю в двадцать один дюйм. В отблесках мерцает фигура тощего юноши с большими воспаленными глазами и грязной черной шевелюрой, пряди которой с одной стороны спадают на лоб. Он лежит на облезлой кушетке; на нем все та же неизменная одежда, которую он носил с четырнадцати-пятнадцати и чуть не до двадцати лет: черная майка, измятая белая рубашка с длинным рукавом, широкие темно-серые брюки и некогда белые носки.

Винсент беспрерывно чихает и кашляет, у него постоянная аллергия. Он щелкает пультом, перебирая все семьдесят каналов кабельного телевидения. Экранные лучи проникают в его плоть, отчего кажется, будто у него своеобразный телезагар, только это не загар, а нездоровая отечность, еще более заметная на фоне прыщей. Этот образ особенно характерен для пятничных и субботних вечеров.

— Разве сейчас ты не чувствуешь себя ленивым американцем? — обратился я к скрюченной фигуре.

— Ты же знаешь, я всю неделю писал, — ответил Винсент. — Работа отнимает у меня кучу сил. Мне нравится проводить уикэнд перед телевизором. Пожалуйста, оставь меня в покое.

— Оставлю, не волнуйся, только скажи, тебе вправду нравится? По телевизору показывают сплошную чушь, тем более в субботу вечером.

— Ты сам говорил, что я должен смотреть и учиться, как не надо делать. Разве не на этом строится мое образование?

— Ладно, умник. Я лишь беспокоюсь о твоем здоровье. По-моему, телевизионный экран стал твоим единственным окном в мир. Для писателя это вредно.

Винсент утомленно вздохнул.

— Мне не хочется ничего делать, не хочется выходить на улицу.

— Почему?

— Не знаю.

— В твоем возрасте я был таким же, веришь?

— Сам знаю, я — неудачник, который валяется на диване перед ящиком, но мне так легче. Когда в темноте светится телеэкран, чувствуешь себя как-то уютнее, будто дома.

— Ты скучаешь по дому?

— Я скучаю по отсутствию дома.

Мне захотелось утешить Винсента. Однако я не мог сказать «все наладится» или что-нибудь в этом роде, поэтому молча продолжил наблюдать, как он переключает каналы. От меня не укрылось, что он задерживается на программах, в которых показывают девушек.

— Разглядываешь буфера?

— Нет, просто девчонок.

Экран показывал симпатичную танцовщицу в бикини на канале Эм-ти-ви.

— Мне нравится смотреть на девушек по телевизору, когда они об этом не знают, — признался Винсент. — Можешь глазеть на них сколько угодно, а они и не повернутся в твою сторону.

— Они бы не сделали этого, даже если бы могли, — сказал я. — Оказавшись по ту сторону камеры, сразу перестаешь обращать внимание на все остальное. В лучшем случае это можно назвать односторонней связью.

— Да уж, девчушкам с ТВ на меня плевать.

— Им плевать на всех.

Винсент серьезно кивнул, словно подтверждая: «И то верно».

— А как насчет девушек, которые могут посмотреть на тебя?

— Ты о чем?

— Тебе нравится кто-то в академии?

— Конечно.

— Кто?

— Никому не скажешь?

— Да кому мне говорить?

— Ладно. В настоящий момент я до безумия влюблен в девушку по имени Дафна.

— Опиши ее.

— Пока затрудняюсь. Мы начали заниматься вместе только в этом семестре. Она просто сногсшибательна и не похожа не других. По моему мнению, Дафна — самая красивая девушка в школе.

— Даже круче девочек из «Иа-иа»[2]? — подколол я.

Винсент фыркнул.

— Я бы сказал, один ее взгляд способен взметнуть в небо тысячу космических кораблей. Кроме того, она оригинально одевается.

— Ты разговаривал с ней?

— Да. Вчера в библиотеке она села рядом со мной. Это было здорово.

— Сама подошла и села рядом с тобой?

— Да.

— Хороший знак.

— Согласен. Но я не придаю этому слишком большого значения. Я не верю, что могу понравиться ей, и стараюсь не обнадеживать себя в том, что касается отношений с девушками. Я вообще стараюсь себя ни в чем не обнадеживать.

Следующим вечером — ну и ну! — Дафна позвонила Винсенту.

48

Как выяснилось, внимание Дафны Салливан привлекла именно привычка Винсента держаться в стороне от сверстников и небрежная манера одеваться. Школьная красавица сочла Винсента необычным парнем, приняв его болезненное неумение общаться за холодную таинственность. По крайней мере так она объяснила, позвонив ему в первый раз.

Этот звонок доставил Винсенту радость, какой я не видел в нем никогда прежде, да он и не скрывал своего сумасшедшего восторга. Оказалось, что он тоже умеет веселиться — Винсент забавно разговаривал на разные голоса и называл меня «бабулей». Я решил, что позволю ему наслаждаться новообретенным счастьем как можно дольше.

— Запомни свои ощущения, — сказал я ему после того, как он сообщил мне о звонке Дафны. — Смакуй их, черпай в них энергию. В твоей жизни это большая редкость.

С тех пор, как я сам испытывал пьянящее возбуждение от новых отношений, прошла целая вечность. В мои тридцать семь я был полностью разочарован в женщинах и уже много лет ни с кем не встречался. Однако я все еще помнил, как это — потерять голову от любви; помнил, какой компакт-диск слушал в ту минуту, когда девушка впервые мне звонила. Я ставил в проигрыватель тот же диск после того, как между нами все обрывалось.

Я порекомендовал Винсенту писать, по своему опыту зная, что художником владеет особое вдохновение, когда женщина соблазнительно близка, но еще не принадлежит ему. Понимая, что он истосковался по любви, я посоветовал ему изливать чувства на бумагу и не отпускать свою музу, пока она его не вознаградит.

Благодаря Дафне Винсент написал несколько очень искренних лирических песен, одна из которых впоследствии звучала на всю страну. Она называлась «Все, что хочешь», и на тот момент я считал ее лучшим произведением Винсента Это была медленная композиция с печальной, запоминающейся мелодией; сочиняя ее, автор будто сознавал, что любовь, которая навеяла ему мотив, окажется недолгой. Вот слова припева:

Винсент напел эту песню под гитару, записал на магнитофон и неохотно отдал мне кассету. Он наотрез отказывался петь вживую, хотя из него мог выйти неплохой исполнитель. Разумеется, для «Нового Ренессанса» это не имело значения, поскольку мы стремились уберечь своих воспитанников от славы, особенно от ее приятных сторон и привилегий.

Через год после пожара в доме Винсента академия тоже стала чуть менее привилегированной. По состоянию здоровья Фостер Липовиц оставил пост исполнительного директора «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер». Стивен Силвейн заверил меня, что это никоим образом не скажется на целях и планах «Нового Ренессанса». За долгие десятилетия мистер Липовиц заручился поддержкой многих влиятельных лиц в шоу-индустрии, так что для решения вопросов было достаточно одного упоминания его имени.

Более того, уход Липовица имел и положительные стороны. Теперь он мог полностью сосредоточить свое внимание на «Новом Ренессансе», главой которого оставался. Выйдя в отставку, Липовиц объявил «Новый Ренессанс» независимой компанией, формально не связанной с империей «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер».

Я поверил в успех проекта еще больше. Завороженный композицией Винсента «Все, что хочешь», я тут же с гордостью отправил кассету экспресс-почтой в Лос-Анджелес Силвейну.

49

После нескольких, все более длинных разговоров по телефону Дафна спросила Винсента, не хочет ли он «потусоваться». Первый раз в жизни девушка назначила ему свидание. Он пошел на него не с пустыми карманами, поскольку я вручил ему скромный аванс с половины гонорара за обладание издательскими правами на песню. Я также позволил ему взять мой новенький «вольво», чтобы прокатить Дафну. Совсем недавно Винсент получил водительское удостоверение, хотя пока им почти не пользовался.

— Расскажи, как все прошло, — попросил я.

— На удивление хорошо, без нелепых проколов, — пожал плечами Винсент. Он уселся на кушетку, выключил телевизор и включил проигрыватель. В то время он увлекался группой «Клэш», с творчеством которой познакомил его, естественно, я.

— Где вы были?

— Я повел ее ужинать в «Вафл и стейк». Там собирается забавная публика, мне нравится смотреть на этих людей. Только не подумай, что мы над ними потешались. То есть, я уверен, они тоже сочли меня смешным в моей дурацкой одежде.

Скорее всего Винсент имел в виду черные подтяжки, которые обычно надевал, выходя на улицу.

— А потом?

— Пошли в кино.

— Что смотрели?

— Новую картину с Халли Берри.

— И как фильм?

— Скверный, но, мне кажется, Берри подойдет на главную роль для сценария, над которым я сейчас работаю.

— А потом?

— Пошли ко мне и болтали до двух часов ночи.

— Ты поцеловал ее?

— Она сама меня поцеловала. Я слегка нервничал, однако Дафна все сделала как надо. Было приятно. Немного смахивало на неловкую любовную сцену из молодежного фильма, но мне понравилось.

Я заметил, что у Винсента обаятельная улыбка. У него были тонкие темно-алые губы, мягкие и чувственные, и когда они раскрывались в улыбке, верхняя часть лица немного вытягивалась, а длинные брови сходились в две линии, подчеркивая остроту черт.

— Харлан?

— Что?

— Как узнать, что ты влюблен по-настоящему? — робко спросил Винсент и покраснел. С его бледной кожей краску смущения или стыда скрыть было просто невозможно, и порой эмоции придавали его лицу свежий девичий румянец.

— Вопрос не по адресу. Я не верю в любовь.

— Печально.

— Не так чтобы очень. Я избавил себя от многих волнений.

— Но ведь это приятные волнения, риск, к которому следует быть готовым. Разве тебе не хочется влюбиться?

— Не-а.

— А мне хочется. Я готов прямо сейчас метнуть дротик в карту и определить место, куда мы с Дафной сбежим от мира.

— Ты неисправимый романтик. Мне жаль тебя огорчать, но скоро ты убедишься, что всех интересуют только две вещи: потрахаться и потратить деньги.

— К Дафне это не относится. Она не такая, как все, раз я ей понравился.

— Верно.

— Она спросила, можно ли ей прийти ко мне завтра.

Винсент явно увлекся Дафной, и я не имел ничего против, однако она, по-видимому, тоже начала им увлекаться, а вот это было уже совершенно лишним.

50

Я изложил свои соображения Силвейну, тот заручился согласием Прормпса и Липовица. Я надеялся, что мой первый план сработает и прибегать ко второму не придется. План «А» заключался в следующем: я соберу информацию о Дафне и затем поделюсь с Винсентом самыми неприглядными подробностями. Помню, в школе я сам неоднократно разочаровывался в предметах страсти, случайно узнав об их распутном поведении. Поскольку в академии Дафна считалась первой красавицей, я не сомневался в том, что ее репутация далека от безупречной. Я также сделал вывод, что благодаря своей привлекательности Дафна — личность весьма популярная, а значит, копаться в грязном белье мне будет проще.

Я не ошибся: порочность этой девицы стала очевидна после первого же короткого разговора.

После уроков я завернул в школьный кафетерий, надеясь застать старшеклассников. Я подошел к ближайшему столику, за которым сидели двое юношей лет шестнадцати: первый, с длинными волосами, косил под хиппи, второй походил на «ботаника».

— Добрый день, парни. Вы случайно не знакомы с Дафной Салливан?

— О да, — ухмыльнулся длинноволосый. — Знаем такую.

— Вы ее друзья?

— Нет уж, нам она не подружка, — прыснул «ботаник».

— Не возражаете, если я задам пару вопросов?

— А в чем, собственно, дело? — осведомился хиппи.

— Ох, прошу прощения. Меня зовут мистер Каррауэй, я — новый школьный психолог. Преподаватели Дафны обеспокоены ее поведением, и я хотел немного узнать о ней, прежде чем встретиться лично, поэтому решил порасспрашивать сверстников. Можно присесть?

— Пожалуйста.

Я уселся за стол и достал из кармана старой отцовской куртки ручку и блокнот.

— Пожалуйста, расскажите все, что вы знаете о мисс Салливан.

— Ужасная потаскушка, — сообщил «ботаник».

— Угу, — согласился хиппи. — Про нее знают все.

— Вот как?

— Да, — подтвердил длинноволосый. — На перемене в любом коридоре всегда найдутся пятеро-шестеро парней, с которыми она переспала. А может, еще и пара девчонок. Матерая шлюха.

— Она не откажет и вам, — прибавил «ботаник».

— Слава Богу, я счастлив в браке. Что еще вы можете сказать?

— По выходным она убегала из общежития и трахалась с тридцатилетними стариками, — продолжил «ботаник».

— Соглашалась переспать за дозу наркотиков, — вторил ему хиппи, — причем начала лет в четырнадцать.

— Однажды на вечеринке она просто завалилась в койку и трахалась со всеми парнями по очереди, — поделился информацией «ботаник». — За целый вечер ни разу не вышла из спальни.

— Вот уж не думал, что ученики академии настолько развращены, — покачал головой я.

— Да нет, большинство из нас нормальные, — успокоил меня хиппи. — Салливан в основном ложится под взрослых мужиков, а они здесь не появляются. Но кое-кого из наших ребят она все-таки испортила — затащила в постель.

— Что-нибудь еще?

— Да нет, — пожал плечами длинноволосый. — Изрядная потаскуха и любительница развлечений, вот, пожалуй, и все.

Я убрал блокнот и ручку обратно в карман.

— Большое спасибо, что уделили мне время, джентльмены.

— Не за что, старик, — усмехнулся хиппи.

Я встал из-за стола.

— Да, еще один вопрос, из чистого любопытства. Что вам известно об ученике по имени Винсент Джайпушконбутм?

— Такого не знаю.

— Никогда о нем не слышал.

51

Я еще дважды проинтервьюировал учеников «Нового Ренессанса» — поговорил с юношей и несколькими девушками. Услышав от них то же самое, я с чистой совестью мог назвать Дафну Салливан сексуально неразборчивой, легкомысленной и распущенной особой. Я без приглашения заглянул к Винсенту, отметил необычную чистоту в комнате и велел ему сесть. Я рассказал, что имел беседу с преподавателями и что в нашем разговоре всплыло имя Дафны, а затем выдал ему полный отчет о внеклассных развлечениях девушки, в которую он имел несчастье влюбиться.

— Я знал это и без тебя, — заявил Винсент после того, как я выложил ему правду.

— Неужели?

— Я заметил у нее на ягодицах странные следы. Послушал школьные сплетни — академия-то небольшая. Про Дафну действительно ходят легенды. Но я выше этого, мне плевать.

— Тебе плевать, что твоя подружка — шлюха?

— Была шлюхой. И, пожалуйста, не называй ее так.

— Извини. Просто я считал, что ты умнее и не станешь встречаться с такой девушкой.

— Какой такой?

— Такой, которая живет ради удовольствий и спит с каждым встречным-поперечным. Мне казалось, ты дорожишь любовью… и вдруг ты связался с девицей, для которой это понятие — пустой звук. Ты для нее — очередной сексуальный партнер.

— Я с ней не спал.

— И правильно. Держись от нее подальше, если не хочешь подцепить дурную болезнь.

— Прошу тебя, прекрати говорить гадости. Она сказала, что вела себя так, потому что никто не воспринимал ее всерьез. Парни всегда считали ее вещью. Теперь рядом с ней есть человек, который будет беречь и любить ее.

— Как ты можешь ее любить?! Вот посмотришь, она разобьет твое сердце и даже не почешется. Я знаю таких девиц как облупленных. Они оправдывают свое распутство плохими отношениями в семье, а сами понятия не имеют, что такое настоящая боль, поэтому без зазрения совести мучают окружающих. Скачут из койки в койку, от парня к парню. Зачем тебе понапрасну растрачивать на нее свою любовь?

— Если бы в свое время кто-нибудь проявил немного любви к другой шлюхе — моей матери, может, она бы нас не бросила…

Винсент уже много лет не упоминал о Веронике. Я опустил голову и ждал продолжения.

— Я верю, что люди меняются. Возможно, я ошибаюсь — скорее всего так оно и есть, — но я должен в это верить, чтобы иметь точку опоры. В противном случае все, что я пишу, лишится смысла, равно как потеряет смысл основная идея «Нового Ренессанса».

— Ладно, Винсент, поступай как хочешь. Я тебя предупредил. Эта девушка обойдется с тобой очень жестоко. В людях, подобных Дафне, нет души. Они — просто вагины или пенисы, облеченные плотью; человек из этой плоти формируется по чистой случайности.

— Я же просил тебя, перестань! — Винсент набычился и побагровел.

— Я всего лишь беспокоюсь о тебе.

— Знаю. Но почему ты не позволяешь мне хоть раз в жизни почувствовать себя счастливым?

— Не могу тебе этого сказать. Просто не могу, — со смехом промолвил я.

— Тогда отстань от меня.

Винсент встал, открыл передо мной дверь, и я ушел. Мы даже не попрощались. Я достал свой миниатюрный сотовый телефон и набрал номер Дафны.

52

Вечером Стивен Силвейн позвонил мне в номер и сообщил потрясающую новость: Кристина Гомес всерьез намерена записать «Все, что хочешь». К тому времени Кристина приобрела звездную славу во всех возможных ипостасях. Несколько месяцев назад она выпустила диск «Страстная женщина», который получил звание лучшего альбома года в Америке, и одновременно снялась в лучшем фильме года «Узнать друг друга». Латиноамериканская красотка создала вокруг своего имени целую индустрию: линия одежды, парфюм, звукозаписывающий лейбл, кинокомпания и, наконец, ресторан. Как и многие ее знаменитые друзья, наделенные предпринимательской жилкой, Гомес воистину была «человеком эпохи Возрождения».

Известие не произвело на меня особого впечатления, поскольку я с давних пор презирал Кристину Гомес не только за ее вездесущность в мире шоу-бизнеса, но и за типичное поведение голливудской звезды. К двадцати пяти годам она уже оставила за спиной два брака, причем ни один, ни другой не преодолел фантастически длинного срока в шесть месяцев. Бульварная пресса постоянно мусолила подробности ее нескончаемых романов. Сама себя она гордо именовала «дивой».

Еще больше в моих глазах Кристину Гомес роняло то обстоятельство, что свою бешеную популярность она изначально завоевала исключительно благодаря красивому животу. Неизменно обнаженный и украшенный кольцами в пупке подтянутый животик Кристины заработал больше гонораров, чем его кокетливая обладательница. Отдельная часть тела ворвалась в молодежную поп-культуру, став предметом повальной моды и обожания. После того как Кристина перешагнула двадцатилетний рубеж, ее, как и остальных певичек, охватило желание «вырасти в профессиональном плане», то есть надевать еще меньше одежды и еще больше петь о сексе.

Несмотря на мою неприязнь к Кристине Гомес, я решил, что она идеально подходит для первой серьезной проверки «Нового Ренессанса». В случае успеха этот контракт стал бы самым значительным достижением воспитанников школы. На тот момент реализовалось уже более десятка наших проектов, однако широкого внимания публики они не привлекли. Некоторые из студентов работали с известными продюсерами и агентами, но на уровень звезды такой величины, как Гомес, академия вышла впервые.

Когда Силвейн в качестве издателя пытался пристроить демонстрационную запись Винсента, выяснилось, что у него был короткий роман с девушкой, которая впоследствии стала рекламным менеджером Кристины. Воспользовавшись этим, Силвейн принес кассету бывшей подружке. Она дала послушать запись Кристине Гомес, а та как раз искала новые песни для альбома, релиз которого совпадал с выходом ее нового фильма. В свою очередь, премьера картины была приурочен к предстоящей свадьбе поп-дивы.

53

Дафна оказалась блондинкой с пышной грудью и плавными движениями. Модный, несколько необычный стиль одежды — сочетание элегантного шика и уличной небрежности — свидетельствовал о наличии вкуса. Когда мы встретились, на ней были вельветовые брюки в обтяжку и неоново-зеленая блузка. Должен признать, выглядела Дафна ослепительно.

За день до этого я позвонил ей и попросил о встрече. Я представился менеджером, заинтересованным в ее карьере, и назвался Джеком Верденом. Она согласилась и на следующий день пришла в кафе «У Денни». Мы заказали кофе.

— По-моему, я вас где-то видела, — сказала Дафна, закуривая.

— Меня?

— Да. Я не забываю красивые лица.

— На самом деле парень, с которым ты сейчас встречаешься, скорее всего показывал тебе мое фото. Я — менеджер Винсента.

— Вы — Харлан?!

— Да. Харлан Айффлер.

— А мне послышалось, вы сказали, что вас зовут Джек.

— Я соврал. Не хочу, чтобы Винсент узнал о нашем знакомстве. Если он спросит, скажешь, что сегодня ходила на деловое свидание с Джеком.

— Винсент постоянно о вас говорит. Вы — его кумир.

— Глупости.

— Правда, правда. Он вас обожает.

— Послушай, это лишнее. Я не собираюсь заниматься твоей карьерой. Тут я тоже солгал.

— Тогда я, пожалуй, пойду. — Дафна вскочила и стремительным шагом двинулась к выходу.

— У меня к тебе выгодное предложение.

Она остановилась.

— Ученикам в «Новом Ренессансе» не платят денег, нам твердят это с первого дня.

— Брось, малышка. Я все про тебя знаю. Ты — не наш материал, ты — местная знаменитость.

— Прекратите. Зачем вы меня сюда позвали?

— Из-за Винсента.

— При чем здесь Винсент?

— Ты любишь его?

— В общем, нет.

— Зато он тебя любит.

— Круто.

— Я хочу, чтобы вы перестали встречаться. Чтобы ты раз и навсегда порвала связь с ним, причем без всяких объяснений. Выполнишь мою просьбу — каждый месяц будешь получать деньги. Если расскажешь о нашем уговоре Винсенту или кому-то еще, и мне станет об этом известно, я немедленно прекращу выплаты и привлеку тебя к ответственности за нарушение договора, который ты сейчас подпишешь.

— Зачем вы так с ним?

— Ради его творчества. К несчастью, ты отвлекаешь Винсента от работы.

— Не могу же я отшить его без какой-либо причины.

— Ой, будто раньше ты ничего такого не делала!

Дафна бросила на меня свирепый взгляд, на который способны только женщины: смесь звериного бешенства и откровенной сексуальности. Жертвы этого взора, как правило, тотчас преисполняются раскаянием.

Дафна Салливан: любимая группа — «Фиш», любимое телешоу — «Колесо фортуны», любимый кинофильм — «Клуб «Завтрак».

— Пораскинь мозгами. Ты сама-то собиралась продолжать отношения с Винсентом?

— Вообще-то я подумывала его бросить. Он очень милый. Лучше б он остался мне другом. Не хочу, чтобы наша связь помешала дружбе.

— Вот и замечательно. Только теперь я предлагаю тебе за это деньги.

— О какой сумме идет речь?

— Две с половиной тысячи в месяц. За просто так.

— Как долго вы будете мне платить?

— Два года. К тому времени ты покинешь академию, и ваши с Винсентом пути разойдутся.

— Не знаю, что и сказать.

— Дафна, только представь, как можно распорядиться такими деньгами. Через несколько месяцев ты напрочь забудешь о своей теперешней жизни. Перед тобой откроются все страны мира. Я отправлю чек в любую точку земного шара. Ты будешь полностью обеспечена.

Идея насчет путешествия была моим козырем в этой сделке. Все распутные девицы, которых я знал, горели желанием осесть где-нибудь за границей.

— Можно мне подумать?

— Нет.

— Почему?

— Контракт нужно подписать сегодня. Кто тебя знает, а вдруг ты побежишь к Винсенту?

— А-а…

— Вот что, Дафна. Я ненадолго отлучусь, а ты посиди подумай.

— Хорошо.

Я предусмотрительно сгреб со стола ключи от ее машины.

— На всякий случай, — подмигнул я, позвякивая брелоком.

Я провел в туалете ровно пять минут и вернулся за столик. Дафна согласилась на мое предложение. Она быстро подписала все бумаги, потушила сигарету о донышко пепельницы и, не глядя на меня, заерзала на сиденье.

— Я могу идти?

— Да, конечно. Первый чек получишь на следующей неделе. Благодарю за сотрудничество.

— Спасибо за кофе.

— Надеюсь, ты понимаешь, что ротик следует держать на замке?

— Понимаю.

— Если проболтаешься, мы все равно узнаем.

— Я никому не скажу.

— Отлично. Тогда до свидания.

— Пока.

Я встал в очередь, чтобы расплатиться, и окликнул Дафну, которая уже взялась за дверную ручку:

— Эй, Дафна! Последний вопрос.

— Что? — Она подошла ко мне.

— Тебе в самом деле нравился Винсент?

— Да, очень. Честное слово.

— Интересно, что ты нашла в нем такого, чего не заметили другие девушки?

Дафна помолчала и откинула с лица прядь волос.

— Я просто видела, что он особенный, и все.

— Он действительно особенный. Тебе повезло, что ты была с ним знакома.

— Еще бы, — улыбнулась она, помахав своим экземпляром контракта.

54

Винсент, понятное дело, день и ночь думал только о Дафне. Он был вял и угрюм, а отсутствующее выражение в его глазах не исчезало, даже когда он в темноте смотрел телевизор. С тех пор, как Дафна перестала ему звонить, обмениваться с ним взглядами во время уроков и гулять по коридору на переменах, прошло меньше недели. Через два дня пытки Винсент задержал Дафну возле раздевалки и спросил, что случилось. Она отговорилась и обещала позвонить. Звонка Винсент, естественно, не дождался, а в конце недели увидел Дафну с другим парнем.

— Я знаю, из-за чего ты расстроен, — начал я, как обычно, заглянув к нему в субботу вечером. — Если хочешь, давай побеседуем.

— Не хочу, — буркнул Винсент.

— Понимаю. Не хочешь — не надо.

— Как она может быть такой бессердечной? — возопил несчастный влюбленный.

— Если б знать, — пожал плечами я. — Привыкай, она — не последняя.

— Все шло замечательно. Я уже приготовился выбрать имена для наших детей, решил, что мы возьмем новую фамилию, к примеру, Пуджа или Брэмптон. А она вдруг порвала со мной!

— Она водила тебя за нос. Так бывает. Со мной случалось много раз.

— На прошлой неделе она сказала, что на уик-энд пригласит меня к себе домой. Я еще ни разу не был у нее в гостях. Но она даже не ответила на мой звонок.

— Ты звонил ей?

Винсент покраснел.

— Нельзя же сдаваться без боя. Сегодня я оставил на ее автоответчике остроумное сообщение. Сочинил его заранее. Она не перезвонила.

Я и сам поступал так же, прежде чем прекратил общаться с женщинами. Оставлял сообщение на автоответчике — забавное и не слишком навязчивое. В разговорах с девушками я имел обыкновение робеть и запинаться, поэтому сперва репетировал вслух. Я рассчитывал, что, услышав смешное и оригинальное послание, девушка обязательно «растает» и позвонит мне. Оставив сообщение, я не сводил глаз с телефона и проверял определитель номера всякий раз после того, как отлучался из комнаты по нужде.

— Спорим, я знаю, о чем ты сейчас думаешь.

— О чем?

— Ты все еще ждешь ее звонка. Надеешься, что Дафна вот-вот позвонит, и вечер изменится.

— Эта мысль приходила мне в голову, — вздохнул Винсент.

— Увы, не дождешься. У твоей бывшей свербит в одном месте. Таким, как она, и передохнуть некогда.

Винсент не ответил. Обхватив руками голову, он снова впал в оцепенение.

— Мой голос на автоответчике Дафны — единственная часть меня, которая побывала у нее дома. Наверное, голос и сейчас там, а я лежу здесь, на кушетке.

— Кстати, ты мне напомнил о вчерашнем разговоре с Силвейном. Кристина Гомес уже отдала твою песню на аранжировку. Совсем скоро она ее запишет.

— Хорошо… Прости меня, пожалуйста.

— За что?

— Ты оказался прав насчет Дафны. Прости.

— Не извиняйся. Я испытал то же самое на собственной шкуре. В такие моменты я брал в руки гитару и сочинял, сочинял до потери сознания. Дафна — дешевка, но если твоя боль не воплотится в песнях, получится, что она победила.

— Знаю. Просто сегодня мне ничего не хочется.

— Понимаю. Сегодня можешь отдохнуть и расслабиться, а завтра начинай писать, слышишь?

Винсент кивнул и с тяжелым вздохом поднял телевизионный пульт, как будто совершил неимоверное усилие. Он принялся переключать каналы; Кристину Гомес показывали по двум программам сразу.

— Какая она красивая, — сказал Винсент. — Пожалуй, девушки с экрана все-таки больше мне по душе.

55

Через месяц подошел к концу девятый год обучения Винсента в академии. По просьбе одной из его преподавательниц я взялся быть распорядителем на традиционном школьном балу по случаю окончания учебы. Чтобы не скучать в одиночку, я уговорил Винсента пойти со мной. Ни я, ни он раньше таких мероприятий не посещали.

Прислонившись к стене, мы стояли в стороне от танцевальной площадки и наблюдали за подростками, одетыми в костюмы и вечерние платья. Мне еще подумалось, как глупо выглядят танцующие, особенно юноши с их нелепыми, резкими движениями.

— По-моему, не так уж и плохо, — обратился я к Винсенту.

— Отвратительно, — поморщился тот.

— Почему?

— Только посмотри на эти счастливые парочки!

— Зато у них нет твоего писательского таланта.

С тех пор как Дафна разбила сердце Винсента, стало очевидно, что «эксперимент» Липовица сработал. Винсент писал много и поразительно хорошо. За месяц он создал целый альбом песен, в том числе несколько лучших за всю свою творческую карьеру. Между тем я исправно посылал Дафне чеки, теперь уже в Париж.

— Посмотри на них, — сказал Винсент. — Они находят друг друга, и все, им легко общаться. Почему у меня иначе?

— Очень часто я задавал себе тот же вопрос.

Не подозревая того сам, я уже вступил на путь, который вскоре привел меня к встрече с любовью всей моей жизни.

— Харлан, ты когда-нибудь любил?

— Конечно.

— Сколько раз?

— Трижды. Но ни одна из трех женщин не любила меня.

Моя единственная была уже совсем близко, живая и здоровая, и ей было суждено меня любить.

— Ненавижу определение «неразделенная любовь», — промолвил Винсент. — Какое уродливое слово!

— «Гонорея» — еще уродливей. А ты? Сколько раз ты влюблялся?

— Думаю, два.

— В кого?

— Ну, в Дафну и… Я раньше никому не говорил, потому что это вроде как нехорошо… В детстве я влюбился в двоюродную сестру.

— Глупо.

— Других девочек вокруг не было. Я бы и сейчас предпочел ее Дафне.

— И правильно. Дафна уже, наверное, переспала с половиной Франции.

— Откуда ты знаешь, что она во Франции?

— Кто-то из учителей сказал. Так что, ты уже положил на кого-нибудь глаз?

— Нет. Я пока не готов снова испытать боль. Кроме того, в одиночестве мне лучше пишется. Поводов для размышления хоть отбавляй.

— Привыкай. В мире полно жестоких, эгоистичных людей.

— Знаю.

— Я знаю, что ты знаешь и всегда знал. Эй, помнишь первое собеседование перед поступлением в «Новый Ренессанс»?

— Нет.

— Тебя попросили закончить предложение. «Я прав, потому что…» Таким образом мы проверяли, есть ли у ребенка творческие способности и в каком направлении они развиваются. Не помнишь, что ты тогда ответил?

— Нет.

— Ты сказал: «Я прав, потому что ты лев». Мне ужасно понравилось.

— Теперь бы я ответил: «Я прав, потому что знаю ее скверный нрав».

— Гений, как и прежде, — засмеялся я. — Можно мне на минутку отлучиться?

— Конечно.

Из кармана спортивной куртки я достал диск с черновой записью будущего сингла Кристины Гомес и, присовокупив к нему двадцать долларов, вручил диск-жокею. Когда по залу поплыли первые ноты «Все, что хочешь», я спрятался за декорации, чтобы понаблюдать за Винсентом. Исполнение Кристины было на удивление красивым, можно даже сказать — утонченным. Дополненный струнной секцией, ее голос звучал мягко, лирично, волшебно.

Винсент улыбнулся и начал крутить головой по сторонам, выискивая меня. Ощутив неловкость, я вышел из укрытия, помахал ему рукой и изобразил несколько неуклюжих танцевальных па. Винсент повторил их за мной. Я сделал вид, что мне захотелось пунша, а сам украдкой продолжал следить за ним с противоположного конца зала.

Винсент обошел танцевальную площадку. В новом костюме, который я ему купил, он выглядел непривычно изысканно. Слегка шевеля руками в карманах, он улыбался — полагаю, от гордости. Однако при виде пар, медленно двигающихся в танце, улыбка сползла с его лица. Влюбленные полностью растворились в песне: слившись в объятиях, юноши и девушки шептали друг другу нежности и плавно покачивались в такт, а Винсент стоял в глубине зала, не зная, куда себя девать. Ему оставалось лишь молча глядеть на живописную сцену. Через два месяца звуковая дорожка к этому мгновению заняла в национальном хит-параде первое место.

56

Поскольку сингл Кристины Гомес имел огромный артистический и коммерческий успех, мистер Липовиц загорелся желанием выпустить в свет как можно больше композиций Винсента. Благодаря мне и Дафне у Винсента было предостаточно песен, записанных как на бумаге, так и на кассетах; песен столь блестящих и оригинальных, что я с трудом представлял их частью пресной коровьей жвачки, в которую превратился современный радиоэфир. Тем не менее нашей целью было именно радио.

Мое руководство решило не раздавать песни Винсента десяткам разных исполнителей, а распределить весь материал между двумя-тремя. Такое решение возникло в противовес состоянию современной звукозаписывающей индустрии, ориентированной в основном на синглы. Стандартный альбом поп-певца включал, как правило, одну добротно сделанную композицию, тогда как все остальные служили просто набивкой. Объединив произведения Винсента Джайпушконбутма в один диск, мы создадим качественный альбом для нескольких исполнителей и тем самым поступим справедливо по отношению к их аудитории.

Самая трудная часть нашего плана заключалась в выборе этих двух-трех достойных певцов или групп. Мне поручили остаться в Лос-Анджелесе до конца лета и помочь Стивену Силвейну определить наиболее подходящие кандидатуры. Я не без удовольствия сознавал, что в отличие от моего предыдущего пребывания в Лос-Анджелесе двадцать лет назад я не стану день за днем безуспешно тыкаться по студиям, предлагая свои записи, а ночами напролет сочинять музыку, которая никому не интересна. На этот раз последнее слово будет за мной, и ютиться на полу в чужой квартире мне тоже не придется.

Винсент тем временем находился в Кокомо. Устав от безденежья, он решил немного подработать на каникулах. Надо заметить, что расходы на проживание учеников «Нового Ренессанса» оплачивались за счет академии, однако собственных средств у Винсента не было, а на авторский гонорар за хит Кристины Гомес он мог рассчитывать не раньше осени. Его намерение порадовало меня; я считал, что работа по найму — очень важная часть жизненного опыта, и Винсенту обязательно следует ее познать.

Я снял номер в отеле «Ренессанс Голливуд», а Винсент устроился в супермаркет «Крогер» неподалеку от своего дома. Чтобы меньше контактировать с покупателями, он выбрал должность складского рабочего. Однако общаться с другими работниками ему все же приходилось, благодаря чему он подружился с восемнадцатилетним Нилом Элгартом. Однажды Винсент услышал, как Нил напевает песню группы «Риплейсментс», и между ними протянулась ниточка. У ребят обнаружились сходные музыкальные вкусы, а также бурная неприязнь к современным поп-исполнителям и актерам.

Нил учился в обычной школе, с одноклассниками ладил плохо и носил прическу, которая непременно вызвала бы насмешки окружающих, если бы не известная задиристость ее обладателя. Он был беден, но не лишен интеллекта; внеклассные мероприятия Нил игнорировал и после занятий сразу уходил домой, чтобы поиграть на гитаре. В лице Нила Винсент обрел хорошего друга, а я между тем старался завести для нашего гения связи в Калифорнии.

57

Я прилетел в Лос-Анджелес и в тот же вечер встретился с Силвейном в баре отеля. Пропустив несколько порций виски, мы обсудили, как будем продвигать песни Винсента. Пришли к выводу, что на запись лучше приглашать еще не «раскрученных» певцов, предпочтительно молодых парией, владеющих музыкальными инструментами. Выбор исполнителя, еще не выпустившего собственный диск, выглядел вполне логичным: было бы нелепо, если бы репертуар известного поп-певца вдруг стал на порядок выше. Музыкальные критики недоумевали по поводу неожиданного качественного скачка Кристины Гомес с композицией «Все, что хочешь», обратив особое внимание на то, что прочие песни с ее альбома представляют собой всю ту же низкопробную пошлятину. Разумеется, никому и в голову не пришло прочитать вкладыш к диску, где под названием «Все, что хочешь» в скобках значилось «В. Джайпушконбутм».

Кроме того, мы с Силвейном согласились, что фамилия Джайпушконбутм чересчур длинная и сложная для представления на студиях и что в наших целях удобнее другая — покороче и без этнического оттенка. Силвейн настаивал на псевдониме «Яблонски». Перебрав различные варианты, мы все же решили оставить право голоса за Винсентом.

Затем мы принялись думать над следующей задачей: как сделать так, чтобы демонстрационная запись Винсента попала в нужные руки. Сперва мы хотели поискать исполнителей в барах и ночных клубах, но сразу поняли, что столкнемся с проблемой. Идеальным исполнителем композиций Винсента мог стать лишь человек со схожим складом ума и нежеланием коммерциализировать свое творчество. Парадоксально, однако любой, кто подходил под это описание, скорее всего оскорбился бы, получив приглашение записать чужой материал. Этот вывод подтолкнул нас к мысли распространить копии демонстрационной записи по звукозаписывающим студиям с расчетом на то, что у них на примете есть один-два талантливых, достойных исполнителя.

Решили, что Силвейн передаст кассету Прормпсу, тот — мистеру Липовицу, а уж Липовиц даст указания главам звукозаписывающих фирм, ранее входивших в корпорацию «Тернер бразерс». После этого мы встретимся с представителями лейбла, чье предложение устроит нас больше всего. Силвейн намекнул, что до того времени мне не мешало бы обзавестись новым костюмом.

58

Возвратившись в номер и налив себе очередную порцию виски, я позвонил Винсенту и спросил его, какую фамилию он хотел бы взять вместо теперешней.

— А мне обязательно ее менять? — осведомился он. По голосу я понял, что у него заложен нос.

— Официально — нет, просто мы подумали, что для твоей карьеры так будет лучше.

— Кому какое дело до моей фамилии?

— Никому никакого, так почему бы ее не сменить?

— А как же моя мама?

— Что мама? Эта фамилия принадлежит не ей, а какому-то иностранцу, который через месяц слинял.

— Но если я изменю фамилию, как она узнает, что автор песни — я?

— Винсент, ты прекрасно понимаешь — людям абсолютно все равно, кто пишет музыку и текст. Им нужна развлекаловка в чистом виде. Ты всерьез думаешь, что твоя мама поинтересуется, кто и что написал?

— Да. Она связывала со мной большие надежды.

— Понятно. Значит, ты остаешься Джайпушконбутмом?

Вздох Винсента весил, наверное, тонну.

— Терпеть не могу с тобой спорить, — сказал он. — Какую, по-твоему, фамилию я должен взять?

— Какую хочешь. Если нравится, оставляй старую.

— Нет, нет, все нормально. Ты прав. Есть идеи?

— Может быть, Вазари?

— Нет уж, спасибо. Если желаешь поупражняться в аллитерации, как насчет «Вискозиметр»?

— Ужас.

— Очень красивое слово. Нил, подскажи, какую фамилию мне выбрать? — крикнул Винсент в глубину комнаты. — Нил предлагает «Вас Деференс».

— Детский сад. Что у тебя общего с этим Нилом?

— Он пошутил. Еще варианты будут?

Через полчаса препирательств мы остановились на девичьей фамилии Вероники — Спинетти.

59

Через неделю Прормпс сообщил Силвейну, что демонстрационная запись, разосланная по всем студиям, вызвала единодушную оценку. Материал никого не заинтересовал. Все сошлись во мнении, что песни определенно хороши, однако продвинуть их на рынке слишком сложно. Раздосадованный Липовиц лично позвонил исполнительному директору самого крупного подразделения «Тернер бразерс» «Континентал рекордингс» и потребовал, чтобы тот встретился с представителями автора, то есть со мной и Силвейном.

Встречу назначили на тот же день. Мы с Силвейном сидели в одной из безликих приемных «Континентал рекордингс» — фирмы, занимавшей целый небоскреб. На скучных стенах висели сотни ненавистных мне платиновых дисков. И я, и Силвейн облачились в костюмы. Новый костюм, как и прежний, облегал мою худощавую фигуру, только теперь на локтях не было заплаток, а брюки подходили к пиджаку. Как всегда, я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и ослабил узел галстука, а на моих ногах красовались все те же побитые черные туфли с мелкими дырочками.

— Они что-нибудь знают о «Новом Ренессансе»? — обратился я к Силвейну.

— Вряд ли. До сих пор проект держали в строгом секрете. Но сейчас, когда наши детки уже начали выдавать что-то стоящее, полностью сохранить его в тайне не удастся.

— Что я могу сказать им о проекте?

— Ничего конкретного. Просто скажи, что это управляющая компания, расположенная где-нибудь в Индиане. Не уточняй, что именно мы пытаемся делать, иначе мы их спугнем.

— Чего еще нельзя говорить?

— Не тушуйся, все будет нормально.

Нас пригласили в просторный офис, отделанный в черных тонах. Мы поздоровались за руку с четырьмя элегантно одетыми белыми мужчинами разного возраста и комплекции. Увидев такую кинозвезду, как Стивен Силвейн, они выразили удивление, и ему пришлось объяснить, что в настоящее время он работает в управляющей компании «Новый Ренессанс» и является издателем песен автора, о котором идет речь.

— Простите, не могу удержаться от просьбы, — обратился к Силвейну один из них, тот, что помоложе. — Пожалуйста, повторите вашу знаменитую фразу: «Я тащусь с этого дерьма!»

Силвейн стал спиной, чтобы войти в образ, затем развернулся и рявкнул:

— Я тащусь с этого дерьма!

Все, кроме меня, со смехом зааплодировали. Отказавшись от предложенного кофе, мы расселись за длинным стеклянным столом.

— Мистер Айффлер, чьи интересы вы представляете? — спросил самый старый из четверых — загорелый джентльмен с белоснежно-седыми волосами.

— У меня только один клиент, Винсент Спинетти.

— Только один?

— Да.

— С кем вы работали до него? — осведомился его коллега.

— Ни с кем. Я работаю с Винсентом уже девять лет.

Все четверо подавили смешки.

— A-а, понимаю. Вы привыкли общаться с агентами, которые нахватали себе по сорок клиентов сразу и не уделяют должного внимания ни одному из них, а при первых же признаках неприятностей дают деру. У нас иные принципы.

Повисла неловкая пауза, во время которой меня разглядывали с любопытством, словно инвалида. Я высказался честно: у каждого менеджера в «Новом Ренессансе» было по одному клиенту. Менеджер в сотрудничестве с агентом или продюсером отвечал за осуществление проекта.

— Харлан имеет в виду, что «Новый Ренессанс» рассматривает карьеру своих подопечных с точки зрения долгосрочной перспективы, — нарушил молчание Силвейн. — Я уверен, скоро у него прибавится клиентов. Мы возлагаем на Харлана большие надежды. — Он покровительственно похлопал меня по спине, отчего я пришел в жуткое раздражение.

— Понятно, — сказал седоволосый. Судя по тому, что остальные копировали его реакцию, он был директором фирмы. — Что ж, раз Фостер потребовал, чтобы я с вами встретился, стало быть, вы занимаетесь серьезным делом. Однако мы сами не знаем, что делать с песнями вашего клиента.

— Позвольте узнать почему?

— Видите ли, Харлан, его музыка не укладывается в рамки того или иного жанра, и мы не можем определить, на какую целевую аудиторию следует ориентироваться. Если начистоту, музыка… чересчур хорошая, как это сейчас говорится — просто «нереальная». Лично я не могу представить, чтобы она попала в ротацию на радио.

— Но ведь в этом и заключается смысл. Мы не желаем, чтобы музыка нашего клиента была похожа на ерунду, которую крутят по радио. Как раз этого нам бы хотелось меньше всего.

— Как вы считаете, он согласится… м-м… немного переделать свои композиции, чтобы они стали доступнее публике? — спросил третий представитель студии, мужчина средних лет. — Скажу вам откровенно, в нынешнем виде их вряд ли удастся продвинуть.

— Позвольте спросить, вы слушали демонстрационную запись? — поинтересовался я.

— Мой ассистент прислал мне по электронной почте подробный отчет, — ответил он.

— Кто-нибудь из вас лично слушал запись?

Все четверо молчали. Силвейн вскочил из-за стола.

— Прошу извинить моего партнера, он новичок в этом вопросе. Мы всего-навсего хотим убедиться, что вы поняли суть: пленка, которую слушали ваши люди, — черновая запись, вокал автора под аккомпанемент обычной гитары. Это лишь основа. Если мы найдем талантливого продюсера и он сделает все необходимое, в конечном итоге музыка станет гораздо более доступной.

— Вот что, — сказал президент. — Раз Липовиц верит в успех этого проекта, мы постараемся сделать все возможное.

— Мы сознаем, что заставляем вас пойти на определенный риск, но поскольку за ними совершенно твердо стоят Липовиц и Прормпс, риск практически сводится к минимуму.

— Прормпс тоже в проекте?

— На сто десять процентов, — заверил Силвейн.

— Как выглядит ваш парень? — поинтересовался один из четверых. — У вас есть его фото?

— Разве это имеет значение? — удивился я.

— Естественно. Нам надо знать, как выглядит то, что мы покупаем.

— Он только автор песен, — возразил я, — и не собирается выходить на сцену. Его вообще никто не увидит.

— Вот как? Я не сообразил. Это упоминалось в отчете?

— Кажется, нет.

— Да-да, Винсент — не более чем автор, — подтвердил Силвейн. — Мы надеялись, вы найдете под его песни модных исполнителей. Молодых, чьи диски будут хорошо продаваться.

— Ясно, — подытожил директор. Остальные согласно закивали.

60

Мы пришли к соглашению, что материал Винсента остается на «Континентал рекордингс», а художественный отдел студии немедленно займется поиском подходящих исполнителей. В соответствии с пожеланием Липовица кандидаты должны быть представлены мне и Силвейну, и окончательное решение остается за нами. Я со страхом представлял себе, каких полураздетых Барби они приведут, чтобы придать музыке Винсента коммерчески-привлекательный фасад. Утешала меня лишь убежденность в том, что красоту его песен не затмит никакая внешняя безвкусица.

Разница между произведениями Винсента и всем остальным, что звучало на радио, заключалась в том, что он наполнял содержанием каждую строчку своих песен. Они были очень тщательно отделаны, тогда как почти все остальные авторы не задумываясь хватали первый пришедший в голову мотив и лепили на него бесцветные вирши.

Композиции Винсента отличались мелодичностью, однако были лишены слащавости, характерной для большинства «шедевров» поп-музыки. Он любил необычные гармонические ходы с изобилием минорных аккордов. Тексты были содержательные, но без вычурности, проникновенные, но не заумные, не всегда понятные с первого раза, но неизменно глубоко прочувствованные. Вот названия некоторых песен: «Поэтический порыв», «Благодарности», «У моей крошки сибирская язва», «Пятнадцать изъянов», «Парень, который не получал писем».

Сладостно-горькие песни легко ложились на слух. Нередко в них присутствовала неразделенная любовь, боль утрат и Скорбь — темы, знакомые Винсенту не понаслышке. В то лето я заметил, что его Скорбь светлеет, и связал это с тем, что Винсент наконец обрел близкого друга. У него появился товарищ, которому он мог посочувствовать, который также разочаровался в жизни, разделял его симпатии и антипатии. Они с удовольствием проводили время вместе. Нил, сильно переживавший из-за развода родителей, часто приходил на квартиру к Винсенту, где они смеялись над глупыми телепередачами, слушали музыку, играли на гитаре, смотрели старые фильмы и даже иногда пили пиво, хотя Винсент еще не научился смаковать вкус этого напитка.

Я регулярно интересовался творчеством Винсента, но он всякий раз говорил, что не имеет возможности писать в должном объеме. Работа отнимала почти все его время, и после пяти часов вечера он возвращался домой совершенно без сил. Мы договорились, что с началом учебного года он бросит работу. Я сказал Винсенту, что, несмотря на все проблемы, ему очень повезло, так как талант избавил его от необходимости в будущем зарабатывать на жизнь более тяжким трудом. Винсент со мной согласился и с той поры проникся глубоким уважением к огромной массе людей, которые, боясь опоздать, спешат на заводы и фабрики, в магазины и офисы. Он всегда испытывал чувство вины, не имея «настоящей» профессии, при том что по своему роду занятий часто страдал от переутомления, ведь его писательский мозг напрягался не меньше, чем спина портового грузчика.

61

В следующем месяце — июле — мне оставалось лишь сидеть и гадать, каких исполнителей подберет нам «Континентал». Первые семь дней я по большей части не выходил из отеля, заказывал еду в номер и читал в кровати. К началу второй недели я потерял покой и позвонил Силвейну с просьбой организовать мне встречу с мистером Липовицем. Понимая, что шансов у меня мало, я все-таки хотел познакомиться с человеком, десять лет назад давшим мне будущее. Однако и Липовиц, и Прормпс оставались все так же недоступны.

Заметив, что я скучаю, Силвейн принялся водить меня по своим излюбленным клубам, где заигрывал с девушками, пока я напивался за стойкой бара. Он никогда не приглашал женщин к себе, вероятно, опасаясь их эмоций при виде протеза, однако это не мешало ему отчаянно флиртовать на каждом шагу.

В день, когда мне во второй раз предстояло встретиться с руководством звукозаписывающей студии, я мучился жутким похмельем. Силвейн и я вновь оказались в роскошном офисе, отделанном в черных тонах, где нам представили Чеда Картера, молодого человека с козлиной бородкой, которому «Континентал» решила отдать первые композиции Винсента. На вид ему было немного за двадцать.

— Привет! — поздоровался он с нами. Когда я протянул руку, Чед схватил ее и обнял меня другой рукой, отчего мне стало не по себе. То же самое он проделал с Силвейном, но тот отнесся к этому довольно спокойно.

— Вау, мистер Силвейн, меня плющит от ваших фильмов!

— Можешь называть меня Стивом.

— «Эй, стажер, считай, что первую проверку ты прошел», — процитировал Чед фразу из «Жажды крови». — Реально круто! В детстве я только и повторял эти слова.

— Спасибо, братишка, — улыбнулся Силвейн.

Мы сели в черные кожаные кресла, расположенные в офисной зоне отдыха. Чед подогнул одну ногу под себя. Силвейн и я отказались от предложенных напитков, а Чед попросил чашку фраппучино.

— Мы полагаем, что Чед может вывести песни вашего клиента на новый уровень, — заявил директор фирмы. — Следующая песня в его исполнении обязательно станет хитом.

— Поживем — увидим, — сказал Чед. На нем были узкие джинсы, вытертые на бедрах, футболка в обтяжку с надписью «Физкульт-ура» и байкерские ботинки. Обе руки были так густо украшены татуировками, что сплошное чернильно-синее пятно, в которое сливались рисунки, напоминало вторую кожу.

— Недавно мы создали вокальную группу из представителей разных этнических групп и пригласили в нее Чеда, — продолжал директор. — Как называлась группа, Боб?

— «Мэйнтейн», — подсказал Боб.

— Точно, «Мэйнтейн».

— Кучка педиков, — фыркнул Чед. Все, кроме меня, засмеялись. Чед провел пятерней по своей взъерошенной шевелюре. Волосы были длиной до плеч, наполовину каштановые, наполовину соломенные.

— Так вот. Мы выяснили, что Чед владеет гитарой и у него отличный голос. Он определенно выделялся из группы, поэтому мы решили, что в качестве сольного исполнителя он добьется больших успехов.

— Он — потрясающий гитарист, — вставил кто-то из присутствующих, — и великолепно поет.

— В лучшем случае неплохо, — уточнил Чед.

— Единственное, чего ему не хватает, так это хороших песен, чтобы сделать альбом. Тут пригодятся композиции вашего автора. — Седоволосый директор посмотрел на нас. — Думаю, мистер Липовиц будет доволен Чедом.

— Звучит недурно, — кивнул Силвейн.

— Мистер Айффлер, вы согласны?

— Я могу задать Чеду несколько вопросов?

— Не возражаю, — произнес директор.

— Валяйте, — махнул рукой Чед.

— Чем ты зарабатываешь на жизнь?

— Устраиваю вечеринки.

— Ты не против исполнять песни другого автора?

— Не знаю, старик. Во всяком случае, подлажу их под себя.

— Что ты думаешь о современном радиовещании?

— Радио как радио.

— Тебе не кажется, что там крутят всякую муть?

— Мистер Айффлер, вы уже дважды обругали радио, — вмешался один из менеджеров. — Что конкретно вас не устраивает? В конце концов, теперь вы тоже связаны с этой сферой шоу-бизнеса.

— Если позволите, я продемонстрирую, что конкретно меня не устраивает. Здесь есть радиоприемник?

— Да, — кивнул директор. Он достал дистанционный пульт и направил его в сторону застекленного шкафчика на другом конце просторного помещения. Дверцы шкафчика плавно разошлись, и нашим глазам предстал стереопроигрыватель с двумя колонками Директор включил радио, из динамиков тут же раздалась реклама средства от облысения. — Нажимайте вот эту кнопку, чтобы переключать каналы, — сказал он, передавая мне пульт.

— Харлан, это лишнее, — попытался урезонить меня Силвейн.

— Нет-нет, мне даже интересно, — проговорил директор.

Я встал и направил пульт на радиоприемник, обозревая свою аудиторию, точно профессор на лекции.

62

— Прежде всего почти на всех каналах нас ждет реклама, но тут ничего не поделаешь… Так, водяной матрас… Парочка диджеев, которые считают себя невероятными шутниками. Слышите? Они включили запись собственного смеха. Ребята уверены в своем невероятном остроумии и никогда не признаются в том, что они — корпоративные прихвостни, которые целый день вынуждены гонять дюжину одних и тех же мелодий… О-о, настоящая песня. Кантри или поп? С кантри ее связывает разве что акцент исполнителя, да и тот, пожалуй, фальшивый. Сто процентов, этот чудак из Канады. Готов поспорить, что тексты к песням в стиле кантри пишет один и тот же человек. Он любит повспоминать прошлое, особенно свой дом и парадное крыльцо, родителей, пыльный фургончик и жаркое лето; обязательно упоминает про то, какая клевая у него девчонка, какой он бесшабашный парень, как вкалывает по будням и напивается по выходным… Так, старый шлягер. Не сомневаюсь, однажды эта песня снова взлетит в чартах, когда какая-нибудь безголосая группка перепоет ее, и в их безголосом альбоме она будет единственной приличной композицией. «Мальчуковая» группа… Господи, кто пропускает на радио это убожество?

— О’кей, Харлан, — вмешался Силвейн. — Всем все понятно.

— Нет уж, пусть говорит, — возразил директор. — Нам полезно поучиться. Пожалуйста, продолжайте.

— Только послушайте этот слащавый мотив! Сплошная серятина. Мелодия абсолютно не запоминается. А этих мальчиков-зайчиков я видел на Эм-ти-ви, их даже красавцами не назовешь, внешность у них, мягко говоря, невзрачная… О Боже, рэп. Слушайте, слушайте. Исковерканная композиция группы «Полис». И почему никого, кроме меня, не волнует, что рэп — это в открытую сворованная музыка, на которую наговаривается дурацкий текст? Ой, он, кажется, пытается петь!.. А чего стоит инструментовка! Словно ребенок тыкает пальцами по клавишам синтезатора «Касио»… Ах, «Лед зеппелин». В багаже рок-радиостанций целые десятилетия музыкальной истории, а они крутят от силы четыре группы. Хорошо, хоть Осборна стали почаще передавать после того, как он завел свое телешоу… Реклама гамбургеров… Господи Иисусе, наконец хоть что-то хорошее. Билли Джоэл достоин лучшего, нежели радио… Опять реклама… Хип-хоп. Какие-то девицы пищат о своих аппетитных попках на фоне старой доброй соул-композиции. Всем слышно? Слова просто ужасные. Кстати, вы обратили внимание, в каждой песне обязательно присутствует рифма «любовь-кровь» или «глаза-слеза»… Билл Уизерс. Ну, вот видите, была же когда-то хорошая музыка… Не знаю, кто этот парень, но он явно обязан выплачивать авторские Дэйву Мэттьюзу. С любого хита обязательно снимут не меньше пяти слабеньких копий… Реклама пива «Будвайзер»… Новая рок-композиция. Прислушайтесь, как ловко они переходят от оглушительного металла к скучной тягомотине. Такие группы всегда завывают что-нибудь вроде «ты не можешь меня спасти». Кстати, это они верно подметили. И все почему-то поют на один голос… Новости. Сообщают о террористах. Еще одна рок-баллада. Пожалуй, получше остальных… Реклама «Спрайта»… Я почти добрался до левого края шкалы. Классика… Джаз… Прекрасная музыка, которую никто никогда не слушает… А, вот, те же девицы опять поют про свои задницы, только уже на другом канале.

Я выключил радио. Все присутствующие молча смотрели на меня. По всей вероятности, они отвечали за половину песен, которые я раскритиковал.

— Короче говоря, на современном радио нет ни одной свежей идеи, — подвел итог я. — Хочется верить, Чед, что ты поможешь исправить ситуацию.

— Понял, — отозвался Чед.

— Весьма показательно, — усмехнулся директор студии. — Надеюсь, Чед будет соответствовать вашим требованиям.

— Вообще-то сегодня вечером я работаю в «Трубадуре», — сказал Чед. — Не желаете прийти посмотреть?

Я согласился. Я не был в «Трубадуре» с тех самых пор, как моя группа играла там для публики числом в восемь человек.

63

Он взял себе простой сценический псевдоним «Чед» и уже успел обзавестись толпой поклонников, состоящей в основном из девочек-тинейджеров. Чед играл на акустической гитаре и, должен признать, обладал талантом. В тот вечер он продемонстрировал мастерское владение инструментом и сильный, запоминающийся голос. Кроме того, парень отлично чувствовал сцену, и я не удивился, когда всего через год он стал суперзвездой, а канал Ви-эйч-1 объявил его «самым сексуальным исполнителем всех времен», разумеется, после Курта Кобейна.

Впечатление портило лишь то, что Чед исполнял исключительно кавер-версии. Правда, он выбирал старые шлягеры таких знаменитых певцов, как Пресли или Синатра, которые, по случайному совпадению, также не писали собственных песен. На бис он все-таки спел новую песню: называлась она «Поэтический порыв», а написал ее, как выразился Чед, «один чувачок из Индианы». Судя по реакции, композиция пришлась публике по вкусу.

Вернувшись в отель, я немедленно позвонил Винсенту, который бренчал на гитаре в компании Нила. Оба носились с идеей организовать группу с экспериментальным названием «Разгром Америки».

Я рассказал Винсенту про Чеда и поделился надеждой на то, что этот исполнитель сумеет выразить красоту его композиций.

— Что он собой представляет? — поинтересовался Винсент.

— Слегка пижонит, одевается вызывающе. Писаным красавцем я бы его не назвал, но он довольно симпатичный.

— Да нет, я имел в виду другое. Он показался тебе хорошим человеком?

— Не знаю. Наверное, да. Мы мало общались.

— Выяснишь это для меня?

— Ну… Может быть. А зачем тебе?

— Затем. Он ведь может прославиться с моими песнями, а какой в этом прок, если он вдруг окажется стандартной рок-звездой, грубым и ограниченным типом? Я не хочу день и ночь корпеть над словами и музыкой для исполнителя, который будет дурно влиять на детей.

Об этом я как-то не подумал. Довод был веский. Я вспомнил, как несколько лет назад миллионы мальчиков-подростков состригли волосы, подражая своему кумиру — знаменитому рэперу и киноактеру, которого то и дело обвиняли в хранении оружия и употреблении наркотиков. В одном интервью этот «герой» заявил: «Когда меня просят прочесть сценарий, я зверею. Чтение — самое отстойное в мире занятие. Ага, бросай все, садись и читай. Полная хрень».

На следующий день я позвонил Силвейну и попросил узнать номер телефона Чеда Картера. Дня через четыре Чед наконец снял трубку и согласился пропустить рюмочку-другую в моем обществе.

64

Чед явился в клуб «Стрекоза» (место он выбрал сам) с опозданием, по моде светской тусовки, впрочем, насчет «модности» можно поспорить. На нем были плетеные сандалии, футболка с трафаретным фото его собственной улыбающейся физиономии и джинсы с вывернутыми наизнанку карманами. Бросив «привет», он притянул к себе стул и с невероятным апломбом уселся на него, подогнув обе ноги.

— Извини, что задержался, старик. Я тут забил косячок и потерял счет времени. Сам знаешь, как это бывает.

— Если честно, не знаю. Всегда предпочитал выпивку. Запах, во всяком случае, поприятнее. — За вечер я «уговорил» уже пять порций виски.

— Круто. Извини, если повел себя невежливо.

— Все в порядке. Слушай, мне нравится твоя футболка. Ты надел ее для смеха или из тщеславия?

— И то, и другое. Шутка. По-моему, забавно.

— Вполне возможно, футболки с твоим фото скоро станут продаваться на каждом углу. Наденешь?

— Э нет. Я что, похож на больного? Слушай, а ты реально разбомбил радио! Эти уроды не знали, что и сказать.

— Спасибо. Мне самому понравилось.

К нам приблизилась молодая рыжеволосая официантка.

— Добрый вечер. Что будете заказывать?

— Сообразишь для меня порцию «камикадзе»?

— Хорошо, — рассмеялась официантка. — А как насчет вашего удостоверения личности?

— Как назло, оставил дома, но доказать, что мне за двадцать один, могу.

— Правда? И каким же образом?

— Правда. Я уже трижды испытал кризис седьмого года супружеской жизни.

— Ладно, верю, — снова засмеялась официантка. — Еще виски? — обратилась она ко мне.

— Да, пожалуйста. — Я повернулся к Чеду. — Молодец, Фонзи[3].

— Спасибо, старик. Мне не в напряг.

— Тебе еще нет двадцати одного года?

— Мне двадцать три. Копы недавно поймали меня, когда я ехал под кайфом, и отобрали права. Кроме того, мне некуда положить бумажник. Видишь? — Чед встал и продемонстрировал вывернутые наизнанку карманы — все до одного, даже на заднице.

— Я заметил сразу, как ты вошел.

— Это будет моей фишкой. Как у бродяги, только круче. Что скажешь?

— По-моему, глупо. Тинейджеры станут обезьянничать.

— Точно. Кстати, о чем ты хотел поговорить? — Чед откинулся на спинку стула и провел рукой по волосам, тщательно приведенным в художественный беспорядок.

— Видишь ли, автор песен, которые мы собираемся тебе отдать, попросил меня познакомиться с тобой поближе, прежде чем подписывать контракт. Произведения Винсента — часть его души. Спасибо, что согласился на встречу.

— Нет проблем. Этот чувак клево пишет. Скажи ему, пусть не переживает. Я знаю, как надо петь его песни.

— Я тоже считаю, что ты их не испортишь. Кстати, у тебя отличное шоу. Я хотел сказать тебе сразу после программы, но ты куда-то исчез.

— Ах да, извини. Отчалил с одной азиаточкой. Представляешь, только мы переспали, как эта сучка заявила, что ей всего шестнадцать.

— И часто ты?..

— Что? Трахаю фанаток?

Я кивнул.

— Не буду кривить душой, цыпочки — моя слабость. Ничего не могу с собой поделать. А если ты к тому же певец или вообще известный человек, нет ничего проще, чем уложить чувиху в койку. Знаешь, я начал трахаться еще когда выступал за юношескую команду по бейсболу, а потом занялся музыкой, и тут вообще покатило. Полный балдеж. И, главное, телкам абсолютно по барабану, что я за человек, веришь? Их интересует лишь парень на сцене — образ, картинка.

Чед Картер: любимый музыкант — Джими Хендрикс, любимое телешоу — «Спорт-Центр» на канале И-эс-пи-эн, любимый кинофильм — «Робокоп».

— Тебе не обидно?

— Поначалу было обидно. С другой стороны, знаешь, что я тебе скажу? Молодость дается раз в жизни. Если пашешь, как лошадь, то имеешь право отдыхать по полной. Жизнь коротка, и наслаждение — тоже. Ничто не вечно.

— Музыка на твоих дисках останется надолго. Разве это не имеет значения?

— Имеет. Но, согласись, старик, компакт-диск ведь не трахнешь? Хотя вообще-то можно… Однажды я дрочил на диск Шании Туэйн. Удовольствие так себе, — расхохотался Чед.

Я закатил глаза.

— А если к тебе придет настоящая слава, ты в чем-то изменишься?

— Вряд ли тебе это понравится, старик, но я не изменюсь ни на йоту. Меня не прикалывает звездный антураж и прочая ерунда. Буду вести себя как раньше.

— Именно это меня и волнует.

— Да ладно тебе. Что за смена тона?

— Послушай, Чед, теперь я скажу то, что тебе не понравится.

— Валяй. Только без наездов.

— Хорошо, без наездов. Став знаменитым, ты будешь иметь огромное влияние на людей, особенно на молодых и восприимчивых, которые обязательно станут тебе подражать. От твоего поведения будет зависеть, как поведут себя они. Как ни странно, большинству из них не с кого брать пример — разве что со знаменитостей.

— Знаю я все, только образец для подражания из меня хреновый. Я никогда не скрывал, что стою за свободу нравов.

— Хочешь ты того или нет, ты — образец, — устало сказал я, подперев подбородок кулаком. — Я не заставляю тебя отказываться от марихуаны или секса с малолетками, но не мог бы ты по крайней мере заниматься этим дома, вдали от чужих глаз?

— Нет уж, старик, терпеть не могу сидеть дома… Ладно, ладно, остынь. Нет проблем, я буду паинькой, если только на меня не станут наезжать.

— Как знаешь, Чед. Я-то надеялся, что исполнитель песен Винсента будет отличаться от прочих рок-звезд…

— Я и так отличаюсь. Ты же видел мои хулиганские карманы, чувак!

65

— Послушай, я не могу заявить в студии, что Чед недостоин петь твои песни только потому, что спит с кем ни попадя.

— Понимаю, — кивнул Винсент. — Скажи, что он недостаточно талантлив или что-нибудь в этом роде.

— На самом деле он талантлив. Именно тот, кто нам нужен.

— Устроишь для нас с Нилом запись? Нам не хватает только ударника.

— Винсент, ты прекрасно знаешь, что это противоречит правилам академии.

— Тогда пусть Нил поет один.

— У него привлекательная внешность?

— Не очень.

— Значит, он не подходит.

— Но он хороший парень.

— Не торопись с выводами.

— Что ты имеешь в виду?

— Я бы посоветовал тебе не завязывать слишком тесную дружбу. В конце концов приятели тебя подставят. Тебе следует писать, а не болтаться попусту с Нилом.

— Не собираюсь я больше ничего писать, раз мой материал все равно отдадут какому-нибудь идиоту и развратнику.

— Винсент, пора тебе уже усвоить, что в жизни такое случается. Ты страдаешь и творишь, они предаются удовольствиям и исполняют твои песни.

— Я доверяю твоему мнению, Харлан. Извини, что придираюсь, просто меня огорчает ситуация.

Помолчав, я произнес:

— Меня тоже. Позвоню-ка я Стивену.

Как я и ожидал, Силвейн презрительно фыркнул, услыхав причину нашего недовольства. Нельзя же выбирать музыкантов и актеров, исходя из того, какую личную жизнь они ведут, заявил он. Если руководствоваться этим принципом, то публику некому будет развлекать. Я потребовал изложить наши претензии мистеру Липовицу. Силвейн ответил отказом, но пообещал замолвить словечко перед Прормпсом.

На следующий день он передал мне ответ Прормпса: моя работа в Лос-Анджелесе закончена, и я должен вернуться в Индиану. Я попросил у Силвейна номер телефона Прормпса.

— Он даже не поговорил со мной. Я не позволю ему так просто отмахнуться от меня.

— Он — занятой человек. А разговаривать с тобой от имени Липовица и Прормпса — работа моя. И думать забудь.

— Прошу тебя как друга, — сказал я. — Стив, сейчас перед тобой не деловой партнер, а товарищ, которому не так много и нужно. Пожалуйста, дай мне его номер.

— Черт, Харлан…

66

— A-а, мистер Айффлер! Очень рад наконец побеседовать с вами! — Голос Прормпса звучал дружелюбно и по-джентльменски учтиво. Секретарша продержала меня на линии ровно десять минут.

— Я тоже рад.

— Должен признать, вы проделали поистине огромную работу с нашим подопечным. Знаете, в музыкальных кругах о нем уже ходит немало слухов. Все только и говорят о неизвестном гении из глуши Среднего Запада. Вот посмотрите, его имя скоро будет у всех на устах. Паренек уже добился определенного успеха, и я хотел бы заранее поблагодарить вас за результаты, которых он достигнет.

— Приятно слышать. Без преувеличения, мне интересно этим заниматься.

— Превосходно. Так чем могу служить?

— Гм… Стивен не передавал вам, какая мысль родилась у нас с Винсентом?

— Передавал. А что конкретно за мысль?

— Мы пришли к выводу, что «Новому Ренессансу» следует заключать контракты лишь с теми исполнителями, чья личная жизнь и моральные устои не имеют отрицательного влияния на публику.

— Ах да, как раз об этом Стив упоминал. Знаю, знаю, откуда у вас возникла подобная идея. Согласно экзистенциальной диалектике Кьеркегора, Чед Картер еще не перешел от «эстетической» стадии существования к «этической», так?

— По-видимому, — нерешительно ответил я, раздосадованный тем, что познания Прормпса превосходят мои собственные.

— Видите ли, Харлан, мы не можем судить об артистах по их личной жизни. Наш критерий оценки — творчество. На самом деле дурное поведение исполнителя нам отчасти выгодно, поскольку это повышает его популярность. Мы платим артистам за работу, и до тех пор, пока они ее добросовестно выполняют, пусть хоть на голове стоят. Тут уж ничего не поделаешь. Мне самому это не по нраву, Харлан, но у меня связаны руки, а что касается Чеда Картера, о нем также уже прошел слух. Возможно, вопреки теории Кьеркегора он не впадет в отчаяние, но, во всяком случае, его ждет огромный успех.

— Если не ошибаюсь, главная цель «Нового Ренессанса» — повышение уровня культуры?

— Совершенно верно. Однако дело в том…

— Разве мы не нанесем ей еще больший ущерб, отдавая прекрасный материал кучке кретинов и развратников?

— У меня несколько иное мнение, Харлан. На мой взгляд, искусство говорит само за себя, а публика способна отделять произведение от исполнителя. «Новый Ренессанс» создан во имя чистого искусства, а не ради того, что происходит вокруг. Кроме того, мы с вами работаем не в психолого-социальной сфере, а в шоу-бизнесе, и я считаю Чеда вполне реальной надеждой индустрии. В нем есть внутренний огонь и музыка.

— Музыка, написанная Винсентом.

— Правильно. Он не разделяет музыку и жизнь и пропускает каждую композицию через себя.

Кого имел в виду Прормпс, я толком не понял.

— Именно это и волнует нас с Винсентом.

— Ценю ваше неравнодушие, Харлан, однако попробуйте изменить точку зрения. Пускай Чед — любитель вечеринок, но по крайней мере большая часть его энергии находит выход в музыке. С такой мощной харизмой он мог бы натворить гораздо худших дел. Вспомните Чарльза Мэнсона. Парень провалился на прослушивании, когда набирали вокалистов в группу «Манкиз», и решил во что бы то ни стало сделаться культовой фигурой в молодежной среде. А чем все кончилось?

— Как вы думаете, я могу побеседовать на эту тему с мистером Липовицем?

— Разумеется, можете, хотя я уверен, что он ответит вам то же самое.

— Будьте добры, дайте мне номер его телефона.

— Насколько мне известно, на этой неделе мистера Липовица не будет в городе.

— Не важно, я позвоню ему на следующей.

Номер, который Прормпс в конце концов продиктовал, показался мне знакомым. Я набрал его, едва положив трубку на рычаг. Мне ответил Силвейн. Это был номер его мобильного.

67

Усталый и разочарованный, я купил билет на самолет в Индиану. Я более не мог воспрепятствовать заключению контракта с Чедом, да и вообще мое мнение никого не интересовало. Уже на следующий день студия «Континентал» выкупила у Силвейна права на песни Винсента; бумаги были подписаны без меня.

Силвейн сказал, что эту маленькую хитрость с телефоном Прормпс проделывает не в первый раз. Да, объяснил Стив, технически его сотовый действительно служит каналом, по которому можно связаться с боссом, хотя любые звонки Липовицу он перенаправляет обратно Прормпсу. По слухам, в связи с ухудшением здоровья Липовиц все больше превращался в затворника и не желал, чтобы его беспокоили.

Прежде чем вернуться в гостиницу «Дейз инн», место моего прежнего обитания, я зашел к Винсенту и встретил там Нила. Наверное, в старших классах школы я тоже мог бы подружиться с парнем вроде него. На приятеле Винсента были замызганные кеды-«конверсы», вечные фавориты юных американских изгоев, столь же традиционные брюки защитного цвета, обрезанные ниже колена, и футболка с надписью «Мисфитс» и жутким черепом — эмблемой этой панковской группы. Крашеные черные волосы неряшливо спадали на глаза. Чтобы выглянуть из-под своих лохм, Нилу приходилось запрокидывать голову, и это придавало его лицу холодное, безучастное выражение. По внешнему виду я принял бы его либо за панка, либо за бедняка. Фактически он был и тем, и другим.

Как позже говорил мне Винсент, твердый характер Нила сочетался в нем с душевной ранимостью; юноша был из разряда тех, кто всегда нарывается на драку и одновременно глотает слезы. При нашем знакомстве Нил отказался пожать протянутую ему руку и небрежно махнул мне в знак приветствия.

— Нил презирает рукопожатия, — сообщил Винсент.

— Извините, — буркнул Нил.

— Ничего страшного. В Калифорнии я пожал столько рук, что мне хватит на десять лет вперед.

Мы трое уселись на кушетку, Винсент — посередине.

— Итак, Нил, Винсент рассказывал тебе о «Новом Ренессансе»?

— Рассказывал.

— И что ты об этом думаешь?

— Честно? Извините, конечно, только затея бессмысленная. В мире и так полно отличных фильмов и групп, а люди про них ничего не знают, потому что не дают себе труда поинтересоваться.

— Ты совершенно прав! Люди не дают себе труда поинтересоваться, потому-то и нужен «Новый Ренессанс». Мы знакомим массовую аудиторию с лучшими образцами развлекательной продукции, причем преподносим их на блюдечке. Тебя такое обслуживание не устраивает?

— Не-а. Обойдусь без посторонней помощи.

— Я тоже. Но мы с тобой не относимся к публике, на которую ориентируется «Новый Ренессанс», хотя его деятельность полезна и для нас. Представь: ты садишься в машину, включаешь радио, настраиваешься на канал поп-музыки и слышишь хорошую песню.

— Было бы здорово, — вздохнул Нил.

Когда я пришел, Винсент и Нил смотрели старенькую видеоленту с Доном Ноттсом. Этот актер почему-то вызывал у них жуткое восхищение. Я попросил Винсента продолжить просмотр и заметил, что оба хохочут над одними и теми же моментами.

Винсент и Нил были лучшими друзьями. Они обязательно звали друг друга к телевизору, если там показывали что-то забавное. Под влиянием Нила Винсент записал кучу кассет с клипами дурацких групп и исполнителей типа «Автоклуб Слима Сессны», «Лоу баджетс» и «Кентаки профет». Винсент записывал на видео любимые передачи Нила, так как у того не было кабельного телевидения.

Нил Элгарт: любимая группа — «Рамоунз», любимая телепередача — «Шоу Тома Грина», любимый кинофильм — «Бойцовский клуб».

У меня не было друга уже тысячу лет. Я отвык от мысли, что двое парней могут иметь общие интересы и не говорить о работе. Что ж, решил я, тем легче расстроить их дружбу.

68

Как мы договаривались, с началом десятого учебного года Винсент ушел из супермаркета. Маленькую школу быстро облетела весть о том, что воспитанник «Нового Ренессанса» — автор хита для самой Кристины Гомес. Имя Винсента Спинетти было у всех на устах, хотя никаких привилегий творческий успех ему не принес. Наоборот, Винсент стал объектом еще более сильной зависти и насмешек. Первые два месяца не проходило и дня, чтобы кто-нибудь, кривляясь, не распевал у него за спиной припев «Все, что хочешь». Известность Винсента росла, а вместе с ней ухудшалась его жизнь в академии; более благоприятных обстоятельств для осуществления нашего проекта я и представить себе не мог.

Новых друзей Винсент не завел. Сверстники считали, что он находится на особом положении, и почему-то совсем забывали о нелегких годах, предшествующих успеху одной жалкой поп-композиции. Нил оставался единственным другом Винсента, они продолжали встречаться по выходным.

В октябре Винсент наконец получил гонорар за сингл Кристины Гомес. Цифра вышла отнюдь не огромная, тем более что пятьдесят процентов авторского гонорара отводились мне и Силвейну как издателям песни, Кристине Гомес причиталось десять процентов, а Ричарду Резнику — адвокату, который вел дела, — пять. Кроме того, значительная часть суммы ушла на налоги, и еще двадцать пять процентов прибыли забирал «Новый Ренессанс». Отчисляя четверть гонорара в пользу академии, ученики возмещали расходы компании на свое «бесплатное» образование. С другой стороны, мизерность оставшейся суммы служила основной цели: наши гении сидели, если так можно выразиться, на голодном пайке.

Денег Винсента, однако, вполне хватило бы, чтобы помочь другу: над семьей Нила нависла серьезная угроза лишиться дома. Отец бросил их с сестренкой, когда Нилу было пять, и теперь они в буквальном смысле оказались на грани нищеты. Тем не менее Нил не взял деньги у Винсента даже в долг. Он поблагодарил и сказал, что видел, сколько пота и крови вложено в произведения товарища, поэтому не имеет права посягать на средства, заработанные тяжким трудом.

Весь гонорар, за исключением тысячи долларов, Винсент отправил в Крэмден, штат Иллинойс, своим братьям и сестре, которым регулярно писал и иногда звонил. Он будет отсылать им большую часть заработков до самого конца своей творческой карьеры.

— Зачем ты отдаешь им столько денег? — как-то спросил его я.

— Пытаюсь уменьшить свою вину.

— Какую вину?

— Я получил потрясающую возможность — зарабатывать писательским ремеслом. Из-за этого мне очень неудобно перед остальными людьми.

69

Как бы то ни было, новообретенная слава привела Винсента к знакомству с очаровательной взбалмошной девятиклассницей по имени Кари Дюбрау. Симпатичная девушка в юбке с вызывающими прорехами подошла к нему во время ленча, когда Винсент, забившись в угол фойе, читал Чарлза Буковски. Пропуская ленч, он избегал неприятного общения с другими учениками, хотя это не шло на пользу его костлявой фигуре.

Кари представилась и поздравила Винсента с успехом. Она сказала, что композиция великолепна, хоть и сделана в поп-жанре. Счастливый автор тут же потерял голову от любви. Как выяснилось, Кари тоже писала песни, и ее очень впечатлило, что Винсенту удалось сочинить хорошую композицию, которую взяли на радио. Винсент немедленно вообразил, будто он и Кари — родственные души.

Эта девушка с дерзкой прической и политическими надписями на футболках привлекала внимание Винсента и раньше. Следующие две недели он ходил как во сне: Кари каждый день придумывала повод заговорить с ним. Когда же она позвала Винсента в свою компанию за столиком в столовой, он почувствовал себя на седьмом небе.

Благодаря своей проницательности Винсент скоро понял, что Кари испытывает к нему чисто платонический интерес, но продолжал цепляться за надежду, что дружба перерастет в нечто большее. Как и в случае с Дафной, одна мысль о возможном романе с девушкой наполняла его безмерным счастьем.

Узнав, что Кари приняла предложение Винсента встретиться в уик-энд, я спросил его, не обидится ли Нил, ведь выходные они обычно проводили вместе. К тому же из-за домашних проблем Нил сейчас нуждался в обществе друга сильнее, чем когда-либо.

Винсент принял мое замечание близко к сердцу. В субботу он пригласил к себе в гости и Нила, и Кари. По его словам, они чудесно провели время — слушали музыку и смотрели телевизор. Винсент добавил, что присутствие Нила даже помогло ему, поскольку встреча с Кари не носила характер свидания. А самое главное, Нил и Кари отлично поладили.

70

Мы с Силвейном пришли к заключению, что откупиться от Нила скорее всего не удастся. Он наотрез отказался от денег Винсента и, очевидно, так же отнесся бы к моему неэтичному предложению. Более того, Нил действительно испытывал к Винсенту теплые дружеские чувства и нередко звонил ему среди недели, просто чтобы узнать, как дела. Причем, заметьте, совершенно бесплатно.

Вариант с подкупом Кари тоже нес в себе определенный риск. Наверняка девушка не удержится и расскажет обо мне Нилу, а тот — Винсенту, даже если это приведет к ссоре. На сей раз я решил сэкономить деньги «Нового Ренессанса» и применить творческий подход, который сразу получил полное одобрение руководства.

Мой план сильно напоминал сюжет скверной комедии, зато был самым простым и верным средством. У себя в номере на переносном компьютере я состряпал такое письмо:

Привет! Ты мне очень нравишься. Если хочешь увидеться, приходи в кафе «Шони» девятого ноября в 19:00. Жди меня в фойе. Пожалуйста, сохрани это письмо в тайне. Только ты и я, и пусть весь мир катится к черту. Мечтаю о встрече. Не волнуйся, у меня все в порядке с головой, и я не страдаю извращениями.

Люблю навеки.

Один экземпляр письма я отправил Нилу, другой — Кари. В условленное время я сидел в машине напротив кафе и наблюдал за парковкой. Первым подъехал Нил. На бампере его полуразвалившейся «хонды-аккорд» красовались наклейки с эмблемами панк-групп. Вслед за ним припарковала свой «мерседес» девушка, по всей видимости, Кари — миниатюрная куколка в короткой клетчатой юбке, футболке и колготках в сеточку. Ее короткие, выкрашенные перьями волосы торчали в разные стороны, как у настоящей рокерши. Кари уверенной походкой вошла в кафе.

Кари Дюбрау: любимая группа — «Рэнсид», любимый телесериал — «Симпсоны», любимый кинофильм — «Таксист».

Я сам не раз попадал в любовные треугольники и на личном горьком опыте убедился, что равносторонними они не бывают. Кто-то всегда остается третьим лишним. Я исходил из расчета, что Кари обязательно увлечется Нилом, разглядев в нем те черты, которых не нашла в Винсенте. Нил был старше, крепче сложен и поддерживал имидж «плохого парня», притягательный для девушки из элитной частной школы. Винсент, наоборот, был умным и нежным юношей, постоянно терзавшимся всевозможными страхами — например, что у него внезапно откажет сердце или в квартире произойдет взрыв.

В худшем случае, решил я, Нил и Кари сочтут письмо чьей-то дурацкой шуткой и разъедутся. Однако они просидели в кафе целый час и уехали вместе на машине Нила.

71

Винсент позвонил мне и дрожащим, гнусавым от слез голосом тихо сказал:

— Ты был прав. Нил с ней встречается.

— О Господи. Мне очень жаль.

— Я их зарежу.

— Не надо никого резать. Чем тебе помочь?

— Можешь приехать ко мне?

— Я не могу вести, слишком много выпил. Если ты не против прогуляться до отеля, буду рад принять тебя.

Десять минут спустя Винсент сидел на краешке большой двуспальной кровати, одной из двух в моем номере. Обеими руками он держался за голову и нервно качал ногой, словно ребенок, которому предстоит выйти к доске и прочесть стихотворение перед всем классом. С тех пор, как я видел Нила и Кари вместе, прошла неделя. Винсент обратил внимание на странное поведение друзей. Кари не подходила к нему в школе, Нил перестал звонить. В обществе Винсента они явно не нуждались. На перемене Винсент отвел Кари в сторону, и она оказалась настолько добра, что выложила ему правду.

— Прости, я предупреждал тебя насчет девушек. — Я лежал на другой кровати и глядел вверх на мигающий датчик пожарной сигнализации. — Даже когда в мире жили только Адам и Ева, женщина умудрилась найти змея-искусителя.

— А Нил? Как он мог?!

— Я же тебе говорил. Всех интересуют две вещи: потрахаться и потратить деньги. Люди по природе эгоистичны.

— Любовь — вот самая эгоистичная вещь на свете, — горячо сказал Винсент.

— Я понимаю, тебе сейчас очень больно, но послушай: в один прекрасный день они упадут перед тобой на колени. Наплюй на них. Пусть себе загибаются, пусть спят с кем угодно, кого сию секунду примут за свою любовь. В конечном итоге они осознают, что самым ярким событием в их никчемной жизни было знакомство с Винсентом Спинетти. Единственное, что оправдает их существование на Земле, — это факт, что когда-то они вдохновили тебя на то или иное великое произведение.

— Он называл меня своим лучшим другом.

— И, полагаю, искренне. Слова — ничто. Обстоятельства меняются чаще, чем погода.

— У меня прежде не было лучшего друга.

— Поверь, тебе не нужны друзья. Они лишь используют тебя. Ты обязан отвечать на их звонки в любое время дня и ночи, но если поддержка вдруг понадобится тебе, их никогда не бывает рядом. Друзья звонят, когда им что-то надо, а порой — только для того, чтобы узнать чей-то телефон. Ты им не интересен. Где были друзья, когда умирал мой отец? И еще: выбирая между тобой и женщиной, друг всегда, слышишь, всегда предпочтет женщину. Это аксиома. Я сам так поступал. Любовь, то есть секс — слишком мощная штука. Когда у друга появляется девушка, ты для него не более чем досадная помеха. Нет, сэр, без друзей определенно лучше.

— Ох, сколько всего ты наговорил. Но ведь ты мне друг?

— Нет.

— А кто?

— Твой менеджер, ты разве не знал? Я здесь не для того, чтобы дружить, а для того, чтобы продвигать твою карьеру и давать советы.

— Тогда дай мне совет.

Я встал с кровати, подошел к буфету и достал бутылку. Бросив в бокал кубик льда, налил порцию виски.

— Вот тебе мой совет, — сказал я, протягивая бокал Винсенту, и подошел к столику со стереопроигрывателем. Порывшись в куче дисков, я извлек один из моих любимых альбомов, который всегда ставил в минуты душевных переживаний, — «Линкольн» группы «Зей майт би джайентс». В тот вечер мы с Винсентом не спорили, а просто слушали мою любимую музыку, диск за диском, и потихоньку напивались.

— Нет, Винсент, не надо тебе никаких друзей, — с трудом ворочал языком я. Уже давно перевалило за полночь. — У меня, например, тоже нет друзей. Есть товарищи — коллеги по работе, но все они в Калифорнии, а я иногда вообще не помню, что такое Калифорния и где она находится.

Винсент кивнул, потягивая виски и плавно покачиваясь в такт музыке. Звучал альбом «Соул ротейшн» группы «Дэд милкмен».

— Ты никогда не задумывался о том, что с продвижением на Запад человек постепенно лишался духовных ценностей?

Винсент пожал плечами. Одной ногой он отбивал ритм.

— На Востоке человек был спокойным, миролюбивым и обладал возвышенной натурой, — продолжал я. — По пути через Европу и Атлантический океан он терял свои лучшие качества. Наконец, человек перешел Миссисипи, а когда добрался до Калифорнии, между ним и Востоком не осталось ничего, кроме Тихого океана.

Винсент меня не слышал. Я замолчал и тоже сосредоточился на музыке. Мы слушали ее до четырех часов утра, а потом уснули, и это — мое самое светлое воспоминание о Винсенте Спинетти.

72

«В сущности, это не имеет особого значения, но пятничные и субботние вечера — настоящая пытка. Знаешь почему? Одиночество многократно усиливается. Остается лишь надеяться, что в мире есть еще кто-то, похожий на меня, хотя, если и есть, я никогда не встречу его — нет, ее, потому что она тоже не выходит из дома. И вот я сижу наедине со своими мыслями, а мои мысли — живые люди. Они звонят, вешают трубку и шатаются туда-сюда у меня в голове, будто женский полк вооруженной охраны, набранный из титулованных красавиц. Между делом я задумываюсь о том, что происходит снаружи. Девушка моей мечты связалась с кретином, которому на все плевать. Один звук ее голоса сделал бы меня счастливым на целую неделю, а он проводит с ней дни и ночи, даже не представляя, как ему повезло. Где-то на другом конце города звенит смех, там царит радость и, может быть, даже некое подобие доброты и любви. Люди приятно проводят время и не смотрят на часы. Им не хочется спать.

Удовольствие приносит только сон. Сон — это маленькая смерть. В короткие часы перед рассветом, когда все спят, одиночество отступает. Но сейчас, в пятницу вечером, кругом полно влюбленных, парней и девушек, и все они не спят. Они ходят, бродят, гуляют. Они не заняты ничем полезным. Друзья, друзья, друзья. Предатели. Шутки, понятные только своим. Сколько бессмысленных разговоров происходит в эту минуту! А ведь я мог бы серьезно поговорить с таксистом — сказать ему, что автомобиль Трэвиса Бикла[4] символизировал его одиночество. Обо мне никто не скучает, не думает. Если ни одна душа на Земле не вспоминает обо мне, существую ли я вообще? Чед всегда будет существовать. Таким, как он, легко строить планы. Они не борются с собой, прежде чем снять телефонную трубку.

Мрачный, пустой дом. На моих контактных линзах серая пелена. Зато у меня есть работа. А у них нет. Они трусы. Все боятся одиночества. Нужно иметь силу, чтобы лежать и сознавать свое одиночество. Их интересует только секс. Совокупление — вот для чего им ночь. Мне же нужна трагедия. Громкое убийство. Кровавая резня. Землетрясение. Разрушенный город. Хоть что-нибудь, чтобы мою фамилию упомянули на одной странице с именами знаменитостей».

Письмо, которое Винсент прислал мне по электронной почте в Лос-Анджелес

73

Дафна, а затем Кари с Нилом совершенно разбили сердце Винсента. В последние полтора года он все больше замыкался в себе. Сосредоточившись на творчестве, он написал еще некоторое количество песен, пару-тройку сценариев для кинофильмов, а также кучу телесценариев на несколько сезонов вперед. К концу одиннадцатого года он постиг все знания, которые ему могла дать школа. Преподаватели пришли к единодушному мнению, что Винсент полностью готов к самостоятельной профессиональной деятельности.

Винсент окончил академию, и летом я снова отправился в Лос-Анджелес, чтобы помочь Силвейну продвинуть телесценарии, поскольку я лучше него был знаком с материалом. Я предложил Винсенту составить мне компанию, но он заявил, что не хочет вообще никуда, а в Калифорнию и подавно. Отказавшись от поездки, Винсент добровольно заточил себя в новой квартире, которую купил на очередной гонорар — десять процентов с прибыли от продажи диска Чеда Картера.

Альбом, скромно поименованный Чедом «Само-Званец», вышел, когда Винсенту было семнадцать. Всего через год Чеда объявили спасителем музыкальной индустрии. Он обладал талантом, исполнял умные, содержательные песни. Притягательная внешность, невероятный шарм и скандальное поведение, благодаря которому о нем постоянно писали в газетах, — все это делало доходы Чеда поистине фантастическими.

Чед Картер являл собой типичную знаменитость, но его музыка отличалась от прочей, и массовая аудитория принимала новую звезду на ура. Приблизительно в это же время до публики дошли произведения и других воспитанников академии, для чего немало постарались издатели, агенты и менеджеры «Нового Ренессанса» — такие, как я. Примерно половина этих творений получила признание, хотя большую часть материала я бы назвал претенциозным. Тем не менее в целом проект «Новый Ренессанс» работал по плану.

Винсент по-прежнему жил в Кокомо — податься ему было некуда. Он хотел переехать в Крэмден, поближе к братьям и сестре, но позже решил, что это им не понравится. На его письма они отвечали редко. Винсент остался в Кокомо, в дешевой двухкомнатной квартире, чуть меньшей по размеру, чем предыдущая.

В новой квартире были белые стены, на полу лежали белые ковры. Напротив телевизора стояли подержанный диван и два кресла. На полу, рядом со стереопроигрывателем, высились кучи дисков и книг, собранных Винсентом за десять лет. Многие из них подарил ему я.

Гостиная соединялась с кухней, которой Винсент практически не пользовался, так как предпочитал заказывать на дом пиццу, сосиски и гамбургеры. Рядом с кухней размещалась спальня, однако Винсент почти не заходил туда, а спал на кушетке в гостиной, там же, где и работал.

Прочитав все телесценарии, написанные Винсентом, я понял, что пора лететь в Калифорнию. Телевидению явно не хватало качества и интеллектуальности — главных достоинств, которыми отличались сценарии нашего гения.

Вскоре после переезда Винсента я снова забронировал номер в отеле «Ренессанс Голливуд». Я не знал, как долго дела задержат меня в Калифорнии, поэтому перед отлетом снабдил Винсента изрядным запасом спиртного — так распорядилось мое руководство.

74

Меня и Силвейна пригласили в очередной роскошный офис с черным декором, расположенный на десятом этаже здания «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер». Здесь находилась штаб-квартира «Эмпайр телевижн», головной телекомпании корпорации. Нас ждала встреча с президентом компании и главами кабельных каналов. Липовиц до сих пор имел немалое влияние в мире шоу-бизнеса и на сей раз использовал его, чтобы организовать наше рандеву с этими людьми, ранее бывшими у него в подчинении.

Я полагал, что со сценариями Винсента дело пойдет легче, нежели с музыкой, поскольку для телевизионных актеров популярность сериала менее важна, чем успех песни для ее исполнителя. Большинство актеров, занятых на телевидении, отнюдь не так известны, как их персонажи. Кэрол Брэди знали все, чего не скажешь о Флоренс Хендерсон. Имя Арчи Банкера звучало в каждом доме в отличие от имени Кэролла О’Коннора. Никто не помнил, что Космо Крамера сыграл Майкл Ричардс[5]. Хороший сценарий (а сценарии Винсента, безусловно, были хороши) делал актерские изыски ненужными.

В офисе мы с Силвейном пожали руки семерым представителям «Эмпайр». К тому времени в кругах, близких к шоу-бизнесу, все уже знали, что Силвейн работает в должности агента, но ему по-прежнему приходилось отвечать на уйму вопросов о съемках «Жажды крови».

Мы расселись за длинным стеклянным столом, перебросились несколькими светскими фразами, после чего меня спросили непосредственно о сценариях.

— Самая удачная работа моего клиента — драма с элементами комедии, длительность каждой серии — один час. Мне не хотелось бы употреблять слово «драмедия», однако оно наиболее точно подходит для описания жанра. Действие происходит в продовольственном магазине, поэтому сериал носит соответствующее название — «Гастроном».

Послышались сдавленные смешки.

— Пожалуй, ваш смех оправдан, но прошу меня выслушать. С самого начала эры телевидения сериалы подразделялись на три основных жанра: детективы, «судебные» и «больничные» драмы. Я просмотрел «ТВ-гид» и подсчитал, что двадцать один из двадцати восьми сегодняшних сериалов, идущих в прайм-тайм, укладывается в какую-либо из данных категорий. Это три четверти от общего числа. Я далек от мысли, что зрителю нужен еще один «захватывающий» сериал о роковых перипетиях. Так что, если вы ожидали получить сценарий, напичканный мертвыми проститутками, нам вряд ли стоит продолжать разговор.

— Мы вас внимательно слушаем, — произнес мужчина средних лет, сидевший во главе стола, по всей видимости, президент компании.

— Итак, мой клиент Винсент Спинетти решил использовать для сюжета менее рискованную профессию, заурядную и неблагодарную, даже в чем-то банальную. Местом действия он выбрал обычный супермаркет с ультраярким освещением, автоматическими дверями, тележками для товаров и прочими атрибутами. По-моему, идея довольно свежая — сериал о простых людях с их повседневными проблемами. Рядовой зритель почувствует, что он не одинок.

— И что делается в этом магазине? — спросил один из свиты.

— Служащие проводят трудовую неделю. Пашут, отрабатывая смену, ненавидят свою жизнь, но вместе с тем у них есть дух товарищества. Происходят обычные вещи: одних увольняют, других нанимают, кто-то ворует, кто-то влюбляется. Возникает любовный треугольник. Случаются проблемы с покупателями. Босс — главный отрицательный герой. Работники магазина устраивают забастовку. Порой мы видим их семейную жизнь.

— Люди включают телевизор, чтобы отвлечься от своей работы, — подал голос другой. — С чего вы взяли, что им захочется это смотреть?

— Из-за сценария. Он невероятно хорош. Понимаю, в моих устах сюжет звучит скучновато, но сценарий — совсем другое дело. Чтобы вы могли с ним ознакомиться, я принес с собой пилотный экземпляр.

На руководство «Эмпайр» моя речь не произвела впечатления. Пока я раздавал копии сценария, Силвейн подхватил вслед за мной:

— Обратите внимание, что сериал вызовет отклик у самых разных слоев населения. В нем представлены все возрасты: упаковщик-тинейджер; пожилой упаковщик; чернокожая кассирша средних лет; молоденькие продавщицы из мясного отдела… На их роли вы могли бы взять сексапильных красоток, чтобы привлечь мужскую аудиторию. На роли менеджеров — пригласить известных актеров. А звезды в коротеньких эпизодах сыграли бы покупателей.

— Что скажешь, Брэд? — спросил президент.

— Надо взглянуть на сценарий. Вряд ли я из него что-то выжму. По-моему, самый большой плюс сериала в том, что он может заинтересовать крупные сети супермаркетов в плане размещения рекламы.

— Минутку, — вмешался молодой директор одного из каналов. — Забудьте про супермаркеты. В этом проекте кроется масса возможностей для представления товаров. Назовите более подходящее место для любого продукта питания, чем продовольственный магазин! Половина товаров, рекламируемых на телевидении, продается в гастрономах, особенно в таких гигантах, как «Супер Уол-Март». Сценарий предполагает именно такой магазин?

— Нет, — возразил я. — Супермаркет самый обыкновенный. Более того, дела в нем идут так-сяк, и все из-за монстров вроде «Супер Уол-Марта».

— Это можно обыграть, — согласился еще один из присутствующих. — Если сериал станет гвоздем сезона, рекламодатели будут стоять в очереди, чтобы во время фильма их продукт красовался на витрине. Для тех, кто заплатит больше, мы устроим специальный показ товара в глубине кадра, возможно, даже упомянем в «особых благодарностях».

Президент погрузился в глубокую задумчивость, соединив кисти рук пирамидкой.

— Не лучше ли использовать вымышленные торговые марки? — заикнулся я.

— Ни в коем случае, — запротестовал самый молодой из руководителей. — Только посмотрите, какое распространение получила демонстрация товаров в кино! В пятой части «Эстримеров» все машины — сплошь «BMW». Почему бы в «продуктовом» сериале не использовать реальные марки производителей?

— А в чертовых рекламных роликах можно снимать персонажей нашего сериала! — неожиданно воскликнул президент. — Реклама будет частью фильма, будет продолжать сюжет, тогда все станут ее смотреть!.. Липовиц не ошибся насчет этого парнишки. Ваш клиент — настоящий гений, мать его!

75

Я хотел протолкнуть другой сценарий Винсента, но все семеро директоров так увлеклись идеей «Гастронома», что меня уже не слушали. Я собирался предложить им пародию на комедийный сериал под названием «Комедия положений». Винсент ввел в него кое-какие принципиальные новшества, из которых мне больше всего нравилась уникальная запись смеха. Вместо смеха всей публики за кадром должно звучать мерзкое хихиканье одного человека. Кроме того, на съемках первой серии в декорациях поставят четвертую стену, которая «случайно» завалится, а в последующих сериях зрители увидят, что разломанная стена так и лежит на лужайке перед домом.

Руководство «Эмпайр телевижн» ничего смешного в этом не нашло.

— Давайте пока сосредоточим усилия на «Гастрономе», и если все получится, вернемся ко второму сценарию, — подытожил президент.

Нас с Силвейном отпустили, назначив следующую встречу через неделю. Тем временем юристы телекомпании подготовят контракт.

— Такое впечатление, что мы только что продали рекламный ролик длиной в целый час, — усмехнулся я в лифте.

— По крайней мере мы добились успеха. И похоже, денег на раскрутку телевизионщики не пожалеют.

— Нельзя позволить им превратить сценарий Винсента в пошлую рекламу, — твердо сказал я.

Силвейн промолчал. Мы вышли из лифта в огромный холл с черно-белым мраморным полом и такими же стенами.

— Ты что, не согласен?! — рявкнул я на Силвейна.

— С чем?

— Нельзя позволять им превратить сценарий Винсента в рекламу!

— Конечно, нельзя. Я поговорю с Прормпсом.

— К черту Прормпса. Кто знает, на нашей ли он стороне?

Силвейн пожал плечами. Едва ступив носками парадных туфель на тротуар, он закурил.

— Думаю, Липовиц тоже этого не одобрит, — продолжал я. — Поговори с Прормпсом, может быть, он посоветуется с боссом. Липовиц — наша единственная надежда.

— Как скажешь. В любом случае я с тобой. — Силвейн собрался улизнуть, не попрощавшись.

— Погоди, — остановил его я. — Не хочешь встретиться вечером? Может, обсудим новые идеи Винсента?

— Не могу. Извини, я кое с кем договорился.

— Я даже знаю, с кем. С твоим поставщиком кокаина.

— Заткнись, а?

— Значит, я не ошибся. Ты взялся за старое. Заметно по твоему поведению.

— Скажешь Липовицу — убью.

— Хорошо, Стивен Силвейн, великий актер. Не дрейфь. Сомневаюсь, что когда-нибудь мне выпадет шанс поговорить с Липовицем. Кстати, как он?

— Неплохо. Я слышал, врачи вроде бы добились у него ремиссии. Ладно, старик, извини, я побежал. Увидимся на подписании контракта. Пока.

Заняться мне было нечем, поэтому на следующий день я позвонил Силвейну и спросил его о проблеме с наркотиками. Стив объяснил, что во всем виноват Чед. По настоянию Липовица, Силвейн время от времени заглядывал в студию, где записывался Чед, чтобы проверить качество работы. Чеду не составило особого труда соблазнить Силвейна. По словам молодого певца, ему было «приятно забить косячок вместе со знаменитым Джонни Лэйном из «Жажды крови».

Силвейн утверждал, что поначалу держался и употреблял кокаин только в студии. Вскоре, однако, Чед стал мегазвездой, и в кругах шоу-индустрии прошел слух, что Стивен Силвейн сыграл в его взлете немалую роль. Имя Силвейна постепенно вернулось в списки самых популярных людей, его все чаще стали приглашать на светские вечеринки, где он восстановил кое-какие прежние знакомства. Довольно быстро Силвейн опять сел на наркотики и даже нашел себе нового поставщика по имени Рауль. Их свел тогдашний любовник Рауля Дрю Прормпс.

76

Следующую неделю я почти не вставал с кровати, испытывая ужасное отвращение ко всем и вся, к себе и своей работе. День и ночь я смотрел телевизор, механически поглощал пищу и подумывал, не попросить ли у Силвейна дозу кокаина. Винсенту я не звонил, разговаривать мне не хотелось. Я сделал только одно полезное дело: придумал, на каких условиях подпишу контракт с «Эмпайр телевижн». Терять мне было нечего, поэтому я решил поставить дерзкий ультиматум.

В назначенный день, десять минут прождав Силвейна в холле небоскреба «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер», я позвонил ему на мобильный.

— Чем занят? — спросил я.

— Прихожу в себя, братишка. Вчера у Лео была отпадная вечеринка.

— Ты не собираешься на встречу?

— Какую встречу?

— С телевизионщиками. Мы должны подписать контракт на сценарий Винсента.

— Ах да, мать честная!.. Понимаешь, я вчера привел подружку, и она еще здесь. Постарайся управиться без меня, ладно?

— Но ведь агент — ты, а я только менеджер. По законам Калифорнии, менеджер не имеет права ставить свою подпись на контракте.

— Формально не имеет, — засмеялся Силвейн, — а на практике контракты заключают именно менеджеры. Не волнуйся, иди и подписывай.

Меня пригласили в офис и предложили сесть. Я заметил среди присутствующих женщину, хотя представить нас друг другу никто и не подумал.

Я пролистал контракт, не вникая в суть, и молча отложил бумаги в сторону.

— Что скажете? — обратился ко мне президент.

— Все хорошо, но мы с Винсентом пришли к решению не подписывать контракт на «Гастроном», если вы не откажетесь от идеи размещения товарных брэндов.

— Исключено! Это главная причина, по которой мы заинтересовались сценарием.

— Извините, тогда я не могу с чистой совестью поставить свою подпись.

— Ничего страшного, мистер Айффлер. Мы создадим свой «магазинный» сериал, и очень скоро.

— Не получится. Я всегда обеспечиваю защиту авторских прав на идеи Винсента.

— Ну что ж, мы сделаем сериал с названием «Универсальный магазин», для нас это не проблема.

Я предвидел такой поворот.

— Хорошо. «Гастроном» ваш, но при одном условии.

— При каком?

— У Винсента родилась концепция нового кабельного канала. Мы бы хотели, чтобы он начал вещание одновременно с выходом «Гастронома».

— Мистер Айффлер, мы покупаем у вас целый сезон телесериала, а взамен вы требуете еще и канал!

— Все же послушайте. Винсент назвал свой проект «Телеканал «Живопись». Этот канал превращает обычный телевизор в картинную раму, в которой появляются шедевры изобразительного искусства с древности до наших дней. Картины сменяются каждые две минуты. Никакого текста, за кадром только классическая музыка. Внизу экрана — имя художника и название картины. Ни актеров, ни съемок в студии не потребуется, проект будет стоить сущие гроши, следовательно, количество рекламы можно свести к минимуму или вообще обойтись без нее.

— И все? — спросил член совета директоров. — Только картины?

— Я уверен, что двухминутная демонстрация полотна Дали несет в себе гораздо больше смысла, нежели час «Последнего героя». Это наилучший способ приобщить среднего американца к искусству. Люди, никогда не посещавшие музеев, впервые в жизни прикоснутся к живописи, так как смогут увидеть величайшие произведения, не поднимаясь с дивана. Представьте: обычный телезритель щелкает пультом, и вдруг ему на глаза попадается картина. Вполне вероятно, он задержится на этом канале и подождет, что будет дальше. Простые американцы научатся любить искусство или хотя бы ценить его. Более того, картина может служить экранной заставкой, когда вы не смотрите телевизор, частью интерьера и подходящей темой для беседы в компании.

— Вряд ли ваша идея сработает, мистер Айффлер, — сказал президент. — Люди хотят, чтобы их развлекали. А то, что предлагаете вы, — не развлечение.

Остальные закивали.

— Уверяю вас, — подал голос один из них, — среднестатистический зритель картинами не интересуется.

— Это не развлекательная продукция, — поддакнул другой.

— В этом-то все и дело! — воскликнул я. — Телевидение уже никого не развлекает. Что в нем хорошего? Сегодня люди включают телевизор только ради того, чтобы разогнать тоску. Глупые еще больше глупеют. Тупых, пошлых каналов развелось огромное множество. И при всем том вы утверждаете, что вам неинтересно донести до телезрителя подлинное искусство?

— Это скучно, — пробормотал один из директоров.

Я испустил театрально-громкий вздох.

— Вы позволите? — Я указал на стену, где висел плоскоэкранный плазменный телевизор.

— Пожалуйста. А зачем?

— Хочу вам кое-что показать.

Пульт, переброшенный президентом, легко скользнул по гладкой поверхности стола ко мне. Я встал, включил телевизор и нажал кнопку второго канала.

77

— Прошу, наберитесь терпения. Вы сами увидите, что делается на телевидении и альтернативой чему призван стать канал «Живопись». Поехали. Реклама, реклама… Телешоу, я его уже видел. Содрано с программы Джея Лено. Кто-нибудь мне объяснит, почему Лено всегда обходит Дэйва по рейтингу? По-моему, это в определенной мере характеризует нашу страну… «Любовь с первого взгляда». Держу пари, на двадцать четвертой минуте рыжая девица непременно выдаст: «Скажи, почему я должна выбрать именно тебя?», а вон тот парень ответит: «Лучше я тебе покажу, детка!» и начнет целовать ее взасос… Реклама, мультфильм, реклама, «мыльная опера» с аппетитными латиноамериканками… Реклама… Вот, пожалуйста, телемагазин «Кью-Ви-Си». «Магазинные» каналы, значит, имеют право на существование, а канал «Живопись» никому не нужен… Реклама. Когда наконец перестанут показывать ролики, в которых мы слышим оргастические стоны и вздохи, а потом выясняется, что девушка ест шоколадку или моет голову!.. Канал «Дискавери». Наш знаменитый дизайнер Кристофер Лоуэлл рассказывает о постельных покрывалах… «Своя игра» — одно из немногих шоу на телевидении, где платят деньги самому умному, а не тому, кто проглотит больше конских кишок, лучше соврет или окажется самым распущенным, как в реалити-шоу. Мне жалко всех участников реалити-шоу, хотя, наверное, не стоит говорить об этом вслух. Вполне возможно, здесь, в вашем офисе, да и в любой точке Америки в любой момент времени найдется человек, который принимал участие в этом позоре.

Один из сидящих за столом поднял руку.

— «Остров искушений», — сказал он.

— Прошу прощения, — извинился я. — Так, что у нас на семейном канале? Комедийный сериал с сестричками Олсен. Не понимаю, чем хуже «Комедия положений» Винсента? Комедии должны быть смешными, а у нас их клепают по шаблону. Действие обязательно происходит в Нью-Йорке, обязательна куча дурацких персонажей: сексуально озабоченный тип, сыплющий двусмысленностями; докучливый сосед или полоумный секретарь — в зависимости от сюжета… Опять реклама… Религиозный канал, выкачивающий деньги… И-эс-пи-эн, И-эс-пи-эн-2… По Ти-эн-ти идет замечательный сериал «Полиция Нью-Йорка». А замечателен он тем, что в кадре мелькают голые задницы… Реклама… Ви-эйч-1. По-моему, самый тупой канал в мире. Поглядите-ка, они в десятый раз за месяц крутят «Шоу-гёлз»!.. Реклама презервативов, новостной канал, реклама, канал, посвященный животным… Еще один канал о жизни животных — Эм-ти-ви; музыку на нем можно услышать только в виде фоновой озвучки безумных оргий… Реклама, информационный канал, еще один информационный канал, реклама… A-а, вот что теперь выходит в рубрике «Классика американского кино»: «Хищник» со Шварценеггером. Нам показывают не элегантного Фреда Астера и не Джимми Стюарта, джентльмена от макушки до пят; нет, затаив дыхание, мы следим, как губернатор штата Калифорния охотится за чудовищем… Развлекательный канал «И!» наверняка расписывает великолепную жизнь Дженнифер Энистон. Запас актеров-наркоманов давно иссяк, поэтому обычно показывают «правдивую голливудскую историю» какой-нибудь порнозвезды либо составляют список двухсот самых сексуальных ног. Развлекательные каналы только и составляют идиотские списки… Канал, посвященный научной фантастике, реклама… Мультипликационный канал. Обратите внимание: в популярных мультсериалах вроде «Симпсонов» и «Саут-парка» мы видим и слышим такую зубастую сатиру, какой больше нет ни в одной политической передаче. Печально, что самые интеллектуальные программы на нашем телевидении это мультики… «Путешествия», «Дом и сад», кулинарный канал, телемагазин, реклама, новостной канал… Канал, посвященный гольфу… Канал, отведенный под «мыльные оперы»… Реклама… Канал для любителей видеоигр… Реклама… Все.

Я выключил телевизор.

— Вот что мы имеем. Возможно, вы правы, и искусству нет места в современном телевидении. Сегодня телевидение похоже на огромный пустырь, заросший бурьяном. Я-то решил, что вам захочется использовать шанс и показать зрителям нечто достойное, пусть даже немного скучное. Однако никого из вас это не интересует, так что я, пожалуй, закончу.

— Меня интересует.

Все повернулись на голос. Он принадлежал женщине.

— Мисс Уоткинс? — поднял брови президент.

— Да. Мне действительно интересно, — негромко сказала она. — Если честно, я согласна со всем сказанным.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— Пожалуйста.

— Чем же вас привлекла эта идея, мисс Уоткинс?

— Мистер Айффлер внес весьма ценное предложение. Телеканал «Живопись» может оказать положительное влияние на массовую аудиторию.

— Желаете лично заняться этим проектом?

— С удовольствием.

— У кого-нибудь есть возражения? — Президент обвел взглядом мужскую часть совета директоров. Все пробормотали «нет». — Отлично, мистер Айффлер. Мисс Уоткинс назначается ответственной за канал «Живопись». Мы покупаем идею «картинного» канала вместе с сериалом «Гастроном». Добавим специальный пункт в контракт. Когда он будет готов, вам позвонят.

Подписание контракта перенесли на следующий раз. Прежде чем покинуть офис, я послал улыбку моей неожиданной союзнице, и она улыбнулась в ответ.

— Мистер Айффлер! — окликнули меня из глубины холла. Я обернулся и увидел мисс Уоткинс. — Мистер Айффлер, я… Здорово вы там.

— Спасибо. Можно просто Харлан.

— Хорошо. Меня зовут Моника. — Она протянула руку. — Я здесь новичок, сегодня в первый раз осмелилась открыть рот в присутствии мужчин.

— Большое спасибо. Я действительно вам очень признателен.

— Надеюсь, вы не против, что я взялась за ваш проект. Идея кажется мне великолепной.

— Нет, что вы, я совсем не против. Уверен, вы справитесь лучше всех.

Мимо нас продефилировали члены совета директоров.

— И еще… Харлан, так ведь?

— Да.

— Наверное, я поступаю неправильно… Обычно я так не делаю… Вы не хотите куда-нибудь сходить со мной? Я совсем не знаю города. Разумеется, это не свидание…

— Договорились.

78

Моника Уоткинс была любовью всей моей жизни. Я искал ее тридцать девять лет, а полюбил за час. Мы ужинали в итальянском ресторане и разговаривали отнюдь не на деловые темы. Я хотел знать о Монике все: какие радости и горести ей довелось испытать, какой она была в школе, как обычно проводит день.

Монике было тридцать четыре года. Она выросла в Кентукки, получила степень магистра в сфере бизнеса, однако ее подлинной страстью была живопись. Не найдя работы по призванию, Моника восемь лет проработала в Нью-Йорке на одном из кабельных каналов «Эмпайр телевижн», после чего получила должность вице-президента по развитию кабельных сетей и переехала в Лос-Анджелес.

Самого счастливого дня в жизни она тогда не вспомнила, а позднее говорила, что это был день нашего знакомства. Самым печальным событием для нее стала смерть отца. Он скончался от сердечного приступа, когда Моника была еще подростком. В школе она держалась робко и терпеть не могла «крутых» одноклассников. По будням Моника занималась скучной работой на телевидении — разными программами вроде реалити-шоу с участием собак в купальных костюмах. Вечера она предпочитала проводить дома в компании кошек, в свободное время читала или слушала музыку.

У нее были прямые каштановые волосы до плеч, карие глаза и самое прекрасное лицо на свете. Я даже не мог понять, пользуется ли она косметикой. Моника выглядела намного моложе своего возраста и обладала прелестной улыбкой. Ее миниатюрная фигура отлично смотрелась в любой одежде.

После ужина мы отправились ко мне в номер и проболтали до трех часов ночи, а потом она ушла. В тот вечер мы не прикоснулись друг к другу.

Моника Уоткинс: любимый музыкант — Боб Дилан, любимый телесериал — «Сэнфорд и сын», любимый кинофильм — «Хладнокровный Люк».

На следующее утро я позвонил Винсенту: меня тянуло кому-нибудь рассказать о Монике. Однако Винсент не снял трубку и не перезвонил. Назавтра он тоже не ответил на мой звонок, и я забеспокоился.

Поскольку подписывать дополненный контракт все равно предстояло Силвейну, у меня больше не было причин задерживаться в Лос-Анджелесе. Как бы ни хотелось мне остаться с Моникой, я нес ответственность за Винсента, поэтому решил вернуться в Индиану. Моника поехала со мной в аэропорт, и это доставило мне большое удовольствие, так как я в душе всегда мечтал, чтобы любимая женщина провожала меня в дорогу.

79

В самолете я еще несколько раз тщетно пытался дозвониться Винсенту и уже начал бояться, что найду его мертвым.

Вне себя от тревоги я забарабанил в дверь его квартиры. К счастью, Винсент сразу открыл.

— Где ты был? — набросился я на него, едва переступив порог.

— Дома.

— Почему не отвечал на звонки?

— Не хотел разговаривать.

— Черт побери, Винсент, как ты меня напугал!

— Извини. — Он плюхнулся на кушетку. Под его воспаленными глазами лежали такие иссиня-черные круги, словно ему изрядно досталось в драке. Он совсем зарос. Глядя на Винсента, всегда казалось, что он собирается отпустить волосы, но время от времени он сам обрезал их, чтобы окружающие так не думали. С левой стороны, как обычно, волосы спадали на лоб, а с правой были зачесаны наверх небрежной волной. Винсенту явно не мешало постричься, побриться и как следует поесть. К восемнадцати годам он наконец немного вытянулся, зато выглядел еще более тощим и костлявым, словно скелет в мятой, заляпанной одежде.

Я уселся на кушетку рядом с ним и спросил:

— Почему ты не хотел разговаривать?

— Прости, что заставил тебя волноваться. Мне было стыдно, — тихо сказал Винсент. Он говорил спокойно, как человек, сидящий у смертного одра.

— За что?

— С тех пор, как ты уехал, я не написал ни строчки.

Я отсутствовал больше двух недель. С начала учебы в академии у Винсента еще не случалось таких длительных перерывов.

— На надо стыдиться. Ты трудился много и долго. Ничего страшного, если ты отдохнешь несколько недель. Только смотри не привыкни бездельничать.

— Мне ужасно повезло с работой, а ведь вокруг полно людей вдвое старше меня, которые писали, писали, писали и за всю жизнь не продали ни одного произведения. Все, что требуется от меня, — просто взять ручку, а я не могу даже этого. Мне очень грустно.

— Выше нос. Мы продали права на сценарий «Гастронома» и телеканал «Живопись». Остальное просили придержать. Ну, чтобы не покупать все сразу.

— Им понравился мой «Гастроном»?

— Да. Так чем ты тут занимался?

— Ничем. Меня хватило только на то письмо, которое я отправил тебе по электронной почте. Я ждал ответа.

— Не имею желания вступать с тобой в электронную переписку. Кроме того, я не думал, что на твое письмо нужно отвечать.

— Ясно.

— Все равно это лучшее электронное послание из всех, что я получал. Я сохранил его. Мне показалось, ты чем-то расстроен.

— Угу.

— Сочувствую. В Калифорнии на меня тоже напала депрессия. Чем я могу тебе помочь?

Винсент отвернулся в сторону.

— Купишь мне еще выпивки?

— Ты хочешь сказать, что прикончил весь запас?

— Еще одна причина, по которой я избегал общения с тобой.

— Винсент, я накупил виски и пива на несколько месяцев вперед.

— Я знаю.

— Ты выпил все в одиночку?

— Да.

— Теперь понятно, почему ты не брался за работу.

— Я думал, будет легче писать, но стало только хуже. Извини.

— Ладно, хотя спиртное я тебе больше не покупаю.

— Ну пожалуйста, Харлан. Кто поможет мне, если не ты?

— Если честно, я сам решил завязать с выпивкой.

— С чего бы это?

— Я влюбился.

— Здорово! Мы с тобой ждали этого события еще со времен моего детства.

Я рассказал Винсенту про Монику, и он искренне порадовался за меня. В то же время я понимал, что перемены в моей личной жизни вряд ли улучшат его положение. Взяв с Винсента обещание, что он начнет писать, я достал из чемодана початую бутылку виски и отдал ему.

80

Прошел месяц, однако из-под пера Винсента не вышло ни строчки. Он неоднократно пробовал взяться за работу, но в основном проводил дни и ночи в пьяной меланхолии.

— Не знаю, переживу ли я еще одну тоскливую зиму, — как-то признался он мне, сжимая в руках бутылку пива. — Наверное, у меня уже никогда не будет рождественского настроения.

— Сейчас июль, — напомнил я.

Как выяснилось, мои боссы и я ошиблись в том, какой эффект произведет на Винсента спиртное. По недомыслию мы сочли, что выпивка подстегнет его писательское вдохновение, ведь история знает массу великих людей, чей алкоголизм способствовал росту художественного мастерства. Вот лишь несколько имен: Фицджеральд, Фолкнер, Хемингуэй, Керуак, Верлен, Лаури, Робинсон, Томас, Смарт, Карвер, Капоте, Крэйн, Крэйн, Ретке, Мелвилл, О’Нил, О’Хара, Льюис, Андерсон, Паркер, Лондон, Драйзер, Ларднер, Каммингс, Джаррелл, Вулф, Берриман, Лоуэлл, Чивер, Чандлер, Бротиган, Секстон, Хэммет, Уильямс, Стейнбек, По…

Так или иначе, пьянство не пошло Винсенту на пользу, а наоборот, погасило в нем творческий порыв, тот самый, что придавал смысл его жизни и гарантировал средства к существованию. Я боялся, что утрата вдохновения в конце концов наведет его на мысль о самоубийстве — явлении, широко распространенном среди артистических натур.

— Я уже ничего не понимаю, — заплетающимся языком говорил Винсент, валясь на полу в кухне. — Ты слышал выражение «красота обманчива»?

— Ну да.

— Обманчива значит поверхностна. В последнее время я чувствую себя страшно некрасивым. Страшно страшным. И я подумал, если красота обманчива и поверхностна, почему бы мне не взять острый нож и не содрать с себя шкуру?

Пьяный ступор и навалившаяся депрессия заглушили в Винсенте жажду жизни и чувство ответственности. Я знал, что когда-нибудь это произойдет, и уже подготовил план, по которому собирался наделить Винсента некой особенностью, почти столь же характерной для художников и писателей прошлого, как склонность к самоубийству, и наблюдавшейся у них не реже, чем алкоголизм.

Я настоял на визите к врачу. Нужно выяснить, убеждал я Винсента, не связана ли творческая апатия с физиологическими причинами. Возможно, доктор порекомендует средство для улучшения общего состояния. Полностью потеряв силу воли, Винсент покорно согласился. Я отвел его к терапевту, которому заранее с лихвой заплатил за то, чтобы он в точности выполнил мои указания.

Посетив доктора, Винсент вышел в приемную. На его лице застыло странное выражение — он не улыбался, не хмурился, а смотрел на меня абсолютно стеклянными глазами.

— Ну что? — спросил я.

Винсент оттопырил подтяжки.

— Он сказал, у меня туберкулез. Неизлечимая форма.

81

История доказывает несомненную связь между творческой плодовитостью и наличием туберкулеза. От Китса до Кафки этот недуг довлел над умами сотен гениев, заставляя их торопиться с окончанием работ. В конце концов под натиском науки болезнь отступила и теперь хорошо поддавалась лечению — разумеется, кроме выдуманной хвори Винсента. Я оправдал свой замысел тем, что сам испытывал проблемы со здоровьем: в моем списке значились депрессия, социальная фобия, язва желудка и гипертония.

На случай, если дыхания смерти окажется недостаточно, чтобы вернуть Винсенту писательское вдохновение, я попросил доктора выписать ему лекарство, якобы замедляющее ход болезни. На самом деле это были пятимиллиграмовые таблетки декседрина — наркотика-стимулянта, повышающего работоспособность. Доктор предостерег Винсента от злоупотребления алкоголем во время приема таблеток. Я надеялся, что это предписание отобьет у него охоту к бестолковому пьянству.

К несчастью, под действием таблеток у Винсента началась бессонница, однако и лекарство, и страшный диагноз сделали свое дело. В последующие полгода Винсент бросил пить и серьезно занялся писательством, тем более что ему надо было чем-то заполнять предрассветные часы.

— Как ты себя чувствуешь? — однажды спросил его я.

— Нормально, — ответил он. — До сих пор не верится, что у меня туберкулез.

— Отказываешься смириться с приговором?

— Я не замечаю никаких симптомов и кашляю не чаще обычного. Я всегда страдал сильной аллергией. И вообще мне плевать. Туберкулез — значит туберкулез. Даже хорошо.

— Почему?

— Как почему? Потому что мне сильнее хочется жить.

— Я всегда считал, что сознание собственной обреченности идет на пользу творческой личности.

— Согласен. Меня часто посещают романтические мысли о том, как я умру. Я верю, что пуля, предназначенная мне, уже отлита. В эту самую минуту она лежит в коробочке где-нибудь на полке и ждет меня.

— Думаешь, тебя убьют?

— Мне так кажется. И гадаю: куда же попадет пуля? В сердце? В голову? Или разнесет лицо? Долго ли я буду мучиться? Умру ли с улыбкой на устах? Заметит ли кто-нибудь мою смерть? Поплачет ли обо мне?

— Тебя никто не знает. Покушения совершают только на известных людей, а мы не дадим тебе прославиться.

— Может, вместо меня застрелят Чеда, — пошутил Винсент, и мы оба засмеялись. — Но раз у меня туберкулез и жить мне осталось недолго, я надеюсь, что эта пуля все-таки еще не отлита.

82

Я разговаривал с Моникой по телефону каждый вечер. Мы звонили друг другу по очереди — то я ей, то она мне. Я дико боялся, что в мое отсутствие она встретит другого, поэтому постоянно поддерживал с ней связь. Похоже, Моника испытывала те же чувства.

Я решил, что в наших отношениях не должно быть обмана, и даже собрался когда-нибудь рассказать ей о «пытках для гения».

— Знаешь, я уже миллион лет ни перед кем не открывался, — сказал я ей по телефону. — Но ради тебя готов опустить все защитные барьеры.

— Спасибо, что сделал исключение.

— Я страшно устал ненавидеть все и вся. Хочу, чтобы ты знала: я тебя не ненавижу.

— И я тебя.

Мы договорились встречаться только друг с другом, что в общем-то было не сложно, поскольку и у меня, и у Моники люди вызывали лишь отвращение.

Тем временем Винсент влюбился в девушку по имени Джейн. Он познакомился с ней в круглосуточном магазине «Севен-Элевен», расположенном недалеко от его дома. Джейн работала в ночную смену. По совпадению, Винсент покидал свою квартиру только ночью. Как-то раз в три часа утра он обнаружил, что у него закончился кофе, и решил выпить чашечку этого напитка в ближайшем магазине. Ему с первого взгляда понравилась девушка на кассе, читавшая биографию Эдгара Аллана По. Винсент и Джейн быстро нашли общий язык: оба любили По и страдали бессонницей. Она вскользь обронила, что у нее есть парень, однако этот факт не отбил у Винсента внезапного пристрастия к магазинному кофе по ночам, которые приходились на смену Джейн.

Я напомнил Винсенту, сколько горя ему принесли девушки, но он сказал, что Джейн совсем другая — умная и добрая, и что он готов рискнуть.

Вскоре Джейн начала заходить к Винсенту в гости, как раз в те дневные часы, которые он обычно посвящал работе. Вскоре он позвонил мне и сообщил новость: Джейн рассталась со своим парнем. Винсент был в восторге, тем более что Джейн сделала это ради него.

У нашего гения наконец-то появилась подружка. Они почти не расставались. Джейн вытащила его на свет Божий: они ели в дешевых кафешках, совершали долгие прогулки, болтались по магазинам и хихикали над покупателями, которые ходили с вывернутыми наизнанку карманами. Воскресенья они проводили дома у Джейн и находили удовольствие даже в совместной стирке белья. Они наслаждались друг другом и не отравляли организм химией, ну разве что Джейн принимала антидепрессанты, а Винсент — амфетамины.

Джейн Пирсон: любимая группа — «Флейминг липс», любимый телесериал — «Чудики и чокнутые», любимый кинофильм — «Полет над гнездом кукушки».

Я пока что не вмешивался. В кои-то веки и Винсент, и я чувствовали себя на вершине блаженства. Отношения с Джейн явились самым настоящим осколком счастья, выпавшим на долю страдающего гения. За последние три месяца Джейн стала его жизнью. Однако наши теории оказались верны: Винсент мог творить только в одиночестве. Вполне естественно, сочинительству он предпочитал радости общения с Джейн. Он заявил, что «блаженно лишился вдохновения» и совсем прекратил писать, несмотря на мои увещевания о важности работы в «Новом Ренессансе».

Как всегда, я посоветовался с Силвейном, а он передал информацию наверх. Руководство решило, что пора взять дело под контроль, и однажды ночью мне тоже захотелось выпить чашечку кофе в магазине «Севен-Элевен».

83

Джейн оказалась высокой некрасивой девушкой с волнистыми черными волосами, бледным лицом и кроваво-красной помадой на губах. Должен признать, что она действительно составляла неплохую пару Винсенту. Оба занимались сочинительством и имели общие взгляды. Джейн успела написать книгу и была дипломированным специалистом в области английской филологии, благодаря чему и получила работу в магазине.

Когда я подошел к прилавку с чашкой, Джейн была погружена в чтение внушительной рукописи.

— Один доллар пять центов, — не поднимая головы, сказала она.

Я положил деньги в ее раскрытую ладонь.

— Можно поинтересоваться, что за манускрипт?

— Сценарий. Его написал мой друг.

— Называется «Кое-кто мне что-то должен», верно?

Только теперь Джейн подняла глаза.

— Угу.

— Винсент еще не давал мне его прочесть. Я почти ревную.

— Вы — Харлан?

— Точно. Харлан Айффлер. А ты — Джейн.

— Да. Винсент только про вас и говорит. Как дела у Моники?

Я засмеялся.

— Спасибо, замечательно. Правда, нам хотелось бы жить поближе друг к другу.

— А что вы делаете здесь так поздно и при полном параде?

На мне, как обычно, был надет облегающий фигуру костюм и галстук с ослабленным узлом. К тому времени у меня набралось уже с три дюжины костюмов, в основном темно-коричневых или серых, и куча галстуков. Начав лысеть, я взял за правило носить котелок. Наверное, я мог бы замедлить этот процесс, если бы перестал зачесывать волосы назад, но прическа уже давно стала важной частью моего стиля.

— Я на работе. Вот пришел с тобой поговорить.

— В самом деле?

— У меня к тебе предложение.

— Странно.

— Согласен. Дальше будет еще страннее. Найдется несколько минут?

— Да.

— Джейн, мне очень неприятно обращаться к тебе с подобной просьбой, однако иного выхода нет Грубо говоря, ты мешаешь моему клиенту заниматься творчеством, поэтому я хотел бы попросить тебя воздержаться от дальнейших встреч с ним.

— В каком смысле?

— Я хочу, чтобы ты порвала с Винсентом.

— Да неужели?

— Я хорошо заплачу.

— Катись отсюда, ублюдок!

— Полагаю, я заслужил эти слова. Имей в виду, ты можешь назвать любую сумму. Контракт тебя уже ждет, осталось вписать цифру.

— Пошел ты!

— Выплата может быть единовременной или помесячной, как пожелаешь. Повторяю, сумма любая.

— Ни за что, урод!

— Ладно. Вот моя визитка. Если передумаешь, звони.

— И не собираюсь.

— Как угодно. Только, пожалуйста, не говори Винсенту о нашей встрече.

— Еще как скажу.

— Джейн, прошу тебя. Это исключительно ради него. Моя работа — выжимать из Винсента все, на что он способен как автор. Клянусь, мне небезразличны его переживания. Понимаю, в твоих глазах я выгляжу лицемером, но поверь, я искренне о нем забочусь. Ты только причинишь ему боль, если расскажешь о нашем разговоре.

— А ты разве не этого добиваешься?

— Нет. Совсем не этого.

Услышав, как хлопнула дверь, мы обернулись и увидели Винсента. Он был одет в плотно запахнутое длинное черное пальто и свои всегдашние коричневые ботинки — такие, пожалуй, носил бы старый фермер где-нибудь в глуши. Было четыре часа утра. Я не думал встретиться с ним здесь, но потом сообразил, что его появление мне на руку.

— Привет.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Винсент.

— Мне не спалось, и я захотел познакомиться с твоей девушкой. Я решил, что это единственный способ, ведь ты перестал приглашать меня к себе.

— Понятно. Джейн, это Харлан.

— Я знаю. Послушай, Винсент, этот человек пришел сюда и…

— Пожалуйста, Джейн, — оборвал ее я, — позволь, я сам скажу. Я только что говорил Джейн, что запросто могу показать ее книгу редактору издательства «Глоуб букс». Все, что от нее требуется, — передать книгу мне.

— Видишь, он — лучший, — с гордостью промолвил Винсент.

— Вовсе нет Я — худший.

— Не верь ему, Джейн. Харлан мне как отец. Он поддерживал меня с самого начала. — Винсент похлопал меня по плечу и направился к кофейнику.

Я незаметно подмигнул Джейн. Она страдальчески закатила глаза и кивнула.

Дождавшись, пока Винсент соберется уходить, я настоял на том, чтобы отвезти его домой, так как ходить по улицам среди ночи очень опасно.

— Ты случайно не клеишь мою девушку? — подозрительно покосился он на меня в машине.

— Господи, нет, конечно. С чего ты взял?

— Мне показалось, между вами что-то не так.

— Я опасался, что ты именно так и подумаешь. Понятное дело, увидев меня ночью в магазине, ты удивился, но, честное слово, я просто хотел встретиться с ней. Ради нее ты бросил писать. Надо же было мне посмотреть, что в ней такого особенного.

— И как, рассмотрел?

— Да.

— И?

— Ты прав, она не похожа на других… — Я затормозил перед светофором. — Эй, знаешь, что мы сейчас сделаем?

— Что?

— Давай-ка выпьем виски. Помнишь, как тогда? У меня в номере есть немного.

— Мне нельзя сочетать таблетки со спиртным.

— Выдумки.

— Нет настроения.

— Ну пожалуйста, Винсент. Мне так тоскливо одному.

— Тут я тебя понимаю.

84

Я планировал как следует напоить Винсента. В номере у меня стояла едва початая бутылка виски. После нескольких порций язык у него развязался.

— Мне нужно что-то тебе сказать.

— Ну?

— Я импотент.

Я расхохотался, но, заметив, что Винсент совершенно серьезен, попросил извинения.

— Это все от таблеток, — продолжил он.

На такое счастливое совпадение я даже не рассчитывал.

— Значит, вы с Джейн не довели отношения до конца?

— Нет. Мне ужасно стыдно. По крайней мере я уверен, что ее чувства ко мне искренни. Она не бросила меня, хотя «зверь о двух спинах» у нас не получился. Она замечательная.

— Ты ее любишь?

— Да.

— А она тебя?

— Думаю, тоже.

— Ты понимаешь, что из-за нее утратил стимул к работе? Я имею в виду, когда ты узнал о своем туберкулезе, то превратился в превосходно настроенный инструмент. Ты писал и писал, выдал телесценариев на два года вперед. А теперь вообще ничем не занимаешься. Ты не зол на Джейн за это?

— Нисколько. Она — та, которую я ждал, для которой писал. Разве не ради этого трудится каждый человек? Ради любви, так? Любовь — главная цель?

— Скорее секс.

— Значит, ты так много работал и продвигал мои сочинения только ради того, чтобы перепихнуться с какой-нибудь женщиной?

— Нет. Я надеялся, что твои произведения порадуют всех, кто не озабочен перепихоном. Скажу тебе по собственному опыту, индустрия развлечений больше нацелена на людей, лишенных любви.

Мы выпили еще. Примерно в течение часа я щелкал телевизионным пультом. Около семи вечера мы пришли в настоящее изумление, увидев в новостях на развлекательном канале сюжет о сериале «Гастроном», дебют которого посулили в конце года Подбор актеров оказался удачным, роль босса исполнял Брюс Уиллис. Судя по диалогам, идеи Винсента остались в целости и сохранности.

— Это надо отпраздновать, — заявил я, открыл нижний ящик шкафа, достал оттуда бумажный пакет и передал его Винсенту. — Ты знаешь, что такое абсент?

— О да. Я читал роман Хемингуэя, там герои все время пили абсент. Я думал, в Америке его не продают.

— Силвейн прислал мне бутылку. Он в реабилитационной клинике и больше не пьет. Не знаю, где он ее достал. Храню для особого случая.

— Мне, пожалуй, не стоит пробовать, — с сомнением в голосе проговорил Винсент. — Ты же знаешь, я принимаю лекарство, а напиток очень крепкий.

— Не волнуйся, я о тебе позабочусь. Всего одну рюмочку.

Зеленая Фея сделала свое дело. После первой рюмки глаза Винсента заволокло дымкой, и он принялся ругаться, как осатаневший боцман. Я поднес ему вторую порцию, тогда как сам благоразумно потягивал первую. Вскоре подсознательные инстинкты взяли верх над Винсентом.

— Я хочу Джейн! — заорал он.

— О’кей, Тарзан.

— Налей мне еще абсента!

— По-моему, тебе достаточно. Ты был прав насчет лекарства.

— Наливай, черт побери, или я устрою здесь второе крушение «Гинденбурга»!

Я протянул бутылку, и Винсент отхлебнул прямо из горлышка.

— Я хочу Джейн! Прямо сейчас!

К этому времени смена Джейн уже закончилась. Я охотно согласился отвезти пьяного дебошира к ней в гости.

— Приехали, — сказал я, тормозя у дома Джейн. — Желаю приятно провести время с дамой сердца. Если понадоблюсь — звони.

Шатаясь, Винсент поднялся на крыльцо. Джейн впустила его, и я уехал.

На этот неожиданный план меня вдохновил случай, который произошел со мной в юности: я испортил отношения с подружкой из-за того, что напился. Однажды вечером девушка, которая мне нравилась, пригласила меня к себе. Перед встречей я так волновался, что меня вырвало. Чтобы успокоить нервы, я залил в пустой желудок изрядное количество виски. К несчастью, незадолго до этого дня я начал принимать антидепрессанты, которые, очевидно, не сочетались со спиртным. Как правило, выпив, я держался вполне прилично, но на этот раз совершенно потерял контроль над собой и даже не мог вспомнить, что творил. На следующий день подружка сказала мне, что я вел себя как последний ублюдок, и процитировала мою грязную брань. Не знаю, как у меня повернулся язык произнести подобные мерзости. Мне было ужасно стыдно. С той девушкой я больше не встречался.

Примерно через час я позвонил Джейн.

— Привет, Джейн. Это Харлан Айффлер. Просто хотел поинтересоваться, ты не передумала насчет моего предложения?

— Приезжайте за своим клиентом. Он вырубился на газоне, — сообщила она. — И привозите ваш дурацкий контракт.

85

Наш гений ненавидел себя. Я рассказал Винсенту, будто Джейн позвонила мне и сообщила, что он совсем обезумел. После того, как она отказала ему в поцелуе, он впал в бешенство и принялся крушить все вокруг. Джейн продемонстрировала мне доказательства: разбитый экран телевизора, осколки посуды, поломанные стереодинамики и синяки на запястье. Винсент изрыгал страшные оскорбления, которые она сочла непростительными. По ее словам, она увидела настоящее лицо Винсента и уже никогда не сможет относиться к нему по-прежнему. На его многочисленные звонки и длинные письма с извинениями она не отвечала. Через месяц Джейн получила контракт на книгу и переехала в Нью-Йорк.

Скорбь вновь овладела Винсентом, гнетущая и безысходная, как всегда. Он заперся в своей грязной квартире. Несколько месяцев его тоску не могло развеять ничто: ни появление канала «Живопись», ни первые места композиций в хит-парадах. Его не радовал даже успех сериала «Гастроном». Благодаря превосходному сценарию критики закрывали глаза на откровенные коммерческие ходы, а сексапильные актеры отлично компенсировали отсутствие динамики в сюжете.

Винсент, напротив, был начисто лишен сексуальной привлекательности и напоминал ходячую развалину, да еще с дурным запахом. День и ночь он исступленно писал. Музой почти всех его произведений служила Джейн. Я уговаривал его пощадить себя, но он лишь отмахивался. Винсент работал как одержимый, пытаясь избавиться от боли. Если он не писал, то перебирал струны гитары, извлекая из нее минорные аккорды. Он повторял грустные мелодии по тысяче раз и глотал душившие его слезы.

После эпизода с Джейн он выбросил таблетки и заявил, что лучше умереть, чем продолжать их прием. Резкий отказ от декседрина вызвал усиление депрессии. Кроме того, как и прежде, он мучился бессонницей. По собственному выражению Винсента, его мозги просто не отключались.

Он снова начал пить. Я отказался покупать ему спиртное, но вскоре выяснилось, что Винсент преспокойно может делать это сам, так как документов, подтверждающих возраст, от него не требовали. Черные волнистые волосы, спадавшие на лицо, начали седеть, он выглядел старым и опустившимся. Свободное время и деньги Винсент тратил только на выпивку, а основную часть гонораров продолжал отсылать братьям и сестре, которые, вероятно, вели гораздо более счастливую жизнь.

Однажды вечером, когда я, как обычно, зашел к нему, чтобы вместе посмотреть очередную серию «Гастронома», Винсент вдруг схватил с пола бокалы из-под виски и один за другим разбил их об стену.

— Зачем? — спросил я.

— Пора завязывать с пьянством. Сценарий этой серии я писал на трезвую голову. Теперь я так не смогу. Я вообще больше ничего не могу.

Но в следующий раз я пришел и увидел, что он наливает виски во флакон из-под таблеток. Всю зиму Винсент держал под рукой этот коричневато-оранжевый флакон с написанным на ярлычке рецептом. «Бокал» валялся рядом с Винсентом и в ту ночь, когда я нашел его лежащим без сознания на полу гостиной. Он вскрыл себе вены. Повсюду были разбросаны порванные сценарии.

86

— Винсент?..

Лиловатые веки дрогнули и открылись, тусклые карие глаза постепенно привыкли к жутковатому освещению палаты. Винсент неуверенным движением убрал с лица волосы и попытался сесть, опираясь на приподнятую спинку кровати. Он выглядел до крайности изможденным, и казалось, что рассыпаться на части ему не дает лишь больничная рубашка. Пока я смотрел на него, меня затошнило. Я представил себя на коленях перед унитазом — голова опущена, лоб покрыт испариной, я конвульсивно дергаюсь, содержимое желудка извергается наружу — и подумал, что более подходящей позы в этом мире для меня не найти.

— Привет. — Я склонился над Винсентом.

— Привет.

— Как ты?

— Не знаю. — Его взор упал на перебинтованные запястья. — Прости меня.

— Ш-ш-ш. Все в порядке.

С тех пор, как прошлой ночью я обнаружил Винсента и привез его в больницу, он то приходил в себя, то опять впадал в забытье. Перед моим приходом его как следует накачали успокоительными.

— Почему я не умер? — тихим, дрожащим голосом проговорил он.

— Ты не отвечал на мои звонки, я приехал к тебе и отвез сюда. Ты мне всю машину залил кровью.

— Спасибо за спасение.

— Не за что.

— Извини, что испачкал машину. Наверное, мне надо было поступить по-другому — принять что-нибудь внутрь… Хотя, Малкольм Лаури выпил целый пузырек лосьона для бритья, а Билли Джоэл травился мебельным лаком, и у обоих ничего не вышло.

— Тебе что-нибудь принести?

— Нет.

— Тогда отдыхай.

— Пожалуйста, не уходи.

Я подошел к окну и уселся в большое кресло с виниловой обивкой. Посетителям, которые оставались на ночь, оно служило кроватью.

— Хочешь посмотрим телевизор? — спросил я.

— Нет. Лучше поговорим.

— Хорошо.

Минуты две мы молчали. В конце концов Винсент поднял глаза и нарушил тишину.

— Будь у меня пистолет, я бы выстрелил себе в сердце… О, как красиво. Кто прислал эти цветы? — У окна стоял огромный букет белых орхидей.

— Фостер Липовиц, — ответил я.

— Правда? Я думал, он обо мне и не знает.

— Знает, знает. Силвейн говорит, что Липовиц — твой большой поклонник и что перед смертью старик хотел бы с нами встретиться. Ему осталось уже недолго.

— Приятно, что он обо мне вспомнил. Харлан…

— Что?

— Ты на меня злишься?

— Я злюсь на себя. Я слишком сильно на тебя давил.

— Нет. Мне нравится, когда на меня давят.

— Что ж, этому конец.

Винсент попытался просунуть указательный палец под бинты, очевидно, чтобы пощупать швы.

— Можно спросить, почему ты так поступил?

— Причины самые обыкновенные. Я ненавидел себя и свое существование. Мне было одиноко, я все время думал, даже не мог писать. Постоянно чувствовал свою никчемность… — Он бросил попытки засунуть палец под повязку и вытянул руки по бокам.

— Ты слишком придирчив к себе, — сказал я. — Очень многие позавидовали бы твоей жизни. У тебя есть постоянный источник дохода. Ты достиг невероятного успеха, твои произведения любит публика. Ты развлекаешь миллионы людей, а некоторых даже просвещаешь. Твои мечты сбылись, а к примеру, мои — нет. Я старался изо всех сил, но музыканта из меня не вышло. Я даже ни разу не получил ответа со студий, куда отсылал свои записи. Я был убежден, что где-то на почте сидит человек, который втайне имеет против меня зуб и выбрасывает в мусорное ведро все бандероли с моими кассетами. Удача так и не повернулась ко мне лицом. Теперь сравни, чего добился ты.

— Зато у тебя есть любимая женщина.

— Я искал ее сорок лет.

— Может быть, я не доживу до сорока.

— Сожалею.

— По крайней мере я напишу об этом. — Он вяло взмахнул замотанной рукой.

Заглянувшая в палату сиделка предупредила, что пора уходить. Я шутливо взъерошил сальные волосы Винсента (он стал еще страшнее, поэтому я пригладил их обратно) и попрощался.

— Прости меня, — промолвил Винсент.

— Перестань извиняться. Как сказал Бертольт Брехт, «чтобы быть хорошим, надо быть мертвым».

— Кажется, я чересчур хорош для самого себя.

— Бери пример с меня. В последнее время меня переполняет счастье, при том что я отъявленный мерзавец.

87

Через несколько дней после выписки Винсента мы с ним улетели в Лос-Анджелес, заключив, что ему необходима перемена места — возможно, более теплый и солнечный климат. Переезд также имел практическую пользу для бизнеса, и, плюс ко всему, я мог находиться рядом с Моникой. Мы навсегда покинули Индиану.

— Ты не позволил мне вознестись на небеса и взамен решил отправить в город ангелов? — заметил Винсент в самолете, взявшем курс на запад.

— Хорошая шутка, не забудь записать. — Эту фразу я повторял бессчетное количество раз. — Ты серьезно насчет небес?

— Да. Я верю, что после смерти человек попадает в такое место, где можно оживить в памяти любое воспоминание. Например, прокрутить, как кинопленку, все, что случилось с тобой в возрасте двух лет, даже если в реальной жизни ты этого не помнил. Пережить воспоминания других людей, стать свидетелем любого исторического события. Посмотреть на распятие Христа или оказаться на других планетах и увидеть муки их Иисуса.

Винсент начал входить в азарт, его голос стал громче. Супружеская чета, сидевшая через проход от нас, с любопытством на него покосилась.

— И это относится не только к прошлому. Представь: можно наблюдать, что происходит в настоящем — с каждым человеком отдельно или со всеми сразу, потому что понятия времени там не существует. Можно заглянуть на триллион лет вперед. Можно даже видеть чужие мысли. Хотя ты, пожалуй, слишком циничен, чтобы рассуждать на подобные темы.

— Не знаю, не знаю. Ты действительно так думаешь?

— Всегда. В детстве я ненавидел школу. Я был одинок, у меня не было друзей. Я держался только благодаря мысли о том, что наступит лето и я уеду домой. Конечно, дома тоже было не сладко, однако я твердо верил: как только закончится учеба, жить станет легче. Наверное, я обманывал себя наивными сказками, но мне это здорово помогало. Так же и насчет смерти.

— А что ты чувствовал, когда приехал на каникулы и увидел пепелище?

— То же самое. С тех пор я стал думать о доме так же, как о девушках.

Двадцать лет назад, когда я покинул мать и брата, по пути в Лос-Анджелес меня посещали похожие мысли: вот я стану знаменитым, заработаю кучу денег и только потом вернусь домой.

— Ты веришь в Бога? — спросил Винсент.

— Я как-то не задумывался над этим, пока не встретил Монику, — слегка смутился я. — Теперь, когда она со мной, очень хочется верить, что Он есть.

— Удачная фраза. Тебе стоит ее записать.

88

По прилете в Калифорнию я оплатил пребывание Винсента в реабилитационной клинике «Промисес» на Малибу. За последний год здесь несколько раз тайно лечился Стивен Силвейн. Он очень хорошо отзывался о клинике; ее считали самым современным (во всяком случае, самым модным) реабилитационным центром в мире. Там проходили восстановительный курс такие «страдающие гении», как Бен Аффлек, Дайана Росс и Роберт Дауни-младший.

Снаружи клиника напоминала роскошную калифорнийскую виллу, да и внутри тоже. Сходство дополнялось наличием шеф-повара, специально выписанного из Таиланда. Это был большой дом в испанском стиле с оштукатуренными стенами и рыжей черепичной крышей. Я высадил Винсента из машины и перед зданием клиники увидел Стива. В зубах он держал сигарету, ветерок шевелил его волосы. На Силвейне были фланелевые пижамные штаны и купальный халат с рисунком, имитирующим пятна коровьей шкуры. В вырезе халата виднелась седоватая поросль и бледный шрам. Прихрамывая, Силвейн направился к нам.

— Кого я вижу! — произнес он, пожимая руку Винсенту. — Рад наконец-то познакомиться с моим лучшим клиентом. Наслышан о твоих успехах, Винс.

— Спасибо. Я тоже много о вас слышал.

Все эти годы я постоянно рассказывал Винсенту про Силвейна и его работу. В академии Винсента учили избегать избитых штампов, которыми изобиловали все пять частей «Жажды крови».

— Ты — главный козырь «Нового Ренессанса», сынок, — сказал Силвейн.

— Спасибо. Этот проект — вся моя жизнь.

— Мне жутко нравится «Гастроном». И новый диск «Махатмамы» с твоими песнями. Чудесные композиции.

— Спасибо.

— Привет, Стивен, — поздоровался я.

— A-а, привет. Как дела, Айффлер?

— Помаленьку.

— Не волнуйся за парня. Я возьму его под крылышко, — подмигнул Силвейн.

— Винсент, может, пойдешь поздороваешься с администрацией?

Винсент потащил свой багаж к дому, а я отвел Силвейна в сторону.

— Послушай, я больше не участвую в проекте. Дело зашло слишком далеко. И вообще мы добились, чего хотели.

— Понимаю, братишка. Хотя решаем не мы с тобой.

— Плевать. Я умываю руки. И очень серьезно прошу тебя: позаботься о Винсенте, пока он здесь. Не заставляй его писать, не заставляй ничего делать. Пусть отдыхает.

— Разве ты не должен продавать его новые работы?

— У него было несколько готовых сценариев, но он порвал их, когда решил свести счеты с жизнью.

— И не сохранил в компьютере?

— Он всегда пишет только от руки.

Силвейн стряхнул пепел с сигареты.

— Моя комната готова, — сообщил подошедший Винсент.

— Знаешь, я тоже когда-то пытался сделать это. — Силвейн засучил рукава, демонстрируя шрамы на запястьях.

— Сожалею. — Винсент опустил глаза.

— Я расстроился, узнав о твоем поступке. Рад, что ты выкарабкался. Плохо только, что сценарии не уцелели. Зачем ты порвал их, сынок?

Я укоризненно посмотрел на Силвейна.

— Во-первых, я был ими недоволен, — пожал плечами Винсент, — а во-вторых, мне не хотелось, чтобы после моей смерти на них нажилась кучка ублюдков.

Я похлопал Винсента по спине, попрощался с ним и еще немного постоял, глядя как он в сопровождении Силвейна побрел к зданию модной клиники.

89

Винсент быстро адаптировался к условиям реабилитационного центра. Ему нравилось медитировать, любуясь Тихим океаном и горной цепью Санта-Моники, проводить долгие дни в безмятежной праздности, а ночи — за чтением. Он каждый день аккуратно застилал кровать, не оставлял ни крошки на тарелке и даже общался с другими пациентами клиники, в основном со своим новым другом Стивеном.

— Поразительно, что ты с ним сотворил, — удивлялся Силвейн. — Он гений, это сразу видно, но у него в глазах такая печаль! И седина в волосах ему тоже идет. Он похож… ну, не знаю, на страдающего молодого человека из русских романов, что ли.

— Скорее на байроновского героя. А ты читал русскую литературу?

— Да. Паренек подсадил меня на классику. Вещь, скажу я тебе. Жалко, что я не учился в вашей академии. Винс — настоящий профессор.

Стивен приобщил Винсента к физическим упражнениям. Во время тренировок они делились друг с другом подробностями своего трудного «безотцовского» детства, Винсент рассказывал, как его раз за разом бросали бессердечные красавицы, а Стивен — как менял одну «девушку с обложки» на другую. Они пришли к мнению, что оба — вечные неудачники в любовной игре. Винсент обратил внимание на постоянную деталь в отношениях Силвейна с женщинами: почти все его связи заканчивались из-за того, что он изменял возлюбленной с какой-нибудь стриптизершей, о чем оскорбленная подруга незамедлительно узнавала из газет.

— Он помогает мне разобраться в себе, понимаешь? — продолжал Силвейн. — Как-то в тренажерном зале Винсент сказал: «Стив, кажется, я знаю, в чем твоя проблема». Я сам просил его поразмыслить об этом. «И в чем же?» — спросил я. Он задал мне вопрос: «Как давно ты стал знаменитым?» «Лет двадцать пять назад», — прикинул я. И тогда он сказал: «Твоя беда в том, что за эти двадцать пять лет ты ни разу не был честен в общении с другими людьми». И, черт его дери, он попал в точку. Все верно.

Позже Винсент упомянул, что вычитал эту фразу в еженедельнике «Ньюсуик», в интервью с писательницей Зэйди Смит. Она процитировала актера Мэтью Бродерика, а тот повторил изречение Марлона Брандо.

— Тогда я ему говорю: «Ты прав. Давай начнем вести себя честно прямо сейчас». Винсент спросил: «Каким образом?» А я ответил: «Надо откровенно высказать вслух что-нибудь такое, в чем мы всегда боялись себе признаться». Первой была очередь Винсента. Он немножко подумал и произнес: «Я всем сердцем ненавижу свою мать». А мне даже не пришлось задумываться, слова сами слетели с языка. Я показал на протез и сказал, что страшно соскучился по танцам.

90

Помогло ли Винсенту пребывание в клинике, не знаю. Он бросил пить и больше не думал о самоубийстве, но душевная боль не ушла. Страданий Винсенту прибавила и докторша, его лечащий врач. Поставив ему диагноз «маниакально-депрессивный психоз», эта женщина (сам я ее не видел) отвергла пылкие ухаживания нашего пациента, который успел не на шутку ею увлечься. Вскоре после ее отказа Винсент выписался из реабилитационного центра, целый месяц служившего ему домом.

Благодаря коммерческому успеху творений Винсента на радио и ТВ он приобрел новую квартиру в Лос-Анджелесе, дороже и просторнее прежней, с более приятным видом из окон.

Тем временем я тоже обзавелся квартирой. Хотя по размеру она намного превосходила гостиничный номер, я, разумеется, немедленно ее захламил. Мы с Винсентом жили в одном и том же районе города, не слишком фешенебельном, зато спокойном.

Я твердо решил, что с нашим отъездом из Индианы мое участие в издевательствах над Винсентом закончено. Моника меня полностью поддержала, сказав, что не сможет любить меня, если я буду и дальше мучить невинного юношу.

Да, я открыл Монике истинную подоплеку моих отношений с Винсентом. Я любил эту женщину настолько, что выдал ей тайну, разглашать которую не имел права, и тем самым нарушил контракт. Я рисковал не только финансовым благополучием, но, вероятно, и жизнью, и все ради того, чтобы между мной и Моникой не было лжи. Своего секрета я не раскрыл даже родной матери. Моника была единственной, кому я поведал правду. Она пришла в ужас, узнав, как я провел последние двенадцать лет, но сказала, что все равно меня любит. Ее слова еще раз убедили меня в том, что она — моя вторая половинка в этом мире.

Моника хотела, чтобы я был добр к Винсенту, и я подчинился ее желанию. В тех редких случаях, когда мы были втроем, она окружала Винсента всяческой заботой и кудахтала над ним, как наседка, что ему очень нравилось.

Я посоветовал Винсенту представить себя ребенком и просто радоваться жизни; он ответил, что эти понятия ему незнакомы, и сосредоточился на киносценариях, почти все из них были навеяны его романом с Джейн. Лучший сценарий из созданных им на тот момент назывался «Скоротечны прекрасные дни». В нем, как в зеркале, отражалась грустная история его недолгой любви.

До Голливуда уже дошло с полдюжины сценариев Винсента, но, даже несмотря на фамилию Липовица, агентов и продюсеров, желающих вложить деньги в нестандартные идеи Винсента, находилось не много. Его киносценарии, так же как музыка и сценарии для телевидения, точнее всего подходили под определение «трагикомедия». Винсент чувствовал в смехе нотки печали, смешивал юмор и драму, зачастую в одной строчке диалога. В результате рождались оригинальные творения, заставлявшие зрителя думать, лишенные того заряда физического возбуждения, на котором помешался Голливуд. В сценариях Винсента не воспевалась бандитская романтика, в них не было обаятельных мерзавцев. Продюсеров заинтересовали только два проекта, но и они не получили развития.

К тому времени, как Винсент перебрался в Лос-Анджелес, влияние Липовица начало ослабевать. Вдобавок состояние здоровья медиа-магната неумолимо ухудшалось.

Приблизительно тогда же, когда Винсент выписался из клиники, мистер Липовиц оставил свой уединенный особняк и переехал в элитную частную лечебницу для безнадежных пациентов, чтобы провести там последние месяцы жизни. Силвейн сообщил мне, что Липовиц вот-вот попросит нас с Винсентом приехать.

Тем не менее имя Винсента Спинетти находилось в зените славы, и Силвейн без труда мог организовать встречу с любым продюсером, стоило лишь упомянуть, что речь идет о создателе невероятно популярного сериала «Гастроном», не говоря уж о том, что Винсент был автором лучших музыкальных альбомов за последние три года. Более всего продюсеров привлекал тот факт, что Винсент имел отношение к Чеду, «секс-символу планеты» по версии журнала «Пипл». Совсем недавно пресса уличила Чеда в том, что он занимался оральным сексом с двумя пятнадцатилетними проститутками, тем самым нарушив верность своей свежеиспеченной невесте Кристине Гомес.

91

Ничего толкового из наших встреч с продюсерами не получалось. По общему мнению, киносценарии Винсента были чересчур странными и заумными, а потому не могли иметь успеха. В маркетинговой терминологии нестандартные фильмы или сценарии, подобные тем, которые создавал Винсент, именуются «твинеры». Из-за своей оригинальности они не укладываются в рамки той или иной маркетинговой категории, и, следовательно, получить от них прибыль гораздо сложнее.

Кое-кто из продюсеров посоветовал нам показать сценарии так называемым свободным режиссерам — дескать, те скорее возьмутся за нетрадиционный материал. Я не стал утруждать себя объяснениями, что горстка любителей интеллектуального кино не является целевой аудиторией для «Нового Ренессанса», что наша задача — привлечь внимание массового зрителя и в конечном итоге развить мозги среднего американца — мозги, захламленные бессодержательными образами и звуками радио, телевидения и кино.

В безуспешных попытках пристроить киносценарии Винсента прошло полгода. На радио постоянно появлялись его новые песни — великолепные композиции, из которых чувственные исполнители делали настоящие хиты. Благодаря сексапильным актерам и энергичным рекламодателям «Гастроном» прочно удерживал свои рейтинговые позиции, а Винсент уже написал сценарии для второго и третьего сезонов. Канал «Живопись» по-прежнему выходил в эфир. Один из критиков назвал его «лучшим достижением за всю историю телевидения». На различных каналах шли другие сериалы, сценарии к которым написал Винсент, в том числе и «Комедия положений». Однако с киносценариями дело обстояло плохо. Казалось, сочинить что-нибудь «продаваемое» Винсенту не под силу.

Он начал злиться на себя и, что еще хуже, полностью разочаровался в киноиндустрии. Я заверил его, что вместе с Прормпсом и Силвейном буду продолжать попытки заключить контракт и что он ни в коем случае не должен опускать руки.

— Я написал так много, что у меня почти закончилось вдохновение, — пожаловался Винсент.

Я боялся услышать от него эти слова. Как правило, в подобных случаях я звонил Силвейну и обсуждал с ним очередной дьявольский способ, дабы обеспечить нашему гению творческий подъем. Однако в последнее время Винсент выглядел бодрее и жизнерадостнее, даже приступы аллергии после переезда в Калифорнию стали случаться с ним реже. Понадеявшись, что классические музы не оставят моего подопечного, я предоставил событиям идти своим чередом.

— Тебе нужно поглубже покопаться в себе, в своих переживаниях, — сказал я ему. — У тебя их предостаточно. Ты — король страдальцев от неразделенной любви, у тебя туберкулез, тебе пришлось несладко в школе, ты был лишен родительской любви и ласки. В девять лет ты навсегда покинул дом. Сколько я тебя помню, ты всегда испытывал боль, с того самого дня, как умерла твоя собака.

— Бедная Вайнона.

— Да. Вайнона… Мне всегда хотелось назвать ее Тотошкой.

Через несколько секунд Винсента осенила идея, которая позже принесла больше денег, чем все наши контракты вместе взятые.

92

Я пришел в восторг от этой идеи. Стив пришел в восторг от этой идеи. Прормпс и Липовиц пришли в восторг от этой идеи. Она срабатывала сразу на нескольких уровнях, одновременно удовлетворяя вкусы самых разных зрительских категорий: прагматиков и эстетов, невзыскательной аудитории и почитателей высокого искусства. Винсент написал сценарий за два месяца, после чего Липовиц устроил для меня и Стива деловой ленч с Бобом Кунцвайлером, своим бывшим партнером, а ныне главой кинокомпании «Дедлайн пикчерс». Ранее мы предлагали ему сценарий фильма «Скоротечны прекрасные дни», однако одобрения не получили, и вот Липовиц попросил Кунцвайлера о последнем одолжении.

Мы встретились в ресторане «Гриль», где за едой собиралась вся голливудская элита. Силвейн и Кунцвайлер заказали дорогое вино, я попросил воды. Официант долго перечислял иностранные марки бутилированной воды, после чего я объяснил, что вода мне нужна самая обыкновенная.

Кунцвайлер и Силвейн вспомнили старые времена — они вместе сделали несколько фильмов, включая первые две части «Жажды крови». Они также обсудили ближайшие премьеры компании «Дедлайн пикчерс», в названиях которых непременно присутствовал инфинитив, например «Вернуться в Омаху» или «Поймать Стефани». В конце концов разговор подошел к главной теме.

— Скажем прямо, — начал я, — новые сюжеты в Голливуде иссякли еще несколько лет назад. Почти все фильмы, вышедшие на экран за год, — это сиквелы, экранизации комиксов и телесериалов либо римейки старых картин. Впрочем, переделки успешно продаются и приносят хорошую прибыль. Принимая во внимание этот факт и учитывая нынешнее положение дел в Голливуде, мы хотим переснять «Волшебника страны Оз».

— Уже было. Помните мюзикл «Мудрец»?

— Вот именно. Все «новые» фильмы снимались-переснимались по десять раз, и здесь есть прямая связь со сценарием Винсента.

Официант подал напитки, гордо выговорив названия «Шассань монраше» и «Савиньи ле бон», после чего поставил на стол мой бокал и с подчеркнутым презрением произнес: «Водопроводная вода». Я расхохотался и продолжил:

— Винсент все просчитал. Самое главное — подбор актеров. Роль Дороти должна сыграть Кристина Гомес. Колин Фаррелл будет Страшилой, Джастин Тимберлейк в роли Железного Дровосека продемонстрирует свои танцевальные способности, Трусливого Льва сыграет Рассел Кроу, а роль Волшебника написана специально для Паффа Дэдди.

— Что ж, неплохо, — кивнул Кунцвайлер. — Давай-ка поподробнее.

— Скажи ему про Злую Волшебницу, — вставил Стив.

— Здесь выбор может показаться немного дерзким, но я прошу довериться нам с Винсентом. Мы хотим, чтобы Злую Волшебницу сыграла Джулия Робертс.

— Сумасшедшая мысль, однако мне нравится. А какое поле для фантазии в плане спецэффектов!

— Возможности практически безграничны. Тотошку сделаем полностью оцифрованным.

— Великолепно, парни! Вы попали в точку. Уверен, ваш проект получит «добро».

— О’кей, хотя есть еще кое-какие детали. У сценариста свое видение картины, — произнес я. — Винсент рассматривает фильм как безумно дорогостоящий комментарий ситуации, сложившейся в обществе. Он хочет, чтобы картина отражала состояние американской культуры и высмеивала тот тип развлечений, который насаждается публике и ведет к падению нравов.

— Не совсем понимаю.

— Пожалуйста, пример. На протяжении всего фильма в кадре обязательно присутствует декольте Дороти.

— Гм-м… «Волшебник страны Оз» с элементами эротики. Пожалуй, пойдет.

— Именно. По мнению Винсента, уже сам выход на экраны эротической версии «Волшебника страны Оз» вопиет о культурном упадке в нашей стране. В том же духе мы исковеркаем песенку Дороти «Там, где-то за радугой» и сделаем из нее гангста-рэп. По сценарию, все остальные песни — слащавая попса. Сначала Дороти увлекается Страшилой, потом Железным Дровосеком, потом Трусливым Львом. Это дает нам как минимум три эротические сцены. Погони и драки должны быть тошнотворно затянуты. Помните момент, когда говорящие деревья швыряют яблоки в Дороти и Страшилу?

— Да.

— Мы хотим, чтобы эта сцена длилась двадцать минут и в ней были спецэффекты вроде тех, что в «Матрице». На Желтой Кирпичной дороге периодически что-нибудь взрывается. Сцена с Маковым полем напичкана иллюзиями на травку и наркотики. Свирепый бой между Злой Волшебницей и Дороти заканчивается лесбийским поцелуем. Короче говоря, фильм должен состоять из сплошных штампов и крайностей, чтобы получился голливудский блокбастер, который затмит собой все прочие голливудские блокбастеры.

— Кто-то увидит в картине социальный подтекст, — подхватил Стив, — но в конечном итоге она станет вершиной развлекательного кино.

— Совершенно верно, — сказал я. — Чистой воды развлечение. Никакой морали, никакого смысла. Стопроцентное развлечение.

— Эй, — прервал меня продюсер. — Это можно использовать как ключевую фразу в рекламе.

93

Продав права на сценарий «Волшебника страны Оз», я мог не беспокоиться о финансах до конца жизни. Дополнительным источником дохода для меня служила доля авторских гонораров Винсента за музыкальные диски и сценарии. Композиций у него набралось почти на двадцать дисков, и, будучи соиздателем, я получал свои двадцать пять процентов. За прибыль от телесериалов и кинофильмов мне в качестве менеджера причиталось пятнадцать процентов. Доля Стивена как агента ограничивалась десятью процентами. Ричарду Резнику, адвокату «Нового Ренессанса», полагалось пять процентов, и еще двадцать пять, как всегда, забирала компания в счет возмещения расходов на обучение. За вычетом налогов у Винсента оставалось менее сорока пяти процентов от общей цифры, и почти всю эту сумму он продолжал отсылать братьям и сестре. Объявись на горизонте его мать, ей причиталось бы пять процентов авторских, но со времени бегства Вероники в «Новом Ренессансе» о ней ничего не слыхали.

С таким прочным финансовым положением я вполне мог позволить себе женитьбу. Однажды вечером я предложил Монике посмотреть на людскую суету и отвез ее в Международный аэропорт Лос-Анджелеса, самое романтическое место, которое только можно придумать. Мы смотрели на взлетную полосу, наблюдали за пассажирами, и вот, после того как в воздух поднялся очередной самолет, я встал на одно колено, извлек из кармана кольцо и произнес: «Моника, я ждал встречи с тобой всю свою жалкую жизнь. Ты — самая умная, милая и отзывчивая женщина в мире. Я люблю тебя. Ты выйдешь за меня замуж?» Она сказала «да» и заплакала. Я сам едва сдержал слезы. Мы решили, что поженимся будущим летом.

Тем временем Винсенту исполнился двадцать один год. День рождения у него был в апреле; примерно тогда же началась подготовка к съемкам «Волшебника». Я подарил ему картинку из витражного стекла с изображением Гарта Брукса, играющего в Малой бейсбольной лиге. Чтобы отметить праздник, я повел Винсента в ресторан, а потом в клуб «Рокси», послушать одну из его любимых групп — «Строукс». Затем мы отправились в модный бар «Баффало клаб», где я заказал выпивку. После попытки самоубийства Винсент еще ни разу не брал в рот спиртного.

— Ну, какие ощущения у совершеннолетнего?

— Да никаких.

Усевшись за стойкой, мы глядели в бокалы.

— Знаешь, я хотел кое о чем тебя попросить, — помолчав, сказал я.

— Пожалуйста.

— Не согласишься быть моим шафером?

У Винсента недоуменно поползли вверх брови. Он улыбнулся.

— Ты правда хочешь, чтобы я был шафером?

— Конечно.

— Почту за честь.

— Вот и славно.

— Гостей будет не много?

— Почти никого. Родные Моники, моя семья, и все.

— Харлан, ты не представляешь, как я за тебя рад. Моника — замечательная женщина.

— Ты прав.

— И очень красивая. — Винсент поболтал кубики льда в бокале. — Можно мне еще виски? — робко спросил он.

— Можно. Но только в честь совершеннолетия.

Я подал знак бармену. Винсент выглядел еще печальнее, чем обычно.

— Винсент, с тобой все в порядке?

— Почему ты спрашиваешь?

— Что-то ты невеселый.

— Ты не бросишь меня после свадьбы?

— Ни за что! Не волнуйся. Слушай, почему бы тебе не обзавестись подружкой, пока нас с Моникой не будет?

— Я никогда не найду себе девушку, а если даже и найду, все равно не смогу ей доверять. Все мои мечты — на развороте журналов.

— А как насчет вон той цыпочки, что сидит наискосок от нас? Она здесь одна и, между прочим, посматривает на тебя.

У нее были длинные светлые волосы, платье с глубоким вырезом и фигура, способная вызвать вздохи вожделения у самого скромного строительного рабочего. Винсент выждал несколько секунд и украдкой бросил взор на девушку. Та улыбнулась, и он непроизвольно отвернулся.

— Господи, какая красавица. Чуть ли не самая прекрасная девушка из всех, что я видел в реале.

— Иди поболтай с ней.

— Она слишком хороша для меня. Мне нужно выпить еще капельку.

— Хочешь, я вас познакомлю?

— Нет.

— Считай это подарком ко дню рождения. — Я встал из-за стойки.

— Харлан, погоди!

Блондинка сидела на высоком круглом табурете.

— Привет, меня зовут Харлан.

— Привет. Я Синди.

— Простите за прямоту, но мой приятель назвал вас самой очаровательной девушкой на планете. Он ужасно хочет с вами познакомиться.

— Ты имеешь в виду того парнишку, что выглядит как Эдвард Руки-Ножницы? — Она мотнула головой в сторону Винсента.

— Точно, — засмеялся я.

— Почему он сам не подошел ко мне?

— Стесняется.

— Не люблю застенчивых.

— Вы случайно не смотрите сериал «Гастроном»?

— Смотрю.

— Мой приятель — автор сценария. Это он придумал сюжет.

— Правда? Отличный сериал. А он знаком с актером, который играет Нила?

— Нет, зато у него был друг с таким именем.

— Настоящий Нил — горячий парень?

— Нет. Может, вы с ним поговорите? Его зовут Винсент.

— Подожди. Сперва расскажи мне о нем.

— Вам нравится группа «Данс Конфедераси» или певица Мэри Сесил?

— Ага.

— Он — автор почти всех песен.

— Будет тебе заливать, — расхохоталась Синди.

— Я серьезно. У Винсента что ни день, то новая песня. По его сценарию уже снимают кино.

— Ладно, уговорил. Две тысячи за ночь.

Синди: любимый певец — Чед, любимый телесериал — «Комедия положений», любимый кинофильм — «Шрек».

— Ох. Гм… Хорошо…

— Чего ты сник? Для такого крутого парня это карманная мелочишка.

— Да, только платить придется мне.

— Не хочешь — как хочешь.

— Обещаете не говорить ему, что я вам заплатил?

— Легко. Две сотни сверху.

— Сотня.

— Договорились. Поиграем в «подружку на ночь». — На слове «подружка» Синди изобразила в воздухе «кавычки».

— Насчет этого не уверен, — сказал я и повернул голову в сторону Винсента, который нервно косился на девушку. Заметив наши взгляды, он тут же отвернулся и залпом допил виски.

Я видел все: оттенок печали в его манерах, трогательно сутулые плечи, черные с проседью волосы, уже изрядно отросшие, восковую бледность, следы юношеских угрей, грустные, запавшие глаза и темные круги под ними, краску смущения на щеках, алые губы, тощую шею, жилистые руки, трясущиеся пальцы, крепко сжимающие бокал… Впервые в жизни я рассматривал своего подопечного как произведение искусства.

— У него сегодня день рождения, — сказал я и, сев спиной к Винсенту, выписал чек. — Пожалуйста, будьте с ним поласковей.

94

После нашей встречи Кунцвайлер немедленно начал работу над «Новым волшебником страны Оз» и сразу же столкнулся с серьезным препятствием: никто из звезд, выбранных нами на ведущие роли, проектом не заинтересовался. Тем не менее Колин Фаррелл был кое-чем обязан Прормпсу и, уступив его просьбе, согласился на съемки. Узнав об участии Фаррелла, остальные актеры сделались более сговорчивы, за исключением Джулии Робертс, которая была занята озвучкой мультипликационного фильма по мотивам «Превращения» Кафки. В конце концов роль Злой Волшебницы досталась Мэг Райан. Поскольку мы с Винсентом четко представляли, как следует подавать фильм публике, я попросил разрешения лично контролировать рекламную кампанию. К счастью, я имел могущественного союзника в лице Дрю Прормпса, с которым, правда, лично до сих пор не встречался. У Прормпса сохранились старые связи в маркетинговой службе «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер», и при его поддержке я сумел обрисовать нужную концепцию продвижения картины.

Представьте себе трейлер фильма. Голос за кадром: «В мире, где все трейлеры начинаются словами «В мире, где…», даже самые известные и горячо любимые шедевры нашей культуры можно перекроить заново и сделать из них КРУТОЕ КИНО!!!» На экране взрывается автомобиль, затем камера показывает весь актерский состав в непристойном танце на Желтой Кирпичной дороге. Через определенные промежутки времени демонстрируются отрывки эротических сцен с участием Дороти, причем каждые несколько секунд в кадре крупным планом мелькает ее декольте. Музыка периодически смолкает, и один из героев выдает остроту. Например, Страшила обнимает Дороти, и та спрашивает; «У тебя в кармане садовый инструмент, или ты так рад меня видеть?» (Музыка обрывается, короткая пауза.) — «Ни то, ни другое. У меня на тебя стоит». (Музыка возобновляется.) Заканчивается трейлер закадровым комментарием: «И если вы думали, что хуже уже некуда…», после чего зритель видит Железного Дровосека, который сидит на унитазе и тупо расстреливает из винтовки полуголых жевунов.

Фильм изобилует явными стереотипами. В нем, конечно же, есть замедленная съемка, ненатуральные удары и эпизоды, в которых снялись известные спортсмены. Есть черный парень с вечной фразой «Во-во, а я о чем говорю!»; дурацкие перестрелки и двенадцатиминутная погоня на автомобилях в Изумрудном городе. Трусливому Льву дали проорать классическое «Не-е-е-е-т!!!», когда Летучие обезьяны в компьютерном исполнении яростно потрошат Страшилу.

В одной из сцен Злая Волшебница наставляет на Дороти пистолет, вынуждая Страшилу идти на переговоры. Он умоляет: «Я отдам тебе все деньги, только отпусти девушку». Злая Волшебница якобы соглашается, забирает деньги и, естественно, стреляет. К счастью, Дороти носит в бюстгальтере талисман — кусочек железной руды. Пуля попадает в него и отскакивает.

Разумеется, не обошлось без сцены, в которой Дороти срывается со скалы, но ремешок ее сумочки цепляется за сук и спасает ей жизнь. Камера крупным планом выводит ремешок, который вот-вот порвется, и в тот момент, когда лопается последняя нитка, Железный Дровосек хватает Дороти за руку. Напряжения эпизоду прибавляют замедленные кадры падения и взрыва машины.

Позднее критика назовет «Нового волшебника страны Оз» худшей картиной всех времен и одновременно самым важным фильмом тысячелетия, так как «при внимательном рассмотрении становится ясно, что это тревожный набат, обращенный и к зрительской аудитории, и к представителям киноиндустрии. Проще говоря, это громкий призыв: «Остановите глупость!»

Фильм вышел на экраны через полтора года и сразу стал мегаблокбастером. Сопровождавшая его безумная рекламная кампания вызывала у меня тошноту. Люди сметали с прилавков все, что имело надпись «Волшебник страны Оз», начиная от шмоток и заканчивая рубиново-красными резиновыми шлепанцами.

Наш фильм выполнил свое предназначение — индустрия поняла намек. Пресса буквально заклевала режиссера, продюсера и всех актеров, не простив им глумления над американской классикой. Увидеть пошлую, претенциозную переделку «Унесенных ветром» в ближайшие два года публике не грозило.

95

— Я всю жизнь чем-нибудь болею, — пожаловался Винсент, едва я открыл ему дверь.

— Что случилось? — спросил я.

Он вошел и тяжело рухнул на мой новый диван.

— Кажется, малышка Синди меня чем-то заразила.

Я понял, что крупно ошибся, заплатив этой леди. Ее услуги не избавили Винсента от депрессии, а лишь породили в нем тяжкое ощущение вины. Он чувствовал себя несчастным с тех самых пор, как позвонил по несуществующему номеру, который оставила Синди, и до него дошло, что серьезных отношений у них не получится. Распространяться о результате их мимолетной связи я не хочу, упомяну только, что Синди наградила Винсента тем же подарком, каким облагодетельствовали Европу матросы из экспедиции Колумба.

— Надо же, назвать дурную болезнь таким красивым словом… Где-то я это вычитал, — вздохнул Винсент. Мы побывали у доктора и вернулись ко мне. — Я заработал сифилис. У меня туберкулез и сифилис.

Винсент сочинил мотивчик на слова «туберкулез и сифилис» и напевал его, пока не зазвонил телефон.

Я снял трубку.

— Мистер Липовиц хочет видеть тебя и Винсента, — сообщил Силвейн.

— Прямо сейчас?

— Да. Долго он не протянет.

— Ты был у него?

— Нет. Он не принимает посетителей. Полагаю, он хочет перед смертью поблагодарить вас обоих.

Стив объяснил, как добраться до лечебницы, и мы с Винсентом немедленно выехали.

— Ты ведь не расскажешь ему про мою болячку? — забеспокоился Винсент в машине.

— Наверняка он уже знает и без меня, — пошутил я. На самом деле Липовиц прекратил интересоваться отчетами о состоянии здоровья Винсента несколько лет назад.

96

До лечебницы под названием «Голденкрест» мы добрались тем же вечером. Элитный пансионат для безнадежных больных располагался на двадцати пяти акрах земли с безупречными газонами и великолепным ландшафтным дизайном. Здесь также имелась площадка для игры в гольф. Внутри, за исключением кухни, где трудился специально выписанный шеф-повар, все было так же, как и везде, — обшитые панелями потолки, бьющие в глаза лампы, белые полы, бежевые стены, запах фекалий и дезинфицирующих средств. Мы с Винсентом зарегистрировались в книге посетителей, и сестра назвала нам номер палаты мистера Липовица.

Не торопясь мы двинулись по коридорам лечебницы. Винсент помахал рукой пожилой женщине с куклой в руках, но ответной реакции не последовало.

— Господи, как я ненавижу эти заведения! — вырвалось у меня. В юности я провел немало времени в таких вот лечебницах, где умерли несколько моих родственников, в том числе отец.

Шагая по коридору, я невольно заглядывал в распахнутые двери палат. Винсент, как я заметил, делал то же самое. Всякий раз зрелище угнетало по-своему. Обитатели палат скорее походили на бесплотных призраков; кто-то стонал и звал на помощь. Скрюченные от боли тела, широко раскрытые рты, выпученные глаза… Иссохшие, обмотанные синей паутиной вен руки и ноги свисали с больничных коек. Халаты не по размеру были запахнуты кое-как, точно не желали иметь ничего общего с гардеробом живых трупов. В дверных проемах виднелись тощие лиловатые ступни, иногда в одном тапочке, иногда в двух. Назвать эти фигуры людьми не поворачивался язык. Я чувствовал себя пленником на инопланетном космическом корабле, приземлившемся в Калифорнии.

Палата Липовица находилась в конце коридора. Дверь была приоткрыта, свет не горел.

— Наверное, он спит, — предположил я. — Пойдем отсюда.

— Нет, — возразил Винсент. — Надо войти, он ведь нас ждет.

Я распахнул дверь, и коридорные лампы осветили помещение. В центре палаты стояла задернутая ширма. Винсент отодвинул ее. Нашим глазам предстала кровать и какие-то медицинские приборы с мигающими огоньками. На кровати лежал Фостер Липовиц, совершенно голый, с выставленными на всеобщее обозрение сморщенными гениталиями.

97

Мистер Липовиц действительно спал, свернувшись в позе эмбриона на регулируемой кровати, которую не мог отрегулировать, потому что его тело было изломано болезнью сверху донизу. Своей маленькой лысой головой он напоминал птенца. Беззубый клюв словно заклинило на середине зевка. Я слышал его дыхание.

Винсент зажег свет, но Липовиц продолжал спать. Тогда Винсент подошел к кровати и прикрыл скелетообразное тело простыней.

— Мистер Липовиц, — тихонько позвал он.

Липовиц мгновенно проснулся и посмотрел на Винсента. Глаза у него были большие и круглые, в уголках у переносицы скопились засохшие корочки.

— Здравствуйте. Меня зовут Винсент Спинетти.

— Здравствуй, Винсент, — произнес Липовиц на удивление сильным и низким голосом. Покряхтывая, он перевернулся на спину. — A-а, Харлан Айффлер тоже здесь.

Я приблизился к кровати, не зная, уместно ли будет рукопожатие.

— Здравствуйте, мистер Липовиц. Очень рад наконец-то познакомиться с вами.

Он подал руку, похожую на птичью лапку. Я легко сжал ее и сразу отпустил.

— Просто Фостер.

Липовиц вытянул шею в нашу сторону и прикрыл глаза.

— У вас обоих так быстро бьется сердце…

Мы с Винсентом недоуменно переглянулись.

— Слуховой аппарат, — пояснил Липовиц. — Самый дорогой из тех, что есть в продаже. Если в комнате тишина и человек стоит рядом со мной, я могу слышать звук его сердца, особенно если оно бьется достаточно сильно.

Винсент и я поспешно отодвинулись от кровати. Липовиц рассмеялся и закашлялся.

— Если включить аппарат на полную громкость и как следует сосредоточиться, я даже могу слышать ваши мысли.

Я нервно хихикнул. На лице Липовица вдруг отразилось неодобрение. Я испугался, что мой смех его разозлил.

— Насколько я понимаю, эти чертовы сиделки сменили постель и оставили меня голышом.

— Мы можем чем-то помочь? — осведомился Винсент.

— Если не трудно, поднимите спинку кровати. — Крючковатым пальцем Липовиц указал на пульт, лежавший в изножье.

Винсент нажал на кнопку, и головная часть кровати с механическим жужжанием медленно поехала вверх. Простыня соскользнула на колени Липовицу, и я разглядел восемь электродов, подсоединенных к его костлявой груди. Из впалого живота торчал зонд для искусственного питания, из носа — трубки, из вены на руке — игла капельницы. Все эти трубки и провода, сплетенные между собой, вели к приборам и компьютерам, расположенным по обе стороны от кровати. Мне вдруг представилось, что тело старика служит силовой станцией для целого здания.

Фостер устроился поудобнее и улыбнулся Винсенту.

— Как дела?

— Спасибо, уже лучше.

— Рад слышать. Перед смертью я хотел поблагодарить тебя за все, что ты для нас сделал. Ты оставил большое наследие. — Липовиц перевел взор на меня. — Мы правильно выбрали, да? Винсент идеально вписался в проект. Мальчик перенес столько испытаний и выдержал их безупречно. Верно, Харлан?

— Да, сэр. Он — лучший.

— Спасибо, — смутился Винсент. — Я очень признателен вам за возможность, которую вы мне предоставили. Я получил отличное образование. Спасибо за вашу поддержку.

— Не благодари меня. Вся грязная работа досталась Харлану. Харлан, я хочу, чтобы ты знал: твои усилия тоже не остались незамеченными. Отдаю тебе должное: я очень ценю твои услуги. Ты наверняка уже начал задаваться вопросом, когда же мы с тобой познакомимся лично.

Я засмеялся.

— Если честно, меня мучил вопрос, есть ли вы вообще. Я не один год мечтал встретиться с вами, но Силвейн и Прормпс не пускали меня к вам. Единственным доказательством вашего существования было то письмо, что вы мне прислали.

— Какое письмо?

— Если не ошибаюсь, это было лет пятнадцать назад. В письме вы подробно описали задачи «Нового Ренессанса» и убедили меня взяться за эту работу.

— Письмо написал Дрю Прормпс.

— Гм…

— Делами занимался он. Я скорее фигура номинальная. Мне в голову пришла идея проекта, я его профинансировал. Я принимал ключевые решения и следил, чтобы все шло как задумано. За бумажную и техническую сторону проекта отвечал Прормпс. Полагаю, он будет достойным преемником.

Мы обсудили все произведения Винсента, которые уже дошли до публики. Как и говорил Стив, Липовиц оказался большим поклонником творчества нашего гения. Он беспрестанно хвалил Винсента, от чего тот получал явное удовольствие. Вскоре мы заметили, что оживленный разговор утомил старика. Голос Липовица стал тише, он все чаще кашлял. Винсент предложил опустить спинку кровати, и Фостер позволил ему оказать эту маленькую помощь.

— Еще пару слов, Винсент, пока я не заснул. Надеюсь, что ты понимаешь, как важен для компании, и сознаешь свою великую роль, — промолвил Липовиц. — Ты страдал не напрасно. Ты и другие выпускники «Нового Ренессанса» сделали много хорошего. Но с тобой никому не сравниться. Ты пробудил массу людей.

— Спасибо.

— Наверное, нам лучше уйти. Вам необходимо побыть в покое, — произнес я.

— Точнее, упокоиться с миром. Теперь уже можно. Похоже, ситуация улучшается. Этого я и хотел. Дрю сказал бы по-другому. Я занялся этим проектом, вспомнив то, что забыл: Вторую мировую. Да, я был на войне, но меня не убили, и я никого не убил. В меня даже ни разу не стреляли. Знаете почему? Я был музыкантом, неплохо играл на саксофоне и попал в полковой оркестр. Меня должны были подстрелить, как прочих бедняг, но мне повезло. Я играл для генералов и для рядовых солдат — для всех, кто хотел забыть о том, что вокруг война, пусть хотя бы на несколько коротких минут, пока звучал наш оркестр. Я вернулся с войны и постепенно забыл о ней, позволил себе такую забывчивость. Слава Богу, у меня был шанс исправиться. Мне крупно повезло. Я заслужил право на следующую жизнь.

Мы попрощались с Фостером Липовицем, он перевернулся на бок и опять съежился в позе эмбриона. Наутро он умер. О его смерти меня информировали так же, как всех сотрудников компании: по факсу. На шапке фирменного бланка я впервые увидел логотип «Нового Ренессанса».