Пытка для гения

98

Похороны Липовица собрали много народу, хотя, насколько я знал, родных и близких среди присутствующих не было. Проводить его в последний путь пришли в основном партнеры по бизнесу.

По окончании церемонии мы, хорошо одетые, благоухающие представители шоу-индустрии в сдержанном молчании вышли из голливудской синагоги «Темпл исраэль», следуя за простым сосновым гробом. На улице нас с Винсентом подозвал Стив — сунув пальцы в рот и бесцеремонно свистнув. Он давно не видел Винсента и чуть не сбил его с ног, заключив в крепкие объятия.

— Привет, крошка Ви, — поздоровался Силвейн.

— Привет, Стивидор, — ответил Винсент.

— Скажи ему, Винсент, — улыбнулся я.

— О’кей. Стив, я написал для тебя сценарий.

— Хорош заливать, чудак.

— Это правда, — подтвердил я. — Главная роль выписана под тебя.

— Ах ты, плут! — воскликнул Стив, снова сжимая худую фигуру Винсента в объятиях. — Про что фильм?

— Про одноногого актера, некогда знаменитого, который никак не может отыскать свою любовь. Картина будет называться «Нереальная женщина».

— Мне нравится, — изогнул бровь Стивен.

Мы стояли на центральной лужайке рядом с другими небольшими группами и ожидали, пока храм опустеет и можно будет перейти к следующей части похоронного ритуала. На тротуаре маячили с дюжину зевак с фотоаппаратами.

В числе последних из синагоги вышел элегантно одетый мужчина с цифровой фотокамерой. У него было красивое лицо и кошачьи повадки героя-любовника из старого черно-белого фильма. Скрыв глаза под солнцезащитными очками, он внимательно разглядывал толпу и улыбался, точно присутствовал на кинопремьере.

— Видел того придурка в темных очках, который фотографировал гроб Липовица? — толкнул я в бок Стива.

— Видел, — отозвался он. — Этот придурок — наш новый президент.

99

С высоты крыльца Дрю Прормпс заметил Стива и помахал ему рукой. Спустившись по ступенькам, он направился к нам, по пути пожимая руки знакомым. За ним следовала привлекательная молодая блондинка. В вырезе ее сексуального черного платья чуть-чуть виднелась ложбинка между грудей.

— Стив! — воскликнул Прормпс, подойдя к нам. — Это они?

— Они самые, — кивнул Силвейн.

Прормпс был высок, строен и красив. Из нагрудного кармана его костюма торчал уголок красного платка в тон галстуку. Я сразу обратил внимание на его роскошные волосы: рыжевато-каштановые, уложенные в высокую прическу. Судя по всему, парикмахера он посетил совсем недавно.

Прормпс поздоровался с Винсентом, обхватив его ладонь обеими руками.

— Ты, должно быть, Винсент.

— Да.

— Ну вот я и познакомился с чудо-парнем! Меня зовут Дрю Прормпс, я исполнительный директор «Нового Ренессанса».

— Очень приятно.

— Я просто обожаю твои работы.

— Спасибо, — сдержанно ответил Винсент.

Прормпс повернулся ко мне и тоже пожал мою руку обеими ладонями.

— А вы, очевидно, Харлан Айффлер?

— Да, сэр.

Я тут же пожалел, что назвал его сэром. Ему, вероятно, было едва за сорок, не намного больше, чем мне, но он показался мне самым утонченным джентльменом из всех, кого я когда-либо встречал, и слово «сэр» вырвалось само собой.

— Очень рад знакомству, — промолвил Прормпс. — Если не ошибаюсь, мы с вами как-то разговаривали по телефону.

Я заметил, что искренняя, счастливая улыбка служила обычным выражением лица Прормпса. Как правило, он улыбался, не разжимая губ, и вкупе с золотистым загаром и темными очками это придавало ему особый шарм.

Прормпс обернулся к Стиву и пожал ему руку в той же манере, что и нам с Винсентом.

— Как поживаешь, Стив?

— Все лучше и лучше.

— А это Бриджит. — Прормпс махнул открытой ладонью в сторону блондинки. Та качнула грудью. — Я хочу сфотографировать вас троих. Пионеры проекта «Новый Ренессанс». Между прочим, смотритесь отлично.

Прормпс включил свой серебристый фотоаппарат и отступил назад.

— Винсент, ты ниже остальных. Будь добр, встань посередине для симметрии, — попросил он.

Я, Силвейн и Винсент, все трое в черных костюмах, улыбнулись в объектив. Из-за яркого солнца мы наверняка получились на снимке с закрытыми глазами. Жаль, у меня нет этой фотографии.

После того как Прормпс сделал снимок, со стороны тротуара послышался гам. Фотографы и операторы толпой побежали прочь от лужайки, беспрестанно щелкая аппаратами и выкрикивая вопросы, в то время как объект их внимания двигался по направлению к синагоге. Синхронное перемещение: поп-звезды вперед и репортеров назад — создавало иллюзию единого пульсирующего организма, словно по тротуару с шумом ползло мифическое чудовище, выплевывая тугую струю вопросов: «Как вы относитесь к тому, что Кристина Гомес выходит замуж за артиста из подтанцовки?»

— Чед! — оживился Прормпс. — Я просил его приехать, и вот, пожалуйста, он здесь. Очень хочу познакомить его с тобой, Винсент.

Прормпс оставил нас, чтобы поприветствовать модного исполнителя, ставшего величайшим достижением «Нового Ренессанса».

100

Прормпс привел Чеда, папарацци двинулись следом. Глядя, как молнии фотовспышек озаряют лицо Чеда, я вспомнил любопытный факт: в музеях фотографировать запрещено, потому что вспышки вызывают старение картин.

На Чеде был черный костюм в мелкую полоску и оливково-зеленая рубашка. Как всегда, карманы штанов были вывернуты наизнанку. Должно быть, эти штаны пошили специально для Чеда: карманы пестрели загадочными символами, такими же, из которых состояли его татуировки. Короткие черные волосы с осветленными концами торчали во все стороны. Чед пожал руку Стиву и одновременно обнял его. Щелчки и вспышки фотокамер не прекращались ни на секунду.

— Как жизнь, Силвейн? — сказал Чед.

— Отлично, а как твои дела? — отозвался Стив.

— По-моему, мы опоздали на похороны, старик, — констатировал Чед. Вокруг него стояла свита, трое мужчин и четыре девушки. — Вчера тусовались на вечеринке у Томми Ли, а сегодня проспали все на свете.

— Чед, ты знаком с Харланом Айффлером? — Прормпс указал на меня.

— Да, да. Это он просил меня не шляться по девочкам и все такое. Парень задолбает кого хочешь!.. Как жизнь, старик? — Чед изобразил нечто похожее на рукопожатие — стильный жест, воспроизвести который я бы не сумел.

— Как поживаешь, Чед? — с улыбкой произнес я.

— А это Винсент Спинетти. — Прормпс показал на бледного молодого человека с большими выразительными глазами. Винсент то поднимал их на Чеда, то опускал долу.

— Как жизнь? — коротко кивнул Чед.

— Здравствуйте, — ответил Винсент.

— Это ты, что ли, сочинил все песни?

— Да.

— Без балды, материал отпадный.

— Спасибо.

— Нам с тобой как-нибудь надо будет забить косячок, приятель.

— Хорошо.

Собравшиеся на похороны начали расходиться, только вокруг Чеда держалась толпа.

— Пожалуй, нам пора, — озабоченно проговорил Прормпс. — Мой лимузин — в составе похоронной процессии. Предлагаю поехать всем вместе.

Чед оставил двоих из свиты и отпустил остальных, приказав им ждать у него дома, и наша группа двинулась на заднюю парковочную площадку к лимузину Прормпса. Пока мы шли, тощая дамочка средних лет подбежала к Чеду и крепко его обняла. Она была одета в мини-юбку и топ без бретелек, обтягивающий непомерно большую грудь.

— Боже мой! — заверещала она. — Я люблю тебя! Я люблю тебя, Чед! Я тебя люблю!

— Я тебя тоже, — лениво ответил Чед.

— О Господи. Минутку, одну минутку… — Поклонница принялась лихорадочно рыться в огромной сумке. — Черт, где же ручка?

Сопровождающий Чеда извлек из портфеля несколько маркеров и вручил один фанатке.

— О-о, распишись на мне, Чед. — Дамочка приспустила топ, еще сильнее обнажив грудь.

Чед быстро нацарапал на ней три буквы своего имени.

— Эй, леди, — ухмыльнулся Стив, — вот этот парень сочиняет песни для Чеда. Автограф не желаете?

— Конечно! Распишитесь на мне. Все, все, пожалуйста, распишитесь на мне!

Винсент улыбнулся. Чед рассеянно передал ему маркер, и Винсент аккуратно вывел свое имя на другой груди восторженной поклонницы.

— Я вас тоже узнала, — восторженно обратилась она к Стиву. — Пожалуйста, оставьте свой автограф. О-о, все, все, подпишитесь.

Помощник Чеда раздал маркеры Стиву, Прормпсу, спутнице Прормпса и мне. Мы по очереди склонились и расписали пышную грудь нахальной фанатки. Я не удержался и нарисовал пенис.

101

Винсент, Стив, девушка Прормпса и я сидели с одной стороны лимузина, а Прормпс, Чед и два его спутника — с другой. Представить их Чед не потрудился. Я сделал вывод, что парень с маркерами выполняет функции личного помощника, поскольку Чед периодически обращался к нему с вопросами насчет расписания. Своего второго ассистента он игнорировал, и тот молча сидел, зажав в руке золотой сотовый телефон.

— Чем занят, Силвейн? — спросил Чед. — Тебя совсем не видно.

— Сижу дома. Уж ты-то явно тусуешься за нас обоих. Какой журнал ни откроешь, обязательно наткнешься на статью о твоих сексуальных подвигах.

— Завидуешь новому поколению горячих перцев, старичок?

— Брось, чудак. По сравнению со мной ты просто дилетант.

— Черт, да я популярнее, чем пожарные после одиннадцатого сентября!

Чед и подружка Прормпса переглянулись. Кроме того, мне показалось, что Прормпс рассматривает меня, но за темными очками его взор был непроницаем.

— Кстати, Дрю, когда планируешь устроить следующую вечеринку?

— Для вечеринки нужен хороший повод, — ответил Прормпс. — В последний раз мы собирались, когда твой диск стал платиновым, верно?

— Кажется, да. В последнее время ты что-то редко собираешь друзей. «Дырочку» не заделал?

— Разумеется, нет.

Чед засмеялся.

— Пора, пора устроить праздник, старик.

— Непременно, как только твой второй диск станет платиновым. Ты уже начал записываться?

— Не-а. Материала мало.

С тех пор как первый диск Чеда завоевал вершины хит-парадов, прошло уже четыре года. Второго он пока не выпустил, поскольку активно снимался в телепрограммах и записывал в студии своих приятелей.

— Винсент, у тебя есть новые композиции для Чеда? — спросил Прормпс.

— Нет. Вдохновения не было, — признался Винсент. — Но я могу начать работу.

— Вообще-то я решил, что сам напишу песни для следующего диска, — вдруг объявил Чед.

— Правда? — удивился Прормпс.

— Ага. Авторы строят из себя невесть что. Можно подумать, писать песни сложнее, чем оперировать мозг. На самом деле это легче легкого! — Чед прищелкнул пальцами.

— Если песни паршивые, то да, легче легкого, — вставил я.

Чед поскреб темную щетину на подбородке и уставился на меня, очевидно, в глубоком раздумье.

— Эй, погоди. Ты что, хочешь сказать, что написать хорошую песню мне не по зубам?

— А ты уже пробовал?

— Стоит мне только взять в руки карандаш и бумагу, как я выдам великолепную композицию! Просто всегда катастрофически не хватает времени Наверняка у меня получится.

— Ну-ну.

— Ладно, давайте спросим композитора. — Чед посмотрел на Винсента. — Скажи-ка, умник, сочинять песни легко или трудно?

— Не знаю, — пожал плечами Винсент.

— Что значит не знаешь? — не понял Чед. — Я спрашиваю, это легко или трудно?

— По-разному. Иногда, прежде чем сесть и написать песню, как вы говорите, приходится пройти через…

— Громче, парень, я не слышу, что ты там бормочешь.

— Не указывай ему, — разозлился я.

— Разве я к тебе обращался? — поднял брови Чед.

— Без него ты бы ничего не добился.

— Слушай, чувак, почему ты мне все время грубишь? Тебе бы надо… Погоди-ка…

Из динамика сотового телефона зазвучала мелодия песни Чеда. Молчаливый ассистент, державший аппарат в руках, нажал кнопку ответа. Это было его первое движение с тех пор, как он уселся в лимузин.

— Вас слушают. Да. Минутку. — Помощник передал телефон Чеду, который сказал «алло» и принялся оживленно болтать — судя по всему, со своей подружкой.

— Почему он сам не отвечает на звонки? — поинтересовался я у первого ассистента Чеда.

— Это — его обязанность, — кивнул тот на своего безмолвного коллегу.

— О Господи, — вздохнул я.

— Харлан, пожалуйста, не надо ссориться с Чедом, — попросил Прормпс. — Только не сегодня.

— Хорошо, — буркнул я.

Чед проворковал в трубку: «Пока, малышка» и вернул телефон в руки одушевленной подставки.

— О чем я говорил? — осведомился он.

— О грубости, — напомнил Стив.

— Во-во. Так что там насчет грубости? — Чед посмотрел на меня.

Я промолчал.

— Посмотри, как ты одеваешься, — не унимался он. — Точно явился из тридцатых годов.

— А ты вообще будто вчера вылупился.

Чед фыркнул.

— Джентльмены, прошу вас, сбавьте тон, — сказал Прормпс. — Сегодня день памяти Фостера.

— Точно, — согласился Чед. — Вот увидите, я — сама вежливость. Я покажу, как нужно уважать людей. А главное, сам сочиню песни для своего диска.

— Валяй, — усмехнулся я.

Мы замолчали и уставились в окно. Я вспомнил последние похороны, на которых присутствовал, — похороны отца. Тогда, несмотря на печальные обстоятельства, я ощущал себя важной персоной: ехал в лимузине, который все прочие автомобили почтительно пропускали. Сегодня утром такого чувства у меня не было.

102

Если не принимать во внимание то и дело звонивший телефон Чеда, погребение Фостера Липовица прошло весьма заурядно. После церемонии Прормпс взял Винсента под руку и повел по тропинке вдоль кладбища. Чед и его свита уже убрались; помощник вызвал машину, которая их забрала. Насколько я понял, в одном автомобиле со мной Чед ехать не захотел. Как ни странно, Прормпс отпустил вместе с ним свою подругу, и этот факт занимал меня сильнее, чем приватная беседа Винсента и Прормпса.

— Как думаешь, Прормпс взял с собой эту девицу для прикрытия? — спросил я Силвейна. — Наверное, предпочел не демонстрировать свои гомосексуальные наклонности на публике.

— Да нет, — ответил Стив, — они действительно спят. Дрю — бисексуал и не скрывает этого.

— Тогда почему он позволил ей уехать с другим мужчиной?

— У Дрю — сотня таких подружек, — расхохотался Стив. — Ему без разницы. Почему бы не поделиться с Чедом?

Улыбающийся Прормпс и красный от смущения Винсент подошли к нам. На обратном пути в похоронный зал разговор зашел о дальнейшей карьере нашего подопечного. Мы со Стивом решили сосредоточиться на продвижении киносценариев Винсента, рассчитывая, что после выхода «Нового волшебника страны Оз» дело пойдет быстрее. Прормпс сообщил, что у него созрели интересные мысли насчет «Нового Ренессанса», которые он раскроет чуть позже. Идеи настолько масштабные, намекнул Прормпс, что они не только повлияют на профессиональную деятельность Винсента, но, возможно, изменят всю его жизнь.

— А пока, — сказал он, — давайте заниматься текущими вопросами.

Когда мы приехали, Прормпс попросил меня остаться в машине, чтобы переговорить с глазу на глаз. Мы перебрались на заднее сиденье лимузина, оставив Стива и Винсента слоняться по парковочной площадке.

— Харлан, я просто хотел убедиться, что мы с вами в одной команде.

— К вашим услугам.

Кожаное сиденье скрипнуло — Прормпс придвинулся ближе ко мне.

— Надеюсь, вы понимаете, что кончина мистера Липовица не означает сворачивания проекта.

— В любом случае он продолжится без моего участия.

— Очень, очень жаль. Я поинтересовался у Винсента его последними сочинениями, и он сказал мне, что вы велели ему расслабиться и сделать перерыв в работе. Какими причинами вызван ваш новый подход?

— Некоторое время назад Винсент пытался покончить с собой.

— Я в курсе, Стив мне говорил.

— Вот вам и причина. Не стоит перегибать палку. Мы подвергали его всевозможным пыткам и получили более чем удовлетворительные результаты.

— Совершенно с вами согласен. У меня даже возродилась вера в массового зрителя и слушателя.

— В общем, я больше не хочу причинять Винсенту боль.

— Видите ли, Харлан, я понимаю, что вами движет, но раз уж мы зашли так далеко, почему бы не продолжить эксперимент на новом уровне?

— Что вы имеете в виду?

— Мне кажется, Винсент обладает всеми задатками человека-легенды. У него достаточно потенциала, чтобы в один прекрасный день стать полубогом. Идолом, предметом поклонения. Он — идеальный страдающий гений. Даже его внешность подходит для этого как нельзя лучше. Выглядит бедняга, мягко говоря, неважно.

— Но ведь один из основополагающих принципов «Нового Ренессанса» — отрезать воспитанникам путь к славе.

— Вы правы. А если он умрет? Тогда этот фактор не будет иметь значения. В конце концов, ключевая характеристика несчастного гения, главный момент, укореняющий легенду в сознании людей, — это ранняя смерть кумира, так?

Меня передернуло.

— Вы планируете убить Винсента?

— Нет, — от души расхохотался Прормпс. — Но когда-нибудь он все-таки умрет. Я рассуждаю в долгосрочной перспективе. Согласитесь, в этом и заключается суть «Нового Ренессанса». Долговечность и память в следующих поколениях, а не только кассовые сборы и телерейтинги. Послушайте, Харлан, сейчас от Винсента требуется лишь продолжать работу, двигать проект и пополнять собственную творческую копилку. Безусловно, он — талант. Все его творения превосходны, но нам нужно еще. С каждым новым произведением он пишет все лучше, да?

— Конечно.

— Очевидно, Винсент приближается к вершине своего мастерства. На кладбище я побеседовал с ним, чтобы узнать, на какой стадии творческого развития он сейчас находится, и по всем признакам выявил присутствие в его душе так называемой Kunstlerschuld, «вины художника». Вам, разумеется, знаком этот термин. Следовательно, он подошел к точке, когда готов предпочесть жизнь искусству.

Меня раздосадовало, что Прормпс ввернул неизвестное мне слово.

— Если вас это порадует, могу сообщить, что благодаря моему нечаянному содействию Винсент заработал сифилис, — сказал я.

— Ну, это уже кое-что, — со смехом проговорил Прормпс. — Может быть, он потеряет ногу, как Рембо!

— Не сравнивайте Рембо с Винсентом. Рембо не столько страдал, сколько беспутничал.

— Согласен. Грань между страданием и безнравственностью очень тонка.

— Да уж, я своими глазами видел примеры.

— Не сомневаюсь. Вы всегда были отличным работником. Вот что, Харлан, организуйте еще один творческий взлет для нашего гения. Еще одно маленькое вмешательство, и вы свободны. Устраивает?

Прормпс широко улыбнулся. Он улыбался все время, пока мы разговаривали. Я посмотрел в окно лимузина и увидел, как Винсент машет рукой, разгоняя дым от сигареты Силвейна.

— Не могу, — сказал я.

— Вы — человек твердых принципов, в нашем бизнесе таких мало. Полагаю, именно поэтому вы и принесли проекту столько пользы. — Прормпс похлопал меня по плечу.

— Послушайте, мистер Прормпс. Я постараюсь убедить Винсента взяться за работу, но не надо мучить его сверх обычного.

— Хорошо. Будем действовать по обстоятельствам, — успокоил меня Прормпс и сменил тему. — Ну что ж, хватит о делах. Что вы делаете сегодня вечером?

— Ничего особенного.

— Не хотите зайти ко мне в гости? — Прормпс положил руку мне на бедро, и мои мышцы моментально напряглись. — Вы любите горячие ванны?

— Мистер Прормпс, мне, пожалуй, пора.

— Да, да, разумеется. Зовите меня просто Дрю.

103

Остаток года после двадцать первого дня рождения Винсента прошел мирно и безмятежно для нас обоих. Работа состояла в основном из встреч с директорами студий. Переговоры, как правило, были короткими и скучными, но я предпочитал скучать, нежели заниматься вредительством, на которое согласился пятнадцать лет назад и которое неизменно вызывало у меня угрызения совести. В результате этих переговоров мы со Стивом продали три киносценария Винсента, и еще три работы студии оставили на рассмотрение.

В первом из проданных сценариев, «Нереальная женщина», главная роль предназначалась Стиву. Вторым был, как я уже упоминал, сценарий картины «Скоротечны прекрасные дни», а третий назывался «Академия разбитых сердец» и представлял собой восьмидесятиминутный школьный урок. Сценарий предполагал съемки в реальном времени, и несмотря на то, что фильм отображал типичный день в английской средней школе, в нем присутствовала и главная, и побочная сюжетная линия.

Средоточием моей личной жизни была Моника. Мы встречались каждый день, по вечерам обычно оставались дома и смотрели фильмы, снятые до 1990 года. Мне также нравилось знакомить Монику с моими любимыми группами. Она охотно слушала старые диски, кое-что даже приходилось ей по душе. Ожидая Монику с работы, я часто заказывал на дом барбекю — ее любимое блюдо. Мы думали друг о друге каждую минуту. В январе мы наконец определили дату свадьбы: пятница после Дня Благодарения.

С Винсентом мы теперь встречались реже, чем в Индиане. Хотя я постоянно приглашал его к себе, он отказывался под предлогом, что не хочет мешать нам с Моникой. Я держал обещание, данное Прормпсу, и уговаривал Винсента писать, однако менее настойчиво, чем раньше. Я перестал интересоваться его последними сочинениями, и в конце концов мы почти прекратили говорить о работе.

В новой жизни Винсента значительно прибавилось комфорта: он разбогател. Авторские гонорары, а также суммы отчислений за теле- и киносценарии увеличивались. Вместе с моим талантливым клиентом приятную прибавку в деньгах ощущал и я. Винсент по-прежнему отсылал большую часть заработка братьям и сестре, но при этом у него оставалось вполне достаточно на себя. Несмотря на низкий процент прибыли, который ему причитался, доход Винсента поддерживали растущие объемы продаж.

Располагая средствами, Винсент принялся понемногу выходить из квартиры. Он посещал клубы, где играли его любимые рок-группы, делал покупки в книжных и музыкальных магазинах и даже стал захаживать в бары, иногда в компании Стива, иногда в одиночку, клятвенно обещая мне не перебирать со спиртным.

На свободные деньги Винсент также купил себе новый компьютер — старый он разбил в приступе хмельной ярости. Благодаря этому приобретению он втянулся в привычку многих одиноких людей и завел переписку с девушками через интернет. Достоинства его натуры производили на дам необыкновенно волнующее впечатление, и они повально назначали ему свидания. Винсент получал искреннее удовольствие от виртуального общения. Поскольку туберкулез все равно скоро сведет его в могилу, говорил он, нужно успеть пожить на полную катушку.

Как-то раз, примерно в те дни, когда Винсент начал встречаться со своей третьей и последней подругой из всемирной сети, он позвонил мне и сообщил, что его здорово избили.

104

Около половины восьмого вечера кто-то постучал в его дверь. Винсент лежал на диване и смотрел комедийный сериал «Мужчины моей матери», снятый по его сценарию и ставший хитом отчасти благодаря красоте исполнительницы главной роли. Посмотрев в глазок, Винсент увидел лысоватого белого мужчину с усами, совершенно ему незнакомого. Он нерешительно открыл дверь и тут же получил удар в глаз.

— Я упал на пол и крикнул: «Эй! За что?», но этот человек не ответил. Он запер дверь и дождался, пока я поднимусь. Потом двинул мне в челюсть, в ухо и в другой глаз, и я снова упал. Лежа на полу, я заметил, что на ногах у него грязные белые носки и резиновые шлепанцы-«вьетнамки».

Я спросил, чего ему надо, и он ударил меня ногой по лицу. Он не мог бить как следует, потому что у него все время спадали шлепанцы. Когда я увернулся от очередного удара, один шлепанец отлетел в противоположный угол.

Нападавший пошел через всю комнату за шлепанцем, а я встал и попытался разглядеть его. Плотный и коренастый, с залысинами на макушке и прямыми каштановыми волосами длиной до лопаток, на вид лет сорока. Лицо у незнакомца было какое-то кукольное, а усы измазаны чем-то похожим на высохшую слизь. Он был одет в баскетбольные трусы и футболку с надписью «Голый волейбол». От него несло потом.

Я опять спросил этого урода, что плохого я ему сделал, а он выпустил газы. Я засмеялся, он побагровел, ринулся на меня и влепил мне затрещину. Я в третий раз грохнулся на пол. Он перевернул меня на спину, уселся мне на живот и примерно с минуту молотил меня кулаками. Я обзывал его по-всякому и пробовал отбиваться, затем счел за лучшее изобразить обморок. Тогда этот человек слез с меня и ушел, аккуратно закрыв за собой дверь.

Выслушав Винсента, я сел в машину и немедленно приехал к нему. Оба глаза у него затекли, нижняя челюсть и обе скулы посинели и распухли, из одной ноздри текла кровь, на лбу красовалась здоровенная шишка. Я заставил Винсента вызвать полицию. Пока мы ожидали полицейских, он позвонил своей девушке и отменил назначенное на вечер свидание.

— Дениз, привет. Это Винсент. Дело в том, что меня здорово избили… Не знаю. Какой-то человек просто набросился на меня. В общем, мне сегодня, пожалуй, не стоит выходить из дому. Да, хорошо. Извини, пожалуйста. Пока.

Толку от полиции оказалось немного. Убедившись, что госпитализация не требуется, копы попросили Винсента описать нападавшего, затем задали несколько вопросов, но ответов, способных пролить свет на мотивы преступления, не получили.

— Вы храните в квартире ценности?

— Нет.

— У вас есть недоброжелатели?

— Нет.

— Вы задолжали кому-либо денег?

— Нет.

Последний вопрос навел меня на мысль о возможной причине нападения.

105

— Честное слово, Харлан, я совершенно не в курсе, — клялся Стив по телефону.

— Ты знаешь номер домашнего телефона Прормпса?

— Знаю, но советую тебе остыть. С чего ты взял, что тут замешан Дрю?

— Потому что это ему на руку. Ты давно с ним разговаривал?

— Вчера. Мы обсуждаем дела каждую неделю.

— Вы говорили про Винсента?

— Да. Дрю всегда спрашивает о его успехах.

— И что ты ему сказал?

— Не помню. Наверное, то, что слышал от тебя. Что Винсент пошел по девочкам. Знаешь, пожалуй, Прормпс действительно способен на такие вещи. До меня доходили разные слухи, но я не очень им верил.

— Какие слухи?

— О том, что Дрю «заказывает» людей. И Липовиц якобы тоже этим занимался.

— Ты сам убеждал меня, что это всего лишь газетные утки.

— Я не хотел тебя пугать.

— Боже мой. Они что, гангстеры?

— Вроде того, только с более серьезными деньгами. У Голливуда всегда был этакий криминальный налет. Самые влиятельные люди в шоу-индустрии зачастую и самые опасные. Они создали вокруг себя атмосферу страха и время от времени напоминают о себе такими же штуками, как в «Крестном отце», чтобы люди боялись. Я думал, ты с самого начала знал, что влезаешь в нешуточный бизнес. Черт, да ты и сам уже успел кое-чего наделать.

— А теперь сожалею об этом и буду сожалеть до конца жизни.

Смягчившись, Стив дал мне номер домашнего телефона Прормпса, и я немедленно его набрал.

— Во-первых, я понимаю, что вы сейчас немного перевозбуждены, и все-таки прошу, давайте на полтона ниже, — проговорил в трубку Прормпс. — Во-вторых, да, я нанял человека и приказал ему слегка поколотить Винсента. Кстати, он в порядке?

— Разумеется, нет! — В моем голосе звенело презрение. — Бедный Винсент весь в синяках, ломает голову, что же плохого он сделал. Ему даже пришлось отменить свидание.

— К сожалению, подобные инциденты будут продолжаться до тех пор, пока он не Вернется к творчеству.

— Как вам не стыдно!

— Согласен, метод некрасивый. Я откладывал его применение до последнего. Ждал, что Винсент вот-вот выдаст новые шедевры… Прошел целый год, а результатов никаких. Поэтому я обратился к услугам наемника. Видите ли, я не знаю другого способа держать Винсента в кулаке, кроме как избить его кулаками, — хохотнул Прормпс.

— Довожу до вашего сведения, мистер Прормпс, что этот эпизод вынуждает меня покинуть «Новый Ренессанс». Я увольняюсь.

— Мне жаль, что вы так расстроены. Я всего лишь придерживаюсь нашего первоначального плана. И вы, и Винсент перестали выполнять свои обязанности. Что еще важнее, недостаток вдохновения как-то странно совпадает у него с жаждой удовольствий. Одиночеству и тоске он явно предпочел женщин и развлечения.

— Ну и что? Посмотрите на себя.

— Страдать во имя искусства — не моя работа. Мое дело — управлять компанией, которую я твердо намерен сделать главным культурным институтом тысячелетия. Я не могу допустить, чтобы мой ведущий гений забыл, как создавать шедевры.

— По-вашему, избиение — достойный способ напомнить ему о творчестве?

— Он ведь отменил свидание, не так ли?

— У вас неверный подход! — От досады я чуть не рычал.

— В каком смысле?

— Нужно действовать тоньше. Того же результата можно добиться без лишней жестокости и грубой силы, а вы упираете на физическую боль. Гораздо эффективнее боль душевная.

— Очевидно, вы правы, но это очень своеобразная работа. Кто может сделать ее как следует?

— Стив и я слишком сблизились с Винсентом. Как насчет адвоката Липовица? Он ведь участвовал в проекте с самого начала. Поручите задание ему.

— Вы что, не знаете?

— О чем?

— Ричард Резник застрелился. Эта новость была в последнем информационном бюллетене, который я разослал всем сотрудникам.

— Я не проверяю электронную почту.

— В любом случае кандидатура Ричарда отпадает. Боюсь, мне придется и дальше нанимать случайных людей, чтобы они избивали Винсента. Надеюсь, непоправимого вреда его здоровью они не нанесут. Я бы охотно обратился за помощью к вам, но вы, кажется, уже уволились?

106

За последние шесть лет я вел переговоры по контрактам около тридцати раз. Этот последний оказался самым трудным; по его условиям, я должен был оказывать «Новому Ренессансу» «мучительские» услуги до двадцать восьмого ноября, дня моей свадьбы. Затем я переходил на должность обычного менеджера, и наш проект «Пытка для гения» получал официальное завершение. Я попросил зафиксировать эти условия в письменной форме. Прормпс не возражал. Холодной, дрожащей рукой я подписал контракт, зная, что мне придется лгать Монике, которой я обещал больше не причинять Винсенту страданий.

Для меня было очевидно, что в основе утраты Винсентом вдохновения лежат вольности, связанные с избытком средств. Памятуя об этом, я навестил местное Общество помощи сиротам и объяснил немолодому сотруднику, что у меня есть богатый приятель, который не знает, куда девать деньги; если известить его о существовании подобной организации, он, безусловно, сделает крупное пожертвование. Сотрудник сказал, что пришлет моему приятелю брошюру.

— Полагаю, он расщедрится сильнее, если вы ему позвоните, — намекнул я.

— Хорошо, — кивнул пожилой мужчина.

— И еще: я буду крайне признателен, если вы не будете упоминать о моем визите к вам. Больше того, я сам сделаю благотворительный взнос, если вы забудете о моем посещении.

Мужчина засмеялся.

— Сэр, похоже, вы платите нам, чтобы мы помогли облегчить карманы вашего приятеля.

— Сейчас на каждом углу только и слышно, как одни люди платят другим, чтобы те кого-то убили. Мне показалось, что заплатить кому-либо за акт доброй воли — для разнообразия очень даже неплохо. У вас иная точка зрения?

Придумав этот план, я оправдывал себя тем, что на своей шкуре испытал бедность, когда вместе с группой жил в Лос-Анджелесе. Я знал, что такое не иметь ночлега и перебиваться с хлеба на воду. Плюс ко всему деньги Винсента пойдут на благие цели.

Как я и предвидел, Винсент, человек щедрый и терзаемый к тому же чувством вины, не поскупился на пожертвование сиротам, что побудило меня нанести аналогичные визиты в другие учреждения. Все свое богатство Винсент передал Обществу помощи сиротам, лос-анджелесскому Обществу защиты прав, Детскому благотворительному фонду Рональда Макдоналда, Фонду помощи детям с родовыми травмами «Марч оф даймс», Американскому обществу борьбы с раком, реабилитационной клинике «Промисес» и Публичной библиотеке Лос-Анджелеса.

107

Однажды в начале июня, во вторник вечером, я решил наведаться в гости к Винсенту и посмотреть, пишет ли он. В квартире не осталось ничего, кроме телевизора, стереопроигрывателя и дивана. Еще пару месяцев назад жилище гения было завалено дисками, виниловыми пластинками, журналами, книгами, аудио- и видеокассетами. Более того, квартира двадцатидвухлетнего молодого человека была доверху захламлена игрушками: старыми черепашками-ниндзя, модельками из последнего фильма «Спайдермен», фигурками героев «Звездных войн», выпущенными на новой волне популярности… Все они исчезли.

— Что случилось с твоими вещами? — спросил я.

— Пришлось продать.

— Почему?

— Я основательно задолжал нескольким банкам. Пожертвовал на благотворительность больше, чем мог себе позволить. Кто-то называл мое имя всем этим организациям, но и ладно. Не нужно мне столько денег и барахла. Один раз я уже лишился всех пожитков и понял, что это не имеет значения.

— Тебе одолжить денег?

— Нет, я уже расплатился.

Я отказался от предложенной воды, и мы уселись на диван.

— Синяки и шишки почти прошли, — прокомментировал я. На лице Винсента остались лишь сероватые пятна, бледнеющие следы ушибов.

— Я все такой же урод, — с грустной улыбкой ответил он.

Раздался телефонный звонок.

— Алло? Это я… Здравствуйте… Ясно… Кажется, у меня не занят четверг. Минуточку, я сверюсь с календарем. — Винсент достал из-под диванной подушки ежедневник. — Да, в четверг я свободен… В два тридцать… О’кей… Ах да! Гм… прошу прощения, не могли бы вы прислать за мной такси? У меня нет машины и, боюсь, денег на проезд в настоящий момент тоже нет… Конечно, лимузин подойдет. — Винсент сообщил звонившему свой адрес и положил трубку. — Извини.

— Ничего страшного. Можно поинтересоваться, кто звонил?

— Один человек со студии «Фокс». Попросили помочь со сценарием нового комедийного сериала, который они снимают.

— Ты дал согласие?

— Пока не знаю. Все собирался тебе сказать… В последнее время у меня довольно много предложений.

— Неудивительно, — пожал плечами я. — Твое имя у всех на слуху.

— Прости, что не говорил раньше, боялся тебя рассердить… Я ведь кое с кем уже встречался.

Я снял котелок и сделал вид, что внимательно его рассматриваю.

— Я не сержусь. Ты волен делать все, что тебе заблагорассудится. Только не забывай, без меня ты не работаешь на «Новый Ренессанс». Сам понимаешь, в чей карман ты кладешь денежки.

— Знаю. Поэтому я еще ни на что не соглашался. Но они все не отстают от меня, сулят золотые горы. Суммы предлагают просто фантастические, вот меня и разобрало любопытство. Ты злишься?

— Не волнуйся, нет.

— Спасибо. Я очень из-за этого переживал. Хочу, чтобы ты… — Телефонный звонок не дал Винсенту договорить. Он снял трубку в спальне.

108

— Еще раз извини. Это та девушка, что все время мне звонит… Она без ума от моего творчества. Странно, да? — Винсент покраснел и попытался ладонью скрыть довольную улыбку. С тех пор, как его избили, он не встречался с девушками, стесняясь своей синей и распухшей физиономии. Какая-то часть меня даже обрадовалась, что он по крайней мере разговаривал с женщиной.

— Она тебе нравится?

— Да, хотя мы никогда не виделись. У нее восхитительный голос, и она могла бы стать моей новой музой.

— Как ее зовут?

— Не скажу.

— Кто она?

— Ты будешь смеяться.

— Винсент. — Я наклонил голову и посмотрел прямо в его большие карие глаза.

— Кристина Гомес.

— Вот это да! Серьезно?!

— Ага.

Я онемел от изумления. Лучшего стечения обстоятельств я и не представлял. Такая случайность действительно выбивалась из порядка вещей и просто не могла закончиться хорошо.

— Я думал, она замужем за парнем из подтанцовки.

— Они развелись.

— Хочешь пригласить ее на свидание?

— Уже пригласил. В пятницу мы идем на премьеру «Волшебника страны Оз». Ты будешь там?

— Меня никто не звал. Слушай, даже не верится…

— Понимаю. Мне разные девушки звонят, и Кристина — самая замечательная. Ее не волнуют мои деньги, у нее самой их куры не клюют.

— Откуда у нее твой номер телефона?

— Агент Кристины взял его у Дрю Прормпса. Она сказала, что «Новый волшебник страны Оз» — лучший фильм, в котором она снималась, а еще ей нравится «Гастроном» и песни группы «Спун 85». Когда она узнала, что автор всего этого — один и тот же человек, ей ужасно захотелось позвонить мне. Вот и позвонила.

— Она не спрашивала, есть ли у тебя что-нибудь новенькое для нее?

— Нет. Она даже не знает, что я написал «Все, что хочешь».

— A-а, понятно.

— Пожалуйста, не надо. Да, у нее могут быть определенные цели, но разве ты не видишь, что ее внимание мне не безразлично? Всю свою жизнь я чувствовал себя гадким утенком, и вдруг самая красивая, самая известная женщина в мире проявляет ко мне интерес. Не спорю, я веду себя глупо…

— Винсент, не буду ходить вокруг да около, — начал я, вращая на пальце котелок. — Если ты хочешь встречаться с тупыми знаменитостями, дело твое. Если ты решишь принять одно из дурацких предложений, которыми тебя засыпают, — пожалуйста. Но скажу тебе прямо: сегодня я пришел к тебе потому, что Прормпс припер меня к стенке: он хочет, чтобы ты писал. Что ты сочинил за это время?

— Да так, ничего достойного. Последняя приличная работа — сценарий со Стивом в главной роли.

— Как ты думаешь, почему у тебя возникли проблемы с творчеством?

— После переезда мне как-то не о чем было писать. Готов признать, с тех пор, как жизнь здесь, в Лос-Анджелесе, наладилась, моя писанина ни к черту не годится. Довольно грустно, когда вся жизнь сводится к достижению материального успеха.

— Не ври. Пару месяцев назад, пока тебя не побили, тебя вполне устраивала твоя жизнь. Если не ошибаюсь, у тебя было две подружки одновременно?

— Я пошел на это только ради того, чтобы создать атмосферу творческого напряжения. Я нарочно поставил себя перед выбором между теми двумя девушками из интернета. Правда, ничего не получилось. Для меня лучше быть третьим лишним в любовном треугольнике.

— Ты же говорил, что из-за туберкулеза стараешься жить на полную катушку.

— Говорил — и не лгал. Но туберкулез подталкивает меня к тому, чтобы писать больше, а чтобы писать больше, мне — как я считал — нужны были трудности во взаимоотношениях с женщинами.

Решив собраться с мыслями, я попросил Винсента включить телевизор. На канале «Живопись» демонстрировалась картина Эрнста Людвига Кирхнера «Автопортрет в солдатской форме». Меня осенило: идеальная возможность получить необходимый толчок представится Винсенту в ближайшую пятницу, на премьере его дебютного фильма.

— Знаешь, все не так плохо, — сказал я ему. — Тебе не надо будет волноваться по поводу туберкулеза, если ты снова начнешь принимать лекарство.

109

Я взялся за выполнение своего последнего плана с энтузиазмом человека, сознающего собственное мастерство. Чувство вины я заглушал надеждой на то, что в будущем мне не придется лицемерить, хотя всякий раз, обманывая Монику в разговорах о Винсенте, я испытывал острые приступы ненависти к самому себе.

Моей конечной целью было не дать Винсенту ни единого шанса превратиться в голливудского «звездного мальчика» и светского любимца. Я приступил к осуществлению замысла тем же вечером, едва расставшись с моим гением.

Прежде всего я позвонил Силвейну. Поколебавшись, он согласился мне помочь. Используя свои старые связи среди распространителей наркотиков, Стив подыскал не слишком щепетильного фармацевта. Поздно ночью, после того как аптека закрылась, я зашел туда и заплатил кругленькую сумму за флакон безвредных пилюль-пустышек, пузырек кодеина, а также за молчание аптекаря.

На следующий день я опять заглянул к Винсенту, чтобы передать новые таблетки от туберкулеза (плацебо), якобы приобретенные по рецепту, который выписал его старый врач. Я заверил Винсента, что эти пилюли не имеют побочного действия, и в доказательство даже предъявил фальшивый ярлычок, напечатанный фармацевтом.

— Спасибо за лекарство, — поблагодарил Винсент.

— Не за что. Пообещай, что будешь принимать таблетки как положено.

— Обещаю.

— Отлично. Надевай подтяжки.

— Зачем?

— Пойдем к стилисту. Разве тебе не хочется хорошо выглядеть на премьере?

Я заранее заплатил парикмахеру, чтобы тот соорудил на голове у Винсента самую уродливую прическу, какую только возможно. Парикмахер постарался: немыслимо завитые и начесанные кудельки, торчавшие вверх и в стороны, делали Винсента похожим на кастрированного пуделя.

— Это ты виноват, — сказал он, посмотревшись в автомобильное зеркало.

— Не я же тебя стриг.

— «Доверься профессионалу», — передразнил меня Винсент.

— Извини.

Придя к нему в пятницу днем, я с изумлением увидел, что он побрился наголо. От постоянной привычки Винсента держаться за голову и скрести ее круглый череп был весь в царапинах.

— Что случилось с твоими волосами? — спросил я.

— Я больше не мог выносить эту прическу, вот и побрился. — Винсент запер за мной дверь.

— Без волос ты выглядишь неважно, — констатировал я, вручая ему новый костюм — под этим предлогом я и пришел.

— Я хотел подстричься покороче, но все испортил.

— Понятно. Примерь костюм. Надеюсь, тебе подойдет.

Пока Винсент переодевался в спальне, я поискал глазами его кружку с надписью «Голливуд», сувенир, который я привез ему из Лос-Анджелеса. Сведя к минимуму употребление спиртного, Винсент перешел на кофе. Он поглощал этот напиток в огромных количествах, и я рассчитывал, что любимая кружка должна быть где-то поблизости. Я обнаружил ее на полу возле дивана, и в ней, естественно, оставалось немного кофе. Вытащив из кармана пакетик с порошком кодеина, я высыпал его в кружку, хорошенько размешал соломинкой, которую предусмотрительно принес с собой, и на этом завершил свою карьеру мучителя.

110

Вечером я позвонил Винсенту, чтобы пожелать удачи на предстоящем свидании. На самом деле я хотел узнать, как он себя чувствует. Винсент сердито сообщил мне, что «с головы до пяток покрылся сыпью». Я предложил помощь на тот случай, если его понадобится отвезти к доктору, но он попросил меня не беспокоиться и положил трубку. Разумеется, я поехал к нему.

На Винсенте были широкие синие брюки и не застегнутая белая сорочка. Его шею и лицо покрывала крупная красная сыпь. Он закатал рукава и распахнул рубашку: на бледной коже алели такие же пятна.

Много лет назад мать Винсента упоминала о том, что Винсент не переносит кодеин. По правде говоря, изуродовав его с помощью прически и вызвав сильнейший приступ аллергии, я нарушил собственное правило. Сам я аллергией никогда не страдал, и мне не приходилось стричься наголо, чтобы ликвидировать неудачную завивку. Однако я всегда считал себя некрасивым и пошел на сделку с совестью, оправдывая себя тем, что это моя последняя подлость.

— Я же просил не приходить, — сказал Винсент.

— Я волновался. Тебе больно?

— Нет, только кожа очень чешется и вся горит. — Обхватив себя обеими руками, он принялся яростно раздирать спину.

— Наверное, это побочный эффект новых таблеток, — невинно предположил я.

— Нет. Я точно знаю, что нет.

— Откуда?

— Я их не принимал.

Я разозлился: мое объяснение внезапного аллергического приступа лопнуло.

— Винсент, ты обещал, что будешь принимать их.

— Буду. Я собирался начать после встречи с Кристиной. Я хотел, чтобы наше первое свидание прошло без неприятных сюрпризов, и поэтому побоялся принимать новое лекарство.

— Хорошо, если это не реакция на таблетки, тогда что же?

— Не знаю. — Винсент почесал ногу.

— У тебя явная аллергия на какое-то вещество. Расскажи подробно, что ты делал сегодня.

— Ничего необычного. Встал примерно в половине первого, попытался что-нибудь написать, попил кофе, принял душ, доел вчерашнюю пиццу, опять попробовал сочинять, выпил еще кофе, потом пришел ты. После твоего ухода я сделал еще одну попытку писать, выпил кофе, посмотрел телевизор, а потом начал чесаться.

— Может, на нервной почве?.. Ты волнуешься перед свиданием?

— Еще бы. Моя девушка — не кто-нибудь, а сама Кристина Гомес.

— Брось. Ты гораздо талантливее какой-то там Кристины Гомес. В идеальном мире ты был бы популярнее ее, а она вся чесалась бы от волнения перед встречей с тобой.

В дверь постучали.

— Кристина, — испуганно прошептал Винсент. — Пришла раньше, чем мы договаривались. Что делать?

— Иди одевайся. Я открою.

111

Первое, что ошарашило меня при виде Кристины Гомес, — она меня не знала. Не проходило и дня, чтобы ее лицо не маячило передо мной со страниц журналов или с телеэкрана. В некоторой степени за последние восемь лет она стала частью моей жизни. Я знал о ней все, чуть не до интимных мелочей; я даже видел ее обнаженной — а она не имела обо мне ни малейшего представления.

— Винсент? — вопросительно проговорила она.

— Гм-м… нет. Я его менеджер, Харлан Айффлер.

Звезда не представилась. Полагаю, она прекратила это делать давным-давно. Необходимость называть себя отпала у нее до конца жизни.

— Винсент дома?

— Да, он одевается. Пожалуйста, проходите.

Кристина вошла в пустую квартиру. За нею следовал рослый чернокожий телохранитель с обритой головой. На Кристине было декольтированное платье шоколадного цвета, которое облегало ее роскошную фигуру, подчеркивая безупречность золотистой кожи и особенно изумительный живот. Для этой цели спереди на платье был предусмотрен специальный вырез. Длинные волосы мягкими волнами струились по спине.

— Он что, беден? — Кристина огляделась по сторонам.

— О да, — подтвердил я. — Пожалуйста, присаживайтесь.

Кристина села на диван, скрестив стройные ноги. Телохранитель встал рядом.

— Не желаете ли чего-нибудь выпить? — обратился я к обоим. — У Винсента, по-моему, есть только вода и кофе.

— Нет, спасибо, — отказалась Кристина. Бритоголовый отрицательно покачал головой.

Повисло молчание. Я не знал, о чем разговаривать, а Кристину, по-видимому, светские беседы не интересовали. Она с величайшим вниманием разглядывала свои ногти.

— Винсент, ты готов? — крикнул я в сторону спальни.

— Да! — отозвался он. — Кристина, привет!

— Привет!

— Я выйду через минуту!

— Хорошо!

Я присел на другой конец дивана.

— Винсент сказал, что вы поклонница его творчества, — сказал я Кристине.

— Да, верно. Он сотворил чудо с «Волшебником страны Оз». С нетерпением жду премьеры, — ответила она.

— Нам очень понравилось, как вы исполнили его песню, — продолжил я. — Это была первая композиция, которую мы продали. Наверное, он вам говорил.

— Нет, не говорил, но я знала.

Снова возникла пауза.

— Харлан, зайди, пожалуйста, сюда! — позвал Винсент.

— Прошу извинить. — Я поднялся с дивана, единственного предмета мебели во всей квартире, и вошел в спальню. Лысый, покрытый синяками и аллергической сыпью, в новом костюме он смотрелся нелепо.

— Что мне делать? — растерянно спросил Винсент, расчесывая макушку.

— Выйти в гостиную.

— У меня страшный вид.

— Не такой уж и страшный. И вообще она уже здесь. Ты ведь не предложишь ей убраться. Сегодня у тебя очень важный день.

— Я не хотел бы напугать Кристину. Может, подготовишь ее — расскажешь, что со мной случилось?

— Пойдем.

— Харлан, прошу тебя, — взмолился Винсент.

Я вздохнул и вернулся в гостиную.

— Мисс Гомес, Винсент попросил меня предупредить вас, что в настоящий момент у него небольшие проблемы с кожей. У него вдруг пошла сыпь по всему телу. Вероятно, это аллергическая реакция.

— Он не заразный? — со страхом спросила Кристина.

— Нет, нет, не волнуйтесь. Кроме того, стилист сделал ему крайне неудачную прическу, поэтому Винсент обрил голову. Он просто хотел передать вам, что обычно выглядит гораздо лучше.

Кристина явно смутилась.

— И насколько… плохо он выглядит?

— Сейчас увидите. Винсент! — проорал я. — Иди сюда!

112

— Привет, — сконфуженно произнес Винсент. Я почти физически ощущал его напряжение. В новеньком синем костюме он не знал, куда себя деть. Чтобы не чесаться, он засунул руки в карманы.

Кристина поднялась с дивана и медленно обвела взором своего кавалера.

— Привет, — наконец вымолвила она.

— Выглядишь потрясающе, — робко сказал Винсент.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, все в порядке. Извини. Ты, наверное, не захочешь появляться со мной на людях.

— Нет, просто… — Кристина опустила глаза. — Может, тебе лучше остаться дома?

— Сыпь скоро пройдет, я уверен. А сегодня я мог бы попросить у Харлана одну из его шляп и надеть темные очки, тогда никто ничего не заметит. Я так ждал этого вечера.

— Я, пожалуй, пойду одна, — выдавила Кристина, не поднимая головы.

— Кристина, прошу тебя, побудь немного со мной хотя бы здесь, — сказал Винсент, сверля взглядом пол. — До премьеры еще куча времени.

— Спасибо, мне пора.

— Но ты ведь собиралась пойти со мной.

— Извини, я справлюсь сама.

— Ох.

Кристина Гомес: любимая группа — «Спун 85», любимый телесериал — «Гастроном», любимый кинофильм — «Новый волшебник страны Оз».

— Приятно было познакомиться. Прости, что так получилось. — Кристина продефилировала к двери, услужливо открытой перед ней телохранителем. На выходе она обернулась. — Буду рада исполнить твою новую композицию или сняться в фильме по твоему сценарию. Если что, пусть твой агент позвонит моему. — Плавно покачивая задом, Кристина удалилась.

Едва она вышла, Винсент сорвал с себя пиджак, швырнул его на пол и с остервенением принялся чесаться.

— Мои соболезнования, — сказал я.

Винсент молча покачал головой. Ослабив галстук, он улегся на пол и уставился в потолок, изредка почесываясь. Так прошло пять минут, пока не зазвонил телефон. Винсент по-прежнему ни на что не реагировал.

— Снять трубку? — предложил я после третьего звонка.

— Нет. Выброси мой телефон. — Винсент вскочил с пола и встал в полный рост. — И оставь меня в покое, — твердо проговорил он, в упор глядя на меня. — Сегодня я начинаю свое лучшее произведение.

113

Мы с Моникой устроили очень скромную свадьбу и собрали самый узкий круг родных и близких. Я пригласил мать, брата, дядю с тетей и двоюродных брата с сестрой из Сент-Луиса. Моника также пригласила своих родителей и нескольких подруг из Кентукки. Я заказал на всех авиабилеты до Калифорнии. В Лос-Анджелесе из числа приглашенных жили только Стив и Винсент.

В тот солнечный ноябрьский день я, волнуясь, мерил шагами пол церкви Святого Виктора. Вскоре появился Винсент, одетый в тон моему облачению — в строгий черный костюм, черную рубашку и темно-красный галстук. В руках он держал прямоугольную коробку, завернутую в газету с комиксами.

Через пять месяцев после неприятных событий, сопровождавших премьеру «Волшебника», шевелюра Винсента вновь отросла, хотя седых волос изрядно прибавилось, и они грозили одержать пиррову победу над черными. Винсент выглядел усталым, было заметно, что он недавно оправился от нервного кризиса.

— Привет, — слабо улыбнулся он. — Как себя чувствуешь?

— Не знаю. Слишком тугой галстук.

— Расстегни верхнюю пуговицу и ослабь узел, — предложил Винсент. — Ты же всегда так делаешь.

— Нельзя. Сегодня у меня свадьба. Это может показаться неприличным.

— Вот, — сказал Винсент, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, — за компанию.

— Спасибо, — промолвил я и повторил его жест.

— Мой свадебный подарок. Открывай. — Он вручил мне коробку.

— Благодарю.

Я разорвал газетную обертку, снял с коробки крышку, развернул вощеную бумагу и увидел рукопись в светло-зеленом переплете.

— Ничего себе. Это оно? — выдохнул я.

— Оно самое. Я даже напечатал название. Специально для тебя.

Я открыл обложку, и моим глазам предстала титульная страница, озаглавленная:

ХАРЛАН И Я

сценарий Винсента Спинетти

По низу страницы шла надпись: «Харлан, всем, что у меня есть, я обязан тебе».

— Спасибо. Правда, не так уж много у тебя и есть, — фыркнул я. Размер банковского счета Винсента постепенно увеличивался. Я прекратил натравливать на него благотворителей, а кассовые сборы от проката «Нового волшебника страны Оз» неуклонно росли, так что Винсент опять был на пути к финансовому благополучию.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказал он.

— Я живу за счет твоих сочинений. Всем, что у меня есть, я обязан тебе. — К моему горлу подкатил комок. — Ладно, хватит миндальничать. Поздравляю с окончанием работы. А почему ты вынес мое имя в название?

— Вообще-то я собирался рассказать историю моей жизни, но на середине понял, что говорю о тебе не меньше, чем о себе, поэтому сделал тебя главным героем.

— Какой из меня главный герой? Я лишь веду переговоры и занимаюсь бумажной рутиной.

— По сценарию, твой персонаж гораздо интересней.

— Жду не дождусь, когда начну читать.

— А заканчивается история днем твоей свадьбы. Я позволил себе некоторые литературные вольности и придумал именно такой конец, о котором мечтал. Из всех моих работ этот сценарий — единственная вещь, которая мне по-настоящему нравится.

114

«Слова «борец» и «болеть» отличаются всего тремя буквами», — вспомнилась мне любимая цитата из сценария «Харлан и я». Персонаж, прототипом которого служил я, говорит эти слова персонажу Винсента после того, как героиня, списанная с Кристины Гомес, надменно удаляется.

В соответствии с реальными событиями, в сценарии рассказывается о несчастном писателе, которого постигает загадочная кожная болезнь и который с помощью творчества преодолевает жизненные трудности — одиночество, нищету и страдание. Отверженный талант беспощаден к себе, он трудится не покладая рук и высоко держит голову, склоняя ее лишь над поэтической тетрадью. Верный менеджер и наставник постоянно подбадривает его, и молодой гений доводит себя до полного изнеможения.

Свое творение, стотридцатистраничный катарсис, Винсент рассматривал как отчаянную попытку оправдать собственное существование, придать ему смысл, выплеснуть на бумагу бурлящие в душе художника страсти. Произведение, идеальное в глазах автора, позволило бы ему выдохнуть и жить нормальной жизнью. «Если все получится так, как я задумал, мне станет легче на сердце», — сказал он.

Работая день и ночь, Винсент практически утратил чувство реальности. На этой опасной грани он балансировал несколько месяцев. Я обратил внимание, что поля в его тетради становятся шире и шире, а текст превращается в узкий столбец из черных неразборчивых крючков. Точно такой же стиль письма был у Винсента перед попыткой самоубийства.

Он почти не ел и не спал, а к концу октября перестал разговаривать, ограничиваясь фразами «да, сэр» и «нет, сэр». Я настаивал на том, чтобы поместить Винсента в больницу; для поддержания умственных сил он принимал сильнодействующее лекарство.

Однако наш борец одержал победу, и драгоценный трофей этой изматывающей гонки лежал передо мной, аккуратно упакованный в подарочную коробку. Мне оставалось только прочесть его. Сейчас автор стоял рядом со мной, и его вера в плод своего труда была сильна, как никогда. Винсент, мой шафер…

Невеста была восхитительна. Казалось, невероятная душевная красота Моники освещает ее изнутри, делая еще более прекрасной внешне. Я мечтал о том, как отныне и до самой старости смогу смотреть на нее по утрам, когда она еще спит. Никогда в жизни я не встречал другой такой женщины, в равной степени наделенной пылкостью, изяществом и уравновешенностью. Мое сердце воскликнуло «Да!», и я взял эту девушку в жены. Я был самым счастливым сорокатрехлетним мужчиной во всей Вселенной.

Мы решили пожить в моей квартире, пока не купим дом. У меня захватывало дух: наконец появится место, которое я смогу называть домом — с белой изгородью, садом и огромным задним двором, каждый уголок которого будут исследовать неутомимые маленькие ножки.

В детстве я больше всего любил играть на заднем дворе. Там я бегал, раскапывал ямки, строил шалаш, накрывая одеялами гимнастический снаряд из стоек и перекладин. Ни о чем большем я и не мечтал.

Я думал о том, что совсем скоро у меня опять будет собственный задний двор, а еще — жена, уютный дом и, может быть, нормальная работа, которая с этого дня перестанет быть постыдной и превратится в предмет гордости. Я буду менеджером Винсента Спинетти — обычным добросовестным менеджером.

115

— Поздравляю, счастливчик! — сказал Силвейн, пожимая мне руку на приеме в отеле «Ренессанс Голливуд».

— Спасибо, Стив, — поблагодарил я. — Слушай, я обо всем позаботился. В баре есть тот волшебный шотландский виски, которым ты меня угощал. Не хочешь промочить горло?

— Нет, братишка, — отказался Стив. На макушке у него сверкала лысина, а оставшиеся редкие волосы поседели гораздо быстрей, чем у Винсента.

— Точно? — переспросил я. — Выпивка бесплатная.

— Я завязал с выпивкой. Решил заняться собой.

— Замечательная новость. Липовиц был бы рад.

— Я очень переживаю за свой новый фильм и хочу хорошо выглядеть к началу рекламной кампании.

К нам подошел Винсент с бокалом пива.

— Привет, кролик, — поздоровался Стив.

— Привет, Стивидор.

— Я как раз говорил Харлану, что у меня жуткий мандраж перед выходом «Нереальной женщины». Впервые за много лет я сыграл настоящую роль. В фильме мне даже не пришлось снимать рубашку, представляешь? И все благодаря тебе.

— Придется написать для тебя еще один сценарий, — вздохнул Винсент.

— Да, да и еще раз да! Будет здорово! — Стив заметил мой неодобрительный взгляд. — Хотя, может, тебе чуток передохнуть? Я знаю, ты чуть не надорвался над своим последним опусом. И вообще, если верить Прормпсу, на писательство у тебя останется не так много времени.

— Ты о чем? — насторожился я.

— Может, сегодня не будем о делах?

— Я теперь все равно не успокоюсь.

— Расскажи, Стив, — попросил Винсент.

— А если вы оба расстроитесь?

— Говори немедленно! — рявкнул я.

— Ладно. У Прормпса есть идея, точней, даже больше, чем идея. Он заверил меня, что все уже на мази, и перемены вот-вот начнутся. По выражению Прормпса, он устал от подрывной деятельности компании. Он считает, что мы добьемся гораздо более весомых результатов, если, так сказать, выйдем из тени.

— В каком смысле? — недоуменно спросил я.

— Он хочет представить средствам массовой информации действующий проект под названием «Новый Ренессанс», выставить на передний план лучших творцов и объявить под фанфары об их многолетнем вкладе в развитие шоу-индустрии. Он планирует отправить бывших питомцев академии в рекламный тур по стране, выпустить футболки с логотипом «Нового Ренессанса», книги о проекте и даже специальную телепередачу. Короче, Прормпс желает преподнести свою компанию как уникальный феномен, грандиозное явление, нечто вроде подлинного Ренессанса.

— Невероятно, — покачал головой Винсент.

— А я очень даже верю. Вполне в духе Прормпса, — констатировал я.

— Слушайте дальше, — продолжил Силвейн. — Он решил, что лицом компании станет Винсент.

Мы с Винсентом расхохотались.

— Я не шучу. Ты для него — ключевая фигура. Он хочет сделать из тебя мировую знаменитость, продвигая образ современного человека эпохи Возрождения.

— Полагаю, самое время сообщить Прормпсу о моем уходе из компании, — заключил я.

— Рад слышать, — сказал Стив.

— Ты на нашей стороне, Винсент? — обратился я к нему. Обхватив голову руками, он молчал. — Винсент?

Пока мы со Стивом выжидающе глядели на Винсента, Моника подбежала и обняла меня.

— Привет, малыш, — сказал я.

— Что случилось? — встревоженно спросила она.

— Ничего.

— Я с другого конца зала разглядела, как у тебя вытянулась физиономия. Так что произошло?

Я вкратце изложил супруге планы Прормпса.

— Черт, — выругалась она. — Что вообще нужно этому типу?

— Чует запах денег, — процедил я.

— Дело не только в этом, — промолвил Стив. — Я достаточно хорошо знаю Прормпса. Он уверен, что действует во благо и продолжает концепцию проекта.

— Это напоминает мне возвращение Вудстокского рок-фестиваля. Билеты по сто пятьдесят долларов и главный спонсор — «Пепси». А потом оказалось, что там изнасиловали нескольких девчонок. Ренессанс, как и Вудсток, принадлежит другой эпохе, его нельзя переносить в наше время.

— Да уж. Я умываю руки, — проговорил я. — Только вот Винсент меня пугает.

— Почему? — поднял брови он.

— Ты не ответил, собираешься сотрудничать с Прормпсом или нет. Ты ведь не соблазнился его идеями, а?

— Не давите на него. — Моника погладила Винсента по плечу. — Он заплатил сполна. Пусть делает то, что ему нравится.

— Нет, — помотал головой Винсент, — Харлан прав. Не хочу быть инструментом в руках Прормпса. Я с вами, парни.

— Точно? — переспросил я. — Тебя никто не заставляет.

— Точно. Я сомневался только потому, что думал, будто слава увеличит мои шансы встретить подходящую девушку. Но скорее всего меня опять ожидает знакомство с какой-нибудь капризной красоткой вроде Кристины Гомес.

— Винсент, поверь мне, — проникновенно сказал Стив, — слава отнюдь не так приятна, как многие полагают. Ты верно подметил, за несколько десятков лет я ни разу не был самим собой в общении с другими людьми. Кстати, Моника, я все хотел поинтересоваться подружкой невесты. Кто она?

— Моя сестра.

— Правда? Случайно не моя поклонница?

— Боюсь, что нет, извини.

— Отлично. Познакомишь нас?

116

Наша с Моникой «медовая неделя» вспоминается мне как счастливейшее время в моей жизни. У меня с лица не сходила глупая мальчишечья ухмылка, которую подкрепляла постоянная невольная улыбка Моники. Я совершенно осознанно смаковал и откладывал в памяти прелесть каждой секунды. Это был один из коротких и редких периодов, когда я ощущал себя абсолютно счастливым.

Целью нашего свадебного путешествия мы избрали Лас-Вегас, решив, что этот блистающий огнями город с его пошлой претенциозностью — именно то, что нам нужно. В дорогу мы отправились на моем шестилетнем «вольво». У меня было ощущение, что шоссе проложено специально для нас и тянется прямо от дверей моей квартиры до нашего свадебного номера в отеле «Вегас Палмс».

Я опустил стекла в машине и включил радио. Я всегда ненавидел радио, но теперь оно казалось мне вполне сносным. Я находил красоту в мрачных композициях «Блэк Саббат». В печали мне слышался звонкий смех, свежий ветер обдувал мое разгоряченное лицо.

Большую часть недели мы с Моникой провели в гостиничном номере, прильнув друг к другу над Южным бульваром. Когда выдавалась минутка, я читал посвященный мне сценарий и довольно скоро понял, что это лучшая работа Винсента. На мой взгляд, безупречность сценария нарушала только неправдоподобная концовка по замыслу Винсента, мой герой женится на героине, прототипом которой послужила Вероника. На полях последней страницы Винсент нацарапал: «Прошу прощения у Моники. Мне захотелось написать хеппи-энд для меня и моей матери. Я страшный эгоист, да?»

117

По возвращении из Лос-Анджелеса я прослушал автоответчик и узнал, что у Стива есть для меня новости. Я тут же перезвонил ему.

— Я решил не тянуть и уволился из «Нового Ренессанса», — сообщил он.

— Серьезно?

— Вполне.

— И что ты сказал Прормпсу?

— Правду. Во-первых, что мне не нравится курс, который он взял в управлении компанией, а во-вторых, что я просто собираюсь вернуться к съемкам.

— Как он это воспринял?

— Сначала пытался отговорить, использовал все свое красноречие, но я не поддался. Потом взял с меня обещание, что я никому не расскажу о наших экспериментах над Винсентом, и пожелал удачи. В общем, повел себя вполне цивилизованно.

— Думаю, мне и Винсенту стоит повременить с объявлением об уходе. Не нужно вываливать на Прормпса все сразу.

— Делай как знаешь. Я не обижусь, если ты останешься в компании. Затея по-прежнему не плоха.

— Я не в восторге от того, куда все катится. Хотя я готов выслушать Дрю, для себя я уже твердо решил, что ухожу. Мы с Винсентом будем работать сами по себе.

— В любом случае, Харлан, мне очень нравилось работать с тобой. Понимаю, звучит сентиментально, только я говорю это от души. Наверное, сейчас уже можно раскрыть секрет: тебя взяли в компанию, потому что увидели в тебе социопата.

— Я не социопат.

— В тот момент налицо были все признаки. Мы посчитали, что компании нужен человек, представляющий определенную опасность для общества, однако не конченый псих. Впоследствии оказалось, что ты идеально подошел. Снимаю шляпу.

— Спасибо. Спасибо за все, Стив. Не пропадай, пожалуйста.

— Учти, я больше не работаю агентом Винсента, но остаюсь другом и ему, и тебе. Передай ему мои слова, ладно?

— Обязательно.

— Кстати, помнишь, на твоей свадьбе мне понравилась подружка невесты?

— Да. Теперь она доводится мне свояченицей.

— Я перехватил эту птичку, прежде чем она собралась упорхнуть домой. Я люблю ее. На самом деле люблю. Мы общаемся каждый день.

— Рад за тебя. В этой семье отличные гены.

— Точно. Никогда бы не подумал, что я способен…

— Стив, мне звонят по мобильному. Подождешь минутку?

— Все в порядке, не суетись. Потерплю до следующего раза.

— Не обидишься?

— Нет, ну что ты. Увидимся.

— Договорились. Пока.

— Счастливо.

118

Зная, что электронную почту я проверяю редко, Дрю Прормпс позвонил мне и лично пригласил на вечеринку. Второй диск Чеда стал платиновым, и по этому поводу в субботу в доме Прормпса состоится праздник. Все песни для диска Чед написал сам и назвал альбом «Венис и Пагина».

Дрю сказал, что мы с Винсентом непременно должны быть на вечеринке, поскольку именно нам Чед обязан своим первым диском, который до сих пор считается одним из самых значительных достижений «Нового Ренессанса». Не придумав подходящего оправдания для отказа, я принял приглашение. Прормпс попросил меня прийти с женой и привести Винсента.

— Я не хочу праздновать успех этого диска, — заявил Винсент. — Ты его слышал? Настоящий кошмар.

— Понимаю. Но Дрю сказал, что хочет видеть нас на вечеринке, и я уже пообещал прийти. Кроме того, если мы покидаем компанию, то должны присутствовать на этом мероприятии.

— Ничего мы не должны. Ненавижу вечеринки.

— Я тоже. Помучаемся вместе. Может, приглядим тебе девушку.

Винсент нехотя согласился.

119

Пять дней спустя, в субботу тринадцатого декабря, в восемь часов вечера мы с Винсентом прошли через бронзовые ворота особняка, принадлежащего Прормпсу. Моника не смогла составить нам компанию: она сидела на телефоне и утешала сестру, рыдавшую из-за того, что Стив второй день подряд не отвечал на ее звонки.

— Таков Стив, — объяснил я Монике. — Иногда он просто исчезает.

Подъездная аллея длиной почти в целую милю привела нас к роскошному трехэтажному дому в современном стиле, с плоской крышей. Здание было выстроено из простого белого бетона; фасад украшали странного вида треугольные колонны. Во всех окнах горел свет.

Выйдя из автомобиля, мы сразу услышали буханье «техно»-басов и пьяные женские вопли. Я отдал дворецкому ключи от машины, и мы направились к парадной двери. На звонок открыла высокая женщина с элегантно зачесанными назад волосами. Изнутри доносились приглушенные звуки — смех, выкрики, визг и ритмы электронной музыки.

— Назовите себя, — сказала женщина. В руках она держала плоский прямоугольный предмет из черного пластика. Привратница нажала кнопку, верхняя часть прямоугольника плавно открылась, под ней обнаружился экран.

— Харлан Айффлер и Винсент Спинетти.

Пощелкав кнопками, женщина внимательно посмотрела на нас.

— Пожалуйста, проходите. — Она закрыла экран и впустила нас в круглый белый холл. Мы двинулись на звук. Подойдя ближе, я узнал песню — танцевальный ремикс на одну из новых композиций Чеда под названием «Средний палец». «К чему слова, к чему слова, я палец подниму, и ты поймешь меня, — пел Чед. — В перчатке палец, средний палец».

Холл заканчивался высоким дверным проемом. Мы подошли к нему, и нашим глазам предстало невероятное зрелище, шокирующая фантасмагория переменчивых картин. Охватить взглядом все действо сразу было почти невозможно, однако смысл происходящего не вызывал никаких сомнений. Мы попали на оргию.

120

— Пойдем отсюда! — проорал я сквозь грохот музыки.

— Пойдем! — крикнул Винсент, ошеломленный видом извивающихся тел.

Мы развернулись к выходу, когда нас кто-то окликнул:

— Харлан, Винсент, добро пожаловать!

По обыкновению выхоленный Прормпс с преувеличенным дружелюбием поклонился, схватил мою руку обеими ладонями и затряс ее. Тот же ритуал он проделал с Винсентом. Свои темные очки Прормпс не снял даже в помещении. На нем, как всегда, был дорогой костюм с платочком в нагрудном кармане, а волосы были аккуратно подстрижены. Я, однако, заметил, что его лицо сильно обгорело на солнце. На лбу и щеках кожа шелушилась.

— Отлично выглядите, — произнес Прормпс, хотя мы оделись как обычно: я — в коричневато-серый костюм, Винсент — в серые брюки с подтяжками и белую рубашку. — Не желаете чего-нибудь выпить?

— Мы уходим, — сообщил я.

Румяная физиономия Прормпса разочарованно вытянулась.

— Подождите! — прокричал он. — У меня для вас есть очень важная новость.

Я заколебался, однако боковым зрением уловил ритмичные движения обнаженной плоти и вспомнил карие глаза Моники.

— Извините, Дрю, нам пора.

— Стивен мертв! — крикнул Прормпс. — Его тело нашли сегодня вечером.

Я не поверил своим ушам и в изумлении уставился на Прормпса, как и Винсент, мгновенно забывший о вакханалии, которая творилась позади нас.

— Пойдемте ко мне в кабинет, — попросил Прормпс. — Нужно поговорить.

Мы с Винсентом двинулись вслед за ним через зал, мимо совокупляющихся гостей. На женщинах не было ничего, кроме причудливых масок, заставивших меня вспомнить фильм Стэнли Кубрика «Широко закрытые глаза». Этими безликими женщинами в самых разных позах овладевали мужчины в смокингах и спущенных штанах. Многих я узнал и был бы не прочь назвать их громкие имена.

Когда мы прошли мимо Кристины Гомес, страстно предававшейся «любви втроем»» (я упоминаю о ней только в связи с ее отношением к моей истории), Прормпс обернулся и предложил нам выпить. Потрясенные трагическим известием, мы согласились. Он подвел нас к стойке бара, и мы заказали виски с «кокой».

— Вам напиток или «кокс»? — спросила официантка с обнаженной грудью.

— Напиток, — пояснил я.

— Всегда предпочитаю уточнить у клиента, — улыбнулась она.

Пока нам готовили выпивку, я смотрел на танцующую и совокупляющуюся публику и думал о том, что Стивена нет в живых. Среди гостей я увидел Чеда, который танцевал с двумя голыми девушками под собственную композицию с названием «Жар ночи (Песня о сексуальном теле)».

121

Прормпс провел нас через длинный коридор, где несколько парочек предавались плотским утехам. Мы вошли в кабинет, Прормпс плотно закрыл дверь, и сразу стало тихо. В офисе было просторно и пусто, ярко горел свет, внутренняя отделка сверкала холодной белизной. Скудным украшением кабинета служили три скульптуры обнаженных женщин. Примерно в десяти футах от массивного стола располагалась стена, целиком занятая окном.

— Присаживайтесь, — предложил Прормпс. Он уселся за свой стол, мы — напротив него. За исключением стола и трех стульев, мебели в кабинете не наблюдалось.

— Простите, что пришлось сообщить о смерти Стивена при таких обстоятельствах, — вымолвил Прормпс.

— Просто не верится, — тихо сказал я.

— Мне тоже. Стив должен был приехать ко мне два часа назад и привезти кое-что к началу вечеринки. Он не появился, и я стал звонить ему сначала на домашний, потом на мобильный телефон. Он не отвечал на звонки, и тогда я послал своего помощника к нему домой, чтобы забрать нужную мне вещь. Помощник сообщил мне, что дверь была не заперта, он вошел и обнаружил Стивена на полу в луже высохшей крови, с простреленной головой и пистолетом в руке.

Винсент залпом допил виски, словно разозлившись на свой бокал.

— Еще? — спросил Прормпс.

— Нет, спасибо.

Президент «Нового Ренессанса» встал из-за стола и подошел к бару. Звякнув кубиками льда, он налил виски и протянул Винсенту бокал вместе с бутылкой.

— Не стесняйся. Сегодня такой день, что пить можно и нужно.

Винсент сгреб бокал и опорожнил его несколькими огромными глотками. Прормпс налил следующую порцию.

— Вы хотите сказать, Стив покончил жизнь самоубийством? — осведомился я.

— Похоже на то.

— Это невозможно, — резко возразил я. — Я разговаривал с ним в понедельник. Он был счастлив как никогда.

— Не исключаю версии убийства, — пожал плечами Прормпс. — Стивен увлекался наркотиками и имел связи с темными личностями.

— Он завязал с наркотиками, — упорствовал я.

— Сомневаюсь. Я не хотел говорить, но та самая «вещь», которую Стивен собирался мне привезти, — это кокаин для гостей. В любом случае теперь разбираться в этом придется полиции, а «Новый Ренессанс» понес невосполнимую потерю. Стивен был одним из наших лучших агентов.

— Он ведь уволился.

— Ах да. Он успел вам сказать?

— Успел, — кивнул я и допил виски.

— Позвольте налить еще…

— Нет, спасибо, я за рулем. Мы уже уходим.

— Пожалуйста, задержитесь. Пока вы оба здесь, предлагаю обсудить кое-какие идеи. Как я сказал, смерть Стивена — страшная утрата для компании, а особенно для тебя, Винсент. Получается, ты остался без агента.

Винсент будто ничего не слышал. Опустив голову, он время от времени прихлебывал виски. Лед в его бокале давно растаял.

— Тем не менее, — продолжал Прормпс, — мы подыщем тебе нового агента, не литературного, а съемочного. Если честно, я уже поговорил насчет тебя с Джоном Шапиро. Он представляет интересы Киану Ривза, Рис Уизерспун и Криса Рока. Тебе, наверное, интересно, зачем я хочу познакомить тебя с высококлассным агентом?

— Мы знаем зачем, — перебил я Прормпса. — Вы хотите сделать из Винсента звезду, чтобы рекламировать деятельность «Нового Ренессанса». — Эту фразу я произнес с нарочитым пафосом.

— Полагаю, вам рассказал Стивен. — Улыбка Прормпса вернулась на место.

Я кивнул.

— И как вам мои идеи? — поинтересовался он.

— Может быть, не стоит обсуждать деловые вопросы прямо сейчас? — сдержанно сказал я. — Вы только что сообщили о смерти нашего друга.

— О, конечно. Разумеется. Прошу прощения. Я так увлечен планами по развитию моей компании, что иногда забываюсь. Один вопрос, и закончим на сегодня. Винсент, мистер Шапиро заинтересован в сотрудничестве с тобой. Я могу устроить вам встречу. Согласен?

— Нет, благодарю, — покачал головой Винсент.

Прормпс внезапно хлопнул кулаком по столу с такой силой, что Винсент подскочил на стуле.

— Почему нет, мать твою?!!

122

Потрясенный Винсент смотрел на Прормпса, сидящего по другую сторону огромного стола.

— Ох, извини. — Прормпс встал и обошел вокруг стола. — Пожалуйста, извини. Я так расстроен гибелью Стивена, просто сам не знаю, что творю. У меня в голове засела мысль, что новая концепция компании — ключ к решению всех моих проблем. Извини. — Он налил Винсенту еще виски.

— Ничего страшного, — примирительно сказал Винсент.

— Спасибо. — Прормпс вернулся на свое место. — Я сейчас отпущу вас обоих, но сначала прошу объяснить, почему вы не хотите работать с новым агентом. Перспективы сотрудничества, без сомнения, блестящие.

— Я… — Винсент сделал глоток. — Харлан, ты ведь мой менеджер, пожалуйста, скажи за меня.

— Мы считаем, что оригинальную идею «Нового Ренессанса» менять нельзя, — начал я. — Мистер Липовиц не одобрил бы направление, в котором вы пытаетесь повернуть компанию. Проще говоря, мы не хотим в этом участвовать.

— Понятно, — кивнул Прормпс. — По вашему мнению, компания движется в сторону коммерциализации, так?

— Стив говорил, вы хотите выпустить футболки с логотипом «Нового Ренессанса», снять специальную телепрограмму…

— Все верно, однако позвольте мне уточнить. Как вы знаете, за шестнадцать лет существования «Нового Ренессанса» объединенные усилия наших сценаристов, менеджеров, агентов и юристов привели к заметному качественному сдвигу в развлекательной индустрии. Характерно, что мы добились этого, не привлекая к себе значительного внимания. Можно сказать, мы действовали практически на уровне массового подсознания. К сожалению, исследования показали, что этот метод уже принес максимальные результаты, и, чтобы оказывать влияние на широкую аудиторию, как это изначально предполагалось, «Новому Ренессансу» необходимо «раскрыть» себя, что неизбежно потребует привлечения средств массовой информации и коммерческой рекламы. Таким образом, мы сделаем наших литераторов знаменитыми.

— Да уж, миру просто необходимы знаменитости, — скептически заметил я.

— Сценаристы создают основу развлекательного материала, — как ни в чем не бывало продолжал Прормпс. — Они должны быть так же известны, как певцы и актеры. Более того, когда наши литераторы прославятся, мы сможем использовать их имена вместе с именами кино- и рок-звезд для того, чтобы дополнительно заинтересовать зрителя.

— Понимаю. Однако мы сделали более чем достаточно. Винсент и другие выпускники получили отличное образование, их творения дошли до публики и повлияют на культурное развитие будущих поколений. Не нужно непомерных амбиций. Чем скромнее мы будем, тем дольше просуществует проект.

— Поддерживая дух подлинного Ренессанса, мы хотим сосредоточить внимание на принципе «здесь и сейчас». Нас интересует настоящее. В двадцать первом веке мы владеем инструментами, которых не было тогда, — я имею в виду глобализацию и кибернетику. «Новый Ренессанс» способен изменить мир, обеспечить отупленному человечеству столь необходимый интеллектуальный расцвет, — витийствовал Прормпс.

— «Новый Ренессанс» — лишь громкое название, — возразил я. — Не пытайтесь изобразить под этой вывеской приход второй эпохи Возрождения. Сие, увы, невозможно. Самое большее, что вам удастся, — это протолкнуть воспитанников академии на Эм-ти-ви, сделать из них модных мальчиков и девочек и увеличить кассовые сборы в кинопрокате. Мода на «Новый Ренессанс» пройдет очень быстро. Через четыре-пять месяцев про него никто и не вспомнит. Вы вольны поступать как вам заблагорассудится, но мы уходим из компании.

— Винсент, он говорит за обоих? — обратился к нему Прормпс.

Уткнувшись взглядом в коленки, Винсент кивнул.

— Винсент, посмотри мне в глаза и скажи, что ты покидаешь «Новый Ренессанс».

— Не могу, — хихикнул Винсент, явно под воздействием выпитого. — На вас темные очки.

123

— Я делаю это исключительно ради самого выдающегося выпускника академии. — Прормпс снял очки. Кожа под ними была бледной, не обожженной солнцем. Белок правого глаза был совсем даже не белым, а темно-желтым, а крошечный зрачок лениво съехал к носу.

— Я слеп на один глаз, — пояснил Прормпс, поднеся ладонь к правому веку. — Когда мне было четыре года, отец напился, зажал мою голову у себя под мышкой и заставил глядеть на солнце, не давая закрыть глаза. Ему было интересно, что получится. — Прормпс вновь надел очки.

— Простите. Искренне сожалею, — пробормотал Винсент.

— Я тоже, — сказал Прормпс. — Мне не следовало заводить подобные разговоры сегодня, в день гибели Стивена. Пожалуйста, прежде чем уйти из компании, подумай о моем предложении.

Винсент кивнул. Прормпс взялся за телефон.

— Бет, будь добра, пришли в мой кабинет кого-нибудь из девочек… Из «золотого фонда», пожалуйста. — Он положил трубку — Боги прогневаются на меня. Я — плохой хозяин. К счастью, по случаю сегодняшнего праздника для развлечения гостей я пригласил сюда самых красивых манекенщиц и лучших шлюх Лос-Анджелеса. Винсент, чтобы хоть как-то загладить вину, я поручу тебя заботам роскошной женщины, а мы с Харланом еще немного побеседуем.

— По-моему, на сегодня хватит, — сказал я.

— Я настаиваю. Вы покидаете компанию как раз в тот момент, когда я больше всего в вас нуждаюсь. Сделайте мне одолжение, уделите еще пять минут.

— Хорошо, — вздохнул я.

Прормпс встал, обошел стол и наполнил бокал Винсента.

— Винсент, я уверен, Стивену очень хотелось бы, чтобы ты отлично провел время.

В дверь без стука вошла нагая женщина с великолепной фигурой и длинными рыжими волосами. Подумав о жене, я отвернулся.

— Чудесно, — воскликнул Прормпс. — Разве она не божественна? Могла ли подобная красота явиться из преисподней?

— Из преисподней, — эхом отозвался Винсент. Он тоже нашел в себе силы отвернуться.

— Как тебя зовут? — спросил Прормпс у женщины.

— Можете звать меня Шерилин, — крикнула она из-под маски, хотя повышать голос не было необходимости: в кабинет Прормпса грохот музыки не проникал.

Когда в моем присутствии люди орали, как глухие, я всегда представлял себе, что дома они врубают телевизор на полную громкость.

— Ты часто бываешь на таких праздниках, Шерилин? — спросил Прормпс.

— Да. Меня приглашают уже лет пять или вроде того.

— Одна из моих лучших девочек, — с гордостью сказал Прормпс Винсенту. — Позволь ей доставить тебе несколько приятных минут.

— Я не хочу, — отказался Винсент.

— Тебе не обязательно прикасаться к ней, — засмеялся Прормпс. — Просто поболтайте, прогуляйтесь по дому. Она покажет тебе картины. В моей коллекции есть Поллок, Горький и несколько полотен Ротко. Шерилин, дорогая, побудь гидом для Винсента, хорошо?

— Ладно, — крикнула она. — Кайф я уже словила, мне, пожалуй, пока хватит.

— Отлично, — кивнул Прормпс. — Винсент, вперед.

Винсент оглянулся на меня.

— Ты не против?

— Все нормально. Я заберу тебя через пару минут, — сказал я. — Мы скоро уходим.

Не выпуская бокала, Винсент приблизился к женщине. Она взяла его за руку, и они вышли.

124

— Харлан, я понимаю ваши мотивы. — Прормпс уселся за стол. — И хотя за эти годы вы узнали многие тонкости бизнеса, я вижу, что вы все же не бизнесмен. Будь вы бизнесменом, вы осознавали бы, что меры по увеличению прибыли от проекта — естественное продолжение нашей деятельности. Безусловно, мы были и остаемся покровителями искусств, но при всем том «Новый Ренессанс» — корпорация, которая извлекает доход, эксплуатируя труд творчески одаренных людей. К Винсенту это относится в наибольшей степени.

— Прежде ваша эксплуатация имела целью высшее благо, а не погоню за прибылью. Вы сами написали мне об этом в письме, когда предлагали работу в компании.

— По-вашему, никакой корысти? — расхохотался Прормпс. — «Новый Ренессанс» забирает себе четверть всей прибыли просто потому, что наши гении получают образование в школе, которая учит их относиться к деньгам равнодушно. Фостер Липовиц создал систему, позволяющую отбирать в общем итоге девяносто два процента прибыли с продаж музыкальных дисков и шестьдесят процентов прибыли от телесериалов и кинофильмов, а наши выпускники ничуть этим не возмущаются, поскольку мы вдолбили им, что деньги — зло, а страдание выше любой награды. Винсент был нашим подопытным кроликом в самом жестком эксперименте, идея которого, кстати, принадлежала мне, а не Липовицу. Так что какую бы пользу ни принес проект, не обманывайте себя. Куча людей сколотила кучу денег на муках Винсента и остальных питомцев академии. Вы, между прочим, один из них.

Дрю Прормпс: любимая группа — «Рэйдиохед», любимая телепередача — «На съемочной площадке», любимый кинофильм — «Позы для извращенцев».

— Меня отнюдь не удивляет, что эксперимент придумали именно вы! У вас не все в порядке с психикой. — Я вскочил со стула. — И я прекрасно понимаю, что больше всего выгоды извлекли из проекта участвующие в нем дельцы. С этой мыслью я смирился давно. Все мы, нажившиеся на учениках академии, умрем богатыми, но все-таки умрем. Винсент и прочие молодые таланты не получили достойного вознаграждения, зато создали произведения, которые надолго переживут как их самих, так и нас с вами.

Прормпс поднялся и обошел вокруг стола.

— По словам Андре Моруа, — задумчиво проговорил он, — для человека искусство — единственный способ противостоять смерти. На самом деле не единственный. Как сказал Хемингуэй, убийство — это бунт против смерти, чувство неподчинения, возникающее от осознания возможности ею управлять.

Тон Прормпса меня насторожил.

— Господи Боже, — воскликнул я, — что вы имеете в виду?

— Я просто хочу сказать, что у гениев и убийц гораздо больше общего, чем можно предположить.

— Думаю, вы глубоко заблуждаетесь.

В дверь постучали, и вошел Чед. В последнее время он ходил с обритой головой и носил высветленную козлиную бородку.

— Как жизнь, Дрю?! — с порога завопил Чед. — Пусти-ка меня пообщаться с «дырочкой», старик. Я ждал этого весь вечер!

Карманы брюк его белого спортивного костюма были заправлены внутрь, как положено. После того, как с вывернутыми наружу карманами начали ходить буквально все, этот отличительный признак перестал быть модным.

— Минутку, Чедвик. Мне нужно закончить разговор с Харланом.

— Ничего страшного, — сказал я. — Мы уже все обсудили.

— Да, пожалуй, — согласился Прормпс и пожал мою ладонь обеими руками. — Харлан, я искренне восхищаюсь вашей принципиальностью и благодарю за работу. «Новому Ренессансу» будет вас не хватать.

— Спасибо.

— Надеюсь, вы помните пункт контракта о сохранении тайны касательно действий в отношении наших подопечных?

— Разумеется.

Я направился к двери.

— Эй, погоди, — узнал меня Чед. — Ты — тот самый парень… Вот послушай! — В коридоре гремела одна из его ужасных песен. — Я же говорил, что могу сочинять песни не хуже вашего умника.

— Точно. Признаю свою ошибку.

— Да ладно, я не обижаюсь. А ты уже пробовал «дырочку»?

— Нет.

— Пойдем попробуешь.

— Думаю, Харлану это неинтересно, — вмешался Прормпс.

— Пусть хотя бы посмотрит. Ощущения — су-у-упер. Полный улет.

Прормпс достал из стола пульт дистанционного управления и нажал несколько кнопок. Небольшой квадрат напольного коврового покрытия плавно приподнялся и отъехал в сторону; под ним обнаружилось отверстие, аккуратно проделанное в грунте. Отверстие было обрамлено каким-то материалом телесного цвета.

— Это земля, старик, — пояснил Чед. — Прикинь, кусок пола вделан прямо в землю. Здесь специально так устроено. А внутри — особая ткань, чувствуешь все как по-настоящему. Днем можно заниматься этим и глядеть вон в то здоровенное окно. Круто, да? Тут целая философия. Даже не представляешь, сколько важных шишек здесь перебывало. Ты не думай, я на тебя обиды не держу. В подтверждение могу уступить тебе свою очередь.

— Нет, спасибо. До свидания. — Я взялся за дверную ручку.

— Вот, блин, какой недобрый человек, — пожаловался Чед Прормпсу. — Он не любит мир, как мы.

— Увидимся на похоронах Стивена, — с улыбкой произнес Прормпс.

Я кивнул и закрыл за собой дверь, а Чед спустил штаны.

125

Я миновал коридор и очутился в главном зале, но Винсента не нашел, зато приметил Джерри Ван Дайка, который с интересом наблюдал за совокупляющимися парами. Я прошел по другому коридору, заглядывая в двери, и в одной из комнат увидел Винсента с рыжеволосой красоткой, которая сидела на полу возле кровати.

Женщина медленно сняла подтяжки с плеч Винсента и эротично запрокинула голову. Опершись руками на пол, она изогнула спину и выставила грудь перед лицом Винсента. Тот завороженно смотрел на нее и одновременно шарил рукой позади себя в поисках бокала.

— Винсент, пойдем отсюда, — окликнул его я.

Он вскочил и надел подтяжки.

— В чем дело? — возмутилась громкоголосая женщина в маске, обернувшись ко мне. Недовольное выражение лица сменилось недоумением. — Постой-ка, кажется, я тебя знаю. Да, знаю. Тебя вроде зовут Харлан?

— Допустим. — Мы с Винсентом удивленно переглянулись. Я перевел взор на рыжеволосую. Мое сердце вдруг заколотилось, меня обдало жаром.

— Пойдем, — потянул я Винсента за рукав. — Пойдем, пойдем, нечего здесь делать.

— Но она тебя знает, — произнес Винсент. — Его действительно зовут Харлан.

— Господи, — прошептала женщина. Она поднялась с пола и прикрыла рукой гениталии. — А тебя как зовут?

Кровь прилила к моему лицу, под мышками мгновенно выступил пот.

— Винсент.

— Пойдем, черт возьми! — рявкнул я, схватил его за запястье и потащил к двери.

— Меня зовут Винсент! — крикнул он, упираясь.

Мы не успели покинуть комнату. Женщина сняла маску и неловко попыталась загородить пышный бюст.

— Ты помнишь меня, Винсент?

Я все еще держал Винсента за костлявое запястье, но он вырвался, причем силы в худом теле оказалось больше, нежели можно было предположить. Я отпустил его руку.

— Да, — глухо произнес он, не сводя глаз с рыжеволосой женщины.

— Как дела, сынок? — спросила она, ослепительно улыбаясь.

— Здравствуй, мама.

126

Вероника была прекрасна, как прежде. Ее лицо не состарилось, хотя кожа казалась неестественно натянутой. Грудь стала больше. Вероника прошла через всю комнату навстречу сыну и протянула руки, чтобы обнять его, но не успела — Винсент отступил на шаг назад.

— Оденься, — попросил он.

— Ах да, — сказала Вероника и повернулась, закрывая руками зад. Открыв дверцу шкафа, она заглянула внутрь. — Все так неожиданно. Я сразу заметила в тебе что-то знакомое, но ты так вырос, и мы с тобой столько не виделись… Тут нет одежды.

— Возьми. — Я кинул ей свою куртку. Вероника прикрыла наготу.

— Что ты делаешь в Лос-Анджелесе? — спросила она у Винсента.

— Пишу, — ответил он. — Я успешный литератор. Ты разве не знаешь?

— Нет, а что ты написал? Я могла слыхать о твоих книжках?

— Я тебя ненавижу, — процедил Винсент.

— Винни! Не говори так. Мы с тобой не виделись десять лет.

— Двенадцать. Почему ты нас бросила?

— Я собиралась вернуться.

— Почему ты нас бросила?!

— Прекрати. Нечего на меня набрасываться. Вон на него кидайся. Если бы я осталась, то вела бы себя так же, как он. — Вероника показала на меня. — Ты до сих пор мучаешь его? — обратилась она ко мне.

Я знал, что она это сделает. Понимал, что ее появление кончится плохо. Она разрушит все, не задумываясь ни на секунду.

— В отличие от тебя он был мне вместо родного отца, — вставил Винсент.

— Ты ни черта не знаешь, Винни! Ты ничего, ничего не знаешь!

127

— Она не в себе, — сказал я Винсенту. — Пойдем.

— Нет уж, я больше не собираюсь отвечать за чужие подлости, — зло затараторила Вероника, словно разбушевавшийся гость на шоу Джерри Спрингера. — Я все скажу. Пора бы ему узнать правду!

— Вероника, успокойся.

— А что тебе с того? Я заткнусь, но тебе-то что с того?

Я скептически покачал головой.

— О чем она говорит? — с тревогой спросил Винсент.

— Понятия не имею. Она под кайфом.

— Сейчас узнаешь, о чем, — не унималась Вероника. — Когда ты был маленьким, этот человек пришел к нам и заявил, что собирается сломать тебе жизнь. Что это поможет тебе сочинять.

Винсент перевел взор на меня.

— Она бредит, — сказал я.

— Помнишь, когда умерла твоя собака? Это он, он отравил ее. Он думал, к тебе придет вдохновение.

Винсент снова посмотрел на меня, на этот раз с нервной улыбкой.

— Он наверняка пакостит тебе по сию пору. У тебя когда-нибудь была девушка? Он говорил, что не позволит тебе иметь подружку.

— Была.

— Была да сплыла, так? Бросила тебя?

— Вроде того.

— Это все он! — Взбешенная Вероника обвиняюще ткнула в меня пальцем. — Он во всем виноват. Клянусь на Библии! У них все продумано заранее. Он хотел, чтобы я тоже участвовала в этом, но я отказалась. Я люблю тебя.

— О чем она? — снова спросил Винсент.

Я лишь пожал плечами. Это было выше моих сил.

128

Вероника подошла к Винсенту и обняла его за плечи. Ростом он был выше матери.

— Ну, ну, Вин. Можешь назвать самое худшее, что случилось с тобой в жизни?

— Моя мать бросила меня.

— А кроме этого?

— Какая тебе разница?

— Просто скажи. Вспомни самое худшее, что произошло с тобой после моего отъезда.

— Не знаю, много всего. У меня туберкулез, и я умираю. Предположительно.

— Это еще что за ерунда? — спросила Вероника.

— Болезнь, от которой в наши дни почти никто не умирает, — объяснил он. — Ею болели многие великие писатели. — Винсент высвободился из объятий Вероники и повернулся спиной к нам обоим.

— Готова поспорить на что угодно, это он тебя заразил. — Вероника опять грозно нацелила на меня палец.

Винсент обернулся и поднял глаза. Краска залила его лицо. Я тоже покраснел.

— Она говорит правду? — тихо спросил он.

— Да.

Винсент печально смотрел на меня, впервые осознав, чем была его жизнь.

129

— Мне очень жаль, — промолвил я. — Нет слов, чтобы передать, как я сожалею.

— Что еще ты мне сделал? — дрожащим голосом спросил Винсент.

— Много чего.

— Вот видишь! — взвизгнула Вероника. — Я же тебе говорила!

— Ты вмешивался в мои отношения с девушками?

— Да. Некоторым я давал денег, чтобы они от тебя отстали. Дешевки.

— Я не хотела в этом участвовать, Винни, — вновь затараторила Вероника, — вот и уехала. Я не хотела, чтобы он втягивал меня в свои грязные дела. Потому-то я и уехала.

Вероника неисправима, устало подумал я и обратился к Винсенту:

— Я пытался остановиться. На какое-то время мне даже это удалось, но затем Прормпс подослал того человека, который избил тебя — я здесь ни при чем, — и мне пришлось снова заняться гадостями. Я искренне сожалею. Прости.

Винсент посмотрел на меня, перевел взгляд на мать и внезапно выбежал из комнаты.

— Вин! — крикнула Вероника.

Он пронесся через коридор в главный зал. Мы с Вероникой ринулись за ним, но от множества тел, извивающихся в бессмысленном совокуплении, рябило в глазах, и мы потеряли его из виду. Он выскочил из особняка на улицу. К тому времени, как я добрался до парадной двери, Винсент уже растворился в теплой темноте калифорнийской зимней ночи.

130

Пока мы с Вероникой стояли перед домом и оглядывались по сторонам, на крыльцо вышел Прормпс.

— Что случилось? — спросил он. — Я видел, как выбежал Винсент.

— Он только что узнал о нашем проекте, — мрачно сообщил я.

— Не может быть! — воскликнул Прормпс.

— Шлюха, которую вы к нему приставили, — его мать.

— Заткнись! Не смей обзывать меня шлюхой!

— Почему? Самая настоящая шлюха. Или ты всерьез считаешь себя порядочной женщиной?

Вероника набросилась на меня, пытаясь расцарапать мне лицо, но я удержал ее запястья. Прормпс схватил разъяренную фурию за бока и оттащил.

— Эй, успокойтесь! — крикнул он, встав между нами. — Харлан, каким образом он узнал?

— Мамаша выложила ему всю правду.

— Мисс Спинетти…

— Я вам не Спинетти. Теперь моя фамилия — Тандерхарт.

— Мне все равно, какая у вас фамилия, — сквозь зубы произнес Прормпс. — Вы поступили неразумно. Вы подписали контракт, по которому обязались пожизненно хранить в тайне информацию о проекте. Боюсь, вас ожидают крупные неприятности.

— Я знаю, что напортачила, но Винни должен был узнать обо всем.

Тут я не мог с ней не согласиться.

— Кому еще вы рассказали наши секреты? — спросил Прормпс.

— Никому. Только детям, которые родились у меня после переезда, они… вроде как умственно отсталые и живут в приюте, ну и я подумала, что вреда не будет.

— С вами я разберусь позднее, — сказал Прормпс, — а сейчас необходимо найти Винсента.

Я попросил дворецкого подать мою машину. Прормпс вызвал охрану и велел прочесать окрестности.

— Можно мне домой? — жалобно прохныкала Вероника.

— Да, — разрешил Прормпс. — Оденьтесь, мой водитель вас отвезет.

— У меня своя машина.

— Я настаиваю. Вы слишком расстроены, чтобы садиться за руль.

— Как скажете, — согласилась Вероника и шмыгнула в дом.

— Наконец-то мы ее нашли, — сказал Прормпс. — Меня бесила мысль о том, что человек, посвященный в нашу тайну, разгуливает неизвестно где.

Дворецкий вывел из гаража мою машину и подъехал на ней к парадному крыльцу.

— Позвоните, если разыщете Винсента, — инструктировал меня Прормпс. — И заставьте его молчать. Нельзя, чтобы наши действия стали известны прессе. Я положил на эту компанию слишком много сил и не допущу, чтобы все рухнуло, еще не начавшись. Если поймете, что Винсент собрался передать информацию в СМИ, не стесняйтесь, пригрозите ему как следует.

— Я не намерен ему угрожать.

— Тогда пригрозите ему от моего имени. Ваша карьера тоже под ударом. Он в состоянии нанести вред всем нам. Из нас сделают вселенских мерзавцев, и нам уже никогда не отмыться.

Я молча сел в машину, резко нажал на газ и уехал прочь с вечеринки — последней вечеринки в моей жизни.

131

Винсент как сквозь землю провалился. Я исколесил все дороги вокруг поместья, заглянул к нему на квартиру, объехал его излюбленные бары. Около полуночи я вернулся в дом Винсента и уселся на пороге его квартиры. Прождав два часа, я оставил в двери записку с просьбой позвонить мне и уехал.

Назавтра я с раннего утра принялся ему звонить, но ни на один из десяти звонков Винсент не ответил. Моника предположила, что он мог поехать к матери. Я нашел адрес Шерилин Тандерхарт в телефонном справочнике.

Маленький домишко Вероники находился в захудалом квартале. Газон перед домом давно зарос. Откинув легкую противомоскитную сетку, я обнаружил, что передняя дверь приоткрыта.

Я постучал. Никто не отозвался. Я распахнул дверь и крикнул «Эй!», затем вошел и увидел Винсента, который сидел на полу у облезлой рождественской елки перед окровавленным телом матери, прижимая к своей груди ее безвольно повисшую руку.

Зрелище было душераздирающее. Поэт, названный одним из своих великих собратьев «самым непоэтичным из всех творений Господа»[6], держал в руке руку той, которую другой гениальный стихотворец назвал «самым поэтичным созданием на свете» — «прекрасной женщины, умершей во цвете лет»[7].

132

— Господи Боже, — пробормотал я, заметив разметанные по дивану кусочки мозга и брызги крови на стенах. Вероника лежала на полу с простреленным виском. Поверх одежды на ней была моя куртка.

Винсент поднял глаза. Скорбь на его лице медленно сменилась яростью. Он отпустил руку матери, одним прыжком вскочил на ноги и бросился на меня с кулаками.

Прежде чем я успел прикрыть лицо, Винсент ударил меня в глаз, а потом принялся молотить по голове. Я скорчился на полу.

— Прекрати! Прекрати!

— Ты, ты это сделал! — ревел Винсент, нанося беспорядочные удары мне по рукам.

— Нет! Клянусь, не я! Пожалуйста, хватит.

Винсент перестал меня избивать и перекатился на спину. Тяжело дыша, он лежал на засыпанном пеплом ковре и глядел в потолок. Его белая рубашка была испачкана кровью.

— Клянусь, я не убивал Веронику, — сказал я, усаживаясь рядом с ним. — Не считай меня чудовищем.

— Кто-то же это сделал, — сказал Винсент.

Я похолодел. Двое людей, которых я знал, убиты в течение двадцати четырех часов.

— Боже милостивый, — воскликнул я. — Надо позвонить Монике.

— Зачем? — спросил Винсент.

Я вытащил из кармана брюк мобильник и стал лихорадочно набирать номер.

— Нужно сказать ей, чтобы она покинула квартиру.

— Почему?

— Потому что мы с тобой — следующие на очереди.

133

— Алло? — сняла трубку Моника.

— Уходи из квартиры, — приказал я. — Потом все объясню. Просто уходи оттуда как можно быстрее.

— Здесь был какой-то человек, — всхлипнула Моника, — в маске и с пистолетом. Он только что ушел. Рыскал по всей квартире, а потом убрался. Я вызвала полицию и пыталась дозвониться до тебя, но набирала не тот номер, потому что мне страшно и…

— Моника, живо собирай чемоданы. Нам с Винсентом грозит серьезная опасность, мы должны уехать из города, поняла?

— Да.

— Мы заберем тебя, как только сможем. Постарайся покинуть квартиру до приезда полиции. Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю.

— Пойдем, — скомандовал я, откинув противомоскитную сетку.

— Я не оставлю мать здесь.

— Винсент, послушай меня внимательно. Только что ко мне домой приходил человек с оружием. Он хотел убить меня. Он убьет и тебя, если найдет. Нужно выметаться из города.

— Сначала ты губишь мою жизнь, а потом вдруг решаешь ее спасти.

— Точно. Вперед.

— Подожди. — Винсент опустился на колени возле тела матери и склонил голову, затем встал и пошел вслед за мной к машине.

134

— Это дело рук Прормпса? — спросил Винсент. Мы мчались на другой конец Лос-Анджелеса — к Монике.

— Слишком много совпадений, чтобы считать его непричастным.

— Он приказал убить Стивена?

— Скорее всего.

— Зачем ему избавляться от собственных служащих?

— Самый легкий способ решить проблемы. К тому же он слишком влиятелен и знает, что его не привлекут к ответственности.

— Понимаю, — кивнул Винсент. — Но зачем?

— Негласные пытки, которым мы тебя подвергали, официально завершились в день моей свадьбы. Я настоял на этом условии. Теперь, когда все кончилось, Прормпс хочет уничтожить улики, чтобы выйти из-под удара. Если правда выплывет наружу, весь проект рухнет. О наших методах в отношении тебя знали только шесть человек Один из них — Прормпс. Липовиц умер. Ричард Резник якобы покончил жизнь самоубийством, Стивен якобы застрелился. Кроме них, в тайну была посвящена твоя мать. В живых остались только я и ты.

— Стивен тоже в этом участвовал?

— К сожалению, да.

Винсент стал смотреть в окно. До конца поездки он так и не повернул головы в мою сторону.

— Где ты провел ночь? — спросил я, глядя ему в затылок. — Я жутко волновался.

— Поймал машину, уехал в город, бродил по улицам и размышлял.

— А потом?

— Захотел поговорить с матерью, но когда добрался до ее дома, было уже поздно…

— Вчера вечером Прормпс намекал, что Веронику ждут неприятности, но я и представить не мог, что он имеет в виду. Он велел тебе пригрозить.

— Может, стоит обратиться в полицию?

— Как ты все объяснишь? С чего начнешь? И вообще, насколько мне известно, Прормпс держит полицию в кулаке.

— Значит, нам до конца жизни придется от него скрываться?

— По крайней мере какое-то время.

— А если я не хочу убегать вместе с тобой? — задумчиво проговорил Винсент.

— Решай, — сказал я. — Тебя либо убьют, либо ты сам сведешь счеты с жизнью.

Винсент молча уставился в окно, а я включил радио. Зазвучала одна из его композиций. Мы оба потянулись к рукоятке приемника, чтобы сменить частоту.

135

Моника ждала нас на парковке возле дома. Я выскочил из автомобиля и сгреб чемоданы.

— Что у тебя с глазом? — спросила она. — Ты подрался?

— Я все объясню. Садись в машину, — поторопил я жену.

Винсент вышел, уступая Монике переднее сиденье. Пока я укладывал чемоданы в багажник, он спросил:

— У тебя случайно не осталось абсента?

— Осталось.

— Возьмем с собой?

— Нужно поскорее убраться отсюда. Я куплю тебе виски по дороге.

— После всего, что случилось, мои нервы на пределе. Мне нужно выпить чего-нибудь крепкого. Это займет у тебя всего минутку.

Я сбегал домой и забрал абсент. Винсент прекрасно понимал, что теперь вправе просить меня о чем угодно. Прыгнув на водительское сиденье светло-голубого «вольво», я закинул назад бутылку, чистую белую рубашку, и мы поспешили в банк. Я закрыл счет, забрал всю сумму наличными и настоял, чтобы Винсент сделал то же самое. Набив карманы и «бардачок» деньгами, мы покинули Лос-Анджелес.

136

Я ехал на восток, не имея определенной цели, и постоянно поглядывал в зеркало заднего вида. Винсент упорно молчал, заставляя меня еще острее ощущать его присутствие.

С Моникой, однако, он был более разговорчив. Пока я ходил за абсентом, Винсент расспросил ее о незнакомце, который вломился в нашу квартиру. Моника описала его неопрятную одежду и собранные в хвост волосы, видневшиеся из-под маски. Винсент заключил, что незнакомец, избивший его несколько месяцев назад, и нанятый Прормпсом бандит — одно и то же лицо.

Винсент также сказал Монике, что очень переживает из-за смерти матери и что образ Вероники незримо присутствовал во всех его сочинениях, выполняя роль своеобразной идефикс. Знаток классической музыки, Моника объяснила мне, что идефикс — это повторяющаяся мелодия, которая связывает воедино отдельные части произведения.

Как только я сел в машину, Винсент оборвал разговор с Моникой, переоделся в чистую рубашку, отхлебнул абсента и умолк.

Я поведал жене, от кого мы бежим и почему нам с Винсентом угрожает опасность. Как и меня, душевное состояние Винсента беспокоило Монику не меньше, чем риск расстаться с жизнью, ослабевавший по мере нашего удаления от Лос-Анджелеса. Буквально за несколько часов внутренний мир Винсента полностью рухнул.

— От таких потрясений можно умереть, — высказалась Моника.

— Он крепкий парень, — возразил я. — Выдержит. До нашего знакомства он рыдал над чашкой с мороженым. Все эти годы я тренировал его на случай такого дня, как сегодня.

137

Мы ехали почти до темноты, пока голод не стал нестерпимым, и в Аризоне остановились перекусить в ресторане «Бургер Кинг» — заведение выбрал Винсент. По случайному совпадению, пять месяцев назад здесь проходила рекламная акция фильма «Новый волшебник страны Оз».

Опустив голову, Винсент молча уплетал гамбургер и пересоленную картошку-фри. Моника посмотрела на меня и одними губами промолвила:

— Поговори с ним.

— Винсент, — обратился к нему я, — как ты себя чувствуешь?

Уткнувшись в тарелку, он пожал плечами.

— Винсент, милый, мы можем тебе чем-нибудь помочь? — ласково спросила Моника.

— Нет, спасибо, — наконец поднял глаза он. — Извините, если я веду себя невежливо. У меня в голове творится черт знает что.

— Милый, не извиняйся. Ты столько перенес. Веди себя так, как считаешь нужным, а если захочешь поговорить, мы с Харланом всегда готовы тебя выслушать.

— Спасибо.

Винсент вернулся к еде. Моника делала выразительные знаки глазами, требуя, чтобы я продолжил попытки. Я отогнал муху и прокашлялся.

— Винсент, наверное, я должен открыть тебе всю правду, хотя это очень тяжело. Я понимаю, что одним откровенным разговором нельзя исправить все, что сделано за последние пятнадцать лет, но я хочу, чтобы ты знал: я страшно сожалею о своих поступках и клянусь, что отныне буду с тобой честен. Моника права — мы рядом с тобой и выслушаем тебя в любой момент. Если ты желаешь меня о чем-то спросить, я отвечу без утайки. Наверное, у тебя скопилась куча вопросов.

Винсент отвел взор от пустой тарелки и угрюмо посмотрел на меня.

— Можно мне еще гамбургер?

Я расхохотался.

— Конечно. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать.

138

В магазине «Севен-Элевен» я купил зубные щетки, пасту, аспирин, бритвенные станки и журналы «Роллинг стоун», «Пипл» и «Стар» — на их обложках были анонсы статей о певцах и актерах, для которых писал Винсент. Кассир высказался по поводу синяка у меня под глазом, подарив мне долгожданную возможность отпустить заранее приготовленную шутку: «Видели бы вы того, кто это сделал».

Я доверху наполнил бензобак и сел за руль. Мы ехали и ехали, пока я не почувствовал, что мне необходимо поспать. Около часа ночи где-то на просторах штата Нью-Мексико мы остановились в гостинице «Дейз Инн» под фамилией Дикинсон. Из соображений безопасности я снял один номер, чтобы мы все спали в одной комнате.

Винсент ушел чистить зубы, а Моника передала мне свой разговор с ним в кафе, где мы обедали. По словам Винсента, узнав о моей многолетней лжи, он чувствовал себя так, будто лишился не только матери, но и отца. Моника посоветовала мне еще раз поговорить с ним, но когда Винсент вышел из ванной, я смог лишь спросить, готов ли он ко сну. В ответ он молча кивнул и залез под одеяло. Мы с Моникой устроились на другой кровати, и я выключил свет.

— Спокойной ночи, Винсент, — сказала Моника.

— Спокойной ночи, Моника, — промолвил он.

— Спокойной ночи, Харлан, — пожелала мне жена.

— Спокойной ночи, Моника, спокойной ночи, Винсент, — произнес я.

— Спокойной ночи.

Плотные шторы делали темноту в номере непроницаемой, лишь под потолком мигал красный огонек пожарной сигнализации. Тишину изредка нарушал тяжелый стук дверей в коридоре. Я вспоминал, как в детстве мы с семьей выезжали на отдых и останавливались в гостинице. Я и мой брат любили дурачиться после того, как отец выключал свет в номере. Мы издавали непристойные звуки, копировали Сильвестра Сталлоне и болтали без умолку, словно не виделись целый день. В конце концов отец говорил: «Ну все, на сегодня хватит», но от этого мы смеялись еще сильнее.

— Знаешь, не все так плохо, — услышал я в темноте собственный голос. — Во всяком случае, у тебя нет туберкулеза и ты можешь больше не принимать таблетки. Все равно это были пустышки.

Ответом с другой стороны пропасти, разделявшей наши кровати, было молчание.

— А как тебе такой аргумент, — продолжал я. — Поскольку мы пытались сделать из тебя страдающего гения, то наши с тобой отношения идеально укладываются в схему.

Винсент не отзывался.

— В каком смысле? — спросила Моника.

— Многие великие люди конфликтовали со своими отцами. Я выяснил это, когда готовился к работе.

Комментариев не последовало.

— Однажды я вычитал интересный факт про Сальвадора Дали. Он выстроил замок для себя и своей жены, однако приходил туда только по ее приглашению. Гала служила Дали музой, и он специально лишал себя радости общения с ней, чтобы разлука вдохновляла его на творчество.

— Я слышала, что Дали рисовал какой-то мультфильм вместе с Уолтом Диснеем, — заметила Моника.

— Гении вроде Дали еще и приплатили бы за то, чтобы иметь такого жестокого менеджера, как я. Уверен, толпы богатеньких деток в академии могли бы воспользоваться моими услугами. Там полно унылых типов, которым не хватает источников вдохновения. Винсент, ты меня слышишь?

Он хранил молчание.

— Ладно, — сдался я, — спокойной ночи.

139

— Я никогда не видел своего отца, — раздался вдруг в темноте голос Винсента.

— Знаю, — ответил я.

— Как же тогда у нас с ним могли быть плохие отношения, если его вообще не существовало?

— Я имел в виду, что ты меня возненавидел, а я в некотором роде выполнял роль твоего отца.

— Да уж, — фыркнул Винсент.

— Не смейся. Поверишь ты мне или нет, но я всегда заботился о тебе. Даже подстраивая неприятности, я одновременно защищал тебя. Можно сказать, я по-своему занимался твоим воспитанием, как настоящий отец.

— Ты убил мою собаку.

— Я научил тебя переносить чужую смерть.

— Из-за тебя у меня высыпала аллергия.

— Ты начал сближаться с дурными людьми, такими, как Кристина Гомес. Я действовал во благо. Как ни абсурдно это звучит, вряд ли ты нашел бы более внимательного и заботливого менеджера, чем я.

— Харлан прав, — поддержала меня Моника. — Он всегда думал о тебе, Винсент. Когда мы только начали встречаться, я даже ревновала, потому что важнее тебя у него никого не было. Он любит тебя и не сомневался, что поступает тебе во благо. Я искренне в этом уверена, иначе не вышла бы за Харлана.

— Извини, что заставил тебя ревновать, — сказал Винсент.

— Ну что ты…

— Винсент, скажи, пожалуйста, ты веришь, что я действовал из добрых побуждений?

Я ждал ответа из темноты.

— Верю, но это не имеет значения. Ты разрушил мое понимание жизни.

— Каким образом?

— Я всегда ощущал себя неким элементом, фильтрующим все скверное. Если человек совершал поступок, вызывающий у меня злость и ненависть, я вдохновлялся своими эмоциями, и когда из-под моего пера выходило произведение, то негатив, пропущенный через меня, трансформировался в позитив, и в результате на свет рождалось нечто доброе и красивое. Я рассматривал свою жизнь именно с этой точки зрения, оправдывал этим все плохое, что со мной случалось, и мирился с судьбой. И вот оказывается, что кто-то еще считал меня фильтром. Ты использовал меня в качестве фильтра и даже получал за это жалованье.

— Я не испытывал удовольствия от своих действий. Для меня это тоже было пыткой. Прости. — Я не знал, что еще сказать, но теперь, немного расшевелив Винсента, хотя бы мог заснуть. Я надеялся, что однажды мы продолжим наш разговор при свете дня.

140

Не выспавшись, мы позавтракали и покинули гостиницу около восьми утра. Расплачивался я везде только наличными.

Винсент и Моника поинтересовались моим планом. Я сказал, что плана у меня нет — мы просто будем двигаться на восток, стараясь не привлекать внимания, и ночевать в гостиницах под вымышленными именами. Я добавил, что буду рад выслушать другие предложения. Моника спросила, нельзя ли нам немного пожить у ее родителей в Кентукки или у моих родственников в Миссури. Я объяснил, что появляться в столь очевидных местах сейчас опасно.

Мы двигались по сонному шоссе, пересекая северную часть Техаса. Я установил круиз-контроль на отметке шестьдесят пять миль в час, чтобы не нарваться на штраф за нарушение правил. Наверное, я вел себя как параноик, однако зная, что Прормпс имеет под рукой всемирную телерадиосеть «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер», я бы не удивился, если бы на другом конце страны нас поджидал отряд полиции.

Слушать музыку не хотелось, по большей части мы ехали молча. Где-то посреди Техаса Моника попыталась растормошить Винсента.

— Винсент, как ты себя чувствуешь?

— Нормально, а что?

— У тебя встревоженный вид.

— И сидишь ты тихо, как мышь. Я почти забыл, что ты едешь с нами, — прибавил я.

— Ерунда, — фыркнул Винсент. — Ты тоже не слишком разговорчив.

— Верно. Извини.

— Ему есть о чем подумать, — вступилась за Винсента Моника, — есть о чем помолчать.

— Если бы я мог перестать думать! — вдруг воскликнул Винсент. — С самого утра я начал прокручивать в уме свою жизнь, чтобы хоть как-то привести в порядок мысли.

— Тебе во многом нужно разобраться, милый, — проговорила Моника. — К счастью, Харлан рядом с тобой, и если ты захочешь прояснить какие-нибудь моменты, он тебе поможет.

— Помогу. Хочешь что-нибудь прояснить?

— Не знаю, — пожал плечами Винсент. — Скажи честно, ты подкупал детей в школе, чтобы они со мной не дружили?

— Нет. Это происходило само собой.

— Возможно, я буду приятно удивлен, если ты в подробностях расскажешь обо всем, что сделал. Может, ты обманывал меня вовсе не так часто, как кажется.

— Не исключено. Ладно, в подробностях — значит в подробностях. Даже не знаю, с чего начать, — проговорил я. — Пожалуй, первые признаки мизантропии проявились у меня в старших классах школы…

141

За окнами автомобиля мелькали бесконечные ряды высоковольтных линий, а я рассказывал Винсенту историю его жизни, неверно описанную им в сценарии к фильму «Харлан и я». Я изложил все детали, начиная с выбора, который предоставил ему в семилетием возрасте, и заканчивая моим последним разговором с Прормпсом. Да, я вмешивался в его личную жизнь; нет, к его прыщам я отношения не имею; да, я пичкал его амфетаминами, чтобы увеличить работоспособность; нет, депрессантов я ему никогда не давал; да, я выдумал туберкулез; нет, сифилис я не подстраивал. И — нет, у меня и в мыслях не было доводить его до самоубийства.

— Можно теперь я у тебя кое-что спрошу? — осторожно взглянул я на Винсента, освободившись наконец от накопившейся лжи.

— Спрашивай.

— Ты меня в чем-нибудь подозревал?

— Сам знаешь, я никогда не верил до конца, что болен туберкулезом. И мне всегда казалось, что ты против моих встреч с девушками.

— Прости.

— Мне очень не понравился твой ночной визит в магазин к Джейн. Я понял, что дело нечисто. Знаешь, сейчас, когда ты мне все рассказал, я вдруг вспомнил. Я почти уверен, что она передала мне разговор с тобой, но я так напился, что забыл об этом. Тебе повезло.

— Она была обязана молчать. Если бы я знал, что она все разболтала, то не посылал бы ей чеки.

— Неприятно, когда тебя обманывают, да?

— Винсент, брось. Я заслужил любые твои упреки, но, с другой стороны, большинство страдающих гениев по жизни были неудачниками, и их творения дошли до публики только после смерти авторов. Пусть я чудовище, зато благодаря мне ты жив и добился огромного успеха.

— Ты не давал мне радоваться.

— Да, знаю. Я отвратителен, я противен самому себе. Но моя задача — уберечь тебя, поэтому мы и колесим через всю страну.

— Почему ты уверен, что меня хотят убить?

— Прормпс не однажды намекал на это, а сейчас у него есть все основания убрать тебя. Он понял, что ты не вернешься в «Новый Ренессанс». Сделать еще больше денег на твоем имени можно, только если ты будешь мертв. В любом случае он на это рассчитывал. Беспроигрышный вариант, говорил он. Мертвую звезду гораздо легче продвинуть на рынке, а насильственная смерть — вообще подарок. Ты мгновенно станешь легендой.

— Вряд ли он нас найдет.

— Он — бывший исполнительный директор крупнейшей в мире медиа-компании, свои люди найдутся у него везде, где протянуты электрические провода. Хочешь выйти?

— Нет. Не желаю, чтобы меня продвигали на рынке.

142

Мы пересекли границу штата Оклахома и остановились перекусить в «Макдоналдсе». Стоя в очереди, я заметил позади нас подростка в футболке с надписью «Извинения принимаются», надетой поверх трикотажной фуфайки с капюшоном. Обычный прыщавый мальчишка в кроссовках «Найк».

— Вон тот молодой человек пишет песни для твоей любимой группы, — сообщил я, показывая на Винсента.

— Врешь, — сказал подросток.

— Честное слово. Его зовут Винсент Спинетти. Можешь прочесть его фамилию на вкладышах к компакт-дискам.

— Что, правда? — выдохнул парнишка.

Винсент кивнул.

— Какие именно песни ты написал?

— «Пес по имени Пафос», «Бог прижался лбом к моему стеклу», ну и другие.

— Эти — самые здоровские.

— Спасибо.

— Просто из любопытства — а чем тебе нравится эта группа? — спросил я.

— Не знаю, — озадаченно протянул подросток. — Просто потрясная команда.

Подошла наша очередь. Дождавшись заказа, мы уселись на жесткие пластиковые стулья в зале для некурящих. Я занялся рыбным филе и только тут заметил, что Моника за последние несколько часов не проронила ни слова.

— Детка, ты в порядке? — встревожился я.

— Да, — ответила она, не поднимая глаз.

— Моника, что случилось? — Видеть ее нахмуренное лицо было для меня невыносимо.

— Ты обманывал меня.

— В чем?

— Ты продолжал мучить Винсента уже после того, как пообещал мне, что прекратишь.

— Ox. — Я не сразу сообразил, что, разговаривая с Винсентом в машине, выдал и этот секрет. — Я ведь объяснял, что Прормпс загнал меня в угол.

— Понимаю. Мог бы не таиться от меня.

— Прости. Я чувствовал себя ужасно, но считал, что это единственный шанс вытащить нас с Винсентом. Пожалуйста, прости меня. — Я легонько сжал ладонь Моники.

— Я прощаю тебя, — печально сказала она.

— Милая, мне очень жаль, что так вышло. — Я встал из-за столика, подошел к Монике и обнял ее. Мы поцеловались и вернулись к еде. Глядя на нас, Винсент улыбнулся.

143

После «Макдоналдса» я заполнил бензобак на заправке «Ситго», и мы опять двинулись на восток через Оклахому.

— Винсент, скажи Харлану то, о чем говорил мне на заправке, — попросила Моника.

— Вряд ли ему интересно, — отмахнулся Винсент.

— Мне очень даже интересно, — сказал я.

— Я говорил Монике, что весь проект и особенно его секретная часть изначально были созданы на неверной основе.

— Гм… Почему ты так думаешь?

— Прежде всего «Новый Ренессанс» исходит из принципа, что искусство и развлечение — одно и то же, хотя это совсем не так.

— Согласен. Перед нами как раз и стояла задача сблизить их.

— Вам следовало бы пестовать писателей и художников, а не телесценаристов и поп-композиторов.

— Наша аудитория — широкие массы. Писатели и художники уже не имеют того влияния на массового зрителя и слушателя, что раньше, их место заняли актеры, спортсмены и рэперы. Мы посчитали, что наиболее эффективный способ поднять уровень культуры — повысить качество произведений, которые преподносят публике наши звезды.

— Ты еще говорил про неестественность методов, — напомнила Моника.

— Да. Метод, с помощью которого вы искали потенциальных гениев, слишком неестественный, — продолжал Винсент. — Моя мать наткнулась на объявление в газете, а потом меня отобрали на основе телефонного собеседования. Настоящие таланты раскрывают не так.

— Идея была не моя.

— Ну и этот ваш секретный проект или эксперимент — называй как хочешь… Сплошная нелепость. Эксперименты ставят в науке, а в ней нет ничего от искусства. Вы ставили надо мной опыты и, словно в лабораторной работе, помещали в соответствующие условия, чтобы сделать из меня гения. Искусство должно развиваться органично, оно не терпит механической обработки и управления.

— Тогда скажи, почему наш эксперимент удался?

— Наверное, потому что индустрия развлечений — это серьезный бизнес, а бизнесом можно управлять. Как и людьми, в нем участвующими Только я бы не назвал эксперимент удачным.

— Почему?

— Я больше никогда не буду писать. Не думаю, что ты ждал такого итога.

144

К восьми часам вечера открытое пространство надоело мне до тошноты. Едва наш автомобиль пересек границу Арканзаса, мы свернули с дороги и остановились в отеле «Бест вестерн», записавшись под фамилией Плат. Пока Винсент и Моника устраивались в номере, я наполнил ведерко для льда и взял из торгового автомата три банки «кока-колы» по совершенно жуткой цене. Остаток вечера мы провели, глядя в телевизор. Винсент лежал на одной кровати, я и Моника — на другой, сбросив обувь на пол.

Телевизионный пульт я вручил Винсенту. В отеле имелось кабельное телевидение, в том числе канал «Живопись», но поскольку был понедельник, Винсент предпочел кетч-состязания на канале, круглосуточно транслирующем рестлинг. Я одобрил его выбор — в конце концов передача нас рассмешила. Борцы развлекали публику на славу.

Во время рекламной паузы Винсент начал переключать каналы и наткнулся на телесериал, снятый по его сценарию. Это была «черная» комедия под названием «Не все дома», посвященная обитателям психиатрической лечебницы. Винсент успел написать второй и третий сезоны, действие которых происходит соответственно в реабилитационной клинике и загородном санатории. Предполагалось, что место действия периодически будет меняться, чтобы зрители не теряли интереса к перипетиям судьбы основного персонажа — алкоголика, совершившего неудачную попытку самоубийства. Сериал получился одновременно смешным и умным и имел большой успех, отчасти благодаря исполнителю главной роли, любимцу американской публики Джошу Хартнетту. Меня разбирало любопытство, кто же будет писать сценарий после исчезновения автора первых трех сезонов.

Сериал закончился, и Винсент еще немного пощелкал кнопками, пока не остановился на новостях шоу-бизнеса. Шел репортаж о смерти Стивена: показали, как из дома выносят пластиковый мешок с телом. На пресс-конференции представитель полиции заявил, что это самоубийство. Голос за кадром поведал о блестящем исполнительском мастерстве Стивена в его последней роли, на экране мелькали фрагменты из «Нереальной женщины». Премьера картины в кинотеатрах была запланирована на среду. Мы решили обязательно сходить на фильм в первый же день, в каком бы городе ни оказались.

Посмотрев ночное шоу Дэвида Леттермана и вдоволь насмеявшись, мы пожелали друг другу спокойной ночи.

145

Рано утром мы позавтракали в кафе «Денни» и продолжили путь на восток. Ехали в течение примерно шести часов, а затем, уже в Теннесси, остановились на ленч, решив перекусить в небольшом семейном ресторанчике, названия которого я не запомнил.

За ленчем мы с Моникой вспомнили, что всегда хотели побывать в Грейсленде. Винсент тоже изъявил желание осмотреть дом Элвиса Пресли, и мы договорились заглянуть туда, раз уж все равно направляемся в сторону Мемфиса. Знаменитое поместье нашли не без труда, однако выяснилось, что по вторникам экскурсий не проводится. Этот факт не очень нас расстроил; мы жутко устали колесить по стране, а наши страхи по поводу встречи с дешевым наемным убийцей отступили. Настало время отдохнуть, поэтому мы решили сделать короткую остановку в Мемфисе.

Я не удержался от соблазна и выбрал нашим пристанищем «Отель разбитых сердец». Узнав, что в отеле есть специальные «тематические» номера, оформленные в определенном стиле, Винсент непременно захотел поселиться в люксе с названием «Пламя любви» и сказал, что лично за него заплатит. Я посоветовал ему поберечь деньги и сам забронировал для нас этот номер, зарегистрировавшись под фамилией Вулф.

Мы подивились аляповатой роскоши люкса, интерьер которого выглядел так, будто перед нашим приходом по нему носился пьяный херувим, на лету изрыгающий кровь. Алым в комнатах было абсолютно все; буйство красного цвета вызывало ощущение какой-то нездоровой, безумной романтики, навевая ассоциации с детской спаленкой Сатаны.

Несмотря на возможность бесплатно смотреть лучшие фильмы по кабельному каналу Эйч-би-оу, к вечеру телевизор нам изрядно надоел. Я предложил прогуляться, Моника и Винсент не возражали. На маленьком автобусе «Элвис-экспресс» мы добрались до Бил-стрит, знаменитой улицы блюзов (кстати, одного из развлекательных жанров), которую иногда также называли колыбелью рок-н-ролла.

После ужина в «Хард-рок кафе» мы исследовали прилегающие улочки и посетили пару-тройку клубов, где слушали музыку и заказывали любимые сорта пива. В одном из таких заведений Винсент отлучился в туалет, а у нас с Моникой произошел важный разговор. Он длился всего три минуты, так как по возвращении Винсента нам пришлось его оборвать.

— Как тебе здесь? — спросила Моника.

— Сам не знаю. В клубе мне нравится, но блюзовая музыка вызывает у меня непонятные чувства. Блюз заставляет меня грустить.

Мы с Моникой рассмеялись.

— Послушай, Винсент, — сказал я, — у нас есть к тебе предложение.

— Выкладывайте.

— Ты наверняка до сих пор злишься на меня за все, что я тебе причинил, и это вполне понятно.

— Я тебя простил.

— В самом деле?

— Да.

Я предположил, что великодушие Винсента связано с количеством выпитого пива «Коорс лайт», но меня это устраивало.

— Какое у вас ко мне предложение?

— Когда мы с Моникой обустроимся в собственном доме — правда, не знаю, где и когда, но как только это случится, мы хотели бы, чтобы ты жил с нами.

— Мне надо подумать, — улыбнулся Винсент. — Хотя, признаюсь, звучит заманчиво.

Мы подняли тост за будущее.

146

На следующий день мы пошли в «Супер Уол-Март» и купили Винсенту рубашки, брюки, белье и джинсовую куртку, поскольку он не менял одежды уже пять дней. Затем мы отправились в Грейсленд.

На лужайке перед домом мы увидели рождественскую сцену и огромную фигуру Санта Клауса с надписью на табличке: «Желаю всем счастливого Рождества! Элвис». Во время часовой экскурсии по особняку нам показали первый этаж, знаменитую комнату «Джунгли» и бильярдную. Повсюду пламенели пуансетии. У могилы Элвиса Винсент начал хихикать, а глядя на него, прыснули и мы с Моникой. Экскурсовод недовольно покосился на нас, и мне пришлось приструнить Винсента.

В тот день ничто не предвещало беды. Мы смеялись и вели себя как нормальные люди, будто Стивен и Вероника не погибли, будто Винсента долгие годы не подвергали пыткам. Мы старались не обсуждать эти мрачные темы, словно обычная семья.

Вернувшись в кроваво-красный люкс, мы удобно расположились на диване и стали смотреть специальный канал, по которому двадцать четыре часа в сутки крутили фильмы с Элвисом. Еду мы заказали в номер, а после ужина поехали в кинотеатр на фильм «Нереальная женщина». Премьера, назначенная на семь двадцать вечера, собрала полный зал ценителей хорошего кино. Винсент предпочел сесть на заднем ряду, и я подумал, что ему хочется понаблюдать за реакцией зрителей.

Ожидания оправдались: актерская игра Силвейна завораживала, он был создан для этой роли. В конце фильма, когда герой Стива расстается с девушкой, в зале со всех сторон слышались всхлипы и приглушенные рыдания.

Моника тоже тихонько плакала. На выходе из кинотеатра она обняла Винсента.

— Милый, это потрясающе красивая история, — шмыгая носом, проговорила она. — Ты — гений.

— Благодарю.

— Поздравляю. Мне очень понравилось, — сказал я и пожал Винсенту руку.

— Спасибо, что продал мой сценарий, — улыбнулся он.

— Спасибо, что написал его, — ответил я.

147

Когда мы вернулись в номер, Винсент как-то забеспокоился. Он пристально смотрел на нас с Моникой и всякий раз отворачивался, поймав мой или ее взгляд.

— Винсент, с тобой все в порядке? — спросил я.

— А что?

— По-моему, ты чем-то взволнован.

— Да просто подумал… Ребята, а не хотите отпраздновать выход моего фильма и чего-нибудь выпить? — мучительно краснея, произнес Винсент.

— Согласен, — кивнул я.

— Отличная идея, — поддержала Моника.

Я заказал в номер бутылку виски, которую тут же принесли, и втридорога купил в автомате банку «кока-колы» для Моники, так как она любила смешивать эти два напитка. Сам я предпочел виски с водой, а Винсент — неразбавленный со льдом.

За выпивкой мы обсуждали фильм. Великолепную картину не смогли испортить даже исполнители эпизодических ролей — знаменитый рэпер совершенно бандитского вида и «девушка месяца» из журнала «Плейбой». Моника преклонялась перед талантом Винсента и безудержно осыпала его похвалами. Такое внимание было ему очень приятно.

По прошествии некоторого времени бутылка опустела, и я заметил, что Винсент постоянно щурит один глаз.

— Ты чего подмигиваешь? — спросил я.

— Слишком долго носил линзы. Боль просто адская. Их давно пора снять, но это моя единственная пара, и мне некуда их положить — нет раствора.

— Хочешь, я съезжу куплю раствор?

— Нет. Дай мне ключи от машины. Я сам поеду.

Он знал, что я его не отпущу.

— Тебе нельзя садиться за руль, раз у тебя болит глаз, да и выпил ты больше моего. Я привезу раствор.

— Правда?

— Правда.

— А можно тогда я полежу здесь? Меня что-то подташнивает.

— Конечно. — Если на то пошло, мне и самому требовался раствор для контактных линз. — Моника, позаботься о Винсенте, ладно?

Жена отозвалась деликатной отрыжкой.

— Все ясно. Винсент, будь добр, пригляди за Моникой.

Мне пришлось объехать всю округу, пока я нашел открытый магазин, где продавался раствор. В отель я вернулся почти через час, около одиннадцати. Вставляя ключ в замок, я слышал, как за дверью поет Элвис.

В гостиной, где мы пили виски, никого не было. По телевизору шел фильм с Элвисом, почему-то на оглушительной громкости. На журнальном столике я заметил бутылку абсента, почти пустую. Мне сразу стало не по себе.

Я подошел к дверям спальни и увидел бледную плоть, колыхавшуюся в алых простынях. Зрелище до сих пор стоит у меня перед глазами.

Я смотрел не больше трех секунд, затем вернулся в гостиную, поставил флакон с раствором для линз, вытащил из бумажника и карманов все деньги и положил их на столик. В «бардачке» моего «вольво» оставалось еще предостаточно купюр.

Я не забрал с собой никаких вещей, просто ушел, и все. Сел в машину и уехал прочь, сперва по городскому шоссе, потом по автомагистрали, через весь штат, свободный и несчастный. Таким я остаюсь и шестнадцать лет спустя.

148

Меня зовут Харлан Джозеф Айффлердорф Четвертый. Мне пятьдесят девять лет. Мой отец работал в банке, мать преподавала в начальной школе. Я вырос в Сент-Луисе, штат Миссури, где жил более или менее счастливо. Когда мне было шестнадцать, умер мой отец. Я научился играть на гитаре и сколотил группу. Я мечтал прославиться и думал, что звезды живут лучше всех. Меня выгнали из колледжа за пьянство. Я повез свою группу в Калифорнию, но не добился успеха. Моя музыка была никому не нужна. Я стал писать статьи для музыкальных журналов. Мне предложили работу в «Новом Ренессансе», инновационной компании, которая задалась целью повысить уровень культуры в Америке. В мои обязанности входило определенным образом влиять на жизнь гениального ребенка, самого талантливого из всех отобранных детей, чтобы творческое вдохновение не оставляло его и он мог создавать шедевры, которые компания затем выгодно продавала. Я занимался этим пятнадцать лет, а потом гений обо всем узнал и соблазнил мою жену.

После этого я какое-то время ездил по стране, а затем вернулся в Сент-Луис. Целый год я прожил с матерью в большом доме, который ей купил. Мой брат с семьей жил вместе с нами. Я подружился с племянниками. Им нравились телесериалы, снятые по сценариям Винсента, и они наверняка недоумевали, почему их чудаковатый дядя выходит из комнаты всякий раз, когда видит на экране кадры одного из таких сериалов.

Я был совершенно готов к тому, что в любой день в городе появится человек, который меня убьет, хотя, должен признаться, мною по-прежнему владел ужас. Я вздрагивал по ночам, услышав, как хлопает дверца автомобиля. Я часто смотрел в щель жалюзи, проверяя, не маячит ли поблизости зловещая тень. Мне регулярно снились кошмары, в которых со мной расправлялись самыми зверскими способами.

Однако убийцы так и не пришли, и мой параноидальный страх начал постепенно ослабевать. Я снова стал жить под настоящей фамилией и обзавелся паспортом. Я осуществил свое давнее желание и уехал в Европу, благо финансы позволяли. Я жил в отелях Германии, Италии, Испании и Франции. Десять лет назад я обосновался в Лондоне, здесь живу и по сей день. Мой дом — «Трафальгар Хилтон»

Мать и брат с семьей каждый год приезжают ко мне, а я время от времени гощу у них в Сент-Луисе. Несмотря на расстояние, которое нас разделяет, я решил навсегда остаться в Лондоне. Я надеюсь умереть в этом самом отеле. Могло быть и печальнее — у Юджина О’Нила, к примеру, с гостиничным номером связано и рождение, и смерть.

Несколько лет я жил на деньги, которыми поспешно набил «бардачок» автомобиля в день нашего бегства. Их хватило надолго, так как я редко выходил куда-либо и радовался ощущению легкого голода. Позднее у меня появился стабильный источник дохода: в свет вышла моя книга. Я написал ее под псевдонимом Франц Зандлер. Книга представляла собой сборник биографий современных художников, писателей и других людей искусства. Мой издатель настоял, чтобы книга называлась «Жизнеописания наиболее знаменитых творцов II: Новое поколение». Ее громко рекламировали как продолжение монументального труда Джорджо Вазари. Идея была мне ненавистна, тем не менее она сработала; ежегодные тиражи позволяют мне жить в этом номере.

Над биографиями выдающихся творческих личностей я работал несколько лет, проводя почти все свои долгие, серые дни в библиотечных залах, продуваемых сквозняками. Каждая биография содержала сведения о детстве художника, образовании, личной жизни, препятствиях, трагедиях, пагубных пристрастиях, нервных и прочих болезнях. Желая сделать чтение как можно более занимательным, я детально описывал страдания и муки, которые переживали творцы. Хаим Сутин, например, жил в таком мерзостном запустении, что у него в ухе развелось гнездо клопов.

Я писал эту книгу, чтобы как-то заполнить время и придать смысл своему существованию. Преклонение перед людьми искусства определило выбор темы. По моему убеждению, творческие личности стоят неизмеримо выше любого руководителя компании, президента или царя, хотя в сравнении с большинством женщин все же являются существами низшего порядка.

Уже год и три месяца я работаю над другой книгой, которую предварительно назвал «Пытка для гения». Будет ли она опубликована, не знаю; главное для меня — ее закончить. Вы читаете эти строки — значит книга издана, если только вы не литературный агент или редактор и судьба моей рукописи зависит именно от вас. Факт издания книги стал бы для меня приятной неожиданностью, так как скорее всего раскупаться она будет плохо. Благодаря сочетанию смешного и грустного, комедии и драмы, глубокомысленности и непритязательности мое произведение трудно адресовать определенной читательской категории, а посему публикация может оказаться коммерчески рискованной. Блестящие творения Винсента Спинетти продвигали на рынок менеджер и агент с хорошими связями; в отличие от него мои интересы представлять некому. Агента, который продал права на «Жизнеописания знаменитых творцов II», я уволил. Поначалу он был моим единственным другом, потом я его возненавидел.

Напомню читателям, что все шестеро из тех, кто знал о необычных методах вдохновления Винсента, много лет назад письменно обязались хранить в тайне суть проекта до тех пор, пока жив хоть один из его участников. Действующие лица этой книги, включая меня и Винсента, уже умерли, в противном случае вы бы не узнали об их успехах, слабостях и причудах, ведь эта книга не могла быть легально издана. Таким образом, даже если моя рукопись будет опубликована (в чем я сильно сомневаюсь), ко времени ее появления на полках книжных магазинов мой прах уже истлеет.

Но пока что я еще дышу.

За последние шестнадцать лет я превратился в аскета. Это заметно и по моему внешнему виду: у меня строгая осанка, контактные линзы я сменил на очки в металлической оправе. Мои волосы поседели, я больше не зачесываю их назад и аккуратно укладываю набок. Я по-прежнему ношу костюмы, даже если не выхожу из номера. Иногда я надеваю костюм-тройку, оценив удобство такого предмета одежды, как жилет.

Все свое время, свободное от работы над рукописью, я отдаю чтению. Я читаю старые книги ушедших писателей, часто перелистываю Шпенглера и Манна, а если есть настроение — стихи Эдвина Арлингтона Робинсона. Я не хожу в кино и не смотрю телевизор, у меня нет стереопроигрывателя.

Я не улыбаюсь. Я разучился улыбаться. Я даже не хмурюсь. Мой рот просто находится на положенном месте. Он много зевает. В заведенное время я ложусь спать. Это мое единственное удовольствие. К сожалению, я всегда просыпаюсь.

Я больше не произношу слово «здравствуйте», говорю только «до свидания», зачастую невпопад. Я не утруждаю себя общением с людьми. Вопросы типа «Как поживаете?» или «Как дела?» я не удостаиваю ответом. Я вообще не выношу подобных вопросов.

Меня уже ничто не волнует. Мне все опротивело. Мое сердце остыло. Окаменело. Даже любовь к Монике в нем умерла.

Я ем, чтобы жить. Поначалу, осев в Лондоне, чтобы жить, я пил. Во время одного из запоев, совпавшего с острым приступом депрессии, я выкинул злую шутку. Просмотрев раздел тематических объявлений в газете, нашел телефон художника, искавшего работу, позвонил ему, представился владельцем бара и спросил, не согласится ли он расписать в нем стены. Я дал ему адрес реально существующего бара и назначил там встречу на следующий день. Я умолчал о том, что это убогое заведение — излюбленное место сбора махровых гомосексуалистов. Молодой художник так обрадовался заказу, что мне стало невероятно стыдно за свою выходку. Я представил, как он входит в бар, держа под мышкой папку с образцами работ, с изумлением видит вокруг себя танцующих мужчин в кожаных штанах и, заливаясь краской, понимает, что его обманули. Вскоре после этого я бросил пить и начал писать.

Я смирился с одиночеством. Я привык к саднящему чувству печали. У меня есть пистолет, но не хватает смелости им воспользоваться. Моя жизнь заключается в работе, и моя работа почти завершена.

149

В фильмах, особенно в комедиях, развязку сюжета часто показывают при помощи простого приема: за кадром звучит бодрая песня, а судьба каждого героя описывается в коротких титрах: одно-три предложения, и зрителю все понятно. Ранние примеры фильмов с такой концовкой — «Зверинец» и «Быстрые перемены в школе Риджмонт-Хай». Признаюсь, я тоже нахожу определенное удобство в использовании этого приема.

Убийцу Вероники Джайпушконбутм не нашли. Ее похоронили как нищенку. На похороны никто не пришел.

Старший брат Винсента, Дилан, получил тюремный срок за изнасилование. Младшего брата, Бена, убили из-за наркотиков. Сестра Сара назвала одного из своих пятерых детей Винсентом в благодарность за то, что брат много лет поддерживал ее деньгами.

Стивена Силвейна помнят по блестящей игре в фильмах «Нереальная женщина» и «Жажда крови». Убийцу прославленного актера не нашли. На церемонии вручения «Оскара» киномонтаж, посвященный его ролям, сопровождался овацией.

Дафна Салливан дважды выходила замуж и разводилась. Она работает медсестрой и воспитывает двоих детей.

Кари Дюбрау бросила академию «Новый Ренессанс» и вышла замуж за Нила Элгарта. Они расстались через два года, после того как Нил завел другую женщину. Кари преподает в школе, Нил работает на фабрике по изготовлению пластмасс.

Опус Джейн Пирсон расходился плохо, и издательство «Глоуб букс» разорвало с ней контракт. Больше ей не удалось продать ни одной рукописи. Джейн не замужем, работает в библиотеке.

Кристине Гомес сорок семь лет, она уже не так привлекательна, как раньше. Ее слава давно угасла, во многом из-за того, что Кристина перестала демонстрировать живот.

Без песен Винсента Чед Картер продержался на пике популярности еще десять лет. «Тернер бразерс» заключила с ним контракт на киносъемки; его планировали отправить в космос. Однако диски Чеда продаются все хуже, как и диски Кристины Гомес, а сам он в настоящее время пребывает в реабилитационной клинике.

Все остальные исполнители и группы, получившие известность благодаря композициям Винсента, благополучно канули в забвение через два-три года. Их последующие альбомы в лучшем случае можно было назвать посредственными. Тем не менее кратковременный успех звезд-однодневок позволил им сорвать неплохой куш. Для современной поп-культуры это вполне типичное явление.

После того как за дело взялись менее талантливые авторы, популярность одних телесериалов, снятых по сценариям Винсента, уменьшилась, другие по-прежнему имели высокие рейтинги. Телекомпании «слизывали» удачные идеи, но копии выглядели значительно слабее оригинальных задумок Винсента. Примером такого подражательства служил сериал о жизни простых людей под названием «Заправка» или телеканал «Звездное ТВ», на котором круглосуточно демонстрировались фотографии знаменитостей в откровенных нарядах.

«Новый волшебник страны Оз» до сих пор остается популярным фильмом и демонстрируется в некоторых школах искусств как пример дадаизма. «Нереальная женщина», «Скоротечны прекрасные дни» и еще четыре ленты по сценариям Винсента обрели и коммерческий успех, и зрительское признание, проложив дорогу многочисленным сиквелам.

Империя «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер» все так же могущественна. Время от времени в прессе появляются слухи о финансовых трудностях компании, но она растет и расширяет свое влияние.

Спустя год после нашего с Винсентом бегства из Калифорнии «Новый Ренессанс» был представлен публике. Проект провалился с оглушительным треском. Несмотря на шумные рекламные мероприятия, массовая аудитория не проявила к нему никакого интереса. В тот же самый год академия «Новый Ренессанс» закрылась в разгар семестра.

В почтовой рассылке Дрю Прормпс объявил всем сотрудникам о ликвидации компании и вернулся на старую должность директора по маркетингу корпорации «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер». Три года назад он умер от СПИДа и уже не представляет угрозы моему существованию.

Уровень развлекательной индустрии с каждым годом неуклонно падает. Исключение составляют лишь случайные таланты, которым посчастливится продать свою работу, но в целом искусство потеряло всякое значение.

Кому-то запомнились год или два, когда положение вещей в сфере культуры вроде бы начинало налаживаться.

150

Я не стану укладывать судьбу Моники в три предложения.

Сразу после того как я покинул Мемфис, она позвонила моей матери и спросила, нет ли от меня новостей. Она звонила каждый день в течение нескольких недель. Когда я появился дома, мать заставила меня позвонить жене в Кентукки. Моника переехала туда к родителям.

— Привет.

— Господи, Харлан! Где ты был? Что делал?

— Катался.

— Почему ты уехал? — Голос Моники дрожал, она плакала.

— Увидел тебя и Винсента в постели.

— Я была пьяна. Очень, очень пьяна. Он тоже напился. Он вынудил меня. Он соблазнял меня всеми возможными способами, и в конце концов я не выдержала. Но секса у нас не было. Не было, я клянусь.

— Чушь. Я все видел.

— Он пытался, но у него ничего не получилось. Он импотент.

— Все равно ты хотела с ним переспать. Ты целовала и гладила его.

— Прости меня, Харлан. Пожалуйста, прости. Я себя ненавижу. Понимаю, оправдываться нет смысла, но я была не в себе. Это была не я.

— Я видел, как ты смотрела на него еще до того, как все случилось. Ты млела от него и все хвалила за фильм. Ты наверняка хотела его с самого начала. Неудивительно, что ты обрадовалась, когда я предложил ему жить с нами.

— Не говори так. Ты — любовь всей моей жизни. Эти несколько недель без тебя я провела как в аду.

— Мне тоже пришлось нелегко.

— Можно к тебе приехать?

— Где Винсент?

— Не знаю. Я отключилась, а когда проснулась утром, он уже исчез. Вы оба исчезли. Я очень испугалась.

— На столике были деньги?

— Да. Целая куча. Это ты оставил?

— Да. Он забрал раствор для контактных линз, за которым меня посылал?

— Нет.

— Я так и думал.

— Можно мне приехать?

— Нет. Я пока не готов увидеться с тобой.

— Когда будет можно?

— Не знаю. Вероятнее всего, я подам на развод.

Моника разразилась бурными рыданиями.

— Боже мой, нет, Харлан, прошу тебя!

— Ты совершила самый отвратительный поступок по отношению ко мне. Ты знала, как тяжело мне было опустить барьеры и поверить тебе, но я сделал это, ведь я думал, что ты отличаешься от всех остальных. Я ошибся. Любовь всей моей жизни пыталась переспать с мальчишкой, которого я считал сыном. Извини, такое не забыть. Твоя измена стоит у меня перед глазами.

— Харлан, пожалуйста! — рыдала Моника.

— Я не виню во всем только тебя. Думаю, одиночество предназначено мне судьбой.

Документы для оформления развода я выслал по почте. Монику я больше никогда не видел.

151

Осталось упомянуть еще об одном призраке прошлого.

Винсенту Спинетти тридцать восемь лет. Кто его отец, неизвестно. Его мать — шлюха. Он родился в Крэмдене, штат Иллинойс, и вырос в Кокомо, штат Индиана. В семилетием возрасте мать за деньги отдала его в распоряжение инновационной компании, специализирующейся на развлечениях. Главной целью компании была прибыль. В течение пятнадцати лет я манипулировал жизнью мальчика только потому, что один человек с непомерным честолюбием придумал безумную коммерческую схему и убедил других честолюбцев в том, что его идея великолепна. За эти пятнадцать лет Винсент создал немало произведений, которые звучали по радио, с успехом демонстрировались на теле- и киноэкранах страны. Предполагалось, что его творения поднимут культурный уровень американцев. Я склонен считать, что на короткий, очень короткий период они выполнили свое предназначение. К счастью, работы Винсента можно видеть и слышать и сегодня, они записаны на цифровые носители и всегда будут доступны любому желающему.

С той секунды, когда в Мемфисе моим глазам предстало невыносимое зрелище, я вычеркнул Винсента из своей жизни. Он ответил мне тем же. Тем не менее я часто думал о нем: жив ли он, где он, чем занимается, продолжает ли писать и ненавидит ли меня. Я не испытывал к нему ненависти. В глубине души мне хотелось с ним поговорить, но меня хватило лишь на то, чтобы, сидя в библиотеке, зайти в интернет и напечатать в строке поиска «Винсент Спинетти». Время от времени я также набирал имя моей бывшей жены. Поисковые машины ни разу не выдали мне сведений об их местонахождении, и я решил, что наши пути уже никогда не пересекутся.

Примерно год и три месяца назад я получил по почте письмо, что для меня большая редкость. Мой адрес на конверте указан не был.

Мой драгоценный Харлан!

Ты можешь возразить, но я убеждена, что мы рождены на этот свет не для страданий. Я также уверена, что мы с тобой настрадались более чем достаточно. Некоторое время назад я попыталась забыть тебя. Попробовала найти тебе замену, однако, как я и ожидала, других мужчин для меня не существует. Я ненавижу всех, кроме тебя. Им не выдержать сравнения с тобой, мой любимый.

Прошу тебя, давай снова будем вместе, прежде чем старость и болезни помешают нам наслаждаться друг другом. Вероятно, на День Благодарения ты собираешься навестить родных. Назначаю тебе встречу в аэропорту Сент-Луиса, у первого багажного терминала, в день годовщины нашей свадьбы, в час пополудни.

Мы еще можем обрести счастье.

Твоя навеки

Господи, как же мне хотелось встретиться с ней!.. Я никуда не поехал. Я выдумал сотню причин, чтобы не встречаться с Моникой, но главными из них были две: моя единственная любовь оказалась мне неверна, и я это заслужил. День Благодарения я провел у себя в номере.

152

Неделю спустя в дверной глазок я увидел Винсента. Он пришел и постучал, словно мы и не расставались тысячу лет назад.

Я открыл дверь. Лицо Винсента озарила широкая улыбка, глаза распахнулись, а брови поползли вверх. Я непроизвольно улыбнулся в ответ. Он мало отличался от того юноши, каким был в двадцать два года. На возраст указывала лишь намечающаяся лысина, заметная благодаря короткой стрижке. Черных волос все еще оставалось больше, чем седых.

За исключением прически, во внешности Винсента изменилась только одежда. На нем были мягкие черные мокасины, потертые джинсы, черная футболка, а сверху все то же длинное черное пальто из шерсти. Позади Винсента, держась за его штанину, стояла маленькая темноволосая девочка.

— Привет, Харлан. — Его голос остался прежним — теплым и усталым.

— Привет, Винсент. — У меня заколотилось сердце. Такого волнения я не испытывал очень давно.

— Ничего, что я зашел?

— Все в порядке, просто я… Пожалуйста, проходите.

Они вошли, и я закрыл дверь.

— Кто это? — Я указал на девчушку.

— Норма Джин Спинетти, моя дочь. Норма Джин, это мой бывший менеджер и старый друг Харлан.

— Здравствуй, Норма Джин, — сказал я. — У тебя красивое имя.

— Спасибо. — Девочка улыбнулась и продемонстрировала отсутствие переднего зуба. У нее были большие карие глаза.

— Мать хотела назвать ее в честь Мэрилин Монро, но я предпочел настоящее имя Мэрилин.

— Сколько тебе лет? — спросил я малышку, робко прятавшуюся за отца.

Она растопырила пять пальчиков.

— Восхитительный возраст, — сказал я. — Присаживайтесь. Выпьете чего-нибудь?

— Нет, спасибо, — покачал головой Винсент. Отец и дочь уселись на кушетку в комнате, которая выполняла роль гостиной. — Надеюсь, ты не против, что мы свалились тебе на голову. Я подумал, что телефонный звонок смажет впечатление от такой серьезной штуки, как наше примирение.

Я засмеялся.

— Как ты меня нашел?

— Через твоего издателя. Мне очень понравилась твоя книга.

— Спасибо. А как ты узнал, что ее написал я?

— Каждую неделю мы с Нормой Джин ходим в магазин и покупаем две книги, одну — мне, другую — ей. На прошлой неделе я увидел в витрине твою книгу, мне захотелось ее купить, а когда дома я открыл первую страницу, то был потрясен, прочитав посвящение мне. Я понял, что автор — ты.

Посвящение звучало так: «Винсенту Джайпушконбутму Спинетти. Прости, я виноват перед тобой».

— А ты пишешь? — спросил я.

— Нет. Работа и ребенок не оставляют времени. За последние несколько лет я не написал ни строчки. Иногда мне хочется сочинить что-нибудь, запечатать в пивную бутылку и бросить в залив, но я бросил пить, и у меня нет бутылок.

— В залив?

— Да. Мы живем на берегу Мексиканского залива, в маленьком городке Хакл, во Флориде. Я поселился там примерно через год после бегства. Это был первый город, который мне понравился, и я в нем остался. А как ты оказался в Лондоне?

— Та же ситуация. Выбрал город по душе. Приятно ощущать себя вдалеке от американской суеты.

— Ты никогда особенно не любил свою страну, — заметил Винсент.

— Дело не в этом. В наши дни жизнь везде одинаковая. Я постепенно склоняюсь к мнению, что здесь все так же, как в любом другом месте.

Норма Джин тихонько сидела и слушала наш разговор. Мне стало неловко, что я не уделяю ей внимания, и я спросил девочку:

— Ну а ты, Норма Джин, что делаешь?

Малышка наклонила голову и с опаской покосилась на меня. Винсент расхохотался и ласково взъерошил волосы дочери.

— Ничего, — наконец проговорила она.

— Гляди-ка, и я ничего. Здорово, правда? — сказал я и поинтересовался у Винсента, чем он зарабатывает на жизнь.

— Недавно устроился в кредитный союз. По большей части отвечаю на звонки и общаюсь с разгневанными клиентами. До этого пробовал работать на фабрике.

— Значит, ты не получаешь законные авторские гонорары?

— Нет. Я жил на свои сбережения, но боялся, что меня найдут, и поэтому не рисковал обращаться в банк.

— Я тоже. Интересно, мы еще можем получить эти деньги?

— Мне все равно. Для меня они грязные.

Я кивнул.

— Ты слышал о Прормпсе?

— Нет.

— Он умер.

— Правда?

— Правда.

Винсент усмехнулся.

— Ты чего? — не понял я.

— Он просил не говорить тебе, но теперь, наверное, уже можно. На похоронах Липовица он ко мне приставал.

Я засмеялся.

— Прямо на кладбище, посреди надгробных плит, — продолжал Винсент. — Он гладил меня по затылку и предлагал горячую ванну.

— Думаешь, ты один такой красавчик? В тот же день в лимузине он приставал и ко мне.

Мы оба расхохотались.

— Надо же, какой развратник, — сказал Винсент и обернулся к дочери. — Солнышко, хочешь посмотреть телевизор? Телик, как говорят в Англии.

Норма Джин подняла глаза на отца и кивнула.

— Не возражаешь, если она посмотрит мультфильмы? — спросил у меня Винсент.

— Нет, конечно. — Я пошел в спальню и включил телевизор.

Винсент привел девочку, она уселась на кровать, и я отдал ей пульт.

— Я буду рядом, ладно, солнышко? — сказал Винсент дочке.

— Ладно, — отозвалась Норма Джин.

Мы с Винсентом вернулись в гостиную, он лег на диван, а я сел в кресло.

— Харлан?

— Что?

— Ты на меня сердишься?

— Нет. Много лет я был зол на тебя, но потом простил, а когда увидел твою физиономию в дверной глазок, почувствовал настоящее облегчение. Я боялся, что тебя уже нет на свете.

— Я пришел, чтобы попросить прощения за свой поступок. Пожалуйста, прости меня.

— Знаешь, я много думал об этом и считаю, что мы с тобой квиты.

— Тем не менее я сожалею, — произнес Винсент.

— Я еще сильнее сожалею о том, что причинил тебе столько зла. Я получил по заслугам. И все-таки почему ты это сделал?

Винсент вздохнул и обхватил голову руками.

— Мне самому до сих пор не верится, что я мог на такое пойти. Это самый жестокий поступок в моей жизни. Вспомни мое состояние — я ненавидел весь мир и во всем винил тебя. Ненависть жгла мое сердце, вот я и решил, что отомщу тебе, а потом покончу с собой.

— Что же тебе помешало?

— Мне захотелось еще чуть-чуть пожить. Я прыгнул в автобус и уехал в Панама-Сити, ударился в загул, потратил уйму денег, а потом попал в Хакле и остался там насовсем. Вскоре я встретил мать Нормы Джин, и мне уже не хотелось умирать. Я женился.

— Вы и сейчас вместе?

— Нет, мы развелись. — Винсент подозрительно посмотрел на меня. — Эй, может, это ты исподтишка развалил мою семью?

Я не нашелся с ответом.

— Шутка, — засмеялся он.

Я покачал головой и улыбнулся.

— Наш брак был сплошной катастрофой. Мы очень любили друг друга, но моя жена оказалась сумасшедшей. В прямом смысле. Буйной сумасшедшей. К тому же баловалась наркотиками. Думаю, наркотики она любила больше, чем меня и дочь. Когда у меня резались зубы мудрости, она стащила почти все мои обезболивающие таблетки и слопала их вместе со своими дружками, такими же наркоманами. Я не мог находиться рядом с этой женщиной.

— Ты получил опеку над Нормой Джин?

— Да. К тому времени жену забрали в психиатрическую лечебницу, так что оформить опекунство было нетрудно. Мы с Нормой Джин остались вдвоем. Нам очень хорошо вместе. Я люблю ее больше жизни. — Винсент широко улыбнулся.

— Очень рад за тебя, — абсолютно не лукавя, сказал я. — Жаль только, что ты бросил писать.

— Человеку всегда приходится выбирать. По-моему, в молодости я написал на две жизни вперед, — проговорил Винсент и крикнул в сторону спальни: — Детка, ты в порядке?

— Да! — донеслось из комнаты.

— А еще я пришел сказать тебе, что примирился со всем, что ты мне сделал. Я искренне и от всего сердца тебя прощаю.

— Спасибо. Если бы еще я сам мог себя простить за то, что разрушил жизнь близких мне людей.

— Харлан, не казни себя так. Да, ты и прочие в «Новом Ренессансе» проявляли по отношению ко мне жестокую изобретательность, но каждый человек в этой жизни проходит через свой собственный ад, если ему отпущен достаточный срок. Ты говоришь о страдающих гениях, но разве страдают только они? А как же рабочий, который каждый вечер тащится домой, не в силах разогнуть спину? Или ребенок-калека, над которым издеваются в школе? Или старый одинокий вдовец? У меня не было отца, который бы меня бил или пытался изнасиловать. Мне никогда не приходилось выпрашивать деньги. Меня не отправляли воевать в чужую страну. Каждому отмерено свое количество мучений и пыток. По сравнению с другими мне еще повезло: по крайней мере я извлекал из своих страданий пользу; об этом заботился ты. Большинство людей не имеют такой роскоши.

153

Мы поведали друг другу все, что произошло с нами за последние пятнадцать лет. Рассказ Винсента получился гораздо длиннее, ведь у него была Норма Джин и история ее жизни. Я всего лишь написал книгу да изредка ходил в церковь.

В завершение беседы Винсент затронул еще одну тему, которая до конца дней уже не выходила у меня из головы.

— Харлан, есть еще одна причина, по которой я решился прийти к тебе.

— Какая?

— Я хотел спросить, почему ты не появился там, где тебя ждали после Дня Благодарения.

— Это ты прислал мне письмо?

— Да. Одно тебе, другое — Монике. Почему ты не приехал?

— Я недостоин ее.

— Почему?

— Все эти годы я был чудовищем. Я понимал, что творю зло, и продолжал его творить.

— Я ведь сказал, что прощаю тебя.

— Не важно. Я больше не могу ей доверять. Она была моей женой, самым близким мне человеком. Если я не верю ей, то кому же мне верить? Уж лучше сидеть здесь.

Мы замолчали. В соседней комнате по телевизору шел мультфильм.

— Ну? — нетерпеливо произнес Винсент.

— Что «ну»?

— Тебе не интересно, приходила она или нет?

— Не интересно.

— Ты уверен?

— Да. Спасибо за попытку помирить нас, но я сам выбрал такую жизнь.

— Никакой радости, сплошные разочарования, да?

Я кивнул.

— По крайней мере у тебя есть работа, верно?

Я опять ответил кивком.

— Все это замечательно, но я на собственном опыте убедился, что работу не уложишь с собой в постель по вечерам. Можешь любить ее сколько угодно, только вот взаимности ты не дождешься.

— Винсент, хватит.

— Извини. — Он улыбнулся и принялся безмятежно рассматривать потолок.

Я заметил, что Винсент стал выглядеть лучше, его лицо приобрело здоровый цвет.

— Что ты сейчас пишешь? — поинтересовался он.

— Ничего.

— Почему?

— Не знаю, о чем писать.

— И от этого еще сильнее чувствуешь свою никчемность?

— Угу.

— А почему бы тебе не написать про нас с тобой? Это же целая драма длиной в пятнадцать лет.

— Не могу. Мы все подписали контракт о неразглашении тайны. Я не имею права его нарушать.

— Тогда напиши книгу для себя.

— Не вижу смысла.

— Если тебе непременно нужно, чтобы книга дошла до читателей, найми агента, который продаст права на ее издание после твоей смерти.

— Почему ты сам не напишешь о нас?

— Я уже писал, помнишь? К сожалению, в моей книге все было неправильно, и, кроме того, я завязал с сочинительством.

154

Больше говорить было не о чем. Винсент сел и лениво потянулся.

— Ты точно не хочешь узнать про Монику?

— Точно.

— Понятно. Я искренне раскаиваюсь в том, что разрушил ваши отношения.

— Не твоя вина. В общем-то я никогда не верил в любовь.

— Ты вгоняешь меня в депрессию, — вздохнул Винсент. — Заставляешь чувствовать как тогда, в молодости.

— Извини.

— Да ничего.

Винсент встал, я тоже.

— Норма Джин, нам пора! — крикнул он.

Девчушка выключила телевизор и прибежала к отцу. Присев на корточки, Винсент подхватил ее на руки, она обняла его за худую шею.

— Спасибо, что разрешил нам прийти.

— Спасибо, что заглянули. Вы надолго в городе?

— Нет, улетаем сегодня вечером. Мне надо на работу.

Свободной рукой Винсент пожал мою ладонь. Рукопожатие было крепким.

— Харлан, я очень рад, что ты меня не ненавидишь.

— И я рад, что в твоем сердце нет ненависти ко мне, — сказал я и пожал маленькую детскую ручку. — Приятно было познакомиться, Норма Джин.

— Мне тоже, — ответила девочка. Я подумал, что смогу стать для нее кем-то вроде дяди, смогу навещать ее и посылать подарки, но потом решил, что этим лишь растравлю себе душу.

— Винсент, пообещай ее избаловать.

— Я бы с удовольствием, но у меня не так много денег.

— Все равно. Обещай, что найдешь способ избаловать ее до безобразия.

— Хорошо, постараюсь.

Я открыл дверь. Уходя, Винсент обернулся.

— Надеюсь, нам не придется ждать еще пятнадцать лет, чтобы встретиться снова. Мы могли бы съездить на рыбалку или еще куда-нибудь…

— Все может быть, — сказал я со смехом. Я знал, что этому не суждено случиться. Он тоже знал. Наша работа завершилась. Вдобавок мы оба понимали, что в следующие пятнадцать лет Норме Джин потребуется все внимание отца.

— Счастливо, Харлан.

— До свидания. — Я закрыл дверь и запер ее на замок.

С тех пор я не видел Винсента и не получал от него никаких вестей, за исключением короткой записки, которую нашел под дверью в ту же ночь. Это был сложенный вчетверо листок бумаги из гостиничного блокнота. Записка гласила:

Она приезжала. Прождала тебя пять часов. Плакала из-за тебя. Прекрати быть эгоистом.

Винсент

155

В ту ночь, год и три месяца назад, я задумался, и мне стало очень грустно. Я представил себе другую вселенную, другой мир, где я и моя возлюбленная остались неразлучны. В этом мире я каждый день вижу ее улыбку, радую ее, обнимаю, целую, смотрю в карие глаза, признаюсь в любви и слышу в ответ то же признание. Вижу, как ее алые губы произносят слова «я тебя люблю». У нас бывают хорошие дни, плохие дни, но мы вместе. Нами овладевает печаль, но мы вместе. Мы не ходим в гости. Мы лежим на диване посреди сплошного беспорядка и смотрим телевизор. Нам тепло. Мы не боимся одряхлеть. Мы встречаем старость рука об руку.

Я сравнил этот мир с той вселенной, в которой живу. Здесь вечно идет дождь, я не знаю ни души и день за днем пью, закрывшись у себя в номере. Здесь я неделями молчу, думаю, и мысли причиняют мне боль. Чем она занята? С кем сейчас? Как провела этот день? Я сижу в углу комнаты под лампой, читаю и пишу. Меня утешает лишь сознание, что мир, из которого я себя вытащил, обречен. Этот мир катится в бездну, в нем утрачены человеческие ценности, и он постепенно превращается в одну безумную оргию, где единственными добрыми звуками служат стоны и вздохи сексуального наслаждения.

И вот я снова вижу иную жизнь, где у меня и моей возлюбленной есть дочь, и я с нетерпением жду праздника. Наша девочка словно светится изнутри, она — ангел. Если дочка плачет, мы берем ее на руки, она смеется и забывает причину слез. Мы оберегаем ее, а она дарит нам ощущение покоя и счастья. Мы очень волнуемся за нее и готовы отдать жизнь ради того, чтобы с нашей малышкой не случилось ничего плохого. Каждый вечер мы укладываем ее в кроватку и, подтыкая одеяльце, говорим: «Спокойной ночи, солнышко». Она не ведает, что такое корпоративная олигархия, да ей это и не нужно.

В реальном мире я ношу хорошие костюмы, чего, впрочем, никто не ценит, а заводить детей мне уже поздно. Я размышляю о том, какую радость мне доставил визит старого друга, талантливого писателя, которого я некогда знал. Мы с ним пытались возделывать мертвую землю, но у нас ничего не вышло.

«Мужчины, занятые обсуждением достоинств Памелы Андерсон, то входили в комнату, то выходили из нее. Я нашел мальчика, который дал нам надежду. Я связал его по рукам и ногам веревками из волос блондинки и брюнетки. Я устраивал пытки для гения и делал это мастерски. Его страдания и муки я продавал в Голливуд». Яркие слова. Слова — все, что у меня есть. Я перенес их на бумагу.

В ту ночь я представлял себе другую вселенную, где существуют счастье и любовь, жена и дочка, летнее тепло и покой. Потом я думал о месте, которое для себя выбрал, и о том, что моим единственным ребенком можно считать лишь написанную мной книгу, и в эту самую минуту мне захотелось создать что-то еще.

Мною овладела печаль, и у меня зародилась идея новой книги. Я вынашивал ее не девять, а целых пятнадцать месяцев и в конце концов исторг из себя. Возможно, ее, как новорожденного младенца, омоют от крови, завернут в обложку и выставят в витрине. С другой стороны, этот ребенок может родиться мертвым, и о нем буду знать только я, да и то лишь пока жив мой разум. Не важно. Главное, что я освободился от бремени, а раз я свободен, то теперь, с позволения судьбы, отправлюсь на поиски моей женщины из другой вселенной. Я найду ее и скажу, что она — муза, спасшая нечестивца, что благодаря ей я примирился с собой и теперь знаю, как закончить это послание к миру.

Я вновь обрету способность любить. Среди всех женщин мира, достойных и падших, я найду ее, мою судьбу. Я сяду в самолет и в полете с бьющимся сердцем буду смотреть в окно. Я спрыгну с трапа, ударюсь о землю и поднимусь на ноги возрожденным. Я отыщу мою любовь и буду обожать ее каждой клеточкой своего тела. Я написал эту книгу и, значит, смогу любить до тех пор, пока страдающее солнце не закатится над миром, чтобы не всходить уже никогда.