Пьянящий аромат

Глава 22

На следующий после охотничьего бала день к пяти часам вечера в замке Роулингз не осталось ни одной занятой гостевой комнаты. Виконтесса и ее друзья уехали вскоре после ленча, хотя и не без подозрительных взглядов и шушуканья в сторону Пегги. Девушку это совершенно не волновало, она была рада расстаться с ними.

Но, несмотря на полное безразличие, которое Пегги разыграла перед лордом Эдвардом в детской, она была глубоко несчастна в связи с его переездом из Роулингза. Понимая и умом, и сердцем, что стоит за его решением, она чувствовала полную опустошенность. Никогда, никогда Пегги не собиралась с ним спать и все же не понимала, что с ней происходит.

Она всегда гордилась тем, что живет головой, а не сердцем, но в ночь бала получилось так, что тело взяло верх, отставив в сторону и голову, и сердце. Было бы неправдой сказать, что она сожалела о происшедшем, потому что это было самое чудесное переживание в жизни Пегги. Но она сожалела о последствиях того, что случилось: лорд Эдвард счел себя обязанным предложить ей замужество.

А она, конечно же, ему отказала.

Пегги понимала, что такое решение могла принять только самая глупая девушка в Англии. В Лондоне полно матрон, которые не пожалели бы своих лучших драгоценностей, чтобы заполучить такого зятя. А она, Пегги, просто отмахнулась, словно ее пригласили на чай.

Но как же она могла выйти замуж за человека, который попросил ее об этом лишь из абсурдного чувства долга? Что это был бы за брак? Любое замужество — вещь довольно неприятная. А уж если оба супруга понимают, что их союз возник из-за минутной слабости… Нет, Пегги скорее умерла бы, чем ответила согласием на такое предложение.

Но это вовсе не значило того, что она не умирала теперь.

Потому что Пегги любила его. Она полюбила Эдварда в тот день, когда впервые увидела его в Эпплсби. То, что случилось в ночь охотничьего бала, вовсе не было моментом плотского влечения. Все произошло потому, что Пегги была безответно и бесповоротно влюблена в Эдварда, а его поцелуи прогнали все доводы рассудка.

Она отдавала себе отчет в том, что он ее не любит. Ни слова любви не сорвалось с его уст в те моменты в ее постели, когда наконец оба начали осознавать смысл содеянного ими. Он раскаивался и ругал себя, но ни разу не посмотрел на Пегги и не сказал, что любит ее.

И именно поэтому она не могла выйти за него замуж.

Если бы она была девушкой другого сорта, возможно, она и стала бы его женой и жила бы надеждой, что когда-нибудь в нем проснется чувство к ней. Но Пегги была слишком гордой. Если он не любит ее, то больше не получит, как бы она сама ни изнывала по нему. С ней останется память о той единственной, удивительной ночи, которую они провели вместе, и этого будет достаточно. Достаточно, чтобы поддерживать ее всю жизнь, думала Пегги с надеждой.

Дни растягивались в недели, суровые ветры декабря бились о камни дома, а чувство Пегги не притуплялось. Она решила, что, хотя ее сердце разбито, никто не узнает об этом. Она собиралась хранить любовь в полной тайне, которую никогда и никому не откроет, особенно объекту этой любви. Девушка прекрасно понимала, что она далеко не первая из тех, кто имел несчастье полюбить красивого сердцееда, и, несомненно, не будет последней.

Пегги еще никогда не влюблялась. Образ Эдварда запечатлелся в ее сознании и всплывал перед ее глазами в самые разные моменты. Она могла отправиться навестить какую-нибудь семью арендаторов, как внезапно нахлынувшие воспоминания о том, как руки Эдварда обнимали ее, его губы жадно ее целовали, заставляли девушку замирать на полушаге. Страстное желание вновь оказаться в этих объятиях было почти непреодолимым, но при этом Пегги осознавала, что Эдвард поступил правильно, покинув Роулингз. Такого больше повториться не могло. Минутная слабость могла привести к тому, о чем пришлось бы сожалеть всю жизнь — ведь у нее не было никаких причин надеяться, что Эдвард питает к ней какие-нибудь чувства, за исключением восхищения, которое ее красота вызывала практически у каждого мужчины.

Пегги страдала, не показывая своих чувств ни одной живой душе. Ни леди Герберт или ее дочкам, которые частенько навешали Роулингз в декабре, ни миссис Прейхерст, в которой она нашла спокойную, даже немного скучноватую компаньонку, и, уж конечно, ни Люси или Джереми. Она глубоко схоронила свою тайну, позволяя себе мечтать и плакать только в тихие минуты, когда сидела у камина, или ночью, перед тем как уснуть, хотя мысли об Эдварде, его ясных серых глазах, улыбающихся губах зачастую прогоняли сон.

Пегги знала, что сумела сохранить свою тайну. В отличие от героинь прочитанных ею романов она вовсе не худела и не бледнела. Девушка по-прежнему дышала здоровьем, и леди Герберт каждый раз всплескивала руками и говорила, что Пегги стала еще краше со времени их последней встречи. Девушка понимала, что старшая подруга вовсе не пытается льстить ей. Вирджиния говорила искренне. И правда, жизнь в замке Роулингз вполне устраивала Пегги. Появилась возможность проводить дни, играя с сиротами или за написанием писем членам палаты общин, а не суетясь вокруг плиты или штопая брюки. Если бы не тайная страсть к хозяину поместья, для Пегги это были бы самые счастливые дни ее жизни. Когда она заставила себя удовлетвориться благотворительной работой и присмотром за воспитанием Джереми, так и пошло.

Минуло Рождество, а хозяин дома не возвращался. Когда в сочельник привезли подарки от дяди, Джереми им не обрадовался, громко заявив, что ему нужен Эдвард, а не очередной батальон оловянных солдатиков. Пегги нисколько не порадовал присланный ей подарок — брошь из изумрудов, бриллиантов и рубинов, выполненная в форме розы. Она только взглянула на изящную вещицу, потом убрала бархатную коробочку в комод и постаралась о ней забыть.

Именно тогда, когда она уже уверила себя, что вполне может жить без него, в поместье вернулся Эдвард. Один. Без каких-либо объяснений. Просто однажды вечером он появился за обеденным столом, будто никуда и не отлучался.

К этому времени в замке произошли некоторые изменения, все по настоянию Пегги. Джереми больше не ел в одиночестве в своей детской. Он питался вместе со взрослыми, за обеденным столом. Миссис Прейхерст, несмотря на некоторое сопротивление нововведению, часто обедала вместе с Пегги, когда та приглашала ее немного посудачить за черепаховым супом. В Роулингзе в любое время могли появляться все дочери сэра Герберта, поскольку Пегги нравилось с ними общаться. Энн Герберт стала ее подругой и постоянной спутницей.

Поэтому, когда Эдвард появился в столовой, изумление Пегги по поводу его внезапного возвращения было менее очевидным, чем удивление Эдварда, когда он увидел там дюжину сирот, одетых в лохмотья и таращившихся на него, и Джереми, восседающего на его, хозяина дома, законном месте. Хорошо хоть, что миссис Прейхерст и дочери Гербертов уже удалились. Пегги не могла позволить себе показать кому бы то ни было свои истинные чувства. Она весьма прохладно поприветствовала лорда Эдварда и приказала сиротам не обращать внимания на сердитого дядю и спокойно доедать суп. Ошеломленный Эдвард плюхнулся на стул слева от Джереми и погрузился в мысли о том, что его возвращение, похоже, не вызвало восторга.

Пегги, заговорив с ним, не пожелала придерживаться хороших манер и на вежливые вопросы о ее здоровье отвечала с грубоватой прямотой, которая граничила с наглостью. Пегги была уверена, что не принадлежит к числу девиц, которые начинают вздыхать и заикаться, находясь в обществе объекта их любви, тем более было совершенно ясно, что он-то не питал к ней никаких чувств. Девушка предприняла экстравагантные попытки избавить Эдварда от мыслей о том, что она влюблена, и была груба, насколько возможно, чтобы при этом не оскорбить его.

Эдвард вернулся вскоре после Нового года — праздника, который Пегги и Джереми отпраздновали в обществе семейства Герберт. Хозяин замка сообщил, что его «задержала погода, сделавшая невозможным путешествие из Лондона в Йоркшир». Утром, на следующий день после его неожиданного возвращения в ее жизнь, когда Пегги украшала цветами из оранжереи Большой зал, она увидела Эдварда, спускавшегося по парадной лестнице, за которым поспевал Джереми.

Мальчик, который настолько быстро вошел в жизнь замка Роулингз, что даже Пегги несколько удивилась этому обстоятельству, был гораздо более многословен по поводу продолжительного отсутствия своего дяди. Его причитания: «Но почему? Почему дяде приходится быть в Лондоне так долго?» — слышались по всему дому, и Пегги неоднократно предлагала ему написать Эдварду и спросить у него самого, если ему так интересно. Ответы Эдварда — а тот регулярно писал племяннику — были явно невразумительными, и Джереми продолжал ныть.

Однако сегодня Джереми, кажется, добился своего. Дядя Эдвард наконец согласился уделить любящему племяннику несколько часов. Оба были одеты для прогулки на свежем воздухе — смелое решение, поскольку Пегги слышала, как за двойными дверями завывал ветер. Хотя был уже одиннадцатый час, солнце не появилось на затянутом тучами небе. Тем не менее, двое Роулингзов прошли мимо Пегги, даже не кивнув в ее сторону.

Она вдруг растерялась.

— И куда это вы собрались? — осведомилась она, ее голос источал мед, но зеленые глаза при этом метали молнии.

Джереми удивленно повернулся. Когда он увидел Пегги, на веснушчатом лице заиграла горделивая улыбка.

— А, Пегги, привет. Мы с дядей Эдвардом едем осматривать мои владения. Знаешь, мне пора начинать привыкать к обязанностям герцога.

Пегги в сердцах с силой воткнула в вазу перед собой желтую розу, стебель которой был сплошь покрыт шипами.

— Понятно, — произнесла она, одарив Эдварда мрачным взглядом. — Прелестно. А как же твой урок немецкого языка?

Джереми состроил гримаску.

— Немецкий может подождать, — сказал он. — Впереди еще целый день.

Эдвард, стоявший рядом с мальчиком со шляпой в руках, шагнул вперед, будто выступая ему на помощь.

— Нам понадобится час или два, мисс Макдугал, — проговорил он с тяжеловесной вежливостью. — Есть арендатор, которому я еще не представил нового герцога. У него сын, сверстник Джереми, и я подумал…

Пегги подняла брови.

— С каких это пор вы интересуетесь делами арендаторов Роулингзов, лорд Эдвард? — холодно спросила она. — Поправьте, если я ошибаюсь, но полагаю, что вы бросили все силы на поиски Джереми, именно чтобы не выполнять обязанности вроде этой.

Эдвард бесстрастно встретил ее взгляд.

— Я подумал, что, может быть, пора попробовать.

— Боже, — кротко проговорила Пегги. — В Лондоне, видно, и впрямь было скучно, коль у вас появилось страстное желание поближе узнать своих арендаторов. — Лучше бы она откусила себе язык, прежде чем сказать это, но, раз уж слова вылетели, их не поймаешь. Пегги и в самом деле вела себя как сварливая жена. Краска залила ее лицо, и все внимание девушка сосредоточила на цветах.

— Мне очень жаль, если дела, связанные с собственностью… — голос Эдварда зазвучал с сарказмом, когда он произносил последние слова, — заставили меня отсутствовать дольше, чем вам хотелось бы, мисс Макдугал. Однако с этим ничего нельзя было поделать.

— А мне нет никакого дела, лорд Эдвард, до ваших приездов и отъездов. — Пегги очень надеялась, что ее голос был полон презрения. — Если это не касается Джереми. Полагаю, вы не забыли вашу последнюю совместную прогулку.

Настала очередь Эдварда покраснеть. Пегги удивилась, увидев, как мощные скулы стали пунцово-красными, когда ему напомнили о печальных результатах охоты на лис.

— Нет, я не забыл, — возразил Эдвард, причем таким же сварливым тоном, как она. — Но визит к арендатору — это вовсе не охота на лис, мисс Макдугал. Никто не пострадает!

— Расскажите об этом фермерскому сыну, — многозначительно заметила Пегги. Юный герцог Роулингз, несмотря на вновь обретенный титул, считал себя обязанным макнуть лицом в снег каждого мальчишку, которого встречал. Пегги не знала, в курсе ли этой новой привычки племянника Эдвард.

— Я уверен, что в состоянии удержать его светлость, — сообщил Эдвард, — если тому что-нибудь придет в голову.

Пегги в этом нисколько не сомневалась, но, в отличие от Эдварда, знала о склонности Джереми кусаться.

— Если вам очень нужно ехать, — коротко вздохнула она, — то мне лучше отправиться с вами.

— Как вам будет угодно. — Эдвард пожал плечами. Не столько его покорный тон, сколько попытка избежать ее взгляда, утвердила Пегги в принятом решении. Она подняла подбородок — бессознательный жест, ставший во времена ее детства в деревне притчей во языцех, — и взглянула на Эдварда.

— Значит, я поеду, — сказала Пегги и отправила служанку за накидкой и головным убором. Сердце бухало у нее в груди. Господи Боже! Она ужасно волнуется, а нужно всего лишь доехать до фермера, который живет недалеко от них! Ну-ка, спокойнее, Пегги!

Но когда служанка принесла ее вещи, девушка с трудом завязала тесемки на капоре, так сильно дрожали пальцы. К счастью, была муфта, в которой можно было их спрятать. Пегги пошла рядом с Джереми и его дядей, и даже когда Эдвард подал ей руку, чтобы помочь подняться в экипаж, она была совершенно уверена, что он не заметил, как она возбуждена, снова очутившись с ним в близком соседстве. Девушка с беззаботным видом расположилась на кожаном сиденье, отвернувшись от Эдварда. Пегги почувствовала, как подались пружины сиденья под его весом, когда он устроился рядом. Джереми, как обычно, настоял на том, чтобы сидеть рядом с кучером, поэтому, когда экипаж тронулся с заснеженного двора, девушка вдруг обнаружила, что после более чем месячного перерыва впервые осталась с Эдвардом один на один.

Многое можно было бы сказать в такой момент. Пегги упрямо смотрела в окно, ее лицо было скрыто широкими отороченными мехом полями капора. Она поклялась не произнести ни слова, если он не заговорит первым. Эдвард сидел так близко, что своей ногой она чувствовала тепло его бедра, а порой, когда экипаж попадал в рытвину на дороге, он касался ее плеча. Наконец, после почти минуты молчания Эдвард кашлянул и неловко обронил:

— У Джереми, похоже, все было хорошо, пока я отсутствовал.

Пегги, не оборачиваясь, кивнула:

— Да, все хорошо.

Поняв, что развития темы не последует, Эдвард вновь кашлянул и спросил:

— Простите, мадам, я вас чем-нибудь обидел?

Этого было достаточно, чтобы оправдать внимание Пегги. Девушка повернула голову и взглянула в мрачные серые глаза. Он, было видно, искренне расстроен ее безучастностью.

— Обидели меня? — Девушке удалось изобразить простодушие. — Что вы имеете в виду?

— Я понимаю, что отсутствовал дольше, чем хотелось…

— А-а, это, — мелодично протянула Пегги. Она вновь стала смотреть на зимний пейзаж за окном экипажа. — Уверена, вы славно повеселились в Лондоне. Конечно, там больше развлечений, чем в йоркширских пустынях. — И взглянула из-под ресниц, чтобы посмотреть, как он среагировал на ее слова.

Эдвард чувствовал себя неуютно. Его рука без перчатки покоилась на колене, другая — на сиденье между ними. Пальцы на обеих руках непроизвольно сжались в кулаки. Пегги опять отвернулась, удовлетворенная тем, что он взволнован так же, как и она.

— В Лондоне у меня много времени заняли дела, — напряженно сказал он.

— Ну да, это вы уже говорит. Наверное, леди Эшбери была очень расстроена. — Пегги сладко улыбнулась.

Желвак на скуле Эдварда, который всегда перекатывался, когда тот злился, и по которому Пегги страшно соскучилась, пока он отсутствовал, начал двигаться. Заметив это, Пегги удивленно подняла брови.

— Наверное. — Эдвард отвел глаза — Я с ней почти не виделся в городе.

— Почти не виделись с виконтессой? — Пегги почувствовала себя до нелепости счастливой и, чтобы скрыть радость, хлопнула рукой по крыше экипажа, крикнув: — Джереми? Тебе там не холодно?

До них донесся недовольный голос мальчика:

— Нет!

— Хорошо, если замерзнешь, попроси Бейтса остановиться, пересядешь внутрь.

Джереми ничего не ответил. Он терпеть не мог, когда Пегги начинала нянчиться с ним. А девушка снова уселась на свое место и спрятала руки в мягкую меховую муфту, ее нос и щеки покраснели от холода, а сердце стучало от счастья.

— Ах, Пегги, — вздохнул Эдвард.

Взглянув в его сторону, девушка увидела, что он смотрит в окно.

В такой момент что-нибудь должно быть сказано, и Пегги, всем существом чувствуя его близость, буквально забилась в угол, ее сердце бешено колотилось в предчувствии. Неужели случилось чудо? Неужели Эдвард отверг виконтессу из любви к ней, Пегги? Неужели он в конце концов понял, что из всех утонченных светских дам в его окружении его сердцу милее та, которая рядом, в его доме? Что, несмотря на разницу в возрасте и опыте, они предназначены друг для друга?

Эдвард еще раз кашлянул.

— Я хотел спросить у вас… или, лучше, вам уже известно или еще нет… если…

Пегги, наблюдая его смущение, с ужасом поняла, что мужчина интересуется, не беременна ли она. Ее щеки загорелись, и, не выбирая слов, она брякнула:

— А вы не подумали, что я бы прямо сказала, если бы что-нибудь было?

На лице Эдварда проступило облегчение, но не полное.

— Ну, я не был уверен. Вы всегда были так тверды во… всем.

Чувствуя, что все ее лицо пылает огнем, Пегги повернула рычаг, чтобы опустить окошко. Холодный зимний ветер ударил в лицо и немного охладил ее разгоряченные щеки.

— Предложение, которое я сделал той ночью, по-прежнему в силе, — проговорил Эдвард своим густым голосом. — Если вас это интересует.

Пегги закрыла глаза, ощущая снег и лед у себя на лице. Она корила себя за то, что поступила глупо, настояв на участии в этой дурацкой поездке. В результате она будет чувствовать себя еще более жалкой.

— И мой ответ остается прежним, — твердо сказала Пегги. — Если вас это интересует.

Несколько минут Эдвард молчал, лишь скрип кожаных сидений, позвякивание металлических частей упряжи и хруст снега под колесами экипажа нарушали тишину. В душе Пегги молила Бога, чтобы он больше ничего не говорил. Она чувствовала, что, несмотря на всю решимость, может просто повернуться и сказать, что принимает предложение, — и будь что будет. Ну и что из того, что он не любит ее? Ее любви с лихвой хватит на двоих.

Неожиданно Эдвард заговорил:

— Думаю, вы рассмеетесь, услышав это, но Алистер… Вы ведь помните, Пегги, Алистера Картрайта? — После ее сдержанного кивка он быстро продолжал: — Чертовски неловко в этом признаваться, но Алистер последние несколько недель, знаете ли, неотступно преследовал меня. На самом деле одной из причин моего возвращения было его беспрестанное нытье. Боюсь, мой друг крепко вбил себе в голову, что влюблен в вас и что будет глубоко несчастен, если ему не позволят ухаживать за вами.

Если бы Пегги не пришлось все последние недели скрывать свои истинные чувства, она вряд ли смогла бы так хорошо притвориться. Ничем не выдав удивления, девушка улыбнулась:

— Да? Алистер Картрайт? Забавно.

— Забавно? — Кулаки Эдварда разжались. Он откинулся на спинку сиденья и улыбнулся. — Вряд ли Алистеру польстит ваша реакция.

Пегги опять механически улыбнулась. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы свыкнуться с мыслью, что Алистер Картрайт пылает к ней страстью. Да, он приятный, добродушный и весьма занимательный человек. Он мог бы стать неплохим мужем. Очень даже. Если бы она вообще думала о браке…

Но почему Алистер спросил об этом у Эдварда? Быть может, потому, что в качестве свояка Эдвард отвечает за нее? Но Эдвард больше, чем просто свояк. Знает ли об этом Алистер? Встревоженная Пегги обратила взгляд широко открытых глаз на сидящего рядом мужчину.

— А он… — Пегги не удалось скрыть волнения. — Он знает? Я имею в виду, ему известно о том, что было между нами?

Эдвард вздрогнул.

— Милостивый Боже, нет! За кого вы меня принимаете, Пегги? Может, я глупец, но я никогда не был подлецом!

Пегги, у которой отлегло от души, откинулась на спинку сиденья.

— Хорошо, и что вы ему сказали?

— Что я сказал кому?

— Мистеру Картрайту, — процедила Пегги. И вправду, мужчины порой бывают тупые, как пни.

— Алистеру? Об ухаживании за вами? Ну, я, естественно, запретил. Но он опасный человек. Он не оставит меня в покое.

— Вы запретили?

Эдвард не уловил злости в голосе Пегги.

— Конечно, запретил. Это абсурдно. К тому же он почти вдвое старше вас…

— А вы не подумали, что следовало посоветоваться со мной? — спросила девушка.

— С вами? — Эдвард повернулся к ней, его брови недоверчиво поднялись. Заметив, что ее губы сложились в зловещую складку, он покачал головой. — Я удивлен, Пегги. Вас только что забавляла мысль о его ухаживаниях…

— А почему нет? — Пока она не смотрела в его сторону, было несложно выдерживать легкомысленный тон. — Вы сами сказали перед тем, как уехать в Лондон, что мне когда-нибудь придется выйти замуж.

— А вы настаивали на том, что брак не входит в ваши расчеты…

— С тем, кого я не люблю, — быстро поправила Пегги. — Или с тем, кто не любит меня. — Эдвард бросил на нее острый взгляд, но пока он не успел вставить слово, девушка продолжала: — У меня было много времени, чтобы подумать, пока вас не было, и я решила, что в обручении нет ничего плохого. Так было бы лучше для всех, как вы верно заметили. Это заткнуло бы рот сплетникам, да и вам не нужно было бы нести ярмо ответственности.

— Ярмо! Я никогда не говорил, что вы ярмо!

— В любом случае вы вынуждены поддерживать женщину, которая вам даже не является прямой родственницей. Если бы я вышла замуж за мистера Картрайта, то ваши и мои проблемы по поводу того, что мы живем под одной крышей без компаньонки, как вы изволили выразиться в прошлом месяце, были бы разрешены.

— Замуж за него? — Эдварда передернуло. — Я сказал только, что он хотел бы наносить вам визиты вежливости… — Какое-то время Эдвард не мог найти слов. Понял, что попался в собственную ловушку, подумала Пегги. — Я и предположить не мог, что вы серьезно отнесетесь к этому!

— Почему? — Пегги настолько взяла себя в руки, что смогла взглянуть на Эдварда с вызовом. — Неужели мысль о том, что человек вашего круга хочет навестить меня, в ваших глазах выглядит такой нелепой? Или я, по-вашему, такая ведьма или настолько сварлива, что вы даже представить не можете, что кто-нибудь способен в меня влюбиться?

— Нет, конечно, нет. Вы… ну, вы очень привлекательны. Но вы слишком молоды, чтобы думать о замужестве.

Это по-настоящему задело Пегги за живое.

— Слишком молода! Мне двадцать лет!

— Двадцать, — эхом повторил Эдвард и закатил глаза. — Да вы дитя Что вы знаете о браке?

— А что вы об этом знаете? — парировала Пегги. — Кроме того, как расстроить чей-то брак.

Она сразу пожалела о том, что сказала, но было уже поздно. Эдвард посмотрел на нее с недоверием, которое отчетливо выступило на его красивом лице. Жесткие пальцы сильно сжали ее запястье.

— О чем вы?

— Ну, — пояснила Пегги, — виконтесса замужем, а вы…

— Достаточно, — рявкнул Эдвард. Девушку так напугал его тон, что она с расширившимися глазами забилась в угол. Только то, что Эдвард крепко держал ее за руку, не позволило Пегги выпрыгнуть из экипажа. — Вы ничего не знаете про меня и леди Эшбери. Благодарение Богу. И мне кажется совершенно неприличным для девушки вашего возраста даже упоминать о…

Несмотря на его ярость, Пегги не удержалась от усмешки:

— О, вам не было дела до моего нежного возраста в ночь бала.

Эдвард не посмотрел бы на нее более выразительно, даже если бы Пегги в него плюнула. Он сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Его рот открылся, но не донеслось ни звука, а девушка невесело рассмеялась:

— Ха! Объясните, лорд Эдвард, почему это я слишком молода для мистера Картрайта, а для вас нет?

Бесстрастно — хотя желвак на щеке так и ходил — Эдвард проговорил:

— Кажется, я совершенно ясно дал вам понять, что весьма сожалею по поводу того, что произошло между нами. Я хотел, чтобы все было по чести, и предложил вам выйти за меня замуж, но вы сообщили мне в категоричных выражениях, что считаете такой брак неприемлемым. В свете этого я удалился из собственного дома, чтобы не допустить повторения того, что случилось. А сегодня вы положительно отзываетесь о перспективах свадьбы с моим лучшим другом!

Пегги даже подпрыгнула, когда Эдвард что было силы пнул ногой противоположное сиденье. Экипаж тряхнуло так, что Бейтс остановил лошадей и встревоженно спросил:

— Милорд! У вас все в порядке?

— Да, Бейтс, — стиснув зубы, прорычал Эдвард и схватился за свою обутую в сапог ногу, проклиная все и вся. — Трогай!

— Слушаюсь, милорд, — отозвался кучер, и экипаж вновь двинулся вперед.

Пегги, забившаяся в уголок кареты, молча с широко раскрытыми глазами наблюдала за Эдвардом. Она не могла решить для себя, почему идея ее замужества так его взволновала. Он же сам ясно дал понять, что не любит ее, так какое тогда ему дело? Если, конечно, он не вернулся в Роулингз с мыслью о том, что они могли бы продолжить с того места, на котором остановились… но это совершенно невозможно. Ему следует знать, что она больше никогда не позволит себе потерять голову…

— Я не желаю слушать никаких разговоров о том, что кто-то за вами будет ухаживать, — заявил наконец Эдвард, отпуская ушибленную ногу. — И намерен отказать Алистеру Картрайту…

— Вы не сделаете этого! — возмущенно воскликнула Пегги.

Лицо Эдварда превратилось в маску из гранита.

— Прошу простить, Пегги, но я это сделаю. Пока вы живете под моей крышей и находитесь под моей протекцией, я не позволю, чтобы вы становились объектом неприличных притязаний…

— Я думала, он ваш лучший друг!

— Так и есть. — Эдварду вдруг представилось, что он подобен коршуну, а девушка — добыча, которую он схватил когтями. Роулингз откинулся на спинку сиденья, но его хищный взгляд не отрывался от ее лица. — Он мой лучший друг. Я знаю его лучше, чем кто-либо другой. Именно поэтому запрещаю всякие ухаживания. А вы! Забудьте, что я вообще упоминал об этом.

Пегги очень хотелось указать Эдварду на то, что если уж у него такие сильные возражения против ее возможных отношений с его другом, то ему не следовало затевать весь этот разговор. Почему он все же сделал это?

Пегги размышляла над этой проблемой весь остаток дня. Поездка к фермеру-арендатору прошла спокойно, если не считать, что здоровенный двенадцатилетний парень — сын фермера — чуть не сломал Джереми нос. Этим были сцементированы узы дружбы между мальчишками, потому что Джереми заводил приятельские отношения только с теми, кто был сильнее его. Дальнейший спор об Алистере Картрайте стал невозможным — обратно Джереми ехал внутри экипажа с носовым платком, который Пегги прижимала к распухшему носу племянника.

Очевидно, поэтому новость, которую сообщил Эверс, вводя их в Большой зал и принимая накидку и шляпу хозяина, не вызвала у лорда Эдварда большого энтузиазма.

— Мистер Картрайт прибыл совсем недавно, сэр, — сказал дворецкий. — Миссис Прейхерст устроила его в Голубой комнате. Сейчас, я полагаю, он играет на бильярде.

Роулингз выругался. Пегги взглянула на него, вскинув брови, но Эдвард, казалось, просто позабыл о ее присутствии. Он бросился к себе, гремя сапогами по каменным плитам пола. Даже Джереми обратил внимание на то, что Эдвард сильно раздражен, он пробубнил из-под платка Пегги.

— Что это случилось с дядей?

— Не знаю, — вздохнула девушка. — Если узнаешь, не забудь рассказать.