Упоминания о казни в кипящей жидкости встречаются в античной литературе более чем часто, и, конечно же, ее не преминули включить в свой длинный список всевозможных казней, применявшихся в отношении первых христиан, древние римляне. Одной из самых известных жертв этой казни стал в 303 г. сицилийский юноша, которого впоследствии причислили к лику святых под именем святого Витуса. Витус (иногда его называют Ги или Гвидо) был сыном знатного, но непросвещенного отца. Стараниями своей старой няньки Кресценции он был обращен в христианство, но ничего не могло укрыться от орлиного взора его родителя, и как только тот узнал тайну Витуса, юн высек юношу плетьми и бросил в тюрьму. Отец еще находился в его камере, когда явилась группа танцующих ангелов, которые испускали такой яркий свет, что жестокий родитель ослеп. Помятуя о своем сыновьем долге, Витус принялся молить Бога вернуть отцу зрение, и молитвы его были услышаны. Если юноша ожидал благодарности, то он ошибался; отец возобновил гонения с удвоенной силой, и юноше вместе с нянькой и его учителем старым Модератом пришлось бежать в Италию. Однако этот шаг оказался для них гибельным: все они были схвачены как христиане и казнены в котле с кипящим маслом. Рассказывают, что после их ужасной смерти их тела охранял волк, и находился он при них до тех пор, пока их не погребли их собратья христиане.
В средние века в Германии казнь в кипящей жидкости была обычным наказанием, например, за изготовление фальшивых монет. По швабскому закону (Швабеншпигель, Schwabenspiegel), а также согласно общегерманскому своду законов «Каролина», фальшивомонетчиков варили в воде, масле или вине, хотя обычно смерть в кипящей воде была печальным уделом еретиков.
Наказание за семь смертных грехов в аду. Жадные варятся в котлах с маслом. Гравюра на дереве, 1496 г.
Казнь в кипящей жидкости вошла в английский свод законов в 1530 г. по указу Генриха VIII. Закон появился на свет в связи с одним конкретным случаем отравления:
«В 18-й день февраля 1530 г. Ричард Руз из Рочестера, повар, находясь в кухне дворца епископа Рочес-терского в Ламбет Марч, бросил яд в котел, в котором варилась пища, в результате чего отравились 17 домочадцев, двое из которых умерли… Это отравление следует считать государственной изменой, а самого Ричарда Руза за убийство двух человек лишить права воспользоваться неподсудностью духовенства светскому суду и варить в кипящей воде пока он не умрет».
Почему отравление, которое не представляло угрозы ни безопасности государства, ни жизни монарха, посчитали достаточно тяжким преступлением, чтобы рассматривать его как государственную измену, остается тайной. Это преступление можно было квалифицировать как обычную измену, предусматривавшую смертную казнь за убийство мужа женой (иногда попытку убийства), хозяина слугой или священника своим подчиненным. Ричард Руз принял смерть 15 апреля 1532 г. в Смитфилде, обычном месте для проведения казней. За ним последовала молодая служанка, совершившая подобное преступление и заживо сваренная в Кингз Линне в том же году.
Казнь в кипящей воде оставалась действенным орудием политического террора, используемым Генрихом VIII для подавления картузианцев[88] во времена разгона монастырей. Но в марте 1542 г. этот вид казни был применен к некой Мэри Доу, отравившей членов семьи, в которой она служила, и заживо сваренной в Смитфилде. Этот варварский закон был отменен сыном Генриха, Эдуардом VI, когда тот вступил на трон в 1547 г. Казнь в кипящей жидкости использовалась во всей Европе во времена религиозных преследований.
Этот инструмент был мрачной пародией на разбрызгиватель святой воды, возлюбленный всеми иерархами католической церкви. Он представлял собой шар с ручкой, передняя половина которого была усеяна небольшими отверстиями. В другую половину наливали расплавленный свинец и палач обрызгивал им обнаженную жертву. Капли прожигали кожу и плоть. По выбору палача свинец мог быть заменен кипящим маслом, кипящей смолой или даже кипящей водой.
Еще в третьем веке до рождества Христова большим любителем сдирать кожу со своих пленников был основатель финикийского города Карфагена Гасдрубал. Не гнушались этого занятия и китайцы, прибегавшие к нему наряду с пыткой тысячью надрезами. Турки сдирали кожу с преступников, виновных в совершении особо тяжких преступлений, таких, как раз-бой на море. И хотя в европейских странах такой вид истязания распространен не был, существуют несколько свидетельств такового. Джордж Райли Скотт сообщает о двух случаях сдирания кожи с живого человека; первый — это казнь камергера графа Ручи в 1366 г. и второй — Паоло Гарнье из Рораса, которого, к тому же, кастрировали, перед тем, как содрать с живого кожу.
Последователи Пьера Вальдо, так называемые вальденсы, были сектой странствующих проповедников, отрицавших притязания католического духовенства на святую истину, что послужило причиной их преследований в последующие века со стороны сменявших друг друга пап. В период особенно ожесточенных гонений на вальденсов, в середине XVII века, этой пытке были подвергнуты два брата Джакопо и Давид Перрин, у которых «содрали кожу с рук и ног и обнажили мышцы». Никаких сведений о том, что этот вид пытки практиковался в Англии, я не обнаружил.
Сдирание кожи с живого человека.
Хотя подобное увечье обычно заканчивается смертью человека (что не имело бы особого значения, если бы скальп снимался в качестве наказания), скальпирование применялось в основном в церемониальных целях, и скальп снимали с врага в качестве трофея.
Например, в своих «Историях» Геродот (485–425 до н. э.) пишет:
«У них есть обычай, согласно которому во время войны каждый солдат должен выпить крови первого убитого им врага. Головы убитых врагов приносятся царю, каждая голова — это доля добычи. Нет голов — нет добычи. Воин снимает с головы кожу, сделав круговой надрез поверх ушей и вытряхнув из нее череп. Затем он выскабливает кожу обычным ребром и разминает ее пальцами. Эти трофеи он вешает на уздечку своего коня и очень ими гордится. Лучший воин тот, у кого больше таких лоскутков кожи. Многие скифы сшивают их вместе и получается накидка, которую они носят наподобие крестьян».
Другие народы верили, что если снять скальп с могущественного врага, обладателю его передается сила поверженного противника.
Целые поколения, обманутые голливудскими вестернами, связывают скальпирование с туземными племенами Северной Америки, с так называемыми «индейцами», однако именно белые поселенцы ввели в употребление этот страшный обычай. Для белых в снятии скальпа не было ничего ритуального или мистического, просто им платили вознаграждение за каждого убитого ими индейца, а скальп служил тому свидетельством.
Коренные жители Америки переняли этот обычай у белых, однако свои скальпы рассматривали исключительно как боевые трофеи. По некоторым данным, они надрезали только самую верхнюю часть черепа и, рванув за волосы, становились обладателями трофея.
На этой пытке держался весь репрессивный режим инквизиции и почти наверняка более поздние инструменты, такие как дыба и австрийская лестница, возникли на ее основе.
Из иллюстрации видно, что для «пристрастного допроса» узника раздевали до нижнего белья, руки схватывали наручниками за спиной, а ноги связывали. Затем к наручникам крепилась прочная веревка или цепь. Другой ее конец пропускали через прикрепленный к потолку шкив. Когда все было готово, несчастного поднимали вверх, пока он не зависал над полом. Под воздействием веса его тела руки узника выворачивало назад, что само по себе было небезболезненно. Однако пытка только начиналась. Теперь палач и его подручные начинали подвешивать грузы к ногам. Страдания жертвы становились нестерпимыми, однако палач и его помощники начинали развлекаться, кто как мог. Несчастную жертву щипали раскаленными докрасна щипцами или резали острым как бритва ножом его кожу или, если не хватало воображения, просто секли.
Но как бы жестоки не были эти истязания, худшее было еще впереди. Гораздо худшее, оттягиваемый финал, который может вообразить только сумасшедший. Теперь палач подтягивал жертву под самый потолок, затем отпускал веревку, и та летела с большой высоты вниз, однако за несколько футов до пола резко останавливалась, поскольку другой конец веревки бывал загодя привязан к крюку в стене или полу. Вот тут-то жертва испытывала такую боль, какую ей вряд ли приходилось испытывать раньше. Кости ломались, суставы вывихивались, нервные волокна рвались, и это повторялось несколько раз, пока руки не отрывались, и жертва не умирала.
Жертву подготавливают для сквассации.
«Скэвэнджерскую дочь», как сообщают хроники, изобрел сэр Вильям Скэффинггон (или Скэвингтон), начальник Лондонского Тауэра во времена правления Генриха VIII. Официально приспособление называлось «кандалы Скэффингтона» (Skeffington‘s Gyves), однако, исказив имя изобретателя, в народе его стали называть «скэвэнджерской дочерью».
Приспособление это могло причинить гораздо большие страдания, чем может показаться на первый взгляд. Ноги узника продевали в нижние кандалы, затем палач вспрыгивал ему на спину и сгибал так, что голова и руки оказывались в верхних. Этот инструмент пользовался большой любовью истязателей во времена религиозных преследований XVII века, а иезуит Мэттью Тэннер написал следующее: «…пытка, более страшная, чем дыба, когда тело человека сгибают так, что изо рта и носа течет кровь, кровь капает с кончиков пальцев рук и ног и ломаются кости грудной клетки».
’ Первая казнь методом смертельной инъекции состоялась в декабре 1982 г., хотя этот метод был официально принят законодательными собраниями штатов Оклахома и Техас еще в 1977 г. Жертвой этого эксперимента стал 40-летний чернокожий мужчина по имени Чарльз Брукс, которого в 1976 г. приговорили к смертной казни за убийство продавца подержанных автомобилей Дэвида Грегори из Форт-Уорта.
Брукс оказался первым человеком, казненным в Техасе за последние 18 лет, и его дело вызвало ожесточенные споры юридического и этического характера.
Подельщик Брукса, Вуди Лурдр, подал прошение о помиловании и получил 40 лет тюремного заключения. Поскольку так и не выяснилось, кто из двоих обвиняемых произвел роковой выстрел, несправедливость была налицо: два преступника, проходившие по одному делу и обвиненные в одном преступлении, получили разное наказание.
Американские медики решительно выступали против практики использования врачей для впрыскивания смертельной инъекции, а ассоциация американских медиков опубликовала заявление, в котором, в частности, говорилось:
«Использование смертельной инъекции как средства казни преступников не имеет ничего общего с профессией врача. Тот врач, который соглашается содействовать смертной казни, недостоин этого звания…»
В сентябре 1981 г. генеральный секретарь Всемирной медицинской ассоциации сделал в печати следующее заявление:
«Исполнение обязанностей палача не соответствует назначению врача, и долг его состоит не в том, чтобы карать преступников, тем более, если методология казни использует фармакологические препараты и медицинское оборудование, которые следует использовать сугубо для медицинских нужд. Единственная задача врача — установить факт смерти, коль скоро государство лишает жизни некоторых своих незаконопослушных граждан».
Спешно посовещавшись, за несколько минут до наступления полуночи суд подтвердил свое прежнее решение и отказался отсрочить смертную казнь.
Привязанного ремнями к больничной тележке, Брукса отвезли в помещение, в котором раньше находилась газовая камера. Дело происходило в Хантвилльской тюрьме. А тем временем адвокаты осужденного позвонили судье пятого окружного апелляционного суда, чтобы тот остановил приведение приговора в исполнение, однако за несколько минут до полуночи тот отклонил их апелляцию.
Сразу после полуночи врач осмотрел вены на руках приговоренного, чтобы удостовериться в том, что они достаточно велики для инъекционного катетера. (Обычная проблема с осужденными на смертную казнь наркоманами, у которых вены, как правило, слабые и покрыты рубцами. В таких случаях требовалось хирургическим путем обнажить более глубокую вену). В вену ввели иглу, подсоединили к ней резиновую трубку, проходившую по полу и через отверстие в стене в соседнюю комнату, где находился палач.
Среди свидетелей в комнате смерти была подружка Брукса, 27-летняя Ванесса Сэпп. После того, как парочка обменялась последними нежными словами и поцелуями, к приговоренному подошли два мусульманских священнослужителя и помогли ему воздать последнюю молитву Аллаху.
В 12.07 в вену ввели барбитурат натрия вдобавок к внутривенному соляному раствору, который уже начал держать вену открытой. Брукс сжал кулаки, приподнял голову в судорожной попытке глотнуть воздуха и впал в бессознательное состояние. Следующим ингредиентом смертельного коктейля был панкурони-ум-бромид, мышечный релаксант, достаточное количество которого парализует легкие; и третьим — калийный хлорид, вызывающий остановку сердца. В 12.16 Чарльз Брукс был мертв.
Смерть наступает от внутривенного введения нескольких смертельных препаратов. Проблема обнаружения подходящей вены у некоторых осужденных уже упоминалась мной, кроме того, в Техасе зарегистрирован следующий случай: в 1985 г. было сделано 23 попытки найти подходящую вену, на что ушло 45 минут, и все это время осужденный лежал привязанным к больничной тележке и насмешливо следил за действиями своих палачей. Затруднения могли возникнуть, если осужденный просто-напросто отказывался смириться со своей незавидной участью и начинал оказывать активное сопротивление. В этом случае яд вводился в главную артерию или в мышцу, что было отнюдь не безболезненно.
Другой случай описан в докладе Международной амнистии «Когда государство убивает…» (Лондон, 1989). Во время казни Раймонда Лэндри в декабре 1988 г. подающая трубка отскочила от иглы, и ядовитая смесь обрызгала свидетелей. По словам генерального прокурора штата Техас, давление в трубке было большим, чем могла принять вена.
Хотя смертельная инъекция является самым современным методом законного убийства, возможность ее применения обсуждалась в Америке уже 100 лет назад. В марте 1888 г. «Медицинско-правовой журнал» (Medico-Legal Journal) опубликовал пространную статью Дж. Маунт-Блейера, доктора медицины, озаглавленную «Лучший метод казни преступников», результат исследования, проведенного по заданию губернатора Нью-Йорка с целью разработки нового более гуманного метода казни преступников.
Так же безболезненна смерть от подкожной инъекции морфина, кроме того, этот метод, кажется, наиболее гуманным. Подкожная инъекция — наиболее простой метод введения в кровообращение определенных медицинских препаратов, особенно болеутоляющих средств. Вот как проходит казнь методом подкожной инъекции морфина:
В назначенное время в камеру приговоренного к смерти преступника входит шериф в сопровождении двоих своих заместителей и двоих свидетелей, как это положено по закону. Шериф вводит под кожу преступнику 6 гранул сульфата морфина. Через несколько минут осужденный засыпает. Для верности шериф повторяет дозу. Через полчаса останавливается сердцебиение, и человек умирает без боли, конвульсий и борьбы. Выгоды этого метода очевидны: это — надежность, безболезненность, дешевизна, а также отсутствие безобразных сцен, сопутствующих смерти.
1. Никто не станет спорить о том, что результат предрешен. Если кого-то одолевают сомнения в том, что доза окажется слишком малой, всегда есть возможность увеличить ее, сделав повторный укол, и тем самым ускорить конец преступника.
2. Приговоренный избегает страданий и боли; вряд ли легкий укол подкожной инъекции причиняет то, что можно назвать болью.
3. Отсутствуют конвульсии и обезглавливание — жуткое зрелище, в прежние времена сопутствовавшее казни через повешение. Осужденный просто засыпает и больше никогда не просыпается.
4. Многие преступники, приговоренные к смертной казни, осознав невозможность изменения приговора, делали все возможное, чтобы прославить себя в глазах друзей, и старались умереть весело, как герои. Отмена публичной смертной казни значительно уменьшила для них шансы покрасоваться перед зрителями. Смертельный же укол морфина, сделанный в тишине отдельной камеры, свел эти шансы почти к нулю.
5. Стоимость сооружения виселицы очень значительна. Стоимость же подкожного укола морфина — ничтожна. Может показаться недостойным обсуждения тот факт, что штат несет большие расходы, оплачивая судебные разбирательства по делам об убийствах, а также, как правило, выплачивая гонорары как защите, так и обвинению. Так пусть хоть последний акт трагедии обходится налогоплательщику по возможности дешевле.
В послевоенной Британии также слышались предложения использовать для казни преступников подкожную инъекцию и ингаляцию медицинских препаратов. В декабре 1947 г. в «Британском медицинском вестнике» появилась статья подполковника медицинской службы Джона Кэрри, в которой он в частности писал:
«…Я не вижу причин, почему расстрел, обезглавливание или электрический стул более предпочтительны, чем смертельная инъекция. Если нам нужно усовершенствовать институт смертной казни, поскольку отмена ее пока невозможна, следует рассмотреть возможность использования подкожной инъекции тиопен-тона с последующей длительной ингаляцией хлороформа».
Одним из самых жестоких наказаний Китая в недалеком прошлом, несомненно, было Линг-чи (Ling-chy). До такого варварского истязания человека могли додуматься только жители Востока. Линг-чи переводится по-разному: «пытка ножом»; «разрезание на тысячу кусочков», однако чаще всего — «смерть от тысячи надрезов». В своей «Истории пытки всех времен» Джордж Райли Скотт приводит цитаты из записок двух европейцев, имевших редкую возможность присутствовать при подобной казни: их звали сэр Генри Норман (он видел эту казнь в 1895 г.) и Т. Т. Мэ-доуз:
«Там стоит корзина, накрытая куском полотна, в которой лежит набор ножей. Каждый из этих ножей V предназначен для определенной части тела, о чем свидетельствуют выгравированные на клинке надписи. Палач берет наугад из корзины один из ножей и, исходя из надписи, отрезает соответствующую часть тела. Однако в конце прошлого века подобная практика, по всей вероятности, была вытеснена другой, не оставлявшей места случайности и предусматривавшей отрезание в определенной последовательности частей тела при помощи единственного ножа. По словам сэра Генри Нормана, осужденного привязывают к подобию креста, и палач медленно и методично срезает сначала мясистые части тела, затем надрезает суставы, отрезает отдельные члены на конечностях и заканчивает казнь одним резким ударом в сердце».
Т. Т. Мэдоуз описывает казнь 34 бунтовщиков, имевшую место 30 июля 1851 г.:
«В земле была вырыта яма, рядом с которой стоял прислоненный к стене крест, из чего явствовало, что по меньшей мере одного человека собираются подвергнуть позорной, долгой и мучительной казни, известной под названием Линг-Чи. Как только тридцати трем из осужденных отрубили головы, тридцать четвертого привязали к кресту. Вся его одежда состояла из широких штанов, закатанных как можно выше и обнажавших бедра и ягодицы. Это был крепко сложенный мужчина, выше среднего роста и примерно сорока лет от роду. Поскольку мы находились в 25 ярдах от места казни и осужденный был повернут к нам боком, мы не могли уследить за всей процедурой, однако видели, как палач сделал ему два надреза на лбу, отрезал левую грудь и срезал плоть с бедер. С начала казни и до момента, когда осужденного сняли с креста и обезглавили, прошло едва 5 минут». По Дж. Г. Грею, и техника надрезов, и их количество варьировались в зависимости от тяжести преступления. Там, где должно было проявить милосердие, делалось всего восемь надрезов, однако суровая кара предусматривала до 120».
В былые времена подобное наказание существовало в Японии и называлось там «смерть от двадцати одного надреза». Точно так же, прежде чем прикончить преступника, палач срезал плоть с различных частей тела. Древние перуанцы, совершая ритуальное убийство, делали то же самое.
Это место было известно в средние века сначала как лошадиный рынок, а затем как рынок, на котором торговали овцами, коровами и свиньями. Название произошло от Smethefelde или Smooth fild (ровное поле). С 1125 по 1850 гг. здесь проходила ярмарка святого Варфоломея; это продолжалось до тех пор, пока поле не стало ареной такого пьянства и насилия, что ярмарку пришлось прикрыть. Поле бьую местом рыцарских турниров, на одном из которых в 1357 г. присутствовали стразу два короля — Англии и Франции, и местом публичных казней в течение 400 лет до тех пор, пока в правление Генриха IV в Тайберне не была сооружена постоянная виселица.
В 1381 г. Уот Тайлер пришел на Смитфилд вместе с восставшими крестьянами на встречу с королем Ричардом II. Здесь он был ранен лордом — мэром Уолвортом, а позже казнен перед больницей святого Варфоломея.
Многие еретики и ведьмы также нашли свою смерть на поле Смитфилд.
Первым протестантским мучеником, сожженным здесь на костре, стал Джон Роджерс, викарий расположенной неподалеку церкви Святого Погребения.
«В год 1555 от рождения Господа нашего, в день 4 февраля, который был понедельником, рано утром жена охранника Ньюгейтской тюрьмы сообщила ему о том, что сегодня его сожгут на костре… Итак его привели на поле Смитфилд шерифы Лондона мистер Честер и мистер Вудруф, где он выказал мужество и терпение и, не употребляя много слов, попросил людей всегда придерживаться веры, которой он их учил и которую они приняли. А за дело веры он готов был терпеливо сносить творимые с ним жестокости и отдать свою жизнь Богу, а свое тело всепожирающему огню.
(«Книга мучеников», Джон Фокс, 1563).
В правление королевы Марии Тюдор было сожжено на костре не меньше 200 протестантов, большинство из них на поле Смитфилд.
Что касается скотного рынка, он всегда оставался самым грязным местом в Лондоне, пока его не перенесли в 1855 г. в Ислингтон, где он стал называться Столичный скотный рынок (Metropolitan Cattle Market). В «Оливере Твисте» Диккенс описывает свои впечатления от смитфилдского рынка:
«Вся земля была покрыта грязью и навозной жижей. Ноги утопали в ней по щиколотку. От вонючих тел животных поднимался густой пар… Туда-сюда сновали немытые, небритые, убогие фигуры…»
С открытием в 1865 г. Центрального рынка, старый Смитфилд пришел в запустение и впоследствии, в 1872 г., превращен лондонским муниципалитетом в общественный выгон.
Всепожирающее пламя, как средство умерщвления, использовалось с доисторических времен, и упоминания об этом виде казни мы находим в самых ранних письменных источниках.
Приведу две цитаты из Ветхого и Нового Заветов. Первая взята из книги Иисуса Навина (глава 7, стих 25) «И побили его все Израильтяне камнями, и сожгли его огнем, и наметали на него камни». Вторая — из Евангелия от Иоанна: «Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь и они сгорают». Очищающее свойство огня стало причиной того, что сожжение на костре считалось во всей Европе самым действенным средством борьбы с ересью и начиная с XII столетия предпочиталось и папской, и испанской инквизицией другим видам казни (см. Инквизиция).
Отдельные сведения о сожжении у столба за ересь можно найти в английских летописях начала XIII столетия. Один случай произошел в 1222 г., когда молодой дьякон предстал перед церковным судом, был признан виновным и позже, по приказу шерифа Оксфорда, сожжен на костре. Преступление его состояло в том, что он имел неосторожность влюбиться в девушку-ев-рейку и принять ее вероисповедание, предпочтя его своему собственному. По закону о ереси, изданному Генрихом IV, церковь получала право арестовывать всех, кто подозревался в распространении ереси, делай он это посредством письменного или устного слова. Тех, кто отрекался от своих слов, заключали в тюрьму, а тех, кто отказывался это сделать, прилюдно сжигали на костре. Первой жертвой закона стал Вильям Сотр, священник, преданный огню в Линне в марте 1402 г. В 1533 г. Генрих VIII отменил этот закон, однако издал свой собственный, предусматривавший сожжение на костре своих подданных, отказывавшихся верить В ТОу что хлеб и вино во время причастия превращались в тело и кровь Господни. По существу под действие этого закона подпадали все протестанты, впрочем, Генрих VIII, не особенно разбираясь, жег как протестантов, так и католиков.
Самые печально знаменитые гонения на английских протестантов имели место в правление дочери Генриха VIII, Марии[89] (1553–1558), когда по меньшей мере 274 человека — мужчин, женщин и даже детей — были сожжены заживо на кострах. Большинство из них приняли мученическую смерть в лондонском Смитфил-де, традиционном месте казней. Однако случилось так, что именно жестокость и неразумность Марии, пытавшейся навязать английскому народу католичество, отвратили от нее сердца подданных и отнюдь не послужили делу укрепления римско-католической церкви в Англии. Всенародное мнение о Марии, как о жестокой правительнице, подкрепила знаменитая хроника Джона Фокса, свидетеля этих событий, под названием «Книга мучеников». Говорят, что в течение всего последующего столетия эта книга, наряду с Библией, оставалась единственным чтивом простых людей.
Объявление о казни еретиков в Германии. 1555 г.
9 февраля 1555 г. в своей собственной епархии перед толпой в 7000 человек был сожжен на костре Джон Хупер, епископ Глостерский и Ворстерский:
«Место для казни выбрали рядом с огромным вязом, напротив церковного колледжа, где он обычно молился. Вокруг собралась огромная толпа, а ветки дерева были усыпаны зрителями. Епископ Хупер встал на колени и сложил руки в молитве. Закончив свое общение с Богом, он снял мантию и передал ее шерифу. За мантией последовали камзол, жилет и рейтузы. Оставшись в одной сорочке, он зажал ее подол между ног, где находился фунтовый мешочек с порохом. Такие же мешочки висели у него подмышками. Он подошел к столбу, где уже были приготовлены три железных обруча; один крепился вокруг талии, другой — вокруг шеи и третий — вокруг ног. Однако епископ не пожелал, чтобы его приковывали к столбу: «Вам нет надобности утруждать себя: я не сомневаюсь, что Бог придаст мне сил, чтобы выдержать силу огня и без обручей… Хотя я подозреваю, что человеческая плоть слаба, я верю в Божью милость. Впрочем, делайте так, как считаете нужным». Железный обруч закрепили вокруг его талии, но когда ему было предложено закрепить обручи вокруг шеи и ног, он от этого отказался, сказав: «Я уверен, что этого вполне достаточно». Стоя у столба, он воздел руки к небу в молитве. Человек, который должен был зажечь костер, подошел к нему и попросил у него прощения. «Почему ты просишь у меня прощения, если я уверен в том, что ты не сделал мне ничего плохого?» — спросил Хупер. «О, сэр, — ответил человек, — я должен зажечь костер». «Ты не сделал мне ничего плохого, — повторил епископ, — Бог простит тебе твои грехи, а сейчас делай то, что тебе приказано, я буду молиться за тебя».
К ногам Хупера подбросили сухого тростника, а сам он получил два пучка, тут же сунув их подмышки. Последовал приказ зажечь костер, но поскольку в нем было много вязанок сырого хвороста, костер разгорался медленно. Ветер дул в невыгодном направлении, утро было холодным и промозглым, а языки пламени так и не могли добраться до жертвы. Костер подожгли с другой стороны, и ветер тут же подхватил пламя, начавшее лизать тело епископа. Именно в этот момент взорвались мешочки с порохом, но они не облегчили кончину несчастного прелата, молившегося во весь голос: «Господи Иисусе, смилуйся надо мной, Господи Иисусе, смилуйся надо мной и прими мою душу». Это были последние произнесенные им слова, но даже когда его лицо совершенно почернело и язык его распух так, что он не мог говорить, губы его продолжали двигаться, пока не обнажились десны. Он бил себя в грудь рукой до тех пор, пока с пальцев его не потекли жир и кровь. Наконец вцепился рукой в обруч, обнимавший его, и лишился сил. Вскоре вся нижняя часть его тела была съедена огнем, а верхняя, перевалившись через обруч, упала вниз, сопровождаемая истошными воплями жадной до подобных зрелищ публики. Тело епископа горело еще три четверти часа. Так умер святой мученик Джон Хупер, умер смертью, немыслимой в самых кошмарных снах».
(«Полное жизнеописание протестантских мучеников», Генри Мур, 1809)[90].
Однако не только в Англии приверженцы разных вероисповеданий обвиняли друг друга в ереси; по всей Европе, начиная с XIII века огнем костров прокладывала себе путь инквизиция. Об инквизиции в этой книге говорится отдельно, однако для связности повествования упомяну здесь, что обвинение человека в ереси заканчивалось обычно костром. Казнь следовала после аутодафе, когда осужденных передавали в руки светских властей для приведения приговора в исполнение (сама церковь не могла лишать жизни, она могла только пытать, зачастую до смерти). Причина того, что церковь предписывала именно сжигать еретиков на костре, имеет основой католическую доктрину, гласящую «Ecclesia non novit sanguinem» (Церковь не запятнана кровью).
С деятельностью святой инквизиции всегда ассоциируется охота на ведьм, которые всегда считались в некотором роде еретиками и преследовались любой церковью. Почти в каждой стране материковой Европы смертный приговор ведьме или колдуну, вынесенный как церковным, так и светским судом, означал сожжение на костре.
Именно в течение XVI века охота на ведьм приобрела широчайший размах, хотя один авторитетный автор (Россел Хоуп Роббинс) утверждает, что наибольший разгул «ведьмомании» имел место с 1450 по 1750 гг. В своей «Энциклопедии колдовства и демонологии» Роббинс приводит некоторые цифровые данные, отражающие степень роста ведьмомании по некоторым районам Германии; в Оснабрюке в 1583 г. было сожжено 120 человек, а в 1589 г. — 133; в Элльвангене в 1612 г. были сожжены 167 человек; а за 5 лет, с 1631 по 1636 гг. в трех деревнях Райнбах, Мекенхайм и Фирцхайм, находившихся под юрисдикцией архиепископа Кельнского, из 300 семей по обвинению в колдовстве окончили жизнь на костре от 125 до 150 человек. Последнее в Германии сожжение ведьмы на костре имело место в 1775 г. Узнать хотя бы примерно, сколько так называемых ведьм было сожжено на кострах инквизиции за все годы ее деятельности, не представляется возможным, хотя по подсчетам одного современника тех событий (Людовик из Парамо «Возникновение и деятельность ведомства Святой Инквизиции»), за 150 лет на костре погибло 30 000 ведьм и колдунов. Но было одно исключение — Англия. Хотя соседняя Шотландия по европейскому образцу сжигала своих ведьм на кострах, Англия предпочитала своих вешать (по точным подсчетам было повешено 1000 человек).
Однако это не говорит за то, что англичанам не нравилось сжигать людей на костре или что этот вид казни приберегали единственно для еретиков.
Уголовное право Англии, как и некоторых других стран Европы, уже включало в себя статьи, предусматривавшие наказание смертной казнью на костре не только за церковные, но и за светские преступления. Джон Скотт, например, был в 1605 г. сожжен на костре за непристойное сожительство с лошадью. Несчастную, ни в чем неповинную кобылу сожгли вместе с ним. В Германии несколькими веками раньше за то же преступление скотоложества полагалось то же наказание.
В Англии, так же как и в Германии, сожжением на костре каралась подделка денег или документов, и благодаря статьям в газете «Ньюгейтский календарь» мы можем узнать об этом из первых рук. Барбара Спенсер была признана виновной в подделке денег и сожжена 5 июля 1721 г. в Тайберне:
«Когда она уже стояла у столба, она казалась взволнованной не более, чем за день до того. Она хотела помолиться и посетовала на то, что толпа, собравшаяся вокруг, бросала в нее грязь и камни, и это отвлекало ее от дум о вечности. Она заявила, что подделывать деньги ее научили некие мужчина и женщина, которые уже бросили это занятие и стали достойными людьми. Хотя когда они впервые занялись подделкой денег, они находились в очень стесненных обстоятельствах. Она не собирается называть их имена потому что ей жаль губить семью, научившую ее этому ремеслу, тем более, что в Лондоне сотни людей занимаются подделкой денег. Хотя она видит у своих ног вязанки хвороста и сознает, что вот-вот распростится с жизнью, она никогда не донесет на другого, даже если судья пообещает сохранить ей жизнь. Но она не может простить свою старую подругу Майлз, которая донесла на нее. Однако перед тем, как костер подожгли, она сказала, что прощает всех, в том числе и Майлз, и умирает с чистой совестью, с сознанием того, что несет заслуженную кару, и надеется, что другим ее смерть послужит предостережением».
Последнее в Англии сожжение на костре имело место в 1788 г. в Ньюгейтской тюрьме, когда на костре нашла свою смерть фальшивомонетчица Феб Харрис.
«Это была миниатюрная, хорошо сложенная женщина, лет тридцати от роду. Она имела бледную кожу и привлекательные черты лица. Когда ее вывели из тюрьмы, она была объята ужасом, еле передвигала ноги, и когда ее подвели к столбу, когда она увидела приспособления для казни, когда она представила все то, что ей придется испытать, ее охватила дрожь, которую ей с трудом удалось унять. Она взошла по ступенькам, и палач накинул ей на шею петлю веревки, привязанной к железному болту у верхушки столба. После того, как она неистово помолилась, ступеньки убрали, и женщина повисла в воздухе. Палач и его помощники железной цепью привязали мертвое тело к столбу и спустя полчаса подожгли лежавшие вокруг преступницы вязанки хвороста. Вскоре пламя пережгло веревку, и тело, немного опустившись, повисло на цепи. Через 4 часа костер догорел. Свидетелем этого печального события была огромная толпа народа».
(«Ньюгейтская хроника». Артур Гриффитс, 1783 г.)
Как акт милосердия, удушение приговоренных к сожжению до того, как зажигался костер, было введено в практику несколькими годами раньше описанного ниже события, и все же никогда нельзя было поручиться в том, что приговоренному удастся избежать страданий. Обычно палач удушал преступника посредством петли и веревки, находясь за пределами костра, когда тот уже пылал. Если языки пламени пережигали веревку, то приговоренный сгорал в муках заживо. В случае с Кэтрин Хэйз огонь обжег руку палача, и тот выпустил веревку. Хэйз была признана виновной в преступлении, наказанием за которое было сожжение на костре. Это преступление называлось «малая измена» (в отличие от «государственной измены»). По указу короля Эдуарда III от 1351 г. под малой изменой подразумевалось убийство мужа женой, священника своим подчиненным или хозяина своим слугой. Миссис Хэйз, сговорившись со своим любовником Томасом Биллингом и другом последнего Томасом Вудом, решила убить мистера Хейза. Они зарезали его, отрезали голову и затем бросили тело в пруд в Мэрилбоне, а голову в Темзу. Голова была обнаружена и выставлена для опознания на кладбище Сент-Маргарет (Вестминстер). Преступление раскрылось. Кэтрин Хэйз сожгли на костре в 1726 г.
«В день своей смерти Хэйз получила святое причастие и на санях ее отвезли к месту казни. Когда несчастная закончила читать молитву, ее привязали железной цепью к столбу. Если женщину сжигали на костре за малую измену, обычно ее удушали при помощи веревки и петли на шее, чтобы милосердно избавить от страданий. Но этой женщине пришлось сгореть буквально живьем, потому что палач, когда пламя опалило его руку, выпустил веревку. Костер уже бушевал вокруг несчастной, и зрители видели, как Кэтрин Хэйз разбрасывала окружавшие ее вязанки, оглашая при этом окрестности криками и стенаниями. Палач и его помощники поспешили завалить ее другими вязанками, но из пламени еще некоторое время доносились крики несчастной. Только через три часа тело ее сгорело полностью».
(«Ньюгейтский календарь»).
Одним из самых сильных аргументов в арсенале поборников отмены смертной казни всегда была возможность осуждения на смерть невиновного. И действительно, в самые мрачные годы XVII и XVIII столетий, когда правосудие отправлялось наспех и небрежно, многие люди, впоследствии полностью подтвердилось, согласно сохранившимся доныне документам, были признаны судом виновными и отправлены на виселицу.
Но даже в более поздние времена судопроизводству были свойственны ошибки, делавшие высшую степень наказания очень ненадежным орудием возмездия, зачастую не служившим делу торжества справедливости, а скорее наоборот. Проблема состояла в том, что приведение смертного приговора в исполнение не оставляло возможности исправления судебной ошибки, если позже выяснялась невиновность осужденного.
Несмотря на общественное мнение, решительно склонявшееся в пользу высшей меры наказания, Британия, как и все другие цивилизованные страны, почитала за лучшее упразднить смертную казнь (см. «Высшая мера наказания»). Но чтобы избежать соблазна вновь обратиться к этому крайнему средству — возмездию за преступление — не лишне будет привести здесь несколько примеров того, как суд из орудия справедливости превращался в средство убийства.
В 1721 г. Шоу зарабатывал на жизнь обивкой мебели и жил в Эдинбурге со своей дочерью Катериной в многоквартирном доме. Девушка благосклонно принимала ухаживания Джона Лоусона, ювелира, однако ее отец считал молодого человека распутником, был очень против этого брака и отказывался принимать Джона в своем доме. Однако, поскольку Катерина продолжала упорно встречаться со своим возлюбленным, ее отец не придумал ничего, как держать ее под замком.
Некоторое время Шоу настойчиво убеждал свою дочь быть благосклоннее к сыну Александра Робертсона, его друга и соседа, однако Катерина наотрез отказалась. По этому поводу произошла перебранка, после которой отец, так и не добившись желаемого, ушел, заперев дверь на ключ.
Через некоторое время Моррисон, сосед Шоу через стенку, услышал стоны и, обеспокоенный этим обстоятельством, поспешил к другим соседям, которые, набившись затем в комнату Моррисона, услышали, как Катерина, простонав достаточно отчетливо, так, что слышали все, произнесла: «Жестокосердный отец! В своей смерти виню только тебя». Пораженные этими словами, соседи кинулись к двери Шоу, но на их настойчивый стук никто не ответил. Заподозрив худшее, они вызвали констебля, который приказал выломать дверь. Катерину нашли в луже собственной крови; в боку у нее торчал нож. Она была еще жива, но говорить уже не могла.
На вопрос, виновен ли в этом злодеянии ее отец, она явно утвердительно кивнула головой и испустила дух.
В самый критический момент вернулся Уильям Шоу. Увидев набившихся в комнату соседей с констеблем во главе, был немало этим удивлен, а, увидев мертвую дочь, побледнел, как смерть, задрожал и чуть было не свалился в обморок. Первоначальное удивление и последующий ужас Уильяма Шоу в глазах свидетелей послужили неоспоримым доказательством его виновности в смерти дочери, а уж когда на сорочке Шоу констебль обнаружил кровь, сомнений не осталось больше ни у кого.
Его тут же предворили к судье, тот же, выслушав показание всех свидетелей, приказал заключить несчастного в тюрьму по подозрению в убийстве. Очень скоро Шоу предстал перед судом, признал, что действительно держал дочь под замком, чтобы помешать ей встречаться с молодым Робертсоном. Он сообщил суду также о том, что действительно она умерла, как это показал свидетель Моррисон, но он побожился, что оставил дочь целой и невредимой за несколько дней до смерти в результате пореза. Эти утверждения не произвели впечатления на жюри присяжных, особенно в сравнении с неопровержимыми уликами, отмеченными ранее, такими, как обвинение Катериной отца в варварстве и жестокости, а также ее утвердительный кивок головы на вопрос о причастности отца к ее смерти и кровь на сорочке последнего. На основании этих улик Уильям Шоу был признан виновным, казнен в ноябре 1721 г., и тело его вывесили на цепях в Лейт Уолк.
В августе 1722 г. человек, поселившийся в квартире покойного Уильяма Шоу, прибирал комнату, в которой умерла Катерина, и совершенно случайно обнаружил письмо, запавшее в щель у печной трубы. Открыв письмо, он прочел следующее:
Мой жестокосердный отец, твое дикое стремление разлучить меня с единственным человеком, которого я по-настоящему люблю, и отдать меня замуж за того, кого я всегда ненавидела, заставило меня принять решение покончить счеты с жизнью, коя стала для меня совершенно невыносимой. Не сомневаюсь, что Бог простит меня, ибо никто не может требовать от живой души переносить более пытку, на которую ты меня обрек. В своей смерти я виню тебя, и только тебя. Когда ты будешь читать эти строки, подумай о том, каким бессердечным отцом ты оказался, заставив воткнуть нож себе в грудь несчастную.
Катерина Шоу
Друзья и родственники Катерины Шоу подтвердили подлинность письма, и суд Эдинбурга, убедившись после тщательной проверки в том, что письмо было действительно написано покойной, распорядился снять тело Шоу с виселицы и отдать родственникам для погребения, что и было сделано. В качестве единственной меры для восстановления честного имени Уильяма Шоу тот же суд распорядился установить на его могиле, как свидетельство невиновности, пару штандартов.
(«Ньюгейтский Календарь»).
7 мая 1797 г., в воскресенье, Сидней Фрайер, эсквайр, весьма достойный джентльмен, пришел навестить свою кузину, которая жила на Шееферд-стрит. Они вместе пошли прогуляться по лондонским окраинам и когда проходили полем за ислингтонским работным домом, услышали голос, звавший на помощь. Мистер Фрайер, не вняв предостережениям кузины, перепрыгнул через изгородь и оказался лицом к лицу не с женщиной, а с тремя мужчинами, один из которых выстрелил в него, когда Фрайер в горячке попытался воспользоваться своей тростью, как шпагой. Пуля попала в левую бровь, и достопочтенный мистер Фрайер упал в лужу. Один из злодеев вынул из его кармана часы, другой же изъял кошелек у его кузины и снял пальто. Мистер Фрайер умер спустя два часа.
Подозреваемых оказалось несколько, но после тщательного дознания в присутствии мисс Фрайер всех их пришлось отпустить из-за недостатка улик, но 27 мая полицейские с Уоршип-стрит схватили Кленча, Мэккли и некоего Смита, шляпника. Последнего вскоре отпустили, двум же другим было предъявлено обвинение.
Арестованные были совершенно беспристрастно допрошены судьей Гроузом, им представили адвокатов, которые защищали их перед жюри присяжных заседателей. Прямых улик против них не было, кроме факта опознания их мисс Фрайер, тем не менее присяжные, просовещавшись полчаса, вынесли обвинительный вердикт, в соответствии с которым обоих казнили, а тела их были выставлены в конюшне на Литтл-Бридж-стрит, недалеко от Апотекарис Холла.
Незадолго до того, как им на головы надели белые колпаки, платформы эшафота, по всей видимости в результате несовершенства конструкции, неожиданно рухнули, увлекая за собой двоих священников, палача и его помощника. Католический священник, ис-поведывавший Кленча и отличавшийся тучным телосложением, пострадал сильнее других. Когда преступники умерли, ни у кого не возникло сомнения в том, что и Кленч, и Мэккли получили по заслугам, но вскоре, однако, признания трех отдельных преступников, которым вовсе незачем было брать на себя чужое преступление, пролили совершенно неожиданный свет на это дело и вызвали к памяти тот факт, что как Кленч, так и Мэккли во время всего судебного разбирательства упорно не желали признать себя виновными, а Кленч, покидая скамью подсудимых после вынесения приговора, в совершенно вежливой форме поблагодарил суд за справедливость, но при этом заявил о том, что хотя им суждено умереть, они так же невиновны в приписываемом им убийстве, как и те, кто их судил.
Человек по имени Бертон Вуд, казненный впоследствии на Кеннингтонском пустыре, а также его сообщник признались эсквайру, судье графства Суррей, утверждая, что Кленч и Мэккли пострадали безвинно, и что именно они, нижеподписавшиеся, и еще один человек, все еще разгуливавший на свободе, совершили это преступление. Вскоре был пойман и третий убийца, которым оказался некий Тимме. Его приговорили к повешению за другое преступление, но незадолго до казни, имевшей место в Ридин'ге, он признался, что тоже участвовал в нападении на Фрайера.
Элизабет Феннинг
Эта женщина, находясь в услужении в семье Тернеров, подала на стол блюдо с запеченными в тесте яблоками, обильно напичканными мышьяком. Хотя Элизабет отведала злосчастных яблок сама и долго болела, как только она поправилась, ее заключили в Ньюгейт-скую тюрьму и привлекли к суду за «попытку отравить мышьяком Орлебара Тернера, Роберта Грегсона, Тернера и Шарлотту Тернер и намерение убить вышеназванных лиц». Хотя Элизабет не признала себя виновной, суд, отличавшийся предвзятостью и неоправданной мстительностью, приговорил ее к смертной казни. Сами Тернеры не верили в виновность Элизабет, и Орлебар Тернер, как глава семьи, намеревался даже подать в суд прошение об отсрочке приведения в исполнение смертного приговора. Однако судья посоветовал ему не делать этого, так как это могло бросить тень на его семью. Стало известно также о том, что судья имел разговор с двумя друзьями Тернера.
Те сообщили, что в последнее время Роберт Тернер демонстрировал признаки умопомешательства и даже обращался к ним со слезной просьбой определить его в сумасшедший дом: «Сделайте это, ради Бога, иначе, находясь на свободе, я могу принести несчастье. Я могу лишить себя жизни или убить свою жену».
Кроме того выяснилось, что именно Роберт купил пакетик с белым мышьяком, исчезнувший незадолго до несчастья. Тем не менее, согласно приговору, Элизабет Феннинг повесили в Тайберне.